Милорд

Занавес падает

Ей казалось, что она плывет по реке — по серой воде, такой теплой, пахнущей влажной тканью, одеколоном с амброй и табаком, и еще чем-то острым, мускусным, сводящим с ума с каждым вдохом. И она дышала, часто, захлебываясь этим запахом и каждым прикосновением, каждым поцелуем мужчины, который сейчас прижимал ее к белоснежным простыням и заставлял волны, становящиеся теплее с каждым движением, все чаще проходить по телу.

Лера запрокинула голову, счастливо улыбаясь потолку и положила ладонь ему на грудь, слева, там, где под уродливым, ребристым шрамом часто стучало живое сердце.

— Я… — начал он, но Лера быстро закрыла ему рот второй ладонью.

— Молчи… потом… не-сей…час!

У него белые волосы. Ласковые руки и горячие губы, он жив, он остался один — нет никакой укоряющей тени в его душе. Теперь есть только она и ее брат, и ничто, ничто их не разделит, не помешает, никогда, ни за что!

Все эти чувства, все мысли рассыпались электрическими разрядами, лились бессвязной смесью шепота и стона — Вик всегда ее понимал, ему слова не нужны. Пусть слова оставит себе тот, второй, едва их не разлучивший, его здесь больше…

— Не-е-ет! — выдохнула она, чувствуя, что толчки становятся чаще, а пальцы вокруг ее запястий сжимаются сильнее.

Он не остановился, только искривились в усмешке его губы. Лера подалась вперед и успела коснуться губами шрама, когда волны превратились в пульсирующее электричество, вспышкой погасившее полумрак спальни.

— Я люблю тебя… так сильно люблю тебя, — сонно прошептала она, откидываясь на подушку.

Сон пришел почти сразу. Она любила засыпать прежде, чем в мысли вернется ясность. Уже проваливаясь в свою — теплую и правильную — темноту, Лера почувствовала, как Вик обнимает ее сзади и целует в макушку. И этот жест, невинный братский поцелуй вызвал новую электрическую вспышку — в сердце.

…

Лера проснулась, когда окончательно стемнело. С трудом открыла глаза. Посмотрела, как светлые пряди сливаются с белой наволочкой в уютном мраке спальни.

Она встала, на ощупь собрала с пола и надела белье. Нашла под кроватью длинный свитер. Бесшумно вышла на кухню, не включая свет заправила кофеварку. Отсчитала из пачки три сигареты и разложила на салфетке.

От воротника свитера отчетливо пахло одеколоном, и она была счастлива.

В дверь постучали, когда она наливала кофе.

Не хотелось никуда идти. Не хотелось думать, кто может стучать и что может быть нужно этим людям.

— И услышал стук такой же, но отчетливей того… — пробормотала Лера, поставив чашку рядом с салфеткой.

Не включая свет, пересекла темный коридор и, посомневавшись еще несколько секунд, все-таки открыла дверь.

На пороге стояла девушка — худая блондинка в ярко-красном пальто. Лера сонно сощурилась, пытаясь понять, кого она ей напоминает.

— Тебе какого тут надо? — она честно попыталась, чтобы вопрос звучал дружелюбно, но сама слышала, что получилось плохо.

— Я ищу Виктора Редского, — поежившись, ответила девушка. Она была выше Леры, к тому же на каблуках. Стояла, спрятав руки в карманы и с мольбой смотрела на нее сверху вниз.

— А ты кто? — участливо спросила Лера, окончательно решив, что девушка ей не нравится.

— Я… подруга… старая подруга…

— Вот как. А иди-ка ты отсюда на хер, подруга, — дружелюбно посоветовала Лера. — И никогда, никогда, сука, не возвращайся.

— Но мне сказали он живет здесь! Я все проверила, это же… он здесь больше не живет? — Лера видела, как задрожали ее губы. Пораженная внезапной догадкой, она включила свет.

У девушки были огромные, небесно-голубые глаза. Но даже без этой детали Лера узнала бы ее — это ее портрет был в книге, в гриме Мари. Ее портрет она нашла у Виктора в чемодане. О ней он столько рассказывал и столько бредил по ночам.

— Ну нет, — протянула Лера. — Ну нет, не может такого быть. Ты жива? Это совсем уж несправедливо.

— Вы его сестра, верно? Вы похожи… — девушка вытащила из кармана руку, и Лере показалось, что она подаст ее для пожатия, но она начала нервно комкать пояс пальто. — Ирина… меня зовут Ирина, мы росли вместе…

— Лер, кто там? — послышался из коридора голос.

— Чтоб вы, суки, сдохли, — продолжая улыбаться сказала Лера.

