Михаил Финберг. С рассвета до полуночи

Владимир ОРЛОВ

Наберите около восьми утра его телефон — не домашний, там давно нет, давно ушёл на работу, обязательно пешком — а служебный, с большим количеством цифр «8»: директор и художественный руководитель Государственного концертного оркестра Беларуси, всем известного «АБ», уже в офисе. И если ему ещё не испортили настроение, а нервни­чает и пребывает в состоянии обиженного почти постоянно, то можете быстро решить с ним несложные вопросы. Потому что уже с восьми утра начнутся запланированные визиты. Побудем рядом — зримо и незримо, — и станет ясно: какой он, Михаил Финберг, одиночка в людском водовороте —

С РАССВЕТА ДО ПОЛУНОЧИ

1.Далеко идущие планы

Накануне он попросил меня прийти до восьми: «жаворонкам» по на­туре это самое подходящее время для зачина всяких дел.

- Ежегодно готовлю новую программу к вечной для меня дате: ко Дню Победы, — сразу выложил, что будет репетировать сегодня. — В ней будут произведения о войне только белорусских авторов. Только! Исключительно!

— А популярные «Эх, дороги», «Тёмная ночь», «Синий платочек» — как без них?

— Это всё отпето в предыдущие годы. — После паузы: — Когда были заседания в «высоких кабинетах», обсуждали подготовку ко Дню По­беды, я предложил — взял, так сказать, обязательство: восстановить с оркестром полностью программу «Через всю войну» с музыкой Мулявина. Помнишь, «Песняры» пели? Кажется, к 40-летию Победы они это сотворили. — Горько усмехнулся. — Однако в списке основных ме­роприятий по Министерству моего предложения не было. Но мы всё равно аранжировали для оркестра, для наших солистов, ездили, ис­полняли это по всей Беларуси да и ещё «прокатили» программу эту по России — семьдесят концертов дали там!.. А к тебе просьба такая: ваш с Глебовым цикл «Помню...» мы уже исполняли по частям. А теперь я хочу включить его в программу к следующему празднику Победы... Выдающееся произведение! Пойдёт основным номером. Только... нужно перевести. Все песни будут исключительно на белорусском языке. Ис-клю-чи-тель-но!

Должен отметить, что он свободно и охотно говорит по-белорусски, и вообще радеет «за мову».

Разноцветными фломастерами размечает лист с будущей програм­мой, взволнованно поясняет:

— «Ой бярозы ды сосны» Оловникова будет песня в программе, «Память сердца» и «Весна 45-го» Лученка, «Обелиски» Смольского...

- Кстати, у Димы Смольского есть еще песня на военную тему «Вы домой, журавли».

— Никогда не слышал. Что за она?

— Мы с ним сочинили её для фильма «Была война». Есть грампла­стинка, могу принести.

— Давай. — Это его любимое словцо, которым, прощаясь, всякий раз подталкивает уходящего на выполнение оговоренного дела. — Но и она должна исполняться на белорусском.

— Хорошо. Поручу перевод дочке.

Знаю, почему он с таким пиететом относится к этому празднику: отец Яков проливал кровь под Сталинградом, старший брат Борис вернулся с неё майором... Оба покинули этот мир в 1985-м.

— А теперь, Миша, начни свои личные впечатления об открытии в Мо­скве звезды в твою честь, рядом с такими же Мулявину, Лученку. Итак, 30 апреля 2004 года ты с «АБ» в столице России... прошу, продолжай.

2. «Ну, кто я такой в Москве?»

Этими словами он начал воспоминания. Хотя после возвращения с той памятной для него лично и вообще для Беларуси акции прошло уже достаточно времени, он сразу же разволновался.

— Концертный зал «Россия» — крупнейшая площадка! «АБ» в полном составе на сцене. Звучат фанфары «Дорогая моя столица», а потом под музыку «Я шагаю по Москве» выхожу к оркестру я — в зале овация. На­чинаем увертюрой на темы песен о Москве и Минске. Затем идёт ко­роткий парафраз «Ой, рана на Йвана», выходят «Песняры», с которыми в январе 2001-го на этой же сцене давали совместный концерт... Это было последнее выступление в Москве Володи Мулявина. Тогда сто­лица России прощалась с нашим великим песняром, сама того ещё не зная. Так вот, идёт большой блок «песняровских» песен...

Финберг рассказывает, напевает мелодии, как вообще музыканты невокалисты: торопливо, небрежно, пренебрегая сольфеджио.

