Миллион поцелуев в твоей жизни

Глава 6

Рен

Я возвращаюсь в свою комнату, радуясь возможности взять передышку. Однако не успеваю насладиться тишиной, потому что меня пугает внезапный звонок телефона.

На экране высвечивается папин номер, и я с тревогой осознаю, что так и не перезвонила ему после того, как он отправил сообщение.

– Прости, пап. День пролетел незаметно, – объясняю я.

Он отвечает мягким, приятным смешком, который вызывает у меня улыбку, несмотря на волнение, до сих пор не отпустившее меня после конфликта, что произошел между Фигом и Мэгги. И, видимо, мной. Я еще никогда в жизни не оказывалась в подобных ситуациях, и это выбило меня из колеи.

– Мне звонил заведующий кафедрой истории искусств Колумбийского университета.

Сердце подскакивает в груди и тут же ухает вниз.

– Ой.

– Хочешь знать, что он сказал?

Я уже знаю. Ему до смерти хочется, чтобы меня зачислили, потому что папа попросил об одолжении.

– Что именно? – Я стараюсь говорить легким, непринужденным тоном, что и ожидает услышать отец. Свою милую счастливую дочь, которая сделает все ради папочки. Это чувство взаимно.

Когда отцу это удобно.

– Они хотят, чтобы ты училась у них, дорогая. Ты принята, – с гордостью сообщает папа.

– Ох. Как здорово, – отвечаю я еле слышно. Усаживаюсь в кресло возле письменного стола и смотрю в окно с видом на кампус. Несколько учеников разгуливают по территории, хотя я не могу разобрать, кто есть кто. Все они выглядят одинаково, потому что еще не переодели школьную форму.

– Какой-то у тебя недовольный голос, Тыковка. – Я слышу разочарование в его голосе. – Я думал, сильнее всего ты хотела поступить в Колумбийский.

Я никогда этого не говорила. Просто всегда соглашалась с отцом, когда он без конца разглагольствовал о том, какой это прекрасный колледж и какая у них основательная образовательная программа по искусству. Я не хочу становиться художником, скорее просто изучать искусство. Мне бы очень хотелось однажды устроиться на работу в художественную галерею или в музей. Может, даже обзавестись собственной галереей, в которой я смогла бы открывать подающих надежды художников и поддерживать их.

Это моя мечта, и родители об этом знают. А еще поощряют ее, хотя сомневаюсь, что они верят, будто я смогу чего-то добиться самостоятельно. Уверена, они просто мне потакают. Папа делает это не ради меня, а ради себя.

Колумбийский университет расположен слишком близко. Оставшись в Нью-Йорке, я окажусь в ловушке, потому что тут живет моя семья, тут я выросла.

Я же хочу другого. Где-нибудь подальше.

Будь папина воля, это никогда не случится.

– Я в восторге. Правда. – Я придаю голосу радостное волнение в надежде, что он заметит. – Большое спасибо, что поговорил с ним. Не терпится узнать, куда еще меня примут.

– Разве другие колледжи имеют значение? Я думал, Колумбийский – вот главная цель.

Я не стану перечислять все колледжи, в которые на самом деле хочу поступить и куда подала документы. Отец сразу туда позвонит и договорится о зачислении или же прямо запретит мне поступать в некоторые из них. Я не могу рисковать.

– Разумно иметь несколько вариантов выбора, пап.

– Ты права. Всегда хорошо иметь варианты. Запасной план. – Так и представляю, как он согласно кивает.

– Можно мне поговорить с мамой?

– О, я не с ней. Я сейчас в Бостоне по делам. Домой поеду в пятницу. Позвони ей. Она, наверное, по тебе скучает.

– Мы только что вместе провели выходные. – Я вернулась в кампус вчера вечером после того, как провела День благодарения с родителями.

– Мы всегда по тебе скучаем, милая. Особенно мама. Ты же знаешь, как ей не хватает внимания.

Знаю. И не всегда моего – ей нужен он. Хотя папа этого не замечает.

– Как дела в школе?

Я вкратце рассказываю ему обо всем, стараясь не упоминать о Крю, Фиге или Мэгги. Сегодняшний день был непохож ни на один из тех, что я провела в частной школе «Ланкастер».

А их было немало. Я не ожидала, что последний учебный год примет такой драматический оборот, да еще так стремительно. Кругом сплошная драма, которая не всегда касается меня непосредственно, но это очень странно.

Обычно я не оказываюсь в центре драмы.

Мы разговариваем еще несколько минут, а потом я слышу мягкий женский голос:

– Харви, идем.

– Позже поговорим, милая. Просто хотел сообщить тебе хорошие новости. Обязательно расскажи всем своим друзьям. Люблю тебя. – Он вешает трубку прежде, чем я успеваю попрощаться.

Я кладу телефон на стол и не свожу с него глаз. Кто сказал отцу, что им пора идти? Деловой партнер? Помощница? Знаю, что у него она есть, хотя не помню ее имени.

Или это была другая женщина?

Не секрет, что он изменяет. Похоже, такие влиятельные мужчины, как мой отец, всегда изменяют, что не может не разочаровывать. Возможно, именно по этой причине для меня так важна верность. Наверное, именно поэтому я боюсь отношений с парнями.

