Мир-Цирк [Авторский сборник]

Репетиция

Огонь, бьющий из недр планеты Момус, освещал небольшую лощину у дороги в Тарзак. Возле кратера сидел, скрестив ноги, человек в низко надвинутом черном капюшоне и пристально смотрел на огонь. Лица его не было видно; только танцующие языки пламени отражались в немигающих глазах. Из пустыни налетел ветерок, и лощину наполнил тяжелый запах серы. Огонь осветил появившегося из-за скал полного человека в серой мантии и переднике. Незнакомец жестом указал на место у огня.

— За огонь не платят, — промолвил человек в капюшоне.

Толстяк присел на корточки, вытащил из мешка комок теста и положил на камень поближе к огню. Спустя несколько мгновений благоухание кобитового хлеба вытеснило из лощины запах серы.

— Хочешь кобита, незнакомец?

— Два мовилла за половину. Не больше.

— Два? Да это все равно что отдать хлеб даром!

— В таком случае я охотно взял бы все.

— Три.

— Два.

Толстяк разломил кобит и отдал половину незнакомцу; взамен тот дал ему две медные бусины. Торговались они не всерьез, только чтобы соблюсти обычай.

Доев кобит первым, человек в сером ткнул себя в грудь.

— Я Аарел, каменщик. Есть новости? — Он позвенел кошельком. Человек в черном покачал головой. — Ты же носишь черное, как новостник.

— Верно, Аарел, но я лишь ученик. Скоро придет мой учитель.

— Какая удача! Мастер-новостник у огня! Он известен?

— Нет.

Аарел пожал плечами:

— Не люблю расхолаживать юношей. Это его первая новость?

— Не первая, однако до сих пор были только мелкие. Он рассчитывает сегодня вечером сыграть эту новость в Тарзаке. Аарел вскинул бровь:

— В Тарзаке? Надеюсь, его энтузиазм обусловлен опытом, а не отсутствием оного.

— Так оно и есть.

Они молча любовались пламенем, пока в свете огня не появились два купца в коричневых мантиях.

— Эй, Аарел! — окликнул тот, что повыше.

— Парак! — отозвался каменщик, потом кивнул второму: — Джум.

Парак указал на огонь.

— Присоединяйтесь, — предложил Аарел.

Оба купца присели на корточки у костра и положили на камни по комку кобитового теста. Дружески поторговавшись, четверо путников съели кобит. Парак достал флягу с вином; поторговались еще, затем фляга пошла по рукам, а Парак убрал в карман мовиллы.

— Дорога из Дальнеземья была утомительной. — Кивнув на человека в черном, он спросил Аарела: — Есть у него новости?

— У его учителя, который скоро будет здесь, есть новость, которую он рассчитывает сыграть в Тарзаке.

— Ого! — Парак в предвкушении потер руки. — А ученик что-нибудь рассказал?

— Нет.

В тот же миг еще один человек в черном капюшоне подошел к костру и указал на пламя.

— Никаких медяков за огонь, новостник, — улыбнулся Парак. — Ты учитель этого ученика?

— Да. Я Бустит из новостников Фарранцетти. — Бустит уселся у огня и приготовил кобит, который нетерпеливые путники, быстренько поторговавшись, поспешно проглотили.

Мастер-новостник доел кобит и стряхнул крошки с одежды. Потом поинтересовался:

— Какие новости вы бы желали услышать?

Аарел, зажмурившись, подбросил кошелек в воздух и поймал.

— За хорошую новость я могу заплатить хорошую цену, Бустит. Но, признаться, твое имя мне незнакомо.

— Верно, — кивнул Парак. — Может, расскажешь немного об этой новости, чтобы мы могли судить, насколько справедлива назначенная тобой цена?

Бустит поднял руку и покачал головой:

— Фарранцетти ничего не рассказывают заранее.

— Почему? — спросил Джум.

— Мы считаем, что беглый обзор лишен изящества логической конструкции целого.

Аарел пожал плечами:

— Как же нам судить о цене?

— Сколько бы ты заплатил за великолепную новость?

Каменщик и купцы серьезно задумались.

— Двадцать мовиллов, — ответил Аарел, — но именно за великолепную.

— Я бы заплатил двадцать пять, — сказал Парак. — В Тарзаке это хорошая цена за великолепную, отлично изложенную новость.

— Согласен, — кивнул Джум. — Двадцать пять.

Аарел погрозил купцам пальцем.

— Друзья, мы не в Тарзаке. Разве мы не заслуживаем скидки за то, что тащились по дороге, чтобы послушать новость Бустита?

Парак улыбнулся:

— Аарел, ты настоящий разбойник. Новостник, чтобы рассказать эту новость, тащился не ближе нашего, а мы в любом случае были бы в пути.

Аарел пожал плечами:

— Ладно, двадцать пять мовиллов.

Бустит кивнул:

— Я расскажу вам новость за эту цену, но деньги вперед и никакого возврата.

— А если?..

— Дай мне договорить, Аарел. По двадцать пять мовиллов с каждого вперед — или сохраните пока свои медяки, но тогда удвойте цену, когда я закончу, если сочтете новость великолепной.

Аарел открыл рот от изумления.

— Большая честь встретить новостника, способного сделать такое предложение. — Парак и Джум согласно кивнули. — Мы пока придержим медяки.

Бустит расправил мантию, закрыл глаза и начал:

— Это новость о лорде Эшли Алленби, специальном после Девятого Квадранта Федерации Обитаемых Планет на Момусе. Его задание весьма важно для правительства Квадранта и для народа планеты Момус. А его странствие — пример великого героизма и в то же время высокой комедии.

— Необычное вступление, — заметил Аарел, — увлекает. Намек на серьезные события, связанные с Момусом, — хорошая наживка, верно?

— Согласен с тобой, Аарел, — сказал Парак. — Но что за интерес у Федерации на Момусе? Мы не торгуем с ними и отказались им служить. В чем состоит задание Алленби? Что скажешь, Джум?

— Меня интригует обещание комедии. Я слыхал, Фарранцетти экспериментируют, обходясь без молитв и восхвалений, и многие считают это радикальным. Но мне понравилось.

Бустит подождал минуту, затем продолжил:

— На Земле, древней отчей планете, лорда Алленби вызвали в Совет Семи, расположенный на одном из верхних этажей ярко освещенного шпиля Федерального комплекса.

«Алленби, — сказал председатель Совета, — вы назначены специальным послом на Момусе со всеми правами и привилегиями посла первого ранга».

«Это высокая честь», — ответил Алленби, принимая назначение.

Лорд Алленби высок ростом, его мужественное лицо всегда невозмутимо, изящный мундир застегнут на все пуговицы.

Джум поднял руку:

— Бустит, и это все, что можно сказать о герое?

— Да.

Аарел поскреб подбородок:

— Мы привыкли к более подробным описаниям… Для такой краткости есть основания?

— Возможно, — вмешался Парак, — это для того, чтобы мы сами додумали остальное. Бустит, повлияет ли ошибочный образ на истинность твоей новости?

— Нет.

Аарел нахмурился:

— Изложение, несомненно, странное… — Он закрыл глаза. — Но я могу представить себе героя. Да, я вижу этого Алленби.

— И я, — сказал Джум.

— И я, — подтвердил Парак.

Бустит откашлялся.

— Алленби был в недоумении, поскольку Момус вряд ли заслуживает посла первого ранга.

Аарел, Парак и Джум кивнули.

— Это верно, — заметил Парак. — Что мог задумать Совет Семи?

Аарел и Джум покачали головами.

— Алленби спросил о причинах такого назначения, — продолжал Бустит, — и вот что ответил председатель: «Момус расположен на самой границе Девятого и Десятого Квадрантов. Собственно, к основным населенным центрам Десятки он ближе, чем к нашим. Мы узнали, что Федерация Десятого Квадранта планирует оккупировать Момус и превратить его в передовую базу для начала агрессии против Девятого Квадранта».

Аарел, Парак и Джум ахнули.

— Мы беззащитны против вооруженного вторжения! — воскликнул Парак.

— Это действительно серьезно, — заметил Аарел.

— Но в чем же заключается задание? — спросил Джум.

— Лорд Алленби тоже задал этот вопрос, — продолжал Бустит. — Председатель объяснил Алленби, что он должен установить связи между Федерацией Девятого Квадранта и Момусом для совместной обороны против грядущего вторжения.

— Достойное дело, — кивнул Аарел. — По-моему, вполне достаточная мотивация для героя. Что скажешь, Парак?

— Похоже на то. Ты согласен, Джум?

Джум потер переносицу:

— Алленби только сказали об угрозе. Если угроза реальна — в действительности, а не в рассказе, — то и мотивация достаточная. Я повременю с оценкой.

Бустит ждал. Наконец стало так тихо, что слышно было потрескивание пламени.

— Лорд Алленби не мог подготовиться к своей миссии — не хватило времени. Ему следовало торопиться на Момус, чтобы предупредить нас об угрозе. Это нелегкая задача, поскольку регулярного сообщения с Момусом нет. Федеральный крейсер довез Алленби до системы Капеллы, но там кораблю пришлось повернуть назад из-за проблем с двигателем. Пока лорд Алленби ждал на пятой планете Капеллы грузового судна, вроде бы направлявшегося в эту сторону, у него украли багаж, а также деньги и федеральный проездной билет.

Аарел покачал головой:

— Выходит, ему оставалось только ждать возвращения федерального крейсера?

— И никак иначе, — вставил Парак. — Печальный день для Момуса, если все это правда. Да, Джум?

— Вот именно, если все это правда, Парак. Такая новость была бы бессмысленной и бесполезной. Ни один новостник не стал бы беспокоиться из-за такой новости и тем более огорчать ею нас. Надо думать, у героя твердый характер и он выполнит свою задачу.

— Но как? — Парак покачал головой. — Нельзя путешествовать без денег и билета.

Бустит улыбнулся.

— Лорд Алленби не из тех, кто пасует перед трудностями. Он обратился в Федеральное консульство. Консул в свою очередь запросил подтверждение его полномочий, прежде чем санкционировать предоставление корабля или денег. Алленби был в ярости, поскольку на поступление ответа с Земли потребовалось бы много недель; но формально консул поступил правильно, и повлиять на него было невозможно.

Стараясь раздобыть транспорт, Алленби безуспешно донимал космопорт, консульство и даже фирмы, занимающиеся экспортом товаров, пока не услыхал случайно о вакансии на грузовом корабле. Продав мундир и медали, он приобрел простую одежду и добыл в Федеральном консульстве подходящие документы. Потом нанялся грузчиком на «Звездный ветер», который, направляясь в Десятый Квадрант, должен был пройти недалеко от Момуса.

— Кажется, я понимаю его план, — сказал Аарел. — Смело, хотя и нечестно.

Парак покачал головой:

— Цель оправдывает средства, Аарел. Кроме того, Федерация, конечно же, заплатила бы за угнанную спасательную шлюпку.

— Возможно. Что скажешь, Джум?

— Я принимаю мотивацию; думаю, она правомерна.

Бустит наклонился к огню, потирая руки.

— Как вы догадались, лорд Алленби украл шлюпку с грузовика, когда тот проходил мимо Момуса. Увы, траектория полета оказалась далеко не идеальной. О выходе на орбиту для коррекции курса не шло и речи, а медлить было нельзя. Алленби надеялся перейти в конце полета на ручное управление и совершить посадку возле большого города, но потерял сознание раньше, чем достиг внешнего слоя атмосферы. Случилось, однако, так, что автопилот посадил шлюпку возле Куумика на краю Великой пустыни. Два дня Алленби бродил по пустыне, пока случайно не встретил Гарока, собирателя кобита.

— Ха! — воскликнул Аарел. — Знаю я Гарока. Разбойник!

— Я слыхал о нем, — сказал Парак. — Сильный торгаш.

— Алленби спросил Гарока: «Послушай, приятель, не можешь указать мне направление на Тарзак?» — Бустит улыбнулся и подавил смешок. — Гарок похлопал по кошельку и сказал: «Сколько дашь за информацию, незнакомец?»

Алленби прибыл из богатого мира, где подобная информация бесплатна, как огонь. Он был потрясен. «Ты требуешь платы за это! Абсурд!»

Гарок пошел было прочь, но все-таки вернулся и объяснил: «То, что я сейчас скажу, незнакомец, ничего мне не стоит, и потому я ничего не спрошу с тебя. Я знаю, где находится Тарзак, а ты нет. Направление на Тарзак для тебя ценно, не так ли?»

«Конечно».

«Значит, оно имеет ценность и для меня».

И Гарок снова похлопал по кошельку.

Лорд Алленби кое-что отложил после продажи мундира и теперь нашарил в кармане клочки бумаги, которые у них считаются деньгами.

Аарел схватился за бока и хохотал, пока у него не перехватило дыхание.

Парак и Джум качали головами и посмеивались.

— Алленби протянул Гароку бумажку. Тот взял ее и внимательно осмотрел. «Что это?»

«Деньги. Ты ведь этого хотел, не так ли?»

Гарок вернул бумажку и сказал: «Незнакомец, сколько ты гулял по пустыне? Сама бумага, может, и стоит чего-то, но она испачкана краской. — Гарок открыл кошелек и достал один мовилл. — Вот это деньги».

«А скажи, приятель, где я могу конвертировать мои деньги в ваши?»

Гарок похлопал по кошельку.

Алленби пришел в недоумение. «Тебе и за эту информацию нужна плата?»

«Это ценная информация?»

«Да, но…» Гарок продолжал похлопывать по кошельку. Когда он повернулся, чтобы уйти, Алленби сделал последнюю попытку: «Скажи-ка, приятель, ты принял бы что-то ценное в обмен на информацию?»

«Обмен?»

«Да».

Гарок потер подбородок, потом ткнул пальцем в дешевый костюм Алленби.

«Да нет же! — возмутился Алленби. — Я приземлился на спасательной шлюпке. Это имеет ценность для тебя?»

Гарок заинтересовался. Топливо и припасы шлюпки были израсходованы, а сам корабль неработоспособен, но аппаратура цела, как и провода и прочие материалы. Гарок предложил сто мовиллов, и Алленби согласился.

Аарел фыркнул:

— Я же говорил, что Гарок вор. Я взял бы не меньше четырехсот мовиллов. А, Парак?

— Согласен, но я запросил бы больше. Джум, не выставляет ли это героя дураком?

— Не думаю. Шлюпка выполнила свое предназначение и больше не имела ценности для лорда Алленби. Кроме того, если бы я застрял в Куумике и не знал дороги на Тарзак, то, возможно, взял бы и меньшую сумму.

Аарел и Парак обдумали замечание Джума, потом кивнули.

— Гарок отсчитал сотню мовиллов, — продолжал Бустит, — и отдал их Алленби. Алленби взял два медяка и вернул их Гароку. «Ну а теперь ты можешь сказать мне, где Тарзак?» Гарок указал направление и полез в кошелек, чтобы заплатить Алленби за информацию о местонахождении спасательной шлюпки. «Где спасательная шлюпка, незнакомец?»

Алленби указал верную дорогу к спасательной шлюпке, не заметив, что Гарок роется в кошельке. Гарок же, поскольку платы с него не потребовали, предположил, что эта информация бесполезна. Поэтому он повернул в другую сторону и отправился искать свое новое имущество. Говорят, будто Гарок все еще бродит по Момусу, разыскивая спасательную шлюпку.

— Хватит, Бустит, — пропыхтел сквозь смех Аарел. Парак и Джум с хохотом катались по песку. — Довольно! Давайте передохнем!

Они поели кобита и выпили вина. Потом Аарел показал пантомиму, а Парак забавно изобразил свадебную церемонию, для которой поставил подарки по цене, вызвавшей восхищение зрителей. Джум продекламировал комическую поэму о своих попытках жениться на дочери торговца сыром. Обмен был совершен, и вокруг огня воцарилась тишина. Все ждали продолжения.

— Путешествие лорда Алленби в Тарзак было полно лишений и невзгод, ибо он не знал, что прямо у него под ногами лежат жирные корни кобита, которые надо просто взять. Вместо этого он приходил к придорожным огням и покупал кобит других путников, пока не потратил все мовиллы.

— Бустит, разве Алленби не с чем было выступить? — Па-рак нахмурился и покачал головой. — У него не было ничего ценного?

— Новостью Алленби было его задание, Парак, но об этом он помалкивал.

— Почему? — удивился Аарел.

— В самом деле, почему? — спросил Джум.

— Как ни странно, таковы обычаи народа Алленби: подобную информацию играют только перед правительствами. Он хотел добраться до Тарзака, — Бустит засмеялся, — и там сыграть перед нашим правительством! — Путники смеялись и качали головами. — Да, в конце концов он нанялся носильщиком к одному жрецу — в обмен на кобит и информацию — и узнал, что на Момусе нет правительства.

— Бедняга, — захихикал Аарел. Парак кивнул:

— Может ли такой персонаж быть героем великолепной новости? Я опасаюсь за твой гонорар, Бустит.

Джум поднял руку:

— Не горячись, Парак. Подумай, каково бы пришлось нам, окажись мы на древней Земле, планете Алленби? Информация там бесплатна, а огонь, как я слыхал, нет!

— Но, Джум, разве в искусство дипломата не входит знание места, куда его посылают?

— Только вспомни, с чего начал Бустит, Парак. — Джум закрыл глаза. — Во второй части, рассказывающей о путешествии Алленби на Момус: «Лорд Алленби не мог подготовиться к своей миссии — не хватило времени».

— Ах да, — сказал Парак. — Признаю ошибку.

— Согласен, — присоединился Аарел.

Бустит кивнул и улыбнулся.

— Алленби нес пожитки жреца, а тот рассказывал ему о нашей свободе. От жреца и других путников посол узнал, как у нас принимаются решения: чтобы вся планета Момус согласилась на что-то, половина каждого города должна ходатайствовать о собрании, потом половина всех городов должна проголосовать «за», ибо таков закон.

Алленби сказал жрецу: «На Момусе, видимо, немного законов?»

«Только один, — ответил жрец. — Закон о принятии законов. Этого достаточно».

Лорд Алленби, прибывший с планеты, где законов миллионы, был ошеломлен.

«Если Момусу нужен новый закон, как к этому подступиться?»

«Чтобы жители каждого города ходатайствовали о собрании, они должны захотеть принять новый закон. А чтобы захотеть принять закон, они должны осознать его необходимость».

Алленби кивнул, признавая мудрость изреченного, и сказал: «Поскольку за все время странствий по Момусу я не видел даже колесного транспорта, вряд ли на планете есть радиовещание».

Путешественники засмеялись, и Бустит вместе с ними.

«С тех пор, как судьба забросила первопоселенцев на Момус, мы общались при помощи искусства, — ответил жрец. — Прошло много земных лет, прежде чем небо Момуса увидело другой звездолет, а к тому времени мы были многочисленны и вполне довольны своими обычаями».

«А средства массовой информации, как я понимаю, не искусство?»

«Полагаю, могли бы им быть, — ответил жрец, — да только никто не знал, как сделать радио. Так или иначе, мы этим не занимались».

Алленби все больше сомневался в успехе своей миссии. «А чем же занимались первые поселенцы Момуса?» — спросил он жреца.

«О, у них было множество профессий. Акробаты, мимы, рассказчики, клоуны, механики манежа…»

«Так это был цирковой корабль?»

«Не просто цирковой корабль, — ответил жрец, — а «Большое шоу О'Хары», лучшие артисты и аттракционы во всем Квадранте».

Бустит умолк, чтобы слушатели могли помолиться в тишине. Когда они подняли головы, Аарел задумчиво потер подбородок.

— Бустит, я не понимаю, зачем герою нужен новый закон. По-моему, Федерация Девятого Квадранта могла бы сама, без затей, оккупировать Момус. Мы не в силах помешать им.

— А узнав об угрозе из Десятого Квадранта, — добавил Парак, — мы бы и не возражали.

— Закон кажется ненужным, — заключил Джум. Бустит поднял руки:

— Это сложно, друзья, но я объясню. В Девятом Квадранте есть Великий Закон, скорее даже, собрание множества законов. Там сказано, что федеральная защита не может быть распространена на планету, которая не просила об этом. Из-за нашего единственного закона о принятии законов Момус считается управляемым обществом. Если Федерация Девятого Квадранта займет Момус без нашего разрешения, Федерация Десятого Квадранта сочтет это вторжением — по своим законам. Были бы нарушены еще более Великие Законы, управляющие всеми Квадрантами…

Парак зажал уши.

— Теперь мне ясно, почему наши предки решили остаться на Момусе!

— Верно, — согласился Аарел. — Разве не легче Девятому и Десятому Квадрантам изменить свои законы?

— Невозможно, — ответил Джум. — Цели Квадрантов различны. Они не в состоянии договориться. Бустит, выходит, герой должен решить задачу по уже существующим законам?

— Правильно.

— Отсюда следует, что он должен побудить народ Момуса принять еще один закон.

— И это правильно, Джум. Алленби спросил жреца, как это сделать, и жрец велел ему подождать. «Сам увидишь у вечернего огня. Я слыхал, что сегодня будет выступать Летт из Дофстаффлов».

В тот вечер лорд Алленби впервые увидел, как работает новостник. Летт выступил хорошо, и его кошелек потолстел. Позже Алленби спросил жреца: «Вот так и распространяются новости?» «Да».

«Тебе это не кажется неэффективным?» «Ба! Об искусстве не судят по эффективности!» «Но если необходимо быстро сообщить какую-либо новость всему народу?»

«Ты утомил меня бесконечными вопросами! Не представляю новость, для которой понадобилась бы такая спешка».

«У меня есть такая новость, — ответил Алленби. — Выслушай, пожалуйста».

Жрец забрал у Алленби свои вещи. «Чужак, — сказал он, — твоя цена — давать ответы на вопросы — за то, что ты носишь мои вещи, и так достаточно высока. Но сидеть и слушать самозваного новостника?.. Ты считаешь меня дураком!»

С этими словами жрец оставил Алленби у огня и поспешно скрылся в ночи.

Аарел, нахмурившись, уставился в огонь:

— Я понимаю трудности героя, Бустит, ибо даже я поступил бы, как жрец. Я не стал бы слушать.

— Я тоже, — сказал Парак.

Джум потер руки и посмотрел на друзей.

— Здесь очень важен герой. Лорд Алленби, посол первого ранга, пытаясь исполнить задание, унизился до положения вьючного животного. Будет ли он и дальше стараться донести свою новость до народа Момуса или признает поражение, позволив Момусу пасть жертвой злых умыслов Десятого Квадранта?

— Три ночи лорд Алленби провел у огня, пытаясь рассказать свою новость путникам, и каждый раз терпел неудачу, — продолжал Бустит. — На четвертую ночь Алленби признал свое поражение. У странствующего волшебника он выменял за обручальное кольцо карточный фокус и так зарабатывал мовиллы, пока не добрался до Тарзака, где надеялся найти транспорт на Землю.

Ожидая корабль, Алленби приобрел еще два карточных фокуса и трюк иллюзиониста. Так он платил за квартиру, еду и одежду и даже начал откладывать на перелет до Земли. И вот тогда-то Алленби случилось услышать, как Визой из новостников Дофстаффла играет новость на Главной площади Тарзака.

Бустит снял капюшон.

Аарел улыбнулся.

— Великий Визой вдохновит Алленби?

— В прошлом году я слышал, как Визой играл пожар в Тарзаке, — сказал Парак. — Это вдохновило меня ходатайствовать о создании в городе пожарной команды.

— Да, — кивнул Джум, — я слышал всего лишь ученика, купившего лицензию на повтор новости Визона, и это вдохновило меня ходатайствовать о создании пожарной команды в моей родной Мийре. Отличная была новость.

— Верно, — сказал Бустит, — Алленби был вдохновлен, не не новостью Визона, где речь шла о втором извержении вулкана Аркадия. Внимание Алленби привлекло количество новостников и учеников новостников среди слушателей. Когда Визой закончил, новостники окружили его и начали торговаться за лицензии на повтор его новости. Я тоже пытался пробиться через толпу, чтобы предложить цену, когда лорд Алленби остановил меня.

«Пусти меня, фокусник, — сказал я, ибо он носил черно-алую мантию мага. — Мне надо попасть на торги».

Он пустил меня, но я, как ни старался, не успел добраться до Визона. Все лицензии разошлись. Дела шли плохо, а мне страшно нужна была новость, которая имела бы успех на дороге. Упустив такую возможность, я решил отыскать фокусника, чтобы излить свой гнев. Он стоял у меня за спиной. «Видишь, что ты натворил? Я не могу повторить новость, сыгранную в Тарзаке, потому что из-за тебя пропустил торги».

Алленби указал на новостников, столпившихся вокруг Визона. «Они будут повторять новость Визона?»

«Конечно».

«Но в Тарзаке ее уже слышали».

«Ее не будут повторять в Тарзаке, дурак. Они будут играть в дороге и в других городах. Некоторые выдадут вторичные лицензии неизвестным новостникам и ученикам. В считанные дни новость об извержении Аркадии разойдется по всемy Момусу».

«Разве ты не можешь приобрести одну из этих вторичных лицензий?»

Признаться, этот кретин взбесил меня.

«Я мастер-новостник, фокусник. Я не пользуюсь вторичными лицензиями и не подбираю придорожные слухи, чтобы играть их вместо новостей. Мне нужна новость, которую можно было бы сыграть в Тарзаке!»

«Значит, новость, сыгранная в Тарзаке, распространится?»

«Конечно! Ты мне надоел, убирайся».

Алленби постоял минуту, глядя, как разбегаются новостники, потом снова повернулся ко мне.

«Новостник, — сказал он, — сколько ты запросишь, чтобы выслушать мой рассказ — рассказ, который, должным образом представив, можно будет сыграть в Тарзаке?»

Я засмеялся.

«Фокусник, на Момусе не хватит медяков, чтобы соблазнить меня выдержать твои любительские потуги».

Он кинул мне кошелек, и, поймав его, я почувствовал вес пятисот мовиллов. Как уже говорилось, я был в отчаянном положении.

«Отлично, — сказал я, запихивая кошелек за пояс, — только давай покороче».

Алленби рассказал мне свою историю: необработанную, нескладную и изложенную в плохом порядке. Но я увидел в ней великолепный потенциал — возможно, новость, которую можно будет сыграть в Тарзаке.

«Можешь сейчас сыграть это в Тарзаке?» — спросил он меня.

«Конечно, нет. Над текстом нужно поработать, отполировать, потом сыграть на дороге, чтобы проверить действие. Если мы будем иметь успех у придорожных огней, то можно попробовать и Тарзак».

Алленби потер глаза, вздохнул и кивнул.

Аарел, широко раскрыв глаза, повернулся к ученику новостника.

— Но тогда…

— Да, друзья, — сказал Бустит, — хочу представить вам лорда Эшли Алленби, специального посла на Момусе от Девятого Квадранта Федерации Обитаемых Планет.

Ученик встал и откинул капюшон.

— О, великолепно, Бустит! — воскликнул Аарел.

— Действительно, великолепно! — сказал Парак.

Алленби обернулся к Джуму:

— А ты что скажешь?

— Великолепно, просто великолепно!

Алленби вытащил пустой кошель.

— В таком случае, друзья, по пятьдесят медяков с каждого.

Когда они в темноте устало тащились по дороге к Тарзаку, Алленби сказал Буститу:

— Нам заплатили двойную цену. По-моему, мы готовы для Тарзака. Не понимаю, зачем и дальше играть у огней.

— Надо еще поработать над некоторыми мелочами, Алленби. О твоем бегстве на спасательной шлюпке слишком легко догадались.

Некоторое время они шли молча, потом Алленби заговорил:

— Бустит…

— Да?

— Поскольку мы задержимся на дороге, стоит, пожалуй, поработать и над комическими сторонами моего персонажа. Не кажется ли тебе, что если новость слишком серьезна…

— Ба! — Бустит шагал, сердито поднимая клубы пыли. — Все хотят быть критиками, — крикнул он в ночь. — Все!

Ученица фокусника

Три брата молча смотрели на погибшее поле. Еще вчера здесь зеленела молодая пшеница, а сегодня осталась лишь сухая бурая солома.

Юдо кивнул:

— Рогор разгневался. А все твой болтливый язык, Арум.

— Ба! — Арум сорвал пучок соломы и поднял его над головой. — Рогор! С тех пор, как цирковой корабль привез наших предков на Момус, у нас не было господ…

— Арум! — Юдо воздел руки и бросил испуганный взгляд на третьего брата.

Лэйз, подскочив к Аруму, схватил его за плечо:

— Тебе что, мало? Еще хочешь?

Арум стряхнул руку с плеча и, отшвырнув высохшие колосья, повернулся к братьям.

— Хороша парочка! Так и трясетесь от страха — смотреть противно!

Лэйз, ломая руки, посмотрел на Юдо, потом снова перевел взгляд на Арума.

— Мы происходим из зазывал, Арум. Наверно, нам лучше уйти в Тарзак и снова стать зазывалами. Арум покачал головой:

— Я же сказал, хороша парочка. — Он обвел взглядом их поля. — Мы столько труда положили, а ты предпочитаешь быть мальчишкой на побегушках, да еще с прибаутками? — Арум подбоченился. — Мы — собственники. Никакой балаганный трюкач не изменит этого…

Арум вдруг схватился за лицо, его красно-пурпурную полосатую мантию внезапно охватило пламя. Лэйз и Юдо застыли от ужаса. Прошло всего лишь несколько секунд, и Арум был мертв. Его тело обгорело до неузнаваемости. А потом оно исчезло.

— Арум! — Юдо шагнул было туда, где только что стоял брат, но замер: на этом месте возник человек в черно-алой мантии. Лицо его было скрыто капюшоном. — Рогор!

— Арум оскорбил меня. Ты согласен с его словами? — Человек ткнул пальцем в Лэйза. Лэйз сжал руки и поклонился:

— Нет, Великий Рогор. Пощади меня.

— Лэйз, исполнишь ли ты мое повеление?

— Да, Великий Рогор.

— Тогда обойди все города Изумрудной долины. Вели всем идти в Рис. Пусть ждут меня там.

— Да, Великий Рогор.

— Ступай.

Лэйз бросил взгляд на Юдо, снова посмотрел на Рогора и, спотыкаясь, бросился через поле к Иконе. Рогор обернулся к Юдо:

— Для тебя, зазывала, у меня важное поручение. Иди к фонтану в Иконе. Инструкции будут ждать там.

Юдо зажмурился и кивнул. Когда он открыл глаза, Рогора не было.

Восемь дней спустя далеко на юге, в Тарзаке, молоденькая девушка, почти ребенок, взволнованно смотрела на дверь дома фокусника. Черно-алый полосатый занавес висел неподвижно, чисто выбеленная стена ослепительно сверкала под лучами полуденного солнца. Собравшись с духом, девочка сжала кулаки, прижала выпрямленные руки к бокам и решительно шагнула в дверь. В доме она чуть не налетела на высокого, понурого зазывалу. Человек был весь в пыли, от него пахло дорогой. У дальней стены маленькой комнаты сидел на скамейке, вцепившись в тяжелый сучковатый посох, крохотный старичок в черно-алой мантии. Старик кивнул зазывале.

— Минутку, Юдо. Я только узнаю, кто моя незваная гостья. — Он пристально поглядел на девочку.

— Фикс, я Кризаль. Я не знала, что ты не один.

— Полагаю, Кризаль, спросить разрешения войти было бы слишком хлопотно. Итак, гадалочка. Что тебя привело?

— Фикс, я хотела бы стать фокусником.

Старик оглядел гостью от взъерошенных рыжих волос до пыльных босых ног.

— Во-первых, ты девочка; во-вторых, ты предсказательница; в-третьих, ты грубиянка. С какой стати мне учить тебя ремеслу фокусника?

— Во-первых, Фикс, женщины бывали фокусниками и раньше. Только вчера на Главной площади Тарзака играла Мира из Куумика.

Старик кивнул:

— Такое бывало, хоть и редко. Но Мира — дочь фокусника. А ты носишь голубую мантию, — по крайней мере мне кажется, что под всей этой грязью она голубая.

— Я из предсказателей Тарзака, дочь Салины. Я сказала ей, как говорю тебе, что решила стать фокусником. Срок моего ученичества закончился, и никто не может заставить меня стать предсказательницей. — Кризаль скрестила руки на груди и задрала нос.

— Салина? Хм… — Фикс почесал в затылке, потом потер подбородок. — Говоришь, ты сказала это Салине?

— Ага.

— И что ответила Великая Салина?

— Что моя жизнь — это моя жизнь и я вольна распоряжаться ею.

Уголки рта Фикса поползли вниз, а брови вверх.

— Правда? А твой отец, Иэрен?

Кризаль нахмурилась.

— Он не понимает.

— Ясно. Ну и третье: твоя грубость. Даже родные сыновья не называют меня просто Фиксом. Кризаль склонила голову набок:

— Ты настаиваешь?

Старик кивнул:

— Попробуй разок.

Девочка низко поклонилась:

— Великий Фикс. — В голосе появился сарказм.

— Похоже, твое уважение было бы для нас обоих еще большим бременем, чем твоя грубость. Теперь главное. С какой стати мне брать тебя?

— Я знаю, как ты делаешь фокус с недостающей картой.

Старик кивнул, улыбнулся и указал на подушку у стола.

— Сядь там, Кризаль. Мы поговорим позже. Не хочу дальше задерживать посетителя.

Девочка обошла зазывалу и села. Зазывала поклонился.

— Великий Фикс, разве об этом можно говорить при ребенке? — Юдо указал на Кризаль.

Фикс оглянулся на нее, потом снова повернулся к гостю:

— Эта упрямица — моя ученица, Юдо. Я обещаю молчать за нас обоих, — и уж это-то она будет уважать!

Фикс снова повернулся к девочке. Кризаль кивнула и улыбнулась.

Юдо пожал плечами:

— Как скажешь, Великий Фикс. Ты придешь в Икону?

Кризаль увидела в глазах зазывалы страх, но боялся он не Фикса.

— Так, говоришь, гонорар — двадцать тысяч мовиллов?

— Плата вперед. — Юдо указал на груду мешков на полу. Фикс кивнул:

— Серьезная сумма. Нас прервали до того, как ты сказал, что я должен сделать, чтобы заработать ее.

— Икона — фермерская деревня, Великий Фикс, а наш Урожай гибнет…

Фикс поднял руку:

— Побереги свои медяки, Юдо. Я фокусник, а не фермер.

— Урожай, Великий Фикс, губит фокусник. Рогор Черный.

— Рогор… я слыхал о нем, но он называет себя колдуном, а не фокусником.

Юдо склонил голову:

— Вы все взываете к одним и тем же нечистым духам. Иконе некуда больше обратиться за помощью. — Зазывала полез за пазуху и вытащил конверт. — По воле Черного это появилось у фонтана в Иконе. Адресовано тебе.

Фикс разорвал конверт и вытащил лист бумаги. Подняв голову, он повернулся к Кризаль.

— Предсказатели ведь не умеют читать?

— Я умею.

Фикс протянул ей письмо. Девочка встала и подошла к старому фокуснику.

— Читай вслух.

Кризаль поднесла бумагу к свету:

— «Фиксу, ветхому и никчемному патриарху Фокусников Тарзака, привет! Один дурак из Иконы попросит тебя прийти и сразиться со мной в моем королевстве. Он дурак, потому что будет просить тебя; ты же еще больший дурак, если согласишься.

Оставайся в городе, балаганный трюкач, — и избежишь опасности. В Дальнеземье никто не смеет оспаривать мою власть, ибо в моих руках сила Момуса». — Кризаль посмотрела на Фикса. — Подписано «Рогор», но как-то странно.

— Что странного?

— Крестом. Посмотри.

Фикс посмотрел на лист и увидел внизу подпись заглавными буквами:

Р

О

РОГОР

О

Р

— Что это означает, Фикс?

Фокусник нахмурился:

— Это палиндром: слово, которое читается одинаково и слева направо, и задом наперед. Больше это ничего не значит.

Юдо покачал головой:

— Великий Фикс, это знак Черного. В Иконе выказать к нему неуважение — значит погубить свой урожай. Заплатишь Рогору — и он не тронет тебя.

Фикс уставился на темное пятно на потолке.

— «…ветхий и никчемный патриарх». — Он пристально посмотрел на зазывалу. — Юдо, дурак. «Еще больший дурак» принимает твое предложение. Так и скажи Рогору.

— Не могу. Никто не знает, где живет Рогор. Фикс пожал плечами:

— Ну и как же я должен сразиться с этим загребущим Рогором?

Юдо задрожал:

— Пожалуйста, Великий Фикс. Говори все, что хочешь, но только когда я уйду. — Зазывала поклонился, попятился и задом вывалился за дверь.

Фикс посмотрел на Кризаль:

— Что ты увидела в глазах зазывалы?

— Страх. Словно Рогору стоит только протянуть руку, чтобы достать его в твоем доме.

Старый фокусник кивнул. Встав, он доковылял до сундука, порылся там и, вынув черно-алую мантию, подал девочке.

— Выстирай и одевайся. За домом есть пруд. Завтра до рассвета мы отправляемся в Дальнеземье.

Кризаль подняла с песка усталую голову и посмотрела на старого фокусника.

Они были на полпути в Тьерас. Фикс пек у огня кобит. Он пробовал лепешки и, выбрав те, что казались ему готовыми, совал их в мешок Кризаль.

— Вот. Когда все испекутся, нам должно хватить до Мийры.

Девочка уронила голову на песок. Ноги ныли.

— Фикс, неужели ты не устал? Мы шли весь день.

Фокусник хихикнул.

— Итак, ученица, ты, похоже, уже готова определиться на ночлег?

— А ты не готов?

— Я был бы скверным учителем, если бы упустил случай преподать тебе урок.

— Урок?

Фикс кивнул и побросал в мешок оставшиеся кобитовые лепешки.

— Сядь.

Кризаль с трудом поднялась и села напротив фокусника, скрестив ноги. Перед ней был камень, на камне лежало перо. Фикс сидел напротив.

— Что я должна сделать?

— Перевернуть перо без помощи рук. Касайся его только разумом.

Кризаль нахмурилась:

— Не понимаю.

— Смотри. — Фикс указал пальцем на перо, и оно перевернулось, словно само по себе. Потом еще раз. — Как будущую предсказательницу тебя учили смотреть дополнительной парой глаз. Теперь ты должна научиться пользоваться дополнительной парой рук.

Кризаль уставилась на перо:

— Разве это не фокус?

— Нет. Однако ты должна научиться этому, прежде чем сможешь исполнять лучшие фокусы и иллюзии. Попробуй.

Кризаль вперила взгляд в белое перо, задержала дыхание, хрюкнула, вытаращила глаза, лицо ее начало синеть. Перо не шелохнулось. Она перевела дыхание и покачала головой:

— Не получается.

— Возьми его в руки, пощупай; потри о лицо. Твой разум еще не осознает, что пытается сделать; ты должна научить его. — Кризаль подняла перо, погладила, прижала к лицу. — Теперь попробуй еще раз.

Девочка положила перо на камень, прикрыла глаза и представила, как крохотные пальчики тянутся к перу, хватаются за его край. Она почувствовала сопротивление, словно пыталась поднять огромную каменную плиту. Напрягаясь, она тянула изо всех сил, и вдруг что-то поддалось. Она резко выдохнула. Перо слетело на песок.

— Так я?..

— Нет, дитя. Ты сдула его с камня. Но я видел, как оно качалось, прежде чем полететь. Для первой попытки совсем неплохо.

Кризаль покачала головой:

— Оно казалось таким тяжелым.

Старый волшебник положил перо на камень:

— Если бы ты никогда раньше не ходила, вес тела показался бы ногам неподъемным. С опытом ты наберешься сил.

Девочка, нахмурившись, уставилась на перо, потом мысленно крепко прижала его к камню. Фикс улыбнулся беззубой ухмылкой и снова указал на перо. Кризаль подскочила, когда оно соскользнуло с камня.

— И это не фокус!

— Не фокус.

— Фикс, это один из тех нечистых духов, к которым, как сказал Юдо, вы с Рогором взываете?

Старик поднял перо и воткнул в мантию Кризаль:

— Дитя, чтобы перевернуть перо, ты должна воззвать к своей собственной силе. И никто, кроме тебя, не может сказать, чиста ли она. Ложись спать. Я хочу добраться до Тьераса завтра к вечеру.

Фикс снова повернулся к огню, а Кризаль вырыла в песке ямки для бедер и плеч. Устроившись и положив голову на руку, она увидела, что фокусник смотрит в огонь, совсем как ее мать высматривала секреты в стеклянном шаре. В глазах старика был страх; более того, в них была печаль. Она хотела задать вопрос, но он обернулся и посмотрел ей в глаза. Разум Кризаль затуманился, и все исчезло.

Следующий вечер застал путников на окраине лежащего на краю пустыни города Тьерас. Встречные фермеры и ремесленники откладывали дела, чтобы встать и поклониться им. Фикс отвечал на приветствия разве что резким кивком, но даже это было больше, чем удостоилась Кризаль со вчерашнего вечера. За время пути ей немногое открылось в будущем, но зато она кое-что увидела в настоящем. Душа ее учителя явно была неспокойна. Казалось, с каждым шагом в направлении Иконы морщины на лице старого фокусника становятся глубже.

— Мы остановимся здесь, Фикс?

Старик посмотрел на нее так, словно впервые осознал, что девочка весь день шла рядом.

— Что такое?

— Время к ночи, и мы в Тьерасе. Где мы остановимся?

Фикс огляделся:

— Да, неплохо прошлись. У тебя здесь есть родственники?

Кризаль кивнула:

— Здесь живет тетя Диаманд со своим братом Лоркой. Нам сегодня обязательно ночевать под крышей?

Фикс указал на собирающиеся на западе тучи:

— Не надо быть предсказателем, чтобы понять, чем это кончится.

Девочка нахмурилась:

— Я не уверена, что нас хорошо примут, Фикс. Диаманд — сестра отца, и они во многом сходятся во мнениях.

— Насчет твоего желания стать фокусником?

— Ага. Но, конечно, у Великого Фикса должен быть в Тьерасе поклонник-трюкач, которому можно навязаться.

— Возможно.

Когда они перешли по маленькому каменному мосту через грязный ручей, Фикс указал посохом на темную улочку, такую узкую, что они едва могли идти рядом. У занавеса в черные и алые полосы Фикс остановился и постучал посохом в стену:

— Эй, в доме! Это Фикс с учеником. Вассик, ты дома?

Из-за занавеса показалась старуха, одетая в алую с черными отворотами мантию ассистентки фокусника.

— Фикс, это ты?

— Ага, Бьянис. Вассик дома? Он здоров?

— Входите, пожалуйста. — Фикс и Кризаль прошли за старухой в комнату. На подушке у стола сидел, как показалось Кризаль, старейший из живущих. — Вассик, это Фикс с учеником.

На старческом лице засияла улыбка.

— Фикс? Фикс, неужто ты?

— Ага, Вассик. Это Кризаль. — Фикс подтолкнул девочку к старику.

— Кризаль? Подойди сюда, дитя. — Кризаль встала перед стариком, и он осторожно провел руками по ее лицу. — Фикс, твои глаза еще хуже моих. Это девочка!

— И тем не менее моя ученица. Сколько бы ты взял за ночлег?

Вассик покачал головой:

— Для тебя, Фикс, особая ставка. Расскажи, что привело тебя в Тьерас? Садись, садись.

Кризаль и Фикс опустились на подушки у стола. Бьянис вышла и вернулась с горячими лепешками, сыром и вином, потом уселась рядом с Вассиком.

— Мы идем в Дальнеземье. В Икону.

— Ах да.

— Значит, ты слыхал об их неприятностях?

— Я слеп, но не глух, Фикс. Изумрудная долина далеко на севере, но Черного Рогора боятся даже в наших краях. Ты-то тут при чем?

— Икона наняла меня избавить их от колдуна.

Вассик кивнул, потом потер подбородок:

— Как ты планируешь это сделать?

— У меня нет плана, Вассик. Только знание, что силы его, какими бы они ни были, не потусторонние.

— Хорошо сказано, но не слышу должной убежденности. Ты сомневаешься?

Фикс пожал плечами:

— Мы знаем далеко не все, и с Рогором я не встречался уже много лет.

Вассик махнул Бьянис рукой:

— Забери ученицу Фикса на кухню, пусть поможет тебе готовить. Нам нужно поговорить наедине. — Старик бросил на стол два медных мовилла.

Бьянис поднялась, а Кризаль посмотрела на Фикса. Тот кивнул. Девочка встала и вышла из комнаты следом за ассистенткой фокусника. Оказавшись за занавесом, Бьянис схватила Кризаль за руку:

— Деточка, почему ты носишь черно-алое?

— Хочу стать фокусником. — Девочка попыталась высвободить руку, но не смогла. — Не похоже, что ты платишь за информацию.

— Фикс использует тебя в своих целях, дитя. Ты хоть знаешь, во что впуталась?

— Откуда ты столько знаешь о моем учителе?

Бьянис фыркнула.

— Сейчас ты ученица Фикса, а много лет назад Фикс был учеником Вассика.

Кризаль пожала плечами:

— Какое отношение это имеет ко мне и к нашей миссии в Дальнеземье?

Бьянис покачала головой:

— У Вассика тогда было три ученика: Фикс, Дорстан и Аманч. Дорстан был лучшим, и Вассик очень им гордился. Но Дорстан умер, и обвинили в этом Аманча. Его изгнали в пустыню. Понимаешь, Фикс, Аманч и Дорстан были братьями.

— Я все еще не понимаю…

— О дитя! Аманч и есть Рогор! А ты как клочок тумана, попавший между молотом и наковальней.

На следующее утро лучи показавшегося над горизонтом солнца залили холодную пустыню, отражаясь от текущей вдоль дороги на Поре реки и согревая кусты и деревья, начинающиеся по другую сторону дороги. Низкие холмы, на которых они росли, предупреждали о приближении к Змеиным горам. Кризаль устало брела за Фиксом, не замечая ни окрестностей, ни посвежевшего после дождя воздуха. Она смотрела только на спину старика, упорно тащившегося к Порсу.

— Фикс.

Фокусник словно и не слышал. Кризаль догнала его и заглянула в лицо.

— Фикс, Рогор и правда твой брат?

Фикс глянул на нее и снова сосредоточился на дороге.

— Не твое дело.

— О, так, значит, не мое дело? Тогда зачем я здесь?

— Ты этого хотела.

Кризаль отстала и переложила мешок на другое плечо. Спустя несколько минут она полезла за пазуху и извлекла прозрачный стеклянный шарик. Держа его в левой руке так, чтобы ловить солнечные лучи, девочка пристально всматривалась в глубину шарика. Разум предсказательницы работал: разрозненные, случайные осколки знания складывались в подобие целого, делались кое-какие заключения, — но из-за скудости информации и неопытности Кризаль будущее было сокрыто от нее. Прошлое, однако, прояснилось. Фиксу не нужны были ученики, Фиксу нужны были глаза Кризаль — глаза предсказательницы. Она снова нагнала старика.

