С правой стороны лица на щеке мэйдзина находились две крупные родинки, и бровь получилась чрезмерно длинной. Кончики волосков описывали дугу над веком и доходили до уголка глаза. Почему же на фотографии волоски оказались такими длинными? Но и брови, и крупные родинки придавали лицу мэйдзина нежность.
И все же длинные волоски меня встревожили, и вот почему. 16 января, за два дня до смерти, когда мы с женой пришли навестить его в «Урокое», супруга мэйдзина сказала:
– Да-да, я хотела рассказать вам о брови. – Она бросила на мэйдзина испытующий взгляд, а затем повернулась ко мне. – Кажется, двенадцатого это было. В жаркий день. Мы думали, хорошо бы ему побриться перед Атами, и позвали знакомого парикмахера. И вот он пошел на веранду бриться и вдруг сказал парикмахеру, что на левой брови длинный волос и трогать его не надо, это знак долголетия. Парикмахер тоже согласился, сказал, что это хороший знак и волосок он трогать не будет. Мэйдзин сказал, что Урагами в репортаже написал об этом волоске – у него такой глаз, все примечает, – хотя сам он раньше не обращал на свою бровь внимания. И с таким восторгом он об этом рассказывал!
Мэйдзин, как обычно, молчал, но по его лицу будто промчалась тень смущения. Мне сделалось неловко.
Но, впрочем, никто и не подозревал, что через два дня после этой истории о знаке долголетия и парикмахере мэйдзин умрет.
Конечно, длинные волоски в брови ничего особенного не представляли, но для меня они стали спасением. О том дне игры в Хаконэ, в гостинице «Нарая», я написал так:
«Супруга мэйдзина Хонъимбо сопровождает мужа и остановилась в гостинице. Госпожа Отакэ, мать троих детей, старшей из которых шесть, ездит туда-обратно между Хирацукой и Хаконэ. Все волнения и усилия этих женщин заметны невооруженным глазом даже профану. Например, 10 августа, на второй день игры в Хаконэ, когда мэйдзину нездоровилось, обе они побледнели, как бумага, и страшно расстроились.
Супруга мэйдзина никогда не присутствует во время партии, но именно в этот день она наблюдает за мужем из соседней комнаты. Сама игра ее не интересует. Она не отводит глаз от больного мэйдзина.
Госпожа Отакэ никогда не заходит в зал, где идет партия, и, не в силах справиться с чувствами, то бродит по прихожей, то останавливается. Наконец она пришла в комнату распорядителя:
– Отакэ все еще думает над следующим ходом?
– Да, ход непростой.
– Он всегда столько думает, но ему было бы проще, если бы он выспался прошлой ночью…
Всю ночь седьмой дан Отакэ переживал, продолжать ли играть с больным мэйдзином, и утром пришел на партию, так и не сомкнув глаз. Более того, в 12:30 настала очередь черных откладывать ход, но прошел почти час, а седьмой дан все думает. Игрокам не до обеда. Естественно, жена Отакэ тоже места себе не находит. Она не спала всю ночь.
Единственный, кто полон сил – Отакэ-младший. Это прекрасный молодой человек, которому пошел восьмой месяц. Если кто-нибудь задастся вопросом, каковы душевные качества седьмого дана, то будет достаточно взглянуть на этого малыша. В нем воплощен дух отца. Сегодня я еле могу смотреть на взрослых, но этот Момотаро[21] – отрада для моих глаз.
Именно сегодня я впервые заметил длинный, почти в сун длиной, волосок на брови мэйдзина. Опухшие веки, выступающие синие жилы… Среди них этот волосок – тоже своего рода спасение.
Из гнетущей атмосферы зала, где проходила партия, я выхожу в коридор и выглядываю в залитый ярким солнечным светом сад, где по-модному одетая девушка безмятежно кормит отрубями карпов в пруду. Я не могу поверить, что и карпы в пруду, и игроки в зале существуют совсем рядом в одном мире.
Лица супруги мэйдзина и жены Отакэ осунулись и побледнели. После начала партии первая, как обычно, вышла в коридор, но сразу же вернулась и стала наблюдать за мэйдзином из соседней комнаты. Шестой дан Онода закрыл глаза и молча опустил голову. Наблюдающий за партией писатель Мурамацу Сёфу тоже в тревоге. Даже седьмой дан Отакэ молчит и не может прямо посмотреть на противника.
Вот открывают конверт с 90-м, отложенным ходом белых, затем мэйдзин, покачивая головой, играет 92-й ход, кири-тигаи[22]. 94-й ход занял у него много времени, 1 час и 9 минут. Мэйдзину нехорошо, он прикрывает глаза, смотрит в сторону, иногда опускает голову, будто сдерживая тошноту. Обычная его внушительность куда-то исчезла. Контуры лица блеклые, призрачные – может быть, из-за света сзади. Тишина в зале совсем необычная: стук камней на 95-м, 96-м, 97-м ходу отзывается как эхо в пустынной долине.
Над 98-м ходом мэйдзин думает больше получаса. Приоткрыв рот и помаргивая, он обмахивается веером, будто пытается раздуть огонь в глубине души. Неужели игра настолько серьезна?
В это время входит четвертый дан Ясунага и со всей искренностью отвешивает поклон, коснувшись обеими руками порога. Он преисполнен уважения, но игроки его не замечают. Четвертый дан почтительно опускает голову каждый раз, когда ему кажется, что мэйдзин или Отакэ вот-вот посмотрят в его сторону. Больше ему ничего не остается: перед ним как будто разворачивается схватка двух божеств.
Сразу после 98-го хода белых записывающий ходы юноша провозглашает время: 12:29. В половину первого необходимо отложить ход.
– Сэнсэй, отдохните, если вы устали, – говорит мэйдзину шестой дан Онода.
Седьмой дан, который только что вернулся из уборной, добавляет:
– Отдохните, если вам удобно. Я подумаю над ходом один. Обещаю ни с кем не советоваться, – и все впервые, кажется, смеются над его шуткой.
Оба сочувствуют мэйдзину и говорят это, чтобы не задерживать его за доской. Седьмому дану остается только отложить свой, 99-й ход, и мэйдзин свободен. Но тот склоняет голову, не зная, вставать или нет, и немного погодя отвечает:
– Я еще подожду…
Но сразу же мэйдзин поднимается и идет в уборную, а затем в соседнюю комнату, где обменивается шутками с Мурамацу Сёфу. За пределами зала он крайне бодр.
Седьмой дан Отакэ в одиночестве с усердным вниманием разглядывал мойо[23] белых в правом нижнем углу. Через 1 час и 13 минут он делает 99-й ход, который будет отложен – нодзоки[24] в центре доски.
Тем утром распорядители спросили у мэйдзина, где лучше продолжать партию – во флигеле или в главном здании.
– Я не могу гулять по саду, поэтому главное здание мне больше по душе. Но водопад в нем раздражает Отакэ, поэтому спросите у него. Сделаем, как он хочет.
Таков был ответ мэйдзина».