Кажется, что они всегда уходят. А большинство не может хранить верность, словно это заложено в их ДНК или вроде того. Им очень легко, очень быстро все наскучивает. Словно стоит девушке уступить, как они готовы двигаться дальше.

Взгляните на Фигероа и Мэгги. Очевидно, какое-то время между ними была связь, что само по себе с трудом укладывается у меня в голове. Он очень рискует, связываясь с ученицей. Слухи о нем ходили уже много лет еще до того, как я поступила в «Ланкастер», но им никогда не было официального подтверждения.

А та небольшая ссора, которой я стала свидетельницей, служит явным доказательством. Мэгги была в ярости. Интересно, неужели она всерьез решила, что Фиг пытался со мной заигрывать? Не думаю, что это так. Мне кажется, он просто проявил участие. Пожалел меня, потому что увидел, как я плачу в коридоре, а я не раз слышала, что мужчины не любят слезы. Папа никогда не любил.

Мужчины. Не понимаю их.

Испытав внезапное желание съесть что-нибудь вкусненькое, я выдвигаю ящик стола и достаю леденец на палочке. Срываю фантик и, выбросив его в небольшую мусорную корзину, отправляю конфету в рот. Сосу сладкий вишневый леденец, и сахар окутывает весь рот.

Это моя главная слабость, вредная для здоровья. Я слежу за питанием, но при этом сладкоежка. Люблю конфеты, особенно леденцы на палочке.

Внезапно раздается стук в дверь, и с той стороны раздается громкий голос:

– Бомон! К вам пришли!

Я в удивлении откидываюсь на спинку кресла. Кому это захотелось меня навестить? Нам разрешено принимать гостей в комнате отдыха общежития, расположенной на первом этаже возле стойки дежурного, за которой сидят всевидящие старосты. Посетителями обычно оказываются кто-то из жителей города или ребята. Чьи-то парни. Многие парочки после уроков проводят время в комнате отдыха.

Я даже не представляю, каково это. Никогда не коротала время в комнате отдыха с Сэмом, а он мой самый близкий друг. Если мы и занимаемся чем-то вместе, то во время обеденного перерыва или идем в библиотеку.

– Спасибо. Сейчас спущусь! – кричу я человеку, который, наверное, уже ушел.

Я встаю, подхожу к зеркалу в полный рост и, держа леденец между пальцев, задумчиво себя рассматриваю. Сунув конфету обратно в рот, заправляю рубашку подальше под пояс юбки, а затем приглаживаю волосы. Я сняла пиджак, войдя в комнату, и как раз собиралась переодеться в более удобную одежду, когда внезапно позвонил папа.

И так сойдет.

Я спускаюсь по лестнице, поскольку живу на втором этаже и не утруждаюсь пользоваться старым ненадежным лифтом. Эта штука чаще ломается, чем исправно работает.

Войдя в комнату отдыха, я резко останавливаюсь, едва вижу, кто стоит, прислонившись спиной к старому дивану. Он скрестил длинные ноги в щиколотках и так и остался в форме, хотя, как и я, снял пиджак.

Крю Ланкастер.

Опустив голову, он глядит в телефон, русые волосы падают на лоб. Галстук он тоже снял, и несколько пуговиц рубашки расстегнуты, открывая сильную шею. Слегка обнажая грудь. Рукава закатаны до локтей, и мой взгляд устремляется к его предплечьям. Они мускулистые, покрытые порослью золотистых волос, и во мне пробуждается странное пульсирующее ощущение.

Между ног.

Я стараюсь не обращать внимания на это чувство, пока наблюдаю за Крю и усердно сосу конфету. Он вообще ничего не делает, просто стоит на месте, но все равно источает властную ауру.

Словно он здесь хозяин. Так и есть.

Я тихо прокашливаюсь, и он поднимает голову; голубые глаза смотрят в мои, и я просто гляжу на него в ответ.

Крю опускает взгляд на мои губы, замечает палочку от леденца, и я вынимаю конфету изо рта.

– Чего тебе? – надменно спрашиваю я, пытаясь скрыть беспокойство, от которого у меня сейчас все сводит внутри.

Он отходит от дивана, убирает телефон в карман и медленно идет ко мне.

– Есть минутка?

Я оглядываюсь на двух старост, сидящих за столом, но оба не обращают на нас внимания. Неважно. Хочу, чтобы он знал: мне известно об их присутствии, и они придут на помощь, если этот парень скажет мне хоть одно грубое слово.

– Конечно.

Я иду за ним через комнату, и мы оба устраиваемся в мягких креслах лицом друг к другу. Между нами стоит низкий круглый столик. Людей здесь немного, поэтому у нас есть возможность уединиться, но я уверена, что к утру по всему кампусу разнесется слух о том, как Крю и Рен видели вместе, пока они разговаривали.

Крю и Рен. Я даже не осознавала, как похожи наши имена.

– О чем ты хотел поговорить? – спрашиваю я, когда он не спешит начинать разговор. Должно быть, использует молчание, чтобы окружающим становилось не по себе, и у него получается.

