Мир животных. Том 1

В отряде парнокопытных девять семейств и 194 вида. У парнокопытных ось ноги проходит между третьим и четвертым пальцами, а пальцев на ноге два или четыре (в последнем случае два боковых недоразвиты). Концы пальцев «обуты» в копыта. Только у верблюдов нет копыт. Желчный пузырь есть у всех, кроме оленей, желудок у всех, кроме свиней, многокамерный: в нем два, три или четыре разных отдела. Четырехкамерный желудок у жвачных: олени, оленъки, жирафы, вилороги, кабарги и полорогие. Жвачные (172 вида) вегетарианскую свою пищу сначала не жуют, а лишь срывают и быстро глотают: она попадает в первые два отдела желудка. Затем, отдыхая где-нибудь в укромном месте, в полудремоте отрыгивают малыми порциями непережеванный «силос», не спеша жуют его и опять глотают. Теперь уже попадает он в два задних отдела желудка. Эта интересная особенность жвачных позволяет им не задерживаться долго на пастбищах, где обычно караулят их хищники и охотники.

Свиньи, пекари и бегемоты представляют подотряд нежвачных, а верблюды – мозоленогих. У многих парнокопытных на черепе костяные выросты – основания рогов. Рога четырех разных моделей. У оленей они сплошные (без полостей внутри), ветвистые и каждый год заменяются новыми. Растущие рога покрыты кожей и шерстью, потом кожа лоскутами с них сходит, обнажая костяную основу. У жираф рога короткие, неветвистые, постоянные и всю жизнь покрыты кожей. У полорогих – полые внутри, как показывает название, неветвистые, никогда не сбрасываются и никогда не покрыты шерстью. У вилорогов тоже полые, но вильчатые и ежегодно, как у оленей, старые рога отваливаются и вырастают новые.

У оленей и окапи рога только у самцов (за исключением северного оленя), у жираф и вилорогов – у самок и самцов, у полорогих, как правило, тоже оба пола рогатые.

Все парнокопытные, кроме свиней, которые всеядны, кормятся только растениями. По происхождению близки они, однако, к злейшим своим врагам – хищным зверям.

Кабан

Мгновение назад он готов был броситься вслед за всполошившимся от его тревожного «уханья» стадом, но выстрел грянул, и, почувствовав в себе смерть, он повернулся к врагу. Ощетинился. Трехгранные клыки торчали из длинного рыла, как боевые ятаганы.

Дикие кабаны весят иногда 190 килограммов.

Видел плохо. Но запах, ненавистный человеческий запах – сонмище, собранное из прогорклости табачного дыма, ужасающей вони порохового заряда – указал ему направление.

Они были один на один. Почти убитый вепрь и охотник, смотревший сквозь прицельную прорезь карабина.

Ноги кабана напряглись, как стальные пружины, и, вдруг распрямившись, метнули массивное тело. Шелестя опавшей листвой, оно, словно шипящая торпеда, устремилось через поляну.

Секунда разделяла их. Новая пуля, посланная навстречу вепрю, не заставила его даже дрогнуть. Он просто не заметил этой своей второй смерти. Его клыки опустились, чтобы поддеть человека. Но охотник отпрянул в сторону. Кабан пролетел мимо.

Он не успел ни остановить, ни изменить, ни замедлить своего движения. Черное тело, несшее в себе две смерти, встретило третью на другом краю поляны в путанице корней вывернутого грозой дерева. Столб взметнувшихся листьев был прощальным салютом леса.

Так на восьмом году из отведенных ему природой двенадцати лет жизни погиб дикий вепрь, родиной которого могли быть и джунгли Явы и Суматры, и север Африки, и Индия, и Цейлон, и Япония, и Тайвань, и вообще вся Азия градусов на пятьдесят к северу, а также и Европа.

«При локальных подъемах численности вредителей леса кабаны их настолько подавляют, что устраняют вспышку.

Взрыхляя большие площади земли, кабан способствует заделке семян, а тем самым возобновлению древесных пород. В этом отношении велика роль кабана в моховых ельниках, кедровниках и дубовых лесах» (профессор А. Г. Банников).

Их было десять. Почти столько, сколько сосков у матери. Старой свинье никогда не приходилось выкармливать так много поросят. Она еще задолго до родов по-своему начала к ним готовиться: в сучьях и прошлогодней листве вырыла великолепное логово со стенами и даже с крышей.

Это были дети – надо ли их расхваливать?

В каждом верных граммов шестьсот, а один, пожалуй, потянул бы и на килограмм (если бы кто-нибудь изловчился взвесить). Они лежали, плотно сбившись, из-за палевых полос, продольно разрисовавших их шкурки, походили на матрац (если бы кому-нибудь удалось взглянуть). Вообще же постороннее внимание к логову почти исключалось: свинья соорудила его в лесной чаще, пробраться сквозь которую могла лишь она: ее крепкое коническое рыло обладало пронизывающей энергией снаряда. Когда мать уходила искать пропитание, она для лучшей маскировки накрывала поросят подстилкой.

Десять пятачков не давали соскам покоя. Поросята сосали с таким сокрушительным аппетитом, что свинья буквально таяла. Особенно ненасытен был тот, килограммовый.

Однажды (прошло уже около двух недель) мать, возвратясь, увидела, что ее «любимец» (слово, может быть, и слишком сильное, но он чаще других появлялся у ее рыла) расковырял в земле возле логова приличную ямку и, поймав дождевого червя, с наслаждением его ест. Это послужило свинье сигналом: скоро на подножный корм.

Дня через два она, соблюдая величайшую осторожность, повела свое полосатое семейство через завалы к большому дубу – месту, которое ей было хорошо знакомо. Но именно по этой причине желудей там осталось мало.

Тогда мать, решив, по-видимому, что грех устраивать бесцельные прогулки, стала учить поросят рыть под дубом – этому замечательному занятию, восславленному басней И. А. Крылова; Поросята весело принялись за дело и мигом наковыряли вокруг дерева множество ямок. Работа показалась увлекательной: то червяк, то жук, то старый желудь попадались.

На земле и в ней самой оказалась пропасть разных вкусных вещей!

Длинный уж куда-то не торопясь следовал, на него наступили и съели. Оказалось, вполне приличная пища. На берегу речки, куда ходили на водопой, нашли дохлую рыбу – попробовали: прелесть! Лягушки, ящерицы – все годилось. О зелени и говорить нечего, она была кругом! Но самые изысканные деликатесы скрывались все-таки в земле: нежные корешки, незрелые клубни, луковицы.

Тут откуда ни возьмись появились три бодрых молодца, по-юношески стройных и, что называется, среднего роста. Они имели порядочные клыки и поэтому ринулись в смелый бой, в исходе которого все семь сосунков были оттеснены от матки. Возмутительное беззаконие! Обездоленные поросята подняли истошный визг и носились вокруг как полоумные. А подсвинки, точнее, дети прошлогоднего опороса, несказанно обрадованные полузабытому уже угощению, затеяли небольшое междоусобие возле двенадцати кранов с манной небесной. Но мать сразу уяснила обстановку, и поросята смогли убедиться: есть справедливость на земле! Свинья гоняла подсвинков по кругу, по прямой и по всем мыслимым диагоналям. Они, бедняги, уже напустившие на себя чванливость взрослости, визжали, как обыкновенные домашние поросята, иначе добрая мать их бы не пожалела.

Однако полосатым малышам злорадствовать не следовало: в самом недалеком будущем их ждала такая же участь, ведь не вечна лактация, молочное материнское обеспечение, – три месяца.

Некому было спросить у трех пришельцев: где четвертый и где пятый? Поэтому осталось неизвестным, чьей добычей стали двое из пяти подсвинков, которым мать по обычаю своей природы предоставила полную самостоятельность, удалившись для нового опороса. Где они шатались? Чем кормились? Маленькие клыки и слишком маленький опыт, как видно, были слабой защитой от лесных случайностей…

Пришельцы оказались неплохой компанией. Их резвость, неутомимость расширили стаду горизонты – уже на километр и на два осмеливалась мать отдалиться от защитной чащи, где скрывала гнездо.

Летняя жара заставила семью резко изменить распорядок суток: теперь жировали ночью, а днем старались отоспаться – типичный режим для диких свиней.

Однажды мать привела их к затерянной в глуши бочажине. Укромное тенистое место, но странно – все вокруг носило следы загадочной деятельности. Влажная черная земля изрыта так, что на ней не росло ни травинки. Молодые березки, слишком рано почерневшие, без нижних ветвей, выглядели обреченными сиротками. Деревья, что потолще у комлей, начисто освобождены от коры и даже отполированы. О них, видно, терли чем-то, не жалея сил. Кто? Чем? Запах, насытивший здесь влажный воздух, частично отвечал на эти вопросы: то был крутой родственный дух.

Мать и подсвинки немедля показали, что надо делать: бросились в жидкую грязь, блаженно похрюкивая. За ними – поросята. В черном месиве они резвились и радовались так, будто достигли всего в жизни. Подражая старшим, временами вылезали на рыхлую сушу и терли бока о стволы.

Здесь, возле благодатной купальни, произошло воссоединение описываемого семейства с другим стадом. Встретились две мамаши и не смогли расстаться: в компании веселей. Всем гуртом они произвели ужасную сумятицу, не обошедшуюся без стычек. Брызги грязи летели кругом.

Гурт, взбивая пыль звериной тропы, с глухим топотом следовал в направлении, хорошо известном старым свиньям. Прогулка, впрочем, не была дальней и утомительной, ведь с поросятами особо не попутешествуешь. К тому же дикие свиньи вообще предпочитают держаться в знакомых местах. Летом они (даже без ненадежного в пути молодняка) лишь иногда (и только за хорошим угощением) решаются преодолеть пяток-десяток километров. Тридцатикилометровые марши – редкость.

В пути было много развлечений, но недосчитались одного поросенка. Выказав задатки будущего аутсайдера, главный герой нашего рассказа решил продлить прекрасное мгновение и, когда родня его удалялась, еще нежился в благоуханной жидкости. Лишь только затих вдали шум свинячьей компании, смелый любитель одиночества замер – это была врожденная детская реакция на опасность и пугающую тишину.

Так бы, возможно, и сидел он, коченея, но вдруг перед ним возникло мрачное взъерошенное клыкастое видение. Оно, вздернув пятачок, с шумом вдохнуло воздух, но в обилии оставленных гуртом запахов не различило такой мелочи, как живой поросенок. Огромное (килограммов на двести, а может, и триста) тело плюхнулось в жижу. И конечно, согласно законам физики вытеснило из нее начинающего аутсайдера, который тут же со всех ног бросился наутек.

Нарушение тишины и субординации (приветствовать старого вепря тылом – неслыханная невоспитанность) привело кабана в действительную (а возможно, показную) ярость, и он, выбравшись на берег, поскакал в погоню.

Впрочем, набитый желудями желудок склонял его к благодушию, так что минутный гнев обернулся тем, что, припугнув молокососа, кабан вернулся к прерванной процедуре.

Это была встреча отца с сыном.

«В течение нескольких лет численность кабана может упасть в десятки раз и возрасти в два-три раза» (профессор А. Г. Банников).

Другая произошла в ноябре…

За лето и осень гурт потерял четырех поросят и одного подсвинча. Две слабенькие и, видно, чем-то больные самочки (они вечно отставали) и слишком резвый подсвинок, который сломал ногу, достались на прокорм волчьему семейству. Два других поросенка пропали без вести. Эти, возможно, и не погибли, а, заблудившись, пристали к чужому стаду, где их приняли как своих. Правдивые охотники (А. А. Черкасов называет их «достоверными охотниками») рассказывают, что возле одной матки кормятся иногда по шестнадцати поросят. Вряд ли все они ее кровные.

Подсвинки-кабанчики ростом почти догнали матерей, и малыши-сеголетки, навсегда простившись с полосатостью, уже не были малышами. «Наш» поросенок далеко обогнал в необъявленном соревновании за лучшие нормы прироста братьев и сестер. Но даже самая плохонькая свинка потянула бы не меньше пуда.

Снег не выпадал. Приступы морозов сковали землю – явление весьма неприятное, затруднившее роющую деятельность свиней. В поисках желудей, орехов, опадышей диких груш и яблонь и прочей подоспевшей снеди гурт рыскал ночи напролет, а при возможности и утром, и вечером, и днем. Опыт старших и врожденный инстинкт стимулировали великолепный темп в деле подготовки к зиме. Есть побольше и жиреть для свиней действительно дело. И очень важное. Жир под кожей – первая линия обороны против зимнего холода и голода.

Холодным утром в конце ноября старая свинья, возглавлявшая гурт, наткнулась на разлитое по тропе нечто желтое. Она шарахнулась, странно возбужденная. Стадо, ломая сучья, понеслось прочь с привычного пути.

Но желтые, пенистые «любовные письма» попадались все чаще и в разных местах. Стадо, словно то, библейское, в которое вошли бесы, будто обезумело и блуждало, взбудораженное неведомым волнением, по самым бессмысленным и опасным маршрутам.

Поросята, ничего не понимавшие, тем не менее были заражены всеобщим беспокойством. Похоже, какие-то новые законы меняли привычное течение их жизни.

И вот явился гость, правда, пока лишь обыкновенный молодой секач, такой же, как и те, что и прежде нередко приходили к стаду на летних жировках, не вызывая при этом никакой встречной помпы. Но теперь он выглядел несколько страшновато. Шерсть на хребте топорщилась, глазки воинственно горели. Секач попытался отогнать от гурта кабанов-недорослей. Но, конечно, никто не хотел расставаться с семьей, все жались к бокам матерей.

События развивались на болотистой поляне: по ее краям возвышался неплотный лес могучих деревьев, а в центре торчал небольшой островок кустарника, к которому преследователю удалось прижать стадо. Но только этим и ограничился его успех.

Вдруг откуда-то вынеслась темная ощетиненная туша. Молча летела она прямо на молодого секача, но тот словно ждал нападения, про себя удивляясь, почему оно до сих пор не свершилось, и, не медля ни секунды, не протестуя ни звуком, умчался.

Загнав молодого кавалера в лес, матерый вернулся к стаду. То был настоящий хозяин. Его деспотическую власть все тотчас почувствовали и приняли. Молодые кабанчики при первом угрожающем наскоке покинули поляну (отлучение постигло и свинок-сеголеток, хотя и не всех: те, что покрупнее, остались).

Так начался гон. Не день и не два предстояло молодняку маяться поодаль. Восьмерых избранниц на это время ожидала перспектива полуголодного существования: свирепый вепрь не дозволял им отлучаться далеко от поляны, пищевая ценность которой не была, к сожалению, неисчерпаемой.

В 1954 году ниже Лонг-Пезо переправлялось столько кабанов, что первые животные уже достигли противоположного берега, где их убивали охотники, а находившиеся в хвосте стада все еще продолжали входить в воду. Избиение длилось несколько недель, и тысячи уносимых Каяном кабаньих туш, с которых было обрезано сало, скопились перед Танджунгселором, где река расширяется и заметно замедляет свое течение. Но этот город населен малайцами-мусульманами, для которых свинья нечистое животное; поэтому они отказались купаться и потреблять речную воду, загрязненную тысячами разлагавшихся на солнце трупов, а их негодование было так велико, что они объявили войну даякам – виновникам резни (П. Пфеффер).

Нескончаемые снегопады – то тихие и мягкие, то вьюжные и колючие. Голод и холод… Гурт уходил от зимы. Секачи, утратив вкус к одиночеству, прельщавшему их летом, воссоединились с малолетками и самками. Самый сильный шел впереди: задние ноги тащил волоком и ими пропахивал глубокую борозду. Все цепочкой следовали за ним.

Разве уйдешь от зимы?! Она повсюду. Она оставалась сзади, в пройденных за день десяти-двадцати километрах, но была и впереди, в глубоких сугробах и в тоске голодных волчьих глаз.

Чтобы, ослабев, не стать чьей-нибудь пищей, надо найти пищу себе. А как? Если земля цементно-крепкая, если сквозь холодный снег не пробиваются запахи? Когда попадался шелестевший над замерзшим болотом тростник или камыш, его начисто обгрызали. Стог сена – находка: под ним ночевали, его же и ели. Не очень, впрочем, он вкусен.

Но лишь два стога разорили безнаказанно; третий… Когда приблизились к нему, встретили вспышки и гром выстрелов. Законное возмездие унесло обеих маток и одного секача: охотники целили в тех, кто покрупнее.

С этой минуты наше овеянное грустью повествование, задумай мы его вести, не опуская подробностей, должно и вовсе стать печальным, потому что зима еще только начиналась и осиротелых поросят поджидали волки, глубокий снег, рыси, гололедица, одичалые собаки, голод, морозы и охотничий сезон. Но при всем уважении к жанру трагедии не будем вдаваться в подробности, которые неминуемо нас в него втянут. Не сделаем попытки как-нибудь приукрасить, смягчить события или ввести сюда прелестные литературные случайности, выручающие зверей из самых затруднительных положений. Поищем повод для оптимизма в реальности.

Весна… На буграх черные проплешины, в низинах со вздохами оседающий снег. Молодой кабан пришел на родное пепелище. Мало чего осталось после зимы от логова, которое покойная мать строила с таким усердием. И от семьи тоже никого не осталось. Он один – кабаненок.

Но он вернулся! И значит, не все потеряно! – вот источник нашего оптимизма.

…Прошло три года. За это время обширная площадь, по которой ходил и бегал наш герой, была объявлена государственным заповедником – причина того, что ни одному из нажимающих указательными пальцами на спусковые крючки не посчастливилось больше воскликнуть: «Вот обрадуется старуха, секача положил!»

И в этом тоже реальная причина оптимизма для тех, кто ценит в диких животных не только волнительную мишень для стрельбы и мясо для шашлыков.

Он, «наш» поросенок, уже настоящий секач, крепко стоял на мускулистых ногах, каждая из которых упиралась в землю всеми четырьмя пальцами. И боевые клыки содержал в постоянной готовности. (У него были еще клыки, поменьше, в верхней челюсти. О них он и оттачивал свое оружие.)

В тот день (стоял июль, и припекало изрядно) пораньше отправился он на жировку, чтобы успеть до жары перекопать опушку, где, как он чуял, много дождевых червей и лесных мышей. Ветра не было, и поэтому не было никакого смысла искать подветренную сторону, чтобы от нее приближаться к нужному месту. Кабан бежал напрямик и, лишь выскочив на опушку, разглядел небольшого медведя.

Тот ел тухлого, никому, кроме сорок, не нужного подсвинка, павшего здесь от неизвестной болезни дней пять назад. Сороки с березы поодаль с понятным вниманием следили, как исчезали в ненасытной пасти куски мяса. Этих голодных непосед заворожило чужое обжорство, они казались черно-белыми плодами, которые вдруг взрастила береза.

Сороки заметили кабана до неприличия поздно, и тем нелепей и неожиданней спугнул тишину их предупреждающий тарарам. В нем они выразили испуг, досаду, которую до этого терпеливо хранили про себя, и главное – большую радость от представившейся возможности угодить косолапому хозяину леса.

Медведь зарычал, вздыбясь на задние лапы, а затем сделал вид, что хочет броситься на кабана. Но тот стоял перед ним и не отступал (он именно тут собирался рыть своих червей). Его клыки мелко-мелко дрожали – угрожающий жест, показавший, что он их точит. Медведь вяло двинулся в атаку, однако, вместо того чтобы держаться прямого направления, забирал все левей и левей.

Когда он (на безопасном расстоянии) обогнул кабана, оказываясь тем самым у него в тылу, секач сдвинулся с места. Он тоже затрусил влево, пробежал мимо падали и, сделав крюк, ступил на след медведя. Медведь наддал, и вследствие этого оба зверя оказались бегущими на противоположных краях круга – так что было неясно, кто кого преследует.

Поглядев немного на эту карусель, сороки сделали правильный вывод и ринулись вниз, на подсвинка, ставшего беспризорным. Они клевали торопливо, перессорились. Медведь не вынес безобразия и сошел с круга.

Кабан преисполнился гордости. Как-никак это ведь была победа, хотя всего лишь моральная. Случилось даже, что дождевые черви, вещь, без спору, высококалорийная и приятная на вкус, исключились из гаммы владевших им желаний. Теперь как бы в награду, которая положена истинному герою, захотелось чего-то посущественней. И кабан углубился в лес по тропе, не однажды хоженной. В наступившей темноте вышел на кукурузное поле…

Морща пятачок, он долго принюхивался. Запах далекой деревни принес ветерок – слишком слабый, чтобы опасаться людей. Изумительно пахла кукуруза, шелестевшая вот тут, рядом. Кабан ринулся, хмелея от ее аромата. Высокие стебли под ним смялись, он нащупал рылом упакованный в зелень початок. Зерна хрустели и таяли во рту. Кабан ел и ел, вертя хвостом.

