Милая девочка

Колин. До

Только на Кеннеди-Драйв я соображаю включить печку. Где-то в Висконсине включаю радио. Из задних динамиков доносится рев. Девушка продолжает смотреть в окно не говоря ни слова. Я почти уверен, что пара фар светила в заднее стекло все время, что мы ехали по Девяностому шоссе, но где-то после Джейнсвилла, штат Висконсин, они исчезают.

Выезжаю на федеральную трассу. Дорога темная, кажется, она ведет в пустоту. Сворачиваю на заправку. Не видно ни одного служащего. Выключаю двигатель и выхожу, прихватив пистолет, чтобы залить полный бак.

Встаю так, чтобы видеть девушку, и не спускаю с нее глаз. Внезапно в салоне вспыхивает огонек света. Это же ее мобильный. Как я мог так сглупить? Резко открываю дверь, напугав ее до полусмерти, и пытаюсь выхватить аппарат.

– Дай мне телефон, – сдавленно произношу я, ругая себя, что не потрудился выбросить телефон по дороге.

Ее лицо освещают фонари на заправочной станции, и мне не надо приглядываться, чтобы понять, как ужасно она выглядит. Волосы превратились в копну грязной соломы.

– Зачем? – спрашивает она, но я знаю, что она вовсе не так глупа, чтобы не понимать.

– Отдай мне телефон.

– Зачем?

– Дай, говорю.

– У меня его нет, – осмеливается соврать она.

– Дай мне свой чертов телефон! – рычу я, протягиваю руку и нахожу аппарат под блузкой.

Она кричит, чтобы я не прикасался к ней. Смотрю на экран. Она смогла открыть список контактов, но не успела набрать номер. Выключаю телефон и швыряю в мусорный бак. Даже если копы уловили сигнал, больше они не смогут за нами следить.

Открываю багажник и нахожу кусок веревки, удлинитель и еще какой-то шнурок. Связываю ей руки так туго, что она плачет от боли.

– Еще раз попытаешься что-то подобное сделать – и я убью тебя.

Со всей силы хлопнув дверцей, сажусь на свое место и завожу мотор.

Совершенно очевидно, что, не дождавшись меня и девушки, Далмар отправит своих людей на поиски. Сейчас они наверняка обыскивают мою квартиру. Нас обоих ждут большие проблемы, но я ни при каких условиях не могу вернуться. Если девчонка настолько глупа, что попытается сбежать, придется ее убить. Постараюсь, чтобы этого не произошло. Прежде чем они ее убьют, она расскажет, где меня искать. Лучше я прикончу ее сам. Дело не новое.

Машина несется сквозь ночь. Она на несколько секунд закрывает глаза и, вскрикнув, распахивает их, чтобы убедиться, что это не сон. Все происходит на самом деле: существую и я, и грязная машина с порванными дерматиновыми сиденьями, треск динамиков, бесконечные поля за окном и черное небо. Пистолет по-прежнему лежит у меня на коленях – я уверен, она не попытается его схватить, – мои руки сжимают руль. Теперь я могу сбросить скорость, уже ясно, что за нами никто не гонится.

Она и раньше спрашивала, зачем я это делаю. Сейчас голос ее дрожит сильнее.

– Почему ты так поступаешь со мной? – повторяет она.

Мы где-то около Мэдисона. До этого она молчала, слушая заунывные рассуждения о первородном грехе священника, выделяющего интонацией каждое третье-четвертое слово. И вот звучит ее внезапный вопрос:

– Почему ты так поступаешь со мной?

Она заставляет меня вернуться в реальность, но реакция моя далека от ожидаемой. Это ее «со мной» выводит меня из себя. Думает, что все дело в ней. Она совершенно ни при чем. К ней мой поступок не имеет никакого отношения. Она пешка, марионетка, жертвенный агнец.

– Не волнуйся, – отвечаю я.

Ответ ее, конечно, не устраивает.

– Ты даже меня не знаешь. – Тон ее звучит высокомерно.

