Месть под расчет

Глава 10

С той минуты, как в четверть третьего ночи они остановились перед охотничьим домиком в Ховенстоу, события стали налезать одно на другое. И дело не в том, что до тех пор их не хватало и они не приводили всех в недоумение. В Галл-коттедж приехал инспектор Боскован, а за ним буквально через пару минут — сотрудники отдела убийств.

Инспектору хватило одного взгляда на констебля Паркера, развалившегося в кресле в четырех футах от трупа Мики Кэмбри, после чего он взял на себя труд посмотреть на Сент-Джеймса, Тренэр-роу и Линли в узком коридоре, на Дебору — в кухне, на леди Хелен и Нэнси Кэмбри наверху, на малышку в кроватке, и его лицо из белого стало багровым. Когда он наконец заговорил, его слова были обращены к констеблю. Произносил он их с такой тщательностью, что его ярость была очевидна, и ничего другого не требовалось для ее подтверждения.

— Пришел на чаек, констебль? Что бы ты там о себе ни думал, на Хэттера ты не похож. Тебе еще никто об этом не говорил? — Констебль нерешительно улыбнулся в ответ. — Здесь место преступления, — продолжал Боскован. — Какого черта все эти люди делают в доме?

— Они были тут, когда я пришел, — ответил Паркер.

— Были? — растянул губы в усмешке Боскован и дождался, когда Паркер улыбнется в ответ, приняв усмешку за добрый знак. — Ну так выгони их! Не знаешь, что положено делать в первую очередь?

Линли и сам это знал. И знал, что Сент-Джеймс знает это не хуже его. И все же, взбаламученные истерикой Нэнси, хаосом в гостиной и видом Кэмбри, они непонятным образом забыли или не захотели вспоминать об основных принципах полицейской работы. В первую очередь не опечатали место преступления. Пусть даже они ничего не трогали, но в комнату заходили и Тренэр-роу впустили, не говоря уж о Хелен, Деборе и Нэнси, побывавших в кухне и в спальне. А теперь повсюду нитки с одежды, волосы, отпечатки пальцев. Для судебных экспертов хуже не придумаешь. И ответственен за это Линли, полицейский. Во всяком случае, он ничего не сделал, чтобы предотвратить безобразие. В его поведении очевидна непростительная некомпетентность; и ему даже нельзя отговориться знакомством с вовлеченными в преступление людьми. Ведь раньше тоже такое бывало, но он никогда не терял головы. Что же на сей раз? На сей раз он обо всем забыл, стоило Сент-Джеймсу позвать Дебору.

Боскован больше ничего не сказал. Он лишь взял у присутствующих отпечатки пальцев и отправил всех в кухню, а сам с сержантом пошел наверх, чтобы поговорить с Нэнси, пока остальная команда работала в гостиной. У Нэнси он пробыл около часа, терпеливо задавая наводящие вопросы. Когда он понял, что большего от нее не добиться, то под присмотром Линли отправил ее домой к отцу.

Так Линли оказался перед охотничьим домиком. Входная дверь была заперта, окна закрыты, занавески задернуты. Внутри было темно, да и снаружи красные розы на шпалерах выглядели как чернильные пятна.

— Я пойду с тобой, — сказал Линли, — если твоего отца нет дома.

Сидя в машине между леди Хелен и Сент-Джеймсом и держа на руках дочь, Нэнси поерзала. Доктор Тренэр-роу дал ей легкое успокоительное, и на какое-то время лекарство избавило ее от страданий.

— Папа спит, — прошептала она, прижимаясь щекой к головке Молли. — Я разговаривала с ним после антракта. Там, в школе. Он собирался спать.

— В половине первого его не было дома, — отозвался Линли. — Не исключено, что его и теперь нет. А если так, то я бы предпочел отвезти тебя с Молли к нам, чтобы ты не была тут одна. А ему оставим записку.

— Он спит. Телефон в гостиной. А спальня наверху. Наверно, он не слышал.

— А Марк?

— Марк? — Нэнси помедлила. Было очевидно, что она не вспоминала о брате. — Марк тоже. Он крепко спит. Иногда слушает музыку. Он тоже мог не слышать. Но они оба наверху. Я уверена. — Она опять поерзала, собираясь выйти из автомобиля. Сент-Джеймс открыл дверцу. — Я пойду. Спасибо. Даже подумать страшно, что со мной было бы, если бы я не нашла вас на Пол-лейн.

Нэнси произносила слова все более сонно. Линли вышел из машины и вместе с Сент-Джеймсом помог Нэнси встать на ноги. Несмотря на ее уверения, будто отец и брат крепко спят в своих спальнях, Линли собирался удостовериться, что так оно и есть.

В голосе Нэнси он слышал настойчивые ноты, безошибочно свидетельствующие о желании солгать. Вполне возможно, что она говорила с отцом по телефону. Однако его не было дома, когда полтора часа назад Линли звонил из Галл-коттедж, и заявление Нэнси, будто отец и ее брат спят и не слышат звонок, было совершенно неправдоподобным, она словно пыталась что-то скрыть.

Взяв Нэнси под руку, Линли повел ее по выложенной булыжниками тропинке, поднялся с нею вместе на крыльцо, где приятно пахло розами. Оказавшись в доме, он мгновенно утвердился в своих подозрениях. Дом был пуст. Когда Нэнси ушла в гостиную и, сев в плетеное кресло-качалку, стала что-то монотонно напевать дочери, Линли вернулся на крыльцо.

— Никого нет, — сказал он. — Но, думаю, мне лучше подождать Джона тут, чем тащить Нэнси к нам. Может быть, поедете без меня?

— Мы тоже подождем, — принял решение Сент-Джеймс.

Они присоединились к Нэнси в гостиной, заняв все сидячие места. Никто не произнес ни слова. Зато все внимательно разглядывали вещи, которые так или иначе характеризовали людей, проживших в этом доме двадцать пять лет. Испанская керамика — страсть матери Нэнси — собирала пыль на клавикордах. На стенах висело около дюжины бабочек в рамках, а также теннисные трофеи за много лет, что говорило о круге интересов Марка Пенеллина. На широком подоконнике расположились — заброшенные и выцветшие — крошечные подушечки для иголок, которые как будто сложили там, чтобы они не мешали. В углу стоял телевизор, а на нем — единственная фотография Нэнси, Марка и их матери на Рождество, незадолго до железнодорожной катастрофы, в которой миссис Пенеллин погибла.

Несколько минут послушав трели соловья и пение сверчков за окном, которое открыл Линли, Нэнси Кэмбри встала.

— Молли заснула. Я отнесу ее наверх, — сказала она и ушла.

Когда стали слышны ее шаги наверху, леди Хелен озвучила мысли, не покидавшие Линли.

— Томми, где, как ты думаешь, может быть Джон Пенеллин? — спросила она со своей обычной прямотой. — Думаешь, Нэнси действительно говорила с ним сегодня вечером? Мне показалось странным то, что она настойчиво твердит об этом.

Линли, сидевший за клавикордами, нажал на три клавиши; прозвучал диссонансный аккорд.

— Не знаю.

Даже если бы он проигнорировал замечание Хелен, он не мог забыть о беседе с Нэнси и о том, с каким отвращением Джон Пенеллин говорил о своем зяте.

Часы пробили один раз. Вернулась Нэнси.

— Понятия не имею, где папа, — сказала она. — Но вам незачем его ждать. Я справлюсь сама.

— Мы подождем, — отозвался Линли.

Нэнси пригладила волосы и опустила руки:

— Наверно, он только что ушел. Иногда ему не спится, и он гуляет в парке. Потом ложится. Наверняка он пошел в парк.

Никому даже в голову не пришло выразить удивление по поводу странных прогулок Джона Пенеллина в половине третьего ночи. Да этого и не потребовалось, так как дальнейшие события не оставили камня на камне от утверждений Нэнси. Едва она умолкла, как автомобиль осветил фарами окна гостиной. Потом мотор затих. Хлопнула дверца. Послышался шум шагов по камням, по ступенькам крыльца. Нэнси бросилась к двери.

Раздался недовольный голос Пенеллина:

— Нэнси? Ты что тут делаешь? Марк? Что с Марком? Нэнси, где Марк?

Нэнси протянула к нему руку, и он взял ее, когда переступил через порог.

— Папа, — дрожащим голосом произнесла Нэнси.

Тут Пенеллин увидел остальных, молча сидевших в его гостиной. Страх исказил его лицо.

— Что случилось? Ради бога, что еще натворил этот ублюдок?

— Он умер, — ответила Нэнси. — Кто-то…

Голос изменил ей. Несколько произнесенных слов напомнили ей об ужасе, ненадолго забытом, благодаря успокоительным таблеткам.

Пенеллин смотрел на нее во все глаза. Потом направился к лестнице:

— Нэнси, где твой брат?

Нэнси не ответила. Линли медленно встал с кресла.

— Скажите же, что случилось, — вновь заговорил Пенеллин.

— После спектакля Нэнси нашла Мика мертвым в коттедже, — отозвался Линли. — Похоже, в их гостиной что-то искали. Не исключено, Мик застал вора врасплох, когда тот листал документы или искал ценности. Хотя второе маловероятно.

— Это было ограбление, — возразила Нэнси. — Ничего другого и быть не могло. Мик раскладывал деньги по конвертам для своих служащих, когда я уходила. — Она искоса поглядела на Линли. — Деньги там были?

— Я видел на полу пятифунтовую банкноту, — сказал Сент-Джеймс.

— Вряд ли Мик платил наличными, — вмешался Линли.

— Платил, — стояла на своем Нэнси. — В газете всегда так. Это удобнее. В Нанруннеле нет банка.

— Но если это было ограбление…

— Так и было.

— Но, Нэнси, то, что сделали с трупом… — тихо проговорила леди Хелен, напоминая о том как будто единственном, что опровергало версию ограбления.

— С трупом? — спросил Пенеллин.

— Его кастрировали, — пояснил Линли.

— Боже милостивый.

В эту минуту громко зазвонил дверной звонок, и все — сказалось напряжение — подпрыгнули от неожиданности. Так как Пенеллин все еще был в коридоре, то он и открыл дверь. На пороге стоял инспектор Боскован. За его спиной была видна грязная машина, припаркованная рядом с «Ровером» из поместья, на котором Линли и его гости приехали в Нанруннел, а потом в охотничий домик.

— Джон, — сказал Боскован вместо приветствия.

И Линли тотчас вспомнил, что Пенеллин и Боскован одного возраста и, как многие в провинциальном Корнуолле, вместе ходили в школу и всю жизнь приятельствовали.

— Эдвард, ты уже знаешь?

— Из-за этого и приехал. Надо поговорить.

Нэнси схватилась за перила:

— С папой? Зачем? Он ничего не знает.

— Джон, всего пара вопросов, — твердо произнес Боскован.

— Не понимаю, — сказал Пенеллин, но было ясно, что он все отлично понимает.

— Можно мне войти?

Пенеллин обернулся, и Боскован, проследив за его взглядом, увидел остальных.

— Вы еще не дома, милорд?

— Нет, мы…

Линли помедлил. Если бы он сказал: «Мы ждали, когда вернется Джон», — это могло бы быть на руку обвинению.

— Папа ничего не знает, — повторила Нэнси. — Скажи ему, папа, что ты ничего не знаешь о Мике.

— Можно мне войти? — еще раз спросил Боскован.

— Здесь Нэнси с малышкой, — ответил Пенеллин. — Может быть, поговорим в Пензансе? В участке?

У подозреваемого нет права требовать, чтобы его перевезли в другое место, а то, что Пенеллин был подозреваемым, подтвердили слова Боскована:

— У тебя есть адвокат? Позвони ему.

— Адвокат? — взвизгнула Нэнси.

— Нэнси. Девочка. Не надо.

Пенеллин хотел было обнять дочь, но она увернулась:

— Папы там не было.

Боскован неловко переминался с ноги на ногу:

— Извини, Нэнси. Соседи видели его в половине десятого. Слышали, как они ругались.

— Он был здесь. Я разговаривала с ним после антракта.

Нэнси схватила отца за руку и стала трясти ее, но Пенеллин высвободил пальцы.

— Я пойду, девочка. Оставайся тут. Позаботься о Молли. И дождись Марка.

От Боскована не ускользнула просьба Пенеллина.

— Марка нет?

— Полагаю, он с друзьями, — ответил Пенеллин. — В Сент-Ивсе или Сент-Джасте. Ты же знаешь современную молодежь. — Он похлопал Нэнси по руке. — Эдвард, я готов. Пойдем?

Он кивнул остальным и вышел за дверь. Через несколько мгновений зашумел автомобиль Боскована. Шум усилился, когда он свернул на дорогу, и постепенно стих совсем.

Нэнси ринулась в гостиную.

— Помоги ему! — крикнула она Линли, бездумно крутя в пальцах подол платья. — Он не убивал Мика. Ты же полицейский. Ты можешь помочь. Ты должен.

Несмотря на все свои благие намерения, Линли понимал, что почти ничего не может сделать. У него не было никакой власти в Корнуолле. Вряд ли Босковану, который казался опытным полицейским, захочется прибегнуть к помощи Нью-Скотленд-Ярда. Если бы делом занимался констебль Паркер, Линли не усомнился бы в необходимости своего вмешательства. Но Паркер из дела выбыл. А так как сотрудники отдела убийств в Пензансе показались Линли в высшей степени компетентными, то и расследование должно было оставаться в их руках. Однако ему надо было что-то сказать, пусть даже оживив самую страшную часть кошмара.

— Расскажи, что ты делала сегодня.

Он подвел Нэнси к креслу-качалке, и Дебора накрыла ее одеялом, взятым с кушетки.

Нэнси начала, запинаясь, рассказывать. Ей надо было продавать пиво во время спектакля, поэтому она оставила Молли с Миком, который работал в гостиной, раскладывал деньги для служащих по конвертам. Молли была рядом в манеже. Нэнси ушла в семь часов.

— Когда я возвращалась, то услыхала плач Молли и разозлилась на Мика. Стала кричать ему, как только открыла дверь.

— Дверь была заперта? — спросил Сент-Джеймс.

— Нет, — ответила Нэнси.

— Ты сразу увидела Мика?

Нэнси покачала головой и прижала одеяло к худым плечам. Высунулся локоть. Костлявый и красный.

— Дверь в гостиную была закрыта.

— А когда ты открыла ее, что увидела в первую очередь?

— Его. Мика. Он лежал… — Она судорожно вздохнула. — А вокруг бумаги, документы, записные книжки.

— Как будто комнату обыскивали, — сказал Сент-Джеймс. — Мик работал дома над своими журналистскими расследованиями?

Нэнси провела рукой по одеялу и кивнула, пожалуй, с излишним жаром:

— Часто. Да. Он работал на компьютере. После обеда ему не хотелось возвращаться в контору, поэтому он работал дома. В коттедже было много его заметок. Я ему говорила, чтобы он разобрал их. Многое можно было выбросить. А он не хотел, потому что никогда не знал, что ему понадобится. Не надо ничего выбрасывать, Нэнси, говорил он. Поэтому всегда было много бумаг. Тут. Там. Заметки на салфетках, на спичечных коробках. Так он привык. У него было много заметок. Наверно, кто-то хотел… или денег. Деньги. Нельзя забывать о деньгах.

Слушать Нэнси было довольно трудно. Хотя все как будто сходилось — бумаги на полу, следы обыска, — очевидно, что не профессия мужа занимала ее мысли, как бы она ни старалась доказать обратное. Похоже, ее волновало совсем другое. И она подтвердила это, сказав:

— Послушай, я звонила папе после антракта. Где-то в половине одиннадцатого. Из автомата.

Никто не отозвался. Несмотря на то, что в доме было тепло, у Нэнси дрожали ноги, отчего даже подпрыгивало одеяло.

— Я звонила. Разговаривала с папой. Он был тут. Многие видели, как я звонила. Спросите миссис Свонн. Она знает, что я разговаривала с папой. Он был тут. И сказал, что не собирается никуда идти.

— Но, Нэнси, — перебил ее Линли, — твоего папы не было дома. И не было, когда я звонил. Он приехал через несколько минут после нас. Зачем ты лжешь? Ты боишься?

— Спроси миссис Свонн. Она видела. Она скажет…

Неожиданно тишину ночи разорвал шквал рок-музыки, и Нэнси вскочила с качалки.

Открылась входная дверь, и вошел Марк Пенеллин. На плече у него висел портативный стереомагнитофон, оравший «Мое поколение» — тоскливо и мстительно. Марк пел, но остановился на полуфразе, увидев ночных гостей. Нажал не на ту кнопку. Роджер Далтри стал вопить еще громче, пока Марк не нашел нужную кнопку и не выключил магнитофон.

— Прошу прощения. — Он поставил на пол магнитофон, оставивший отпечаток на его куртке из мягкой кожи, и, словно зная это, он потер куртку. — Что случилось? Ты почему тут, Нэнси? Где папа?

В соединении со всем, что было прежде, появление Марка и его вопросы окончательно разрушили непрочную защиту, возведенную Нэнси ради отца, и она упала обратно в кресло-качалку.

— Это твоя вина! — закричала Нэнси. — Папу забрали в полицию. Это все из-за тебя. — Она заплакала и потянулась за сумкой, валявшейся на полу. — Марк, чего ему еще ждать от тебя? Чего? Скажи мне! — Она открыла сумку и стала ворошить все, что было в ней. — Мики. Ох, Мик.

Все еще стоя на пороге гостиной, Марк Пенеллин судорожно сглотнул слюну, оглядывая всех по очереди, пока не остановил свой взгляд на сестре:

— Что случилось с Миком?

Нэнси плакала.

Марк провел рукой по волосам, по подбородку.

— Нэнси, что папа сделал с Миком? — спросил он, озвучив самое страшное.

Нэнси опять вскочила, забыв о сумке, которая упала, отчего ее содержимое рассыпалось по полу.

— Что ты говоришь! Не смей. Это ты виноват. Мы-то знаем. И папа знает, и я тоже.

Марк отпрянул и стукнулся головой о косяк.

— Я? О чем ты? Сошла с ума? Совсем сошла с ума? Какого черта здесь случилось?

— Мика убили, — ответил Линли.

Кровь бросилась Марку в лицо. Он быстро повернулся к Нэнси:

— Ты думаешь, это я? Ты так думаешь? Думаешь, я убил твоего мужа? — Он визгливо расхохотался. — Зачем мне убивать его, если отец уже год, как только об этом и мечтает?

— Не говори так! Не смей! Это ты!

— Ладно. Не веришь, и не надо.

— Я знаю. И папа знает.

— Папа все знает. Он у нас самый умный.

Схватив свой магнитофон, Марк побежал было наверх, но его остановил Линли:

— Марк, надо поговорить.

— Нет! — крикнул тот и продолжил путь. — Выложу все в полиции. Как только моя сестричка настучит на меня.

Дверь с грохотом захлопнулась.

Заплакала Молли.

Глава 11

— Ты хорошо знаешь Марка Пенеллина? — спросил Сент-Джеймс, отрываясь от листа бумаги, на который в течение последних пятнадцати минут заносил впечатления от прошедшего вечера.

Они с Линли были одни в гостиной, в маленьком алькове, располагавшемся прямо над входными дверями. Горели две лампы. Одна — на столике красного дерева, рядом с которым сидел Сент-Джеймс, другая стояла на инкрустированном столе возле окна и казалась золотой на черном фоне. Линли протянул Сент-Джеймсу рюмку с бренди, а свою зажал в ладонях и стал задумчиво потряхивать. Сев в крутящееся кресло, он вытянул ноги и ослабил узел галстука. Потом выпил.

— В общем, не очень. Он одного возраста с Питером. Из всего, что я слышал о нем в последние годы, понятно, что он не стал гордостью семьи. Отец разочарован.

— То есть?

— Ну, как отцы бывают разочарованы в своих детях. Джон хотел, чтобы Марк учился в университете, а тот, не проучившись и года в Рединге, бросил.

— Его исключили?

— Не знаю. Он стал работать барменом в Мэйденхеде. Потом в Эксетере, насколько я помню. Кажется, он играл на барабане в оркестре. Вышло не так, как ему хотелось бы — ни славы, ни денег, ни контракта с записывающей студией. С тех пор он работает в поместье, года полтора уже. Не знаю почему, ведь Марка никогда не интересовало управление поместьем. Возможно, теперь он рассчитывает взять поместье в свои руки, когда отец отойдет от дел.

— Это реально?

— Реально. Однако Марку надо еще многому учиться, кстати, и такому, чему тут не научишься.

— А Пенеллин рассчитывает, что сын придет на его место?

— Не думаю. Джон окончил университет. Вряд ли он рассчитывает, что я передам дела человеку, интересующемуся исключительно конюшнями.

— И больше ничем?

— Он поработал в маслодельнях. На нескольких фермах. Но этого недостаточно.

— Платят ему хорошо?

Линли крутил в пальцах ножку рюмки.

— Ну, как сказать. Однако это было решение Джона. Из его слов у меня сложилось впечатление, что Марк работает недостаточно, чтобы получать хорошие деньги. Собственно, это было единственным предметом разногласий между ними с тех пор, как Марк вернулся из Эксетера.

— Если он держит сына в черном теле, возможно, того привлекли деньги в Галл-коттедже. Знал ли Марк о привычках зятя? В конце концов, у меня такое впечатление, что он живет не по доходам.

— Не по доходам? Ты о чем?

— Вспомни его стереомагнитофон. Похоже, куртка у него тоже не старая. Я не очень-то разглядывал его башмаки, но, кажется, они из змеиной кожи.

Линли подошел к окну и открыл его. Раннее утро было прохладным и влажным, и в тишине он хорошо слышал шум моря.

— Не думаю, чтобы Марк убил зятя, хотя нетрудно представить, что он нашел труп Мика, увидел на столе деньги и взял их. Марк не способен на убийство. Вот взять, что плохо лежит, это да…

В это время Сент-Джеймс читал в своей тетради краткую запись беседы с Нэнси.

— Значит, он мог оказаться в коттедже по другой причине, а обнаружив Мика мертвым, взять деньги?

— Не исключено. Марк способен спланировать ограбление, но он знает, чем это могло обернуться для его сестры, а Марк и Нэнси, как бы они ни вели себя сегодня, очень привязаны друг к другу.

— И все же, Томми, о конвертах он наверняка знал.

— Все знали. Не только служащие Мика, но и жители деревни. Нанруннел ведь небольшой, и в нем ничего не утаишь. Вряд ли он очень переменился со времен моего детства. А тогда, уж поверь, нам все было известно друг о друге.

— Если так, то многие могли знать и о записях, которые Мик держал дома.

— Конечно, отец знал и, вероятно, сотрудники газеты, их не так уж и много.

— Кто они такие?

Линли вернулся к креслу.

— Если не считать Мика, я знаю лишь Джулиану Вендейл. Интересно, она еще работает у него? Прежде она была выпускающим редактором.

В голосе Линли было что-то такое, отчего Сент-Джеймс оторвался от своих записей и поднял голову:

— Джулиана Вендейл?

— Да. Хорошая женщина. Разведена. Двое детей. Ей около тридцати семи сейчас.

— Она могла быть привлекательной для Мика?

— Возможно. Но сомневаюсь, чтобы Мик заинтересовал Джулиану. Она не очень-то думала о мужчинах после того, как десять лет назад муж бросил ее ради другой женщины. Никому не удалось привлечь ее внимание. — Он посмотрел на Сент-Джеймса и грустно улыбнулся. — Знаю на собственном опыте. Это было, когда мне стукнуло двадцать шесть и я был высокого мнения о себе.

— А как насчет отца Мика?

Линли налил себе еще бренди.

— Гарри — нечто вроде местной достопримечательности. Много пьет, много курит, много играет. Язык у него — что у докера. Нэнси сказала, что в прошлом году он перенес операцию на сердце, так что, возможно, он переменился.

— Он близок с Миком?

— Был близок. В последнее время — не знаю. Когда-то я часто бывал в Нанруннеле. Мы виделись с Миком во время каникул.

— Дружили?

— Что-то вроде того. Вместе пили, вместе плавали в море, вместе ловили рыбу, вместе подростками подглядывали за женщинами в Пензансе. А когда я начал учиться в Оксфорде, мы уже не встречались.

— Каким он был?

Линли улыбнулся:

— Он любил женщин, всякие полемики, розыгрыши. Во всяком случае, в юности. Не думаю, чтобы он очень изменился.

— Не исключено, что мотив где-то тут.

— Не исключено.

Линли рассказал Сент-Джеймсу о внебрачных связях Мика, в которых его накануне обвинял Джон Пенеллин.

— Неплохое объяснение тому, что сделали с трупом, — заметил Сент-Джеймс. — Муж расправляется с соблазнителем. Однако это не объясняет беспорядок в гостиной. — Сент-Джеймс собрался было сделать очередную запись, однако положил ручку. Усталость брала свое. Казалось, будто в глаза насыпали песок, и он понимал, что еще недолго будет сохранять способность трезво мыслить. Тем не менее ему не давало покоя что-то, о чем он забыл и что должен был вспомнить, пока не поздно. Поерзав на стуле, он обратил внимание на стоявший в гостиной рояль и вспомнил, как леди Ашертон подошла к нему. — Томми, а мама ничего не рассказывала тебе о журналистской работе Мика? Может быть, Нэнси говорила с ней?

— Нэнси говорила со мной.

— Ну…

— Это не точно, но у меня сложилось впечатление, что Мик возлагал большие надежды на свою последнюю работу. И наверняка разрабатывал свою тему не для собственной газеты. Даже точно, что не для собственной.

— Мог он чем-то задеть своего отца?

— Ну уж не до такой степени, чтобы тот решил его убить. Тем более кастрировать.

— В том случае, — заметил Сент-Джеймс, — если убийство и кастрация совершены одним человеком. Ведь ты тоже видел, что его сначала убили, а потом кастрировали.

Линли покачал головой:

— Не получается. Сначала убийца — потом мясник.

Сент-Джеймсу пришлось признать, что у него тоже не складывается логичная картина.

— А почему, как ты думаешь, Нэнси лжет насчет звонка? — Сент-Джеймс не ждал ответа Линли, он размышлял вслух. — Нехорошо для Джона Пенеллина, что его видели рядом с коттеджем.

— Джон не убивал Мика. Не тот он человек. Он не мог его убить.

— А если ненамеренно?

— Все равно нет.

Линли говорил уверенно, однако не убедил Сент-Джеймса.

— Бывает, и хороших людей доводят до убийства. Ты сам знаешь. Непреднамеренное убийство — скажем, он в ярости не рассчитал удар. Сколько людей теряют голову и становятся убийцами? Забыл?

Линли вскочил с кресла и широким, легким шагом заходил к окну и обратно:

— Утром я поговорю с Джоном. И все выясню.

Сент-Джеймс посмотрел на него, но не встал:

— А что, если в полиции решат, что уже нашли убийцу? Что, если эксперты поддержат обвинение? Волосы Пенеллина на трупе, отпечатки пальцев по всей комнате, кровь Мика на обшлагах его брюк или на манжетах рубашки. Если он был вечером в коттедже, значит, будут доказательства этого, помимо свидетельских показаний соседей, которые видели его или слышали шум ссоры. Что тогда? Боскован знает, что ты работаешь в отделе убийств?

— Я не распространялся об этом.

— Он будет просить Скотленд-Ярд о помощи?

— Нет, если решит, что Джон Пенеллин — убийца. Зачем? — с неохотой ответил Линли, поддерживая подозрения Сент-Джеймса, и вздохнул. — Проклятье. И еще Нэнси просит, чтобы я помог ее отцу. Сент-Джеймс, мы должны быть очень осмотрительны. Нам ни в коем случае нельзя переходить дорогу официальному следствию.

— А если перейдем?

— Будем расплачиваться в Лондоне.

Кивнув на прощание, Линли вышел из комнаты.

Сент-Джеймс вернулся к своим записям. Он взял со стола еще один лист бумаги и несколько минут занимался тем, что чертил колонки, в которые вставлял ту или иную информацию. Джон Пенеллин. Гарри Кэмбри. Марк Пенеллин. Неизвестные мужья. Служащие в газете. Возможные мотивы преступления. Оружие. Слова начинали расплываться у него перед глазами, и он прижал пальцы к векам. Где-то скрипнуло окно на ветру. Одновременно открылась и закрылась дверь гостиной. Сент-Джеймс дернулся. В темноте стояла Дебора.

На ней был длинный халат цвета слоновой кости, отчего она была очень похожа на привидение. Волосы свободно рассыпались у нее по плечам.

Сент-Джеймс отодвинул кресло и встал. Ему едва удалось сохранить равновесие из-за больной ноги, и он почувствовал боль в пояснице.

Оглядев гостиную, Дебора заглянула в альков:

— Томми нет с тобой?

— Он отправился спать.

Она нахмурилась:

— Мне показалось, я слышала…

— Он был тут.

— А!.. Ладно.

Сент-Джеймс думал, что Дебора уйдет, а она вошла в альков и встала рядом с ним возле стола. Прядь ее волос коснулась его рукава, и он вдохнул исходивший от нее аромат лилий. Сент-Джеймс не отрывал глаз от записей, и Дебора тоже стала читать.

— Ты собираешься расследовать это убийство? — спросила она через пару минут.

Он наклонился и написал пару непонятных фраз в колонке о разбросанных на полу документах, в колонке о телефонной будке. Вопрос, который надо задать миссис Свонн. Еще что-то. Ему было все равно, что писать, лишь бы писать.

— Помогу, чем смогу, — отозвался он. — Хотя ничем таким мне не приходилось прежде заниматься. Не знаю, справлюсь ли. Пока я записал то, о чем мы с Томми тут говорили. Нэнси. Ее семья. Газета. И все прочее.

— Записал. Да. Помню. У тебя всегда было много бумаг. Повсюду.

— В лаборатории.

— Графики, чертежи. Помню-помню. Я никогда не чувствовала себя виноватой из-за разбросанных по всему дому фотографий, пока ты в отчаянии кидал дротики у себя в лаборатории.

— Это был скальпель.

Они засмеялись, но почти тотчас умолкли, отчего тишина стала еще более неловкой сначала для него, потом для нее. Казалось, что часы тикают слишком громко, да и шум моря не совсем такой, как всегда.

— Понятия не имела, что Хелен работает с тобой в лаборатории, — сказала Дебора. — Папа ни разу не упомянул об этом в своих письмах. Странно, правда? Это Сидни сказала мне сегодня. Она молодец. Вот и в коттедже тоже. Я была полной идиоткой, когда Нэнси отключилась и заплакала ее дочка. А Хелен всегда знает, что делать.

— Да, — подтвердил Сент-Джеймс. — Так оно и есть.

Дебора не отозвалась, и Сент-Джеймс молил Бога, чтобы она ушла. Он сделал еще несколько записей. Нахмурился и стал читать, делая вид, будто изучает их. Потом, когда притворяться уже было невозможно, чтобы не показать себя кретином, Сент-Джеймс поднял голову.

И опять осознал свое поражение, вероятно, из-за света в алькове, при котором ее глаза казались темнее, даже как будто сверкали ярче, кожа казалась мягче, губы — полнее. Она была слишком близко, и Сент-Джеймс сразу понял, что у него два выхода: или уйти, или обнять ее. Ничего иного быть не может. И никогда не будет. Он попросту занимался самообманом, считая, что время залечит раны и он сумеет быть равнодушным в ее присутствии. Собрав бумаги, Сент-Джеймс пробормотал «спокойной ночи» и двинулся к двери.

Он уже прошел половину гостиной, когда его настиг ее голос.

— Саймон, я видела его.

Сент-Джеймс в недоумении остановился.

— Я видела его сегодня, — продолжала Дебора. — Мика Кэмбри. Об этом я и хотела сказать Томми.

Саймон Сент-Джеймс вернулся к столу и положил на него бумаги:

— Где?

— Я не совсем уверена, что это он. В спальне Нэнси я видела свадебную фотографию. Я видела ее, когда относила туда малышку, и я почти уверена, что этот человек выходил сегодня утром — нет, вчера утром — из квартиры моей соседки, в Лондоне. Раньше я не хотела говорить из-за Нэнси. — Дебора провела рукой по волосам. — Ну, я не сказала, потому что квартира принадлежит женщине. Тине Когин. А она как будто… наверняка я не могу сказать, но, судя по тому, как она разговаривает, одевается, вспоминает о своих отношениях с мужчинами… У меня сложилось впечатление…

— Она проститутка?

Дебора торопливо рассказала, как Тина Когин, услышав ссору, появилась со своим питьем, которое, по ее словам, возвращает ей силы после свиданий с мужчинами.

— Но у меня не было возможности долго беседовать с ней, потому что приехала Сидни. И Тина ушла.

— А что насчет Кэмбри?

— Это из-за стакана. Ее стакан остался у меня, и я до сегодняшнего утра забывала вернуть его.

Она увидела Кэмбри, подходя к Тининой двери. Он вышел из квартиры, и Дебора, поняв, что видит перед собой одного из «клиентов» Тины, помедлила, не зная, вручить ему стакан, чтобы он отдал его Тине, или пройти мимо, сделав вид, будто не заметила его, или, не говоря ни слова, вернуться к себе. А он пришел ей на помощь, сказав «доброе утро».

— И он совсем не был смущен, — простодушно добавила Дебора.

Мысленно Сент-Джеймс отметил, что мужчины редко смущаются в подобных ситуациях, однако ничего не сказал об этом.

— Ты говорила с ним?

— Только попросила передать стакан Тине и сказать ей, что я уезжаю в Корнуолл. Он поинтересовался, не позвать ли Тину, но я сказала «нет». Мне совсем не хотелось видеть ее рядом с ним. Саймон, мне было ужасно неловко. Я не могла представить, как они прощаются. Он обнимает ее и целует или они обмениваются рукопожатием? — На губах Деборы промелькнула улыбка. — Я плохо рассказываю, да? Ну, в общем, он пошел обратно.

— Дверь оставалась незапертой?

Дебора отвела взгляд и задумалась:

— У него был ключ.

— Ты видела его прежде? Или только один раз?

— Только один раз. И еще. Он вернулся в квартиру и заговорил с Тиной. — Она покраснела. — Я слышала, как он сказал что-то о рыжей сопернице. Наверно, он подумал… Да нет, вряд ли. Просто пошутил. Однако Тина позволила ему думать, будто я тоже как она, потому что когда он опять вышел, то сказал, мол, Тина позаботится о моих гостях, пока меня нет. И рассмеялся. И еще, Саймон, он так посмотрел на меня… Поначалу я подумала, будто он принял Тинины слова всерьез, но он подмигнул мне, и я поняла, что он шутит. — Дебора как будто все пережила заново, потому что ее лицо просветлело, когда она перешла к выводам. — А может быть, она и не проститутка вовсе? Если у Мика был ключ от ее квартиры… Проститутки вряд ли раздают ключи направо и налево. Я хочу сказать, представь, приходит мужчина, а там другой… — И она махнула рукой.