Обернулась, чувствуя, как скулы свела эта проклятая счастливая улыбка.

Вот и кончился маленький сладкий ритуал самообмана.

— Одевайся и выметайся из моего дома, Сережа, — ласково посоветовала она стоящему в коридоре мужчине. — Ко мне подруга приехала, мы сейчас будем пить и разговаривать мерзкие бабские разговоры. — Обернулась к Рише, замершей на пороге и махнула рукой: — Заходи.

— А… а это… — она все еще смотрела на закрывшуюся за Сергеем дверь.

— А это мой красивый блондин-любовник, — с готовностью пояснила Лера. — Я знаешь сколько его искала? У него и шрам на груди есть — ожог какой-то, вроде на работе получил. У меня с ним плановая случка два раза в неделю. Еще тебе что рассказать?

— Виктор… ваш брат…

— Погоди-ка, солнце.

Лера зашла в спальню и стала в проеме, скрестив руки на груди. Смотрела, как Сергей одевается. Обычно она старалась так не делать, но сейчас ей была необходима вся ненависть, на которую она только способна.

Виктор был лучше нее. Добрее и благороднее. Из всех способов причинять боль он раз за разом выбирал самый мягкий — лезвие. Лера не хотела быть доброй.

Закрыв за Сергеем дверь, она обернулась к Рише, которая так и стояла на придверном коврике, и осенняя слякоть растекалась лужей под ее сапогами.

Некстати вспомнилась та грязная рыжая псина, которую Виктор как-то притащил с улицы.

— Мой брат умер.

Вот и сказала. Так долго избегала этих слов, словно копила заряд, чтобы выплюнуть их в лицо человеку, который по-настоящему заслужит их яда.

— Вик… умер? — бестолково прошептала Риша и вдруг села прямо на коврик. — Умер?

— Умер, — кивнула Лера. — Год назад.

— Как он… почему он…

— Ну-ка снимай эту тряпку, она яркая и бесит. И разувайся, я тебе что-то покажу.

И все-таки Вик был добрым. Истязал себя, был готов утопиться, лишь бы не дать завладеть сознанием тому чувству, которому Лера сейчас отдавалась с большим удовольствием, чем за пару часов до этого человеку, который в темноте был похож на ее брата.

Она смотрела, как Риша дрожащими пальцами пытается расстегнуть молнию на сапогах. Хотелось подойти, дернуть этот проклятый язычок, лишь бы скорее сделать что задумала.

Она даже не надеялась на такой шанс. Хотя искала Ришу в газетах и афишах. Мечтала об этой встрече, но с тех пор как проклятая сука сбежала со спектакля, она больше не играла Мари и, видимо, сменила псевдоним.

Наконец Риша справилась с сапогами. Сняла пальто, повесила на крючок у двери.

— Вежливая, — одобрительно сказала Лера. — Идем.

Она подошла к спальне Виктора. Погладила выломанный, да так и не вставленный обратно замок и толкнула дверь. Поманила Ришу за собой.

— Смотри. Вот тут он… — она замерла, указывая на порог.

Вдруг все потеряло значение. Всколыхнувшаяся было ненависть улеглась, растаяла без следа.

Может, дело было в таблетках, которые она так и не перестала пить, даже когда нашла Сергея. Просто уменьшила дозу, но сознание все еще путалось, мир казался спокойно-стабильно серым, а сильные чувства жили недолго.

Лера перешагнула порог и подошла к его столу.

Хотелось выставить Ришу из дома и сделать то, что она разрешала себе так редко — лечь в постель, стоявшую незаправленной уже год, укрыться с головой одеялом. И может, там и задохнуться.

«Вик бы не одобрил, — подумала она, выдвигая ящик стола и расстегивая чемодан, который он так и не успел разобрать. — Он вообще-то ее любил. И если бы узнал ее тогда, на парковке… впрочем, какая теперь разница».

Она достала из чемодана эскизник и смятую газетную страницу. Из ящика — пачку фотографий. Молча ткнула на них пальцем.

Эскизник трогать не хотелось. Там было слишком много портретов человека, которого она больше никогда не хотела видеть. О чьем существовании — да и существовании ли — хотела бы забыть.

Но Вик всегда играл до конца, и Лера на ощупь вытащила из эскизника вырванную страницу.

