Мир вне времени (Сборник)

ОСТАНКИ ИМПЕРИИ

Доктор Ричард Шульцман увлеченно работал. Он ловко перелетал от растения к растению при помощи воздушного пояса, применяемого для преодоления гравитации, внимательно рассматривая мельчайшие детали. Возле одного Шульцман остановился, заметив необычный по цветовой гамме участок листвы. Он наклонился, осторожно снял пробу, отметил что-то в блокноте и двинулся дальше.

Шульцман был высоким худощавым человеком с коротко стрижеными волосами цвета медной проволоки и асимметричной бородкой на аристократическом лице. Внимательный наблюдатель мог заметить небольшой участок кожи неестественно белого цвета над его правым ухом, такие же белесые пятна были и на подбородке. Когда он поворачивал голову в лучах двойной звезды, пятна мгновенно меняли цвет.

Корабль появился неожиданно. Стремительной голубой молнией он прочертил мутно-красное небо, замедлил ход и начал описывать круги над равниной. Через некоторое время аппарат приземлился, и взволнованный Шульцман поспешил навстречу пришельцам. Его звездолет был первым и единственным на этой планете. Компания, разумеется, не помешает, только вот… что им могло здесь понадобиться?

Малая Мира медленно исчезала за горизонтом. Последняя вспышка света — и бело-голубой карлик растворился в океане. Планета погрузилась в густой красный полумрак. Шульцман снял розовые очки. До захода Большой Миры оставалось еще два часа.

Корабль пришельцев представлял собой огромный цилиндр с затупленной носовой частью, во много раз превосходящий его «Эксплорер». Машина выглядела старой; не потрепанной, не поврежденной, а именно старой.

Вновь прибывшие не подавали признаков жизни. Может быть, они ждут от него первого шага? Шульцман решительно направился к кораблю.

Он не почувствовал заряда портативного лазера, только с удивлением понял, что валится на землю обмякшей бесформенной куклой. Возникшие сразу вслед за тем смутно различимые фигуры, посмеиваясь, втащили его внутрь.

Человек, стоявший возле панели управления, нарочито весело улыбнулся. — Наши запасы веринола очень ограниченны, а не то бы я, конечно, использовал его, — сказал он на межгалактическом торговом языке. — Вы наверняка слышали— данное вещество имеет весьма неприятные побочные эффекты.

— Понимаю, — отозвался Шульцман. — Используйте его, когда вам покажется, что я лгу.

Капитан наверняка блефует. Нет у него никакого веринола — если в природе вообще существует такая штука.

Однако положение его было не из веселых. На борту находилось не меньше дюжины крепких молодцов, а он сильно сомневался, что сможет хотя бы встать самостоятельно.

Капитан одобрительно кивнул. Он был похож на персонаж из мультфильма о космических пиратах — громоздкий, неуклюжий, с гладкими налитыми мускулами — невозмутимый, как слон. Сразу становилось ясно — этот дважды приказ не повторяет.

— Соображаете, — ухмыльнулся он. — Отлично. Сейчас я буду задавать вопросы — о вас и о вашей планете, а вы будете отвечать — подробно и правдиво. Если какие-то из моих вопросов покажутся нескромными — так и скажите. Но помните — если мне что-то не понравится, веринол у меня под рукой. Итак, сколько вам лет?

— Сто пятьдесят пять.

— Выглядите старше.

— Некоторое время я был лишен возможности пользоваться стимулятором.

— Да, не повезло. Планета?

— Миры Очарованных.

— Так я и думал — характерная костлявая фигура. Имя?

— Доктор Ричард Гарви Шульцман.

— Женаты?

— Был несколько раз. В данный момент разведен.

— Вы богаты?

— Пока нет. Собираюсь написать книгу, посвященную эпохе Рабовладельцев. Надеюсь разбогатеть после ее издания.

— Ладно, допустим. Я, разумеется, не скажу вам своего настоящего имени. Можете звать меня капитан Кидд. Что это у вас?

— Вы никогда не видели асимметричной бороды?

— Хвала Туманным Демонам, нет. Это что — мода такая у вас там, на ваших Мирах? Все так носят?

— Только те, кому хватает времени и терпения за ней ухаживать, — Шульцман поправил заостренный клинышек; в его жесте чувствовалась некая доля самодовольства.

— Она того не стоит, — презрительно прищурился капитан. — Что вы делаете здесь, на Мире?

— Исследую один малоизвестный аспект из истории Империи Рабовладельцев.

— Вы, стало быть, геолог?

— Нет, ксенобиолог.

— Не понимаю.

— Попробую объяснить. Что вы знаете о Рабовладельцах?

— Почти ничего. Кажется, они жили где-то в этой части Галактики. Затем порабощенные народы восстали, началась война. В результате в живых не осталось никого.

— Ну что ж, вы достаточно осведомлены. Видите ли, Капитан, полтора миллиарда лет—это долгий срок. Рабовладельцы оставили только два свидетельства своего существования. В большинстве своем это оружие, но есть и записи. Кроме того, сохранились растения и животные той эпохи, созданные расой биоинженеров.

— Знаю. У нас на Джинксе водятся некоторые из них. Не помню названия.

— Травоядные представляют некоторое исключение: их хромосомы слишком крупные и не подвержены воздействию радиации. Но все остальные продукты генной инженерии мутировали почти до неузнаваемости. Почти. Последние двенадцать лет я занимаюсь поиском и идентификацией выживших экземпляров.

— Не очень-то веселый способ времяпровождения, а, док? Значит, на этой планете вы нашли животных?

— Нет, только растения. Пойдемте, я покажу вам.

Они молча спустились по трапу. Шульцман не пытался бежать, хотя шок почти прошел. Джиксианец был любезен, но держался настороже. На поясе у него болтался лазер, «молодцы» не отставали ни на шаг, контролируя каждое движение. Ричард Шульцман отнюдь не принадлежал к породе безрассудных героев-романтиков.

Они ступили на пыльную равнину, кое-где поросшую странными кустами с желтыми верхушками. Тут и там виднелись похожие на перекати-поле клубки, подгоняемые слабым морским бризом. Других признаков жизни не наблюдалось. Большая Мира все еще висела над горизонтом кроваво-огненным полукругом. На ее предзакатном фоне три далекие вершины с неестественно высокими ровными стволами казались неправдоподобными, словно нарисованными черной тушью.

Члены экипажа, пользуясь временной передышкой, разбрелись по равнине. Кроме капитана, никто из них не был джинксианцем, но и не обладал худощавостью, характерной для жителей небольших планет. Шульцман заметил, что, срезая кусты, они использовали тонкие проволочные лезвия. Выпущенный из грейфера «пузырь» — приспособление, стандартное для класса туристических моделей — колыхался над «Эксплорером». Около него деловито сновали человеческие фигурки.

— Ну вот, — обратился доктор к капитану. — Это и есть растения эпохи тнактипов. Пока трудно сказать, как они выглядели в оригинале, но в найденных записях… Могу я поинтересоваться, что ваши люди забыли на моем корабле?

— Не волнуйтесь, док, они ничего не стащат. Я просто послал их убрать некоторые части двигателя и коммуникационной системы.

— Надеюсь, они ничего не сломают в процессе…

— Ну что вы. Ребята знают свое дело.

— А, понимаю. Опасаетесь, как бы я не позвал кого-нибудь.

Капитан Кидд, прищурившись, следил за подготовкой костра. В качестве горючего пришельцы использовали местные кусты, похожие на миниатюрные деревца. Они ловко отрубали корни и крону и складывали стволы в большую кучу, напоминающую конус.

Он повернулся к Шульцману.

— Совершенно верно. Мне бы не хотелось, чтобы вы вызвали полицию Миров, которая как раз находится где-то поблизости, разыскивая нас.

— Ненавижу совать нос в чужие дела…

— Нет-нет — вы имеете полное моральное право. Мы — пираты.

— Шутите?! Капитан, неужели вам не приходило в голову, что на бирже можно заработать раз в десять больше!

— Да ну? Это почему же?

По тону голоса, по ехидной улыбке Шульцман догадался, что тот дразнит его. Отлично; это отвлечет его от деревьев.

— Потому что невозможно догнать корабль в гиперпространстве. Единственное — дождаться, пока он не окажется где-нибудь в пределах обитаемой системы. Ну а тогда полиция не замедлит появиться.

— Да? А вот я знаю местечко, где нет никакой полиции. Разговаривая таким образом, они подошли к переходному шлюзу «Эксплорера». Капитан оглянулся.

— Интересно, что это за остроконечные верхушки вон там?

— Да я и сам не знаю. Как-то не успел до них добраться.

— Скажите, док, эти кустики — единственное проявление жизни на планете?

— Других я пока не видел, — солгал Шульцман.

— Тогда эти башенки — или что там такое — явно были построены не местными жителями.

— Предлагаю завтра посмотреть на них поближе. Капитан кивнул, цепко схватил запястье своего пленника и подтолкнул его вперед. Шульцман безропотно подчинился. Он чувствовал, что джинксианец не вполне доверяет ему.

Отлично.

Они вошли внутрь. Шульцман, помедлив, включил свет.

— Да, так что вы там о пиратстве начали говорить? — обратился он к капитану.

— А, да, — тот развалился в кресле и нахмурился. — Пиратство — это всего лишь конечное звено цепи. Все началось год назад, когда я нашел систему Кукольника.

Шульцман насторожился. Кукольники — высокоразвитая травоядная раса, очень древняя — по времени существования примерно соответствующая Бронзовому Веку на Земле. А еще они — легендарные трусы. Смелое поведение кукольника расценивается как признак его невменяемости и сопровождается вторичными симптомами: депрессией, одержимостью мысли об убийстве и т. д. В здравом уме и трезвой памяти ни один кукольник не осмелится перейти шоссе или сопротивляться грабителю, даже если тот безоружен. Они вообще никогда не покидают пределы своей системы без надежного сопровождения. Местонахождение их системы — одна из самых тщательно охраняемых тайн. На втором месте по значимости — секрет безболезненного суицида. Возможно, это всего лишь какой-то хитрый трюк, обеспечивающий что-то вроде реинкарнации; однако работает безотказно. Нельзя заставить кукольника рассказать о его мире, хотя они не выносят боли. Судя по всему, что о ней известно, это система, сходная с Землей по атмосферным условиям, температурным данным и прочим условиям.

— Да, я обнаружил их год назад, — повторил джинксианец. — Не стану объяснять, как мы там очутились — чем меньше вы обо мне знаете, тем лучше. Но, выбравшись оттуда живым и невредимым, я прилетел домой и задумался…

— И вы решили стать пиратом? А почему не шантажистом?

— Такая возможность приходила в голову…

— Разумеется! Вы только представьте, сколько бы заплатили кукольники за сохранение их секрета в тайне!

— Да, и это остановило меня. Док, а сколько бы вы потребовали?

— Ну, как минимум, миллиард звезд и полную юридическую неприкосновенность.

— А теперь взгляните на ситуацию с точки зрения кукольников. Этот самый миллиард еще не гарантирует им полную безопасность, так как вы можете в скором времени продолжить шантажировать их. Но если они потратят десятую часть суммы на детективов, оружие, наемных убийц и так далее — вот тогда вы замолчите навсегда и зверушки обретут большую уверенность в сохранении их тайны. Я понял, что пиратство — куда более безопасный способ зарабатывать деньги.

Он помолчал пару секунд.

— Нас было восемь; но лишь один я сознавал, во что мы ввязываемся. У некоторых нашлись приятели, так наше число возросло до пятнадцати. Мы купили корабль, вот эту старенькую развалину — и обновили ее по возможности, снабдили новым гипердвигателем. Да вы, наверное, и сами видели?

— Нет, я только заметил, что она очень старая.

— Мы решили, что если даже кукольники узнают ее, то никогда не смогут догнать. Снова пробрались в их систему и стали ждать.

Шульцман покосился на мерцающий снаружи огонек. Бревна могли вспыхнуть в любую секунду… Он попытался расслабиться.

— Вскоре появился корабль, — продолжал капитан. — Мы подождали, пока он не войдет в гравитационную яму, и пристроились рядышком. Разумеется, они тут же сдались. Можете себе представить — у них на борту оказалось шестьсот миллионов звезд наличными!

— Да, неплохой улов. Так что же случилось?

— Мои идиоты не захотели уходить сразу же. Мы вычислили, что большинство кораблей, летящих в систему, нагружено деньгами. Они же скряги, знаете ли, и трясутся за свое добро. Поэтому большая часть промышленных отраслей, в особенности горные разработки, находятся за пределами их системы. Так вот, мы подловили еще парочку кораблей. Кукольники не осмеливались атаковать нас «у себя дома». В каком-то смысле они правы — корабль с хорошим ядерным двигателем может наделать немало дел, даже просто пролетая над городом. Итак, мы остались. Тем временем кукольники направили официальную жалобу на Землю. Земляне ненавидят людей, нарушающих заведенный порядок межгалактической торговли. Поэтому Земля объявила вашего покорного слугу вне закона и натравила на нас всю полицию Галактики. Несправедливо, правда? Все объединились против нас, но преследовать не могли — иначе кукольникам пришлось бы рассказать полиции о своем местонахождении, а на такой риск они никогда не пойдут.

Джинксианец налил себе дайкири со льдом.

— Им пришлось ждать, пока мы не покинули систему. До сих пор не понимаю, как они нас выследили. Наверное, использовали какой-то мощный радар — или что-нибудь в этом роде. В общем, уже на полпути к Джинксу мы услышали по рации, как кукольники закладывают нас полиции, указав наши точные координаты на тот момент — мол, ограбление случилось прямо здесь и сейчас.

— Да что вы!

— Представьте себе. Ну, мы направились к ближайшей двойной звезде: намеревались укрыться в пылевых облаках.

Двумя жадными глотками капитан допил коктейль, смял стаканчик и налил новый.

— Ближайшей двойной звездой оказалась Мира Кита. Мы не ожидали увидеть здесь планету, но раз уж она нам подвернулась — грех было не воспользоваться, верно, док?

— Да, теперь вам нужно спрятать корабль.

— Завтра мы утопим его в океане. Подъемные механизмы работают на аккумуляторах, поэтому копы не смогут нас обнаружить.

— Отлично. А миллиард?..

— Нет, нет, док. И думать забудьте об этом. Местонахождения планеты кукольников вы от меня не узнаете. Никогда. И хватит об этом. Давайте лучше присоединимся к ребятам у костра.

Шульцман закусил губу. Как это деревья умудрились так долго протянуть?

— Капитан, позвольте угостить вас и вашу команду обедом, — любезно улыбаясь, предложил он.

— Без обид, док, но не хочу искушать вас. Вдруг вы случайно не на ту кнопочку нажмете и…

Внезапно раздался взрыв, похожий на резкий удар ядерных двигателей. «Пузырь» прогнулся внутрь, резко отскочил. Капитан Кидд выругался и ринулся к выходу. Шульцман замер в неподвижности, надеясь, что о нем забыли.

Новый двойной раскат потряс планету.

Даже отсюда были прекрасно видны яркие вспышки в районе костра.

Взрывы следовали один за другим. Звуковая волна ударяла по барабанным перепонкам, пузырь колыхался. Казалось, горящие бревна летают по всей равнине.

Шульцман привычным движением протянул руку в поисках воздушного пояса и застонал в отчаянии, вспомнив, что пираты сняли его.

Сквозь взрывы были слышны чьи-то крики.