– Знаю. – Бросаю на нее быстрый взгляд. В машине темно, мне удается разглядеть лишь очертания профиля.

– Что плохого я тебе сделала? Что вообще я тебе могла сделать? – В голосе слышится мольба.

Ничего она мне не сделала. Уж мне-то известно. Да и ей тоже. Все же я приказываю ей замолчать.

– Хватит, – отрезаю я и повторяю, когда понимаю, что она не намерена подчиниться. – Заткнись. Закрой рот! – уже кричу я, поднимая пистолет.

Торможу и сворачиваю на обочину. Когда я выхожу из машины, она уже кричит, умоляет не трогать ее. Нахожу в багажнике рулон липкой ленты и отрываю зубами кусок. Ночная тишина нарушается лишь звуком изредка проносящихся мимо автомобилей.

– Что ты хочешь сделать? – ошарашенно спрашивает она, глядя, как я открываю дверь с ее стороны. Она сопротивляется, что заставляет меня вновь взяться за пистолет. Пока она не сделала того, что всерьез выведет меня из себя, заклеиваю ей рот лентой и произношу:

– Я же просил тебя заткнуться по-хорошему.

Теперь она молчит.

Возвращаюсь на место и выезжаю на трассу, сосредоточенно глядя перед собой. Под колесами шуршит гравий.

Через сотню миль она пытается объяснить мне, что хочет в туалет.

– Что? – поворачиваюсь к ней и берусь за пистолет.

Близится рассвет. Она ерзает на сиденье. В глазах немая мольба и нетерпение. Срываю липкую ленту, и она тихо стонет. Да, ей больно. Ей чертовски больно.

Отлично. Я научу ее молчать и слушаться, когда велю заткнуться.

– Мне нужно в туалет, – испуганно бормочет она.

Мы сворачиваем к стоянке для грузовиков где-то недалеко от О-Клэр. Над фермами на востоке поднимается солнечный диск. Вдоль дороги пасутся коровы голштинской породы. День будет солнечным, но все же чертовски холодно. Октябрь. Деревья меняются на глазах.

На стоянке я медлю, раздумывая. Машин почти нет, замечаю лишь старый проржавевший универсал с наклейками на политические темы и примотанным липкой лентой бампером. Все же сердце начинает биться сильнее. На всякий случай кладу пистолет в задний карман штанов. Не могу сказать, что не думал ни о чем подобном раньше, я просчитывал многие варианты. Но, если бы все пошло по плану, девчонка была бы сейчас у Далмара. Надо постараться забыть о том, что я сделал. Заранее я ничего такого не планировал. Если все получится, то первое, что нам понадобится, – это деньги. У меня есть с собой немного, но надолго их не хватит. Перед тем как уйти из квартиры, я вытащил все из ее кошелька. Кредитки отпадают. Достаю из бардачка нож.

– От меня ни на шаг. И не глупи. – Предупреждаю, что в туалет она зайдет только после того, как я все проверю. И разрешу. Перерезаю веревки. Запихиваю их в карман куртки.

Выходящая из машины девушка выглядит глупо в такую погоду. Рукава ее тонкой измятой блузки даже не прикрывают запястья. Она скрещивает руки на груди и дрожит от холода. Она идет опустив голову, не отрывая взгляд от гравия, и волосы падают ей на лицо. Замечаю синяки на ее руках и глупую китайскую татуировку с внутренней стороны.

Из всех служащих всего одна женщина и ни одного клиента. Все, как я и предполагал. Обнимаю рукой свою спутницу и притягиваю к себе, пусть думают, что мы любовники. Она ступает неуверенно, не попадая в такт моих шагов. Едва удерживаю ее, чтобы не упала, и многозначительно смотрю в глаза, призывая вести себя прилично. В скрепивших нас объятиях нет и намека на интимность, они выражают скорее силу и властность. Девушка все понимает, но не женщина за стойкой.

Захожу в туалет, проверяю, действительно ли там никого нет. Внимательно оглядываю стены, чтобы удостовериться, что девчонка не выпрыгнет в окно, когда я оставлю ее одну. Женщина за стойкой смотрит на меня с удивлением и подозрением. Объясняю ей, что моя подружка много выпила. Кажется, она мне верит.

