Микки-7

11

— Что ж, — подает голос Берто из кабины, — вылазка могла бы пройти успешнее.

Кошка обжигает его убийственным взглядом, но Берто никогда не отличался эмпатией.

— Три человека только что погибли!

— Да, — говорит он. — Я видел. Какого черта там произошло? Со стороны выглядело так, будто охранники направили огнеметы на Дугана.

— Они пытались его спасти, — объясняет Кошка.

— Странный они выбрали способ спасения, — замечает Берто, планируя к куполу и зависая над посадочной площадкой. — Даже боевая броня неспособна долго выдерживать направленный огонь из пушки. О чем они только думали?

Я украдкой взглядываю на Кошку. Она сжимает руки в кулаки.

— Они думали о том, что ногу Дугана отъедает пара ползунов, — чеканит она. — И к твоему сведению, мудила, это были мои друзья. И еще прими к сведению: если бы ты предупредил, что мы стоим в аккурат на гнезде этих гребаных тварей, вылазка прошла бы намного успешнее, тебе не кажется?

Берто оглядывается из кабины, пока мы приземляемся на площадку. К моему удивлению, вид у него пристыженный.

— Прости, — говорит он. — Я не хотел выказать неуважение.

— Да-да, — машет рукой Кошка. — Тем не менее выказал.

Берто сажает грузовой самолет и двигается по порядку, заглушая мотор и выключая приборы. Когда гравитационное поле рассеивается, я чувствую, как меня сильнее вдавливает в откидное сиденье.

— Мне жаль, что все так произошло, — говорит Берто. — Если бы я мог, я, конечно, предупредил бы вас. Не знаю, откуда появились эти твари, но они точно не перемещались под снегом. Мой радар ничего не засекал до того момента, как я пролетел над вами в последний раз, а это случилось за минуту до нападения.

— Теперь это неважно, — говорит Кошка. Мне не видно ее лица за бликующим щитком шлема, но в голосе чувствуется неприязнь.

— Как бы там ни было, — продолжает Берто, — задание выполнено, верно?

Пока мы с Кошкой отстегиваем ремни безопасности, он перелезает через сиденье и нависает над нами. То, что осталось от ползуна, лежит на полу возле кабины. Берто трогает обрубок носком ботинка. Две ноги твари судорожно сокращаются, и Берто чуть не падает, в ужасе отпрянув назад.

— Черт! — Удержав равновесие, он снова делает шаг вперед и, поморщившись, садится между нами на корточки. Труп вибрирует. Берто дотрагивается до панциря одним пальцем, но на этот раз ничего не происходит. — Надеюсь, в итоге окажется, что оно того стоило.

— Помогите мне прояснить ситуацию, — говорит Маршалл, — потому что у меня в голове не укладывается: каким образом за последние два часа мы потеряли трех человек, даже четырех, если считать Галлахера, и пятерых, если посчитать Торичелли, — и ни один из них не был вами?

Кошка нервно ерзает на стуле рядом со мной. Маршалл наклоняется вперед, водрузив локти на стол. Вопрос не в том, собирается ли он меня убить. Похоже, он просто обдумывает, каким способом это сделать.

— Вы правы, сэр, — говорю я. — Простите, что выжил. В следующий раз постараюсь такого не допустить.

От моих слов его подбрасывает в кресле.

— Прекратите балаган, Барнс! Вы расходник! Вы не должны даже задумываться о выживании!

Командор медленно опускается обратно, я же утираю со лба брызги его слюны.

— Теперь, — говорит он, — я хочу, чтобы вы мне объяснили, коротко и ясно, почему решили спасти собственную задницу, вместо того чтобы оказать помощь Дугану. Подумайте хорошенько, Барнс, потому что, если ваш ответ будет неубедителен, я лично засуну вас в люк для трупов яйцами вперед.

— Сэр… — подает голос Кошка.

— Молчать, Чен! С вами я разберусь, когда закончу с ним.

Теперь оба смотрят на меня: Кошка — с жалостью и тревогой, Маршалл — как ястреб на мышь-полевку.

— Понимаете, — начинаю я и осекаюсь.