Шульцман натянул верхнюю часть скафандра со встроенным подъемным двигателем, натренированным движением завинтил гермошлем и осторожно открыл входной шлюз. Джинксианец мог сообразить, в чем дело, и караулить где-нибудь снаружи…

— Вниз, вниз, на землю, вы, идиоты!! Нас атакуют! — отчаянный крик капитана разносился по всей долине. Нет, он, слава Туманности, не догадался.

Шульцман включил генератор подъема на полную мощность. Резкий скачок давления подкинул его вверх. Последнее бревно взорвалось под ногами — и мир погрузился в темноту. Он выбрал курс на северо-восток. Черная земля неслась навстречу, ветер упруго толкал в грудь. Его никто не преследовал — пока…

Люди капитана, по-видимому, частью убиты, частью ранены или оглушены. Возможно, джинксианец попытается догнать его, но вряд ли у него получится — подъемные двигатели у всех одинаковые, и худощавый Шульцман легко уйдет от преследования массивного громилы Кидда.

Он проснулся на рассвете. Малая Мира сияла крошечной, ослепительно яркой точкой между двумя горными вершинами. Шульцман отвинтил шлем, поправил розовые очки и осторожно высунул голову из густого желтого мха, в котором лежал. Пусто. Наверняка они ищут его — но сюда пока не добрались. Что ж, отлично.

Вдалеке виднелись языки пламени. Шульцман приподнялся на локте. Высокое дерево — вернее, его ствол, лишенный корней и кроны — поднималось вверх, оставляя за собой дымящийся белый след. Через некоторое время раздался негромкий взрыв, и легкое облачко расползлось по чернильному небу. Шульцман улыбнулся. Теперь семена разлетятся по окрестности на многие мили. Поразительно, как быстро деревья адаптировались к жизни в отсутствие своих хозяев. Рабовладельцы выращивали их на диких плантациях, используя ракетные двигатели с твердым топливом для подъема своих кораблей. Деревья приспособили их для размножения, распространяя свои семена дальше, чем все известные ему растения.

Однако…

Шульцман поудобнее расположился на мягком мху и стал обдумывать свои дальнейшие шаги. Теперь в глазах человечества он выглядит героем — в одиночку расправился с бандой пиратов. Когда прибудет полиция, вполне можно будет рассчитывать на солидное вознаграждение. Остановиться на этом, или рискнуть пойти дальше?

Несомненно, их корабль—лакомый кусок. Но даже если он сможет захватить его — куда девать «Эксплорер»? И проблемы с полицией…

Нет. Определенно, не стоит.

Но есть еще одна возможность…

Капитан Кидд — неглупый человек, но он не учел одного: шантаж для кукольника отнюдь не является чем-то аморальным, и подумать здесь есть о чем. Только вот как заставить капитана рассказать о местонахождении их планеты?

Малая Мира быстро поднималась над горизонтом. Темно-синяя арка, похожая на дорогу в ад. Шульцман лежал у подножия одной из остроконечных башен, которыми вчера так интересовался капитан. Артефакт в добрую милю высотой показался бы непомерно огромным сооружением любому, кроме землянина. Узкий конус с основанием около трехсот футов; поверхность гладкая и ровная, похожая на отполированный гранит.

Желтая растительность, на которой он провел ночь, огромным сплошным ковром расстилалась у подножия башни. При ближайшем рассмотрении она казалась какой-то помесью шерсти и мха. Неплохое укрытие. Не идеальное, конечно — любой термосенсор найдет его в считанные секунды. Может быть, имеет смысл пробраться поближе к морю? На корабле наверняка найдется термосенсор, но вряд ли портативный — такой уже попадает в категорию военного оружия, а это запрещено законом в земной системе. Хотя Кидд мог купить его где-нибудь еще.

Но зачем ему термосенсор? Ни один пират не осмелился бы убить кукольника, а капитан Кидд был далеко не ординарным бандитом. Портативный лазер — оружие милосердных.

Ладно. Радар? Прицельный поиск? Зарыться поглубже в мох — и всего-то.

В небе неожиданно возникли маленькие летящие фигурки. Шульцман прищурился. Нет, капитана среди них не было. Покружившись возле башни, пришельцы повернули на юг. Он облегченно вздохнул.

— Эй, док!

Низкий голос Кидда, искаженный яростью, прозвучал сзади. Шульцман примерз к земле, охваченный ужасом. Лишь минуту спустя он догадался, что голос исходит из его собственного шлема.

— Эй, док, угадай, где я?

Рация была вмонтирована в шлем так, что выключить ее не представлялось никакой возможности — стандартное правило предосторожности.

— Я на твоем корабле, док. Хорошенькую шутку ты с нами сыграл вчера. А я и не знал, что такое фазовые деревья, пока не заглянул в твою библиотеку.

Терпение, только терпение. Как жаль, что нельзя ответить.

— Из-за тебя погибли четверо моих ребят. Еще трое лежат в анабиозе. Зачем ты сделал это, док? Мы ведь не собирались убивать тебя. Наши руки в крови не запачканы.

Лжешь, мысленно возразил Шульцман. А те, кого вы пустили по миру?

— Я понимаю, ты чего-то хочешь, док. Денег? Смешно. Не получишь. Если мы тебя найдем, то убьем без промедления, ты слышишь?

Шульцман оглянулся. Четверо преследователей были уже далеко; сейчас они не представляли опасности.

— Планета кукольников, ну конечно. Современное Эльдорадо. Только ты ведь и понятия не имеешь о том, где она находится. Я прямо даже и не знаю — может, дать тебе подсказочку?

Интересно, знает ли джинксианец о том, как живется без гроша в кармане? Одна мысль об этом заставляла похолодеть. Для Шулыдмана разница между нуждой и роскошью давно была вполне очевидной. Еда, постель, единственные брюки и — табак, рестораны, рубашки из тонкого полотна, стимулятор, возможность бросить работу, которая не по душе…

— А ты спроси меня вежливо, док, — не унимался капитан. — Может, я тебе и скажу…

Шульцман взял «Эксплорер» в аренду на грант колледжа. Это был последний шаг в долгом восхождении наверх. Полжизни прожил он, беззаботно наслаждаясь. Стимулятор помогал оставаться молодым и здоровым — до тех пор, пока не разразился финансовый крах. Кое-кто из его товарищей по несчастью, не выдержав, канул в вечность… Он удержался. Но этот период наложил свой отпечаток: на лбу появились морщины, изменился кожный покров, потребность в сексе значительно снизилась, возникли боли в спине…

— Эй, док, отвечай!

Нет, секрета кукольников ему, похоже, не узнать. Что ж, по крайней мере, он сможет показать полиции место, где Кидд спрячет корабль.

Те четверо уже на юге; капитан, судя по всему, оставил попытки его разговорить. В шлеме запас воды и еды — с голоду он не умрет. Но где, черт возьми, полиция?

Положение безвыходное.

Большая Мира, словно испуганная кошка, боязливо выглянула из-за гор. Становилось светлее; к темно-синим теням постепенно примешивались нежно-сиреневые.

Постепенно доктор Ричард Шульцман начал задумываться о совершаемых действиях. С одной стороны, он поступил как подобает человеку и гражданину. Но каков был его мотив? Страх. Даже удвоенный: страх смерти от руки капитана и страх бедности.

Написать книгу и разбогатеть! Легко сказать. Галактика протяженностью в тридцать световых лет насчитывает приблизительно пятьдесят миллиардов читателей. Если заставить даже один процент раскошелиться и выложить хотя бы половину звезды за одноразовую кассету, то его четырехпроцентный гонорар составит двадцать миллионов. Но большинство книг на сегодняшний день терпят фиаско. Требуются немалые ухищрения, чтобы привлечь к себе внимание хотя бы десяти миллиардов. Все же это единственная надежда на успех в рамках закона… До тех пор, пока не появился капитан Кидд.

Шульцман вздохнул. Да, главным мотивом его поступка была жажда славы.

Он беспокойно поерзал в своем полушерстяном «гнезде», начинавшем перегреваться. Температурный контроль скафандра не мог работать без оставшегося на базе оборудования.

Что это?

Подняв голову, он увидел «Мастера кукол», движущегося навстречу ему. Кидд все-таки решил припрятать судно до появления копов.

Или?..

Шульцман включил подъемный двигатель и осторожно двинулся вокруг башни. Если выйти сейчас — его обнаружат в считанные секунды. А если укрыться за стенами, то есть надежда, что инфракрасные лучи детектора, может быть, и не…

Он пригнулся и в мгновение ока очутился возле второй башни. Зарылся в мох и оглянулся.

Корабль замедлил ход и остановился как раз над его предыдущим убежищем.

— Док, слышишь меня? И как я сразу не догадался! Ты наверняка прячешься в кустах возле какой-нибудь из башен. Что скажешь?

Шульцман замер в нерешительности. Что делать? Перелетать от башни к башне, или попробовать обогнать их на открытом пространстве?

— Я надеюсь, у тебя хватило времени исследовать эту башню, а, док? Она просто изумительна. Такая гладкая поверхность. Конус почти идеальной формы — исключая верхнюю часть. Ты слушаешь? Так вот: верхушка выполнена в форме эллипса, примерно пятнадцать футов в диаметре. Она не так гладко отполирована, как основание. Чем-то напоминает спаржу, не правда ли?

Шульцман склонил голову, обдумывая идею. Затем отвинтил шлем, напихал в него «шерстяного мха», как он мысленно прозвал эту травку, и щелкнул зажигалкой. Сперва мох лишь слабо тлел; затем, наконец, появились крошечные голубые язычки пламени. Он укрепил шлем в траве так, чтобы тот не перевернулся, и отодвинулся подальше.

— Я бы даже сказал, чем-то напоминает фаллический символ. Как думаешь, док? Если это изображение фаллоса, то весьма искаженное. Работа гуманоида, но не землянина, — продолжал разглагольствовать капитан.

Тем временем пираты приблизились к кораблю, маневрируя вдоль его серебристых боков, готовые по первому сигналу обнаружения расправиться с беглецом.

Пользуясь минутным ослаблением бдительности, Шульцман перелетел к следующей башне. Еще минуту-другую он в безопасности, а потом…

— А вот эта растительность выглядит сверху весьма странно. Не пойму — то ли трава, то ли мох, то ли еще что… Док, тебе там внизу виднее, может, поделишься наблюдениями, а? Так, здесь тебя нет. Ладно, поищем дальше.

Корабль медленно приблизился ко второй башне.

— Ага, — раздался торжествующий голос Кидда. — Привет, док. Прощай, убийца.

Двигатель «Мастера Кукол» взревел. Синевато-белое пламя, похожее на огромное жало, вырвалось наружу и лизнуло подножие скалы и прилегающую траву.

Шульцман отвернулся. Сейчас он не чувствовал ни жалости, ни радости. Ничего, кроме презрения. Глупое создание все-таки этот капитан. Не имея ни малейшего представления о растительности планеты, поверил ему на слово. Наверное, мох ввел его в заблуждение.

Он оглянулся. «Башня», наконец, вспыхнула и занялась. Огонь перекинулся на соседние деревья и через секунду поглотил и сам корабль.

Шульцман настроил двигатель на вертикальный подъем. Мгновение спустя его подбросило взрывной волной и швырнуло в долину.

Белые струйки дыма поднимались над местом взрыва. Шульцман провожал их взглядом, запрокинув голову, позабыв о своих страхах, амбициях, угрызениях совести…

— Эй, док.

Шульцман включил передатчик.

— Ты все-таки выжил? — почти дружелюбно спросил он.

— Не думаю. Я уже не чувствую своего тела. Послушай, док. Давай все-таки обменяемся секретами напоследок, а? Что произошло?

— Эти «башни» на самом деле — тоже фазовые деревья. Капитан издал неопределенный звук.

— У фазового дерева два жизненных цикла. Один — в форме кустарника, другой — в форме вот такой остроконечной башни. — Шульцман говорил торопливо, боясь в любой момент потерять слушателя. — Семена дерева проникают в почву и прорастают в виде кустов. Если им попадается особенно плодородный участок, они образуют мультифазовую форму. Ты здесь?

— Угу.

— В этой форме живая часть дерева представляет собой разветвленные корни и органы фотосинтеза, расположенные около основания. Таким образом, секция, в которой находится двигатель, вырастает прямо из живой части, но сама она мертва — как дупло дуба, например — кроме семечка на вершине. Когда оно созревает, ракета взлетает. Как правило, она достигает конечной скорости в пределах собственной системы. Кидд, я не вижу твоего корабля — дым мешает…

— Продолжай.

— Я хотел бы помочь.

— Слишком поздно. Продолжай.

— Я исследовал фазовые деревья в регионе протяженностью в двадцать световых лет. Бог знает, где и когда они зародились. Стручки семян могут находиться в космосе сотни тысяч лет; найдя планету, пригодную для жизни, они взрываются. Если планета обитаема, семенам приходится убивать. Если нет, то вслед за первым пришельцем появляются другие. Это бессмертие, капитан. Таким образом, одно-единственное дерево может путешествовать по свету дальше, чем все человечество; и оно намного старше. Миллиард и…

— Док. — Да?

— Двадцать три точка шесть, семьдесят точка один, шесть точка ноль. Не знаю их официального названия на карте. Повторить?

Шульцман напрочь позабыл о деревьях.

— Да, если можно. Кидд повторил.

— Ищи внимательно. Красный гигант. Планета маленькая, луны нет.

— Нашел.

— Ну и дурак. Тебя постигнет та же участь. Поэтому я тебе и рассказал. Они убьют тебя. Зачем ты так со мной, док?

— Мне не понравилось твое замечание о моей бороде. Никогда не отзывайся презрительно о бороде мирянина, Кидд.

— Не буду.

— И все же я бы хотел помочь, — Шульцман прищурился, вглядываясь в клубы дыма. — Никак не удается разглядеть корабль.

— Сейчас увидишь. Пират застонал. Шульцман увидел корабль.

Он успел вовремя отвернуться, прикрывая глаза ладонью.

МОРАЛЬНО-ЭТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ БЕЗУМИЯ

Тау Кита — маленький бледно-желтый карлик с системой, состоящей из четырех планет. Собственно говоря, все они необитаемы. Две из них — газовые гиганты. На третьей атмосфера вообще отсутствует; и только на планете, расположенной в самой глубине системы, переизбыток воздуха.

Эта планета, размерами напоминающая Венеру, обладает сходными с ней атмосферными условиями: воздух густой, горячий и коррозийно-активный. Ни один первопроходец не решился бы отметить ее на карте как пригодную для заселения.

Но роботы, к сожалению, не люди.

В течение двадцать первого и двадцать второго веков именно рэмроботы занимались исследованием неизведанных пространств. Они были, разумеется, всесторонне подготовлены и запрограммированы, однако их миссия сложностью не отличалась: они искали планету, пригодную для обитания.

К несчастью, в их программы изначально закралась ошибка, о которой конструкторы не догадывались: роботы искали всего лишь определенную точку, пригодную к обитанию согласно заложенным в них критериям оценки атмосферного состава, средней температуры, влажности воздуха и прочих данных. Найдя таковую, робот посылал данные на Землю, и ООН немедленно отсылала туда колонистов.

Единственная серьезная проблема заключалась в том, что корабли, доставляющие людей на эти вновь открытые планеты, были одноразового использования. Возможности вернуться назад не существовало.

Так был заселен Джинкс — планета Пасхального Яйца, родина квадратных мужчин и женщин (пять футов высотой и столько же в ширину), самых сильных двуногих во всей Галактике, рано умирающих от сердечной недостаточности.