В конце августа или в сентябре (счет дням никто не вел) он почувствовал, что на боках под кожей у него наливается тугой тяжестью калкан – кабаний латный доспех, не из металла кованный, а фиброзный, которым природа защищает бока секачей от ранений.

(Кстати, А. А. Черкасов и, по-видимому, многие из старинных «достоверных охотников» не раз убеждались, что пуля, посланная в бок осеннего кабана, отскакивает. Они обвиняли в этом слой смолистых веществ, который якобы «так собьется и так облепится», что станет непробиваемым панцирем. Но, конечно, были не правы. Именно калкан – не смола – выручал кабаньи бока: пули ведь были тогда не те…)

«Конь убежал домой один, а кабан, увидав своего врага на дереве, но не имея возможности сдернуть его на землю, лег под тем самым деревом и только яростными глазами посылал месть и проклятье несчастному охотнику. Мусорин смекнул, что дело плохо, дело дрянь, кабан не отходит, видимо, дожидается его, а дострелить зверя ему нечем и спуститься на землю невозможно, значит, явно идти на верную смерть; сидеть же на дереве и дожидать смерти кабана тоже невозможно – холодно. Он начал кричать, перекричал голос, охрип, не знал что делать, к чему прибегнуть!…» (А. А. Черкасов).

Кабану открывается многое. Он не кормится там, где все стадо. У него сильные ноги. Он знает, где кончается лес, куда течет река, кто живет в горах. Ему знаком мерзостный вид домашних свиней, он помнит, каков запах у отправившегося на охоту человека, он видел автомобиль, трактор, комбайн. Но без стада он жить не может. Он его оплодотворяет и хранит, а во время тяжелых переходов, раня ноги, пробивает для него путь в снегу.

Семь лет миновало, как родился он. Клыки пожелтели и не так остры теперь, но зато велики (у кабанов растут они постоянно), а крепкое рыло способно разрывать норы запасливых грызунов даже в пору, когда земля звенит, стиснутая свирепой силой мороза.

В тот год зима не торопилась овладеть лесом. Выпал снег, но, не пролежав и недели, растаял под натиском теплых ветров. Нет-нет и солнце проглядывало – обманчивое солнце ноября, располагавшее жирных вальдшнепов благодушно откладывать перекочевку на юг. Да и кабанов оно вводило в заблуждение: им пора было искать место для зимовки, но как уйдешь от великолепного шуршащего ковра дубовых листьев, который достаточно копнуть, чтобы найти свежеопавшие желуди?

Широкие круги, которыми ходил кабан вокруг жирующего стада, натолкнули его на охотников-браконьеров. Он остановился как вкопанный, услышав за деревьями человеческую речь. Большие уши напряглись, повернувшись в сторону страшных звуков.

…И вот тут он встретил три свинцовые смерти.

Свиньи настоящие и ненастоящие

На Земле восемь видов диких свиней. Три из рода обычных кабанов: карликовая свинья (Южная Азия), яванский кабан (Ява, Целебес, Филиппины) и калимантанский кабан (Калимантан, или Борнео, и Филиппины). В Азии (на Целебесе) живет бабируса. В Африке – бородавочник, кистеухая и гигантская лесная свинья.

Африканские бородавочники не так массивны, как европейские и азиатские кабаны, но верхние клыки у них как сабли: длиной бывают до 63 сантиметров.

Азиатские родичи нашего кабана (кроме бабирусы) во многом на него похожи. Африканские дикие свиньи в общем похожи тоже, но ряд морфологических и биологических черт говорит о известной их самобытности.

Бородавочник необычен тем, что его длинное рыло изуродовано (или, возможно, украшено, если взглянуть на сей предмет другими глазами) буграми и шишками, похожими на бородавки. По всей спине, от затылка до корня хвоста, тянется по хребту довольно длинная рыхлая грива. На морде светлые бакенбарды. А клыки у секачей очень велики – до 30 сантиметров и больше (рекорд – 67 сантиметров). У свиней, которые менее бородавчатые, чем секачи, только четыре соска, потому и поросят больше четырех обычно не бывает.

Гигантская лесная и кистеухая, или речная, свинья, изображенная здесь, – два других вида диких свиней Африки. Оба крупнее бородавочников: вес кистеухих свиней до 135, а гигантских лесных – до 275 килограммов.

В тропической Африке еще довольно много бородавочников, живут они на заросших кустами равнинах. Пасутся обычно днем, склонны к большему вегетарианству! чем другие свиньи. Ночью прячутся (от львов) в (норах. Когда удирают, то высоко, как знамя, несут вздернутые вверх хвосты. Лев и леопард – вековые и злейшие их враги.

«Жилая нора бородавочника состоит из просторной камеры, в которой спят отец, мать и подросшие дети. Отсюда полого вниз идет ход в следующую камеру, где осенью, с сентября по ноябрь, появляются на свет хорошенькие поросятки. Если преследовать самку с поросятами, то малыши зачастую бросаются на землю и притворяются мертвыми. Но попробуйте поднимите хоть одного! Он завизжит как резаный, и тогда матка сейчас же бежит к нему… Леопард преследовал самку бородавочника с поросенком. Матка внезапно повернулась и напала на леопарда: он тут же удрал. В другой раз бородавочник чем-то прогневил слона. Слон громко затрубил и бросился в атаку. Бородавочник обернулся и пошел прямо на слона. Тот от неожиданности даже отступил» (Бернгард Гржимек).

Кистеухая свинья – ночное животное, избегает открытых пространств, селится в густых лесах (обычно у воды), плавает отлично. Клыки у нее меньше, чем у бородавочника: сантиметров до пятнадцати. На кончиках ушей кисточки из удлиненных светлых волос. Окраска очень разнообразна – от ярко-рыжей (у западного подвида) до черно-бурой и черной, но на морде, на щеках и на лбу большие светлые пятна. В норах прячутся обычно только свиньи с поросятами. Кабаны живут поодиночке в гуще леса.

Мадагаскарский подвид кистеухой свиньи, прежде считавшийся отдельным видом, – единственное копытное животное на этом острове (обитавшие здесь раньше бегемоты истреблены).

Гигантская лесная свинья открыта была в начале нашего века, в 1904 году, в сырых, горных по преимуществу лесах Кении и Конго. Из диких свиней она, пожалуй, самая крупная, у нее буро-черная щетинистая шерсть, редкая, довольно длинная, а пятачок очень широкий. Отличают эту свинью также выпуклый лоб и большие бугры перед глазами.

Кормятся лесные свиньи ранним утром и вечерами. Охотно пожирают мелких зверьков и птиц, умело их подстерегая и загоняя всем стадом.

Бабируса, которая обитает только на Сулавеси и некоторых малых островах (Буру, Сула, Согиан), весит не больше 90 килограммов, но у нее парадоксальные верхние клыки: они не только чересчур велики, но и растут не сбоку от губы, как у других свиней, а пронзают насквозь верхнюю челюсть. Местные легенды рассказывают, что, уцепившись этими невероятными клыками за сук, бабирусы спят будто бы на весу.

У бабирусы, дикой свиньи Целебеса, немало странностей. Прежде всего клыки: огромные, до сорока сантиметров, изогнутые вверх и назад. Причем клыки верхней челюсти пронзают верхнюю губу! Зачем такое украшательство? Может быть, чтобы в гуще зарослей не поранить морду о ветки: клыки образуют своего рода решетчатое забрало над глазами. Тогда почему у самок нет такой защиты? Скорее всего нелепые клыки бабирусы – один известных примеров (как и хвост павлина) адаптивной ненужности и нецелесообразности некоторых морфологических признаков животных.

Далее: бабируса совершенно бесшерстна, у самок только два соска и небывало малая для свиней плодовитость: один или два поросенка (неполосатых!) в год. Живут бабирусы в густых лесах, на болотах, у рек и озер. Прибрежная растительность – их корм. Плавают много и отлично.

Пекари – ненастоящие свиньи. Внешне похожи на свиней, но есть у них ряд черт, которые побудили зоологов выделить пекари в особое семейство. Например, клыки верхней челюсти растут не вверх, как у свиней настоящих, а вниз. На задних ногах не четыре, а три пальца, желудок устроен более сложно, а на спине большая железа. Когда пекари чем-либо возбужден, шерсть, вздымаясь, обнажает железу, и сильный запах распространяется вокруг. В густых зарослях, у воды и на мелких местах в воде железа оставляет на ветках и камышах свой специфический «аромат», который служит путеводной нитью для других пекари. Так что размещение ее на спине вполне оправдано жизнью в болотах: чем выше будут пахучие пометки, тем лучше сохранятся они, вода не зальет их в половодье.

Ошейниковый пекари. В Мексике и Южной Америке обитает еще белогубый пекари. Пекари похожи на свиней и близки им по крови, но отличаются, например, тем, что верхние клыки растут у них не вверх, а вниз.

Два вида пекари: воротничковый (с широкой желтоватой полосой в виде воротника на плечах) распространен от юга США до Аргентины, и белогубый пекари, более крупный и живущий более многочисленными стадами в лесах Америки – от Мексики до Парагвая.

Гиппопотам

Странно, что за всю историю человеческой цивилизации гиппопотам (он же бегемот) не стал домашним животным. У него на это есть права, и, пожалуй, не меньшие, чем у буйвола, слона, верблюда или кабана, с которым он в довольно близком родстве. Они дают людям молоко и мясо, несут через пустыню поклажу, таскают на стройках бревна, а тот, кого по ошибке нарекли когда-то «речной лошадью», был вынужден всего лишь подставлять под выстрелы свою шкуру.

Комментарии тут, как говорится, излишни…

Справедливо ли это? Семья гиппопотамов голов в пятнадцать – это передвижной (или, сказать лучше, в меру подвижный) мясокомбинат, способный накормить небольшой город.

Вот некоторые цифры: высота в холке до 1,5 метра, длина до 4,5 метра, вес взрослого самца до 4 тонн, самки – до 3 тонн. Б. Гржимек опубликовал данные Ветеринарного управления Кении касательно веса частей, из которых состоит бегемот. «В туше оказалось 520 килограммов чистого мяса и 33 килограмма жира, 27 килограммов весила печень, 7,8 – сердце, 5 – язык, 9 – легкие, 280 килограммов – кости. Кожа весила почти столько же, сколько кости, – 248 килограммов». Но разделанный гиппопотам был, по-видимому, «юношей» своего вида. Общий вес его – лишь 1456 килограммов. Каковы же будут цифры, если разделать четырехтонного зверя? Надо еще добавить, что зверь только с виду не в меру разъевшийся толстяк – жир у него внутренний, а вся масса – мякоть, вкусом напоминающая телятину. Причем богатая белками (24,8 процента), что очень важно, потому что белки гораздо нужнее человеку чем – жир. И долголетие у бегемота подходящее – по 40-50 лет жили некоторые в зоопарках.

Лет сто назад почти все тропические лесные водоемы Африканского континента кишели бегемотами. Явившийся к ним белый стрелок редко сдерживал себя, увидя торчащее из воды глянцевитое чудовище. Нуждающиеся в мясе города далеко, а самому куда такую уйму? Бегемот оставался там, где был убит, и просто-напросто гнил, отравляя воду.

Еще в древности римляне обратили внимание на гиппопотама. Однако на что были умники, а настоящего значения зверя не поняли: на арену Колизея волокли толстых страшилищ и там убивали их для веселья почтенной публики. Зрелище получалось впечатляющее: крови лилось как раз столько, сколько надо, чтобы удовлетворить самых кровожадных.

Когда бегемот спустя почти два тысячелетия был принят в зоопарки Европы, то за свой нрав, который в этой роли, естественно, был виден лучше, сразу же попал в общие любимцы. И директора, и служители, и даже дети его полюбили)

И тут вдруг узнали: есть у милого гиганта «меньшой братец», размером с крупную свинью. Он описан англичанином С. Мортоном в 1849 году по черепам, которые подарил ему один приятель-путешественник.

Нечего и говорить, что сразу же нашлись неверующие: «Нет!», «Не может быть!», «Не бывает!» Но знаменитый король зоопарков Карл Гагенбек поверил слухам и послал в 1910 году экспедицию в Либерию. Ее возглавил Г. Шомбургк, и весьма успешно: в том же году он нашел следы бегемота-карлика, а на будущий год поймал шестерых мве-мве (так называли этих бегемотов туземцы, другое название – нигбве).

«Меньшой» показал себя существом покладистым. Одному пойманному в ловчую яму нигбве Шомбургк протянул наколотый на палку корень кассавы. Он ожидал ярости зверя, лишенного свободы. «Но произошло чудо: словно обычная домашняя корова, гиппопотам спокойно обнюхал угощение и стал уплетать его».

Нигбве по многим приметам напоминает свинью. Длина 170 сантиметров, рост 75, вес 180 килограммов. На нижней челюсти лишь пара резцов. Самки нигбве детей своих кормят, как наша домашняя хавронья, лежа на боку. И наклонностями нигбве напоминает свиней: любит рыть коренья и клубни, бродить по ночам (обычно в одиночку). Днем отсыпается в чаще кустов на суше или в норах, которые роет сам. В общем, вполне милый зверь. Живет в густых лесах Либерии и Сьерра-Леоне.

У больших гиппопотамов нижних резцов две пары. И клыки – какие клыки! До 75 сантиметров! А в ненормальных случаях они достигают (так как растут всю жизнь!) метра восьмидесяти сантиметров – величина несколько даже странная. Он в толстой коже, как в броне, и этот жуткий «кровавый пот», выступающий на ней, – когда гиппопотаму жарко…

Почему животноводы не заинтересовались таким зверем? Не могли они усмотреть за столь «неблагообразной» внешностью характер «благонадежный». К тому же и случаи из жизни бегемотов, которые удавалось наблюдать людям, вели к весьма категоричным мнениям.

«Однажды на берегу озера я увидел, как встретились гиппопотам с носорогом. Оба были зрелыми самцами. Столкнувшись, они убили друг друга. Гиппопотам, по всей видимости, вышел на берег, чтобы попастись в роскошной траве. Здесь он повстречал носорога, спустившегося попить. Ни один из них не пожелал другому уступить дорогу.

Произошло ужасное сражение. Спина носорога была порвана огромными челюстями гиппопотама. Гиппопотам же был в нескольких местах сильно пропорот рогом носорога. Оба зверя лежали в нескольких футах друг от друга, погибнув в результате совершенно бессмысленной дуэли. Несомненно, здесь был затронут вопрос чести» (Джон Хантер, охотник).

Или вот. Два безрассудных льва решили полакомиться нежным гиппопотамчиком. Его мать, рассвирепев, утопила одного из хищников в вязком иле.

«Грузовик угодил прямо на спину бегемоту. Перепуганный водитель прибавил газу, но не мог сдвинуть машину с места, потому что животное весом тридцать центнеров подняло задний мост грузовика и его колеса не касались земли» (Бернгард Гржимек).

Но грузовику, так сказать, легче. Велосипедист, налетевший во тьме на гиппопотама, был перекушен почти надвое.

В свете этаких фактов (а читатель, конечно, понимает, что они в своем роде не единственные) вопрос о том, как гиппопотаму стать домашним, может показаться нелепым и наивным. Однако не торопитесь с выводом.

Первые животноводы мира, имея возможность богатейшего выбора, ведь не остановились же перед тем, что у вепря секущие (и весьма опасные!) клыки, у буйвола рога, у собаки зубы, у слона хобот, бивни и ноги, которыми можно шутя совершить любое убийство!

Теперь животный мир оскудел. Гиппопотам часто живет в вольных только с виду условиях. Люди давно уже владеют местами его обитания. Добродушные, вполне домашние голоса бегемотов раздаются поблизости от прекрасных асфальтированных дорог, туристских пансионов, гостиниц. С открытых веранд, завтракая или пируя, можно наблюдать за тем, как живут эти звери. Они держатся на мелководье охраняемых для них водоемов. Лежат или прогуливаются по дну, а спины и головы – снаружи, как бы для удовлетворения любопытства туристов. «Нежная» кожа покрыта слизистым веществом красноватого цвета, что предохраняет от буйного воздействия воздуха, солнца и воды. И вовсе этот пот не кровавый, как думали раньше, а просто красный.

Гиппопотамы домоседы. Целый день нежатся в воде, часто ныряют – 5 минут не дышат под водой. Плавают прекрасно. Даже по морю: пролив в двадцать миль между Занзибаром и Африкой они переплывали не раз.

Лишь ночью решаются отдалиться от берега. Размяться надо, да и рацион больше чем вполовину состоит из трав, растущих на твердой земле. Для ночных прогулок у каждой семьи свои, строго определенные маршруты – небольшие (но иногда и 20-30 километров), которые, если нанести их на карту, напомнят абрис кое-как нарисованной груши: острый конец в воде, а расширяющийся овал или окружность – в прибрежных зарослях. Тропы служат годами и в результате превращаются в борозды и рвы (глубиной до полутора метров!). И вот замечательное достоинство гиппопотамов: эти тропы – единственный ущерб, который они наносят поверхности земли. Там, где пасутся, земля не превращается в пыльную полупустыню, как это бывает от воздействия копыт домашнего скота.

Некоторых бегемотов временами одолевает странное желание путешествовать по суше: не десятки, а сотни километров проходят они. Один (Хуберт) прошел 1600 верст!

«Он был в пути два с половиной года, проходя без особых затруднений в среднем полтора километра в день. Из-за того, что появление Хуберта несколько раз случайно совпадало с дождем, местное население стало его считать „богом дождя“. Поэтому во многих районах ему устраивали самый торжественный прием, потчуя сахарным тростником и овощами. Газеты и радио беспрерывно сообщали о месте его нахождения и где его можно ожидать в ближайшее время. Как-то в большом городе Дурбане ему приготовили пышный прием. Он наелся там дорогих экзотических цветов, затем побродил по Вест-стрит, милостиво принял угощение от хозяев овощных лавок, а кое-где угостился и сам. Затем он обнаружил открытый городской бассейн для питьевой воды, в котором и решил выкупаться.

Спустя некоторое время он отправился в Ист-Лондон, расположенный на триста пятьдесят километров южнее Дурбана. Он прошел уже триста двенадцать километров, когда был прямо посреди дороги застрелен фермером-буром» (Бернгард Гржимек).

Наверное, европейскому крестьянину, умаявшемуся в заботах о пропитании коровы, покажется невыполнимой задача прокормить огромного гиппопотама.

Но, как ни странно, аппетит гигантов сильно уступает аппетиту Гаргантюа. Лишь 40 килограммов корма в день нужны для того, чтобы поддержать жизнь и нормальное развитие туши. И какого корма? Гиппопотам удовлетворяется самой жесткой растительностью.

Такой у зверя желудок. Три больших и одиннадцать малых его отделов, как цехи химического комбината, извлекают из грубого сырья соки жизни. Кишечник у бегемота длинней, чем у слона. Таинственные процессы! Подобно заводской трубе, выбрасывающей в воздух ненужные газы, работает пасть зверя. Знаменитое зевание гиппопотама, умиляющее посетителей зоопарков, – это выход газообразных «отходов производства». Они не зловонны и поэтому не отпугивают людей, которые норовят положить на огромный язык что-нибудь вкусненькое. В Познани в зоопарке однажды положили даже гранату (к счастью, она не взорвалась), и бегемот Бонго ее проглотил. Правда, переварить гранату ему не удалось, но и вреда особого она не причинила.

Другое весьма удивительное приспособление, по-своему завершающее пищеварительный процесс, – это хвост. Его сравнивают с пропеллером: он с уплощением, как упомянутая деталь самолета, и приспособлен для быстрого вращения. Но если кабан вертит своим хвостиком в минуты чрезвычайного увлечения едой, то гиппопотам делает это, когда выбрасывает экскременты. Он «пропеллером» измельчает их и рассеивает по сторонам. Они, как и газы, выходящие через пасть, не зловонны, но отличное удобрение для прибрежной растительности, а в воде содействуют развитию планктона – незаменимого корма рыб.

Как бы сознавая неотразимую эффективность этого действия, гиппопотамы пользуются им и в самых торжественных случаях своей жизни. Встретив на пути прелестную незнакомку, самец приветствует ее веселым и лихим разбрызгиванием. И незнакомка не обижается и, если рада видеть, приветствует его так же. Когда два соперника оказываются друг против друга, то этот же самый «жест» может стать выражением устрашения, вызовом на бой.

Гиппопотамы, однако, дерутся не часто. Обычно самка, когда приходит ее пора, покидает стадо своих подружек и детенышей и направляется к группе самцов, собравшихся по-приятельски вместе где-нибудь в отдалении, и сама выбирает себе «суженого». Но не всегда это мирно кончается. Бывают и драки. Два громадных рыла-ковша, вооруженные гигантскими клыками, с треском сшибаются (бывает, и клыки не выдерживают). Конечно, слабый удерет и скроется где придется, но равные бойцы скоро не разойдутся…

В мир бегемот появляется странным и необыкновенным образом. После семивосьмимесячной беременности самка рожает в воде. О появлении новорожденного вначале знают только рыбы, но недолго: словно катапультированный пилот, вылетает он на поверхность. Мать ловко подхватывает его на голову, чтобы не захлебнулся, и – вот она, жизнь!