Я собирался сказать что-то вроде такого: хорошо вам тут сидеть и раздавать советы не думать о выживании, пребывая в том же теле, в котором вы родились, в то время как меня то убивают радиацией, то поедают, то растворяют в биомассе каждые полтора месяца. Но, взглянув командору в лицо, я резко осознаю, что насчет люка для трупов он вовсе не шутил. Поэтому начинаю заново:

— Сэр, вы отправили нас на вылазку с конкретным заданием: добыть ползуна. Учитывая случившееся с Торичелли и Галлахером, мы прекрасно понимали, что экспедиция опасная, однако вы все равно на ней настояли. Поэтому я пришел к выводу, что в приоритете именно добыча образца. К тому времени, как мы поняли, что происходит с Дуганом, по моему опыту, мы уже ничем не могли ему помочь. Вот я и направил максимум усилий на успешное завершение миссии — и должен заметить, что с заданием мы справились.

Кажется, Маршалл сверлит меня взглядом целую вечность.

— То есть вы хотите сказать, — наконец произносит он, — что на видео с самопишущей камеры Гомеса я видел не ваше позорное бегство в животном ужасе, когда вы спасали свою шкуру, а ряд спокойных осмысленных действий ради выполнения миссии и дальнейшей защиты колонии? Я правильно понял?

Я бросаю взгляд на Кошку. Она пожимает плечами.

— Ну… да.

Молчание тянется пять бесконечных секунд. Кошка открывает рот, собираясь что-то сказать, но Маршалл останавливает ее взглядом.

— Знали ли вы заранее, покидая купол, что огнеметы окажутся неэффективными против этих тварей?

— Нет, сэр, — отвечаю я. — Я не был уверен.

— Тогда почему вы решили взять с собой ускоритель?

— В первую очередь потому, что я лучше натренирован управляться именно с ним, а не с огнеметом. К тому же я помнил, что во время двух предыдущих экспедиций был вооружен огнеметом и в обоих случаях не пережил столкновения с ползунами. Поэтому я решил, что в данном случае разумно будет изменить тактику.

Брови Маршалла сходятся на переносице, рот сжимается в узкую безгубую полоску. Я рискую краем глаза покоситься на Кошку. Она смотрит прямо перед собой. Маршалл обращает все внимание на нее.

— Теперь что касается вас, Чен. Вы можете объяснить свои действия? Вы находились там для защиты мистера Дугана, так или нет?

— Да, сэр, — отвечает она. — Так точно.

— И вы его оставили, потому что…

— Я оставила его, потому что оценила ситуацию. Два других охранника были моими друзьями. Если бы я верила, что смогу хоть чем-то им помочь, я бы это сделала. Но по факту наше оружие оказалось бесполезным, и я не видела смысла скармливать себя этим тварям вместе с мистером Дуганом.

— Оружие Барнса было эффективным. Вы могли забрать его в приказном порядке и воспользоваться им.

— Могла бы, — соглашается она, — но пользы это не принесло бы. Линейный ускоритель — не оружие точного поражения, сэр. Даже отстрели я Дугану ногу, он бы все равно погиб.

Маршалл откидывается на стуле, запускает пальцы в ежик волос цвета перца с солью и с силой проводит ладонями от лба к затылку.

— Дело вот в чем, — говорит он. — К началу экспедиции нас было сто девяносто восемь человек. Когда мы приземлились здесь — сто восемьдесят, а сейчас осталось сто семьдесят пять. С демографической точки зрения население колонии приближается к грани исчезновения. — Он замолкает и переводит взгляд с одного на другую. — Поэтому, к сожалению, я не могу ни одного из вас отправить в люк для трупов и даже применить к вам хоть сколько-нибудь серьезное наказание, как бы мне самому ни хотелось.

Барнс, у меня есть веские причины подозревать, что вы знаете об этих тварях намного больше, чем рассказываете. Если это действительно так, я хотел бы попросить лишь об одном: подумайте о своих действиях. Если колония погибнет, вы проведете остаток своих дней как тот несчастный ублюдок с Роанока, в компании хреновой тучи Микки Барнсов, и скажу вам по собственному опыту, хотя имел дело лишь с вами одним: это будет невыносимо.

