Месть темного бога

ГЛАВА 36. Неприятности на дороге

Следующие несколько дней они провели на продуваемых всеми ветрами причалах, отслеживая суда, ходящие по тем же маршрутам, что и «Белый олень». Хотя нашлось несколько таких кораблей, никакие расспросы не принесли полезной информации. На четвертый день, однако, в порту появился тупоносый маленький шлюп с малоподходящим названием «Стрекоза», по самые борта нагруженный строительным камнем.

Алек вместе с Серегилом стоял, прислонившись к составленным на причале ящикам, и смотрел, как грузчики сгружают на набережную каменные блоки разной величины и формы. Грубо обтесанные глыбы строительного камня были обернуты веревочной сеткой, чтобы не поцарапали друг друга в пути, а более хрупкие мраморные плиты оказались заключены в дощатые футляры.

— Должно быть, это продукция нескольких каменоломен, — пробормотал Серегил.

— Будем надеяться, что и Иллендрийского карьера тоже. — шепотом ответил Алек.

Подойдя поближе, Серегил и Алек стали осматривать разные блоки, словно прикидывая, какие из них купить. Они все еще были одеты, как богатые купцы, и их добротная одежда скоро пробудила интерес капитана «Стрекозы».

— Не торгуете ли вы камнем, господа? У меня сегодня отличный товар, — окликнул он их с палубы.

— Это я вижу, — ответил Серегил, проводя рукой по плите из блестящего черного гранита. — Но мне нужен мрамор, подходящий для изготовления статуй.

— О, тебе повезло, господин, — затопал вниз по сходням капитан. — На этот раз у меня замечательный выбор, — сказал он, подводя их к стоявшим отдельно ящикам. — Розовый, черный, серый и чистейший белый — белый, как горлышко голубки. Дайте-ка вспомнить: где тут кусок из Корнивара? Самый лучший мрамор. — Сверяясь со знаками на ящиках, капитан поднял крышки некоторых из них. — Вот прекрасный блок, господин, — белый. Тебе нужно что-то определенное?

— Ну, — протянул Серегил, заглядывая в ящик, — я не большой знаток, сказать по правде, но мне говорили, что самый лучший мрамор — из Иллендрийских карьеров.

— Может, это и было правдой во времена твоего батюшки, господин, но теперь оттуда мало что поступает, — снисходительно объяснил ему капитан. — Иллендрийские каменоломни в основном истощены, хотя небольшие плиты они еще поставляют. У меня здесь есть несколько, но, думаю, тебе больше понравятся другие.

— Может быть, и так, — ответил Серегил, потирая подбородок, — но все же я хотел бы посмотреть на иллендрийский мрамор, если тебе не трудно.

— Как прикажешь. — Капитан поискал и наконец подвел их к небольшому ящику, наполовину скрытому за другими. Вскрыв его, он показал Серегилу невзрачный блок сероватого камня с рыжими прожилками. — Сам видишь, качество не первоклассное.

— Эта каменоломня принадлежит благородному Томасу, верно? — с невинным видом поинтересовался Серегил, с интересом оглядывая камень.

— Нет, господин, там хозяин старый Эммер. Он с племянниками занимается камнерезным промыслом, хоть и еле сводит концы с концами. Их продукция идет главным образом на верстовые столбы и другие подобные надобности.

Ящик был невелик, и, чтобы заглянуть внутрь, Алеку пришлось обойти приземистую фигуру капитана. При этом он заметил на досках выжженные знаки; один из них показался ему очень знакомым — маленькая свернувшаяся ящерица.

— А что означают эти эмблемы? — спросил он, стараясь не выдать своего внезапного волнения.

— Это пометки, нужные для того, чтобы разобраться, откуда, куда и кем перевозится груз. Стрекоза — это моя эмблема, дальше идет знак десятника грузчиков…

— А чья эта маленькая ящерица? Серегил бросил быстрый взгляд на Алека, почувствовав, что с его стороны это не праздный интерес.

— Это эмблема каменоломни, господин. Мы зовем ее иллендрийский тритон.

