Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник)

Пролог

К Золотой бухте экспедиция вышла к полудню, когда раскаленное крымское солнце повисло в зените белого, будто выгоревшего неба. Дышать стало невозможно, пот лил градом, горячий воздух обдирал горло, и даже лошади, чудо-зверюги, сбавили темп. И тогда Штемпель объявил привал.

Сначала хотели переждать жару наверху обрыва, под соснами – но сосны те, чахлые, скукоженные, опаленные то ли Катаклизмом, то ли безжалостным крымским летом, тени почти не давали, и Пошта предложил спуститься к морю. Отсюда, с высоты красных, пышущих жаром скал, пронзительная синева моря манила прохладой. Бандеролька придирчиво осмотрела белые буруны волн в мощный натовский бинокль на предмет плавников гигантских катранов (вроде нету) и сиреневых медуз-убийц (тоже чисто), после чего Штемпель одобрил идею Пошты.

Спускаться по каменистой тропе, извивающейся между огромных валунов и осыпающейся под ногами мелкой галькой, было нелегко, но лошади справились. Еще бы им не справиться, с восьмью-то ногами и шипастыми подковами на каждой!

Для привала выбрали более-менее ровную площадку, покрытую некрупной галькой, метрах в трех от линии прибоя – и, что особо важно, в тени гигантского ассиметричного валуна, напоминающего кельтский менгир.

«Витя и Ната були зде…» – читалась полустертая надпись на валуне.

– Знаки? – удивилась Бандеролька – стройная и высокая девушка с коротко подстриженными черными волосами. – А почему на суржике?

– Это не знаки, – усмехнулся в усы Штемпель, коренастый крепыш с седым ежиком на голове. – Это старое. Еще до Катаклизма. Туристы развлекались.

– Туристы… – повторил Пошта, спускаясь к воде и присаживаясь на корточки. Он сложил ладони лодочкой, зачерпнул воды и с наслаждением плеснул себе в лицо. Вода, конечно, фонила, но по сравнению с той дозой радиации, что они уже получили за время экспедиции, это было так – пустяки. Не будь Пошта листоношей, подыхать бы ему сейчас от лучевой болезни, выблевывая внутренности. – Туристы, копать-колотить! Были ж времена…

Бандеролька, скинув рюкзак и химзащиту, отважно ступила в море в одном спектровском комбезе.

– Вода теплая, айда купаться! – задорно предложила она.

– Но-но, без глупостей! – одернул ее Штемпель. – Мы сюда не развлекаться пришли. Жару переждем – и дальше в путь. Нам бы до темноты в Бахче-Сарай добраться.

Пошта вернулся к лошадям, обтер их лоснящиеся от пота бока, покормил верного Одина сахарком, и тут над пляжем раздался протяжный вой.

– У-у-у-у-у-у!!! – выла оцепеневшая от ужаса Бандеролька, успевшая зайти в море по пояс.

Штемпель и Пошта синхронно рванули дробовики из седельных сумок и ломанулись к морю. Бандеролька, смешно задирая ноги, бежала им навстречу, оскальзываясь на гальке.

– Что там? – отрывисто спросил Штемпель, прижав приклад к плечу и обшаривая взглядом поверхность моря, слепящую сотнями солнечных бликов. Пошта стоял рядом, готовый встретить то, что поднимется из моря, из обоих стволов ружья. А там – не просто картечь, а обрезки гвоздей, шарики от подшипника и (особый подарок) надрезанная картонная гильза. «Резаный патрон», старый охотничий трюк – при выстреле вперед летит полпатрона, а при попадании весь заряд уходит в тело, разрывая внутренности не хуже надрезанного крест-накрест «жакана».

– Ме-ме-медуза, – трясясь от страха, выдавила Бандеролька. – Та-а-а-ам!

– Тьфу ты! – сплюнул раздосадованный Штемпель, разглядев среди сверкающих волн блеклую, похожую на тряпочку тушку. – Она ж дохлая уже!

– А все равно стра-а-ашно! – всхлипнула девушка.

Пошта убрал дробовик в заспинный чехол:

– Ну-ка, вылезай из воды. – Он протянул Бандерольке руку. – И перестань рюмсать. Ты же листоноша!

Он шагнул ей навстречу и зацепился мыском берца за тонкий, рыжий от ржавчины металлический тросик, убегающий в море. Пошта чертыхнулся, помог Бандерольке выйти из моря, а потом присмотрелся внимательнее к тросику. Тот – старый, с торчащими во все стороны полопавшимися стальными нитями (колючие, зар-раза!), обросший мхом и высохшими водорослями, крепился к мощному костылю, забитому аккурат под гигантский валун. Второй конец троса нырял в море.

– Это еще что? – удивился Штемпель.

– Трос, – сказал Пошта.

– Сам вижу, не слепой. Интересно, зачем?

Пошта осторожно подергал за тросик. Тот оказался натянут туго, как струна.

– Не знаю, – сказал Пошта. – Может, мина морская. А может, заначка чья-то. Схрон. Бросили капсулу в море, а у берега заякорили.

– Надо бы проверить, – принял решение Штемпель.

Менее всего на свете Поште хотелось лезть в море – где дохлая медуза, там и живая может рядом плавать, а смерть от ее ожогов страшно далека от приятной, – но Штемпель был в экспедиции главным, и Пошта пошел собираться.

Снял химзащиту, кольчужную поддевку, спектровское белье. Достал из рюкзака, притороченного к седлу Одина, гидрокостюм – двуслойный, семимиллиметровый, из армированного углепластиковой нитью неопрена, – маску, трубку, ласты. Маску Пошта нацепил на шею (только неопытный ныряльщик носит ее на лбу, может сорвать волной), ласты взял в одну руку, пояс с грузом в другую. Бандеролька помогла дотащить до берега остальную снарягу – острогу, нож, фонарь и старый-старый, обшарпанный «Глок-17» с усиленной пружиной, пригодный для стрельбы под водой. Патронов, правда, к «Глоку» было всего два, а вместо нормальной кобуры мастеровитая Бандеролька сплела чехол из паракорда.

Обвесившись оружием и грузами, Пошта надел ласты, надвинул маску на лицо и задом, пятясь, вошел в воду.

– Десять минут, – предупредил он перед тем, как закусить загубник. – Если не всплыву – сворачивайте лагерь.

Бултыхнулся, поплыл. Вода была чистая, прозрачная, звеняще-сияющая от радиации. По каменистому дну сновали крабы, мелкие, размером с ладонь. На Тарханкуте, говорят, мутировали – вырастают до метра в длину, клешней железный гарпун перекусывают, зато мясо необыкновенно вкусное и с легким наркотическим эффектом. Тут вроде обычные.

Рыб не было вовсе. Лишь качался у камушка крохотный морской конек.

Перебирая руками по тросу, Пошта удалялся от берега. Тросик пока шел параллельно поверхности воды, оно и немудрено – мелководье, и Пошта дышал через сноркель. А потом прибрежная полоса обрывалась резко вниз – и тросик уводил в бездонную темноту.

Перед нырком Пошта как следует продышался, провентилировал легкие. Обычный человек может задержать дыхание минуты на полторы-две, практикующий йогу – на пять. Листоноша легко мог обходиться без кислорода десять-пятнадцать минут, в зависимости от глубины погружения и интенсивности двигательной активности.

Ну, поехали!

Пошта резко погрузил голову, перевернулся вверх ногами и заработал ластами, спускаясь по тросу. Где-то на семи метрах, судя по давлению в ушах, пришлось включить фонарь – много было ила, мути, тончайшей пыльной взвеси. Видимо, подводное течение разворошило песчаное дно. Это было опасно – где течение, там можно поймать термоклин, резкий перепад температур, от которого судорога хватает мышцы и может остановиться сердце. В Черном море на такую подляну нарваться сложно, но можно.

На всякий случай Пошта замедлил сердцебиение до сорока ударов в минуту. Тросик вел в глубину. В луче фонаря все казалось призрачным, нарисованным. Каждые десять метров глубины убирают один цвет из спектра: сначала – красный, потом оранжевый, потом желтый. Когда полоски на рукаве гидрокостюма, обычно желтые, стали зеленоватыми, Пошта понял, что ушел уже на тридцать метров под воду.

Глубоко же они схрон заныкали, копать-колотить!

Что-то мелькнуло в луче фонаря. Большое, длинное, темное. Акула? Да, точно! Катран-мутант. Когда-то безобидная черноморская рыбина после Катаклизма превратилась в опасного хищника, обросшего пластинчатой шкурой, которую не брала острога. А тратить драгоценные патроны на эту тварь Поште было жаль.

Был один фокус в обращении с акулами, которому листоношу научили дайверы под Алуштой. Никогда он его не пробовал, но сейчас, похоже, было пора.

Акула напала снизу, стремительно вильнув могучим хвостом. Оскаленная зубастая пасть возникла из мутной тьмы прямо перед Поштой. Листоноша резко выдохнул, сбрасывая воздух из легких и тем самым понижая свою плавучесть, и катран прошел в миллиметре над его головой.

Пошта ухватил рыбину за плавник и потянул, переворачивая акулу кверху брюхом. Как рассказывали дайверы, перевернутая акула теряет ориентацию в пространстве и впадает в кататонию.

Сработало! Только что грозный хищник превратился в беспомощную тушу. Велик был соблазн вспороть бледное брюхо ножом, но на запах крови могли приплыть ее сородичи – или кое-кто похуже. Пошта оставил дрейфовать обалдевшего катрана и покрутился на месте, отыскивая утерянный тросик.

Ага, вот и он! Трюк с выдохом стоил ему трети запасов кислорода и сократил время пребывания под водой минут до пяти. А ему еще всплывать! Где же этот схрон?

Но схрон оказался вовсе не заначкой мародеров и не миной вояк, а длинным белым ящиком с шарообразной камерой на одном конце и люком – на другом.

Обалдеть можно! Батискаф!

Явно с катера сбросили, вот тут он упал, а потом вон тем валуном его и придавило. Если валун откинуть, батискаф можно будет вытянуть, лошади справятся – они хоть и не тягловые животные, а мощи им не занимать.

На последних капельках кислорода Пошта управился со зловредным валуном, используя острогу как рычаг, и поспешил к поверхности.

Тащить батискаф оказалось тяжелее, чем предполагал Пошта. Все три лошади во главе с могучим Одином вспотели, белая пена выступила на их лоснящихся зеленоватых боках, а двадцать четыре ноги – по восемь на лошадь – высекали коваными шипастыми подковами искры из галечника.

Листоноши, надев защитные перчатки, тоже взялись за трос и спустя где-то минут двадцать, совместными усилиями вытащили батискаф на берег, и то не до конца, только шарообразную его часть.

Батискаф на поверхности выглядел совсем не таким белым и чистым, как на глубине. Нет, когда-то он был выкрашен в белый цвет – но безжалостная буксировка по каменистому дну ободрала краску длинными извилистыми царапинами, отчего батискаф приобрел окрас скорее тигровый: под краской проглядывала рыжая ржавчина. Ржавая же короста изъела замок круглого вентиля, открывающего единственный люк батискафа.

– Однако, – проворчал Штемпель, стряхивая водоросли с вентиля. – Не взорвется?

– Не должно, – пожал плечами Пошта. – До сих пор же не жахнуло!

– А вдруг там растяжка?

– Так она на открытие люка должна сработать, а не на поворот ручки. Толку-то внутри взрываться?

– Смотря что там внутри… – туманно ответил Штемпель. – Может, документы, подлежащие уничтожению?

Пошта мимо воли хмыкнул. На тайные схроны с документами листоноши нарывались с пугающей регулярностью. Такое впечатление, что накануне Катаклизма – когда всем стало понятно, что катастрофы не избежать и к ней надо готовиться, – самые умные запасали оружие, продовольствие и боеприпасы, а самые бюрократически мыслящие, то бишь военные, силовики и политики – срочно ныкали по тайникам документы с грифом «Секретно», «Совершенно секретно», «Ультра» и «После прочтения сжечь». Пошта когда-то, еще в Симфере, полистал такую папочку полусгнивших бумажек с планами всемирной войны на уничтожение и понял, почему вояки это делали – боялись, что их во всем обвинят.

Как будто остались те, кто сможет обвинить…

Все-таки братство листонош подготовилось к Катаклизму лучше всех. Не стало запасать кусочки старого мира (банки с тушенкой и цинки с патронами), а начало готовиться к миру новому, вернее, обновленному. И начало с самого главного – с людей.

– Нет, – сказала Бандеролька, приложив ладони к батискафу. – Бомбы там нет. Там… Там что-то живое. Но еле-еле.

– Живое? – хором поразились Штемпель и Пошта. – Ну и ну!

Пошта приготовил дробовик, а Штемпель приналег на вентиль. Замок заскрипел, посыпалась ржавчина – и с протяжным стоном отворился люк.

Из батискафа пахнуло смрадом выгребной ямы. Бандеролька закашлялась и едва не сблеванула. Даже бывалый Штемпель побледнел. А Пошта, подняв подводный свой фонарик, посветил в сумрачное нутро батискафа.

Там лежал… да, пожалуй, человек. Или макет человека в масштабе один к десяти, не считая роста. Скелет, обтянутый серой дряблой кожей. Торчащие ключицы, выпирающие ребра. Череп с жиденькой, точно водоросли, растительностью. Огромные, закрытые веками, но все равно навыкате, как у ящерицы, глаза. Тонкие, плотно сомкнутые губы. Впалые щеки. Трупак трупаком. Но – дышит! Вон, грудная клетка вздымается.

– О-фи-геть, – сказал Штемпель. – Такого я еще не видел. Сколько ж он там пролежал? И почему не сдох? Мутант, что ли?

– Не-а, – покачал головой Пошта. – Не мутант. Вон, гляди!

Он показал на мерцающий огонек в глубине батискафа. Армейская система жизнеобеспечения АСЖ-97. Стандартный модуль, обычно устанавливаемый в космические скафандры. Коробочка со всем необходимым, чтобы не дать сдохнуть человеку на протяжении достаточно долгого времени. От коробочки бежали трубки – капельницы в вену, катетеры для диализа – в почки, еще какая-то мишура.

– А дышал-то он чем? – спросила зеленоватая от вони Бандеролька.

– Ребризер, наверное, – предположил Пошта. – Порошковые смеси для выработки кислорода. Система замкнутого цикла.

– Кто ж его тут запер-то? Кому он так насолил?

Полутруп из батискафа дернулся и издал какой-то звук.

От неожиданности все трое листонош вздрогнули, а Пошта едва не пальнул из дробовика.

Мумия вполне отчетливо всхрипнула, потом застонала, после чего попыталась открыть глаза. Это было ошибкой без-пяти-минут-покойника: от солнечного света он отвык. Поште даже представлять себе было больно, как резануло по глазам обитателя батискафа крымское солнце.

Узник батискафа попытался закричать, но сорванные давным-давно и так и не восстановившиеся голосовые связки издали лишь жалкий хриплый визг, от которого у Пошты мороз пошел по коже, а Бандеролька отпрыгнула на метр и вскинула перед собой нож.

Один лишь Штемпель остался невозмутим.

– Гляди-ка, – сказал он, – а его еще и привязали… Ты кто будешь, арестант?

Узник перестал визжать, покрутил головой, прислушиваясь, и шепотом спросил:

– Кто здесь?

– Я – Штемпель из клана листонош. А ты кто такой, откуда будешь и как угодил в этот ящик?

– Я… я из Балаклавы… Из штольни…

Трое листонош изумленно переглянулись. По последним данным, выживших в Балаклаве не было. И ни про какую штольню никто никогда не слышал.

– Что еще за штольня? – осторожно наклонившись к полутрупу, спросил Штемпель.

– Штольня… – прохрипел тот. – Страшное место… Не ходите… туда… Не вернетесь!

На последнем выкрике он у него изо рта пошла пена.

– Тише, тише, – успокаивал его Штемпель. – Кто там живет? Большая община? Сколько человек?

– Человек… Нет там людей… Одни морлоки! Меня! В ящик! Твари!

У арестанта, очевидно, начинался припадок. Свежий воздух и солнечный свет не пошли ему на пользу: тощее тело начинало трясти в судорогах, конечности дергались, иголки капельниц повылетали.

– За что тебя туда? – спросила Бандеролька сочувственно.

– Я! Ни в чем! Не виноват! – одним дыханием, почти без звука, проорал узник.

Он опять открыл глаза, но зрачки закатились, обнажив красные, с багровыми прожилками белки. Пена запузырилась в уголках рта, тело начало неконтролируемо дрожать.

– Пристрелить бы его, – брезгливо отодвинулся Штемпель. – Все равно не жилец. Но жалко тратить пулю.

– Можно острогой, – хмуро предложил Пошта. – Но лучше откачать. Мы же ничего не знаем про балаклавскую общину. Морлоки какие-то!

– Да как мы его откачаем?! – вскинулся Штемпель, бессильно наблюдая за припадком арестанта. – Наши лекарства ему не помогут, они только для листонош. Он уже радиации столько хапнул, что будь он здоров – через день-другой ласты бы склеил. А в его состоянии… – Штемпель махнул рукой.

Несчастный узник выгнулся дугой – насколько позволяли ремни, удерживающие его за руки и ноги, издал протяжный всхлип, захрипел, мелко-мелко затрясся – и испустил последний вздох.

– Все, – констатировал Пошта. – Умер.

– Царствие ему небесное, – сказал Штемпель. – Или удачной реинкарнации, уж не знаю, во что он верил.

– А если был атеистом? – спросила Бандеролька.

– Этим проще всего. Был, был – и нет тебя. Корми червей.

– Хоронить будем? – уточнил Пошта.

– Зачем? Стемнеет, крабы набегут – к утру от него и скелета не останется. Жалко время терять. Нам ехать пора, вроде жара спала уже.

Пошта удивился:

– Как это – ехать?

– Обыкновенно, на лошадях. Нам в Бахче-Сарай, помнишь?

– Э, нет, – сказал молодой листоноша. – Тут новые сведения об общине в Балаклаве, какая-то штольня непонятная, а мы вот так просто возьмем и уедем? Мы же листоноши! Мы должны искать выживших! Копать-колотить, это то, что мы есть!

Штемпель огладил усы, хмыкнул снисходительно:

– Молодой ты еще, Пошта. Глупый. Вернемся в Бахче-Сарай – снарядим экспедицию в Балаклаву, проверим все.

– А вдруг они вымрут к тому времени?! Там же морлоки эти странные, вдруг они людей перебьют?!

– Значит, такая у них судьба.

Бандеролька ногой пнула люк батискафа – тот захлопнулся, отрезая источник вони, – и обхватила себя руками.

– Я тоже не хочу в Балаклаву, – заявила она. – Не знаю, что там за община, но вот так вот человека заживо похоронить… Это какой же сволочью надо быть! Ведь специально ему – и ребризер, и систему жизнеобеспечения поставили, чтобы дольше мучился.

– Ну, – рассудил Штемпель, – мы же не знаем, за что его так. Вдруг – заслуженно. Но в одном ты, девочка, права: те, что в Балаклаве, шутить не будут. Крутой народец, если так со своими обращаются. А что они с чужаками делать будут – один дьявол знает. Озверели люди после Катаклизма, тебе ли, Пошта, этого не знать!

Аргументы были логичными и связными, и причин продолжать спор Пошта не находил – но согласиться не мог. Что-то толкало его в Балаклаву. Интуиция. Чутье листоноши.

– Ясно-понятно, – пробормотал он. – Только я в Бахче-Сарай не поеду. Вы езжайте. А я штольню разведаю – и вас нагоню.

Глава 1 Перфокарта

То, что в городе есть выжившие, Пошта понял сразу.

Были приметы, которые человек, только что вышедший на поверхность, никогда не заметит. Потому что нет у подземной крысы навыков следопыта. Откуда рожденному в бункере знать, что вот эта аккуратная кучка мусора, состоящая из обгоревших упаковок сухого пайка, является отличительной чертой лагеря сталкеров, пережидавших опасность на крыше здания? Или взять хотя бы угольные метки на стенах, которые Пошта впервые увидел еще на въезде в Балаклаву: череп с костями, крест, три треугольника и круг. Отметки были оставлены относительно недавно – год, максимум два назад. А это означало, что в городе или рядом с ним есть колония уцелевших, и они уже достаточно осмелели, чтобы организовывать экспедиции на поверхность. Оставалось только найти их убежище.

Пошта аккуратно перегнулся через парапет проверить, как обстоят дела у Одина. Конь, вольно пасущийся рядом с входом в подъезд, словно почувствовал взгляд хозяина, всхрапнул и помотал головой: «Все спокойно, никого поблизости нет!» Привязывать или тем более стреноживать скакуна Пошта не стал, ведь неизвестно, какие твари прячутся в домах этого милого городка. Случись что, Один вполне мог постоять за себя, а в крайнем случае дать деру. Потерять коня листоноша не боялся, потому что верный восьминогий друг уже не раз находил своего хозяина даже после нескольких дней разлуки.

– Копать-колотить. – Пошта вернулся к изучению города при помощи армейского бинокля. Оптика была хорошая, еще из запасов натовской базы, на которую наткнулась в прошлом году банда атамана Миколы. Заполучить у лиходеев бинокль получилось относительно просто; Пошта был даже рад тому, что в обмен на него удалось избавиться от кучи ненужного барахла навроде стопки порножурналов и консервов с просроченным салом.

Но даже через хваленую европейскую штуковину он не мог засечь на городских улицах ни единого движения. Ни людей, ни мутантов. Только на развалинах древней крепости, венчавшей горный утес, мельтешили огромные птицы, потомки обычных чаек. Вода в бухте была спокойная, гладкая. А что творилось на море, отсюда разглядеть нельзя было – его закрывали скалы.

У Пошты забурлило в животе, и он решил слегка перекусить. Листоноша, как и его конь, был всеядным. Конечно, разумное существо предпочтет что-нибудь вкусное, но за неимением такового можно и подножным кормом перебиться.

Пошта вытащил и размотал леску, соорудив нехитрую приманку: клочок шерсти, вымазанный кровью, на крючке. Почти рыбалка получается. Листоноша спустился на первый этаж дома и опустил через дыру в полу «снасть» в подвал, где шебуршились (он чуял) крысы.

Пятнистые зверьки осторожно кружили вокруг приманки. Листоноша, неотрывно следящий за суетой внизу, надеялся поймать одного из этих зверьков. Крючок и леска были надежные, проверенные в деле не один раз. Такой нехитрой снастью можно было поднять тушку в пять килограммов. Хотя представители местной популяции явно не дотягивали по габаритам до своих родственников, джанкойских щурiв, на которых привык охотиться Пошта.

Наконец самый упитанный самец осмелился приблизиться к наживке. Он внимательно принюхался к меху, пригнулся и явно изготовился к прыжку, намериваясь сцапать мясо и бежать прочь. Пошта аккуратно сглотнул набежавшую голодную слюну, предвкушая сочный ужин. И тут его грандиозные планы на вечер нарушил звук выстрела! Естественно, пятнистые грызуны прыснули в разные стороны, пища и прячась поглубже в свои норы. Матерясь, листоноша быстро смотал леску на кулак и прильнул к оконному проему. Как он и думал, местные жители наконец-то высунулись на поверхность. И судя по всему, сегодняшний рейд складывался для них весьма неудачно.

Раздалось еще несколько одиночных выстрелов. Судя по звуку, палили из дробовика. Затем последовала длинная автоматная очередь, захлебнувшаяся так же неожиданно, как и началась.

– Копать-колотить, патронов не бережем. – Пошта аккуратно, чтобы не пораниться об остатки оконного стекла, забрался на подоконник. Держась для страховки одной рукой за бетонный край, второй он поднес к глазам бинокль и стал выискивать фигуры сталкеров. Поиски осложнял тот факт, что надвигался вечер, а в этих широтах темнело стремительно, так что через полчаса разглядеть что-либо будет возможно только с прибором ночного видения. А его у Пошты, увы, не было. Но ему улыбнулась удача: он наконец-то смог засечь аборигенов.

По набережной, на противоположной от Пошты части бухты, бежали трое. Точнее, двое несли под руки третьего. Через каждый десяток шагов один из них, не глядя, поливал свинцом асфальт позади себя. Причину столь безумного расточительства боеприпасов Пошта разглядел не сразу, но от увиденного волосы на затылке у него встали дыбом.

Огромные улитки, каждая величиной с легковой автомобиль, стремительно нагоняли сталкеров. И, судя по реакции беглецов, встреча с этими бронированными слизняками была последней, чего бы они желали в этой жизни.

«Думаешь, это хорошая идея? – тихий, но очень неприятный голос рассудка отвлек Пошту от разворачивающейся на его глазах трагедии. – Может, стоит подождать, чем закончится эта заварушка?»

– Если я им не помогу, эти бронированные слизни им явно бо-бо сделают. А мне нужны живые люди. – Пошта поморщился и почесал прикрытый банданой лоб.

«С чего ты взял, что их только трое? Может, это такая местная охота? Небольшая группа заманивает вкусных слизней в ловушку, а там их ждет десятка два крупнокалиберных стволов или яма с заточенными кольями!»

– Да не похоже, чтобы это была охота. Точнее, в роли дичи здесь точно люди. Видишь, тот, которого они тащат? У него явно нога порвана до кости. И одеты они в костюмы, предназначенные для многодневной вылазки на поверхность: толстая резина, армированные жилеты, рюкзаки. В таком прикиде быстро не побегаешь.

«Ну, как знаешь! Я тебя предупредил…»

Пошта слез с окна и нервно закусил губы. С одной стороны, ему необходимо поговорить с этими людьми и узнать, где находится вход в колонию. С другой, если при виде улиток они задали такого стрекоча, то оказаться рядом с ними в этот момент – не самая хорошая идея. И к тому же вдруг эти трое – последние выжившие в городе, и с их смертью можно будет смело поставить большой жирный крест на карте, означающий, что людей здесь больше нет.

Постояв еще несколько мгновений, Пошта сердито плюнул в дыру в полу, убрал леску с крючком в «сидор» и стремительно выбежал из квартиры. Пока он кошачьей походкой скользил по ступеням лестницы вниз, в животе его громко заурчало.

– Надеюсь, у этих ребят найдутся приличные харчи! – сказал он, выбегая из подъезда. Верный конь, который тоже слышал выстрелы, уже ждал хозяина, нетерпеливо постукивая копытами. Пошта с разбегу запрыгнул в седло и легонько ударил пятками по бокам скакуна. – Поехали, Один!

Если измерять расстояние по прямой, то от одного берега бухты до другого было не больше ста метров. Но сунуться в свинцовые воды было бы сущим самоубийством. Ведь море порождало поистине хтонических тварей, которым степные и горные мутанты даже в подметки не годились. Так что добраться до сталкеров можно было только в объезд, сделав приличный крюк по набережной.

Пошта направил лошадь в широкий проем некогда массивного, а теперь основательно изъеденного временем и радиоактивными осадками забора. Из-под сдвоенных копыт в воздух взвились труха и пожухлые листья.

«Главное в такой свистопляске – не угодить в яму или в пасть голодной зверюшки! – промелькнула запоздалая мысль в голове листоноши, пока он лихорадочно высматривал дорогу. – Что же, винить в сложившейся ситуации кроме себя некого… Поленился вчера разведать окрестности, так что не стони и делай свое дело!»

По сторонам мелькали кусты, то и дело на пути возникали огромные кучи мусора, но Один всякий раз успевал огибать препятствия. На полном скаку Пошта умудрился намотать поводья на луку седла и достать дробовик из заплечной кобуры. Еще несколько десятков метров, и он будет на месте.

Раздался крик отчаяния и боли. Значит, улитки все же нагнали беглецов.

– Быстрее! – Пошта подгонял скакуна голосом. Ответив на призыв хозяина, Один перешел на бешеный галоп и уже буквально летел над землей. Наконец они с треском проломились сквозь кустарник и оказались на набережной. Сталкеры и их преследователи уже были в пределах видимости, но еще слишком далеко, чтобы открывать прицельный огонь. Так что все, что сейчас оставалось, – это гнать во весь опор и надеяться, что аборигены смогут продержаться еще пару минут.

А дела у сталкеров были плохи. От их раненого товарища осталась лишь рука, скребущая по асфальту. Все остальное было скрыто улиткой, навалившейся на него всем телом, по которому волнами проходили судороги. Природу этих спазмов на студенистом теле угадать было несложно – монстр приступил к трапезе. Два оставшихся сталкера неслись к железобетонному навесу, нависшему над странным входом в пещеру, и у них на хвосте висело с десяток улиток.

– Копать-колотить, не успеют! – В отчаянии Пошта решил пальнуть из дробовика в ближайшую, занятую обедом, улитку – может быть, это отвлечет ее товарок. Но стоило прицелиться в перламутровый панцирь монстра, как тот взорвался на тысячу осколков, а в небо взмыл огненный шар! – Что за черт!

От неожиданности Один резко остановился, чуть не выбросив хозяина из седла. Улитки тоже замерли, озадаченно водя и покачивая усиками с глазами в разные стороны. Осознав наконец, что источник страшного шума позади них, моллюски стали шустро разворачиваться. Двадцать пар студенистых глаз, каждое величиной с апельсин, уставились на тлеющие останки их собрата. И на Всадника, ошарашенного подобным оборотом событий.

– Здрасте, – приветливо улыбнулся им Пошта. В ответ монстры как по команде двинулись в его сторону, – Что, так сразу? А поговорить?

Сообразив, что обычным дробовиком тут делу не поможешь, Пошта убрал оружие, нашарил в подсумке толстопузую рукоять ракетницы и, практически не целясь, выстрелил огненным зарядом в ближайшую тварь. Шипящая и искрящаяся ракета со звонким шлепком вошла в тело монстра в том месте, где, по мнению Пошты, у него должна была располагаться голова. Улитка, не издав ни единого звука, встала как вкопанная и больше не пошевелилась. Однако оставалось еще девять ее сородичей, для которых всадник стал самой желанной добычей.

Монстры стремительно приближались. Они выстроились в линию по всей ширине набережной, огибая на ходу трупы сородичей и брошенные автомобили.

Недолго думая, Пошта помчался им навстречу, на ходу перезаряжая ракетницу. Как бы ни были быстры эти создания, его конь двигался намного быстрее. Выбрав наиболее удачный момент, когда одна из улиток начала огибать застывшую на ее пути «Таврию», Пошта выстрелил, целясь в голову. К сожалению, ракетница – это не самое удобное и предсказуемое оружие. Снаряд прошел по касательной, чиркнув по панцирю монстра. Но, к счастью для всадника, этого вполне хватило, чтобы улитка испуганно втянула голову и туловище в «домик» и он смог без проблем проскакать мимо нее.

Остальные монстры прошли еще несколько метров, прежде чем осознали, что добыча смогла прорваться сквозь их строй. Но пока они разворачивались, Пошта верхом на Одине уже ловко скакал вверх по горе, на тот навес, на котором притаились выжившие сталкеры.

– Не стреляйте! Свои! – Пошта остановил Одина и миролюбиво поднял руки, демонстрируя, что он не вооружен. Аборигены недоверчиво и даже со страхом в глазах смотрели на неожиданного гостя. У одного из них в руках был АК-47, у другого дробовик, похожий на тот, что висел у Пошты в перевязи за спиной. И оба ствола были направлены на всадника. Привычный к подобному обращению Пошта старался не нервировать местных сталкеров. Улыбнувшись как можно искреннее, он поинтересовался:

– А эти капустные вредители к нам не залезут?

Повисло напряженное молчание. Воспользовавшись им, Пошта наконец-то смог вблизи рассмотреть представителей местного населения. Костюмы на них были хорошие, военные, сделанные незадолго до Катаклизма, но пользовались ими явно давно: кое-где видны заплаты и потертости. А вот чем они промышляют на поверхности – пока неясно. Традиционных рюкзаков с хабаром не видать, хотя они могли их и бросить при вынужденном бегстве.

– Они по горам не могут ползать, слава богу, – ответил наконец один из сталкеров. Судя по голосу, глубокий старик, но бегает так, что многим молодым даст фору. – Если бы ползали, то давным-давно по всему Крыму расползлись. А так дальше долины не могут.

«А вот это уже интересно, – отметил про себя Пошта. – Ребята знают географию, значит, в колонии остались люди, жившие до Катаклизма. Тогда не должно быть особых проблем, как с колонией в тридцать восьмом бункере».

Воспоминания были не самые приятные. В тот раз он наткнулся на поселение, состоявшее сплошь из детей и подростков не старше двадцати лет. Что стало с взрослыми – он так и не выяснил. А детишки за эти десятилетия жизни без надлежащего воспитания и опыта предыдущих поколений превратились в общину каннибалов-язычников. Пошта только чудом смог сбежать из этого проклятого места и с большим наслаждением отметил его на карте жирным крестом, что означало «Выживших нет!».

– Ясно-понятно! – Пошта спешился и ласково погладил Одина по мощной шее. Сталкеры настороженно продолжали наблюдать, но стрелять в незнакомца пока не спешили. – А я вот, знаете ли, по горам сюда и шел. Видимо, провидение и спасло меня от встречи с этими милашками. Кстати, а откуда они взялись?

– Это виноградные улитки. От радиации их как на дрожжах разнесло. Но траву теперь не едят, наши умники решили, что белка от зелени таким тушам маловато. И улитки эти тепереча мясо жрут. Всю долину подчистую вылизали. Окромя их, нас и поморников никого не осталось. Умники говорят, что через годик-другой улитки друг друга жрать начнут.

– А если не начнут? – поинтересовался Пошта, усаживаясь на нагретый солнцем бетон навеса. – Что, если они, по теории эволюции, отрастят себе ноги или еще какие-нибудь приспособления и смогут забираться на горные склоны?

– Могет и так случиться, – Поште показалось, что под стеклом шлема сталкера с дробовиком мелькнула улыбка, – но приятнее думать, что эти слизняки сами себя схарчуют.

– Приятно, не спорю, – согласно кивнул Пошта. – Только я вот одного не пойму: с чего это вдруг та тварь, что вашего товарища поймала, прям взорвалась от радости?

Повисла еще одна тяжелая пауза, из чего Пошта сделал еще один вывод – к погибшему сталкеры испытывали большую симпатию, и его смерть для них явно была трагедией.

– Семецкий, кхм… – наконец подал голос доселе молчавший абориген, судя по всему, совсем еще мальчишка. – Он ее последней гранатой подорвал. Они на нас неожиданно напали, мы в обычный рейд вышли, разведать обстановку в городе. Остановились у родника воды набрать. Родник хороший, не фонит, скважина на большой глубине залегает. Тут Юра шорох подозрительный в кустах услышал, пошел проверить… А через секунду он уже орет – ему улитка в ногу вцепилась…

– У них хоть и тело что твой холодец, но зубы имеются, – перебил его старший сталкер. – А еще дрянь какую-то выделяют, навроде парализующего яда. Хоть капля этого яда тебе на кожу попадет – через десять минут зови гробовщика мерки снимать…

– Копать-колотить, – грустно потупил взор Пошта. – Хороший мужик, значит, был ваш Семецкий.

– Семецкий-то наш! А вот ты чьих будешь? – Наконец-то аборигены отошли от безумной погони и приступили к допросу невесть откуда взявшегося незнакомца. – Только не говори, что местный, я всех жителей штольни в лицо знаю. И что это за чудище такое, на котором ты ездишь?

– Кто чудище? – натурально удивился Пошта. – Один, что ли? Да нормальный конь!

– Хлопчик, где же это ты видел, чтобы конь о восьми ногах был, да еще и зеленой масти? – захохотал старший сталкер. Его товарищ недоуменно переводил взгляд то на него, то на предмет обсуждения.

– Как где? В степи казаки еще и не на таких ездят, – пожал плечами Пошта. Услышав его слова, старик резко перестал смеяться.

– В степи? Казаки ездят? Да ты откуда, бес, взялся?

– Я? Из Джанкоя.

За разговорами прошло немало времени, солнце успело превратить тени сталкеров из карликов в великанов. Аборигены поведали Поште о том, что поселение выживших в городе действительно существует. Несколько сотен человек успело найти спасение в штольне – секретном военном объекте времен холодной войны, который был построен почти сотню лет назад. Штольня представляла собой сооружение противоатомной защиты, специально созданное для подобных ситуаций. Советское правительство выбрало удобную бухту для размещения подземной базы подводных лодок. На левом берегу бухты величественно возвышалась Генуэзская крепость, чьи камни истончались морскими ветрами более трех тысяч лет. Напротив нее и был обустроен секретный объект под кодовым названием «Объект 825ГТС».

Объект был огромный, его подземный водный канал тянулся через всю гору, и оба выхода были искусно замаскированы различными приспособлениями и сетями. Они перекрывались батопортами, вес которых достигал полутора сотен тонн. Но пользовались обитатели штольни только южным входом со стороны бухты – путь в открытое море для них нынче был не только не актуален, но и опасен. Многие из тех, кто нес вахту у северного выхода, слышали ночною порой, как кто-то царапает и колотит массивную дверь батопорта.

– Повезло вам с этой штольней. – Пошта извлек из подсумка свежие фильтры для противогаза. Замена отработанных была чистой показухой для местных – он давно уже мог дышать зараженным воздухом крымских просторов без всяких последствий для здоровья. Глядя на его манипуляции, сталкеры торопливо засобирались. Запас кислорода у них тоже был на исходе, а сменные фильтры в этих краях – дефицит. – А как спрятаться успели?

– Вояки выручили. До Катаклизма штольню сперва местный народец потихоньку разбирал на цветной металл. Затем государство решило здесь музей сделать, отремонтировало и восстановило объект в былой красе. – Старший из сталкеров, который назвался Чернецом, внимательно изучал площадку под навесом, на котором они укрывались от улиток. – А стоило им только порядок навести, как военные решили объект обратно забрать и по его прямому назначению использовать. Но только подлодки там больше не ремонтировали, современные посудины оказались слишком большие. Вот и сделали там базу на случай нападения вероятного противника с моря.

– Какого вероятного противника? – удивился Пошта. – Мы же тогда ни с кем не воевали!

– Главное – было бы что защищать, а противник всегда найдется! – подал голос Слимак, младший сталкер. Чернец согласно кивнул и подал рукой знак, что внизу все чисто. Люди выстроились в цепочку и стали аккуратно спускаться.

– А дальше что было? – продолжил расспросы Пошта. Он шел расслабленно, зная, что опасности поблизости нет. Иначе верный Один не стоял бы совершенно спокойно, пощипывая жухлую травку. Пошта только отметил, что и радиоактивный фон здесь в пределах нормы, раз конь отважился грызть местную флору.

– Дальше? Да все просто и даже буднично. Обычный день, солнце, море, туристы… И тут солдаты с матросами засуетились. Несколько кораблей военных вдруг из бухты в море сорвались, военные своих домочадцев по городу собирали и в штольню уводили. И только часа через два сирену включили. Многие даже не поняли, в чем дело, – люди же на отдых приехали и предпочитали не обращать внимания на причуды местного населения. А кто посмекалистей, в штольню побежал. И я с сыном в том числе… – Чернец кивнул в сторону Слимака и замолчал на несколько минут, погрузившись в омут тяжелых воспоминаний. В это время они уже оказались на площадке под навесом. Прямо перед ними, укрывшись в глубокой нише, располагались огромные многослойные створки батопорта, охраняющие вход в штольню.

Что стало с теми, кто остался по другую сторону спасительных стен Объекта, Пошта выяснять не стал. Он уже слышал десятки подобных историй: отчаянный стук в гермодвери, приглушенные крики, мольбы о спасении и яростные проклятия. А потом тишина. Ему было интересно совсем другое – что стало с выжившими?

Пошта заглянул под навес, проведать, как дела у улиток. Те и не думали никуда уходить, деловито ползали вдоль границы подъема. Одна из тварей решилась было попробовать подняться вверх, но движение вверх ей явно давалось с большим трудом. Преодолев за пару минут чуть меньше метра, улитка дала задний ход.

Ее товарки, не теряя времени даром на бесполезные попытки забраться на гору, уже доедали погибшую особь. Это было не самое приятное зрелище, и Пошта поспешно отвернулся.

– Ну что, хлопцы, как будем через них прорываться? – поинтересовался он у аборигенов. – Лично у меня боезапас небольшой, на всех этих милашек точно не хватит.

– А нам и не нужно пули на них тратить. – Старик встал и указал рукой на вершину горы. – Видишь, вон тропка петляет? Это кратчайший путь на противоположный склон, а там второй вход в штольню.

– Ясно-понятно, – покивал Пошта и только спустя несколько мгновений понял смысл сказанного. – Эй, подожди! Ничего не ясно! Ты же говорил, что там выход в море и он заварен. Да и к тому же отвесный склон, и высота в несколько десятков метров!

Аборигены переглянулись и мелко затряслись. Хотя противогазы глушили их голоса, но даже сквозь плотную резину было слышно, что они просто умирают от смеха. Отсмеявшись вдоволь, младший сталкер примирительно поднял руки:

– Прости нас, просто мы тут совсем одичали, развлечений нет, вот и ржем, как обкуренные, над всякой ерундой. Гермоворота действительно заварены, и высота там приличная. Но проникнуть в штольню все же можно. Только коня твоего не удастся с собой взять, так что…

– Ничего страшного, – улыбнулся Пошта. – Он у меня мальчик самостоятельный, сможет о себе позаботиться. Так что показывайте, где там ваш черный вход…

Парня звали Зубочисткой, и с первого взгляда было понятно, за что – длиннющий, худющий, весь какой-то изломанный, гнущийся в суставах, с выпирающими коленками и локтями – он и вправду напоминал пожеванную и выплюнутую зубочистку. В довершение образа он еще и постоянно что-то держал в зубах – то палочку, то авторучку, то карандаш. Зубы его, редкие, желтые, кривоватые, заслуживали отдельного упоминания – вкупе с давно не стриженными и никогда не мытыми волосами цвета пыли они делали Зубочистку на редкость непривлекательным типом.

Впечатление рассеивалось, когда Зубочистка начинал говорить. Такой вот нескладный уродец был неглуп, доброжелателен и (в меру данных природой способностей) амбициозен – насколько может быть амбициозен юноша лет двадцати, выросший под землей в общине сдвинутых на всю голову выживальщиков.

Небо Зубочистка видел за свою жизнь всего пару раз, и то через мутные стекла противогаза, а потому честолюбие его было направлено на карьеру сталкера. Лазить по радиоактивным руинам и добывать хабар представлялось ему истинным счастьем.

Пошта подобные устремления одобрял. Сидеть по норам и тихо вымирать, как советовали матерые выживальщики, с точки зрения листонош было путем в забвение. Катаклизм Катаклизмом, а жизнь дана человеку чтобы жить, а не чтобы прятаться и выживать.

К сожалению, лидеры общины штольни – матерая дама лет сорока пяти по кличке Курдулька и ее брат, серолицый, одноглазый и однорукий калека Хробак – придерживались противоположных, весьма консервативных взглядов. Запастись тушенкой и сидеть в штольне, пока все само не образуется, представлялось им оптимальной линией поведения.

Листоношу они выслушали внимательно, но реального интереса к положению дел на поверхности не проявили, выделили Поште койку в одном отсеке с Зубочисткой и велели ожидать дальнейших распоряжений.

– У нас тут своих проблем хватает, – просипел Хробак, и Курдулька согласно закивала.

Охранники подземных жителей, проводившие Пошту к новому месту обитания, старательно молчали, и лишь когда Пошта отпросился в туалет (который в штольне именовали на морской лад – гальюн), один из них буркнул другому:

– Хороший парень, крепкий. Дурь выйдет – боец получится.

Из чего Пошта заключил, что отпускать его никто не собирается, охранники на самом деле – конвоиры, и ждет его процесс «выхода дури», то бишь обламывания психики Пошты в интересах балаклавцев.

«Ну-ну, – усмехнулся мысленно Пошта. – Успехов вам в нелегком деле!»

Психика листонош была покрепче их физический кондиций и ломке практически не поддавалась.

С этими мыслями Пошта зашел в спальный отсек (тоже поименованный по-флотски каютой) и познакомился с Зубочисткой.

– Штольня – это никакая не штольня, конечно, просто так называется, – разглагольствовал парень, пока Пошта раскладывал свой нехитрый скарб на койке. – Это раньше была ремонтная база подводных лодок российского Черноморского флота. Объект Восемьсот тридцать пять ГТС, секретный по самое не могу. Одно время он стоял заброшенный, потом начали вроде реанимировать, а потом бац – и Катаклизм. Нам, балаклавцам, повезло с объектом. Со штольней то бишь. Тут двери герметичные, системы фильтрации воздуха, запасы продовольствия, источник пресной воды, оружейные склады… Словом, хорошо Вээмэф к войне готовился, на совесть. Не то чтобы им это помогло, а вот нас здорово выручило. Плохо то, что все это рано или поздно закончится. Фильтры поломаются, тушенка закончится – и дальше что? Рыбу радиоактивную ловить будем? Медуз жрать? А руководство не понимает. Ну пошлют они одну экспедицию на поверхность раз в месяц, ну притащат те чуток хабара… А толку? Надо десять, двадцать экспедиций снаряжать! Разведка, картографирование! Контакты с другими выжившими!

Пошта поймал себя на том, что одобрительно кивает. Из Зубочистки мог выйти неплохой листоноша – найди его члены клана чуток пораньше, когда мальцу было не больше годика от роду…

– А еще морлоки эти долбаные! – продолжал разоряться Зубочистка. – Никакого сладу с ними нет!

– Кто-кто? – удивился Пошта.

– Морлоки! Твари белоглазые! В заброшенной части штольни живут! Что жрут – непонятно, откуда взялись – тоже хрен разберешь, мутанты, одно слово!

– И чем они вам мешают? – полюбопытствовал Пошта.

Зубочистка аж задохнулся от негодования:

– Они же людоеды! Детей тырят! А потом жрут! Каждую неделю набег случается!

И словно в подтверждение его слов под потолком отсека вспыхнула и замигала красная лампа с полуоблезшей надписью «Тревога!».

Из коридора донеслось завывание сирены.

– Тревога! – подорвался Зубочистка. – Набег! В ружье!

Он нырнул под койку, отклячив костлявую задницу, и принялся там шуршать и рыться. Пошта, моментально выхвативший дробовик, наблюдал за возней Зубочистки с любопытством и недоумением. Парнишка наконец-то отрыл под койкой то, что искал. Искомым предметом оказался старый, можно даже сказать, древний! – «калаш» АК-47 выпуска чуть ли не того самого сорок седьмого года двадцатого столетия. Ствол у «калаша» был ржавый, цевье перемотано синей изолентой, давно утерянный приклад заменен более-менее подходящей по размеру и очень грубо обтесанной деревянной чуркой, а ствольная коробка и вовсе отсутствовала, бесстыже оголяя возвратно-боевую пружину (что, как знал Пошта, никак не сказывалось на боеспособности легендарного автомата).

– Вперед! – завопил Зубочистка, воздев «калаш», и ломанулся на выход.

Поште не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним.

Штольня, она же – объект 825ГТС, она же – балаклавский завод по ремонту подводных лодок, гудел как растревоженный улей пчел-мутантов (Пошта видел такое лишь однажды, на Тарханкуте, точнее – на Джангуле. Пчела-убийца, один укус смертелен, рой может уничтожить целый поселок, тогда чуть не погибла Бандеролька).

Народ носился сломя голову, размахивая оружием и не понимая, что делать дальше. Коридоры штольни были освещены скудно, из трех галогенных ламп горела от силы одна, да и то вполнакала, балаклавцы то и дело натыкались друг на друга, кое-где едва не вспыхнули потасовки.

– Бойцы! – хрипло рявкнули наконец ржавые рупоры системы оповещения, и эхо прокатилось по коридорам штольни. – Защитники Балаклавы! Морлоки опять начали рейд! Отряды противника замечены на минус втором, минус четвертом и минус пятом уровнях. Отрядам зачистки проследовать в центр специальных операций! Отрядам поддержки – получить боеприпасы и приборы ночного видения! Катафоты лепить на грудь и на спину! Центральное освещение будет отключено через пять… четыре… три… две… одну…

Опять взвыла сирена, и штольня погрузилась во мрак. Голос, командовавший по громкой связи, Пошта опознал как принадлежавший Курдульке. Ай да баба, ай да командир!

– За мной! – схватил его Зубочистка за рукав и куда-то потащил, надо понимать – к арсеналу.

Там, в толчее и суете, в мелькании ручных фонариков и химических факелов, Поште выдали старый, ободранный ПНВ на резиновом ремешке и две наклейки на липучке «велкро». Одну он прилепил себе на грудь, вторую – Зубочистке между лопаток. Зубочистка сделал то же самое, и когда Пошта опустил на глаза ПНВ, все балаклавцы вокруг сияли яркими инфракрасными катафотами на груди и на спине, что позволяло легко отличать их от загадочных морлоков.