— Вышла Александра Пахмутова, села за рояль. Конечно, тут с «Песнярами» под наш оркестр прозвучала «Молодость моя, Белоруссия»... Сама Пахмутова с нами выступала! Ну, скажи: кто я такой для них в Москве, а?!

...Да и тут, в Беларуси поначалу всё, казалось, было против него, происхождение, время и место рождения, обстоятельства, условия жизни, среда обитания, даже случайности. Чего было ожидать ему от полуго­лодной жизни в послевоенном Мозыре, куда фронтовик, бедный порт­ной Яков с женой-прачкой Бэллой и семью детьми перевёз из села Мелешковичи старенькую хатку! Стоит она и сейчас на улице Пушкина под номером «8», на склоне горы над красавицей Припятью. Но ведь, как известно, личность формирует её сопротивление и противостояние жизненным обстоятельствам.

Семья Финбергов, надрываясь, работала много и тяжело, для прокорма держали поросёнка, корову, одну комнатку домика сдавали квартиранту — всё прибыток.

И вот тут первая «зацепка» в биографии будущего музыканта: квартирант играл в духовом оркестре на альтушке. И другая «зацепка»: брат Семен подарил малому Мише барабанчик. Третья: патефон с набором пластинок у соседей. Первая песня, которая поразила и которую заучил будущий профессор эстрады, была «Пора в путь-дорогу». Конечно, хотя и жили Финберги очень бедно, но отдали Мишу в музыкальную школу.

Перебывал он у всех преподавателей, во всех классах, хватаясь за разные инструменты. Но пребывание в храме муз безжалостно прервали, когда выяснилось, что ученик играет понемногу на всех инструментах, но не по нотам, а... по слуху! И будущего лауреата Государственной премии попросту турнули.

Будет, будет на этой школе в Мозыре мемориальная доска, сообщающая, что Финберга исключили отсюда за профнепригодность. Будет такая доска и на Молодечненском музучилище, будет и на Минском, куда он поступал четырежды. Будут доски на Гродненском музучилище, куда не приняли по той же профессиональной непригодности всемирно известного композитора и певца Чеслава Немана, и на Могилёвском музучилище будет, куда не приняли по тем же мотивам классика бело­русской музыки Евгения Глебова.

Голодающий подросток Миша Финберг радостно сбегает в армию, в духовой оркестр штаба КБВО...

Он продолжает рассказ про памятный московский концерт.

- А дальше: через весь зал марширует десятилетний мальчик в военной форме, с тромбоном, поднимается по ступенькам. И тут на сцену вышел, маршируя, духовой оркестр кафедры военных дирижёров Московской консерватории. Мальчик отдаёт рапорт дирижёру военного оркестра.

— Миша, это же факт твоей биографии, когда ты в десять лет стал воспитанником военного оркестра!

— Володя-а, знал бы ты: такое тяжёлое время было, семья наша в Мо­зыре жила впроголодь — вот я и подался в воспитанники, впервые в жизни наелся, впервые взял в руки тромбон.

— Мальчик с тромбоном — выразительный режиссёрский ход! Кто тебе ставил это выступление? — спросил я с профессиональной ревностью.

— Сам. Сам всё придумал, сам осуществил. А дальше...

Что было дальше, видели в двухчасовом показе по московскому телеканалу: съехались на торжество в честь закладки памятной звезды в честь нашего земляка тридцать три звезды эстрады.

— Кобзон только что перенёс тяжелейшую операцию, приехал из клиники, отрепетировал с нами, потом, никуда не уезжая, отдохнул в гримёрке — и концерт! Пел Иосиф Давидович «Весну 45 года», романс "Дружба» и новую песню «Послевоенное танго» — волнующее произведение, просто выдающееся! Никто в огромном зале не заметил, что Кобзон болен — всё такой же подтянутый, приветливый, как всегда, «в голосе». Специально приехал из Питера Андрей Павлович Петров... Ну, скажи, кто я такой для них, кто я такой в Москве, полной «гениев», чтобы мне столько уважения?!

Гении — не гении, но талантов на сцене хватало: Людмила Гурченко, Тамара Гвердцители, Ирина Понаровская, Михаил Боярский, Максим Дунаевский — все, кто пел или как-то связан с нашим оркестром «АБ». Каждый из них легко «тянет» свой сольный концерт, а тут — сборный, или по-моему, «по-киношному», — в массовке, с одной-двумя песнями. Но слетелись, съехались, возможно, срывая собственные графики занятости.

— И заметь: все без оплаты, без гонораров. Откуда бы у меня столько денег?

