Мимикрия в СССР

41

С тех пор как немцы заняли Таганрог, в Ростове стали усиленно готовиться к обороне, решили окружить город противотанковым рвом, а для этого нужно вынуть неимоверное количество кубических метров земли, и сделать это скоро. Работа была возложена на жителей города. На каждое предприятие дана разверстка в соответствии с числом занятых на нем рабочих. На нашем предприятии работают главным образом женщины и многим земляная работа не по силам, но это не было принято во внимание во время задания и поэтому сразу же после начала земляных работ появились неприятности: у одной молоденькой работницы — аборт, другая упала в обморок, ее долго не могли привести в чувство, а потом отправили в больницу. Оказалось, что у нее больны почки, но доктор не нашел болезнь достаточно серьезной, чтобы дать освобождение. Я потом говорила со своей приятельницей, доктором, и она жаловалась, что больных, которых следовало бы освободить от тяжелой работы, особенно женщин, так много, что если всех освободить, то работать на окопах будет буквально некому, и их, врачей, обвинят во вредительстве.

Замещая главного инженера, я часто работала сверхурочно и директор сказал, что я не должна ходить рыть окопы. Но вот приходит ко мне председатель ФЗК и говорит:

— Тов. Богдан, вы как член ФЗК должны хоть раз пойти на окопы, показать пример.

— Я сама уже об этом думала, товарищ председатель, да ведь вы сами знаете, что я очень занята; кроме того я еще и больна. Вы помните, как я при вас упала в обморок? Я еще не избавилась от этой болезни.

— Я все понимаю, но ведь у нас работают главным образом женщины и половина из них не должна бы копать землю; а враг-то уже под Таганрогом и мы, как солдаты на фронте, должны рисковать! Будем надеяться, что за один раз с вами ничего не случится, а ваше присутствие поднимет дух. Приходите на полдня после обеда.

Когда начинают говорить, что мы солдаты, это значит, что отказ будет рассматриваться как дезертирство, и при почти паническом настроении, царившем среди партийцев Ростова, последствия могут быть серьезные. Я решила пойти.

Во время работы на противотанковом рве над нами очень низко пролетел немецкий самолет и сбросил целый дождь листовок. Ни один человек не решился поднять листовку, кроме двух активистов, очевидно, по заранее данному распоряжению. Они обошли окопы и собрали все листовки.

Мне еще раньше рассказывали, что немецкие листовки до смешного глупые. Они совершенно не используют в своих лозунгах призыва к уничтожению ненавистных русским советских учреждений и коммунистических догм. Вместо: , Дол ой колхозы" и "Даешь частную инициативу в промышленности и торговле" — они призывают: "Бей жидов и комиссаров — морда просит кирпича!". На кого эти лозунги рассчитаны? Советские люди до смерти устали от призывов: "Бей!" И почему жидов? Узнав характер листовок, многие стали подозревать, что в аппараты немецкой пропаганды для России пролезли коммунисты.

Все морские кадеты как-то сразу исчезли, говорят, что их послали защищать Ростов под Таганрог и оттуда вернулись очень немногие, только раненые в госпитали. Трудно поверить, чтобы этих почти детей, многим на вид было лет пятнадцать-шестнадцать, послали умирать. В городе это произвело очень тяжелое впечатление. Я слышала, как в очереди две пожилые женщины шепотом говорили:

— Их послали на смерть, чтобы они не достались немцам…

Наша уполномоченная по клетке ходила по квартирам и объявляла:

— Товарищи, с завтрашнего дня мы начинаем рыть бомбоубежища у нас во дворе.

— Какие убежища?

— Узкие щели в земле. Если достанем материал, прикроем их сверху досками и присыпем землей. Они считаются надежнее, чем убежище в подвале, конечно, если бомба не попадет прямо туда.

— Но ведь мы укрепляем подвал под лестничной клеткой.

