Миллиорк

Азеф-Иуда-Хлебников

Превратна судьба творений В. Хлебникова: они при жизни баяча были как посмертные (против его воли): друзья «по дружески» стащили рукописи черновики да и тиснули – получились «Творения, том I», «Затычка», «Дохлая луна» и др. Так впрочем с Хлебниковым и потом поступали… И если не всегда речарь улыбался, зато читатель может радоваться: ему выпало счастье видеть слишком интимное творчество, по которому не прошлась даже рука цензора-автора!

Тут и законченные произведения и уцелевшие клочки и наброски, вплоть до дневников!

Поэт не только обнажен, но даже вывернут и вытряхнут!

Вот его богатое нутро:

Легки сверкающие небесные зайцы – смеянцы!

Да это они и смеюнчики, смеюневичи, смеюняне, смеянцы!

Уста их сахарно-влажные и голос снегоснежного серебра.

Неловко?

Очень уж сладко?

Но вы вслушайтесь в словотворчество это завершенность великой полосы жизни:

И дальше

Да это сущий колдун! Улыбаются светлые глаза и не оторвешься – так и будешь повторять за ним:

Кажется это ничего не значит.

Вот хорошо, таково чистое колдовство, глухое, незнакомое!

Ведь это как в песне ведьм:

Не лучше ли оставить так это мамайство?

«Колдовство, если его разъяснить, не действует, но хочется узнать это магическое слово!

Сезам отворись!»

Хлебникова разъясняет признание Лермонтова:

Ю сокращенное ени (см. нашу заметку о Пушкине в «Тайные пороки академики»).

Игривое словоновшество

Долюбство… улюбнулся в любицу. Ягодина любви.

Эго «местоимение» великой вавилонской Лилю, «девы ночи», что являлась мужчинам во сне и мучила их неудовлетворенной любовью, тогдашней полицмейстерши, еврейской Лилит! (Сравни стихи Сологубящего о жене его – Лилит). Она явится при последней схватке мамулийцев.

«Улюбнула в любицу!»

Хлебников даже подыскал русское имя, ближайшее к Лиле (Лилит) –

Этакая юная Леда!

«Ляля на лебеде – Ляля любов!..»

Как видение проходят у него белые мавки, ведьмы, русалки и вилы с лебяжьей грудью:

. . . . . . . . . .

Когда то рисунки в книге поясняли слово, теперь затемняют.

Но если поверить художникам, украсившим книгу Хлебникова, и если допустить, что рисунки добавляют и раскрывают книгу, то что мы увидим?

На странице 5-й «Творений» Хлебникова поэма о лесной деве «Лиске», а перед этой страницей вкладной рисунок раздавленной (?) собаки с невозможно изломанной (повернутой задом) обнаженной женщиной в позе крайне двусмысленной.

Такая же дама с необыкновенно широким тазом, и перед ст. 22-й.

Как произведения Хлебникова, так и рисунки к ним (Д. Бурлюка), напечатаны без разрешения поэта – но может поэтому они пристали еще удачнее?

Как иначе нарисовать:

Или:

У Хлебникова все улыбочкой, т. ч. иному сперва померещится Фет и Верлэн, но в улыбке этой не видно ли смердва и мердва – морда Смердякова?

И еще?..

Небистели – постель и небо, которым привили дурную болезнь или обнажили в самую интимную минуту! Тут и «бла» и «на простине порока пятна». Если Хам посмеялся Хлебников?

а ученики учуяли подхватили и уже продолжали:

Это из «Облако в штанах».

Конечно, если о небе так выражаются, то оно в штанах, или еще хуже!

Ученики размазывают все тряпки, но первый за них взялся Хлебников.

Он ясно и кратко выразил свое отношение ко всему миру:

Опять это было напечатано без разрешения автора – кому же охота преждевременно откровенничать? Здесь тон простой и дальный – как последняя воля.

Конечно, Хлебников возмущается, когда его так выдают, и все собирался печатано протестовать – да что-то помешало!..

А что печатал Хлебников сам, было по-видимости другое, а в сущности тоже самое:

или:

Или более певучая юная поэма:

Этакая простота и невинность!

И вышеприведенное:

Но тем более великий и желтый (гумигутный) Иуда глядит из-за этой благолепной ясности сюсюкасловия.

Так же ослюнявил, под видом поцелуя П. Хлебников и Любавицу (обабиться, бабица).

Конечно Маяковского видишь за версту и не ошибешься.

И раз человек вывесил на лбу:

то сразу видно с кем имеешь дело и в карты играть с ним никто не сядет, а если сядет, то шулер похлестче его!

Не то Хлебников – его дсп. все девицы называют воробушком, считают необыкновенно нежным, а «ведающие миры иные в 8-ое измерение» – верным.

Да и как не считать?

Ведь может это у него от большой любви слюнявость такая? Ведь может он слишком уж предан, до приторности?