Вода – любимая родина. Малыш даже сосать умудряется в воде. Здесь же и единственный, в сущности, враг – крокодил. Взрослым он не страшен, но пока мал – смотри в оба. Утащит, а там – не в гостях у хорошего знакомого. Гиппопотамы ненавидят крокодилов. Случается, бросаются на рыбацкие лодки, сгоряча приняв их за своих исконных неприятелей. Однако, перевернув лодку и увидев, что из нее выпали лишь люди, гиппопотам отплывает пристыженный. Он, когда в воде, осознает свою силу и не злоупотребляет ею.

На суше – другое дело. Но, сколько люди ни наблюдали, все непорядки, которые ему случается там учинить, происходят не из-за какой-то особой агрессивности зверя. Как правило, они результат того, что он чем-то, часто неопасным, напуган. Наткнулся на него неожиданный велосипедист – кляцнул с испугу пастью. Самке показалось, что хотят обидеть ее детеныша, результат – неприятность. Но это все случайности.

Гиппопотамов в Африке осталось мало. Но, кажется, об их судьбе наконец-то заботятся. Кто знает, может быть, у них большое будущее?

Корабли на корабле

В 1856 году экспедиция лейтенанта Портера (он командовал кораблем) и майора Вэйна (на его попечении были верблюды) купила у турецкого правительства три десятка дромадеров (одногорбых верблюдов). Через год американцы приобрели еще четыре десятка. Верблюды предназначались для военных надобностей, и оные через пять лет появились, когда Соединенные Штаты стали «разъединенными». Равным образом поработав на северян и южан, после окончания гражданской войны некоторые животные продолжили службу в цирках и зоопарках, а некоторые разбежались.

Где родина диких одногорбых верблюдов, не известно. Одни ученые считают, что диких дромадеров никогда не было: это особая порода двугорбых верблюдов. Мнение других знатоков – родина диких дромадеров Аравия, но они там давно уже все истреблены.

И произошло то, от чего упомянутая экспедиция на корабле «Сэплай» стала событием в истории животного мира: дромадеры, разбежавшись, одичали. Ведь вернулись они на пепелище отцов. Когда-то водились в Америке древние верблюды – камелопсы. Возможно, еще тысячу лет назад они бегали по Калифорнии. У Сьерра-Невады раскопали «свежую» стоянку какого-то охотничьего племени и среди давно потухших углей нашли обглоданные черепа камелопсов – вероятно, последних. Говорят, даже теперь кое-где по пустыне в Аризоне бродят одичавшие дромадеры (потомки тех, что привез лейтенант Портер из Турции).

Кому не приходилось, проснувшись утром, высунуть нос из спального мешка, стеганного на верблюжьей шерсти, и убедиться воочию, что весь ты полузанесен выпавшим за ночь снегом, тот вряд ли способен по-настоящему удивиться потрясающим свойствам волос, которыми природа покрыла и дромадеров, и бактрианов (двугорбых азиатских верблюдов), и лам – их американских родичей. Представьте, снаружи вас терзает колючая поземка, а вы спите спокойно, как в городской квартире: сухо, тепло, нигде не дует, и воздух свежий.

На ощупь шерсть верблюда обыкновение – шерсть как шерсть. Но при внимательном рассмотрении можно заметить, что не совсем она обычная: вокруг длинного волоска толпятся волоски поменьше, и они не подпушь, какая вырастает для тепла у большинства зверей, они деталь совершенно необыкновенной конструкции, к сожалению, еще не исследованной учеными.

Так что примите как очередную тайну природы тот факт, что спина верблюда, которого сильно припекло в полдень, нагрета снаружи на восемьдесят градусов, а под шерстью – на сорок. Верблюд, так сказать, одет в тайну с ног до головы.

Впрочем, и внутри у него тайн порядочно. Лишь немногие из них разгаданы, да и то недавно. Скажем, знаменитая верблюжья «засухоустойчивость». Почти тысячу километров пройдет по жаркой пустыне – и ни капли в рот! Отчего?

Ряд причин уже выяснен. Вот они:

1. Пить умеет. Уж если дорвался до воды, то столитровую бочку осушит. А один верблюд на глазах у заинтересованных наблюдателей выпил два раза (через малый срок) по 92 литра да плюс еще два литра.

2. Почти не потеет. В этом ему помогают превосходная шерсть и умение «держать язык за зубами», то есть зря рта не раскрывать, чтобы влага не испарялась. Даже в самую жару он дышит лишь шестнадцать раз в минуту, а когда попрохладней, то хватает ему и восьми раз. Это ведь в сравнении, например, с дыханием запарившегося пса – самая малость, пес тогда по 300-400 раз дышит в минуту.

3. Легко переносит колебания собственной температуры. Ночью у него 34 градуса, днем – 40. И ничего, не лихорадит его с такой «гриппозной» температурой, а идет себе вперед, даже не потеет, экономя 5 литров воды, которые потребовалось бы испарить для охлаждения тела на шесть градусов.

4. Имеет горб (или два). Это сооружение не представляет собой запасной цистерны с водой в прямом смысле этого слова (как некоторые городские жители считают). Но в переносном смысле – да. В горбу – жир, «перегорающий» в пути и превращающийся в воду: из 100 граммов жира – 107 граммов воды.

5. И последнее, очень важное свойство: верблюд, если уж он воду теряет, то не слишком о том печалится, – может до 30 процентов своего веса израсходовать на жизненные процессы, потребляющие воду, и все же кровь его не загустеет и он не умрет, как это случится в такой ситуации с любым зверем и с человеком.

Вольному – воля

Все, что говорилось выше, почерпнуто из «интервью» с одомашненными верблюдами, и если эта книга сейчас в руках у охотника, то, конечно, душа его, не унесшись ни на минуту в безлюдные просторы дикой природы, не насытилась. Что поделаешь, вольных верблюдов на земле мало. Очень мало. Лишь двугорбые кое-где в Монголии. Дикие дромадеры давно все вымерли (если вообще существовали, так как некоторые исследователи полагают, что одногорбых, как особую породу, люди вывели от двугорбых верблюдов).

Охотник – человек, как известно, с воображением, может составить компанию такому же, как и он, труженику «дикого поля», покинувшему родной аймак (лет пятьдесят или сто назад).

Сухая, холмистая, выжженная солнцем земля Гоби. Цепочка дзеренов, живым пунктиром опоясавшая далекий холм, не интересует одинокого наездника. Хабтагай – желанная, почти недоступная добыча. Крутые склоны, узкие ущелья – места, кажется, пригодные лишь для цепких копыт архара, но хабтагаи обитают часто именно в таких угодьях. Пржевальский, первооткрыватель хабтагая для науки, в 1878 году восхищался «альпинистскими» способностями дикого двугорбого верблюда.

Стадо в десять (а бывало, и до пятнадцати) красновато-песчаных серомордых животных замечено вдруг охотником на фоне щебнистой осыпи. Хабтагаи, не в пример своему домашнему собрату, весьма изящны, легки. Горбы у них меньше и не вызывают мысли о чудачестве природы, использовавшей для отливки одного из своих созданий испорченную матрицу.

И открывается состязание! С одной стороны в нем участвует терпеливый, сообразительный и выносливый охотник на выросшем вблизи от юрты верблюде, а с другой – естественное вольнолюбие, подкрепленное быстротой ног, отличным слухом, зрением и обонянием: хабтагаи даже воду чует за несколько километров. В беспримерном марафоне силы равны, а судья – солнце, для поддержания жестоких правил иссушившее влагу и все эти ковыли, полынь, горный лук, саксаул, караган – «горькую» и все же необходимую пищу верблюдов.

Они почти всегда на виду друг у друга. Если преследуемым удается оторваться от преследователя, то охотник, спешившись, разыскивает на твердой почве следы – почти гладкие отпечатки (из-за мозольной подушки на пальцах зверя, за что и называют верблюдов мозоленогими). Следы, оставленные хабтагаем, отличны от следов домашнего бактриана, они более узкие, как бы устремленные.

Охотник оттесняет косяк от водопоев. Утром и вечером – в часы привычной кормежки – усиливает свой натиск. В полдень и ночью, когда верблюды обычно лежат, заставляет их подняться. Силы у вольных верблюдов иссякают.

Заалайские хабтагаи летом держатся в высокогорьях, на альпийских сочных лугах, но преследователь гонит их оттуда в южные пустыни (их зимние «квартиры»), где растительность уже высохла, где ни капли воды. День за днем. Тысячекилометровый марафон. Каким одержимым надо быть, чтобы решиться на лишения, которые неизбежны! Вот последний глоток воды остался… Но сдались и хабтагаи.

Верна старая пословица кочевников: «Лег верблюд, так приехали». Верблюд ляжет лишь тогда, когда встать не может.

Выстрелы – один из ответов на вопрос: «Почему диких верблюдов на Земле мало?» Однако выстрелы в этом случае, пожалуй, не единственное зло.

Верблюды выносливы. Почему же именно они, а не звери понежней, столь малочисленны?

Лама, единственное вьючное животное приручённое в Америке. Ещё до завоевания испанцами перу триста тысяч домашних лам переносили вьюки на серебряных рудниках этой страны.

Они могут долго жить без воды. Их корм – такая растительная дрянь, которую никто из травоядных есть не хочет. У них, таким образом, мало конкурентов. И опять: почему же тогда их самих мало?

Они умеют переносить страшную жару и страшный холод. Да, и холод. В дореволюционное время на приисках Якутии, там, где стынут теперь моторы МАЗов, бактрианы по замерзшим рекам таскали для людей грузы. Почему же?…

Для начала надо, конечно, исследовать, не таится ли причина малочисленности диких верблюдов в самой системе их размножения. Возможно. Верблюды полигамы, а у полигамов, как известно, процент яловости самок всегда повышенный. Между самцами бывают жестокие драки – это, понятно, тоже влияет на численность (на Востоке специально выводят «бойцовых» верблюдов и заставляют их драться с таким же ожесточением, как бойцовых петухов!). Самки редко приносят двойни. И ко всему, время развития плода у бактриана 411 дней! У дромадера 388. А при таком сроке от силы раз в два года самка принесет по верблюжонку. Так что прирост весьма замедленный.

И еще: выносливейший из выносливейших, оказывается, очень боится сырости, чуть что – и плеврит, а то и туберкулез с трагическим концом.

По Панамскому перешейку потомки некоторых древних предков верблюдов Северной Америки прошли в Южную Америку, и здесь от них произошли четыре разновидности безгор-бых «верблюдов», а точнее, четыре вида из семейства мозоле-ногих: ламы, гуанако, альпаки и викуньи.

До недавнего времени думали, что лама – прирученный людьми потомок гуанако, а альпака – потомок викуньи. Однако теперь многие зоологи склоняются к тому, что и лама и альпака, ныне известные только как домашние животные, имели когда-то своих диких предков, давно истребленных, но не гуанако, не викуний, поскольку некоторые очень специфические черты поведения у них разные (например, манера ухаживания самцов – весьма консервативный, мало изменчивый признак).

Гуанако крупнее всех других мозоленогих Нового Света. И в высоких Андах и в равнинных прериях (но не в лесах) пасутся их небольшие стада: несколько самок с детенышами и один взрослый самец. Молодые самцы, которых старый не подпускает к своему стаду (плюет, кусает очень сильно), объединяются в более многочисленные стада.

Викуньи также (самые мелкие из четырех безгорбых «верблюдов») живут разделенными стадами: старые самцы с десятком самок, молодые самцы – своей компанией. У каждого стада – охраняемая вожаком территория. Когда на нее вторгается чужой самец, хозяин скачет навстречу и плюет в него полупереваренной травой. Тот плюет в ответ, но обычно старается не попасть в противника, если видит, что враг его силен. Иначе дело дойдет до зубов – плевки лишь предупреждения, а зубы острые!

Викуньи пасутся высоко в горах, у границ снега, в Андах Перу, Боливии, Чили и Аргентины. Шерсть у викуньи по тонине и легкости превосходит шерсть любого другого копытного, которого люди когда-либо стригли. Впрочем, самих викуний стригли редко: домашними они никогда не были. Однако индейцы в Андах умудряются, заманив стадо в загон, остричь одну дикую «овцу» за другой. Потом, стриженых, выпускают на волю.

У альпака шерсть качеством почти так же хороша, но несравненно более густая и длинная. Весьма шерстистой шкурой альпаки похожи на баранов-мериносов. Ради шерсти (и мяса) альлак и разводят сейчас в Южной Америке. Только в Перу их два миллиона!

Лам разводили (еще инки) и разводят (горные индейцы) из-за многих их незаменимых в примитивном хозяйстве ценных свойств.

«Они ткут одеяла и плетут веревки из их шерсти, шьют сандалии из кожи, мясо идет в пищу, жир – на свечи, а помет – на топливо» (Десмонд Моррис).

И еще: возят вьюки на спинах сильных лам – трехлетних самцов. Больше пятидесяти килограммов лама нести решительно отказывается. Никакими силами заставить ее нельзя! Ляжет и не идет. А понукать будут – плюется, лягается, кусается. Лучше сбросить с ее спины несколько лишних килограммов – меньше хлопот. По двадцать-тридцать километров в день проходят вереницы вьючных лам по крутым горным тропам, где другого транспорта пока нет.

Олени

Семейство оленей – драгоценное ожерелье, которое носит природа Земли. Каждый олень, и малютка пуду (он величиной с зайца), и лось-гигант из Анадыря, каждый красив. Любое движение оленя, любая его линия кажется нам вершиной гармонии. Даже названия оленей, как правило, благозвучны. Вы только послушайте: «марал»! В нем слышатся перекаты горного эха Алтая и Саян, где обитает этот вид. Его американское название – «вапити» – слово, исполненное чуткости. «Изюбрь»! Сколько уважительной нежности! «Кабарга» – и ваше ухо воспринимает стук маленьких копыт в головокружительной высоте сибирский гор. Синонимы «лось» и «муз» вызовут у вас представление о могучести, и оно не исчезнет, если вы прибавите к ним эвенкское «MOOT», означающее в переводе «древоед». Слово «косуля» элегантно-скользящее, а в имени северного оленя – «карибу» – тихий вскрик восторга. К эпитету «благородный» комментарии, согласитесь, не требуются.

«Лани», «замбары», «мунтжаки», «мазамы», «гуэмалы»… 36-40 ныне живущих видов, разделяющихся на множество рас, часто несут еще и географические имена, тоже весьма звонкие, но главным образом ценные тем, что указывают на ареалы их обладателей. «Бухарский олень» – каждому ясно, где его искать. «Новоземельский», «гренландский», «лабрадорский», «баргузинский», «ньюфаундлендский», «охотский», «шпицбергенский», «сибирский тундряной», «сибирский лесной» – такой букет без лишних слов способен рассказать о расселении северного оленя.

Это об именах, а ведь бывают еще и отчества, причем вполне человеческие. Например, «карибу Пири» («папаша» – американский полярный исследователь, в 1909 году на собаках достигший Северного полюса). Или: «олень Пржевальского», называемый еще «беломордым тибетским оленем». Его точное и подробное описание занесено в научные анналы при содействии казака Калмынина, добывшего для Пржевальского в 1876 году старого самца.

По разным соображениям я опускаю здесь все великолепие латыни в применении к оленям, хотя и не могу о нем не упомянуть. Вместо него великолепие другого рода, так сказать, истинное, вещное – полезность, которую дарит олень человеку.

Больше лося нет в мире оленя: рост самых крупных лосей – 190 сантиметров, а вес 825 килограммов.

Снимите шапку перед этим зверем! Она… пыжиковая и выделывается из шкуры северных оленят – неблюев и пыжиков. Малицы, дохи, рукавицы, одеяла, ковры и даже стены жилищ – все это от оленя. В век синтетики, конечно, снизилось значение таких товаров, но раньше без них просто не могли обойтись. Знаменитые лосины, в которые рядились некоторые полки русской армии со времен Петра I, – штаны и камзолы из лосиной замши. Для ее изготовления приходилось снимать шубы с десятков тысяч лосей, что едва не привело к их полному уничтожению. К концу всех царствований лишь один гвардейский полк, отдавая дань традициям, носил лосины, да и то не в расхожей, а в парадной форме.

Впрочем, замша – паритет для всех видов оленей. И благородный, и косуля, и северный, если только можно так выразиться, имеют на себе некий ее потенциальный запас.

Правда, шкура северного оленя бывает иногда сильно попорчена личинками оводов, продукция кабарги не отличается прочностью, да и летняя лосина из-за свищей довольно неважная.

Мех оленей не обладает той стойкостью, какой хотелось бы. Доха из косули служит не больше пяти лет, а из других – и того меньше.

Лишь камус – мех, снятый с ног лося и северного оленя, – выдерживает высокие требования людей. Звери с его помощью борются с настом и глубоким снегом, а человек шьет из него обувь, рукавицы, им же подбивает лыжи.

Но какими бы теневыми качествами ни «страдал» олень (а таковые у него имеются и кроме перечисленных), его положительная роль в этом мире настолько значительна, что, право, я не погрешу против истины, если присвою ему почетное имя «благодетель человечества».

Потому что северный олень – это до 130 килограммов мяса (на крупе у самцов жира до 8 сантиметров); выход мяса у лося до 300 килограммов. А от лосихи можно надоить за год 430 литров молока, такого жирного, что оно эквивалентно 1290 литрам коровьего. Косуля, которой в конце прошлого века только в Амурском крае добывали по 150 тысяч за сезон, дает лишь 20 килограммов мяса, но ее даже в наши годы в азиатской части СССР можно добывать по 60 тысяч в год без угрозы полного истребления.

И скажите, не самую ли жизнь сохранял олень так называемым «малым народам», расселенным по холодным окраинам Америки, Европы и Азии? Вот что Фердинанд Врангель писал в 1841 году:

«Время переправы оленей через Анюй составляет здесь важную эпоху в году, и юкагиры с таким же боязненным нетерпением ожидают появления сего животного, с каким земледельцы других стран ожидают времени жатвы».

И эта «жатва», кроме «хлеба насущного», приносит хорошее противоцинготное средство – кровь. Ее и по сию пору с величайшим наслаждением пьют жители Севера. Полупереваренное содержимое желудка – просто лакомство, хотя это уж, конечно, для кого как…

У кабарги мясо невкусное: постное, жилистое, а у самца – с резким неприятным запахом. Но этот запах…

Сколько горячих контрабандистских голов положено ради него на опасных горных тропах! Кабарожья струя!

– сорокаграммовый мешочек на брюхе, которым наделен самец кабарги для привлечения самки во время гона и пометок на границах своих владений. Мешочек наполнен красно-коричневым студенистым веществом – мускусом, из него китайцы изготовляют тонизирующее лекарство, а парфюмеры, добавляя в духи, сообщают им необыкновенную стойкость. Мечеть, построенная в Иране 600 лет назад на растворе с добавлением мускуса, «благоухает» и сейчас. Вот за эти-то качества фунт мускуса кабарги на международных рынках ценится, как автомобиль «Москвич-408»!

И наконец, позвольте взять быка, то бишь оленя, за рога. Эти фантастические украшения уместны не только на голове марала или там косули, но и на стене квартиры. Их привлекательность таинственна.

Рога служат для разных художественных поделок, из наиболее дешевых выходят отличные пуговицы. В начале века Дания, например, импортировала для этих целей по 30 тысяч рогов северного оленя в год. И хотя прекрасные безделушки и роговые пуговицы всего лишь предметы нерегулярной моды, моду эту следует благословлять: ведь для добычи сырья не надо убивать оленей: рога они ежегодно сбрасывают сами, только берите!

Хуже обстоит дело с пантами – неокрепшими рогами пятнистого и благородного оленей (из них вырабатывают пантокрин или хаулокрин). В конце солнечного июня у зверей нет никакого желания с ними расставаться. А приходится. И чаще всего вместе с головой.

Главным потребителем пантов всегда была изворотливая китайская медицина.

Мунтжак – один из немногих примитивных оленей, у которых и рога и клыки. Мунтжак, кусая клыками, наносит довольно болезненные раны собакам, атакующим его.

Итак, вот какими нужными предстают перед нами эти парнокопытные.

Многочисленное семейство часто мало похожих друг на друга зверей на самом деле в высокой степени гомогенно, то есть однородно, по своим признакам. Поэтому, если взглянуть на некоторых из них, станет понятной и общая картина.

