Мифы и сказки Австралии

Диневан-эму и Гумбл-габбон — дрофа

Диневан-эму как самая большая птица был признан королем всех птиц. Дрофы Гумбл-габбон завидовали Диневанам. Гумбл-габбон-мать особенно сильно завидовала Диневан-матери. Она с завистью смотрела на высокий полет Диневанов и их быстрый бег. Она думала, что Диневан-мать хвастается перед ней своим превосходством, когда после долгого и высокого полета спускалась вблизи нее на землю, хлопала своими большими крыльями и начинала гордо ворковать. Это не было громкое воркованье самца; это был тихий, торжествующий, удовлетворенный звук, всегда раздражавший Гумбл-габбон.

Гумбл-габбон долго думала о том, как покончить с превосходством Диневан. Она решила, что сможет достигнуть этого, только повредив ей крылья и лишив ее возможности летать. Но как это сделать? Она знала, что ничего не добьется ссорой и открытой борьбой с Диневан, потому что ни одна Гумбл-габбон не могла устоять в борьбе с Диневан. Очевидно, она должна достичь своей цели хитростью.

Однажды, увидев издали идущую к ней Диневан, Гумбл-габбон присела на землю и сложила свои крылья так, что казалось, будто их у нее нет.

Когда Диневан немного поговорила с ней, Гумбл-габбон спросила:

— Почему ты не подражаешь мне и не обходишься без крыльев? Каждая птица летает. А Диневаны, чтобы быть королями птиц, не должны летать. Если все птицы увидят, что я обхожусь без крыльев, они поймут, что я самая умная, и сделают меня королевой.

— Но у тебя же есть крылья, — сказала Диневан.

— Нет, у меня их нет. — И в самом деле, она выглядела бескрылой, так хорошо были скрыты ее крылья, когда она сидела в траве.

Диневан ушла и долго думала над тем, что услышала. Она обсудила все со своим мужем, который огорчился так же, как и она. Они решили не допустить Гумбл-габбои царствовать вместо лих, даже если им придется потерять крылья, чтобы сохранить королевский сан.

В конце концов они решили пожертвовать своими крыльями. Диневан-мать показала пример и уговорила своего мужа отрубить ей крылья каменным топором камбу, а затем отрубила их ему.

Как только эта операция была закончена, Диневаи-мать решила поскорее сообщить Гумбл-габбон о том, что они сделали. Она побежала на равнину, где оставила Гумбл-габбон, и, найдя ее сидящей по-прежнему на земле, воскликнула:

— Посмотри, я последовала твоему примеру. У меня теперь нет крыльев, они отрублены.

— Ха-ха-ха! — засмеялась Гумбл-габбон и, вскочив, начала танцевать от радости. Как ловко все получилось! Она расправила свои крылья, похлопала ими и сказала:

— Я обманула тебя, короткокрылая. Вот мои крылья! Да стоит ли выбирать вас, Диневаны, королями, если вас так легко обмануть. Ха-ха-ха!

И, насмехаясь, Гумбл-габбон громко захлопала крыльями перед Диневан. Диневан бросилась к ней, чтобы наказать ее за обман. Но Гумбл-габбон улетела, а бескрылая теперь Диневан не могла догнать ее.

Диневан пошла, раздумывая над своим несчастьем. Она решила отомстить. Но как? Ни она, ни ее муж не знали. Наконец Диневан-мать придумала план и приготовилась к его выполнению.

Она спрятала всех своих маленьких Диневанов, кроме двух, под большим кустом, а с двумя малютками пошла на равнину к Гумбл-габбон. Спускаясь с покрытого галькой хребта морилла, где находился ее дом, она увидела Гумбл-габбон с ее двенадцатью детьми.

Побеседовав с Гумбл-габбон, она вдруг сказала:

— Почему ты не подражаешь мне? У меня только двое детей. Двенадцать слишком много, чтобы их прокормить. Если у тебя будет много детей, они никогда не вырастут большими птицами, как Диневаны.

Гумбл-габбон ничего не ответила, но подумала, что Диневан права. Ведь действительно, молодые Диневаны были гораздо крупнее, чем дети Гумбл-габбон. Расстроенная Гумбл-габбон подумала: "Не потому ли так малы мои дети, что их больше, чем у Диневан? А как было бы хорошо вырастить их такими же большими, как Диневаны!" Тут она вспомнила о том, как обманула Диневан, и подумала, что тоже может быть обманута. Но, взглянув туда, где кормились Диневаны, и увидев, насколько крупнее ее птенцов были двое молодых эму, она тут же безумно позавидовала.

Диневан скрыла десять своих птенцов под большим кустом oеле того, как поддалась уговорам дрофы и отрубила себе крылья. (Можете ли вы найти топор, которым она это сделала?) Она идет назад к Гумбл-габбон с двумя своими птенцами посчитаться с хитрой птицей. Дальше читайте...

— Не быть Диневанам королевскими птицами равнин! — решила она. — Гумбл-габбоны заменят их. Они вырастут такими же большими, как Диневаны, сохранят свои крылья и будут летать, чего не могут теперь делать Диневаны.

И Гумбл-габбон убила всех своих птенцов, кроме двоих. За-тем она пошла туда, где кормились Диневаны.

Увидев Гумбл-габбон только с двумя детьми, Диневан спросила:

— Где же твои остальные птенцы?

— Я их убила, оставила только двоих. У них будет вдоволь еды, и они вырастут такими же большими, как твои.

— Ты жестокая мать, — убила своих детей. Ты жадная мать. У меня двенадцать птенцов, и всех их я кормлю. Ни за что на свете я не убью ни одного из них. Даже если бы я получила взамен свои крылья. Здесь хватит пищи для всех. Посмотри на куст — он покрывается ягодами, чтобы кормить мою большую семью. Посмотри на кузнечиков — они прыгают кругом, чтобы мы могли ловить и есть их.

— Но ведь у тебя всего двое детей!

— Нет, у меня их двенадцать. Я пойду и приведу их. — И Диневан побежала к кусту, где спрятала десятерых своих птенцов.

Вскоре она уже возвращалась, вытянув шею, гордо закинув назад голову, а перья ее хвоста бубу-телла покачивались на бегу. Она издавала странные горловые звуки — песню радости Диневанов. Рядом с ней бежали красивые, нежные малютки с полосатым оперением, насвистывая детскую песенку Диневанов.

Приблизившись к Гумбл-габбон, Диневан перестала ворковать и торжественно сказала:

— Видишь, я говорила правду. Вот мои двенадцать детей. Можешь смотреть на них и думать о своих несчастных убитых детях. А пока ты думаешь, я предскажу тебе судьбу твоих потомков. Хитростью и обманом ты лишила Диневанов их крыльев, и, пока Диневаны бескрылы, Гумбл-габбон будет нести только два яйца и иметь двоих детей. Мы поквитались: у тебя есть крылья, а у меня — дети.

С тех пор Диневан-эму не имеет крыльев, а Гумбл-габбон — дрофа каждый сезон кладет только два яйца.

Как было создано солнце

До того как появились люди, на земле жили только птицы и звери, и все они были значительно крупнее, чем теперь. В те времена светили только луна и звезды, а солнца не было.

Однажды Диневан-эму и журавль Бролга ссорились и дрались на обширной равнине около реки Мурумбиджа. Рассерженный Бролга бросился к гнезду Диневана, схватил большое яйцо и изо всех сил бросил его в небо. Там оно разбилось о груду дров, желток разлился, дрова загорелись, и этот огонь, к удивлению всех существ, осветил мир. Все привыкли к полутьме и были ослеплены этим ярким светом.

Живший на небе добрый дух увидел, как ярко и красиво выглядит земля, освещенная этим огнем. Он подумал, что было бы хорошо каждый день зажигать такой огонь, и с тех пор стал это делать. Всю ночь он сам и его помощники-духи собирали и складывали в кучу дрова. Когда куча становилась достаточно большой, они посылали утреннюю звезду предупредить живущих на земле о том, что скоро будет зажжен огонь.

Но спящие земные существа не замечали утренней звезды. Тогда духи решили возвещать о восходе солнца каким-нибудь звуком и этим будить спящих. Долгое время они не могли придумать, кому это можно поручить.

Однажды вечером они услышали оглашавший воздух смех пересмешника Гу-гур-гаги. "Вот звук, который нам нужен", — решили они.

Духи сказали Гу-гур-гаге, что каждый день, как только погаснет утренняя звезда, он должен смеяться как можно громче, чтобы перед восходом солнца будить спящих. Если же он не согласится Этого делать, то они не будут зажигать солнце-огонь и навсегда оставят землю в сумерках.

Но Гу-гур-гага согласился и спас свет для мира. Он согласился громко смеяться на заре и с тех пор каждый день оглашает возДУх громкими звуками: "Гу-гур-гага, гу-гур-гага, гу-гур-гага!".

Здесь изображен добрый дух, решивший поддерживать огонь, чтобы каждый день освещать мир. Вокруг него эму, журавль и пересмешник. Выше головы духа, сбоку, находится яйцо, брошенное журавлем. Та часть, в которой говорится о том, как желток зажег дрова на небе, опущена. А точки — это те разговоры, которые велись в начале рассказа, и смех пересмешника

Когда духи разжигают огонь, он не дает много тепла. Но в середине дня, когда вся куча дров охвачена пламенем, жара становится сильной. Затем жара постепенно спадает, и при заходе солнца остаются только красные уголья. Они тоже быстро гаснут, кроме тех, что духи сохраняют. Они прикрывают эти угольки облаком, чтобы разжечь кучу дров, приготовленную на завтра.

Детям не разрешается подражать смеху Гу-гур-гаги, чтобы он, услышав их, не перестал смеяться поутру. Если же дети станут подражать его смеху, то над их глазным зубом вырастет лишний зуб, и рту отметку они будут нести в наказание за свою насмешку. Ведь добрые духи прекрасно знают, что, если когда-нибудь Гу-гур-гага перестанет смеяться, возвещая восход солнца, наступит время, когда на земле не будет больше даёнов и снова воцарится темнота.

Южный Крест

В самом начале, когда небесный владыка Байаме ходил по земле, он из красной земли гор сотворил двух мужчин и одну женщину. Увидев, что они живые, он показал им те растения, которые они должны были есть, чтобы жить, и отправился своим путем.

Некоторое время они питались теми растениями, которые указал им Байаме, затем наступила засуха, растений стало мало, и один из мужчин убил сумчатую крысу. Он сам и женщина ели мясо крысы, но второй мужчина не стал есть, хотя был смертельно голоден и лежал как мертвый.

Женщина говорила, что мясо хорошее, и уговаривала его поесть. Это ему надоело, он рассердился и, хотя был очень слаб, ушел в сторону заката, а остальные двое продолжали жадно есть.

Наевшись, они увидели, что их спутник отошел на некоторое расстояние, и последовали за ним. Они шли через дюны и покрытые галькой хребты, временами теряя его из виду. Подойдя к краю долины, они увидели своего товарища на ее другой стороне, у реки. Они крикнули, чтобы он остановился, но он не обратил па них внимания и продолжал идти, пока не подошел к большому белому эвкалипту. Здесь он замертво упал на землю, а рядом с ним люди увидели черное существо с двумя огромными огненными глазами. Оно подняло мертвеца на дерево и бросило в дупло.

Спеша через долину, люди услыхали такой оглушительный удар грома, что, пораженные, упали на землю. Поднявшись, они с удивлением увидели, что гигантский эвкалипт вырван из земли и несется по воздуху в южную сторону неба. Они заметили огненные глаза, сверкавшие с дерева. Внезапно тишину нарушил хриплый крик. Он исходил от двух желтогрудых белых какаду, летевших за исчезающим деревом; люди назвали этих какаду Муйи.

Все дальше улетало дерево-дух, а за ним летели Муйи, громко крича, чтобы оно остановилось и они могли попасть в свое гнездо.

Наконец дерево остановилось около Варрамбула, или Млечного Пути, который ведет туда, где живут небесные боги. Постепенно дерево скрылось из виду, и только четыре сверкающих огненшых глаза видели люди. Два принадлежали духу смерти Йови, два других были глазами первого умершего человека. С тех пор Муйи вечно летят за деревом, пытаясь достичь своего гнезда.

Когда все живое поняло, что смерть человека означала приход смерти в мир, повсюду начался плач. Болотные дубы непрестанно вздыхали, эвкалипты проливали кровавые слезы, застывавшие красной смолой.

Для племен этой части страны Южный Крест до сих пор известен как Яраан-ду — место белого эвкалипта, а созвездие Гончих называется Муйи, или белые какаду.

Так представляют себе племена приход смерти, а Южный Крест напоминает им об этом.

Образование озера Нарран

Старый Байаме сказал своим молодым женам Бирре-нулу и Каннан-бейли:

— Я воткнул белое перо между задними лапками пчелы. Выпустив ее, я пойду за ней к гнезду, чтобы достать меду. Пока я буду ходить за медом, вы принесите лягушек и батата и встречайте меня у источника Куриджил. Там вкусная и чистая вода.

Взяв плетеные мешки гулаи и палки-копалки, жены ушли. Они долго ходили, накопали много батата и лягушек и наконец усталые подошли к источнику Куриджил. Увидя прохладную, свежую воду, они захотели искупаться. Но сперва они построили навес из ветвей и оставили под ним гулаи с пищей, лягушек и батат.

Когда все было готово к приходу Байаме, который заставил их выйти за него замуж при помощи дубинки нулла-нулла и держал в покорности тем же оружием, они пошли к источнику купаться. Сняв набедренные повязки гумилла, которые они носили, будучи еще очень молодыми, женщины положили их на землю возле источника и радостно бросились в воду.

Не успели их разгоряченные, усталые члены насладиться прохладой, как их схватили и проглотили крокодилы Курриа.

Проглотив девушек, Курриа нырнули в пещеру, служившую входом в подземное русло реки Нарран. Они плыли по этому проходу, унося с собою всю воду источника в реку Нарран, которая тоже становилась безводной по мере их продвижения.

В это время Байаме, не зная о судьбе своих жен, искал мед. Некоторое время он следовал за пчелой с белым пером, но вскоре пчела села на цветок буза и не хотела лететь дальше.

Байаме сказал:

— Что-то случилось, иначе пчела не остановилась бы здесь. Я должен быть у источника Куриджил и посмотреть, в безопасности ли мои жены. Вероятно, случилось что-то ужасное. — И Байаме поспешил к источнику.

Придя туда, он увидел навес из веток, сделанный его женами, нарытый ими батат и лягушек. Но Бирры-нулу и Каннан-бейли нигде не было видно.

Он громко позвал их, но ответа не последовало. Байаме подошел к источнику. На берегу он заметил гумилла своих жен. Он взглянул в источник и, видя, что он высох, сказал:

— Это дело Курриа, они открыли подземный проход и уплыли с моими женами к реке, осушив источник. Я хорошо знаю, где проход соединяется с рекой Наррйн, и поспешу туда.

Вооружившись копьями и боевыми топорами воггара, Байаме пустился вслед за крокодилами. Вскоре он достиг глубокого водоема, где подземный канал источника Куриджил соединялся с рекой Нарран. Здесь он увидел то, чего раньше никогда не видел: глубокий водоем высох! Байаме сказал:

— Продвигаясь, они осушили водоемы, забрав с собой воду.

Я не пойду вдоль изгибов реки, втрое увеличив расстояние, которое должен пройти. Я хорошо знаю глубокие места и пойду напрямик, от одного большого водоема к другому, и смогу опередить Курриа.

Байаме быстро следовал вперед, срезая расстояние от одного большого водоема до другого, и его след до сих пор отмечен покрытыми галькой хребтами морилла, простирающимися вдоль реки Нарран и направленными к глубоким водоемам.

Подходя к водоемам, он находил их сухими, пока не достиг конца реки Нарран, где водоем был еще сырой и грязный. Тут он понял, что враги его близко, и вскоре действительно увидел их.

Если посмотреть внимательно, можно увидеть здесь изображение всей истории. В одном углу — две жены Байаме с корзинами. Затем лягушки, батат и два крокодюш, приготовившиеся проглотить бедных женщин. Вся средняя часть изображает беспокойство Байаме и его следы, тянущиеся на многие мили. Байаме, убивающий крокодилов, не показан, зато нарисованы его жены, лежащие на земле, и муравьи, кусающие их, чтобы оживить. Последний рисунок изображает озеро, птиц и рыб, которых Байаме заставил здесь жить

Незаметно Байаме опередил Курриа и спрятался за большим священным деревом зил. Приблизившись к нему, Курриа направились в разные стороны. Байаме быстро бросил копья и ранил обоих Курриа; они корчились от боли и бешено били хвостами, образуя в земле большие углубления, быстро заполнявшиеся принесенной ими водой. Опасаясь, что они могут снова от него ускользнуть, Байаме вытащил их из воды и убил топором воггара.

С тех пор река Нарран, разливаясь, затопляет углубления, которые, корчась, вырыли Курриа.

Видя, что Курриа мертвы, Байаме разрезал их и вынул тела своих жен. Женщины были покрыты мокрой слизью и казались мертвыми. Тогда он положил их на гнезда красных муравьев и стал наблюдать за ними. Муравьи быстро покрыли тела, очистили их от мокрой слизи, и Байаме заметил судорожное подергивание мускулов женщин.

— Они живы, чувствуют укусы муравьев, — сказал он.

Только он произнес эти слова, раздался звук, похожий на удар грома, но казалось, что он исходил из ушей женщин. Когда Эхо затихло, женщины медленно поднялись. Некоторое время они стояли изумленные, затем прильнули друг к другу, дрожа в смертельном страхе. Байаме подошел к ним и объяснил, как спас их от Курриа. Он не велел им больше купаться в глубоких водоемах реки Нарран — логове Курриа.

Байаме показал на воды у Бугира и сказал:

— Скоро здесь появятся черные лебеди, пеликаны и утки. Там, где раньше была сухая земля и камни, будет вода и водоплавающая птица. Река Нарран при разливе заполнит это углубление и образует большое озеро.

Свершилось так, как сказал Байаме; об этом говорит река Нарран с ее обширной водной поверхностью, что простирается на мили и служит домом для тысяч диких птиц.

Бора Байаме

От племени к племени передавалась весть о том, что наступила хорошая пора и должно состояться великое собрание племен. Место собрания было намечено в Гугуревоне, месте деревьев.

Старики шептались, что это хороший предлог для бора. Но женщины ничего не должны знать об этом. Старый Байаме — великий виринун сказал, что возьмет с собою на собрание племен двух своих сыновей — Гинда-инда-муи и Бума-ума-ноуи, так как пришло время стать им юношами, жениться, есть мясо эмУ и учиться быть воинами.

Когда род за родом прибывал в Гугуревон, каждый из них занимал место на хребтах, окружающих открытую равнину, где должны были состояться корробори. В одном месте расположился род воронов Ван, в другом — голубей Ду-мер, в третьем — род собак Мази и т. п. Здесь был Байаме со своим родом черных лебедей Байамул, род ящериц Убун с синими языками и много других. Каждый род расположился отдельным стойбищем.

Когда все собрались, их оказалось сотни и сотни. Многочисленны и разнообразны были корробори, каждый род стремился превзойти других в причудливости татуировки, новизне песен и плясок. Днем много охотились и пировали, ночью танцевали и пели; обменивались клятвами дружбы, драгоценными сумками для бумерангов и т. п. Молодых дочерей выдавали за старых воинов, старых женщин — за молодых мужчин, еще не родившихся девочек обещали старикам, а младенцев на руках — взрослым мужчинам. Заключались соглашения и во всех случаях советовались с виринунами.

Через несколько дней виринуны сказали мужчинам племен, что состоится бора, но женщины ни в коем случае не должны знать об этом. Пусть все мужчины каждый день под предлогом охоты секретно подготовляют место бора.

Теперь каждый день мужчины уходили. Они расчистили большой круг, построили вокруг него земляной вал, очистили проход от круга к густым кустам и насыпали валы по обеим сторонам прохода. Закончив приготовления, ночью, как обычно, устроили корробори.

Через некоторое время один из старых виринунов притворился мрачным и вышел из толпы. За ним последовал другой, и они начали сражаться. Когда всеобщее внимание сосредоточилось на ртой борьбе, из кустов внезапно раздался странный, жужжащий и свистящий звук. Женщины и дети сгрудились, испугавшись неожиданного и неестественного звука. Они знали, что звук исходил от духов, пришедших помочь посвящению мальчиков в юноши. (Если вы не боитесь духов, то вам звук напомнил бы свист куска дерева, привязанного к веревке, которую вращают).

При этом звуке женщины испуганно говорили: "Гарраими" (что значит "демон бора") — и крепче прижимали к себе детей.

Мальчики говорили: "Гайанди" — и их глаза расширялись от страха. "Гайанди" — название того же демона бора, но женщины не должны употреблять те слова, которыми мальчики и мужчины называют духа бора, так как все, что касается таинств бора, священно для глаз, ушей и языка женщин.

На следующий день после полудня мужчины скрылись в кустарнике. При заходе солнца они вышли из кустов и гуськом направились по дороге, обнесенной валами. Каждый держал в одной руке огненную палочку, а в другой — зеленую ветку. Когда они пришли в центр круга, настало время для молодежи и женщин покинуть стойбища и войти в круг бора. Внутри круга они устроили новые стойбища, поужинали и, как и в прежние вечера, устроили корробори.

По этомУ случаю Байаме — величайший виринун еще раз доказал свое могущество. Уже несколько дней род Мази вел себя без всякого уважения к виринунам племени. Вместо того чтобы относиться к их словам и делам с молчаливым трепетом, на что всегда рассчитывают виринуны, они беспрерывно болтали и смеялись, играя и крича, как будто племена не собирались совершить самые священные обряды. Часто виринуны сурово приказывали им замолчать, но предостережения были напрасны: Мази продолжали весело болтать и смеяться.

Тогда встал самый могущественный и прославленный из виринунов, Байаме, подошел к стойбищу Мази и сердито сказал им:

— Я, Байаме, почитаемый всеми родами, трижды приказывал вам, Мази, прекратить болтовню и смех. Но вы не послушались меня. К моему голосу присоединились голоса виринунов других родов, но вы снова не обратили на нас внимания. Вы думаете, что волшебники посвятят в юноши кого-либо из вашего рода тогда, когда вы не обращаете внимания на слова виринунов? Нет, говорю я вам. Отныне никто из рода Мази не будет говорить, как люди. Вы хотите шуметь и нарушать покой людей, не можете быть спокойными и не желаете понимать священных вещей. Пусть будет так! Вы и ваши потомки вечно будете шуметь. Но это не будет звук речи или смеха. Это будет лай и вой. И отныне, если кто-либо из рода Мази заговорит, горе тем, кто услышит его, — они тотчас превратятся в камни.

Мази открыли рты и приготовились рассмеяться и насмешливо возразить Байаме, но свершилось то, что предсказал им Байаме: они могли только лаять и выть, они потеряли способность говорить и смеяться. Когда Мази осознали свою потерю, в их глазах появилась тоска и немая мольба, что можно прочесть и в глазах их потомков.

С чувством удивления и страха смотрели окружающие на возвращавшегося к своему роду Байаме. Когда он уселся в своем стойбище, то спросил женщин, почему они не мелют зерно дунбар.

Женщины ответили:

— Пропали наши дейурлы, и мы не знаем, где они.

— Вы лжете, — возразил Байаме. — Несмотря на мой запрет, вы одолжили их роду Ду-мер, которые часто попрошайничают.

— Нет, Байаме, мы не давали их взаймы.

— Идите в стойбище Ду-мер и спросите ваши дейурлы.

Испугавшись той же кары, что постигла Мази, женщины побоялись ослушаться и пошли, хотя хорошо знали, что не одалживали свои дейурлы.

Они просили каждый род одолжить им дейурлы, но везде им отвечали, что дейурлы пропали и никто не знает куда. Ду-мер просили жернова, но им отказали, и все же дейурлы пропали.

Когда женщины ходили по стойбищу, они услышали странный звук, напоминающий крик духов и похожий на приглушенное: "Ум, ум, ум, ум".

Этот звук слышался то высоко в воздухе, то в траве — казалось, будто духи шумят повсюду.

Женщины крепче сжали свои огненные палочки и сказали:

— Пойдемте обратно, духи Ванда находятся повсюду.

Они поспешили обратно, все время слыша крик духов: "Ум, ум, ум".

Они рассказали Байаме о том, что все роды утратили дейурлы и что их окружили духи, и когда они говорили, то сзади их стойбища раздался звук: "Ум, ум, ум, ум".

Женщины прижались друг к другу, но Байаме махнул огненной палочкой в ту сторону, откуда раздался звук, и, когда луч осветил это место, там не было видно ничего, кроме двух движущихся дейурлов. Они передвигались сами собой, и, когда быстро уносились, звук: "Ум, ум, ум, ум" становился все громче, пока не стало казаться, что воздух полон невидимых духов.

Тогда Байаме понял, что духи Ванда находятся кругом, и вернулся в свое стойбище.

Утром стало известно, что не только пропали все дейурлы, но и Ду-мер покинули стойбище. Когда никто не хотел одолжить им жернова, Ду-мер сказали:

— Если духи Ванда не принесут нам камней, мы не сможем молоть зерно.

Едва они произнесли эти слова, как увидели, что к ним движется дейурл. Сперва они подумали, что благодаря их искусству их желание немедленно осуществилось. Но по мере того, как дейурл за дейурлом скользили в их стойбище и двигались дальше и всюду слышался звук: "Ум, ум, ум, ум", они поняли, что это дело духов Ванда. Ду-мер решили, что должны идти туда, куда направились дейурлы, иначе они разгневают духов, двигавших дейурлы через их стойбище.

Ду-мер собрали свое имущество и последовали за дейурлами, которые проложили дорогу от Гугуревона к месту цветов Гирравин; по этой дороге во время наводнения проходит русло реки.

Дейурлы направились к Дирангибирре, и за ними последовали Ду-мер.

Дирангибирра находится между Бреварриной и Виддер-Мурти, и здесь дейурлы легли горой друг на друга. Впоследствии сюда должны были приходить те, кто хотел достать хорошие акернова. Ду-мер были превращены в голубей, которые кричат, как духи: "Ум, ум, ум".

И другое странное событие произошло на этом великом бора.

Род Убун располагался стойбищем в некотором отдалении от остальных родов. Было замечено, что, когда к их стойбищу подходил кто-то незнакомый, вождь Убунов выходил и направлял на него луч света, который убивал на месте. Никто не знал, что это за свет, несущий с собою смерть.

Наконец Ван-ворон сказал:

— Я возьму самый большой щит борин и посмотрю, что все Это значит. Вы же не подходите туда слишком близко: хотя я придумал, как мне спастись от смертельного луча, вас я не смогу спасти.

Когда Ван пришел к стойбищу Убун и их вождь направил на него луч света, он поднял свой борин, заслонился им и громко крикнул низким голосом: "Ва, ва, ва, ва!" Это так напугало Убуна, что он бросил свое оружие и сказал:

— В чем дело? Ты меня испугал. Я не знал, кто ты, и мог повредить тебе, хотя я не хотел этого, — ведь Ваны мои друзья.

— Я не могу остаться, — ответил Ван, — и должен вернуться в стойбище. Я забыл там то, что хотел показать тебе. Я скоро вернусь.

Ван побежал туда, где оставил свою дубинку бунди, и быстро вернулся. Подкравшись сзади к Убуну, Ван ударил его дубинкой, уложив вождя мертвым у своих ног, чем отомстил за все жертвы смертоносного света.

Радостно крича: "Ва, ва, ва!" — Ван вернулся в свой лагерь и рассказал о том, что он сделал.

Когда начались корробори, все женщины, родственницы мальчиков, посвящавшихся в юноши, танцевали всю ночь. К концу ночи всем молодым женщинам было приказано уйти в хижины из ветвей, построенные заранее на краю вала, окружающего круг. Старые женщины остались.

Все мужчины, опекавшие мальчиков, проходивших посвящение, приготовились схватить своих подопечных и унести их по устроенной тропинке в кустарник. По сигналу каждый взял своего подопечного на плечо и начал танцевать в кругу.

Затем старым женщинам велели подойти и попрощаться с мальчиками, после чего они присоединились к молодым женщинам в хижинах. Пять мужчин проследили, как они вошли в хижины, и положили сверху ветви, чтобы женщины ничего не могли видеть. Когда женщины были надежно укрыты ветвями, мужчины, несшие мальчиков, скрылись в зарослях. После этого пять мужчин сняли ветви с хижин, освободили женщин, и те ушли в свое стойбище. Как ни любопытно было женщинам узнать обряды посвящения мальчиков, они знали, что ни на какие вопросы им не ответят. Через несколько месяцев их мальчики вернутся, быть может, без переднего зуба, с небольшими рубцами на теле. Они знали, что мальчикам не разрешалось смотреть на женщину после их исчезновения в кустарнике. Больше женщинам ничего не говорили.

На следующий день роды подготовились следовать к месту малого бора, которое должно было состояться через четыре дня в 10 или 12 милях от места великого бора.

На месте малого бора круг делался не из земли, а из травы. Все роды шли туда вместе, располагались там и устраивали корробори. Молодых женщин рано отсылали спать, а старые оставались до того времени, когда мальчиков приносили с места великого бора и разрешали еще раз попрощаться со старыми женщинами. Затем их всех уводили наблюдавшие за ними мужчины. Все недолго оставались вместе, а затем расходились в разные стороны. Каждый мужчина вел мальчика. С этого времени по меньшей мере шесть месяцев мужчины строго руководили мальчиками, которые не могли видеть даже своих матерей. Через шесть месяцев мальчик мог вернуться в свое племя, но изоляция делала его таким диким, что он боялся говорить даже со своей матерью. Постепенно Эта странность проходила.

Случилось так, что на этот раз Байаме и мальчикам не суждено было прибыть на малое бора. Когда они готовились для выступления, в стойбище вошла, шатаясь, вдова Миллин-дулу-нубба и закричала:

— Вы все оставили меня, вдову, одну с кучей детей! Как могли маленькие ноги моих детей угнаться за вами? Могла ли моя спина нести более одного гулаи? Разве у меня больше одной спины и двух рук? Но никто из вас не остался помочь мне. Уходя от источника, вы выпивали всю воду. Когда, усталая и жаждущая, я приходила к источнику и мои дети просили воды, что я находила? Грязь, только грязь. Затем обессиленные, плачущие дети подходили к следующему источнику. Что же мы видели, когда напрягали глаза, чтобы найти воду? Грязь, только грязь. И я не могла их утешить. Мои дети один за другим падали и умирали, умирали от жажды, которую их мать Миллин-дулу-нубба не могла утолить.

Когда она это говорила, к ней быстро подошла женщина с вирри, наполненным водой.

— Слишком поздно, слишком поздно! — воскликнула вдова. — Зачем жить матери, когда мертвы ее дети? — И она со стоном упала.

Когда холодная вода охладила ее запекшиеся губы и распухший язык, женщина из последних сил поднялась на ноги и, простирая руки к стойбищу, громко закричала:

— Вы сюда спешили, вы здесь и останетесь. Гу-гул-гай-а, Гу-гул-гай-а! Превратитесь в деревья. Превратитесь в деревья. — И она упала мертвой.

Роды, которые стояли по краю круга и на которые указала ее рука, превратились в деревья. Здесь они стоят и поныне. Роды, стоявшие сзади, превратились в птиц и животных, которыми они были раньше: лающие Мази — в собак, Байамул — в черных лебедей, Ван — в воронов.

На месте великого бора вы можете видеть высокие и мрачные деревья печальной темной окраски, с грустным стоном протягивающие свои ветви в сторону озера. Оно называется Гугуревон, место деревьев, и лежит там, где был круг бора. Оно известно как место встречи птиц, носящих имена родов прошлых времен. Гордо плавают черные лебеди Байамул, их соперники по величине и красоте пеликаны, утки и многие другие, — их слишком много, чтобы всех перечислить. По траве скользит ящерица Убун с синим языком. Временами слышится "Ум, ум, ум" голубей Ду-мер и крик птицы Миллин-дулу-нубба: "Гу-гул-гай-а, гу-гул-гай-а".

В ответ раздается стенание мрачных дубов и шуршание ветвей эвкалиптов, пока наконец не заговорят все деревья и берега не огласятся печальными отзвуками прошлого.

Находившиеся на месте малого бора мужчины и мальчики не подверглись превращению. Они долго ждали прибытия родов, которые так и не пришли. Тогда Байаме сказал:

— Вероятно, могучие враги убили наших друзей и никто не спасся, чтобы рассказать об их судьбе. Сейчас враги, может быть, идут по нашему следу. Уйдемте в далекую страну. — И они поспешили в Нунду.