— Можно укреплять и подвал, но есть очень строгий приказ горсовета рыть щели во дворах, подальше от дома, и мы должны рыть.

Щели вырыли, но во время тревоги туда никто не прятался. Всем казалось безопаснее сидеть в подвале, под защитой пяти железобетонных перекрытий лестничной клетки, чем в открытых щелях. Многие вообще не прятались, так как нашу часть города еще ни разу не бомбили. Подвал разделен на небольшие сараи для квартир с окошками наружу, и была надежда, что даже в случае, если весь дом обрушится, можно будет пробраться к одному из этих окошек. В подвал принесли лопаты, кирки, застлали часть пола досками, приготовили запас воды и т.п.

У меня, случайно, оказалась возможность сделать небольшой запас пищи на случай долгого сидения в бомбоубежище. Как-то зайдя в местный гастроном, я увидела на полке шоколад. Я очень удивилась; шоколад в магазине — и никакой очереди! Подойдя ближе, я увидела, почему: шоколад стоил семьдесят рублей килограмм! Сделан он в виде фигурок зверей и птиц. "Высший сорт и художественно оформлен", — объяснил мне приказчик. Цена даже для меня была очень высокой, но все же я купила один килограмм, специально для бомбоубежища.

Строительство щелей и противотанковых рвов было еще не все. На улицах стали строить баррикады из кирпича и камней, строились они руками домохозяек из ближайших жилищ. Делая противотанковые рвы и щели, люди хоть и ворчали, но понимали, это нужно для обороны, но баррикады на улицах вряд ли остановят немцев; да и кто будет драться на баррикадах? О баррикадах говорят: "Польза от них одна — красноармейцам легче будет разбежаться по домам при отступлении и переодеться в цивильное". Нужно сказать, что близость немцев, несмотря на истерические призывы правительства о бдительности и предупреждения о шпионах, многим развязала языки. В небольшой компании стали говорить неслыханные раньше вещи. Даже один из наших коммунистов, электротехник, сидя у меня в конторе, разглагольствовал, как хорошо бы открыть собственную мастерскую по ремонту и даже изготовлению бытовых электроприборов.

— Большие деньги можно заработать, если взяться за дело умеючи да найти подходящего компаньона, — говорил он, — люди изголодались по таким вещам. Я, например, могу сделать элемент, который можно приспособить к любому чайнику. А электрическую печку сделать кустарным способом — прямо раз плюнуть!

Я не знала, говорит ли он искренне или хочет спровоцировать меня.

— Мастерам, конечно, легко открыть собственное дело, а вот таким специалистам, как я, нечего делать частным образом. Только и остается работать в государственном учреждении.

— Вы можете о к рыть собственное проектное бюро.

— Кустари очень редко нуждаются в чертежах, а на больших фабриках всегда есть свои конструкторы.

Я также слышала, как одна работница говорила другой:

— Когда уже настанет время, что мужчина будет достаточно зарабатывать на семью, не посылать жену на заработки.

Проходя мимо мастерских, я увидела, что Юсупов сидит один и решила зайти к нему поговорить о деле. Войдя к нему, я заметила, что он чем-то разозлен. Он страшно вспыльчивый и, когда разозлится, говорить о деле с ним невозможно, поэтому я, заметив его настроение, сказала:

— Тов. Ю., когда вы будете свободны, зайдите ко мне в контору, я хочу обсудить с вами одну деталь.

— Я сейчас свободен, но не могу рассуждать ни о каких деталях.

— Что-нибудь случилось? Неприятность?

— Ха, неприятность! Я, как дурак, весь обеденный перерыв прокатался на трамваях, пересаживался с одного на другой, и все без пользы.

Я ждала объяснений.