— Ситуация непростая.

— Значит, она не проститутка. Может быть, он содержал ее? Защищал от кого-нибудь?

— Ты уверена, что видела Мика?

— Как будто да. Если бы мне можно было еще раз взглянуть на фотографию, я могла бы сказать наверняка. Но мне запомнились его волосы, темно-рыжие, как раз того оттенка, какого мне бы самой хотелось. Помню, я еще подумала, как нечестно, что такие волосы у мужчины, который, в отличие от меня, не знает, что за сокровище ему досталось.

Сент-Джеймс постучал пальцами по столешнице и проговорил, как бы раздумывая вслух:

— Уверен, фотографию мы достанем. Если не ту, что в коттедже, то другую. У его отца наверняка есть свадебная фотография сына. — В голове у него уже вырисовался следующий логический шаг. — Дебора, а ты не могла бы поехать в Лондон и поговорить с Тиной? Господи, о чем только я думаю? Как ты можешь уехать отсюда, не дождавшись конца уик-энда?

— Я могу. Обед назначен на завтрашний вечер, а потом ничего не будет. Томми может отвезти меня в воскресенье утром. Или я поеду поездом.

— Тебе только и надо, что выяснить, знает ли она мужчину на фотографии. Если знает, не говори, что его убили. Тогда подключимся мы с Томми. — Сент-Джеймс свернул бумаги в трубку и засунул их в карман пиджака. — Если Мик ее любовник, она, наверно, расскажет нам что-нибудь такое, что прольет свет на его убийство, что-нибудь такое, чем он поделился с ней и больше ни с кем. Мужчины обычно становятся разговорчивыми после близости с женщиной. Они чувствуют себя более значительными. И забывают об осторожности. Они становятся честнее. — Неожиданно он понял, что говорит что-то не то в присутствии Деборы, и переменил тему: — С тобой поедет Хелен. А я запишу несколько вопросов. Томми обязательно захочется присутствовать. И мы присоединимся к вам, когда… Черт! Фотографии! Я оставил пленку со снимками коттеджа в твоем фотоаппарате. Если бы мы могли проявить ее, уверен, у нас… Боюсь, я использовал всю пленку.

Дебора улыбнулась, и Сент-Джеймс понял почему. В его голосе звучало такое же волнение, какое было несколько минут назад в ее голосе.

— Я принесу. Он у меня в комнате.

Дебора ушла, а Сент-Джеймс подошел к окну в алькове и выглянул в ночной сад. Были видны лишь очертания кустов, да дорожки выделялись серым цветом.

Сент-Джеймс попытался свести вместе обрывочные сведения о жизни и смерти Мика Кэмбри. Противоречат они или не противоречат друг другу. Леди Ашертон сказала, что Мик часто отсутствовал. В Лондон его тянуло некое журналистское расследование, на которое он возлагал большие надежды. А не связано ли это с Тиной Когин?

Не исключено, что она — любовница Мика, его лондонская содержанка. И все же Дебора, людей не обманешь, сразу признала в ней проститутку — по разговору, по манерам. Если это так, то она наверняка связана с его расследованием. Это логично. Мик мог содержать женщину в Лондоне не для утех, а чтобы защищать ее, если она — источник истории, которую он разрабатывал и которая должна была прославить его имя. Не в первый раз журналист пользуется услугами проститутки в важном деле. Из-за проституток уже немало полетело голов и разрушилось карьер. Но Мик мертв, его гостиная обыскана — возможно, в надежде найти лондонский адрес Тины, — и общая картина не кажется искусственной.

— Саймон!

Дебора влетела в гостиную, и Саймон, повернувшись к ней, увидел, что она дрожит, словно ей холодно, даже обхватила себя руками.

— Что случилось?

— Сидни. Кто-то в комнате Сидни. Я слышала мужской голос. Я слышала, что она кричит. Может быть, Джастин…

Сент-Джеймс не стал ждать, пока она закончит фразу. Он бросился вон из комнаты и поспешил, насколько позволяла больная нога, по коридору к северо-западному крылу. С каждым шагом рос его гнев. Вновь он вспомнил все, что случилось днем на берегу. Сидни в воде. Сидни на песке. Брук на ней, бьет ее, рвет на ней платье. Но сейчас не было утеса, который тогда разделял его с Бруком Джастином. И Сент-Джеймс был этим счастлив.

Однако он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы не помедлить перед ее комнатой. Дебора встала рядом, когда он прислушивался к тому, что происходило за дверью. Он услышал крик Сидни, потом голос Брука, потом стон Сидни. Черт бы ее побрал, подумал он и, взяв Дебору под руку, повел ее прочь, по длинному коридору в южную часть дома.

— Саймон! — пролепетала она.

Он не ответил, пока они не оказались в ее комнате и за ними не закрылась дверь.

— Ничего страшного, — сказал он. — Не переживай.

— Но я слышала…

— Дебора, с ней все в порядке. Поверь мне.

— Но… — Неожиданно Дебора поняла и отвернулась. — Я подумала… Ну почему я такая идиотка?

Сент-Джеймс хотел утешить ее, избавить от смущения, но он понимал, что любое замечание может лишь ухудшить дело. В отчаянии, в злости от того, что их жизнь переменилась и ему нельзя ничего предпринять, Саймон оглядел, словно ища подсказку, черные дубовые панели на стенах, герб Ашертонов над камином, высокий потолок, теряющийся в темноте, огромную, с четырьмя колоннами кровать, занимавшую большую часть пространства, изголовье, украшенное гротескными фигурами между цветами и плодами. Ужасное место, в котором нельзя оставаться одному. Здесь как в усыпальнице.

— Сидни и раньше было нелегко понять, — наконец решился произнести Сент-Джеймс. — С ней нужно терпение. Ты нее не могла знать… Все в порядке. Правда.

— Не в порядке, — взволнованно произнесла Дебора, удивив Саймона, когда повернулась к нему. — Не в порядке, и ты знаешь это. Как она может ложиться с ним в постель после всего того, что было сегодня? Я не понимаю. Она сошла с ума? Или он?

Это был вопрос и ответ одновременно. Ибо и в самом деле это было безумие, жадное, неуемное, горячечное, сметающее все на своем пути.

— Дебора, она любит его, — после долгого молчания произнес Саймон. — Разве, влюбившись, люди не становятся чуточку безумными?

В ответ она пристально посмотрела на него и судорожно сглотнула слюну.

— Пленка. Сейчас достану, — сказала Дебора.

Глава 12

Трудно было придумать более выгодное расположение в Нанруннеле, чем у паба «Якорь и роза». И дело не только в том, что из его широких окон открывался великолепный вид на бухту, какой мог удовлетворить и самого изысканного ценителя, но и в том, что он находился напротив автобусной остановки и был первым, что видел измученный жаждой путешественник, приехавший из Пензанса или еще откуда-нибудь.

Внутри паб со временем менялся в худшую сторону. Когда-то кремовые стены теперь стали серыми из-за многолетнего дыма от камина, сигар, трубок и сигарет. Вместо красивого бара красного дерева, на котором не осталось места, свободного от пятен и царапин, появилась обычная стойка с медным подножием, покореженным с годами. Что уж тут говорить о столах и креслах, тем более о потолке, настолько вздувшемся, что привел бы в ужас любого архитектора.

Когда, вскоре после открытия, Сент-Джеймс и леди Хелен вошли в зал, они обнаружили там одну лишь огромную кошку, гревшуюся в лучах солнца на подоконнике, да женщину за стойкой, протиравшую бесчисленные кружки и бокалы, которая кивнула им, но от работы не оторвалась, хотя взглядом проследила за леди Хелен, подошедшей к окну, чтобы погладить кошку.

— Осторожнее с ней, — сказала женщина. — Смотрите, как бы не оцарапала. Если ей захочется, она может быть еще той стервой.

Словно пожелав обвинить хозяйку во лжи, кошка зевнула, повернулась на бок и подставила леди Хелен живот. Барменша хмыкнула, расставляя стаканы на подносе.

Сент-Джеймс подошел к стойке, думая о том, что если это и есть миссис Свонн, то она в младенчестве попала не к своим родителям, потому что в ее внешности не было ничего лебединого [3]. Ширококостная, толстая, с маленькими глазками и седыми кудряшками, она была наглядным отрицанием своей фамилии, особенно если учесть ее широкую, в сборках юбку и деревенскую кофту.

— Что угодно? — спросила она, вытирая кружки.

— Для меня рановато, — ответил Сент-Джеймс. — В общем-то мы пришли поговорить с вами. Если вы — миссис Свонн.

— А вы кто такие?

Сент-Джеймс представился сам и представил леди Хелен, которая села за столик рядом с кошкой.

— Уверен, вы уже слышали об убийстве Мика Кэмбри.

— Вся деревня знает. И об убийстве, и об остальном тоже. — Она усмехнулась. — Похоже, Мик получил свое. У него отняли любимую игрушку. Не сомневаюсь, сегодня тут будет праздник, когда соберутся здешние мужья.

— У Мика были связи с местными женщинами?

Миссис Свонн засунула обернутый полотенцем кулак в кружку и стала с жаром натирать ее.

— У Мика Кэмбри были связи со всеми, кто этого желал.

С этими словами миссис Свонн повернулась к пустым полкам у нее за спиной и начала расставлять на них стаканы вверх дном. Все было ясно. Но сказать ей больше было нечего.

— Знаете, миссис Свонн, — заговорила леди Хелен, — нас интересует Нэнси Кэмбри. Поэтому мы и пришли к вам.

У миссис Свонн обвисли плечи, но она не повернула головы, когда заговорила:

— Темная лошадка эта Нэнси. Замужем за таким типом.

Она с отвращением затрясла своими кудряшками.

— Да уж, — подхватила леди Хелен. — Сейчас ей тяжело. Мужа убили, а отца забрали в полицию.

У миссис Свонн вновь проснулся интерес к беседе, и, уперев руки в бока, она повернулась к своим посетителям. Открыла рот и закрыла его. Потом опять открыла:

— Джона Пенеллина забрали?

— Ну да. Нэнси пыталась убедить полицейских, что разговаривала с отцом по телефону и поэтому он не мог быть в Нанруннеле и убить Мика. Но они…

— Но она и вправду разговаривала, — заявила миссис Свонн. — Взяла у меня десять пенсов, чтобы позвонить. Из-за Мика у нее самой ведь никогда ни пенса не бывает. — Ей явно хотелось поговорить об этом. — Мик все у нее забирал. И у нее, и у своего отца, у всех, ему только дай волю. Всегда ему требовались наличные. Хотел быть шикарным парнем.

— Вы точно знаете, что Нэнси разговаривала с отцом? — спросил Сент-Джеймс. — Именно с отцом?

Миссис Свонн едва не обиделась на Сент-Джеймса. Даже погрозила ему пальцем:

— Конечно, она говорила с отцом. Я прямо замучилась, пока ждала ее — ее не было минут десять или пятнадцать. Пришлось самой идти за ней.

— А где эта будка?

— Около школы. На Пол-лейн.

— Вы видели, как она набирала номер? Вы что-нибудь видели?

Миссис Свонн тотчас сделала свои выводы:

— Уж не думаете ли вы, будто Нэнси убила Мика? Будто она сбежала к себе, убила его, а потом вернулась, чтобы торговать как ни в чем не бывало?

— Миссис Свонн, будка видна со школьного двора?

— Нет. Ну и что из этого? Я позвала ее. Она плакала. Сказала, что отец злится на нее за то, что она одолжила денег, вот она и пыталась помириться с ним. — Миссис Свонн поджала губы, словно сказала все, что знала. Однако ей не удалось унять гнев, и она заговорила опять, с каждым словом все больше повышая голос: — И я не виню отца Нэнси, вот уж нет! Все знали, куда идут деньги, которые Нэнси давала Мику. Он все спускал на своих дамочек, разве не так? Весь из себя, червяк поганый. Загордился, когда стал учиться в университете. А уж когда начал пописывать, и совсем сладу не стало. Захотел жить по своим правилам. И в конторе тоже. Ну и получил по заслугам.

— В конторе? — переспросил Сент-Джеймс. — У него была любовница в газете?

Она с отвращением кивнула, показывая на потолок:

— Прямо над лестницей. Там маленькая комнатка со всем, что требуется. С лежанкой и прочим. Отличное любовное гнездышко. А он еще выставлял себя напоказ. Очень гордился собой. Даже берег трофеи.

— Трофеи?

Миссис Свонн легла на стойку всей своей огромной грудью и жарко задышала прямо в лицо Сент-Джеймсу:

— Что скажете насчет женских трусиков? Несколько разных трусиков у него в столе. Гарри нашел. Его папа. Полугода не прошло, как он вернулся из больницы, а тут такое. Сел за стол, за которым обычно сидел Мик, и открыл верхний ящик, а там… Еще и нечистые. Вот уж кричал он.

— А Нэнси?

— Гарри кричал, не Нэнси. У тебя, мол, дитё на руках. И газета! Наша семья! Все к черту, лишь бы себя потешить! Еще он ударил Мика, да так, что я уж думала, тот окочурился, столько шуму было, когда он упал на пол. Головой стукнулся о край шкафа. А не прошло и минуты, как он уже бежит вниз — и за ним отец.

— Когда это было? — спросил Сент-Джеймс.

Миссис Свонн пожала плечами. Казалось, у нее иссяк запал.

— Гарри вам скажет. Он наверху.

Джон Пенеллин свернул топографическую карту, заклеил ее клейкой лентой и поставил рядом с полудюжиной других в старую стойку для зонтов в своем кабинете. Светило жаркое утреннее солнце, нагревая кабинет, и Джон Пенеллин, предварительно распахнув окна, опустил жалюзи.

— В целом год был удачным. Если землю в северной части подержать еще сезон под паром, потом она воздаст за это сполна. Во всяком случае, я бы сделал так. — Он сел за стол, словно ему предстояло отчитываться по пунктам и он не собирался нарушать регламент. — Мы можем поговорить об Уил-Маэн?

На самом деле Линли совершенно не собирался выслушивать отчет Джона Пенеллина и проверять бухгалтерские книги, что он уже двадцать пять лет проделывал с легкостью, не особенно вдаваясь в подробности. Тем не менее он подчинился, зная, что терпеливым вниманием больше добьется от Пенеллина, чем торопливым допросом.

Судя по виду, управляющему совсем не мешало бы исповедаться. Бледное лицо. Скорее всего Пенеллин в эту ночь так и не добрался до кровати. Причина этого была отчасти ясна — он довольно долго пробыл в полицейском участке, где у него взяли отпечатки пальцев. Взвесив все за и против, Линли решил оставить на потом то, что привело его к управляющему.

— Джон, вы все еще оптимист? В Корнуолле уже сто лет, как закрыты шахты, и вам это известно лучше, чем мне.

— Я не собирался говорить об открытии Уил-Маэн. Пусть шахта остается закрытой. Но там все полуразрушено и затоплено — опасно оставлять так. — Он повернулся вместе с креслом и кивком головы показал на большую карту, висевшую на стене. — Шахту видно с дороги. Небольшая прогулка по пустоши — и вы там. Думаю, настало время совсем снести депо и совсем закрыть шахту, чтобы ни у кого не мелькнуло мысли ее использовать и покалечиться. Если не хуже.

— По той дороге почти не ездят.

— Это правда. Не ездят чужаки, а местные катаются вовсю. Больше всего меня беспокоит ребятня. Вы же знаете, их не удержишь. Не хочу принимать на душу грех, если кто-то упадет в Уил-Маэн.

Линли встал и подошел к карте. Шахта действительно находилась меньше чем в ста ярдах от дороги и отделялась от нее невысокой каменной стеной, явно недостаточной, чтобы удерживать любопытных. Огромное количество тропинок было протоптано на принадлежащей Линли земле, на пустоши, через овраг, они соединяли одну деревню с другой.

— Вы правы, — проговорил он. — Но отцу это было бы неприятно, — добавил он скорее для себя, чем для своего управляющего.

— Времена меняются, — отозвался Пенеллин. — Ваш отец не очень-то лепился к прошлому.

Он подошел к шкафу с выдвижными ящиками и, достав еще три папки, положил их на стол. Линли присоединился к нему.

— Как Нэнси? — спросил он.

— Она справится.

— Когда полицейские отпустили вас?

— В половине пятого. Около того.

— Вы свободны?

— Пока.

Снаружи, работая, переговаривались два садовника, и резкие звуки секаторов отделяли слова друг от друга. Пенеллин внимательно наблюдал за ними сквозь жалюзи.

Линли медлил. С одной стороны, он дал обещание Нэнси, с другой — Пенеллин явно не собирался исповедоваться. Он был замкнутым человеком и не желал ничьей помощи. Это было ясно как день. И все же Линли чувствовал, что, несмотря на внешнее спокойствие, этого человека внутри терзает страх. Он пытался определить его источник, чтобы по возможности облегчить страдания своего управляющего. Много лет он сам полагался на силу и преданность Джона Пенеллина, поэтому никак не мог отвернуться от него теперь, когда ему требовалась поддержка.

— Нэнси сказала, что вы разговаривали с ней по телефону.

— Да.

— Однако вас видели в деревне. И полиции это известно.

Пенеллин не ответил.

— Послушайте, Джон, если вы в затруднении…

— Нет никакого затруднения, милорд. — Пенеллин открыл верхнюю папку. Этим жестом, какого не бывало никогда прежде, он давал понять, что не желает продолжения разговора, более того, просит Линли уйти. — Все так, как Нэнси сказала. Мы говорили по телефону. Если я кому-то привиделся в деревне, ничего не поделаешь, правильно? Там темно. Это мог быть кто угодно. Нэнси сказала правду. Я был дома.

— К черту! Мы же были у вас! И вы ездили в деревню, ведь так? И видели Мика. Ни вы, ни Нэнси не говорите правду. Джон, вы защищаете ее? Или Марка? Он не ладил с Миком?

Пенеллин достал из папки какие-то бумаги:

— Я уже начал кое-какие бумажные приготовления к закрытию шахты.

Линли предпринял последнюю попытку:

— Мы с вами двадцать пять лет вместе. И мне всегда хотелось думать, что вы придете ко мне в трудную минуту.

— Нет трудной минуты, — твердо произнес Пенеллин.

Он взял в руки другую бумагу, и хотя не смотрел в нее, его жест был вполне красноречив.

Линли решил не продолжать беседу и покинул кабинет.

Хлопнув дверью, он помедлил в прохладном коридоре. В дальнем конце была распахнута дверь в сад, и там вовсю палило солнце. Однако в саду кто-то работал: слышались шаги и приятный шум льющейся воды. Линли направился туда.

Оказалось, это Джаспер — иногда шофер, иногда садовник, иногда конюх и всегда любитель сплетен, — подвернув штаны до колен и расстегнув на волосатой груди белую рубашку, мыл «Лендровер», на котором накануне ездили в Нанруннел. Он кивнул Линли и, направив струю воды на лобовое стекло, о чем-то невнятно спросил.

— Не понял, — отозвался Линли.

Джаспер хохотнул:

— Сегодня не соскучишься. Убийство, полиция, Джона забрали. — Он плюнул на камни и начал тереть капот. — Джон зачем-то отправился в деревню, Нэнси все врет… вы когда-нибудь видели такое?

— Нэнси врет? — переспросил Линли. — Джаспер, ты точно знаешь?

— Мне ли не знать? Да я сам шел к нему в пол-одиннадцатого. Был возле мельницы. А дома-то никого. Конечно, она врет.

— А что мельница? Наша мельница? Какое отношение она имеет к смерти Мика Кэмбри?

Джаспер переменился в лице и умолк. Слишком поздно Линли вспомнил, что старик не любит прямых вопросов. Вот и теперь, помолчав, он продолжил, словно никакого вопроса не было и в помине:

— Джон не говорил о тряпках, которые Нэнси порезала?

— Нет. Ни о каких тряпках ничего не говорил. Верно, это не важно, если он промолчал?

Старик поймался на наживку и замотал головой, возмущенный тем, что его информацию не принимают всерьез.

— Она все порезала на мелкие кусочки. Вышла из своего коттеджа и порезала. А я как раз мимо проходил. Вместе с Джоном. А она как закричит дурным голосом, когда увидела нас, все одно что больная корова. Это не просто так.

— Она что-нибудь сказала?

— Ничего не сказала. Хорошие были платья, а она все равно изрезала их на кусочки. Джон чуть не помешался, когда увидел ее. Помчался внутрь. Думал, Мик там. А Нэнси остановила его. Повисла на нем и не пустила.

— Это были платья другой женщины, — решил Линли. — Джаспер, а известно, кто любовница Мика?

— Любовница? — ухмыльнулся Джаспер. — Не любовница, а любовницы. Их дюжины, если верить Гарри. Гарри-то приходит в «Якорь и розу». Сидит там и спрашивает всех, кто его слушает, мол, что ему делать с Миком? «Она не удовлетворяет его». Гарри все время это твердит. «Что делать мужчине, если женщина не удовлетворяет его?» — Джаспер засмеялся и отступил на шаг, чтобы вымыть передние колеса. Вода плеснула ему на ноги, заляпав их грязью. — Гарри говорит, Нэнси совсем не подпускала к себе Мика после того, как родила дочку. Вот Мик и мучился, хорошо еще не взорвался. «Что делать мужчине?» Так Гарри говорит. А миссис Свонн, та за словом в карман не полезет, она… — Джаспер оборвал себя, словно вдруг осознал, с кем откровенничает. Усмешка исчезла с его лица. Он выпрямился, снял шляпу и провел рукой по волосам. — Чего тут рассуждать? Мик разве желал остепениться?

Он сплюнул, как бы ставя точку в разговоре.

Сент-Джеймс и леди Хелен услыхали голос Гарри Кэмбри, прежде чем увидали его самого. Пока они поднимались по узкой лестнице, пригнув головы, чтобы не стукнуться о странно расположенные на потолке балки, наверху как будто передвигали мебель на голом полу, потом с громким стуком задвинули ящик, и все это сопровождалось отчетливо слышимой руганью. Едва они постучали в дверь, как в комнате воцарилась тишина. Потом раздались шаги. Дверь открылась. Кэмбри оглядел незваных гостей. Они оглядели его.

Сент-Джеймс вспомнил о перенесенной стариком год назад операции на сердце. Выглядел он плохо — тощая шея с выступающим адамовым яблоком и под ним провал, словно у скелета. Желтая кожа говорила о непорядках с печенью, а в углах рта и на губах были заметны трещины с засохшей кровью. К тому же он был небрит и нечесан, словно его разбудили, но не дали времени привести себя в порядок.

Когда Кэмбри отступил в сторону, чтобы пропустить гостей, Сент-Джеймс увидел большую комнату, поделенную на несколько каморок с одной стороны, по другую сторону были окна, выходившие на улицу, которая поднималась на холм. Кроме Гарри Кэмбри, здесь не было ни души — странное дело для конторы, тем более для газеты. Впрочем, одну причину отсутствия служащих Сент-Джеймс разгадал сразу, увидев папки и записные книжки на столах, на стульях. Гарри Кэмбри что-то искал.

Очевидно, он занимался этим уже несколько часов, и без всякой системы, судя по состоянию комнаты. Из шкафов была вытащена часть ящиков, дискеты лежали рядом с включенным компьютером, на столе был разложен очередной номер газеты, громоздились стопки фотографий. В комнате стоял запах пыли, лежалой бумаги, а так как не был включен свет, то здесь было мрачно, как в романах Диккенса.

— Что вам надо?

Гарри Кэмбри курил сигареты, которые вытаскивал изо рта, только чтобы откашляться или закурить новую. Если его и волновало, как это отражается на сердце, то виду он не показывал.

— Никого больше нет? — спросил Сент-Джеймс, пока он и леди Хелен одолевали здешние дебри.

— Я всех отпустил, — ответил Кэмбри, оглядывая леди Хелен с головы до ног. — А в чем дело?

— Нэнси попросила нас расследовать убийство Мика.

— Вы помогаете ей? Оба?

Он даже не подумал прервать откровенное изучение внешности Сент-Джеймса, особенно наглое, когда очередь дошла до его ноги, как прежде он рассматривал летнее платье леди Хелен.

— Мистер Кэмбри, делать новости, как я понимаю, опасное занятие? — спросила леди Хелен, подходя к окну. — Если вашего сына убили из-за журналистского расследования, какая разница, кто отыщет убийцу, чтобы отправить его под суд, ведь правда?

Кэмбри как будто полинял от этих слов.

— Это из-за журналистского расследования. — Его руки безжизненно повисли. — Я знаю. Я чувствую. Как только узнал о его смерти, сразу прибежал сюда.

— И ничего не нашли? — спросил Сент-Джеймс.

— Ничего. Стараюсь вот вспомнить, что он говорил и что делал. Концы истории не в Нанруннеле. Не может этого быть. Больше я ничего не знаю.

— Но в этом вы уверены?

— Да, если бы история была нанруннелская, он вел бы себя иначе в последние месяцы. А так он все время куда-то уезжал, искал какую-то ниточку, расследовал какие-то обстоятельства, кого-то расспрашивал, кого-то искал. Нет, нашим Нанруннелом тут и не пахнет. Это точно. — Старик покачал головой. — Это уже было бы в газете. Я-то знаю.

— Куда он ездил?

— В Лондон.

— И никаких записей? Довольно странно.

— Записи есть. Вот они. Смотрите. — Кэмбри обвел рукой комнату. — Но нет ничего такого, что указывало бы на причину смерти моего мальчика. Репортеров не убивают после интервью с военными, местными парламентариями, прикованными к постели инвалидами, фермерами. Журналисты погибают, потому что получают убийственную информацию. У Мика тоже была такая информация.

— А здесь нет ничего необычного?

Кэмбри бросил сигарету на пол и раздавил ее. Он потер левую руку, а пока делал это, взглянул на один из столов. Сент-Джеймс прочитал ответ в его, взгляде.

— Вы что-то нашли.

— Не знаю. Глядите сами. Я не понял. — Кэмбри подошел к столу и из-под телефонного аппарата достал бумажку, которую отдал Сент-Джеймсу. — Она была прилеплена к нижней стороне ящика.

— Это почерк Мика? — прочитав, спросил Сент-Джеймс.

Кэмбри кивнул:

— Если тут и есть что-то особенное, то только эта бумажка. Но я понятия не имею, что все это могло бы значить.

— Наверно, есть еще записи с такими же цифрами, — вмешалась леди Хелен. — M1 и М6, наверно, шоссе.

— Если и есть другие записи, я не нашел их.

— Пропали?

— Их украли? — Кэмбри закурил очередную сигарету и закашлялся. — Слыхал, коттедж обыскивали.

— Вы не заметили следов взлома? — спросил Сент-Джеймс.

Кэмбри посмотрел на него, обвел взглядом комнату и покачал головой:

— Боскован прислал своего парня, чтобы он сказал мне о Мике. Это было в пятнадцать минут пятого. Я пошел в коттедж, но тело уже увезли, а меня не пустили. Поэтому я пришел сюда. И с тех пор ни разу не выходил. По-моему, ничего не взломано.

— Следов обыска тоже не было? Может быть, кто-нибудь из ваших служащих…

— Нет. — Кэмбри раздул ноздри. — Я собираюсь найти ублюдка, который сделал это. Я не позволю замять дело. У нас свободная пресса. Мой мальчик жил ради этого и умер за это. Но его смерть не будет напрасной.

— Если он погиб из-за журналистского расследования, — тихо заметил Сент-Джеймс.

У Кэмбри потемнело лицо.

— А что еще может быть?

— Женщина.

Кэмбри медленно, по-актерски вытащил сигарету изо рта и немного наклонил голову, словно подтверждая сомнения Сент-Джеймса:

— Только об этом все и говорят, да? Ну и что? Мужчины завидовали ему, да и женщины начинали его ненавидеть, если он выбирал не их. — Он опять взял в рот сигарету и, прищурившись, выпустил струю дыма. — Мой Мик был мужчиной. Настоящим мужчиной. А у мужчины свои привычки. У этой его жены льдышка между ног. То, в чем она отказывала ему, он находил у других. Если кто и виноват, то Нэнси. Если жена отворачивается от мужа, он ищет женщину на стороне. В чем тут преступление? Он же еще молодой. Ему надо.

— У него была одна любовница? Или их было несколько? Он любил кого-нибудь?

— Не знаю. Мик не хвастался своими победами.

— Замужние женщины спали с ним? — спросила леди Хелен. — Здешние женщины?

— Многие женщины спали с ним. — Кэмбри сдвинул бумаги в сторону, приподнял стекло и достал фотографию, которую протянул леди Хелен. — Смотрите сами. Разве такому можно отказать, если он просит дамочку раздвинуть ножки?

Леди Хелен хотела было ответить старику, однако взяла себя в руки и промолчала. Не взглянув на фотографию, она отдала ее Сент-Джеймсу. С нее смотрел обнаженный до пояса молодой человек, который стоял на яхте, держась за рангоут. У него была квадратная челюсть, привлекательные черты лица, однако из-за худощавости, как у отца, он ничем не напоминал тех накачанных молодцов, которых имеют в виду, когда говорят о настоящих мужчинах. Повернув фотографию, Сент-Джеймс прочитал выведенную поперек надпись: «Кэмбри готовится завоевать американский кубок — парень на пути к победе». Почерк тот же, что на записке.

— Парень с юмором, — заметил Сент-Джеймс.

— У него все было.

— Можно мне взять фотографию? И записку?

— Делайте, как считаете нужным. Без Мика мне ничего не надо. — Кэмбри обвел взглядом комнату. Отчаяние сказалось на его сутулой фигуре, у него еще сильнее поникли плечи, да и на лице остался отпечаток. — Мы набирали силы. Наша газета должна была стать самой крупной в Южном Корнуолле. Во всяком случае, не еженедельной. Я хотел этого, и Мик тоже хотел. Мы набирали силы. Все работали на это.

— У Мика были хорошие отношения со служащими? Он ни с кем не ссорился?

— Его любили. У него все получалось. А все-таки он вернулся в деревню. Его считали героем, каким им самим хотелось бы стать. — Кэмбри повысил голос. — Не может быть, чтобы его убил кто-нибудь из служащих. Никто из наших не поднял бы руку на моего сына. Зачем им? Он же хотел перемен для газеты. Хотел сделать ее лучше. Он…

— Он собирался кого-нибудь уволить?

— Черт, вы о чем?

Сент-Джеймс смотрел на стол возле окна и на фотографию двух ребятишек на нем.

— Какие отношения у него были с редактором? Ее зовут Джулиана Вендейл?

— С Джулианой?

Кэмбри вытащил сигарету изо рта и облизал губы.

— Она тоже была одной из его любовниц? Бывшей любовницей? Или несоблазненной сотрудницей, которую увольняют за то, что она не удовлетворила желания своего босса?

Кэмбри засмеялся, отказываясь принимать всерьез версию Сент-Джеймса. Ведь в этом случае речь бы шла не о благородном журналисте, принявшем смерть на профессиональном посту, а о нечистоплотном соблазнителе, чье маленькое приключение закончилось большой бедой.

— Зачем Мику могла понадобиться Джулиана Вендейл? Зачем ему просить то, что ему давали без всяких просьб в любое время и в любом месте?

Выйдя из паба, Сент-Джеймс и леди Хелен направились к портовой стоянке, где оставили «Лендровер». Пока они шли, Сент-Джеймс не раз искоса поглядывал на нее. За последние несколько минут, что они провели в газете, она не произнесла ни слова, хотя всем своим видом показывала, как относится к жизни и к смерти Мика Кэмбри. Зато выйдя из здания, она дала волю своему отвращению. И шагала к стоянке так быстро, что Сент-Джеймс едва поспевал за ней. До него долетали лишь отдельные слова.

— Тоже мне сексуальный гигант… больше похож на тренера, чем на отца семейства… любая женщина в Корнуолле… неудивительно… совершенно неудивительно… что кому-то захотелось отрезать… Я бы и сама…

Хелен совершенно выдохлась, дойдя до автомобиля. И Сент-Джеймс тоже.

Прислонившись к «Лендроверу», оба подставили лица ветру, насыщенному запахами водорослей и рыбы. В бухте внизу сотни чаек кружили над суденышком, серебрившимся на солнце своим уловом.

— Что ты думаешь обо мне? — неожиданно спросила леди Хелен, несказанно удивив Сент-Джеймса.

— Ради бога, Хелен…

— Нет! Говори! Говори. Я хочу знать. Потому что если это так, то будешь возвращаться в Ховенстоу пешком.

— Ну и что мне говорить? Конечно же нет. Но ведь ты можешь подумать, что я говорю это, потому что не хочу идти пешком. Хелен, я готов идти пешком. Пожалуйста, я иду.

— Садись в машину, — вздохнула Хелен.

Сент-Джеймс поторопился сделать это, прежде чем Хелен изменила решение. Она тоже села в машину, но, не сразу включив зажигание, смотрела в грязное лобовое стекло на набережную, где неправдоподобно молодые мать с отцом прогуливали своих двух детей.

— Я все время повторяла, не упускай суть, — наконец произнесла леди Хелен. — Я все время повторяла, у него убили сына, он не понимает, что говорит, он не слышит, как это звучит. Но, боюсь, я потеряла самообладание, когда он спросил, разве такому можно отказать. Никогда не понимала, что значит потерять голову от ярости. А теперь понимаю. Мне хотелось броситься на него и рвать его волосы.

— У него их немного.

Замечание Сент-Джеймса разрядило обстановку. Хелен засмеялась и включила зажигание:

— Что будешь делать с запиской?

Сент-Джеймс достал записку из кармана рубашки и повернул ее обратной стороной, на которой по диагонали стоял штамп: «Кафе „Талисман“.

— Понятия не имею, где это кафе «Талисман».

— Недалеко от «Якоря и розы». Можно проехать по Пол-лейн. Зачем нам туда?

— Потому что это не могло быть написано в редакции. Вряд ли он стал бы писать на обертке от бутерброда, когда вокруг полно чистой бумаги. Значит, это написано где-то еще. В кафе, например, если он купил там бутерброд. На самом деле я надеялся, что это кафе в Пэддингтоне.

И Сент-Джеймс рассказал Хелен о Тине Когин. Леди Хелен кивнула в ответ:

— Думаешь, это как-то связано с ней?