Кабарга (горы Восточной Сибири и Центральной Азии). Бедняжка кабарга! Она и не знает, что постоянно живет под угрозой одинокого сиротства, потому что ученые еще спорят, относить ее к семейству оленей или не относить.

Действительно, у нее странный вид.

Передние ноги короче задних, и, вероятно, поэтому она горбатенькая. И ведь на кенгуру похожа! (А кто был свидетелем того, как ловко она встает на задние ноги, чтобы достать растущие высоко листья, тот и подавно так скажет.)

Четыре вида оленей в роде аксис. Обитают они в негустых джунглях и на лугах с невысокой травой в Индии, на Цейлоне, в Индокитае и один вид на Филиппинах. Свиновидный аксис – самый мелкий из них.

Длиной кабарга не больше метра, цвета приятного – шоколадного (иногда рыже-бурая, иногда черно-бурая). Маленькая голова светлее – сероватая, а сверху бурое пятно, как бы намечающийся берет. Снизу на шее пара белых продольных полос, а на боках и на спине разбросаны светлые пятна. Весьма ее красят! (Но у старых иногда их не бывает.) К тому же она, можно сказать, без хвоста (хвост вообще-то есть, сантиметров этак в пять, но он так плотно прилегает, что его и незаметно). Шерсть в основном из остевых волос (пуха мало): в воде – отличный «поплавок», на снегу – теплый матрац. Когда кабарга лежит, снег под ней не тает, как под лосем или косулей.

Рога? Рогов не ищите, их у кабарог не бывает. Зато есть клыки, да какие! Когда рот закрыт, наружу торчат (у самцов, не у самок). Говорят, у старых кабарог – в десять сантиметров длиной.

Мунтжаки, аксисы, замбары не очень похожие друг на друга олени.

Мунтжак, несмотря на мощно звучащее имя, маленький олень (в плечах не больше 60 сантиметров. Он каштановобурый, белобрюхий, и рога у него простенькие, десятитринадцатисантиметровые шпильки с небольшим зубцом вместо развилки. Их «корни», покрытые шерстью, тянутся двумя резко выступающими длинными буграми по сторонам морды над глазницами до носовых костей. У самцов – клыки, острые и длинные, и видны из-за края верхней губы. Голос у мунтжака, которого в Индии называют каркером, резкий, похожий на лай.

Для охотников на тигров и леопардов каркер незаменимый осведомитель: как только увидит большую кошку, кричит, оповещая джунгли и всех, кто смыслит в их голосах, резким, как треск кастаньет, лаем.

Каркеры, или мунтжаки, рога сбрасывают в мае – июне.

В сезон дождей рождают их самки одного или двух пятнистых детенышей.

Аксис, или читал, вполне приличного роста (в плечах до метра) и замечателен сходством с пятнистым оленем. Он, можно сказать, пятнистей пятнистого. Рога у него всего лишь трехконечные, но не малые.

Замбары разные. Некоторые чуть больше мунтжака, а некоторые так и до 163 сантиметров в холке – роста, так сказать, выше среднего. Пятен на шкуре нет совсем (за исключением одного вида), хотя в детском наряде пятнисты, как почти все.

Прежде стада этих оленей паслись на равнинах Северного Китая, но давно уже все вольные олени Давида истреблены. Уцелели только в императорском парке в Пекине. Здесь увидел их сто лет назад аббат Давид и привез две шкуры редкостных оленей в Европу. Во время боксерского восстания все олени императорского парка погибли, но еще до этого герцог Бэдфорд стал разводить оленей Давида в своем имении Вобурн-Аббей, и, это спасло их от полного вымирания. В 1960 году олени из герцогского парка были привезены в Пекин и разводятся теперь и там.

Подобно северному оленю, замбар щеголяет гривой, которая топорщится вокруг шеи, как жабо испанского вельможи XVI века. Грива, по-видимому, лишь украшение, потому что там, где живет замбар, особых холодов не бывает.

А живет он поблизости от мунтжака и аксиса: их ареал хотя и не всюду совместим, но если вы на маленькой книжной карте ткнете в него пальцем, то палец ваш прикроет и сам ареал и несовместимые места. Это нижняя часть Юго-Восточной Азии и кое-какие острова Индийского океана.

Мунтжак – один из самых древних оленей на Земле.

Он, как и мы, сын кайнозойской эры, но значительно старше нас. Пятьдесят миллионов лет назад, в эоцене, благодатной эпохе, которую называют «зарей новой жизни», жило небольшое копытное, по прошествии указанных лет названное архиомериксом. Оно было безрогим и обладало клыками. Такими же, как у кабарги и мунтжака.

Вот от этих симпатичных зверюшек, может быть, и ведут свое начало олени. Развивались они быстро. Уже через несколько десятков миллионов лет, в середине четвертичного периода, когда разные антропоиды, весьма похожие на человека, разгуливали по планете, олени были оленями.

Они словно на парад к рождению первого человека готовились и достигли к этому знаменательному дню больших успехов: стали крупны, изящны и красивы, словно понимая, что наконец-то их кто-то оценит.

И человек разумный их оценил…

Но о мунтжаках. Их судьба сложилась не так уж и плохо. Еще до четвертичного периода они развились почти повсюду. Но затем вымерли, оставив потомство, от которого, по-видимому, произошли все виды современных оленей. Сами уцелели лишь в Индо-Малайской области. Здесь флора и климат всегда были стабильными, и поэтому мунтжаки мало чем изменились. Если вы захотите нарисовать оживленный пейзаж, скажем, третичного периода, натура у вас под рукой.

Но не забудьте о пятнах! Современный мунтжак лишь в молодости пятнист, предок его был, как полагают, пятнист и в зрелом возрасте.

Живут на Земле и оленьки, близкие к прародителям всех оленей. Их четыре вида: три – в Южной Азии и один – в Африке. Ростом они с зайца (и, как зайцы, сигналят об опасности топотом ног!). Прячутся в зарослях. Рогов нет, но клыки есть (как у безрогих кабарги и китайского водяного оленя). Индийский оленек пятнистый. Яванский, или канчил, без пятен.

Олень Давида, или милу, по многим причинам очень странный олень. Прежде всего – диких оленей Давида нет. Французский миссионер Арман Давид, которому зоологическая наука обязана рядом крупных открытий (милу, большая панда, загадочный лебедь – утка-гусь Давида, или азиатская коскороба, и пр.), еще в конце прошлого века увидел небольшое стадо милу в императорском парке под Пекином. Позднее герцог Бэдфорд, известный коллекционер редких животных, получил из Китая несколько таких оленей, и теперь в его имении Вобурн-Аббей пасутся они под охраной. В зоопарках мира (есть и в Московском) около трехсот оленей Давида. Прежде, по-видимому, обитал этот олень в болотах Китая и Японии.

Хвост у милу для оленя необычно длинный (53 сантиметра), с кистью на конце. Отростки рогов направлены не вперед, как у других оленей, а назад. Кроме того, обычно меняет он их два раза в год – в ноябре и в конце января – феврале. Ворс на спине и шее направлен в сторону, обратную отросткам рогов, – не назад, как положено шерсти зверя, а вперед! Копыта широкие, а «копытца» (боковые пальцы) длинные. Это выдает в нем ходока по трясине, зыбкой почве болот. Очень длинные и глубокие у милу подглазничные ямки: сходите в зоопарк (Московский), посмотрите – и эти ямки, и многое другое поразит вас в этом олене.

Только у лани и лося рога расширены небольшими лопатами.

Лось (Канада, север Скалистых гор США, Европа, Северная Азия). Простите, что представляю его при свете пасмурного зимнего дня. Этакую громадину все равно разглядеть нетрудно: в холке, бывает, и больше двух метров, а длина – три! Зато вы станете свидетелями волшебного зрелища: великолепное черно-буроватое тело с горбоносой головой будто плывет по воздуху. Это впечатление происходит оттого, что высокие ноги лося цвета почти белого, и в плавных движениях теряются на фоне снега.

Большие уши встрепенулись в нашу сторону. Вздрагивает «серьга» – кожный вырост на шее лося. Он красоту зверя не портит, хотя, достигая иногда 40 сантиметров, болтается, как сосулька, а практического смысла, кажется, никакого не имеет, разве что к старости станет внушающей почтение бородой.

Он смотрит: глаза с мягкой печалью, верхняя губа пухлая, нависшая – добряк! К сожалению, раз уж зима – лось без рогов (он их скинул, наверное, в декабре), и мы их пока не увидим…

«Глаза большие, зрачки косо поставленные (отсюда и название „косуля“)» (К. К. Флеров).

Косуля (Европа, Передняя Азия – на юг до Израиля, Северный Иран, Кавказ, горы Средней Азии, Сибирь, Северный Китай) лишь ненамного покрупнее кабарги. (Правда, самая рослая – сибирская косуля – в плечах до метра.)

Самец большеглазый, с белым подбородком, украшен рогами, про которые писать бы не прозой, а стихами, ибо они лирообразны. Понятно, струн на них нет, да и обработаны грубовато – усеяны шишечками, как срезанными сучками. На концах обычно три затейливо расставленных отростка. Он сбрасывает их в октябре-декабре, а в апреле – мае у него уже новые рога. Рога и у самок редко, но бывают.

Передние ноги у косули тоже короче задних – кстати говоря, признак того, что животное предпочитает передвигаться прыжками. И прыжки весьма примечательны – до 6 метров!

Сзади у косули светлое пятно, так называемое «зеркало». Детеныши ее (обычно два) видят, как мелькает оно впереди, и не теряют мать в зарослях.

Кроткие видом самцы косули нрава, однако, крутого. До смерти, случалось, забивали самок в тесных вольерах зоопарков, где бежать тем было некуда.

Китайский водяной олень обитает в речных камышах Китая и Кореи. Некоторые эти олени убежали из парка Вобурн-Аббей и живут на воле в Англии. Водяной олень уникален тем, что его самки рождают не одного-двух оленят, как другие олени, а четверых-семерых.

Северный олень (тундры и северные леса Аляски, Канады, Европы и Азии). Глухой гул копыт, специфичное сухое щелканье. Плавная, текучая масса, ощетиненная невообразимым лесом рогов.

Северный олень самый стадный из всего семейства и, кажется, самый демократичный в распределении внешних признаков: рога здесь разрешено носить и самкам.

Идет стадо. Величественная и впечатляющая картина. У каждого оленя – грива, муфта снизу на шее. Теплоизолятор. К тому же и волос у северного оленя особый: в нем много пустот с воздухом. Уж тут ангине не подобраться! И на плаву держит хорошо – как надувной костюм. А северные олени переплывают немало рек, когда осенью уходят из тундры на юг, в тайгу, а весной бредут табунами обратно. Путь немалый.

Летом тундра может побаловать своих обитателей высокой плюсовой температурой, и это не на радость оленю: мало у него потовых желез. Приходится держать рот раскрытым и язык высовывать, как собаке, чтобы остудить себя испарением влаги изо рта.

Дикие лани уцелели лишь в лесах Северо-Западной Африки и в Турции (южное побережье Мраморного моря и Малой Азии). Но в заповедниках и парках лани содержатся во многих странах Европы, у нас – в охотничьих хозяйствах Литвы, Белоруссии, Украины. Есть еще персидская лань, живет местами в Юго-Западной Азии: у нее рога не уплощены на концах лопаточками. А у европейской лани рога с «лопаточками», этим напоминает она лося. А всем видом – вроде бы пятнистый олень. Ибо лань пятниста. Зимой пятна, впрочем, почти незаметны. В парках люди развели белых, черных, серебристых, голубых ланей.

Китайский водяной олень (болотистые, тростниковые берега рек, стариц и озер Северо-Восточного Китая). Странный олень! Рогов нет ни у самок, ни у самцов, но есть клыки, как у кабарги. Однако родством ближе к косуле. Желтовато-бурый, без пятен (даже новорожденные пятнисты неясно). Ростом невелик – полметра в плечах. Кормится прибрежной травой и тростниками, спасение ищет не в быстрых ногах, а в гуще тростников. Самки рождают трех и больше детенышей. Они не бегут за матерью, а прячутся, как зайчата, – каждый поодаль в своем укрытии. Мать, напитав себя, приходит и кормит их по очереди.

Американские олени. В Северной Америке, кроме карибу (северного оленя), вапити (местного благородного оленя) и лося, есть еще два вида оленей – олень-мул (запад США, Канады и Северная Мексика) и белохвостый, или виргинский, олень (юг Канады, почти всюду в США, кроме Дальнего Запада, Центральная и север Южной Америки). Кроме того, в Южной Америке 10 (по другим данным – 16) видов оленей, среди них горбатенькие, как кабарга, низкорослые (70 сантиметров в холке) мазамы и пуду-крошки (их рост всего 40 сантиметров). У тех и других рога – простые, неветвящиеся шпильки.

В Африке, кроме ланей на северо-западе и благородных оленей, чудом попавших в Сенегамбию, оленей нет. В Азии же около трех десятков видов.

Проделайте теперь мысленное путешествие по ареалу японского пятнистого оленя по имени сика и хуа-лу («олень-цветок»), столь славного высокой ценностью своих пантов. От Уссурийского края вы проследуете по многим восточным провинциям Китая, посетите Корею, Тайвань и Японские острова.

Но только мысленный взор покажет вам хуа-лу, а не природа. Потому что повсюду этот олень истреблен. Статистика с посильной точностью утверждает, что за последние сто лет численность пятнистого оленя сократилась «в несколько раз». Сколько сие обозначает, станет понятней, если принять во внимание, что на территории СССР, «даже при наблюдающемся возрастании поголовья к концу пятидесятых годов», можно было насчитать лишь около 1000 этих оленей (лишь половина из них – в прежних местах обитания, прочие – переселенные в заповедники Закавказья, Карельского перешейка и в другие районы СССР). По другую же сторону границы, где возрастания поголовья не наблюдается, голос цифр, вероятно, и совсем унылый.

Несколько оживленней выглядит ареал благородного оленя, хотя далеко этому оживлению до толчеи прошлых времен.

В Подмосковье на него не поохотишься, потому что он уничтожен там еще до основания Москвы. (В царских угодьях, правда, появлялся и в более поздние времена, но то был завезенный.)

В Вологодской, Костромской, Горьковской областях засмеют, если спросите, есть ли в местных лесах олени. А ведь еще в восьмидесятых-девяностых годах прошлого столетия они там водились.

Редкостью стал карпатский благородный олень. Мало кавказских и крымских оленей. Мало маралов и бухарских оленей. Немного изюбря на Дальнем Востоке и в Забайкалье. В Китае благородный олень уничтожен полностью, если не считать немногих наиболее находчивых, которые догадались поселиться в священных рощах. В Америке ареал вапити (близкий вид или подвид благородного оленя, как и марал, изюбрь и прочие названные здесь) какую-нибудь сотню лет назад представлял внушительную площадь, а теперь от него остались три небольших «куска» в Канаде и на западе США, отделенные друг от друга сотнями миль. На Британских островах, Корсике, Сардинии, в Скандинавии всех благородных оленей пересчитать можно…

Но и те олени, о которых упоминают сегодня без страха за их будущее, по сути, малые остатки былого великолепия. Говорят, северный олень в Киевской Руси водился. Две тысячи лет назад он упомянут в текстах Цезаря как обитатель Герцинского леса (в Средней Германии и Чехословакии), а еще в прошлом веке прекрасно вписывался в переславльские и новгородские лесные пейзажи. За последние сто лет и в тундрах северных оленей стало меньше в… 15 раз.

Упомянутый здесь Ф. Врангель видел стада длиною в 50-100 верст. Где они теперь?

Где кавказский лось? Еще в прошлом, жутком для диких зверей веке (таком же, впрочем, как и этот век), когда с недопустимой силой загремели на земле ружейные выстрелы, он жил на Кавказе.

Теперь того лося нет. И никто, конечно, не помнит даже, какой масти он был.

Когда «как зубья выпадают из гребешка» (тут к месту патетика Маяковского) лучшие из «наших меньших братьев» (весьма точное выражение Есенина), надо бить тревогу!

Охота!

«Король проворно спешился с охотничьим ножом в руке, ловко обошел дуб и сзади подрезал коленки у оленя. Олень испустил какой-то жалобный свист и тотчас осел. В ту же минуту штук двадцать собак бросились на него. Они вцепились ему в горло, в морду, в язык, не давая пошевелиться. Крупные слезы текли из его глаз.

– Пусть приблизятся дамы! – воскликнул король» (П. Мериме, Хроника времен Карла IX).

Эпитет «королевская» издревле прирос к охоте на оленя. В переносном смысле его оправдывают красота, ценность и вес добычи, в прямом же – тот факт, что оленя всегда берегли исключительно для монарших забав.

Медведь, проснувшись на заре весны, высматривает, кого бы съесть. Не лося, так косулю. Не поймав ее, смиряет аппетит и готов проглотить хоть мышь. После его охоты на оленей часто можно сказать: «Убил время и ноги».

Волк лосю летом не страшен. Известно даже такое: лосиха с телятами преспокойно пасется в ста метрах от логова, и волки не трогают. Но признано, что четвероногие хищники (как серые, так и красные, полосатые и пятнистые) – главные враги оленя. Они губят косуль и благородных оленей, угрожают заповедному благополучию пятнистых, а за северными стадами волки следуют, как нанятые пастухи.

Однако я позволю себе привести здесь две цифры потерь северных оленей в Лапландском заповеднике. Когда там не было волков, отход составлял 5 процентов; когда волки появились – 7. Вывод: добыча хищника – в основном больные и старые олени.

Бежать, как олень, значит бежать очень быстро. Догнать оленя – дело не простое даже для волка. Тигр, бывало, ловил изюбрей из засады (теперь они слишком редко встречаются друг с другом). Гепард сумеет догнать пятнистого оленя Индии – аксиса.

На мелких оленей охотников, конечно, больше. Тут и харзы, и лисы, и гиены, и росомахи. Небольшая германская косуля, например, весьма слаба даже перед лисой. Около половины погибших (молодняк в основном) – ее жертвы. Но остальные (больше половины) падают от болезней, причиненных паразитами (в основном носоглоточным оводом). И невольно возникает сомнение: вполне ли здоровы были те из меньшей «почти половины», в гибели которых обвиняют лисиц?

Росомаха рискует гоняться за стельной лосихой и иногда достигает цели: лосиха абортирует, и охотнице достается плод. Но случается такое редко. Следует ли причислить беркута и филина к гордому племени охотников на оленей лишь за то, что в их гнездах находили кое-какие остатки оленей?

Это у нас в руках ружье – «зауэр», «тулка», «ижевка», «винчестер», «маузер». Мы главные губители оленей.

Впрочем, ружья недавно стали главенствующим компонентом «королевской» охоты. Карл IX, например, охотился на оленей с собаками и кинжалом. Такая охота, любимая в прошлом, была именно той спортивной охотой, о которой теперь столько говорят. Много оленей брали другими способами. Устраивали многоверстные загоны, рыли ямы, ставили на звериных тропах самострелы, капканы, ловили сетями. Кабаргу снимали со скал, куда она, спасаясь, залезала «на отстой», длинным шестом с петлей на конце. Во время кочевок на переправах через реки гудела весельем человеческая охотничья забава – «поколка на плавях» – били столько оленей, что об утонувших даже не жалели. На зиму готовили тонны мяса: не то что самим, а и собакам съесть не под силу. На Амуре на переправах через лед каждый мало-мальский охотник убивал по 50-100 косуль за сезон, а умножьте полтора-два пуда на сто…

Огнестрельное оружие облегчило охоту. Скрады, подходы, выслеживания – все приносит успех, когда ружье в руках.

К дикому северному оленю подбираются, прячась за домашних или толкая перед собой белый щиток. Если нужно, чтобы олень подошел сам, привязывают одного или нескольких «манчиков» (домашних оленей), и осторожный дикарь, повинуясь стадному инстинкту, приближается – только верней стреляй, чтобы не испортить шкуру на своей же собственности!

Самок косуль и кабарог подзывают «на пик»: подражают голосу косуленка и кабаржонка. Когда гон у лося, самца подманивают «на вабу», подражая реву другого самца. Лось идет на зов соперника и слишком поздно убеждается, что «соперник» ему не по рогам. Такую охоту почему-то называют чисто спортивной, но я думаю, что это просто убийство из-за угла.

Плата за смерть

Осторожность, ловкость и быстрота не спасают. Безвременной смерти олень может противопоставить только жизнь. В осеннюю пору звучит сигнал ее продолжения:

– Ёох-ёох-ёох, – сдавленные отрывистые вздохи, и вдруг, словно прорвав застоявшуюся в горле хрипоту, далеко несется трубный протяжный крик: – О-а-ууу!…

Призыв самке. Угроза сопернику.

Гон. Торжественное и безудержное проявление страстей в природе. Его время в разных странах и у разных оленей неодинаково, но, как правило, сходится в одном: гон происходит в ту пору осени, когда до весеннего тепла остается срок, равный беременности.