— Договорился я вчера с корешком с "Красного Литейщика", что во время обеденного перерыва я приеду к нему на завод, а он к тому времени узнает у своего мастера, сможет ли тот сделать "по блату" одну вещь для меня. Кореш уверил меня, что почти наверное мастер сможет, так что я поехал повидать мастера и поговорить с ним сам… Пришел на трамвайную остановку. Жду. Проходит один трамвай, потом другой, и ни на одном не указано маршрута, а только номер, а номер нужного мне трамвая я точно не помнил. Наконец подошел третий, и опять без маршрута, я спросил кондукторшу: "Куда этот трамвай идет?" — "Кому нужно, тот знает по номеру", — ответила она и уехала. После этого подошел номер четырнадцать, и вдруг мне показалось, я вспомнил, что это как раз мой номер-Сел и еду. Проехали несколько остановок, вижу, не туда едем. Я опять к кондукторше:

— Этот трамвай идет на "Красный Литейщик"?

Она посмотрела на меня подозрительно и отвечает:

— А вы что, в первый раз туда едете?

— В первый или не в первый, только вот забыл я номер, а маршрута на вашем вагоне не указано.

— Маршрут сняли, чтобы шпионы и диверсанты не знали, как им добраться до военных объектов.

Один, рядом со мной, вступился:

— Ты что, тетка, не видишь? Рабочий человек едет? Какой он тебе шпион? Этот вагон, товарищ, идет на "Красный Аксай". Вам нужно теперь вернуться две остановки назад и пересесть на номер второй.

Смущенная кондукторша объяснила:

— Это новое распоряжение Горсовета, снять все названия маршрутов, чтобы немецким шпионам было трудно проехать к военным объектам, и нам не велено сказывать постороннему лицу, куда вдет трамвай. Теперь маршруты — государственная тайна, а мое дело маленькое: приказано не говорить, вот я и не говорю!

— Государственная тайна! — проговорил Юсупов с яростью, — пока я проник в тайну четырнадцатого маршрута, я столько потерял времени, что мне уже нечего было ехать на "Красный Литейщик", опоздал. На следующей остановке я пересел на встречный трамвай и приехал назад не солоно хлебавши.

— Ну и ну! Я тоже не знала, что названия маршрутов сняли. Хорошо, что мне не нужно было сегодня никуда ехать.

Юсупов развеселился:

— Вот здорово было бы! Вас уж не признали бы за "рабочего человека", как меня, и бдительная кондукторша еще передала бы вас в спецотдел своего депо! Я уверен, такие случаи сегодня были, да и не один!

— Так что, вы еще легко отделались.

— Если подумать, то легко. Я мог бы опоздать на работу, пойти под суд за опоздание и на суде объяснять: зачем я ехал на "Красный Литейщик". Действительно, легко отделался!

Теперь с ним можно было поговорить и о деле.

Придя в контору после этого разговора, я увидела, что наша инженер по организации труда, которая до обеда на работу не приходила, вывалила все свои папки с деловыми бумагами на стол и сортировала их.

— Вы что, генеральную уборку затеяли?

— Привожу дела в порядок, чтобы новому человеку можно было разобраться без меня Я вечером уезжаю.

— Так внезапно? Эвакуируетесь с детьми, куда?

— В Нальчик, там у меня хорошие знакомые. По крайней мере, есть у кого остановиться.

— Кто же будет в КРК вместо вас?

— Не знаю; кого директор выделит. Может быть, он сам.

— У него и без этого забот много. Да он и не знает законов. А вы что, сами решили уехать или вас отсылают из города?

— Вчера пошла в горком партии посоветоваться, там мне разрешили уехать немедленно.

Мне жаль, что она уезжает; мы с ней очень дружно работали в КРК. Она легко соглашалась разрешить конфликт в пользу рабочего, лишь бы я указала параграф закона, хотя бы отдаленно указывающий на законность требования. Кроме того, она как член партии следила, чтобы наши решения были политически выдержанными. Протоколы заседаний всегда писала она, используя для этого определенный жаргон, который она знала лучше меня. Мы тепло распрощались, пожелав друг другу поскорей встретиться и опять работать вместе.