— Во всяком случае, она — участница событий, если Дебора не ошиблась и там действительно был Мик. Но коли кафе в Нанруннеле, значит, Мик работал над какой-то местной темой.

— С местным источником информации? И убийца тоже местный?

— Возможно. Но не обязательно. Он же постоянно ездил в Лондон. Об этом все говорят. Не думаю, что будет трудно проследить его путь обратно в Корнуолл, особенно если он ездил поездом.

— Но если у него был местный информатор, ему тоже грозит опасность.

— Если причина убийства — журналистское расследование.

Сент-Джеймс положил листок бумаги обратно в карман.

— На мой взгляд, больше смахивает на месть за совращение жены. — Леди Хелен вывела автомобиль на Ламорна-роуд, которая плавно поднималась вверх по склону мимо туристских клубов и коттеджей, откуда открывался великолепный вид на синее-синее море. — В качестве мотива это куда перспективней, если учесть все, что мы знаем о Мике. Что должен чувствовать мужчина, найдя неопровержимые доказательства того, что любимая женщина спит с другим?

Сент-Джеймс отвернулся, стал глядеть на море. Рыбацкое суденышко шло в направлении Нанруннела, и даже с такого расстояния были видны корзины для ловли лобстеров, висевшие с обоих бортов.

— Думаю, он возжаждет убийства, — ответил Сент-Джеймс. Он чувствовал на себе взгляд леди Хелен и понимал, как она оценивает его реакцию на свои слова. Наверняка она собиралась заговорить, чтобы снять напряжение, однако Сент-Джеймс предпочел заговорить первым. — Что касается другого, Хелен. Помнишь, когда мы с тобой были любовниками, ты спрашивала, что я чувствую… Так вот, нет. И ты знаешь. Думаю, ты всегда знала.

— Уже несколько лет я не был тут, — проговорил Линли, когда они с Сент-Джеймсом вышли из ворот Ховенстоу и стали спускаться к лесу. — Понятия не имею, в каком состоянии мельница теперь, если она вообще еще стоит. Сам знаешь, как это бывает. Пара лет — и балки сгнивают, полы проваливаются. Удивительно, что там еще что-то сохранилось.

Он говорил и говорил, чтобы — Линли понимал это — отогнать воспоминания, которые только и ждали удобного момента, чтобы взять над ним власть. Эти воспоминания были связаны с мельницей и с той его жизнью, от которой он бежал, поклявшись себе страшной клятвой никогда больше не вспоминать о ней. Но даже теперь, приблизившись к мельнице и рассмотрев между деревьями одну только крышу, он как будто увидел свою мать, шагавшую между деревьями, хотя ему было отлично известно, что это всего лишь тень, вновь пробующая пробиться через его доспехи. Чтобы отогнать ее, Линли остановился на тропинке и закурил сигарету.

— Вчера мы тут были, — отозвался Сент-Джеймс. Он сделал еще несколько шагов, прежде чем заметил отсутствие Линли и остановился. — Колесо заросло совсем. Ты знаешь?

— Неудивительно. Насколько мне помнится, это всегда было проблемой.

Линли сосредоточенно курил, с удовольствием ощущая реальное прикосновение бумаги к пальцам. Он наслаждался вкусом крепкого табака и радовался тому, что у него есть сигарета, отвлекающая внимание.

— Джаспер думает, что мельницей пользуются? Для чего? Ночуют там?

— Он не сказал.

Задумчиво кивнув, Сент-Джеймс продолжил путь. Не в силах больше отражать наплыв воспоминаний, Линли последовал за ним.

Как ни странно, мельница почти не изменилась с того последнего раза, когда он был тут, словно за ней кто-то присматривал. Конечно, ее надо было покрасить — кое-где проглядывал камень, да и дерево понемногу гнило, однако крыша была на месте, и если не считать разбитого стекла в единственном окошке наверху, здание в целом выглядело крепким и могло бы простоять еще сто лет.

Линли и Сент-Джеймс поднялись по старым ступенькам, скользя на отшлифованных временем и людьми камнях. От краски тут не осталось и следа, дверь была приоткрыта. Покоробившаяся, она не входила в раму и, когда Линли толкнул ее, громко заскрипела.

Войдя внутрь, они постояли, осмысливая увиденное. На пол нижнего этажа падали лучи солнца, проникая сквозь щели в забитом окне. Возле дальней стены лежала куча тряпок. Под одним из окон стояла каменная ступа с пестиком — вся в паутине, рядом на крюке висел моток веревки, и казалось, что его не трогали по меньшей мере лет пятьдесят. В углу лежала небольшая стопка старых газет, и Сент-Джеймс отправился просмотреть их, пока Линли, не двигаясь с места, наблюдал за ним.

— «Споуксмен» наших Кэмбри. С поправками. Изменениями. Вычеркиваниями. Новый вид заголовка. Мик знал об этом месте?

— Мы приходили сюда мальчишками. Думаю, Мик не забыл. Но газеты как будто старые. Вряд ли он был тут недавно.

— Хм-м. Да. Газеты прошлогодние. Апрельские. Но кто-то побывал тут позднее.

Сент-Джеймс обратил внимание на следы, оставленные на пыльном полу, которые вели к лестнице в стене. Сама же лестница вела туда, где находилось оборудование мельницы, приводившее в действие жернова. Сент-Джеймс осмотрел ступеньки, три из них осторожно проверил на прочность и, прихрамывая, начал восхождение.

Линли не сводил с него глаз, отлично понимая, что Сент-Джеймс ждет его и ему не уйти от неизбежного. Нельзя и дальше делать вид, будто нет никаких воспоминаний, связанных с мельницей, тем паче с верхним этажом. Проискав его целую вечность, она нашла его там, куда он бежал от нее и от всего того, что ему не следовало знать.

Возвращаясь с пляжа, он шел по саду и обратил внимание на промелькнувший в окне второго этажа мужской силуэт, обратил внимание на халат отца, который он не мог надеть, будучи прикованным к постели, тем более не мог ходить в нем по спальне матери. Ему тогда и в голову не пришло подумать об этом, он лишь ощутил радость, как солнечный удар, и в голове у него звучало: Здоров! Здоров! Здоров! — когда он бежал по лестнице и звал обоих, когда ворвался в материнскую спальню. Сделал попытку ворваться. Потому что дверь оказалась запертой. А так как он не переставал кричать и звать отца, то прибежала отцовская сиделка с подносом и стала успокаивать его, просила не кричать, чтобы не разбудить больного. И еще не договорив: «Но папа ведь…» — он все понял.

Тогда он в ярости стал что-то кричать матери, и ей ничего не оставалось, как открыть дверь, и он увидел Тренэр-роу в халате отца, разобранную постель, брошенную на пол одежду. В воздухе стоял густой запах совокупления. А ведь от комнаты, где умирал отец, их отделяли лишь ванная и гардеробная.

Тогда он, потеряв голову, бросился на Тренэр-роу. Но ведь ему было всего семнадцать, и мужчине тридцати одного года ничего не стоило справиться с ним. И Тренэр-роу ударил его ладонью по щеке — так обычно успокаивают истеричных женщин. Мама крикнула: «Нет, Родди, нет!» И все.

Она отыскала его на мельнице. В окошко на втором этаже он видел, как она идет, высокая, элегантная, сорока одного года от роду. До чего же она была красива тогда.

Ему надо было бы сохранить самообладание. В конце концов, старший сын графа. Ему следовало взять себя в руки и холодно сообщить ей, что настала пора возвращаться в школу и готовиться к экзаменам. Не важно, поверит она или нет. Главное — быть подальше и как можно быстрее.

А он, глядя, как она идет, думал о том, что отец любил ее, и стоило ему откуда-нибудь вернуться домой, он тотчас принимался звать ее: «Дейз! Дейз, любимая!» Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы сделать ее счастливой, а теперь он лежал у себя и ждал, когда рак покончит с ним, в то время как она и Тренэр-роу целовались, обнимались…

Он не выдержал. Зовя его, она поднялась по лестнице, и он был готов к встрече.

Шлюха, кричал он. Ты сошла с ума? Или тебе до того не терпелось, что любой сошел бы? Даже такой, которому ничего больше не надо и который будет смеяться над тобой в пабе? Ты гордишься собой, шлюха? Ты гордишься?

Она ударила его, и это было для него полной неожиданностью, потому что до этого она стояла неподвижно и молча принимала его оскорбления. Но после его последнего вопроса она сильно ударила его тыльной стороной ладони, и он отлетел к стене, а из разбитой бриллиантовым кольцом губы потекла кровь. Однако на ее лице ничего не отразилось. Оно было словно каменным.

Ты еще пожалеешь, кричал он, пока она спускалась по лестнице. Клянусь, я заставлю тебя пожалеть! Вы оба пожалеете. Попомни мои слова!

И он преуспел в этом. Еще как преуспел.

— Томми!

Линли поднял голову и увидел перегнувшегося через перила Сент-Джеймса.

— Почему бы тебе не посмотреть, что тут?

— Да, конечно.

И Линли отправился наверх.

Сент-Джеймсу не потребовалось много времени, чтобы понять ценность своей находки. Оборудование мельницы занимало много места, но все остальное служило уликой, неопровержимым доказательством того, как использовалась мельница в последнее время.

Посреди стоял старый карточный столик и один складной стул. На нем висела рубашка, давным-давно посеревшая от пыли, а на столе стояли почтовые весы с почерневшей ложкой и двумя грязными острыми ножами. Рядом лежала упаковка с пластиковыми пакетиками.

Сент-Джеймс смотрел, как Линли приближается к столу и осматривает его, как затвердевает его лицо.

— Томми, это значит, что Мик был тут после апреля, — сказал Сент-Джеймс. — И его визиты не имели никакого отношения к газете. — Он коснулся весов. — Возможно, теперь мы знаем, почему он умер.

Линли покачал головой.

— Мика тут не было, — мрачно произнес он.

Глава 13

В половине восьмого вечера Сент-Джеймс постучал в дверь Дебориной спальни и вошел, когда она, наморщив лоб, отходила от туалетного столика.

— Вот, — с сомнением произнесла она, — не знаю.

Дебора коснулась двойной нитки жемчуга на шее, а потом края платья, шелкового, по-видимому, и необычного серо-зеленого цвета, как море в пасмурный день. Ее волосы и кожа великолепно контрастировали с ним, и результат был куда более впечатляющим, чем она сама представляла.

— Отлично, — проговорил Сент-Джеймс.

Дебора улыбнулась своему отражению в зеркале:

— Господи, до чего же я нервничаю. Все время повторяю себе, что это лишь обед в семейном кругу с самыми близкими друзьями и от него ничего не зависит. Но как только представлю столовое серебро… Саймон, почему, скажи на милость, все кончается столовым серебром?

— Кошмар благородного сословия. Какой вилкой положено есть креветки? По сравнению с этим все остальные проблемы не стоят выеденного яйца.

— О чем мне говорить с ними? Томми предупредил меня об обеде, но я как-то не придала ему значения. Будь я похожа на Хелен, с успехом болтала бы себе о чем ни попадя. Я умею говорить с разными людьми. Дело не в этом. Просто я не Хелен. А жаль. Хотя бы на сегодня. А что, если она притворится мной, тогда я могла бы притвориться деревяшкой.

— Вряд ли это понравится Томми.

— Мне удалось убедить себя, что я споткнусь на лестнице, или пролью на себя вино, или зацеплюсь за скатерть и стащу на себя пол стола, когда буду вставать. Ночью мне приснилось, что у меня лицо покрыто волдырями и болячками и все спрашивают траурными голосами: «Это и есть невеста?»

Сент-Джеймс со смехом подошел к туалетному столику и стал изучать в нем ее лицо:

— Волдырей нет. Болячек тоже не видно. Что до веснушек, то…

Дебора тоже засмеялась с такой искренностью и радостью, что Сент-Джеймсу стало больно от воспоминаний. Он отошел.

— Мне удалось… — Он вынул из кармана пиджака фотографию Мика Кэмбри и протянул ее Деборе. — Взгляни.

Дебора взяла фотографию, но ответила не сразу:

— Это он.

— Ты уверена?

— Уверена. Можно мне взять ее и показать Тине?

Сент-Джеймс уже думал об этом. Ночью ему казалось вполне безопасным послать Дебору в Лондон, чтобы она подтвердила свою встречу с Миком, показав его фотографию Тине Когин. Но после сегодняшнего разговора с Гарри Кэмбри, после обнаружения зашифрованной записки на счете из кафе «Талисман», после раздумий о возможных мотивах преступления и вероятной роли в нем Тины Когин предстоящая поездка Деборы в Лондон уже не казалась Сент-Джеймсу безопасной. Похоже, Дебора поняла его сомнения и поставила его перед fait accompli [4].

— Я говорила с Томми. И с Хелен тоже. Мы подумали, что можем поехать утренним поездом. Хелен и я. С вокзала прямиком ко мне домой, и до полудня мы уже будем все знать о Мике Кэмбри. Несомненно, это поможет расследованию.

Отрицать сей факт не имело смысла, и Дебора как будто поняла по выражению лица Сент-Джеймса, что он думает.

— Вот и хорошо, — сказала Дебора и решительным жестом убрала фотографию в ящик тумбочки.

Едва она сделала это, как дверь распахнулась и вошла Сидни, одной рукой придерживая ворот за спиной, а другой пытаясь привести в порядок прическу.

— Чертовы горничные, — пробормотала она. — Они так убирают в комнате — ради бога, я знаю, что у них нет ничего дурного на уме, — но я-то ничего не могу найти после них. Саймон, ты не?.. Черт побери, ты отлично выглядишь в этом костюме. Он новый? Вот. Я не могу справиться сама. — Она повернулась к брату спиной и, когда он застегнул молнию, поглядела на Дебору. — А ты выглядишь просто потрясающе. Саймон, правда, она выглядит потрясающе? А, ладно. Какого черта спрашивать тебя, если много лет тебя потрясают только капли крови в твоем микроскопе. Или кусочки кожи из-под ногтей трупа.

Она засмеялась, покрутилась, погладила брата по щеке, потом подошла к туалетному столику, внимательно оглядела себя в зеркале и взяла флакон с духами Деборы.

— Горничные так все убрали, — вернулась она к главной теме, — что я ничего не могу отыскать. И духи, конечно же, тоже. Можно мне взять твои? Я еле нашла туфли. Уже собиралась одолжить пару у Хелен, а потом случайно увидела их в шкафу у самой стенки, как будто я вовсе не собиралась их надеть.

— Странное место для туфель, — сыронизировал Саймон.

— Дебора, он смеется надо мной. Но если бы не твой отец, еще неизвестно, как бы он справлялся сам. Вот был бы хаос. Совершенный. Беспредельный. Вечный. — Сидни наклонилась к зеркалу. — Опухоли нет, слава богу. Царапины еще остались. И синяк под глазом. Я похожа на побродяжку? Думаете, гости промолчат? Будем надеяться на хорошие манеры? Знаете, как это? Все смотрят перед собой, никто никого не щиплет под столом за ляжки.

— За ляжки? — воскликнула Дебора. — Саймон, ты никогда ничего такого не рассказывал. А я-то волнуюсь из-за вилок!

— Из-за вилок? — Сидни обернулась. — А, понимаю. Ерунда. Если не начнут ими швыряться, даже не думай ни о чем таком. — Она взбила Деборе волосы, отступила на шаг, нахмурилась, взбила еще раз. — А где Джастин, вы не знаете? Я совсем не видела его сегодня. Наверно, боится, как бы я опять его не укусила. Не понимаю, почему он вчера вел себя так. Я ведь и прежде его кусала. Видно, не учла изменившихся обстоятельств. — Она добродушно рассмеялась. — Если мы сегодня опять сцепимся, дай бог, чтобы это было за обеденным столом. Тогда со всем здешним столовым серебром нам хватит оружия.

Линли отыскал Питера в курительной комнате на первом этаже. С сигаретой в руке, он стоял возле камина, не сводя глаз с красной лисы под стеклом. Жалостливый таксидермист сделал ее как бы убегающей от охотника и всего в нескольких дюймах от норы, где она могла бы укрыться. Другим трофеям, увы, повезло меньше. Их головы висели на стенах между фотографиями, что свидетельствовало о приверженности членов семьи в стародавние времена к кровавому спорту.

Увидев отражение брата в стекле, Питер заговорил, не поворачиваясь к нему:

— Как ты думаешь, почему никто не уберет этот ужас с каминной полки?

— Наверно, потому что это была первая удачная охота нашего дедушки.

— Зачем убивать, если можно взять живой трофей?

— Так уж повелось.

Линли обратил внимание, что брат сменил свастику в ухе на золотой гвоздь. Он надел серые брюки, белую рубашку, свободно болтавшийся галстук — все вещи казались великоватыми, но, во всяком случае, были чистыми. И еще он надел туфли, правда, без носков. Это было большой уступкой с его стороны, и Линли тотчас взвесил все за и против допроса, которого нельзя было избежать, и понял, что Питер, как никогда, расположен к компромиссу, к уступкам, к тому, чтобы дать обещание исправиться.

Питер бросил сигарету в камин и открыл тайный бар под лисицей.

— Моя маленькая тайна, когда я был мальчишкой, — хохотнул он, наливая себе виски. — Джаспер показал мне этот бар, едва мне исполнилось семнадцать.

— И мне тоже. Своеобразный ритуал.

— Думаешь, мама знала?

— Наверняка.

— Какое разочарование. Считаешь, что ты умнее всех, а на самом деле ничего подобного. — Он в первый раз отвернулся от камина и поднял стакан в ухарском приветствии. — Всего наилучшего. Тебе повезло, Томми.

Тут Линли заметил, что у Питера блестят глаза. Неестественно блестят. Ив нем шевельнулось недоброе предчувствие. Подавив его, он поблагодарил брата и стал смотреть, как тот идет к столу возле широкого окна, выходящего на бухту, и перебирает лежащие на нем вещи, но не для разрезания бумаг с ручкой из слоновой кости, пустую серебряную чернильницу, трубки из вишневого дерева. Все еще отпивая из стакана, он взял в руки фотографию бабушки с дедушкой и зевнул, бездумно рассматривая их лица.

Видя это и понимая, что Питеру хочется возвести между ними барьер равнодушия, Линли решил не тянуть время.

— Мне бы хотелось расспросить тебя о мельнице.

Питер поставил фотографию на место и стал тереть пальцем пятно на задней стороне спинки кресла.

— О мельнице?

— Ты ведь бывал там, правда?

— Там я не был уже давно. Мимо проходил, конечно, когда шел в бухту. Но внутри не был. А что?

— Ты отлично знаешь ответ.

Лицо Питера оставалось бесстрастным, разве что дернулись губы. Он подошел к стене с университетскими фотографиями и принялся рассматривать одну за другой, словно видел их в первый раз.

— Все Линли за последние сто лет, — заметил он, — окончили университет. Один я — белая ворона. — Он тронул рукой панель в том месте, где не было фотографии. — Даже у отца был диплом, да, Томми? Но мы, конечно нет, не можем повесить его фотографию, чтобы он не смотрел на нас со стены и не судил за грехи.

Линли не поддался на провокацию, какой бы привлекательной она ни была.

— Мне бы хотелось поговорить о мельнице.

Питер допил виски и поставил стакан на низкий столик, продолжая осмотр. Он остановился перед последними снимками и, ткнув указательным пальцем в портрет брата, царапнул стекло:

— Вот и ты, Томми. Образцовый Линли. Семья может тобой гордиться. Честь и слава нашего дома.

Линли почувствовал, что у него сжалось сердце.

— Я понятия не имею о той жизни, которую ты выбрал для себя в Лондоне, — сказал он, надеясь, что это прозвучало благоразумно, но понимая, как он плохо заботился о брате. — Ты бросил Оксфорд? Отлично. У тебя своя жизнь? Отлично. Ты нашел эту… Сашу? Отлично. Но только не здесь, Питер. Мне твои штучки в Ховенстоу не нужны. Ясно?

Питер повернулся к нему лицом и склонил голову набок:

— Не нужны? Да ты приезжаешь сюда один-два раза в год и смеешь заявлять, что тебе нужно и что не нужно! Сейчас как раз такой случай?

— Не имеет значения, сколько раз я бываю в Ховенстоу. Я отвечаю за Ховенстоу, за каждого здешнего человека. И у меня нет желания разбираться с грязью…

— А, понимаю. На мельнице кто-то из здешних торгует наркотиками, и ты уже решил, что сердцем местной мафии может быть только твой брат. Отлично. Лучше не придумаешь. Как насчет отпечатков пальцев? Нашел там мои волосы? Или плевок? — Питер выразительно покачал головой. — Дурак ты. Если мне понадобится наркотик, какого черта я потащусь на мельницу? Мне не от кого прятаться.

— Тебя можно обвинить не только в том, что ты принимаешь наркотик. Ты увяз по самую макушку.

— Что это значит?

Вопрос Питера задел Линли за живое.

— Тебе тащат наркотик в поместье. Вот что это значит. Ты готовишь его на мельнице. Вот что это значит. Ты везешь его в Лондон. Чтобы использовать. Чтобы продавать. Достаточно красочная картина получилась? Черт побери, Питер, если бы мама узнала, она бы умерла.

— А тебе только этого и надо? Не будешь больше волноваться насчет того, обесчестит она тебя с Родериком или не обесчестит. Не будешь больше волноваться насчет того, сколько времени он проводит в ее постели. Если бы тебе так повезло и она умерла из-за меня, ты бы вернул папину фотографию на место. Тебе будет трудно, Томми? Ведь ты больше не сможешь играть роль несчастного педанта. Что же ты будешь делать?

— Не старайся увести меня от дела.

— Ну что ты! Увести. Вот уж преступление из преступлений! Опять я согрешил. Еще одно черное пятно на моей совести. — Питер снял со стены фотографию университета и бросил ее старшему брату. Она упала и ударилась о ножку стула. — Томми, ты, случайно, не ангел? Ну почему мне не удается следовать твоему чистейшему образцу?

— Питер, я не собирался выяснять с тобой отношения.

— Прелестно. Наркотики, прелюбодеяние, блуд. В нашей семье все есть. Что бы еще мы могли иметь, будь тут Джуди? У нее тоже был адюльтер, да, Томми? Что мать, что дочь. Вот и я говорю. А как насчет тебя? Ты слишком благороден, чтобы связаться с чьей-нибудь женой, даже если она понравится тебе? Это слишком аморально для тебя? Неэтично? Не верю.

— Пустой разговор.

— Как же мы мучим тебя. Не семья, а мешок с семью смертными грехами, которые нам еще к тому же нравятся. Мы позорим твой чертов титул или мешаем твоей обожаемой карьере?

— Ты бы все сделал, если бы мог, чтобы причинить мне боль, правда?

Питер засмеялся, но накрепко вцепился в спинку стула.

— Причинить боль тебе? Ты в самом деле так думаешь? Не могу поверить. Насколько мне известно, земля все еще вертится вокруг солнца, а не вокруг тебя. Ты это замечал когда-нибудь? На свете есть люди, которые живут, ни в коей мере не задумываясь о том, как их поведение скажется на восьмом графе Ашертонском, и знаешь, Томми, я среди них. Я не танцую под твою дудку. Не танцевал никогда. И никогда не буду. — На его лице появилось злое выражение. — Что мне нравится в нашем чертовом разговоре, так это твоя уверенность, будто ты обо всех заботишься, кроме себя самого. О Ховенстоу. О маме. Обо мне. А если все мы сгорим к чертовой матери? Ты же освободишься от нас. Тебе больше не придется играть роль покорного сына, любящего брата. Ты противен мне.

Питер сунул руку в карман и вынул пачку сигарет. Однако у него так сильно тряслись руки, что он уронил пачку, и сигареты рассыпались по ковру.

— Питер, — проговорил Линли. — Питер, разреши мне помочь. Так не может продолжаться. Ты же знаешь. Тебе надо изменить свою жизнь.

— Ну умру я, и что? Тогда тебе останутся только мама и Родерик. Знаешь, что она пригласила его? Какой удар для графа! Думаю, она решила провозгласить независимость.

— Не имеет значения. И тебе это известно. Позволь, я помогу тебе. Пожалуйста.

— Поможешь? Ты? — Питер наклонился и подобрал сигареты. Однако закурить сумел только с четвертой спички. — Ты поступишься своей репутацией ради меня? Вот смешно! Какое тебе дело до меня, пока твое имя остается незапятнанным?

— Ты же мой брат.

Питер глубоко затянулся, прежде чем погасить в пепельнице сигарету.

— Да пошел ты к черту, — сказал он и двинулся к двери.

Линли схватил его за руку, когда он проходил мимо него:

— Так легче, правда? К черту брата! К черту все! Потому что люди мешают тебе наслаждаться твоими наркотиками. А ведь это как раз и невыносимо.

— Это ты говоришь мне о людях? Ты? Проклятый лицемер! Да когда ты о ком-нибудь думал, кроме себя?

Но Линли не позволил увести себя в сторону.

— То, что я увидел сегодня на мельнице, было для меня открытием. Можешь гордиться собой.

— Контрабандист! Перекупщик! Наркоман! Неплохой след я оставлю в семейной хронике. Ну и подлец! Ну и злодей! — почти кричал Питер, вырываясь из рук брата. — Так арестуй меня. Правильно, правильно, арестуй меня сам. И вези к себе в управление. Иначе ведь повредишь своей карьере. — Он вытянул руки, словно подставляя их под наручники. — Давай. Вези меня сегодня, и завтра тебя повысят в чине.

Линли смотрел, как меняется лицо Питера. Он старался внушить себе, что их отношения испортились из-за наркотиков, однако лучше, чем кто бы то ни было другой, он знал, как сам вел себя в прошлом, знал о своей непростительной гордыне, знал и о своем желании наказать, которое и привело к этому взрыву чувств. Однако он удержался от ответной вспышки.

— Послушай себя. Погляди, что ты сделал с собой. Погляди, каким ты стал.

— А каким я стал? Каким был, таким и стал.

— Это ты так думаешь. А что думают другие?

— И другие так думают. Всю жизнь я старался оправдать чужие надежды, а теперь я плюю на это. Слышишь? Плюю! И очень рад. Так что иди подальше, понял? Возвращайся в свой чистенький лондонский домик и к своей чистенькой жене. Заведи себе детишек, чтобы было кому передать свое имя, а меня оставь в покое! Просто оставь в покое — и все!

Питер побагровел, он дрожал всем телом.

— Ладно. Вижу, так и в самом деле лучше всего.

Линли отвернулся и увидел в дверях бледную как смерть мать. Сколько времени она простояла там?

— Ах, получилось так славно! Так славно! Просто великолепно.

Миссис Суини разделила последнее слово на две половинки, выдержав театральную паузу, как бы готовя свою аудиторию к тому, что она должна почувствовать. Велико, говорила она, всем своим существом предвкушая вторую часть — лепно.

Сидя как раз напротив Сент-Джеймса, она располагалась в центре стола, за которым собралось восемнадцать человек, составлявших интересное сочетание родственников, то есть корнуоллских аристократов и местных жителей, с которыми семья Линли в течение многих лет поддерживала близкие отношения. Преподобный Суини и его жена принадлежали ко второй группе.

Миссис Суини подалась вперед. Обнаженные в смелом декольте, ее широкие плечи и грудь блестели в свете свечей, а Сент-Джеймс не мог отогнать от себя мысль о том, какой предлог она придумала, чтобы вырядиться таким образом. Подобное декольте не пристало жене священника, по крайней мере когда она не в роли Беатрис. Неожиданно Сент-Джеймс обратил внимание на влажные, взволнованные, ищущие взгляды, которые мистер Суини бросал в сторону своей жены, сидя через три человека от нее и поддерживая вежливую беседу с женой члена парламента от Плимута. Вопрос отпал сам собой.

Подняв вилку с паштетом из лосося, миссис Суини продолжала:

— Моя дорогая, вся труппа была в полном восторге от фотографий. Можем мы надеяться на то, что у нас каждый год будет такой праздник? — Она обращалась к Деборе, сидевшей во главе стола по правую руку от Линли. — Только подумайте. Каждый год мы фотографируемся вместе с нашим лордом Ашертоном. И каждый год в разных костюмах. — Она звонко засмеялась. — Я имею в виду актеров. Ну конечно. Совсем не лорда Ашертона.

— А почему бы и Томми не надеть какой-нибудь театральный костюм? — заметила леди Хелен. — Пожалуй, ему пора стать членом вашей труппы, чтобы его талант не пропадал попусту.

— О, мы даже подумать не могли… — отвлекся от созерцания прелестей своей жены мистер Суини.

— Представляю, — со смехом отозвалась Сидни. — Томми в роли Петруччио.

— Я все время ему говорю, что он совершает ошибку, читая лекции по истории в Оксфорде, — продолжала леди Хелен. — У него же настоящий актерский талант. Разве нет, Томми, дорогой?

— Можем мы в самом деле… — Мистер Суини умолк, попав в клещи очевидного подшучивания со стороны друзей Линли и своего невыразимого желания, чтобы слова леди Хелен были правдой. — Мы все время просим доктора Тренэр-роу присоединиться к нам, — проговорил он так, словно это могло облегчить Линли решение принять более активное участие в местной жизни.

— Это слишком большая честь, чтобы я мог принять ее, — проговорил Тренэр-роу.

— Вы только от этой чести отказываетесь?

Вопрос задал Питер Линли, подмигивая ему с другого конца стола так, как это мог бы сделать выпрыгнувший из шкафа скелет, если бы мертвым было дано возвращаться к жизни. Потом он налил в свой бокал белого бургундского вина и сделал то же самое для Саши. Оба выпили. Саша улыбнулась в тарелку, словно наслаждаясь одной ей понятной шуткой. Ни тот ни другая не прикоснулись к еде.

Обмен репликами на минуту прервался.

— Мне приходится от многого отказываться из-за высокого давления, — прервал молчание Тренэр-роу. — Таковы неудобства, связанные с возрастом.

— Вы не похожи на человека, у которого возрастные проблемы, — отозвался Джастин Брук.

Он и Сидни, не скрываясь, держали друг друга за руки, и Сент-Джеймс подумал, что вряд ли они смогут насладиться поданными яствами.

— У каждого свои проблемы, — ответил Тренэр-роу. — Но кое-кому, к счастью, удается держать их в тайне. Тем не менее они есть у всех. Такова жизнь.

Пока доктор Тренэр-роу говорил, из соседней комнаты, где еду подогревали, появился Ходж, которому на сей раз помогали две служанки, ради этого оставшиеся на вечер, и вторая смена блюд привлекла всеобщее внимание. Если Питер своим вопросом и способствовал некоторому замешательству гостей, приход Ходжа заинтересовал собравшихся куда сильнее.

— Ты ведь не закроешь Уил-Маэн!

Это восклицание, больше похожее на стон, вырвалось из уст леди Августы, незамужней тетки Линли. Сестра его отца всегда блюла интересы семьи, особенно если они касались недвижимости. И она оскорбленно посмотрела на Джона Пенеллина, сидевшего справа от нее и не вступавшего в общий разговор.

Увидев Пенеллина среди гостей, Сент-Джеймс удивился. Смерть зятя могла стать отличным предлогом для отказа от приглашения на обед, который, судя по всему, совершенно его не интересовал. Перед обедом, когда пили аперитивы, Пенеллин произнес не больше десяти слов. Он почти все время простоял возле окна, мрачно глядя в сторону своего дома. Из всего, что Сент-Джеймс слышал накануне, он понял, что Пенеллин терпеть не мог своего зятя. Возможно, поэтому он принял участие в празднике. Или таким образом он демонстрировал свою верность Линли. Или хотел, чтобы все так считали.

Леди Августа не ограничилась одним восклицанием. Ее искусству застольной беседы могли бы позавидовать многие, по крайней мере тому, как справедливо она делила свое время между соседом справа и соседом слева, не забывая забросить одну-две реплики в общую беседу.

— Непростительно закрывать Уил-Маэн. Когда я ехала, то видела коров в парке! Боже мой, я не поверила своим глазам. Папа, верно, переворачивается в гробу. И я не понимаю, зачем все это, мистер Пенеллин.

Пенеллин поднял глаза от бокала с вином:

— Шахта расположена слишком близко к дороге. Главный шурф залит водой. Ради безопасности людей надо закрыть шахту.

— Вот еще! — фыркнула леди Августа. — Эти шахты настоящие произведения искусства. И вам это известно не хуже, чем мне, во всяком случае, в двух шахтах перекрытия вполне надежные. Людям хочется смотреть на них. И они платят.

— Тетя, ты говоришь об экскурсиях? — спросил Линли.

— Именно!

— Чтобы все были в соответствующих головных уборах с фонариком во лбу, — встряла леди Хелен.

— Ну правильно. — Леди Августа стукнула вилкой по столу. — И не нужен нам тут никакой «траст», чтобы он все вынюхивал, как в других местах, а потом выставлял людей на улицу из их домов. — Она кивнула, не принимая никакого другого ответа на свое выступление, кроме согласия с ним. — Нет уж. С нами это не пройдет. А другого пути нет, кроме как самим заняться туристами, правильно, мои дорогие? Надо там все починить, потом открыть шахты и позвать туристов. Особенно это нравится детям. Их хлебом не корми, дай только куда-нибудь залезть. И они-то не слезут с родителей, пока те не привезут их сюда.

— Интересная мысль, — заметил Линли. — У меня лишь одно условие.

— Какое, милый Томми?

— Ты будешь продавать чай.

— Чтобы я?..

Леди Августа поджала губы.

— В белом колпаке, — продолжал Линли, — и одетая как доярка.

Леди Августа прижалась спиной к спинке стула и рассмеялась от всей души, понимая, что ее разыграли.

— Нехороший мальчик, — сказала она и занялась супом.

Дальше потекла обычная беседа, из которой до Сент-Джеймса долетали отдельные слова со всех сторон. Леди Ашертон и Коттер говорили о большом медном коне с попоной и в уздечке, висевшем на восточной стене. Леди Хелен пересказывала доктору Тренэр-роу забавную историю — комедию ошибок, случившуюся на давнем приеме, на который был приглашен ее отец. Джастин Брук и Сидни смеялись над замечанием леди Августы о Линли в детстве. Член парламента от Плимута объяснял ничего не понимавшей миссис Суини необходимость экономической реформы, на что она отвечала мечтами о киноиндустрии в Корнуолле и о себе, блистающей в главных ролях. Мистер Суини, когда отводил взгляд от супруги, невнятно отвечал на вопросы жены члена парламента, которая рассказывала обо всех своих внуках по очереди. Лишь Питер и Саша были полностью поглощены друг другом и почти соприкасались головами.