— Фикс.

Фокусник покачал головой:

— Что теперь, зануда?

— Что нас ждет в Иконе?

— Я не предсказатель, Кризаль. Разве ты не посоветовалась с шаром?

Кризаль нахмурилась:

— Старик, у тебя что, глаза на затылке?

Фикс хихикнул:

— Нет, дитя, нет. Но я умею поворачивать голову, не двигая капюшон.

Кризаль улыбнулась.

— Я не вижу дальше этой дороги, Фикс. Но стекло сказало, что тебе нужны мои глаза, а не ученица. Объясни.

Фикс нахмурился, искоса глянул на девочку, перевел взгляд на дорогу. Потом посмотрел себе под ноги и хмыкнул:

— Твои глаза видят во мне вину?

— Ага. Вину, страх и печаль.

Фокусник кивнул:

— Рогор, прозванный Черным, действительно мой брат Аманч. Я узнал это много лет назад от Великой Тайлы.

— Это, как ты знаешь, мать моей матери.

— Ага, верно. Ты уже знаешь о смерти моего брата Дорстана?

— Бьянис упоминала об этом.

Фикс продолжал:

— Дорстан был лучшим из нас. Во время первого же упражнения с пером он поднял его со стола и удержал на весу полминуты. — Кризаль увидела, что глаза Фикса увлажнились. — Он очень быстро все схватывал, и было известно, что он станет мастером раньше, чем мы с Аманчем освоим простейшие навыки. Аманч завидовал, его зависть и ненависть были безграничны. И однажды Дорстана нашли мертвым.

— Как?

Фикс пожал плечами:

— Аманч сказал Вассику, что Дорстан бросил ему вызов и что его магия оказалась сильнее. Он ожидал похвалы, но Вассик притащил его в городской суд Тьераса. Его изгнали в пустыню. Таила как-то узнала об этой истории и пришла к выводу, что Дорстана отравили.

— Значит, тут не было магии?

Фикс остановился и посмотрел Кризаль в лицо:

— Дитя, никакой магии нет. Тот, кто называет себя Рогором, не использовал против моего брата Дорстана магической силы, потому что таковой не существует!

Кризаль была в недоумении.

— Но, Фикс, я сама слышала, как ты на представлении взываешь к духам…

— Игра, дитя. Аттракцион. С тех самых пор, как случай забросил наших предков на Момус на цирковом корабле «Город Барабу», у фокусников было только одно дело: развлекать. Мы делаем возможное, но так, чтобы оно казалось невозможным. Как часть иллюзии мы творим магию: жжем благовония, взываем к мифическим существам и духам, бормочем бессмысленные заклинания, закатываем глаза, размахиваем волшебными палочками — все, чтобы создать ауру таинственности. Мы обращаемся к живущему в каждом человеке сомнению, что вещи могут не быть тем, чем кажутся, усиливаем его — и идем домой с кошельками, набитыми мовиллами.

— Но перо? Разве это не магия?

— Не большая, чем твои глаза предсказательницы. Заглядывая в будущее, ты используешь магию?

— Конечно, нет. Все в мире движется по определенным тропам. Если знать, какая тропа привела к настоящему, не надо магии, чтобы увидеть, к чему все придет в будущем.

Старик кивнул:

— Но, полагаю, эта способность предсказателей кажется магией тем, кто этого не понимает.

Кризаль пожала плечами.

— На это способны только предсказатели. Но какие способности у фокусников?

Фикс покачал головой:

— У многих есть способности фокусников и предсказателей, дитя, но очень немногие развивают свои силы. Ты предсказательница, однако смогла покачнуть перо. Я вижу в будущем достаточно, чтобы хватило здравого смысла отойти с пути падающего камня. Обученный фокусник может смутить разумы других людей или даже усыпить их, как я тебя ночью в дороге.

Кризаль нахмурилась:

— Уснуть я могу и сама по себе. Это не объясняет, почему движется перо.

— Дополнительными руками фокусник может двигать предметы. Именно так исполняются лучшие карточные фокусы. Когда-нибудь ты сможешь вложить в умы других людей картину или замедлить для них время. Ты будешь заниматься своим ремеслом, но зрители будут считать это магией.

Кризаль кивнула, и они продолжили путь.

— Кое-что разъяснилось, Фикс. А есть другие силы?

— В свое время ты узнаешь о них.

Кризаль обернулась к старику:

— Я вижу на твоем лице страх. Это Рогор играет на твоих сомнениях в темных силах?

Фикс кивнул:

— Я не могу примирить знания с чувством. Рогора никто не видел, никто не знает, где его логово. Однако он уничтожает поля и, как говорят, вызывает болезни и смерть, просто пожелав этого. Существуют ли темные силы, служащие Рогору? Я не могу доказать, что их нет.

— Но вина, Фикс? Почему я вижу вину?

— Ты из предсказателей Тарзака, Кризаль. Из-за меня ты изменила своим традициям…

— Ерунда! По-твоему, раз я молода, то и глупа.

Фикс хихикнул и покачал головой:

— Извини, малышка. — Он сунул руку за пазуху и бросил Кризаль мовилл.

— По-твоему, одного достаточно?

— Считай, что это уравновешивает уважение, которое ты мне выказываешь.

Кризаль бросила медяк в кошелек и искоса посмотрела на старого фокусника:

— Я не забыла свой вопрос.

— Я так и думал.

— Ну?

Лицо Фикса стало серьезным. Он замедлил шаги, потом остановился:

— Кризаль, я не знаю, с чем встречусь в Иконе. У меня есть фокусы и иллюзии, но они не скажут мне, как Рогор убивает, просто пожелав этого. Нужны глаза предсказателя, чтобы увидеть недоступное мне. Но…

— Но ты боишься бросить ребенка в битву между тобой и твоим братом. — Фикс кивнул. Кризаль прошла несколько шагов, потом обернулась, взглянув в лицо старику. — Я вижу кое-что еще, Фикс.

— Да?

— Я вижу, что ты договорился с моей матерью, Салиной. Да… и Иэрен, мой любящий отец, изо всех сил изображал неодобрение, только бы я не изменила решение… ха! Мое решение. Бьянис была права. Меня используют.

Фикс пожал плечами:

— Иэрен и Салина — мои друзья и знают о Рогоре. Тебя выбрали как лучшую из их учеников…

— Пытаешься льстить?

— Это чистая правда, Кризаль.

Кризаль бросила мешок с лепешками на дорогу и пнула его ногой.

— Я сама себе хозяйка, Фикс. И не пляшу под чужую дудку. Найди себе другие глаза. — Она повернулась в сторону Тьераса и протопала мимо старого фокусника, не оглядываясь.

За первым же поворотом дороги Кризаль остановилась, нашла удобный камень и села. Салина, наверное, все еще считает меня ребенком, подумала она, а Фикс — дурой. А отец! Он метал громы и молнии: предсказательница желает стать фокусником! Неслыханно! Позор!

Кризаль вскочила и так пнула ближайший камень, что тот перелетел через дорогу.

Она повернулась к темнеющему небу:

— Если старому трюкачу нужен предсказатель, что ж он не нанял мастера? Зачем разыгрывать из меня ученицу фокусника?

Она вытащила из-за пазухи перо и нежно погладила его. Вот чего я хочу больше всего на Момусе: быть фокусником. Не хочу сидеть в темной комнатушке, вглядываясь в будущее, давая советы и устраивая жизни. Выступать перед толпой, изумлять ее фокусами — вот чего я хочу. Но неужели и это все обман?

Она положила перо на песок, подсунула под его край воображаемые руки и напряглась изо всех сил. Перо качнулось раз, другой, потом перевернулось. Минуту она сидела, не сводя с пера глаз, потом подняла его и встала. Дорога была совершенно пустынна. Она посмотрела на чернеющее небо.

— Фикс, неужели я сделала это? Или ты все еще играешь со мной? — Все было тихо, лишь ветер принес брызги дождя.

Кризаль посмотрела на дорогу, ведущую в Тьерас и далее в Тарзак, где она все еще может стать ученицей у фокусника помельче. Вероятно, можно заняться и ремеслом предсказательницы. Но она знала, что на дороге в Поре величайший фокусник Момуса ждет ее решения. Повернув за поворот, она увидела, что Фикс стоит там, где она его оставила. Он протянул ей мешок с провизией:

— Надо торопиться, Кризаль. Боюсь, мы промокнем.

Кризаль подошла к фокуснику и, не останавливаясь, взяла мешок. Шагая вперед, она размышляла, будет ли она когда-нибудь знать, как поступит, раньше, чем об этом узнает кто-то другой.

Добравшись в тот вечер до Порса, путники обнаружили, что все занавесы для них закрыты. Отговорки не отличались разнообразием: «Рогор увидит». На улицах было безлюдно. Наконец они вышли на площадь и в тусклом свете звезд, проглядывающих сквозь разрывы в тучах, увидели посреди площади высокого человека с повисшей головой и согнутыми плечами. Подойдя ближе, они разглядели, что ноги его не касаются земли.

Фикс придержал Кризаль:

— Постой здесь, дитя, пока я разберусь.

— Что это?

— Это не для твоих глаз, Кризаль.

— Я думала, тебе нужны глаза предсказателя. Я не могу видеть, не имея информации.

Фикс кивнул:

— Тогда пойдем, но приготовься к ужасному. Его посадили на кол.

Только совсем близко они рассмотрели пурпурные полосы на теле зазывалы. Кризаль застыла, а Фикс обошел тело, чтобы увидеть лицо мертвеца.

— Это тот зазывала, что приходил к тебе?

— Да, Юдо.

Кризаль медленно обошла жуткое пугало и посмотрела в искаженное мукой лицо. Когда позади раздался крик, она вздрогнула.

Старый фокусник метался по площади, размахивая посохом над головой.

— А ну, мерзавцы! — вскричал он сильным и пронзительным голосом. — Отрывайтесь от мягких подушек, трусы! Я, Фикс из фокусников Тарзака, не оставлю от этого города камня на камне, если не получу ответа на свои вопросы! А ну, вставайте, мерзавцы!

Кризаль смотрела, как дряхлый фокусник ходит от дома к дому, колотя посохом по стенам и выкрикивая проклятия. Никто не посмел выйти на площадь.

Фикс минуту постоял молча, потом полез за пазуху.

— Хорошо же, трусливые жители Порса, пусть вашего города не станет! — Фокусник махнул рукой, и ближайший дом охватило пламя. От воплей жителей у Кризаль застыла кровь. Из соседнего дома выбежал человек в оранжевой мантии клоуна и упал на колени перед Фиксом:

— Великий Фикс, прошу тебя! Пощади нас. У нас не было выбора.

— В этом? — Фикс указал на неподвижное тело Юдо. — У вас не было выбора в этом?

— Великий Фикс! — взвыл клоун. — Здесь был Черный!

— Рогор? Так это его дело?

— Да, Великий Фикс. Смотри. — Клоун указал на стену на площади. В мерцающем свете горящего дома Фикс прочитал.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

Р

О

РОГОР

О

Р

Фикс подошел к стене, рассмотрел ее, потом вернулся к телу в центре площади.

— Клоун, поди сюда!

Клоун метнулся к ногам фокусника, почти не поднимаясь с колен.

— Да, Великий Фикс?

Фикс указал палкой на мертвого зазывалу:

— Кто это сделал?

— Великий Фикс должен понять. Рогор…

— Я ничего не должен понимать! — Фикс так пнул клоуна в бок, что тот растянулся в грязи. — Кто совершил это злодейство?

— Рогор заставил нас, Великий Фикс. Те, кто не работал, были вынуждены наблюдать.

— Вынуждены? Он что, привел с собой армию?

— Он… у него великая сила. Мы боялись…

— Боялись? И из-за этого отказали путнику в защите города? Ба! И не только это — еще и совершили убийство!

— Великий Фикс, у Черного страшные силы…

— Проклятье! Клянусь бородой Момуса, я покажу вам страшную силу!

Фикс снова пнул клоуна, махнул рукой в сторону тела, и внезапно площадь залил ослепительный свет. Прикрыв рукой глаза, Кризаль увидела, что тело Юдо охватило бело-голубое пламя, с ревом вздымающееся к ночному небу. За несколько секунд кол, поддерживавший тело, сгорел.

— Клоун, гони негодяев, населяющих этот город, на площадь.

— Великий Фикс, а если они не придут?

Фикс воздел руки и заорал:

— Если не придут, я зажарю их прямо в домах!

Клоун метнулся прочь, и жители Порса начали потихоньку выбираться на площадь, прикрывая глаза от пламени погребального костра и от взгляда Фикса. К тому времени, как все собрались, от костра остались тлеющие угли, а тело Юдо обратилось в пепел. Фикс наклонился, взял горсть углей и поднял над головой.

— Возьмите этот прах и смешайте с грязью с этой площади. Слышите меня, подонки Порса?

Люди склонили головы:

— Да, Великий Фикс.

— Выкрасите этой смесью дома. Отныне таков будет цвет Порса. Живите со своим позором и будьте верны ему, ибо, если мне случится когда-либо снова пройти здесь и увидеть хотя бы одну белую доску в заборе, Порc перестанет существовать. — Фикс оглядывал толпу, пока не нашел клоуна. — Ты!

Клоун выбежал из толпы и упал на колени у ног фокусника

— Да, Великий Фикс.

— Покажи мне тех, кто вонзил в зазывалу кол и установил его.

— Но мы не…

— Покажи, или в мгновение ока от тебя останется лишь пепел!

Клоун поклонился, встал и начал обходить собравшихся на площади. Шесть человек отделились от толпы и подошли к Фиксу со склоненными головами. Клоун встал рядом:

— Я был одним из них.

— Так явите же миру свой позор! — Фикс коснулся лба каждого большим пальцем, оставив уродливую букву «У». — Теперь — в пустыню, и никогда больше не попадайтесь на глаза добрым людям!

Семеро оглядели соседей, склонили головы и пошли прочь с площади. Люди расступались, не смея даже смотреть на них. Фикс бросил остывшие угли на остатки погребального костра Юдо.

Кризаль смотрела, как старый фокусник повернулся и идет к ней, но не могла прочесть его горящий взгляд. Остановившись перед ней, старик поднял руку, в которой держал угли Она была грязной, но не обожженной. Фикс положил руку еи на плечо.

— Пойдем, дитя. В этом городе невозможно отдохнуть, ибо они не узнают покоя, пока не смоют свой позор.

Фикс выбрал улицу, ведущую к дороге на Мийру, толпа расступилась, и Кризаль пошла за ним, пытаясь решить про себя, что она испытывает к Фиксу: страх или любовь?

Всю ночь Фикс шагал к Мийре словно одержимый. Кризаль ковыляла следом, удивляясь силе старика. Дважды их секли дождь и ветер, из-за чего уже раскисшая, покрытая противными темными лужами дорога стала скользкой, как жир. Фикс шагал по грязи и лужам, не замечая их, словно по пыльной улице в Тарзаке. Когда перестал дождь, сквозь черные тучи пробился тусклый серый рассвет. Фикс остановился и огляделся:

— Светает.

— От тебя ничего не укроется, Фикс. — Кризаль дотащилась до старика. Он повернулся и посмотрел на девочку, промокшую и покрытую грязью, как и он сам.

— Ты, должно быть, устала, дитя.

— Ах, Фикс, в твоих жилах течет кровь предсказателя.

Фокусник вскинул бровь:

— Я вижу, ты всю ночь точила язычок. Хочешь отдохнуть или нет?

— Конечно. Но где? — Кризаль склонила голову набок. — Везде мокро.

Фикс полез за пазуху и подал Кризаль комок сырого кобитового теста. Комок был покрыт твердой коркой и казался тяжелым для детской руки.

— Найди местечко, где нет ни деревьев, ни сорняков, ни травы.

Кризаль огляделась и подошла к песочной проплешине к востоку от дороги:

— Здесь?

Фикс кивнул:

— Слушай внимательно. Когда я скажу, сильно сожми кусок теста и брось в центр проплешины. — Кризаль посмотрела на невинный комок в руке. — Только очень быстро, понимаешь?

— Да.

— Тогда давай!

Кризаль смяла комок и, еще не успев бросить, почувствовала, как он согревает руку. Даже не долетев до земли, он вырос в колонну ослепительного пламени. Кризаль повернулась к Фиксу:

— Погребальный костер Юдо?

— Да. Правой рукой пошарь в рукаве мантии. Нашла карман?

Кризаль нащупала отверстие:

— Да.

Фокусник подал ей еще пять черных комков.

— Положи в этот карман. Теперь ты знаешь, как их использовать. — Фикс указал на огонь, почти погасший за неимением топлива. — Он горит жарко, но недолго. Песок будет сухой и очень теплый.

Кризаль положила шары в карман в рукаве:

— Это будет моим первым фокусом, Фикс?

Фокусник засмеялся:

— Нет, дитя. Первым фокусом будет научиться спать, не перекатываясь на бок!

Кризаль опустилась на теплый песок, легла и уснула, вытянув правую руку в сторону.

Самым заветным желанием Кризаль было выспаться. Небо расчистилось, восходящее солнце согрело и высушило мантию, и она, совершенно счастливая, ворочалась, отбиваясь от бодрствования, грызущего края сна. Девочка свернулась калачиком, подложив правую руку под голову, и тут вспомнила о кобитовых шариках. Села прямо и увидела, что умудрилась не навалиться на широкий рукав мантии.

— А, дитя, вот ты и проснулась.

Кризаль обернулась. Рядом с ней сидели женщина в бело-зеленой мантии певицы и высокий блондин, одетый в черно-алое. Мужчина кивнул Кризаль:

— Дорна пригласила меня погреться на вашем песке, маленькая волшебница.

Кризаль кивнула в ответ. Мужчина был молод и с виду очень силен; у женщины, тоже молодой, были распущенные черные волосы и темно-карие глаза. Рядом с такой красавицей Кризаль особенно остро осознала, какая она грязная и конопатая.

— Вы видели моего учителя?

Молодой фокусник пожал плечами. Певица покачала головой.

— Думаю, тебе лучше подождать его здесь. — Дорна поглядела на руку фокусника, обвивавшую ее талию, и кивнула на Кризаль. Пожав плечами, он убрал руку и лег на песок, опираясь на локти.

Кризаль рассматривала молодого фокусника:

— Ты ведь не с этой планеты, а, фокусник?

Тот рассмеялся:

— Нет, дитя. Меня зовут Эшли Алленби. Я прибыл с отчей планеты.

— Однако же ты носишь черно-алое.

— Даже мне надо есть. Как тебя зовут?

— Кризаль. Я ученица великого фокусника.

— И как его зовут? — Алленби сел.

Кризаль посмотрела на Дорну. В глазах певицы что-то мелькнуло.

— Его имя не имеет значения, Алленби. — Девочка указала на высушенный песок.

Молодой человек удивленно вскинул брови:

— Немногие оставшиеся у меня мовиллы уже плачут от одиночества. Хочешь взамен посмотреть мой новый фокус?

Кризаль пожала плечами:

— Если я смогу определить, как ты его делаешь, я все равно запрошу плату.

Алленби фыркнул и вытащил из-за пазухи колоду карт. Передав колоду Кризаль, он рукой разгладил перед собой песок.

— Выбери и запомни семь карт. Сможешь?

— Хоть семь, хоть всю колоду. — Кризаль отложила первые семь карт и протянула их Алленби.

— Нет, не давай их мне. Разложи на песке картинками вверх. — Кризаль выложила карты. — Запомнила?

— Конечно.

Алленби растопырил пальцы над картами, и они перевернулись, словно сами по себе.

— Ты уверена, что запомнила?

— Да.

— Тогда переверни тройку треф.

Кризаль посмотрела на третью слева карту, вообразила, как подсовывает под край крохотные ручки, и напряглась. Карта перевернулась. Восьмерка бубен. Алленби засмеялся над выражением ее лица.

— Но восьмерка здесь. — Она указала на крайнюю справа карту.

— Ты уверена?

Кризаль протянула руку и просто перевернула карту. Шестерка пик.

— Великолепный фокус, Алленби, — восхитилась Дорна. Молодой фокусник благодарно улыбнулся и собрал карты. Кризаль насупилась.

— Можешь угадать, как я сделал это?

Кризаль довольно долго хмурилась, потом вежливо сказала:

— Неплохой фокус.

Алленби забросил край мантии через плечо и указал на юг подчеркнуто драматическим жестом.

— О небо! Вдохновленный столь щедрой хвалой, я должен спешить в Тарзак и поражать толпу!

Дорна встала:

— Ты должен идти, Эшли?

Алленби поклонился и, взяв руку Дорны, коснулся ее губами.

— Увы, прекрасная Дорна. Я должен идти в Тарзак. По слухам, туда сейчас прилетел грузовой челнок. Первый с тех пор, как я прибыл на Момус, мне необходимо застать его, чтобы сообщить свои новости Государственному секретарю Квадранта. — Он поклонился Кризаль, легко подхватил свой мешок и пошел по дороге на юг. Дорна и Кризаль еще долго смотрели ему вслед, когда он давно уже скрылся из виду.

Девочка повернулась к певице:

— Дорна?

— Да, дитя?

— Я прочитала что-то в твоих глазах, но не могу измерить глубину увиденного. Где мой учитель?

Красавица Дорна улыбнулась, закрыла лицо рукавом мантии, затем опустила руку. Девочке беззубо ухмылялся Фикс.

— Фикс, клянусь ошпаренным задом Момуса — это ты?

Старик хихикнул:

— Отвернись, дитя.

— И что ты тогда сделаешь? Превратишься в ящера или сделаешь меня мальчиком?

— Отвернись. Мне надо вывернуть мантию.

Кризаль отвернулась:

— И чего ты добился своей комедией?

— С Великим Фиксом молодой фокусник внимательнее следил бы за своим языком, чем с прекрасной Дорной. Можешь повернуться.

Кризаль обернулась, перед ней был Фикс в черно-алой мантии.

— И здесь тоже нет магии, Фикс? Куда делись твои морщины?

— Нахмурься, Кризаль, и пощупай лоб.

Кризаль сделала, как велено.

— Ну?

— Ты молода, однако можешь наморщить лоб. Я стар и могу сделать кожу гладкой, хотя это требует больших усилий.

— Ладно, Фикс, но как же зубы прекрасной Дорны? У тебя-то нет ни одного.

— У Дорны тоже.

Кризаль скрестила руки на груди:

— У нее были!

— Подумай, Кризаль. Эти полные, чувственные губы улыбались, но открывались, только если их прикрывала рука или рукав.

Девочка нахмурилась:

— Я помню… нет, я убеждена, что помню. Ты прав; я не видела зубов. — Кризаль покачала головой. — И что ценного сказал фокусник?

— На-ка поешь. — Фикс залез в мешок и вытащил две непропеченные кобитовые лепешки. — Алленби идет с дальнего севера, из Дирака, что за Змеиными горами. Он прошел и через Мийру. Оба города почернели от отчаяния. Рогор везде оставляет свою метку.

Кризаль проглотила кусок кобита, а остатки бросила в мешок.

— Фикс, мы можем обойти Мийру?

— Ты вспоминаешь вчерашнюю ночь в Порее?

Кризаль кивнула:

— Эти люди не знают, с чем столкнулись. Мы тоже. Я не хочу больше ужасов.

Фикс доел лепешку и посмотрел на девочку:

— Считаешь, я был чересчур суров?

Кризаль пожала плечами:

— Я понимаю, почему они поступили так, как поступили.

Фикс кивнул:

— Представь себе, Кризаль: у тебя в руке нож и ты держишь его у горла Салины, твоей матери; а я держу нож у твоего горла. И говорю тебе, что, если ты не убьешь Салину, я убью тебя. Что бы ты сделала?

Кризаль склонила голову и прошлась по сухому песку.

— Хотелось бы думать, что я предпочла бы смерть. Ты это ждал услышать?

— Такой выбор стоял перед жителями Порса, и они выбрали неправильно.

Девочка посмотрела в глаза старику:

— Мы пройдем через Мийру?

— Так надо. Мы пополним запасы еды и найдем кого-нибудь, кто поможет перебраться через горы. — Старик поднял мешок и подал девочке. — Пора идти, если мы хотим добраться туда до наступления ночи.

Дорога становилась все круче. Солнце окрасило красным, оранжевым и желтым неухоженные поля, наполовину срубленные и обтесанные бревна и безлюдные улицы Мийры. Деревянные дома были пусты. Фикс постучал в несколько дверей, но его знакомых не оказалось дома. Наконец они вышли на площадь. Кризаль схватила Фикса за руку:

— Смотри, Фикс, еще одно убийство!

Старый фокусник присмотрелся. На задке ручной двухколесной повозки распростерся на мешках огромный человек в зелено-желтой мантии циркового уродца; его массивные руки и ноги свешивались с повозки.

— Пойдем, Кризаль. Он просто спит.

Когда они подошли, великан открыл один глаз:

— Ты Великий Фикс.

Фикс кивнул:

— А ты?

Быстро и ловко для своих размеров мужчина сел, потом соскочил с повозки. Он поклонился, мотнув в сторону Фикса лысой башкой.

— Великий Фикс, я Зума, силач из уродцев Дирака.

— Дирака?

— С той стороны Змеиных гор, Великий Фикс.

Старый фокусник кивнул, потом обвел рукой площадь:

— Где они?

Зума фыркнул так громко, что земля, как показалось Кризаль, задрожала.

— Вести о твоем правосудии в Порее прибыли несколько часов назад. Добрые граждане Мийры удрали в горы.

— А ты?

— Я?

— Мы же нашли тебя храпящим на площади посреди всего этого стремительного возврата к природе?

— Ха! — Зума засмеялся и хлопнул Кризаль по плечу, так что она растянулась на земле. — Я — Зума. Этим все сказано.

Кризаль поднялась и сердито посмотрела на силача:

— Он здесь неспроста, Фикс.

Зума кивнул:

— Эта кроха верно говорит. Город Дирак послал меня перевести тебя через горы.

Фикс потер подбородок:

— Значит, Дирак знал, что Мийра устроит себе отпуск?

Зума плюнул на землю.

— Рука Рогора чувствуется даже по эту сторону гор. В Дираке не хотели рисковать. Они боялись, что ты опоздаешь, потому что не найдешь проводника через горы.

— Так ты, значит, не боишься Черного?

— Бояться его? Ха! — Зума размял могучие руки, наклонился и обхватил деревянную повозку. Выпрямившись, он поднял повозку над головой. — Зума никого не боится. — Силач опустил повозку на землю легко, как перышко, потом повернулся к Фиксу и нахмурился. — Если бы я мог найти колдуна, ты уже не понадобился бы, фокусник. Но… — Великан пожал плечами.

Кризаль прищурилась: она пыталась читать в глазах силача.

— Зума, моего учителя наняли жители Иконы, чтобы избавить их от колдуна. А ты из Дирака.

Зума кивнул:

— Все города Изумрудной долины сбросились: Дирак, Икона, Рис и даже рыбацкая деревня Аноки. Иконе пришлось хуже всех, потому они и заключили договор.

Фикс смотрел на девочку, выгнув брови. Кризаль пожала плечами.

— Значит, едем? — Фокусник бросил силачу кошелек.

Фикс и Кризаль залезли в повозку и устроились между ящиков и мешков. Зума подлез под ручку впереди повозки, выпрямился и схватил ее мощными руками. Пока они катились по Мийре, Кризаль пристально смотрела в затылок Зумы. Повернувшись к старому фокуснику, она дернула его за рукав:

— Фикс…

Фикс прижал палец к ее губам и покачал головой:

— Попробуй уснуть.

— Уснуть? — Кризаль только руками всплеснула. Фикс посмотрел ей в глаза:

— Спи. — Кризаль боролась, но разум ее затуманился, и наступила темнота.

Кризаль смотрела вниз с огромной высоты. Сильный мужчина тащил деревянную повозку, в которой скорчились две фигурки в черно-алом. Дома остались позади, и повозка катилась вверх по пологому склону. Иногда поворот дороги или высокое дерево загораживали путников, но, когда повозка оказалась на высоком плато и поехала вдоль берега маленького озера, ее потянуло туда. Она устремилась вниз и оказалась чуть позади и выше повозки. В повозке она увидела себя, спящую; ее голова лежала на коленях Фикса.

— Фикс! — позвала она беззвучно. — Фикс, что это?

— Видишь человека, тянущего повозку?

— Фикс, мне страшно.

— Видишь его?

— Да-да, но, Фикс… — Кризаль увидела, как повозка сворачивает от берега озера на крутую дорогу в горы.

Кризаль, ты войдешь в разум Зумы и расскажешь мне об увиденном.

Кризаль посмотрела на свое спящее лицо, потом на Фикса:

— Не могу, Фикс. А если это Рогор?

— Ты, значит, что-то заподозрила?

— Я не смогла прочитать в его глазах.

— Возможно, то, что ты прочитала, вне твоего опыта. Ты когда-нибудь читала убийцу?

— Нет.

— Потому и не узнала его.

— Фикс, если это Рогор, он узнает, что я там?

Кризаль увидела, как старый фокусник посмотрел на спящую девочку и ласково отвел от глаз локон спутанных рыжих волос.

— Если это Рогор, он узнает, но я защищу тебя. Ты веришь?

— Да, Фикс. Что я должна делать?

— Посмотри на голову Зумы. Видишь ауру? Кризаль пригляделась и увидела бледное сияние, окутывающее все тело силача.

— Да, вижу.

— Когда я скажу, приблизься к нему и смешайся с ней. Но помни, дитя, что бы ни случилось, не пытайся говорить со мной. Не кричи, не борись с тем, что найдешь там, и не пытайся ничего изменить. Понимаешь?

— Да, Фикс.

— Тогда иди.

Уклон дороги стал круче, и, когда Кризаль коснулась ауры Зумы, повозка повернула, и слева показался обрыв. Аура была чуждой, но она чувствовала постепенные перемены в себе, пока не достигла гармонии между собой и аурой.

Зума поглядел вниз и хмыкнул. «Никто не найдет старика и девчонку, — подумал он. — Рогор набьет его кошелек медяками вместо того, чтобы погубить урожай. — Силач стряхнул угрызения совести. — Никто не может бороться с магией Рогора». Он должен сделать, как велено.

Увидев впереди крутой поворот дороги и ровную площадку, вырубленную в скале, Зума оглянулся на старого фокусника.

— Мы остановимся здесь и отдохнем. — Он вытащил повозку на площадку, опустил ручку и пролез под ней. — Через минуту я согрею еду. — Силач начал собирать хворост.

Фикс кивнул и тряхнул спящую девочку за плечо. Кризаль вскочила, в ее глазах плескался ужас. Фикс коснулся ее губ и погладил по лицу.

— Вставай, дитя. Пока Зума готовит еду, я тебе кое-что покажу. Это высочайшая из Змеиных гор. Они прекрасны даже при свете звезд.

Кризаль, дрожа, вылезла из повозки; Фикс следом. Старый фокусник взял ее за руку и подвел к самому краю обрыва.

— Фикс…

— Тише, дитя. Просто смотри вниз и слушай.

Кризаль посмотрела вниз, подножие утеса терялось в темноте. Свист ветра эхом отражался от скал, а где-то очень далеко ей послышалось журчание воды. Фикс наклонился, взял камень и пододвинулся так близко к краю, что пальцы его ног оказались над обрывом.

— Фикс, стоит ли стоять так близко…

— Созерцай красоту природы, дитя, и слушай.

Кризаль прислушалась. Потрескивал разожженный Зумой костер. Потом за спиной послышался звук крадущихся шагов. Она попыталась отстраниться от края, но старик крепко держал ее. Шаги приблизились, потом участились. Кризаль повернула голову. В трех шагах справа Зума подбежал, раскинув руки, к краю обрыва — и полетел в темноту, оставив за собой хвост удивленных восклицаний.

Кризаль посмотрела на Фикса:

— Почему?..

— Он видел нас там, дитя. У бедняги, видно, проблемы с глазами. — Фикс хихикнул и повернулся к огню. — Пойдем, Кризаль. Зума был так любезен, что разжег для нас костер, но, боюсь, еду нам придется готовить самим. Жаль.

Кризаль посмотрела в темноту, скрывающую растерзанные останки силача, потом повернулась к старому фокуснику: тот, улыбаясь, расставлял у костра камни, чтобы приготовить лепешки. Медленно идя к огню, она снова вспомнила слова Бьянис о клочке тумана, оказавшемся между молотом и наковальней.

На следующее утро, убедившись, что ни магия, ни их объединенные усилия не могут сдвинуть тяжелую повозку, Фикс занялся приготовлением завтрака, а Кризаль тем временем обшаривала мешки и ящики, надеясь найти провизию, которой хватило бы до Дирака.

— Здесь больше чем достаточно, Фикс, если бы мы смогли унести все; даже одеяла для ночлега в горах. — Кризаль продолжала перетряхивать содержимое повозки, осматривая каждый ящик и мешок.

— Дитя, если еды хватит, оставь повозку в покое. Нам следует поесть и отправляться. — Фикс, увидев, что на него не обращают внимания, пожал плечами и сел у потухшего костра. Когда он откусил кусок кобитовой лепешки, намазанной заболонным джемом, Кризаль слезла с повозки и подошла к костру. В руках у нее была маленькая коробка.

— Видишь, Фикс?

Фокусник отложил лепешку, взял коробку и повертел в руках. Белая коробка из двух половинок, с закругленными углами, обтянутая цельным прозрачным чехлом. Никаких пометок.

— Глаза предсказательницы говорят тебе, что это?

— Я увидела в мыслях Зумы: он что-то везет для Рогора. Посмеем ли мы открыть?

Фикс поднес коробку к уху, встряхнул и пожал плечами. Подцепив ногтем край прозрачного чехла, подсунул туда палец и тянул, пока не появилась возможность сдвинуть чехол. Сняв его, Фикс положил коробку на колени и поднял крышку. В точно подогнанной выемке нижней половинки лежало сине-черное устройство с рукояткой, торчащей из изогнутой пластины. На верхней части пластины были многочисленные черные, красные и оранжевые кубики, от которых тянулись тоненькие проволочки. К передней части пластины проволочки собирались в кабель и заканчивались цилиндром с резьбой, болтающимся на конце кабеля. На передней части рукоятки пять колец; ближайшее к пластине больше других и в нем — металлический рычажок, уходивший в рукоятку. На задней части рукоятки два одинаковых соединенных кольца. Фикс посмотрел на Кризаль:

— Ну?

— Что это, Фикс?

Фокусник вынул устройство из гнезда и повертел. Держа его изогнутой пластиной кверху, он обхватил рукоятку рукой, просунув большой палец в верхнюю заднюю дырку, а остальные пальцы в четыре верхние передние дырки. Старик поглядел на Кризаль, склонив голову набок.

— Отойди в сторонку.

Кризаль отступила, а Фикс прицелился в скалу по ту сторону пропасти. Он оттянул металлический рычаг указательным пальцем; ничего не произошло. Фикс опустил устройство на колени и пожал плечами:

— Я думал, что это, может, пистолет необычной конструкции, но он не работает.

— Смотри, Фикс. — Кризаль ткнула в дополнительные кольца под мизинцем и большим пальцем Фикса. — Если это рукоятка, то предназначена она не для наших рук.

Фокусник кивнул и отдал устройство Кризаль.

— Каким твои глаза предсказательницы видят теперь наше будущее?

Кризаль села на песок у костра. Посмотрела на рукоятку, повертела устройство в руках и покачала головой:

— Фикс, я не собрала достаточно информации, чтобы понять смысл настоящего, что уж тут говорить о будущем. — Она положила устройство в коробку, натянула чехол и убрала в свой мешок.

— Оно не работает, дитя. Зачем тащить лишний вес?

Кризаль взяла лепешку и заговорила с набитым ртом:

— Алленби, тот молодой фокусник с Земли собирался встретить грузовой челнок. По-моему, эту коробку для Рогора Зума получил там. Она нужна Рогору, а теперь она у нас.

— Но мы не знаем ни как это действует, ни откуда взялось.

Кризаль покосилась на колени, потом на Фикса:

— Алленби говорил, что хочет послать сообщение на Землю… нет, Государственному секретарю Квадранта. Какое сообщение?

Фикс пожал плечами и потянулся за еще одной лепешкой.

— Что-то о прибытии на Момус дипломатической миссии. А еще, что его новости привлекли новостников и необходимый им закон должен быть принят ко времени, когда эти типы окажутся здесь.

Кризаль запустила остатками кобитовой лепешки в голову старого фокусника:

— Старый шарлатан!

Глаза Фикса сузились от гнева. Он встал:

— Соплячка. Ума лишилась? Я мог бы испепелить тебя в мгновение ока.

— Э-э! — Девочка показала ему язык. — Я вижу невидимое для тебя, Фикс. Теперь расскажи мне всю правду. Без этого я не могу видеть то, что надо.

Старый фокусник поджал губы, кивнул и снова сел у костра.

— Алленби — чиновник из Девятого Квадранта. Он прибыл на Момус, чтобы договориться о военной защите нашей планеты.

— Защите? От кого?

Фикс пожал плечами:

— Девятый Квадрант подозревает, что на Момус готовится вторжение из Федерации Десятого Квадранта.

Кризаль кивнула:

— А что за закон?

— Момус должен сам попросить о защите, иначе нарушится закон, который управляет всеми Квадрантами.

Кризаль ощупала коробку у себя в мешке, потом взяла еще одну кобитовую лепешку и начала медленно жевать.

— Фикс, что ты знаешь о мирах Десятого Квадранта?

— Столько же, сколько о мирах Девятого, дитя: почти ничего. — Фикс встал и подхватил свой мешок. — Можешь продолжать размышления на ходу? Утро стремительно стареет.

Кризаль кивнула, подняла свой мешок и подошла к повозке.

— Магия может согреть или тебе понадобится одеяло?

Фикс фыркнул, отвернулся от нее и начал карабкаться по крутой дороге. Кризаль взяла два одеяла, пристроила их себе под мышку, забросила на плечо мешок и побрела следом.

Три дня спустя Фикс и Кризаль стояли на северном склоне Змеиной горы и смотрели на Изумрудную долину. До самого горизонта тянулись к солнцу зеленые поля с разбросанными там и сям бурыми пятнами и голубое озеро. Фикс указал посохом на деревню на берегу:

— Это Икона.

— А два города прямо перед нами?

— Первый — Дирак, а второй, у подножия горы, называется Рис.

Кризаль посмотрела налево. Снова зеленые в бурых пятнах поля тянулись до воды. Она указала на дома на берегу:

— Аноки?

Фикс кивнул:

— А бурые пятна в полях, должно быть, погибший урожай.

Кризаль присмотрелась; пятен не было только в полях, ближайших к горе на другой стороне долины.

— Как называется гора напротив?

— Расколотая гора. Поймешь почему, когда доберемся до Иконы. Движение коры Момуса раскололо гору, и кривая расселина тянется до самого центра.

Кризаль указала на город впереди:

— В Дираке нас по крайней мере ждут.

Фикс потер подбородок.

— Держись настороже; Рогор тоже нас может ждать. — Он указал на трех человек, неподвижно стоявших перед городскими воротами.

Старый фокусник подхватил мешок и пошел по дороге к Дираку. Кризаль шла в нескольких шагах позади, рассматривая людей у ворот. Все трое были в черно-коричневых коротких мантиях униформистов. Разглядев их глаза, Кризаль догнала Фикса:

— Их взгляды говорят о готовности убивать, Фикс.

Фокусник кивнул. Когда они приблизились к воротам, Кризаль увидела, как левая рука Фикса на миг исчезла в рукаве и вынырнула, сжатая в кулак. Старик старательно изобразил улыбку и кивнул трем головорезам:

— Чудесное утро, друзья.

Стоявший в середине униформист поглядел на товарищей, потом вышел навстречу путникам.

— Ты Великий Фикс? — Он ничего не предложил за информацию.

— Да. А как зовут тебя, друг?

Мужчина посмотрел на дорогу, ведущую к Змеиным горам, потом снова на фокусника.

— Я Джагар. Где Зума?

Фикс пожал плечами:

— Силач лишился рассудка и бросился с обрыва. Мы не успели остановить его.

Джагар внимательно посмотрел на Фикса, потом глянул на Кризаль:

— Это правда?

Кризаль посмотрела на Джагара и задрала нос:

— Ты сомневаешься в словах моего учителя?

Джагар схватил Фикса за грудки:

— Повозка, старик. Что ты… — Фикс провел левой рукой перед лицом Джагара, и униформист, корчась, упал на землю.

Фикс поправил мантию и, переступив через тело, направился к двум оставшимся униформистам. Видя, как корчится в пыли их товарищ, они повернулись и, проскочив в городские ворота, исчезли в проулке. Фокусник повернулся и опустился на колени возле Джагара.

— Кризаль, иди сюда. — Девочка встала над телом и посмотрела в лицо Джагару. Его глаза закатились от ужаса, из уголков рта тонкими струйками текла слюна. — Я задам ему несколько вопросов, дитя. Скажешь мне, что ты видишь.

— Да, Фикс.

Фокусник полез за пазуху и вытащил крохотный пузырек, наполненный бесцветной жидкостью. Открыв его, Фикс заставил Джагара разжать зубы и капнул в рот три капли. Через несколько секунд униформист затих.

— Джагар, слышишь меня? — Фикс подождал, потом дал ему такую пощечину, что Кризаль поморщилась.

— Пощади меня, Великий Фикс, — прошептал тот еле слышно.

— Пощадить? Джагар, я задам тебе несколько вопросов, и ты дашь на них правдивые ответы. Тогда, возможно, мы поговорим о сохранении твоей жалкой жизни.

— Не могу… говорить о Рогоре, Великий Фикс. Ведь ты об этом спросишь?

— Да. Что сделает Рогор, если ты заговоришь?

— О Великий Фикс, он убьет меня!

Фикс хмыкнул.

— Послушай меня, Джагар: ты расскажешь все, что я хочу знать, иначе я покараю тебя таким ужасом, что ты будешь молить меня о смерти.

— Тогда спрашивай, Великий Фикс.

— Что за устройство вез Зума?

— Не знаю. — Фикс посмотрел на Кризаль, и девочка кивнула.

— Это для Рогора?

— Да. Нам было велено ждать здесь.

— Что вы должны были сделать с этой штукой?

— Ее надо было отнести к фонтану в Иконе.

— И?..

— Это все, Великий Фикс. Клянусь!

Кризаль опустилась на колени возле Джагара:

— Он не лжет. Спроси, видел ли он когда-либо Рогора?

Фикс тряхнул Джагара за плечо:

— Ну?

— Нет. Никто и никогда не видел Черного.

Кризаль повернула лицо Джагара к себе и заглянула в глаза:

— Джагар, где жители Дирака?

— Они в Рисе, дитя. Все жители Изумрудной долины собрались в Рисе.

— Зачем?

— Чтобы сформировать армию и провозгласить Рогора королем Момуса.

Фикс посмотрел в лицо девочке:

— Ты что-нибудь видишь?

Кризаль кивнула:

— Да, я чувствую, что у меня есть части ответа. Их еще надо приладить на место. Давай сойдем с дороги и найдем спокойное местечко.

Когда Фикс шел через поля к Иконе, Кризаль останавливалась осмотреть зеленые и бурые колосья пшеницы, пятна гнили на дынях. Добравшись до деревьев у озера, на берегу которого стояла Икона, Кризаль вытащила прозрачный стеклянный шар и опустилась на колени. Фикс сел рядом. Она подставила шар солнцу, поймала лучи и попыталась сосредоточиться. Кусочки головоломки начинали складываться, но что-то по-прежнему ускользало. Она бросила шар на колени и покачала головой:

— Этого недостаточно.

— Можешь ты по крайней мере увидеть вопрос?

Кризаль разгладила песок перед собой и пальцем нарисовала крест Рогора.

Р

О

РОГОР

О

Р

— Фикс, я должна знать, что это означает.

Старый фокусник покачал головой:

— Я уже говорил тебе, Кризаль. Ничего.

— Скажи мне, что можешь, Фикс. Это очень нужно.

Фикс потер подбородок:

— Возможно, это тайный крест магического квадрата.

— Магического квадрата?

— В этом нет магии. Когда-то люди верили, что так можно исцелить болезнь или отогнать злых духов. На Момусе некоторые фокусники берут имена, образующие тайный крест.

— Покажи мне магический квадрат.

Фикс разгладил песок рядом с крестом Рогора.

— Вот очень старый. Он образован словами «sator» и «opera». Слова должны читаться слева направо, справа налево, сверху вниз и снизу вверх. Вот так. — Старый фокусник быстро нарисовал пальцем слова и образуемый ими квадрат[3]. — Ну а теперь надо добавить в середину «N», и слово «TENET» станет тайным крестом этого магического квадрата. — Фикс добавил «N» и стер лишние буквы. — Никакой магии, просто игра в слова.

Кризаль изучила крест, снова нарисовала стертые Фиксом буквы, потом стерла весь квадрат. Стерев крест Рогора, Кризаль снова уставилась в шар.

Фикс выгнул брови, когда Кризаль снова начала что-то чертить на разглаженном песке.

— А если использовать название города Дирак как «sator» в квадрате «tenet»? Видишь?

Фикс пожал плечами:

— А остальное?

Палец Кризаль порхал по песку.

— Названия Икона и Аноки мы используем как «агеро» и «opera» в квадрате «tenet»… добавим «г» — и вот, пожалуйста. Фикс кивнул:

— И вот тайный крест Рогора. Но что нам с того?

— Фикс, будь это карта и находись Дирак на месте нижнего «д» квадрата, — Кризаль ткнула пальцем, — и будь Икона здесь, — она постучала по «и» над нижним «д», — а рыбацкая деревушка Аноки здесь, — она ткнула в «а» в нижнем ряду, — где бы оказалась дополнительная буква, центр квадрата?

Фикс встал, посмотрел на квадрат, потом присел на корточки и нарисовал грубую карту.

— «Г» окажется в конце расселины в центре Расколотой горы. — Фикс встал и указал на пик за Иконой. — Отсюда видно, где начинается расселина.

Кризаль встала и оглядела кривой проход, ведущий в глубь горы; стены его были увиты густым виноградом. Сама гора густо поросла лесом — кроме вершины, где были только чахлые деревца и кусты.

— Вот приглашение от Рогора. — Кризаль указала на «г» в кресте Рогора. — Мы найдем его логово в конце трещины. Это ловушка.

Фикс кивнул:

— Рогор приложил столько сил, чтобы убить меня, и, однако же, указывает мне путь к его уничтожению.