Вслед за Зубочисткой Пошта выдвинулся на минус пятый уровень – вниз по ржавой решетчатой лестнице, минуя затянутые паутиной пролеты и не обращая внимания на хлопанье крыльев летучих мышей, обитающих во тьме. Говорят, каждая вторая колония нетопырей заражена бешенством, поэтому лучше крылатых мышек игнорировать. Иммунитет у листонош, конечно, усиленный, но не до такой степени…

– Стой! – прошептал Зубочистка, вскинув кулак вверх, и весь отряд поддержки (то есть Пошта и еще трое балаклавцев) послушно замер. – Здесь разделимся! Пойдем по одному! Проверять каждый коридор!

С точки зрения тактики это решение было чистой воды идиотизмом, но Пошту устраивало. С его способностями любой напарник превращался в обузу, а в одиночку листоноша мог без помех изучить расположение помещений штольни и найти что-нибудь интересное.

Балаклавцы рассеялись по коридорам, а Пошта, взяв ружье наизготовку, крадущимся шагом двинулся навстречу плеску волн. По идее, если слышно море – там должны быть ангары для подлодок.

Коридор был совершенно темный, лампы давно перебили вандалы, и только на стенах, зеленоватых на экранчике ПНВ, мерцали флуоресцентные граффити диггеров, смутно напоминающие знаки листонош. Эта часть ремзавода подлодок, видимо, была заброшена задолго до Катаклизма.

Пошта крался, вслушиваясь в странные звуки подземного мира, и дробовик в его руках жил собственной жизнью, выцеливая малейшее движение, – и все равно нападение морлока едва не застало листоношу врасплох.

Все дело было в том, что потолок в этой части штольни был навесной – обычный такой офисный потолок из гипсокартонных плит, под (или над?) которыми прятались трубы коммуникаций и электропроводка. Там, в полости между навесным и реальным потолком, морлок и прятался. Выждал, гад, пока Пошта пройдет мимо, бесшумно отворил гипсокартонную плиту и бесшумно же, как кошка, спрыгнул на пол за спиной листоноши.

Если бы не чутье листоноши, валяться бы Поште с разорванным горлом и вырванной печенью. Но – успел. Почуял. Обернулся. И встретил летящего в прыжке морлока из двух стволов.

Странно, но того это не остановило! Заряд картечи из двух резаных патронов оторвал морлоку руку и часть плеча, изувечил лицо, выбил оба глаза – но бледнокожий мутант, рухнувший на пол в лужу собственной крови, еще трепыхался и пытался ползти к Поште, скаля кривые клыки.

Тратить патроны Пошта не стал: достал верный охотничий нож – кизляровский «байкер», обошел покалеченного морлока сзади, схватил того за волосы, оттянул голову назад – и полоснул клинком пониже кадыка.

Морлок захрипел, в потолок ударил фонтан черной крови, и мутант сдох.

Пошта вытер нож, спрятал его обратно в ножны на голени, перезарядил дробовик и задумчиво оглядел труп морлока.

Несчастный людоед был одет в серый выцветший камуфляж. На нашивке над левым нагрудным карманом значилось: «Мичман Завирулько».

Военный моряк. Вот оно что! Морлоки – это аборигены объекта 825ГТС, моряки военно-морского флота!

Укрылись здесь от Катаклизма, значит. А впоследствии – мутировали. Скатились по эволюционной лестнице до людоедства, утратили человеческий облик. И стали жрать балаклавцев. А те – отстреливать морлоков. Закономерный конец для изолированной колонии выживших. Рано или поздно все общины сталкиваются с подобным. И либо вымирают в неравной схватке с мутантами, либо ищут другие пути развития. Выживание человечества – только в сотрудничестве одних выживших с другими выжившими. Изоляция – путь к гибели.

От философских рассуждений Пошту отвлек странный звук, доносившийся из-за разобранной потолочной панели. Не звук даже – эхо, смутно напоминающее… ну да, треск радиопомех.

Листоноша закинул дробовик за спину, подпрыгнул, вцепился в каркас подвесного потолка и подтянулся, заползая в узкую, заросшую пылью и паутиной щель. Тут звук был слышен отчетливее и действительно смахивал на шорох работающей рации. Пошта вытащил ракетницу и пополз по-пластунски в сторону источника звука.

Вскоре дорогу ему преградила стена камня, и пришлось разбирать панель потолка и спрыгивать вниз. Куда он заполз, превратившись в потолочную крысу, оставалось только догадываться. Треск радиопомех смолк, уступив место… мелодии? Вряд ли, откуда тут взяться музыке… Но больше всего это смахивало именно на мелодию.

Пошта огляделся. Окольный потолочный путь привел его в помещение с тускло мерцающими лампами на стенах и прогнившим деревянным паркетом на полу. Наличие света означало одно из двух: или рейд морлоков был успешно отражен, или тут была своя, автономная система электропитания. Второе было более вероятно, так как помещение смахивало на штаб. Или, на крайний случай, радиорубку. А таким местам положен как минимум аварийный дизель-генератор.

– Ну-с, что у нас тут? – пробормотал Пошта, осматриваясь.

Комната два на пять метров. С одной стороны – массивная дверь, не заперта и даже слегка приоткрыта. Если слух не подвел листоношу, за дверью – источник странных звуков. С другой – дверь когда-то была, но выбита чудовищной силы взрывом кумулятивного заряда. В комнате из мебели – стол и стул, прогнившие, из трухлявого дерева. Явный «предбанник», место сидения вечного дежурного. Ага, вот и скелет под столом.

А еще под столом была кобура (пустая) и кнопка (нажатая). Словно покойник вдавил ее перед смертью – а она так и осталась в положение «вкл».

«Интересно, что же она включает?» – подумал Пошта, и ответ не замедлил явиться сам собой. Наверное, сработали невидимые емкостные датчики движения – и из-под спринклеров под потолком повалил желтоватый газ. Пошта мигом надвинул на лицо маску противогаза, но без толку – газ, похоже, был каким-то аналогом иприта, отравляющее вещество кожно-нарывного действия: хоть капля попадет на кожу или, не дай бог, на слизистую – и все, пиши пропало, даже листоноше настанет каюк.

Пошта стремительно метнулся к приоткрытой двери. Газ постепенно заполнял помещение.

Быстро сориентировавшись, Пошта попытался закрыть тяжелую дверь, но это оказалось не так-то просто. Изъеденные ржавчиной, простоявшие несколько десятков лет без надлежащего ухода, дверные петли визжали, словно испуганные крысы. Металлическая обшивка крошилась под пальцами листоноши в мелкую труху, которая моментально забила воздушные фильтры противогаза. Чувствуя, что еще чуть-чуть и он лишится сознания, Пошта из последних сил надавил всем корпусом на упрямую железку. Что-то хрустнуло, и дверь наконец-то закрылась. Скинув бесполезный противогаз, листоноша схватился обеими руками за обруч дверного засова и провернул его пару раз влево. Внутри двери что-то заскрежетало.

– Надеюсь, я смогу потом тебя открыть… – Пошта устало прислонился лбом к теплому металлу двери, чувствуя, как пот градом льется ему за шиворот. Листоноше пришлось сделать не меньше десяти глубоких вдохов и выдохов. Немного помогло: исчезла противная слабость в ногах, а окружающие предметы перестали двоиться.

Окончательно успокоившись, Пошта приступил к осмотру помещения. Пункт связи в балаклавском бункере заметно отличался от тех, что листоноше доводилось видеть прежде. Как правило, это были небольшие комнаты, обставленные по минимуму: стол, пара стульев, стеллаж с документами и громоздкое оборудование, давно пришедшее в негодность. Здесь же все было совсем по-другому. На противоположной от входа стене располагался огромный экран, ныне погасший и покрытый толстым слоем пыли. В центре помещения выстроились в шахматном порядке пять столов, на каждом из которых стоял маленький телевизор и дощечка с маленькими кнопками. Да это же компьютеры! Если Пошта сможет доставить хоть один из них в Джанкой, то ребята из научного отдела его на руках носить будут пару недель, не меньше. Ведь оборудование, находившееся во время Катаклизма в подземных укреплениях, до сих пор функционировало, и запчасти от этих компьютеров могут принести немало пользы для клана Листонош.

– Так-так-так. Кого же из вас мне выбрать? – на несколько минут Пошта забыл об идущей за закрытой дверью кровопролитной схватке между морлоками и карательным отрядом балаклавцев. На первый взгляд все пять аппаратов были в хорошем состоянии, лишь серый пыльный налет да бурая плесень портили общее ощущение их целостности.

Вспомнив занятия в классе прикладной механики и наставления мастера Ступицы, листоноша отсоединил провода, ведущие от монитора к системному блоку, а затем провод электропитания и клавиатуры. Еще к серой коробке компьютера было присоединено странное устройство, похожее на располовиненную грушу с колесиком посередине. Решив, что лишней она не будет, Пошта засунул пластмассовый фрукт в боковой карман.

И тут на маленьком экране что-то мелькнуло. Затрещала одна коробочка, загудела вентилятором другая, и на прибитом пылью стеклянном ящике появилась фраза:

Повинуясь внезапному порыву, Пошта нажал клавишу с символом «Y». В ответ на это компьютер мягко заурчал, а на экране монитора побежали столбцы букв и цифр. Естественно, Пошта не мог разобрать или запомнить не единого слова, ведь даже если бы он знал прикладную механику на «отлично», уследить за этим мельтешением было физически невозможно.

Так продолжалось с минуту, пока не произошло нечто совершенно неожиданное. Огромный экран на стене вдруг озарился ярким ровным светом. В пункте связи моментально стало светло, как днем, Пошта еле успел прикрыть глаза рукой, чтобы, не допусти Охранители, не повредить зрение. Но на этом странности не закончились. Из двух маленьких черных коробочек, стоявших по бокам монитора, раздался чей-то голос, напевавший смутно знакомую песню:

Да где же эти американцы запропастились!

На несколько секунд Пошту буквально парализовало, он просто не мог поверить в происходящие. Из маленьких коробочек он слышал голос настоящего, живого человека! Каждого члена клана много лет готовили к подобной ситуации, у нее даже было кодовое обозначение – «Контакт». И ведь правы, правы были его учителя, а он, дурак, не верил. Где-то за пределами острова тоже есть выжившие. И как знать, может быть, этот разговор станет отправной точкой в истории возрождения Крыма?

Сбросив оцепенение, Пошта сглотнул набежавший в горле ком и приготовился произнести заученную назубок фразу приветствия. Но от волнения все нужные слова куда-то делись, и вместо них он сказал первое, что пришло на ум:

– Это кто?

Пение тут же прекратилось, было слышно лишь чье-то тяжелое дыхание и непонятный шорох.

– Как кто? Это я, Батон. Треска, ты что ли? Где ты исправную рацию раздобыл, а? Вторую радиорубку нашли?

– Это не треска. – Листоноша лихорадочно пытался вспомнить, где же ему раньше доводилось слышать это слово – «батон». Вроде бы это что-то грузинское? И при чем тут рыба? – Меня зовут Пошта.

– Какая еще «почта»? Слышь, поваренок, хватит эфир засорять! Руки пообрываю, тесто пятками будешь месить! Палуба какая у вас…

– Еще раз повторяю, я не Треска. Я Пошта. Пошта из клана Листонош.

– Какого клана? Так это не с «Поликарпова»?! Ох ты растудыть твою, не сдохла, сволочь!.. Вот так известия. Живой?! Кто? Ты откуда вообще, братуха?

– Сейчас нахожусь в Балаклаве. Это на острове Крым.

Собеседник замолчал на некоторое время, и Пошта уже было подумал, что связь прервалась, но тут невидимый «грузин» вновь подал голос:

– Крым?! Вот уж услышались, так услышались, нечего сказать. Весточка с того света прям. Был я в Крыму пару раз. Первый раз в Севастополе, в «учебке», а во второй раз в отпуск с женой приезжал. Димка еще совсем карапузом был. «Ласточкино гнездо», Ялта, трамвай, солнышко припекает, ласково так… хорошо! Подожди, почему ты сказал остров? Он же всегда полуостровом был!

– Был когда-то, да сплыл. – Губы Пошты невольно растянулись в улыбке. Удивительно, но его незамысловатая шутка пришлась собеседнику по вкусу, и тот басовито рассмеялся. – Батон! Тебя ведь так зовут? А ты где находишься? В Грузии?

– Вот честное слово, я бы с радостью… Да только вместо гор и «Хванчкары» у нас тут айсберги с пингвинами, – невесело усмехнулись динамики. – Вообще-то меня Михаилом Александровичем Зеленским зовут. Мы с ребятами застряли во льдах на Южном полюсе. В районе полярной станции «Новолазаревская».

– На Южном полюсе! – восхищенно воскликнул листоноша. Он относительно хорошо представлял себе географию Земли до Катаклизма, но даже не мог себе представить, насколько далеко от него сейчас находился Батон. – Как же вам удалось там выжить?

– Да мы сами-то не местные, из Пионерска на атомоходе «Иван Грозный» пришли… вирус тут кот… рый… база немец… ейчас ищем подходящие… – Звук голоса потонул в шуршащем водовороте помех, а затем наступила полная тишина.

– Эй! Эй, Батон… Михаил? Ты еще тут? Слышишь меня? – Но больше черные коробочки не проронили ни звука.

Пошта растерянно поглядел по сторонам. Произошедшее казалось сном. Это было невероятно, немыслимо, непостижимо – выживший человек на Южном полюсе! О таком не мечтали даже самые смелые листоноши!

И он, Пошта, установил с ним контакт. Перспективы открывались немыслимые.

Оставалось только понять, что с этим контактом и перспективами делать. Ну как минимум – сохранить контакт и рассказать о нем остальным листоношам, в Джанкой. Сохранить… Это компьютер, так? Пошта никогда в жизни не работал за компьютером, но – насколько это может сложно, в самом деле?

Он уселся на крутящийся стул, придвинул к себе дощечку с кнопками (клавиатуру – вспомнилось слово), поглядел на экран.

«Связь прервана. Абонент оффлайн», – светились буквы. Пошта вытащил из кармана странную пластиковую грушу с колесиком. На плоской стороне девайса мерцала красная лампочка, похожая на лазерный прицел. Пошта закрыл пальцем отверстие – и что-то шевельнулось на экране. Стрелочка! Обычная белая стрелка! Она повторяла движения пальца Пошты, только почему-то рывками и в обратную сторону!

Значит, «груша» – это пульт управления компьютером! Странно, что она никак не соединена – хотя чего тут странного, обычный радиопульт! А зачем колесико?

Пошта крутанул его пальцем, и стрелка на экране дернулась вверх. Оттуда вывалилась на экран серая полоска со словами «Меню. Сохранить. Отправить. Выход».

Осторожно шевеля пальцем над красной лампочкой, Пошта подвел стрелку к «Сохранить» и надавил на колесико. Оно щелкнуло, и на экране появилась новая надпись: «Сохранить контакт на перфокарту?»

Уже уверенно (чай, не в первый раз!) Пошта нажал на клавиатуре кнопку «Y».

Что-то загудело, тревожно застучало, и один из ящиков выплюнул светло-желтый кусок картона прямоугольной формы с одним отрезанным углом.

Так вот ты какая, перфокарта!

Пошта бережно, будто величайшую ценность (а в каком-то смысле так оно и было!) вытащил перфокарту и сунул за пазуху, под бронежилет.

Цель номер один, локальная, достигнута. Цель номер два, глобальная: выбраться отсюда и не сдохнуть в процессе. Не травануться ипритом, не влезть в перестрелку между балаклавцами и морлоками, не застрять в штольне на веки вечные.

Все, что надо было знать листоношам об общине выживших в Балаклаве, Пошта уже выяснил. Надо было делать ноги.

Пошта залез на стул, потом на стол, привстал на носки и приподнял потолочную панель. Ага, вот она! Как и подозревал листоноша, тайный переговорный пункт был оборудован вентиляционной системой по высшему разряду. Еще бы, если они травят незваных гостей газом – должны же были вояки как-то проветривать помещение!

Можно было поискать пульт управления и от вытяжки – включить (если работает) и обождать, пока мощные вентиляторы вытянут газ, а спринклеры системы пожаротушения обеззаразят дорогу. Но был выход и проще – самому просочиться через вентиляцию.

Пошта поправил снаряжение, проверил, плотно ли сидит ракетница в кобуре, перетянул чехол с ружьем со спины в подмышку и снова полез в пыльное нутро навесного потолка. Вентиляционная решетка крепилась на четырех ржавых болтах, и у листоноши ушло минут десять только на то, чтобы их открутить.

Поэтому когда он пополз по продуваемой холодным ветром трубе, звуки перестрелки в коридорах штольни начали смолкать. Судя по всему, победили балаклавцы, отбив очередной рейд морлоков, – сирены стихли, опять врубили электричество в основной системе энергопитания и загудели лопасти могучих вентиляторов. Листоноша даже замерз, пока добрался до центральной шахты, соединяющей по вертикали все ярусы штольни.

Тут его поджидал сюрприз: на выходе из трубы в шахту стояла растяжка – самая обычная граната Ф-1, она же «лимонка», примотанная скотчем к скобе лестницы. От кольца к противоположной стене вела тонкая рыболовная леска. Если бы не ПНВ, в зеленоватом мерцании которого леска светилась, как лазерный луч, Пошта бы наверняка задел бы ее и выдернул чеку. А от взрыва «лимонки» в замкнутом помещении листоношу разорвало бы на куски.

Так что, можно сказать, Поште повезло. Он аккуратно прижал предохранительный рычаг, вытащил чеку, зубами сорвал леску с кольца и вставил чеку обратно, разогнув усики, после чего сорвал скотч и сунул гранату в карман. Вещица полезная, в хозяйстве пригодится.

Предстоял долгий подъем на шесть этажей по ржавым и шатким скобам, вбитым в каменные стенки вентиляционной шахты. Но если Пошта правильно все рассчитал, шахта выведет его либо на поверхность, либо – в ангар, где балаклавцы держали автотранспорт (десяток багги, пару мотоциклов и один «КамАЗ») и где Пошту дожидался верный конь Один.

Если, конечно, Курдулька с Хробаком не распорядились пустить коня-мутанта на конскую колбасу. В таком случае оставалось только посочувствовать исполнителям оного решения – Одина убить было не так-то просто.

Размышляя на эти отвлеченные темы, Пошта механически переставлял руки и ноги, карабкаясь вверх и стараясь не обращать внимания, как наливаются тяжестью мышцы. «Выберусь, – подумал он, – я обязательно выберусь!»

Почти на самом верху он едва не сорвался: скоба, за которую он схватился, беззвучно выскользнула из стены и полетела вниз. Благо Пошта соблюдал одно из главных правил скалолаза – всегда имей три точки опоры – и только поэтому не полетел вслед за ней.

Пространственное чутье не подвело листоношу: шахта вывела его прямо в ангар. Решетку снимать не пришлось, в ней зияла дыра от кумулятивного заряда – видимо, следы первопроходцев, отвоевывавших штольню у морлоков.

Высунув голову, Пошта огляделся.

Ба, знакомые все лица! Зубочистка! А он что тут делает?

Похоже было, что Зубочистка замыслил побег. Он крался, пригнувшись, вдоль рядов багги, и тащил за собой рюкзак. На груди у молодого балаклавца висел старый, обтрепанный противогаз, на боку – мешок с запасными фильтрами и емкости с питательной смесью.

На лице Зубочистки читался экзистенциальный ужас.

Пошта негромко присвистнул, и Зубочистка замер, оцепенев.

– Далеко собрался? – поинтересовался листоноша.

– Ты где? – испуганно завертел головой Зубочистка.

– У тебя над головой. Вверх посмотри, болван!

Зубочистка запрокинул голову:

– Ух ты! Ты как туда забрался?!

– По лестнице, – проворчал Пошта. – Что там, внизу?

– Жопа там, – погрустнел Зубочистка. – Полная. Морлоки два уровня сожгли. Подорвали баллоны с пропаном. И продовольственные склады – тоже. Курдулька объявила, что с сегодняшнего дня рацион урезают вдвое.

– И ты решил свалить, – резюмировал Пошта, вылезая наконец-то из шахты и мягко спрыгивая на пол.

– Да я не из-за этого! – возмутился Зубочистка. – Просто все равно нам всем капец. Ну отбили мы одну атаку, отбили вторую. Толку-то?! Морлоки плодятся быстрее, чем их убиваем. Последняя волна была – молодняк совсем, не больше метра ростом, а злобные, кусачие, что твои акулы. Нет у нас шансов выжить, нету! Числом задавят, твари!

«Молодой, а соображает, – отметил Пошта. – Возьму-ка я его с собой. Жалко бросать толкового парнишку в этом подземном болоте!»

– И как ты собрался удирать, позволь спросить? – поинтересовался листоноша.

– Я багги угоню!

– А водить-то ты умеешь? – усомнился Пошта.

– А то! Я до Катаклизма знаешь кем был? Летчиком! Гражданская авиация, слыхал про такую? Уж с этим драндулетом-то я справлюсь!

Пошта опешил. Выходит, Зубочистка – совсем не такой сопляк, каким выглядит. Летчик. Однако…

– Как же тебя в Балаклаву-то занесло? – спросил Пошта.

– А, – махнул рукой Зубочистка. – Так жизнь сложилась. Я после Катаклизма в Южной Балаклаве застрял – форт «Бочка смерти», слыхал?

– Слыхал, – мрачно подтвердил Пошта.

– Два года там продержались. Я, жена, двое детей, три племянника, брат жены… Все умерли. Все. Остался я один и двинулся на поиски выживших. Долго бродил, пока сюда вот не пришел. Думал – тут нормально: община, порядок, перспектива. Фигушки! Та же хрень, только в профиль. Зарыться поглубже и сидеть, пока не сдохнем. Валить надо!

– Надо, – согласился Пошта. – Только не на багги. Далеко мы на нем не уедем. Бензин мы где, по-твоему, брать будем?

– Опаньки, – скис Зубочистка. – Об этом я как-то не подумал.

– На Одине поедем, – решительно сказал Пошта. – Знаешь, где его держат?

– Твою зеленую зверюгу? Знаю. А она мне башку не откусит? – испугался парень.

– Не бойся, не откусит. Если я не прикажу. Веди давай, показывай!

Зубочистка побрел вперед, все еще пригибая голову – хотя охране штольни явно было не до них, у бойцов балаклавской общины хватало дел и под землей, оттуда все еще доносились редкие выстрелы и глухие взрывы – бойцы зачищали коридоры от остатков морлоков. Пошта пошел следом, держась на некотором отдалении.

И правильно сделал: глупо идти так, чтобы противник мог снять обоих одной очередью.

Стрелять в Зубочистку не стали, просто подошли сзади, из-за «КамАЗа» и ткнули стволами «калашей» в спину. Двое, амбалы в камуфляже, бритые затылки с татуировками от уха до уха – какая-то кельтская вязь.

– Куда намылился, сопляк? – спросил первый амбал. – Лыжи решил навострить? С кичи деру дать?

«Бандюки», – сообразил Пошта, которого, к счастью, не заметили, и юркнул под «КамАЗ».

– Да вы чего, мужики! – заволновался Зубочистка. – Я же с инспекцией! Проверить ходовую часть! Жалоба поступила, что движок барахлит, вот меня и направили!

– А мне кажется, – подал голос второй урка, – что ты решил свалить. Вон и рюкзачок приготовил. А потом наведешь на нас мародеров.

– Каких еще мародеров?! – искренне изумился Зубочистка.

– А таких, как твой дружок. Сосед который. Ты что, думаешь, зря Хробак велел его к тебе подселить? Хробак дезертиров нюхом чует.

«Это они про меня, – понял Пошта. – Мародер я для них, значит. Вот кретины!»

– Спелись, сучата? – продолжал приблатненный охранник. – Ща значит – деру, в самоволку, потом к горным бандитам – им навар, вам процент? Ты у меня, гнида, морлокам на корм пойдешь! Знаешь, что за измену полагается?!

Зубочистка, побледнев, замотал головой.

– Помнишь, в позапрошлом месяце насильника поймали? В батискаф – и на дно морское. Подыхать медленной смертью. Вот и тебя туда же, вместе с бродягой этим…

Пошту такая перспектива не очень устраивала, поэтому он беззвучно вылез из-под грузовика, подкрался к громилами и рубанул двумя руками наотмашь, целя ребрами ладоней пониже ушей. Есть там такая точка – нервный узел, каротидный синус называется. Регулирует внутричерепное давление. При сильном ударе может вызвать остановку сердца.

Оба амбала рухнули как подкошенные.

– Магазины у них подбери к «калашу», – посоветовал Пошта офигевшему Зубочистке. – И фильтры для противогаза поищи, дорога нам предстоит неблизкая. Где Один?

– Там, – показал Зубочистка.

Из-за угла донеслось призывное ржание боевого коня.

Интерлюдия Мальчик

Непонятный звук повторился снова, и из песчаника, который, осыпаясь, вспух крошащимся сушеной землей бугром, наполовину высунулся панцирник, карауливший добычу в логовище под раскидистым кустом колючек. Медленно повел отвратительной приплюснутой мордой с россыпью белесых глазюк и пощелкал кривыми серповидными жвалами. Звук, наверняка распугавший во всей округе долгожданную добычу, которую он так терпеливо ждал, на поверхности был слышен отчетливее, и к тому же приближался. Панцирник покрутил головой, которую в следующее мгновение неторопливо накрыла изогнутая длинная тень, и пощупал воздух шевелящейся ложноножкой, которую высунул из раздувающегося теменного подсумка.

– Ишь шельма какой. Глянь, метров пять, не меньше.

– Ну-ка, Вано, шугани ее. Чтоб другим неповадно было.

– Сейчас. Айн момент.

Грохнул выстрел, и уродливая башка сороконожки-мутанта разлетелась в клочья, оранжевым фонтаном разбрасывая вокруг отравительные комья студенистой плоти.

– И откуда только здесь эта шушера вся нарождается, – недовольно проворчал челнок, досылая патрон в дымящийся карабин и засовывая его обратно под пассажирское сиденье. – Тут же степь, пустыня, считай, жрать совсем нечего. Ан нет, так и прут ведь, приличному человеку уже негде ступить. Позавчера шкандыбали – не было ее тут.

– Тут же тракт. Караваны, кочевники, бандюки, – мягко выправляя штурвал, пожал плечами напарник. – Разборки частые, а у кого и скотина в переходе копытится. Вот падаль да трупаки и перепадают. Прикормленное место, считай.

Под днищем бесколесного автомобиля, превращенного в хорошо оборудованную гондолу, медленно плыла выжженная солнцем дикая крымская пустошь. Поскрипывал ржавый металл, стонали крепкие тросы, тянущиеся от бортов «Таврии» к огромному вытянутому шару, сотканному из давно выцветших лоскутов парусины, тряпок, брезента и даже парочки чьих-то шкур. То и дело оживал двигательный механизм в крыше автомобиля, выхаркивая в чрево аэростата-«Франкенштейна» пышащие жаром алые языки пламени. Гулко работал «гребной» винт на корме.

– Все-таки до вечера не успели, – сплюнув за борт, цыкнул сидящий на месте водителя челнок и, поправив на макушке кургузый танковый шлем, щурясь, посмотрел на опускающееся к горизонту алое пятнышко солнца.

– Поддавать нельзя, и так лишнего израсходовали. – Извернувшись на сиденье, Вано снял перчатку и потрогал трудящийся во втором отсеке двигатель. Третий отсек полностью занимали мешки и контейнеры с драгоценным хабаром, который челноки везли на продажу. Было даже несколько ящиков с картошкой.

– Надо где-то тормознуть. Без перекура не дотянем. В глазах уже рябит, и жрать охота.

– Тут к юго-западу поселение. – Вано развернул на коленях засаленную, заляпанную и перештопанную черт-те как самодельную карту местности с указанием торговых маршрутов, пометок опасных зон и засидок с мутантами. – Может, сунуть нос? Заодно разведаем, что к чему. Народ вроде мирный, замкнутой общиной живет.

– Так нас там и ждали, – буркнул пилот.

– А кроме них ближе ничего нет, – пожал плечами напарник.

Аэростат челноков чуть забрал в сторону от намеченного курса, продолжая неторопливо продвигаться вперед.

Уже в ранних сумерках дозорные, которых не успели сменить и которых нестерпимо манил упрямо дразнивший ноздри запах жарящегося на огромном кострище в центре лагеря свежего мяса, приправленного набором пустынных трав, лениво поглядывая на горизонт, заметили на северо-западе тускло подмигивающие огоньки. Они смутно колыхались в дымке преломляющейся полосы, разделявшей темнеющее небо и выжженную солнцем крымскую степь, неторопливо остывающую от удушливого дневного зноя. Нагретый за день и теперь остывающий воздух принес вместе с порывом ветра запахи жженого топлива и отдаленный размеренный гул, напоминающий работающие двигатели. Но горизонт оставался недвижим; новый мир, таящий для человека новые опасности, выглядел предательски спокойным, неторопливо отходя ко сну и нарушая густым пологом опускающуюся тишину лишь стрекотом неведомых насекомых. И это настораживало больше всего.

– Кочевники. – Игвар сплюнул травяной мякиш, от которого уже порядочно ныли зубы, и поудобнее перехватил самодельную пику, одновременно служившую посохом и сделанную из крепкой жердины с примотанным в виде наконечника заточенным штык-ножом, снятым когда-то с АКМ-72. Обрыдлая жвачка хоть как-то помогала скрыть за монотонностью работающих челюстей тягучие минуты пребывания в дозоре. В работу часовых не входила война, эти люди ценились за зоркость, слух и выдержку, позволявшую находиться на своем посту по нескольку длинных, томительных часов, зачастую практически сутки. Люди, от которых зависела жизнь приглушенно гудящего за их спинами бивака, готовящегося к сытному ужину, после которого можно будет спокойно отойти ко сну, когда подкрепившаяся похлебкой смена наконец-то соизволит оторвать зад от обеденной скамьи. Изредка слышался неторопливый бас мужских голосов, деловитый женский гомон, к которому примешивался детский плач, уютное мычание топчущейся в загоне скотины, потрескивание в жаровне углей, над которыми ветер закручивал шипящее от капель жира пламя.

– Падальщики. – Достав из закрепленного на ремне подсумка старинный трофейный бинокль военного образца, за которым ухаживал и регулярно очищал от смертельно опасного для нежной техники приносимого ветром песка, напарник поднес его к глазам и, прищурившись, включил режим ночного видения. Остывающий воздух на границе земли и неба преломлялся, вибрировал и дрожал, мешая разглядеть непонятный источник загадочного появления светлячков. А может, и показалось. Да нет, вон один. Чуть левее еще три, а совсем в стороне четвертый, приближающийся к остальным под каким-то странным углом и, что более странно, – намного быстрее.

– Что скажешь? – Игвар взял протянутый бинокль и некоторое время смотрел на пустыню.

– Фары.

Напарник кивнул.

– Квадры, или что-то пошустрее. Только чего они мечутся как припадочные? Вон опять, смотри.

– Объезжают стоянку. К привалу готовятся, – неуверенно ответил второй дозорный, продолжая щупать окулярами местность. – Вроде караван.

Усталость, глюки от перенапряжения? Запросто. Голод упрямо стоял на своем. А может, и вправду караван, их община находилась неподалеку от одного из торговых трактов, которым часто пользовались челноки и солидные торгаши покрупнее. Но с другой стороны, надо обладать неплохим арсеналом и недюжей смелостью, чтобы пересекать степь ночью. Качнувшись, тревожно загудели мятущиеся на концах воткнутых в землю жердей факелы. Игвар вернул бинокль и уже засовывал его обратно в подсумок, когда его окликнул тоненький детский голос:

– Дядька, дай посмотреть!

– Ты чего не дома? Ужинают все давно. А ну, брысь!

– А я уже, – тряхнув челкой, упрямо соврал мальчишка. – Дядька Антон передать велел, чтобы не робели и еще чутка потерпели, вас скоро сменят. Ну, дай. Ну, разочек!

– Ладно уж, – смилостивился взрослый, то ли обрадованный скорой передачей вахты, то ли глядя на смешно нахмуренную мордаху ребенка. – Только не крути ничего.

– Знаю я, – деловито отмахнулся мальчишка и, взяв прибор, жадно прильнул к окулярам, нацеливая их на степь. В выпуклых линзах довоенного прибора она выглядела как на ладони. Такая бескрайняя и манящая, что у мальчишки перехватило дух. Такая близкая – можно рукой подать – и такая недоступная, затаенная опасность на каждом шагу.

– Эй, – неожиданно буркнул он, не отрывая глаз от бинокля. – А это что?

– Где? – лениво поинтересовался Игвар, не придавая особого внимания словам, мало ли что мальчишке почудится. – Чего усмотрел?

– Да вот же. Вон там… – Паренек перехватил бинокль и, к удивлению часового, умело подкрутил кольцо кратности, подправляя градус оптики.

– Эй, а ну-ка не трогай.

– Глядите, – мальчик чуть не заплакал от досады, что ему никто не верит, – там кто-то лагерь разбивает.

– Брешешь, малец. Фантазер. Не спеши, наиграешься в войнушку еще!

– Да ну вас!

Откуда-то издалека донесся унылый животный вой и внезапно резко оборвался, словно придавленный чьей-то невидимой рукой. Ребенок вздрогнул, но бинокля не опустил. Наоборот, ему стало еще интереснее. Так звучал мир где-то ТАМ. В большом и опасном пространстве за пределами бункера.

– Ну все, хватит. Насмотрелся уже.

– Эй! – разочарованно пискнул ребенок.

– Все, хватит с тебя, – пряча прибор в подсумок, не грубо, но твердо отрубил часовой. – Дуй домой, постреленыш. Мамка обыскалась небось.

– А она знает, что я до вас пошел, – невозмутимо отрезал ребенок. – И у меня дела есть! Не маленький!

– Ну-ну, – переглянувшись, хмыкнули дозорные, но упрямый ребенок опять припустил куда-то в сторону, возвращаясь к входу в бункер, где обитала его семья да и вся небольшая община, через наружные загоны, в которых ворочался домашний скот и недовольно фыркали лошади.

– Эй, – прислонив лицо к неширокому отверстию в ограждении, скорее слыша и ощущая запах невидимых в сумраке зверей, осторожно позвал мальчишка. – Ты где? Я пришел. Принес тебе кое-что, выходи.

В темноте завозилось, и в полоску света, отбрасываемого факелом у входа в загон, поднявшись из наваленной на землю кучи соломы, выступил жеребенок, неуклюже перебирая четырьмя парами тоненьких, словно прутья ног.

– Не бойся давай. – Выудив из кармана горсть сушеных кореньев, скупо смоченных драгоценной водой, которую сцедил чуточку из канистры, припрятанной родителями на черный день (он даже боялся представить, что бы было, узнай отец о таком страшном проступке) ребенок протянул угощение приближавшемуся жеребцу, настороженно нюхавшему воздух. – Это вкусно, я сам пробовал. Только жевать надо быстро, а то горчит потом.

В подтверждение слов он поднес один из корешков ко рту и (ловко спрятав его кулаке) изобразил, что положил его в рот и стал с улыбкой разжевывать. Жеребенок скосил лучащийся доверием миндалевидный глаз и, поведя ушами, высунул длинный шершавый язык, за которым последовал растаявший в воздухе клуб пара.

– Вот молодец. – Пока жеребенок с удовольствием хрумкал корешки, работая массивными челюстями, мальчик протянул руку и осторожно поднял ладонь. Поколебавшись, он коснулся теплой шершавой морды, которую покрывал воздушный зеленоватый пушок. Дикие скакуны крымских степей тяжело поддавались дрессуре и нередко в виде протеста откусывали горе-укротителям руки да и прочие другие «не к месту» выступающие части тела. Но этот был еще совсем-совсем маленьким, всего нескольких месяцев от роду, к тому же родившийся уже в неволе, и мальчуган успел к нему привязаться. – Ты будешь моим конем, – с уверенностью важно рассудил он.

Продолжая расправляться с ужином, который смачно хрустел на зубах, жеребенок шумно всхрапнул и хлестнул себя по крупу коротким хвостом с кисточкой на конце.

– Сынок! Эй! Да где же этот сорванец? Да что же это за ребенок, управы на него нет.

– Это мама! – Ребенок испуганно отстранился от загона, словно его ударило током. – Ладно, потом придумаю! Пока! Я завтра вернусь! Обещаю!

Но мальчику не суждено было вернуться, так как его жизнь вместе с судьбами остальных обитателей бункера всего через несколько часов круто изменилась навсегда.

Бивак атаковали глубокой ночью. Часовых сняли практически без звука, а следом заревела, загрохотала слепящая прожекторами разномастная техника, которую во избежание лишнего шума подтащили на вьючных животных, замкнувшая убежище общины в кольцо.

– Жители бункера! – Над равниной, гулко отражаясь от бетонных стен укрепления, полетел властный, искаженный множеством динамиков голос. – Говорит атаман Микула! Вы знаете, зачем я пришел! Время вышло! Я больше не намерен ждать, и так дав вам времени на несколько недель! Мое терпение и доброта не безграничны. Платите указанный оброк или уходите с моей земли!

– Микула, родный! Не стрыляй, это я, Мыхей! – Из бункера, помахивая над головой корявой палкой с заляпанным лоскутом, символизирующим парламентерство, показался ковыляющий согнутый дед, всего десяток лет назад бывший крепким сорокалетним мужиком. – Нету оружия, хлопчики, нет! И оброка нет, Микулушка. Ничего нет. Да куда ж мы пойдем-то, родный? С женщинами, дитями грудными. Некуда нам податься, Микулушка, пощади. Сами бедствуем. Хочешь – скотину бери. Коней бери, курей бери, поросю последнюю, только нету у нас больше ничего…

Коротко хлопнул выстрел. Пуля пришлась старику точно меж глаз, и он как подкошенный рухнул на землю, подняв облако пыли, заискрившейся в свете прожекторов. Микула засунул пистолет обратно в кобуру.

– Если нечего дать, заберу все. И всех, – категорично рассудил он и сделал жест сорвавшимся с места боевикам, сворой голодных шакалов ломанувшихся в раскрытые гермоворота, топча тело застреленного старика.

– Это еще что за дичь? – нахмурился Вано и, поднеся к глазам бинокль, посмотрел на чернеющую под гондолой-автомобилем степь, в одном месте ярко освещенную кольцом мощных прожекторов от выстроившейся бронетехники.

– Стоянка? Караванщики?

– Не похоже. По карте здесь должна быть община Диннычей. Значит, это она и есть.

– Выходит, нападение? – Сидящий рядом напарник также вглядывался в ночь.

– Да это ж Микула с хлопцами! – вдруг воскликнул Вано, разглядев символ казачьего атамана, косо намалеванный на боку одного из автомобилей. – За данью, видать, пришел.

– Снова гуляет, черт. Эх, не завидую я тем, кто внутри. Значит, приземляться не будем. – Пилот покосился на сложенный в заднем отсеке хабар. – Сами под распил попадем.

– Похоже, что так, – не отрывая от бинокля проговорил Вано, в окуляры наблюдая, как на площадку перед бункером выводят группу женщин и детей, которых, словно скотину, согнали в кучу под дулами автоматов, рядом с лежащими лицом вниз мужчинами. Налетевший ветер донес до челноков эхо выстрела, за которым последовала непрекращающаяся оглушительная канонада.

– Да что ж он творит-то, гад! А ну-ка давай выворачивай!

– Тебя что, бес попутал? Куда нам-то лезть? С грузом-то! Микула узнает – не простит. Головы поснимает. Всех не сдюжим.

– Не трынди, а давай выворачивай и светильники погаси. Грабить – грабь, но детей с женщинами…

Вано перебрался в лишенную капота переднюю часть «Таврии» и принялся сноровисто расчехлять шестиствольный авиационный пулемет, запитанный к двигателю гондолы.

– Детей! Детей-то пошто?! Пощади, ирод!

– Заткнись, старая дура! – Хлесткий удар приклада выбил из щербатого рта старухи последние остатки зубов. Захлебнувшись брызнувшей кровью, женщина повалилась в степную пыль бесформенным кулем тряпья.

Мужчин ткнули лицом в песок, велев заложить руки за головы. Кто-то тихонько подвывал, жалобно скулили дети. Басовито рыдала дородная молодуха, которую, пьяно смеясь, жадно тискал за груди рослый казак.

– Раз не платите – смерть!

– Ишь, какая ладненькая! – Из бункера вывалился еще один казак, волокущий за волосы сопротивляющуюся молодую женщину. – В медотсеке пряталась. Что, думала – не найду? Моя теперь будешь. Ух, я тебя…

– Да пошел ты! – Извернувшись пленница смачно плюнула конвоиру в лицо.

– Сука! – взревел казак и, рванув из ножен тесак, с размаху мазанул лезвием по тоненькой девичьей шее. В лицо брызнуло красным.

– Мама! – зажатый в кольце старух и прочих детей мальчишка рванулся, но чья-то рука удержала его.

– Куда ж ты, глупый. Не рыпайся, не поделать тут уже ничего.

– Мама! Мамочка! – истошно надрывался ребенок. – Сволочи!

Убийство словно послужило сигналом. Густая, бурая кровь, толчками выплескиваясь из горла женщины и лениво мешаясь с песком, пробудила страшный, чудовищный первобытный инстинкт. Казаки Микулы, словно псы при виде крови, вскинули свое оружие, без разбора, не целясь, расстреливая всех и вся. Ночной воздух наполнился криками, запахом пороха, смертью…

И вдруг пришел новый звук: тонкое жужжание на уровне свиста. В следующий миг первый ряд расстрельной команды превратился в корчащийся фарш, сложившийся, словно толкающие друг друга кости домино, под которым высокими, под три метра фонтанами вздымалась земля. Плавно приближающийся аэростат с челноками открыл по казачьей банде шквальный огонь, угощая налетчиков из авиационного пулемета. Вано работал, не целясь, понимая, что в кровавой бойне, которая только что произошла, в живых никого не осталось. Все смешалось – люди, налетчики, пленные.

– Жрите, суки! – заорал Вано, и под шквалом пуль, неуклюже взбрыкнув задом, с грохотом взорвалась одна из громоздких машин, находящихся в оцеплении. «Хаос, боль, разрушение… Вот что мы оставили себе. Вот что сделали с миром. Плевать!» – Вано с такой силой давил на гашетку, что побелел палец.

– Папа! Папа! – отчаянно звал ребенок, придавленный грузным телом расстрелянной старухи, из которой на его лицо сочилась теплая кровь. – Мама!

Ребенок тщетно вопрошал окружающий хаос, пропитанный смертью и выстрелами, размазывая по личику густую, липкую кровь… Обрывки… Паника… Страх… Истекающее кровью тело женщины, которая всего несколько мгновений назад была его матерью. Тело отца, невидимое за горой трупов расстрелянных мужчин… Мальчишка не выдержал, закричал, протягивая ручки неизвестно кому. Неизвестно куда. Хоть кому-то… Он зажмурился, чтобы не видеть. Не слышать. НЕ быть. И, уже теряя сознание, почувствовал, как кто-то берет его на руки…

Глава 2 Летучий поезд

Припекало – это еще мягко сказано. Как только выбрались из балаклавской долины на разрушенное шоссе, идущее в сторону Севастополя, Пошта с удовольствием снял противогаз и защитный костюм и объявил привал. Не то чтобы здесь не фонило – еще как фонило, особенно от виноградников Золотой Балки, – но листоноша давно уже мог обходиться без защиты, а перед Зубочисткой скрывать свою природу он не собирался.

– Ух, морлока тебе в зад! – Зубочистка откинулся на спину. – Это сколько же нам еще топать?

– Да недолго. Сперва по Эн-Девятнадцать до Ялтинского кольца, там – по Президентской дороге аккурат до Инкермана. В Севастополь нам не нужно, не осталось там никого. А от Инкермана – по шпалам, по шпалам, и скоро мы в Бахче-Сарае.

– По железной дороге, что ли?

– Ну да, копать-колотить! Что, напрямик, что ли, идти?

– Напрямик не надо… Ох, добрести бы! Это же топать и топать.

– Не ной, – одернул его листоноша, – сам согласился.

Зубочистка промолчал. Тощий и длинный, он, конечно, должен был выдержать такой переход. Сменных фильтров для противогаза у него хватит, очищенной воды тоже, а что жарко – ну, потерпит, червяк подземный. Один кого-то поймал в жухлой траве и с наслаждением этим «кем-то» хрустел.

А неплохо было бы подкрепиться!

Пошта огляделся. Холмы, горы, виноградник. Виноградники – особая тема, конечно. Говорят, до Катаклизма на них держалась экономика… ну, отчасти на них. И уж точно были они гордостью тогда еще полуострова Крым, его достоянием. Вино получалось отменное – что в Инкермане, что здесь, на Золотой Балке. А потом все изменилось. И некогда мирное растение стало совсем не мирным.

В общем, плети лозы теперь покрывала крайне липкая слизь. Стоило вляпаться – все, пиши пропало, не вырвешься. И это еще бы полбеды, но в винограднике жили огромные улитки и симбионты. Поште говорили, что уховертки тоже раньше были безобидными – маленькие такие жучки. Фиг там! Прилипшего человека эти твари размером с ладонь и с раздвоенным жалом на заднице за несколько часов обгладывали до костей.

Охоты в винограднике не было никакой, а по разрушенному шоссе животные не бегали.

Асфальт давно раскрошился, сквозь него пробивались чертополох, верблюжья колючка и кусты. А тени не было. Зато вид открывался шикарный: горы и море – с одной стороны, поля и горы – с другой.

– Пойдем. – Пошта поднялся. – Нечего рассиживаться.

Зубочистка с неохотой поднялся. Листоноша ждал, что спутник будет расспрашивать его о клане, да хотя бы о Бахче-Сарае (не был же нигде, кроме родной Балаклавы), но парень молчал. На Одине Пошта обогнал бы его, да и так обгонял – человеку с его дыхательной системой сорокаградусная жара крымского полдня давалась тяжело. А еще костюм прорезиненный. Сдохнет ведь.

– Там, за пещерным городом, ну, монастырским, речка есть и карьеры, – попробовал приободрить его Пошта. – Отдохнем немного. Там деревья, тенек. Я тебе костюм водой полью.

– Сколько нам до той речки идти?

– Километров восемь всего. За два часа дойдем. Ясно-понятно?

Сам Пошта на Одине добрался бы гораздо быстрее, но даже со слабым человеком «на прицепе» путь этот не казался сложным. Подумаешь – пара часов! Зато потом можно будет действительно в реке искупаться. Черная река, когда-то питавшая водой весь Инкерман, осталась относительно чистой. Не то чтобы пить можно… Но искупаться – вполне себе. Поште, естественно, не Зубочистке.

– А до Бахче-Сарая?

– Километров сорок…

Зубочистка прерывисто вздохнул. Видно, не давалась ему география, если даже примерно не представляет себе расстояния.

– Не дойду я. Ты как хочешь, а я по дороге сдохну.

– Ну отдохнем, – откликнулся Пошта. – Привалы будем делать.

– Фильтров не хватит.

Пошта остановился и поскреб в затылке. Да, дела. Что предпринять-то, копать-колотить?! Он хлопнул себя по лбу:

– Поезд! Делаем, значит, так. Ты про поезд слышал про Летающий? Он ходит по утрам. Завтра утром на него и сядем. А переночуем в Штурмовом, там дома еще сохранились. И там есть, я знаю, небольшой тайничок с фильтрами. Так что шагай бодрей, будет тебе через два часа большой привал с водой и воздухом.

Зубочистка хмыкнул. Поште его спутник не то чтобы не нравился… скорее вызывал некоторые опасения. Люди – они такие, загадочные. Фиг разберешь, о чем думают, чего хотят. Вот Зубочистка зачем с Поштой увязался? Ясно же, какой-то свой интерес преследует. Хорошо, если и правда – мир посмотреть. То есть Крым.

От раскаленной, потрескавшейся земли поднимался жар. Все живое попряталось кто куда, Один брел лениво, хрумкал траву с обычными, не мутировавшими, улитками. Опасности ждать было неоткуда. По расчетам Пошты, в Штурмовом они должны были быть уже после обеда. Живых там не осталось – не было в поселке убежища, но дома еще стояли. Вообще тамошние места были нехорошие, может, поэтому клан листонош и организовал там схрон. Пугать Зубочистку историями об инкерманских мутантах Пошта не стал. Все-таки Штурмовое – не Инкерман, оттуда до бухты несколько километров.

Будем надеяться, там пусто.

На кольце повернули на Президентскую дорогу. Фиг знает почему ее так назвали – узкую, а теперь и вовсе превратившуюся в тропку. Вишня, черемуха и прочая растительность, пережившая Катаклизм и даже, кажется, воспрявшая от него, отвоевала себе дополнительное пространство. Пошта пустил вперед Одина – пусть проламывается.

Здесь было попрохладней – тень все-таки, но буйные заросли делали воздух вязким, влажным. Пахло зеленью, прелой землей, и копошилось что-то по обочинам… Впрочем, дергался только Зубочистка. Пошта видел, что конь остается спокойным, и полностью доверял чутью восьминогого друга.