Таким образом собравшиеся неторопливо продвинулись к концу обеда, о котором возвестил пылающий пудинг, словно ему предстояло поставить огненную точку в праздничном собрании. Когда его разложили по тарелкам и съели, Линли поднялся со своего места и мальчишеским жестом откинул назад волосы.

— Вам уже все известно, — сказал он. — Но мне бы хотелось официально объявить о том, что мы с Деборой решили в декабре обвенчаться. — Он легко коснулся ее блестящих волос, пока гости произносили свои поздравления. — Зато вы не знаете того, что мы решили только сегодня. Мы будем жить в Корнуолле. Будем жить тут — растить тут наших детей.

Судя по реакции гостей, никто не был готов к такому заявлению. И меньше других Сент-Джеймс. Он услышал общий восторженный крик, потом перед ним промелькнули несколько картинок: леди Ашертон повторяла имя своего сына, Тренэр-роу резко повернулся к матери Линли, Дебора прижалась щекой к руке Линли, но так мимолетно, что этого можно было и не заметить, Коттер посмотрел на Сент-Джеймса, и не понять его взгляд было невозможно. Он ждал этого, подумал Сент-Джеймс.

У него не было времени представить, как все будет, как он будет чувствовать себя, когда Дебора окажется за три сотни миль от дома, в котором прожила всю жизнь. Разнесли бокалы с шампанским, и мистер Суини не упустил свой шанс. Он вскочил из-за стола, желая первым отозваться на прекрасную новость. Наверно, лишь Второе Пришествие могло доставить ему большее удовольствие.

— Теперь-то я должен сказать… — Он неловко взялся за бокал. — Позвольте мне поздравить вас обоих. Это счастье, что вы опять будете с нами, что вы вернетесь домой, что вы… — Он умолк, не в силах выразить свои чувства, и поднял бокал. — Это прекрасно, — произнес он напоследок и сел на место.

Последовали другие поздравления и вместе с ними неизбежные вопросы о помолвке, свадьбе и будущей жизни. На этом общий восторг мог бы расщепиться на отдельные восторги, если бы не Питер.

Он встал, желая, возможно, чокнуться с братом, но у него дрогнула рука, и только благодаря форме бокала шампанское не разлилось.

— Я хочу сказать тост, — проговорил он, неверно произнося последнее слово и опираясь на Сашино плечо. Она украдкой поглядела на Линли и что-то тихо сказала Питеру, но он не расслышал. — За моего образцового брата, — объявил он. — Ему удалось, обыскав всю землю, не говоря уж о том, как много он всего узнал и попробовал — правда, Томми? — найти образцовую женщину, с которой он проживет образцовую жизнь. Чертовски удачливый наш лорд Ашертон!

Он шумно осушил бокал и буквально упал на стул.

Вот это удар, подумал Сент-Джеймс. Он посмотрел в сторону Линли, но видел только Дебору. Она вся сжалась и опустила голову. Не важно, что она зря испытывала унижение, если учесть намерения Питера, но она испытывала его, и Сент-Джеймс вышел из себя. Отодвинув стул, он неловко встал из-за стола.

— Об образцовости можно спорить, — проговорил он, — и, пожалуй, тут не лучшее место для этого. Я пью за Томми, моего самого старого друга, и за Дебору, любимую подругу в моей уединенной жизни, жизни, которая была и есть богаче оттого, что вы оба со мной.

Все одобрительно зашумели, и член парламента от Плимута поднял бокал, чтобы поздравить жениха и невесту, однако вместо этого произнес речь во славу своих достижений на ниве корнуоллской добывающей промышленности, во время которой леди Августа очень разволновалась. Под конец стало ясно, что даже если Питер хотел навредить брату, никто не пожелал обратить на него внимание, включая леди Ашертон, которая твердо и весело объявила, что пора пить кофе, портвейн и для этого перейти в гостиную.

В отличие от столовой с серебряным подсвечником на столе и настенными канделябрами, гостиная была ярко освещена двумя люстрами. Один сервировочный стол уже был накрыт для кофе, на другом была бутылка бренди и рюмки, а также несколько других видов крепких и не очень крепких напитков. Взяв чашку с кофе, Сент-Джеймс подошел к креслу, стоявшему посреди комнаты, сел в него и поставил чашку на ближайший столик. На самом деле ему не хотелось кофе, и он не понимал, зачем взял его.

— Дорогая, — сказала леди Августа, приперев Дебору к роялю, — я хочу знать обо всех переменах, которые вы задумали в Ховенстоу.

— О переменах? — не поняла Дебора.

— В детских надо все переделать. Вы согласны?

— У меня еще не было времени подумать об этом.

— Мне известно, что вы увлекаетесь — это очень мило — фотографией. Дейз рассказала мне на прошлой неделе. Но я рада, что вы совсем не похожи на женщин, которые отказываются от детей ради карьеры.

Как будто желая получить подтверждение, она отступила на шаг и оглядела Дебору с головы до ног, словно собралась покупать лошадь.

— Я — профессиональный фотограф, — заявила Дебора, все же стараясь быть вежливой.

Леди Августа махнула рукой, как будто отогнала муху:

— Но вы ведь не предпочтете фотографии детям.

Проходивший мимо доктор Тренэр-роу поспешил Деборе на помощь:

— Августа, времена изменились. В наше время достоинства женщины не оцениваются ее способностью к воспроизведению потомства. И слава богу. Подумайте только о беспредельных возможностях предохранения. Не истощаются генные запасы. Будущее без гемофилии. Никакой пляски Святого Вита.

— Ох уж эти ученые, — отозвалась леди Августа, однако ей было пора поговорить еще о чем-нибудь, и она направилась прямо к Джону Пенеллину, который с рюмкой бренди в руке стоял возле входа в Елизаветинскую галерею.

Сент-Джеймс видел, как она приближалась к управляющему, напоминая корабль под парусами своими широкими юбками и развевающимся шарфом. Потом он услыхал:

— Наши шахты, мистер Пенеллин!

И тут к нему подошла Дебора:

— Пожалуйста, не вставай.

У нее в руках не было ни чашки, ни рюмки.

— Тебе все удалось. — Он улыбнулся. — Даже с вилками и ножами не ошиблась. Вообще ни одной ошибки.

— Все были очень добры, — отозвалась Дебора. — Ну, почти все. Питер… — Она оглядела комнату как будто в поисках брата Линли и вздохнула, возможно чувствуя облегчение оттого, что не увидела Питера и Саши. — Как я выглядела, когда спустилась? Наверно, была как неживая? Да уж. До обеда все обращались со мной, как с хрустальной вазой.

— Ты преувеличиваешь. — Сент-Джеймс потянулся за своим кофе, но лишь переставил чашку.

Он не понимал, почему Дебора рядом с ним, ведь ее место рядом с Линли, который в это время беседовал — вместе с Джастином Бруком и Сидни — с членом парламента от Плимута. Сент-Джеймс слышал их смех, слышал, как Джастин сказал: «Отлично», — слышал, как они поминают лейбористскую партию. Потом они все опять засмеялись.

Дебора поерзала в кресле, но ничего не сказала. Вряд ли она подошла только потому, что нуждалась в его обществе или хотела обсудить прошедший обед. Да и молчаливость была не в ее характере. Сент-Джеймс долго не сводил глаз с ее обручального кольца с тяжелым изумрудом в окружении бриллиантов, а когда поднял голову, то обнаружил, что она пристально глядит на него, и вспыхнул. Неожиданная утрата им привычной бесстрастности была под стать необычной неуверенности в себе Деборы. А мы отличная парочка, подумал Сент-Джеймс.

— Почему ты назвал меня так? За обедом.

Так вот отчего она такая.

— Мне показалось это правильным. В конце концов, это правда. Ты всегда была со мной — и ты, и твой отец.

— Понятно.

Ее рука лежала рядом с его рукой. Сент-Джеймс уже обратил на это внимание, однако принял безразличный вид и не стал отодвигать свою руку, чтобы Дебора не подумала, будто он боится прикоснуться к ней. Он расслабил пальцы, заставил их расслабиться. Но, как будто не доверяя себе и опасаясь, как бы рука сама по себе не легла на ее руку, он позаботился о том, чтобы между ними оставалось расстояние хотя бы в четыре дюйма.

Единственного, чего он не мог предусмотреть, это жеста Деборы, которая легко и невинно коснулась его руки, разрушив все поставленные им барьеры. Ее жест ничего не значил и ничего не обещал. Сент-Джеймс отлично сознавал это, однако не сумел помешать своим пальцам захватить и удержать ее пальцы.

— Я правда хочу знать, почему ты так сказал, — повторила Дебора.

Бессмысленно объяснять. Это никуда не приведет. Даже хуже, потому что если приведет, то к немереным страданиям, о которых ему не хотелось думать.

— Саймон…

— Что я должен ответить? Что сказать такого, чтобы не мучить себя и тебя и не возвращаться к прошлому. Я не хочу. Да и ты тоже.

Сент-Джеймс говорил себе, что должен твердо придерживаться своих решений, когда речь идет о Деборе. У нее свои обязательства. Любовь и честь связывают ее с другим мужчиной. Ему надо удовольствоваться мыслью, что когда-нибудь, со временем, они опять смогут стать друзьями, какими были в юности, получать удовольствие от встреч друг с другом и не желать большего. Дюжина самых разных отговорок возникла у него в голове насчет того, что правильно и возможно в их положении, о долге, обязанностях, ответственности, любви, о якорях морали, крепко державших их обоих. И все же ему хотелось поговорить с Деборой, потому что жизнь это жизнь, и даже злость, даже опасность потерять все — лучше, чем ничего.

Какое-то волнение, замеченное Сент-Джеймсом у двери в гостиную, остановило его. Ходж что-то настойчиво втолковывал леди Ашертон, пока Нэнси Кэмбри цеплялась за его руку, словно желая вытащить его в коридор. К ним подошел Линли. Сент-Джеймс не мог оставаться в стороне. В гостиной наступила тишина.

— Этого нельзя. Не сейчас, — громко произнесла Нэнси.

— В чем дело? — спросил Линли.

— Пришел инспектор Боскован, милорд, — тихо ответил Ходж. — Он в холле. Хочет поговорить с Джоном Пенеллином.

В этот момент сам Боскован появился в дверях гостиной с таким видом, словно ожидал неприятностей. Он виновато оглядывал присутствующих, пока его взгляд не остановился на Джоне Пенеллине. Было ясно, что обязанности, не доставлявшие ему никакого удовольствия, привели его в гостиную графов Ашертон.

В комнате воцарилась полная тишина. Джон Пенеллин подошел к Босковану, отдав свою рюмку доктору Тренэр-роу.

— Эдвард, — кивнул он Босковану. Нэнси тем временем исчезла в коридоре, где прислонилась к комоду, не сводя глаз с полицейского. — Может быть, пойдем в мой кабинет?

— Не стоит, Джон. Ты уж извини.

Все сразу поняли, что стоит за этим. Боскован никогда бы не пришел, если бы не был уверен, что нашел убийцу.

— Ты хочешь меня арестовать? — спросил Пенеллин без особых эмоций, но с любопытством, словно он уже успел подготовить себя к чему-то подобному.

Боскован огляделся. Все смотрели на него.

— Только не здесь, — сказал он и вышел в коридор.

За ним последовали Пенеллин, Сент-Джеймс и Линли. Еще один полицейский ждал на лестнице. Крепкий, наверное боксер, он наблюдал за происходящим, скрестив на груди сжатые в кулаки руки.

Боскован стоял лицом к Пенеллину и спиной — к полицейскому. Говоря с другом детства, он переступил черту, разделяющую полицейских и всех остальных, нарушил все правила и порядки. Однако его это явно не беспокоило, и он продолжал разговаривать с Пенеллином как друг, а не представитель власти.

— Джон, тебе нужен адвокат. У нас есть первые отчеты судебных экспертов. Они не в твою пользу. Ты уж извини, — повторил он, ни у кого не оставляя сомнений в своей искренности.

— Отпечатки пальцев, нитки, волосы? Что у вас есть? — спросил Линли.

— Много чего.

— Папа приходил в коттедж, — вмешалась Нэнси.

Боскован покачал головой. Сент-Джеймс знал, что это значит. Если об отпечатках пальцев еще можно спорить, то нитки и волосы, найденные на трупе, — неоспоримая улика. Если так, значит, Пенеллин убил своего зятя и накануне врал им.

— Пойдем, — сказал Боскован уже более или менее официальным тоном, и это стало сигналом для другого полицейского, который подошел к Пенеллину и положил руку ему на плечо.

Через минуту их уже не было в коридоре.

Когда стихли их шаги, Нэнси Кэмбри потеряла сознание, но Линли успел ее подхватить.

— Позови Хелен, — попросил он Сент-Джеймса.

Пришла Хелен, и они проводили Нэнси в комнату леди Ашертон в восточной части дома. Это было и удобно, и полезно. Оказавшись среди знакомых вещей и в дружеской обстановке, Нэнси обретет способность мыслить, решил Линли. И даже позволил себе благодарность по отношению к матери, которая взяла на себя продолжение «праздника».

Сент-Джеймс не забыл захватить из гостиной виски и теперь прижал стакан к губам Нэнси. Леди Хелен держала ее руку. Нэнси успела сделать лишь маленький глоток, как в дверь постучали, после чего послышался голос Джастина Брука.

— Мне надо кое-что сказать. — Не ожидая ответа, он открыл дверь и просунул в проем голову, ища глазами Линли. — Можно вас на одно слово?

— На одно слово? — переспросил Линли, не понимая, зачем он мог понадобиться Бруку. — Какого дьявола?..

— Это важно, — стоял на своем Джастин Брук.

Он поглядел на остальных, напрасно моля о поддержке. Откликнулась только леди Хелен:

— Я провожу Нэнси в охотничий домик, Томми. Зачем держать ее тут? Ей же надо к ребенку.

Линли подождал, пока за женщинами закрылась дверь, и заговорил с Бруком, который развернул кресло и облокотился на его спинку. Линли стоял возле письменного стола своей матери, Сент-Джеймс — возле камина.

— Это касается вашей семьи, — сказал Брук и посмотрел на Сент-Джеймса, как бы говоря, что без свидетелей лучше.

Сент-Джеймс двинулся было к двери.

— Нет, останься, — попросил Линли, не желая быть наедине с Бруком, тем более не желая, чтобы он так или иначе владел ситуацией в отсутствие Сент-Джеймса. Брук был неприятен ему своей фамильярностью и в то же время мелькавшей на лице злобой.

Взяв со стоявшего рядом круглого столика бутылку виски, Брук наполнил стакан, из которого пила Нэнси, и сказал:

— Отлично. Я выпью. А вы? — Он протянул бутылку Линли, потом Сент-Джеймсу. В комнате не было стаканов, поэтому приглашение было бессмысленным, что наверняка понимал и сам Брук. Он выпил. — Отличное виски! — Налил себе еще. — В гостиной уже знают, что Пенеллина арестовали. Но Пенеллин не мог убить Мика Кэмбри.

Это было не то, чего ожидал Линли.

— Если вам что-то известно, сообщите в полицию. Я этим если и занимаюсь, то не по долгу службы.

— Придется заняться вплотную.

— О чем вы?

— Ваш брат.

Звон стукнувшей о стакан бутылки, когда Брук стал наливать себе еще виски, показался неестественно громким. Линли не желал принимать это на веру, не желал даже думать об этом.

— Там говорят, что у Пенеллина была ссора с Кэмбри перед тем, как тот умер. Говорят, это главная причина, почему Пенеллина арестовали. Кто-то в деревне сегодня слышал об этом.

— Не понимаю, какое отношение это имеет к моему брату?

— Прямое. Увы. Мик Кэмбри ссорился не с Пенеллином. А если и ссорился, то уж не так, как с Питером.

Линли глядел на Брука во все глаза. У него появилось сильное желание выкинуть непрошеного гостя из комнаты, однако, едва удерживаясь от этого, он понимал и другое — информация не стала для него неожиданной.

— О чем вы говорите? И откуда вам это известно?

— Я был с ним, — ответил Брук. — После ухода Пенеллина. Кэмбри действительно с ним скандалил.

Линли потянулся к креслу.

— Пожалуйста, с начала и до конца, — проговорил он подчеркнуто вежливо.

— Ладно. — Брук кивнул. — Мы с Сид поцапались вчера. Она не хотела меня видеть. Поэтому я отправился в деревню. Вместе с Питером.

— Зачем?

— От нечего делать. У Питера не было денег, и он хотел у кого-нибудь одолжить немного. Он сказал, что знает парня, который будет вечером считать деньги. Вот, мол, к нему мы и пойдем. Это был Кэмбри.

Линли сощурился:

— Зачем ему понадобились деньги?

Брук посмотрел в сторону Сент-Джеймса, прежде чем ответить, словно ожидал, что он что-то скажет.

— Купить дозу.

— И он взял с собой вас? По-моему, недальновидный поступок.

— Для верности. Питер знал, что может на меня положиться. — Брук понял, что придется говорить впрямую. — Послушайте, у меня вчера кое-что было с собой, и я дал ему. Больше не осталось. А ему надо было. У меня и денег не осталось. Поэтому мы отправились в Нанруннел. Нам надо было раздобыть денег.

— Понятно. Вижу, вы отлично поладили с моим братом.

— Люди легко сходятся, если у них совпадают интересы.

— Да. Конечно. — Линли старательно сдерживал себя, чтобы не ударить Брука. — Мик одолжил ему денег?

— Даже слушать не захотел. Из-за этого и разгорелся сыр-бор. Но Питер видел — и я видел, — на столе пять или шесть стопок. А он не хотел расстаться даже с двумя фунтами.

— Что потом?

Брук скривился:

— Черт, я ведь даже не знал парня. Когда Мик и Питер сцепились, я ушел. Мне бы тоже не помешала доза, но я не хотел влипнуть в историю.

— Что вы делали потом?

— Побродил немного, нашел паб. Выпил. Потом меня привезли сюда.

— Привезли? Кто?

— Фермер с женой. — Брук усмехнулся. — Судя по запаху, — добавил он. — Наверно, у них молочная ферма.

— А Питер?

— Он ругался с Миком.

— Где была Саша?

— Здесь. Питер как будто еще в Лондоне обещал ей, что на свои деньги купит тут наркотик. Наверно, она ждала его.

— Сколько было времени, когда вы покинули коттедж? — спросил Сент-Джеймс с непроницаемым выражением на лице.

Брук поглядел на белый карниз с лепниной в виде чередующихся яиц и стрел. То ли он раздумывал о чем-то, то ли вспоминал, то ли разыгрывал своих слушателей.

— В десять я был в пабе. Это точно. Я посмотрел на часы.

— Больше вы Питера не видели той ночью?

— Не видел до сегодняшнего вечера. — Брук усмехнулся. На сей раз он смотрел на обоих по-приятельски — дружеским, понимающим взглядом. — Я вернулся, пошел к Сид и всю ночь был у нее. Должен сказать, это было неплохо. Она еще та штучка. — Он выпрямился. — Я подумал, лучше уж мне рассказать вам о Питере, а не полицейским. Наверно, вы знаете, что делать. Но если думаете, что я сообщу им…

Брук умолк. Все понимали бессмысленность последней фразы. Кивнув, он ушел.

Когда дверь за ним закрылась, Линли полез в карман за сигаретами. Однако, вынув сигаретницу, он с удивлением посмотрел на нее, не понимая, как она очутилась у него на ладони. Курить ему не хотелось.

— Что мне?.. — проговорил он хрипло. — Что мне делать?

— Надо поговорить с Боскованом. Что еще?

— Он ведь мой брат. Хочешь, чтобы я сыграл роль Каина?

— Я могу сделать это вместо тебя.

Линли посмотрел на друга. Тот был настроен неумолимо. Да и сам Линли понимал, что другого пути нет, хотя ему очень хотелось бы его найти.

— Подожди до утра, — сказал он.

Глава 14

Дебора оглядела комнату, желая удостовериться, что ничего не забыла, потом закрыла чемодан и стащила его с кровати, решив больше не возвращаться в Корнуолл. За ночь погода резко изменилась, и вчерашнее кобальтовое небо утром стало цвета шифера. Ветер громко стучал ставнями, а из одного окна, которое Дебора оставила полуоткрытым, пахло сыростью. Кроме стука ставень и скрипа веток на буке, других звуков слышно не было, ибо почуявшие приближение бури чайки и бакланы исчезли в поисках убежища.

— Мисс!

В дверях стояла одна из горничных, молодая женщина с копной темных волос над треугольным личиком. Звали ее Кэролайн, тотчас вспомнила Дебора, и, подобно другой приходящей прислуге, она не носила форму, а была одета в синюю юбку, белую блузку и туфли на низком каблуке. Выглядела она свежей и аккуратной. В руках у нее был поднос.

— Его светлость сказал, что вы захотите что-нибудь съесть перед поездом, — проговорила Кэролайн, ставя поднос на маленький трехногий стол около камина. — Он предупредил, что у вас тридцать минут.

— А леди Хелен знает? Она встала?

— Встала и одевается. Ей уже принесли завтрак.

Словно в подтверждение этого, леди Хелен вошла в комнату, одновременно занимаясь тремя делами: она натягивала чулки, жевала тост и держала в руках две пары туфель.

— Не могу решить, — сказала она, критически оглядывая туфли, — какие надеть. Замшевые удобнее, а зеленые — красивее, правда? Я уже десять раз надевала то те, то эти.

— Лучше замшевые, — сказала Кэролайн.

— Хм-м-м. — Леди Хелен бросила замшевую туфлю на пол, надела ее, бросила зеленую туфлю и надела ее. — Смотри, Кэролайн. Ты уверена?

— Уверена, — ответила Кэролайн. — Замшевые. Если вы дадите мне другую пару, я уберу ее в чемодан.

Леди Хелен жестом попросила ее подождать. Она изучала свою ногу в зеркале, повешенном внутри шкафа.

— Понятно. Но все же посмотри на зеленые. Видишь зеленую нитку на юбке? Если даже ее нет, они создают контраст. Короче говоря, у меня есть прелестная сумочка под эти туфли, и я умираю как хочу надеть их. Жаль признаваться, что напрасно купила то и другое. А ты что думаешь, Дебора?

— Замшевые, — ответила Дебора, поставила чемодан возле двери и вернулась к туалетному столику.

Леди Хелен вздохнула:

— Ваша взяла. — Она смотрела на выходившую из комнаты Кэролайн. — Интересно, можно ее украсть у Томми? Только взглянула на туфли, и все уже решено. Черт возьми, Дебора, она бы экономила мне каждый день по многу часов. Не надо было бы стоять перед шкафом и решать, что надеть. Она бы сделала меня свободной женщиной.

Промычав что-то в ответ, Дебора с недоумением уставилась на свободное место рядом с туалетным столиком. Она подошла к шкафу, заглянула внутрь, поначалу не ощутив ни страха, ни ужаса, разве что смущение. Леди Хелен продолжала болтать.

— Я сама виновата. Стоит мне услышать «распродажа» в «Гарольде», и я уже сама не своя. Туфли, шляпки, пуловеры, платья. Однажды купила высокие сапоги. Просто они были моего размера. Прекрасно, подумала я, подойдут для работы в саду моей матушки. — Она посмотрела на поднос с завтраком. — Будешь грейпфрут?

— Нет. Я не голодная.

Дебора вышла в ванную, вернулась. Опустилась на колени, чтобы заглянуть под кровать. И все время старалась вспомнить, где оставила металлический ящик. Он был в комнате. Стоял на виду вчера и позавчера или нет? Задав себе этот вопрос, Дебора поняла, что не может с уверенностью ответить на него. Вряд ли она переставляла ящик. Тем более невозможно, чтобы он потерялся. Потому что если он потерялся и она не переставляла его, значит…

— Что ты делаешь? — спросила леди Хелен, с наслаждением вгрызаясь в деборин грейпфрут.

С ужасом осознав, что под кроватью ничего нет, ничего не засунуто туда в спешке, чтобы не стояло на пути, Дебора встала. У нее как будто заледенело лицо.

Хелен перестала улыбаться:

— Что такое? Что случилось?

Делая последнюю и совершенно бесполезную попытку, Дебора вернулась к шкафу и выбросила лишние подушки и одеяла на пол.

— Мои фотоаппараты, — сказала она. — Хелен, нет моих фотоаппаратов.

— Фотоаппаратов? — не понимая, переспросила леди Хелен. — Нет? Как это нет?

— Нет. Ты понимаешь? Их нет. Они были тут. Ты же видела. Я привезла их на уик-энд. А теперь их нет.

— Не может быть. Ты просто их переложила. Наверняка кто-то подумал…

— Их нет, — повторила Дебора. — Они были в металлическом ящике. Фотоаппараты, фильтры, объективы. Все.

Леди Хелен оставила грейпфрут и огляделась:

— Ты уверена?

— Ну конечно уверена! Не будь… — Дебора взяла себя в руки. — Все было в ящике, который стоял возле туалетного столика. Смотри. Его нет.

— Надо спросить Кэролайн, — сказала леди Хелен. — Или Ходжа. Может быть, они отнесли его в машину? Или Томми пришел пораньше и забрал его? Наверняка! Не думаю, чтобы кто-нибудь…

Ее язык наотрез отказывался произнести слово «украл». Тем не менее именно это слово было у нее на уме и на языке.

— Со вчерашнего вечера я не выходила отсюда. Разве что в ванную. Если Томми взял ящик, почему он не сказал мне?

— Я спрошу.

И леди Хелен вышла из спальни.

Уставившись в пол, Дебора опустилась на стул возле туалетного столика. Узор из цветов и листьев на ковре расплывался у нее перед глазами. Три фотоаппарата, шесть объективов, несколько дюжин фильтров — все это первоклассное оборудование, после трехлетнего обучения подтверждающее ее статус профессионального фотографа, ей удалось купить благодаря первой удачной выставке в Америке. Она могла работать, не связывая себя никакими обязательствами.

Любое решение, принятое Деборой в Америке, так или иначе было связано с новыми фотоаппаратами. Ей было легко вспоминать о своей тамошней работе, о принятых и непринятых решениях, потому что как профессионал она добилась успеха. Не имело значения то, что она втайне оплакивала свою юность. Профессиональные победы позволяли не думать о своей потере, а теперь ей грозила переоценка ценностей. Если она считала, что в ее жизни все правильно и оправданно, то только благодаря достигнутому успеху, все знаки и символы которого были налицо.

Вернулась леди Хелен.

— Я поговорила и с Кэролайн, и с Ходжем, — неуверенно проговорила она. Продолжать не было нужды. — Послушай, Дебора, Томми купит…

— Не хочу, чтобы Томми возмещал мне фотоаппараты! — крикнула Дебора.

— Да нет, послушай, Томми должен знать. Я схожу за ним.

Леди Хелен не было всего пару минут, и вернулась она вместе с Линли и Сент-Джеймсом. Томми подошел к Деборе. Сент-Джеймс остался стоять возле двери.

— Черт побери! — пробурчал Линли. — Чего нам еще ждать?

Он обнял Дебору за плечи и прижал к себе, потом опустился на колени и заглянул ей в глаза.

На лице Томаса Линли легко читалась усталость. Похоже, он не спал всю ночь. Деборе было ясно, что он беспокоился за Джона Пенеллина, и она почувствовала укол совести оттого, что тоже доставляет ему беспокойство.

— Деб, дорогая, извини меня.

Значит, он уже знал, что фотоаппараты украдены, но в отличие от леди Хелен даже не попытался предложить ей то или иное возмещение.

— Дебора, когда ты видела их в последний раз? — спросил Сент-Джеймс.

Линли коснулся ее волос, убрал прядь с лица, и Дебора почувствовала чистый свежий запах его кожи. Он еще не выкурил ни одной сигареты, и Деборе всегда нравилось, как он пахнет утром. Если ей удастся сконцетрироваться на Томми, все остальное станет неважным.

— Ты видела их вчера вечером, прежде чем лечь? — настойчиво расспрашивал Сент-Джеймс.

— Они были тут вчера утром. Я помню, потому что переложила фотоаппарат, которым пользовалась на спектакле. Все было тут, рядом со столом.

— А потом? Ты не помнишь? Ты больше не брала их?

— Нет. Меня далее не было в комнате. Я пришла, чтобы переодеться к обеду. Я бы заметила их. Должна была. Я же была тут. Сидела за туалетным столиком. Но я не видела их. А ты, Саймон?

Линли встал. В его взгляде было любопытство, когда он переводил его с Деборы на Сент-Джеймса, может быть, замешательство. Но ничего больше.

— Уверен, они были тут, — сказал Сент-Джеймс. — В твоем старом металлическом ящике, да? — Дебора кивнула. — Я видел его возле туалетного столика.

— Возле туалетного столика, — повторил Линли скорее для себя.

Он посмотрел на пол, посмотрел на Сент-Джеймса. Посмотрел на кровать.

— Сент-Джеймс, когда это было? — Он хотел произнести это как ни в чем не бывало, но не смог, и вопрос прозвучал куда значительнее, чем предполагалось.

— Томми, мы опоздаем на поезд, — вмешалась леди Хелен.

— Сент-Джеймс, когда ты видел ящик? Вчера? Вечером? Ночью? Когда? Ты был один? Или Дебора?..

— Томми, — позвала леди Хелен.

— Нет. Пусть ответит.

Сент-Джеймс молчал, и Дебора тронула Томми за руку, многозначительно поглядев на леди Хелен.

— Томми, — леди Хелен предприняла третью попытку, — это не…

— Я же сказал, пусть он сам ответит.

Прошло несколько секунд — целая вечность, — прежде чем Сент-Джеймс бесстрастно проговорил:

— Нам с Хелен удалось вчера раздобыть фотографию Мика Кэмбри. Томми, мы были у его отца. И я принес фотографию Деборе перед обедом. Тогда-то я и видел ящик.

Линли смотрел на него во все глаза. Потом тяжело вздохнул.

— Проклятье, — сказал он. — Я прошу прощения. Чертовски глупо получилось. Не понимаю, что на меня нашло.

Сент-Джеймс мог бы улыбнуться. Он мог бы отмахнуться от извинений Линли и рассмеяться, отвергая обидную, но понятную ошибку. Он не сделал ни того, ни другого. Он только посмотрел на Дебору и быстро отвел взгляд.

— Дебора, они очень дорогие? — желая разрядить обстановку, спросила леди Хелен.

— Несколько сотен фунтов.

Дебора отошла к окну и встала к нему спиной, чтобы ее лицо было в тени. Она чувствовала, как кровь стучит у нее в висках, на шее, на щеках, и ей хотелось лишь одного — поплакать.

— Значит, кто-то хочет продать их. Но не в Корнуолле. Во всяком случае, не здесь. Не исключено, что в Бодмине, или Эксетере, или даже в Лондоне. Но сомневаюсь, что ящик, украденный во время обеда, предназначен для продажи. После ареста Джона Пенеллина все очень осложнилось, вы не находите? Все выходили и приходили…

— А не сидели в гостиной, — сказала Дебора.

Она вспомнила о Питере Линли и его злом тосте. Кому, как не Питеру, могло прийти в голову досадить ей? А досадив ей, он досадил и Томми.

Сент-Джеймс посмотрел на часы.

— Отвези Хелен и Дебору на вокзал, — сказал он Линли. — Им все равно нет смысла оставаться тут. Мы попробуем разобраться сами.

— Прекрасно, — отозвалась леди Хелен. — Мне вдруг захотелось вдохнуть лондонский смог.

Она направилась к двери и по дороге коснулась руки Сент-Джеймса, который последовал за ней.

— Саймон, я прошу прощения, — сказал Линли. — Мне нет оправдания.

— Если не считать твоего брата и Пенеллина, усталости и отчаяния. Все в порядке, Томми.

— Ладно. Я чувствую себя дурак дураком.

Сент-Джеймс покачал головой, но лицо у него было несчастное.

— Ничего. Пожалуйста, забудь.

И он вышел из комнаты.

Сент-Джеймс сначала увидел, а потом услышал, как его сестра зевает в дверях.

— Ну и вечерок, — проговорила она, входя в столовую и усаживаясь за стол. Подперев рукой голову, она потянулась за кофе, налила его в чашку, добавила сахар. Словно не удосужившись поглядеть в окно, Сидни надела ярко-синие шорты, украшенные серебряными звездами, и коротенькую кофточку. — Ужасные тосты, визит полицейских, арест. Нас вызовут на допрос?

Сидни посмотрела на блюда под крышками, расставленные на буфете, но не пожелала встать и стащила с тарелки брата кусок бекона, который положила на его тост.

— Сид…

— Хм-м-м? — Она придвинула к себе несколько газетных страниц. — Что ты читаешь?

Сент-Джеймс не ответил. Он проглядывал нанруннелский «Споуксмен» и не хотел, чтобы его дергали.

Газета была местная, и по большей части в ней были местные новости. Как бы Мик Кэмбри ни был предан своему изданию, Сент-Джеймс не мог связать его убийство с тем, что он читал: о состоявшейся в Ламорна-Коув свадьбе, об осуждении воришки из Пензанса, о нововведениях на молочной ферме неподалеку от Сэйнт-Бериана. Было здесь и сообщение о постановке «Много шума из ничего». Спортивные новости представляли собой заметку о местном теннисном матче, а что касается преступлений, то речь шла лишь о дорожно-транспортной разборке между водителем грузовика и коровой. В редакторской колонке были кое-какие намеки, но они касались будущего газеты, а не убийства Мика Кэмбри.

Страница вместила в себя две статьи и семь писем. Первая статья была подписана Кэмбри, и в ней говорилось об оружии, которое провозится в Северную Ирландию. В другой статье Джулиана Вендейл писала о национальной программе защиты детей. В письмах, присланных из Пензанса и Нанруннела, были отклики на статьи в предыдущих номерах о расширении городских границ и о школьных проблемах. Все это отражало желание Мика Кэмбри сделать газету более значимой, однако никак не могло стать причиной убийства.

Сент-Джеймс не забыл, что отец Мика рассказывал, будто его сын работал над какой-то важной темой, которая якобы должны была дать новую жизнь их газете. Очевидно, ничего больше Гарри Кэмбри не знал. И так же очевидно, что Мик собирался с помощью своего журналистского расследования заполучить куда большую аудиторию, чем это реально в корнуоллском захолустье. Оставался вопрос: не обнаружил ли Гарри Кэмбри, что его сын расходовал время и деньги, принадлежавшие «Споуксмену», на что-то такое, что не имело к нанруннелской газете никакого отношения? А если он обнаружил это, то как отреагировал? Мог бы он ударить сына, как один раз уже сделал это в присутствии сотрудников?