Так образовалось и Плато. Атмосфера, по многим показателям схожая с условиями на Венере, действительно была непригодна для жизни — исключая разве что плоскую горную вершину на высоте сорока миль, где воздух разрежен. Здесь-то и приземлился робот.

Прошло несколько столетий…

Маленький четырехместный шаттл медленно поднимался над заснеженной вершиной горы Луккитэт. Его единственный пассажир, Дуглас Хукер, угнал этот корабль с Земли пятнадцать лет назад. Он не осмеливался вернуть его — земные законы куда суровей здешних.

Но и на Плато Хукер оставаться не мог. Впрочем, обитатели этой местности вряд ли стали бы по нему скучать. Он был душевнобольным, излечившимся не так давно. Автодок перенастроил некоторые процессы его организма, устранив биохимическую причину безумия. Последовавшие за тем два года психоанализа, гипноза, тренинга и прочих процедур значительно повлияли на его память. Сейчас Хукер внешне ничем не отличался от любого нормального гражданина.

Тем не менее, после того, что он совершил, Плато для него было закрыто навсегда.

Белоснежный ландшафт внизу по мере отдаления постепенно приобретал округлые контуры. Когда Плато исчезло из поля зрения, Хукер развернулся и взял курс на Мир Очарованных. Это решение было принято несколько месяцев назад, когда появилась слабая надежда на выздоровление. Мир Очарованных — маленькая уютная планета с пониженным уровнем гравитации. Жаль только, что она находится далековато от Земли; с научно-технической точки зрения миряне запаздывают в развитии на несколько десятков лет. Зато появление современно оснащенного корабля их наверняка обрадует.

Возможно, они схватят его и посадят в тюрьму, хотя он уже отбыл срок на Плато. По крайней мере, его не убьют, а тюремное заключение можно выдержать. Здоровье у него превосходное; хотя ему уже восемьдесят семь, он выглядит на двадцать. Что ни говори, а за последние столетия медицина была значительно усовершенствована.

(Хотя… присмотритесь повнимательней. Двадцать? Нет. Он болен. Правда, шрамов на теле не заметно — они где-то в глубине его глаз. Пройдут долгие годы, прежде чем эти рубцы, таящиеся сейчас в глубоких пещерах мозга, проявятся на поверхности).

Хукер установил курс и поставил корабль на автопилот. Его движения были слегка нервными, излишне суетливыми. Он покидал Плато, снимая с плеч давний, надоевший груз. Теперь можно расслабиться и попытаться забыть.

Несколько часов спустя еще один корабль поднялся над той же заснеженной вершиной. Он медленно развернулся, некоторое время покружился на месте, словно ищейка, вынюхивающая след, и направился к Миру Очарованных.

Он выслушал новость довольно спокойно. Пристально посмотрел на врача, опустил голову и глухо пробормотал:

— Я всегда знал, что я не такой, как все…

— Дуг, ну разве это преступление? — возразила доктор Дорис Хан, маленькая женщина земного азиатского типа, лет тридцати, с выражением глубокой мудрости на приветливом личике — мудрости, которой она еще не достигла.

— Кажется, да, — ответил Дуглас. Ему было восемнадцать. Тоненький голубоглазый юноша с волосами цвета соломы, — Боюсь, что ничего уже не поделаешь…

— Неправда! Тебе вообще не стоит на этом зацикливаться. Посмотри — в мире миллионы потенциальных параноиков, диабетиков, эпилептиков, шизофреников, наконец! Живут рядом со здоровыми людьми и никто не замечает разницы…

— Но они-то знают.

— Ну… да.

Дуглас выпрямился и взглянул ей прямо в глаза.

— А зачем? Если им не нужно об этом знать — зачем им сообщают? Как мне жить с этим, доктор? Что мне теперь делать?

Она кивнула.

— Ты прав, конечно. А жить будешь очень просто — как и все мы. Разумеется, существуют некоторые ограничения. Во-первых: ты не сможешь пройти Демографическую Комиссию. А если захочешь иметь детей, тебе придется предъявить ее членам нечто особенное, доказать им, что перед ними гений. Например, изобрести гипердвигатель.

Дуг улыбнулся.

— И во-вторых, запомни: ты обязан раз в месяц посещать автодок. Каждый месяц — до конца своих дней. До сегодняшнего момента ответственность за выполнение процедуры несли твои родители. Теперь ты — совершеннолетний и сам должен понимать, насколько это серьезно. Химические процессы твоего тела нестабильны, их нужно постоянно поддерживать. Без антипараноидальных веществ твой рассудок может повредиться.

— И все?

— И все. Советую ходить на эту процедуру раз в две недели. Запас времени не помешает.

— Ладно, — Дуг торопливо кивнул головой. Он хотел поскорее уйти. Спрятаться в укромном месте, отсидеться, зализать раны. Но…

— Доктор, насколько это серьезно? Что может случиться, если, скажем, вместо месяца я пропущу шесть недель?

— В начале возникнут незначительные изменения в формировании процесса мышления. Если вовремя пройти автодок, ты даже их не заметишь. Но в следующий раз все будет гораздо серьезнее. Видишь ли, наибольшая трудность в состоянии помутнения рассудка заключается именно в сроках, в продолжительности. Если бы ты находился в таком состоянии больше года, «док» уже не смог бы тебя вылечить — этот год наложил бы глубокий отпечаток на твою психику. В таком случае автодок повлиял бы на изменение обмена веществ, но не на сложившийся образ мышления, характерный для параноика. Тогда тебе потребуется помощь психотерапевта.

Дуг нахмурился. Каково это — быть параноиком? Как он ощущает окружающий мир?

Ему не хотелось бы узнать ответы на эти вопросы…

К тридцати годам Дуглас Хукер полагал, что знает себя в достаточной мере. Он был человеком строгих правил, которых придерживался неукоснительно. Так, каждое утро Хукер появлялся в офисе ровно в десять утра и первым делом включал настольный «док».

Этим утром Хукер, как обычно, вошел к себе в кабинет, все еще сохраняя на лице доброжелательную улыбку, с которой ежедневно приветствовал сотрудников корпорации «Скайхук». Он еще не видел Грега, но Грег любил приходить пораньше, и наверняка уже взялся за работу.

Дуглас устроился за столом поудобнее, откинул крышку панели и протянул руки. Тотчас же две крошечные иголки впились в подушечки его средних пальцев: «док» брал кровь на анализ. Он подождал, пока не загорится зеленая лампочка, и убрал руки. Его ногти блестели.

Настольный «док» был маленьких размеров и обладал ограниченными возможностями: не мог заживлять различные раны, травмы, повреждения или тренировать мелкие, малоиспользуемые мышцы — но безошибочно определял отклонения в процессах организма (о чем тут же предупреждала тревожно мигающая красная лампочка) и аннулировал их с помощью всевозможных антибиотиков; снабжал необходимым набором витаминов и микроэлементов; стабилизировал обмен веществ, отлично делал маникюр и т. д.

Дуг покосился на бумаги на столе, нахмурился, вздохнул и приступил к работе. В офисе стояла идеальная тишина, ничто не отвлекало его. И все же Дуглас работал медленно. Что-то мешало сконцентрироваться, какое-то смутное ощущение надвигающейся беды.

Предчувствия его не обманули.

В полдень зазвонил телефон. В трубке раздался голос Грега Лоффьера.

— Дуг? Бросай все и давай сюда.

Дуглас поспешно отложил недоеденный сэндвич и вышел из кабинета. Яркое утреннее солнце заставило его зажмуриться. Он взял у администратора один из робока-ров и направился к дизайнерскому отделу.

Грегори поджидал его, опершись рукой на огромный усеченный конус, ухмыляясь, словно счастливый папаша.

— Ну, разве не прелесть? — воскликнул он.

— Нет, — честно ответил Хукер. — Будет работать?

— Мы подадим на них в суд, если не будет. Однако здесь ее протестировать не удастся. Нам придется запустить ее на Луну.

— И что тогда? — Дуг почувствовал адреналин в крови. Идея возникла давным-давно, два года назад; и вот он — ощутимый результат, высотой в четыре этажа. Давняя мечта…

Веками рэмроботы исследовали космическое пространство на скорости, приближенной к световой. В качестве топлива они использовали свободный водород, поглощая его с помощью электромагнитных полей. Веками человек плелся позади, вынужденный везти запасы топлива с собой. Магнитное поле рэмскопа убивало все живое в радиусе трехсот миль. Пока еще никому не удавалось создать мощную защиту, не препятствующую работе аппарата.

До тех пор, пока московская корпорация не выпустила это чудо.

Генератор безопасного рэмскопа создавал поле с определенным участком «мертвой зоны». Корабль, помещенный в эту зону, мог беспрепятственно перемещаться в пространстве с неограниченным бесперебойным топливоснабжением.

Два года назад «Скайхук» приобрел контракт на постройку такого корабля. За этим проектом стояли все финансовые ресурсы Земли. В то время президентом кампании был отец Дугласа; год спустя он передал правление сыну и ушел на покой. Ответственность за постройку корабля всецело легла на плечи Хукера. Поразмыслив некоторое время, Дуг дал карт-бланш Грегу Лоффьеру — не ради пятнадцатилетней дружбы: Грег был действительно гениальным дизайнером.

— И тогда мы присоединим рэмскоп к кораблю — он уже давно готов — и отправим полетать! Нужно только доставить мою красавицу на Луну.

Дуг кивнул. На какую-то долю секунды он испытал зависть к Грегу. Корабль был его проектом, но на деле оказался родным детищем его друга — с начала и до конца.

— Как Джоанна? — пытаясь отвлечься от грустных мыслей, спросил он.

Лоффьер горделиво улыбнулся.

— Замечательно. Через месяц планирует возобновить теннис. А как Кларисса?

— Отлично.

— Слушай, мы сто лет не собирались вместе! Давай сегодня пообедаем? Отпразднуем рождение моей «девочки», а?

— Ну что ж, можно. Где?

— У меня. Ты, кстати, еще не видел наш новый дом.

— А, да. — Хукер слегка поморщился. Он не любил званых вечеров, приемов; в обществе обычно чувствовал себя неуютно. Правда, с Грегом и Джоанной можно расслабиться, они — давние друзья. Но сегодня…

— Дуг?

— А?

— Послушай, ведь вы с Клариссой поженились задолго до моей собственной свадьбы. Почему у вас до сих пор нет детей? Уступаете первенство нам с Джоанной?

Хукер хотел было отшутиться в том же духе, но передумал.

— Не прошел Демографическую комиссию.

— О, — Грег вовсе не собирался лезть не в свое дело, но готов был выслушать.

— Пожалуй, я лучше вернусь к работе. — Дуглас не был расположен откровенничать. — Так ты сейчас на Луну? Хочешь лично проследить за ходом эксперимента?

— Да, если «Скайхук» оплатит транспортные расходы.

— Тогда кинь мне заявку по почте. Увидимся вечером.

Они лежали возле бассейна, нежась на солнышке под стеклянным куполом спорткомплекса, представлявшего собой огромный крытый парник. Все трое только что вынырнули; вода стекала с них ручейками, образуя маленькие лужицы на розовом кафеле. Джоанна, высокая полноватая брюнетка с изящными длинными ногами; Дуглас, излишне худощавый для своего роста, и Грег, сохранивший мускулы гимнаста и превосходный загар бездельника.

Снаружи было холодно, хотя заморозки еще не наступили. Дом Грега примостился высоко в горах. По замыслу дизайнера, он словно вырастал из утеса, являясь его органическим продолжением. Большая часть его находилась прямо в скале.

Дугу вспомнилась Кларисса; он представил ее лежащей рядом. Золотистые волосы, ровный загар… Они не виделись уже десять лет. Она вышла замуж сразу же после развода. Два года спустя Кларисса стала матерью.

Воспоминания уже не причиняли боль. Она пускалась на различные ухищрения, пытаясь получить алименты, и это охладило его раз и навсегда.

— Мы отправляемся через месяц, — произнесла Джоанна с ноткой сожаления в голосе.

— Ненормальные, — отозвался Дуг. Грег живо приподнялся на локте.

— Ничего подобного. На Земле нет будущего, Дуг.

— А где оно? На этом крошечном Плато? Через пять поколений там будет так же перенаселено, как и на Земле!

— Ага, видишь — сам признаешь, что Земля перенаселена. Кроме того, Плато — очень милое местечко. Ты же сам видел фотографии.

— А если они сфабрикованы?

— Не думаю.

— Все равно — зачем тебе понадобилось так рисковать? Дюжина световых лет — в четырехместном кораблике! А если метеор…

— А если привидения? Ради Бога, Дуг! Эти корабли я проектировал сам, лично! Они надежны на сто процентов!

Дуг выругался и перевернулся на живот. Спор не имел смысла: Грег все давно решил, и его не остановить. Он отправлялся с женой, дочерью и ее мужем. Такие споры Грег затевал не раз, с единственной целью — убедить Дуга лететь с ними. Тот и слышать об этом не желал. Сама мысль наводила на него ужас.

— Корабль уже готов?

— Да, со вчерашнего дня. Мы можем вылетать в любое время.

— Нет уж. Сначала я все как следует проверю.

— Ладно.

Когда-то именно корпорация «Скайхук» выпустила первый корабль. К настоящему моменту сотни таких аппаратов бороздили пространство протяженностью в пятнадцать световых лет. Еще ни один из них не вышел из строя. Сейчас корпорация проектировала более объемные рэм-корабли, вмещающие до тысячи колонистов. Но самая первая четырехместная разведывательная модель оставалась единственной в своем роде.

Этот рэм-корабль состоял из трех частей: собственно рэмскоп, двигатель и жилая часть. Были, конечно, и ускорители, но они в счет не шли, потому что использовались веками. Хукер не обратил на них никакого внимания, как не обратил бы внимания на велосипеды в грузовом отсеке. Слишком просты, слишком надежны.

Он проигнорировал также рэмскоп и термоядерный двигатель, так как все равно не разбирался в них. Объектом его пристального внимания был именно жилой отсек — вместительное помещение цилиндрической формы, излишне просторное даже для четырех человек. Посредине проходил центральный ствол, соединяющий рэмскоп с ионным двигателем. Где-то на пульте управления находились аварийные выключатели, которые в случае крайней необходимости отделяли жилой отсек от остальной части корабля.

Планировка была продумана до мелочей. Две звуконепроницаемые спальни, спортзал с сауной, маленькая столовая — везде чувствовался комфорт и спокойствие.

Но Хукер ощущал себя как-то неуютно. Он боялся этого корабля, хотя не мог объяснить себе, почему.

Автодок, установленный здесь, был поистине совершенством, последним словом медицинской техники: аппарат мог автоматически обновлять собственные запасы химикалий, органов, кожи и т. д., используя материалы, переработанные из отходов корабля. В теории, пользуясь им постоянно, человек оставался вечно молодым и здоровым.

Хукер, разбирающийся в автодоках в силу постоянного их применения, тщательно исследовал машину и не нашел никаких изъянов.

Он прошел в кухню. Механизмы, установленные здесь, также создавали продукты из отходов — дьявольски сложная технология; однако, как известно, любой химический процесс можно обратить, имея достаточное количество энергии и запас знаний.

Почувствовав страшную усталость, Хукер растянулся на одной из кроватей и задумчиво уставился в потолок.

Судя по результатам осмотра, корабль был в полном порядке.

Итак, они окончательно собрались в путь. Ну и ладно. С какой стати ему их останавливать? У него и без них найдется немало друзей. Дуг вызвал в памяти одиннадцать имен и сосредоточенно вспоминал двенадцатого, когда ему неожиданно пришло в голову, что со всеми этими людьми он познакомился через Грега и Джоанну, и с большинством из них виделся лишь на вечеринках и приемах.