Вместе с ними шла собака Байаме. Идти так быстро ей было трудно, но Байаме не хотел ее оставлять и гнал вперед. Когда они пришли к источникам Нунду, собака уползла в кусты и родила щенков. Таких щенков человек никогда не видел. У них были тела собаки, головы иглистого муравьеда Пигги-билла и свирепость и сила демона.

Человек, встретивший в кустарниках Нунду ир-мунан, или длиннозубого, будет им убит. Даже Байаме не осмеливался подходить близко к щенкам своей старой собаки.

Многочисленные племена собрались на священную церемонию бора. Круг в центре — место для корробори. Значительная часть рассказа здесь изображена, но нет женщин и их жерновов. Зато можно видеть разгневанную, колдующую вдову

Могучий виринун Байаме живет вечно. Ни один человек не должен видеть его лицо, если не хочет погибнуть. Одинокий, в густых зарослях на одном из хребтов Нунду, живет этот старый человек — Байаме, могущественнейший из всех виринунов.

Гуду из Виррибиллы

Байаме с одним из своих сыновей ловил рыбу на реке Барвон в большом водоеме, называемом Виррибилла. Они поймали сетью огромную Гуду — треску, вытащили ее на берег, выпотрошили и развели огонь. Печень и жир положили жарить на огонь, а рыбу повесили на большом эвкалипте, около которого они расположились. Когда печень поджарилась, Байаме начал ее есть, а его сын сидел и смотрел на него, надеясь получить часть для себя. Но отец ничего ему не дал, и, хотя сын был голоден, он не осмелился просить.

Наконец он решил напомнить отцу о себе и сказал:

— Я пойду выпью воды.

Ответа не последовало, и он спустился по крутому берегу реки; он был очень рассержен.

Прошло некоторое время, и Байаме начал удивляться, почему сын так долго не возвращается. Что могло задержать его? Байаме пошел за ним к берегу реки. Сына не было, но вода текла гораздо быстрее, чем прежде, и рыба металась в ней, как будто происходило что-то необыкновенное.

Байаме сразу понял, что происходит. Его сын был разгневан и, будучи сам великим виринуном, решил опустошить крупный рыбный бассейн, заставив всю воду, а вместе с ней и рыбу уйти подземным протоком.

Байаме видел, что вода текла все быстрее и быстрее, пока ее не стало заметно меньше. Он очень рассердился на сына, оставил треску висеть на дереве и последовал за сыном. Он шел по излучинам реки, все время стараясь, чтобы вода была впереди него, — ведь он знал, что его сын должен быть там, где вода.

Достигнув Бреваррины, Байаме еще не догнал его и видел, что вода течет по-прежнему быстро. Он знал, что ниже Бреваррины есть подземный канал, и, подойдя к нему, крикнул:

— Иди под землю вместе с водой!

Его сын оказался здесь и ответил:

— Продолжай. Ты превратишься в камень.

Хотя сын Байаме и был великим виринуном, он был не в силах противостоять отцу и вошел в подземный ход. Байаме ослепил его, чтобы он не мог избежать прохода. Когда юноша очутился там, Байаме надавил сверху на землю, навсегда заключив там сына. Затем он остановил воду и вернулся в Виррибиллу.

Треска продолжала висеть там, где он ее оставил. И по сей день там есть огромный темный кусок коры того дерева, на котором она висела. Он имеет форму рыбы и известен племенам как Гуду из Варрибиллы. Когда племена рассказывают свои легенды, они говорят:

— Сын Байаме заслужил смерть, он смеялся над своим отцом. Но его последние слова оправдались, так как Байаме в его небесном стойбище Буллима частично превращен в камень.

Как нашли Илианба Ванда

Один человек старался откопать песчаных крыс Билба из их нор. Он копал так глубоко, что достиг другого мира.

Он посмотрел через сделанное им небольшое отверстие и увидел отвратительных чудовищ, имевших по два пальца на ногах. Они были такие страшные, что он уронил свою палку и поспешно вернулся обратно.

Вылезши из норы, он увидел Муллиана-сокола и рассказал ему о виденном. Муллиан заставил его пойти и показать, где находятся рти чудовища. Достигнув отверстия, Муллиан расширил его настолько, чтобы пролезть через него, и велел своему товарищу следовать за ним. Муллиан смело подошел к чудовищам и спросил их, какого они рода, — ведь он еще не видывал таких.

Они ответили, назвав Муллиана по имени, что его удивило. Они оказались Илианба Ванда и распоряжались теми духами, что творили зло. Они заставляли их непрерывно двигаться и не позволяли пользоваться правой рукой.

Приход Муллиана и его товарища так удивил тех, кто подвергался наказанию, что некоторые из них на мгновение перестали двигаться. Немедленно Илианба Ванда схватили их и бросили в огонь, горевший по обеим сторонам пещеры.

Товарищ Муллиана был напуган. Боясь пострадать, он держался ближе к Муллиану. Илианба Ванда знали, что он думает, и один из них сказал:

— Так обращаются только с теми, кто заслуживает наказания. Если сюда попадает добрый дух, мы его посылаем на небо Буллима. Только совершившие зло находятся здесь. Вы первые живые люди, прибывшие сюда. В вашей стране сейчас ночь, бродят только духи. Оставайтесь с нами, пока наверху рассветет.

В углу вы видите человека, вырывшего глубокую нору. Ван-ворон смотрит в другую сторону, но все замечает. Двухпалые чудовища гоняют кругом бедных духов, не попавших в Буллима. Точки сделаны не только для украшения: это языки пламени, лижущие всех

Муллиан знал, что не следует пытаться уйти, если Илианба Ванда желают, чтобы они остались, и не обратил внимания на знаки своего товарища, торопившего его скорее уйти отсюда.

Илианба Ванда предложили им пищу. Муллиан съел хороший ужин, но его товарищ ничего не тронул и не заснул, когда они легли отдыхать. Он наблюдал, как злых духов заставляли двигаться всю ночь. Некоторые духи были посланы на землю и возвратились с новыми духами, похищенными из тел недавно умерших. Тех из них, что творили зло, присоединяли к вечно двигавшимся духам. Их били по правой руке, если они поднимали ее или даже шевелили ею.

На следующее утро Илианба Ванда опять предложили Муллиану и его товарищу пищу. Муллиан поел, а его товарищ снова отказался. Поев, Муллиан сказал, что они должны уходить. Илианба Ванда не удерживали их, и они полезли вверх по тому же пути, которым спустились.

Выйдя на землю, товарищ Муллиана разжег огонь и окурил себя и Муллиана, чтобы не принести из подземного мира какого-нибудь зла/Товарищ Муллиана ожидал, что тот умрет от съеденной им пищи, но, вместо того чтобы заболеть, Муллиан казался еще сильнее, чем прежде.

Так один из храбрейших воинов, Муллиан, открыл место наказания тех, что творят зло.

Создатели детей

Балу-месяц делал девочек, и в этом ему иногда помогал Вав-ворон. Одному Вану нельзя было поручать этого, так как девочки, которых он создавал, вырастали шумливыми и сварливыми женщинами.

Бу-мейа-мул — лесная ящерица создавала мальчиков, иногда с помощью Балу.

Балу и Ван были большими виринунами и жили вместе. Однажды Ван сказал:

— Давай, вместо того чтобы делать новых детей, оживим умерших. Мы могли бы сделать это вместе.

— Нет, — ответил Балу. — Они мертвы. Худшие из умерших уже сожжены, плохие у Илианба Ванда, а хорошие в Буллима или бродят там, где им нравится. Пусть они остаются мертвыми.

— В последнее время многие умирали. На земле останется мало людей, если мы позволим всем умирать.

— Ничего, делай больше детей. Пусть умирают.

Много раз пытался Ван убедить Балу оживить умерших, но Балу сказал:

— Пусть остаются мертвыми. Быть может, их духи переселились в других. Пусть остаются мертвыми.

Эти отказы рассердили Вана, и он отправился охотиться один. Он подошел к большому эвкалипту, увидел на нем много гусениц Юлу-мара и вернулся в стойбище. Он снова спросил Балу:

— Не передумал ли ты? Не поможешь ли мне оживлять умерших?

— Нет, — снова отказался Балу. — Пусть остаются мертвыми, их вдовы могут выйти за молодых.

Тогда Ван сказал, что нашел дерево с множеством гусениц, и предложил пойти набрать их, сколько нужно.

Они отправились, и, подойдя к дереву, Ван сказал:

— Я останусь внизу, а ты полезай на дерево и собирай гусеницы вот этим, — и дал ему миджир, или палку с крючками на конце.

Балу влез на дерево и собрал много гусениц, которых бросал вниз Вану. Каждый раз, как он это делал, Ван дул на дерево, и оно росло все выше и выше, пока верхние ветви не достигли неба. Балу заметил, как высоко он находится, и воскликнул:

— Ой, где я? Куда я попал?

Пока Балу говорил это, он очутился на небе. Балу взглянул вниз и далеко на земле увидел Вана, который закричал:

— Оставайся там, где ты есть. Ты не хотел помочь мне оживить умерших. Оставайся на небе, а я и один могу делать девочек-младенцев.

Каждую ночь, когда светит месяц, можно видеть Балу и дерево. Балу путешествует по небу, пытаясь снова попасть на землю. Но, чтобы это сделать, он должен изменить свой облик, так как его старый враг — солнце Йи старается не допустить этого.

Задолго до этого Йи любила Балу и хотела выйти за него замуж. Но он ответил, что Йи имеет слишком много любовников и что он никогда на ней не женится. Это так разгневало Йи, что ее любовь превратилась в ненависть. Когда Балу очутился на небе, Йи сказала духам, стоящим по краям неба и поддерживающим его: когда Балу будет подходить к ним, они должны его отгонять. Пусть духи наблюдают за ним все время, пока Йи спит, завернувшись в красные шкуры кенгуру. Если они позволят Балу убежать, то Йи убьет духа, сидящего в центре неба и держащего концы веревок, на которых висит земля. Тогда земля упадет вниз, в темноту, и они упадут туда вместе с ней.

После этой угрозы Балу убедился, что убежать невозможно, хотя ему очень хотелось вернуться на землю и снова создавать детей. Ведь если это будет делать один Ван, то весь мир скоро будет полон сварливых женщин.

В конце концов Балу решил попытаться проскользнуть мимо духов в измененном облике и принял вид эму. Духи подумали, что это небесный Гоуа-гей-эму, и позволили ему пройти.

Вернувшись благополучно на землю, Балу пошел в свое старое стойбище. Собаки его не узнали, выскочили и бешено залаяли. Он заговорил, его жены узнали голос и отозвали собак. Тогда Балу принял свой обычный земной вид. Он опасался, что лай собак привлечет внимание его братьев, которые не хотели его возвращения, желая взять его жен. Если бы он не вернулся, они первые имели бы них право. Поэтому Балу велел женам положить в свою палатку бревно, в котором таится дух Мингга, и покрыть его шкурой опоссума. Затем он с женами тайно пошел к белому дереву бира, где было много гусениц для пищи, и там они остановились.

Едва они успели уйти, как один из братьев Балу подкрался к бревну. Он думал, что это спит Балу, и решил убить его. Он взмахнул дубинкой бунди и с силой несколько раз ударил по бревну. Затем он пнул бревно ногой, и ему показалось, что Балу ответил на удар. Его нога болела, и он не мог понять, обо что он ударился. Он схватил шкуру опоссума, сдернул ее и ничего не увидел под ней. Дерево-дух Мингга могло становиться невидимым и даже незаметно исчезать. Он огляделся кругом — женщин в стойбище не было. Зная, что Балу — виринун, он понял, что был обманут.

Он вернулся, хромая, в свое стойбище и решил на следующий день пойти по следам беглецов. Но он никогда не смог найти Балу, так как тот превращался в эму всякий раз, когда на земле ему угрожала опасность.

Балу и его жены наелись гусениц, и он снова начал создавать детей. Когда он сделал нескольких маленьких девочек, к нему присоединился его друг Бу-мейа-мул — маленькая лесная ящерица с длинным языком, у нее уже были почти законченные маленькие мальчики. Она пыталась из маленьких девочек, созданных Балу, сделать мальчиков, говоря, что мальчики лучше, что они сильные воины и хорошие охотники. Но Балу сказал:

— Не делай этого, лучше готовь девочек. Мальчики когда-нибудь захотят иметь жен.

Вместе они сделали нескольких маленьких мальчиков и девочек, которых послали к Валла-гуджаил-ван, которая распоряжалась духами детей, ожидавших рождения или возрождения, как земные дети.

Валла-гуджаил-ван очень любила мидии; их у нее было очень много, и, если дети трогали их, она так сердилась, что не хотела заниматься ими. Тогда другой, добрый дух Валла-гарун-бу-ан жалел их и обещал им земных матерей.

Когда он просил духов детей, уже живших и умерших молодыми, назвать имя матери, к которой они хотели бы пойти, они обычно называли имя своей земной матери, и Валла-гарун-бу-ан посылал их к ней, чтобы они снова родились или перевоплотились. Если же матери не были к ним добры, то они называли других женщин, которых любили на земле, и их посылали к ним. Духи детей, никогда не имевших земных матерей, или не помнивших их, или не знавших имен других женщин, должны были полагаться на случай. Валла-гарун-бу-ан посылал их на землю, и они прятались в длинных, свисающих ветвях эвкалиптов. Первая женщина, проходившая под ветьями, где притаился дух ребенка, становилась его матерью.

Когда такой древесный ребенок-дух рождается, у него во рту всегда лежит лист эвкалипта, который надо немедленно вынуть, иначе ребенок умрет и его дух вернется к тому дереву, от которого он пришел. Если дети-духи долго остаются на деревьях, они плачут и становятся очень несчастными. Старые духи жалеют их и, чтобы прекратить их плач, превращают их в Бан, или пучки омелы, свисающей с деревьев. Из крови этих детей получаются красные цветы омелы.

По краю рисунка находятся духи, которые держат небо, стоп по его краям. В середине рисунка дух держит концы веревок, на которых висит земля. Балу-месяц нарисован в образе эму; возле него две жены копают гусениц. Здесь же маленькая длинноязыкая ящерица и, конечно, Ван-ворон, Около Вана ветвь дерева-духа, унесшего Балу на небо, когда Ван дул на него

Иногда под такими свисающими ветвями деревьев встречаются расчищенные места, которые, как говорят, были сделаны духами, чтобы виринуны приходили, лежали и разговаривали с ними.

Когда Балу появляется поздно на небе, люди говорят:

— Балу делает младенцев-девочек, их делать дольше, чем мальчиков.

О восходе месяца они узнают по легкой дымке, которая предшествует его появлению.

— Посмотрите, — говорят они, — восходит Балу, вот его пыль.

Ван-ворон превращает девочек в молодых женщин. В это время они должны задобрить его, громко повторяя крик его рода: "Ва! ва! ва!"

Балу влияет на жизнь женщин и от их рождения до смерти.

Сыч и месяц

Мургу-сыч долгое время жил одиноко, вдалеке от других. Он сделал много бумерангов, дубинок нулла-нулла, копий и ковров из шкур опоссума. Мургу отлично вырезал оружие при помощи зубов опоссума и разрисовывал шкуры ярким цветным орнаментом, прочно сшивая их жилами опоссума, продетыми в иглу из маленькой кости ноги эму. Мургу гордился своей работой.

Однажды ночью Балу-месяц пришел в стойбище Мургу и сказал:

— Одолжи мне одну из твоих подстилок из шкур опоссума.

— Нет, я не одалживаю моих подстилок.

— Тогда отдай мне одну.

— Нет, я не отдаю их.

Осмотревшись, Балу увидел красиво сделанное оружие и допросил:

— Тогда, Мургу, дай мне что-нибудь из твоего оружия.

— Нет, я никогда не даю другим то, что сделал сам.

Снова Балу сказал:

— Ночь холодна. Одолжи мне подстилку.

— Я сказал, — ответил Мургу, — что никогда не одалживаю своих подстилок.

Балу больше ничего не сказал, отошел, нарезал коры и сделал для себя дардур. Когда дардур был готов и Балу в нем устроился, начался сильный дождь и продолжался непрерывно до тех пор, пока вся местность не была затоплена водой.

Мургу утонул. Его оружие плавало вокруг, а подстилки гнили в воде.

Лягушки-вестники

С тех пор как Байаме покинул землю и вернулся тем же путем, которым он спускался когда-то, по каменной лестнице в небесное стойбище Буллима на вершине священной горы Уби-Убит только мудрецам-виринунам разрешалось обращаться к нему, и то лишь через его посланца Валла-гарун-бу-ана.

Теперь в Буллима Байаме сидел на хрустальной скале вместе со своей женой Биррой-нулу. Верхняя часть их тела была такой же, как во время пребывания на земле, а нижняя прочно приросла к хрустальной скале и слилась с ней.

Только Валла-гарун-бу-ану и Каннан-бейли разрешалось приближаться к ним и передавать другим их приказания.

Жена Байаме Бирра-нулу вызывала половодья. Когда реки высыхали и виринуны желали наступления половодья, они взбирались к вершине Уби-Уби и ожидали в одном из каменных кругов прибытия Валла-гарун-бу-ана. Узнав их желание, он уходил и передавал его Байаме.

Байаме говорил о нем своей первой жене Бирре-нулу, а та посылала вторую жену Каннан-бейли сказать виринунам:

— Поспешите передать племени Бун-юн Бун-юн, чтобы они были готовы. Скоро покатится кровяной шар.

Услышав это, виринуны спешили с гор через долины, или вогги, пока не приходили к роду лягушек Бун-юн Бун-юн, имевших сильные руки и неутомимые голоса.

По просьбе виринунов этот род становился по берегам высохшей реки начиная от ее верховья. Они разводили большие костры и клали в них крупные камни, Когда камни нагревались, каждый из Бун-юн Бун-юн клал но нескольку камней на кору перед собой и ждал, когда покажется кровяной шар. Видя, что огромный кровяной шар вкатывается в русло реки, все нагибались, хватали горячие камни и с громкими криками изо всех сил бросали их в катящийся шар. Их было так много, и они бросали камни с такой силой, что разбивали шар. Из шара вырывался поток крови, быстро устремлявшийся вниз по течению реки. Все громче кричали Бун-юн Бун-юн и следовали с камнями за стремившимся мимо них потоком. Они бежали вдоль берега, непрерывно бросая камни и громко крича. Постепенно поток крови, очищенный горячими камнями, превращался в разлив реки. Своими криками Бун-юн Бун-юн предупреждали об этом племена, чтобы те успели перенести свои стойбища на возвышенные места.

Пока вода прибывала, Бун-юн Бун-юн не переставали громко кричать. Даже теперь при приближении половодья слышатся их голоса, и даены говорят: "Кричат Бун-юн Бун-юн. Должно наступить половодье". А затем: "Кричат Бун-юн Бун-юн. Половодье наступило".

Если разлившаяся вода оказывается красной и густой от грязи, даены говорят, что Бун-юн Бун-юн, или лягушки половодья, позволили воде пройти мимо, не очистив ее.

Создатели огня

В те дни, когда Бутулга-журавль женился на Гунар — кенгуру-древолазе, в их стране не знали огня. Пищу ели сырую или сушили ее на солнце.

Однажды, когда Бутулга тер один кусок дерева о другой, появилась искра и небольшой дым.

— Посмотри, — сказал он Гуиар, — что получилось, когда я тер один кусок дерева о другой. Вот было бы хорошо, если бы мы могли добыть огонь и варить пищу, не ожидая, пока ее высушит солнце.

Гунар посмотрела и, увидев дым, сказала:

— Велик будет день, когда мы сможем зажечь огонь. Расколи свою палочку, Бутулга, и положи в отверстие кору и траву, чтобы искра могла зажечь огонь.

Поняв мудрость этих слов, Бутулга сделал гак, как она советовала. После длительного трения в отверстии появилось небольшое пламя. Как и говорила Гунар, искра зажгла траву, кора тлела и дымилась, и таким образом Бутулга-журавль и Гунар — кенгуру-древолаз открыли искусство добывания огня.

— Это мы сохраним в секрете от всех племен, — решили они. — Когда надо будет разжечь огонь, чтобы поджарить рыбу, мы уйдем в хвойный кустарник. Там мы разведем огонь и втайне сварим пищу. Наши палочки для получения огня мы спрячем в шишках хвойных деревьев, а одну палочку будем носить с собой, спрятанной в сумке из шкуры кенгуру — камби.

Бутулга и Гунар поджарили первую пойманную ими рыбу и нашли ее очень вкусной. Возвращаясь в стойбище, они взяли с собою часть поджаренной рыбы. Даены заметили, что их рыба выглядит иначе, чем высушенная на солнце, и спросили:

— Что вы сделали с этой рыбой?

— Она высушена на солнце, — ответили они.

— Это не так, — возразили те, но Бутулга и Гунар настаивали, что рыба была высушена на солнце.

День проходил за днем, и, поймав рыбу, эти двое всегда исчезали и возвращались с пищей, выглядевшей иначе, чем у других. Не добившись ничего, племя решило наблюдать за ними. Ба-лурал — ночной сове и Уя-попугаю поручили следовать за ними и выяснить, что они будут делать.

После очередной ловли рыбы, когда Бутулга и Гунар направились в заросли, Балурал и Уя последовали за ними. Когда те скрылись в хвойных зарослях, Балурал и Уя вскарабкались на высокое дерево и увидели, как Бутулга и Гунар положили на землю рыбу, открыли камби и вынули из нее палочку. Они подули на палочку, положили ее в середину кучки травы и листьев, и вот уже блеснуло пламя, в которое они бросали крупные палки. Когда пламя угасло, они положили рыбу на угли. Балурал и Уя поспешили в стойбище своего племени и сообщили о своем открытии.

Даены принялись строить планы о том, как завладеть камби с огневой палочкой, когда Бутулга и Гунар вернутся в стойбище. В конце концов было решено устроить такое корробори, какое редко бывает и какого еще не видела молодежь племени. Старики предложили удивить Бутулгу и Гунар, чтобы они забыли о своей драгоценной камби. Как только они засмотрятся на корробори и забудут о палочке, кто-нибудь схватит камби, похитит огневую палочку и зажжет огонь для всех. Ведь многим очень понравилась поджаренная рыба, и они хотели еще.

Биага-сокол должен был притвориться больным, повязать голову и лечь около Бугулги и Гунар, когда они будут смотреть на корробори. Все время наблюдая за ними, он должен выбрать время, когда они забудут обо всем, кроме корробори, и похитить камби.

Составив этот план, все стали готовиться к большому корробори. Известили все соседние роды, приглашая их на корробори. Особенно они просили прийти Бролга, славившихся своим чудесным танцем. Уж их-то танец наверняка привлечет внимание Бу-тулги и Гунар.

Все племена согласились прийти, и вскоре все занялись грандиозными приготовлениями. Каждый решил превзойти других в причудливости и яркости раскраски для корробори.

Каждый прибывавший род вызывал восхищение. Никогда еще молодежь не видела такого разнообразия расцветок и узоров.

Била — род черных какаду пришел с яркими красно-оранжевыми пятнами на черной коже. Пеликаны явились белыми; лишь местами, там, где стерлась краска, просвечивала черная кожа. Даены так отполировали свою темную кожу, что она блестела, как сатин. Затем явились Миллиа, красавицы из рода кенгуру-древолазов, жившие в скалистых горах морилла. После них пришел род кошек Бакканди, разрисованных тусклыми красками, но весьма причудливо. Прибыли также Мей-pa, спеша принять участие в великом корробори. За ними, медленно выступая, явились Бролга. Они выглядели очень важными и высоко держали свои красные головы, выкрашенные так в противоположность серым телам, которые они считали слишком тусклыми для такого веселого события.

Среди многих родов были раскрашенные в розовый и серый цвета какаду Гала, в зеленый и малиновый — попугаи Биллаи; они были раскрашены ярче всех — тела цвета зеленой травы и ярко-малиновые бока. За Это они получили имя Малиновые Крылья. Явились также маленькие яркие Гиджеригар.

Уже собралось много народу, когда пришли журавль Бутулга и кенгуру-древолаз Гунар. Бутулга предупредил Гунар, что они должны только смотреть и не принимать активного участия в корробори, чтобы охранять свою камби. Поэтому Гунар села с ним рядом и перебросила сумку через руку. Бутулга ее еще раз попросил быть осторожнее и не забывать, что у нее сумка. Но по мере того как шло корробори, она так увлеклась, что забыла о камби, и та соскользнула с ее руки. Но Бутулга увидел это и положил сумку на место. Это помешало Биаге-соколу схватить сумку, хотя на него и не обращали внимания, считая смертельно больным.

Биага снова припал к земле и застонал, но тем не менее не спускал глаз с Гунар и вскоре был вознагражден за свои старания.

Между тем наступила очередь танцев Бролга. Все глаза, кроме глаз Биаги, были прикованы к ним, когда они медленно вошли в круг. Сперва они выступили вперед, поклонились и отступили. Они повторили это несколько раз, и всякий раз их движения становились быстрее и быстрее, поклоны сменялись пируэтами.

Здесь изображено большое корробори, которое племена устроили, чтобы отвлечь внимание Бутулги и Гунар, открывших огонь, но эгоистично скрывших секрет. Можно видеть и племена. В одном углу вы видите сокола и сыча, выполнявших тайное задание

Они склоняли свои длинные шеи и делали такие движения, выполняя фигуры танца, что заставляли веех сотрясаться от смеха. Сами же они сохраняли серьезный вид, тем самым усиливая Эффект своих выходок.

Тогда наступил удобный момент для сокола Биаги. Увлекшись танцами, Гунар и Бутулга забыли о камби. Они стали хлопать вместе со всеми, Гунар откинулась на спину, обессиленная смехом, и сумка соскользнула с ее руки. Больной Биага вскочил, схватил сумку, разрезал ее каменным топором, выхватил огневую палочку и зажег ею приготовленную кучу травы до того, как эги двое осознали свою потерю.

Поняв, что бесценная камби пропала, Бутулга и Гунар вскочили. Бутулга бросился за Биагой, но тот побежал первым, бегал быстрее и опередил своего преследователя. Убегая, он огневой палочкой поджигал траву.

Убедившись, что ему не удастся поймать Биагу, и видя повсюду огонь, Бутулга оставил преследование. Он понял, что бесполезно сохранять дальше секрет, ставший достоянием всех собравшихся здесь родов.

Игуана и черная змея

Когда на земле появились животные, они были значительно крупнее, чем теперь. В те дни ядовитой была игуана, а не змея.

Наиболее крупный вид игуаны — Мангун-гали, имеющий даже теперь свыше полутора метров от языка до хвоста, из-за своего яда вселял ужас во всех обитателей земли.

Его любимой пищей было мясо даенов, которых он убивал в большом количестве. Он производил среди них такое опустошение, что наконец собрались все племена на совет, чтобы обсудить, как лучше положить конец всеобщему истреблению.

Собрание уже подходило к концу, а племена не могли придумать план спасения своих родичей-даенов.

Когда они уже расходились, на водопой пришел Ую-бу-луи — черный змей — и спросил, о чем они говорили. Диневан-эму рассказал ему, что Мангун-гали был так беспощаден к даенам, что вскоре будет истреблен весь их род.

Бора-кенгуру сказал:

— Многие из нас так же сильны, как Мангун-гали, и даже сильнее, но мы не можем сражаться с ним. Он убьет нас ядом, который носит в тайном мешке, и мы умрем, как наши родственники-даены. Некоторые из нас имеют родственников среди даенов, и мы не хотим видеть всех их убитыми. Но как прекратить истребление, мы не знаем.

— У меня тоже есть родственники среди даенов. Их надо спасти, — сказал Ую-бу-луи.

— Но как? — спросили остальные. — Ведь мы почти все — их родственники.

— Ведь сам Мангун-гали — и их и мой родственник, — сказал Мудеи-опоссум. — Однако это не мешает ему убивать их. Он убивает всех без различия.

— Я говорю вам, что спасу даенов от Мангун-гали, — сказал Ую-бу-луи.

— Но каким образом? — спросили все хором.

— Вот этого я никому не скажу. У меня будет ядовитый мешок Мангун-гали прежде, чем солнце Йи уйдет завтра на покой.

— Если ты будешь сражаться с ним, то солнце Йи не успеет скрыться за этой группой эвкалиптов, как ты будешь лежать мертвым от яда, который носит Мангун-гали.

— Разве я говорю о борьбе? Разве нет другого средства достигнуть цели, кроме борьбы? Я не буду сражаться с ним и останусь жив. Мангун-гали меня не убьет.

С этими словами Ую-бу-луи уполз между деревьями, окружавшими водоем, где собрались племена. Он знал, что только хитрость приведет к победе, — ведь Мангун-гали был больше и сильнее его, лучше слышал и быстрее двигался. Кроме того, у него был мешок с ядом. Правда, у Ую-бу-луи было одно преимущество: Мангун-гали так долго не знал поражений, что мог стать беззаботным и менее подозрительным.

Ую-бу-луи решил действовать так. Он подождет, пока Мангун-гали насытится своей любимой пищей. Тогда он будет следовать за ним до тех пор, пока тот не ляжет спать после пиршества. Это должно было наступить на следующий день,

Обдумав все это, Ую-бу-луи направился к стойбищу Мангун-гали и лег здесь спать. На следующее утро он увидел, как Мангун-гали вышел на охоту. Он следовал за ним на некотором расстоянии и видел, как тот внезапно напал на троих даенов, убил их и съел лакомые куски, захватив остальное мясо с собой. Ую-бу-луи отправился за ним и видел, как он поел еще, лег и заснул.

"Вот благоприятный момент", — подумал Ую-бу-луи, прокрадываясь в стойбище Мангун-гали. Он приготовился занести свою дубинку бунди, чтобы размозжить череп Мангун-гали, но подумал: "Сначала я должен узнать, где он хранит и как применяет яд. А когда этот яд окажется у меня, все племена станут бояться меня так же, как его". Он сел и начал ждать, когда проснется Мангун-гали. Ему не пришлось долго ждать, Мангун-гали спал беспокойно. Чувствуя, что вблизи него кто-то есть, он проснулся и оглянулся кругом. Невдалеке он увидел Ую-бу-луи. Когда Мангун-гали бросился к нему, Ую-бу-луи воскликнул:

— Подожди! Если ты убьешь меня, то ничего не узнаешь о заговоре, который замышляют против тебя племена.

— Какой заговор? Что могут сделать мне племена? Разве я не убил многих из самого большого племени, чтобы бояться других?

— Если бы ты знал их заговор, тебе не нужно было бы их бояться. Но сейчас твоя жизнь в опасности.

— Тогда расскажи мне об этом заговоре.

— Я и собирался это сделать, но ты хотел убить меня, хотя я и не причинил тебе вреда. Зачем же мне спасать твою жизнь?

— Если ты мне о нем не расскажешь, я убью тебя.

— Тогда ты сам будешь убит, так как другой не предупредит тебя.

— Расскажи мне о заговоре, и я сохрашо твою жизнь и жизнь людей твоего рода.

— Откуда я знаю, что ты сдержишь свое слово? Ты много обещаешь, но сдержишь ли свое обещание?

— Проси, что хочешь, и я дам тебе все — лишь бы ты поверил мне.

— Тогда дай мне подержать твой мешок с ядом. Только тогда я буду чувствовать себя в безопасности. Только тогда я скажу тебе о том, что замышлялось у водоема, где собираются племена. Все говорили, что даены будут спасены и твой конец неизбежен. Так и будет, если ты не узнаешь подробностей об их планах.

Мангун-гали сказал, пусть Ую-бу-луи просит любую другую вещь, но свой мешок с ядом он никому не отдаст.

Здесь изображена игуана, пожирающая живого даена, когда у нее еще был мешок с ядом. Вокруг — кости ранее съеденных даенов. Черная змея, составив хитрый план, подползает для переговоров. Мешок с ядом изображен большего размера, чем нужно, из-за важной роли, которую он играл в этой истории

— Ах так! Ты просил меня назвать, что я хочу. Я это сделал. Но ты не даешь мне то, что я хочу. Ну что же. Пусть у тебя будет мешок с ядом, а у меня — тайна заговора. — И змей сделал вид, что собирается уползти.

— Постой! — вскричал Мангун-гали, решив во что бы то ни стало узнать о заговоре.

— Тогда дай мне подержать мешок с ядом.

Напрасно Мангун-гали пытался убедить Ую-бу-луи назвать другие условия, — ему пришлось согласиться. Он достал изо рта мешок с ядом, но попытался запугать Ую-бу-луи:

— Прикосновение к мешку отравит того, кто не умеет с ним обращаться. Я положу его рядом с собой, пока ты будешь рассказывать о заговоре.

— Ты не хочешь сделать того, что я прошу. Я уйду, — и Ую-бу-луи двинулся прочь.

— Нет, нет! — воскликнул Мангун-гали. — На, возьми его.