На вопросы, возникавшие в связи с убийством Мика, нельзя было ответить, не получив ответ на главный вопрос — было это предумышленное убийство или убийство в порыве страсти? То, что свидетели слышали крики, предполагает страсть, не говоря уж о надругательстве над трупом. Однако все остальное — беспорядок в гостиной, пропажа денег — указывает на злой умысел. Даже вскрытие вряд ли это прояснит.

— А где все? — спросила Сидни, вскочив с места, и, не выпуская из рук чашку с кофе, подошла к окну, где уютно устроилась на обитой бархатом скамейке. — Отвратительная погода. Собирается дождь.

— Томми повез Дебору и Хелен на вокзал. Больше я никого не видел.

— Нам с Джастином, наверно, тоже надо ехать в Лондон. Ему завтра на работу. Ты видел его?

— Сегодня — нет.

Сент-Джеймс не расстраивался по этому поводу. Он заметил, что чем реже он видит Джастина Брука, тем лучше для него, и мечтал только о том, чтобы его сестра очнулась и изгнала этого человека из своей жизни.

— Пойду-ка вытащу его из спальни, — сказала Сидни, но не двинулась с места.

Она все еще пила кофе и смотрела в окно, когда пришла леди Ашертон, которая не собиралась завтракать, судя по ее одежде: завернутые до колен синие джинсы, мужская рубашка, бейсболка. В руках у нее была пара плотных перчаток для работы в саду, которыми она в волнении била о свою ладонь.

— Ты здесь, Саймон? Отлично. Можно тебя на минутку? Это касается фотоаппаратов Деборы.

— Вы нашли их?

— Нашли? — не поняла Сидни. — Не хватало еще, чтобы Дебора потеряла свои фотоаппараты.

Она мрачно тряхнула головой, вернулась к столу и взялась за газету, которую читал ее брат.

— Нашла, — сказала леди Ашертон и повела Сент-Джеймса в сад, куда соленый ветер гнал с моря серые тучи.

Недалеко от южного крыла дома их ждал садовник, стоявший напротив бука в сдвинутой на глаза кепке. Заметив Сент-Джеймса и леди Ашертон, он кивнул им и показал на плющ на стене.

— Жалко, — сказал он, — очень уж повредили плющ.

— Комната Деборы как раз над дырой в плюще, — пояснила леди Ашертон.

Сент-Джеймс посмотрел наверх, на плющ, поломанный, вырванный с корнем, явно поврежденный чем-то упавшим сверху, и упавшим совсем недавно, что подтверждалось не только видом плюща, но и резким запахом.

Отступив на шаг, Сент-Джеймс посмотрел на окна. Комната Деборы действительно находилась немного выше поврежденного плюща, сразу над бильярдной и довольно далеко от столовой и гостиной, где накануне принимали гостей. Насколько Сент-Джеймс знал, никто не играл в бильярд, так что никто не мог слышать шум, когда разбивались брошенные сверху фотоаппараты.

Садовник вернулся к своей работе и вновь стал собирать ветки в пластиковый мешок. Леди Ашертон заговорила тихо и с очевидным облегчением:

— Хотя бы это, Саймон. По крайней мере, ясно, что никто из наших не замешан в воровстве.

— Вы о чем?

— Не вижу смысла в том, чтобы кто-то из нас взял их и уронил. Проще ведь спрятать их в комнате, а потом ускользнуть вместе с ними. Ты не согласен?

— Проще. Да. Но не разумнее. Особенно если кто-то хотел изобразить все так, будто в дом проник чужой человек. Но и это не очень разумно. Ведь вчера в доме были посторонние? Мистер и миссис Суини, доктор Тренэр-роу, ваша невестка, член парламента от Плимута.

— Джон Пенеллин, — добавила леди Ашертон. — Приходящая прислуга из деревни.

— Их-то вряд ли заподозришь.

По выражению лица леди Ашертон Сент-Джеймс понял, что она уже сделала свои выводы относительно того, кто мог взять фотоаппараты Деборы и где они теперь. Но признаваться в этом ей не хотелось.

— Не понимаю, почему украли именно фотоаппараты.

— Они дорого стоят. И их можно легко продать, если очень нужны деньги, — отозвался Сент-Джеймс.

На мгновение ее лицо изменилось, но она тотчас взяла себя в руки, и Сент-Джеймс пожалел ее.

— Весь вечер дом был открыт. Любой мог войти, пока мы сидели за столом. Тем более никакого труда не составило бы подняться в комнату Деборы и украсть фотоаппарат.

— Но, Саймон, зачем брать фотоаппараты, если нужны деньги? Почему не что-нибудь другое? Что-нибудь более ценное?

— Что? Все остальное легко соотнести с Ховенстоу. Столовое серебро, например. Ваш фамильный знак стоит на всем без исключения. Естественно, никто не будет снимать со стены портрет, рассчитывая, что этого не заметят до утра.

Леди Ашертон отвернулась и посмотрела в сад, видимо желая скрыть от Сент-Джеймса выражение своего лица.

— Дело не в деньгах, — сказала она, сжимая в руках перчатки. — Не может быть, Саймон. Вы же знаете.

— Думаете, миссис Суини утащила фотоаппарат? — попробовал пошутить Сент-Джеймс, и леди Ашертон ответила ему едва заметной улыбкой.

— Если бы она сумела выскользнуть из гостиной, ей пришлось бы немало побродить по дому в поисках Дебориной комнаты.

— Томми говорил сегодня с Питером? — спросил Сент-Джеймс.

— Питер еще не выходил из своей комнаты.

— Дейз, он исчез сразу после обеда.

— Знаю.

— А вы знаете, куда он пошел? Где Саша?

Она покачала головой.

— Мог поехать к морю. Мог пойти в охотничий домик к Марку Пенеллину, — вздохнула леди Ашертон, сразу обессилев. — Не могу поверить, что он взял фотоаппараты Деборы. Свои вещи он уже распродал. Я знаю. Делаю вид, что не знаю, но на самом деле знаю. Все же мне не верится, что он крадет вещи и продает их. Только не Питер. Не могу поверить.

Едва она произнесла последнее слово, как из парка послышался крик. Кто-то, спотыкаясь, бежал к дому, прижимая одну руку то к бедру, то к боку, а другой — размахивая шапкой. И еще он кричал, не прерываясь ни на мгновение.

— Джаспер, миледи, — сказал садовник, приближаясь к хозяйке и таща за собой мешок.

— Что с ним?

— Не кричите, Джаспер, — повысив голос, произнесла леди Ашертон, когда Джаспер поравнялся с воротами. — Вы до смерти напугали нас.

Задыхаясь, Джаспер подошел ближе:

— Он там. В бухте.

Леди Ашертон поглядела на Сент-Джеймса. У обоих мелькнула одна и та же мысль, и леди Ашертон отступила на шаг, словно не желая ничего слышать.

— Кто? — спросил Сент-Джеймс. — Джаспер, кто там?

Джаспер, кашляя, согнулся пополам:

— Он там!

— Ради бога…

Джаспер выпрямился, огляделся и изуродованным артритом пальцем показал на дверь, из которой вышла Сидни, очевидно пожелавшая узнать причину волнений.

— Ее парень, — выдохнул Джаспер. — Он там, мертвый.

Глава 15

Когда подоспел Сент-Джеймс, его сестра уже была на берегу, опередив всех остальных. В отчаянии пробегая по парку, она, по-видимому, упала, потому что у нее по руке и ноге текла кровь. Сверху, Сент-Джеймс видел, как она бросилась на тело Брука, стараясь поднять его, будто таким образом могла вернуть его к жизни. И, прижимаясь к нему, она беспрерывно бормотала что-то — не договаривая слов и фраз. Голова Брука была неестественно вывернута, что говорило о причине смерти.

Сидни опустила его на землю. Она открыла ему рот и прижалась к нему губами в бесполезной попытке сделать искусственное дыхание. Даже наверху Сент-Джеймс слышал короткие всхлипы сестры, старания которой оставались безответными. Тогда она стала массировать ему грудь. Разорвала на нем рубашку. Потом вытянулась рядом и прижалась к нему, желая возбудить его в смерти, как делала это с ним живым, — безумная отчаянная имитация искушения. Сент-Джеймс похолодел от этого зрелища. Он произнес ее имя, потом позвал ее — напрасно.

Наконец Сидни подняла голову и увидела брата. С мольбой протянув к нему руку, она наконец-то расплакалась. Скорее завыла — горько и отчаянно. Так, как выли когда-то в начале времен и воют во все времена. Она покрыла посиневшее лицо Брука поцелуями, прежде чем положила голову ему на грудь. Она рыдала — печально, злобно, яростно. Она обнимала его за плечи, поднимала и трясла, звала по имени, и голова его дергалась на сломанной шее в пляске смерти.

Сент-Джеймс стоял неподвижно, заставляя себя не отводить глаз от сестры, заставляя себя быть свидетелем ее горя и принимая это как наказание, причем справедливое наказание за то, что его изуродованное тело не позволяет ему прийти ей на помощь. Обессиленный и внутренне почти запаниковавший, Сент-Джеймс, как завороженный, слушал вой Сидни. Поэтому, когда кто-то коснулся его руки, он вздрогнул от неожиданности. Рядом стояла леди Ашертон, за ней садовник и около дюжины других работников.

— Уведите ее.

С трудом произнеся эти слова, Сент-Джеймс почувствовал, что вновь обрел способность двигаться и говорить.

Взглянув на его искаженное лицо, леди Ашертон начала спускаться к морю. Остальные последовали за ней — с одеялами, носилками, термосом, веревкой. Хотя спускались они довольно быстро, Сент-Джеймсу казалось, что он видит замедленный фильм.

Трое подошли к Сидни одновременно, и леди Ашертон оттащила ее от трупа, который она продолжала отчаянно и напрасно трясти. Когда Сидни с криком рванулась обратно, леди Ашертон тоже что-то крикнула своим людям, но Сент-Джеймс не расслышал ее слова. Ей подали открытый пузырек, и она, прижав Сидни к себе, схватила ее за волосы и сунула пузырек ей под нос. У Сидни дернулась голова. Она поднесла руку ко рту. Она заговорила с леди Ашертон, и та в ответ показала ей на вершину скалы.

Сидни стала взбираться наверх. Ей помогал садовник. Потом на помощь пришли остальные. Все смотрели, чтобы она не споткнулась и не упала. Через пару минут Сент-Джеймс притянул ее к себе. Он держал ее в объятиях, прижимался щекой к ее волосам и старался не давать волю чувствам, которые захлестывали его. Когда Сидни приутихла, он повел ее к дому, продолжая обнимать обеими руками, словно боясь, что стоит ему убрать руки, и у нее опять начнется истерика, она бросится обратно на берег, где лежит труп ее любимого Джастина Брука.

Они шли между деревьями, и Сент-Джеймс не видел и не слышал ничего вокруг. Колючие кусты цеплялись за его одежду, но он этого не замечал.

Буря была совсем близко, когда показалась стена Ховенстоу, а потом и ворота. Громко шелестели листья на деревьях под сильными порывами ветра, белка спряталась на ясене. Сидни подняла голову.

— Будет дождь, — сказала она. — Саймон, дождь замочит его.

Сент-Джеймс покрепче прижал Сидни к себе, поцеловал в макушку:

— Нет, нет, все будет в порядке. — Он попытался говорить тоном старшего брата, который всегда может прогнать ночной кошмар и спасти от ночных чудовищ. Только не в этот раз. — О нем позаботятся. Не беспокойся.

Крупные капли с шумом упали на листья, и Сидни вздрогнула в объятиях брата:

— Помнишь, как мама кричала на нас?

— Кричала? Когда?

— Когда ты открыл в детской все окна, чтобы посмотреть, сколько дождя нальется в комнату. Она кричала и кричала. Она даже ударила тебя. — Сидни не могла сдержать рыдания. — Никогда не могла смотреть, как мама бьет тебя.

— Ковер был испорчен. Наверно, я заслужил…

— Но это я заставила тебя. И я ничего не сказала. А тебя наказали. — Она поднесла руку к лицу, и у нее между пальцами брызнула кровь. Сидни опять разрыдалась. — Прости меня.

Он погладил ее по голове:

— Да что ты, родная. Я забыл. Правда.

— Как я могла, Саймон? Ты был моим любимым братиком. Я очень любила тебя. А няня меня ругала, говорила, что нехорошо любить тебя больше, чем Эндрю и Дэвида, а я ничего не могла с собой поделать. Я любила тебя. А потом тебя побили из-за меня, и я промолчала.

Ее лицо было залито слезами, которые, как Сент-Джеймс понимал, не имели ничего общего с детскими проблемами.

— Сид, я тебе скажу, но обещай, что не проговоришься Эндрю и Дэвиду. Я тоже любил тебя больше, чем их. И сейчас люблю.

— Правда?

— Еще как правда!

Они миновали ворота в сад, когда ветер набросился на розовые кусты, посыпая лепестками дорожку, по которой они шли. Хотя дождь был уже нешуточный, они не ускорили шаг и, подойдя к дому, промокли до нитки.

— Мамочка опять будет кричать на нас, — сказала Сидни, когда Сент-Джеймс закрыл дверь. — Давай спрячемся.

— Сейчас уже не страшно.

— Я не позволю ей ударить тебя.

— Знаю, Сид. — Сент-Джеймс подвел сестру к лестнице и взял ее за руку, когда она остановилась в нерешительности и огляделась, не понимая, где находится. — Нам сюда.

Он увидел, что навстречу им спускается Коттер с маленьким подносом в руках. Глядя на него, Сент-Джеймс поблагодарил Бога за способность Коттера читать его мысли.

— Увидел, как вы идете, — сказал Коттер и кивком головы показал на поднос. — Бренди. Она…

Он показал на Сидни и нахмурился при взгляде на нее.

— Ничего, ничего, обойдется. Помогите мне, Коттер. Ее комната вон там.

В отличие от комнаты Деборы, комната Сидни не была похожа ни на пещеру, ни на склеп. Окнами она выходила на маленький огороженный садик, потолок был белым, обои на стенах желтые, ковер на полу — с цветами пастельных тонов. Сент-Джеймс усадил сестру на кровать и отправился раздвинуть занавески, пока Коттер наливал бренди и подносил его к губам Сидни.

— Немножко, мисс Сидни, — настойчиво проговорил Коттер. — Вы согреетесь.

Сидни выпила.

— А мама знает?

Коттер с беспокойством оглянулся на Сент-Джеймса.

— Еще немножко.

Сент-Джеймс выдвинул ящик комода в поисках ночной рубашки и нашел ее под кучей одежды, украшений и чулок.

— Ты должна снять мокрые вещи, — сказал он. — Коттер, вы не принесете полотенце, чтобы вытереть ей волосы?

Коттер кивнул и внимательно посмотрел на Сидни, прежде чем покинуть комнату. Оставшись наедине с сестрой, Сент-Джеймс раздел ее, бросив мокрые вещи на пол, и, стараясь не причинить ей ни малейшего неудобства, натянул на нее ночную рубашку. Когда Коттер вернулся с полотенцем и пластырем, Сент-Джеймс насухо вытер волосы Сидни, осмотрел ее руки и ноги, вытер грязь. Потом он уложил ее и укрыл одеялом. Сидни подчинялась ему, как ребенок, как кукла.

— Сид, — шепотом позвал он, легко касаясь ее щеки.

Он хотел поговорить с ней о Джастине Бруке. Он хотел узнать, были ли они вместе ночью. Он хотел знать, когда Брук отправился на берег. И главное, зачем?

Сидни не ответила. Она смотрела в потолок. Ничего, это могло и подождать.

Линли припарковал «Ровер» в глубине двора и вошел в дом между ружейной комнатой и коридором прислуги. Он видел скопление машин по дороге — две полицейские машины, «скорую помощь» с работающими дворниками, — так что для него не было полной неожиданностью появление Ходжа, который как будто ждал его в жилом крыле. Они встретились перед буфетной.

— Что случилось? — спросил Линли старого слугу, стараясь не выказывать чрезмерной озабоченности, хотя сердце у него сжималось от страха. Когда он увидел машины, его первой мыслью было: что с Питером?

Ходж изложил суть дела, не примешивая к рассказу собственных эмоций. Мистер Брук, сказал он. Он в бывшей классной комнате.

Если тон Ходжа предполагал некоторую надежду на лучшее, подкрепленную тем, что Брука не увезли в больницу, то от нее не осталось и следа, едва Линли вошел в классную комнату в восточном крыле. Брук лежал, укрытый одеялом, на столе, посреди комнаты, на том самом столе, за которым не одно поколение юных Линли готовило уроки, прежде чем их увозили в интернат. Вокруг стояли люди, занятые разговором, и среди них Боскован, а также сержант, сопровождавший своего начальника во время ареста Джона Пенеллина. Боскован что-то говорил остальным, особые инструкции адресовав двум полицейским в грязных брюках и мокрых куртках. Здесь же находилась женщина, судя по чемоданчику у ее ног, патологоанатом. Чемоданчик стоял закрытый, да она как будто и не собиралась осматривать труп. Полицейские тоже ничем конкретным не занимались. Линли понял, что Брук умер не в классной комнате.

Возле окна примостился Сент-Джеймс, который все свое внимание обратил на сад, насколько его можно было разглядеть в мокрое от дождя окно.

— Джаспер нашел его в бухте, — не повернув головы, тихо проговорил Сент-Джеймс, когда Линли подошел к нему. Линли обратил внимание, что его одежда была еще сырой, а на рубашке виднелась размазанная кровь, которую дождю не удалось смыть. — Похоже на несчастный случай. Не исключено, что он соскользнул со скалы. Во всяком случае, ботинок потерял по дороге. — Сент-Джеймс посмотрел мимо Линли на группу местных детективов, потом перевел взгляд на Линли. — Так считает Боскован.

Сент-Джеймс не задал вопрос, который Линли слышал в его словах, и он был благодарен за передышку.

— Почему тело перенесли, а, Сент-Джеймс? Кто приказал его перенести? Зачем?

— Приказала твоя мать, потому что полил дождь. Сид прибежала к нему первой. Боюсь, у всех нас было плохо с мозгами в тот момент. Тем более у меня. — Под напором ветра царапнула по окну ветка плюща, дождь забарабанил по стеклу. Сент-Джеймс прильнул к нему и стал смотреть на окна напротив, особенно внимательно — на окно угловой спальни, что располагалась рядом со спальней Линли. — Где Питер?

Передышка оказалась недолгой. Линли очень хотелось соврать, защитить брата, но он не мог. Не мог он сказать и что побуждало его говорить правду: дурацкая честность или невысказанная мольба о помощи и понимании.

— Его нет.

— А Саша?

— Ее тоже нет.

— Где они?

— Понятия не имею.

— Отлично! — почти прошептал Сент-Джеймс и надолго умолк. — Давно его нет? Он спал у себя? У нее?

— Нет. — Линли не сказал, что в половине восьмого отправился поговорить с братом. Не сказал и того, что без пятнадцати восемь отправил Джаспера искать его. Не сказал, какой испытал ужас, увидев полицейские машины и «скорую помощь» у ворот Ховенстоу, ведь он решил, что умер Питер, а потом почувствовал некоторое облегчение, удостоверившись, что это не он. Он видел, что Сент-Джеймс не сводит глаз с тела. — Питер не виноват. Это был несчастный случай. Ты же сам сказал.

— Интересно, Питер знал, что Брук разговаривал с нами? — то ли спросил, то ли вслух подумал Сент-Джеймс. — Брук сообщил ему? А если сообщил, то зачем?

Линли понял ход мыслей друга. Он и сам прошел тем же путем.

— Питер — не убийца. Ты знаешь.

— Тогда надо его найти. Убийца он или нет, ему надо нам кое-что объяснить, правильно?

— Джаспер ищет его с утра.

— Интересно, зачем Бруку понадобилось идти в бухту? Может быть, его ждал Питер?

— Джаспер везде искал. В бухте. На мельнице. За пределами поместья тоже.

— А вещи Питера здесь?

— Я… Нет… — Линли достаточно хорошо знал Сент-Джеймса, чтобы понять, о чем он подумал. Если Питер в спешке бежал из Ховенстоу, считая, что его жизни грозит опасность, то неудивительно, что он не взял вещи. Если нее он совершил преступление, которое, как он думал, не будет обнаружено в течение нескольких часов, у него было достаточно времени, чтобы собрать привезенные в Ховенстоу вещи и потихоньку выскользнуть из дома в расчете на то, что никто не обратит внимание на его отсутствие, пока не набредут на труп Брука. Если только он убил Брука. И если Брук действительно был убит. Линли заставил себя не упускать то, что полицейские сочли происшедшее несчастным случаем. Наверняка эти люди знают, о чем говорят. Утром он гнал от себя мысли о виновности Питера в том, что он украл фотоаппараты Деборы ради покупки кокаина, и этого оказалось достаточно для придумывания других версий. А теперь приходится все обдумывать заново. Разве не возможно, что его брат замешан и в воровстве фотоаппаратов, и в убийстве Джастина Брука? Если ему позарез понадобился кокаин, разве его остановило бы устранение Брука?

Конечно же, Линли знал ответ. Но этот ответ связывал Питера и с убийством Мика Кэмбри, которое уж никак нельзя было назвать несчастным случаем.

— Пожалуй, пора увозить труп. — Сержант подошел к Линли с Сент-Джеймсом. Несмотря на дождь, от него исходил крепкий запах пота и лоб блестел, словно намазанный маслом. — С вашего разрешения.

Линли кивнул и подумал, что хорошо бы сейчас выпить. Как будто кто-то подслушал его мысли, дверь распахнулась и на пороге появилась леди Ашертон, толкавшая перед собой столик на колесиках, сервированный кофе, крепкими напитками и печеньем. Ее синие джинсы и туфли были заляпаны грязью, белая рубашка — разорвана, волосы — в беспорядке. Однако, не обращая внимания на свой внешний вид, она сразу же, заговорив, взяла все в свои руки.

— Инспектор, не знаю ваших правил, — обратилась она к Босковану, — однако мне кажется разумным, если вы что-нибудь выпьете, чтобы не простудиться. Кофе, чай, бренди, виски. Пожалуйста, на ваше усмотрение.

Боскован благодарно кивнул, и его сотрудники, получив таким образом разрешение, окружили столик, а сам Боскован подошел к Линли и Сент-Джеймсу:

— Он был алкоголиком, милорд?

— Я плохо его знаю. Но вчера он пил. Мы все пили.

— Он напился?

— Как будто нет. Во всяком случае, мне так не показалось, когда я видел его в последний раз.

— Когда это было?

— После приема. Около полуночи. Может быть, немного позже.

— Где?

— В гостиной.

— Он пил?

— Да.

— Но не был пьяным?

— Может быть, и был. Не знаю. Вел он себя не как пьяный. — Линли понял, с какой целью Боскован задает эти вопросы. Если Брук был пьян, то он сам виноват. Если он был трезв, то ему помогли упасть. Однако Линли хотелось, чтобы смерть Джастина Брука рассматривали как несчастный случай, в каком бы состоянии он ни был. — Пьяный или трезвый — не важно. Он приехал сюда в первый раз. И со здешними местами не был знаком.

Боскован кивнул, однако ничем не выдал своих мыслей.

— Пусть поработает патологоанатом, — проговорил он.

— Было темно. Скала высокая.

— Если он отправился гулять ночью. Но ведь это могло быть и утром.

— В чем он был?

Боскован поднял плечи, как бы одобряя правильность вопроса:

— В вечернем костюме. Однако не исключено, что он провел ночь с кем-то из ваших гостей. Вот установим время смерти, тогда хоть что-то прояснится. А пока ясно одно: он мертв. Этого не опровергнешь.

Он кивнул и присоединился к своим сотрудникам.

— Сент-Джеймс, он не задал еще тысячу и один вопрос.

— Кто видел Брука последним? — стал перечислять Сент-Джеймс. — Не покинул ли поместье кто-нибудь еще? Кто был на приеме? Кто был в поместье? Кто мог желать ему зла?

— Почему он не задал их?

— Думаю, сначала хочет получить отчет патологоанатома. Ему тоже предпочтительнее, чтобы это был несчастный случай.

— Почему?

— Потому что он уже арестовал убийцу Мика Кэмбри. Но Джон Пенеллин не мог убить Брука.

— Думаешь, связь есть?

— Есть. Должна быть. — Кто-то показался за окном и привлек внимание Сент-Джеймса. — Джаспер.

— Надо поговорить с ним.

Они встретили Джаспера в коридоре, где он отряхивался после долгого пребывания под дождем. Свой старинный макинтош он уже повесил на крючок и снимал заляпанные грязью темно-зеленые сапоги. Коротко кивнув Линли и Сент-Джеймсу, он закончил с сапогами и последовал за своим хозяином и его гостем в курительную, где первым делом выпил виски, чтобы согреться.

— Нигде нет, — сказал он Линли. — Лодка пропала в Ламорна-Коув.

— Что? Ты точно знаешь?

— Еще бы не знать! Была — и нет ее.

Линли не сводил глаз с лисы на каминной полке, пытаясь осмыслить сказанное, однако на ум ему не приходило ничего стоящего. Детали не желали укладываться в целостную картину. В Ламорне стояла семейная тридцатипятифутовая яхта, на которой Питер плавал едва ли не с пятилетнего возраста. Однако уже с утра было ясно, что грянет буря. Ни один опытный моряк не выйдет в море в такую погоду.

— Может быть, сорвалась с якоря?

Не изменившись в лице, Джаспер хмыкнул, когда Линли повернулся к нему.

— Где ты был?

— Везде. Между Нанруннелом и Трином.

— А в Тривулфе? В Сэйнт-Бериане? Дальше от моря?

— Ага. Но не очень далеко. Зачем идти далеко, милорд? Если парень шел пешком, кто-нибудь да видел его. А никто не видел. — Джаспер схватился за подбородок, потом всей пятерней расчесал бороду. — Думается мне, или он и леди прячутся где-то поблизости, или они остановили машину, или взяли яхту.

— Питер не мог это сделать. Уж ему ли не знать, что такое шторм. Не совсем же он… — Линли умолк. С какой стати рассказывать Джасперу о его худших предположениях? Наверняка старик и сам все понял. — Спасибо, Джаспер. Не забудь поесть.

Старик кивнул и направился к двери. Но на пороге он остановился:

— Слышал, Джона Пенеллина вчера арестовали?

Судя по всему, у Джаспера было что сказать, однако он замолчал и вышел из комнаты.

— Что еще Джасперу известно? — спросил Сент-Джеймс после его ухода.

Линли, задумавшись, смотрел в покрытый ковром пол:

— Полагаю, ничего. Просто он чувствует правду.

— Ты о Джоне?

— Да. И о Питере. Если творится что-то не то, Джаспер знает, где собака зарыта. — Никогда еще Линли не чувствовал себя настолько неспособным к действию. Ему казалось, что он потерял контроль над жизнью и ничего не может, разве что безучастно смотреть, как все летит в тартарары. — Он бы не взял яхту. Не в такую погоду. Куда он сбежал? И почему?

Он услышал, как пошевелился Сент-Джеймс, и, подняв глаза, увидел сочувствие на его лице.

— Томми, может быть, он все еще где-то поблизости? Может быть, он не знает, что произошло, и его исчезновение не связано с убийством Джастина Брука?

— А с фотоаппаратами?

— И с ними тоже.

Линли отвернулся и стал смотреть на фотографии на стенах, на всех тех Линли, которые берегли честь семьи, учились в Оксфорде и, не протестуя, исполняли долг, завещанный предками.

— Не могу поверить, Сент-Джеймс. Никак не могу. А ты?

— Честно? — вздохнул его друг. — Нет.

Глава 16

— Господи, есть ли этому предел? — не выдержала леди Хелен. Она с чувством стукнула чемоданом об пол, вздохнула и позволила сумке соскользнуть с руки. — Ланч на Пэддингтон-стейшн. Все до того( немыслимо, что мне с трудом верится, будто это я.

— В конце концов, Хелен, ты сама так захотела.

Дебора поставила чемодан и с довольной улыбкой оглядела свою квартирку. Как хорошо снова оказаться дома, даже если весь дом — одна комната в Пэддингтоне. Зато своя собственная.

— Виновата. Но когда умираешь от голода и смерть совсем близка, ничего не остается, как бежать сломя голову в ближайший кафетерий. — Она вздрогнула, вспомнив, что обнаружила на принесенной ей тарелке. — Как они умудрились так испоганить соус?

Дебора засмеялась:

— Не пора ли тебе ожить? Хочешь чаю? У меня еще есть рецепт, который ты наверняка оценишь по заслугам. Это Тинин рецепт. Она называет его «восстановительным».

— Ну конечно, «восстановительный» — это как раз то, что необходимо после общения с Миком Кэмбри, если верить его отцу. Не возражаешь, я пока воздержусь? Не пора ли нам к ней, прихватив с собой фотографию?

Дебора достала фотографию из сумки и открыла дверь. В узком коридоре с обеих сторон были двери, и от пола, устланного новым ковром, поднимался резкий запах. Тем не менее ковер заглушал шаги, и, словно этот глушитель призвал Дебору к осторожности, она постаралась стучать негромко.

— Тина… Полагаю, она сова, — пояснила Дебора. — И наверно, еще спит.

По-видимому, она была права, потому что ответа не последовало. Дебора постучала еще раз, немного громче. Потом еще раз.

— Тина! — позвала она.

Открылась дверь напротив, и из нее выглянула пожилая женщина в платочке, завязанном под подбородком, — привычный образ русской бабушки. Платок прикрывал множество бигуди на седых волосах.

— Ее нет. — Женщина прижимала к груди тонкий красный халат, разрисованный жуткими оранжевыми цветами и такими пальмовыми листьями, которые могли навсегда отбить охоту ехать в тропики. — Уже два дня как нет.

— Очень обидно, — сказала леди Хелен. — А вы не знаете, где она может быть?

— Не знаю, но хотела бы знать. Она одолжила у меня утюг и не вернула.

— Ну конечно. — В тоне леди Хелен было столько сочувствия, словно женщина предстала перед нею в таком виде в середине дня исключительно из-за отсутствия утюга. — Может быть, я смогу вам помочь. — Она повернулась к Деборе. — Тут есть смотритель?

— На первом этаже. Но, Хелен, ты же не собираешься… — проговорила Дебора, понизив голос.

— Так, я побежала.

Она щелкнула пальцами и направилась к лифту. Старуха не сводила с них подозрительного взгляда, и Дебора нервно улыбнулась ей, стараясь придумать какую-нибудь фразу о доме, о погоде, о чем угодно, лишь бы она не задумалась, почему леди Хелен вдруг решила вернуть ей утюг. Однако ей ничего не пришло в голову, и она вернулась к себе, куда меньше чем через десять минут явилась леди Хелен, победно помахивая ключом.

Дебора была потрясена.

— Как тебе удалось?

Леди Хелен засмеялась:

— Разве я не похожа на сестричку, которая притащилась из Эдинбурга на пару дней, чтобы душевно поболтать с Тиной?

— И он поверил?

— Я так сыграла, что сама почти поверила. Ну?

Они направились к квартире Тины, и у Деборы дрожали поджилки при мысли о том, что задумала леди Хелен.

— Это незаконно, — сказала она. — Разве можно врываться в чужую квартиру?

— Может быть, назвать это иначе? — весело возразила ей леди Хелен, нимало не сомневаясь в своем праве, когда стала вставлять ключ в замок. — Мы ничего не ломаем. У нас есть ключ. Ага. Ну вот. И даже не потревожили соседей.

— Я тоже соседка.

Леди Хелен рассмеялась:

— Точно!

Квартира Тины оказалась в точности такой же, как квартира Деборы, разве что мебели тут было побольше, и каждая из вещей оказалась довольно дорогой. Никаких встроенных кроватей, никаких секонд-хенд столов. Вместо этого сплошной дуб и красное дерево, розовое дерево и береза. На полу — ручной работы ковер, на стене — гобелен, сотканный настоящим мастером. Очевидно, у Тины были деньги, позволявшие ей роскошествовать.

— Итак, — проговорила леди Хелен, оглядевшись, — здесь должно быть что-то, говорящее о ее профессии. А вот и утюг. Не забудь захватить его с собой, когда будем уходить.

— Разве мы еще не уходим?

— Сейчас, дорогая. Сначала осмотримся немного, чтобы иметь представление об этой женщине.

— Но мы не можем…

— Мы же хотим что-нибудь сообщить Саймону, когда будем ему звонить. Судя по всему, Тины не будет до вечера, и пока нам нечего ему сообщить, кроме того, что мы стучали и нам никто не ответил. Это будет непростительная трата времени.

— А если она сейчас придет? Хелен! Правда!

Не в силах не думать о том, что Тина может вернуться в любую минуту и обнаружить их у себя в квартире, Дебора последовала за леди Хелен в крошечную кухню и в ужасе наблюдала, как та открывает ящики. Но их было всего два, и в обоих — только самое необходимое и в небольших количествах: кофе, соль, сахар, приправы, пачка печенья, банка с супом, еще одна — с грейпфрутовым соком и еще одна — с кашей. На полке — две тарелки, две миски, две чашки и четыре стакана. А на самом верху — открытая и на треть опустошенная бутылка вина. Рядом с кофейником — покореженная сковородка и эмалированный чайник. И все. Больше в кухне ничего не было. И насчет Тины Котин тоже все оставалось неясно, суммировала поиски леди Хелен.

— Похоже, готовкой она не занималась. Правда, на Прэд-стрит полно мест, где можно взять еду на дом, так что она, верно, там и брала ее.

— А мужчины?

— Да, это вопрос. Ну, вот бутылка вина. Наверно, это все, чем она развлекала их, прежде чем заняться делом. Давай-ка посмотрим еще.

Леди Хелен подошла к шкафу и, открыв его, обнаружила кучу вечерних платьев, полудюжину накидок — одну меховую — и под ними туфли на высоких каблуках. Верхняя полка была уставлена шляпными коробками, средняя завалена ночными рубашками. Нижняя оказалась пустой, однако не пыльной, так что на ней, скорее всего, время от времени что-то лежало.

Побарабанив пальцами по щеке, леди Хелен быстро осмотрела комод.

— Здесь белье, — сказала она, заглянув внутрь. — Все шелковое. Сейчас еще посмотрю. — Она задвинула ящики и, нахмурившись, стала смотреть на комод. — Дебора, что-то тут не… Подожди-ка. Сейчас. — Она ушла в ванную комнату и крикнула оттуда Деборе: — Почему бы тебе не посмотреть в столе?

