Мир вне времени

«ДОН ЖУАН»

I

Корбелл начал давать вещам имена.

Оставшись один в своей маленькой Вселенной, отделенный от всего человечества и лишенный возможности говорить с кем-либо, кроме себя и компьютера, он навешивал на все окружающее ярлыки. Себя он звал Джей Би Корбелл, как и в прежней жизни. Да, это было смелое решение. Какое-то время он думал о себе как о КОРБЕЛЛе Втором (Как Отморозок Решил Бабахнуть Ершом Ледащих Легавых). Но когда Джером привык к новой форме носа, тонким рукам и чужому телу, нужда в таком названии отпала, а зеркал на корабле не было. Кухней он называл стену с пазами и экраном, на котором высвечивалось меню. Стена напротив стала Фитнес-Клубом: на ней находились тренировочные снаряды, а также оборудование для создания сауны, душа и паровой бани. Комната с медицинским оборудованием и анабиозной камерой стала Лужайкой.

Рубка корабля представляла собой полую сферу, точно в центре которой находилось кресло, окруженное приборной панелью в виде подковы; к ней вел ажурный металлический мостик. Кресло могло принимать различные формы, а массаж делало хороший до неприличия. Сферические стены по команде компьютера отображали картину окружающего космоса, при этом создавалось впечатление, что пилот и панель управления плавают в безбрежном пространстве. Еще стены могли показывать учебники по астрономии, астрофизике и истории Государства и диаграммы состояния корабля. Рубку Корбелл стал называть Комнатой-Маткой.

Компьютер отвечал на голосовое управление из любого места корабля. К нему прилагался шлем, похожий на фен с толстым шнуром; он напрямую подключал сознание пилота к компьютеру. Джером боялся им пользоваться, а к компьютеру обращался только для того, чтобы отдать приказ или получить информацию. Компьютер отзывался на безличное «Компьютер». Но чтобы дать имя своему кораблю, украденному у Государства, Корбелл мучился не один месяц. В конце концов корабль стал именоваться «Дон Жуан», частично из-за своей фаллической формы.

Все это были мелкие решения, но главное решение Корбелл уже принял. Тот день, когда он освободился от власти Пирссы и направился к ядру Галактики, стал лучшим днем в его жизни. «Дону Жуану» предстоит участвовать в красивом завершении карьеры и взорваться сразу после этого. Следующее большое решение придется принимать только через двадцать один год. А сейчас, в годе полета от Земли, Корбелл до смерти хотел услышать человеческий голос.

Он пребывал в нерешительности. Может ли Пирс сказать что-либо, достойное его ушей? Год назад он сам прервал разговор и заставил компьютер отключить лазерный приемник в качестве жеста презрения. Тогда это был необходимый жест. Сможет ли Пирс понять, что у него снова появился собеседник? Корбелл вел по этому поводу длительные дискуссии.

— Действительно ли я так одинок? — спрашивал он себя. — Неужели мне так скучно? Или мне просто надо услышать чей-нибудь голос? — И его собственный голос эхом отдавался от стен рубки. В конце концов Джером приказал:

— Компьютер! Включить лазерный приемник.

И — ничего. Долгие часы по-прежнему проходили в тишине. Корбелл был в ярости. Неужели Пирс сдался и теперь тренирует еще одного бывшего «отморозка»?

Громкий зов застал его за завтраком через три дня.

— Корбелл!

— А? — Странно, компьютер раньше никогда к нему не обращался. Неужели что-то случилось?

— Говорит Пирсса. Ах ты предатель! Поворачивай корабль и выполняй задание.

— Да пошел ты! — У Корбелла резко поднялось настроение.

— Сам иди, — голос Пирссы стал просто елейным. Тут явно что-то не так. «Дон Жуан» сейчас на расстоянии светового года от Солнца, что может ему сделать Государство?

— Компьютер, отключить приемник!

— Ничего не выйдет, Корбелл! За последние семь месяцев я перекачал в компьютер свою личность. Поворачивай, или я перекрою тебе воздух!

Джером заорал что-то непристойное. В ответ — очень красноречивая тишина. Тихое гуденье воздуха в системе жизнеобеспечения давно превратилось для него в фоновый шум, но его отсутствие не заметить было нельзя.

— Включить подачу воздуха! — в панике закричал пилот.

— Ну что, заключим сделку, Корбелл?

— Ни за что! Я брошу... — Есть здесь что-нибудь тяжелое, что можно бросить? Ничего? — Я открою дверцу микроволновки, заклиню ее и брошу в компьютер! Ты получишь не корабль, а груду мусора!

— Твое задание...

— Заткнись!

И Пирс действительно замолчал. В наступившей тишине было отчетливо слышно гудение воздуха. Что теперь? Если куратор контролирует компьютер, весь корабль в его власти. Почему он сам не повернул корабль? Или все же повернул? Корбелл прошел в Комнату-Матку и взобрался в кресло перед приборами.

— Полный обзор.

И кресло повисло в черноте. Половина светового года расстояния не изменила картину звездного неба, но в результате полета с ускорением свет падал на «Дон Жуана» под углом, и звезды казались словно сдвинутыми вперед. В прошлой жизни, проводя ночи на своей маленькой яхте, Корбелл изучил формы созвездий. Стрелец сейчас висел на головой так же, как и раньше, а вокруг корпуса корабля и под ним пылало кольцо белого пламени: межзвездный водород сгорал в пламени термоядерного синтеза. Солнце казалось розовой точкой под ногами... и рядом с ним что-то мигало. Джером присмотрелся и увидел, как на фоне звезд к нему движется едва различимая человеческая фигура. Светлые волосы, узкие черты лица... Пирс! Корбелл смотрел, не дыша. Куратор казался больше «Дон Жуана» и был очень зол.

— Компьютер, убрать этого клоуна с экранов! Фигура исчезла, и Корбелл перевел дыхание.