– Погоди, – прохрипел Зубочистка, – не могу больше.

– Терпи, копать-колотить! Что, предлагаешь тебя здесь оставить? Давай, немного осталось.

Вскоре по левую руку потянулись поля, заросшие выгоревшей на солнце травой. Когда-то они были разграничены посадками – пирамидальными тополями, но высокие деревья со слабой корневой системой давно попадали.

– А вот и Штурмовое, – пробормотал Пошта.

Он здесь раньше уже был – один раз, проездом. И даже не предполагал, как мало осталось от поселка.

Несколько панельных пятиэтажек разрушились почти полностью – не выдержало массовое строительство Катаклизма. Да и частные дома сохранились далеко не все. Пошта попытался припомнить, где именно схрон. По всему выходило, что в подвале одного из древних домиков, построенных не просто до Катаклизма – до Первой мировой войны, кажется. Стены у этих домов были толстые, и даже крыши местами сохранились.

Кажется, здесь.

Железные ворота в ошметках зеленой краски, и на них знак, понятный только посвященному: Х, руна гебо, означающая «дар». Непосвященные принимали ее за первую букву известного ругательства. Открывать калитку Пошта не стал – сетчатый забор вокруг участка давно провалился внутрь, и войти в сад не представляло сложности.

Один по-прежнему вел себя спокойно.

Здесь росли абрикосы и персиковые деревья, в окнах сохранились стекла. Листоноша с Зубочисткой обогнули беленую стену и оказались перед запертой дверью.

– Ломать будем? – спросил озадаченный Зубочистка.

Пошта потянул за ручку. Дверь открылась.

Естественно. Если здесь схрон оборудовали, то запирать не станут. Ведь предназначение листонош – спасать людей… Вот Пошта и спасает. Отдельного представителя, правда, Зубочистку.

Оставив коня во дворе, Пошта зашел внутрь.

Катаклизм пощадил прихожую и три маленькие комнатки. Даже хрусталь все так же стоял в «стенке», висели занавески на окнах, пылились книги в шкафах. Это было поразительно. Настоящие бумажные книги! Пошта скользнул взглядам по корешкам. Пушкин, Тургенев, Толстые – в ассортименте. Фантастика. Осторожно потянул створку и вытащил за корешок томик с названием «Кланы Пустоши»… Книга рассыпалась у него в руках. Очарование замершего времени развеялось.

– Иди сюда, – позвал Пошта Зубочистку. – Тут прохладней.

В помещении и правда было не так жарко. Зубочистка прошел в дальнюю комнату и со стоном повалился на кровать.

– Ну и где твои фильтры?

Вот ведь настырный тип! Листоноша одернул себя. Так. Спокойно. Злиться на него – неправильно. Обычные люди действительно страдают на открытом пространстве. И в первую очередь – от нехватки кислорода.

– Сейчас достану, – пообещал Пошта. – Ты пока отдохни.

Запас фильтров, таблеток и еды должен храниться в просвинцованном сейфе. А сейф логичнее всего спрятать в подполе – в старом доме такой обязательно должен быть.

На поиски подпола Пошта потратил минут двадцать. Уже темнело – солнце садилось за холмами. Пошта открыл сейф – пароль на нем был стандартный, родной – и притащил Зубочистке и фильтры, и защищенные от радиации баллоны с водой и жидкой едой, а еще – с кислородом. Правда, последний к костюму Зубочистки не подошел.

Дальние переходы – всегда проблема. Если не хочешь получить дозу радиации – раздеваться не будешь. Поэтому защищенные баллоны с водой (естественно, необходимые микроэлементы и витамины растворены в ней) и жидкой питательной смесью (отвратительно на вкус, но можно порциями втягивать через загубник) были большой редкостью и огромной ценностью.

Местная промышленность, естественно, ничего такого предложить не могла, поэтому неофициальным девизом сталкеров Пошта искренне считал слоган «Слабоумие и отвага!».

Увидев хабар, Зубочистка приободрился. У него аж стекла противогаза запотели от возбуждения.

– Ух ты… Богато живете, листоноши!

«Это потому, что мы не убиваем друг друга, помогаем слабым и поддерживаем своих». Пошта ничего не стал говорить вслух. Стемнело, он закрыл дверь и задернул шторы. Сам перекусил сухпайком, найденным все в том же сейфе. Один остался во дворе – охранять.

Зубочистка булькал – ел и пил, надо полагать. Как устроена в его костюме система жизнеобеспечения и куда деваются, так сказать, отходы, Пошта предпочитал не думать. А то мало ли что там булькает. Не знаешь – спокойней спишь.

События последних суток утомили даже выносливого листоношу. Он улегся на скрипучую кровать, пахнущую гнилым бельем, закрыл глаза и попытался заснуть. Это почти удалось. Замелькали перед внутренним взором бледные морлоки, цокнули по асфальту копыта Одина, далекий голос Батона запел про капитана…

… дикий ор раздался снаружи.

Листоношу подбросило, он сел рывком, уставился на севшего Зубочистку.

– Ты слышал? – Оставалась надежда, что ему пригрезилось.

– Ч… Что это?!

Крик повторился: исполненный удали молодецкой нечленораздельный крик. Кричавший явно был не просто животным. Ему ответили: в темноте зазвучало визгливое уханье, отдаленно напоминающее смех.

Копать-колотить!

Уханье, гуканье, довольное похрюкивание приближались. У Пошты волосы на голове встали дыбом. Он вспомнил про мутантов Инкермана.

Давно, еще до Катаклизма, Инкерман славился не только своими винами, но и наркоманами. Кололись первентином все – от малых детей до «глубоких стариков» – сорокалетних мужчин и женщин. Квартиры в районе стоили копейки, и покупали их только приезжие. Туристы, свернувшие в зеленые дворы, седели на глазах. По ночам в Инкермане было откровенно опасно.

Кто знает, что произошло с поколениями наркоманов после Катаклизма?

В общем, они мутировали. Так гласила официальная версия.

Внешне мутанты еще сохраняли признаки людей: две руки (обычно), две ноги, одна голова. Но вот только…

– Жаааа… жапааа… хла! Вессс… вессс… – начал было мутант, но сбился. И попробовал заново: – А-кая осссень угерях…

Его тоскливому вою вторили.

– Это что?! – повторил Зубочистка, и в голосе его явно послышалась паника.

– Аборигенная фауна, – вздохнул Пошта. – Слышишь, поют? Это у них, типа, свадебные игрища, копать-колотить. «Какая осень в лагерях, какая осень!»

– И что делать?

– Тихо сидеть.

Заржал Один. Пошта выматерился про себя и потянулся за дробовиком. Зубочистка взял свой «калаш». Вопли аборигенов прекратились.

Пошта встал и скользнул к окну, отодвинул штору, выглянул.

Убывающая луна освещала двор и покатый лысый холм за ним. Под абрикосой топталось человек… пардон, мутантов пять. Сутулые, с длинными руками, узкоплечие. Головы маленькие, этакие микроцефальчики, а не обычные хомо сапиенс. Походка характерная – покачивающаяся. И движения характерные: навязчивые, повторяющиеся, дерганые.

Мутанты переглядывались.

Поняли, что в доме люди, или нет? Пошта оглянулся на Зубочистку и прижал палец к губам: молчи. Зубочистка кивнул.

Один не выдержал – заржал снова, предупреждая хозяина об опасности. Ну, спасибо тебе, друг! Мутанты оживились и двинулись к дому, все так же покачиваясь. Кажется, там были особи обоего пола. Ну да ладно, не до джентльменства. Пошта размахнулся дробовиком, высадил стекло и, быстро пристроив ствол на подоконник, выстрелил.

Шедший впереди мутант упал, его товарищи дружно присели и завопили.

По левую руку от листоноши активизировался Зубочистка: тоже выбил стекло.

– Не стреляй. Вдруг уйдут.

Ага, ушли они, как же! Осознать неведомую опасность мутантам мозгов не хватало. Они кинулись к дому, завывая. У Пошты нехорошо засосало под ложечкой. Во-первых, патронов не сказать чтобы много. Во-вторых, кажется, из центра поселка к мутантам спешила подмога – по крайней мере, на улице стало не просто шумно, а очень шумно.

Один надежно охранял входную дверь, но окна…

Пошта выстрелил снова. Готово – еще один. Остальные, правда, на потерю товарища даже внимания не обратили. Открыл огонь Зубочистка – одиночными, прицельно. Через минуту пятеро нападавших были мертвы.

Но худшие предположения Пошты начали оправдываться: толпа валила к дому.

Копать-колотить… Что делать-то? В подвале закрываться разве что. Есть, конечно, одна граната, но такую толпу ею не остановишь.

– Влипли! – простонал Зубочистка. – Спокойное, говоришь, место? Привал, говоришь? Провалиться тебе на месте, Листоноша! Гори оно все…

– Стоп. Ясно-понятно.

Быстро – объяснять не было времени – Пошта выхватил гранату, цапнул кислородный баллон… чем бы прикрутить? Оторвал от ветхой простыни лоскут. Зубочистка наблюдал за манипуляциями молча.

– Держи оборону! – приказал ему Пошта.

Балаклавец понял, начал стрелять.

Быстрее, быстрее же! Пальцы не слушались, но Поште в конце концов удалось прикрутить гранату к баллону с кислородом. Выдернул чеку, крикнул:

– Ложись! – и швырнул конструкцию в окно, прямо в толпу мутантов.

Они с Зубочисткой едва успели упасть и закрыть головы руками – жахнуло. Не просто жахнуло, как от гранаты, а в разы сильнее. Стало светло – даже мордой вниз, с закрытыми глазами. По спине прокатилась волна жара и что-то стукнуло между лопаток. Один не просто заржал – заорал, перекрывая звон в ушах.

Пошта аккуратно поднялся, вытер сочившуюся из носа кровь. Перед глазами все плыло. Зубочистка валялся без движения – контузило его. За окном – все стекла повыбивало – полыхало.

Горели абрикосовые и персиковые деревья, пылала трава на холме. Но главное – мутанты поджаривались за компанию с растениями. И никто уже никуда не бежал и ни на кого не нападал.

Пошта огляделся в поисках того, что ударило его по спине. Это оказалась оторванная голова: маленькая, лысая, с узкими закатившимися глазками. Из беззубого рта вывалился длинный язык. Интересно, почему мутанты напали? Они вряд ли каннибалы, нечем им мясо жевать. Скорее всего, просто реакция на чужаков, на не таких, на членов другой стаи.

Если задуматься: всегда так было, что до Катаклизма, что в наши времена.

Пошта пнул голову в угол. Она откатилась, оставив кровавый след.

Зашевелился, попытался подняться на четвереньки Зубочистка.

– В-все?

– Ну да, копать-колотить, все поджарились. Думаю, больше сюда никто не придет. Они же, как звери, шума и огня должны бояться.

Листоноша помог спутнику улечься на кровать, а сам вышел проведать Одина – бедный конь натерпелся за этот вечер и нервничал. Успокоить его удалось только с помощью припасенного кусочка сахара. Пошта стоял рядом со своим восьминогим другом и смотрел на звезды, плохо видные из-за поднимающегося к небу дыма. Не загорелся бы дом. Впрочем, вряд ли. Нечему на подступах гореть.

На всякий случай он все-таки обошел здание. Во дворе уже отполыхало, только трупы мутантов дымились, распространяя сладковатый запах жареного мяса.

С рассветом предстояло выдвигаться в сторону Инкермана, чтобы не пропустить поезд.

– Да, – потрясенно проговорил Зубочистка. – Такую махину разве пропустишь! Странно, что я раньше о нем не слыхал.

Он стоял слева от Одина, держась за стремя, и дышал тяжело и сипло. Фильтры его противогаза были, что называется, на последнем издыхании. Если бы не поезд, показавшийся на горизонте, Зубочистке оставалось бы лечь и умереть прямо здесь, в двух километрах от Инкермана.

– Летучий Поезд, – сказал Пошта, пробуя слова на вкус. – Легендарный и непобедимый.

Летучий Поезд поражал воображение своими размерами и очертаниями. Он и на поезд походил мало, а напоминал скорее огромного сверкающего дракона, который вместо того, чтобы парить в пронзительно голубом крымском небе, почему-то полз неспешно по ржавым рельсам заброшенной узкоколейки, приближаясь к станции Инкерман.

По мере того как Пошта и спотыкающийся от усталости Зубочистка подобрались поближе к Поезду, стало возможным разглядеть его конструкцию. Поезд являл собой нагромождение вагонов, цистерн и платформ, с обоих сторон окруженное тепловозами ДМб2–1727, установленных на шасси от ракетной установки «Ураган». Все эта крепость на колесах (она и в рельсах-то не нуждалась, а по узкоколейке курсировала исключительно ради инфраструктуры станций и вокзалов, где удобнее было принимать пассажиров и грузы) приводилась в движение вездеходом «Харьковчанка-2», переоборудованным с бессмысленного в условиях отсутствия солярки дизеля на электромотор.

Электромотор же питался халявной солнечной энергией, черпаемой при помощи гигантских солнечных батарей – именно из-за этих сверкающих пластин Поезд и прозвали Летучим. Пластины действительно напоминали крылья дракона, но вот летать Поезд пока не мог.

– Круто, – оценил Зубочистка. – Вот это технология! Не то что твоя кобыла!

Пошта обиделся:

– Это, дружище, не кобыла, а жеребец. Боевой конь Один, который мне жизнь спасал даже чаще, чем я – тебе. А вот та груда железа – кое-как склепанный металлолом, доживающий свой век. Потому что ни запчастей к нему уже не производят, ни людей, умеющих такое ремонтировать. Он катается, пока не сломается. А лошади – они, знаешь ли, склонны к самовоспроизводству.

– Ну-ну, – подначил его Зубочистка. Когда угроза неминуемой смерти от лучевой болезни отступила, парнишка повеселел. – Понимаю. Лошади – они как женщины и даже лучше, потому что молчат.

– Вот именно, – кивнул Пошта, а Один неодобрительно покосился на Зубочистку, и тот тут же замолк.

Подъехали к станции. На Поезд грузили свой немудреный скарб инкермановские жители, перебирающиеся в поисках лучшей жизни в Бахче-Сарай. В оцеплении Поезда стояла целая армия – в новехоньких комбинезонах и противогазах, с автоматами, пулеметами и даже парочкой огнеметов, весьма нелишних, если вспомнить о стадах инкермановских мутантов.

– Охрана каравана, – прокомментировал Пошта. – Все по-взрослому, молодцы!

Он спешился, подошел к ближайшему охраннику и спросил:

– Кто тут главный?

– А тебе зачем? – рявкнул тот из-под маски.

– Денег хочу заплатить, – удивился Пошта. – За проезд. Два билета для меня и моего друга – и место в теплушке для коня. До Бахче-Сарая. В один конец.

Охранник Поезда сверкнул линзами противогаза и махнул рукой в сторону вездехода. Пошта, ведя Одина в поводу, пошел в указанном направлении. Зубочистка, сипя фильтрами, последовал за ним.

Начальник поезда сидел в плетеном кресле у гусеницы могучего вездехода и потягивал что-то через трубочку, ведущую из-под маски противогаза в заплечный мешок со смешным названием «кэмелбэк» – «верблюжий горб». Судя по настроению начальника, в мешке была вовсе не вода.

– Мутант? – поинтересовался он первым делом, оглядев Пошту с головы до ног.

– Нет.

– А почему без противогаза? И что за тварь о восьми ногах с тобой?

– Это, – представил Пошта, – мой боевой конь Один. А я – не мутант, а член клана листонош. Звать меня Пошта.

– Листоноша! – расцвел начальник. – Люблю листонош! Хорошие клиенты! Оптовые перевозки! Регулярно! Пошли внутрь, нормально выпьем, надоело сосать через трубочку! И конюха своего хрипатого возьми!

У Зубочистки не осталось даже сил обидеться на «конюха». По приставной лесенке Пошта и Зубочистка поднялись в шлюзовую камеру вездехода «Харьковчанка-2», где их обработали дезинфектантом, сняли химзащиту и прошли в салон.

Салон поражал роскошью. Кожаные диваны, деревянная мебель, персидские ковры на полу и на стенах, ваза с фруктами на столе (натуральными, не пластмассовыми!), и штук пять пластиковых планшетов на стенах – самых настоящих, с надкусанным яблоком. Коллекционные образцы, предмет редкого каргокульта, распространенного в племенах хипстеров Симферополя.

– Меня зовут Буйен, – представился начальник поезда, сняв противогаз. Был он высок, худощав, седоволос и изрядно пьян. Глазки масляно поблескивали. – Всегда рад видеть листоношу! Славное дело вы делаете, парни. Рад, очень рад знакомству!

– Взаимно, – кивнул Пошта. – Нам с товарищем и конем надо попасть в Бахче-Сарай. Возьмете?

– Возьму, конечно. С товарища возьму пятьдесят купонов, с коня – сорок. Листоношам у нас скидка, двадцать пять. Багажа нет? Нет. Значит, сто пятнадцать купонов. И только наличкой, чеки и расписки не принимаем, – расплылся в довольной улыбке Буйен.

Это было чистой воды обдиралово, билеты на Летучий Поезд никогда не стоили так дорого. Видимо, Буйен понял, что клиенты в отчаянном положении.

– У нас нет таких денег, – мрачно буркнул Зубочистка. – В охрану возьмете? В счет оплаты проезда.

– Охрана у нас укомплектована, – быстро ответил Буйен.

– Спокойно, – сказал Пошта. – Я заплачу.

На глазах изумленного Зубочистки он вытащил из сапога тугой сверток, развязал веревку и вытряхнул пачку купонов.

– Здесь сто, – сказал он. – Остальное получите в Бахче-Сарае. Листоноши не обманывают.

– Согласен, – кивнул Буйен. – Отправляемся через полчаса. Стоянка на всю ночь, завтра к обеду будем в Бахче-Сарае.

– А чего ночью-то стоим? – обиженно уточнил Зубочистка. – За такие деньжищи можно и побыстрее довезти.

– Потому что ночью солнца нет, юноша, – назидательно ответил Буйен. – А Летучий Поезд ездит на солнечных батареях. И каждую ночь становится на стоянку.

– А бандиты горные не нападут? – нахмурился Зубочистка.

– А пускай попробуют, – беспечно улыбнулся Буйен.

К закату Летучий Поезд добрался до станции Верхнесадовая, укрытой среди холмов и виноградников Крыма. Станция была давно заброшена, виноградники заросли бурьяном и чертополохом, в руинах домов рыскали крысы и ящерицы.

Летучий Поезд, постепенно замедляя ход, въехал в расщелину между двух холмов и остановился, выдохнув гидравликой, будто усталый зверь. От корпуса «Харьковчанки» полыхало жаром – раскаленный безжалостным солнцем снаружи и работающим мотором изнутри вездеход теперь остывал, потрескивая и пощелкивая всеми своими металлическими сочленениями. С траков мощных гусениц осыпался песок.

Охранники каравана выставили дозоры по периметру стоянки, натянули растяжки, установили мины-ловушки, сигнальные ракеты. Из быстро сгущающейся темноты доносилось потрескивание раций при перекличке постов.

Главный костер разбили возле тепловоза. Сложили колодцем кривые сучковатые бревна, набросали хвороста, и вскоре заполыхало веселое пламя, полетели искры в темно-синее небо и подтянулись к костру пассажиры поезда. Были тут и купцы, и кочевники, сталкеры-бродяги, работорговцы и даже спекулянты редкими вещами, сразу предлагавшие купить по дешевке гадальные карты таро и форекса и выводящие радиацию таблетки гербалайфа.

– Шарлатаны, – прокомментировал Пошта.

– Ну почему, – возразил Зубочистка. – А БАДы? Я БАДы пил. От нуклидов помогают. Печень опять же.

– Что – печень?

– Тренируют. Их же на спирту разводить надо…

Посмеялись негромко, потом кто-то из сталкеров подсел поближе к огню, вытащил гитару и начал бренчать. Остальные сталкеры затянули меланхоличную песню.

– В сталкеры, что ли, податься? – задумчиво сказал Зубочистка. – Романтика, опасность. Хабар опять же.

– Нету там хабара, – сказал Пошта. – Все украдено до нас. Нынешние сталкеры – старым не чета. Старые, кто первыми успел, себе бункеры в Новом мире отгрохали, а эти так, объедки подбирают. Ползают, как проклятые, в радиоактивном дерьме, а профита – ноль целых ноль десятых…

– Да, это не выход, – вздохнул Пошта.

– Будущее – за транспортными перевозками, – пьяно объявил незаметно подошедший Буйен. – Развитие дороги и путей сообщения. Паромы, каботажное судоходство. Почтовое сообщение опять же, – кивнул он в сторону листоноши.

Зубочистка поморщился.

– Ну и кому оно надо? – спросил он. – Выживших все меньше. Общины вымирают. Мутантов все больше. Бардак на острове, безвластие, за продовольствие войны ведутся, а вы – пути сообщения. Порядок надо сначала навести…

– Без связи нет порядка, – сказал Пошта. – Это я тебе как листоноша говорю.

Первый выстрел был похож на щелчок пальцами. Бренчавший на гитаре сталкер вдруг замолк, дернулся странно и завалился лицом в костер. Сухо затрещала, вспыхивая, гитара. Никто даже не понял, что произошло, когда щелчок повторился, и упал уже один из охранников каравана, выронив автомат.

– Снайпер! – заорал Пошта, бросаясь на землю.

И словно в ответ на его вопль глухо ахнула мина-растяжка, после чего в небе долбанула ярко-зеленая сигнальная ракета.

– Налет! – закричал Буйен. – В ружье! Это налет!

Паника вспыхнула так же мгновенно, как упавшая в костер гитара. Люди заметались, задергались, забегали беспорядочно, кто-то с кем-то сцепился, кто-то истошно заголосил. А невидимый снайпер продолжал снимать охранников одного за другим.

«Он нас прекрасно видит на фоне костра, – понял Пошта, – а мы его – нет».

Листоноша подполз к полевой кухне, схватил десятилитровое пластиковое ведро с водой и в прыжке выплеснул содержимое в огонь. Окончательно пламя не погасло, но большую часть все-таки удалось сбить. Что было хорошо, так это то, что мокрые дрова мигом начали чадить, испуская серый сырой дым, заволакивающий окрестности поезда и паникующих людей.

Дымовая завеса – лучшая защита от снайпера.

Тем временем Буйен привел в чувство своих бойцов, и те организовали сопротивление. Охрана поезда делилась на звенья из пяти человек – два штурмовика, один пулеметчик, один медик (он же связист) и командир (он же гранатометчик). Три таких звена залегли на границе света и тьмы у подножия холмов, еще два пробрались под вагонами на другую сторону поезда.

Не задействованные в обороне охранники пинками и матом гнали взбесившееся людское стадо обратно в вагоны, под защиту бронированных стен.

Пулеметы охранников – РПК и один М60 – были заряжены правильно, для ночного боя, каждый третий патрон – с трассирующей пулей. Поэтому когда охранники открыли огонь на подавление, ночь расцвела сполохами трассеров и отсветами взрывов.

Кто бы ни штурмовал поезд, делал он это массированной атакой со всех направлений. Первый рубеж – сигнальные ракеты – нападающие прошли быстро и почти без остановок. Мины-ловушки чуть задержали и проредили их ряды. А потом началась окопная война, в которой, как знал Пошта, обороняющиеся проигрывают всегда, как бы ловко и профессионально они ни действовали.

Но тут Буйен приготовил нападающим сюрприз. Когда последние штатские скрылись внутри поезда, а сталкеры-волонтеры примкнули к охранникам, поддерживая их огнем из разномастных стволов (от дробовиков и «макаровых» до «таворов» и «глоков»), Буйен приказал сдернуть брезент с центральной платформы поезда.

Под брезентом обнаружился миномет 2С4 «Тюльпан» – уже не самоходный, но все еще грозный, способный превратить в огненный хаос любую цель на расстоянии до двадцати километров.

– Ну все! – проорал сквозь пальбу Пошта. – Трындец им! Сейчас их в мелкую труху, копать-колотить!

Ошалевший Зубочистка завращал глазами, глядя куда-то за плечо Пошты.

Листоноша обернулся. В эту секунду выпалил миномет. Звуковая волна ударила по ушам, отозвалась звоном в черепе. «Надо было открыть рот, – машинально вспомнил пришибленный Пошта, – чтобы уравновесить давление в черепе…»

В ушах свистело – то ли от контузии, то ли мина, выпущенная «Тюльпаном», стремительно падала на цель. «Интересно, чем они стреляют? – все еще заторможенно подумал Пошта. – Фугас? Разрывная? Умная мина “Смельчак” с лазерным наведением? Атомная мина? Хотя нет, вряд ли, откуда у них…»

Мысли были медленные и вязкие. Среди холмов что-то вспыхнуло ослепительно белым, как горящий фосфор, и опять ударило по голове. Контузия. Или?..

Пошта обернулся, едва не потеряв равновесие.

Нет, это не контузия! Не звук и не ударная волна! Это Зубочистка!

Гаденыш! Предатель! Балаклавец, ухватив свой древний «калаш» за ствол, как дубину, лупил Пошту по голове – любой нормальный человек уже давно вырубился бы или подох с проломленным черепом, а листоноша принял удары за звуковую контузию.

«Воистину, были бы мозги – было б сотрясение», – подумал Пошта, вскидывая руку и перехватывая опускающийся «калаш» на лету.

Зубочистка, не будь дурак, тут же выпустил автомат и очень грамотно пробил двойку в челюсть. У Пошты дернулась голова, перед глазами поплыли цветные круги.

Зубочистка поднырнул под ответный удар (скорее отмашку) отобранным автоматом, пробил по печени и рубанул по затылку.

Тут уже листоноша все-таки упал. Как-то многовато оказалось воздействий на мозжечок и гипоталамус. Сознания Пошта не потерял, но пошевелиться не мог и видел все, как через мутное стекло.

Куда-то бежали люди, стреляя на ходу – охрана поезда, сметя нападавших двумя залпами из «Тюльпана», перешла в наступление. Кто-то стрелял трассерами, кто-то раскидывал дымовухи. Тренькали на излете пули, отскакивая от бронированных бортов поезда.

А над листоношей возвышался Зубочистка, тяжело дыша.

– Ох и живучий же ты, гад… – просипел он. – Листоноша! Куда перфокарту дел?

Ответить Пошта не мог.

Зубочистка нагнулся и принялся обшаривать карманы листоноши. Все ценное тут же перекочевывало к грабителю, все непонятное – оказывалось выброшенным на землю. В голове у Пошты бил чугунный колокол. Тело было чужим, ватным. В сознании он оставался лишь неимоверным усилием воли.

– Ага! – торжествующе выкрикнул Зубочистка. – Вот она!

Он победоносно взмахнул перфокартой с кодом доступа к спутнику связи – единственным трофеем листоноши из штольни. И словно в ответ на этот взмах раздался несильный взрыв – ракета из РПГ нападавших угодила точно в гусеницу вездехода «Харьковчанка-2».

Кумулятивный заряд перебил трак, в одно мгновение обездвижив Летучий Поезд.

Тактического преимущества нападающим это не давало – атака все равно уже была отбита, и, скорее, выстрел из РПГ был чем-то вроде прощального подарка – пакость на дорожку, мол, никуда вы теперь не уедете.

Охранники поезда ответили яростным огнем из всех стволов, обратив нападающих в бегство.

Зубочистка, осознав, что бой вот-вот закончится, заозирался, вытащил из сапога нож и склонился на Поштой.

– Ну, прощай, листоноша, – процедил он. – Спасибо, что помог выбраться из штольни. Не поминай лихом.

Клинок взлетел вверх в стремительном замахе. Одно движение – и он перережет Поште горло, трахею и сонные артерии. А с такими повреждениями даже листоноше не выжить.

Сухо треснул выстрел. Пуля попала Зубочистке в бронежилет и усадила балаклавца на задницу – в прямом смысле, он как стоял – так и сел, выпучив глаза и судорожно пытаясь вдохнуть.

– Это что за дела? – строго спросил Буйен, не отводя от Зубочистки ствол «стечкина». – Ты чего это своих режешь, гнида? Или ты – наводчик? Казачок засланный? Ну-ка, рассказывай, кто тебя послал! На горных бандитов работаешь?!

Зубочистка наконец-то преодолел последствия попадания девятимиллиметровой пули в район солнечного сплетения и смог вдохнуть.

– Это не я! Не я! Это он! – плаксиво завопил мерзавец. – Это все листоноша! Он бандитов навел! Поезд в ловушку заманил!

– Ты говори-говори, да не заговаривайся! – оборвал его Буйен. – Поезд по стандартному маршруту шел!

«Перфокарта, – подумал Пошта. – Он все это затеял ради перфокарты…»

Но вслух произнести ничего не получилось.

– Так, хватит мне мозги пудрить, – начал терять терпение Буйен. – Выкладывай все как на духу. А то пристрелю, как собаку!

Зубочистка весьма натурально зарыдал, затрясся в истерике – и метнул в Буйена горсть пепла из погасшего костра. Буйен выматерился, выстрелил из «стечкина» – но было уже поздно: юркий, как ящерица, балаклавец нырнул под вагон, перекатился и стремглав побежал к руинам деревни.

– Вот гаденыш! – выругался Буйен. – И ведь не догонишь, наверняка там его дружки засели. Ты как, листоноша, живой?

Пошта не смог ответить.

Буйен отряхнул с себя пепел, убрал пистолет в кобуру и помог листоноше сесть. Это оказалось ошибкой – голова у Пошты закружилась, его затошнило.

«Все-таки сотрясение», – резюмировал для себя Пошта.

– Точно, наводчик, – говорил тем временем Буйен. Слова долетали до листоноши гулко, как из бочки. – Горные бандиты. База у них в Севасте. Туда он, голубчик, и подался. Хрен его теперь найдешь. Чего он тебе-то горло собрался резать, а? Чего не поделили? Эй! Эй! Листоноша, ты живой?

Но тут Пошта все-таки потерял сознание.

Глава 3 Плавучий город

Прощаясь с Буйеном и его людьми, листоноша клятвенно пообещал вернуть оставшиеся за проезд деньги при первом же удобном случае. В ответ хозяин сухопутного корабля лишь махнул рукой и пожелал Поште «счастливой охоты на поганого мерзавца».

Пошта выехал, когда рассвело – по ночному Крыму передвигаться решился бы только самоубийца. К тому же очухался он далеко не сразу, а сесть на коня и вовсе смог через несколько часов. Голова гудела знатно – будто пустой горшок, по которому стучали палкой. Ритмично так стучали. Восемью палками.

На самом деле Один бежал по сухой, твердой земле. И каждый его шаг, каждый рывок вверх-вниз отдавался в несчастной черепушке Пошты гулкой болью. Это надо же! Копать-колотить, надо же было так попасться!

Было обидно не столько за перфокарту даже, сколько за обманутое доверие. Листоноши часто попадали в неприятные ситуации, они казались бандитам легкой и удобной добычей (бандиты ошибались, но узнавали об этом перед самой смертью), но так ошибиться в человеке – это надо было уметь.

Головная боль усилилась настолько, что Пошта застонал сквозь зубы. Один на бегу обернулся, скосил карий глаз на хозяина.

По сторонам дороги мелькали густо поросшие зеленью холмы. Скорость Один развил, мягко говоря, приличную – как бы не быстрее Летучего Поезда. Листоноша потянулся в седельную сумку, достал бутыль с водой и отхлебнул.

На картах Севастополь значился необитаемым: город сильно пострадал во время Катаклизма. Все-таки там базировался флот, вот и досталось городу-герою. Пошта там ни разу не был, предпочитал обходить стороной. Узкая бухта глубоко врезалась в берег, деля Севастополь на две части, до Катаклизма местные пользовались паромом, чтобы не объезжать по берегу. Листоноша въехал в город с севера.

Севастополь отличался от Ялты или какого-нибудь Гурзуфа. Большой по крымским меркам город с развитой инфраструктурой, окруженный невысокими холмами – настоящие горы начинались далеко за городской чертой, – некогда, наверное, зеленый и яркий, как и положено южному городу. Сейчас он лежал в руинах.

От зданий практически ничего не осталось, платаны сгорели или сгнили, улицы были засыпаны обломками кирпича и бетонных плит. Будь у Одина четыре ноги – пришлось бы нелегко, но восемь шипованных копыт выручали.

Ну и куда теперь?

Пошта заставил Одина остановиться и сверился с картой – старой, сделанной еще до Катаклизма. На ней были указаны улицы. М-да. Сильно поможет…

Пошта втянул носом воздух. Пахло морем. Впрочем, здесь повсюду пахло морем. И даже не поймешь, в какой оно стороне.

И где искать Зубочистку?

Развалины Севастополя фонили. Человеку здесь не выжить, это ясно, значит, бандиты где-то скрываются: в подземельях, в бункере… Перед самым Катаклизмом модно стало оборудовать «частные бункеры» – информация о готовящемся все-таки просачивалась, и сильные мира сего заботились о своей безопасности.

Но, копать-колотить, где те бункеры?

Пошта снова уставился в карту и тронул Одина коленями: вези, мил-друг, куда-нибудь. Один побрел на юг. Ему в городе не нравилось: жрать нечего, фон высокий, шорохи и звуки непонятные. Вот пойди разбери – это крыса шуршит или кто-то крадется?

Листоноша своего коня очень даже понимал.

Ему тоже здесь было неуютно, но перфокарту бросать нельзя. На ней – уникальная информация. Карта – единственная возможность связаться с выжившими людьми на другой территории. Ты же листоноша, Пошта? Листоноша. Вот и прекрати внутреннее нытье и метания. Твоя миссия – находить выживших после Катаклизма. И хватит рефлексии!

Поднималось солнце, и вместе с ним поднималась вонь.

Севастополь смердел. Пошта носу своему не поверил, но расчихался Один, а его вообще ничем не возьмешь, даже редкой по нонешним временам специей – перцем. Копать-колотить, да что же здесь гнить-то может? Пошта пытался принюхаться, но аммиачная вонь по-прежнему терзала рецепторы, и Листоноша натянул противогаз. Так даже лучше, появятся бандиты – не сразу примут за чужака.

Развалины тянулись и тянулись. Над головой – безжалостное небо, хрустят обломками копыта Одина. И даже сквозь фильтры, кажется, пробивается запах.

Что здесь может так вонять? Трупы сталкеров? Да полноте, они давно в труху рассыпались.

Один преодолел еще одну насыпь из обломков кирпичей, и взору открылась Севастопольская бухта.

Когда-то, наверное, вода в ней была ярко-синей, прохладной, текучей. Сейчас всю бухту занимал студень. Даже не студень – растаявший холодец. Густой первобытный кисель, на вид даже упругий и густой, темно-свинцовый. Ряби на воде не было, но что-то перекатывалось лениво, будто по киселю где-то били ложкой. Пошту замутило. Один расчихался, содрогаясь всем телом.

Ясно-понятно. Это у нас были ароматы Севастопольской бухты.

Пошта тронул поводья, направив Одина вдоль берега. Здесь живые вряд ли остались, скорее всего, дальше в городе прячутся. Но все-таки, что случилось с водой?

Он подъехал к причалу и глянул вниз.

Это были медузы. Живые, лениво шевелящие многометровыми щупальцами, и дохлые, бесстыдно раскинувшие своды куполов – не меньше трех метров в диаметре каждый.

Кишели, можно сказать.

Пошта вообще медуз не любил, а таких еще и ни разу не видел. Сожрут же – и не поморщатся.

– Пойдем-ка мы отсюда, – сказал он Одину, разворачиваясь к бухте спиной, – поищем где-нибудь еще. Обидно, елки, вот так взять и перфокарту про…

Договорить ему не дали. Из-за развалин показались люди.

Пошта напрягся и вытащил из-за спины карабин. Мало ли. Но, похоже, это были не разбойники, если, конечно, бандиты не вырядились в темно-синюю форму ВМФ России. Пошта замер.

– Стой! Кто идет?

Форму чудно дополняли противогазы. Пошта присмотрелся, силясь понять: они защитные костюмы под кители напялили, что ли?

– Листоноша, – откликнулся он.

– Вижу! – не растерялся переговорщик. – Как зовут, по какому вопросу?

– Зовут Пошта, ищу вора. Ограбил и скрылся где-то здесь.

Переговорщик обернулся к спутникам, что-то сказал и пошел навстречу Поште. Листоноша спешился и похлопал Одина по боку, успокаивая. Впрочем, конь сам понимал, что их не убивать идут.

– Я про листонош много слышал, – сказал моряк, блестя стеклами противогаза, – но ни разу не видел. По коню узнал. Мичман Зиняк.

– Пошта, – повторил Пошта.

Мичман хмыкнул и почесал шею. Теперь Пошта ясно видел, что защитного костюма на нем не было.

– Ограбили, значит?

– Да, напали на Летучий Поезд, дали по голове, забрали ценную информацию и смылись. Судя по всему – в Севастополь. Не знаете, где искать бандитов?

– Ну… В общем, конечно, знаю. Но я тебе так скажу, листоноша: один туда не суйся. Даже на своем скакуне. Прибьют и труп медузам скормят.

– Много их у вас тут, – сказал Пошта, чтобы что-нибудь сказать.

– Да уж немало. Пригнало штормом. Все бы ничего, но воняют, твари. Дохнут – и воняют. Ждем, когда уйдут.

– А такое уже было?

– Да случается периодически. Море же.

Помолчали. Пошта лихорадочно прикидывал, что же ему делать. Мичман выглядел вполне дружелюбным, другие моряки топтались в отдалении. Одному, значит, лезть нечего. А с военными?

– Не посодействуете? Бандитов уничтожить?

Мичман Зиняк вздохнул и снова почесался.

– Это надо у капитана Воронина спрашивать. Без его ведома личный состав никуда.

– Ну так давайте спросим!

Мичман снова вздохнул, будто сдаваясь.

– Ладно, спросим. Приглашаю вас, значит, на борт «Адмирала Лазарева». Мы как раз патрулирование закончили, сейчас катер придет.

Он махнул рукой «личному составу», моряки подошли поближе. Все – Пошта глазам своим не поверил – были без защиты. Либо не бережет их капитан Воронин, либо… Впрочем, отличительное свойство человека – разум. Без него он уподобляется микроцефалам из Штурмового. Какая разница, как выглядит разумное существо и как реагирует на излучение?

– Как вы тут выжили-то вообще? У нас на картах Севастополь нежилым помечен.

– А он и нежилой. У нас тут две базы осталось: наша, Российская, и НАТО. Сейчас базируемся на кораблях… А выжили… Так и выжили. Еще гражданских немного спасли. Досталось нам, конечно.

– А натовцы?

– А им чего? Тоже выжили.

Послышалось жужжание – с южного берега бухты неспешно, раздвигая свинцовый кисель из медуз, шел паром. Обычный гражданский паром, широкий и низкий, из тех, что курсировали здесь еще до Катаклизма. Моряки оживились.

– Так противогаз достал, – пожаловался Зиняк. – И, главное, я эту вонь кожей чую. Ну, ощущение такое.

Бестактный вопрос, не чует ли он кожей радиацию, Пошта решил не задавать. В конце концов, листоноши спокойно обходились без защиты. Кто мешал военным добиться аналогичных результатов?

Паром причалил. Пошта замялся: оставлять Одина на берегу он не хотел. Конечно, конь не пропадет, но уж больно место недружелюбное.

– С животными к нам можно?

– С этим-то? С восьминогим шестичленом? Можно, конечно. У нас на кораблях своих зверушек хватает.

Когда паром отчалил, Пошта вышел на нос, стараясь не смотреть в воду – от колышащихся медуз его слегка мутило. Пришвартованные вдоль берега корабли давно уже не ходили в плаванье. Они были объединены в целый плавучий город.

Медленно ржавеющие громады крейсеров, небольшие, но боевого вида корабли, рядом навеки всплывшие подводные лодки были опутаны сложной системой переходов и лесенок. С палубы на палубу вели железные мостики, качались у бортов обычные весельные лодки. На кораблях сушили белье, что-то дымило, ходили люди. Пошта заметил, что самые большие суда (названий их он не знал) были выстроены кругом.

– Раньше большинство у Северного причала стояли, – сказал подошедший Зиняк. – И противолодочные, и десантные, и малые ракетные. А здесь – тральщики и подводные лодки. Но после Катаклизма капитан Воронин приказал всех собрать здесь. От бонового заграждения, конечно, давно ничего не осталось, но мы и так справились. И потом, от кого обороняться? Только от мутантов и бандитов, а они с суши лезут – в море соваться даже на лодках боятся. И правильно делают, к слову.

– Это сколько же здесь кораблей?

– Больше тридцати.

– Копать-колотить… А вы на берег совсем не сходите?

– А зачем? – удивился Зиняк. – У нас и так все хорошо.

Катер завернул к одному из кораблей и причалил. Моряки полезли вверх по скобам. Пошта остановил Зиняка:

– А коня мы как поднимем?

– Сейчас лебедкой сетку опустим и поднимем. Нам не впервой.

– Он вам эту сетку в лоскуты порвет.

Мичман шумно почесался. Вши у него, что ли?

– Ладно. Ефрейтор! К главному причалу давай!

Паром дал задний ход. Мимо ошалевшего от масштабов Пошты проплыл железный бок корабля. Вскоре они причалили к берегу.

Если с воды плавучий город казался просто огромным, изнутри он выглядел тесным. Ничего дальше метра от собственного носа не разглядеть: железо, на палубах – какие-то домики, хижины из строительного мусора, от военного порядка не осталось и следа. Гомон, стихийные базары, детский крик, под ногами путается домашняя живность – куры всякие двухголовые, что-то мелкое копытное с острыми зубами. Один шел за Поштой, высоко поднимая ноги и неодобрительно фыркая.

Из проржавевшей насквозь халупы, на берегу бывшей гаражом, выскочила встрепанная женщина без противогаза и защиты, заорала вдаль, приложив руки рупором ко рту:

– Васька, зараза, жрать иди!

– Ну ма-ам! – откликнулся писклявый голос из-под палубы.

Жизнь, в общем, бурлила.

– Внешний контур, – заметил Зиняк. – Трущобы. Даже вонь их не берет. Они этих медуз, прикинь, жрут.

– А как же излучение? – решился спросить Пошта.

Зиняк свернул в сторону, и они оказались у борта. На соседний корабль был перекинут вполне основательный деревянный мост, даже с перилами.

– А что им излучение? Ты, наверное, думаешь, мы – мутанты. Да так оно и есть. Приспособились. Поначалу умирали много, потом нашли… средство. Море, оно, знаешь, много берет, но много дает.

Зиняк остановился у борта и снял противогаз.

Оказался он совершенно лысым, с неправильной формы квадратной головой, глубоко посаженными глазами и горбатым носом. Но человеком. Дав Поште полюбоваться на себя, мичман снова надел противогаз и пояснил придушенным голосом:

– Невозможно же дышать. Море много дает. Некоторым помогает.

– Так это же…

– Не панацея. Это тут жить надо. На воде. Все, больше не расскажу, сам понимаешь, не для чужих ушей. В общем, приспособились. Живем. Детей рожаем.

По мосту как раз бежал ребенок – тощее создание лет семи, ссадины на коленках, выгоревшие до льняного цвета волосы, сопливый нос, короткие штаны и свободная рубашка. Ничем он не отличался от обычных сорванцов и выглядел поздоровее, чем дети бункеров. Пошта аж умилился.

– Дядя Дрюха! – заорал сорванец, увидев мичмана. – А тебя мамка ищет!

– А ты, Витя, что тут делаешь? – очень ласково спросил Зиняк.

– А я в гости пошла!

– И к кому ты в гости пошла, Витечка?

– К Яну!

– Я этому Яну уши-то поотрываю. Ну, смотри, чтобы домой не позже шести.

Чудное дитя пробежало мимо, шлепая босыми пятками.

– Племянница младшая, – пояснил мичман.

– Витя? – не поверил Пошта.

– Да. В честь ее папы назвали, Вити Глума, известный был хирург. Ну, в наших кругах известный. Сестренка как раз Витьку носила, когда Глума хомяки-мутанты разорвали. Так дочку Виктором и назвала. А что? Хорошее имя для девочки. Редкое. Я, правда, предлагал Викторией, но сестра уперлась. Так Витька Витькой и осталась. Пойдем, что ли?

Большие корабли внешнего круга прикрывали собой не такие массивные плавсредства круга внутреннего. А в центре плавучего города возвышалась громада – крейсер «Адмирал Лазарев». На малых кораблях Пошта заметил огороды, даже сады, клетки с животными – свиньями и козами, правда, не теми, что до Катаклизма, а немного измененными и потому неаппетитными.

– Хозяйство вот у нас, – похвастался Зиняк. – Полностью автономное, можно сказать. Одна есть проблема: генофонд. В замкнутой популяции, сам знаешь, всякое нехорошее начинается. Поэтому капитан наш решил с натовцами объединиться. У них, правда, база на берегу, ну так и хорошо. И ладненько. Но тут идеология, брат листоноша, это Воронин сам тебе объяснит. Нам на крейсер. Животину твою только на ферму заведем, ты не против?

Пошта не возражал, а вот Одину явно не хотелось на ферму. Он, наверное, подозревал моряков в любви к конской колбасе. А может быть, просто неуверенно себя чувствовал – плавучий город скрипел и покачивался. Страшно представить, что тут бывает хотя бы при минимальном волнении… впрочем, местные привыкли.

В систему переходов между кораблями Пошта даже не вникал. Они переходили с борта на борт – повыше, пониже, совсем низко – пока не оказались на очень устойчивом и очень широком корабле, предназначения которого в нормальной жизни Пошта угадать не мог. Сейчас здесь были сараи и стойла. Из сараев доносились звуки животной жизни…

– Матрос Воловик! – заорал Зиняк.

Откуда-то возник юноша самого бомжацкого вида. Был он в рваных шортах-бермудах, бос, гол по пояс (коричневая, пусть и несколько прыщавая кожа лоснилась от пота). Мускулатуре матроса Воловика позавидовал бы любой культурист. Пошта был не культурист, а потому позавидовал просто отчаянно. Он бы тоже не отказался от бицепсов в обхвате, что те ноги, и таких кубиков пресса. Лицо юноши закрывал респиратор, из-под которого топорщилась редкая и мягкая на вид черная бороденка.

– Леша, – устало вздохнул Зиняк. – Почему ты не в форме?

– Виноват, – без всякой вины отозвался Леша. – Мичман, ты откуда этого восьминогого шестихера приволок?

– Это – не шестихер, – обиделся за Одина Пошта. – Это конь.

– Ой, кто бы мог подумать…

– Так. Леша. Заткнись и определи животное в отдельное стойло, – приказал Зиняк. – Нам к Воронину надо.

– Я-то определю, а он не убежит?

– А что, ты боишься какого-то коня?

– Да я вообще ничего не боюсь!

Матрос Воловик ухватил Одина за повод и потащил за собой. Конь слегка упирался, но шел.

– Не обижай здесь никого! – крикнул ему вслед Пошта. Воловик обернулся:

– А я никого и не обижаю!

– Пойдем, – потянул Пошту за рукав Зиняк. – Он у нас такой. Молодой и борзый. Прозвище у него – Кобелек. Не потому, что по девкам, а потому, что всех задирает. Зубки показывает.

Командир крейсера «Адмирал Лазарев» капитан первого ранга Воронин выглядел так, как, по мнению Пошты, и полагалось выглядеть морскому офицеру – высокий, стройный, седоватый (что называется – волосы отливали серебром), с непременными усами (что за офицер без усов?), в отутюженном кителе темно-синего цвета с золотым галуном и парадной фуражке с белоснежной тульей.

– Листоноша, говоришь? – нахмурил он седую бровь. Даже глаза у него были цвета морской волны. – Какими судьбами в Севастополе?

– Вора ищу, – честно ответил Пошта.

Каперанг Воронин вытащил из кармана трубочку, набил ее табаком, приминая желтоватым от курения пальцем, чиркнул спичкой, и каюта наполнилась вонючим дымом – табак оказался обычным крымским самосадом, черным и смердющим.

– Что за вор, как зовут?

– Кличка Зубочистка. Встретились в Балаклаве. Представился бывшим летчиком из Южной бухты, но, думаю, соврал. При ограблении Летучего Поезда смылся вместе с горными бандитами. Начальник поезда предположил – и я склонен с ним согласиться – что Зубочистка действовал как наводчик горцев.

Пошта выкладывал все как отчете перед руководством – нутро ему подсказывало, что лапшу на уши Воронину вешать не стоит: иметь во врагах капитана атомного крейсера не следовало, а вот союзник такой мог ох как пригодиться!

– Так, – пыхнул трубочкой Воронин. – Ясно. И что он у вас украл?

– Перфокарту.

– Ого! – удивился капитан. – Откуда такой раритет? Коллекционная, поди, вроде семидюймовых дискет?

– Да нет, с информацией… Из штольни. Балаклавского объекта по ремонту подлодок.

– Знаем такой, плавали. А его разве не законсервировали после Катаклизма?