— Больше того, Фикс. Та штука у меня в мешке, которую я нашла в повозке Зумы, оружие или деталь оружия. Того, что погубило урожай фермеров. Вот. — Кризаль вытащила из-под мантии несколько колосьев. — Нижняя часть у них здорова, но посмотри на бурую. Ее словно бы окунали в кипяток. Могут твои порошки и прочие фокусы защитить от такого?

Фикс посмотрел на девочку:

— Здесь больше, гораздо больше. Рассказывай.

— Фикс, что произойдет, если Рогор станет королем Момуса и попросит Федерацию Десятого Квадранта о военной защите от Девятого Квадранта?

Фикс пожал плечами, потом посмотрел на квадрат.

— Насколько я понимаю, Девятому останется только позволить им оккупировать Момус — согласно закону. Но, дитя, король на Момусе? — Он хихикнул. — Наверное, Рогор может затравить эту маленькую долину, но как он сможет стать королем всего Момуса? Правитель Изумрудной долины не может говорить за всю планету.

— Фикс, мы видели страх по другую сторону Змеиных гор, в Мийре и Порее.

— Я выправил Поре, дитя. Не сомневайся. Мы можем сделать то же самое повсюду к югу от Змеиных гор. Ни один из нас не доживет до появления в Тарзаке короля.

— Но когда ты умрешь, Фикс, кто сможет остановить Рогора и его армию гонимых страхом головорезов?

— Умру? — Старый фокусник ткнул себя в грудь. — Я не собираюсь умирать, дитя.

— Это препятствие Рогор и Десятый Квадрант и хотели бы убрать. Вот почему Рогор предложил двадцать тысяч мовиллов.

— Рогор? Это он предложил договор? — Фикс покачал головой и нахмурился. — Мой брат не отличается умом, Кризаль. Откуда взялся такой дьявольский замысел? Что за силы он обнаружил?

Кризаль расстелила одеяла и растянулась на одном из них.

— Замысел оттуда же, откуда и оружие, Фикс, из другого мира. — Она похлопала по соседнему одеялу. — Отдыхай. Нынче вечером нам следует быть начеку.

— Нам? — Фикс опустился на одеяло и отложил посох. — Дитя, я обещал Салине отправить тебя домой, как только ты увидишь ответы на мои вопросы. Теперь осталось только испытать мои фокусы против Рогора.

— Я говорила тебе, что у Рогора могучее оружие, а не фокусы.

— Обещай, что не войдешь в расселину.

— Но ты…

— Я дал слово Салине, дитя! Обещай мне.

— Ладно. — Кризаль повернулась к фокуснику спиной. — Обещаю не приближаться к расселине.

Кризаль проснулась черной беззвездной ночью. Перекатившись на другой бок, она хотела дотронуться до фокусника, но нашла только давно остывшее одеяло. Даже напрягая зрение, она едва различала смутные очертания Расколотой горы на фоне ночного неба. Фикс был где-то там в темноте: готовился к битве с Черным, а может, уже погиб.

Кризаль встала, размышляя о глупом обещании, которое заставил ее дать Фикс.

— На что ты рассчитываешь, старик, против оружия, которое может поджарить целое поле?

В темноте она споткнулась о свой мешок и с трудом удержалась на ногах. Хотела было пнуть мешок, но, помедлив, присела на корточки и достала белую коробку. Униформист у ворот Дирака сказал, что должен отнести ее к фонтану в Иконе.

— Да! — Кризаль вспомнила, как зазывала Юдо говорил, что письмо для Фикса появилось у фонтана в Иконе. Девочка сунула коробку под мышку и, повернувшись спиной к озеру, а лицом к деревне, посмотрела на пик Расколотой горы. Сунув руку за пазуху, она обхватила стеклянный шар.

— Бурые пятна… а у подножия горы нет ни одного. Оружие, наверное, там, наверху, на вершине. — Ноги сами несли ее к деревне и фонтану. — И если у друзей Рогора есть машины, которые могут погубить целое поле, то перенести письмо, коробку или, — она улыбнулась, — ребенка не должно быть сложной задачей.

Кризаль стояла перед непримечательным фонтаном на крохотной площади Иконы. Дома и улицы были безлюдны, и девочка осматривала площадь, не опасаясь, что ее заметят. Сам фонтан оказался простым, сложенным из камней столбиком, из центра которого била слабая струйка воды. Вода капала в корыто, окружающее столбик, потом стекала по желобу в каменных плитах, покрывающих центр площади. Оглянувшись, Кризаль увидела, что ее следы единственные на площади, — по крайней мере после последнего дождя. Тропинка же, по которой она шла от озера в деревню, была хорошо утоптана.

— Разве они ходили бы за водой к озеру, не будь на площади опасно? — Кризаль посмотрела поверх фонтана и увидела пик Расколотой горы. Не наступая на плиты, она обошла фонтан, внимательно осматривая их. Из-за темноты разницы видно не было, но со стороны, обращенной к горе, плита была больше других. Она, казалось, сверкала, словно ее много раз терли песком. Взяв горстку пыли с площади, девочка подбросила ее, так что между плитой и горой образовалось облачко. Подхваченное ветерком, облачко без помех рассеялось и опустилось на землю.

Кризаль оглядывала площадь, пока не нашла камень размером с кулак. Взяв его, она опасливо ступила на каменные плиты. Ничего не произошло. Она перевела дух и медленно подобралась к большой плите, обращенной к Расколотой горе. Присев рядом с ней на корточки, девочка покатила камень в центр сверкающей поверхности. Мгновение камень лежал неподвижно, потом исчез; в воздухе возник резкий запах.

Сжав зубы, Кризаль обеими руками ухватила белую коробку и прыгнула в центр каменной плиты. Глядя на пик Расколотой горы, она почувствовала, как по щекам текут слезы. Она закрыла глаза:

— Я не боюсь.

— Приятно слышать.

Кризаль открыла глаза. Перед ней стоял ухмыляющийся человек в черно-алой мантии. Он был стар, сутул, на его морщинистом лбу стояла метка «У».

— Рогор! — Кризаль уронила коробку и потянулась за спрятанным в рукаве огненным шариком Фикса. Но ее движения невероятно замедлились. Фокусник подошел к ней и спокойно достал из рукава шарики.

— Ты напугала меня, дитя. Я уж думал, это Фикс съежился. — Рогор убрал огненные шарики к себе в рукав. — Вот гадость.

Фокусник поднял Кризаль и снял с платформы, где она стояла. Рогор внимательно проверил все карманы ее мантии, потом проволокой, снятой с пояса, связал ей руки за спиной.

Надежно связав, толкнул ее на землю и щелкнул пальцами. Кризаль почувствовала, что снова может двигаться с нормальной скоростью, и всхлипнула, когда Рогор подошел к платформе и подобрал коробку. Он открыл ее и ухмыльнулся, вытаскивая черно-синюю рукоятку.

— Ах, дитя, мне следовало бы заплатить тебе. Я так долго ждал этого.

Рогор пересек платформу и спустился на твердую гладкую площадку. Кризаль впервые заметила, что вся поверхность вокруг нее одинакова, кроме дыр, из которых росли маленькие деревца. Фокусник остановился возле длинного тонкого цилиндра, лежащего на телеге с металлическими колесами. Он взял маленький цилиндр с резьбой, свисающий из отверстия на нижней части устройства, и соединил с рукояткой. Закончив, Рогор толкнул рукоятку вверх, к большему цилиндру, и вставил его на место.

— Ты принесла мне королевскую власть над Момусом. — Он посмотрел на Кризаль. — Знаешь, что это?

— Нет. — Она попыталась шевельнуться, но проволока резала запястья. Рогор засмеялся.

— Смотри! — Фокусник работал с невидимой для Кризаль панелью, установленной у основания механизма. Свет от панели бросил зеленоватый отблеск на лицо Рогора. Он отступил от механизма. С низким гудением колеса слегка повернулись, и длинный цилиндр наклонился вниз. Гудение на миг стало громче, потом стихло.

— Вот так ты и губил поля, Рогор.

Он кивнул:

— Еще у одного неверующего погиб урожай. Но с этим новым пусковым устройством, — он подошел к механизму и направил его вверх, — в моих руках оказалась сила самого Момуса. — Слепящий белый луч расколол воздух и заставил расступиться тучи. Рогор остановил луч и толкнул машину на другую сторону гладкой площадки. — Я могу даже расплавить горы, если захочу. — Кризаль, извернувшись, поднялась на колени, а потом и на ноги. Посмотрев, куда целится Рогор, она увидела огромную расселину в горе.

— Нет!

Рогор удивленно посмотрел на нее:

— Вот как? Ты так любишь мою гору, что не в силах смотреть, как я делаю в ней дырку? — Он хихикнул. — Или там, в расселине, старичок, которому будет больно? — Рогор подошел к Кризаль, железной хваткой взял за подбородок и заставил посмотреть ему прямо в лицо. — Фикс там?

Кризаль попыталась плюнуть в Рогора, но во рту пересохло. Засмеявшись, фокусник снова толкнул ее на землю.

— Нет, дитя, эта пушка могла бы показать фокус, но Фикс не узнал бы об этом. — Оставив пушку, Рогор подошел к кустам и раздвинул их, показав еще одно приспособление: черный куб на колесах. Из верхней грани торчало несколько больших призм на металлических ручках. Он подтолкнул машину к краю расселины и начал работать с панелью.

— Это перенесло тебя от фонтана в Иконе, дитя. С его помощью я могу видеть все, что угодно, в пределах двух дней пути и, если захочу, перенесу к себе на вершину.

Рогор повернул ручки настройки, не сводя глаз с экрана. Он нахмурился, потом улыбнулся:

— Многие тропы у подножия горы не видны из-за поворотов и изгибов, но отсюда я вижу силовую станцию в конце расселины. Рано или поздно… да, вот он, Фикс.

Рогор нажал еще несколько кнопок, потом вытащил из-под мантии пистолет. Через мгновение на платформе появилась фигура в черно-алой мантии с посохом в руке.

— Фикс? Это ведь ты?

— Рогор?

— Именно так, Фикс. — Рогор выстрелил из пистолета, и тонкий, как карандаш, луч света пронзил фигуру на платформе. Посох упал, мантия осела. Рогор шагнул туда, потом выругался, увидев, что под мантией ничего нет. Он быстро навел пистолет на Кризаль. — Фикс, твоя соплячка у меня на прицеле. Выходи туда, где я тебя увижу, или я разрежу ее пополам. Выходи, и если я хотя бы почувствую, как твои мысли тянутся ко мне, я убью ее! — Рогор посмотрел направо, потом налево. — Слышишь меня, Фикс?!

— Слышу, Рогор! — Фикс появился из-за кустов слева от Рогора; он был обнажен и казался маленьким и беспомощным.

Рогор улыбнулся, потом засмеялся, наставив пистолет на брата.

— Я чувствовал, как ты пытаешься воздействовать на мои мысли, Фикс, но я сильнее.

Кризаль увидела, как Рогор выпрямляет правую руку, нацелив пистолет в неподвижную мишень. Она закрыла глаза, и крохотные ручки проникли в рукав Рогора. Найдя то, что искали, они схватили почерневший шар из теста и стиснули его. Уже уплывая в черную пустоту, Кризаль почувствовала, как жаркое пламя омыло ей лицо.

Кризаль открыла глаза и увидела над собой лицо, озаренное красным светом. Лицо смотрело поверх нее на источник света.

— Фикс, это ты. — Фокусник опустил взгляд и улыбнулся беззубой ухмылкой. Кризаль поняла, что старик обнимает ее. Она обхватила Фикса за шею и крепко прижала к себе. — Фикс, это ты.

— Дитя, — пропыхтел Фикс, — у тебя может получиться то, чего не сумел Рогор. Дай мне вздохнуть.

Кризаль ослабила хватку и прижалась головой к груди Фикса:

— Я убила его, правда?

— У тебя не было выбора, Кризаль.

— Он был твоим братом.

— Говорю тебе, у тебя не было выбора. — Кризаль заглянула в глаза старого фокусника и прочитала в них только любовь. Она повернулась к свету и увидела, что горят склоны расселины. Саму расселину от края до края заполнял расплавленный камень.

— Пусти меня, Фикс. — Твердо встав на ноги, Кризаль отвела взгляд от расселины. Гладкая, твердая площадка была пуста. — Где машины и платформа?

Фокусник кивнул на реку расплавленного камня:

— Там, внизу.

— Фикс, это могло бы сделать тебя величайшим фокусником Момуса!

Старик повернулся к девочке, вскинув брови.

— Дитя, я и есть величайший фокусник Момуса.

Кризаль кивнула.

— А как же законы Квадранта? Рогор не сам построил эти машины. — Она махнула на красные жидкие камни. — Но как мы без машин докажем, что Рогор получал помощь извне?

— Никак. Следовательно, нельзя доказать ни одного военного действия. Никто из Десятого Квадранта не расскажет о том, что здесь пытались сделать, — и мы тоже.

— Но если закон…

— Дитя, могут твои глаза предсказательницы увидеть, что было бы, если бы Девятый Квадрант узнал об этом?

Кризаль нахмурилась:

— Они бы послали свои войска в противовес войскам Десятого… и они бы улаживали свои разногласия здесь, на Момусе.

Фокусник кивнул:

— Великие силы обычно находят для своих войн чей-нибудь задний двор. Мы избавили Момус от этого.

— А армия Рогора, собирающаяся в Рисе?

Фикс отвернулся от расселины и направился к склону горы. Кризаль пошла следом, и они начали долгий спуск. Нащупывая дорогу вниз, Фикс говорил:

— Им надоест ждать короля Рогора. Через денек-другой они разойдутся по домам. Кто-то по-прежнему будет говорить о Рогоре со страхом, но следующей весной взойдет новый урожай. Через несколько лет от Рогора не останется ничего, кроме детских страшилок, они будут пугать друг друга призраком Расколотой горы.

Кризаль шла за ним, пока не споткнулась, ободрав подбородок.

— Фикс, подожди. Дай мне отдохнуть.

Старик обернулся и подошел к ней:

— Вон растет немного травы. Мы можем отдохнуть здесь до утра.

Девочка добралась туда и села, потирая ноги. Фокусник опустился рядом с ней и положил посох на землю. Приподняв ногу, вытащил из-под нее камень и бросил вниз. Кризаль прикусила губу и повернулась к старику.

— Фикс, я знаю, что Салина согласилась отпустить меня к тебе в ученицы по твоей просьбе, но что будет теперь? Рогор побежден. Я больше не нужна?

Фикс медленно опустил голову на землю и посмотрел на облачное небо.

— Момус привлек интерес могучих сил. Я вернусь в Тарзак и сделаю, что могу. Наши неприятности здесь не закончились.

— А я?

— Тебе надо отдохнуть. Спи.

Кризаль почувствовала, как затуманивается разум.

— Фикс, мне не нравится, когда ты заставляешь меня спать… — Она увидела себя свободно плывущей в черном тумане. Все вокруг было черным, кроме плывущего рядом белого облачка.

— Фикс?

— Да, дитя.

Черный туман расступился, и Кризаль увидела над головой звезды, а внизу — пушистое одеяло облаков. Белое облачко повернулось и понеслось на восток. Кризаль полетела следом.

— Фикс! Фикс, что это?

— Мы мало занимались магией, дитя. Теперь я покажу тебе одну игру!

— Куда мы летим?

— Навстречу солнцу. Торопись, мы можем лететь быстро — так быстро, как хочется.

Кризаль рванулась от облаков к звездам, засмеялась, потом нырнула в черный туман — и снова вверх, к Фиксу. Фокусник улыбнулся и хихикнул.

— Фикс, я задала вопрос. Я останусь твоей ученицей? Белое облачко облетело вокруг нее, потом устремилось к желтеющему небу впереди.

— Ну же, Фикс?

— Да, ты останешься моей ученицей. Она помедлила, потом понеслась вперед, оставив фокусника далеко позади.

— Когда-нибудь, Кризаль, ты станешь величайшей фокусницей.

Солнце обожгло глаза Кризаль, и она затмила его.

Второй закон

Поднимаясь к своим местам в зрительской секции Большой Арены, лорд Эшли Алленби остановился послушать поэта из Порса (судя по его виду — не из лучших). Круглолицый малый в мантии с синими и серыми полосами откашлялся, встал, поклонился и начал читать:

Должны принять Второй Закон, Хотя зачем нам нужен он? В ушах от этих споров звон, А выручки — пустяк. Нас Алленби созвал на сход, Сказал: «Десятый нападет. Девятый только нас спасет». Ужасно, коли так.

Алленби нахмурился и шагнул было к поэту, но Дисус потянул его за руку. Заметив, что патрон обернулся, клоун покачал головой.

Но, люди «Града Барабу», Потомки циркачей! Один вопрос хочу задать, Он жжет все горячей. Свободу дал Один Закон, Живем так сотни лет. Зачем же нам теперь Второй? Я отвечаю: «Нет!»

Несколько слушателей зааплодировали. Дисус подтолкнул Алленби к их местам; дипломат сел и покачал головой.

— Трах-тибидох-тибидох, надеюсь, войска Десятого Квадранта этот дурак позабавит. — Он откинул капюшон черно-алой мантии фокусника и откинулся на спинку каменной ступени амфитеатра.

Дисус поправил оранжевую мантию и устроился подобным образом. Подождав, пока посол Девятого Квадранта немного остынет, клоун полез в кошелек.

— Мовилл за твои мысли.

Алленби протянул руку, и клоун вложил в нее медяк.

— Моя миссия кажется им чересчур смешной, а я, возможно, — он улыбнулся, — чересчур серьезным.

— Тебе есть чем гордиться, Алленби. Ты только погляди. — Дисус кивнул на трибуны, заполненные фокусниками, наездниками, дрессировщиками, клоунами, мимами, жонглерами, уродцами, акробатами, купцами и ремесленниками. — Погляди: все до одного мастера! Вон Великий Визой из Дофстаффла. А вон смотри! Сам Великий Камера!

Алленби улыбнулся, зная, что Дисус, и сам мастер-клоун, будет с обожанием пожирать глазами Великого Камеру, мастера-клоуна и главу делегации Тарзака. Тут и его сердце замерло: в делегации он увидел Великого Фикса, старейшего мастера-фокусника. И Алленби, и Дисус встали поклониться, когда делегация поравнялась с трибуной зрителей. Камера кивнул Дисусу, а Фикс отделился от делегации и дал Алленби знак спуститься к нему. С колотящимся сердцем Алленби лавировал среди зрителей, пока не добрался до нижнего ряда и остановился перед Великим Фиксом.

— Алленби, я бы сам поднялся, но годы берут верх над магией. Сколько запросишь за эту прогулку?

— Ничего, Великий Фикс. Это честь для меня.

Фикс кивнул, потом улыбнулся беззубой ухмылкой:

— Спускайся на Арену. Я хочу поговорить наедине.

Алленби перешагнул через низкий каменный барьер и оказался рядом с великим фокусником.

— Чем могу служить тебе?

Фикс подошел ближе, поднес к губам сложенную чашечкой заскорузлую руку и шепнул:

— Хочу купить у тебя фокус с семью картами.

— Весьма польщен.

— Сколько?

Алленби покачал головой:

— Прости, Великий Фикс, но я, кажется, потерял способность соображать. Ты хочешь купить фокус у меня… Я потрясен.

— Хороший фокус есть хороший фокус, каков бы ни был источник, Алленби. Я видел, как ты показывал его на дороге в Мийру.

Алленби нахмурился:

— Невозможно. Прости меня, Великий Фикс, но я бы узнал тебя. Ты не мог видеть его на дороге в Мийру.

Фикс хихикнул и топнул тонкой, длинной ногой.

— Ты мастер-фокусник, Алленби, но, однако же, новичок. Смотри. — Фикс замер, на секунду закрыл глаза и заслонил лицо рукавом мантии. Когда он опустил руку, Алленби увидел перед собой лицо молодой женщины. — Я бы пошла с тобой за дюны, лорд Алленби… — Она призывно улыбнулась. — Эшли… но я должна сохранить себя для суженого…

— Дорна! — Алленби залился краской, потом расхохотался, когда перед ним снова оказалось веселое морщинистое лицо Великого Фикса. — Великолепно, Фикс! Ведь с тех самых пор эта дева снится мне по ночам.

— Ты умеешь уговаривать, Алленби, но хорошо, что я не поддался твоему обаянию; даже я не настолько хороший иллюзионист! — Фокусники смеялись, пока на глазах у них не выступили слезы.

— Да, Великий Фикс, вот моя цена за фокус с семью картами: правда о Дорне. Возможно, теперь я смогу видеть во сне что-нибудь другое. — Алленби полез за пазуху и вытащил бумажник. Просмотрев бумаги, вытянул одну и подал ее старому фокуснику. Фикс запихнул листок в свой бумажник, вынул другой и отдал Алленби.

— Твоя магия становится все лучше, Алленби, но умение торговаться вызывает жалость. Возьми. Просто мелкая иллюзия в обмен на фокус.

Алленби взял листок дрожащими руками:

— Это великая честь для меня. Спасибо.

Фикс посмотрел на центр Арены, где человек в ярко-красной мантии деловито отдавал указания сотне людей в белом.

— Инспектор манежа инструктирует кассиров, я должен присоединиться к своей делегации. — Алленби поклонился, старик кивнул и заковылял к сектору Тарзака.

Алленби посмотрел на бумажку, которую дал ему Фикс. Это была инструкция к иллюзии смены личности — мелкая иллюзия для Фикса, но гвоздь программы для репертуара фокусника помельче. Пряча листок в бумажник, он поднялся на трибуну к Дисусу. Занимая место, Алленби заметил промелькнувшую желто-зеленую мантию уродца.

— Дисус, это Йехудин?

Дисус обернулся, заслонив глаза от солнца:

— Да, он. Торопится. Думаешь, миссия уже высадилась?

Алленби нахмурился, и оба поднялись навстречу уродцу. Запыхавшийся Йехудин остановился перед ними и протянул руку. Алленби вложил в нее медяк. Кожа на ладони Йехудина, как и на всем теле, была орехового цвета, толстая и складчатая.

— В чем дело?

— Алленби, Хэмфрис здесь. Он хочет немедленно видеть тебя.

— Что он здесь делает? — Алленби повернулся к Дисусу и вложил в руку клоуна несколько медяков. — Следи, что здесь и как, и быстро ко мне, если понадоблюсь.

Алленби и Йехудин спустились с трибуны и, обойдя Арену, добрались до входа для зрителей. Свернув в вырубленный в камне туннель, Алленби сжал плечо Йехудина.

— Хэмфрис сказал, что ему надо?

— Я его просто не понял, Алленби. Он казался очень расстроенным. — Они вышли из прохладного туннеля и свернули на пыльную улицу, по обеим сторонам которой стояли белые одноэтажные дома. — Сначала Хэмфрис просто ходил с высокомерным видом, пока я не показал ему его офис в посольстве, тогда он начал обзываться.

— Приношу извинения за него.

— Извиняться должен не ты.

Алленби кивнул. Они пришли к двухэтажному глинобитному дому. Над входом была надпись:

ПОСОЛЬСТВО, ФЕДЕРАЦИЯ ДЕВЯТОГО КВАДРАНТА ОБИТАЕМЫХ ПЛАНЕТ

В дверях стоял розовощекий, круглолицый и сердитый человек в полной форме вице-посла Квадранта: как понял Алленби, Бертрум Хэмфрис, его заместитель.

— Я Алленби.

Хэмфрис оглядел Алленби от кончика черно-алого капюшона до сандалий и грязных ног, потом, махнув рукой на здание, закричал:

— Алленби, что все это означает? Вы ожидаете, что приличный представитель Квадранта может работать в… в сарае? И почему вы одеты в это нелепое платье?

— Во-первых, Хэмфрис, вы будете называть меня либо «лорд Алленби», либо «господин посол». — Хэмфрис замер, опустил руку и прищурился. — Далее. Мне кажется, вы задолжали моему секретарю извинения.

Хэмфрис ткнул пальцем в Йехудина:

— Это… существо — ваш секретарь?

— У «этого существа» есть имя, Хэмфрис! Это Йехудин, человек-аллигатор из уродцев Тарзака. Его семья — одна из самых известных на Момусе, и он мой секретарь, господин вице-посол!

Правая щека Хэмфриса задергалась. Повернувшись к Йехудину, он слегка склонил голову:

— Прошу прощения за мои высказывания, господин…

— Йехудин. — Человек-аллигатор улыбнулся, показав два ряда острых зубов, и протянул руку вперед. Хэмфрис посмотрел на протянутую руку, потом на Алленби.

— Хэмфрис, вы задолжали ему извинения. Двадцати мовиллов было бы достаточно. — Йехудин кивнул.

— Вы серьезно ожидаете, что я заплачу этому… этому…

— Секретарю. Да, ожидаю.

Хэмфрис извлек бумажник из нагрудного кармана и вытащил несколько кредитов.

— Каков обменный курс?

Йехудин сложил руки.

— Все кассиры Тарзака на Арене.

Алленби взял у Хэмфриса несколько кредитов и подал ему двадцать медных бусин.

— Вот, я обменял для вас, Хэмфрис.

Озадаченный Хэмфрис взял бусинки и отдал Йехудину. Йехудин убрал мовиллы в карман, снова улыбнулся, а потом обошел Хэмфриса и отодвинул занавес на дверях посольства.

— Джентльмены?

В квартире посла вокруг низкого стола были разбросаны коричневые подушки. Алленби сел, наблюдая за Хэмфрисом. Тот с каждой минутой чувствовал себя все неуютнее. Стоячий воротничок форменного кителя явно душил его. У Алленби не хватило духу сказать заместителю, что, прислонившись к побеленной стене, он вымазал известкой спину темно-синей формы.

— Послушайте, Хэмфрис, мне ужасно жаль, что мы так плохо начали. Очень важно, чтобы наши отношения строились на взаимоуважении и взаимопомощи.

— Полагаю, на меня слишком сильно подействовали новости, лорд Алленби.

— Какие еще новости?

— Какие новости… да ведь Момус еще не ратифицировал отношения с Квадрантом!

— Такие вещи требуют времени, Бертрум… можно называть вас Бертрум?

— Берт.

— Прекрасно, Берт.

— Вы провели на планете два года, лорд Алленби. По-моему, времени было достаточно.

Алленби пожал плечами и поднял руки:

— Сначала новость должна распространиться, потом — городские ходатайства, собрания, формирование делегаций, путешествие в Тарзак. Делегации городов сейчас собрались на Большой Арене, чтобы принять Второй Закон…

— Второй Закон? — Хэмфрис нахмурился. — Вы сказали «Второй Закон»?

Алленби опустил руки на колени и кивнул:

— Понимаете, Берт, на Момусе действует только один закон. Первый Закон был принят больше ста лет назад, и никто уже не помнит, почему его вообще приняли.

— Что за Первый Закон?

— Это закон о принятии законов. И он требует таких хлопот, что с тех пор не принято ни одного закона. Во-первых, жители каждого города должны ходатайствовать о городском собрании для выборов делегации…

Хэмфрис поднял руку:

— Пожалуйста. — Он опустил руку и покачал головой. — Вы хотите сказать, что здесь нет авторитетного политического органа, с которым можно вести дела?

Алленби улыбнулся:

— Наконец-то вы поняли.

— Невозможно. Это против всех догматов общепринятой политической теории о жизни популяций такого размера… Я имею в виду, что они делают с налогами, преступностью или мелочами, вроде представительства планеты в Федерации Девятого Квадранта?

Алленби постукивал пальцами по столу, пристально глядя на своего заместителя. Потом вздохнул и покачал головой:

— Что до налогов, Берт, то каждый платит за то, чем пользуется, в соответствии с тем, как пользуется.

Хэмфрис фыркнул:

— А преступлений, надо думать, здесь не бывает?

— Редко, но случаются. Совершивший мошенничество либо кражу должен заплатить жертве — или будет изгнан. За убийство изгоняют.

— Изгоняют откуда?

— Из общества добропорядочных людей. Изгнанников клеймят и отправляют в пустыню. Ни просто так, ни за плату они не получат ни разговора, ни отдыха, ни пищи, ни помощи.

— И кто выносит приговор?

— Народ… Берт, вы когда-нибудь были в цирке?

У Хэмфриса отвалилась челюсть, а глаза вылезли на лоб.

— В цирке?

— Да.

Хэмфрис пожал плечами:

— Наверное, в детстве смотрел по телевизору…

— Это очень замкнутое общество, Берт, пропитанное обычаями и традициями. Самая природа их обычаев и традиций — причина того, почему на Момусе только один закон, да и без него, наверное, можно было бы обойтись.

— Если бы не одно: Десятый Квадрант.

Алленби кивнул:

— Верно.

— Это возвращает нас к вопросу о том, чем вы тут занимались последние два года.

— Берт, мне пришлось украсть спасательную шлюпку, чтобы попасть сюда, и когда я приземлился, у меня была только одежда. Сначала мне надо было привлечь их внимание, потом — завоевать их уважение.

— Уважение? Вы посол первого ранга!

Алленби пожал плечами:

— Политика и дипломатия не считаются здесь легитимными профессиями…

— Легитимными?! И, полагаю, вы завоевали уважение, напялив это смешное одеяние?

— Я заслужил цвета фокусника. И, сказать вам правду, Берт, эта одежда гораздо удобнее, чем ваша смирительная рубашка.

— О боже, приятель, ваши брюки! Под этой мантией что, ничего нет?

— Что вы, Берт, все отлично работает. — Алленби тихонько засмеялся. Хэмфрис покачал головой:

— Лорд Алленби, вы хоть представляете, насколько стара эта шутка?

— Дисус говорил, это классика. Стоило мне десять медяков.

— Дисус?

— Мой советник.

— И, полагаю, комедиант.

— Нет. Клоун.

— И вы заслужили уважение этих людей?

— Я могу доказать это. — Алленби полез за пазуху и достал бумажник. Вынув из него листок, он положил бумагу на стол перед Хэмфрисом. — Великий Фикс, самый уважаемый фокусник Момуса, дал мне это в обмен на фокус с семью картами. Это его иллюзия смены обличья.

Хэмфрис покачал головой:

— Могу ли я быть откровенным, лорд Алленби?

— Продолжайте. — Алленби спрятал листок и убрал бумажник.

— Перед тем, как я покинул Солнечную систему, Бенсон-херст, Государственный секретарь Квадранта…

— Я знаю его.

— И, похоже, он знает вас, лорд Алленби.

— Ясно.

— Секретарь информировал меня, что вас выбрали послом на Момус из-за вашего несколько неортодоксального подхода к дипломатическим заданиям. — Хэмфрис развел руками, словно обнимая всю планету. — Я догадывался, что он имел в виду. Но это… — Он опустил руки на колени. — Это вызывает жалость.

— Уже второй раз за сегодняшний день меня назвали жалким. Как человеку, стоящему выше меня по положению, Великому Фиксу это дозволено. Но поскольку я по положению выше вас, вам лучше объясниться.

— Объясниться? Дипломатическая миссия провела на орбите Момуса уже десять дней, а военная миссия прибудет через три недели. А вы тут сидите в купальном халате, устроили штаб-квартиру в грязной лачуге и упиваетесь своей новой игрушкой…

— Иллюзией.

— Ну иллюзией. Так или иначе, вы тут играете в магию с уродцем и клоуном, когда легальность и дипломатической, и военной миссий еще не утверждена!

— По-моему, для одного дня откровений достаточно, Хэмфрис.

— Вы должны знать кое-что еще.

— И что же?

— Я обязан доложить о вас напрямую Секретарю.

Алленби кивнул. Меньшего он не ожидал.

— Что вы знаете о Момусе?

— Конечно, меня проинструктировали.

— Я спрашивал не об этом.

— Ладно. Сто девяносто девять стандартных земных лет назад цирковой звездолет «Город Барабу» по пути к первой системе начинающегося турне по планетам Десятого Квадранта вследствие проблем с двигателем вышел на орбиту Момуса. Его орбита — вследствие все тех же проблем с двигателем — была непостоянной, поэтому только актеры и кое-какая скотина…

— Животные.

— Простите, кое-какие животные смогли спастись в спасательных шлюпках, прежде чем корабль и команда сгорели в атмосфере.

— И?..

— Боюсь, это все, если не считать астрофизических данных, координат в Квадранте и тому подобного.

— Другими словами, вы не знаете о Момусе почти ничего.

— Судя по тому, что я видел, лорд Алленби, он всего в одном шаге от примитивного общества. Самое главное для меня… для нас здесь — противостоять территориальным устремлениям Десятого Квадранта. Я уверен, что мы и генерал Каан сможем выполнить задание, чрезмерно не увлекаясь заботами о стаде загримированных папуасов.

— Папуасов… — Не меняя выражения лица, Алленби поправил мантию и наклонился к вице-послу. — Хэмфрис, старина.

— Да?

— Видите черную метку у меня между глаз?

Вице-посол наклонился вперед и прищурился:

— Х-м-м… да. Откуда это?

— Смотрите на нее. А теперь положите руки на стол. — Хэмфрис медленно поднял руки и положил ладони на прохладную поверхность. Алленби улыбнулся, заметив, что ладони Хэмфриса становятся все горячее.

— Что происходит?

— А теперь, Хэмфрис, посмотрите вниз. Смотрите на стол.

Хэмфрис опустил взгляд, его глаза расширились. Через секунду он завопил, пытаясь отнять ладони от стола. Алленби знал, что Хэмфрис видит себя погружающимся в бездонную яму пламени и серы, его кожа высыхает, плоть поджаривается, отделяясь от костей. Он побывал там сам, потому и заплатил Норману две тысячи мовиллов за иллюзию. Он был почти счастлив, что появился Хэмфрис: ему еще не встречался человек, вызывающий такую неприязнь и желание отправить его в ад. Алленби хлопнул в ладоши, и Хэмфрис повалился на стол.

— О боже… боже…

— Хэмфрис, старина?

— Алленби, во имя Господа, что…

— Это мелкая иллюзия называется «Видение Ада». Понравилось?

— Боже милостивый, Алленби! — Вице-посол с трудом поднялся, трясущейся рукой расстегнул ворот кителя и вытер пот с лица.

— Момус — не колония папуасов, Берт, старина. И в ваших же интересах хранить подобные идеи при себе. Как я уже упомянул, это всего лишь мелкая иллюзия. — Алленби повернулся к двери. — Йехудин!

Человек-аллигатор вошел и остановился у стола:

— Так ты наконец испробовал грелку для ног?

— Да. Йехудин, пожалуйста, проводи вице-посла Хэмфриса к его катеру. — Йехудин помог Хэмфрису встать и убрал в карман медяки, которые Алленби положил на стол. — Хэмфрис?

— Да?

— Вы не должны больше высаживаться на планету без моего разрешения. Ясно?

— Да.

Алленби махнул рукой, и человек-аллигатор вывел трясущегося дипломата за дверь. Еще долго после их ухода Алленби сидел, барабаня пальцами по столу. Он понимал позицию Хэмфриса. Хотя он и считался enfant terrible дипломатического корпуса Квадранта, Алленби прослужил в нем большую часть жизни, знал и уважал его обычаи и традиции, основанные на веках дипломатического опыта.

Он улыбнулся, вспоминая свое первое знакомство с обитателями Момуса, потом нахмурился, вспомнив угрозу Хэмфриса насчет Бенсонхерста. С первой их же встречи Секретарь ясно дал понять, что вышибить Алленби из корпуса — цель его жизни. Алленби вытащил из-за пазухи карманный коммуникатор, оставленный ему первой высадившейся группой миссии. То, что это единственное радио на планете, казалось угрожающим, но чем и для чего, он не мог определить. Он нажал кнопку вызова.

— Звездолет Квадранта «Элита» на связи. — Коробочка размером с ладонь потрескивала магией из другого времени.

— Это Алленби.

— Да, господин посол, чем могу помочь?

— Я хочу поговорить с командующим военной миссией.

— Генерал Каан. Минутку, пожалуйста, господин посол. — Коробочка затихла на несколько ударов сердца, потом заговорила глубоким, сильным голосом: — Лорд Алленби, это генерал Каан.

— Генерал, мне нужна информация.

— Конечно, лорд Алленби.

— Генерал, план оккупации и защиты Момуса готов?

— Да.

— Я хочу его посмотреть — здесь, внизу.

— Понимаете, лорд Алленби, все на кристаллах памяти.

— Это проблема?

— Все наши портативные считывающие устройства у военного контингента. На «Элите» есть только корабельные компьютеры и полевой командный комплекс. Катера «Элиты» не предназначены для перевозки командного считывателя. Проблема не в весе, а в размере.

— Генерал, меня не волнует, придется ли вам разобрать катер на части и снова собрать вокруг считывателя.

— Да, сэр. И когда он вам нужен?

— Как быстро вы сможете доставить его сюда?

— Так спешно?

— Так спешно. Отбой связи. — Алленби убрал передатчик под мантию, встал и, подойдя к открытому окну, поглядел на пыльную улицу. Увидев человека в мантии в красных и пурпурных полосах, он окликнул: — Эй, зазывала!

Зазывала перебежал улицу и встал на солнцепеке под окном, протянув руку. Алленби бросил в нее медяк.

— Чем могу услужить, фокусник?

— Можешь найти мне Великую Тайлу, предсказательницу?

— Такая цена запомнится надолго.

— Я заплачу, сколько бы она ни запросила, и двести мовиллов тебе лично, если она будет здесь в течение часа.

Зазывала исчез за углом раньше, чем пыль от его первого шага осела на землю.

В тот же вечер в пустыне к западу от Тарзака Алленби рассматривал внутреннее помещение тесного катера и размышлял, какую магию использовал Каан, чтобы пропихнуть огромное голографическое считывающее устройство через крохотный шлюз катера. Сфера, изображающая Момус при гипотетической атаке войск Десятого Квадранта, едва не упиралась в потолок. Перед сферой сидела Таила, впитывая каждую деталь гипотетического сражения. Генерал Каан, все еще раздраженный отсутствием у Тайлы проверки на благонадежность, стоял между ней и оператором считывателя.

Предсказательница провела морщинистой рукой между глазами и сферой, потом откинула голубой капюшон и посмотрела на генерала.

— Каан, сделай планету снова большой.

Каан кивнул оператору, тот нажал кнопку. Сферу заполнила планета: леса, пустыни, океаны и города с бьющей ключом жизнью.

— Покажи мне военные сооружения, Каан, но на этот раз объясняй, что к чему.

Каан указал на экран пульта под сферой:

— Все, что вы хотите знать о базе, появится там.

Таила посмотрела на Алленби.

— Она предсказательница, генерал. И не умеет читать. Читайте вслух.

Каан кивнул оператору, и сфера стала черной; виднелись только несколько крохотных красновато-желтых, зеленых и бурых крапинок.

— Дайте мне тарзакскую базу. — Все крапинки, кроме одной, красновато-желтой, исчезли. Оставшаяся увеличивалась, пока не заполнила часть сферы перед Тайлой. Генерал откашлялся. — Это тарзакская база. Она будет первой и самой большой и будет служить главным образом штаб-квартирой военной миссии, а также жильем для не находящегося на орбите личного состава и членов семей.

Таила подняла руку:

— Сколько?

— Чего сколько?

— Солдат и прочих?

Каан протиснулся к сфере и набрал запрос на пульте.

— Суммарный личный состав военных и гражданских лиц двести двадцать тысяч.

Таила кивнула.

— Следующее сооружение, Каан.

Генерал и предсказательница тщательно разобрали полный цикл военных сооружений Квадранта: от учебного полигона, расположенного в Великой пустыне, до защитных спутниковых систем. Старуха внимательно изучила орбитальные и наземные военные базы, склады, здания магазинов при полевых почтах, процессы приобретения сырья, даже условия для образования, медицинского обслуживания и развлечений для иждивенцев. Закончив, Таила закрыла глаза и склонила голову.

— Выключи это, Каан.

Генерал кивнул оператору, и сфера стала прозрачной и безжизненной. Алленби подошел к предсказательнице и сжал ее плечо:

— Великая Таила, ты здорова?

Она устало посмотрела на него.

— Алленби, я увидела в твоем хрустальном шаре такое… такое… — Она покачала головой. — Мне понадобится время, и я должна проконсультироваться со своим бедным шариком. — Она снова посмотрела на считыватель. — Я бы многое отдала за такую штуку, и, однако, — Таила кивнула, — даже она — часть проблемы.

Она вытащила из-за пазухи стеклянный шар размером с ладонь и подняла, ловя луч служебного огонька на пульте считывателя. Через несколько секунд ее дыхание замедлилось, и она уставилась на шар немигающим взглядом.

Генерал Каан толкнул оператора считывающего устройства в плечо и указал на кабину катера. Солдат тихо встал и вышел из отсека. Каан отошел от считывателя, взял Алленби за локоть и отвел к задней части пассажирского салона.

— Лорд Алленби, чтобы исполнить ваш приказ, мне пришлось обойти, нарушить или не посчитаться с половиной правил Квадранта, но это действо с хрустальным шаром уже перебор. Что она увидит там такого, чего не увидела в считывателе?

Алленби покачал головой:

— Она ничего не видит там, Каан. Просто использует шар, чтобы сфокусировать мысли. Сейчас ее разум работает на максимальной скорости, систематизируя, связывая и обобщая все, что она знает, включая информацию, которую она получила от считывателя. Таила возьмет эту информацию, взвесит вероятности и выведет заключение.

Каан нахмурился:

— И вы называете это предсказанием.

— Можете называть это статистическим прогнозированием…

— Но у нас на борту есть оборудование для социологических прогнозов и прекрасно подготовленные ученые, чтобы интерпретировать и проверить информацию. А у вас есть только слово какой-то старухи.

— Нет, Каан. У меня есть слово Великой Тайлы, величайшей предсказательницы Момуса. Больше того, у нее есть возможности, которых нет у вашего оборудования.

— Например?

— Здравый смысл, чувства и сердце, настроенные на интересы Момуса и его народа.

Таила вскинула голову и поднялась; ее шар разбился о стол.

— Алленби!

Бросившись к ней, Алленби подхватил ее, не дав упасть.

— Таила, что с тобой?

— Они уничтожат нас. Не подпускай их близко. Солдаты не должны ступить на планету.

Позже в тот же вечер, когда на улице стало прохладно и тихо, Алленби и Каан сидели в темноте и пили вино. Йехудин проводил Тайлу домой, вернулся и пожелал им спокойной ночи. Алленби, кошелек которого события дня весьма облегчили, поставил бокал и посмотрел на Казна. В темноте генерал походил на большого медведя, ссутулившегося над столом.

— Ну, генерал?

Он медленно кивнул.

— Старуха совершенно права, Алленби. Я уже видел такое на Маркабе VIII.

— Что же вас беспокоит?

— Я видел такое раньше, но никогда не задумывался об этом. Это всегда было просто неизбежным злом военной оккупации. — Каан осушил бокал и снова наполнил его. — Вводятся войска, вокруг порхают кредиты, начинается резкий рост экономики, увеличиваются доходы и объемы продаж, а через мгновение оказывается, что базы окружены борделями, нар-копритонами и дорогущими барами. После этого только вопрос времени, чтобы преступность дошла до стадии, где единственный ответ — человек с ружьем. — Каан осушил второй бокал. — Потом военщина вмешивается и формирует правительство. Сам размер военной миссии, намеченный для оккупации Момуса, привлечет торговцев со всего Квадранта.

— Что означает еще больше людей, больше подонков, больше преступности…

— И больше правительства. — Казн покачал головой. — Знаете, это не должно бы задевать меня за живое. Как я говорил, я видел такое и раньше. Но та старуха… она описывала гибель целого народа; она описывала свою смерть.

— Что хуже, Казн: это или оккупация Десятым Квадрантом?

— Это не альтернатива. Зависит от того, предпочитаете вы медленную или быструю смерть. — Каан снова наполнил бокал, пролив немного вина на стол. — Простите.

— Ничего.

Каан выпил залпом и поставил бокал на стол.

— Что ж, это ведь все равно не наше дело, верно?

— Как так?

— Уверен, вице-посол Хэмфрис уже указывал, что мы все работаем на Квадрант. Надо не просто не пускать Десятый Квадрант на Момус; на кону больше. Десятый собрал армаду, которой нет равных в галактике, и готовится использовать ее. Если они смогут войти без боя — прекрасно. Но они не боятся боя. У нас уже было несколько стычек.

— Я ничего не слышал об этом.

— Ни наш Квадрант, ни Десятый ни в чем не признаются. Любое официальное упоминание означает неизбежную войну. Просто они забрались так далеко, как смогли, не расходуя корабли и жизни. Им нужен весь Квадрант, и если сравнивать интересы Момуса и интересы всего Квадранта…

— То мы жертвуем пешкой.

— Слова истинного дипломата. — Взмахнув рукой, Каан сбил бокал на пол. — Черт, я пьян!

— Ну а предложение Тайлы?

— Предсказательницы? — Каан покачал головой. — Невозможно. Единственный способ, которым мы могли бы изолировать их, это поместить всю треклятую военную миссию, иждивенцев и все прочее, на орбиту. И то нам все равно понадобятся энергия и сырье.

— Энергию и сырье можно было бы обеспечить с минимумом контактов, не так ли?

— Пожалуй. Но вот проблема. Я о затратах на то, чтобы поднять и содержать миссию на орбите… Секретарь не поддержит этого. Издержки.

— Так все дело в этом? В затратах?

— Технически это возможно.

Алленби засмеялся.

— Что ж, Каан, к этому нечего добавить! Момус сам заплатит за свою защиту.

— Что?

— Если не придется платить, здешний народ будет думать, что защита ничего не стоит. Предстоит здорово поторговаться, но Момус заплатит за вашу орбитальную миссию.

— Это что-то новенькое.

— Как скоро вы сможете состряпать план с учетом изменений?

— Расходы не имеют значения? — Алленби засмеялся и кивнул. Каан на миг задумался. — Возможно, часа через три-четыре, когда протрезвею. В компьютере есть все. Надо будет только изменить несколько факторов.

— Завтра в полдень?

— Нет. Понадобится час, чтобы попасть на корабль, еще больше, чтобы затащить считыватель. Что, если сделать все на Земле? Я могу отправить катер и подключить считыватель к корабельному компьютеру. Тогда можно закончить к полудню.

— Хорошо. Буду ждать к этому времени.

— Где мне спать?

— Просто сгребите несколько подушек и вытягивайтесь.

Каан несколько минут, спотыкаясь, бродил по комнате, потом свалился на подушки. Через несколько мгновений он уже глубоко дышал — что предвещало храп. Дисус встал из темного угла и положил несколько медяков на стол Алленби.

— Прогулка по чужому разуму — это было великолепно, Алленби. Иллюзия смены личности вдесятеро окупила себя.

— Удивительно, что у меня все получилось с первого раза. Фикс никогда не заработает на жизнь писцом.

— Когда я почувствовал, что сближаюсь с аурой, он вроде бы заметил, да налакался твоего заболонного вина.

Алленби кивнул:

— Когда как следует поупражняюсь, научусь находить правильное сочетание. Ну а мой вопрос?