Вот это как раз мне было понятно: каждый эстрадник имел надежду ещё хоть раз спеть под этот оркестр или иметь с ним сотрудничество, а откажешься — у Финберга хорошая память, да и у самой «звезды» тоже когда-то будет бенефис, в котором должны будут принять участие коллеги по цеху.

— Вышел Валдис Пельш — с ним мы на российском телевидении сотню выпусков «Угадай мелодию» озвучили — и начал с залом «уга­дывание». Наш оркестр подыгрывал. Знаешь, слушатели, как дети, охотно отозвались, включились в телеигру. А потом поздравляли меня циркачи — ты же их всех знаешь.

3. «Цырк на дроце»

Жизнь-драматург повернула всё так, что однажды, когда он в 69-м при­шёл предлагать себя в качестве дирижёра оркестра Минского цирка, в кабинете директора Марусалова сидел я, тогда главный режиссер цирка, — по совместительству с кино. А дальше было долгое сотрудни­чество: мы дружно вместе сделали не одну яркую постановку с музыкой или аранжировкой Финберга.

Оркестр цирка состоял тогда как бы из двух коллективов: доигры­вали последние годы перед пенсией музыканты, которые под руковод­ством дирижёра Бориса Райского приехали в 46-м «по зову родины» из Шанхая, вторая половина — молодые, постепенно занимавшие места эмигрантов.

— «Шанхайцы» меня, дирижёра на 30-40 лет младше их, поддержали, вообще сделали много хорошего. Конечно, по своим «капиталистическим» представлениям о жизни это были в какой-то степени не­счастные люди: плохо и тяжело воспринимали тогдашнюю советскую действительность. Для них, преданных музыке, добродушных, искрен­них, не было «профсоюзного» представления: сколько часов работать. Сколько было нужно, столько и репетировали. Они, но не другие...

Наблюдая в работе этих музыкантов, я в 2012-м снял о них фильм «Шанхайский джаз» (канал ОНТ); запоздало понял, что фильм следо­вало назвать «Этот прекрасный несчастный джаз», потому что и самого Райского, и его музыкантов по приезду в СССР стали сажать, инкрими­нируя пресловутую 58-ю статью: «измена родине», хотя родина была не СССР... да и какая могла быть «измена» у одержимых одним: музыкой. И Михаил Яковлевич рассказал перед кинокамерой о горестной судьбе старых музыкантов, которых хоронил одного за другим. Последний ушёл во время съёмок фильма Борис Николаевич Гурьянов — тромбонист, контрабасист, а при Финберге — инспектор оркестра.

Семнадцать лет простоял за пультом циркового джаза Финберг. Все без исключения мастера славного советского цирка 70—80-х годов выступали на минском манеже и за рубежом под оркестр, который вела его рука.

Постепенно специфический цирковой бэнд, которому предназначено было играть марши, галопы да полечки, преобразил Финберг в концертирующий коллектив. И результат: зарубежные гастроли, концерты в Москве, выступления по ЦТ СССР, записи пластинок на фирме «Мелодия». Как был Минский оркестр при Борисе Райском и Дмитрии Со­колове лучшим в системе «Союзгосцирка», таким и остался.

Финберг в это время много аранжировал, писал оригинальную му­зыку... Но писали и другие: молодые музыканты писали, но не музыку — анонимки. Он знал авторов. Представляю, как было на репетиции де­лать замечание, скажем, фальшиво играющему трубачу-анонимщику!.. Результатом — новый «сигнал» в инстанции. Писали обо всём, даже о ремонте в квартире дирижёра. Спасибо мудрому паркетчику, который предупредил, что под первую от входа паркетину он положил все на­кладные и квитанции на приобретённые материалы — это, чтоб бумаги не затерялись, не исчезли. Таскали Финберга по тем «инстанциям», вы­ясняли справедливость наветов. Наконец, его, беспартийного, вызвали в ЦК, выложили анонимки — их было семнадцать. И сказали, что ника­ких претензий многочисленные «проверяльщики» не имеют. И вдруг... предложили сделать, как бы теперь сказали, «бизнес-план» на созда­ние Государственного концертного оркестра («АБ» — аркестр Беларусi). Почему-то представить это следовало к утру.

Словом, цирк!

4. «Сегодня ты играешь джаз...»

На сцене КЗ «Россия» в полутьме бэнд играет оркестровую фантазию; добавляется постепенно свет... И зрители обнаруживают нечто необыч­ное: джазисты стоят к залу спинами!

Звучит голос Финберга:

— Мы не перепутали, где зрительный зал, а где задник сцены. Это так начинал одну из своих программ Государственный джаз-оркестр БССР под управлением и при участии заслуженного артиста республики Эдди Рознера!