Приняв безразличный вид, Ую-бу-луи взял мешок и отошел с ним на прежнее место на краю стойбища.

— Теперь расскажи скорее о заговоре! — воскликнул Мангун-гали.

— Вот он, — сказал Ую-бу-луи и запихнул мешок с ядом себе в рот. — Вот он. Кто-то должен был забрать у тебя этот мешок, чтобы ты не мог больше причинять вреда даенам. Я поклялся сделать это до того, как солнце Йи уйдет сегодня вечером отдыхать. Я не мог и не пытался сделать это силой. Я воспользовался хитростью, и хитрость достигла цели. Теперь я пойду и расскажу об этом племенам.

Прежде чем Мангун-гали понял, как он был обманут, Ую-бу-луи скрылся.

Мангун-гали бросился за ним, но перед этим он так наелся, что догнал Ую-бу-луи только тогда, когда тот уже рассказал племенам о том, что он сделал.

— Отдай нам мешок с ядом, чтобы мы могли его уничтожить, — сказали ему даены.

— Нет, — возразил Ую-бу-луи, — никто из вас не получит его. Он принадлежит только мне, и я буду хранить его.

— Тогда ты никогда не будешь жить в нашем стойбище.

— Я буду приходить в ваши стойбища, когда захочу.

— Мы убьем гебя, ты ведь не такой сильный, как Мангун-гали.

— Но у меня мешок с ядом. Кто будет мне мешать, тот умрет.

И Ую-бу-луи ушел прочь, захватив мешок с ядом. А Мангун-гали стал рассказывать племенам о том, как он был обманут.

С тех пор не игуаны, а змеи стали ядовитыми и между ними существует постоянная вражда; встречаясь, они всегда сражаются. Но, даже имея ядовитый мешок, змеи не могут причинить вреда игуанам. Мангун-гали был великим виринуном и знал растение, которое обезвреживало яд. Как только змей укусит игуану, та бежит к этому растению, съедает его и спасается от вредных последствий укуса. Это противоядие — секрет рода игуаны. Его оставил роду Мангун-гали, потерявший свой ядовитый мешок из-за хитростей черного змея Ую-бу-луи.

Вида-пересмешник

Вида проделывал злые шутки над жившими вблизи даенами. Он построил из травы более двадцати хижин хампи и разжег перед ними огонь, как будто в них кто-то живет. Затем он входил в одну хижину и кричал, как младенец, потом шел в другую и смеялся, как ребенок. Заходя по очереди в хижины, он пел, как девушка, хохотал, как мужчина, звал дрожащим голосом старика или пронзительным голосом старухи. Он подражал всем голосам, какие когда-либо слышал, и делал это с такой быстротой, что прохожие могли подумать, будто здесь живет много даенов.

А проделывал все это пересмешник для того, чтобы заманить поодиночке в свое стойбище как можно больше даенов, убить их и завладеть всей страной.

Он достигал своей цели следующим образом. Увлекшись преследованием добычи во время охоты, какой-нибудь даен нередко отделялся от своих товарищей и один возвращался домой. Проходя мимо стойбища Виды и слыша различные голоса, он хотел узнать, какое племя обитает здесь. Любопытство заставляло его подойти ближе. Видя одного Виду, он приближался к нему. Вида стоял недалеко от большого яркого костра и ожидал, пока даен подойдет совсем близко к нему. Тогда он спрашивал, что ему нужно.

Пришелец говорил, что слышал голоса, интересовался, какое Это может быть племя, и пришел узнать об этом. Тогда Вида отвечал:

— Я здесь один. Как ты мог слышать голоса? Посмотри кругом, я один.

Сбитый с толку незнакомец осматривался и озадаченно говорил:

— Куда все они подевались? Когда я подходил, я слышал, как плачут дети, разговаривают мужчины и смеются женщины. Я слышал много голосов, а вижу только одного тебя.

— Вероятно, ветер шевелил ветви деревьев, а ты подумал, что Это плач детей. Ты слышал смех Гу-гур-гаги и решил, что это смеются женщины. Голос мужчин, который ты слышал, принадлежал мне, Когда человек один среди зарослей и его окружают тени, у него появляются странные фантазии. Взгляни при свете костра: где теперь твои фантазии? Женщины не смеются, дети не плачут, говорю только я, Вида.

Говоря так, Вида подталкивал незнакомца к огню. Когда они оказывались у костра, Вида быстро оборачивался, хватал пришельца и бросал его в огонь.

И так повторялось снова и снова, пока число живущих вокруг стойбища Виды даенов начало заметно уменьшаться.

Муллиан-сокол решил проникнуть в тайну гибели даенов. Когда его кузен Биага не вернулся в стойбище, Муллиан решил пойти по его следам и идти до тех пор, пока задача не будет решена.

Он шел по следу Биаги и нашел место, где тот преследовал кенгуру, убил его и повернул домой. Сн проследил его путь по каменистому грунту, через пески, равнины и кустарники.

Идя по следу Биаги, он услышал в кустарнике голоса — плач детей, пение женщин и разговор мужчин. Убедившись, что следы привели его к тому месту, откуда слышались голоса, Муллиан выглянул из-за куста, увидел травяные хижины и подумал: "Что это за народ?"

Следы Биаги вели прямо в стойбище, где был виден только один Вида. Муллиан подошел к нему и спросил, где же люди, голоса которых он слышал, проходя через кусты.

Вида ответил:

— Что я могу тебе сказать? Я не знаю ни о каких людях. Я живу один.

— Но я слышал, — возразил Муллиан, — плач детей, смех женщин и разговор мужчин.

— И все-таки я здесь один. Спроси свои уши, какую шутку они с тобой сыграли; или, быть может, теперь тебе изменяют глаза. Посмотри сам, видишь ли ты кого-нибудь, кроме меня?

— А если ты живешь один, то скажи, что ты сделал с моим кузеном Биагой и моими друзьями? Их следы, как я вижу, ведут в твое стойбище, но ни один не ведет из стойбища. И раз ты живешь здесь один, то только ты можешь мне ответить.

— Что я знаю о тебе и твоих друзьях? Ничего. Спроси ветры, которые дуют. Спроси Балу-месяц, который смотрит ночью на землю. Спроси солнце Йи, которое смотрит днем вниз, но не спрашивай Виду, который живет один и ничего не знает о твоих друзьях.

Говоря это, Вида осторожно подталкивал Муллиана к огню.

Сокол Муллиан был тоже хитер, и его нелегко было заманить в ловушку. Он видел перед собой пылающий огонь, видел следы своего друга позади себя и чувствовал, что Вида толкает его к огню, Внезапно он подумал, что, умей огонь говорить, он рассказал бы, где находятся его друзья.

Однако еще не пришло время показать, что он раскрыл эту тайну. Поэтому он притворился, что попал в ловушку. Но как только они подошли достаточно близко к огню, Муллиан-сокол крепко схватил Виду и сказал:

— Как ты поступил с моим кузеном Биагой-соколом и моими друзьями, так теперь я поступлю с тобой! — И с этими словами он бросил его прямо в середину пылающего костра.

Затем он поспешил домой рассказать даенам о судьбе их друзей, остававшейся долгое время тайной.

Отойдя на некоторое расстояние от стойбища Виды, Муллиан услышал удар грома. Но это был не гром, это оторвалась задняя часть головы Виды со звуком, похожим на удар грома. Когда голова Виды раскололась, из нее вылетела птица — пересмешник Вида. Эта птица по сей день имеет отверстие в задней части головы, как раз в том месте, где раскололась голова даена Виды и откуда вылетела птица.

До сих пор Вида-пересмешник делает травяные площадки для игр. Бегая по ним, он подражает последовательно всем голосам, которые когда-нибудь слышал, от плача ребенка до смеха женщины, от мяуканья кошки до лая собаки.

Дигинбойа — птица-воин

Дигинбойа был старым человеком, и ему уже тяжело было добывать пищу для двух жен и двух дочерей. Он жил с семьей в стороне от своего племени, но обычно присоединялся к людям из рода Муллиана-сокола, когда они выходили на охоту. Так он мог вернее добыть пищу, чем в одиночку.

Однажды, когда Муллианы отправились на охоту, он опоздал присоединиться к ним, спрятался в зарослях в некотором удалении от их стойбища и ждал их возвращения. Он услышал, как они, возвращаясь, пели "Песнь сидящей на яйцах эму"" которую всегда поет тот, кто первым в сезоне найдет гнездо эму. Услышав петше, Дигинбойа вскочил и направился к стойбищу Муллианов, распевая ту же песню, как будто он тоже нашел гнездо эму. Все шли к стойбищу, весело распевая:

В переводе эта песня означает примерно следующее:

Когда охотники пришли в стойбище, с ними был и Дигинбойа. Муллиан спросил у него:

— Ты тоже нашел гнездо эму?

— Да, нашел, — ответил Дигинбойа. — Я думаю, что вы заметили то же самое гнездо, но после меня, так как я не видел ваших следов. Я старше вас, мои ноги одеревенели, и я не мог быстро возвратиться. Скажи мне, где находится найденное вами гнездо?

— Среди эвкалиптов, на краю равнины, — ответил ничего не подозревавший Муллиан.

— Я так и думал; это гнездо мое. Но это ничего не значит. Мы можем поделиться, всем достанется. Сегодня ночью надо с сетью расположиться около гнезда, а завтра поймать эму.

Муллианы захватили сеть для ловли эму, сделанную из тонкой веревки, и вместе с Дигинбойей расположились вблизи того места, где сидела на яйцах птица. Выбрав место для стойбища, они поужинали и устроили корробори.

На рассвете следующего дня они установили на шестах сеть в виде треугольного загона, с одной стороны открытого, а сами расположились у концов сети и вдоль нее.

Затем даены окружили гнездо эму широким кольцом, оставив сторону, обращенную к сети, свободной. Они начали постепенно сходиться, пока не спугнули эму с гнезда. Видя людей со всех сторон, кроме одной, птица побежала в этом направлении и очутилась в загоне. Испугавшись, она как безумная бросилась на сеть. Даены подбежали, схватили птицу и свернули ей шею.

Некоторые вернулись к гнезду, взяли яйца, испекли их в золе костра и съели. Эму ощипали и вырыли яму, чтобы в ней испечь птицу. Когда в костре скопилось достаточно углей, их выгребли и уложили толстым слоем на дне ямы, сверху положили ветви с листьями, а на них — перья. Затем положили эму, прикрыв ее перьями, листьями и слоем углей. Потом все засыпали землей.

На приготовление ЭМУ требовалось несколько часов, поэтому Дигинбойа сказал:

— Я останусь жарить эму, а вы, молодежь, возьмите копья и постарайтесь выследить еще эму.

Муллианы нашли это предложение разумным, взяли пару длинных копий с заостренными крюками на конце для того, чтобы удержать эму, когда его пронзит копье. Копья украсили перьями эму и отправились на охоту.

Вскоре они заметили стадо эму, идущих к водопою мимо того места, где они остановились. Двое из отряда, вооружившись копьями, взобрались на дерево, наломали ветвей и скрылись за ними. Когда эмУ подошли ближе, охотники свесили копья и начали качать ими так, что перья на их концах развевались. Эму заинтересовались перьями и подошли к самым копьям. Даены крепче сжали копья и с силой вонзили их в двух намеченных ими эму. Один из эму сразу упал мертвым. Другой побежал с вонзенным в него копьем, но даен догнал его и убил.

С убитыми птицами охотники пошли и Дигинбойе, жарившему эму.

Изжарив еще двух птиц, все направились к стойбищу в отличном расположении духа. По дороге они бросали дубинки вадди и возвращающиеся бумеранги баббера.

Старый Дигинбойа сказал:

— Послушайте, дайте мне нести эму, тогда вам будет удобнее бросать вадди и баббера и решить, кто самый меткий.

Ему отдали эму и пошли дальше, одни бросали вадди, другие показывали свое искусство с баббера.

Но вот Дигинбойа опустился на землю. Остальные подумали, что он сел отдохнуть на несколько минут, и продолжали бежать, смеясь и играя. Каждый удачный бросок оружия вел к новому броску, так как никто не хотел быть побежденным, пока у него имелась вадди. Отойдя дальше и видя, что Дигинбойа продолжает сидеть, они окликнули его, спросили, в чем дело.

— Все в порядке, — ответил он. — Я только отдохну и через минуту пойду.

Тогда они отправились дальше.

Когда они скрылись из виду, Дигинбойа вскочил, поднял эмУ и направился к незаметному на первый взгляд отверстию в земле. Оно служило дверью подземного дома паука Мурга-мугаи. Дигинбойа спустился вниз, взяв с собой эму. Он знал, что недалеко есть другой выход, через который он сможет попасть к своему дому.

Он часто использовал этот ход, возвращаясь с охоты.

Муллианы пришли домой и ожидали Дигинбойу, но его не было видно. Тогда они пошли назад по своим следам, громко звали его, но не получили ответа и не встретили его.

Тогда мудрейший из Муллианов — Муллиан-га сказал, что найдет Дигинбойу. Взяв с собой дубинки бунди и копья, он направился туда, где прежде сидел Дигинбойа. Он увидел, что следы Дигинбойи свернули в сторону и исчезли, но не мог понять куда, так как не заметил маленькой аккуратной двери Мурга-мугаи. Муллиан-га решил искать в кустарнике до тех пор, пока не найдет Дигинбойу.

Наконец он увидел стойбище, подошел к нему и встретил двух играющих маленьких девочек, дочерей Дигинбойи.

— Где ваш отец? — спросил он у них.

— Охотится, — ответили они.

— Каким путем он приходит домой?

— Наш отец приходит домой отсюда. — И они показали ему опускающуюся дверь подземного дома паука.

— Где ваши матери?

— Они ушли собирать мед и батат. — И маленькие девочки побежали к дереву, на котором они играли, взбегая по его наклонному стволу.

Муллиан-га подошел, стал там, где ствол поднимался выше всего над землей, и сказал:

— Теперь, малютки, взбирайтесь сюда вверх и прыгайте, а я подхвачу вас. Прыгайте по одной.

Одна девочка прыгнула в его протянутые руки, но он их опустил и отступил в сторону. Она упала и разбилась насмерть. Тогда он крикнул другому ребенку:

— Иди прыгай. Твоя сестра прыгнула слишком быстро. Иди, когда я позову, и тогда прыгай.

— Нет, я боюсь.

— Иди, на этот раз я подготовлюсь. Теперь прыгай.

— Я боюсь.

— Иди, я сильный, — и он ласково улыбнулся ребенку.

Девочка решилась и прыгнула, разделив участь своей сестры.

— Теперь, — сказал Муллиан-га, — сюда идут обе жены. Я должен заставить их молчать, иначе их крики при виде детей спугнут их мужа.

Он спрятался за деревом и, когда женщины проходили мимо, убил их копьями.

Затем он направился к указанной детьми двери и сел ожидать прихода Дигинбойи. Ему не пришлось долго ждать. Дверь приподнялась, и на земле очутился жареный эму, которого Муллиан-га взял и положил рядом с собой. Дигинбойа думал, что эму взяли девочки, так как они ожидали его возвращения и всегда это делали. Он высунул второго эму, которого также принял Муллиан-га, затем третьего. Наконец вылез сам Дигинбойа и увидел перед собой Муллиан-га с дубинкой и копьем в руке.

Дигинбойа кинулся назад, но дверь сзади него захлопнулась, а Муллиан-га преградил ему путь к бегству.

— Ты украл нашу пищу, — сказал Муллиан-га. — Сейчас ты умрешь. Я уже убил твоих детей.

Дигинбойа пугливо оглянулся и, увидев тела девочек под деревом, громко застонал.

— И я, — продолжал Муллиан-га, — убил твоих жен.

Дигинбойа поднял голову и снова пугливо оглянулся. На тропе, ведущей к дому, он увидел своих мертвых жен. Тогда Дигинбойа громко воскликнул:

— Вот твои эму, Муллиан-га, возьми их и пощади меня! Я небуду больше красть, — ведь мне самому надо немного, но мои дети и жены голодали, и я воровал для них. Прошу тебя, пощади меня, я уже стар. Я долго не проживу, пощади меня.

— Нет, — сказал Муллиан-га. — Кто дважды украл у Муллиана, не будет жить. — И с этими словами он пронзил копьем Дигинбойу. Затем он взял всех эму и быстро пошел к стойбищу.

В эту ночь ужин был веселым. Муллианы ели эму, а Мул-лиан-га рассказывал историю о том, как он нашел и убил Дигии-бойу. Муллианы гордились могуществом и хитростью своего великого человека.

Муллиан-га — утренняя звезда

Муллиан-сокол построил свой дом высоко на белом эвкалипте Яраан. Здесь он жил отдельно от своего племени со своей женой Мудеи-опоссумом и тещей Мудеи-опоссумом. С ними жила Баттерга из рода летающих белок Баггу. Баттерга была подругой жены Муллиана и отдаленной родственницей рода Мудеи.

Муллиан-сокол был людоедом. Поэтому он жил отдельно от других даенов. Чтобы удовлетворить свою страсть к людоедству, он отправлялся на охоту и брал большое копье, примерно в четыре раза больше обычного. Находя даена, охотящегося в одиночку, он убивал его и приносил его тело в свой дом на дереве. Здесь Мудеи и Баттерга варили его, и все ели мясо — ведь женщины, так же как и Муллиан, были людоедами.

Так продолжалось некоторое время, пока не было убито множество даенов. Их друзья решили узнать, что же с ними сталось, и пошли по следам того, кто пропал последним.

Они дошли до того места, где он был убит, а затем по следам убийцы пришли к эвкалипту, на котором находился дом Муллиана. Они попытались взобраться на дерево, но оно оказалось таким высоким и прямым, что после многих усилий им пришлось отказаться от этой попытки. В отчаянии от неудачи они вспомнили о Бибби-поползне, род которого славился умением лазить по деревьям. Они позвали на помощь двух молодых Бибби. И один из Бибби пришел к ним, приведя с собой своего друга Мурра-ванду из рода крыс-древолазов.

Здесь все очень просто: Муллиан-га, две жены его на дереве, его огромное копье и древолазы, поднявшиеся до середины дерева в первую ночь

Узнав, чего хотят от них даены, эги знаменитые лазуны подошли к эвкалипту и начали по нему подниматься. Однако в первую ночь они смогли из-за темноты добраться только до середины дерева. Здесь они остановились, а утром увидели, как улетел Муллиан, и полезли дальше вверх.

Добравшись до дома Муллиана, они выждали удобный момент и прокрались внутрь хижины. Оказавшись внутри дома и позаботившись о том, чтобы их не заметили женщины, они спрятали в одном углу тлеющую палочку. Затем они тихонько спустились вниз, и никто не догадался об их посещении.

Днем Мудеи и Баттерга временами слышали потрескивание, осматривались, но ничего не видели. Очаг горел спокойно, и они решили, что это трещит трава, упавшая в их огонь.

Между тем Бибби и Мурра-ванда, спустившись вниз, нашли даенов и рассказали о своих действиях. Узнав, что они подожгли дом Муллиана, и опасаясь падения дерева, все отошли на некоторое расстояние и стали ждать. Велика была их радость при мысли о том, что наконец они перехитрили своего врага. Бибби и Мурра-ванда гордились тем, что даены восхваляли их доблесть.

После обеда вернулся Муллиан. У входа в дом он оставив свое огромное копье, затем вошел и лег отдыхать. Через несколько минут он услыхал, как упало его большое копье. Он вскочил и поставил его на место. Не успел он снова лечь, как опять услышал звух падения. Он поднялся еще раз и снова поставил копье. Когда он подошел к постели, в углу хижины вспыхнул огонь.

Муллиан позвал трех женщин, варивших пищу, и те бросились помогать ему гасить пламя. Но, несмотря на все их усилия, пламя только сильнее разгоралось. Рука Муллиана была сожжена. Мудеи обожгла себе ноги, и Баттерга тоже сильно обожглась.

Видя, что огонь нельзя потушить, они решили бросить хижину и спасаться, но было уже поздно. Когда они хотели спуститься с дерева, крыша хижины рухнула на них. Все, что осталось после пожара, — обуглившиеся кости живших на эвкалипте. Только это и нашли даены.

Но легенды рассказывают, что Муллиан-сокол живет на небе в виде утренней звезды Муллиан-га. С одной стороны от него находится маленькая звездочка — его единственная рука, а с другой — большая звезда, его жена Мудеи-опоссум.

Виринун Ван-ворон

Ван-ворон был такой хитрый, как будто в нем собралось пятьдесят хитрых воронов. По крайней мере так Ван думал о самом себе.

Однажды он отправился ловить рыбу и поймал очень маленькую треску. Ой пустил ее в небольшой водоем на несколько дней, чтобы взять ее, когда она ему понадобится.

Мимо проходили Га-ра-га — голубой журавль и двое его сыновей. Увидев прекрасную, жирную треску — к этому времени рыба выросла, — они поймали ее, разрезали посередине и повесили сушить на дерево перед тем, как поджарить.

Когда пришел Ван и увидел висящую треску, он подумал, что Это, наверное, его рыба. Он решил лечь спать, чтобы его дух сна Мулли-Мулли мог посмотреть, плавает ли его рыба в водоеме. Если же ее там нет, значит, на дереве висит его рыба, хотя она и больше той, которую он оставил в водоеме. Виринуны часто используют Мулли-Мулли, которого они могут везде посылать и заставить делать то, что им хочется.

Мулли-Мулли Вана вернулся и сообщил, что это его рыба. Тогда Ван проснулся и посмотрел кругом. Рыба на дереве исчезла! Пока Ван спал, Га-ра-га изжарил ее.

Когда Га-ра-га увидел, что Ван смотрит на рыбу, он спросил:

— Хочешь немного рыбы? — и вежливо предложил ему спинку, которую он считал лучшей частью рыбы.

— Нет, — сказал Ван.

"Нам больше останется", — подумали Га-ра-га и его сыновья. Они съели всю рыбу, кроме головы, которую отложили в сторону, а затем легли спать. Отойдя, Ван тоже лег.

На рассвете Ван прокрался к стойбищу Га-ра-ги с длинной дубинкой бугу в руках. Га-ра-га спал на спине, поджав ноги, его колени торчали кверху. Ван ударил его по коленям своей дубинкой и убежал.

— Кто меня ударил? — закричал Га-ра-га.

Его сыновья услышали крик, вскочили и посмотрели кругом, чтобы узнать, кто ударил их отца, но никого не увидели. Они побежали к стойбищу Вана и нашли его спящим. Они разбудили его и спросили, не слышал ли он чего-нибудь и не он ли ударил их отца.

— Нет, — ответил Ван, — я спал.

Они были очень удивлены и встревожены. Когда взошло солнце, Га-ра-га приказал своим сыновьям построить из коры лодку, чтобы переправиться на другую сторону реки. Они пошли срубили большой эвкалипт и принесли его в стойбище.

Старый Га-ра-га сказал Вану:

— Мы отправляемся на другую сторону реки. В этом стойбище что-то неладно.

Ван ответил:

— Я тоже боюсь оставаться здесь и поеду с вами.

Один из сыновей понес лодку к реке, другой нес старого отца. Когда лодка была спущена на воду, они посадили в нее старика. Ван сказал:

— Вы, ребята, плывите впереди, а я перевезу вашего отца в лодке.

Мальчики поплыли через реку, а Ван взял голову трески, пропел над ней заклинание и положил у края воды. Затем он сел в лодку и поплыл.

На середине реки, там, где было сильное течение, Ван перевернул лодку. Увидев это, сыновья старика бросились с другого берега в воду, чтобы спасти отца. Но он утонул еще до того, как они доплыли до него, и его унесло течением.

Тогда они сказали:

— Мы убьем Вана за то, что он утонил нашего отца.

Они повернули и погнались за Ваном: тот быстро плыл к берегу, от которого отчалил. Достигнув берега, он побежал к старому стойбищу, но перед этим схватил голову трески и, размахивая ею в сторону мальчиков, запел:

Мальчики старались доплыть до берега, но чем больше они плыли, тем больше, казалось, им предстояло плыть. Ван был великий виринун и заставил реку стать очень широкой. Он все время пел:

Наконец мальчики поняли, что не смогут доплыть до этого берега и что Ван — виринун. Опасаясь за свою жизнь, они повернули и поплыли к другому берегу, где и выбрались благополучно. Они никогда больше не видели Вана, но рассказали своему племени о том, что он сделал. Пусть все будут его врагами!

Между тем Ван пошел дальше, посмеиваясь своим странным смехом "Ва! ва!", всегда означавшим совершенное или предстоящее зло. Иногда он смеялся слишком долго — значит, сотворив одно злое дело, Ван думал о предстоящем.

Следующее стойбище, к которому подошел Ван, принадлежало Муллиану, жившему со своими двумя женами. Муллиан пригласил Вана ловить рыбу и, когда они подошли к реке, сказал ему:

— Полезай вот в это полое бревно в воде, в нем есть треска. Я буду стоять здесь с копьем динди готовый пронзить рыбу, когда ты ее оттуда выгонишь.

Ван влез в полое бревно, но рыбы не нашел, а когда он выбирался оттуда, Муллиан поразил его копьем в грудь. Почувствовав укол копья, Ван раскинул руки и пронзительно закричал:

— Ва! ва! ва!

С тех пор это клич его рода.

Выбравшись из бревна, Ван вытащил копье из своей груди и, прежде чем Муллиан разгадал его намерения, проткнул его копьем, пригвоздив ко дну реки, и запел:

Оставив на месте Муллиана, Ван направился в его стойбище, где находились две жены Муллиана. Те спросили его:

— Где твой дядя, а наш муж?

— Он до сих пор в реке.

Они немного подождали, а затем спросили Вана:

— Что же его там держит?

— Я думаю, его динди.

Так оно и было, но женщины не подумали об этом. Наступила ночь, а Муллиан не возвращался. Женщины поняли, что Ван завладел стойбищем. Они начали подозревать, что Ван знает многое и что Муллиан не вернется.

Они спросили:

— Ты его убил?

В ответ Ван запел:

Некоторое время Ван оставался в стойбище Муллиана. Однажды подошел отряд воинов, решивших убить Вана за то, что он захватил стойбище Муллиана.

Ван встал для испытания, воины приготовились метать в него копья. Воины были защищены щитами борин, так как Ван взял оружие Муллиана и воины думали, что он применит его.

Градом падало оружие вокруг Вана, но ни одно его не задело. Он был таким могущественным виринуном, что даже воины не могли причинить ему вреда. Поняв это, они разрешили Вану владеть стойбищем Муллиана, его имуществом и женами.

Когда все было решено, Ван сказал воинам:

— Я знаю хорошую песню и хочу, чтобы вы сплясали под нее. Я придумал небольшой танец и покажу его вам.

Все сели в круг, а Ван устроился в центре, около большого волшебного дерева Мингга, где обитал дух, невидимый для воинов. Только злой виринун Ван мог его видеть. Ван тихо запел:

Затем он протанцевал несколько па, потом остановился и сказал:

— Когда я крикну; "Думу! думу! думу!" — вы должны повторять за мной: "Думу! думу! думу!"

Всякий раз, как Ван говорил эти слова, корни дерева Мингга трещали, но воины не слышали этого и повторяли крик Вана, наблюдая за его танцем. Через каждые несколько минут Ван снова кричал: "Думу! думу! думу!" — и воины в ответ повторяли: "Думу! думу! думу!"

Корни дерева Мингга продолжали трещать. Услышав сильный треск после своего последнего крика, Ван прыгнул далеко в сторону, выскочив за круг воинов, и как раз вовремя. Огромное дерево Мингга упало, раскинув ветви и покрыв ими всех воинов и вдов Муллиана. Все были убиты, только Ван остался невредим.

Теперь там, где росло Мингга, род Вана собирает вместе всех птиц на корробори. При этом вороны сами танцуют последний танец Ква, а кошки Бакканди поют для них. Вороны пляшут так бешено, что пыль поднимается до неба, обращая раннее утро в густой туман, при виде которого даены говорят:

— Прошлой ночью вороны танцевали свой танец Ква, а Бакканди пели.

Ван оставил стойбище у дерева Мингга и странствовал, пока не пришел к новому стойбищу. Здесь он увидел маленького мальчика, евшего меи-ра, или дикую дыню. Чувствуя голод, Ван сказал:

— Дай мне кусочек.

Но мальчик ответил:

— Нет, я голоден. Сегодня утром мы не завтракали.

Тогда Ван тихо запел:

Напевая, он подходил к мальчику, прося у него дыню, но мальчик продолжал говорить "Нет".

Ван попытался выхватить последний кусок у мальчика и в тот момент, когда мальчик клал его в рот, вложил в дыню магический камень, который ничего не подозревавший мальчик поспешно проглотил вместе с пищей. Вскоре мальчик почувствовал, что кусок застрял у него в горле. Он спустился к реке и выпил воды, но кусок крепко стоял в горле. Мальчик начал кашлять и задыхаться. Он вернулся в стойбище и от сильной боли стал кататься по земле. Он чувствовал, что кусок в горле как будто становится все больше и больше, не давая ему дышать. Наконец с последним приступом удушья, он умер. Ван запел:

Он прикрыл мальчика ковром из шкур опоссума и пошел копать могилу. Приготовив ее, он вернулся за телом. Подходя к стойбищу, он увидел отца мальчика, сокола Муллиана, брата того Муллиана, которого он убил.

Когда отец мальчика подошел ближе, Ван начал плакать как бы в большом горе. Он сказал:

— Что заставило тебя бросить мальчика одного? Почему ты не взял его с собой? Он достаточно взрослый и мог ходить. Теперь он мертв. Кто-то его укусил.

Увидев, что сын действительно мертв, отец начал плакать. Он бросил принесенную пищу, так как не смог сварить ее и есть. Он пошел с Ваном вырезать гроб из ствола дерева. Затем они принесли гроб в стойбище и положили в него тело ребенка, прикрыв его куском коры. Потом они обвязали гроб веревками из волокон коры.

Ночью они легли по обеим сторонам гроба и положили руки на гроб, чтобы духи не украли тело, а утром окрасили гроб в красный и белый цвета и отнесли его к могиле, где Муллиан сказал Вану:

— Яма мала, сделай ее побольше.

Ван выполнил его просьбу.

Тогда Муллиан предложил:

Теперь ложись в нее и посмотри, достаточно ли она длинна.

Когда Ван лег в могилу, Муллиан положил на него гроб и начал быстро забрасывать его землей, и скоро Ван был засыпан вместе с гробом.

После этого Муллиан вернулся в стойбище. Он сидел, думал о своем мальчике и радовался тому, что отомстил за него, похоронив Вана, которого подозревал в убийстве сына. Вдруг он почувствовал, что кто-то стоит около него, поднял голову и увидел перед собой Вана, которого только что засыпал землей.

Ван улыбнулся и запел:

После этого Ван удалился, ничего не говоря. Однако он продолжал незаметно наблюдать за Муллианом. Однажды, когда Муллиан отправился на охоту, Ван лег спать и послал своего духа сна Мулли-Мулли убить Муллиана. Мулли-Мулли увидел, как Муллиан полез на дерево за опоссумом, и сломал ветвь, на которой стоял Муллиан. Вместе с ветвью Муллиан упал на землю и разбился насмерть.

Когда Мулли-Мулли вернулся и Ван узнал о случившемся, он отправился дальше, распевая:

Дождевая птица

Бугу-ду-га-да была старой женщиной. Жила она уединенно вместе с собаками динго, которых было четыре сотни. Бугу-ду-га-да и собаки питались человеческим мясом, и она добывала этУ пищу для всех хитростью.

Она уходила со своего стойбища с двумя небольшими собаками. Встретив группу даенов в двадцать или тридцать человек, идущих вниз по ручью, она говорила им:

— Я могу указать вам, где много дичи.

Когда же они спрашивали, где это, она отвечала:

— Вон гам на верху горного хребта. Если вы пойдете туда и приготовите ваши дубинки нулла, я со своими собаками погоню дичь на вас.

Даены становились там, где она им показывала, а Бугу-ду-га-да с двумя собаками тем временем отправлялась к стойбищу. Она тихонько повторяла: "Бирри гу-гу". Услышав эти слова, все собаки выскакивали, внезапно окружали даенов и загрызали их до смерти. Затем они и Бугу-ду-га-да тащили тела в свое стойбище и варили. Этой пищи старухе и собакам хватало на некоторое время, а когда запасы пищи кончались, повторялась га же история.

Даены потеряли так много своих товарищей, что решили выяснить, что же все-таки с ними случилось. Постепенно они начали подозревать Бугу-ду-га-ду. Даены договорились, что очередной отряд охотников, который пойдет к ручью, разделится и часть его спрячется и посмотри г, что произойдет.