Дебора слышала, как открылась дверца медицинского шкафчика, скрипнул ящик, зашуршала бумага. Леди Хелен что-то негромко сказала.

Дебора поглядела на часы. Прошло меньше пяти минут, а ей показалось, что не меньше часа.

Она приблизилась к письменному столу. Наверху не было ничего, кроме телефона, автоответчика и стопки бумаги, которую Дебора взяла и, как заправский детектив, осмотрела на предмет следов, оставленных записью на вырванной странице. Ничего не разглядев, она занялась ящиками, из которых два были пустыми. В третьем лежали расчетная книжка, папка и карточка. Дебора взяла их.

— Странно, — проговорила леди Хелен, появившись в дверях ванной комнаты. — Соседка говорит, что Тины нет уже два дня, а она не взяла с собой косметику. Не взяла вечерние платья, а все обычное, каждодневное исчезло. В ванной полно жутких накладок для ногтей. Почему она их оставила? Так не бывает.

— Возможно, у нее были другие, — отозвалась Дебора. — Возможно, она уехала за город. Возможно, она поехала туда, где нет нужды в вечерних платьях и накладных ногтях. Скажем, на Озера. Или в Шотландию удить рыбу. Навестить родственников на ферме.

Сначала Дебора сама не поняла, что говорит, зато отлично поняла леди Хелен.

— Например, в Корнуолле, — сказала она и кивком головы показала на карточку у Деборы в руках. — Это что?

Дебора посмотрела:

— Два телефонных номера. Возможно, один принадлежит Мику Кэмбри. Мне переписать их?

— Конечно. — Леди Хелен подошла поближе и глянула на карточку через ее плечо. — Эта Тина мне нравится. Вот я так занята своей внешностью, что даже помыслить не могу куда-нибудь отправиться без косметики. И вот она. Женщина, которая хочет все или ничего. Или совершенно безразличная к тряпкам, или одетая…

Леди Хелен умолкла. У Деборы пересохло во рту.

— Хелен, она не могла убить его.

Говоря это, она ощутила очевидный дискомфорт. В конце концов, что ей известно о Тине? Ничего. Их соединял всего один разговор, из которого известно о Тинином отношении к мужчинам, приверженности к ночной жизни и страхе перед старостью. Однако зло всегда чувствуется, как бы люди ни старались его скрыть. В Тине этого не было. Но, думая о смерти Мика Кэмбри и о факте его присутствия в жизни Тины Когин, Дебора теряла уверенность в своих ощущениях.

Почти автоматически она открыла папку, словно желая удостовериться в невиновности Тины. На будущее — было напечатано поперек первого листа. Дальше были бумаги, сшитые вместе.

— Что там? — спросила леди Хелен.

— Имена и адреса. Телефоны.

— Список ее клиентов?

— Не думаю. Посмотри. Имен сто. И не только мужских.

— Список адресатов?

— Наверно. Есть еще расчетная книжка.

Дебора вынула ее из пластикового мешка.

— Посмотрим, — сказала леди Хелен. — Интересно, сколько она зарабатывает? Может быть, мне тоже поменять работу?

Дебора читала номера счетов, потом посмотрела наверх, где стояла фамилия.

— Это не ее, — сказала она. — Это Мика Кэмбри. И чем бы он ни занимался, это было очень выгодно.

— Мистер Алкурт-Сент-Джеймс? Мне приятно видеть вас. — Доктор Элис Уотерс встала со стула и жестом отослала ассистента, который проводил Сент-Джеймса в ее кабинет. — Мне показалось, что я узнала вас в Ховенстоу сегодня утром. Однако там совсем не было времени. Что привело вас в мою берлогу?

Ее безоконный кабинет в самом деле напоминал берлогу. Здесь было очень много книжных полок, не считая древнего стола-бюро с убирающейся крышкой, институтского скелета в противогазе времен Второй мировой войны и огромного количества научных журналов. Оставалась лишь узенькая тропинка от двери к письменному столу. Резной стул с узором из птичек и цветов, стоявший рядом, не вписывался в обстановку и больше подходил столовой в каком-нибудь загородном доме, чем отделу судебной медицины, но доктор Элис Уотерс, крепко пожав Сент-Джеймсу руку, жестом предложила ему сесть как раз на этот стул.

— Занимайте трон, — сказала она. — Примерно 1675 год. Тогда делали отличные стулья, правда, немного перебарщивали с украшениями.

— Вы — коллекционер?

— Отвлекает от работы. — Она уселась на свой стул с поцарапанной кожей, местами скукожившейся и неровной, и стала переворачивать бумаги на столе, пока не обнаружила небольшую коробку с шоколадными конфетами, которую предложила Сент-Джеймсу. Пока он делал выбор, она, наблюдая за этим с большим интересом, тоже взяла конфетку и с удовольствием истинного гурмана вонзила в нее зубы. — Как раз на прошлой неделе читала вашу статью. Никогда не думала, что буду иметь честь встретиться с вами лично. Вы приехали из-за того, что случилось в Ховенстоу?

— Из-за убийства Кэмбри.

Сент-Джеймс видел, как у нее за очками в тяжелой оправе брови полезли на лоб. Покончив с шоколадом, доктор Уотерс вытерла пальцы об отворот своего халата и вытащила папку из-под африканской фиалки, которую, судя по ее виду, не поливали уже целую вечность.

— То неделями ничего, а то два трупа за два дня. — Она открыла папку, проглядела бумаги и закрыла ее. Потом потянулась за черепом, усмехавшимся им с полки, и достала свернутую бумажку у него из глаза. Похоже, ей пришлось показывать ее уже не один раз, судя по карандашным пометкам и большому красному «X».

— Два удара по голове. Более сильный пришелся на теменную часть. Здесь перелом.

— А оружие?

— Вряд ли было оружие. Он обо что-то ударился.

— Когда его ударили или толкнули?

Она покачала головой, беря еще одну конфетку и показывая на череп:

— Посмотрите на трещину. Если учесть, что он не был очень высоким, пяти футов и восьми или девяти дюймов, он должен был сидеть, когда его ударили.

— А если кто-то подкрался?

— Невозможно. Удар направлен не сверху. Но даже если предположить, что сверху, убийце пришлось бы стоять так, что Кэмбри не мог его не видеть. Он бы постарался защитить себя и отразить удар, а тогда остались бы следы на теле. Синяки, царапины. Ничего такого нет.

— Не исключено, что киллер оказался проворнее.

Она повернула череп:

— Не исключено. Но тогда откуда взялся второй удар? Еще одна трещина спереди, правда, не такая большая. Если следовать вашему сценарию, то убийца ударил сзади, а потом вежливо попросил свою жертву повернуться, чтобы ударить еще раз спереди.

— Значит, несчастный случай? Кэмбри споткнулся, упал, а потом кто-то вошел в коттедж, обнаружил его тело и надругался над ним?

— Вряд ли. — Она переставила череп и откинулась на спинку стула. Свет от верхней лампы играл на ее очках и на коротких прямых иссиня-черных волосах. — Я попробовала разобраться и придумала свой сценарий. Кэмбри стоя разговаривал со своим убийцей. Беседа перешла в ругань. Его сильно бьют в зубы. У него большой синяк, причем единственный. От этого удара он падает на что-то, что выступает из пола на четыре с половиной фута.

Сент-Джеймс постарался представить гостиную в Галл-коттедж. Он был уверен, что доктор Уотерс тоже побывала там, наверняка ей пришлось делать предварительный осмотр трупа в пятницу ночью. Нет никаких сомнений, что, оставляя выводы на потом, она не могла не думать о причинах смерти с того самого момента, как увидела труп.

— Каминная полка?

Соглашаясь, она выставила указательный палец:

— Своим весом он усилил удар. И вот вам первая трещина. Потом он падает, но уже медленнее и к тому же поворачивается, чтобы удариться во второй раз.

— О камин?

— Скорее всего. Вторая трещина меньше. Но это уже не важно. Он умер через несколько мгновений после первого удара. Внутреннее кровотечение. Его нельзя было спасти.

— Значит, его калечили уже после смерти? Вот почему не было крови.

— Все равно тяжело, — отозвалась доктор Уотерс.

Сент-Джеймс старался осмыслить то, что рассказала ему доктор Уотерс. Беседа, ссора, ярость, удар.

— Как вы думаете, сколько времени заняла кастрация? Человек обезумел, конечно, но все же надо было сбегать в кухню, найти нож… Или он уже пришел с ножом?..

— Никакого безумия. Это точно. Во всяком случае, когда его кастрировали. — Он понял, что она заметила его недоверие, поэтому решила предупредить естественные вопросы. — Когда человек впадает в безумие, он бьет и бьет. Вы же знаете. Шестьдесят пять ран. Мы постоянно встречаемся с таким. В этом случае всего лишь пара надрезов. Словно убийца думал только о своей миссии.

— А орудие?

Доктор Уотерс опять потянулась к конфетам и помедлила, прежде чем в ее жалобном взгляде появилась решимость, и она отодвинула коробку подальше.

— Что-то острое. От ножа мясника до ножниц.

— Но вы не нашли его?

— Наши сотрудники еще работают в коттедже. С воображением у них все в порядке. Проверяют все от кухонных ножей до булавок на детских пеленках. Обыскали деревню, заглянули не только в сады, но и в мусорные баки. Отрабатывают свое жалованье. И зря теряют время.

— Почему?

Несколько раз она указала большим пальцем через плечо, отвечая на его вопрос, словно они были в Нанруннеле, а не в Пензансе:

— Сзади горы. Впереди море. И сплошь пещеры. Заброшенные шахты. Причал со множеством рыбачьих лодок. Короче говоря, множество мест, где можно спрятать нож, так что никто никогда не догадается. Знаете, сколько ножей у рыбаков? И сколько из них валяется повсюду?

— Но убийца мог подготовиться заранее?

— Мог и подготовиться. Мы не знаем.

— Кэмбри не был связан?

— Как будто нет. Ничего, что указывало бы на это. Да и зачем его связывать? Теперь, что касается другого — того, что нашли сегодня в Ховенстоу, — тут совсем другое дело.

— Наркотики? — спросил Сент-Джеймс.

Она заинтересованно посмотрела на него:

— Не знаю. Мы только начали… А вы знаете?..

— Кокаин.

Доктор Уотерс записала подсказку Сент-Джеймса в блокнот.

— Тогда неудивительно. Что только люди не засовывают в себя ради удовольствия… дураки. — Она немного поговорила о том, насколько распространены наркотики в регионе, но вскоре вернулась к оставленной теме. — Мы сделали анализ на содержание алкоголя в крови. Он был пьян.

— Насколько пьян?

— Идти мог. Во всяком случае, он дошел до берега. Сломаны четыре позвонка. Затронут спинной мозг. — Она сняла очки и потерла покрасневшую переносицу. Без очков у нее был на редкость беззащитный вид, словно она сняла маску. — Если бы он выжил, то был бы неподвижен. Так что ему повезло, что он умер. — Она перевела смущенный взгляд на ногу Сент-Джеймса и подалась назад. — Прошу прощения. Слишком заработалась.

Неполноценная жизнь или смерть? Обычный вопрос. Естественно, и Сент-Джеймс задавал его себе много раз после катастрофы. Он сделал вид, что не слышал ее извинений.

— Он упал? Или его толкнули?

— У нас труп, одежда. Посмотрим. Но, насколько я могу сделать вывод сейчас, он упал сам. Он был пьян. Стоял на краю очень опасной скалы. Умер примерно в час ночи. Было темно. К тому же тучи. Думаю, он упал сам — и не желая того.

Линли наверняка вздохнет с облегчением. И все же Сент-Джеймс не принял заключение доктора Уотерс. Выглядело все как несчастный случай. Это верно. Однако появление Брука на скале, да еще среди ночи, предполагало срочное свидание, приведшее к его смерти.

За окнами столовой бушевала настоящая буря, завывал ветер, и дождь в ярости стучал по окнам. Шторы были сдвинуты и скрадывали шум, однако ветер то и дело сотрясал окна, привлекая к себе внимание. Сент-Джеймс вдруг поймал себя на том, что думает не о смерти Мика Кэмбри и Джастина Брука, а об исчезновении «Дейз». Он знал, что Линли весь день напрасно ищет брата. Однако проверить с берега все бухты не было возможности. Если Питер взял лодку и спрятался где-нибудь, чтобы переждать шторм, Линли его все равно не нашел бы.

— Я забыла поменять меню, — сказала леди Ашертон, увидав сервированный стол. — Так много всего произошло. Не могу ни о чем думать. Нас должно было быть девять… Или десять, если бы осталась Августа. Какое счастье, что она уехала. Будь она тут, когда Джаспер нашел тело…

Леди Ашертон передвигала на тарелке брокколи, когда ей пришло в голову, что она говорит что-то не то. Пламя свечей и тени сталкивались на ее бирюзовом платье и смягчали горестные морщины, появившиеся на ее лице. Ни разу она не упомянула Питера с тех пор, как узнала о его исчезновении.

— Все равно надо есть, Дейз, такова жизнь, — отозвался Коттер, хотя и он едва притронулся к еде, подобно всем остальным.

— Но не очень хочется, правда? — Леди Ашертон улыбнулась Коттеру, но было видно, что ей не до улыбок. Ее состояние давало себя знать в резких движениях и в коротких взглядах, которые она то и дело бросала на сидевшего рядом старшего сына. Он почти весь день пробыл в конторе, названивая по телефону в разные места. Сент-Джеймсу было известно, что он не говорил с матерью о Питере, да и непохоже было, что он собирался говорить о нем теперь. — Как Сидни? — словно поняв это, спросила леди Ашертон у Сент-Джеймса.

— Спит. Хочет утром уехать в Лондон.

— Стоит ли, Сент-Джеймс? — задал вопрос Линли.

— Похоже, она твердо решила.

— Ты поедешь с ней?

Сент-Джеймс покачал головой, вертя в пальцах ножку бокала, и ему припомнился короткий разговор с сестрой, случившийся ровно час назад. Больше всего его озадачивало ее откровенное нежелание говорить о Джастине Бруке. Не спрашивай, не дави на меня, повторяла Сидни, которая выглядела хуже некуда со своими всклокоченными после беспокойного сна волосами. Я не могу. Я не могу. Не дави на меня, Саймон. Пожалуйста.

— Она сказала, что справится сама.

— Может быть, она собралась навестить его семью? Полиция уже сообщила им?

— Не знаю, есть ли у него семья. Вообще я мало о нем знаю. — Кроме того, мысленно прибавил он, я рад, что он умер.

С того самого мгновения, когда он обнял сестру, еще прежде, когда он увидел лежавшее внизу тело, его совесть потребовала, чтобы он был честен с собой и признался в радости, которая коренилась в жажде мести. Вот она, справедливость, думал он. За все надо платить. Возможно, рука Всевышнего Судии помедлила, когда Брук избил Сидни на берегу. Однако его жестокость не могла остаться безнаказанной. И не осталась. Сент-Джеймс был рад этому. И с облегчением думал, что наконец-то Сидни освободилась от Брука. Что же до его собственных чувств, они совершенно не походили на цивилизованную реакцию на смерть человеческого существа — и это беспокоило его.

— В любом случае, ей лучше уехать. И никто не просил ее остаться. Официально.

Сент-Джеймс видел, что его поняли. Полицейские не стремились поговорить с Сидни. Видимо, у них была одна версия — несчастный случай.

В столовой стало тихо, возможно, все обдумывали слова Сент-Джеймса, когда открылась дверь и вошел Ходж.

— Миледи, мистера Сент-Джеймса просят к телефону. — По своему обыкновению, Ходж делал сообщения таким тоном, как будто звонила сама богиня судьбы, сама Геката звала к телефону мистера Сент-Джеймса. — Прошу вас в контору. Звонит леди Хелен Клайд.

Сент-Джеймс тотчас встал из-за стола, довольный, что есть повод сбежать. Атмосфера в столовой становилась напряженной из-за невысказанных вопросов и множества фактов, требовавших обсуждения. Но никому не хотелось что-либо обсуждать, потому что все предпочитали растущую напряженность риску узнать мучительную правду.

Следом за дворецким Сент-Джеймс направился в западное крыло дома — по длинному коридору в контору. На столе горела лампа, и в светлом овале на столе лежала телефонная трубка. Сент-Джеймс поднес ее к уху.

— Она исчезла, — сказала леди Хелен, услыхав голос Сент-Джеймса. — Похоже, отправилась куда-то, где не носят вечерние платья. Чемодана нет.

— Ты была в квартире?

— Поговорила — и получила ключ.

— Хелен, ты зарываешь талант в землю.

— Знаю, дорогой. Но я не похожа на гениального мужчину, и все потому, что окончила уйму школ, а не университет. Языки, дизайн, притворство, лукавство. У меня не было сомнений, что когда-нибудь это пригодится.

— Никаких мыслей по поводу того, куда она могла поехать?

— Она не взяла с собой косметику и накладные ногти, так что…

— Накладные ногти? Хелен, что это значит?

Хелен засмеялась и объяснила Сент-Джеймсу назначение накладок:

— Их не носят любители пеших прогулок, как ты понимаешь. И те, кто лазает по горам, удит рыбу, плавает, тоже. И все прочее. Итак, мы решили, что она уехала из города.

— В Корнуолл?

— Мы тоже подумали так, и у нас есть довольно существенное подтверждение, как нам кажется. У нее остались расчетные книги Мика Кэмбри — кстати, с довольно любопытными поступлениями, — и еще мы нашли два телефонных номера. Один — лондонский. Мы позвонили и попали в «Айлингтон Лимитид». Посмотрю утром, где это.

— А второй?

— Корнуоллский. Мы дважды звонили, но нам никто не ответил. Вот мы и подумали, может быть, это телефон Мика Кэмбри?

Сент-Джеймс вынул конверт из ящика:

— Ты уже пробовала выяснить?

— Сравнить с номером Мика? Думаю, это не совсем его номер. Запиши его. Возможно, тебе повезет.

Записав номер на конверте, Сент-Джеймс убрал конверт в карман.

— Сидни утром возвращается в Лондон. — Он рассказал леди Хелен о Джастине Бруке. Она выслушала его молча, не задавая вопросов и не делая замечаний. — И Питер исчез, — сказал он напоследок.

— О нет, — отозвалась леди Хелен. Сент-Джеймс слышал тихую музыку. Концерт оркестра с флейтой, и ему страстно захотелось оказаться на Онслоу-сквер, болтать обо всяких пустяках и не думать об анализе крови, ниток, кожи людей, с которыми он не был знаком и которых никогда не встречал. — Бедняжка Томми. Бедняжка Дейз, — сказала леди Хелен. — Как они держатся?

— Держатся.

— А Сид?

— Ужасно. Зайдешь к ней, Хелен? Завтра вечером. Когда она вернется.

— Ну конечно. Не беспокойся. — Она помедлила. И он вновь услышал музыку, нежную и ласковую, как благоухание в воздухе. — Саймон, мне жаль.

Она отлично знала его.

— Когда я увидел его на берегу, когда понял, что он мертв…

— Не мучайся так.

— Хелен, я мог бы убить его. Один Бог знает, как мне этого хотелось.

— Все мы рано или поздно испытываем то же самое. К кому-нибудь когда-нибудь. Это ничего не значит, дорогой. Тебе надо отдохнуть. Нам всем не помешает. Это было ужасно.

Сент-Джеймс улыбнулся. Мать, сестра, любящая подруга. Он принимал ее дары.

— Ты, как всегда, права.

— Значит, отправляйся в постель. Надеюсь, до утра больше ничего не случится.

— Будем надеяться.

Сент-Джеймс положил трубку и постоял немного, глядя на бурю за окном. Где-то хлопнула дверь, и он вышел из конторы.

Поднимаясь по лестнице, он мечтал засесть у себя в комнате. У него больше не оставалось сил на дела, на мысли, на беседы, во время которых надо постоянно держать себя в руках, чтобы не сказать что-нибудь лишнее. Питер Линли. Саша Ниффорд. Где они? Что сделали? Тем не менее он знал, что Линли захочет узнать, о чем говорила леди Хелен. И он отправился в столовую.

Внимание Сент-Джеймса, когда он приближался к кухне, привлекли голоса в северо-западном коридоре. Возле коридора для слуг стоял Джаспер и разговаривал с отряхивавшимся мужчиной. Завидев Сент-Джеймса, он помахал ему рукой.

— Боб отыскал лодку, — сказал он. — Она разбилась на Крибба-Хед.

— Это «Дейз», все точно, — подтвердил мужчина. — Ошибки нет.

— Там кто-то?..

— Похоже, никого. Не может быть. От нее почти ничего не осталось.

Глава 17

Сент-Джеймс и Линли сели в «Лендровер» и последовали за «Остином» рыбака. В свете фар было видно, что натворила буря. Вырванные с корнем рододендроны лежали по обе стороны дороги, а вокруг был толстый ковер из красных цветов, по которому ехали машины. Дорогу едва не перегораживала большая ветка сикамуры, державшаяся бог знает на чем. Листья, ветки повсюду, куда ни посмотришь. Ветер выколупывал камешки и забрасывал ими машины. Ставни со злостью бились о каменные стены. Вода бежала по карнизам и устремлялась в трубы. Розы лежали вповалку на камнях и на земле.

Линли остановил «Ровер», и к ним присоединился Марк Пенеллин. Стоя на пороге, Нэнси Кэмбри прижимала к горлу шаль, и ветер трепал подол ее платья. Она что-то крикнула, но ее не услышали. Линли немного опустил окошко, пока Марк влезал на заднее сиденье.

— Ничего нет о Питере? — Нэнси поймала входную дверь, которая билась о стену. Послышался плач младенца. — Я могу помочь?

— Оставайся дома, — крикнул Линли. — Может быть, тебе придется пойти в большой дом. К маме.

Она кивнула, махнула рукой и захлопнула дверь. Линли завел мотор, и они по лужам и грязи выехали на дорогу.

— Крибба-Хед? — спросил Марк Пенеллин. У него были мокрые, прилипшие к голове волосы.

— Судя по тому, что нам известно, лодка там, — ответил Линли. — А с тобой что?

Марк осторожно тронул пластырь над правой бровью. На костяшках пальцев и тыльной стороне ладони не было места, не покрытого царапинами и синяками. Он виновато покачал головой:

— Надо было закрыть ставни, чтобы девочка не плакала. Вот и ударился. — Отвернув воротник пластикового плаща, он застегнул его до самой шеи. — Вы точно знаете, что там «Дейз»?

— Похоже на то.

— А о Питере ничего не слышно?

— Ничего.

— Вот дурак.

Марк вынул пачку сигарет и предложил их Линли и Сент-Джеймсу. Они отказались, и он закурил, но почти тотчас погасил сигарету.

Сент-Джеймс искоса поглядел на парня:

— Питер сказал, что не видел тебя.

Марк поднял одну бровь, поморщился и вновь дотронулся до пластыря на лбу.

— Да видел он меня. Может быть, забыл? — сказал он, с опаской поглядев на Линли.

«Ровер» следовал за «Остином» по узкой дороге. Если не считать их фар да еще света из окошек коттеджей и фермерских домов, тьма стояла непроглядная, и ехать, преодолевая ветер, дождь и лужи, было нелегко. Живая изгородь клонилась, сужая и без того узкую дорогу. Дождь стоял стеной. Дважды пришлось останавливаться и убирать ветки. Путь, обычно занимавший не более четверти часа, они одолели за пятьдесят минут.

Когда выехали из Трина, дорога стала еще хуже, и им пришлось остановиться через двадцать ярдов после поворота на Пенберт-Коув. Марк отдал Линли свой плащ, надетый поверх грязной шерстяной фуфайки.

— Подожди в машине, Сент-Джеймс. — Даже в закрытом автомобиле ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать ветер и шум моря. «Ровер» угрожающе раскачивало, словно невесомую игрушку. — Здесь плохая дорога.

— Пройду, сколько смогу.

Линли кивнул и открыл дверцу. Все трое вышли под дождь. Сент-Джеймс обнаружил, что надо налечь на дверцу всем телом, иначе она не закрывалась.

— Черт возьми! — крикнул Марк. — Что творится.

И он стал помогать Линли вытаскивать из багажника веревки, спасательные жилеты и все остальное. Впереди рыбак оставил включенными фары, и можно было примерно судить о расстоянии до скалы. Между лучами света висели дождевые простыни, которые колыхал ветер. Рыбак начал прокладывать путь в траве, цеплявшей его за ноги. В руках он нес свернутую веревку.

— Она тут, — крикнул он через плечо, когда Линли подошел поближе. — Ярдах в пятидесяти от берега. Стоит на корме. Развернулась на северо-восток на камнях. Боюсь, от мачт ничего не осталось.

Наклонившись на ветру, который был не только сильным, но и почти ледяным, словно брал силы у арктических штормов, мужчины двинулись в сторону скалы. Со скалы вниз в бухту вела, ставшая скользкой и еще более опасной, крутая и узкая тропинка. У самой кромки воды светились огнями каменные хибарки. Неверный огонь фонариков освещал тонувшую яхту, за смертью которой наблюдали местные храбрецы. Добраться до нее было невозможно. Даже если бы маленький скиф и одолел прибой, скалы, погубившие «Дейз», погубили бы и любое другое судно. Кроме того, волны налетали на камни с такой силой, что понять, где море, где суша, было нельзя, тем более сквозь высокую пелену брызг.

— Томми, я не смогу спуститься, — крикнул Сент-Джеймс, увидав тропинку. — Подожду тебя тут.

Линли поднял руку, кивнул и зашагал вниз. За ним последовали остальные, держась за валуны с обеих сторон, находя выбоины для ног и рук. Сент-Джеймс смотрел, как они исчезают за камнями, и, когда никого не стало видно, направился к машине, борясь с дождем и ветром. Из-за глинистого месива и цепкой травы ему казалось, что на ногах у него висят гири. Когда он наконец достиг «Лендровера», то окончательно выбился из сил. Открыв дверцу, он забрался внутрь.

Там Сент-Джеймс стянул с себя плащ, промокшую фуфайку, и, дрожа всем телом, мечтая о сухой одежде, задумался о словах рыбака. Развернулась на северо-восток. Трудно поверить, что корнуоллский рыбак ошибся. Бросив взгляд на море, Сент-Джеймс убедился в его правоте. Ошибки не было. Значит, или это не «Дейз», или придется пересмотреть все прежние умозаключения.

Прошло не меньше получаса, прежде чем вернулся Линли, за которым, не отставая, следовал Марк, а чуть дальше — рыбак. Подставив дождю спины, они остановились возле «Остина», о чем-то разговаривая, рыбак при этом бурно жестикулировал. Линли кивнул один раз, искоса поглядел на юго-запад и, прокричав что-то, направился к «Роверу». За ним — Марк Пенеллин. Сложив все, что у них было в руках, в багажник, они буквально ввалились в машину — совершенно промокшие.

— Лодка разбита. — Линли задыхался, словно после пробежки. — Еще час, и от нее ничего не останется.

— «Дейз»?

— Вне всяких сомнений.

Впереди взревел «Остин». Он развернулся и уехал, оставив их одних на скале. Линли смотрел во тьму. Дождь заливал лобовое стекло.

— Что-нибудь узнал?

— Почти ничего. В сумерках, говорят, показалась лодка. Очевидно, этот дурак хотел проскочить камни на высокой волне и войти в бухту, как делали другие.

— Видел кто-нибудь, как она села на камни?

— Пять человек работали на стапелях. Заметив неладное, они кликнули других и пошли посмотреть, нельзя ли чем-нибудь помочь. Знаешь рыбаков. У них заведено помогать людям, попавшим в беду. Но на палубе никого не было.

— Как так?

Сент-Джеймс тотчас пожалел о своем вопросе. У него возникли два объяснения, прежде чем Линли или Марк успели произнести хоть слово.

— Людей смыло за борт, ведь шторм нешуточный, — сказал Марк. — Только зазеваешься, не наденешь спасательный жилет, усомнишься, что делать дальше…

— Питер знает, что делать, — резко перебил его Линли.

— Томми, люди иногда паникуют, — заметил Сент-Джеймс.

Линли ответил не сразу, словно обдумывая слова Сент-Джеймса. Глядя в окошко мимо своего друга, он видел тропу, которая вела к краю скалы. Вода с волос стекала ему на лоб. Он вытер ее.

— Он мог уйти вниз. Он может все еще быть внизу. Они оба могут быть там.

Это не сиюминутная отговорка, подумал Сент-Джеймс, и вполне согласуется с положением яхты. Если Питер был под кайфом, когда принимал решение взять лодку, а он наверняка был под кайфом, если взял лодку, несмотря на приближающийся шторм, то и дальнейшие решения он принимал на фоне спутанного сознания. Ничего удивительного, если под кокаином он считал себя неуязвимым, непобедимым, защищенным даже от стихии. Тогда и шторм был для него не предметом опасений, а источником возбуждения.

С другой стороны, он мог взять лодку в отчаянии. Если Питеру нужно было сбежать, чтобы не отвечать на вопросы по поводу смерти Мика Кэмбри и Джастина Брука, он мог бы подумать, будто самое лучшее — взять яхту. На земле его обязательно кто-нибудь да заметил бы. У него не было машины. Ему пришлось бы голосовать. А ведь с ним еще и Саша, так что водитель наверняка вспомнил бы обоих, если бы полицейские стали его допрашивать. Питер ведь не дурак.

Однако и положение яхты, и ее поломка предполагали нечто другое, нежели бегство.

Линли включил зажигание. Мотор ожил.

— Завтра я собираю людей, — сказал он. — Будем искать.

Леди Ашертон встретила их в северо-западном коридоре, где они собирались оставить плащи и фуфайки. Она стояла, прижав руку открытой ладонью к груди, словно защищаясь от предстоящего удара. Другой рукой она вцепилась в накинутую на плечи красно-черную шаль, которая подчеркивала цвет ее лица и цвет платья. Тонкая шаль была нужна ей больше для защиты от неведомого, чем для тепла, и ее била дрожь то ли от холода, то ли от волнения. Леди Ашертон была очень бледной, и Линли подумал, что в первый раз его мать выглядит на все свои пятьдесят шесть лет.

— В моей комнате накрыт кофе, — сказала она.

Линли видел, как Сент-Джеймс переводит взгляд с него на его мать и обратно, и, отлично зная своего друга, предугадал его решение. Пора было рассказать матери о Питере, причем самое худшее. Надо подготовить ее к тому, что она может услышать в ближайшие дни. Но сделать это в присутствии Сент-Джеймса он не мог, как бы ему ни хотелось, чтобы его друг был рядом в такую минуту.

— Мне надо посмотреть, как там Сидни, — сказал Сент-Джеймс. — Спущусь позже.

Северо-западная лестница находилась поблизости, за углом, если идти от ружейной комнаты, и Сент-Джеймс исчез в этом направлении. Оставшись наедине с матерью, Линли не знал, с чего начать, и начал с того, что сказал, словно был гостем в собственном доме:

— Я бы выпил кофе. Спасибо.

Леди Ашертон направилась к себе, и Линли обратил внимание на то, как она идет — высоко подняв голову и отведя назад плечи. Ему было ясно, что за этим стоит. Кто бы ни увидел ее — Ходж, повар, одна из горничных, — она и виду не подаст, что сама не своя от страха. Ее управляющего арестовали по подозрению в убийстве, один из гостей умер ночью, младший сын пропал, а со старшим сыном она не разговаривает по-человечески уже больше пятнадцати лет. Как бы это ни мучило ее, вида она не подавала. Если за дверью, обитой зеленым сукном, и сплетничали от души, она ничем не заслужила наказания Всевышнего.

Они шли по коридору, который опоясывал весь дом. В восточном конце дневная комната графини была заперта на ключ, и когда леди Ашертон распахнула дверь, из-за стола вскочил человек, ломая сигарету в пепельнице.

— Что-нибудь нашли? — спросил Родерик Тренэр-роу.

Линли помедлил на пороге. Он тотчас вспомнил, что промок до нитки. Брюки липли к ногам. Рубашка обтягивала грудь и плечи, и воротничок больно тер шею сзади. Даже носки промокли. Хотя он и надевал сапоги, спускаясь к морю, потом он снял их, а припарковавшись возле дома, умудрился влезть в лужу, выходя из машины.

Ему хотелось уйти. Ему хотелось переодеться. Но вместо этого он шагнул в комнату и приблизился к подносу на колесиках, стоявшему возле письменного стола. Взял в руки кофейник.

— Томми! — позвала леди Ашертон, сев на самый неудобный стул в комнате.

Линли взял чашку и направился к дивану. Тренэр-роу остался возле камина. В нем горел огонь, но недостаточный, чтобы проникнуть сквозь мокрую одежду и согреть Линли, который кивком головы дал понять, что слышал вопрос, однако не произнес ни слова. Ему хотелось, чтобы Тренэр-роу ушел. Еще не хватало откровенничать перед ним насчет Питера. Однако Линли знал, что стоит ему попросить о разговоре с матерью наедине, и оба неправильно его поймут. Очевидно, что доктор был в комнате матери по ее просьбе. Это не был официальный визит, который Тренэр-роу теперь продлевал ради плотских радостей, во всяком случае, на его лице читалась озабоченность, когда он смотрел на леди Ашертон. У Линли как будто не было выбора. Он потер лоб и провел рукой по мокрым волосам.

— На яхте никого нет. По крайней мере, мы никого не видели. Возможно, они в каюте.

— Кого-нибудь вызвали?

— Вы имеете в виду спасательный корабль? — Линли покачал головой. — Яхта слишком быстро уходит под воду. Никакой спасатель не успел бы.

— Его не могло смыть волной?

Они говорили о ее сыне, но точно в таком же тоне они могли обсуждать восстановительные работы в саду после бури. Оставалось только удивляться внешнему спокойствию леди Ашертон. Однако ей удавалось сохранять его, только пока Линли не ответил на последний вопрос:

— Пока неизвестно. Может быть, они с Сашей были в каюте. Или их обоих смыло волной. Ничего нельзя сказать, пока нет тел. И даже потом будут только предположения.

При этих словах леди Ашертон опустила голову и закрыла глаза. Линли молча смотрел на Тренэр-роу, который потянулся к ней, не в силах устоять на месте. Это было выше его сил. И все же он не двинулся с места.

— Не мучай себя, — сказал он. — Еще ничего не известно. Мы даже не знаем, Питер ли взял яхту. Дороти, пожалуйста, послушай меня.

С болью, кольнувшей его и тотчас исчезнувшей, Линли вспомнил, что только Тренэр-роу называл мать этим именем.