— Смотри, — она включила небольшую лампу, бросив золотой свет на фотографии. — Этих пятерых я не помню, как зовут. Я ему искала девочек, похожих на тебя. Но они надолго не задерживались, у него, знаешь ли, испортился характер…

Лера быстро перебрала снимки. Она смутно помнила, какой откуда взялся — какие-то она воровала из комнат, какие-то девушки отдавали сами. Она показывала их Виктору, если он одобрял — знакомила. Одна девчонка потом таскалась за ней и то жаловалась на его жестокость, то просила устроить им еще одну встречу или хотя бы телефонный разговор. Но он тогда потерял к ней всякий интерес, к тому же это было в мае, а Виктор не любил май с его сиренью и дурной памятью.

Риша перебирала снимки медленно. Лера видела, как медленно меняется ее лицо — она не могла не узнать свои черты на каждом.

— А вот это Дара, — с удовольствием сказала Лера, вытаскивая еще один снимок — самый яркий, профессиональный. Его Дара сделала сама, единственный снимок, где кто-то из девушек был с Виктором. — С Дарой он долго пробыл. Она его бесила, но вообще-то была неплохой девчонкой. Тоже математику любила и фотографией увлекалась, заставила его как-то носиться по всему городу за какой-то собакой… мне тоже нравилась. Смешная.

— Где она теперь? — спросила Риша, положив снимок обратно на стол. Примерзшую улыбку, пепельные кудри и сиреневый свитер, который, не нужно было спрашивать, точно подарил ей Виктор.

— Умерла, — щурясь ответила Лера. — У нее брат был наркоман. А Вик ему не продавал — я говорила, что он барыжил? Да, он барыжил. Дара вечно истерики устраивала, как брат ее упорется. Он себя не контролировал… А Вик таких презирал, он вообще был щепетильный, знаешь ли. Никаких ханыг в клиентах не держал… все нормально было, пока он не узнал, что Вик продает. Пришел, начал требовать дозу. А потом вернулся домой, избил сестру, выволок на улицу и утопил, прям у берега. Они на даче жили, у самой реки.

— О господи…

— Ага. Она перед смертью успела Вику позвонить, кричала… он за десять минут долетел, чуть не сбил кого-то… не успел. Зато сразу нашел ее брата, затащил в заброшку неподалеку и заставил уколоться, даже думать не хочу, чего он в шприц намешал. Стоял, смотрел, как он умирает, потом вернулся домой и напился в дым. Ему нравилась Дара… не как ты, конечно, но нравилась. А это Ника, — Лера с мазохистским удовольствием вырвала из горла ненавистное имя. — Она его убила.

Лера разложила поверх разбросанных снимков еще пять штук. Гордилась собой — сохранила все карточки, не сожгла ни одной.

Вик лучше смог бы рассказать эту историю. Он бы сделал правильно, театрально, с драматическими паузами, красивыми двусмысленностями. Но Лера была не такой. Все силы уходили на то, чтобы не схватить Ришу за завитые, за каким-то чертом светлые волосы, и не разбить ей лицо о край стола. Прямо о снимки Ники, на которые она не смотрела, завороженная фотографией, где Виктор обнимал Дару.

— Убила?..

— Да. Застрелила. Смотри, она больше всех на тебя похожа. Он ее любил. Вот ее, — она постучала по фотографии кончиком пальца, — любил. Поэтому-то она его и убила. Вы его не заслуживали… — Лера коротко всхлипнула и быстро вытерла глаза рукавом. От манжеты пахло одеколоном и еще, едва заметно, кофе и сигаретным дымом.

— Его убили…

— Да, его убили. Смотри, видишь рисунок? Он его с собой возил, — Лера позволила себе маленькую ложь-полуправду, быстро спрятав ее под беспощадной истиной: — Он тебя никогда не забывал. Любил всю жизнь, до самой смерти. Вот в ней — любил тебя. И в этой, и в этой тоже. И если бы не ты, маленькая, лицемерная потаскуха, вот эта, — она, не удержавшись схватила фотографию Ники и сунула Рише под нос, — в него бы не стреляла!

Риша не пыталась отстраниться, только дышала все чаще, словно в комнате перестало хватать воздуха. А потом вдруг с визгом отшатнулась от Леры, прижалась к косяку и вцепилась зубами в запястье. Лера заметила розоватые разводы шрамов, и они взбесили ее еще сильнее. Такие же руки были у Ники, только в аккуратных черточках от бритвы.

— Ну?! Довольна?! Какого хрена ты приперлась сюда, скажи мне?! Почему тебя все эти годы не было?!

— Я думала… я думала… он меня убьет…

— И был бы прав, а?!

— Я видела его в зале, на спектакле! Ты не знаешь, какое у него было лицо! Он за мной погнался, а потом остановился на парковке, смотрел прямо на меня и улыбался! А потом… потом…

— Что случилось потом, а, милая? Ну-ка расскажи мне, я тоже не знаю эту часть истории! — Лера схватила газетную вырезку. — Вот! Я нашла это у Ники в вещах, тут говорится, что ты пропала после спектакля! А он приехал и сказал, что зарезал девушку в театре. Расскажи-ка, солнце мое, кого он все-таки убил?!