Ему вообще нелегко было заводить друзей. Прочный барьер стоял между ним и остальным миром — его тайна. О болезни знали только трое, вернее, уже двое. Его отец отправился на Белт, собираясь начать жизнь заново, видимо, надеясь, что тамошние законы позволят ему иметь еще одного ребенка. Он прожил всего два года. На его инструментальной панели всегда стояла пепельница, и однажды, пролетая мимо какой-то скалы, отец нечаянно просыпал пепел так, что тот попали ему в глаза. Естественно, он потерял управление и разбился насмерть. Оставались всего лишь двое, и оба они были докторами, так что вполне можно было надеяться на соблюдение тайны во имя врачебной этики.

Тщательно хранимый секрет не позволял ему завязывать откровенные дружеские разговоры; он никогда не напивался, боясь, что вино развяжет язык. Поэтому приходилось признать очевидное: Грег и Джоанна увозили с собой его общественную жизнь. Почему бы не принять этот вызов судьбы?

Дуг резко вскочил и спешно покинул корабль. Когда они уедут, можно будет завести новых друзей. Да! Он слишком долго прятался в своей раковине.

Но ему было шестьдесят два года, и его привычки уже сформировались…

Каждые полгода мастер приходил настраивать настольный «док» Хукера. Звали его Пол Юргенсон. Он занимался этим большую часть жизни, и на своем веку повидал немало самых разнообразных моделей: от огромных многоместных доков скорой помощи до компактных, установленных в самолетах и звездолетах ближнего следования. Работа никогда не надоедала ему, поскольку Пол не блистал умом, но дело свое знал отлично.

Был четверг, последний день рабочей недели. Дуг, как всегда, ушел домой пораньше, чтобы не мешать Полу работать. Юргенсон снял панель и принялся привычно исследовать составные части. Обнаружив два пустых пузырька со специальным биосоставом, он сокрушенно покачал головой. Хукер даже не догадывался, что мастер знает о его секрете. Невозможно скрыть лысину от собственного парикмахера.

Все еще опечаленный, Юргенсон наполнил пузырьки. Мистер Хукер так добр; всегда посылает ему двадцать пять марок на Рождество (Пол не знал, что этим занимается фирма). Кажется, за последнее время он стал использовать антипараноидальные вещества в возрастающем объеме. Это означает лишь одно — у него большие неприятности. Если бы можно было чем-то помочь!

Пол заменил иголки, ампулы с витаминами, гормональные препараты; проверил цепи соединений, устранил пару незначительных неполадок. Остановился, прислушиваясь к собственному инстинкту, которому всегда доверял; затем закрыл панель и на всякий случай заменил лампочки.

Он вышел, помахав на прощание секретарше Хукера. Они знали друг друга уже полвека, но ни разу не заходили дальше обычных приветствий. Мисс Петерсон, конечно, красавица, но не дай Бог, жена узнает, что он флиртует с секретаршами!

Хукер, как всегда, вошел в свой офис ровно в десять, приветственно улыбаясь сотрудникам, как делал это на протяжении многих десятилетий. Он привычно сунул кисти рук в углубление панели и нахмурился, глядя на переполненную папку входящих сообщений. Может быть, он совершил ошибку, отказавшись от некоторых расходов? Это облегчало бумажную канитель, но… иногда Хукеру казалось, что корпорация попросту застаивается. За последние двадцать лет он так и не отважился на новые изобретения. «Скайхук» продолжала выпускать рэмкорабли.

Кстати, Лоффьеры должны уже быть на месте. Интересно, догадались ли они послать ему лазерное сообщение? Жаль, что оно достигнет Земли лишь спустя двенадцать лет…

Его взгляд упал на панель. Черт, что такое?! Похоже, зеленая лампочка перегорела. Надо вызвать Юргенсона.

Но Дуглас так и не собрался. Постепенно он привык к отсутствию зеленого огонька; да и потом — Пол все равно будет здесь в феврале.

Он и не догадывался, что на самом деле перегорела красная лампочка. Юргенсон случайно стряхнул ее.

Сперва Дуглас не замечал никаких изменений. Затем, спустя некоторое время, ему стало казаться, что он становится прозорливее, интеллектуальнее, приобретает некую ясность мышления. Это всерьез обеспокоило его.

Обычно он покидал офис вместе со всеми в четыре часа дня, но сегодня ему почему-то захотелось остаться.

Хукер отпустил секретаршу, откинулся в кресле и задумался. Тяжелые, беспокойные мысли теснились в мозгу.

У него не было друзей, интересов, занятий, хобби.

Вся его жизнь состояла из работы и времяпровождения во Дворце — местечке с дурной репутацией и высокими ценами, куда он приходил, повинуясь зову плоти. Большинство девушек даже не знало, как его зовут.

Его работа давно вошла в привычку и не приносила удовольствия. Он скользил по жизни, словно во сне, в тяжелом густом дурмане. Когда это началось? С тех пор, как Кларисса оставила его? Он в ярости заскрежетал зубами. Если действительно она разрушила его жизнь… Он найдет ее, из-под земли достанет! И детей, ради которых эта дрянь его бросила…

Нет.

Ведь были же светлые, радостные моменты в его жизни, как яркие лучики света, пронзающие темноту.

Взять хотя бы ту рождественскую вечеринку. Чья-то идея вдохновила всех на создание робота из пенопласта, с двигателями, незаметно замаскированными внутри. Чучело получилось что «надо: двадцати футов высотой, с огромными ногами и белым лицом с пустыми глазницами, оно выглядело устрашающе. Да, это была идея Грега. В пять часов утра они вытащили его на улицу и поставили в центре города, на тротуаре, а сами засели в близлежащем ресторанчике, дожидаясь часа пик. Паника тогда была колоссальная, они умирали со смеху, глядя на перепуганных прохожих…

Лоффьер?

Ну, конечно! Он полностью подчинил его себе, а потом бросил. Так дьявольски просто. С тех пор ничего интересного в его жизни не происходило.

Дуглас непроизвольно оскалился, его ноздри раздулись и побелели. Как же он раньше не догадался?! Это же Лоффьер всю жизнь мешал ему заводить друзей, и вообще — жить по своему усмотрению. О, дьявольски хитрый план! И рэмкорабль был его составной частью, он позволил бизнесу процветать и отвлекал все внимание Хукера. Какая ловушка! Наверное, и Кларисса здесь замешана. Ну да — это же Грег познакомил их.

Дуг выпрямился. Черт с ней, с Клариссой — она была всего лишь пешкой. Грег Лоффьер — вот кто виновник всех его несчастий. Он должен умереть.

Было далеко за полночь, когда Хукер составил четкий план действий. Секретарша давным-давно ушла; ну что ж, обойдемся без нее. Он продиктовал заявку на покупку «рэмкорабля в количестве одного экземпляра». Графу «цель» оставил незаполненной: у Грега повсюду могли быть шпионы. Он запечатал письмо и бросил в почтовый ящик по дороге домой.

Грег ответит за все. В понедельник у него уже будет собственный рэмкорабль. И тогда…

Как всегда, он стремительно прошел к себе в кабинет, кивая в ответ на приветствия. Никто не заметил в нем ничего необычного: все тот же отстраненный взгляд, быстрая походка, сосредоточенное выражение лица..

Дуглас открыл панель «дока», вспомнил о том, что хотел вызвать Юргенсона, и тут же усмехнулся над тривиальностью подобных мыслей. У него есть дела поважнее. Где ответ ООН? Ах, вот он.

Хукер разорвал конверт, вытащил ленту и вставил в прослушивающее устройство.

Отказ?!

Как же так?

Он прокрутил пленку еще раз, не веря своим ушам.

О Боже…

За последние три дня Дуглас тщательно и всесторонне обдумал сложившееся положение вещей. С каждым часом дьявольский замысел Грега становился все яснее и вовлекал все больше и больше людей. Но чтобы ООН была в этом замешана?! О, глупец!

Следует быть предельно осторожным. Он чуть было себя не выдал!

Сообщение о краже рэмкорабля корпорации «Скайхук» поступило после полудня. Миловидная перепуганная женщина представилась личным секретарем президента корпорации.

— Это был корабль мистера Хукера, — объяснила она. — Не так давно он распорядился внести некоторые изменения в дизайн и оснащение рабочей модели. Этим утром она исчезла!

Лафери нахмурился.

— Там были установлены разгонные ступени?

— Да.

— Зачем?

— Мистер Хукер хотел, чтобы модель была полностью укомплектована.

Лафери озадаченно потер лоб. Идиот! Полной модели ему захотелось! Теперь где-то в Солнечной Системе болтается корабль с термоядерным ракетным двигателем. Отключить защитное поле, вывести из строя реле блокировки— и готова водородная бомба!

— Я сейчас же пришлю к вам сотрудников, — сказал он. — Мистер Хукер у себя?

— Нет. Он сегодня не появлялся на работе.

— Так. Дайте мне его домашний адрес. И если появится— пусть позвонит немедленно!

Постепенно разрозненные кусочки стали складываться в схему.

Во-первых, «Скайхук». Территория хорошо охранялась; невозможно проникнуть незамеченным. Любой несанкционированный заход был бы тут же сфотографирован.

Во-вторых, почти сразу последовал звонок из Белта. Несколько миллионов людей владели большей частью акций и обладали политическим влиянием, равнозначным власти ООН. Они были в ярости. Корабль с термоядерным двигателем покинул Землю без соответствующей регистрации и двигался за пределы системы, не отвечая на запросы. Лафери обещал выплатить компенсацию за ущерб. Это все, что он мог сделать.

Хукера так и не нашли. Если он и был дома, то на звонки упорно не отвечал.

Ступени вернулись назад. Люди Лафери немедленно обследовали их и обнаружили отпечатки пальцев, принадлежавшие Дугласу Хукеру.

Лафери тут же послал запрос о получении ордера на обыск дома Хукера. Получалось, что Хукер украл собственный корабль?

Вечером того же дня кто-то нашел заявку Хукера на покупку рэмкорабля. Оказалось, что она была отклонена по нескольким причинам. Во-первых, Хукер не указал ни цели поездки, ни пункта назначения. Во-вторых, существовал строгий контроль допуска к использованию термоядерных двигателей. Хукеру было отказано по причине… Лафери почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом: Хукер был потенциальным параноиком.

На следующий день позвонил Юргенсон. Лафери тут же вылетел в Канзас, чтобы лично встретиться с ним.

— Да, он слишком часто пользовался этим составом последнее время, — указывая на высохшие фиалы, объяснил мастер. — Плохо дело. Я знавал многих людей, кому без этого не обойтись, людей, у которых с головой не все в порядке.

— А как же аварийная лампочка? Юргенсон в отчаянии ломал пальцы.

— Это моя вина. Я поставил неисправную лампочку. Проверял — работает. Ума не приложу, как это получилось.

— Кто был его врачом?

— Не знаю. Может, мисс Петерсон в курсе? Лафери немедленно вызвал секретаршу.

К тому времени пришел ордер на обыск. Квартира Хукера располагалась на самом верху небоскреба в центре Канзас-Сити.

В квартире обнаружили запись, оставленную на кассете. Хукер сообщал, что за отсутствием друзей и какого бы то ни было смысла в жизни решил посвятить остаток своих дней выполнению грандиозного замысла: он намеревается достигнуть края Вселенной.

Лафери прокрутил кассету еще раз. Фразы были построены связно, голос Хукера казался спокойным и трезвым. Единственной бредовой мыслью являлось, собственно, его намерение. Но ведь Дуглас Хукер действительно сумасшедший, не так ли?

Лафери снова вызвал Белт на связь. Корабль Хукера был уже далеко за пределами внутренней системы; оставалось все меньше шансов на то, что пламя его двигателя успеет рассеяться, не навредив кому-нибудь, случайно оказавшемуся на пути.

Постепенно волнение улеглось. У Лафери и без того хватало проблем. Единственное, что он мог сделать, это обратиться с просьбой к властям Белта.

— Продолжайте наблюдать за ним. Существует вероятность того, что он повернет назад или хотя бы изменит курс.

Его гипотеза имела под собой почву: Хукер время от времени будет пользоваться корабельным «доком». Вполне возможно, что он поправится и либо вернется добровольно, готовый понести наказание, либо попытается скрыться на одной из колоний. Скорее всего, Хукер выберет последнее: кража термоядерного двигателя каралась смертной казнью. Но с ним можно поладить, предложить амнистию за добровольный возврат корабля.

Три недели спустя пришло сообщение о том, что Хукер держит курс на Тау Кита. Весьма разумный выбор, отметил про себя Лафери.

За последние два столетия население Плато пережило тяжелые времена в связи с проблемой нехватки органов. Правящая верхушка держала в своих руках жизнь и смерть жителей Плато. Жизнь — так как неограниченный доступ к банку органов гарантировал несколько дополнительных столетий. Смерть — поскольку в периоды нехватки материалов за любое преступление можно было получить смертный приговор. Платиане не жаловались; им хотелось жить веками.

Так продолжалось до тех пор, пока аллопластика — имплантация чужеродных материалов в органы и ткани тела — не возобладала над органическими трансплантантами. Весь цивилизованный мир уже прошел через эту стадию. Банки органов и смертную казнь упразднили за ненадобностью.

Лафери отослал лазерограмму на Плато, предупреждая о появлении Хукера. Хотя было неизвестно, кто придет первым…

Прежде чем направиться к Тау Кита, Дуг пару недель поболтался без всякого определенного курса, надеясь, что это убедит полицию оставить наблюдение.

Он проводил время, изучая инструкции и механизмы своего корабля, постепенно привыкая к нему. Миновав орбиту Плутона, Дуг позволил себе немного расслабиться и ослабил контроль за окружающим пространством. Во всяком случае, пока что никто его не преследовал.

Наконец-то он освободился от оков, так долго спутывавших его! Теперь осталось только подождать… До Тау Кита около двенадцати световых лет. Хотя при желании можно уменьшить это расстояние, если развить достаточную скорость…

Дуглас нахмурился, вспомнив, что уже давно не пользовался автодоком. Было бы глупо умереть, едва приблизившись к цели. Недолго думая, он забрался в капсулу и уснул.

Аппарат произвел радикальные изменения в обмене веществ спящего. Проснувшись, Хукер почувствовал себя довольно странно. Сознание словно затуманилось; он никак не мог вспомнить, зачем ему понадобилось убивать Грега. Пришла в голову мысль о возвращении, но Дуг тут же отбросил ее: ему вовсе не улыбалось закончить свои дни в банке органов.

Может быть, стоит выбрать другую колонию?

Нет. Гора Луккитэт оставалась желанной и единственной целью. Неважно, что будет впереди. Главное, что Плато — единственная цивилизованная планета, где смертная казнь отменена. В крайнем случае, он будет подвергнут принудительному лечению.

Голова постоянно кружилась, как что соображать становилось трудно. Возможно, он действительно нуждается в лечении. Ничего, «док» это быстро поправит.

Он продолжал путь.

Через некоторое время Хукер припомнил подробности своего бегства и суть гнусного замысла Грега. Это навело его на мысль, от которой мурашки побежали по коже: Лоффьер запрограммировал док!

Нет, даже хуже: Грег со своими приспешниками превратил в ловушку все автодоки планеты, и каждый раз, когда Хукер ими пользовался, хитрая программа проникала в его сознание, склоняя его к покорности и подчинению!

Что же делать? Ведь от этого прибора зависит вся его жизнь!