– Наверное, – пожал плечами Пошта. – Только местные все равно распечатали. Воюют там теперь с морлоками.

– С кем-кем?

Тут Пошта решил умолчать о происхождении морлоков от матросов и офицеров Черноморского флота и ограничился лаконичным пояснением:

– С мутантами.

– И?

– И один из местных – не знаю, кто именно, – установил связь со спутником. На перфокарте – код доступа.

Воронин, прищурясь, разглядывал листоношу через клубы дыма.

– И зачем листоношам коды доступа к спутникам связи?

– Наша миссия, – начал Пошта заученный текст, – помогать общинам выживших, связывать их между собой, способствовать возрождению цивилизации…

– Да знаю, знаю я, – отмахнулся Воронин. – Только надо ли ее возрождать, такую цивилизацию?

– Не понял?

– Спутники связи, потом – спутники-шпионы, потом – спутники с тактическими лазерами и дропбомбами… А потом еще один Катаклизм. Второй раз на те же грабли?

Пошта опешил. Не ожидал он от военного моряка таких пацифистских рассуждений.

Воронин встал, прошелся по каюте, открыл иллюминатор, выпуская наружу вонючий табачный дым и впуская аромат моря, смешанный с дизельной гарью.

– Погляди, листоноша, – позвал он Пошту. – Перед тобой – плод человеческого гения, атомный крейсер «Адмирал Лазарев». Водоизмещение – двадцать шесть тысяч тонн. Длина по ватерлинии – двести пятьдесят метров. Два ядерных реактора, два вспомогательных котла, две турбины и пятилопастные винты. Скорость – до тридцати семи узлов. Автономка – не ограничена по времени, если на реакторах, и тысяча дней на котлах. Пушки и ракеты даже перечислять не буду.

– И? – уточнил Пошта. Он не понимал, зачем капитан хвастается.

– И все, – сказал Воронин. – Приют для бомжей и бродяг. Стоит на вечном приколе в Севастопольской бухте. Потому что не с кем больше воевать. Нечем заправлять. Некому управлять всей этой техникой. Просрали страну, просрали флот, все в унитаз спустили. Отбросили мир в каменный век, политиканы херовы! Вон, в десяти милях от нас – база НАТО, и у них тот же самый бардак. Морпехи бьют матросов, офицеры меняют патроны на самогон. Все разваливается!

Пошта осторожно заметил:

– А может, оно и к лучшему? Может, в новом мире не нужны боевые корабли – а нужен транспорт, дороги, больницы, школы?

– Ты это горным бандитам расскажи, – горько возразил капитан. – Армия должна быть. А чтобы армия была боеспособной, она должна воевать. Для поддержания боевого духа. А мы тут гнием заживо в этой вонючей луже! Коды доступа у него украли! Да у нас, если хочешь знать, на каждом катере дешифраторы стояли!

– Какие дешифраторы? – напрягся Пошта.

– Спутниковых сигналов! Система опознавания «свой-чужой», слыхал про такое? И GPS-навигация в одном флаконе.

– И куда же они делись?

– Э нет! – хитро ухмыльнулся Воронин. – Ишь чего захотел! В сейфе они. В моем сейфе. И ключ – только у меня. Вот поступит сигнал – и мы им всем покажем.

«Он же сумасшедший, – понял вдруг Пошта. – Биполярное расстройство личности! То пацифист, то железом гремит. То ну его все нафиг – то покажем им кузькину мать. Псих! Вот ведь, черти его подери, попался мне капитан! А ведь в его подчинении – атомный крейсер, наверняка с ракетами!»

– Капитан Воронин, – аккуратно, как будто обезвреживая бомбу, начал Пошта. – От лица клана листонош выражаю официальную просьбу передать нам в распоряжение дешифратор спутниковых сигналов для установления связи с прочими общинами выживших.

Тщательно заготовленная речь пропала втуне. Капитан будто не услышал, глядя в иллюминатор.

– Это что еще за хрень? – спросил он.

– Какая?

– Зеленая! С восемью ногами!

– Это мой конь, Один, – гордо заявил Пошта.

– Фу-ты ну-ты, а я уж думал – все, допился, белая горячка… Мутант, что ли?

– Мутант. Но – специально модифицированный.

– Мутант… – задумчиво повторил Воронин. – А знаешь ли ты, брат листоноша, что у нас сейчас турнир идет?

– Какой турнир?

– По боям мутантов. ВМФ России – против НАТО. В трюме крейсера, мутант против мутанта, три схватки по пять минут. Для поддержания боевого духа среди личного состава.

Пошта равнодушно пожал плечами:

– Ну и что?

– А то, что нашего Барбоса еще после прошлого турнира не подлечили как следует, коновалы проклятые! А сегодня – полуфинал! Выставляй своего Одина, а?!

Листоноша отрицательно покачал головой.

– Нет. Это боевой конь. Он не для забавы выведен. Знаете, сколько раз он мне жизнь спасал? Не буду его на гладиаторские бои ставить!

– А приз тебе знаешь какой будет?! Дешифратор! – выпалил Воронин, горя азартом.

Пошта задумался. Рисковать Одином не хотелось – друг все-таки, не просто средство передвижения. Но флотский дешифратор спутниковых сигналов… Заманчиво.

– Ладно! – сдался листоноша. – По рукам!

– Вот и славно! – обрадовался капитан.

В трюме крейсера было шумно, людно и душно. Клубы табачного (и – Пошта принюхался – не только табачного!) дыма плавали под потолком, а человеческая масса перекатывалась вокруг «ямы» – двух грузовых контейнеров, соединенных параллельно. Что бы ни говорил капитан Воронин о подъеме боевого духа, а основным притягивающим фактором боев мутантов был тотализатор.

Народу в трюм набилось – не протолкнуться. Запах немытых тел, перегара, азарта, адреналина будоражил толпу. Американцы (пиндосы, как их тут называли) что-то орали по-английски, наши отвечали отборной матерщиной. Боцман – классический такой боцман, с пузом и бакенбардами, – выдал «малый шлюпочный загиб», и Пошта аж заслушался.

– Делайте ваши ставки! – надрывался «жучок», – делайте ваши ставки! Химера – три к одному! На темную лошадку – один против трех! Три схватки по пять минут! Угадай счет – удвой выручку!

«Жучков» было на удивление много – они шныряли по толпе, быстро и ловко считали мятые измусоленные купюры, обменивали их на патроны и консервы, что-то орали, что-то, наоборот, нашептывали и обеспечивали круговорот бабла в природе.

Воронину и Поште уступили почетное место у края «ямы». Рядом отирался мичман Зиняк.

– Уж мы пиндосам-то покажем! – суетился он.

Распорядитель боев – мордатый американец в камуфляжном комбинезоне – махнул рукой, и два морпеха вывели в яму Химеру. Вывели, удерживая за ошейник при помощи железных прутьев длиной по два метра каждый, – а не то порвала бы Химера и морпехов, и распорядителя. Абсолютно озверевшая от ярости тварь кидалась на все, что двигалось. Шум, гам и яркий свет прожекторов бесили ее сильнее обычного.

– Боевой конструкт! – перекрикивая толпу, пояснил Воронин. – Еще до Катаклизма начали разрабатывать!

– Угу, – промычал Пошта, разглядывая противника Одина.

Химера оправдывала свое название, будучи составленной словно из частей разных животных. Тело, безусловно, льва. Морда – скорее волчья, только пасть с тремя рядами зубов. Передние лапы – как у росомахи, с жуткими когтями, а задние – сверхмощные, как у кенгуру (прыгучая, должно быть, тварь). Хвост – а-ля скорпион, затянут в экзоскелет из кевларового псевдохитина и увенчан ядовитым шипом. Глаза фасетчатые, как у насекомого, смотрят яростно и во все стороны одновременно.

Опасный гад, ничего не скажешь!

– В синем углу! – вопил в микрофон распорядитель. – Неоднократный чемпион Шестого флота! Обладатель Гран-при Аю-Дага! Лауреат звания «Самый мерзкий мутант» на конкурсе в Партените! ХИМЕРА!!!

Толпа взорвалась торжествующими возгласами.

– В красном углу! Дебютант соревнований! Темная лошадка! Боевой конь клана листонош! ОДИН!!!

Гул был потише, скорее – заинтересованный, чем возбужденный. Про боевых коней листонош многие слышали, но мало кто их видел.

Один, разумеется, выходить на арену и не думал – как ни тягал его за уздечку матрос Воловик, конь стоял себе и с места не сдвигался. «Как он еще матросу руки не откусил?» – удивился Пошта и негромко свистнул.

Услышал хозяйский свист – на расстоянии метров двадцати и сквозь рев толпы Один неспешно, гарцующей походкой вышел в «яму».

Морпехи, ретировавшись к выходу, приготовились отстегнуть Химеру. Та сходила с ума от ярости. Толпа ревела.

– Внимание, ставок больше нет! Ставки сделаны! Ставки больше не принимаются! – трижды повторил распорядитель и рявкнул: – Начинайте бой!!!

Химеру отстегнули, и морпехи едва успели выскочить из «ямы». Тварь – боевой конструкт, плод гения американских генетиков – тут же припала к земле и начала шипеть, хлеща себя смертоносным хвостом по бокам.

Один привычно развернулся к опасности задом. Задние ноги коня – самое грозное его оружие. От такого пренебрежения Химера подрастерялась и, чуя подвох, стала заходить сбоку. Один чуть-чуть сместился.

Химера – все-таки безмозглая тварь – прыгнула. Один легко, как играющий жеребенок, отпрыгнул в сторону, и конструкт промахнулся, со всего маху врезавшись в стену. Один иронично заржал, толпа ответила торжествующим хохотом.

Химера, помотав головой, начала заходить на вторую атаку. Один держал дистанцию, периодически взбрыкивая и поднимая то одну, то другую ногу, увенчанную шипастой подковой.

Толпа от рева перешла к ритмичному скандированию:

– Да-вай! Да-вай! Да-вай!

Поште стало скучно. Исход схватки был предрешен. Скорость и сила без мозгов – не лучшее сочетание против скорости, силы, почти человеческого разума и (самое, пожалуй, главное!) богатого жизненного опыта Одина.

Химера опять прыгнула, на этот раз схитрив: могучие задние лапы послали ее в полет не прямо на боевого коня, а чуть мимо – в стенку. Росомашьи лапы самортизировали удар и развернули Химеру в полете. Рикошетом отскочив от стенки, тварь угодила прямо на спину Одину.

Тот опять взбрыкнул, заржав уже от боли (когти все-таки пропахали коню спину – как раз там, где обычно было седло; придется на пару деньков забыть о верховой езде) и, вывернув шею на сто восемьдесят градусов (шейные позвонки боевых коней тоже претерпели модификации), мощными своими клыками впился в загривок химеры.

Там, под чешуйчатой кожей, наверняка тоже был кевлар или что-то вроде этого. Но челюсти Одина развивали давление до девяноста атмосфер, и Химера заверещала от боли. Скорпионий хвост попытался ужалить коня в голову, но Один уже выпустил тварь, хитрым пируэтом стряхнул ее с себя и лягнул тремя правыми лапами.

Шипы подков превратили бок Химеры в кровавое месиво, но тупая тварь не думала сдаваться. Зарычав, она снова кинулась в бой, целясь коню в брюхо, но Один легко и играючи перепрыгнул через мутанта и придал ему ускорение задними лапами. Химера пролетела по инерции метров пять и снова врезалась в стену, оставив вмятину.

– Похоже, второго и третьего раунда не будет, – резюмировал капитан.

И как в воду глядел: Химера предприняла последнюю, решительную попытку выиграть схватку одним ударом, напрыгнув на Одина сверху, но тот совершенно по-собачьи упал на бок, перекатился на спину и встретил тварь всеми восемью подковами.

Нанизанная на шипы Химера взвыла – и Один разорвал ее пополам.

Брызги крови долетели до ликующей публики, смрад вывалившихся кишок ударил по ноздрям. Пиндосы завопили от разочарования, морячки – заорали от радости. Капитан Воронин хлопнул Пошту по плечу:

– Ай да конь у тебя, листоноша! Продай, а?

– Друзей не продаем, – важно ответил Пошта. – Где мой дешифратор?

– Будет, будет тебе дешифратор! Я тебе еще людей дам в помощь, – на радостях пообещал капитан. – Мне самому эти горные бандюки вот здесь уже сидят! – он чиркнул себя по горлу. – Достали, мочи нет! В руинах они живут, каждую ночь набеги устраивают! Я тебе отряд дам, выкурите их – а мы из бортовых орудий накроем! А, как тебе такой план?!

Меньше всего Поште хотелось влезать в разборки между местными группировками – но перспектива увидеть (и не только увидеть, но пощупать – желательно ногой или локтем) физиономию Зубочистки была слишком заманчива.

– Что ж вы раньше их не выкурили? – спросил он.

– Да мои матросы только на корабле крутые! А на суше – их укачивает! А с таким конем! С таким командиром! – Воронин задыхался от возбуждения. – Да вы их только спугните! А мы накроем!

– Ладно, – согласился Пошта. Выносить общество капитана-психопата становилось невыносимо. – Договорились. Вы мне – дешифратор и отряд, я вам – горцев на блюдечке.

По случаю победы сил добра над проклятыми пиндосами (то бишь Одина над Химерой) каперанг Воронин закатил пир. Не пирушку, не попойку, а именно пир – такой, наверное, устраивали средневековые феодалы и древнеримские патриции на праздник урожая или после гладиаторских боев. Из блюд изысканной морской кухни камбуз «Адмирала Лазарева» угощал гостей медузами жареными, медузами тушеными, медузами квашеными и – фирменное блюдо! – медузами «вгашенными», то есть маринованными в лютой самогонке «Боцмановка». Оная же самогонка выполняла роль главного увеселительного напитка. Мичман Зиняк травил байки, матрос Воловик ходил на руках.

Короче, было весело.

Было так весело, что на следующее утро капитан Воронин плохо помнил не только вчерашний вечер, но весь прошлый день (а то и прошлую неделю). Похмелье от «Боцмановки» было жутчайшее у всех, матросов собирали по темным углам трюма, офицеры валялись на палубе вповалку. Пошта, который не пил принципиально и почти ничего не ел – при мысли о поедании медузы его начинало подташнивать, был трезв, голоден и зол.

– Где мой отряд? – требовательно спросил он у капитана.

– Отряд? – Мутный взгляд Воронина не предвещал ничего хорошего.

– Штурмовая группа. Для зачистки Севастополя. И поимки горных бандитов.

Воронин нахмурился, икнул и, видимо, что-то вспомнив, кивнул.

– Ага. Отряд. Ну да. Будет тебе отряд, листоноша.

В результате неимоверных усилий по приведению экипажа в норму в распоряжение Пошты были выделены ровно три человека: уже знакомые ему мичман Зиняк и матрос Воловик в сопровождении страшного на вид (косая сажень в плечах, нависающие надбровные дуги, переломанная переносица – питекантроп, да и только), но крайне добродушного и постоянно улыбающегося мужика, которого представили как доктора Стаса.

– А почему доктор? – удивился Пошта.

– А потому что я и есть доктор, – ответил Стас, жизнерадостно улыбаясь во все тридцать два зуба. – Реаниматолог. Был, по крайней мере, до Катаклизма. Сейчас временно безработный, так как большинство заболеваний и травм среди экипажа крейсера делятся ровно на две категории: фигня, которая сама пройдет, и капец, который, как известно, не лечится.

Он заразительно заржал, и мичман с матросом подхватили добродушным хохотом.

«Веселенькая у нас будет зачистка», – мрачно подумал Пошта.

– Оружие получили? – уточнил он.

– Никак нет, – отрапортовал Воловик. – Ща идем в арсенал, получать.

В арсенале троица вела себя как дети, вломившиеся в кондитерскую лавку. Все пощупать, всем поклацать, передернуть, разобрать-собрать, поглядеть в прицел, набить магазин, выщелкать все патроны по одному, порыться в ящиках – все это надо было сделать обязательно и неоднократно, и помногу раз, в результате чего процесс получения оружия несколько затянулся.

В итоге матрос Воловик вооружился пулеметом РПК, обвешавшись летнами и цинками с патронами, пистолетом «Зиг-Зауэр П229» (не иначе как выменянным у пиндосского «морского котика» на пузырь «Боцмановки» рачительным каптерщиком) и грозного вида ножом с зазубринами на обухе. Мичман Зиняк предпочел пару стареньких ПМов в потертых кожаных кобурах и короткий помповый дробовик «Моссберг-500» с подствольным фонарем «Шурфайр». Доктор же Стас, будучи, по всей видимости, гуманистом, взял себе «Грендель» пятидесятого калибра (чтоб противник не мучился – из такой дуры ранить невозможно, только убить, попадешь в руку – оторвет руку, попадешь в голову – не будет больше головы) и подходящий Стасу по размеру «Пустынный орел» в хромированном исполнении. Пошта, пользуясь случаем, пополнил свой арсенал укороченной СВД – крайне полезным инструментом для дискуссий на дальних дистанциях.

– И вот еще, – сказал мичман, демонстрируя листоноше футуристического вида прибор. – Лазер.

– Какой еще лазер? – не поверил Пошта. – Не бывает же!

– Да не, – отмахнулся мичман, – не тот лазер, что пиу-пиу! Это для подсветки цели! Если совсем в жопу угодим, лазером подсветим – с крейсера туда и долбанут прямой наводкой. Главное, нам убраться куда подальше: ракеты – они не разбирают, где свой, где чужой.

– Хорошая вещь, – оценил Пошта. – Ну что, бойцы? Готовы?

Бойцы были готовы.

Выдвинулись к обеду, хотя хотели с утра пораньше, до жары. Солнце припекало. Шли пешком, Один плелся сзади. Коню было скучно и лениво, на него навьючили патронные ящики и сумки с гранатами, и благородное животное обиделось – его, боевого скакуна, низвели до уровня мула.

Стас продолжал травить анекдоты:

– Приходит сын к отцу и спрашивает: «Правда, что меня аист принес?» «Правда», – отвечает отец. «Вот странный вы, батя, человек, – удивляется сын. – С такой красивой женщиной живете, а аистов трахаете!»

«Да, – мрачно думал Пошта, – по нынешним временам аистов пора менять на каких-нибудь радиоактивных птеродактилей…»

– А еще встречаются как-то русский, американец и мутант…

– Тихо! – шикнул на доктора Пошта. – Отставить базар! Мы на вражеской территории. Переговоры – строго по необходимости, шепотом, а лучше жестами. Не на прогулке.

Вражеская территория выглядела обманчиво-безобидно. Старые севастопольские улочки с оплывшими, точно свечки, домиками, кривыми заборчиками, заросшими бурьяном палисадниками – этакая деревенская идиллия, залитая крымским солнцем, могла в любой момент встретить их ураганным автоматным огнем, миной-растяжкой, ямой с острыми кольями или смазанным дерьмом деревянным шипом – самым экономичным способом вывести человека из строя: наступил – проколол – заражение – умер.

Один напрягся, запрядал ушами. Чутье на опасность у коня было исключительное.

Отряд разбился на двойки – Пошта взял в напарники Воловика как самого адекватно вооруженного и выдвинулся вперед, оставив в арьергарде Стаса с его пушками и Зиняка с ружьем.

Шли медленно, крадучись, постоянно проверяли сектора. Это в поле достаточно крутить головой на триста шестьдесят, в городе надо еще смотреть наверх, не торчит ли из окна второго-третьего этажа ствол винтовки, не блеснет ли на крыше оптический прицел. Да и вниз не мешало бы поглядывать – катакомбы севастопольские известны своей протяженностью и более чем странным населением.

– Как-то тихо тут очень, – заметил Стас. – А люди куда подевались? Где татары, где торгаши? Чума, что ли?

– Не чума, – сказал Зиняк. – Бандиты. Люди ушли, нутром чую. В Алупке так же было. И в Феодосии.

Грохнул выстрел, и пуля взбила фонтанчик пыли у ног Пошты.

– Стоять! – рявкнул усиленный мегафоном голос. – Дальше ни шагу! Кто такие будете?

– Экипаж атомного крейсера «Адмирал Лазарев»! – дерзко выкрикнул Воловик. – Прекратить огонь, или мы будем вынуждены ответить из всех орудий!

Голос в мегафоне хохотнул.

– Ну-ну, морячки, – проговорил он. – Это каким же ветром вас сюда занесло? И куда это вы собрались отвечать из всех орудий? Севастополь с землей сровняете?

– Нам нужен человек по прозвищу Зубочистка! – громко выкрикнул Пошта.

– А больше вам ничего не нужно? – издевался голос. – Зубная щетка, паста, нить? А?

«Остроумец попался, – оценил Пошта. – Только к чему вся эта беседа? Они опасаются “Адмирала Лазарева” и хотят порешить дело миром? Или тянут время, чтоб зайти нам в тыл?»

Пошта обернулся. Один переминался с ноги на ногу, грозно фыркая. Что-то происходило невидимое, но опасное, и конь нервничал.

Пошта мгновенно оценил ситуацию. Они стояли на узенькой и кривой улочке, ведущей под небольшим углом вверх, к старому четырехэтажному зданию, где, судя по всему, и окопались бандиты – по крайней мере, оттуда вещал мегафон. Здание это когда-то было частной гостиницей, на облупившейся штукатурке фасада все еще висел криво намалеванный знак «Жилье по доступным ценам». Окна гостиницы были забиты досками и заложены кирпичом, дверь забаррикадирована мешками с песком.

От здания разбегалась паутина узеньких улочек и переулков; наверняка там был черный ход, и не один, и бандиты могли спокойно зайти в тыл штурмовой группе. А держать круговую оборону на простреливаемой со всех сторон улочке Поште совсем не улыбалось.

– Вперед, – скомандовал он шепотом. – Зиняк, прикрываешь тыл. Воловик – обходишь с фланга, постарайся залезть вон по тому плетущемуся винограду на второй этаж. Док, бомби по входу из своей гаубицы. Я буду снимать снайперов. Первый выстрел – мой!

Команда бросилась врассыпную и залегла кто где: Зиняк выбрал в качестве укрытия вросший в землю ржавый остов «Запорожца», доктор угнездился за фонарным столбом с бетонной урной, Воловик сделал ставку на скорость перемещения, меняя укрытия с ловкостью мангуста, а Пошта уселся на асфальт в ближайшей к гостинице подворотне, скрестил ноги, положил локоть левой руки на колено левой ноги, уложил, будто ребенка в колыбель, цевье винтовки, правой нежно обхватил рукоятку, поерзал, выравнивая соосность прицела (стенки вокруг перекрестия – которое у СВД вовсе не перекрестие, а малопонятная непосвященному «елочка» дальномера – должны быть равной толщины, без «полумесяцев», а то как ни целься – все равно промажешь), плавно выдохнул и еще более плавно потянул за спусковой крючок.

Выстрел разорвал тишину мертвого города, пуля пробила доску в заколоченном окне, откуда, по расчетам Пошты, и вещал мегафон, и в ответ разверзся настоящий ад.

Из центрального входа выкатился спаренный пулемет ШКАС, просунув хищные стволы в щели между мешками с песком, – и разразился отрывистой лающей очередью.

Крупнокалиберные пули засвистели по улице, кроша в мелкую труху все на своем пути.

Доктор ответил из «Гренделя», и мешки моментально превратились в фонтанирующее песком решето, забивающее механизм пулемета и перекрывающее обзор бандитам. Пули в «Гренделе» оказались бронебойно-зажигательные, и пулемет вскоре заглох, а из-под мешков потянулся дымок тлеющей материи и побежали по асфальту кровавые ручейки. Пятидесятый калибр все-таки проложил себе дорогу, превратив пулеметчика в лохмотья.

Но помимо пулеметчика были у бандитов и другие бойцы. Из каждого окна гостиницы плюнули огнем разномастные стволы, и у Пошты аж глаза разбежались от такого обилия мишеней. Он методично водил длинным стволом винтовки влево-вправо-вверх и стрелял при первой же возможности. Бандиты были достаточно умны, чтобы не высовываться в окна и вести огонь из глубины комнат, поэтому Пошта стрелял фактически наугад.

Угадывал достаточно часто – то один, то другой ствол после отрывистого треска СВД переставал стрелять. Раскаленные гильзы падали на асфальт. Пошта не ставил перед собой цели перестрелять всех бандитов – главным было отвлечь их внимание от Воловика, ловко, как обезьянка, карабкающегося по винограду. Хорошо, что эта лоза не была ядовитой в отличие от своей инкерманской родственницы.

Доктор, сменив «Грендель» на «Пустынный орел» – одну гаубицу на другую, чуть поменьше, – участвовал в обстреле гостиницы в роли тяжелой артиллерии.

И вот матрос наконец-то добрался до крыши, перемахнул через парапет и, закинув пулемет за спину, вытащил нож. Метнулся к ближайшему стрелку. Взмах клинка – и тело бандита полетело вниз с высоты четвертого этажа.

Воловик же, не потрудившись подобрать трофейное оружие, пошел дальше, сея страх и ужас своим ножом. Одно дело, когда в тебя стреляют, есть куда спрятаться и можно стрелять в ответ, – и совсем другое, когда бесшумно подходят сзади, берут рукой за ноздри, запрокидывают голову и режут горло, как барану. И твой товарищ, который только что стрелял, прикрывал, воевал, – выпадает из окна мертвым грузом.

Воловик в одиночку (при огневой поддержке Дока и Пошты) устроил такой рейд по тылам бандитов, что те оказались полностью деморализованы и готовы сдаться, но тут начались неприятности у Зиняка и Одина, прикрывавших тыл.

Горцы все-таки успели выслать отряд по переулочкам, и те как раз нарвались на дробовик Зиняка и копыта Одина. Отряд, правда, оказался многочисленнее, чем предполагал Пошта, – похоже, именно основные силы предприняли вылазку, оставив в гостинице резерв, и теперь Зиняк и Один не справлялись с волной нападающих, предпринявших самоубийственную атаку в духе «живой волны» – это когда вопящие и обезумевшие от ужаса бандиты бегут на тебя в лоб, паля из «калашей» и швыряя гранаты.

Будь у Зиняка пулемет… но у него было обычное пятизарядное помповое ружье. Один же был грозен в ближнем бою, но не против автоматной пули.

И Пошта решил применить лазер. Разобраться в управлении было легко. Листоноша нажал на зеленую кнопку – лазер загудел трансформатором, засветился индекс зарядки конденсатора, затрещала встроенная рация.

– «Адмирал Лазарев» слушает, – пробился сквозь помехи хриплый голос. – Башня огневой поддержки.

– Требуем огневой поддержки! – заорал Пошта.

– Ваши координаты?

– Наводите по лучу!

– Принято, – меланхолично ответил голос.

Индикатор мигнул, и Пошта нажал на красную кнопку, направив ствол лазера (больше похожего на гигантский фонарь) в сторону бандитов.

Ничего не произошло. Ну то есть – вообще ничего! Ни вспышки, ни луча, ни даже пресловутого «пиу-пиу». Только лампочка зарядки погасла.

«Не работает», – подумал Пошта.

С неба раздался странный звук – как будто плотную материю разрывали на части. Потом свист. Потом гул.

А потом улицы не стало. Бандиты, дома, деревья, остовы автомобилей, асфальт и земля – все превратилось в огненное месиво. Зиняка с Одином не задело только чудом.

Сначала была вспышка, потом – звуковой удар (как доской по ушам). И потом ударная волна горячим ветром толкнула в лицо, опалила кожу, забила фильтры респираторов, резанула по глазам.

Взрыв был чудовищный. Не атомный, конечно, – скорее всего, боеприпас объемного взрыва, она же легендарная вакуумная бомба. Никакого вакуума на самом деле в ней нет, а есть топливо, которое распыляется в виде аэрозоля и образует горючее газовое облако (которое, собственно, и взрывается). Жуткая штука, термобарический эффект уничтожает все, а из-за обратной тяги взрывной волны и пошла легенда про вакуум в эпицентре.

Вот и сейчас ударная волна прокатилась вторично, теперь в обратном направлении – и можно было выдохнуть.

Ай да «Адмирал Лазарев»! Могуч, старик! А казалось бы – груда металлолома!

– Мы сдаемся! – завопил мегафон. – Сдаемся! Не стреляйте! И уберите своего маньяка!

Пошта встал, сменил СВД на дробовик и гаркнул:

– Воловик, отставить резать бандитов! А вы, граждане бандиты, выбрасывайте стволы в окна и выходите по одному, руки за головой! А не то жахнем по вашей халупе – даже пепла не останется!

Бандиты послушно повыбрасывали стволы и стали выбираться из гостиницы, в ужасе озираясь на окровавленного и кровожадно улыбающегося Воловика.

Доктор под прицелом своей карманной гаубицы выстроил горцев в одну линию у стены, словно собирался их расстрелять, – что тоже давило им на психику, так как делал это Док в свойственной ему манере, с шуточками и прибаутками, периодически жизнерадостно хохоча.

Подтянулся ошарашенный и слегка контуженный Зиняк с крайне недовольным жизнью Одином. Пошта пересчитал пленных – семеро. Итого: операция прошла успешно, потерь с нашей стороны нет.

Только вот Зубочистки не видно. И перфокарты. Неужели гаденыш пошел в атаку и сгорел в объемном взрыве? Да нет, вряд ли, слишком он подл и труслив для таких подвигов, как лобовая атака.

– Где Зубочистка? – строго спросил он подавленных горцев.

– Нема, – ответил один с сильным украинским акцентом. – Пойихав. Ще вчора.

– Когда вернется?

– Нэ знаю…

Пошта прошелся вдоль строя пленных.

– Летучий Поезд вы грабили? – спросил он больше для проформы.

– Якый ще поезд? – натурально удивился бандит.

– Ты мне тут дурака не валяй! – прикрикнул на него Пошта. – Лучше правду говори, а то отдам тебя доктору на вивисекцию.

Док радостно заржал, и бандит весь сжался.

– Мы, мы брали…

– Кто навел?

– Як це – хто? Зубочистка, падлюка така, и навел!

– Ага, – сказал Пошта. – Значит, он у вас за главаря?

– Був за главаря. И ще – шпигуном.

– Кем-кем?

– Ну этим… – наморщил лоб бандит. – Шпиеном. Он сперва в штольню хотив… Проник, замаскувався, за свого прыйнялы його. А потим, колы треба було ворота видчыны-ты та нас унутрь запустыты – злыняв, гад, с якымось мужиком на восьминогому кони. Ну, мы й за ним и пойихалы.

– Так. Дальше что было? – потребовал Пошта.

– Дали… Дали вин на пойизд сив. Ну а ночью до нас прыбижав, каже: до жопы штольню, треба пойизд грабуваты. Мол, хабару поболе, богатыми станемо. Ну а мы шо? Нам шо штольню, шо пойизд.

– Что водка, что пулемет, – подхватил Док, – лишь бы с ног валило.

– Ну и пограбувалы. Вернее, спробувалы – огребли мы вид охорони, погналы нас, куда Макар телят не гоняв. Втиклы до Севаста. А тут и Зубочистка прыйихав, довольный такый, злыдень. Каже, все добре, то, що треба, в нас вже е. Велив зачекаты тута, а сам пойихав.

– Куда? – напряженно спросил Пошта.

– В энтот… в Бахче-Сарай. Вот!

Пошта опешил. Какой смысл был грабить поезд, бежать в Севастополь, чтобы потом ехать в Бахче-Сарай – если Летучий Поезд и так туда ехал? Поступки Зубочистки не поддавались логическому осмыслению. И что ж такого важного было в перфокарте, что матерый бандит Зубочистка сорвал многомесячный план по внедрению в Балаклаву, пожертвовал добычей при потенциальном грабеже штольни, бросил часть отряда на верную смерть при штурме поезда, оставшихся подставил под стволы «Адмирала Лазарева» – и все ради куска картона с дырками?

Что же это за информация такая? Зачем горному бандиту Зубочистке код доступа к спутнику?!

Как он вообще узнал о ее существовании? Ведь Пошта никому не рассказывал, что слил коды на перфокарту.

Ясным было только одно: все дороги вели в Бахче-Сарай.

Жалко было расставаться с боевыми товарищами – за один бой Пошта успел привыкнуть к Зиняку, Воловику и Доку – но не сорвать же бойцов с крейсера ради опасной погони за Зубочисткой.

В конце концов, это дело для листоноши.

– Забирайте бандюков, – велел он морякам. – Пусть капитан Воронин с ними разбирается. А мы поедем в Бахче-Сарай.

– Кто это – мы? – удивился Зиняк.

– Я и Один. Такая у нас судьба, копать-колотить. Долг листоноши зовет.

Он пожал руки боевым товарищам, приторочил к седлу СВД, похлопал Одина по боку и одним прыжком вскочил в седло.

Интерлюдия Казак

Седло качнулось, и Захар оглядел простиравшуюся перед ним степь, выходя из воспоминаний.

– Что, дружище, проголодался? – Посмотрев, как Один с аппетитом поглощает колючки с растопыренного степного куста, Захар похлопал коня по загривку и, щурясь, повернулся в сторону заходящего солнца. – Давай-давай.

Да уж, задумался. Узнал бы отец – высек бы. Непростительно. Но в этой стороне всегда все было спокойно. Захар любил эти края. Они часто с Одином отправлялись сюда. Чтобы просто побыть вместе.

– Ну, наелся? Ладно уж, я, между прочим, тоже еще не ужинал. – Захар пришпорил коня, разворачивая его в сторону казачьего стойбища. – Давай-давай, а то мамка обоим по загривку насыплет.

И они поскакали домой. Ему нравилось чувство свободы, ощущать себя независимым, свободным. Чувствовать под собой упруго работающие мышцы верного Одина, который, как и он, только и ждал, чтобы вырваться на свободу из душного, пропахшего сеном и навозом загона.

– Мама? Это я. Я вернулся! – входя в отсек, отведенный под прихожую, и стаскивая по пути обмундирование, позвал Захар. – Отец вернулся?

– Нет еще, у него совет. Ну и где ты опять пропадал, Захар? – Выглянувшая из кухни мать строго сверкнула глазами. – Опять со своим Одином дурака валяли?

– Зря ты, мам. Один хороший, мы с ним так далеко заезжаем. – Поцеловав родительницу в щеку, парень прошел к столу и довольно потер ладони. – О, картошечка!

– Руки! – строго цыкнула мать, подавая сыну тряпицу.

Тот послушно вытерся, прежде чем сесть за стол. Когда все необходимые ритуалы были наконец закончены и сын набросился на остывающую картошку, мать уселась напротив и, подперев рукой голову, принялась наблюдать, как он ест.

– Строптивый ты, – покачав головой, наконец сказала она. – И чего не сидится тебе?

– А чего, – не поднимая головы, пробурчал Захар с набитым картошкой ртом. – Мы же во! – Он потряс алюминиевой ложкой. – А потом он как побежал. Такой быстрый, представляешь? А я-то поначалу боялся. Из седла чуть не упал. А он как понимает все: бок подставил, я и удержался. Молодец. Ветер, а не конь. Ну мы за холм и двинули. Интересно же…

– Ты ешь, ешь. Не отвлекайся, – вздохнула мать и, протянув руку, погладила сына по непослушным вихрам. – Ты сын атамановый, а в голове одни кони да колючки.

– Он замечательный, мам.

– Да знаю. Ты бы девушку хоть себе нашел.

– Да ну. – Парень взбрыкнул плечом, словно жеребенок, и мать улыбнулась. – Им бы только целоваться да глупости разговаривать. Зинка, ну та, с грибной фермы, вчера вообще учудила. Иди, говорит, покажу что-то. Заманила, а сама целоваться лезет… Фу!

– А мне кажется, она хорошая девушка. И ты ей нравишься.

– Ма-ам… – Мученически закатив глаза, Захар отправил в рот кусок картошки. – Ну вот только не начинай. Они все такие. Им бы только целоваться да хихикать, да в бирюльки играть. Другое дело мы, мужики. Вот мы с Одином вчера…

И он снова принялся рассказывать о своих приключениях, о верном восьминогом друге, кроме которого практически больше ни с кем не общался. Нина смотрела на него и не знала, что по-настоящему ему нужно ответить. Та страшная ночь, тот кошмар, в котором ей виделась его настоящая мать, которой на глазах у ребенка перерезали горло. Застреленный отец. Невесть откуда взявшиеся челноки, пулеметом положившие почти половину отряда ее мужа. Как она, наплевав на приказы и обычную безопасность, бежала к куче из расстрелянных стариков и детей, ориентируясь на тоненький детский писк. Вопль о помощи маленького беззащитного существа, который она не забудет никогда в жизни. Как вытаскивала его, прижимала содрогающееся от рыданий тельце к груди. Как орала на мужа, позабыв про страх, в любой момент ожидая выстрела или удара, способного проломить череп.

Она отстояла его. Защитила. Выходила, рыча на всех, словно покалеченная самка, отбившая у врагов детеныша. Впрочем, все так и было. И вот он взрослеет, растет. Сидит напротив нее и есть приготовленный ужин. Ее сын. Теперь ее. Они оба прекрасно знали, что Захар был приемным ребенком. Но это было слишком давно, и парень уже не помнил, когда в последний раз во сне к нему приходил ночной кошмар, в котором перерезали горло женщине, которая… которую… На самом деле он по-настоящему так и не помнил своих родителей. Не успел их узнать. Нина стала ему матерью. Растила, учила, как могла, давала подзатыльники, когда не слушался. Жаловалась на него отцу – казачьему атаману, грозе всей общины, который, напустив на себя притворную злобу, хмурился, поводя вислыми усищами, стараясь, по всей видимости, шуточно устрашить, но тем самым лишь вызывал еще новые приступы смеха у подобранного после бойни ребенка…

– Да знаю я, мам, – продолжая жевать, заверил женщину сын. – Но ведь столько интересного! Ты бы видела…

Хлопнула дверь, и в коридоре негромко завозились.

– Отец пришел. – Мать вскочила, на секунду задержавшись перед осколком зеркала, вышла в прихожую.

Продолжая жевать, сын в оба уха прислушивался к разговору и возне в коридоре. Отец что-то коротко рубанул, повысила голос мать. Потом тише. Потом всхлипнула.

– Захар!

– Да, отец! – Отбросив еду, парень вскочил навстречу входившему на кухню Микуле. Авторитет приемного родителя для него был непререкаем.

– Да ты сядь, – устало опустившись на стул, махнул рукой отец, возле которого, гремя посудой, уже вовсю суетилась мать. – Дело у меня к тебе, сын. Серьезное.

Опустившийся на стул Захар ощутил, как у него внутри все сжимается от сладостного предвкушения. Ему доверяют какое-то дело. С ним – как со взрослым. Отец доверяет ему!

– Отправишься с отрядом на юго-западный фронт, проверишь, что и как.

– Что? Война? – с надеждой поинтересовался Захар.

– Нет. Просто слухи о бандах и кочевниках.

– А Одина можно взять?

– Да бери, бери. Только осторожно, никакого самоуправства и самодеятельности. Посмотрите – и назад. Ваше дело разведка. Усек?

– Да, – снова вытянулся под холодными глазами Захар, ноги которого уже сами упрямо рвались через оружейку в конюшню.

И вот он, изо всех сил стараясь держать прямую спину, словно древний полководец из легенд, которые рассказывала ему на ночь мама, направлялся в сторону предполагаемой опасности, готовый в любой момент занести карающую длань над противником, вооруженный доверием отца и собственной юношеской нерассудительностью. Он чувствовал себя героем, чуть ли не освободителем, скачущим на верном коне навстречу опасности. Он – преемник самого атамана, отправляется в первый крестовый поход.

Но в жизни все оказалось намного банальнее, циничнее и страшнее.

Курившийся столб дыма казаки увидели издалека. Пожар в степи – дело страшное. Стена, состоящая из огня, дыма и копоти, моментально захватывала огромные территории и гнала прочь всех степных обитателей. Бывало и так, что степной пожар выводил толпы мутантов на людские поселения. Охваченные паникой монстры бежали прямо под пули и бросались на стальные наконечники казацких пик. Даже в изуродованных мутацией инстинктах животных остался неизменным страх перед жарким пламенем огня, его они боялись больше, чем людей.

– Хлопцы! Надо бы проверить, что там случилось. Если пожар, то не приведи господь, чтобы ветер дул в сторону нашего хутора. – Захар посмотрел на облака, бегущие по небу в сторону, как раз противоположную той, откуда ехал казацкий десяток.

Его люди одобрительно загудели.

Казацкая привычка всегда быть начеку и на этот раз оказалась нелишней. Не доезжая нескольких сот метров до источника дыма, Захар скомандовал остановиться. Передав поводья Одина своему первому помощнику и другу Кириллу, молодой десятник отправился на разведку.

Ползти по-пластунски непросто. А ползти по-пластунски в крымской степи так вообще целая наука. В любой момент прямо под телом лежащего человека на поверхность может выбраться огромный земной червь. Пасть этой твари, вооруженная сотнями острых, словно иглы, зубов, за пару секунд перекусит незадачливого путника пополам. Так что казаку следовало не только ползти как можно осторожней, но и периодически припадать ухом к земле и внимательно прислушиваться, не раздается ли поблизости опасный хруст от перемалываемых червем камней.

Захар подобрался на максимально близкое расстояние, имея возможность детально рассмотреть происходящее рядом с костром действо, при этом оставаясь незамеченным для его участников. То, что он увидел, его не обрадовало.

«Уж лучше это бы был пожар!» – подумал Захар, глядя на лагерь мародеров, дым от костра которого и привлек внимание казаков. Хотя костром это назвать было сложно. Степные бандиты, облаченные в самодельные противорадиационные костюмы, собрали в одну кучу и подожгли тела убитых ими караванщиков, добавив в качестве топлива части разобранных на куски повозок и кибиток. Подобные случаи в этих краях были не редкостью. Банды мародеров из Тортуги или Севастополя шныряли по степному Крыму в поисках легкой наживы, которой чаще всего становились караваны и обозы, пренебрегшие надежной охраной.

Захар насчитал около трех десятков бандитов в масках. Передвигались они на дизельных багги и мотоциклах, многие из которых были оснащены пулеметами и броней из приваренных к корпусу листов железа.

Чужаков следовало предупредить, а в идеале прогнать с казачьей земли. Но имея в своем распоряжении всего лишь десяток верных бойцов, подобная затея была обречена на провал. Захар предпочел все так же незаметно покинуть свой наблюдательный пост и вернуться к товарищам.

– Ну что делать будем, мужики? – спросил Захар в конце своего рассказа о результатах разведывательной вылазки.

– Атаман Микула четко сказал, чтобы никаких стычек, – ответил Мишек, самый рассудительный из отряда Захара. – Так что предлагаю вернуться на хутор и привести сюда подмогу.

– Пока мы туда-сюда зазря катаемся, этих падальщиков уже и след простынет! – возразил Захар. – Нет, поступим иначе. Ты, Кирилл, скачи на хутор и передай отцу, что мы нашли банду мародеров. А мы пока последим за ними. Понял?

– Добро, – кивнул Кирилл и отправился выполнять поручение командира. Когда он скрылся из виду, Захар почувствовал, что просто физически не может усидеть на месте. Сердце рвалось в бой, доказать, что он хлопец не из робкого десятка.

– А что, хлопцы, – наконец не выдержал Захар, – неужто мы струсили? Чего мы тут стоим и ждем моего батьку с подкреплением, словно мы парубки беспомощные? Предлагаю подъехать к этим псам и наблюдать за ними смело, в открытую. Как вам такая идея?

Как это ни странно, но с этим предложением согласился даже рассудительный Мишек. Казаки не привыкли отступать перед лицом опасности. Сняв ружья с предохранителей и проверив, легко ли достаются шашки из ножен, лихие рубаки выдвинулись к лагерю мародеров.

Бандиты тем временем закончили с сооружением погребального костра и перешли к дележке добычи. Одни потрошили тюки с товарами, другие делили оружие и одежду, снятые с трупов караванщиков. Трое мародеров стояли поодаль от основной группы, чем сразу привлекли внимание Захара. Двое прижимали к земле кого-то пытающегося вырваться, в то время как третий бандит в маске возился с застежками на своих штанах.

– Так это же ребенок! – приглядевшись, ахнул Захар. Троица мародеров в масках разложила на земле маленькую девочку с явным намерением пустить ее по кругу.

Такого Захар стерпеть просто не мог.

– Эй! Уберите от нее руки! – спрыгивая с недовольно заворчавшего Одина, зычно приказал он, перехватывая рукоять шашки.

– Черт! Принесла казаков нелегкая! – Один из насильников протянул руку к лежащему рядом АК-47.

– Казачки, предлагаем разойтись полюбовно! Возьмите пару мешков из добычи и скачите себе дальше. А если хотите, мы можем с вами этой пигалицей поделиться…

Глаза у Захара налились кровью. Он выхватил шашку, тем самым давая своим людям сигнал к атаке. Последнее, что он увидел, как казаки лавой обрушиваются на ошарашенных бандитов. В следующее мгновение автоматная очередь из бандитского автомата разворотила Захару грудь и вышибла его из седла. Последнее, что он увидел, – дюжина всадников, которые, вытянувшись в шеренгу, улюлюкая и махая саблями, оголтело неслись на него.

Глава 4 Серый свет

Когда-то Бахче-Сарай был Бахчисараем и ни к бахче, ни к сараю отношения не имел. Пошта читал, что название переводилось как «сад-дворец» и что существовал город века так с семнадцатого. Сейчас это уже не имело значения. Впрочем, дворец остался. Названный крымскими татарами «Хан-сарай» (Ханский дворец), сейчас он стал, соответственно, «Ханским сараем».

Потому что хан в Бахче-Сарае был.

Звали его Арслан Гирей II, и наследником некогда построивших дворец аборигенов он точно не был.

Вообще с национальностями после Катаклизма творилось что-то невнятное. Листоноши вообще признавали только одну «нацию» – люди, но встречались и ярые противники такого космополитизма, делящие разумное население Земли на хохлов, москалей и прочих жидов.

Впервые с национализмом Пошта столкнулся как раз в Бахче-Сарае в прошлый визит. И теперь, подъезжая к городу, гадал, разрешился конфликт или нет.

На воротах дежурили двое. Хан Арслан Гирей отличался некоторой эксцентричностью, любил исторические романы разной степени достоверности и уважал «преданья старины глубокой», при этом совершенно не разбираясь ни в одной эпохе. Поэтому стража была одета с выдумкой и претензией, правда, непонятно на что: то ли на достоверность, то ли на красочность.

Остроносые сапоги, стеганые фиолетовые халаты, расшитые золотом, шлемы с длинной бармицей и плюмажем – полукруглые, медные… Кривые сабли и старые добрые АК. У левого за расшитый пояс был заткнут «маузер». И в довершение под шлемы оба стражника нацепили противогазы, а под стегачи – защитные костюмы.

– Листоноша! – обрадовался правый стражник. – Давно ваших не было! А чего один?

– Как – не было? Копать-колотить, у меня друзья сюда собирались еще больше недели назад. Приходили?

– Не, не было ваших уже месяца два.

Платить пошлину или рассказывать о цели визита Поште было необязательно – ханство к листоношам относилось с почтением. Но поболтать со стражниками, скучающими на жаре и потому склонными к болтовне, – дело полезное.

Пошта спешился и пожал поочередно руки левому и правому.

– Ребят, я вас в противогазах не признал. Встречались?

– Я – Васька Шаорма, – сказал левый.

– Шаурма, – поправил правый.

– Ша-ор-ма. Понял ты, морда москальская?

– Не москальская! – оскорбился правый. – Я з Кыйиву.

– Земляк? – Настала пора Поште удивляться. Вот уж чего он не ожидал – встретить здесь, на острове Крым, земляка.

– Ну… Еще до Катаклизма уехал.

– Москаль ты, Иванов, – припечатал Васька Шаорма, – трындишь, как дышишь. Глаза бы мои тебя не видели.

– Ну и не смотри! – вызверился тот, впрочем, не двигаясь с места – уставом было запрещено.

Пошта молча ждал, когда они уймутся: такой вот прикладной нацизм был в Бахче-Сарае, увы, обыденным явлением. Здесь не видели человека, видели только его родовую или социальную группу: москвич, киевлянин, местный, крымский, украинец, татарин, русский, армянин, еврей… Листоноши выпадали из этой систематизации, и потому их не трогали.

Старшие товарищи Пошты считали, что Арслан Гирей специально создавал в городе нездоровую атмосферу: занятые внутренними дрязгами граждане о качествах правителя думают в последнюю очередь. Им есть кого винить во всех бедах.

– Так что, – дождавшись паузы, Пошта встрял в беседу, – не приходили листоноши?

– Вообще третий день никого нет, – охотно откликнулся киевлянин Иванов.

Левый, Васька Шаорма, надулся и слегка отвернулся.