Девчонка не выходит так долго, что я опять захожу внутрь. Она стоит перед зеркалом и плещет водой в лицо. Затем долго смотрит на свое отражение.

– Пошли, – не выдерживаю я.

Подхожу к стойке и беру несколько конвертов. Собираюсь за них заплатить, но женщина по ту сторону увлечена просмотром какого-то фильма семидесятых годов по телевизору с двенадцатидюймовым экраном. Оглядываюсь в поиске камер. К счастью, их нет.

Достаю из кармана пистолет и велю девчонке вытащить деньги из кассы.

Не знаю, кто из нас напуган больше. Она замирает и поднимает на меня испуганные глаза. Вот я уже стою, приставив пистолет к седым волосам женщины неопределенного возраста. Получается, девчонка свидетель. И соучастник. Она почти шепотом спрашивает, что я делаю. Потом опять и опять, уже громче.

– Что ты делаешь?! – кричит она.

Велю ей заткнуться.

Женщина молит сохранить ей жизнь.

– Прошу, не убивайте меня. Пожалуйста, отпустите.

Подталкиваю девчонку вперед. Она открывает кассу и начинает перекладывать купюры в пластиковый пакет с нарисованной на ней рожицей и надписью «Желаем приятного дня». Приказываю ей подойти к окну и проверить, не появился ли кто на улице. Она кивает покорно, как послушный ребенок.

– Нет, – произносит она, – никого, – и сквозь слезы спрашивает: – Что ты делаешь?

Ткнув женщину пистолетом, велю ей встать.

– Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня.

– Железки тоже давай, – говорю я. Их тут очень много. – Марки есть?

Ее руки проворно открывают ящик.

– Ничего не трогай, – предупреждаю я. – Просто скажи, есть марки? – Мне отлично известно, что в таких ящиках устанавливают тревожные кнопки.

Женщина всхлипывает:

– Они в ящике. Пожалуйста, не убивайте меня. – Рассказывает мне о внуках. У нее их двое: мальчик и девочка.

Я даже расслышал имя – Зельда. Что за имя такое – Зельда? Нахожу марки в ящике, кидаю их в пакет и передаю его девчонке:

– Возьми. Встань там и держи пакет.

Направляю на нее пистолет только для того, чтобы она поняла, что я говорю серьезно. Она вскрикивает так, будто я действительно собираюсь выстрелить.

Достаю из кармана веревку и привязываю женщину к стулу. На всякий случай выстреливаю в телефонный аппарат. Обе женщины визжат как сумасшедшие. Не желаю, чтобы сразу после нашего ухода она позвонила копам.

Рядом с входной дверью лежит стопка толстовок. Подхватываю одну и швыряю девчонке, чтобы надела. Надоело смотреть, как она трясется от холода. Она натягивает ее через голову, и я вижу самую отвратительную вещь из всех существующих в этом мире. На груди написано: «Л`Этуаль дю Норд». Что это значит, черт возьми?

Беру на всякий случай еще пару, двое штанов – похожих на кальсоны – и носки. Под конец прихватываю еще два несвежих пончика в дорогу.

Наконец мы уходим.

В машине я первым делом связываю девчонку. Она до сих пор плачет. Говорю, что у нее два пути: или она замолкает сама, или я ей помогу. Она косится на липкую ленту на панели и успокаивается. Теперь она знает, что я не люблю болтать попусту. Беру конверты и пишу адрес, кладу в каждый столько денег, сколько умещается, остальные распихиваю по карманам. На дороге нам вскоре попадается почтовый ящик, и я бросаю в него конверты. Девушка смотрит на меня с немым вопросом в глазах, но не решается спросить, что я делаю, а я ничего не объясняю.

Перехватив ее взгляд, вздыхаю.

– Ни о чем не беспокойся. – А про себя думаю: «Не твоего это ума дело».

Вариант, конечно, не самый лучший, но сейчас другого у меня нет.