Полный свет, музыканты разворачиваются лицами к зрителям, играют без нот — пьеса выучена: это тоже традиция рознеровского оркестра, продолжателями которого считают себя музыканты «АБ».

...С середины 50-х джазовую традицию в Беларуси продолжал симфоджаз радио, руководимый перешедшим туда Райским. Финберг играл там третьим тромбоном, параллельно учился в консерватории. А по вечерам с коллегами «лабал» в ресторанах. Это осуждалось руко­водством, за это стыдили на собраниях: как же, «опустился» до игры в кабаке! А всё же хотелось молодым музыкантам заработать совсем не лишнюю десятку, но, главное, там могли играть нечто, не «радийное», не программное. В ресторанах, чтоб тебя не узнали, музыканты стара­лись сидеть бочком к залу, в полутьме — свет только на ноты, — наде­вали тёмные очки. Через всё это прошёл и Финберг.

Когда сегодня слушаешь с грампластинок записи 60—70-летней дав­ности, понимаешь, как далеко ушла техника исполнения, владения ин­струментами. Но всё же Рознер и его соратник, минчанин Ежи Бельзацкий, были яркими предшественниками, заложили джазовые традиции в Беларуси, которые в последующие десятилетия, пробиваясь через гонения властями джаза, проявились новациями в полусамодеятельных оркестрах Якова Лосева, Льва Леновского, Льва Моллера, Бронислав Сармонта, Бориса Райского, Вячеслава Михновича. И — на высочайшем уровне! — в оркестрах Михаила Финберга.

...В КЗ «Россия» продолжается концерт. Дирижёр объявляет автора прозвучавшей увертюры: Юрий Саульский.

Когда в Минске в 1996 году этот патриарх джаза участвовал в кон­церте, посвящённом Эдди Рознеру (Русский театр), я в антракте зашёл к нему в гримёрку вместе с Мишей, спросил:

— Юрий Сергеевич, вспомните, пожалуйста: где вы были вечером 16 августа 1956 года?

— Н-не помню... — Саульский смотрел, недоумевая. Но в дверях гримёрки стоял улыбающийся, предупреждённый мною Финберг.

— А были вы в тот вечер в Москве, на сцене Летнего театра сада «Эрми­таж», за роялем, в качестве музыкального руководителя джаз-оркестра Мосгосфилармонии под управлением Эдди Рознера! — И я положил перед ним две старые голубые программки того концерта, на котором я, школьник, имел счастье быть.

Юрий Сергеевич на одной сделал надпись — воспоминание о том. что было ровно сорок лет назад, и тут же попросил у меня второй экзем­пляр: в его архиве такая программка не сохранилась.

— Знал бы ты, как я ему благодарен! — в волнении вспоминает Финберг. — Этот классик открыл мне столько профессиональных тайн аранжировки, созвучия групп инструментов, подачи звука, вообще секретов джаза!.. Именно наш оркестр провёл последний авторский концерт Саульского в Москве — мастер был уже очень-очень болен. От его приветствовала нас его жена...

Финберг планировал, что в зале «Россия» одну пьесу продирижирует Олег Лундстрем. Но у того уже не было сил — сидел в ложе и оттуда приветствовал Финберга.

— Он — легенда! Он — в книге рекордов Гиннесса как руководитель самого долгосуществующего оркестра в мире!.. Он встал в ложе, и назвал меня «Мишенька», у меня выступили слёзы, я даже отвернулся. Он передал мне свою дирижёрскую палочку... Ну, скажи: кто я для них в Москве!

На сцену вышел Анатолий Кролл, оповестил зал, что после Рознера он 21 год руководил его оркестром Мосгосфилармонии.

Нет того славного оркестра. Сегодня на просторах бывшего СССР нигде, кажется, не до джаза, как и в годы гонения на «космополитизм», «низкопоклонства перед Западом», когда саксофон считался изогнутым под давлением капитализма. Отошли в историю джаз-оркестры Л. Утёсова, Б. Ренского, А. Цфасмана, К. Шульженко-Коралли, Я. Скоморовского, А. Варламова, братьев Покрасс, нет и возникших позже «Днипро», «Реро», оркестров К. Певзнера, А. Блехмана, В. Людвиковского, Н. Минха, М. Вайнштейна, А. Бадхена, Т. Кулиева, Б. Горбатых, К. Орбеляна, В. Горбульскиса, исчезли коллективы А. Куценко, Г. Лукьянова, И. Бриля, «Арсенала» А. Козлова, да и сланный джаз Лунстрема в последние годы жизни патриарха собирался время от времени — на гастроли да на ответственные концерты. Я слушал в разные годы все...