Весьма успешно.

Крю наклоняется, упирается локтями в колени и рассматривает меня.

– У меня тут состоялся любопытный разговор со Сков.

Я на миг прикрываю глаза от унижения и сую леденец обратно в рот. Может ли этот день стать еще хуже?

– Я ужасно зол на тебя, Пташка. Она спросила, не позволял ли я себе каких-то непристойностей, которые могли так сильно тебя огорчить. Ты что ей наплела, черт возьми?

– Слушай, ты не хочешь работать со мной в паре…

– Да, черт побери, не хочу. Не хочу, если ты будешь говорить учителям, что я тебя домогаюсь, или что еще ты ей там наговорила. – Его слова пронзают мою кожу, словно пули.

– Я никогда не говорила, что…

– Намекала. Об этом я услышал от Сков, и мне пришлось защищаться, стараясь при этом не выставить тебя отъявленной лгуньей. – Крю колеблется, и я беспомощно вздрагиваю под его холодным взглядом. – Какой ты и являешься.

– Я не говорила, что ты совершил что-то непристойное. Просто сказала, что ты употреблял грубые и гадкие слова.

– Сквернословил. Так это называется. Я ни разу не говорил, что хочу тебя трахнуть.

Я ошарашена его свирепым тоном и сказанными им словами. Его мрачным взглядом, который блуждает по мне. Как будто он в самом деле вдруг захотел бы сделать это со мной.

Мысли уносят меня в нежеланном направлении, словно я не могу сдержаться. Но серьезно… каково было бы полностью завладеть вниманием этого парня? Чтобы он смотрел на меня с искренней заботой, а не с такой сильной ненавистью?

Я смотрю на его руки, подмечаю, как бицепсы выступают под белым хлопком. Каково было бы оказаться в его объятиях? Слышать, как он нашептывает нежности мне на ухо, хотя, наверное, он на такое неспособен.

Смотрю на его рот, на губы. Замечаю, что у них безупречная форма, а нижняя чуть полнее. Как бы он целовал меня: нежно и ласково? Или грубо и свирепо? Я вспоминаю книги, которые прочла, фильмы, которые посмотрела, и представляю тот первый миг, когда его язык медленно скользит по моему…

Нет. Нет, нет, нет. Этого я хочу меньше всего.

– Сейчас сказал, – подмечаю я дрожащим голосом.

Крю отвечает суровым взглядом.

– Не всерьез. Поверь мне, ты последняя девчонка, которую я хочу трахнуть.

А теперь я оскорблена, что ужасно глупо.

– И хорошо, потому что тебе это никогда не удастся.

– Я знаю. Мы все это знаем. – Крю откидывается на спинку кресла, и его напряжение слегка ослабевает. Не знаю почему. – Нельзя вот так запросто говорить такую хрень. Учителя серьезно относятся к подобным обвинениями, и неважно, как тонко они завуалированы. Им положено реагировать на все жалобы.

Я даже не думала о последствиях своих слов, когда излагала Сков свою позицию. Просто искала способ отказаться от совместного проекта.

– Прости. Я не хотела втягивать тебя в неприятности.

– Господи, ты и правда всегда сама доброта? – Кажется, он удивлен моими поспешными извинениями, которые сам только что испортил своей грубостью. Тоже мне новость. – Ты не втянула меня в неприятности. Просто мне пришлось разбираться со Сков и ее бесконечными вопросами. Просто… думай, что говоришь. Нам придется работать вместе. Смирись.

– И ты пришел, чтобы сказать мне это?

Крю кивает.

– Мог просто отправить письмо. – У нас есть доступ к адресам электронной почты учеников и персонала школы.

– Я собирался сказать все лично, чтобы ты видела, как сильно я взбешен. – Он сверлит меня сердитым взглядом, хотя уже не так напряженно, как в начале разговора. – Твои действия влекут последствия, Пташка. Нужно быть осторожнее.

Я держу в руке леденец за палочку и усердно сосу конфету, подумывая о том, чтобы ее разгрызть, когда Крю вдруг говорит:

– И еще кое-что.

– Что? – Я вынимаю леденец изо рта.

– Тебе не стоит есть это при мне. – Он кивком указывает на конфету в моей руке.

– Почему? – Я хмурюсь.

– Потому что, глядя, как ты играешь с этой штукой во рту, я могу думать только о том, как ты мне отсасываешь, – непринужденно заявляет он, будто вовсе ничего такого не говорил.

С этими словами, не дав мне опомниться, Крю встает с кресла и уходит, а я остаюсь сидеть, обдумывая все, что могла бы ему ответить.

Крю неоправданно груб со мной.

Говорит всякие пошлости, чтобы вызвать реакцию.

Называет меня глупым прозвищем, которое мне не очень-то нравится.

Но он не дал мне возможности ответить.

Как всегда. Я начинаю понимать, что именно так все со мной и обращаются. Словно отпускают замечания в мой адрес, а не говорят со мной. Я никогда не участвую в разговоре. Должна просто сидеть и все выслушивать, как маленькая послушная девочка.

Это раздражает.

И, что еще хуже…

Ранит.