Метро 2039. Приключения сумасшедшего

За что меня бог наказал — не пойму. Вроде и жил достойно, не нарушал, не привлекался, через дорогу всегда на зелёный. Чертовщина какая-то. Видимо судьба-злодейка решила выкинуть фортель, не сопелось ей в тряпочку.

Тот год, уже и не помню который, в аккурат через дюжину зим после Великой войны, не заладилось моё фермерство. Насадил тыкв — жуть, всю землю около оставшегося от жены развалившегося коттеджа, да ещё прихватил маленький кусочек соседского участка. Маленький кусочек плюс раскорчевал заросший газон вокруг ржавого флагштока. Нарыл ямок, полил, туда же побросал семена. Тыквы тогда на рынке Вашингтона ценились. О, о. Как сейчас помню, за красненькую выменивал курицу, за половинку — банку консервированной фасоли. Сам я тыквы не жалую, не люблю и точка. Картошку — да, а тыква — так, баловство. Зарыл семечки, сижу на крыльце, жду. Солнце печёт, ветерок колышет на тополях жухлые листочки.

Радиация — мать её. Чтоб ей пусто было. А как я раньше жил — сказка. Старенький «кадилак» у любимого газона. Утром подниму звёздно-полосатый, хлебну восхитительного кофе, приготовленного Кларой, и на работу. Клара! Как мне тебя не хватает. Наших поездок к морю, чистых глаженых рубашек, твоих чудесных пончиков. Вернуть бы всё, но…

Как сейчас помню. Тогда, много лет назад, собирался я в университет.

Преподаватель я, был вернее. Собирался, наряжался, уже надел чистую рубашку и даже галстук нацепил, а телевизор работал, трещал на всю гостиную как сумасшедший. Я хотел было его выключить, а там мор… прошу прощение, лицо.

«Сегодня по неподтверждённым данным, с российской стратегической подлодки были запущены четыре ракеты типа «Булава».

Я лениво дожевал пончик, залив остатками кофе.

— Что такое «Булава»? — осведомилась мимоходом Клара, подливая мне в чашку ароматного напитка.

Про «Булаву» я слышал, как же иначе. Читывал российские газеты, сматривал их фильмы. В нашем университете, скажу без ложной скромности, русский я знал лучше всех. Хи. Не поняли? Ха-ха-ха! Так я ж его преподавал. Ну, так вот. Значит, Клара перестала мне лить кофе, положила на крохотное блюдце с полустёртыми птичками пышущий жаром пончик.

— Дурацкое название, — пролопотала супруга. Дурацкое. Помню, её пончик буквально застрял у меня на полпути между головой и желудком. Глупенькая. Я-то знал, что значит это грозное заокеанское слово. Спасибо образованию, спасло наши грешные душонки. Благо подвал у нас — загляденье. Клара непонимающе сопротивлялась, но все же подчинилась. Старый развалившийся диванчик под перекрытиями первого этажа радушно нас приютил, скрипнув в полумраке ржавыми пружинами. Здесь же нашлись старые противогазы её незабвенного папаши, которыми мы не преминули воспользоваться. И вовремя. Над головой что-то противно загудело, сильно хлопнуло, пол заходил ходуном. Испуганные глазки Кларочки в тот миг я запомнил навсегда. Страх, ни с чем несравнимый ужас, безысходность. По бетонному полу побежали рваные трещины, дом застонал, рыча голосом умерщвляемого животного. Тусклый свет электрического фонарика померк, и наступила тьма.

Выбирались долго. Вернее сказать, долго не выбирались. А зачем. Хватить смертельную дозу нас не прельщало, так что мы с Кларой благополучно просидели в подвале три или четыре дня. Пара бутылок воды, кое-какая снедь — всегда найдётся у запасливого хозяина. Плюс ящик шотландского виски — лучшее средство от радиации. Я пил с наслаждением глоток за глотком, только вот Кларочка воротила нос. Глупенькая. Зря ты не приложилась к заветному горлышку.

Зря. Меня это спасло, а моя дорожайщая супруга спустя неделю отдала богу душу.

Как горевал — не передать. Только не бился головой о стену, а так всё перепробовал. Как не свихнулся — не пойму. Не пойму, как и свихнулся. Мир предстал в другом свете, всё стало восприниматься по-иному. Но жить надо, надо чёрт меня побери. Клару схоронил там же в подвале, с горя вылакал последнее. Что поделать — судьба. Ей земля сырая, мне жизнь полная горя. Даже сейчас тошно.

Выбрался ночью. Вылез и долго смотрел на звёзды. Вокруг тишина, только ветер гонит по земле среди развалин клубы пыли. Мой любимый флагшток чудом устоял. Стоит назло всем напастям железная сволочь, а флаг сгорел, сгорел, синим пламенем, как и вся наша великая держава. Я долго бродил, искал выживших, и они попадались. Правда, говорить, что они мне были рады, я бы остерёгся. Один попытался одолжить у меня утеплённую куртку, но делал он это своеобразно. Не дай я дёру, хватил бы меня обгоревший верзила бейсбольной битой и все дела.

Горе, колоссальные разрушения вокруг, выбьют из колеи любого. А дымящиеся развалины на горизонте нашей величественной столицы говорили о многом.

Пожары, гарь — стоящая толстой стеной смога. Такое раньше я видел разве что в голливудских страшилках. И главное обезумевшие от ядерного кошмара жители.

Злобные, голодные, способные на всё. Убьют за крошку хлеба, или просто так от нечего делать.

Спустя пару недель пожары утихли. Что не успело сгореть, потушили дожди, и мы вздохнули спокойно. Всё ждали, когда придёт помощь. Надеялись, верили.

Правительство нас не оставит, поможет, протянет руку помощи. И оно действительно протянуло. Протянуло да ещё как. Только почему-то после этой отеческой заботы несколько моих простодушных соседей протянули ноги.

Легковерные дебилы. Хы-хы-хы. Я-то не стал высовываться из своего родимого подвальчика, а они пошли. Джон-юрист, Стэн его сынок переросток. Армейский вертолёт долго кружил над развалинами, пока не приглядел подходящую площадку. Мощный винт со свистом резал воздух, поднимая над руинами клубы удушливой пыли. Я говорил Джону, чтобы не ходил, но он лишь отмахнулся.

Назвал меня сумасшедшим и убежал к севшему невдалеке «спасателю». Убежал, а я остался. Когда вертолёт улетел, я сходил на площадь около полуразвалившегося супермаркета. Даже нашёл по дороге прекрасную лопату, которой и схоронил своих недалёких соседей. После того случая меня осенило. Надеяться можно только на себя, на свои мозолистые руки и осторожность. Кто не дошёл до этого, представился. Появившиеся вскоре банды грабили всех подряд, резали мирных жителей, вели себя как последние твари. На что я только не насмотрелся. Жуть.

Море крови, пальба, поножовщины. Моя лопата не успевала копать. Это раньше я был преподавателем, а в те неспокойные времена стал упокоителем. Скольких упокоил не счесть. Сотни. Банды приходили и уходили. Одна разбиралась с другой, с той в свою очередь кончал кто-то ещё. И как таких только земля носит?

Как-то однажды к нам забрёл странник. Было это год на третий-четвёртый, сейчас помню смутно. Бывший военный, орёл. Властный взгляд, в тоже время осторожный собака и проницательный. Полковник — как он себя назвал, оказался обходительным малым. Прожил у меня в подвале пару дней, рассказал такого, я до сих пор переварить не могу. Мы ответили. Когда несколько наших городов превратились в пепел, Америка нанесла по русским удар возмездия. Что стало с Россией не трудно догадаться. Ракеты мы делать умели. Только за океаном на этом тоже собаку съели. Врезали — мало не показалось. Весь мир превратился в пепел, а выжившим только и осталось коротать последние дни на куске шлака.

Утром полковник ушёл. Даже будить меня не стал. Ушёл тихо по-английски.

Правда, прихватил кое-какие мои пожитки, но не убил же. Хотя мог. Не жалко, ещё найду, только после его визита осталось сожаление от осознания безысходности. Что нас ждёт? Ни чего. Медленная смерть в мире ужаса и кошмара.

Так я и жил. С годами ударился в фермерство, копался в земле, выращивал пропитание.

Картофель, горох, тыквы. На них я неплохо поднялся. Ни когда не думал, что в наших краях столько любителей этого дерьма. Хотя с голодухи и рыба мясо. В моём уютном подвальчике со временем появился порядочный запас провизии, приличная мебель, у флагштока ждёт старый помятый Кадилак. Можно подумать, жизнь налаживается, но что мне всё это без Клары. Пыль. Прах прежнего благополучия. Я бы всё с радостью отдал за одну её улыбку, ласковое слово, тихий уютный вечер за бутылочкой бордо.

Летели годы. В две тысячи тридцать девятом весна выдалась ранней, солнце припекало в марте уже по-летнему. Сам я готовился к очередному сезону: подготавливал инвентарь, перебирал семена. Планировал расширить своё дело, мечтая о барышах. Жизнь в подвале порядком осточертела, я подумывал построить маленький домик над своим убежищем. Хотелось Солнышка в окне по утрам, звёзд ночью, шума дождика по крыше. Наивный. Судьбе обычно плевать, что хочет никчёмный человечишка. Треснет в лоб, уделает как бог черепаху и всё — получите — распишитесь.

Май удивил: мощным ураганом, шквальным ветром, проливными дождями. Раньше нашему пригороду бы не поздоровилось. На моей памяти такое случалось, но теперь. Теперь, только на мой Кади грохнулось старое сухое дерево, да пару грядок залило водой. Пустяки. Машину мне починили соседи — срезали крышу горелкой, а тыквы я посадил снова. Тогда впервые за много лет мы с друзьями наведались на окраины столицы, надеясь разжиться нужными нам безделушками.

Санчо-дантист мечтал о хорошем стоматологическом инструменте, а коп-Джеки не прочь был раздобыть патроны для двух своих пистолетов. Я же буквально грезил о пианино.

— Зачем? — Спросил удивлённо Санчо, — не помню, чтобы ты говорил, что умеешь играть. Джеки, усмехнувшись, покрутил пальцем у виска, но всё же позволил мне ехать с ними. Пусть смеются — каждому своё. В жизни обязательно должно быть место для чего-то прекрасного, иначе свихнешься. Играть я и вправду не умел, зато виртуозно музицировала Клара, и хотя бы в память о ней я и надеялся раздобыть инструмент.

Ехали мы долго. С утра до полудня удалось преодолеть всего пару десятков километров, продираясь местами сквозь разросшиеся кустарники и растрескавшийся асфальт. Местность вокруг Вашингтона выглядела точно также как и в нашем пригороде, только людей почему-то встречалось меньше и меньше.

Если поначалу нам ещё попадались посадки картофеля и томатов, то с каждым новым километром следы запустения бросались в глаза больше и больше. Руины домов, сгоревшие машины. Несколько раз, в кустах мы видели обугленные скелеты — немые свидетельства давних трагических событий. Дозиметр Санчо выдавал с приближением к городу немыслимые значения радиоактивного заражения, что нам пришлось распрощаться с мечтами. Жаль. Как же я без пианино? Без санченых щипцов и патронов Джека ещё можно обойтись, а без пианино…

Мы остановились на краю поросшей чахлой травой пустоши, долго смотрели на развалины великой столицы. Я не любил Вашингтон — масонское гнездо наших правителей. Наверно в России тоже недолюбливали этот город. Хотя хозяину овального кабинета точно не нравилась Москва, но это мелочи. Проклятое излучение встало на пути наших планов. Как теперь Джеки разберётся с парой повадившихся к нам головорезов, а Санчо вырвет зуб у старой ворчливой Сары — любительнице посудачить о соседях. Судьба.

В свете полуденного солнца окраины города напоминали скорее барханы пустыни, чем бывшее поселение. На фоне груд кирпича то и дело шныряли непонятные сущности, ветер доносил протяжные гортанные звуки. Благо Джеки взял бинокль.

Линзы дали нам возможность рассмотреть тамошних обитателей, и то, что предстало взору не передать. Люди, — если их можно ещё так называть. Серая сморщенная кожа, отсутствие волос, злобный звериный оскал. Обрывки одежды — единственное, что роднило их с нами. Я сам видел, как двое ужасных созданий разорвали третьего, с рёвом принялись утолять голод. Хорошо мы были далеко, а то бы я не дал цента за наши грешные душонки. Возможно, среди развалин мечется в зверином экстазе наш бывший президент, и где-то рыскает в поисках пропитания обезумевший госсекретарь. Всё может быть. Во всяком случае, я бы не удивился их встретив. Некоторое время мы ещё созерцали сюрреалистическую картину разрушений, после обеда отправились восвояси. Жалко. Может в другом месте нам повезёт. Вдали от эпицентров ядерных взрывов радиация не такая как в Вашингтоне, и там возможно в каком-нибудь уцелевшем доме меня дожидается чёрное полированное пианино.

Минул май. Жизнь текла своим чередом, если что и происходило, я не обращал внимания. Все мои помыслы были на ухоженных тыквенных плантациях, среди вьющихся стеблей зелёных питомцев. Джеки всё же разобрался с двумя негодяями из соседнего пригорода, даже одолжил у меня лопату. Правда через пару дней по следам своих исчезнувших товарищей явились три злющих мордоворота и уже лопатой пришлось орудовать мне. Джеки схоронили под сухим клёном, около руин бензоколонки. Надгробьем ему стал потрескавшийся кусок асфальта с ближайшего тротуара. Я даже написал на нём эпитафию, но Санчо только покачал головой.

Нашего товарища мы помянули, поделили его добро. Дантисту достался пикап и оружие, мне — старые сапоги полицейского, да бинокль. Красота.

Так я и жил и вскорости бы умер, если не от руки очередного бандита, так от радиации. Ближе к осени нас накрыл новый тайфун, затем две недели стояла нестерпимая жара. Половина моего урожая приказала долго жить, вторая зачахла и не обещала ни чего хорошего. Я собирался снова заняться преподаванием русского, но два соседских лоботряса не горели желанием изучать язык страны отправившей в небытие их родину. Даже отоварили меня бейсбольными битами, и не вступись за меня Санчо, переломали бы кости. Две недели я валялся в своём подвале. Тело — одна сплошная рана. Благо детишки не проломили голову, а то бы коротать мне оставшиеся годы безмолвным растением, побираясь как последний нищий. Постепенно следы побоев сходили, я даже стал выбираться на воздух.