Наш «АБ» сегодня единственный, играющий вживую настоящий джаз, он оттачивает мастерство, демонстрируя его на ежегодных — вот уже третье десятилетие! — фестивалях джаза в Минске.

— Жаль, конечно, — сетует Финберг, — что в телеверсии много ин­тересного и трогательного повырезали: концерт же шёл шесть часов, а в эфир дали только два. А такое случается раз в жизни. Больше такого радостного события я не переживал... и, верно, уже ничего подобного не случится.

5. Нормированный рабочий день (до обеда)

А с 9 утра чередой пошли со срочными организационно-хозяйственными вопросами и за подписями штатные сотрудники аппарата: бухгалтеры, заместитель, редакторы, завпост, кадровик. Любимым словом «давай» Финберг всех направлял на ежедневную работу.

Параллельно начались телефонные переговоры о концертах «АБ» на юбилеях минских предприятий, в Москве по случаю 15-летия «Аллеи звёзд», в райцентрах: на 15-м фестивале в Несвиже, на 8-м в Мстиславле, на 17-м в Молодечно, на 8-м в Мире, на 6-м в Турове... Скромно трутся у входа в его кабинет молодые музыканты, жаждущие прослу­шивания, чтобы попасть в этот оркестр... Но Финберг надевает пальто.

— Всё: 9.35. Уезжаю на репетицию.

Никто уже и не помнит, что рядом с общежитием консерватории размещалась неуютная «точка советского общепита». Это пробивные способности Финберга превратили полуподвал в звукоизолированную, светлую и тёплую репетиционную базу «АБ». У музыкантов бэнда со­временнейшие инструменты, в струнной группе подзвучена каждая скрипка, каждая виолончель, а количество и разнообразие ударных не поддаются ни подсчёту, ни описанию.

Тут 6 августа 1987 года состоялась первая «показательная» репетиция оркестра. По приглашению Финберга пришли Игорь Лученок, Эдик Ханок, Иосиф Скурко, Дима Смольский, Ядя Поплавская с Сашей Тихановичем, а Женя Глебов и я — с жёнами... я запомнил тех, кто сидел рядом, вдоль стены. Музыканты, видно было, волновались перед столь высоким «представительством». В бэнде играли мои знакомые из циркового оркестра: саксофонист Римас Киблярис, клавишник Анатолий Гилевич, тромбонист Лёня Буряк, трубач-виртуоз Валерий Щерица; кроме них из оркестра радио Финберг пригласил флейтиста Юру Кондратенко, ар­фистку Лилю Заяц, аранжировщика Андрея Шпенёва — с ним в ту па­мятную ночь Финберг составлял «бизнес-план» будущего оркестра; из «Песняров» перешёл сюда яркий джазовый пианист Аркаша Эскин, из ресторана «Юбилейный» бас-гитарист Архипов. Сыграли первую про­грамму минут на сорок — что успели наработать за несколько дней. По­том — самовар, чай с баранками.

А вечером того же дня очень узким кругом «остывали» от празд­ника — а это и был праздник белорусского музыкального искусства! — дома у Миши за арбузом с коньяком.

И тут он озвучил постулаты: самому не браться больше за тромбон — другие это делают лучше; не играть собственных произведений — другие пишут лучше; никаких «минусовок» — только живое исполнение!

— Для меня всё, что под «фанеру» — неживое! - закончил.

Действительно, было при мне: отказал руководителю популярной эстрадной группы в участии в фестивале, потому что тот попробовал сунуться с фонограммой.

И главное: всё, что касается Беларуси, будет исполняться в оркестре только на белорусском языке.

— Беларуская песня: меладычная, магчыма, трошкі сумная, але і заўжды з сур'ёзным і павучальным зместам. Гэта асаблівасці менавіта майго ўспрымання.

Вот уже три десятилетия придерживается он этой своей декларации.

— «Беларуская музыка»... Няма у нас азначэння гзтаму паняццю! Па месцы нараджэння аўтараў, выканаўцаў, па рэпертуары, ці яшчэ як? Тады музыка рослаўльца Глебава і ўсё «песняроўства» свердлаўчаніна Мулявіна — міма. Па мове? Тады Антонаў з Маладзечна і мінчанка Свірыдава — міма. А былая зямлячка Ліка Ялінская, цяпер масквічка? А наш Нацыянальны аркестр, які іграе Д. Элінгтона, — беларускае мастацтва? А віцеблянін Марк Фрадкін? А аршанец паэт-песеннік Барыс Ласкін? А калі ў выканаўцы песня-малітва за сваю Беларусь... але на мове іншай краіны? Ну, ужо хаця памаліцца-ткі за Беларусь можна ж было па-беларуску, як Мулявін, спяваючы купалаускі тэкст? Блытаніна, незразумеліца, дур нейкая... каб не сказаць крапчэй.