И вот наблюдатели увидели, как старая женщина подошла к их товарищам, поговорила с ними, а затем ушла со своими двумя собаками. Они увидели, как их товарищи расположились на гребне хребта, держа наготове свои дубинки. Затем они услышали тихий зов старухи: "Бирри гу-гу" — п сразу из кустов выскочили сотни динго, окружив даенов. Динго одновременно бросились на темнокожих, рвали их зубами и загрызли всех до одного. А затем старуха и собаки утащили тела их товарищей к своему стойбищу.

Наблюдатели вернулись к своему стойбищу и рассказали о том, что видели. Тогда все живущие вокруг племена решили немедленно отомстить старухе. Они вооружились, и один отряд отправился, чтобы заманить в ловушку динго и Бугу-ду-га-ду. И вот, когда собаки, как обычно, выскочили из кустов, чтобы окружить отряд, более двухсот воинов выскочили и перебили всех динго и старуху.

Старуха упала замертво, но, когда даены уходили, они услышали ее крик: "Бугу-ду-га-да". Тогда они вернулись и раздробили ей кости ног. Но когда они отошли, то снова услышали крик: "Бугу-ду-га-да!". Они снова вернулись, переломали ей все кости, но она по-прежнему кричала: "Бугу-ду-га-да".

Тогда один человек остался возле нее, чтобы посмотреть, откуда исходит этот звук. Вдруг сердце старухи зашевелилось, и с криком "Бугу-ду-га-да" из него вылетела маленькая птичка.

С тех пор эта маленькая сероватая птичка бегает по скалам и кричит: "Бугу-ду-га-да". Весь день она прячется и вылетает только по ночам. Она похожа на пересмешника Виду. Даеиы называют ее дождевой птицей: когда кто-нибудь похитит ее яйца, она беспрерывно выкрикивает: "Бугу-ду-га-да" — до тех пор, дока не пойдет дождь. Когда в стране засуха, даены ищут эту маленькую птичку и, найдя ее, преследуют до тех пор, пока она громко не закричит: "Бугу-ду-га-да, Бугу-ду-га-да". Услышав ее крик, даены ожидают дождя.

Когда маленькая птичка вылетела из сердца старухи, все мертвые динго были превращены в различных ядовитых змей, а две небольшие собаки стали маленькими безвредными змеями Дейа-минья — ведь эти собаки никогда не кусали даенов, как это делали динго. На вершине хребта, где Бугу-ду-га-да и ее динго убивали даенов, лежат груды белых камней, считающихся окаменелыми костями мертвецов.

Виринун — вызыватель дождя

В стране была засуха. Почти все реки высохли. Трава была мертва, умирали даже деревья. Никто уже не жил в хижинах дардур. Они обваливались и гнили. Ведь даены укрываются в хижинах только в сырую погоду, а в жару они живут под навесами из ветвей.

Молодежь племени Нунга-барра сначала тайком, а затем открыто стала роптать:

— Не говорили ли нам отцы, что виринун может, если захочет, вызвать дождь? Посмотрите на нашу страну — трава выжжена солнцем, нет зерна; кенгуру умирают, а эму утки и лебеди перебрались в дальние страны. Скоро не будет пищи, мы умрем, и Нунга-барра не будет больше видно на реке Нарран. Почему же виринун не вызовет дождя, если он может это сделать?

Эти разговоры услышал старый виринун. Он ничего не сказал, но юноши заметили, что два-три дня он ходил к водоему и опускал в него длинную палку вилгу-вилгу с белыми перьями какаду на конце. Около нее он клал два больших магических камня Габ-бера. Эти прозрачные камни он обычно хранил в складках своего пояса вейва, в повязке или сетке на голове. Особенно тщательно он скрывал эти камни от женщин.

На третий день виринун сказал молодым людям:

— Возьмите ваши камбу и нарежьте коры. Мы будем строить новые хижины дардур для всего племени.

Юноши выполнили то, что им было сказано. Когда они нарезали и принесли кору, виринун сказал:

— Идите и разыщите высокое место с муравейником. Приготовьте там коры и дров для костра. И где бы вы ни стали строить дардур, пусть основой хижины служит муравейник высотой приблизительно тридцать сантиметров.

Когда были построены хижины с высокими полами из муравейников и непроницаемыми для дождя крышами из коры, виринун велел всем обитателям стойбища идти с ним к водоему. Должны были пойти все — мужчины, женщины и дети.

Все направились к водоему, где он оставил вилгу-вилгу и Габ-бера. Виринун прыгнул в воду и велел всему племени последовать за ним. В воде все плескались я играли. Через некоторое время виринун стал подходить поочередно к каждому даену и вытаскивать из его головы уголек, который затем выбрасывал в воду.

Обойдя всех, виринун вышел из воды, но один из юношей столкнул его обратно. Это повторялось несколько раз, пока виринун не стал дрожать. Это послужило сигналом, и все выбрались из воды.

Виринун отослал молодых людей под навес из ветвей и велел им спать, а сам с двумя стариками и двумя старухами остался снаружи. Они взвалили на спину все свои вещи, в том числе и жернова дейурл, как будто готовясь уйти. Затем старики начали нетерпеливо расхаживать вокруг навеса, как бы ожидая сигнала к уходу.

Вскоре на горизонте показалось большое черное облако, а за ним со всех сторон появились другие. Они быстро приближались, росли — и вот уже над головой виринуна большая черная туча. Старики сразу вошли под навес из ветвей, разбудили молодежь и предложили всем выйти и посмотреть на небо.

Затем виринун приказал собрать все вещи и, не теряя времени, укрыться в хижинах из коры.

Едва они успели войти в хижины и спрятать свои копья, как раздался оглушительный удар грома и небо прорезала молния, осветившая дорогу от земли до неба. И снова последовал такой ужасный гром, что даены подумали, будто разрушено их стойбище. Но молния поразила лишь дерево невдалеке.

Даены стояли в своих хижинах, тесно прижавшись друг к другу, боясь двинуться. Дети кричали от страха, собаки жались к своим хозяевам.

— Нас убьет! — кричали женщины.

Мужчины молчали, но также были напуганы. Только виринун не испытывал страха.

— Я выйду и не дам буре повредить вам, — сказал он.

И старый виринун вышел и стал прохаживаться перед хижинами, Он стоял обнаженный, лицом к лицу с бурей и при свете молнии и звуках грома пел песню, которая должна была отвратить бурю от стойбища:

Вскоре гром утих, и лишь легкий ветерок колебал деревья. Зятем последовала гнетущая тишина, начался дождь, а за ним ливень, продолжавшийся несколько дней.

Когда старики осматривали навес из ветвей, виринун отправился к водоему и вынул вилгу-вилгу и Габбера, так как по облакам в небе он видел, что эти вещи сделали свое дело.

И вот кончился дождь и страна снова покрылась зеленью. Даены устроили большое корробори и воспевали искусство старого виринуна, вызвавшего дождь для племени Нунга-барра.

Виринун сидел спокойно, не обращая внимания на похвалы, как раньше не обращал внимания на упреки. Он решил показать всем, как велико его могущество. Виринун пригласил вызывателя дождя из соседнего племени и, поговорив с ним, приказал племени отправиться в Гугуревон. В те времена Гугуревон был сухой долиной, обрамленной редкими высохшими деревьями. Эти деревья до бора Байаме были даенами.

Когда все расположились по краям долины, виринун и его собрат — вызыватель дождя заставили выпасть сильный дождь и долина заполнилась водой.

Когда долина покрылась водой, виринун сказал молодежи своего племени:

— Возьмите сети и ловите рыбу.

— Как же так, — ответили они. — Ведь это дождевая, а не речная вода. Долина покрылась водой только вчера, какая же тут может быть рыба?

— Идите, — возразил виринун, — и делайте, что я вам сказал. Если ваши сети окажутся пустыми, то виринун не будет больше разговаривать с людьми своего племени, а станет только собирать мед и батат с женщинами.

Юноши взяли сети и отправились на озеро, скорее для того, чтобы угодить человеку, который превратил их страну из пустыни в рай для охотников. Когда рыбаки вытащили сети, они были тяжелыми от трески, леща и другой рыбы. Они поймали так много рыбы, что ее хватило всем, даже собакам.

Теперь всего было вдоволь, и старики решили устроить бора, чтобы мальчики могли стать юношами. Для этого надо было подготовить место на одном из хребтов, вдали, от стойбища, чтобы об Этом не знали женщины.

И вот в Гугуревоне произошло великое бора, известное тем, что оно последовало за триумфом старого виринуна — вызывателя дождя.

Собаки Балу

Однажды ночью Балу-месяц посмотрел на озаренную его светом землю, чтобы увидеть, двигается ли там кто-нибудь. Он выбирал время, когда все на земле спят, чтобы поиграть со своими тремя собаками. Он называл их собаками, но люди на земле называли их змеями — гадюкой, черной змеей и тигровой.

Разместив возле себя трех своих собак и глядя на землю, Балу увидел около дюжины даенов, переходивших реку. Он окликнул их:

— Постойте, я хочу, чтобы вы перенесли моих собак через реку.

Но даены, хотя и любили Балу, не любили его собак. Когда Балу пускал их играть на землю, они кусали не только земных собак, но и их хозяев, и те умирали. Поэтому даены возразили:

— Нет, Балу, мы боимся, твои собаки могут укусить нас, а их укус убивает.

Балу сказал:

— Если вы сделаете то, что я прошу, то не умрете, как обычно, а снова вернетесь к жизни. Посмотрите на этот кусок коры: я бросаю его в воду. — И он бросил кусок коры в реку. — Видите, он всплыл и плывет поверху. Это случится и с вами, если сделаете то, о чем я прошу вас. Когда умрете, утонете, а затем всплывете наверх. Если же вы не перенесете моих собак, глупые даены, вы умрете вот так. — И он бросил в реку камень, который тут же упал на дно. — Вы станете такими, как этот камень, и никогда не воскреснете, вомба даены!

Но даены повторили:

— Мы не можем этого сделать, Балу, мы очень боимся твоих собак.

— Тогда я спущусь и перенесу их сам, чтобы доказать вам, насколько они смирны.

И он спустился — черная змея обвивала одну его руку, тигровая змея — другую, а ядовитая гадюка свернулась на плечах около шеи. Так Балу перенес их через реку.

Перейдя реку, Балу поднял большой камень и бросил его в воду, говоря:

— Трусливые даены! Вы не хотели сделать то, о чем я, Балу, просил вас, и теперь вы навсегда потеряли возможность восстать после смерти. Вы будете лежать там, где вас положат, и, как этот камень под водой, станете частью земли. Если бы вы исполнили мою просьбу, вы могли бы умирать, как умираю я, и снова возвращаться к жизни так же часто, как и я. А теперь вы при жизни останетесь всего лишь даенами, а когда умрете — станете костями.

Балу выглядел таким рассерженным, а три змеи шипели так свирепо, что даены обрадовались, когда он скрылся за деревьями.

Конечно, собаки Балу — это змеи. Река, которую они хотят перейти, находится между ними и недоверчивыми даенами

Даены всегда боялись собак Балу, а теперь они их возненавидели и сказали:

— Если бы мы смогли увести их от Балу, то убили бы их.

С тех пор, заметив змею, они ее убивают. Но Балу посылает новых змей, говоря:

— Пока существуют даены, будут на земле и змеи, чтобы напоминать даенам о том, что они не выполнили моей просьбы.

Легенда о цветах

Когда Байаме покинул землю, отправившись жить в далекую страну покоя Буллима, находящуюся выше священной горы Уби-Уби, то завяли и умерли все цветы. И на их месте уже не вырастали новые. Земля без украшавших ее цветов выглядела голой и опустошенной. Цветы стали легендой, которую старики племени рассказывали молодежи.

Вслед за цветами исчезли пчелы. Напрасно женщины брали свои вирри, чтобы собрать в них мед, — они всегда возвращались с пустыми руками. На всей земле оставалось только три дерева, где жили и трудились пчелы. Но Байаме наложил на них свою печать ма, объявив их навсегда своими, и люди не осмеливались их тронуть.

Дети со слезами просили меду, и матери их ворчали — ведь виринуны не позволяли им трогать священные деревья Байаме.

Когда всевидящий дух обнаружил, что племя не трогало священных деревьев, хотя очень хотело меду, он передал Байаме об их послушании.

Байаме был обрадован и сказал, что пошлет им нечто такое же сладкое на вкус, как мед.

И вот, когда земля изнывала от засухи, на листьях эвкалиптов появились белые крупинки сахара (дети даенов называют их гунбин), а затем прозрачный сок, стекавший по стволу, как мед. Сок Застывал на коре комочками, которые иногда падали на землю, и там их собирали и ели дети.

Сердца людей радовались, и они с благодарностью ели ниспосланную им сладкую пищу. Однако виринуны страстно хотели видеть землю снова покрытой цветами, как это было до ухода Байаме. Это желание стало таким сильным, что они решили идти к нему и просить, чтобы он снова сделал землю прекрасной. Ничего не сказав племенам о том, куда они идут, виринуны поспешили на северо-восток.

Они путешествовали долго, пока не пришли к подножию великой горы Уби-Уби, вершина которой терялась высоко в небе. Ее голые склоны казались крутыми и неприступными. Но вот они заметили высеченную в скале ступеньку, затем еще и еще и, взглянув вверх, увидели лестницу.

Они начали подниматься по ступенькам, но к концу первого дня вершина горы все еще оставалась недоступной. Так было на второй и третий день, ибо дорога была длинной, и лишь на четвертый день они достигли вершины.

Здесь они увидели каменное углубление, из которого бил ключ свежей воды. Они жадно напились, и вода так освежила их, что всякая усталость прошла.

Недалеко от ключа они увидели груды сложенных камней. Подойдя к одной из них, они услышали звук гайанди — священной гуделки — и голос Валла-гарун-бу-ана. Валла-гарун-бу-ан был посланцем Байаме. Он спросил виринунов, что они хотят здесь. Ведь сюда приходят те, кто хочет познать священное учение Байаме.

Тогда виринуны рассказали Валла-гарун-бу-ану, как печально выглядит земля после того, как ее покинул Байаме, как умерли все цветы. Хотя Байаме послал им вместо меда сок эвкалипта, они хотели бы видеть снова, как цветы украсят землю.

Валла-гарун-бу-ан приказал духам священной горы поднять виринунов в небесное стойбище Буллима, где вечно цветут неувядающие цветы. Виринуны смогут собрать их столько, сколько удержат в руках. После этого духи перенесут их обратно в священный круг на вершине горы Уби-Уби, откуда они должны будут вернуться к своим племенам.

Когда голос замолк, виринуны были подняты через отверстие в небе и доставлены в прекрасное место. Цветы разрослись там так пышно, как им еще не приходилось видеть: целые полосы ярких тонов, словно сотни радуг, положенных на траву. Виринуны были так потрясены, что заплакали, но это были слезы радости.

Затем, вспомнив о том, зачем они здесь, виринуны быстро набрали большие охапки цветов, и духи вновь опустили их в каменный круг на вершине горы Уби-Уби,

Снова послышался звук гайанди, и Валла-гарун-бу-ан сказал:

— Когда вы принесете эти цветы своим племенам, скажите им, что на земле теперь будут всегда цветы. Каждый сезон ветры будут приносить немного цветов. Восточный ветер Яррага Мейра принесет их для каждого дерева и куста; на равнинах и в горах будет столько же цветов, сколько волосков на шкуре опоссума. Когда же душистый ветер не будет дуть, принося сперва дождь, а затем цветы, и пчелы смогут собрать мед только для себя, тогда снова будет капать с деревьев сладкий сок. И так будет до тех пор, пока Яррага Мейра вновь не принесет с гор дожди и не откроет цветы для пчел. Теперь поспешите к своему народу с Этими неувядающими цветами, и пусть они станут залогом моего обещания.

Голос замолк, и виринуны отправились к своим племенам е цветами из Буллима. Они спустились по каменной лестнице, вырубленной духами для Байаме, прошли через равнины и горы, обратно к стойбищам своих племен. Народ толпился вокруг них, провожая удивленными глазами цветы, которые несли виринуны. Они были свежими и наполняли воздух ароматом.

Когда племена налюбовались цветами и выслушали обещание, данное Байаме через своего вестника Валла-гарун-бу-ана, виринуны разбросали повсюду дары из Буллима. Некоторые цветы упали на вершины деревьев, другие — на равнины и хребты. Там они и растут до сих пор.

То место, где виринуны показывали и разбрасывали цветы, до сих пор называется Гирравин, или место цветов. Когда пчелы Байаме заставляют восточный ветер Яррага принести дождь с горы Уби-Уби, чтобы смягчить скованную морозом землю, появляется зеленая трава и яркие душистые цветы. Снова деревья и кусты покрываются цветами, а земля — прохладной травой, как в те времена, когда по ней ходил Байаме.

А пчелы Байаме должны заставить Яррага принести с гор дождь, чтобы деревья могли цвести и земные пчелы собирать мед. Яррага охотно выполняет волю пчел, освещая лик земли улыбкой дождевой воды, — не потому ли, что пчелы — его родичи. А во время засухи черные муравьи и маленькие серые птички по имени даллура приносят на деревья жидкую сахарную пасту.

Когда она появляется, даены говорят:

— Настало время засухи, великой засухи по всей земле. Мало цветов, исчезли семена трав. Но пройдет засуха, пропадет сладкий сок на деревьях, и снова появятся цветы и пчелы. Так бывает всегда с тех пор, как виринуны принесли цветы из Буллима.

Гигер-Гигер — холодный западный ветер

Даррун — ночная цапля — жил вблизи реки. На дне реки лежало огромное полое бревно, посреди которого Даррун вырезал отверстие. Он использовал бревно как ловушку для рыб и людей, потому что был банна, или людоедом.

Когда даен приходил в его стойбище, Даррун предлагал ему пойти с ним ловить рыбу. Даен должен был гнать рыбу от одного конца бревна к другому, где стоял наготове Даррун. Ведь он, говорил Даррун, как одинокий эму, и ему не справиться без товарища, или муллаи.

Понимая разумность этого, даен соглашался, и они отправлялись на ловлю. Даррун вооружался копьем, чтобы, как он говорил, поразить рыбу, когда она подойдет к его концу бревна. Как только даен отправлялся к дальнему концу бревна, Даррун спешил к отверстию на его середине.

Не подозревавший вероломства даен продвигался внутри полого бревна, гоня перед собой рыбу. Когда он оказывался под отверстием, Даррун мгновенно вонзал в него копье, убивая на месте. Затем он вытаскивал свою жертву и, разрезав, варил.

Так пропало много людей, пока наконец мудрый виринун ворон не решил разгадать тайну их исчезновения.

Ван-ворон пошел в стойбище Дарруна, и тот пригласил его пойти с ним ловить рыбу, но сначала предложил кусок вкусной и жирной трески.

Ван согласился, но, когда они поели, ворон сказал:

— Я съел слишком много трески, она была очень жирная. Поэтому, прежде чем пойти на ловлю, я должен поспать.

— Хорошо, времени достаточно, — согласился Даррун, предвкушая ужин из мяса человека.

А Ван заснул для того, чтобы послать своего духа сна Мулли-Мулли разузнать, что за ловушку устроил Даррун в реке. Мулли-Мулли проведал все об отверстии в бревне и возвратился. Услышав его рассказ, Ван проснулся и сказал, что готов; они отправились. Даррун показал Вану, где ему следует войти в полое бревно.

Ван был великим виринуном, и Даррун не мог ему повредить, поэтому Ван бесстрашно вошел внутрь бревна. Даррун подождал, пока Ван показался под отверстием, и ударил его копьем. Ван закричал: "Ва! ва! ва!" — но продолжал идти и вышел наружу с другого конца бревна.

— Почему ты ударил меня? — спросил он, вытаскивая застрявшее в нем копье.

— Я не хотел пронзить тебя копьем, — ответил Даррун. — Я думал, что это большая треска.

— Хорошо, пойдем, с меня довольно рыбной ловли, — сказал Ван. — Ты можешь снова ошибиться.

Даррун решил, что Ван действительно поверил его словам, и подошел к нему. В ту же минуту Ван насмерть пронзил его копьем.

В это время Гигер-Гигер — холодный западный ветер дул с такой силой, что с корнем вырывал деревья и переносил хижины воронов с места на место. "Надо, — подумал Ван, — схватить Ги-гера-Гигера и запереть его в этом большом полом бревне, но сначала нужно удалить из него воду", — и он начал готовиться к Этому.

Через несколько дней, когда Гигер-Гигер утомился, повалив деревья на протяжении нескольких миль и поранив людей своими холодными порывами, Ван внезапно напал на него и загнал внутрь полого бревна, заделав отверстия на его концах и в середине.

Напрасно Гигер-Гигер гремел и выл внутри.

— Ты несешь всюду только разрушения, поэтому останешься здесь, — сказал Ван.

Гигер-Гигер обещал быть не таким порывистым, если Ван временами станет выпускать его. Долгое время Ван не верил ему и держал крепко запертым, но затем стал иногда выпускать его, когда тот обещал не создавать ураганов.

Временами ветер нарушал свое слово и дул с той же разрушительной силой, что и раньше. Тогда Ван снова хватал его и заключал в бревне.

Теперь в бревне появились отверстия и дыхание Гигера-Гигера проникает через них. Если Ван не найдет для ветра новую тюрьму, он когда-нибудь вырвется и устроит такой ураган, какого никогда еще не видели западные равнины. Гигер-Гигер разрушит все на своем пути, мчась навстречу своему любимому Ярраге — весеннему ветру, дующему с Камбурана — востока. Яррага привык встречать появляющийся с Дииьерра — запада Гигер-Гигер и согревать его своим ароматным теплом.

Дважды в году все ветры встречаются и устраивают большое корробори и бурные празднества. Дуран-Дуран приходит со своим знойным дыханием с Гарбарку — севера, чтобы встретить свой любимый Ган-я-му, который приходит с Були-миди-мунди — юго-востока, чтобы освежить мягким, прохладным дыханием Ган-я-му, пока его жар не уменьшится и он не перестанет опалять попадающихся ему на пути. Затем с Нуру-буан — юга дует ветер Нуру-нуру-бин, чтобы встретиться с Мунди-ванда — северо-западным ветром.

После большого корробори ветры расстаются, каждый возвращается в свою страну в надежде снова встретиться через несколько месяцев и устроить новое корробори.

Потому и беспокоится Гигер-Гигер в полом бревне, потому и завывает — ведь он не может вырваться из тюрьмы и ринуться вперед, чтобы смешать свое ледяное дыхание с ароматным дыханием Ярраги.

Билба и Мейра

Билба — мягкошерстная крыса дюн когда-то была человеком и жила в одном стойбище со своим товарищем Мейрой — весенним ветром. Мейра был странным товарищем — ведь его нельзя видеть. Он мог разговаривать с Билбой, но, как ни хотел Билба, он не мог увидеть Мейру.

Однажды Билба сказал Мейре:

— Отчего ты не станешь таким же, как я, чтобы я мог тебя видеть?

— Я тебя вижу, — возразил Мейра.

— Да, я это знаю, но я-то тебя не вижу, а только слышу. Я угадываю, что ты здесь, по тому, как ты ешь пищу, находящуюся перед тобой. Ты ловишь опоссумов, достаешь мед. Хотя я хожу за тобой, следуя за твоим голосом, но никогда не вижу тебя, а мне хочется видеть кого-нибудь.

— Зато я вижу тебя, и для меня этого достаточно.

— Но я не вижу тебя, а мне очень, очень хочется снова видеть кого-нибудь. Я пойду и присоединюсь к людям моего рода, Если бы я мог видеть тебя, я не желал бы лучшего товарища.

— Ладно. Я сейчас иду охотиться. Ты пойдешь со мной?

— Нет, я сегодня останусь здесь.

Мейра ушел и до вечера не возвращался. Вдруг вдали послышался такой шум, какого Билба никогда раньше не слыхал. Затем он увидел в той стороне, откуда слышался шум, крутящийся столб пыли и листьев. "Что это за ураган? — подумал он. — Я никогда не видел ничего подобного. Пойду-ка я к дюне позади нашего стойбища, вырою яму и спрячусь, чтобы ураган не унес меня".

Билба со всех ног бросился к дюне, а позади него бушевал ураган. Билба вырыл яму и зарылся в нее, а ураган налетел, ударил в дюну и стал крутиться вокруг, разбрасывая кору и ветви. Он крутился вокруг норы Билбы, но не мог сдвинуть с места дюну. Воя в бессильной ярости, Мейра унесся, и его голос послышался уже вдалеке, а затем совершенно затих.

Через некоторое время Билба вылез из своей норы. Ему было так тепло и безопасно в песчаной норе, что с этих пор он всегда жил в ней, а женившись, привел сюда свою жену.

Род Билба до сих пор живет в песчаных норах. Они слышат голос товарища старого Билбы, но никогда не видят его лица, и он больше не говорит на их древнем языке. Он был так рассержен тем, что Билба, не видя его липа, пожелал покинуть его, что, проносясь теперь мимо их стойбищ, только воет и ревет. Никто из их рода не видел, где он живет. Это знают только шесть дующих ветров, но они никому не рассказывают своего секрета.

Каким образом мидии попали в реки

В далеком прошлом Мангги-варреи-мул — чайка летела однажды над западными равнинами с мидией в клюве. Ее увидел Ван-ворон и, желая узнать, что она несет, погнался за ней. Тогда чайка бросила мидию и быстро полетела прочь.

Ван прекратил преследование и спустился посмотреть, что Это за странная вещь. Склонив голову набок, он пристально рассматривал ее, а затем клюнул. Ему понравился ее вкус, и он стал клевать ее, пока не съел всю мякоть из одной створки раковины. Он не заметил, что с другой стороны раковины тоже была мякоть, и, считая ее пустой, выбросил в реку.

В реке Машти-мидии процветали и размножались, и все последующие были похожи на первую — один моллюск, скрытый между двумя створками раковины.

Не подозревая, что он бросил в реку Мангги-мать, Ван решил догнать Мангги-варреи-мул и получить еще мидии. Он полетел в том направлении, в котором она скрылась, и увидел ее около большого водоема, в нескольких милях выше по реке.

Прежде чем та заметила его приближение, он бросился на нее с криком:

— Дай мне еще это мясо в двух раковинах, что ты принесла!

— У меня нет больше. Отпусти меня.

— Тогда скажи, где ты их нашла, чтобы я мог достать это сам.

— Они не из вашей страны. Они живут далеко — там, где я пролетала, чтобы попасть сюда от большой соленой воды. Отпусти меня.

Она старалась вырваться, жалобно крича странным, печальным криком своего племени, но ворон Ван крепко ее держал.

— Я отпущу тебя, если ты обещаешь отправиться прямо в эту страну и принести мне еще этой пищи. А когда я покончу с ней, ты принесешь еще партию, чтобы у меня всегда они были. Обещай, или я убью тебя.

— Отпусти меня, и я сделаю так, как ты просишь. Я обещаю, что мой род поможет мне перенести мидии в твою реку.

— Тогда отправляйся и принеси мне их сюда, на берега реки, — и Ван выпустил чайку в сторону юга.

Чайка улетела. Проходили дни и месяцы, но она не возвращалась. Ван злился, что не убил ее и позволил так обмануть себя.

Однажды Ван пришел к реке напиться и, нагнувшись, увидел такую же раковину, какую он выбросил в воду. Думая, что это та же самая раковина, он не обратил на нее внимания, но, идя вдоль реки, он заметил много таких же раковин. Зажав одну из раковин в клюве, он стукнул ею по корню дерева и разбил ее. Съев мякоть и оглядевшись вокруг, он увидел, что береговой ил полон раковинами.

Ван не знал, что в брошенной им когда-то раковине оставалась мидия, и поэтому решил, что Мангги-варреи-мул вернулась незамеченной и тайно улетела, боясь, что он причинит ей вред.

Позднее он узнал, что все обстояло иначе. Однажды он увидел стаю племени Мангги-варрхзи-мул, летевшую над ним. Чайки опустились выше по реке, и Ван заметил, как некоторые из них воткнули принесенных ими Мангги в ил под воду. Сделав это, они отлетели немного и снова воткнули Мангги — и так по всей реке. Окончив свое дело, они улетели в сторону моря. После этого Мангги вышли из воды и, высунувшись из раковин, стали жалобно и тихо просить Мангги-варреи-мул отнести их назад в их страну. Но чайки были уже далеко, и на мольбы Мангги никто не обратил внимания.

Двигаясь вдоль реки, Мангги подошли к своим сородичам, родившимся в реке. Их было больше, они были крупнее и вскоре научили вновь принесенных Мангги жить так, как они, — только одна половинка между двух раковин. С тех пор Мангги остались такими навсегда. Временами, при редких прилетах в Бек Крик, чайки приносят новых Мангги, но и они вскоре изменяются, как эти.

Даены готовят мидии в горячем пепле своих костров и с наслаждением едят их, говоря: "Если бы не Ван, у нас не было бы Этой хорошей пищи — ведь это он заставил чайку Мангги-варреи-мул, приносящую мидии, дать их нам".

Диневан-эму и Ван-вороны

Однажды Диневан с двумя женами Ван расположились на стойбище. Заметив сгущающиеся тучи, они построили из коры хижину. Когда начался дождь, они укрылись в этой хижине. Диневан потихоньку от жен стукнул ногой по одной стене хижины, свалил ее и велел женам выйти и поставить ее на место.

Пока жены ставили снаружи стену, он сшиб кусок коры с другой стороны хижины. И едва жены вернулись в хижину, им пришлось выходить снова.

Так повторялось несколько раз, пока жены не заподозрили Диневана. Тогда одна из них стала следить за ним.

И вот она увидела, как Диневан, тихонько посмеиваясь, подошел и свалил кору, которую они только что поставили. Он смеялся при мысли, что его женам снова придется выйти и в сырости и холоде поставить кору на место, а он в это время будет ужинать в тепле и под крышей.

Тогда жены решили проучить Диневана. Каждая из них взяла кусок коры с горячими углями, и они подошли к Диневану, который лежал и смеялся.

— Сейчас, — сказали они, — тебе будет так же тепло, как нам было холодно, — и они высыпали на него угли.

Диневан вскочил, громко крича от боли. Он катался по полу, а потом, обожженный, выскочил наружу, а его жены остались в хижине и громко над ним смеялись.

Гулаи-яли — пеликан

Одно время у даенов не было рыболовных сетей и каменных рыболовных принадлежностей. Лишь позднее Байаме сделал их. До сих пор в Бреваррине можно увидеть лучшие из этих приспособлений. В прежние времена для ловли рыбы даены возводили поперек реки стенку из сплетенных кустарников и трав. Затем они гнали рыбу к этому месту и хватали ее руками у стенки. Иногда они перегораживали такой стенкой небольшой приток реки во время разлива, и, когда вода спадала, у стенки скапливалось много рыбы.

Великий виринун Гулаи-яли — пеликан первым применил сеть. Долгое время никто не знал, где он ее достал и где хранил. Когда он собирался ловить рыбу, то обычно приказывал детям принести палки для сети.

— А где же сеть? — спрашивали дети.

— Она будет здесь, когда вы вернетесь. Делайте то, что вам говорят, несите палки.

Боясь его расспрашивать, дети шли за палками. Гулаи-яли говорил, что они должны быть из кустов юра, растущего по берегам реки. Эти кусты были усеяны крупными колокольчиками кремового цвета с коричневыми пятнами, красивыми, но с отвратительным запахом. Кусты юра почитались священным деревом там, где не рос зил.

Когда дети приносили ветви юра, на земле перед их отцом уже лежала большая сеть, трех с половиной-четырех метров в длину и полутора-двух метров в ширину. Около нее дымился небольшой костер из сучьев розового дерева буза, в который Гулаи-яли бросал немного листьев юра. Когда дым становился густым, он окуривал в нем сеть.

После этого, захватив сеть, все шли к реке. Два человека с сетью, концы которой прикреплялись к палкам из гора, шли вниз по течению к мелкому месту. Здесь они останавливались и протягивали сеть поперек реки. Остальные шли выше по течению и плескались в воде, пугая рыбу. Рыба шла вниз и попадала в сеть.

Наловив достаточно рыбы, все выходили из воды, разводили огонь и жарили рыбу.

Каждый раз во время ловли племя ломало голову над вопросом, как и где Гулаи-яли доставал эту сеть и где он ее хранит. Ведь по окончании лова он уносил ее, и никто не видел сети до нового лова. Жена и дети Гулаи-яли говорили, что он никогда не приносил ее в хижину.

Однажды дети решили подсмотреть, где их отец хранит сеть. Когда он послал их за палками, часть детей спряталась. Они увидели, как их отец, полагая, что они ушли, начал крутить шеей и извиваться, как от сильной боли. Дети подумали, что он заболел, и уже собирались выйти из своего укрытия, как вдруг он сильно изогнулся, и его шея стала казаться неимоверно длинной. Дети так напугались, что не могли двинуться. Они стояли, прижавшись друг к другу, и не могли произнести ни слова. Их глаза были прикованы к отцу, который сделал еще одно конвульсивное движение и, к их удивлению, вытащил изо рта рыболовную сеть.