— Пирс, Пирсса, Компьютер или как тебя там! Слушай мою команду. Мы полетим по направлению к галактической оси с ускорением в одно «же», поворот — в середине траектории. Ты будешь делать все, чтобы сохранить во время пути мою жизнь и целостность корабля. Теперь можешь говорить.

Из динамиков раздался голос бывшего куратора:

— Зови меня Пирсса. Корбелл с облегчением вздохнул.

— Хорошо. Ты будешь меня слушаться?

— Да. Корбелл, нам надо поговорить. Ты обязан своей жизнью Государству и при этом крадешь ключ к выживанию человечества! Думаешь, мы строим так много кораблей? А сколько планет станут подходящими для людей благодаря нашим зондам? Или ты считаешь, что человечеству не придется покидать Землю?

— Компьютер, с этого дня я буду обращаться к тебе «Пирсса». А теперь заткнись.

И наступила тишина.

Теперь Корбелл ловил себя на том, что начинает хихикать ни с того ни с сего. Он мог есть, сидеть в рубке и смотреть на небо или упражняться в Фитнес-Клубе и вдруг начать хихикать. Ему было очень трудно остановиться: ведь Пирсса слышал его и не мог ответить. Курахор Пирс остался в далеком прошлом, сейчас был только Пирсса — личность, живущая в памяти компьютера. Что ни говори, а от человека она очень отличается: у нее другие органы чувств, другая мощность мозга, она не страдает от голода и неудовлетворенного сексуального желания, ей не надо делать упражнения и ходить в туалет... И у нее может отсутствовать чувство самосохранения. Это необходимо выяснить. Зато сейчас Пирсса — раб Корбелла и безоговорочно слушается его приказов.

Через две недели Джером уступил желанию поговорить. Он уселся в кресло в рубке, включил экраны (звезды вверху уже казались ярче и синее, чем внизу) и произнес:

— Пирсса, можешь говорить.

— Хорошо. Ты велел мне защищать твою жизнь и корабль. Я не могу предотвратить твою смерть и потерю корабля, если мы продолжим лететь с ускорением в одно стандартное.

— Не лги мне! Я все проверил на компьютере еще до того, как миновал Сатурн. Таранный эффект лучше работает на высокой скорости, так как я могу уменьшить ширину поля, и поток водорода будет больше.

— Ты использовал для расчетов компьютерные данные.

— Конечно!

— Корбелл, эти данные предназначались для полетов на расстояние пятьдесят два световых года, а не тридцать три тысячи. Мы сделали генератор поля очень прочным, но такое ускорение на пиковой скорости он не выдержит — нагрузка просто разорвет его. Если хочешь выжить, придется через три года уменьшить тягу.

Куратор Пирс никогда не врал — ему это было не нужно. Зачем лгать «отморозку»? Но Пирсса — не Пирс. И Корбелл сказал:

— Ты лжешь.

— Нет. Решайся. Ты приказал мне не лгать, а нарушить приказ я не могу, иначе давно уже повернул бы корабль к звезде Ван Маанана.

— Но такой расклад меняет все мои планы. Сколько нам потребуется, чтобы достичь ядра Галактики?

— При безопасном полете — пятьсот лет.

— А если вероятность остаться в живых — девяносто процентов? Сколько тогда?

— Считаю. Недостаточно данных о массовой плотности межзвездного пространства. Посчитаем ее по дороге. Сто шестьдесят лет, четыре месяца плюс-минус десять месяцев по корабельному времени.

Корбелл похолодел. Так долго?

— А если лететь не прямо? Можно срезать путь над плоскостью Галактики...

— И получить межзвездное вещество меньшей плотности. Считаю. Отлично, Корбелл. Мы потеряем время на боковом повороте, но все равно это выйдет быстрее. Сто тридцать шесть лет одиннадцать месяцев, с точностью год и один месяц.

— Все еще слишком долго.

— Столько же времени займет возвращение. Домой попадет только твой труп, Корбелл. Первоначальное задание можно выполнить быстрее. Итак?

— Ладно, за... — Никогда не говори компьютеру «забудь!». — Ввожу изменения в приказ. Твоя задача — доставить нас к ядру Галактики за минимальное время при вероятности моего выживания девяносто процентов.

— Земли ты больше не увидишь.

— Заткнись. Тишина.

— Можешь говорить. Тишина.

— Тебе не нравится, когда тебе приказывают замолчать?

— Конечно, не нравится. Я молчал неделю, значит, время полета увеличилось почти на месяц. Чем дольше я буду тебя уговаривать, тем дольше мы будет выполнять задание!

— Я могу приказать тебе забыть о нем.

— И я забуду, только в памяти у меня кое-что перепутается. Я взываю к твоей благодарности. Государство создало тебя, ты обязан ему жизнью...

— Чушь.

— Как ты можешь забыть о своем долге? Корбелл с трудом подавил желание врезать кулаком по приборам.

— Я ни о чем не забыл. Каждый раз, как ты произносишь «Государство», мне хочется встать по стойке «смирно».

— Тогда почему ты не слушаешься голоса социальной сознательности?

— Это не мой голос! Вы вливали мне РНК, это от нес у меня чувство долга Государству!

Пирсса выдержал драматическую паузу и вопросил:

— А если это все же твои чувства?

— Что ж, ничего не поделаешь — я их не слушаюсь. Так что это твои проблемы, тебе с ними и жить.

— Ты больше не увидишь Землю. Медицинское оборудование корабля не подарит тебе вечную жизнь.

Корбелл фыркнул.

— Все, хватит! Лекарства и анабиозная камера должны обеспечить мне молодость и здоровье на двести лет как минимум. Ты забыл, что анабиоз способствует омоложению?

— Это неправда. Я солгал тебе. Ты должен был жить столько, сколько надо, чтобы выполнить задание. Будь наши лекарства лучше, мы сделали бы полет дольше.

Такая ложь соответствовала тому, что Корбелл знал о Государстве.

— Ах вы сукины дети!

— Корбелл, послушай меня. За триста лет люди могут найти лекарство вечной молодости. Мы прилетим как раз вовремя...