С того, первого состава оркестра уже никого за пультами нет. Поработавший несколько лет в Киеве виртуоз Щерица вернулся уже как солист; Леонид Буряк после падения повредил губы, не мог больше играть на тромбоне — сердобольный Финберг сделал этого грамотного музыканта своим ассистентом. Остальные... кто-то не выдержал испытания славой, кто-то уехал, кто-то ушёл навсегда. Но, по признанию руководителя, вместо выбывших приходят музыканты такого профессионального уровня, с такой техникой исполнения, какая казалась фантастической всего полтора десятилетия назад, не говоря про более отдалённые времена. Недаром классик советского джаза Анатолий Кролл коротко и исчерпывающе охарактеризовал «АБ»: «Штучно подобранный коллектив высоких профессионалов».

Как-то Миша дал мне послушать своё соло на тромбоне в оркестре Райского, записанное в 1966 году. Со вздохом и самоиронией заметил двусмысленно: «Теперь молодые так не играют».

После трёх часов совместной репетиции музыканты расходятся отшлифовывать штрихи по группам: трубы и тромбоны — в подвал соседнего дома, саксофоны — в звукорежиссёрскую, струнники — в зал Камерного оркестра, ритм-группа в силу звучности и «громоздкости» инструментария остаётся тут же, на базе. И ещё пару часов репетиций. Потом дома разучивание партий произведений новой программы. Иначе нельзя: у каждого музыканта ежегодный экзамен перед всем коллективом — своеобразный конкурс.

6. Нормированный рабочий день (после обеда)

Обед у него — понятие относительное: бутылка минералки, батон, кусок колбасы — по-студенчески, по-холостяцки. Тут же, на столе, парти­туры, записки.

Афиши на стене меняются на более свежие. Одна висела долго: кон­церт «АБ» в к/з «Россия» с «Песнярами» в январе 2001-го, ровно за два года до ухода в мир иной уже ставшего легендой руководителя того коллектива.

— Не нужно было Володе после распада переживать, терпеть неува­жение, обиды соратников. Взял бы гитару, афишу с одной фамилией «Владимир Мулявин» — и с гастролями на год по необъятной России! И деньги были бы, и слава, и здоровье. Он гений был, ге-ний...

В дверь кабинета заглядывают. Дальше: разбор результатов «челове­ческого фактора»: в штате двести тринадцать индивидуальностей — ха­рактеры, особенности, слабости; даются задания сотрудникам на зав­тра; выпутывание из хитросплетения финансовых вопросов — он же ведь и директор!

— Хотел подловить меня финансовый контроль после съёмок в Мо­скве передачи «Угадай мелодию»: мол, как же, и гонорар в Москве му­зыканты получали, и тут зарплата шла?! А я ведь оркестр на дни от­лучки снимал тут с зарплаты — каждый написал заявление: «Прошу за свой счёт...» Тогда контролёры зацепились: а вы же в Москве играли на государственных инструментах!.. А я им: а вот квитанция за пере­численные москвичами деньги за прокат инструментов!.. Не подловят меня — хрена им! Правда, в запале выразился ярче.

Подписал финансовый документ: подпись перьевой ручкой представ­ляла сложную эмблему, напоминала «заборчик» из тринадцати шпи­лей, в конце вычурная закорючка — не подделаешь!

Далее — вновь к творческим делам: прослушивание певцов и инстру­менталистов — претендентов на места в колективе «АБ»; отчёты руко­водителей дочерних коллективов. Их в «финберговской филармонии» множество: Камерный оркестр, октет духовых деревянных, разнообраз­ные возникающие, распадающиеся, отделяющиеся группы различного состава — Сацевича, Калиновского, Ткаченко, — квинтеты, трио, трубачи, ударники. Они группируются вокруг «мэтров», в большинстве уже заслуженных артистов Беларуси — звания получены за работу в «АБ». Говоря по-цирковому, «подкидной доской» для получения звания явля­ется бенефис претендента, организуемый неутомимым руководителем. Так получили звания гитаристы В. Ткаченко, С. Антишин, А. Калинов­ский, пианист и аранжировщик А. Шпенёв, барабанщик В. Чайков, саксофонист В. Ксёнц.