– Торчим тут, с безделья дуреем. Всего развлечения – языками почесать. А три дня назад как раз я с этим, – кивок на напарника, – дежурил. И были гости из Казачьей Сечи. Огнев, может, знаешь? Вроде бы по делу: кого-то у них там то ли похитили, то ли изнасиловали, то ли сбежал кто-то. Но только Огнев как до настойки на шишках… на тех самых, на каких надо, шишках, дорвался – так из чайханы не выходит. И ребята его там же валяются.

– Ясно-понятно, – отозвался Пошта. – А не было тут такого Зубочистки?

– Да говорю: три дня никого, кроме Огнева с хлопцами. И до того негусто было. Я так думаю, вымирают сталкеры потихоньку. И все мы вымираем. Вот кончатся фильтры – и вымрем. Или в листоноши заделаемся.

– Мы не заделаемся, – возразил Шаорма, – если только детей этим нелюдям отдать.

– Да откуда у тебя дети, тебе же бабы не дают!

– Да за мной бабы толпами бегают!

– Бывайте, мужики. – Пошта взял Одина под уздцы и вошел в ворота.

Бахче-Сарай начинался сразу от стены и полностью отвечал своему новому названию. Сарай – и есть сарай. Бардак, кавардак и захламление.

После Катаклизма город буквально отстроили заново, правда, придерживаясь исторически сложившихся традиций: дома сделали двухэтажными, второй сильно выдавался над первым, а по узким извилистым улицам можно было кружить часами и так никуда и не выйти. Логики в плане города не наблюдалось в принципе. Наверное, здесь было условное деление на кварталы… но Пошта о нем мог только догадываться.

В первый раз в Бахче-Сарае он вообще заблудился, потом кое-как научился ориентироваться и теперь мог отыскать хотя бы ханский дворец и центральный рынок. Туда Пошта и направился.

Центральный рынок – не только место торговли, там можно узнать последние новости, сплетни подслушать, отыскать знакомых.

Там же, кстати, недалеко и чайхана, в которой пьянствует Огнев. Надо бы навестить его, нехарактерно это для вахмистра – пьянствовать, когда получено задание.

Пошта шагал по грязным, заплеванным и замусоренным улочкам, навстречу ему попадались люди (чем ближе к центру, тем больше) в разной степени поношенности защитных комбинезонах, противогазах и респираторах.

А ведь правы стражники. Пройдет еще сколько-то лет, закончатся фильтры, не станет «чистой» воды, радиация проникнет в бункеры – и люди вымрут. У них на самом деле один путь: путь листонош (он же, судя по всему, – путь моряков из Севастополя, путь изменения самого себя). Когда-то давно, задолго до Катаклизма, писатели увлекались моделированием мировой войны. Последней. Наставник подсовывал детям книги, некоторые были смешными, другие – страшными, но почти все – наивными. Особенно потряс Пошту роман «На берегу» Шюта. Действие происходило в Австралии. Весь мир уже погиб, Австралия пока жила. Но радиоактивное облако подбиралось к ней… и герои романа точно знали, что умрут через считаные недели. И даже в аптеках желающим раздавали яд.

Вот и здесь.

Жители Бахче-Сарая обречены. И мало того, что сами они умрут в мучениях, так же погибнут их дети.

Но пока что хан не согласился на предложение клана листонош отдавать всех детей в возрасте от года до полутора на воспитание и изменение. Пока что Бахче-Сарай цеплялся за «человеческое». И тем самым загонял себя в могилу.

Мрачные ли мысли были виноваты или то, что в город давно никто не приезжал, но сегодня Пошта видел во всем следы запустения и скорого конца.

Грязь, жирные черные мухи, облезлая крыса-доходяга, шум базара, слышный за сотню метров, облупившиеся стены, крики и визгливый, ненатуральный смех, вторые этажи домов, практически сходящиеся над головой…

Пошта сделал еще несколько шагов, и дома расступились, открыв базарную площадь.

После безлюдья остального Крыма она поражала.

Над торговыми рядам взвивались голоса торговцев, нахваливающих свой товар, торгующихся, поносящих конкурентов. Под солнцем полыхали яркие навесы и шатры, трепыхались на ветру флаги.

Пошта не спеша, ведя Одина за собой, пошел по базару.

И сразу стало понятно: Бахче-Сарай действительно уже не тот. Слишком мало товаров, чересчур истеричны крики торговцев, и почти нет покупателей. Естественно, никто не торговал здесь мясом или овощами со своего огорода, не было россыпей специй и букетов цветов.

– Фильтры! Фильтры для воды!

– Стекла для противогаза, господин, лучшие стекла!

– Таблетки от радиации! Только у нас, господин, покупайте, не пожалеете!

– Порох, патроны, оружие!

– Точу любые ножи!

– Господин, зверушку перековать не надо?

Пошта старался не смотреть по сторонам. Уже пользованные фильтры, треснувшие стекла, сомнительные патроны. Кастрюли, миски, сковородки. Чудо-средства от радиации, облысения, импотенции, нежелательной беременности и метеоризма. Витамины. Магниты. Защитные костюмы. Просто одежда (перед применением – дезактивировать). Только один раз он остановился, заинтересовавшись, – продавали гранаты и ракетницы. Пошта поторговался и пополнил запас не раз выручавших его ярких зарядов.

– Как торговля идет? – спросил он у грузного продавца.

– Не идет, а задом пятится! Ты за неделю – первый. И у всех так. Что-то случилось на дороге: Летучий Поезд пустой ходит, ни гостей, ни караванов. Вымрем все скоро.

– А что происходит-то?

– А я почем знаю? Говорят, бандиты какие-то обнаглели. А я так думаю, – понизив голос, добавил он, – жидомасоны во всем виноваты. Их заговор. Жидов.

– Ясно-понятно…

На базаре ему делать больше было нечего. И так понятно: каждый будет кивать на соседа, об истинной причине бедственного положения знает разве что хан, но к нему Пошта идти не собирался.

И, может быть, что-то известно Огневу.

Ну не пьют бравые вахмистры просто так, без причины, да еще и на задании.

После – пьют. Во время – никогда.

Пошта решительно пересек почту и направился на поиски чайханы, где засел старый знакомый.

Это оказалось не так просто: чего-чего, а заведений общепита здесь хватало. И все они оказались под завязку забиты местными жителями.

Видимо, они запивали и заедали тревогу, чтобы не думать о происходящем и не тревожиться о завтрашнем дне.

Вывески, одна другой крикливей, обещали «суперрацион для суперсталкера», «настоящий обед из натуральных продуктов», «домашнюю горячую пищу», а также пахлаву, шаурму, люля-кебаб, шашлык (из крысы – 100 купонов), домашние настойки и вина.

Пошта толкал дверь за дверью, оказывался в тамбуре, покорно ждал под струями воняющего химией дезактиватора и, обтекая, выходил в общий зал. Везде курили кальяны (судя по всему – с гашишем), чадно жарили и вонюче пили. И Огнева не было.

На пятом кафе Пошта начал терять терпение. Во-первых, от защитного костюма теперь несло химией. Во-вторых, листоноша проголодался. В-третьих, он элементарно устал за последние дни.

На седьмом кафе ему повезло. Чайхана так и называлась – «Чайхана», и была она небольшим, дорогим и потому полупустым заведением.

Сидели здесь прямо на застеленном ковром полу, на подушечках перед низкими столиками.

Впрочем, это Огнев сидел, пусть и подперев голову руками, а его товарищи сладко спали. Хозяин заведения, завидев Пошту, сделал большие глаза.

– Спокойно. Меня ждут.

Пошта направился прямо к вахмистру. Огнев, казалось, не замечал его, поглощенный своим горем: перед казаком стоял наполовину полный граненый стакан с ярко-зеленой жидкостью. «На шишках», – догадался Пошта.

– Здорово, Огнев, как жизнь половая?

Вахмистр подпрыгнул на месте, едва не разлив настойку, узнал листоношу и заорал:

– Пошта! Друг! Выручай! Господь Бог тебя мне послал!

Для пьянства у вахмистра были – как позже выяснилось – веские причины. Казаки вообще уважали чарочку перед боем, а тут Огнева с его отрядом послали не просто в бой – на верную гибель.

– Подставили меня, брат листоноша, – гундел Огнев, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону. – Ох и подставили! Врагу такого не пожелаешь!

– Хватит бухать, вахмистр, – строго велел Пошта. – Если нужна моя помощь – объясни, что да как, без нытья.

Он отодвинул от казака бутылку и приготовился слушать. Огнев проводил спиртное тоскливым взглядом, но остатками не пропитых пока мозгов сообразил: Пошта прав.

– Такое дело, листоноша. Беда у нас. Горе в Казачьей Сечи. У есаула Тапилины дочь выкрали. Средь бела дня, на ярмарке. Кто, как – непонятно. Дозорные увидели только караван из трех машин, ехал в сторону Бахче-Сарая. Ну, мы, ясен перец, в погоню. Отряд пластунов мне дали и особые полномочия – стрелять во все, что движется, пока двигаться не перестанет. «Хоть весь Крым сожги, а дочку мне верни», – так есаул и сказал, а он мужик серьезный, шутить не любит.

Пошта понимающе покивал.

– В общем, приехали мы в Бахче-Сарай, – продолжал Огнев. – А тут – глухо. Как в танке. Никто ничего не слышал. Татары носы воротят, жиды денег просят, хохлы по норам прячутся, москали на всех зубы щерят. Грызня, короче, обыкновенная. Мы – к хану. Так и так, помоги казачеству, в долгу не останемся. А он, сука такая, говорит – у нас в городе порядок, бандитов и похитителей людей нет. В общем, на хрен нас послал, морда татарская. Но мои пластуны – они ж не лыком шиты, разведка, едрит-мадрит, начали по городу рыскать, по базару, шмоточников трясти. Нарыли.

Огнев вздохнул и потянулся к рюмке, но под взглядом Пошты отдернул руку.

– Культисты это оказались. Серый Свет, слыхал?

– Не-а, – покачал головой Пошта.

– Они в Чуфут-Кале обосновались, в пещерном городе. Давно уже. Собирался туда всякий сброд со всего Крыма. Бродяги, насильники, убийцы. Приговорили тебя к повешенью – беги в Чуфут-Кале, там примут, накормят, имя новое дадут. Мы давненько за ними присматривали, тот еще рассадник. Пытались даже пару лет назад человека к ним внедрить, да не вышло, раскололи. Что-то там с неофитами делают, после чего даже самая отъявленная мразь начинает молиться, поститься и слушать лидера культа.

– А девчонка-то им зачем? – перебил Пошта. – Мало, что ли, добровольцев?

– Олеська-то? Для жертвы. Эти твари каждое новолуние человеческую жертву приносят. Двенадцать жизней в год. Иногда рабов покупают, а иногда – девчонок молодых воруют.

– Ясно-понятно, – помрачнел Пошта. – И что ж ты на заднице сидишь, вахмистр? Может, Олесю вашу уже того – на органы разобрали во имя Серого Света.

– А что я сделаю?! – взвился Огнев. – У меня двенадцать человек всего. Да пластуны, да спецура, но – двенадцать! А их там сотни! И пещеры укрепленные. И подступы заминированы. И хан подмоги не даст – видать, культисты ему хорошо отстегивают, за крышу-то! Я гонца в Сечь отправил – сгинул гонец, как не было его! А мне есаул башку-то оторвет к чертям собачьим, если Олесю не спасу! Помоги, Пошта, выручи!

Пошта нахмурился. Казачья Сечь и листоноши всегда жили дружно, помогали друг другу, выручали, спасали из беды. Но то – клан листонош, не самая слабая организация в Крыму. А он, Пошта, сейчас один-одинешенек.

– Что я могу сделать? – спросил он.

– Я тебе людей дам! – загорячился Огнев. – Надо в культ проникнуть! Типа – неофиты! Завербоваться хотите! Ты же хитрый, Пошта, я же знаю! Вы все, листоноши, хитросделанные!

– Ладно, – махнул рукой Пошта. – Благородное дело – девицу из беды выручать. Но, вахмистр, если выгорит дело, копать-колотить, будешь мне должен по гроб жизни!

– Согласен!

– Собирай своих людей. Посмотрим, что можно сделать.

Чуфут-Кале – старинный античный город-крепость, состоящий из естественных и искусственных пещер. Там обитали византийцы, варвары, монголо-татары, просто татары, туристы-спелеологи – и теперь культисты Серого Света.

Выехали утром, на рассвете, и скалы казались розовыми в лучах восходящего солнца. Пыль под ногами была бледновато-желтая, камни – серые, и весь пейзаж, будто выцветшая фотография, сливался в единую унылую картинку под прозрачно-голубым небом с раскаленным диском солнца.

Горы поросли чахлым кустарником, мутировавшие от радиации колючки тянули свои цепкие когти к одежде, впивались в обувь. Тропу будто нарочно засадили этой дрянью, и идти приходилось медленно, высоко задирая ноги и переступая через кустарник. Восьминогого коня пришлось оставить на платной конюшне в Бахче-Сарае…

Всего казаков было тринадцать, считая вахмистра (тот протрезвел и решил тоже пойти на дело – негоже командиру в тылу отсиживаться, пластуны уважать перестанут). После рейда на базар они сменили свои тактические комбинезоны – жесткие наколенники, вшитые титановые пластины, стропы «молле» и прочую фанаберию – на самое разнообразное и живописное тряпье, которое можно было найти у старьевщиков Бахче-Сарая. Оружие свое – короткие «Бизоны» и АКСУ, а также одноразовые гранатометы «Шмель», – прятали в рюкзаках, под грудой вонючего белья, чтобы в случае досмотра самого дотошного культиста стошнило.

Легенду придумал Пошта. Мол, банда – бывшие военные (выправку никуда не спрячешь: хоть и пластуны, а походка у казака такая, будто аршин проглотил), занимались мародерством, нарвались на патруль листонош, потеряли часть отряда, бежали, сожгли пару деревень, были заочно приговорены к смерти, деньги и продовольствие на исходе, патроны кончились – оружие пропили, деваться некуда, возьмите нас, мы хорошие, будем Серому Свету молиться, только дайте пожрать.

Байка, конечно, так себе – но, как рассчитывал Пошта, на первых порах проканает. А до более тщательного изучения, надеялся он, дело не дойдет. Миссия-то была – из разряда «сунь-вынь»: ворваться, дать всем просраться, схватить девчонку и сделать ноги.

– Пришли, – сказал Огнев, запыхавшись. Поште даже стало его жалко – с бодунища-то да по такой жаре подниматься в гору со «Шмелем» за плечами… Бедный вахмистр. – Вот она, крепость Чуфут-Кале!

Конечно, со времени постройки – веков этак за пятнадцать – крепость успела несколько поизноситься. Правильнее было бы называть ее руиной крепости, но культисты по мере сил и возможностей подновили, подреставрировали, укрепили, обложили кирпичом и замазали цементом все что смогли – и крепость выглядела как лоскутное одеяло: вот древняя каменная кладка, а вот – лист жести и мешки с песком. Тут пеноблоки, а тут – колонны дорические, а между колонн – стволы огнеметов.

Культисты встретили замаскированных казаков угрюмым молчанием. Закутанные в серые балахоны, с автоматами наперевес и в черных масках-балаклавах поверх противогазов, поклонники Серого Света напоминали привидения – и отнюдь не дружелюбные.

– Мы к вам, – сказал Пошта, выходя вперед. Для маскировки он напялил респиратор, и голос теперь звучал глухо. – Нам сказали, что вы принимаете всех.

– Кто сказал? – скрипуче уточнил высокий культист.

– Все говорят, – пожал плечами Пошта. – Нам бы – убежища…

– От кого?

– Листоноши гонятся, святоши хреновы. Повесить хотят. Приютите?

Культист выдержал паузу и промолвил:

– Примите ли Серый Свет? Войдете в него? Пропустите сквозь себя?

Фраза была явно ритуальной, и Пошта по наитию ответил:

– Примем. Войдем. Пропустим.

Культисты будто разом выдохнули, повисшее в воздухе напряжение (из тех, что заканчиваются пальбой) сразу спало.

– Проходите, – махнул рукой долговязый культист. – Жрец вас встретит.

После раскаленного склона горы нутро Чуфут-Кале встретило казаков и Пошту блаженной прохладой. С высоких потолков пещер и вырубленных в скале каморок капал конденсат. От пола тянуло стужей.

Культисты проводили незваных гостей в большой зал с колодцем посредине и оставили одних. Неровные известковые стены уставлены были свечами – десятками, сотнями мерцающих чадащих свечей. Пахло воском и чем-то сладковатым, каким-то благовонием. Тени дрожали и выгибались, в колодце пульсировала будто бы живая тьма. Было холодно и гулко, звуки дробились и прыгали, и не понять было ни истинных размеров зала, ни его высоты, ни того, сколько коридоров отходит в стороны.

А еще – никого, кроме казаков и листоноши, здесь, похоже, не было.

– Ох и стремно мне, листоноша… – прошептал Огнев. Был он бледен и слегка дрожал – то ли с перепою, то ли от волнения.

– Тихо ты! – шикнул на него Пошта. – Копать-колотить, ты пластун или баба? Всю легенду мне порушишь!

Казаки распределились по пещере, сняли рюкзаки и противогазы – здесь не фонило.

Пошта пожалел, что Один остался в Бахче-Сарае у знакомых. Конь бы девушку нашел – он умел след брать. Здесь, под толщей камня, план казался бредовым. Если так сразу поверили и впустили – значит, культистам вообще не важно, откуда пришло пополнение. Не важно, врешь ты или говоришь правду. Не боится Серый Свет проникновения в свои тайны, не опасается шпионов. И даже оставляет группу вооруженных противников в одиночестве. Не обыскав.

О чем это может свидетельствовать? Собственно, вывода напрашивается два. Первый: культисты – идиоты. Отметаем вывод за несостоятельностью, было бы это так – давно бы их разогнали. Да вот хотя бы казаки, любящие во всем единственный – свой – порядок, и разогнали бы. Но даже шпиона не смогли заслать.

Второй: не важно, кто ты, откуда, шпион ты, диверсант или беглый головорез. Тебе здесь промоют мозги быстро, качественно и навсегда.

Второй вариант Поште совсем не понравился. Сразу как-то захотелось на солнышко, а лучше – на спину Одина и подальше отсюда. Поперся на свою голову… нашел приключение. Что, забот мало было? Зубочистка с перфокартой – раз. Высокая миссия листонош – два. Ну и вообще, жить – гораздо интереснее, чем умирать. Проверено поколениями.

Так что Пошта Огнева понимал, только виду не подавал.

Откуда-то потянуло сквозняком, огоньки свечей задрожали и начали гаснуть. Пошта чуть не заорал от ужаса.

Когда на тебя ломится мутант с выпученными глазами и оскаленными клыками, это понятно. Когда на тебя кидается бандит – это понятно. Когда ты остаешься в пустыне без воды и еды – это тоже понятно. Зримая и обыденная опасность нашего мира.

Здесь же опасности мало того что видно не было – Пошта не мог даже предположить, какая у нее природа. Может, просто вентилятор или вытяжку включили. А может, там, в темных переходах, что-то прячется. Нематериальное. Злое. Так во сне глядит на тебя не монстр, а зеркало твоей души, внутренний зверь, твой собственный страх.

Хватит себя пугать!

Кто-то из казаков зачастил: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет…»

– Тихо, – оборвал Пошта. – Молчать всем.

Вдали забили барабаны. Будто дружно, в ногу, шагнули сотни тяжело вооруженных воинов.

– М-мать, – прошептал вахмистр Огнев.

– Спокойно. Убивать нас точно не будут. Это на то и рассчитано, чтобы запугать. Театральные эффекты.

Пошта хотел бы, чтобы его голос звучал хоть немного уверенней. Одно дело – когда ты на поверхности об этом думаешь, совсем другое – когда тебе под землей шоу устраивают. Тут даже бывалый казак дрогнет.

Барабанный бой стал громче, сквозняк – сильнее, свечи мигнули – и погасли, и стало видно, что издалека приближается огонь. Пошта разобрал ритмичное бормотание, шарканье ног и вскоре увидел входящую в подземный зал процессию.

Сектантов было человек двадцать, половина несла факелы, половина – там-тамы, и задававшие ритм. Все негромко и невнятно бормотали. Замотанные в серые плащи с капюшонами, с лицами, скрытыми тенью, сектанты казались совершенно одинаковыми, и непонятно было, какого они пола и возраста…

Ритм там-тамов убыстрился и оборвался.

Казаки замерли, боясь дышать.

Один из факельщиков выступил вперед и произнес нараспев лишенным интонации тихим голосом:

– Солнечный свет бледен и зол. Свет глубин кровав и зол. Серый свет туманного утра – вот беспощадный свет истины. Пусть он войдет в вас!

– Пусть войдет, – шепотом, как один человек, выдохнули остальные сектанты.

– Да не воспротивитесь ему!

– Да не воспротивитесь…

– Тень – искажение сущего. Лишь тот, кто не отбрасывает тени, целостен!

– Целостен… – Пошта уже перестал понимать, хор это шепчет или просто эхо.

– Тот, кто пылает, сгорает. Багровый уголь вспыхивает. Лишь сокрытый под слоем пепла хранит свое тепло. Готовы ли вы принять Серый Свет?

Пауза. Пошта сделал вид, будто действительно задумался. Как бы на его месте ответил беглый военный, приговоренный к мучительной смерти на радиоактивных пустошах? Наверное, задал бы несколько уточняющих вопросов.

– А что надо делать? – поинтересовался Пошта. – Нам бы попить и пожрать. И не сдохнуть. А так – готовы, конечно, что уж… ну, типа, уверуем, если надо.

Он надеялся, что сектант выключит заунывную бредятину и нормальным человеческим тоном объяснит, что требуется от неофитов. Не тут-то было. Видимо, мозги «серым» промывали до прозрачного состояния.

– Готовы ли вы принять Серый Свет? – повторил факельщик.

Копать-колотить! Пошта с Огневым переглянулись. Не то чтобы они верили: вот скажешь «готов» – и сразу уверуешь, и хрена потом из этих катакомб выберешься… Но отвечать было стремно.

– Готовы! – решился Пошта.

Естественно, ничего не произошло. Сектант кивнул.

– Для молитвы и очищения следуйте за мной. – Слово «очищение» Поште сильно не понравилось. Казаков взяли в кольцо. – В Обители вам не нужно оружие. Отдайте.

Вот и все, вот и приплыли. Либо сейчас начинать пальбу, либо отдавать оружие. И где его потом достанешь? Подкупить какого-нибудь сектанта, чтобы показал склад, вряд ли удастся. Самостоятельно найти в этом лабиринте – тем более.

Огнев думал так же. В свой рюкзак он вцепился обеими руками.

Серый с укоризной покачал головой.

– Отдайте.

Что же делать-то, а? Ладно, выкрутимся. Не первый раз. Пошта протянул свой дробовик – забирайте, ворюги.

– Хорошо, – когда все разоружились, кивнул серый, – теперь следуйте за мной.

Их по-прежнему держали в кольце, и за ярким освещенным кругом Пошта не мог толком понять, куда его ведут. Кажется, пол уходил вниз. Листоноша, к стыду своему и удивлению, утратил чувство пространства.

А ведь эти серые – тоже люди. Выжившие. Листоноши обязаны им помогать, нести, так сказать, свет культуры и цивилизации. Или хотя бы запах свежего напалма. Что, конечно, негуманно, но иногда так хочется…

Вырубленное в толще камня помещение, куда привели казаков и листоношу, было меньше предыдущего – метров двадцать квадратных. По стенам – двухярусные койки, в углах – масляные светильники, едва разгоняющие тьму. Их оставили одних, сообщив, что «обряд состоится ночью», и дверь – тяжелая, деревянная – закрылась.

Лже-неофиты настороженно осматривались. У одной из стен был оборудован «водокап» – конденсат собирался при помощи полиэтиленовой пленки и вода капала в ванночку. Пейте, гости дорогие.

– Что делать будем? – тихо спросил Огнев.

Пошта приложил палец к губам: наверняка здесь есть подслушивающие устройства.

– Думать о Сером Свете. Медитировать. Спать. Ждать.

Огнев кивнул без энтузиазма. Пошта подошел к койке и сел. Положение было аховое. Ни оружия, ни плана подземелий. Сами себя в ловушку загнали. Надо было все-таки перебить сектантов там, в первом зале, и драпать. И фиг бы с ней, с Олесей. Наверное, так думал не только Пошта, а все казаки.

Время тянулось мучительно. Казаки заняли койки. Кто-то уже храпел, презрев опасность, кто-то ворочался, кто-то хлебал воду – фильтрованная же, через столько слоев известняка прошла.

Пошта пытался думать, но так ничего и не придумал.

Через целую вечность дверь открылась снова. За ней – отряд факельщиков в сером, не понять, те же или другие.

– Следуйте за мной. Пришла пора впустить в себя Серый Свет.

Это начинало надоедать. Поднялись, растолкали уснувших и поплелись за факельщиками.

Их привели в тот же зал с колодцем, с которого началось путешествие.

Пошта глазам своим не поверил. Свечи снова горели, а у колодца по кругу было разложено… оружие. Не все, конечно, только пистолеты, но и этого должно было хватить. Казаков выстроили вдоль стен. Зал постепенно наполнялся, подходили все новые и новые группы закутанных в серые плащи сектантов. Они выстраивались вокруг колодца; в зале, несмотря на холод, стало душно. Снова послышался глухой рокот там-тамов.

У каждой секты должен быть лидер. Закон жизни. Серый Свет не стал исключением. В зал торжественно внесли трон, на котором восседал, видимо, верховный жрец, по виду не отличимый от остальных.

Повисла благоговейная тишина.

У Пошты засвербело в носу. Пистолетов – четырнадцать, по числу неофитов. Сектантов – сотни. Не уйти, не перебить всех.

Кресло поставили на пол. Главный встал и развел руки в стороны, будто хотел обнять паству. По залу пронесся дружный вздох.

– Большая радость, братья! – хорошо поставленным голосом возвестил главный. – Новые люди пришли, чтобы впустить в себя Серый Свет! Наши ряды полнятся! Сегодня полнолуние, доброе время. Сегодня – праздник Очищения!

И на последнем слове снова начали бить там-тамы. Пошта поймал себя на том, что его пульс – как наверняка и пульс казаков – подстраивался под ритм барабанного боя. А ведь он – листоноша. Не простой человек. Все-таки в древних, примитивных ритуалах сокрыта была своя могучая сила.

В пещеру вводили пленных. Первым шли сектанты в балахонах, по бокам колонны – конвоиры с дубинками и саблями. А в центре вялой, шаркающей походкой брели заключенные.

Были они изможденные, чахлые, бледные, закованные в цепи, кое-кто щеголял свежими синяками и ссадинами. Но больше всего пугала не физическая слабость пленников, а полная их психологическая подавленность. Будто не день и не месяц они провели в подземельях Чуфут-Кале, а долгие, долгие годы не видели солнца и всякая надежда на освобождение покинула их сердца.

Пленники шли покорно, как скот на бойню, и так же безразлично относились к своей судьбе.

– Сукины дети, – прошипел Огнев. – Что ж они с людьми-то творят, гады? Это как же можно так довести человека?

– Тихо ты! – в очередной раз ткнул вахмистра в ребра Пошта.

Но тот аж взвился:

– Олеська! Красавица наша! Вот она!

И Поште пришлось наступить Огневу на ногу, чтобы тот заткнулся. После чего листоноша поглядел на Олесю.

Девушка действительно когда-то была красивой. Высокая, статная, длинноногая. Светлые волосы до талии, задорно торчащая грудь, покачивание округлых бедер. Тонкие черты лица, пухлые чувственные губы. Глаза…

Цвет глаз Пошта разобрать не смог – Олеся все время смотрела в пол. И вся ее красота словно поблекла, выцвела за время пребывания под землей. Кожа стала бледной, землистой; волосы, некогда светлые, точно лен, свалялись от жира и грязи и потемнели; походка больше напоминала старушечье шарканье, чем летящий шаг молодой девушки. И без того тонкий носик заострился, лицо осунулось, губы дрожали. Фигуру девушки скрывало грязное рубище, рваное и потрепанное. Сквозь дыры мелькало голое тело, покрытое гусиной кожей от холода.

– Довели девку, гады, – прошептал Огнев. – Всех порешу.

– Братия! – громогласно объявил лидер культа. – Да-да, вы! – Он обращался непосредственно к казакам. – Отныне и вовеки веков вы станете братьями – друг другу, нам, Серому Свету! Сегодня великий день! Сегодня вы переступите черту, отделяющую жизнь низменную – от жизни возвышенной. Сегодня вы войдете в Серый Свет!

Сектанты благоговейно… запели? Нет, пением это не назовешь. Скорее монотонно замычали на одной ноте.

– Сегодня мы обновляем мир! – вещал главный. – Очистительная жертва должна быть принесена! И принесете ее вы, неофиты! Вам поручена главная роль в священном действии!

– Что нам надо делать? – спросил Пошта, шагнув вперед.

Главный сверкнул глазами. Видимо, неофитам не полагалось проявлять инициативу.

– Выведите жертву! – скомандовал он.

Двое сектантов подхватили под руки обмякнувшую от ужаса Олесю, отстегнули ее от общей цепи и практически вынесли на центр зала – идти девушка не могла.

– Это называется помазание кровью. Вы, братья, должны будете принести девицу в жертву. Разбить оный сосуд греха, впустить в себя Серый Свет. Вот пистолеты – оружие провидения. Их по счету – для каждого из вас – ровно четырнадцать. Шагните вперед. Возьмите оружие в длани свои. Расстреляйте блудницу вавилонскую. Докажите, что вы – братья нам! Ну!!!

Голос лидера обладал гипнотическими качествами. Словно во сне казаки побрели к парапету колодца. Взяли оружие. Но тут сработали годами отточенные рефлексы обращения с оружием – заполучив в руки привычный предмет, казаки словно очнулись ото сна и машинально стали проверять содержимое магазинов, передергивать затворы и щелкать предохранителями.

Магазины были полными. Пистолеты – «Форт-12». Двенадцать патронов умножаем на четырнадцать пистолетов – получаем сто шестьдесят восемь пуль.

Это уже веселее. Тут уже можно повоевать.

Вахмистр Огнев пришел к тому же выводу.

– Ну, хлопцы, настал наш час! Убивайте всех! Пусть их Серый Свет потом отсортирует!

Пластуны не подвели. Разбившись на пары – оптимальная боевая единица, два человека, каждый прикрывает спину другому, сектор обстрела сто восемьдесят градусов у каждого, – начали методично и деловито стрелять по сектантам.

Те, мягко говоря, несколько подрастерялись. Конечно, бывало у них и такое, что кто-то из претендентов в Серый Свет давал задний ход и пытался обратить оружие против культистов – но чтобы все, да так слаженно и организованно – такое явно происходило впервые.

Из-под серых балахонов появились короткие автоматы «Кедр», и пространство пещеры огласили одиночные хлопки «Фортов» и короткие, отрывистые, злобные очереди «Кедров». Завизжали рикошеты, брызнули осколки камней, истошно завопил лидер культистов.

Пошта же бросился к Олесе.

Листоноши, конечно, представляли из себя грозную боевую единицу, но сам смысл их существования сводился к тому, чтобы спасать людей, а не убивать их. Там же, где работали пластуны-казаки, листоношам делать было нечего.

Рыбкой перепрыгнув через колодец, Пошта ушел в кувырок, сбил с ног культиста, вставая, рубанул его ребром ладони по кадыку и подобрал трофейный «Кедр». Культист успел сжечь половину магазина, и «Кедра» хватило на три коротких очереди – еще трое серых отправились следом за своим собратом.

Пленники, пришибленные, измученные, заторможенные, сообразили, что у них появился шанс выжить, – и ломанулись к выходу из пещеры. К сожалению, они не учли, что все будущие жертвы Серого Света были скованы одной цепью – и в результате героической попытки побега попадали, запутались в цепи, внеся посильную лепту в общий беспорядок и хаос.

Олеся, дрожа как осиновый лист, свернулась клубочком и тихо всхлипывала. Пошта попытался добраться до атамановой дочки, но на пути его возникли еще трое культистов. Пришлось использовать пустой «Кедр» как дубину – листоноша рубанул первого серого по голове, второго ткнул стволом в глаз, а в третьего попросту швырнул бесполезный пистолет-пулемет, выиграв таким образом лишних полторы секунды, которых хватило, чтобы сократить дистанцию и сломать серому шею ударом основанием ладони в подбородок.

Олеся же («Все бабы дуры!», – раздосадованно подумал Пошта) бросилась наутек, и листоноше пришлось бежать за ней.

Пластуны же тем временем гибли один за другим, демонстрируя неспособность технических и тактических навыков справиться с превосходящими силами противника. Казаков губила привычка стрелять в противника до тех пор, пока он не упадет, – тактика, конечно, правильная, когда у тебя солидный боезапас; когда воюешь с одним магазином, беглый огонь и контрольные выстрелы в голову очень быстро сжигают патроны.

Попытки казаков вступить в рукопашную встретил кинжальный огонь из «Кедров».

Но и серым досталось – те из пластунов, кто завладел трофейным оружием, успели основательно проредить ряды сектантов.

Пошта наконец-то догнал Олесю, схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул:

– Успокойся! – проорал он. – Меня прислал твой отец! Я спасу тебя!

– Как бы не так! – проревел лидер культа, заступая дорогу Поште. – Спасали тут некоторые! На мой стороне Серый Свет и фирма «Ремингтон»!

В руках главного сверкнул хромированный ствол дробовика «Ремингтон-870». Безоружный листоноша ничего не мог поделать против помпового ружья на расстоянии в десять метров. Пошта приготовился умереть – но тут в воздухе пронеслось что-то темное и смертоносное.

Огнев!

Вахмистр преодолел разделявшее их расстояние в одном прыжке, двумя ногами выбив ружье из рук сектанта и сбив того на пол. Сектант, впрочем, не растерялся и превратил падение в кувырок.

– Капец тебе, – тяжело дыша, проворчал Огнев. – Сейчас ты у меня за все ответишь.

В ответ культист злобно усмехнулся и вытащил нож – страшный кривой керамбит, похожий на серп: оружие, которым нельзя ранить, только убить.

Вахмистр же сделал крайне странную вещь: вытянулся во весь рост и щелкнул каблуками, точно девочка Элли из «Волшебника Изумрудного города». В ответ на щелчок из ранта его армейских берцев выскочили по два остро заточенных клинка сантиметра по три длиной каждый.

Пошта затаил дыхание. Ему предстояло увидеть в действии самое грозное и самое секретное оружие казаков: боевой гопак.

Древнее, еще времен Запорожской сечи, боевое искусство было утрачено с веками, выродившись в обычный народный танец, лишь некоторые па которого наводили на мысль, что все эти прыжки, сальто и выкидывания ног – не просто способ увеселения на деревенской свадьбе, а, скажем, метод противостояния пешего – конному, безоружного – вооруженному, одиночки – толпе.

Современные казаки возродили утраченное, казалось бы, искусство, приспособили его к нынешним реалиям – и сделали поистине смертоносным.

– Ну, давай! – ощерил зубы культист.

Пошта обнял дрожащую Олесю и прижал к себе.

Вахмистр прыгнул.

Даже натренированный взгляд листоноши не в силах был различить в размытых от безумной скорости движениях казака какие-то отдельные приемы или технические действия. Воистину танец смерти происходил между вахмистром и культистом. Сверкала сталь, брызгала кровь, слышался свист рассекаемого воздуха, глухие удары и тяжелое дыхание бойцов.

Спустя невыносимо длинный отрезок времени («Секунд пять, – прикинул потом Пошта, – весь поединок длился секунд пять!») оба бойца упали. У сектанта было пробито легкое, раскромсано бедро, сломаны колено и локоть и перебита переносица. Изо рта лидера культа пузырилась розовая пена.

Но и керамбит в его руке вдоволь напился казачьей крови.

Вахмистр зажимал глубокую колотую рану в правом подреберье – там, где печень. Кровь оттуда хлестала черная, значит, задета была поджелудочная железа или желчный пузырь. С такими ранениями, понимал Пошта, Огнев был не жилец.

– Серый Свет, – прохрипел культист, – прими меня…

Он застонал, выгнулся дугой – и умер. Вахмистр сплюнул кровавый сгусток, посмотрел на труп мутным взглядом и промолвил:

– Туда тебе, падла, и дорога…

Тут ноги у казака подкосились, и Огнев упал. Пошта и Олеся (девушка почти пришла в себя) бросились его поднимать, но вахмистр их остановил:

– Не надо… Я – не жилец. Достал меня, гад… Листоноша, выведи ее отсюда. Христом Богом тебя прошу. Верни ее отцу. Чтобы парни… не зря… погибли…

Речь вахмистра замедлилась, глаза закатились – и он испустил последний вздох.

Пошта закрыл ему веки. Парни – пластуны – героически гибли в неравной схватке с сектантами Серого Света. Казаки заняли оборону возле колодца, переведя схватку в разряд позиционной войны – а в ней всегда побеждали те, у кого больше людей и ресурсов.

Казаки были обречены.

– Надо им помочь! – воскликнула Олеся.

– Нет, – твердо возразил Пошта. – Им уже не поможешь. Надо выбираться отсюда. Я должен выполнить последнюю просьбу умирающего.

И он потащил Олесю к выходу, наружу, из пещеры Чуфут-Кале. От Серого Света – к свету живому.

Глава 5 Цирк-шапито

На выходе из пещеры Поште пришлось еще раз вступить в бой – караул сектантов, заслышав пальбу в центральном зале, все-таки удержался от того, чтобы броситься выяснять, в чем дело, и остался на своих постах. Похвальное поведение для часового, конечно, но Поште от этого было не легче – оружия у него не было, Олеся еле плелась, рыдая на ходу, а культисты были взвинчены и готовы к бою.

Пришлось прибегнуть к военной хитрости, которой так славился клан листонош и за которую покойный вахмистр Огнев и позвал с собой Пошту.

– Там! – завопил Пошта при виде часовых. – Он! Явился! Наконец-то!

– Кто?! – опешили те.

– Серый Свет! Настало время избавления!

Культисты растерялись, а Пошта подскочил к ближайшему, двинул ему в челюсть, вырвал из рук СКС и прицельным выстрелом убил второго. Третий успел нырнуть за камень и почти – почти! – застрелил Пошту из обреза, но его отвлекла своим визгом Олеся. Листоноша поймал последнего культиста на мушку, нажал на спуск – но древний карабин только сухо щелкнул.

Патронам было лет сто, не меньше, прикинул Пошта, прыжком сокращая расстояние и перехватывая карабин за ствол. Чем хорош СКС – его, как трехлинейку, можно использовать как дубину.

Удар, и череп культиста треснул, как перезрелый арбуз. Приклад уцелел, но Пошта без жалости отбросил бесполезное оружие. Не обращая внимания на причитания Олеси, он обшарил карманы убитых, обнаружил три гранаты – по одной на рыло, две Ф-1 и одну РГД. Из «лимонок» он соорудил растяжки на выходе из пещеры, а РГД с выдернутой чекой пристроил под последним трупом. Похоронную команду Серого Света будет ждать неприятный сюрприз.

Снаружи вовсю полыхало солнце, слепя глаза и обжигая кожу. Пошта напялил на Олесю трофейный респиратор – нечего ей дышать зараженным воздухом (хотя тут, в горах, уровень радиации, по идее, должен быть поменьше – но береженого бог бережет, а небереженого Серый Свет ждет) и потащил вниз по осыпающимся камням. Спускаться всегда тяжелее, чем подниматься, можно легко подвернуть лодыжку и сдохнуть в горах от такой вот пустяковой травмы.

Сзади грохнул взрыв, потом еще один. Пошта обернулся.

Твою ж мать!

Сработавшие мины-ловушки вызвали мини-обвал, который грозил вот-вот перерасти в настоящую лавину.

– Быстрее! – заорал он, дергая Олесю за руку.

Они успели в последний момент – укрылись за огромным валуном, и град камней, вызванный обвалом, пронесся мимо них, укутав желтой пылью.

Прокашлявшись, Пошта осторожно выглянул наружу. Центральный вход в Чуфут-Кале был надежно запечатан взрывом. Конечно, оставались и другие крысиные норы, но пока культисты заняты зализыванием ран и подсчетом потерь, у Пошты и Олеси появилась небольшая фора.

– К-куда мы теперь? – испуганно спросила Олеся.

– В Бахче-Сарай, – ответил Пошта.

– А п-почему?

– По кочану, – огрызнулся тот. – Конь у меня там.

«Который мне дороже, чем ты, – мысленно добавил листоноша. – Навязали тебя на мою голову, красавица!»

Олеся послушно кивнула:

– В Бахче-Сарай…

К городу они вышли под вечер. Там царила суматоха – обвал в горах, вызванный боевыми действиями против секты Серого Света, не прошел незамеченным. Горели огни, по улицам курсировали патрули ханского войска, проверяя документы и национальность каждого встречного – видимо, хан Арслан Гирей опасался, как бы под шумок в Бахче-Сарай не проникли бы сектанты или, чего хуже, москали и жиды.

Пошту не трогали – признавали в нем листоношу.

Добрались до гостиницы, где Пошта оставил на конюшне Одина. Тот, нисколечко не скучая, жевал овес и был меланхоличен. Пошта потрепал коня по холке и пошел к хозяину гостиницы.

– Я хочу забрать свои вещи, – потребовал листоноша, имея в виду «глок» и флотский дешифратор, которые оставил на хранение в сейфе гостиницы перед рейдом в Чуфут-Кале. Деньги он, дабы не вводить персонал в искушение, спрятал в уздечке Одина – пусть попробуют украсть.

Хозяин воровато огляделся.

– Уважаемый господин, – залебезил он, – нижайше прошу простить меня, но это никак невозможно…

– Что?! – рассвирепел Пошта. Слухи о том, что бахчесарайцы нечисты на руку и склонны к воровству, находили свое подтверждение. Но каким же надо быть кретином, чтобы обворовать листоношу? Неужели хозяин – немолодой и очень жирный татарин – этого не понимал?

– Приходили с обыском, – виновато пискнул татарин, трепыхаясь в могучей хватке Пошты (тот сгреб его за шиворот и приподнял над конторкой). – Ханская стража. Все изъяли. И пистолет, и коробку вашу.

– Вот ведь, – раздосадованно отшвырнул татарина Пошта. – И куда дели?

С «глоком», конечно, можно попрощаться – такое добро грех не прикарманить. А дешифратор-то им зачем? В лучшем случае – сдали в казенное хранилище. В худшем – выбросили в сточную канаву.

– Вам надо обратиться к юз-баши, – посоветовал хозяин робко, – он отвечает за наш квартал.

– К чертям юз-баши! – решил Пошта. – Утром пойду к хану лично. И не дай бог выяснится, что ты мне наврал.

Хозяин побледнел, а Пошта провел Олесю к себе в номер, уложил в постель, укутав одеялом – девочку начинало трясти после шока, а сам расположился на полу у двери, приготовив трофейный обрез и нож.

Утром, едва рассвело, Пошта разбудил Олесю, они спустились вниз и позавтракали шаурмой, после чего Пошта рассчитался за постой и использование конюшни, вывел Одина, усадил на него Олесю и повел в поводу в сторону ханского дворца.

– Они… они правда все погибли? – спросила Олеся.

– Кто? – не понял Пошта.

– Казаки. Вахмистр. Культисты.

– Ну, культисты, пожалуй, не все, – рассудил Пошта. – Поэтому нам здесь лучше не задерживаться. А казаки… Прости, красавица, но – да. Погибли. Все. Вызволяя тебя. Такая у них служба.

Олеся всхлипнула.

– А я… я думала, что мне все это приснилось…

Пошта промолчал. С горем каждый человек должен справляться сам, утешай не утешай – легче не станет.

– Как ты к ним угодила-то, к культистам этим долбаным? – поинтересовался он, чтобы заполнить паузу.

– Не знаю… не помню… тусила с ребятами на Новой Хортице. Подошел такой, в сером капюшоне, говорит – хотите увидеть Серый Свет? А мы «плесенью» закидывались и водкой запивали, нам уже все равно было. Ну и попробовали, сначала в ампулах – ломаешь и нюхаешь, а потом еще и в таблетках догнались. Больше ничего не помню. В себя пришла уже в пещере.

«Да, – подумал Пошта, – ходячая иллюстрация к тезисам о моральном разложении молодежи. Катаклизм, Казачья Сечь, строгие нравы – а дети и подростки совершают те же ошибки…»

– И что в пещере? – спросил он.

– Холодно и голодно было, – ответила девушка. – Но – зато не били. И не насиловали, как я боялась. Кормили раз в день, одна каша, и молиться заставляли по шесть раз на дню. А хуже всего, что на воздух не выпускали, так и сидели в каменном мешке. Парень один был, Сережа, так он вообще с ума сошел, голову об стенку разбил…

Пошта хмыкнул. «Ты, – подумал он, – девочка, легко отделалась. Одним испугом. И из-за одной малолетней дурочки столько ребят погибло. Непростых парней – пластунов, спецуры… Эх!»

Они подъехали к Ханскому Сараю, и Пошта помог Олесе спешиться.

– Это еще что за тварь? – спросил один из стражников, качнув стволом РПК в сторону Одина.

Тот недобро ощерил зубы.

– Это мой боевой конь, – пояснил Пошта. – Он тут постоит, хорошо? Вы его не трогайте, он вас не тронет. Все целее будут.

– Какой же это конь? – удивился стражник. – Это мутант. Восемь лап, и зеленый. В расход его надо, зачем мутанту жить?

«А тебе зачем? – захотелось спросить Поште. – Ты же, блин, простейшее одноклеточное существо, находящееся на низшей ступени развития, а туда же: в расход мутантов, потом москалей, потом вообще всех, на кого хан укажет…»

– Это боевой конь клана листонош, – холодно пояснил Пошта. – А я – листоноша. Еще вопросы?

Стражник, оробев, пожал плечами.

– Вот и славно, – сказал Пошта. – Мне нужна аудиенция у хана Арслая.

Стражник сглотнул.

– Че, совсем офигел? – спросил он. – Да тебе секир-башка мигом сделают!

– Это мои проблемы, – устало вздохнул Пошта. – Иди, доложи своему начальству – мол, прибыл Пошта из клана листонош, требует аудиенции. А нас проводи куда-нибудь внутрь, а то ежели узнают, что оставил нас на солнышке печься – будешь не Сарай охранять, а трущобы патрулировать. Понял?

Не зря говорят – наглость города берет. Стражник, не привычный к такому обращению, оробел. Он провел Пошту с Олесей в караулку (Одина Пошта привязал к коновязи в тенечке) и даже принес холодной воды и шербета, а потом ускакал искать начальство и стращать их неведомым Поштой из клана листонош (видать, большим начальником, раз так себя ведет!).

– А листоноши – это кто? – спросила Олеся, тоже пребывая под впечатлением от бравады и наглости Пошты.

– Стыдно не знать элементарных вещей, – пожурил ее Пошта. – Листоноши – это такие особые люди, которые делают все, чтобы спасти людей обычных от вымирания и деградации. Мы ищем выживших, налаживаем связь между общинами, способствуем обмену информацией. Мы стараемся возродить погибший мир.

– А, – сказала Олеся, потускнев взором. Ей явно стало скучно.

«Красивая, но дура, – сделал вывод для себя Пошта. – Все красивые бабы – дуры. Ну ничего. Сбагрю ее атаману – и в Джанкой. Только сначала Зубочистку надо изловить, гада, и перфокарту вернуть».

– Хан примет вас через полчаса, – сообщил стражник, материализовавшийся из ниоткуда.

– Вот и славно, – сказал Пошта. – Я подремлю, а ты меня разбуди через полчасика, – попросил он Олесю, после чего по-хозяйски расположился на диванчике и захрапел.

Когда Олеся его растолкала, весь Сарай испуганно притих – как же, к нам приехал ревизор из клана листонош! Похоже, все решили, что Пошта тут с официальным визитом и это как-то связано со вчерашней войной в горах и обвалом.

Двое стражников с погонами он-баши – десятников, лейтенантов по-простому, проводили листоношу со спутницей в тронный зал.

Здесь каждый квадратный сантиметр пола, стен и даже потолка покрывали ковры – роскошные, яркие, разноцветные, усеянные орнаментом и геометрическими узорами, они скрадывали шаги и гасили все звуки.

Под потолком бесшумно крутился вентилятор – хотя электричества в Сарае не было, как и во всем городе; значит, где-то кто-то крутил педали велотренажера (например, раб или провинившийся стражник), чтобы хана обдувал приятный ветерок.

Хан, похожий на гигантскую лягушку, восседал на троне, сделанном из зубоврачебного кресла. Был он одет в расшитый золотом халат, панаму-афганку, темные очки и весь, абсолютно весь увешан побрякушками. Толстая золотая цепь на шее, перстни с рубинами и сапфирами на толстых, поросших волосами пальцах, серьги в ушах… Хан сиял и бренчал, как ювелирная лавка.

У ног его сидели две малолетние невольницы, разминая его босые стопы.