— Никого! Никто не умер! Он просто смотрел и улыбался, а потом упал! А я сбежала…

— Вот как, — задумчиво прошептала Лера, опуская вырезку на стол. — Вот как… этот выродок его обманул… и потом… наверное, Ника спрятала эту вырезку, или он заставил увидеть другое имя и фотографию… он ведь наверняка и так умел…

— Что?..

— Ничего, солнышко. Ничего, золотая, — ласково пробормотала Лера, разглаживая заметку. — Какая теперь разница… сейчас-то ты зачем приперлась?

— Я… ты думаешь, мне хорошо было все эти годы? — Риша опустилась на пол и обняла колени, беспомощно глядя на Леру снизу вверх.

Лера впервые видела это выражение, которое так часто описывал Виктор — настолько беспомощно-виктимное, что будило в душе самые темные, звериные порывы. Но в следующую секунду она почувствовала в нем наигранную театральную фальшь. Теперь-то Риша наверняка знала, что у нее за лицо и вовсю этим пользовалась, даже не осознавая.

Лера только фыркнула. На нее такие взгляды точно не действовали.

— Ты, бедняжечка, наверняка страдала. Вся измучилась в своем паскудном театре, а?

Риша удивительно серьезно кивнула.

— Мне дали место только потому, что я была… протеже Мари. Меня ничему не учили, ставили мне отметки только потому что у меня была… история. Мне приходилось на диктофон записывать роли и исправляться…

— Бедная, — сочувственно нахмурилась Лера. Открыла шкаф — там, под аккуратно сложенными белоснежными отглаженными простынями лежал блок сигарет. Достала пачку, спрятала остальное.

— Ты не понимаешь…

— Да я и не хочу. Мне ваши театральные истории вот где, — устало сказала она, касаясь горла кончиками пальцев. — Вик тоже вечно… играл. Врал так вдохновенно, что сам верил…

— Кому врал?..

— Да какое тебе дело. — Сигаретный дым едва заметно горчил — раньше Лера курила другие, не такие крепкие. Но уже год покупала только те, что курил Виктор. Запах все равно был не тот — она давно заметила, что дым одних и тех же сигарет, выдыхаемый разными людьми, пахнет по-разному. И это тоже раздражало.

— Как его убили?..

— Я же тебе сказала — застрелили. Ты вроде должна хорошо слышать.

— Нет… я хотела… за что? Он же был… — Лера заметила, как искривились ее губы, — хорошим…

— Ага. Был. Понятия не имею. Я уехала в милицию, показания давать, у нас тут были небольшие… семейные разногласия, Вик заставил отвезти мать и сестру в отделение. А сам съездил за город, купил там поросенка, зарезал его на нашем столе, весь в крови измазался, труп на балкон выкинул — я по запаху нашла через три дня… а потом…

Она осеклась, увидев, что Риша ничего не понимает. Но объяснять ей не хотелось. Пришлось бы говорить о том, что Ника была не единственной убийцей ее брата.

Лера прекрасно поняла, что тогда произошло — Вик попросту подставился. Увидел отражение Мартина, понял, что нужно торопиться. И выставил себя убийцей — опять. Белые цветы у Ники в волосах не оставляли сомнений в том, какой была последняя его постановка.

Лера знала, что Виктор просит Мартина убить его. Но думала, что это невозможно. Иногда думала, что Вик просто сумасшедший и никакого Мартина вовсе нет. А потом убеждала себя, что это случится еще не скоро.

Она не была готова к тому, что однажды все кончится, к тому же так.

Если рассказывать эту историю, то нужно было признаваться, что ее брата убили трое — Ника, Мартин, и она, Лера, положив проклятый пистолет в комод и сообщив об этом Виктору.

Говорить об этом Рише она бы точно не стала.

— Так почему ты приперлась только сейчас?

— Я искала его… искала, с тех пор, как увидела в театре… я… хотела… попросить прощения. Мне… не надо было думать, что он… желает мне зла…

— Вот как.

— Но нигде не было следов… дом в деревне стоял пустой, и это совсем другой дом… а вчера мне позвонил Нис, мой младший брат, его… женщина, повитуха, на воспитание взяла, когда папа застрелился… с ней Вик дружил…

— Мне плевать.