Он так пропитан «сладостью» и сладостью, что она у него из каждой буквы, из каждой прорехи!

Его словарь начинается с любви и кончается любистелью, между ними тщательно спрятаны юбка и постель.

Падеж любви.

Она склоняется и спрягается на 5-ти притах, Хлебников довел до конца, начертил все возможности этого слова – (в Дохлой луне). Он закончил дело символистов и начал новое.

За любясь влюбнось любиша лублея в любиевах.

«Любный, любилу любеж, любялех любяшечников, в любитвах и любой олюбил, залюбил улывнулся в любищу»…

«Любаны, любило, любанье, залюбилось нелюбью к любиму, любицей любимоч прилюбилась в залюбье…»

Как отнестись к этими словам баяча? с их эстетической стороны?

В. Брюсов критикуя И. Северянина просто пишет: и в одной из своих поэз (какое безвкусное слово!)…,

Но все таки – почему поэз – безвкусно?

Брюсов глубокомысленно промолчал, а между тем это нас чрезвычайно интересует.

Душевно больной (как уверяет д-р Радин) Мартынов например происхождение всех слов находит в еде

Конечно такая наука неприемлима, но если приведенные объяснения понимать лишь эстетически – то нам многое станет ясным. В самом деле разве поэзия и поэзы не напоминают нам Поэзия поедать или другой физиологический акт? и разве бывшие дсп. поэты не творили в точности от переполненного желудка? Под влиянием «настроения» –

Пренебрегая словом, как таковым?

Может и «поэзы» показались Брюсову безвкусным, напоминая ему какой-нибудь физиологический акт?

Во всяком случае отрыжкой несет от слов: поэзник, небистели, лизна, лиюнь и т. д.

Поэт изливается истекает…

Он так. плодовит – у И. Северянина 6 или 12 книг, у Хлебникова больше дюжины поэм, деюг, трактатов да бессчетное количество мелких стихотворений.

Манера Хлебникова – сперва наслюнявит, а потом утопит в «ложке воды».

Самая подлая смерть!

Берегитесь слюнявых, п. ч. убьют не из ненависти, а лишь по глупости своей воистину – «поцелуем предают» по неловкости любить и растерянности от своей неудачливости.

Предатели любят кровь, а еще больше удушение и утопление.

Дева которую обидел жрец в ярости своей потопила всю Атлантиду.

(Садок судей II)

Смерть в озере

Гибнут конечно серые солдаты: хлынули воды

И не случайно «бежит любезного венца» жених, утопивши невесту.

Такова разбойничья река:

Слава Разину п. ч. он:

Вода не случайно является нам стихией страсти…

Хотя этой окраской (у Тютчева – анальное болото) воды можно не соглашаться, по примем к сведению это признание важности влаги для поэта. У Хлебникова вода отомстила за себя; сперва слюни, влажность ю, не находя себе исхода, не растворяясь в других вещах и звуках, стали убийцей поэта и мира!

Все в природе должно погибнуть…

Если вы прислушивались к голосам диких гусей, не слышали-ли вы:

«Здравствуй, долженствующие умереть приветствуют тебя!»

Таков этот Иуда – любящий предающий не из-за денег, не из ненависти, не по повелению долга, а по великой любви – великий провокатор хотел всех благословить, а вместо того утопил вселенную.

Любил Русь, сочинял манифесты («Радой славун» см. приложение) звал посолон на нем – а не к тому ли звал, что и юняюк?

Он уж и сам видит потоп – да остановить не можёт!

Если лишь остается утешать себя тем, что он не признанный гений – Велемир, что откроется «общество изучения его жизни», что он один неприступный возвышающийся под окровавленный морем:

Утопив всех можно на диком камне надгробную надпись:

Это конечно одна из его граней, во многих произведениях он более энергичный и плясучий.

Ведь только Хлебников мог придумать такую китайскую пытку, такую скуку и безнадежную смерть! вот уж ссесюканье, а настоящее лицо речаря-смерти

Читайте справа или слева – надежды нет, одной улыбки, а одна кукса (рука лишенная пальцев, обрубок такой трагичный в наши дни).

Кукса евнух на скуксившемся лице которого отпечатлелись навек муки скук – скука в усиленной степени, скука мужского рода – скук!

от юбки к облакам

от кулота юнях, Хлебников переходит к сумраку обрубленного му

А вы видели Хлебникова живого?

Сумрачнее этого не бывает и медленно шагает высокий крепко сшитый человек в длинном сюртуке, а голова устало повисла на грудь и виден только гиганский высокий лоб с вертикальной морщиной, подойдя ближе вы рассмотрите ближе и свежие детские глаза неизвестно куда смотрящие, а потом бесполезную улыбку отвислых губ.

Заглянув в рот заметите острые черные зубы.

Могилой зияет его рот.

И как предсмертный стон (кто еще может головами видеть человека) зовет его зазовь.

А. Крученых.