Глава Первая


Тремя любимыми вещами Вольфганга «Вульфа» Тейта были, без особого порядка, драться, трахаться и взрывать всякое дерьмо. Иногда ему было грустно, что он не может сделать все три вещи одновременно, но тогда взрывать дерьмо, трахаясь, было не только опасно, но и глупо. Хотя одновременно драться и трахаться, ну, он был бы не против этого.

Похищение людей, однако, не занимало высокого положения в его списке любимых дел. На самом деле похищение людей вообще не фигурировало там, но вот он стоит в спальне Оливии де Сантис в четыре часа утра, готовый зажать ей рот рукой, вытащить из постели и перекинуть через плечо.

Он не хотел этого делать, просто не хотел. Но гребаный Чезаре де Сантис, ее отец и враг Тейтов номер один, несколько дней назад отклонил вполне разумную просьбу Вульфа передать ее ему, и тем самым не оставив выбора, кроме как пойти и забрать ее самому. Она была жизненно важной частью его плана, вот почему он был в ее спальне, наблюдая за ней, маленькой фигуркой, спящей, зарывшись в белое одеяло, готовясь забрать ее любыми необходимыми средствами.

Женщина в постели вздохнула и повернулась, полоска тусклого света из щели между занавесками осветила ее лицо.

Вульф молча вздохнул, задержав взгляд на Оливии де Сантис, потому что с тех пор, как он видел ее во плоти, прошло уже десять лет. Ему было восемнадцать, он готовился служить на флоте, а ей было шестнадцать, и она никогда не целовалась. Да, милая девочка, он помнил это ясно, и она все еще была такой, учитывая электронные письма, которые он получал от нее на протяжении многих лет. Хотя в свои двадцать восемь она уже не была ребенком.

Наверное, глупо было так на нее смотреть, потому что каждую секунду, пока он оставался в ее комнате, его могли обнаружить, но, черт возьми, он хотел посмотреть на нее. На фотографиях, которые она ему прислала, не было видно изменений, произошедших с того короткого момента у кабинета ее отца, за неделю до того, как он ушел на флот.

Они познакомились, когда Вульфу было семнадцать, когда де Сантис впервые пригласил его в свой дом отпраздновать тот факт, что Вульф согласился работать на него тайно, предав собственную семью Вульфа, Тейтов. Оливии было пятнадцать, тихая, спокойная молодая девушка, которая сначала смотрела на него с подозрением - понятно, поскольку их семьи были врагами. Но в течение этого года частые и тайные визиты Вульфа в особняк де Сантиса привели к тому, что они довольно часто встречались в библиотеке за пределами кабинета ее отца, и постепенно ее недоверие растаяло, и между ними образовалась определенная дружба. Это не должно было произойти. Она была застенчивой и тихой, и пугающе умной, в то время как он был громким и дерзким, и, конечно, не блистал своим умом. Но по какой-то причине это произошло. И когда он ушел служить на флот, она поддерживала с ним связь, регулярно посылая письма, пока он отвечал, где и когда мог.

Ее лицо повзрослело, утратив подростковую округлость и открыв маленький решительный подбородок и слегка вздернутый нос. У нее был тот же самый розовый рот, который он помнил, и темные, брови де Сантиса, но она не получила остальную часть эффектной внешности де Сантиса. Не красавица, но и не непривлекательная.

Впрочем, какая разница, как она выглядит? Он здесь не для того, чтобы трахаться. Он был здесь из-за последнего письма покойного отца. Письмо, которое он получил две недели назад на встрече с братьями в военной пивной «У Лео».

Письмо, содержащее обещание. То же самое обещание, которое всегда давал ему отец - если Вульф выполнит миссию, которую ему поручили, он, наконец, после долгих лет надежды, встретится со своей матерью. Потому что Ной наконец нашел ее. К сожалению, Ной был мертв и все такое, и не сможет быть там для счастливого воссоединения, но, если Вульф завершит свою миссию, он узнает место нахождения своей матери.

Это было все, о чем Вульф мечтал с самого детства. Семья. Настоящая семья. И это письмо... черт, это письмо наконец-то обещало ему это.

Его отец. Его мать. Он.

Все, что ему нужно было сделать, это убить Чезаре де Сантиса.

Просто. Не проблема. Он готовился к этому всю свою чертову жизнь. Это означало несколько жертв по пути, но отец всегда говорил ему об этом.

- Ничто стоящее не приходит без жертвы, Вульф, - говорил отец. - Ничто, за что стоит сражаться, не берется без крови.

Вульф принял это так же, как принимал все, что говорил ему отец. Потому что он знал тайну, которую никто не знал.

Он не был приемным сыном, как все думали.

Он был настоящим сыном Ноя Тейта.

Не то, чтобы его отец когда-либо обращался с ним как с родным. Он давно сказал Вульфу, что не может позволить себе быть ему настоящим отцом, пока угроза де Сантиса висит над их головами. Но если Вульф сделает то, что ему скажут, станет тем оружием, которым хотел его отец, тогда, когда все закончится, он получит семью, которую заслуживает. Ной наконец-то все всем расскажет.

Дело было не в том, что Вульфу нужна была компания или миллиарды его отца. Деньги никогда ничего для него не значили. Нет, все, чего он хотел - все, чего он когда-либо хотел, - это чтобы отец сказал всем, что Вульф - его сын. А потом они найдут его мать.

Но ничего из этого не произойдет, если Вульф не убьет человека, который угрожал всему наследию Тейтов. Желание его отца было ясно. Пока Чезаре не умрет, Ной не мог рисковать, вытаскивая мать Вульфа из укрытия, и не мог признать своего сына.

К сожалению, смерть Ноя все изменила. Сейчас он не мог официально признать Вульфа, но он сказал ему, что его имя было в свидетельстве о рождении Вульфа. Так что, даже если его отца не будет рядом, как только Вульф завершит свою миссию, у него будут все необходимые доказательства, чтобы показать всем, что Ной Тейт на самом деле его отец. После того, как он убьёт де Сантиса и вытащит мать.

Жертва. Да, Вульф был согласен на жертву, чтобы получить то, что хотел.

Даже если придется пожертвовать дружбой с Оливией де Сантис.

При этой мысли его охватило сожаление, но он отмахнулся от него. То, что он чувствовал, не имело никакого значения. У нее был доступ к расписанию Чезаре, и он нуждался в этом, если хотел добиться успеха в своем деле. Охрана парня была сумасшедшей, и Вульф не собирался погибать, не после всех лет, проведенных в ожидании награды. Вот почему он не убрал де Сантиса, когда встретил его в лимузине пару дней назад. Все это должно быть сделано так, чтобы никто не проследил за ним, за Тейтом.

Это означало, что знакомство с расписанием Чезаре, его ежедневными передвижениями было обязательным. И единственным человеком, который имел к этому доступ, была Оливия. О, она не собиралась давать ему информацию добровольно, учитывая, как она защищала своего отца, но он придумает способ обойти это. Он получит эту информацию любым способом.

Жертвы и все такое.

Бесшумно обойдя кровать, он присел на корточки рядом с ней. Он подумал, что, если Оливия будет сопротивляться, у него должна быть подмога - тряпка, смоченная хлороформом, или что-то в этом роде, но в конце концов решил, что это чересчур. Он предпочитал, чтобы все было просто. Если она не хочет идти с ним, есть несколько способов заставить ее - без бессознательного участия в сделке.

Все еще крепко спящая, Оливия издала еще один тихий звук и повернулась на бок лицом к нему, уткнувшись щекой в подушки. Одна маленькая ручка скользнула вверх и легла у нее под подбородком. Она выглядела как ребенок, крепко спящий и мечтающий о феях или какой-то волшебной ерунде, о которой мечтали дети.

Укол сожаления ударил его снова, что раздражало. Христос, это было не так, как будто он собирался сделать что-нибудь ради нее. Он только собирался забрать ее и увезти туда, где он мог получить от нее то, что хотел, без помех. Как только он уберет Чезаре, то отпустит ее. Он просто должен быть осторожен, чтобы не проговориться о своих планах. Конечно, в конце концов она догадается, что это он убил ее отца - в конце концов, она умная девочка, - но, если он будет осторожен, у нее не будет никаких улик, указывающих на него.

Также были другие способы заставить женщину замолчать, не связанные со смертью или насилием. Некоторые он знал. Если до этого дойдет…

Он просто должен убедиться, что ее похищение не разрушит его прикрытие с де Сантисом. Его раздражало, что в тот вечер, когда он сказал де Сантису, что хочет Оливию в обмен на убийство торговца оружием, де Сантис сказал ему, что она уже обещана кому-то другому, кому-то очень сильному и очень опасному. Он уговаривал де Сантиса разорвать соглашение, дать Вульфу что-нибудь взамен четырнадцати лет шпионажа за Тейтами, но вскоре стало ясно, что де Сантис этого не сделает. Или не мог, по крайней мере, без серьезных последствий.

Человек, которому она была обещана, служил в Министерстве обороны, в альянсе, который был нужен де Сантису, чтобы держать оружие на мушке.

Услышав это, Вульфу пришлось внести небольшие коррективы в свои планы. Это была еще одна причина, по которой парень должен был умереть. Он подкупал хороших американских моряков, чтобы те делали за него грязную работу, и Вульф не мог этого допустить.

Он был морским котиком насквозь. Любил свою команду. Они были семьей, которой у него никогда не было, и он защищал их своей жизнью, и мысль о том, что де Сантис использовал одного из них, чтобы продать свое оружие на черном рынке, заставила Вульфа захотеть что-то сломать. де Сантиса, если у него будет выбор. И, черт возьми, он уничтожит и контакт де Сантиса с Министерством обороны.

Отсюда и похищение.

Оливии это не понравится, ну, очень жаль. У него была миссия, к которой он стремился четырнадцать лет, и ничто не могло встать у него на пути.

Вульф зажал ей рот ладонью, потом наклонился и прошептал на ухо:

- Это я, Лив. Это Вульф. Не кричи.

Она не сразу пошевелилась, и он не удивился. Поскольку она спала в своей кровати, в хорошо защищенном особняке ее отца в Верхнем Ист-Сайде, и, наверное, последнее, что она ожидала, что придет старый друг, чтобы похитить ее.

Он терпеливо ждал, держа руку на ее губах, чувствуя ее теплое дыхание на своей ладони. Она снова вздохнула, пробормотала что-то и попыталась повернуться, ее длинные темные ресницы затрепетали. Но она, должно быть, поняла, что что-то не так, потому что ее ресницы снова затрепетали, а затем медленно поднялись, ее глаза потемнели в тусклом свете комнаты, тупо уставившись на него.

Он уставился на нее, когда сон начал проясняться в ее взгляде и осознание пришло.

Как по команде, все ее тело напряглось, глаза расширились от ужаса, рот открылся под его рукой, готовый издать адский крик.

- Это я, Лив, - он понизил голос, чтобы перебить ее страх. - Так что не кричи. Я не причиню тебе вреда.

Она не обратила на него внимания, ее руки вырвались из-под одеяла, а тело стало извиваться, пытаясь вырваться.

Черт, ему не нужно это дерьмо. Он думал, что она бросит на него один взгляд, узнает, а потом успокоится. К сожалению, не похоже, что она была спокойна.

Выругавшись, он зажал ей рот рукой и наклонился над кроватью, используя свой вес, чтобы прижать ее к матрасу, остановить ее метание и шум.

Она издала возмущенный писк, извиваясь, как угорь, и он почувствовал, как она начала подтягивать колени к груди классическим движением самозащиты, готовая оттолкнуть его ногами.

Черт возьми. Возможно, ему все-таки следовало купить хлороформ.

Конечно же, она сильно толкнула его, и, возможно, если бы он был меньше ростом и слабее, это сработало бы. Но Вульф провел десять лет на флоте, восемь из них в качестве элитного морского котика, и никто никогда не побеждал его в рукопашной, не говоря уже о маленькой книжной женщине, которая была его другом.

Осторожно, потому что он был большим парнем, а она была очень маленькой по сравнению с ним, он навалился на нее всем своим весом, прижимая так, чтобы она не могла пошевелиться, как ни старалась. Затем он наклонил голову так, что его рот оказался рядом с ее ухом.

- Черт возьми, Лив, - прошипел он. - Это Вульф. Успокойся, черт возьми.

Она боролась еще секунду, потом замерла. Ее дыхание под его ладонью было неистовым и прерывистым, и он чувствовал мягкий, сладкий запах. Клубника или что-то в этом роде. Она всегда так пахла? Он не мог вспомнить. Но главное, она больше не сопротивлялась. Возможно, она наконец поняла, кто он такой.

- Теперь ты будешь молчать? - прошептал он. - Кивни, если да.

Она отрывисто кивнула.

- Хорошо. Ладно, вот в чем дело. Я уберу руку, а потом скажу тебе, почему я здесь. Но не кричи, поняла?

Еще один отрывистый кивок.

Вульф поднял голову и посмотрел на нее. Свет был тусклым, черты ее лица расплывались, но нельзя было не заметить широко раскрытые темные глаза, смотревшие на него. Да, она все еще боялась, не так ли?

Он медленно убрал руку от ее рта.

- Слезь с меня, придурок, - выдохнула Оливия де Сантис. - Ты раздавишь меня насмерть.

Ха! Может, она все-таки не так и напугана.

Он пошевелился, слезая с нее, и сел на край кровати.

Она отодвинулась от него, пока ее спина не уперлась в спинку кровати, ее руки схватили одеяло и потянули его за собой, держа его перед собой, как щит.

Прошла долгая минута, пока она просто смотрела на него, и он не был уверен, была ли она напугана, шокирована или зла, или все вместе. Впрочем, это не имело значения. У него не было времени на объяснения, пока он не доставит ее в безопасное место.

- Что ты здесь делаешь, Вульф? - наконец спросила она дрожащим голосом. - Я имею в виду, как ты сюда попал? Последнее, что я слышала от тебя…

- Я не могу сейчас объяснить, - перебил он, глядя на дверь. - Мы должны убраться отсюда, - он слышал шаги? Он знал, что охрана де Сантиса вывернула особняк наизнанку. Он также знал, что с тех пор, как его брат Вэн две недели назад спас из лап де Сантиса их приемную сестру Хлою, де Сантис удвоил охрану. Это означало, что по крайней мере пара охранников должна быть где-то в доме.

- Что значит, мы должны убраться отсюда? - Оливия взглянула на часы на тумбочке. - Боже мой! Сейчас четыре утра. Что происходит?

- Сейчас, Лив, - он встал, схватил одеяло и выдернул его из ее рук. - Пойдем. Мы выберемся через окно. Не волнуйся, все, что тебе нужно сделать, это обнять меня за шею и держаться.

Она не двигалась, глядя на него широко раскрытыми глазами, явно в шоке. На ней была самая нелепо чопорная ночная рубашка, которую он когда-либо видел - длинная и белая, с высоким вырезом и множеством маленьких пуговиц. Очень в духе Оливии и, без сомнения, чертовски раздражает, когда дело доходит до вылезания из окон.

- Ну? - он нахмурился. - Чего ты ждешь? Пойдем.

- Ты ведь шутишь, правда? - она подтянула колени к груди и обхватила их руками. - Я никуда не собираюсь идти. Пока не скажешь, какого черта ты делаешь в моей спальне.

Черт, у него действительно не было на это времени. Надо было взять чертов хлороформ.

- Я расскажу тебе, обещаю. Но мы должны уйти, пока кто-нибудь не обнаружил, что я здесь.

Выражение ее лица внезапно стало озабоченным.

- Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то не так, да?

Иисус Христос. Она думала, что он болен.

Быстро теряя то немногое терпение, которое у него было - а у него никогда не было его много - Вульф наклонился и обхватил пальцами ее плечо, крепко держа. Затем он мотнул головой в сторону окна.

- Выбираемся. Сейчас.

Оливия моргнула.

Потом она открыла рот и закричала.


* * *


Оливии было ясно, что Вульф Тейт сошел с ума. Он не только был в ее спальне, когда она получила от него последнее письмо, в котором упоминалось, что он был в Вайоминге на похоронах отца, но и пытался, без всякой видимой причины, заставить ее сбежать с ним через окно. Это было после того, как он лежал на ней, огромный, мускулистый и пугающий до смерти.

Это был не тот Вульф, которого она знала. Вульф, которого она знала, был тихим, уважительным и по-настоящему хорошим парнем, не говоря уже о том, что он был умнее, чем он сам часто о себе думал. Он был ее другом. И друзья не пробирались через окна, пытаясь заставить ее пойти с ними.

Возможно, ей не следовало кричать, но она все еще была одурманена сном, не говоря уже о том, что боролась с шоком от того, что он был прямо здесь, в ее комнате, во плоти, после десяти лет ничего, кроме переписки по электронной почте. И когда он взял ее за руку своей огромной ладонью, его длинные пальцы держали ее нежно, но достаточно крепко, чтобы она не смогла вырваться, ее крик был инстинктивным.

Только крик закончился приглушенно, вибрируя под его ладонью, когда другая огромная рука зажала ей рот.

Его лицо внезапно оказалось в нескольких дюймах от ее лица, цвет его глаз был приглушен в тусклом свете комнаты.

- Даже не думай об этом, - угрожающе прорычал он. - А если ты укусишь меня, я укушу тебя в ответ, поняла?

Оливия щелкнула зубами, едва не задев его кожу, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, пока адреналин бурлил в ее крови. Страх, шок и гнев переплелись в ней вместе со знакомым, диким трепетом возбуждения.

«Он вернулся!» - продолжал петь ее глупый мозг. «Он вернулся! Он вернулся. Он вернулся!»

Она уставилась на него, пытаясь взять свои чувства под контроль и обратить внимание на ситуацию, стараясь не просто смотреть на него, изучать черты его лица, чтобы увидеть, как он изменился, найти в нем того молодого человека, которого она когда-то знала в закаленном морском котике, стоящего перед ней сейчас.

Он прислал ей пару своих фотографий, пока был на базе и в командировке. На одной из них он был в форме, когда получил диплом морского пехотинца, а на другой стоял перед танком с массивной пушкой в обеих руках. Она не заметила тех перемен, которые произошли за десять лет службы во флоте, но теперь, Боже мой, она их заметила.

Он всегда был высоким - шесть футов пять дюймов против ее пяти футов пяти дюймов - не говоря уже о том, что широкоплечим, но где-то по пути он тоже вырос. И как! Массивные плечи, руки, способные поднять небольшой автомобиль, мускулистая грудь, которая натягивала черный хлопок его футболки и потертую черную кожу куртки. Но это еще не все. Раньше черты его лица были бесформенными, придавая ему мягкую красоту. Но сейчас они не были бесформенными. Годы обострили их, превратив челюсть и нос в острые как лезвие бритвы. Высокие скулы и широкий лоб. Лицо мужчины. Грубый и потрепанный, с морщинками в уголках глаз и вокруг откровенно красивого рта. И в довершение всего у него был короткий темный ирокез, отчего ей захотелось провести по нему рукой, посмотреть, такие ли мягкие у него волосы, как она подозревала.

Боже! Сейчас он был еще великолепнее, чем в восемнадцать.

Перестань пялиться на него, идиотка. Он зажал тебе рот рукой, не забывай. В любом случае, разве ты не должна была перестать любить его?

Это было так. То, что началось как подростковая влюбленность, постепенно, за годы их переписки, переросло во что-то большее. Что-то, что никогда не будет взаимным - это она тоже знала. Он никогда не чувствовал к ней того, что она чувствовала к нему.

Впрочем, сейчас это не имело значения. Не тогда, когда он стоял там, зажав ей рот рукой, бормоча что-то о том, что не хочет, чтобы его обнаружили, и о том, как они должны выбраться через окно.

В его глазах появилось напряженное выражение, и она вдруг поняла, что он говорит серьезно. Что он действительно хочет, чтобы она пошла с ним. Прямо сейчас.

Оливия открыла рот, чтобы сказать ему, что он может убрать руку и объяснить, что, черт возьми, происходит, когда его взгляд упал на дверь ее спальни. Он тихо выругался, а затем, прежде чем она поняла, что происходит, убрал руку от ее рта, обнял ее за талию, поднял и закинул себе на плечо, как будто она ничего не весила.

Слишком потрясенная, чтобы хоть что-то сказать, Оливия уставилась в землю, пытаясь понять, почему ее мир перевернулся и что именно она делает, перекинутая через одно из мощных плеч Вульфа.

Но у нее не было времени ломать над этим голову, потому что он обхватил одной рукой ее ноги, удерживая ее неподвижно, а затем двинулся к окну.

Ее сердце забилось быстрее, когда она услышала, как он отодвинул занавеску, и она повернулась, пытаясь увидеть, что происходит.

- Какого черта ты делаешь? - спросила она, затаив дыхание. - Отпусти меня!

Он не ответил, но потом мир снова накренился, и холодный воздух закружился под ее ночной рубашкой. И когда она посмотрела вниз, то обнаружила, что смотрит в темноту сада, который располагался под ее окном. Сад, который был на добрых три этажа ниже.

Головокружение охватило ее, а крик застрял в горле.

Дорогой милый младенец Иисус. Вульф действительно вылез из окна, и теперь между ней и трехэтажным обрывом не было ничего, кроме пустого воздуха и его. Она рефлекторно сомкнула руки на черной коже его куртки, крик вырвался хриплым криком.

- Вульф!

- Да, да, я знаю, - у него даже не хватило такта казаться обеспокоенным. Он просто казался раздраженным. - Только не сопротивляйся и все будет хорошо.

Его плечо резко толкнуло ее в живот, и она задохнулась, закрыв глаза, чтобы не видеть, как земля несется ей навстречу, чтобы убить ее.

Но удара не последовало, только еще пара падений и один сильный отскок. А потом ей показалось, что он идет, и быстро. Она снова открыла глаза и на этот раз увидела тротуар под его ногами. Было бы облегчением, если бы ее не держали перекинутой через его плечо, как мешок с мукой.

С усилием она заставила себя разжать челюсти.

-Т-ты можешь опустить меня.

- Нет, - он побежал трусцой, и она с трудом сглотнула, когда головокружение снова накрыло ее, и от этого движения она ударилась о его спину. - Хотя почти прибыли на место.

Оливия едва успела подумать, где это, как он внезапно остановился, и она услышала звук автомобильного замка. Потом ее стащили с его плеча и запихнули на заднее сиденье.

Она сидела так секунду, слишком ошеломленная, чтобы пошевелиться, ее мозг изо всех сил пытался смириться с тем, что она больше не в своей уютной постели и что человек, с которым она дружила больше десяти лет, очевидно, похитил ее. Затем, когда водительская дверь захлопнулась, она взяла себя в руки и потянулась к ручке.

Только чтобы обнаружить, что скользит по сиденью, когда Вульф отъехал от тротуара, визжа шинами. Она пискнула, цепляясь за одно из сидений перед ней, когда он сделал еще один резкий поворот, заставляя ее скользить в другую сторону.

Его взгляд встретился с ее в зеркале заднего вида, проходящий уличный фонарь осветил его разноцветные глаза, один зеленый и один синий.

- Пристегни свой гребаный ремень безопасности.

Ее сердце билось слишком быстро, и по какой-то причине она не была так напугана, как должна была быть. Или так же зла на него.

Отлично. Просто великолепно. Он похищает тебя, и все, о чем ты можешь думать, это то, как волнующе и как замечательно, что он здесь.

Боже! Неужели она настолько глупа?

Все это нужно было обсудить, но не пристегивать ремень безопасности просто потому, что он приказал ей. Вот это действительно было бы глупо. Тем более что он вел машину как маньяк.

Трясущимися руками Оливия схватилась за ремень безопасности и пристегнулась, все еще держась за переднее сиденье, так как даже с ремнем она продолжала скользить.

- Ты когда-нибудь скажешь мне, какого черта ты делаешь? - спросила она, надеясь, что ее голос звучит твердо, но зная, что, скорее всего, нет.

- Да, - он сделал еще один визгливый поворот, зигзагами пробираясь через то немногое движение, которое было на дороге, со всей небрежностью опытного гонщика. - Но не раньше, чем я доставлю тебя в безопасное место.

Пузырь какого-то чувства застрял у нее в горле. Возможно, это была паника? Если так, то, вероятно, так и должно быть.

- Я была в безопасности в своей спальне, - заметила она, крепко вцепившись в дешевый винил.

- Возможно. Но это не так, - Вульф продолжал смотреть в зеркало заднего вида, но не на нее. Он проверял, не следят ли за ними?

- Папе, наверное, не понравилось бы, если бы ты был в моей спальне в четыре утра. Но это не так…

- Обещаю, что все объясню, когда мы приедем на место, - прервал он ее, нахмурившись. - Но ты можешь просто заткнуться на пару секунд? Мне нужно избавиться от этого хвоста.

Очень мило. Она не помнила, чтобы он был таким грубым с ней раньше.

Оливия открыла рот, чтобы сказать ему, что именно он может сделать со своим чертовым хвостом, но тут машина вильнула несколько раз, затем ускорилась, и все, что она собиралась сказать, вылетело у нее из головы, поскольку смерть в лобовом столкновении маячила в ее будущем.

Она подавила еще один крик, когда прямо перед машиной выехал мусоровоз, и приготовилась к столкновению. Но, опять же, его не последовало. Вульф просто опустил ногу, обогнул грузовик, увернулся от мотоцикла, резко свернул налево в переулок, потом еще раз направо, пересек главную улицу и едва не столкнулся с еще одним грузовиком, прежде чем нырнуть в еще один переулок.

К этому моменту Оливия уже была сыта всем этим по горло.

Она закрыла глаза и прислонилась лбом к сиденью перед собой, молясь, чтобы кто-нибудь услышал и вытащил ее отсюда целой и невредимой. О да, и, возможно, спас Вульфа тоже, хотя она не возражала бы, если бы он получил травму в качестве расплаты за то, что напугал ее до полусмерти.

Она не знала, сколько прошло времени, но, наконец, тошнотворные рывки машины прекратились, и она поняла, что на самом деле машина тоже остановилась.

На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем мотора. Дверь со стороны водителя открылась, затем захлопнулась, звук странно отдался эхом в салоне автомобиля, открылась другая дверь, холодный воздух ворвался в машину и заставил ее вздрогнуть.

- Лив? - грубый, скрипучий голос Вульфа, гораздо более резкий и глубокий, чем она помнила. - Мы на месте.

Она сглотнула и подняла голову, глядя в окно машины.

«На месте» оказалось подземным гаражом.

Вульф стоял у открытой задней двери машины, глядя на нее, скрестив массивные руки на такой же массивной груди. И несмотря на то, что ее похитили из спальни в четыре утра, не говоря уже о том, что она едва пережила путешествие из ада на машине, маленький пузырь радости взорвался в ее груди.

Теперь, когда стало светлее и ее не тащили перекинутой через плечо, она могла видеть, что на нем было что-то похожее на черную термозащитную водолазку с черной кожаной курткой, наброшенной поверх, поношенные джинсы и тяжелые черные ботинки. Термоткань любовно облегала его широкую грудь, подчеркивая каждую великолепную мышцу, в то время как джинсы облегали его стройные и мощные бедра.

Она не могла оторвать от него глаз.

Гм. Он похитил тебя, не забывай.

Оливия прерывисто вздохнула и попыталась взять себя в руки. Она действительно должна кричать на него, а не пялиться, как влюбленный подросток. Это был шок, определенно шок.

Его прямые темные брови нахмурились, глаза сузились.

- Ты в порядке?

Сглотнув, она попыталась разжать руки, вцепившиеся в сиденье, и дрожь пробежала по ее телу. Боже, как холодно. Очень, очень холодно.

-Х-хорошо, - сказала она, решив не обращать внимания на легкое заикание. - Если не считать, что меня разбудили в четыре утра, перекинули через чье-то плечо, спрыгнули вниз из окна, а потом маньяк загнал тебя в подземный гараж – то прекрасно.

- Да, я понимаю. Я знаю, что это чертовски неожиданно, но у меня не было выбора. Давай, выходи из машины. Ты выглядишь так, будто отмораживаешь свои сиськи.

Очень осторожно Оливия начала выбираться из машины, стараясь не смотреть вниз на свою грудь, хотя она буквально отмораживала свои сиськи. Ей не нравилось не управлять ситуацией, очень, очень не нравилось, а быть похищенной - не важно, что ее похититель был другом - было само определение неуправляемой ситуации.

И было очень важно, чтобы она хоть какой-то контроль получила обратно.

- Я никуда не пойду, - отчетливо произнесла она. - По крайней мере, пока ты не скажешь мне, что, черт возьми, происходит.

Вульф издал нетерпеливый звук, его ботинки заскрипели по бетону, когда он переступил с ноги на ногу.

- Я скажу тебе наверху. Здесь слишком холодно, а на тебе только... - он замолчал, опустив взгляд на ее ночную рубашку. - Что это? Монашеский наряд?

- Ряса, - автоматически поправила она. - Наряд монахини называется рясой.

- Наряд, ряса, что угодно. Ты замерзла. Так что давай, пошли.

- И на мне нет монашеской рясы. Это моя ночная рубашка.

- Лив. Серьезно. Мне плевать, как это называется. Ты дрожишь и тебе нужно согреться.

Она дрожала. Но она также не выйдет из машины, пока он не объяснит ей, что, черт возьми, происходит. Конечно, она могла получить переохлаждение, но она должна была провести черту между ними. Он не будет делать все по-своему. Был ли он таким настойчивым десять лет назад? Она не могла вспомнить.

- Ну, мне насрать, что я дрожу или холодно мне, или нет, - сказала она, сознательно подражая его ровному тону. - Я не выйду из машины, пока ты не скажешь, зачем я здесь.

С минуту он молчал, свирепо глядя на нее, недвусмысленно давая понять, что очень недоволен ее маленьким ультиматумом.

- Ладно, в последний раз. Ты собираешься выйти из машины?

Оливия скрестила руки на груди, чтобы не дрожать.

- Похоже, что я собираюсь выйти из машины?

- В таком случае у тебя есть три варианта. Первый, ты останешься здесь и проведешь следующие несколько часов запертой в автомобиле. Второй, ты охотно пойдешь со мной наверх, где есть кровать, ванна, где ты можешь согреться и поспать пару часов. Третий, я поднимаю тебя, снова перекидываю через плечо и несу наверх, нравится тебе это или нет.

Ладно, теперь она начинала злиться из-за ситуации и из-за проклятого времени. Она не собиралась позволять ему безнаказанно шокировать ее таким образом, без каких бы то ни было объяснений. Друзья не делали этого, они… просто не делали.

Она встретилась с ним взглядом и вздернула подбородок.

- Я останусь здесь, большое спасибо.


Глава Вторая


Оливия сидела на заднем сиденье машины, одетая только в эту дурацкую белую монашескую одежду, скрестив руки на груди и решительно вздернув подбородок, что говорило ему, что она не сдвинется с места ни при каких обстоятельствах.

Он помнил это в ней. Она могла быть упрямой, когда хотела. Очень, очень упрямой. Не то чтобы она когда-нибудь поднимала много шума. Она просто упиралась пятками в землю и не двигалась с места, как гребаный мул.

У нее есть причина, придурок.

Ну, конечно. Но разве он не обещал ей все объяснить? Он просто хотел пойти туда, где было тепло и уютно, и, что более важно, где их никто не потревожит.

Черт, чем дольше они пробудут здесь, в гараже, тем больше шансов привлечь к себе внимание. И после того, как за ними довольно решительно следили из особняка де Сантиса, Вульф не был готов рисковать.

Тайник, в который он привез Оливию - отель, - сработал бы только в том случае, если бы их не заметили, и чем больше времени проходило, тем ближе становилось к обычному рабочему дню, а это означало, что служащие отеля скоро будут идти на работу и шансы столкнуться с ними будут выше.

Он должен был переместить ее, и он должен был это сделать прямо сейчас, а не ходить вокруг да около со всеми этими объяснениями. Главным образом потому, что у него не было времени подумать, какое объяснение ей дать.

Стратегия никогда не была его коньком - он оставлял это умным парням - и, как правило, уходил от инстинктов и того, что происходило здесь и сейчас. Он просто надеялся, что достойное объяснение придет ему в голову, как только он украдет Оливию, но этого пока не произошло.

Похоже, ему придется воспользоваться третьим вариантом.

Что еще больше привлечет внимание, если она закричит.

Верно, но ничего не поделаешь. Он просто должен убедить ее не кричать.

Пробормотав проклятие себе под нос, он подошел к машине, наклонился и схватил ее за бедра.

- Эй! - она запротестовала, вскинув руки и сильно ударив его по груди. Ее обычно спокойный голос стал взволнованным, и резкий свет гаража смыл все краски с ее кожи, делая ее еще бледнее, чем обычно. - Я же сказала, что хочу остаться здесь.

- Да, но я передумал. Вариант один - больше не вариант, - крепче сжав ее в объятиях, он начал вытаскивать ее из машины.

- Вульф прекрати! - руки на его груди сильно надавили, и внезапно ее колено уперлось в очень важную часть его анатомии.

Он легко мог бы избежать этого колена. Вытащить ее из машины было так же легко, как устрицу из раковины. Он мог бы схватить ее за руки, перекинуть через плечо и без проблем отнести к служебному лифту, которым собирался воспользоваться.

Но он этого не сделал. Потому что, когда он посмотрел в ее бледное лицо, его, как пуля, пронзающая Кевлар, поразило, что это Оливия. Девушка, с которой он познакомился в тот день, когда его пригласили в особняк де Сантиса, которая стала его другом, первой, с кем он познакомился.

Его отец поощрял дружбу, говоря ему, что быть как можно ближе к де Сантису означает быть ближе к тем, кого он любит, включая его дочь.

Однако Вульф не ожидал, что Оливия ему понравится. Он думал, что она будет избалованной девчонкой, принцессой высшего общества с огромным трастовым фондом в придачу к ее огромному чувству собственного достоинства. Но она была совсем не такой.

Она была серьезна и с широко раскрытыми глазами. Она интересовалась им, его мыслями и мнениями, как никто другой. Как будто он хотел сказать что-то стоящее. Она относилась к нему, как к умному, и, поскольку ему всегда говорили, что его сила не в этом, ему это нравилось. Вероятно, гораздо больше, чем было полезно для него.

Она ему нравилась.

Он также не ожидал, что она останется его другом все те годы, что он провел на флоте, усердно тренируясь, чтобы последовать за своими братьями в морские котики. По-видимому, она не обращала внимание иногда даже на месяцы тишины, когда он был на заданиях, она продолжала поддерживать с ним контакт, как напоминание о реальной жизни, когда война заставляла его почувствовать, что мир пошел в ад.

Но теперь мир не катился к черту, он держал в объятиях Оливию, и в его сознание начали вторгаться другие вещи. Например, тепло ее соблазнительного маленького тела, впитывающегося в его ладони там, где он сжимал ее бедра, и слабый запах клубники. Очень легкий намек на розовый цвет через чистый хлопок ее нелепой ночной рубашки, прямо там, где ее соски…

Ток прошел по его спине, и прежде чем он успел подумать, что, черт возьми, он делает, он отпустил ее и попятился от нее, его сердце билось странно быстро.

Темно-синие глаза Оливии расширились, очевидно, она была так же удивлена, как и он. На секунду ему показалось, что он не может смотреть ни на что, кроме хлопка ее ночной рубашки, как будто он снова пытался увидеть тот розовый оттенок. И, может быть, если он посмотрит ниже, он увидит…

Блядь. Что с ним? Это же Оливия, девушка, с которой он дружил. Которая никогда его не привлекала, ни разу.

Ты был на задании слишком долгое время.

Это точно. Шесть месяцев, а затем ему пришлось взять отпуск из-за смерти отца. Он сказал братьям, что прекратил все это, что вернулся на базу после того, как вся эта директорская фигня с «Тейт Ойл» закончилась. Но он этого не сделал. На самом деле последнюю неделю он провел в Нью-Йорке, притворяясь преданным солдатиком де Сантиса, как настаивал его отец много лет назад.

Но у него не было времени на женщин. Ни одной ночи. Господи, шесть месяцев без траха - долгий срок. Должно быть, это заставило его реагировать на нее. Не потому, что его внезапно потянуло к Оливии.

Разозлившись на себя и быстро теряя терпение от всей этой проклятой ситуации, Вульф нахмурился.

- Вылезай из машины, Лив. И к твоему сведению, ты не захочешь связываться со мной прямо сейчас.

Она моргнула, и прошло мгновение, когда он подумал, что она не собирается выходить, и понял, что не знает, что делать дальше. Но наконец она выдохнула и вылезла из машины, разглаживая свою дурацкую ночную рубашку и заправляя длинные прямые каштановые волосы за уши.

- Хорошо, - сказала она, успокоившись. - Пошли.

Не раздумывая, он схватил ее за руку, желая быть уверенным, что она следовала за ним, а не решила сбежать. И снова странный ток пробежал по его спине. Но на этот раз он стиснул зубы и повернулся к двери, ведущей к служебному лифту.

Она напряглась, когда его пальцы сомкнулись вокруг ее руки, что разозлило его безо всякой причины.

Она имеет полное право злиться, учитывая то, как ты ее таскаешь.

Да, и он не хотел, чтобы его гребаная совесть проявила себя прямо сейчас. Не тогда, когда у него были очень важные дела.

Оливия послушно следовала за ним, и, к счастью, служебный лифт был уже на их этаже, так что они смогли войти в тот момент, когда он нажал кнопку.

- Могу я спросить, где мы? - спросила Оливия, когда двери закрылись.

Он подошел к клавиатуре у двери и быстро набрал код, который ему дали. Это приведет их на нужный этаж без остановки.

- Отель. Джеймс.

Он мог бы отвести ее в другое маленькое убежище, но не хотел, чтобы кто-нибудь знал об этом, поэтому ему пришлось искать другое место, куда привезти ее. В отличие от братьев у него не было собственности в Нью-Йорке, и он даже обдумывал просто отвезти ее в какой-нибудь дешевый мотель в Бруклине. Но безопасность таких мест всегда вызывала беспокойство, так что это был не идеальный вариант. Но, к счастью, один из его приятелей-котиков, которому он безоговорочно доверял, происходил из богатой семьи владельцев отелей и предложил ему номер в семейном отеле. Конечно, Джейс думал, что Вульф хочет тайком привести девушку, чтобы провести с ней пару дней, но на самом деле он не знал, что это потому, что Вульф собирается похитить дочь Чезаре де Сантиса и допросить ее. Джейс мог бы дать ему другой ответ, если бы знал об этом.

- Джеймс, - эхом отозвалась Оливия. - Окей.

Когда лифт дернулся и начал подниматься, Вульф отступил от клавиатуры, снова окинув ее взглядом. Она стояла в задней части кабины лифта, скрестив руки на груди, и выглядела очень спокойной. Но он заметил, что она слегка дрожит.

Дерьмо. Конечно, ей будет холодно. На ней не было ничего, кроме этой проклятой ночной рубашки, даже туфель. Нахмурившись, он посмотрел на ее босые ноги. Лифт был почти из голого металла, который, должно быть, казался ледяным для ее кожи.

Тренировка приучила его к физическому дискомфорту, поэтому он без колебаний снял куртку и накинул ей на плечи. Она была огромной, подол доходил до середины бедра, но, по крайней мере, была теплой.

- Спасибо, - сказала она, и, учитывая, что она не протестовала, ей, должно быть, было чертовски холодно. - Ты очень заботливый похититель.

Он прислонился к стене лифта рядом с ней.

- И ты все это очень хорошо воспринимаешь. Кроме той штуки в машине.

Она пожала плечами.

- Какой смысл поднимать шум? Вряд ли я сейчас сбегу, не так ли? Не тогда, когда я только в ночной рубашке. И кроме того, - она тоже прислонилась к лифту, повторяя его позу, - это ты. Не знаю, зачем ты меня похитил, но вряд ли ты отправишь мой палец в спичечном коробке моему отцу в обмен на выкуп.

Его не должно было раздражать, что она относится ко всему этому так просто. Но по какой-то причине он был раздражен. Ради Христа. Он был гребаным морским котиком, который похитил ее из постели посреди ночи. Разве у нее не должно хватить порядочности хотя бы немного испугаться его? Да, они были друзьями, так что он не был для нее незнакомцем.

Но все же. На самом деле она его не знала. На самом деле, учитывая все секреты, которые он хранил, как от своей семьи, так и от нее, он мог быть незнакомцем для нее.

При этой мысли в груди у него все сжалось. Как будто он раскаивался во всей той лжи, которую наговорил ей. Глупо было это чувствовать. Отец предупреждал его об опасности привязанности, и он очень старался этого не делать. Хотя было трудно. Особенно когда она была такой искренней.

Проклятие. Он не должен думать об этом. У него не было времени.

- Откуда ты знаешь, что мне не нужен твой палец? Возможно, спичечный коробок уже готов.

Оливия бросила на него взгляд, который говорил о том, что она нисколько не боится того, что он может ей сказать.

- Конечно.

Она ведь не воспринимала это всерьез, не так ли? Что было здорово, когда дело доходило до того, чтобы убедиться, что она в безопасности, но не так здорово, когда дело дойдет до допроса ее о расписании де Сантиса. Она захочет знать, почему он спрашивает ее, и, если он скажет ей правду, она ни за что не сдастся без боя, друг он или нет.

Может, Чезаре де Сантис и преступник, но Оливия его любит. Она не хотела бы, чтобы он умер. И это сделает получение от нее информации несколько проблематичным.

Эта мысль не улучшила его настроения.

Он нахмурился.

- Не устраивайся поудобнее, Лив. Ты здесь не просто так.

- Очевидно, я здесь не просто так. Иначе меня бы здесь вообще не было, верно? И я предполагаю, что это было не просто потому, что ты был по соседству и подумал зайти и поздороваться.

В ее голосе слышалось веселье, которое проникло ему под кожу, подкалывая его. Много лет назад она ласково дразнила его - чтобы заставить улыбнуться, как она говорила, - и он находил это милым. Главным образом потому, что люди боялись его, боялись его роста и манер, и их первой реакцией было убраться с его пути. Только не Оливия. То, что у нее хватило ума дразнить его, было... освежающим.

Сейчас он не находил это освежающим.

- Нет, - отрезал он. - Это не потому, что я был поблизости. И ты должна быть обеспокоена этим больше, чем сейчас.

Уголок ее розовых губ приподнялся в улыбке.

- Ладно, я тебя поняла. Я дрожу в моих ботинках.

Иисус Христос. Неужели эта женщина действительно смеется над ним? Что, черт возьми, она думала здесь происходит?

- Между прочим, - продолжила она, явно не имея ни малейшего представления о том, как глубоко она увязла в этом дерьме. - Я ценю все усилия, которые ты приложил, чтобы привести меня сюда, поверь мне. Но если бы ты хотел спросить меня о чем-то, то мог бы просто отправить это по электронной почте, - ее улыбка, казалось, умоляла его присоединиться к шутке. – Не было необходимости похищать меня глубокой ночью и все такое.

Прошло много времени, прежде чем Вольф задумался, что, черт возьми, он должен сказать на это, потому что все, что он скажет в этот момент, изменит их отношения. И он был уверен, что как только начнет задавать ей вопросы об отце, она не найдет это и вполовину таким забавным, как сейчас.

Он смотрел на нее без улыбки, давая понять, что это далеко не шутка.

- Как ты думаешь, что здесь происходит, Лив?

Ее взгляд вспыхнул из-за его тона, и она нервно подтянула его куртку.

- Ты хотел поговорить со мной? Я не знаю, почему ты пошел на всю эту возню для того, чтобы сделать это, но я предполагаю, что у тебя есть свои причины.

- И они тебя совсем не интересуют?

Она нахмурилась.

- Конечно, интересует. Но ты сказал мне, что собираешься объяснить. Так вот чем мы сейчас занимаемся, да? Мы уже в этом отеле, а потом ты объяснишь, почему я здесь, и отвезешь меня домой.

Если бы все было так просто. Но если бы все было так просто, ее бы здесь не было. Она бы все еще лежала в постели и блаженно спала.

- Да, - сказал он, потому что это все, что он мог сказать. - Конечно. Именно это я и собираюсь сделать.

Лифт резко остановился, двери открылись.

Вульф протянул руку, чтобы удержать ее, затем высунул голову, чтобы проверить коридор. Все было чисто.

Он мотнул головой в сторону двери.

- Пошли.

Между бровями у нее залегла складка, но она, не колеблясь, вышла из лифта в коридор.

Это был типичный пятизвездочный отель с толстыми темными коврами и белыми стенами, весь шум поглощался густой тишиной роскошной мебели и дорогой звукоизоляцией.

- Следуй за мной, - приказал он, идя по коридору и глядя на номера на дверях. Оливия молча шла рядом с ним, пока он не дошел до конца и не нашел нужный номер комнаты.

Дверь номера была приоткрыта и подперта небольшой стопкой полотенец, как и обещал Джейс, так что ему оставалось только войти.

Он жестом пригласил Оливию войти первой, и только когда дверь с глухим стуком захлопнулась за ними, он выдохнул, не осознавая, что задержал дыхание.

Слава Богу, первая фаза его плана была завершена. Она была здесь. И так как он сбросил хвост, он был уверен, что никто не обнаружил, куда они направлялись, что означало, что она была в безопасности. Теперь настало время второй фазы.

Он последовал за Оливией по короткому коридору в комнату, которая оказалась огромным угловым номером с большими окнами, выходящими на Центральный парк. В гостиной были чисто белые стены и толстый ковер угольного цвета. У окна стоял диван, а рядом - низкий журнальный столик со стеклянной столешницей, заваленный журналами. Обстановка и мебель выглядели дорогими и роскошными, цвета приглушенного серебра, серого и белого, по-видимому, чтобы привлечь внимание к виду парка прямо за окном.

Потом он заметил, что рядом с диваном стоит ведерко со льдом, в котором охлаждается шампанское, а на кофейном столике стоят два бокала с шампанским и корзинка с чем-то вроде особенной еды. Свечи были зажжены - от них пахло ванилью.

Вульф никогда не был романтичным парнем, из-за чего Джейс сам решил попытаться создать настроение. К сожалению, Вульф был здесь не ради романтики.

- Ух ты, - пробормотала Оливия, подходя к кофейному столику и глядя на подарочную корзину и шампанское в ведерке со льдом. - Я..., - она замолчала и повернулась к нему. Что-то сверкнуло в ее темно-синих глазах…

Вот дерьмо. Неужели она думает, что все это для нее?

- Все не так, как кажется, - коротко ответил он, прежде чем она успела что-то понять. - Это не свидание или что-то в этом роде.

На ее лице мелькнула какая-то эмоция, хотя исчезла прежде, чем он смог понять, что это было, и она отвернулась.

- Нет, конечно, нет. Я так и не думала.

Черт возьми. Именно так она и подумала, не так ли? Что означало... Да, он не хотел думать о том, что это значит, особенно когда романтические отношения с Оливией де Сантис не входили ни в какие его планы.

Мысленно проклиная Джейса, Вульф подошел к мини-бару. На стойке стояла одна из этих причудливых капсульных кофеварок, и если ему что-то и было нужно в четыре, или в пять утра, так это кофе. Крепкий, черный и сладкий, как ад.

- Тебе сделать кофе? - он достал кружку с полки над машиной и поставил ее на стойку.

- Нет, спасибо.

Она казалась более подавленной, чем раньше, поэтому он повернулся, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Она села на диван, примостившись на самом краешке сиденья, обхватив руками колени и переплетя пальцы. Снаружи все еще было темно, и свет в глубине гостиничного номера был мягким, но даже так, он мог видеть тени под ее глазами. Теперь она выглядела усталой.

Возможно, ему не следует ее допрашивать, пока она не поспит еще пару часов.

- Ты хочешь пойти в постель? Еще немного поспать? - он кивнул в сторону спальни. - Мы можем поговорить позже, если хочешь.

Она покачала головой.

- Мне нужно вернуться домой..., - она машинально посмотрела на свое запястье, как будто там были часы, затем скривилась и оглядела комнату. - Который час?

- Уже пять часов, - он повернулся, чтобы закончить варить кофе, но все равно поставил кофе для нее, так как она нуждалась в нем. Особенно когда он сказал ей, что она не поедет домой. Потому она останется здесь, пока он не прикончит ее отца.

- О, в таком случае мне нужно быть дома к семи, - она вздохнула. - Боже, как ты думаешь, кто-нибудь видел, как ты нес меня? Не хотелось бы волновать папу.

- Никто толком не разглядел, - тот хвост был после того, как он посадил ее в машину, но, может быть, это была его паранойя, и ему показалось? Как бы то ни было, никто не видел, как они въехали в гараж, это точно.

Когда кофе был готов, он добавил немного сливок в чашку Оливии, затем пошел в мини-бар и достал маленькую бутылочку Хеннесси. Разлив бренди по двум чашкам, он взял обе, повернулся, подошел к ней и поставил чашки на кофейный столик.

Складка между ее бровями стала глубже.

- Спасибо, но я сказала, что не хочу.

Он схватил одно из кресел, подтащил его к кофейному столику и сел.

- Может, ты и не хочешь, но он тебе понадобится.

- Звучит зловеще.

Ладно, теперь пришло время поговорить серьезно.

Вульф встретился с ней взглядом. И удерживал его, пристально глядя на нее.

- Лив, ты здесь, потому что мне нужна информация. И я боюсь, что не отпущу тебя, пока не получу ее.


* * *


Оливия почувствовала, что ее сердце внезапно забилось быстрее. Странно, потому что он не сказал ничего особенно страшного. Если не считать того, что он не позволит ей уйти, но он же не может говорить об этом серьезно? Он мог быть довольно забавным парнем, когда хотел, и ей нравилось его спокойное чувство юмора, так что, может быть, это была какая-то тупая шутка?

С другой стороны, даже если он не шутил, разве он не знал, что, если ему понадобится помощь, она ее ему окажет? Не было необходимости во всем этом... похищении.

Она держала руки на коленях, онемевшие пальцы рук и ног начали наконец согреваться. Она чувствовала тепло его куртки на своих плечах, тяжелый вес успокаивал ее. Пахло чем-то темным и дымчатым, кедровым и кожей, и ей это очень нравилось. Она пахла им. Вульфом.

Он сидел напротив нее, слегка подавшись вперед, упершись локтями в колени, зажав между ними пальцы, и выражение его великолепных глаз было странно напряженным.

Она коротко рассмеялась, но тут же пожалела об этом, потому что смех прозвучал нервно в тяжелой тишине.

- Ты не позволишь мне уйти? Тогда ладно. Думаю, мне лучше рассказать тебе то, что ты хочешь услышать.

Он не улыбнулся.

- Пей кофе. Тебе не понравится то, что я скажу.

Впервые с тех пор, как он вытащил ее из теплой, уютной постели, ее охватило холодное сомнение. У нее не было времени волноваться о том, что он собирается с ней сделать, а потом, в машине, она действительно успокоилась. Потому что это был Вульф, ее друг. С которым она переписывала десять лет и который, как она знала, не причинит ей вреда.

Вульф, в которого она была влюблена с шестнадцати лет. Все это должно было быть шуткой.

Только сейчас он не улыбался и не смеялся. Его красивое грубой мужественностью лицо было совершенно серьезным, широкий рот сжат в жесткую линию. Его подбородок, потемневший от пятичасовой щетины, был напряжен, а в глазах сверкал огонек, который заставил в ней все натянуться.

И вдруг ей пришло в голову, что десять лет переписки не означают, что ты действительно кого-то знаешь.

Нуждаясь в кофеине, Оливия потянулась за чашкой с кофе. Он добавил туда сливки, что ей не понравилось, и когда она сделала глоток, то чуть не поперхнулась.

- Боже мой, что ты туда добавил? - спросила она, слезясь.

- Бренди, - он потянулся к своей чашке и сделал глоток, даже не поморщившись.

- Зачем?

- Я же сказал. Он тебе понадобится.

И снова не было улыбки, еще сильнее затягивая нить сомнения.

Она сделала еще один глоток кофе и на этот раз не поперхнулась, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Кроме того, она была одна в гостиничном номере с Вулфом Тейтом, и никто не знал, что она здесь.

И он не отпустит тебя, пока ты не дашь ему нужную информацию. Не забывай об этом.

Впрочем, паниковать не стоило, а она очень хорошо умела не паниковать. Отец всегда говорил ей, как он ценит ее холодную голову, так что не было причин терять ее сейчас.

- Хорошо. Ты продолжаешь это говорить. Думаю, тебе лучше сказать мне почему.

Вульф сделал еще один глоток кофе, чашка казалась крошечной в его огромной руке.

- У тебя есть доступ к расписанию твоего отца, верно?

- Да, я веду его расписание.

- А его электронная почта?

Она нахмурилась. Зачем Вульфу это знать?

- Да, у меня есть доступ. Зачем тебе это?

- Потому что мне нужна информация. У твоего отца много пальцев во многих пирогах, но есть один, который меня особенно интересует. У него есть контакт в Министерстве обороны, который смотрит в другую сторону, в то время как твой отец проделывает свои махинации с оружием через военных. Мне нужны доказательства их отношений.

Это не имело никакого смысла для Оливии. Зачем Вульфу это нужно? Разве он не должен был работать на ее отца? По крайней мере, последние десять лет.

Впрочем, это не имело значения. У ее отца не было никаких секретных правительственных контрактов, так о чем же он говорил?

- Я не знаю, что ты имеешь в виду, - она поставила чашку на кофейный столик. - Папа не замешан в махинациях с оружием. Он никогда этого не делал. И у него определенно нет контактов с Министерством обороны. Он ушел с поста генерального директора «DS Corp.» год назад. Он сейчас на пенсии, как ты знаешь.

Правда заключалась в том, что ее отец на самом деле не ушел на пенсию, его выгнали четверо сыновей, за что она до сих пор не простила своих братьев. Не то чтобы их это волновало. Ни отец, ни о она сама.

Но ее это устраивало. Они, очевидно, не знали, что такое верность семье, но она то знала. Может, ее отец и отдалился от своих сыновей, но, по крайней мере, у него есть она.

Вульф осушил чашку и со стуком поставил ее на стол.

- Я знаю только, что он занимается продажей оружия за границу. И не просто старые стандартные ракетные установки и тому подобное, а экспериментальное оружие. Он использовал военных, чтобы найти покупателей, и, как я уже сказал, он также платил некоторым правительственным чиновникам, чтобы они смотрели в другую сторону, пока он это делает.

Оливия слабо улыбнулась. Это было... безумие. В прошлом ее отец не был безупречно чистым, но это было много лет назад. Теперь он был на пенсии, проводил дни со старыми друзьями, занимался благотворительностью, играл в гольф и вообще наслаждался жизнью. У него было несколько деловых интересов на стороне, о которых она помогала ему позаботиться, но ничего похожего на то, что только что описал Вульф.

- Где ты это услышал? - она даже не пыталась скрыть удивления. - Потому что, от кого бы ты это ни услышал, это неправда. В смысле, ты работаешь на него уже десять лет, Вульф. Ты должен знать лучше.

Да, должен. Вульф вошел в семью де Сантиса в семнадцать лет, после того как ее отец предложил ему поддержку и убежище от ярости Ноя Тейта. Она до сих пор помнила, как впервые увидела его, мельком взглянув через дверной проем библиотеки, когда его проводили в кабинет ее отца.

Его присутствие в доме де Сантисов было тайной, поскольку все ненавидели Тейтов, а ее отец не хотел, чтобы стало известно, что он протянул оливковую ветвь младшему приемному сыну Ноя Тейта. Но никто не знал, что она была в библиотеке - во всяком случае, никто не обращал на нее внимания. Невероятно высокий, невероятно широкий молодой человек уже в семнадцать лет, с подбитым глазом и распухшей челюстью.

Волнение было редкостью в ее уединенной жизни, и, очарованная лишь мимолетным взглядом на закоренелого врага своей семьи и синяками на его лице, Оливия стала болтаться в библиотеке на случай, если снова увидит его. И конечно, на следующей неделе в то же время, она была там.

Через неделю после этого Вульфа провели в библиотеку, чтобы он подождал, так как у ее отца была назначена встреча, и она спряталась за дверью, чтобы никто не знал, что она там. И как только дверь закрылась, она осталась одна в библиотеке с одним из злых Тейтов. Это было страшно и в то же время волнующе. Безусловно, самая захватывающая за всю ее молодую жизнь.

Он изучал книжные полки, но как только дверь закрылась, он заметил ее, и его взгляд почти мгновенно встретился с ее. Она почувствовала это тогда, как молния ударила в грудь, зашипев от электричества. У нее перехватило дыхание, и только потом она осознала, что он не только великолепен, но и обладает самыми удивительными глазами, которые она когда-либо видела: один темно-синий, другой ярко-зеленый.

Он был удивлен, увидев ее, очевидно, не ожидая никого увидеть в комнате, и был еще больше удивлен, когда она представилась. Она пробормотала что-то о книге, которую читала, - о сборнике греческих мифов, которые любила, - не ожидая, что он поймет, о чем она говорит, или даже заинтересуется. Но он понял ее. Он спросил, какой ее любимый миф, и она ответила, что миф про Аида и Персефону. А потом он рассказал, что его любимым мифом был миф о Тесее и Минотавре. А потом они долго обсуждали различные мифы, и это было удивительно - и, вероятно, самый длинный разговор, который она когда-либо вела с кем-либо о вещах, которые ей нравились.

С тех пор она регулярно виделась с ним, когда он приходил в библиотеку повидаться с ее отцом. Он никогда не рассказывал ей о своей семье, лишь изредка упоминал о своих братьях. Только не об отце. Но она уже знала о воре Ное Тейте и о том, что он украл у семьи де Сантис. И вот Вульф пришел к Чезаре за помощью в уничтожении Ноя.

Итак, прошло десять лет, но Вульф задает ей эти... странные вопросы? В этом не было никакого смысла.

В глазах Вульфа появилось выражение, которое она не смогла расшифровать. Он ничего не сказал, лениво откинувшись на спинку стула. Он нетерпеливо провел рукой по своему короткому ирокезу, отчего у нее самой зачесалась ладонь, и посмотрел на нее с непроницаемым выражением лица.

- Значит, если у тебя есть доступ к его расписанию, ты все еще личный помощник своего отца, верно? - спросил он наконец. - Я имею в виду, то же самое ты говорила мне в своих письмах.

Ха!. Еще один странный вопрос. Она сказала ему это давным-давно.

- Да. Как я уже сказала, я составляю его расписание, помогаю ему с делами и тому подобное.

- Хорошо, хорошо, - он наклонил голову, глядя на нее, и она почувствовала себя букашкой под микроскопом. - Что ты знаешь о Дэниеле Мэе?

Неприятное чувство скрутило ее изнутри. Дэниел был деловым партнером ее отца, с которым отец поощрял ее дружбу. Она даже ходила с ним на свидание, после того как Чезаре ее подтолкнул на это. Не то, чтобы оно было очень успешным. Дэниел казался довольно милым человеком, хотя и немного старше ее, но большую часть свидания он отвечал на телефонные звонки, что немного отталкивало.

Но какое это имеет отношение к Вульфу?

Может, он ревнует?

Оливия посмотрела на свои руки, ее сердце учащенно забилось. Какая глупая мысль. Конечно, он не ревновал. После неловкой оплошности, которую она допустила, увидев свечи и ведерко со льдом, его решительная реакция, безусловно, положила конец фантазиям, о том, что он что-то чувствует к ней.

- Дэниел просто папин друг, - сказала она, чувствуя, как неловкость усугубляется. - Не понимаю, почему ты задаешь мне эти вопросы.

Нуждаясь в движении, она встала с дивана, схватила пустые кофейные чашки и отнесла их к кофейной машине.

- Прости, что не могу помочь тебе, Вульф. Мне бы очень хотелось посидеть с тобой и поболтать, но, наверное, мне пора возвращаться.

Ответа не последовало.

Она обернулась.

Он сидел в кресле, вытянув перед собой свои длинные ноги и рассеянно проводя рукой по волосам. Длинный рукав его термоводолазки задрался, открывая вспышку цвета на загорелой коже запястья. Она заморгала. Это была татуировка?

Но прежде чем она успела хорошенько рассмотреть ее, он опустил руку и встал с кресла. Он молча прошел по короткому коридору, ведущему к двери комнаты.

Она последовала за ним, ожидая, что он откроет ей дверь. Но он этого не сделал. Вместо этого он остановился перед дверью, достал из кармана телефон и помахал перед ним карточкой номера, прежде чем пропустить ее через считывающее устройство. Зазвонил телефон, и он что-то напечатал на экране.

Ничего особенного не произошло, хотя она понятия не имела, чего ждет.

Он обернулся.

Она стояла посреди коридора, довольно узкого, а он был очень, очень высоким. И очень, очень широкий.

Он сделал пару шагов к ней, не сводя с нее глаз, возвышаясь над ней. Заставляя ее чувствовать себя маленькой и хрупкой. Это было волнующе, и она не знала почему, ее сердце так сильно забилось в груди.

От жара, исходящего от его мускулистого тела, у нее пересохло во рту, а в воздухе стоял тяжелый пряный запах кедра. И все, о чем она могла думать, это о том, как сильно ей хотелось протянуть руки и положить их на твердые мышцы его груди.

Она никогда раньше так не прикасалась к мужчине. Никогда не хотела. Ее сердце всегда принадлежало и будет принадлежать ему, и это никогда не изменится. Не имело значения, что он никогда не подавал виду, что чувствует к ней то же самое. Для ее бедного сердца это не имело никакого значения. Оно билось для него и только для него.

Оливия смотрела в его синие и зеленые глаза, внезапно пораженная его близостью.

- Может, тебе лучше убраться с дороги, - сказал он голосом, полным гравия и песка. - Мне нужно принять душ.

Жар прилил к ее щекам. Поймал ли он ее взгляд? Отлично, второй раз за это утро она выставила себя перед ним полной дурой.

Она сглотнула, машинально разглаживая ночную рубашку, чтобы скрыть смущение, и отступила в сторону.

- Ты отвезешь меня домой?

- Да, конечно, - он прошел мимо нее и исчез за двойными дверями, ведущими в спальню.

Услышав, как закрылась дверь ванной, она прислонилась к стене и сделала пару глубоких вдохов, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Все это утро было странным, ее слабость в коленях и нелепая женственность в его присутствии были глазурью на действительно странном торте.

Обычно она не была такой... вспыльчивой. На самом деле, она не позволяла себе слишком много, потому что ее отец предпочитал, когда она была спокойна. Может быть, это от того, что она устала. В конце концов, ее разбудили в четыре утра.

Это не усталость. Это Вульф.

Оливия вздохнула. Конечно, это было из-за Вульфа. Это был он и нелепый факел, который она несла для него в течение многих лет. И увидеть его снова впервые за много лет. В таком случае, он отвезет ее домой как можно скорее, и это будет лучшей идеей, прежде чем она успеет выставить себя еще большей идиоткой.

Оттолкнувшись от стены, она посмотрела на дверь.

Не было необходимости уходить сейчас, когда он сказал, что отвезет ее домой, но она все равно направилась к двери. Потянувшись, чтобы проверить дверную ручку.

Она была заперта.


Глава Третья


Вульф сбросил одежду и шагнул в белый мраморный душ, вздохнув, когда горячая вода заструилась по нему. Он закрыл глаза и повернулся лицом к потоку воды, пытаясь успокоить свой разум, потому что там было слишком много всего.

Он не мог понять, действительно ли Оливия ничего не знает или играет с ним. Учитывая, что она всегда казалась довольно открытой и честной в своих письмах, было трудно поверить, что она играла с ним. С другой стороны, трудно было поверить, что она ничего не знает.

Она была умной женщиной. Если она дочка своего отца, то должна иметь дело не только с его дневником и предполагаемыми «деловыми интересами». И она, конечно же, должна была знать, что ее отец чертовски подозрителен. Не может же она полностью игнорировать его истинную природу? Может быть, тогда, когда ей было шестнадцать. Но не сейчас.

Другой вариант был в том, что она защищала мудака. Что каким-то образом она почувствовала, что причины, по которым он хотел получить информацию, не были хорошими, и она пыталась сделать вид, что ничего не знает.

Черт, это превращалось в кусок дерьма. Он думал, что держать ее здесь будет легко, что он будет чувствовать себя хорошо, но, как оказалось, ему это не нравилось.

С другой стороны, его чувства к ситуации были неуместны. Он не сможет добраться до матери, пока не позаботится о де Сантисе и других его сомнительных дружках, и, откровенно говоря, все остальное не имело значения.

Ни Оливия и, конечно же, ни его собственные сомнения.

Отец учил его, что слабые чувства - это уязвимые места, и чтобы быть достаточно сильным, чтобы выполнить свою миссию, он должен избавиться от них.

«Ты меч, Вульф. Ты мой меч. И в твоем клинке не должно быть никаких изъянов, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты разломался при первом же ударе.»

Да, и он не собирался сдаваться. Он будет безупречен. Отец гордился бы им.

К сожалению, похоже, что получить от Оливии информацию, которую он хотел, не сказав ей правды, будет трудно. И у него оставалось только два варианта. Угрожать ей или пытался каким-то другим способом вытянуть это из нее.

Господи, он не хотел ей угрожать. Он никогда не был из тех мужчин, которые причиняют боль женщинам, но угрожать им было не намного лучше. И она была его чертовым другом.

Ты чертов инструмент. Помни об этом. Единственный легкий день был вчера.

Он провел руками по лицу. Все было бы проще, если бы он сделал так, как говорил ему отец, и не привязался к ней. Но он всегда чувствовал себя немного защищенным по отношению к ней. С того самого дня, как он впервые увидел ее в библиотеке отцовского дома, маленькую, с широко раскрытыми глазами. Она прижимала к груди книгу и смотрела на него так, словно никогда в жизни не видела ничего подобного. Он думал, что она будет бояться его, поскольку люди обычно боятся.

Поэтому, когда эта маленькая девочка начала болтать о книге, которую она читала, совершенно не заботясь о том, что враг ее семьи стоит в той же комнате. Разговаривая с ним и спрашивая, что он думает, как будто его мнение стоило слушать, он не мог не ответить.

Мало кто знал об этом, но он любил читать, и мифы были его любимой книгой - и он не мог ни с кем поговорить о книгах на ранчо Тейтов.

Оттуда все пошло как снежный ком. Каждый раз, когда он встречался с де Сантисом, Оливия была в библиотеке, поэтому он часто приходил пораньше, чтобы поговорить с ней. Ему нравилось, что ее, казалось, не волновало, кто он такой, и она была счастлива говорить о том, что читала в то время. Она была рада поговорить о чем-нибудь еще, особенно о том, что его интересовало.

С самого начала он решил не говорить с ней о своей семье, потому что ему было что скрывать, а Оливия была слишком проницательна. Вместо этого он стал расспрашивать ее, заинтриговавшись ею против воли. Было ясно, что семья де Сантис была довольно испорчена, но ему все равно нравилось слышать о них, потому что часть его завидовала им.

К тому же, слушать ее было намного проще, чем лгать все время о том, что Ной Тейт был жестоким мудаком, который бил своих детей, и что сам Вульф пришел к де Сантису - врагу Ноя - за помощью, потому что он не знал, к кому еще обратиться.

Де Сантис проглотил его версию, и, хотя Вульф старался не говорить об этом с Оливией, было ясно, что она тоже.

Когда Ной услышал, что Вульф познакомился с Оливией, он посоветовал ему продолжать развивать эти отношения - на случай, если они окажутся полезными. Так что он должен был продолжать эту дружбу. Но даже так, он никогда не мог избавиться от чувства, что лгать ей было неправильно. Странно, что это никогда не беспокоило его ни с кем другим, только с ней.

Вульф выключил душ и провел рукой по лицу, чтобы вытереть воду с глаз. Он потянулся за полотенцем, когда раздался тихий, робкий стук.

- Да? - он вышел из душа и быстро вытерся полотенцем.