— Мне нравится расцветка — камня, я хочу сказать, — продолжал Алек, стараясь отвести Серегила в сторону, не привлекая к этому особого внимания.

— Мне кажется, это то, что нужно, правда, братец?

— Для сада — пожалуй, — подыграл ему Серегил. Продолжая поглаживать подбородок, он задумчиво прищурил глаза. — Хотя, мне кажется, матушка хотела большую статую для ниши в зале. И ты же знаешь, как она любит белый мрамор. Как ты думаешь, не взять ли нам этот вместе с тем белым блоком, который рекомендует капитан?

Алек нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока Серегил расплачивался и договаривался о доставке, потом потащил его прочь.

— Что на тебя нашло? — прошептал Серегил. — Иллендрийский это мрамор или нет, камень никуда не годится…

— Я совсем не имел в виду, что его нужно покупать, — перебил его Алек.

— Дело было в эмблеме — этом иллендрийском тритоне. Мне уже случалось его видеть!

Серегил остановился на месте.

— Где?

— В замке Кассарии Эмблема была на одном из старинных гобеленов в главном холле — вроде как знак производителя. Не знаю, почему я обратил на нее внимание — просто она мне понравилась.

— И ты уверен, что гобелен был старинный? Что он висит в замке на протяжении жизни нескольких поколений?

— Гобелен? — недоверчиво переспросил Алек: опять не вовремя Серегил проявляет свои художественные интересы. — Ну, я так подумал. Гобелен был похож на те, что ты показывал мне в Доме Орески, — те, что с узорами по краям. Я еще запомнил, как ты сказал: они нравятся тебе больше, чем которые производятся теперь.

Серегил с довольной усмешкой обнял Алека за плечи.

— Пальчики Иллиора, у тебя такая же цепкая память, как и у меня самого! Ты уверен, что ящерица была точно такая же?

— Да, только какое это имеет отношение к тому, старые гобелены или нет?

— озадаченно спросил Алек.

— Потому что, если бы гобелены были новые, их могли купить, и эмблема оказалась бы чистым совпадением. Очень старые гобелены скорее всего вытканы кем-то из родственников Кассарии — кем-то, кто жил в замке, развлекался ткачеством и использовал тритона как свою подпись. Держу пари, я знаю, кому принадлежала каменоломня, пока не истощилась!

— Готов проспорить тебе тот мерзкий мраморный ошметок, что это была благородная Кассария-а-Мойриан! Разговор с капитаном «Стрекозы» подтвердил это предположение. По словам того, благородная Кассария пять лет назад передала захиревшие каменоломни старому слуге за долгую беспорочную службу. Старик все еще использовал эмблему в знак почтения к своей прежней госпоже.

— Похоже, нам снова в путь на юг. — Серегил с довольным видом потирал свои затянутые в перчатки руки, когда они направились к гостинице, чтобы забрать лошадей.

— Побывать в каменоломне не надо?

— Нет. Благодаря твоему вечному любопытству, я думаю, мы нашли ключ к нашей маленькой загадке. Мы успеем добраться до Уотермида еще до полуночи, завтра уже будем в Римини, а потом — отправимся в замок Кассарии. Похоже, твоя влюбчивая посудомойка нам все-таки пригодится.

— Ты это предвкушаешь, да? — ухмыльнулся Алек.

Серегил ответил ему мрачной кривой улыбкой.

— Вернуть себе честное имя было облегчением; дать леранцам хороший пинок в зад будет настоящим удовольствием!

В спешке и радостном возбуждении ни один из них не заметил, как двое грузчиков отошли от товарищей и пошли за ними следом, прячась за спины прохожих.

Они снова пересекли перешеек и двинулись вдоль берега. Этим вечером на дороге было немного путников; за несколько часов они встретили только несколько телег и военный патруль.

Вскоре после заката, обогнув скалу, они оказались перед каменным завалом. Проехать было можно, но это означало бы очень рискованную попытку пробраться по самому краю пропасти. Дорога в этом месте была особенно узкая: с одной стороны вздымалась отвесная скала, с другой — такие же отвесные утесы обрывались к морю.