Ближе к шести вечера ритм занятости спадает. Михаил Яковлевич продолжает планировать «всенародные торжества» к следующему юби­лею «АБ» — каждые пять лет. Кстати, день его рождения и оркестра — приказ о создании — совпадают: 21 февраля.

Он — хитрец, мистификатор. Минчане помнят, что с 2000 года минские троллейбусы и метро были залеплены листовками, предвещавшими 15-летие оркестра, хотя до «полукруглой» даты оставалось два года. То же повторялось и в последующие пятилетия. Пользуясь участием «АБ» в «Славянских базарах», он загодя начинает «артподготовку».

7. Воспоминание в нерабочее время

В то, как пройдёт очередной личный юбилей, Финберг не посвящает. Просматриваем видеозапись дружеского ужина в день его 50-летия — 26 февраля 1997 года...

Народный поэт Беларуси Нил Гилевич: «Міхась Якаўлевіч памятае зямлю, на якой нарадзіўся і вырас. Ён хоча служыць сваей Бацькаўшчыне — і служыць...»

Народный артист Беларуси, руководитель Государственного народ­ного хора Михась Дриневский:: «Дарагі зямляк! Мы абодва з табой палешукі, абодва славім Радзіму песнямі!»

Поэт Геннадий Буравкин: «У беларускай музычнай культуры было два Міхасі-прафесары: Дрынеўскі і Казінец. Цяпер да іх далучыўся трэці — «Тры багатыры»! — I дадае жартоўна: — Вядома ж, «на траіх» усялякую справу зручней рабіць!..»

Тосты произносят поэты Леонид Дранько-Майсюк, Владимир Некляев, Василь Зуёнок, «театралы» Борис Луценко, Валерий Раевский, Алексей Дударев, лауреат Ленинской премии архитектор Леонид Ле­вин, профессора медицины, финансисты, юристы, личности в погонах. Все выступающие отмечают вклад «АБ» в развитие национального искусства, вспоминают концерты с песнями на стихи М. Богдановича, А. Кулешова, А. Мицкевича, вечера с песнями Янки Купалы и Якуба Коласа — к 120-летию поэтов, — из произведений присутствующих авторов; вспоминают уникальную песенную «Антологию белорусской поэзии». Звучат здравицы, пожелания творческих побед, которые, я убедился, в последующие годы осуществились.

Просматриваем видеозапись того юбилея, у Миши глаза увлажняются.

На экране я пою куплеты на мотив «Мишка-Мишка»:

1.

Видная фигура он в «Славнефти»,

В «Приорбанке» — крупный финансист,

Дипломат, директор и — поверьте! —

Он ещё худрук и тромбонист.

Высишься меж лабухов, как айсберг.

Только выше, Миша, не залазь:

Звался б в Штатах «Кондакта Майкл Файнберг».

А у нас, прабач, ўсяго — «Міхась».

Мишка-Мишка — светлая улыбка,

О которой в Минске говорят.

Это ведь — нелепая ошибка,

Что тебе сегодня пятьдесят.

2.

Пьедестал — для смелых и умнейших!

Ты на интриганов не смотри —

Посылал их прежде, и в дальнейшем

Посылай нате же буквы три.

Девушкам — мечтать об этом муже:

Щедрый, элегантный, не толстяк,

С хатой, энергичный и, к тому же,

Скажем по секрету, — холостяк!

Мишка-Мишка — эта секс-улыбка,

О которой дамы говорят!

Это ведь — нелепая ошибка,

Что тебе сегодня пятьдесят.

3.

Там, где надо, он снимает шляпу —

И в неё невольно все кладут.

Говорят, он охмуряет Папу, —

Значит, скоро Папа будет тут.

Словно чукча, добр и простодушен,

Украинца щирого хитрей,

Словно белорус, верхам послушен

И немножко умный, как еврей.

Мишка-Мишка — нужная улыбка! —

И о ней, где надо, говорят.

Это ведь нелепая ошибка,

Что тебе сегодня — пятьдесят.

Его великие предшественники — Э. Рознер, Л. Утёсов, Б. Райский, Д. Эллингтон, О. Лундстрем — не готовили себе замену, и оркестры их, едва навсегда отходил от пульта маэстро, или сразу же разваливались, или распадались постепенно, переходя из одних маломощных рук в дру­гие. Так и тут: за четверть века «АБ» дал более трёх тысяч концертов — и на всех дирижировал только Финберг. Это ситуация, когда не следует отрицать, как нас учили, «роль личности в истории». Михаил Яковлевич будет дирижировать долго, как легендарный Олег Лундстрем, ко­торый в последние годы выходил на сцену с палочкой, дирижировал своим джазом, опираясь на рояль.