— Каан — честный человек, Алленби. Он сделает все, что от него зависит.

Алленби сдвинул несколько подушек и лег.

— Мне надо отдохнуть, Дисус. Завтра я хочу быть на Арене с утра.

Дисус кивнул и собрался уходить.

— Завтра ты понадобишься. Будет говорить Великий Камера, а он против Второго Закона.

Рано утром, когда солнце только согревало верхние ряды западной трибуны амфитеатра, Бустит из рассказчиков Фарранцетти с учеником еще раз пересказывали новость, принесенную Алленби на Момус. Роль Алленби играл ученик, и, поскольку новость была не нова, элемент неожиданности пропал. Но представление было безукоризненным и собрало немало медяков. Когда два рассказчика поклонились Алленби, сидевшему на зрительской трибуне, кассиры в белых мантиях взяли подносы для денег и заняли места среди делегатов. Инспектор манежа дунул в свисток, и делегаты заговорили тише. Кассир, сидевший среди делегатов Тарзака, прошел в центр Арены и передал Инспектору манежа листок бумаги.

Еще раз дунув в свисток, Инспектор манежа обратился к трибунам:

— Да-амы-ы-ы и господа! Великий Фикс из делегации Тарзака хотел бы обратиться к Большой Арене!

Кассиры ходили среди делегатов, принимая медяки от тех, кто желал послушать Фикса, и рассчитываясь с теми, кто не хотел слушать мастера-фокусника. Закончив, кассиры собрались на краю Арены и сдали остатки старшему кассиру, который, в свою очередь, передал выручку Фиксу. Старый фокусник взял мовиллы, встал и вышел на Арену. Фикс вскинул руки, и высоко над ареной появился шар оранжевого пламени, превратившийся затем в черный дым, медленно унесенный тихим ветром.

Фикс указал на дым:

— Песчинка в сравнении с горой — что это облачко дыма в сравнении с войной. — Делегаты зааплодировали вступлению фокусника, и Алленби хлопал громче всех. Это был старый прием, но он привлек внимание.

Толпа снова затихла; Фикс опустил руки и оглядел трибуны, заполненные делегатами.

— Мы слышали рассказ Бустита из рассказчиков Фарранцетти о новости, принесенной Алленби на Момус. Мы слышали о зловещих замыслах Федерации Десятого Квадранта. Они подчинят планету с нашего согласия или без оного. Если мы согласимся, то станем рабами; если нет, — Фикс указал на уплывающее облачко дыма, — они используют против нас ужасное оружие и возьмут то, что хотят. — Он опустил руку. — Защищая Момус, Девятый Квадрант избавит нас от необходимости принимать одно из этих решений, но мы не можем получить эту защиту, не дав согласия на нее.

Старый фокусник махнул делегации Тарзака, и с трибуны прибежал ученик с сучковатым посохом в руках. Подав посох Фиксу, ученик вернулся на трибуну. Фокусник оперся на посох обеими руками. Он на мгновение склонил голову, потом продолжал:

— Второй Закон должен, во-первых, просить Федерацию Девятого Квадранта защитить нас. Во-вторых, он должен обеспечить представительство Момуса как планеты для планирования и формирования характера этой защиты с чиновниками Девятого Квадранта. — Он поднял голову и воздел посох. — Мы должны сделать это. Помните, что нас ждет в ином случае! — Тут арену заполнил густой белый дым. Когда дым рассеялся, старый фокусник снова сидел с делегацией Тарзака.

Когда толпа зааплодировала, Алленби обернулся и увидел, что к нему поднимается Дисус.

— Я пропустил выступление Камеры, Алленби?

— Нет. Фикс выступил очень неплохо, но я даже не видел Камеры в секторе делегации.

Дисус сел и потер руки:

— Он величайший клоун Момуса, Алленби. Это должно быть настоящее антре.

— Как там Казн?

Дисус на мгновение смутился, потом кивнул:

— Он говорит, что приготовит новый план к тому времени, как солнце согреет Арену. — Дисус протянул руку и взял у Алленби медяки. Убирая мовиллы в карман, он смотрел на северный вход на Арену. Оттуда выбежал кассир и подал Инспектору манежа листок бумаги.

— Да-амы-ы-ы и господа! Великий Камера хотел бы обратиться к Большой Арене Тарзака!

Кассиры засуетились, и старшему кассиру пришлось взять ученика, чтобы отнести Камере остаток, ибо многие высоко ценили его представления. Двое исчезли в темноте северного входа, потом вернулись на Арену и заняли свои места, пытаясь подавить смешки.

Алленби оглядел трибуны, потом посмотрел на Дисуса. Все, кроме него самого, смотрели на северный вход и готовились глупо смеяться. Успокоившись, он и сам посмотрел на вход. Но опасения быстро вернулись, когда из ворот донеслось жалобное поскрипывание, вызвав волну смеха. Когда смех начал стихать, из темноты появилась плоская бумажная маска, посмотрела налево, потом направо, потом прямо, чтобы увидели все, кроме немногих, сидевших над входом. Алленби бросило в дрожь и от раскатов смеха, вызванных маской, и от самой маски. Это было лицо изумленного мальчика: с широко открытыми огромными голубыми глазами, розовыми щеками и ртом в форме буквы «о», — но также и гротескное изображение лица самого Алленби.

Под звуки «скрип! скрип!» на Арену вышел клоун. Звуки, издаваемые привязанными за спиной огромными ногами, скоро утонули в смехе и аплодисментах толпы. Мастер-клоун, держащий маску перед лицом, носил на правом плече мантию фокусника, а на левом — рассказчика. Свободные концы были свернуты и намотаны вокруг тела и удерживались поясом, на котором болтались и гремели разнообразные предметы. Выйдя почти на середину Арены, Великий Камера остановился и поднял свободную руку, призывая к тишине. Из развивающегося над головой рукава немедленно повалил дым, и Камера так старательно затаптывал огонь большими задними ногами, что скоро даже Алленби качал головой и смеялся.

Когда огонь, судя по всему, погас, Камера снова поднял свободную руку с по-прежнему болтающимся над головой рукавом. Он обратил лицо и маску к поднятой руке, и прикрытая рукавом рука задрожала. Толпа притихла. Через мгновение рукав соскользнул, обнажив кулак Камеры. Рука перестала дрожать, и клоун, казалось, съежился, наблюдая, как медленно разжимается кулак. Пальцы полностью разжались, Камера повернулся и показал раскрытую ладонь всем зрителям.

— Да-амы-ы-ы и господа! Я показал вам иллюзию Возрожденной Руки. Ту-ту-у-у!

Алленби нахмурился и повернулся к Дисусу:

— Он зашел слишком далеко! Хотел бы я показать ему иллюзию жареного клоуна!

Уже смеющийся Дисус, услышав Алленби, согнулся пополам и свалился с трибуны. Алленби покачал головой и снова посмотрел на Камеру. Тот поднял руку, прося тишины.

— Я обращаюсь к вам, дамы и господа, как фокусник Алленби… — Камера посмотрел на левый черный рукав своего одеяния. — Нет, это рукав рассказчика. Значит, я обращаюсь к вам как рассказчик Алленби… — Переложив маску из одной руки в другую, клоун посмотрел на черно-алый рукав на правой руке. — А-ах! Я фокусник! Как еще я смог бы поразить вас своей превосходной магией? — Он сделал паузу. — Но, если я не рассказчик, как же я принес вам новость о предложении Девятого Квадранта? — Снова переложив маску, он посмотрел на свой левый рукав. Вздрогнул, потом потянулся к поясу и снял с него ленту. Используя ленту, он закрепил маску на лице, потом вытянул обе руки перед собой. Посмотрел сначала на один рукав, потом на другой. Опустил руки и покачал головой. — Оставим пока это; я вскоре вспомню. — Он протянул руки. — В любом случае я обращаюсь к вам, как Алленби из города… города… Ну вот, я, кажется, и этого не помню. — Камера обратился к делегации Тарзака. — Я живу в Тарзаке, но был ли я принят городом?

В секторе делегации поднялся жрец, носивший мантию в черные и белые ромбы:

— Нет.

Камера отвернулся от делегации Тарзака и покачал головой. Он простер руки ладонями наружу и начал обходить Арену. Огромные ноги говорили «скрип, скрип!».

— Я из Куумика?

Жрец из делегации Куумика встал:

— Нет.

Скрип! Скрип! Скрип!

— Я из Мийры?

— Нет.

Клоун шел от делегации к делегации, качая головой, почесывая в затылке, потирая подбородок, шмыгая носом. Наконец он остановился в центре Арены и пожал плечами.

— Не важно, вспомнится со временем. — Он поднял правую руку и указал на толпу. — По крайней мере я обращаюсь к вам как Алленби! В этом я уверен! — Он опустил руку и почесал в затылке. — Вполне уверен…

Алленби повернулся к Дисусу:

— Неужели это никогда не кончится? Он же просто убивает меня!

Задыхающийся Дисус, по лицу которого текли слезы, смог только кивнуть. Алленби посмотрел на делегацию Тарзака и увидел, что сидящий впереди Фикс спокойно и внимательно смотрит на Камеру.

Великий клоун снова поднял руки:

— Теперь я вспомнил. Я действительно Алленби! — Когда веселая толпа затихла, Камера опустил руки и сжал их перед собой. — И я посол; это я тоже помню. Я из Федерации Обитаемых Планет Девятого Квадранта, и у меня есть план. План таков: представителем Момуса в Девятом Квадранте вы должны выбрать клоуна…

— НЕТ! — заорали делегаты, большинство которых клоунами не были.

Камера почесал в затылке:

— По крайней мере я думал, что план таков… может, фокусника?

— НЕТ!

— Уродца?

— НЕТ!

Клоун покачал головой:

— Теперь я вижу, что план был не таков. Возможно, речь идет о городе. В городе есть все профессии, самый большой город — Тарзак. Будет ли Тарзак представлять все города. Таким ли был мой план?

— НЕТ! — заорали делегаты, большинство которых были не из Тарзака. Камера кивнул:

— Теперь я вижу, что не таким. Уверен, что план есть… — Клоун выпрямился и воздел палец (поза называлась «Эврика!»). — Вспомнил! Эта Большая Арена представляет все города и все профессии Момуса. План таков: вы все останетесь здесь до конца своих дней, здесь, на Большой Арене, чтобы представлять Момус в Девятом Квадранте! Таким и был мой план, верно?

— НЕТ!

Камера ссутулился и покачал головой:

— Теперь я вижу, что не таким. — Слегка выпрямившись, он пожал плечами и пошел к северному входу. «Скрип! Скрип!» — А ведь все казалось так ясно… Возможно, я думал о другой планете, — «Скрип! Скрип!» Он остановился в воротах, снял маску и поклонился.

Алленби готов был поклясться, что даже камни Большой Арены задрожали от аплодисментов.

Когда аплодисменты затихли, Алленби повернулся к Дисусу. Клоун вытирал слезы рукавом оранжевой мантии.

— Ну, Дисус?

Дисус посмотрел на Алленби и расхохотался. Другие посмотрели в их направлении, и скоро весь зрительский сектор сотрясался: кто хихикал, кто гоготал.

— Прости, Алленби… — Клоун вложил несколько медяков в руку посла. — О чем ты спрашивал?

— Как, по-твоему, хлопали за выступление или за позицию?

Дисус кивнул и тихонько хихикнул.

— И за то, и за другое. Он не против того, чтобы Девятый Квадрант защищал Момус, и в этом нам сильно повезло. Но, Алленби, с кем ты, как посол Девятого, будешь вести дела? Вот вопрос, на который ты должен ответить.

Алленби так глянул на уродца в зрительском секторе, что тот притих, потом покачал головой:

— На этот вопрос отвечать не мне, Дисус.

— Верно. Момус должен решить сам. — Дисус кивнул на Арену. — Но, думаю, этот вопрос еще возникнет.

От делегации Тарзака прибежал кассир и подал Инспектору манежа еще один листок. Алленби посмотрел на делегацию и увидел, как встает человек в голубой мантии предсказательницы.

— Таила!

Дисус прищурился:

— Да. Не знал, что она в делегации.

Алленби ударил правым кулаком по левой ладони:

— Она и не была. Наверное, присоединилась сегодня утром.

— Да-амы-ы-ы и господа! — Толпа притихла. — Великая Таила из делегации Тарзака хотела бы обратиться к Большой Арене!

Кассиры сновали среди делегатов, потом старший кассир подошел к Тайле. Алленби заметил, как она залезла под мантию и подала старшему кассиру кошелек.

— Тайлу уважают. Почему ей пришлось доплачивать остаток?

Дисус понимающе улыбнулся:

— Трудно выступать после Великого Камеры.

Алленби кивнул.

Таила встала и простерла руки.

— Я, Таила, говорю как видевшая то, что может быть. — Голос старухи был слаб, и толпа затихла, чтобы услышать ее. — Я многое видела в большом хрустальном шаре со звездолета Федерации Девятого… многое. Я видела, как огромная армия спускается на Момус, чтобы уничтожить нас. Она превратит наши мовиллы в бумагу, а наши деяния — в позор. Она соблазнит наших детей пышностью, отвратив их от обычаев отцов и матерей и услав их с Момуса… чтобы сгноить в клоаках тысячи миров. Эта армия направляется к нам из Федерации Девятого Квадранта…

Толпа взорвалась криками, и Инспектор манежа засвистел в свисток, призывая к тишине. Шум уменьшился до жужжания, потом затих. Алленби сделал знак кассиру. Зритель у края Арены что-то шепнул кассиру и указал на Алленби. Пока Таила продолжала говорить, кассир забрался на трибуну и наклонился к нему.

— Ораторский остаток — двенадцать сотен мовиллов, — прошептал кассир.

Алленби вытащил из-под мантии два тяжелых кошелька и бросил на поднос кассира.

— Не возражаю; я хотел бы выступить. Я Алленби, фокусник.

— Из какого города? — Кассир поднял глаза от блокнота.

— У меня нет города.

Кассир нахмурился, потом поднял брови, узнавая. Скатившись с трибуны, он пробежал по арене и передал бумагу Инспектору манежа. Инспектор прочитал написанное и подождал, пока Таила закончит. Алленби заметил зазывалу, указывающего на него от зрительского входа, потом увидел рядом с зазывалой Хэмфриса.

Хэмфрис начал карабкаться на трибуну, когда Таила закончила и вернулась на место.

— Да-амы-ы-ы и господа! Фокусник Алленби хотел бы обратиться к Большой Арене.

Когда кассиры торопливо занялись своим делом, запыхавшийся Хэмфрис оказался рядом.

— Алленби, что вы делаете?

— Пытаюсь спасти Второй Закон. Но мне казалось, что я приказал вам оставаться на корабле.

Хэмфрис сел рядом с Дисусом:

— Я здесь по прямому приказу Секретаря…

Алленби знаком велел Хэмфрису замолчать, когда старший кассир забрался на трибуну и преподнес послу четыре мешка мовиллов. Алленби отдал мешки Дисусу, встал и простер руки.

— Я, Алленби, говорю как посол на Момусе от Федерации Обитаемых Планет Девятого Квадранта. — Толпа загудела, потом умолкла.

— Великая Таила права. — Тишина стала глубже. — Сказанное ею обернется правдой, если военная миссия Квадранта будет базироваться на планете, как предусматривал первоначальный план. Но план изменился. — Алленби заметил, что солнечный свет постепенно подбирается к Арене. — В данный момент генерал Каан из военной миссии Квадранта заканчивает новый план, по которому военная миссия расположится на орбите, а не на планете — вдали от народа Момуса…

Алленби почувствовал, что его дергают за рукав, и, повернувшись, увидел, что это Хэмфрис.

— Стойте, Алленби! Вы не можете так говорить. У меня приказ от Секретаря…

— Меня сместили с должности посла?

— Нет, но…

— Тогда помолчите. Пока здесь приказываю я.

— Но Секретарь…

— Тихо! — Алленби повернулся к собравшимся, глубоко вздохнул и продолжал: — За пятьсот мовиллов я попрошу Великую Тайлу рассказать вам, что будет, если войска будут таким образом отделены от народа, и что будет, если у Момуса не будет защиты от Федерации Десятого. — Алленби сел, и Дисус заплатил кассиру. Таила встала, взяла медяки, а оставшиеся кассиры рассчитывались за ответ Тайлы. Пока они занимались своим делом, Алленби повернулся к Хэмфрису. — А теперь объяснитесь.

— По приказу Секретаря я отослал Каана на корабль и спустился сюда, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки…

— Дайте-ка посмотреть на эти приказы. — Хэмфрис залез во внутренний карман кителя и подал Алленби сложенный лист бумаги. Алленби развернул, прочитал, и его глаза расширились от ужаса. — Вы так все и сделали?

— Да…

— Вы заняли посольство и выставили вооруженную охрану?

— Приказы… — Прежде чем Хэмфрис смог договорить, Алленби промчался по рядам на вершину стены. Поглядев на юг, в сторону посольства, он увидел тонкое облачко дыма и луч лазера, прорезающий полуденное марево. Через несколько секунд Хэмфрис оказался рядом с ним. — Что это?

— Болван! — Слезы жгли глаза Алленби. — Ах ты, проклятый болван!

В посольстве, сидя за столом, Алленби пристально смотрел на Хэмфриса, надеясь, что гнев выжжет из памяти сцену бойни, свидетелем которой он стал. Две лавки на другой стороне улицы еще горели, а четверо солдат Квадранта и семнадцать граждан Тарзака лежали мертвыми в пыли, и среди них Йехудин, человек-аллигатор. Хэмфрис сидел, поставив локти на низкий столик, стиснув кулаки, и сверлил взглядом молодого рассказчика, сидевшего напротив. Рассказчик склонил голову в медитации, а Дисус перевязывал ему раненую руку.

— С меня хватит! Говори! Что тут произошло?

Алленби схватил Хэмфриса за воротник и сжал его.

— Заткнись, осел! Мало ты натворил?

Хэмфрис вырвался, потирая горло.

— Это непростительно, Алленби. Секретарь услышит…

— Я сказал, заткнитесь, Хэмфрис! — Алленби кивнул на рассказчика. — Помолчите. Он должен приготовить материал, Дисус закончил перевязку:

— Это все, что я могу сделать, Алленби. Повязка должна держаться.

— Спасибо. — Алленби вложил несколько медяков в руку Дисуса. — Позаботься о Йехудине. — Дисус кивнул и вышел. В комнате на миг стало тихо, потом рассказчик поднял голову и откинул черный капюшон. Лицо его было в поту, пыли и синяках.

— Алленби, — сказал он, — ты заработал черную мантию с Буститом на дороге в Тарзак из Куумика. Ты знаешь, что мне следовало бы сначала опробовать новость на дороге.

Алленби кивнул:

— Я понимаю, Зат, и клянусь, что это не повторится. Расскажи нам, что ты видел, и получишь наше молчание и тысячу мовиллов.

— Это будет сыграно на Большой площади.

— Знаю.

Рассказчик пожал плечами:

— Ладно. — Он на мгновение закрыл глаза, потом открыл и посмотрел на двух дипломатов. — Это новость о славной битве на Посольской улице между солдатами Девятого Квадранта, путниками и жителями улицы.

Алленби кивнул:

— Хорошее вступление, Зат. Продолжай.

— Горго, силач из уродцев Тарзака, стоял на улице напротив посольства, болтая с Йехудином, человеком-аллигатором, когда мимо прошла Эллена, ассистентка фокусника, и пожелала им доброго дня.

Алленби поднял руку:

— Я бы больше пользовался диалогами, Зат…

Хэмфрис хлопнул рукой по столу:

— Вы прекратите мешать ему?

— Как еще он узнает, где надо улучшить номер?

Хэмфрис нахмурился и покачал головой. Зат продолжал:

— Солдат, стоявший перед дверью посольства, присвистнул и сказал грубость. Горго подошел к солдату и попросил его извиниться. Солдат засмеялся. Тогда Горго одной рукой приподнял солдата за шкирку и попросил снова.

Другой солдат, подошедший к входу посольства, увидев это, вытащил оружие и выстрелил в Горго. Силач упал замертво. И тут… — В глазах Зата зажегся огонек. — И тут Йехудин издал древний боевой клич. «Эй, деревенщина!» — вскричал он. Призыв к войне.

Йехудин вонзил зубы в шею второго солдата, убив его, но еще двое солдат выбежали из посольства, их оружие испускало огонь. Йехудин пал, разрезанный надвое их ужасными ружьями.

К тому времени прохожие: уродцы, униформисты, зазывалы, даже купцы — сбежались и набросились на солдат с палками, камнями, зубами и ногтями. Ужасные ружья убили семнадцать и ранили много больше, прежде чем все солдаты упали мертвыми.

— Великолепно, Зат. Над этим надо поработать, но очень неплохо. — Алленби подтолкнул два лежащих на столе кошелька к рассказчику. Зат спрятал кошельки под мантию, встал и вышел. Хэмфрис кипел от злости:

— Клянусь Господом, я прикажу расстрелять всех виновных!

— Собираетесь совершить самоубийство?

— Что вы имеете в виду?

— Виновный сидит сейчас на одной подушке с вами, Хэмфрис.

— Чепуха!

— Да ну?

— Я не совершил никакого преступления, Алленби. Я выполнял приказ Секретаря…

— И пренебрегли моим.

— Я выполнял приказ Государственного секретаря Квадранта, и четверо моих людей были жестоко убиты. У нас на «Элите» достаточно офицеров для трибунала. Вы сформируете его и покараете виновных!

Алленби побарабанил пальцами по столу, потом налил себе вина.

— Не будет никакого трибунала, Хэмфрис. — Он залпом выпил вино и поставил бокал на стол. — Пока не принят Второй Закон, Квадранта не обладает на Момусе ни юрисдикцией, ни правом на экстрадицию. Но в одном вы правы.

— В чем?

— Преступление было совершено. Вы сделали его возможным, но совершили его не вы.

— А виновная сторона?

— Следствие уже состоялось, приговор вынесен и приведен в исполнение.

Хэмфрис с трудом встал:

— Вы не собираетесь ничего делать?

— Как я упомянул, суд Момуса уже состоялся; это вне юрисдикции Квадранта.

— Великий Боже, Алленби! Вы забываете свой обет? Вы член дипломатического корпуса или один из этих уродцев? На чьей вы стороне, черт побери?

Алленби посмотрел на крышку стола и не ответил.

— Уходите, Хэмфрис. Возвращайтесь на корабль.

— Думаете, Секретарь проигнорирует это?

— Я сказал, проваливайте!

Хэмфрис вылетел из комнаты. Снова наполнив бокал, Алленби продолжал сидеть и пить в одиночестве. Свет за окном потускнел, потом погас, а Алленби по-прежнему не мог ответить на вопрос Хэмфриса. Он плакал, думая о своем друге Йехудине. Молодой рассказчик недоработал: ему следовало бы узнать имена мертвых и раненых. Но Алленби был благодарен за это. Он мог только представить себе друзей, погибших или искалеченных в этой битве. Он услышал, как вошел Дисус, но было слишком темно, чтобы видеть полными слез глазами.

— Ты позаботился о Йехудине?

— Да, Алленби, все сделано.

— Кто… кто еще был убит?

— Завтра. — Дисус зажег лампу и поднес ее к подбородку. Над набеленным лицом с большими красными губами словно появился огромный парик со стоящими дыбом пурпурными волосами. Прыгая по полу (его оранжевая мантия сменилась большими клетчатыми штанами, болтающимися на широких желтых подтяжках), он зажег еще одну лампу и, покатившись кувырком, шлепнулся носом вниз.

— Прекрати, Дисус. Ты заставляешь меня смеяться!

— Для того и существуют клоуны, Алленби. Смейся, ибо завтра наступит слишком скоро.

Пока Дисус развлекал Алленби, Фикс и Камера сидели рядом, глядя на Большую Арену. Пустой и темный амфитеатр, казалось, поглощал голоса. Одетый в оранжевую клоунскую мантию Камера покачал головой:

— Ужасно.

Фикс откинулся назад и оперся локтями на другой ряд.

— Пока это слухи, Камера. Мы еще не слышали рассказчиков.

— Ты веришь слухам? Фикс кивнул:

— Похоже, Таила права. Даже если Девятый защитит нас, мы не должны подпускать их близко.

Камера откинулся назад и махнул рукой на черное небо.

— Как мы можем не подпускать их, Фикс, если некому отстаивать наши интересы?

— Ты очень хорошо показал это сегодня утром. — Фикс подался вперед и повернулся к клоуну. — Но разве столь тягостные и отвратительные разговоры годятся для слуха клоуна?

Камера пожал плечами:

— Н-да, смеяться особо не над чем.

— Не хотел бы величайший клоун Момуса купить шутку у бедного фокусника?

Камера поднял бровь и улыбнулся:

— Комедия от фокусника?

Фикс дернул плечом:

— Сегодня я видел фокус в исполнении клоуна.

Камера выпрямился:

— Что у тебя там в рукаве, старый трюкач?

— Это-то я тебе расскажу: кое-что посущественней, чем прославленная Иллюзия Возрожденной Руки.

— Сколько ты хочешь за эту любительскую попытку?

Фикс улыбнулся:

— Сколько бы ты заплатил за величайшую шутку, какую только играл в жизни?

Камера засмеялся:

— Вот это да! Старость сделала тебя скромным.

— Камера, перед этой шуткой побледнеют все твои прошлые представления, ибо о ней услышат по всему Квадранту — возможно, даже по всей галактике.

— Фикс, в твоих жилах течет кровь зазывалы. — Великий клоун потер подбородок, потом кивнул: — Ладно, слушаю.

На следующее утро трибуны амфитеатра были набиты битком. В полной тишине Инспектор манежа взял листок бумаги, поданный ему кассиром зрительского сектора. Он прочитал, посмотрел на молчащих делегатов и откашлялся.

— Да-амы-ы-ы и господа! Фокусник Алленби хотел бы обратиться к Большой Арене!

Кассиры тихо сновали среди делегатов. Старший кассир взобрался на трибуну и наклонился к Алленби.

— Алленби, если хочешь говорить, ты должен восемьсот тридцать мовиллов.

Алленби повернулся к Дисусу:

— Заплати ему. — Клоун отсчитал медяки и передал их старшему кассиру. Алленби встал и оглядел Арену.

— Я, Алленби, обращаюсь к вам… просто как Алленби. Сегодня утром, всего несколько минут назад, Государственный секретарь Девятого Квадранта Федерации Обитаемых Планет приказал сместить меня с должности посла на Момусе. — В толпе зашептались, кое-кто зашикал. Алленби опустил глаза, уставившись на спины сидящих перед ним. Толпа затихла. — Если вы останетесь без защиты, Десятый Квадрант принесет вам быстрое и полное уничтожение. А уничтожение, которое принесет Девятый Квадрант, будет хоть и не таким быстрым, зато не менее полным. Вы слышали слова Великой Тайлы. — Алленби обвел взглядом трибуны и остановился на Камере. — Вы также слышали Великого Камеру и знаете, почему Момус не может выбрать представителя для переговоров с Девятым Квадрантом. Но вот что я скажу вам: если Второй Закон не назначит никого блюсти интересы Момуса, то никто и не позаботится соблюсти их.

Сегодня днем посол Хэмфрис будет говорить перед Большой Ареной и убеждать вас поручить форму и методы защиты Момуса его ведомству. Государственный секретарь постановил, что это будет соответствовать законам Квадранта. Если вы сделаете это, то слова Великой Тайлы осуществятся… — Он запнулся и снова опустил глаза. Дисус встал и подошел к нему. — Я… я считаю, что это я довел вас до этого. В копях Момуса не хватит медяков, чтобы получить мне прощение. — Склонив голову, Алленби сел. Дисус обвел взглядом арену, потом сел рядом с Алленби.

Из северного входа выбежал кассир и подал Инспектору манежа листок бумаги.

— Да-амы-ы-ы и господа! Великий Камера хотел бы обратиться к Большой Арене!

Когда кассиры засновали среди делегатов, Дисус повернулся к Алленби:

— Хочешь уйти?

Алленби покачал головой:

— Даже когда дети играют во время пожара, они имеют право на игру. Я останусь.

Когда старший кассир с учеником вынырнули из темноты северного входа, Алленби заметил, что со стороны входа для зрителей появились Хэмфрис с двумя референтами и заняли места в нижнем ряду. Тишину Арены нарушило знакомое «скрип, скрип!», потом смех. Смех звучал по-другому: почти горько.

Маска, появившаяся на свет, по-прежнему представляла лицо мальчишки, но на этот раз грустное. В больших голубых глазах стояли студенистые слезы, уголки рта опущены вниз. Раздались аплодисменты, и на Арене появился Камера в одеянии полуфокусника-полурассказчика и с фальшивыми ногами за спиной. Он поднял руки, требуя тишины.

— Я обращаюсь к вам как Алленби Неприкаянный. Но я не был бы неприкаянным, если бы какой-нибудь город принял меня. — Он протянул руки к трибунам. «Скрип, скрип!» — Неужели ни один город не примет меня?

Посреди смеха отчетливо прозвучало несколько «нет». Камера опустил руки, ссутулился и повесил голову,

— Раз ни один город не принимает меня, то и я не связан ни с одним городом. — Двойные ручейки слез буквально забили из глаз маски, потом перестали. Камера поднял руку и выпрямился. — Погодите! Я по крайней мере фокусник…

— Нет! — Все обернулись: из рядов делегации Тарзака поднялся Фикс. — Ты не фокусник, Алленби. Ты не прошел ученичества и к тому же носишь черное, как рассказчик. Фокусники ничем не обязаны тебе! — Фикс сел под аплодисменты.

Камера повернулся и побежал к делегации Сины. «Скрип, скрип, скрип!»

— Бустит, я был твоим учеником. Я рассказчик?

Бустит встал и покачал головой:

— Нет, Алленби. Ты отказался от мантии рассказчика, захотел выдавать себя за фокусника. Рассказчики ничем не обязаны тебе.

Охваченный притворной паникой Камера побежал. «Скрип, скрип!» И остановился перед Хэмфрисом.

— Но я по крайней мере посол?

Хэмфрис встал и нервно посмотрел на гротескное изображение Алленби, обращающееся к нему.

— Я думал… — Он указал на Алленби на трибуне, потом повернулся к Камере. — Эшли Алленби был смещен с должности посла на Момусе. Кроме того, вы… э-э… он исключен из дипломатического корпуса Девятого Квадранта. Он больше не может претендовать ни на какие полномочия.

Из маски Камеры снова забили слезы, промочив мундир Хэмфриса. Он обернулся к делегатам. «Скрип, скрип!»

— Так значит, мне ничего не осталось! Ничего! — Слезы забили фонтаном, потом перестали. — Ничего, кроме как быть представителем Момуса в Девятом Квадранте. — Трибуны затихли. — Ставлю на голосование. Стать ли мне Великим Алленби, Государственником Момуса, чтобы вести дела с Девятым Квадрантом от имени Момуса?

Алленби тихонько захихикал, потом заметил, как на него пялится сбитый с толку Хэмфрис. Алленби ткнул пальцем в Хэмфриса и засмеялся. Волна смеха пробежала по зрительскому сектору и охватила всю Арену. Делегаты, встав, скандировали: «ДА! ДА!» Камера снял маску и поклонился Алленби, но жест пропал даром. Алленби, Великий Государственник Момуса, свалился с сиденья.

Всадник, властный над конем

От холмов, окружающих Мийру, по изрытой колеями дороге в Поре двигалась четверка лошадей. Две пары белых жеребцов шествовали ровным шагом, согласно встряхивая головами. Юноша в коричневой куртке, сидевший подбоченившись на левом коне первой пары, сердито повернулся к старику, оседлавшему левого коня второй пары. Одна рука старика лежала на бедре; в другой он держал пару грубых костылей.

— Ладно, отец, продавать мы их не будем. Но можно ведь отдать их в аренду лесорубу Даввику…

— Молчи! Хватит об этом!

Юноша отвернулся, надувшись еще больше.

Слева от дороги начиналась пустыня. Заметив уходящие в низину отпечатки копыт, юноша слегка прижал левое колено к плечу коня, и передняя пара коней повернула налево; вторая пара последовала за ними. Юноша обернулся и посмотрел на горы, густо заросшие большими деревьями. Даввик платил бы за коней по четыреста мовиллов в день.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Джеда, — крикнул старик. — Ты хотел бы сделать из них ломовиков. Пока я жив, этого не будет, Джеда. Ни за что.

— Отец…

— Придержи язык!

Юноша пожал плечами. Когда они достигли твердого песка, он сжал колени, и передняя пара коней остановилась.

— Я видел, как они двигаются, — сказал старик. — Оба раза я видел, как твои колени двигаются.

— Что с того, отец? — Юноша раскинул руки, словно обнимая пустыню и безлюдные холмы. — Где зрители?

— Никакие зрители не станут смотреть на подобную неуклюжесть. — Старик перекинул правую ногу через спину коня. — Помоги мне спуститься.

— Да, отец. — Юноша легко соскользнул на песок и подошел к левому боку отцовского коня. Он обхватил старика, и тот, прислонив костыли к коню, положил обе руки на плечи сыну и соскользнул вниз. Опираясь на костыли, старик встал на твердый песок.

— Где корда?

Юноша размотал веревку на поясе и подал старику конец. Туго натянув корду длиной шесть с половиной метров, Джеда обошел старика по кругу, приволакивая ногу каждые несколько шагов. Закончив круг, он вернулся в центр, сматывая веревку.

— С чего начнем, отец?

— Выездка. Тебе надо отрабатывать движения.

Старик заковылял за пределы круга, обернулся и посмотрел на Джеду. Четыре жеребца выстроились в ряд и замерли. Началась работа: курбеты, крупады, кабриоли, лансады, пассажи, пиаффе, шанжэ, испанский шаг, пируэты. Старик наблюдал за юношей вблизи, но не смог заметить ни одного знака, который юноша подавал коням, когда те совершенно синхронно гарцевали, кружились, маршировали и поднимались на дыбы. Ему не нужны тренировки, подумал старик; ему нужны только зрители. Он хорош. Лучше, чем был сам старик в молодости.

— Теперь вольтижировка, Джеда.

Джеда подбежал к переднему коню, перепрыгнул через него, приземлившись в идеальной позиции, чтобы перепрыгнуть через следующего жеребца в ряду. Юноша перепрыгнул через третьего и через четвертого; упругие мускулы выступали на загорелой коже. Старик представил себе вольтижера, облаченного в сверкающее серебряное трико, серебряные ленты в развевающихся гривах белоснежных жеребцов. Когда-то он уже видел такое: тогда он сам был маленьким мальчиком, а его отец, мать и дядя поражали толпу на Большой Арене Тарзака. Солнце опустилось за горизонт. Джеда начал джигитовку: кони скакали по кругу, а наездник балансировал на одном коне, слетал на землю, вскакивал на следующего и балансировал на руках. Он соскакивал со спины коня на землю и, сделав пируэт, оказывался на следующем. По лицу Джеды старик видел, что сын больше не думает об их споре. Сияющий от восторга юноша составлял с жеребцами единое целое.

Вот так должно быть всегда, подумал старик. Но через мгновение покачал головой, понимая, что этого, возможно, не будет никогда. Сегодня дома будет гнетуще тихо, пока либо Джеда, либо Зани, его мать, не начнут спор заново. Чары разрушились, и старик отвернулся от импровизированной арены.

— Идем, Джеда. Поехали домой.

Даввик повернулся к Зани, пожал плечами и снова посмотрел на старика; тот ел молча и сосредоточенно. Джеда, сидевший на подушке за низким столом напротив Даввика, между Зани и стариком, покачал головой и принялся пальцем катать по тарелке тунговые ягоды. Даввик оперся о стол:

— Хамид, ты неблагоразумен. Посмотри только на Зани, твою жену. Когда у нее будет новое платье?

Старик сломал кобит и бросил два куска лепешки на тарелку.

— Ты пришел ко мне в дом, Даввик, ты сидишь за моим столом, и ты оскорбляешь мою жену?

— Это не оскорбление, Хамид, а истина. Не веришь мне на слово, посмотри сам.

Старик поднял голову и повернулся к Зани. Ее одежда, как и одежда Джеды и его собственная, была вся в заплатах и заштопанных прорехах. Седые волосы обрамляли усталое лицо. Она пристыжено склонила голову. Хамид снова посмотрел на лесоруба:

— Мийра — город небогатый, Даввик. Не мы одни ходим в заплатах.

— Я не хожу в заплатах, Хамид. — Даввик обвел комнату рукой. — Никому в Мийре, да и на всем Момусе, кстати говоря, не требуется ходить в заплатах. Если, конечно, иметь здравый смысл. Новые торговые центры процветают, и мой лес идет по хорошей цене. Подумай, что бы ты смог сделать с четырьмя сотнями мовиллов…

Хамид хлопнул рукой по столу:

— Это вольные кони, Даввик! Они не будут таскать твои волокуши. Никогда их губы не почувствуют удил, а спины сбруи. — Хамид покачал головой и вернулся к еде. — Что может униформист понимать в вольных конях?

Даввик сжал кулаки и побагровел:

— А ты, Великий Хамид из наездников Мийры, ты-то, конечно, понимаешь, да?

— Да.

— Тогда пойми и кое-что другое. Я не униформист; я лесозаготовитель… предприниматель. Униформистов больше нет, Хамид, потому что цирк умер, ушел навсегда! Это всего лишь навязчивая идея одного-единственного старика!

Старик оттолкнул тарелку и пристально посмотрел из-под лохматых седых бровей на жену и сына. Оба, казалось, поглощены едой.

— Зани.

Она подняла голову, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— Да, Хамид?

— Почему ты пригласила этого балаганного фигляра есть наш хлеб?

Даввик встал, скривив губы в непроизнесенном ругательстве, и, повернувшись, поклонился Зани.

— Мне жаль тебя. Я пытался, но это бесполезно. — Он повернулся к Джеде. — Парень, мое предложение — тридцать пять медяков в день — остается в силе. Мне может пригодиться хороший наездник… — он посмотрел на Хамида, — чтобы править лошадьми в полезном деле. — Он еще раз поклонился и вышел.

Хамид вернулся было к еде, но Зани яростно сжала ему руку. Он увидел слезы в ее глазах.

— Старик, ты задал мне вопрос, теперь послушай ответ! Я хочу, чтобы мои сыновья вернулись домой. Вот почему Даввик был здесь сегодня, а ты осрамил меня. Твоему сыну и мне — нам стыдно!

— Жена…

— Да, твоя жена, Хамид. Пока твоя — если Джеда не останется дома и трое моих сыновей не вернутся домой!

Хамид поморщился. Угроза старухи была пустой, но все равно ранила. Он смотрел, как она встала и ушла в свою комнату, задернув за собой занавес. Старик вздохнул и снова посмотрел на сына. Джеда сидел, опустив глаза и сложив руки на коленях.

— А ты, сын мой?

Джеда дернул плечом:

— Разве я зазывала, отец, чтобы находить слова, когда сказать нечего?

— Значит, ты тоже считаешь, что я не прав.

Юноша уставился в пространство невидящим взглядом.

— Не знаю. — Он посмотрел на Хамида, прижав руку к груди. — Душа и сердце согласны с тобой, отец, — он опустил руку и покачал головой, — но все, что я вижу, говорит о правоте Даввика. Мы не похожи на фокусников и клоунов; мы не можем играть у придорожных огней. Нам нужна арена.

— Арены есть, Джеда. Здесь, в Мийре. В…

— Отец, чтобы работать на арене, наш номер должен собирать медяки. Когда арена Мийры или Большая Арена в Тарзаке в последний раз видела конный аттракцион?

Старик пожал плечами. Они оба знали ответ.

— Может быть, снова будут ярмарки. Когда я был ребенком, на ярмарках всегда были шапито.

— С тех пор прошло уже много лет. — Джеда ласково положил руку на плечо старика. — Отец, тех ярмарок больше не будет. Народ Момуса теперь торгует по-другому: есть лавки, магазины, рынки.

— Тогда почему цирку не существовать самому по себе? На древней Земле цирки были сами по себе. Даже корабль, привезший наших предков на эту планету, пролетел по сотне секторов, принеся цирк на бесчисленные планеты. Они были богаты.

— У них были зрители, отец. А Момус стал зрелищем без зрителей. Прошло почти двести лет. Люди занялись другими делами. Нам надо есть.

Старик пристально смотрел на юношу.

— Ты хочешь быть наездником, не так ли? Должен хотеть; это у нас в крови.

— Да, хочу. — Джеда убрал руку. — Как до меня хотели Мика, Тарамун и Деза, мои братья. Но они хотели также жениться, есть, растить детей. Это неправильно?

— Ба! — Старик покачал головой. — Они не наездники. Они… погонщики! Они оставили этот дом… — Старик сжал кулак, потом уронил его на колено. — Они… оставили этот дом. Ну а ты, Джеда? Будешь править ломовиками у Даввика?

— Отец, мы не выживем без зрителей. Укротители хищников, воздушные гимнасты, танцующие медведи — где они теперь? Один номер, вроде нашего, это не цирк. Нам нужно много номеров и нужны зрители, готовые платить за зрелище.

Хамид вспомнил след в небе.

— Солдаты, Джеда. На спутниках много солдат.

Джеда покачал головой:

— Они не могут увидеть нас, отец. Так решил Великий Алленби. И ты это знаешь.

— Алленби! Рассказчик, обернувшийся трюкачом!

— Большая Арена сделала его нашим Государственником, отец. Это закон. — Джеда встал и стряхнул крошки с одежды. — Мне надо позаботиться о конях.

Хамид кивнул:

— Джеда?

— Да, отец?

— Джеда, ты пойдешь к Даввику?

— Я еще не решил.

Старик с трудом встал, опираясь на костыль:

— Если пойдешь, Джеда, можешь остаться здесь, в моем доме.

Джеда кивнул:

— Спасибо. Я знаю, как трудно тебе было сказать такое.

Хамид кивнул, и юноша вышел на улицу. Доковыляв до двери, старик смотрел вслед сыну, пока тот не исчез в темноте. Прислушавшись, Хамид разобрал, как у фонтана напевает Пинот. Нет больше певицы, подумал Хамид, есть собирательница кобита, продающая корни вместо песен. И его сыновья теперь не наездники, а погонщики. И где, где львы, слоны и медведи? Где те золотые юноши и девушки, что ходили по проволоке и перелетали над манежем с трапеции на трапецию? Где оркестры? Музыка и смех исчезли, сменившись варкой сыров и набивкой подушек.

Хамид вышел из дому и посмотрел на ночное небо. Даже напрягая глаза, он не мог увидеть их.

— Эй, вы, там, даже если мне придется сдвинуть небо и Момус, я заполучу вас в зрители для моего сына, наездника!

В болотах к северу от Аркадии огромный ящер подставил брюхо солнцу и поудобнее устроился в тине. Соскоблив немного донного ила, ящер намазал брюхо, вздохнул и погрузился в мечты о пирожках матери Мамута. Начиненных тунговыми ягодами и покрытых толстой коркой соли. Приоткрыв щелевидный глаз, ящер оценил положение солнца. Мамут не появится у края болота еще два часа. Заметив движение, глаз уставился на толстую водяную осу, следя, как она жужжит все ближе и ближе к невинному с виду комку грязи. Свернув язык кольцом, ящер напрягся, потом расслабился, и розовая змейка языка плюхнулась из пасти в воду. Улетай, закусочка, подумал ящер. Мамут рассердится, если я испорчу аппетит.

— Горбунок! Горбунок!

Ящер поднял большую голову и повернул на голос. Это Мамут, подумал он. Он сегодня рано, и я не закончил купаться.

— Горбунок, немедленно сюда, мерзкий дурень!

Перевернувшись, ящер встал на задние лапы и начал пробираться к источнику шума.

— Горбунок! Ты идешь?

— А-а мут-дешь! — ответил ящер.

— Уже идешь?

— Же-дешь! — Ящер покачал головой и свернул язык. Мамут уже сердится. Тут уж не поможешь, надо торопиться. Добравшись до кустов, ящер вылез на топкую землю и продрался через подлесок.

— Тебе лучше поторопиться, толстая, вонючая жаба!

Ящер протиснулся на поляну и посмотрел вниз. Мамут, подбоченившись, сердито топал ногой. Рядом с Мамутом стояло более крупное подобие мальчика. В одной руке оно держало какую-то бумагу, другой зажимало нос.

— Рожок?

Мальчик подбежал к ящеру и быстро ударил ногой по голени, защищенной толстой, почти не имеющей нервных окончаний шкурой.

— Посмотри на себя, вонючка! Ладно, я дам тебе пирожок! Иди мыться! Я привел отца посмотреть на тебя.

Ящер посмотрел на человека с любопытством. Мужчина указал на озеро с чистой водой и нарочито зажал нос.

— Ходно.

Мальчик пнул ящера по хвосту:

— Мне наплевать, если там и холодно, зловонная, противная змеюка! Марш мыться!

Представив себе, как ледяная вода смыкается над головой, ящер наклонился над берегом и попробовал воду пальцем ноги. Дрожь пробежала по всему покрытому глинистой коркой телу. Он снова повернулся к мальчику и улыбнулся.

— Рожок?

Мальчик сложил руки на груди:

— Мыться, Горбунок! Сейчас же!

Горбунок посмотрел на мальчика, выпрямился во весь рост и сложил лапы на груди.

— Рожок!

Мальчик прищурился, пытаясь заставить ящера опустить глаза. Тщетно. После нескольких напряженных мгновений мальчик топнул ногой и повернулся к отцу.

— Покажи ему, папа.

Мужчина взял мешок с земли и поднял так, чтобы Горбунок видел.

— Рожки?

— Да, — ответил мужчина. — Все пирожки, какие сможешь съесть.

Горбунок ухмыльнулся и прыгнул в воду, почти не чувствуя холода при мысли о пирожках, целом мешке пирожков. Голова ящера появилась над водой: чистый Горбунок шел к берегу. Мамут стоял на берегу мокрый насквозь.

— Ах ты, Горбунок, ах ты! Посмотри на меня!

Ящер вышел из воды и ухмыльнулся мальчику.

— Рожок?

— Вот, Горбунок. — Мужчина показал пирожок. — Подойди сюда и возьми.

Горбунок подошел, тяжело ступая, взял пирожок из руки мужчины и, осев на задние лапы, начал есть. Подбежал сердитый Мамут и встал рядом с отцом.

— Ну, папа?

Мужчина посмотрел на бумаги, потом на Горбунка:

— Н-да, согласен, он довольно большой. Что он умеет делать?

— Горбунок умеет все, что умел делать слон, и еще много чего в придачу. Я обучал его так же, как, по твоим рассказам, прапрадедушка обучал слонов.

Мужчина покачал головой:

— Если бы мы только могли, Мамут. Момус не видел номера с крупными животными больше ста лет! И вот теперь — цирк. — Он подал мальчику одну из бумаг. — Но послушай, Мамут, нам понадобится больше животных. Одного мало.