— Ты знаешь, что Питер взял яхту, — отозвалась леди Ашертон. — Мы все это знаем. Но я старалась ничего не замечать. Он ложился в клиники, лечился. Прошел четыре клиники, и я уговаривала себя, что он вылечился. А он не вылечился. Я поняла это, как только увидела его в пятницу утром. Мне показалось, что я больше не вынесу, вот и решила сделать вид, будто ничего не происходит. Я в самом деле мечтала, чтобы он сам нашел выход, потому что не знала, как ему помочь. Да и прежде тоже не знала. Ох, Родди…

Если бы она не назвала его по имени, Тренэр-роу, наверно, и дальше выдерживал бы расстояние между ними. Но тут он направился к ней, коснулся ее лица, волос, снова произнес ее имя. Она обняла его.

Линли отвернулся. У него болело все тело. Кости будто налились свинцом.

— Я не понимаю, — проговорила леди Ашертон. — Зачем бы ему ни понадобилась яхта, он не мог не видеть, что погода портится. Он не мог не осознавать опасность. До какого же отчаяния надо дойти, чтобы пренебречь всем? — Она тихонько отстранилась от Тренэр-роу. — Томми!

— Не знаю, — ответил Линли, тщательно следя за своим голосом.

Леди Ашертон встала и подошла к дивану.

— Есть еще что-то, да? Что-то, о чем ты не говоришь мне. Нет, Родди… — Тренэр-роу сделал шаг в ее сторону. — Со мной все в порядке. Томми, скажи мне все. Скажи то, что не собирался мне говорить. Ты же ссорился с ним вчера. Я слышала. И ты знаешь это. Есть еще что-то, правда? Скажи мне.

Линли поглядел на мать. Ее лицо вновь обрело поразительно спокойное выражение, словно она нашла и использовала новый источник сил. Он опустил взгляд в чашку, согревавшую ему ладонь.

— Питер был в коттедже Мика Кэмбри в тот вечер, в пятницу, после Джона Пенеллина. Мик умер уже потом. Джастин рассказал мне об этом после ареста Джона. А потом… — Он вновь поглядел на мать. — Потом Джастин умер.

Она открыла рот будто в немом крике, однако в остальном ничего не изменилось.

— Ты же не думаешь, что твой брат…

— Я не знаю, что думать. — Ему было трудно говорить. — Ради бога, если можешь, скажи, что мне думать. Мик мертв. Джастин тоже. Питер исчез. Так что же мне думать?

Тренэр-роу сделал шаг, словно желая принять на себя удар. Но и леди Ашертон тоже шагнула к дивану, села рядом с сыном и, обняв его за плечи, прижалась щекой к его щеке, потом прикоснулась губами к его мокрым волосам.

— Милый Томми, — прошептала она. — Мой дорогой Томми, мой самый дорогой. Почему ты считаешь, что должен все нести один?

Она в первый раз более чем за десять лет прикоснулась к сыну.

Глава 18

Утреннее небо, лазурная арка, под которой плыли пенящиеся кучевые облака, словно противопоставляло себя грозному вчерашнему небу. Вот и морские чайки заполнили воздух своими хриплыми криками. Земля же еще не забыла бурю, и Сент-Джеймс, стоя у окна с чашкой чая в руке, смотрел на вывороченные кусты и поломанные ветки.

На подъездной аллее с южной стороны валялась битая черепица с крыши, там же лежал покореженный флюгер, вне всяких сомнений, с одного из ближайших строений, составлявших часть ограды. Оборванные цветы напоминали яркие коврики из фиолетовых колокольчиков, розовых бегоний, живокости, усыпанные розовыми лепестками. Осколки стекла сверкали, как алмазы, на камнях, а одно небольшое, почему-то неразбившееся окошко лежало на луже, напоминая ледяной наст. Садовники уже взялись за дело, и Сент-Джеймс слышал их голоса из парка вперемежку с завываниями электрической пилы.

Постучавшись, в комнату вошел Коттер.

— Вот то, что вы ждали, — сказал он. — В общем-то неожиданный ответ. — Он пересек комнату и подал Сент-Джеймсу конверт, который тот взял из стола в конторе, когда разговаривал с леди Хелен Клайд. — Телефонный номер принадлежит Тренэр-роу.

— Вот так так, — проговорил Сент-Джеймс, ставя чашку на столик и задумчиво вертя в руках конверт.

— Не пришлось даже звонить, мистер Сент-Джеймс, — продолжал Коттер. — Ходж сказал, чей это номер, едва я показал ему конверт. Похоже, ему не раз доводилось набирать его.

— Все же вы позвонили, чтобы убедиться?

— Позвонил. Он принадлежит доктору Тренэр-роу. И он знает, что мы отыскали его.

— От Томми ничего?

— Дейз сказала, что он звонил из Пендина. — Коттер покачал головой. — Они никого не нашли.

Сент-Джеймс нахмурился, вспомнив свои сомнения насчет плана Томми, не пожелавшего призвать на помощь ни береговую охрану, ни полицию. С шестью фермерами на двух баркасах он еще до рассвета отправился проверять все побережье от Пензанса до Сент-Ивса. Лодки были выбраны маленькие, чтобы они могли подобраться к любому предмету на воде и в случае необходимости причалить к берегу, и достаточно быстрые, чтобы потребовалось не больше нескольких часов на всю работу. В случае, если поиск завершится ничем, придется повторить его на суше. Тогда это займет несколько дней. И, нравится Томми или нет, в этом случае ему не увильнуть от контакта с местной полицией.

— Этот уик-энд меня доконал, — проговорил Коттер, переставляя чашку на поднос, который находился на тумбочке рядом с кроватью. — Хорошо хоть, Деб уехала в Лондон. Ей и без того хватило.

Коттер словно рассчитывал на такой ответ Сент-Джеймса, который позволил бы развить затронутую тему. Но Сент-Джеймс молчал.

Встряхнув халат Сент-Джеймса, Коттер повесил его в шкаф, потом выровнял стоявшие в ряд ботинки, стукнул вешалками и щелкнул замками чемодана, лежавшего на верхней полке.

— Что будет с моей девочкой? — не выдержал он. — Между ними ведь нет никакой близости. Совсем нет, и вам это известно. Не то что с вами, я прав? Не то что в вашей семье. Ну конечно, они богаты, чертовски богаты, но деньги не прельстят мою Деб. Вам известно это не хуже, чем мне. Вам известно, к чему тянется Деб.

К красоте, к созерцанию, к цвету неба, к неожиданно появившейся мысли, к мелькнувшему вдали лебедю. Он-то знал, всегда знал. А теперь ему надо было забыть об этом. Открылась дверь, и Сент-Джеймс обрадовался избавлению от трудного разговора. Вошла Сидни, однако из-за дверцы шкафа Коттер не заметил, что они уже не одни.

— Вы не можете сказать, что ничего не чувствуете, — стоял на своем Коттер. — Я же знаю. И всегда знал, что бы вы там ни говорили.

— Я не вовремя? — спросила Сидни.

Коттер захлопнул дверцу и застыл на месте, переводя взгляд с Сент-Джеймса на его сестру и обратно.

— Посмотрю, что там с машиной, — неожиданно сказал он, извинился и вышел.

— В чем дело? — спросила Сидни.

— Ни в чем.

— Непохоже.

— И тем не менее.

— Понятно.

Сидни стояла возле двери, держась за ручку. Поглядев на нее, Сент-Джеймс засомневался, стоит ли отпускать ее одну. Вид у нее был болезненный, черные круги под глазами, лицо осунувшееся и тоже как будто почерневшее, глаза безжизненные, пустые, скорее поглощающие, чем отражающие свет. Да и одета она была в выцветшую тяжелую юбку и свитер не по размеру. Волосы нечесаные.

— Я уезжаю. Дейз отвезет меня.

То, что еще вчера казалось разумным, теперь, когда Сент-Джеймс поглядел на сестру при дневном свете, представлялось рискованным.

— Сид, почему бы тебе не остаться? Попозже я сам отвезу тебя домой.

— Так лучше. Я хочу уехать. Правда.

— Но от вокзала…

— Я возьму такси. Не волнуйся. — Она повернула ручку двери, словно проверяя ее. — Насколько я поняла, Питер исчез?

— Да.

Сент-Джеймс рассказал сестре обо всем, что случилось после того, как он уложил ее в постель. Она слушала, не глядя на него. А он чувствовал, как она становится все более напряженной, и понимал, что это связано со злостью, прозвучавшей в вопросе о Питере. После вчерашнего шока, вызвавшего в Сидни покаянное настроение, Сент-Джеймс не был готов к подобной перемене, хотя и понимал естественную причину ее злости, а также ее желание крушить и ломать, чтобы кто-то ощутил хотя бы часть ее боли. Самое тяжелое наступает, когда становится ясно, — как бы ни сопереживали тебе люди, находящиеся рядом, — родственники, друзья, никто не в состоянии разделить твою боль. И тогда наваливается одиночество. А Сидни к тому же была единственным человеком, оплакивавшим Джастина Брука.

— Очень удачно, — сказала она, когда он умолк.

— О чем ты?

— О том, что он рассказал мне.

— Что рассказал?

— Джастин мне рассказал, Саймон. О том, что Питер был в коттедже Мика. О том, что они поругались. Он рассказал мне. Он рассказал мне. Ты понял? Все ясно? — Сидни не двинулась с места. Будь это иначе, вбеги она в комнату, разорви занавески и покрывало, разбей единственную вазу с цветами, Сент-Джеймс испугался бы меньше, так как Сидни была бы собой. А она вела себя непривычно. Только голос выдавал ее страдания, да и то она в общем-то контролировала его. — Это я сказала ему, чтобы он пошел к Томми, — продолжала Сидни. — Когда арестовали Джона Пенеллина, я сказала ему, что он не должен молчать. Он не имеет права молчать. Он должен исполнить свой долг — так я сказала. Должен открыть правду. А ему не хотелось быть втянутым в убийство. Он же понимал, что осложнит положение Питера. А я стояла на своем. Я сказала: «Если кто-то видел Джона Пенеллина в Галл-коттедже, то кто-то мог видеть там тебя и Питера». Лучше самому все рассказать, сказала я ему, прежде чем полицейские вытянут это из какого-нибудь соседа.

— Сид…

— А он мучился, потому что бросил Питера с Миком. Мучился, потому что Питер был не в себе, так он страдал без кокаина. Он мучился, потому что не знал, что там произошло после его ухода. И я уговорила его пойти к Томми. Он пошел. А теперь он мертв. И до чего же это удачно, что Питер исчез как раз тогда, когда так и хочется задать ему очень много вопросов.

Сент-Джеймс подошел к сестре и закрыл дверь:

— Полицейские думают, что Джастин умер в результате несчастного случая. У них нет никаких оснований предполагать убийство.

— Не верю.

— Почему?

— Просто не верю.

— Он был с тобой в ночь на субботу?

— Естественно, он был со мной. — Она откинула назад голову и застыла в этой горделивой позе. — Мы любили друг друга. Он хотел быть со мной. Он пришел ко мне. Я не звала его. Он сам пришел.

— Он объяснил, почему должен уйти?

Сидни раздула ноздри:

— Саймон, он любил меня. Он хотел меня. Нам было хорошо вместе. А тебе это неприятно, правда?

— Сид, не надо сейчас спорить о…

— Правда? Правда?

В коридоре послышались женские голоса. Горничные обсуждали, кто будет пылесосить, а кто мыть ванны. На мгновение голоса стали громкими, а потом совсем стихли, когда женщины стали спускаться по лестнице.

— Когда он ушел?

— Не знаю. Не обратила внимания.

— Он что-нибудь сказал?

— Его что-то беспокоило. Сказал, что не может заснуть. Иногда на него находило. Мы любили друг друга, и он успокаивался, а иногда сразу же хотел еще.

— Но в субботу было не так?

— Он сказал, что пойдет спать к себе.

— Он оделся?

— Он?.. Да, он оделся. Наверно, ему надо было увидеть Питера, — сделала вывод Сидни. — Иначе зачем ему одеваться, ведь его комната напротив? А он оделся. Надел носки и туфли, брюки, рубашку. Полностью оделся, только галстук не взял. — Сидни вцепилась в юбку. — Постель у Питера не была разобрана. Я слышала, как говорили сегодня. Джастин не сам упал. Ты знаешь, что он не сам упал.

Сент-Джеймс не стал спорить с сестрой. Он размышлял о том, что означает тот простой факт, что Джастин оделся, уходя от его сестры. Если Питер Линли всего лишь хотел поговорить с Джастином, то было бы естественнее сделать это дома. Но с другой стороны, если он хотел избавиться от него, вполне разумно позвать его туда, где всякое может случиться. Но если так, почему Джастин согласился встретиться с Питером наедине?

— Сид, все это лишено смысла. Джастин ведь не был дураком. Зачем ему понадобилось встречаться с Питером на скале? Да еще посреди ночи? Да еще после разговора с Томми, когда Питер наверняка жаждал его крови? — Тут он вспомнил, что было в пятницу на берегу. — Если, конечно, Питер не обманул Джастина, не поймал его на крючок.

— Какой?

— Саша.

— Ерунда.

— Тогда кокаин. Они же вместе отправились в Нанруннел добывать его. Может быть, Питер использовал его как морковку.

— Это не сработало бы. Джастин бросил. Это не сработало бы после того, что случилось между нами на берегу. Он ведь просил прощения. Сказал, что бросает наркотики. Что больше ни за что…

Сент-Джеймс не сумел скрыть недоверие к словам Сидни, и увидел, как меняется ее лицо.

— Саймон, он обещал. Ты же не знал его, как знала я. Ты не понимаешь. Но если он обещал, когда целовал меня… тем более когда… Было такое, что он особенно любил.

— Боже мой, Сидни.

Она заплакала:

— Ну конечно. Боже мой, Сидни. Что еще ты можешь сказать? Зачем тебе понимать? Ты никогда ничего подобного не чувствовал. Зачем тебе? У тебя есть наука. Зачем тебе любовь, страсть? Ты все время занят. Проекты, конференции, лекции да еще будущие эксперты, которые припадают к твоим стопам.

Ей вновь захотелось ранить кого-нибудь, и Сент-Джеймс понял это. Но он сам ничем не спровоцировал этот взрыв. И не ожидал его. Более того, была она права или нет, он не мог найти слова, чтобы ей ответить.

Сидни провела ладонью по глазам:

— Я уезжаю. Когда отыщешь малыша Питера, скажи ему, что мне есть о чем с ним поговорить. Уж поверь, я буду очень ждать этого.

Найти дом Тренэр-роу оказалось проще простого. Стоило лишь выехать с Пол-лейн на окраину деревни — и сразу глазам представал большой, самый большой, дом в округе. Разумеется, если смотреть на него с точки зрения обитателей Ховенстоу, это было довольно скромное строение. Зато в сравнении с коттеджами, лепившимися к склону горы внизу, это была огромная вилла с большими окнами, глядевшими на бухту, и в окружении тополей, за которыми каменные стены с белыми оконными рамами гляделись очень эффектно.

За рулем «Лендровера» сидел Коттер, и Сент-Джеймс увидел виллу сразу нее, как только закончилась береговая дорога и начался спуск в Нанруннел. Они кружили, проезжая порт, магазины, отели. Возле «Якоря и розы» повернули на Пол-лейн. Здесь шоссе еще оставалось неубранным после вчерашней бури, перевернувшей баки для мусора. Потом дорога пошла вверх, и мусора стало меньше, зато валялось много веток с деревьев, с живой изгороди, с кустов. В лужах отражалось небо.

От Пол-лейн узкая дорога шла к северу, и на ней был указатель «Вилла». Фуксии тяжело переваливались через каменную стену, за которой был сад и аккуратная аллея вела между флоксами, колокольчиками и цикламенами прямо к дому.

Подъездная аллея поворачивала возле куста боярышника, и Коттер затормозил, остановив машину в нескольких ярдах от парадной двери внутри портика с колоннами в греческом стиле, по обеим сторонам которого стояли вазоны с ярко-красной геранью.

Сент-Джеймс внимательно оглядел фасад:

— Он живет здесь один?

— Насколько мне известно, один, — ответил Коттер. — Но, когда я позвонил, трубку взяла женщина.

— Женщина? — Сент-Джеймс тотчас вспомнил о Тине Когин и номере телефона, найденном в ее квартире. — Послушаем, что доктор имеет сообщить нам.

На стук в дверь Тренэр-роу не вышел. Вместо него показалась молодая женщина, очевидно из Вест-Индии, и когда она заговорила, по лицу Коттера стало ясно, что о Тине Когин можно забыть. Тайна ее исчезновения, по-видимому, не прояснится в результате визита к доктору Тренэр-роу.

— Доктор никого не принимает тут, — сказала женщина, переводя взгляд с Коттера на Сент-Джеймса, и ее слова прозвучали как отрепетированные, словно ей довольно часто приходится их произносить, и не всегда любезно.

— Доктор Тренэр-роу знает о нашем визите, — сказал Сент-Джеймс. — Мы не пациенты доктора.

— А… — Она улыбнулась, показывая большие зубы, казавшиеся еще белее на фоне кофейного цвета кожи, и распахнула дверь. — Прошу вас сюда. Он любуется своими цветами. Каждое утро он идет сначала в сад, а потом уж едет работать. Всегда так. Я скажу ему, что вы приехали.

Она привела их в кабинет, и Коттер, со значением поглядев на Сент-Джеймса, сказал:

— Я тоже пойду в сад.

Следом за женщиной он покинул кабинет, и у Сент-Джеймса не было сомнений в том, что у нее не останется от Коттера ни одного секрета насчет того, кто она, откуда и что делает в доме доктора Тренэр-роу.

Оставшись один, Сент-Джеймс огляделся. Ему нравились подобные кабинеты, где стоял легкий аромат старых кожаных кресел, переполненных книжных шкафов, камина со сложенным в нем и дожидающимся спички углем. Стол стоял возле большого окна, выходящего на бухту, однако, чтобы прекрасный вид не мешал работе, сидеть за ним можно было лишь лицом внутрь комнаты. Посреди лежал открытый журнал, заложенный ручкой, словно чтение было прервано на середине статьи. Сент-Джеймс не мог сдержать любопытства и подошел посмотреть, что за журнал читал доктор Тренэр-роу.

Это был американский научный журнал, писавший о проблемах раковых заболеваний, с фотографией женщины в белом халате на обложке. Она стояла, прислонившись к столу с огромным электронным микроскопом на нем. «Скриппс Клиник. Ла Джолла», — было напечатано под фотографией, и еще фраза: «Есть ли границы биологических исследований? »

Сент-Джеймс заглянул в статью, которую не дочитал доктор Тренэр-роу. Это была специальная статья о протеогликанах.

— Не самое простое чтение, не так ли?

Сент-Джеймс поднял голову. В дверях стоял Тренэр-роу, одетый в отлично сшитый костюм-тройку. В петличке у него красовалась прелестная розочка.

— Да уж, это не для меня, — ответил Сент-Джеймс.

— О Питере что-нибудь известно?

— Пока нет.

Тренэр-роу закрыл дверь и жестом пригласил Сент-Джеймса сесть в одно из кресел.

— Хотите кофе? Должен сказать, Дора отлично его готовит.

— Нет, спасибо. Дора — ваша домоправительница?

— В самом широком смысле. — Тренэр-роу коротко и невесело улыбнулся. Вероятно, его замечание следовало считать шуткой, отвергнутой последовавшими за этим словами. — Томми рассказал вчера о том, что Питер виделся с Миком Кэмбри в ту ночь, когда он умер. И о Бруке тоже рассказал. Не знаю, до чего вы додумались, но я знаю мальчика с его шести лет и знаю, что он не убийца. Он не способен на насилие, тем более на надругательство, которому подвергся Мик Кэмбри.

— Вы хорошо знали Мика?

— Не так хорошо, как другие. Не более, чем положено знать домохозяину. Я сдавал ему Галл-коттедж.

— Давно начали сдавать?

Тренэр-роу отвечал не задумываясь, но тут нахмурился, словно сообразив, что ему устраивают допрос.

— Около девяти месяцев назад.

— А кто жил в доме до него?

— Я жил. — Тренэр-роу поерзал в кресле, выдавая свое неудовольствие. — Вряд ли вы приехали ко мне с визитом вежливости в такую рань. Вас прислал Томми, мистер Сент-Джеймс?

— Томми?

— Вне всяких сомнений, вам все известно. Мы уже многие годы не в ладах. А теперь вы расспрашиваете меня о Кэмбри. Расспрашиваете о коттедже. Это ваша идея допросить меня или она принадлежит Томми?

— Моя. Но Томми известно, что я собирался навестить вас.

— Из-за Мика?

— На самом деле нет. Исчезла Тина Когин. Мы думаем, что она, возможно, в Корнуолле.

— Кто?

— Тина Когин. «Шрюсбери Корт Апартментс». В Паддингтоне. У нее был номер вашего телефона.

— Понятия не имею… Говорите, Тина Когин?

— Ваша пациентка? Или, может быть, бывшая пациентка?

— Я не принимаю пациентов. Разве что бывают случайные пациенты, которые хотят попробовать разрабатываемые лекарства. Но если Тина Когин была одной из них и исчезла… Простите меня, но есть только одно место, куда она могла отправиться, и это не Корнуолл.

— Может быть, вы встречали ее в другом качестве?

У Тренэр-роу был непонимающий вид.

— Простите?

— Она, вероятно, проститутка.

Очки в золотой оправе съехали на кончик носа доктора, и он водворил их на место, прежде чем спросить:

— Там было мое имя?

— Нет. Только номер телефона.

— А мой адрес?

— Нет.

Тренэр-роу вскочил с кресла, подошел к окну позади стола и долго стоял там.

— Я уже год как не был в Лондоне. Может быть, дольше. Собственно, это не важно, если она якобы приезжала в Корнуолл. Возможно, она звонила всем подряд. — Он криво усмехнулся. — Вы не знаете меня, мистер Сент-Джеймс, поэтому можете мне не верить. Но все же я позволю себе сказать, что не в моих привычках платить женщине за секс. Некоторым это раз плюнуть. Я знаю. Но я всегда предпочитал страсть, а не работу. Это не в моем духе — сначала торговаться, потом платить.

— А как насчет Мика?

— Мика?

— Его видели выходящим из ее квартиры как раз утром в ту самую пятницу. Он мог дать ей ваш телефон? Возможно, для какой-то консультации?

Тренэр-роу легко коснулся пальцем бутоньерки.

— Почему бы и нет? — задумчиво отозвался он. — Хотя обычно пациентов направляют врачи, но могло быть и такое, если она болела чем-нибудь серьезным. Мик знал, что я занимаюсь лекарствами от рака. Он взял у меня интервью, когда только занялся своей газетой. Не исключено, что он дал ей мой телефон. Но Кэмбри и проститутка? Это станет пятном на его репутации. Его отец всегда, во всяком случае весь последний год, только и делает, что кричит о неотразимости своего сына. Поверьте мне, он ни разу не упомянул о проститутках. Если верить Гарри, женщины сами бросались на несчастного парня, так что ему ничего не оставалось, как снимать штаны в ответ на жаркие просьбы очередной красотки. Для Гарри настанут тяжелые времена, если выяснится, что его сына убили из-за проститутки. Кажется, он верит, что это дело рук дюжины-двух обманутых мужей.

— Или одной обманутой жены?

— Нэнси? — скептически произнес Тренэр-роу. — Разве можно представить, что она кому-то причиняет боль? Но далее если бы он вывел ее из себя — не секрет, что она знала о его любовных похождениях, — когда она это сделала? Не могла же она раздвоиться.

— Ее не было в киоске минут десять.

— Разве этого хватит, чтобы прибежать домой, убить мужа и вернуться как ни в чем не бывало обратно? Звучит нелепо, особенно если знать Нэнси. Кому-нибудь, может быть, такое и удалось бы, но Нэнси не актриса. Убей она мужа, ей бы ни за что такое не скрыть.

Вне всяких сомнений, Тренэр-роу был прав. С начала и до конца Нэнси если и пыталась солгать, то делала это очень неумело. Сначала шок, потом неподдельное горе, потом страх. Она не притворялась. Не могла она сбегать домой, убить мужа, а потом изобразить ужас. И Сент-Джеймс стал мысленно перебирать подозреваемых. Джона Пенеллина видели неподалеку от коттеджа так же, как Питера Линли и Джастина Брука. Возможно, Гарри Кэмбри тоже заходил туда. А где был Марк Пенеллин? И еще оставался невыясненным мотив. Любой из тех, о которых они знали, не мог считаться неопровержимым. Тем не менее мотив был очень важен, без него никак не получалось восстановить реальную картину смерти Мика Кэмбри. Сент-Джеймс увидел Гарри Кэмбри, как только Коттер вывел машину на Пол-лейн. Он шел навстречу и энергично замахал руками, едва завидел их. Сигарета описала огненный круг в воздухе.

— Кто это? — спросил, притормаживая, Коттер.

— Отец Мика Кэмбри.

Коттер припарковал машину возле тротуара, и Гарри Кэмбри прильнул к окошку, за которым сидел Сент-Джеймс. Когда он просунул голову внутрь, запахло табаком и пивом. Однако с того субботнего утра, когда Сент-Джеймс приходил к нему вместе с леди Хелен, внешне он преобразился в лучшую сторону. На нем была чистая одежда, волосы расчесаны, да и щеки выбриты, хотя не очень аккуратно.

Он тяжело дышал и морщился, словно слова причиняли ему боль.

— Мне сказали, что вы будете тут проезжать. Пойдемте ко мне. Я вам кое-что покажу.

— Нашли записи? — спросил Сент-Джеймс.

Кэмбри покачал головой:

— Нет. Но я нашел другое. — Когда Сент-Джеймс открыл дверцу, Кэмбри влез внутрь и кивнул после того, как ему представили Коттера. — Я понял, что означают цифры. Помните? С субботы крутил их не переставая. Теперь я знаю, что они означают.

Коттер оставался в пабе и за пинтой эля дружески беседовал с миссис Свонн. Когда Гарри Кэмбри вел Сент-Джеймса наверх, он что-то всерьез с ней обсуждал.

На сей раз, в отличие от первого посещения Сент-Джеймсом редакции, служащие были на месте, все лампы включены, что создавало совершенно иную атмосферу; сотрудники, сидевшие в трех из четырех отдельных закутков, или стучали на пишущих машинках, или разговаривали по телефону. Длинноволосый парень изучал фотографии, приколотые к доске, тогда как его сосед раскладывал газетные полосы на зеленом столе. Во рту у него была нераскуренная трубка, а карандашом он выстукивал стаккато на пластиковом держателе. За столом, соседним со столом Мика, женщина набирала какой-то текст на компьютере. У нее были мягкие темные волосы, не закрывавшие лицо, и когда она подняла голову и посмотрела на него, Сент-Джеймс увидел, что Джулиана Вендейл на редкость красива и у нее умный взгляд. Интересно, изменился или не изменился ее статус в газете после смерти Мика, подумал он.

Гарри Кэмбри провел Сент-Джеймса в пустой закуток, где почти не было мебели, а украшения на стенах определенно говорили о том, что Гарри был владельцем закутка, в котором ничего не изменилось за то время, пока он занимался своим сердцем, а не газетой. Ясно было, что Мик Кэмбри не желал занимать кабинет отца и продолжать его дело. Окантованные вырезки из газет давно пожелтели, однако они были гордостью Гарри: заметки о катастрофе на море, в которой погибли двадцать спасателей, о несчастье, случившемся с местным рыбаком, о спасении ребенка из шахты, о потасовке во время праздника в Пензансе. Заметки сопровождались фотографиями — оригиналами тех, что были напечатаны рядом с заметками в газете.

На столе лежал свежий номер «Споуксмена», открытый на редакционной статье. То, что написал Мик, было обведено жирным красным фломастером. На стене напротив висела карта Великобритании, и Кэмбри подвел Сент-Джеймса к ней.

— Я все думал и думал о цифрах, — сказал он. — Мик был очень аккуратным насчет всякого такого. Он не стал бы хранить бумажку, не будь она важной для него. — Кэмбри полез в нагрудный карман за сигаретами, вытряхнул одну и закурил, прежде чем продолжить. — Кое-что еще неясно, но я на правильном пути.

Сент-Джеймс обратил внимание на клочок бумаги, прикрепленный рядом с картой. На этом клочке была часть таинственного послания, найденного под столом Мика. 27500-М1 Доставка/Транспорт, а под этим 27500-М6/Доход. На карте две дорожные линии были прочерчены красным. M1 шла к северу от Лондона, а М6 — к северо-западу ниже Лестера и к Ирландскому морю.

— Смотрите, — заговорил Кэмбри, — M1 и М6 идут рядом южнее Лестера. Потом M1 обрывается в Лидсе, а М6 заканчивается в Карлайле. В Солвей-Форт.

Сент-Джеймс внимательно его слушал, и, когда Гарри Кэмбри сделал паузу, он ничего не сказал. В голосе Гарри звучало нетерпение, когда он заговорил снова:

— Да вы только посмотрите на карту. Посмотрите-посмотрите. От М6 можно добраться до Ливерпуля, правильно? Еще в Престон, в Моркамб-Бэй. Отсюда чертовски легко…

— Попасть в Ирландию, — заключил Сент-Джеймс, вспомнив о редакторской статье, которую прочитал накануне утром.

Кэмбри отправился за газетой, свернул ее.

— Он знал кого-то, кто продает оружие ИРА, — проговорил он, не вынимая изо рта сигареты.

— Каким образом Мик зацепился за такой сюжет?

— Зацепился? — Кэмбри вынул сигарету изо рта и потряс газетой. — Мой мальчик не цеплялся. Он был журналистом, настоящим журналистом. Он слушал. Он разговаривал с людьми. Он сопоставлял факты. — Кэмбри вернулся к карте. — Оружие сначала идет в Корнуолл, — произнес он, используя сложенную газету как указку, — а если не в Корнуолл, то в какую-то бухту на юге. Его грузят на корабль, возможно, в Северной Африке или в Испании, а то и во Франции. Корабль идет вдоль южного побережья… Плимут, Борнмаут, Саутгемптон, Портсмут. Естественно, корабли идут по одному. Товар привозят в Лондон и тут его соединяют. Потом из Лондона его везут по M1 или М6, потом до Ливерпуля или Престона. Или Моркамб-Бэй.

— А почему не отвезти оружие сразу в Ирландию?

Еще спрашивая, Сент-Джеймс уже знал ответ на свой вопрос. Чужой корабль в Белфастском порту наверняка вызвал бы подозрения, и ему пришлось бы пройти тщательный таможенный осмотр. Зато английской корабль никаких подозрений не мог вызвать. Но зачем англичанам посылать оружие в помощь тем, кто восстает против них же?

— На бумажке были еще цифры, — сказал Сент-Джеймс. — Они что-то значат?

Кэмбри кивнул:

— Думаю, это регистрационный номер. Может быть, цифры имеют отношение к кораблю. Или к оружию. Какой-то код. Теперь главное — не ошибиться. Мик был близок к решению.

— Больше вы ничего не нашли?

— Того, что нашел, уже достаточно. Я знаю моего мальчика. Я знаю, что он искал.

Сент-Джеймс смотрел на карту, размышляя о цифрах на клочке бумаги. Редакторская статья о Северной Ирландии появилась в воскресенье, через тридцать часов после смерти Мика. Если это как-то связано, убийца знал о статье, которую должны были напечатать в воскресенье утром. Сент-Джеймс думал о том, какова вероятность услышанного им от Гарри Кэмбри.

— Вы здесь храните старые материалы?

— Это не старый материал, — ответил Кэмбри.

— Все равно. Здесь или не здесь?

— Здесь. Вон там.

Кэмбри повел Сент-Джеймса в комнатку-закуток, и когда он открыл дверь, глазам Сент-Джеймса предстали связки газет. Он посмотрел на них, взял первую попавшуюся связку с полки и обернулся к Кэмбри:

— Вы не могли бы достать для меня ключи Мика?

Кэмбри заметно удивился:

— У меня есть лишний ключ от коттеджа.

— Нет. Я говорю обо всех ключах, которые у него были. У него ведь было несколько ключей? От машины, от коттеджа, от конторы. Вы можете достать их? Полагаю, Боскован забрал их, поэтому вам придется подыскать предлог. Они нужны мне на пару дней.

— Зачем?

— Имя Тины Когин вам что-нибудь говорит? — ответил вопросом на вопрос Сент-Джеймс.

— Когин?

— Да. Она живет в Лондоне. Мик знал ее. Думаю, у него мог быть ключ от ее квартиры.

— У Мика были ключи от полудюжины квартир, насколько я знаю его.

Кэмбри вынул сигарету изо рта и оставил Сент-Джеймса в одиночестве. Просмотрев в течение часа подшивку за последние полгода, Сент-Джеймс не узнал ничего нового, разве что руки у него стали черные. Насколько он мог судить, придуманный Гарри Кэмбри мотив, объясняющий убийство его сына, был не хуже и не лучше любого другого. Когда он закрыл дверь и обернулся, то увидел, что Джулиана Вендейл, поднеся чашку с кофе к губам, наблюдает за ним. Она стояла рядом с шумной кофеваркой в углу.

— Ничего? — спросила она, ставя чашку на стол и поправляя волосы.

— Всем кажется, что он работал над чем-то важным.

— Мик все время над чем-то работал.

— И все из его проектов попали в печать?

Джулиана свела брови вместе, и между ними появилась неглубокая морщинка — единственная морщинка на гладком лице. Из разговора с Линли пару дней назад Сент-Джеймс знал, что Джулиане уже за тридцать, но выглядела она моложе.

— Не знаю, — ответила она. — Я не всегда знала, над чем он работает. Но меня бы не удивило, если бы он набрел на что-то и не довел дело до конца. Ему часто казалось, что он напал на что-то, что может продать в Лондоне. Но этого ни разу не случилось.

Сент-Джеймс и сам уже все понял. Доктор Тренэр-роу сказал, что Мик интервьюировал его, однако ни одного материала по этому поводу Сент-Джеймс не обнаружил в газетах. Он сказал об этом Джулиане Вендейл.

Она налила себе еще кофе в чашку и сказала не поворачиваясь:

— Ничего удивительного. Мик, вероятно, думал, что сможет представить его этакой матерью Терезой — корнуоллский ученый посвящает себя спасению чужих жизней, — а оказалось, доктор Тренэр-роу не лучше всех нас, грешных.

