Миниатюрист

Старая церковь, Амстердам. Вторник, 14 января 1687 года

Похороны предполагались немноголюдные, ибо друзей у покойной не имелось. Но в Амстердаме слова как вода, мутной струйкой они просачиваются в уши, и потому в восточном приделе храма сегодня тесно. Она украдкой наблюдает из хора, как члены гильдий с женами стекаются к зияющей могиле, точно муравьи к меду. Вскоре к ним добавляются клерки ВОК, капитаны кораблей, кондитеры… И он, все в той же широкополой шляпе. Она силится его пожалеть. В отличие от ненависти, жалость можно запереть в сундучок и убрать с глаз долой.

Расписной потолок – зеркало души этого города и единственное, что не уничтожили иконоборцы, – высится над ними, словно перевернутый корпус величественного корабля. Старинное дерево украшают изображения Христа с мечом и лилией, Девы Марии на полумесяце и бороздящего морские просторы парусника с грузом золота. Поднимая откидное сиденье, она пробегает пальцами по фигурной полочке, на которую дозволено опираться молящимся. На ней вырезан человек с искаженным болью лицом, испражняющийся монетами. «Что изменилось?» – думает она. И все же.

На церемонии присутствуют и мертвые. Надгробные плиты под ногами скорбящих прячут горы тел, кости и прах. Там внизу женские челюсти, крестец купца, пустая грудная клетка тучного вельможи. Есть и крохотные тельца, не больше буханки хлеба. Сгустившаяся печаль. Отводя глаза, люди сторонятся маленьких надгробий, и она их не осуждает.

В центре толпы женщина видит то, за чем пришла: возле могилы, почти не замечая пришедших поглазеть горожан, стоит обессиленная девушка с печатью горя на челе. Появляются носильщики с гробом, который покоится у них на плечах, словно футляр для лютни. Судя по лицам, некоторые из них не одобряют происходящего. Разумеется, не обошлось без Пелликорна и его ядовитых речей.

Обычно в подобных процессиях соблюдается строгая иерархия: сначала бургомистры, затем простолюдины, – но сегодня протоколом пренебрегли. Она же считает, что еще ни в одном из домов Божьих в стенах этого города не было таких покойников. Ей нравится редкое бесстрашие покойной. Амстердам строился на риске, а теперь жаждет стабильной, размеренной жизни и охраняет комфорт богатства тупой покорностью. Почему я не уехала раньше? Смерть подошла слишком близко.

Носильщики вклиниваются в толпу собравшихся и без всяких церемоний опускают гроб. Девушка подходит к краю и бросает в темноту букетик. Хлопая крыльями, вдоль беленой стены взмывает к крыше скворец. Головы оборачиваются на него посмотреть, но девушка даже не вздрагивает. Как и женщина в хоре. Под монотонную погребальную молитву Пелликорна обе они провожают взглядом лепестки.

Когда новую плиту задвигают на место, у исчезающего черного отверстия с рыданиями падает на колени служанка. Ее обессиленная госпожа не пресекает этот поток слез, и столь явное пренебрежение достоинством и порядком встречают в толпе неодобрительными возгласами. Недалеко от хора перешептываются две дамы в шелках.

– С таких вот манер все и начинается!

– Если это на людях, то дома они ведут себя как дикие животные.

– Верно. Хотя чего бы только я ни дала, чтобы побыть мухой на их стене! Ж-ж-ж, ж-ж-ж…

Они сдержанно хихикают, а женщина в хоре замечает, как побелела ее рука на резной полочке.

Церковные плиты опущены, пряча мертвых, и собравшиеся расходятся. Девушка, точно выпавшая из витража святая, наконец замечает незваных лицемеров, которые, переговариваясь, выходят на лабиринт городских улиц. Молча, рука об руку со служанкой, она следует за ними. Мужчины вернутся к столам и конторкам, ибо Амстердам держится на плаву неустанным трудом. Как гласит поговорка, усердие нас вознесло, а леность потопит. В последнее время кажется, что вода подступила слишком близко.

Как только церковь пустеет, женщина выходит из укрытия. Она спешит, не желая обнаружить свое присутствие. «Все может измениться», – эхом плывет ее шепот. Отыскав новую гранитную плиту, женщина видит, что работа сделана наспех: высеченные на ней слова – в каменной крошке.

Она опускается на колени и достает из кармана умещающийся на ладони миниатюрный домик. Это ее собственная молитва. Девять комнат и пять человеческих фигурок. Мастерство работы потрясает, оно вне времени. Женщина аккуратно ставит подарок на могилу той, кому он всегда предназначался, и благословляет каменную плиту сомкнутыми пальцами.

Отворяя дверь церкви, она невольно ищет глазами широкополую шляпу, плащ Пелликорна, дам в шелках. Никого… Если бы не крики скворца за спиной, могло бы показаться, что она одна-одинешенька во всем мире. Пора уходить, однако она на мгновение придерживает птице дверь. Чувствуя обращенное на него внимание, скворец упархивает за кафедру.

Женщина закрывает за собой прохладное нутро церкви, подставляя лицо солнцу, и направляется сквозь дуги каналов к морю. Скворушка, если церковь, по-твоему, – безопасный уголок, то не мне тебя спасать.