Грелся на солнышке, с грустью глядел на свои плантации. Как жить дальше не ясно. С грустью разглядывал чахлые листочки на ветках соседского тополя, прикидывая как зимовать. Надеяться я мог только на чудо. Люди в наших краях и раньше не отличались добропорядочностью, а после большого буха тем паче.

Я невольно перевёл взгляд на заходящее солнце, залюбовался плывущими над кронами деревьев облаками. Как хорошо, будто ни чего и не было. Сейчас бы пару бутылочек моего любимого виски. Забыться, хоть на время, а там трава не расти.

Кулак отчаянно ударил по пластиковому ящику, на котором я сидел, нос почему- то ощутил запах гари. Наверно опять отоварившие меня лоботрясы затеяли очередную пакость. Братья-Мюллеры любители покуражиться, то сожгут лачугу какого-нибудь бедолаги, то покрадут живность. Будь живой Джеки, он бы их приструнил, а так остаётся надеяться на чудо.

Что такое? Ящик под моей задницей неожиданно подпрыгнул, далёкий горизонт перевернулся кверху ногами. Я догадался, что лежу на земле, ветер травинками щекочет нос. Вроде только подумал о выпивке, а уже стоять не могу. Чертовщина какая-то. Почва под щекой вибрирует, гарь поднимается сквозь трещины асфальтовой дорожки. В тот момент я подумал, что к нам припожаловала очередная «Булава», но по безмятежному небу неспешно плыла только одинокая тучка. Неужели окончательно съехала крыша? Проклятый русский идиом резанул разум. Последнее время что-то часто стал думать по-русски. Возможно, гены прапрабабки драпанувшей после Великого Октября из России дают о себе знать. Я поднялся. Ящик у ног трясся как сумасшедший, сквозь подошвы ботинок ощущаются толчки. Землетрясение — догадался я. Мой огород неожиданно вздыбился огромным земляным пузырём, нарыв лопнул, струя удушливой гари взметнулась в небо.

А-а-а! Каким-то чудом я успел сигануть в сторону соседских развалин. Милый моему сердцу подвал, поднялся из небытия, подмигнул ехидно бетонными блоками фундамента и ухнул в преисподнюю. Волна нестерпимого жара саданула ударной волной, отбросила меня на несколько метров. Если и есть на свете круги ада, это точно они. Ещё больший земляной пузырь надулся на месте проезжей части, лопнул, оттуда показалась морда чудовища. Ни когда не думал что Диавол такой.

Белая дымящаяся голова, несколько метров в диаметре, с шипением взвилась над землёй, всё деревянное вокруг вспыхнуло. Я бы наверно тоже сгорел, если б не успел отползти за вывороченный из земли бетонный блок. Комья породы на раскалённой поверхности монстра обращались в пар, на землю шлёпались крупные красные капли напоминавшие вулканическую лаву. Такое вряд ли присниться.

Чудовище пару раз мотнуло толстой закопченной шеей, словно искало кого-то.

Почва опять заходила ходуном, монстр проворно полез из земли. Вот оно возмездие. За грехи, что жили не так, относились к ближнему как к последней собаке. Огромный пятидесятиметровый дымящийся червяк неспешно выполз на соседский участок, подпалил хибару Санчо. Люди в панике разбегались, самые недалёкие палили в монстра из оружия. Глупцы. Пули отскакивали от металлических боков, не оставляя на поверхности видимых повреждений. Что гостю из ада несколько граммов свинца, так — лёгкий чих. Бежать — вот самое действенное. Я попытался подняться, но меня словно пригвоздили к земле. Ноги отказывались повиноваться. Страх сковал тело, зубы отбывали мерную дробь. Вот он конец. Скоро мы встретимся с Кларой и уж ни когда не расстанемся. Я закрыл глаза, приготовился умереть. Ещё миг и всё. Щека нервно дёрнулась, сердце вот-вот выскочит из груди. Звуки тянутся заунывной тягомотиной, ожидание невыносимо. Зачем такие мучения? Раз и всё.

Меня что-то толкнуло в грудь, затем кто-то буркнул на языке, который я ни как не ожидал услышать.

— Эй, слышь? Чистая русская речь звучала как песня. Твёрдый уверенный голос без малейшего намёка на акцент. Сам, я не раз побывав в России и то не смог от него избавиться. Многие говорили, мой язык хорош, но я-то знаю — это далеко не так.

— Ты что оглох? Вопрос прозвучал настойчивей, в грудь пихнули сильнее. Видимо ещё не время отправляться к моей ненаглядной. Дрожа от страха, я открыл глаза, непонимающе уставился на говорящего.

— Уже лучше. Ствол Калашникова пялился на меня воронёным глазом, пламегаситель слегка подрагивал.

— Что застыл? Незнакомец присел передо мной на корточки, положил автомат на колени.

— Что за город, ты меня понимаешь? Я понимал. Понимал прекрасно. Молодой парень, улыбчивый, лицо доброе и приветливое. Правда он прокоптился до того, что его кожа лоснилась от сажи, а от одежды шёл такой убийственный запах, что я невольно поморщился. Грязный, местами заштопанный комбинезон тёмно-серого цвета, на лбу распиратор. Только белые зубы и глаза говорили о европейском происхождении.

— Не понимает, болван американский. Незнакомец встал. За спиной славянина перегородив улицу высилось нечто невероятное. До меня дошло — это ни какой не Диавол. Огромный металлический червяк с уже остывшей головой не казался таким ужасным. Закопченная поверхность, всё ещё источала жар, но уже на такой как при появлении монстра. В боку чудовища я заприметил маленький круглый люк, откуда лился белый электрический свет.

— Я, я понимаю! — робко промямлил я. Незнакомец обернулся, дружелюбно улыбаясь.

— О! Не думал, что встречу здесь кого-то говорящего по-нашему. Он протянул мне широкую ладонь, помог встать.

— Что за город? Ствол его автомата зловеще качнулся, словно стрелка компаса указал в сторону столицы.

— Вашингтон, сэр!

Лицо русского расплылось в довольной ухмылке.

— Ну, наконец-то!

Он кому-то махнул рукой, из нутра неведомой машины выпрыгнули ещё двое.

— Вашингтон, Семён! — бросил он товарищам. — Поздравляю!

Здоровяк возле рукотворного монстра довольный кивнул, пошёл к нам.

— Добрались, наконец.

Он неожиданно вскинул вверх руку с автоматом, нажал на курок. Звук выстрелов больно долбанул по ушам, что я невольно скривился.

— Что? Русский бросил палить, — не нравиться? Он глянул на меня сверху вниз, плюнул на землю.

— Твои поганые соотечественники всегда нас ненавидели. Рука, в кожаной перчатке с обрезанными пальцами, сдавила рукоять ножа на поясе.

— Всё уничтожили сволочи! Всё! Говоривший рассеяно оглянулся, разглядывая догоравшие останки соседского коттеджа.

— Не Питера, не Москвы. Даже Дальний Восток и тот не пожалели. Всё сравняли с землёй. Миллионы погибли, миллионы! Мать твою!

Он как-то хитро улыбнулся, барабаня пальцами по заскорузлой ткани джинсового комбинезона.

— Ну, ничего, отольются кошке мышкины слёзы.

В тот миг я понял — всё, что было раньше — цветочки. Кончилась наша «спокойная» жизнь. Появление железного монстра, не предвещало ни чего хорошего.

Внутреннее чутьё подсказывало — беги отсюда, брось всё и уноси ноги. Я и собирался так поступить, но судьба посчитала иначе. Сгребла за шкирку пятернёй грязного как чёрт русского, не церемонясь, пихнула к открытому люку неведомой машины.

— Куда, Макдональдс надкусанный!

Меня потащили, заломленная за спиной рука больно хрустнула. Мой крик отчаянья только лишь раззадорил пришельцев.

— Переводчик нам не помешает. Мучитель закашлял, морщась от принесённой ветром гари. Остатки соседского домика полыхали огромным факелом, рядом занималась огнём ближайшая постройка.

— Сейчас наведаемся в Вашингтон, а там по обстановке.

Маня буквально подменили. Только что в руках русских парней обречённо стонал бесформенный овощ, а спустя мгновение выпятил грудь американский патриот.

— Нет, нельзя, — запротестовал я. Меня хотели втолкнуть в нутро монстра, но мои ноги не давали заокеанским пришельцам пленить скромную персону бывшего преподавателя. Соваться в город глупо, там смерть. Ужасная радиация, создания начисто утратившие всё человеческое. Стать одним из них мне хотелось меньше всего.

— Нельзя, — ещё раз проблеял я. Мои экзекуторы удивлённо переглянулись, назвавшийся Семёном отпустил мою руку.

— Что тебе известно?

Рука в перчатке сжала цевьё автомата, на небритых скулах заиграли желваки.

— Там, там, — рука ходила ходуном, зубы стучали.

— Там, смерть, радиация, — мысли хаотично крутились в голове. — Пианино, Клара, наверно госсекретарь — монстр и президент тоже.

— Да он свихнулся. Стоявший поодаль третий член команды неведомой машины подошёл ближе.

— Слышь Сеня, садануть ему прикладом, это иногда помогает? Он было хотел уже приложить меня складной частью автомата, но Семён повелительно вытянул руку.

— Не стоит Саша. Он напуган. Видишь, как трясётся.

Мне и вправду было не по себе. Дым пожарищ, закрывающий Солнце, грязные злые пришельцы из преисподней, перспектива оказаться там, где жизни цена грош.

Только сейчас я понял, что не готов к встрече с Кларой. Пускай вокруг хаос, чёрт с ним. Пусть последние пристанище провалилось в тартарары, пустяки. Главное я жив, жив несмотря не на что.

Ствол Калашникова опустился к земле. Саша — худой длинный как жердь, скуластый и как все не бритый, разочарованно покачал головой.

— Мы здесь не на прогулке Сеня. Не забывай о нашей миссии.

Широкое лицо командира повернулось в сторону железной громады.

— Я об этом ни когда не забываю. Мало того, думаю, сегодня мы поставим точку в нашем благородном деле.

Я слушал в пол уха, пытаясь понять, зачем явились русские. Чтобы построить такую необычную машину, нужны продвинутые технологии. Только как плавает эта гора железа, въехать ни как не получалось. Не по воздуху же она сюда прилетела.

— Смотри, наш профессор кажется, задумался.

Александр дёрнул щетинистым подбородком, указал на меня. Я и вправду хотел что-то задумать лишь бы унести отсюда ноги. Кампания «гостей» не казалась мне приятной. Искать приключения, как говорят в России, на одно небезызвестное место меня не прельщало.

— Что? — буркнул Семён. — У тебя, профессор такое лицо, будто перед тобой приведение.

Я рассеяно глянул на ухмыляющуюся троицу, подбирая нужные слова.

— Я раньше не слышал, что есть подобные штуки.

Александр подошёл вплотную, хлопнул по плечу жилистой рукой.

— Есть, да ещё и не такие.

Я нахмурился.

— А как эта штука приплыла в Америку?

Русские покатились со смеху. Саша даже чуть не выронил автомат, в глазах заблестели слёзы умиления.

— Ты что и вправду такой болван, — он покачал головой. — Эта штука плавает как топор в хорошую погоду.

Мозг отказывался, что-либо понимать. Если не по воде тогда…

Главный меня опередил. Семён с восхищением окинул взглядом пятидесятиметрового железного червя, с гордостью добавил.

— Последнее детище российской инженерной мысли.

Он указал рукой в перчатке на головную часть машины, ещё недавно пышущую жаром, теперь уже остывшую.

— Два ядерных реактора, питают головной термопреобразователь, разогревая его до двенадцати тысяч градусов. При такой температуре порода плавится как масло.

Его рука описала полукруг, показывая на дыру в земле позади монстра, откуда валил белёсый удушливый дымок.

— Сходи, посмотри если интересно. Стенки тоннеля на сорок сантиметров сплавлены в сверхпрочный монолит, так что это уже навечно.

Я отшатнулся.

— Вы, вы хотите сказать, что эта штука проползла под океаном?

Они снова заржали. Я понимал, что выгляжу идиотом, но по большому счёту вся жизнь полный идиотизм. Не когда не поймёшь, где тебя надуют. Хорошо если без серьёзных последствий, а если нет, суши вёсла.

— Можешь, сесть в свой поганый американский тарантас и поехать в Москву, если не страшно.

Выступающие скулы Александра зашевелились, лицо расплылось от умиления.

— Так что ждите гостей.

Тогда я не понял, что он имеет ввиду. Русские многозначительно переглянулись, Семён рефлекторно сжал цевьё Калашникова.

— Давай к делу. Поможешь нам, отблагодарим по-царски. Нет, обойдёмся без тебя.

Саша потёр заросшую щеку.

— Мы не туристы, и сюда притащились не развлекаться, — он разочарованно покачал головой, разглядывая эпическую картину разрушений. Я проследил за его взглядом, и моё сердце облилось кровью. Как хорошо здесь раньше было. Не городок — чудо. Аккуратные домики, зелень, приличные люди. Сейчас по-другому.

Нет больше той идиллии, царившей здесь до войны. И люди изменились. Каждый сам за себя — главное выжить.

Я растерянно кивнул. Что, меня по большому счёту, здесь держит: моё пристанище с могилой жены ухнуло в преисподнюю, огород захирел, средств к существованию никаких. А награда, награда не помешает.

— Ну и чудно, — Семён повернулся к своим. — Готовьте «Крота», вечером отправляемся.

Отправляемся. Пожалуй — это было самое необычное путешествие в моей жизни.

«Крот» как окрестил его Семён, легко, словно в масло нырнул под землю, медленно пополз на глубине сорока метров в сторону Вашингтона. В тот момент я испытывал двоякие чувства. С одной стороны мне до чёртиков было страшно, с другой Вашингтон я видел только однажды. Странное место. Помниться я где-то читал, что отцы-основатели хотели видеть его новым Римом на американской земле. Не знаю, получилось это у них или нет, только как и Рим когда-то, Вашингтон лежит сейчас в руинах. Что понадобилось там русским, я понял не сразу. Толи чуждый менталитет, толи ещё что. Семён мне долго объяснял, показывал на дисплее какие-то городские планы, а я видел другое. Меня и Клару.