- Хм, это Оливия, - сказала она с другой стороны двери. - Я подумала, тебе следует знать, что дверь в коридор почему-то заперта. Я не могу ее открыть.

Интересно, сколько времени ей понадобилось, чтобы это выяснить? Он взломал карту и замок с относительной легкостью, так что он мог запереть дверь изнутри и отпереть ее только специальным кодом.

- Дай мне минутку, - сказал он. - Я посмотрю, когда выйду.

- Окей. Я подожду здесь.

Он накинул полотенце на талию, достал из кармана джинсов одноразовый телефон, попятился к ванне и сел на край. Он уставился на экран, а его мысли крутились снова и снова.

Было слишком много вещей, о которых нужно было подумать, слишком много нитей, которые он должен был связать. Он не знал, что задумали два его старших брата, и после того, что случилось с Лукасом пару дней назад, они будут очень, очень злы, что он, похоже, исчез.

Он не хотел говорить с ними ни о чем, учитывая все, что он скрывал, но он должен был убедиться, что все в порядке. Он не был так близок к ним, как когда-то - он не мог, он все еще был оружием его отца - но они все еще были его братьями.

Два дня назад он застрелил торговца оружием, который собирался убить цыпочку, которую защищал Лукас, вдову одного из приятелей Лукаса по команде «морских котиков». Это была миссия, которую дал ему де Сантис, потому что де Сантис не хотел, чтобы кто-то остался в живых и обвинил его в сомнительных сделках с оружием. У Вульфа не было с этим проблем, особенно учитывая тот факт, что этот ублюдок приставил пистолет к голове Грейс, и де Сантис сказал ему, что он справится с последствиями, но Вульф не возражал бы узнать, все ли в порядке с Грейс и его братом.

Стиснув зубы, Вульф заставил себя набрать номер Вэна. Разговаривать со старшим братом было легче, чем с холодным как лед Лукасом, хотя, будучи командиром «морских котиков», Вэн предпочитал больше командовать.

Он ответил после второго гудка, его низкий голос был полон подозрения.

- Кто это?

Конечно. Одноразовый телефон. Вэн не смог узнать номер Вульфа.

- Это я, - сказал Вульф.

- Вульф? Где тебя черти носили? - Вэн казался взбешенным. - Я пытался дозвониться до тебя последние два дня.

- Да, да. Я знаю. Я должен был связаться раньше

- Чертовски верно, - проворчал Вэн. - Ты пользуешься одноразовым телефоном?

- Да. Твой телефон под защитой?

- Должен быть. Что происходит? Ты все еще злишься на меня из-за Хлои?

Вульф тихо вздохнул. Его старший брат сошелся с их приемной сестрой, что потрясло всех до чертиков, и Вульф до сих пор не знал, нормально ли это. Хотя, откровенно говоря, отношения Вэна с Хлоей сейчас были наименьшей из проблем Вульфа. Не то чтобы он хотел вдаваться в подробности. Слишком много нужно было сказать, слишком много секретов раскрыть, слишком много лжи разоблачить, и он не мог сейчас иметь с этим дело. По крайней мере, по телефону.

- Я хочу знать, в порядке ли Лукас и Грейс, - коротко сказал он.

- Да. И пресса восприняла все как случайное нападение. Наркотики. Никто не смог тебя опознать. Но черт, Вульф. Что, черт возьми, происходит? Лукас сказал мне, что ты никак не могла знать, что случится с Грейс, и это наводит на вопрос, почему ты вообще там оказался.

Вульф хмуро посмотрел на белую мраморную стену напротив.

- Я не могу тебе сказать.

- Что? Что ты имеешь в виду…

- Я просто, блядь, не могу. Конец истории.

На другом конце провода воцарилось молчание.

- Помощь нужна? - наконец спросил Вэн.

Вульф стиснул зубы. Вэн был командиром насквозь - ни один человек не останется позади и все такое дерьмо. И если один из его братьев нуждался в помощи, то он был первым, кто предложит ее.

- Нет, - сказал он, потому что вовлечение Вэна было последним, в чем он нуждался. - Я справлюсь с этим.

Вэн фыркнул.

- Да, конечно. Слушай, что бы с тобой сейчас ни происходило, ты все еще директор «Тейт Ойл», и поскольку мы с Хлоей сейчас в Вайоминге, мне нужно, чтобы ты разобрался с этим дерьмом. Лукас…

- Я не могу, - прервал он его, зная, что это прозвучит как куча дерьма для киски, но работа в «Тейт Ойл» прямо сейчас не была в списке его приоритетов. Во-первых, он никогда не хотел быть директором, и все, о чем он заботился, - это избавиться от де Сантиса, найти свою мать и объявить Ноя своим отцом.

Это могло ослабить положение Вэна с точки зрения наследства, поскольку его приемный брат, как официальный наследник Тейта, унаследовал все состояние Ноя. Но Вульф не собирался свергать Вэна как истинного наследника. Ему было насрать. Он хотел только то немногое, что осталось от его семьи.

- Что значит не можешь? - спросил Вэн. - Ты согласился стать директором. Это означает, что ты подписался…

- Напиши мне подробности, и я посмотрю, что можно сделать, - снова прервал он его, потому что, кроме как повесить трубку, не видел другого выхода из этого разговора.

Снова молчание.

- Хорошо, - сказал Вэн, хотя Вульф и понимал, что это не так. - Но разберись со своим дерьмом или возьми себя в руки и позови кого-нибудь на помощь, потому что в любом случае ты мне нужен на борту «Тейт Ойл». Есть вещи, которые ты должен знать о де Сантисе.

Вульф стиснул зубы. Он уже знал, о чем говорит Вэн. Не то, чтобы он хотел раскрыть то, что знал прямо сейчас, не тогда, когда он был уверен, что ответ Вэна будет военным допросом, по сравнению с которым обучение морских котиков будет казаться прогулкой по пляжу.

-Да, да, - сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как и прежде. - Как скажешь.

Его брат протяжно выдохнул.

- Вульф, я знаю, тебе было тяжело, когда умер папа, но...

О, черт, нет. У него не было времени на этот разговор.

- Извини, брат, тут такое дерьмо творится. Надо бежать, - и прежде чем брат успел ответить, Вульф отключился.

Ладно, один дерьмовый шторм прошел. Теперь время того, что в настоящее время стоит за дверью ванной.

Как по команде, раздался еще один стук.

- Вульф? Мне действительно нужно идти. Я не хочу, чтобы папа беспокоился о том, где я.

Бросив телефон обратно на туалетный столик, Вульф встал и сбросил полотенце, натянул нижнее белье и джинсы. Потом взял в одну руку термомайку, а другой открыл дверь.

Оливия стояла снаружи и, когда дверь открылась, робко улыбнулась ему. Но затем улыбка исчезла, а ее глаза расширились, пока опускались по всей длине его тела. Она моргнула и быстро отвела взгляд, но на ее щеках появился румянец.

Вот дерьмо. Он достаточно знал женщин, чтобы понять, что это значит.

Странное чувство шевельнулось в его животе, и это было не раздражение от ситуации, которое он должен был почувствовать. Словно ему понравилась ее реакция, что было странно, потому что Оливия была его другом. На самом деле он не хотел ее.

Но ты можешь это использовать.

Эта мысль пронеслась в его голове прежде, чем он смог остановить ее, и его инстинктивным порывом было отмахнуться от нее, потому что он уже выдумал слишком много лжи, и притворяться, что она ему нравится, было просто неправильно. Но мысль застряла в мозгу как заноза.

Оливия густо покраснела и пригладила волосы, ее внимание было приковано к стене позади него. В этой хлопчатобумажной ночной рубашке, с распущенными по спине темными волосами и раскрасневшимися щеками, она выглядела до смешного юной и свежей. Как школьная учительница или гувернантка.

Мгновение он изучал ее, а в голове у него зарождался план.

У нее был доступ к информации, в которой он нуждался, и, если он не собирался угрожать ей, он должен был найти другой способ получить информацию. Если бы она хотела его, это, конечно, дало бы ему рычаг, который он мог бы потянуть. Это означало бы лгать ей, притворяться, что она ему нравится, но у него не было выбора. Ему нужна была информация.

В любом случае, твоя дружба с ней не настоящая. Ты делал это для папы, помнишь?

В груди шевельнулось еще больше неприятных ощущений. Похожих на отрицание. Ему захотелось зарычать. Конечно, она ему нравилась, и он не хотел причинять ей боль, но у него была цель, и ничто не могло помешать. У него не было места для таких нежных эмоций, как сожаление и отрицание.

В любом случае, черт возьми, он был двойным агентом, а лгать - это то, что делают двойные агенты. Значит, использовать ее реакцию на него, чтобы получить от нее больше информации, не хуже, чем он уже сделал, верно?

Что-то нашептывало ему, что хуже, но он не мог позволить себе слушать этот голос.

Быть морским котиком означало игнорировать кучу неудобного дерьма, как умственного, так и физического. И он не пережил бы тренировки, если бы был киской, которая позволяла чему-то добраться до него. Черт возьми, нет, он выжил, потому что у него было все, что нужно. Правильный материал, выносливость, умственная стойкость или любое другое дерьмо, которое вы бы пожелали. У него была миссия, и для него, и для его отца цель оправдывала любые средства.

Она бросила на него быстрый взгляд, как будто боялась смотреть на него слишком долго.

- Эти татуировки, - сказала она, задыхаясь. - Когда ты их сделал?

Значит, ей понравились татуировки. Ну, женщинам часто они нравились, а он был достаточно бесстыден, чтобы наслаждаться вниманием. Особенно когда они предлагали лизать их.

Он посмотрел на чернила на груди и руках.

- За многие годы. Некоторые на заданиях, некоторые на базе, - он встретил ее пристальный взгляд и выдержал его. - Они тебе нравятся?

Она покраснела еще сильнее и отвела взгляд, заправляя прядь волос за ухо, чтобы они не лезли в глаза, и откашлялась.

- Они очень милые.

Хммм. Интересно. Они ей более чем нравились, это было ясно. Хорошо. Он мог бы использовать это, если бы собирался идти вперед с планом, который уже был в значительной степени заключен в его голове.

Медовая ловушка. И мед – это он сам.

- В любом случае, - продолжала она, неловко сложив руки на животе. - Дверь в коридор заперта, и я не могу ее открыть. И мне действительно нужно вернуться домой. Так что, если мы закончили здесь...?

Правильно, например, играть в эти игры. Рассказать ей правду о своей миссии было невозможным, поэтому ему пришлось придумать, как удержать ее здесь, чтобы не отпугнуть и дать ему время осуществить этот план соблазнения.

Может быть, сказать ей, что «это не свидание» было ошибкой.

Он одарил ее одной из своих легких, непринужденных улыбок, от которой обычно цыпочки млели, и бросил свою термомайку на кровать рядом с собой.

- Должно быть, с дверью что-то не так. Я взгляну, в чем дело, через секунду. Но, эй, куда спешить? - ее взгляд вернулся к нему, и он снова задержал его, убедившись, что улыбка прочно приклеилась к его лицу. - Не хочешь присесть и поговорить?


* * *


Он улыбался ей. Впервые с тех пор, как он поднял ее с кровати и вынес из окна, он улыбнулся ей. И Боже... это была та же восхитительная, ленивая, сексуальная улыбка, которую она помнила много лет назад. Словно восход солнца медленно ползет над горизонтом, прогоняя тени и обещая тепло.

Боже милостивый! Ты безнадежна.

О да, так и есть. Полностью. Ее бедное сердце снова и снова билось в груди, и она ничего не могла с этим поделать. Особенно сейчас, когда на нем не было ничего, кроме джинсов, скульптурных мышц, загорелой кожи и татуировок.

Он был воином. Раздетый он был как бог.

Мускулистые плечи и грудь; жесткий, рельефный пресс; мощные бицепсы. Россыпь темных волос на груди. Просто... идеальный мужской образец, созданный специально для того, чтобы сводить с ума женские гормоны и вызывать примитивные реакции. Сила, мужественность, охотник, который будет держать свою пару и их детей сытыми в холодную зиму. Который защитит их от любого, кто захочет причинить им вред.

Возьми себя в руки, идиотка. Как будто ты никогда раньше не видела голого мужчину.

Полуобнаженного. Конечно она видела. По телевизору и в кино. Что, конечно, не в счет, но все же. Это был ее выбор. Свидания никогда не занимали в ее жизни первого места, и она была более чем счастлива.

Она моргнула, не в силах отвести взгляд от него и его завораживающих татуировок. На его груди был изображен орел с распростертыми крыльями и трезубцем позади него, наряду с вьющимся, черным племенным рисунком, который окружал одну грудную мышцу. Там тоже были звезды и какие-то надписи, которые она не могла разобрать. Но это еще не все. На правом бицепсе виднелась еще одна с племенным орнаментом и множеством зазубренных краев, которые обвивались вокруг его локтя, пронзая его длинное мускулистое предплечье. Там было что-то похожее на скелет лягушки, переплетенная орнаментом, что было странно. Его левая рука представляла собой буйство красок в азиатском стиле, с водой, драконом и, как ни странно для такого мужественного парня, цветами. Хвост дракона спускался вниз и обвивался вокруг предплечья, которое, должно быть, было намеком на цвет, который она видела ранее.

Он носил цепочку на шее, и на ней, прямо между грудей, висели... жетоны. Это были его жетоны, потому что он был военным. Господи, почему это так чертовски сексуально?

Ты пялишься. Остановись.

Она снова моргнула. Он что-то сказал, не так ли? Что это было? Черт, она была смешна. Он был просто человеком, а татуировки - просто чернилами. Ничего, что оправдывало бы такую ее реакцию. Конечно, она любила его много лет, но это граничило с глупостью.

Оливия с трудом взяла себя в руки, хотя ей было трудно противостоять этой красивой, сексуальной улыбке, а в его голубых и зеленых глазах блестели веселые искорки.

Что, если он знает, почему она покраснела и уставилась на него? Что, если он догадается, что она за него готова умереть?

Думаешь, он еще не понял этого?

Ее румянец стал еще жарче. О да, он догадался. Нельзя сказать, что мужчина, который так выглядит, не знает, когда он привлекает женщину. Что было совершенно неловко. Особенно когда он не чувствовал того же.

На этот раз она заставила себя выдержать его взгляд и попыталась успокоить сердцебиение.

- Что ты сказал? Прости, я пропустила.

Его улыбка была разрушительной, давая ей понять, что он точно знал, почему она пропустила его вопрос.

- Я сказал, что спешить некуда. Почему бы нам не присесть и не наверстать упущенное?

Оливия, не обращая внимания на румянец на щеках, притворилась, что никогда не замечала, как открыто смотрит на его тело.

- Наверстать упущенное? О, но разве тебе не нужна информация?

Он пожал одним из своих массивных плеч.

- Это может подождать. Сначала я хотел бы услышать все о том, чем ты занималась все это время.

А, точно. Это казалось немного странным после того, как он был так серьезен и настаивал на том, что хотел от нее какую-то информацию. С другой стороны, они не видели друг друга десять лет, и было бы неплохо поговорить с ним.

Итак, он похитил тебя из твоей спальни в четыре утра, на бешеной скорости поехал сюда, затащил в эту комнату, требовал информацию и теперь совершенно счастлив откинуться назад и наверстать упущенное время? Тебе не кажется, что что-то не так?

Все это было немного странно, но опять же, это был Вульф. Она так давно его не видела, и если он хочет поговорить, то и она тоже. Да, она действительно хотела вернуться до того, как все поймут, что ее нет в спальне, так что им не придется долго болтать, но... Ну, когда она в последний раз сидела и болтала с другом? У нее не было много друзей, с которыми можно было бы поболтать.

Она сглотнула, пытаясь смочить пересохший рот.

- Окей. Но я не могу остаться надолго.

- Эй, сейчас пять тридцать утра. Никто не узнает, что тебя там нет, - он кивнул на дверь в гостиную. - Пойдем сядем. Не знаю, как ты, а я бы не отказался от еще одного кофе, - еще одна вспышка улыбки, от которой сводило пальцы ног. - Если только ты не хочешь чего покрепче и открыть шампанское?

Она чувствовала, как уголки ее рта приподнимаются в улыбке, потому что ничего не могла с собой поделать.

- Хорошая мысль, но нет. Это немного рано для меня.

- Ты уверена? - одна прямая темная бровь приподнялась. - Похоже на дорогое французское дерьмо. Стыдно тратить его впустую, верно?

Обычно она не пила. Иногда она выпивала бокал вина за едой, но в основном предпочитала воду. Ее мать была большой любительницей выпить в доме, и, увидев, к чему это привело, Оливия решила воздержаться от алкоголя.

- Я не любитель выпить, - сказала она. – Из-за мамы и все такое, - он знал о ее матери и ее возможном самоубийстве, когда Оливии было тринадцать. Она говорила с ним об этом на протяжении многих лет.

Он нахмурил лоб.

- Да, но ты не твоя мать, Лив. Я тебе уже говорил это. Один маленький глоток не превратит тебя в алкоголика.

Конечно, она не ее мать. Она провела последние пятнадцать лет своей жизни, убеждаясь, что она не ее мать.

- Знаю.

- Вот именно, - он прошел мимо нее, направляясь к двери спальни. - Давай сядем. Сделаешь один глоток и посмотрим, что ты думаешь.

Она последовала за ним, стараясь не замечать, как низко висят джинсы на его стройных бедрах. Или играют мускулы на его прекрасной спине. Или что у него есть еще одна татуировка на спине и между лопатками. Замысловатый черный узор из стрел и спиралей, стреляющих вверх и в стороны. Это было прекрасно, просто прекрасно.

Что они означали, все эти татуировки?

Ей хотелось прикоснуться к ним, провести пальцами по контурам, узнать историю каждого из них…

Возможно, тебе не стоит садиться и болтать с ним. Тем более, что ты не можешь мыслить здраво, когда он рядом.

Разозлившись на себя, Оливия отвела от него взгляд. Ей нужно перестать вести себя так, будто ей снова пятнадцать. Господи, ей же двадцать восемь! Конечно, она была влюблена в него, как никогда, но это не оправдывало того, что она вела себя как дура.

В гостиной она снова села на диван, а Вульф направился к ведерку со льдом. Он взял бутылку шампанского, сорвал фольгу, открутил проволоку на пробке и просунул пальцы под пробку, готовясь вытащить ее.

Она бессознательно сгорбила плечи, ожидая щелчка.

Он заметил это и усмехнулся.

- Спокойно. Ты не поверишь, сколько раз я открывал пробки от шампанского.

- Неужели? Я думала, ты больше любишь пиво.

- Я люблю и пиво. Но шампанское хорошо сочетается с ... другими вещами, - в его глазах мелькнул озорной огонек, который никак не мог успокоить ее сердцебиение, заставляя задуматься о том, к чему еще хорошо подходит шампанское. Но она чувствовала себя слишком неловко, чтобы спросить, поэтому ничего не сказала, просто наблюдала, как он откупорил пробку и плеснул немного шипящей жидкости в один из фужеров.

- Черт возьми, - пробормотал он, опуская бутылку обратно в ведерко со льдом. – Оно розовое.

Она не могла не ухмыльнуться. Массивный воин – морской котик с изящным хрустальным бокалом розового шампанского - зрелище, которое не каждый день увидишь.

Вульф поднес бокал к губам и сделал глоток. Нахмурился. Затем он бросил на нее взгляд из-под длинных густых ресниц.

- Хочешь попробовать?

Он имел в виду шампанское, конечно, он имел в виду шампанское. Но ее мозг ушел не туда.

- Нет, спасибо, - ответила она, не в силах скрыть чопорность в голосе.

Он издал мягкий, грубый смешок.

- Серьезно? Даже не попробуешь? - он сделал пару шагов к дивану, его массивная фигура возвышалась над ней, прежде чем опуститься на корточки перед ней, протягивая бокал. – Давай. Поживи хоть немного.

Он был так близко, его тело было всего в нескольких дюймах от ее колен, и она могла видеть надпись на его татуированном торсе. Похоже, это была какая-то молитва, но она не собиралась изучать ее слишком усердно, потому что его близость делала с ней то, что она не хотела, чтобы он видел.

Ее ладони вспотели там, где они лежали на коленях, а пульс участился. Его жетоны закачались, и она не могла оторвать взгляд от его груди. Он не вытерся как следует, и несколько капель воды остались на его коже, одна из них соскользнула с левой стороны груди…

На самом деле, если подумать, может быть, ей действительно нужен глоток вина. Хотя бы для того, чтобы во рту не было сухо.

- Ладно, ладно, - она взяла бокал из его рук, стараясь случайно не коснуться его пальцев своими, потому что, если это случится, она, вероятно, прольет его на себя - или, что еще хуже, на него.

Он усмехнулся, продолжая сидеть на корточках, сцепив пальцы между коленями и наблюдая за ней.

Шампанское было ледяным и вкусным на языке, не слишком сладким, но с привкусом, который ей очень понравился.

Вульф поднял бровь.

- Тебе нравится?

- Да, на самом деле нравится.

- Отлично, - он снова поднялся на ноги, его движения были плавными. - Оставь себе бокал, а я возьму другой.

Оливия понимала, что должна возразить, что выпить целый бокал шампанского в пять утра - не лучшая идея. Но во рту у нее все еще было сухо. И вообще, было приятно иметь в руках что-то, с чем можно повозиться.

- Итак, - сказала она, когда он взял бутылку, - мне было жаль услышать о твоем отце. Я имею в виду, я не знаю, скорбишь ли ты о нем, особенно учитывая то, что он делал с тобой, но я просто хотела, чтобы ты знал, что я сожалею. И если ты хочешь поговорить об этом, что ж, я здесь.

Вульф ничего не сказал сразу. Он наполнил себе бокал, повернулся и развалился в кресле, в котором сидел раньше, поставив бокал на пол рядом со стулом.

- Да, спасибо, - в его голосе не было никаких эмоций, но это ничего не значило. Люди горевали по-разному, и она была не из тех, кто может судить.

- Ты ... хочешь поговорить об этом? - нерешительно спросила она.

Он выдохнул.

- Нет. Нет, не знаю, - его губы изогнулись в еще одной улыбке. - Я бы предпочел поговорить о тебе.

Она почувствовала, что снова краснеет. Да, она должна взять это под контроль. Он был ее другом, не более того.

Опустив взгляд на стакан, который держала в руках, чтобы не видеть его великолепной обнаженной груди, она рассеянно потерла большим пальцем ножку фужера.

- Ты уже все знаешь. Мои письма были довольно понятны.

- Конечно, но я хотел бы услышать это от тебя. Ты ведь училась в колледже? Ты всегда говорила мне, что хочешь этого. Но ты говорила, что изучала не историю.

Она вспомнила их разговоры в библиотеке. О будущем и своих мечтах для себя. Она всегда хотела поступить в колледж, чтобы изучать историю, в то время как он всегда ясно давал понять, что хочет поступить на флот и стать морским котиком, как и его братья. Потом он найдет себе жену и остепенится, потому что хочет иметь собственную семью.

- Нет, не историю. Я изучала бизнес, потому что папа сказал, что это будет более полезно, и так как он финансировал мое обучение…

- Но тебе это в итоге понравилось, не так ли?

- Честно говоря, не с самого начала, - она подняла бокал и сделала еще глоток вина, позволив ему зашипеть на языке. - Но в конце концов мне понравилось. И папа был прав, в конечном итоге это оказалось полезным, - возможно, она и сожалела, что не написала кое-какие исторические работы, но деловые темы не были ей неинтересны. И у нее это хорошо получалось.

- Что случилось потом? - он склонил голову набок, глядя на нее взглядом, который она не могла понять. - Как прошли стажировки?

После получения диплома она прошла стажировку в разных компаниях, и все это было частью плана ее отца, чтобы она начала работать в «DS Corp.».

- О, это было здорово. Это был отличный опыт и прекрасная возможность расширить свои навыки. Я работала с потрясающими людьми.

Он издал один из тех мягких смешков.

- Блин, ты говоришь так корпоративно.

- Думаю, в последнее время я довольно корпоративный человек.

- Кроме твоей монашеской ночной рубашки.

Она улыбнулась, не в силах устоять перед проблеском веселья в его глазах.

- Я думаю, что надевать юбку-карандаш и каблуки в постели немного неудобно.

Он снова рассмеялся и потянулся через подлокотник кресла за бокалом, держа его длинными пальцами и изучая ее.

- Да, без шуток. Так почему ты все еще живешь дома? Я думал, ты уже уехала. У тебя своя квартира, и все такое.

В его тоне не было осуждения, поэтому она не знала, почему чувствует, что должна защититься. Или почему она чувствовала необходимость объясниться.

- Я не хотела уезжать. Папа совсем один в этом доме, и когда он ушел из «DS Corp.» в прошлом году, ему нужен был кто-то, чтобы заботиться о нем. Тем более что мои братья не интересовались им, - не тогда, когда они были теми, кто организовал его «отставку» в первую очередь.

Если Вульф и услышал в ее голосе оборонительные нотки, то не подал виду. Вместо этого он сделал глоток шампанского и посмотрел на нее поверх края бокала, его пристальный взгляд слегка нервировал ее.

Внезапно она почувствовала себя неловко, чего не хотела сейчас чувствовать, не с ним.

- Все в порядке, - сказала она, пытаясь скрыть это. - Мне нравится жить с папой. Эй, я готовлю еду и стираю белье. Могло быть и хуже.

- Да, конечно. Я понял тебя.

- А как насчет тебя? - пора обратить это против него. - Полагаю, ты не можешь говорить о своих миссиях и прочем, но... Флот - это все, о чем ты мечтал?

Он медленно кивнул.

- Определенно. Я имею в виду, тренировка была дерьмом и, вероятно, самой трудной вещью, которую я когда-либо делал, но быть частью команды... Это потрясающе знать, что они поддерживают меня, несмотря ни на что. И я их. Это семья, понимаешь?

Она кивнула, хотя на самом деле не понимала. Семья де Сантис никогда не была такой, а если и была, то она не была ее частью. Она была самой младшей и единственной девочкой, и на нее почти все детство не обращали внимания. У ее братьев были свои проблемы, но как только они отправили на пенсию своего отца, она решила, что не хочет иметь с ними ничего общего. Фактически, единственным человеком, который был в ее «команде», был ее отец.

Но только после смерти мамы.

Да, но какое это имеет значение? Теперь он на ее стороне, и это главное.

- Звучит потрясающе, - она сделала еще глоток из бокала. - Значит, у тебя есть семья, о которой ты всегда мечтал? Должно быть, приятно иметь это после всего, с чем тебе пришлось мириться, - она видела синяки, которые нанес ему Ной. Это заставило ее страдать за него.

Он одарил ее одной из своих ленивых сексуальных улыбок.

- Да, ты права. Это удивительно. Я возвращаюсь на базу, как только закончится мой отпуск. Должен поддержать своих друзей.

Укол разочарования пронзил ее, что было глупо. Он никогда не останется, не теперь, когда нашел свою семью. Так что она будет наслаждаться его обществом, пока может.

- Конечно. У меня то же самое с отцом. Он - моя команда и я должна поддерживать его.

- Ты хорошая дочь, Лив, - Вульф лениво покрутил шампанское в бокале, изучая ее. - Надеюсь, он ценит тебя так, как должен ценить.

- Спасибо, - что-то потеплело в ее груди от его похвалы. Она не часто получала ее от отца - да и вообще от кого бы то ни было - и часто говорила себе, что они ей не нужны. Она знала, что он любит ее. - Он ценит.

Уголок рта Вульфа приподнялся.

- Хорошо.

Слово прозвучало восхитительно хрипло, заставляя ее задрожать. Она подняла бокал и сделала еще один глоток, чтобы скрыть свою реакцию. Если бы он только надел рубашку, все было бы намного проще.

- Ты, должно быть, замерз, - сказала она. - Может быть, мне дать тебе…?

- Скажи мне кое-что, - перебил он, осушая свой бокал и внезапно наклонившись вперед в кресле, держа бокал между пальцами и размахивая жетонами.

- Что?

Он пригвоздил ее своим взглядом.

- Ты сейчас с кем-нибудь встречаешься?


Глава Четвертая


Темно-синие глаза Оливии расширились.

Ладно, это был довольно личный вопрос, но он думал, что они были друзьями достаточно долго. И кроме того, это было чрезвычайно важно для его плана. Когда он упомянул о Дэниеле Мэе, она отнеслась к этому очень пренебрежительно, так что, чего бы ни хотел для нее отец, она не была влюблена в этого парня, это точно.

Но, может быть, был кто-то еще? Не то чтобы это имело какое-то значение, но было бы полезно знать.

Румянец окрасил ее щеки. Очевидно, ответ на этот вопрос, скорее всего, будет «нет». Она безостановочно краснела с тех пор, как он снял рубашку, а теперь сидела на диване в неловкой позе, прямо на краю, как будто собиралась быстро смыться. Нервничает, и эта чертова девственная ночная рубашка на ней... Да, он готов поспорить, что она ни с кем не встречается.

На самом деле, он ставил деньги на то, что она никогда ни с кем не встречалась.

- Нет, сейчас нет, - сказала она немного чопорно. - Почему ты спрашиваешь?

- Просто интересно, - он многозначительно посмотрел на ее пустой бокал. - Еще?

Она моргнула и посмотрела на него, словно удивляясь, что он пуст.

- О. Да, было бы неплохо.

Он встал и подошел к ней, потянувшись за бокалом, который она держала в руке, заметив, что она держит свои пальцы подальше от его, как будто боится любого контакт с ним.

Нет, не боится. Определенно нервничает.

Она натянуто улыбнулась ему, когда он взял бокал, и ему стало ясно, что она прилагает все усилия, чтобы не поднимать глаз и не смотреть на его грудь. И он думал, что это не потому, что она не хотела смотреть.

Он повернулся к ведерку со льдом, налил ей еще бокал и поставил на кофейный столик.

- А как насчет тебя? - спросила она, когда он повернулся и вернулся к креслу. - Ты сейчас с кем-нибудь встречаешься?

- Нет. Я не ищу ничего долгосрочного. Пока я на флоте, - но как только его мать вернется в его жизнь, он начнет искать особенную женщину, которая разделит с ним его жизнь. В конце концов, семьи не сами себя создают.

Ее губы дрогнули.

- Я так и думала, что не встречаешься, - она взглянула на ведерко со льдом. - Ты не выпьешь еще?

Он откинулся на спинку стула и похлопал себя по животу.

- Надо следить за весом.

Как он и надеялся, ее взгляд остановился на том месте, которое он похлопал, и снова метнулся в сторону.

- Ни на секунду не поверю, - пробормотала она, делая еще глоток из своего бокала.

- Да, ты меня поняла. Я определенно люблю пиво, - кроме того, он не пил, когда был на задании, особенно таком важном, как это. С другой стороны, он был счастлив снова и снова наполнять ее бокал. Не то, чтобы он особенно хотел попробовать пьяное обольщение, но пьяный допрос - это совсем другая история.

- Меня это не удивляет, - она улыбнулась, отпивая еще шампанского. - Расскажи мне о жизни морского котика. Был ли ты на опасных миссиях?

Он не мог рассказать ей много о том, чем занимался, так как большая часть информации была секретной, но он мог рассказать ей несколько вещей - в основном об изнурительных тренировках, которые он должен был пройти, чтобы заработать свой трезубец. Так что он рассказал, и пока он это делал, осознал, что хотя они не видели друг друга больше десяти лет, казалось, что совсем не прошло этого времени. Что ему снова семнадцать, и он снова в библиотеке де Сантиса, ведет один из тех долгих бессвязных разговоров с пятнадцатилетней дочерью де Сантиса, которая почему-то заинтересована в том, что он говорит.

Тогда его не тянуло к ней, хотя она ему очень нравилась. Главным образом потому, что ей было пятнадцать, и, хотя она была довольно хорошенькой, слишком юной для него. Его отец пытался заставить его перевести отношения на романтический уровень, так как это было более полезно для миссии, но Вульф настоял, чтобы они остались друзьями. Никто не разговаривал с ним так, как она, словно он был умен и мог сказать что-то стоящее. Конечно, Ной тоже никогда не говорил с ним так.

- Мне не нужны твои мозги, Вульф. Для этого и нужны твои братья. Мне нужна твоя сила.

Он говорил себе, что не возражал бы быть не таким умным, как его братья. Что он не против быть оружием своего отца. Но были времена, когда это... раздражало.

Например, когда отец отказался отправить его в привилегированную школу, куда он отправил Вэна и Лукаса, вместо этого отправив Вульфа в тренировочный лагерь, где основное внимание уделялось физическим, а не интеллектуальным навыкам. Его отец сказал, это потому, что у него нет книжного ума, что его сильные стороны лежат в его физических достижениях, и это было более важно.

Он пытался не обращать на это внимания, но это было не так.

Так что да, Оливия интересовалась тем, что он говорил и его мнением, и он не хотел все испортить, заинтересовавшись ею.

Но чем больше он говорил с ней сейчас, тем яснее становилось, что ей уже не пятнадцать. Она была женщиной - черт, она определенно выглядела как женщина.

Правда, у нее не было такой выразительной внешности, как у остальных членов семьи де Сантис, но были выразительные темные брови и решительный подбородок. Знаменитые глаза де Сантиса - темно-синие, как тени, - тоже были на месте.

Да, у нее были сильные, очень четкие черты, которые имели свою привлекательность. А еще было ее тело, не то чтобы он мог разглядеть большую его часть под дурацким белым одеянием девственницы, но легкий намек на розовые соски был виден сквозь тонкий хлопок, и он мог сказать, что она была одета в белые трусики. Очень мило.

Ладно, если он собирается использовать ее реакцию на него как способ получить информацию, то медленное соблазнение было следующим логическим шагом. И, черт возьми, теперь, когда он подумал об этом, он не был против этой идеи. Нисколько.

Паршиво использовать ее в таких целях. Даже эгоистично. Но ведь она не была его настоящим другом, не так ли? О, она думала, что все это было искренне, и, черт возьми, он, конечно, думал о ней как о друге, но все это было по приказу его отца, как способ сблизиться с де Сантисом.

Она была частью его плана, и теперь пришло время претворить его в жизнь.

Он убьет Чезаре де Сантиса, отомстит за Ноя Тейта. А потом он найдет свою маму. Как и обещал отец.

- О Боже, - говорила Оливия. - Как долго ты носил пятьдесят фунтов?

- Двадцать миль. Бег трусцой, - он усмехнулся, наслаждаясь шоком на ее лице. - И это был легкий день.

- Это... невероятно, Вульф. Я даже представить себе не могу, как все это сделать и выжить.

Это было невероятно? Он предположил, что это было тяжело. Но, с другой стороны, его тренировки морского котика касались не только физической силы. Там тоже были и умственные тренировки, и с этим он справился.

Отец не хотел, чтобы он пошел в «морские котики», хотел, чтобы он остался рядовым. Он сказал ему, что у него нет для этого способностей, и, кроме того, он должен продолжать работать на де Сантиса. Но Вульф решил, что он хотел этого и этого было достаточно, чтобы поспорить с отцом - единственный спор, который у них когда-либо был.

Ной был не в восторге, но в конце концов Вульф поспорил с ним, сказав, что как морской котик он будет еще более смертоносным, чем сейчас.

- Многие не выдержали, - сказал он, глядя на жидкость в ее стакане. Она была почти пуста. – Тренировки были тяжелым испытанием.

- Как ты через это прошел?

- Зная, что Вэн и Лукас прошли это. Чертовы инструкторы твердили мне, что у моих братьев оценки лучше, чем у меня, так что я должен сдаться прямо сейчас.

- Но ты этого не сделал.

- Нет. Я не трус, - это прозвучало более выразительно, чем он хотел, но, может быть, это и к лучшему. Возможно, пришло время узнать о нем правду.

Но Оливия просто кивнула, как будто это не было большим сюрпризом.

- Конечно, нет. И никогда не был.

Он нахмурился, ее согласие заставило что-то неловко зашевелиться внутри него.

- Что заставило тебя сказать это?

- О, я просто помню, как ты был настроен поступить на флот и сбежать от отца. Я знаю, что папа предлагал тебе работу в «DS Corp» и место в Нью-Йорке, но ты не согласился, потому что твердо решил пойти в армию.

Вот именно. Де Сантис предложил ему все это. В то время Вульф был удивлен тем, как сильно на него подействовало это предложение. Ной никогда не предлагал ему работу в «Тейт Ойл», даже не упоминал о ней. И когда Вульф однажды заговорил об этом, Ной рассмеялся и сказал ему, чтобы он не глупил, так как он не корпоративный тип.

Он всегда знал это, но по какой-то причине не мог избавиться от собственной... неловкости из-за ответа отца. Странно, он никогда даже не заботился о «Тейт Ойл». Но, с другой стороны, он был сыном Ноя и думал, что, возможно, отец хотел бы, чтобы он пошел по его стопам.

Очевидно, нет.

Потом он узнал, что де Сантис предложил ему должность уборщика. Потому что, конечно, Чезаре не хотел, чтобы он работал в «DS Corp» на корпоративном уровне. Он хотел, чтобы Тейт чистил его туалеты. Это не должно было быть похоже на еще один удар по лицу, хотя он думал, что к тому времени завоевал доверие де Сантиса, но видимо это было так.

Он хотел рассказать Оливии о сути работы, поскольку был уверен, что она понятия не имеет об этом, но он еще не был готов к этому разговору. Это приведет к неприятной правде, которую она не должна услышать, по крайней мере, до того, как он получит от нее необходимую информацию.

- Да, я не корпоративный тип, - сказал он, повторяя слова отца, и ему почему-то не понравилось, как это прозвучало. - Оружие и выбивание дерьма из кого-то - это больше мой стиль.

Оливия посмотрела на него.

- Неужели? Это не то, что ты мне говорил.

Этот взгляд ему тоже не понравился, совсем не понравился.

- Теперь да. Хочешь еще шампанского?

Она снова посмотрела на свой пустой бокал, и на ее лице отразилось удивление.

- О, э-э ... Может, не надо, - она подняла голову и рассеянно оглядела комнату. - Который час? Мне пора домой.

Дерьмо. Ему нужно, чтобы она забыла об этом дурацком времени.

- Расслабься, - спокойно сказал он. - Солнце еще даже не взошло.

Оливия повернулась и посмотрела в окно.

- О, это правда. Ну, все же, я, вероятно, не должна больше задерживаться, - она зевнула и прикрыла рот рукой.

Он нахмурился, заметив темные круги под ее глазами. Она выглядела измученной. Может, его план соблазнения подождет.

Ты шутишь? Воспользоваться чьими-то слабостями, разве это не первое правило допросов?

То неприятное чувство в груди снова скрутило его, его собственная слабость. Позволить ей спать было бы глупой идеей, и все же...

Ты не можешь получить все сейчас.

Вульф чуть не зарычал. Имеет ли значение, позволит ли он ей поспать час или два? Черт возьми, если она хорошо отдохнет, то соблазнение может подействовать на нее даже лучше, чем сонливость.

Ты лжешь себе.

Да, и этот гребаный голос может заткнуться. Если она хочет поспать, он даст ей поспать. Наверное, это был последний раз, когда у нее было что-то вроде покоя, это точно.

- Устала? - спросил он вслух. - Возможно, тебе стоит вздремнуть перед тем, как идти домой. Рабочий день ведь впереди.

Наклонившись вперед, Оливия поставила бокал на кофейный столик, откинулась на спинку дивана и снова зевнула.

- Может и стоит, - она слегка улыбнулась ему. - Похищение в четыре часа утра лишает девушку мужества.

- Я не жалею, - нет, и не только из-за своей миссии, как ни странно. Он наслаждался этой маленькой интерлюдией, особенно после нескольких недель после смерти Ноя. Просто сидели здесь и разговаривали с ней, как раньше.

Ее улыбка стала еще шире.

– Я тоже.

Ощущение в груди изменилось, и он положил руку на сердце, рассеянно потирая боль. Ее взгляд проследил за движением его руки, задержался там, прежде чем снова метнуться прочь.

Она прочистила горло.

- Может вздремнуть и не повредит.

Вульф не убрал руку, и, конечно же, она снова посмотрела на его грудь, как будто ничего не могла с собой поделать.

- Не стесняйся воспользоваться спальней. Я разбужу тебя минут через двадцать, - он не станет ее будить. Он оставит ее спать так долго, как она захочет, а позже решит, как справиться с ее неизбежным гневом.

- Это было бы здорово, - она оттолкнулась от дивана, остановилась и на этот раз посмотрела прямо на него. - Спасибо за беседу, Вульф. Очень приятно было увидеть тебя снова. И я серьезно. Действительно здорово.

Это тоже заставило его почувствовать себя странно, потому что, когда она узнает правду о том, почему он здесь, она не будет думать, что это было так здорово. Но сейчас выражение ее лица было очень открытым, очень честным. И было ясно, что она имела в виду каждое слово.

Она единственный человек в его жизни, который был искренен с ним, и теперь он собирался использовать ее.

Он снова потер грудь, пытаясь избавиться от слабости, которая разъедала его. Потому что не имело значения, всегда ли она была честна с ним или нет. Смерть отца требовала отмщения. А еще была его мать…

В любом случае, он не собирался причинять ей боль, только соблазнить. И он сделает все хорошо для нее. Секс был тем, в чем он был очень, очень хорош.

- Я тоже был рад тебя видеть, - сказал он, встретившись с ней взглядом и удерживая его, желая, чтобы она знала, что он искренен, по крайней мере, в этом. - Я скучал по нашим разговорам.

Она выглядела смущенной и довольной одновременно, что показалось ему странно привлекательным.

- О, я тоже. Электронная почта действительно не тоже самое.

На мгновение воцарилось неловкое молчание, которое он не пытался нарушить, потому что неловкость исходила не от него, а от нее. Хотя он понятия не имел почему.

Оливия сжала руки в кулачках.

- Ну ладно. Тогда мне лучше вздремнуть.

- Да, давай. Я разбужу тебя через двадцать минут.

Она улыбнулась ему, повернулась и направилась в спальню.

Он смотрел на нее, потирая грудь в месте боли, которая отказывалась уходить.


* * *


Оливия проснулась с пересохшим ртом и головокружением, и с ощущением чего-то, что походило на начало сильной головной боли. Она долго лежала на очень удобной кровати, глядя в потолок, пытаясь понять, где находится, потому что ее определенно это не был ее дом.

Затем медленно просочилось воспоминание о похищении Вульфом. Гостиничный номер, куда он ее привел, и... О Боже, два бокала розового шампанского, которые она выпила.

Отлично. Неудивительно, что ее рот был похож на дно птичьей клетки.

Вздохнув, она перевернулась на бок и подумала, не встать ли. Потом мельком взглянул на часы на тумбочке.

Вот дерьмо. Было десять утра.

Она резко села, затем оттолкнулась от кровати, на мгновение задержав дыхание, когда накатила волна головокружения.

Черт, о чем она только думала? Выпивая... Во сколько? Пять утра? Это было на нее не похоже, даже учитывая отвлекающее присутствие Вульфа.

И кстати, почему он не разбудил ее? Он сказал, что даст ей двадцать минут.

Оливия раздраженно подошла к двери спальни и остановилась.

Вульф стоял в гостиной – по-прежнему без рубашки, черт бы его побрал, - и осматривал гостиничную тележку, на которой стояло несколько тарелок с серебряными крышками. Он как раз поднимал одну из крышек, чтобы показать стопку очень хрустящего бекона и сосисок. Запах ударил ей в нос почти сразу же, как только она увидела еду, отнюдь не вызывая тошноты, и она сознавала, что на самом деле очень голодна.

Десять утра. Отец будет вне себя.

Она открыла рот, чтобы спросить Вульфа, почему он позволил ей спать так долго, но он опередил ее.

- Я звонил твоему отцу, - сказал он, не оборачиваясь. - Я сказал ему, что у тебя выходной. Он не был счастлив, но он в порядке с этим. Так почему бы тебе не присесть и не позавтракать?

Она нахмурилась, голова все еще немного кружилась.

- Ты звонил папе?

Положив крышку на тарелку, он повернулся и лениво улыбнулся ей.

- Я подумал, что тебе не помешает поспать, и позвонил ему.

Оливия не знала, что сказать. Все это время она была готова бросится домой, прежде чем отец поймет, что ее нет, а теперь ... Спешить было некуда. И у нее будет целый выходной.

Неприятное чувство шевельнулось у нее в животе, и на этот раз дело было не в вине. Она не брала выходных и очень редко брала отпуск, в основном потому, что никогда не знала, чем себя занять.

Ведение домашнего хозяйства, социальные и деловые связи ее отца, а также управление его финансовыми инвестициями и несколькими побочными проектами были важной работой, и ей это нравилось. Это помогало ей чувствовать себя полезной, и она знала, что отец очень ценил это, что ей тоже нравилось.

Но она не была уверена, что ей нравится целый день просто сидеть в гостиничном номере с Вулфом.

- Хорошо, - медленно произнесла она. - Но я только позавтракаю, если ты не возражаешь. Мне действительно нужно домой. Папа может и не возражает, что у меня выходной, но у меня куча дел, которые не могут ждать.

Вульф молчал, его улыбка исчезла, оставив на лице непонятное выражение. Потом повернулся к тележке. На ней стояла пара чистых кофейных кружек и большой кофейник из нержавеющей стали.

Он взял кофейник.

- Есть еще одна причина, по которой я хочу, чтобы ты осталась, - он осторожно налил дымящуюся черную жидкость в кружки.

- Знаешь, как я и сказал, я не хочу говорить о смерти отца? Ну, я передумал, - поставив кофейник, он снова взглянул на нее, и на этот раз на его грубом красивом лице не было улыбки. В его глазах блеснуло что-то, чего она не могла понять, был ли это гнев или горе, или сложная смесь того и другого, она не знала. - Думаю, я действительно хочу поговорить об этом.

Ее сердце сжалось. Его было нелегко понять, она помнила это с давних пор. Большую часть времени он имел невозмутимый вид, но бывали моменты, когда его холодная внешность исчезала, и она замечала что-то еще в его глазах. Что-то очень похожее на гнев.

Она не винила его за это. Ной Тейт был ублюдком первой степени, и то, как он обращался с Вульфом, вызывало у нее отвращение. Но, так как Вульф никогда не говорил об этом, она никогда не настаивала, главным образом потому, что ей было всего пятнадцать и она не знала, что сказать ему.

Но сейчас ей не пятнадцать, и от мысли, что он наконец-то хочет поговорить с ней об отце, у нее перехватило дыхание.

Оливия отошла от двери и подошла к нему. Она посмотрела на него, едва замечая его полуобнаженное тело, полностью сосредоточившись на странной комбинации эмоций в его глазах.

- Ты знаешь, что я здесь, если ты хочешь поговорить, Вульф. Но я не буду давить на тебя, если ты этого не сделаешь, хорошо? - она протянула руку и слегка коснулась его руки в бессознательном жесте утешения. Только для того, чтобы ощутить жар его обнаженной кожи, покалывающий кончики ее пальцев, заставляющий ее хотеть отдернуть руку.

Он не двигался, и все же она увидела, как что-то вспыхнуло в его глазах, что-то, что не было гневом или горем, или чем-то еще, что было там мгновение назад. И вдруг воздух между ними наполнился напряжением, каким-то непонятно густым и электрическим.

Несколько секунд назад она забыла, что на нем нет рубашки. Теперь ее охватило осознание этого. Того, как близко он был. Какой он высокий и широкий, и какая хрупкая и маленькая она по сравнению с ним. Его загорелую кожу и татуировки. Его жетоны висели у него на груди, металл блестел, как луч слабого зимнего солнца.

От него приятно пахло кедром и кожей с мускусным мужским оттенком.

Оливия сглотнула. Все было неправильно. Неправильно чувствовать это, когда он скорбит и хочет поговорить. Неправильно хотеть его физически. Он был ее другом, не более того, и ей действительно нужно было взять себя в руки.

Она убрала руку с его плеча, надеясь, что это выглядело как спокойное движение, и не выдало то, что прикосновение к нему делало сумасшедшие вещи с ее сердцебиением. Но он поймал ее руку, обхватив ее своими длинными пальцами.

- Ты уверена? - его голос был низким и грубым, от взгляда его глаз у нее перехватило дыхание. - Я знаю, это был шок. По сути, я похитил тебя, а потом привез сюда. Я просто... хочу поговорить с тобой. Лично. И, блядь, не в спешке для разнообразия.

Ее мозг работал слишком медленно и она не могла придумать, что сказать в ответ. Все, что она, казалось, осознавала, это то, что он держал ее за руку, заставляя жар подниматься вверх по ее руке и проникать в остальную часть ее тела. Дикий, беспокойный жар, совершенно незнакомый ей.

Она никогда не испытывала такого прежде, даже в тот последний день в библиотеке, когда ждала его встречи с отцом, отчаянно надеясь, что он примет предложение отца о работе и убежище, и решила не уходить, пока не узнает его ответ.

Услышав, как закрылась дверь отцовского кабинета, она выскочила в коридор и увидела Вульфа, который стоял, засунув руки в карманы джинсов, и его обычной беззаботной улыбки нигде не было видно. Тогда она увидела гнев в его глазах, четкий и ясный, хотя все, что он сказал, было: «Я не могу остаться. Я записываюсь в на флот завтра».

Она была так разочарована, пытаясь не разрыдаться перед ним, но не смогла. Он обнял ее, - он прикасался к ней только один раз - шепча, что ему жаль, но так должно быть.

И она... Ну, это объятие было самое странное, что случалось с ней. Было что-то такое в тепле его тела и ощущении его прикосновения к ней, в силе его рук, обнимающих ее, и в тепле его дыхания в ее волосах, что заставляло ее пульс учащенно биться. Она дрожала по причинам, которые ее шестнадцатилетнее «я» не могло понять.

Но теперь... Теперь она знала, что это значит.

Она сглотнула, борясь с желанием вырвать свою руку из его. Не желая выдавать себя больше, чем она уже сделала.

Да ладно тебе. Он уже все знает. Ты никогда не была очень хороша в подпольных играх, и ты это знаешь.

Она отвела взгляд, положила руку ему на плечо и постаралась не обращать внимания на учащенное сердцебиение.

- Хорошо, - сказала она, ее голос звучал гораздо более хрипло, чем она хотела. - Тогда давай выпьем кофе и поговорим.

Но он не отпустил ее руку. Вместо этого она почувствовала, как один его длинный палец коснулся ее подбородка, поворачивая голову так, чтобы встретиться с ним взглядом.

- Эй, что случилось? - пробормотал он. - Ты покраснела.

Без шуток. Она сжала челюсти и собралась с духом, чтобы ответить ему спокойным, ровным взглядом, как будто ничего не случилось, совсем ничего. Но его взгляд завораживал. Ей всегда нравилось, что у него один глаз голубой, а другой зеленый. Это называлось гетерохромией, или так он сказал ей, когда она однажды спросила об этом. Не то, чтобы это имело значение, как это называлось. Она просто находила его прекрасным, этот кристально-голубой оттенок был похож на зеленые листья, яркие цвета пробивались сквозь его длинные темные ресницы…

Его губы изогнулись.

- Лив? Ты можешь ответить в любое время.

А, точно. Он задал ей вопрос и теперь она смотрела на него, как лунатик.

Вопрос, на который он уже знает ответ.

Волна внезапного раздражения захлестнула ее, отчасти вызванная ее собственной беспомощной реакцией на него, потому что да, конечно, он знал. Он должен был знать. Он не был глуп, несмотря на то, что всегда умалял свой интеллект, и она тоже не была глупа.

- Ты знаешь, почему я покраснела, - слова вырвались прежде, чем она смогла остановить себя.

Его глаза расширились, что сделало небольшую часть ее очень довольной тем, что она могла удивить его. Потому что на самом деле она устала быть единственной, кто был взволнован. Ей не нравилось, как это выводило ее из себя, и, если подумать, она начинала чувствовать себя немного раздраженной тем, что не раскачивала его мир так же, как он раскачивал ее.

Она смотрела на него, не делая ни малейшего движения, чтобы отстраниться. Теперь в этом не было смысла, во всяком случае, если он уже знает, как влияет на нее.

- Да, - медленно произнес он, изучая ее лицо. - Думаю, знаю.

- Тогда зачем спрашивать меня?

Он не отпустил ее руку, и палец под подбородком остался на месте. Ее пульс бился как проклятый барабан, в ее голове, и она хотела отстраниться.

Но что-то маленькое, дерзкое и упрямое удерживало ее.

- Может, я хотел кое-что проверить, - палец у нее под подбородком шевельнулся и очень легко скользнул вниз по шее. По коже побежали мурашки, и она с трудом сдержалась, чтобы не ахнуть и не сделать шаг назад.

- Проверить что? - дрожь возбуждения пробежала по ее коже, а голос прозвучал хрипло. И это ее раздражало. Что он делает? Что он хочет? Признание, что ее влечет к нему? Если да, то зачем ему это?

Его палец задержался у нее на шее, и она поняла, что он чувствует ее пульс. И что он был быстрым. Слишком быстрым.

Его взгляд внезапно стал напряженным.

- Прошло шесть месяцев с тех пор, как я был с кем-то, Лив.

Подожди, что? Это было... приглашение?

Нет, не может быть. Он не испытывал к ней таких чувств. Он был ее другом и никогда не делал ничего такого, что заставило бы ее думать, что он испытывает к ней еще какие-то чувства. Она не хотела туда идти, просто не хотела.

- Я думала, ты хочешь поговорить о своем отце.

- Ну, может, я передумал, - его палец легко скользнул по ее коже, в то время как его взгляд опустился на ее белую ночную рубашку. - Может быть, я хочу заняться чем-то другим.

Чем-то другим…

Оливия отпрянула от него прежде, чем осознала это, и сделала пару шагов назад, чтобы увеличить расстояние между ними. Она задыхалась, сердце бешено колотилось под ребрами, пульс бешено бился, а кожа была странно горячей и напряженной.

- Я... не понимаю, о чем ты говоришь, - ее голос звучал хрипло и неуверенно.

Вульф уставился на нее, не отводя взгляда

- Ты знаешь, о чем я говорю, Лив. Думаю, мы оба знаем, о чем я говорю.

- Да, но я думала, что я твой друг, - она не могла контролировать ни дыхание, ни сердцебиение. - Так вот почему ты привел меня сюда? Чтобы…

- Чтобы что? Трахнуть тебя?

Она давно привыкла к грязному рту Вульфа, но, услышав это слово в отношении себя, почувствовала, как по спине пробежал горячий электрический ток.

Но он не мог так думать. Все это было слишком странно. Похищение, бегство в отель и странные вопросы, которые он ей задавал. Не говоря уже о выражении его лица, когда она по глупости подумала, что шампанское и свечи означают что-то другое.

Она не могла позволить себе поверить, что он говорит серьезно.

- Нет, - сказала она, ненавидя себя за то, что это слово прозвучало так неуверенно. - Ты этого не хочешь. В этом нет никакого смысла. Ты сказал, что это не свидание.

Сила его взгляда, казалось, прожигала ее насквозь.

- Нет, не свидание. Я никогда не трахаюсь на первом свидании.

Снова это горячее возбуждение, и на этот раз ниже, между ее бедер. Ее мозг перемещался туда, куда она не хотела, посылая образы, которые она не хотела видеть бунтующими в ее сознании. Голый Вульф. Вульф прикасается к ней. Вульф трахается на первом свидании. Вульф трахает ее …

- Нет, - повторила она, яростно качая головой. - Нет.

Наступила напряженная, тяжелая тишина.

Затем он двинулся к ней, быстро и плавно, и она успела отступить на несколько шагов, прежде чем он оказался прямо перед ней. Он схватил ее за руку и, прежде чем она успела остановить его, прижал ладонь к своей груди, прижимая ее к коже.

- Ты хочешь меня, Лив. Я знаю это. Я вижу это в твоих глазах.

Она застыла, из нее вырвался последний вздох.

Он прав. Ты хочешь его.

Но не так. Что-то было не так. Она чувствовала это.

Он не сделал никакого движения, чтобы сделать что-то еще, просто прижал ее руку к себе, этот напряженный взгляд удерживал ее в своем плену.

Жар его тела обжигал. Твердый, мускулистый. Загорелая кожа слегка покрытая волосками. Ровное, медленное биение его сердца.

Она была такая хорошая, такая осторожная. Она и представить себе не могла, что прикоснется к нему, потому что не была мазохисткой. Было достаточно плохо безнадежно влюбиться в него, не говоря уже о том, чтобы фантазировать о чем-то другом.

Но теперь она прикасалась к нему, и это было...

Нет. Нет, она не могла этого сделать. Это было слишком близко к тому, чего она так отчаянно хотела, и ей становилось очевидно, что она была для него просто телом. Он не хотел ее. Если чего он и хотел на самом деле, то это секса в первую очередь.

Она отдернула руку от его обнаженной груди.

Только для того, чтобы он сделал еще один шаг вперед, другой рукой скользнул в ее волосы, а его большая ладонь обхватила ее затылок. Прежде чем она успела среагировать, он наклонил голову, и его широкий, красивый рот оказался на ее губах.

Потрясение заставило ее замереть.

Вульф Тейт целовал ее. Вульф Тейт целовал ее.

Если раньше она не могла дышать, то теперь казалось, что весь воздух в мире был высосан и его нигде было взять.

Его губы были мягкие. Этого она не ожидала. Он был таким твердым везде, и все же не было ничего неподатливого в том, как его губы нежно касались ее губ. Ничего напористого. Его дыхание было теплым, и почему-то она не могла перестать дрожать, когда он снова коснулся ее губ легким поцелуем.

Он издал звук, грубый и одобрительный, вдыхая, как будто ее запах был чем-то, что ему нравилось. Затем его язык коснулся ее нижней губы, мягко уговаривая открыться ему.

Дикий огонь разгорался в ее венах, порыв сильного жара охватил ее, обжигая.

У нее закружилась голова. Это был ее первый поцелуй. С единственным мужчиной, с которым она когда-либо хотела быть. Единственный мужчина, которого она когда-либо хотел коснуться.

Это не правда и ты это знаешь.

Сомнение было маленьким, твердым куском льда, сидящим в ее животе, непроницаемым для пламени. Было слишком много странного во всей этой ситуации, слишком много того, чего она не понимала, и она не могла избавиться от чувства, что Вульф не рассказал ей всю историю.

Это означало, что она не могла отдаться этому поцелую. Она не могла позволить ему сделать что-то еще. Другая женщина, возможно, отбросила бы осторожность и взяла бы то, что хотела, даже если бы это было все, что у нее когда-либо было, но Оливия не была такой женщиной.

Вся ее жизнь была посвящена осторожности. Наблюдению и ожиданию, тщательному обдумыванию. И как бы сильно она не хотела Вульфа Тейта, она уже говорила себе, что никогда не получит его, не так, как хотела. Это было то, с чем она смирилась давным-давно. Потому что он не хотел ее. Он не был влюблен в нее так, как она была влюблена в него, и, если бы она позволила себе это, только чтобы потом понять, что все это не правда…

Что ж. Она никогда не оправилась бы от этого.

Он крепко держал ее, давая понять, что она не сможет вырваться, если он не позволит. Поэтому она снова положила руку ему на грудь, стараясь не поддаваться жару, и на секунду задержала ее там.

Он издал еще один грубый звук, его губы приоткрылись на ее губах.

Оливия толкнула его в грудь. Сильно.

Это было похоже на перемещение горы. Потом она поняла, что он, должно быть, позволил ей оттолкнуть себя, потому что было ясно, что у нее не хватило бы сил сдвинуть его с места, если он не захотел, чтобы его двигали. Но в этот момент она почувствовала только то, как его рука соскользнула с ее затылка, когда он отступил на шаг назад.

Не дожидаясь его реакции, она проскользнула мимо него и направилась прямо к двери гостиничного номера. Время уйти. Определенно пора уходить.

Ее сердце бешено билось в ее груди, ее кожа была чувствительной, ее нежные губы тоже. Оливия положила руку на ручку двери и дернула, отчаянно пытаясь выбраться.

Но дверь не открылась.

Она потянула ее снова, сильнее.

Она оставалась закрытой.

- Она заперта, - раздался темный, грубый голос позади нее.

Она проигнорировала его, снова тщетно дергая за ручку, не заботясь о том, что скоро сломает ее, страх начал собираться в глубине ее живота.

- Прости, Лив, - сказал Вульф.

Она резко обернулась, тяжело дыша.

Он стоял в коридоре, его массивная фигура заслоняла свет. Блокируя все. Все, что она могла видеть, были его глаза и жесткий, неумолимый взгляд. Как будто этого нежного, невероятно горячего поцелуя не было.

- Я не могу позволить тебе уйти, - тихо сказал он. - Пока ты не дашь мне то, чего я хочу.


Глава Пятая


Оливия прижалась к двери, прекрасный румянец исчез с ее лица, оставив его бледным, ее глаза были огромными и темными, уставившись на него, как будто у него внезапно выросли крылья, рога и раздвоенные копыта.

Да, он не мог винить ее за это. Он облажался и облажался по-королевски. Ему не следовало упоминать о желании поговорить об отце, это уж точно. В то время он чувствовал, что неправильно использовать ее сочувствие и заботу против нее, но он понимал, что чем дольше он держит ее здесь, тем опаснее это было. Де Сантис, без сомнения, перевернет небо и землю, чтобы найти ее. И если он не будет осторожен, де Сантис узнает, что ее похитил Вульф.

Он не мог позволить этому случиться и дать парню знать о своих намерениях. Он должен получить нужную ему информацию.

Его грубость и озвучивание слова «трахаться» тоже не помогли, он понял это в ту же секунду, когда она покраснела как роза. Некоторых девушек заводят грязные разговоры, но он должен был понять, что Оливия не из таких. Во-первых, она не ругалась, а во-вторых, ей было очень неудобно, когда он спросил, встречается ли она с кем-нибудь.

Заставить ее прикоснуться к нему было началом, потому что он видел, как что-то горячее вспыхнуло в ее взгляде в тот момент, когда он прижал ее ладонь к своей груди, но этот поцелуй...

Да, это было очень большой ошибкой.

Его последняя командировка в восточную Европу была жесткой, холодной и дерьмовой, и поцелуй Оливии... Ну, здесь все было как раз наоборот.

Ее губы были такими мягкими, и она пахла клубникой, ее волосы ощущались шелком под его пальцами. И все, о чем он мог думать, это то, что прошло чертовски много времени с тех пор, как он касался чего-то настолько мягкого. Пробовал что-то настолько сладкое. Он хотел большего, хотел скользнуть языком в ее рот и почувствовать ее вкус, обхватить ее бедра и притянуть к себе, почувствовать тепло ее тела. Настолько, что на мгновение забыл, что должен был делать.

Пока она не толкнула его в грудь, и ему пришлось отпустить ее.

Он мог бы последовать за ней, и, возможно, должен был именно так и поступить. Может быть, ему следовало крепче прижать ее к себе и поцеловать, просунуть руку под ночную рубашку и заставить себя забыть, что она когда-то сопротивлялась. Но эта чертова слабость в груди, это чувство нежелания, остановило его.

Секс - это не то, чего он хотел от нее. Расписание де Сантиса и информация о Дэниеле Мэе были ключевыми целями этой миссии, и поскольку он был слишком слаб, чтобы использовать секс против нее, тогда, возможно, ему придется использовать что-то еще.

Скажи это своему члену.

Вульф проигнорировал эту мысль. Конечно, он был чертовски тверд. Впервые за полгода он был близок с женщиной, и его чертов член не знал, что с этим делать. Помимо очевидного.

Но он все испортил, упустил свой шанс. Он не будет принуждать ее, и если соблазнение не сработает, то придется попробовать что-то другое.

Господи, если бы он лучше планировал, был бы умнее, тогда, возможно, не облажался бы так сильно. Слишком поздно теперь.

В любом случае, она не уйдет, пока он не получит то, чего хочет.

Ее руки были прижаты к двери, как будто она хотела протиснуться через нее и выйти с другой стороны, и он мог видеть ее очевидный страх.

Он пугал ее, что делало это чувство слабости внутри него еще сильнее и злило его. Потому что страх - полезный инструмент, если с ним правильно обращаться.

Или ты можешь просто сказать ей правду.

Конечно, мог.

- Эй, Лив, твой отец убил моего, и моим последним приказом было убить твоего, чтобы я смог наконец вытащить маму из укрытия. Так что, если ты дашь мне информацию о его расписании, чтобы я мог спланировать нападение, плюс достанешь мне все, что у тебя есть на Мэя, чтобы я мог поймать этого урода, это было бы здорово.

Угу. Нет.

- Я не знаю, чего ты хочешь, - сказала Оливия, ее голос был хриплым, и точно не от желания к нему, не в этот раз.

Он не приблизился к ней. С этого момента он должен вести себя осторожнее, и подавление ее страхом или желанием, вероятно, не пойдет ей на пользу. Для них обоих.

Ты ведь знаешь, что теперь можешь помахать ручкой на прощание вашей дружбе?

Еще одна мысль, которую Вульф яростно выбросил из головы. У него никогда не было ее дружбы, так почему это должно иметь значение сейчас, он понятия не имел.

- Да, знаешь, - он старался говорить нейтральным голосом. - Я спрашивал тебя о правительственных контрактах твоего отца. И о Дэниеле Мэе.

Она выпрямилась, вздернув подбородок, и он поймал себя на том, что невольно восхищается тем, как она берет себя в руки, хотя и напугана.

- Я ничего не знаю ни о том, ни о другом, - сказала она со спокойным достоинством. - Как я уже и сказала. Любые государственные контракты заключаются с «DS Corp», и папа не имеет никакого отношения к компании теперь. А что касается Дэниела Мэя, то он…

- Твой отец собирается отдать тебя ему, - решительно перебил Вульф. Пришло время узнать хотя бы часть правды. Она не поверит ему, не тогда, когда она всегда была такой стойкой сторонницей своего отца, но, если он посеет семя сомнения в ее голове, тогда это будет началом.

Он должен что-то сделать, чтобы она не обратилась к властям и не сообщила о нем, как только ее отец умрет. Она была тем «свободным концом», который мог привести к нему. Другой человек справился бы с этим гораздо более жестоким и надежным способом, но это никогда не было вариантом для него. Не тогда, когда было много способов привлечь ее на свою сторону.

Она нахмурилась.

- Что? Что значит, он хочет отдать меня ему?

Вульф засунул руки в карманы джинсов, желая, чтобы его чертов стояк умер, потому что было трудно сосредоточиться, особенно когда он продолжал видеть ее розовые соски через простую белую хлопчатобумажную ночную рубашку. И особенно, когда хлопок натягивался на них, и он мог видеть, что они были твердыми.

- Я имею в виду, - процедил он сквозь зубы, - что твой отец заключил сделку, в рамках которой ты должна выйти замуж за этого придурка.

Оливия моргнула.

- Это смешно. Я ходила на одно свидание с Дэниелом, но только потому, что папа предложил. Он сказал мне, что Дэниел потерял жену в прошлом году и ему было трудно снова начать встречаться, так что я помогла бы ему сломать лед, так сказать. То свидание было катастрофой, и он никогда не спрашивал обо мне снова.

Вульф прищурился, изучая ее. Было ясно, что она верит в то, что говорит, и, черт возьми, возможно, это было правдой. Может быть, Дэниел потерял жену и теперь ему трудно снова ходить на свидания. Но было правдой и то, что Чезаре обещал ее ему, и ему доставляло огромное удовольствие говорить об этом Вульфу.

- В следующий раз ты увидишь, что это нечто большее, чем просто свидание, - сказал он, позволяя ей увидеть правду в его глазах. - Что бы он тебе ни сказал, ты выйдешь замуж за Дэниела Мэя, и он не примет отказа.

Оливия нахмурилась еще сильнее. Потом ее лоб разгладился, и она тихо рассмеялась.