Что касается вас, Чен, я даже не знаю, что мне о вас теперь думать. Я начинаю подозревать, что у вас были какие-то отношения с Барнсом задолго до вылазки и вы это скрыли, хотя должны были сообщить. На будущее не забывайте предупреждать командование, если какие-то ваши личные проблемы могут помешать осуществлению миссии.

Кошка снова порывается что-то сказать, но Маршалл обрывает ее взмахом руки:

— Ничего не хочу слышать. Просто советую в будущем тщательнее выбирать, с кем связываться. — Командор смотрит на меня, на Кошку, снова на меня. — Это все, — подытоживает он. — Идите. Мы сообщим, когда вы снова понадобитесь.

— Ну что, — говорит Кошка, — повеселились.

Мы в столовой, ужинаем, успели застать позднюю смену. В зале по меньшей мере тридцать человек, группами по трое-четверо, они наклоняются друг к другу над столами, вполголоса обсуждают события дня. Пять смертей за один день в первооткрывательской колонии — страшное дело, и мы обращаемся к древнему, как само человечество, обычаю: рассказываем друг другу, какими идиотами были теперешние покойники, стараясь убедить самих себя, что с нами такого, конечно же, никогда бы не произошло.

— Да уж, — говорю я. — По крайней мере, командор нас не убил. Я считаю, это победа.

Мои слова вызывают у нее улыбку. В комбинезоне Кошка выглядит намного симпатичнее, чем в полном боевом снаряжении. У нее нежное личико в форме сердечка и густые черные волосы до плеч, стянутые резинкой в низкий хвост. Она ковыряется в тарелке с жареными помидорами и жилистыми на вид кроличьими окорочками. Я пью из кружки сто килокалорий в виде протеинового коктейля. Да помню я, помню, что обещал Восьмому все остатки дневного рациона, но я сегодня чуть не погиб, пока он там отсыпался. Так что имею полное право, так ведь?

Поморщившись, я заглядываю в кружку. Десять часов на такой диете — и мне уже осточертело. Может, устроить Восьмого в биологический отдел на место Дугана, тогда он получит его рацион?

— Маршалл думает, у нас с тобой секс, да?

Я пожимаю плечами и делаю еще глоток.

— Мне тоже так показалось.

Тянусь за ломтиком помидора с ее тарелки. Кошка шлепает меня по руке.

— Тебя это беспокоит? — спрашиваю я.

— Что? Подозрения командора, будто я сплю с расходником?

— Да, — говорю я.

Она пожимает плечами.

— Не. Я не унитарий, и вообще. По моему мнению, ты ничем не отличаешься от прочих чудиков, записавшихся в эту экспедицию.

Я беру ее за руку и наклоняюсь через стол.

— Знаешь, — говорю я, — это самые приятные слова, какие я слышал за всю неделю.

Она хихикает, а я хватаю помидорку и засовываю в рот прежде, чем Кошка успевает отреагировать.

— Эй! — недовольно вскрикивает она и бьет меня кулаком в плечо: наверняка останется синяк. — Что за шуточки, Барнс! Еще раз тронешь мою еду — и я сломаю тебе руку.

— Прости, — говорю я, — можешь съесть мою, — и протягиваю ей кружку.

Она морщится и отталкивает мою руку.

— Спасибо, не надо. Если ты хотел помидоров, почему было просто не взять их? Или ты хочешь сказать, что уничтожил весь дневной рацион еще до вылазки?

— Ага, — киваю я. — Почти. У меня выдались тяжелые деньки.

— Ой, точно, — говорит она. — Прости, я и забыла, что ты погибал вчера вечером. Ты же только что из бака, да? — Она кладет в рот кусочек, жует, проглатывает. — Каково это?

— Каково что? Вылезти из бака?

Она кивает, берет кроличью косточку и обгрызает с нее мясо, оставшееся возле хрящика.

— Ага. Мне всегда хотелось знать, каково это: проснуться после смерти, точно зная, что твое новое тело еще недавно было белковой биомассой в рециклере. Что ты чувствуешь?