— Похоже, оползень совсем недавний. — Серегил, нахмурившись, натянул поводья и стал осматривать камни. — Иначе тот патруль, что мы встретили, расчистил бы дорогу или по крайней мере предупредил нас.

Алек взглянул на узкую полоску ровной земли между каменным завалом и краем обрыва.

— Лучше вести лошадей в поводу, — сказал он, стараясь, чтобы голос не выдал его страха.

— Хорошая мысль, — согласился Серегил. — Накинь плащ на голову Заплатке, чтобы она не испугалась. Иди первым.

Алек покрепче обмотал поводья вокруг руки и двинулся вперед, успокаивая нервную лошадь ласковыми словами, когда камни у нее под ногами начинали качаться. Сзади до него доносился голос Серегила, уговаривавшего Лохматого по— ауренфэйски. Алеку оставалось до безопасного участка дороги футов десять, когда он услышал красноречивый скрежет над головой.

— Берегись! — закричал он, но было уже поздно. Всюду вокруг них сыпались камни. Заплатка отчаянно взвизгнула, сильно натянув поводья.

— Иди же! — рявкнул Алек, морщась, когда острый обломок задел его щеку. Он услышал, как позади него Заплатка взвилась на дыбы, и Серегил прокричал какое-то неразборчивое предостережение.

Резко взмахнув головой, лошадь сбросила плащ и рванулась вперед. Алек не смог освободить руку от намотанных поводьев; рывок сбил его с ног и швырнул вниз с утеса.

На какой-то ужасный момент он повис над пропастью, глядя на волны, разбивающиеся о скалы в тысяче футов внизу; в этот же момент краем глаза он заметил какое-то движение, и что-то — человек, животное или камень — пронеслось мимо и рухнуло в море.

Прежде чем он успел разглядеть, что это было, Заплатка снова взвилась на дыбы, выдернув Алека и закинув его себе на шею, как рыбак вытаскивает попавшуюся на крючок рыбину. Алек отчаянно уцепился за седло, другой рукой ухватился за гриву; лошадь рванулась вперед и каким-то чудом вынесла его на безопасное место. Алеку наконец удалось усесться в седло, перехватить поводья и остановить Заплатку.

Бешеная скачка унесла их далеко от оползня. С сердцем, колотящемся где-то в горле, Алек повернул коня и галопом помчался искать Серегила.

Теперь дорога была перекрыта полностью; последний обвал воздвиг огромную кучу камней, тянущуюся до самого обрыва. Ни Серегила, ни его коня видно не было.

— Серегил! Серегил, ты где? — крикнул Алек, молясь о том, чтобы услышать ответ из-за груды каменных обломков. Он не в силах был заставить себя взглянуть туда, где вероятнее всего мог увидеть Серегила.

Озираясь со все возрастающим ужасом, Алек вдруг заметил яркое пятно высоко на осыпи, там, где она начиналась у отвесной скалы. Это было похоже на обрывок ткани — красной ткани, такой же, как та, из которой был сшит кафтан Серегила.

Вскарабкавшись по камням, он нашел друга, лежащего на боку, наполовину засыпанного каменными осколками и пылью. По его лбу медленно текла струйка крови из раны на голове; из угла рта тоже капала кровь.

— Да дарует нам Создатель свою милость! — ахнул Алек, откапывая Серегила. — Пожалуйста, окажись живым! Не умирай!

Правая рука Серегила дернулась, один серый глаз приоткрылся.

— Слава Четверке! — воскликнул Алек, чуть не плача от облегчения. — Ты сильно поранен?

— Пока еще не знаю, — прохрипел Серегил, снова закрывая глаза. — Я подумал, ты упал с обрыва…

— А я думал, что ты упал! Серегил судорожно вздохнул:

— Лохматый, бедняжка Лохматый… Алека передернуло, когда он вспомнил, как что-то пролетело мимо него, висящего на поводьях, в пропасть.