Наши прогулки по тенистым аллеям, уютное кафе с долговязым гнусавым официантом. Помню, поддал я тогда основательно, даже полиция приезжала. Меня потом почему-то вызывали в суд, докучали тупыми вопросами. Тридцать тысяч зелёных обошлась мне та поездочка, как сейчас помню. Клара мне тогда всё говорила, не стоило бить морду тому копу, всё это проклятая водка вперемешку с текилой. Ой, глупенькая ты Кларочка, глупенькая. Не причём тут водка и даже текила не виновата. Просто хамом оказался тот мужлан-полицейский, пялился на тебя не стесняясь.

Спустя час «Крот» пересёк тот Рубикон, который мы не отважились перейти когда-то с друзьями. В моём воображении снова возникли страшные картины ужаса и запустения видимые когда-то. Толпы обезумевших радиоактивных созданий рвущих на части друг друга, покосившийся Белый Дом, разваленное здание Конгресса. От былого величия нашей столицы осталась лишь тень, да и та радиоактивная. Миллионы погибли, не понятно за что. Моя жена, чьи-то родственники, дети.

Выжили такие как я, несчастные без кола и двора, только и годные перегрызть чьи-то глотки за корочку хлеба.

В городской черте «Крот» нырнул ещё глубже, пошёл немного быстрей. Реакторы, как сказал Сеня, почти на пределе, как впрочем, и мы. Уровень радиации внутри машины подрос, но это как я понял внешний фон, проникший сквозь толщу породы.

На поверхности мы бы долго не протянули. Какой-то прибор отображал на дисплее обстановку впереди по курсу, вычерчивая непонятные ломаные каракули. Я силился понять, что значат все эти бесформенные штуки, быстро исчезающие с продолговатого экранчика навигатора, но лишь успевал прочесть скупые русские надписи.

— Базальт, плотность…

— Да, профессор, базальтовая основа вашей столицы, твёрдый орешек, ползём как черепаха.

К нам с Семёном повернулся Александр, скучавший за соседним терминалом.

— В Атлантике приходилось сталкиваться с этим, тоже ушло уйма времени и энергии, но ничего прошли.

— И здесь пролезем, — подхватил Михаил- третий член экипажа. Он хлебнул из алюминиевой кружки что-то дымящееся, не переставая наблюдать за своими приборами.

— Триста метров впереди по курсу армированный бетон, — Михаил бросил своё питьё в сторону, кружка упала на пол, запрыгала по гофрированному покрытию.

— Уходит вниз. Он метнулся в свободное кресло у левого борта, мясистые пальцы легко заплясали по клавишам компьютера.

— И вверх до поверхности.

— Стоп! — резко бросил Семён. Саша немного передвинул крохотные джойстики, «Крот» затрясся и замер.

— Объёмное зондирование, Миша, полная мощность. Михаил что-то сделал, вывел на все три дисплея одно и тоже.

— Что скажешь, кэп?

Семен, молча, потёр подбородок, медленно откинулся на спинку вращающегося кресла.

— Бункер, чтоб его черти разорвали, однозначно бункер.

Я вглядывался в хаос линий, серых бесформенных переплетений чего-то непонятного, во что-то прямое пропадающее на краю монитора.

Неподготовленному трудно сообразить сразу. Михаил выделял красной рамкой отдельные области, увеличивал, менял ракурсы. Изображение постепенно обрастало данными, становилось чётким, детализированным.

— Что это? — не удержался я, показывая на овальное пятно, пульсирующее жёлтым.

Сёмён загадочно улыбнулся, кивнул Мише.

— Догадайся, док.

Загадочный овал распух в несколько раз, покрылся разветвлёнными линиями, наростами неведомых механизмов.

— Это похоже на…

— Реактор профессор, работающий ядерный реактор.

Я потерял дар речи. Работающий реактор, здесь под городом, лежащим в руинах.

Нет, этого не может быть — бред сумасшедшего.

Я невольно привстал с откидного сидения.

— Сидите профессор, сидите! — Миша махнул рукой.

— Думаете сказки?

Я послушно кивнул.

— Всё просто. Правительственный бункер. Поэтому мы здесь.

Он крутанулся в своём кресле, бодро по-армейски поднялся.

— Это вы профессор и вам подобные вынуждены после бомбёжки влачить жалкое существование. Атлетичная фигура русского переместилась за спинками кресел к противоположному борту.

— Ваш дорожайший президент неплохо устроился. По нашим данным почти вся военная верхушка и правительство уцелели.

Михаил мельком глянул на застывшее изображение монитора.

— Мало того. Даже после катастрофы им не сидится спокойно. Пару лет назад засланные ими агенты доставили на территорию нашей страны новый штамм лихорадки эбола.

Мой рот открылся сам собой. Такого я не ожидал услышать. В то время как Америка лежит в руинах, а народ гибнет тысячами, проклятые политиканы продолжают играть в свои игры. По большому счёту человечество постоянно находится в состоянии войны. Бомбардировки, военные операции лишь видимая часть айсберга. Основное происходит незаметно, методы разные. Можно создать смертоносную заразу и отправить на тот свет несколько миллионов граждан противоборствующей стороны. А можно вбить в головы миллиардов обывателей страх перед той же болезнью и травить их легально лекарствами но уже за их деньги. Ловко, и главное виноватых нет.

— Профессор, профессор, — толкнул меня в бок Семён. Я опомнился. Михаил всё ещё ходил у нас за спинами, эмоционально размахивая руками.

— Три миллиона погибли, три миллиона выживших в радиоактивном аду, переселившихся на северный Урал, одно из незаражённых мест в России пригодных для жизни. Треть всех кто уцелел.

Михаил остановился, сжал пальцами верх спинки командирского кресла.

— Китай, Иран, Бразилия, Сербия. Список можно продолжить. Эпидемия вспыхнула почти одновременно. Мы поймали лазутчика, крепкий орешек. Молчал гад до последнего. Фанатик, мать его. Но когда тебе на пузо ставят горячий утюг, обычно весь фанатизм улетучивается. Появляется тяга к жизни, вера в добро и справедливость.

Михаил саданул кулаком по железной стене.

— Здесь осиное гнездо, здесь! Тридцать уровней под Белым домом, с несколькими десятками тысяч ополоумевших, съехавших с катушек маньяков.

Я не мог вымолвить слова. Как это похоже на вашингтонских демагогов доведших мир до ручки. Они всегда лезли, куда не надо, словно им нечем было больше заняться. Здравоохранение, безработица, бедность — список огромный. Но на войну деньги есть всегда, остальное мелочи не стоящие внимания.

— Вы правы, — с трудом промямлили мои губы. — Только нельзя во всём винить одну сторону. Ваши тоже хороши.

В кабине повисла гнетущая пауза. Едва слышимое гудение оборудования, да тиканье на стене старомодного стрелочного хронометра, единственное, что связывало нас с действительностью. В другой ситуации мы бы, наверное, кинулись друг на друга, сцепились в последней схватке. В другой бы. Но я прекрасно знал, что правы мои новые знакомые, правы на все сто. А они ни чуточку не сомневались, что и я говорю истину.

— Ну ладно, не время устраивать диспут, — Семён оборвал наше противостояние. — Прав профессор, наши тоже хороши, доигрались сволочи.

Он тронул пару кнопок на своей клавиатуре, изучая новые данные.

— Пострадали то кто? Простой народ. Такие как я и ты Миша, а ещё наш профессор.

Я облегчённо кивнул.

— А ваши руководители Семён, как они…

— Поживают? — не задумываясь, рубанул главный. Все трое переглянулись, серьёзное лицо Михаила расплылось в улыбке.

— Покажи Саша, — буркнул соседу Сеня.

Я встал, едва не ударившись головой о поперечную балку. Место в кабине мало, так что Семёну пришлось поднапрячься, чтобы вытащить из боковой ниши в стене громоздкий металлический кофр.

— Вот. Крышка с лязгом откинулась, я непонимающе уставился на никелированный продолговатый предмет размером с большой термос.

— Что это? Я не был силён в технике, даже Клара частенько пилила меня за недалёкость. Перевести с русского большую сложную статью для меня пара пустяков, а поменять, к примеру, перегоревшую лампочку — непосильная задача.

— Бомба, профессор.

Я отпрянул. Ну, конечно же, я читал об этом когда-то. Умники из России всё-таки сумели создать портативный ядерный заряд, умещающийся в чемоданчике.

Небольшой блестящий цилиндр и всё — фенита ля комедия. Горе, смерть, радиоактивная пустошь.

Страшный предмет лежал в небольшом углублении, игриво дразнил отражённым светом. Рядом темнело пустое место его брата близнеца.

— А?

Я показал пальцем на пустующее гнездо. Семён понял моё замешательство, ответил на удивление спокойно.

— Год назад, правительственный бункер под университетом Ломоносова. Думаю, тебе как американцу будет приятно осознавать отмщённость своей родины.

Я не ответил. В тот момент мне было плевать. Дорвавшиеся до власти в двадцатых годах реакционеры, превратили Россию за десятилетие в мощное милитаристское государство. Перед войной оно мало чем отличалось от заокеанской державы, постоянно тиранило соседей. Польша, Монголия, Китай, Казахстан.

Территориальные претензии — лишь малая доля непомерных амбиций либерального на словах, на деле тоталитарного режима новой Руси.

— Можете на меня рассчитывать, — сухо ответил я. — Тем более, что кровь предков буквально закипает в жилах.

Все трое переглянулись. Я читал на их лицах непонимание. В последнее время мне частенько ставят в укор, что я выражаюсь путано, хотя сам я не замечал ни чего такого.

— Моя прабабка родом с Питербурга.

Семён присвистнул.

— Верно, говорят: «мир тесен».

Я глядел на свои мазолистые руки, чуть не плача. За что сгинули мои друзья и родные: Клара, Джек, многочисленные соседи. Миллиарды простых людей на всех континентах: русские, китайцы, сербы. Нужно поставить, наконец, точку, начать всё с чистого листа. Новый мир обязательно будет лучше, он просто обязан им быть.

Люди насмотрелись по горло на подлую сущность правящей элиты. И наш долг покончить с этим раз и навсегда.

— Давай Саша, медленно, — Семён перевёл взгляд с монитора на своего подчинённого, — метр в секунду.

«Крот» дёрнулся. Я едва успел схватиться за стену, спешно сел на откидное сидение.

— Полная мощность на головной преобразователь.

Один из экранов перед капитаном окрасился жёлтым, вверх поползли красные столбики графиков. Корпус монстра задрожал, лицо Семёна окаменело.

— Идём командир, — голос Миши звенел от восторга. — Шесть метров. Между бетонными оболочками слой дренажа.

— Понял, спасибо. Взгляд Сени скользил по мониторам.

— Ещё десять метров и вниз. Реактор — двести метров под нами.

Я вжался в стену, непонимающе наблюдая за слаженной работой русских. Ребята знают что делают. Говорят: «месть занятие недостойное», но не в нашем случае.

Зарвавшихся негодяев необходимо остановить. Я и сам готов был на всё, наверно, проснулись мои русские гены.

— Теперь вниз, уклон двенадцать градусов.

Михаил кивнул, тронул крохотные рычажки. В кабине витал запах гари, становилось теплее. Не удивительно — в десяти метрах спереди раскалённая сфера в два раза горячее Солнца. Сидевший посередине Саша то и дело прикладывался к кислородной маске, частенько поглядывая на показания анализатора внутренней атмосферы. Дышалось с трудом, нос щекотал неприятный запах горелой породы. Я тоже, глядя на Александра, приложил к лицу маску с живительным воздухом. Пара вдохов, гудящая голова прояснилась.

— Минус пятьдесят метров.

Я мёртвой хваткой вцепился в поручни по бокам сидения, стараясь не упасть. Пол наклонился вперёд, дрожал, словно его трясли невидимые руки.

— Восемьдесят метров, — резал слух голос Миши.

— Не дрейфь, профессор! Прорвёмся!

Командир подземного дредноута хлопнул меня по плечу. Сам Семён пристегнулся к сидению ремнями, натянул на лицо кислородную маску.

— Ещё немного и всё. Жаль не взглянем в глаза вашему президенту.

Я не ответил. На кой мне его зенки, я даже на последние выборы не ходил.

Голосовать за мексиканца меня не прельщало. Педро Санчес, ставший у руля Америки, мягко говоря, нам с Кларой не нравился: толстый, потный христопродавец.

— Триста метров! — Миша вывел на экран показания какого-то прибора. — Нас заметили, думаю…

«Крота» тряхнуло, болезненная вибрация пронзила корпус, мне чуть не вырвало руки. Голова треснулась о металлическую стену, в глазах потемнело.

— Бомба! Стоп Саша! Миша сканируй близлежащую область.

Я снова сел на место, потирая горевший лоб. Маска слетела, валялась у ног. Меня словно пропустили через мясорубку, состояние — не передать. Тело ноет, мозги чуть не кипят. Кошмар. Я обвёл взглядом кабину экипажа, поражённый увиденным.

Русские даже не заметили взрыва: чёткие слаженные действия, ни тени страха.

— Саша вправо, ползём дальше!

Семён снова повернулся, тепло улыбнулся.

— Пустяки, профессор, «Крот» крепкая штуковина. Не любители проектировали, так, что …

Он не договорил, уткнулся в непонятную картинку на экране. Я прекрасно понял, что хотел сказать Сеня, даже представил далёкую Россию — край белых снегов и бескрайней тайги. Представил живо, словно по волшебству очутился за океаном, на ещё не тронутых войной улочках Москвы, среди спешащего народа. Даже улыбнулся кому-то в ответ, чувствуя сердцем близких по духу.

— С вами всё в порядке?

Голос Миши вырвал меня из мира грёз. Я ещё некоторое время таращился непонимающим взором на тесную кабинку «Крота», а видел другое: толпы москвичей в лаптях и косоворотках, медведей отплясывающих на тротуаре камаринского под заунывные звуки свирели, торгующего цигейковыми ушанками старого хитрого еврея.