Тщательно обдумав сложившуюся ситуацию, Дуг принял решение: разыскал инструкцию по ремонту автодока, всесторонне изучил ее и принялся блокировать различные функции. В конце концов, он запутался, поскольку трудно было решить, что именно надо удалять, и решил пойти методом «от противного». Оставил анестезию, массаж, маникюр, парикмахерскую; витамины, антибиотики, диагностические приборы, программу хирургии — исключая, разумеется, операции на головном мозге. Этого он никак не мог допустить! А также антихолестерол, компоненты синтетической крови, аллопластические органы…

Через два месяца Дуг закончил реорганизацию. Теперь он был уверен, что аппарат не способен повлиять на процессы его мышления; но некий суеверный страх все же оставался в сознании.

Все же Хукер продолжал пользоваться автодоком. Он был болен, но далеко не глуп.

Плато. Симпатичный серебристый шарик.

Где же гора Луккитэт? Дуг развернулся и облетел планету кругом; затем ему пришло в голову включить радио. Он выключил его в раздражении, так как власти Плато пытались давать идиотские советы. Теперь их сигналами можно воспользоваться, чтобы определить направление.

— Вызываем Дугласа Хукера. Дуглас Хукер, ответьте, пожалуйста. Вам нужна помощь? ООН утверждает, что вы украли корабль. Это правда? Пожалуйста, выйдите на орбиту, чтобы мы смогли помочь вам приземлиться.

Хукер нахмурился, вглядываясь в монитор. Где же Луккитэт? Она должна быть где-то здесь..

Ну, конечно — скрыта за водяными парами. Наверное, туман. Или идет дождь.

Хукер улыбнулся и вошел в атмосферу. Если даже его засекли — что они могут? Поле его ремшипа смертоносно— стоит только ему включить…

Год назад он получил лазерограмму от Лоффьера. Сладкоречивое, слюнявое дружелюбие сквозила в каждой строчке. Надеялся усыпить его бдительность? Ха! Просчитался!

Грег допустил еще одну ошибку: прислал фотографии своего дома и окружающей местности. Дом напоминал его старое жилище в горах, за исключением того, что на этот раз был построен на холмах, в нескольких сотнях футов от края плато. Река, протекавшая неподалеку, образовывала каньон.

Хукер осторожно продвигался вперед, прячась в густом тумане, отыскивая водопад. Внезапно что-то черное и бесформенное надвинулось слева. Тут же запищал радар. Хукер осадил назад и резко взмыл вверх. Туман стал редеть… и он наконец-то увидел долгожданную Луккитэт. Гора казалась бесконечной; она простиралась вверх и в стороны, словно поверхность земли, перевернутая вертикально. Белесая мгла внизу клубилась, пенилась, облизывала ее блестящие черные бока. Хукер поднял голову и увидел большое неяркое солнце. Тау Кита по размерам и температуре значительно уступала земному Солнцу, поэтому Плато приходилось съеживаться, тянуться вверх за теплом — оттого звезда казалась огромной.

Вот и водопад. Он повернул корабль, пролетел над краем пропасти и внезапно увидел внизу большую часть территории Плато.

Хукер выругался, поняв, что взял неверное направление.

Он спустился чуть ниже. С этой высоты можно было разглядеть крошечные машины всех цветов и размеров, просторные длинные здания. Дом Грега, наверное, средних размеров. Ну конечно! Он и это предусмотрел! Прячется от меня! Нет, друг, бесполезно!

О, наверное, здесь!

Хукер спустился еще ниже и завис над высоким зданием округлой формы, напоминающим огромный валун, вросший в землю. Так… с одной стороны — река, с другой — пропасть. Кажется, все сходится.

Язык пламени вырвался из двигателя наружу; в одно мгновение дом был охвачен огнем. Хукер радостно захохотал.

— А-а! Так-то! Не спрячешься! Ты мертв, Грег? А? Не слышу?! Если нет — я все равно найду тебя — где бы ты ни был!

Все еще смеясь, он увеличил тягу и взмыл вверх. Теперь город. Там могли остаться записи. Он должен быть уверен, что Грег мертв — а вдруг он на работе или еще где? Но следует быть осторожным. Этот мерзавец захватил Землю; кто знает — а вдруг он и здесь успел подчинить себе всех?

Внезапно раздался жуткий, оглушительно громкий звук. Хукер поморщился и протянул руку, чтобы выключить радио… но застыл на полпути. Затем попятился назад и тихо осел в кресле. По лицу его разлилось блаженное выражение безмятежности. Вскоре раздался голос, отдававший приказы. Хукер послушно подчинился.

— Слава Богу, он оставил радио включенным.

— Да уж. Этот ненормальный мог разнести в клочья всю планету. Ненавижу термоядерные двигатели.

— Чей это дом?

— Не знаю. Будем надеяться, что внутри никого не было.

Они заканчивали работу в пять. Хукер страшно устал: их бригада весь день сажала деревья. Это занятие, как ни странно, приносило ему глубокое удовлетворение: даже будучи президентом компании, Дуглас никогда не ощущал столь сладостного чувства нужности и востребованности.

Привезли обед, и он жадно набросился на еду. Затем ушел к себе в комнату и погрузился в чтение. — Знаете, доктор, меня беспокоит одна вещь, — заявил Дуг на очередном сеансе психотерапии. — я хотел бы узнать… Одним словом… я кого-нибудь убил?

— А почему, простите, вам вдруг стало интересно? Слова застряли в горле. Этот вопрос всегда останавливал его; он никак не мог придумать ответ.

— Ну… хочу знать, виновен ли я в смертном грехе…

— Вы и сами прекрасно это понимаете. Что сделано, то сделано, и ваше раскаяние уже не поможет.

— Но… Если я не должен испытывать чувства вины — тогда зачем вы держите меня здесь? И не пытайтесь убедить меня в том, что мы в больнице! Это тюрьма!

— Разумеется.

Он убил четверых: Джоанну, ее дочь, мужа дочери и их маленького сына. Грег отсутствовал по делам. Они выждали год, прежде чем сказать Хукеру об этом.

— Дуг!

Хукер подпрыгнул от неожиданности.

— Дуг, это Грег. Ответь!

Секунду Хукер медлил. Этого он и боялся. Лоффьер наверняка воспользовался лазером, определяющим направление. Дуг велел автопилоту отследить сигнал.

— Отвечай, черт тебя подери! Ты знаешь, чего я хочу! — не унималось радио.

Хукер дождался звукового сигнала автопилота.

— Грег, я оставил Плато, потому что боялся встретиться с тобой, боялся смотреть тебе в глаза. Прости.

— Дуг! Почему ты не отвечаешь? Думаешь, я собираюсь убить тебя? — взревел голос Грега.

Хукер выпрямился, пораженный. Грег ожидает немедленного ответа, забыв о расстоянии… Он явно не в себе!

Тау Кита на экране заднего обзора казалась ослепительно ярким белым факелом, зажженным невидимой рукой. Хукер включил генератор поля, поставил процесс на автопилот, вскочил и начал мерить шагами помещение рубки.

— Ты — трусливый убийца! Подкрался, как… — Грег перешел на нецензурные выражения. Постепенно его обвинения из реальных превратились в вымышленные. Дуг слушал, склонив голову, пытаясь определить степень безумия его старого друга; от сознания причастности к этому на душе становилось еще тяжелее.

Но почему никто не остановил его? Наверняка радиостанции на Плато его уже давно засекли. И где он раздобыл коммуникационный лазер? Допуск на станцию разрешен только персоналу. Постойте… У Грега же был корабль с ком-лазером.

Хукер сел за пульт управления, подсоединил монитор автопилота к экрану заднего обзора, настроил его на отображение звезды и начал увеличивать изображение. На желтовато-белом фоне была хорошо видна голубая точка, движущаяся к центру. Итак, Лоффьер вылетел вслед за ним.

Тем временем Грег, видимо, выдохся, так как наступила тишина. Но не надолго.

— Хех, — его голос внезапно прозвучал спокойно и трезво, — попался?

Раздался короткий презрительный смешок. Экран заднего обзора заполыхал пурпурными красками.

«Черт, он разыграл меня», — подумал Хукер. Экран не пропускал световых лучей, вредоносных для человеческого глаза, но стрелка шкалы, регистрировавшей их, сейчас стояла на максимальной отметке. Лоффьер использовал ком-лазер в качестве оружия. На максимальной мощности с его помощью можно было передать сообщение через всю Солнечную систему; но Лоффьер направлял луч на объект, находящийся на расстоянии нескольких световых часов.

«Он может убить меня, — отчетливо понял вдруг Хукер. — И непременно сделает это».

Грег ликовал.

— Да, я собираюсь испепелить тебя, Дуг! Точно так же, как ты уничтожил Джоанну, Маршу, Торна и маленького Грега!

Дальше последовали ругательства.

Стрелки приборов неуклонно приближались к максимуму. Показатели температурных индикаторов корпуса и счетчиков потребления энергии неудержимо росли, пока не достигли красной отметки. Взревела аварийная сигнализация. Дуг отключил ее и обхватил голову руками, стараясь найти выход. Наконец он покинул рубку, спустился в каюту и прилег на массажную кушетку.

«Грег собирается убить меня». Эта мысль казалась сейчас, под расслабляющим воздействием аппарата, далекой и нереальной.

«Я всего лишь хотел начать новую жизнь. Уйти и начать все сначала, с нуля, с чистого листа. Но он не оставит меня в покое. И у него есть на это право… Он убьет меня. Ну и пусть…»

Нет!

Хукер с трудом выбрался из-под мягких, но настойчивых массажных щеток и поднялся в рубку, все еще покрытый слоем крема.

Если на человека нападают — он имеет полное право защищаться.

«Я уже заплатил за свое преступление».

Дуг открыл панель управления. Под ней находились блокираторы: один отключал аварийную сигнализацию; три других устанавливали последовательность отсоединения отсеков корабля в случае аварии. Дуг переключил один из них и закрыл панель. Затем перевел рычажок до упора вверх. Его ком-лазер уже был наведен на корабль Грега.

Посмотрим…

Хукер выключил двигатель, чтобы уменьшить температуру корпуса. Теперь у него появился шанс. Его лазер направлен точно на нос корабля Грега, защищенный менее всего. Массивная, почти неуязвимая громада рэмскопа поглотит большую часть излучения; но жилая часть, превосходящая его по размерам, все же получит свою долю. В конце концов, стены начнут плавиться.

Но он убьет Грега первым.

Хукер вернулся на массажную кушетку, чувствуя страшную усталость.

Между тем жилая часть продолжала нагреваться. Когда Дуг почувствовал, что больше не может терпеть, он поднялся наверх и переключил еще один блокиратор. Теперь системы охлаждения будут работать на полную мощность. Вглядевшись в монитор, он понял, что эта мера была излишня. Пурпурное сияние исчезло с экрана. Видимо, лазер Лоффьера перегорел или потерял свою мишень, хотя его корабль все еще следовал за ним. Хукер запустил двигатель, отключил лазер и направился к Миру Очарованных.

Он обернулся.

Корабль Лоффьера упорно держался позади, хотя Хукер давно пришел к убеждению, что его ком-лазер перегорел. Несколько раз он пытался вызвать его, но не получал ответа.

Сейчас Дуг решил попробовать еще раз…

— Грег, ты преследуешь меня уже три с половиной года. Хочешь добиться справедливости на Мире Очарованных? Что ж. Но сейчас я собираюсь разворачиваться. Пожалуйста, сделай то же самое.

Сейчас Хукер находился в относительно вменяемом состоянии, благодаря действию автодока. За это время он почти позабыл о Лоффьере, или, по крайней мере, научился воспринимать его как деталь пейзажа. Кроме того, ему пришла в голову важная деталь: у Лоффьера тоже был «док», и наверняка он им пользовался. Конечно, аппарат не всесилен, но, по крайней мере, Хукер надеялся на то, что Грег все же прибегнет к защите закона, нежели к оружию.

Он подключил гироскопы и развернулся. Теперь маленькая светлая точка оказалась прямо по курсу. Хукер напряженно следил за ней, ожидая поворота. Лоффьер сильно отстал в этой гонке; кроме того, рэмкорабль Дуга уничтожил часть топлива его корабля.

Спустя несколько часов после поворота крошечная точка начала двигаться. Слава Богу, он услышал. Точка превратилась в яркую линию… и вернулась на исходную позицию.

— Да нет же! Не туда, идиот! Давай, разворачивайся! — нетерпеливо воскликнул Хукер. Корабли летели точно навстречу друг другу.

Дуг поспешно развернулся. «Я должен был догадаться! Он хочет протаранить меня… Если приблизиться к его рэмскопу на расстояние, меньшее, чем три сотни миль…»

Ситуация была патовая. Лоффьер не мог догнать Хукера; Хукер не мог оторваться от Лоффьера. Но правом выйти из игры обладал лишь Грег.

Лафери прибыл на Плато. В то время обычной практикой на Земле было финансировать такие перелеты в один конец с банальной целью избавиться от перенаселенности. На свой шестидесятилетний юбилей Лафери, порядком устав от должности государственного чиновника, принял предложение ООН уйти на покой и поселиться на одной из планет-колоний. Его выбор пал на Плато, поскольку его заинтересовало общественное устройство этой колонии. Когда он в достаточной мере изучил его, то решил стать юристом.

— Это будет не так-то просто, — возразил полицейский, к которому Лафери подсел в баре, предложив угощение в обмен на информацию. — Наши законы не так запутанны, как на Земле, но у вас может возникнуть сложность с пониманием морально-этических аспектов, кроющихся за ними.

— Простите?

— Ну… как бы это вам объяснить… — полицейский почесал в затылке. — Вот что, сейчас регистрационные конторы еще открыты. Давайте пройдем туда и я вам наглядно продемонстрирую несколько примеров.

Пройдя несколько контрольно-пропускных пунктов, они оказались в картотеке. Полицейский огляделся, сосредоточенно нахмурился.

— Пожалуй, начну с самого простого, — он вытащил из ящика кассету и вставил ее в видеомагнитофон.

— Это же Хукер! — воскликнул Лафери, вглядываясь в лицо на экране. — Черт! Я послал вам тогда предупреждение. Была надежда на то, что автодок излечит его. Кажется, я виновен не меньше него.

Коп холодно посмотрел на него.

— Вы могли остановить его?

— Нет. Но я мог подчеркнуть в донесении степень его потенциальной опасности.

— Теперь вы понимаете логику, таящуюся за наказанием Хукера?

— Боюсь, нет. За убийство по небрежности он получил два года исправительно-трудовой психотерапевтической колонии. Кстати, психотерапия на Земле — давно забытое искусство. Я не спрашиваю, почему только два года, но мне непонятно, почему — убийство по небрежности?

— Так вот здесь и кроется суть проблемы. Он же невиновен, не так ли?

— Хм. Мне кажется, виновен.

— Но мы же знаем, что он был невменяем. Это вполне законный аргумент.

— Тогда за что же он отбывал наказание?

— За то, что позволил себе дойти до состояния невменяемости. Как всякий потенциальный параноик, Хукер был обязан следить за своим здоровьем и вовремя пользоваться автодоком. Он пренебрег этим. В результате погибло четверо. Убийство по небрежности.

Лафери кивнул. Голова у него шла кругом.

— На этой кассете нет продолжения истории, — добавил полицейский, — Лоффьер пытался убить Хукера.

— Каким образом?

— Хукер покинул Плато. Лоффьер последовал за ним. У них произошла дуэль на ком-лазерах. Предположим, Хукер победил и убил Лоффьера. Что вы на это скажете?

— Самозащита.

— Ни в коем случае. Убийство.