– Чем могу служить достопочтенному клану листонош? – Голосок у хана оказался неожиданно высоким. Морда его, круглая, жирная, лоснилась от пота, над верхней губой топорщилась полоска усов. Хан Арслай Гирей Второй был омерзителен даже на вид. О характере его ходили самые дурные слухи.

– Я – Пошта, из клана листонош, – представился Пошта. – Нахожусь в Бахче-Сарае по личной надобности, с неофициальным визитом.

Черные гусеницы бровей сползлись к переносице Арслая. «Неофициальным? – читалось на его лице. – Тогда почему этого смерда ко мне пропустили?»

– Вчера во время обыска, – продолжал Пошта как ни в чем не бывало, – у меня был изъят крайне ценный для нашего клана предмет.

– Всего-то? – взвизгнул негодующе хан. – Из-за такой ерунды меня побеспокоили?!

– Это не ерунда, ваше ханство, – вежливо, но твердо возразил Пошта. – Я не прошу вернуть его. Я прошу сохранить его до приезда официальной делегации нашего клана.

Хан скривился.

– Я вам что, камера хранения? И что это за предмет такой? Брильянт чистой воды? Или изумруд?

– Флотский дешифратор спутниковых сигналов, – сообщил Пошта, и хан мигом утратил интерес.

– А что это за девица? – спросил он, разглядывая Олесю.

Глазки Арслая Гирея Второго масляно заблестели. Олеся все еще была одета в рваные лохмотья, и сквозь прорехи соблазнительно проглядывало тело.

– Неужто это дар клана листонош моему гарему? – Хан облизнулся.

– Нет, – покачал головой Пошта. – Это – дочь есаула Тапилины из Казачьей Сечи, я должен вернуть ее отцу!

– О! – поднял палец Арслан Гирей Второй. – Как кстати! Ты держишь путь в Сечь?

– Ну да, – кивнул Пошта.

– Тогда услуга за услугу! – потер ладошки хан. – Я дам тебе письмо для гетмана Остапа Дорошенко. Ты же листоноша, то бишь почтальон, так? Вот и доставишь записочку гетману. А взамен я пригляжу за твоим дешифратором. Идет?

Поште все это не нравилось. Вместо того чтобы искать Зубочистку и перфокарту, листоноша брал на себя все больше и больше обязательств, не имеющих отношения к главной миссии. То Олесю доставь отцу, то депешу передай… Хорошо хоть по дороге.

– Мне нужен будет транспорт, – потребовал листоноша. – У меня один конь, и двоих он не свезет.

– Будет, будет тебе транспорт! – замахал руками Арслан Гирей Второй. – Дам тебе крытую повозку, и припасы дам, и пропуск, чтобы мои ребятушки тебя не грабили и мзду не взимали. Ну что? По рукам?

Пошта поглядел на Олесю, мысленно вздохнул и молвил:

– По рукам!

«Все-таки хан прав, – подумал он. – Я листоноша, и доставлять письма – моя прямая обязанность. А повозка лишней не будет, а то Олеся после пребывания под землей сгорит к чертям на крымском солнце».

Хан же обрадовался как ребенок, разве что в ладоши не захлопал.

– А на словах передай гетману Дорошенко, – велел он на прощание, – чтобы с ответом он не тянул. Арслан Гирей Второй ждать не любит!

Путь от Бахче-Сарая до Симферополя – каких-то жалких тридцать километров – пролегал по извилистой горной трассе в местах сколь живописных, столь и опасных. Обочины горного серпантина густо поросли кустами, откуда в любой момент мог выпрыгнуть крымский леопард (мутировавший из камышовых котов) или какой-нибудь мутант, увешанный тотемными вязанками ялтинского лука. На особо резких поворотах были устроены так называемые отбойники – места, куда следовало направлять автомобиль туристу в случае потери управления для плавного торможения.

«Да, – подумал Пошта с грустью, – были времена. И в Крым ездили отдыхать, загорать, купаться, а по горным трассам ездили троллейбусы и автомобили. Как же мы круто деградировали после Катаклизма: конные повозки, всадники, ожидание опасности за каждым углом. Катаклизм отбросил нас лет эдак на триста назад, и самое страшное, что процесс этот продолжается, мы катимся все дальше и дальше в прошлое, в каменный век – отсюда и сектанты в пещерных городах, и Крымское ханство, которое стремится возродить Арслан Гирей Второй…»

– А правда, что будет война? – спросила Олеся. Она ехала верхом на Одине, которого Пошта вел в поводу, внимательно поглядывая по сторонам.

– С чего ты взяла? – спросил Пошта.

– Папа говорит. Он есаул, ты же знаешь, – сообщила Олеся. – Так вот он рассказывал, что на последнем казачьем собрании гетман Дорошенко объявил повышенную готовность. Велел запасать патроны и тушенку.

– Патроны и тушенку, – с горечью повторил листоноша. – Вечные ценности, копать-колотить. Нет чтобы книги запасать…

– Папа говорит, – продолжала Олеся, – что татарва в Крыму совсем обнаглела. Много сел и хуторов подмяли черножопые, заставляют ясак платить, якобы за охрану – а на самом деле от них самих охранять надо. Надо, чтобы казаки охраняли – на то они и казаки, чтобы татар в узде держать.

«Можно подумать, – мысленно усмехнулся Пошта, – что какой-нибудь общине выживших есть большая разница, кому из вооруженных бандитов платить дань – татарам или казакам».

– Боюсь, – сказал он вслух, – что татары будут сильно против…

– Ну я и говорю, – рассудила Олеся, – что будет война.

– Когда ж вы уже навоюетесь! – проворчал Пошта. – Катаклизма вам мало было, да? Видишь вон ту руину? – он показал на старое заброшенное здание на обочине трассы, в преддверии перевала.

– Вижу, – удивилась Олеся, – а что с ней не так?

– Это была гостиница. Сауна. Ресторан. Люди приезжали в Крым отдохнуть, поесть шашлыка, поплавать в море. В горы ходили для своего удовольствия. В пещеры спускались из любопытства, с аквалангами ныряли. Ходили без оружия. И кому, спрашивается, это мешало?

– Не знаю, – пожала плечами Олеся. Тема разговора явно была ей непонятна. Своими детскими, не очень-то развитыми мозгами она не могла уловить взаимосвязь между войной, Катаклизмом и разрухой.

– А сейчас, – продолжал Пошта, – в этой руине сидят как минимум двое с оптикой и нас выцеливают. Видишь блики? Надеюсь, это бинокли, а не оптические прицелы. Слезай с коня и прячься за ним так, чтобы Один всегда был между тобой и вон тем домом. Поняла?

Олеся кивнула и послушно спрыгнула с Одина. Пошта поднял руки и прокричал:

– Мы идем с миром!

– Стой, где стоишь! – ответили ему и для пущей убедительности выстрелили в землю метрах в десяти от Пошты. Пуля взбила фонтанчик щебня.

Пошта замер. Сам виноват, нельзя было по дороге идти. По обочине, через бурелом, и пофиг, что Олеся поцарапается о кусты – зато не нарвались бы на снайпера. Будь Пошта один, он бы попытался уйти кувырком с линии огня, а уж попасть по Одину – это задача не из простых, но с ним была Олеся, и Пошта обещал покойному Огневу доставить Олесю отцу живой и невредимой… Оставалось повиноваться невидимому снайперу.

– Я заплачу за проезд! – выкрикнул Пошта. – Я – листоноша!

Что подразумевало: убьете меня, – будете отвечать перед всем кланом. Такое часто срабатывало с бандитами – если они, конечно, не полные отморозки.

– Листоноша… – протянул снайпер насмешливо. – Ну тогда подойди поближе. И зверюгу свою веди восьминогую. А главное – девку не забудь.

«Ну да, – подумал Пошта. – Девка для них самое главное. Сейчас они потребуют оставить Олесю в уплату дорожной пошлины, и мне придется их всех убить. Придурки. Как же надоело убивать людей, даже таких уродов! С кем прикажете возрождать цивилизацию? С зомби?»

Пошта подошел поближе к заброшенной гостинице. Олеся и Один держались позади.

Вблизи гостиница выглядела совсем плачевно. Ограду, некогда оплетенную ползучим виноградом, пытались укрепить ракушняком и мешками с песком, отчего она больше напоминала насыпь первобытного города, чем нормальный забор. Окна все были выбиты и затянуты марлей – от комаров и шершней-мутантов. Во дворике все еще стоял большой стационарный мангал, но шашлыки тут давно не жарили, а складывали в мангал всякий хлам, добытый горе-мародерами на руинах городов, – неработающие мобильные телефоны, ноутбуки, рваные противогазы, поломанные компакт-диски, настенные часы, телекамеры и прочий, некогда дорогой, а ныне совершенно бесполезный хлам.

Рядом с мангалом врастал в землю ржавый остов «Запорожца». Из багажника тянулось к солнцу деревце, пронзая автоскелет насквозь, а весь так называемый салон был доверху забит отсыревшими, полусгнившими, спрессованными в сплошную целлюлозную массу книгами и журналами.

– Заходи, не бойся, – гостеприимно пригласил высунувшийся из окна второго этажа снайпер, когда Пошта помедлил в воротах.

Снайперу было лет сорок, морщинистое лицо украшала куцая борода. Зато винтовка у него была солидная, «Орсис». Второй обитатель гостиницы (Пошта готов был поклясться, что видел два блика) показаться не пожелал.

– Куда путь держишь, листоноша? – поинтересовался снайпер.

– В Симферополь, – ответил Пошта, прикидывая, где может сидеть второй стрелок и сколько еще народу промышляет разбоем на перевале.

– Какому богу поклоняешься? – спросил снайпер.

«Черт, – подумал Пошта. – Религиозные фанатики. Только этого не хватало».

– Я – листоноша, – ответил он честно. – Я верю в прогресс.

– Про-о-огресс, – протянул стрелок насмешливо. – А хрена ли толку с твоего прогресса? Зачем тебе прогресс? Восьминогих коней клонировать?

– Там, где нет прогресса, будет регресс, – повторил Пошта заученную с детства аксиому клана листонош.

– И че? – хмыкнул снайпер. – Вы так говорите, как будто это что-то плохое…

Он высунулся в окно по пояс, перекинул ногу через подоконник и беспечно спрыгнул вниз, благо второй этаж был не очень высоко. Винтовку мужик сжимал небрежно, как удочку, даже не заботясь держать Пошту под прицелом. Значит, его страховали другие стрелки. Пошта, незаметно глядя по сторонам и поворачивая голову (якобы шея затекла), пытался вычислить их местоположение.

– Вот кем бы ты был, если бы не Катаклизм? – спросил снайпер, широко усмехаясь. – Да никем. И звали бы тебя никак. Очередной офисный планктон. Плесень, а не человек. А сейчас ты кто? Листоноша из клана листонош. У тебя есть смысл в жизни. Есть цель, великая и ужасная – возродить цивилизацию. Есть конь – не «Форд-Фиеста», взятый в кредит на пять лет, – а боевой мутант о восьми ногах. Есть ружье. Девка вон за тобой таскается, смотрит на тебя глазами давно не доенной коровы. Круто, а?

– А ты кто будешь? – перебил словоизлияния стрелка Пошта.

– Я? – удивился стрелок. – Я… Можешь звать меня Тролль. Я живу… не, не под мостом, конечно, зато на перевале и собираю дань с путников. Годится?

– Годится, – кивнул Пошта. – А меня зовут Пошта.

Тролль хихикнул.

– Слыхал, слыхал, – покивал он, – что все листоноши выбирают себе такие странные имена.

Пошта издевку проигнорировал.

– Сколько я должен за проезд через перевал? – спросил он.

Снайперы (теперь Пошта был уверен, что их больше одного – очень уж нагло вел себя Тролль) сидели без единого движения и никак не выдавали своего местоположения. Профи, что тут скажешь.

– Должен? – нахмурился Тролль. – Помилуйте, сударь листоноша! У нас же свободное, анархо-демократическое общество. Утопия, можно сказать. Никто никому ничего не должен. Каждый волен делать то, что ему хочется.

– То есть мы можем ехать дальше? – нахмурился Пошта.

– Конечно! – развел руками стрелок. – Но, чур не обижаться, если мои товарищи вас подстрелят.

Пошта цинично усмехнулся. Ну да, конечно.

– А как же «каждый волен делать то, что ему хочется»?

– Ну так вам хочется проехать, а нам – пострелять. Логично?

– А если нам тоже захочется пострелять? – уточнил Пошта.

– Ваше право! – подтвердил Тролль. – Ну что, начнем?

Пошта поморщился.

– А можно как-нибудь без стрельбы? – уточнил он. – Не хотелось бы увеличивать энтропию и приближать тепловую гибель Вселенной.

Тролль расхохотался.

– Конечно же можно! Девчонку оставь – и езжай себе на своем восьминогом шестихере куда хочешь!

– Так я и думал, – пробормотал Пошта. – Извините, дражайший Тролль, но это неприемлемо. Девчонка – дочь казацкого есаула. Если вы причините ей вред, вашу замечательную гостиницу сожгут, а перевал сровняют с землей. Я как листоноша не могу этого допустить.

– Почему это?

– Потому что наша задача – возрождать цивилизацию, – повторил Пошта терпеливо, – а не провоцировать кровопролитную вендетту.

– Да сдалась тебе эта цивилизация, листоноша! – воскликнул Тролль. – Те же яйца будут, что и до Катаклизма, только в профиль! И кончится все очередной большой заварухой! Лучше много маленьких разборок, чем одна глобальная война, согласен?

– Лучше всего – мир и спокойствие.

– В теории – да, – согласился Тролль, – но на практике без драки ни одна цивилизация не обходилась никогда. Поэтому – оставляй девку, а с казаками мы уж как-нибудь договоримся.

Ага! Вот оно! Пошта наконец-то увидел какое-то движение в пристройке возле гостиницы. Когда-то, если верить вывеске, там была сауна, а сейчас там кто-то сидел, держа на прицеле незваных гостей. Это раз. Где остальные?

– Не могу, – отрицательно покачал головой Пошта. – Во-первых, ей это не понравится.

– С чего ты взял? – осклабился Тролль. – А вдруг очень даже понравится?

– Нет. Ну что это за выбор карьеры для молодой девушки – стать шалавой в банде придорожных грабителей?

На «грабителя» Тролль явно обиделся.

– Я не грабитель! – заявил он. – Я – свободный предприниматель! Это мой перевал, и я хочу получать с него дивиденды!

– Подождите, – встряла в разговор Олеся. – Может быть, вы меня спросите?

Внимание Тролля полностью переключилось на девушку.

– Милая! – расцвел он. – Конечно, спросим! И неоднократно! И по очереди, и все вместе! И устно спросим, и письменно!

Фантазия у мужика разыгралась, глаза заблестели, и бдительность упала. Пошта погладил Одина по могучей шее, поймал взгляд умных глаз коня и кивнул в сторону пристройки. Один понятливо кивнул.

Где же еще один стрелок?

– Ты не дослушал, – сказал Пошта. – Есть еще и во-вторых.

– Во-вторых? – удивился Тролль.

– Ага. Во-вторых, твои товарищи будут против.

– С чего бы это? – На лице Тролля читалось искреннее удивление, вытеснившее глумливую усмешку.

– А с того, что пока они там сидят и прикрывают тебя, – громко и отчетливо произнес Пошта, – ты у них за спиной крутишь свои темные делишки.

Это был блеф, причем настолько наглый, что он не мог не сработать.

– Какие еще делишки? – опешил Тролль.

– Мне все рассказали в Бахче-Сарае, – уверенно гнал пургу Пошта. – Сам хан Арслан Гирей Второй предупредил меня о засаде на перевале.

Блеф работал: второй стрелок на мгновение показался в окне первого этажа, за занавесью из высохшего винограда, – не выдержал, выглянул и тут же нырнул обратно, укрывшись за тонкой фанерной стенкой.

«Что ж, – подумал Пошта, – остается надеяться, что их только двое. Иначе у нас будут проблемы. Но даже если и будут, как гласит кодекс листонош, решать проблемы следует по мере их поступления».

– И что же сказал хан? – округлил глаза Тролль, возвращаясь в весело-издевательское состояние.

– Хан велел тебе кое-что передать, – понизил голос Пошта.

Дешевый трюк, но эффективный: чтобы расслышать, Тролль сделал шаг вперед и оказался в пределах досягаемости.

– Передать – что?

– Оружие надо держать на предохранителе, – одними губами прошептал Пошта.

– Чего-чего? – не расслышал Тролль, но листоноша уже прыгнул.

В прыжке он сбил бандита с ног, вырвал у него из рук винтовку и выстрелил в стену, за которой укрывался стрелок номер два. Тут же грянул выстрел из сауны – номер один метил в Одина, но, разумеется, не попал. Жеребец одним гигантским скачком преодолел расстояние до пристройки и ворвался внутрь. Номеру первому можно было только посочувствовать – шипастые подковы боевого коня превращали человека в мясной фарш гораздо быстрее, чем любой стрелок успел бы передернуть затвор своей винтовки.

Номер два, недальновидно прятавшийся за фанерной стенкой, получил пулю в горло и вывалился, хрипя и булькая кровью, через окно, оборвав сухие ветви винограда.

Тролль, ошарашенный столь стремительным изменением расклада, медленно поднялся с ног и помотал головой. Пошта передернул затвор «Орсиса» – вылетела пустая гильза, сверкнув латунью под ярким крымским солнцем, а на месте следующего патрона зияла пустота.

«Нищеброды, – подумал Пошта. – Шпана. С одним патроном на рыло, всего лишь втроем – против листоноши. Сопляки!»

Из сауны доносился топот копыт Одина.

Тролль от обиды едва не плакал:

– Ты! Козел! Да я! Тебя! Порву на тряпки!

– Послушай меня, свободный предприниматель, – начал Пошта, утихомиривая колотящийся после выброса адреналина пульс. – В нашем дивном свободно-анархистско-демократическом мире действует всего одно право, и право это – право сильного. Проще говоря, кто сильнее, тот и прав. Вас было трое, вы сидели в засаде с винтовками и думали, что вы правы, потому что сильнее проезжающих через перевал лохов. А оказалось, что нет. Оказалось, что лохи – вовсе не лохи, да и вы не так круты, как себе внушили…

Тролль сунул руку за пазуху и вытащил нож с зазубренным лезвием.

– Порежу, гадина! – прошипел он.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжал Пошта, перехватив пустую винтовку за ствол и покачивая ею, как дубиной. – По праву сильного – а мы оказались сильнее вас, де-факто и де-юре, – я распоряжаюсь твоей жизнью. Конечно, можно было бы продолжить животрепещущую дискуссию на тему «кто прав, а кто виноват» или «стало ли лучше жить после Катаклизма», но я, если честно, тороплюсь.

Тролль начал выписывать круги вокруг Пошты, хищно водя лезвием в воздухе.

– Поэтому, – завершил свой монолог Пошта, – я подведу краткий итог нашей дискуссии следующим тезисом. В мире, где кто сильнее – тот и прав, у слабого есть только одно право. И это – право на смерть. Моя же задача как сильного помочь тебе реализовать свое право умереть.

Тролль заверещал что-то яростное и бросился в атаку, размахивая клинком. Пошта хладнокровно отступил в сторону, уходя с линии атаки, пропустил обезумевшего от ярости и страха бандита мимо себя, размахнулся «Орсисом» – и приклад винтовки, описав широкую дугу, вошел в контакт с основанием черепа Тролля.

Череп хрустнул. Тролль упал.

Олеся ойкнула и побледнела.

Из сауны вернулся Один. Подковы его были заляпаны кровью.

– Поехали, – сказал Пошта, помогая взобраться Олесе в седло. – И так кучу времени потратили на этих идиотов.

Благодаря удачной розе ветров Катаклизм относительно мало затронул Симферополь – единственный из уцелевших городов Центрального Крыма. После перевала все вокруг казалось непривычно плоским. Зелень брошеных и жилых деревень, синее небо отражается в озерах, выгоревшие поля…

Один чихал и мотал головой – ему не нравились запахи. Олеся сначала сидела за спиной у Пошты, потом попросила:

– Давай пешком.

Ничего не оставалось, как слезть и зашагать рядом, держась за стремя.

Они подходили к городу с северо-запада, и вдоль шоссе километров за пять до границы стали попадаться постоялые дворы, ресторации, пестрели лотки уличных торговцев, а на дороге стало людно: в Симферополь стекались люди со всего острова, чтобы зажить спокойной, почти докатаклизменной жизнью. На Одина оборачивались, сторонились. Мимо протрюхала телега, ее тащил пожилой мерин, облезлый и одышливый, в противогазе и попоне, видимо, химзащиты. Противогаз был старый, еще советский. Глаза мерина закрывали окуляры, похожие на очки ныряльщика. В телеге дремал, покачиваясь, фермер в костюме химзащиты. Груз был закрыт брезентом.

– Смотри, смотри! – Олеся ухватила Пошту за руку и дернула к обочине.

Что она там углядела?

В тени абрикосов расположился импровизированный рынок. На криво сколоченном столе в корзинах грудой были навалены… Пошта глазам своим не поверил. Овощи. Фрукты. Зелень. Обалдеть можно, копать-колотить! Это же все насквозь зараженное! Ладно листоноше, но обычному человеку это есть нельзя от слова «совсем». Продавец сидел рядом на корточках – типичный крымопитек по личной классификации Пошты. Сутулый, рахитичный, ручки-ножки тонкие, зубы редкие, лысый, голова – в язвочках, глаза слезятся. Извилина одна, и та пониже спины. Словарный запас соответствующий. В общем, аборигенная фауна. Не то чтобы мутант – они и до Катаклизма такими были. Толстая молодуха, тряся грудями, перебирала картошку.

– Вялая она шой-то.

– Новый урожай! – оскорбился крымопитек. Он шепелявил.

– Не, вялая.

– Крепкая!

Молодуха, кокетливо наклонив голову, произнесла:

– Это, может, шо другое у тебя крепкое, а картопля – вялая!

– А ну пойдем, покажу! – Крымопитек аж вскочил.

– Почем буряк? – вклинился подошедший дедок. Типичный такой дедок в мягкой хлопковой кепке, вылинявшей, со сломанным козырьком.

– Буряк-то? А недорого буряк. Купон – штука, три штуки – два купона. Недорого. Бери, дед.

Пошта ушам своим не поверил. Эти люди в самом деле собираются покупать картошку и свеклу?

– Давай яблок купим, – попросила Олеся.

Яблоки продавал тот же крымопитек. Были они зеленые, мелкие, в коричневое пятнышко.

– Лошадку угостим.

Одина, значит, собралась угощать радиоактивными яблочками.

– Ну По-ошта, ну пожалуйста!

– Ты с ума сошла, копать-колотить?! Это же зараженные фрукты!

Продавец услышал, напрягся, выпятил цыплячью грудь:

– А сам ты зараженный, мутант! Чистые! Хошь, дозиметром потыкай!

– А сам ничем не потыкаешь? – Молодуха все не оставляла, видимо, надежды порезвиться.

Поште стало глубоко противно. Спасаешь людей, спасаешь. Несешь им свет цивилизации и культуры. А им это нафиг не нужно, вообще не уперлось. Им хочется жрать и сношаться. Что еда – отрава и в долгосрочной перспективе этот вот буряк деда убьет, они не думают. Для них вообще горизонт событий ограничен несколькими днями, а чаще – ближайшим вечером, когда можно будет «гульнуть», выпить самогонки, поорать песни. Что от любви бывают дети, они тоже не думают, размножаются, если так случилось, с вялым любопытством – тем же, с которым живут. И дети им не нужны, и до болезней детей дела нет, и до того, что выживает хорошо если один младенец на сотню – тем более. Даже не животные. У животных хоть инстинкт самосохранения наличествует. Хуже любого зверя. И опаснее.

– Пойдем отсюда, – сказал Пошта Олесе. – В городе поедим. Этих, видишь, даже за границу Симфера не пустили.

Олесе ничего не оставалось, как послушаться.

Симферополь охраняли отряды милиции и добровольной народной дружины. Вооруженных стражей правопорядка на улицах было больше, чем мирных граждан, но это никого не напрягало – такова цена спокойствия.

Листоношу со спутницей пропустили легко, без досмотра – кони листонош были своеобразной визитной карточкой, а самому клану доверяли во всех цивилизованных местах. Про Олесю даже спрашивать не стали.

Пошта уже бывал здесь, поэтому ориентировался в переплетении улиц. Людей и правда было предостаточно, хотя старые кварталы сохранились плохо – дома покосились, в некоторых выпали окна, скверы и бульвары были загажены, а большинство деревьев пустили на отопление. И все равно создавалось впечатление кипящей жизни.

Средоточием жизни, как в старые времена, оставался вокзал. Туда Пошта и направился.

Уже на бульваре Ленина Пошту оглушило и завертело.

– Рикша! Кому рикшу! Куда едем, по городу, гостиницы, рестораны?

– Молодые люди, такси берем, такси по всему Крыму, недорого, добрые кони!

– Отправляется дилижанс на Керчь! Через пять минут отправляемся!

– Номера на час, номера на ночь, недорого!

– Частная гостиница, есть своя конюшня!

– Сдам квартиру, квартира в центре, недорого, на длительный срок!

– Куда едем? Ехать никуда не нужно?

И ведь видят, что у Пошты есть Один, но все равно предлагают услуги рикш, извозчиков. И не отстают. Наверное, думают, что у листоноши куча денег.

– Только сегодня! Боевые тараканы Маврикия! Спешите видеть!

– Слоечки, девочки, мальчики. Слоечки, девочки, мальчики!

Приезжие, растерянные, сбивались в кучи и продирались через толпы торговцев.

– Отдохнуть не желаете? Татарочки, казашки, хохлушки, жидовочки! Для девушки – страстные мулаты! Коню – лучшие кобылы!

– Мы зачем сюда пришли?! – в отчаянии крикнула Олеся на ухо Поште.

Она уцепилась за его руку и шарахалась от продавцов, как от зараженных. Знаменитая белая башня с часами – символ симферопольского железнодорожного вокзала – смотрела на людей сверху вниз. Ей-то что, башне. Она привычная. Она толпы отдыхаек видела в сезон…

– Гостиницу ищем!

– Мог бы меня спросить! Я здесь все знаю! Поворачивай, пойдем в «Украину».

Пошта хлопнул себя по лбу. Копать-колотить! Мог бы сообразить, что дочка есаула бывает в столице и все тут знает.

Они выбрались из толчеи.

Гостиница «Украина» была когда-то самым фешенебельным и пафосным постоялым двором Симферополя. Теперь она, конечно, поизносилась, но сохранила часть былого величия. Бежевая штукатурка облупилась, лепнина местами осыпалась, а деревянные двери заменили бронированными. Зато окна были целы, пусть и закрыты ставнями – здесь заботились о клиентах. У входа скучал швейцар в ливрее с золотыми галунами и в противогазе. Завидев листоношу, он активизировался, щелкнул каблуками, ухватил фыркнувшего Одина за узду.

– Номер желаете? Есть свободный «люкс», есть «стандарт» и «эконом». Охраняемая конюшня и корм для лошади – бесплатно.

– Это – конь.

– Значит, корм для коня бесплатно! Так желаете номер?

– Желаем.

Пошта прикинул, сколько у него денег. Негусто. Правда, есаул отвалит за дочку вознаграждение… но и так на сутки-другие хватит даже по завышенным ценам. Должно хватить.

– Сколько у вас номера стоят?

– Люкс – пятьсот купонов за сутки, стандарт – триста, эконом – сто купонов.

– В экономе сколько мест?

– Пошта-а! – возмутилась Олеся.

Ну да, конечно, она-то рассчитывала небось, что ей отдельный «люкс» снимут. Ничего, перебьется. Вместе безопасней.

– Есть двухместные, удобства в номере, рум-сервис – уборка раз в неделю. Питание отдельно.

– Коню тоже?

– Коню – бесплатно.

Швейцар распахнул двери, и Пошта с надувшейся и крайне недовольной Олесей через обязательный тамбур с обработкой от радиации прошли в холл. Здесь тоже сохранились остатки былой роскоши. Мраморную плитку пола покрывали истертые ковры, вдоль стен стояли кресла на гнутых ножках, стены были забраны изумрудно-зелеными панелями, а на второй этаж вела шикарная лестница с позолоченными перилами. За конторкой красного дерева сидела аккуратно накрашенная девица в белой блузке. По углам бдила охрана. Пошта глубоко вдохнул чистый кондиционированный воздух с привкусом цветов. Интересно, много здесь постояльцев?

– Номер желаете?

– Эконом двухместный, пожалуйста. – Пошта полез в карман за деньгами.

– Может быть, стандарт?

– Нет-нет, спасибо.

– У нас гибкая система скидок, – улыбнулась девица, – мы уважаем клан Листонош, поэтому я могу предложить вам стандарт всего за двести купонов в сутки!

Ясно-понятно, у них камеры видеонаблюдения у входа. Коня увидели и смекнули, кто такой Пошта.

Олеся выразительно вздохнула. Нет уж, девица-красавица, не дождешься ты люкса… но вот не взять стандарт на таких условиях – показать себя скрягой.

– Давайте стандарт на двое суток.

– С удовольствием! Позвольте от лица администрации выразить вам благодарность за то, что пользуетесь нашей гостиницей. Воспользуйтесь нашими сервисами: настоящей финской сауной и рестораном, где вы можете отведать гарантированно свежие и безопасные блюда с пятидесятипроцентной скидкой для посетителей и пятнадцатипроцентной – лично для вас. Ваш номер сорок второй, четвертый этаж. Сейчас вас проводят.

Откуда-то появился очередной швейцар: галуны, улыбка, ливрея, бакенбарды. Спрашивать здесь о Зубочистке бесполезно: вряд ли вор остановился в таком респектабельном заведении.

Лифт работал – с электричеством все было в порядке. Наверное, генераторы у гостиницы свои.

Стандарт оказался небольшим уютным однокомнатным номером. Кроватей было две, у каждой – по тумбочке. Возле стены стоял письменный стол с кувшином воды. Из крохотной прихожей можно было попасть в чистый санузел с душевой кабиной.

– Ладно, – нахмурилась Олеся. – А ты где будешь жить?

– Здесь.

– Вот еще! Между прочим, я – девушка честная.

– А никто на твою честь и не покушается. Я тебя охранять буду.

Кажется, она обиделась. Девушки – странные создания, сами же говорят: «Только не приставай!» – и сами же обижаются, когда не пристают. Но клеиться к дочке есаула Пошта не хотел, ему была дорога жизнь и не менее дороги яйца, которые есаул, пожалуй, за растление дочурки мог и оторвать.

– Значит так, краса-девица. Я сейчас пойду в город, у меня тут дело имеется. Заодно узнаю, нет ли в Симфере людей твоего отца. А ты сиди здесь. Можешь сходить в ресторан, но из гостиницы – ни ногой, уяснила?

– Поняла, не дура. Отмоюсь, поем и буду спать. А ты надолго?

– Как получится.

Перед уходом Пошта не удержался от соблазна и принял горячий душ – впервые с момента отъезда из резиденции листонош. Все-таки в городе, не по горам лазает. Надо хотя бы чистым быть. Теплая вода смыла усталость и прояснила голову. Пошта понял, где может узнать про Зубочистку.

Приличные девушки вроде Олеси в таких районах не бывали. Собственно, здесь вообще нормальным людям делать было нечего: ни торговых лавок, ни приличных харчевен, ни уютных двориков. А про канализацию здесь, похоже, и не слышали, просто выплескивали помои прямо на улицу.

Панельные дома слепо пялились на Пошту темными окнами, щерились осколками стекол. Ни электричества, ни противорадиационных жалюзи. Но здесь жили. Плохо, бедно, тупо – жизнь копошилась около «генеделиков» – дешевых забегаловок; на балконах сушили белье, и сидели на скамейках у подъездов, точно недружелюбные мойры, старухи в черном.

Трущобы всегда были трущобами и всегда ими останутся.

Пошта поежился. Один был на конюшне, и листоноша, несмотря на оружие, чувствовал себя беззащитным. Но появляться в подобном районе на боевом коне – сразу выдать в себе чужака. А чужаков крымопитеки, как известно, не любят. Их нежные чувства Поште в общем и целом были глубоко фиолетовы, но он рассчитывал раздобыть информацию.

Генделик назывался «Мрiя» – мечта, значит. Что «Мечта», что «Мираж», что какая-нибудь «Надежда» – заведение заведомо низкосортное. Ладно, мы сюда не есть пришли.

Располагалась наливайка на первом этаже панельного дома, Пошта толкнул дверь и вошел. Тамбура с обработкой от радиации не было. Живи быстро, умри молодым, блин. От лучевой болезни умри, если тебя раньше не прирежут. Впрочем, то, что было быстрым и гарантированным самоубийством на побережье, здесь все-таки оставляло неосторожному аборигену шанс – фон был хоть и повышенным, но все-таки не убивал сразу.

– День добрый, – обратился Пошта сразу ко всем посетителям, распивавшим в полутьме за шаткими пластиковыми столиками.

За стойкой, подперев унизанной кольцами рукой двойной подбородок, наблюдала за залом дородная блондинка с коровьими очами. Пошта подошел к ней, взгромоздился на высокий табурет и заказал пиво. В отличие от остальных, он мог здесь столоваться без особого вреда. Ну разве что пропоносит.

Девица хмыкнула, нацедила пенного напитка в не очень чистый стакан. Стоило это купон, но Пошта положил на стойку десятку.

– Сдачи не надо.

Девица снова хмыкнула, смерила его презрительным взглядом.

– Мент?

– Не. Листоноша.

– Хто?

– Листоноша. Не важно. Не мент. Не казак. Сам по себе.

– Ну и шо?

Пошта доверительно перегнулся через стойку. Воняло кислятиной и гнилыми тряпками, с кухни тянуло подгоревшим жиром. Блондинка тоже перегнулась через стойку, ее огромные груди оказались у Пошты прямо под носом.

– Зубочистку знаешь?

– Кого?

Копать-колотить! Местной фауне требовалось задавать конкретные вопросы. Но уж куда конкретней-то?

– Зубочистку, – по слогам повторил Пошта. – Из Севаста.

– Не. Не знаю. А шо?

– А кто может знать? Он такой… ушлый парниша.

– И шо?

Пошта чуть не взвыл. Копать-колотить!

– Кто тут всех знает?

Блондинка сделала задумчивое жующее движение. Пошта добавил еще десятку.

– Кир всех знает. Кирюха! Подь сюды! До тебе пришли!

Из-за дальнего столика поднялся Кир – здоровенный мужик с копной спутанных черных волос, черной же длинной бородой и пронзительно-синими глазами на багровом лице пьяницы. Он вразвалку приблизился к Поште.

– Ну шо?

Да они сговорились, что ли?! Пошта набрал в грудь побольше воздуха и объяснил:

– Я – листоноша. – Кир кивнул. – Ищу Зубочистку. – Снова кивнул. – Кента из Севаста. – Кивок. – Он меня ограбил. Нигде не загонит, а мне вернуть надо.

– Зачем?

– Надо. Памятная штука. Единственное, что осталось от друга.

Кир кивнул и отправил кончик бороды в рот. Задумчиво пожевал.

– Скока за информацию?

– Полтинник.

– Мало.

– Сотня.

– Две.

Поште ничего не оставалось, как согласиться.

– Значит, Зубочистка из Севаста? Узнаю. Ты тут посиди, через час вернусь.

Он развернулся, вернулся к столику, допил пиво, поручкался с корешами и вышел вон. Пошта остался – цедить выдохшуюся бурду, которую здесь выдавали за продукт натурального брожения, пялиться на барменшу и слушать гогот, мат, попытки пьяного хорового пения.

Час тянулся невообразимо долго.

К Поште не приставали – наверное, потому, что видели, как он говорил с Киром.

Наконец абориген вернулся. Он был еще пьянее, чем до того, и потому держался подчеркнуто прямо, а говорил медленно:

– Нет его тут. И не видел никто. И не знает. Нет в Симфере Зубочистки. И казаков нет.

– А при чем тут казаки?

Кир расплылся в улыбке, как бы говоря: дружок, ты же мне денег дал. А я – пацан честный. Я тебе хоть какую-то информацию, но обязан поставить.

– А есаул долбанулся. Тапилин. У него доньку увели. Он сюда. Искать. С казаками. Чудили, громили. В обшем, доньки ейной, Олеси, тоже нет. Но управители обидемшись. И есаула прогнамши. И всех казаков. Говорят: чтобы ни ногой. А оне и ушли. А чего? Доньки-то нет.

Пошта глубоко вздохнул.

Ну что за день такой, копать-колотить? Бывает же так: ни одной хорошей новости, зато плохих – навалом. Зубочистки в Симферополе нет. Казаков – тоже нет. Значит, придется тащить Олесю до дома, до хаты. Пошта сдержанно поблагодарил Кира и отправился в отель.

Переночевать в нормальных условиях, закупиться провизией и прочим, а назавтра – в путь.

– А ваша супруга ушла, – обаятельно улыбнулась администратор. – Просила вам передать, что вернется к вечеру.

У Пошты непроизвольно вырвалось даже не любимое «копать-колотить», а выражение покрепче. Ну сказано же было русскими словами через рот: сиди в отеле и никуда не выходи! Нет, понесла нелегкая!

И все бы ничего, Симферополь – относительно безопасное место, вряд ли дочка есаула отправится в злачные места, скорее, по бутикам решит пробежаться. Но в свете последних новостей казакам не стоит на улицах появляться. Тем более – виновнице переполоха.

– И куда она ушла?

– О, она обедала, когда скоморох единственного симферопольского цирка шапито решил сделать объявление для господ отдыхающих и пригласить всех на представление. Ваша супруга так обрадовалась развлечению, что ушла практически сразу!

– Ясно-понятно, – хмуро ответил Пошта. – И где этот ваш цирк?

– На улице Розы Люксембург, в сквере. Напротив бывшей психиатрической больницы.

– Ну, спасибочки. А представление уже идет?

– Должно начаться через десять минут.

Мечта собраться и отоспаться не покидала Пошту. Сейчас он быстренько дойдет до цирка, схватит Олесю за шкирку и притащит в гостиницу. И завтра же – завтра же! – отвезет строптивую девицу к отцу, сдаст это чудо природы с рук на руки и займется тем, чем должен, – поисками Зубочистки с перфокартой.

Поблагодарив администратора, Пошта вышел на улицу.

К вечеру Симферополь наполнился праздно шатающимся народом. Люди прогуливались парочками и компаниями, из кафешек доносились звуки музыки.

Цирк Пошта заметил издалека. В этой части города старые здания развалились, и их разобрали. Так, психиатрическая больница, располагавшаяся до Катаклизма в одноэтажных развалюхах времен Очакова и покоренья Крыма, перестала существовать. Оно, наверное, и к лучшему: адекватностью современное общество не отличалось, весь остров стал большим дурдомом. Взять хотя бы Зубочистку: вот зафига ему надо было идти из Балаклавы в Инкерман, ехать на поезде, возвращаться в Севастополь, чтобы потом двинуться в Симферополь? Почему он не ограбил Пошту сразу? Почему, в конце концов, не пошел в столицу из Инкермана? К чему вообще эти метания? Объяснение было одно, самое простое и логичное: Зубочистка – псих. И псих паникующий. Умный человек действует по плану, в крайнем случае – по обстоятельствам, дурак же мечется, не представляя себе ни плана путешествия, ни конечной цели.

Как тут не вспомнить капитана Воронина с его биполярным расстройством, безбашенного матроса Воловика и прочих, прочих?.. Олесю, например. Или покойного Огнева…

В самом дурном расположении духа Пошта приблизился к разноцветному, слегка выцветшему шатру цирка. Из громкоговорителей неслась визгливая, навязчивая мелодия.

– Дамы и господа! – Музыка прервалась голосом с профессиональными интонациями зазывалы. Кажется, в качестве конферансье выступал один из навязчивых зазывал с рыночной площади. – Наше представление начинается! Спешите видеть! Женщина – синяя борода! Мужчина-геккон, облизывает глаза, дамы пищат от восторга! Уникальная коллекция мутантов из собрания господина Лоренцо, что в переводе с аборигенного означает «черный голос»! И многое другое!

У кассы выстроилась очередь. Пошта отстоял свое, за два купона приобрел билет и протиснулся в шатер. Представление уже началось, толпа волновалась, рассаживаясь. Блестели стекла противогазов. Сияли софиты. Под куполом крутился акробат – три ноги, четыре руки, маленькая голова. На сцене репетировала гуттаперчевая женщина, завязываясь немыслимыми узлами, заставляющими вспомнить про незабвенного Воронина и корабельные снасти.

Пошта крутил головой, силясь высмотреть Олесю. Да-а, задачка.

Он решил обходить ряд за рядом. Наверняка Олеся, пришедшая сюда задолго до начала представления, где-то в первых рядах, значит, начинать стоит от сцены.

Представление, громкое, бестолковое и вонючее, Пошта игнорировал, всматриваясь в зрителей. Он нарезал круг за кругом, но Олеси не было.

– Молодой человек, присаживайтесь!

Бородатая бабуся – видимо, распорядитель – подергала его за рукав.

– Я девушку свою ищу.

– Потом найдете, не мешайте артистам.

– Может, вы ее видели? Высокая красивая блондинка… – Он помялся и уточнил, потому что с Олеси сталось бы представиться и начать качать права. – Олеся, дочь есаула Тапилины.

Бабуся ахнула:

– Видела, а как же, видела. Дамочка на входе скандал устроила, хотела за кулисы. Администратор ее и увел – все-таки высокопоставленная дамочка, нам с казаками ссориться – плохо. Она в вагончике Лоренцо. Это вам выйти, на задний двор, а там вагончик администрации – он во все цвета радуги окрашен, не ошибетесь.

Ругая Олесю последними словами, Пошта отправился к неведомому Лоренцо.

Вагончик администрации действительно найти было несложно: размалеванный во все цвета видимого спектра, он стоял в дальнем углу двора, подальше от шума и гама шапито, а над вагончиком развевался флаг – тоже радужный, с непонятной аббревиатурой ЛГБТ.

Пошта поднялся по скрипучей лесенке в три ступеньки, постучал в хлипкую дверь.

– Занято! – отозвался ворчливый голос. – Зайдите позже!

Пошта настойчиво забарабанил в дверь.

– Да что ж это за моб вашу ять?! – рассвирепел ворчун.

Дверь распахнулась, а за ней, к удивлению Пошты, не оказалось никого.

– Чего надо? – спросил голос откуда-то снизу.

Пошта опустил взгляд. Перед ним стоял лилипут – не мутант-карлик с Чатыр-Дага, а самый обыкновенный, докатаклизменного образца лилипут, или маленький человек, как их принято было называть. Ростом около метра, с широкими плечами, мускулистыми руками чуть ли не до колен, кривоватыми ножками и большой, как у нормального человека, головой, увенчанной копной соломенных волос и украшенной вислыми, соломенного же цвета усищами. Одет лилипут был в одну простыню, обмотанную вокруг чресел, в одной руке он держал початую бутылку пива, а в другой – дымящуюся сигару.

– Чего надо? – повторил он сердито. Пошта явно оторвал его от чего-то интересного.

«Что-то интересное» розово и голо возилось в вагончике на постели, кутаясь в простыню. Уж не Олеся ли? Да нет вроде бы…

– Ты Лоренцо? – уточнил Пошта.

– Ну?! – прорычал карлик.

– Дело есть. Я – Пошта, листоноша.

Лилипут нахмурился, сделал шаг назад и сказал:

– Проходи.

Пошта вошел в вагончик, а администратор цирка рявкнул на копошащихся в постели девок:

– А ну, кыш отсюда! Быстро, а не то заставлю слоногрызу клетку чистить!

Девки, взвизгнув, сыпанули на улицу, на ходу подхватывая свои манатки. Одна из них была гибкой, как змея, успел разглядеть Пошта, а тело второй почти полностью покрывала татуировка.

– Ну, листоноша, – молвил Лоренцо, присаживаясь, – слушаю тебя!

– Олеся где? – напрямик спросил Пошта.

– Кто-кто?

– Олеся. Блонда. Высокая. Ломилась за кулисы. Мне сказали – ты ее забрал.

– Ну, во-первых, не забрал, а велел провести ко мне. На собеседование. Во-вторых, тебе-то какое дело? – спросил лилипут.

– Она дочь казачьего есаула Тапилины. Я сопровождаю ее в Сечь.

– Ох ты ж! – удивился Лоренцо. – Самого есаула дочь? Ни черта ж себе! Я думал – просто девке скучно стало, захотела на зверье посмотреть, с акробатами покувыркаться…

На лице карлика читались испуг и удивление. Он, похоже, начинал понимать, что вляпался в пренеприятнейшую историю.

– Я это, – промямлил он, – ща найду ее. Честно-честно. Девка-то симпатичная, думал, в обоз ее пристроить. Велел дрессировщику на экскурсию сводить, по зверинцу-то. Ты посиди тут пока, листоноша, я мигом обернусь. Не спортили твою девку, не боись. Главное, казакам ничего не говори, а то они любят сперва шашкой махнуть, потом разбираться. Окай?

Пошта кивнул. История выглядела логично: своенравная Олеся поперлась на поиски приключений, а Лоренцо решил приспособить ее для бизнеса. «Надеюсь, – подумал Пошта хмуро, – я успел вовремя и есаулу не придется объяснять, каких успехов добилась его дочка в шоу-бизнесе».

– Я мигом, – повторил Лоренцо, выскакивая из трейлера. – Я ща! Не уходи никуда.

Хлопнула дверь, щелкнул замок.

«Это еще что за хрень, копать-колотить? – удивился Пошта. – На фига он меня запер?»

Листоноша встал, подошел к окну. Полуголый лилипут скакал вприпрыжку через двор, путаясь в простыне, и отчаянно махал руками распорядителю. Тот выпучил глаза, нырнул в шапито – и оттуда буквально через пару секунд выскочили четверо – еще два лилипута в кожаных доспехах, один акробат в трико и фокусник во фраке на голое тело.

Лоренцо им что-то пробормотал, и четверка бросилась врассыпную, чтобы через пару минут вернуться (Пошта наблюдал за ними с любопытством и нарастающим беспокойством) с канистрой и охапками дров.

«Копать-колотить! – подумал листоноша, когда приспешники Лоренцо стали тягать хворост к радужному вагончику и обкладывать его со всех сторон, обливая бензином. – Никак лилипут захотел устроить из меня барбекю! Ну правильно, в честном бою его цирковая гвардия не выстоит против листоноши, а вот запереть снаружи и поджечь – это по-нашему, по-крымски».

Пошта схватил табуретку и попытался выбить окно. Не тут-то было! Окна в вагончики были из триплекса – два куска толстого стекла, наклеенные на пленку между ними. От удара табуретом по стеклу побежала паутина трещин, но и только.

Циркачи тем временем готовили костер для аутодафе.

Оставалась дверь. Замок в двери был солидный, «паук», расправляющий свои ригели-щупальца во все четыре стороны. А вот петли… Петли были внутри.

Пошта вытащил узкий сапожный нож, выбил направляющие стержни из петель и лягнул дверь. Та затрещала, но ригели замка выдержали.

За окном полыхнуло пламя, затрещал хворост. В вагончике мигом стало жарко, как в духовке. Сквозь все щели повалил вонючий дым.

«Весело, – подумал Пошта. – Сейчас изжарюсь. Надо вырываться».

Он разбежался и с разгона врезался плечом.

Дверь вылетела вместе с косяком, и Пошта вылетел во двор.

Циркачи растерялись – но ненадолго.

– Мочи его! – заорал Лоренцо, срываясь на фальцет.

Первым бросился в бой акробат. Кувырок, сальто, фляк – мельтешение конечностей, хаотические перемещения, невероятная скорость и пластика. Будь у циркача какое-нибудь оружие, листоноше пришлось бы туго. Но акробат был безоружен.

Пошта отступил в сторону, пропуская мимо себя страшный удар двумя ногами в прыжке, перехватил прыгуна за шкирку – тот, жилистый и худой, почти ничего не весил, – и, поймав инерцию противника, раскрутил его и приложил об землю.

Хрустнул позвоночник, и шея акробата вывернулась под неестественным углом.

Минус один!

Карлики представляли собой угрозу скорее забавную, чем серьезную. Размахивая короткими мечами, они достаточно грамотно разделились, заходя с разных сторон и атакуя – один в колено, другой по голени.

Первого Пошта пнул в лицо, и тот кувыркнулся назад. Второго лилипута листоноша поймал за запястье, вырвал игрушечное оружие из рук и перетянул по хребту. Карлик рухнул как подкошенный, потеряв сознание.

Тем временем первый лилипут вскочил и, не тратя времени на то, чтобы подобрать выроненное оружие, бросился вперед, размахивая кулаками. Это было даже опаснее – так как из-за своего роста боксерские удары карлика приходились как раз на уровень паха Пошты.

Пошта ударил один раз – сверху вниз, приемом «рука-молот», как будто хотел забить карлика в землю. Забить не забил, но вырубил сразу же.