— Да… конечно… он сказал, что в окнах горит свет. Я приехала, думала, найду его… а там женщина… сказала… дала мне адрес. И я поехала…

— Что, маму из дурки уже выпустили? — фыркнула Лера. — Ну да, ну да. За котят у нас долго не держат…

— Это его мать? Эта… это… была его мать?!

— Ага, мы же тут все убийцы-психопаты, садисты с бритвами, — оскалилась Лера. — Такая уж у нас наследственность, солнышко. Такая уж получилась семья.

— Я не… я не хотела. Где его могила? — вдруг вскинулась Риша. — Он здесь похоронен, в этом городе?

Лера молчала. Она не хотела показывать ей могилу брата. Но все-таки Виктор любил эту девушку, хоть она и не заслуживала такой любви. К тому же он учил ее рассказывать истории, а рассказывать истории надо до конца.

— Поехали. Подожди, штаны надену.

Лера зашла в свою спальню. Не стала краситься и расчесываться, но сорвала с кровати простыни и бросила угол. Теперь запах ее раздражал — остывший, чужой.

Она редко платила по счетам, почти не покупала еду и алкоголь, тратила деньги только на сигареты, таблетки и постельное белье. По два комплекта в неделю.

Когда она вышла из комнаты, Риша уже оделась и сидела на корточках, гладя большого серого кота.

— Руки убери, — попросила Лера.

— Это его кот?

— Вик ненавидел кошек, — выплюнула она, поднимая кота на руки. Он только вяло дернул хвостом.

Кот был тощий, ленивый и трехлапый. Ветеринары так и не спасли переднюю лапу, зато сохранили ему зрение.

Лера почти не замечала кота. Даже не давала ему имени. И не хотела признаваться себе, что предпочла бы, чтобы выжил белый котенок.

Она опустила кота на пол, не глядя дернула с крючка черное, облепленное шерстью пальто и вышла из дома.

Заперла за собой дверь — самую дорогую и надежную, какую нашла, с пятью замками. Лере не хотелось, чтобы кто-то ее тревожил.

Машина была припаркована там, где она ее оставила. С ней никогда ничего не случалось — ее не царапали, на нее не гадили птицы и не падали листья. Конечно, ведь это была правильная машина.

По дороге они не разговаривали. Лера упрямо не меняла диск, и каждый раз слушала французский шансон, который так и не полюбила. Вела она осторожно — очень боялась аварии. Любой царапинки на крыле, даже треснувшей фары. Но перестать пользоваться машиной брата не могла. Ей казалось, что тогда умрет еще какая-то его часть.

Она остановилась у цветочного ларька в центре города. Лера ненавидела кладбищенские цветы и всегда покупала живые.

Отдала Рише огромный букет ярко-алых роз и проволочный каркас.

— Умеешь венки делать? — Она кивнула. — Вот и займись по дороге, хоть что-то хорошее он от тебя увидит…

— Красные… красивы только… белые цветы… — прошептала Риша, вытаскивая первую розу.

— Думаешь, ему не хватило треклятых белых венков? — оскалилась она. — Я бы тебе белый купила, только он меня не простит.

Могила была неприметной. У самой ограды, в тени огромного тополя, растущего за забором. Лера молча смела с мраморно плиты листья.

На белом камне черной вязью было выведено «Виктор Редский». Ни дат, ни прощальных цитат, ни гравировок со свечами. Лера знала, что ему бы понравилось.

Риша молча стояла у нее за плечом, часто всхлипывая и не вытирая лицо.

— Так это правда… я думала… я до последнего думала ты…

— Обманываю, солнышко? Нет, милая, он действительно умер.

— Почему на камне только одно имя?! — вдруг выкрикнула она, падая на колени и протягивая руки к надгробью. — Это неправильно! Нет, не может быть, ему даже имени на надгробье не досталось!

— Какое имя?! — слова шипели и обжигали сжатые зубы. — Какое имя ты хочешь, тварь?! Не смей о нем говорить! Рядом с именем моего брата никогда, никогда не будет стоять больше ничьих имен, тебе ясно?!

Она села рядом с Ришей на колени и трясущейся рукой погладила ее по щеке, а потом все-таки вцепилась ей в волосы и прижала лицом к ограде.

— Ваш Мартин — подлый убийца! Предатель и палач! Он не заслужил никакой памяти, и ты… я буду надеяться, что ты… если ты хоть немного любила Виктора, тоже забудешь это имя.

Лера разжала пальцы, а потом встала и не оборачиваясь пошла к машине, оставив за спиной рыдающую, обнимающую ограду Ришу.

Наверное, стоило сделать правильно. Рассказать историю до конца.

Вик хотел бы, чтобы она рассказывала истории правильно.

Но она была совсем не такой как Вик. Ей хотелось быть жестокой.