— Деферент ноль, — слова командира окончательно развеяли мои грёзы. Пропали: тёмные московские подворотни, золотозубые мордовороты на Майбахах, отъезжающие на такси с паперти нищие.

— Минус четыреста двенадцать, — Михаил откинулся на спинку вращающегося кресла, развернулся к нам. — Идём под бункером, через несколько сот метров доберёмся до цели.

— Понял, Миша, готовь гостинец!

Лицо Семёна налилось кровью, — пора передать привет братскому американскому народу.

Троица почему-то покосилась на меня, но я спокойно проигнорировал, ещё бы несколько дней назад показавшуюся кощунством фразу.

У моих ног лязгнула крышка железного кофра, зловеще заблестели бока ядерного «термоса».

— Аккуратней с взрывателем.

Миша молча кивнул, извлёк из пластикового футляра миниатюрную деталь размером с карманный фонарик.

— Всё сделаю в лучшем виде, америкашки надолго уяснят, как связываться с нашим братом.

Я пропустил мимо ушей очередной выпад русского, размышляя о неведомом брате.

Видимо эпидемия эболы скосила родственника Миши, тогда понятно, почему он здесь. Моя Кларочка тоже погибла из-за кучки заигравшихся гавнюков, и я не против если кое-кому из них Миша подложит свинью в виде маленького блестящего бочонка.

— Мать вашу! — Русский поднялся с колен, чуть не плача от досады.

— Что? — Семён рванулся к товарищу, протискиваясь между кресел. — Говори Миша, что…

Техник потерянно обернулся, бросил к ногам миниатюрный взрыватель, — испорчен, командир, не работает.

В кабине стало тихо. «Крот» продолжал двигаться, на откидном столике тихо позвякивали алюминиевые кружки. Так всегда, когда остаётся поставить точку, обычно ломается карандаш, или машина не заводится. Закон подлости. Обидно.

Семён толкнул носком запылённого сапога неисправный прибор, глубоко вздохнув, тронул заросший подбородок.

— Ладно, «Крот» сам по себе оружие, что-нибудь придумаем.

Он устало опустился в кресло, заторобанил по клавиатуре.

— Готовьте взрывчатку.

Семён обернулся, уверенный голос заполнил крохотное помещение.

— Надеюсь, Миша твой огнемёт в порядке.

Я непонимающе уставился на расстроенного техника, гадая, куда клонит главный.

— Работает командир, сейчас заряжу.

Он кинулся к маленькой овальной двери в соседний отсек, схватился за ручку. Я растерянно проводил взглядом его широкую спину, осторожно поинтересовался у Александра.

— Что происходит, Саша?

Александр немного уменьшил тягу двигателей, карие глаза глянули на меня взглядом опытного наставника.

— Всё же придётся, профессор, навестить вашего Санчеса.

Я отпрянул. Они действительно сумасшедшие. Соваться в логово зверя верх глупости. Это больше смахивает на самоубийство. Зачем куда-то идти, проще прикончить себя здесь, и не лезть в президентский бункер.

— Давай, Саша медленно, — в голосе Семёна чувствовались металлические нотки, — Под реактором два технических уровня, система очистки воды, регенераторы воздуха.

Командирский дисплей выдал сплошь зелёную картинку, на которой с трудом угадывались озвученные Сеней объекты. Я силился понять, где среди хаоса линий и маркеров прячутся загадочные регенераторы и неведомые рукотворные озёра.

Мозг упрямо рисовал: пещерные гроты со свисающими с потолка сталактитами, живописные окаймлённые столбами сталагмитов озерца, толстого распухшего Санчеса беззаботно барахтающегося в прозрачной воде.

— Не витайте в облаках, док, держитесь.

Я впился побитыми пальцами в металлический поручень, напряг мышцы. Почему я здесь? На кой чёрт мне эта головная боль? Жил бы себе и жил. Или бывшему преподавателю больше всех надо? Я зло мотнул головой, треснулся виском о стену.

А кем я собственно был до этого? Никем. Винтиком в чьей-то дьявольской игре.

Жил, платил налоги, думал, как хотели власть предержащие. При всей кажущейся свободе, я всегда был рабом. Боялся потерять, что имел: репутацию, положение, имя. Как это всё смехотворно — глупость, возведённая в абсолют. Родные — вот что ценно. Но их сгубили, отняли подлые крысы, прячущиеся теперь за многометровыми бетонными стенами. Видимо проведению было угодно, чтобы я оказался здесь, подложил ежа в штаны банде вероломных убийц, отомстил за тех, кого любил и потерял.

«Крот» едва заметно дрогнул, прогрызая двадцатиметровый слой железобетона.

Чудовищная температура головного термопреобразователя не оставляла шанса многофутовым стенам последнего пристанища американской элиты. Подохнуть.

Санчес и его подручные другого не заслуживают. Могут, конечно, смыться, но…

Я поднялся.

— А вдруг улизнут?

Мой вопрос не особо смутил русских. Семён вперился в меня озлобленными голубыми глазами, словно жалея, что не пристрелил умника накануне.

— Могут, мать их!

Огромный кулак саданул по пластиковой панели, та затрещала, выдав облачко пыли.

— Наш план основывался на внезапности. Тихо подойти, подложить заряд, тихо убраться. Мерикашки так бы и не поняли, почему уже на том свете.

Мои плечи опустились, страх сковал тело, но губы предательски ляпнули на всё помещение.

— Можете на меня рассчитывать, Я не умею стрелять, но могу подносить патроны.

— Похвально! — вернувшийся к тому времени Миша, прилаживал какую-то штуку к чему-то, похожему на большой садовый опрыскиватель.

— Понесёшь запасную канистру с напалмом, да пару сумок с патронами.

Я словно робот послушно кивнул. Боже, что я несу. Куда мне, хилому книжному червяку тягаться с русскими крепышами. У них на лице написано призрение к смерти. Такие глазом не моргнут пристукнут любого, но долг выполнят. Их предки не раз доказывали это. Если память не изменяет, только Берлин они брали трижды.

А американцы, американцы — слабаки, всегда загребали жар чужими руками.

Я гордо поднял голову. Какая-то неведомая частичка моего естества вынырнула из небытия, предала сил. Прежде всего — я человек, плевать на прошлое. Русский дух моей прапрабабки всегда сидел внутри тихого университетского преподавателя. Я многого добился, где пасовали другие, играючи шёл к цели. Диплом с отличием, женитьба на самой красивой девушке в округе, выжил назло всему, чёрт меня побери. Выжил и сейчас не сдамся.

Веер зелёных линий на экране Семёна раскрылся, перед глазами побежала детализированная картинка внутренних помещений бункера. Где-то здесь среди бесчисленных комнат и переходов прячется наш законно избранный. Я нет, а Клара отдала свой голос на последних выборах за это ничтожество.

— Всё, хватит, — бросил Семён Александру. — Теперь по обстановке.

Русские словно по команде сорвались с мест, дверцы вертикальных шкафчиков на стенах кабины раскрылись. В ближайшем я увидел пару автоматов, несколько металлических ящиков с патронами, гроздья гранат. Всё это чётко без суеты перекочевало в мозолистые руки Саши, его товарищи тоже в мгновение ока стали похожи на ходячие арсеналы. Мне стало как-то неловко. Что я могу? Возможно, мы все ляжем костьми в этом унылом месте. Возбуждённый, лошадиными дозами адреналина, мозг работал как часы. Что поступаю правильно, сомнений не было.

Жалобно блеющий овощ теперь прошлое — моё американское прошлое. Ноги сами оторвали задницу от сидения, пальцы жадно схватили ручку контейнера с напалмом.

— Не дрейфь, док, выпутаемся.

В тот момент мне впервые не было страшно. Я даже удивился подобной перемене, двигаясь чётко словно автомат. Даже мысль, что моя жизнь, возможно, будет брошена на алтарь справедливости, не показалась тогда крамольной. Ради будущего сотни моих предков делали такое, что враги потом надолго забывали дорогу в русские пределы.

— С богом! — Семён передёрнул затвор, натянул на лицо маску противогаза. Через мгновение на меня смотрело уже три круглоглазые физиономии русских. Мне ни чего другого не оставалось, как натянуть маску себе. Необычное чувство. Опять вспомнился первый день войны, наша с Кларой подвальная эпопея. Сколько пережито: кровь, горе, полное лишений существование. Наш мир должен был сгинуть, мы сами невольно или сознательно погубили всё что имели.

Широкая спина Семёна мелькнула в овальном переходе в соседний отсек, следом потянулась наша маленькая армия. В руках Саши грозного вида автомат с неестественно длинным рожком, за плечами ещё один ствол плюс гранаты на поясе.

Нет, так нельзя, я словно голый. Контейнер с напалмом не в счёт. Граната — вот что нужно. Я покосился на парней, незаметно взял из шкафчика ребристый предмет.

Чудно. В случае чего, помогу русским. Миша помимо калашникова умудрился нацепить на спину громоздкий огнемёт, на груди на перевязи устрашающее нечто с крохотным газовым факелком на конце. Впечатляюще! Я опустил в карман ветровки гранату, рванул за Михаилом.

— Давай!

Рука Семёна в перчатке саданула по светящейся овальной панели управления дверью, та нехотя поползла в сторону, обнажая неведомый мир правительственного бункера.

— Отлично! В лицо ударил поток горячего воздуха вперемешку с гарью. Миша не дожидаясь, пока бронированная задвижка люка отползёт совсем, всадил в проём горящую струю огнесмеси.

— Поджарим америкосов!

Трое в противогазах заржали, я предпочёл спрятаться за спиной Александра.

Русский юмор мне пока в диковинку, хотя подсознательно я был не прочь в этом поучаствовать. Кларочка мне всегда говорила: будь смелей, не давай садится себе на шею. Это не всегда получалось, хотя частенько спуску я всё же не давал.

Рослая фигура Саши сиганула в овал люка, следом исчезли в полумраке остальные.

Я не раздумывая протиснулся с канистрой сквозь полуметровую обшивку «Крота», спрыгнул вниз.

— Добро пожаловать в Ад, профессор! — гнусавый голос из-под маски помог мне сориентироваться. Остатки напалма догорали на земле, скупо освещая округу.

Небольшая полость образованная «Кротом» напоминала сферический кокон, гладкая поверхность ещё не успела остыть. В тусклом свете льющимся из открытого люка она казалась каменной, хотя по рассказам русских так и было.

Вечный материал, вспомнились слова Сени, сплавленный в монолит.

— Дверь! Миша что-то сделал с входным люком, и стало темно.

— Идём!

Свет ручных фонарей вспорол тьму, круглые концы лучей заскользили по стенам.

— Будьте начеку, — Семён осторожно выглянул из-за остывшего термопреобразователя «Крота», выставил впёрёд автомат.

— Чисто!

Его силуэт пропал за головной частью железного монстра, туда же направились остальные.

— Не отставайте док!

Саша обвёл округу стволом пулемёта, словно всевидящим оком. Луч фонаря выхватил из небытия странные наплывы растопленного грунта, ещё горячие, но уже застывшие. Они напоминали сюрреалистические картины абстракционистов, разве что более гротескные и нелепые. Действительно ад, Данте наверное удавился бы от зависти увидев такое.

Я обошёл преобразователь, засеменил за русскими. Жар породы чувствовался через подошвы, нестерпимо жёг кожу.

— Миша!

Главный отступил в сторону, в трёхметровый пролом метнулся огненный шлейф.

— Идём к реактору! Всё что движется в расход. Пленных не брать.

Я снова спрятался за спиной Саши, не высовываясь влез в освещённый пролом.

— Не наступите на смесь, док!

Я перешагнул горящие на полу капли напалма, огляделся по сторонам. Вот оно прибежище последнего президента Соединённых Штатов — последний оплот сил мрака и лицемерия. Наша некогда великая страна лежит в руинах, а здесь тишь и благодать. Идеальное место, чтобы спрятаться. Я вертел головой разглядывая залитый светом потолочных ламп коридор. Уходящий вправо он терялся за поворотом, влево тянулся так далеко, что конца не было видно. Стерильная чистота, серый кафель блестит на полу, по стенам тянутся какие-то трубопроводы и кабеля.

Вот они где наши денежки. Скольких нужно обобрать, чтоб построить такое?

Носок ботинка пнул маленький кусочек бетона, тот завертелся, шмякнувшись о стену.

— Тише, док. Не дома.

Семён стянул противогаз, вздохнул полной грудью.

— Саша, прикрывай, все за мной.

Мы стянули с лиц резиновые маски, заспешили за командиром. Топот отразился от серых стен гулким эхо, заскользил вперёд, передразнивая непрошенных гостей.

Чувство нереальности не отпускало, словно смеялось, заманивало строгим порядком трубопроводов, стерильной лабораторной чистотой. Наше вторжение мне виделось отчаянной попыткой ухватить удачу за хвост, покуситься на ценности, давно утратившие былое значение. Вашингтон, отцы-основатели видели пупом Земли, теперь лежит над нами в руинах. Строгие линии улиц, помпезные фасады зданий. Где это всё? Сгинуло в радиоактивном хаосе. Прихватило за компанию миллионы несчастных, оставив почему-то коптить белый свет виновников трагедии.

Я, не отставая, семенил за Мишей, с опаской поглядывая на его огнемёт. Грозная штука. Газовый факел на конце нечто напоминающего пулемёт Саши будоражил воображения, рисуя картины невероятной отваги.

Я смотрел на русского, но видел себя. Заросшего недельной щетиной, с огнемётом за плечами. Распахивающаяся дверь овального кабинета, перекошенное страхом президентское лицо.

— Что гнида мексиканская, не ждал?

Огненная струя напалма полоснула: знаменитый президентский стол, нехотя прошлась по звёздно-полосатому полотнищу. Языки пламени жадно побежали вверх по материи, проглатывая ряды звёздочек-штатов.

— Получи! За Клару, за…

Толстяка за столом объяло огненный вихрем, он завертелся, истошно завыл.

— К стене!

Грязная пятерня Семёна прижала меня к трубам, в боковой коридор метнулся огненный жгут алого пламени. Невесть откуда взявшуюся фигуру в чёрном, отбросило на пару метров, форма пыхнула, короткий автомат в руке заходил ходуном.