— Но почему?

— Лоффьер находился в невменяемом состоянии. Его безумие — последствие преступления, совершенного Хукером. Хукер, в свою очередь, будучи в здравом рассудке, мог скрыться, или позвать на помощь, или вступить в переговоры. Если бы он в данной ситуации убил Лоффьера, то получил бы пятьдесят лет.

— Да, вы правы, пожалуй, мне лучше выращивать капусту. Но что стало с этими двумя?

— Не знаю. Ни один из них еще не вернулся.

Пятьдесят лет?

Взмах комариного крыла.

Охота близилась к концу. Сперва Хукеру удавалось держать своего преследователя на порядочном расстоянии, так как корабль Лоффьера все время находился в зоне действия рэмскопа его корабля. Одно время ему удалось оторваться на несколько световых лет. Но сейчас Грег настигал, поскольку корабль Дуга достиг конечной скорости. Дело в том, что если предельная скорость термоядерного двигателя превышает скорость движения межзвездного водорода, атакующего рэмскоп, корабль не сможет ускорить ход. Хукер достиг этого предела десятки тысяч лет назад, как и Грег, впрочем. Но корабль Грега использовал водород, который пропускал рэмскоп Хукера; таким образом, он медленно, но неуклонно приближался.

Было время, когда Хукер надеялся, что Грег сдастся и повернет назад; ну когда-нибудь он все же должен понять всю бессмысленность этой погони! Но шли годы, плавно переходящие в десятилетия, а погоня не прекращалась. Дуглас часами сидел, тупо уставившись в монитор, наблюдая, как звезды проползают мимо год за годом.

Проходили столетия. Хукер все так же проводил дни перед экраном заднего обзора. Теперь звезды почти не попадались; лишь смутно различимые огоньки галактик мерцали вдалеке.

Теперь он настолько подчинил свою жизнь строгому распорядку, что превратился в робота. Корабельные часы распределяли его жизнь по минутам, в означенное время отправляя его в автодок, на кухню, в спортзал. У него давно не возникало ни одной самостоятельной мысли. Теперь он выглядел скорее как состарившийся механизм, нежели как человек в возрасте. Издалека ему все еще можно было дать не больше двадцати; док хорошо позаботился о нем. Но возможности аппарата все же ограничены: в эпоху его создания предельный возраст человека не превышал четырехсот лет. Таким образом, люди тогда еще не представляли себе, какой дополнительный уход может понадобиться человеку, перешагнувшему десятитысячный рубеж. Лицо Дуга оставалось юным, но кожа потрескалась, мускулы давно уже не подавали признаков подвижности и алгоритмы перемещения в пространстве впечатались в подкорку. К этому времени погоня потеряла для него всякий смысл, ибо мыслить самостоятельно он разучился.

Они приблизились к ядру Галактики. Казалось, что разноцветные сверкающие краски — желтые, голубые, зеленые, красные — выливаются в густые вязкие чернила. Вся эта масса вертелась в огромном водовороте — бесконечная круговерть звезд, спрессованных так плотно, что чернота исчезала, отступала на второй план. На них было бы невозможно смотреть, если бы не звездная пыль, несколько приглушавшая яркость.

В этой поистине волшебной игре красок Хукер потерял Лоффьера. Он по привычке увеличил масштаб обзора. Ядро Галактики приблизилось. Дуг залюбовался красными гигантами, и лишь спустя некоторое время заметил голубовато-белую точку прямо по центру. Хукер тупо наблюдал за ее приближением; лишь через час в его мозгу зашевелилась мысль. Емкость его памяти почти переполнилась, но мозг все еще работал и сознание было ясным.

«Интересно, какое повреждение я ему нанес?»

Мысль затуманилась и попыталась ускользнуть, но Дуглас усилием воли удержал ее, подсознательно догадываясь, что она несет ценную информацию.

«Так… я держал луч лазера включенным; наверняка его корабль поврежден и лазер перегорел. Надо покончить с ним… Надо только подождать, пока он подлетит поближе…»

Мысль прервалась, растворилась в полубессознательной дымке… и вернулась через два дня.

«Интересно, насколько поврежден его корабль? Как бы это узнать?»

Через полтора месяца Хукер нашел решение проблемы: можно развернуть корабль боком — Лоффьер сделает то же самое и таким образом, его борт окажется в уязвимом положении.

Так он и сделал.

Затем Дуглас сфокусировал один из боковых экранов обзора, увеличил изображение до максимума и стал ждать. Вскоре подошло время принимать ванну, и он привычно встал было с кресла, но тут же сел и вцепился в подлокотники: нельзя покидать рубку в такой ответственный момент. Он весь дрожал, стуча зубами; смертельный холод разливался по телу.

Лоффьер медленно развернулся, и тут Хукер понял, почему он никогда не вернется домой. Жилая часть — самая непрочная и уязвимая — отсутствовала напрочь. Лазер Дугласа давным-давно расплавил ее, оставив лишь обломки, отполированные по краям молекулами газа, попадающими в поле рэмскопа. Лоффьер умер не сразу; он успел запрограммировать автопилот на столкновение с кораблем противника. Возможно, Грег давно сдался бы. Но автопилот был бездушной машиной и не знал усталости.

Хукер отключил монитор и спустился в сауну. Весь его распорядок полетел к чертям из-за этой задержки. Он все еще пытался вернуться к привычному ритму жизни, когда, несколько лет спустя, поле рэмскопа Лоффьера накрыло его корабль.

Два пустых звездолета на полной скорости мчались к краю Вселенной.

НЕПОЛНОЦЕННЫЕ

Мы летели над пустыней на скайциклах. Неяркое красноватое солнце Дауна наблюдало за нами с высоты. Я пропустил Джилсона вперед. Сегодня он — мой проводник. Я — типичный домосед и большую часть жизни провел на Земле, где любой летательный аппарат считается нелегальным, если он не полностью автоматизирован.

Мне нравится летать. Правда, у меня пока не очень получается, но наш маршрут довольно прост.

— Здесь, — сказал Джилсон.

— Где?

— Вон там. Лети за мной.

Его скайцикл плавно повернул налево и начал снижаться. Я неуклюже последовал за ним.

— Вон тот маленький конус?

— Ага.

Отсюда пустыня казалась безжизненной — насколько вообще может казаться пустыня на любой обитаемой планете. Внизу, почти невидимые с высоты, торчали какие-то остроконечные сухие растения, запасающие воду в стволах; их цветы распускались после дождя и сбрасывали семена, таившиеся в почве в ожидании следующих осадков, через год — а может быть, через десять лет. Тощие теплокровные млекопитающие, размером с лисицу, шустро перебегали от куста к кусту.

Мы приблизились к небольшому холмику, футов пять в высоту, покрытому густой шерстью, с лысой закругленной макушкой. Его прилизанные волоски по цвету не отличались от красноватого песка, окружающего нас. Мы приземлились рядом и вышли из машин.

Кажется, меня принимают за идиота… Эта штука вовсе не похожа на животное; скорее на большой кактус. Иногда у кактусов отрастают такие лохматые колючки.

— Мы как раз позади него, — негромко заметил Джил-сон, темноволосый неразговорчивый здоровяк средних лет. Я уговорил его показать мне пустыню за приличное вознаграждение, но оно не сделало его дружелюбнее. Казалось, он нарочно это подчеркивает.

Мы обогнули холмик, и я засмеялся. Прямые длинные волосы обрамляли его наподобие юбки до самой земли. Несколькими дюймами выше из шерсти торчали две лапы, размером и формой напоминающие передние лапы датского дога, но голые и розовые. Чуть выше виднелись еще две лапки, с кривыми безжизненными пальцами. Над всем этим прилепилась метровая безгубая щель рта, полускрытая волосами, чуть изгибающаяся на концах. Никаких признаков глаз я не заметил. Вообще, этот странный холмик был похож на идола каменного века или карикатуру на средневекового монаха.

Джилсон терпеливо подождал, пока я перестану смеяться.

— Он забавный, но умный. Под этой лысой башкой мозгов больше, чем у нас с тобой, вместе взятых.

— А он… оно пыталось когда-нибудь с тобой разговаривать?

— Ни со мной, ни с кем другим.

— Оно умеет делать что-нибудь?

— Чем? Ты посмотри на его руки! — Джилсон изумленно уставился на меня. — Ты же именно это хотел увидеть, разве нет?

— Да. И я зря проделал долгий путь.

— Во всяком случае, ты его увидел.

Я снова засмеялся. Безглазый, неподвижный, мой потенциальный клиент сидел тихо, как раскормленная комнатная собачка.

— Пойдем. Я возвращаюсь.

Бесполезная затея. Чтобы попасть сюда, я две недели провел в гиперпространстве. Конечно, дорожные расходы идут за счет фирмы, но в конечном итоге платить придется мне. Когда-нибудь я унаследую дело отца.

Джилсон молча взял чек, сложил его пополам и засунул в карман куртки.

— По стаканчику? — предложил он. — Я угощаю.

— Идет.

Мы оставили скайциклы, взятые напрокат, в центре города и двинулись вниз по улице, пока не оказались перед огромным серебристым кубом с мигающей неоновой надписью: «Ирландская кофейня Чиллера». Внутри помещение было так тесно уставлено мягкими полукруглыми диванами, что я едва протиснулся между ними. Перед каждым диваном гнездился маленький круглый столик. Посреди зала возвышалось, достигая потолка, некое блестящее сооружение, похожее на гигантское дерево, увешанное мишурой. Барная стойка располагалась под ним на высоте двадцати метров.

— Неплохое местечко, — сказал Джилсон. — Сначала эти кресла были задуманы как летающие — ну, знаешь, садишься и маневрируешь в воздухе куда тебе надо. — Он, видно, ждал охов и ахов с моей стороны. Я не выразил и тени удивления. Он продолжил: — Жаль, ничего из этого не вышло, хотя идея была хорошая. Вот представь: если людям за разными столиками хотелось присоединиться друг к другу, они просто поднимались вверх и соединяли свои кресла с помощью магнита.

— Звучит забавно.

— Да, так и было. Только парень, который это придумал, должно быть, забыл, что люди приходят в бар надраться. Ну и начался беспредел. Они сталкивались в воздухе со всего размаха; поднимались под потолок и оттуда проливали на посетителей напитки — одним словом, бардак. Я помню, одного парня даже скинули с дивана. Он бы разбился насмерть, если бы эта штука в центре не подхватила его.

— Поэтому устроители прикрепили их к полу?

— Нет. Сначала они попытались автоматизировать курс; но бесполезно. Лить сверху напитки стало популярной забавой, превратилось в азартную игру. Однажды какой-то идиот додумался замкнуть автопилот — но забыл, что ручное управление отключено. Ну и свалился на каких-то важных птиц. Вот тогда они и отказались от этой затеи.

Приплывший поднос подал нам два охлажденных стакана и бутылку «Голубого Огня» урожая 2728 года. В этот час народу в баре было мало. Я рассказал Джилсону, почему «Голубой Огонь» называют «миротворцем»: гибкая пластиковая бутылка с узким выступающим горлышком действительно была похожа на увесистую дубинку.

Джилсон разговорился, да и я болтал без умолку. Не то чтобы у меня было хорошее настроение: вдалеке от Земли, от друзей, от работы, в этом Богом забытом месте. Даун — бывшая колония Кцинти, полузаброшенный малозаселенный мирок, все еще носивший отпечатки войны; планета, на которой фермерам приходилось выращивать зерновые с помощью ультрафиолетовых ламп.

Мы заказали еще бутылочку. Шум постепенно нарастал: приближался час коктейля.

— Не возражаешь, если мы поговорим о бизнесе?

— Нет. О чьем?

— О твоем.

— Нисколько. Мог бы и не спрашивать.

— Видишь ли, у нас так принято. Некоторые не любят делиться своими коммерческими секретами. Другие просто хотят расслабиться и забыть о работе.

— А, тогда понятно. Ну, спрашивай.

— Почему ты произносишь слово «Неполноценные» словно бы с большой буквы?

— Ну, если бы я произносил его как обычно, ты бы подумал, что имеются в виду люди, так? Потенциальные параноики, аллергики, инзалиды и т. д. В действительности я имею дело с существами, обладающими сознанием, но не наделенными конечностями.

— Типа дельфинов?

— Вот именно. Кстати, а на Дауне водятся дельфины?

— Разумеется! Вся наша рыбная промышленность на них и держится.

— Видел когда-нибудь у них такие штуки, похожие на лодочный мотор с двумя присоединенными к нему металлическими клешнями?

— Руки Дельфина. Конечно, я знаю. Мы продаем им много чего — инструменты, акустические приборы, чтобы приманивать рыбу; но Руки Дельфина — самая нужная для них вещь.

— Ну вот, я их произвожу.

Джилсон в изумлении вытаращил глаза. Затем… Я почувствовал, как он отдаляется, уползает в свою раковину, видимо, подавленный мыслью о том, что человек, сидящий напротив него, может купить весь Даун. Черт! Придется сделать вид, будто я ничего не заметил.

— Правильнее было бы сказать — их производит фирма, принадлежащая моему отцу. Однажды я возглавлю «Гарви лимитед», но сначала мой прадедушка должен отойти в мир иной. Правда, сомневаюсь, что он вообще туда собирается.

Джилсон натянуто улыбнулся.

— Да, я знавал таких людей.

— Ага. Старея, они усыхают, становятся жестче, энергичнее, словно в них спрятан невидимый моторчик. Джи-в-квадрате — один из таких. Великий человек.

— Кажется, ты гордишься им. А почему он обязательно должен умереть?

— Ну, это обычай. Сейчас во главе компании стоит отец. Если у него возникают проблемы, он идет к своему отцу, который вел дела до него. Если Джи-первый не сможет их разрешить, они оба идут к Джи-в-квадрате.

— Забавные имена.

— Не очень. Это тоже давняя традиция.

— Извини. А что ты делаешь на Дауне?

— Мы ведь работаем не только с дельфинами. Вот смотри. Человечеству известно три вида животных, обладающих сознанием, но не имеющих рук, так?

— Больше. Вот кукольники пользуются ртом, и…

— Но они сами делают инструменты, черт возьми! А я говорю о зверях, которые себе обыкновенный топор не смогут вытесать: дельфины, бандерсначи и та волосатая штука, что мы видели сегодня.

— Грог. Ну и?

— Разве ты не понимаешь, что в масштабах Галактики их может быть неисчислимое множество?! Мозги есть — а рук нет! У меня при одной мысли об этом мурашки по коже бегают. Ты только представь — мы будем открывать все новые и новые планеты и встречать все новых и новых разумных тварей. Что нам с ними делать?

— Сконструировать для них руки.

— Да, но мы же не можем их просто взять и подарить. Если один биологический вид впадает в зависимость от другого, он становится паразитом.

— Ну а как насчет бандерсначей? Им ты тоже делаешь руки?

— Разумеется. Бандерснач в два раза крупнее бронтозавтра. У него гибкий скелет, но суставы отсутствуют; по обеим сторонам головы расположены пучки чувствительной щетины. Они живут на равнинах Джинкса, питаясь травой, растущей вдоль побережья. Глядя на них со стороны, можно подумать, что это самые беспомощные существа во всей Галактике — пока они не набрасываются на тебя, словно падающая гора.

— Ясно. Ну а как они расплачиваются с вами?

— Охотничьи привилегии. Джилсон в ужасе уставился на меня.

— Не верю!