Так вот где он хранил ее — в себе! Дети видели, как он вытаскивал ее, а затем уселся рядом с сетью, как ни в чем не бывало, ожидая их возвращения. Прятавшиеся дети побежали встречать других и рассказали обо всем, что увидели. Они были так взбудоражены своим открытием, что много говорили о нем, и скоро место, где хранилась сеть, перестало быть секретом. Но никто не знал, как все это удается Гулаи-яли. Постепенно слава о новом способе ловли рыбы распространилась по всей стране. Даже чужие племена приходили посмотреть чудесную сеть. И Гулаи-яли надоело беспрерывно вытаскивать ее. Он предложил всем самим делать сети и рассказал, как это делается. Надо надрать длинные ленты коры дерева мурумин или нунга, удалить наружную твердую часть, а мякоть жевать. Затем надо скрутить из нее веревки, из которых уже можно делать сеть. Гулаи-яли проглатывает волокно коры, и оно само превращается внутри него в сеть. Но это возможно только потому, что он великий виринун, другие сделать этого не могут.

Со временем все племена научились делать сети, но только род Гулаи-яли может превращать кору в сеть внутри себя. Темнокожие говорят, что пеликаны делают это и по сей день. Если вы посмотрите, как пеликаны Гулаи-яли ловят рыбу, то увидите, что они не опускают свои клювы вниз, как это делают другие птицы при ловле рыбы. Пеликаны кладут головы набок и затем опускают длинные клювы с мешками, как будто заводят сеть. Рыба попадает в эти мешки, а затем прямо в сети, которые пеликаны до сих пор носят внутри себя, хотя никогда не вытаскивают их наружу, как в дни великого виринуна рыболова Гулаи-яли.

Гулаи-яли дал своему роду глубокие мешки, висящие на длинных желтых клювах, чтобы пеликаны могли их использовать вместо сети, которую каждый из них носит внутри себя. Хотя эти сети очень малы по сравнению с первой сетью Гулаи-яли, тем не менее именно они дали роду имя "имеющий сеть".

Бора-кенгуру

На земле темнокожих было время, когда ночь, как черное облако, окутывала мир темнотой, закрывая свет луны и звезд. Бора-кенгуру любил ночью есть и был недоволен этой темнотой. Поэтому, будучи великим виринуном, он решил положить этому конец. Он свернул темноту, как ковер, и оставил ее лежать на краю мира. После этого звезды светили всегда, а иногда появлялась и луна.

Он был очень доволен тем, что теперь все видел ночью и мог есть и ходить куда вздумается на своих четырех ногах. (Ведь в те дни Бора ходил на четырех ногах, как собака).

Однажды ночью он увидел впереди огни и услышал звуки песен. Ему было интересно узнать, что это такое. Он подкрадывался все ближе и ближе к тому месту, где горели огни, и наконец увидел вереницу причудливо разрисованных фигур, выходящих из темноты и медленно вступающих в освещенный огнем круг. Здесь они кружились в танце, убыстряя свои шаги по мере того, как громче и громче звучали голоса, быстрее и быстрее стучали бумеранги.

Наконец, прокричав: "Ух! ух! ух!" — голоса замолкли. 3вуки бумерангов замерли, танцы кончились, и люди исчезли в кустарнике. Затем в костры подбросили дров, застучали бумеранги, Загремели свернутые шкуры опоссумов и запел хор женщин. Тогда из темноты снова показалась длинная цепь разрисованных мужчин, и все началось сначала.

Наблюдая все это, Бора сам почувствовал сильное желание танцевать. Он поднялся на задние лапы и, опираясь на хвост, начал прыгать позади круга людей. Пение прекратилось, женщины закричали в испуге, указывая на Бору. Мужчины оглянулись и увидели стоящего на задних лапах кенгуру, который с удивлением и ужасом смотрел на кричащих женщин.

Все говорили, казалось, одновременно. Одни кричали: "Убить его", другие: "Нет, посмотрим, как он танцует".

Женщинам велели снова бить в шкуры из опоссума и петь, а мужчины начали танцевать. За ними шел Бора, пытаясь им подражать.

Темнокожие обернулись, чтобы посмотреть на него. Он показался им таким смешным, что их гнев быстро сменился смехом. Они долго и громко смеялись, когда Бора с застенчивым видом торжественно выступал и прыгал, балансируя хвостом, оставлявшим змеевидный след. Вскоре, оставив кенгуру одного, мужчины ушли.

Прошло довольно много времени, пока мужчины вернулись. Выглядели они очень странно. Сзади к их поясам были привязаны хвосты, грубо сплетенные из травы. Они прыгали по кругу, как Бора, а их длинные хвосты покачивались сзади. Руки они держали так же, как кенгуру свои передние лапы, и женщины едва-едва пели, когда эти странные существа танцевали перед ними.

Когда мужчины остановились, старый виринун сказал:

— Этот Бора пришел к нам на танцы непрошеным, хотя не имел права делать этого. Но мы его не убьем, так как он показал нам новый танец. Его род теперь будет ходить так, как сегодня ночью он танцевал, подражая нашим мужчинам. Его передние лапы станут как руки, а хвост будет служить ему для равновесия. Но перед тем как отпустить его, мы сделаем его одним из нас. Он и его род станут нашими братьями и будут молчать, если увидят наши священные обряды.

Уведя Бору в кусты, они выбили его клыки. Даены говорят, что род Боры уже не имеет этих зубов.

С тех пор на священных корробори люди рода Боры привязывают фальшивые хвосты и танцуют танец кенгуру так же, как в то время, когда Бора был заколдован и шел на двух ногах. С этого времени все кенгуру должны были ходить так же.

Вот каким образом кенгуру научились прыгать так, как они делают это теперь.

Бора прогоняет темноту

Бора-кенгуру и его жена Диневан-эму жили в панну, хижине из травы. Бора был великим виринуном. Однажды вечером, приготовившись ко сну, он увидел, что Диневан делает отверстия в крыше хижины.

— Для чего ты это делаешь? — спросил Бора.

— Просто так, — ответила Диневан.

— Тогда лучше возьми травы и почини крышу.

— Здесь нет травы.

— Тогда пойдем поищем траву, иначе ты все равно не дашь мне уснуть. — И они пошли.

С каждой минутой становилось все темнее и темнее. Диневан не видела, куда она ступает, и колючки биндиа вонзались ей в ноги и причиняли боль. Хромая, раздраженная болью, она сказала:

— Если ты такой мудрец, как говоришь, ты, конечно, можешь откатить прочь темноту. Прогони ее в другую страну, чтобы я видела, куда ступаю. Мои ноги болят. Если ты сможешь прогнать темноту, значит, ты действительно великий виринун. О, мои бедные больные ноги!

С плачем она терла ноги одну о другую, и колючки впивались еще глубже, образуя крупные бугры на ее ногах, С тех пор эти бугры остались на ногах эму, и до коленного сустава их кожа гола и тверда.

Бора был действительно великим виринуном. Он сказал жене:

— Мы ляжем спать, а за это время я прогоню темноту.

Они легли. Заснув, Бора послал своего духа сна Мулли-Мулли собрать темноту и скатать ее на запад. Выполнив это, Мулли-Мулли вернулся в тело Боры, тот проснулся и увидел, что его дух все сделал.

Бора повернулся к Диневан и увидел, что она спала, приоткрыв один глаз и выставив ухо, чтобы проследить, что он делал. Тогда он сказал:

— Мой Мулли-Мулли откатил от нас ночь, темноты больше нет. Она ушла от меня навсегда. Отныне я и мой народ будем ночью видеть, как днем. Мы сможем ходить и есть, для нас нет больше темноты. Ты же должна будешь питаться только днем, а я, если захочу, — и ночью. Ты держала открытым один глаз и слушала одним ухом. И впредь ты всегда будешь так спать: сперва будет спать одна сторона твоей головы, потом другая, но никогда обе вместе.

С этого времени было так, как сказал виринун Бора.

Гала-попугай и Ула-ящерица

Ула-ящерица устала лежать на солнце без дела и решила: "Пойду поиграю".

Она взяла бумеранги и начала метать их. В это время к ней подошел Гала и стал смотреть, как бумеранги возвращались, — ведь Ула бросала возвращающиеся бумеранги баббера. Эти бумеранги меньше других, более изогнуты, и, если их правильно бросить, они возвратятся обратно. С другими бумерангами так не получается.

Ула была горда тем, что веселый Гала наблюдал за ее искусством. Стараясь, она забросила бумеранг изо всей силы, и он сделал лишний оборот. Свистя в воздухе, бумеранг возвратился и, пролетая, ударил Галу по макушке, начисто срезав перья и кожу.

Гала испустил ужасный каркающий, квакающий крик и начал летать кругами, останавливаясь каждые несколько минут и ударяясь головой о землю, будто сошел с ума.

Ула очень испугалась, увидев, что она наделала. Из головы Галы лилась кровь, и Ула в ужасе спряталась под кустом с шипами биндиа. Гала заметил ее и, не переставая ужасно кричать, бросился за ней. Подойдя к кусту, Гала схватил ящерицу клювом и начал валять ее по кусту до тех пор, пока колючки не изранили ее кожу. Затем он приложил ящерицу к своей окровавленной голове.

— Теперь ты, Ула, — сказал он, — будешь всегда с колючками и пятнами моей крови на коже.

— А ты, — ответила Ула, шипя от боли, — останешься лысо-головой птицей до тех пор, пока я не перестану быть красной ящерицей с колючками.

Вы и теперь можете найти под гребешком попугая Галы голое место, оставленное когда-то бумерангом Улы. А в стране Галы есть красновато-коричневые ящерицы, покрытые шипами, похожими на колючки биндиа.

Трясогузка и радуга

Дирири была вдовой и жила со своими четырьмя маленькими дочерьми. Однажды прилетел Бибби и устроил недалеко от нее стойбище. Дирири так его испугалась, что не могла спать. Ночами она наблюдала за его стойбищем и, услыхав какой-нибудь звук, громко кричала: "Дирири, уя, уя, Дирири!". Временами она кричала почти всю ночь.

По утрам Бибби приходил к ее стойбищу и спрашивал, в чем дело, почему она так кричала. Она отвечала, что ей казалось, будто кто-то ходит вокруг и она боялась — ведь она живет одна с четырьмя маленькими дочерьми.

Он убеждал ее, что не следует бояться. Но она каждую ночь продолжала кричать: "Уя, уя, Дирири, Дирири!".

Наконец Бибби сказал:

— Если ты так боишься, выходи за меня замуж и живи в моем стойбище, я позабочусь о тебе.

Но Дирири отказывалась выйти замуж и каждую ночь слышался ее жалобный крик: "Уя, уя, Дирири, Дирири". Снова и снова Бибби уговаривал ее, но она опять отказывалась.

Чем больше она сопротивлялась, тем сильнее ему хотелось жениться на ней, и он все время думал над тем, как убедить ее изменить свое решение.

Наконец он придумал, как заставить ее согласиться. Он построил прекрасную разноцветную арку, назвав ее Юлу-вирри, и поставил ее поперек неба от одной до другой стороны земли. Когда радуга была прочно установлена на небе и засверкала во всей красе разными красками, как дорога от земли к звездам, Бибби удалился в свое стойбище и стал ждать.

Когда Дирири взглянула на небо и увидела прекрасную радугу, то подумала, что должно случиться нечто ужасное. Она была страшно испугана и громко вскрикнула: "Уя, уя!".

В страхе она собрала своих детей и поспешила за защитой в стойбище Бибби.

Бибби с гордостью сказал, что он сам сделал радугу, чтобы доказать, какой он сильный и как безопасно она себя почувствует, если выйдет за него замуж. А если она опять не согласится, то увидит, какие ужасные явления он призовет на землю. Это будет уже не прекрасная радуга на небе, а нечто страшное, что вырвется из земли и разрушит ее.

Дирири боялась его могущества и в то же время восхищалась его искусством. Играя на ее чувствах, Бибби достиг цели, и Дирири вышла за него замуж. Когда много времени спустя они умерли, Дирири превратилась в маленькую трясогузку, которую можно слышать в тишине летних ночей. Она жалобно призывает: "Дирири, уя, уя, Дирири". Бибби же превратился в поползня хохлатого, непрерывно бегающего вверх по деревьям, как будто он хочет построить другие дороги на небо, кроме знаменитой радуги Юлу-вирри, благодаря которой он добыл жену.

Каменные лягушки

Однажды молоденькие сестры так оскорбили старого виринуна, что, когда они охотились в зарослях, он превратил их в Юайа, или лягушек.

Когда прошло несколько дней, а они всё не возвращались в стойбище, их мать и родные подумали, что их похитили мужчины чужого племени.

Незадолго до того как родственники обеспокоились отсутствием девушек, прошел дождь, и почти все следы были смыты. Остались лишь следы Удулайа, или круглого камня, вызывающего дождь; в дождливую погоду этот камень всегда вне дома. Он таил в себе духов прошлых вызывателей дождя и мог передвигаться, о чем свидетельствовали его следы. Кроме того, когда перед дождем он устраивался в новом стойбище, можно было услышать его радостный смех в предвкушении грязи. Никто не трогал Удулайа, однако он часто менял место своего стойбища...

Прошло уже несколько дней после исчезновения девочек, но их мать все еще не теряла надежды разыскать их. Она думала, что они, заметив приближение дождя, построили укрытие в кустах и решили переждать там непогоду. Она пошла в том направлении, в котором ушли девушки, и стала громко звать их. В ответ послышался голос. Она поспешила туда, откуда он исходил, и позвала снова. Опять близко от нее послышался ответ. Она осмотрелась, но никого не увидела. Она снова крикнула, и тогда из пучка травы у ее ног снова раздался ответный крик.

Она решила, что это кричит оранжево-голубой жук Нура-гого, который всегда отвечал даенам из племени Нунга-барра, когда кто-нибудь из них был в зарослях. Б конце концов женщина потеряла надежду найти своих дочерей и, ослабев и проголодавшись, стала осматриваться в поисках пищи.

Вскоре она увидела следы земляных лягушек Юайа. Женщина стала выкапывать лягушек. Это были прекрасные, большие Юайа, самые большие из всех, каких она когда-либо видела.

— Какая обильная еда у меня будет! — воскликнула она.

В ответ раздался очень жалобный крик лягушек, которые, казалось, пристально на нее смотрели. Не обратив на это внимания, она продолжала:

— Я думаю, что съем их здесь. Я очень голодна, а если отнести их в стойбище, другие попросят лягушек у меня.

Когда она нагнулась, чтобы поднять их, лягушки закричали не своим голосом. Они жалобно смотрели на нее, и она поняла, что здесь что-то не так. Женщина бросила лягушку, которую держала в руке, а потом подумала: "Стоит ли обращать внимание на крик лягушки. Было бы глупо оставлять здесь такую хорошую пищу".

И она снова нагнулась и взяла лягушек.

Тогда крики лягушек усилились. Ей казалось, что они кричат: "Ты не должна нас есть. Ты наша мать. Мы девочки, которых ты потеряла. Старый виринун превратил нас в лягушек за то, что мы смеялись над тотемом его племени, говоря, что его спина такая же горбатая, как спина эму. Ты не можешь нас съесть".

Кваканье было таким громким и женщина так испугалась, что повернулась и поспешила через кустарник к стойбищу. В ее ушах все еще звучал жалобный крик.

Она пошла прямо к старому виринуну и спросила:

— Это ты превратил моих девочек в Юайа, которые и сейчас плачут в кустарнике?

— Да, это сделал я! — ответил он, гордый тем, что женщина видела доказательство его могущества.

— Зачем ты так поступил? Зачем ты заставляешь меня стариться без дочерей, которые заботились бы обо мне?

— А разве не ты предпочла их отца мне? Почему же я должен теперь думать о тебе? Пусть их отец снова сделает их людьми.

Вероятно, он сильнее меня, раз ты выбрала его. Как говорили твои дочери, я всего лишь горбун, как мой тотем Диневан. Ты хорошо знаешь, что насмехаться над тотемом человека — значит, вести войну против его племени, но я не воюю. Я только превратил твоих дочерей в тех, на чей голос никто не обращает внимания. Больше они не смогут насмехаться над спиной Диневана, моего тотема. Съешь их, женщина. Ведь Юайа — хорошая еда.

Так он издевался над женщиной, которая в юности презирала его.

— Как могу я, мать, есть своих детей? О чем ты говоришь? Увы! Наверное, кто-нибудь найдет и съест их. Только ты можешь их спасти. Прошу тебя, измени их снова, чтобы никто не мог их съесть. Никогда они не будут смеяться над Диневаном. Никогда я не буду презирать тебя. Я навсегда поселюсь в твоем дардуре.

— Зачем мне брать тебя в свой дардур теперь, когда ты стара? — И он отвернулся и продолжал что-то вырезать на своем бумеранге при помощи зуба опоссума.

— Умоляю тебя, измени их так, чтобы никто не мог съесть их. Я отдам тебе навсегда жернов Дури моего прадеда. Никто, кроме законного владельца, не может им пользоваться, потому что тогда он начинает ворчать. Я отдам тебе этот камень, принадлежавший в старину виринунам рода моего отца. Из всех жерновов только он имеет голос.

— Принеси мне Дури, и я изменю твоих девочек так, что их никто и никогда не сможет съесть.

И женщина принесла самое дорогое, что было у нее, — магический камень своих предков, заворчавший, когда она положила его у ног виринуна.

Теперь иди в заросли, — сказал виринун. — Там ты найдешь своих детей и увидишь, что я сдержал обещание. Уже сейчас они такие, что никто не сможет их съесть.

Женщина отправилась туда, где она видела Юайа. Она шла в надежде снова увидеть своих детей. Но когда она пришла на место, то опять нашла лягушек.

— О мои дочери, мои дочери! Неужели я никогда не увижу вас такими, какими вы были раньше?

Она громко заплакала, как бы оплакивая мертвых. От Юайа не было ответа, и они не смотрели на нее. Плача, она нагнулась, чтобы поднять одну из них.

— Виринун обманул меня! — воскликнула она. — Конечно, никто не станет их есть — ведь они стали каменными.

Так и было на самом деле. Некоторые из них оказались из простого серого камня, другие — с зеленой полоской, как у лягушек. Ее дочери навсегда останутся каменными, как это случилось с лягушками, выкопанными женами Байаме Биррой-нулу и Каннан-бейли. Их поставили варить перед тем, как женщины совершили роковой прыжок в источник Куриджил. Оттуда Курриас понесли женщин вниз по реке Нарран. За ними последовал Байаме, превратив найденную ими пищу в камни, чтобы навсегда отметить это место.

Мать знала, что эти каменные лягушки и по сей день лежат у источника. По воле злого виринуна такими же стали и те, кто были ее девочками.

Меа-мей — семь сестер

Варрунна долго охотился, вернулся в стойбище усталый и голодный и попросил у матери дарри — лепешек из семян травы, но она ответила, что их не осталось. Тогда он попросил у даенов зерен дунбар, чтобы испечь себе лепешек, но никто ему ничего не дал.

Рассердившись Варрунна сказал:

— Я уйду в далекую страну и буду жить с чужеземцами; мой народ уморит меня голодом, — и он ушел, разгоряченный и разгневанный. Взяв оружие, он отправился искать новый народ в новой стране.

Через некоторое время он заметил старика, вырубавшего гнезда пчел. Старик повернул голову в сторону Варрунны и наблюдал за его приближением. Когда Варрунна подошел к старику, то с удивлением заметил, что у того нет глаз, хотя, по-видимому, он следил за ним задолго до того, как смог услышать его шаги.

Варрунна испугался незнакомца, лишенного глаз, но повернувшего к нему свое лицо, как будто он видел его все это время. Но он решил не показывать виду, что испугался, и подошел прямо к нему. Незнакомец сказал, что его имя Муруну-мил-да и что его племя так называется потому, что у них нет глаз, а видят они носами.

Варрунна нашел это очень странным и продолжал бояться, хотя Муруну-мил-да казался гостеприимным и добрым — дал ему миску из коры вирри, наполненную медом, рассказал, где находится его стойбище, и разрешил Варруные жить с ним.

Варрунна взял мед и сделал вид, что идет к стойбищу, но, скрывшись из виду, счел за лучшее повернуть в другом направлении. Через некоторое время он подошел к большой лагуне, где решил остановиться, напился и лег спать. Проснувшись утром и оглядевшись, он вместо лагуны увидел только большую равнину. Варрунна подумал, что это ему снится, протер глаза и снова осмотрелся.

— Удивительная страна! — воскликнул он. — Сначала я встречаю человека без глаз, который все видит. Затем ночью я вижу большую лагуну, полную воды, просыпаюсь утром и не вижу ее.

А вода здесь, наверное, была — ведь я ее пил.

Пока он размышлял о том, каким образом вода могла так быстро исчезнуть, он увидел, что надвигается буря, и поспешил укрыться в густом кустарнике. Здесь он заметил срезанную кору, лежащую на земле.

— Теперь все в порядке, — сказал он. — Я достану шесты и при помощи их и коры сделаю дардур, чтобы укрыться от бури.

Быстро срубив шесты и воткнув их в землю как основу для хижины, Варруина пошел за корой. Подняв кусок коры, он увидел, что это не кора, а странное существо, какого никогда раньше он не встречал.

— Я Балга-нанну! — закричало это существо таким страшным голосом, что Варрунна бросил кору, схватил свое оружие и убежал, забыв о надвигающейся буре. Единственным его желанием было скрыться как можно дальше от Балга-нанну — существа со спиной из коры.

Он прибежал к большой реке, окружавшей его с трех сторон. Река была слишком широка, чтобы ее переплыть, поэтому ему пришлось повернуть в другом направлении.

Оглянувшись, он увидел стаю эму, идущих на водопой. Половина эму была покрыта перьями, другая — без перьев. Варрунна решил убить одного из эму и съесть. Для этого он влез на дерево, чтобы они его не заметили, и приготовил копье. Когда эму проходили мимо, он выбрал одного из них, убил копьем и спустился с дерева, чтобы забрать его.

Подбежав к убитому эму, он увидел, что это были вовсе не Эму, а даены странного племени. Они окружили убитого товарища и обменивались свирепыми знаками, свидетельствующими о том, что они отомстят за него. Варрунна понял, что ему мало помогут слова о том, что он убил темнокожего по ошибке, приняв его за эму. Его спасение было в бегстве.

Он снова побежал, боясь оглянуться и увидеть за собою врагов. Наконец он остановился и только тут заметил, что очутился в каком-то стойбище. Он думал только об опасности позади себя, забыв о том, что ждет его впереди.

Однако ему нечего было бояться в стойбище, куда он попал так внезапно, — там было только семь молодых девушек. Они выглядели испуганными даже больше, чем он. Когда они увидели, что он один и голоден, то отнеслись к нему дружелюбно, дали поесть и разрешили остаться на ночь.

Он спросил, где остальные их соплеменники и как их зовут. Они ответили, что их имя Меа-мей и что их племя находится в далекой стране. Они пришли сюда посмотреть, что это за страна, останутся здесь на некоторое время, а затем вернутся туда, откуда пришли.

На следующий день Варрунна покинул стойбище Меа-мей, сделав вид, что уходит совсем. Но он решил спрятаться поблизости, посмотреть, что они будут делать, и, если представится возможность, похитить одну из девушек себе в жены. Он устал странствовать в одиночку.

Он видел, как семь сестер пошли, держа в руках палки для копки батата. Он последовал за ними, стараясь, чтобы они его не видели. Девушки остановились у гнезд летающих муравьев. Они вытаскивали их из гнезд и, отбросив палки в стороны, с наслаждением поедали муравьев — для сестер это было большое лакомство.

Пока сестры были заняты пиршеством, Варрунна подкрался к их палкам, похитил две из них и снова спрятался.

Наевшись, Меа-мей решили возвратиться в стойбище и стали подбирать палки-копалки. Но только пятеро из них нашли свои палки и ушли, а двум пришлось остаться и продолжать поиски. Они думали, что палки где-нибудь рядом и, найдя их, они догонят своих сестер.

Две девушки искали палки вокруг муравейника, но не могли их найти. Когда они повернулись спиной к Варрунне, он воткнул палки в землю, а сам опять спрятался. Обернувшись, девушки увидели перед собой палки. С криком радостного удивления они подбежали и схватили их, чтобы вытащить из земли. В это время Варрунна выскочил из своего укрытия. Он схватил девушек за талии и крепко держал. Они сопротивлялись и кричали, но напрасно. Никого не было поблизости, кто бы мог их услышать, и чем больше они сопротивлялись, тем крепче держал их Варрунна. Поняв, что им не вырваться, они затихли, и Варрунна сказал, чтобы они не боялись и что он позаботится о них. Он одинок и хочет иметь двух жен. Они должны спокойно пойти с ним, и он будет с ними добр. Но они должны делать то, что он им говорит. Если они не успокоятся, он быстро успокоит их своей дубинкой нулла-нулла, а если будут благоразумны, он станет хорошо к ним относиться.

Видя, что сопротивляться бесполезно, обе молодые девушки послушались его и отправились с Варрунной. Они сказали, что когда-нибудь их племя придет и похитит их. Чтобы избежать преследования, Варрунна шел все дальше и дальше.

Прошло несколько недель, и обе Меа-мей, казалось, привыкли к новой жизни и были ею довольны; но когда они были одни, то часто говорили о своих сестрах и гадали, что те сделали, когда поняли свою утрату. Они хотели бы знать, продолжают ли пять сестер искать их, или они отправились в стойбище своего племени просить помощи. Они не допускали мысли, что их забыли и им навсегда суждено оставаться с Варрунной.

Однажды, когда они разбили стойбище, Варрунна сказал:

— Этот огонь не согреет нас. Принесите коры вон с тех двух сосен.

— Нет, — возразили сестры, — нам нельзя рубить кору сосны. Если мы это сделаем, ты нас больше не увидишь.

— Идите! Я сказал вам, чтобы вы нарубили сосновой коры, я хочу этого. Разве вы не видите, что огонь горит слабо?

— Если мы пойдем, Варрунна, мы больше не вернемся. Ты нас больше не увидишь в этой стране, мы это знаем.

— Идите, женщины, не болтайте. Разве вы когда-нибудь видели, чтобы разговор разжег костер? Чего же вы стоите и разговариваете? Идите, делайте то, что я велю, и не говорите глупостей. Если вы убежите, я вас поймаю и побью.

Меа-мей взяли каменные топоры камбу и пошли рубить кору. Они подошли к деревьям и сильным ударом вонзили топоры в кору. Когда они это сделали, то почувствовали, как деревья вдруг начали расти, поднимая их с собой. Выше и выше росли сосны, и все выше поднимались с ними девушки.

Не слыша больше ударов топора, Варрунна пошел к соснам, чтобы узнать, почему девушки не рубят. Подойдя ближе, он увидел, как сосны растут у него на глазах, и высоко в воздухе заметил своих жен, прижавшихся к стволам.

Он крикнул, чтобы они спускались, но они ему не ответили. Он звал их, но женщины поднимались с деревьями все выше и продолжали молчать. Обе сосны росли до тех пор, пока их верхушки не коснулись неба.

В это время с неба выглянули пять остальных сестер Меа-мей и стали звать девушек с сосен, умоляя их не бояться и идти к ним.

Услышав голоса своих сестер, обе девушки быстро полезли вверх. Когда они достигли вершин сосен, пять сестер с неба протянули им руки и втащили их на небо, чтобы всегда жить с ними там.

Если посмотреть на небо, то и сейчас можно увидеть вместе семь сестер. Быть может, вы их знаете как Плеяды, но даены называют их Меа-мей.

Путешествие Варрунны к морю

Когда две Меа-мей были подняты на небо, Варрунна не смог их вернуть и стал странствовать один.

Он был уже далеко от Нерангледула, откуда вышел. Он прошел Яраанба, Нарине, дошел до Ниндигули, где находятся небольшие песчаные хребты и куда ушли из Нунду длиннозубые чудовища Ир-мунен.

Он расположился около воды и увидел подходящее к нему странное существо с телом и головой собаки, ногами женщины и коротким хвостом. Оно прыгало на полтора метра, производя своими губами жужжащий и свистящий звук.

"Кто это подходит к воде?" — подумал Варрунна и, когда существо подошло к нему, решил: "Это, должно быть, ир-мунен, один из щенков собаки, оставленной Байаме в Нунду, о чем я слышал". Он спросил чудовище:

— Где твой старый хозяин? — Он хотел узнать от этого странного существа, где сейчас Байаме.

В ответ Ир-мунен издал губами несвязный свистящий звук, который Варрунна уже слышал.

— Разве он ушел от тебя? — снова спросил Варрунна.

Снова последовал несвязный свистящий звук "ферр, ферр".

— Правда ли, что он ушел навсегда?

— Ферр, ферр, — послышалось в ответ.

Варрунна встал и отогнал чудовище, говоря:

— Довольно, уходи. Ты ничего не сказал о Байаме и не нужен мне больше.

При слове "Байаме" чудовище умчалось прочь, восклицая: "ферр, ферр!",

Оно быстро исчезло в песчаных хребтах, где, как слышал Варрунна, в огромных пещерах жили эти странные существа и где они держали захваченных путников. Они ничего не боялись, кроме имени Байаме. Варрунна не рискнул на новую встречу с чудовищами и поспешил к Дангеру.

Он путешествовал много дней, пока не пришел в расположенный у моря Дугубер. Видя перед собой воду и чувствуя жажду, он взял маленькую деревянную чашку бинги, чтобы зачерпнуть воды и напиться.

— Ха! — воскликнул он, проглотив глоток и почувствовав странный вкус. — Ха! Буда! Буда! Соль! Соль! — сказал он и выплюнул воду.

Приняв за соль иней, он счистил его рукой, снова зачерпнул воды и попробовал ее.

— Ха! Ха! Буда! Буда! Мне хочется пить, я должен пойти обратно к водоемам, мимо которых я проходил, и там напиться.

Перед уходом он еще раз взглянул на море и сказал:

— Что это за разлив — не видно деревьев и кустов мирриа и вода на вкус соленая. Это не похоже на наводнение. Вода выглядит, как небо Гуна гулла с белыми облаками на нем. Но когда облака двигаются, небо остается спокойным, а здесь все движется и переливается, хотя никогда люди не пробовали такой воды.

Удивленный, он пошел обратно к водоемам и напился. Затем убил двух опоссумов и снял с них шкуры, чтобы сделать мешки для воды — галли-мея.

Ночью, когда он расположился на отдых вдали от моря, под нялся ветер, и он услышал шум ревущего моря, но что это за шум, Варрунна не знал.

Утром он пошел еще раз взглянуть на странный разлив, думая увидеть дальний берег. Заметив высокое дерево в нескольких десятках метров от берега, он залез на него и старался разглядеть на горизонте деревья или землю. Но он видел только воду, на этот раз темную и казавшуюся разгневанной. "В ней прячется гроза. Вероятно, это стойбище грома Дулумеи и ревущих ветров, — решил он, слушая яростный шум. — Вот что я слышал прошлой ночью".

Следя за волнами, набегающими одна на другую и обрушивающимися с сердитым ревом на берег, он подумал: "В воде должны быть демоны Ванда, и они пытаются схватить меня. Я заберусь на высокую гору, оттуда будет лучше видно". Но напрасно Варрунна залез на гору — он видел повсюду голько воду.

Спустившись с горы к водоемам, где сохли шкуры опоссумов, он сделал из них мешки для воды. Подождав, пока вода стала такой же спокойной, какою была, когда он впервые увидел ее, он наполнил ею мешки и взял с собой несколько раковин. Он хотел вернуться прямо к своему племени, рассказать, что он видел, и дать людям попробовать воды, чтобы они поверили ему.

Возвращаясь, он встретил очень старого даена и подумал, что тот может кое-что знать о странной воде и ее ревущих голосах. Старый виринун выслушал рассказ Варрунны, попробовал воду, выплюнул ее и некоторое время сидел молча. Затем он сказал:

— Правду рассказывали отцы моего отца своим детям о том, что за горами столько воды, сколько не видел ни один человек. Она полна опасностей для человека, преследует его до самого края и ревет от гнева, когда не может схватить его для многочисленных чудовищ, живущих в ней, которые крупнее и опаснее, чем Курриа. Видел ты их?

— Я ничего не видел, кроме воды, — сказал Варрунна. — Всюду лишь соленая вода. А тот рев, который я слышал, очевидно испускали эти чудовища. Они требовали, чтобы вода притащила меня к ним, и кричали в ярости, когда я ушел. Я поспешу к своему племени и расскажу, что я видел и слышал.