Самка половозрела в полтора-два года. Самец – тоже. Но если самка сразу же признается полноправной, то самцы не допускаются к гону до трех, а иногда и до шести лет. Старый самец не даст им и близко подойти к самкам, и, наверное, правильно делает, потому что они еще не показали себя достойными продолжать род и вдруг окажутся от природы неполноценными, слабыми.

Матерея, молодой с каждой осенью все настойчивей заявляет о своих правах. Выбрав место, откуда его хорошо слышно, ревет, призывая самок и выражая готовность тотчас за них сразиться. Ломает сучья, трется рогами и шкурой о деревья, роет копытами землю и валяется в грязи.

Видя, что рев его напрасен, претендент устремляется на розыски. Ищут олени преимущественно нюхом. Осторожность забыта, и так злы, что могут напасть на человека. Свиреп тогда и самец кроткой косули: носом вниз он рыщет в поисках самок многие версты, бодает кусты и деревья и тут любого из нас может боднуть.

Представьте двух маралов: нагнувши головы (а на головах-то у них от 7 до 20 килограммов рогов!), выпучив налитые кровью глаза, не признавая никаких препятствий, они сближаются, и, если силы равны, ни один не свернет. Бывает, сцепившиеся рогами бойцы не могут разойтись и медленно умирают от голода. Бывает, но редко.

Сила старого оленя сохраняет жизнь другим самцам. Убедившись в несокрушимости этой силы, они держатся подальше, а исход несмелых (с их стороны) столкновений чаще ограничивается небольшими ранами и небольшой поломкой рогов.

Козел гуран (так в Сибири называют самцов косули) обычно долго и злобно преследует одну самку. Он бьет ее рогами, и иной раз до смерти. Она боится своего кавалера и, удирая, не раз обежит вокруг дерева или куста. В результате на месте гона образуется сильно выбитая круговая тропа – «точка».

Похожи повадки и у кабарог. Самец сутками по самым недоступным местам, распространяя запах мускуса, гонится за своей возлюбленной, и напрасно она пытается затаиться где-нибудь или забраться повыше – преследователь неутомим.

Безгаремные самцы, чуть отдохнув, вновь рыщут в поисках. А тем, у кого гарем, и вообще не до отдыха: вокруг бегают, «рехкая», соперники. «Паша» в конце концов сам на себя не похож: с набухшей шеей, с взлохмаченной шерстью, с пеной на морде и баках. Он в беспрерывном лихорадочном движении. Ничего не ест, лишь пьет – откуда силы берутся для любовного марафона?

Гон обычно прекращается с наступлением холодов. Три-четыре недели напряжения дорого стоят самцам: 17, 20, 25 процентов веса потеряны, иной раз олени просто с ног валятся от усталости и истощения, а впереди зима. Впереди бескормица, глубокий снег, мороз, может быть, пятидесятиградусный. Хищные звери и голод вступают в свои права, а они умеют распорядиться! Вот почему соотношение полов у оленей далеко не равное. Лишь у лося, в некоторых ареалах склонного к моногамии, оно с натяжкой 1:1. А у других оленей самок в несколько раз больше, чем самцов, и это как правило.

Почувствовав, что скоро станет матерью, самка ведет себя осторожно: без надобности не побежит и на высоту зря не полезет. На горных пастбищах всегда заметно, что самки держатся несколько ниже самцов. Такие любительницы попрыгать, как косуля и кабарга, слишком резво прыгать теперь опасаются: а ну как случится что? На пастбищах ищут и находят травки, в которых много витаминов (это экспериментально проверено!). И вот примерно в мае в укромном месте (и желательно, чтобы вода была поблизости) появляется на свет новорожденный. У лосихи он весит до 16 килограммов, у пятнистой оленухи – 7, у косули… просто страх говорить: заморыш – килограмм всего! Но эта косуля молоденькая, ей простительно; зато пожилая соседка трех косулят принесла. И удивляться все равно нечему: близнецы у косуль – обычное дело. Вот у благородных оленей – редкость. Кабаржата и косулята, спрятанные в чащобах, вроде как не рады новому положению: трясутся – то ли от страха, то ли от холода. Беспомощны, смотреть жалко. Чтобы их кормить, мамашам даже приходится опускаться на колени.

Зато лосенок через 10-15 минут уже на ногах. На второй день он – приличный пешеход, на пятый – чтобы его догнать, надо быть рекордсменом по бегу, а на десятый он уже и от родительницы своей не отстанет.

«Пыжик» в первый день едва-едва стоит на мягких еще копытцах. Но уже через неделю способен переплыть такую реку, в которую мы с вами и вообще не полезли бы купаться.

Но, конечно, разговор о мужественности и силе новорожденных оленят не может быть серьезным, потому что на самом деле комочек жизни (пусть даже и в пуд весом) первые дни в весьма трудном и опасном положении. Ведь, в сущности, он беззащитный.

Косуля и кабарга (и мунтжак-самка), заметив врага, рискуя жизнью, отваживаются на опасную хитрость: притворяются немощными и больными и увлекают за собой погоню, отводя ложным маневром от малыша.

Но самая надежная защита олененка – уменье прятаться. Он замирает, распластавшись, и терпение его феноменально. Он и не дышит почти, и хищнику, даже вооруженному хорошим нюхом, найти его не легко.

Пятна на шкуре – адаптивный камуфляж олененка. Ведь ювенильный наряд почти всех оленей пятнист. Лишь теленок лосихи и, как правило, «пыжик» без пятен.

Дети, пока на одном молоке, растут медленно, хотя оно и жирное, как сливки. Но вот, глядя на мать, попробовал олененок вкусного кипрея. По случаю не миновавшей еще весны повсюду много цветов – отдал и им должное. Гриб-подосиновик поторопился высунуть красную свою голову – просто тает во рту! Ветки молодых деревьев, в особенности осины, тоже вкусные. Важенка показала сыну самое что ни на есть замечательное: ягель. Пятнистая оленуха повела свое чадо в дубраву, и там они нашли множество желудей.

И весь этот мир оказался чудо как съедобен! 200-300 (местами до 400) видов растений поедают олени, причем иногда и ядовитых. Пострел, например, домашнему скоту противопоказан, а для оленя съедобен. Любят они и водоросли. На берегах морей собирают выброшенные прибоем водоросли и, случается, лезут за ними и в воду. Лось, заметили американские зоологи, ныряет за пищей в озеро на пятиметровую глубину.

На подножном корму дитя-олень растет буквально не по дням, а по часам. (Лосенок прибавляет в день по два килограмма – вот темп!)

Когда олененок немного окрепнет, он неотлучно идет за матерью, повторяя все ее движения, что в общем-то и есть учеба жизни. Мать ест – и он ест, мать насторожилась, услышав крик кого-нибудь из лесных «сторожей» (сойки, сороки, каркера или лангура), – замер и олененок. Мать побежала – он рядом. Тропинки к водопою, хорошие пастбища, крепи, где можно спрятаться от врагов, – словом, все, что было достоянием опыта матери, день за днем передается и малышу. А отец-олень? Он в этих делах не участвует. Впрочем, возможно, это не совсем верно, потому что «на пик» (когда охотник подражает крику олененка) под выстрел иногда выходит большой рогатый олень. Какое чувство его может вести, кроме родительского?

У видов, более или менее приверженных к коллективности, самки с оленятами сбиваются в стада (самцы ходят отдельно). Ну, а раз дети собрались вместе, значит, должны быть и игры!

А рога? Рожки… Не скоро увенчают они молодого оленя. У лосенка только месяцев через пять набухнут на голове «шишки». Но лишь на втором году, весной, прорастают из них «шилья» или «спички» – рога самые элементарные, просто детские. К концу лета они твердеют, и оленята получат право именоваться «шильниками» или «спичаками». Но нет правил без исключений: у «пыжика» северного оленя к концу второй недели жизни уже маленькие рожки на голове!

Рога у оленя – признак силы, мужества, успеха. У истощенного самца они к гону еще не твердые, и какой из него боец? А у слишком дряхлого деградируют вплоть до превращения в нелепую костистую массу, свисающую на глаза.

У оленьих предков рогов не было. Были длинные клыки: направление их роста эволюция словно бы изменила на противоположное, и вот выросло нечто твердое и боеспособное изо лба. Чем меньше от поколения к поколению становился клык, тем больше вырастали рога. И теперь, стоит нам взглянуть на оленя, мы сразу можем определить степень его эволюционной «молодости». Для этого нужно лишь сопоставить размеры рогов и клыков. У мунтжака (да и у косули тоже) клыки порядочные, а рога не очень. У лося и северного оленя клыки едва намечены (попросту говоря, рудиментарны), а рога большие. Значит, как живая модель мунтжак архаичен, а лось – современен.

Рога растут весной по сантиметру в сутки (немного больше, немного меньше), растут несколько месяцев. Вначале мягкие, насыщенные кровью, покрытые шерстью бугры, весьма чувствительные к укусам комаров, и изуродовать их, задев за твердое, очень легко. Трудное для рогоносцев время! В одной художественной книжке, которая недавно попала мне в руки, автор живописал… весенние бои самцов-косуль. Вероятно, косуль с котами спутал, те действительно дерутся весной, а оленям в эту пору не до драк: они держатся подальше от возможных эксцессов. У косуль, в частности, гон и бои с середины июля и весь август, а потом, второй раз, в ноябре (в иных местах и в сентябре – октябре).

За лето рога твердеют, и олень трется ими о стволы, чтобы сбросить кожу (у косули в мае они уже без кожи). Но гон прошел, лось, косуля и северный олень сбрасывают (вполне еще приличные!) рога и до весны ходят безрогие или с молодыми растущими рогами (косули). Но самки северных оленей теряют рога лишь после отела, в мае. Благородные и пятнистые олени – ранней весной, примерно в апреле. Аксис, житель Индии, расстается с рогами в любое время года. А олень Давида – дважды в году. Так что у всех по-разному.

Олень должен жить!

Жизнь оленя – беспрерывное преодоление трудностей.

Помните грозу? Молнии одна за другой рвались с неба на землю, словно пытаясь ее расколоть. Гром грохотал.

На нас, под крышей, как говорится, не капало. Но подумайте о косулях с малышами. Они сбились под большим деревом. Адский грохот, и животные испуганно вылетают под дождь, несутся напролом неизвестно куда. Еще удар, и они поворачивают, в панике натыкаясь на кусты. Случается, что обезумевшие от страха гибнут. А отставшие от матерей и тем обреченные малыши?

Северный олень на диво приспособлен к суровым зимам. Но холода на Севере бывают такие, что мех против них бессилен. И гибнут олени.

Глубокий снег помогает от холода: лось и северный олень дают себя засыпать и лежат под его спасительным прикрытием. Но снег жестокий враг, если слой его велик. Ни пропитания не достать, ни убежать, когда надо. Критическая высота сугробов для косуль – 40 сантиметров, для северных оленей и марала — 70, пятнистому оленю снег глубиной в 60 сантиметров – серьезная угроза.

К климатическим и погодным неприятностям прибавить надо еще напасти, именуемые общим словом «гнус». Комары в кровь поколют растущие под кожей рога. Мошка набивается в шерсть, выискивая доступные для укусов места. Слепни, оленья кровососка, мокрец, власоед – это далеко не полный список «мелких», но страшных невзгод, донимающих зверя. До дыр портят шкуру. Носоглоточный овод в ноздрях и во рту откладывает личинки, которые затем, проникнув в мозг, убивают оленя. И все-таки жив курилка!

Лось в жару, погрузившись в бочажок где-нибудь на болоте, держит нос над самой водой, раскидывая дыханием брызги, через которые оводу не пробраться. Северные олени бегают взад-вперед по тропам, и гнус, тучами вьющийся над ними, отстает. Утомительно, но что же делать? Поднимаются на высоты, обдуваемые ветром. Пасутся возле снежников, где комарам холодновато. Купаются, чтобы смыть с себя насекомых.

Ведут по возможности разумный образ жизни. В жару никто не пасется. В холод и бескормицу стараются больше лежать, чтобы зря энергию не расходовать. Когда не жарко и не холодно, пасутся почти круглые сутки с перерывами через 2-3 часа. Но для большинства все-таки сумерки привычнее и желаннее.

Кабарга на день прячется где-нибудь возле осыпей, угрожающих неприятностями всем, кто ее тут захочет искать. Косуля спит обычно днем и, утомившись, спит очень крепко. Благородные олени тоже порой крепко спят, и иногда… стоя. Лось в жару выбирает для лежки сырое место и, когда оно под ним нагреется, переходит на другое.

При такой судьбе неплохо быть жвачным. На утреннем холодке нахватался травки или там еще чего и – в укрытие. Залег и пережевывай, что второпях съел.

Все это происходит на определенной, обитаемой территории, которую олени без нужды не покидают. Конечно, размеры ее разные, да и разное число оленей на ней проживает. В тундре площади большие, и держатся там олени стадами. Склонный к оседлости лось устраивается где-нибудь в путанице стариц, в молодом сосняке на верховом болоте. Кабарге положен участок в 200-300 гектаров. Его можно узнать по своеобразным «уборным»: аккуратистка, ходит за нуждой в одно и то же место (как гуанако, бегемот и носорог!).

Границы владений обычно «маркируются» запахами особых желез. Делают задиры на деревьях, поливают на границе мочу, что означает недвусмысленное заявление всем и вся, чтобы тут никакого гостеприимства не ждали. Злые косули особенно щепетильны: требуют от нарушителей сатисфакции. Лось – добряк и терпит посетителей спокойно, лишь лосиха в первое время после отела не выносит соседей.

Но есть у оленьего семейства и места, так сказать, общественного пользования. Не говоря уже о тропах, по которым ходят все, у кого в этом необходимость, и водопоях, где встречи самые разнообразные и неожиданные. Есть места особого назначения – солончаки.

Превращение всеядных археомериксов в оленей-диетиков удалось не без некоторого ущерба: в растениях не хватает натриевых солей. Именно по этой причине все травоядные неудержимо стремятся на солончаки. Если таковой есть поблизости, на него наведываются по нескольку раз в день, но если путь дальний, до 10-15 километров, олени остаются на солончаках подолгу.

Пуду – самые крохотные из оленей, меньше их только некоторые оленьки. Пуду два вида: один обитает в Боливии и Чили, второй – в Эквадоре. Рост эквадорского пуду не больше 35 сантиметров.

Забавную картину субординации внутри оленьего семейства можно наблюдать на солончаках. Представьте: на несколько десятков гектаров прекрасной местности солончак (или солонец) один. И на нем два матерых лося. Пришли благородные олени. Увидев лосей, в нерешительности остановятся. Будут томиться в сторонке, ожидая, когда лоси уйдут. Те, конечно, не торопятся «населиться» и даже не снисходят до внимания к пришедшим. Но вот лоси ушли, олени заняли место, и тут приближается небольшое стадо косуль. Вся сцена повторится вновь, теперь уже с новыми участниками.

Соляной голод – жестокий голод. Он гонит оленей из надежно укрытых мест на берега морей пить невкусную морскую воду, заставляет выискивать гари с остатками золы, наледи с едва приметной примесью солей, минеральные источники.

Лось втягивает в себя жидкую солоноватую грязь болот, иногда по целому часу без роздыха – велик ли в ней процент соли! – и после запивает такое лекарство чистой водой. Северный олень, у которого долгую зиму рацион очень скудный, а вместо воды – снег без всяких соляных примесей (замороженный дистиллят!), вынужден поедать леммингов, птенцов, яйца, рыбу (а как ее поймаешь?), мышей, глодать сброшенные рога. Важенка иногда даже обкусывает рожки у олененка.

Жизнь животных взаимосвязана. Куропатка бесстрашно суетится возле ног копающего в глубоком снегу северного оленя, и это помогает добраться до земли, где и ей есть что поклевать. Благородный олень ходит кормиться тонкими ветками к плотинам бобров, и те это терпят. Лось позволяет вороне выбирать со своей спины линялую шерсть для гнезда. Это избавляет его от излишнего чесания о деревья.

Оленя ноги кормят. Они не умеют хватать, рвать, но способны преодолевать расстояния. Кто в горах, у того два боковых пальца (паноготки) растут высоко и земли не касаются: так удобнее ходить, по горным склонам. Кому приходится иметь дело со снегом и болотами, у того копыта широко раздвигаются, а паноготки приближены к основным копытам – служат дополнительной опорой. У северных оленей, для которых снег и расстояния уготованы самые изрядные, под копытом еще и подушечка из жестких волос.

Бухарский олень может прокормиться в любое время года на территории небольшой, уходить недалеко его заставляют лишь паводки. Мунтжаки тоже не стремятся в дальние путешествия. Кочевки кабарги ограничены обычно пятью километрами.

При первых снегопадах стада северных оленей начинают поход под защиту гор и лесов. Из тундры – в тайгу, с севера – на юг. Идут проторенными за века путями. Поднимаются в высокогорья, где меньше снега. (Кавказские олени, наоборот, спускаются с гор, где похолодней, в долины.)

Идут в погоне за летом. Скорость такая же, как и у надвигающейся зимы. Месяц-два длится переход, если зима не торопится, а бывает, что за сутки проходят больше сотни верст. В Арктике и Субарктике осенний поход их 500-750 километров, но чем южнее, тем миграции короче. В пути стараются держаться против ветра (чтобы вовремя почуять запахи опасности). Если вдруг оттепель, то день уходит на отдых и кормежку, а идти приходится ночью, когда снег замерзнет коркой.

Весной направляются обратно, лишь только почуют начало тепла. Самки неудержимо стремятся к местам отела, самцы следуют неторопливо сзади. Но не только зима бывает причиной миграции. В 1951 году в засуху из Беловежской Пущи ушли в Польшу косули.

Олени приносят вред! Они обламывают вершины молодых деревьев, ветви, сдирают со стволов кору. Они не прочь отведать продукцию сельского хозяйства.

Лоси уродуют посадки сосен.

Косули грызут осину, и от этого в ней возникает сердцевидная гниль.

Если зверей слишком много, потрава не возмещается ростом деревьев.

Но тысяча гектаров может безо всякого ущерба для своей флоры прокормить 10 благородных оленей. На одном гектаре тундры не во вред никому может прожить один северный олень. Поэтому человеку нет никакого смысла оставаться на Земле одиноким. Поэтому меры приняты. Почти все виды охоты, описанные выше, запрещены. Охотничьи хозяйства служат не для истребления, а для сохранения зверей. В парках, лесопарках и других местах культурного ландшафта оленям созданы условия для размножения и жизни.

И вот некоторые результаты.

В РСФСР в двадцатые годы лосей осталось немного – наверное, лишь несколько тысяч. Теперь их в СССР более шестисот тысяч. В Швеции – 120 000, в Канаде – 300 000. В Швеции, чтобы не было ущерба лесу, добывается ежегодно более 20 тысяч голов.

В 1929 году в РСФСР средняя плотность популяции косуль в местах обитания составляла 0,67 головы на тысячу гектаров. Теперь в некоторых районах на такой же площади – 50 косуль! Вред, который они наносят осинам, компенсируется их собственной ценностью.

Других цифр приводить не буду. Они менее успокоительны. Но эти обнадеживают: олени будут жить!

Самое длинношеее животное

В апреле 1901 года лондонская «Таймс» об одной зоологической сенсации писала примерно так: «В Конго живет хелладотериум».

Хелладотериумы и близкие к ним звери когда-то обитали в Европе, а в Африке – от Ливии до Трансвааля – еще совсем недавно, если судить по наскальным рисункам. Это были «жирафы», но с шеями не очень длинными. Жили и все вымерли…

И вот «Таймс» оповестила мир, что вымерли не все: губернатор Уганды Джонстон прислал зоологам в Лондон шкуру и два черепа хелладотериума. Шкуру и черепа внимательно изучили: оказалось, не хелладотериум, но зверь, близкий к нему. Назвали его «окапи».

Пигмеи бамбути в лесах Северо-Восточного Конго веками кормились мясом этого, по-ихнему, «о'апи» и одевались в его шкуры. Впрочем, последнее неточно сказано: в тропиках шкуры на одежды не нужны, там и так жарко, но красивые пояса из шкур окапи пигмеи носят. Цветом окапи бурошоколадный, а на ногах у него поперечные белые полосы очень прихотливого рисунка. У каждого зверя свой индивидуальный их порядок, и бывает, что на обеих сторонах тела полосатый рисунок не одинаков.

Большие, настоящие жирафы живут в местах более или менее открытых, в саваннах, где акации, баобабы и другие деревья растут не густо. А окапи предпочли леса тропические, непроходимые. Не стадами, а в одиночку бродят они в чаще листвы и лиан, но всегда недалеко от воды – лесных рек и проток. Воду любят, по утрам обычно купаются: с разбегу прыгают в реку. Потом на берегу долго лижут и массируют свою лоснящуюся шкуру. Язык у окапи почти в полметра длиной и шея не короткая, поэтому, занимаясь туалетом, зверь может дотянуться языком до любого места своего тела.