— Ну, — объясняю я, — пока находишься в баке, ты без сознания. Просыпаешься уже в своей постели. Сначала немного дезориентирован, мучаешься чем-то вроде похмелья и не можешь вспомнить, как здесь очутился. Пытаешься понять, не напился ли ты накануне, но и этого не помнишь. Последнее, что всплывает в памяти, — как подключался, чтобы выгрузить сознание…

Она откидывается на спинку стула и кивает.

— Ага. И в этот момент все понимаешь.

— Да, именно тогда. Со мной такое происходило уже семь раз, но всякий раз это как удар по яйцам.

Кошка сочувственно улыбается, но вдруг ее взгляд застывает на ком-то у меня за плечом и улыбка сползает с лица. Я оборачиваюсь и вижу Нэшу: она стоит, скрестив руки на груди.

— Привет, — говорит она. — Как прошла встреча с командором?

Я двигаюсь, чтобы освободить ей место. Она перешагивает через скамейку и садится рядом.

— Хорошо, — говорю я. — Точнее, ожидаемо. Маршалл грозился сунуть меня в трупосборник, но все-таки удержался.

Нэша кривится.

— А для тебя это до сих пор угроза? После всего того, что этот ублюдок сделал с тобой с момента нашего приземления, он все еще надеется тебя испугать?

Кошка косится на Нэшу и переводит взгляд на меня.

— Ну, — говорит она, — командор действительно угрожал сунуть его в мясорубку яйцами вперед.

Нэша качает головой и похлопывает меня по спине.

— Сестра, ты понятия не имеешь, что пришлось вынести этому парню.

— Ты имеешь в виду медицинские процедуры и все такое?

— Ага, — кивает Нэша. — И все такое.

Кошка отворачивается и снова принимается глодать кроличью косточку. Я толкаю Нэшу локтем в бок. У Кошки была тяжелая вылазка. Не стоит еще больше вгонять ее в депрессию. Нэша вздыхает.

— Короче, неважно, — говорит Нэша. — Суть в том, что даже если засунуть Микки в рециклер живьем, никакого наказания не получится, потому что он все равно ничего не вспомнит, когда выберется из бака. А вот если сначала отрезать ему яйца, бросить их в трупосборник, потом заставить выгрузить сознание и только после этого столкнуть в дыру — вот тогда угроза сработает. Потому что он все запомнит.

Кошка усмехается, Нэша улыбается ей в ответ.

— Ого, — говорю я, — вижу, ты все продумала!

— Да нет, — отнекивается Нэша, — просто способы поиздеваться над тобой сами на ум приходят.

Кошка с любопытством оглядывает нас.

— Вы двое — парочка, да?

Я смотрю на Нэшу. Она пожимает плечами.

— Большую часть времени. Не считая тех моментов, когда его кто-то съел или задавило ящиками в кладовке. А что? Хочешь к нему подкатить?

— Даже не знаю, — говорит Кошка. — Стоит ли овчинка выделки?

Нэша косится на меня.

— Возможно. Зависит от твоих предпочтений, наверное.

Я чувствую, как лицо заливает краска, и обе хохочут в голос.

— Да шучу я! — Нэша обнимает меня за плечи. — Этот парень — мой. Только тронь его — и я выпотрошу тебя, как рыбу.

Кошка вскидывает руки вверх: сдаюсь!

— Не беспокойся, — говорит она. — Я как раз собиралась уходить.

Она отодвигает стул от стола и собирает вещи. После того как Кошка исчезает, Нэша прислоняется лбом к моему лбу, обхватывает ладонью щеку и говорит:

— Просто чтобы ты знал: кишки я выпущу не только ей одной.

Она коротко целует меня, встает и уходит.

Когда я возвращаюсь к себе, Восьмой сидит на моем стуле за моим письменным столом и читает что-то с моего планшета. Услышав, что я вошел, он закрывает окно с текстом. Тугую повязку со своей нерастянутой кисти он снял.

— Привет, — говорит он, поднимая на меня глаза. — Как дела?

— Отлично, — говорю я. — Мы на четыре трупа ближе к тому, чтобы у тебя появилось свое место в экспедиции.