- Это смешно. Папа никогда бы так не поступил. Не знаю, где ты об этом слышал, но это не в папином стиле. Он консервативен, да, но он не из средневековья.

Блядь. Ему придется рассказать ей больше, не так ли?

- Я не просто слышал об этом, - сказал Вульф, глядя прямо в ее голубые глаза. - Твой отец сам мне это сказал.

- Но я не…

- Позавчера. Я сказал ему, что хочу, чтобы он отдал тебя мне, а он ответил, что уже пообещал тебя Дэниелу Мэю, и что Мэй будет очень недоволен, если тебя увидят с кем-то еще.

Ее розовый ротик приоткрылся. Потом закрылся. Затем она прошла мимо него в гостиную, не говоря ни слова. Направляясь прямо к... О черт, нет.

Вульф последовал за ней, едва успев схватить телефон с кофеварки, прежде чем она взяла трубку.

Она ничего не ответила, просто смотрела, как он отодрал телефон от стены и выдернул разъем, чтобы его нельзя было снова подключить, не заменив весь провод.

Бросив бесполезный телефон рядом с кофеваркой, он повернулся и направился в спальню, потому что там тоже был телефон, и он не хотел рисковать.

Когда он вернулся в гостиную, она стояла у окна, скрестив руки на груди. Она не смотрела на него, когда он подошел.

- Значит, теперь я твоя пленница?

- Да, - потому что больше не было смысла все приукрашивать. - Я же сказал, что не отпущу тебя, пока не получу необходимую мне информацию.

- Ты ведь не звонил папе?

- Нет, не звонил.

- Значит, он не знает, что я здесь.

- Нет.

Она повернула голову, пламя чистого гнева вспыхнуло в ее темно-синих глазах.

- Он перевернет весь город вверх дном, чтобы найти меня. Ты знаешь это, не так ли?

Вульф выдержал ее взгляд.

- Конечно, я знаю. Как ты думаешь, почему мы здесь? Что касается остального мира, этот номер забронирован для молодоженов из Флориды для их медового месяца.

- Зачем? - если бы у слова были края, оно бы разрезало его на куски. - Зачем ты все это делаешь?

Его тело не дрогнуло, хотя какая-то часть его глубоко внутри дрогнула. Он сожалел о том, что делал. Было видно, что трещины, уже пробегающие через их дружбу, становятся глубже с каждым словом, которое он произносил, разрушая все.

- Нечто стоящее не приходит без жертвы, Вульф…

Их дружба все равно ничего не значила. Не тогда, когда она всегда была построена на лжи. Его лжи. Так имеет ли значение, если все это закончится? Возможно, даже лучше, потому что тогда, по крайней мере, ему не придется лгать ей. Конечно, ей будет больно, но ничего не поделаешь.

Если ты хочешь омлет, то должен разбить несколько яиц, как говорится.

- Тебя это не касается, - он старался говорить холодно и жестко. Если он собирается положить конец их хрупкой дружбе, то должен сделать это быстро, пока не передумал.

- Меня это не касается? - она недоверчиво посмотрела на него. - Ты похитил меня, Вульф. Тебе нужна информация от меня, и ты не отпустишь меня, пока я не дам ее тебе. Информация о моем отце. Так что, я думаю, что все это действительно касается меня.

- Тебе не нужно знать почему. Все, что тебе нужно знать, это то, что я хочу получить доступ к расписанию твоего отца и деталям его отношений с Дэниелом Мэем.

Ее темная бровь поднялась в полном недоумении.

- Я ничего не знаю о Мэе. А что касается расписания моего отца, почему ты думаешь, что я дам тебе доступ к нему?

Он проигнорировал ее.

- Это ты ведешь дневник своего отца, назначаешь ему встречи. Его бизнес-проекты. У тебя есть доступ к его файлам и всем его личным документам. Даже если ты не знаешь о Мэе, ты должна быть в состоянии найти некоторые записи о его отношениях с твоим отцом. Электронные письма, все такое.

Ее прекрасные губы сжались в тонкую линию.

- Я же сказала. Я ничего об этом не знаю.

Она лжет? Он не мог сказать наверняка.

Да ладно, придурок. Ты знаешь, что она не лжет. Она самый честный человек, которого ты когда-либо встречал.

- Мне нужен доступ к расписанию Чезаре, Лив. Сейчас же.

- Зачем? Для чего? - ее лицо было очень бледным, глаза посинели. И под гневом в них он увидел что-то еще. Что-то, из-за чего заболела его грудь.

Боль.

Он отвернулся от нее и направился к мини-холодильнику, внезапно почувствовав потребность в чем-нибудь покрепче кофе. Наклонившись, он открыл дверцу и достал маленькую бутылочку скотча. Открутив крышку, он сделал глоток прямо из бутылки. Жидкость обожгла горло, заставив его поморщиться.

Господи, она не собирается рассказывать ему что-то добровольно, не так ли? Она была слишком умна. Умнее, чем он. И теперь, когда он практически убил любой шанс использовать рычаги, которые у него были - их дружбу и ее желание к нему - он понятия не имел, что, черт возьми, делать.

Он должен был быть лучше нее. Ради Бога, он же гребаный морской котик. Его отец был бы разочарован тем, как он чертовски запутал всю эту ситуацию. И именно поэтому он отдал компанию Вэну, верно? Потому что Вульф был пистолетом, оружием в чужой руке. Для этого его и готовили. Это все, к чему его готовили.

Он не был стратегом или лидером. И никогда им не будет.

Вульф повернулся и прислонился спиной к стойке над мини-баром, делая еще один глоток виски, алкоголь успокаивающе согревал его.

Оливия стояла у окна, купаясь в бледном зимнем солнце. Она выглядела... свирепой, стоя там, со скрещенными руками и поднятыми крылатыми бровями. Даже надменно. Но весь эффект был подорван тем фактом, что солнечный свет сделал ее ночную рубашку прозрачной, и теперь он определенно мог видеть ее соски.

Его члену это очень понравилось, и внезапно все, о чем он мог думать, был этот проклятый поцелуй. О ее губах и каковы они были на вкус. О ее маленькой руке на его груди и то, что эта рука заставила его почувствовать. Мгновенная вспышка желания, которую он отчаянно пытался подавить.

У него никогда не было такого поцелуя, и уж точно он не ожидал такой бурной реакции.

Иисус Христос. Какого черта с ним происходит? Он должен был быть невосприимчив ко всей этой ерунде.

Она всегда была твоей слабостью, и ты знал это даже тогда.

- Если я отпущу тебя, - произнес он в наступившей тишине, - твой отец отдаст тебя Мэю. Ты действительно этого хочешь?

- Нет, конечно, нет. Но так как это явно то, что ты придумал или неправильно понял, мне не нужно беспокоиться об этом, не так ли?

- Зачем мне лгать тебе об этом?

- Зачем тебе лгать мне о том, что ты звонил папе? Зачем тебе лгать мне о том, что ты хочешь меня? - сарказм прозвучал в ее голосе. - Прости, если теперь я не верю всему, что ты говоришь, Вульф.

Его охватило разочарование, хотя с этим ничего нельзя было поделать. Он солгал ей. На самом деле, он лгал ей годами, так почему она должна верить тому, что он говорил ей теперь? Не было никакой причины.

А теперь он разрушил отношения между ними, хрупкое равновесие их дружбы, сначала используя ее симпатию к нему, чтобы сблизиться, а затем ее влечение к нему для обольщения. Это все равно что пытаться перерезать проволоку на неразорвавшейся бомбе, рубя ее топором.

Но ведь именно так ты обычно и поступаешь, не так ли? Ты даже не знаешь, что такое тонкость.

Но это не было чем-то новым для него, и у него не было времени думать об этом сейчас. Он должен был быстро перетянуть ее на свою сторону. Отчаянные времена требовали отчаянных мер.

- Ты знаешь, почему меня усыновили? - его голос прозвучал странно в тяжелой тишине, и почти сразу же он пожалел об этом.

Она нахмурилась, смена темы разговора явно застала ее врасплох.

- Нет. Какое это имеет отношение к делу?

Дерьмо. Ему ничего не остается, как продолжить.

Он допил остатки виски и отшвырнул бутылку. Положил ладони на край стойки и сжал ее пальцами, крепко вцепившись в него.

- Папа говорил мне, что это из-за моих глаз. Их цвета были холодными и разными. Что они делали меня особенным. Он собирался усыновить только меня, но тут вмешался Вэн и сказал, что мы команда и он не может взять меня без него и Лукаса. Поэтому папа нас всех усыновил.

- О. Я никогда не слышала этого.

Он невесело улыбнулся.

- Это ложь.

- О, - повторила она, переминаясь с ноги на ногу и хмурясь еще больше. - Как это?

- Папа усыновил меня не из-за моих глаз. Он взял меня, потому что мой отец мог быть убит его врагом, - это была не совсем правда, но достаточно близко.

Оливия открыла рот, но ничего не сказала.

- Он усыновил меня, потому что хотел превратить в оружие. Чертову управляемую ракету, которую он запустит в нужное время, чтобы выбить дерьмо из своего врага.

Она опустила руки, хмурое выражение исчезло с ее лица.

- Вульф..., - она сделала шаг к нему и остановилась.

Нет, он ошибся. Снова. Рассказать ей это было ошибкой, потому что чем больше она будет знать, тем больше это будет связывать его с будущим убийством де Сантиса. Но теперь, когда он начал, он не мог заставить себя замолчать. Как будто правда требовала, чтобы ее выпустили, чтобы уравновесить всю ложь, которую он ей рассказал ранее. Как будто он гребаный грешник, исповедующийся священнику, нуждающийся в отпущении грехов.

- Папа просто ждал подходящего момента, чтобы поджечь фитиль.

Она ничего не ответила, просто уставилась на него.

- Пару недель назад, после похорон отца, мы все трое получили от него письма. Они были написаны перед его смертью и должны были быть отданы нам в случае его внезапной смерти. Хочешь знать, что он написал мне? Что моего отца убили, - он оперся о стойку, заставляя себя выдержать ее взгляд. - Это и была спичка от фитиля, Лив. И угадай, кто стал моей целью?


* * *


Она не понимала, зачем он это говорит и что это значит. Очевидно, это должно было что-то значить, потому что в его грубом, скрипучем голосе она услышала острую боль.

Он попятился от нее, прислонившись к столешнице с кофеваркой, и его длинные сильные пальцы вцепились в край, словно он мог упасть, если бы отпустил ее. Этот красивый рот был сжат в жесткую линию, никаких признаков сексуальной, медленно горящей улыбки. Его заросшая щетиной челюсть была плотно сжата, массивные плечи напряжены, создавая впечатление мощного, привязанного животного, готового вырваться в любую секунду.

Выражение его лица определенно было гневным, но она могла видеть в его глазах ту же боль, которую слышала в его голосе.

Он был похож на человека, висящего на волоске от смерти.

Управляемая ракета…

Он спросил ее, кто, по ее мнению, его цель, но она понятия не имела. Она была слишком занята, сосредоточившись на боли в его голосе. Как будто отец, который бил его, что-то значил для него. Но это не могло быть правдой. Почему он пришел к ее отцу за поддержкой? За помощью? Он хотел, по крайней мере, это то, что он всегда говорил ей.

Она сглотнула, ошеломленная.

Сначала поцелуй, а потом он поймал ее в ловушку в коридоре, сказав, что не позволит ей уйти. Жар в его глазах и нотки грубой сексуальности в его голосе полностью исчезли, не оставив у нее сомнений, что все это было притворством, фасадом. Уловка, чтобы заставить ее дать ему информацию, в которой он так отчаянно нуждался. Информации, которую она не собиралась ему давать - да и не могла.

Она злилась на него за это, не говоря уже о том, что злилась на себя за то, что попалась на эту удочку, за то, что не обратила внимания на охватившие ее сомнения. Обидно, что он опустился до того, чтобы использовать ее влечение к нему против нее, использовал их дружбу.

Но увлекаться гневом, обидой или чем-то еще было бы глупо. Ей пришлось отбросить все эти грязные эмоции и сосредоточиться на самом важном. Что означало убраться отсюда подальше от него.

Она покачала головой.

- Я не знаю, кто твоя цель, Вульф, - часть ее - та часть, которая не злилась на него, которая была его другом и всегда им будет - хотела подойти к нему, коснуться его руки, успокоить его боль. Но она осталась на месте.

Полчаса назад она доверила бы ему свою жизнь.

Сейчас? Теперь она не была уверена, что вообще доверяет ему.

- Подумай об этом, - коротко сказал он. - У папы был только один главный враг, который представлял для него угрозу.

Был только один такой человек. Чезаре Де Сантис. Ее отец.

- Нет, - в последнее время она часто повторяет это слово. - Это значит, что папа убил твоего отца. Это смешно. Конечно, он не был самым порядочным человеком, когда возглавлял «DS Corp», но он не стал бы убивать людей.

- Откуда ты знаешь? У тебя есть доказательства, что он этого не делал?

- А у тебя есть доказательства, что он это сделал?

Он отодвинулся от стойки, и она старалась не смотреть на его пресс, злясь на себя за то, что пялится на него.

- Да. У меня есть.

Что-то острое пронзило ее, заставив вздрогнуть, как от внезапного удара топором по стволу дерева.

- Ты можешь так думать, - быстро сказала она. - Но что бы это ни было, ты ошибаешься. Папа никогда бы никого не убил.

Она не верила. Она не могла в это поверить. Ее отец не был святым, она всегда это знала, но он никогда не прибег бы к убийству. Так же, как он никогда не «отдал» бы ее мужчине, которого она даже не знает, на чем так настаивал Вульф.

Отец любил ее. Он нуждался в ней. Он никогда не избавился бы от нее.

Да, у него были свои недостатки, но они были у всех. В глубине души она была уверена, что он хороший человек.

Во всяком случае, все это к делу не относится. Вульф может просто снова манипулировал ею так, как он манипулировал ею ранее. Рассказал ей грустную историю, притворился, что ему больно, и пытался добиться ее сочувствия.

- Ты понятия не имеешь, что за человек твой отец, Лив, - резко сказал он. - Никакого, блядь, понятия.

Она сжала губы, не желая говорить ему, что он снова ошибся, потому что было очевидно, что он не собирается слушать ее.

- Ты действительно думаешь, что я поверю во все это? - вместо этого спросила она. - Ты поцеловал меня не потому, что хотел меня, не так ли? И ты похитил меня не для того, чтобы просто поговорить со мной. Единственная причина, по которой я здесь, единственная причина, по которой ты вообще прикоснулся ко мне, это то, что ты хотел эту информацию, и тебе было все равно, как ты ее получишь.

Черты его лица ожесточились, в глазах вспыхнул опасный огонек.

- Ладно, если хочешь знать правду, то да, именно поэтому ты здесь. Почему я поцеловал тебя. Я не хочу тебя, Лив. Я хочу знать все, что ты знаешь о Дэниеле Мэе. Мне нужен доступ к расписанию твоего отца и его электронной почте. Потому что знаешь, что я сделаю, когда получу их? - он оттолкнулся от стойки. - Я сожгу его чертову империю и его вместе с ней.

Шок от его слов пронзила ее словно нож в бок.

- Зачем? Просто потому, что кто-то сказал тебе, что он убил твоего отца?

- Да, именно так.

- Нет, это безумие. Я имею в виду, да ладно. После всего, что он для тебя сделал? Ты пришел к нему, Вульф. Ты хотел его помощи, и он дал ее тебе. Он ничего не сделал, но…

- Я пришел к нему, потому что так велел мне отец. Потому что он нуждался в Тейте внутри семьи де Сантис и думал, что я был лучшим выбором, - он медленно приближался к ней, словно гигантская пантера, и она почувствовала, как страх ударил ее в грудь. Но она не пошевелилась, шок вокруг нее усилился. - Все недооценивают меня, Лив. Все думают, что я тупой. Но это хорошо, это значит, что я могу летать под прицелом. Так что никто ничего не подозревал, даже твой отец, - он остановился прямо перед ней, глядя на нее сверкающими глазами. - Даже ты.

В ушах стоял странный ревущий звук, и какая-то часть ее смутно осознавала, что теперь она узнала пламя в его глазах, и это была вовсе не боль. Это был гнев.

Осознание всего нахлынуло на нее. О том, как он держал себя так осторожно. Он двигался медленно, как человек с головной болью, не желающий усугублять ее.

Но это не потому, что ему было больно. Потому что он был в ярости.

- Что значит «даже я»? - глупо спросила она.

- Есть причина, по которой я твой друг, Лив. Мне так сказали. Чтобы я мог подобраться к твоему отцу достаточно близко, чтобы убить его.

В этом не было никакого смысла. Ничего из этого не было правдой.

Она уставилась на него, глядя прямо в эти яростные глаза и его грубое красивое лицо. Он уже не был тем несформировавшимся мальчиком, которого она помнила. Он был мужчиной, и на его лице были шрамы. Один возле голубого правого глаза, другой на подбородке. Признаки его миссий, которыми он никогда не делился, вещей, которые он делал, о которых она не знала.

Он должен был быть ее другом, кем-то, кого она хорошо знала, и все же становилось ясно, что она совсем его не знает.

А ты его знала? Или ты просто сказала себе, что знала?

- Я..., - хрипло начала она. - Я тебе не верю.

- Верь во что хочешь, - его рот скривился в нечто похожее на издевку. - Все это правда. Единственное, что тебе нужно знать, это то, что этот чертов фитиль горит, и твой отец под прицелом, - прежде чем она успела что-то сказать, он прошел мимо нее и направился в спальню, захлопнув за собой двойные двери.

Оливия не могла пошевелиться в течение нескольких долгих секунд после того, как эхо удара дверью стихло. В конце концов она подошла к дивану и села, ее ноги дрожали.

Это не могло быть правдой. Не могло. Десять лет дружбы - ложь. Все эти разговоры в библиотеке, ощущение, что она наконец нашла кого-то, с кем можно поговорить, кого-то, кто слушает ее так, как никто никогда не слушал…

Все это было ложью.

Он не был ее другом, потому что она ему нравилась. Он был ее другом, потому что так велел отец. Потому что это дало ему доступ в семью де Сантис.

Боль скрутила ее грудь, пронзив сердце, но тут же гнев заглушил эту боль. Злость на него за то, как он использовал ее, и злость на себя за то, что поверила ему. Она должна была быть умной. И все же она попалась на его крючок. Одной ленивой улыбки было достаточно, чтобы зажечь ее глаза. Одна улыбка, и она была его.

Что-то прохладное скользнуло по ее щеке и упало на тыльную сторону ладони, лежащей на ее коленях.

Она стиснула зубы. Нет, она не могла этого делать. Она не могла сидеть здесь и предаваться горю, гневу и взаимным обвинениям. У нее не было времени, чтобы разбирать все последствия. Сейчас ее главным приоритетом было выбраться отсюда, вернуться домой, уйти от него.

Оливия смахнула еще одну слезу, с трудом сглотнув ком в горле. Затем она решительно отодвинула всю боль, горе и ярость в сторону. Она разберется с этим позже, когда у нее будет время и место, но сейчас ее миссия номер один - выяснить, как, черт возьми, она собирается выбраться из этого гостиничного номера и предупредить отца. Потому что он должен был знать, что Вульф каким-то образом сошел с ума и представляет для него опасность.

Поднявшись с дивана, она прошла по короткому коридору и снова взялась за ручку двери. Все еще заперто, черт возьми.

Нахмурившись, она уставилась на дверь.

Как ему удалось запереть ее изнутри? Очевидно, у него была возможность открыть ее, так как здесь стояли тележки с едой, указывающие на то, что обслуживающие номера привезли их сюда. Так как же он это сделал?

Это должно было быть как-то связано с тем, что он сделал с картой и считывателем карт, так как замок все еще, казалось, функционировал.

Озадаченная, Оливия прошла по коридору обратно в гостиную, остановившись, чтобы посмотреть на большие двойные двери спальни, которые он захлопнул за собой.

Ладно, может она просто спросит его?

Она не хотела говорить с ним, она была в ярости, но она заставила себя подойти к двери и прислонилась, пытаясь услышать, что он делает. Не было слышно ничего, кроме тишины.

- Вульф? – спросила она чуть громче. – Ты отлично справился с похищением меня. Но что, если будет пожар? Дверь заперта изнутри.

Ответа не последовало.

- Хорошо, - сказала она двери. - Спасибо за признание и за все остальное, за то, что испортил последние десять лет моей жизни, но я волнуюсь из-за двери. Я не особенно хочу сгореть заживо…

- Я смогу открыть ее, - его голос звучал сердито, грубее и более хрипло, чем когда-либо. - Замок реагирует на код с моего телефона. Я смогу вытащить нас, если будет такая необходимость.

А, ладно. Значит, он использовал свой телефон, чтобы управлять замком. Она понятия не имела, как это работает, но, если она сможет достать его телефон и, возможно, выяснить, какой код он использует, тогда она сможет выйти.

Хотя в этом плане был один маленький камень преткновения.

В нем было шесть футов пять дюймов крепких мускулов морского котика, а у нее пять футов пять дюймов и совсем не мускулов. Он сможет остановить ее, даже не запыхавшись.

Она выругалась себе под нос и прошлась по гостиной, скрестив руки на груди, ее мозг был занят перебором всех возможных вариантов. Что ей действительно было нужно, так это вывести его из строя, по крайней мере, достаточно, чтобы достать его телефон и попробовать подобрать код. Но как это сделать?

Остановившись, она оглядела комнату в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы ударить его по голове. Но как только эта мысль пришла ей в голову, она тут же отбросила ее.

Он был солдатом, а она нет. Если каким-то чудом ей даже удастся ударить его, она может сделать это недостаточно сильно, или нанесет скользящий удар, и он получит только ушиб головы вместо мгновенного обморока. Да, и, если это случится, он может связать ее. Второго шанса у нее точно не будет.

Нет, она не могла его ударить. Ей все равно не хотелось причинять ему боль, хотя он и был полным ублюдком, разорвавшим ее сердце на тысячу крошечных кусочков. Она не могла доверять себе, чтобы пройти через это. Это означало, что она должна придумать что-то другое.

Она снова прошлась по комнате, обдумывая варианты, когда ее внимание привлекла маленькая пустая бутылка виски, которую он бросил на пол. Он осушил ее, и это было не единственное, что он выпил. Там был бренди, которое он вылил в их кофейные чашки, когда они приехали сюда, а затем бокал шампанского. И эта бутылка... Он быстро опустошил ее.

Оливия наклонилась и подняла бутылочку, а в голове у нее зародилась идея.

Он, должно быть, устал, учитывая, что было четыре утра, когда он вошел в ее комнату. Значит, он встал еще раньше. Мало спал. С другой стороны, когда он говорил о своей подготовке, он упомянул тот факт, что морские котики привыкли работать без сна.

Но что, если она добавит еще спиртного? Он был крупным парнем, поэтому ему нужно было много, но, похоже, у него не было никаких проблем с осушением этого скотча. Если она принесет ему еще, он может выпить и это.

К сожалению, учитывая его рост, телосложение и размер мини-бутылок, у нее не было достаточно алкоголя, чтобы заставить его вырубиться. Особенно если он не притронется к нему. Но достаточно ли этого, чтобы он заснул? И если да, то как долго ей придется ждать этого?

Выдохнув, она подошла к окну и выглянула наружу, ее мозг лихорадочно работал.

Оставаться здесь слишком долго было невозможно, ей нужно было вернуться домой, рассказать отцу, что Вульф делал все это время, предупредить его - и как можно скорее.

«Он убил моего отца.»

Голос Вульфа пронесся в ее голове, но она отогнала его.

Она не могла позволить себе отвлекаться, не сейчас.

Итак, как заставить огромного морского котика расслабиться настолько, чтобы ослабить бдительность и беспомощно уснуть? Да, это был трудный вопрос.

В голове всплыло воспоминание о неловком разговоре на кухне, который она вела после того, как однажды утром, спустившись вниз, обнаружила женщину, одетую только в отцовскую рубашку, рывшуюся в холодильнике.

Она была кем-то, кого он подобрал прошлой ночью на приеме - к счастью, она была на добрых десять лет старше Оливии - и у Оливии состоялся самый неловкий в мире разговор с этой женщиной. Особенно когда она начала рассказывать ей подробности о ее отце, которые она никогда бы не хотела знать.

Но одна вещь, которую сказала женщина, засела у нее в голове, и по какой-то причине Оливия не могла ее прогнать.

- Хочешь знать мой маленький трюк, когда ты уже закончила, а он все еще хочет продолжения? - сказала женщина, хотя Оливия и не хотела этого знать. - Скотч и минет, дорогая. Напои его, а потом дай ему по-настоящему хороший оргазм. Это более эффективно, чем чертово снотворное, честно, - затем она подмигнула ей. - Потом поблагодаришь.

Было уже поздно, и Оливия не была уверена, стоит ли благодарить женщину за эту мысль. Потому что у нее была ужасная мысль, что, хотя она и могла справиться с пьяным Вульфом, она совсем не была уверена в части оргазма.

У нее перехватило дыхание, сердце забилось быстрее.

Правильно, даже если Вульф Тейт и был лживым сукиным сыном, который в одиночку разрушил их дружбу в течение нескольких минут, ее тело, очевидно, не заботилось об этом.

Ты сможешь дать ему оргазм.

Горло сжалось еще сильнее, и она обнаружила, что смотрит на закрытые двери спальни.

Она не хотела приближаться к нему, не тогда, когда была уверена, что он на самом деле не хочет ее - и она была права, он не хотел.

Но... он не был ни с кем в течение шести месяцев, если то, что он сказал, было правдой. Так, может быть, он ответит ей?

А как же твое сердце? Твоя гордость?

Слишком поздно для ее сердца, а что касается ее гордости, она пожертвует этим без раздумий, если это означает выбраться отсюда.

Кроме того, сейчас не было места тайным надеждам и мечтам. Не то чтобы они вообще были, но все же. Он сказал ей правду, сжег их дружбу дотла, и теперь даже это больше не имело значения.

Она точно знала, где находится. Он не заботиться о ней и никогда не заботился ранее.

Боль пронзила ее, но она снова оттолкнула эмоции, пытаясь взглянуть на проблему объективно. Ее неопытность была серьезным камнем преткновения. Она никогда раньше не соблазняла парня, но, очевидно, знала технику. Знала, что для минета ты в основном открываешь рот... отсасывая?

Логически, это был выход. Ей не придется раздеваться, не придется беспокоиться о своей девственности. Все, что ей нужно было сделать, это взять его в рот и заставить кончить, а потом, если повезет, он заснет.

А что, если он не заснет?

Оливия глубоко вздохнула, потом снова судорожно вздохнула. Если он не заснет, ей придется думать о чем-то другом, но этот план был хорош.

Вопрос был только в том, как затронуть эту тему, не вызывая у него подозрений. Потому что после того, как она так яростно оттолкнула его, он догадается, что она что-то задумала, что заставило ее передумать.

Оливия долго смотрела на дверь спальни.

С колотящимся сердцем она подошла к мини-бару, открыла его, достала бутылку бурбона и заставила себя подойти к двери спальни.

Она подняла руку и тихонько постучала.

- Вульф? Можно войти?


Глава Шестая


Услышав стук в дверь, Вульф нахмурился и задумался, не сказать ли ей просто уйти. Потому что меньше всего на свете он хотел сейчас видеть ее.

Особенно учитывая, как эффектно он взорвал всю эту гребаную ситуацию. Господи, если ему когда-нибудь и нужны были доказательства, что он не может устроить пьянку на пивоварне, так это сейчас. Его план - каким бы он ни был - был плохо продуман и плохо исполнен, и когда дела пошли плохо, он не приложил никаких усилий, чтобы исправить все, а вместо этого нажал кнопку и взорвал все вокруг.

Если его командир узнает об этом, то заставит его отдать трезубец - и он отдаст, не задумываясь.

Он не был уверен, возможно ли испортить все еще больше, чем он уже испортил, но, видимо, так оно и было.

Вся правда выплыла наружу, хотел он того или нет, и он не смог заткнуться, сказав, что вся их дружба была ложью. Что он сблизился с ней только потому, что так велел его отец.

Ему не следовало этого говорить, но он чертовски разозлился. История его гребаной жизни. Именно по этой причине его тренировки были тяжелыми, потому что он изо всех сил старался держать свои чувства взаперти и всегда делал это, независимо от того, как сильно отец давил на него. Но в конце концов он преуспел, похоронив их всех под улыбкой «пошел ты» и отношением «плевать я хотел».

И все же рассказав всю правду Оливии, что-то в нем перевернулось, и он не смог справиться с яростью, которая охватила его. Ярость на отца за то, что он умер до того, как Вульф получил шанс на признание, которого хотел. Ярость на Чезаре де Сантиса за то, что он лишил его шанса на семью, о которой он всегда мечтал, представляя собой угрозу матери Вульфа, удерживая ее вдали от семьи.

Ярость на Оливию за то, что она поверила в реальность происходящего, когда это было не так.

Ярость на себя за то, что позволил появиться чувствам и не смог запереть их, когда должен был.

Столько проклятой ярости.

И он все еще не получил от нее того, чего хотел, и не знал, каким будет его следующий шаг.

- Какого хрена тебе надо? - спросил он, глядя на закрытые двери.

- Ты голоден? - ее голос был слегка приглушен. - Здесь столько еды.

Почему она спрашивает его об этом? Почему она вообще с ним разговаривает? После всего, что он сказал?

Не обращая на нее внимания, он посмотрел на свой телефон, просматривая список контактов. Возможно, стоит позвонить Лукасу. Поговорите с ним о доказательствах, которые он собрал в ходе операции де Сантиса, узнать, есть ли у него какие-либо выходы на Мэя. А может, и нет. Он не хотел, чтобы Лукас знал, что он планирует, и этот мудак определенно попытается вытянуть всю информацию из него.

Тогда возьми себя в руки и перестань дуться, как чертов ребенок.

Да, он должен именно так и поступить. Он действительно должен. Его командиру не нужно было требовать свой трезубец; он отдал бы его сам за то, что был такой киской.

Раздался тихий щелчок.

Он поднял глаза.

Оливия все равно вошла в комнату и стояла в дверях. В этой дурацкой ночной рубашке, с блестящими темно-каштановыми волосами и без макияжа, она выглядела свежей, как маленькая девочка. За исключением того, что у маленьких девочек обычно не было мини-бутылок бурбона в руках.

- Что? - он даже не пытался скрыть свое плохое настроение. В конце концов, не было причины для этого, не сейчас. - Я не голоден.

- Нет, но может ты хочешь выпить? - она подняла бутылку и подошла к кровати, на которой он сидел.

Бурбон. Виски он выпил раньше. С другой стороны, почему бы и нет? Конечно, он должен присматривать за Оливией, но она не собиралась уходить отсюда в ближайшее время, по крайней мере, одна.

Черт побери, ему больше нечего было делать, кроме как пить, по крайней мере, пока он не придумает план получше, так почему бы и нет?

Он положил телефон на тумбочку и взял бутылку, которую она протягивала. Открутив крышку, он сделал большой глоток. Бурбон вызывал теплое ощущение внизу живота.

Откинувшись на подушки, он посмотрел на нее.

Она стояла у кровати, скрестив руки на груди. Между темными бровями появилась знакомая морщинка, и то, как они взлетели вверх, придавало ей немного озорной вид.

- Ну, - он сделал еще глоток бурбона, глядя на нее, - Ты хочешь мне что-то сказать?

Она смотрела прямо, и он не мог понять, о чем она думает.

- Я хочу заключить с тобой сделку.

- Договорились? Что за сделка?

- Я сделаю кое-что для тебя, если... ты сделаешь кое-что для меня.

Он сделал еще глоток бурбона.

- Да, да, обычно так и бывает. Господи, давай поподробнее, Лив.

Ее тонкие пальцы сжались, как будто она нервничала, и все же решительный наклон подбородка говорил ему, что она сделает это, несмотря ни на что.

- Я дам тебе нужную информацию, если..., - она замолчала и отвернулась. Ее скулы порозовели.

Что, черт возьми, происходит? Он не знал, чего он ожидал, когда правда о его статусе двойного агента вышла наружу, но он думал, что она будет в гневе.

Когда он рассказал ей обо всем, она побледнела и выглядела потрясенной, и он убежал, потому что ему нужно было уйти от нее и боли в ее глазах, боли, которая была как нож в его сердце.

Он был готов к ее гневу, но сейчас в ее глазах не было гнева. Это определенно была нервозность, которую он не понимал. Что за сделку она пытается с ним заключить?

- Если что? - он подсказал, когда она ничего не сказала.

Оливия смотрела на стену за его головой, и молчала так долго, что он подумал, что она не ответит. Затем она вздохнула, и ее темно-синие глаза встретились с его.

- Пока мы честны друг с другом, есть кое-что, что ты должен знать. Я соврала, когда сказала, что не хочу тебя. Правда в том... что очень хочу.

Это не было сюрпризом. Он понял это в тот момент, когда она не могла оторвать взгляд от его груди, и поцелуй, который он подарил ей, то, как она застыла под его губами, только подтвердил это.

- И что? - он сделал еще один глоток из бутылки, бурбон тепло грел его изнутри, заставляя все казаться чертовски лучше, чем пять минут назад.

Ее голубые глаза потемнели.

- Я хотела тебя с пятнадцати лет, Вульф. С того момента, как я увидела тебя.

Потребовалось некоторое время, чтобы шок от услышанного прошел, но, когда это произошло, все, что он мог сделать, это смотреть на нее.

- Серьезно? Но, ты никогда не говорила…

- Я ничего не говорила, потому что ты Тейт. Ты был врагом. А потом, когда ты больше не был врагом, я стеснялась что-либо сказать. Я не привыкла много разговаривать с людьми, особенно с теми, кто был интересен мне, и я..., - она снова замолчала, отвела взгляд и сглотнула. - Я не хотела делать ничего такого, что помешало бы тебе приходить в библиотеку.

Что-то скрутилось в его груди, нож повернулся, задевая ребра.

Господи, почему так больно? В этом не было никакого смысла. Их дружба вообще не была настоящей, так что потеря ее не должна была ранить его. Конечно, слышать, как она говорит ему, как она хотела его, не должно было причинять ему столько боли.

Хотя, видимо, так оно и было.

Он не мог придумать, что ответить на это, но, к счастью, она продолжила, не дожидаясь, пока он заговорит.

- Так или иначе, я хотела тебя. И я думаю, что я все еще хочу. И поскольку наша дружба больше не имеет значения, а те разговоры, которые мы вели в библиотеке, давно прошли, я подумала, что теперь у меня есть шанс получить то, что я хочу, - она снова взглянула на него, слегка вздернула подбородок и выпрямила спину. Готовясь к тому, что ей придется сказать.

Ты уже знаешь, что она скажет.

Да, у него была идея. По какой-то причине это заставило его пульс ускориться, его сердцебиение звучало странно громко в его ушах.

На этот раз она выдержала его взгляд, скрестив руки на груди.

- Я хочу дать тебе оргазм… Ну… сделать тебе минет…

Чёрт возьми! Это было не то, что он ожидал услышать от нее. Может быть, еще один поцелуй или, может быть, она хотела прикоснуться к нему снова, но минет?

- Ты шутишь? - сказал он недоверчиво. – Прямо сейчас?

Румянец вспыхнул на ее щеках, голубое пламя гнева осветило ее глаза, явно недовольная его реакцией.

- Да, сейчас, - отрезала она. - И не смотри на меня так. Это ты сказал мне, что не был ни с кем шесть месяцев, - одна бровь изогнулась. - Или это была очередная ложь?

Черт возьми. Это безумие.

Шок медленно просачивался сквозь него. Он поцеловал ее, и она оттолкнула его, давая понять, что не хочет идти дальше. А теперь она пришла сюда и говорит, что хочет отсосать ему? Какого хрена происходит?

- Серьезно? - спросил он, игнорируя вопрос. - После того, как ты оттолкнула меня раньше, теперь ты вдруг хочешь сосать мой член?

Ее подбородок поднялся еще выше, выражение лица стало надменным, несмотря на пылающие щеки.

- Я оттолкнула тебя, потому что ты не хотел меня, тебе нужна была только информация, которой я располагала, и, очевидно, ты не возражал соблазнить меня за это. Так что теперь я решила, что раз тебе наплевать на меня и нашу дружбу, я возьму кое-что для себя. У тебя будет оргазм и информация, которую ты хочешь, а у меня... У меня будет одна из моих фантазий, а потом ты меня отпустишь.

Господи, этого он ожидал меньше всего. И сказать «Нет, я не хочу минет» было бы относительно просто, потому что на самом деле он не мог позволить ей сделать это. Не после того, что он ей наговорил. Не после того, как он причинил ей боль.

И все же…

Он не мог перестать смотреть в ее серьезные голубые глаза, потому что они были всегда серьезные. Это была Оливия. Серьезное маленькое существо, чье лицо светилось всякий раз, когда она видела его, и которого он тоже всегда был рад видеть. Было неправильно позволять себе симпатизировать ей, зная, что в конце концов он предаст ее, но он ничего не мог с собой поделать.

Даже сейчас, даже в этой дурацкой ситуации, которую он создал, он чувствовал к ней уважение. Он был полным придурком с ней, и все же она была здесь, несмотря на все, что он сделал. Нашла свой собственный выход из ситуации и, честно говоря, сделала это намного лучше, чем он.

Или, может быть, это говорил бурбон. Черт, он не мог сказать точно.

Он откинул голову на подушки.

- Так, давай разберемся. Ты дашь мне информацию, а взамен я позволю тебе отсосать мне.

- Да, - она слегка кивнула. - Совершенно верно.

- Ладно, во-первых, девушке никогда не нужно спрашивать, может ли она отсосать мне, потому что ответ всегда будет «да». И во-вторых, это звучит как чертовски односторонняя сделка для меня.

- Почему? Мы оба получаем то, что хотим.

- Конечно, но я получу больше, тебе так не кажется?

- Неужели? - взгляд ее внезапно стал острым. - Ты не хочешь меня, Вульф. Ты никогда не хотел. Поэтому я не могу представить, что еще ты получишь от этого, за исключением оргазма, конечно.

Он не хотел ее, нет. И он видел, как ей больно от этого. Но сейчас... Ну, это было не совсем так. Мысль о том, как ее прекрасный розовый ротик сомкнется вокруг его члена... Горячая волна возбуждения прокатилась по нему, вся кровь в его теле устремилась на юг.

Но это потому, что у него не было секса в течение шести месяцев, не так ли? Желать ее особенно, после всей той лжи, которой он ее кормил, казалось неправильным. С другой стороны, может ли он позволить себе отказать ей, если это даст ему необходимую информацию о Мэе? Если она даст ему доступ к расписанию ее отца?

Да, говори себе, что все дело в разведданных.

Он проигнорировал эту мысль, повернув голову на подушке.

- Ты действительно хочешь это сделать?

Она не отвела взгляд и не колебалась.

- Да.

- После всего, что я тебе сказал?

- Да.

Он изучал ее, отмечая румянец на ее щеках. Она не выглядела испуганной. Она выглядела... решительной.

Сексуальной. Нет.

- Ты когда-нибудь делала это раньше? - спросил он, уже зная, каким будет ответ.

- Нет, - сказала она, подтверждая его подозрения. Потом фыркнула. - Но я уверена, что это не будет проблемой.

Иисус. Он начал чувствовать легкое головокружение. Обычно он хорошо переносил алкоголь, но во время командировки сократил дозу, и стало очевидно, что мало спать прошлой ночью и много спиртного - плохая идея.

Он медленно моргнул, сосредоточившись на ее губах. Это действительно будет прекрасно. Полная нижняя губа, мягкая верхняя губа, и, как он понял из того поцелуя, такая чертовски мягкая.

Давно у него не было такого рта. Очень, очень долго.

Она неопытна. Она твоя подруга. А теперь ты позволишь ей сделать тебе минет. Какого хрена ты делаешь?

Он не знал. Но то, что она больше не его друг и все это было ее идеей, он начал думать, что может позволить ей делать с ним все, что она захочет. В конце концов, у него не было лучшего плана, как получить эту информацию.

Он заставил себя посмотреть на нее и не зацикливаться на ее губах.

- Хочешь, я скажу тебе, что нужно делать?

- Нет, - она продолжала смотреть на него надменным взглядом. - Это не для тебя, Вульф, понял? А для меня.

Было что-то в ее глазах, что заставило нож снова пронзить его, и он не знал, была ли это боль от ее потери, но он точно знал, что именно он виновен во всем.

- Извини, - сказал он импульсивно, слова прозвучали более невнятно, чем ему хотелось бы. - Прости, что солгал, Лив. Прости, что причинил тебе боль. Ты не... - он замолчал. Он всегда знал, что сделает ей больно.

У нее никогда не было друга, по крайней мере, так она ему говорила. По крайней мере, не такого, кто слушал ее так, как он. Запертая в доме отца, она всегда была под надежной защитой. Самой младшей и единственной девочке не разрешили ходить в школу, вместо этого ее обучала целая армия частных учителей, и везде за ней следили по крайней мере два телохранителя.

Ее жизнь немного напоминала ему жизнь Хлои, его приемной сестры, но, по крайней мере, у Хлои было ранчо Тейтов, где она могла бродить. У Оливии не было ничего, кроме отцовского особняка в Верхнем Ист-Сайде. Но она, казалось, не возражала. Она сказала ему, что ей нравится, что отец защищает ее. Это заставляло ее чувствовать заботу, любовь…

- Не извиняйся, - на этот раз у нее был спокойный, практичный голос взрослой Оливии, в котором слышалась нежность. - Я знаю, что ты не всерьез.

- Чушь собачья, - пробормотал он. - Конечно, я серьезно. Причинить тебе боль никогда не было намерением.

- Но ты знал, что это случится, если я узнаю правду, - теперь она смотрела на его пах, нахмурив лоб, словно решая, с чего начать. - И ты все равно сделал это.

- Да, но…

- Ты должен перестать говорить, - прежде чем он успел ответить, Оливия протянула руку и провела кончиками пальцев по ширинке.

И весь воздух покинул его легкие.


* * *


Она услышала это, внезапное шипение, когда ее пальцы скользнули по его джинсам, вниз по ширинке. Ткань казалась грубой на ощупь, и она чувствовала очертания его члена под ней. Длинный. Жесткий. И становился все больше.

Она моргнула и убрала руку, глядя ему в лицо.

Он откинулся на подушки, его массивное длинное тело вытянулось на одеяле, скрестив лодыжки, все еще в ботинках. На фоне белоснежного одеяла он выглядел еще больше, еще опаснее, чем он уже был. Он снова надел свое термоводолазку, и она в сочетании с синими джинсами, черными ботинками и угольно-черными волосами, все эти темные цвета, выделяющиеся на белом фоне одеяла, делали его похожим... на демона.

За исключением глаз. Эти его особенные голубые и зеленые глаза. Теперь они словно светились, и, судя по румянцу на его скульптурных скулах, он либо начал страдать от последствий выпитого алкоголя, либо, возможно, ее прикосновение действительно повлияло на него.

- Сделай так снова, - его голос был хриплым и скрипучим, словно полным песка.

Ты повлияла так на него.

Волна чего-то, что было ужасно похоже на удовлетворение, наполнила ее, но она быстро оттолкнула это. Она не хотела вдаваться в подробности. Не хотелось испытывать удовольствие от того, что она что-то с ним сделала. Дело было не в нем и его удовольствии. Дело было в ней и том, чего она хотела.

Когда она впервые вошла в комнату, то пыталась убедить себя, что это просто часть миссии, которую она должна выполнить, операция по своему спасению, так что не было смысла нервничать. Она не должна была наслаждаться этим. Ей это даже не должно нравиться, и лучше, чтобы это ей не нравилось, потому что это никогда не повторится.

И все же он лежал там, как большая ленивая пантера, и она знала, что сколько бы раз она ни говорила себе, что это просто часть миссии, этого никогда не будет.

Она хотела его. И так было всегда. И ладно, он не хотел ее, но какое это имело значение? Она могла использовать этот момент для себя. Она могла смаковать его, наслаждаться им. И он всегда будет с ней, что бы ни случилось в будущем.

В ее жизни было очень мало новых впечатлений, защита отца была тем, с чем она жила всю свою жизнь, так почему бы ей полностью не отдаться этому моменту? Почему она должна рассматривать это как миссию?

Однако она не была с ним до конца откровенна. На самом деле это не было ее фантазией, главным образом потому, что она никогда не позволяла себе фантазировать о нем, не тогда, когда эти фантазии никогда не сбудутся. Но теперь…

О да, теперь у нее может быть эта особая фантазия. И она могла сделать так, чтобы это сбылось.

Она подняла руку, провела пальцами по его джинсам во второй раз. Он снова втянул воздух, длинные черные ресницы на мгновение скрыли блеск в его глазах.

- Да, мне это нравится. Сделай так снова, детка. Сильнее.

«Детка»? Он назвал ее деткой. Она не была уверена, что ей это понравилось. Она не была уверена, что ей нравится, когда он командует ею, не тогда, когда это было ее фантазией, не его.

- Нет, - сказала она и убрала руку.

Его ресницы взметнулись вверх, жар в глазах сфокусировался в узкий луч и устремился прямо на нее. Как будто он мог заставить ее сделать то, что хотел, только силой своего взгляда.

Это почти сработало, когда она протянула к нему руку. Но она остановила себя в последнюю минуту. Это было не для него, и она не хотела, чтобы он говорил ей, что делать. Она хотела открыть его для себя, исследовать его так, как хотела сама. Хоть раз в жизни порадовать себя, а не кого-то другого.

- Ладно, как хочешь, - Вульф поднял руки и заложил их за голову. – Но, если тебе понадобится совет, просто дай мне знать, - его ресницы снова опустились, и на секунду показалось, что он заснул.

Это было хорошо, не так ли? Может быть, ей вообще не придется ничего делать. Может быть, если она будет молчать и не двигаться, он заснет так крепко, что она сможет незаметно схватить его телефон.

Ты ведь не хочешь этого делать, правда?

Она сглотнула, осознав, что теперь ей придется снова прикоснуться к нему. Расстегнуть ширинку и прикоснуться к нему. Обхватить его губами. Заставить его кончить. Абстрактно все было прекрасно, но теперь, когда этот момент настал…

Может, ей следовало принять его предложение?

Она смотрела на его, лежащего на кровати, пытаясь придумать, с чего начать, подойти к нему так, как она подходила к некоторым бизнес-проблемам, с которыми сталкивалась в связи с различными интересами своего отца. Обычно она разбивала что-то на различные, более мелкие задачи и концентрировалась на них, так что, возможно, и здесь это сработает.

Поэтому прежде всего ей нужно было снять с него водолазку, потому что, если она и хотела чего-то больше всего, так это прикоснуться к его мускулам. Всем этим обалденным татуировкам.

Но должна ли она попросить его снять верх? Или ей просто ... залезть на него или что-то в этом роде и самой задрать ткань? Заставить его снять одежду было самым логичным, и все же часть ее не хотела, чтобы он двигался. Она хотела сделать это сама.

Или ты можешь просто оставить его спать. Потому что он, вероятно, сейчас заснет. В оргазме нет необходимости, и ты это знаешь.

Сердце громко стучало у нее в ушах, а дыхание участилось. Нет, в этом не было необходимости. Но она сказала себе, что это жизненно важная часть ее плана, потому что позволить себе иметь то, чего она хочет, всегда было очень трудно для нее. Особенно то, чего она хотела очень, очень сильно.

Ты всегда теряешь…

Но она не могла потерять этот момент, и его нельзя было отнять у нее, не так ли? Сейчас у нее была такая возможность. Прямо сейчас у нее в руках.

На мгновение ее охватил страх, хотя она понятия не имела почему, и она отбросила его прежде, чем смогла стала задумываться над его причинами. Вместо этого она изучала его еще секунду, потом, приподняв свою ночную рубашку, забралась коленями на кровать.

Ей было неловко, но если она отказалась от страха, то она должна отказаться и от смущения, устроившись так, чтобы оседлать его сильные бедра. Он не двигался, но она видела блеск его глаз из-под ресниц - он не спал. Он наблюдал за ней.

Она втянула в себя воздух, ее сердцебиение стало громче. Ткань его джинсов ощущалась грубой на внутренней стороне ее ног, а он сам был таким... горячим. Но ведь она и раньше чувствовала, каким горячим он был, не так ли?

Во рту у нее пересохло. Одно дело думать обо всем этом, совсем другое - сделать это. Стоять на коленях перед мужчиной, в которого она была влюблена большую часть своей взрослой жизни. Мужчина, о котором она никогда не позволяла себе фантазировать, потому что так безопаснее, так легче жить.

Если у тебя чего-то никогда не будет, тебе никогда не будет больно, когда это заберут.

И прямо сейчас, никто не мог забрать его у нее.

Оливия снова вдохнула, пытаясь успокоиться.

Ладно, не надо думать о задаче в целом, а просто о следующем шаге. Что ей теперь делать? Дотронуться до него…

Медленно, она присела так, что оседлала его бедра. Она почувствовала, как его мышцы под ней напряглись в ответ, хотя он не двигался. Боже, его жар снова потряс ее. Она не ожидала, что заметит это или даже что ей это понравится. Но ей понравилось. Ей действительно понравилось.

Она вся напряглась, а мурашки побежали по коже. Между бедер возникло ощущение тяжести, что-то вроде пульсации.

Желание.

Она чувствовала это и раньше, иногда ночью, во сне. Неясные сны, которые она никогда не помнила, когда просыпалась, но от которых ей было жарко, мокро и больно. Ей не нравилось думать об этом, поэтому она всегда игнорировала их.

Но, сидя верхом на распростертом теле Вульфа, она подумала, что эти чувства не так-то легко игнорировать. Не сейчас, когда она здесь, а он под ней.

Возможно, это была не такая уж хорошая идея. Возможно, ей следует просто слезть с него и оставить спать.

- Хм, - пробормотал он, сапфир и изумруд поблескивали под длинными шелковистыми ресницами. - Ты уже передумала?

Было что-то в его грубом голосе, что прокралось под ее кожу, как заусенец. Своего рода вызов.

Это заставило ее напрячься, вспышка раздражения прошла через нее.

- Я не боюсь, если ты об этом, - коротко ответила она.

- Ну, конечно, нет, - на этот раз в его голосе послышались веселые нотки. - Оливия де Сантис боится старого доброго минета? Никогда.

Теперь он насмехался над ней, и это ее раздражало. А еще ей хотелось показать ему, что она на самом деле не боится, и это озадачивало, когда она уже решила, что ей все равно, что он о ней думает. Но почему-то она не могла отпустить его. Он думал, что она здесь в ловушке, он думал, что она не сможет убежать.

Она ему покажет. Она покажет его шести футам пяти дюймам мускулистого морского котика, кто здесь боится, а кто нет.

Оливия промолчала. Вместо этого она протянула руку и потянула ткань его термоводолазки вверх, скользя по его телу, открывая все эти красивые, скульптурные мышцы, загорелую кожу и яркие чернила его татуировок.

Один уголок его рта приподнялся, но она не хотела смотреть на его лицо, потому что намек на улыбку и блеск его глаз делали с ней то, что ей не нравилось. Вместо этого она посмотрела на его грудь, протянула руки, чтобы прикоснуться к нему, и положила ладони ему на грудь.

Боже. Такой горячий и невероятно твердый. И все же его кожа была гладкой, атласной, и слегка колючей из-за волос на его теле.

Она сглотнула, скользя ладонями вниз по его торсу, наблюдая, как напряглись и расслабились мышцы его живота, когда она прикоснулась к нему. Он чувствовал себя так... хорошо. Лучше, чем она ожидала.

Наконец, прикоснувшись к нему, после всех этих лет…

Ее горло сжалось, и какая-то часть ее хотела убрать руки и убежать из комнаты, забыть обо всем, что когда-либо здесь происходило. Но почему-то она не могла заставить себя сделать это. Он был здесь и позволял ей прикасаться к себе, и, Боже, она не могла остановиться.

Она поглаживала его, зачарованная игрой мышц его пресса, чернилами, вздымающейся и опускающейся массивной грудью, скольжением цепочки армейских жетонов по его коже, когда он дышал. Горячий.... Она не могла справиться с его жаром и тем, как обожгло ее пальцы, как будто они могли загореться в любую секунду. Ее сердце билось так громко, что она больше ничего не слышала.

Она никогда не думала о том, чтобы прикоснуться к мужчине. Никогда себе этого не позволяла, даже к Вульфу. Она любила его, но всегда издалека, на расстоянии.

Но теперь расстояния не было. Он был не просто новым письмом в ее почтовом ящике, с историями того места, где он находился на задании. Или даже имя в строке «кому» одного из ее собственных писем ему, изливая свою душу о том, что происходит в ее жизни. Он не был воспоминанием о высоком, долговязом мальчике, который сидел, развалившись, в библиотеке ее отца, слушая ее.

Он не был тем парнем на фотографиях, которые он прислал ей, изображенный с пистолетом в руке или в форме.

Он был живым, дышащим мужчиной, который лежал прямо под ней, и она касалась его, и все это было реально. Все было по-настоящему. Твердый жар его тела, ощущение его кожи под ее руками, звук его дыхания…

Это был мужчина, которого она любила. И он был прямо здесь.

Слабый, но холодный поток страха пронзил ее вдруг.

Любить Вульфа Тейта было легко, потому что он существовал только в ее голове. В ее памяти и в ее воображении, подогреваемого его письмами и редкими телефонными звонками. Ее любовь была чем-то абстрактным, состоящим из тоски, волнения и волнующей нервозности. Она не была физической, потому что она никогда не позволяла себе думать о нем.

Потому что так тебе было неудобно. Это заставляло тебя хотеть, а ты никогда не могла хотеть чего-либо.

Дрожь пробежала по ее телу, и она обнаружила, что смотрит на резкие черты его прекрасного лица. Этот подвижный, идеальный рот. Блеск в его завораживающих глазах.

И вдруг очень неожиданно, она осознала, что он не был больше безопасен для нее. Он не существовал в ее голове сейчас, образ, который она нарисовала себе, чтобы направить всю любовь, которая была у нее внутри. Хороший безопасный идеал для поклонения издалека, никогда не приближаясь.

Но если она продолжит в том же духе, то определенно приблизится к нему. И если она это сделает, что-то внутри нее изменится. Откроется дверь, которую она всегда держала закрытой, и все желания и потребности, которые она держала взаперти, хлынут наружу. Реальное желание. Реальные потребности. С твердыми, острыми краями, которые разорвут ее на куски.

Раньше она позволяла себе хотеть. Но она не могла больше себе позволить этого.

Оливия отдернула руки, испугавшись холода, что разрастался в глубине ее груди. Внезапно все, чего она хотела, - это оказаться как можно дальше от него, снова увеличить расстояние между ними.

Но Вульф, должно быть, понял, что что-то не так, потому что сел и положил руки ей на бедра, большие теплые ладони скользнули вниз по ее ягодицам. Нежно, но твердо держа ее на коленях.

- Эй, - пробормотал он, нахмурившись и ища ее взгляд. - В чем дело?

Ей пришлось бороться с собой, чтобы не выдать своего страха, потому что она никак не могла объяснить ему, в чем проблема. Не открыв себя полностью, а она не могла этого сделать. Одно дело сказать, что она хочет его, и совсем другое - сказать, что любит.

А ты его любишь? Или тебе нравилась только мысль о нем? Ты его совсем не знаешь.

От этой мысли у нее перехватило дыхание, и она не могла перестать смотреть на него, выражение его лица менялось, становясь чьим-то еще. Мужчина с морщинами и шрамами, с опытом, о котором она ничего не знала и, возможно, никогда не узнает. Мужчина, который не был тем парнем, которого она помнила, или парнем, которого она представляла себе, посылающего ей все те письма.

Незнакомец.

Он нахмурился еще сильнее и поднял руку, убирая прядь волос ей за ухо, его пальцы коснулись ее кожи, посылая дрожь по всему ее телу.

- Ты выглядишь испуганной, - тихо сказал он. - Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе вреда, Лив. Никогда больше.

Ее горло сжалось, и она не могла ничего сказать, хотя и не знала, что сказать. Она просто хотела слезть с него и уйти. Притвориться, что этого никогда не было.

Но тогда тебе не сбежать.

Да. Тогда она просто... подождет снаружи, пока он уснет. Или накачает его алкоголем. На самом деле, это было хорошим планом, не так ли? Она принесет ему что-нибудь еще из мини-бара.

-Джин, - выдавила она. - Хочешь джина?

Он нахмурился еще сильнее.

- Джин?

- Я могу пойти и принести тебе, - она с болью ощущала его тело под собой, твердое давление его бедер на ее ягодицы и тепло ладони, лежащей на ней. Весь этот безумный жар, который он излучал, впитывался в нее, заставляя ее кожу напрячься, а рот пересохнуть. Посылая ее пульс в стратосферу.

А теперь он сидел, его грудь была всего в нескольких дюймах от ее груди, и казалось, что он был повсюду, окружая ее теплом, запахом темного кедра и кожи.

Для нее это было слишком. Его было слишком много для нее.

Она хотела оттолкнуть его, но для этого нужно было прикоснуться к нему, а она уже поняла, что это плохая идея.

Он уставился на нее, явно озадаченный.

- Я не хочу джина. Я думал, ты хочешь сделать мне минет?

- Нет, - хрипло ответила она. - Я передумала.

- Почему? Я сделал что-то, чего ты не хотела? Я тебя напугал?

Она не могла смотреть на него. Ее сердцебиение не замедлялось, а пальцы зудели от желания прикоснуться к нему снова, скользнуть по нему и погладить его кожу. Узнать, каково это - прикасаться к такому мужчине, как он…

Нет, Боже, нет. Она не могла.

- Лив? - большим и указательным пальцами он нежно взял ее за подбородок и повернул к себе. - Что случилось, детка? - в его голосе звучала тревога, и она видела это во взгляде.

И она вспомнила тот день в библиотеке, когда она страдала в годовщину смерти ее матери, и он заметил, что она была не в себе, и спросил, что случилось. У нее не было причин не говорить ему, и он обнял ее и прижал к себе.

Она разрыдалась, потому что никто не обнимал ее так много лет, даже когда умерла ее мать, и она забыла, как хорошо, когда тебя обнимают. Быть утешенной и успокоенной кем-то.

Прошло много лет с тех пор, как они обнимались, много лет с тех пор, как она видела ту же заботу и теплоту в глазах другого человека, потому что, хотя она и знала, что отец любит ее, он был холодным человеком и никогда не показывал свою любовь.

И она знала, что если сейчас же не встанет и не уйдет, то разрыдается, как много лет назад. Все, что потребуется, - это чтобы Вульф раскрыл объятия и обнял ее, как раньше, и дверь внутри нее распахнулась бы настежь.

И она не знала, что случится с ней, если это случится.

- Отпусти меня, Вульф, - ее руки без сознания сжались в кулаки. - Пожалуйста, отпусти меня.


Глава Седьмая


Он не знал, что, черт возьми, изменилось, но страдание в прекрасных голубых глазах Оливии было реальным, и это заставило его грудь болеть еще сильнее. Он не мог понять, откуда это взялось, потому что до этого она выглядела так, будто ей все нравилось.

Черт, это из-за него.

Ее легкий вес на его бедрах, и жар между ее ног, так близко к его ноющему паху, были наслаждением, которое он никогда не мог себе даже представить.

Он не любил дразнить или тянуть, когда дело касалось секса. Он был слишком нетерпелив, желая немедленно приступить к делу - трахаться, так сказать.

Но то, как Оливия прикасалась к нему - наполовину нерешительно, наполовину нетерпеливо - поглаживая, словно он был произведением искусства, было одним из самых эротических ощущений в его жизни. И он не знал почему. Все, что она сделала, это прикоснулась к нему.

И все же было что-то такое в прикосновении ее пальцев к его коже, в том, как она сидела на нем, в строгой, простой белой хлопчатобумажной ночной рубашке и глубоком блеске ее полуночных глаз, что заводило его, как никогда ранее.

Выражение ее лица было таким серьезным, и все же в нем был элемент восхищения, который загипнотизировал его. Потому что, что могло быть такого замечательного в прикосновении к нему? Многие женщины прикасались к нему и ни одна так не смотрела на него, ни разу.

Но потом все изменилось, и она выглядела почти испуганной, выхватывая свои руки из его рук, как будто он обжег ее.

- Эй, эй, - пробормотал он, поглаживая большим пальцем ее подбородок в бессознательном успокаивающем движении. - Где пожар?

Но она только еще больше напряглась, выдернула руки из его хватки и неуклюже вскочила на ноги.

- Лив, - он попытался схватить ее и промахнулся, когда она соскользнула с кровати. - Какого черта?

- Я схожу за джином, - выпалила она прежде чем повернуться и выйти из спальни.

Он смотрел ей вслед, удивленный и не на шутку разозленный.

Ладно, если она не скажет ему, в чем дело, тогда это ее выбор. Она, конечно, не обязана ему ничего объяснять, особенно после того, как он так с ней обошелся. Но ему действительно не нравилась мысль, что, возможно, он напугал ее.

Это как закрыть дверь сарая после того, как лошадь убежала и все такое дерьмо.

Он откинулся на подушки и нахмурился, проводя рукой по волосам.

Ему и раньше не нравилась идея пугать ее, несмотря на то, что страх был полезным инструментом и бла-бла-бла. А теперь ему это не нравилось еще больше.

Это была Оливия, и не важно, что он разрушил их дружбу, она все еще нравилась ему. Он все еще не хотел причинить ей боль.

И теперь ты злишься, что она не собирается делать тебе минет.

Да, и это тоже.

Он чувствовал ее тепло на своих бедрах, прикосновение ее пальцев к своей груди, и его член болел как последний ублюдок. Он никогда раньше не думал о ней в таком ключе, но сейчас не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, как ее губы обхватывают его член.

- Черт, - пробормотал он себе под нос, потому что очевидным выводом было то, что он стал нетерпеливым и напугал ее или что-то в этом роде. Вот только он вроде бы ничего такого не сделал, разве что пару раз сказал ей, чего хочет, а потом закинул руки за голову, чтобы не дотрагиваться до нее.

Оливия снова появилась в дверях спальни и помахала бутылочкой джина, которую, должно быть, достала из мини-бара.

- Вот. Не хочешь немного? Думаю, тут еще и тоник, но нужно проверить.

- Я не хочу джин, - он знал, что говорит сердито и угрюмо, но ему было насрать. - Я хочу, чтобы ты сказала мне, что пошло не так.

Она подошла к кровати и поставила бутылку на тумбочку.

- Я просто... передумала, ладно? Лучше выпей джин.

- Зачем? Ты пытаешься меня напоить или что?

Ее щеки покраснели, и по тому, как вспыхнул ее взгляд, он понял, что именно это она и пыталась сделать.

- Я просто подумала, что тебе захочется выпить.

Да, точно.

Не то чтобы это имело значение, если она пытается напоить его. Она не могла легко сбежать, не с кодом к замку на его телефоне. В любом случае, несмотря на усталость, головокружение от выпитого виски, и сексуальное расстройство, с которым она его оставила, скорее всего все это удержит его от пьянства.

- Я не хочу, - сказал он вскоре. - По крайней мере, скажи, что я тебе ничего не сделал.

Ее взгляд снова блеснул.

- Это не из-за тебя. А из-за меня. Это все, что тебе нужно знать.

Это должно было принести облегчение, но почему-то не принесло.

- Хорошо. Приятно слышать, - он скрестил руки на груди. - Возможно, ты могла бы пойти и съесть всю ту еду. Мне нужен перерыв, - он не потрудился скрыть раздражение в своем тоне, хотя и знал, что прозвучал как сердитый маленький мальчик. Он устал и был сексуально разочарован, но то, что он действительно хотел от нее, было правдой. А она не говорила ее ему.

Его еще больше разозлило то, что он знал, что не имеет права требовать ничего от нее.

Выражение ее лица было невозможно прочесть, но ему показалось, что в глубине ее голубых глаз промелькнуло что-то похожее на боль. Потом это исчезло.

- Достаточно честно, - сказала она и, повернувшись, исчезла в дверях, ее белая ночная рубашка развевалась позади нее.

Блядь. Возьми себя в руки.

Вульф пробормотал еще одно проклятие, затем, несмотря на здравый смысл, уже ослабленный другим спиртным, которое он выпил ранее - не говоря уже о требованиях его печально проигнорированного члена - он схватил бутылку джина с тумбочки и отвинтил крышку. Сделав здоровый глоток, он потянулся к телефону и посмотрел на него, сортируя различные электронные письма, которые он получил, все из которых были дерьмом.

Пять минут спустя он допил бутылку, и его раздражение исчезло. Тепло в животе стало еще теплее, и он не мог удержаться, чтобы не закрыть глаза на секунду, его мозг услужливо кормил его образами Оливии, сидящей верхом на нем, смотрящей на него с этим горячим синим пламенем в глазах.

Ему это нравилось, очень нравилось, и очень скоро он погрузился в странный сон, где она постоянно прикасалась к нему, но никогда не приближалась к тому месту, к которому он действительно хотел, чтобы она прикоснулась. И каждый раз, когда он пытался схватить ее за руку и показать ей, что он хочет, он хватал пустой воздух.

Сознание пришло через некоторое время после этого, вместе с отвратительным вкусом во рту, головной болью, пронзающей глаза, и эрекцией, которая не собиралась так просто проходить.

Застонав, он попытался нащупать телефон, чтобы проверить время, потому что был уверен, что брал его в руки перед тем, как вырубиться.

Но его нигде не было.

Вульф выругался, заставил себя открыть глаза и оглядел кровать. Он, казалось, запутался в одеяле, но после секунды или двух распутывания стало ясно, что телефон определенно не запутался в простынях. На тумбочке его тоже не было.

Дерьмо. Куда, черт возьми, он делся?

Бормоча проклятия и расчесывая волосы, он поднялся с кровати и вышел в гостиную, где обнаружил свой телефон на кофейном столике.

Странно. Он мог поклясться, что держал его в руке, прежде чем задремал.

Подойдя к кофейному столику, он взял телефон и положил его в карман, запоздало осознав, что в комнате странно тихо. Не говоря уже о том, что пусто.

Он огляделся, его голова раскалывалась.

- Лив?

Ответа не последовало.

Какого хрена?

Его желудок сжался, когда он обернулся во второй раз, снова обыскивая комнату, на случай, если он что-то пропустил. Но ее там точно не было.

Он вернулся в спальню и толкнул дверь в ванную.

Она была пуста.

Зарычав, он еще раз тщательно, безрезультатно проверил весь гостиничный номер, но ее нигде не было.

Каким-то образом Оливия выбралась.

В нем закипала ярость. Как она это сделала? Дверь была заперта изнутри, и она никак не могла ее открыть. Ни за что на свете.

Если только она не ввела код на твоем телефоне.

О Господи. Она спросила его о двери, о том, как она была заперта, и он ответил, потому что она казалась обеспокоенной. И она никак не могла использовать это против него, потому что должна была знать его код. Никто не знал его кода.

Да, так как, черт возьми, она выбралась?

Рыча, Вульф выхватил телефон из кармана и посмотрел на него, проводя по экрану большим пальцем. Приложение, которым он воспользовался, чтобы взломать замок, было открыто.

Чёрт возьми! Должно быть, она разгадала его шифр.

Под яростью, направленной главным образом на самого себя за то, что он снова все испортил, как и всегда, что-то внутри него затихло и успокоилось.

Его кодом была дата, когда Ной усыновил его, и по какой-то необъяснимой причине она узнала ее. Как? Никто не знал эту дату, кроме Ноя и его братьев - даже его братья не помнили, а Ной был мертв.

Ты сказал ей. Помнишь?

Он моргнул, глядя на телефон в руке.