Окапи довольно обычен в густых лесах Восточного Конго, но открыли его только в 1900 году.

Языком же рвут с веток листья. Растения, которые окапи предпочитают всем другим (эвфорбиации), довольно ядовиты, но, видно, их яд зверю не опасен. Вокальные способности у окапи, как и у жираф, невелики: фыркают, когда сердятся, и глухо кричат, а крик похож на кашель с хрипловатым свистом. Детеныш, которого мать первые дни прячет в зарослях, когда ее увидит, негромко мычит. Чужих детей самки окапи усыновляют охотно. В неволе эти звери быстро привыкают к людям, смирны, послушны, и их так же спокойно можно чистить щеткой, как лошадь. Первый окапи своим странным видом развлекал публику в Антверпенском зоопарке еще в 1919 году. Сейчас они живут во многих зоопарках Европы и Америки.

Рога – вернее, небольшие рожки – только у самцов окапи. У самок лишь маленькие бугорки под кожей на лбу. У самцов, впрочем, рога тоже почти полностью покрыты кожей, но самые их кончики обнажены. По мере того как они снашиваются, нарастают новые.

У больших настоящих жираф рога (у самок и самцов) сплошь одеты кожей и шерстью. Их обычно два, но бывает и три. У масайской жирафы два рога на своем месте, а третий, небольшой, – посередине перед ними. В Уганде у старых жираф нередко пять рогов! (В современном мире это рекорд.) Три рога, как у масайской жирафы, и еще пара небольших перед третьим рогом.

Нужно ли говорить, что жирафа (или жираф, как вам будет угодно) – самое длинношеее животное на планете? (Позвонков в ее длинной шее, однако, только семь, как у всех млекопитающих.) Жирафа и самое высокое животное на Земле. Старые самцы способны вознести голову на пять метров восемьдесят сантиметров! Обозревая окрестности с высоты своего превосходного роста, жирафа далеко видит врагов. Поэтому зебры, страусы, антилопы любят держаться поближе к таким наблюдательным «вышкам». Только голодные львы и люди опасны жирафам, других врагов у них нет. Львов, защищаясь, бьют они копытами задних ног. Удар очень силен: весит жирафа тонну! Между собой жирафы, когда дерутся, никогда не лягаются, а бодаются или же бьют друг друга длинными шеями, раскачав их. Это потрясающее зрелище, стоит его посмотреть (хотя бы в фильме «Барабаны судьбы»). В зоопарках, если жирафа невзлюбила сторожа, может его и лягнуть, а это смертельно опасно. Если же к нему благоволит, но чем-то он ей не угодил, то бодает.

Жирафы, как и все на земле, тоже спят. И спят лежа. Тут возникает интересный вопрос: куда девает жирафа свою длинную шею, когда спит?

Сейчас армии многих стран вооружены хитрыми приборами, испускающими инфракрасные лучи. С их помощью в темноте можно видеть, как днем. Зоологи с такими приборами подкрались ночью в Африке к стаду жираф, чтобы посмотреть, что делают они, когда засыпают, со своими нескладными шеями.

Оказывается, «нескладные» шеи отлично складываются: изогнув их дугой жирафы кладу! голову назад за свой круп, упирая морду в него (молодые) или в землю за ним (старые жирафы). Но некоторые вытягивают шею прямо в небо, как каланчу, и так дремлют. Особое устройство шейных костей и мышц позволяет им держать ее над собой без особого напряжения.

Жирафы, как известно, пятнисты, но попадаются и чисто белые! Белая жирафа в саванне – зрелище, говорят, фантастическое, неземное, волнующее.

Невероятно длинную шею жирафы, поддерживают только семь позвонков, как почти у всех зверей.

Про жирафа иногда рассказывают (даже печатью!), будто они вовсе не пьют и совсем немые. Но нет, пьют жирафы, и голос у них есть, хотя и редко приходится его слышать, он негромкий, свистящее какое-то ворчание.

Полорогие

У полорогих и самцы и самки (за редкими исключениями) носят по паре, а то и по две пары рогов. То, что рога у них полые, то есть пустые внутри, вроде бы не должно вызывать сомнений, и, однако, это не совсем так: рога как бы «насажены» на стержни, выпирающие из лобной кости.

Форма и размер? Тут, как говорили в старину писатели, «перо выпадает из рук». Бугорчатые, складчатые, граненые, гладкие, витые, баранкой скрученные, просто прямые – в общем, всякие. Длина и ширина тоже различные: от миниатюрных шпилек до огромных рапир. Обхват рогов аргали у основания, например, около 50 сантиметров.

Рога полорогих растут всю жизнь, но никогда не ветвятся. Они состоят из вещества эпидермического происхождения, прекрасного материала для изготовления клея (китайцы, как водится, делают и из них лекарства). Сильно цивилизованные охотники (например, те, что оскудили фауну Африки) применяют полые рога для… Ну, на этот вопрос ответил одному африканцу Э. Хемингуэй: «Скажите ему, что по обычаям нашего племени мы дарим рога самым богатым друзьям. Еще скажите, что это очень волнующее событие и порой за некоторыми нашими соплеменниками гоняются люди с незаряженными пистолетами».

Полорогих животных некоторые зоологи называют «рогатыми». Рога – у всех. Рога всякие: прямые и острые метровые штыки; изогнутые, как сабли, извитые штопором; скрученные в «бараний рог»; маленькие, как шпильки, – разнообразие великое. Рога у самок и самцов, реже только у самцов. Одни родятся с зачатками рогов, многие комолы при рождении.

А зачем нужны рога? Казалось бы, праздный вопрос: для обороны и нападения. Всегда так думали. Но в последнее время появились сомнения.

Если для обороны, то почему у самок, которым в таком случае рога больше всего и нужны, часто их совсем нет или они небольшие? Прежде само собой разумелось, что самок с детенышами защищают сильные и рогатые самцы. Но самцы многих полорогих и не думают защищать своих самок и детей. Если хищник силен и драться бесполезно, обычно они удирают первыми. Но даже если хищник невелик и рога могли бы пригодиться, чтобы отогнать его, замечали даже такие на первый взгляд странные вещи: самец бросается не на помощь самке, а на нее! Когда, например, самке газели Томсона случится ранить и прогнать шакала от своего детеныша и она кинется в погоню за хищником, самец тут же бросается за ней и заставляет повернуть обратно. Зачем? Да потому, что боится, как бы она не убежала из его гарема. Этот собственнический – точнее, сексуальный – инстинкт и подавляет у самца инстинкт заботы о потомстве.

Так поступают не все, но многие. Правда, у овцебыков и американских снежных коз при угрозе волчьего нападения самцы всегда объединяют свои усилия для отражения хищников. Крупные быки, буйволы например, не пасуют и перед львами. Это верно. Но вот что интересно: и у буйволов, и у овцебыков, и у снежных коз, то есть у тех, кто наиболее активно действует рогами, они совсем не лучшего устройства. Либо малы, как у снежной козы, либо слишком изогнуты. А здесь были бы нужны прямые, острые, как шпаги.

Но, может быть, рога необходимы для борьбы с сородичами за самок и территорию? Действительно, самцы газелей, например, и многих других полорогих раз десять на день бодаются друг с другом. Но рогами пользуются с большой осторожностью, не для нанесения увечий, а для противоборства ритуального. Конечно, бывает, и нередко, когда наносятся смертельные раны ударом в бок, в самое незащищенное место. Но это скорее исключение. Обычно самцы перед борьбой по правилам, которые эволюция заложила в их инстинкты, встают в определенную позу: голова к голове. Тут удары наносятся рогами плашмя. Такое фехтование, лучшего слова и не надо, в обычае у антилоп. При этом некоторые даже встают на колени (чалые антилопы и нильгау) и, напрягая силы, стараются оттолкнуть или повалить противника. Чалые антилопы упираются в этой силовой борьбе серединой изогнутых назад рогов, а нильгау – лбами. Нильгау, переплетя шеи, пытаются повалить соперника. И все это стоя на коленях!

Кстати, борьба шеями – одна из первоначальных ритуальных форм. Так же, как и укусы. В ходе эволюции у многих видов она была заменена фехтованием и противоборством сцепленными рогами. Интересно, что у самок и детенышей, у которых рогов нет или они небольшие, как своеобразный атавизм сохранилась более древняя ритуальная тактика борьбы: укусы, удары ногой, обхват шеей, удар лбом в бок.

Именно безрогие самки бьют чаще не в лоб, а в бок. Самцы почти никогда: иначе бы они в первых же стычках перебили друг друга. Ритуальные правила борьбы (конечно, не сознательно соблюдаемые, а инстинктивные), выработанные за миллионы лет эволюции, призваны уберечь бойцов от тяжелых увечий и гибели в стычках. Это замечательно!

Дуэли баранов на первый взгляд довольно опасны: они разбегаются и с треском сшибаются лбами.

Но это развлечение они могут себе позволить, потому что и рога, и шеи, и лобные кости у них прочные и хорошо выдерживают такие удары. Но вот лбы козлов для тарана не годятся. Они дерутся, ударяя рогами по рогам сверху, и поэтому перед ударом встают на задние ноги. Нельзя держать козла в одной вольере с бараном. Козел заносчив, плохо рассчитывает свои силы, а у барана бронированный череп. И если баран, разбежавшись, ударит козла прямо в лоб, то может убить, сломать ему шею или пробить череп.

Помимо определенных правил борьбы, ограничивающих увечья, у всех животных и у полорогих тоже есть особые позы подчинения и умиротворения, которые позволяют слабому избежать драки. У газелей Томсона – лежачая, с вытянутой по земле шеей. У некоторых – падение на колени. Поэтому бык на арене замирает и не кидается на матадора, когда тот, стоя на коленях у самой морды быка, проделывает свои трюки. Здоровые инстинкты животного парализуют его агрессивность, а человек со шпагой, нарушая мораль природы, поступает в данном случае как садист: продолжение ведь всем хорошо известно.

Вот о рогах пока все. Теперь о тех, кто их носит на голове.

Это обширное семейство. Все в нем жвачные, все парнокопытные: 128 видов. Их делят по-разному и на разное число подсемейств. Возьмем для примера подразделение, пожалуй, наименее сложное:

Африканский, или каффрский, буйвол для охотника в Африке самый опасный зверь. Он нередко нападает сам, не ожидая выстрела.

1. Бычьи: 13 диких и одомашненных видов быков (буйволы, зебу, гаур, гайал, коупрей, бизон, зубр, як и пр.); 9 видов африканских винторогих антилоп (куду, ньяла, ситатунга, канна, бонго и др.) и 2 вида азиатских антилоп (нильгау и четырехрогая).

2. Дукеры: самые мелкие из антилоп, 17 видов, все африканские.

3. Лошадиные антилопы: водяные козлы, ридбоки, ориксы, бейзы, саблерогие и лошадиные антилопы, коровьи антилопы (топи, конгони, гну) – 24 вида, все африканские, кроме арабского орикса, почти истребленного.

4. Газели: импалы, дик-дики, ориби, бейры, геренук (жирафовая газель), газель Томсона, джейран, дзерен – 37 преимущественно африканских и частично азиатских видов.

5. Козлиные: козы, бараны, серны, горалы, сайгаки, такины, мускусные быки – 26 в основном азиатских, европейских, частично североамериканских и африканских видов.

В Южной Америке – диких полорогих нет, так же как и в Австралии.

Итак, о быках. Но прежде чем начать, немного отвлечемся для одного необходимого уточнения. Оно касается слова «антилопа», которое скорее литературное и обиходное, чем зоологическое в строгом научном значении. В общем, антилопами обычно называют таких полорогих, которые не быки, не бараны и не козлы. Среднего роста антилопы именуются еще газелями, а самые маленькие – дукерами.

Большие куду обитают в Африке – от Эфиопии до Анголы и реки Замбези на юге. Малый куду встречается только в Сомали и на востоке Африки.

Большие куду обитают в Африке – от Эфиопии до Анголы и реки Замбези на юге.

Малый куду встречается только в Сомали и на востоке Африки.

«Зверь подобен есть коню, страшен и непобедим, промеж ушию имать рог велик, тело его медяно, в розе имать всю силу. Подружия себе не имать, живет 532 лета. И егда скидает свой рог вскрай моря и от него возрастает червь; а от того бывает зверь единорог. А старый зверь бывает без рога не силен, сиротеет и умирает».

Так русские азбуковники рассказывали об единороге, слишком вообще-то «литературно» рассказывали, ведь прообразом единорога, как выясняется, был… бык.

Археологи, производя раскопки на месте древних городов Среднего Востока, нашли ассирийские и вавилонские барельефы и письмена, из которых выяснилось, что древнееврейское слово «реем», переведенное составителями греческой библии как «единорог», в действительности обозначало дикого быка тура, вполне двурогого.

Королевская, или карликовая, антилопа – самая крохотная из антилоп: рост лишь 25 – 30 сантиметров. Прыжки ее великолепны – почти три метра в длину. Обитают королевские антилопы в Западной Африке (Либерия, Нигерия). Второй, несколько более крупный вид – в Нигерии и Камеруне.

Итак, тур. Ростом он (в холке) до двух метров, весом в тонну! Мастью черный, коровы и телята – рыжие. Но о цвете можно и спорить… Помните былины: «Обернула Добрыню гнедым туром», «Где ходят гнеды девять туров»… Не были же наши предки дальтониками, чтобы путать черное с рыжим! И все-таки тура принято считать черным, вернее, «был он черным», где коротенькое «был» начисто лишает нас возможности узнать истинную правду.

Ибо быков этих сейчас уже нет. Их истребили. И хотя случилось это совсем недавно, тура основательно забыли всюду. Остался он в былинах, пословицах, некоторых старинных обрядах (например, на святках наряжались туром) и в названиях мест и фамилиях: Турово, Туры, Туров лог, Турова выть, Туржец, Туров. Кантон Ури в Швейцарии, гражданином которого назывался Ставрогин Достоевского, тоже обязан именем дикому быку: «урус» по-латыни, «ур» по-германски – названия тура.

Но все же утверждение, что бык был черным, имеет серьезные основания. До нас дошли разные изображения тура, и лучшее из них – знаменитая аугсбургская картина. Ее нашел в лавке антиквара английский зоолог Смит. Нарисована она была в начале XVI века каким-то польским художником (и как раз около трехсот лет назад исчез с лица Земли тур). Этот, выходит дело, «посмертный» портрет (он пропал, сохранилась лишь копия, которую сделал Смит) изображал тура черным – надо думать, не ради траура.

Но, конечно, какое бы оно ни было, изображение не может служить достаточно серьезным доказательством, ведь художники и во все века были весьма склонны в своих работах к разным вольностям (ассирийские и вавилонские барельефы, например, на которых туры однороги, и лошадей «сдвуноживают»: у них лишь по две ноги).

Доказательство в другом. В 1921 году немецкие зоологи братья Лутц и Хейнц Хек, объехав Европу в поисках «туровидных» быков и коров (и найдя подходящих), начали замечательный эксперимент: методами обратного скрещивания они решили возродить тура.

У «восстановленных» туров все как у вымершего: черная масть, большие острые рога. А коровы и телята гнедые – значит, генетики добились самого трудного: полового и возрастного диморфизма, то есть разной окраски и внешности самок, самцов и детенышей. И наконец: «восстановленный» тур так похож на изображенного на аугсбургском рисунке, что кажется, будто и рисовали с него.

А ведь еще в прошлом веке даже некоторые серьезные натуралисты не верили, что был на Земле такой бык – тур. Все, что древние рассказывали о нем, приписывалось зубру. Даже В. И. Даль слова «тур» и «зубр» отождествляет, хотя мог бы этого и не делать, потому что к тому времени, когда он составлял свой знаменитый словарь, французский анатом и палеонтолог Жорж Кювье уже доказал, что некогда жил длиннорогий крупный бык – тур.

Полосатый дукер.

Дукеры – их, вероятно, семнадцать видов – встречаются по всей Африке к югу от Судана. Рост в плечах у разных видов от 35 до 50 сантиметров, а вес oi 5 до 65 килограммов. У всех, кроме серого дукера, у которого самки обычно безроги, оба пола носят небольшие рожки.

В историческое время туры водились по всей Европе, даже в Англии и Южной Швеции, в Северной Африке, Сирии, Палестине, Месопотамии, Турции. У нас – в Литве и Белоруссии, по всей Украине, на Дону и в Предкавказье. А на севере – вплоть до Новгорода и южного берега Ладожского озера, в нынешних Ярославской, Московской и Рязанской областях.

Хохлатый дукер.

Давно уже нет тура, а его потомки – везде, куда только их могли занести собственные ноги, товарные вагоны, корабли и даже самолеты. Обычная наша корова и бык-производитель с железным кольцом в носу – прямые потомки того, про кого говорили: «Зверь подобен есть коню, страшен и непобедим».

Целебесский карликовый буйвол аноа. Рост в плечах не больше метра.

Поучительная история зубра

Зубр в тура нравом не вышел, хотя ростом, силой и быстротой не уступал ему. Если тур, как рассказывают, встретив человека, не уходил с дороги, то зубр в таких ситуациях всегда пасовал: увидев двуногого, спешил скрыться.

И между собой зубры дерутся не часто. Обычно поединок начинается и кончается лишь демонстрацией силы. После первых затрещин слабый соперник предпочитает не доводить дело до крайностей и ретируется.

Держатся зубры небольшими группами: коровы, бычки и телки – по шесть-восемь голов. А быки бродят отдельно и тоже компаниями, по три-четыре быка. Только в августе – сентябре, когда приходит пора отдать дань Гименею, быки присоединяются каждый к излюбленному стаду, изгнав из него для начала всю молодежь своего пола.

Зубр. Он не менее горбат, чем бизон, и голову носит выше.

Телята рождаются весной и в начале лета; через час встают на ножки, а еще через полчаса бегут, спотыкаясь, за мамкой.

Питаются зубры пищей простой и здоровой: травы, ветки и листья, кора грабов, осин, пихт, елей, рябины, сосны. Подбирают на земле желуди, дикие груши, яблоки и грибы.

На заре истории европейских наций зубры обитали повсюду: на родине галлов, германцев, шведов, румын, славян. Только в Греции, Северной Испании и Англии зубров истребили уже в доисторическое время.

И вот опять это неприятное слово – «истребили»! Оно, так сказать, «не отставало» от зубров многие века. Уже царь Петр I, приказавший воронежскому вице-губернатору Колычеву поймать и прислать в Петербург пяток зубров, получил ответ: зубров на Дону последний раз видели в 1709 году. Но это был еще не конец. На Северном Кавказе и в Беловежье зубры охранялись для царских охот. К началу первой мировой войны зубров в Беловежской Пуще было 727 голов. На Кавказе – около 500 зубров.

Затем зубры стали исчезать с головокружительной быстротой. Пущу оккупировали немцы. В 1916 году зубров было там лишь около двухсот, а через год – 120, еще через два – всего… девять. До конца 1920 года дожила только одна корова. Ее пристрелил бывший лесничий Пущи Бартоломеус Шпакович. На Кавказе зубров не спасло и учреждение здесь в 1924 году государственного заповедника. В 1926 году на горе Алоусе пастухи встретили трех – вероятно, последних — зубров. И убили их.

Но уже начало работать Международное общество сохранения зубра. В его распоряжении было 56 живых зубров в парках и зоопарках пятнадцати стран, 80 чучел и 120 черепов в музеях. С этого и начали.

В Африке два вида гну: голубой и белохвостый. Последний почти истреблен. Небольшие его стада находятся под охраной.

В первой племенной книге (в 1932 году) числилось только 30 чистокровных зубров во всем мире! Но тут решили, что самым надежным и быстрым методом спасения зубра должно стать поглотительное скрещивание с американским бизоном. Время показало: гибриды, зубробизоны, к которым от поколения к поколению приливалась кровь зубра, неотличимы от настоящих зубров.

Вторую мировую войну зубры перенесли довольно легко. В 1947 году их было около 100, а через восемь лет – 200.

В 1940 году пять зубробизонов завезли в Кавказский заповедник (из Аскании-Нова). Череа четыре года их стало тут 11, а еще через двенадцать лет – 106. Под охраной конных пастухов звери каждое лето поднимаются высоко в горы в альпийские луга, а зиму проводят в пихтовых лесах на склонах, где люди заготовляют для них сено.

С 1946 года зубров стали разводить на нашей территории Беловежской Пущи, а еще через два года – в Центральном зубровом питомнике под Серпуховом. В 1955 году они появились в Хоперском заповеднике, в 1956-м – в Мордовском.