Мамут взял плакат, гласивший:

БОЛЬШОЙ АТТРАКЦИОН ХАМИДА НА БОЛЬШОЙ АРЕНЕ В ТАРЗАКЕ! ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЕЖЕДНЕВНО!

Ниже была нарисована процессия больших земных животных, с украшенными кисточками латунными набалдашниками на кончиках длинных белых бивней. Хобот каждого животного переплетался с хвостом идущего впереди.

Мамут протянул плакат Горбунку. Тот взял его одной лапой, пока другой, выпустив когти, выковыривал тунговую ягоду, застрявшую между зубами. Ящер вздрогнул при виде страшных земных животных, но что-то шевельнулось под зеленой броней при виде знамен, клоунов, лошадей и… только представить: все эти человеческие существа разных форм и размеров выстроились рядами, а мимо идут грозные животные…

— Видишь слонов, Горбунок? — Мамут дернул плакат.

— Ви-и-иш-ш-шь.

— Это наш аттракцион, но нам нужны еще ящеры. Толковые. Еще одиннадцать.

Горбунок опустил плакат, чтобы мальчику было видно, и проткнул картинку выпущенным когтем.

— Лоны?

Мамут покачал головой:

— Нет, их больше нет. Последний слон на Момусе умер еще до того, как ты вылупился.

Горбунок кивнул:

— А-а, щеры. Олько?

— Четыре пирожка в день для каждого ящера, но ни кусочка, если не будет еще одиннадцать.

Горбунок потер подбородок:

— Ять.

— Четыре, и все!

Горбунок сложил лапы и посмотрел на мальчика сверху вниз. Дружба дружбой, но дело есть дело.

— Ять.

Мамут злился, топал ногами, размахивал руками и скрежетал зубами.

— Ладно! Пять, ворюга, но тебе лучше вернуться сюда через час еще с одиннадцатью ящерами, иначе пирожков не получит никто!

Горбунок встал на четыре лапы и побежал к болоту, проламывая широкую просеку в подлеске. Шлепаясь в воду, он услышал крик Мамута:

— Горбунок!

— А-а? — Ящер замер в воде.

— Скажи им, что все будут мыться каждый день. Слышишь?

Горбунок почесал голову и обругал себя, что не потребовал шесть пирожков. Он пожал плечами, думая о человеческом зрелище в цирке. Через мгновение Горбунок решил, что зрелище — достаточное возмещение за недостающий пирожок.

— Слышишь меня, Горбунок?

— А-а, — отозвался Горбунок, — се мыся.

Ящер нырнул в жидкую грязь, надеясь найти еще одиннадцать ящеров, достаточно толковых, чтобы научиться говорить и исполнять трюки, но не слишком, а то ведь могут и сообразить, что им придется по одному пирожку каждый день отдавать Горбунку в уплату за найденную работу.

Тессия держала перекладину, ожидая, пока отец, висящий на подколенках с вытянутыми руками, достигнет выешей точки раскачивания. Когда он взлетел — тело почти параллельно заросшей травой земле внизу, — она толкнула трапецию. Та качнулась вниз, прочертив в воздухе дугу, достигшую зенита в тот миг, когда отец достиг нижней точки своего маха, так что его тело оказалось перпендикулярно земле. Она представила себе, как выпускает гриф, группируется и, делая сальто, подлетает к отцу — его спина и руки изгибаются дугой, чтобы принять ее, — когда он достигнет средней точки наибольшего маха. Полет будет долгим, но для сальто-мортале в пять оборотов необходимо пространство. Легкий ветерок ласкал ей лицо, она увидела, как шевелятся листья на деревьях. Поймав перекладину, она рассчитала время и снова толкнула — пустую.

— Хорошо, — крикнул отец. — Выжди самого подходящего момента. Встречный ветер.

Тессия посмотрела вниз, и сетка, как всегда, показалась слишком маленькой. Но она ловила гимнастку каждый раз, когда та раньше пыталась открутить пять оборотов. Сетка была достаточно большой. Рядом с сеткой стояла ее мать Канта и улыбалась. Тессия помахала рукой и снова посмотрела на деревья. Ветки по-прежнему качались. На этот раз я сделаю это, подумала она, ловя перекладину и снова толкая ее. В душе гордость уверенности смешалась с болью. Когда она выполнит пять оборотов, аппаратура — тросы, трапеции, ловитор-ки, мачты и сетка — будут проданы за бесценок; они станут придорожными акробатами. Но, если у меня сейчас не получится, подумала она, трапеции останутся. Мы еще денек побудем воздушным гимнастами.

Ветер стих. Перекладина прилетела обратно.

— Подожди следующего раза, — крикнул отец.

Тессия поймала перекладину и толкнула снова. Забираясь на мостик, она поняла, что не сможет провалить трюк нарочно. Великий момент настал. И Канта, и Ведис знали это; Тессия знала это. Когда перекладина качнулась вверх, Тессия бросилась с мостика ей навстречу. Схватившись за прохладный гриф, она использовала свой вес, чтобы усилить мах — пятки над головой, она достигла высшей точки. Снижаясь, она направила ноги и тело вниз; ветер бил в лицо.

— Готов! — Голос отца донесся словно издалека.

Когда Тессия достигла высшей точки раскачивания, используя руки, чтобы выжать плечи повыше над перекладиной, странная тишина опустилась на безлюдную поляну. Зрители — насекомые, птицы, земляные зверьки — остановились посмотреть, как золотая девочка в голубом с блестками трико летит вниз, вниз, вынося ноги вперед. В высшей точке маха она выпустила гриф, накручивая обороты: два, три, четыре и… пять! Она даже не заметила, как сильные руки отца обхватили ее запястья. Все кончилось. Она выполнила пять оборотов. Слезы подступили к глазам, когда она осмотрела в сияющее лицо отца.

— Ты сделала это, Тессия! Ты сделала это! — Ведис подтянул ее и поцеловал в лоб.

— Но ведь это конец, папа. Пусти, я хочу спрыгнуть.

Ведис выпустил ее в нижней точке раскачивания, и Тессия упала на сетку. Один отскок, второй, потом она ухватилась за край сетки и, сделав кульбит, спрыгнула на землю. К ней подбежала Канта и стала целовать ее. Тессия крепко обняла мать, страстно желая, чтобы этот миг никогда не кончился. Открыв глаза, она увидела на краю поляны старика калеку в коричневой мантии наездника. Поняв, что его заметили, старик поднял костыль и помахал им:

— Привет! Я Хамид из наездников Мийры.

Канта обернулась. Через несколько секунд Ведис спрыгнул с сетки и встал рядом с женой и дочерью.

— Что привело тебя, наездник? Мы пришли сюда побыть одни.

Старик доковылял до них и остановился рядом с сеткой. Посмотрев на Тессию, он улыбнулся:

— Я видел тебя, дитя. Это было прекрасно.

— Спасибо, но ты вмешался в очень важный для моей семьи миг.

Старик обвел взглядом всех троих и остановился на Тессии:

— Дитя, я здесь, чтобы этот миг никогда не кончился.

Великий Камера отвалился от стола и сцепил руки на толстом животе. Перед ним стоял зазывала в пыльной красно-пурпурной мантии.

— Ты что-то там болтал на улице, зазывала. Повтори.

Зазывала низко поклонился:

— Конечно, Великий Камера, но есть одна мелочь…

— Будет тебе плата.

— Конечно, я и не сомневался…

— Выкладывай!

— Да, конечно. — Зазывала ухмыльнулся, показав пожелтевшие зубы. — Великий Камера, я извещаю зрителей о величайшем аттракционе Момуса, о большом цирке, которым руководит Великий Хамид из наездников Мийры…

— Наездник?

— Да, Великий Камера. Владелец величайшего…

— Хочешь сказать, что наездник руководит аттракционом?

— Да. Но, как Великий Камера, несомненно, узнал за свою долгую жизнь, первый цирк был организован наездником, Филиппом Эстлеем…

— Зазывала, ты смеешь учить меня истории цирка?

Зазывала низко поклонился:

— Нет-нет, Великий Камера. Если позволишь повторить…

— Нет! — Камера поднял руку. — Не это. Что у него за аттракцион?

— Будет Джеда, Герой и Император конников, на принадлежащей самому Хгмиду четверке белых жеребцов. Воздушные гимнасты Джаветты представляют Тессию и сальто-мортале в пять оборотов. Потом Семья Рум и их Большие Слоно-ящеры представляют Мамута и…

— Стой, зазывала. Слоноящеры?

— Аттракцион больших животных, Великий Камера, со свирепыми чудовищами из болот Аркадии, укрощенными и дрессированными маленьким мальчиком, который…

— Продолжай. Что еще?

— Великие Риетты, канатоходцы, поразят толпу четырехуровневой пирамидой. Йаруз, отважный укротитель львов, представит зрелище отчаянной…

— Зазывала, я никогда не слышал ни одного из этих имен. Что это за люди, притязающие на воскрешение цирка? — Камера поскреб лысую голову и на мгновение задумался. — На самом деле я вообще не помню, видел ли канатоходца хоть раз в жизни. Как и воздушных гимнастов, не говоря уже об этих ящерах. Это что, какая-то шутка?

— Клянусь жизнью, Великий Камера. Аттракционы сейчас монтируются на Большой Арене.

— Куулис, несомненно, знает об этом.

— Да, конечно. Инспектор Большой Арены заплатил десять тысяч мовиллов за честь представить Большой Аттракцион Хамида.

— Говоришь, Куулис заплатил за честь?

— Я сам оформлял договор.

Камера потер подбородок:

— Куулис расстался с деньгами, это значит, что он ожидает возврата еще большей суммы.

— Это правда, Великий Камера. В уплату Куулис получит четверть всех сборов.

— И полагаю, зазывала, Хамид, кем бы он ни был, ищет клоунов, да?

— Цирк — самое подходящее место для клоуна, Великий Камера. Разве я не прав?

Камера кивнул. Много лет назад он выступал в цирке — очень убогом, на одной из последних на Момусе ярмарок. Это был прекрасный, почти духовный опыт.

— Я хорошо… нет, великолепно зарабатываю, выступая один, сам по себе, на площадях Тарзака. Сколько заплатил бы этот Хамид, если бы я снизошел одолжить свое имя и талант для его программы?

Зазывала ухмыльнулся и покачал головой:

— Великий Камера не понимает. Поскольку ты мастер-клоун Момуса, Великий Хамид предоставит тебе рекламу всего за тысячу мовиллов.

— Я должен заплатить, чтобы выступить?

— Да.

— Что за ерунда? Ты сам сказал, что я мастер-клоун Момуса!

— Верно, верно, Великий Камера. — Зазывала потер руки. — Но ведущий клоун Большого Аттракциона Хамида будет мастером-клоуном Момуса.

Камера кивнул:

— Ясно. Куулиса убедили подобной же логикой?

— Великий Куулис также получает четверть сборов. Ты, Великий Камера, получишь полпроцента за свои медяки.

— А Куулис получит двадцать пять, заплатив десять?

— У Куулиса есть еще и Арена.

— Хм-м. — Камера потянулся под стол, вытащил из-под него кошелек и бросил перед зазывалой. — Прежде чем ты возьмешь эти медяки, ответь на один вопрос.

— Если смогу, Великий Камера.

— Цирки на Момусе умерли из-за отсутствия зрителей. Этот Хамид нашел решение?

Зазывала пожал плечами:

— Великий Камера, когда я задал этот же вопрос Великому Хамиду, его ответ был загадочен.

— Он же не рассчитывает на солдат, а? Алленби не пустит их на планету.

— Великий Камера, он только посмотрел вверх и сказал: «Зрители обеспечены».

Куулис посмотрел на старика, сидящего на низком каменном барьере, окружающем Большую Арену. Хамид смотрел на манеж. Инспектор Арены оглянулся на Джеду и Даввика, пожал плечами и попытался еще раз.

— Хамид, я говорил не только с Дисусом, но и с самим Великим Алленби. Он не растрогался; солдаты останутся на спутниках.

Хамид шевельнул губами:

— Алленби видел парад-алле?

Куулис вздохнул:

— Это не имеет значения.

— Если бы Алленби видел парад, он не смог бы отказывать цирку в жизни.

— Хамид, Алленби заботится обо всей планете Момус. В отличие от нас, цирк для него не весь мир.

— Нас?

Куулис, казалось, обиделся.

— Да, нас.

— Если цирк умрет, Куулис, у тебя все равно останется Большая Арена. У нас не останется ничего.

Куулис плюнул в опилки.

— Хамид, ты не понимаешь. Ради твоего цирка я разорил семью.

— За четверть сборов.

— Без зрителей это двадцать пять процентов от нуля. — Куулис хлопнул руками по ногам. — Без солдат твой цирк — и моя Арена — пропадут. Это и мой мир, Хамид!

Старик поднял голову и кивнул:

— Я должен извиниться перед тобой, Куулис. — Он потянулся за кошельком, потом пожал плечами. — Но я стольким людям должен за очень многое.

Куулис улыбнулся и сел рядом со старым наездником, потрепав его по колену.

— Я запишу это на твой счет.

Джеда поднял руку, потом опустил ее:

— У нас нет медяков, отец. Я не вижу иного выхода.

Старик повернулся к лесорубу:

— Что ж, Даввик, будь по-твоему. Кони… твои.

Даввик посмотрел вниз и покачал головой:

— Это не то, чего я хочу, Хамид. Поверь, я бы предпочел, чтобы ты сохранил их. — Он кивнул на больших ящеров, дрессируемых на дальней стороне Арены, потом наверх, где униформисты устанавливали опорные стойки для проволоки и трапеции. — Но ни мои желания, ни твоя воля не накормят артистов и животных.

Хамид кивнул:

— Заботься о них, Даввик.

Джеда подошел к Хамиду и ласково положил руку на плечо старика:

— Я буду там, отец. И присмотрю за ними.

Старик посмотрел сыну в лицо:

— Ты пойдешь с Даввиком?

Джеда кивнул:

— Я наездник, а… в твоем цирке нет коней.

— Я буду хорошо платить ему, Хамид. — Даввик обнял Джеду за плечи. — А если твой цирк все-таки заработает, я продам тебе коней обратно.

— Спасибо, Даввик.

Лесоруб кивнул, потом повернулся к Джеде:

— Нам надо идти.

— До свидания, отец.

Хамид, закрыв глаза, накрыл руку сына своей и сжал ее. Потом он услышал удаляющиеся шаги. Куулис покачал головой:

— После того, как мы отсыплем немного мовиллов кредиторам, мы сможем прожить на медяки Даввика еще месяц, — возможно, меньше. А потом?

— У меня в голове пусто, как в кошельке, Куулис… — Старик поднял голову и увидел, как на платформе, установленной на мачте, униформист изображает, будто оступается с проволоки. Он споткнулся, но быстро схватился за стойку позади платформы. Куулис вскочил и поднес к губам сложенные рупором руки.

— Сломаешь шею, дурак, и сам потом оплачивай свои похороны!

Куулис повернулся и увидел, что Хамид ковыляет на костылях прочь.

— Быстро, Куулис! Собери труппу. Торопись!

Старший сержант Левек осмотрел индикаторы и отрегулировал настройку, едва касаясь кнопок. Когда огромный механизм пережевывает сине-зеленую сульфидную жилу, лишняя капля масла, упавшая в дробилки, может рассеять легкую пенную массу.

— Ты должен следить за этим, Бейлис. Избыток пены может по-настоящему застопорить все работы.

— Прошу прощения, сержант. — Бейлис оторвал руку от пульта и потянулся за кошельком под бело-лиловой мантией жонглера.

— Не отрывайся от пульта! — Рука жонглера торопливо вернулась к управляющим кнопкам. Левек покачал головой. — Послушай, Бейлис, я думал, мы договорились: ты не платишь мне каждый раз, когда совершаешь ошибку. Просто больше так не делаешь.

— Да, сержант. Я сбился.

Левек погладил стену кабины, на которую опирался, и похлопал по ней.

— Ты насобачишься. Еще пару недель, и Горные Егеря вернутся на спутники, а вы, ребята, будете разрабатывать карьер сами.

Бейлис оглядел ручки настройки, индикаторы и подающую ленту:

— Мы вышли на финишную прямую, сержант.

— Хорошо. Можешь запустить автоматику.

Бейлис щелкнул переключателем, откинулся в кресле и вздохнул.

— Столькому научиться за две недели — многовато.

— Потруднее, чем подбрасывать мячики, а, Бейлис? — Жонглер улыбнулся, полез за пазуху и вытащил четыре красных шарика. Левек взял их и отступил к задней стене кабины, чтобы было побольше места. Решительно сжав челюсти, сержант встал поустойчивее, сосредоточил взгляд на воображаемой высшей точке траектории и начал подбрасывать мячи Его руки двигались в ровном ритме, так что в воздухе было не меньше двух мячиков одновременно.

— Теперь одной рукой, сержант! — Левек подбросил три полных цикла одной рукой, потом сбился с ритма и уронил шарики. Бейлис засмеялся. — Ты насобачишься.

Левек собрал шарики и подал Бейлису:

— Вот.

— Оставь себе, сержант. Я принес их для тебя.

Левек кивнул:

— Конечно, только чтобы оплатить извинения.

— Конечно. — Бейлис улыбнулся. — Мне будет не хватать тебя, когда Егеря вернутся на спутники.

Левек открыл рабочую сумку и убрал шарики. Выпрямившись, он кивнул жонглеру.

— Что ж, Егерь должен выполнять приказы. — Левек хлопнул Бейлиса по плечу. — Но это не означает, что мы никогда больше не увидимся. Каждые несколько недель сюда будет спускаться команда техобслуживания.

— Однако…

— Мы отвлеклись. Тебе лучше проверить индикаторы. — Левек повернулся и посмотрел на карьер через пыльный бортовой иллюминатор.

Километр в поперечнике и восемьсот метров в глубину в самой нижней точке, карьер походил на огромную ступенчатую чашу. На каждой ступени вереницы огромных механизмов, с подведенными к ним энергетическими кабелями и трубами с водой и цементным раствором, грызли стенки чаши, расширяя ее и добывая медь, серебро, железо и мышьяк для оборонительных спутниковых линий и орбитальных баз военной миссии.

Его взгляд привлекло движение в карьере, и Левек, дотянувшись до пульта перед Бейлисом, хлопнул по оранжевой клавише. Подача энергии к механизмам прекратилась.

— Что случилось, сержант?

— Что-то в карьере. Звони. — Пока Бейлис связывался по радио с контрольным центром карьера, Левек открыл боковую дверь и вышел на узкий мостик. Далеко справа по ступеням карьера прыгало огромное зеленое животное. За считанные секунды оно достигло дна и нырнуло в дурно пахнущую лужу жидкой глины.

— Бейлис, иди сюда и принеси монокуляр. — Когда Бейлис подошел, Левек взял монокуляр и сфокусировал на животном в луже. — Ты только погляди! Бейлис, клянусь, можешь забрать мои нашивки, если я когда-либо видел нечто подобное!

Бейлис прищурился от бьющего в глаза солнца:

— Это большой аркадский ящер, сержант. Никогда не видел их здесь, в пустыне, так близко к Куумику.

— Он что-то тащит. — Левек проследил через монокуляр путь, проделанный ящером. — Похоже на трос или веревку. Посмотри-ка. Наверху справа.

Бейлис взял монокуляр и навел резкость. За ящером наблюдала уже целая толпа. Веревка, похоже, была прикреплена к высокому столбу на краю карьера. Бейлис повернулся. По другую сторону карьера собралась еще одна толпа. Ящер, переплыв лужу жидкой глины, прыгнул на ступени слева, по-прежнему таща веревку. Когда животное исчезло за противоположным краем карьера, провисшая веревка натянулась. Левек взял монокуляр и увидел, что веревку закрепляют на другом высоком столбе. На столб вскарабкался человек и встал на верхушке, помахав толпе. Левек даже расслышал приветственные крики. Человеку подали длинный, белый шест. Балансируя шестом, человек пошел по веревке над карьером. Через несколько мгновений только воздух был между узкой раскачивающейся тропой и верной смертью. Левек переключился на более сильную линзу и увидел, что это мужчина, старик.

— Бейлис, кто это?

— Сержант, это Великий Тара из канатоходцев Риеттов. Дух захватывает.

— Он так стар…

Бейлис наблюдал за Левеком: сержант Егерей буквально шел по веревке вместе с Великим Тарой. Когда тот достиг середины пути, над карьером поднялся ветер и подхватил желтую мантию старика. Левек затаил дыхание. Старик сел на веревке и наклонил шест навстречу ветру. Ветер стих. Старик сделал на веревке кувырок назад снова оказался на ногах. На мгновение он зашатался, потом пошел дальше. Несколько жизней спустя Великий Тара стоял на вершине столба на противоположной стороне карьера. По обеим сторонам веревки раздавались приветственные крики, и взвились плакаты, на каждом по букве, гласящие: «БОЛЬШОЙ АТТРАКЦИОН ХАМИДА — ТАРЗАК». Толпа разошлась.

Левек озадаченно посмотрел на Бейлиса:

— На этот цирк собрались все.

— Да.

— Но Егерей и стажеров в карьере не может быть больше двадцати человек.

— Верно, сержант, но я слыхал, что вчера Тара выступил на микроволновой ретрансляционной станции, поднявшись по одной из проволочных оттяжек, поддерживающих радиоантенну. На станции было всего восемь солдат.

Левек покачал головой:

— Я мало знаю о рекламе, Бейлис, но, по-моему, они выбрали неверный путь. Солдат не пустят на планету. — Левек посмотрел в монокуляр на раскачивающуюся на ветру веревку. — Но мне, конечно, очень хотелось бы увидеть этот аттракцион.

Бейлис улыбнулся и вернулся в кабину. Там он вытащил из-под мантии несколько билетов. И быстро запихнул их в рабочую сумку Левека.

Капитан Бостани знала, что пот, текущий по спине, лишь плод воображения, но, стоя по стойке «смирно» перед генералом Кааном, кружащим по маленькому пятачку командного пункта с устрашающего вида стеком, она готова была поклясться, что в ботинках уже хлюпает.

Каан швырнул стек на пульт, скрестил руки и поджал губы.

— Давайте попробуем еще раз, капитан, ладно?

— Я… я жду соизволения генерала.

Каан нажал клавишу на пульте, отчего переборка позади него раздвинулась, открыв активированный голографический командный считыватель.

— Полагаю, вы знаете, что это такое?

— Так точно, сэр. Каан улыбнулся:

— Это сбережет время. Как видите, капитан, у Девятого Квадранта Федерации на орбите Момуса достаточно «железа», чтобы полностью уничтожить любые войска, которые Десятому Квадранту вздумается послать против нас… — Генерал поднял палец. — Если, повторяю, если все функционирует штатно. Согласны?

— Да, сэр.

Каан взял со стола пачку бумаг:

— Это протоколы дисциплинарного суда, капитан. Как офицеру социологической службы миссии вам будет небезынтересно знать, что у военной миссии на Момусе худший уровень дисциплины в Квадранте.

— Так точно, сэр.

— Капитан, здесь учтены и базы Квадранта вокруг всех штрафных колоний!

— Так точно, сэр.

— Капитан, мужчины и женщины, которыми укомплектована эта миссия, — Горные Егеря, самые профессиональные и дисциплинированные солдаты в войсках Квадранта. Так продолжаться не может. Во-первых, я хочу, чтобы вы сказали мне, в чем дело. Далее, я хочу знать, что вы намерены предпринять.

— Так точно, сэр. Определенные социо…

— Ей-богу, капитан, если вы снова начнете говорить о социологических параметрах, обратных биологических связях или негативных воздействиях, я вам голову отверну!

— Ну, генерал, здесь имеет место сочетание различных факторов… то есть если говорить о причинах проблем с дисциплиной. Исследование только что завершено…

— Пропустите это и переходите к сути.

— Э-э, так точно, сэр. Ну, сэр, чрезмерно упростить…

— Невозможно.

— Так точно, сэр. Ну, сэр, это то, что мы называем острым осознанием окружающей среды.

— Это вы так называете; как бы назвал это я?

— Синдром каюты? Повышенная раздражительность, вызванная длительным пребыванием в одиночестве или взаперти.

— Продолжайте.

— Ну, сэр, дело в том, что изоляция от поверхности планеты начинает негативно возде… э-э, ну, сэр, это начинает раздражать людей.

— Итак, капитан, мы пришли к тому, к чему могли бы прийти еще час назад. Значит, синдром каюты, да?

— Так точно, сэр.

— Я могу, не задумываясь, назвать около двадцати военных миссий, подобным же образом изолированные по политическим причинам, условиям окружающей среды и массе других причин. — Генерал помахал пачкой бумаг. — И нигде эта проблема не возникает.

— Так точно, сэр, то есть никак нет, сэр. На данный момент все провинившиеся подверглись обследованию для определения соци… э-э, на предмет наличия общей причины. Используя эту информацию, мой отдел провел дополнительные исследования и обнаружил, что эта модель поведения распространяется также на иждивенцев и гражданских служащих.

— И?..

— Ну, сэр, вероятно, все это сложнее, чем может показаться. Доктор Грейвер, главный психоаналитик, говорит, что, возможно, это символизирует…

— Что «это», капитан?

— Сэр, э-э… личный состав, они… хотят пойти в цирк.

— Цирк.

— Так точно… сэр.

Каан пристально смотрел в пустоту, пока капитан Бостани не поняла, что ей придется либо нарушить тишину, либо с пронзительным визгом сбежать из отсека.

— Сэр, мы проследили информацию о цирке до экипажей ретрансляционных станций и открытых разработок…

— На Момусе нет цирка.

Бостани залезла в папку и положила перед генералом какие-то бумажки.

— Мы получили это от сменных экипажей, побывавших на планете.

Казн внимательно рассмотрел билеты и покачал головой:

— Капитан, пожалуйста, объясните мне, почему мужчины, женщины и дети, в распоряжении которых множество самых изощренных способов развлечений, известных современной науке, хотят в цирк?

— Есть, сэр. — Бостани улыбнулась и вытащила из папки пачку сколотых листов. — Я пишу статью об этом…

— Почему, капитан?

— Так точно, сэр. Исключая занятия спортом, все наши развлечения — телеметрические. Именно их нереальность оставляет некоторые потребности неудовлетворенными.

— Нереальность? Капитан, вы когда-нибудь пользовались виртуализатором? При желании можно совершить восхождение на Эверест и даже обморозиться.

— Так точно, сэр. Но до и после опыта вы знаете, что опыта на самом деле не было и что никакого испытания не существовало. Доктор Грейвер согласен со мной, что фактически этот феномен есть тяга к реальности.

Казн взял билет с изображением огромного ящера в розовом трико с кисточками, одной лапой поднимающего высоко над головой маленького мальчика в чалме.

— Вы называете это реальностью?

— Похоже, именно так представляется личному составу.

Каан посмотрел на билет и кивнул:

— Думаю, для Момуса так оно и есть. — Он поднял голову. — Ваши рекомендации?

— Генерал, нам надо позволить личному составу проводить время на планете на регулярной основе: сходить в цирк, в турпоход или просто погулять по округе и подышать свежим воздухом.

— У вас есть другой план? Алленби зарубит это на корню, и вы знаете почему.

— Никакой другой план неосуществим. Либо позволить им бывать на планете, либо заменить весь личный состав. Мы провели социологический анализ; посещение планеты на основе ротации не должно иметь отрицательных последствий. Воздействие, которого боится лорд Алленби, возможно только при существовании планетарных баз.

— Значит, ваш отдел подтвердил заявление предсказательницы?

— Так точно, сэр, и ее точность невероятна, за исключением этого. Она рекомендовала полное разделение. Странно, что она могла быть так точна в одном и так промахнуться в другом. Но она-то, в конце концов, не компьютер.

Каан коротко хохотнул.

— Предсказательницу Тайлу, в отличие от вашего компьютера, Алленби слушает. — Каан протянул руку к вмонтированному в пульт коммуникатору. — Найдите мне посла Хэмфриса. — Он снова повернулся к Бостани. — Подготовьтесь как можно лучше, капитан, подберите самые яркие случаи. Вам предстоит встреча с уволенным бывшим послом и нынешним Государственником Момуса Великим Алленби, фокусником и рассказчиком. — Каан пожал плечами. — Часть реальности, к которой нас, видимо, тянет.

Пока капитан Бостани объясняла таблицы, графики и диаграммы социологических последовательностей, Алленби смотрел на людей, сидящих на подушках вокруг стола. Посол Хэмфрис, как обычно, раздраженно хмурился. Сидевший рядом с послом генерал Каан оставался совершенно невозмутимым. Хамид из наездников Мийры, сидящий напротив Алленби, невидящим взглядом смотрел в центр стола. Рядом с Хамидом сидела предсказательница Таила, из-под полуприкрытых век наблюдающая за выступлением Бостани.

Капитан собрала бумаги и заключила:

— Следовательно, лорд Алленби, хотя полное разделение и защищает Момус от нежелательного социовоздействия, оно имеет нежелательное воздействие на военную миссию. Как я уже говорила, по расчетам моего отдела, негативное воздействие не будет результатом ограниченного взаимодействия между…

— Нет! — Таила подняла руки ладонями к Алленби. — Я видела, что будет и что может быть, Великий Алленби. Я заявляю, что солдаты должны оставаться в небе.

Алленби пожал плечами:

— Тогда, посол Хэмфрис, это мой ответ. Личный состав миссии остается на орбите.

— Лорд Алленби, будьте благоразумны, приятель. Капитан Бостани более чем компетентна, чтобы определить, возникнут или нет проблемы от ограниченного контакта. В ее распоряжении новейший инструментарий для компьютерных исследований. А вы противопоставляете этому слово спиритуалиста?

— Хэмфрис, с самого рождения Тайлу обучали впитывать информацию, анализировать ее, взвешивать вероятности и проецировать последствия, произведенные некоей совокупностью обстоятельств. В этом нет ничего сверхъестественного, никакого спиритуализма. Она не смогла бы рассказать, как пришла к отдельному заключению, но скажу вам: заключения эти точны. Думаю, генерал подтвердит мои слова.

Каан кивнул:

— Я видел, как Таила изучила наш первоначальный план оккупации и защиты Момуса, а потом по пунктам перечислила социологические результаты. Капитан Бостани подтвердила их… то есть, кроме необходимости полного разделения, как она, по-моему, показала.

Алленби обратился к Бостани:

— Капитан, я не сомневаюсь в вашей компетентности. Однако опытная предсказательница может сделать все, что делают ваши компьютеры, и гораздо быстрее. Кроме того, Таила знает Момус. Может существовать некий фактор, какая-нибудь незначительная на первый взгляд мелочь, которую вы не учли. Персонал миссии не спустится на планету.

— Великий Алленби! — Он обернулся. Хамид смотрел на него выцветшими голубыми глазами. Лицо старого наездника было смертельно уставшим. — Великий Алленби, прошу тебя. Если солдаты не придут, цирк погибнет. Мы проработали всего три дня, и трибуны Большой Арены уже заполнены наполовину. Главные номера не могут продолжаться без солдат.

— Ты слышал слова Тайлы. Разве могу я пожертвовать образом жизни целой планеты ради нескольких номеров?

— Я хотел бы задать Великой Тайле вопрос. — Хамид повернулся к предсказательнице. — Великая Таила, как могут несколько солдат, пришедших в мой цирк, уничтожить нас, когда предки Момуса, артисты старого цирка, веками путешествовали среди чужих миров?

Таила закрыла глаза:

— Я вижу то, что вижу. Алленби встал:

— Итак, если других вопросов нет…

Хамид тащился на своих костылях, пока не увидел огни Большой Арены. Он стоял перед входом для зрителей и не мог заставить себя войти. Стоя один в темноте, старик слушал играющую на Арене музыку. Он видел, как прискорбно мало посетителей расхаживают по главной улице, заглядывая в ларь ки и палатки, читая надписи и слушая зазывал. Придорожные номера тоже приходят в упадок. «Но, — подумал Хамид, — для них это пустяки. Когда цирк умрет, они, как и раньше будут выступать на площадях и у огней. Но для нас…» Он подошел к входу и мгновение смотрел на Тессию и ее партнеров, парящих высоко над манежем. Отвернулся. Для них не будет завтра. Когда с Арены донеслись приветственные крики и аплодисменты, Хамид поднял голову. И увидел палатку предсказательницы. Внутри женщина в голубой мантии раскладывала пасьянс, не обращая внимания на шум и музыку. Хамид задумался, покачал головой и снова задумался. Все было так просто. Причмокнув губами, он перехватил костыли поудобнее и вскоре исчез в темноте.

— Великая Таила. — Хамид склонил голову.

Старая предсказательница прищурилась на него со своего места у стола, потом кивнула.

— Входи, Хамид. Присаживайся. — Старик проковылял в темную комнату, прислонил костыли к стене и опустился на единственную подушку перед столом Тайлы. На столе стояла масляная лампа, единственный источник света в комнате. — Что привело тебя?

— Меня привело твое всесилие.

Она прочитала взгляд старика, и увиденное ей не понравилось.

— Говори яснее, старый наездник.

Хамид кивнул:

— Капитан-предсказательница не понимает. И я не понимал.

— Что?

— Алленби был прав, когда говорил, что ты можешь все, что могут делать машины капитана, и к тому же быстрее. — Хамид ухмыльнулся. — Но наш Государственник недооценил тебя.

— Выкладывай, зачем пришел, Хамид.

— Великая Таила, ты можешь то, чего не могут машины капитана.

— То есть?

— Ты можешь лгать.

Лицо Тайлы застыло.

— Я сказала то, что видела. Если бы все эти солдаты и прочие пришли на Момус, они бы поглотили нас. Нам, нашему образу жизни, пришел бы конец. Это правда!

Хамид кивнул:

— Частично. Но все эти солдаты находятся на орбитальных базах и станциях. Нашему образу жизни они не угрожают.

— Нет! — Таила покачала головой. — Они должны оставаться там. Мы будем в безопасности, только если они не будут посещать Момус — никто из них.

Хамид потер подбородок:

— Таила, каким ты увидела цирк, если солдаты будут посещать нас? Ты увидела, что цирк возродится, не так ли?

Таила закрыла глаза:

— Я устала, Хамид. Оставь меня.

— Ты увидела, что он возродится.

— Да! — Это прозвучало так громко, что Таила сама вздрогнула. — Да, но только среди многого другого…

— Ты увидела наездников, канатоходцев, воздушных гимнастов, номера с крупными животными и хищниками, такими, какими они не были уже много лет: звезды манежа, гвозди программы…

— Хамид, не только это.

— Да, ты увидела не только это, Таила. Ты увидела, как предсказатели прячутся в палаточках в стороне от главной улицы: второстепенные номера. Гадать по руке и картам, говорить деревенщине то, что они хотят услышать.

На глазах старухи замерцали слезы.

— Старик, Алленби будет слушать только меня.

— А что, если я пойду к твоей дочери Салине? Ее уважают. Что увидит она? Что, если я обращусь ко всем великим предсказателям Момуса? Алленби не поверит капитану, но поверит он десяти, пятидесяти, ста предсказателям?

— Они увидят то же, что и я.

Старик пожал плечами:

— Может, и нет. Они моложе. Возможно, они увидят больше второстепенного номера.

Таила засмеялась:

— Ну и что же, по-твоему, они увидят, старый наездник?

— Думаю, они увидят, что со времен заселения Момуса предсказательство изменилось. Наездники, воздушные гимнасты, дрессировщики — мы те же, какими были. Но предсказатели изменились. Они выросли. Богатые предприниматели, мужчины и женщины, приходят к твоему столу, чтобы узнать будущее и составить планы. Вы переросли цирк. Думаю, они увидят это.

Старуха нахмурилась, потом пошарила под столом и вытащила прозрачный стеклянный шар. Положила его на стол и подкрутила лампу. Всего мгновение вглядывалась она в глубины стекла, потом закрыла глаза и кивнула:

— Я не заглянула за пределы этого видения. Пойми мою преданность предсказателям, Хамид. Я увидела это и…

— И солгала! — Хамид ухватился за край стола и встал. Он взял костыли, приладил их под мышки и повернулся к Тайле. — Ты скажешь Алленби?

Таила посмотрела в сердитое лицо старика:

— Да, я скажу ему. — Хамид заковылял к двери. — Хамид!

Он повернулся и посмотрел ей в лицо:

— Да?

— Мне стыдно. Но сегодня вечером у Алленби я видела старого калеку, готового уничтожить весь народ, только бы посадить сына на коня. Разве мой позор больше, чем его?

Хамид посмотрел на старуху, потом опустил голову:

— Нет, Великая Таила. Ты разобралась в моей душе лучше, чем я сам.

— Это мое ремесло.

Хамид посмотрел на нее и улыбнулся:

— Я должен тебе за визит?

Старуха улыбнулась и покачала головой:

— Нет, Хамид. По-моему, мы в расчете. Ты должен идти?

Хамид рассмеялся.

— Да. Хочу напиться как лошадь.

Алленби простился с Куулисом, Инспектором манежа, и оглядел трибуны, заполненные Егерями, штатскими и толпами возбужденных детей, смотрящими вокруг широко открытыми глазами. Арена была ярко освещена восемью прожекторами, предоставленными генералом Кааном взамен масляных ламп, а музыканты на оркестровой площадке играли энергичный марш, готовясь к параду-алле. Подошел Дисус, главный советник Алленби, и тоже остановился возле Арены.

— Чудесное зрелище, правда?

Алленби кивнул:

— Настоящее чудо, однако, человек, организовавший все это. Куулис рассказал мне, что Хамид затеял все это без единого мовилла в кошельке; а теперь погляди на собранные им номера и привлеченных зрителей.

Дисус пожал плечами и лениво махнул рукой на солдат:

— Если Хамид не может идти к Горе…

— Не заканчивай, если тебе дорога жизнь. Лучше найди нам места.

Ухмыляясь, Дисус поклонился и ушел договариваться о местах.

На верхнем ряду напротив входа опирающийся на костыли старик оглядел амфитеатр. Незадолго до начала программы Куулис стоял перед ним и качал головой.

— Все до единого проценты сборов пошли на еду, материалы и припасы. Я веду счета, Хамид. Несмотря на успех, ты не станешь ни на мовилл богаче.

— Я уже вознагражден, Куулис, — сказал он в ответ. Инспектор манежа пожал плечами и покачал головой:

— Дорогая цена за сантименты, друг мой.

— Дело не в сантиментах.

— В чем же твоя награда? Я не понимаю. — Куулис ушел, качая головой и поглаживая набитый кошелек.

Когда начался парад-алле, старик наклонился вперед, чтобы лучше видеть, как четыре брата в расшитых серебряными блестками трико на четырех белоснежных жеребцах первыми выезжают на Арену. Четыре брата, чьи сыновья и дочери, а потом и внуки будут наездниками.

— Да, Куулис, — прошептал старик, — вот мое богатство.

Поединок клоунов

Лорд Алленби вопросительно поглядел на ученика рассказчика, но тот только пожал плечами. Алленби снова посмотрел на мастера-рассказчика. Бустит сидел скрестив ноги, поставив локти на колени, положив подбородок на руки, с мрачным выражением на лице, и не сводил глаз с огня.

— Ну же, Бустит. Мы так давно знаем друг друга. — Рассказчик не шелохнулся.

Ученик почесал в затылке:

— Бесполезно, лорд Алленби. Он всю неделю такой.

Алленби пожал плечами:

— Я пришел к огню, увидел старого друга и собирался с удовольствием провести время за воспоминаниями. Когда я впервые прибыл на Момус в качестве посла Девятого Квадранта, именно Бустит выслушал мою новость и сыграл ее в Тарзаке.

Ученик кивнул:

— Он даже не хочет говорить со мной.

Алленби пригляделся к ученику:

— Ты ведь из Горных Егерей, не так ли?

— Да. Через год я выйду в отставку и поселюсь на Момусе. Сейчас в отпуске и хочу поучиться будущей профессии.

— И как тебя зовут?

— Прошу прощения. Старший сержант Гэддис. Я служу на двадцать шестой орбитальной военной базе.

Алленби кивнул:

— Рад познакомиться, сержант. Занятия интермедией пришлись вам по вкусу?

Ученик поглядел на Бустита, покачал головой и снова повернулся к Алленби.

— Понятия не имею, лорд Алленби. Я провел с ним неделю, но еще не слышал никаких новостей.

Алленби посмотрел на Бустита:

— Послушай, дружище, тебя, часом, не поразило заклятье сухости, а? — Бустит нахмурился еще больше. — Ведь только что появилась новость галактического значения: на Момус прибывает комиссия Объединенных Квадрантов. А вот еще: Десятый Квадрант наращивает вооружения в ответ на присутствие Девятого на этой планете. И через несколько дней здесь будет посол Десятого Квадранта, чтобы представить свои верительные грамоты. Даже мое положение Государственника Момуса подвергается сомнению. Комиссия установит…

Бустит поднял руки:

— Успокойся, Алленби, у меня есть новость!

Старший сержант зааплодировал:

— Поздравляю. Это больше, чем я услышал от него за целую неделю.

Бустит сердито зыркнул на ученика, потом повернулся к Алленби.

— Как я сказал, у меня есть новость. Но я решил не излагать ее.

Алленби улыбнулся и кивнул:

— Так плохо, да? Я понимаю…

— Это лучшая новость за всю мою жизнь. Великая новость! И ты не понимаешь!

— Дорогой друг, — Алленби примирительно поднял руки, — мы столько пережили и повидали за последние шесть лет. Думаешь, мне не хватит понимания или я не оценю великой новости?

— Именно так я и думаю.

— Но почему? У рассказчика великая новость и он отказывается представить ее? Думаешь, я бы не заплатил?

Бустит встал, отошел к камням, куда не проникал свет от огня, потом вернулся и сел. Он посмотрел на Алленби, выгнув бровь.

— Ты действительно хочешь услышать мою новость?

— Конечно. А еще хочу, чтобы ты объяснил свое странное поведение.

Бустит поджал губы, потом кивнул:

— Ладно. Сначала я расскажу, почему упирался. — Он повернулся к старшему сержанту. — Я изложил эту новость другим, вроде этого парня, и со мной дурно обошлись.

Алленби нахмурился:

— Ты имеешь в виду — солдатам?

— Это были ученики, как и этот, но, да, солдаты.

Алленби повернулся к Гэддису:

— Правила посещения планеты строго соблюдаются, не так ли?

— Да, лорд Алленби. Мы все ознакомлены с обычаями, традициями и профессиями. В мои служебные обязанности входит обучение всему этому.

Алленби потер подбородок и снова повернулся к рассказчику:

— Расскажи, что произошло, Бустит.

Бустит бросил на ученика подозрительный взгляд, потом поднял руки.

— Ладно. Это случилось несколько дней назад у первого огня от Тарзака. Я лроговаривал свою новость вслух и очень хотел рассказать ее на дороге. Как я уже говорил, это великая новость.

— Да, говорил.

Бустит пожал плечами:

— Вечером я подошел к огню и услышал смех, доносящийся из-за камней. Про себя я подумал, что мне повезло: хорошие зрители в первый же вечер. Но, обойдя камни, увидел, что это солдаты.

— Ты сказал, что это были ученики. Откуда ты знаешь, что они солдаты?

— Они плохо носили мантии и смешно сидели. — Бустит кивнул на ученика: тот стоял на коленях, крепко сжав их. Гэддис пожал плечами:

— Нужно время, чтобы привыкнуть ходить без штанов.

Алленби кивнул:

— Я помню. Продолжай, Бустит.

— Ну, я хотел уйти, но они так суетились, уговаривая меня остаться, что я передумал. Это означало, конечно, что придется выдержать все их любительские представления, но, подумал я, дело есть дело. И остался. Там был ученик жреца, ученики, представляющие рассказчиков, акробатов, метателей ножей, и даже один из твоих родных фокусников, Алленби.

Мы поторговались и поели, и потом первым встал ученик жреца. Его работа была почти приемлемой: он продекламировал эпическую поэму о цирковом корабле «Город Барабу», принесшем на Момус наших предков. Хоть и неохотно, я расстался с двумя мовиллами за представление этого типа, думая собрать в двадцать раз больше, поразив этих учеников моей новостью.

Потом выступил метатель ножей (доску он носил с собой), но это было так себе, потому что перед доской никто не стоял. Тем не менее я расстался еще с двумя мовиллами. Достаточно сказать, что акробаты и фокусник были подобного же уровня. Я с трудом удерживал глаза открытыми.

— Потом, чтоб глотка его учителя окаменела, начал ученик рассказчика. Он говорил и говорил о каком-то мальчишке в странном месте, называемом Питтсбург, и я не мог найти ни начала, ни конца этой истории. Конец я распознал только потому, что он перестал болтать, и еще один мовилл покинул мой кошелек. Но потом… — рассказчик уставился в пространство, и в глазах его вспыхнул странный огонек, — потом наступила моя очередь. Я обвел взглядом напряженные лица и начал: «Я, Бустит из рассказчиков Фарранцетти, сижу нынче вечером у огня, дабы рассказать вам о великом поединке между Камерой, мастером клоунов Тарзака, и Спахтом, новым мастером клоунов из Куумика. Это эпическая новость о могучем герое, отражающем наскоки голодного шакала. Я, Бустит, был свидетелем этого события…»

Четыре дня назад я сидел за столом Великого Камеры, обменивая свои новости на угощение, когда уличный занавес распахнулся. В дверях стоял Спахт, облаченный в желтые штаны в черный горошек и зеленый в белые полосы жилет на голое тело. На шее он носил воротничок и галстук-бабочку. На намазанном белилами лице выделялись красный нос и намалеванная улыбка до ушей; венчали все всклоченный рыжий парик и котелок. Он поклонился Камере и сказал:

— Настало время, Камера. Будь на улице через пять минут.

Камера засмеялся.

— Дурак, я не собираюсь утруждаться вызовом от каждого ученика, которому случилось пройти мимо моей двери.

— Ученика?! Я Спахт, мастер клоунов Куумика!

Камера лениво махнул рукой на дверь:

— В таком случае вон, гнусный Спахт! Вон, я сказал!

Спахт поклонился:

— Вижу, я ошибся дверью и нашел только великую химеру.

Камера прищурился:

— Оставь меня. Я выйду, когда ты просил. — Спахт снова поклонился и вышел. В тиши комнаты я увидел, как великий клоун вздохнул и достал из-под стола грим. На лице его запечатлелась печаль.

— Разумеется, Великий Камера, — спросил я, — этот выскочка не беспокоит тебя?

Камера приладил зеркало и начал накладывать грим.

— И вот так всегда, Бустит, с величайшими клоунами Момуса. Всегда где-то в углу прячется еще один молодой словоблуд, жаждущий сделать себе имя. Это нелегкая жизнь.