— Ложись!

Не пойму как я распластался на полу, крашеная стена ответила дождём бетонной крошки.

— Мать его, откуда…

Слова Саши утонули в шуме выстрелов. Не вставая, он всадил очередь в огненное нечто, ловко перекатился, встал на ноги.

— Поднимайтесь, док!

Я почти его не слышал. Барабанные перепонки ломило, в ушах заглушающий звон.

Канистра с напалмом валяется между мной и Сеней, как в неё не попало не пойму.

Угоди в обшарпанный цилиндр хоть одна пуля гореть бы нам, как и президентскому прихвостню. Я, молча, поднялся. В нос ударил запах горелого мяса вперемешку с пороховыми газами. В боковом ответвлении догорает горка чадящей плоти ещё мгновение назад бывшая человеком. Языки пламени жадно пляшут над останками, удушливый дым расползается в стороны.

— Смотрите в оба! Стреляйте во всё, что…

Сеня нажал на курок, его калаш плюнул дымом, из развороченных труб впереди ударила струя белого газа.

— Миша!

Огнемёт Михаила плюнул туда огненной струёй, коридор тряхнуло. Четыре фигуры с автоматами исчезли за горящей стеной, истошный ор прокатился под сводами, перекрывая шум огромного газового факела.

— Кому-то не повезло.

Мы прошли мимо развилки, свернули на следующей. Поток горячего воздуха, подгонял нашу маленькую компанию, будто хотел, чтобы мы поскорее убрались.

Лично мне здесь даже понравилось. Если у них такие технические уровни, тогда какие апартаменты? Мозг уже рисовал внушительные помещения, почему-то отделанные позолотой и обставленные антикварной викторианской мебелью.

Выцветшие гобелены и непременно золотой унитаз. Глава богатейшей державы мира не опустится до того, чтобы приложить свою драгоценную задницу на что-то помимо золота. А спустит свои испражнения непременно слезами покорённых народов. Я тряхнул головой, прогоняя навалившуюся чертовщину. Какая только хрень не лезет в голову. Раньше я за собой такого не замечал, а последние несколько лет, что только не посещает извилины бывшего преподавателя.

Молча, мы прошли ещё метров пятьдесят, поднялись вверх по ступенькам на небольшую площадку. Сеня пару минут вслушивался в звуки за алюминиевой дверью, словно хотел определить, что приготовили для нас подручные Санчеса. С таким же успехом он мог припасть к земле возле моего развороченного коттеджа и познать все тайны мира. Я было, уже хотел прервать его нелепое занятие, но Семён видимо сам догадался о бесперспективности совершаемого.

— Ни черта не слышно.

Тихо толкнув дверь, он как всегда сунул туда ствол своего калаша, затем выглянул сам.

— Чисто!

Я и сам видел, что нет мусора, стерильно, будто в операционной. Даже наследить боюсь. Взгляд невольно скользнул по засаленному джинсовому комбинезону Михаила, сам собой опустился на запылённые сапоги русского. Наследили мы уже порядком: несколько трупов, пожар за спиной. Жаль, конечно, что бомба накрылась. Была бы тогда свинья, так свинья, а так…

Коридор за дверью, через десяток метров свернул налево, упёрся в новую, правда, почему-то запертую. Помниться я читал где-то: в древности дома не запирали, верили ближнему, не видели в каждом последнего негодяя.

Над дверным косяком примостилось маленькое аккуратное устройство, с сизым стёклышком на конце. Оно отчего-то медленно поворачивалось, словно шпионило.

Не знаю, почему я улыбнулся, когда оно уставилось на меня.

— Миша! — Сенькин голос согнал улыбку с моих уст. Михаил подпрыгнул, мясистые пальцы схватили неугомонный глазок. Кронштейн держащий «шпиона» лопнул, серый шлейф проводов заискрил.

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — продекламировал Миша.

Устройство упало на пол, тут же превратилось в мешанину деталей под сапогом русского.

— Идёмте профессор!

Он как бы невзначай пихнул дверь плечом, замок затрещал, маленькое стекло напротив его глаз треснуло.

— Прошу!

Сапог со всего маху саданул чуть повыше защёлки. Дверь метнулась, словно её вынесло взрывной волной, остатки стекла посыпались на пол.

— Входите! Располагайтесь!

Миша с хозяйским видом вошёл в полутёмное помещение, разглядывая работающие механизмы. Не понимая, что это такое я таращился на шумящие электродвигатели, переплетения труб, шкафы аппаратуры управления. Под нашим домом тоже находилось, нечто подобное, правда, маленькое и тихое, с кучей задвижек и маленьким компьютером управления. Здесь я словно превратился в лилипута. Огромные помпы перекачивали, что-то, от чего стоял такой гам, буквально закладывающий уши. С десяток труб с одного края комнаты, изгибаясь, обходили центр помещения, чтобы скрыться в массивной стене напротив.

— Док, что здесь написано?

Я подошёл к одному из агрегатов, прочитал потёртую синюю табличку.

— Вспомогательный контур охлаждения, — промямлили губы русский перевод.

— Вспомогательный?

Семён не сводя глаз со второй двери в углу комнаты, потёр подборок.

— Плохо! Система охлаждения реактора многократно дублирована. Уничтожение одного узла ни чего не даст.

Он дотронулся рукой в перчатке до трубы, кивнул своим товарищам.

— Тёплая! Давай Миша, заминируй тут всё на всякий пожарный.

Я отступил в сторону, наблюдая, как выполняется приказ главного. Из сумки Михаила показалось нечто маленькое и несерьёзное. Русский что-то сделал, оно подмигнуло мне красным огоньком и тут же потухло.

— Идём!

Мы трое пошли к угловой двери, Миша лёг на трубы сунул чёрный предмет куда-то под них.

— Сюрприз вам детишки!

Он заржал, а я так и не понял, причём здесь дети и к тому же чьи. Нет, родиться в России — это одно, здесь — другое. Я как пятилетний ребёнок — только выучился говорить, но жизненного опыта — ни какого. Быть русским — это, прежде всего, мыслить на этом удивительном языке, помнить своих предков, любить родную землю.

Дверь за нами тихо хлопнула. Несколько мгновений мы стояли неподвижно, будто опасаясь спугнуть молчаливую невозмутимость очередного коридора. Казалось бы, навстречу должны ринуться орды телохранителей Санчеса, изрубить нас в капусту, но вместо этого: очередной ухоженный переход, трубы на стенах, разноцветные кабеля под ними.

— Миша, камера, Саша осмотрись, — шепот Семёна казался голосом потустороннего мира. Я невольно поёжился, хотя лицо взмокло. Русские действительно пришельцы из преисподней. Не той где варятся в закопчённых котлах нарушители закона божьего, а гости чуждой американской реальности, превратившей цветущую страну в пустыню. Я с восхищением глянул на Михаила, сворачивающего шею очередной камере. Чем не чёртушка: грязный, злой, но дьявольски смелый.

— Пошли, док.

Меня потащили за рукав, канистра больно ударила по коленке. День назад я наверно, если б не разрыдался, так точно бы послал всех куда подальше. Так неуважительно обращаться с человеком, имеющим учёную степень. Взгляд сам собой упёрся в недоумённое лицо Миши, мысли скомкались. К чёрту этикет. На вражеской территории разводить церемонии всё равно, что просить разрешения у врагов их прикончить.

Мы быстро пробежали ещё метров сто, свернули налево, поднялись по лестнице куда-то вверх. В паре мест Миша оставил мигающие гостинцы, каждый раз, не забывая ехидно комментировать свои действия. Юмор казался мне плоским, но утверждать авторитетно я бы остерёгся. Другая страна, другая общность, другие люди. Возможно, русские тоже думают подобным образом, во всяком случае, частенько мои действия вызывают у них улыбку.

— Приготовьтесь, док, и отойдите, — главный по-армейски чётко проверил свой калаш, сверился с маленьким устройством, напоминающим автомобильный навигатор. Очередная дверь с уже свёрнутой камерой над косяком, неброская табличка справа. Взгляд невольно заскользил по зелёной надписи, мозг тут же выдал русский вариант.

— Сектор четыре. Реакторный зал.

Под буквами красовался нечёткий трафарет: чёрный автомат, перечёркнутый красной полосой.

— С оружием нельзя.

Я, было, хотел ещё что-то добавить, но смех троицы заткнул мне рот. Грязный сапог Сени саданул дверь чуть пониже замка, продолговатое стекло зазвенело, осколки посыпались на пол. Второй удар вынес мощную с виду преграду. Дверь слетела с петель, рухнула внутрь помещения.

— Правда!

Русский уверенно по-хозяйски ворвался внутрь, нажал на курок. Звук выстрелов резанул по ушам, я невольно съёжился. Пару мгновений спустя стрелял уже Саша, поливая из своего пулемёта персонал, сгрудившийся в небольшом секторе, огороженный стеклянными панелями.

— Что сукины дети, не ждали!

Огромные стёкла рассыпались в мелкую крошку, фигуры в белых халатах метнулись в стороны. Зная русских, шансов у операторов никаких. Я заметил, как на спине одного из бедолаг расцвели красные розочки, человек взмахнул руками, растянулся на пульте управления. Кровь потекла между рядов кнопок, закапала на белый пол.

— Ложись!

Меня повалили, прижали голову щекой к кафелю. Помещение дрогнуло, нас обдало мелкой пылью. Что-то тяжёлое просвистело около уха, садануло с силой о стену. Я чувствовал, как падают на спину кусочки какой-то дряни, закрыл от страха глаза. Не думал, что окажусь на войне. В фильмах это выглядело иначе. Бомбить какого-нибудь зарвавшегося диктатора это одно, другое — когда сам смотришь в лицо противника.

Мне снова помогли подняться, даже избавили от ненавистной канистры. Сашка с Семёном разобрали патроны из сумки, вернули её уже опустевшую. Развороченный пульт управления представлял жалкое зрелище, мне даже стало не по себе. Три мёртвых управленца, развороченные компьютеры, кровь, битое стекло. Такого шмона Санчес не ожидал. Думал, до конца своих дней будет отсюда, дёргать за ниточки, гадить остальному миру.

Я отвернулся, пытаясь сдержать рвотные позывы. Всё верно, так бы оно и было, если б не русские. Они во все времена ставили всё с ног на голову. Выживали, когда только и оставалось отдать богу душу, надирали задницы возомнившим себя богами ворогам.

— Вперёд!

Семён как всегда первый, ринулся к развороченному пульту, подошвы его ботинок давили стеклянные горошины. На дело рук своих он не обратил внимания, легко, словно на прогулке перешагнул окровавленные тела. Война портит людей: черствеют души, цена человеческой жизни — грош. Я по себе это понял. Что шокировало раньше, теперь воспринимается иначе. Чужое горе хоть и трогает, но не так. Состраданию осталось мало места в наших сердцах, многие вообще позабыли, что это такое. Злоба буквально пышет от большинства живущих вокруг.

Когда-то единая нация превратилась в сброд отъявленных негодяев, жаждущих поживиться за чужой счёт. В глубине взбудораженного разума вспыхнула робкая мысль, с каждым мгновением крепла, обретала уверенность. А ведь мы и есть сброд. Сборище сбежавшихся со всего света: дельцов, проповедников, бандитов и праведников, трудяг и дармоедов. Я бы сейчас наверно вспомнил свою жизнь, но распахнутая Сенькой дверь, задвинула мои мемуары куда подальше. Реальность рванулась навстречу. Ноги проворно затопали вниз по ступенькам, среди нагромождения разноцветных труб, кабелей, гудящих механизмов. Я словно оказался внутри неведомого чудовища проглотившего мою никчёмность.

Вмонтированный в пол внушительного полукруглого зала жёлтый купол, как я понял реактора, огораживало полуметровое ограждение выкрашенное красным.

Таблички с надписью «опасность» кричали, нет, били в набат. Куда! Не ходи, драпай отсюда, пока цел. Я бы так и поступил, но какая-то русская частичка души только рассмеялась в лицо страхам.

— Миша, распределительный щит!

Уверенность командира предала сил. Я сунул руки в карманы ветровки, нащупал в одном из них за порвавшейся подкладкой гранату. Оружие действительно придаёт уверенности. Мне давно стоило разжиться чем-то подобным, а не смотреть из года в год как обирают мои грядки своры оголодавших дармоедов.

— Док, помогите!

Саша отварил двухметровые створки в одной из стен помещения, внимательно изучая смонтированную на горизонтальных держателях электронику.

— Возьмите и Миши гостинец.

Я снова не понял юмора, но послушно пошёл к Михаилу. Они с Семёном держали под прицелом два выхода из реакторного блока, схоронившись за стеллажами, заваленными каким-то техническим хламом. Нет, мне действительно далеко до русских. Рождённый в американском раю, ни когда не сможет мыслить, как это делают в далёкой России. Разный менталитет, разные взгляды.

Я прошествовал мимо кричащих об опасности табличек, втиснулся в крохотное пространство между стеллажей. Место не ахти, но достать парней здесь вряд ли возможно. Массивные стойки, полки им подстать — идеальная позиция. Во всяком случае, положить с десяток моих сограждан русские смогут легко. Мне с трудом удалось пролезть между зелёной стеной и железными перемычками, не дающими стеллажам упасть. Почему проклятая бомба оказалась неисправной? Это место давно бы уже превратилось в мешанину радиоактивной породы, а мы б попивали вчетвером довоенный ром, припрятанный у меня в укромном местечке. Нет, судьба ещё та стерва.

Я кое как добрался до Мишки с Семёном разорвав об острый край рукав ветровки.

Чёртовы стеллажи, куртку за год до войны мне купила Клара, я берёг её, даже стирал пореже.

Гостинец, врученный Мишей оказался круглым, плоским и довольно увесистым, размером с ладошку. Каким-то внутренним чутьём я понял — вещь убойная. По периметру выпуклости металлических ромбиков, посередине крохотный дисплей с дюжиной квадратных кнопочек под ним.

— Бомба, — осенило меня.

— Она самая, док, — не сводя с дальнего угла зала, подтвердил Саша. — Рванёт на славу. Рядом едва заметно улыбнулся Семён, погладил цевьё калашникова.