По подсчетам Михаила Заболоцкого, который много сил отдал спасению зубра, в январе 1958 года в разных зоопарках и заповедниках Союза жило: 79 чистокровных зубров, 182 зубробизона и других зуброметисов.

Итак, плодитесь и размножайтесь!

Бизон – союзник краснокожих!

Дорогой древнейших переселенцев пришли бизоны в Америку: с Чукотки на Аляску и дальше на юг. Они нашли там обширные нетронутые степи и леса. Когда здесь объявились европейцы, бизонов в Америке было столько, что даже не верится: по-видимому, шестьдесят миллионов!

Бизоны – путешественники. К зиме они брели к югу, на лето возвращались в более северные страны. Миллионными армадами переходили замерзшие реки, и лед под ними не выдерживал. Говорят, будто многие острова на Миссисипи и Миссури образовались вначале из куч бизоньих скелетов. Тропы, проложенные бизонами, использовали топографы, прокладывая маршруты железных дорог, потому что не было удобней перевалов, обходных путей вокруг озер и рек.

Но железные дороги принесли бизонам смерть. В шестидесятых годах строилась трансконтинентальная Тихоокеанская железная дорога. Отряды строителей, охотников, бродяг, авантюристов устремились в прерии. За два месяца здесь убили двести десять тысяч бизонов. И еще сто тысяч – за зиму 1877 года. «Буйвол-Билл», небезызвестный Вильям Коди, за полтора года застрелил 4280 бизонов. Другой «чемпион» убил за «рабочие» сутки 250 бизонов.

Животных, кочевавших к югу от центральной магистрали, именовали южным стадом, тех, кто к северу, – северным. Когда поезд приближался к пасущимся у полотна бизонам, машинист замедлял ход, и пассажиры начинали пальбу из всевозможного оружия. Некоторые любители-«спортсмены» даже нарочно ездили через равнины, чтобы пострелять. Поезд уходил, на съедение шакалам оставались сотни трупов. Подсчитано, что за неполных три года было убито 5 373 730 бизонов.

До европейцев в Америке жило 60 миллионов бизонов. Сейчас их не больше 20 тысяч.

К началу девяностых годов прошлого века американский бизон как вольный зверь перестал существовать в США (в Канаде еще жили лесные бизоны). В наступившей тишине стал слышен крик немногих защитников: «Пощадите!» Тогда в США решили учредить законы, защищающие бизонов.

Собрались законодатели Техаса. Выступил генерал Шеридан. Охотники за бизонами, сказал он, заслужили награды. Им надо выдать медаль с изображением умиротворенного индейца: «Охотники на буйволов за несколько месяцев сделали больше для умиротворения индейцев, чем вся наша армия за тридцать лет». Ведь племена индейцев кормились бизонами.

Закон не прошел. И не только в Техасе. В конгрессе США была сильна партия, разделявшая мнение Шеридана.

В 1873 году индеец по имени Бродячий Койот поймал бычка и телочку. Он ухаживал за ними, прятал от бродяг и ретивых охотников. Через 23 года у него было стадо в 300 голов. Правительство США купило его и переселило в Йеллоустонский парк. Купили бизонов и у других людей (многие содержали их тогда на фермах и полувольных выпасах).

У саблерогих и близких к ним чалых антилоп метровыми, а иногда и полутораметровыми рогами наделены и самцы и самки. Обитают эти антилопы в саваннах Африки, к югу от Сахары.

При Теодоре Рузвельте активную работу развернуло Общество спасения бизона. К 1910 году число бизонов увеличилось вдвое, а к 1933 году их было 4404. Сейчас двадцать тысяч, может быть, уже и больше.

Нильгау – самая крупная антилопа Индии.

«Серый бык»

Еще в начале тридцатых годов до Европы дошли слухи, что в лесах Индокитая обитает совсем не известный науке дикий бык. Мало кто верил этим рассказам. Местные же охотники могли назвать все приметы загадочного быка. Они называли его коупрей – «серый бык».

Их спрашивали:

– Этот бык – бантенг?

– Нет, мы зовем его коупрей. Это бык-великан – выше самого высокого человека, и сзади нет у него белого пятна, как у бантенга.

– Может быть, это гаур?

– Нет, не гаур. Другой бык. У гаура почти нет подгрудка, а у коупрея – большой подгрудок. Он безгорбый. У гаура горб. У гаура быки и коровы темно-бурые. Коупреи-быки – черные, а коровы – серые.

И вот в 1937 году живой коупрей попал в Европу, в Парижский зоопарк.

А все началось с того, что профессор А. Урбен, директор зоопарка в Париже, путешествуя по Индокитаю, увидел в доме местного ветеринара, где он остановился, великолепные бычьи рога. Но рога не буйвола, не гаура, не бантенга и не гайяла – это ему было ясно. Но тогда чьи? Его любезный хозяин, ветеринар Р. Совель, организовал охоту на этих быков. Поймали молодого серого бычка и застрелили взрослого быка. Исследовав трофей, А. Урбен решил, что «серый бык» – новый бык. Он назвал его в честь Р. Совеля.

Но на этом история «серого быка» не кончается. Молодой коупрей, привезенный в Парижский зоопарк, погиб во время второй мировой войны. В оккупационной неразберихе потеряли бесценные для науки кости и шкуру коупрея.

Но ученые теперь знали, что таинственный лесной бык не миф. На охоту за ним в горные леса Бирмы и Индокитая еще в начале войны отправились новые энтузиасты. В 1940 году в Камбодже добыли еще одного коупрея. Его кости и череп, вновь основательно изученные специалистами, хранятся теперь в Гарвардском музее сравнительной зоологии.

Коупрей выше азиатского буйвола, бантенга и других быков своей родины. Рост в холке – 1 метр 90 сантиметров. У него длинные лировидные рога и высокие, стройные ноги. Шерсть атласная, черная, а ноги от копыт до колен белые. Почему же называют его серым?

Серые только коровы и молодые бычки и телки. Один или два черных быка сопровождают обычно эту «серую компанию». Естественно, что чаще всего именно серые, а не черные животные в стаде обращают на себя внимание.

Живут коупрей в негустых лесах по склонам гор Камбоджи, Лаоса и, по-видимому, других соседних стран.

В 1940 году нашли в Индокитае стада коупреев общим числом примерно в тысячу. Последнее время их никто не встречал; возможно, что война во Вьетнаме принесла гибель и коупреям.

В Южной Азии обитают еще пять видов настоящих быков: гаур, гайял, бантенг, як и зебу.

Гаур ростом, пожалуй, даже больше коупрея: в холке старые быки до двух метров двадцати сантиметров и весят тонну. Быки и коровы темно-бурые, почти черные, с белыми ногами. На холке у гауров горб, не такой большой, как у зебу, однако изнутри его поддерживают длинные остистые отростки спинных позвонков (у зебу горб без костных, так сказать, подпорок). Стада гауров утром и вечером пасутся в густых горных лесах Индии, Бирмы и Малайи. В дневную жару отдыхают в гуще леса. Гауры отважны и сильны, умеют постоять за себя против тигра и человека.

Гайял – домашний бык Бирмы и Ассама. Диких гайялов нигде нет. Возможно, гайял – одомашненный потомок гаура. Рога у гайяла толстые, раскинуты прямо в стороны, не лировидны, как у гаура. Сам он приземист (ростом около полутора метров), широколоб, черно-бурой масти, с белыми ногами и белой кистью на хвосте.

Бантенг – дикий лесной бык Бирмы, Малайи, Явы, Борнео и Бали. От всех быков его отличает большое белое пятно под хвостом, похожее на «зеркало» оленей. Ростом он примерно с гайяла, темно-бурый, без подгрудка, без горба на плечах, и рога у него не изогнуты лирообразно. Ноги ниже колен белые. Стада бантенгов в засушливый сезон года спускаются в долины. Когда муссоны прольют дожди, поднимаются в горные леса. Они обитают в более сухих районах, чем гауры, и могут подолгу не пить. Пасутся по ночам, днем прячутся в гуще леса. Когда бантенги отдыхают, то, говорят, ложатся кругом, головами наружу, а в центре стоит на страже какая-нибудь корова. Ударом копыта предупреждает она об опасности, и стадо тут же уходит подальше от подозрительных шумов и запахов. Бантенги осторожны, пугливы, далеко не так отважны и опасны, как гауры. На Яве и Бали есть домашние бантенги.

Як – высокогорный бык. Дикие яки живут еще в Тибете на безлюдных плоскогорьях. Дикий як почти вдвое больше домашнего: в холке до двух метров, весом в полтонны. Черно-бурая шерсть яка свисает с боков вниз длинной бахромой. Телята, которые родятся осенью, прячутся от непогоды под брюхом у матерей, спасаются под защитой этого шерстяного полога. Зебу – «священные коровы» Индии. Они бродят по дорогам и улицам деревень и городов, и никто не смеет их беспокоить. Убивать и есть мясо зебу религия запрещает. У зебу большой горб на спине и большой подгрудок, масть палевая, серая, рыжая или черная. В Индии более тридцати разных рас и пород зебу. Некоторые из них завезены в США, здесь их скрещивают с шортгорнами, герефордами и другими породистыми потомками тура. Зебу и их гибриды легко переносят зной и укусы насекомых. Диких зебу нет, и предки их неизвестны.

Аноа, карликовый буйвол Целебеса, – самый маленький из быков и буйволов: метр в плечах. Мастью черно-бурый, рога короткие. У телят густая желтовато-бурая шерсть, но взрослые быки и коровы почти бесшерстны. Две расы (возможно, два разных вида) аноа обитают в густых низинных и горных лесах, обычно у воды, любят плавать и валяться в грязи. Тамарау – близкий родич аноа, живет в горных лесах острова Миндоро (Филиппины), но он воды не любит, не купается, в грязи даже не валяется, а в дождь прячется под деревьями. По утрам тамарау пасутся в одиночестве (аноа – тоже поодиночке или парами), но в жару, после полудня, собираются небольшими группами в тени густого леса. Тамарау вымирающий вид, их осталось, как полагают, не больше 250.

Настоящих буйволов два вида – азиатский и африканский, которого называют часто каффрским. Домашних азиатских буйволов можно встретить во многих южных странах от Египта до Филиппин, от Кавказа до Индонезии. На них пашут, возят грузы, молоко у них высокого качества, но мясо – не очень. Из шкур выделывают отличную кожу. Буйволы любят хозяина, очень послушны, и даже дети легко управляют огромными быками. До самозабвения любят воду, плавают отлично, прохлаждаясь, часами лежат в воде, часто выставив из воды лишь ноздри. Так спасаются от насекомых.

Буйволы ненавидят тигров и, почуяв запах полосатого зверя, кидаются на него всем стадом. Из схватки с тигром буйвол-бык обычно выходит победителем.

Дикие буйволы живут еще в Непале, Бенгалии и Ассаме. Однако некоторые зоологи полагают, что это не дикие, а одичавшие домашние буйволы. Рога у азиатского буйвола огромные, длиной больше метра, лирообразно изогнуты назад.

У африканского буйвола рога короче, но изогнуты сильнее, на лбу расширены и уплощены пуленепробиваемым «шлемом». Африканский буйвол ниже азиатского, полтора метра в холке, но массивнее, весит больше 600-900 килограммов (азиатский – около 800). Он темно-бурый или черный, шерсть у молодых густая, у старых ее почти нет. Уши очень большие, вислые и лохматые. Хоть и массивен каффрский буйвол, но бегает очень резво: до 60 километров в час. В Африке охотники считают его самым опасным зверем: он часто первым кидается в атаку, а раненный, почти всегда нападает, топчет, бьет рогами. Ни выстрелами, ни новыми ранениями его не остановить, и спрятаться за деревом или в кустах трудно, потому что взбешенный, наделенный отличным нюхом буйвол не успокоится, пока не найдет и не убьет врага.

Стада буйволов, в которых бывает от десятка до двух тысяч животных, еще пасутся в саваннах Африки к югу от Сахары. Днем отдыхают в перелесках и кустах, утром и вечером идут туда, где есть трава и свежая листва. Буйволы много пьют и отлично плавают.

Более мелкий подвид каффрского буйвола – карликовый лесной буйвол живет в лесах Центральной и Западной Африки.

Антилопы

Разных антилоп, больших и малых, газелей и дукеров, около девяноста видов. Большая их часть обитает в Африке. Несколько видов в Азии и один вид из группы древних антилоп на западе Северной Америки. Это вилорог. Хоть и называют его антилопой, однако он принадлежит к особому семейству, не к полорогим, как другие антилопы (сайгаков, горалов и серн тоже иногда именуют антилопами, хотя систематики относят их к подсемейству козлообразных).

В отличие от настоящих антилоп Старого Света рога у вилорогов (самок и самцов) вильчатые, как у оленя. Каждый год (в октябре) зверь их сбрасывает, и к июлю вырастают новые. Они как чехлы, сидят на костных стержнях – выростах лба. Зрение у вилорогов отличное: видят врага за несколько километров, но не убегают, пока не почуют его, поэтому к ним можно близко подойти. Испуганные взъерошивают белую шерсть на «зеркале», да так, что их зады выглядят как пышные шары.

Из азиатских антилоп нильгау, или нильгаи, самая крупная: до полутора метров в плечах. «Нильгаи» – значит «голубая антилопа». Самцы действительно голубовато-серые, но самки рыже-бурые. Короткие рожки носят только самцы, и еще отличает их от самок пук длинной шерсти снизу на шее. У нильгау интересные правила дуэли: самцы бодаются, встав на колени. В центральных районах Индии еще немало нильгау: пасутся они в холмистых и низинных негустых лесах, заходят в джунгли, а иногда в открытую степь.

В Азии нет у нильгау близких родичей, кроме четырехрогой антилопы. В Африке есть: куду, ньяла, бонго, канна.

Гунтада – единственное четырехрогое животное в семействе полорогих. Цветом буроватая, ростом небольшая: 60 сантиметров. Живет (в одиночестве или парами) в негустых лесах на Индийском полуострове. Два небольших рожка на темени и два поменьше на лбу носят только самцы.

Куду и еще восемь других африканских видов (малая куду, бонго, ситатунга, ньяла, горная ньяла, канна, гигантская канна и бушбак) из группы винторогих антилоп. У большинства из них белые полосы на боках, у бушбака – белые пятна. Большие куду обитают в каменистых кустарниковых вельдах. Рога у них носят только самцы. Малые куду живут на северо-востоке Африки.

Канна – самая большая антилопа: в плечах около двух метров, а вес быков до тонны. Почти метровые, спирально извитые рога носят и самцы и самки. Еще крупнее обычной канны гигантская канна из Судана и Западной Африки, которая живет в более лесных районах Канны незлобивые, легко приручаются. В Африке такие опыты делались не раз, а у нас в Аскании-Нова канн доят, как коров. Молоко очень питательно и как лечебный препарат «молкан» применяется уже против некоторых кишечных и кожных заболеваний.

Конгони из группы коровьих антилоп, в которой, кроме двух гну, шесть живых и два уже истребленных вида (каама из Южной Африки и бубала из Северной Аравии). Топи похожи на кенгони, но у них желтые ноги с иссиня-черными пятнами на ляжках. Самцы топи любят играть и бодаться, у каждого своя вытоптанная площадка для игр, на которую он других не пускает, а они именно это и норовят сделать. Про кон-гони рассказывают, что стада их, когда пасутся, выставляют сторожей, и те, чтобы лучше видеть, забираются на высокие термитники. Сасасаби, другая коровья антилопа, считается самым быстроногим после гепарда зверем.

У антилопы гну есть что-то бычье, гривой и хвостом похожа она на лошадь, а странным и несуразным своим видом – на фантастического фавна. В Африке два вида гну – белохвостый, почти истребленный, уцелело их немного в Юго-Западной Африке, и полосатый, или голубой. У этого два подвида: чернобородый (Южная Африка) и белобородый (Восточная Африка). Гну, как и сайгаки, природные иноходцы.

В группе лошадиных антилоп шесть видов: три орикса, североафриканский аддакс и (в Восточной и Южной Африке) саблерогая и чалая антилопы. У саблерогой и самцы и самки черные, у чалой – рыжие. У ныне редкого подвида из Анголы – гигантской саблерогой антилопы – рога длиной до полутора метров! Саблерогие антилопы сухим саваннам предпочитают богатые водой леса, весят до трех центнеров.

Ориксов три вида: белый аравийский орикс почти истреблен, саблерогий орикс (пустыни Северной Африки) и обычный орикс (Восточная и Южная Африка). У последнего два подвида – белоногая бейза (с узкой черной полосой на боках) и южноафриканский орикс (черноногий, с широкой черной полосой на боках). Воду ориксы почти не пьют, довольствуясь соками клубней и корневищ. Их самцы, сражаясь друг с другом, строго соблюдают рыцарские правила: не колют острыми рогами, а только фехтуют ими.

Неотрагусы – самые мелкие антилопы, а из них королевская антилопа, или неотрагус-пигмей, самая крохотная, ростом с зайца: 25-30 сантиметров в холке. Ножки у нее не толще мизинца, а копытца с ноготь. Дюймовые рожки носят только самцы. О жизни королевских антилоп почти ничего не известно. Пасутся они по ночам в одиночестве или парами в густых лесах Западной Африки. Карликовая антилопа Бейта и суни – ближайшие ее родичи. Крошка дикдик и антилопа бейра тоже из группы нео-трагусов.

Дукеры, как и неотрагусы, маленькие антилопки, обитают в зарослях по берегам рек. Очень скрытны, и на открытое место их можно выгнать только силой. Кроме листьев и ягод, едят также насекомых, улиток и лягушек. В Африке 16 видов дукеров, и один вид на Занзибаре.

Антилопа бонго внешне похожа на куду и канну, но живет не в саваннах, а в густых тропических лесах Западной Африки и Кении. Это одна из самых красивых антилоп: яркого красно-каштанового тона с белыми поперечными полосами.

Прежде в тропической Африке, в местах с густой и высокой травой, водилось много антилоп ориби, которых систематики разделяют на три вида. Сейчас ориби всюду редки. Живут парами, реже собираются в небольшие группы. От врагов таятся, распластавшись по земле и вытянув шею и голову с длинными ушами перед собой. Хотя антилопы не маленькие (80-90 сантиметров в холке), заметить их почти невозможно. Рога носят только самцы.

Газели

Последняя зима Великой Отечественной войны принесла дзеренам Монголии тяжелые испытания. На тихую страну, защищенную от непогоды плотными грядами гор, обрушились снегопады. Жители центральных аймаков увидели в декабре стада истощенных дзеренов, пробиравшихся сугробами на север. На пути животных встали леса, и дзерены, не задумываясь, вошли в них.

Это необычайный случай. Лес и дзерен несовместимы. И вообще, все газели, азиатские и африканские, не признают тесноты лесов.

Газели Монголии в том трудном году проделали длинный путь. Их летние пастбища – на востоке страны, на зиму же они обычно передвигаются к югу, в широкие, поросшие ковылем степи. Они и на этот раз поступили так же, но в степях их встретили неожиданные снегопады, пришлось повернуть вопреки вековым традициям миграции.

Все черты газелей обличают в них обитателей открытых твердопочвенных мест. Окраска чаще всего однотонная, буроватая или желтоватая – «пустынная». Никаких поперечных или продольных полос, лишь иногда мордашки разрисованы белым узором. У многих сзади светлое «зеркало», в частности у газелей, обитающих у нас в Средней Азии, Закавказье (джейран), Забайкалье, Чуйских степях и Тувинской АССР (дзерен). У джейрана это «зеркало» только от корня черного хвоста и вниз, у дзерена на крупе – выше корня светлого хвоста.

Копытца у газелей чрезвычайно малы. Газель на них как на цыпочках. Бегуны на короткие дистанции отлично знают, что высокую скорость не разовьешь, если будешь бежать, отталкиваясь всей ступней. Так и газель, если уж помчалась, то касается земли кончиками копыт. А результаты такие: дзерен – 65 километров в час, джейран – 62. Причем дзерен, например, настолько вынослив, что может пробежать в таком темпе километров пятнадцать.

Такие качества немаловажны для того, чей дом – открытые пространства. Слух у газелей прекрасный: они узнают о приближении врага даже по колебаниям земли – конечно, частенько слишком поздно. Поэтому приходится бросаться с места в карьер. Отбежав метров на триста, газель останавливается и уточняет: не зря ли она испугалась? Если опасность реальна, рысит прочь, стараясь двигаться по кругу.

Местожительство большинства газелей – Африка. А между тем их родина – Азия, точнее, Передняя Азия. Но оттуда они миллион лет назад, в нижнем плейстоцене, начали двигаться на запад.

Как бы там ни было, совсем еще недавно некий Тимурленг (в XIV веке его многие знали) кормил своих солдат отменным газельим мясом; охотники убивали для этого 40 тысяч животных в год. Монгольский «рог изобилия» долго не истощался: в недавних сороковых годах потомки перещеголяли Тимура, добывая по 100 тысяч дзеоенов ежегодно.