Блядь, это верно. Один из тех вечеров в библиотеке, когда он разговаривал с ней в ожидании встречи с де Сантисом, она казалась очень тихой, очень замкнутой. Поэтому он спросил, что случилось, и ее голубые глаза наполнились слезами, а она ответила, что сегодня годовщина смерти ее матери.

Она выглядела такой грустной и маленькой, что он обнял ее, даже не подумав об этом. Потом она положила голову ему на грудь и тихо заплакала, дрожа всем телом. Ее горе потрясло его, тем более что она всегда казалась такой замкнутой, и он не знал, что сказать. Раньше ему никогда не приходилось никого утешать.

Поэтому он сказал первое, что пришло ему в голову, о том, как его матери пришлось отдать его на усыновление, потому что она была бездомной и не могла позволить себе заботиться о нем, как, хотя он и не помнил ее, он хотел бы этого. Он не упомянул, что его мать все еще жива и что Ной пытается найти ее. Он просто хотел, чтобы Оливия знала, что он понимает ее чувство потери. Потом он пробормотал, что запомнил дату своего усыновления, чтобы помнить всегда, и произнес ее вслух, пока она плакала.

Он никогда не думал, что она вспомнит об этом. Ему и в голову не приходило, что она его слышала. Но она слышала и запомнила.

И теперь он опять облажался.

Сунув телефон обратно в карман, он направился к двери, потом остановился. Нет смысла идти за ней. Наверное, она уже давно ушла, вернулась домой к отцу. Она расскажет ему, что случилось, предупредит, что Вульф придет за ним, даст ему много времени, чтобы защитить себя, и сделает ответный удар намного сильнее.

- Черт! - Вульф повернулся и пнул кресло, которое оказалось ближайшим предметом мебели, толкнув его в журнальный столик, опрокинув и его тоже. Повсюду рассыпались журналы, а бокалы с шампанским покатились по ковру.

Его так и подмывало пойти, взять еще что-нибудь и разбросать по комнате, но это ничего бы не решило. Он должен взять себя в руки, успокоиться и решить, каким будет его следующий шаг.

Сделав пару глубоких вдохов, он заставил свои напряженные мышцы расслабиться, взял под контроль бешеное сердцебиение.

Его мозг должен был думать о Мэе и прикидывать, какие альтернативы могут быть, если де Сантис узнает о его планах, но все, на чем он мог сосредоточиться, была Оливия. О страдании, отразившемся на ее лице, когда она сидела верхом на нем на кровати этим утром. О том, как она вспомнила дату, о которой он сказал ей только один раз, много лет назад. О том, как она перехитрила его - она, вечно сидящая под защитой дочь оружейного миллиардера, не обладающую никакими физическими способностями, сбежала от закаленного морского котика с восьмилетним военным опытом.

Он мог бы почти восхищаться ею, если бы она не испортила все его планы.

Отпусти ее. Ты не можешь больше ее увидеть. Де Сантис позаботится о том, чтобы она была неприкосновенна.

Вульф зарычал. Так с чем же он остался? Ему нужна была информация о Мэе, чтобы убрать этого засранца, и расписание де Сантиса, чтобы обойти его собственную службу безопасности. И у него не было ни того, ни другого.

И ему оставался только один вариант: вернуть Оливию.

Без сомнения, она предупредит отца, а это означало, что его план убрать де Сантиса, пока элемент неожиданности все еще на стороне Вульфа, был полностью провален. Но, может быть, он сможет использовать Оливию как приманку, чтобы выманить де Сантиса. И тогда убрать его. Да, это может сработать.

Есть альтернатива, кроме Оливии. У тебя был запасной план, помнишь?

Но ему не нужны были запасные планы. Ему не нужны были альтернативы.

Он хотел Оливию и собирался заполучить ее.

И никто не встанет у него на пути.

Включая его самого.


* * *


- И ты действительно не видела его?

Оливия встретилась взглядом с голубыми глазами отца и медленно покачала головой.

- Нет. Он накинул мне на голову капюшон, чтобы я ничего не видела. Я пыталась, папа. Я очень старалась. Но я ничего не могла с этим поделать.

Она не совсем понимала, почему солгала отцу о причине своего исчезновения из комнаты прошлой ночью, особенно когда так отчаянно хотела предупредить его о намерениях Вульфа убить его.

Но когда настал момент рассказать все, она почему-то не смогла.

Возможно, это была дата, которая была кодом, чтобы отпереть дверь.

Когда Вульф наконец заснул, и она схватила его телефон - осторожно подняв его большую руку и нажав большим пальцем на кнопку, чтобы разблокировать экран - у нее сначала возникли проблемы с поиском приложения. Он спрятал его в совершенно безобидной папке, и ей потребовалось некоторое время, чтобы понять где оно. Затем, открыв его, она ввела код, который, как она думала, сработает - его день рождения - только чтобы обнаружить, что он неверен, и ей было разрешено только три попытки, прежде чем приложение удалило бы себя.

А потом она проклинала себя за то, что это не его день рождения. Это должно быть что-то менее очевидное. Так что она думала и думала, пытаясь понять, какое число будет иметь для него значение.

Она не знала, почему дата его усыновления вдруг пришла ей в голову. Возможно, это было воспоминание об объятиях, которые он подарил ей много лет назад, и о том, как он рассказал ей о своей матери, которая не умерла, но была потеряна для него так же, как ее мать была потеряна для нее.

Как бы то ни было, дата всплыла у нее в голове, и она ввела ее в телефон дрожащими пальцами.

И услышала, как открылась дверь.

Она почувствовала, как волна каких-то эмоций, которых она не понимала, захлестнула ее в тот момент, хотя это был не тот триумф, которого она ожидала. Это было больше похоже на... сожаление. Что не имело никакого смысла.

Однако она не задержалась, чтобы разобраться в себе, а быстро подошла к двери и открыла ее. Она двигалась быстро, ожидая, что он проснется и последует за ней в любую секунду, но алкоголь, должно быть, полностью вывел его из строя, потому что она достигла первого этажа без него, бегущим за ней.

На стойке регистрации она сочинила историю о потере ключа от номера и попросила одолжить телефон, чтобы позвонить родственнику. Потом нервно расхаживала по вестибюлю, поглядывая на лифты и ожидая, что отец пришлет кого-нибудь за ней.

Теперь она снова была в родном особняке де Сантиса, приняла душ и переодела эту проклятую ночную рубашку, сидя в одном из кресел в гостиной, где ее допрашивал разъяренный Чезаре.

И он действительно был в ярости. Она всегда могла сказать это наверняка, потому что его глаза стали острыми и холодными.

Он стоял перед камином, засунув руки в карманы темных брюк, излучая ледяной гнев, который пугал многих людей, но не пугал ее, потому что она знала, что он сердится не на нее.

Он злился на Вульфа, хотя и не знал, что это Вульф похитил ее.

Она все еще не могла понять, почему не сказала ему. Почему она не упомянула, что Вульф играл с ними обоими все это время, и намеревался уничтожить ее отца. Это, по крайней мере, она должна была упомянуть.

И все же она не смогла выговорить ни слова. Код, отпиравший дверь, застрял у нее в голове, дата его усыновления, память о его матери, которая бросила его, не имея возможности заботиться о нем, и все, о чем она могла думать, это ярость в глазах Вульфа, когда он сказал ей, что Чезаре был причиной смерти его отца. Чезаре приказал убить его отца.

Семья всегда была важна для Вульфа, и даже больше, потому что семья, которая у него была, была такой неблагополучной. Она знала, как он горевал о той семье, которая должна была быть у него, она чувствовала это. Слышала это в его голосе, несколько раз он говорил ей об этом.

Неудивительно, что он был так взбешен. Он потерял эту семью и явно винил в этом ее отца, полностью веря в ложь о том, что Чезаре убил его отца.

В тот день, когда он рассказал ей о своей матери, когда он обнял ее и прижал к себе, когда она горевала о своей потере, она положила голову ему на грудь, чувствуя, как успокаивающая сила и тепло его тела облегчают боль внутри нее. И он говорил о своей маме. Ему было всего три года, когда его усыновили, поэтому он не помнил ее.

Она слышала печаль в его голосе, слышала его боль, и, возможно, именно тогда она влюбилась в него. Или, по крайней мере, то, что она тогда считала любовью. Она никогда не говорила о своей матери - отец запретил упоминать о ней, - но Вульф спросил о ней, и Оливия рассказала ему о несчастье с ее матерью. О том, как она ненавидела уезжать из Вайоминга в Нью-Йорк, но старалась сделать все возможное ради мужа. Как она стала алкоголичкой и как отчаянно Оливия пыталась сделать ее счастливой. Потому что отец и братья игнорировали Оливию, а мать - никогда.

Но ничего не помогало, и в конце концов мать приняла слишком большую дозу снотворного и алкоголя, и на следующий день ее нашли мертвой в постели.

Вульф сказал Оливии, что это не ее вина, и в его голосе звучала такая убежденность, что часть ее даже поверила в это.

Да, возможно, тогда она и полюбила его. И хотя он каким-то образом поверил в ложь об ее отце - ложь, которую Ной Тейт явно скормил ему, - она не могла заставить себя рассказать все это отцу.

Горе и гнев явно двигали Вульфом, и, хотя было очевидно, что он имел в виду то, что сказал о разрушении империи де Сантис, возможно, позже он передумает.

Может быть, ей не стоит говорить об этом отцу прямо сейчас, дать Вулфу время успокоиться. Он подумает, поймет, что это не очень хорошая идея. И может быть, она даже сможет помочь, найти доказательства того, что Чезаре не имеет никакого отношения к смерти Ноя Тейта.

Зачем? Боишься, что папа может сделать, когда узнает, что Вульф хочет причинить ему вред?

Конечно, она не боялась. Ее отец был холодным человеком, который делал некоторые темные вещи в прошлом, но все это было раньше. Он никогда не причинит Вульфу вреда, даже если узнает, что тот хочет его уничтожить.

Но все же. Может, лучше подождать? По крайней мере, до тех пор, пока не появятся признаки того, что Вульф действительно собирается уничтожить империю де Сантиса.

- Ты уверена, что он не причинил тебе вреда? - спросил ее отец. - Никакого?

Было очевидно, что он имел в виду, и Оливия почувствовала, как ее щеки вспыхнули.

- Нет. Как я уже сказала, он меня не трогал, - нет, это она трогала его.

А потом потеряла самообладание.

Она проигнорировала это.

Ее отец оставался неподвижным, глядя на нее, его взгляд был каким-то странно острым.

- И он не сказал тебе, чего хочет?

- Он не сказал мне ни слова. Я предполагала, что вы получите требование выкупа или что-то в этом роде.

Чезаре помолчал.

- Я нахожу это очень странным, Оливия. Что кто-то похитит тебя из спальни, держал с завязанными глазами в гостиничном номере, а потом исчез.

Ее отец был мастером вынюхивать ложь - как бизнесмен это было полезным навыком, и за годы работы он отточил его. Но у нее тоже были свои сильные стороны, и скрывать то, о чем она не хотела, чтобы он знал, было одним из них. Обычно это включало в себя никогда не показывать своих чувств, так как он не любил эмоциональные проявления, но это, конечно, было полезно, когда она не хотела, чтобы он знал, что она лжет ему.

Она бесхитростно встретила его взгляд.

- Я не знаю, что тебе сказать, папа. Я знаю, это странно, и я не могу объяснить все, но это то, что произошло.

Его ледяные голубые глаза снова скользнули по ней.

- Требования выкупа не было. Ничего. И ты сказала, что он не прикасался к тебе, так какого черта он хотел от тебя?

Что-то в этих словах не понравилось Оливии, хотя она и не была уверена, что именно. Пригладив руками юбку, она покачала головой.

- Понятия не имею. Я действительно не знаю. Но я в порядке, я не пострадала, а разве не это главное?

Холодное, жесткое выражение его лица не изменилось.

- Кто-то забрал тебя из моего дома. Моего дома, Оливия. У меня лучшая охрана на Манхэттене, и все же, кто бы это ни был, он смог утащить тебя так, чтобы никто не заметил. Я изо всех сил пытаюсь понять, как это было возможно, если этот человек, кто бы это ни был, не имел бы какое-то знание внутренней обстановки.

Ладно, может быть, то, что ей не причинили вреда, не самое главное.

Знакомый гнев скрутился внутри нее, но она постаралась не показать этого.

- Может, это был бывший сотрудник службы безопасности? - она пыталась казаться обеспокоенной. - Понятия не имею. В то время меня накачали наркотиками, так что, боюсь, я ничем не могу помочь.

- Должен сказать, что ты восприняла это необычайно хорошо.

Она стиснула руки, ее ладони стали влажными.

- Я была в ужасе, если ты хочешь знать. Но теперь я в безопасности, так что нет смысла волноваться.

Отец на мгновение прищурился, словно пытаясь понять, говорит она правду или нет. Потом хмыкнул и уставился в пол.

- Я не пойду с этим в полицию. Я собираюсь расследовать это сам, потому что никто не мог похитить мою дочь из ее же спальни. В любом случае, безопасность будет удвоена, и в течение следующих нескольких дней ты останешься здесь.

Оливия сжала руки.

- Ты уверен, что это необходимо? - обычно, когда она выходила из дома, у нее была охрана - отец всегда заботился о том, чтобы она была под защитой, - и она не возражала. Но не выходить вообще? Это казалось... чересчур.

- Не спорь, - отрезал Чезаре. - Твоя безопасность имеет первостепенное значение, и если я говорю, что ты останешься здесь, то ты останешься здесь, понимаешь?

Сохраняя нейтральное выражение лица, Оливия кивнула, принимая его приказы, как обычно. Спорить было бессмысленно, особенно в таком настроении. Он был напуган, это было очевидно, и всегда лучше действовать осторожно, когда он был напуган.

- Кроме того, - продолжал Чезаре, - я хочу, чтобы тебя осмотрел врач и убедился, что с тобой все в порядке.

Оливия нахмурилась.

- Мне не нужен врач, папа. Я же сказала, я в порядке. Я не пострадала.

- Просто скажи «да», Оливия. Я не в настроении спорить.

- Да, конечно, - она старалась говорить спокойно, потому что ему нравилось, когда она была спокойна. - Не проблема.

Напряжение спало с его плеч, и он посмотрел на нее, а холодное выражение исчезло из его глаз.

- Я беспокоился за тебя.

Ее отец был не из тех, кто любит хвалить или подбадривать, и уж точно никогда не говорил: «Я люблю тебя». Но время от времени он давал ей понять, что она ему не безразлична.

Она улыбнулась, чувствуя тепло в груди, потому что впитывала его похвалу всякий раз, когда он решал ее высказать, как голодное растение впитывает солнечный свет.

- Я знаю, папа, - она хотела сказать еще что-то, но, это бы затянуло момент, и отец начинал раздражаться, поэтому она оставила эту тему.

Он снова хмыкнул и снова уставился в пол.

- Ладно, оставим пока этот вопрос. Мне нужно поговорить с тобой еще кое о чем, Оливия.

- О?

- Дэниел Мэй звонил мне пару дней назад.

От этого имени у нее по спине пробежал электрический разряд, а в голове внезапно раздался голос Вульфа: «Он сказал мне, что обещал тебя Дэниелу Мэю».

- Понимаю, - она говорила размеренным тоном. - Чего он хотел?

Отец поднял голову.

- Он хочет пойти с тобой на другое свидание.

Еще один удар током, на этот раз более сильный.

Оливия изо всех сил старалась сохранить нейтральное выражение лица.

- Неужели? Я думала, что последнее свидание с ним было полным провалом.

- Очевидно, нет. Ты ему понравилась. Очень сильно. Ты напоминаешь ему его покойную жену.

Холод сжал ее грудь, и она не могла придумать, что сказать.

- Но дело не только в этом, - продолжал отец, не дожидаясь, пока она заговорит. - Он человек старомодный и спросил, позволю ли я ему ухаживать за тобой.

На этот раз она не смогла сдержать шока.

- Ухаживать за мной? - глупо повторила она, глядя на все еще красивое лицо отца.

- Да. Как я уже сказал, он старомоден. Но мне нравится, что он спросил, - Чезаре уставился на нее. - А ты что думаешь?

Оливия моргнула, потрясенная, не понимая, о чем он говорит.

- Что я думаю о чем?

- Что ты думаешь о том, что он будет ухаживать за тобой? Я знаю, что он старше тебя, но я не возражаю. Он тоже могущественный человек. Богатый. Он сможет хорошо о тебе позаботиться.

Она снова моргнула, голос Вульфа и то, что он сказал, эхом отозвались в ее голове. Нет, отец не обещал ее Дэниелу. Дэниел попросил разрешения ухаживать за ней, и теперь ее отец просто пересказывал их разговор. Она не обязана видеть этого человека, если не хочет.

- Не знаю, готова ли я к этому, - сказала она, довольная тем, как спокойно прозвучал ее голос. - На данном этапе я вполне счастлива быть одна.

Она подумала, что он пожмет плечами, и на этом все закончится, но он этого не сделал. Вместо этого он нахмурился, пригвоздив ее своим острым голубым взглядом.

- Да, но ты не можешь всю жизнь быть одна, Оливия. Это одиноко. Поверь мне, я знаю.

Застигнутая врасплох, потому что обычно он не делился с ней своими чувствами, Оливия снова моргнула.

- Папа, я знаю…

- Думаю, ты должна согласиться, - перебил он. - Тебе понадобится кто-то, кто защитит тебя, если со мной что-нибудь случится, и Мэй вполне может это сделать.

Она изумленно уставилась на него.

- Но мне не нужна защита.

- Конечно, нужна. Ты - моя дочь. Ты всегда будешь нуждаться в защите.

Оливия хотела было сказать, что прошлой ночью, когда Вульф прокрался в ее комнату и похитил ее, он не очень хорошо ее защитил, но решила, что не стоит.

- Тогда усиль мою охрану. Или еще лучше, я усилю свою собственную безопасность. Дэниел не имеет к этому никакого отношения.

Хмурый взгляд ее отца только усилился.

- Это хороший деловой ход. Я имею в виду тебя и Дэниела.

Холод в груди становился все сильнее. Отец никогда раньше не проявлял интереса к ее личной жизни. О, она знала, чего от нее ждут в качестве дочери де Сантиса, и он как-то сказал ей, что ожидает от нее достойных поступков, когда дело касается представителей противоположного пола, что означало «тебе не разрешают встречаться с парнями, пока я не скажу». Что было прекрасно, поскольку единственным мужчиной, которого она когда-либо хотела, был Вульф.

Но чтобы он вдруг стал настойчивым в отношении Дэниела Мэя? В этом не было никакого смысла.

Если только Вульф не сказал правду.

Она покачала головой, чтобы избавиться от этой мысли. Лучше сказать отцу, что она больше не будет встречаться с Дэниелом Мэем.

- Мне нравится Дэниел, поверь мне, - она твердо встретила взгляд отца. - Но мне очень жаль. Он меня не интересует большее, чем друг.

Чезаре долго молчал, но она заметила в его глазах ледяной огонь.

- Подумай об этом, - сказал он, и на этот раз она услышала в его голосе что-то очень похожее на предупреждение. - У союза с Мэем много преимуществ.

- Но, папа, я…

- Как я уже сказал, подумай об этом, - он взглянул на часы. - Мы поговорим об этом позже. Прямо сейчас у меня встреча и у тебя есть пара дел, о которых я бы хотел, чтобы ты позаботилась для меня. Подробности у тебя на столе.

Оливия знала, что лучше не давить, поэтому просто закрыла рот и кивнула.

Ее отец не мог хотеть, чтобы она начала встречаться с Мэем. Он не мог.

Но холодное зерно сомнения в ее груди никуда не исчезло.

А на душе стало еще холоднее.


Глава Восьмая


Вульф почувствовал, как в кармане зажужжал телефон, но проигнорировал его. Он знал, кто это. Снова Вэн. За последние два дня ему несколько раз звонил старший брат, но он игнорировал все его звонки. Без сомнения, Лукас тоже когда-нибудь присоединится к нему. Хотя, учитывая выражение его лица, когда Вульф спустил курок, застрелив мудака, который угрожал Грейс Райли, возможно, он и не будет ему звонить. Может быть, он будет слишком занят, суетясь вокруг нее. Под «суетится», он имел ввиду трахаться с ней.

Вульф поерзал у оконной рамы, не сводя глаз со старого каменного особняка на другой стороне улицы. Особняка де Сантиса.

Последние два дня он наблюдал за ним из безопасной пустой квартиры, которую обнаружил, осматривая местность перед похищением Оливии. Проникнуть в квартиру было относительно легко, и до сих пор его никто не обнаружил.

И это было хорошо, потому что он мало что узнал о местоположении Оливии с тех пор, как приехал сюда. Она ни разу не выходила из дома, по крайней мере, он ее не видел, а поскольку он держал это место под строгим наблюдением, то видел не очень много.

Значит, либо ее там вообще нет, либо она прячется на случай, если он придет за ней. А поскольку ей больше некуда идти, он готов поспорить на миллиарды Тейтов, что она прячется от него. Умная девочка.

Или де Сантис не позволяет ей выйти.

Да, это тоже было вариантом. Ее похитили прямо из-под носа у отца, и он взбесился. И захотел быть уверенным, что это не повторится, так что вполне возможно, что он захотел держать Оливию рядом.

И это было еще одной странностью.

Вульф ожидал увидеть доказательства того, что де Сантис собирается найти его, поскольку предполагал, что Оливия расскажет отцу о Вульфе и его планах уничтожить империю де Сантиса. Что делает его номером один в дерьмовом списке де Сантиса.

Но за последние два дня он не видел никаких признаков подобной активности. Де Сантис также не выходил на связь, и это было странно, потому что парень действительно любил угрожать, особенно людям, которым собирался причинить боль.

Так что либо де Сантис собирался преследовать Вульфа втихаря, играя свою игру, либо он не знал, что это Вульф похитил его дочь. Значит, Оливия ему не сказала.

Он не мог понять, почему она этого не сделала, не мог придумать ни одной причины. Но он не знал, как еще объяснить отсутствие активности в особняке.

Был только один способ проверить наверняка, хотя и рискуя выдать свою позицию.

Вульф вытащил из кармана телефон и уставился на экран. Да, пятьдесят миллионов пропущенных звонков от Вэна, плюс как минимум двадцать СМС. Ни одного от Лукаса. Он должен был сообщить братьям, что с ним все в порядке, но не хотел больше вести унылые разговоры о своем долге директора в «Тейт Ойл». На самом деле, если он никогда больше не услышит об этом, будет слишком хорошо.

У него были свои планы. И они не включали никакого гребаного директорства.

Набрав номер, который знал наизусть, он ждал ответа, а его сердце билось странно быстро.

У него всегда были сложные чувства к де Сантису. Еще до того, как он прочел письмо отца, в котором говорилось, что де Сантис, скорее всего, был тем, кто убил его. Но бывали времена, когда этот человек оказывал поддержку в своей странной, холодной манере.

Вульф не питал иллюзий, что де Сантис действительно любил его. Нет, причина была только в том, что Вульф был Тейтом, шансом нанести удар своему старому врагу. Так что не имело значения, что де Сантис наконец узнал правду о том, что Вульф все это время играл с ним. Он, конечно, не заботился о старом мудаке, не тогда, когда его намерение состояло в том, чтобы всадить пулю в его мозг.

Но его сердцебиение все еще не успокаивалось, пока звучали гудки, и когда в трубке раздался голос старика, требующего знать, кто ему звонит, Вульф сначала не мог заставить себя ничего сказать.

- Кто это? - снова спросил де Сантис холодным резким голосом. - Откуда у тебя этот номер?

- Это я, - наконец выдавил Вульф и собрался с духом.

- Господи, - пробормотал де Сантис. - Самое время позвонить. Мне нужно знать, как продвигаются наши дела.

Вульф повернулся спиной к стене и прислонился к ней, чувствуя, как его охватывает огромное облегчение. Итак, Оливия не сказала отцу, что это он похитил ее, и не предупредила, что Вульф представляет собой для него угрозу. Его секрет был в безопасности. Слава богу. Если только де Сантис не притворялся, но нет, Вульф не мог уловить ничего, кроме легкого раздражения в его тоне.

- Все идет по плану, - сказал он. - Хотя это может занять немного больше времени, чем планировалось.

Де Сантис дал поручение Вульфу в надежде, что он найдет планы ранчо в личных бумагах Ноя. Подлинные документы на два ранчо в Вайоминге, которые его отец и де Сантис купили в молодости, когда еще были лучшими друзьями. До того, как его отец изменил границы своего ранчо, чтобы включить в него нефтяное месторождение, которое первоначально было на земле де Сантиса.

Да, Ной рассказывал ему об этом еще тогда и поклялся Вульфу хранить это в тайне. Он сказал Вульфу, что сделал это, чтобы создать что-то особенное, что-то стоящее. Наследство, которое он мог передать своим сыновьям.

Чезаре никогда не хотел иметь семью так сильно, как Ной, и поэтому Ной сказал себе, что Чезаре не нуждается во всей этой нефти, если ему потом некому будет все это передать.

Вульф понимал, что отец ошибся, но он простил его. Это случилось много лет назад, и теперь ничего не поделаешь. Но если действительно существовали планы, доказывающие, что Ной изменил эти границы, то Вульф будет счастлив их найти.

И уничтожить их.

Найти их было главной задачей де Сантиса, и после смерти Ноя де Сантис стал настаивать на том, чтобы Вульф нашел их. Вероятно, потому, что все его планы вернуть то, что по праву принадлежало ему, никуда не делись.

- Я не хочу, чтобы это заняло больше времени, я хочу, чтобы они появились у меня на столе, как только ты их найдешь, - решительно сказал де Сантис.

- Да, конечно, но мой стимул не тот, что раньше. Понимаешь, о чем я?

Наступило молчание.

- Если ты опять об Оливии, извини, но у меня связаны руки. Мэй хочет ее, а мне нужно, чтобы он был на нашей стороне. Он может сделать нашу жизнь очень трудной.

Имея в виду незаконную торговлю оружием, которую вел де Сантис.

Вульф поморщился, ему не нравилось, как де Сантис говорит «мы», как будто он тоже был в этом замешан. Потому что это не так, хотя де Сантис несколько раз пытался втянуть его в это. Вульф всегда отказывался. Он никогда не предаст свою страну или людей своей команды. Он был предан им и своей семье, вот и все.

Все остальное было на втором месте. Всё.

- Да, и перестань говорить «мы», - сказал Вульф. - Я не часть этого дерьма.

- Твоя потеря. Это не меняет того факта, что я обещал ее Мэю.

Вульф стиснул зубы.

- Она не твоя собственность, Чезаре. Ты не можешь отдать ее, как мебель.

- Не смей рассказывать мне о моих отношениях с дочерью, Вульф. Ты ничего об этом не знаешь. Она совершенно счастлива с Мэем, если ты об этом беспокоишься. И это конец темы.

Вульф подавил желание сказать де Сантису, что нет, Оливия не была «совершенно счастлива» с Мэем, и нет, это, черт возьми, не конец темы.

- Тогда тебе придется подождать со своими чертовыми планами, не так ли? - и прежде чем тот успел что-то сказать, он отключил телефон.

- Господи, - пробормотал он в пустой квартире. Итак, де Сантис был одержим идеей отдать Оливию Мэю. Не то чтобы это могло изменить его собственные планы. Черт, если уж на то пошло, это только укрепило его уверенность в том, что вернуть ее - его единственный вариант.

Сунув телефон обратно в карман, он повернулся к окну.

И замер.

Парадная дверь особняка открылась, и из нее вышли два телохранителя, сопровождая невысокую женщину в облегающем синем платье, с аккуратно уложенными темно-каштановыми волосами, ниспадающими на спину. Оливия.

Наконец-то.

Что-то всколыхнулось в нем, и он не был точно уверен, что это было, возможно облегчение, что она была в порядке. Но нет, не совсем так. Было еще одно чувство, которое заставило его кровь закипеть. Но он не хотел слишком долго обдумывать это, поэтому и не стал.

Лимузин ждал у обочины, но Вульф не стал дожидаться, пока она сядет в него, он уже направлялся к двери.

Пора начинать миссию похищения 2.0.


* * *


- Проклятие. Я сказал им, чтобы меня не беспокоили, - Дэниел вежливо улыбнулся Оливии, когда его телефон снова зазвонил. - Мне действительно нужно ответить. Ты не против?

Она ответила ему той же вежливой улыбкой.

- Нет, все в порядке. Конечно.

Впрочем, он не слушал ее, поскольку потянулся к телефону еще до того, как она открыла рот.

Когда он ответил, сев на стуле полубоком, чтобы отвернуться от нее, она откинулась назад и разгладила салфетку на коленях, чтобы чем-то занять свои руки.

Была середина дня, и в шикарном ресторане, куда Даниель пригласил ее на обед, было полно народу. Это было одно из самых престижных обеденных мест Манхэттена, с большими окнами в крыше над столовой, которые пропускали много зимнего солнечного света. Комната была наполнена гулом голосов и звоном столовых приборов, и она могла видеть несколько известных лиц, сидящих тут и там среди толпы.

Дэниел привез ее сюда, чтобы произвести впечатление. Она знала это, потому что он постоянно упоминал, как трудно было получить столик, так как это было очень популярное место, но, к счастью, он знал метрдотеля, так что для него не стало проблемой забронировать стол.

Как будто это имело для нее значение.

Оливия потянулась за стаканом ледяной воды и сделала глоток.

Она не хотела обедать с Дэниелом. На самом деле, это было последнее, что ей хотелось делать, но отец настоял, чтобы она дала Мэю шанс. Конечно, она могла сказать «нет», и он никогда не бы заставил ее делать то, чего она не хочет, но, если она сможет сделать это для него, он будет признателен.

Она ненавидела, когда он манипулировал ею, а он манипулировал. Но когда он так выразился, она почувствовала, что не может отказаться.

Это был всего лишь обед. Не очень большое дело.

Она понятия не имела, почему Мэй так зациклился на ней, но ради отца она могла бы посидеть с ним за ланчем. У Чезаре очень многое отняли люди, которым он доверял, и она не хотела быть одной из них. Она не хотела его подводить.

Поэтому она была хорошей девочкой и встретилась с Дэниелом в ресторане, была вежлива, много улыбалась и болтала. Не то чтобы всего этого было так уж много с тех пор, как он, по-видимому, сказал людям, чтобы его не беспокоили, он все равно продолжал получать звонки на свой телефон.

И отвечать на них. Все они казались важными.

Она отхлебнула воды, глядя на мужчину, сидящего напротив нее. Его голос был тихим, но твердым, и она решила, что у него все в порядке. Но не было той шероховатой грубости, которая делала Вульфа таким привлекательным. Дэниел неплохо выглядел. Да, ему было под пятьдесят, но он все еще был подтянут, и, хотя в его темных волосах виднелась седина, его можно было с полным основанием назвать привлекательным. Черты его лица были достаточно приятными, хотя его тонкие губы имели довольно злое выражение, но, возможно, со временем, она сможет проникнуться к ним теплотой.

Хотя он не был высок и широкоплеч, и у него не было той сильной, физической харизмы, которая... скажем ... была у Вульфа Тейта.

Почему ты сравниваешь его с Вульфом?

Оливия неловко поерзала на стуле. Она не должна сравнивать его с Вульфом. Она вообще не должна думать о нем. По крайней мере, так она говорила себе последние два дня, занимаясь своей повседневной работой.

Но, говоря себе не думать о нем, она не переставала думать о нем снова и снова. Тепло его тела под ней, когда она сидела на нем верхом, и гладкость его кожи, когда она прикасалась к нему. Беспокойство в его глазах, когда он спросил ее, что случилось. То, как он зачесывал ее волосы за ухо, как его пальцы касались ее кожи.

К сожалению, она все это вспомнила, когда открыла дверь и вышла из номера.

Не забудь про всю ту ложь, которую он тебе наговорил, как использовал тебя, показывая, как много значит для него твоя дружба.

Нет, об этом она тоже не будет думать. Слишком больно.

Сейчас ей следовало думать о Дэниеле. Он не был тем, кого она хотела, нет, но ни один мужчина не был таким для нее.

Кроме одного.

Оливия поставила стакан с водой и, проигнорировав эту мысль, снова улыбнулась, когда Дэниел наконец закончил свой телефонный разговор.

- Итак, - сказал он, снова садясь к ней лицом и кладя трубку. - На чем мы остановились? Ах да, я собирался поговорить с тобой о том, что мы с твоим отцом обсуждали ранее, - его улыбка была слабой, но она подумала, что он, вероятно, хотел выглядеть дружелюбно, но у него это не получилось. - Кое-что, что касается тебя.

Ее желудок сжался.

- О?

- Не волнуйся, ничего страшного, - он рассмеялся, и смех его прозвучал напряженно. - По крайней мере, не так уж плохо.

Оливия пожалела, что не взяла стакан вина вместо воды.

- В чем дело?

Дэниел взял свой бокал и сделал глоток.

- Ну, я думаю, ты знаешь, что я заинтересован в тебе, Оливия. Очень заинтересован. И я хотел бы вывести наши отношения на новый уровень, так сказать.

Ее желудок снова сжался. Черт, она действительно не хотела говорить об этом, не сейчас. Беспокойно перебирая пальцами салфетку, она старалась сохранить улыбку на лице.

- Наши отношения? - она старалась, чтобы это не прозвучало слишком резко. - Я не уверена, что они у нас есть. Это всего лишь пара свиданий.

- Именно. Вот почему я хочу сделать все больше, чем пара свиданий. Я хочу продолжать видеться с тобой, Оливия. Узнать тебя получше, - еще один проблеск этой тонкогубой улыбки. - А кто знает? Может это приведет к чему-то более сильному?

Чему-то более сильному…

Дэниел не был плохим человеком, по крайней мере, она его не знала достаточно хорошо. Кроме того, отец объяснил ей, почему было бы полезно узнать его получше, так что это не повредит, не так ли? Кроме того, есть вещи и похуже, чем встречаться с ним.

Спать с ним?

Она заморгала. Это произойдет, если она продолжит встречаться с ним, не так ли? И если она согласится, чтобы он ухаживал за ней, то естественным завершением этого будет брак. А брак приведет к сексу, и тогда руки Дэниела окажутся на ее коже. Губы Дэниела на ее губах. Дэниел будет убирать ее волосы за ухо…

Холод разлился у нее в животе, а дрожь отвращения пробежала по коже. Это разозлило ее. Господи, это всего лишь секс. Это ничего не значит. Не тогда, когда преимущества союза с Мэем перевесят ее собственное отвращение.

Да, продолжай убеждать себя в этом.

Что ж, она должна продолжать убеждать себя в этом. Разве у нее был выбор? Она не могла получить мужчину, которого действительно хотела.

Могла бы. Ты убежала.

- Ну? - Дэниел выжидающе смотрел на нее. - Что скажешь?

Она открыла рот, чтобы ответить, сказать хоть что-то, но в этот момент в ресторан вошел мужчина, и ее сознание полностью отключилось.

Высокий, широкоплечий, с безумной мускулатурой. Вошел, как будто ему принадлежало это место и все в нем. Он снова был в джинсах и ботинках, темно-синей рубашке и потертой кожаной куртке, наброшенной поверх. Очки-авиаторы закрывали его глаза, его широкий рот изогнулся в улыбке, которая лишь слегка не доставала до высокомерия.

Вульф.

Люди оборачивались, чтобы посмотреть на него, когда он проходил мимо, потому что большинство из них не видели гладиатора ростом шесть футов пять дюймов каждый день, плюс животная грация, с которой он двигался, делала его чертовски завораживающим.

По крайней мере, она была загипнотизирована. Полностью примерзла к стулу.

Какого черта он здесь делает? Неужели он пришел за ней? И если да, то как он узнал, где она?

Конечно, он пришел за тобой. За кем же еще?

Она вела себя как идиотка. Она ускользнула от него, прежде чем он получил всю информацию, и теперь он был здесь, чтобы все равно получить эту информацию. Получить ее.

Холод в ее животе исчез, и дрожь, которая прошла через нее, не была отвращением, не в этот раз. Это было волнение, наряду с волнующим страхом, который заставил ее сжать салфетку в кулаках, а все ее тело собралось, чтобы бежать. Но бежать от него или к нему, она не могла сказать точно.

Он не сразу двинулся в ее сторону. Вместо этого он направился к столу, за которым сидели два телохранителя, на которых настоял ее отец. Очевидно, он знал их, потому что приветствовал каждого из них, прежде чем наклонился, чтобы поговорить с ними.

Она уставилась на него. Что он делает?

- Оливия? - Дэниел странно посмотрел на нее. - В чем дело?

Оторвав взгляд от Вульфа, с громко бьющимся сердцем, она выдавила еще одну фальшивую улыбку.

- О, я в порядке.

- Неужели? Ты выглядишь рассеянной.

- Нет-нет. Просто... думаю о том, что папа сказал мне раньше.

- О? Что же? - глаза Дэниела сверкнули. - Надеюсь, что-то обо мне?

Но она не могла ответить, потому что краем глаза видела, как Вульф закончил разговор с телохранителями, затем повернулся и направился прямо к их столику.

Она сглотнула, потянувшись за стаканом воды, странное сочетание волнения и страха снова и снова крутилось внутри нее. Не говоря уже о тайном восхищении его наглостью. Прийти за ней прямо сюда, в переполненный ресторан, не пытаясь скрыть свою личность. Казалось бы, не заботясь о том, что ее телохранители были рядом.

Должно быть, он очень сильно хочет ее.

Нет. Ему нужна та информация. Не забывай об этом.

Дэниел нахмурился, и она поняла, что должна была ответить на его вопрос. Но было уже слишком поздно, потому что Вульф подошел к Дэниелу сзади и лениво улыбнулся.

- Привет, - сказал он дружелюбным тоном, знакомый грубый голос заставил ее крепче сжать салфетку. - Не хотелось бы прерывать ваш романтический обед, но вы не возражаете, если я поговорю с Оливией?

Дэниел нахмурился еще сильнее, повернулся и посмотрел на человека, стоявшего рядом с его стулом, возвышаясь над ним.

- Прошу прощения? - тон Дэниела не был дружелюбным. - Кто ты такой?

- О, моя вина, - Вульф поднял руку, снял очки и ухмыльнулся. - Вульф Тейт, - он сунул очки в карман куртки и протянул руку для рукопожатия. - Приятно познакомиться?

Дэниел холодно посмотрел на протянутую руку Вульфа, но не пожал ее.

- Вообще-то, я возражаю. Мы кое-что обсуждаем.

Вульф, казалось, ничуть не обиделся, а его ленивая улыбка стала еще шире.

- Успокойся, брат. Я просто друг Оливии и все, что мне нужно - это пять минут ее времени, - потом посмотрел на нее. - Что скажешь, Лив?

Его взгляд почти физически ощущался на ее коже, и она не знала, почему он так сильно поразил ее в этот момент. Но она чувствовала, как дрожь пробегает по всему телу, вплоть до пальцев ног. Сапфирово-изумрудный блеск его глаз был неизбежен, и в них она видела что-то, но не знала, что именно. Она только знала, что от этого дрожь возбуждения внутри нее становилась еще сильнее.

- Оливия никуда не пойдет, - сказал Дэниел. - Она и я находимся в середине…

- Да, ты знаешь, я думаю, что Оливия может говорить сама за себя, - лениво прервал его Вульф, не сводя с нее глаз. - Разве ты не можешь, Оливия?

Дэниел выглядел разъяренным. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и Оливия поняла, что, что бы это ни было, ситуация только ухудшится. Что давало ей два варианта. Либо она откажет Вульфу и предупредит своих телохранителей о том, что она в опасности - и тогда Вульф уйдет, либо ему придется отбиваться от телохранителей и схватить ее в середине обеда.

Или она согласилась на его пять минут.

Это не займет пять минут. Он не позволит тебе вернуться сюда.

Она должна остаться. Она должна отказать ему вежливо, но твердо, что никуда с ним не пойдет, предупредив своих телохранителей.

Но когда она открыла рот, она сказала совсем иное.

- Все в порядке, Дэниел, - сказала она вместо этого. - Это займет всего пять минут. Я скоро вернусь, обещаю.

Выражение лица Вульфа не изменилось, но она все равно увидела вспышку триумфа в его глазах.

- Оливия, - начал Дэниел. Только чтобы остановиться, когда его телефон снова начал звонить.

- Все в порядке, - она отодвинула стул, ее сердце бешено колотилось. - Ответь на звонок. Ты можешь спокойно поговорить, пока меня не будет.

Улыбка Вульфа была чертовски ослепительной, когда она поднялась из-за стола. Затем он мотнул головой в сторону выхода из ресторана.

- Пойдем. Я не задержу тебя надолго.

Она не осмеливалась посмотреть в сторону своих телохранителей, которые следовали за Вульфом, когда он пробирался между столиками, направляясь к двери.

Она все еще не могла поверить, что делает это. Потому что она точно знала, что он не позволит ей вернуться к столу. Что как только они выйдут из ресторана, она станет его пленницей.

Его добровольной пленницей.

Оливия судорожно вздохнула, запутавшись в клубке противоречивых эмоций. Разрываясь между тем, что она хотела сделать для отца, и ее собственной сильной тоской по другу. Но эти два понятия были несовместимы, и она знала это так же точно, как свое собственное имя.

За пределами ресторана было фойе с коридором, который вел в другие помещения, плюс ряд лифтов прямо перед дверью ресторана.

Как только двери за ним закрылись, Вульф повернулся и потянулся, его сильные, теплые пальцы обхватили ее локоть.

Она напряглась от его прикосновения, не готовая к волне жара, которая прошла через нее, когда он сделал это.

- Вульф, подожди, - сказала она, пытаясь отстраниться.

Но он только крепче вцепился в нее, отошел от дверей ресторана и немного прошел по коридору, прежде чем повернуться и прижать ее к стене. Он отпустил ее, но так как он стоял прямо перед ней, его рост и телосложение, по существу, не давали ей уйти, это ничего не значило.

Добродушная улыбка исчезла, красиво очерченные линии лица стали жесткими, и не было сомнений в блеске его глаз. Гнев, чистый и простой.

И еще он сказал:

- Я был прав, не так ли?

Готовясь к допросу о том, как она сбежала от него, все, что она могла сделать, это моргнуть. Потом до нее дошло, о чем он говорит.

- Что? О Дэниеле?

- Да, конечно, о чертовом Дэниеле.

- Нет, ты не прав, - отрезала она, внезапно раздраженная его тоном. - Папа не обещал меня ему. Он сказал только, что Дэниел интересуется мной и хочет ухаживать за мной.

- Ухаживать за тобой? - Вульф хрипло рассмеялся. - Это так теперь называется? Нет, Лив, он не хочет ухаживать за тобой. Он хочет жениться на тебе, чтобы иметь рычаги давления на твоего отца. И у твоего отца нет выбора, кроме как позволить ему заполучить тебя, потому что он хочет союза с Мэем. Вот как это работает.

Она не хотела верить ни единому его слову. Но она не могла забыть тот разговор с отцом о том, как ей было бы полезно начать встречаться с Мэем, изложив все это ей в деловых терминах, чтобы это звучало как слияние бизнеса.

- Ну и что с того, что я соглашусь выйти за него замуж? - слова прозвучали неправильно, как только она их произнесла, но она все равно продолжила. - Возможно, в конечном итоге это будет хорошо для меня. Это, безусловно, будет полезно для нашей семьи.

Вульф нахмурился, поднял руки, прижал их к стене по обе стороны от ее головы и наклонился так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от ее лица.

- Он тебе такое дерьмо наговорил? Ты не слышала ни слова из того, что я сказал о том, что ты просто рычаг давления на твоего отца?

- Но я…

- И теплое тело в постели, чтобы трахать.

И снова это слово в его резком голосе пронзило ее насквозь, заставив забыть о том, как близко он стоит. Как он окружил ее твердыми мускулами, жаром и темным, опьяняющим ароматом. Так трудно было думать. Черт, даже связывать слова было трудно.

- Ты думаешь, я глупая? - ей пришлось заставить себя заговорить. - Думаешь, я ничего об этом не знаю? Что я не думала об этом?

- Я думаю, что ты наивна, - он опустил голову еще ниже, так что она могла видеть только блеск сапфира и изумруда. - Твой отец не тот, за кого ты его принимаешь.

Ей это не понравилось. Ей вообще все это не нравилось. То, как он продолжал терзать ее сомнениями, делая их острее, сильнее. Подрывая удобную оболочку отрицания, которой она себя окружила.

- Ты понятия не имеешь, кто мой отец, - сказала она, защищаясь. - И вообще, что, если я захочу, чтобы Дэниел ухаживал за мной? Что, если я хочу выйти за него замуж?

- Ты не хочешь его, Лив. Я знаю, что нет.

- Да, хочу, - это была ложь, но она ничего не могла с собой поделать. Она должна как-то защитить себя. - Он именно тот, кто мне нужен.

- Нет, это не так.

- Откуда, черт возьми, ты знаешь?

Жесткий блеск в глазах Вульфа усилился.

- Потому что тебе нужен я.

Затем, прежде чем она успела сказать еще хоть слово, он преодолел последний дюйм между ними и накрыл ее рот своим.


* * *


Оливия замерла, но ее губы под его губами были такими чертовски мягкими, что он едва мог дышать. Он чувствовал запах клубники и мускуса и знал, что должен отстраниться, отпустить ее, но не мог.

Она лгала самой себе. Он видел выражение ее лица в тот момент, когда вошел в ресторан, и это не был взгляд женщины, обедающей с мужчиной, от которого она была в восторге. Он узнал искреннюю улыбку Оливии, когда она смотрела на него, но улыбка, искривившая рот Оливии, когда она смотрела на Мэя, была такой же фальшивой, как и все вокруг.

Она не хотела быть там, он мог бы поставить на это деньги.

Он не мог назвать то, что вспыхнуло в нем в тот момент. Может быть, чувство собственности, но он никогда раньше не был собственником женщины, так что, конечно, это не могло быть правдой? Так что, возможно, это была просто защита. Она не хотела обедать с этим придурком, и он был там, чтобы убедиться, что ей не придется там сидеть и дальше.

Он уже заметил группу телохранителей де Сантиса, потому что, конечно, де Сантис не позволил бы ей выйти без какой-либо защиты. К счастью, он знал обоих мужчин и подошел к их столику поздороваться и сообщить, что собирается пригласить Оливию на короткий пятиминутный разговор. И поскольку они знали его и знали, что он лучший друг де Сантиса, их это вполне устраивало. Он хотел, чтобы и они тоже знали, кто ее похитил, особенно если он хочет, чтобы его план приманки сработал.

После этого он направился прямо к столу Оливии, держа себя в руках, потому что на самом деле ему хотелось ударить этого засранца Мэя прямо в лицо. Но это не облегчило бы ему задачу, и он сумел сдержаться.

По крайней мере, до тех пор, пока он не вышел из ресторана, а она не начала нести чушь о том, как хотела быть с Мэем. Что союз с ним пойдет на пользу ее семье и что это именно то, что ей нужно.

Но это было не так, и они оба это знали, так почему она должна продолжать лгать себе и ему. Он знал, что она ошибается. И было только одно, что он мог придумать, чтобы доказать это.

Он почувствовал дрожь, пробежавшую по ее телу, когда углубил поцелуй, приоткрыл рот, коснулся языком безумной мягкости ее нижней губы, провел по линии губ.

Она оставалась совершенно неподвижной, и так как она не отстранилась, он подошел еще ближе к ней, так что их тела почти, но не совсем, соприкасались.

Он был довольно прямым парнем. Когда он хотел женщину, и она тоже его хотела, он шел вперед и сразу приступал к делу. Другими словами, целоваться было приятно, но он предпочитал, чтобы рот женщины обхватывал его член.

Но целовать Оливию - совсем другое дело. Он чувствовал напряжение в ее теле, как будто она была на грани того, чтобы оттолкнуть его, и какой-то глубокий инстинкт подсказывал ему, что, если он хочет, чтобы этот поцелуй продолжался, он должен действовать медленно.

«Медленно» не было в его лексиконе, и на самом деле, он не должен был целовать ее вообще, тем более, что поцелуй Оливии не был в списке целей его миссии. Но теперь, когда он произошел, он не мог остановиться.

Прижав ладони к стене по обе стороны от ее головы, он провел языком по ее сомкнутым губам, мягко уговаривая, побуждая ее открыться ему, потому что ему вдруг отчаянно захотелось ощутить ее сладкий жар.

Она слегка вздрогнула, когда он сделал это, затем вздохнула, открыв рот, позволяя ему углубить поцелуй.

Боже, она была такой чертовски вкусной. Пару дней назад в гостиничном номере она тоже была сладкой, но сейчас она была еще слаще, хотя он понятия не имел почему. Ее рот был горячим, и когда он прикоснулся языком к ее языку, побуждая ее ответить, она издала тихий горловой звук.

Его член внезапно стал безумно твердым, и прежде чем он смог остановить себя, он сократил расстояние между ними, прижимая ее к стене так, что весь ее мягкий жар был прижат к его телу. Затем он схватил ее за подбородок и запрокинул ее голову назад, скользя языком глубже в ее рот, переводя поцелуй от нежного к чему-то более горячему, более требовательному.

Кровь бурлила в его жилах, и все, о чем он мог думать, - это попробовать ее еще глубже. Затем, возможно, расстегнув все пуговицы на ее платье, прикоснуться к ее коже, возможно, скользнув рукой между ее бедер, почувствовать, какой влажной она была для него. Боже, он хотел войти в нее.

Он хотел ее тепла и мягкости. Он хотел ее сладости. Все женское в ней возбуждало в нем все его мужское. А может, просто потому, что она была женщиной, а у него не было женщины шесть месяцев, а может, и больше. Что бы это ни было, он хотел ее. Например, прямо сейчас.

В этот момент Оливия издала еще один звук, на этот раз протестующий, и ее руки уперлись ему в грудь, отталкивая его. Он не хотел останавливаться, но заставил себя поднять голову, пытаясь отдышаться.

Она посмотрела на него широко раскрытыми темными глазами, ее щеки пылали. Ее руки больше не двигались, пальцы вцепились в ткань его рубашки, словно она хотела прижать его к себе.

- Я не могу уйти, - пробормотала она. - Не могу.

Сначала он не мог понять, что она говорит

- Уйти? Что ты имеешь в виду?

- Я не могу уехать с тобой.

Конечно, она знала, что он здесь не для того, чтобы расспрашивать ее о ее отношении к этому мудаку Мэю. Она сбежала от него пару дней назад и поняла, что он не позволит этому так и дальше продолжаться.

Он попытался выровнять дыхание, но это было трудно, когда она стояла так близко, наполняя его легкие своим сладким ароматом.

- У тебя нет выбора, - сказал он хриплым голосом. – Я заберу тебя с собой, хочешь ты этого или нет.

Ее пальцы крепче вцепились в его рубашку, голова затряслась.

- Я не могу, Вульф. Я нужна папе. Ему нужно, чтобы я была с Дэниелом. И я не могу его подвести, просто не могу. Все его бросали, все у него что-то забирали. Его жена покончила с собой, а потом сыновья отобрали у него компанию, - она перевела дыхание. - У него больше ничего и никого нет. Никого, кроме меня. И я не могу этого допустить. Потому что я знаю, каково это..., - она замолчала и отвернулась, закусив губу.

Вульф знал, что должен отпустить ее и отвести в лифт, что минуты идут, и рано или поздно кто-нибудь придет за ней. Но он не мог заставить себя двигаться.

Страдание в ее глазах заставило его грудь сжаться. Он никогда не понимал, почему она была так предана отцу, почему чувствовала, что должна делать все, что делает для него, но, возможно он понял это сейчас. Во всяком случае, немного.

- Что ты потеряла? - мягко подсказал он. - Скажи мне.

Ее ресницы опустились, и он мог видеть блеск влаги на них, и это заставило его грудь перейти от напряжения к боли. Он провел рукой по ее щеке, чтобы успокоить.

Она поежилась, когда он это сделал, но не отвернулась.

- Папа был не единственным, кто что-то потерял, когда мама умерла, - ее голос был таким тихим, что он почти не слышал слов.

Дерьмо. Ее мать. Конечно. Она говорила о ней в тех разговорах в библиотеке, но не очень много. Он почти подумал, не боится ли она открыться ему по какой-то причине. Но он знал, что Оливия скорбела о потере и очень сильно.

По-видимому, она все еще переживала.

Ему нечего было сказать, потому что, черт возьми, что он знал об утешении? Никто не утешал его после смерти Ноя, даже братья. Они все боролись со своими собственными проблемами, и ни у кого из них не осталось ничего для такого дерьма, как утешение.

Он погладил ее подбородок, глядя на макушку, ее блестящие каштановые волосы блестели в свете коридора. Он боролся с желанием зарыться в них лицом, вдохнуть клубничный запах ее шампуня или чего там еще, черт возьми, что заставляло ее так пахнуть.

- Черт, я знаю, что это тяжело, - сказал он, пытаясь придумать что-нибудь получше, но ничего не придумал. Слова не были его сильной стороной. - Но... Лив, ты не можешь пожертвовать своей жизнью из-за того, что случилось с твоим отцом, - что ее отец не стоил ее жертвы, он не добавил, хотя и хотел. - В этом нет твоей вины, - и это было именно так. Что бы ни случилось с Чезаре де Сантисом, он сам был виноват.

У нее перехватило дыхание, она наклонилась вперед, прижалась лбом к его груди, держась за его рубашку, и его сердце бешено заколотилось. От ее легкого веса у него закружилась голова, и все, чего он хотел, это обнять ее, прижать к себе. Но она была такой маленькой, хрупкой и расстроенной.

- Я понимаю, - ее голос звучал приглушенно. - Я знаю, что это не моя вина. Но рядом нет никого, кто мог бы ему помочь, кроме меня.

У Вульфа заболела челюсть от того, как сильно он сжал ее, и ему пришлось опустить руки, потому что он не мог быть уверен, что не будет продолжать прикасаться к ней.

- Это не обязательно должна быть ты. Зачем тебе вообще помогать ему? Что он для тебя сделал?

Она покачала головой, легонько коснувшись его груди, и он пожалел, что надел эту чертову рубашку, потому что хотел почувствовать ее шелковистые волосы на своей коже.

- Он мой отец, - просто сказала она. Как будто это все объясняло.

Так оно и было. Верность кому-то, даже такому ущербному, как ее отец, была тем, что он понимал и понимал хорошо. Он многое сделал для своего отца, чем не гордился, но сделал это, потому что Ной был его отцом. И Вульф любил его, несмотря ни на что.

Он тоже ценил верность, а Оливия была верна до мозга костей. Даже если человек, которому она предана, этого не заслуживает, а Бог свидетель, ее отец этого не заслуживает. Если подумать, то и он тоже не заслуживает, особенно после того, как лгал ей так долго. И все же она была здесь, позволила ему поцеловать себя, а затем положила голову ему на грудь, как будто он был другом, как раньше.

Черт, им действительно нужно выбираться отсюда. Сейчас не время и не место для задушевных бесед.

Бросив взгляд в сторону дверей ресторана, он убедился, что берег по-прежнему чист.

- Да, ну, хочешь ты выйти замуж за этого сукина сына ради своего отца или нет, я тебе не позволю. Мы должны выбраться отсюда.

Она снова начала качать головой, но он схватил ее за подбородок и крепко сжал своими пальцами, глядя ей в глаза.

- У тебя есть два варианта, Лив. Или ты идешь со мной прямо сейчас, или ты кричишь и брыкаешься, но я все равно заберу тебя. Что ты выбираешь?

Выражение, которое он не мог прочесть, промелькнуло на ее лице.

- У меня есть телохранители.

- Которых я могу снять за десять секунд.

- У Дэниела тоже есть парочка

- Думаешь, я этого не знаю? Я бы снял их через пять минут.

Она сглотнула и на этот раз ее нерешительность была очевидна.

- Вульф…

Поэтому он принял решение за нее. Взяв ее за руку, он подвел ее к лифту и нажал кнопку.

Она не сделала ни малейшего движения, чтобы уйти от него, только еще раз взглянула в сторону ресторана. Она не кричала и вырывалась. Не звала на помощь.

- Если кто-нибудь спросит, ты сделала все возможное, чтобы убежать от меня, но я был слишком силен для тебя, - сказал он, когда лифт звякнул. Двери открылись. Он поднял руку и указал на нее двумя пальцами. - Кроме того, у меня был пистолет. Который я использовал, чтобы затащить тебя в лифт.

Она посмотрела на его пальцы, потом снова подняла на него глаза. И он был уверен, что увидел, как ее губы слегка изогнулись.

- Хорошо.

Он улыбнулся ей, потому что было ясно, что она нуждается в улыбке, и указал пальцами на лифт.

- Тебе лучше войти. Я не хочу в тебя стрелять.

Ее губы изогнулись еще сильнее, и на этот раз она не смотрела в сторону ресторана, а вошла в лифт. Он присоединился к ней и нажал кнопку, чтобы закрыть двери.

Хорошо, часы начнут тикать прямо сейчас, а это означало, что он должен двигаться быстро, если хочет увести ее так далеко, чтобы никто за ними не последовал.

Последние пару дней он много думал о том, куда ее отвезти, вернуться опять в тот отель или найти другое место за пределами Нью-Йорка. Но отель уже был скомпрометирован, когда она сбежала, и, если он будет за пределами Нью-Йорка, он не сможет следить за де Сантисом. Что оставляло ему мало выбора.

Был особняк Тейтов, который в настоящее время пустовал, так как Вэн был в Вайоминге, но это место было гигантской целью и последним местом, где он хотел спрятать Оливию. Он мог позвонить Лукасу и попросить у брата ключи от квартиры, но вовлекать братьев в эту миссию ему тоже не хотелось.

Что оставляло ему только один выход. Ему придется отвести ее в свое тайное убежище.

Лодочная станция на 79-й улице.

Двери лифта открылись, и Вульф схватил ее за руку, выталкивая из здания на тротуар. Такси ждало его, как и обещал шофер - Вульф заплатил ему дополнительно, - и когда он открыл дверцу, она села без возражений.

Тогда он сел вслед за ней и закрыл дверь, устраиваясь на сиденье.

- Ты злишься на меня за то, что я сбежала?

Такси влилось в поток машин, водитель уже знал, куда их отвезти.

- Я не был в восторге, - он взглянул на нее. - Как ты узнала о моем коде?

- Я не знала, - она сложила руки на коленях. Голубое платье, которое было на ней, с большим количеством маленьких пуговиц спереди и узким пояском вокруг ее талии, сделало цвет ее глаз еще более насыщенным. - Я подумала о том, какой код будет иметь отношение к тебе, и эта дата просто... всплыла в моей голове.

Он до сих пор не знал, что чувствует по поводу того, что она вспомнила эту дату.

- Угу. И весь тот алкоголь должен был вырубить меня?

Она покраснела и посмотрела на свои изящные руки.

- Ведь сработало.

Ему в голову пришла другая мысль. Было ли ее предложение минета частью этого? Потому что если бы…

Его прежний гнев, все еще не утихнувший, снова вскипел, хотя он понятия не имел почему. Он все время говорил себе, что не хочет ее. Так что для него не должно иметь значения, почему она предложила отсосать ему. И все же... Все, о чем он мог думать, это что, если это была ложь? Что, если все это было частью ее плана побега?

Тот поцелуй не врал.

Он все еще чувствовал ее губы на своих, горячие и мягкие, сладкий вкус ее рта и то, как она раскрыла свои губы под напором его губ. Нет, черт возьми, это не было ложью. Или то, как ее пальцы вцепились в его рубашку, словно она не хотела отпускать его.

Но все равно не удержался и спросил:

- Так тот минет тоже был частью твоего плана побега?

Румянец на ее щеках стал ярче, и она посмотрела на водителя, потом снова на него.

- Я..., - она запнулась. - Я слышала, что некоторых мужчин от этого клонит в сон... потом.

Чёрт возьми!

Вульф уставился на нее, необъяснимо злой, но в то же время впечатленный. Потому что это был достойный план. Она не могла физически бороться с ним, поэтому ее единственным выходом было лишить его сознания. Что она и сделала, даже без помощи оргазма.

- Ты солгала? - спросил он, хотя все это не имело значения. - О том, что хочешь меня?

Ее глаза расширились, как будто вопрос удивил ее. Потом она снова посмотрела на свои руки, ее ресницы скрывали ее взгляд, и не важно, что он почувствовал во время поцелуя, он хотел услышать ее ответ. Он хотел знать, солгала она ему или нет.

Нет, не имело значения, что она чувствовала по этому поводу. Не имело значения, нравится он ей или нет, потому что между ними ничего не могло быть. Он почти разрушил их дружбу, когда сказал ей о том, что был двойным агентом, и, несмотря на эти поцелуи и ее ответ, он не думал, что физические отношения между ними возможны.

Так почему он хотел знать, солгала ли она, оставалось только догадываться.

Она смотрела на свои руки, и он подумал, что она не собирается отвечать. И он уже раздумывал, не схватить ли ее за упрямый подбородок и не повернуть ли к себе лицом, чтобы она ответила ему, когда она очень тихо сказала:

- Я не лгала.

Электрический разряд пробежал по его спине.

Ну, тогда ладно. Хорошо.

Не то чтобы ты собирался что-то с этим делать. Не после того, как ты ее использовал.

Он стиснул зубы. Он все равно ничего не собирался делать. Оливия когда-то была его другом, не говоря уже о том, что он был уверен, что она не будет участвовать в его планах по убийству ее отца. Кроме того, как только он разберется с де Сантисом, ему придется отправиться на поиски его матери.

Он не искал никаких отношений сейчас, даже если она все еще хотела его после всего этого.

Он поерзал на сиденье рядом с ней, чувствуя, что ее бедро очень близко к его, и все, что ему нужно сделать, это слегка пошевелиться, и оно прижмется к нему.

Иисус.

- Значит, ты потеряла самообладание, - сказал он. - Вот почему ты отстранилась?

Наконец она настороженно посмотрела на него. - Да, это так.

- Почему? - он должен оставить эту тему, действительно должен.

- Потому что... Я никогда не делала этого раньше.

- Нет. Причина не в этом, - потому что с какой стати она вообще предложила все это? Нет, она выглядела... расстроенной. Значит она не скажет ему, что случилось.

Почему ты настаиваешь?

Господи, он и сам не знал.

Подняв руку, он провел ею по волосам.

- Послушай, ты не обязана отвечать на этот вопрос…

- Потому что ты важен для меня, Вульф, - слова прозвучали очень тихо, прервав его речь и выбросив из головы все, что он собирался сказать.

В этом не было никакого смысла. Он солгал ей. Долгие годы он лгал ей. Обо всем. О причине, по которой он с ней дружил, и все же она говорит ему, что он важен для нее?

- Что это значит? - он почувствовал, как у него снова сдавило грудь, как и каждый раз в последнее время, когда она была рядом, и ему это не понравилось. - Как ты можешь так говорить после всего, что я сказал тебе?

Она покраснела, но на этот раз не избегала его взгляда, глядя на него с вызовом в глазах.

- Да, было больно узнать, что ты подобрался ко мне только для того, чтобы добраться до моего отца. И да, я действительно зла на тебя. Но ты был моим другом в течение десяти лет, и я не могу отключить чувства просто так.

Он поймал себя на том, что снова проводит рукой по волосам - нервный тик, от которого он так и не избавился.

- Это не имеет никакого отношения к минету, Лив.

- Имеет. Ты важен для меня, и я..., - она замолчала, сложив руки на коленях. - Я знала, что если продолжу в том же духе, то не смогу выбросить тебя из головы.

Но он ничего не понимал.

- Что это значит?

- Между нами ничего не будет, Вульф. Я знаю это. Но я не хотела начинать ничего такого, что сделало бы жизнь без тебя еще более трудной, чем она есть сейчас.


Глава Девятая


Оливия знала, что не должна была так говорить, не должна была так много говорить. Но все же она должна была сказать ему правду. Позволив Вульфу вывести ее из ресторана, она ушла от отца, и как только пересекла эту черту, пути назад уже не было.

Вульф посеял в ней семена сомнения относительно мотивов отца, и даже если бы она вернулась к своему неловкому обеду с Дэниелом, эти семена все равно были бы там. И они бы продолжали расти.

Но она не осталась. Она пошла с Вульфом и, поступая так, выбрала его.

Она до сих пор не понимала, почему. Возможно, это был тот отчаянный, сладкий, ошеломляющий поцелуй, который он подарил ей у стены. Заключая ее в клетку с жаром и силой его тела, давая ей что-то, чтобы опереться и держаться. И она держалась за него. Потому что этот поцелуй не только сделал ее ноги ватными, но и сорвал с нее уютное одеяло самоотречения. Просто вырвал его из ее рук. Оставив ее ни с чем, кроме голой правды.

И даже все оправдания в мире о том, как она делает это для своего отца, не заставили бы ее хотеть вернуться к Дэниелу Мэю. Мысль о том, чтобы встречаться с ним, выйти за него замуж, спать с ним, ничуть не давало облегчения. Отвращение, которое она испытывала при мысли о том, что он прикоснется к ней, никуда не исчезло.

Она не хотела этого делать. Единственным мужчиной, которого она хотела, был Вульф, и он доказал ей это.

Она протестовала против того, чтобы идти с ним, потому что чувствовала, что должна, но, когда он сказал ей, что у нее нет выбора, что он все равно заберет ее, хочет она этого или нет, что-то внутри нее испытало такое облегчение. Она не хотела принимать решение сама, и он не позволил ей этого сделать.

Это добавило еще один пункт к ее и без того сложным чувствам к нему, но, возможно, немного правды сделает все менее сложным. Не той правды, где она действительно любит его или все еще любит, несмотря ни на что, но он должен знать, что она заботится о нем.

Она не хотела, чтобы это было тайной.

Его глаза сузились, как будто он заподозрил неладное. Но потом такси остановилось на обочине, и водитель сообщил им, что они добрались до места назначения.

Вульф пристально посмотрел на нее, потом отвернулся, чтобы разобраться с водителем.

Через минуту они уже стояли на тротуаре, и река Гудзон сверкала в лучах заходящего солнца, а прямо перед ними была пристань с множеством яхт, барж и плавучих домов.

Вульф достал телефон и выбросил его в ближайший мусорный бак. Затем он схватил ее за руку, и ей ничего не оставалось, как последовать за ним по тротуару к воротам с высокой оградой, отделявшей тротуар от доков. Порывшись в кармане, он достал ключ, которым отпер ворота, распахнул их и жестом пригласил ее войти.

Она нахмурилась, проходя через ворота.

- Мы идем в плавание?

Он покачал головой и закрыл за собой калитку.

- Нет. Мы прячемся, - затем он снова взял ее за руку и направился к лестнице, ведущей к докам.

Доки плавали, заставляя ее чувствовать себя неуверенно в своих темно-синих туфлях, ее шаги эхом отдавались по деревянному настилу, когда он вел ее вниз по причалу, который выступал над рекой.

Она увидела разные лодки: одна - огромная баржа, которая выглядела достаточно большой, чтобы быть домом, а другая - длинная, гладкая на вид, яхта, которая, вероятно, стоила миллионы, игрушка какого-то богача.

Вульф остановился возле старой яхты с парой мачт. От причала к яхте вел небольшой трап, и он жестом показал ей, чтобы она шла первой.

Решив пока держать свои вопросы при себе, Оливия положила руки на поручни трапа, осторожно подошла к борту яхты и поднялась на палубу. Затем Вульф последовал за ней.

Он одарил ее одной из своих озорных ухмылок, когда достал другой ключ и двинулся по небольшой лестнице, которая вела к двери, которая, по-видимому, открывала кокпит или каюту с койками, или как там еще назывались комнаты на лодке.

Открыв дверь, он снова сделал ей знак, и она, пошатываясь, спустилась по ступенькам в крошечный коридорчик, который, как она и ожидала, вел в тесную каюту под палубой, но оказалась на удивление просторной.