— Разнесёт к чёртовой матери.

Я понял, что к чёртовой, не дурак. Кругляш при скромных размерах, скорее всего, имеет убийственную начинку. Аккуратные ромбики на боку вышибут мозги любому. Сюрприз будет что надо. Вот только мысль, что мы несколько опоздали, не покидала. «Гостинец» надо было подложить Санчесу давно, ещё до войны, бомбу или пулю между беспринципных мексиканских глазёнок. Может тогда, и остались бы живы сотни моих друзей, Клара, миллионы несчастных сгинувших в ядерном кошмаре.

Я снова как крот пролез за стеллажами, рванул мимо красного ограждения реактора к Саше. Ноги волочились как-то устало, пыльные носки ботинок предательски спотыкались. Не удивительно, я прошёл через такое, что другим и не снилось. Незабываемое приключение. Усталость сковывала мышцы, даже небольшая на вид бомба казалась непосильной ношей. Сейчас бы лечь, забыться, дремануть пару часиков. Я кое-как добрался до колдовавшего в распределительном щите Саши, с удовольствием отдал ему смертельный кругляш.

— Спасибо, док!

Его слова показались мне какими-то тягучими, словно кто-то крутанул регулятор скорости воспроизведения отцовского кассетного диктофона. В детстве я часто забавлялся слушая искажённые примитивным устройством заунывные диалоги матери или сказанные в бешенном темпе нравоучения отца. За это мне частенько влетало, но что не сделаешь, ради того чтобы пошалить. То золотое времечко давно сгинуло за чередой событий. Как повезло моим родителям, что они не дожили до наших дней, не увидели, во что превратился мир.

Я отошёл на пару шагов, дальше ноги не шли. Движения русского казались подстать голосу. Я подметил: как вяло он забрал у меня «гостинец», что-то нечленораздельное пробурчал в ответ. Дышалось Сашке тяжело, будто за ним гналась свора президентских телохранителей. Руки тряслись, капельки пота покрыли лоб.

Спрячьтесь док, не стойте истуканом.

Сказано это было до того протяжно, что я с трудом понял. Голову тянуло к земле, веки — будто налитые свинцом. Я попытался последовать Сашкиному совету, но лишь вскрикнул. Ноги предательски разъехались, шахматная поверхность пола саданула в лоб. Последнее что успел ощутить: сдавленный возглас русского у себя за спиной, глухой удар падения его тела.

— Поздравляю, Карл, я в вас не ошибся.

Знакомый до боли голос сдобренный лёгким мексиканским акцентом прозвучал как гром среди ясного неба.

— Ума не приложу, как им только удалось.

Около моего лица промелькнули ноги в чёрных брюках, дорогие, начищенные до блеска ботинки. Я понял, что жив, и лежу на боку. Щека горит огнём, чёрные и белые квадраты пола убегают вдаль, теряясь за ограждением реактора. Что случилось, я не понял. Догадался, что потерял сознание, но почему? Перед глазами мельтешат десятки ног, топают армейские штиблеты. Русской речи не слышно, видимо парни ещё без сознания.

Меня переступили двое американских спецназовцев, один — сволочь, хочется думать — случайно наступил мне на пальцы.

— А — а, — заорал я, корчась от боли. — Смотри куда наступаешь!

Меня словно по команде подхватили крепкие ручищи, тряхнули, поставили на ноги.

Помещение реакторного зала больше походило на армейскую казарму, чем на гражданский объект. Десятка три вооружённых до зубов спецназовца в чёрной униформе, несколько гражданских. Некоторых я узнал, другие стояли боком. Но испуганную физиономию Санчеса, не заметить я не мог.

— Кто вы, чёрт вас побери?

Испуганные глаза президента вперились в меня злобным взглядом, будто просвечивая невидимыми лучами. Он постарел. Осунулся, немного раздался вширь. На экране нашего старенького телевизора, он выглядел более презентабельно. Эдакий рослый здоровяк, подвижный и деятельный. Сейчас перед собой я видел другого Санчеса, тень того бравого кандидата за которого моя Клара с дуру отдала на выборах голос.

— Что молчишь?

Он подошёл ближе, сопровождаемый сонмом телохранителей. Если бы не мои скованные за спиной руки, честное слово, впился б ему в глотку. Перегрыз кадык мексиканского изувера, а там что будет.

— Ну! — рявкнул Санчес истошно. Я глядел в его зенки, не испытывая ни чего кроме гадливости. И вот из-за этого куска дерьма погибла моя Клара, Джек, соседи, друзья? Невероятно. Как всё примитивно, банально и гадко. Меня ударили. Какой- то мордоворот двинул кулачищем в плечо, рука отнялась, в глазах потемнело.

— Он, похоже, немой! — засмеялся кто-то в камуфлированной толпе.

— Язык проглотил.

Несмотря на боль, я всё же отреагировал на выпад.

— Язык на месте.

Мой голос показался мне тверже, чем обычно. Раньше в подобной ситуации я бы трясся от страха, может даже штаны намочил, но теперь.… Теперь я лишь рассмеялся в лицо бывшим хозяевам жизни.

— Американец? — прошипел Санчес.

— Русский-американец, ты — потомок мексиканского кайота!

Мне снова врезали. Один двинул в бок, другой успел пройтись сапожищем по ногам и спине. Если б меня не держали, я бы съехал на пол. Сквозь слёзы виделись перекошенные физиономии обитателей бункера, страх граничащий с паникой.

— Не забывайся, перед тобой президент!

Сказано это было так, будто передо мной стоял, по меньшей мере, начальник Вселенной. Пару лет до этого я бы отнёсся к мексиканцу с большим почтением, сейчас же просто ляпнул первое, что взбрело в голову.

— Пусть тогда поднимется наверх, поговорит с избирателями. Я думаю, им найдётся, что ему сказать.

Реакторный зал затих. Все присутствующие пялились на мексиканца, словно боясь оборвать повисшую тишину. Троих моих товарищей сковали наручниками, их оружие свалили в кучу около одной из табличек на ограждении. Два калашникова, пулемёт, прочая мелочь вроде запасных рожков с патронами и ножей, огнемёт Михаила. Жаль, что не удалось. Неужели и на сей раз местному затворнику всё сойдёт с рук?

Меня потащили к выходу, больно заломив руки. В глазах потемнело, скулы онемели от напряжения. Ещё немного и я увижусь с моей ненаглядной. Не думаю, что нас станут судить. Скорее всего, приговор уже вынесен. Пуля в затылок и весь разговор.

— Пошёл!

За спиной хлопнула дверь, двое мордоворотов потащили моё скрюченное тело по коридору. Впереди маячит широкая спина американского президента, такая близкая и такая далёкая. Где русские просчитались, где? На любую умную голову всегда найдётся голова поумней. Всё учесть нельзя, что-нибудь да упустишь. Скорее всего, нас вырубили газом, не стали рисковать, просто и надёжно.

Ноги легко взбежали по лестнице, двое здоровяков меня практически несли.

Небольшой переход, пару поворотов и лифт. Просторная белоснежная кабина, залитая ослепительным светом вместила с десяток чёрных фигур плюс мексиканскую морду и меня.

— Что, решил начать предвыборную компанию?

Мой голос заставил Санчеса обернуться, на заплывшем жиром лице мексиканца нервно дёрнулась щека.

— Я вас делегирую, друг мой. Вас и ваших русских друзей.

Я похолодел. Выродок не станет даже тратить пулю. Выкинет наружу, и поминай, как звали.

— Что, не ожидал?

Я признаться действительно не ожидал от этого поддонка снисхождения. Смерти — да, но издевательств…. И почему власть предержащие всегда такие сволочи?

Ловкие беспринципные людишки. Видимо, не многие решатся нырнуть в океан дерьма гордо именуемый политикой. Врать не краснея народу, не испытывая угрызений совести.

— Знаешь, — сказал я ехидно Санчесу, — я за тебя не голосовал.

Красное лицо метиса расплылось в злорадной улыбке, мясистые губы обнажили жёлтую эмаль зубов.

— Мне всё равно хватило, — палец президента утопил белую мигающую кнопку на стене, кабина дёрнулась, поползла вверх.

— Это не имеет значения. Главное мы сохранили структуру. Дёргаем за ниточки, проворачиваем…

Мне так и хотелось плюнуть в его крысиные глазки, откусить крупный прыщавый нос, плюс въехать сапогом между сутулых коротких ножек. Эти люди заигрались.

Оторвались от реальности и воротят что не попадя.

Едва не вскрикнув от боли, я повернулся к двум безмолвным болванам в камуфляже.

— Может, хоть наручники снимите?

Экзекуторы равнодушно переглянулись, уставились на своего патрона.

— Это можно, — оскалился тот. — Осматривать достопримечательности столицы удобнее, когда ни что не мешает.

Все кто ехал в лифте, заржали, будто это было смешно. Наручники за спиной щёлкнули, я как подкошенный рухнул к ногам президента.

— Не прикидывайся.

Начищенный ботинок Санчеса отпихнул меня к стене. Онемевшие кисти не слушались, голова норовила встретиться с полом. Я чувствовал себя, словно выжатый лимон, чихни и рассыплюсь как старая развалина. Сдаться сейчас — не дождутся. Пальцы упрямо впились в настенный выступ белоснежной отделки кабины, кое-как удалось сесть.

— Я не прикидываюсь, мексиканишка. Мне и вправду…

Меня снова хотели отоварить за непочтение, но Санчес вовремя остановил своих молодцов.

— Не трудитесь, ребята. Пусть почешет языком напоследок.

Двое из десятка головорезов отступили на полшага.

— Как скажите, господин Президент!

— Президент! — передразнил я обезьяноподобного громилу с тупым квадратным лицом.

— Президент заботится о своих согражданах, гарантирует права и свободы, а этот!

Мне самому захотелось побыстрее оказаться наверху. Плевать на радиацию.

Лучше общество кровожадных монстров, чем присутствие этого мексиканского борова. Президент!

— Хорошо же он позаботился о своей стране!

Телохранители переглянулись. На лицах многих отразилось замешательство. По сути, они мало чем отличаются от меня. Скорее всего, тоже потеряли родных и близких. Нужно лишь тронуть нужные струны в их чёрствых душонках, и тогда ещё не ясно кто отправиться осматривать местные достопримечательности.

— Знаешь, мексиканишка! Я дождался, пока лифт остановится, и откроются двери.

— Моя жена погибла из-за тебя. Из-за вас проклятых политиканов жаждущих чужой крови.

Меня схватили за руки, вытащили наружу. За дверями лифта оказался очередной коридор, только более широкий и без каких-либо коммуникаций. Я очутился буквально в другом мире. Невероятно. На полу ковровая дорожка невообразимой длинны, бледно-голубые стены с множеством как оказалось, деревянных дверей, через каждые несколько метров ухоженные растения в каменных кадках. Неплохо.

Мне живо представился мой подвал с полуобвалившимся потолком и треснувшими балками. Ещё пару дней назад он казался мне пределом мечтаний, теперь же я видел, что жил в берлоге троглодита. Хорошо, что его больше нет. Возвратится туда я бы вряд ли смог. Не накройся у русских бомба, это место выглядело бы гораздо хуже.

— Дерьмо, ты, а не президент, — продолжил я гнуть своё.

А что мне ещё оставалось. Меня тащили по ковровой дорожке следом за Санчесом, и надо полагать к чему-то наподобие шлюза. Умолять о пощаде не стану, не моё это, лучше сдохну как последняя собака, но не унижусь перед этим подобием человека.

Коридор кончился, моя похоронная процессия повернула на налево, ноги запрыгали вниз по ступенькам. Рук я почти не чувствовал, зато голова работала как какой-нибудь суперкомпьютер. Мне почему-то представились родные моих палачей, этих безмозглых болванов, жаждущих выкинуть бывшего университетского преподавателя на поругание исчадиям радиоактивного ада.

Я уверен у каждого из них найдутся своя Клара или сосед вроде убиенного Джеки.

Минут пять меня тащили через какие-то служебные помещения, под потолок забитые как я понял припасами. Неплохо устроились. Я глазел на трехъярусные стеллажи, тянущиеся вдоль серых стен с аккуратно сложенными пирамидками консервов, бутылок, цветастых упаковок. Здесь наверно есть и огромные холодильники, где на сотнях крюков болтаются туши замороженного мяса. Очень может быть даже имеется оранжерея с зелёными деревцами цитрусовых и плантациями моего любимого салата. Сейчас бы сесть, как в старые добрые времена, за наш круглый столик, открыть пару этих баночек, да натрескаться до отвала.

Я мотнул головой пытаясь прогнать наваждение. Пусть они всем этим подавятся, особенно этот, кто здесь заправляет.

За пару минут мы преодолели это невиданное многообразие, поднялись по коротенькой лестнице в странное помещение больше напоминающее нутро русского «Крота». Сплошь металлическое, будто собранное из отдельных секций, эдакая тридцатиметровая кишка с прямоугольной плитой гермоворот в конце и дюжиной светло-зелёных ниш для экипировки на стенах. Унылое место. Мне здесь почему-то сразу не понравилось. Мрачно и неуютно. Отчего-то в животе сделалось дурно, словно желудок собирался осчастливить этот мир своим содержимым. Живо представилась бойня: бесчисленные вереницы баранов обречённые на убой, запах смерти витающий над этим нехорошим местом. Я себя и ощутил одним из этих несчастных барашков, приговорённых высшими существами к умерщвлению.

Высшими. Я смотрел в президентские глаза, а видел директора живодёрни. Один лишь клик мышки компьютера в кабинете сильного мира сего и бесчисленные стада несчастных обращаются в фарш. Так было в Югославии, Ираке, Ливии, много где.

Дёргая за ниточки, он и его предшественники сгубили в конечном итоге всё человечество. Обратили в пепел миллионы Клар и Джеков. Но самое возмутительное они всегда остаются чистенькими и незапятнанными.

Я, молча, пялился как двое телохранителей облачаются в защитные прорезиненные костюмы, натягивают на головы серые противогазы. Ни когда не думал, что увижу сцену из апокалипсического фильма наяву. Двуглазые рыла масок, сапоги, перчатки, ранцы системы жизнеобеспечения за плечами. Дополнял всё это внушительный арсенал из пары ножей, коротких автоматов в руках, пистолетов в кобурах на поясе. Монстры из ночного кошмара. Приснись такие, я бы точно обделался по полной.

