Петр Ефимович Липкин, литконсультант «Литературных всходов», прикрывая левой рукой рот, сладко зевнул. Он только что вкусно отобедал и был совершенно не расположен к работе. Хотелось помечтать, расслабиться, отдаться дреме. Но на столе лежала гора бумаг и нагло требовала к себе внимания. Все удовольствие от обеденной трапезы грозило безвозвратно исчезнуть в надоевших рукописях.
– Минуты спокойно отдохнуть не дадут. Писак расплодилась целая уйма, – ворчал Петр Ефимович, глядя на стопку бумаг. – Всё что-то пишут, пишут, выцарапывают, выковыривают, выкапывают, выискивают, выдумывают. А ты их рецензируй, отвечай им. Да еще уважаемым называй каждого. А вот если их не за что уважать?
Неизвестно, чем бы окончились рассуждения Петра Ефимовича о младших братьях по перу, но дверь тихонько приоткрылась и в кабинет заглянула голова с аккуратно приглаженными волосами.
– А-а, это ты, Журавский? Заходи, коль уж пришел, присаживайся, – и Липкин кивнул на стоящий недалеко от него стул.
Посетитель аккуратно переступил порог и неуверенной походкой подошел к столу, за которым сидел литконсультант.
– Петр Ефимович, здравствуйте.
– Здравствуй, здравствуй…
Журавский отошел от стола, присел на стул, достал из папки бумаги и протянул Липкину.
– Ну-с, с чем пожаловал? Рассказ? Хорошо, хорошо… – непонятным для посетителя тоном произнес Петр Ефимович.
Он взял из рук Журавского рукопись, пробежал глазами первый и последний листы и положил на край стола.
– А я, как видишь, рецензирую. Вот, даже вздохнуть некогда. На производствах механизацию, автоматизацию применяют, труд облегчают, а у нас что? Безобидный штампик для быстроты дела с готовым отзывом и то изготовить нельзя. Там, наверху, – Петр Ефимович многозначительно посмотрел в потолок, – обезлички боятся. А какая там обезличка, если у всех написано одно и то же? Ну, одно и то же.
Липкин наугад взял со стола первый попавшийся под руку лист рукописи, просмотрел несколько строк и положил обратно.
– Про любовь написано. Да если бы нас заинтересовала подобная тема, чего проще, перепечатай Чехова или Тургенева – и готово.
– Но ведь и до, и после них писали о любви… – неуверенно начал Журавский.
– Писали? Ты говоришь, писали? – переспросил Липкин. – Но кто писал! Может, ты знаешь сочинения вот этого Мормышкина? – литконсультант кивнул головой на стопку из рукописей. – Вот видишь, не знаешь. И я не знаю. Станет членом Союза писателей, тогда, пожалуйста, будем печатать. Сам знаешь.
– А как он может стать, если его не будут печатать? – поинтересовался приглушенным голосом Журавский.
– Это его проблемы.
– Понимаю, понимаю…
О, он прекрасно осознавал, что это только благодаря ему, Петру Ефимовичу, наметилась перспектива пробиться в профессионалы. Вроде бы и неизвестная в писательских кругах фамилия Липкин, вроде бы он сам ничего и не пишет, но в редакции он правит бал.
– Где на всех желающих бумаги набрать? – продолжал Липкин. – На членов союза и то не хватает. А им, этим Иванам да Демьянам, все неймется, всё они за свое. Видишь ли, писателями все хотят стать.
Представив неутомимых Ивана и Демьяна, которые к этому времени уже что-то сочинили и, возможно, отправили ему на рецензию, литконсультант глубоко вздохнул:
– Ну и замучили все меня.
Журавскому показалось, что камешек катится в его огород. Он густо покраснел и решил больше не медлить. Собрался с духом и заглянул в глаза Липкину. Так, как заглядывает верный пес, когда выпрашивает у своего хозяина лакомство. И особенным, свойственным только ему тоном вопросительно промурлыкал:
– Петр Ефимович, а вы посмотрите мою рукопись?
– А что ее смотреть? – небрежно отозвался литконсультант. – Подправим, подчистим, подкорректируем, подредактируем – и в печать.
– Огромное вам спасибо, – дрогнувшим от радости голосом произнес Журавский. – Огромнейшее спасибо, – и добавил слащавым тоном: – Значит, как и договорились, в субботу в восемь, – и многозначительно: – Мы вас ждем.
Прочитав на лице молчаливое согласие, Журавский откланялся и осторожно, стараясь больше не беспокоить глубокоуважаемого Петра Ефимовича, вышел. Нужно было готовиться к предстоящей встрече.