В одном углу располагался крошечный камбуз с газовой плитой, холодильником, раковиной и небольшой кладовой, а в главном помещении - круглая изогнутая скамья, усыпанная подушками, вокруг такого же изогнутого откидного столика.

Другой конец крошечного коридора вел к тому, что, вероятно, было спальней и ванной.

Дерево светилось, когда солнце освещало его через небольшие иллюминаторы в борту корпуса, воздух тяжелый с ароматом древесиной полировки, соленой воды и моторного масла.

- Добро пожаловать на «Темную Леди», - низкий голос Вульфа раздался у нее за спиной. - Иди садись. Я приготовлю тебе чай.

Оливия, слегка покачиваясь из-за движения лодки, подошла к изогнутой скамье и села.

- Темная Леди?

- Да, это то, как она называется. Я имею в виду яхту. Не я назвал ее так. Она уже так называлась, когда досталась мне, - Вульф вошел в камбуз, и она с удивлением наблюдала за ним, потому что не думала, что там найдется место для такого большого парня, как он. Но, кроме того, что ему пришлось немного наклонить голову, он, казалось, не беспокоился о маленьком пространстве, взял чайник и без проблем наполнил его водой, его движения были размеренными и плавными. Очевидно, он хорошо знал эту лодку.

- Она твоя? - глупый вопрос. С другой стороны, он не сказал ей, что купил себе лодку, так что, возможно, это не так.

- Так и есть, - он включил газ на плите и поставил чайник. - Я купил ее несколько лет назад. Я думал, что иметь местечко, о котором никто не знает, будет полезно. Кроме того, я могу ее перегнать в другое место, если кто-нибудь узнает, что я здесь.

- Я бы никогда не подумала о тебе как о любителе... лодок.

Он достал пару кружек из крошечного шкафчика, поставил их на крошечную стойку, одарив ее еще одной ленивой улыбкой.

- Эй, я моряк. Конечно, я люблю лодки.

Моряк. Точно.

Он отодвинул дверь маленькой кладовки и достал пакетик чая.

- Ты знаешь, что я никогда не видел океана, пока не попал в Коронадо на тренировку? - он достал пару пакетиков чая и бросил их в чашки. - Я думал, что это самое красивое, что я когда-либо видел. Пока нас не заставили сидеть в этой чертовой штуке часами, отмораживая наши яйца.

- Звучит как отличное знакомство с морем, - она еще раз оглядела каюту. - Значит, ты можешь управлять ею?

- Да. Но я не часто здесь бываю. У меня слишком много других дел, - он положил руки на стойку и оперся на них, пристально глядя на нее.

Ее дыхание участилось, а руки на коленях сжались в кулаки.

Позади него был иллюминатор, солнце придавало его короткому черному ирокезу глянцевый вид, а остальная часть лица оставалась в тени. Внезапно он стал выглядеть опасным, и размер лодки тоже не помогал.

Он был такой большой. Казалось, он занимает все пространство, всасывает весь воздух.

- Что? - спросила она, борясь с желанием пригладить волосы.

- Объясни то, что ты сказала мне в такси.

Черт. Она надеялась, что он забыл об этом. То, как она это сказала, прозвучало…

Как будто ты в него влюблена? Так и есть.

Возможно. Конечно, она была влюблена в него. Но сейчас? Влюблена в этого очень реального, очень настоящего человека? Она действительно больше ничего не знала, так же, как и не знала его самого.

Оливия отвела взгляд, оглядывая каюту. На столе перед ней лежал серебристый ноутбук, стопка бумаг и ручка. Похоже, он был занят какой-то работой.

- Разве ты не хотел получить от меня какую-то информацию? - она поправила ручку так, чтобы она аккуратно лежала рядом со стопкой бумаг. - Именно поэтому ты заявился в ресторан, чтобы снова похитить меня, не так ли?

- Конечно, но это может подождать. Я хочу знать, почему ты сказала, что жить без меня тебе тяжело.

Что ж, она не собиралась так говорить. Она просто хотела, чтобы он знал, что она заботилась о нем. Что она много думала о нем все те годы, что его не было рядом. Жить без него было не так уж и трудно, потому что она никогда не жила с ним до этого.

Так почему ты это сказала?

Она стиснула зубы, игнорируя эту мысль. Что, черт возьми, ему ответить? Она должна была дать ему что-то, потому что он никогда не отстанет от нее. И это должно быть что-то, что она могла бы объяснить. И чтобы не было чревато всеми этими сложными чувствами.

- Хорошо, - глубоко вздохнув, она заставила себя встретиться с ним взглядом. - Значит, правду? Я не лгала в гостиничном номере, когда сказала, что хочу тебя. Я хочу тебя с тех пор, как мне было пятнадцать. Но да, так как ты был Тейтом и никогда не проявлял ко мне никакого интереса, я никогда не говорила тебе об этом. Я думала, что со временем все пройдет, но... этого не произошло. Я все еще хочу тебя и, вероятно, всегда буду хотеть.

Чайник засвистел, но Вульф не двинулся с места, только уставился на нее.

- Чайник, - подсказала она, борясь с желанием вытереть влажные ладони о платье.

Вульф нахмурился, пробормотал проклятие, схватил чайник, щелкнул выключателем и налил кипяток в чашки.

Она сглотнула, во рту пересохло, чувствуя напряжение, которое теперь заполнило каюту.

Выразить свои чувства в терминах желания было бы гораздо проще и менее откровенно, чем говорить о любви. И, возможно, «любовь» не совсем подходящее слово для того, что она чувствовала к нему. Может быть, она ошиблась, потому что как она могла влюбиться в человека, которого не знала?

Да, возможно, она ошибалась все это время. Может быть, это просто старая добрая похоть, которую она приняла за что-то другое. Как напри мер она ошибалась во многих других вещах.

Папе, например…

Ее взгляд упал на компьютер, пока Вульф возился на камбузе, готовя чай.

Она бы могла проверить, чтобы подтвердить подозрения Вульфа относительно ее отца и его намерений в отношении Дэниела. Но она не знала, хочет ли сделать этот шаг. Потому что, как только она это сделает, пути назад уже не будет.

Ты уже сделала этот шаг, когда вышла из ресторана с Вульфом…

Дерьмо. Она должна была это сделать, не так ли?

Оливия вздохнула и, прежде чем успела подумать, потянулась к ноутбуку, открыла его и подождала, пока на экране не вспыхнул свет. Затем открыла новую вкладку в браузере и быстро ввела веб-адрес, который помнила наизусть. Появился запрос пароля, и она ввела его, наблюдая, как появилось окно личного интранета ее отца. Она настроила удаленный доступ к нему несколько месяцев назад, на случай, если ей понадобится получить доступ к файлу, когда ее не будет дома.

Она быстро перешла к его дневнику и начала перебирать записи, ища какие-нибудь упоминания о Дэниеле Мэе. Ее внутренности сжались. Потому что было много ссылок. Каждый понедельник, ровно в девять утра, у него была назначена встреча с Дэниелом. Были электронные письма, связанные с этими встречами, частные письма, которые было бы достаточно легко открыть и прочитать.

Она откинулась на спинку сиденья, ее холодные пальцы соскользнули с клавиатуры и слегка дрожали.

Ты должна посмотреть эти письма.

Но она не хотела. Она не хотела видеть, обсуждал ли ее отец с Дэниелом. Обсуждал ее так, словно она была для него не более чем активом, от которого он хотел избавиться правильным образом.

Нет. Она не хотела этого знать. Правда?

Она снова потянулась к клавиатуре, открывая одно из писем от отца.

«Не волнуйся, - начинался один абзац. - Я поговорю с Оливией. Ей может не понравиться идея изначально, но я могу заставить ее увидеть выгоду. «Нет», не будет вариантом. Можешь оставить это мне…»

Оливия резко захлопнула ноутбук, чувствуя, как леденящее сердце пытается вырваться из груди.

- «Нет» не вариант.

- Эй, - голос Вульфа раздался рядом с ней. - Что ты делала с моим компьютером?

На столе перед ней появилась кружка с чаем, и она уставилась на нее, когда он скользнул на круглую скамью, заняв место напротив нее.

- Лив? - спросил он озадаченно. - Ты в порядке?

Но в ушах стоял странный гул.

Вульф говорил правду. В конце концов, отец собирался отдать ее Дэниелу Мэю. И это было не «сходи на несколько свиданий, посмотри, как все пройдет». А «нет не будет вариантом».

Боже. Что, если бы она отказалась? Что бы он тогда сделал? Заставил бы ее увидеться с Дэниелом? Заставил бы ее выйти за него замуж? Переспать с ним?

Всю ее заполнило возмущение.

Почему ты возмущаешься? Ты все равно не собирался отказываться.

Да, даже сидя за столом с Дэниелом, она говорила себе, что все будет не так плохо. Уговаривала себя. Ее отец казался таким искренним, говоря ей, что он хочет, чтобы кто-то защитил ее после того, как он умрет, и что это также будет хорошим деловым решением. Использовал слова, которые гарантировали заставить ее остановиться и подумать.

Манипулируя тобой.

Стены каюты словно надвигались на нее. Ее руки были холодными, дыхание прерывистым, и она хотела выйти, подышать свежим воздухом. Найти место, чтобы подумать, разобраться в том, что она узнала.

Она резко встала, ударившись ногой о стол и пролив чай.

- Лив? – Вульф прищурился. - Лучше скажи мне, что происходит. Ты побледнела.

Но она не слушала, уже слепо двигаясь на дрожащих ногах из каюты по крошечному коридору. Она толкнула дверь и оказалась в удивительно просторной спальне с гигантской кроватью прямо перед ней, залитой светом из иллюминаторов.

Это был не выход. Проклятие. Должно быть, она пропустила лестницу на палубу.

Она обернулась. Только для того, чтобы остановиться, когда Вульф появился прямо перед ней, его массивная и широкоплечая фигура заняла весь дверной проем.

Его зелено-голубой взгляд был острым, как лазер, и скользил по ней.

- Ты собираешься сказать мне, что, черт возьми, с тобой происходит, или ты предлагаешь мне самому догадаться?

Она втянула воздух, чувствуя, что задыхается. Он был слишком близко. Сделав эту комнату слишком маленькой. Он сделал все слишком маленьким. Занимая все пространство и весь воздух. Наполняя его своим запахом, своим теплом и своим огромным мускулистым присутствием.

Волна адреналина прошла через нее, пробиваясь сквозь чувство удушья и гул в ушах.

Это все его вина.

Он был причиной того, что она была здесь, а не с Дэниелом. Он был причиной того, что она чувствовала себя так. Он вложил в нее семя сомнения. И именно из-за этого сомнения она и заглянула в письмо. Теперь сомнений не было, только уверенность.

Все было не так, как она думала. Ее отец был не таким, как она думала. А теперь ей казалось, что основы ее жизни подорваны и разрушены. Ее маленькая жизнь, где она работала на отца, который любил ее. Которому она была нужна. Который был хорошим человеком.

Все было прекрасно до тех пор, пока в окно ее спальни не ворвался Вульф и не украл ее, рассказав ей вещи, которые она не хотела слышать, заставив увидеть правду, которую она не хотела знать. Что, возможно, ее отец не тот человек, за которого она его принимала. И если Вульф говорил правду о том, что ее отец отдаст ее Мэю, то, возможно, он говорил правду и о других вещах.

Например, что ее отец убил его отца?

- Уйди с дороги, - ее голос прозвучал гораздо громче, чем ей хотелось.

Его глаза сузились.

- Что случилось, Лив? Ты была в порядке, а потом вдруг побледнела. Что ты увидела на компьютере?

Он лгал ей. Десять лет Вульф говорил ей, что он ее друг, но это было не так. Он играл с ней.

Так же, как папа играл с тобой.

Гнев вспыхнул, раскаленный добела, и прежде, чем она смогла остановить себя, она подняла руки и ударила ими о его грудь, отталкивая его, чтобы он убрался с ее пути и дал ей пройти.

Но он не сдвинулся с места.

Это привело ее в ярость. Она никогда не выходила из себя и уж точно никогда никого не била. Но теперь она наслаждалась огнем гнева, пробегающим по ней, толкая его снова. Сильнее. И все же это было похоже на толчок большой каменной глыбы. Он остался именно там, где и был.

Ее гнев превратился в ярость, подпитываемую сильной болью, которую она игнорировала и пыталась отрицать. Ей было обидно, что он солгал ей, заставил поверить, что интересуется ею, когда стал ее другом. Обидно из-за правды, которую он рассказал об ее отце. Зародил в ней сомнения. Сомнения, которые она игнорировала и отказывалась признавать. Сомнения в ее отце. Сомнения в себе.

Ты никогда не была ему дорога, только полезна.

Оливия сжала руки в кулаки и ударила Вульфа в грудь, желая причинить ему такую же боль, как он причинил ей, желая сделать хоть что-нибудь, потому что она не знала, как справиться со той волной боли, сомнений и ярости, которая наполняла ее, поглощала ее.

Вульф ничего не сказал, пока она била его кулаками. Не издал ни звука. Даже не пошевелился. Он только смотрел на нее, а выражение его лица было непроницаемым.

Бить его было все равно что швырять камни в гору. Это не возымело никакого эффекта.

Но это не помешало ей снова и снова бить кулаками в его грудь, причиняя себе тем самым боль, потому что биться обо все эти плотные мышцы было все равно что о кирпичную стену.

Затем Вульф схватил ее за запястья , удерживая их неподвижно.

- Ты закончила? - потребовал он, его скрипучий голос был даже грубее, чем обычно.

Его сдержанность только разозлила ее.

- Нет! - она пыталась освободить ее руки из его. - Отпусти меня, придурок!

Но он этого не сделал. Он просто держал ее, как будто мог стоять там весь день, пока она брыкалась и бушевала. Бесстрастно наблюдая за ней, как будто все это абсолютно ничего для него не значило.

Чем разозлил ее еще сильнее.

Как он смеет стоять здесь, весь такой невозмутимый? Таким он был последние десять лет, в то время как она горела для него. Тосковала по нему. Но, конечно, его ничего не волновало. Он не хотел ее. Никогда. И тот поцелуй возле ресторана был просто еще одной ложью.

Она понятия не имела, что делает. Она только хотела получить от него хоть какую-то реакцию. Поэтому она подошла к нему вплотную, приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.

Затем она впилась зубами в его нижнюю губу.

Он хмыкнул и отстранился, его глаза, словно узкие щелочки изумруда и сапфира, сверкали, глядя на нее.

- Какого хрена это было?

Она дрожала, ее гнев не утихал, а менялся, превращаясь во что-то более горячее. Еще более отчаянное. Внезапно она ощутила давление его пальцев на запястьях, жар его массивного, точеного тела в нескольких дюймах от нее, опьяняющий запах, ударяющий ее прямо в голову. И все, чего она хотела, это броситься на него, направить всю свою ярость, все годы одиночества и лжи на него. Эмоционально истощить себя, так что ей больше не нужно было думать. Чтобы ей не было больно.

Она не ответила. Вместо этого она снова поднялась на цыпочки и на этот раз не укусила его. Вместо этого она поцеловала его, неумело и неуклюже, не зная, что, черт возьми, она делает, и не заботясь об этом. Не заботясь о линии, которую она пересекла. Она отчаянно прижалась губами к его губам, просунула язык ему в рот и попробовала его на вкус, какой-то темный восхитительный аромат, который она не могла различить, но он мгновенно сделал ее в тысячу раз более голодной, чем она когда-либо была в своей жизни.

Она издала беспомощный горловой звук, желая большего.

- Лив, - хрипло прошептал Вульф ей в губы, но она не остановилась.

Вместо этого она вырвала руки из его хватки, снова прикоснулась к нему, потянула за рубашку, целуя его, дрожащими пальцами расстегнула пуговицы и нашла его кожу. Такую же горячую и гладкую, как она помнила.

Она застонала. Он был твердый и совершенный. Неуязвимый. Как скала, как гора, как будто он вечен. Ничто его не утомит. Ощущая постоянство, которое никогда не покинет его.

Хриплый звук чьего-то дыхания заполнил ограниченное пространство каюты. Ее дыхания. Но она не заботилась об этом. Отчаянно желая прикоснуться к нему еще сильнее, она сорвала с его массивных плеч рубашку, сдернула ее с его рук и отбросила в сторону.

Он не пошевелился, когда она положила руки на его обнаженную грудь, поглаживая и лаская, целуя его шею и ниже, облизывая соленое тепло его кожи.

Ее сердце бешено колотилось в груди. Она была в таком отчаянии, что не знала, что делать. Она прижалась к его твердому телу, цепочка его жетонов холодила кончики ее пальцев, когда она исследовала скульптурные мышцы его груди, прослеживая чернила его татуировки орла и трезубца.

Этого было недостаточно. Но она не знала, как попросить больше. И он стоял так неподвижно. Как будто ее прикосновения не имели никакого эффекта.

Запрокинув голову, она посмотрела на него, и страх сжал ее сердце.

Но не безразличие светилось в его прекрасных глазах. В них пылал жар. И он прожигал ее.

- Чего ты хочешь? – прорычал он.

- Тебя, - сказала она отрывисто, потому что не было смысла притворяться, что это не так, даже чтобы защитить себя. – Прямо сейчас.

Не колеблясь, он схватил ее за бедра и толкнул назад, пока край кровати не уперся ей в ноги. Потом она легла на матрас, а он оказался рядом.

Возбуждение охватило ее всю, когда его большое тело окружило ее, и она ожидала, что он притянет ее к себе. Вместо этого он перевернулся на спину, увлекая ее за собой, а она оказалась верхом на его стройных бедрах. Именно так она сидела тем утром в отеле.

- Хочешь объездить меня, детка? - слова были полны грубого, ленивого жара. Но голод в его глазах не был ленивым. – Прокатишься на мне?

Лежа на спине, без рубашки, с мощными мускулами, загорелой кожей и чернилами татуировок, он был таким горячим, что она не могла ни о чем больше думать. Не могла даже говорить. Все что она смогла сделать, это кивнуть.

Его губы скривились в ухмылке, и он поднял руки к ткани ее платья, начиная поднимать подол вверх по ее ногам, удерживая ее взгляд своим.

Он делал это медленно, заставляя ее дрожать от возбуждения, пока его горячие ладони касались обнаженной кожи ее бедер. О Боже, он был таким горячим, что позже ей придется проверить себя на наличие ожогов.

Она пыталась дышать нормально, но это было невозможно. Не тогда, когда каждое ее нервное окончание болезненно ощущало его горячие ладони на своей коже. Ощущая жар и силу его тела под ней, и твердую длину, которая настойчиво прижималась к внутренней стороне ее бедра.

Ошибки быть не могло. Он хотел ее. Он был тверд для нее. А мужчины не могут лгать, только не в этом.

Она почувствовала головокружение, глядя на него, когда он задрал подол ее платья до бедер, его взгляд опустился между ее бедер.

- Вульф..., - ее голос дрожал, и она не знала, о чем просит. Может, просто захотелось произнести его имя.

Все было по-настоящему. И она не знала, сможет ли справиться с этим.

- Все в порядке, - его глаза блестели из-под длинных черных ресниц. - Я заставлю тебя почувствовать себя так хорошо, Лив, - затем он отодвинул всю ткань ее платья в вверх, его палец медленно провел горячую линию прямо по центру ее лона, гладя ее через трусики.

Она задохнулась, вздох превратился в очередной стон, когда он провел пальцем вверх, задержавшись, чтобы обвести ее клитор, прежде чем снова провести линию вниз.

Никто не прикасался к ней так раньше. Она никогда раньше так себя не трогала. Она чувствовала себя так, словно ее подключили к электрической розетке, по венам побежали электрические разряды, и удовольствие осветило ее. Он погладил ее снова, потом еще раз, и она задрожала, ее дыхание стало быстрее, резче.

- Тебе нравится? - его голос был грубым, бархатным и теплым.

- Да. Боже..., - его палец снова лениво прошелся по ее клитору сквозь ткань трусиков, как будто у него было все время мира. И удовольствие, которое это ей доставляло, было... неописуемым, делая ее беспокойной и нуждающейся. Причиняя ей боль.

Она прижалась к его руке, желая, чтобы он прикоснулся к ней сильнее.

- Вульф... пожалуйста…

- Нетерпеливая, да? - он сделал еще раз медленно провел пальцем, от чего у нее перехватило дыхание, затем все исчезло.

- Подожди, - не двигаясь с места, он потянулся к ящику, встроенному в гладкую деревянную спинку кровати, и выдвинул его, что-то вынимая из него.

Она ошеломленно смотрела на него, сжав руки в кулаки и впиваясь ногтями в ладони, потому что не знала, что с ними делать. Она не знала, что с собой делать. Она никогда не думала об этом моменте и не позволяла себе воображать его. Теперь все было по-настоящему.

Вульф уже достал презерватив и скоро окажется внутри нее.

Она не могла справиться с этой мыслью. Но она не могла пошевелиться. Что-то удерживало ее на месте, заставляя смотреть, как он расстегивает молнию на джинсах и запускает руку под ткань, его пальцы обхватывают что-то длинное, толстое и твердое.

У нее перехватило дыхание, а по коже пробежала дрожь.

Если ты собираешься уйти, то уходи сейчас.

Но было слишком поздно, потому что он уже доставал член, и она не могла отвести от него взгляд. И она была права насчет длинного, толстого и твердого. Он был всем этим и, возможно, даже больше.

Ее сердцебиение было оглушительным, когда он разорвал фольгу и достал презерватив, раскатывая латекс ленивым, отработанным движением, которое она почему-то нашла невыносимо эротичным.

Затем он потянулся к ней, его большие теплые ладони легли на ее бедра, слегка притягивая ее к себе.

Она дрожала, а разум пытался понять, что происходит.

Он потянулся, чтобы отодвинуть ткань ее трусиков, не сводя с нее глаз, и легко провел пальцами по гладким складкам ее лона, заставляя ее задохнуться от мучительного наслаждения. Затем он сделал это снова, касаясь ее клитора подушечкой пальца, заставляя ее пальцы согнуться и посылая дрожь удовольствия через нее.

- У тебя испуганный вид, - слова были мягкими и скрипучими, а его взгляд напряженным. - Ты уверена, что хочешь этого?

Она не могла говорить. Медленное, твердое давление его пальца на ее клитор, казалось, вытягивало весь воздух из ее легких и все слова из ее головы.

Нет, она не была уверена, по крайней мере эмоционально. Но ее тело было в отчаянии. Ее тело годами ждало этого момента, и теперь, когда он был так близко, оно не хотело быть отвергнутым.

Она ответила ему отрывистым кивком.

Изумруд и сапфир вспыхнули в его взгляде, вспышка жара опалила ее душу. Затем его пальцы раздвинули ее влажную плоть, и головка его члена прижалась к ее входу, раздвигая и растягивая ее.

Она издала беспомощный нечленораздельный звук, вздрогнув, когда он сильнее прижался к ней. Его руки крепче сжали ее, наклоняя ее бедра, а затем она скользнула на него, и это было достаточно больно, чтобы заставить ее закричать, а зрение затуманилось от внезапных слез.

Он замер, не двигаясь.

- Дыши, - прошептал он. - Дыши, детка. Все будет хорошо. Всего на секунду, обещаю, - его руки гладили ее бедра, поглаживая вверх и вниз, успокаивающим движением.

Она смотрела на него, дрожа всем телом. Она чувствовала себя растянутой. Насаженной. Он был там, внутри нее. Такой сильный и горячий, заполняя ее полностью, что она не могла даже дышать, независимо от того, сколько раз он говорил ей об этом.

- Я не могу..., - это был ее голос? Словно он треснул или сломался? - Я не могу, Вульф…

- Нет, можешь, - он снова положил ладони ей на бедра, прижимая ее к себе, и невероятно, но боль и ощущение наполненности начали исчезать, оставляя после себя сводящее с ума, ноющее давление.

Она судорожно втянула воздух и обнаружила, что он наблюдает за ней с явным голодом в глазах.

- Хочешь прокатиться?

И она хотела. О Боже, она действительно этого хотела.

- Да, - прохрипела она. - Но как?

Его губы изогнулись в улыбке, от которой ее сердце сильно ударилось о грудь.

- Давай я тебе покажу, - его руки сжались на ее бедрах, направляя ее, двигая медленными, волнообразными движениями вверх и вниз.

Сначала это казалось странным, но довольно скоро ничего странного в этом не было. Нет, все было наоборот. Это было правильно, естественно, и то, как его член входил и выходил из нее, трение было невероятным. Она не могла перестать смотреть на него, на его длинное, твердое тело, вытянувшееся под ней, на игру его мышц, напрягающихся и расслабляющихся, когда она двигалась на нем. Большое, мощное, опасное животное, и она все контролировала. Она объезжала его.

Его глаза горели пламенем сквозь ресницы, черты лица были напряжены от какого-то голода. От вожделения. Теперь он не был неподвижен, и он определенно не был равнодушен, и она была той, кто сделал это с ним.

Было невероятно сексуально осознавать, что, наконец-то, она была не единственной, кто чувствовал что-то.

- Тебе хорошо? - его протяжный голос был хриплым, пронизанным жаром. - Тебе нравится?

- Да, - ее собственный голос звучал не намного лучше. - Да... Боже... так хорошо.

Его взгляд опустился туда, где они были соединены, задержавшись, и в его глазах что-то вспыхнуло. - Да, мне тоже…

Давление внутри нее нарастало, удовольствие становилось сильнее, глубже. Но этого было недостаточно - она хотела большего. Она хотела быстрее. Сильнее. Положив руки ему на грудь, растопырив пальцы, чтобы коснуться как можно большего количества его горячей кожи, она наклонилась вперед, двигая бедрами, пытаясь увеличить угол наклона.

Его взгляд вернулся к ней, и она снова была захвачена красотой его глаз, ярких, как драгоценные камни, цветов. Таких разных. Таких особенных. Как и он сам.

Она снова пошевелилась, сильнее прижимаясь к нему, и он зашипел.

- Черт, да..., - его рот скривился в рычании. – Сделай так снова. Объезди меня, детка. Сильнее.

Она отчаянно хотела, но никогда не делала этого раньше и не могла найти ритм, поэтому он показал ей снова. Крепко прижимая ее к себе, приподнимая и опуская, снова и снова.

Давление внутри нее поднялось до невыносимого уровня. Ее трясло, она вся дрожала и вдруг испугалась по непонятным причинам. Ее пальцы впились в твердые мышцы и теплую кожу его груди, отчаянно пытаясь удержаться за него, за то, что могло удержать ее на земле, потому что, когда это давление усилилось, она не знала, что происходит.

Она повторяла его имя снова и снова, и каким-то образом он, должно быть, понял ее немую панику. Потому что в следующий раз, когда он сильно прижал ее к себе, он удержал ее и перекатился так, что она оказалась на спине под ним, а его огромное, твердое как камень тело накрыло ее сверху. Окружая ее полностью.

Глубоко вбиваясь в нее, его пальцы были между ее бедер, поглаживая клитор, когда он входил, и это болезненное, невыносимое давление, наконец, разорвалось, разрушая ее.

Она закричала, царапая ногтями его спину, прежде чем вонзиться ими в тугие, крепкие мышцы его плеч, чувствуя, как разваливается под ним. Она только смутно осознавала, что его ритм становится быстрее, более диким, неуправляемым.

Затем он напрягся, повернул голову к ее шее и застонал.

- О, черт, Оливия..., - все слова вышли резкими и отчаянными. Ее имя звучало в его устах так, как она никогда не слышала его раньше.

Она лежала под ним, сотрясаясь от его толчков, пока этот большой, сильный мужчина разваливался на части так же, как и она несколько секунд назад. И она держалась за него, пока дрожь наслаждения сотрясала его, чувствуя себя так, словно ее разорвали на части, а затем снова собрали воедино.

Вульф Тейт, мужчина, в которого она была влюблена с пятнадцати лет, лишил ее девственности, и это стала последней каплей.

Всего было слишком много.

Оливия закрыла глаза и разрыдалась.


Глава Десятая


Вульф услышал ее всхлип, приглушенный его плечом, и почувствовал дрожь, пробежавшую по ее маленькому телу, прижатому к нему. Многие цыпочки плакали после секса, особенно когда секс был умопомрачительным, и это никогда не беспокоило его раньше. Он просто обнимал их и гладил, пока бы эмоциональная буря не прошла.

Но рыдания Оливии поразили его совсем по-другому.

Для начала ему не понравился этот звук. Это заставило его грудь сжаться, заставило задуматься о том, не совершил ли он ошибку, что не должен был уступать их желанию.

Это заставило его задуматься, не причинил ли он ей боль - и эта мысль, в свою очередь, причинила боль ему.

Он переместил свое тело так, чтобы не лежать прямо на ней, потому что она была очень маленькой, а он нет. Затем он сделал то, что обычно делал, обнял ее, прижимая ее голову к своему подбородку, поглаживая длинные шелковистые каштановые пряди ее волос.

Она снова всхлипнула, уткнувшись ему в шею, и сильнее заплакала, а ее теплое и влажное дыхание коснулось его обнаженной кожи.

Вульф уставился на низкий деревянный потолок, на длинную полосу послеполуденного солнца, пробивавшуюся через иллюминатор и тянувшуюся по дереву. Спокойное покачивание лодки у причала успокаивало. Оливия плакала, но уже не так сильно.

Черт, он что, ошибся? Неужели он сделал то, чего не должен был?

Он понятия не имел, что заставило ее встать из-за стола и направиться прямиком в спальню. Она явно пыталась выбраться с лодки, чего он не мог допустить, не тогда, когда ее отец, без сомнения, уже мобилизовал свои силы, чтобы найти ее.

Он просто хотел убедиться, что она не раскроет их прикрытие, плюс выяснить, из-за чего, черт возьми, она так расстроилась. Он не ожидал, что она вдруг наброситься на него, колотя маленькими кулачками по его груди.

Она была чем-то рассержена, это точно. Нет, не просто рассержена, она была в ярости. И по какой-то причине она направила эту ярость на него. Он позволил ей бить себя, потому что ему не было больно, и ей явно нужно было избавиться от части своего гнева. Но потом он подумал, что она может пораниться, так как он не был мягким парнем, поэтому остановил ее, схватив за запястья.

Она посмотрела на него тогда, и он увидел момент, когда гнев превратился во что-то другое. Однако он не ожидал, что она будет действовать так. Подойдет к нему и укусит. Поцелует его.

Возможно, если бы она оставила его после того, как укусила, он был бы в порядке. Он мог бы сопротивляться желанию. Но она этого не сделала. Она снова поцеловала его, неловко и нерешительно, ее пальцы дрожали, когда она царапала материал его рубашки, когда коснулись его кожи, а ее дыхание стало порывистым и хриплым.

Никогда еще ни одна женщина так не нуждалась в нем. Так отчаянно, что у нее дрожали руки. Женщинам он нравился, и, занимаясь сексом, он заботился о том, чтобы они уходили счастливыми и довольными. Но было что-то в том, как Оливия прикасалась к нему. Как будто она не могла насытиться им.

Она так давно хотела его. Дольше, чем он ожидал. И теперь она прикасалась к нему…

Ее прикосновение действовало на него, обжигало его, и он думал, что позволит ей исследовать себя немного, а затем мягко, но спокойно оттолкнет ее. Потому что секс с ней не входил ни в один из его планов.

Их отношения осложнились после того, как он рассказал ей правду о мотивах своей дружбы. И секс ничего не прояснит.

Но... Он обнаружил, что не может дышать, что его сердце бьется так сильно, как будто он был на двадцатимильном марш-броске, и все внутри него болело. И не только его член. Где-то глубоко внутри него была боль, которая хотела прикосновение ее рук. Требовала еще больше ее робких, нерешительных поцелуев. Ее дрожащих прикосновений.

Ему не следовало спрашивать, чего она хочет. Не надо было смотреть ей в глаза, видеть горящее в них обжигающее голубое пламя.

Тебя… Сейчас.

Он никогда не умел сопротивляться искушению, и Оливия в своем маленьком голубом платье, с горящими глазами и розовыми губами, полными и красными от поцелуев, которые она ему дарила, была его самым большим искушением.

Он говорил себе, что отказ от ее ласк причинит ей боль, и знал, это наверняка.

Но это еще не все. Что-то внутри него хотело ее так же сильно, и прямо здесь, прямо сейчас, казалось, это было идеальное время.

Значит, он не подумал. Он просто дал ей то, что она хотела. Его самого.

И это было... невероятно.

Девственницы не его конек, у него не хватало на них терпения. Но с ней он обнаружил, что у него есть безграничный запас терпения. Опуская ее на кровать, чувствуя на себе ее легкий вес, тепло ее киски, просачивающееся сквозь джинсы, сводило его с ума.

Он хотел перевернуть ее, сорвать с нее трусики, немедленно погрузиться в нее, а затем трахнуть ее в забытье. Но он сдержался, позволив ей сесть на себя, чтобы он мог видеть ее лицо, изучая ее реакцию, пока он задирал ее платье, пока поглаживал ее горячую маленькую киску через материал ее трусиков.

Она была такой мокрой, такой скользкой. И когда он прикоснулся к ней, то увидел яркую вспышку реакции, промелькнувшую на ее лице, услышал ее тихий, потрясенный вздох.

Да, где-то в глубине души он нашел для нее терпение. Не торопился, держал себя в руках. Наблюдал за ней, прикасаясь к ней, чувствовал, как плотный, влажный жар ее плоти сжимается, словно кулак, вокруг его члена, он чувствовал, как она сжимает его…

У него было много женщин. Он много чего с ними делал. Иногда у него было сразу две, а в памятные вечера - три.

Но по какой-то причине вид Оливии де Сантис, ее платья, задранного выше бедер, ее голубых глаз, черных от желания, ее задыхающиеся вздохи, наполняющие комнату, когда она двигалась на его члене, был самым эротическим опытом в его жизни.

И когда оргазм обрушился на него, это было похоже на самодельное взрывное устройство, взорвавшееся прямо у его головы, разорвавшее его на куски и забравшее с собой его сознание.

Да, с ним никогда такого не случалось. Оргазм был настолько сильным, что ослепил его.

Его тело напряглось, более чем готовое к следующему раунду, но Вульф проигнорировал это, повернув голову, проверяя Оливию. Ее рыдания утихли, и теперь она лежала рядом с ним, тихо дыша, а ее теплое дыхание касалось его шеи.

Если бы это был обычный перепих, он бы перевернул ее на спину и подготовил бы ко второму раунду, но это не был обычный перепих. И это была не какая-то девчонка, которую он подцепил в баре.

Это была Оливия. Которая была девственницей. С которой после всего этого нужно будет обращаться по-особому.

Осторожно отодвигая ее, он освободился, встал с кровати, подошел к двери, ведущей в крошечную ванную, и шагнул внутрь, чтобы избавиться от презерватива. Потом налил в раковину теплой воды, нашел чистую мочалку, намочил ее и выжал.

После этого он полностью разделся, оставив одежду в куче на полу, и вернулся к кровати с влажной тряпкой.

Оливия лежала на спине, закрыв лицо рукой. Пуговицы ее платья были расстегнуты до талии, обнажая соблазнительные изгибы талии и бедер, ее бледную гладкую кожу.

Она выглядела чертовски восхитительно.

Он опустился на кровать, потянулся к ее трусикам и медленно спустил их вниз по бедрам. Она тихо вскрикнула и убрала руку от глаз, открыв заплаканное, раскрасневшееся лицо.

Такой чертовски восхитительной. Такой чертовски красивой.

Ее голубые глаза опустились на ткань в его руке.

- Что ты делаешь?

- Подумал, что тебе может быть больно. Это поможет, - он осторожно раздвинул ее ноги, заметив маленькие пятна крови на нежной коже внутренней стороны бедер.

Да. Определенно девственница.

- Вульф..., - она издала тихий смущенный звук, когда он приложил ткань между ее ног, ее рука потянулась, чтобы оттолкнуть его, когда он нежно погладил ее.

- Эй, - упрекнул он. - Позволь мне сделать это. Я почувствую себя так лучше, ладно?

Она скорчила гримасу.

- Я могу сделать это сама.

- Конечно, можешь. Но я хочу сам, так что ты мне позволишь.

Она издала звук несогласия, но не отодвинулась и не попыталась остановить его. Вместо этого она снова закрыла лицо рукой и напряглась, когда он поднес ткань к ее коже. Но это продолжалось недолго, напряжение спало, когда он провел тканью, смывая последние остатки крови, успокаивая ее.

Она вздохнула.

- Прости меня, - ее голос все еще звучал приглушенно. - Я не знаю, что со мной случилось.

- Что? Простить за что?

- За слезы. Я не хотела. Это просто... случилось.

- Все в порядке. Тебе не за что извиняться, - он отбросил тряпку, потом взял ее руку и отвел от лица, чтобы заглянуть ей в глаза. - Иногда такое случается, особенно когда секс сногсшибателен.

Она заморгала.

- Сногсшибателен?

Он медленно улыбнулся ей, давая понять, насколько невероятным это показалось ему.

- Черт возьми, детка, ты просто свела меня с ума.

Оливия отвела взгляд, очаровательно покраснев.

- Да, но мне также не следовало тебя бить.

Он протянул руку и начал расстегивать маленькие пуговицы, скреплявшие ее платье спереди, медленно, потому что то, как ткань раздвигалась, давая ему возможность увидеть ее бледную, шелковистую кожу, было чем-то, чем он хотел насладиться.

- Не хочешь рассказать, что произошло?

Она опустила взгляд и увидела, как его рука расстегивает пуговицы, но не сделала ни малейшего движения, чтобы остановить его.

- У меня есть доступ к папиной интранет-сети. Вот что я делала с твоим ноутбуком. Заглянула в его дневник. Я просто хотела проверить... насчет Дэниела. Знаешь..., - она замолчала.

Она действительно это сделала. Она хотела проверить, говорил ли он ей правду.

Он ничего не сказал, расстегнул остальные пуговицы и отодвинул голубую ткань. Как он и подозревал, она была великолепна. Полные груди обтянуты белым кружевом, розовые соски видны сквозь ткань. Красивые округлые бедра и прелестная копна темных кудряшек между ее бедер.

Она была вся мягкая и женственная, и его ладони чесались от желания прикоснуться к ней.

- Я знаю, - пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от ее тела. - Ты хотела проверить, лгал ли я. А я не лгал, не так ли?

Она покачала головой. Краска стыда залила ее кожу, поползла вверх по шее.

- Я не знаю, что делать, Вульф. Я не знаю, что и думать. Я думала, что, по крайней мере, у меня будет выбор в отношении Дэниела, но я прочитала одно из писем отца к нему, и там было сказано, - ее глаза были огромными и темными, - что нет – это не вариант.

Напряжение в груди, которое охватило его, когда она плакала, снова вернулось, когда он увидел страдание на ее лице. Как бы он ни относился к Чезаре де Сантису, этот ублюдок был отцом Оливии. И она любила его. И узнать, что он не тот мужчина, за которого она его принимала, было трудно для нее.

Возможно, она еще не готова взглянуть правде в глаза, но семена сомнения уже посеяны.

Если ты все сделаешь правильно, она даст тебе то, что ты хотел с самого начала.

Соблазнить ее. И она охотно протянет ему голову отца на блюдечке. Да, пару дней назад он именно на это и надеялся.

А теперь... Все вроде так и происходит, не так ли? У нее был доступ к интранету Чезаре, что означало, что он мог бы заставить ее посмотреть его расписание отсюда. Ему даже не придется покидать яхту. Ему не придется использовать ее в качестве приманки.

С другой стороны, Чезаре уже знал, что Вульф забрал его дочь. Это означало, что элемент неожиданности исчез. Де Сантис должен был вооружиться всеми средствами безопасности, какие только мог достать, чтобы сделать удар по нему невозможным. Использовать Оливию в качестве приманки было лучшим вариантом для Вульфа.

В таком случае, почему он не чувствовал торжество? Или, по крайней мере, облегчение? А он не чувствовал ни того, ни другого. Все, что он мог видеть, это страдание в ее голубых глазах, зная, что это открытие об отце причинило ей боль, и очень сильную боль.

И это ему не нравилось. Ни капельки.

Но было слишком поздно, чтобы сделать что-нибудь с этим сейчас. Она увидела электронные письма, сомнения поселились в ней, а что касается соблазнения... Он не планировал этого. Она приняла решение за него. Но он не жалел об этом, совсем не жалел, и теперь, когда она лежала полуголая в его постели, он не собирался ее отпускать.

По крайней мере, пока.

Он не мог помочь ей забыть всю ложь, которую наговорил, или предательство того, что сделал с ней отец. В конце концов, единственное, в чем он был хорош - это драться и взрывать разное дерьмо. Но была еще одна вещь, которую он мог делать, и делал очень хорошо.

Трахал. Он действительно хорошо трахался.

Он осторожно снял с нее платье, прихватив с собой лифчик, и она осталась лежать совершенно голая на белых простынях. Она молчала, пока он обнажал ее, ничего не говорила, когда он прижал ее спиной к подушкам, опустился на колени между ее раздвинутыми бедрами и наклонился вперед, положив руки на подушки рядом с ее головой, чтобы мог смотреть на нее сверху вниз.

- Я знаю, это трудно, - сказал он, предлагая то, что мог. - Он твой отец, и это отстой. Ты отдала ему свою верность, работала на него, и он не должен был так с тобой обращаться.

Она повернула голову на подушке, избегая его взгляда.

- Я думала, он заботится обо мне, - ее голос был хриплым. - Я думала, для него важно, что я не бросила его, что я не предала его, как все остальные. Но он не заботился обо мне. Я была просто еще одним инструментом для него.

Так же, как и ты используешь ее сейчас.

Вульф посмотрел на ее бледное лицо, видя боль, которую она даже не пыталась скрыть. И чувствовал боль сам. Он не знал, как это работает, но он чувствовал ее боль так же остро, как и она.

У него было много дел, и он нуждался в ней, чтобы добраться до де Сантиса. Но что-то внутри подсказывало ему, что план приманки провалился. Что он не может использовать ее для этого. Последние десять лет он только этим и занимался, используя ее дружбу, чтобы сблизиться с де Сантисом. Используя ее так, как и отец использовал ее, как инструмент, как средство для достижения цели.

И он не мог сделать это снова. Это сделало бы его не лучше, чем де Сантиса. Он не собирался использовать ее и лгать ей больше тоже не собирался. Их дружба могла начаться с фальши с его стороны, но это не мешало ему любить ее, заботиться о ней. Конечно, это была слабость, о которой предупреждал отец, но уже было слишком поздно. Это случилось.

Он не хотел больше причинять ей боль, и поэтому не будет делать этого.

Это разрушит его и без того дерьмовые планы. Но он должен найти какой-то способ обойти все это.

Вульф наклонился, взял ее за подбородок и повернул к себе. Ее глаза были очень темными, когда они встретились с его, и боль в них заставила его хотеть зарычать.

- Что мне делать, Вульф? - прошептала она. - Что мне теперь делать? Когда он узнает, что я пошла с тобой добровольно, он никогда не простит меня. Он никогда не простит меня, если я не выйду замуж за Дэниела. Если он вообще позволит мне сказать хоть слово.

Он погладил ее по подбородку, мускусный, женственный аромат ее тела разрушал его сдержанность. Но он держался за свое настойчивое либидо, потому что это могло подождать. Сейчас она была важнее.

- Мы перейдем этот мост, когда дойдем до него, хорошо?

Но тревога в ее глазах не исчезла.

- Он не позволит мне вернуться домой, я знаю это. И тогда мне некуда будет идти, и никого нет..., - она замолчала, громко сглотнув.

- У тебя есть, - он посмотрел ей в глаза, желая, чтобы она поняла. - У тебя есть я, Лив.

Она моргнула.

- Как? Ты солгал мне. Ты никогда не был моим другом, не до конца. Боже, ты даже не хочешь меня. Все это просто... Я не знаю. Секс из жалости.

Если бы она не выглядела такой обиженной, он бы рассмеялся. Секс из жалости? Иисус.

- Я не занимаюсь сексом из жалости, а что касается желания тебя..., - он сделал паузу, потому что это было важно, и он не хотел больше лгать. - Ты права. Я не хотел тебя с самого начала. Папа сказал мне, что я должен соблазнить тебя, потому что тогда ты скорее расскажешь мне что-нибудь. Но я сказал ему нет, что ты слишком молода. А потом, к тому времени, когда я узнал тебя, я понял, что ты... намного больше значишь для меня, - он выдержал ее взгляд, позволяя ей увидеть правду в его глазах. - Ты была слишком умна. Слишком умна для меня. Ты всегда знала, что сказать, и не только это, ты также умела и слушать Ты заставила меня почувствовать, что я не дурак, Лив, что я могу сделать больше, чем просто ломать вещи, бить их. Ты была слишком хороша для меня, и поэтому я никогда не видел в тебе ничего, кроме друга.

Ее глаза расширились, губы приоткрылись, как будто она хотела что-то сказать, но ничего не вышло.

Он провел пальцами от ее подбородка вниз по шее, чувствуя под пальцами мягкую шелковистую кожу.

- Я собирался соблазнить тебя в отеле, использовать секс, чтобы вытянуть из тебя эту информацию, но это ничего не значило. А потом я поцеловал тебя и..., - он замолчал. - Ты же знаешь, Лив, что я не умею говорить. Я не могу описать, как все изменилось для меня, это просто произошло. Но здесь..., - он потянулся к ее руке и поднес ее к своей груди, прижимая ее ладонь к коже над своим сердцем. Посмотрел в глубокие темно-синие глаза. - Почувствуй, что ты делаешь со мной, - не отпуская ее руки, он наклонил голову и коснулся губами ее губ. Один раз. Но потом он скользнул языком глубоко в жар ее рта, медленно исследуя ее, пробуя на вкус. Позволив сердцебиению биться быстрее, он углубил поцелуй, сделав его жарче.

Он никогда так не целовался. Никогда не действовал так медленно. Но он хотел, чтобы она знала, что он не врет. Что на этот раз он действительно хотел ее. И не за что-то, и не потому, что она ему что-то даст взамен. Он хотел ее из-за нее самой.

Через мгновение он поднял голову и посмотрел на нее.

В ее глазах было удивление.

- Твое сердце бьется так быстро, - ее ладонь лежала на его коже, как маленький горячий уголек. - Это... из-за меня? - она казалась шокированной.

Он улыбнулся.

- Да, - убрав ее руку со своей груди, он направил ее дальше вниз между их телами, туда, где он уже был тверд и готов для нее, сжимая ее пальцы вокруг себя. - Это тоже из-за тебя.

Ее глаза расширились еще больше, изучая его лицо.

- Я больше не буду тебе лгать, Лив, - сказал он. - Отныне всегда будет только правда. Я обещаю.

Ее взгляд опустился к его рту, пальцы слегка сжались вокруг него, заставляя его задержать дыхание.

- Наверное, нам не стоит этого делать. Я имею в виду, это не может быть хорошей идеей, правда?

- Ты хочешь остановиться? - черт, он не хотел, но, если бы она этого захотела, ему пришлось бы согласиться. - Потому что, если ты этого хочешь, просто скажи мне, и я остановлюсь.

Шелковистые темные ресницы опустились, на мгновение скрыв ее взгляд. Затем они медленно поднялись снова, ее голубые глаза расширились и потемнели, как полуночное небо.

- Нет, - прошептала она. - Я не хочу останавливаться.

Волна желания прошла через него, заставив его перевести дыхание. Заставляя его лежать очень тихо на случай, если он потеряет контроль над собой, и просто толкнет ее на матрас, нависнув сверху. Он не хотел этого делать. Она заслуживала большего. Ему хотелось действовать медленно, прикасаться к ней так же, как она прикасалась к нему, нежно и осторожно, словно она была произведением искусства. Смакуя ее.

Но, если он собирался действовать медленно, то ей нужно было убрать руку с его члена.

Наклонившись, он мягко отнял ее руку, наслаждаясь тихим звуком протеста, который она издала, когда он прижал ее запястье к подушке рядом с ее головой.

- Угу, детка. Ты уже дважды уложила меня на спину. Теперь моя очередь.

- Вульф, я…

Он остановил ее слова своим ртом, подарив ей еще один долгий, глубокий поцелуй, прежде чем двинуться вниз, оставляя следы поцелуев на ее шее, пробуя соль и сладость в ямке на ее шее. Он не знал, что это может быть так приятно и для него, что трепетание ее пульса под его языком может быть таким возбуждающим, чувствуя, как он начинает ускоряться из-за него. Он почувствовал, как она вздохнула и заерзала под ним, и у него перехватило дыхание.

Он продолжал двигаться вниз по ее соблазнительному, восхитительному маленькому телу. Найдя ее полные груди и обхватив одну из них, он почувствовал мягкую тяжесть ее в своей ладони. Чертовски идеально.

Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ней, затем снова вздрогнула, когда он наклонился и медленно облизал твердый розовый сосок, дразня ее. Никто никогда не делал этого с ней прежде, никто не пробовал ее так прежде. Он был первым, и ему чертовски это нравилось. И если это делало его примитивным неандертальцем, то он был чертовым примитивным неандертальцем.

Он скользнул взглядом по ее телу, коснувшись языком соска, наблюдая, как шок и удовольствие пробегают по ее выразительным чертам. Затем он сомкнул губы вокруг жесткой вершины и с силой втянул ее в себя.

Оливия ахнула, ее щеки вспыхнули. И было что-то очень эротичное в том, как она смотрела на него, словно не могла насмотреться.

Ее глаза были такими темными, что он никогда не думал, что синий может выглядеть таким черным. Никогда не думал, что когда-нибудь потеряется в женском взгляде. Но он уже начал терять себя в ее объятиях.

Он переместил свои бедра, прижимая свой ноющий член к мягкому теплу между ее бедер. Она была вся мокрая и скользкая, и он не мог не тереться о нее, наслаждаясь скольжением своего члена по ее киске.

Она вздрогнула, и он увидел, как загорелись ее глаза от удовольствия, пока она смотрела на него, почувствовал эхо этих чувств и в себе тоже. Они разделяли их, яркие, сияющие линии ощущений соединяли их.

Это чувство связи было для него новым. Это потрясло его, повергло в благоговейный трепет.

Он не хотел ее терять.

Отпустив ее сосок, он прошептал:

- Смотри на меня, детка. Не отводи свой взгляд, - и она не отвела, когда он начал целовать ее живот, поддерживая зрительный контакт, когда он лизнул вокруг ее пупка, а затем дальше вниз.

Она начала дрожать, когда он раздвинул ее бедра шире, удерживая их своими ладонями.

- Ч-что ты собираешься делать? - спросила она хрипло и отрывисто.

- А ты как думаешь? - он одарил ее озорной улыбкой. - Я собираюсь тебя съесть, - он мог бы приукрасить это для нее, но часть его хотела шокировать ее, заставить снова покраснеть. Заставить ее заикаться. Она всегда, казалось, знала, что сказать, поэтому было особенно приятно лишить ее дара речи.

Ее рот превратился в идеальную букву «О» от удивления, а затем открылся еще шире, когда он большими пальцами раздвинул гладкие складки ее киски, издав хриплый звук. Он не отвел от нее взгляда, ни когда опустил голову, ни когда провел языком прямо по центру ее лона.

Она выдохнула его имя, ее бедра дернулись, но он прижал ее к кровати, пока обводил ее клитор языком, не торопясь, играя с ним. Наблюдая, как ее лицо становится все розовее и розовее, а в глазах светится удовольствие.

Она была чертовски восхитительна на вкус, как он и думал, поэтому он задержался на ее клиторе, дразня его, чувствуя, как она извивается под ним, наполняя каюту ее мягкими, хриплыми криками удовольствия.

Но он еще не закончил. Несмотря на то, что он был тверд как гребаный камень, он продолжал держать свое терпение, раздвинув ее еще шире, облизывая вход в ее киску и кружась языком и там тоже.

Она снова дернулась, дрожа в его объятиях и тяжело дыша.

Он пошевелился, скользнул руками под ее ягодицы и приподнял ее бедра, а затем глубоко проник языком внутрь.

Оливия вскрикнула, затем прикрыла рот рукой, словно пытаясь заставить себя замолчать, ее грудь быстро и сильно вздымалась и опускалась. В ее полуночных глазах переливался блеск, но он знал, что это не потому, что ей было больно или она была расстроена.

Это было из-за удовольствия, которое он дарил ей, и того, насколько это было для нее ошеломляющим. Но он не останавливался, облизывая ее глубоко и медленно. Вместо этого он потянулся и взял ее руку, кладя ее на свою голову. - Держись за меня, - прошептал он. - Держись крепче.

Ему не нужно было повторять ей дважды, ее пальцы мгновенно вцепились в его волосы, держась, когда он начал действовать всерьез.

Он просунул плечи под ее бедра так, что ее колени оказались рядом с его ушами, а пятки уперлись ему в спину. И он скользнул языком еще глубже, кружа пальцами по клитору, пока ее бедра не начали неудержимо дрожать, она извивалась и кричала его имя снова и снова.

Она потянула его за волосы, и это, а также ее вкус заставили его почти потерять контроль над собой. Но он не двигался до тех пор, пока ее стоны не превратились в крики, а ее бедра не сомкнулись вокруг его шеи, ее пальцы сжали его волосы так крепко, что казалось, она собирается вырвать их с корнем.

Затем она резко рухнула на кровать, тяжело дыша, и все напряжение покинуло ее тело.

Но он еще не закончил.

Он оставил ее лежать, а сам потянулся за другим презервативом в ящике у изголовья кровати. Его руки дрожали, пока он разрывал пакет, и пока раскатывал латекс по члену, он чувствовал, что она наблюдает за ним.

Он взглянул на нее, встретившись взглядом с ее темными глазами, видя за этим блеском удовольствие и удовлетворение, как будто ей нравилось, что его руки дрожат. Это сделало его еще более жестким, и он хотел сказать ей что-то об этом, о том, каким твердым она сделала его. Но он был слишком близко к краю.

Вместо этого он перевернул ее на живот, подложил подушку под ее бедра, притягивая ее обратно так, чтобы ее задница прижалась к его ноющему паху. Она повернула голову в сторону, а все ее тело затрепетало.

Ему всегда нравилась эта поза. Последние пару раз он был в ее власти, когда она проводила руками по его груди, но теперь она была в его власти.

Он скользнул рукой под нее, растопырив пальцы на ее животе, чтобы держать ее неподвижно, а затем прогнулся, входя в ее тугой жар. Он двигался медленно, не только потому, что она все еще могла быть чувствительной, но и потому, что медленно, казалось, было его новым способом действия, и он чертовски наслаждался этим.

Она резко вздохнула, когда он вошел в нее до конца, скользя так глубоко, как только мог, прежде чем отстраниться, наслаждаясь ощущениями внутри ее тугой киски, сжимающейся вокруг каждого дюйма его члена. Потом снова. Скользя внутрь и наружу, медленно и глубоко.

Ее ресницы затрепетали, рот открылся, тихие вздохи вырывались из нее, пока он двигался внутри нее.

Удовольствие было непередаваемым. Он погладил ее бедро, изгиб ее попки, ее мягкое, округлое бедро, что-то необузданное бурлило в нем. На грани отчаяния. Чувство собственничества. Необходимости. Она лежала на животе, ее темные волосы были повсюду, ее тело крепко сжималось вокруг него, пока он входил и выходил из нее.

Но между ними было слишком много пространства. Слишком большое расстояние. Ему нужно было, чтобы она была ближе, чтобы ее кожа касалась его, а не только в точке их физической связи.

Он вошел в нее, а затем наклонился вперед, положив руки по обе стороны от ее головы, полностью накрыв ее своим телом. Она застонала, и теперь он чувствовал, как прижимается к нему каждый дюйм ее тела, и так было намного лучше. Так чертовски хорошо. Ее тугая маленькая киска сжимала его член, ее мягкая попка прижималась к его паху, ее изящная спина прижималась к его груди. Ее волосы пахли, как само небо, и он зарылся лицом в ее шею, толкаясь сильнее, глубже.

Она двигалась под ним, ее бедра двигались в такт с его, и теперь у нее был свой ритм, ритм его прекрасной Оливии.

Но, черт возьми, ему было слишком хорошо, и он был уже на грани.

Поэтому он прошептал ее имя, укусил за плечо, просунул одну руку под нее и нашел ее клитор своим пальцем, потирая его снова и снова в такт своим толчкам, пока она не замерла под ним, крича в подушку.

Затем он толкнулся сильнее, глубже, чувствуя себя диким. Как животное. Желая заявить на нее права, пометь ее. Сделать ее своей настолько, что она никогда не захочет никого другого.

Он никогда не чувствовал себя так прежде, и, возможно, ему следовало бороться с этим. Оливия де Сантис не принадлежала ему и никогда не будет принадлежать. Но он не сопротивлялся. Потому что прямо здесь и прямо сейчас она принадлежала ему. Она отдалась ему, он был ее выбором, и это что-то да значило. Он не знал точно, что именно, но что-то. Нечто очень важное.

Наслаждение начало высвобождаться удивительной, уничтожающей волной, накатывая на него, сокрушая его, и он выкрикнул ее имя, прижимаясь к ее шее, крепко держась, когда в последний раз глубоко и сильно вошел в нее.

Позволяя удовольствию захватить его полностью.


Глава Одиннадцатая


Оливия проснулась и обнаружила, что кровать движется. На самом деле, вся комната, казалось, двигалась, и ей потребовалось мгновение или два, чтобы вспомнить почему.

Обед с Дэниелом. Вульф пришел за ней. Яхта. Ее приступ паники, а затем…

Волна жара прошла через нее, когда она вспомнила вчерашний день, заставляя ее застонать и закрыть лицо рукой.

Руки Вульфа на ней, его рот на ее груди и между бедер. Его член внутри нее. Его массивное тело прижимало ее к кровати, удерживая, пока он двигался в ней. Вбиваясь в нее, мощно и неумолимо, как сам прилив…

Между ног чувствовалась боль, настойчивая, ноющая. Она чувствовала себя расслабленной и немного больной, и она бы сказала, что это невозможно - хотеть его снова, но почему-то она хотела.

Держа одну руку на лице, она протянула другую, но после того, как немного пошарила вокруг, стало ясно, что она была одна в постели.

Разочарованная, она убрала руку от лица и моргнула.

Каюта действительно была пуста. Свет, проникающий через иллюминаторы, угасал, а это означало, что она проспала добрую пару часов. Странно. Днем она никогда не ложилась спать. С другой стороны, у нее никогда не было эмоциональных срывов, сопровождаемых потерей девственности.

Вздохнув, она села и огляделась в поисках своей одежды. Ее синее платье было мокрым и скомканным в комок в конце кровати, и ей не хотелось в него влезать. Оно было обтягивающим, а ей не хотелось надевать что-то обтягивающее. Она чувствовала себя... странно легкой. Как будто у нее на груди лежал камень, который забрали, и теперь все, что ей нужно было сделать, это оттолкнуться пальцами ног, и она воспарит прямо в небо.

Это было странно.

Не обращая внимания на платье, она обнаружила на полу рубашку Вульфа и подняла ее. Она была слишком большой, рукава до смешного длинными, а подол доходил чуть выше колен, но она не была облегающей и пахла им, и ей нравилась идея быть окруженной его запахом.

Соскользнув с кровати, она застегнула пуговицы, затем толкнула дверь в крошечный коридор, направляясь к камбузу и гостиной.

Вульф сидел на забавной круглой скамейке, его внимание было приковано к ноутбуку, стоящему на столе перед ним.

Он был без рубашки, и все его невероятные мышцы и татуировки были на напоказ. Грубовато-красивые черты его лица были напряженно сосредоточены, прямые черные брови сдвинуты. Сквозь длинные черные ресницы она видела блеск его глаз, зеленых и голубых.

Он был так прекрасен.

Он заставил ее сердце биться сильнее.

Но не так, как раньше. Потому что теперь она знала о нем то, чего не знала раньше. Она знала, каково это - прикоснуться к его коже и получить ответное прикосновение. Получить от него тот голодный, жадный взгляд. Услышать звук собственного оргазма, когда он глубоко и сильно входит в нее. Чтобы его язык был на ней, в ней..

Грубые, физические, горячие вещи. То, чего она никогда не знала и не могла себе представить.

Вещи, которые изменили чувства в ее груди, и пока она их не понимала.

Должно быть, она издала какой-то звук, потому что он внезапно поднял голову, поймав ее взгляд, и у нее перехватило дыхание.

Он улыбнулся, и ей показалось, что летнее солнце наполнило маленькую каюту светом и теплом.

- Привет, детка. Хочешь чего-нибудь поесть?

Она хотела пойти и сесть, но его улыбка заставила ее почувствовать себя неуверенно, поэтому она прислонилась к дверному косяку.

- Возможно. Я так и не получила свой чай.

- Иди садись. Я сделаю тебе свежий, - он соскользнул со скамьи со всей своей плавной, атлетической грацией, и она подумала, что он собирается перейти в камбуз.

Но он подошел прямо к ней, а затем его большие ладони обхватили ее лицо, повернув его к себе, а потом его рот опустился на ее. Он целовал ее с такой нежностью, что она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Боже милостивый, ты плачешь? Что с тобой? Это был всего лишь поцелуй.

С усилием она сморгнула слезы, когда он поднял голову и посмотрел на нее сверху вниз, а его великолепная улыбка играла на его губах.

- Думаешь, сможешь добраться до стола?

- Что ты имеешь в виду?

- Ты выглядишь немного неуверенно стоящей на ногах. Я имею в виду, это нормально, я так действую на женщин.

Она засмеялась, наполовину смущенная, наполовину взволнованная тем, что он заметил ее реакцию на него.

- Думаю, я справлюсь.

Он провел большим пальцем по ее скуле, заставляя ее задрожать.

- Проклятие. А вот и мое оправдание того, чтобы я поднял и унес тебя, - его взгляд упал на ее губы. - В качестве альтернативы я могу просто унести тебя обратно в постель. Твоему чаю придется подождать.

Ноющая боль между ее бедрами понравилась ей, очень понравилась, но ее сердце было в смятении, чувства внутри нее было другими и слишком новыми для нее, заставляя задуматься, не нужно ли ей немного пространства, а не секса.

- Заманчиво, - она коснулась его груди. - Но мне действительно нужен мой чай. Плюс... мне немного больно, - это не совсем была ложь, хотя и не совсем правда.

Его взгляд блеснул, и у нее сложилось впечатление, что он точно знает, насколько ее слова правдивы. Но он ничего не сказал по этому поводу. Вместо этого его улыбка стала еще теплее.

- Эй, на тебе моя рубашка.

Она покраснела, как идиотка.

- Надеюсь, ты не возражаешь.

- Черт возьми, нет. Мне это нравится, - он убрал руки с ее лица, и она оказалась в его объятиях, прижатая к его широкой обнаженной груди. – Но, если ты собираешься носить ее и ничего больше, я не могу нести ответственность за все, что может с тобой случиться.

На секунду ей показалось, что ее все равно отнесут обратно в постель, и часть ее была в восторге от этой идеи, независимо от того, что она решила насчет своего личного пространства.

Но он этого не сделал, а вместо этого повернулся и сделал пару шагов к скамейке, затем опустил ее на нее.

Убеждая себя, что она не разочарована, она смотрела, как он возвращается на камбуз и начинает заваривать чай.

Наступило странное молчание, которое не должно было быть неловким, но все же каким-то образом было.

Черт. Неужели ее отказ вернуться в постель причинил ему боль? Она не могла понять, с чего бы это.

- Итак, - сказал он, его глубокий, грубый голос нарушил тишину. - Твой отец перевернул весь город в поисках тебя.

Ее охватил шок. Боже. Она совершенно забыла о том, что Вульф якобы похитил ее. Снова. И на этот раз ее отец не питал иллюзий относительно того, кто это сделал.

- О, - слабо произнесла она. - И я думаю, он также и тебя ищет?

- Да.

Страх начал скручиваться вокруг нее ледяными щупальцами. Она пристально смотрела на него. Он двигался спокойно, вынимая чайный пакетик и кидая его в чашку, заваривая ей чай, как будто это не было большим делом.

- Откуда ты знаешь?

- У меня есть люди, которые за всем следят. Они дали мне знать, что происходит.

Оливия стиснула руки, чтобы они не дрожали. Ее отец будет так зол, когда узнает, что Вульф лгал ему все эти годы. Очень, очень зол.

- Он знает, что ты…

- Нет, - Вульф налил ей в чашку горячей воды и, помешивая, добавил молока. Затем он выбросил пакетик с чаем, взял чашку и поставил ее перед ней на стол. - Все, что он знает, это то, что я прервал твой романтический обед с Мэем, увел тебя и исчез.

Она посмотрела на него, не желая брать чай, так как ее пальцы все еще дрожали, и она не хотела пролить его.

- Тебе не следовало заходить в ресторан. Ты должен был послать мне записку или что-то в этом роде, держать свою личность в секрете.

Он одарил ее еще одной из тех душераздирающих улыбок, слегка коснувшись ее щеки.

- Ты беспокоишься обо мне?

Не было смысла отрицать это.

- Да, конечно, я беспокоюсь о тебе. Отец будет в ярости, и я не знаю, что он сделает, если поймает тебя.

Но Вульф только пожал плечами.

- Я морской котик, Лив, и не совсем беспомощен. Кроме того, я не планирую, чтобы он поймал меня.

Ее руки сжались на коленях.

- Но что, если кто-то следил за нами от ресторана?

- Никто не следил за нами, - он обошел стол с другой стороны и сел, закрывая ноутбук. Рядом с его рукой что-то лежало, что-то длинное и смертоносное, металл блестел в последних лучах солнца, проникающих через иллюминаторы.

Пистолет.

Ледяные щупальца страха сжали ее сильнее.

Вульф взял его и начал проверять, каждое движение было отработанным, уверенным и умелым, как будто он делал это тысячу раз.

- Я убедился в такси, что за нами не следят, поэтому и попросил его высадить нас неподалеку от лодочной пристани. Я также убедился, чтобы мы избежали любых камер безопасности. «Леди» не зарегистрирована под моим именем, так что даже если кто-то каким-то образом заподозрит, что мы на корабле, им будет чертовски сложно выследить нас, - он щелкнул чем-то в пистолете, затем положил его обратно на стол и встретился с ней взглядом. - Пока мы здесь, мы в безопасности.

Оливия посмотрела ему в глаза. Он выглядел таким спокойным. Сильный и уверенный, стойкий как гора. Это должно было ее успокоить. Но необъяснимо, все, на чем она, казалось, могла сосредоточиться, были непонятные ледяные нити страха.

Может быть, это из-за пистолета. Как он держал его…

- Хорошо, - сказала она, стараясь не обращать внимания на холод внутри. - Я понимаю. Но как долго мы должны оставаться здесь?

Он не отвел взгляда.

- Пока я не придумаю, как уничтожить твоего отца.

О. Да. Она совсем забыла об этом.

Решив, что сейчас самое время попробовать чай, она убрала руки с колен и взяла чашку. Керамика была горячей под ее холодными пальцами, почти обжигающей, но она не отпускала ее. Вместо этого она поднесла его ко рту и сделала глоток.

- Я же сказал, что больше не собираюсь тебе лгать, - спокойно продолжал Вульф. - И я не шутил. Когда я сказал тебе, что собираюсь убрать твоего отца, я имел в виду навсегда.

Навсегда.

Ей потребовалась секунда, чтобы осознать это, потому что он не мог иметь в виду то, что она подумала. Потому что «навсегда» означало…

- Да, - взгляд Вульфа был непоколебим. - Я убью его, Оливия.

Ледяная хватка страха распространилась внутри нее, заставляя ее пальцы онеметь, и она почти выронила свою чашку. Поставив чашку на блюдце, с колотящимся сердцем она недоверчиво уставилась на него.

В его прекрасных глазах не было ничего, кроме твердой уверенности.