Камера закончил гримироваться и надел белоснежный костюм с большими помпонами спереди. На лысую голову он нацепил белый остроконечный колпак, на ноги — белые башмаки. Я видел, как он хмур под гримом.

— Поведение Спахта отличается от обычных поползновений бросить вызов Великому Камере, да?

Великий клоун кивнул:

— Ты видел, как он одет. Этот кричаще яркий костюм и галстук-бабочка… этот тип заводит его, и тот крутится! У Спахта нет ни чувства традиции, ни чести. Сегодня на улице можно ожидать чего угодно.

Два клоуна встали лицом к лицу посередине пыльной улицы. Сначала они осторожно кружили друг против друга, потом Спахт заговорил:

— Был у меня дядюшка-портной, и случилось ему как-то крепко разозлить одного фокусника: сшил рубашку, а та не подошла.

— Довел его до разлива желчи, да?

— Ага. И он превратил дядю в дерево.

Все видели, как Камера пожал плечами, но у него не было выбора. Оставалось только идти по проложенной Спахтом дорожке.

— Это беспокоило твоего дядю?

— Он не говорил: он был деревянным.

— А сучки были?

— Но я отомстил за дядю: задал фокуснику трепку и бросил невежу к дядиным деревянным ногам.

— Некоторые мечут бисер перед свиньями, а ты — грубиянов перед соснами.

Когда пыль после первой схватки рассеялась, противники оглядели друг друга. Камера встал так, чтобы солнце не било в глаза. У Спахта был весьма самоуверенный вид.

— А ты знал, — снова заговорил Спахт, — что мой племянник в родстве с крохотными пещерными летунами?

— Да, Спахт, знаю. Я как-то наступил на такого и услышал, как твой племянник лопочет: «Ох, родненький мой!» Толпа застонала. Для Спахта это стало сигналом к ответу.

— С чего бы это клоунам почитать тебя, Камера? Ты, похоже, живешь только старой славой. Это просто-напросто старческая болтливость.

Камера улыбнулся:

— Почтение усиливает любовь.

Спахт, пошатнувшись, сделал пару шагов и начал крутить галстук-бабочку.

— Мой дядюшка, тот, что стал деревом… — начал он.

— Я видел его на следующий день, Спахт. И сказал: «Ну прям типичный тис».

— Мы были так бедны, что на его похоронах не могли позволить себе музыки. Слышен был только кашель…

— Значит, играла простудная музыка?

— Ну… был там гроб. — Спахт еще пытался овладеть собой, но Камера почуял запах крови. — Мой… племянник потерял сознание и свалился в бочку с краской…

— Нанюхался. Обалденно хороший краситель. — Спахт упал на четвереньки и пополз прочь из города. Радостный крик вырвался у толпы, а Камера шел за побежденным клоуном по улице. — Ползи по прямой, Спахт, иначе больно ушибешься об извилины…

Бустит опустил взгляд, чтобы обрушить на Алленби кульминацию, но Великого Государственника Момуса уже не было.

— Он… — Рассказчик обернулся и обнаружил, что Гэддис тоже исчез. Пробежав между камнями, он разглядел две темные фигурки, бегущие в сторону Тарзака.

— Странно, — рассказчик потер подбородок, — если Алленби знал, что сделали солдаты, зачем он спрашивал?

В поисках приключений

Есть на планете Момус, к югу от города Тарзак, деревушка Сина. Приютилась она между дельтой реки Проходимки и сверкающими просторами моря Барабу, названного в честь корабля, на котором и свалился двести лет назад на Момус цирк. Только что выглянувшее из-за края моря солнце подрумянило плоские крыши, клочки облаков лениво грелись над водой, глядя сверху на две фигуры в пурпурных мантиях, стоящие на полуразрушенном причале. Высокий человек не сводил взгляда с моря Барабу. Он почесался, дернул себя за длинную белую бороду, потом повернулся к насупившемуся спутнику.

— Дерки, пожалуйста. Постарайся понять.

Тучный Дерки поднял густую черную бровь и нахмурился еще сильнее.

— Ты просто убьешь себя, старый дурак! — Его высокий, гнусавый голос резал слух. — Умрешь от старости, даже если тебя пощадят бури, изгнанники и чудовища. Повторяю еще раз, Палсит, ты — старый дурак! — Дерки сложил руки на груди.

Палсит вскинул брови:

— Послушай, Дерки, с учителем так не разговаривают. Ты отвратительный ученик.

Дерки фыркнул:

— Я тоже мог бы сказать кое-что о том, каков из тебя учитель, Палсит. Мне за сорок, а я все еще ученик!

Палсит поморщился.

— Ах, Дерки, этот визг невыносим. Пожалуйста, потише. — Он покачал головой. — Как могу я натравить тебя, с таким-то голосом, на слушателей? Вот почему другие учителя-рассказчики не брали тебя. Но я принял тебя, Дерки. И ты у меня в долгу.

Уголки рта Дерки опустились, он выгнул брови и кивнул:

— Верно. — Он полез за пазуху, вытащил медную бусинку и вложил ее в руку Палсита. — Надеюсь, это улаживает наши счеты?

— Один мовилл? Это, по твоим подсчетам, ты должен мне за восемь лет ученичества?

Дерки пожал плечами:

— Возможно, я слишком щедр, но сдачу можешь оставить себе. Это поможет мне приглушить укоры совести за то, что я позволил тебе уехать и убить себя.

Палсит снова отвернулся к морю.

— Ба! Тебе-то что за дело, непочтительный паршивец?

— Я намерен стать рассказчиком, Палсит, а не соучастником твоего самоубийства. Ты никогда не покидал Центральный континент; сомневаюсь, что ты добирался хотя бы до Куумика…

— Добирался!

— А теперь ты хочешь совершить кругосветное путешествие! Проехать весь Момус! Ты не представляешь, какие опасности тебя ожидают! Совершенно не представляешь!

— Приглуши этот визг! — Палсит оглядел причал и перевел взгляд на дома вдоль берега. — Вся Сина будет требовать у нас медяки за то, что их вытащили из постели в такую рань. Где этот рыбак?

Дерки посмотрел на причал, потом снова оглядел океан:

— Вероятно, Растр передумал. Возможно, он чувствовал бы себя в ответе за твое самоубийство.

Нахмурившийся Палсит повернулся к ученику:

— Прекрати твердить это! Я не собираюсь убивать себя. Я рассказчик, Дерки, и должен приобретать опыт, чтобы воображению было откуда черпать. Жрецам надо только вести летописи; рассказчики рассказывают о произошедших событиях; рассказчик же, — Палсит постучал себя по виску, — должен иметь воображение.

Дерки покачал головой:

— Ты был рассказчиком многие годы, и тебе не требовалось покидать континент в поисках новой пищи для воображения.

— Мои огни…

— Начать с того, что они никогда не отличались жаром.

— Мои огни… холодны. Только великое приключение, вроде того, что я задумал, может снова разжечь их. — Палсит снова посмотрел на причал. — А, наконец. Вот и Растр.

Дерки обернулся. Между домами появился чудовищных размеров детина, облаченный в желто-зеленую полосатую мантию уродца, и нетвердой походкой двинулся к причалу. Под мышкой левой руки он нес два больших кувшина; третий висел на пальце. Четвертый кувшин гигант сжимал массивной правой рукой, каждые несколько шагов прикладываясь к содержимому, а между глотками вытирал черную бороду рукавом не слишком чистой мантии. Дерки покачал головой и посмотрел на Палсита.

— Кому мне послать твои пожитки?

Уродец остановился рядом с рассказчиками и посмотрел на них сверху вниз, изрыгнув клуб испарений заболонного вина. Дерки замахал руками и попятился. Растр улыбнулся, показав зубы, которым больше бы подошло слово «плиты».

— Извиняюсь, Палсит, коли заставил тебя ждать. — Из кувшина выплеснулось вино. — Мне потребовалось немало времени, чтобы убедить купца Фунгарта выбраться из постели и продать мне это лекарство. — Растр выгнул бровь и наклонился к Дерки. — Чтобы не подпускать морскую болезнь.

Палсит поднял руку:

— Не надо извинений, Растр. Который корабль твой? — Палсит указал на множество прекрасных парусников, принадлежащих рыбакам Сины.

Растр, прищурив затуманенные глаза, посмотрел в указанном направлении, потом покачал головой. Он шагнул к краю причала, наклонился и указал, не выпуская из руки кувшина:

— Вон.

Палсит и Дерки посмотрели вниз и заметили судно, на которое указывал Растр. Одномачтовое деревянное суденышко покачивалось рядом со сваями среди мусора, выброшенного с других кораблей. Если оно когда-то и было раскрашено, то краска давно облезла. Обрывки веревок свисали с мачты и фальшборта, бухты и спутанные клубки веревок разбросаны по палубе — там, где не были навалены пустые кувшины. На корме выцветшей желтой краской написано название корабля: «Королева Сины».

Дерки оглядел судно и кивнул:

— Ты был прав, Палсит. Это не самоубийство; это убийство!

Растр соскочил с причала на палубу «Королевы», и кораблик закачался; рассказчики затаили дыхание. Уродец удержался на ногах и понес свое лекарство к крохотной каюте. Палсит положил руку на плечо Дерки.

— Итак, ты не отправишься со мной на поиски приключений?

— Я всего лишь ученик рассказчика, Палсит. Нужен сам великий фокусник Фикс, чтобы уцелеть в плавании на этом прохудившемся корыте.

Палсит опустил руку:

— Ладно. До свиданья, Дерки. Надеюсь, рано или поздно ты сможешь найти другого учителя. — Мастер-рассказчик подошел к трапу и начал спускаться на корабль.

Дерки свесился над краем причала.

— Другого учителя? Палсит, где мне — с моим голосом — искать учителя? Вернись, старый дурак! Тебя ж съедят рыбы, ты это понимаешь?

Палсит спустился к «Королеве Сины» и, прыгая через борт, споткнулся и упал на палубу. Встал, оправил мантию. Из каюты выбрался Растр и потянул за гафель. Когда-то белый, а теперь раскрашенный черной и серо-зеленой плесенью парус, нерешительно запинаясь, пополз к верхушке мачты. Палсит помахал рукой, потом повернулся и ушел в каюту. Не выпуская веревку, Растр посмотрел на Дерки и бросил на причал несколько медяков.

— Отдай концы, ладно?

— Хочешь сделать меня соучастником убийства?

Дерки фыркнул, наклонился и подобрал медяки. Запихнув их в кошелек, он подошел к сваям возле носа и кормы, поднял потрепанные концы швартовых и бросил в воду. Добравшись до вершины мачты, треугольный парус наполнился ласковым бризом и потянул корабль прочь от причала. Дерки поднял глаза к чистому небу, пробормотал то ли проклятие, то ли молитву, потом скатился по трапу и плюхнулся на палубу «Королевы Сины».

Растр закрепил мачтовый линь и посмотрел на Дерки, не сводившего тоскливого взгляда с удаляющихся домов Сины.

— Если ты плывешь с нами, Дерки, это будет стоить тебе пятьдесят медяков, как и твоему учителю.

Дерки повернулся и сердито посмотрел на уродца:

— Ты получишь медяки, Растр, когда я живым доберусь до места назначения.

Растр пожал плечами:

— По рукам. — И уродец занялся румпелем.

Дерки снова посмотрел на Сину, до тошноты уверенный, что его пятьдесят медяков в такой же безопасности, как если бы были отданы взаймы тарзакскому кассиру.

Земля давно уже исчезла из виду. Летний шторм нес «Королеву Сины» сквозь тьму. Дерки, лицо которого приобрело нежный желто-зеленый оттенок, отвернулся от крохотного застекленного окошка и смотрел, как Растр в очередной раз прикладывается к кувшину. Трое искателей приключений сидели за грубым дощатым столом, занимающим большую часть каюты. Под потолком раскачивалась и шипела вонючая лампа на рыбьем жире. Растр рыгнул, и лицо ученика рассказчика стало желто-зеленым. Дерки трясущимся пальцем указал на корму:

— Растр… кто правит этой несчастной посудиной?

— Правит? — Уродец поскреб в затылке, потом пожал плечами. — Не знаю, Дерки. Раз, два, три. — Он по очереди ткнул пальцем в Палсита, Дерки и себя. — Мы все здесь — значит, править вроде бы некому.

Ученик с грохотом опустил локти на стол и закрыл лицо руками.

— Поведай же мне, о великий мореход, что хранит нас от гнева бури и коварных скал?

Растр покачал головой и улыбнулся:

— Хороший вопрос, приятель. Но, понимаешь, интел… ик! интеллектуальные беседы — это не мое…

— Клянусь косыми глазами Джамбо! — Дерки опустил руки. — Растр, почему ты не на руле?!

Растр ухмыльнулся и так хлопнул рукой по столу, что все — и локти Дерки — подскочило в воздух.

— Ха! Клянусь моими медяками, на это я могу ответить! Там мокро.

— Мокро? Мокро!

Палсит ласково положил руку на плечо Дерки:

— Успокойся. По-видимому, Растр закрепил румпель. Этот превосходный корабль может сам править собой. Понимаешь?

— Что?!

Палсит кивнул:

— По словам капитана, до земли и скал еще много дней.

— Дней? — Дерки зажал рот обеими руками и, перемахнув через приделанную к полу скамью, выскочил на палубу.

Привстав, Растр протянул длинную руку и захлопнул дверь каюты. Потом уселся, взвесил в руке кувшин и сделал большой глоток.

Палсит потянулся, сцепил руки за головой и откинулся на стенку каюты.

— Ах, мой капитан, я прямо-таки чувствую, как во мне закипает кровь рассказчика. Это будет прекрасное приключение. — Он опустил руки и склонил голову набок. — Послушай! — До них донесся долгий, тихий стон. — Прислушайся к этим стенаниям. Это морской дракон? Призраки с погибшего корабля?

Растр опустил кувшин и прислушался:

— Это Дерки. У него морская болезнь.

Палсит вздохнул:

— Конечно, Растр, конечно. Но эти унылые звуки… разве они не чаруют воображение?

Уродец еще раз приложился к своему пойлу, опустил кувшин и прислушался к стонам и ругани ученика и завыванию ветра. Потом кивнул:

— Теперь, когда ты сказал об этом, Палсит, это похоже… ну, я всегда думал, что именно так рыдают подневольные души.

Палсит вскинул бровь:

— Подневольные души?

Растр покачал головой:

— Это такая сказка местных рыбаков. Подневольные души, жертвы пирата-колдуна по прозванью Кровавый Ковш. Он околдовывал их, а потом привязывал к грот-мачте — нести вахту.

Дерки снова застонал, и Палсит потер руки.

— Кровавый Ковш! Великолепно! — Взгляд рассказчика заволокло сонной пеленой. Он простер руки. — Вой страждущих душ жертв Кровавого Ковша предупредил, что ночью ветер и шторм усилятся, когда… — Палсит опустил руки и посмотрел на Растра. — Как назывался корабль?

— Корабль?

— Корабль Кровавого Ковша.

Растр недоуменно сморщился.

— Я ж говорил, Палсит. Это просто сказка.

— Знаю-знаю. Но я рассказчик. Я должен давать волю воображению. Мы берем сказку, облекаем ее верой и сочиняем… нет, проживаем рассказ! — Палсит схватил кувшин Растра и сделал большой глоток. Поставил кувшин на стол, покачал головой и поднял палец. — Корабль!

Растр азартно потер руки.

— Корабль его зовется «Черная волна» — подлейшая, отвратительнейшая посудина, какую только носило море.

— Прекрасное имя. — Дерки снова испустил стон. — Капитан! Капитан Ковш! Что говорит вахтенный? — Палсит кивнул на Растра. — Ты будешь Кровавым Ковшом.

Растр ухмыльнулся:

— Тогда, помощник, зови меня просто Кровавый. Я вырву кишки любому, кто назовет меня Ковшом. — Растр еще раз приложился к кувшину. Снова раздался стон Дерки. С грохотом поставив кувшин, Растр поднес руку к уху. — Стоп! Помощник, остановить корабль!

Палсит еще раз глотнул из кувшина.

— Есть, Кровавый! Что там?

Растр махнул рукой над головой:

— Эти паршивцы наверху дают знать, что добыча близка. Зови команду!

— Есть, Кровавый! — Палсит распахнул окошко и закричал: — Все наверх! Кровавому нужны ваши преступные руки и стальные клинки! — Пронзительный крик, потом вой засвидетельствовали, что Дерки еще не смыло за борт. — Команда собралась, Кровавый.

Растр свирепо уставился на стену:

— Ха, жалкий сброд! — Оглядев каюту, уродец оторвал от стены под потолком две узкие дощечки и подал одну Палситу. — Твой клинок, помощник.

Палсит встал и взмахнул дощечкой над головой:

— Он всегда готов сослужить злому делу, Кровавый.

Растр взмахнул своей дощечкой, попытался встать, но покачнулся и с грохотом врезался в стену.

— Стоять, салаги! На горизонте паруса жирного купца. Рулевой, полный вперед, цепь ему в глотку, а вы, обезьяны, — наверх! Па-аднять паруса, задраить люки, крепить бизань-мачту! Хей! То-то пограбим да поубиваем нынче… — Растр ткнул себя большим пальцем в грудь. — Не будь я Кровавый Ковш!

Оба упали на скамьи и подкрепились живительной влагой. Уродец глубоко вздохнул и поставил кувшин на стол.

— Что теперь?

Палсит кивнул:

— Другой корабль. Как его назовем?

Растр потер подбородок:

— Это должно быть особенное имя?

— Да. «Черная волна» — воплощение зла. Для борьбы со злом нам нужно добро. Название купеческого корабля должно отражать добро.

Растр кивнул:

— «Зерцало чести». И он везет груз… — его затуманенный взгляд упал на кувшин, — лекарств, которые облегчат страдания пораженного эпидемией города.

Палсит попытался хлопнуть в ладоши и промахнулся.

— Великолепно, а я буду капитаном «Зерцала чести». Меня зовут капитан Джон Отвага.

Растр, покачиваясь, встал, одной рукой заслонив глаза от воображаемого солнца, а другой указывая куда-то вперед.

— Капитан Отвага! Капитан Отвага! Там, на траверзе!

— Да, боцман Верное Сердце! Что случилось?

— Капитан, нас настигает пиратский корабль. — Уродец прижался к стене и схватился за горло. — «Черная волна»!

Палсит подошел к Растру и обнял его за огромные плечи. Легкая улыбка заиграла на губах рассказчика.

— Мужайтесь, боцман Верное Сердце. Наш корабль быстр, а команда — лучше не найти ни в одном порту.

— Но, капитан, это же Кровавый Ковш! — Дерки испустил утробный вой. — Прислушайтесь! Слышите, это его призраки-вахтенные! — Вой перешел в стон, потом в какое-то поскуливание.

Палсит торжественно кивнул:

— Бедные души. Но приободритесь, боцман, иначе мы потерпим неудачу, и тогда город погибнет.

Растр выпрямился, держа перед собой дощечку, и кивнул:

— Есть, капитан! Теперь я воспрял духом.

Палсит поглядел на свою дощечку:

— Нам нужна кровь. Есть у тебя что-то подходящее?

Уродец открыл рундук возле двери. Обеими руками он вывалил оттуда обрывки веревок, пустые кувшины, полрулона парусины, затвердевшие от краски кисти и, наконец, большое закрытое ведро с краской.

— Вот. Мне надо метить бакены-ловушки.

— Какого она цвета?

Растр открыл деревянную крышку. Краска была ярко-алой.

— Вот и кровь.

Палсит закрыл глаза и простер руки:

— Хоть и быстроходно было «Зерцало чести», «Черная волна» стремительно настигала его, подгоняемая колдовством Кровавого Ковша. Взлетели абордажные крючья, и в мгновение ока корабли оказались сцеплены. Команда Кровавого хлынула через борт. — Палсит окунул свою дощечку в краску и вскочил на скамью. — Защищайся, Кровавый!

Растр тоже макнул дощечку и залез на скамью напротив.

— Ха, капитан Отвага! Твоя душа будет привязана к моей бизань-мачте, не будь я Кровавый Ковш! — Уродец сделал выпад, ударив рассказчика дощечкой по руке. — Первая кровь!

Палсит отбил следующий удар, но яростная атака Растра загнала рассказчика к двери каюты. Едва избежав смертельного удара, Палсит сделал выпад и ткнул Растра в живот.

— Ха, Кровавый! Получай!

Растр размазал краску по груди:

— Проклятье, Отвага! Ты и вправду поставил мне метку. Но я Кровавый Ковш, и во мне сила десятерых!

— Тогда выше клинок, пират, и держись!

Палсит бросился вперед, и отброшенное пинком ведро пролетело по каюте, забрызгав краской не только обоих воителей, но и все вокруг. Растр поскользнулся на луже краски и с грохотом рухнул на пол. Палсит подскочил к упавшему, занес дощечку и обрушил ее вниз, словно снеся уродцу голову.

— Умри же, Кровавый Ковш! Умри! — Палсит выпрямился и возвел взгляд к потолку. — И капитан Отвага, сам раненый и истекающий кровью, стоял на палубе «Зерцала чести», ощущая сладость победы, меж тем как тело злого пирата холодело у его ног. — Палсит прислушался, но услышал лишь поскрипывание корабля, пронзительный вой ветра и храп Растра. — И вы, бедные души, наконец, свободны! — Рассказчик привалился к стене, сполз на пол и затих.

Дерки заглянул в каюту. И его учитель, и рыбак лежали на полу, залитые чем-то красным. Стены, стол и потолок тоже были покрыты красными пятнами.

— О-ох! — Дерки зажал рот, и его качнуло обратно на палубу. Через мгновение над водой снова разнеслись стоны подневольных душ.

Наутро море успокоилось. Дерки оторвался от фальшборта и осторожно погладил себя по ноющим ребрам. Поразмыслив и решив, что желудок наконец сдался, он оглядел палубу, нашел парусиновое ведро на веревке и, зачерпнув немного морской воды, плеснул себе на голову. Ласковый северо-восточный ветерок высушил ему лицо.

— Возможно, — заметил он показавшемуся над горизонтом солнцу, — возможно, в конце концов все будет не так уж плохо.

Он пошел к каюте, но остановился на носу. «Королева Сины» летела, слегка зарываясь в волны, и, к радости Дерки, его кишечник не реагировал на это.

— Это приключение весьма послужит и моему воображению сказителя. Теперь я узнал, что такое пытка.

Дерки сцепил руки за спиной, напустил на себя хмурый вид и начал расхаживать перед каютой.

— Это королевский военный корабль, Понсонберри, а не прогулочная яхта! Если я сказал «пятьдесят плетей», то это означает именно пятьдесят плетей! Ну-ка, обдери этого мерзавца до костей, да поторопись — а то сам встретишься с кошкой-девятихвосткой!

Дерки остановился, повернулся и протянул руки:

— Капитан Лютый, я лучше сам выдержу порку, чем подвергну ей невиновного.

— Не напрашивайся, Понсонберри! Впрочем, негоже простому моряку заголять спину королевскому офицеру. Я поиграю кошкой сам!

— Помилосердствуй, Дерки, давай потише! — донеслось из каюты.

Дерки присел на корточки возле окошка:

— А, Растр, пьяница несчастный! Так ты проснулся?

— Конечно, проснулся, и моя бедная голова гудит, как котел!

Дерки фыркнул.

— Приходится расплачиваться за свои привычки, Растр. — В каюте началась возня, потом уродец произнес имя Палсита. — Растр, что там?

В окошке возникло лицо уродца. Глаза у него были красными, как пятна на коже.

— Быстро сюда, Дерки. Кажется, твой учитель умирает.

Дерки и Растр сидели за столом друг против друга, а на третьей скамье лежал Палсит, укрытый до шеи парусиной. Лицо его осунулось и посерело, седая голова перекатывалась с боку на бок в такт покачиваниям корабля. Дерки отвернулся и закрыл глаза.

Амар посмотрел на разбитое тело великого воздушного гимнаста Данто, потом на трапецию, все еще раскачивающуюся под парусиновым куполом. Он снова посмотрел на Данто, а потом начал карабкаться по лестнице, не обращая внимания на боль в покалеченной левой ноге. Толпе обещали, что сегодня они увидят заднее четверное сальто, и они увидят его, пусть даже это будет стоить мне жизни!

— Дерки, что ты бормочешь? — Растр хлебнул из кувшина и стукнул им по столу. Дерки пожал плечами:

— Так, размышлял. Бдение у постели умирающего — не новый сюжет.

— Слишком уныло. Мне нравятся истории с действием, пышностью и хорошенькими девчонками. — Растр рыгнул.

— Не рановато ли ты начал хлестать заболонное вино?

Растр пожал плечами:

— Лучший способ излечиться — выбить клин клином. — Уродец, склонив голову набок, посмотрел на неподвижное тело Палсита. — Как по-твоему, твой учитель оправится?

Дерки покачал головой:

— Не знаю. Он очень стар.

Подобно стервятникам, собрались они у смертного ложа: потирая руки, тайком улыбаясь друг другу, подсчитывая наследство, — когда тело старика еще не остыло…

Дерки потянулся за кувшином, хлебнул и поставил сосуд на стол.

— Ты прав, Растр. Это слишком уныло. О чем бы тебе хотелось поговорить?

Растр потер подбородок и выгнул брови:

— Что ты думаешь о новом после на Момусе — том, что из Десятого Квадранта?

Дерки пожал плечами:

— Я рассказчик, Растр. Я не слежу за политикой.

Растр засмеялся.

— Я не рассказчик, но мне интересно, стану я рабом или нет.

— О чем это ты?

— Посол — ворлианец по имени Инак — сейчас как раз в Тарзаке. Он будет уговаривать Большую Арену проголосовать за отказ от защиты Девятого Квадранта и принять ее от Десятого.

Дерки потер подбородок:

— А от кого нас защищает Девятый Квадрант?

— Да от Десятого же Квадранта и защищает.

Дерки пожал плечами:

— Значит, под защитой Десятого мы были бы в безопасности, да?

Растр нахмурился, воздел палец, потом опустил его и покачал головой.

— Наш Государственник Алленби другого мнения. Он считает, что нам не следует пускать ворлианцев на Момус. И я с ним согласен.

Дерки нетерпеливо махнул рукой:

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, Растр. Это мне не интересно.

— Не интересно? — Растр вытянул руки, его брови удивленно изогнулись. — Происходят события, которые изменят жизнь многих планет… Квадрантов, а возможно, всей галактики! Кровь рассказчика действительно жидка в тебе, если не может черпать вдохновение из таких событий.

— Как я говорил, я не настоящий рассказчик. — Дерки потянулся за кувшином.

— Ты хочешь сказать, что мысль о великой войне — возможно, космической — не интересна рассказчику?

Дерки поставил кувшин, запрокинул голову и закрыл глаза.

Таджа едва успел вывести самолет из-под удара. Он пытался прицелиться в ворлианца, но след пролетевшего корабля мешал видеть…

Дерки снова посмотрел на кувшин и пожал плечами.

— Может, кому-то подобные истории и интересны, но вряд ли такие любители отыщутся среди порядочных людей.

Растр нахмурился, потом ткнул себя большим пальцем в грудь:

— Мне подобные истории нравятся!

Дерки кивнул:

— Давай не будем это обсуждать. Понимаешь, Растр, пропитанные вином, сверхмускулистые уродцы-неудачники составляют меньшинство среди слушателей, внимающих нам, рассказчикам, у придорожных огней или на городских площадях. — Дерки вскинул брови. — Не в обиду будь сказано.

Растр схватил кувшин и протопал к выходу.

— Мне нужно на палубу.

Дверь каюты захлопнулась за уродцем, и Дерки повернулся к Палситу, услышав, что учитель начал бормотать и стонать.

— Палсит?

— Дерки… это ты? — Голос старика был еле слышен.

— Да. Как ты? Как ты себя чувствуешь?

Палсит протянул руку и схватил Дерки за ворот мантии.

— Ты видел его? Где тело?

— Его? Кого видел?

— Кровавого Ковша. Мы сражались всю ночь. — Рука Палсита разжалась, и он снова упал на скамью. — Ах, это было восхитительно!

Дерки уставился на него.

Угомоните его, доктор, иначе маньяк убьет всех нас!

— А этот, э-э, господин Ковш хорошо сражался, Палсит?

Старик хмыкнул.

— Хорошо ли он сражался? Посмотри на меня, дурак! Разве можно назвать плохим бойцом того, кто сумел уложить капитана Джона Отвагу! — Глаза Палсита закатились, а через мгновение старик расслабился и уснул.

Дерки покачал головой.

Ты запер меня за этими дверьми, трусливый мошенник в белом! Но кому судить о здравости рассудка? Ты прячешь меня от разумных? Или же оберегаешь меня от тех, кто снаружи? Все так, не правда ли? Я последний разумный человек на свете… ха-ха-ха-ха-ха…

Следующие несколько дней плавания по морю Барабу Палсит бредил, Растр беспробудно пил, а Дерки блевал. Но вот наконец показался континент. Сказать «они увидели землю» в данном случае было нельзя, потому что «увидеть» что-то могла разве что «Королева Сины», но никак не ее пассажиры. Постоянная слепота Растра ослабевала только на время поиска новой порции лекарства, Палсит по-прежнему лежал на скамье в каюте, странствуя по своему поврежденному разуму, а Дерки висел на фальшборте, моля о смерти.

Континент Развлекуха, названный в честь сборища артистов второразрядных номеров с челнока, севшего здесь во время крушения циркового корабля «Барабу», был изолирован от остальной планеты. Корабли редко подходили к его берегам, и потому все жители прибрежной деревушки Мбвебве высыпали на берег, когда «Королева Сины» показалась на горизонте.

Поскольку первопоселенцами Развлекухи были труппа «Дикари Убанги», которые также подхалтуривали «Дикарями Борнео», и труппа лилипутов-акробатов, то «Королеву» встречала довольно чудная компания. Через некоторое время Азонго, деревенский староста, пришел к очевидному заключению. Он посмотрел сверху вниз на деревенского жреца Митэ и указал на приближающийся корабль.

— Все ясно, Митэ. На это несчастное судно напали морские разбойники. Погляди только на обрывки тросов и паруса, на гниющие тела. Вон, одно свешивается с фальшборта, а другое валяется на полубаке.

В каюте Палсит сел на скамье, поглядел в окошко и тоже пришел к очевидному заключению. Каннибалы! Он перевел взгляд с темнокожих дикарей с большими косматыми головами на светлокожих лилипутов, стоящих рядом с ними. Великаны-людоеды!

Палсит прислонился к стене каюты и прижал руку ко лбу.

Что я здесь делаю? Команда рассчитывает на меня… и тот город! Мы не доставили лекарство в город… город… почему я не могу вспомнить название?

Рука старика упала на колено, он повернул голову и посмотрел в окошко. Жители Мбвебве подошли ближе к воде.

Каннибалы собираются напасть, моя команда обезглавлена!

Палсит с трудом встал, шатаясь, прошел по каюте и подобрал измазанную краской дощечку, прислоненную в углу. Взвесил ее в руке, взмахнул над головой.

Пока в груди моей есть дыхание, а в руке клинок, Джон Отвага не побежден. Я не отдам своих людей на съедение дикарям!

Палсит распахнул дверь каюты, с трудом поднялся по четырем ступеням на палубу и привалился к крыше каюты.

— Боцман Верное Сердце! Где вы, приятель? Зовите матросов на палубу! Готовьтесь отразить нападение!

Растр убрал с лица груду тряпья и вбревок, которыми укрылся прошлой ночью, разлепил глаза и увидел над собой нечто худое и мрачное, кричащее и размахивающее окровавленным клинком. Широко открыв глаза, он подался назад. Его губы зашевелились в немом крике, когда он увидел спутанные клубки веревок на руках и ногах. Змеи! О, Момус милосердный, бог Насмешки, пощади меня! Растр соскочил на палубу, разбросав веревки, потом подбежал к борту и бросился в море.

— Боцман Верное Сердце! — Палсит, шатаясь, подошел к борту и посмотрел, как Растр плывет к берегу. — Верное Сердце, трус! Вернись и прояви твердость, приятель! — «Королева» села на мель, сбив Палсита с ног.

С трудом поднимаясь, он выглянул за фальшборт. Жители Мбвебве шли к кораблю. Он прижался спиной к стене каюты, потом повернулся и побежал к другому борту.

Еще каннибалы! Море каннибалов!

Увидев Дерки, повисшего на фальшборте, он шлепнул ученика по заднице дощечкой.

— Эй, просыпайся, матрос! Вооружайся!

Дерки застонал, открыл глаза — и увидел золотой песок и деревья.

— Земля! Сухая, твердая, надежная земля! — Со счастливой улыбкой он перевалился через борт и бултыхнулся в мелкую воду. Палсит посмотрел вниз и увидел, как Дерки бредет к берегу.

Что это? Неужто мои подчиненные — сплошь трусы? Или это боги так испытывают мою храбрость?

За борт схватилась коричневая рука, потом еще одна и еще. Палсит шлепнул одну из них дощечкой, услышал проклятие, следом за которым раздался всплеск.

— Ха! Защищайтесь, язычники! — Палсит бегал вдоль борта и бил по рукам дощечкой, торжествуя при каждом проклятии и звуке падения тела в воду. — Да коли придется, Джон Отвага возьмется за все ваше людоедское племя! — Мгновение ни одной новой руки не появлялось над бортом, и Палсит, перегнувшись за борт, увидел, как последние из темнокожих аборигенов бредут прочь от «Королевы». Старик погрозил берегу кулаком. — Я Джон Отвага, капитан «Зерцала чести»! Я непобедим! Вот что я вам скажу: «Пришлите мне еще каннибалов!»

Он вскинул голову, засмеялся и тут почувствовал, как сильные руки хватают его сзади. Он обернулся. Палубу затопили темные лица и лохматые головы. Я в плену! Из руки у него выхватили дощечку, и он почувствовал, как его несут к другому борту, поднимают над фальшбортом и опускают в ожидающие коричневые руки.

Однако я Джон Отвага!

— Слышите меня, языческие дьяволы!

— Прошу прощения! — раздалось в ответ.

— Не очень-то распускайте слюни! Вы подавитесь Джоном Отвагой!

Палсит засмеялся, потом затих, погрузившись во тьму. Те, кто нес его, обменялись озадаченными взглядами, потом пожали плечами и направились к берегу.

Несмотря на бросаемые на еду подозрительные взгляды и новообретенную привычку подскакивать при малейшем шуме, к вечеру Палсит казался достаточно здоровым, чтобы присоединиться к своим спутникам за столом Азонго. Медяки обменяли на еду, и Дерки блаженствовал, наслаждаясь первым за много дней ощущением твердой земли. Но, вспоминая собственный визг, он с завистью прислушивался к глубокому, звучному голосу Азонго. Дождавшись паузы в разговоре, Дерки кивнул старосте.

— Я многое бы отдал, чтобы родиться с таким голосом, как у тебя, Азонго.

Староста засмеялся, сверкнув остро заточенными зубами.

— Я тоже многое отдал бы, рассказчик. Но я не родился с таким голосом. Он появился только после долгих тренировок в роли дикаря.

Дерки оглядел стол и снова повернулся к Азонго:

— Поскольку все уже поели, я готов вложить в твою ладонь несколько медяков, чтобы посмотреть этот номер.

Растр махнул рукой и покачал головой:

— Я видел несколько дикарских номеров. Как снотворное — неплохо, но никак не вечернее развлечение. Ими не напугаешь и ребенка.

Азонго выгнул брови:

— И ты готов поставить на это медяки, уродец?

— Нет, но я поставлю кувшин заболонного вина против кувшина этого вашего кобитового варева. — Растр поднял кубок.

Азонго потер подбородок, потом кивнул:

— Идет.

Он протянул руку и погасил масляную лампу в центре стола, оставив для освещения комнаты только лампу на стене. Потом встал и, повернувшись спиной к гостям, снял мантию.

— У-ур-р-ра-а-а-а!

Азонго запрыгал, припадая к земле: тело покрыто шрамами и татуировано яркими фантастическими узорами, лицо перекошено так, что глаза и заточенные зубы казались больше, чем на самом деле. В мерцающем полумраке почти не было сомнений, что перед ними какое-то первобытное, неразумное, кровожадное существо, сжавшееся в готовности нанести удар. Азонго перескочил через низкий стол и приземлился рядом с Растром, протянув вперед руки с выпущенными когтями.

— А-а-ар-р-р!

Растр прислонился к глинобитной стене.

— Ладно, Азонго! Хватит!

Староста снова зажег лампу на столе, собрал медяки и вино, потом сел на место. Палсит наблюдал, храня молчание.

Туземцы очень беспокойны. Когда придет пора, мне надо будет постараться убедить их, что я бог.

Растр покачал головой:

— Даже то, как играют дикарей тарзакские уродцы, не сравнится с твоим представлением, Азонго. Если бы ты вернулся с нами на Центральный континент, то мог бы собирать медяки мешками.

— Ну да.

Растр кивнул:

— Номер, конечно, получше, но не намного, да и не очень отличается. — Он потер подбородок. — Тебе нужна жертва. Надо сыграть драму жизни и смерти. — Растр еще раз кивнул. — Да, такой номер вполне сгодился бы для Большой площади в Тарзаке.

Азонго прихлебывал из кубка, размышляя над словами Растра.

— Неплохо было бы снова зарабатывать на жизнь выступлениями. — Он вздохнул. — Поскольку мы в основном все дикари, на подобные представления здесь небольшой спрос. И к тому же есть многие и получше меня. Для меня быть старостой этой деревни — единственный способ сохранить крышу над головой. — Азонго пожал плечами. — Но где мне найти такую жертву?

Растр ткнул себя большим пальцем в грудь.

— Да хоть я. — Он наклонился вперед. — Для уродцев Сины я силач, но есть множество других, кто сильней и у кого номера лучше. Жалкие потуги на роль рыбака — единственное, что позволяет мне добывать заболонное вино. Но вместе мы разбогатеем! — Растр повернулся к Дерки. — Дерки, как думаешь, твой учитель может придумать историю, которую мы с Азонго могли бы разыграть?

Дерки повернулся и посмотрел на Палсита. Старый рассказчик невидящим взором таращился на настольную лампу. Дерки снова посмотрел на Растра и пожал плечами.

— Палсит по-прежнему в плену воображения. Будь он здоров, то смог бы разработать потрясающую историю.

Азонго почесал в затылке, потом ткнул пальцем в Дерки:

— Поговаривают, будто в двух днях пути отсюда есть доктор.

— Он согласится лечить моего учителя?

Азонго кивнул:

— По слухам, доктор лечит тех, кто приходит к нему в обмен на растения и животных. А еще говорят, будто у него по семь пальцев на руках.

Растр пожал плечами:

— Это ничего. У Воруба из тарзакских уродцев шестнадцать пальцев, однако зарабатывать этим он не может.

— Ты не понимаешь, Растр. — Азонго понизил голос. — Ходят слухи, будто доктор родом не с Момуса.

— Ворлианец?

Азонго пожал плечами:

— Это все слухи. Однако, возможно, он сможет помочь твоему учителю. Если Палсит выздоровеет и напишет нам с Растром историю, мы вместе сможем сделать великолепный номер.

Дерки кивнул:

— Возможно, доктор сможет что-то сделать и с моим голосом.

Азонго засмеялся:

— Это и я могу. Тебе надо упражнять голос, резко выдыхая воздух и рыча при этом горлом. Вот так. — Азонго сделал глубокий вздох, потом с силой выдохнул. — 0-о-о-ова-а-у-у! — Староста кивнул. — Если тренироваться при каждом удобном случае, это сделает голос ниже и гуще. Попробуй.

Дерки глубоко вздохнул:

— 0-ова!

Взгляд Палсита ожил и заметался между Дерки и Азонго.

Что это? Что за языческий обряд?

Азонго покачал головой:

— Нужно выдыхать быстрее. О-о-о-ова-а-у-у!

— О-о-ова!

— 0-о-о-ова-а-у-у!

— 0-о-овау!

— Гораздо лучше. — Он кивнул Растру. — Если ты будешь моей жертвой, тебе надо хорошо вопить. Попробуй-ка так. — Азонго снова вздохнул. — А-а-а-а-а-а!

Растр кивнул:

— Ага. Аж кровь стынет. — Он глубоко вздохнул. — А-а-а-а-а-а!

Все трое вопили и рычали на разные голоса. По щеке Палсита скатилась слеза.

Там, в полях… селяне… послушайте, как они страдают, какие муки! Смотрите, вон там! Дракон! Какой ужас!

— О-о-о-ова-а-у-у-у!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!

Палсит, пошатываясь, встал и положил руку на плечо Растра.

— Не бойся, нежная дева, ибо я, Золотой Рыцарь, убью дракона и сложу тушу к твоим ногам! Азонго наклонился к Дерки:

— Твой учитель достаточно здоров, чтобы рассказать нам историю?

Дерки вздохнул:

— Для поврежденного разума Палсита это не история, а реальность. Он видит дракона. И, — он кивнул на Растра, — деву.

Азонго покачал головой:

— Завтра же на утренней заре отправимся искать этого странного доктора.

В двух днях пути от Мбвебве, в глубине Донникеровой котловины находилась усадьба, окруженная высокими, увитыми виноградной лозой заболонями. За деревьями стояла высокая металлическая ограда, а вся территория была разделена на небольшие загоны, содержащие типичных представителей форм жизни Момуса. В центре усадьбы стояло голубое металлическое здание, ощетинившееся необычными приборами и похожее на стриженного «под горшок» дикобраза. В доме доктор Шарт, сжимая семипалые руки, лебезил перед изображением на лабораторном экране.

— Мне надо только еще немного времени, посол Инак. Если бы у меня было побольше времени…

— Хватит! — Посол нахмурился и ткнул в Шарта пальцем. — Не знаю, какой недоумок утвердил финансирование вашего проекта, Шарт, но, когда Совет Военачальников получит мой рапорт, кое-кому не поздоровится!

Шарт сжал руки:

— Инак, эксперименты очень сложны, а я на станции совсем один. Если бы вы не препятствовали удовлетворению моей заявки на ассистента…

Изображение подняло тонкие желтые брови.

— Вы меня поражаете! Вы ожидаете, что Десятый Квадрант потратит еще деньги в поддержку ваших сумасшедших теорий? Бред. Полный и абсолютный бред!

— Инак, только подумайте о выгодах для правительства в случае моего успеха. Подумайте о возможности контролировать весь животный мир планеты. Подумайте об этом: возможность распространять болезни по своему усмотрению, используя специально приспособленных бациллоносителей…

— Подумать об этом! Подумать о том! — Инак нахмурил брови. — Мы можем только думать об этом, Шарт. Результатов мы так и не видели.

Шарт улыбнулся и развел руками:

— Если посол вспомнит, Военачальники благосклонно отнеслись к моему проекту. Это вложило бы им в руки мощное оружие, и…

— Только в том случае, если бы у вас появились результаты, Шарт. Хватит об этом. Когда у вас появится нечто реальное, о чем я смогу доложить?

Шарт пожал плечами:

— Возможно… дней через тридцать. Эксперимент с вирусом почти завершен. После этого останется только наладить его производство.

Посол Инак потер остроконечный подбородок, потом кивнул Шарту.

— Тогда, возможно, мы сможем послать Военачальникам весьма впечатляющий доклад. Да, это будет очень кстати.

— Если можно задать вопрос, Инак, для чего кстати?

— Сюда скоро прибудет комиссия из Объединенных Квадрантов, и тогда начнется длительный период расследования и переговоров. Алленби, марионетка Девятого Квадранта, отказывается обсуждать наши предложения… — Инак наклонился вперед. — Но если я смогу показать Великому Государственнику Момуса, что отказ от принятия наших предложений принесет несчастье его народу… Понимаете, о чем я?

— Я приложу все силы, Инак…

— Нет, Шарт! Вы добьетесь успеха! — Изображение потускнело, и экран опустел.

Шарт приставил большой палец правой руки к кончику носа и покачал оставшимися шестью пальцами в направлении экрана.

— Й-а-а-а-а-а-а-а-а! — Он уже опустил руку и почти отвернулся, когда зазвенел автоматический датчик тревоги. — Что там еще? — Шарт вздохнул и включил следящую камеру. К станции приближалась повозка, запряженная одним из неповоротливых момусских ящеров; в повозке сидели четверо пассажиров. — Только не еще один пациент. — Шарт покачал головой и вспомнил давнюю идею обучить момусианина управляться со множеством простых работ по лаборатории, поглощающих его время. Теперь, когда этот Инак отклонил последний запрос об ассистенте и ускорил график, разве у него есть выбор?

Шарт выключил камеру, повернулся и вышел в коридор, ведущий к выходящей к дороге двери. На улице его оглушили вопли и рычание. Он прищурился и оглядел приезжих. На задке повозки орали друг на друга один из местных дикарей, крупный человек в желто-зеленой полосатой одежде и маленький толстяк в пурпуре. В сторонке клевал носом спокойный старик, тоже в пурпуре. Шарт потер руки:

— Великолепно!

Повозка остановилась перед доктором, и огромный ящер, служащий двигателем экипажа, сел и протянул вперед правую лапу вперед.

— Иехали. Лати.

Дикарь соскочил с повозки, потом поймал мешок, брошенный гигантом в желто-зеленом. Мешок передали ящеру, и тот на глазах Шарта залез в мешок и начал набивать пасть крупными кобитовыми корнями. Дикарь пнул ящера.

— Эй, ты, жди здесь. Понял?

— Онял.

Дикарь обошел ящера и остановился перед ворлианцем.

— Доктор? Ты, как я понимаю, лечишь больных за плату. Шарт перевел взгляд с дикаря на вопящую и рычащую пару в повозке, потом снова посмотрел на дикаря.

— И чем же они больны?

Дикарь смутился, а потом рассмеялся.

— С ними все в порядке, доктор. Они репетируют роли. А больной — тот старик. Его зовут Палсит. Те двое — Дерки и Растр, а я Азонго из дикарей Мбвебве, староста деревни.

Шарт нахмурился, потом кивнул:

— А чем болен старик?

Азонго покрутил пальцем у виска:

— Ему мерещится всякое.

Шарт махнул рукой на повозку:

— Снимите его оттуда и дайте поглядеть на него.

Азонго поднял руку:

— Минутку, доктор. Какую цену ты запросишь? В деревне у подножия плато нам говорили, что тебе нужны растения и животные.

Шарт пожал плечами:

— Теперь мне все это не нужно. Но я все-таки посмотрю его.

Азонго нахмурился:

— Ты хочешь сказать, что будешь лечить его даром?

Шарт вспомнил, что, по любопытному завороту в мозгах момусиан, бесплатная услуга считается не имеющей никакой ценности. Если он ничего не запросит, то потеряет больного… и, возможно, голову.

— Конечно, нет. Мне нужны деньги… эти медные штучки.

— Сколько?