— Этот конь был у меня восемь лет, — тихо простонал Серегил, и что-то похожее на влагу сделало пыль у него на лице более темной. — Сволочи! Эти подлые твари устроили засаду и убили мою лучшую лошадь!

— Засаду? — переспросил Алек и забеспокоился: не бредит ли Серегил.

Но серые глаза смотрели ясно.

— Когда камни начали падать, я взглянул вверх и увидел силуэт человека на фоне неба.

Алек с беспокойством огляделся, но никого не увидел.

— Когда я сейчас скакал обратно, я заметил тропинку, ведущую вверх на скалы. Она начинается за следующим поворотом. Держу пари, он мог подняться по ней.

— Вот тебе и объяснение.

— Но если они все еще там наверху, они видели, как я вернулся. Нужно отсюда выбираться.

— Нет, подожди. — Серегил снова закрыл глаза, размышляя. — Кто бы это ни был, свое дело он знает. Если мы обратимся в бегство, они просто догонят нас и докончат начатое.

— А как насчет военных постов? Мы, должно быть, милях в пяти от одного из них.

— Побольше, я думаю. Имея всего одну лошадь, в темноте мы туда не доберемся.

— Значит, мы в ловушке!

— Спокойно, Алек, спокойно! Если повезет, мы сможем сами подстроить западню этим гадам. Только тебе придется разыграть спектакль. — Он слегка повернулся, протянул руку к левому бедру и тихо застонал: — О, дьявол, я потерял рапиру! Она, должно быть, отцепилась, когда я карабкался сюда.

— Моя все еще цела, — успокоил его Алек; его больше беспокоило, не страдает ли Серегил от серьезной раны. — Она привязана к седлу.

— Тащи ее сюда, но незаметно. Притворись, что я умираю, и ты совсем потерял голову.

— Хочешь заманить его — чтобы он явился прикончить нас, да?

— Именно, только их больше, чем один, как я подозреваю. Нужно, чтобы они поверили, будто имеют дело с растерявшимся мальчиком и умирающим. Пощупай в сапоге. Мой кинжал на месте?

— На месте.

— Значит, я не совсем беззубый. Отправляйся, у нас мало времени Алек полез по камням обратно на дорогу, ожидая каждую секунду, что стрела вонзится ему в спину. Всячески изображая панику, он спрятал рапиру под вынутыми из сумы одеялами и фляжкой с водой и вернулся к Серегилу.

Несмотря на многочисленные ушибы, кости у Серегила остались целы. Солнце уже совсем село в море, и Серегилу с Алеком теперь оставалось только ждать. Алек привалился к скале, спрятав обнаженную рапиру под вытянутой левой ногой. Серегила он приподнял и устроил так, чтобы одеяло скрывало кинжал Долго ждать им не пришлось. Когда последняя скопа полетела к гнезду, Серегил расслышал стук копыт по камню. Всадники приближались оттуда, откуда он и ожидал: из-за поворота дороги слева от них.

Через минуту появились два человека, гнавших лошадей уверенной рысью. Разглядывая их в красных лучах заката, Алек увидел двух головорезов в грубой дорожной одежде.

Один был тощий, с растрепанными седеющими волосами и длинным унылым лицом. Его спутник оказался толстым и краснолицым, с лысиной, окаймленной курчавыми рыжими волосами.

— Это они, — прошептал Серегил. — Хорошо играй свою роль, дружок. У нас есть единственный шанс.

Всадники не скрывали своих намерений. Подъехав к оползню, они спешились и вытащили мечи.

— Как там твой приятель, парень? — спросил лысый, ухмыляясь.

— Он умирает, сукин ты сын! Неужели не можешь дать человеку умереть спокойно? — воскликнул Алек, не скрывая вполне искреннего страха.

— Было бы жестоко оставить его мучиться, разве не так, парень? — безразлично ответил второй. Он обладал такой спокойной уверенностью, какую Алек наблюдал у Микама Кавиша: это был убийца, хорошо знающий свое дело. — Да и с тобой нам нужно разобраться, верно?