Перед уходом Варрунна оставил старому виринуну немного буды — соленой воды, чтобы его племя могло попробовать ее, и одну из поднятых на берегу раковин.

Эти раковины впоследствии послужили причиной многих битв — одно племя старалось отнять их у другого. Старейший виринун племени всегда надевал одну из них на большие корробори. Потом один виринун, владевший раковиной, укрыл ее для безопасности в волшебном дереве Мингга. Он умер, оставив ее там, и до сих пор из-за нее происходят битвы. Одни племена стараются похитить ее, а другие воюют, чтобы защитить ее...

Временами по дороге домой Варрунне приходилось останавливаться и менять мешки для соленой воды, так как старые начали протекать. Наконец он пришел в Нерангледул и принес достаточно воды, чтобы старейшины его племени могли ее попробовать. Никто из них не знал, где побывал Варрунна, и они не могли понять, что за вода простиралась дальше всех их охотничьих земель.

Всякого чужестранца, приходившего в стойбище, приводили к Варрунне, и он рассказывал, что заставило его вернуться из путешествия. После своего возвращения Варрунна жил недолго, и то, что он повидал, стало легендой его племени. Он нарушил закон Байаме, покинув свою землю, и поэтому не мог долго жить после возвращения. Однако он так прославился своими путешествиями, что, когда умер, по небу пронесся огромный метеор, а затем последовал страшный удар грома, на многие километры вокруг возвестивший племенам, что великий дух покинул землю.

Рассказ о путешествиях Варрунны и о странной воде передавался из поколения в поколение, и на больших корробори показывали принесенные им раковины.

Когда белые дьяволы Ванда (так даены называют первых белых людей) появились в стране, правдивость старой легенды была доказана несколькими темнокожими юношами, отправившимися из Гандаблуи в Мулубинба со скотом. Здесь они увидели далеко простирающуюся воду с белыми облаками на ней. Они услышали ее глухой рев. Они были испуганы, но один юноша, более храбрый, чем другие, сказал:

— Давайте ее попробуем. Если она соленая, значит, она похожа на воду, которую видел Варрунна, как об этом говорят старики.

Они попробовали воду, и она оказалась соленой.

— Значит, правда то, что они нам рассказывали. Мы скажем, что видели ее и пробовали. Возьмем с собою раковины ва-а, чтобы надевать их на корробори. — И они взяли с собою раковины, чтобы доказать правдивость своих слов.

Один из этих юношей, тот, что первым попробовал соленую воду, теперь уже старик. Это он рассказал историю путешествия Варрунны к морю.

Чудеса, которые увидел Варрунна

Когда кто-нибудь оскорблял даена Варрунну, он оставлял свои охотничьи места и странствовал.

Однажды ночью, когда он предпринял такое путешествие, шел сильный дождь. На следующее утро он увидел много опавших листьев. "Здесь должны быть опоссумы", — подумал он и ткнул своей палкой в ближайшее дупло дерева. Он нащупал опоссума и пошел к костру за углями. Бросая угли в дупла деревьев, он заставил всех опоссумов выскочить. Тогда они начали кричать:

— Нейя-лер Надду-вейги. Я опоссум-дух.

Варрунна понял, что это были Надду-вейги — духи, принявшие облик опоссумов. У них были крылья и длинные когти. Выскочив, они полетели к нему. К счастью, он сам был виринуном и мог превратиться в своего духа — дрофу Гумбл-габбон. В облике дрофы он отлетел подальше от опасности, а затем принял свой обычный вид.

Едва он успел это сделать, как увидел очень странного человека — без глаз, со лбом в виде топора. Его имя было Налу-юун-ду. Своим лбом он рубил, как топором, и мог не носить с собой топор. Глаза же ему заменял нос.

Он казался дружелюбным, дал Варрунне чашку из коры вирри, наполненную свежим медом, и пригласил расположиться с ним. Но Варрунне не нравился его лоб, похожий на топор. Кроме того, он не мог понять, когда Налу-юун-ду смотрит на него. Поэтому Варрунна сказал, что ему очень жаль, но он должен спешить к своим детям, оставшимся в кустарнике, и пообещал вернуться позднее. Взяв мед, он поспешно удалился.

Затем он увидел бегущего к нему муравьеда. Тот нес на спине другого и кричал: "Го-о, го-о, го-о!", что означало: "Приходи". Муравьед сказал, что принес своего брата на обед Варрунне и надеется, что он останется и поест. Варрунна никогда не отказывался от пищи. Он взял муравьеда, но сказал, что его дети остались недалеко и он должен пойти и привести их.

Варрунна ушел, но, вместо того чтобы вернуться обратно, спрятался, хорошо поел и заснул. Но одно его ухо бодрствовало. Он хотел услышать, если муравьед проследит его, и уйти.

Отдохнув, он отправился дальше. Невдалеке он увидел месяц Балу, стряхивавший с дерева бира гусениц. Варрунна подошел и стал наблюдать за ним, надеясь получить немного гусениц.

Балу потряс дерево, затем повернулся и нажал на него спиной. Дерево рухнуло, не причинив Балу вреда и разбрасывая кругом гусениц. Балу стал собирать их, но, заметив голодного Варрунну, велел ему подойти и тоже собирать гусениц, что Варрунна и поспешил сделать. Набрав столько гусениц, сколько мог унести, Варрунна сказал, что должен пойти к своим детям и накормить их.

— Где они? — спросил Балу.

— Недалеко, — ответил Варрунна.

Тогда приведи их, пусть они поедят здесь. Гусениц хватит для всех.

Варрунна поспешил прочь с полученной вкусной пищей и, удалившись на безопасное расстояние, съел ее с удовольствием, радуясь, что у него нет детей и ему не надо ни с кем делиться.

Отдохнув, он отправился дальше и пришел в страну, где было множество мух и москитов такой величины, каких он никогда не видел. Он сломал ветку и как мог отгонял их, но, несмотря "на это, они тучами садились на него, и он подумал, может ли кто-нибудь жить в этой стране. В это время он увидел передвигающиеся впереди него странные предметы. Они выглядели как пни, обросшие листьями, — стволы их были покрыты корой, а вверху и внизу росли пучки веток с листьями.

Когда они подошли ближе, Варрунна увидел, что это были люди. Их глаза смотрели через отверстия в коре, покрывавшей их лица. Он подумал, что они замаскировались так, чтобы защититься от мух и москитов. Они выглядели так странно, что Варрунна испугался и закричал:

— Балга-нанну! Балга-нанну! Короспинные! Короспинные!

Варрунна превратился в своего духа Гумбл-габбона и улетел из этой страны, стремясь покинуть ее как можно скорее. Отлетев подальше, он опустился и принял свой обычный вид.

Следующими, кого он увидел, были эму без перьев и с ними беззубый человек, прозванный за это Ирра-дибу-ла. На этот раз Варрунна действительно сильно утомился и охотно принял предложение беззубого человека отдохнуть с ним и поесть.

Ночью он был разбужен сильным ударом. Это Ирра-дибу-ла выбил у него передние зубы.

— Теперь ты навсегда станешь моим братом, — ведь ты, как и я, без зубов. Ты останешься здесь навсегда и будешь моим товарищем, — сказал Ирра-дибу-ла, улыбнувшись.

Видя вокруг эму без перьев, Варрунна согласился, но в то же время подумал, что при первой же возможности уйдет.

На следующий день Ирра-дибу-ла пригласил Варрунну пойти с ними охотиться, но тот отказался. Варрунна сказал, что у него болит рот и он хочет остаться и выспаться. Когда Ирра-дибу-ла и эму скрылись из виду, Варрунна ушел в другом направлении и был уже далеко, когда они это обнаружили.

Вскоре он встретил новое племя, называвшееся Биллу. Эти люди были похожи на прочих темнокожих, только их ноги напоминали ястребиные. Биллу были добры к Варрунне и дали ему столько яиц эму, сколько он мог съесть. Насытившись, он сказал, что должен вернуться к своим детям.

— Где они? — спросили Биллу.

— Недалеко, в кустах, — ответил Варрунна.

— Они, вероятно, голодны, как и ты, — сказали Биллу. — Возьми яиц, накорми их и приведи сюда.

Варрунна взял столько яиц, сколько мог унести, и ушел, радуясь, что так легко ускользнул от них. Их ноги говорили о том, что Биллу были слишком странным племенем, чтобы он мог оставаться с ними.

К этому времени он повидал так много странных людей и так утомился, что решил вернуться к своему племени. Но он боялся идти обратно по своим следам из страха встретить тех, от кого он скрылся, и решил идти кружным путем. Но и здесь он встретил странные племена.

Сначала он пришел на то место, где когда-то встретил семь сестер Меа-мей, двух из которых он похитил. Правда, они сбежали от него, когда он послал их за корой. С криком: "Биррал! Биррал!" — они ударили топорами по двум соснам. Эти сосны были их родственниками и, услышав крик о помощи, помогли девушкам ускользнуть от Варрунны. Прижавшись к стволам, девушки поднимались с соснами до тех пор, пока их верхние ветки не коснулись неба, где две девушки нашли ожидавших их сестер. Они и до сих пор там.

Варрунна отправился дальше и шел, пока не оказался у водоемов с чистой водой. Нагнувшись к воде, чтобы напиться, он увидел нескольких карликов, ходивших по дну и ловивших рыбу. Они были слепы и не видели Варрунну, но услышали звук его шагов и закричали:

— Где ты? Кто ты?

Варрунна не ответил и быстро пошел прочь.

Затем он увидел племя лягушек, называемых Бан-юн Бан-юн. Говорят, что эти лягушки по приказу Бирра-нулу очищают воду во время паводков. Когда Варрунна пришел в их страну, начался паводок. Бросая в воду горячие камни, лягушки очистили ее. Затем они стали бросать в воду сотни палочек, превращавшихся в разнообразных рыб, как только они касались воды. Это было последнее странное племя, встретившиеся Варрунне, когда он шел обратно.

Ночь за ночью он рассказывал людям своего племени, расположившимся у костров, обо всем, что он видел. Один старый ви-ринун качал головой и говорил:

— Да, да. На-во, на-во.

Когда Варрунна окончил рассказ, старик поведал о том, как в давние времена один виринун отправился искать на небо величайшего из всех — Байаме. Он видел то же, что видел Варрунна, и нашел Байаме, не обратившего на него внимания и казавшегося спящим с открытыми глазами. Когда виринун вернулся, он предупредил свое племя о том, что никогда не следует делать того, что он сделал, так как все эти опасности были умышленно устроены на пути тех, кто осмелится пойти к Байаме ранее положенного им срока.

Варрунна выслушал все это и решил, что и он когда-нибудь свершит то, что сделал виринун прошлых лет. Что с ним случилось при этом, рассказано в легенде о черных лебедях.

Черные лебеди

Когда Варрунна вернулся к своему племени после одного из своих странствий, он принес оружие, которого люди никогда раньше не видели. Он сказал, что оружие сделано в стране, где живут одни женщины. Они дали его в обмен на подстилку из шкуры опоссума и сказали:

— Принеси еще подстилок, и мы дадим тебе еще оружия.

Людям племени Варрунны понравилось оружие, и они согласились отправиться с ним к священной горе Уби-Уби, в страну женщин, взяв для обмена подстилки.

Когда они собрались, Варрунна предупредил всех, что на равнине им встретятся разные опасности, ибо он был уверен, что эти женщины — духи.

Женщины говорили ему, что в их стране нет смерти и ночи и всегда светит солнце.

Варрунна сказал:

— Когда темнота уходит из нашей страны, она не идет в их страну, куда уходит отдыхать солнце Йи, будучи женщиной. Темнота же уходит под землю и остается там до тех пор, пока ей не придет пора возвращаться. Запах страны женщин таит в себе смерть, хотя они и говорили, что смерть к ним не приходит. Мы поступим предусмотрительно, если окурим себя перед тем, как выйти из темноты на равнину.

Варрунна решил, что пойдет на противоположную сторону равнины и разожжет костер, чтобы окурить людей своего племени, как только они придут из долины. Тогда к ним не пристанет никакое зло и они не унесут его к своему племени. Если они задержатся, он даст им знать, что пора уходить. Он составил целый план на этот случай.

Варрунна решил взять с собой двух своих братьев. Он был великий виринун и своими чарами мог превратить их в больших водяных птиц. На озере не было птиц, и их легко было заметить. Как только он зажжет огонь, то, превратив братьев в птиц, пошлет их плавать против стойбища женщин. Увидев птиц, женщины забудут обо всем. И в это время люди выйдут на равнину и возьмут то, что они хотели.

Варрунна велел каждому захватить с собой по животному и, если женщины станут мешать им, выпустить животных. Женщины тогда займутся ими, и это даст возможность людям скрыться в темноте. А уж тут женщины страны, где вечно светло, побоятся их преследовать.

Каждый из племени взял по одному животному — опоссумов, кошек, летающих белок, различных крыс, — и они отправились.

Подойдя к тому месту, где темнота была свернута на краю равнины, они остановились. Варрунна и его два брата поспешили через кустарники в обход равнины на ее противоположную сторону.

Варрунна разжег огонь, вынул большой хрустальный магический камень Габбера и, повернувшись к своим братьям, тихо пропел какую-то песню. Его братья вскричали: "Бибо! Бибо!" — и превратились в больших белых птиц, которых даены называют лебедями Байамул.

На противоположной стороне равнины мужчины зажгли огонь и окурили себя его дымом. Женщины увидели дым, стелющийся по равнине, и, вооружившись копьями, бросились туда с криком. "Ви-баллу! Ви-баллу!".

Но вот одна из них удивленно вскрикнула, другие обернулись и увидели двух больших белых птиц, плывущих по озеру. Дым был забыт, они бросились к новому чуду, а мужчины побежали к оставленному ими стойбищу за оружием.

Женщины заметили мужчин и, отвернувшись от лебедей, в ярости направились к ним. Тогда мужчины выпустили животных. По равнине разбежались опоссумы, сумчатые крысы, кошки, и женщины с криками погнались за ними. Мужчины оставили подстилки из опоссумов, взяли оружие и направились в сторону дымового сигнала Варрунны.

Поймав одного из животных, женщины вспомнили о мужчинах и увидели, что они, вооружившись, покидают стойбище. Гневно крича, они бросились за ними, но было уже поздно: мужчины вошли в темноту и окурили себя от зла долины в огне Варрунны. Когда женщины подошли и увидели дым, они закричали: "Ви-баллу! Ви-баллу!". Они боялись огня так же, как и темноты; и то и другое не было известно в их стране.

Здесь изображен конец рассказа, когда горные вороны бросают свои перья на раненых, лишенных перьев братьев, превращая их в черных лебедей

Тогда женщины снова обратились туда, где были странные белые птицы, но те уже исчезли. Женщины были так рассержены, что начали ссориться и быстро перешли от слов к делу. Их кровь растеклась и окрасила западную часть неба, где находилась их страна. С тех пор когда племена видят красный заход солнца, то говорят:

— Посмотрите на кровь женщин Ви-баллу. Они, вероятно, опять дерутся.

Мужчины вернулись с оружием в свою страну, а Варрунна отправился один к священной горе, находящейся на северо-востоке от земли Ви-баллу. Он забыл о своих братьях, хотя они летели за ним и кричали: "Бибо! Бибо!" — чтобы привлечь его внимание. Но он не желал снова сделать их людьми и поднимался по каменным ступеням, высеченным в священной горе для сошествия Байаме на землю.

Уставшие лебеди опустились у подножия горы на небольшую лагуну. Мимо пролетали посланцы духов — соколы, спешившие передать послание. Увидев в своей лагуне двух странных белых птиц, они в гневе ринулись вниз и вонзили в несчастных лебедей свои огромные когти и острые клювы. Они схватили их и через равнины и горные хребты полетели к югу. Время от времени они в бешеной ярости выдирали клочья лебединых перьев, белых, как пепел акации. Эти перья скользили вниз вдоль склонов гор, опускались между скалами, а кровь капала возле них.

Наконец соколы прилетели к большой лагуне около моря. С одной стороны лагуны были скалы. Они бросили на них лебедей, а затем опустились сами и начали свирепо клевать остатки их перьев. Когда они выщипывали уже последние перья на лебединых крыльях, то вспомнили, что не передали послание духов, и, испугавшись их гнева, оставили лебедей и улетели в свою страну.

Бедные братья Байамул почти без перьев, замерзшие и истекающие кровью, прижались друг к другу. Они чувствовали, что умирают вдали от своего племени.

Внезапно на них посыпалась туча перьев и покрыла их вздрагивающие тела. Согревшись, они посмотрели вокруг. Высоко над собой на деревьях они заметили сотни горных воронов, которых они иногда видели в стране равнин и считали вестниками несчастья.

Вороны сказали:

— Соколы также и наши враги. Мы видели, как они оставили вас умирать, и решили не допустить этого. Мы послали с ветром наши перья, чтобы согреть вас, дать вам силы улететь к вашим друзьям и посмеяться над соколами.

Черные перья покрыли лебедей, только на крыльях осталось немного белых перьев да пух под перьями оставался белым. А красная кровь навсегда окрасила их клювы.

Белые перья лебедей, выщипанные соколами при полете над горами, пустили корни там, где упали, и из них выросли нежные белые цветы.

Лебеди Байамул прилетели к стойбищу своего племени. Варрунна услышал их крик "Бибо! Бибо!" и понял, что это голос его братьев, но, взглянув вверх, он увидел не белых, а черных птиц с красными клювами. Как ни грустно было Варрунне слышать их печальный крик, он не мог превратить их снова в людей. Он был лишен могущества виринуна за то, что осмелился раньше времени пойти к небесному стойбищу Байаме.

Откуда появился мороз

Семь сестер Меа-мей когда-то жили на земле и отличались необыкновенной красотой. У них были волосы по пояс, а их тела блестели от сосулек.

Их отец и мать жили далеко в скалах и никогда не покидали гор, как их дочери. Отправляясь на охоту, сестры не присоединялись к другим родам, хотя многие хотели подружиться с ними. Особенно несколько юношей, считая их очень красивыми, хотели, чтобы они остались с ними и стали их женами. Эти юноши Береи-Береи обычно шли за Меа-мей и оставляли приношения в их стойбище.

Береи-Береи умели хорошо находить гнезда пчел. Они ловили пчелу, прикрепляли смолою белую пушинку или белое перышко у нее на спине, отпускали и следовали за нею к гнезду. Найденный мед они клали в сосуды из коры вирри и оставляли в стойбище Меа-мей, которые съедали мед, но не обращали внимания на ухаживания братьев.

Однажды старый Варрунна, как вы знаете, хитростью похитил двух девушек. Он пытался растопить на них сосульки, по только погасил свой огонь. Проведя некоторое время в плену, обе похищенные девушки поднялись на небо, где и нашли пять своих сестер. С тех пор они остаются на небе с ними, по не сверкают так ярко, как остальные сестры, потускнев от огня Вар-рунны.

Когда Береи-Береи узнали, что Меа-мей навсегда покинули землю, они были безутешны. Им предложили в жены девушек из их собственного племени, но они не хотели никого, кроме Меа-мей, с горя перестали есть и умерли. Духи были довольны их верностью, сжалились над ними и дали им место на небе. Там они живут и поныне. (Мы их называем Поясом и Мечом Ориона, но для даенов они до сих пор известны как юноши Береи-Береи).

Даены говорят, что Береи-Береи днем охотятся за пчелами, а ночью танцуют под пение Меа-мей. Хотя Меа-мей живут на некотором расстоянии от Береи-Береи, те слышат их песни. Даены говорят также, что Меа-мей будут вечно сиять как пример для всех женщин на земле.

Раз в году в память того, что они однажды жили на земле, Меа-мей стряхивают с себя лед и бросают его вниз. Когда, проснувшись утром, даены видят повсюду лед, они говорят:

— Меа-мей не забыли нас, они бросили вниз немного льда. Мы покажем, что тоже помним их.

Они берут кусок льда и прижимают его к носу детей. Когда от холода дети уже не чувствуют своего носа, его протыкают и вставляют кость или соломинку.

— Теперь, — говорят даены, — эти дети будут петь, как поют Меа-мей.

Когда две сестры поднимались к небу, один родственник Меа-мей смотрел на землю. Видя, как старик, от которого они ускользнули, бегал, кричал и приказывал им спуститься, он так забавлялся неудачей Варрунны и так радовался побегу сестер, что начал смеяться. Так он и продолжает смеяться до сих пор. Он известен даенам как Смеющаяся звезда — Венера.

Когда зимою слышен гром, даены говорят:

— Меа-мей опять купаются. Это они играют в Баба-лармеи — прыжки в воду. Выигрывает тот, кто, прыгая, сильнее ударит по воде. Это любимая игра и людей на земле.

Услышав шум Баба-лармеи, даены говорят также:

— Скоро будет дождь, Меа-мей выплеснут воду вниз. Она упадет на землю через три дня.

Танцующая птица

Бролга Нам-ба-ди любила охотиться со своей молодой дочерью. Ее племя говорило, что глупо это делать, так как когда-нибудь Варра-вилберу схватят их.

Даены заботились вовсе не о старой Нам-ба-ди. Все думали о молодой Бролге. Она была самой веселой девушкой и лучшей танцовщицей своего рода, женщины которого довольствовались тем, что стучали бумерангами, били в свернутые шкуры опоссума и пели песни корробори — то нежно, то резко, когда мужчины танцевали. Бролга была иной. Она танцевала не только те танцы, которые танцуют все, но придумывала новые. Для каждой песни она придумывала танец. Иногда она кружилась со смеющимися глазами, как вихрь бури, затем внезапно величественно выступала, а потом вдруг быстро кружилась, как будто ее подхватил вихрь.

Слава о ее танцах распространилась далеко, и ее племя гордилось ею. Поэтому все и боялись, что Варра-вилберу поймают ее. Варра-вилберу были людоедами. Жили они уединенно в зарослях.

Несмотря на предупреждения, Бролга Нам-ба-ди продолжала по-прежнему охотиться с одной только дочерью. Однажды они пошли на охоту на несколько дней. В первую ночь ничего не случилось, но на следующий день Варра-вилберу внезапно напали и схватили их.

Они ударили Нам-ба-ди, она упала и притворилась мертвой, чтобы они не убили ее. Они подняли и отнесли ее в свое стойбище, молодой же Бролге они решили не причинять вреда, с тем чтобы она им всегда танцевала. Они уговорили ее не бояться и пойти с ними и дали ей нести каменный нож маггил. Она пошла с ними и незаметно бросила нож в сторону.

Придя в стойбище, Варра-вилберу попросили у нее нож. Они хотели разрезать Нам-ба-ди, перед тем как сварить ее. Бролга ответила, что положила нож там, где они отдыхали, и забыла его.

Они сказали:

— Мы пойдем обратно и возьмем его, а ты оставайся здесь. Когда они ушли, мать спросила, скрылись ли они из виду.

— Нет еще, подожди немного, — ответила дочь.

Бролга наблюдала за людоедами и, когда те скрылись, сказала об этом матери. Та немедленно вскочила, и они изо всех сил побежали к своему племени.

Вернувшись в стойбище, Варра-вилберу страшно рассердились, не найдя не только дочери, но и матери, которую они считали мертвой. Для них этой ночью не будет ни танцев, ни пищи, если они не вернут свои жертвы. По следам они поняли, что мать Бролги бежала рядом со своей дочерью.

— Она только притворялась мертвой, чтобы обмануть нас! — воскликнули они. — Надо спешить и перехватить их до того, как они придут к своему роду. Даже если они будут со своим родом, мы похитим их.

Но даены поджидали Варра-вилберу во всеоружии. Видя это, Варра-вилберу повернули обратно и побежали, а даены начали их преследовать. Они не могли их догнать и в то же время боялись далеко заходить, опасаясь ловушки, поэтому вернулись в стойбище. Даены были так разгневаны попыткой захватить их драгоценную Бролгу, что собрали совет и решили уничтожить Варра-вилберу.

Двое самых мудрых виринунов сказали, что пошлют своих духов сна Мулли-Мулли в вихрях, чтобы схватить врагов. Кружась, понеслись вихри с духами. Они быстро неслись по следам Варра-вилберу, догнали и повернули их обратно к стойбищу, от которого те бежали.

— Мы помчимся впереди вихрей, — сказал один людоед другому, — схватим мать и дочь и убежим в другом направлении. Вихри пройдут мимо нас и схватят кого-либо другого. Мы не допустим, чтобы нам помешали. Молодая Бролга должна быть нашей и танцевать перед нами, а ее матерью мы сегодня поужинаем.

Они бежали впереди вихрей, которые все росли и надвигались на них.

Заметив Варра-вилберу, преследуемых вихрями, даены были гак удивлены, что даже не подумали взять оружие. Варра-вилберу бросились в стойбище, один схватил Нам-ба-ди, другой — молодую Бролгу, и не успели пораженные даены опомниться, как они отбежали на край равнины.

— Хватайте оружие! — кричали даенам из вихрей Мулли-Мулли, мчась через стойбище вслед за врагами.

Впереди всех бежал Варра-вилберу, несший молодую Бролгу. Другой людоед, видя, что вихри догоняют их, бросил Нам-ба-ди и продолжал бежать дальше. Перед ними оказались два больших дуба. Чувствуя, что вихри сбивают их с ног, Варра-вилберу прижались к дубам. Тот, который схватил Бролгу, одной рукой держал ее, а другой цеплялся за дерево. Другой людоед закричал:

— Отпусти девушку, спасайся сам.

Первый свирепо ответил ему:

— Они никогда ее не получат, даже если я отпущу ее, они ее не получат!

Вокруг людоедов метались вихри, в дикой ярости срывая все. Дубы трещали и стонали. Варра-вилберу пробормотал какое-то Заклинание и выпустил молодую Бролгу. Следовавшие за вихрями даены радостно вскрикнули, когда увидели, как она выскользнула из его рук. Они приготовили свои копья, но боялись бросить их, чтобы не ранить молодую Бролгу.

Их надежды на месть были непродолжительны. Вихри обвились вокруг дубов, вырвали их с корнями и вместе с обхватившими их стволы Варра-вилберу понесли вверх до самого неба и здесь поставили недалеко от Млечного Пути. Они и до сих пор там — два темных пятна, называемых Варра-вилберу. Людоедов боятся все проходящие по Млечному Пути, Варрамбулу; там останавливаются многие старики даены, собирающие и варящие гусениц. Дым их огней обозначает линию Млечного Пути, Варрамбула. До Этих костров можно добраться только тогда, когда нет людоедов Варравилберу. Ведь изредка они спускаются на землю и, принимая вид вихрей булли, преследуют своих старых врагов даенов.

Когда даены увидели, что их враги исчезли, они повернулись, чтобы взять молодую Бролгу; ее мать уже была с ними.

Но где же была молодая Бролга? Никто не видел, как она ушла, и все же она исчезла. Они посмотрели на равнину и увидели только высокую птицу. Они пошли к месту, откуда были вырваны деревья, искали следы на земле. Но они увидели только следы большой птицы, похожей на журавля и шедшей теперь по равнине. Даены решили, что Варра-вилберу снова схватили Бролгу.

Когда духи Мулли-Мулли возвратились, оставив дубы и Варра-вилберу на небе, виринуны спросили их, не оставили ли они на небе и Бролгу. Духи ответили, что Бролга не попала на небо, они же видели, что Варра-вилберу отпустил ее. Так где же она была? На это никто не мог ответить, и никто не догадался спросить об Этом большую птицу на равнине. Все оплакивали Бролгу как умершую. Говорили, что ее дух будет посещать стойбище, так как они не нашли ее тело и не похоронили, хотя знали, что она умерла, — ведь иначе она вернулась бы к ним. Они перенесли стойбище на другую сторону равнины.

Через некоторое время они заметили, что много таких же птиц, какую они видели при исчезновении Бролги, кормилось недалеко от их стойбища. После еды птицы начали танцевать очень странные танцы, и самая высокая из птиц была вожаком. Ее танец был так человечен, так не похож на танцы других птиц; он очень напоминал танец пропавшей Бролги.

Птица-вожак вывела свою группу на открытое место. Здесь они изгибали шеи, кланялись, совершали различные пируэты, величественно менялись местами. Кружились, подняв крылья так, как Бролга разводила руки, прежде чем начать бешено вертеться.

Заметив это сходство танцев, даены закричали:

— Бролга! Бролга!

Казалось, птица поняла их, так как посмотрела в их сторону и стала проделывать вместе с остальными птицами самые замысловатые движения.

Со временем эту птицу не стало видно, но остальные так хорошо изучили танцы, что совершали эти смешные представления, как и при ней.

Старые даены, помнившие девушку Бролгу, умерли, но все танцующие птицы известны под ее именем.

Когда Нам-ба-ди умерла, она была взята на небо, чтобы жить там всегда со своей дочерью. (Обе известны нам как Магеллановы Облака, а даенам — как Бролга).

Здесь Нам-ба-ди узнала, что Варра-вилберу своим заклинанием превратил ее дочь в танцующую птицу, в облике которой она должна была провести всю свою земную жизнь.

Впоследствии, когда даены видели проносившийся мимо стойбища вихрь булли, женщины кричали: "Варра-вилберу", прижимали к себе детей и прятали их головы под коврами. Мужчины хватались за оружие и гнались за страшными и ненавистными похитителями Бролги.

Ви-умбин и Пигги-билла

Два брата Ви-умбин отправились охотиться. Один из братьев был моложе и меньше, и, когда они увидели эму, старший брат сказал младшему:

— Стой здесь тихо и не шуми, иначе муравьед Пигги-билла, мимо стойбища которого мы только что прошли, услышит и отберет у нас эму, если я убью его. Он очень сильный. Я попытаюсь убить эму вот этим камнем.

Маленький Ви-умбин видел, как его брат, пригнувшись к земле, подкрался совсем близко к эму, быстро вскочил и так метко бросил камень, что убил птицу на месте. Маленький брат так обрадовался, что забыл об осторожности и от радости громко закричал. Старший Ви-умбин оглянулся, сделал предостерегающий жест, но было уже поздно. Пигги-билла услышал крик и спешил к ним. Тогда старший брат Ви-умбин оставил эму и побежал к брату.

Подойдя, Пигги-билла спросил:

— Что вы нашли?

— Ничего, — ответил старший Ви-умбин, — только ягоды омелы.

— Что-нибудь покрупнее этого, иначе твой маленький брат не закричал бы так громко.

Маленький Ви-умбин боялся, что Пигги-билла найдет и заберет их эму, и сказал:

— Я убил камнем маленькую птичку и радовался, что бросил камень так метко.

— Я знаю, как кричат, убив маленькую птичку или найдя ягоду. Здесь же случилось нечто посерьезнее, иначе ты не кричал бы так радостно. Если вы сейчас же не скажете мне, в чем дело, я убью вас обоих.

Пигги-билла был великим и очень сильным воином, и братья Ви-умбин испугались, увидев, что он рассержен, и показали ему мертвого эму.

— Как раз то, что я хотел на завтрак, — сказал Пигги-билла и унес эму в свое стойбище.

Ви-умбины пошли за ним и даже помогли разжечь огонь для приготовления эму" надеясь получить кусочек. Но Пигги-билла ничего им не дал, говоря, что должен все оставить себе.

Разочарованные и рассерженные Ви-умбины пошли и рассказали темнокожим, жившим поблизости, что у Пигги-билла на завтрак жирный эму. Даены взяли копья и велели Ви-умбинам быстро отвести их к стойбищу Пигги-билла, обещая за это поделиться с ними эму.

Подойдя к стойбищу, даены стали в круг, прицелились и бросили копья в Пигги-биллу.

Копья попали в Пигги-биллу и торчали из него во все стороны. Он громко закричал:

— Бингги-ла, Бингги-ла. Можете взять эму!

Но темнокожие продолжали бросать в него копья до тех пор, пока он не замолчал. Они оставили его с массой торчащих копий и огляделись. К их удивлению, не было ни эму, ни Ви-умбинов.

Осмотревшись кругом, они увидели, что следы Ви-умбинов вели к тому месту, где лежал эму, и что они унесли его к своей нанну, или травяной хижине.

Когда Ви-умбины увидели подходящих даенов, они взяли эму и отнесли его к глубокой яме, заваленной камнем. Как отодвинуть камень, знали только они одни. Они отодвинули камень и, взяв с собой эму, вошли в яму и снова поставили камень на прежнее место.

Подойдя, даены попытались сдвинуть камень, но не смогли Этого сделать. Они знали, что Ви-умбины должны были отвалить камень, так как их следы обрывались здесь и из ямы доносились голоса. Темнокожие заметили щели между камнем и землей и просунули в них копья, чтобы убить братьев. Но Ви-умбины тоже заметили эти щели и ожидали нападения, поэтому они положили перед собой эмУ как щит. Копья даенов, предназначавшиеся для Ви-умбинов, воткнулись в тушу эму.

