Мифы Келенора

Дорога на Саларкан

Ночью подморозило. Застоявшиеся кони весело бегут по гладкой дороге, из-под звенящих подков во все стороны летят ледяные крошки.

Хоть барон и предлагал Лиину личного кучера, будущий Владыка сам правит легкой каретой. Не уверен он в том, что кто-нибудь из карликов сможет справиться с «детьми лунного ветра» — парой мышастых рысаков, выросших в Вельских степях.

Великолепные кони. Красивые и неутомимые. И злые, как дикие бричи. Лиину еле-еле удается сдерживать их, чтобы подстроиться под общий ритм каравана, под неспешную рысь тянущих сани низкорослых лохматых лошадок.

Молодому гри и самому хочется мчаться, словно ветер.

Легкий морозец горячит кровь. Над плато Кейо-Так по огромному весеннему небу плывут редкие облачка. Порой, когда дорога делает поворот, открывается величественная панорама бесконечных холмов, поросших синеватыми елями.

Кто-то в голове каравана поет:

Голос — чистый, звонкий — мальчишеский.

Лиин впервые слышит, как поют карлики. Теперь ему предстоит слушать только эти песни. Он научится понимать гортанный старо-карзский говор. Должен научиться. Потому что Саларкан — земля карзов. И он должен стать и его землей. Иначе — какой он Владыка?

Владыка — сердце земли. Он принадлежит ей. Он оплодотворяет ее любовью. Только когда чувствовуешь землю, словно собственное тело, дышишь с ней в одном с ней ритме, только тогда становищься настоящим Владыкой.

Когда пришло приглашение из столицы, на холмах Иллитона цвели персики и миндаль.

Лиин по «быстрому пути» перенесся в Мальо и удостоился аудиенции с Ее Высочеством принцессой Малтилорой.

— Буранным Землям нужны Благославляющие, — сказала она. — Ты — один из тех, кого мне хотелось бы видеть в их числе.

— Смогу ли? — Испугался Лиин.

Он — младший сын младшего сына. Он не смел и мечтать о собственной земле. О той, что не расцветет без его нежности.

— Должен.

Но пока холодная земля остается чужой. Как можно любить эти стылые камни, эти мрачные ели, застывшие в ледяном оцепенении?

Сначала Лиин радовался, но с каждым днем, прошедшим после выхода каравана из Герг-Гарта, нарастала тревога. Признает ли земля Владыку?

Когда-то здесь жили гри из северного клана, но после войны с Диу остались только карлики. До сих пор земля хранит память о той войне. Вон тот черный отрог — даже снег не удерживается на оплавленном граните. Похоже, здесь бушевало драконье пламя…

В Ольвене Лиин, чтобы узнать свое будущее, отыскал старую Майтиэль. Горная ведьма достала мешочек с рунами, вытащила три кости:

— Науд, Геба, Отхала… Ты станешь Владыкой холодной земли.

— Это — очевидно.

— Руны всегда показывают самый очевидный вариант.

— Мне нужен совет.

Старуха достала еще один желтоватый прямоугольник:

— Хаггалас. Ледяное зерно. Град убивает все живое, но на очистившейся земле вырастут новые побеги. Конец — это всегда начало чего-то нового.

— Умереть, чтобы жить, — пробормотал Лиин.

К полудню весеннее солнце превращает дорогу в траншею, наполненную битым льдом и талой водой. Лошади бегут медленнее, обозные коняшки вовсе переходят на шаг. Лиин видит, что его драгоценные «серые молнии» спотыкаются, скользят. Он останавливает карету, спрыгивает в грязное месиво, которым стала дорога. На бабках «детей ветра» — лохмотья окровавленной шкуры.

К гри подходит караванный старшина Донгор Отйонг. Необычно высокий для карлика, широкоплечий, кряжистый. Донгор — из бывших баронских дружинников. Надежный и рассудительный, сумевший выжить в доброй сотне стычек на границе с Диу. Барон Кон-Тор Хиусси так доверяет старику, что отправил будущего Владыку с последним зимним караваном, не дожидаясь, пока установятся летние дороги:

— Что такое, фа?

— Нужно сделать остановку.

Лиин обматывает конские бабки чистым холстом, смоченном в целебной настое, перетягивает поверх жесткой кожей. Обозный старшина вертит в руках влажную от лекарства тряпку, даже зачем-то нюхает:

— Много ли зелья осталось у высокочтимого фа?

Лиин протягивает бутыль. Старшина кричит что-то на старо-карзком, к ним подбегает давешний певец. Только теперь Мирлирин понимает, что безбородый карз — не мальчишка-подросток, а девушка. На ней мужская одежда, но из-под меховой шапки выбиваются каштановые косы.

— Это, Лиска, поглядь, что делает высокочтимый фа, и замотай коням ноги.

— Сделаю, дядько!

Девушка берет бутыль с настоем, бежит вдоль каравана, раздавая приказания возницам.

После остановки двинулись бодрее.

На переправе через Ут-Иин кони понесли.

Пенный поток бурлил на мелководье, кружил водоворотами. А дно еще покрыто льдом: зимой река здесь полностью промерзает, и карзы рискнули перебираться на другой берег по этой ненадежной дамбе. Привычные к подобным дорогам северные кони быстро перетащили тяжелые сани. Но вэльские рысаки испугались. Правая пристяжная поскользнулась, рухнула на колени. Левый взвился на дыбы, затанцевал, ринулся вниз по реке — туда, где поток низвергался с ледяного обрыва…

Лиин обезумевшей кошкой спрыгнул с облучка, ухватил буяна за недоуздок, повис всем телом. Да что толку! Подошвы скользили, молодого гри с ного до головы обдавало талой водой. Словно ребенок, закричала пристяжная, так и не сумевшая подняться на ноги.