Фокусник, судорожно рывшийся в многочисленных карманах фрака, попытался было метнуть в Пошту какой-то порошок – видимо, хотел ослепить, но промахнулся. Порошок рассыпался, а из карманов вместо оружия тянулась бесконечная вязанка носовых платков, какие-то хлопушки, блестящие хреновины, конфетти и серпантин.

«Не хватало только белого кролика и голубей», – подумал Пошта, нанося серию ударов «глаза-горло-пах», после которой фокусник перестал представлять какую-либо угрозу, свернувшись калачиком и поскуливая.

Лоренцо, осознав, что остался в одиночестве, попытался было укрыться в шапито, но листоноша поймал его за волосы, поднял над землей (лилипут заверещал от боли) и строго спросил:

– Ты что ж это затеял, гаденыш?!

– Отпусти! – взмолился Лоренцо, и Пошта поставил его на землю.

– Где Олеся? – рявкнул он. – Отвечай, а не то в костер брошу!

Радужный вагончик администрации уже полыхал вовсю, языки пламени поднимались к небу. Из шапито доносились крики «пожар!» и убегали первые посетители. «Если пламя перекинется на шатер, – подумал Пошта, – на этом бизнес Лоренцо и закончится».

– Нету, – пискнул лилипут. – Нету девки!

– Куда дел?!

– Продал! Отпусти, пожар же тушить надо! Сгорим к чертям!

– Расскажешь – отпущу, – пообещал Пошта.

– Не виноватый я! Она сама пришла! А я ее велел в клетку! Думал – продам на рынке. А тут он…

– Кто – он?

– Покупате-е-е-ль, – проныл чуть не плача Лоренцо.

– Кто такой? – спросил Пошта. Худшие его опасения начинали оправдываться: Олеся опять вляпалась в какие-то неприятности.

– Не знаю… Он платил золотом. Сразу. И хотел именно дочку есаула.

– А откуда он знал, что она здесь?

– Мы давали представление… в Казачьей Сечи… пару месяцев назад… дочка Тапилины приходила… мне ее показали… сказали, что за нее хорошо заплатят…

Пошта выдохнул. Значит, сговор. Ясно-понятно!

– И когда ты увидел Олесю, ты решил ее продать?! – уточнил он.

– Золото, – всхлипнул Лоренцо. – Они предлагали золото, а не купоны…

– Кто – они?

– Не знаю… Но я слышал, краем уха, – поспешил сообщить Лоренцо, видя, как меняется выражение лица листоноши и понимая, что полет в костер все ближе, – как они упоминали какого-то Гаврилу Ступку…

Пошта отпустил карлика и длинно выматерился. Имя Гавриила Ступки говорило ему о многом.

Глава 6 Казачья сечь

Будучи бывшим казацким десятником и регулярно сотрудничая с Казачьей Сечью, уже как член клана листонош Пошта, конечно же, был в курсе некоторых тенденций, намечающихся внутри Сечи. Проще говоря, он краем уха слышал о подковерной борьбе за гетманскую булаву и непримиримой вражде Гавриила Ступки и Якова Тапилины. С чего все началось, Пошта не знал, но длилось это так давно, что и сами враждующие стороны, наверное, не смогли бы припомнить, кто первый сделал шаг к войне.

Пошта довольно часто бывал в Степном Крыму; нельзя сказать, чтобы ему там нравилось: степь – это не горы, до моря далеко, общины выживших разрозненны и изолированы, что неминуемо ведет к деградации. Хутора и коши степи находились на таком удалении друг от друга, что местный есаул являлся там единоличным владыкой, царьком и божком одновременно.

Но над есаулами была Сечь: многие жители побережья считали казаков кто просто ряжеными, кто опасными бандитами, но были и те, кто искренне верил, что Сечь соберет воедино все общины и поможет восстановить Крым из пепелища Катаклизма.

Сечь была военизированной организацией, насаждавшей закон и порядок огнем и мечом (чем принципиально отличалась от клана Листонош). Власть казаков зиждилась на грубой силе; есаулом становился самый крутой бандит в округе. Но, став есаулом и надев казачьи погоны, он вступал в иерархию подчинения и раз в год участвовал в большом сборе, где принимались решения, важные для всего Крыма в целом, а не конкретного хутора.

Принимал эти решения гетман. С точки зрения вчерашнего степного бандита, а ныне есаула, гетманская булава была символом абсолютной власти. Поэтому грызня за нее шла нешуточная.

И Олеся, похоже, стала разменной монетой в этой игре.

Листоноше меньше всего хотелось влезать во внутренние дрязги казаков. Но – он дал слово вахмистру Огневу доставить Олесю ее отцу. Иначе смерть пластунов стала бы абсолютно бессмысленной. Да и чисто по-человечески не мог Пошта бросить девчонку в руках Ступки, заклятого врага ее отца. Хоть Олеся была не подарок, выручать ее надо было. Из тех самых общечеловеческих ценностей, за возрождение которых ратовал клан Листонош.

Покинув пылающий цирк – огонь все-таки перекинулся на шатер шапито, и в центре Симфера заполыхал огромный костер, от которого во все стороны разбегались визжащие зрители и клоуны, – Пошта вернулся на постоялый двор, рассчитался за номер, оседлал Одина и пустился в погоню.

Направление он представлял себе достаточно четко – ставка есаула Ступки располагалась в коше Хамовщина. По расчетам Пошты, туда было не более чем полдня пути для обычной лошади и часов шесть для Одина, восьминогого скакуна невероятной скорости и выносливости.

«Если повезет, – подумал Пошта, – нагоню казаков в степи. Это будет значительно проще, чем штурмовать хутор Ступки…»

Пошта выехал на рассвете. Бледно-розовое солнце поднималось над горизонтом, окрашивая степные травы в мягкие пастельные тона. Воздух был свеж и напоен ароматами трав. Копыта Одина уверенно отбивали ритм о каменистую дорогу.

Вдалеке, на самом горизонте, клубились султанчики пыли от конного каравана. Так как ехал Пошта в сторону, прямо противоположную популярным торговым маршрутам, то караван этот с высокой вероятностью принадлежал похитителям Олеси.

Пошта пригнулся к могучей шее Одина, похлопал по зеленоватому, лоснящемуся боку и прошептал на ухо:

– Давай, родимый! Выдай по полной!

Один фыркнул, взбрыкнул передними копытами – и выдал.

Боевые скакуны листонош могли развивать скорость до семидесяти километров в час по нормальной дороге и до сорока – по пересеченной местности. Это была, что называется, крейсерская скорость, которую конь мог поддерживать в течение пяти-шести часов (с одним седоком и без груза). Восемь ног его ходили в затейливом аллюре – нечто среднее между иноходью и рысью.

Но мог Один и скакать галопом. Это давало скорость до сотни – но сжигало ресурсы коня за час.

Если Пошта не ошибся, Один должен был нагнать караван похитителей за этот самый час. А там можно будет дать коню отдохнуть после бешеной скачки (главное – не кормить и не поить, сдохнет животина, а дать побродить, остывая и замедляя сердцебиение), пока Пошта будет разбираться с казаками-беспредельщиками.

Главным недостатком галопа была сумасшедшая тряска, которую выдерживал не каждый ездок. Копчик можно было разбить об седло в кровь.

От встречного ветра слезились глаза. Из-под шипастых копыт вылетали фонтанчики пыли и комья сухой земли. Под кожей коня перекатывались мощные мускулы. Дыхание вырывалось из ноздрей в ритме ровном, как у машины. Задница в ровном ритме билась об седло.

Караван был все ближе.

Но, похоже, Пошта все-таки ошибся в расчетах.

Внутреннее чувство времени подсказало Поште, что запал Одина вот-вот иссякнет, а до каравана оставалось еще пару километров. Можно было, конечно, дать коню шенкелей, пришпорить покрытые пеной бока, выжать из скакуна последний рывок, но после такого Один просто упадет замертво, а для Пошты конь был не просто средством передвижения, а боевым товарищем. Поэтому листоноша смирился с тем, что просчитался в оценке дистанции, и пустил коня постепенно замедляющейся рысью. Караван тем временем свернул с тракта на проселочную дорогу, ведущую к хутору Хамовщина.

Пошта спешился, погладил взмыленного Одина по шее и сказал ласково:

– Молодец, дружище. Ты – молодец. Это я ошибся. Ну ничего, никуда они от нас не денутся.

И действительно, деваться казакам было некуда – они прибыли к себе домой; банду похитителей приветствовали пальбой в воздух и радостными возгласами. Судя по всему, на хуторе намечался праздник в честь похищения Олеси и благополучного возвращения.

Пошта свернул с дороги где-то за километр от хутора и повел Одина в поводу через высокие степные травы. Земля под ногами была сухой и пыльной, травы – ломкими и хрупкими, выгоревшими под безжалостным солнцем. Пока Один воротил морду от неприятных запахов, его хозяин превратился в машину по обработке информации – как всегда случалось с ним перед тайными операциями. Это в бой можно (хотя и не нужно) сунуться сломя голову, как в Севастополе, а разведка и тайное проникновение требуют предварительного планирования и скрупулезной схемы местности. Эх, был бы поблизости холм или хотя бы роща деревьев, чтобы оглядеться с высоты, набросать хотя бы мысленно план местности и представить себе, куда предстоит лезть… Но – увы. Степь оказалась ровной и гладкой, как стол. С другой стороны, у казаков тоже не было наблюдательных пунктов на возвышенности – следовательно, листоноша сможет подобраться к Хамовщине незамеченным до самого последнего момента.

Но в отличие от схватки в Севастополе у Пошты не будет с собой ни боевых матросов, ни огневой поддержки крейсера «Адмирал Лазарев». Поэтому лобовая атака тут не сгодится. Придется играть в ниндзя.

Пошта уложил негодующе фыркнувшего Одина на живот (конь грациозно подобрал все восемь ног под себя), потрепал его по холке и прошептал:

– Я вернусь, дружище. Никуда не уходи! – после чего пригнулся и неторопливо начал подкрадываться к хутору.

На степь опускалась ночь. На стремительно темнеющем небе загорелись первые звезды, тени зашевелились в кустах, что-то зашуршало в траве. Ночь была на руку листоноше. Ночь была его другом. Но если вспомнить, сколько тварей выползало из нор с наступлением темноты, этот друг в одну секунду мог превратиться в его врага. Благо ночное зрение у листонош все-таки получше людского, и Пошта внимательно глядел под ноги, дабы не наступить ни на какую ядовитую тварь.

Казаки Ступки были настолько беспечны, что даже не установили вокруг хутора никакого даже самого жалкого периметра. Ни ограды, ни колючей проволоки, ни насыпи. Степная трава росла до самых домов на окраине хутора – облупленных, обшарпанных, заброшенных, с выбитыми стеклами и просевшими крышами, явно нежилых. На окраине хутора было пусто и тихо, и только с другого конца поселка доносились крики, музыка, а в небо взлетали языки костра.

Можно было, конечно, пойти напрямик, по пыльным улочкам коша, на звуки праздника, но Пошта предпочел окольный путь и двинулся в обход, по самому краю хутора, через заросшие палисадники, обнесенные покосившимися заборчиками.

Вскоре он вышел к заброшенной автозаправке, где звуки музыки уже отзывались ритмичным стуком в грудной клетке и даже можно было разобрать слова:

– Гоп-гоп-гоп, мы весело танцуем…

Заправкой никто не пользовался со времен Катаклизма, поэтому вся она была затянута паутиной – и ржавые колонки с дырявыми шлангами, и будка кассира, и мини-маркет, разграбленный мародерами давным-давно. Пошта решил залечь там, чтобы понаблюдать за празднеством и прикинуть план дальнейших действий.

У самого входа в мини-маркет (дверь была выбита и валялась под ногами) он едва не вляпался в мозгового слизня – бесцветную желеобразную тварь, растекшуюся на полу. Поймаешь того – и, считай, губчатый энцефалит ты заработал, мозги превратятся в труху за день-два.

Пошта переступил через тварь, пригнулся и подкрался к окну.

Прямо за окном расположился первый встреченный им пост казаков. Двое хлопцев, до крайности недовольные тем, что их вместо праздника отправили в наряд, сидели под окошком, сняв противогазы, и курили самокрутки.

– А все-таки степная шмаль – не такая, как партенитские шишки, – коммуницировал один из часовых.

– А я шмаль вообще не уважаю, – заявил второй. – Вот бухло – это да. Самогонка на ореховых перегородках…

– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят, – мечтательно протянул первый.

– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь! – поддержал беседу второй.

– А эту, эту-то видал? – разволновался первый. – Ну, которая Тапилины дочь? Ох, красивая девка!

– Но-но! – оборвал его второй, видимо, постарше и поумнее. – Тебе за это батька чуб укоротит вместе с головой! Девка эта – не для забавы, а для торговли, за нее батька булаву себе выторгует!

Ничего нового Пошта из подслушанной беседы не узнал и решил ее прекратить. Можно было, конечно, пустить в дело нож, но оставалась вероятность, что кто-то из часовых успеет пальнуть. На фоне радостных салютов праздника это не очень страшно, но все же… И тут Пошту осенило.

Он бесшумно вернулся ко входу, наступил тяжелым ботинком на слизня и одним взмахом ножа располовинил гадину. Половинки тут же растеклись в разные стороны, рассерженно шевеля псевдоподиями. Пошта надел перчатки, убрал нож, взял по слизню в каждую руку и вернулся к окну.

Стеклопакета в раме давно не было, и листоноша аккуратно высунулся наружу.

Снизу маячили две макушки часовых – одна выбритая, с оселедцем, а вторая – покрытая коротким жестким ежиком. «Сойдет», – подумал Пошта и с размаху налепил слизней на макушки.

Раздался противный чмокающий звук.

Часовые замолчали на мгновение, а потом продолжили беседу как ни в чем не бывало:

– А все-таки степная шмаль – не такая, как партенитские шишки.

– А я шмаль вообще не уважаю. Вот бухло – это да. Самогонка на ореховых перегородках…

– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят.

– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь!

Все, дело было сделано – теперь, пока слизни переваривают их мозги, часовые будут повторять как заведенные последние пару минут своего не слишком осмысленного диалога. И ежели какой-нибудь проверяющий пройдет мимо, то ничего странного не заметит. Казаки и без слизней вели не самые содержательные беседы.

Пошта вылез из окна, снял с разгрузов казаков четыре гранаты – по две «лимонки» и пару светошумовых (глаза у бойцов Ступки были белые, остекленевшие) и двинулся на шум праздника.

Вечеринка, похоже, достигла своего апогея.

Костер развели на центральной площади хутора – если так можно назвать пятачок не перекрестке под единственным и давно не работающим светофором возле сельпо и опорного пункта давно не существующего ГАИ. В качестве дров использовали все, что могло гореть, – от поломанных стульев и парт из соседней школы до старинного пианино, которое горело неохотно, воняло лаком, стреляло искрами и издавало стонущие звуки.

А вокруг костра собрались казаки во главе с Гавриилом Ступкой. Гремела музыка, надрывалась «веркасердючка», палили в воздух «калаши», рекой текла самогонка, визжали девки, хохотали мужики.

Веселье было в самом разгаре.

Возле костра дрались двое казаков в противогазах и латексных защитных костюмах. Один размахивал нагайкой, другой – бейсбольной битой. Судя по ликующим воплям толпы, это был местный вариант гладиаторских боев. Первый казак, повыше, старался держать дистанцию и работал в защитной манере, второй же пер напролом, махал битой, как бревном, огребал нагайкой, шипел от боли и снова пер вперед.

Вот первый присел. Захлестнул плеткой ногу второго. Дернул. Второй упал. Первый тут же прыгнул на него, сел сверху и торжествующе сорвал противогаз – сначала с противника, потом с себя. Как выяснилось, казак с нагайкой оказался казачкой, а ее противник, по всей видимости, ее мужем (или ухажером), потому что схватка закончилась страстным поцелуем под рев толпы.

Казаки были настолько увлечены происходящим действием, что их можно было резать по одному – и никто бы и не заметил, но это в планы Пошты не входило. В первую очередь надо было спасти Олесю. А для этого хорошо бы для начала ее найти…

Пошта обошел площадь с народными гуляньями по периметру и двинулся в сторону мрачного здания, в котором угадывалась ставка вахмистра (ну, или местная тюрьма). Стены здания были испещрены выбоинами от пуль, похожими на оспины, окна заложены мешками с песком. У входа кемарил, навалившись на древнюю трехлинейку, сонный охранник.

Пошта выпрямился, придал лицу выражение расслабленно-дебиловатое, походке – легкую неуверенность и подошел к часовому.

– Ты чего тут стоишь? – чуть заплетающимся языком спросил листоноша. – Там уже пьют. Там ве-се-ло!

Часовой нахмурился, вглядываясь в Пошту.

– Ты кто?

– Конь в пальто, – не очень оригинально, зато в рифму ответил листоноша и вырубил часового одной размашистой оплеухой. Предплечье врезалось в шею пониже уха, прямо в каротидный синус, часовой обмяк. Пошта одной рукой подхватил его падающее тело, а второй – трехлинейку, бережно опустил и то, и другое на землю, а потом неслышной и невидимой тенью проскользнул в здание.

Интуиция его не обманула – это оказалась тюрьма. Олеся, зареванная, бледная и слегка побитая (с фингалом под глазом) сидела в клетке, обхватив колени руками.

– Пошта! – вскинулась она при виде листоноши, ударилась головой о прутья клетки и зашипела от боли.

– Тихо ты! – одернул ее Пошта. – Ключ где? – Клетка была заперта на амбарный замок.

– Не знаю, – проблеяла Олеся.

Пошта мысленно выматерился, вернулся на крыльцо, подобрал трехлинейку. Плод инженерного гения Мосина, может быть, и уступал современным образцам огнестрельного оружия по баллистическим характеристикам, зато в деле сбивания висячих замков ему по-прежнему не было равных.

Два удара прикладом, и замок полетел на пол, а Олеся бросилась на шею Поште.

– Уходим! – прошипел листоноша. – Тихо и быстро!

Из здания тюрьмы выбрались без приключений, а вот когда попытались миновать празднество вокруг костра, беглецов все-таки заметили.

– Эй, молодежь! – окрикнули их. – Айда танцевать!

Вместо ответа Пошта кинул две гранаты – «лимонку» и светошумовую.

Сначала бахнула Ф-1 – негромкий хлопок, свист осколков, вопли, боли, а потом долбанула СШГ. На такой дистанции эффект от нее был сравним с ядерным взрывом: ярчайшая, выжигающая сетчатку вспышка, звуковая волна бьет по ушам… Пошта успел зажмуриться и открыть рот, чтобы уравновесить давление в ротовой полости, и даже закрыл ладонью глаза Олесе. Но девушку так долбануло звуковой волной, что она едва не потеряла сознание, обмякнув в руках Пошты.

Хорошо еще, что казаки тоже расползались от костра на четвереньках, кто – посеченный осколками, кто – оглушенный и ослепленный. По расчетам листоноши, это давало ему фору минут в десять – достаточно, чтобы добежать до Одина.

Пошта взвалил Олесю на плечо и ломанулся в сторону заправки.

– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят, – все еще бормотали жертвы мозгового слизня.

– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь!..

Пошта промчался мимо них, не притормаживая, и нырнул в степные травы.

Сзади раздавались вопли казаков, собирающихся в погоню.

Один уже ждал хозяина, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Пошта ловко вскочил в седло, забросил Олесю поперек конского крупа и шепнул коню:

– Выноси, родненький!

Сзади раздались первые выстрелы и гиканье казаков.

Один сказал по степи ровно и уверенно – обычные лошадки вряд ли смогли бы догнать его., А вот пули – могли, поэтому Пошта то и дело дергал уздечку, пуская коня противолодочным зигзагом.

Пули свистели все ближе и ближе. Казаки Ступки, очухавшись после шокового воздействия гранат и мигом протрезвев, использовали те два преимущества, что у них были, – в численности и знании местности. Разделившись на несколько групп загонщиков, они срезали дорогу одними им ведомыми лощинами в степи, пускали лошадей в обход невидимых оврагов и расщелин – и потихоньку сокращали дистанцию.

У Пошты оставалось еще две гранаты и обрез – слишком мало, чтобы противостоять ступкиным бойцам. Поэтому листоноша пришпоривал Одина, торопясь разорвать дистанцию, а потом запутать следы и уйти в степь.

Тщетно! Казаки окружали. Олеся бесчувственно болталась поперек седла, длинные светлые волосы чуть ли не мели землю.

Осознав тщету погони – все равно настигнут! – Пошта спешился, выбрал овражек поуютнее и приготовился держать оборону. Но только он залег и выложил перед собой гранаты и патроны, как прогремел голос с неба:

– Кто такой?! Куда путь держишь?!!

Пошта обернулся. Прямо над овражком, выбранным для обороны, возвышался казачий разъезд – человек двадцать, все конные и при оружии. Но не ступкины, шевроны не те.

– Дядя Сережа! – взвилась Олеся, едва придя в себя и разглядев старшего в разъезде. – Это ж я, Олеся!

– Леська?! – охнул старый казак. – Леська! Тапилина! Живая! Слух прошел, что тебя сектанты в Бахче-Сарае сгубили! Батя твой пластунов послал с вахмистром Огневым! Никто не вернулся!

Казак – было ему лет сорок, лицо пересекал косой шрам – спешился и по-медвежьи облапил девушку.

– Живая! – восторженно произнес он. – А что Огнев? Как пластуны? Они тебя спасли?

– Да, – ответил Пошта вместо рыдающей девушки. – Только они все погибли в Чуфут-Кале.

– А ты кто такой будешь? – нахмурился казак.

– Это Пошта, – сквозь всхлипы пояснила Олеся. – Он листоноша. Он меня спас. Второй раз уже.

– От кого?

– От казаков Гавриила Ступки, – мрачно пояснил Пошта. – Вот, кстати, и они!

Издалека донеслось залихватское гиканье преследователей.

– Так, – сказал казак Сергей. – Ну-ка, хлопцы, рассредоточиться! Встретим ступкачей как полагается!

Казаки бросились врассыпную, отводя коней подальше и щелкая затворами карабинов. Преследователи с каждой секундой приближались – уже был слышен цокот копыт.

– Я их отвлеку, – предложил Пошта. – Заманю поглубже в овраг. А вы накройте перекрестным огнем, только под острым углом, чтобы не перестрелять друг дружку.

– Поучи жену щи варить! – ощерился Сергей и рявкнул: – По местам, казаки!

Разъезд Тапилины залег по обе стороны оврага, ощетинившись стволами. Казаки Ступки окружили овраг – неглубокую лощину метров тридцать в длину – с обоих входов. Будь Пошта один – закидали бы гранатами, и дело с концом, но Ступке Олеся нужна была живой. Поэтому один из преследователей проорал в жестяной рупор:

– Сдавайся, пришлый! Отпустим живым!

– Ага, щаз, – пробормотал Пошта и ловко метнул две гранаты – «лимонку» налево, светошумовую – направо. Глухо ахнуло, полетели комья земли и осколки, завопили раненые.

– Смерть тебе! – заорал вожак преследователей. – Мочи его, хлопцы!

Поште только этого и надо было: он схватил Олесю под мышку, Одина – за уздечку и метнулся в яму под стеной оврага с торчащими сухими корнями. Сейчас самое главное было – не подвернуться под шальную пулю.

Казаки Ступки ворвались в лощину с двух сторон, скача во весь опор – и тут же угодили под перекрестный огонь бойцов Тапилины. Если бы Сергей знал античную историю, то ближайшим аналогом этой лощины стало бы Фермопильское ущелье, где триста спартанцев остановили армию персов.

Истории Сергей, конечно же, не знал (в отличие от начитанного Пошты), но это не помешало ему и его бойцам превратить преследователей в кровавый фарш с помощью разрывных пуль и гранат.

Взрывной волной яму, где укрывались Пошта, Олеся и Один, изрядно присыпало песком и комьями земли. Когда беглецы покинули убежище, над ним нависал донельзя довольный Сергей с дымящимся карабином в руке.

– Все, капец ступкачам! – доложил он. – Всех порешили!

– Копать-колотить… – пробормотал Пошта.

– Поехали! – хлопнул его по плечу казак. – Отвезем Олеську к бате! Ох и пир он нам закатит!

Пошта вздохнул, обвел взглядом поле боя, залитое кровью и заваленное трупами людей и лошадей, и подумал: «Нет, ребята, вы никогда не угомонитесь. Катаклизм, не Катаклизм, а убивать себе подобных – основное занятие для вида хомо сапиенс…»

Он помог выбраться из ямы ошалевшей Олесе, а Один выкарабкался самостоятельно, крайне недовольный тем, что его заставили ползать на брюхе.

Пошта вскочил в седло, подал руку Олесе и сказал Сергею:

– Поехали. Я обещал Огневу, что верну дочь отцу.

Тапилина не производил впечатления очень опасного человека: невысокий, среднего телосложения, с залысинами и висячими усами, в вышиванке и с ритуальной нагайкой за поясом, он казался скорее карикатурой на правителя. Но Пошта помнил, что Тапилина – признанный мастер боевого гопака, а также – один из самых умных «князьков» Крыма. При виде дочери не очень выразительное лицо есаула дрогнуло, усы немного обвисли, потом – воспряли, Олесь-ка спрыгнула с Одина и рванула навстречу отцу (только светлые волосы плеснули по ветру). Пошта прослезился бы от умиления, если бы хоть немного меньше устал.

Он спешился и вразвалочку приблизился к Тапилине.

Последовал обмен рукопожатиями. Они уже встречались как-то, но тогда Пошта был для есаула просто листоношей, а сейчас предстал в новом качестве – спасителя единственной дочери.

Слезы навернулись на глаза пожилого правителя. Он обнял Пошту за плечи и прочувствованно произнес:

– Герой! Настоящий казак, хоть и мутант. Все вы, листоноши, мутанты… Ну, ладно. Сейчас – пир. Пир в честь героя! В честь возвращения моей любимой доченьки, киценьки моей сладкой!

Пошту слегка передернуло. Он подозревал, что обещанный «пир» будет мероприятием не очень спокойным и не слишком приятным.

Собственно, так оно и вышло.

Сначала у Пошты забрали в конюшню Одина. Потом путника повели «отдохнуть с дорожки» – в баню. Пошта шагал по чистой широкой улице ставки между двумя дюжими хлопцами – лучшими банщиками – и глазел по сторонам.

Асфальта здесь не было. Единственную улицу так утоптали и укатали, что она казалась тверже камня, хотя на деле была обычной грунтовкой, пылящей белым. По обе стороны тянулись одинаковые глинобитные домики под покатыми крышами – аккуратные, чистенькие, с палисадами. По обочинам высажены пирамидальные тополя, дававшие хоть какую-то тень, за зеленью садов видна степь – плоская, выгоревшая, безлюдная и кажущаяся бескрайней.

Лучшая баня была не у есаула, а у Лаврентия – местного батюшки. Казаки исповедовали странную разновидность христианства, которую Пошта для себя определил как «религию безграмотности»: эдакая гремучая смесь библейских легенд, народных примет и молитв из самых разных конфессий… Почитали они православных святых, свечки ставили в часовенке, но официально признавали барабашек, домовых и прочую нечисть.

Батюшка – казак в черной рясе, подпоясанной простым вервием, – встретил Пошту глубоким поклоном. Листоноше стало неловко.

Да, девчонку он спас. Три раза, если считать серых сектантов. Но погибли-то за нее Огнев и его ребята. Конечно, можно возразить, мол, таков был долг казачий, а Пошта действовал по доброй воле, но на душе от этого лучше не становилось.

– Прошу, прошу, проходьте, – суетился батюшка, – уже истоплено, уже самый жар, уже я и венички запарил.

В прохладном предбаннике Пошта разделся, опасливо оглядываясь на сопровождающих. Они уже замотались в простыни и теперь шуровали в комнате отдыха, накрывая на стол. Появился запотевший глиняный кувшин, тарелка с нарезанным сушеным мясом, молодой чеснок. Пошта сглотнул.

– Натуральное?

– А то.

– Излучения не боитесь?

– Способ знаем.

Такие слова всегда наполняли душу Листоноши сдержанным ликованием: не умерла еще цивилизация, цивилизация еще живет!

– Готов? На первый пар без веника.

Пошта подавил атавистическое желание перекреститься. Банщик распахнул тяжелую дверь, и на Пошту из полумрака парной влажно и горячо дыхнуло деревом, травами, немного – горечью дыма.

Забрались на верхний полок и принялись усердно потеть.

Провожатые не отличались болтливостью, да и говорить было особенно не о чем, так что Пошта впервые за долгое время смог подумать, пораскинуть мозгами.

Где может скрываться Зубочистка, основная причина суеты?

Обитаемых мест в Крыму полно, а тех, о которых листоноша не знает, – и того больше. И вообще, постичь логику Зубочистки Пошта уже не мог.

– Выходи, – хлопнул его по спине банщик. – На первый раз хватит.

Вышли, окатились ледяной водой, сели за стол, разлили по кружкам холодное пиво, закусили мясом.

– Как вообще живете-то? – поинтересовался Пошта.

– Хорошо живем. Крепко.

Да-а… Листоноша попробовал погрузиться в свои мысли, но не получилось – его повели парить вениками.

Пошта считал себя парнем крепким. Хотя и тощий, он был не хилым, а сухим, что та вобла, выносливым… Но банщики и правда были мастерами своего дела. Пошту уложили на лавку носом вниз и принялись в четыре руки охаживать вениками, почти не касаясь прутьями – только листьями легонько, хлестко – спины. Оказалось, дело вовсе не в ударах, дело в паре. Его было предостаточно, был он горячим, и веники, захватывая его, будто прижимали к коже Пошты.

Банщики разошлись, удары следовали один за другим, и стали они более весомыми. Пошта сначала хотел оборвать издевательство, но потом внезапно расслабился и чуть не заснул прямо на полоке.

Парились еще долго, и к концу ритуала листоноша чувствовал себя слегка забалдевшим, но полностью расслабленным и обновленным.

Он переоделся в чистое (пришлось напялить вышиванку, заботливо выданную сопровождающими), после чего все вместе отправились праздновать.

Столы накрыли во дворе есаула – видимо, казаки и правда «способ знали» от излучения, а Поште и вовсе было все равно. Приятно посидеть на природе без противогаза, вкусно выпить и закусить.

Вот тут его и ждала серия обломов.

Тапилина посадил Пошту рядом с собой и Олесей во главе стола, сказал первый тост, собравшиеся казаки, казачки и казачата дружно грянули «Ура!» – и пошло веселье.

То ли все очень быстро напились, то ли с самого утра были пьяными, то ли умели дурить на трезвую голову, но музыку завели сразу и плясать тоже начали сразу. В углу двора кто-то уже проверял, чей гопак круче… А еда Поште не понравилась. Все было жирное, обильное, и совершенно не лезло по такой жаре в горло. От горилки листоноша отказался, предпочтя слабое и кисловатое пиво, но чувствовал, что и этого будет достаточно без закуски, а жрать сало, картошку со шкварками и печеночный тортик, обливаясь потом, не получалось.

Олеся болтала с отцом, видимо, пересказывала свои приключения.

Перекрывая очередной вопль магнитофона (электричество в ставке было), Пошта почти прокричал на ухо Тапилине:

– А не останавливался у вас такой Зубочистка?

Есаул удивленно вскинул брови, покачал головой, но Олеся услышала.

– Зубочистка? Длинный такой, тощий, балаклавский?

– Да, – обмерев, произнес Пошта одними губами.

– Так он у Ступки остался. Пришел до того, как ты меня выручил. Фильтры у него кончались, вот он на ночлег и попросился. Я слышала, сказал, что Зубочистка из Балаклавы. А потом я его еще и видела.

Копать-колотить, но что Зубочистка делает посреди степи, в казачьем коше? Он что, собирается казакам перфокарту продать? Это, кстати, объясняло метания вора: попытался сбыть информацию в Севасте – не получилось, метнулся в Бахче-Сарай – и там покупателя не нашлось, вот и отправился он бродить по Крыму, искать, кому бы пристроить… Да только непонятная перфокарта никому нафиг не нужна. И сам Зубочистка вряд ли понимает, что именно спер. Просто спер – потому что охраняли. Раз листоноше пригодилось – может, и для других сгодится.

– А кто такой Зубочистка?

– Вор он, – вздохнул Пошта. Среди казаков это вряд ли могло считаться отрицательной характеристикой, поэтому он пояснил: – Украл у меня одну вещицу. Теперь ищу – весь Крым уже облазил.

– В коше Ступки, говоришь? – Есаул подкрутил ус, после чего глаза казака стали оловянными. Он думал.

– Один ты туда не пойдешь, хватит с тебя подвигов, – наконец объявил Тапилина. – Людей дам. Будет два повода сразу: и за Олеську отомщу, и тебе польза.

– Сейчас ехать надо, – подсказал Пошта. – А то все напьются, а завтра с утра похмельем страдать будут, и никуда мы не придем, а придет к нам Ступка. Да всех нас тут и положит.

Тапилина поскреб в затылке.

– Это ты по делу, это ты верно говоришь. Надо работать на опережение. Только внезапный удар дает преимущество. Хорошо. Пошли в дом. Копыто, Йети, со мной.

Носителями благозвучных имен Копыто и Йети оказались двое не первой молодости казаков. Почему их так прозвали, Пошта так и не понял: Копыто был бледен и снул, а Йети – гладко выбрит. Пошта так понял, что оба были военоначальниками, руководители подразделений, и что сотрудничать предстояло именно с этими двумя неулыбчивыми мужиками.

– Вот. – Есаул опустился на стул перед большим столом. – Надо утереть Ступке нос. Сколько людей можем на это поднять?

– Десяток моих и десяток Йети даст, – протянул неуверенно Копыто.

– Мало, – решительно сказал Тапилина. – Нужно больше. Все встанем, все пойдем. Где это видано – девочку похитили? А завтра кого? Зарвался Ступка. Надо поставить его на место, пока он этого не ждет. Тут стратегия. Он-то думает, мы до утра праздновать возращение Олеси будем. Понятно? Так что пьянку прекратить и через полчаса всем на конях собраться и построиться. А на охрану ставки выделить два отряда.

– Так точно! – хором откликнулись Копыто и Йети.

Копать-колотить. Такого развития событий Пошта не ожидал.

Стратегию не разрабатывали – Тапилина настолько проникся идеей «блицкрига», что об остальном даже не думал. Наука войны, пожалуй, самая старая из наук человечества, была порядком подзабыта в современном мире.

«Когда людей стало больше одного племени, – размышлял Пошта, покачиваясь в седле Одина и полной грудью вдыхая сухой степной воздух раннего вечера, – даже раньше, когда людей стало больше двух, они начали воевать. Делить территорию, самок, ресурсы. Кто-то взял в руку камень, кто-то додумался до палки, а кто-то привязал камень к палке – и понеслось. Тысячи лет эволюции совершенствовали мозг человека и его способность к убийству себе подобных. Горели деревни, горели города, троянского коня затаскивали в город… а ведь если сосчитать корабли из знаменитого списка в “Илиаде”, получается, что Трою чуть ли не тысяча воинов осаждала…»

Двадцатый век – качественный скачок. Химические атаки, иприт, выжженные легкие и вытекшие глаза. Автоматическое оружие. Танки. Бомбардировщики. И, наконец, атомная бомба.

Химия, физика, биология, математика, королева наук – все служило лишь убийству, лишь войне. Ни в литературе, ни в живописи не было человечество столь упорно, и даже гуманитарные науки поддерживали кровавый алтарь. Философия объясняла, почему кого-то нужно убить. Юриспруденция оправдывала. Экономика – давала повод.

Достигнув высшей точки развития, наука войны погубила человечество.

Что ж, наверное, это логично. Так, смерть автора – лучший и самый естественный способ закончить роман.

А когда старое разрушено – приходит время строить новое. Теперь листоноши несут на своих плечах небосвод другой науки – науки жизни, мира, взаимоподдержки.

Конечно, реальность такова, что им приходится овладевать заодно и чуждой им наукой убийства, как индивидуального так и массового, но что делать? Добрым словом и пистолетом, как известно, можно добиться куда большего, чем просто добрым словом.

В общем, полное незнание Тапилиной тактики и стратегии Пошту одновременно радовало (в умозренческом аспекте) и расстраивало (в аспекте практическом).

Участвовать в бойне не хотелось отчаянно, а ничего другого есаул предложить не мог. Наскочить, всех положить, кого-то взять в плен, дома сжечь, баб… О, кстати о них!

Бабы, провожая отряд в поход, выли, но при этом с вожделением оглядывались на накрытые столы. Пошта не выдержал и сплюнул.

Ландшафт не позволял использовать естественные складки местности для скрытого и внезапного нападения, поэтому в коше Ступки нападающих, естественно, заметили и даже попытались подготовиться: вооруженные казаки вышли за забор, чтобы встретить противника в чистом поле. Пошта почему-то ожидал, что люди Тапилины остановятся, что последует диалог или какой-нибудь поединок между богатырями… Зря.

Казаки Ступки, увидев противника, заорали и понеслись навстречу. Пошта, не имевший опыта в столь массовом конном бою, старательно пытался не потеряться в толпе, в которую моментально превратился воинский порядок…

Противники сшиблись. Стало очень тесно и страшно. Кругом ржали кони, хрипели люди, матерились, кричали. Пошта очумело вертел головой, Один танцевал, периодически кусая подбиравшихся слишком близко коней, не делая особой разницы между своими и чужими. Раздавались выстрелы, но достаточно редкие: во-первых, берегли патроны, во-вторых, в такой толчее запросто можно было убить кого-то своего. Поэтому в основном бой шел ножевой и сабельный да взлетали над головами казачьи нагайки и кистени, способные переломить подставленную под удар руку, выбить глаз или до крови рассечь плоть.

Рядом с Поштой орудовал саблей Копыто, да и сам есаул тоже бился где-то здесь – не остался дома, когда его люди шли на смерть, захотел вкусить мести.

Поднявшаяся белая тонкая пыль набивалась в ноздри. Животные чихали, люди стягивали противогазы и сдирали респираторы – жарко, дышать нечем. Закат отсвечивал кроваво-красным, пятнал потные лица, будто кровью.

И высоко в небе с истошным карканьем носились птицы-падальщики.

Команд Пошта не слышал, да их не было.

– Дерись, мутант! – заорал на него подскочивший Йети.

Один показал ему зубы, и командир подразделения свалил, но Пошта понимал, что долго лавировать не получится. Нужно защищаться, а лучшая защита – это нападение. Он тяжело вздохнул – копать-колотить, снова переступать через правила жизни листонош, – и вытащил длинный нож. Конечно, против сабли он – ничто, дистанция слишком разная, значит, нужно завладеть чем-нибудь более подходящим.

Дело осложнялось тем, что листоноша не очень отличал «своих» от «чужих».

В толпе уже стало свободнее, бой распался на пары и тройки. На землю Пошта старался не смотреть – ему не хотелось видеть, по чему так мягко ступают все восемь ног Одина.

Щербатый казак с мокрыми от пота темно-рыжими волосами несся на Пошту, раскручивая кистень. Било пластало воздух со свистом, слышным даже сквозь шум битвы.

Кистень – это, конечно, хорошо. Это оружие исторически применялось казаками и прочими нерегулярными войсками именно в конном бою. При достаточном навыке владения кистенем можно не только убивать (внезапно, подло, кроваво), но и обезоруживать. Например, цепью обхватить древко копья, рвануть… Ничем не хуже лассо. Одна беда: учиться пользоваться кистенем нужно долго и упорно, а то раскроишь сам себе голову.

Все это промелькнуло за долю секунды. Пошта слегка тронул Одина коленями, и понятливый боевой конь скользнул в сторону невозможным для обычного скакуна образом, просто утек с линии атаки, развернулся (Пошта приник к его спине, било просвистело мимо) и, встав боком к коню казака, пнул его лошадь в живот. Такого удара несчастное животное ожидать не могло и попросту упало, подмяв под себя седока. Один сунулся мордой вниз, будто клюнул, а когда покосился на хозяина, пасть у него была густо вымазана красным – боевой конь выдрал клок мяса из шеи противника, добив.

Вопрос оружия оставался открытым.

Пошта заозирался.

В основном в дело шло гибко-суставчатое оружие: бичи, цепы, кистени, кнуты и нагайки. Ни чем из этого Пошта толком пользоваться не умел – не учили его. Один раз в жизни только держал в руках шестиметровый кнут со стальным сердечником, и эта кожаная змея жила своей жизнью, не желая слушаться листоношу, в то время как у его наставника кнуты так и порхали: он мог затушить свечу, не уронив, выбить зажатый в зубах цветок, не коснувшись лица…

В общем, вся эта экзотика отпадала, а вот меч или копье Поште подошли бы: в условиях дефицита патронов всех листонош учили владению «холодняком». Дело было за малым: найти что-нибудь поприличнее.

Наконец он завидел казака, орудующего шашкой: клинок длиной около метра, слабо изогнутый, у боевого конца – обоюдоострый. Шашака была без дужки, так называемого кавказского типа, и досталась казаку, наверное, по наследству.

Оставалось только понять, человек Ступки или Тапилины размахивает желанным предметом. Да только как?

К счастью, казак заметил Пошту и сам ответил на вопрос: кинулся на него. Листоноша – приметный член отряда, свой бы так не поступил.

Один провернул уже отработанный трюк с проходом, присядом и ударом двумя (или даже тремя) копытами сразу. Результат был предсказуем, только теперь Пошта свесился с коня и подобрал выпавшую из разжавшихся пальцев недруга шашку.

Кажется, люди Тапилины теснили врагов. По крайней мере, бой постепенно смещался и кипел уже под стенами коши Ступки. Отмахиваясь шашкой и стараясь никого не убить, Пошта выбрался из гущи боя и, тяжело дыша, смотрел на него со стороны.

То, что изнутри казалось хаосом, на деле таковым, похоже, не было. Отсюда, по крайней мере, Пошта ясно видел, что казаки Ступки держат ворота, не дают открыть их, а люди Тапилины продавливают сопротивление. Кто-то полез через забор, его откинули – там прятались вооруженные дрынами бабы с детишками.

Интересно, а здесь ли Зубочистка или ждет внутри, сжимая какое-нибудь копье в потных ладонях?

Были бы за забором мутанты – Пошта кинул бы гранату, но людей он убивать не хотел. Люди не виноваты в том, что Ступка похитил Олесю. Ну, как не виноваты… Усилием воли Пошта возродил в себе гуманизм. Не хватало еще начать сомневаться в том, что философия листонош правильная и что все люди заслуживают жизни.

Из давки раздались победные крики, толпа вмялась и начала втягиваться внутрь, как амеба, – ворота открылись.

Пошта прикинул, стоит ли рисковать жизнью или нет, на всякий случай перекинул из-за спины обрез и, дождавшись, пока все проникнут внутрь ограждения, двинулся следом.

На поле остались трупы коней и людей. И падальщики уже спускались, чтобы начать свой пир.

Казаки Тапилины, видимо, легко смяли сопротивление противника, отбросив его дальше по улице и загнав в дома. Из часовни несся заунывный колокольный звон. Пошта замер, озираясь.

Тысячи лет эволюции…

Цивилизация ничего не стоит. Жестокость не победить.

Копать-колотить.

Пошта опустил обрез.

Свои? Чужие? Месть?

Здесь люди жили. Обычные люди: грязные и не очень умные, ленивые, склонные к обжорству и разврату, не планирующие жизнь дальше, чем на час вперед, бездумно сношающиеся и плодящееся, не обращающие внимания на детей…

Люди. Такие же, как Пошта. Просто менее образованные и неразвитые.

Они не виноваты в том, что их не научили не только выражать свои чувства – чувствовать, прислушиваться к другим и себе, вообще ничему не научили, не подняли над уровнем древнего гоминида, общего предка всех двуногих, прямоходящих, лишенных перьев.

Пошта с силой сжал переносицу.

Вот за то ты и борешься, листоноша, чтобы люди снова стали людьми. Поэтому давай-ка сопли подбери – и вперед. Туда, где все еще не умолкает колокольный перезвон и откуда подозрительно тянет дымом.

Улица была усеяна трупами. Было видно, где шел Тапилина.

Закат догорал. Все вокруг: белые стены домов, белая дорога под ногами – стало красным. Один ступал неторопливо и торжественно, чувствовал настроение хозяина.

Перед часовней Пошта замер, открыв рот от удивления.

Про подобное он читал только в старых, до Катаклизма сделанных учебниках истории: часовню обложили травой, ветками, досками. И подожгли. Из кругового костра тянуло дымом, а дверь была заложена так, чтобы изнутри ее не открыть. Окна тоже были закрыты тяжелыми ставнями.

– Закрылись, – сказал Листоноше Копыто, утирая пот. – Ниче, там и поджарим. Взяли, значит, Ступку, его военоначальников и твоего этого. Зубочистку. Еще на улицах. Остальные здесь заперлись.

– И вы их что – сожжете?

Было слышно, как хором молятся в часовне. У Пошты на затылке волосы встали дыбом.

– За Олеську, – пояснил подъехавший Тапилина. – За наших хлопцев. Давно пора эту заразу…

– Что, и баб? И детишек?

– А накой они нам? Кормить еще… А они потом вспомнят и отомстят. Нет уж. Хватит.

Пошта представил, как просачивается дым сквозь щели в деревянных стенах, и голова у него закружилась. Видимо, как раз в это время закрывшиеся в часовне поняли, что горят, и вера их дрогнула: заголосил ребенок, заверещали бабы, изнутри ударили в дверь.

– Ничего. Выдержит. – Тапилина огладил усы.

Копать-колотить, да есть ли под этим небом хоть один по-настоящему хороший человек?!

Даже не так. Есть ли люди еще под этим небом?

Пошта с тоской вспомнил веселую Бандерольку, свою добрую подругу, вспомнил приятелей-листонош… «Старею, что ли? Запутался? Я же должен спасать всех подряд, а мне хочется затолкать казаков Тапилины с есаулом во главе в горящую часовню. Или перестрелять их нафиг».

Кстати, мысль.

Пошта подъехал вплотную к Тапилине, приставил обрез к его боку:

– Там дети, есаул.

– Сдурел?!

– Открой двери. Тебе на том свете зачтется. Там же дети, понимаешь? Маленькие.

– И что, выпустить?

– Выпустить. Хочешь – здесь оставить, хочешь – к себе забрать. Неужто бабьего бунта боишься, есаул?

– Не боюсь я баб и никогда не боялся!

Пошта смотрел на казака, вымазанного чужой кровью. Да, ничего и никого ты не боялся, степняк. Только вот с мозгами у тебя не очень хорошо, а с совестью – и того хуже.

– Выпускай. А то пристрелю. У меня, знаешь, свои принципы. Я и умереть за них готов.

Есаул скосил на него белый глаз, шевельнул усами:

– Открыть двери!

– Ты чего, командир?!

– Открыть, я сказал! Казаки! Вы что, баб испугались?!

Уже трещал огонь и меньше было дыма. Успеть бы… вспыхнет часовенка свечкой, люди внутри и останутся.

Казаки кинулись к дверям, распахнули их. Заплаканные пленники кинулись наружу, падали на землю, жадно глотали воздух.

Пошта опустил обрез:

– Спасибо, есаул.

Тапилина задумчиво кивнул:

– Тебе спасибо, листоноша. Не дал зверем стать. Удержал во мне человека.

– Где пленник-то мой?

– В доме Ступки, как и хозяин. Связали его. Поедем вместе, покажу.

Пошта в последний раз оглянулся на часовню – ее и не думали тушить, и огонь все-таки начал подниматься по стенам, карабкаясь к замолкшему колоколу.

На Зубочистку было жалко смотреть. И без того худосочный жилистый парень за время, проведенное в коше Ступки, превратился в обтянутый кожей скелет, пародию на самого себя. Под глазами залегли синяки от беспробудного пьянства, сами глаза налились кровью, а одежда – старенькая химзащита и драный противогаз – окончательно превратилась в лохмотья.

После боя Зубочистка выглядел еще более потрепанным – видимых ран и повреждений на нем Пошта не заметил, но судя по подергиванию головы и глаз, то и дело сползающих к переносице, балаклавец заработал сотрясение мозга, а то и не одно. Казаки Тапилины, скрутившие вору руки за спиной джутовой веревкой, напоследок еще и отпинали его ногами, если не переломав ребра, то уж как минимум отбив нутро, и дышал Зубочистка тяжело, с хрипом.

– Ну что, копать-колотить? – спросил Пошта цинично. – Добегался, ворюга?

Зубочистка не ответил, только зыркнул недобро.

– Гаденыш ты лживый, – продолжал листоноша. – Я же тебе жизнь спас. Из Балаклавы вывел. А ты, мерзота? На Летучий поезд твои люди напали? В Севастополе своих же опять подставил под огонь. Теперь вот со Ступкой связался, с покойничком-то.

– Пошел ты… – сплюнул сквозь зубы кровавый сгусток Зубочистка.