Шарт потер узкий подбородок:

— Двадцать пять.

На телеге человек по имени Дерки залез старику за пазуху и вытащил маленький мешок. Он повернулся к Азонго:

— У Палсита с собой всего двадцать три медяка.

Шарт кивнул:

— Сойдет.

Азонго отступил и тоже потер подбородок:

— Ну же, доктор, сколько же ты просишь? Так торговаться можно на рынке, но от доктора я ожидал твердой цены за определенную услугу.

Шарт вздохнул.

— Моя цена — двадцать пять, но, конечно, вы трое можете набрать еще два медяка.

Азонго покачал головой:

— Покупка корней для ящера обчистила нас. Можно, чтобы Палсит остался тебе должен два медяка?

— Конечно.

— И под какие проценты?

— Д-д-д… — Шарт хотел сказать «да никакие», но успел оборвать себя.

— Так сколько, доктор?

— Девять.

— Девять! Девять процентов! — Азонго выпятил нижнюю губу, потом пожал плечами. — Ладно. — Дикарь сделал знак спутникам. — Спускайте его.

Шарт и дикарь помогли Палситу спуститься на землю, и доктор тотчас же начал осматривать голову старика. Повыше линии волос он нашел большой, темный синяк. Азонго сложил руки на груди.

— И сколько времени это займет? Нам подождать?

— Нет. Понадобится некоторое время. Вы можете уезжать. Я пришлю его, когда он оправится.

Азонго покачал головой:

— Как он заплатит за обратную дорогу?

Шарт выпучил черные глаза:

— Клянусь богами! — Он повернулся к Азонго. — К тому времени он будет достаточно здоров, чтобы самому обсуждать условия!

Дикарь кивнул и протянул руку:

— Вот.

— Что это?

— Твои мовиллы.

Шарт протянул руку и взял медяки. Дикарь снова залез в повозку, взял палку и ударил ящера.

— Поехали в Мбвебве!

Ящер поднял бровь, проверил мешок, чтобы убедиться, что он пуст, потом отшвырнул его и начал разворачивать повозку. Когда повозка скрылась из виду, Шарт бросил двадцать три медяка в траву и повел старика в дом.

Палсит проснулся в маленькой комнатке, где из мебели имелись только койка да маленький столик, заставленный всякими медицинского вида штучками. Образы пиратов, каннибалов и драконов мелькали в уме, но были вполне отличимы от мира яви. Он отправил образы на свою мельницу историй, вздохнул от нового ощущения здоровья, потом спустил ноги на пол и сел.

— А! Вижу, ты проснулся.

Палсит расширенными глазами оглядел пустую комнату.

Призрак Харви Марпоула плотоядно смотрел на новую жертву. Вильям чувствовал себя беспомощным и одиноким, он был в ловушке. Холодные, гниющие, невидимые руки потянулись к горлу. Ледяные пальцы сомкнулись на шее, пережимая кровеносные сосуды, перекрывая доступ воздуха в легкие Вильяма… Это был конец…

Палсит подскочил, когда открылась дверь и вошел доктор Шарт.

— Хорошо, что тебе лучше. Пойдем, у нас много дел.

Палсит нахмурился:

— А?

Шарт сунул семипалые руки в карманы лабораторного халата и посмотрел на старика сверху вниз.

— Это плата за твое исцеление. Ты должен работать на меня.

— Работать на тебя? И я согласился?

— Да.

Рассказчик нахмурился, потом кивнул:

— Ну, раз я согласился… — Он посмотрел на ворлианца снизу вверх. — И что это за работа?

Шарт вытащил руку из кармана и указал на дверь:

— Пойдем.

Проведя Палсита по лаборатории, семипалый объяснил ему задачи: управлять автоматическим очистителем стекла, менять и чистить воздушные фильтры, следить за системой сигнализации на случай побега переносчиков инфекций, плюс прачечная и всякие разности от подшивки документов до выноса мусора. Палсит смотрел, слушал, потом кивнул ворлианцу:

— Доктор, я вижу, ты — великий ученый со множеством важных обязанностей. Как же случилось, что у тебя нет помощника для выполнения этих несущественных задач?

Шарт покачал головой и кивнул:

— Даже момусианин в состоянии понять то, что недоступно Военачальникам. — Ворлианец вздохнул. — Ты должен понять, Палсит, что нет на свете никого вернее Военачальникам Десятого Квадранта, чем я. Но… — Шарт пожал плечами, потом обвел рукой лабораторию. — Это труд всей жизни — жизни, полной слишком мало оцененными борьбой и лишениями. — Ворлианец подошел к высокому, от пола до потолка, стеллажу с прозрачными пробирками. В пробирках свернулись темные спирали, клубился розовый пар. — Знаешь, что это?

Палсит подошел к стеллажу и покачал головой:

— Не знаю, доктор.

Шарт погладил одну из подпорок для пробирок:

— Это… это труд тридцати лет — во многом финансируемый из моих собственных скудных запасов. Ни у кого нет моей интуиции… моего прозрения! Я был всего лишь простым студентом Ворлианской Академии Всеобщего Военного Дела, когда сформулировал теорию, которая сделала возможным все это. — Шарт потряс сжатыми кулаками. — Но понадобились все эти годы, чтобы за все свои усилия получить то немногое, что я сейчас имею. Эта станция и я, сам себе ассистент!

Палсит нахмурился и кивнул:

— Великолепно. Шарт поднял брови:

— Великолепно?

— Я имею в виду, твоя жизнь — ее обстоятельства — великолепный материал для рассказчика.

— Для кого?

Палсит поклонился:

— Я Палсит из рассказчиков Сины. — Старик выпрямился и потер заросший подбородок. — А еще я составляю жизнеописания. — Рассказчик протянул руку к стеллажу. — Что это? Чтобы составить твое жизнеописание и сыграть его перед толпой Момуса, мне надо познакомиться с твоей работой.

Шарт улыбнулся, показав три ряда остроконечных зубов.

— Мое жизнеописание?

— Конечно. Жизнеописания великих людей очень популярны. Твоя борьба, твои достижения — это примеры героизма.

Шарт посмотрел на стеллаж, потом прижал руку к щеке:

— Верно, старик. Герой. Да, это верно! — Ворлианец протянул руки к стеллажу. — Вот моя работа: вирусы, предназначенные для заражения различных жизненных форм. — Шарт потер руки. — Раз уж жизненная форма заражена, я могу контролировать ее: заставить делать все, что хочу, или идти, куда захочу. И раз уж жизненная форма заражена, она распространит вирус среди других своих сородичей. Управляя передвижениями всего лишь нескольких зараженных особей, я со временем смогу контролировать все жизненные формы на этой планете — за исключением людей.

Палсит вскинул брови:

— Какой успех! Да, да. Какой успех. Но что ты мог бы сделать, обладая такой силой?

Шарт простер руки:

— Тот, кто контролирует животный мир планеты, контролирует всю планету. Можно направить эпидемии в любую часть планеты, можно нарушить экологический баланс, вызывая неурожаи, можно использовать огромные массы хищников как армию для опустошения многочисленных поселений… Только подумай, какое это могло бы быть оружие!

Палсит кивнул:

— Еще полезнее это было бы в мирных целях, доктор.

Шарт пожал плечами:

— Да, наверное, но Военачальников моя работа интересует только как оружие. Однако в случае военного успеха я прославлюсь. Возможно, впоследствии это можно будет включить и в планы мирного характера.

Палсит простер руки:

— Доктор, почему же такая важная и впечатляющая работа, как твоя, ведется без помощников?

— Ха! Военачальники понятия не имеют о трудностях моей работы. Вот почему я не занимаюсь контролем над людьми: мне одному просто не разобраться со всеми проблемами. Каждый штамм вируса должен соответствовать определенной форме жизни, что трудно даже для простых существ. На эксперименты нужно время, а Военачальникам нужен немедленный результат. — Шарт покачал головой. — Они скептически относятся к моей работе и перекроют мне средства, если я не смогу показать им… ну, ты понимаешь.

Палсит кивнул:

— Доктор Шарт, мне хотелось бы рассказать историю твоей жизни у придорожных огней. Для этого я должен знать о тебе все.

Шарт потер руки.

— Никто лучше меня не знает, что мою историю надо рассказать, Палсит, но работы так много, а Военачальники…

— Ладно-ладно, доктор. Те немногие работы, которые я должен исполнять для погашения долга, не займут все время. Над твоим жизнеописанием я могу работать на досуге.

Шарт кивнул, затем ухмыльнулся.

— Я вел дневники еще с Академии и сохранил их все… это пригодится?

Палсит хлопнул в ладоши:

— Чудесно! Они здесь?

— Да. Подожди минуту, я их принесу. — Шарт повернулся и буквально выбежал из лаборатории.

Палсит прошелся по лаборатории, мысленно проговаривая кусочки и отрывки рассказа.

Почти с самых первых дней юный Шарт знал, что предназначен для великих свершений. Единственное, чего не знал блестящий ворлианский ученый, так это как ему придется драться, царапаться и бороться, чтобы достичь цели…

Палсит кивнул, решив, что эту биографию будут охотно слушать у огней.

— Это определенно сыграется.

Палсит остановился перед пультом с циферблатами, шкалами, счетчиками и переключателями. Панель пульта изгибалась дугой, чтобы сидящий перед ним оператор мог легко доставать до всех переключателей и видеть все приборы. Над пультом громоздился большой экран.

— Хм-м-м. — Палсит подошел к креслу и опустился на сиденье.

Капитан Нова сел перед пультом корабля, сжал квадратные челюсти и положил сильную руку на главный рычаг корабельного реактора. Он выждал, пока строй вражеской эскадры не дрогнул, подставив его кораблю бок, и нажал на рычаг, бросая всю энергию в двигатели. Ну а теперь поглядите, как этот мертвяк оживает! Его руки порхали над пультом, поворачивая рубильники, щелкая переключателями, заставляя корабль искать и уничтожать вражеские корабли. Рубку заволокло дымом, и капитан Нова едва успел заметить, что вражеский корабль открыл огонь по нему. Щелкнув еще одним рядом переключателей, Нова выпустил во врага залп торпед, затаил дыхание и засмеялся, когда негодяй разлетелся в пыль…

— Ч-ч-что ты делаешь?

Палсит обернулся. В дверях стоял Шарт с охапкой книг и тетрадей в руках. Ворлианец оглядывал лабораторию, наполненную, как вдруг заметил Палсит, серо-желтой дымкой. Рассказчик снова повернулся к пульту и отдернул от него пальцы, словно их обожгло.

— Прошу прощения, доктор. Я обдумывал рассказ нового типа и, наверное, увлекся…

Шарт с грохотом уронил дневники:

— Ты… ты выключил векторную очистку! — Он подошел к стеллажу с пробирками. Дымка в них не была больше розовой; теперь она была серой. Шарт покачал головой, положил руку на подпорку стеллажа, потом прижался к ней всем телом. — Труд тридцати лет… пропал. Все пропало.

Палсит встал, подошел к стеллажу и ласково положил руку на плечо Шарта.

— Мне очень жаль, доктор. Будь у меня медяки, я бы вложил в твою руку щедрое извинение.

— Пропало. Все пропало.

— Но, доктор… — Палсит потер руки, потом хлопнул Шарта по спине. — Только подумай, как это поможет твоему жизнеописанию.

Шарт оцепенело уставился на Палсита:

— Поможет?

— Ну да! — Палсит вытянул руки. — Быть так близко к успеху, только чтобы победа была вырвана из рук. Однако мужественный ученый не побежден. Он собирается с силами и вновь берется за работу. — Палсит потрепал ворлианца по спине. — Это весьма способствует укреплению характера героя, как по-твоему?

Шарт, оторвавшись от стеллажа, уставился на Палсита широко раскрытыми глазами, потом начал хлопать себя по карманам.

— Пистолет! Где он? Где мой пистолет?

Палсит оглядел лабораторию:

— Не знаю, доктор. Где ты видел его в последний раз? — Рассказчик повернулся и начал искать рядом с изогнутым пультом. — Когда у нас найдется свободная минутка, доктор, я хотел бы обсудить с тобой историю нового типа. Твое мнение, как ученого, было бы очень полезно. — Палсит бросил на пульт последний взгляд, пожал плечами и обернулся. — Я не вижу здесь твоего пистолета, док… — Шарт стоял с пистолетом в руке, целясь рассказчику между глаз.

— Все пропало. Вся моя работа… пропала!

Палсит поднял руки:

— Послушай, доктор…

Шарт выстрелил, но от гнева рука с пистолетом дрогнула, и выстрел зажег магниевый щиток на пульте. Густой белый Дым, сильный жар и слепящий свет — не только пистолет — заставили Палсита подобрать полы мантии и броситься к ближайшей двери.

— Я убью тебя, старый псих!

Импульсные лучи отражались от стен и пола, когда старый рассказчик проскочил через дверь и закрыл ее за собой.

Палсит прислонился к двери, несколько раз глубоко вздохнул и тут заметил, что находится в одном из загонов для животных. Слышно было, как Шарт с грохотом ломится следом. Старик оттолкнулся от двери и побежал к забору. Пронзительные вопли, шипенье и рычание оглушили его, когда пернатые, мохнатые и чешуйчатые существа бросились в разные стороны. Забор был высотой в два человеческих роста — самому не перелезть. Он услышал храп и посмотрел в ту сторону. У забора спал аркадский ящер. Палсит подбежал к нему, наклонился и пнул гиганта в плечо:

— Проснись!

Ящер открыл щелевидный глаз.

— Уф?

Новый взрыв воплей и рычанья сказали Палситу, что Шарт гонится за ним по пятам.

— Быстро. Подними меня над забором.

Ящер сел:

— Олько?

— Два мешка корней и мешок пирожков с тунговыми ягодами.

Ящер улыбнулся и протянул лапу:

— Л эти.

Палсит заглянул ящеру за плечо: Шарт несся по загону с пистолетом в руке. Он указал на ворлианца:

— Он заплатит за нас обоих.

Ящер кивнул, схватил Палсита за шкирку и перенес через забор. Ноги рассказчика бежали еще до того, как коснулись земли.

Ящер повернулся и заглянул в загон:

— Док'ор.

Шарт посмотрел на ящера, потом туда, куда указывала рептилия. За забором он увидел Палсита, бегущего к дороге. Он повернулся было к воротам, но резко затормозил, когда большая зеленая лапа схватила его за плечо.

— Воук! Что ты делаешь? Пусти меня!

Ящер покачал головой:

— Лати. Два ешок орни, ешок тунг рожки.

У поворота дороги Палсит замедлил бег, потом остановился.

— Это… слишком… для старика.

Он заметил камень, сел и несколько раз глубоко вздохнул. Когда в глазах прояснилось, Палсит оглянулся на станцию. Ящер держал Шарта за ноги и тряс ворлианца. С трудом, но можно было разобрать, как ящер требует:

— Лати! Лати!

Рассказчик кивнул:

— Да в общем-то ему и следовало бы!

Все еще отдуваясь, Палсит с трудом поднялся и пустился в долгий путь к Мбвебве.

Четыре дня спустя Палсит сидел за столом Азонго и ожидал мнения спутников о своем рассказе. Растр покачал головой:

— Похоже, доктор не очень-то помог.

Азонго кивнул:

— Палсит, не знаю, удастся ли тебе когда-нибудь изгнать дьявола из разума.

Палсит нахмурился, потом поднял руки:

— Погоди! Мне ничего не мерещится…

— О! — Растр улыбнулся, потом рассмеялся. — Тогда это превосходная история, Палсит. Просто превосходная.

Азонго кивнул:

— Хорошо, что ты выздоровел. — Дикарь пожал плечами. — Но вот история… — Он покачал головой. Палсит повернулся к Дерки:

— А ты что скажешь?

Дерки скривился, потом покачал головой:

— Ужасная история, Палсит. Просто ужасная!

Старый рассказчик высоко поднял брови:

— И что же в ней такого ужасного?

Ученик покачал головой:

— Да все: все эти кнопки, пробирки, спирали и тому подобное. И потом, существо с другой планеты! Такие истории для людей вроде Растра.

Палсит нахмурился:

— Доктор Шарт действительно с другой планеты!

Дерки покачал головой:

— От этого история не становится лучше. — Ученик сжал руки и заговорил, словно учитель, читающий лекцию плохо успевающему школяру: — Люди хотят слышать только классические истории: о цирке, о борьбе черной и белой магии, о великих предсказателях, открывающих тайны. Подобная ерунда — вся эта техническая фантастика — никогда не будет популярна.

Палсит потер подбородок, потом пожал плечами:

— И тем не менее, Дерки, эту историю я и буду рассказывать, когда мы вернемся к огням.

Дерки опустил глаза:

— Что ж, это решает дело, Палсит.

— Ты о чем?

— Мои вопли и рыки настолько улучшились, что Растр и Азонго предложили мне участвовать в их номере. Азонго будет дикарем, Растр героем, а я жертвой.

Палсит на миг задумался, потом кивнул:

— Полагаю, вы уже готовы отправиться в Сину.

Дерки пожал плечами.

— С меня хватит приключений, и нам очень хочется сыграть наше представление на дороге. Ты придумаешь историю для нашего номера?

Палсит кивнул:

— Конечно.

— Сколько?

Палсит встал, подошел к двери и обернулся:

— Мы можем обсудить это позже. Мне надо побыть одному.

Растр встал:

— Палсит.

— Да?

— По мне, так это превосходная история.

Палсит кивнул:

— Спасибо.

— Хотя в ней нет хорошеньких девчонок. Возможно, в следующий раз ты вставишь парочку?

— Возможно. — Старый рассказчик поднял дверной занавес и вышел.

Конечно, общеизвестно, что новый номер Азонго, Растра и Дерки имел огромный успех в Тарзаке, где они впервые сыграли его на Большой площади, а потом стал играться на Большой Арене как часть тамошнего представления.

Менее известен старый рассказчик, принесший к огням на дорогу из Куумика в Тарзак новый тип рассказов. Он говорил о космосе, о странных существах и возвышенных приключениях, и все слушали в изумлении. Поначалу мало кто высоко оценивал его рассказы, но вскоре число поклонников выросло — немного, но достаточно, чтобы у старика не переводились медяки. Говорят, будто он рассказывал свои истории так, словно на самом деле пережил их, но на такие разговоры не стоит обращать внимания, ибо это — всего лишь часть искусства рассказчика. А Палсит из рассказчиков Сины был мастером своего дела.

Жрец «Барабу»

— Ба! — Бансом скомкал провокационный плакат, распространяемый проворными агентами конкурирующего цирка, бросил на пыльную почву планеты Пироэль и пинком выбросил на дорогу, где его скоро раздавят тяжелые, груженные парусиной сани, запряженные ящерами. Большие рептилии Момуса, красивые чешуйки которых скрывались под слоями серой пыли, пыхтя, натягивали сделанную вручную сбрую, а дрессировщики и униформисты толкали сани или тянули вместе с ящерами. Один из дрессировщиков указал своему ящеру направление, огромный зверь остановился и пробормотал ругательство, а дрессировщик ответил тем же, только громче и выразительнее.

Происходящее в точности соответствовало его настроению. Бансом отвернулся, подобрал вышитую черными и белыми ромбами мантию жреца и сел, скрестив ноги, на деревянный ящик. Несколько приземистых юных аборигенов без особого интереса наблюдали за спором ящера и человека, потом вперевалку ушли туда, где другие люди и ящеры толкали и тянули огромные деревянные мачты для установки шатра шапито. Бансом покачал головой, потом уронил ее на руки, поставив локти на колени. Ему, младшему жрецу на «Городе Барабу II», поручили собирать информацию о соперничающем цирке, и он сделал это.

«Большое шоу Алленби» использовало для перемещения парусины, мачт и тяжелого оборудования ящеров и человеческие мускулы. А «Арнхайм и Бун» были полностью механизированы и боролись против местной гравитации с помощью тихих и мощных тягачей и подъемных кранов. Вместо гектаров с трудом сотканной вручную парусины «Арнхайм и Бун» щеголяли огромным, легким тканевым куполом; его накачивали прозрачным, как стекло, сжатым воздухом, и потому по ночам дополнительного освещения почти не требовалось, а днем не требовалось вовсе. Пока ящеры и люди Алленби срывали друг на друге раздражение, труппа «Арнхайма и Буна» закончила устраиваться и теперь готовилась к большому параду-алле через Кукью, главное поселение Пироэля.

И не только это, подумал Бансом, ой, не только. Хотя все три недели от Момуса «Барабу» вращался, чтобы артисты могли подготовиться к работе в условиях повышенной силы тяжести и приспособить номера, немногие из них выглядели уверенными в успехе работы при увеличенном весе. А филиал «Арнхайма и Буна» на Пироэле, всего лишь одна из двадцати четырех подобных трупп, наоборот, обыгрывал большую силу тяжести и даже привлек к участию в представлении аборигенов. Пироэль избрали как ближайшую к Момусу планету, куда можно было получить приглашение, поскольку «Большое шоу Алленби» не могло позволить себе запастись топливом для более долгого путешествия. Кто мог знать, что там окажутся «Арнхайм и Бун»?

— Эй, ты! — Бансом повернулся на голос: в задней двери обветшалого грузовика с «Барабу» кто-то стоял. — Чего сидишь? Хочешь вернуться на корабль?

Бансом кивнул:

— Да.

Фигура махнула рукой:

— Тогда давай сюда. Здесь пусто, как в кошельке Алленби.

Жрец слез с ящика и поплелся к грузовику, припоминая пять ярко раскрашенных челноков, доставивших «Цирк Арнхайма и Буна» на планету. У «Барабу» челноков в рабочем состоянии не было, и им пришлось сажать сам корабль за пределами Кукью, израсходовав для посадки остатки топлива. Разрисованный верхний слой обшивки корабля сгорел в атмосфере, и «Барабу» стал теперь черным и облезлым. Залезая в кузов, Бансом столкнулся с Егерем в черно-коричневой мантии униформиста.

— Смотри, куда прешь!

Бансом залез в кошелек и бросил пять медных бусин в руку униформиста:

— Извини.

Униформист сунул медяки в карман, ткнул большим пальцем в сиденья вдоль боковой переборки, потом снова занялся закреплением грузовых ремней. Закончив, он ушел в кабину к арванианскому водителю.

Бансом пристегнулся к жесткому сиденью и всей душой пожелал оказаться снова на Момусе. Если бы двести лет назад настоящий «Город Барабу» не забросил свою труппу на Момус, подумал Бансом, лишиться мне всех медяков, если бы мы не показали «Арнхайму и Буну», что такое цирк. Но необходимость выжить на необитаемой планете и двести лет без зрителей не прошли бесследно.

Грузовик накренился, так что Бансом стукнулся головой о переборку, и кузов наполнила густая, удушливая пыль. Жрец уставился на безухого арванианина, готовый требовать медяки за плохую езду, но заметил, что Егерь безразлично смотрит в бортовой иллюминатор; по-видимому, пыль, шум и тряска ему не мешали. Жрец пожал плечами и обратил раздражение на собственную профессию.

— Жрецы, — пробормотал он. — На что мы годимся, кроме как собирать фактики и записывать историйки? — Бансом вспомнил довинитского миссионера, встреченного на Пироэле. — Да, вот это был жрец! — Он вспомнил изысканные очертания алтаря и светящиеся пурпуром и золотом витражи. Но самое главное, довиниты поклоняются богам, которые делают для них всякие штуки — если их должным образом попросить. Но напрокат в цирк богов не дадут: Бансом спрашивал миссионера. Похоже, довиниты заключили эксклюзивный контракт и перекупить его невозможно. Бансом не был уверен, что это — проявление деловой хватки довинитов или же ее отсутствие. Он задремал, сожалея, что много лет назад не последовал первому побуждению и не пошел учеником к каменщику или плотнику. Жрецы вели простую, спокойную жизнь, и он любил книги, но тут не наживешь ни денег, ни чего другого значительного.

Грузовик резко затормозил. Внезапно разбуженный жрец обернулся и поглядел в запыленный бортовой иллюминатор за спиной. Перед ним возвышалась громада «Барабу» в уродливых заплатах; надпалубные сооружения, лопасти и стабилизаторы прогнулись от гравитации. Бансом фыркнул. Остатки сна — о работе довинитского священника — еще крутились в голове: прихожане, вдохновленные повествованием и обещаниями довинитов. Бансом вздохнул, отвернулся от иллюминатора и расстегнул ремни.

Жрец вылез из кузова и обошел грузовик. Следующая партия притащенного ящерами оборудования ожидала погрузки. У открытой двери в грузовой отсек «Барабу» стоял Нуссет, ученик старшего корабельного жреца Шелема. Ковыряя пальцем в зубах, он наблюдал за приближением Бансома из-под полузакрытых век.

— Сходи-ка умойся. — Ученик жреца погрозил Бансому пальцем. — Тебя хочет видеть Шелем. Бансом полез в кошелек:

— В чем там дело, Нуссет? — Ученик пожал плечами и нырнул в дверь отсека, не поглядев на медяки Бансома. Потом оглянулся через плечо.

— Ты перескажешь мне свои заметки, чтобы я мог тотчас же переписать?

— Нет. Сначала узнаю, что от меня нужно Шелему.

— Тогда я буду на шестом уровне, посмотрю, как тренируются воздушные гимнасты — если позволят.

Бансом кивнул:

— Я буду в скрипториуме.

Нуссет засмеялся.

— Где ж еще? — Ученик свернул из главного коридора, предоставив Бансома самому себе.

Бансом шел быстро, морща нос из-за вони ящеров. Если мы, вопреки «Арнхайму и Буну», ухитримся заманить в шапито хоть немного зрителей, запах, возможно, снова выгонит их! Он пожал плечами, вспомнив, что дело главным образом в духоте корабля. На поверхности Пироэля ящеры смогут помыться.

Корабль утешения, фыркнул про себя Бансом, плывущий по морю бед.

Чем дальше он углублялся во внутренности «Барабу», тем чаще встречались люди: клоуны, уродцы, фокусники, униформисты ходили по коридору или стояли небольшими группами, либо громко споря, либо грустно разговаривая вполголоса. Даже обычно бесстрастные в компании арваниане кричали и потрясали кулаками. Бансом покачал головой, вздохнул и свернул направо, в узкий коридор.

В тихом, тускло освещенном коридоре, ведущем к скрип-ториуму Бансом запнулся: перед дверью расхаживал Алленби, наряженный в золотую пелерину и черную широкополую шляпу. Услышав шаги Бансома, Алленби поднял голову.

— А! Я надеялся, что ты скоро вернешься. Бансом остановился перед Алленби и кивнул:

— Чем могу быть полезен Великому Алленби? — Он протянул руку, и Алленби опустил в нее несколько медных мо-виллов.

— «Арнхайм и Бун» готовы к параду?

— Да. — Бансом не мог встретиться с Алленби взглядом. — Они выступят перед закатом.

— Как у них с крупными животными, Бансом?

Жрец потянул себя за губу, потом опустил руку:

— Девять номеров, Великий Алленби, с разных планет…

— Есть у них слоны?

Бансом кивнул:

— Двадцать. Внушительные животные. Раньше я видел только картинки…

— Да-да. — Алленби отмахнулся, его голубые глаза вглядывались в океан скудных возможностей, высматривая нечто неизвестное, что чудесным образом спасло бы «Барабу».

— Великий Алленби, у нас есть по крайней мере ящеры. У «Арнхайма и Буна» нет ничего подобного, — попытался ободрить Бансом.

— Хм! — Алленби покачал головой. — Горбунок, главный ящер, только сегодня потребовал увеличения платы рептилиям. — Алленби махнул рукой. — Из-за гравитации. Я думал, мы можем справиться с гравитацией. Я, наверное, круглый дурак! По крайней мере нам не нужно платить слонам. — Алленби посмотрел в глаза Бансому. — А что их клоуны, фокусники?

— Я не видел их работы, но, конечно, наши лучше, Великий Алленби.

Алленби покачал головой:

— Возможно. Мне было бы легче, если бы наши лучшие не остались на Момусе.

— Они слишком стары, Великий Алленби, слишком стары для такого путешествия.

— Шелем полетел.

Бансом пожал плечами и вытянул руки:

— Жрецу не надо выступать, и, кроме того, Шелем все время неважно себя чувствовал.

Алленби нахмурился:

— Что-то серьезное?

Бансом опустил руки:

— Я не медик, но, возможно, это просто старость.

— Старость, — повторил Алленби, потом посмотрел на палубу коридора. — Как я понимаю, эта болезнь неизлечима. — Бансом пожал плечами и кивнул. — Я желаю ему поправиться, Бансом. Мне скоро могут понадобиться его услуги.

Алленби кивнул, потом обошел Бансома и неторопливо направился к главному коридору. Бансом повернулся к двери скрипториума и открыл ее, заглянув в заваленное рукописями нутро. За прикрепленным к полу металлическим столом, обычным рабочим местом Шелема, никого не было.

Бансом вошел и закрыл дверь, радуясь, что запахи чернил, кожи и старой бумаги заглушают вонь от немытых ящеров, расползшуюся по всему кораблю. Ожидая Шелема, Бансом расхаживал по пустому отсеку. На большом столе в центре комнаты, рабочем месте Нуссета, он заметил незаконченную копию рукописи Шелема. Многие жрецы на Момусе захотят получить копии… Бансом рассмеялся про себя: «Если мы вообще вернемся на Момус. Последнее наше топливо было израсходовано на посадку на Пироэль, и оставшегося не хватит даже для перебазирования куда-нибудь в другое место, подальше от «Арнхайма и Буна».

Они потратили на обустройство уже два дня, а шатер так до сих пор и не установлен. Видя столь слабого конкурента, «Арнхайм и Бун» привезли свой аттракцион в тот же город восемь часов назад — и уже готовы к параду.

Бансом окинул взглядом забитые томами полки и пробежался кончиками пальцев по блестящим кожаным переплетам, пока не добрался до надписи «Книга «Барабу», том I». Часть книги была заполнена преданиями и воспоминаниями о древней Земле — до того, как цирк вышел в космос, — а часть рассказывала о путешествиях «Города Барабу» и «Большого шоу О'Хары», лучших артистов и номеров во всем Девятом Квадранте.

«Старая труппа, — подумал Бансом, — да уж, было на что посмотреть». Старый «Барабу» начинал парад-алле через четыре часа после выхода на орбиту, используя отделяющиеся корабельные отсеки в качестве челноков.

Бансом покачал головой. На трофейном арванианском линейном крейсере, служащем теперь «Барабу II», остались только два из исходных двадцати боевых посадочных челноков, да и те на Пироэле сломались, и починить их без денег на запчасти надежды не было. Пальцы скользнули по переплетам вниз.

— Скрипториум!

— А-а-а-ах-х-х! — Бансом прижал руку к колотящемуся сердцу, быстро оглядел отсек и расслабился, только увидев интерком, встроенный в переборку над столом Шелема. «Я никогда не привыкну к этому».

— СКРИПТОРИУМ, ЭТО СУДОВОЙ ЛАЗАРЕТ. Бансом подошел к столу и коснулся кнопки вызова.

— Да?

— Бансом?

— Да.

— Это доктор Ворр. Можешь спуститься в лазарет?

Бансом недолюбливал арванианского врача. Он недолюбливал арваниан вообще, но Ворра в особенности.

— В чем дело, Ворр? Я очень занят.

— Шелем умер. Я уже уведомил Алленби. Шелем оставил тебе письмо.

Бансом опустился в кресло Шелема.

— Я спущусь… спущусь, как только смогу.

— Пожалуйста, прими мои соболезнования.

Бансом кивнул отключившемуся интеркому.

Вернувшись из лазарета, Бансом зашел в офицерскую кают-компанию, как его просил посланный Алленби зазывала. Алленби сидел с бокалом заболонного вина и тер глаза. Он поднял голову и бросил на стол несколько медяков.

— Сюда, Бансом. У нас мало времени. — Алленби указал на койку у стола слева от себя. Бансом убрал медяки и сел. — Ты здоров, Бансом? Ужасно выглядишь.

Бансом кивнул:

— Только этого нам и не хватало… — Он слабо махнул рукой, потом опустил ее на колено. Алленби вздохнул, оба помолчали.

— Бансом, мне нужна твоя помощь.

— Конечно; все, что смогу сделать, Великий Алленби.

Алленби кивнул; он крепко сжал челюсти, глядя на жреца немигающим взглядом.

— Полагаю, ни для кого не секрет, что у нас неприятности.

— Может, кто-то где-то во вселенной и не в курсе, хотя я сомневаюсь в этом, Великий Алленби.

Алленби приложился к бокалу, поставил его на стол и вопросительно посмотрел на Бансома:

— Хочешь?

— Пожалуйста.

Алленби потянулся к полке за койкой и достал бокал и новый кувшин. Наливая, он продолжил:

— Остался лишь один секрет, Бансом: насколько серьезны эти неприятности на самом деле. — Он заткнул кувшин и подтолкнул бокал Бансому. Жрец положил на стол несколько медяков и взял бокал. — Предсказатели увидели это еще до того, как мы покинули Момус, даже до того, как сформировали труппу. Если ничего не предпринять, сомневаюсь, что мы вообще сможем открыться, а если и откроемся, не окажется ли это просто фарсом?

— То есть?

Алленби наклонился вперед:

— Артисты… боятся выходить на манеж…

Бансом невольно расхохотался.

— Прошу прощения, Великий Алленби. — Он бросил на стол два мовилла. — Прости, пожалуйста, но я просто не могу себе такого представить. Все наши артисты мастера своего дела, и у них за плечами много лет работы и на манеже, и у придорожных огней.

— И тем не менее это так. Сколько ты видел репетиций?

Бансом сделал глоток, потом пожал плечами:

— Всего несколько после того, как мы покинули Момус, да и те уже больше недели назад. Даже клоуны перестали пускать зрителей, даже если им предлагают плату.

— Понимаешь? Можешь себе представить, что это означает? Чтобы клоуны отказывались выступать за медяки?

Бансом кивнул:

— Теперь понимаю, о чем ты. Все происходило так постепенно, что я даже не задумывался… Но почему? Они же не перестали быть артистами и не стали хуже, чем на Момусе.

Алленби потер подбородок, потом откинулся на койку с бокалом в руке.

— И этот корабль, и Пироэль — странные площадки. И пироэлианцы — странные зрители, а теперь еще и соперники в виде «Арнхайма и Буна»… Доктор Ворр сегодня лечил жонглеру Рулиуму сломанный палец на ноге. Рулиум уронил булавы во время репетиции.

— Рулиум? — Бансом открыл рот. — Только не Рулиум!

— Теперь ты начинаешь понимать?

— Да. — Бансом покачал головой. — И да, и нет. Что такое на нас нашло? Нельзя ли это как-то наладить?

— Мы знали, что сильно рискуем, отправляясь на гастроли так скоро, но нужно было трогаться сразу, как только мы получили медяки. Если бы мы еще промедлили, спонсоры начали бы забирать средства. — Алленби пожал плечами. — Тут уж либо отправляться немедленно, либо не отправляться вовсе.

Бансом вспомнил чувства, нахлынувшие на него после наблюдений за приготовлениями «Арнхайма и Буна».

— Возможно, так было бы лучше — не отправляться вовсе.

— Это беспредметный разговор; мы уже здесь и останемся здесь, если не сможем собраться и отработать программу так, чтобы хотя бы покрыть расходы. — Алленби поставил локти на стол и сжал руки. — Я убежден, что эта труппа вполне может заставить толпу раскошелиться. Недостаток массовости и пышности мы более чем компенсируем мастерством и изощренностью. Я распорядился назначить парад-алле сегодня на шестой час пополудни — за целый час до выступления «Арнхайма и Буна».

— Так ведь даже шатер еще не установлен!

— И тем не менее. Уже сейчас каждая свободная пара рук и все рептилии, включая Горбунка, отправляются работать. Думаю, оборудование будет готово вовремя, но от этого мало толку, если на улицы Кукью выйдет унылая, неорганизованная толпа, а не цирк.

— Великий Алленби, ты просил меня о помощи. — Бансом поднял брови и пожал плечами. — Но что я могу сделать? Я всего лишь жрец — простой историк.

— До отправления с Момуса Шелем работал с предсказателями. У него был ответ.

— И какой?

Алленби пожал плечами:

— Я надеялся, что он рассказал тебе.

— Нет.

— Вы ничего не обсуждали?

Бансом пожал плечами:

— Мы практически не разговаривали с самого старта. Он был полностью погружен в работу над рукописью… — Жрец полез за пазуху и вытащил листок бумаги, который дал ему доктор Ворр.

— Что это?

— Доктор передал. Он сказал, что это письмо Шелема ко мне. — Бансом развернул листок, потом испустил вздох разочарования. — Ничего.

— Что там написано?

— Сорок семь: тридцать четыре. Читай сам.

— И это все? Что означают эти числа?

— Ты должен понять, Великий Алленби, Шелем был очень стар, и его разум… ну, вот очень хороший пример. Это явно порядковые номера книги и главы, но история, которую Шелем написал для жрецов Тарзака, начинается с книги сорок первой и заканчивается сорок шестой. Сорок седьмой книги не существует.

— Бансом, возможно, именно ее он и писал.

— Несомненно, но ни один жрец не может выступить с рассказом, не утвержденным остальными жрецами Тарзака. Возможно, в Иконе такое бывает, но…

— Какой период охватывает эта глава?

— Не знаю. Молодой Нуссет — ученик Шелема — должен бы знать. Он копировал рукопись.

Алленби нажал на кнопку пульта, вмонтированного в стол, и вызвал скрипториум. Нуссет отозвался.

— Нуссет, это Алленби.

— Да, великий Алленби?

— Какой период охватывает тридцать четвертая глава в новой книге Шелема?

— M-м, не уверен. Минутку.

Алленби, подняв брови, посмотрел на Бансома; тот только пожал плечами.

— Ученики уже не те, что прежде.

— Великий Алленби?

— Да, Нуссет?

— Вот она. Так, тридцать четвертая… хм-м-м. Эта глава рассказывает о войне. Похоже, закончена.

— Нуссет, принеси ее в кают-компанию. — Алленби увидел, что Бансом хмурится. — В чем дело?

Жрец покачал головой:

— Чтобы Шелем собирался читать это труппе корабля? Самый страшный период в истории Момуса? Если труппа в таком настроении, если люди настолько неуверены в себе, как ты описываешь, Великий Алленби, эта глава может оказаться последним ударом.

— Возможно.

— Возможно? Я кое-что понимаю в жреческом деле.

Алленби кивнул:

— Не обижайся, пожалуйста, Бансом, но то, что Шелем был старшим жрецом «Барабу», приводит меня к мысли, что и он тоже кое-что понимал в своем деле.

Бансом покраснел.

— Конечно. — Они несколько минут ждали в тишине, не сводя глаз с двери кают-компании.

Когда вошел Нуссет с пачкой бумаг, Алленби взял их, подал ученику несколько медяков, и, не успел тот выйти из комнаты, как Алленби уже погрузился в чтение. Он был неподвижен, жили только голубые глаза. Дочитав страницу, он подкладывал ее в конец пачки. Наблюдая, как Алленби то посмеивается, то хмурится, то смаргивает слезы, как кивает, берясь за следующую страницу, Бансом снова вспомнил о довинитском миссионере.

«Я еще не слишком стар, — думал он. — Я еще мог бы пойти в ученики к каменщику. А еще работа жреца очень похожа на работу интермедиста… да и рассказчика. Если я когда-нибудь вернусь на Момус».

Он вздохнул, поднял голову и увидел, что Алленби протягивает ему бумаги; жрец не смог истолковать выражение его лица. Когда Бансом взял рукопись, Алленби встал и пошел к двери, затем остановился.

— Бансом, в четвертом часу ты выступишь перед труппой с этой главой. Будь готов. — Он повернулся и вышел.

Жрец сел, несколько минут таращился на закрытую дверь, потом посмотрел на бумаги в руке. Знакомые каракули Шелема покрывали нелинованные листы. Покачав головой, Бансом начал читать.

В четвертом часу Бансом стоял на упаковочном ящике в грузовом трюме «Барабу» в окружении собравшейся труппы. Люди, арваниане и ящеры — все в парадных одеяниях — стояли молча, ожидая слов жреца. Бансом откашлялся и начал:

— Шел двести четвертый год крушения «Барабу» и пятый год пребывания лорда Алленби в должности Великого Государственника Момуса. Защита Девятого Квадранта Обитаемых Планет, послом которого Алленби некогда являлся, была снята по приказу Совета Семи Девятого Квадранта для усиления обороны центральных районов, оказавшихся в зоне особого внимания военачальников Десятого Квадранта. Остались только горсточка Горных Егерей, вышедших на пенсию или демобилизовавшихся на Момус, да заверения Объединенных Квадрантов, что они придут на защиту Момуса в случае, если планета подвергнется вторжению.

Бансом читал слова Шелема, и месяцы борьбы, боли и страданий постепенно стирались из памяти, пока и жрец, и артисты не вернулись к тому мрачному часу.

— В то же самое время, когда последний корабль Девятого Квадранта покинул небеса Момуса, лорд Алленби пригласил к себе Великих Мастеров планеты. Они собрались в доме Алленби в городе Тарзаке и встретились с представителями оставшихся Горных Егерей…

Лорд Алленби, сидевший, скрестив ноги, за столом, смотрел на мрачные лица собравшихся.

— Есть предложения? — Его взгляд остановился на лице молодого человека в черно-коричневой мантии униформиста, ярко выделяющейся на фоне стены. — Пейнтер? Ты — старший из оставшихся на планете Горных Егерей.

Стоявший поодаль бывший лейтенант пехоты пожал плечами:

— Если разведывательные прогнозы, которыми снабдил тебя генерал Казн, верны, то Десятый Квадрант использует для вторжения наемников, — возможно, арваниан — под предлогом, который даст Объединенным Квадрантам формальный повод отказаться от вмешательства. Вопрос только во времени, но можно не сомневаться, что это будет скоро.

Алленби потер подбородок:

— Размер арванианского отряда?

— Не больше батальона. На что-то большее ОК пришлось бы обратить внимание. Но… — Пейнтер опустил глаза. — Этого должно хватить. Они будут вооружены шквальными лучеметами в качестве легкого оружия и, возможно, импульсными излучателями и дезинтеграторами для тяжеловооруженной роты. К тому же арваниане — крутые ребята.

— Ну а наши Егеря? Ведь их на Момусе около двухсот?

Пейнтер кивнул:

— Примерно половина из них — технический персонал: техники, медики, электрики и компьютерщики не более годятся для боя, чем клоуны… — Пейнтер заметил, что Великий Камера, мастер тарзакских клоунов, глянул на него, подняв бровь. — Не обижайся, Великий Камера. — Лейтенант снова повернулся к Алленби. — За вычетом их и тех, кто негоден по возрасту, мы имеем, возможно, дюжину строевых солдат, экипированных разве что голыми руками.

— И?..

— И будь это задачей в офицерской школе, я бы вспомнил, осторожность — мать доблести, — и не получил бы неуд.

— Невозможно.

— Знаю.

— Ну и какова же альтернатива, Пейнтер?

— Герилья. Партизанская война. Избегать прямых столкновений, использовать тактику булавочных уколов, утомлять их… превратить для арваниан жизнь на Момусе в ад… — Пей-нтер опустил глаза и покачал головой.

— Что такое? Что ты собирался сказать?

Пейнтер скривил губы, потом поднял глаза:

— Чтобы превратить планету в ад для арваниан, нам необходимо будет превратить ее в ад и для нас самих. Такая война — это противоборство духа… мужества. Чтобы увеличить для арваниан цену завоевания, народу Момуса придется и самому заплатить дорогую цену. Возможно, на это уйдут годы. Они могут измотать нас первыми…

— Ха! — Все повернулись к Доруму, силачу и мастеру тарзакских уродцев. — Пейнтер. Ты полагаешь, момусиане лишены силы духа? — Остальные одобрительно кивнули.

Пейнтер потер глаза, потом опустил руку.

— Я видел такую войну раньше, Дорум. Шесть лет назад, во время восстания на Хессифе. У меня на глазах командира роты разорвало на куски… маленькая девочка попросила воды… она обмоталась проволокой, превратившись в ходячую бомбу. — Он отошел от стены. — Хватит у тебя духу превратить себя в бомбу, Дорум? Или превратить в бомбу жену или дочь? У хессифиан на это хватило духу, и этого оказалось недостаточно. Мы разбили их. Егеря подавили восстание.

Воцарилась мертвая тишина. Алленби видел, как углубляются морщины на лицах.

— Есть другие предложения? — Никто не шелохнулся. — Прекрасно. Пейнтер, с чего начнем?

Наавон Дор, командир арванианских наемников, забыл о линейном крейсере «Меч», несущемся к планете Момус: его стило порхало по экрану, закрывавшему одну из переборок каюты, движения художника были быстрыми и уверенными. На экране появились изображения суровых гор Арвана и резких ветров, сгибающих тонкие растения. Экран Наавона мог бы оживить рисунок: серые облака скользят за горами, деревья диа раскачиваются под ветром, — но он предпочитал достигать этого эффекта рисованием. На переднем плане появился утес, а на обрыве — вихрь линий и теней, который скоро превратился в подобие его самого: высокая фигура, приплющенная голова гордо вскинута, черные, как ночь, глаза пристально смотрят из-под выступающих надбровий на далекие горы. Наавон мгновение помедлил, всматриваясь в портрет. На герое была старомодная одежда: стоячий воротник и скрещенные ремни, как у старых арванианских наемников. Наавон нахмурился, потом узнал воина. Отец, почему я сейчас думаю о тебе?

— Наавон? — Старший офицер отвернулся от экрана. В люк просунулся его заместитель.

Наавон выключил экран, стирая изображение, и бросил стило на прикроватный столик.

— В чем дело, Госс?

— Многопалый прилетел с командного корабля и желает видеть тебя.

— Этим некорректным в расовом отношении словечком ты, полагаю, обозначаешь адмирала Садисса.

— Его самого.

— Возможно, Госс, тебе интересно будет узнать, что Са-дисс как ворлианец не более виноват в том, что у него четырнадцать пальцев, чем мы, арваниане, в том, что у нас десять.

— Да, Наавон. — Госс, старый солдат и верный друг старшего офицера, потупился, изображая конфуз, в уголках рта обозначились озорные морщинки. — Хотя не знаю. Виноват он или нет, а, бьюсь об заклад, бучу поднять может.

Наавон покачал головой:

— Чего хочет представитель нашего патрона?

Госс ухмыльнулся:

— Он желает предъявить кому-то обвинение.

Старший офицер вскинул брови и кивнул:

— Ладно, Госс. Пожалуйста, пригласи адмирала.

Госс повернул голову и крикнул:

— Эй, ты! Давай сюда! — А потом вошел в каюту, сел напротив Наавона и стал ждать появления ворлианского адмирала.

