Милосердие смерти. Истории о тех, кто держит руку на нашем пульсе

В жизни их, этих вертолетов, было много: и счастливые, и военные, и горящие, и «двухсотые» – но запомнились первые два. Те два вертолета из мирной жизни времен Советского Союза и молодости.

Больных в реанимации было мало, все стабильные, плановые наркозы отменили, и ничего не должно было помешать праздничному концерту, подготовленному мужским составом нашей больницы для наших профессиональных спутниц в честь Восьмого марта. Вся фишка заключалась в том, что мной и моим другом травматологом Володей Кругленьким был подготовлен номер, а именно – хор врачей-мужчин с исполнением знаменитой хоровой песни «Вечерний звон». Запевал самый безголосый, с полным отсутствием музыкального слуха, единственный оперирующий уролог на весь район Вова Замазов. Черный, похожий на цыгана, раздолбай, с полным ртом золотых зубов, охотник, балагур – он, как никто, подходил на роль запевалы.

Я знал его еще со времен своей субординаторской практики после четвертого курса. Неделю, по плану практики, я сидел с ним на урологическом приеме в поликлинике. Однажды к нему на прием пришел пациент, шахтер, видно, хороший его знакомый.

– Владимир Аксентьевич, ну вот съездил, как вы сказали, в область. Пропил то, что они прописали. Но все равно не стоит. Хоть воймя вой, не стоит, и все. Жена или спутается с кем-нибудь, или из дому выгонит.

Так говорил этот бедолага, богатырского телосложения красавец, и в карих, больших глазах отражались вселенская тоска и печаль.

– Петрович, – ехидно улыбаясь своей золотой улыбкой, спросил красавца Замазов, – а ты женьшенем пользовался? Порадуй жену ко Дню шахтера.

– Владимир Аксентьевич, уж год его пью, все без толку.

– Э, Петрович, ко Дню шахтера открою тебе страшную тайну. Его не пить надо, а привязывать к окаянному отростку, и тогда по-нашему, по-шахтерски-то жену… А, Петрович?

Я думал, что сдохну от смеха, но смеяться было нельзя. Это было бы расценено как надругательство мальчишки-практиканта над инвалидом, поэтому я по стеночке выполз в процедурку.

Дирижировать нашим хором должен был заведующий травматологией Пантелеймон Петрович Шанин. Был он разительно похож на актера Евгения Леонова, того самого, который сидел в тюремной камере на столе и рвал на себе майку, крича «моргалы выколю!». При такой неординарной внешности для врача был Пантелеймон Петрович изумительным травматологом, в совершенстве владеющим и аппаратом Елизарова, и гипсом, и всеми травматологическими прибамбасами. И не было лучшего шахматиста в городе, чем наш Шанин. Очень часто к нам в больницу заглядывал прокурор города, Щетинин, и засиживался за партийкой в шахматы у Пантелеймона до позднего вечера. Да, ростом наш дирижер был ровно сто пятьдесят пять сантиметров при весе килограммов этак сто.

Итак, наш номер был где-то посередине концертной программы. После концерта всех ждал банкет в столовой, с танцами, плясками, флиртами и далее – уж как кому повезет.