— Ну, что предатель, готов?

Ехидная рожа Санчеса сверкнула жёлтыми зубами. Словно по мановению волшебной палочки в них оказалась сигарета, услужливый болван в чёрном чиркнул около лица мексиканца никелированной зажигалкой.

— Пора! Передай привет жёнушке!

Я опешил. Чёртов паразит ещё издевается. Мало того, что он сотворил всё это, так ещё гнида имеет наглость отпускать глупые шуточки. Над аккуратным ёжиком президента взвился табачный дымок, медленно поплыл к решётке вентиляции.

Привет, говоришь. Я словно в трансе сунул руки в карманы ветровки, пятясь к стене. Неужели всё. Двое громил призванные отправить меня в гости к создателю, двинулись навстречу, оттесняя к гермолюку. Зачем я только отправился в этот крестовый поход? Сидел бы у своих грядок, копался в земле. Невесть откуда вынырнувшая совесть, встряхнула разум, безжалостно изгоняя вирус плебейства. А смог бы после всего этого? Знать, что рядом главный виновник и продолжать как ни в чём не бывало тяпать свой огород. Вряд ли.

Правая рука провалилась в дырку подкладки, ткнулась во что-то холодное. Мать честная. Сердце буквально запрыгало от осознания собственной значимости.

Граната!

Я глянул на две прорезиненные фигуры таким уничтожающим взглядом, словно они в сотню раз уменьшились в размерах. Как я о ней позабыл? Как? И как её не нашли хвалёные президентские головорезы когда меня обыскивали?

Я перестал пятиться, будто врос в пол. Хватит бегать, всю жизнь пресмыкался как последняя собака, а теперь всё. Теперь черёд других. Я жадно сдавил пальцами смертоносный предмет, дёрнул из недр старой ветровки на свет божий.

— Стоять, гады!

Большой палец, ловко как в кино, поддел кольцо чеки. Даже сквозь стёкла противогазов я разглядел круглые от ужаса лица моих экзекуторов. Чего-чего, а этого они ни как не ожидали. Думали, вышвырнут мою скромную персону, и отправятся преспокойно жрать от пуза консервированные ананасы со склада. Нет уж. Хрен вам в задницу.

Словно в трансе, а может и нет, я в мгновении ока оказался подле перекошенной мексиканской морды. Недокуренная сигарета вывалилась из дрожащих президентских губ, упала к начищенным ботинкам Санчеса.

— Что? Не ждал?

Я схватил воротник его пиджака, с силой дёрнул.

— Всем стоять? Кто двинется…

Толпа чёрных дрогнула. Пара болванов в слоноподобных масках продолжала торчать столбом посреди технического помещения, на что-то надеясь. Это в кино, меня бы уже давно размазали по стенке, предварительно пристрелив с гранатомета.

Тот, что справа непременно всадил бы в пузо незадачливого университетского преподавателя безразмерную обойму, левый за долю секунды подготовил мой рот к зубной имплантации.

— На что ты надеешься? — коверкая слова пролепетал сконфуженный Санчес. — Ты же не станешь сам себя…

Что меня поразило, я не колебался даже мгновения. Только сильней стиснул заветный козырь, рявкнул повелительно толстяку в ухо.

— А что мне собственно терять?

Фигуры в резиновом облачении попятились. Тот, что маялся слева, стянул маску, его товарищ отступил на шаг к сгрудившимся около шкафов с экипировкой телохранителям. Ничтожества. Сейчас, я бы наверно, разорвал их голыми руками.

Адреналин встряхнул дремавшую ярость, энергия брызжет из глаз. Такое ощущение, что воздух буквально наэлектризован. Пожелай, и любой здесь будет испепелён одним лишь взглядом, станет неприметной кучкой дерьма, коими по сути они и являются.

— Назад, ребята, не провоцируйте.

Сникший голос Санчеса, казался гласом из преисподней. Таким, своего президента здешние обитатели вряд ли видели. Руководитель должен источать уверенность, по-другому нельзя. Показывать слабость последнее дело.

— Слушайте, что вам говорят!

Граната у его виска нервно дрожала. Один неверный шаг и наши останки нарисуют сюрреалистическое полотно на здешних невзрачных стенах.

— И оружие, пожалуйста, бросьте! — уже почти по-дружески попросил я. — Ну! — мой рык отразившись от стен, встряхнул скученную ватагу вояк. Вначале кто-то позади, затем и другие стали швырять к нашим с президентом ногам пистолеты и ножики. Кто-то даже избавился от какой-то наикрутейшей электронной хреновины, чрезвычайно грозной на вид. Прекрасно. Всё-таки и один в поле воин. Глядя на эту идиллию, я отдавал себе отчёт, что настоящий профи не станет избавляться от всего. Что-то да припрячет. Прибережёт, а потом когда не ждёшь, неожиданно воткнёт стилет под лопатку.

— Шустрее! — подогнал я чёрное воинство. — Активнее, вашу мать, активнее!

Неужели просыпается генетическая память. Вроде с русскими и пообщался только несколько часов, а нахватался по полной. Вот, что значит корни.

Гора оружия продолжала расти, вместе с ней пропадал воинственный пыл президентского легиона. На меня смотрели обыкновенные глаза обычных людей, со своими горестями и проблемами, такие как я, граждане великой страны рухнувшей в тартар. Я понимал что, из них ни кто не готов умереть, я тоже, но блеф единственное, на что можно надеяться.

— Сделайте же, что-нибудь! — взвизгнул под рукой пухлый мексиканский рот. — Вы же давали присягу!

Что произошло дальше, представить я не мог. Ожидал чего угодно: нож в сердце, пулю из припрятанного пистолета. Но из толпы «преданных» людей первого лица самой могущественной державы, раздался лишь одинокий голос.

— Да, пошёл ты!

Надо было видеть посеревшее лицо Санчеса. Не хотел бы я оказаться на его месте.

Он думал: всегда будет на коне, дёргать за ниточки, строить козни, но кони тоже иногда лягаются. Припечатает — мало не покажется.

— Сам выпутывайся, хватит!

Толпа чёрных загалдела. Даже громила в прорезиненном одеянии, ещё пару минут назад порывавшийся выпроводить меня на экскурсию по местным достопримечательностям, и тот послал своего патрона куда подальше. Это понятно.

Коварный боров, похоже, их тоже достал. Жизнь без надежды — существование, жалкое прозябание в старом глубоком подвале.

Вот те раз. В первое мгновение я не знал, что и делать. У меня в руках самый всесильный человек на свете, а я растерялся. Мои новые русские друзья, наверное, свернули бы Сенчесу шею, но я не они. Ни Рембо или какой-то безмозглый Терминатор. Простой перепуганный до смерти университетский препод с гранатой в руке.

— Уходите! — бросил я телохранителям. Как поступить представлялось смутно.

Сунуть ему гранату в штаны, да двинуть ботинком промеж ног. В памяти невольно всплыл какой-то посредственный голливудский боевичок видимый мною когда-то.

Там главный герой так и поступил, опустил улыбаясь гранату негодяю в портки, да саданул морщинистым лбом тому в переносицу.

— Пощади! — Санчес расклеился. Слёзы текли по одутлым щекам, капали на дорогой пиджак. Как всё-таки жалок человек, уму непостижимо. Который раз убеждаюсь и всегда как откровение. Политики всегда прячутся за чужие спины. Кто-то за них делает грязную работу, а они пожинают лавры. Только не на этот раз.

Сонм телохранителей неспешно покидал техническое помещение, исчезая за бронированной дверью. Наконец они поняли, что к чему. Кто истинный виновник их бед. Санчес жалобно скулил, словно беззащитная собачонка, видимо смерившись со своей участью. Когда-нибудь всё равно пришлось бы ответить. Рано или поздно кто-то или что-то однозначно встало бы у него на пути. Американец или русский — не важно. Нашёлся б застрельщик. По-человечески даже его жаль, но жалость непозволительная роскошь в данном случае. Улизнёт, натворит такого, тысячу раз пожалеешь, что не подорвал выродка вместе с собой.

Дверь закрылась.

— Дурак! — рявкнул неожиданно мексиканец, поглядывая на гранату. — Неужели я похож на того кто всем заправляет?

Он и вправду не был похож. Скорей наоборот. Президентский титул в Америке мало чего стоил, в Англии тоже была королева, но правили на самом деле другие.

Деньги — вот стержень насквозь прогнившего западного общества. За кипу зелёных бумажек покупалось всё и вся: молчание, согласие, голоса на выборах. Капитал истинный правитель мира. Это он довёл миллиарды людей до могильной плиты.

Хотя, скорее всего те, кто ими ворочал, живут и сейчас припеваючи. Ширма — вот вы кто господин президент, козёл отпущения которым не жалко и пожертвовать.

— Понимаю!

Граната чуть не выскользнула из пальцев, я вовремя опомнился, иначе бы уже разговаривал с богом. Финансовые воротилы — это они определяли курс Америки, да и мира в целом. Войны, финансовые кризисы, много ещё чего, но, как известно пределов человеческой жадности не существует. А где деньги там кровь и подлость.

Я отпустил воротник его пиджака, Санчес съехал по стенке на пол.

— Вижу, ты понял, что я не причём. Исполнял, что велено и…

Бронированная дверь с шумом открылась. Я невольно кинулся к стене, спрятался за одним из шкафчиков для экипировки. Видимо телохранители всё-таки решили вызволить своего патрона. Не может, не может стадо без пастыря. Короткая же у них память.

Дверь отварилась полностью, несколько мгновений из коридора слышалась какая- то возня. Санчес напрягся в унисон со мной, с надеждой вперился в пустой проём.

Что ещё приготовила судьба-злодейка? Милости просим, угощу гранатой на славу.

Внутрь скользнула тень. Неясная шевелящаяся квистэссенция страха. Рубашка под старой ветровкой прилипла к спине, сердце вот-вот прыгнет на серые плиты.

Помниться у русских есть очень точное выражение для такого случая: душа ушла в пятки. Но моя не просто ушла, провалилась, пробила бетонный пол, сгинула в бурлящих котлах тартара.

— Конец тебе предатель!

Я испуганно глянул на мексиканешку, повернулся на шум. Всё может быть. Из-за края открытой двери показалась чёрная фигура одного из президентских телохранителей, странно помялась, будто не решаясь войти. Я уже приготовился метнуть к его ногам гранату, но какое-то внутреннее наитие остановило на полпути руку.

— Пшёл!

Русская речь рванулась под мрачные своды нашего пристанища, хаотично заметалась, шарахаясь от мрачных стен.

— Пшёл, пшёл, пшёл!

Растерянного телохранителя пихнули, он чуть не рухнул на колени. Только теперь я понял, какую шутку сыграла с нами судьба: со мной, Санчесом, экипажем русского «Крота». Тяжёлые шаги отдавали набатом, сердце по-прежнему бешено колотилось, но уже от радости. Кого я уже не чаял увидеть, глянул на меня, рубанул чётко по-армейски.

— Вижу док, вы времени зря не теряете!

Семён обошёл пленного секьюрити, зло глянул на съежившегося в углу американского лидера.

— Взяли быка за рога!

Я покосился на мексиканца, с трудом понимая реплику русского. На бычка Санчес совсем не походил. Толстая лоснящаяся физиономия, нос картошкой, кривые ножки с пузом над ними. Скорей — боров, свинья обрюзгшая и чванливая.

— Э, э, — начал было я.

— Ладно, док, проехали!

Пока Сеня разглядывал загнанного в угол политика, вошли Миша и Александр.

Недолгий плен видимо ни как не сказался на парнях. Небольшой синяк у Михаила на щеке, да крохотный порез у Саши около уха. Как им удалось выпутаться одному богу известно. Хотя зная крутой русский норов удивляться не стоит.

— Вперёд!

Они притащили ещё одного телохранителя, да ещё какую-то бандуру неизвестного мне назначения.

— Чудо! — Миша мельком скользнул взглядом по присутствующим, нежно погладил матовую панель странного вида устройства. С ним в руках он скорей походил на геолога, зондирующего породы специальной аппаратурой, но ствол, направленный в сторону гермолюка недвусмысленно намекал на не мирное предназначение странного гаджета.

— Нравиться?

Я пожал плечами. Как я далёк от всего этого. Если бы Миша дал мне хорошую книгу, а так…

Пальцы русского бережно прошлись по ряду светящихся кнопочек, тронули некоторые из них. Крохотный дисплей сверху необычного ружья сменил красный цвет на жёлтый, затем окрасился зелёным.

— Смотрите, док, — Миша загадочно подмигнул, направил ствол на жавшегося к стене испуганного телохранителя.

— Незабываемое зрелище.

Ружьё противно загудело, сбоку сверкнуло ослепительно белым. Президентский телохранитель попытался закрыться от свечения руками, но даже такой далёкий от военного дела человек как я и тот понял, что это бессмысленно. Бледный луч, скользнул к замершей фигуре негра, осветил перекошенное страхом лицо. Я смотрел и не верил. Как такое возможно? Первую секунду ни чего не происходило, только президентский защитник как-то неожиданно затих. Замер, словно стоп-кадр в кинофильме. Затем потеряв всякую опору, рухнул, как подкошенный, на затоптанный пол.

— Вуа ля! — заржал Миша. Было в его смехе, что-то неуловимо торжествующее, словно маленький ребёнок наконец-то получил вожделенную игрушку.

— Ты, ты — я буквально потерял дар речи.

— Нет, док, успокойтесь, — жилистая рука Миши легла на электронное табло. — Жив гадёныш, правда пару часов побудет овощем.

Уму непостижимо. Чего достиг человеческий разум на ниве разрушения. Вначале какой-то болван догадался использовать для охоты дубину, а его далёкий потомок создал водородную бомбу. По сути эти два события вроде и не связаны, но на самом деле. Я поёжился. На самом деле убийство одного странным образом отличается от убийства миллионов. Сгуби себе подобного, и тебя объявят чудовищем. А такой же негодяй, отправивший на тот свет уйму народа, скорее всего, окончит свои дни в почёте и упокоится под слёзы нации в Пантеоне великих.