- Но почему? - это слово прозвучало задыхающимся и потрясенным голосом. - Потому что он якобы убил твоего отца?

- Да, - его голос был тверже гранита, резкий. - И потому что он не остановится, пока не закопает всех Тейтов в эту чертову землю.

- Нет, он не…

- Ты знаешь, что он похитил мою приемную сестру пару недель назад? Что он собирался использовать ее, чтобы заполучить «Тейта Ойл»?

Оливия моргнула. Эти слова не имели для нее никакого смысла.

- Похитил твою приемную сестру? - глупо повторила она. - Это безумие.

- Ну да, он так и сделал. Отвез ее в свой особняк и продержал там целую ночь, - теперь в глазах Вульфа было что-то холодное, вся та нежная теплота исчезла. - И бьюсь об заклад, ты никогда ничего об этом не слышал, да?

Нет. Она ничего не слышала такого.

- Две недели назад..., - ее губы онемели, и ничто не могло согреть ее руки. - Я ничего не слышала. Я не видела…

- Нет, конечно же, нет, он защищал тебя, - взгляд Вульфа был настолько острым, что казалось, будто он отрезает от нее полосы. - Он убедился, чтобы ты никогда ничего не узнала об этом. Или может быть, ты просто не хотела знать.

Ее мозг отчаянно пытался осмыслить то, что он говорил.

- Я никогда... я не знала…

- Я же говорил тебе, что он продает экспериментальное оружие на черном рынке и просит военных помочь ему. Я говорил тебе еще в отеле, но ты мне не поверила. Теперь ты должна мне поверить. Это измена, Лив, а наказание за измену - смерть.

Она не знала, что заставило ее руку внезапно взлететь и сомкнуться вокруг твердого металла пистолета. Что заставило ее поднять его, направив прямо на человека, сидящего напротив нее. Мужчину, который говорил ей то, во что она не хотела верить, но где-то в глубине своего сердца она верила.

Мужчину, которого, как ей казалось, она любила, а может быть, и нет.

Несмотря на то, что ее отец был миллиардером, она никогда раньше не прикасалась к оружию, потому что оно ей не нравилось. Металл оказался не холодным, как она думала, а теплым. Ее онемевшие пальцы сжались еще сильнее. Ствол дрожал, пока она держала его направленным на широкую грудь Вульфа, на татуировки, за каждой из которых, наверняка, стоит какая-то история.

Он не двигался, просто смотрел на нее, и она знала, что не скорость и не внезапность помешали ему схватить ее за руку, когда она схватила пистолет. Он позволил ей взять его.

- Ты собираешься застрелить меня, детка? - его голос был мягким, полным той грубости, которую она любила. Но и холодным тоже.

- Я тебе не верю, - ее сердце билось слишком быстро, а рука дрожала, но она держала пистолет направленным прямо на него. - Я не верю.

- Но это правда. И я думаю, ты знаешь, что я говорю правду.

- Ты не можешь убить его, Вульф. Я тебе не позволю.

- И как? Ты собираешься остановить меня?

Она с трудом перевела дыхание.

- Да, если придется.

- Но почему? Что он сделал для тебя, кроме как использовал?

Слезы наполнили ее глаза, и она с трудом сморгнула их.

- Я знаю. Но это не значит, что он заслуживает смерти, и уж точно не значит, что ты должен быть тем, кто его убьет.

Вульф склонил голову набок.

- Неужели? Как ты думаешь, для чего я тренировался всю свою гребаную жизнь? Я папино оружие. И моя цель - де Сантис. Так было всегда.

- Всегда…

Она судорожно вздохнула, ее желудок сжался.

- Ч-Что? Но я думала, что ты должен была быть ближе к папе. Чтобы узнать какие-то секреты…

- Да, и это тоже. А потом, когда придет время, я должен нанести решающий удар, - говоря это, он поднял руку, указывая на нее пальцами, изображая прицеливание пистолета и нажатие на спусковой крючок.

Ее горло сжалось, а рука продолжала дрожать. Теперь он выглядел таким холодным, таким отстраненным. Не тот теплый, ласковый мужчина, который прикасался к ней в спальне, а кто-то другой. Кто-то жесткий. Неумолим, как судья.

Он – морской котик. Вот как он выглядит, когда идет на войну.

Осознание всего сильно ударило ее, словно она никогда полностью не понимала этого прежде. Потому что, конечно же, он был элитным воином. Он делал вещи, которые она даже представить себе не могла. Жесткие, жестокие вещи. Убивал, чтобы защитить свою страну, свою команду. И теперь он собирался убить ее отца, чтобы защитить свою семью.

Семья всегда была важна для Вульфа. Как она могла забыть об этом?

- Я не могу позволить тебе это сделать, - выдавила она, скорее хрипло, чем как-либо еще. - Это не война, что бы ты ни думал, и ты не судья, не присяжный и не палач. Ты не можешь решать такие вещи. И ты, конечно, не можешь взять чью-то жизнь, просто как месть за кого-то, кого ты даже не знал.

Вульф ничего не говорил в течение длительного времени. Затем очень медленно наклонился вперед, протягивая палец к пистолету в ее руке. Она напряглась, готовая нажать на курок, хотя и знала, что это бесполезно.

Но все, что он сделал, это щелкнул что-то на прикладе, а затем снова откинулся назад, слегка приподняв уголок рта.

- Предохранитель, - пробормотал он. - Теперь ты можешь пристрелить меня.

Боже. Значит, все это время он был на предохранителе.

Она чувствовала себя дурой, но не опустила пистолет. Это было слишком важно. Это была жизнь ее отца.

- И ты ошибаешься, - продолжал он, не отрывая взгляда. - Я знал своего отца.

Нет, он должно быть лгал. В этом не было никакого смысла.

- Но ты сказал мне, что твой отец умер.

- Да. Но не раньше, чем я родился.

- Нет, - безучастно ответила она. -Ты сказал мне, что твой отец умер, и твоей матери пришлось отдать тебя. И что ты был усыновлен Ноем Тейтом.

- Да и это все правда.

- Как это может быть правдой? Только если твой отец был жив?

Выражение его лица было напряженным, что-то блестело в его глазах, чего она не понимала.

- Потому что Ной Тейт был моим отцом. Моим настоящим отцом.


* * *


Лицо Оливии было мертвенно-бледным, рука дрожала, дуло пистолета плясало в руке. Господи, возможно, снять предохранитель было глупой идеей. Ее трясло так сильно, что она, вероятно, нажала бы на курок по ошибке и в конечном итоге застрелила бы его.

У тебя есть желание умереть?

Может, так оно и было. Может, он просто хотел дать ей возможность остановить его, пока она могла. Или, по крайней мере, почувствовать, что она могла бы остановить его.

Но она не станет спускать курок. Она не была убийцей.

В отличие от него самого.

- Он не может быть твоим настоящим отцом, - в ее голосе прозвучал шок. - Ты сказал мне, что он усыновил тебя и остальных твоих братьев, потому что не мог иметь детей.

- У него было низкое количество сперматозоидов, когда он был молод, и оно постепенно уменьшалось, пока он становился старше. Но этого было достаточно, чтобы дать ему одного ребенка.

Она покачала головой.

- Тебя усыновили. Ты говорил мне...

- Моя мама ушла от папы до того, как они узнали, что она беременна. Он узнал об этом только тогда, когда меня отдали в дом мальчиков, а его имя было указано как имя моего отца.

- Я ничего не понимаю. Тогда зачем ты притворялся, что он твой приемный отец?

- А ты как думаешь? Из-за Чезаре. Из-за угрозы, которую он представлял. Папа никогда никому не мог сказать, что я его настоящий сын, потому что он пытался защитить меня.

- Нет, - повторила она, продолжая качать головой, как будто это само по себе отрицало все, что он сказал. - Он не хотел тебя защищать. Он бил тебя, Вульф. Я знаю. Я видела синяки на твоем лице.

Еще одна ложь, о которой он должен был рассказать. Еще одна манипуляция, которую ему пришлось совершить.

- Он никогда меня не бил, Лив. Никогда. Синяки были от тренера по боксу, который у меня был. Папа думал, что де Сантис скорее поможет мне, если подумает, что Ной меня избивает.

На этот раз Оливия не произнесла ни слова, просто уставилась на него, все еще целясь прямо в сердце.

- Он думал, что это также вызовет у тебя сочувствие, - продолжал Вульф, не в силах остановиться теперь, когда уже начал. - Так оно и было.

В ее выразительных голубых глазах была боль, глубокая, нестерпимая боль, которую он чувствовал и глубоко внутри себя. Казалось несправедливым, что он всегда причинял ей боль. Словно он продолжал наносить ей удар за ударом.

Он не хотел говорить ей ничего из этого, но пообещал себе, что больше не будет лгать ей. Он расскажет ей правду о своей миссии, о том, что собирается сделать, и ничего не утаит.

Это изменит их отношения, возможно, безвозвратно. Любые дружеские чувства или чувство связи, которые он испытывал в ее объятиях, исчезнут. Он знал это.

Но правда была важна, даже если это было болезненно. Даже если ему тоже будет больно. И это, конечно, было чертовски более важно, чем его нетерпеливый член, который только и хотел вернуться с ней в постель, а не тратить часы на разговоры.

- Зачем ты мне все это рассказываешь? - ее голос был надтреснутым и хриплым. - Как ты думаешь, что произойдет? Что я вдруг скажу: «конечно, Вульф, мой отец был плохим, ты можешь убить его, без проблем»?

- Нет, я так не думаю, - он выдержал ее взгляд. - Я говорю тебе это, потому что больше не хочу тебе лгать. Ты заслуживаешь правды.

Слеза скатилась по ее щеке.

- Если правда - это то, чего я заслуживаю, то я, должно быть, была очень, очень ужасным человеком.

Вид этой слезы и боль в ее голосе заставили все его внутренности сжаться внутри него, словно животное разрывало его плоть. Да, он знал, что это не то, что она хотела услышать. Он знал. Но вся эта ложь.... Он тоже не мог продолжать лгать ей.

Он хотел протянуть к ней руку, забрать пистолет и притянуть ее к себе, поцеловать, чтобы прогнать слезы. Прикасаться к ней, гладить ее, пока вся боль не уйдет и в этих прекрасных голубых глазах не останется ничего, кроме удовольствия.

Но он не мог этого сделать. Не после того, что он только что рассказал ей, что собирается убить ее отца.

- Ты не ужасный человек, - сказал он, потому что не мог придумать, что еще сказать. - И ты заслуживаешь гораздо большего.

Ее ресницы опустились, скрывая ее взгляд. Затем она опустила пистолет и осторожно положила его обратно на стол.

- Не собираешься использовать его? - пробормотал он.

- Я не могу застрелить тебя, и ты это знаешь.

Наступила напряженная, ужасная тишина.

Оливия подняла на него глаза, полные боли.

- Пожалуйста, не убивай его, Вульф. Ради меня. Пожалуйста.

Вот черт.

Ему казалось, что она проникла прямо в него, схватила его сердце и теперь очень осторожно сжимала его в своих руках.

- Я должен, - выдавил он, стиснув зубы. - Это моя миссия. Смерть отца должна быть отомщена. Эта тупая гребаная вражда должна закончиться, и она не закончится, пока твой отец не умрет.

Оливия снова медленно покачала головой.

- Откуда ты знаешь, что он убил Ноя? У тебя нет доказательств. Коронер сказал, что он умер, упав с коня.

- Я найду доказательства.

- Нет, Вульф. Убийство моего отца - это не выход. Я знаю, что он тебе безразличен, но, если ты хоть что-то чувствуешь ко мне, пожалуйста... не делай этого.

Эти нежные пальцы вокруг его сердца сжались еще сильнее, усиливая боль. Он никогда не думал, что, когда дело дойдет до этого, именно она встанет у него на пути. По крайней мере, не так.

Он никогда не думал, что будет так больно. Что в конце концов он усомнится в себе. Что в конце концов он усомнится и в собственном отце.

Он потянулся за пистолетом, положил на него руку, притянул к себе и снова поставил на предохранитель. Но продолжал держать его в руке, напоминая о том, что ему нужно было сделать. Напоминание об обещании, данного его отцу.

- Моя мама все еще жива, - сказал он, глядя на стол, потому что так было легче, чем смотреть в ее полные боли глаза. - Папа потратил годы, пытаясь найти ее, потому что после того, как все было бы кончено с де Сантисом, у него были еще планы. Он собирался признать меня своим сыном, вернуть маму, снова стать семьей. Но он умер до того, как это случилось, - он потер большим пальцем рукоятку пистолета, металл под его рукой был теплым. - В письме, которое я получил от него, в котором говорилось, что я должен убить де Сантиса, также говорилось, что он наконец нашел маму. Но он не мог пойти за ней, пока де Сантис не умрет, потому что иначе это было бы слишком опасно для нее. Он сказал, что теперь я должен снова собрать нашу семью вместе. Что как только Чезаре умрет, я получу информацию о том, где находится мама, и смогу забрать ее, - Вульф поднял глаза. - Мне нужно найти маму, Лив, я знаю, что от моей семьи осталось немного, но я хочу ее. Мне это нужно.

- Значит, ты собираешься убить моего отца только для того, чтобы узнать, где твоя мама? - она медленно моргнула. - Ты когда-нибудь думал, что сможешь найти ее, не делая этого?

Он поморщился.

- Я пытался, - потому что так оно и было. В течение двух недель после получения этого письма он изо всех сил старался найти хоть какой-то признак того, где может быть его мать. Как его отец нашел ее, он не имел ни малейшего представления, потому что в своих поисках каждый раз Вульф оказывался в тупике. - Я не знаю, где она, и она так хорошо спрятана, что я не смог ее найти.

Оливия обхватила себя руками, как будто ей стало холодно, и ему захотелось сократить расстояние между ними, обнять ее своими руками, но он остался на месте. Если бы он прикоснулся к ней, это было бы последнее, чего бы она хотела, и кроме того, он был уверен, что если бы он прикоснулся к ней, то не захотел бы останавливаться. Тогда она действительно пристрелит его.

- Мы должны попытаться найти ее, - тон Оливии был ровным, а на ее подбородке была заметна складка, которую он узнал. Решимость. - Если твой отец нашел ее, то и мы сможем.

Вульф покачал головой. Если бы все было так просто, он бы уже сделал это.

- Нет, я не могу получить ее, пока вражда не закончится. Чезаре использует людей, ты же знаешь, Лив, и если бы он узнал, что моя мать жива и что она важна для Ноя, как ты думаешь, он оставил бы ее в покое? Христос, это должно закончиться раз и навсегда, - его отец был предельно ясен. Все это можно было бы остановить только в том случае, если бы Чезаре был мертв.

- Единственный способ покончить с этим - не убивать моего отца, - теперь в ее глазах горел гнев, и часть его была рада, потому что с ее гневом он мог справиться. От ее боли ему хотелось только выть.

Он не отвел взгляда, давая ей понять, что это был путь, с которого он не свернет.

- Прости, детка. Но должно быть так. Другого выхода нет.

Она долго смотрела на него, ничего не говоря, ее взгляд был горячим, как газовое пламя.

- Если я найду твою мать и докажу, что отец не убивал Ноя, ты передумаешь?

Вульф покачал головой.

- Он управлял оружием и использовал для этого военных. И как я и сказал - это измена.

- Тогда в тюрьму, - сказала она без колебаний. - Пусть власти решают, что с ним делать. Как ты собирался поступить с Дэниелом.

Он должен был признать, что тюрьма - это не то, что он предполагал для Чезаре. И было трудно изменить фокус, особенно когда в его голове смерть де Сантиса была единственным вариантом. Но он заставил себя обдумать этот вариант, потому что это была Оливия, и он все еще ненавидел мысль о том, что он причинил ей боль.

- А как же смерть моего отца? - спросил он.

- Ну и что с того? Если мой отец не убивал его, то и мстить не за что, не так ли? - она наклонилась вперед, положив ладони на стол. - Тебе никогда не приходило в голову, что убийство отца все равно не положит конец этой вражде? Жизнь за жизнь не работает, Вульф. Если мои братья узнают, что ты это сделал…

- Твои братья не узнают, потому что никто не узнает, что это был я. Я позабочусь об этом.

- Я буду знать, что это был ты.

Снова наступило напряженное молчание, и он не нарушил его, потому что внезапно между ними возникла невысказанная угроза. Что теперь она знает все его секреты и что, если она будет свободна, то сможет уничтожить его.

Но он никогда не отпустит ее.

Она замерла, как будто только сейчас поняла это сама. И по тому, как напряглись ее мышцы, он понял, что она готовится бежать.

И прежде чем она успела это сделать, он протянул руку через стол, сжимая пальцами ее запястья. Когда она попыталась пошевелиться, было уже слишком поздно. Он схватил ее.

Крепко держа ее, он потянул ее через скамью в свои объятия, еще не зная, что хочет с ней сделать, только то, что он должен остановить ее от бегства. Не дать ей выйти и разрушить его планы.

Не дать ей уйти от него. Она не убежит от него, только не снова.

Но он должен был помнить, что Оливия, хоть и была физически слабее его, вовсе не была слабачкой.

Она извивалась в его руках, вырывая запястья из его хватки. Затем она изо всех сил толкнула его в грудь, одновременно приподняв колени, без сомнения, чтобы ударить ими в какое-нибудь чувствительное место.

Отпустить ее было невозможно, но он не хотел причинять ей физическую боль, поэтому просто обнял ее и держал, пока она сопротивлялась. Когда она ударила его коленом по яйцам, звезды вспыхнули в его глазах, потому что это чертовски было больно, но физическая боль была чем-то, что он уже давно преодолел как часть своей тренировки, поэтому он проигнорировал ее, держа Оливию еще крепче.

Она не издала ни звука, когда пыталась освободиться, молча боролась с ним, как тогда, когда она била его кулаками в грудь в каюте яхты ранее.

Он не думал, что у нее остались силы после всего того времени, что они провели вместе в постели, но, видимо, это было не так.

Должно быть, она понимала, что бороться бесполезно, что он не отпустит ее, но все равно продолжала бороться. Затем он мельком увидел ее раскрасневшееся лицо и увидел, что по нему текут слезы. Он должен был остановить это. Сейчас.

Поэтому он схватил ее за блестящие каштановые волосы, сжал их в кулаке и притянул ее голову к своему плечу. Затем он обхватил ее другой рукой, притянул к себе на колени, прижал спиной к груди и крепко обнял. Она боролась с ним, пытаясь вырваться, хотя с его хваткой в ее волосах это должно было быть больно.

Господи, она была маленькой воительницей. Она не могла победить и все же боролась.

- Остановись, - приказал он, вкладывая в это слово всю свою силу. - Просто прекрати, Лив, ты себя измотаешь.

Ее тело дрожало рядом с ним, и ощущение ее обнаженной кожи, запах клубники и мускуса, и даже то, как она боролась, заставляло его напрячься. Он хотел укусить ее за шею, просунуть свое бедро между ее бедер, заставить ее оседлать его. Потереться своим членом о мягкий изгиб ее попки. Господи, как много он хотел. Но после всего, что только что произошло, это было невозможно.

- Так что же ты собираешься делать? - потребовала она, ярость сквозила в ее словах, хотя голос был хриплыми. - Убьешь меня, как убьешь отца? Выстрелишь мне в голову? Потому что теперь я знаю слишком много, не так ли? Я знаю твои планы. Ты никогда не сможешь меня отпустить. Тебе придется держать меня вечно или…

Вульф зажал ей рот свободной рукой. Не сильно, настолько, чтобы остановить поток ее слов. Слова, которые врезались ему в грудь, причиняя боль гораздо большую, чем любая пуля.

Она чувствовалась такой хрупкой рядом с ним. Такой маленькой и беззащитной. И все же каждое ее слово было правильным. В конце концов, это всегда будет его выбор. После смерти отца она точно узнает, кто его убил. А Вульф не мог этого допустить. Она пойдет в полицию, расскажет им все, что знает.

Она права. Ты никогда не сможешь ее отпустить.

Что-то глубоко внутри него шевельнулось, тяжелое от уверенности и своего рода удовлетворения.

Нет, он не мог ее отпустить. Теперь она была его. Она выбрала его в тот самый момент, когда вышла из ресторана, и в каюте ранее она тоже выбрала его снова.

И он, блядь, заберет ее себе.

Она затихла, ее дыхание было частым под его ладонью. Теперь она не сопротивлялась, а ее глаза были закрыты. На ее щеках были слезы, и когда он посмотрел вниз на ее раскрасневшееся лицо, он увидел, что еще больше слез медленно течет из-под ее ресниц.

Он знал, что причинил ей боль. И если бы он был другим человеком, может быть, лучшим, он бы отпустил ее. Позволил бы ей обратиться к властям или, может быть, даже передумал бы убивать Чезаре.

Но он не был другим человеком.

Он был тем человеком, которым сделал его отец, оружием. И он должен был преследовать свою цель.

Ты же понимаешь, что она никогда тебя не простит, не так ли?

Но как только все это закончится, он наверняка проведет остаток своей жизни, пытаясь загладить свою вину перед ней.

- Я никогда не причиню тебе физического вреда, Оливия, - сказал он, произнося каждое слово как клятву. - Никогда в жизни. Но ты права. Я также никогда тебя не отпущу, - он отнял руку от ее рта и посмотрел в ее темные, как ночь, глаза. - Теперь ты моя, детка. Понятно?

Ее взгляд был черным от бурь и тысячи других эмоций, которые он не мог определить. Затем он почувствовал движение ее руки, ее ладонь накрыла перед его джинсов, находя его член твердым и готовым. Дыхание со свистом вышло из него, и он почти зарычал, потому что это было чертовски приятно.

- Когда-то я любила тебя, Вульф Тейт, - сказала Оливия, не отрывая от него взгляда, ее большой палец пробежался по его ноющему члену, поглаживая его. - Но я больше не думаю, что люблю тебя.


Глава Двенадцатая


Его жар был уже знаком ей, а сила - ну, она уже все о ней знала. Она чувствовала ее по тому, как он держал ее, и она ничего не могла сделать, чтобы заставить его отпустить ее. И какой-то части ее это нравилось. Какая-то часть ее даже любила это. Что она может ударить его, пнуть и причинить ему боль, бороться с ним, а он будет стоять словно гора. И не сдвинется с места.

Он будет держать ее до конца времен.

Она не знала, что заставило ее прикоснуться к нему. Что заставило ее положить ладонь на его твердый член, скрытый джинсами. Что заставило ее сжать его.

Может быть, все дело в том, что она чувствовала, как напрягается каждый мускул его тела, как тяжело он дышит ей в ухо. Осознание того, что прямо сейчас у нее была какая-то власть над ним.

Она отчаянно нуждалась хоть в какой-то власти над ним.

Он не причинит ей вреда, она верила в это безоговорочно. Вульф Тейт мог хотеть убить ее отца, но он никогда не причинит ей вреда. И все же он не собирался отпускать ее, она знала и это. Теперь она знала слишком много и ясно изложила свою позицию.

Он может и не отпустить ее, но она не позволит ему убить своего отца.

Независимо от того, было ли то, что сказал ей Вульф, правдой - а он явно полностью в это верил – это не могло быть законно. Он не имел права отнимать чью-то жизнь только потому, что с ним поступили несправедливо.

Измена - это совсем другая история, и она по-прежнему отказывалась верить в это, но даже если это правда, дело следует довести до сведения властей. В обязанности Вульфа не входило вершить правосудие.

И это даже не принимая во внимание то, что он еще сказал ей, что его отец оказывается не избивал его, как она всегда думала. Или что Ной Тейт был его настоящим отцом.

Нет, это не имело значения.

Сейчас важно было то, что она использует ту малую власть, которую имела над ним, чтобы заставить его передумать и не убить ее отца.

И спасти его от самого себя…

Его большое тело все еще было под ней, его кулак в ее волосах причинял боль, рука, обнимающая ее за талию, давила. Она откинула голову на твердые мускулы его плеча, и смогла услышать биение его сердца, медленный ритм которого набирал скорость.

- Ты любила меня? - в его грубом голосе слышался шок.

Ей не следовало этого говорить, но она хотела причинить ему боль. И у нее было так мало способов сделать это.

- Когда-то, - прошептала она, и она не могла сказать, было ли это ложью или нет, эмоции внутри нее были запутанными. – Но уже нет, - затем она снова сжала его твердый член под джинсами, проверяя свою над ним силу.

Он издал низкий грубый смешок, который закончился шипением.

- Продолжай в том же духе, и я, возможно, заставлю тебя передумать.

Она чувствовала, как под ее рукой он становится все тверже, а его сердцебиение постепенно ускоряется. Хорошо. Это был способ добраться до него, она была уверена в этом.

Ты сама от этого кайфуешь, не ври.

Нет, она не могла лгать об этом. Между ее бедер пульсировал пульс, сильный и медленный, и ей хотелось раздвинуть ноги и наклониться вперед, прижаться к мускулам его мощного бедра, использовать его также, как он использовал ее все это время.

И почему бы не сделать это? Почему бы не использовать его? Все остальные не стеснялись использовать ее, так почему бы ей тоже не взять что-нибудь для себя?

Оливия снова сжала его член, на этот раз еще крепче, наслаждаясь звуком его прерывистого дыхания, чувствуя, как напрягаются его мышцы, перекатываясь под ее рукой. Она провела большим пальцем по всей длине его члена, нажимая на чувствительный кончик.

- Черт, - прошипел он, дергая бедрами. – Маленькая дразнилка.

Он переместился, отпустив ее волосы и взяв ее бедра в свои руки, двигая ее так, чтобы ее задница была полностью прижата к его члену, толкая бедро между ее бедрами.

Затем он наклонил ее вперед, крепко сжимая, прижимаясь к ее заднице, пока его твердое бедро терлось между ее ног о ее влажность.

Она ничего не одела белья под его рубашку, грубая джинсовая ткань касалась ее нежной плоти, давила на клитор, посылая эту безумную боль в стратосферу.

У нее перехватило дыхание, и он, должно быть, услышал, потому что его кулак снова вцепился ей в волосы, оттягивая ее голову назад, а его рот оказался рядом с ее ухом.

- Тебе это нравится, детка? – его голос был хриплым и жарким. - Ты хочешь прокатиться на моем бедре, вот так?

Боже, если она не будет осторожна, то потеряет свое преимущество, попадет под его чары вместо того, чтобы он попал под ее.

Задыхаясь, когда он снова качнул ее бедра так, задевая клитор, она боролась с желанием просто упасть в его объятия и позволить ему делать с ней все, что он захочет. Но все было серьезнее, чем просто получение удовольствия. Это была игра и она должна была выиграть ее.

Она снова пошевелила рукой, нащупывая пуговицу на его джинсах, нашла язычок молнии и резко потянула его вниз. Она просунула пальцы под ткань, задев что-то похожее на железный прут, покрытый горячей, бархатистой кожей.

На этот раз у него перехватило дыхание, резкий порыв его дыхания ударил ей в ухо, когда она сомкнула пальцы вокруг его члена.

- О... черт ..., - проклятие было хриплым, его массивное тело содрогнулось, когда она провела большим пальцем по головке. - Детка, это так хорошо.

Во рту у нее пересохло, а пульс бешено колотился у нее в ушах. Она ощущала его бедро и то, как он осторожно двигал им, прижимаясь к ней. Заставляя ее хотеть качаться на нем, забыть игру за власть и просто потерять себя в удовольствии.

Но она не собиралась сдаваться. Она нуждалась в победе. Она должна была ее получить.

- Если я найду твою мать, - выдавила она из себя. – Ты оставишь моего отца в покое.

Его дыхание ощущалось на ее затылке быстрым и горячим, его рот касался чувствительной кожи под ее ухом.

- Это то, что мы здесь делаем? Ты используешь мой член против меня?

- Да, - она провела большим пальцем по головке его члена, его кожа была гладкой и горячей. - Ну что, договорились?

Он застонал.

- Черт возьми, нет.

Проклятие.

Она крепче сжала его, неловко двигая рукой вверх и вниз, не зная, что делает, но судя по нарастающей резкости его дыхания и тому, как двигались его бедра, это имело некоторый эффект.

- Я найду твою мать и ты дашь мне немного времени, чтобы найти доказательства того, что отец не убивал Ноя.

Он издал еще один грубый звук, и рука на ее бедре поползла вперед, а его пальцы скользнули между ее бедер, по ее скользким складочкам.

Она вздрогнула, удовольствие вспыхнуло в каждом нервном окончании, которое у нее было, хотела она того или нет, вырывая из нее резкий вздох.

- Да, тебе это нравится, не так ли? - голос Вульфа был полон жара. - Может быть, я просто буду продолжать делать вот так. Нет необходимости во всей этой долбаной ерунде.

Нет, она не собиралась терять свою власть, она отказывалась.

Она позволила себе снова прижаться к нему, раздвинув бедра шире, позволяя ему почувствовать, что она готова к нему. Какая она влажная для него. Но она продолжала держать руку на его члене, замедляя свои движения, крепко сжимая его.

- Два часа, - хрипло сказала она. - Я найду твою мать, а ты дашь мне два часа, чтобы найти доказательства невиновности моего отца.

Теперь он тяжело дышал, его бедра двигались, прижимаясь к ее руке.

- Маленькая сучка, - пробормотал он, и, несмотря на резкость этого слова, она услышала в его голосе что-то похожее на восхищение. - Ты думаешь, что можешь получить то, что хочешь, только потому, что держишь руку на моем члене?

- Д-Да, - ее собственный голос был хриплым, прерывающимся, когда его пальцы обхватили ее клитор, затем опустились вниз, находя вход в ее тело, скользя внутрь. Все ее существо содрогнулось в ответ, и она не смогла сдержать еще один стон, вырвавшийся из нее. - Два часа, и я позволю тебе трахнуть меня вот так, - слова вышли на удивление легко, и для подтверждения их, она обернула всю ладонь вокруг его члена и сильнее сжала.

Стон вырвался из него, а его бедра приподнялись под ней.

- Ах, Господи Иисусе ... ты, блядь, дразнишь меня, - он говорил так, словно его терпение подходило к концу. - Хорошо. Два часа…

Его палец глубоко вошел в нее, и ей пришлось закрыть глаза, изо всех сил стараясь держать себя в руках, а не просто отпустить его.

- Д-Да.

- Ладно... два часа, - он тяжело дышал. - Теперь оседлай меня.

- Я ... хочу, чтобы ты дал свое слово, Вульф. Обещай мне.

Он зарычал, и она почувствовала, как его зубы коснулись ее шеи, что только добавило огня, который он разжигал между ее бедер своими умелыми пальцами.

- Обещаю, - его большой палец скользнул по ее клитору, заставляя ее задохнуться. - Теперь довольна?

Облегчение и глубокое удовлетворение охватили ее. Да, ей удалось добиться от него уступки. Слава Богу.

- Очень.

- Хорошо. А теперь оседлай мой член. Я не собираюсь спрашивать снова.

Такой требовательный. Не было никаких причин любить его, но она любила. Ей хотелось продолжать дразнить его, использовать свою неожиданную власть над ним. Заставить его гореть, заставить его страдать.

- Презерватив, - пробормотала она, двигая рукой, затем откинулась на него, прижимаясь изгибом своей попки к твердому жару его члена.

Он грубо выругался, и она почувствовала, как он пошевелился, а его дикое дыхание коснулось ее волос. Он, должно быть, достал откуда-то презерватив, возможно, из заднего кармана, потому что она услышала шорох фольги, а затем, секунду спустя, его руки были прижаты к ее бедрам.

- Приподнимись, - хрипло приказал он.

Но она еще не закончила. Она прижалась к нему, двигая тазом так, чтобы чувствовать, как его член трется о ее лоно, отдавая ему тепло и гладкость ее плоти, но не более того.

- Скажи, пожалуйста.

Еще один рык вырвался из его груди, и он крепче сжал ее.

- Ты чертова дразнилка…

- Скажи это, - потребовала она, прижимаясь к нему и дрожа, когда ее пронзило резким электрическим током.

Он застонал.

- Господи Иисусе, детка. Ты меня убьешь. Пожалуйста.

Это слово было резким и грубым, но оно заставило все внутри нее сжаться.

Она наклонилась вперед, положила руки на стол перед собой, приподнялась, головка его члена уперлась в ее вход. И на этот раз они застонали вместе, когда она скользнула на него, ее и без того нежная плоть горела огнем, когда она растягивалась, чтобы принять его.

Он начал двигаться почти сразу же, и она обнаружила, что вцепилась в стол, пытаясь хоть за что-то ухватиться, пока он входил и выходил из сильно и глубоко. Она тоже попыталась двигаться на нем, чтобы задать свой собственный ритм, но было ясно, что момент ее власти закончился.

Его большие, теплые руки были прижаты к обнаженной коже ее бедер, удерживая ее абсолютно неподвижно, так что она ничего не могла сделать, кроме как взять все, что он мог дать ей.

Он начал говорить грубые, грязные слова, которые заставили ее вздрогнуть. От этого ей захотелось повернуться к нему лицом, оседлать его, прижаться к нему всем телом, чтобы получить хоть какое-то удовлетворение.

Но он явно намеревался наказать ее за то, что она заставила его ждать, потому что он обнял ее одной сильной рукой за талию и прижал к своему горячему телу. Прижимая ее к себе, он начал входить в нее еще сильнее. Более глубоко.

Она извивалась, потому что ей было так хорошо, но она нуждалась в большем трении. Жаждала этого. И на этот раз уже было слышно ее тяжелое дыхание, ее «пожалуйста», попытка двигаться на нем, горячая, беспокойная и болезненная.

Он снова прижался губами к ее уху, его горячие, эротичные, грязные слова, что он шептал ей, послали мурашки по ее коже, и ей пришлось закрыть глаза. Это было слишком много для нее.

Но бежать было некуда. Он замедлился, так что она могла чувствовать каждый дюйм этого длинного, твердого члена внутри нее, глубокое скольжение, когда он входил в нее, и сопротивление, когда он выходил.

Она не могла пошевелиться. Задыхаясь и дрожа в его объятьях. И как раз в тот момент, когда она подумала, что он собирается подвергнуть ее последнему наказанию, не позволив ей кончить, он взял ее руку и провел ею вниз между ее бедер, туда, где они были соединены. Затем он прижал ее пальцы к ее клитору.

- Потрогай себя, детка, - приказал он. - Я хочу, чтобы ты кончила на мой член.

Отчаянно, даже не колеблясь, Оливия сделала именно то, что он ей сказал, поглаживала себя, пока он входил в нее, ее рот открылся в крике, когда оргазм собрался внутри нее, и сокрушительное удовольствие взорвалось в дикой вспышке яркого белого света за закрытыми веками.

- Хорошая девочка, - услышала она его шепот.

Затем обе его руки легли ей на бедра, поднимая ее вверх и опуская обратно, снова и снова, пока его грязные слова не превратились в бессловесный рев, и его массивное тело не напряглось под ней.

Потом наступила тишина, нарушаемая только резкими звуками их совместного дыхания и ее собственного бешено колотящегося сердца.

Она не хотела двигаться, да и не думала, что сможет, пока он так крепко держал ее. Его рот был в ее волосах, и он не сделал ни малейшего движения, чтобы ослабить свою хватку, крепко прижимая ее к себе.

На секунду она позволила себе расслабиться. Он был теплым и пахнул так знакомо, и звук его замедляющегося дыхания был каким-то успокаивающим. И ей вдруг захотелось, чтобы все так и осталось.

Чтобы ее отца не существовало, и его отца тоже. Что никогда не было вражды, и никто никогда не пострадал, и никому не лгали. Ни у кого ничего не крали.

Что вокруг нее были только его руки, обнимающие ее.

Они, вместе.

Но дело было не только в этом. И она знала, как опасно позволять себе хотеть большего, чем то, что у нее есть.

Поэтому через минуту она сказала:

- Два часа, Вульф. Ты обещал.


* * *


Он не хотел двигаться. Он был бы вполне счастлив сидеть там вечно с ней на коленях, чувствуя, как влажный, бархатный жар ее киски пульсирует вокруг его члена, пока она кончала. Слушая ее хриплые вздохи удовольствия. Слушая, как она говорит: «Пожалуйста, Вульф, пожалуйста» своим мягким, серьезным голосом.

Он определенно не хотел, чтобы она напоминала ему о той уступке, которую он ей дал, о тех двух долбаных часах, которые она хотела. Он все еще не знал, почему сказал «Да», потому что это не имело никакого значения. Она не найдет доказательств того, что де Сантис не убивал Ноя. Потому что их не было.

И даже если бы это было так, это не имело бы значения.

Де Сантис должен был умереть. Конец истории.

Однако, предоставив ей пару лишних часов, сам он не собирался сдаваться. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями и заманить де Сантиса куда-нибудь подальше, где он мог бы пристрелить парня с минимальной суетой.

Оливия пошевелилась, посылая искры электричества через него, заставляя задрожать. Боже, она была такой чертовски горячей. Он раньше этого не понимал. Он никогда не смотрел на нее так, и, возможно, это был его мозг, защищающий его таким образом. Потому что, если бы он знал, как хорошо ему будет с ней, он мог бы предпринять что-то раньше, и, возможно, привязался бы даже больше, чем он уже был привязан сейчас. Что действительно все испортило бы.

Она могла бы быть девственницей, но она знала, что делала, когда положила руку на его член. Когда она сжала его и сказала, что ей нужно два часа, чтобы найти доказательства невиновности ее отца.

Возможно, его раздражало, что он позволил ей так легко манипулировать собой, но оргазм того стоил. И она тоже.

- Да, да, - пробормотал он, снимая ее с колен и усаживая на скамейку рядом с собой. - Можешь взять свои два часа. Если ты сначала найдешь мою мать.

Он не смотрел на нее, вставая, чтобы выбросить презерватив в мусорное ведро, прежде чем застегнуть молнию на джинсах. Только тогда он обернулся, и хорошо, что он отошел на некоторое расстояние от нее, потому что она сидела, откинувшись на спинку сиденья. Рубашка на ней, была наполовину расстегнута, ткань раздвинута, открывая пышные изгибы ее груди. Ее блестящие каштановые волосы были распущены по спине, лицо раскраснелось, глаза были темными от страсти, когда она смотрела на него.

И этот ее вид сделал его твердым. Снова.

И она явно это осознавала, потому что ее взгляд опустился на его джинсы, а затем снова вернулся к его лицу. Один уголок ее великолепного рта приподнялся в улыбке, которая не достигла ее глаз.

- Ладно, я найду твою маму. Тогда я получу свои два часа. А потом, если будет что-то, в чем я смогу тебе помочь, я помогу.

Она имела в виду его член. Очевидно.

И все же то, как она это сказала, и ее слегка отстраненная улыбка задели его за живое. Это все выглядело расчётливо, и ему это не понравилось.

А чего ты ожидал? Ты убьешь ее отца, пока будешь держать ее в плену. Она точно не будет счастлива.

Тяжесть в груди, которую он чувствовал, принимая решение оставить ее, стала еще тяжелее.

Я тебя любила…

Дерьмо. Он не хотел думать ни об этом, ни о боли в ее голосе, когда она сказала ему, что больше не любит его. Не хотелось думать и о том, что он чувствовал. Горечь. Печаль.

Все это были слабости, которые он не мог себе позволить. Не сейчас.

- Может быть, это не понадобиться и двух часов, - он наклонился, чтобы привести себя в порядок. - Может быть, ты поторопишься, чтобы вернуться к более важным делам.

Как он и надеялся, ее взгляд упал на его руку, лежащую на джинсах, и румянец на ее щеках стал еще ярче.

- Может быть, - пробормотала она. - Ну, почему бы тебе не сделать мне чаю? - она кивнула на чашку, которую он поставил перед ней ранее. - А этот уже остыл, - половина его также была пролита на стол, вероятно, когда он трахал ее. Поначалу она изо всех сил держалась за стол, пока он не притянул ее к себе, и мягкий изгиб ее попки не прижался к нему…

Нет. Иисус Христос. Он не собирался позволить себе снова увлечься этими мыслями. Для этого еще будет время. Хотя сейчас, если бы она хотела свои чертовы два часа, она могла бы их получить.

Он отвернулся к иллюминаторам, заметив, что над рекой сгущаются сумерки и зажигаются огни.

- Ну, немного поздновато для чая, детка. Как насчет пива вместо этого?

Оливия села и принялась застегивать пуговицы на его рубашке.

- Ты же знаешь, что я не люблю пиво.

- Христос. Я уже три чая сделал, а ты ни одного не выпила.

- Это не моя вина, - она потянулась к компьютеру. - Ты должен назвать мне имя своей матери, чтобы я могла начать свои поиски.

Он нахмурился, ему пришла в голову одна мысль.

- Подожди. Ты не будешь ничего искать, пока я не сяду рядом с тобой.

Она бросила на него раздраженный взгляд, своих синих глаз.

- Но почему?

- На тот случай, если ты решишь рассказать об этом своему папочке.

- Я не буду…

- О, и чтобы ты знала, тебе нужен пароль, чтобы открыть программу электронной почты на этом ноутбуке, и я также заблокировал сайты электронной почты.

Она посмотрела на него ровным, прямым взглядом.

- Тогда как именно я должна связаться со своим «папочкой», чтобы предупредить его?

- Ты умная девочка, Лив. Я уверен, что есть сотни способов сделать это, - он наклонился и открыл маленький кухонный холодильник, достав оттуда пару бутылок пива. - Как только я отвернусь, ты как-нибудь дашь ему знать.

Ее взгляд блеснул. Конечно, он был прав.

Одним движением руки сняв крышки с бутылок, он вернулся к столу и поставил их. Затем он схватил тряпку и вытер разлитый по столу чай, прежде чем снова сесть рядом с ней.

Она медленно отодвинулась, увеличивая расстояние между ними.

- Я же сказала, что не люблю пиво.

Борясь с желанием обнять ее и сократить это расстояние, он схватил свою бутылку и сделал глоток, наслаждаясь тем, как холодная жидкостью стекает вниз по его горлу. Черт, нет ничего лучше холодного пива после фантастического секса.

- Тогда не пей его.

Она скорчила гримасу, но не ответила, вместо этого открыла ноутбук.

- Имя твоей мамы, пожалуйста.

Вульф сказал ей его, наблюдая, как она начала вбивать имя в различные поисковые системы. Он мог бы сказать ей, что это бесполезно. Он уже искал ее после того, как получил последнее письмо от отца, проводя часы перед компьютером, просматривая различные публичные записи, чтобы найти хоть какие-либо следы ее. Затем различные другие записи, которые не были публичными и даже не были законными, к которым дал доступ его контакт. Но он ничего не нашел.

Как будто она исчезла с лица земли. Одному Богу известно, как его отец нашел ее, потому что он точно не мог этого сделать.

После пятнадцати минут наблюдения за тем, как она смотрит на экран компьютера и бесконечно набирает имя его матери в разных поисках, Вульф начал скучать. Он допил свое пиво и подумывал о том, чтобы выпить ее, хотя не должен был, вспомнив, что случилось в последний раз, когда он выпил слишком много алкоголя.

Он не хотел оставлять ее одну ни на секунду. Она была слишком умна для него, оставляя его постоянно полагаться на свои значительные физические навыки, если он хотел остановить ее от того, что она не должна была делать. И он должен был сказать, что они были эффективны, только когда использовались против с достаточно быстрой скоростью.

Так что ему пришлось следить за ней, как ястребу.

- Обещаю, что ничего не сделаю, чтобы связаться с папой, - холодно сказала она, не отрываясь от экрана. - Так что, если ты хочешь уйти и что-то сделать, то иди и делай это.

Он нахмурился.

- Я не хочу идти и что-то делать.

- Тогда перестань трясти своей ногой. Это шатает стол.

Дерьмо. Вульф прекратил беспокойно дергать ногой, хотя и не осознавал, что делает это.

- Давай, - пробормотала Оливия. - Ты пообещал мне два часа. Я обещаю тебе, что не сделаю ничего, чтобы предупредить моего отца.

Наверное, ему не следовало оставлять ее, но у него действительно было много дел, которые нужно было уладить. И ему было очень трудно находиться в замкнутом пространстве каюты, где запах клубники и секса окружал его, а она была так близко и так мало одета.

Он слишком сильно хотел прикоснуться к ней. Он хотел большего, чем быстрый трах на кухонной скамейке. Он хотел отвести ее обратно в каюту, снять с нее рубашку, ласкать ее руками и губами, узнать, что она на самом деле имела в виду, когда сказала, что когда-то любила его.

Но времени не было. Он сможет сделать это позже, когда все закончится.

И все это очень скоро закончится.

- Хорошо, - он встал из-за стола. - Но ты останешься здесь, поняла?

Она просто подняла руку и щелкнула пальцами.

Он хотел взять эту руку и прикусить эти нежные пальцы, засосать каждый в свой рот. И сосать их, как она, без сомнения, сосала бы его член.

Ад. Ему нужно было выбраться отсюда.

Он вышел из гостиной, захлопнул дверь, отделявшую ее от небольшого коридора с лестницей, ведущей на террасу, и запер ее на ключ. Никаких модных гребаных кодов сегодня. Она никуда не выберется.

Затем он вошел в каюту, выдвинул ящик встроенного комода, нашел запасную толстовку и натянул ее. В другом ящике он нашел новый одноразовый телефон, распаковал его и вставил в него новую SIM-карту. В нем было достаточно заряда, чтобы отправить пару сообщений, и это было все, что ему нужно.

Выходить на улицу, конечно, было бы неразумно, но он был абсолютно уверен, что никто не следил за ними до «Леди», так что он мог рискнуть подняться на палубу. А если бы кто-то и следил, то увидел бы только парня в толстовке, проверяющего свой телефон. Они не узнали бы, кто он такой, и уж точно не узнали бы, кого он надежно спрятал в своем камбузе.

Вульф поднялся по ступенькам на палубу и глубоко вздохнул, как только оказался снаружи. Очищая голову от запаха Оливии, вдыхая резкий запах мороза, машинного масла, соли и тысячи других ароматов, производимых городом.

Над рекой сгущалась темнота, вспыхивали огни Манхэттена.

Он был спокоен, когда вода окружала его со всех сторон. Давая ему некоторое расстояние от самого города, заставляя его чувствовать, что он может просто стоять и наблюдать за ним.

Де Сантис наверняка уже сошел с ума, разыскивая их.

Вульф улыбнулся и потянулся к новому телефону.

Он еще раз подумал, не позвонить ли братьям, чтобы узнать, какое дерьмо творится с де Сантисом, потому что они наверняка будут следить за происходящим. Но потом он передумал. Ему придется объяснять свои действия, и ни Вэн, ни Лукас не поймут его. Они попытаются остановить его, но этого тоже не произойдет.

Он позвонит им позже, когда де Сантис исчезнет из поля зрения, а его мать вернется. Когда он сможет получить свидетельство о рождении, он расскажет им правду о том, кем был для него Ной.

Открыв браузер на телефоне, он получил доступ к веб-службе текстовых сообщений, затем ввел номер и сообщение.

Да, она у меня. Да, она в безопасности. Но если ты хочешь ее вернуть, тебе придется встретиться и поговорить со мной.

Это должно сработать. Де Сантис не сможет отследить его, так как он использовал веб-сервис, но он поймет, кто это. Вульф дал бы ему час или два попотеть, прежде чем отправить следующее сообщение. Он также мог использовать время, чтобы подумать о том, где он хочет встретиться с де Сантисом.

Он задержался на палубе еще минут на двадцать, расхаживая взад и вперед, чтобы избавиться от беспокойства, охватившего его, вдыхая еще больше ночного воздуха.

Затем он спустился вниз по лестнице в камбуз/гостиную и достал ключи, чтобы отпереть дверь.

Когда он распахнул ее, Оливия подскочила, как будто его внезапное появление напугало ее.

- Привет, - пробормотал он, ухмыляясь. - Это всего лишь я. Твой дружелюбный сосед-похититель.

Она не улыбнулась, глядя на него настороженным взглядом.

Что-то внутри него упало.

- В чем дело?

Она покачала головой, затем медленно повернула ноутбук на столе так, чтобы он мог видеть его экран.

С того места, где он стоял, он не мог ясно разглядеть его, и почему-то ему этого и не хотелось. Потому что он знал без тени сомнения, то, как она смотрела на него, и из-за чего, было нехорошо.

- Скажи мне сама, - резко приказал он.

- Будет лучше, если ты посмотришь сам…

- Просто скажи, Оливия.

Ее голубые глаза встретились с его взглядом, полные сочувствия. В этом не было никакого смысла, потому что с чего бы ей сочувствовать ему?

- Я нашла твою мать, Вульф. Есть причина, по которой ее было так трудно найти, почему нигде не было и ее следа. Потому что ты искал кого-то, кто все еще жив, - ее голос дрогнул. - Мне очень жаль. Твоя мать умерла. Она умерла двадцать семь лет назад. Через полгода после того, как тебя усыновили.

Он нахмурился, его мозг отказывался воспринимать эту информацию. Это было неправда. Его мать жива, так сказал отец. Он искал ее много лет, а потом нашел как раз перед смертью.

Она не могла умереть. Это было невозможно.

По щеке Оливии скатилась слеза, и ему захотелось рассмеяться, потому что почему она плакала? Это была просто очередная ложь. Должно быть, она перепутала его мать с кем-то еще.

- Нет, - сказал он, улыбаясь и качая головой. - Это неправда. Ты ошиблась, - он сделал несколько шагов к компьютеру, стоящему на столе, и посмотрел на экран.

Изображение было размыто, как будто его мозг отказывался принять его, и ему пришлось моргнуть, чтобы сосредоточиться. Затем ему снова пришлось медленно моргнуть, потому что это не могло быть тем, чем оказалось, просто не могло.

Но так оно и было. Свидетельство о смерти с ее именем и датой смерти было четко напечатано.

Оливия говорила правду.

Его мать умерла и была мертва все это время.

Всю свою жизнь отец лгал ему.


Глава Тринадцатая


Вульф побелел как мел, а все его тело напряглось. И Оливия почувствовала, как ее сердце забилось сильнее в груди. Ей хотелось отвернуться, чтобы не видеть, как на этих грубых, красивых, таких родных ей чертах проступает понимание, но она все равно заставила себя смотреть на него.

Она не получала никакого удовольствия наблюдать, как рушится его мира, хотя и не была шокирована, узнав, что мать Вульфа умерла. Какое-то время она искала, ничего не находя, и задавалась вопросом, может быть, причина этого в том, что его мать недавно умерла, а он об этом не знал. Поэтому она поискала среди записей о смерти.

Для него было шоком узнать, что его мать умерла двадцать семь лет назад в больнице в Вайоминге. Через полгода после того, как отдала Вульфа на усыновление. Причиной смерти была указана передозировка, но Оливия знала, что это значит. Самоубийство.

Тогда ее охватило горе, потому что это означало не только то, что Вульф цеплялся за несуществующую надежду, но и то, что он цеплялся за ложь.

Ложь, которую сказал ему отец и которую поддерживал все эти годы. Используя это как стимул, чтобы заставить Вульфа делать то, что он хотел. Превращая своего сына в идеальное оружие.

Теперь Оливия смотрела на это оружие и видела агонию, которая лишила эти сверкающие словно драгоценные камни глаза остатков тепла. Осознание всего этого опустошило его прекрасное лицо, вспышка горя была такой сильной, что ее сердце не только заболело, но и почти разбилось вдребезги.

Она рывком поднялась на ноги и обошла вокруг стола, не думая ни о чем, кроме как подойти к нему, не заботясь о том, что он хотел убить ее отца. Единственное, что имело значение сейчас, это то, что ему было больно, и она хотела помочь.

- Нет, - слово вибрировало от напряжения, и теперь в его глазах была не боль, а ярость. - Не прикасайся ко мне, мать твою.

Ее горло сжалось, и она замерла.

- Я не знаю, почему твой отец лгал. Я не знаю, зачем…, - она замолчала, когда он повернулся и, не сказав больше ни слова, выскочил из камбуза, захлопнув за собой дверь.

Ключ повернулся в замке, как и ранее, когда он оставил ее для спокойной работы, потому что она не могла думать рядом с ним.

Не могла думать рядом с его твердым, мускулистым телом, полуобнаженным и таким близким.

Теперь она могла думать только о том, как бы ей хотелось обнять его, сделать что-нибудь, что угодно, чтобы облегчить его боль.

Но он был зол. В шоке. А теперь он запер ее здесь, и она даже не может пойти за ним.

Она вернулась к изогнутому сиденью и села, чувствуя сухость в глазах и тяжесть в груди от горя за него.

С тех пор как он похитил ее из спальни, Вульф только и делал, что причинял ей боль, и все же, видя его боль, она тоже страдала. Во многих отношениях он был так же предан своим фантазиям, как и она своим. Иначе почему он не подумал искать свою мать среди мертвых? Это не заняло бы много времени. Но он так твердо верил, что она жива, что даже не рассматривал такую возможность.

Оливия секунду смотрела на пиво, которое он принес для нее, потом протянула руку и сделала большой глоток. Оно больше не было холодным, и в нем была горечь, которая заставила ее поморщиться, но она не поставила бутылку.

Он просто хотел иметь семью. Вот что он ей сказал. Вот чего он всегда хотел. Он потерял отца, а теперь и мать. Мать, которая умерла много лет назад. У Вульфа Тейта больше не будет никаких шансов обзавестись семьей.

Семья, которую он хотел, исчезла. Возможно, ее никогда и не существовало на самом деле. И не только из-за отсутствия матери, но и из-за отца, которого он обожал, и который лгал ему все эти годы.

Оливия сделала еще глоток пива, пытаясь облегчить боль в горле.

Она прекрасно понимала, почему Ной солгал. Он хотел оружие, направленное в сердце его врага. А Вульф - преданный, страстный, заботливый - идеально подходил для этой работы. Тем не менее, Ною нужно было что-то еще, чтобы убедиться, что Вульф сделает то, о чем он просил, и не было сомнений, что он использовал потребность Вульфа в семье, чтобы заставить его сделать это.

Он сказал ему, что его мать жива и что после смерти де Сантиса он вернет ее. Что Вульф будет признан его сыном. Мощный стимул для человека, который только и хотел принадлежать кому-то, своей семье.

Потому именно в этом все дело, не так ли? Он был отдан матерью, а затем усыновлен человеком, который был холодным и отстраненным по всем статьям, и который держал эту дистанцию между ними, независимо от того, что Вульфу сказали, что он настоящий сын Ноя. Это может быть и так, и Ной, возможно, не бил его, но держать кого-то вроде Вульфа на расстоянии вытянутой руки? Кого-то, чьи чувства были глубоки и страстны? Должно быть, это было разрушительно для Вульфа. Наверняка, ему было больно.

Ты же знаешь, каково это.

О да, она знала. Как отчаянно она хотела большего от своей матери. Больше объятий, больше поцелуев, больше времени. Но у нее никогда не было времени, пока ее мать полжизни «спала» в своей комнате, не в себе от выпивки и депрессии.

А потом это время просто закончилось.

Она отчаянно заморгала, сочувствие и боль снова и снова крутились внутри нее.

Она поняла, что у Вульфа никогда не было этого времени, и все эти годы он думал, что получит свою семью.

Проклятые отцы. Проклятые отцы и их чертовы секреты. Их ложь. Их манипуляции.

Оливия осушила бутылку, но боль в груди не прошла.

Ее взгляд упал на ноутбук, и внутри нее поселилась уверенность.

Она слишком долго избегала этого, слишком долго боялась. Желая сохранить свой безопасный маленький мир, все выдумки, в которые она верила. Отгораживаясь от людей вокруг нее, потому что она слишком боялась реальности. Отгораживаясь от реальных качеств Вульфа, ее отца.

Что ж, она все еще боялась правды. Все еще боялась, что люди, о которых она заботилась, не были теми, кем она их считала. Были не теми людьми, которых она любила.

Но она больше не могла бояться. Она не могла держаться за любовь только потому, потому что боялась остаться одна. Боялась быть нелюбимой. Она была сильнее. Хотя бы потому, что эти дни рядом с Вульфом научили ее этому. Было много вещей, которые она могла вынести.

Она не была такой хрупкой, как ее мать. Правда причинит боль, но это лучше, чем верить лжи.

Только узнав правду, ты сможешь двигаться дальше.

Оливия протянула руку и открыла ноутбук.

Пора узнать правду о ее отце.


* * *


Это была плохая идея покинуть яхту, плохая идея выйти в город, но все, что он знал, это то, что он должен был двигаться. Он должен был уйти. Нужно было избавиться от ужасного сочувствия в голубых глазах Оливии. От вопиющей лжи, которая смотрела на него с экрана компьютера.

Свидетельство о смерти его матери.

Он шел быстро, но не бежал. Натянув толстовку на голову, чтобы никто не видел его лица. Он двигался быстро, никуда особенно не направляясь, нуждаясь в ощущении, что делает что-то, нуждаясь в чем-то, чтобы занять свои напряженные мышцы.

В конце концов он перешел на бег трусцой, потому что ходьба была слишком медленной, а в нем было слишком много адреналина.

Слишком много злости. Слишком много горя.

Его мать умерла. Она была мертва уже двадцать семь лет. У них никогда не было шанса стать семьей. Никогда. И все те обещания, которые давал ему отец…

Это была всего лишь ложь.

Он побежал быстрее.

Люди не обращали на него внимания - среди зимы всегда были идиоты, бегающие по ночам, - и он не обращал на них внимания. Он просто продолжал бежать.

Он мог бы делать это всю ночь. Бежать через весь Манхэттен. Чего бы это ни стоило, только бы облегчить боль в груди.

Отец солгал ему. Отец дал ему обещание, зная, как много это значит для Вульфа, зная, как сильно он хотел вернуть свою семью. Семью, которой у него никогда не было.

- Мы найдем твою мать, Вульф, обещаю. Как только де Сантис перестанет быть для нас угрозой. И тогда ты наконец-то сможешь быть моим сыном.

Его ноги стучали по тротуару. Вранье. Вранье. Вранье.

Почему Ной сказал ему это? Почему он пообещал ему это, зная все это время, что его мать была мертва? Почему он сказал, что нашел ее, когда должен был знать, что она мертва? Ной был не из тех, кто оставляет все на волю случая, и ему захотелось бы знать, что случилось с матерью Вульфа в тот же день, когда он его усыновил. Особенно, если она была матерью его единственного ребенка.

Вульф продолжал бежать, все быстрее и быстрее. Пытаясь убежать от голоса в его голове, который продолжал шептать, что если Ной солгал ему о своей матери, то какую еще ложь он сказал?

Ты вообще его сын?

Еще одна вспышка боли пронзила его грудь, и это не имело никакого отношения к тому, как быстро он бежал. Не тогда, когда он мог пробежать пятьдесят миль без перерыва.

Он попытался бежать еще быстрее, потому что не хотел думать об этом, даже не хотел рассматривать такую возможность, но она застряла в его голове, как заноза, и он не мог ее вытащить.

Ты должен узнать наверняка. Тебе это нужно.

Он остановился. Темный город по одну сторону от него, река, текущая бесконечно по другую.

Он не мог убежать от этого. И ему нужно было это узнать. Он должен был это сделать.

Повернувшись лицом к воде, он сунул руку в карман, схватил телефон и набрал номер.

- Вульф? - мгновенно ответил Вэн. - Господи Иисусе, лучше бы это был ты, потому что у меня есть кое-что для тебя…

- Папа когда-нибудь лгал тебе? - резко перебил его Вульф. Он не хотел слышать то, что хотел сказать его брат. Это было слишком важно.

- Что? - Вэн казался озадаченным. - Что значит, папа когда-нибудь лгал мне?

- Ты слышал мой гребаный вопрос.

Вэн, должно быть, тоже услышал отчаяние в его голосе, потому что наступило короткое молчание, а затем он сказал:

- Да, конечно, папа лгал. На самом деле, это то, о чем нам с Лукасом нужно поговорить с тобой. Есть несколько вещей, которые вы не знаете…

- Я знаю, - еще раз перебил его Вульф, но ему было насрать. - Я знаю, что папа изменил границы ранчо, чтобы включить в него нефтяные месторождения де Сантиса. Я знаю, что папа украл чертову нефть де Сантиса.

На другом конце провода воцарилось потрясенное молчание.

- Я также знаю о Хлое, - продолжил Вульф, прежде чем его брат успел заговорить. - Раньше тебя. Я с самого начала знал, что она дочь де Сантиса.

Снова долгое молчание.

- Он тебе сказал? - голос Вэна стал ровным. - Он тебе все это рассказал?

- Да. Я знал это с самого начала.

- Вульф, - начал Вэн.

- Нет, я не хочу сейчас об этом поговорить, - он слышал свой собственный голос, становящийся все грубее. Ты просто с ума сходишь. - Я хочу знать, лгал ли тебе папа когда-нибудь о твоих родителях?

- Моих родителях? Нет. Они были наркоманами. Вот и все. Конец истории, - еще одна пауза. - Но почему?

Его горло сжалось, и ему пришлось выдавить из себя следующий вопрос.

- Ты в Вайоминге?

- Да, но…

- Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня. Мне нужно, чтобы ты пошел в кабинет отца и нашел в коробке мое свидетельство о рождении. Оригинал.

Еще одна напряженная пауза. Вульф буквально чувствовал, как напряжение сочится по телефонной линии.

- Что, черт возьми, происходит, Вульф? - прорычал Вэн. - Ты не отвечал ни на один мой звонок…

- Хоть раз в своей гребаной жизни просто сделай то, что я говорю, - выдавил Вульф, едва сдерживая свое терпение. Едва сдерживая себя.

Господи Иисусе, если Вэн собирается ввязаться в спор по этому поводу, он не знает, что ему тогда делать.

Но Вэн, должно быть, услышал что-то в его голосе, признаки едва сдерживаемой ярости, потому что после еще одного долгого молчания он сказал:

- Подожди.

На заднем плане Вульф услышал шаги и звук открывающейся двери.

- Ты все еще на базе? - спокойно спросил Вэн.

- Да, - он уже пару недель говорил братьям ту же ложь, что прервал свой отпуск по случаю тяжелой утраты и вернулся в Виргинию. Хотя сам все это время находился на Манхэттене на «Леди».

Еще больше звуков. Ящики выдвигаются, затем закрываются; шорох бумаг.

- Хорошо, - наконец сказал Вэн. - Что ты хочешь знать?

Все внутри Вульфа сжалось в тугой узел.

Тебе действительно нужно это знать?

Его челюсть болела от того, как крепко были сжаты его зубы, и снова ему пришлось выдавить из себя этот вопрос.

- Там должно быть имя моей матери. Но мне нужно знать, есть ли имя и моего отца.

Наступила тишина, и в ней он услышал собственное сердцебиение, громче гребаного грома.

- Нет, - ответил Вэн. - Коробка пуста.

Пуста. Коробка была пуста.

Об этом он тоже солгал.

Вульф смотрел на реку, на темную воду, текущую мимо, на огни, сияющие над ней. Вэн что-то говорил ему в ухо, но он не мог понять, что именно, поэтому он нажал кнопку разъединения, чтобы заткнуть его нахер.

Ной обещал ему, что там написано также и его имя. Он же обещал. Ной Тейт, отец Вульфа Тейта. А потом, когда де Сантис умрет и его мать найдется, Ной расскажет всему миру, кто такой Вульф на самом деле.

Кому Вульф действительно принадлежал.

Но в этой коробке ничего не было, несмотря на обещания Ноя.

Что это значит? Что, черт возьми, это значит?

Это значит, что ты никому не принадлежишь.

Вульф снова поднял телефон, набрал другой номер, его рука дрожала. И на этот раз гудки длились дольше, прежде чем в трубке раздался холодный голос Лукаса.

- Кто это?

- Это я, - голос Вульфа задрожал. - Я хочу кое-что узнать. Папа когда-нибудь лгал тебе?

- Что? Вэн связался с тобой…?

- Просто ответь на гребаный вопрос! - взревел Вульф, не заботясь о том, кто его слышит. - Папа когда-нибудь лгал тебе? О твоих родителях?

Последовала малейшая пауза.

- Нет. Папа мне не лгал, - сказал Лукас. - Он сказал мне правду.

Вульф так крепко вцепился в телефон, что пластик заскрипел.

- О чем же?

- Мои родители погибли при пожаре. Все говорили мне, что мама умерла от вдыхания дыма. Папа узнал, что вместо этого она сгорела заживо, - хоть и очень слабо, но Вульф все равно услышал звук боли в бесстрастном голосе брата. - Он сказал, когда мне было тринадцать.

Грудь Вульфа напряглась и заболела, сдавленная каким-то массивными, неумолимыми тисками.

- Но почему? Какого черта он тебе это сказал?

- Потому что я был слишком вспыльчив. Я поджег конюшни и чуть не убил всех его лошадей, и поэтому папа рассказал мне о моей матери, чтобы научить меня ценить контроль.

О Господи. Напряжение в груди усилилось.

В отличие от Лукаса, ему не давали никаких уроков о ценности контроля. Нет, вместо этого его отец поступил наоборот. Он позволял ему иметь свои эмоции, тщательно культивируя его потребность принадлежать кому-то, жаждать любви, отчаянно желать семью. Поощрение лояльности, а затем праведного гнева Вульфа на то, что де Сантис нацелился на семью Тейт. Обещая Вульфу, что в конце концов он получит все, что захочет, если только сделает то, что скажет ему отец.

Ной хотел, чтобы Лукас был холодным и бесчувственным. Он хотел, чтобы Вульф был полон праведного гнева. Потому что Вульф был оружием. Кувалдой, которую он собирался использовать, чтобы сломить своего врага - и гнев был топливом, которое ему нужно было для этого.

Гнев и любовь.

Голос Лукаса стал глухим, и Вульф понял, что отнял телефон от уха.

- Вульф? Что, черт возьми, происходит?

Вульф промолчал. Вместо этого он изо всех сил швырнул телефон в реку.

Он исчез в воде без малейшей ряби.

Он уставился на реку, чувствуя, что мир вокруг был полон трещин и мог разбиться в любой момент. Или, может быть, просто только он сам. Он чувствовал себя таким чертовски опустошенным, что не удивился бы этому.

Ной солгал Вэну, но он сказал правду Лукасу. И он солгал Вульфу о его матери. Неужели он солгал и о том, что он его отец?

Господи, что же было правдой? Что ложью? А если он не сын Ноя, то кто же он, черт возьми?

Ты никто. Ты никому не принадлежишь.

Земля под его ногами была неустойчивой, как будто вокруг него были пропасти и трещины, и один неверный шаг мог привести его в такую глубокую яму, что он падал бы в нее целый день.

- Не задавай вопросов, Вульф, - сказал ему однажды Ной после того, как он настойчиво расспрашивал его о матери. - Твоя работа - не думать, помнишь? Это моя работа. Твоя работа - быть сильным и делать то, что тебе говорят. Ты солдат, вот кто ты такой. Ты мой солдат.

И так оно и было. Он был хорошим солдатом Ноя. Не думать, подчиняться приказам, делать то, что ему говорят. Он верил всему, что говорил ему отец, потому что любил его, а отец всегда был прав. Отец тоже хотел его, нуждался в нем.

Ты всегда был не очень умен.

Его руки вцепились в перила, отделявшие реку от тротуара, так крепко вцепившись в них, чтобы остановить горе и бесформенную ярость, которые разрывали его на части, не давая вырваться.

Все, чего он хотел, это пойти в бар, найти пьяниц, затеять драку. Вонзить кулаки в чье-то лицо. Сломать что-нибудь. Вызвать боль.

Но даже сейчас, даже когда он умирал внутри, у него оставалось немного здравого смысла, что делать это было не очень хорошей идеей. Средства массовой информации, уже смкующие историю Вэна и его приемной сестры, будут в восторге, если «дикий» из семьи Тейт попадется на драке в баре.

Вульф медленно, мучительно медленно отпустил поручень.