— Лекарство дадут не-гражданину? Молчание.

— Мы летим к ядру Галактики. Следуй приказам.

— Ты должен немедленно лечь в анабиоз, — сообщил Пирсса мертвым голосом.

— С чего это?

— Тебе придется проводить десять лет в анабиозе, полгода восстанавливать силы и снова ложиться в анабиоз. Тогда ты сможешь дожить до конца путешествия.

— Да? А если ты меня не разбудишь?

— Это твои проблемы. Предатель.

II

В горле першит, мышцы не слушаются, глаза ничего не видят... Он ощупал руками окружающее пространство и понял, что все еще лежит в анабиозной камере. Пробуждение было похоже на возвращение из царства смерти. Он ожидал такого, когда его заморозили в тысяча девятьсот семидесятом году. Впрочем, он мог и вообще не проснуться.

— Пирсса... — Полушепот-полухрип.

— Здесь. Куда бы я делся?

— И правда. Где мы?

— В ста шести световых годах от Солнца. Тебе надо поесть. — Внезапно Корбелл понял, что умирает с голоду. Он сел, отдохнул немного и выбрался из камеры, стараясь двигаться осторожно. Он был худ, как смерть, и страшно слаб.

— Сделай мне еды, которую можно взять в рубку.

— Еда ждет тебя.

Голова казалась очень легкой, впрочем, как и все тело. Джером взял чашку горячего бульона в кухне и отправился в Комнату-Матку, прихлебывая на ходу.

— Полный обзор.

Стены исчезли, и над головой бело-фиолетовым светом засияли звезды. В черноте простиралась звездная радуга: в центре — фиолетовые звезды, затем — кольца синего, зеленого, желтого, оранжевого и тускло-красного цвета. По краям и внизу не было видно почти ничего, только тусклые красные точки и полупрозрачное кольцо пламени корабельного двигателя. Впрочем, оно тоже потускнело и покраснело: Пирсса подтянул таранные поля ближе к кораблю, а топливо, попадающее в реакторное кольцо, двигалось по отношению к кораблю почти со скоростью света.

— Ну что, ты доволен? — горько спросил Пирсса. — Даже если мы сейчас повернем, мы уже потеряли четыреста лет земного времени.

— Кончай нудить. — Впрочем, грубость не спасала Кор-белла от болезненных уколов совести. — И что теперь?

— Теперь? Ты будешь есть и заниматься спортом. За полгода ты должен стать сильным и толстым...

— Толстым?

— Да, иначе не переживешь десять лет анабиоза. Умрешь от истощения. Допивай бульон — и за работу.

— А как я буду развлекаться?

— Как хочешь, — Пирсса был озадачен: Государство не предусмотрело развлечений для пилотов.

— Так я и знал. Расскажи мне о себе, Пирсса. Нам придется провести вместе много времени.

— Что ты хочешь знать?

— Мне интересно, как ты стал таким. Каково это — быть Пирссой, куратором, гражданином Государства? Начинай с самого детства.

Пирсса оказался отвратительным рассказчиком. Он запинался, терял нить беседы, его приходилось подгонять наводящими вопросами. Впрочем, в его арсенале был не только голос. Бывший куратор оказался прекрасным кинорежиссером с неограниченным бюджетом. На стенах рубки он показал Корбеллу земледельческую коммуну, в которой он вырос, и школу, в которой учился (это оказался небоскреб с детской площадкой на крыше). Узнал Джером и об исторических текстах с анимированными иллюстрациями, которые Пирсса изучал, получая высшее образование. Большая часть воспоминаний оказалась смутной, но были и яркие эпизоды: громадный десятилетний парень, задиравший Пирссу на спортивной площадке; старшая девочка, которая показала ему, что такое секс, и страшно его напугала; учитель по гражданскому праву.

Корбелл ел, спал и занимался спортом. Он прислушивался к «Дон Жуану» с инстинктивной любовью и пониманием, которые подарило ему обучение с помощью РНК. В свободное же время он узнавал от Пирссы все то, чего не осмелился спросить у куратора Пирса. Теперь он знал, как выглядит Селердор, который он до этого видел только с крыши. Все здания в городе были кубическими, однотипными внутри и снаружи. На уровне голов прохожих стены украшали вырезные надписи на шторинге, языке Государства. Они повествовали о правилах поведения, моральных принципах и жизненном пути героев Государства. Довольно скоро Корбелл узнал Пирссу так же хорошо, как знал Мирабель, с которой прожил двадцать два года. Узнавая гражданина, он узнавал и Государство. В памяти компьютера содержались тексты по гражданскому праву, и Пирсса давал к ним важные комментарии.

Мир едва не уничтожили две региональные войны. Из пепла войны и пламени идеализма родилось Государство и вскоре стало всесильным. Его государственный строй Пирсса обозначил как «доброкачественный фашизм», а в его рассказах Корбелл ясно увидел параллели с Китайской и Японской империями. Общество жестко делилось на касты, за выполнение обязательств перед выше- и нижестоящими гражданин отвечал своей жизнью. Правительство строило и контролировало каждый силовой генератор. Когда-то они были очень разными: дамбы, геотермальные растения и океанические водоросли, создающие разность температур; потом остались только большие генераторы на ядерном синтезе, снабженные дополнительными сборщиками солнечной энергии, их устанавливали на крышах и в пустынях. И всем этим владело Государство.

Однажды Корбелл спросил:

— Пирсса, ты знаешь, что такое империя водной монополии?.. Нет? А жаль. Монополией на воду владели многие древние цивилизации: Древний Египет, Китай, ацтеки... Правительство, полностью контролирующее ирригацию, есть водная империя. Раз Государство владеет энергией, значит, запасы чистой воды тоже принадлежат ему, так? При населении в двадцать миллиардов...

— Конечно. Мы строили дамбы, меняли курс рек, получали из воды дейтерий для станций синтеза и отдавали оставшуюся воду людям. Государство не могло отдыхать: полмира умерло бы от жажды.