— Ого! — Он убирает планшет в ящик стола, встает и потягивается. — Мы всегда были социопатом или это что-то новенькое? Улучшенная версия после перезагрузки?

— То есть вот так? Мы — социопат?

Он ухмыляется.

— Прости. Местоимения для нашего случая еще не придумали.

— Похоже на то, — соглашаюсь я. — И, отвечая на твой вопрос: нет, мы не социопат. Но мы очень-очень голодны.

Восьмой разражается невеселым смехом.

— Ну нет, — говорит он. — От тебя я ничего не желаю слышать о голоде. Я только что из бака, забыл? Сам бы попробовал продержаться на голой протеиновой пасте.

— Кстати о пасте. Я только что съел протеина на сто килокалорий. Так что тебе осталось двести. Извини.

Лицо у него каменеет.

— Ненадолго тебя хватило в роли хорошего парня, правда?

Я мотаю головой.

— Не начинай, Восьмой. Меня только что чуть не убили, пока ты спал. Это тоже считается.

— Возможно, я забыл об этом упомянуть, но я буквально умираю с голоду, Седьмой.

Конечно, он прав. И Шестой, и я бесконечно бухтели по поводу увеличения рациона после бака, а по сравнению с Восьмым мы питались как короли. Я сдираю с себя рубашку, швыряю ее на пол, сажусь на кровать и начинаю расшнуровывать ботинки. Восьмой садится рядом.

— Ладно, — говорит он. — Расскажи, что там происходит? В сводке новостей говорится о четырех несчастных случаях и одном пропавшем без вести за пределами купола, но без подробностей. Как такое могло случиться?

Я снимаю ботинки и растягиваюсь на кровати.

— Ну, строго говоря, не все они находились за пределами купола. Один был в главном шлюзе, который, кстати, выведен из строя, потому что в нем проделали бойницу.

Мои слова будто повисают в наступившем молчании.

— Бойницу? И в кого стреляли?

Я закидываю руки за голову и закрываю глаза.

— В ползунов.

Восьмой снова смеется, но уже веселее.

— Ладно, понял. Ты пошутил. Так что там стряслось на самом деле?

— Они на самом деле закачали в шлюз плазму, чтобы уничтожить ползунов, которые проделали брешь в полу, а попутно зажарили считай уже мертвого идиота по фамилии Галлахер.

— Ползуны — это животные, Седьмой. Никто не станет тратить плазму на убийство животных.

— Ты, наверное, меня не расслышал. Эти животные действительно проделали брешь в полу шлюза.

— То есть, когда ты говоришь «проделали», ты имеешь в виду…

— Я имею в виду, что ползуны пробили дыру в металлическом полу, а потом стали скатывать его, как ковер.

— Скатывать? Думаешь, они… забрали пол?

Я дергаю плечом.

— Похоже на то. Планета бедна железной рудой, сам знаешь. Может, для чего-то им понадобился металл.

— Ого. — Восьмой чешет в затылке. — Подвинься.

Я освобождаю ему место, и он ложится рядом. Ощущение по-прежнему странное, но за последние двадцать четыре часа в моей жизни произошло столько странных событий, что я почти не обращаю внимания.

— Никто и не думал, что эти зверюшки безобидны, — говорит Восьмой. — Но одно дело знать, что они опасны, и совсем другое — что они способны прорвать насквозь металлическую обшивку корабля, так ведь?

— Ты не ошибся. — Я собираюсь продолжить, но вместо этого зеваю во весь рот. С позавчерашнего дня мне ни разу не удалось поспать дольше двух часов подряд. — Что там с обшивкой, я не видел, врать не буду, но дыру в полу шлюза наблюдал своими глазами. А еще наблюдал, как кучка ползунов завалила двоих вооруженных до зубов охранников и одного насмерть перепуганного биолога. Зрелище не из приятных.

— Ты хочешь сказать, что видел, как ползуны прогрызают армированную броню в десять миллиметров толщиной?

— Как именно прогрызают — не видел. А вот как они ползали по этой броне, пока не повалили подготовленных и вооруженных бойцов, — да, видел. Поскольку парни погибли, нетрудно предположить, что с сантиметровой броней ползуны справились.