Одинокий кустик среди полыней и солянок. Казалось бы, кто тут, под этим бедным растением, может укрыться? Однако вмятинки в земле и кучки «орешков» по краям укажут, что именно здесь лежка газелей. Животное может только голову спрятать под тенью редких веток, но и этого, видимо, достаточно: оно по мере передвижения солнца перебирается вокруг куста. Здесь джейран «прохлаждается» 7-10 самых жарких часов, часто здесь же и ночует. Так же газели предохраняют себя от перегрева и солнечного удара – в тени деревьев, камней и развалин.

Взбитая копытами пыль – скачками удирают газели. Хвосты (у джейранов черные) вздыблены торчком, но не от радости негаданного свидания. Поднятый хвост – сигнал опасности. Между прочим, дзерен хвоста не поднимает (и он у него темный лишь на самом конце). Зимой и осенью джейраны сбиваются в крупные стада. Весной же под каким-нибудь кустом, видным издали, вы, возможно, увидите джейраненка.

Он лежит на голой земле и незаметен даже в нескольких шагах – такая у него окраска. Предосторожности не лишни. Потому что угрозу таит даже небо: беркуты, грифы, орлы-курганники, хищные птицы всех мастей, – те, что покрупнее, рвут даже взрослых газелей. Четвероногие искатели мяса, конечно, не уступают крылатым. Правда, взрослых животных спасают быстрые ноги (догони!). Но для детенышей и лиса несет гибель.

Самое опасное время – первые дней пять. Потом газели-дети быстроноги. Два месяца кормят их мамаши молоком. А затем – самостоятельность. Двухмесячный джейраненок гуляет уже где хочет.

Гон у джейрана в ноябре – декабре. Самцы предварительно устраивают так называемые «тонные уборные». Соискатель выроет небольшую ямку, насыплет в нее «орешков» и закопает. Это означает, что тут он наметил границу своих владений и тут ожидает самок (он полигам, у него их до пяти). Но другой самец, найдя «уборную», в ярости ее разгромит, раскопает и «орешки» раскатает по пустыне. Дескать, я не согласен! Ну и, понятно, драки.

В Африке много разных газелей.

Томми (газель Томсона) отмечены яркой черной продольной полосой на песчанобурых боках (и на морде от глаз к носу – черные полосы). Хвост тоже черный, и, когда возбуждены, томми энергично крутят хвостами – сигнал «внимание!». Томми часто пасутся вместе с более крупными газелями Гранта и импала. В засуху уходят иногда и за сто — миль, в места, где есть водопои и зеленые травы.

Такие же, как у томми, черные широкие полосы, ватерлинией отделяющие белое брюхо от песочных боков, у более крупной, южноафриканской антилопы – горного скакуна. Эпитет «горный», которым наделили эту антилопу в некоторых изданиях А. Брема, – чистое недоразумение: не в горах, а в открытых степях и пустынях пасутся скакуны. Да и это последнее название тоже нехорошо: скорее не «скакун», а «прыгун», ибо спрингбок, неудачно названный в русском переводе горным скакуном, знаменит великолепными прыжками. Обычный его прыжок в длину – семь метров, в высоту – три!

На спинах у этих антилоп кожа с белой шерстью собрана гармошкой в складки. При тревоге скакуны растягивают свои «гармошки». Они белыми гребнями вздымаются над их спинами. А чтобы сигнал был виден издалека, антилопы прыгают метра на три над землей, и саванна приходит в возбуждение. Зебры и гну, газели и буйволы прислушиваются, принюхиваются и спешат подальше от того места, где машут «белыми платками» скакуны.

Герб города Самары

Дракон, охранявший «золотое руно» Колхиды, был, по-видимому, страж все-таки ненадежный. Досадная утрата бдительности, в результате которой экипажу «Арго» удалось оную драгоценность похитить, впрочем, простительна, если учитывать всю предшествующую добросовестную службу. Не дракону ли обязан Евразийский континент тем, что дикие козлы и бараны не разбежались по всему свету? Лишь очень немногие из 22-25 нынешних видов этого подсемейства живут в Африке или в Америке. Большинство же – в Европе и Азии.

Некоторые исследователи полагают, что муфлоны и архары лишь географические расы одного вида диких баранов.

Впрочем, на одомашненных потомков утверждение не распространяется. С легкой руки аргонавтов 150 пород овец рассеяны ныне повсюду. Не отстали и козы. Но их движение повернулось, кажется, вспять. Вредная привычка выдергивать растения с корнем, превратившая многие ареалы козоводства в бесплодные пустыни, вынуждает людей все чаще прибегать к решительным мерам сопротивления. За дикими козами такого варварства по отношению к флоре Земли не замечено.

Итак, 22-25 видов. Этого вполне достаточно, чтобы на страницах книги образовалась порядочная толкучка. Чтобы ее не было, воспользуемся похожестью некоторых зверей друг на друга и разделим подсемейство на четыре трибы (как советуют нам современные систематики).

Триба первая: оронги и сайгаки.

Триба вторая: горалы, сернокозы, снежные козы, серны.

Триба третья: полукозлы (тары), козлы (винторо-гие, безоаровые, козероги, туры), нахуры, гривистые бараны, бараны.

Триба четвертая: овцебыки и такины.

Прямо сказать, когда смотришь на сайгачат, невольно ступаешь на путь сравнений и фантастических догадок. У них мордочки вытянуты с явным намерением превратиться в хобот. Кажется, задайся они (где-нибудь в третичном периоде) навязчивым вопросом: «А чем завтракает крокодил?», и это удобное хватающее приспособление им было бы обеспечено, как и любопытному слоненку из сказки Киплинга.

Однако ничего такого не произошло. Зато у сайгаков (только у самцов) выросли рога. (Китайские лекари добывают из рогов сайгака тонизирующие лечебные препараты.)

Странная горбоносость сайгака – результат особого устройства его носа: носовые кости, высоко изогнуты, образуя весьма поместительную полость, в изобилии выстланную изнутри слизистыми железами. Рога сайгака, истертые в порошок, китайская медицина включает во многие лечебные смеси, и потому цена пары рогов на мировом рынке 250 долларов.

Раньше водился сайгак во многих местах. Считают, что ареал его простирался на всю Центральную и Западную Европу (даже в плейстоценовых слоях Темзы нашли кости сайгаков), на востоке – до Аляски. Ныне уцелел сайгак лишь в Монголии, в Китае и у нас (от степей Предкавказья, низовьев Волги до полупустынь Средней Азии).

Современный запрет охоты привел к тому, что в 1958 году сайгаков в стране стало больше двух миллионов – приятная цифра! Лишь Астраханское промысловое хозяйство на правом берегу Волги без ущерба для роста стад добывает теперь по 200 тысяч голов в год.

Но вернемся к сайгачатам. По-видимому, начало истории о них следует отнести месяцев на шесть назад, то есть на тот самый срок, который понадобился их матери для вынашивания. Мы, таким образом, окажемся перед значительным в жизни сайгачьих стад событием.

Десять дней декабря. Метров на сто в диаметре утоптана степь плененным стадом самок. Их много (бывает что и пятьдесят).

Самец один. Впрочем, вокруг несколько повергнутых соперников.

При рождениях самцов-сайгаков столько же, сколько и самок, а после первого же гона на 80-90 процентов меньше! Рвут истощенных самцов волки, но немало, наверное, гибнет и в драках.

Гаремные стада не рассеиваются, не разъединяются, когда приходит время родов.

Они не таятся, не ищут укромных местечек.

«Роддом номер такой-то» расположен обычно на гладкой, открытой со всех сторон равнине, и благо для малышей, если тут найдется небольшое понижение почвы, чтобы хоть немного укрыться от неуемного весеннего ветра. От прочих опасностей защищают лишь дальние расстояния.

15-20 минут священных страданий, и мир приветствует своих новых обитателей. Сайга, еще не чувствуя себя матерью, поскорей убегает. Но она вернется: зов природы заставит ее стремглав примчаться назад и быть нежной.

Как она их находит, именно своих малышей? К ней со всех сторон тянутся одинаковые головки, но собственные дети ждут! И ведь найдет безошибочно, даже если они непоседы.

И вот время завидно стремительного роста. Пятидневными щиплют траву. Месячными к трем килограммам своего веса прибавили еще шесть и, если мужского пола, уже имеют рожки. Через шесть месяцев весят чуть ли не тридцать килограммов. В семь месяцев, но большинство в двенадцать, – уже взрослые (самцы несколько позже, месяца на четыре).

Перед вами взрослый сайгак. У него рога длиной в 30 сантиметров – почти прямые, лишь изогнуты некрутой волной. Он в холке до 80 сантиметров. Рыжеват (изредка, однако, встречаются черные мела-нисты и белые альбиносы). Говорят, что сайгак похож на овцу на тонких ножках, но, пожалуй, это мнение слишком субъективное. Ранняя склонность к хоботеобразованию (если так можно сказать) оставила на нем неизгладимый отпечаток – он горбонос, как грек: вздутую морду венчает спереди небольшой хоботок «с широкими, трубкообразными, тесно сближенными ноздрями».

Его «следует считать животным степного ландшафта». В пустыню сайгак был загнан человеком. Таково мнение профессора Верещагина. Он считает также, что в доисторическое время, в плейстоцене и голоцене, сайгаки старались держаться поближе к лесу или, по меньшей мере, в зарослях и камышах, подобно некоторым африканским антилопам.

Но все в современном сайгаке выдает жителя широких просторов. Скоростные качества сайгака еще выше, чем у джейрана (70 километров в час). Зрение великолепное. За версту сайгак видит разные не слишком мелкие предметы (например, крадущегося браконьера). А слух слабый. Такого рода способности (и неспособности!) хороши только в пустыне. И потому сайгак, оказавшись в местности с ограниченным обзором, старается в ней не задерживаться. И еще: стада у сайгаков, особенно зимой, велики – не для зарослей, где трудно сохранять их монолитность.

У склонов монгольского Алтая, в Джунгарии, в низменности Зайсана мчится быстрый сайгак. Удивительная, редкая у него поступь-иноходь! Тело вытянуто струной, голова опущена, как у мотогонщика: чтобы уменьшить сопротивление встречного воздуха.

Таким жители Самары начертали его в гербе своего города.

Жил-был…

Жил-был у старушки Земли нубийский, пиренейский, альпийский, винторогий, сибирский, кавказский и безоаровый… Ну конечно, козел!

По поводу того, что «вздумалось козлику в лес погуляти», на этих правдивых страницах утверждать не следует: все восемь видов козлов характерны для мест горных, у многих из них есть даже общий эпитет высокого научного (не литературного) значения: каменные.

Правда, обладая исключительной подвижностью, козлы регулярно спускаются вниз. Причины однообразны: неодолимые заносы снега, поиск пищи, воды, соляной голод.

«Козероги, гонимые неудержимым соляным голодом, мчались по ночам туда, куда бегали из года в год их предки, – в степь, на солончаки» (Кияс Меджидов, лезгинский писатель).

Тут необходимо одно небольшое уточнение. Профессор В. Гептнер считает, что астрономические «козероги» – название неверное: «Не козероги, то есть некие животные с рогами козла, но самые настоящие козлы».

Так вот, если даже и случается козлам обитать на лесистых склонах, то они, как правило, держатся вблизи крутых скальных обнажений: уверенней чувствуют себя, когда под копытами камень. У них пальцы, заключенные в твердый роговой башмак, эластичны, шероховаты и чутки в прикосновениях с твердыми предметами, как мозолистая ладонь слесаря.

Снежный козел Скалистых гор – единственный дикий козел Америки. Но это не настоящий козел: в его анатомии много черт, сближающих его с антилопами. Новорожденные снежные козлята через десять минут уже встают на ножки, через двадцать – сосут, через полчаса резво прыгают по скалам.

Очевидно, постоянному соседству с жесткими «шрамами планеты» обязаны козлы и своей окраской: одноцветны, коричневатых и серых тонов, в тон камню.

История этих зверей проста и опять же определилась как результат их сердечной склонности к горным местам. Родиной козлов считают Азию. Оттуда весьма медленно, стараясь держаться поближе к вершинам, двинулись на восток и на запад. Новые земли осваивали столь неторопливо, что успевали по пути эволюционировать, образуя новые виды и подвиды. Впрочем, ухитрялись даже расселиться в Англии (где их впоследствии уничтожили), а часть козерогов, то есть горных козлов ибексов, перебралась и в-Африку. Так и по сей день осталось: одни живут в Евразии (в Пиренеях, Альпах, Центральной и Средней Азии, в Сибири), а другие там, на Африканском континенте, в Нубии.

Конечно, теперь, когда столько времени прошло, нарисованная картина расселения горных козлов может быть только гипотетической, но она удобна для того, чтобы провести цепь сравнений между остальными видами.

Прежде несколько слов о чертах общих.

Сходны весом (матерые самцы – 80-100 килограммов), ростом (до метра или несколько больше). Сложения плотного. Голого «носа», как у коровы, на конце морды нет. Самцы носят под хвостом железы, издающие запах, который называют «специфичным», но он просто-таки невыносим. (Эти железы – «по бокам анального отверстия» или «на нижней поверхности хвоста», как пишут другие специалисты. Где именно – предоставим им самим разобраться.)

Безоарового козла (Крит, Турция, Кавказ, Южная Туркмения, Иран) принято считать родоначальником домашних коз. У него рога длиной в человеческую руку, круто загнуты назад, как полозья старинных саней. Переднее ребро рога острое и усажено зубцами. Темно-бурая полоса по хребту и густая, поистине «патриаршая», борода дополняют облик зверя. Борода, кстати, принесла ему и дополнительное прозвище – «бородатый».

Но раз уж о прозвищах, то нельзя не сказать и о первом – старинном, книжном. Слово «безоар» означает нечто вроде шара из слипшихся волос, попавших в желудок копытных вместе с пищей (чем-то подобен он амбре из переработанных в кишечнике кашалота клювов кальмаров). Этот побочный продукт пищеварения копытных (в частности, у козлов) раньше считали чуть ли не волшебным, столько за ним числилось разных лечебных свойств. И от бесплодия он помогал и от болезней желудка. На Руси, говорит профессор В. Гептнер, его называли «безуй-камнем».

Мнительный Никон жаловался царю Алексею Михайловичу, когда его, кажется, пытались отравить: «Едва безуем отлизался».

А Гекльберри Финн вот что рассказывает о «бе-зуе»:

«У Джима, негра мисс Уотсон, был большой волосяной шар, величиной с кулак; он его вынул из бычьего сычуга и теперь гадал на нем. Джим говорил, что в шаре будто бы сидит дух и этот дух все знает. Вот я и пошел вечером к Джиму и рассказал ему, что отец опять здесь, я видел его следы на снегу. Мне надо было знать, что он собирается делать и останется здесь или нет. Джим достал шар, что-то пошептал над ним, а потом подбросил и уронил на пол. Шар упал, как камень, и откатился не дальше чем на дюйм. Джим попробовал еще раз и еще раз, получалось все то же самое. Джим встал на колени, приложил ухо к шару и прислушался. Но толку все равно никакого не было. Джим сказал, что шар не хочет говорить. Бывает иногда, что шар без денег нипочем не станет говорить».

Если следовать принятой нами примитивной схеме распространения козлов, то получится, что от какого-то древнего бородача к востоку отделится сибирский горный козел ибекс (самый крупный, но в той стороне и прочие звери всегда вырастали лучше), а к западу – альпийский и нубийский козлы (тоже из подрода ибексов). Рога у них, так же как и у безоарового козла, сильно загнуты назад, однако вместо острых зубьев – округлые поперечные выступы, отчего сравнивать такой рог можно, по-видимому, с вальком, которым в старые времена баба белье катала на речке.

Винторогий козел, как полагают, никуда от своего «посаженого» (палеонтологами) предка не двигался. Он, может, и сам «предок»: очень у него стариковская внешность – бородища и, главное, большая грива снизу по шее, на груди и плечах. Рога – штопоры больше метра. Правда, одно из названий козла – «мархур» – трактует такую витиеватость рогов весьма романтично: «мар» в Кашмире – «змея». А по-персидски «маркхор» – «поедающий змей». Но никто еще не доказал, что этот козел, хоть изредка, ест змей.

Мархуры живут на севере Индии, в Афганистане, в горах Средней Азии (но не на Памире!). Немного их.

По нашу сторону границы козлов этих сейчас около тысячи, причем пятьдесят лет их охраняли, а они своего поголовья увеличить почти не смогли.

У винторогого козла мархура рога – гигантские штопоры, как раз по руке Гаргантюа: длиной до метра с четвертью.

И наконец, туры. Они (дагестанский и кубанский виды или подвиды быку-туру лишь тезки) водятся только на территории Советского Союза, ареал их узок (лишь Главный Кавказский хребет с отрогами). Туры внешне немного похожи на баранов, рога раскинуты в стороны, издали смотреть – как будто два лепестка геральдической лилии на голове зверя. По производству молока турица на первом месте среди диких коз: почти литр в день. Туренка на следующий день после рождения не поймать и спринтеру.

В меню туров 130 видов растений (у сибирского козла только 80). Они пасутся и в нагорьях и в низинах. Причем с гор спускаются иногда весьма забавно: садятся на зад и катятся, как сорванцы. Кроме того, копытят корм из-под снега – уменье редкое среди козлов.

В 1917 году в Крыму после четырехлетней неволи в загоне небольшое стадо муфлонов, эмигрантов с Корсики (у трех была примесь крови домашней овцы), получило свободу. Конечно, не манна небесная ожидала баранов, а ответственная борьба за существование, Звери, однако, смело углубились в горы, чтобы через 23 года обратиться в солидную отару (500 голов) почти чистокровных муфлонов.

Заметьте, тура – значит, козла, а не барана!

Но это произошло потом. А вначале их изредка встречали на горных тропах и на яйлах (высокогорных лугах). Они держались вместе, вожаком была самка… дагестанского тура.

Перед лицом столь многообещающего факта можно по меньшей мере предположить, что жизнь и повадки козлов и баранов весьма схожи. Нахур (он же куку-яман), давнишний обитатель Центральной Азии, столь равно похож на тура и барана, что подтверждает былую родовую связь обоих.

Семь видов диких баранов разделяют систематики на четыре группы, или подрода: настоящие бараны (архары, муфлоны), снежные бараны (они же толстороги и чубуки), гривистый баран (похож немного на тура, живет в горах Северной Африки) и упомянутый уже нахур, или голубой баран.

Чубуки водятся в Северной Америке и Северо-Восточной Азии. Муфлоны (два вида – европейский и азиатский) – в Центральной, Средней и Передней Азии, а также в Закавказье и на островах Средиземноморья. Муфлоны, кроме того, акклиматизированы во многих странах Европы, а у нас – в Крыму и Аскании-Нова.

Архары – горы Центральной и Средней Азии, а также Алтая и Тувы.

В последнее время некоторые зоологи предлагают муфлонов и архаров объединить в один вид с множеством подвидов. Разногласия в классификации происходят вовсе не из-за каких-то важных различий между баранами. Нет, их удивительное, беспримерное разнообразие лишь в области весовых категорий. Например, самый маленький из этих баранов может весить 40 килограммов, а самый крупный – 200. Рога тоже не одинаковые: от 67 до 190 сантиметров. Это разница лишь в длине, а по объему рог одного больше, чем рог другого, в 12 раз!

Бараны – звери горные. Они любят сглаженные мореной долины, гладкие травянистые плато, округленные слоем почвы и растительностью сопки – в общем, места такие, чтобы было где пробежаться на хорошей скорости, чтобы далеко было видно. Чубуки привычны и к скалам и к осыпям. Питание себе они часто находят там, куда не всякий альпинист полезет. Муфлоны – соседи людей. Чубуки – обитатели краев, долгое время не обжитых.

Оттого, видимо, чубукам не довелось принять участия в гигантской селекционной работе, которую вели скотоводы на протяжении тысячелетий.

Архары-муфлоны – родоначальники 150 пород овец.

Государства охраняют горных баранов. Их генетические задачи еще не исчерпаны. Ведь совсем недавно прилитием крови архаров вывели породы архаромериносов, которым не надо подкормки: пасутся круглый год на горных пастбищах. Когда приходит время, дают мясо и шерсть высокого качества.

Чубук – копытный зверь, для которого Полярный круг не магический круг. Чубук во многих отношениях очень «экономичен». Обходится сорока видами растений, причем лишайники, ветки карликовых березок, разные мхи отлично его кормят. Живет на горнотундровых пастбищах, но хорошо себя чувствует и на уровне моря. С непогодой справляется. Американские ученые скрещивали снежных баранов с домашними овцами. Результаты благоприятны.