Или, подумал Сент-Джеймс, потенциальный сюжет был наживкой, чтобы получить интервью у доктора Тренэр-роу и собрать информацию, а потом передать ее вместе с телефоном Тренэр-роу попавшей в беду подруге.

Джулиана продолжала:

— Это его стиль. Он всегда так работал с тех пор, как вернулся в «Споуксмен». Думаю, он искал сюжет, чтобы сбежать отсюда.

— Ему не хотелось жить тут?

— Для него это был шаг назад. Ведь он был свободным журналистом… Правда, у него не очень получалось. А потом заболел отец, и ему пришлось вернуться, чтобы держать на плаву семейный бизнес.

— Вам это было не по силам?

— По силам, конечно. Но Гарри хотелось, чтобы Мик взял газету в свои руки. Подозреваю, ему хотелось навсегда вернуть Мика в Нанруннел.

Сент-Джеймсу показалось, что он понял, о чем мечтал Гарри Кэмбри. Тем не менее он спросил:

— А какое место предназначалось вам в планах Гарри?

— Гарри считал, что мы должны работать вместе. И надеялся на лучшее. Ему было не занимать веры в обаяние Мика.

— А вам?

Джулиана держала чашку в ладонях, словно желая согреться. У нее были длинные пальцы. Колец она не носила.

— А мне нет. Когда Гарри это понял, он стал приглашать Нэнси Пенеллин в рабочие часы, а не в уик-энд.

— А что насчет развития газеты?

Она махнула головой на компьютер:

— Мик сделал попытку. Купил новое оборудование. Хотел все модернизировать. А потом как будто потерял к этому интерес.

— Когда?

— Примерно когда Нэнси забеременела. — Джулиана пожала плечами. — А когда они поженились, он и вовсе стал надолго пропадать.

— Вел расследование?

Она улыбнулась:

— Вел расследование.

Они шли по узкой улице к бухте. Наступило время отлива. Пять человек загорали на узкой прибрежной полосе. Возле них несколько ребятишек плескались в воде, крича от восторга, когда волна касалась их ножек.

— Узнали, что хотели? — спросил Коттер.

— Какие-то клочки, которые не укладываются в картину. Никак не могу соединить Мика с Тиной Когин и Тину Когин с Тренэр-роу. Одни предположения.

— Возможно, Деб ошиблась. Возможно, она видела не Мика.

— Да нет. Видела она Мика. Все правильно. Он знал Тину Когин. Но я не знаю, что их связывало.

— Похоже, это-то как раз проще некуда, если верить миссис Свонн.

— Ей не нравился Мик, да?

— Она ненавидела его, это так. — Коттер несколько секунд не сводил глаз с ребятишек и улыбнулся, когда девочка лет трех-четырех шлепнулась, обдав остальных тучей брызг. — Но если она говорила правду о Мике и его женщинах, тогда, насколько я понимаю, его убил Джон Пенеллин.

— Это почему?

— Потому что, мистер Сент-Джеймс, он страдал из-за дочери. Мужчине тяжело видеть, как его дочь мучит другой мужчина. Особенно если он не может это прекратить. Мужчина все сделает для своей дочери.

Сент-Джеймс узнал наживку, тем более что утренний разговор остался незаконченным с точки зрения Коттера. Однако ему не хотелось задавать вопрос, который естественно вытекал из слов Коттера: А что бы вы сделали? Сент-Джеймс знал ответ.

— Вы узнали что-нибудь от домоправительницы? — спросил он совсем о другом.

— От Доры? Немного. — Коттер поставил локти на ограждение. — Она обожает доктора. Только и делает, что работает, говорит она. Отдает всего себя науке. А когда не работает, посещает выздоравливающих больных где-то за Сэйнт-Джастом.

— То есть тоже работает?

— Похоже на то.

Сент-Джеймс вздохнул. Не в первый раз ему приходилось признавать, что его поле деятельности — наука, изучение места преступления, анализ улик, уточнение деталей, отчеты. У него не было способности проникать в чужие мысли, да и интуиция не проявляла себя. Более того, его это не интересовало. И чем глубже он погружался в нагромождение всего и всякого, тем сильнее ощущал свою некомпетентность.

Достав из кармана записку, которую Гарри Кэмбри дал ему в субботу, Сент-Джеймс подумал, что сейчас годится любое направление поисков. Если заблудился, подумал он, мысленно смеясь над самим собой, то все равно куда идти, лишь бы идти.

Коттер тоже заглянул в записку.

— МР, — сказал он. — Это что? Member of Parliament! Член парламента?

Сент-Джеймс посмотрел на него:

— Что вы сказали?

— Ну буквы. МР.

— МР? Нет…

Говоря это, Сент-Джеймс держал клочок бумаги на солнце и только теперь заметил, как темнота в редакционном офисе и его собственное предубеждение помешали ему правильно понять написанное. Много потрудившись на грязной бумаге, ручка и здесь писала плохо. Вот «Р» и получилась как единица. А шестерка — наверняка буква «С».

— Бог ты мой!

Сент-Джеймс нахмурился, внимательно разглядывая остальное. Выбросив из головы оружие для Ирландии и все прочее, он быстро осознал очевидное. 500. 55. 27500. Если пятьсот умножить на пятьдесят пять, то получается двадцать семь тысяч пятьсот.

Потом ему пришла в голову первая связь, соединяющая обстоятельства, которые имели отношение к смерти Мика Кэмбри. Положение «Дейз» не выходило у него из головы. Вот о чем надо думать. Это ниточка.

Сент-Джеймс представил побережье Корнуолла. У него не было сомнений в том, что Линли со своими людьми тщательно осмотрел все бухты от Сент-Ивса до Пензанса, однако это было так же бесполезно, как вот уже многовековое патрулирование прибрежной полосы, где скалы похожи на пчелиные соты. И пещер там не счесть. Сент-Джеймс отлично знал это. Ему не надо было спускаться вниз, чтобы убедиться в том, что эти места — рай для контрабандистов, умеющих управляться с лодкой в известном до последней пяди районе.

Лодка могла приплыть откуда угодно от Порт-Гаварры до Сеннен-Коув. Хоть из Сциллиса.

— Что дальше? — спросил Коттер.

Сент-Джеймс сложил бумажку:

— Надо найти Томми.

— Зачем?

— Пора ему отдохнуть.

Глава 19

Потребовалось около двух часов, чтобы отыскать Томми в Ламорна-Коув. Сидя на корточках, он разговаривал с рыбаком, который только что привел свою лодку в порт и поднимался по ступеням, неся на плече свернутую грязную веревку. Услышав оклик Линли, он остановился и покачал головой. Потом, прикрыв глаза от солнца, осмотрел другие лодки, махнул в сторону нескольких зданий поодаль и продолжил восхождение.

Тем временем Сент-Джеймс вылез из машины.

— Поезжайте в Ховенстоу, — сказал он Коттеру. — Я вернусь вместе с Томми.

— Что-нибудь передать Дейз?

Сент-Джеймс задумался. Если ей сообщить о его догадках, она перестанет беспокоиться по поводу одного и начнет беспокоиться по поводу другого.

— Пока нет.

Он подождал, пока Коттер развернул машину и поехал обратно, и стал спускаться, чувствуя на своем лице теплые лучи солнца и порывы ветра. Внизу, в чистой воде отражалось небо, и промытый песок блестел на узенькой полосе пляжа. Дома на склоне, построенные корнуоллскими умельцами и в течение веков испытывавшие на себе капризы здешней погоды, как будто не пострадали от бури. Здесь и «Дейз» не пострадала бы, если бы не…

Сент-Джеймс смотрел, как Линли, наклонившись вперед и засунув руки глубоко в карманы брюк, идет вдоль берега. Судя по всему, настроение у него было хуже некуда. А так как он был один, значит, отпустил всех или приказал продолжать поиски без него. Скорее всего, отпустил всех, ведь прошло уже больше четырех часов. Сент-Джеймс окликнул Линли.

Посмотрев наверх, Линли приветственно поднял руку, но не сказал ни слова, пока он и Сент-Джеймс не встретились на краю песчаной полосы. Вид у Линли был мрачный.

— Ничего. — Он поднял голову, и ветер тотчас растрепал ему волосы. — Мы все осмотрели. Я со всеми переговорил. Думал, может, кто-нибудь видел яхту или их. Никто ничего не видел. Лишь одна женщина, хозяйка кафе, вчера обратила внимание на «Дейз».

— Когда?

— Утром, сразу после шести. Она собиралась открыть свое кафе, возилась со ставнями и видела, как они выходили из бухты.

— Это было вчера? А не позавчера?

— Она говорит, что вчера и что не могла понять, зачем брать яхту в дождь.

— И видела она их утром?

Линли устало, но благодарно улыбнулся:

— Я понял, о чем ты думаешь. Питер исчез из Ховенстоу позапрошлой ночью, и поэтому маловероятно, что он взял яхту. Спасибо, Сент-Джеймс. Только не думай, что это не приходило мне в голову. Тем не менее не исключено, что они с Сашей еще ночью добрались до Ламорны, проспали несколько часов на яхте, а на рассвете вывели ее из бухты.

— Эта женщина видела кого-нибудь на палубе?

— Фигуру в шлеме.

— Одну?

— Не думаю, что Саша умеет управляться с яхтой. Вероятно, она была в каюте. Может быть, еще спала. — Линли оглянулся. — Мы обыскали все побережье. И ничего. Ни их, ни одежды, совсем ничего. — Он вынул из кармана портсигар и щелкнул им. — Я ведь должен что-то сообщить матери. Бог знает, что я скажу ей.

Пока Линли говорил, Сент-Джеймс сопоставлял факты. Так как его мысли блуждали далеко, то он не все слышал из того, о чем говорил Линли, зато отлично улавливал его тон. И решил немедленно облегчить жизнь другу.

— Питер не брал «Дейз», — сказал он. — Я уверен.

Линли медленно, словно во сне, повернулся к нему:

— О чем ты говоришь?

— Поедем в Пензанс.

Детектив-инспектор Боскован привел их в столовую, которую все называли желтой субмариной, из-за желтых стен, желтого линолеума, желтых столешниц, желтых пластиковых стульев. Ни у кого не возникало желания посидеть тут подольше. Трудно было даже пообедать и не получить головную боль. Взяв чайник, они направились к столику, что был ближе всего к окну и чахлому садику за ним, где боролся за жизнь одинокий ясень.

— Спроектировано сумасшедшим, — сказал Боскован, и, захватив ногой соседний стул, придвинул его к столу. — Задумано таким образом, чтобы не отвлекать нас от работы.

— Точно, — усмехнулся Сент-Джеймс.

Пока Линли открывал три упаковки бисквитов и выкладывал их на тарелку со стуком, похожим на артиллерийские залпы, Боскован разливал чай.

— Свежая выпечка, — съязвил Боскован, после чего взял бисквит, опустил его в чай и подержал там. — Джон разговаривал сегодня с адвокатом. Мне потребовалась куча времени, чтобы уговорить его. Всегда знал, что он упрямый, но не до такой же степени.

— Собираетесь предъявить ему обвинение?

Боскован посмотрел на свой бисквит и опустил его в чай.

— У меня нет выбора. Он был там. Он признает это. Есть свидетельские показания. Его видели там. Свидетели слышали шум. — Боскован откусил кусочек бисквита, после чего поднес остатки к глазам и кивнул. Вытерев салфеткой руки, он подвинул тарелку своим посетителям. — Не так уж и плохо. Только надо немного размочить. — Он подождал, пока они взяли по одному печенью, прежде чем заговорить опять. — Другое дело, если Джон всего лишь был там. Вот если бы там не было шума, который слышали почти все соседи…

Сент-Джеймс взглянул на Линли, который в это время клал второй кусочек сахара в чашку. Указательным пальцем он провел по ручке чашки и промолчал.

— А какой мотив мог быть у Пенеллина? — спросил Сент-Джеймс.

— Предположим, скандал вышел из-за Нэнси. Кэмбри пришлось жениться, и ему это было не по нутру. Все об этом говорят.

— Тогда зачем он женился? Почему не отказался? Почему не настоял на аборте?

— Джон говорит, что его дочь и слышать не хотела об аборте. А Гарри Кэмбри ничего не желал слышать о том, что Мик может отказаться от Нэнси.

— Но Мик взрослый человек…

— Его отец болел и мог умереть после операции. — Боскован выпил свой чай. — Гарри Кэмбри понял, на чем может сыграть, и сыграл. Он это сделал. Парень попался в ловушку. И отыгрывался на Нэнси. Все знают, и Джон Пенеллин тоже.

— Но вы же на самом деле не верите, что Джон…

Боскован поднял руку:

— У меня факты. Мы работаем с фактами. Все остальное не имеет значения, и вам отлично это известно. Не имеет значения, что Джон Пенеллин — мой друг. Его зять убит, и важно только это, как бы я ни относился к Джону. — Боскован растерялся, словно этот всплеск чувств был неожиданным для него самого. — Я предложил ему пойти домой и подготовиться к защите, — уже спокойнее продолжал он. — Но Джон отказался. Как будто ему хочется сидеть в тюрьме. Как будто ему хочется идти под суд. — Он взял еще один бисквит и разломал его. — Как будто он в самом деле это сделал.

— Мы можем с ним повидаться? — спросил Линли.

Боскован помедлил с ответом. Посмотрел на Линли, потом на Сент-Джеймса, потом перевел взгляд на окно:

— Не положено. И вам это известно.

Линли вынул из кармана свою карточку, но Боскован махнул рукой:

— Да знаю я, что вы в Скотленд-Ярде, но это дело не Скотленд-Ярда, а у меня тут свое начальство. Никаких посетителей, кроме членов семьи и адвокатов, когда речь идет об убийстве. В Пензансе всегда так было вне зависимости от того, что вы делаете там у себя в Лондоне.

— Приятельница Мика Кэмбри исчезла из Лондона, — сказал Линли. — Может быть, Джон Пенеллин что-нибудь знает.

— Вы работаете с этим делом?

Линли не ответил. Девушка в белом, заляпанном пятнами платье принялась переставлять тарелки с соседнего стола на металлический поднос. Печенье ломалось и крошилось. Мятая картошка упала на пол. Боскован не сводил с нее глаз, стуча твердым бисквитом по столу.

— Проклятье, — прошептал он. — Ладно. Постараюсь устроить.

Он оставил их в комнате для допросов в другом крыле здания, где были один стол и пять стульев, не считая зеркала на одной стене и лампочки на потолке, вокруг которой паук неутомимо плел паутину.

— Думаешь, получится? — спросил Линли.

— У него нет выбора.

— Ты так считаешь?

— Другого разумного объяснения нет.

Констебль в форме привел Джона Пенеллина, и тот, увидев своих посетителей, отпрянул, словно его первым порывом было сбежать. Однако дверь уже закрыли, и Джон Пенеллин поглядел на окошко в ней, словно раздумывая, не позвать ли констебля обратно, однако не позвал и подошел к столу. Когда он оперся на него, усаживаясь на стул, стол закачался.

— Что там еще? — устало спросил он.

— Утром в воскресенье Джастин Брук упал со скалы в Ховенстоу, — сказал Линли. — Полицейские думают, будто это несчастный случай. Может быть. А если нет, значит, появился второй убийца или вы невиновны в первом случае, и есть только один убийца. И это как будто логичнее, правда, Джон?

Пенеллин крутил пуговицу на манжете рубашки, но на его лице не дрогнул ни один мускул, разве что под правым глазом, но так быстро, что этого можно было и не заметить.

— «Дейз» взяли вчера утром в Ламорне, — заговорил Сент-Джеймс. — И вечером она разбилась в Пенберт-Коув.

Пуговица, которую крутил Пенеллин, упала на стол. Он подвинул ее к себе и большим пальцем перевернул на другую сторону.

— Я думаю, — продолжал Сент-Джеймс, — это операция троих людей. Есть главный поставщик да еще полдюжины дилеров. Кокаин везут, как я думаю, одним из двух способов. Или дилеры берут его у поставщика — скажем, дело происходит в Сциллисе — и везут сюда. Или поставщик договаривается о встрече с дилерами в одной из здешних бухт. Порт-Гаварра кажется мне самой удобной. Берег доступен, деревня далеко, так что вряд ли кто-нибудь заметит. В скалах полно пещер, и там куда как безопаснее производить куплю-продажу, чем в открытом море. Не важно, как дилер получает товар. Главное, получив его, он плывет в Ламорну на «Дейз», а потом доставляет кокаин на мельницу в Ховенстоу, где раскладывает его по дозам. Вот так.

— Значит, вам все известно, — только и сказал Пенеллин.

— Кого вы хотите защитить? — спросил Сент-Джеймс. — Марка или семью Линли?

Пенеллин сунул руку в карман и вынул пачку «Данхиллс». Линли перегнулся через стол, протянув ему зажигалку, и Пенеллин смерил его внимательным взглядом над огоньком зажигалки.

— Думаю, и Марка, и нас, — ответил Линли на вопрос друга. — Чем дольше вы молчите, тем дольше не арестовывают Марка. Но на свободе ему ничего не стоит встретиться с Питером, чего вы совсем не хотите.

— Марк тянет Питера за собой, — сказал Пенеллин. — В конце концов он убьет Питера, если его не остановить.

— Джастин Брук сказал нам, что Питер хотел купить кокаин тут, в Корнуолле, — продолжал Сент-Джеймс. — У Марка, да? Поэтому в пятницу вы старались сделать так, чтобы они не встретились?

— Я думал, Марк захочет продать кокаин Питеру и его девушке. Уже давно у меня закрались подозрения, что он торгует наркотиками, и я все пытался узнать, где он берет товар и где держит его… — Пенеллин покрутил сигарету в пальцах. На столе не было пепельницы, поэтому он сбросил пепельный цилиндрик на пол и растоптал его каблуком. — Я думал, что смогу остановить его. Несколько недель следил за ним. Ходил за ним по пятам. Мне и в голову не могло прийти, что он занимается этим прямо в поместье.

— Отличный план, — проговорил Сент-Джеймс. — Обе части. Использовать «Дейз» для доставки кокаина. Использовать мельницу для расфасовки. Так или иначе пути ведут в Ховенстоу. А так как Питер был — и есть — известный ховенстоуский наркоман, то на него можно свалить все в случае неудачи. Конечно, он будет опровергать обвинение. Будет винить Марка, если дело дойдет до дела. Да кто ему поверит? Еще вчера мы подумали, что он взял яхту. Никому и в голову не пришло, что это мог быть Марк. Очень умно с их стороны.

Пока Сент-Джеймс говорил, Пенеллин медленно поворачивался к нему.

— И это вам известно.

— У Марка не было денег, чтобы организовать все, — сказал Сент-Джеймс. — Ему требовался инвестор. И, подозреваю, это был Мик. Нэнси знала? Вы оба знали.

— Подозревали. Только подозревали.

— Поэтому вы отправились к нему в пятницу вечером?

Пенеллин вновь перевел взгляд на сигарету.

— Кэмбри взял ссуду в банке под предлогом модернизации газеты, — ответил Пенеллин, — однако почти ничего не потратил на нее. Потом стал постоянно ездить в Лондон и жаловаться Нэнси на отсутствие денег. Мол, нет ни пенса. Ему придется объявить себя банкротом. Надо платить за дом. Много денег уходит на ребенка. По словам Мика, они катились в яму. Но все это неправда. У него были деньги. Удалось же ему взять ссуду.

— Ею он инвестировал кокаиновый бизнес.

— Нэнси не хотела верить, что он в этом замешан. Она говорила, что он не принимает наркотики, как будто не понимала, что можно покупать наркотики и продавать их. Ей требовались доказательства.

— И в пятницу вы пошли за ними?

— Я забыл, что в эту пятницу он раскладывает деньги по конвертам для своих служащих. Думал, его не будет дома и я смогу оглядеться. Но он был дома. Мы поругались.

Сент-Джеймс вынул из кармана записку, которую ему дал Гарри Кэмбри.

— Думаю, вам было нужно это, — сказал он, протягивая записку Джону Пенеллину. — Это было в конторе. Гарри нашел под столом Мика.

Пенеллин прочитал и вернул Сент-Джеймсу обертку из-под сэндвича.

— Я не знаю, что мне было нужно. — Он коротко рассмеялся. — Я собирался искать напечатанное признание.

— Это не похоже на признание.

— Что тут?

— Только Марк мог бы сказать точно, но я думаю, первоначальный договор. 1К 9400 — стоимость первой партии кокаина. Килограмм за 9400 фунтов. Потом они разделили его для продажи, и об этом нам говорит вторая строчка. 500 граммов для каждого по 55 фунтов за грамм. Прибыль: 27500 фунтов каждому. Помимо — то, что они заработают своим умением. МР — Марк — занимается транспортом. Он берет «Дейз» и встречается с дилером. МС — Мик — это первоначальное финансирование за счет банковской ссуды, которую он взял, чтобы купить современное оборудование для газеты. У Мика есть прикрытие, следовательно, он не мог вызвать подозрения.

— А потом дело развалилось, — сказал Пенеллин.

— Возможно. Не исключено, что кокаин не пошел так хорошо, как они рассчитывали, и он потерял свои деньги. Или партнеры не сработались. Или что-то стряслось в другой части цепочки.

— Или с еще одним партнером? — спросил Пенеллин. — Что вы скажете о нем?

— Как раз из-за него, Джон, мы тут, — ответил Линли. — Из-за него вы молчите. Из-за него вы принимаете удар на себя.

— Это он, верно, сообразил, как легко все делается, — отозвался Джон Пенеллин. — Зачем ему Мик? Тем более он уже отдал свои деньги. Зачем лишний человек, которому нужно отдавать часть прибыли?

— Джон, вы не должны брать на себя убийство Мика.

— Марку только двадцать два года.

— Это не важно. Вы не…

Пенеллин оборвал его, обратившись к Сент-Джеймсу:

— Откуда вы узнали о Марке?

— Из-за «Дейз». Мы думали, будто Питер взял ее, чтобы уехать из Ховенстоу. Однако яхту нашли на камнях в Пенберт-Коув. Значит, она возвращалась в Ховенстоу. И она была там уже несколько часов к нашему приезду, так что Марку должно было хватить времени, чтобы покинуть ее, добраться до дома и ждать нас, а потом отправиться на поиски Питера.

— Ему пришлось бросить ее, — нехотя признал Пенеллин.

— Еще бы, из-за кокаина. Если бы вызвали береговую охрану, он попал бы в серьезную передрягу. Лучше уж рискнуть жизнью и спрыгнуть в воду, чем рисковать тюрьмой из-за килограмма кокаина на борту.

— Джон, надо все рассказать Босковану, — твердо проговорил Линли. — Все. И о пятнице тоже.

Пенеллин искоса поглядел на него:

— А что будет с Марком? — Линли не ответил, и лицо Пенеллина налилось яростью. — Я не могу. Он — мой сын.

Нэнси работала возле дома, а рядом в коляске пускала пузыри Молли, с гугуканьем перебирая висевших над ней ярких уточек. Когда Линли затормозил, Нэнси подняла голову. Она приводила в порядок клумбу после бури, выбирая из нее камни и поломанные цветы.

— О Питере ничего нового? — спросила она, подходя к машине.

— Нэнси, Марк дома?

Она смешалась. Линли не ответил на ее вопрос, и она испугалась, а испугавшись, разозлилась. Она придвинула к себе грабли.

— Марк починил ставни? — спросил Линли.

— Ставни?

Сама того не замечая, она подтвердила предположение Линли.

— Он дома? — спросил Сент-Джеймс.

— Кажется, ушел. Он говорил что-то насчет…

Неожиданно загремевшая в доме музыка не дала ей закончить фразу, и Нэнси поднесла кулак к губам.

— Мы разговаривали с твоим отцом, — сказал Линли. — Тебе больше не нужно защищать Марка. Пора узнать правду.

Оставив Нэнси в саду, Линли и Сент-Джеймс вошли в дом, где стоял оглушительный рев барабанов и гитар, и сразу направились в кухню. Марк сидел за столом и регулировал стереомагнитофон. То же самое он делал наутро после смерти Мика Кэмбри, и Линли не забыл об этом. Тогда же появилось предположение, что, обнаружив труп, Марк мог взять деньги Мика. Теперь надо было выяснить все насчет его участия в кокаиновом бизнесе. Тяжелую золотую цепь, которую он носил на правом запястье, новые часы на левом запястье, отличные синие джинсы и рубашку, сапожки из змеиной кожи, стерео нельзя было купить на жалованье, которое отец платил ему за работу в поместье.

На столе лежал недоеденный сэндвич, пакет с картофельными чипсами, стояла бутылка пива. От чипсов исходил крепкий запах. Марк сунул руку в пакет, поднял голову и увидел в дверях Линли с Сент-Джеймсом. Он приглушил звук и встал, бросив чипсы на тарелку:

— Что такое? Питер? Что с ним?

Он коснулся рукой виска, словно собираясь поправить прическу, однако волосы у него были в полном порядке.

— Мы тут не из-за моего брата, — сказал Линли.

Марк помрачнел:

— Я ничего не знаю. Нэнси звонила вашей маме. Она сказала, что тоже ничего не знает. Вы?.. Там что-то?..

Дружеским жестом он протянул руку, и Сент-Джеймс подумал: как у Линли получится избежать рукопожатия? Ответ он получил немедленно, когда Линли сбросил магнитофон со стола с такой силой, что тот отлетел к шкафу и поцарапал деревянную дверцу.

— Эй!

Едва Марк шелохнулся, как Линли толкнул его обратно на стул, отчего тот стукнулся головой об стену.

— Какого черта?..

— Будешь говорить со мной или с полицейскими в Пензансе. Решай.

На лице парня промелькнуло понимающее выражение, и он потер шею:

— Вы не рехнулись?

Линли положил на стол бумажку с цифрами и буквами:

— Что это? Ну же!

Выражение лица Марка не переменилось, когда он поглядел на обертку из-под сэндвича, на цифры, буквы, собственные инициалы.

— Вы в полном дерьме после смерти Брука. Стараетесь не подпустить полицейских к расследованию, разве не так? Вы все сделаете, чтобы полицейские не совали нос куда не надо. Стараетесь уберечь Питера.

— Мы здесь не из-за Питера.

— Ну да. Как бы не так. Давайте не будем говорить о Питере, а то еще узнаете правду. Ладно, меня не за что арестовывать. У вас ничего нет.

— Ты взял «Дейз» из Ламорны. Ты бросил ее в Пенберте. Поэтому ты сидишь тут? А мельница? Как насчет уголовного преступления? Как насчет контрабанды? Как насчет наркотиков? Можем начать, с чего хочешь. Держу пари, что Боскован с удовольствием послушает об этом, лишь бы избавиться от твоего отца. Не думаю, что он очень уж тебя любит. Позвонить ему? Или поговорим?

Марк отвернулся. Из разбитого магнитофона доносились хлопки, похожие на взрывы.

— Что вы хотите знать?

— Кто занимается кокаином?

— Я. Мик.

— Вы использовали мельницу?

— Это была идея Мика. Прошлой весной он там трахал Нэнси. И ни разу никто не пришел.

— А «Дейз»?

— Бесплатный транспорт. Никто не знает. Никому не надо платить из выручки.

— Из какой выручки? Нэнси клянется, что у них не было денег.

— Все, что мы получили от первого оборота, от того, что купили в марте, опять вложили в дело. На этот раз мы купили партию побольше. — Марк улыбнулся, не сделав даже попытки сохранить серьезное выражение на лице. — Слава богу, товар был в клеенке, а то кормить бы мне теперь рыбу в Пенберт-Коув. Кстати… — Он высыпал еще чипсов на тарелку. — И с Миком делиться не надо.

— Тебе на благо его смерть?

Но Марка было не пронять.

— А что я должен — побелеть от страха? Ах-ах, бедняжка, подставился! — Он откусил от сэндвича и стал жевать, запивая хлеб пивом. — Давайте без драм. В пятницу вечером я был в Сент-Ивсе.

— Наверняка с кем-нибудь, кто будет счастлив прийти в полицейский участок и подтвердить это?

Марк выдержал и этот удар.

— Конечно. Никаких проблем.

— Тебя уважают дилеры?

— Мужчина должен знать своих друзей.

— Питер тоже был твоим другом.

Марк не отрываясь разглядывал свои ногти. Магнитофон пищал. Сент-Джеймс выключил его.

— Моему брату ты тоже продавал?

— Если у него были деньги.

— Когда вы виделись в последний раз?

— Я уже сказал. В пятницу. Он позвонил сюда и сказал, что хочет встретиться. Пришлось мне бежать к нему, будь он проклят. Даже не знаю зачем.

— Что ему было нужно?

— Что всегда. Дозу в кредит.

— Он знал о мельнице? — спросил Линли.

Марк иронически улыбнулся в ответ:

— Зачем мне рассказывать? Чтобы он шантажировал меня и требовал себе кокаин без денег? Может быть, мы и старые друзья, но надо же и честь знать.

— Где он? — спросил Линли.

Марк молчал. Линли ударил кулаком по столу:

— Где он? Где мой брат?

Марк передернул плечами:

— Не знаю, понятно? Черт побери, да не знаю я! Скорее всего, мертвый, с иголкой в руке.

— Томми.

Сент-Джеймс опоздал, потому что Линли стащил Марка со стула и, швырнув об стену, прижал руку к его горлу.

— Кусок дерьма! Я еще вернусь, попомни мои слова.

Он отпустил Марка и вышел вон.

Марк постоял минуту, растирая шею, потом поправил воротник рубашки, словно желая забыть о Линли. Он поднял свой магнитофон с пола, поставил его обратно на стол и начал жать на кнопки. Сент-Джеймс тоже вышел.

Линли сидел в машине, вцепившись в руль. Нэнси и ее дочь не было видно.

— Мы стали их жертвами. — Линли смотрел на дорогу, что шла к большому дому, который был невидим в темноте. Ветер играл с листьями клена.

— Мы все стали их жертвами. И я тоже. Да-да, Сент-Джеймс. Даже больше других, потому что я как будто профессионал.

Сент-Джеймс понимал, что именно мучит его друга. Узы крови, чувство долга. Верность семье. Ответственность. Предательство своего «я». Он ждал, когда Линли, всегда честный перед самим собой, скажет, что он надумал.

— Мне надо было сообщить Босковану, что Питер в пятницу тоже побывал в Галл-коттедже. Мне надо было ему сказать, что Мик был живой после ухода Джона. И о скандале. И о Бруке тоже. А я не мог, Сент-Джеймс. Что со мной случилось?

— Ты пытаешься помочь Питеру, Нэнси, Джону, Марку. Всем.

— Стены падают.

— Ничего, разберемся.

Линли поглядел на друга, его глаза были словно подернуты туманом.

— Ты веришь в это?

— Надо же во что-то верить.

— Итак, «Айлингтон-Лондон» — официальное название, — сказала леди Хелен. — «Айлингтон-Лондон, Лимитид». Это фармацевтическая компания.

Внимание Сент-Джеймса было сконцентрировано на той части сада, что еще оставалась в пределах видимости. Он стоял в маленьком алькове гостиной, где леди Ашертон, Линли и Коттер пили кофе.

— Мы с Деборой были там сегодня утром, — продолжала леди Хелен, и в это время Сент-Джеймс услышал голос Деборы, потом ее легкий влекущий смех. — Да, все в порядке, дорогая. Дебора не может мне простить, что я надела лису. Правда. Я оделась немножко слишком тепло, но какой ансамбль! Кроме того, если хочешь действовать инкогнито, надо действовать наверняка. Ты согласен?

— Абсолютно.

— И мне удалось. В приемной меня даже спросили, не ищу ли я работу. Главный директор по проектам. Звучит дивно. Может быть, там мое будущее?

Сент-Джеймс улыбнулся:

— Наверно, это зависит от проектов, в которых тебе придется разбираться. Что насчет Тины? Есть связь?

— Похоже, никакой. Мы описали ее внешность. Слава богу, Дебора была со мной. Она ведь замечает все детали, что уж говорить о ее памяти. Однако девушка в приемной ее не узнала. Совсем никак не отозвалась на описание Тины. Хотя судя по тому, как Тина выглядит, трудно поверить, что ее можно забыть. Девушка спросила, не биохимик ли она.

— Не очень вяжется.

— Хм-м-м. Не очень, если не считать придуманного ею напитка. Напитка здоровья. Может быть, Тина собиралась продать его фармацевтической компании?

— Да ну, Хелен.

— А что? Куда-то она ходила с ним, ведь правда же?

— От нее что-нибудь есть? Она вернулась?

— Еще нет. Я обошла все квартиры, спрашивая, не знает ли кто, куда она могла деться.

— Насколько я понимаю, безуспешно?

— Совсем безуспешно. Никто не был с ней более или менее знаком. Похоже, Дебора единственная общалась с Тиной, если не считать одну странную женщину из квартиры напротив, у которой та одолжила утюг. Конечно, ее видели, ведь она живет тут с сентября, однако никто с ней не разговаривал. Кроме Деборы.

Сент-Джеймс записал слово «сентябрь», подчеркнул его и даже обвел кружочком. Потом перечеркнул круг крестом. Получился восточный знак женщины. Тогда он вымарал все.

— Что дальше? — спросила леди Хелен.

— Узнай, нет ли у управляющего домом какого-нибудь послания для нее с корнуоллским адресом? И сколько она платила за квартиру?

— Ладно. Надо было мне самой додуматься до этого. Хотя с чего бы? Мы куда-нибудь двигаемся?

Сент-Джеймс вздохнул:

— Не знаю. Ты говорила с Сидни?

— Саймон, не могу ей дозвониться. Никто не отвечает. Я позвонила в агентство, но там ее не было. Она не собиралась к каким-нибудь друзьям?

— Нет. Она собиралась домой.

— Я еще попытаюсь. Не волнуйся. Возможно, она на Чейн-роуд.

Сент-Джеймс в это не поверил и испугался:

— Хелен, надо ее найти.

— Я съезжу к ней. Может быть, она не хочет снимать трубку.

Это было похоже на правду. Сент-Джеймс положил трубку и остался в алькове. Он глядел на черное пятно, которое получилось из слова «сентябрь». Возможно, это что-то значит. Но что?

Он обернулся, когда в алькове появился Линли.

— Ну, как?

Сент-Джеймс рассказал и увидел, как изменилось лицо Линли.

— «Айлингтон-Лондон»? — переспросил он, — Сент-Джеймс, ты уверен?

— Хелен была там. А что? Что ты знаешь о них?

Линли осторожно оглянулся. Его мать и Коттер тихонько беседовали, просматривая семейный альбом, который лежал между ними.

— Томми! Что?

— Родерик Тренэр-роу. Он работает на «Айлингтон-Лондон».