Больше Лиин ничего не помнил…

Очнулся он на карзских санях. Будущего Владыку земли заботливо раздели и укутали в сухие меха. Качалось небо над головой, качались вершины елей. С огромным трудом он поднял голову, но увидел лишь покачивающиеся косы сидящей на передке Лиски.

— Как мои кони? — Окликнул девушку гри.

Карзка обернулась:

— Ожил, фа? Хорошо кони. Живы. Дядька вас в локте от обрыва выловил… Только коляска разбилась. И кобылица бок ободрала. Да ничо, я ей бок полила из пузыря твово… И тебе голову помазала. Взяла снадобье, когда твои пожитки в сани склали. Это ничо?

— Это хорошо, Лиска. Правильно. — Произнес Лиин и снова впал в забытье.

На привале карзы выпили хлебной водки и теперь пели. Хорошо пели. Складно.

Мощные басы дружно повторяли мелодию, но вел песню, временами взлетая на совсем уже невозможную высоту, чистый голос Лиски.

«Дорога на Саларкан… Дорога на Саларкан…»

Последний слог рассыпался хрустальными осколками.

Мирлирин осторожно пошевелился. Голова уже почти не болела. Осталась лишь сонная истома. Как хорошо лежать и слушать, как поют карлики…

— Завтра придет теплый ветер. — Произнесла девушка, когда песня была допета.

— Откуда ты знаешь? — Гри откиднул меховое одеяло, пересаживаясь поближе к костру и к Лиске.

— Я слышу такие вещи. Когда будет ветер, когда начнется буран…

— Но ты же — не из рода Владык?

— Не знаю… Вроде в родне — все карлики. Просто слышу. И как трава растет слышу, и как деревья гонят сок к листьям…

Лиин пристально посмотрел на девушку. Коренастая фигура, широкие скулы, темно-серые глаза под густыми бровями… Она не может быть даже отдаленным потомком гри. Но в ней есть Дар.

— Дядька говорит, что я вроде как чокнутая, — рассмеялась Лиска. — Неправильная. Слишком песни люблю, да по лесу бродить в одиночку. Говорит, меня лесной дух приворожил да испортил. Только не видела я того духа…

— Хочешь, научу приманивать хорошую погоду?

Лиска не поверила, расхохоталась. Куда ей? Она же — не Владыка. Просто умеет красоту видеть…

— А ты, фа, не зря из-под шкур вылез? Застынешь… Весенняя лихорадка — страшное дело! Дай-ка одеяло принесу…

— Постой! И что же ты сейчас слышишь?

— Земля просыпается. Проснется скоро… Совсем весна будет.

Этой ночью Лиин наконец-то и сам почувствовал свою землю. Промороженные до сердцевин деревья пока еще нежились в сонной истоме, дожидаясь, пока последние остатки льда в их жилах вскипят весенним соком. Заканчивалось время холода и мрака, оцепенение спадало, и днем земля жадно впитывала солнечное тепло. Солнца было так много, так что деревья не успевали за ночь вновь заледенеть и уснуть.

Здесь, на Буранном плато, земле нужно столько успеть: отцвести весенними цветами, взойти летним разнотравьем, осыпаться зрелыми семенами… Еще день или два — и взорвется лес буйством поспешной жизни.

Лиин не спал, разговаривал со своей землей, и она отвечал ему — звонким голоском Лиски.

А девушка, наработавшись за день, да еще хлебнув немного вина, беззаботно спала в теплом шатре. И снились ей теплые тучи, плывущие со стороны моря.

Начавшийся через пару дней дождь переждали в Тор-Тиите. Перевал остался позади, здесь уже обжитые места. Тор-Тиит — большое торговое село у того места, где от тракта отходит дорога к серебряным рудникам. До Саларкана — пара дней пути.

Однако после дождя ехать в санях было уже нельзя. Товары оставили на складе одного из купцов, караванщики разбрелись по знакомым. А Лиин со старшиной Донгором да Лиской взяли у трактирщика легкую коляску, запрягли в не вэльских рысаков и поспешили в город.

То ли потому, что Лиин наконец-то выспался в настоящей постели, то ли запасенные снадобья помогли, но лихорадка прошла, словно ее и не бывало…

Голос Лиски переливается в весеннем воздухе, рассыпается серебряными звоном.

Пару дюжин звонких бубенцов Лиин купил на базаре в Тор-Тиите, подвесил к сбруе «детей ветра». И теперь колокольчики поют вместе с маленькой карзкой. Ей Лиин подарил чудесной работы серебряный браслет. Умеют все-таки карлики делать красивые вещи!

— Не дело, фа, больно много чести шальной девахе, — покачал головой хмурый Донгор.

— Она ж выходила меня, староста! Вот остались бы вы без Благословляющего — что тогда барону сказали? «Не довезли»?

Кряжистый карз пробурчал что-то неразборчивое, но надел браслет на руку племяннице:

— Ладно, носи, стрекоза!

Бегут кони. Дробится в лужах весеннее солнце. И долина Саларкана, почувствовав приближение Владыки, начинает зеленеть, набухшие почки выстреливают крохотными клейкими листочками, распускаются первоцветы…