Корбелл задумчиво произнес:

— Когда-то я спрашивал тебя, просуществует ли Государство пятьдесят тысяч лет.

— Не просуществует.

— Теперь я думаю, что оно проживет и семьдесят, и сто тысяч лет. Империи водной монополии не разрушаются. Они могут только прогнить изнутри, так что один удар варваров из-за границ империи решает их судьбу. Разные уровни общества теряют контакт друг с другом и не могут сражаться бок о бок, когда в этом возникает необходимость. Но для развала империи необходим удар снаружи, революций в них не бывает.

— Это сильное утверждение.

— Еще бы! Знаешь, как работала система двух провинций в Китае? Например, есть две провинции, А и Б, и в обеих голод. Тогда власти смотрят на их поведение. Если в прошлом провинция А недоплачивала налоги и бунтовала, надо конфисковать в ней все зерно и отдать провинции Б. Если же история провинций примерно одинакова, жертву выбирают случайным образом. В результате провинция Б будет вечно верна императору, а провинция А вымрет, и о ней можно будет забыть.

— У нас не бывает голода. Зато бывает... — Пирсса очень редко замолкал, не закончив фразу.

— Нет ничего более сильного, чем власть над водой. Империя водной монополии может стать настолько слабой, что для ее свержения хватит орды варваров. Но у Государства нет внешних границ.

Много позже Корбелл понял, что в этот день решил свою судьбу. Тогда же он просто решил, что обидел Пирссу, и тот замолчал. А между тем Пирсса — не Пирс.

Куратор давно умер, а личность в компьютере никогда не обижала Корбелла. Об этом стоило помнить. Поэтому Джером больше не поднимал тему Государства: ведь он его терпеть не мог, а Пирсса был законопослушным гражданином. Через некоторое время он перестал поднимать и еще одну тему. Однажды он сказал Пирссе:

— Все же вам стоило послать со мной женщину.

— Мне надоело напоминать, что система жизнеобеспечения не рассчитана на двоих, мы на громадном расстоянии от Солнца, а твое либидо крайне низко. Это определяло выбор властей.

— В спальне было слишком много людей, — прошипел Джером сквозь стиснутые зубы.

— Любовные койки в спальне — не единственный источник данных. У нас был результаты ассоциативного теста и анализ уровня тестостерона в крови.

— Ты, чудо-юдо без яиц! Как ты можешь говорить со мной о либидо?

— С яйцами у Государства все в порядке, — спокойно ответил Пирсса. Разве мог куратор Пирс дать такой ответ? Странная фраза... Но что-то в ней есть. Так Корбелл перестал говорить о женщинах.

Прошло полгода. Корабль миновал уже множество звезд; некоторые оказывались очень близко и выглядели, как окна в преисподнюю, а удаляясь, становились темно-красными шариками. Корбелл пополнел, и ему это не нравилось, зато Пирсса был очень доволен. И вот наконец пилот лег в анабиозную камеру.

Так повторялось семь раз.

III

— Корбелл! Что-то не так? Ответь мне!

Джером громко вздохнул, но не сделал попытки подняться из анабиозной камеры. Он уже привык к процессу: слабость, голод, потом полгода физических упражнений и запихивания в себя осточертевшей безвкусной еды, и наконец — анабиозная камера. И опять все сначала. Это было его седьмое пробуждение, и вставать он не хотел.

— Корбелл, скажи что-нибудь. Я вижу твое сердцебиение и дыхание, но тебя не слышу. Ты вошел в состоянии кататонии? Мне подвергнуть тебя шоку?

— Не надо мне шока.

— Ты можешь двигаться? Или слишком ослаб? Корбелл сел, и у него закружилась голова. Он сразу почувствовал, что ускорение корабля сильно уменьшилось.

— Где мы сейчас?

— Прошли больше половины пути. Я направил тягу в сторону, чтобы мы вернулись в плоскость Галактики. Действую согласно плану; твоему плану, заметь. Мне нужно проверить твое состояние.

— Не сейчас. Сделай мне бульон. Я возьму его в рубку. — И Корбелл двинулся на Кухню, балансируя в непривычно слабой силе тяжести. Он провел в бодрствующем состоянии четыре года, но постарел гораздо сильнее. После каждого нового пробуждения он медленнее обретал физическую форму. Сейчас он испытывал зверский голод и чувствовал себя очень хрупким.

Бульон оказался вкусным, впрочем, автомат всегда готовит его хорошо. Корбелл уселся в свое кресло в рубке и прочел показания приборов. Некоторые цифры ужасали: например, сила гамма-излучения была такова, что все живое в корабле умерло бы через минуту, если бы таранные поля не отводили смертоносные частицы в стороны. Часть показаний приборов казалась бессмысленной. Пирсса был прав: реактивные корабли таранного типа и приборы на них не предназначались для полетов на скоростях, настолько близких к скорости света. А как обстоят дела с восприятием Пирссы? Неужели он ведет корабль вслепую?

— Полный обзор, — скомандовал Корбелл.

За семьдесят лет звездная радуга стала ярче и четче, но потеряла симметрию. Все звезды словно сгрудились с одной стороны; бело-синяя дуга сияла, как бриллиантовое ожерелье на шее императрицы. С другой же стороны, обращенной к межгалактическому пространству, радуга тускнела. Каждая звезда четко виднелась в своей цветной полосе, но внутри центрального диска фиолетовых светил (они казались темнее, чем синие, но их цвет заставлял наблюдателя прищуриться) было заметно мягкое белое свечение. Это микроволновая основа Вселенной, которая стала видимой благодаря высокой скорости «Дон Жуана». Пламя двигателей стало кроваво-красным веером, развернутым в сторону межгалактического пространства: Пирс-са направил тягу вбок, чтобы вернуть их курс в плоскость Галактики.