Садисс вошел. Арванианский командир с интересом наблюдал, как приземистый гуманоид, одетый в черный костюм и плащ, осматривает каюту, высматривая, куда сесть. Наавон указал на табурет:

— Это лучшее, что я могу предложить, адмирал.

Садисс бросил злобный взгляд на сидящего Госса, потом повернулся к Наавону:

— Я лучше постою.

— Как хотите. — Госс поднял ногу в ботинке, положил ее на табурет, сверху закинул другую ногу. У Наавона мелькнула мысль, не следует ли ему объяснить ворлианцу, что Госс так же ведет себя и с арванианскими офицерами. Он покачал головой и снова повернулся к Садиссу. — Ну и что вам нужно, адмирал?

— Солдата из вашей третьей роты, Т'Дулна. Я официально обвиняю его в измене.

Наавон кивнул:

— Ясно. Что он натворил?

— Пораженчество. Он пренебрежительно высказывался о нашей славной миссии.

— Хм-м-м. Это серьезно. И что он сказал?

— Он назвал нашу освободительную миссию вторжением и намекнул, что выставлять современную армию против того, что он назвал «невинным обществом клоунов и жонглеров», трусость.

Наавон кивнул:

— И вы слышали, как Т'Дулна говорил это?

Садисс повернулся к открытой двери и махнул рукой:

— Эмис, Юст, сюда! — Два арванианских солдата вошли в каюту и вытянулись рядом с адмиралом по стойке «смирно». — Эти двое слышали его и доложили мне об измене.

Наавон откинулся на койку и сцепил пальцы на животе:

— Ясно. — Старший офицер внимательно оглядел солдата Эмиса, потом солдата Юста. Кивнув, он повернулся к Госсу. — Этих двоих уволить из части и вышвырнуть с моего корабля. Если адмирал не возьмет их на свой корабль, выбрось за борт, и пусть идут пешком.

Госс встал и потер руки:

— Да, Наавон, с удовольствием. — Госс подошел к солдатам, схватил обоих за руки и потащил из каюты. Тот, кого звали Эмисом, перед тем, как вывалиться в коридор, умоляюще посмотрел на Садисса.

Садисс уставился на Наавона:

— Что это все означает, старший офицер?

— Вторжение на Момус — действительно трусость, Садисс, и на моем корабле говорить правду — не измена.

— Это проявление недостатка лояльности к Десятому Квадранту!

— Верно, — кивнул Наавон. — Совершенно верно. Но и это на моем корабле не преступление. Люди в этом батальоне обязаны быть лояльны мне и друг другу. Никакой другой лояльности не требуется, вот почему вы можете забрать своих шпионов. Я не желаю, чтобы из-за них нижние чины перестали доверять друг другу.

— И что мне с ними делать?

— Добавьте их к тому сборищу преступников, которое вы называете Освободительной Армией Момуса.

— Преступников? Старший офицер Дор, это представители угнетенного народа Момуса, которые обратились к Десятому Квадранту за помощью, чтобы свергнуть…

— Заткнитесь, Садисс! Скармливайте ваши байки Объединенным Квадрантам, а не мне. Ваша освободительная армия — не что иное, как убийцы, воры и мошенники, изгнанные из момусианского общества, и предлог высадить войска на Момус без вмешательства ОК. Ведь так?

В каюту вошел Госс и уселся свое место.

— Наавон, я запихнул их в челнок Садисса.

Старший офицер кивнул и снова повернулся к адмиралу:

— Полагаю, это закрывает наше дело, Садисс.

— Не совсем, Дор. Ваши солдаты присягали…

— Мои солдаты присягали исполнять мои приказы. Ваши начальники наняли меня завладеть Момусом для Десятого Квадранта, с оплатой по факту, — что мы и сделаем… — Наавон ухмыльнулся. — Если не получим лучшего предложения. Между тем мы не обязаны быть в восторге от того, что делаем; довольствуйтесь тем, что мы это делаем. И это все.

Садисс перевел взгляд с Наавона на Госса, потом снова посмотрел на Наавона.

— Это не конец, Дор. Я назначен командующим этой миссией…

— И это все, Садисс. Желаете, чтобы Госс проводил вас на челнок?

Садисс резко повернулся и вышел из каюты. Госс покачал головой:

— Наавон, нас ждут неприятности. Военачальники Десятого могут прислушаться к его болтовне.

Наавон рассмеялся:

— Госс, дружище, ты действительно не понимаешь, а?

— Что не понимаю?

— Адмирал Садисс — неизлечимый романтик. Я уверен, он искренне считает себя освободителем, а нашу миссию — освободительной. Военачальники Десятого, однако, вовсе не мечтатели, какими их хотел бы видеть Садисс.

Госс почесал нос:

— Если я не понимал раньше, Наавон, то теперь я понимаю еще меньше.

Наавон взял стило и включил рисовальный экран. Продолжая говорить, он нарисовал гротескное изображение Са-дисса.

— Госс, ты должен понять философию Десятого Квадранта. Она интересна, если не оказываться у них на пути. Они убеждены, что ворлианцы предназначены править вселенной.

Госс пожал плечами:

— Садисс убежден в том же. Никакой разницы.

— Ах, Госс, но разница есть. Нынешние Военачальники, как и все их предшественники, служат идее. Садисс служит самому себе. Военачальники видят ворлианцев будущими правителями всего сущего. Садисс видит правителем себя. Военачальники жмут, пока не встретят сопротивление, потом отступают и ждут, предоставляя следующему поколению военачальников продолжать охоту. Это безжалостно медленный, тяжелый план завоевания, он не принесет быструю победу над окружающими народами, но в конце концов приведет к успеху. Например, наша маленькая миссия. Вот мы, незначительная армийка, посланы завладеть для Десятого Квадранта незначительной планеткой: в масштабе вселенной — пылинка, слишком маленькая, чтобы беспокоиться о ней. «Это мелочь, — говорят Квадранты, — пусть Десятый получит ее». И Десятый возьмет эту пылинку, друг мой, и добавит ее ко всем прочим уже собранным пылинкам, потому что из таких-то пылинок…

— И состоит вселенная, — Госс нахмурился, потом поднял брови. — А Садисс?

Наавон пожал плечами:

— Такой план рассчитан на работу тысячи поколений; у Садисса времени мало. Он служит самому себе, тогда как военачальники служат предназначению.

Госс вытащил из-за пазухи маленькую деревянную флейту, поднес к губам и сыграл несколько трелей.

— А где же наше место, Наавон? Если то, что ты говоришь, верно, военачальники в один прекрасный день обратят взоры на Арван.

Наавон откинулся к стене и вызвал на экран анимационную программу.

— К тому времени нас давным-давно не будет. — Изображение Садисса на экране дернулось и споткнулось. Офицер пожал плечами. — Хотя Арван и будет поглощен, подумай о грандиозности замысла, Госс. Призраки армии военачальников смогут оглядываться на то, что они совершили.

Госс просвистел короткую комическую фразу — как раз когда фигура на экране споткнулась, потом опустил флейту и хлопнул ею о ладонь.

— Не хотел бы я жить под Десятым.

— Не в этом дело, Госс. — Наавон вытянул руки. — Что нам с тобой, Госс, до грядущих столетий? Как солдаты, мы, возможно, приведем в действие какие-то события, но их легко можно парировать другими событиями. Я рисую картины и стираю их, ты играешь чудесные мелодии, которые тают в воздухе. Но военачальники Десятого изменяют вселенную, какими бы эти изменения ни были.

Госс поднес было флейту к губам, потом опустил ее.

— Ты одобряешь?

Наавон пожал плечами:

— Что значит одобрение простого солдата по сравнению с результатом?

— Наверное, ничего. И это относится и к Садиссу, вот почему он не может причинить нам неприятностей.

— Именно. Военачальники наняли нас для работы. Пока мы делаем эту работу, они будут довольны.

Госс сыграл еще короткую фразу, потом нахмурился:

— Наавон, что, если бы Садисс смог сам, за отмеренное ему время, довести план Военачальников до конца?

Наавон отвернулся от Госса и посмотрел на экран:

— Если бы я считал, что он сможет довести план до конца — или разрушить его, — думаю, я служил бы ему, чтобы поучаствовать в этом. Мне хотелось бы, чтобы мое имя было связано с чем-то прочным, пусть даже и негативным, но… — Старший офицер пожал плечами.

— Но тебе, Наавон, приходится довольствоваться двумя кормежками в день и отрядом из жалких восьмисот солдат.

Наавон засмеялся.

— Тех, кто доживет. — Он взял стило, выключил анимацию и несколькими штрихами состарил фигуру Садисса на восемьдесят лет. Пока он рисовал, Госс заиграл запинающуюся, рваную мелодию «Умрут последние из нас».

Присев на корточки на опушке леса на севере Аркадии, Освальд Пейнтер, бывший лейтенант Егерей, внимательно осмотрел пустыню и небо. Все было чисто.

«Так будет не всегда», — подумал он.

Алленби очень надеется, что фокусники и предсказатели собьют арваниан с толку и предвосхитят их планы.

Пейнтер фыркнул и встал.

Этого будет мало.

Он вернулся в лес и пробирался через густой кустарник, пока не дошел до небольшой поляны. Там Пейнтер остановился и посмотрел на свою оборванную команду: униформистов, уродцев, клоунов, акробатов…

И по крайней мере один метатель ножей. Возможно, хоть от него будет толк.

Пейнтер поднял руки:

— Хорошо, ребята, слушайте. — Он указал на центр поляны. Когда они подтянулись и встали полукругом, Пейнтер посмотрел на их лица. На одном была скука, на другом возбуждение, а на третьем озорство. Дети играют в солдатиков. В них нет того, что превращает в настоящего партизана. — У нас много работы и мало времени…

— Пейнтер. — Тип в оборванной черно-алой мантии поднял руку, и Пейнтер кивнул. — Пейнтер, я Рууз из фокусников Аноки.

— Да?

— Тут еще надо уладить вопрос оплаты.

— Оплаты? — Великий Фетиш, чем я тут занимаюсь!

— Конечно. То, что мы здесь, ценно для тебя, не так ли?

Пейнтер покачал головой:

— Это другое дело.

— Другое? Почему другое?

— Мы здесь, чтобы научиться защищать ваши дома… вашу планету!

Рууз опустил ресницы и поднял голову:

— То, что мы здесь, ценно для тебя?

— Конечно!

Рууз пожал плечами:

— Значит, это ценно и для нас.

Качая головой, Пейнтер полез за пазуху и извлек оттуда пустой кошелек.

— Кажется, у меня плоховато с деньгами.

Женщина в коротком белом одеянии подняла руку:

— Я Фейда из кассиров Сины. Если позволите, я выделю инструктору мелкую ссуду.

Пейнтер посмотрел на своих подопечных, потом хлопнул правым кулаком о левую ладонь.

— Глупцы, вам грозит кровавая баня, а вы стоите тут и пытаетесь заработать на этом медяки! — Они сумасшедшие; абсолютно чокнутые! Пейнтер перевел дух. — Ладно! Сколько?

Рекруты бесконечно долго торговались друг с другом, потом вперед выступил клоун в оранжевом.

— По два мовилла каждому.

Кассир из Сины сосчитала людей, потом залезла за пазуху и вынула сорок четыре медные бусины. Подавая их Пойнтеру, она ухмылялась.

— Есть, конечно, и такая мелочь, как проценты.

Пейнтер взял медяки и пристально посмотрел на Фейду.

— Конечно! И сколько?

— Десять процентов.

— Десять… да это грабеж!

Фейда пожала плечами и махнула рукой на товарищей:

— Ты должен признать, что я изрядно рискую.

Пейнтер кивнул, потом раздал медяки. Она тоже это понимает. Если даже неграмотная счетчица медяков понимает это, что я здесь делаю? Вложив последние два медяка в последнюю протянутую руку, Пейнтер снова занял место в центре полукруга, вспоминая, что за неуплату долга в разумный срок наказывают изгнанием. Он опустил глаза, почесав в затылке. Еще несколько таких сеансов, и я буду по уши в долгах. Он снова кивнул, потом поднял глаза.

— Прежде чем мы начнем, есть еще такая мелочь, как оплата моих услуг.

Рууз посмотрел на товарищей, потом снова на Пейнтера.

— И сколько стоит инструктор?

Пейнтер сложил руки на груди:

— Три медяка с носа.

— Вор! — крикнул уродец в заднем ряду. — Мы-то запросили по два!

Пейнтер пожал плечами:

— Война напрямую ударит по вашим кошелькам, а вы понятия не имеете, как с этим быть. А я знаю. Эти знания ценны для вас?

Под ворчание рекрутов Пейнтер услышал шаги за спиной. Он обернулся. Алленби улыбался и качал головой:

— Лорд Алленби!

— Вижу, все идет хорошо, Пейнтер.

Пейнтер фыркнул:

— Можно узнать, что привело тебя сюда?

Алленби кивнул:

— Я пришел поздравить тебя, Пейнтер. Я официально назначил тебя командующим Вооруженными Силами Момуса. — Пейнтер таращился на Великого Государственника; у него не было слов. Алленби отвернулся и, уходя, бросил через плечо: — Война — это ад, Пейнтер. Война — это ад.

Пейнтер снова повернулся к своим подопечным. Мрачный Рууз протянул ему медяки и ссыпал в протянутую руку.

— Хочешь пересчитать?

Пейнтер кивнул:

— Конечно.

Отсчитав сорок четыре медяка плюс проценты, он передал их кассиру и убрал остаток. Фейда поклонилась.

— В будущем инструктор может рассчитывать на более низкую процентную ставку от Фейды. Я вижу, он — состоятельный человек.

Пейнтер кивнул, а в уме промелькнула картина: он ведет Вооруженные Силы Момуса против арванианских наемников

Не забыть бы спросить у Алленби насчет заработной платы Не думаю, что ее хватит.

Куулис, инспектор Большой Арены Тарзака, стоял в центре темного амфитеатра, лаская взглядом освещенные светом звезд трибуны. Цирк, погруженный в запряженные ящерами и лошадьми фургоны, уехал несколько часов назад. Они звали его с собой, но Куулис остался. Его место здесь, с Ареной. Его долг перед цирком исполнен; цирк в безопасности.

— Отец?

Куулис повернулся к зрительскому входу и прищурился:

— Лисса?

— Да, отец. — Стройная молодая женщина пересекла манеж и опустила на землю рюкзак. — Ты должен уйти. Захватчики скоро будут здесь.

Куулис отвернулся и скрестил руки на груди:

— Нам нечего обсуждать.

— Ты все еще сердишься на меня? Куулис фыркнул:

— Моя дочь — солдат!

— Я хотела бы быть послушной дочерью, отец.

— И тем не менее не слушаешься.

— Мы должны бороться…

— Ба! Мы — хранители Арены, Лисса, а не убийцы. И если на Момусе создана армия, где же она? Почему она оставляет Тарзак врагам? Почему она не сражается?

— Отец, если мы столкнемся с арванианами в открытую, для нас все будет кончено. Мы должны использовать другую тактику.

— Затаиться в лесу, всаживать нож в спину, когда никто не видит. — Куулис плюнул на землю. — Почему же ты здесь, в Тарзаке, а не прячешься в холмах с остальными нашими храбрецами?

Лисса наклонилась и подняла рюкзак, закинув лямку на плечо.

— Меня послали за огненными шариками. — Она залезла в рюкзак и вытащила предмет размером с небольшую сливу. — Фокусники так вызывают сильный огонь. Из сырого кобитового теста делается оболочка, внутри которой образуются две камеры, в каждой из которых содержатся некие вещества, и, когда шарик сминают, эти вещества смешиваются. Ты много раз видел этот фокус и знаешь, какой жаркий получается огонь. А эти особенные: втрое больше тех, что используют фокусники.

Куулис покачал головой:

— Ну и денек: фокусники расстаются со своими секретами — ну и денек!

Лисса убрала огненный шарик в рюкзак и посмотрела отцу в лицо.

— Все мы с чем-то расстаемся, отец…

Куулис зажал Лиссе рот рукой:

— Тсс! — прошептал он. — Ну-ка, быстро к северному входу!

Они тихо перебежали манеж и остановились у прохода в трибуне. В зрительском входе замерцал свет факелов. Куулис осторожно выглянул из-за угла. На арену выходили люди… и он узнавал их! Кардик, убийца, осужденный и изгнанный городом Тарзаком, смеясь, хлопнул по спине спутника. Тот, поджигатель Хароман, поднял факел и помахал им над головой.

Мой отец был инспектором этой Арены, а до него — его отец.

Мисор — вор, убийца и главарь банды — шел рядом с приземистым, одетым в черное ворлианцем; вот он засмеялся и хлопнул незнакомца по плечу. Незнакомец улыбнулся.

Эта Арена видела лучших артистов Момуса.

За отрядом безухих арванианских наемников, вооруженных винтовками, шла пьяная банда изгнанников; на их лбах красовались голубые метки приговоров.

На этой Арене родились два наших великих закона.

Вор Даззул.

Джокосин, вор и убийца.

Убийца Васерат и еще множество незнакомых, но все отмеченные голубыми знаками приговоров.

— Ура, Мисор! Ура, Мисор!

Мисор встал в центре Арены и поднял руки, требуя тишины. Банда головорезов притихла.

— Кого Большая Арена признает своим королем?

— Мисора! — Заорала шайка отщепенцев. — Да здравствует Великий Мисор, король Момуса!

Куулис обернулся к дочери. В глазах Лиссы стоял ужас.

— Лисса, ты должна рассказать Алленби.

— Пойдем со мной, отец.

Куулис посмотрел Лиссе в глаза и поцеловал в лоб:

— Я должен остаться. Видишь, что они делают с моей Ареной? — Лисса закрыла глаза и кивнула. — Иди, только оставь мне немножко этих пирожков. — Куулис залез Лиссе в рюкзак и набил себе карман огненными шариками. Подняв глаза, он увидел, что Лисса плачет. — Держись, солдатик. Такое случится не раз, прежде чем Момус освободится от захватчиков. Ну, иди же!

Девушка повернулась и быстро пробежала по туннелю. На пыльной, темной улице она остановилась и оглянулась. Отца в проходе уже не было.

Командир арванианского взвода поднялся на невысокий холм, оглядел дорогу на Тьерас, прошептал пароль и спустился в окоп, занятый тремя другими наемниками; двое из них были еще живы.

— Все спокойно, Иас?

Арванианин, сидящий на корточках перед портативным радаром, поднял голову и кивнул:

— Уже больше двух часов, командир. Думаешь, они нападут снова? — Все было тихо.

— Нет. Но не теряй бдительности. Как Т'Дулну угораздило? — Он указал на мертвого наемника.

Солдат, выглядывающий из окопа, вытащил что-то из-за пояса и сунул сидящему за спиной командиру. Это был тонкий нож без рукояти. Когда взводный взял клинок, солдат кивнул на дерево у дороги.

— Этот тип был вон там, рядом с деревом. Он бросил эту штуку.

— Бросил? Да здесь шагов пятьдесят и бросок вверх.

— По-моему, здесь ближе к шестидесяти шагам.

Взводный тихо присвистнул.

— Вы слышали, что произошло в Тарзаке?

— А что?

— Помните того момусианина, Мисора?

Наблюдатель повернулся и сплюнул.

— И что с ним?

— Многопалый и его «Освободительная Армия» устроили церемонийку коронации Мисора королем Момуса, когда местный патриот воспользовался случаем разбросать вокруг что-то вроде зажигательных бомб.

Солдат засмеялся.

— Это правда?

— Клянусь.

— А Многопалый и Мисор?

Взводный пожал плечами:

— Подгорели немного, но еще живы.

Солдат снова уставился на окрестности:

— Жаль. А что бомбометатель?

— Ни кусочка не осталось. — Взводный выбрался из окопа. — Будь настороже, если не хочешь, чтобы такая бомбочка постучалась в двери твоего дворца. — Он встал. — Пришлю сменщика до рассвета.

Оператор датчика указал на мертвого наемника:

— А как с ним?

— Он тебе мешает?

— Нет.

— Мы выступаем утром. Захвати его бумаги, прежде чем закопаешь окоп, и сдай писарю.

Взводный исчез в ночи, а двое часовых избегали смотреть в глаза друг другу. Наблюдатель повел стволом в сторону мертвого метателя ножей. Во время нападения этот человек просто вышел из-за дерева и бросил клинок в окоп, попав Т'Дулне в грудь. А потом он просто потрясенно стоял, даже не пытаясь убежать. Солдат покачал головой, отвел взгляд от мертвеца и снова начал вглядываться в тени.

Предсказательница покачала головой:

— Бесполезно, Алленби. Арваниане не люди; их будущее неясно. Я не вижу их.

Фокусник согласно кивнул:

— Все верно. Они не люди; их разумы закрыты от моей силы.

Алленби посмотрел на две тени, потом повернулся к третьей.

— Ну, Пейнтер?

Тот пожал плечами:

— Если так пойдет и дальше, с нами будет покончено за месяц. К нам присоединяется все больше народу — особенно после того, что произошло в Тарзаке, — но у нас нет времени на обучение и нет снаряжения. — Пейнтер вздохнул. — Могу предложить только последовать на Запад за цирком и начать обучение заново.

— А пленник, Пейнтер? — заговорила предсказательница. — Возможно, имея пленника, мы можем многое узнать об арвани-анах…

— Нет! — Пейнтер отвернулся от предсказательницы и посмотрел в глаза Алленби. — Арваниане уже сражались в таких войнах, и две попытки захватить пленных стоили нам больше двадцати мужчин и женщин… У нас больше нет времени, если мы хотим еще хоть что-то спасти.

Через несколько мгновений после выхода на орбиту Момуса арванианские наемники под командованием Наавона Дора посадили челноки возле Тарзака, Аркадии, Куумика, Мийры и Риса, основных населенных пунктов и узлов дорожной сети. Несмотря на сопротивление, все пять городов были захвачены, и адмирал Садисс посадил в Тарзаке марионеточный режим и объявил его законным правительством Момуса. Шестой отряд арванианс-ких войск на катерах на воздушной подушке и самолетах-истребителях начал зачистку сельских местностей, отыскивая партизанские отряды. Всего через девять дней остатки Вооруженных Сил Момуса — менее трети от первоначальной численности — сумели бежать в Аноки и спастись под покровом шторма на рыбачьих лодках. На утро десятого дня Наавон Дор объявил, что на Центральном континенте наведен порядок.

Высоко над клиновидным строем катеров на воздушной подушке, несущихся над спокойными синими водами Западного моря, командирская машина Наавона Дора — один из челноков с «Меча» — заложила вираж, чтобы проверить датчиками островок, появившийся на горизонте, когда войска приблизились к почти необитаемому континенту, который мо-мусиане называли Западным. Наавон посмотрел на девственные джунгли, потом вышел из кабины и вернулся грузовой отсек. В большом отсеке помещались командный пункт, медицинская часть и узел связи. Работники командного пункта хмуро сидели за своими пультами, равнодушно корректируя уже отрегулированные настройки. Из задней части отсека доносились рыдания флейты Госса. Наавон подошел к экрану, отделявшему их с Госсом каюту от грузового отсека, и заглянул в дверь. Растянувшись на койке, Госс играл на флейте, пристроив под рукой большой коричневый кувшин.

— Госс!

Великан опустил инструмент и обратил на дверь затуманенный взор.

— Привет, завоеватель! — Госс поднял голову и присосался к кувшину. Закончив, он вытер губы рукавом мундира, потом рыгнул. — Нашли ли мы уже неуловимого неприятеля, о могучий вождь?

— Госс, ты что, ума лишился? Да за такое и казнить можно. Что это за пойло?

Госс встряхнул кувшин:

— Это? Местное средство от укоров совести. Называется «заболонное вино». — Он сделал еще глоток, потом протянул кувшин. — Хочешь глотнуть?

Наавон взял кувшин и принюхался:

— Госс, это убьет тебя раньше, чем мне выпадет шанс подставить твою тушу расстрельной команде.

Госс сел, отобрал у командира кувшин и хлебнул еще.

— Хорошая штука. Помогает забыть, чем мы тут занимались последние десять дней. Жаль только, что весь батальон не может упиться вдрызг: было бы кстати.

Наавон сел на койку напротив Госса:

— Говори. Что за демон терзает тебя на этот раз?

— Садисс. Этот тип мог бы и бриллианты превратить в грязь. — Наавон опустил глаза. — Да, Наавон, ты знаешь, о чем я говорю. Все твои солдаты говорят то же самое. Ты видел, что славная «Освободительная Армия» Садисса сделала с тем городом? По-моему, Порc, да?

— Не знаю. Наверное.

Госс снова выпил:

— Не имеет значения, верно? Все эти грабежи и убийства — просто часть величественного плана Военачальников, так? В масштабе мироздания просто несколько песчинок уничтожают немного других песчинок?

— Командир? — Наавон поднял голову. В дверях стоял адъютант.

— Что?

— Мы приземлились. Приборы что-то засекли у подножия маленького плато в нескольких минутах отсюда.

Госс засмеялся:

— Клянусь любящими богами, Наавон, теперь мы их поймали! Торопись отдавать приказы. Это так же забавно, как стрелять ребятишек на школьном дворе…

— Довольно, Госс! — Наавон повернулся к адъютанту. — Я буду через минуту. — Ординарец кивнул и вышел. Под взглядом Наавона Госс снова растянулся на койке, высосал остатки из кувшина, опустил его на пол, закрыл глаза и захрапел.

— Госс, ты дурак, — прошептал Наавон. — На войне наемник не бывает на правой или неправой стороне. Наемник просто на стороне платежных ведомостей. — Наавон опустил голову и посмотрел на палубу.

Я твержу этому профессиональному солдату стандартную дребедень, которую скармливают новобранцам, и даже сам в это не верю.

Момусиане сражались храбро, если не искусно. То немногое современное оружие, которым они обладали, было снято с тел убитых наемников. Остальные сражались, чем могли: зажигательными бомбами, ножами… Наавон улыбнулся, вспоминая ночь в городе… как бишь его… Рис. На арванианские позиции полетели стрелы. Стрелы! Первым порывом было засмеяться, и все засмеялись — кроме пятерых, пронзенных деревянными стрелами.

Наавон покачал головой. Приказ Садисса был четок: вырезать защитников всех до единого. Не щадить. На планете не должно остаться противников его «Освободительной Армии». Возможно, для этого хватило бы одного залпа тяжелого орудия — самое большее двух, — будь местность равнинной. Но на Западе, с его труднопроходимыми горами и густыми джунглями, момусиан придется разыскивать по одному, а такие поиски требуют много времени. От батальона потребуется гораздо большее, а солдаты уже давно не воспринимали данную работу как войну, в которой есть хоть клочок достоинства.

Наавон посмотрел на Госса. Люди видели, что творят Садисс и Мисор со своей бандой преступников, и видели отчаяние, храбрость… честь защитников Момуса. Наавон покачал головой и вышел из каюты в грузовой отсек, остановившись рядом с оператором связи.

— Найди мне Садисса.

Связист закодировал сигнал и повернулся к Наавону:

— Адмирал Садисс, старший офицер. Хотите с картинкой?

Наавон покачал головой.

— Адмирал? — обратился он к черному экрану.

— Офицер Дор? Вы нашли их?

— Да, адмирал. Я планирую вскоре высадить отряд и попытаться установить контакт с момусианами…

— Я снова напоминаю: это не момусиане; это — мятежники и предатели. Я также напоминаю, что командую этой миссией я и что вам приказано вырезать всех…

— Из арваниан получаются плохие мясники, Садисс. Если я смогу склонить их к капитуляции, я приму…

— Наавон Дор, вы ничего не примете! Надо ли мне напоминать вам также, что у меня есть и собственные войска?

— Вы угрожаете мне бандой душегубов?

— И моим линейным крейсером. Я отдал вам приказы, и если вы не подчинитесь им, я прикажу затравить вас, как зверя.

— Не советую, Садисс. Такой бой мог бы вызвать у моих солдат некоторое воодушевление. — Наавон кивнул оператору. — Рви связь, потом прикажи экипажам катеров высаживаться. — Он нахмурился, затем кивнул. — Лучше привести «Меч» в полную боевую готовность.

— Да, командир.

— Ты чего ухмыляешься?

— Ничего, командир. Просто так.

Джеда из наездников Мийры, руководитель Тарзакского цирка на время гастролей, подошел за жонглером по имени Пуга к сырой пещере у подножия плато. Вход прятался за густым занавесом кустарника и нависающих деревьев. Он не видел охраны, но знал, что она есть.

Жонглер поднял руку:

— Подожди здесь, Джеда.

Пуга исчез за поворотом, оставив Джеду наедине со своими мыслями. Он высматривал устье пещеры на фоне зелени джунглей. За шесть дней, прошедших с высадки арваниан на Западе, защитники Момуса начали удерживать свои позиции. Захватчики стреляли, но их мишени растворялись в джунглях раньше, чем арваниане успевали выстрелить. Ценой множества жизней в руки момусиан попало еще больше арванианского оружия, и опытные, закаленные бойцы теперь разменивали жизнь за жизнь. А мы отсиживаемся в джунглях и ничего не делаем! Джеда услышал шаги и обернулся.

Из-за скалы высунулась голова Пуги:

— Пошли, Джеда. Алленби примет тебя.

Джеда следовал за жонглером по лабиринту проходов, пока они не вошли в низкую, освещенную факелами комнату. Алленби сидел, скрестив ноги, перед низким столом, заваленным нарисованными от руки картами. Алленби поднял голову:

— Джеда? Что привело тебя? Все ли в порядке с цирком?

Джеда скрестил руки на груди:

— Конечно, в порядке. Чего ж другого ждать?

— То есть?

— То есть мы хотели бы участвовать в боях, Алленби. Вся труппа согласна; вот почему меня послали.

Алленби кивнул:

— Ясно. — Он покачал головой. — Нет.

— Нет? У тебя столько бойцов, что ты можешь позволить себе пренебречь еще почти двумя сотнями?

— Не будь дураком, Джеда.

— Дураком?

— Да, дураком. Эти сражающиеся мужчины и женщины… ты не знаешь, чем стал для них цирк? Это причина держаться, их символ, их знамя. Понимаешь?

— Я понимаю, что мы сидим в безопасности, пока другие сражаются вместо нас. Момус жил без цирка и раньше — много лет.

Алленби потер глаза, потом сложил руки на столе:

— Джеда, сейчас цирк на Момусе есть. До войны было по-другому… все было по-другому. Но теперь каждый уродец, клоун и униформист, спрятавшийся в джунглях, нужен, чтобы все знали: цирк невредим, в безопасности. Если бы я позволил цирку развалиться и присоединиться к сражениям, я послужил бы целям Десятого Квадранта, а не нашим. Наш дух был бы сломлен.

Джеда уставился в пол:

— Великий Алленби… это трудно. Ты просишь нас о трудном деле.

Алленби кивнул:

— Знаю. Иди, объясни это труппе и заставь их понять. Я полагаюсь на тебя.

В комнату вошел Пейнтер и остановился рядом с Джедой.

— Лорд Алленби, арваниане снова выпускают катера.

— Сеть готова?

Пейнтер кивнул:

— И ракеты.

— А ракеты сработают?

Пейнтер пожал плечами:

— Мы не могли провести настоящие испытания, не выдав наших позиций. Трубки из бумаги и коры кажутся достаточно прочными, чтобы выдержать огненные шарики, но…

Алленби кивнул и встал:

— Тогда нам нужно идти.

Пейнтер нахмурился:

— Не думаю, что тебе следовало бы быть там, лорд Алленби. Если все сорвется, а это весьма вероятно, тебе лучше не быть поблизости.

Алленби сжал губы, потом посмотрел на Джеду.

— Ты прав, Пейнтер. Держи меня в курсе.

Пейнтер кивнул, повернулся и вышел. Джеда пожал плечами.

— Мне лучше вернуться к труппе.

Алленби поднялся из-за стола и проводил Джеду к выходу из тоннеля. В устье пещеры он положил руку на плечо наездника:

— Удачи тебе, Джеда.

— И тебе.

Алленби смотрел, как Пуга ведет наездника в джунгли, пока оба не исчезли из виду. Он подождал еще, потом повернул направо и нырнул в кусты — догонять Пейнтера.

В рубке катера Наавон слегка налег на штурвал и заложил правый вираж.

— Видишь что-нибудь?

Госс поднял глаза от приборной доски:

— Ничего. — В хвосте четверо вооруженных наемников смотрели сквозь прозрачный колпак на расстилающиеся внизу джунгли. Госс покачал головой. — Было ошибкой разделяться и дробить силы, Наавон.

Наавон кивнул и повел катер по пологой дуге налево.

— Возможно, но так мы охватим такую же территорию в десять раз быстрее. Если бы Садисс позволил нам использовать челноки со своего корабля, это не было бы необходимо.

Госс засмеялся.

— Наавон, если бы этот кусок дерьма держал свою банду на Центральном континенте под контролем, мы бы обошлись своими челноками.

Наавон поморщился. На Центральном континенте был наведен порядок, но громилы Мисора заварили кашу. Из-за диверсии в рабочем состоянии остались только два челнока с «Меча».

— Госс, ты слышал что-нибудь новое о втором отряде?

Госс покачал головой и снова уставился на экран радара.

— Я почти не сомневаюсь, что сопротивление на Центральном континенте не организовано и не управляется отсюда. По-моему, это просто народный ответ на политическую хватку Мисора… погоди! — Госс подрегулировал радар, потом поднял голову и поглядел через колпак кабины. — Восемнадцать градусов направо, в долине. Я поймал какие-то передвижения, но сейчас все исчезло. Наавон заложил вираж.

— Давай-ка, поглядим. Сначала пройдем на высоте. — Наавон пролетел над долиной, повернул и завис над противоположным концом. — Есть что-то?

Госс покачал головой:

— Никакого движения, никаких электромагнитных полей. Попробуй пониже и помедленнее, а я поищу тепловое излучение.

Наавон толкнул штурвал вперед, в долину, и выровнял катер в нескольких метрах над верхушками деревьев.

— Ну, как?

Госс внимательно смотрел на экран:

— Пока нет. — Красные вспышки и крапины, появившиеся на экране, показывали богатую животную жизнь внизу, но все эти следы были слишком малы для человека. — Погоди… нет, судя по тому, как оно ужвдит, это животное… — По бокам экрана появились двойные красные полосы. — Наавон…

— Вижу!

Госс поднял голову. Две ракеты поднимались в небо, таща за собой огромную сеть. Катер накренился, когда Наавон попытался увернуться, но поднятая ракетами сеть была закреплена на земле и просто накрыла катер. Наавон изо всех сил старался посадить катер прямо, но их завалило на бок и ударило о дерево, потом об увитую виноградом скальную стену. Когда Наавон открыл глаза, катер лежал на боку, колпак разбит, а на него смотрело дуло лучемета. На другом конце винтовки находился кто-то, знакомый по разведывательным совещаниям. Освальд Пейнтер.

Молодой человек ухмыльнулся:

— Ну-ну, Наавон Дор. Хорош же ты!

При свете единственного факела Наавон расхаживал по маленькой пещере-тюрьме, осматривая стены, а Госс наигрывал на флейте мечтательную мелодию. Старший офицер прекратил поиски пути к отступлению и посмотрел на своего заместителя, сидящего со скрещенными ногами на полу пещеры.

— Учитывая, что четверо наших товарищей мертвы, Госс, может быть, печальный мотив был бы уместнее? Госс опустил флейту и поднял глаза:

— В масштабе вселенной, Наавон, что такое смерть четырех наемников? Рядом со скалой, которую представляет собой план Военачальников Десятого Квадранта, мы всего лишь капелька, облачко пара…

— Ты искусно искажаешь мои слова, Госс. — Наавон скрестил руки на груди и прислонился к стене. — Ладно, дружище, выкладывай.

— Что выкладывать?

— Все, что ты хотел высказать с того дня, как «Меч» вышел на орбиту.

Госс пожал плечами, сыграл короткую фразу и замолчал, не закончив вторую.

— Мы так долго были вместе, Наавон. — Он улыбнулся. — Я знаю, что ты, если захочешь, можешь заговорить меня теориями и идеями. Я солдат и не мыслю в масштабах вселенной или тысячелетних замыслов, как умеешь ты. В том, что я говорю, есть смысл?

— Продолжай.

— Наавон, возможно, мы, как ты говоришь, всего лишь пылинки, слишком незначительные, чтобы беспокоиться о них. Но меня они беспокоят, потому что я — одна из этих пылинок. Если бы я мог увидеть и понять всю вселенную разом… Но я не могу. Я вижу эту пещеру, вижу тебя. В бою я вижу, как обливаются кровью враги и умирают друзья.

Наавон присел на корточки перед Госсом:

— Мы наемники, Госс.

Госс потер подбородок, потом похлопал флейтой по колену.

— То, что я вижу, Наавон, важно для меня. Мы разные. Ты видишь предназначение Военачальников, переделывающих вселенную; я вижу, как в один прекрасный день Арван сдается военной силе… я вижу, как эти отбросы, Мисор и Садисс, служат Военачальникам, уничтожая образ жизни…

— Наемники не находятся ни на чьей стороне, Госс, кроме…

— Кроме платежной ведомости. Знаю. Возможно, для этого нет оснований, Наавон, но я оказался в странном положении. Я участвую в войне, на которой хочу… нет, на которой я должен встать на одну из сторон, и, по-моему, сейчас я не на той стороне.

Наавон встал:

— Госс, со временем эта планета просто перестанет существовать. Как можно связывать себя с этим неустойчивым, мелким уголком настоящего, когда впереди — безграничное будущее?

— Я никогда не увижу его.

— А-ах! — Наавон отвернулся. — Что толку говорить с тобой?

— Возможно, никакого.

Командир посмотрел на Госса:

— Тогда скажи мне, Госс. Если таковы твои чувства, почему же ты не дезертировал? Почему не присоединился к жалким войскам Момуса? Почему ты по-прежнему здесь, со мной?

Госс поднял флейту и внимательно посмотрел на нее:

— В масштабе мироздания, Наавон, мои соображения — пустяк: присяга одного солдата служить другому. Как я сказал, это пустяк, но для меня это важно. — Госс снова заиграл.

Наавон поднял голову. В камеру вошел одетый в алое с пурпуром человек с факелом.

— Идите со мной. Вы, двое, будете обедать с Алленби.

Костер в центре большой подземной комнаты шипел и трещал, отбрасывая на стены большие тени сидящих вокруг него. Алленби посмотрел направо, где сидела предсказательница Гене, пытаясь поймать ее взгляд. Гене, однако, была поглощена изучением двух арванианских офицеров, сидящих напротив нее. Алленби посмотрел на обеспокоенное лицо Наавона Дора; трудно было поверить, что арванианин озабочен только фактом пленения. Тот, кого звали Госс, смотрел, как Дишну, второстепенный клоун из Дирака, исполняет комическую пантомиму о человеке, строящем дом резиновыми инструментами. Клоун закончил и поклонился.

Алленби захлопал:

— Великолепно, Дишну. — Он полез в кошелек и вытащил несколько медяков. — Вот.

Предсказательница и униформист по имени Пейнтер также подали клоуну медяки. Потом Дишну посмотрел на арванианина по имени Госс. Госс залез во внутренний карман кителя и вытащил бумажник.

— Превосходное представление, клоун. Кредиты Десятого Квадранта принимаются?

Дишну нахмурился:

— У тебя нет медяков?

Госс пожал плечами:

— Мне кажется, в сложившихся обстоятельствах эти деньги могли бы быть многообещающей валютой.

Алленби засмеялся и бросил Госсу маленький кошелек:

— Вот, я поменяю твои бумажки.

Госс подал клоуну несколько медяков, потом передал кошелек Наавону. Другой арванианин, казалось, сильно удивился, потом взял несколько медяков и вложил в руку Дишну. Алленби потер руки:

— А теперь, возможно, немножко магии?

Дишну сел и кивнул:

— Да, Великий Алленби, мне бы хотелось увидеть твою иллюзию с ночным цветком.

Пейнтер засмеялся.

— Возможно, нашим гостям хотелось бы выступить?

Госс вытащил флейту:

— С удовольствием.

Пейнтер покачал головой:

— Тебе удовольствие, а нам страдание.

Госс ткнул флейтой в Пейнтера:

— Если не ошибаюсь, Пейнтер, ты наряжен разнорабочим…

— Униформистом.

Госс кивнул:

— Может, тогда нам посмотреть твое выступление? Возможно, ты продемонстрируешь нам поднятие, погрузку и перевозку? — Пейнтер вспыхнул.

Госс поднес флейту к губам и сыграл сложное упражнение. Потом он заиграл печальный, запоминающийся мотив. Разговоры у других костров стихли; все, находящиеся в пещере, слушали. Алленби чувствовал, как в груди закипают слезы: флейта Госса вызывала в душе образы боли, одиночества и бессмысленности бытия. До войны это, возможно, был бы просто еще один мотив. Но, слушая, он понимал, что эта солдатская песня рассказывает о риске, о завоеванных и потерянных мирах, о стремлении к смерти, о жизни, переполненной событиями, но лишенной смысла. Неожиданно песня умолкла. Алленби поднял глаза. Пейнтер, кивнув, наклонился и опустил медяки в руку арванианина.

Предсказательница Гене положила руку на плечо Алленби, но тут Наавон встал, наклонился и вытащил из костра головешку. Он повернулся, вышел из круга позади Дишну и начал рисовать углем на стене пещеры. Алленби не мог уловить смысла небрежных линий и кривых, но все время, пока Наавон рисовал, он чувствовал, как рука Гене сжимает его плечо.

— Есть! — шепнула она. — Теперь я могу читать их!

Пока арванианский офицер рисовал, Гене поманила зазывалу, тихонько передала ему несколько мовиллов и что-то шепнула на ухо. Зазывала кивнул и прокрался к своему костру. Предсказательница снова повернулась к Алленби:

— Я уже послала весточку Джеде. Пусть готовит цирк к представлению.

— Зачем?

— Великий Алленби, ты должен предложить арванианам перемирие.

Алленби нахмурился:

— Ты уверена?

Гене тоже нахмурилась:

— Предсказательница я или нет?

— Ты, конечно, предсказательница, — прошептал Алленби, — но Наавон Дор захочет знать основание для перемирия.

— Скажи ему, что перемирие тебе нужно, чтобы устроить представление.

— Представление…

— Прошу прощения, — вмешался Госс. — У вас принято болтать во время представления?

Алленби поднял брови и пожал плечами:

— Извини, Госс. Никто не хотел обидеть твоего командира.

Госс кивнул и обратил взгляд к рисунку, начавшему обретать форму под головешкой Наавона.

— Помните об этом, когда придет время платить моему командиру гонорар.

Два дня спустя Алленби стоял на опушке большой поляны, наблюдая, как две роты вооруженных арванианских наемников общаются с тремя сотнями вооруженных защитников Момуса. Оба отряда собрались на поляне, ожидая начала парада-алле. Этого достаточно, чтобы проверить, доверяешь ли ты предсказателям. Визг паровой каллиопы послужил сигналом, и толпа на дальнем конце поляны расступилась, пропуская клоунов в ярких костюмах, а за ними — вереницу ящеров, коней, жонглеров, акробатов, платформу на колесах, везущую воздушных гимнастов, потом саму каллиопу, ревущую марш, который можно было услышать даже на расстоянии двух дней пути при встречном ветре.

Арваниане и момусиане по большей части избегали друг друга. Но вот начали образовываться маленькие группки. Момусиане указывали на различных звезд арены, объясняли любопытным наемникам номера. К заходу солнца, где-то на середине представления, факелы, закрепленные по периметру, освещали момусиан и арваниан, передающих друг другу кувшины с заболонным вином, обсуждающих достоинства различных номеров и… смеющихся.

Алленби почувствовал, что рядом кто-то есть, обернулся и встретил взгляд Наавона Дора.

— Командир Дор.

Наавон кивнул:

— Лорд Алленби. Можно задать вопрос?

— Конечно, хотя не обещаю ответить.

— Это перемирие, цирк… почему вы предложили это?

Алленби пожал плечами:

— Вы знаете о наших предсказателях, старший офицер?

Наавон нахмурился:

— Та, которую зовут Гене, что-то такое поняла в моем рисунке, не так ли?

— И в песне Госса.

Наавон опустил глаза, потом покачал головой:

— Гене увидела во мне что-то, что не допустит уничтожения этого цирка. Как она видит то, чего не вижу я?

— Она обучена этому.

Наавон кивнул.

— А увидела ли она, что это перемирие может стать миром?

— Глазам предсказателя не все ясно, Наавон Дор. Ясно только, что мы не служим ничьему предназначению, кроме собственного — цирка.

— Как Гене увидела это во мне?

Алленби пожал плечами:

— Трудно объяснить, да я и сам не понимаю. Сомневаюсь, понимает ли это сама Гене. Она увидела в твоем рисунке много смыслов, однако и много противоречий. — Алленби пожал плечами. — Я не увидел ничего. Увидел только огромную руку с сотней крохотных галактик в ладони, печальное лицо и одинокий кулак. — Алленби потер подбородок. — Наступит ли мир?

Наавон поднял голову, его глаза расширились от ужаса.

— Садисс!

Аллечби поднял голову и увидел пронесшиеся в небе челноки.

— Что это? Какое предательство кроется здесь, Дор?

Но Наавон уже бежал на поляну, громко приказывая погасить факелы и всем прятаться. Потом он пропал за стеной пламени, извергшегося из поляны.

Перед смертью арванианский командир приказал заместителю объединить арванианский отряд с войсками Момуса, чтобы уничтожить Садисса и марионеточный режим Мисора. Алленби он сказал: «Возьми цирк и распространи его по всей галактике… по всей вселенной. Мы все следуем за богами; моим предназначением был… пустой дух. Следуй за своим богом: это цирк; это твоя сила».

Не прошло и четырех месяцев, как Мисор и его приверженцы погибли, а адмирал Садисс сбежал на командном корабле, успев, однако, причинить серьезный ущерб «Мечу». Цирк также пострадал, и потребовался почти год, чтобы заменить номера и оборудование. За тот же год ткачи Момуса поставили парусину, лесорубы снизили цены на древесину, а рудники Куумика предоставили оснащение для установки шатра. Арваниане и Егеря привели «Меч» в полную готовность и переименовали его в «Город Барабу II». Два столетия спустя цирк вернулся на звездную дорогу.

Бансом опустил последний лист книги Шелема и посмотрел на собравшуюся труппу. Лисса, инспектор манежа, дунула в свисток, а арванианин Госс нажал на клавиши каллиопы. Звуки наполнили обширный грузовой трюм, смешавшись с радостными криками труппы. Все двинулись в ночь, к улицам Кукью.

Когда трюм опустел, Бансом кивнул.

Нас ждет успех: мы не можем проиграть.

Он посмотрел на открытые двери трюма.

Я я буду жрецом. Спасибо, Шелем.