Кто же он теперь? Кем он был теперь? Он понятия не имел. Так долго он верил, что он истинный сын Ноя Тейта и что у него есть миссия, которую он должен выполнить, и в конце этой миссии он потребует свою награду. Что он будет там, где ему место, с людьми, которые его любят.

Но теперь эта награда исчезла. И люди, которые, как он думал, будут любить его, были мертвы. Один отдал его, а другой использовал. Никто из них не любил его.

Все, что у него осталось, - это миссия.

Убить де Сантиса. Это то, что он был обучен делать. Вот чем была вся его жизнь. Все эти годы он оттачивал свои физические навыки. Все эти годы он провел рядом с Чезаре.

Все эти годы, проведенные во лжи Оливии... Причиняя ей боль…

Вот черт.

Боль в груди была яркой и острой, как ножи.

Все было напрасно, не так ли? И все это ради лживого, манипулирующего человека, который однажды сделал что-то не так и был слишком жаден, чтобы загладить свою вину. Не то чтобы де Сантис был невиновен. Нет, он был так же плох, как и Ной. Он лгал и манипулировал собственной дочерью, так же как Ной лгал и манипулировал собственным сыном.

Если ты вообще сын Ноя.

Вульф повернулся спиной к реке и прислонился к перилам, его руки были сжаты в кулаки, бессильная ярость кружилась внутри него, как торнадо.

Он не знал, что делать. У него ничего не было. Никакой награды. Не за что бороться, не к чему стремиться. Никто не нуждался в нем. Он никому не принадлежал.

У него отняли направление, его цель была потеряна.

У тебя все еще есть миссия. Ты собираешься позволить всему этому пропасть даром? Не думай - это не твоя сильная сторона. Просто делай, что тебе говорят.

Что-то дикое перевернулось в нем.

Да, это так. Эти бесконечные гребаные вопросы ни к чему не приводили, потому что не было никаких гребаных ответов. Размышление приводило только к боли, к замешательству. Размышление привело к целому ряду слабых эмоций, которые он не должен был чувствовать в первую очередь. Эмоции, как любовь, как одиночество. Как потребность.

Во всяком случае, он не был ни мыслителем, ни стратегом. Он не был командиром.

Он был оружием, и у него была цель. У него была миссия, которую он должен был выполнить, и он собирался ее выполнить.

Это было все, что он знал. Все, чем он был. Это было единственное, что у него осталось.

Вульф отодвинул боль и горе в сторону, сосредоточившись только на гневе, затем оттолкнулся от перил и побежал обратно тем же путем, каким пришел.

Он бежал и бежал изо всех сил, останавливаясь только для того, чтобы купить новый одноразовый телефон и новую сим карту. Он не будет проверять, ответил ли де Сантис на его сообщение или нет, он позволит этому ублюдку попотеть еще немного. Может быть, даже оставит это до утра.

А тем временем?

Обычно, когда у него было много гнева, чтобы сжечь его, он шел в спортзал, работал, пока его мышцы не кричали от боли. Но здесь он не мог этого сделать, а бегство только увеличит его шансы быть замеченным.

Ему чертовски повезло, что его не заметили ранее.

Нет, он не мог заняться спортом, и поскольку о том, чтобы напиться до бесчувствия, не могло быть и речи, оставался только один вариант.

Оливия. Возможно, он потерял все остальное, но он не потерял ее.

Его сердце начало биться быстрее, когда он добрался до лодочной станции, и внезапно он не мог думать ни о чем другом.

Ему не нужно было ничего ей объяснять. Она уже знала все, все его секреты, всю его ложь. Она знала, как сильно его отец лгал ему. Она знала, что ему обещали и в чем обманули.

Она знала все, и она была единственным человеком в его гребаной жизни, кто все знал, и что это значит для него.

Он может и не принадлежать ей, но она определенно принадлежала ему.

Он побежал быстрее, с грохотом спускаясь по причалу туда, где была пришвартована «Леди», затем по сходням и на палубу. Ухватившись за поручни по обе стороны лестницы, он соскользнул вниз, даже не коснувшись ногами ступенек, и приземлился в коридоре. Затем он выхватил из кармана ключ и отпер дверь камбуза.

Оливия сидела там, где он ее оставил, на скамейке с открытым ноутбуком перед ней. Рядом с ней стояли две пустые пивные бутылки, и когда она подняла на него глаза, они были красными.

Все гребаные чувства скрутились и завязались узлом в его груди, напоминая ему обо всем, что он отбросил в сторону. Все горе и боль, и внезапное, сильное осознание того, что он сделал, чтобы приблизиться к Чезаре де Сантису, используя ее для достижения этой цели, он был не лучше своего проклятого отца.

- Ты был прав, - сказала она, прежде чем он успел заговорить. - Ты был прав насчет отца. Пока тебя не было, я попыталась проникнуть в его интранет, но он сменил пароли. И мне очень жаль, но я нашла способ обойти твои блоки на почту. Я действительно хотела посмотреть на свои собственные записи электронной почты, чтобы увидеть, смогу ли я найти ту связь между папой и Мэем, потому что он заставлял меня иногда отправлять некоторые вещи для Мэя или пересылать их.

Вульф никогда не жалел, что был прав раньше. Но в этот момент, увидев боль в ее прекрасных глазах, он пожалел об этом. Лучше бы он ошибся насчет Чезаре де Сантиса. Он даже не злился, что она нашла способ обойти его блоки.

- Я обнаружила несколько писем в моем почтовом ящике с сильно зашифрованными вложениями. Они были от папы Мэю, и я не знаю, что за файлы там прикреплены. Но я знаю, что шифрование - это то, что «DS Corp» использует в своих лабораториях для всего, что является очень секретным или коммерчески важным. И вообще все, что связано с разработкой оружия, - Оливия осторожно протянула руку и закрыла ноутбук. - Я не могу расшифровать файлы, но что бы это ни было, папа не хотел, чтобы кто-нибудь знал о них. И с тех пор, как он ушел с поста генерального директора «DS Corp», я не могу придумать ни одной причины, по которой он использовал бы такое сильное шифрование для чего-либо, - она положила руки на стол и медленно встала, словно все ее тело болело. - Кроме того, я полагаю, что есть причина на это, не так ли? - она встретилась с ним взглядом. - Те сделки с оружием, о которых ты мне рассказывал. Это... определенно было бы то, для чего он использовал бы такой уровень шифрования.

Вульф уставился на нее, не говоря ни слова. Что тут сказать? Слова были бесполезны. Они ничего не значили. И ничто не могло облегчить предательство.

- Папа использовал меня, чтобы отправлять эти файлы для него, - продолжила она, обходя стол и подходя к нему. - Он знал, что я никогда на них не посмотрю. Он знал, что мне и в голову не придет взглянуть на них.

Все тело Вульфа напряглось, когда она подошла ближе, а ее теплый, знакомый запах окружил его. Ее волосы спадали на плечи, и она все еще была одета в его рубашку, ее ноги были обнажены, ее кожа была бледной и шелковистой. Но под глазами у нее были темные круги, челюсть была плотно сжата, и в этих темно-синих глазах не было ничего, кроме усталости. Разочарование. Горе.

- Он использовал меня, - сказала Оливия, подходя и становясь прямо перед ним. - Он солгал мне. Они оба это сделали, Вульф. Они оба лгали нам, предавали нас. И из-за чего? Из-за жадности. Из-за какой-то чертовой черной дряни, вылезающую из-под земли, - ее голос сорвался на последнем слове, но в глазах уже не было слез, только горящее голубое пламя.

У него не было ничего, что он мог бы ей сказать в ответ. Не было слов, чтобы все исправить. Его собственный гнев и горе занимали каждую часть его сердца, и все же, так или иначе, было место и для ее боли. И он был благодарен ей за это, потому что знал, что не заслуживает ее. Он не заслужил, чтобы она отдавалась ему так, как она это сделала.

Но ничего не изменилось. Он все еще не мог отпустить ее, и он все еще собирался использовать ее как приманку, чтобы заманить ее отца. Он все еще собирался убить этого ублюдка при первой же возможности. И он все еще причинял ей боль своей ложью.

Он ничего не мог с этим поделать, но, по крайней мере, он мог помочь им обоим забыться. На некоторое время.

Вульф взял в ладони ее лицо. Она наклонилась к нему, тепло ее кожи одновременно ослабило боль в его груди и заставило его член затвердеть.

- Я хочу, чтобы ты прикоснулась ко мне сейчас, - сказал он грубо. - И я хочу прикоснуться к тебе. Ты не против этого?

Ее руки легли ему на грудь.

- Не против, - ее взгляд потемнел еще больше. - Я больше не хочу этого чувствовать, Вульф. Я даже думать об этом не хочу.

- Я понимаю, - он погладил большими пальцами ее подбородок, наблюдая, как тени движутся в ее глазах. - Но это ничего не меняет. Ты ведь понимаешь это, да? Я все еще на задании. И я сделаю то, что должен сделать, - он должен был сказать это, чтобы она не питала никаких иллюзий на его счет. Чтобы все было предельно ясно. Слишком много лжи уже затуманило все вокруг, и он не собирался добавлять к этому еще больше лжи.

Ее взгляд не дрогнул.

- Я понимаю. Но ты знаешь, что я сделаю все, что должна сделать, чтобы остановить тебя. Папа хоть и солгал мне, но он не заслуживает смерти.

Несмотря ни на что, на боль и ярость, на предательство и горе, на боль стыда, которую он испытывал всякий раз, когда смотрел ей в лицо, он чувствовал, как его губы кривятся в полуулыбке. Даже несмотря на то, что она тоже страдала, она не сдавалась. Она была полна решимости бросить ему вызов.

Он это чертовски любил в ней.

И ты, блядь, также любишь ее.

Мысль пришла и ушла, яркая, как летняя молния. Но он не мог принять это, и он не хотел думать об этом сейчас.

Вместо этого он пробормотал:

- Ты не можешь остановить меня, детка. Но ты можешь попробовать.

Затем он нежно обнял ее и накрыл ее губы своими.


Глава Четырнадцатая


Губы Вульфа были горячими, но его руки на ее подбородке были нежными. Это был медленный, болезненный поцелуй, как тот, что он подарил ей в первый раз в отеле, уговаривая и пробуя на вкус. Его язык коснулся ее сомкнутых губ, побуждая открыться. И она сделала это, потому что тоже отчаянно хотела попробовать его на вкус.

Было неправильно хотеть его, отдаваться ему. Особенно после всего, что он сказал ей, и все, что он натворил. Все, что он все еще хотел сделать.

Но больше никто во всем мире не знал, что такое предательство. И он это сделал. Конечно, он тоже предал ее, но его тоже использовали. Им манипулировали так же, как и ею.

Найти эти файлы было больно. Больно осознавать, что они означают. И, возможно, хуже всего было то, что она даже не была шокирована. Как будто часть ее всегда знала, что она обнаружит.

Она чувствовала себя глупо. Преданной. Ей было очень больно. Что ее отец не только лгал ей о том, что делал, но и использовал ее, чтобы замести следы. Он использовал ее любовь к нему, ее желание угодить ему, ее отчаяние в его одобрении. И все, о чем она могла думать, было то, что это правда. Она была для него всего лишь инструментом. Средством для достижения цели.

Его не волновала она сама. Потому что, если бы волновала, то, конечно же, он не лгал бы ей постоянно.

Это правда. Ты никогда никому не была дорога. Ни твоей матери, ни ему.

Она немного поплакала по этому поводу, но потом решила, что больше не будет плакать из-за Чезаре де Сантиса. Она не собиралась больше тратить на него свои слезы.

Поэтому она открыла еще одну бутылку пива и медленно выпила ее, даже не замечая вкуса, пытаясь решить, воспользуется ли она отсутствием Вульфа, чтобы предупредить отца, или нет. Даже если он и предал ее, она не хотела, чтобы он умер. Ответить за свои преступления, да, но перед правосудием в виде судьи и присяжных, а не в виде палача Вульфа Тейта.

Не было особого смысла искать доказательства того, что он не убивал Ноя, не сейчас, поэтому она не стала их смотреть, а потягивала пиво, пытаясь понять, что сказать. Обойти блоки Вулфа было сложно, но не слишком сложно - она набралась кое-какого опыта кодирования в ходе работы на своего отца - так что, очевидно, отправка электронной почты была не проблемой.

Она должна была предупредить его. Потому что помимо того, что она не хотела, чтобы ее отец умер, она также не хотела, чтобы Вульф был тем, кто заберет его жизнь. У нее было такое чувство, что Вульф и раньше забирал жизни, в ходе своих операций морского котика. Но это была война. А это было бы убийством, чистым и простым, и она не хотела, чтобы ему пришлось это делать, а также все другие вещи, с которыми он имел дело. Потому что несмотря ни на что, она заботилась о нем.

В конце концов, она остановилась на: Папа. Я в безопасности. Но он придет за тобой. Защити себя.

Вероятно, ей следовало бы сказать ему, где она находится, но как только она начала вводить свое местоположение, она остановилась, и какое-то странное нежелание делать это одолело ее.

Если бы отец знал, где она, он бы ворвался и спас ее, и он бы причинил боль Вульфу в придачу, а она этого не хотела. Она предпочла бы остаться здесь, как его пленница, чем допустить, чтобы с ним что-то случилось.

И он был ее другом задолго до того, как стал ее похитителем, и эти чувства не исчезли просто так.

На самом деле, она думала, что, может быть, ей даже нравится то, что она была здесь. Что, возможно, она вообще не хочет, чтобы ее спасали. Потому что к чему еще ей было возвращаться? Дом ее отца. Работа ее отца. Все, что она делала, вся ее жизнь была сосредоточена вокруг ее отца. И, честно говоря, теперь, когда она об этом подумала, то поняла, насколько у нее была скучная и ограниченная жизнь. Она не была уверена, что хочет туда возвращаться. Совсем.

Не то чтобы она представляла себе, какую жизнь проведет в плену у Вульфа, но она должна быть лучше, не так ли?

Поэтому она не стала выдавать свое местоположение, оставив предупреждение таким, каким оно было, и допила свое пиво. Сидя перед компьютером и слушая только звук воды, плещущейся о корпус лодки.

Она не проверяла дверь, она знала, что она будет заперта. И все, что ей потребовалось, это пара минут тишины, чтобы полностью осознать, что Вульф все еще не вернулся. Что он ушел расстроенный и она не знала, где он сейчас.

Его не было некоторое время, оставив ее сидеть с болью в сердце, созерцая третью бутылку пива. Потом она услышала, как в замке повернулся ключ, и все внутри нее подпрыгнуло, когда дверь открылась и он вошел в каюту.

Высокий, массивного телосложения, темные кончики его ирокеза почти касались потолка, а его, как драгоценные камни, яркие глаза встретились с ее глазами. Он был зол, она чувствовала, как он излучает физическую силу, и видела остатки боли и горя в его взгляде.

И все, что она смогла придумать, это сказать ему, что он был прав насчет ее отца все это время. Что он не одинок в том, что его предал кто-то, кто должен был любить его, что ее тоже предали.

Она не знала, что хотела прикоснуться к нему, пока он не выслушал то, что она должна была сказать без единого слова. И она увидела в его глазах безмолвное сочувствие. Затем она обнаружила, что сокращает расстояние между ними, потому что ей вдруг стало холодно, а он излучал такой жар.

Он сказал ей не прикасаться к нему, когда уходил, но, когда он протянул руку, чтобы взять ее лицо в ладони, она поняла, что куда бы он ни ходил и что бы ни делал, он пришел к какому-то решению.

Потом он рассказал ей об этом решении, и она не удивилась. Когда его мир рушился, он держался за единственное, что имело для него хоть какой-то смысл. Его миссия.

Она была рада, что он ясно дал ей это понять, потому что это помогло ей принять собственное решение. Она остановит его. Так или иначе, она это сделает. Она не могла позволить ему хладнокровно убить ее отца. Она просто не могла.

Но до тех пор у них был этот момент.

Этот медленный, глубокий, болезненный поцелуй. Где ни один из них не должен был думать об отцах, миссиях или смерти. Где было только тепло чужих губ и их сладкий вкус. Скольжение языков и горячее давление тел.

Его руки были такими нежными, а поцелуй таким сладким. Он был таким крупным мужчиной, в нем таилось столько насилия, и все же он обращался с ней так, словно она была сделана из прекрасного фарфора.

Он обращался с ней, как с драгоценностью.

Слезы выступили у нее на глазах, а в горле неожиданно появился ком. Но ведь она не была ему дорога, не так ли? Все, что между ними было – это ложь.

Ты больше не должна любить его. Все это не должно иметь значения.

И все же оно имело. Так оно и было.

Словно почувствовав ее отчаяние, Вульф оторвался от ее губ, его большие руки обхватили ее подбородок, его пристальный взгляд изучал ее лицо.

- В чем дело?

Она не хотела говорить ему, учитывая то, к чему это приведет. Но время для сдерживания уже давно прошло.

- Это вообще реально? - ее голос был не совсем ровным. - Я имею в виду нашу дружбу. Ты когда-нибудь заботился обо мне? Или я была просто еще одним средством для достижения цели?

Что-то изменилось в его лице, вспышка боли, стыда. Он ответил не сразу, его большие пальцы двигались по ее подбородку, поглаживая ее. По всему ее телу пробежали мурашки.

- Я помню, что тебе нравились Аид и Персефона, - мягко сказал он. - Потому что ты думала, что Персефона в конце концов получила все, что хотела. Парень, лето, видится с ее мамой. И когда я сказал тебе, что это было здорово, но ей все равно пришлось провести половину своей жизни в Подземном Мире, ты сказала: «Ты предполагаешь, что она этого не хотела». Я подумал, это умно. Мне просто нравились Тесей и Минотавр, потому что он должен был убить монстра, - одна его рука потянулась, чтобы убрать волосы со лба. - И я помню, как ты рассказывала мне об одном из своих учителей. И как он много сопел и сделал ошибку, проверяя один из твоих тестов по алгебре. Потом был тот день, когда ты рассказывала о своей маме. О том, как она разрешала тебе залезть в свой шкаф, чтобы ты могла посмотреть на все ее красивые платья. Иногда она позволяла тебе примерить и ее туфли, и то, что ты действительно скучала по ее объятиям. Поэтому я обнял тебя, потому что ты выглядела такой грустной, что я не мог этого вынести, - он убрал пальцем прядь ее волос. - Я помню, как однажды мы поспорили о «Властелине колец» и «Хоббите». Я предпочел «Хоббита», потому что в нем был дракон, а ты пыталась доказать, что «Властелин колец» был лучше, и цитировала мне какие-то эльфийские стихи, как будто это должно было заставить меня передумать.

Он помнил. Он помнил все.

Ее горло сжалось еще сильнее, так что она едва могла дышать. Пришлось выдавить из себя слова:

- А ты только и сказал: «Да, но драконы».

- Я впервые вижу, как ты теряешь дар речи, - его губы изогнулись в улыбке, от которой у нее забилось сердце. - Тебе всегда было что сказать, у тебя всегда было свое мнение, и ты всегда была готова его отстаивать. Ты была такой умной. Я так трепетал перед тобой. Но самое замечательное в тебе, Лив, то, что ты никогда не говорила со мной как с идиотом. Ты всегда говорила со мной так, будто я такой же умный, как и ты. Мне это нравилось. Мне это очень нравилось, - его большие пальцы снова и снова поглаживали ее подбородок, нежными движениями, лаская. - Мне нравилось, что ты всегда хотела знать, о чем я думаю, и всегда слушала, что я говорю. Я помню, как однажды пытался всучить тебе Nine Inch Nails, потому что их тексты были такими классными, такими же хорошими, как и фолк, который ты слушала. Я мог бы сказать, что ты не хотела, но в следующий раз, когда я пришел, ты начала свою гребаную обличительную речь об одной из их песен.

На этот раз она не могла остановить слезу, которая скатилась по ее щеке, и она не могла говорить, не тогда, когда он держал ее так, прикасался к ней так. Рассказывая ей обо всем, что они говорили в библиотеке ее отца много лет назад.

- Я этого не помню, - прохрипела она.

Он тихо рассмеялся.

- Это было нечто. Ты была такой хорошенькой, когда завелась - я помню, что тоже так подумал тогда, - улыбка исчезла с его лица. - Я мало что помню о твоих письмах после того, как поступил на флот. Я думаю, у меня было слишком много дел. Но была парочка, которая застряла у меня в голове. Когда ты рассказала мне, что все-таки не собираешься изучать историю. Что твой отец хотел, чтобы ты изучала бизнес вместо этого. Я был зол из-за этого.

Она не знала, что сказать, все равно не смогла бы заговорить, а потом вся возможность говорить исчезла, когда он нежно провел пальцем по ее щеке, прослеживая путь ее слез.

- Я пыталась убедить себя, что дружить с тобой - это просто работа, что я не мог слишком привязываться к тебе. Папа предупреждал меня, что это может случиться и что я должен держаться на расстоянии. Но я не мог... не с тобой. Ты мне нравилась. Ты мне очень нравилась. Мне нравилось сидеть в библиотеке и разговаривать с тобой. Там в отеле, когда я сказал тебе правду, я все время твердил себе, что это было не по-настоящему. Что мне все равно, - его пальцы слегка сжали ее подбородок. - Но я просто пытался защитить себя. Потому что сколько бы раз я ни говорил себе, что это не всерьез, что ты всего лишь средство для достижения цели, я не чувствовал этого. И причиняя тебе боль, я причинял боль себе.

Еще одна слеза скатилась по ее щеке. Она хотела, чтобы он перестал говорить и в то же время никогда не останавливаться.

Напряженность сверкнула в его глазах, сила его желания внезапно закружилась в воздухе вокруг них, яростная и сильная, полностью противоречащая тому, как он держал ее.

- Ты была моей подругой, Лив, - его голос стал хриплым, но она услышала в нем твердую уверенность. - Я заботился о тебе. И я до сих пор это делаю. Это было по-настоящему, детка. Все это было по-настоящему.

Ее сердце знало это. Ее сердце узнало мальчика в библиотеке. Он все еще был там, сияя в глазах мужчины, мальчика, в которого она влюбилась. Что делало мужчину, стоящего перед ней и обнимающего ее, не тем незнакомцем, которым она его считала.

Он был и всегда будет Вульфом.

И она любила его.

Ей не следовало сомневаться в себе.

Расстояние между ними было слишком велико, поэтому она приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам. Но и этого было недостаточно, поэтому она обвила руками его шею, выгибаясь всем телом навстречу его жару, пытаясь поцеловать его сильнее, глубже. Его руки, обнимающие ее подбородок, мягко скользнули вниз по шее к плечам, а затем еще ниже в долгой, медленной ласке и легли на ее бедра.

Затем, небрежно продемонстрировав свою силу, он поднял ее, как будто она ничего не весила. Она инстинктивно раздвинула ноги, обхватив ими его талию, и снова выгнулась навстречу его твердому как камень телу.

Тепло его ладоней, обхвативших обнаженную кожу ее ягодиц, отозвалось током в каждом нервном окончании, которое у нее было, его поцелуй стал требовательным и грубым. И она вернула его, отчаянно цепляясь за него.

Он был настолько силен, что, вероятно, мог бы взять ее вот так, держа на руках, без всякой поддержки. Она могла бы соскользнуть прямо на него, прижаться к нему, оседлать его. Боже, как же ей этого хотелось.

Ее руки потянулись к пуговице на его джинсах, нащупали ее и расстегнули, скользя пальцами по упругой плоскости его живота вниз, чтобы обхватить всю его быстро твердеющую длину его члена.

Он застонал у ее рта, дрожь пробежала по его массивному мускулистому телу, когда она расстегнула молнию, прижимаясь так, чтобы она могла тереться клитором о его эрекцию, желая получить хоть немного облегчения. Она так сильно хотела его, что едва могла думать.

Она немного отстранилась, целуя его подбородок, шею, пробуя на вкус его кожу.

- Вот так, - прошептала она. - Я хочу тебя именно так.

Он издал еще один глубокий стон, звук грохотал в его груди.

- Но мне нужен презерватив, и, если у тебя нет его где-нибудь под рукой, нам придется перейти в другую комнату.

У нее не было никакого презерватива, но к тому времени ей уже было все равно, как он ее возьмет. Она просто хотела, чтобы он вошел в нее как можно быстрее. Поэтому она не стала возражать, когда он повернулся и вышел вместе с ней из камбуза, прошел в каюту и уложил ее на кровать.

Она лежала на спине, тяжело дыша, когда он очень осторожно начал расстегивать пуговицы ее рубашки, стягивая ее с плеч и оставляя обнаженной. Затем он опустился на колени, оседлав ее бедра, и просто посмотрел на нее.

Его взгляд обжигал, словно пламя лизал ее кожу, заставляя ее чувствовать себя возбужденной и жаждущей, но она позволила ему смотреть, потому что жар в его глазах, желание, заполнили часть ее, которая ранее была пуста.

- Ты такая красивая, - прошептал он. - Такая чертовски красивая.

Только Вульф мог произнести ругательство так сладко, как она ранее никогда не слышала.

Она протянула к нему руки.

- Иди сюда. Я хочу тебя.

- Подожди, - он одним плавным движением стянул с себя толстовку и бросил ее рядом с кроватью, обнажив скульптурные, мускулистые линии своей груди. Его жетоны висели на груди, и она не могла удержаться, чтобы не сесть и не дотронуться до них. Она встретилась с ним взглядом.

- Я сказала, иди сюда, - затем она схватила его жетоны, чтобы потянуть его вниз, так что она оказалась на спине, а он навис над ней. Тепло его тела было так близко к ней, что стало почти пыткой.

- Ты думаешь, что можешь мне приказывать, а? - его голос был глубоким и темным от жара. Но одна сторона его прекрасного рта изогнулась в улыбке. - Возможно, мне придется наказать тебя за это.

Ток пробежал по ее позвоночнику, а ее пальцы сжались сильнее на его жетонах.

- Сделай это. Я приму все, что ты мне дашь.

Пламя вспыхнуло в его глазах, и внезапно ее губы были смяты его губами, и он целовал ее жестко, отчаянно и грубо.

Поцелуй был волнующим, жарким и она отдалась ему полностью, кусая его нижнюю губу, когда поцелуй стал всепоглощающим, одной рукой сжимая его жетоны, а другой впиваясь в его плечо.

Он выругался, затем отстранился, потянулся к ящику в изголовье кровати и достал пакетик с презервативом. Через несколько секунд он избавился от остальной своей одежды и снова склонился над ней, его руки дрожали, пока он надевал презерватив.

Она попыталась помочь, но он оттолкнул ее руки, а затем притянул ее под себя, прижав к кровати, опускаясь на нее всем своим весом.

Он не стал ждать, лишь крепче сжал ее бедра и с силой вошел в нее, но к тому времени она уже не хотела, чтобы он ждал. Она задохнулась от сладкого жжения внутри нее, выгибаясь, когда он начал двигаться, а восхитительное трение заставило ее задрожать.

Вцепившись пальцами в его плечи, она крепко держалась за него, потому что на этот раз он не замедлился ни на секунду и не сдерживался. Вбиваясь в нее глубоко, жестко, быстро.

Металл его жетонов касался ее кожи, задевая один сосок, посылая еще одну стрелу тепла, чтобы присоединиться к огню, растущему внутри нее.

Он не целовал ее, просто смотрел вниз на ее лицо, пока врезался в нее, его собственное лицо напряглось от желания, от голода. Пригвоздив ее к месту своим взглядом так же уверенно, как он пригвоздил ее своим членом.

Боже, он был потрясающим. Такой сильный. Такой красивый.

Она обхватила ногами его талию, ее пятки крепко прижались к напряженным мышцам его ягодиц, двигаясь вместе с ним, пытаясь подстроиться под его темп. Но он был диким, и она не могла этого сделать, вся дрожа, когда он скользнул рукой между ее бедер и начал гладить в такт своим толчкам.

Оргазм накрыл ее без предупреждения, заставив закрыть глаза и закричать, ее бедра дрожали, а сердце готово было выскочить из груди. И прежде чем она полностью оправилась от этого, он скользнул руками под ее ягодицы и приподнял ее бедра, просунув руки под ее колени. Она застонала, когда эта поза позволила ему скользнуть еще глубже в нее, дрожа в ответ на его движения, которые стали еще резче и жестче.

Это было так хорошо. Это было даже слишком. Она не могла с этим справиться.

- Вульф... - ее голос был чуть громче шепота. - Вульф... я не могу…

- Можешь, - он входил в нее снова и снова, разжигая огонь, пока тот не вспыхнул снова. -Ты возьмешь все, что я тебе дам, верно?

И она это сделала.

Он двигался в ней жестко, глубоко и долго, мучительное трение и тяжесть его тела давили на нее, вызывая в ней второй оргазм. Это заставило ее закричать, звук эхом разнесся по каюте, и только тогда он отпустил себя, его дыхание стало прерывистым, жестким и отдавалось в ее ухе. Его движения стали отрывистыми и сбились с ритма, прежде чем он сделал последний толчок, такой глубокий, что было почти больно, а затем затих, пока все его тело содрогалось. Низкий, мучительный звук вырвался у него, и его зубы сомкнулись на ее плече, заставляя ее задрожать вместе с ним.

И, как и в прошлый раз в постели, она обняла его. Туда, где ему и было самое место. Вернула его домой.


* * *


Вульф не мог пошевелиться. Это было похоже на то, что каждая из его мышц потеряла способность функционировать должным образом. Кроме того, ему нужно было двигаться, потому что Оливия была под ним, и если он этого не сделает, то, вероятно, задушит ее или раздавит, или что-то столь же отвратительное.

Заставив себя двигаться, он перекатился на бок вместе с ней в руках, обняв ее, не желая отказываться от простой радости прикосновения ее обнаженной кожи к своей. Затем он застонал, потому что ему нужно было избавиться от презерватива, а этого он тоже не хотел.

Оливия сложила руки на его груди, затем положила на них подбородок и улыбнулась ему.

- Из-за чего ты ворчишь?

- Гребаный презерватив, - он мягко подтолкнул ее двигаться. - Надо от него избавиться. Только не уходи, ладно?

- Ты что, издеваешься? Я никуда не собираюсь.

Он ухмыльнулся, затем заставил себя встать, пошел в крошечную ванную, чтобы избавиться от дурацкого презерватива, прежде чем вернуться в постель. На этот раз он прислонился к изголовью кровати с несколькими подушками, притянул Оливию в свои объятия и устроил так, чтобы она лежала по всей длине его тела, а ее сладкое тело и мягкие изгибы касались каждой его части.

Да, так было лучше. Так чертовски лучше.

Она протянула руку, чтобы прикоснуться к темным линиям его татуировки с орлом и трезубцем, очерчивая их, ее кончик пальца едва касался его кожи.

- Расскажи мне о своих татуировках. Об этой. Это что-то вроде герба?

- Да. Это наша эмблема.

Кончик ее пальца переместился к племенной татуировке на его правой руке, коснувшись скелетообразной лягушки в центре.

- И эта тоже, да?

- Да, и эта тоже.

- А как насчет... этой? - она перешла к узору с острым черным линиям и зазубренным краям.

Он улыбнулся.

- Парень, делающий татуировки, был настоящим художником, и подумал, что будет выглядеть лучше, как часть всего дизайна. Поэтому он нарисовал это, и мне понравилось.

Ее губы изогнулись.

- Мне тоже, - она провела еще одну линию вверх по его руке и обратно к груди, и ему пришлось подавить желание вздрогнуть от этого нежного прикосновения. Господи, ему нравилась ее рука на нем.

- А вот эта? - на этот раз она прошлась по его левому плечу и руке, глядя широко раскрытыми глазами на китайского дракона, который покрывал всю его руку.

Он рассмеялся.

- Это было в Шанхае. Напился рисового вина с приятелями, и, конечно, сделать парочку татуировок показалось тогда хорошей идеей.

- Конечно, - эхом отозвалась она, и в ее голубых глазах мелькнуло веселье. - Но это прекрасная татуировка.

- Мне повезло. Во-первых, татуировщик не очень хорошо говорил по-английски. Когда он закончил с татуировками на других ребятах, то некоторые китайские иероглифы на их шеях в основном говорили «собака место рекорд».

Оливия рассмеялась.

- О Боже, тебе повезло. Так почему же дракон?

- А ты как думаешь?

Она искоса взглянула на него.

- Пожалуйста, не говори мне, что это дань Смаугу.

Он усмехнулся и поднял руки, заложив их за голову.

- Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть это.

- Ты действительно любишь своих монстров, - ее блуждающие пальцы вернулись к его груди, останавливаясь слева, над сердцем. Затем она нахмурилась. - «Мир ломает всех, - медленно прочитала она, - но потом многие становятся сильнее там, где были сломаны».

Он не двигался, только смотрел на нее. Вспомнит ли она? Она не все помнила из того, что он рассказывал ей там, на камбузе, об их разговорах, но он не думал об этом, потому что речь шла не о нем.

Именно печаль прозвучала в ее голосе, когда она спросила его, было ли все это на самом деле, и также он увидел боль в ее глазах. Он понял, что все это время лгал себе, верил, что это не настоящая дружба и что она никогда ничего для него не значила.

Дело было в том, что он хотел рассказать ей правду, хотя это заставляло его стыдиться собственного поведения. Ему было больно осознавать, что он причинил ей боль. Хотя он и беспокоился, что это поставит под угрозу его миссию.

Он хотел, чтобы она знала, что да, все было по-настоящему. И да, он будет заботиться о ней. Заботится о ней достаточно, чтобы помнить их разговоры, помнить их в деталях. Каждую мелочь.

- Это мне знакомо, - Оливия подняла на него глаза, и между ее бровями появилась складка. - Где я это слышала раньше? Это прекрасно.

- Это из книги, которую ты однажды читала мне вслух, потому что была уверена, что она мне понравится. Эрнест Хемингуэй считался классикой, а я думал, что это будет скучно.

Волна румянца прокатилась по ее коже, заставляя ее глаза засветиться.

- «Прощай оружие», - тихо сказала она. - Ты тоже это помнишь?

- Конечно, я помню. Эта цитата, которую ты зачитала, и мне она понравилась. И знаешь, что еще? Я был на миссии в Центральной Америке пару лет назад, и мы скрывались в заброшенном доме. А в одной из спален лежал экземпляр «Прощай оружие» на английском языке. Я не шучу.

Ее глаза расширились.

- Не говори мне…

- Да, я прочитал его, потому что больше делать было нечего. И знаешь что?

Оливия прикусила губу, словно стараясь не улыбнуться.

- Ты возненавидел его?

- Нет, мне чертовски понравилось. Ты была права. Это потрясающая книга, даже если окончание отстой. Во всяком случае, мне понравилась цитата. Так что я сделал тату, чтобы запомнить ее.

Ее взгляд снова опустился на его грудь, кончик пальца снова прошелся по словам, и наступила небольшая тишина.

- Я скучала по тебе, когда ты ушел, - хрипло сказала она. - В библиотеке было так тихо, и больше не с кем было поговорить. Ты был единственным, кому было интересно поговорить со мной, Вульф. Моя мама умерла, папа был слишком занят, мои братья были старше меня и не сильно волновались обо мне. Я думаю, что ты был моим единственным другом.

Мысль о том, что она была совсем одна, причиняла боль.

- Нет, да ладно. У тебя должен был быть хоть кто-то еще, Лив. Даже ни одной подруги?

Она покачала головой. Ее палец переместился на его жетоны, прослеживая выгравированное на них имя.

- Я не ходила в школу, у меня были только репетиторы, поэтому я никогда никого не встречала. У меня было несколько друзей в колледже, но папа всегда относился к ним с подозрением. Ему не нравилось, когда кто-то приближался ко мне. Я не очень-то возражала, так как никто не разговаривал со мной так, как ты это делал.

Внутри него был маленький горячий уголек, который тепло грел его из-за ее слов. И его инстинкты вопили отдалиться, создать дистанцию. Но сейчас, когда она лежала на нем и ее рука двигалась по его коже, расстояние было последним, чего он хотел от нее.

- Неужели? - он старался говорить небрежно, как будто это не имело для него значения. - Держу пари, что это был первый раз, когда у тебя действительно был разумный разговор.

Ее взгляд метнулся к нему, неожиданно резким.

- Я не знаю, почему ты продолжаешь думать, что ты не умный. Или что я умнее тебя. Потому что это ложь, ты же знаешь, да?

Его челюсть напряглась, и он неловко пошевелился под ней.

- Ну, ты умнее меня, это факт. Но... я - мускулы, а не мозг. Кто-то говорит мне, кого бить, и я бью его, вот и все.

Она не двигалась, все еще глядя на него.

- Ты больше, чем мускулы, и ты это знаешь.

Мягко произнесенные слова было трудно расслышать, хотя он и не знал почему.

- Все в порядке, - сказал он, стараясь понизить голос. - Я не возражаю. Мои оценки никогда не были так хороши, как у Вэна или Лукаса, но папа говорил, что его это не волнует. Он говорил, что моя работа - не думать. Моя работа заключалась в том, чтобы быть сильным.

Но в ее полуночных глазах появилось какое-то выражение. Пристальный взгляд, который, казалось, пронизывал насквозь его душу.

- Не верь этому, Вульф. Не верь этому ни на секунду. Ты говорил мне, что тебе нравилось, как я обращалась с тобой как с умным, и ты знаешь, почему я это делала? Потому что ты и был умным.

Он не мог придумать, что сказать, потому что можно было только отрицать что-то так много раз, прежде чем это начало выглядеть так, как будто соглашаешься с комплиментом. И все же он хотел отрицать то, что она сказала.

Потому что, может быть, если ты примешь это, у тебя не будет никаких оправданий, чтобы верить в папину чушь, проглотив крючок, леску и гребаное грузило.

- Ты говорил со мной о многих вещах, - медленно продолжила она, проводя пальцем от его жетонов обратно к коже, рисуя маленькие узоры на его груди. - И мне всегда было интересно то, что ты говорил, потому что ты был интересным. Ты ни в коем случае не был глуп. Ты очень тщательно обдумывал то, что тебе нравилось, - ее скользящий палец опустился ниже, рисуя замысловатый узор на его животе, заставляя его напрячься. - В любом случае, глупый человек не похитил бы меня прямо из-под носа моего отца и не увез бы куда-нибудь, где он не смог бы нас найти. И не один раз, а дважды.

Желание снова начало расти в нем, тепло ее тела, ее запах и это сводящее с ума прикосновение медленно сводили его с ума. И он действительно хотел проигнорировать то, что она говорила, потому что ему не нравилось это слышать. И все же горячий уголек в его груди горел желанием услышать больше.

- Глупому мужчине было бы наплевать на нашу дружбу, - продолжила она, проводя пальцем по его бедру, а затем обратно. - И его бы не волновало, причинил он мне боль или нет. Ему бы и в голову не пришло вспомнить те разговоры, которые мы вели в библиотеке, и уж точно ему было бы все равно, если бы на груди у него была вытатуирована цитата Эрнеста Хемингуэя, - ее палец двинулся ниже, заставляя его дыхание замереть, направляясь к паху. - Глупый человек никогда бы не подумал, что правда так важна, - ее пальцы обвились вокруг его и без того болезненно твердого члена, сжимая его, а взгляд ее глаз был пристальным. - Но самое главное, я бы не влюбилась в глупого человека, Вульф Тейт.

Он хотел что-то сказать. О том, как она ошибалась, что не могла влюбиться в него, потому что он был глуп. Он был просто тупым болваном, который никому и ничему не принадлежал. У которого в жизни не было ничего, кроме миссии. Который не мог отступить от своего плана. Даже если это причинит боль единственному человеку в его жизни, который, как оказалось, никогда не лгал ему.

И сейчас она тоже не лжет. Так почему бы ей не поверить?

О Господи, как же ему этого хотелось. Но эти слова и этот ее взгляд, они заставили этот гребаный уголь в его груди гореть так ярко, что стало больно. Просто чертовски больно. Если он переступит черту, поверит тому, что она ему сказала, то все разрушит.

Заставит его усомниться во всем, а он не мог себе этого позволить.

Потому что ты знаешь, что миссия - это ложь.

Нет, он должен был поверить, что это того стоило. Он должен был верить, что все эти годы следования приказам и выполнения всего, что говорил ему лживый отец, были для чего-то. Даже если все это и так, но это было ради окончания этой гребаной вражды, которая причинила так много вреда и боли многим людям.

Никогда не сдавайся - это было одним из того, что морской котик никогда не делал, и поэтому и он не мог.

Поэтому он ничего не сказал. Вместо этого он сел, взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал, долго и глубоко.

- Помнишь, что ты обещала мне в отеле? Как насчет того, чтобы отдать мне должок прямо сейчас?

Да, ты долбаный мудак. Ответить на ее слова просьбой о минете. Отличный ответ.

Что-то промелькнуло в ее глазах, мимолетная печаль, которая заставила его желать быть другим человеком, не мудаком. Мужчиной, который заслуживал бы ее, а не человеком, который был для нее самым худшим мужчиной в мире.

- Нет, - сказал он, передумав, когда его охватил жгучий стыд. - Забудь, что я сказал. Ты не…

Оливия приложила палец к его губам, останавливая конец фразы.

- Все в порядке, - пробормотала она. - Я хочу этого. Но ты будешь лежать и думать об Англии, пока я сама не придумаю, как это делать, хорошо?

Он должен отказаться, действительно должен. Но он был не настолько хорош.

Ложись на спину и думай об Англии. Черт возьми.

Поэтому Вульф лег на спину, но об Англии не думал. Он думал только о ней.

Невозможно было не делать этого, когда она сжала его в кулаке, а ее горячий рот, наконец, обернулся вокруг его члена. И он думал, что кончит прямо здесь и сейчас, как чертов девственник. Но он держался и позволял ей играть, позволял лизать и исследовать, позволял ее языку обводить чувствительную головку его члена, а затем касаться ее зубами.

Его руки сжали в кулак простынь, и он не мог удержаться от того, чтобы не отдавать приказы, как ей получше взять его в рот, сосать сильнее.

Она продолжала облизывать и покусывать, лишь изредка вознаграждая его влажным, бархатным жаром своего рта.

Тогда ему стало ясно, что она не просто делает ему минет для его удовольствия. На самом деле это было тонкое наказание. Напоминание о том, что она могла сделать с ним, как она могла заставить его дрожать и задыхаться. Напоминание о том, что у нее здесь есть власть и что он так же бессилен, когда дело доходит до секса, как и она, когда она под ним.

Он знал, что это такое наказание. Он видел мимолетную печаль в ее глазах, когда она сказала ему, что все-таки любит его, а он не сказал ни слова в ответ.

Но в этом и была проблема. Он не мог этого сказать.

Любовь ничего не значила. Так сказал ему Ной в ответ на тот единственный раз, когда он сказал: «Я люблю тебя, папа».

Это было всего лишь слово, как сказал его отец. И ему не нужны были слова. Любовь - это слабость, и она ему тоже не нужна. Только действие имело значение. Только верность. Единственная обязанность.

Это все, что он мог дать Оливии де Сантис. Верность, долг. И смерть. Ей нужно было нечто большее. Она заслуживала большего.

Поэтому он держал рот на замке и позволял ей наказывать себя с самым неописуемым удовольствием. Пусть она подтолкнет его к пределу его сил, выносливости, терпения, испытывая его так, как его не испытывали с тех пор, как он заработал свой трезубец в Коронадо.

Это было так сладко, так больно. Удовольствие неописуемое.

У него уже целую вечность не было женщины, которая бы так сосредоточилась на нем.

У тебя никогда не было женщины, которая бы так концентрировалась на тебе.

Черт побери, так и было. Определенно он никогда не думал, и уж точно не заботился о ком-то так, как он заботился об Оливии. Никто не значил для него так много, как она значила.

В конце концов ему пришлось пошевелить руками, погрузить пальцы в мягкий шелк ее волос, чтобы удержать ее голову там, где она и была, подавшись бедрами вверх, загоняя свой член глубоко ей в рот. Либо так, либо полностью сойти с ума.

Она позволила ему это сделать, не сопротивлялась. Только втягивала его глубже, выворачивая его разум наизнанку, заставляя забыть собственное имя.

Когда наступил оргазм, он был как пуля, направленная прямо в его мозг, полностью вынося его. И когда он провалился в белый свет полного экстаза, он осознал только одно. Что был только один человек, которому он постоянно лгал все это время, и это была не Оливия.

Это был он сам.


Глава Пятнадцать


Оливия проснулась от невероятно глубокого сна, услышав треск ломающегося дерева и мужские голоса, кричащие друг на друга. Кровать, казалось, тоже дрожала или, по крайней мере, раскачивалась.

Все еще не совсем проснувшись, она села, откинула волосы с глаз и увидела Вульфа у двери в каюту. Он был обнажен и, казалось, боролся с человеком, одетым во все черное, который размахивал... пистолетом.

Адреналин взорвался в ее голове одновременно с тем, как пистолет выстрелил с приглушенным звуком из-за глушителя.

Страх следовал за адреналином по пятам, врезаясь в ее мозг, заставляя ее замереть на месте. Она открыла рот, чтобы выкрикнуть имя Вульфа.

Но пуля, должно быть, не попала в него, потому что он не упал. Вместо этого он замахнулся, ударив парня по лицу четким, сильным ударом, прежде чем поднять колено и ударить его в живот. Мужчина застонал, соскальзывая на пол и остался лежать там неподвижно. Вульф не остановился. Он выхватил у мужчины пистолет, затем схватил с пола свои джинсы и натянул их.

Оливия заставила себя шевельнуть губами.

- Что происходит? Кто это? Почему он…

- Оставайся здесь, - приказал Вульф, заставляя ее замолчать, его слова вибрировали жесткой властностью, которую она никогда не слышала от него раньше. Он подошел к краю кровати и, прежде чем она поняла, что он делает, он вложил ей в руки пистолет, а затем наклонился, чтобы поцеловать ее, сильно.

- Не издавай ни единого гребаного звука, - пробормотал он, поднимая голову, с яростным выражением лица. - Поняла? Я разберусь с этим.

Металл пистолета казался тяжелым в ее пальцах, смертельно опасным.

- Но разве тебе это не нужно?

Он поднял другую руку с чем-то блестящим и гладким. Еще один пистолет.

- Уже есть.

- Но... я не знаю, как использовать... это.

- Если повезет, тебе не придется этого делать. На всякий случай.

На палубе над ними послышались тяжелые шаги.

Вульф выругался. Он снова поцеловал ее и, не сказав больше ни слова, подошел к двери каюты, вышел и закрыл ее за собой. Он не издал ни звука.

Страх, как зверь, свернулся в груди Оливии.

Что, черт возьми, происходит? Кто были эти люди?

Что-то внутри подсказывало ей, что она точно знает, что происходит, но она не хотела принимать это.

Она только сказала отцу, что Вульф придет за ним. Она не сообщила ему о своем местонахождении.

Да, но очевидно он как-то выследил тебя.

Оливия выскользнула из постели и стала шарить в темноте в поисках одежды. Ее трусики и лифчик были скомканы на полу, как и ее синее платье, но она не особенно хотела его надевать.

Как только она оделась, крепко сжимая пистолет в руке, она подползла к лежащему без сознания мужчине на полу возле двери. В каюте было темно, но света было достаточно, чтобы разглядеть черты лица парня, когда она повернула его голову к себе.

Страх внутри нее сжался еще сильнее.

Она знала этого человека. Он был одним из охранников ее отца.

Конечно, отец нашел ее. Он всегда находил ее.

Лодка покачнулась, и она услышала более тяжелые шаги на палубе над ней, затем раздался звук всплеска. Она испуганно вздохнула, отстранилась от лежащего рядом без сознания тела и подошла к закрытой двери.

Ее пальцы крепче сжали пистолет.

Вульф велел ей оставаться здесь, но ее сердце билось о ребра, побуждая ее пойти и найти его. Помочь ему как-нибудь. Не то чтобы от нее было много толку, так как она понятия не имела, как стрелять из пистолета и, вероятно, только помешала бы.

Твой отец тоже может быть здесь. Вульф может убить его.

Она сглотнула, во рту пересохло все от страха, ладони стали влажными.

Что бы ни случилось, она не могла оставаться здесь. Она должна была что-то сделать.

Подняв руку, она начала поворачивать дверную ручку, но услышала еще больше шагов над собой, а затем громкий удар, и лодка закачалась еще больше.

Затем наступила тишина.

Ее пульс бешено стучал в голове, металл пистолета скользил в потных ладонях. Какого черта происходит? Выстрелов не было, но, если бы все оружие было с глушителями, она бы ничего и не услышала.

Что-то случилось с Вульфом? Ее отец убил его? Или Вульф убил ее отца?

Не в силах больше этого выносить, Оливия распахнула дверь из каюты и столкнулась лицом к лицу со знакомой фигурой. Его лицо было скрыто в темноте, но она все равно знала, кто это был.

- Мисс де Сантис, - сказал Кларенс, начальник охраны ее отца. - Пойдемте со мной, пожалуйста.

Она не могла найти достаточно воздуха, чтобы дышать, а ее пульс сходил с ума.

- А где Вульф? - ей пришлось выдавить из себя эти слова. - Что вы с ним сделали?

- О мистере Тейте уже позаботились, - он потянулся, чтобы взять ее за руку. - А теперь, Мисс де Сантис, пожалуйста. Босс хочет поговорить с вами.

Но Оливия не двинулась с места.

- Что значит «позаботились»?

- Мисс де Сантис, пожалуйста. Я больше не буду спрашивать.

Ее рука дрожала, но она подняла пистолет и направила его прямо в грудь Кларенса.

- Скажи мне.

Наступила небольшая пауза.

Кларенс посмотрел на пистолет, потом снова на нее.

- Он жив, если вы это хотите услышать. Теперь вы должны пойти со мной. Босс сказал мне вытащить вас отсюда даже силой.

- Он жив…

Слова эхом отдавались в ее голове снова и снова, и она ощутила слабость в коленях.

Она крепче сжала пистолет.

- Отведи меня к нему.

- Мисс де Сантис, мы действительно не можем…

- Я сказала, отведи меня к нему, - она не могла думать ни о чем, кроме как увидеть Вульфа своими глазами, проверить, дышит ли он на самом деле.

Почему твой отец оставил его в живых?

Она проигнорировала эту мысль. Это может подождать, пока она не увидит Вульфа.

Кларенс выглядел нетерпеливым, но она и это проигнорировала.

- Я выстрелю, не сомневайся, - коротко сказала она. - Как только я удостоверюсь, что мистер Тейт еще дышит, я пойду с тобой.

Она не хотела идти с ним, но она знала своего отца. Если бы он хотел ее вернуть, он бы забрал ее обратно, брыкаясь и крича, если бы это было необходимо. Мысль о том, что ее перекинут через плечо Кларенса и потащат обратно в особняк де Сантиса, не взволновала ее, да и сама ситуация от этого не улучшилась бы.

Лучше было бы притвориться хорошей дочерью и идти спокойно. Таким образом, она сможет узнать, как ему удалось найти ее и что он собирается делать с угрозой, которую представлял собой Вульф.

Кларенс только пожал плечами.

- Хорошо. Тогда следуйте за мной, - он повернулся и поднялся по лестнице на палубу.

Оливия заставила себя двигаться, поднимаясь за ним по лестнице.

Снаружи все еще было темно, но небо слабо светилось, что означало близость рассвета. Воздух был морозным, и она задрожала в своем тонком платье.

Пока она не увидела темную фигуру массивного мужчины, неподвижно лежащего на палубе, и все мысли о температуре вылетели у нее из головы.

Это был Вульф.

Она почти подбежала к нему, но ее остановила рука Кларенса на ее плече.

- Не подходите слишком близко, - решительно сказал Кларенс. - Босс не хочет, чтобы вы были рядом с ним.

Оливия открыла было рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его. Опять же, спор ни к чему не приведет, и никак не поможет. Она не собиралась спускать курок, и он, вероятно, тоже это знал.

Поэтому она только кивнула и осталась стоять на месте, глядя на неподвижную фигуру Вульфа на палубе.

Вокруг него лежали еще трое мужчин, все без сознания. Четвертый сидел на краю лодки, промокший до нитки, держась рукой за подбородок и что-то бормоча о том, что он сломан. Пятый стоял рядом, направив пистолет на голову Вульфа. Он прижимал руку к груди, как будто он тоже был ранен.

Боже. Похоже, Вульф в одиночку уложил почти пятерых человек.

Судорожно вздохнув, она посмотрела на него.

Он лежал на животе, отвернув голову, стрелы и линии его тату на спине темнели на фоне его кожи. Она еще не спрашивала об этой татуировке. Он дышал, она видела, как медленно поднимается и опускается его грудь.

Ее глаза наполнились слезами. Она не хотела оставлять его и боялась. И того, что собирался сделать ее отец, и того, что Вульф может сделать, когда проснется.

Глотая слезы, она взглянула на Кларенса.

- Что вы собираетесь с ним делать?

Лицо Кларенса превратилось в маску.

- Вам не нужно беспокоиться о таких вещах.

О нет, она этого не допустит. Не сейчас. Не здесь.

- Не обращайся со мной как с дурой, Кларенс, - холодно сказала она. - Я знаю, что за человек мой отец, - да, теперь знала. - Убийство одного из наследников Тейта было бы очень недальновидным шагом прямо сейчас.

Если убийство Вульфа и было на повестке дня, Кларенс не подал виду, его лицо оставалось бесстрастным.

- У босса на Мистера Тейта другие планы. Кстати, он ждет вас. А вы знаете, как он не любит ждать.

Челюсть Оливии так сильно сжалась, что заболела. Тем не менее, не похоже было, что какое-то возмездие обрушится на голову Вульфа прямо сейчас, что было облегчением. Конечно, теперь она хотела знать, что это за «другие планы» ее отца, и, возможно, он расскажет ей. Если она будет достаточно послушна.

Расправив плечи, она перевернула оружие, которое держала в руках, и передала его Кларенсу. Затем она повернулась и пошла по палубе к сходням, направляясь к причалу. Она не оглядывалась, когда выходила из лодочной станции, Кларенс следовал за ней, но ее сердцебиение не замедлялось. И она не знала, было ли это от страха или ярости, которая прошла через нее, когда она увидела лимузин своего отца, ожидающий ее на обочине.

Возможно, оба варианта.

Она кивнула Ангусу, водителю ее отца, который держал дверь открытой для нее, и забралась в машину.

В салоне было тепло, и кожа сиденья была мягкой, когда она откинулась на него, но, когда Ангус закрыл дверь, она не могла избавиться от ощущения, что это похоже на закрытие двери в гробницу.

Отец сидел напротив нее с таким же бесстрастным выражением лица, как у Кларенса, но его голубые глаза холодно блестели, когда он посмотрел на нее.

Оливия встретила его взгляд не дрогнув.

Ярость. Она чувствовала ярость, а не страх.

- Ты пошла с ним, - сказал Чезаре с обвинением в голосе. - Ты пошла с ним добровольно.

- А ты солгал мне, - она сделала свой голос таким же холодным, как и его, потому что, в конце концов, она была его дочерью. - Ты лгал мне обо всем.

Выражение его лица тут же изменилось, и она заметила, как слегка расширились его глаза, словно он был удивлен.

- И о чем именно я тебе солгал?

- Дэниел Мэй. Ты собирался отдать меня ему.

- Да, - ответил он без колебаний. - Но я думал, ты это знаешь. Я сказал тебе, в чем заключаются преимущества, и ты, похоже, согласилась.

- Но ведь «нет» - это не вариант, правда, папа? Ты собирался отдать меня ему, хочу я этого или нет.

Отец некоторое время молчал. Затем он наклонился вперед и нажал кнопку интеркома.

- Отвези нас домой, Ангус.

Машина отъехала от тротуара, и ей пришлось подавить желание оглянуться назад, чтобы найти «Леди» в темноте лодочной станции. Чтобы в последний раз взглянуть на Вульфа.

Она смотрела на своего отца, человека, который, как ей казалось, любил ее. Человека, который просто использовал ее все эти годы.

- Объясни мне, папа, - сказала она, когда он не нарушил молчания. - Объясни мне, как ты собирался убедиться, что «нет» не было вариантом. Ты бы заставил меня идти по проходу с дробовиком за спиной? Или ты просто манипулировал бы мной, как ты делал это последние десять лет? Чтобы мне показалось, что это было бы хорошее деловое решение? Что я делаю это ради тебя, чтобы ты был счастлив?

Он наклонил голову, его холодный взгляд скользнул по ней, глядя на нее так, словно она была чем-то новым, незнакомкой, которую он никогда не встречал и все же находил интригующей.

- Что за ложь он тебе наговорил?

- Кто? Вульф? Никакой лжи вообще. Он сказал мне правду. И я нашла доказательства этого в некоторых письмах, которые ты отправил Мэю, - она выдержала его взгляд, находя в себе силы, о которых даже не подозревала. Ярость раскалилась в ней добела. - Ты, должно быть, был в восторге от меня все эти годы. Как прекрасно я вписалась в роль хорошей дочери. Которая никогда не задавала тебе вопросов, которая только и хотела угодить тебе. Я была идеальным инструментом для тебя, идеальным прикрытием, - она не позволила ярости проявиться в своем голосе. Держала его совершенно холодным. - Как долго ты собирался меня так использовать, папа? Скажи мне, я действительно хочу знать.

Выражение лица ее отца не изменилось.

- Ты сказала, что он придет за мной. Не хочешь уточнить?

Ах, так он не собирался говорить ей об этом. Он собирался притвориться, что ничего этого не существует. Но это было нормально, он знал, что она знает. Возможно, было бы лучше продолжать играть роль идеальной дочери, но ярость внутри нее не позволяла ей этого. Она играла эту роль последние десять лет, скрываясь от правды. Боясь ее. Ей нужна была ложь, чтобы защитить себя, чтобы заставить себя чувствовать, что она не одна. Что ее любят.

Что ж, это время прошло. Она знала правду и больше не боялась. И она тоже была не одна.

Вульф Тейт может и не любил ее, но ему было не все равно. Он все еще был ее другом после всего, что произошло между ними, и это имело значение.

- Прежде всего, расскажи, как ты меня нашел, - попросила она. - Я не сказала тебе, где нахожусь.

- Нет, но мы смогли отследить IP-адрес ноутбука, которым ты пользовалась, - небрежно ответил отец. - Достаточно легко сделать, если есть правильный человек с правильными навыками.

Ах, так вот как он это сделал.

Твоя вина.

Да, хорошо. Когда придет время, ей придется с этим смириться.

- Он придет, чтобы убить тебя, папа, - решительно сказала она. - Все это время он был двойным агентом Ноя Тейта. Его миссия состояла в том, чтобы проникнуть в нашу семью, передавать информацию Ною, а затем, когда придет время, убить тебя.

Ее отец откинулся на спинку сиденья и выдохнул.

- Да, я знаю.

Оливия отказалась показать свое потрясение.

- Ты знаешь?

- Конечно, - он пожал плечом. - Очевидная и глупая уловка Ноя, но она была полезна для меня. Я давал Вульфу информацию, чтобы он предал ее Ною, чтобы сделать вид, что у него есть мои секреты, и взамен я получал секреты от Вульфа. Все это было чушью, но даже чушь все равно остается информацией, - губы ее отца изогнулись в холодной улыбке. - У него была Хлоя, и я решил попробовать заманить Вульфа.

Хлоя, приемная сестра Вульфа.

Она нахмурилась.

- Какое отношение Хлоя Тейт имеет к Вульфу?

- Хлоя Тейт - моя дочь, Оливия. Видишь ли, у меня их две.

Еще одна волна шока пробежала по ее спине, кончики пальцев онемели. Хлоя Тейт была... ее сводной сестрой. Она даже не могла думать об этом.

- Ной забрал ее ребенком после смерти матери, - продолжал отец. - Я счел благоразумным оставить ее ему. Мой собственный внутренний человек, так сказать. И вот однажды Вульф появился у моей двери с какой-то явно выдуманной историей о том, как Ной его избил. И я подумал, почему бы не завербовать и его?

Она изо всех сил старалась не шевелиться, глядя на мужчину напротив, ярость билась внутри нее, как заключенный в комнате, и кричала, чтобы выйти наружу.

- Почему папа? - она услышала свой вопрос, хотя и не собиралась его задавать. - Зачем ты это сделал? Ты и Ной Тэйт, причиняли друг другу боль и не заботились о том, кого вы используете для этого.

Глаза Чезаре сверкнули в свете уличных фонарей, внезапная ярость отразилась на его лице.

- Ты знаешь, почему. Он обокрал меня, Оливия. Он украл у меня все.

- Нет. Он украл твою нефть. Вот и все, - ее голос уже не был холодным, он был полон жара, ярости, которую она больше не могла сдерживать. - У тебя была жена. У тебя были дети. У тебя была семья, которая любила тебя, а ты использовал их всех, отстраняясь ото всех, и для чего? Тридцать лет бессмысленных интриг и манипуляций, и все потому, что твой друг украл у тебя немного нефти.

Выражение лица ее отца исказилось.

- Ты не понимаешь…

- Нет, - отрезала она, не дожидаясь, пока он закончит. - Я не понимаю и никогда не пойму. У тебя было все. Огромная компания, которую ты создал из ничего, деньги, чтобы тратить. Жена, которая любила тебя, дети, которые обожали тебя. И все же этого было недостаточно. Ты не мог отпустить то, что сделал Ной, не так ли? Итак, ты пожертвовал всем, что у тебя было, твоей компанией, женой и детьми, и ради чего? Из-за денег? Из-за твоих оскорбленных чувств?

Краткая вспышка ярости исчезла с лица ее отца, как будто никогда и не было.

- Ты не понимаешь, - сказал он, продолжая, как будто она ничего не говорила. - Ной никогда не признавал своей вины. Он никогда не признавал, что поступил неправильно. Он украл у меня, украл мое будущее. Он предал меня, Оливия. И я никогда не прощу ему этого.

Нет, она поняла одно.

Он никогда не передумает.

Вся ярость внезапно вытекла из нее, оставив ощущение пустоты и тошноты. Спорить с ним было бессмысленно. Нет смысла говорить. Ничто из того, что она говорила, не имело для него никакого значения.

Как и у Вульфа, у него была миссия, и он не отступит от нее.

Ты ведь знаешь, что тебе нужно делать, не так ли?

Эта вражда никогда не закончится, пока ее отец не умрет, теперь она это знала. Но она не могла убить его и не позволить Вульфу сделать это. Его нужно было остановить каким-то другим способом, посадить в тюрьму на очень долгое время, где он больше никогда не сможет никому навредить. Где у него было бы время подумать о том, что он сделал, и, возможно, смириться с этим. Или, может быть, он никогда не обретет покоя. Может быть, все, что когда-либо останется - это ярость.

Но по крайней мере, его не будет рядом, чтобы выместить эту ярость на ком-то еще.

Приняв решение, Оливия откинулась на спинку сиденья и сложила ледяные руки на коленях.

- Что ты собираешься делать с Вульфом?

- Но почему ты спрашиваешь? - взгляд ее отца был острым. - Ты заботишься о нем, не так ли?

- Да. Он мой друг.

- И даже больше, судя по твоей внешности прямо сейчас.

Она почти дотронулась рукой до волос, чтобы пригладить их, но не стала этого делать. Все было итак очевидно. Врать ему бессмысленно.

- Да.

Чезаре только кивнул.

- Если он тебе нужен, я могу кое-что устроить. Это может быть даже полезно быть в союзе с Тэйтами.

- Он хочет твоей смерти, папа.

- Ты мне это уже говорила. Но всегда есть способы обойти эти вещи. Всегда есть способы изменить мнение людей.

Она выдержала его взгляд.

- Я не позволю тебе убить его.

Чезаре коротко и резко рассмеялся.

- С чего ты взяла, что я хочу его убить? Какой в этом смысл? Он полезен. И если он хочет тебя, то он еще полезнее.

Ах, так вот что он задумал. Он собирался использовать ее, чтобы добраться до Вульфа.

Это должно было бы встревожить ее или, по крайней мере, вернуть ее ярость, но она не чувствовала ни того, ни другого. Только... странное успокоение. Потому что это было ожидаемое поведение от ее отца. Конечно, он использует все, что было между ней и Вульфом, в своих интересах, но по крайней мере не причинит ему вреда. И это также означало, что, возможно, она сможет использовать его собственную предсказуемость против него.

Она еще не знала, как это сделать, но была уверена, что сможет что-нибудь придумать. В эту игру могут играть двое.

Она бы была не она, если бы не была дочерью своего отца.


* * *


Вульф пришел в себя с ужасной головной болью и ощущением, что его бросили в морозильник на пару часов. Что, учитывая, что он лежал полуголый на палубе своей лодки в середине зимы так долго, по крайней мере, было в значительной степени правдивым.

Также он был в бешенстве.

Последнее, что он помнил, это как он уложил двух засранцев замертво на палубу, а третьего ударил кулаком в лицо, потом поднял его и бросил в реку. Он как раз приступал к четвертому, когда кто-то сильно ударил его по затылку. Ошеломленный, он развернулся и выдернул дубинку, которой его ударили, из руки ублюдка, надеясь сломать этому ублюдку пальцы в процессе, но кто-то другой ударил его снова. И на этот раз он вырубился.

Обычно он мог уложить пятерых парней. Но эти парни были обучены военному делу, и тот, кто ударил его в первый раз, вероятно, из спецотряда, что означало, что они были на класс выше обычного мудака из службы безопасности.

Может, он и морской котик, но не сверхчеловек, и как бы ни было обидно признавать, что его ударили, им определенно удалось вырубить его.

Но самым странным было то, что они оставили его в живых. Он не мог понять, почему. Потому что он сразу понял, когда шум на палубе лодки разбудил его, что де Сантис каким-то образом нашел их.

Тем не менее, убить Тейта и оставить его мертвым на своей лодке посреди Манхэттена было не совсем разумным шагом. Были и более изощренные способы убить человека, и такие, которые не оставляли следов.

А это означало, что де Сантис по какой-то причине хотел оставить его в живых.

Ты не забыл еще кое-что?

Под кипящим жаром его ярости что-то ледяное сжало его грудь.

Оливия.

Не обращая внимания на холод, боль в голове и затуманенное зрение, Вульф спотыкаясь спустился с палубы вниз по лестнице, сорвав дверь в каюту.

Но она была пуста.

Оливии там не было.

Он прислонился спиной к дверному косяку, и его желудок сжался.

Она исчезла. Блядь.

Он закрыл глаза, стиснув зубы, когда болезненная пустота пронзила его. Не то чтобы она исчезла с лица планеты. Вряд ли ей грозила какая-то опасность, потому что было ясно, что ее отец забрал ее и не причинит вреда своей дочери.

Как они тебя нашли?

Хороший. Блядь. Вопрос.

Де Сантис нашел его и нанес упреждающий удар, забрав Оливию, оставив Вульфа ни с чем, чтобы выманить его снова.

Святое дерьмо, сколько еще раз он собирался все испортить? Все, что ему нужно было сделать, так это убить ублюдка. Как это может быть трудно?

Да, да, перестань ныть и подумай, что ты теперь будешь делать.

Рыча, он оттолкнулся от дверного косяка и подошел к комоду, открывая ящики и натягивая одежду, чтобы согреться. Утепленная кожаная куртка, сапоги. Затем он порылся в дне ящика и вытащил 9-миллиметровый «Зиг-Зауэр», который спрятал здесь, засунув пистолет за пояс джинсов на пояснице.

Не было никаких сомнений в том, что он собирается делать сейчас. Цель миссии не изменились. Да, теперь это будет сложнее, но у него была та же проблема, когда Оливия сбежала от него в первый раз и он преодолел ее.

Он преодолеет и это тоже. И у него была идея, как это сделать.

Выйдя из каюты обратно в камбуз, он подошел к столу, где стоял ноутбук, и нажал кнопку питания. Голубое свечение мгновенно осветило кабину, когда включился ноутбук.