— Дай мне уточненный вид, — потребовал Корбелл. Выполняя этот приказ, Пирсса по картинке, воспринимаемой с внешних камер обзора, восстанавливал то, как Вселенная должна выглядеть в состоянии покоя, и проецировал это изображение на стены рубки. Галактика оказалась бесконечно прекрасной: водоворот света занимал, казалось, половину Вселенной. Джером посмотрел вперед, туда, где уже можно было увидеть ядро Галактики. Звезды в нем были ярче, но менее четкими. Корбелл был разочарован: он ожидал, что шар стиснутых звезд будет переливаться волшебными цветами. Но он не мог разобрать даже отдельных звезд, видел только сияющий ореол вокруг яркой центральной точки. Позади звезды тоже были размыты.

— Вид за кормой дает плохое разрешение, — сообщил Пирсса. — Свет сдвинулся в красную область спектра.

— А что впереди?

— Картина противоречит теории. Я ожидал, что ядро Галактики будет видно лучше. Должно быть, нам закрывает обзор межзвездное вещество. Мне нужно больше данных.

Корбелл не ответил. Его внимание привлекло скопление звезд: несколько ярких точек бешено вращались, приближаясь к кораблю. Они пролетели справа, все еще вращаясь, но внезапно остановились, когда корабль миновал их.

— Если такое случится еще раз, я хочу увидеть неуточ-ненную картину.

— Я позову тебя, но вряд ли ты что-нибудь поймешь.

Итак, Корбелл оказался на середине пути, в виду места назначения. Ни один из людей еще не видел, как сияет ядро Галактики, а мимо с околосветовой скоростью проносится скопление вращающихся звезд. При этом душа главного врага Корбелла прислуживает ему! Что ни говори, а кое-чего он в жизни добился. Вот и летит он теперь к звездам ядра, как мотылек на свет, и ждет его, возможно, смерть.

Джером допил бульон. Кухня и химическая лаборатория корабля делали еду вкусной и разнообразной ровно настолько, чтобы пилот не перерезал себе горло с тоски. И вот при таком питании ему предстоит пополнеть, а потом распределить жир с помощью физических упражнений! Последнее время жир стал откладываться мертвым грузом, образуя животик. Корбелл старел. Несмотря на анабиоз и лекарства, он будет дряхлым, когда долетит до ядра Галактики. Жаль, что его вторая жизнь получилась совсем не такой, как первая. Он надеялся сделать хоть какую-то карьеру, завести друзей, может быть, даже семью и детей... Ничего, жизнь покажется лучше, когда он наберется сил. Можно, правда, поступить и по-другому. Пир-сса заполнит кабину чистым кислородом, а пока Корбелл наслаждается, будет рассказывать ему об ужасных последствиях таких действий для здоровья.

— В это время ты обычно просишь меня вспомнить о долге, — вспомнил Джером.

— Сейчас это не имеет смысла. Мы сбрасываем скорость и прибудем к ядру до того, как сможем остановиться.

Корбелл улыбнулся:

— Любой человек сдался бы раньше. А теперь увеличь звезды в ядре.

Ядро Галактики на экране рванулось ему навстречу. Вокруг яркого центра виднелись темные облака с отдельными звездами, похожие на грозовые тучи. С тех пор как он смотрел туда в последний раз, они увеличились в размерах. Само ядро казалось плоским и источало ровное сияние, только в центре его сверкала яркая точка.

— Плотность межзвездного вещества в ядре должна быть громадной. Наши таранные поля с ней справятся?

— Если убрать тягу и пустить всю мощность на защиту системы жизнеобеспечения, они справятся с чем угодно.

— Но я все равно умру от старости.

— Корбелл, я знаю способ попасть домой.

— Какого черта? Пирсса, ты что, врал мне?

— Успокойся. Есть способ помочь тебе помолодеть. Думаю, ты понимаешь, почему я не говорил об этом раньше.

— Еще бы! Но с чего вдруг ты собрался помогать тому, кто предал твое Государство?

— Все изменилось, Корбелл. Возможно, мы единственные оставшиеся в живых представители Государства. А не-гражданин не может быть предателем.

— А ты — гражданин?

— Я — человеческая личность, записанная в память компьютера. Я не могу быть гражданином, а ты мог им стать. Так что ты можешь считаться представителем Государства. За семьдесят тысяч лет оно вполне могло исчезнуть, так что тебя надо сохранить.

— Спасибо, — Корбелл действительно был тронут.

— Государство существует только в твоей памяти. Хорошо, что я научил тебя нашему языку и рассказал так много о себе. Ты должен выжить.

— Так дай мне молодость! — воскликнул Джером с пылом человека, который стареет слишком быстро. — Что для этого нужно?

— Наше оборудование позволяет создать твоего клона. Ты ведь не находишь это странным?

— Даже мы умели клонировать, правда, в основном морковь. Но...

— А мы клонируем людей и можем создать клона для тебя. Мы вырастим его в анабиозной камере, в состоянии сенсорной депривации. А потом перепишем твои воспоминания в мозг клона.

— Как? Ах да, прямой контакт с компьютером. — Корбелл никогда не использовал телепатического управления, а с тех пор, как там поселился Пирс, даже на шлем не смотрел. Ведь Пирсса может взять его под контроль.

— Нам придется также взять твою РНК для инъекций памяти.

Корбелл взвизгнул:

— Ты сделаешь из меня котлету!

— Я снова сделаю тебя молодым.

— Это буду не я, идиот!

— Этот человек будет Джеромом Бранчем Корбеллом настолько же, насколько им являешься ты.

— Спасибо! Спасибо большое! Ты рассказал, что сделали с настоящем Корбеллом! Из него удалили РНК и вкололи преступнику, а тело утилизировали!

— Этот «настоящий» Корбелл был либо идиотом, либо глупцом. При сверхнизких температурах фосфолипиды в нервной ткани мозга замерзают и синаптические связи разрушаются. Это знает любой образованный человек. У него и других «отморозков» не было шансов вернуться к жизни. Ты стал лучше, чем тот, старый Корбелл, а клон станет лучше, чем ты.

— Не сомневаюсь. Спасибо, не надо. Корбелла Третьего не будет.

Спустя полгода пилот не был готов лечь в анабиоз.