Затем темнокожие отправились за подмогой, чтобы сдвинуть камень, но, уходя, услышали смех Ви-умбинов. Они вернулись и снова просунули копья в щели, но, отойдя, опять услышали смех братьев.

Заметив, что их смех привлекает даенов, Ви-умбины после очередного нападения решили молчать. Когда за атакой не последовало ни разговора, ни смеха, темнокожие решили, что они наконец убили Ви-умбинов, и поспешили привлечь на помощь силу и хитрость всего стойбища, чтобы сдвинуть камень.

Между тем Ви-умбины поспешно решали, как лучше ускользнуть от даенов. Ведь они знали, что если встретят кого-либо из них, то будут беспощадно убиты. Разговаривая, они съели эму и утолили свой голод.

Через некоторое время даены вернулись и отвалили камень от входа. Несколько человек спустились в яму и, к своему удивлению, обнаружили только остатки эму никаких следов Ви-умбинов не было. Они вылезли из ямы и рассказали другим об исчезновении Ви-умбинов. Те, не веря им, полезли в яму, чтобы убедиться в Этом. Увидев свои копья в туше эму, даены решили, что Ви-умбины скрылись живыми и их следы укажут, куда они пошли. Но сколько даены ни искали, они не нашли их следов. Они видели только двух маленьких птичек, сидевших на кусте около ямы и все время наблюдавших за ними.

Иногда маленькие птички летали вокруг ямы, но не улетали прочь, а всегда возвращались на куст и, казалось, говорили между собой. Но темнокожие не понимали языка птичек.

Не найдя следов, темнокожие решили, что братья Ви-умбины, чтобы избежать мщения, превратились в маленьких белошеих птичек, сидевших на кустах у ямы. После этого маленьких птичек с белыми шеями стали называть Ви-умбин. А память о Пигги-билле сохранена в муравьеде, названном его именем. Кожа муравьеда усеяна маленькими копьями, торчащими во все стороны.

Пигги-билла — иглистый муравьед

Пигги-билла становился стар и не мог много охотиться. Мясу эму или кенгуру он предпочитал человеческое. Он заманивал молодых людей в свое стойбище различными хитростями, убивал и съедал их.

В конце концов даены узнали о его делах, очень разгневались и решили наказать его.

— Мы его убьем или искалечим, — сказали они. — Хоть он и великан, он будет бессилен против нашего народа.

Даены окружили стойбище Пигги-биллы. Он спал лицом вниз, чтобы его дух сна Дуви не покинул его, как это бывало, когда он спал на спине с открытым ртом. Сквозь сон он услышал шуршание листьев, но, ничего не подозревая, сонно пробормотал:

— Это летают бабочки Булла-Булла, — и продолжал спать.

Враги окружили его. Подняв копья, они дружно бросали их в него до тех пор, пока вся его спина не была утыкана ими. Затем даены набросились на него, раздробили ему руки и ноги деревянными боевыми топорами воггара и дубинками бунди, искалечив его. Он не двигался и не издавал ни звука, и они, решив, что убили его, вернулись в свое стойбище, довольные своей местью.

Когда даены ушли, Пигги-билла уполз на четвереньках в подземный дом своего друга Мурга-муггаи-паука. Он спустился туда через потайную дверь и оставался там, пока не зажили его раны.

Он попытался вытащить копья даенов, но не смог этого сделать. Копья остались торчать в его спине навсегда, и он ходит на четвереньках, как и все его племя. Они, как и он, быстро скрываются под землею, если им угрожает опасность.

Бириун, вызывающий мираж

Бириун-ящерица хотел жениться на сестрах Баллеи-Баллеи — зеленых попугаях, но они не хотели выходить за него, им больше нравился пересмешник Вида. Их мать уговаривала их выйти замуж за Бириуна, так как она обещала ему сестер еще при их рождении. Ведь Бириун — великий виринун, и, если они не выполнят ее обещания, он может причинить им зло.

Когда Вида вернулся с охоты, сестры рассказали ему о том, что говорила им мать.

Вида сказал им:

— Завтра Бириун пойдет встречать племя, идущее из Страны Ключей. Пока его не будет, мы уйдем к Большой Реке. Утром я пойду будто бы охотиться и спрячусь в густом кусте акации. Вы выйдете позднее и найдете меня там. Мы пересечем большую равнину, там теперь трава густая и сухая. Возьмите с собой огневые палочки, мы их бросим, пройдя равнину, и тогда никто не сможет последовать по нашим следам. Мы пойдем к Большой Реке, там живет мой друг, у которого есть гумбилга. Он перевезет нас через реку, и мы будем в безопасности. Если понадобится, мы сможем пойти и дальше, в страну короткоруких людей.

На следующее утро, когда Гу-гур-гага еще не кончил смеяться, Вида ушел. Через несколько часов в кустах акации к нему присоединились сестры Баллей-Баллей.

Пройдя большую равнину, они бросили огневые палочки туда, где трава была густой и сухой, и огонь быстро охватил равнину, треща и выбрасывая языки пламени.

Все трое прошли через заросли, затем через долину, снова через заросли и опять вышли на равнину. День был жаркий, солнце стояло высоко в небе. Им хотелось пить, но воды не было, а в спешке они забыли взять ее с собой.

— Мы хотим пить! — воскликнули Баллеи-Баллеи.

— Почему вы не захватили воды? — спросил Вида.

— Мы думали, что у тебя достаточно воды, и надеялись, что ты поведешь нас вдоль реки или знаешь, где растут деревья, гула-гул, содержащие воду.

— Мы скоро придем к воде, посмотрите вперед, вот вода.

Баллеи-Баллеи посмотрели туда, куда он указывал, и действительно, на дальнем конце долины увидели полосу воды. Они ускорили шаги, но чем дольше они шли, тем дальше казалась вода. Но они все продолжали идти, надеясь достичь ее. Они прошли долину и увидели лес, а вода исчезла.

Утомленные девушки хотели лечь, но Вида сказал, что они наверняка найдут воду на другой стороне леса. Они с трудом вышли через лес к новой равнине.

— Вот она! Я вам говорил, вот вода.

И снова они увидели впереди полосу воды. Их надежды ожили, и, хотя солнце беспощадно пекло, они пошли вперед, но, увы! только затем, чтобы снова разочароваться.

— Пойдемте обратно, — сказали девушки, — это страна злых духов. Мы видим воду, а находим лишь сухую землю. Пойдемте обратно.

— Обратно к Бириуну, который убьет вас?

— Лучше умереть от удара дубинки бунди в своей стране, чем от жажды в стране демонов. Мы пойдем обратно.

— Нет, он убьет вас не дубинкой бунди. Вы погибнете от отравленной кости гувира и медленно умрете в муках. Зачем говорить о возвращении? Разве мы не подожгли большую равнину? Можете ли вы пересечь ее? Не тратьте сил и следуйте за мной. Посмотрите, снова вода!

Но Баллеи-Баллеи потеряли надежду. Они не подымали головы, хотя время от времени Вида кричал:

— Впереди вода! Впереди вода! — чтобы снова и снова разочаровать их.

Наконец Баллеи-Баллеи так на него рассердились, что схватили и стали колотить, но, даже когда они били его, он продолжал кричать:

— Здесь вода! Здесь вода!

Он уговаривал их отпустить его, обещая накопать корней и выжать из них воды.

— Вон там я вижу эвкалипт, из его корней я могу выжать достаточно воды, чтобы утолить вашу жажду. Рядом с нами хвойный кустарник бинга-вингул, и его корни полны воды. Пустите меня, я добуду воду для вас.

Но Баллеи-Баллеи не верили ему и только сильнее его били, пока хватило сил.

Когда они отпустили его, Вида отошел и прилег. Он был весь изранен и радовался, что наступила ночь и свирепое солнце не жгло их больше.

Баллеи-Баллеи предложила сестре:

— Не спеть ли нам песню, которую пела наша прабабушка Барги, чтобы вызвать дождь?

— Попробуем, если только наши сухие глотки еще способны издавать звуки, — ответила ей сестра.

— Мы споем нашему кузену грому Дулумеи. Он услышит нас и разобьет для нас облако с дождем.

Они сели и, покачиваясь из стороны в сторону, запели, ударяя по коленям:

Они повторяли эти слова так, как это делала их прабабушка Барги. З^тем от себя они добавили:

Они пели до тех пор, пока не выбились из сил. Затем они легли умирать, усталые и потерявшие надежду. Одна из них произнесла слабым голосом:

— Дождь придет слишком поздно, но он идет, чувствуешь, как сильно пахнет акация.

— В самом деле сильно, — ответила другая.

Но даже этот верный признак близкого дождя не приободрил их. Они думали, что он придет слишком поздно для них.

В это время далеко на севере собиралась грозовая туча. Она быстро катилась по небу, сообщая о своем приближении раскатами грома. Она остановилась над равниной, как раз перед Баллеи-Баллеи. Удар грома расколол облако, и первые крупные капли дождя упали на землю.

Сперва их было немного, затем полил сильный дождь, опорожняя тучу и наполняя водою ямы на равнине.

Холодные капли дождя, упавшие на горячие, утомленные тела Баллеи-Баллеи и Виды, влили в них новые силы. Они побежали к ямам с водой, напились и утолили жажду.

— Я говорил, что здесь есть вода, — сказал Вида. — Видите, я был прав.

— Здесь не было воды, когда ты это говорил. Если бы наш кузен Дулумеи не услышал нашу песню о помощи, мы бы умерли и ты тоже.

Они были сердиты на него. Вида накопал им корней, и, насытившись, они забыли про свой гнев и легли спать. Утром они отправились дальше и снова увидели за равниной то же странное подобие воды, какое влекло их раньше. Они не знали, что это такое, но понимали, что это вовсе не вода.

К вечеру они подошли к Большой Реке и увидели пеликана Гулаи-яли и его лодку. Вида попросил его перевезти их на другую сторону. Тот ответил, что может перевезти их по одному, так как лодка небольшая. Сначала он предложил переправить Виду, чтобы он приготовил шалаш из длинных трав в излучине реки. Перевезя Виду, он приплыл обратно, привязал лодку и подошел к Баллеи-Баллеи, сидевшим у потухшего костра Гулаи-яли.

— Теперь, — сказал он, — вы пойдете со мной в мое стойбище ниже по течению. Вида не может переправиться обратно, вы будете жить со мной. Я буду ловить рыбу и кормить вас, даже сейчас она жарится в моем стойбище. Есть вирри с медом и лепешки дурри. А Вида может предложить вам только хижины из травы нанну, которые он сейчас строит.

— Перевези нас к Виде, — просили они.

— Нет, — сказал Гулаи-яли и хотел их схватить, но Баллеи-Баллеи нагнулись, набрали в пригоршни белого пепла из потухшего костра и бросали в него, пока он не стал совсем белым. Только руки его остались прежними, потому что он стряхнул с них облако пепла, окутавшее его и мешавшее ему видеть. Оставив его в таком виде, Баллеи-Баллеи побежали к реке, чтобы захватить лодку и переправиться к Виде. И вдруг они с ужасом увидели, что в лодке сидит Бириун, от которого они бежали через долины и заросли. Он был здесь, а между ними и Видой лежала широкая река.

Они не знали, что Бириун все время был около них. Это он создавал мираж на каждой равнине, стремясь заманить их видом воды и погубить от жажды. От этого их спас Дулумеи, кузен-гром.

Баллеи-Баллеи посмотрели на ту сторону широкой реки и увидели нанну, построенные Видой. Он бегал из хижины в хижину, как бы играя, и совершенно не думал о сестрах. Это были странные нанну, открытые с двух сторон.

Видя, куда они смотрят, Бириун сказал:

— Вида сумасшедший и глухой. Когда он спал, я похитил его дух сна Дуви и вселил вместо него дух безумия. Вида теперь ничего не помнит о вас и не любит вас. Так бывает со всеми, кто долго смотрит на мираж. Он больше не будет беспокоить ни меня, ни вас. Зачем на него смотреть?

Но Баллеи-Баллеи не могли оторвать глаз от Виды, — так странно он себя вел. Вида беспрерывно вскакивал в один конец травяной хижины нанну и выбегал из другого конца.

— Он сошел с ума, — сказали они, но не могли этого понять. Они смотрели на него и звали, но он не обращал на них внимания,

— Я отошлю его подальше от вас, — рассердившись, сказал Бириун. Он схватил копье, стал в лодку и бросил его в Виду, который вскрикнув: "Здесь вода! Здесь вода!" — упал мертвым.

— Перевези нас! Перевези нас! — плакали Баллеи-Баллеи. — Мы должны пойти к нему, мы еще можем спасти его.

— Ему хорошо, он на небе, его здесь нет, — ответил Бириун. — Если вы к нему хотите, то должны последовать за ним на небо. Посмотрите, вы можете и сейчас его увидеть, — и он указал на звезду, которую Баллеи-Баллеи раньше никогда не видели.

— Вот он, Вомба.

Баллеи-Баллеи посмотрели в сторону травяных нанну, но там Виды уже не было. Тогда они сели и запели песнь смерти, так как знали, что не увидят больше Виду. Они посыпали головы белым пеплом и привязали к телу зеленые ветви. Затем порезали себя до крови, зажгли смолистые ветви и окурили ими себя, как вдовы.

Бириун сказал пеликану Гулаи-яли:

— У умершего нет брата, чтобы взять в жены этих женщин. В этой стране у них нет родственников. Ты возьми одну, а я другую. Ночью, когда они уснут, мы их схватим.

— Пусть будет так, как ты сказал, — согласился Гулаи-яли.

Сестры слышали их разговор, но не подали виду, беспрерывно оплакивая умершего Виду. К поминальным песням они добавили просьбу к умершим своего племени помочь им спастись от этих людей.

К концу ночи плач прекратился. Мужчины подумали, что сестры наконец уснули, и прокрались в их стойбище. Но там было пусто. Баллеи-Баллеи исчезли. Мужчины подбросили дров в огонь, чтобы лучше осветить место, но никого не нашли.

Вдруг они услышали насмешливый хохот. Они посмотрели вокруг, но ничего не увидели. Снова прозвучал смех, он доносился с неба. Они взглянули вверх и увидели новую звезду Вомбу, насмехавшуюся над ними. Вида, ставший Вомбой, теперь громко смеялся, видя, что Баллеи-Баллеи ускользнули от своих врагов и теперь пробирались тайком по небу к нему. Это заметили и мужчины с земли.

— Мы их потеряли! — воскликнул Бириун. — Я построю дорогу на небо и последую за ними. Оттуда я приведу их обратно или отомщу им.

Он пошел к лодке, где лежали его копья, и захватил также копья Гулаи-яли, сложенные около тлеющего костра.

Он выбрал копье с зубцами и бросил его изо всех сил в небо. Копье зацепилось за небо и повисло. Бириун бросил второе копье, зацепившееся за первое. Он бросал копья, цеплявшиеся одно за другое, пока не смог дотянуться с земли до нижнего копья. Он схватился за него и полез вверх, пока не добрался до неба. Тогда он погнался за Баллеи-Баллеи и до сих пор преследует их.

С тех пор род Бириуна может карабкаться на отвесные скалы. Его род, маленькие ящерицы равнин, создает, как и он, миражи, чтобы заманить изнывающих от жажды путников и свести их с ума перед тем, как они умрут от жажды. С тех пор пеликан Гулаияли стал белым от приставшего к нему пепла, брошенного Баллен-Баллеи. Только на руках, где он стряхнул пепел, есть черные перья. Племя Баллеи-Баллеи окрашено в цвет зеленых листьев, которые сестры привязали, оплакивая Виду. Местами у них проглядывают светло-желтые и красные пятна, оставшиеся от пепла и крови. Сумасшедшая звезда Бомба сияет до сих пор, а пересмешник Вида и поныне строит травяные хижины — нанну, открытые с двух сторон, и бегает туда и обратно, как будто это площадка для игр.

Огонь, зажженный Видой и Баллеи-Баллеи, через долины и хребты объял страну от одного конца до другого и обжег деревья так, что их стволы остаются черными до сих пор. Железные деревья динии тлели дольше всех, и их стволы были так опалены, что рубцы глубоко врезались в их толстую черную кору. Эти мрачные деревья на хребтах до сих пор напоминают даенам о творце миражей Бириуне.

Сорока Гулу и варуга

Гулу-сорока была очень старой и злой женщиной, как вы увидите из этой истории.

В продолжение всего сезона, когда в траве было много зерна дунбар, она собирала и растирала его, если нужна была пища. Растирала она зерно маленькими камнями на большом плоском камне, называемом дейурл. Значительную часть зерна она превращала в муку, а остальное хранила и растирала по мере надобности.

Однажды соседнее племя устроило стойбище недалеко от нее. Как-то раз все мужчины ушли на охоту, оставив в стойбище женщин и детей. Когда мужчины ушли, Гулу пришла в стойбище поболтать с женщинами.

— Почему бы вам тоже не отправиться за пищей? — спросила она. — Вокруг много гнезд пчел, в них полно меду. Созрели бамбл на деревьях, покраснели груи, открылись зрелые плоды гибет. А вы голодные сидите в стойбище и ждете, пока ваши мужья вернутся с убитыми эму и кенгуру. Идите, женщины, собирайте плоды окружающего вас изобилия. Я позабочусь о ваших детях, маленьких варуга.

— Твои слова мудры, — согласились женщины, — глупо сидеть здесь и голодать, когда под рукой в земле много батата и фрукты ждут, чтобы их собрали. Мы пойдем и быстро наполним камби и гул аи, но детей возьмем с собой.

— Нет, не стоит так поступать, — сказала сорока Гулу. — Маленькие ноги устанут у тех, кто уже ходит сам, а вы утомитесь от тяжести тех, кого надо нести. Возьмите порожние камби и гулаи, чтобы принести побольше. Вас ждет богатая добыча. Посмотрите, я приготовила лепешки дурри из свежих зерен дунбар и только что испекла их на коре между двух огней. Это будут есть ваши дети, а я приготовлю им еще. Вы не успеете скрыться из виду, как они уже будут сыты. Смотрите, они подходят ко мне, они хотят дурри, и я их хорошо накормлю. Поспешите, чтобы успеть вернуться и разжечь огонь к приходу ваших мужей. Ведь вам предстоит жарить мясо, которое они принесут. Ваши мужья будут рады, увидя, что вы наполнили гулаи и камби фруктами, а вирри — медом. Спешите, говорю вам, и не пожалеете.

Послушав Гулу, женщины решили поступить так, как она советовала. Оставив с ней детей, они отправились, захватив пустые камби, камбу для вырубания гнезд пчел и нор опоссумов и палки для выкапывания батата.

Когда женщины ушли, Гулу собрала детей вокруг себя и накормила их дурри, еще теплыми от углей. Она дала им также меду и бамбл, которые она закапывала, чтобы они дозрели. Когда дети наелись, она поспешила с ними к своему настоящему дому, устроенному в полом дереве, невдалеке от того места, где она пекла дурри. Она загнала детей внутрь дерева, вошла сама и заперлась.

Здесь она снова стала кормить детей, но те были уже сыты. Теперь им недоставало матерей, и они начали плакать. Их плач услышали возвращавшиеся матери и поспешили на этот звук, который всегда неприятен материнскому слуху. Они ускорили свои шаги, думая, что собранная ими добыча утешит детей.

Они пришли в стойбище, но где же их дети и где сорока Гулу? "Они играют в прятки и спрятались", — решили женщины. Они искали их повсюду и громко звали детей и Гулу, но не получили ответа и не нашли их следов, хотя время от времени слышали их плач.

Тогда сами матери зарыдали о потерянных детях и в слезах вернулись в стойбище ожидать возвращения мужей. С тяжелыми сердцами и мрачными лицами встретили они мужей и поспешили рассказать им, как Гулу уговорила их уйти, обещав накормить голодных детей и позаботиться о них. Тут женщины снова заплакали о своих бедных детях. Затем они рассказали, как послушались Гулу и ушли. Гулу сказала правду о том, что кругом много фруктов и батата, их гулаи и камби полны доверху. Но, увы, вернувшись домой с полными мешками, они увидели, что дети и Гулу пропали. Они не могли найти их следов, хотя иногда слышали плач детей.

Рассерженные мужчины сказали:

— Что вы за матери, если оставили детей чужому, да еще Гулу из вероломного племени. Разве мы не пошли добывать пищу для вас и детей? Разве когда-нибудь ваши мужья возвращались с охоты с пустыми руками? Так почему же, зная, что мы пошли охотиться, вы тоже ушли и бросили беспомощных детей? Наступили плохие времена, если мать забывает о своем ребенке. Оставайтесь здесь, пока мы будем искать детей. Тяжела будет наша рука, если мы вернемся без них.

Мужчины обыскали кустарники на мили вокруг, но не нашли следов потерянных детей, хотя они тоже временами слышали детский плач. С тех пор детский плач вечно звучит в ушах матерей. Много дней провели женщины в сгойбище, оплакивая пропавших детей и нанося себе удары по голове за то, что послушались Гулу-сороку.

Черногрудая сорока

Однажды после обеда Мугра-ба — черногрудая сорока — растирал зерно травы дунбар на камне дейурл. Муку он ссыпал в вирри из коры. Рядом горел огонь, чтобы печь лепешки. Приготовив лепешки, Мугра-ба пел:

Всякий даен, услышав этот призыв, приходил и, наевшись, ложился спать. Когда Мугра-ба убеждался, что темнокожие заснули, он шел к своей хижине хампи, брал копье бирра-га, осторожно возвращался и убивал спящих. Он был людоедом, варил свои жертвы и съедал их.

Попугай Уя и маленький желто-зеленый попугай Гиджеригар были великими виринунами. Услыхав об убийствах Мугра-бы, они решили наказать его. Они рассказали об этом своим родам, и те закричали:

— Вы виринуны! Убейте его! Убейте его! Сожгите его! Сожгите его!

Перед отправлением Гиджеригар покрасился в желтый цвет, надел пояс и прикрепил к нему с боков, сзади и спереди вейва, или куски шкуры сумчатой крысы. На голову он надел белую повязку, называемую нулу-гейл, а на лоб — гарбей, или повязку из свитых жил опоссума. Уя связал свои волосы в волла-бунди, или узел, окрасил щеки и грудь в красный цвет и надел повязки на голову и лоб.

Каждый взял копье и бунди. Подойдя к стойбищу Мугра-бы, они услыхали, как он поет:

— Идите ближе, идите ближе, мне нечего есть.

Попугаи оставались на месте и ждали. Обе жены Мугра-бы были на охоте, и он послал своих двоих детей посмотреть, жирны ли незнакомцы. Когда дети возвратились к отцу, он спросил:

— Они жирные?

— Да, они жирные, — ответили дети.

Мугра-ба снял с огня дурри, вместе с детьми отнес их незнакомцам и дал каждому по три лепешки. Уя и Гиджеригар спросили:

— Ты нас звал, чтобы дать эти лепешки?

— Да, — ответил Мугра-ба, — ешьте, они вкусные.

Они взяли лепешки и съели по две, оставив третью.

Когда они поели, Мугра-ба сказал:

— Теперь ложитесь спать. У вас заболит голова, если вы не поспите после еды. Ложитесь, ложитесь, один здесь, а другой там, — и он указал сначала направо, а затем налево.

Они легли, положив около себя копья и бунди.

Чтобы развеять их подозрения, Мугра-ба тоже лег, и вскоре они услышали его громкий храп. Они надвинули на лица повязки, делая вид, что тоже спят, но через отверстия наблюдали за Мугра-бой. Гиджеригар тронул ногу Уи пальцем своей ноги, как бы говоря:

— Слышишь его храп?

Мугра-ба не заметил этого и думал, что его гости заснули. Через некоторое время он поднялся на четвереньки и внимательно посмотрел на них, чтобы убедиться, чю они действительно спят. Они видели, что он наблюдает за ними, и сначала один, а потом другой начали храпеть. Их храп становился все громче, и Мугра-ба решил, что они действительно снят. Тогда он встал и побежал в свою хижину за копьем.

Гиджеригар снова тронул ногу Уи и тихо спросил:

— Ты не спишь?

— Все в порядке, я его вижу, — ответил Уя.

Они посмотрели в сторону хижины и увидели бегущего Мугра-бу с копьем в руках. Когда он был на расстоянии броска копья, они вскочили, схватили свои копья и крикнули:

— Так вот что ты делаешь, старик? Вот как ты ловишь в западню даенов? Сначала их кормишь, а потом убиваешь! Мы все о тебе знаем, и теперь пришла твоя очередь.

Уя и Гиджеригар бросили в него копья, одно пронзило его бок, другое — грудь, и он упал. Они подбежали и ударили Мугра-бу бунди по голове и лицу, Убедившись, что он мертв, они вернулись и убили двух его мальчиков, притащили и положили их тела на тело отца.

Уя и Гиджеригар посоветовались, ждать ли им обеих его жен или идти обратно. Уя сказал:

— Подождем его жен и убьем также и их.

Так они и решили.

Увидя возвращающихся жен, они спрятались в хижине. Когда ничего не подозревавшие женщины подошли и остановились, чтобы спустить с плеч гулаи, полные батата и фруктов, двое мужчин выскочили, схватили женщин и ударили сзади в шею. Так обе жены были убиты.

Их тела положили поверх тех остальных. У я и Гиджеригар принесли дров и сожгли тела. Затем на сожженные тела они набросали лежащие вокруг дрова и сучья, сделав намогильный холм.

Когда они ушли, вылетела птица и запела:

Это был людоед Мугра-ба в облике птицы, черной от угля и белой от пепла, через которые она пробиралась, чтобы выйти из-под груды дров.

Когда Уя и Гиджеригар возвратились в стойбище, даены спросили, как обстоят дела.

— Мы всех убили — мужчину, двух женщин и двух мальчиков.

Тогда все радостно воскликнули:

— Хорошо сделано! Хорошо сделано!

Впоследствии сами Уя и Гиджеригар были превращены в птиц. Род попугаев Уя имеет хохолок и красные пятна с каждой стороны клюва и на груди — такие, какие нарисовал на себе Уя, собираясь убить Мугра-бу. Среди зеленого оперения попугаев Гиджеригар можно видеть желтые полосы, такие же, как на первом Гиджеригаре в день убийства. Но теперь, в образе птицы, они не отвечают на зов, который часто слышат в кустарнике:

Ваямба-черепаха

Ула-ящерица с тремя детьми выкапывала на равнине батат. Вдруг ей почудилось какое-то движение за большими кустами. Она прислушалась. Внезапно из-за куста выскочил Ваямба и схватил Улу. Он велел ей не шуметь и обещал не причинять ей вреда. Он захотел взять ее в свое стойбище и жениться на ней, а о троих ее детях он обещал заботиться.

Сопротивляться было бесполезно — ведь у Улы была только палка-копалка, а у Ваямбы — копья и бунди. И Ваямба увел женщину и ее детей в свое стойбище.

Когда его племя узнало, что он привел женщину племени Улы, его спросили, добровольно ли отдало ее племя. Ваямба ответил:

— Нет, я похитил ее.

— Так, — сказали люди, — ее племя скоро придет за ней, и тебе придется защищаться самому, мы не будем сражаться за тебя. У нас есть для тебя молодые женщины нашего племени, а ты похитил Улу и привел ее в стойбище Ваямба. Сам отвечай за последствия.

Вскоре показались Ула. Они шли через равнину, находившуюся перед стойбищем Ваямба. Они шли не для переговоров и не как друзья — с ними не было женщин, а в их руках не было ветвей мира; зато они разрисовали себя для войны и вооружились копьями.

Теперь вы должны понять такой рисунок. Наверху изображен щит — не примите его за что-нибудь другое

Когда племя Ваямба увидело приближающихся Ула, мудрец племени сказал:

— Теперь, Ваямба, выходи на равнину и сражайся один, мы тебе помогать не станем.

Ваямба выбрал два самых больших щита борин. Один он надел спереди, другой сзади, взял оружие и пошел встречать врагов. Выйдя на равнину и остановившись на некотором расстоянии от Ула, он крикнул: — Подходите!

В ответ полетел град копий и бумерангов. Когда оружие засвистело в воздухе, Ваямба втянул голову и руки между щитами. Скользнув по щитам, оружие не причинило ему вреда и упало на землю. Тогда он высунул голову и руки и закричал:

— Попробуйте еще, я готов!

Снова полетело оружие, которое он встретил так же, как и раньше. Наконец Ула сумели окружить его и заставили отступить к реке. Они осыпали его градом копий и подошли так близко, что для спасения ему оставалось только нырнуть в реку. Он повернулся к реке, сорвал передний щит, бросил оружие и нырнул в воду.

Ула с поднятыми копьями ожидали его появления над водой, но напрасно. Они уже не увидели темнокожего Ваямбу, но в водоеме, куда он нырнул, они заметили странное существо. На его спине виднелся панцирь, похожий на щит. Когда они хотели его схватить, он втянул под панцирь голову и ноги. Тогда они сказали:

— Это Ваямба,

С тех пор стали жить в реках черепахи Ваямба.

Ваямба-черепаха и Воггун — кустарниковая индейка

Ваямба-черепаха была женой Гу-гур-гаги — пересмешника. Когда настало время Ваямбе класть яйца, они поссорились. Она собиралась, как и ее род, вырыть ямку в песке возле реки и уложить в нее яйца. Но Гу-гур-гага возразил, что река может разлиться и унести яйца. Яйца надо положить в дупло дерева.

— Как я залезу в дупло? — сказала Ваямба. — А если я и заберусь туда, откуда я возьму песок, чшбы прикрыть яйца? Как же тогда солнце Йи будет согревать песок, чтобы вывелись детеныши?

— А как же родился я и моя мать до меня? — возразил Гу-гур-гага. — Моя жена должна поступать гак, как поступали наши матери.

— Я — Ваямба, и мне нужно делать так, как делают Ваямбы. Разве ребенок не получает имя своей матери? Мои дети будут, как и я, Ваямбами. Я пойду к своему роду.

Черепаха ушла на реку, где жил ее род, и скрылась под водой. Гу-гур-гага шел за нею до берега, потом вернулся и послал за Ваямбой голубя Вонгу и его жену — коричневого голубя Ду-мер, чтобы вернуть черепаху.

Но Ваямба ответила:

— Нет, я не вернусь. Если он хочет, то пусть придет сам.

Вонга и Ду-мер вернулись и передали это Гу-гур-гаге, и тот пошел к жене. Но на берегу реки он увидел мать Ваямбы и повернул обратно, — ведь закон племени не разрешал разговаривать с тещей. Он послал поговорить с ней Вонгу. Мать Ваямбы сказала:

— Скажи ему, что моя дочь не вернется. Он заставлял ее нарушать законы ее рода, и она не покинет своего народа.

Голубь Вонга полетел рассказать об этом Гу-гур-гаге. Едва он начал рассказывать, как из травы выползла черная змея Ую-бу-луи — старый возлюбленный Ваямбы. Рассердившись на голубя, который хотел вернуть его возлюбленную оставленному ею мужу, Ую-бу-луи решил убить Вонгу. Когда змея собиралась броситься на него и задушить, ее увидел Гу-гур-гага.

Как молния, он ринулся на Ую-бу-луи. Схватив ее, он поднялся высоко в воздух и оттуда бросил змею на землю. Она сломала спину и умерла. Тогда Гу-гур-гага сказал, обратившись к мертвому врагу:

— Дважды ты пытался повредить мне, и дважды тебе это не удалось. Первый раз ты хотел жениться на Ваямбе, обещанной мне, а теперь ты задумал убить моего верного посланца, подкравшись к нему сзади, как трус. Вместо него ты лежишь мертвым и никогда уже не сможешь повредить мне. Так я всегда буду мстить твоему вероломному роду, а мой народ будет вечно питать к вам ненависть. Приятно видеть мертвым своего врага.

Гу-гур-гага долго и громко смеялся, пока весь берег не отозвался эхом на его пронзительный крик: "Гу-гур-гага! Гу-гур-гага!"

Этот смех поразил Ваямбу — ведь ее муж всегда был таким торжественным. Смеялся он, только возвещая восход солнца.

Она вылезла из воды на противоположном берегу и быстро пошла прочь. Слыша раскаты странного громкого смеха, она подумала, что ее муж сошел с ума и, если поймает, убьет ее. Смех слышался так близко, что она думала, будто он ее преследует. Она боялась оглянуться и спешила вперед.

Гу-гур-гага, вместо того чтобы преследовать Ваямбу, пожирал своего врага и снова клялся, что, пока живет его род, он будет вести войну против рода Ую-бу-луи, убивая и уничтожая его.