— Что вам от нас нужно? — хрипло выдавил Алек, крепче сжимая эфес рапиры.

— Я ничего против тебя и твоего приятеля не имею, — ответил седой, начиная карабкаться по камням. — Но есть люди, которым не нравится, когда в их дела суют нос. Так что будь хорошим мальчиком, и я быстро с тобой кончу. Ты умрешь прежде, чем поймешь, что случилось.

— Я совсем не хочу умирать! — Алек поднялся и начал швырять в головорезов камни левой рукой. Те легко уворачивались, и Алек стал пятиться, словно пытаясь убежать.

— Займись вторым, Трейк, — приказал седой, показывая на Серегила. который по-прежнему лежал неподвижно, как будто при смерти. — Я разделаюсь со щенком.

Алек сделал еще несколько шагов назад, потом замер, как испуганный олененок. Дождавшись, когда его убийца окажется в пределах досягаемости рапиры, он выхватил клинок и ударил.

В самый ответственный момент камень под ногой подался, и его удар не оказался смертельным, но все же рапира сильно стукнула седого по ребрам; тот потерял равновесие, неуклюже развернулся и попытался достать Алека мечом, но вместо этого упал и тяжело покатился вниз — почти до самого края обрыва.

В этот момент позади Алека раздался приглушенный крик, но он не рискнул обернуться. Его противник был уже на ногах и снова двигался к нему.

— Шутить изволишь? — прорычал он. — Я свяжу тебя твоими собственными кишками, мальчишка, и вобью тебе в горло…

Алек не был достойным противником головорезу и знал это. Не задумываясь, он схватил камень и швырнул его. Удар пришелся убийце в лоб. Оглушенный, тот покачнулся и снова скатился к обрыву. Он мог бы и удержаться, но его падение сдвинуло с места камни на краю осыпи. С грозным скрежетом целая груда — как раз ниже того места, где стоял Алек, — заскользила и рухнула в пропасть, увлекая с собой человека.

Отчаянно взмахнув руками, Алек опрокинулся на спину и тоже поехал по склону оползня ногами вперед — к неминуемой смерти. Он был охвачен таким ужасом, что даже не вскрикнул и только смотрел в закатное небо, понимая, что это последнее, что он увидит в жизни.

Неожиданно сильная рука схватила его за плечо. Алек вцепился в нее, проехал еще несколько футов и наконец остановился на самом краю — ноги его повисли в пустоте. Едва осмеливаясь дышать, он поднял глаза и увидел Серегила — тот, распластавшись на животе, лежал на камнях; лицо его было белым — то ли от пыли, то ли от страха.

— Не двигайся! — прошептал Серегил. Потом, так же тихо, продолжил: — Перекатись на бок, в ту сторону, где лошади. От ровной земли нас отделяет всего несколько футов. И помни о своей рапире. Постарайся не потерять ее, если сможешь.

Предательский камень, сорвавшийся вниз, заставил их снова ухватиться друг за друга. Осторожно перемещаясь, они наконец добрались до узкой полоски ровной земли, которую очистил последний камнепад. Только они оказались на дороге, как новый слой камней начал скользить к пропасти. Отчаянно помогая друг другу удержаться на ногах, они достигли безопасного места как раз в тот момент, когда вся огромная масса рухнула вниз, унося с собой тело второго головореза, которого Серегилу удалось захватить врасплох еще в начале схватки.

Все еще цепляясь друг за друга, Серегил и Алек смотрели, как последние камни скатываются с обрыва.

— Сколько же раз мне видеть сегодня, как ты чудом остаешься в живых! — выдохнул Серегил.

— Два — больше мне не выдержать, — хрипло прошептал Алек, опускаясь на колени. Он оглянулся туда, где чуть не погиб, и вдруг заметил блеск металла на вершине оставшейся осыпи. — Серегил, посмотри! Видишь?

— Ну, дьявол меня побери! — Серегил, хромая, подошел к камням и осторожно высвободил свою побитую камнепадом рапиру. Эфес был исцарапан и лишился дужки, но ножны защитили клинок.