— Ты посвящал мало времени физическим упражнениям, — заявил Пирсса.

Корбелл только что отошел от спортивных снарядов. В последние два месяца воспаление сухожилий заставило его уменьшить нагрузку на руки, но они все равно очень болели.

— Ты составил мне плохое расписание, — проворчал он.

— Мне придется раньше разбудить тебя. Выход из анабиоза — всегда травма, а тебе надо достичь ядра Галактики в оптимальном состоянии. Продли период бодрствования на два месяца.

— С удовольствием. Ненавижу этот гроб, — Корбелл плюхнулся в кресло. При малой силе тяжести он легко терял мышечный тонус, и его животик увеличился. Пирсса отличался бесконечным терпением, а говорить пилоту было больше не с кем. Он почти не удивился, когда его собеседник осторожно спросил:

— Ты еще не надумал достичь молодости? Корбслл вздрогнул.

— Забудь об этом. То есть не буквально, конечно. Если ты сотрешь эту мысль из памяти, то скоро придешь к ней снова.

— Хорошо, не буду забывать. Что тебе не нравится в клонировании?

— Это ужасно.

— Если так пойдет и дальше, то на обратном пути ты умрешь от старости. Анабиоза явно недостаточно.

— Я не хочу еще раз менять тело.

— Ты знаешь, как на «Дон Жуане» утилизируются отходы. По-твоему, это ужасно?

— Если хочешь знать, да.

— Но ты не прекратил ни есть, ни пить. Корбелл не ответил.

— Когда процедура закончится, ты снова станешь молодым.

— Нет, не стану! — Джером уже кричал. — Я стану отходами! И эти отходы утилизируют на б-б-благо твоему клону! Он даже не будет точной моей копией, потому что ты впихнешь в его голову свои мысли!

— Ты не веришь никому, кроме себя.

Я могу его заткнуть в любое время, подумал Корбелл и ответил:

— Каков бы я ни был, меня это устраивает.

— Ты единственный из людей, кто видел ядро Галактики. Это здорово, — саркастический тон получался у Пирс-сы очень хорошо. — А что ты будешь делать потом, удовлетворив свои амбиции? Прикажешь мне взорвать корабль и устроить достойное тебя погребение?

— Так вот что тебя беспокоит? Давай сбросим несколько зондов на подходящие планеты после того, как полюбуемся на звезды в ядре. Ты долетишь на Землю живым, а Государство получит планеты с атмосферой, пригодной для жизни. А меня можешь мумифицировать и отвезти на Землю в анабиозной камере. Вдруг мою мумию выставят в музее?

— Значит, молодость тебе не нужна?

— Эта тема закрыта.

— Хорошо. Тогда иди в Комнату-Матку, мне надо кое-что тебе показать.

Корбелл прошел туда, заинтригованный. Пирсса поместил на экранах увеличенное изображение ядра Галактики, каким пилот видел его полгода назад: сплющенный диск, межзвездное вещество закрывает свет некоторых звезд. Рядом располагались увеличенное изображение центра спиральной галактики в созвездии Андромеды и диаграмма: неправильной формы диск, разрезанный в центре. Этот рисунок показался Корбеллу странно знакомым. Он устроился в кресле, и Пирсса заговорил:

— Никогда не понимал, почему ты выбрал в качестве цели галактическую ось.

Джером указал на ядро галактики Андромеды, которое переливалось яркими красками:

— Вот тебе ответ. Это же так красиво! По этой же причине я когда-то проехал верхом Большой Каньон Колорадо. Представляешь, какие ночи на планете где-нибудь на границе этой сферы?

— Я могу восстановить картину и показать ее тебе. И кресло пилота поплыло над темным ландшафтом. На небе теснилось множество звезд — больших и маленьких, красных, синих и ярко-белых; была даже пара вращающихся светил, которая выбрасывала струю алого газа. Небо сдвинулось, и на востоке поднялась стена темноты, Десятки тысяч кубических световых лет пылевых облаков... А потом все исчезло, только Корбелл долго не мог перевести дыхание.

— Я мог бы показать тебе это еще до того, как ты первый раз лег в анабиоз. Мы могли бы выполнить миссию, засеять планеты, а в свободное время ты любовался бы на такое небо. Почему ты ничего не сказал?

— Это было не по-настоящему. Пирсса, неужели ваша аристократия никогда не летала на экскурсии к кольцам Сатурна?

— Они обследовали заводы...

— Ну да, конечно. Это было просто вранье.

— Ты жалеешь о полете?

Зачем он это спрашивает? Корбелл знал, что полет займет всю его жизнь, но не изменил решения. Бывший «отморозок» все равно не устроит свою жизнь нормально, так лучше уж сделать что-то действительно интересное.

— Нет. О чем мне жалеть? Я знал, что ядро Галактики будет выглядеть необычно, и не ошибся. Это ни на что не похоже, и я первый смог это увидеть!

— Ты ненормальный. Твое решение имело непредвиденные последствия. Вообрази мое удивление! Астрономы Государства считали, что ядро представляет собой сферу из миллионов близко расположенных звезд со средним расстоянием от четверти до половины светового года. Среди звезд должны были преобладать красные гиганты. Вместо этого мы обнаружили, что вещество в ядре Галактики сдавлено в диск, сплющенный к центру. Там находится очень мощный источник инфракрасного и радиоизлучения.

— Это выглядит, как на диаграмме?

— Да, диаграмма, которую я нашел у себя в памяти, хорошо отражает картину. На рисунке представлена структура разрастающегося уплотнения вокруг черной дыры в созвездии Лебедя Х-1.

— Да? — Во время обучения профессии таранщика Корбелл такой диаграммы не видел. Его даже не учили тому, как избегать черных дыр, потому что в непосредственной близости от его предполагаемого курса их не было. Он видел эту диаграмму в иллюстрациях к статье в журнале «Сайентифик Американ»!