Пошта покивал:

– А врал-то, врал! Я-де пилотом был! Гражданской авиации! Жена и дети погибли! Сталкером хочу стать! А на деле – обычный ворюга, да еще и неудачник к тому же. Лох – по-простому говоря, – продолжал глумиться Пошта.

– Сам ты лох! – взвился, насколько позволяли веревки Зубочистка.

Пошта мысленно ухмыльнулся. Первая часть допроса – выведение субъекта из равновесия – прошла успешно.

– Ты ничего не перепутал? – уточнил листоноша. – Это ты тут сидишь связанный и побитый. А я – стою над тобой, свободный. Так кто из нас лох?

– Ты! – прорычал Зубочистка. – Ты – лошара! Листоноша! Холуй сектантский! А я – вольный человек, вольный! Что хочу – то и делаю, нет надо мной никого! Вольному – воля!

– Так уж и никого? – прищурился Пошта. – А перфокарту ты небось для собственного удовольствия спер. Так, почитать на досуге… А ну отвечай, кто тебя нанял?! – вдруг гаркнул листоноша.

Зубочистка съежился в ожидании удара и пискнул:

– Профессор…

– Кто-кто?

Тут бандит спохватился и горделиво вскинул подбородок:

– Не твоего ума дела, листоноша!

Пошта не был большим сторонником пыток – негуманно да и не практично, но когда допрашиваемый уже «поплыл», небольшое болевое воздействие было, увы, необходимо.

Он присел на корточки над Зубочисткой, взял его двумя пальцами за локтевой сустав и надавил на нервный узел. Зубочистка взвыл от боли.

– Слушай сюда, Зубочистка, – проникновенно начал Пошта. – Я же тебя убивать не стану. И даже пытать не стану. Я тебя просто-напросто отдам казакам. Есаулу Тапилине. И скажу, что это ты, сучонок, дочку его Олесю продал сектантам Серого Света. А казаки знаешь что с тобой сделают?

Зубочистка завертел головой.

– Тут два варианта. Либо в Казачью Сечь отправят, к гетману Дорошенко, – продолжал Пошта, – где будет ждать тебя хороший кат… Знаешь, что такое кат? Палач. Который умеет на палю натягивать… то бишь на кол сажать, есть такой старинный обычай в Казачьей Сечи. Либо – если я попрошу – продаст тебя есаул Тапилина бахче-сарайскому хану Арслаю Гирею Второму, с которым я тоже лично знаком. А уж хан… у Хана, знаешь ли, гарем есть. А в гарем нужны кто? Ну-ну, не бледней. Наложниц и без тебя хватает. Евнухи туда нужны, уразумел? Чикнут твои причиндалы – и будешь евнухом.

Зубочистка совсем сник и задрожал.

– Понял теперь, с кем ты связался? – уточнил Пошта. – Я всех знаю. И есаула, и гетмана, и хана, и бога, и черта. С листоношами лучше не ссориться, неужели не слыхал? Поэтому кончай строить из себя крутого бандюка и выкладывай все как на духу. Где перфокарта, кто такой профессор, и нафига ты все это замутил.

Зубочистка вздохнул и промямлил:

– Нету перфокарты. Стырили ее у меня.

– Кто?

– Кто-кто… Подельнички мои, сучьи потроха. Опоили меня, как маленького, в Симферополе. Есть там такой кабак, «Мрiя» называется. Там и опоили. Клофелином, что ли. Как очухался – ни подельников, ни перфокарты, ни оружия, ни патронов. Как лоха, – чуть не всхлипнул Зубочистка.

Пошта скривился. Погоня за перфокартой начинала ему надоедать. Что ж за кусок картона такой заколдованный?

– Так, давай по порядку. На хрена тебе вообще эта перфокарта?

– Для Профессора, – вздохнул Зубочистка. – Он меня нанял.

– Какого еще Профессора? – уточнил Пошта.

– Года два назад в Симферополе познакомились. Мы – я и моя банда – как раз с мыса Айя вернулись. С хабаром, как полагается. Ну, загнали хабар, пошли отмечать. И тут он нарисовывается. Очкарик. Щуплый, лысинка, глаза умные, но дикие какие-то. И респиратор у него – фирма, швейцарский, со сменными фильтрами. В общем, подходит такой весь из себя, говорит: есть у меня работа для такого талантливого молодого человека. Давно, говорит, слежу за вашими карьерными успехами и хочу предложить вам новый путь реализации своих уникальных способностей.

– Ну а ты чего? – спросил Пошта.

– А я чего? Я губу раскатал, уши развесил, слушаю – только успеваю лапшу с ушей снимать. А Профессор этот и так говорит, и эдак, и хвалит меня, и нахваливает, а потом как бы невзначай – бывали ли вы в Балаклаве, молодой человек? Я говорю: нет, не бывал. А он: хотелось бы побывать? А за каким хреном, неделикатно отвечаю я, нутром чуя подвох. Тут он напрягся, по сторонам огляделся, ко мне нагнулся и шепчет: есть у меня денежное поручение для отважного сталкера, готового проникнуть на балаклавский подземный завод по ремонту подводных лодок. Я аж прифигел от такого поручения. Ну, думаю, сбрендил старикашка. А он все плетет: мол, стало мне – то бишь ему – известно, что сохранилось на этом подземном заводе довоенное оборудование, в частности – некий узел связи. Не могли бы вы – то есть я – проникнуть внутрь и слить всю информацию на портативный носитель – на дискету или перфокарту. Ну, тут я ему чуть в лицо не рассмеялся. Говорю: сбрендил, дядя? Какое, к чертям, оборудование? Какой завод? Да там одни мутанты, даже выживших нет.

Пошта покивал. Про балаклавскую общину он сам узнал совсем недавно.

– А он, такой, обиделся весь, – продолжал колоться Зубочистка. – Надулся, как индюк, и вещает: мол, я – Профессор из Тортуги, меня тут все знают, я порожняк не гоню и пургу не несу. А любому, кто проникнет в Балаклаву, заплачу миллион купонов золотом за информацию с узла связи. А я про Тортугу слышал уже тогда – там народ серьезный, словами бросаться не будут. Лям купонов – это ж можно домик у моря и никогда больше не работать… – Взгляд у Зубочистки сделался мечтательный. – Ну, повелся я, в общем… Жадность фраера сгубила.

– Что дальше было? – поторопил Зубочистку Пошта.

– Ну что-что… Собрал бригаду. Слишком опытных брать было опасно – еще кинут меня, нож в спину воткнут, а совсем лошков – стремно, разбегутся при первом шухере. Поэтому набирал долго, чтобы и преданные, и смелые, и не слишком умные. Рассказал им, что в балаклавской штольне хабара столько, что хоть жопой ешь. Они поверили. Внедрился в штольню, сказочку придумал про пилота гражданской авиации, который несколько лет по пещерам мыкался, пока не решил попытать счастья и найти постоянное убежище в известной на весь Крым ремонтной базе для подводных лодок. Я же натурально, до Катаклизма, пилотом был. Вроде поверили. Выяснил, где пункт связи, – обломался, этот уровень штольни контролировался морлоками. Выждал удачного момента, во время рейда решил проникнуть в святая святых – и выкусил по полной, – скривился Зубочистка. – Что называется, вот те нате, хрен в томате. Какой-то борзый листоноша пролез впереди меня, слил информацию на перфокарту и свалил из штольни. Пришлось падать ему на хвост, строить из себя лошка педального и ловить момент, чтобы стырить перфокарту.

Пошта вздохнул. Вот так вот веришь человеку, помогаешь ему, тащишь за собой – а он ждет момента, чтобы ударить в спину. Верь после этого людям…

– Ну, про поезд ты знаешь… Если бы не козел Буйен… Но – все равно я карту добыл, в Севаст добрался, с пацанами встретился. Пацаны, правда, бухтеть начали – много, мол, наших полегло у поезда, да и хабара не достали из штольни, и вообще – когда бабло делить будем? Короче, начался разброд и брожение умов. И тогда я решил провести чистку рядов. Взял с собой самых преданных – таких нашлось всего с десяток – и выехал в Симферополь, а остальных натравил на крейсер «Адмирал Лазарев» – знал, что их в капусту пошинкуют…

– Дальше что было? – спросил Пошта, преодолевая брезгливость. «Гнида, а не человек», – решил он про Зубочистку.

– А что – дальше… Двинулись мы в Симферополь. Там – в кабак «Мрiя». Оставили сообщение у бармена для Профессора и стали ждать. Ну и бухать по мере сил и возможностей, че еще в Симфере-то делать? Тут мои подельнички, козлы поганые, меня и опоили…

Пошта кивнул. «Так тебе, гаденышу, и надо, – подумал он. – Круговорот дерьма в природе это называется. Не делай другим того, чего не хотел бы себе. Как подставить бойцов своей бригады под ураганный огонь “Адмирала Лазарева” – так это чистка рядов. А как свои же в бухло клофелину сыпанули – так это они козлы поганые. Двойные стандарты, как они есть…»

– Ты как в коше-то очутился? – спросил Пошта.

– Как-как… – скривился Зубочистка. – Я по пьяни своим пацанам проболтался, кому перфокарту загнать собирался. Вот они и двинули в Тортугу самостоятельно, чтобы без меня, значит, сделку закрыть. А я Профессору маляву оставил, что перфокарта у меня – вот и выходил мне капец со всех сторон: и мимо денег пролетаю, и для тортугских пацанов звездоболом окажусь, а они такое не прощают. Решил я своих козлов нагнать и перфокарту отнять. А ночью оно по Степи стремно ехать – вот и напросился к Ступке на хутор, думал – переночую спокойно и дальше поеду, до Тортуги нагоню козлов. А хрен вам. Даже поспать не получилось. Вы когда штурм начали, я тебя увидел – думал, по мою душу листоноша явился.

«Не так уж ты и ошибался», – подумал Пошта, но промолчал.

– Ну, а дальше ты уже знаешь, – подвел итог своей грустной истории Зубочистка.

– Земля – она круглая, – глубокомысленно заметил Пошта. – Сколько ни крутится, а встречи нам с тобой было не миновать. Ладно, не отдам я тебя казакам. С собой возьму. Поедем перфокарту вызволять.

– Правда? – обрадовался Зубочистка, просветлев лицом.

– Правда, – кивнул Пошта. – Но не сразу. Есть у меня одно дело еще – письмо от крымского хана доставить для гетмана Дорошенко. Я же, как ни крути, листоноша!

Глава 7 Хозяин неба

После Катаклизма Крым жил, как Дикий Запад, – по закону револьвера. Не было больше стран, государств, полиции и пограничной службы. Были более-менее организованные банды вооруженных людей, присвоивших себе древние названия аналогичных организаций седой старины.

Казачья Сечь (как и Бахче-Сарайское ханство) была образованием скорее политическим, чем географическим. Никто не мог бы сказать, какую площадь она занимала и какое население приютила под защитой гетманской булавы. Есаулы резали друг дружку, как Тапилина и Ступка, хутора переходили из рук в руки, татары совершали набеги, а более всего досаждали выжившим, разумеется, степные мутанты.

Однако у Казачьей Степи была столица – знаменитый Гуляй-город. Названный в честь гуляйпольского приюта знаменитого батьки Махно, Гуляй-город полностью соответствовал своему названию – ибо был не городом в классическом смысле слова, а караваном телег и повозок, странствующих по Степи.

Поэтому лучшей защитой столицы от вражеского нападения было то, что никто не знал (кроме казаков, разумеется), где тот находится – маршрут и расписание движения Гуляй-города были самой охраняемой тайной Сечи. Есаул Тапилина, донельзя благодарный Поште за все, рассказал ему, где по его расчетам будет находиться Гуляй-город через два дня. Листоноша, сдержанно поблагодарив, приторочил связанного Зубочистку к седлу Одина и выехал в гости к атаману.

Если бы не пленник, Пошта доскакал бы за день, но Зубочистка, семенящий стреноженными ногами, заставлял листоношу сдерживать Одина, готового пуститься во весь опор.

Так они и ехали два дня, почти не разговаривая – не о чем было да и незачем. Пошта торопился поскорее разделаться с поручением хана Арслана Гирея Второго и пуститься в погоню за бандой Зубочистки, пока та не добралась до Тортуги.

Наконец вечером второго дня на горизонте показался Гуляй-город.

Зрелище это было эпично и колоссально – почти как Летучий Поезд, разве что менее технологично. Основную инфраструктуру Гуляй-города составляли не фуры или грузовики, а самые обыкновенные телеги и повозки – это освобождало казаков он нефтяной зависимости, а уж лошадкам в Степи корм всегда найдется. Телеги эти и повозки были не из простых – усиленная пуленепробиваемым кевларом, невоспламеняющимся номексом, универсальной спектрой, старомодными титановыми и керамическими пластинами, выковырянными из бронежилетов, каждая телега представляла собой мини-броневик, способный выдержать обстрел из легкого оружия в течение получаса.

Собранные в караван, повозки образовывали гужевой аналог бронепоезда. На стоянках же, следуя заветам древних римлян и скифов, телеги ставили в круг, образуя непрошибаемый периметр, способный отразить набег как степных мутантов, так и татар с бандитами. Татары, впрочем, на Гуляй-город не нападали, следуя заключенному пару лет назад перемирию между Казачьей Сечью и Бахче-Сарайским ханством…

По периметру внешнего круга через равномерные отрезки располагались сторожевые башни – быстросборные конструкции из алюминиевого профиля, наверху которых дежурили пулеметчики и огнеметчики. К одной такой башне и направился Пошта, ведя в поводу Одина и Зубочистку.

– Пошта, – представился он. – Листоноша. У меня письма для гетмана Дорошенко.

– А это кто с тобой?

– Один и Зубочистка, – назвал Пошта своих спутников.

– Один – это восьминогий? – уточнили с вышки.

– Угу.

– А тощий – Зубочистка?

– Ага.

– А ему че тут надо?

Пошта хмыкнул:

– Вы же не спрашиваете, что надо Одину? Вот и про Зубочистку не спрашивайте. Место в стойле я оплачу за обоих.

На башне заржали, Зубочистка зашипел от ярости и унижения.

– Проходи, листоноша! – разрешили с башни. – Гетман любит хохмачей!

Пошта вошел внутрь.

Изнутри Гуляй-город напоминал любое поселение выживших крымчан – разве что поднятое на колеса и привычное к кочевой жизни. Бегали полуголые дети, таская дохлых крыс на палочках, стирали в лоханях и куховарили на кострах женщины, махал кадилом пузатый поп, пьяный в стельку, где-то щелкали нагайки – казаки упражнялись в меткости, где-то ржали лошади, а над телегами, повозками и трейлерами тянулся очень домашний запах – дыма, еды, человеческого пота и самогона.

Казаки, встав на постой, расслаблялись за картишками и мордобоем, собираясь компашками по десять-пятнадцать человек. Бродячие певцы зарабатывали на жизнь, истошно голося: «Это все-о-о-о, что останется после меня…»

Пошта поймал за рукав проходящего мимо не слишком пьяного казака и спросил:

– Где гетман?

– Та-а-ам, – махнул рукой казак, пьяно пошатнувшись. – В шинке.

Шинком оказался трейлер, переделанный под питейное заведение. Гетмана Дорошенко Пошта узнал сразу, хоть никогда и не видел его прежде: огромный, пузатый, с моржовыми седыми усами и длиннющим оселедцем, нос-картошка, глазки-пуговки, ярко-красный татарский халат и меховая казачья папаха, за кушак заткнута булава и «маузер», в руке – штоф самогона, а вокруг толпа прихлебателей, адъютантов, секретарей и высшего командного состава Сечи, пьяного в жопу, веселого и довольного жизнью.

– Гетман! – поклонился Пошта.

– Ты кто? – попытался сфокусировать взгляд гетман.

– Пошта. Листоноша. У меня для вас письмо.

– А-а-а-а, Пошта! Знаем, слыхали! Ты Олеську Тапилину спас. Любо, братец, любо! А ну давай выпьем!

– Нет, – покачал головой листоноша. – На работе не пью. Вот письмо.

Он протянул гетману конверт.

– От кого? – нахмурился Дорошенко, крутя ус.

– От хана Арслана Гирея Второго из Бахче-Сарая.

– Ох ты, ах ты, все мы космонавты! – хохотнул гетман, и казаки подхватили смех. – Хан! Крымского ханства хан! Арсланушка черножопый, шаурма-пилав-чанахи! Ханом себя величает, повар задрипанный!

Казаки уже хохотали вовсю.

– Давай сюда письмо! – Гетман протянул руку, и Пошта с облегчением отдал надоевшее послание.

Гетман разорвал конверт, покрутил письмо в руках и раздраженно ткнул секретарю:

– Читай!

«Вот так вот, – подумал Пошта, пока тщедушный секретарь, нахмурив лоб, напряженно шевелил губами над текстом, – руководитель одной из могущественнейших сил Крыма не умеет читать. Вот и возрождай с такими людьми цивилизацию!»

– Беда, гетман! – побледнел секретарь. – Хан войну объявляет. Пишет – отныне считаю перемирие законченным.

– Что-то?! – аж привстал гетман Дорошенко. – Ах он лживая паскуда! То-то я думаю – чего он листоношу отрядил, а не своего татарина прислал с депешей! Татарина-то за такие известия мигом бы на палю натянули! Хитер Арслан, хитер, да мы хитрее! Войны хочется? Будет ему война!

Казаки воинственно загудели, кто-то шмальнул в воздух из пистолета, и весть о грядущей войне мигом облетела Гуляй-город, все население которого, включая седых стариков, женщин и детей, подтянулось к шинку, где бушевал гетман.

Пошта с тоской подумал: «Опять война. Мало им. Не навоевались. Сколько ж можно?!»

– Пиши, – велел гетман секретарю. – Жалкому недомерку, чья шаурма сделана из кошки, а шашлык – из собаки, узкоглазому и черножопому Арсланке, облыжно величающему себя ханом, от гетмана Петра Дорошенко из Гуляй-города, столицы Казачьей Степи – увесистый пинок под задницу заместо поклона…

Под ржанием казаков секретарь, высунув язык от усердия, записывал за гетманом каждое слово.

– Подождите, – встрял Пошта. – Это не моя война. Мне надо ехать.

Гетман нахмурился, а потом расцвел лицом и махнул рукой:

– Спасибо за службу! Я распоряжусь, чтобы ты получил припасов в дорогу! Только меня не отвлекай! Пиши, секретарь: депешу твою, отставной ты козы барабанщик, мы получили и использовали по назначению…

Пошта украдкой выбрался из толпы и вернулся к Одину и Зубочистке. На душе у листоноши было тоскливо и противно. Опять война, опять кровь зальет половину Крыма – но поделать листоноша ничего не мог.

Потому что у него была своя миссия.

И он собирался ее исполнять.

– Поехали, – сказал он Зубочистке, запрыгивая в седло. – Догоним твоих подельников!

Зубочистка обреченно вздохнул и побрел следом за восьминогим конем. Выбора у него не было.

Зубочистка оказался не самым хорошим попутчиком в дальнюю дорогу. Во-первых, он все время ныл – то ботинки ноги натерли, то в химзащите жарко, то веревка слишком туго затянута, то фильтры пора в противогазе поменять, то Один слишком быстро идет… Во-вторых, когда Зубочистка не ныл, он разговаривал. Точнее, коммуницировал. Это было даже противнее, чем нытье.

Например, Зубочистка мог долго, с кучей абсолютно не нужных подробностей вспоминать, что и как он жрал два года назад в Симферополе, или как они с друзьями сходили в бордель в Алуште, или как его развели на бабки пацаны в Судаке… Историй у него в запасе было множество, все они были однотипные и заунывные, но Зубочистку это не останавливало.

Иногда Поште хотелось его просто-напросто пристрелить. Листоношу останавливала лишь мысль о том, что подобный поступок опустит его на один уровень с Тапилиной и прочими озверевшими мясниками. Поэтому Пошта терпел. А Зубочистка разговаривал. И речь его была так же заунывна, как окружающий их пейзаж.

Ехали на север, в направлении Джанкоя, но сильно забирая к западу. Вокруг простиралась Степь – плоская, как стол, поросшая травой и кривыми, скрюченными от радиации и недостатка воды деревьями. Изредка мелькала пятнистая спина степного тигроскунса да кружили над падалью стервятники-грифы. По ночам окрестности оглашала хохотом гиеноподобная чупакабра. На ночлег Пошта старался останавливаться в ложбине, чтобы огонь костра не был заметен издалека. Под очаг рыл яму, рядом рыл еще одну и ладонью выгребал туннель – соединяющий очаг и поддув; получался утопленный в землю костер, дающий ровный жар и почти без взвивающихся в небо языков пламени.

Как-то очень не хотелось привлекать степных мутантов…

Спали по очереди; не то чтобы Пошта доверял Зубочистке, но бежать тому было некуда, в одиночку по Степи далеко не уйдешь, да и Один присмотрит: если что – для начала откусит предателю ухо.

Питались сухпаем, выданным гетманом, и иногда – свежим мясом, если Поште удавалось подстрелить тушканчика. Мясо приходилось долго вымачивать в физрастворе (читай – вода с солью), чтобы вывести радионуклиды.

Так и путешествовали – пока на горизонте не показалась колонна беженцев.

Это была примета времени: в убежищах, так срочно построенных или расконсервированных накануне Катаклизма, тех самых убежищах, куда можно было попасть только по большому блату или за очень большие деньги, где народ надеялся пересидеть последствия войны и выйти в прекрасный новый мир, – так вот, в убежищах заканчивалась жратва.

То ли армейцы не рассчитали количество людей, то ли тушенку закупали просроченную, то ли прапорщики-снабженцы воровали больше положенного – но в одном убежище за другим начинался голод. Фильтры еще работали, вода рециркулировалась, генераторы функционировали – а жрать было нечего.

Поначалу обитатели подземных оазисов снаряжали экспедиции на поверхность – на охоту. Охотнички повыбили всю дичь в округе, нарывались на мутантов, а то и вовсе не возвращались: кто погибал, а кто решал обосноваться на поверхности, влившись в общину выживших, и не кормить больше золотопогонных дармоедов-подземников.

В результате убежища одно за другим начинали эвакуироваться. Выглядело это обычно так: толпа смешно одетых людей (мало кто из них знал, что творилось на поверхности, поэтому кто-то надевал химзащиту, а кто-то – оленью доху), крайне бледных и страдающих анемией (спортзалы в убежищах предусмотрены не были) выползали на поверхность, строились колонной и брели в сторону Симферополя. Все без исключения жители убежищ (крымчане называли их «отдыхайками» – мол, пока мы тут парились, они там прохлаждались) считали, что Симфер им поможет, что именно там рай на земле…

Очередная колонна «отдыхаек» пересекла дорогу Поште и Зубочистке ближе к вечеру, когда листоноша стал уже подыскивать место для ночлега.

– Стой! Кто идет?! – окрикнули из колонны, ощетинясь стволами.

– Пошта, – представился тот, подъехав поближе, – листоноша.

С беженцами следовало быть предельно вежливыми – перепуганные, ни черта не соображающие в реальном мире, они могли быть опасными и начинали палить во все стороны по малейшему поводу.

– Кто-кто? – не поняли в колонне.

– Листоноша из клана Листонош.

– Опусти ствол, Сан Саныч, – посоветовал кто-то из колонны. – Про листонош я слыхал, они безобидные…

От такой характеристики Пошта саркастически хмыкнул, а Зубочистка пробубнил что-то обиженно, вроде «ну да, безобидные, как же»…

– Куда путь держите, уважаемые? – спросил Пошта.

– В Симферополь, – ответствовали ему.

«Ну да, конечно, – подумал Пошта. – Куда же еще!»

– А сами кто будете? – спросил он из вежливости.

– Убежище номер четырнадцать-бис. Эвакуированы распоряжением номер триста семьдесят восемь штрих десять в связи с окончанием продовольственных запасов.

– Ясно, – покивал Пошта. – На привал становиться планируете?

– А как же…

– Тогда мы с вами переночуем, – решил Пошта. – Вместе оно как-то спокойно. А то я слышал, тут саблезубые собаки шалят…

При слове «саблезубые» «отдыхайки» испуганно примолкли. Пошта на это и рассчитывал: теперь будет им тема для разговоров у вечернего костра – листоноша будет делиться деталями о флоре и фауне Крыма, а «отдыхайки» наперебой рассказывать страшилки, которыми пичкали друг друга все годы в убежище.

Но самый большой ажиотаж вызвал, конечно, Один. Беженцы один за другим подходили к коню, спрашивали разрешения погладить, гладили, отходили в сторону и зачем-то терли руки об одежду, видимо, боясь подхватить неведомую заразу.

Пошта научил «отдыхаек» правильно разводить костер и вымачивать в соленой воде мясо радиоактивных сусликов, после чего все беженцы собрались вокруг огня, поужинали и начали травить байки.

– А еще говорят, – бормотал седой старик, прикладываясь к фляжке с горячительным, – что бродит по плоскогорьям Южного Крыма Черный спелеолог. Заманивает в пещеры, запутывает, гробит людей.

– Все ты путаешь, дед, – возразил ему кто-то из юнцов. – И вовсе не Черный, а Пьяный спелеолог, а еще он – оборотень: когда баба, а когда мужик.

– Оборотни – это да, – весомо заявил кто-то из дальних рядов, невидимый во тьме. – В Крыму таких много. Днем – вроде человек нормальный, грамотный, умный, а как ночь наступит – все, бегает по степи, сталкеров жрет, женщин насилует.

– Враки! Не бывает такого!

Пошта знай себе посмеивался да дергал за веревку Зубочистку, который порывался вступить в диалог и развести лохов на бабло. Тут и о лохах речь зашла:

– А лох – это вообще растение, чтобы вы знали. По земле стелится, кто вступит – не выберется, у него шипы ядовитые, оцарапаешься, в лоха превратишься…

Тут уже заржали все – слишком уж невероятной оказалась байка.

– Все это байки и анекдоты, – степенно начал Сан Саныч, коренастый мужик с седой бородой и шрамом через все лицо. – А расскажу я вам, дети мои, легенду истинную, на реальных фактах основанную.

Пошта затаил дыхание. Собирать фольклор «отдыхаек» не входило в обязанности листонош, но у Пошты подобные легенды всегда вызывали интерес. Что могут напридумывать люди, проведшие полжизни в коробке под землей, а потом вылезшие в реальный, но абсолютно незнакомый мир? Под какие шаблоны подгонят они все непонятное, непостижимое, новое, ранее не виденное? Как обзовут мутанта? За кого примут сталкера? Как преодолеют пропасть временную и культурную, отделяющую их от реального мира?

– Где-то в этих самых краях, – начал Сан Саныч, как и всякий уважающий себя боян, неторопливо и солидно, – обитает странное существо. Никто его не видел вблизи – а те, кто видел, уже никому ничего не расскажут. Появляется оно по ночам и только когда нет луны. Вот как раз в такую ночь, как сегодня…

Все настороженно притихли. Пошта мысленно зааплодировал рассказчику.

– Сначала, – нагнетал обстановку Сан Саныч, – человек слышит негромкий рокот. Потом – такое назойливое жужжание, как будто рой пчел вырвался из улья на свободу. А потом – начинается шум, гром, рев и светопреставление. С неба доносится ужасный гул, сверкают зарницы, полыхает пламя – и рассказывали мне, что существо это за раз уничтожало до двух колонн беженцев и более пяти-шести разъездов казаков.

– Знаем мы это существо, – с апломбом юношества заявил кто-то из молодых. – Читали. Змей Горыныч его зовут. Но на всякого Змея о трех головах найдется свой Илья Муромец с бензопилой!

Все опять заржали, но как-то неуверенно: обстановочка не располагала к бурному веселью. Солнце окончательно завалилось за горизонт, на затянутом облаками небе не было ни звездочки, и полная тьма – густая, как чернила, осязаемая тьма – окутала степь.

– Может, и Змей. – Сан Саныч набил трубочку ароматным табаком, пыхнул, выпустив колечко дыма. – Может, и Горыныч. Только рассказывали мне знающие люди, что зовут это существо – Хозяином Неба. И не дай вам бог оказаться на его пути, когда он летит осматривать свое владение. Те немногие, кто смог издалека разглядеть Хозяина Неба – и остаться в живых, что немаловажно! – рассказывали, что похож он на гигантскую птицу. Мне же сдается, что после Катаклизма эволюция обернулась вспять и небо Крыма опять бороздят летающие динозавры – птеродактили. Так что гипотеза о Змее Горыныче может быть не так уж далека от истины.

Тишина повисла над лагерем, и только потрескивали поленья в костре.

– Слышите? – спросил кто-то. – Вроде гул.

– Да нет, – отмахнулись от него. – Чего пугаешь-то? Нет никакого гула.

– А я говорю – есть! – настоял первый голос.

– И я вроде слышу…

То ли массовая истерия охватила лагерь, то ли на самом деле раздался какой-то звук – но Пошта готов был поклясться, что он тоже что-то слышал. Что-то, похожее на…

– Жужжание, – подсказал Зубочистка. – Ну точно как пчелы. Знаешь, на Тарханкуте такие водятся? С кулак размером, как ужалят – капец. Неужели рой сюда залетел?

– Нет, – сказал Пошта. Теперь и он был уверен, что слышал этот звук. – Нет, копать-колотить! Это не рой!

Яркий сполох озарил небо, и жужжание превратилось в рев. Никаких молний, лишь вспышки багрового света подсветили тучи, бросили длинные тени на степь.

– Хозяин Неба! – завопил кто-то истошно. – Спасайся кто может!!!

Паника охватила и без того взвинченных от страха людей. Беженцы-«отдыхайки» ломанулись кто куда, сшибая друг друга с ног, затаптывая женщин и детей. Кто-то опрокинул котелок в костер, тот зашипел и погас. Стоянку заволокло сырым дымом, стало совсем темно.

Грохот! Щелчок кнута – как будто самолет преодолел звуковой барьер! Рев! Сполохи! Паника!

Нет, это был не звуковой барьер. Это были бомбы – кассетные боеприпасы с напалмом. Разлетевшись веером, они обрушили на беженцев огненный дождь. Напалм – смесь нафтеновой и палмитиновой кислоты – и сам по себе ядовит; загоревшись, он страшен. Коллоидная взвесь прилипает к коже, прожигает одежду и практически не поддается тушению. Человек, облитый напалмом, сгорит заживо – причем именно сгорит, а не задохнется от дыма, как жертвы испанской инквизиции, – напалм дыма почти не дает.

Живые факелы из людей с воплями носились по степи…

Не поддаться общему настроению «бей-беги-спасайся!» было крайне тяжело – но Пошта был листоношей и справился. Подсечкой он свалил запаниковавшего Зубочистку на землю, придавил коленом и переждал, пока «отдыхайки» разбегутся кто куда.

Источник шума и сполохов тем временем проревел прямо над головой и спикировал куда-то в степь, озарив неземным сиянием один из холмов.

– Надо убегать! – вопил Зубочистка, бешено вращая глазами. Как все воры и предатели, он был труслив донельзя.

– Обожди, – одернул его Пошта. – Поехали лучше глянем, что это за Хозяин Неба такой…

– Ты что, с ума сошел? Да он же нас сожжет дотла! Вдруг это динозавр?!

– Динозавры не были огнедышащими, – нравоучительно произнес Пошта. – Не надо путать легенды с былью.

Он залез в седло, привязал веревку к луке седла и тронул Одина с места – Зубочистка, у которого не осталось особого выбора, засеменил следом.

Пошта осторожно подъехал к холму и глазам своим не поверил. Никакой это был не холм, а самолетный ангар, таким образом замаскированный. Сейчас ворота внутрь были открыты, на короткую посадочную полосу уже сел старенький «кукурузник» Ан-2НАК и теперь неторопливо заруливал внутрь холма. Пошта много раз слышал байки про подземные аэродромы, но, насколько он знал, ни один не сохранился.

Так вот ты кто такой, Хозяин Неба! Пилот, возомнивший себя безнаказанным!

У Пошты дух захватило от злости. Копать-колотить, как можно убивать беззащитных и мирных людей?! Да еще с такой жестокостью.

Он спешился и приказал Одину с Зубочисткой:

– Ждите здесь.

А сам взял обрез и отправился в гости.

Створки ворот медленно закрывались – они были достаточно тяжелыми, и Пошта успел скользнуть внутрь.

Здесь горел яркий свет, освещая внутреннее убранство: железные стены, инструменты, какие-то конструкции для ремонта, топливные баки, в углу – непонятная груда, накрытая железом. Из основной комнаты в подсобные, видимо, помещения вело несколько запертых дверей. Из «кукурузника» неторопливо выбирался летчик – компактный, кривоногий, в летном шлеме и кожаной куртке.

Пошта молча ждал, целясь в него из обреза.

Пилот стянул шлем и оказался желто-бледным мужичком с дряблой, обвисшей на щеках кожей. Было ему лет пятьдесят, а может, и больше. Выглядел дядька сосредоточенно-погруженным в свои мысли. На губах его блуждала довольная улыбка. И Пошта вдруг понял, что сейчас убьет его без суда, следствия и переговоров. Просто уничтожит, прихлопнет, как таракана.

И этим опустится до его уровня.

– Эй! – негромко окликнул мужика листоноша.

Пилот вздрогнул и уставился на обрез, а потом медленно поднял руки.

– Что тебе нужно? Деньги? Еда? Фильтры?

– Жизнь твоя мне нужна, урод, – почти без выражения сообщил листоноша. – Но сначала я хочу знать, откуда ты такой выкопался и какого фига творишь. Давай на колени.

– Зачем?!

– На колени и руки за голову, – повторил Пошта.

Он прекрасно понимал, что даже против огнестрельного оружия у человека есть шансы. Кинется сейчас, уйдет с линии огня, сократит дистанцию, схватит обрез… Нет уж, мы подстрахуемся. До встречи с Зубочисткой Пошта раньше никого не допрашивал, но сейчас холодная ярость, презрение и отвращение, которые листоноша испытывал к Хозяину Неба, руководили его действиями.

– Имя?

– Игнат, – пробормотал пилот.

– И как же ты, Игнат, дошел до жизни такой? Откуда ты, копать-колотить, здесь взялся?

– Я… Не убивайте! Я все расскажу!

– Рассказывай, рассказывай.

Стоя на коленях и захлебываясь словами, пилот принялся рассказывать.

Он сбежал от ужасов мира еще до Катаклизма. Люди вокруг были либо уродами, либо еще большими уродами, а он один – прекрасный. Бабы – суки, дети – орут постоянно, все дорожает, межнациональные распри, политическая напряженность…

В общем, сделал вывод Пошта, мужик был не только социопатом, но и изрядным мизантропическим дерьмом.

Игнат поступил просто: отчаявшись объяснить окружающим, что им прямая дорога в биореактор, и убедить покончить жизнь массовым самоубийством, неоцененный и очень гордый, он удалился в степь.

Было ему в те годы чуть за тридцать. Делать Игнат толком ничего не умел. Только стихи писать. Гениальные, естественно, и, естественно же, непонятные.

– Хотите, я вам почитаю?

– В другой раз, – внутренне содрогнувшись, ответил Пошта.

– Нет, ну хоть немного. Вот, послушайте: «Ты можешь меня ненавидеть, ты можешь меня не любить, хочу я тебя развидеть, хочу я тебя убить, тупая ты жирная сволочь, во всем обвиняешь меня, но ты же меня недостойна, и я не люблю тебя».

– Хватит. И чтобы больше ни строчки не цитировал, понял? Рассказывай дальше.

Стихи можно было писать и в степи. Чем Игнат и занимался все долгое крымское лето. С людьми он не общался, не считая редких вылазок в чужие сады и огороды – есть-то надо было. Зарос бородой, загорел дочерна, извел несколько пачек бумаги на свою нетленку. Душа требовала, конечно, признания, но воспоминания о жизни среди людей были пока что слишком свежи.

Но осень пришла, по словам пилота, внезапно. Неожиданно подкралась, дрянь такая, нанеся поэту чувствительный удар. Дожди, холодные ветра… Игнат понял, что либо загнется, либо вернется к людям.

Листоноша представил, как этот желчный никчемный человечишка мучается непростым выбором. Но сочувствия не испытал. Игнат между тем продолжал рассказ.

Его силы воли хватило на две недели. Игнат даже пытался вырыть землянку, но ее заливало. А потом изгой и правда заболел. Метался в горячечном бреду, его колотил озноб, а кашель раздирал легкие. И все время не хватало воздуха. Мобильного телефона у Игната не было, и тут бы ему и помереть. Но, видно, у Бога были на этого уродца свои планы. Потому что больного Игната нашел прежний Хозяин неба, такой же упоротый социопат, разглядевший в психе родственную душу. Хозяин неба отволок его в ангар, где давно уже жил отдельно от цивилизации, наладив крепкое хозяйство и запасшись всем необходимым на случай войны, которая – в это летчик свято верил и где-то даже ждал – вот-вот грянет.

Нашлись у него и достаточно сильные, чтобы излечить от пневмонии, антибиотики.

Через несколько недель Игнат окреп и с удивлением понял, что привязался к своему спасителю. Долгие вечера проводили они в беседах, сладострастно ругая весь мир в целом и отдельных людей. Хозяин неба научил Игната всему, что сам знал: управлять самолетом, восстанавливать топливо при помощи присадок… А потом-таки грянул Катаклизм.

Для двух пилотов это был подарок судьбы.

Хозяин неба к тому времени уже начал сдавать, но умом был силен, как прежде. Он решил, что никто не должен подобраться к ангару.

Времена были неспокойные, по острову бродили тяжело больные, умирающие, обезумевшие люди. Свое спокойствие следовало охранять.

Дело это оказалось вполне простым: раз в неделю Хозяин неба облетал свои владения (ту территорию, которую считал своей). Если внизу, на земле, кто-то копошился, его из баков заливали горящим топливом. Сначала Игнат отнесся к такому убийству себе подобных с недоверием. Но потом вошел во вкус.

Старик уже почти не вставал. Игнат царил в небе самостоятельно.

Убивать людей ему нравилось – хотя бы потому, что ему не нравились сами люди.

– Любишь запах свежего напалма по утрам? – поинтересовался Пошта.

Игнат не понял.

Потом старика не стало. Игнат похоронил его. Без наставника было одиноко, но скучать-то некогда. Втайне Игнат лелеял мечту долететь до какого-нибудь большого города и уничтожить его. Над тем и работал, ломая голову, как бы увеличить количество топлива.

Безумец закончил. Глаза его блестели. Только вот смотрел он уже не на дульный срез обреза, а куда-то за плечо Пошты.

Листоноша успел развернуться вовремя: дряхлый старик уже заносил топор на длинной рукояти, целясь ему в голову.

Стрелять было некогда. Пошта развернулся на опорной ноге, перебросив себя за спину старику. Топор был тяжелым и по инерции продолжил движение. Листоноша поднял обрез и изо всех сил ударил старика в основание черепа. Тот упал.

– Нет! – Игнат вскочил и бросился на листоношу.

Одно дело – наврать, что единственный друг и наставник умер. Другое – увидеть, что его убивают. Инстинкт самосохранения у выродка выключился.

Что хорошо в огнестрельном оружии: из него можно не только стрелять. При желании оно превращается в дубину. Пошта решил патроны экономить и встретил Игната ударом в морду. Безумец упал, но тут же вскочил. Скула у него была рассечена, кровь текла на куртку. Но он, похоже, этого не замечал.

Другого выбора не было, и Пошта выстрелил ему в грудь. Бабахнуло громко, звук отразился от металлических стен ангара. Игната отшвырнуло. Пошта приблизился и заглянул ему в лицо. Второй патрон можно было не тратить – глаза безумца остекленели.

А вот старик еще дышал. Пошта перевернул его на спину. Старый Хозяин Неба открыл глаза. И столько в них было ненависти, что листоноша отшатнулся.

– Сука, – прошептал старик. – Добрались. Проклятые жидомасоны. Заговор. Кровь христианская. Пидорасы все. Ненави…

Шепот перешел в хрип, а затем стало совсем тихо. Хозяев Неба больше не было.

Пошта задумчиво посмотрел на самолет.

Тут же, наверное, полно всякого полезного. Надо бы обыскать ангар.

Но сначала он сходил за Одином и Зубочисткой. Увидев трупы безумных летчиков, вор одобрительно усмехнулся:

– Ну ты зверь…

– А они? Между прочим, эти двое людей угробили кучу. Натуральные психи были. Сидели здесь еще с докатаклизменных времен и мочили всех, кто близко подходил. И что, я с ними чайку выпить должен был?

– Нет, конечно, но ты же у нас вроде пацифист…

– Добро должно быть с кулаками, – фыркнул Пошта. – Ладно, проехали. Давай посмотрим, что тут есть полезного.

Полезного в ангаре действительно было много. Помимо самолета и топлива нашли еще запас консервов, воды, фильтров и защитной одежды, неплохую аптечку (правда, большинство лекарств было давно просрочено), а также – удивительно! – рабочую рацию.

Первым делом Пошта попробовал связаться со своими.

Частоту он помнил, но сколько ни крутил ручку настройки, Джанкой поймать не получалось. То ли далеко, то ли рация не такая уж и рабочая… Зато Пошта вышел на связь с Летучим Поездом.

И сразу понял, что у Буйена и его пассажиров проблемы.

– Встречай в Тортуге, братан, – бормотал незнакомый сипатый голос. – Полный поезд добра. Людишек продадим, поезд разберем, будет зашибись!

Тортуга – это Красноперекопск, самый север Крыма. «Не знаю, как в Лондоне, а у нас в Житомире это называется Тетерев», – вспомнил Пошта старую шутку про Темзу.

Да что ж ты будешь делать, копать-колотить! Тут своих дел полно, надо бы догнать воров с перфокартой, но бросать в беде симпатичного Буйена и его пассажиров… Нет, никак не успеть. Не перехватить поезд. Один хоть и быстрый конь, но не самолет же!

О! Кстати!

– Ты это водить умеешь? – спросил Пошта у Зубочистки, молча слушавшего переговоры бандитов.

– А что тут уметь, – отмахнулся Зубочистка. – Примитив.

– До Красноперекопска долетим?

– Должны. А зачем?

– Карму свою хоть частично добрым делом исправишь, – фыркнул листоноша и пояснил в ответ на недоуменный взгляд: – Не могу я людей в беде бросить.

Глава 8 Тортуга

Карта у Хозяина Неба была так себе – дрянь, а не карта. Не нормальная геодезическая, а развлекушка для туристов, примитивная схема с указанием достопримечательностей. Но масштаб был соблюден, и Пошта с помощью спичечного коробка (длина которого, как он знал, ровно три сантиметра) и нехитрых вычислений вывел расстояние до Красноперекопска, он же – Тортуга.

Ровно пятьдесят семь километров. Даже с учетом набора высоты, захода на курс и поиска подходящей взлетно-посадочной полосы – минут двадцать лета. «Успеем, – подумал Пошта. – Обязаны успеть».

Первым делом надо было открыть ворота. Никакая гидравлика в убежище покойного Хозяина Неба, конечно же, уже не работала, и на помощь Поште и Зубочистке (негодяя пришлось развязать) пришел Один, тягловая единица в одну лошадиную силу. Потом Пошта и Зубочистка, навалившись на крылья, дотолкали странно легкий самолет до выхода.

– А почему он такой легкий? – спросил листоноша.

– Потому что пустой, – пояснил бывший пилот гражданской авиации, а ныне вор, лжец и убийца по прозвищу Зубочистка. – Бомбы он сбросил, горючее сжег. Вот и легкий.

– Черт! – выругался Пошта. – Горючее! Совсем забыл!

Авиационный керосин нашелся в подвале, в громадных двухсотлитровых бочках. Тяжелее всего было выкатить их по рампе и затащить на крыло. Потом Зубочистка открыл крышку бензобака и, отсосав чуток керосина из шланга, заправил самолет.

Пустые бочки небрежно отшвырнули в стороны: возвращаться к подземному аэродрому Пошта не планировал. Пускай мутанты разорят это проклятое место!

– Ну что, полетели? – предложил Зубочистка. – Только коняшку придется бросить. Не влезет коняшка-то!

Глаза его горели азартом и злорадством: Одина Зубочистка недолюбливал с тех пор, как Пошта пообещал, что конь откусит ему уши.

– Сейчас, – сказал Пошта. – Минуточку.

Он спрыгнул с крыла, подошел к Одину, погладил его по могучей шее:

– Ну что, дружище, – сказал листоноша, – вот и пора прощаться. Скачи домой, в Джанкой, к Бандерольке и Штемпелю. Дорогу найдешь?

Один фыркнул и затрепетал ушами. «Конечно, найду», – читалось на его морде презрительное выражение.

– Вот и славно! – Пошта хлопнул коня по крупу и отвернулся, чтобы Один не видел выступивших на глазах листоноши слез.

Ржание и топот копыт возвестили о том, что Один отправился в Джанкой самостоятельно.

– Полетели! – решительно сказал Пошта, забираясь обратно на крыло.

– Не туда, – сказал ему Зубочистка, когда листоноша решил сесть во вторую, заднюю кабину. – Там мое место. Второй пилот сидит спереди. И ничего не трогай! Понял?

– Понял.

Пошта устроился поудобнее в тесном кресле, пристегнул ремни, проверил под сиденьем наличие парашюта, с резким хлопком закрыл колпак. Сзади возился Зубочистка.

Пошта не видел, что делал пилот, но самолет вдруг чихнул, приборная доска засветилась, как новогодняя елка с довоенной открытки, мотор прокашлялся. Зашевелились со скрипом закрылки и элероны. Дрогнул, потом сорвался с места и бешено завертелся пропеллер. Завибрировал фюзеляж. И – наконец-то – «кукурузник» стронулся с места.

Медленно-медленно он выполз на взлетно-посадочную полосу и начал разбег. Ускорение постепенно вдавливало Пошту в спину кресла. Степь за окном колпака слилась в одну мутную полосу, мотор взревел, нос самолета задрался в небо, качнулись крылья – и «кукурузник» оторвался от земли.

Впервые в жизни Пошта полетел – как птица.

«Не обманул, и впрямь пилот», – подумал листоноша, глядя как завороженный, как уменьшается земля и приближаются облака. Страшно ему не было – напротив, неземной восторг охватил Пошту, когда на его глазах степь превратилась в плоский рисунок, а облака стали объемными, рельефными, выпуклыми.

– Мы летим! – проорал Пошта, сам того от себя не ожидая.

Сзади счастливо расхохотался Зубочистка.

Самолет нырнул в облака – на миг все вокруг стало темным, сырым и влажным, будто мокрую перину проткнули – а потом воспарил к чистому, начинающему розоветь на востоке небу.

Близилось утро, и если на земле еще царила ночь, то тут, над облаками, розоперстая Эос уже вступала в свои права.

«А ведь когда-то люди летали, – подумал листоноша, – и видели такую красоту регулярно. Пока не стали убивать друг друга в промышленных масштабах. После Катаклизма мы потеряли не только небо – мы потеряли себя».

– Что это? – спросил он, завидев слева клин мелких точек.

– Ах ты ж твою мать! – разволновался Зубочистка, заваливая «кукурузник» на крыло и круто уводя в сторону. – Это удоды!

– Кто-кто?

– Степные попугаи! Мутанты! Они нападают стаей на любую птицу больше себя!

Пошта захохотал.

– Ну и что они сделают самолету? – спросил он.

– Бросятся под винт! Забьют турбину и воздухозаборник! Тогда нам крышка!

Стая удодов стремительно приближалась, двигаясь наперерез «кукурузнику».

– Расчехляй пулемет! – приказал Зубочистка.

Пошта послушно сдернул брезентовый чехол, под которым обнаружился древний пулемет «Максим» – хорошая, надежная машина для убийства. Плохо только, что ствол с водяным охлаждением – вода в кожухе закипит, и пиши пропало, как пить дать заклинит.

Лента нашлась под сиденьем, возле парашюта. Пошта откинул крышку ствольной коробки, заправил ленту, захлопнул крышку, передернул затвор и положил пальцы на гашетку.

Оставалось только надеяться, что спуск пулемета синхронизирован с вращением винта – устройство, известное с Первой мировой войны, патент не кого-нибудь, а самого Антона Фоккера – иначе Пошта отстрелил бы к чертям лопасти и превратил бы «кукурузник» в летающую торпеду-камикадзе.

– Давай! – заорал Зубочистка.

Пошта поймал стаю удодов в прицел и нажал на гашетку. «Максим» затарахтел, как сварливая старуха. Раскаленные, дымящиеся гильзы полетели по кабине. Удоды порскнули в разные стороны, но лишь для того, чтобы зайти на новый круг.

– Не отобьемся! – прикинул Пошта, оценив скорость расхода боеприпасов и их изначальное количество. – Патронов не хватит!

– Тогда надо прыгать!

Зубочистка бросил «кукурузник» в штопор, вывел его из пике, крутанул «бочку», потом «иммельман» и исполнил еще пару фигур высшего пилотажа в тщетной попытке стряхнуть с хвоста разъяренных удодов – но все было тщетно. Чертовы птички не отставали.