— Да я сам сначала не верил, однако это правда. Бандерсначи вынуждены контролировать прирост населения из-за нехватки пищи. Кроме того, им ужасно скучно, можешь себе представить? Так вот, они заключили договор с правительством Джинкса. Например, кому-нибудь захотелось приобрести чучело бандерснача. Он обращается в специальную организацию, где ему выдают лицензию и инструкцию по снаряжению — атмосферное давление в низинах слишком высокое для человека, а температуры воздуха достаточно, чтобы поджарить его за минуту. Также его информируют об ограничениях на вооружение: за применение оружия, не предусмотренного договором, можно надолго загреметь за решетку. Кому-то удается вернуться назад с добычей, кто-то остается там навсегда. В любом случае, бандерсначи получают восемьдесят процентов с каждой лицензионной платы, что составляет примерно тысячу звезд чистоганом. На них они и покупают себе все необходимое.

— И «Руки»?

— Разумеется. А, вот еще что: бандерснач не способен управлять «Руками» при помощи языка, как это делает дельфин. Нам приходится имплантировать пульт управления непосредственно в нервную систему животных хирургическим путем.

Джилсон покачал головой и заказал еще одну бутылку.

— У них есть и другие способы заработка. Например, Институт Знаний изучает особенности жизни организмов в условиях высокого давления. Бандерсначи участвуют в проведении опытов.

— Значит, ты приехал сюда в поисках нового рынка?

— Мне стало известно, что здесь обнаружена сознательная форма жизни, не использующая орудия труда.

— Ты разочарован?

— Что-то в этом роде. Слушай, Джилсон, а с чего ты взял, что грог наделен сознанием?

— У него огромные мозги.

— И все?

— Все.

— Ну, их мозги могут принципиально отличаться от наших. Нервные клетки…

— Гарви, мы уже полезли в дебри. Давай оставим этот разговор, — Джилсон привстал и оглядел помещение. — Глянь-ка, вон там моя кузина со своим другом. Давай присоединимся к ним. Уже давно пора пообедать.

Шерон и Луис собственноручно приготовили нам обед, купив все необходимое в супермаркете. При виде сырой необработанной пищи меня слегка затошнило; надеюсь, никто не заметил этого. Однако обед оказался весьма вкусным.

После еды и приличествующей случаю беседы я вернулся в отель и заснул, как убитый. Утром нужно вернуться на корабль.

Проснувшись посреди ночи, я уставился в потолок. Почему-то вдруг отчетливо вспомнился лысоватый круглый холмик, прячущий в шерстяном покрове насмешливую улыбку. Он явно что-то скрывал, и сегодня утром я был близок к разгадке… Но в чем она крылась?

Я встал и заказал чашку горячего шоколада и сэндвич из тунца. Что-то в нем было. Эти безжизненные лапки… Откуда у неподвижного существа развитый мозг? А чем они питаются? Видимо, им приходится ждать, пока пища сама не приблизится к ним, наподобие морских анемонов или орхидеи Гаммиджи, которую я держу в своем кабинете, шокируя гостей.

И зачем им разум? Сидеть и размышлять о жизни?

Завтра же свяжусь с Джилсоном.

В одиннадцать утра мы прибыли в зоопарк.

За решеткой копошилось что-то, отдаленно напоминающее волосатого бульдога. У животного отсутствовал нос, и рот в точности повторял вчерашнюю картину. Длинные пальцы передних лап растопыривались в стороны наподобие цыплячьих.

— Узнаю эти лапы.

— Да, это молодой грог, — объяснил Джилсон. — В этом возрасте они начинают спариваться. Затем самка находит скалу, устраивает гнездо и, высидев положенный срок, производит потомство. Хотя это всего лишь теория — в неволе они не размножаются.

— А где самцы?

— В соседней клетке.

Самцы, по размерам и темпераменту напоминающие чихуахуа, скалили подковообразные зубы.

— Послушай, Джилсон, если они — разумны, то почему сидят в клетках?

— Подожди с выводами — ты еще в лаборатории не был. И вообще, не забывай — никто еще не доказал, что они наделены разумом, а до тех пор это всего лишь экспериментальные животные.

Гроги издавали какой-то странный, едва уловимый, приятный запах. Я вгляделся в подвижную самочку.

— Что же происходит с ними потом? Почему они перестают двигаться?

— Не знаю. Помнишь, что ученые сделали с дельфинами, когда те пытались продемонстрировать наличие интеллекта?

— Ну да. Пробы мозга и заключение в клетки. Но ведь это было давным-давно!

— То же самое происходит сейчас и с грогами.

До Лаборатории Ксенобиологических Исследований мы добрались к полудню. Небольшое здание прямоугольной формы, окруженное голыми бурыми полями с уходящими в перспективу рядами ультрафиолетовых ламп на высоких столбах, находилось на окраине города. В отдалении виднелась река Хо.

Нас встретил доктор Фуллер, высокий костлявый альбинос.

— Значит, вы интересуетесь грогами? Ну что ж. Их очень трудно изучать, скажу вам прямо. Их поведение ни о чем нам не говорит. Они просто сидят. Когда что-нибудь съедобное подходит близко, гроги съедают его. Единственная особенность: они навсегда остаются молодыми.

Он подвел нас к клеткам с малышами. Как ни странно, они не залаяли, да и Фуллер смотрел на них с нежностью, как любящий папаша. Я сразу проникся к нему симпатией. Даун, наверное, кажется ему раем по сравнению с МСД: круглый год лето, цветы и не нужно принимать танин.

— Маленькие гроги легко обучаемы, — признался он. — Неплохо ориентируются в лабиринте, например. Но, к сожалению, разумом не наделены. Скорее, они умны, как могут быть умны собаки — не больше того. Зверюшки быстро растут и ужасно много едят. Вот посмотрите, — он достал из клетки жирную круглую самку. — Через пару дней она уже будет искать место для гнездовья.

— И что вы потом собираетесь делать? Отпустите ее на свободу?

— Продолжим наблюдать за ней. Мои помощники нашли подходящую скалу и построили клетку вокруг нее. Самочка войдет внутрь, и мы уберем клетку. Правда, пока этот эксперимент не удавался: они умирали. Просто отказывались от еды, даже если мы предлагали им живое мясо.

— Тогда почему вы решили, что на этот раз получится?

— Ну, я надеюсь… Может быть, нам удастся хотя бы понять, в чем наша ошибка.

— Хм. Скажите, доктор, бывали ли в вашей практике случаи нападения грога на людей?

— На моей памяти — ни разу.

Ответ меня вполне удовлетворил, поскольку я продолжал искать доказательства их разумности. В такой же ситуации находились ученые, впервые предположившие наличие сознания у семейства китовых. Уже тогда было широко известно, что дельфины не раз помогали утопающим, и никогда не нападали на людей.

— Может быть, секрет прост — человек слишком велик для грога. Вот, взгляните сюда, — доктор Фуллер включил микроскоп. На экране была изображен сегмент нервной клетки. — Этот образец взят из мозга взрослого грога. Их нервная система передает импульсы со скоростью, уступающей человеческой — но не намного. Эксперимент показал, что возбужденный нерв может передать энергию соседнему нерву, как это происходит у земных хордовых.

— А как вы лично считаете, доктор — взрослые особи обладают интеллектом?

Этого доктор Фуллер не знал. Но было видно, что вопрос задел его за живое. Его уши налились малиновым цветом. Возможно, он чувствовал себя виноватым из-за того, что был не в силах дать четкий и ясный ответ.

— Тогда другой вопрос. Существует ли какой-нибудь эволюционный фактор, способствовавший развитию их сознания?

Доктор помедлил.

— Вот что я вам скажу. Есть в природе некое наземное морское животное, которое начинает жизнь в виде свободно плавающего червя с хордой. Позднее оно устраивается на постоянное место обитания и остается неподвижным, при этом хорда постепенно исчезает.

— Забавно! А что такое хорда? Доктор рассмеялся.

— То же самое, что и ваш спинной мозг. Хорда — цепь нервных клеток, разветвляющаяся на отдельные каналы. Простейшие организмы обладают рецепторами, расположенными хаотично, без какой-либо определенной системы. Более сложные формы прячут хорду внутри позвоночника.

— А этот зверь, наоборот, избавляется от нее?

— Именно. Своего рода инверсное развитие, деградация.

— Но гроги сюда не относятся?

— Нет. Но в то же время я не могу представить себе фактора, способствующего эволюционированию их мозга. Им он просто не нужен — отсутствует всякая необходимость. Всю свою жизнь эти животные проводят в неподвижности, дожидаясь, пока какой-нибудь подходящий кусок еды не пропрыгает мимо. Пойдемте, я покажу вам центральную нервную систему грога — тогда вы и сами поймете мое замешательство.

Мозг сферической формы имел весьма странный цвет: серый, почти совсем как у человека, но с желтоватым оттенком, который, возможно, являлся защитным слоем. Заднего мозга было почти не разглядеть; спинной мозг представлял собой мягкую тоненькую белую жилку, сужающуюся к концу почти до размеров нити. Как мог функционировать этот гигантский мозг с таким спинным отделом?

— Полагаю, большинство нервных каналов тела не проходит через спинной мозг.

— Ошибаетесь, мистер Гарви. Я сам долго пытался найти дополнительные нервные окончания — но безуспешно.

— Скажите, док, а их нервная ткань чем-либо отличается от ткани подвижных организмов?

— Нет. Отличие лишь в том, что у подвижных форм мозг меньшего размера, а позвоночник — наоборот, толще. Как я уже сказал, они весьма разумны — как могут быть разумны, например, собаки.

— Спасибо, док. Вы знаете, что испортили мне день?

— Весьма польщен, — доктор Фуллер подмигнул мне. Мы явно симпатизировали друг другу.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы вышли из лаборатории. Я остановился взглянуть на небольшой загон, выстроенный во дворе: большая плоская скала, окруженная песком и огороженная забором. Рядом, в загончике поменьше, копошились белые кролики.

— Последний вопрос, док. Как они питаются при своей полной неподвижности?

— О, для этой цели гроги пользуются длинным гибким языком. Хотел бы я хоть раз на это посмотреть. Они отказываются есть в присутствии человека.

Мы попрощались и оседлали скайциклы.

— Сейчас только пятнадцать десять, — сказал Джилсон, — Не хочешь еще разок взглянуть на того грога?

— Да, пожалуй.

— Если отправимся прямо сейчас, то успеем вернуться засветло.

Я кивнул, и мы повернули на запад. Под ногами промелькнула узкая лента реки Хо; затем потянулись бесконечные бурые поля.

Ну не могут они обладать разумом, думал я. Не могут.

— Что? — удивленно отозвался Джилсон.

— Ох, извини. Я разговаривал вслух?

— Да. Ты помнишь те мозги, что нам доктор показывал?

— Ну?

— Так чего ж ты до сих пор сомневаешься?

— Но зачем им разум?

— А зачем он дельфину? Или кашалоту? Или бандерсначу?

— Сам подумай. Дельфину приходится добывать себе еду, так? Кроме того, он вынужден как-то защищаться от касаток. Перед кашалотом стоит аналогичная угроза в виде китобойного судна. Чем сообразительнее они будут, тем дольше проживут, логично? Вспомни — китовые относятся к классу млекопитающих, и следовательно, их мозг развивался когда-то на суше. Затем они выбрали океан в качестве среды обитания, и их пропорции увеличились вместе с объемом мозга. Чем лучше развито их «серое вещество», тем легче им управлять своим телом в воде.

— Ну ладно. А бандерсначи?

— Ты прекрасно знаешь, что эти животные возникли не в результате эволюционных процессов.

Повисла пауза.

— Что? — Джилсон изумленно уставился на меня.

— Ты правда не в курсе?

— Никогда не слышал об этом. И я рассказал ему.

Примерно миллиард лет тому назад по Земле разгуливали разумные двуногие существа. Разумные — но не слишком. Однако они обладали природной способностью управлять сознанием всех остальных организмов. В анналах истории эти существа известны как Рабовладельцы. На пике расцвета империя Рабовладельцев включала в себя большую часть Галактики.

Тнактипы — одна из порабощенных рас — в отличие от своих хозяев обладали высокими интеллектуальными способностями и были широко известны своими опытами в области биоинженерии. Они конструировали для Рабовладельцев различные приспособления: воздушные растения, фазовые деревья с сердцевиной из твердого ракетного топлива, гоночных животных. К числу их изобретений принадлежали и бандсрсначи, чье мясо было съедобным и весьма питательным.

Пришел день, когда Рабовладельцы внезапно поняли — большая часть изобретений тнактипов — не что иное, как ловушки. Хозяева недооценили своих рабов — бунт давно назревал и набирал обороты. Началась война. К несчастью, Рабовладельцы использовали оружие, уничтожившее не только тнактипов, но и все живое в Галактике. Оставшись без своих рабов, они и сами долго не протянули.

Жалкие останки Империи прятались в самых отдаленных уголках Вселенной. Некоторые из них были артефактами, защищенными от воздействия времени статическими полями; другие — мутировавшими изобретениями тнактипов: подсолнухами, фазовыми деревьями, воздушными растениями, болтающимися в пространстве в целлофановых пузырях; ну и конечно, бандерсначи. Как раз эти милые зверюшки принадлежали к числу ловушек, созданных хитрыми тнактипами — они обладали подвижностью, и использовались в качестве шпионов. Каким-то образом биоинженерам удалось сделать их неуязвимыми и неподвластными силе Рабовладельцев.

Джинксианские бандерсначи обитают в густом тумане с очень высоким атмосферным давлением; питаются чем-то вроде закваски, которую собирают на побережье посреди отбросов. Они обладают сознанием — но им совершенно не о чем было думать. До тех пор, пока не появился человек.

— И кроме того, они не поддаются мутации, — добавил я. — Так что о них можешь забыть. Это исключение, подтверждающее правило. Все остальные Неполноценные нуждались в мозгах прежде, чем получили такую возможность.

— Получается, что все Неполноценные относятся к семейству китовых, родом из земного океана.

— Ну…

Джилсон насмешливо фыркнул. И он был прав, черт возьми. Все они действительно принадлежали к китовым.

Тем временем равнины незаметно сменились пустыней. Я уже гораздо увереннее ощущал себя на скайцикле и без особого труда спустился на несколько футов. Отсюда пески казались живыми. Вот покатился дикий родственник нашего земного перекати-поля — надменно торчащий сухой стебель какого-то растения с мясистыми, острыми по краям листьями — чтобы отпугивать травоядных. Вон там, чуть поодаль, какое-то хитроумное животное пристроилось возле такого же куста и выедает у этих листьев сердцевинку. Завидев нас, оно подняло мордочку и испарилось. А здесь — вот чудо! — алый всполох: какой-то кустарник выбрал странное время для цветения — но до чего красиво! В красноватых лучах здешнего солнца окружающее больше всего напоминало ночной клуб…

Неожиданно я захотел пить. Наклонился, нащупал в бардачке фляжку, осторожно отхлебнул и… чуть не подавился. Мартини! Настоящий мартини, немного сладковат, зато холоднее льда! я сделал еще пару глотков, смакуя напиток.

— Кажется, жители Дауна начинают мне нравиться.

— С чего вдруг? — отозвался Джилсон.

— Ни одному домоседу не придет в голову положить фляжку с мартини в наемный скайцикл, если его об этом не попросят предварительно.

— Гарри — неплохой парень. Мы на месте.

Я посмотрел вниз, отыскивая глазами волосатый холмик. Он вынырнул из тени внезапно. Я вдруг отчетливо понял, что именно разбудило меня ночью.

— Эй, что с тобой? — спросил Джилсон.

— Все нормально. Слушай-ка, животные Дауна выделяют твердые экскременты?