Восьмой, приподнявшись на локте, нависает надо мной.

— Но это бессмыслица! Ни один вид животных не развивает способностей, которые неприменимы в их естественной среде обитания. Для чего ледяному червю умение прогрызать броню, которая может остановить мощный заряд, выпущенный из линейного ускорителя?

— Хороший вопрос, — говорю я и снова зеваю. — И я дам тебе хороший ответ… когда проснусь.

Восьмой продолжает говорить, но его слова сливаются в мерный, усыпляющий гул. Последнее, что я помню, — как проседает и снова распрямляется матрас, когда Восьмой встает с кровати.

Уже несколько недель почти каждую ночь меня преследовал один и тот же повторяющийся… сон? Нет, скорее видение. Оно всегда настигало на границе сна и бодрствования, когда я только начинал погружаться в забытье или, наоборот, просыпаться. Еще и по этой причине я давно не сохранял данные: боялся, что во время регенерации произошел какой-то сбой в процессе, какой-то глюк. Если так и было, я не хочу, чтобы он навсегда отпечатался в моих личности и сознании.

Еще меньше мне хочется, чтобы этот глюк заметили штатные психологи и предложили полностью стереть все данные и загрузить меня с нуля.

Во сне я будто снова на Мидгарде, бегу по лесу, который тянется вдоль хребта Улльрских гор. Там есть туристическая тропа: восемьсот километров нетронутой дикой природы, горных водопадов, прекрасных видов, простирающихся насколько хватает глаз, и деревьев, выросших из семян, посаженных триста лет тому назад колонистами, которые занимались первоначальным терраформированием. Я прошел по этой тропе из конца в конец четырежды. На Мидгарде полно свободных пространств, но эти горы — самое пустынное из всех пустынных мест на планете, которая и сама по большей части представляет собой пустыню. За все время, проведенное в походах, я встретил там не больше двух-трех человек.

Я уже разбил лагерь для ночевки и сижу на бревне, уставившись в пламя костра. Пока ничего необычного, правда? Возможно, я просто тоскую по дому. Но затем я слышу звук, будто кто-то откашливается, поднимаю глаза — и напротив меня у костра сидит гигантская гусеница шелкопряда.

Казалось бы, тут я должен испугаться, но ничего подобного. Эта часть переживаемого мной опыта больше всего похожа на сновидение.

Мы разговариваем с шелкопрядом — во всяком случае, пытаемся поговорить. Рот у него движется, оттуда вылетают звуки, которые вроде бы складываются в слова, но я не могу уловить их смысл. Я прошу его остановиться, говорить помедленнее, немного разборчивее — тогда наконец я смогу его понять. Но он меня не слушает. Он говорит и говорит, пока у меня не начинает болеть голова. Я смотрю на костер. Тот горит как в запущенном задом наперед видео: дрова становятся целыми, дым из воздуха всасывается обратно. Когда я снова поднимаю взгляд, гусеница тает, растворяется в воздухе, становится все менее плотной, пока от нее не остается одна улыбка.

В конце концов исчезает и улыбка, и я проваливаюсь в другой, более глубокий уровень сновидения, которое время от времени вижу уже много лет. Я снова Микки-2, и я ползу по внешней обшивке корабля по направлению к шлюзу; кожа отслаивается кусками, и кровь из поврежденных сосудов орошает тело, как пот при высокой температуре, я захлебываюсь кровью, она наполняет рот, стекает в горло и легкие. Я останавливаюсь и тянусь к застежкам шлема. Пальцы раздулись как сардельки, их растопырило в разные стороны, но мне удается отщелкнуть одну, а затем и вторую клипсу. Шлем улетает прочь, и абсолютный вакуум высасывает из меня все до капли.

Воздух.

Кровь.

Кал.

Внутренние жидкости.

Казалось бы, теперь я должен умереть, но почему-то не умираю и не могу понять почему.

Я разлепляю запекшиеся губы и втягиваю полные легкие пустоты. Но прежде чем заорать, я внезапно просыпаюсь, весь в холодном поту, и продолжаю всматриваться широко раскрытыми глазами в непроглядную тьму.