Пока продолжался пир, Ваямба далеко ушла от старого стойбища. Наконец она слишком утомилась, остановилась на прекрасном песчаном берегу и решила устроить здесь стойбище. Она выкопала ямку, положила в нее яйца и заботливо их прикрыла. Вдруг она услышала какой-то звук. Взглянув вверх, она увидела птицу с темным оперением, красной головой и шеей. Птица смотрела на нее и, заметив, что Ваямба подняла голову, спросила:

— Зачем ты прикрываешь яйца?

— Чтобы песок и солнце вывели детенышей.

— А ты сама не будешь сидеть на них?

— Конечно нет! Зачем мне это делать? Яйца будут согреваться, и детеныши вылупятся вовремя, как и я. Если я сяду на них, я могу их раздавить. А кто будет приносить мне пищу? Я умру, и они тоже.

Красноголовая птица, оказавшаяся кустарниковой индейкой Воггун, вернулась к своему мужу и рассказала о том, что видела. Ей хотелось бы испробовать этот способ — ведь эт° легче, чем сидеть на яйцах неделю за неделей.

Ее муж сказал, что не следует спешить менять обычаи, ведь каждое племя поступает по-своему. Быть может, Ваямба только смеется над ней. Они должны подождать и посмотреть, вылупятся ли детеныши. Но и в этом случае он не разрешит жене устроить гнездо около реки, где внезапный разлив может его унести. Они должны держаться кустарника.

В конце концов они увидели, что все сказанное Ваямбой — правда: вылупились маленькие, сильные и здоровые Ваямбы.

Тогда Воггуны решили попытаться вывести цыплят, не садясь на яйца. Они не сумели вырыть для них ямку и поэтому наскребли кучу мусора из земли, песка, листьев и сучков. Затем Воггун через день стала класть по яйцу, пока в кучке не оказалось пятнадцать яиц, лежавших рядом, острыми концами вниз. Поверх яиц они положили гниющие листья и мусор и покрыли все это листьями и прутьями. После этого родители с беспокойством стали ждать результатов.

Время шло, и беспокойство матери возрастало. Не погубила ли она всех своих детей только для того, чтобы освободить себя. Она суетилась вокруг большой кучи, просовывала голову внутрь, чтобы почувствовать, тепло ли там, и быстро вытаскивала голову, радуясь, что гнездо теплое. Потом она начала бояться, что в гнезде слишком жарко. В беспокойстве она соскребла землю и листья, думая, что их слишком много. Внезапно она остановилась и прислушалась. Не голос ли это цыпленка? Она снова прислушалась. Да, так и есть. Она позвала мужа. Он подошел и, когда она рассказала ему, что слышала, разгреб кучу. К их радости, наружу выскочили прекрасные птенцы, самостоятельные и крепкие, с более развитыми ногами и крыльями, чем у их прежних цыплят.

Гордясь успехом своего замысла и желая поскорее сообщить всем хорошие новости, мать Воггун побежала рассказать об этом своему роду.

На следующий год почти все матери Воггуны положили свои яйца в одно гнездо — большую кучу. В конце концов весь род стал поступать так и поэтому получил имя Строители Холмов.

Гула-виллил — хохлатые голуби

Молодой Гула-виллил каждый день ходил на охоту. Его мать и сестры ожидали, что он принесет домой кенгуру или эму, но он всегда приходил домой без мяса. Они спрашивали его, что же он делает в зарослях. Он отвечал, что охотится.

— Так почему же ты ничего не приносишь домой? — спрашивали они.

— Я не мог догнать животное, за которым гнался, — отвечал он. — Разве вы не слышите моего крика, когда я вижу кенгуру или эму.

— Да, каждый день мы слышим твой крик, когда ты что-то видишь, и каждый день мы разжигаем огонь, ожидая, что ты принесешь добычу. Но ты ничего не приносишь.

— Завтра вы не разочаруетесь, — сказал он. — Я принесу кенгуру.

Все эти дни, вместо того чтобы охотиться, Гула-виллил собирал смолу акации и мастерил из нее отличную фигуру кенгуру с хвостом, ушами и всем остальным. На следующий день он вернулся в стойбище, неся кенгуру, сделанного из смолы. Видя, что он несет обещанного кенгуру, его мать и сестры сказали:

— Гула-виллил говорил правду. Он сдержал слово и несет нам кенгуру. Подкиньте дров, сегодня мы будем есть мясо.

В десятке метров от стойбища Гула-виллил положил фигуру кенгуру и подошел без нее. Мать спросила его:

— Где же кенгуру?

— Вон там, — и он указал на то место, где оставил фигуру.

Сестры побежали за кенгуру, но вернулись, говоря:

— Где он, мы его не видим.

— Вот здесь, — повторил он, снова указывая на фигуру.

— Но это только фигура из смолы.

— А разве я сказал, что это что-нибудь другое? Разве я не сказал, что это смола?

— Нет, ты сказал, что это кенгуру.

— Это и есть кенгуру, прекрасный кенгуру, которого я сделал сам, — и он гордо улыбнулся при этих словах.

Но его мать и сестры не улыбались. Они схватили и сильно избили его за обман. Они решили, что больше он не будет ходить один на охоту и развлекаться, зная, что они голодны. Теперь они всегда будут ходить вместе.

С тех пор голуби Гула-виллил в поисках пищи всегда летают стаями, а не поодиночке.

Красногрудки

Гвеи-ни-бу и Гумеи — водяная крыса собирали мидии на реке, как вдруг, к их удивлению, рядом с ними в воду прыгнул кенгуру. Они поняли, что кенгуру спасался от преследовавших его охотников. Гвеи-ни-бу схватила палку и ударила кенгуру по голове. Кенгуру запутался в речных водорослях, и Гвеи-ни-бу убила его. Затем обе старые женщины спрятали кенгуру в реке под водорослями, чтобы охотники не потребовали его. Маленький сын Гвеи-ни-бу наблюдал за ними с берега.

Спрятав кенгуру, женщины взяли мидии и пошли к стойбищу. В это время подошли охотники Уя и Гиджеригар, проследившие кенгуру до самой реки. Заметив женщин, они спросили:

— Не видели ли вы кенгуру?

— Нет, — ответили женщины, — не видели.

— Странно, мы проследили его до этого места.

— Мы не видели кенгуру. Посмотрите, мы собирали мидии. Пойдемте в наше стойбище, и мы угостим вас ими, когда сварим.

Удивленные молодые люди отправились с женщинами в их стойбище, и, когда мидии были приготовлены, все пообедали. Маленький мальчик не хотел есть мидии и все повторял:

— Гвеи-ни-бу, Гвеи-ни-бу. Я хочу кенгуру. Я хочу кенгуру. Гвеи-ни-бу, Гвеи-ни-бу.

Уя сказал:

— Твой мальчик видел кенгуру и хочет кусок от него. Он должен быть где-то здесь.

— О нет, он просит все, о чем подумает, иногда и кенгуру. Он еще мал и не знает, чего хочет, — ответила старая Гвеи-ни-бу.

Но ребенок продолжал твердить:

— Гвеи-ни-бу, Гвеи-ни-бу. Я хочу кенгуру. Я хочу кенгуру.

Гумеи так рассердилась на маленького Гвеи-ни-бу за то, что он просил кенгуру, вызывая подозрение охотников, что сильно ударила его по губам, чтобы он замолчал. У него потекла кровь и закапала на грудь, окрасив ее в красный цвет. Увидев это, старая Гвеи-ни-бу рассердилась и ударила Гумеи, которая ответила ей ударами. Поднялся шум, женщины дрались, маленький Гвеи-ни-бу плакал потому ли, что его ударила Гумеи, или потому, что дралась его мать, или потому, что все еще хотел кенгуру. Уя сказал Гиджеригару:

— Они где-то спрятали кенгуру. Давай уйдем и спрячемся, а потом вернемся и неожиданно нагрянем на них.

Они тихонько пошли, а женщины, заметив это, прекратили драку. Они наблюдали за мужчинами, пока те не скрылись из виду, и для верности подождали еще некоторое время. Затем они поспешно спустились за кенгуру, вытащили его и стали разводить большой костер, чтобы изжарить мясо. В это время подошли Уя и Гиджеригар.

Этот рисунок легко понять, если его медленно поворачивать. Точки, линии и черные пятна — тучи ужасного шторма, вызванного колдовством женщин, чтобы поквитаться с двумя мужчинами, не давшими им ни кусочка кенгуру

— Мы так и думали, — сказали они. — У вас все время был кенгуру, маленький Гвеи-ни-бу был прав.

— Но его убили мы! — воскликнули женщины.

— Зато мы пригнали его сюда! — ответили мужчины, схватили кенгуру, оттащили его на некоторое расстояние, развели огонь и изжарили.

Гумеи, Гвеи-ни-бу и ее мальчик подошли к охотникам и попросили мяса, но молодые люди ничего им не дали, хотя маленький Гвеи-ни-бу жалобно просил кусочек. Они сказали, что скорее выбросят остатки ястребам, чем дадут женщинам и ребенку.

Видя, что нет надежды получить что-нибудь, женщины ушли. Они построили большую дардур из коры и закрылись в ней. Затем женщины завели песню, вызывающую бурю, чтобы уничтожить своих врагов, которыми они теперь считали Ую и Гиджеригара. Они пели:

Они начали петь медленно и тихо, затем громче и быстрее и и наконец начали громко кричать. Пока они пели, маленький Гвеи-ни-бу плакал и не мог успокоиться.

Скоро упало несколько крупных капель дождя, поднялся сильный ветер, а затем полил дождь. Загремел гром, засверкала молния, воздух стал очень холодным, и налетел ужасный ураган. Градины больше утиного яйца сбивали листья с деревьев и разрезали кору. Уя и Гиджеригар побежали к хижине и стали просить впустить их.

— Нет! — закричала Гвеи-ни-бу сквозь ураган. — Для нас не нашлось мяса кенгуру, а для вас нет места в хижине. Просите убежища у ястребов, которых вы кормили.

Мужчины продолжали просить женщин впустить их, обещая убить для них не одного, а нескольких кенгуру.

— Нет! — снова закричали женщины. — Вы не прислушались к плачу маленького ребенка. Такие, как вы, пусть лучше умрут.

Дождь лил все сильнее, и все громче пели женщины:

Ураган был таким свирепым, что мужчин ожидала гибель. Но они были превращены в птиц, а затем в звезды на небе, где они находятся до сих пор — Уя и Гиджеригар — с кенгуру между ними. Они до сих пор носят имена, какие имели на земле.

Нарадарн — летучая мышь

Нарадарну — летучей мыши хотелось меду. Он стал оглядываться и заметил опустившуюся пчелу Варра-нанну. Нарадарн поймал ее, воткнул перо между ее задними лапками, выпустил и пошел за ней. Белое перо могло привести его к пчелиному гнезду. Он велел своим двум женам из рода Билба — крыс песчаных дюн следовать за ним с чашками из коры вирри, чтобы принести домой мед. Наступила ночь, а Варра-нанна еще не долетела до своего гнезда. Нарадарн поймал ее, посадил под кору и продержал там до утра. Когда стало достаточно светло, Нарадарн снова выпустил пчелу и следовал за ней до ее гнезда на дереве ганянни. Отметив дерево зарубкой топора, он вернулся поторопить отставших жен. Он хотел, чтобы они влезли на дерево и достали мед.

Подойдя к отмеченному дереву, одна из женщин полезла вверх. Она крикнула Нарадарну, что мед — в щели дерева. Он велел ей просунуть руку и вытащить мед. Она засунула в щель руку, но не могла вынуть ее обратно. Нарадарн влез на дерево, чтобы помочь ей, и тут увидел, что освободить ее можно, лишь отрубив ей руку. Она не успела понять, что он хочет сделать, как он отрубил ей руку. Удар был так силен, что женщина сразу умерла.

Нарадарн спустил вниз ее безжизненное тело и велел ее сестре, своей второй жене, влезть наверх, вытащить застрявшую руку и достать мед. Она возразила, что пчелы уже успели унести мед, но он сказал:

— Нет, полезай немедленно.

Она говорила все, что только могла придумать, чтобы спасти себя, но напрасно. Нарадарн только злился и, угрожая бунди, заставил ее влезть на дерево.

Ей удалось просунуть руку рядом с рукой сестры, но и ее рука застряла в щели. Наблюдавший за ней Нарадарн увидел, что случилось, и полез на дерево. Он не сумел вытащить ее руку и, несмотря на ее крики, отрубил ей руку, как и ее сестре. Когда он ударил топором, она вскрикнула и замолчала. Нарадарн сказал:

— Сойди вниз, я сам вырежу гнездо пчел.

Она не ответила, и он увидел, что она тоже мертва.

Тогда он испугался и, взяв ее труп, слез с дерева, положил его рядом с трупом сетры и быстро пошел прочь, не думая больше о меде.

Когда он подходил к стойбищу, ему навстречу выбежали две младшие сестры его жен. Они думали, что женщины пришли с ним и дадут попробовать меду, за которым они ходили. К их удивлению, Нарадарн был один, и, когда он подошел, они увидели, что его руки в крови. Его лицо было таким свирепым, что они побоялись расспрашивать его о сестрах. Они побежали и сказали матери, что Нарадарн вернулся один, очень разгневан и его руки в крови.

Мать Билба вышла и сказала:

— Нарадарн, где мои дочери? Они пошли утром за медом, который ты нашел. Ты вернулся один и не принес меду. Ты выглядишь свирепым, как тот, кто сражается, и твои руки покрылись кровью. Скажи, где мои дочери?

— Не спрашивай меня, Билба. Спроси пчелу Варра-нанну, быть может, она знает. — Он замолчал и больше не отвечал на вопросы.

Оставив его перед стойбищем, мать Билба вернулась в хижину и сказала своему роду, что ее дочери пропали, а их муж Нарадарн ничего не хочет рассказать. Но она чувствует, что он знает об их судьбе и может рассказать об этом, так как его руки в крови.

Ее выслушал мудрец рода. Когда она кончила говорить и стала оплакивать дочерей, которых уже не ожидала увидеть, он сказал:

— Мать Билба, дочери будут отомщены, если с ними что-либо случилось от руки Нарадарна. Следы его свежи, и молодые люди твоего рода проследят, куда они ведут, узнают, что натворил Нарадарн, и быстро вернутся. Тогда мы устроим корробори, и, если твои дочери пали от руки Нарадарна, он будет наказан.

Мать Билба ответила:

— Ты хорошо сказал, мой родственник. Пусть поспешат молодые люди, пока нет дождя или пыли и следы хорошо видны.

Самые проворные и зоркие молодые люди рода отправились на поиски и быстро вернулись в стойбище с вестью о судьбе сестер Билба. Ночью устроили корробори. Женщины уселись полукругом и пели монотонные песни или играли — били в свернутые шкуры опоссума или ударяли бумеранг о бумеранг.

Зажженные возле кустарника большие костры освещали пляшущих, когда они выходили из своих стойбищ, разрисованные различными узорами, опоясанные поясами вейва, с пучками перьев в волосах, неся в руках раскрашенные жезлы. Во главе мужчин, выходивших на открытое место, шел Нарадарн. Свет костров освещал верхушки деревьев, темные дубы выделялись своими фантастическими очертаниями. Таинственный медленный танец мужчин сопровождался стуком бумерангов и пением женщин. Выше взметнулось пламя костров, и его цветные языки замелькали вокруг стволов деревьев и в воздухе.

Один костер был выше других, и к нему-то танцующие подталкивали Нарадарна. Среди голосов поющих женщин громко прозвучал голос матери Билба. Когда Нарадарн повернулся, чтобы отойти, танцуя, от костра, он встретил перед собой стену людей. Они схватили его и бросили в огонь, где он погиб.

Так были отомщены Билба.

Валлу-барл — древесная ящерица

Каждый раз, когда взрослые были на охоте, а дети играли, в стойбище приходил странный маленький мальчик. Ему было всего шесть или семь лет. После обеда, поиграв с другими детьми, он убегал от них, обходил хижины и крал пищу, забирая все съедобное, что мог найти.

Когда дети увидели это, они закричали: — Не трогай вещей наших матерей!

Он не обращал на них внимания и брал все, что хотел. Дети пытались отнять у него то, что он взял, но, когда они подходили к нему, он начинал подниматься все выше и выше, и они не могли до него достать. Удивленные, они оставляли его, и он ускользал в свое стойбище, место которого никто не знал.

Наконец взрослые заметили, как много пищи пропадало во время их отсутствия. Однажды они сердито спросили детей:

— Это вы все съели?

— Нет, не мы, — ответили они. — Это маленький мальчик, приходивший в ваше отсутствие. Он приходит сюда из зарослей.

Родители сказали:

— Завтра мы дождемся его и проверим, правду ли вы говорите.

На следующий день, вместо того чтобы уйти, как обычно, родители спрятались в хижинах. Дети играли, ожидая маленького мальчика. Когда они его увидели, один из них побежал и сообщил об этом родителям.

Валлу-барл, поиграв, как всегда, немного с детьми, вошел в первую хижину и сел, высматривая, что можно взять. Отдохнув немного, он взял пищу и пошел к следующей хижине. Не успел он сделать нескольких шагов, как выскочили мужчины и женщины и, крича и размахивая бумерангами и бунди, начали бросать их в него. К их удивлению, он, как об этом говорили дети, взвился вверх и поднимался все выше и выше, и их оружие падало на землю, не причиняя ему вреда. Схватив новое оружие, они бросили его еще выше, но опять не попали в него. Отбросив бумеранги и бунди, они схватили копья и метнули их в него со страшной силой. Когда копья пронзили его, Валлу-барл упал мертвым.

Видя его распростертым на земле, даены сказали:

— Он был нашим врагом, крал нашу пищу, не стоит хоронить его. Мы прикроем его корой и сменим место нашего стойбища.

Они так и сделали. Через некоторое время они увидели, как из-под коры вылезла маленькая ящерица. Они назвали ее Валлу-барл и говорили, что это, должно быть, дух убитого ими мальчика. С тех пор маленькая древесная ящерица называется Валлу-барл.

Гая-дари — утконос

Молодая утка часто плавала одна. Ее племя говорило ей, что когда-нибудь водяной дьявол Маллока схватит ее, если она будет такой безрассудной, но она не обращала внимания на эти слова. Однажды, уплыв вниз по течению, она вылезла на берег, где увидела молодую зеленую траву. Она стала щипать ее, как вдруг из укрытия выскочила крупная водяная крыса Биггун и схватила ее.

— Я живу один, и мне нужна жена, — сказал Биггун.

— Отпусти меня, — просила утка, — у меня есть жених в моем племени.

— Я одинок. Оставайся со мной, и я не причиню тебе вреда. Если же ты будешь сопротивляться или попытаешься убежать, я стукну тебя по голове или проткну этим маленьким копьем, которое всегда ношу с собой.

— Мое племя придет и будет сражаться с тобой; может быть, убьют и меня.

— Нет, они подумают, что Маллока схватил тебя. Если хотят, пусть приходят, я готов, — и он показал свое копье.

Утка осталась. Она боялась уйти, пока крыса наблюдала за ней. Она притворилась, что ей нравится новая жизнь и она хочет остаться навсегда, хотя все время думала о побеге. Она знала, что ее племя ищет ее, так как слышала голоса. Но Биггун держал ее взаперти в своей норе на берегу весь день и выпускал плавать только ночью, зная, что в это время ее племя не придет за ней, боясь Маллоки.

Утка так хорошо скрывала свои чувства, что Биггун наконец решил, что она действительно довольна жизнью, и постепенно перестал сторожить ее. Днем он начал по-прежнему долго спать. Тогда для нее представился удобный случай. Однажды, когда Биггун крепко спал, она выскользнула из норы в реку и быстро поплыла к своему старому стойбищу. Вдруг она услышала сзади какой-то звук. Она подумала, что это Биггун или страшный Маллока, полетела и усталая опустилась среди своего племени.

Вокруг нее все сразу заговорили, посыпались многочисленные вопросы. Когда они узнади, где она была, старые утки-матери предупредили молодых, чтобы те плавали только вверх по течению, так как Биггун несомненно поклялся отомстить им всем и они не должны рисковать.

Маленькая утка радовалась свободе и тому, что она снова среди своих. Днем она вволю плескалась в реке, а ночью летала. Ей теперь вовсе не хотелось спать.

Скоро настало время нести яйца. Утки выбрали места для гнезд, некоторые в дуплах деревьев, другие в кустарнике. Когда гнезда были выстланы пухом, утки снесли яйца. Затем они теР-пеливо сидели на них, пока не вылупились маленькие, пушистые утята. Через некоторое время утки стали сажать утят на спину по одному или брали в клювы и прилетали с ними на воду. Утки, высидевшие утят в кустах, приводили их за собою к воде.

Пришло время, и утка, бывшая в плену у Биггуна, тоже вывел утят.

К кусту, где было ее гнездо, пришли друзья и сказали:

— Пойдем, выводи своих малюток. Научи их любить воду.

Она вышла только с двумя утятами. Но что это за утята? Все ее друзья закричали:

— Что это такое?

— Моя дети, — гордо ответила она.

Она не хотела показать, что также удивлена тем, что ее дети отличались от остальных утят. Вместо пуха их покрывала мягкая шерсть, вместо двух ног было четыре. Их клювы были такие же, как у уток, а на ногах были перепонки. Зато на задних ногах виднелись острия копий, какие носил Биггун, чтобы противостоять врагам.

— Уведи их! — закричали утки, хлопая крыльями. — Уведи их. Они больше похожи на Биггуна, чем на нас. Взгляни на их задние ноги: острия копий Биггуна уже высовываются из них. Уведи их, или мы их убьем прежде, чем они вырастут и убьют нас. Они не принадлежат к нашему роду! Уведи их. Они не имеют права здесь находиться.

Они так шумели, что бедная маленькая мать ушла со своими двумя презираемыми всеми детьми! Она гордилась ими, несмотря на их внешний вид. Но куда идти? Если она пойдет вниз по реке, ее снова может схватить Биггун. Он заставит ее жить в норе или убьет ее детей за то, что у них перепончатые лапы, утиный клюв и вывелись они из яиц. Он скажет, что они не принадлежат к его роду. Никто их не примет; никто, кроме нее, не будет заботиться о них. Чем скорее она их уведет, тем будет лучше.

Рассуждая так, она шла вверх по реке, пока не пришла к горам. Здесь она могла спрятаться ото всех, кто ее знал, и вырастить детей. Она продолжала идти вверх, пока река не стала узкой, с покрытыми кустарником берегами. Как отличалась она от широкого потока, спокойно протекавшего между обширными ровными долинами! Утка едва узнала ее, свою реку.

Она прожила здесь недолго, зачахла и умерла, так как даже ее дети, поняв, как они отличаются от нее, сторонились ее. Она чувствовала себя очень одинокой и несчастной и не искала пищи. Она умерла на горах, вдали от родных мест.

Бедный маленький утконос просит объяснить, что же он собой представляет

Ее дети жили и процветали, клали яйца и выводили детей, таких же, как и они, пока наконец не размножились так, что жили уже во всех горных реках. Здесь они живут и до сих пор — утконосы, или Гая-дари. Это отдельное племя, ибо разве крыса когда-нибудь кладет яйца? Или утка имеет четыре ноги?

Баббур — гигантская желто-коричневая змея

Гибкая и нежноокая Буза была просватана за быстрого охотника Марри; приближалось время, когда он мог ее потребовать. Он возвращался с бора, с состязаний в храбрости. Он стал воином своего племени и имел право жениться.

Первым его встретил Габби, отец Бузы, чтобы сообщить ему весть о дочери. В поисках меда она оказалась возле гнезда Баб-буров, взяла несколько яиц и принесла их в стойбище. Когда люди стали ругать ее за то, что она гак неосмотрительно поступила, в стойбище приползла гигантская змея Баббур. Она обвилась вокруг Бузы и задушила ее. Оставив безжизненное тело гибкой и нежно-окой Бузы, змея быстро уползла.

— Поспел я к ее похоронам? — спросил Марри.

— Йи уходила спать уже три раза с тех пор, как мы ее похоронили, — ответил Габби.

— Тогда она все еще на пути к небу женщин Ви-баллу. Я последую за ней. Ветви священного дерева зил еще золены на ее тропе. Я успею вырвать ее из Ви-баллу.

— Ты думаешь, — презрительно возразил Габби, — что она последует за тем, кто не отомстил за нее?

— Твои слова мудры, Габби. Сперва я убью Баббура, демона-змею.

С этими словами Марри направился к стойбищу своего племени.

Прошло несколько дней, а Буза все еще не была отомщена. Но Марри не забыл ее и не смотрел на красивейших девушек. Его сердце было с Бузой на небе Ви-баллу. Он думал о мщении.

Он пошел на охоту с двумя товарищами из своего племени и наконец увидел гнездо Баббуров. Но он не напал на Баббура, как ожидали его товарищи, а вернулся в стойбище.

— Идемте, — сказал он людям своего племени, — соберем смолу красного дерева маббу.

Он объяснил им, что хотел сделать, и, одобрив его план, они пошли с ним. Собрав смолу, они принесли ее в стойбище.

На следующий день они пошли с Марри и на некотором расстоянии от гнезда Баббуров наломали сучьев. Из этих сучьев они соорудили платформы на ветвях деревьев. Затем даены влезли на Эти платформы, при этом они нарочно так шумели, что гигантские змеи Баббуры выползли из гнезда. Марри и даены позаботились, чтобы их тени не падали на землю; они знали: если Баббур укусит даже тень, это убьет человека.

Пока Баббуры подползали ближе и ближе, даены приготовили куски смолы, каждый величиной с голубиное яйцо, и бросили их в пасти змей. Челюсти Баббуров сомкнулись. Тогда были брошены новые куски смолы. Смертоносные челюсти сомкнулись еще раз и прочно склеились смолой. Баббуры были покорены, мститель Марри победил.

Осуществив свой план, даены вернулись в стойбище. Они терпеливо ждали положенное время, а затем пошли туда, где оставили своих врагов. Они захватили с собой дрова, так как мясо Баббуров было вкусным. Велика была радость Марри, когда он увидел, что смола крепко склеила челюсти Баббуров и они были мертвы. Он быстро поднял камбу и отрубил им головы. Даены развели огонь, чтобы приготовить змей.

После того как гибкая и нежноокая Буза была отомщена благодаря хитрости проворного Марри, на их земле осталось немного Баббуров, хотя до сих пор их имя внушает ужас тем, кто их слышит. Со временем они стали крупнее, и даже самые сильные и воинственные даены дрожат при имени желто-коричневого Баббура, — у страха глаза велики!

Ирин — маленькая серая сова

Даен Ирин спал очень чутко. Когда враг ночью пытался прокрасться в стойбище, чтобы убить кого-нибудь из его рода копьем или размозжить голову дубинкой бунди, ему не удавалось этого сделать, если здесь был Ирин. Как только враг приближался к стойбищу, Ирин кричал:

— Мил! Мил! Мил! Смотрите! Смотрите! Смотрите! — Так он предупреждал об опасности.

Когда Ирин умер, все даены горевали и говорили, что теперь их враги наверняка застанут их врасплох. Ведь никто не слышал так хорошо, как чуткий Ирин.

Тело Ирина положили в гроб из коры и окрасили красной краской. Пока краска еще не высохла, старший виринун рода провел по гробу ногтем от одного конца к другому, затем поперек, нарисовал крест. Вокруг гроба устроили корробори и пели похоронную песнь. Вечером отнесли гроб к приготовленной могиле. Все были разрисованы, волосы даены украсили перьями и листьями, вокруг бедер, колен, запястий и лодыжек и в отверстия носа прицепили ветки священного дерева зил. В руках они тоже несли пучки священного дерева.

На дно могилы положили бревна, покрыв их толстым слоем веток зил, на них поставили гроб. Все пели печальные, похоронные песни рода, то нараставшие, го затихавшие, как волны.

Затем поднялся старый виринун и сказал, что и они когда-нибудь умрут, как Ирин, что им следует соблюдать законы Вайаме, иначе, когда они попадут на небо Буллима, им не разрешат там остаться, а пошлют в место нечестивых Илианба Ванда.

После этой речи на гроб бросили еще ветвей и положили в могилу принадлежавшие умершему вещи — ковры, оружие, пищу — все то, что ему понадобится в пути к священной горе Уби-Уби.

Пока все это происходило, старший родственник умершего стоял в могиле, охраняя его тело от злых духов Ванда, пока земля не покрыла его. Он стоял, а остальные пели:

Оплакивающие запричитали, а виринуны снова запели:

Все снова громко запричитали, а потом виринуны продолжили погребальное пение:

Оплакивающие с громким плачем схватили каменные топоры камбу и порезали себя, чтобы кровь стекала в могилу. Никогда прежде не было подобного приношения. Затем могилу быстро засыпали землей, а даены в это время плясали вокруг нее и пели похоронный гимн.

Когда могила наполнилась землей, все окурились в густом дыму костра, куда вирииуны бросили ветки бузы, чтобы очиститься от невидимых духов, находившихся вокруг.

Детям и женщинам с маленькими детьми не разрешалось присутствовать дольше на похоронах, Поэтому, когда могилу засыпали, женщины ушли в новое стойбище — ведь старое теперь стало местом смерти, гаммарал. На дереве сделали пометку, что на это место наложено табу и его нельзя посещать.

Когда женщины ушли, все мужчины стали вокруг могилы во главе со старейшим виринуном, смотревшим на восток. Мужчины склонили головы, как при первом посвящении, а виринун поднял голову и, глядя туда, где было Буллима, сказал:

— Байаме, допусти дух Ирина в Буллима. Просим тебя, спаси его от Илианба Ванда, места нечестивых. Допусти его в Буллима, и пусть он парит там — ведь Ирин был велик на земле и верен твоим законам. Услышь наш крик, о Байаме, и пусть Ирин войдет в мир красоты, изобилия и отдыха, так как на земле он был верен законам, которые ты нам оставил.

Стоя вокруг могилы, все печально пели надгробную песнь гу-неи. Затем мужчины покрыли могилу ветвями дерева зил и расчистили место вокруг могилы. По следам на расчищенном месте они утром узнают, какой тотем, или ма, вызвал смерть Ирина. Если это будут следы игуаны, то его смерть вызвал Биви из клана игуаны. Если будут следы эму, то виновным был Диневан.

Вдова Ирина вымазалась грязью, а лицо и голову сделала белыми. Она всю ночь спала около дымившегося костра.

Через три дня даены разожгли у реки огонь и повели туда вдову и ее сестер. Вдова выхватила дымящуюся ветку из костра и прыгнула с нею в воду. Когда ветка перестала дымиться, она глотнула пропитанную дымом воду. Затем она вышла из воды и постояла в дыму костра. Когда ее полностью обволок дым, она крикнула об этом людям в стойбище и, глядя на могилу мужа, снова закричала. Со стойбища ей крикнули, что дух мужа ответил ей и что она теперь может снова говорить. Ведь после смерти Ирина она должна молчать и только плакать.

Вдова вернулась в стойбище. Развели большой костер, и все окурились в густом дыму. Каждый раз, когда в стойбище приходил незнакомец, вдова окуривалась. Так она должна была поступать до тех пор, пока один из ближайших родственников ее мужа не возьмет ее в жены.

В течение нескольких месяцев после смерти Ирина каждый приходящий в стойбище чужестранец должен был на следующее утро петь похоронные песни. Постепенно к нему присоединялись другие, и все начинали петь. Затем все выходили со стойбища, собирались в круг, садились и плакали, покачиваясь из стороны в сторону.

Не однажды на них пытался напасть враг, но их спасал крик: "Мил! Мил! Мил!". Так повторялось каждый раз.

Один из их врагов умер и унес ненависть к ним с собой в другой мир, откуда вернулся в виде духа, чтобы напасть на них. Но они снова были спасены тревожным криком: "Мил! Мил! Мил!". Они узнали, что это кричала маленькая серая сова с черными кругами вокруг глаз. Предупредив об опасности, она улетала. Узнав об этом, злой дух Ванда сказал:

— Зачем ты их предупреждаешь? Помолчи, когда я нападу на них в следующий раз. Посмотри, у меня есть бунди, я убью одного из их племени, и ты сможешь отведать его мяса.

Птица обещала молчать, и Ванда отправился в стойбище. Но когда он поднял бунди, чтобы нанести смертельный удар, в ушах спящего раздался крик: "Мил! Мил! Мил!". Оказывается, сова последовала за Вандой в стойбище.

— Зачем ты Это сделала? — сердито спросил Ванда.

— Я всегда буду делать так, как делала, когда была человеком Ирином, Разве мое племя не принесло обильное приношение кровью? Разве я не должна спасать их от Ванды, как прежде от старых врагов? Днем я буду отдыхать, а ночью летать около их стойбища, предупреждая криком об опасности.

С тех пор так было всегда. Дух чуткого Ирина поселился в маленькой серой сове, которая также зовется Ирин и всегда предупреждает свой старый род об опасности криком: "Мил! Мил! Мил!".