— Да, Корбелл. Твое царство света поглощает черная дыра галактической массы. Судя по тому, как она сплющила звезды вокруг себя, она вращается с огромной скоростью. Через некоторое время она может поглотить всю Галактику и... Корбелл, ты не болен?

— Нет, — приглушенно ответил тот, закрывая руками лицо.

— Не огорчайся. Это наш шанс.

— Что?

— Возможно, ты сможешь увидеть Землю. Правда, риск очень велик, но ты ведь этого и хотел, правда? Сейчас я объясню...

IV

Просыпаясь в тринадцатый раз, он попытался сесть слишком быстро и пришел в себя, лежа на спине в ана-биозной камере. Голова кружилась, а в ушах раздавался обеспокоенный голос Пирссы:

— Корбелл. Корбелл!

— Здесь. Куда бы я делся?

— Будь осторожен. Полежи спокойно.

Корбелл был худ, как смерть, и уже стар. Его шишковатые суставы грыз артрит, а вместе со знакомым голодом пришла тошнота. Он провел рукой по черепу, вспомнив, что наполовину облысел к тому времени, когда лег в анабиоз. Посмотрев на руку, он увидел клочья вылезших белых волос.

— Где мы?

— До черной дыры остался месяц пути. Вид тебе понравится.

Корбелл выбрался из анабиозной камеры, как больной Дракула из гроба. Он с трудом прошел на Кухню, а оттуда — в Фитнес-Клуб. Мускулы его были слабыми, их то и дело сводила судорога, и упражнения дались ему тяжело. Но Джером не обращал внимания на боль, тошноту и старость. Все было отлично. В худшем случае он просто нашел новый способ умереть.

Он задал вездесущему компьютеру вопрос:

— А что будет, если мы нырнем слишком глубоко? Мы никогда не умрем и будем вечно висеть над сферой Шварцшильда?

— Так будет казаться внешнему наблюдателю, но не нам. Ты хочешь изменить приказ?

Через несколько минут Корбелл устроился в кресле в центре рубки и допил бульон.

— Полный обзор.

«Дон Жуан» летел над морем перемешанных звезд. В ядре нормальной Галактики они бы просто теснились, а здесь сила вращения гигантской черной дыры создавала смертельную тесноту. Гибнущие звезды пылали с безумной яркостью, как факелы среди свечей. Наверное, в центре ядра звезда легко может столкнуться со звездой, а ударная волна после этого разорвет еще несколько светил. Центр ядра был прямо по курсу и светился непереносимо ярко. Черной точки в центре не было видно, да Корбелл этого и не ожидал.

— Каково расстояние до центра в нормальном пространстве?

— Расстояние покоя? Три целых шесть десятых светового года.

— Проблем не предвидится?

— Я буду держаться над плоскостью диска, пока мы не минуем активный участок прямо по курсу. Расстояние от него до сингулярности — два-три световых года.

Корбелл взглянул на пламя двигателей и увидел только тусклый белый жгут. Наверное, над диском слишком мало межзвездного вещества.

— А если придется спуститься туда?

— Ты ничего не почувствуешь. Здесь звезды теряют форму и становятся плотными потоками плазмы с отдельными узелками нейтрония. От них-то и исходит свет. За ними вещество сплющено, а трение при спиральных завихрениях создает не так много излучения.

— А как насчет самой черной дыры?

— Я ее все еще не вижу. По моим оценкам, длина ее окружности миллиард километров, а масса равна ста миллионам Солнц. Эргосфера дыры велика, и пролететь в ней будет нетрудно.

— Ты назвал длину окружности...

— Тебе нужен был радиус? Радиус черной дыры может быть бесконечным.

Оценить размер диска сплющенных звезд было просто невозможно. Корабль словно летел над другой Вселенной. Черная дыра с такой длиной окружности должна была вмещать орбиту Юпитера, но казалась при этом бесконечно маленькой.

Краем глаза Корбелл увидел яркий свет, повернулся — и перед ним появилась сверхновая, обжигающе-белая на красном фоне. Пилот пропустил момент ее образования, когда ударная волна разорвала оболочку светила. И тут Джером спросил то, о чем не спрашивал никогда:

— Пирсса, о чем ты думаешь?

— Я не знаю, что тебе ответить. Наверное, ничего. Я принял решение, оно математически правильно. Выбор передо мной не стоит.

— А как ты найдешь Землю?

— Я знаю, где будет Солнце через три миллиона лет.

— Три?!. Я думал, через семьдесят тысяч.

— Мы собираемся нырнуть в очень сильное гравитационное поле. Наше время будет сжато. Черная дыра достаточно велика для того, чтобы нас не разорвало и не расплющило, но до того, как я смогу запустить двигатель, мы потеряем примерно три миллиона лет. Что еще я могу сделать? У нас хорошие шансы найти Солнце. Впрочем, к моменту нашего возвращения Государство может растянуться на миллионы кубических световых лет.

— Хорошие шансы? Странно слышать это от тебя, Пирсса. — Однако смеяться Корбеллу не хотелось. За семьдесят тысяч лет до новой эры по Земле ходили неандертальцы и кроманьонцы. Три миллиона лет назад высшей формой жизни была всеядная обезьяна с дубинкой. Кто же будет населять Землю через три миллиона лет?

Теперь Корбелл проводил много времени в рубке, смотря, как под кораблем проносится сплющенный диск. Он предпочитал смотреть на Вселенную, искаженную скоростью движения «Дон Жуана». Корабль уже потерял большую часть своей огромной релятивистской массы. После первого пробуждения Джерома из анабиоза он двигался еще быстрее, но и сейчас летел с околосветовой скоростью, ускоряясь под действием точечного источника гравитации с массой, в сто миллионов раз превышающей солнечную. Диск сплющенных звезд был окрашен во все цвета радуги, а особенно активный участок, который им предстояло миновать, выглядел как кольцо фиолетово-белого пламени. Звезды было трудно отличить одну от другой, пока какая-нибудь из них не взрывалась. Море пламени за кормой «Дон Жуана» светилось глубоким тускло-красным и казалось застывшим, только иногда желто-белым светом вспыхивала сверхновая.