8. Поздний вечер

Добрый ужин в кафе или ресторане, непременно с кем-то: или для ду­шевного разговора — тут он обязательно пожалуется на тяжкое положе­ние дел, — или с целью улучшения условий для своего оркестра — тут он станет жаловаться ещё трогательней.

~ Кроме всех видных белорусских поэтов и композиторов провели ав­арские концерты Бабаджаняна, Петрова, Тухманова, Фрадкина, обоих Дунаевских. С 88-го каждый февраль — Международный фестиваль джаза. Деньги же я нахожу сам: одни приятели оплатят гостям дорогу, другие их покормят, третьи обеспечат жильём... А в «высоких кабине­тах» смотрят мне прямо в глаза и говорят: «Нет денег — не проводите фестиваль» — чуть ли не добиваются этого! Но ведь знают, что я всё равно проведу его!

Древний Мстиславль, город-герой Минск, крепость-герой Брест, поэтично-песенное Молодечно, клавесинный Несвиж, трубный Мир, родной Мозырь — города, городки, местечки... Впечатление что рядом с партитурами у Финберга карта Беларуси, на которой он отыскивает «белые пятна» — места, ещё не охваченные музыкальной культурой его «АБ». Но есть древний город, где в 20-е годы искусство выплеснулось вулканом, разлилось морем, породив культуру новой страны: художников, писателей, музыкантов. Они, благодарные, прославили свой Витебск.

Начиная с 88 года «АБ» без пропусков участвует в фестивале «Славянский базар». Список стран-участниц увеличивается с каждым годом. Ещё бы: благодарность зрителей, заботливость организаторов, щедрые гонорары, очарование города влечёт артистов эстрады. Но главным кажется возможность петь с «АБ» и послушать оркестр в «ночь джаза».

А какие подсказки даёт Финберг малоопытным вокалистам, удостоенным чести петь с его оркестром! Он, продолжая дирижировать, пытается «завязать отношения» с молодым исполнителем: то приобнимет, то подбодрит, то предложит залу подпеть. За спиной у исполнителя — редкий случай! — «живой оркестр». Сколько возможностей общения с музыкантами-инструменталистами, выходящими к микрофону, свободных вариантов сценического существования! Но вокалисты, к сожалению, сосредоточенны единственно на своём пении и примитивных притопываниях — полная, так сказать, «недвижимость»!.. Рассуждая об этом, Финберг с горечью сетует кратко:

— Нет эстрадного Станиславского!

Полвека знаю его... Что в нём изменилось? Внешне: поседели и поредели волосы, а потому стала «ёжиком» некогда пышная «богемная» причёска. В суждениях жёстче стали интонации, категоричнее оценки, уверенность, что другие подобные коллективы делают «не то» или «не так». Стал более озабоченным: ещё бы, ответственность за двести тринадцать сотрудников, и за каждым характер, судьба, семья, личные проблемы.

Он бывает несправедлив по отношению к людям: необъективен, предвзят, недоверчив, болезненно воспринимает даже дружеские замечания и тяжело мирится с очевидностью, когда он не совсем прав и не во всём первый... Но «одна святая к музыке любовь» — и за это прощается всё.

И ещё: любовь к родине. Он четыре сезона возил свой бэнд в Италию, много где бывал в Европе, «малады і нежанаты» мог бы позволить себе туры по миру.

— Отпуск провожу только в Беларуси — лучшего места на земле нет. Для меня.

Он продал собственную машину, дачу, давно «холостякует» — все мысли, энергия, любовь — для «АБ». Он обивает пороги, доказывает, ссорится, упрашивает, требует, отхватывает, «выбивает» — не себе, а созданному им оркестру, своему «АБ». Ради этого и произвели его на свет 21 февраля 1947 года мама Бэлла и папа Яков.

Миша, давай!

***

Много наших встреч, бесед, вечеров, дел я объединил в один, такой насыщенный день. Но у Финберга они все такие.

«Качает, качает...»

Прочитано на концерте «АБ» в к/з «Минск», повторено в клубе Дзержинского на фестивале джаза в феврале 2011 г.

Качает, качает, качает

«Славнефть» недра нашей земли,

Качает, качает, качает,

Как прежде качать не могли.

Качание — нам не обуза,

И, чтоб богатела страна,

Качают права профсоюзы,

Качает налоги казна.

Нефтяник качает и знает:

Зажиточней станет житьё!

«Славнефть» днём и ночью качает!

...А Финберг качает ее.