Я рефлекторно шагнул в сторону от Санчеса, отдал с радостью Александру гранату. Наконец-то. Рука затекла. Держать предохранитель, нет больше мочи.

Теперь всем займутся русские, им не привыкать. Разворошат это осиное гнездо. А с меня хватит. Повоевал. До сих пор трясёт.

Только сейчас я понял, что у меня стучат зубы и трясутся руки. Стаканчик бы виски, но где его взять. Мне сразу припомнился местный Клондайк продуктов, где среди сказочного разнообразия баночек и пакетиков, несомненно, найдётся спиртное.

Может попросить, хотя лучше потребовать…

— Док, док!

Мои думы безжалостно прервали. Семён выволок упирающегося гаранта американской конституции на середину помещения, пихнул в круг света потолочного осветителя.

— Переведите, док!

Чёрные этикетки, моего любимого, «Джека Дениелса» померкли в воображении, растаяли как дым. К чему пустые мечты. Я брезгливо приблизился к освещённой окружности на полу, вопросительно уставился на Семёна.

— Переведите, док! — Сеня сделал такое серьёзное лицо, будто собрался податься к Санчесу в услужение. Снова, словно по волшебству, в воображении замелькали тени президентских телохранителей, короткоствольные автоматы, злые лица, а во главе этого воинства почему-то невозмутимый Семён.

— Док, док! — меня дружески пихнули, — бросайте витать в облаках, переводите.

Я кивнул. Знание — великая сила, открывает любые двери, ломает любые преграды.

Без меня русские попросту перестреляли бы всех и точка, а так…

Семён строго глянул на мексиканца, обратился ко мне.

— Спросите, док, где обиталище бывшей финансовой верхушки?

Я не поверил, они знали, знали с самого начала. Просто так для того чтобы отомстить крутая троица не стала бы терпеть такие лишения. Здесь было что-то большее. Всё зло от денег, верней от жадности, которая им сопутствует. Обречь ближнего, получить процент, остальное мелочи. Плевать, что половина человечества при этом недоедала, влачила жалкое существование меньше чем на доллар в день. Зато элита купалась в роскоши, копила несметные богатства, чтобы в один прекрасный момент подмять под себя весь мир. Идиоты. Но что-то пошло не так и наша некогда голубая планета превратилась в кусок шлака, где «счастливчикам» только и осталось медленно загибаться от радиации.

— Док, док!

Меня пихнули опять. В последнее время я что-то стал зацикливаться на своих мыслях, думаю о разной ерунде, рассуждаю. Такая спонтанная философия говорит о…

— Док! — багровея от нетерпения рявкнул Семён. Я как мог, привёл мысли в порядок, въедливо процедил сквозь зубы.

— Где кукловоды, морда?

Санчес отчего то вначале побелел, если можно так сказать применительно к нему, потом его одутлое лицо налилось кровью.

— Я, я, — залепетали бессвязно губы американского президента. — Я не знаю о чём вы?

Какие ещё кук…

Теперь настала моя очередь багроветь. Этот ни чего не представляющий выродок ещё корчит из себя провалившегося шпиона. В кино таким просто выбивают зубы, на худой конец прижигают кожу раскаленной кочергой. Не думаю, что Санчес выдержал бы такое, сломался от одного вида пышущей жаром стали. Может и вправду въехать ему по физиономии ботинком, видно человек не понимает хорошего обращения.

Я только собрался двинуть мексиканцу по наглой роже, как Сашка сам отвесил ему оплеуху.

— Вот те раз! — в сердцах возмутился я. — В кое-то веки представилась возможность дать по морде сильному мира сего, и то меня опередили. Ладно. Санчес чуть не грохнулся на пол от «внушения» Сашки, тер, сопя затылок. А как он думал, так и будет всё сходить ему с рук. Я в который раз собрался с духом, отрезал чётко без тени смущения.

— Где твои благодетели, непонятливый?

Мексиканец стонал, но молчал, как воды в рот набрал. Мои русские друзья, судя по тому, как Мишу, так и подмывало пальнуть из нового оружия по борову, теряют терпение. Что может начаться, мне не хотелось думать, и видеть тоже. Существуют тысячи способов выбивания нужных сведений. Помнится, я где-то читал…

— Скажи этому засранцу, док, что я ему прострелю коленную чашечку.

Ствол сашкиного автомата хищно уставился на не желавшего сотрудничать, неожиданно грохнуло, по ушам саданула мощная звуковая волна. Мать честная.

Эхо метнулось под серыми сводами, с потолочных ламп посыпалась пыль. У президентских ног плита пошла рваными выбоинами, брюки мексиканца обдало бетонным крошевом.

— Не стреляй, не стреляй, — завопил краснолицый.

Превознемогая усталость я склонился над ухом пленного политика, хлопнул панибратски ладонью по плечу.

— Я бы на вашем месте дорожайший, сказал, что от вас требуют, — кивнул как бы невзначай в сторону рассвирепевшего Сашки.

— Этот русский устал ждать. Твоё упорство доведёт любого. Если нужные нам сведения не польются как из рога изобилия, я умываю руки, а этот…

Внутренне покатываясь от смеха, я глянул на Сашкин автомат, — «прострелит тебе коленку».

Санчеса скривило. Вначале он тупо таращился на крошки бетона на своих порядочно измятых брюках, затем на грязные сапоги русских парней.

— Скажу, что уж теперь.

Я улыбнулся.

— Мудрое решение. Нет смысла подставлять голову из-за банды оглоедов.

Президент послушно кивнул.

— Всё равно теперь это уже не важно.

Мясистые пальцы стряхнули с брючины бетонный мусор.

— О вашем визите им уже сообщили, так что…

Палец Санчеса увенчанный широким ногтем указал на потолок.

— Вы думали можно просто так придти и установить здесь свои порядки.

Я и вправду так думал, что кривить. Согнём в бараний рог местную публику, затем займёмся главными виновниками. Уверенный вид русских явно указывал на это. Я перевёл троице мычанье Санчеса, приготовившись к кровавой развязке. Сейчас грянет выстрел, и прострелянный кочан мексиканца шмякнется на бетонные плиты.

Я даже зажмурился. Видеть, как разлетаются мозги, пусть и падлеца, не лучший аттракцион. Санчес заслужил смерти: за Клару, Джека, соседей и друзей, наши дома, за нереализованные мечты. Почему-то вспомнился так и не добытый рояль, о котором мечтала моя ненаглядная.

— Док, док, — повысил голос Сеня, — док, с вами всё в порядке?

Я не знал, что и ответить. Не знал, гори оно огнём. Когда рядом близкие, жизнь наполняется смыслом. Любимое дело, большой дом, куча детишек. Вот когда порядок, просто и понятно. Но когда в руке граната, а рядом перекошенное страхом лицо президента твоей страны, сомнения закрадываются в душу.

Глаза открылись. Я как будто увидел всё в чёрном цвете. Зачем мы так? Множим зло, сеем вражду. Куда девалось человеколюбие и сострадание, куда пропало добро?

Взгляд скользнул по оружию русских, сам собой упёрся в дверку шкафчика с экипировкой. Вот решение. Просто как всё гениальное. Начать с чистого листа, растереть выбросить и забыть. Пальцы впились в крохотную ручку серой металлической дверцы, потянули, обнажая чрево поделённой надвое ниши. Он заслужил это, заслужил. Мысль бешенным пульсом терзала мозг. По деяниям воздастся, припомнилось из Библии. Троица русских наблюдала за мной, словно в забытьи, а может это мне показалось. Во всяком случае ни кто из них меня не остановил.

— Одевай!

Я выдернул из шкафчика прорезиненный защитный костюм, бросил Санчесу в руки.

— Одевай, мать твою!

На президентском лице отразилось непонимание, постепенно переросшее в панику.

Кривые короткие ручонки затряслись, из разинутого рта донеслось невнятное.

— Зачем вы так?

Пятерня Санчеса скинула с колен защитную экипировку.

Во имя человеколюбия! Не опускайтесь до уровня солдафона. Вы же культурный человек.

— Человеколюбия? — возмутился я. Эхо гулко отразилось от стен, заметалось, передразнивая: любия, любия, любия.

— Ты ещё Библию вспомни гад, рай, ад и всё такое. Дали по щеке подставь другую.

Меня аж передёрнуло, когда он закивал словно китайский болванчик.

— Нет, извини, не наш метод. Ударили, отруби наглецу руку, больше бить будет нечем.

Стоящие рядом русские о чём-то шушукались. Из обрывков фраз я понял, что эта затянувшаяся тягомотина им тоже порядком поднадоела.

— Надо кончать, — сказал едва слышно Миша.

Я тоже считал, что надо. Даже знал кого.

— Одевай, избиратели заждались!

Вкратце я обрисовал парням намечающийся маскарад. Семён разразился смехом, больно хлопнул меня по плечу.

— Вы зверь, док, знаете об этом?

Какой зверь я не понял. Последнюю собаку мои соседи сожрали пару лет назад, а коты видимо разбрелись сами. Я ни чего не ответил, открыл соседний шкафчик, вытянул из ниши ещё одно облачение. Вроде впору. Резиновые рукава оказались немного узки, зато сапожищи хлябают словно на ребёнке.

Ждите, — бросил Сеня своим, — мы быстро. Он со знанием дела влез в прорезиненного экипировку, водрузил на голову противогаз.

— Готовы, док?

Я кивнул. Мир за кругляшами дыхательной маски, казался ещё более безрадостным. Всепоглощающая серость, полумрак, а главное противная аура этого места. Отсюда хотелось бежать, нет, исчезнуть как утренний туман, унесённый налетевшим ветром. Как в гробу — пришло на ум. Руки и ноги сдавила толстенная мешанина резины и армированного материала, на грудь словно плиту положили. Дышать трудно. Терпеть эту пытку долго не смогу, или грохнусь от изнеможения или задохнусь к чёртовой матери.

— Ну, что, друг, видимо судьба!

Семён отпихнул носком усиленного металлом сапога от Санчеса «скафандр», который тот так и не решился надеть.

— Тебе видней!

Под смех, сдавленный противогазом, огромная лапа русского сгребла за шкирку приунывшего политика, потащил из освещённого круга к массивной плите гермоворот.

— А, а, пощадите! — пронеслось под сводами.

Я тупо шёл следом за трепыхающимся мексиканцем, тяжело переставляя одеревеневшие ноги. Вот он момент истины, ангел мщения всё-таки снизошёл на это проклятое место. Ещё чуть-чуть и мы воочию увидим славный конец самого одиозного правителя современности. Поставим большую жирную точку в третьей мировой.

Левая рука Семёна саданула по светящийся панели управления и огромная плита гермоворот нехотя поползла вверх. Ужас. Даже мысли и те пропали. Что нас ждёт впереди? Щель неспешно разрасталась, будто пасть неведомого существа, обнажая тёмную глотку тоннеля. Преисподняя не иначе. Ослепительный свет долбанул по зрачкам, на миг, ослепив меня и моего русского товарища. Путь наверх — дорога в ад. В воображении опять замелькали злобные образы отвратительных тварей видимых когда-то в бинокль. Стадо кровожадных каннибалов, рыскающих по улицам Вашингтона в поисках очередной жертвы.

— Не надо!

Санчес влетел в квадратное, залитое светом, пространство шлюза, со всего маху впечатался во вторую закрытую заслонку ворот.

— Я скажу, скажу, — затараторили покусанные президентские губы. — Лонг Бич, Лонг Бич, Калифорния. Там их штаб-квартира.

Поднятая створка так же неспешно поползла вниз, отделяя нас от Миши и Александра.

— Удачи, — пожелали они в унисон.

Я улыбнулся. Удача нам не помешает.

Вашингтон — четвёртый Рим, которого не должно было быть. Я глядел сквозь стёкла противогаза на руины некогда величественной столицы, обращённой в пепел. Как несправедлива судьба, хотя с другой стороны в жизни всё относительно, а справедливость всего лишь условность. Всё зависит от точки зрения. Развалины Белого Дома за спиной словно кричат: за что, зачем, почему? Зачем? Зачем наши ракеты сравняли с землёй далёкую Москву? Зачем обратили в руины заморский Питербург и сотни других городов на восток до Тихого океана? Точка зрения, мать её. Долбаное американское бахвальство сыграло с нами злую шутку. Мы рождены смеяться последними. Помню, помню эту дурацкую фразу оброненную Санчесом на теледебатах когда он шёл на второй срок. Идиот, по-другому не скажешь. Вечно так не могло продолжаться. Это как в драке, двинул противнику, жди ответа. Бить не получая сдачи, стало хорошей американской традицией. Ирак, Сербия, Ливия, Афганистан. Тюкать заморыша легко, не ответит. Но когда противник амбал, пусть сильно помятый и не твёрдо стоящий на ногах, жди удара дубиной, в нашем случае «Булавой».

Я прижался спиной к полуразвалившейся стене, отрешённо наблюдая картину запустения. Уму непостижимо. Когда-то у ограды Белого Дома слонялись толпы туристов и многочисленные демонстранты с нелепыми транспарантами в руках.

Прочь руки от Вьетнама, Кубы, Никарагуа, ещё много чего. Свободу: Саддаму, Мондейле, Стросс Кану. Только плевать хотели на этот антураж обитатели неказистого строения в центре американской столицы. Видимость демократии. Ещё одна химера, которую десяток лет назад прихлопнули вместе с Америкой русские ракеты. Теперь куда не глянь: серые развалины, оплавленный асфальт, да покорёженные вереницы автомобилей с обугленными скелетами внутри. Я будто оказался зрителем жуткого голливудского фильма, которыми постоянно потчевали публику алчные продюсеры Фабрики грёз. Только вместо попкорна и колы, под ногами битый кирпич, да мутные лужи противной жижи в трещинах прорезающих асфальт.

Ну, что, док, как вам? — сдавленный маской противогаза голос, казался потусторонним. Семён выдернул, словно мешок с дерьмом, трепыхающегося Санчеса из пустого оконного проёма, швырнул политика в грязную лужу.

— По мне, всё одно! — раздался смех под маской. — Вашингтон, Москва — похожи как две капли. Те же руины, скрюченные обожжённые деревья, да выжившие вокруг твари.