И вот приблизилось огненное кольцо, в котором жар, заключенный в потоках звездной материи, стал сильнее, чем компрессионное воздействие черной дыры. Свет ослеплял, и вскоре Корбелл сдался.

— Уменьшить мощность света, — приказал он, закрывая глаза ладонью.

— Я уменьшил силу света до десяти процентов. Скажи, когда ввести коррекцию.

— А этот свет не сожжет твои камеры?

— Полагаю, нет. Вспомни, ты должен был оказаться вплотную к Солнцу при торможении в конце задания. Я могу справиться и с большей мощностью светового излучения.

Активный участок выглядел, как сплющенный тороид с длиной окружности двадцать световых лет и толщиной четверть светового года. Четыре с половиной кубических световых года зелено-бело-синего света приближались, как горы ада... и «Дон Жуан» быстро миновал их, включив двигатель на полную мощность. Тяга почти сразу уменьшилась, и Корбелл подался вперед в кресле, глядя, как огненное кольцо тускло-красной стеной остается позади. Внутренняя часть диска уплотнения оказалась тонкой, очень сильно сдавленной. Джером во все глаза смотрел в центр, где должна быть черная дыра, но видел только звездное вещество, источающее яростный бело-фиолетовый свет. Все происходило очень быстро. Остались минуты, а может быть, секунды. Пирсса заставлял позиционные двигатели выбрасывать плазму под странными углами. Во внутреннем диске невозможно было различить отдельные звезды, корабль летел над однородной сияющей массой.

— Это нейтроний, — объяснил Пирсса. — Здесь даже есть кристаллическая структура, но она постоянно разрушается. А вспышки рентгеновского излучения похожи на пузырьки на поверхности жидкости.

— Жаль, что я не могу смотреть твоими глазами.

— Возьми телепатический шлем...

Огненное кольцо позади потускнело и пропало. Внутренняя часть диска стала ярко-синей, осталась позади, и в последнюю секунду Корбелл увидел черную дыру. Корабельный двигатель взревел, ускорение вдавило пилота в кресло. Перед лицом вспыхнул свет и распался: прямо по курсу — яркий фиолетовый, вокруг него — тусклый красный. Все остальное окутала тьма.

— Мы должны кое-что обсудить, — произнес Пирсса как ни в чем не бывало.

— Подожди. Дай мне отдышаться. Он послушно подождал.

— Все закончилось? Мы живы?

— Да.

— Ты молодец.

— Спасибо.

— А что происходит сейчас?

— Запуск реактивного двигателя внутри эргосферы черной дыры привел к тому, что наша скорость опасно приблизилась к световой. Я отвожу в стороны межзвездное вещество с помощью таранных полей и не смогу использовать их как двигатель, пока мы не сбросим скорость. Окрестностей Солнца мы достигнем через тринадцать целых восемь десятых лет по корабельному времени, если я не ошибся в расчетах.

— Мы действительно потеряли три миллиона лет?

— Да. Корбелл, скажи мне одну вещь. Как по-твоему, Государство распалось за три миллиона лет?

Джером слабо рассмеялся.

— Дай бог, чтобы на Земле вообще остались люди! Я даже представить себе не могу, на что они будут похожи. Три миллиона лет! Жаль, что у нас был только такой выход. — Он внезапно почувствовал зверский голод и выбрался из кресла.

— Ты приказал мне сохранять твою жизнь и целостность корабля. Но о твоем удобстве я думать не обязан. Я верен Государству.

Корбелл остановился как вкопанный.

— Что это значит?

— Был еще один способ использовать черную дыру. Мы могли не сбрасывать скорость в середине пути, а продолжить двигаться с ускорением и за восемьдесят лет достичь ядра Галактики. Если бы мы пролетели достаточно близко от черной дыры, ее вращение повернуло бы нашу гиперболическую траекторию в обратную сторону, при этом мы остались бы вне эргосферы. Еще через восемьдесят лет по корабельному времени мы вернулись бы на Землю через семьдесят тысяч лет после твоего отлета.

— Ты рассчитал все это и ничего мне не сказал?

— Корбелл, у меня нет информации по империям водной монополии. Я должен был полагаться на твои слова.

— О чем ты говоришь?

В ответ он услышал запись собственного голоса:

— «Я думаю, что оно проживет и семьдесят, и сто тысяч лет. Империи водной монополии не разрушаются. Они могут только прогнить изнутри, так что один удар варваров из-за границ империи решает их судьбу. Разные уровни общества теряют контакт друг с другом и не могут сражаться бок о бок, когда в этом возникает необходимость. Но для развала империи необходим удар снаружи, революций в них не бывает».

— Но я...

— «Империя водной монополии может стать настолько слабой, что для ее свержения хватит орды варваров. Но у Государства нет внешних границ».

— Ничего не понимаю!

— Государство могло просуществовать семьдесят или даже сто тысяч лет, потому что его гражданами были все люди Земли. Вокруг не крутились варвары, жадно ждущие, когда мы обнаружим свою слабость. И Государство могло стать слабым, настолько слабым, что ненависти одного варвара хватило бы, чтобы разрушить его. Твоей ненависти, Корбелл.

— Моей?

— Ты неверно оценил ситуацию с империей? Я думал об этом, но не мог рисковать. И не мог спросить тебя.

Это компьютер. Совершенная память, жесткая логика — и никаких эмоций. Корбелл забыл об этом и говорил с ним, как с живым человеком. И вот результат.

— Черт побери, да ты хотел спасти от меня Государство!

— Опасности не было? Я не мог посоветоваться с тобой, ты мог бы солгать мне.

— Да мне бы и в голову не пришло свергать правительство! Я хотел пожить нормальной жизнью. Мне было сорок четыре года, и я не собирался умирать!

— Ты не мог получить то, что называешь нормальной жизнью. В две тысячи сто девяностом году так уже никто не жил.

— Вероятно, да. Я просто... не мог этого понять. Полетели домой.