Там уже лежало несколько открытых файлов, и, просматривая их, он улыбнулся, когда нашел тот, который был ему особенно нужен. Одно из писем Оливии, с прикрепленными зашифрованными файлами. Очевидно, она загрузила их в надежде расшифровать.

Его улыбка стала безумной, когда он вошел в электронную почту и набрал адрес электронной почты Вэна. Затем в строке темы он поставил: расшифровать их как можно скорее.

Он не был уверен, что Вэн сможет это сделать, но если кто и мог, то это был он.

Нажав кнопку «Отправить», Вульф закрыл ноутбук и на мгновение замер в постепенно сгущающейся темноте камбуза.

Был только один способ сделать это - идти дальше или вернуться назад.

Больше никаких подкрадываний. Он больше не будет выслеживать, чтобы потом прийти в глухую ночь и украсть дочь мудака. Он больше не будет прятаться.

Он придет прямо к двери де Сантиса.

Заставить придурка впустить его может и будет проблемой - с другой стороны, может и так, если бы у него не было никакого рычага. Но у него их было много. Достаточно того, что он был почти уверен, что, если постучит в особняк де Сантиса, тот не только широко откроет дверь, но и пригласит его войти.

Именно этого и хотел Вульф. Как только он войдет, все будет кончено. Де Сантис будет его.

Что насчет того, чтобы никто не узнал, что это твоих рук дело?

Да, это будет самая сложная часть, не так ли? Схватить Оливию и сбежать будет трудно, а еще труднее избежать обвинения в убийстве.

Может быть, тебе придется остаться и взять на себя вину. Может быть, это стоило бы того, чтобы все закончилось.

Это было бы нечестно. Не для его братьев, которым придется иметь дело с последствиями ареста одного из Тейтов за убийство, особенно когда у них уже было более чем достаточно дерьма в их жизни. И не для Оливии тоже.

Ты ищешь причину не делать этого сейчас?

Нет, он не искал. Это было необходимо. Этому не будет конца, пока Чезаре де Сантис не присоединится к Ною Тейту, мертвому и лежащему в могиле. Слишком много людей пострадало, и слишком много жизней было разрушено, чтобы позволить этому продолжаться.

Оливия никогда не пойдет с ним после этого, но, возможно, ему придется с этим жить.

- Ничто стоящее не приходит без жертвы, Вульф. Ничто, за что стоит бороться, не берется без крови.

Да, это то, что этот гребаный старый мудак продолжал говорить ему, и черт, Вульф теперь знал все о жертвах, не так ли? Он пожертвовал своими собственными потребностями и желаниями на фоне мечты Ноя Тейта о мести. Он пролил кровь, превратив себя в оружие, которым его хотел видеть отец, чтобы он был в надежде стать сыном, в котором нуждался Ной. Но все это было ложью.

В конце концов, Ной не нуждался в сыне.

Конечно. Это все из-за того, что ты злишься на папу, и ничего больше.

Вульф зарычал в темноту.

Да, он был зол на Ноя. Он был чертовски взбешен. Но его отец умер, и от него уже не было никакого толка. Остался только де Сантис, чтобы добиться справедливости, и если это делает его эгоистичным ублюдком, то очень плохо.

Разве он не заслуживает того, чтобы взять что-то из всего этого? Разве он не заслужил какого-то проклятого вознаграждения? Это была не та награда, которую он всегда хотел, но все равно это было бы чертовски приятно.

А Оливия? А как же она?

Его сердце сжалось в груди.

Жертвы. Все дело было в жертвах.

Оливия будет всего лишь еще одной.

Приняв решение, Вульф повернулся и вышел из камбуза. Он сошел с «Леди» и вышел из лодочной станции. Солнце вставало, город просыпался, а лед на улицах искрился в лучах восходящего солнца.

Это будет идеальный зимний день.

Он остановил такси и сел в него, чтобы отправиться прямо к входной двери Дд Сантиса. Он обдумывал, не подождать ли несколько часов, прежде чем броситься в атаку, чтобы придумать лучшую стратегию, но ему надоело думать. Надоело спорить с самим собой. Тошнит от стеснения в груди. Он хотел, чтобы это закончилось раз и навсегда. Во всяком случае, он уже знал, что он не стратег. Он действовал, а затем справлялся с последствиями - вот как он действовал всегда.

У двери особняка не было никакой охраны, но Вульф не обманывал себя тем, что это место не охраняется. На самом деле, де Сантис, вероятно, ждал его.

В конце концов, должна же быть причина, по которой его оставили в живых.

Выйдя из такси, он без колебаний направился прямо по ступенькам к внушительным двойным дверям и нажал кнопку звонка. Он посмотрел в камеру над дверью и ухмыльнулся. Да, это я, придурок. Но ты ведь это уже знаешь, не так ли?

Он не знал, чего хочет де Сантис, то ли просто разыграть его после того, как он схватил Оливию не один, а два раза, то ли ему уготовано наказание, но что бы это ни было, Вульфа это не волновало.

Пока он был внутри, он был в порядке.

Дверь щелкнула и распахнулась, в дверях появился один из охранников де Сантиса. К сожалению, это был не тот парень, с которым он встречался раньше.

- Доброе утро, мистер Тейт, - бесстрастно произнес мудак. - Мистер де Сантис ждет вас.

- Что, уже? – усмехнулся Вульф. - Но у меня даже не было времени привести себя в порядок.

Выражение лица мужчины не изменилось. Вместо этого он просто повернулся, очевидно ожидая, что Вульф последует за ним.

Вульф подчинился, позволив мудаку провести себя в дом и жестом указал на дверь справа, которая была рядом с главным вестибюлем.

Не то чтобы Вульф не знал, что это за комната. Он бывал здесь уже много раз и знал, что это официальная гостиная, где де Сантис принимал людей, которые ему не особенно нравились.

Еще раз усмехнувшись охраннику, Вульф подошел к двери, открыл ее и вошел внутрь.

Комната была белой и голой, неудобные диваны и стулья покрыты белым льном, единственный цвет от некоторых абстракций на стене, окрашенных в темные, угрожающие оттенки.

Чезаре стоял у белого мраморного камина, облокотившись одной рукой на каминную полку, и улыбался, когда Вульф вошел. Но его голубые глаза были холоднее, чем зимнее небо за окном.

На кресле у камина сидела Оливия.

Она явно приняла душ и переоделась, ее длинные блестящие каштановые волосы больше не спадали на спину спутанным ото сна клубком на спину, а гладко лежали на плечах. Она сменила его рубашку на простую белую блузку и аккуратную темно-синюю юбку-карандаш, которая облегала ее округлые бедра.

Он предпочитал, чтобы она носила его рубашку без нижнего белья, но он одобрил юбку-карандаш. Он даже хотел увидеть больше.

Лицо Оливии ничего не выражало, она сложила руки на коленях. Она выглядела далекой и очень странной, хотя ее взгляд нисколько не был таким же холодным, как у ее отца. Нет, было тепло, пламя плясало в них, когда их глаза встретились.

Она ничего не сказала, но в этом и не было необходимости. Пламя в ее голубых глазах сказало ему все, что он хотел знать.

Да, она рада видеть тебя сейчас, но как долго это продлится? Пока ты не убьешь ее отца?

Вульф проигнорировал эту мысль, глядя на де Сантиса и раскинув руки.

- Ты даже не заставишь какого-нибудь придурка обыскать меня?

- Конечно, нет. Это было бы не очень вежливо с моей стороны, не так ли, Вульф? Особенно после того, как ты был частью нашего дома в течение стольких лет, - улыбка, искривившая его рот, исчезла. - С другой стороны, похищение моей дочери было не очень вежливо с твоей стороны.

- В первый раз это было определенно похищение, - поправил Вульф. - Но во второй раз она пошла со мной сама, - он бросил на нее быстрый взгляд. - Разве не так, детка?

Она пристально смотрела на него, и он вдруг почувствовал напряжение в ее теле, как будто готовясь к нападению.

Имеет смысл. Поскольку он был здесь, и она знала, что он намеревался сделать. Но... она рассказала об этом отцу?

- Да, Вульф, - пробормотал Чезаре, словно прочитав его мысли. - Она мне сказала. Как ты думаешь, кто дал нам знать, где найти тебя и твою очаровательную яхту?

Что-то острое пронзило его насквозь.

Она обещала ему, что не свяжется с отцом, пока не найдет необходимые доказательства того, что он не убивал Ноя. Необходимость в этих доказательствах отпала после того, что случилось с обнаружением свидетельства о смерти его матери, но она все равно дала ему это обещание.

Он пристально посмотрел на нее, зная, что Чезаре, скорее всего, сказал это только для того, чтобы вызвать реакцию, и все же не мог ничего с собой поделать.

Оливия даже не вздрогнула.

- Я предупредила его, что ты придешь за ним, - тихо сказала она. - Я не сказал ему, где мы находимся.

Может, она и не сказала, но конечный результат был все тот же. Ну, она всегда была откровенна в том, что собирается остановить его.

Впрочем, это не имело значения.

Не видя никакой необходимости тянуть это больше, чем он должен был, Вульф потянулся и схватил Зиг из-за его поясницы. Чезаре не сделал ни малейшего движения, чтобы остановить его, просто наблюдал с явным интересом, как Вульф направил на него пистолет.

Оливия напряглась.

-Мне все равно, что она сделала, - сказал Вульф, глядя в грубое, но все еще красивое лицо Чезаре де Сантиса, врага его отца более тридцати лет. - Ты все равно умрешь.

Чезаре перевел взгляд на пистолет и снова поднял на него.

- Интересно. Так это моя расплата после десяти лет поддержки?

Вульф коротко рассмеялся.

- Поддержки? Например, должность уборщика в «DS Corp»? Спасибо, но нет.

- Но это честная работа, - сказал Чезаре. - И это привело бы к определенным результатам. Лучше, чем там, где ты сейчас, не так ли?

- Но я доволен тем, где я сейчас, - это не было ложью. Флот был его жизнью, хотя после всего случившегося, возможно, уже нет. Может быть, вместо этого ему грозит тюремный срок. - Военные были для меня лучшей семьей, чем все вы, ублюдки.

- Семья, - пробормотал Чезаре, его холодные голубые глаза смотрели прямо в него. - Да, именно этого ты и хотел, не так ли? Быть частью семьи.

Эти слова ударили Вульфа прямо в грудь, неожиданно и болезненно, глубоко вонзившись в него.

Он не мог вспомнить - говорил ли он все это Чезаре? Должно быть, в один из тех вечеров в его кабинете, когда старик слушал, как он перечисляет свои выдуманные обиды на Ноя. Ему дали стакан виски, потому что в семнадцать лет он был мужчиной, а Чезаре сидел и слушал, что он говорил. Он не перебивал его, не говорил, что его мнения не спрашивают и не требуют. Он не сказал ему, что слишком много думает, слишком много говорит. Он не велел ему заткнуться и делать то, что ему сказали.

Нет, он просто сидел и слушал. Потом, когда он закончил, Чезаре спросил его, чего он хочет больше всего на свете, и Вульф, впервые в жизни пьяный, подавленный своими запретами, дал ему этот ответ прежде, чем он успел подумать.

Потому что ты дурак.

- Я могу дать тебе эту семью, Вульф, - продолжал Чезаре, понизив голос. - Я могу дать тебе то, что ты хочешь. Нет, я не твой отец и знаю, что не могу занять его место, но я могу быть тебе как отец. И у меня есть Оливия. Я знаю, что ты хочешь ее. Она может быть твоей, у тебя может быть семья с ней. Я бы с гордостью назвал тебя своим сыном.

Что-то горячее и отчаянное свернулось в груди Вульфа. Тоска, боль.

- Я не хочу быть частью твоей семьи, - сказал он сквозь стиснутые зубы, отрицая это чувство. - Я Тейт.

- Ты уверен, что не хочешь этого? - Чезаре наклонил голову, и Вульфу показалось, что его голубые глаза немного смягчились? - Отец, который любит тебя, стоит рядом с тобой? Отец, чтобы поддержать тебя, чтобы гордиться тобой?

- Папа, - голос Оливии был тихим, предупреждающим.

- Что? Ты думаешь, после всех этих лет у меня нет чувств к мальчику?

- Он знал, Вульф, - сказала Оливия, не обращая внимания на отца. -Он все время знал, что ты пытаешься сблизиться с ним только ради Ноя.

Это должно было удивить его, может быть, шокировать. Конечно, Чезаре знал все это время. Этот ублюдок был умен, а Вульф, как семнадцатилетний мальчишка, - нет. Он был одиноким мальчиком, ищущим отца.

Они использовали тебя. Они оба использовали тебя. Потому что ты был слишком глуп.

Его пальцы крепче сжали пистолет.

- Думаешь, это что-то меняет? Это не так.

Оливия внезапно встала.

- Оливия, - пробормотал Чезаре с предупреждающей ноткой в голосе.

Спустить курок сейчас.

А потом Оливия оказалась перед своим отцом, лицом к лицу с Вульфом. Полностью блокируя его линию огня.

Ты облажался. Ты даже не можешь убить человека как следует.

Ужасный гнев разочарования, который кипел внутри него, завязался узлом и запутался в его груди. Но все, что он мог видеть - это ее голубые глаза, которые смотрели на него, заглядывая внутрь. Видя все, чем он был.

Чезаре что-то говорил, но в это же время говорила и Оливия, и это было все, что он мог слышать.

- Не слушай его, Вульф. Ты же знаешь, что он просто пытается манипулировать тобой. Но тебе и не нужно его убивать. Есть и другие способы покончить с этим. Всегда есть другие способы.

Каким-то образом он переместился, хотя и не осознавал этого, сделав несколько быстрых шагов, так что оказался прямо перед Оливией, возвышаясь над ней, когда она стояла между ним и ее отцом. Он тоже возвышался над Чезаре, хотя тот не двигался и не отворачивался.

Она раскинула руки в стороны, пытаясь отгородить его от отца как можно дальше. А потом пистолет нацелился в грудь Оливии, как будто он мог выстрелить сквозь нее, чтобы добраться до урода позади нее.

Его сердцебиение было слишком быстрым, а узел в груди затягивался все сильнее и сильнее. Ствол пистолета был направлен прямо между грудей Оливии. Если он сейчас нажмет на курок, то убьет ее и де Сантиса.

- Ничто стоящее не приходит без жертв, Вульф. Ничто, за что стоит бороться, не берется без крови.

Она даже не взглянула на пистолет. Как будто это было не важно. Как будто нажатие на курок в упор не убьет ее. Она только смотрела ему в глаза, спокойно и твердо. Как будто ничего не случилось.

- Тебе не нужно этого делать, - ее голос был ровным и бесстрашным. - Ты не машина, Вульф. Ты же не безмозглый солдат. Ты не оружие. Ты же умный, помнишь? Ты такой умный. Подумай.

Он должен был сосредоточиться на мужчине позади нее, мужчине, который каким-то образом стал символом всего, из-за чего что-то испортилось в его жизни. Смерть его матери. Ложь его отца. Все эти годы он думал, что у него все хорошо, что ему удалось завоевать доверие де Сантиса. Но этот ублюдок обо всем знал все это время.

Они оба, Ной и Чезаре, знали об этом с самого начала. Они не нуждались в нем. Им нужен был только нож, чтобы заколоть друг друга.

- Нет, - его голос был хриплым, грубым. Сломанная версия его собственной. - Ты ошибаешься. Я чертово оружие, вот и все. Это все, чем я когда-либо буду. А ты знаешь, в чем смысл оружия? Это чтобы убивать людей.

Он протянул руку, схватил Оливию и с силой оттолкнул в сторону, потому что, если бы не было ничего другого, он мог бы двигаться быстрее, чем кто-либо другой, когда он этого хотел. Затем он приставил дуло пистолета к груди Чезаре Дд Сантиса, прижав старика к каминной полке.

Единственным звуком, который издал Чезаре, было едва слышное дыхание, но Вульф не пропустил вспышку страха в глазах мудака.

- Да, - прорычал он. - Самое время, блядь, чтобы ты начал воспринимать меня всерьез, ублюдок.

- Вульф! - Оливия отчаянно звала его по имени. - Ты умнее этого. Ты лучше, чем это. Я знаю, что это так.

Он проигнорировал ее, глядя в другую пару голубых глаз. Холоднее и гораздо опаснее. Полные секретов.

- Я тебе никогда не нравился, чертов придурок. Ты никогда не хотел меня. Ты просто хотел использовать меня, как Ной, чертов, Тейт, - он еще сильнее прижал «Зиг» к груди де Сантиса. - Ты хотел использовать меня. Признайся, ублюдок. Признайся, что это то, что ты хотел сделать.

Чезаре молчал.

- Ты мог бы быть намного большим, - тихо сказал он через некоторое время. - Ты мог бы быть лучшим из них, если бы не был в таком отчаянии. От тебя несло этим за версту, ты знал об этом? Ты так сильно хотел признания, хотел похвалы. Хотел любви. Это позволило использовать тебя так легко. Неудивительно, что ты был любимцем Ноя. Ты был идеальным инструментом, просто ждущим чьей-то руки.

Кто-то дергал его за спину, сильно дергал и кричал на него. Но он не слушал. Он видел только голубые глаза Чезаре де Сантиса и правду в них.

Так прост в использовании. Кем так легко было манипулировать. Это все, чем ты когда-либо был для любого из них, тупой ублюдок.

Гнев расцвел в нем, превратившись в ядерный взрыв, в гребаное грибовидное облако. Де Сантис был прав. Это все, чем он был для них обоих.

Это все, чем он когда-либо будет.

- Да, - сказал он низким гортанным голосом. - Передай папе привет, когда увидишь его.

Затем он нажал на курок.


Глава Шестнадцатая


Оливия закричала в ужасе, когда пистолет выстрелил.

Она была так уверена, что, если на этой дурацкой встрече, на которой настаивал ее отец, случится самое худшее, она сможет остановить Вульфа. Что он ее послушается. Но он этого не сделал, и она знала почему.

Даже после всего того времени он все еще слушал ложь, которую говорил ему отец.

А теперь было уже слишком поздно. Слишком поздно для ее отца. Слишком поздно для Вульфа.

Слишком поздно для нее.

Вульф отшатнулся, когда ее отец рухнул на пол, и внезапно комната наполнилась охранниками ее отца в черных костюмах. Люди кричали, все пистолеты были направлены…

На нее.

Она моргнула, не в силах уследить за происходящим. Сильная рука обняла ее за талию, а за спиной было твердое, как камень, тело. Что-то твердое впилось ей в бок, прожигая ткань блузки.

Пистолет. И его дуло было все еще горячим.

Горе и ужас перевернулись внутри нее, заставляя ее чувствовать себя больной, и она осознала, что дрожит.

Вульф убил ее отца и теперь использовал ее как щит, чтобы защитить себя.

Она действительно потеряла его.

- Подойдете еще ближе, и я убью ее, как убил вашего босса, - крикнул он собравшимся вокруг мужчинам. - А теперь убирайтесь с моего пути. Выпустите меня, и с ней ничего плохого не случится.

Ее сердце бешено колотилось, и ничего не имело смысла. Она плакала, слезы текли по ее лицу и шее.

Она провела все утро, тихо собирая доказательства деятельности своего отца, потому что, как ни странно, она все еще могла получить доступ ко всем своим файлам. Ее отец не блокировал их от нее, хотя он действительно должен был это сделать.

Очевидно, он все еще доверял ей, что вызвало у нее несколько минут печали. Но она оттолкнула их всех в сторону, делая то, что должна была сделать. Связаться с сотрудником «DS Corp R&D» и попросить о помощи в некотором шифровании. Оказалось, что расшифровка файлов была легкой, когда у тебя был ключ и правильные инструкции.

Файлы, которые она расшифровала, оказались списком товаров. Нелегальных товаров. Экспериментальное оружие, которое никогда не должно было покидать лабораторию, не говоря уже о стране. И ее отец отправлял их к Дэниелу Мэю.

Это были все доказательства, в которых она нуждалась.

Она отослала список своему брату Рафаэлю, генеральному директору «DS Corp», с инструкциями, чтобы он пошел к правильному правительственному чиновнику и был осторожен, потому что она не была уверена, кто был в сообщниках у ее отца, а кто нет, но Рафаэль знал, и, если он этого не сделал, у него, конечно, были контакты, чтобы узнать.

Он справится с этим.

Но оказалось, что все это было напрасно. Потому что Вульф убил его.

Она попыталась подавить рыдания, когда Вульф вывел ее из гостиной в коридор, быстро направляясь к парадным дверям. Люди ее отца следовали за ней, держа оружие наготове, ища удобного случая. Но не нашли ни одного.

Вульф попятился к входной двери, держа ее перед собой, его горячее тело, как печь, прижималось к ее спине. Он открыл дверь и остановился в дверях.

- Мне нужна машина. Сейчас.

Один из мужчин - Кларенс, как запоздало заметила Оливия, - приложил руку к уху и что-то сказал в микрофон.

Через минуту снаружи взвизгнула машина.

- Хорошая работа, - проворчал Вульф. - Теперь можете дать мне полчаса. Если кто-то последует за мной, она мертва. Понятно?

Не дожидаясь ответа, он вытащил ее на улицу и потащил вниз по ступенькам. Двигатель машины все еще работал, когда он запихнул ее на пассажирское сиденье, а затем скользнул через капот, чтобы попасть на сторону водителя.

Раздался выстрел, затем еще один, но к тому времени, когда она смогла понять, что происходит, Вульф уже отъезжал от тротуара, визжа шинами.

- Пристегнись, - коротко приказал он, сворачивая с одной улицы на другую, напоминая ей о ночи, которая казалась вечностью назад, когда он похитил ее из комнаты и отвез в тот отель.

Ее руки дрожали, когда она потянулась к ремню, на автомате повинуясь ему. Она должна была просто открыть дверцу машины и выскочить, но они двигались так быстро, и она не была настолько глупа.

Хотя ты довольно глупа. Ты думала, что сможешь изменить его мнение. Что тебя будет достаточно.

Но ее было недостаточно, не так ли? Она никогда не была достаточной, ни для кого.

- Ты убил его, - ее голос был полон слез. - Я никогда тебе этого не прощу.

- Он не умер, - коротко ответил Вульф.

Поначалу Оливия не могла его понять.

- Что? Что значит он не умер. Ты нажал на курок...

Взгляд Вульфа был прикован к движению на дороге, его руки крепко сжимали руль.

- Не было крови. Совсем. Он был одет в бронежилет.

Бронежилет…

Оливия пристально смотрела на его профиль, прокручивая в голове последние несколько ужасных секунд после того, как он нажал на курок. Ее отец рухнул на пол, но... не было никакой крови. И она бы увидела, если бы это было так, потому что каминная полка была из белого мрамора.

Боже. Неудивительно, что ее отец был так спокоен и не настаивал на каких-либо обысках. По-видимому, его совсем не беспокоило, что Вульф, скорее всего, будет вооружен и одержим желанием убить его.

Нет, он хотел «поговорить» с глазу на глаз. И он хотел, чтобы Оливия была в комнате. Она согласилась, потому что думала, что только она будет стоять между отцом и его верной смертью.

Но нет. Ее отец был одет в бронежилет. Даже тогда он не нуждался в ней по-настоящему. Единственная причина, по которой она вообще была там, заключалась в том, что он мог использовать чувства Вульфа к ней против него.

Ее сердце сжалось, боль другого рода наполнила ее, а вместе с ней и гнев.

- Ты знал об этом? - спросила она. - Ты знал, что он был в бронежилете, прежде чем спустили курок?

Разноцветные глаза Вульфа метнулся к ней, затем снова к движению впереди него, пробираясь между машинами.

- Нет.

Она вцепилась в ремень безопасности, когда машина накренилась.

- Значит, все, что я сказала, не имело никакого значения, не так ли?

Он ничего не ответил.

- Я же говорила тебе, - сказала она хриплым голосом. - Я сказала тебе, кто ты. Я же сказала, каким тебя видела. Но ты мне не поверил, не так ли?

На его твердом подбородке дернулся мускул.

- Ты меня не слушал. Ты не слышал. Ты даже не хотел. Потому что у тебя в голове все еще звучит голос твоего отца. Ты все еще пытаешься доказать ему свою значимость даже сейчас.

Внезапно Вульф резко дернул руль, и машина снова накренилась, когда он с визгом рванул к обочине, вдавливая ногу в тормоз, заставляя ее вцепиться в ремень безопасности.

Затем он повернулся, его взгляд был полон ярости и жара, сила которого заполнила машину так, что ей казалось, что она не может дышать.

- Ты ошибаешься, - хрипло сказал он. - Я не хочу ему ничего доказывать. Знаешь почему? Потому что я узнал, что папа никогда не ставил свое имя в моем свидетельстве о рождении. Он обещал мне, что он это сделал, но нет. Он никогда не собирался признавать меня как своего сына. Он никогда не собирался этого делать. И теперь мне стало ясно, почему. Чезаре прав. Я отчаянно нуждался во всем, что он говорил, и Ной это знал. Поэтому он использовал меня. Он сказал мне, что я - идеальное оружие, и я подумал, что это значит, потому что я сильный. У меня не было мозгов, но я чертовски уверен, что у меня была гребаная сила, - его рот скривился, в глазах застыла боль. - Но ведь это было совсем не так, правда? Я был идеальным гребаным оружием, потому что был слаб. Потому что меня можно использовать. Потому что я не задавал вопросов и не думал. Я делал все, что он говорил, как хороший солдат, потому что хотел быть его сыном. Потому что я любил его. Потому что он был моим отцом и все, что я хотел, это чтобы он любил меня!

Он сжал руль, костяшки его пальцев побелели, и, несмотря ни на что, ее сердце болело от его боли. Ей хотелось положить руку на эти побелевшие костяшки пальцев и погладить их, успокоить. Сказать ему, что ему не нужна извращенная любовь этого человека, что он заслуживает гораздо большего.

Но ведь он никогда ее не послушает, не так ли?

Ее никогда не будет достаточно.

- Но он никогда этого не делал, не так ли? - голос Вульфа был хриплым и полным гнева и боли. - Он никогда не любил меня. Ему было насрать. Он использовал тот факт, что я хотел семью против меня, чтобы я сделал именно то, что он хотел. Я был для него всего лишь инструментом, оружием. А что еще может сделать оружие, как не найти цель? – его глаза были полны печали. - Это все я, Лив. Это все, чем я когда-либо буду.

Ее глаза наполнились беспомощными, глупыми слезами.

- Значит, ты сделал свой выбор. По-моему, это отличное решение - быть заряженным пистолетом твоего отца, даже когда он мертв.

- Это не мое решение…

- Нет, твое! - ее голос зазвенел в машине, отскакивая от поверхности, но ей было все равно. Она смотрела в его любимое лицо, такая сердитая на него, что едва могла соображать. - Ты и сейчас делаешь именно то, что он хочет. У тебя был выбор, Вульф Тейт. У тебя был шанс быть кем-то другим, не быть оружием Ноя. Но ты же не воспользовался им, не так ли? Ты верил всему, что твой отец говорил о тебе. Все, что мой папа говорил о тебе. И ты все еще веришь в это сейчас. Ты все еще позволяешь им обоим использовать тебя, - она глубоко вздохнула, вцепившись в ремень безопасности. - Но почему? Что, черт возьми, ты думаешь, ты получишь от этого? Его одобрение? Его любовь? Он мертв, Вульф. Он мертв.

В его глазах вспыхнула ярость.

- Не смей, мать твою!

- Я, черт возьми, осмелюсь на все! - она наклонилась вперед, так, что они оказались нос к носу. Так близко, что она могла видеть сверкающие искры сапфира и изумруда в его глазах.

- Я любила тебя тогда и люблю до сих пор, и я сказала тебе, кто ты есть. Я говорила тебе, что ты лучше, что ты умнее, чем они когда-либо считали. Я говорила тебе, что ты не обязан делать то, что они говорят, но ты меня не слушал. Ты верил всему, что говорил Ной, и ты все еще веришь, все еще слушаешь его и папу. Ты все еще позволяешь им использовать себя, - слова лились из нее, и она была беспомощна, чтобы остановить их, ярость лилась вместе с ними. - Возможно, твой отец был прав, Вульф Тейт. Может быть, это я ошибалась. Может быть, ты все-таки слишком глуп, чтобы понять меня.

На его лице промелькнуло какое-то чувство, отчетливо и ярко. Боль. И на секунду гнев в его глазах исчез, и не осталось ничего, кроме чего-то ужасно похожего на печаль.

Она причинила ему боль, но она не чувствовала себя плохо, нет, ни капли. Все это время он только и делал, что причинял ей боль, и даже сейчас, он все еще причинял ей боль. И хотя ее сердце разрывалось на мелкие кусочки внутри ее груди - потому что было очевидно, что между ними ничего не может быть, не сейчас, хоть и часть ее отчаянно надеялась, что еще может быть - она не могла позволить ему уйти без некоторых шрамов. Не тогда, когда она будет носить те, что он оставил ей на всю оставшуюся жизнь. Она должна была каким-то образом оставить на нем свой след.

- Оливия, - хрипло произнес он, ее имя было искажено болью, и он протянул руку, чтобы коснуться ее лица. Но она дернулась назад, ткнув в кнопку ремня безопасности, а затем отстегнув его.

- Нет, - прошептала она. - Не трогай меня. Не подходи ко мне близко, - боль от потери душила ее, все болело, как открытая рана в груди. - Ты хотел семью, Вульф. Ты хотел, чтобы кто-то любил тебя. Я люблю тебя. И я могла бы быть той семьей. Ты мог бы принадлежать мне.

Агония вспыхнула в его глазах.

- Лив…

- Слишком поздно, - оборвала она его. - Для нас уже слишком поздно. Ты принял решение, и поэтому я не хочу больше тебя видеть, понимаешь? Ты не приходишь ко мне домой, не стучишься в мою дверь, не звонишь. И в следующий раз, когда ты попытаешься использовать меня как средство для достижения цели, будь то получение информации или выманить отца из укрытия, или как чертов живой щит, я буду кричать. И если мне удастся достать твой пистолет, то да поможет тебе Бог, потому что я спущу этот гребаный курок.

Боль в его глазах усилилась, и когда она схватилась за ручку двери и открыла дверцу машины, он почти потянулся к ней, как будто хотел схватить ее и затащить обратно внутрь.

Но она смотрела ему прямо в глаза, ярость и горе разрывали ее на части. Если он остановит ее сейчас, она не знала, что будет делать.

Он не остановил ее. Его рука сжалась в кулак в нескольких дюймах от ее руки, и выражение его лица закрылось, как дверь, захлопнувшаяся перед ее лицом, боль в его глазах умирала, не оставляя там ничего, кроме холодных, сверкающих осколков стекла.

- Хорошо, - сказал он мертвым голосом. - Если ты этого хочешь.

Она не ответила. Она даже не взглянула на него, когда выскользнула из машины и захлопнула за собой дверь.

И она не обернулась, чтобы посмотреть ему вслед, когда услышала, как он отъезжает с очередным визгом шин, чтобы он не увидел слезы, стекающие по ее лицу.

Это было совсем не то, чего она хотела. Но так оно и должно было быть.

Он был мужчиной, и все же он отказывался видеть в себе что-либо, кроме оружия.

И он был человеком, которого она любила.

А это означало, что у них не может быть будущего. Никакого.


* * *


Вульф вел машину, хотя понятия не имел, куда едет. Он продолжал беспорядочно сворачивать с улицы на улицу и вести машину, не обращая ни на что внимания, но следя за тем, чтобы никуда не врезаться.

Казалось, что он был единственным, в кого стреляли в упор, и не из пистолета, а из дробовика. И он не был одет в бронежилет, поэтому в его груди была огромная дыра, и он ничего не мог сделать, чтобы остановить поток крови.

Он истекал кровью, становился слабее, бледнее, боль сводила его с ума.

- Может быть, ты просто слишком глуп, чтобы понять…

Этот выстрел был сделан человеком, от которого он никогда не ожидал, попав в то место, где он уже был уязвим, и, словно последний выстрел, убил его.

В конце концов ему пришлось остановиться на заброшенной стоянке у реки и просто согнуться пополам, потому что боль в груди была настолько сильной, что ощущалась физической.

Она сказала тебе только то, что ты уже знаешь. Почему ты так потрясен?

Он этого не понимал. Потому что это было правдой, не так ли? Все это время он признавал, что он тупой ублюдок, и все, что он делал до этого момента, доказывало это. Неудачные похищения, а затем стрельба, которая ни к чему не привела, потому что этот ублюдок был в бронежилете. И он не увидел этого, потому что был так поглощен яростью, своей собственной агонией.

Его руки вцепились в руль так крепко, что заскрипел.

Он хладнокровно выстрелил в человека, прямо на глазах у его дочери. Не имело значения, что Чезаре был одет в бронежилет, намерение было тем же самым. Вульф был полон решимости застрелить его, несмотря ни на что, и ради чего?

- Какого черта ты думаешь, что получишь от этого? Его одобрение? Его любовь? Он мертв, Вульф. Он мертв…

Она была права. Она была права с самого начала.

Он все еще цеплялся за роль, которую дал ему отец, все еще отчаянно нуждаясь в его одобрении. За его любовь. За все, что могло заполнить зияющую дыру в его душе. Но теперь он уже точно знал, что ничего и никогда не случится.

Ной был мертв, и он не должен был нажимать на курок.

То, что ты должен был сделать, это принять свое наказание в тот момент, когда ты осознал, что Чезаре все еще жив.

Да, черт возьми, он должен был. Он должен был позволить охране де Сантиса застрелить его на месте. Но он только взглянул на испуганное лицо Оливии и понял, что не может позволить ей увидеть, как его застрелят. Она уже думала, что он убил ее отца, и то, что и его убили бы прямо у нее на глазах, было бы уже слишком.

Поэтому он схватил ее, используя, чтобы отвлечь внимание от бесчувственного тела Чезаре, чтобы он мог уйти живым, это было правдой. Но он хотел все объяснить. Вот только все прошло не так уж хорошо, не так ли? Он даже не смог сделать это должным образом. Она была так взбешена, так рассержена. И каждое слово, которое она произносила, было подобно удару молотка по гвоздю, вбивающему этот гвоздь в его кожу и глубоко в его плоть. В его сердце.

- Ты слишком глуп, чтобы понять…

А теперь она ушла. Она выскользнула из машины, и он сделал лишь мимолетную попытку остановить ее. Но ему пришлось отпустить ее, потому что она была права во всем. Решение застрелить Чезаре, стать тем, кем сделал его отец, принадлежало ему. Это был его выбор.

- Я могла бы быть той семьей. Ты мог бы принадлежать мне…

Дыра в его душе становилась все шире и глубже. Усиливая боль от потери, от горя.

Да, он сделал выбор, и выбор был не в ее пользу. Он буквально повернулся к ней спиной, отказываясь слушать то, что она говорила ему - то, что она говорила ему все это время - в пользу удовлетворения своей собственной ярости.

Он мог бы выбрать ее, принадлежать ей, но не сделал этого.

Он выбрал своего мертвого отца.

Вульф ударил рукой по рулю, и тихий стон боли вырвался из его груди.

- Зарабатывай свой трезубец каждый день, - было частью девиза, и все же, что он сделал? Каждый день он принимал одно неверное решение за другим. Один плохой выбор за другим.

Если он не заслуживает Оливию де Сантис, то уж точно не заслуживает и своего трезубца.

Заставив себя сесть, Вульф принял решение и снова завел машину, выезжая на дорогу.

Через некоторое время он подъехал к знакомому зданию, вышел и поднялся по ступенькам к входной двери. Он нажал на кнопку звонка, и через секунду дверь широко распахнулась. Но на пороге особняка Тейтов стоял не старый дворецкий Ноя и даже не экономка, а его брат Вэн.

Карие глаза Вэна сузились.

- Черт возьми, как раз вовремя, - хрипло сказал он. - Проходи. Мы с Лукасом хотим тебе кое-что сказать.

По спине Вульфа пробежала дрожь.

- Почему ты здесь? Ты не должен был быть в Нью-Йорке.

- Приехал сюда сегодня утром. Услышал кое-что о том, как мой младший брат похитил дочь Чезаре де Сантиса. Подумал, что мне лучше приехать и проверить это, - он стоял в стороне. - Ты идешь или нет? И лучше бы ответ был «да».

- Откуда ты знал, что я приду сюда?

Вэн пожал плечами.

- Я знал, что рано или поздно ты появишься. Особенно учитывая ситуацию с де Сантисом.

Вульф этого не ожидал. Он ожидал увидеть служащего, передать кому бы то ни было сообщение, а затем вернуться в Вирджинию, на базу, и сдать свой гребаный трезубец.

Последним человеком на земле, которого он хотел бы видеть, был его проклятый брат, который, очевидно, хотел что-то сказать.

Взгляд Вэна сузился еще больше.

- Вульф. Не заставляй меня говорить дважды.

У него вдруг не осталось сил на все это. Казалось, что вся борьба просто ушла из него, поэтому он пожал плечами и прошел в коридор.

- Хорошее решение, - пробормотал Вэн, проходя мимо него к двери, ведущей в гостиную. Он тоже открыл ее и дернул головой.

Вульф прошел через нее, двигаясь на автопилоте, входя в теплую, уютную гостиную со знакомыми фотографиями на каминной полке и изящными картинами на стенах. Она была оформлена в кремовых тонах, резко контрастирующими с холодной белизной и резкостью гостиной де Сантиса.

Лукас стоял у камина, засунув руки в карманы джинсов, его серебристо-голубые глаза были ясными и ледяными. Хотя, возможно, теперь, когда Вульф подумал об этом, они уже не были такими ледяными, как раньше.

- Хорошо, - сказал Вэн у него за спиной. - Теперь, когда мы все здесь, тебе лучше, блядь, объяснить, что, черт возьми, происходит, Вульф. Потому что я устал от того, что ты то появляешься, то исчезаешь, и вообще, я устал от боли в моем гребаном заду.

Лукас ничего не ответил. Очевидно, их средний брат согласился.

Блядь.

Вульф не сел, он повернулся и подошел к окну, пытаясь собраться с мыслями, понять, что, черт возьми, он собирается сказать. Теперь уже не было смысла что-то скрывать или оправдываться тем, что у него нет времени на объяснения. Не то чтобы у него хватало сил на это.

Его братья заслуживали знать правду, потому что во многих отношениях он тоже подвел их.

Он продолжал смотреть в окно, засунув руки в карманы.

- Ты же знаешь, что у меня были близкие отношения с папой. Ну, для этого была причина. Он сказал мне, что я его настоящий сын, - за его спиной не было ничего, кроме тишины, и он продолжал: - Он сказал, что они с мамой собирались пожениться, но она бросила его и не сказала, что беременна. Он узнал об этом только три года спустя, когда с ним связался кто-то из дома мальчиков. Очевидно, им передали ребенка, а его назвали отцом. Поэтому он пошел узнать об этом парне, и там был я. Он сказал мне, что сделал анализы и что да, я его сын. Я должен был держать это в секрете, потому что де Сантис был реальной угрозой, и он не хотел, чтобы что-то случилось со мной.

Снова тишина позади него, но он все равно чувствовал потрясение своих братьев.

- Он сказал, что попытается найти маму, и что однажды, когда угроза в виде де Сантиса исчезнет, он признает меня своим сыном, и мы снова станем семьей, как и должны были. Но для того, чтобы это произошло, я должен был сделать для него работу. Он хотел, чтобы я проник в дом де Сантиса. Сблизился со стариком, завоевал его доверие. Был двойным агентом. Ему нужна была информация о том, что делает де Сантис, плюс, когда придет время, я смогу нанести удар.

- Черт, - пробормотал наконец Вэн. - Ты серьезно?

Вульф не обернулся, не хотел видеть лицо брата. Без сомнения, они тоже считали его глупцом, потому что он верил во всю эту ложь, потому что теперь, когда он сказал это вслух, он сам мог слышать, как нелепо это звучало.

Христос. Как он вообще ему поверил?

Не обращая внимания на Вэна, он продолжал.

- Так я и сделал. Я сделал то, что он мне сказал. Я сблизился с де Сантисом и Оливией тоже. Я делал для него работу, передавал информацию, считая себя полезным. Всякое такое дерьмо, - он помолчал. - Вот почему я был рядом, чтобы спасти Грейс, Люк. Де Сантис хотел убрать этого мудака, поэтому я его убрал.

- Я думал, ты вернулся на базу, - сказал Лукас немного грубо. - Что ты прервал свой отпуск. Вот что ты нам сказал.

- Ну да, я солгал. Я был в Нью-Йорке все это время.

- Но почему? - на этот раз вопрос задал Вэн. - Чтобы остаться ради де Сантиса?

Наконец Вульф обернулся, глядя обоим братьям в лицо.

- Ты хочешь знать, что было в моем письме от отца? Он сказал мне, что наконец-то узнал, где мама. Но он не мог вытащить ее, пока де Сантис был жив, а это означало, что моя последняя миссия состояла в том, чтобы закончить работу, которую мы начали вместе. Я должен был убить его. Папа написал в своем письме, что как только де Сантис умрет, я получу информацию о том, где мама. Он также сказал, что ему грустно, что он не будет рядом, чтобы наконец стать семьей, которой мы всегда хотели быть, но что его имя было в моем свидетельстве о рождении. Я мог бы забрать маму и рассказать всему миру, что Ной Тейт на самом деле мой отец. Это было не совсем так, как мы всегда планировали, но это было хоть что-то.

Вэн пробормотал проклятие.

- Его имени не было в свидетельстве о рождении.

Вульф медленно покачал головой.

- Нет. А мама? Оказалось, что она умерла много лет назад.

На лицах обоих братьев отразился шок.

- Что? - Спросил Лукас. - Что значит умерла?

- Я имею в виду, что папа сказал мне именно то, что я хотел услышать. Я хотел иметь семью, и он мне ее пообещал. Мне надо было убить своего врага.

- Господи, - пробормотал Вэн, нахмурившись. - Этому уроду есть за что ответить.

Лукас пристально смотрел на него, его острый взгляд был пристальным.

- Так вот чем ты занимался все это время? Планировал, как убрать де Сантиса?

И потерпел неудачу. Как всегда.

Вульф попытался изобразить свою обычную улыбку, но это не сработало.

- Я пытался, - сказал он грубо. - Я, блядь, пытался. На самом деле, именно оттуда я сейчас. Я встретился ним в его доме, даже взял пистолет. Даже нажал на чертов курок. Но он был в бронежилете, так что все, что я сделал, это повалил его на спину.

Лицо Вэна потемнело. Он бросил взгляд на Лукаса, который нахмурился, затем снова посмотрел на Вульфа.

- Ты выстрелил в него?

Вульф услышал осуждение, почувствовал его как нож в груди. Но он не отвел взгляда, встретившись взглядом с золотисто-зелеными глазами брата.

- Да. Ты тоже хочешь сказать, что я глуп?

- Конечно, ты чертовски глуп, - прорычал Вэн. - Но я бы не выбрал тебя в качестве хладнокровного убийцы.

Вульфа скрутила сильная, жгучая боль.

- Оказывается, у меня много чего есть, - он старался, чтобы это звучало непринужденно, а не так, будто он разваливается на части изнутри. – Я - оружие, Вэн. Это все, для чего я был воспитан. Папа скормил мне всю эту ложь, чтобы я стал пулей в его гребаном пистолете.

- Чушь собачья, - холодный голос Лукаса был полон насмешки. - Ты чертов морской котик. Ты никое не гребаное оружие.

Вульф покачал головой. Они не понимали, ни один из них не понимал.

- Я даже не морской котик. Как ты думаешь, куда я теперь отправлюсь? Я еду в Вирджинию, чтобы сдать свой трезубец. Потому что да, ты прав. Я убийца. Я трус. Я тупой ублюдок, который не знал ничего лучше, и я не заслуживаю ничего больше.

Холодный взгляд Лукаса блеснул гневом.

- Но почему? Потому что ты чуть не убил человека? Потому что твой папа лгал тебе и не любил тебя? Иисус, он сказал мне, что моя мать сгорела заживо из-за пожара, причиной которого был я. Но ты видишь, как я бегу в Вирджинию, чтобы отдать свой трезубец? Я принимаю то, что сделал, но не позволяю этому определять меня. И я не позволю Ною и тому, как он манипулировал мной, управлять моей жизнью.

Вульф невольно шагнул вперед, сжав руки в кулаки, чувствуя, как гнев и боль разрывают его на части.

- Я выстрелил в него, ты, гребаный засранец. Я выстрелил в него прямо у нее на глазах, а теперь..., - он замолчал, увидев бледное лицо Оливии и слезы в ее глазах, когда она вышла из машины.

Ты никогда не будешь принадлежать ей.

Он не мог этого вынести, находясь здесь, в этой комнате, с двумя единственными людьми, которых он знал большую часть своей жизни, с двумя мужчинами, на которых он смотрел снизу вверх и пытался быть похожим, которые смотрели на него, как на незнакомца, и который им тоже не особенно нравился.

Не говоря ни слова, он направился прямо к двери, но Вэн протянулся и схватил Вульфа за руку. Вульф был выше Вэна и чуть шире в плечах, но сила пальцев старшего брата заставила его остановиться.

- Подожди, - голос Вэна звучал ровно и властно. - Это все из-за Оливии де Сантис, не так ли?

Нет, Господи, нет. Он не хотел говорить об Оливии и о том, что потерял ее, не сейчас. Не этим двум мужчинам.

- Отпусти меня, - прорычал он, пытаясь вырваться.

Но Вэн держал его крепко.

- Так и есть, не так ли? Что она тебе сказала? Господи, если она причинила тебе боль…

- Она этого не делала, - солгал Вульф, поворачиваясь к брату. - Она единственный человек в моей жизни, который всегда говорил мне правду.

Так почему ты ей не поверил?

Эта мысль провалилась в какую-то дыру в его мозгу, вызвав головокружение, и на секунду комната исчезла. Был только этот вопрос. И был только один ответ.

Он не поверил ей, когда она сказала ему, что он умен, что он больше, чем просто оружие в руках его отца. Он этого не сделал, потому что боялся правды.

Он боялся быть слабым. Боялся той части себя внутри него, которая так отчаянно хотела одобрения отца. Которая так сильно хотела принадлежать кому-то. Так боялся, что позволил себе поверить обещаниям отца, его лжи, потому что вера была всем, что у него было. А потом все обернулось против него.

Так как же он мог ей поверить? Когда все остальные только и делали, что лгали ему?

Вэн смотрел на него так пристально, словно брал у Лукаса уроки снайпера.

- Господи, - сказал он наконец. - Ты в нее влюблен.

Ну конечно же. Ты был влюблен в нее много лет.

- Нет, - ответил Вульф, хотя сразу же услышал ложь в своем голосе.

- Да, - Вэн отпустил его руку. - А потом ты выстрелил в ее отца. За тебя можно порадоваться!

Он уже занес кулак, готовый ударить Вэна в лицо прежде, чем он даже понял, что делает.

- Не смей, мать твою, говорить о ней, - прорычал он. - Даже не произноси ее имени.

Но брат даже не взглянул на направленный на него кулак.

- Что случилось? Она ушла от тебя?

Вульф ничего не сказал, пытаясь подавить желание ударить его.

Ты же не его хочешь ударить. Ты хочешь ударить себя. Потому что ты принял неверное решение. Ты должен был ей поверить, но не поверил.

- Да, - выдавил он. - Как ни странно, ей не понравилось, что я стрелял в ее отца.

- Тогда зачем ты это сделал?

- Потому что, очевидно, я чертовски глуп.

Ему ответил Лукас:

- И ты будешь еще глупее, если поверишь в эту чушь.

Вэн не сводил глаз с Вульфа.

- Господи Иисусе, Вульф. Ты изменчив, но не глуп. И если ты позволишь женщине, которую любишь, уйти из-за этого, тогда у тебя действительно дерьмо вместо мозгов.

Кулак Вульфа дрогнул, желая врезаться в лицо брата.

Они не понимали, просто не понимали.

Или, может быть, это ты не понимаешь. Она что-то увидела в тебе, а ты все еще ищешь все возможные оправдания, чтобы не верить ей.

Но если он ей поверит, что тогда? Что будет тогда? Кому он будет принадлежать?

- Ты мог бы принадлежать мне…

Его охватило такое сильное желание, что он едва мог его вынести. О Боже, если он и хотел кому-то принадлежать, то только ей. Но он отказался от нее, сделал неправильный выбор. Он не мог взять свои слова обратно. Но, возможно, сможет?

Его кулак медленно опустился.

- Я должен отпустить ее, - хрипло сказал он, хотя и не собирался ничего говорить. - Я сделал неправильный выбор. И уже не могу вернуться оттуда.

Взгляд Вэна метнулся к Лукасу, потом снова к нему.

- Конечно, можешь. Ты терпишь неудачу, а затем возвращаешься и пытаешься снова. Разве ты ничему не научился в Коронадо? «Никогда не сдаваться», Вульф. Ты должен это знать.

- Никогда не сдаваться…

У него перехватило дыхание.

Если он откажется от нее, отпустит ее, она уйдет, никакого второго шанса не будет. Он позволит своему отцу и Чезаре де Сантису, определить себя. Позволит себе поверить, что он просто большой тупой мудак, который был слаб, когда он должен был быть сильным, который не был достоин быть чьим-либо сыном.

Или он может сделать другой выбор.

Он мог бы стать тем, кем хотел быть, если бы только знал, что это за человек.

Ты знаешь, каким человеком хочешь быть.

Конечно, он знал.

Он хотел быть таким, каким его видела Оливия.

Он хотел быть мужчиной, которого она любила.

- Черт возьми, - пробормотал Вэн, глядя на него. - Что еще случилось?

- Я просто кое-что понял, - Вульф вырвал руку из хватки брата. - Мне нужно кое с кем повидаться.

Вэн открыл рот, чтобы что-то сказать, но его прервал телефонный звонок. Нахмурившись, он поднял палец, показывая, что Вульф должен подождать, затем вытащил телефон из кармана джинсов. Он нахмурился еще сильнее.

- Я должен ответить. Похоже, что-то произошло.

- Что за дерьмо? - Спросил Лукас.

Вэн только покачал головой и нажал кнопку, поднеся телефон к уху.

Но Вульф уже отвернулся и направился к двери.

Он не мог ждать.

Он должен увидеть Оливию. Прямо сейчас.


Глава Семнадцатая


Оливия присела на край дивана в гостиной, положив руки на колени. Ее отца сразу же увезли в частную больницу, до ее возвращения после того, как Вульф забрал ее, но все уверяли, что Чезаре жив. То, что сказал Вульф, было правдой, под рубашкой у него был бронежилет. Наверное, было сломано ребро или два, но он поправится.

После того, как Кларенс спросил ее, хочет ли она, чтобы Вульфа Тейта убрали за то, что он сделал с боссом, и она решительно отказалась, он позвонил Ангусу, водителю ее отца, предполагая, что Оливия захочет немедленно отправиться в больницу, и был очень удивлен, когда она отказалась.

Не обращая на него внимания, Оливия направилась прямо в кабинет отца и включила его компьютер. Затем она скопировала все его файлы на маленький жесткий диск, который затем засунула в карман юбки.

Когда придут федералы, сотрудники де Сантиса, без сомнения, попытаются уничтожить данные с его компьютера, чтобы все эти файлы были стерты, но теперь они были у нее.

Ее отец не сможет избежать того, что он сделал, не в этот раз.

Она не знала, что делать дальше, поэтому спустилась вниз, решив подождать в гостиной, хотя понятия не имела, чего она ждет.

Она все еще была так зла и обижена на Вульфа. На его отказ принять то, что она продолжала ему говорить, на его отказ слушать ее. Доказав, что ее любовь не имеет для него никакого значения, ни на йоту.

С другой стороны, ее любовь никогда ни для кого не имела значения, не так ли? Это не спасло ее мать и не спасло ее отца.

Все, что он сделал, это причинил ей боль.

В конце концов она встала и вышла из комнаты, задержавшись только для того, чтобы взять пальто, а затем, после того, как ей пришла в голову еще одна идея, снова зашла в кабинет отца, чтобы взять что-то еще со стола.

Пистолет.

Сунув его в карман пальто, она спустилась вниз и вышла через парадную дверь.

Она шла по тротуару, не разбирая дороги, просто ей нужно было двигаться, ее мозг снова и снова прокручивал то, что произошло. Вульф нажимает на курок, и ее отец падает.

- Я чертово оружие. Это все я. Это все, чем я когда-либо буду.

Слезы потекли по ее щекам, и она позволила им. Она и так уже много плакала сегодня, так что можно еще немного поплакать.

Она понятия не имела, что ей теперь делать. Все это казалось таким бессмысленным. Придут федералы и разрушат жизнь ее отца, они разрушат и ее жизнь тоже. Если повезет, они поверят ей, что она понятия не имела, что делал ее отец, и ее не назовут соучастницей, но она должна принять тот факт, что она может ею оказаться.

Она расскажет им правду, что бы ни случилось.

Тротуар все еще был покрыт льдом, поэтому она опустила голову, наблюдая за своими шагами, и не видела мужчину перед собой, пока не стало слишком поздно, чтобы избежать столкновения с ним.

Это было все равно что врезаться в дерево.

Ее руки поднялись, чтобы опереться на твердую как камень грудь, и она подняла глаза, собираясь уже извиниться.

- О Боже, мне так жаль. Я не видела…

Все, что она собиралась сказать, замерло у нее на губах.

Мужчина смотрел на нее сверху вниз, и один его глаз был зеленым, а другой синим. У него был короткий черный ирокез, и его руки были большими и теплыми, и они сжимали ее руки, удерживая неподвижно.

- Оливия, - сказал Вульф, а его серьезный голос был хриплым.

Она напряглась, поток ярости и боли взорвался внутри нее, и она полезла в карман пальто за очень маленьким пистолетом. Он был крошечным, экспериментальным оружием «DS Corp», и она понятия не имела, почему вообще сунула его туда, просто в то время это казалось хорошей идеей.

Теперь она знала.

Ее пальцы сомкнулись вокруг пистолета, и она выхватила его из кармана и прижала к плоскому животу Вульфа прежде, чем она даже подумала об этом.

- Помнишь, что я сказала, если ты вернешься? - тихо сказала она. - И если ты даже подумаешь прикоснуться ко мне?

Его глаза расширились, но он не пошевелился и не отпустил ее.

- Сделай это, - сказал он. - Я это заслужил.

И она вдруг поняла, что, если она нажмет на курок, он не уклониться от выстрела. Он примет его и не остановит ее.

Боль сдавила ей горло.

- Что ты делаешь? Почему ты вернулся?

- Потому что я должен был тебе кое-что сказать.

- Сказать мне что? - она сильнее прижала ствол к его животу, его пресс напрягся, когда она это сделала. Он был так близко, что она чувствовала жар его тела и тепло его ладоней, просачивающихся сквозь блузку. Это причиняло ей боль.

- Что я должен был послушать тебя, - грубо пробормотал он, изучая ее лицо. - Что мне не следовало нажимать на курок. Я должен был поверить тебе, когда ты сказала мне, что я не должен быть машиной, я не должен быть оружием. Но я не слушал и не верил тебе, потому что я гребаный идиот и я боялся. Потому что поверить в свою глупость был лучшим оправданием, чем поверить в ложь, - его пальцы сжали ее сильнее. - Ты была права. Я все еще делал то, что хотел папа, все еще был тем, кем он хотел меня видеть, и я сказал себе, что тоже хочу быть таким. Потому что он мой отец и я его люблю, и я хотел, чтобы он любил меня. Я хотел быть его сыном, - его голос стал хриплым. - Но он не любил меня, Лив, он лгал мне. Все обманывали меня. И поэтому... я не мог позволить себе поверить тебе.

Ее горло сжалось, и ей пришлось сглотнуть, чтобы дышать.

- Но ты никогда не лгала мне, - продолжал он хрипло, нервно. - Ты никогда не лгала, ни разу. Так что теперь у меня нет отмазки, да? У меня нет выбора, кроме как поверить тебе. Что я не просто оружие. Что я умнее, чем я думал, - он притягивал ее к себе, и, должно быть, ему было больно, когда дуло пистолета сильнее уперлось ему в живот, но, если это и было так, он не подал виду, его блестящие глаза смотрели на нее, полные чего-то яростного, что проникло в нее и крепко сжало. - У меня нет выбора, кроме как поверить, что я тот человек, за которого ты меня принимаешь. У меня нет выбора, кроме как стать таким человеком, - его массивная грудь тяжело вздымалась, когда он прерывисто дышал. - Я хочу, Лив, я хочу быть таким человеком. Я больше не хочу быть оружием. Я не хочу быть еще одним гребаным инструментом, которым все эти ублюдки пользуются, чтобы навредить друг другу. Я хочу принадлежать тебе. Потому что ты женщина, которую я люблю.

Ей показалось, что ее сердце сжимается в тиски, и это причиняло боль. В его глазах горел огонь, обжигающий, яркий и яростный, и она боялась позволить себе надеяться, что это было именно то, что она думала.

- Я думала, что этого недостаточно, - прохрипела она. - Я думала, ты не хочешь меня слушать. Того, что я сказала тебе, что люблю тебя, было недостаточным для тебя. Что я недостаточно хороша.

Он отрицательно покачал головой, яростно и резко.

- Нет, блядь, ты знаешь правду? Я тот, кто недостаточно хорош. Я тот, кто не заслуживает того, что ты пыталась мне дать. Я похитил тебя, использовал тебя, лгал тебе. А потом я выстрелил в твоего проклятого отца прямо у тебя на глазах. Я не лучше их всех, и я это знаю.

- Вульф, ты…

- Нет, дай мне закончить, - его глаза горели пламенем, скрывая за ним решительность, всю силу его немалой воли. - Я хочу принять другое решение, другой выбор. Я хочу быть достойным тебя, Оливия де Сантис. Я хочу заслужить тебя. Я хочу быть тем, кем ты меня считаешь. И, блядь, клянусь я собираюсь провести остаток своей жизни, пытаясь и дальше.

Слезы медленно потекли по ее щекам, весь ее гнев улетучился, а вместе с ним и вся боль.

Она никогда не думала, даже за миллион лет, что когда-нибудь услышит эти слова от него.

- Ты не должен ничего делать, чтобы заслужить меня, - хрипло сказала она. - Тебе не нужно ничего делать, чтобы быть достойным. Ты уже такой.

Выражение его лица стало еще более свирепым.

- Если бы на твоем отце не было бронежилета, я бы его убил. Как ты можешь это простить?

Она покачала головой.

- Тебе не у меня нужно искать прощения за это. У себя самого, - она протянула руку и коснулась его лица. - Я думаю, в глубине души ты знаешь, кто ты, и тебе не нужно имя в свидетельстве о рождении, чтобы доказать это.

- Да, ты права, - он убрал руки с ее плеч и обхватил ее лицо своими большими теплыми ладонями. - Я знаю, кто я. Я человек, который любит Оливию де Сантис, и это все, что мне нужно.

Она хотела что-то сказать, но вместо этого он поцеловал ее, и не очень нежно. В этом поцелуе не было ничего, кроме грубого требования, ничего, кроме жара и страсти. Когда он, наконец, оторвался от ее губ, то сказал:

- Теперь ты можешь убрать пистолет. Если все еще хочешь рискнуть.

Ее смех каким-то образом превратился в рыдание, и она позволила ему забрать пистолет. Он положил его в карман, а затем обнял ее и прижал к себе. И она не протестовала, она просто раскрыла губы навстречу его губам и позволила ему поцеловать себя, не обращая внимания на проходящих мимо людей.

- Я хочу отвести тебя на «Леди», - прошептал Вульф ей в губы. - Уложит тебя на кровать и сделать своей. Прямо сейчас, блядь.

Она вздрогнула.

- Я тоже этого хочу, но думаю, что мне придется остаться здесь. Я думаю, что в какой-то момент меня может навестить ФБР.

Вульф поднял голову и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

- Что ты сделала, детка?

- Я расшифровала те файлы, а затем переслала их своему брату, чтобы тот передал их в ФБР. О, и я также скопировала все остальные файлы моего отца на жесткий диск. Они все у меня в кармане.

- Черт возьми, - одобрительно пробормотал Вульф. - Ты гораздо круче, чем я.

Она усмехнулась, его похвала вызвала у нее румянец.

- Я думаю, это означает, что сейчас мы действительно не можем вернуться на «Леди».

Выражение его лица изменилось.

- Думаю, мы найдем время. Они ведь еще не пришли, верно?


* * *


Вульф отвел ее на свою лодку и сделал, как обещал. Он положил ее на кровать и раздел догола, затем исследовал каждый дюйм ее прекрасного тела, поклоняясь ей так, как следовало. Так, как она того заслуживала. Любил ее так, как он обещал, потому что он больше не был оружием разрушения. Он был мужчиной, и его миссия состояла не в том, чтобы убивать, а в том, чтобы заставить ее чувствовать себя хорошо, заставить ее чувствовать себя любимой.

Ее телефон зазвонил прежде, чем он был готов к этому, и, конечно же, это ФБР хотело поговорить с ней об ее отце - или, по крайней мере, это то, как они поняли, когда, наконец, прослушали сообщение - потому что у них были другие более важные дела, чем отвечать на телефонные звонки.

На какое-то время ей придется вернуться в особняк де Сантиса и столкнуться с последствиями преступлений своего отца. Но он уже решил, что она не буде делать это в одиночку. Он будет рядом с ней и применит всю силу имени Тейт, чтобы помочь ей.

На этот раз Тейт собирался помочь де Сантису, а не убить.

Но все это могло подождать еще как минимум полчаса.

Потому что, хотя любимыми вещами Вульфа были драки, трах и взрывание всякого дерьма, любовь к Оливии де Сантис была его самой любимой из всех.


Эпилог


В тот день, когда Чезаре де Сантис отправился в тюрьму на очень долгое время, братья Тейт встретились в пивной «У Лео», чтобы отпраздновать это. Потому что именно там начались все их семейные драмы.

Хотя на этот раз их было не трое.

Хлоя, его приемная сестра, а теперь и невестка, прижалась к Вэну, болтая о новом Конюшенном комплексе или о какой-то другой ерунде, в то время как Грейс, сидя на коленях у Лукаса, внимательно ее слушала. Лукас слушал не очень внимательно. Он накручивал на пальцы прядь огненно-рыжих волос Грейс и явно думал о чем-то другом.

Вульф взглянул на дверь, нетерпеливо ожидая, когда появится последнее пополнение в их семье.

Это был трудный день для Оливии. Испытание было долгим и изнурительным для нее, и наблюдать за тем, как ее отца садят на долгие годы, тоже было нелегко, но она сказала ему, что хотела бы приехать к «У Лео».

Он действительно надеялся, что эти несколько дел не займут слишком много времени, потому что он ненавидел быть отдельно от нее, особенно когда он знал, что она будет нуждаться в нем.

В конце концов, дверь в бар открылась, и там появилась она, одетая в его любимый наряд «горячей секретарши». Юбка-карандаш, скромная блузка и туфли-лодочки.

Чертовски восхитительна.

Но когда она подошла к нему, привлекая немало мужских взглядов, пробираясь сквозь толпу в основном военных, между ее бровями появилась складка.

У него внутри все сжалось. Что-то было не так.

Он отодвинул свой стул и встал, не утруждая себя извинениями, просто направляясь прямо к ней.

Они встретились в середине бара, и он не смог устоять перед желанием наклонить голову и поцеловать ее на глазах у всех в этом месте, заявляя на нее свои права.

Ее руки легли ему на грудь, и она на мгновение прижалась к нему, возвращая поцелуй. Затем она отстранилась.

- Вульф, тебя кое-кто ждет снаружи.

Его внутренности сжались еще сильнее.

- Кто?

Голубые глаза Оливии встретились с его взглядом.

- Адвокат вашего отца. Он был уже здесь в тот момент, когда я подъехала, и спросил, знаю ли я тебя и будешь ли ты здесь или нет. Я подумала, что будет лучше, если он не войдет внутрь. У него есть кое-что для вас.

О, черт, это было нехорошо. И никогда не было.

Вульф оглянулся на своих братьев, - они даже не смотрели на него – а потом снова на нее.

- Хорошая мысль. Ну же. Тогда покажи мне, где он.

Взяв его за руку, она вывела его наружу, и действительно, там стоял какой-то придурок в костюме, очень похожий на адвоката. Когда Вульф приблизился, он спросил:

- Вульф Тейт?

- Да, это я.

Он достал из кармана конверт и протянул мне.

- Твой отец хотел, чтобы я передал это тебе через шесть месяцев после его смерти.

- Черт, - пробормотал Вульф, не желая брать конверт, но все равно делая это.

Адвокат коротко кивнул, затем повернулся и пошел прочь, оставив Вульфа стоять с конвертом в руках, предчувствуя, что последний конверт, который дал ему отец, разорвал его жизнь на части.

Теплые пальцы крепче сжали его руку.

Это также привело тебя к Оливии.

Это было правдой. Значит, не все так плохо.

Он посмотрел в обеспокоенные голубые глаза Оливии.

- Есть идеи, что все это значит?

- Нет. Ты хочешь, чтобы я его открыла?

- Черт возьми, нет. Я смогу это сделать, - затем он снова легонько поцеловал ее. - Но спасибо за предложение, детка.

Она улыбнулась ему.

- Открой его, Вульф. Давай разберемся с этим вместе.

Поэтому он разорвал конверт с последним посланием отца и посмотрел на листок бумаги, который держал в руках. Он был старым и помятым, и выглядел как план собственности.

Осознание поразило его, как минометный снаряд.

- Это планы ранчо Тейтов, не так ли? - выдохнула Оливия. - Оригинал.

Так оно и было, причем с первоначальными границами. Доказательство того, что нефтяные месторождения Тейта были на земле Чезаре де Сантиса.

- Это доказательство того, что хотел твой отец, - сказал Вульф, глядя на чертежи, не зная, что он думает по этому поводу. Потому что это может свергнуть империю Тейтов.

Полгода назад он использовал бы эти планы именно для этого. Разрушил бы империю Ноя в обмен на всю ложь, которую он ему наговорил.

Но теперь он был другим человеком, и месть больше не интересовала его.

Вульф сложил чертежи, положил их обратно в конверт и протянул удивленной Оливии.

- Это твое. Это твое наследство. И это твое решение, что делать с ним.

Она уставилась на него с подозрительным блеском в глазах. Затем она моргнула, посмотрела вниз и очень осторожно разорвала конверт пополам, затем на четвертинки, до тех пор, пока в ее ладонях не осталось ничего, кроме конфетти.

А потом, поскольку она была Оливией, она подошла к ближайшему мусорному ведру и выбросила обрывки.

- Нет, - сказала она, когда вернулась к нему. - Все кончено.

И точно так же, вражда Тейт/де Сантис была закончена.

Кто бы мог подумать, что все закончится так просто?

Вульф поднял руки к ее лицу, запрокинул голову назад, глядя в ее прекрасные глаза. Он должен был придумать, что сказать в этот момент, что-то значимое и красноречивое. Как, например, цитата Хемингуэя, которую он вытатуировал на груди. Но он не был Хемингуэем, и он никогда не был особенно красноречивым человеком, и кроме того, ему было наплевать на вражду.

Во всем этом чертовом мире было только одно, на что ему было не наплевать, и только одно, что он хотел сказать.

- Я люблю тебя, Оливия де Сантис, - сказал он, потому что главное была она. И любовь.

Все напряжение покинуло ее лицо и все беспокойство тоже, а ее улыбка заполнила дыру в его душе. Она подняла руку к его лицу.

- Я тоже люблю тебя, Вульф Тейт.

Он хотел принадлежать кому-то всю свою жизнь, и только сейчас, глядя в ее прекрасные голубые глаза, он понял, что все это время он уже принадлежал кому-то.

Он принадлежал ей.


Загрузка...