— Выделяют что??? А, ну да. Ну ты и загнул, — он приземлился возле плоской скалы, одним концом выдающейся из песка.

— Значит, и гроги тоже? — я озадаченно взглянул на абсолютно чистую поверхность скалы.

— Ага.

Грог по-прежнему сидел неподвижно, глядя прямо на нас и слегка улыбаясь. Я поставил свой скайцикл и обернулся к Джилсону.

— Ладно. Тогда кто же за ними убирает? Джилсон недоуменно почесал в затылке. Затем обошел скалу кругом.

— Забавно, я никогда над этим не задумывался. Может быть, мусорщики?

— Ммм…

— Это так важно?

— Да. Вот, например, большинство животных, ведущих неподвижный образ жизни, обитает в воде, которая уносит прочь все отходы.

— Типа орхидеи Гаммиджи?

— Ну да. У меня есть нечто подобное. Но они обычно живут на деревьях. Цепляются за ветку…

— Понятно, — Джилсону явно стало неинтересно. Несомненно, он прав — чистоту навели животные, питающиеся отбросами. Но зачем им это?

Я пристально посмотрел на грога.

Как правило, Неполноценные страдают от недостатка сенсорной информации. Китовые живут под водой; бандерсначи — в горячем сжатом тумане. Возможно, еще рано делать такие выводы, но одно ясно наверняка — им трудно исследовать окружающую среду. Для этого им обычно требуются специфические приборы и инструменты.

Но у грога, похоже, все еще серьезнее. Слепой, немой, без возможности двигаться… Кошмар!

Я вгляделся в его руки.

Руки… Неподвижные, совершенно бесполезные, судя по всему — но все же руки. Четыре пальца с крохотными коготками, ладошка сложена наподобие землечерпалки.

Стоп!

— Он вообще никогда не развивался! Наоборот — деградировал!

Джилсон удивленно поднял голову.

— В смысле?

— Грог! У него рудиментарные руки. Когда-то это была более развитая форма жизни.

— Или всего-навсего животное, карабкающееся по деревьям, наподобие обезьяны.

— Не думаю. Видимо, в далекие времена он обладал сознанием, подвижностью и прочим в этом роде. Но потом что-то произошло, и гроги утратили свою цивилизацию.

— Почему же он перестал двигаться?

— Может быть, из-за нехватки пищи — чтобы сохранить энергию. Или, предположим, привыкли подолгу смотреть телевизор. Я знаю людей, которые неделями не отрываются от ящика.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Он в ловушке. Сам посуди: глаз нет, осязания лишен, руки неподвижны. Словно слепой, глухой и немой малыш в стерильной камере.

— Да, но у него есть мозги.

— Подобные нашему аппендиксу — они тоже скоро деградируют.

— Хорошо, если ты так заботишься о них — почему бы тебе не предпринять что-нибудь существенное?

— Я даже не знаю. Может быть — эвтаназия… Нет. Давай вернемся в город.

Я разочарованно побрел прочь, едва переставляя ноги. Пора возвращаться на Землю. Есть люди, которым ни один доктор не в силах помочь; оказывается, у животных может быть то же самое…

В нескольких шагах от скайцикла я сел на песок, скрестив ноги. Джилсон тяжело опустился рядом. Мы молча уставились на грога.

— Чего ждем? — повторял Джилсон время от времени. Я пожимал плечами. Ни один из нас не двигался. Я почему-то был твердо уверен — сейчас что-то произойдет.

Внезапно мы оба, не сговариваясь, повернули головы в противоположную сторону. Какое-то мелкое животное, размером с крысу, приближалось к нам, подпрыгивая. За ним показался еще один, и еще. И вдруг они остановились и, как по команде, сели на задние лапки, глядя на грога. Тот медленно, всем телом, развернулся в их сторону и открыл пасть. Гибкий розовый язык двигался стремительно, подобно молнии. Щелк-щелк — и двух крыс как не бывало. Пасть захлопнулась, нежно улыбаясь. Последняя крыса все еще оставалась неподвижной. Странно… Могли хотя бы попытаться сбежать!

Огромный рот снова беззвучно открылся. Крыса подпрыгнула и приземлилась прямо на извивающийся язык. Рот закрылся в последний раз, и грог снова развернулся в нашу сторону.

Теперь я знал ответы на все, что мучило меня. Грог обладал экстрасенсорными способностями, телекинезом или чем-то в этом роде; он мог управлять сознанием окружающих. Его разум, судя по всему, является побочным эффектом этой внутренней способности. Вот почему они не двигаются — им это просто не нужно. Тысячелетиями гроги спокойно сидели на своих местах, приманивая добычу силой мысли. Им не нужны глаза, так же как осязание, обоняние — они сами воздействуют на органы чувств других животных.

Значит, гроги призывают к себе мусорщиков, убирающих за ними; направляют молодых самочек, указывая им удобные для гнездовья скалы; контролируют процесс формирования потомства и снабжают их едой… Только сейчас мне стало ясно, что грог преднамеренно посылает эту информацию непосредственно мне.

— Но почему я?

Оказывается, гроги прекрасно понимали, чего им не хватает. Они считывали информацию, хранящуюся в мозгу людей, появляющихся поблизости: от первых воинов Кцин-ти до шахтеров, первооткрывателей, туристов. Мой бизнес широко известен по всей Галактике. Гроги фактически запрограммировали Джилсона, внушив ему мысль о наличии у них сознания и заставив его передать это нужному человеку в нужный момент.

Причем, что особенно важно — без свидетелей. Гроги осторожны, и прежде чем принять мое предложение, должны быть полностью уверены…

Не мог бы я им помочь?

Вопрос мягко, но настойчиво пульсировал в мозгу, превращаясь в навязчивую идею. Я замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения.

— Не знаю. Почему вы так долго прятались? Боялись.

— Кого? Нас? Неужели мы такие страшные? Ответа не последовало.

Значит, они боятся даже меня… Меня — беспомощного перед их быстрым, как молния, языком и железной волей. Почему?

Я был уверен, что гроги произошли от какой-то высшей двуногой расы. Эти крошечные ручки… И дистанционный контроль…

Я попытался встать, но не смог — ноги не повиновались мне. Они читали мои мысли.

— Я понял. Вы — потомки Рабовладельцев.

Тотчас же в мозг проникли тихие, успокаивающие волны. Нет, гроги ничего не знают о Рабовладельцах, и никогда о них не слышали. Они были здесь всегда, испокон веков. Их сила весьма ограниченна; не им тягаться с властителями Галактики. Гроги хранят свою тайну из страха быть уничтоженными, истребленными какой-нибудь воинствующей расой.

— Может быть, вы лжете насчет малой дистанции вашей силы — откуда мне знать?

Снова молчание.

Я встал. Джилсон обалдело взглянул на меня, поднялся и машинально отряхнул песок. Затем посмотрел на грога, снова на меня и глотнул.

— Гарви! Что это с нами было?

— А он тебе ничего не сказал?

— Нет… Только велел сидеть тихо. Потом ты с ним разговаривал… И вот я почувствовал, что смогу встать.

— Знаешь, он тоже разговаривал со мной.

— Вот видишь: я же тебе говорил, что это разумное существо!

— Слушай, ты сможешь вернуться сюда завтра?

— Ни за что. Но я могу запрограммировать твой скай-цикл — он запомнит дорогу.

В комнатах отеля напрочь отсутствовали спальные места, приходилось устраиваться на диване. Прошлую ночь я проспал как убитый, пока грог не разбудил меня. Но сегодня… Вряд ли получится.

Шерон и Луис пригласили нас на ужин. На этот раз мы ели дичь, каких-то маленьких птичек. Божественно вкусно!

Разговор шел, естественно, о грогах. Сознание Джилсо-на осталось практически нетронутым, поэтому его приговор был весьма решительным: ни за какие коврижки не приближаться больше к этой пустыне. Да и мне не стоит. Девушки согласились.

Я смеялся над грогом. Да и кто бы на моем месте не стал?

Дельфины, бандерсначи, гроги… Какие они смешные, эти Неполноценные. Дельфин — величайший клоун во Вселенной. Бандерснач — огромная бесформенная белая масса. Но, глядя на него, мы смеемся скорее нервно, потому что эта движущаяся гора не обращает на нас ровно никакого внимания, не больше, чем на улиток под ногами.

Мы смеемся над грогом… Это животное — просто карикатура, персонаж из мультфильма. Пользуясь своей телепатией, словно доктор клизмой, он вталкивал, вдавливал в меня кусочки информации; они вплывали в мозг, словно кристаллики льда.

Я подвергал сомнению все то, что услышал. Например, что даже все гроги Дауна, собравшись вместе, не смогут повлиять на сознание, скажем, джинксианцев. Или то, что они напуганы, беспомощны и ждут от меня помощи. Я изо всех сил старался не верить им — иначе сомнение уйдет, а эти холодные кусочки останутся.

Не смешно.

Их нужно уничтожить. Сейчас же. Вывезти всех жителей с планеты и сделать что-нибудь с солнцем. Или притащить старый добрый рэмкорабль и запустить генератор поля на полную мощность. Но гроги обратились ко мне. Ко мне!

Они так боялись, что их перебьют до одного, едва лишь узнав об их способности. Можно было бы сказать часть правды доктору Фуллеру, чтобы он перестал проводить над ними эксперименты. Но они предпочли страдать молча и при первой же возможности обратились ко мне.

Им что-то нужно — то, что может предоставить только человеческая раса. Видимо, они были готовы что-то нам предложить взамен. Я совсем не был уверен в их кристальной честности, но ведь при желании их можно заставить принять наши условия…

Я встал и заказал ореховое масло, бекон, томаты и сэндвич из латука. Заказ прибыл без майонеза. Я попытался исправить ошибку, но оказалось, что кухонный диспетчер понятия не имел о такой приправе.

Хорошо, что гроги не раскрылись перед расой кцинти тогда, на заре их полного господства на планете — иначе воинствующее племя использовало бы их против нас, землян. Может быть, они употребляли зверюшек в пищу? Если да, то… Нет, вряд ли. Какая из них добыча— они же бегать не умеют.

Неяркие голубые звезды мерцали над черной равниной. Мне пришло в голову отправиться в порт и снять комнату на одном из списанных кораблей. Там, по крайней мере, можно зависнуть в горизонтальном положении. А, бред…

На следующее утро я вылетел в пустыню.

Грог был там. А может, я случайно нашел еще одного. Впрочем, неважно.

Я приземлился и вышел из машины, внутренне сжавшись при мысли о невидимых крошечных щупальцах, проникающих в мое сознание.

Неожиданно возникло ощущение, что меня ждали и мне рады.

— Убирайся, — сказал я. — Убирайся и держись от меня подальше.

Грог не двинулся с места. Ощущение теплого приема не изменилось. Отлично.

Я порылся в бардачке и вытащил тяжелый продолговатый предмет.

— Мне стоило больших трудов откопать его. Это музейный экспонат. Если бы жители Дауна не были так одержимы идеей делать все своими руками, я бы вообще ничего не нашел.

Грог не шевелился.

Я остановился в нескольких шагах от него, вставил лист бумаги между валиками и подключил шнур питания к ручной батарейке.

— Посмотрим, как шустро будет работать здесь твой язычок.

Я уселся, прислонившись спиной к зверю, как раз под его пастью. Отсюда все было хорошо видно.

Язык высунулся стремительно, словно хлыст.

ПОЖАЛУЙСТА НЕ СВОДИ ГЛАЗ С КЛАВИАТУРЫ ИНАЧЕ Я НЕ УВИЖУ БУКВ. ОТОДВИНЬ МАШИНКУ ЧУТЬ ПОДАЛЬШЕ.

Я подчинился.

— Ну, как сейчас?

НОРМАЛЬНО. ТЫ СЛИШКОМ ОЗАБОЧЕН ПРОБЛЕМОЙ СЕКРЕТНОСТИ.

— Возможно. Что вы имеете нам предложить?

КАК РАЗ ТО О ЧЕМ ТЫ ДУМАЕШЬ. МОЖЕМ ПАСТИ ВАШ СКОТ, КОНТРОЛИРОВАТЬ ЗДОРОВЬЕ ЖИВОТНЫХ В ЗООПАРКЕ, ВЫПОЛНЯТЬ ФУНКЦИИ ПОЛИЦЕЙСКИХ.

Несмотря на быстроту движений, грог печатал медленно.

— Ты не будешь возражать, если мы засеем ваши земли травой?

НЕТ. МЫ ТАКЖЕ НЕ СТАНЕМ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ ПОЯВЛЕНИЮ ВАШЕГО ДОМАШНЕГО СКОТА НА НАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ — ПРИ УСЛОВИИ, ЧТО НЕКОТОРЫЙ ПРОЦЕНТ ЕГО БУДЕТ ПРЕДОСТАВЛЕН НАМ В КАЧЕСТВЕ КОРМА. КРОМЕ ТОГО, ХОТЕЛОСЬ БЫ СОХРАНИТЬ ЗА СОБОЙ ВСЕ НАШИ ЗЕМЛИ И ЖИВОТНЫХ.

— Вам нужны новые пространства?

НЕТ. МЫ КОНТРОЛИРУЕМ ПРИРОСТ НАСЕЛЕНИЯ.

— Надеюсь, тебе понятно, что я тебе не доверяю. Разумеется, будут приняты соответствующие меры, чтобы вы не смогли управлять нашим сознанием. Я лично проверю это по дороге домой.

РАЗУМЕЕТСЯ. ТЕМ БОЛЕЕ, ЧТО МЫ НЕ СМОЖЕМ ПОКИНУТЬ ПЛАНЕТУ БЕЗ СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ ЗАЩИТЫ. УЛЬТРАФИОЛЕТОВЫЕ ЛУЧИ ДЛЯ НАС СМЕРТЕЛЬНЫ. ИМЕЙТЕ В ВИДУ — ЕСЛИ, К ПРИМЕРУ, ВАМ ЗАХОЧЕТСЯ ИМЕТЬ ПАРОЧКУ ГРОГОВ В ЗООПАРКЕ.

— Я позабочусь об этом. Кстати, неплохая идея. Так. А чем мы можем расплатиться? Как насчет Рук Дельфина?

НЕТ, СПАСИБО. НАМ НУЖНЫ ЗНАНИЯ. ЭНЦИКЛОПЕДИИ НА МАГНИТНЫХ ЛЕНТАХ, ДОСТУП В ВАШИ БИБЛИОТЕКИ. А ЛУЧШЕ — СПЕЦИАЛЬНО ПРИГЛАШЕННЫЕ ЛЕКТОРЫ.

— Лекторы? Хм. Дороговато будет.

ДОРОГО? А ВО СКОЛЬКО ВЫ ОЦЕНИВАЕТЕ НАШИ УСЛУГИ?

— Хороший вопрос, — я повозился в складках его шерсти, устраиваясь поудобнее. — Ну что ж, давай обсудим.

Прошел год, прежде чем дела снова занесли меня на Даун. Нелегкое это было время. «Гарви лимитед» обладал полной монополией на грогов. Они не имели права купить у другой фирмы даже пачку табака. Мы платили жирные налоги правительству Дауна, но эти суммы были ничтожны по сравнению с остальными расходами.

Разумеется, больше всего денег уходило на рекламу. Я даже не пытался хранить секрет грогов: понимал всю бесполезность этой затеи. Их могущество породило панический страх. Единственным противоядием был их внешний вид. В течение многих месяцев я непрерывно публиковал в печати фотографии: гроги, пасущие стада; гроги в рубке корабля; гроги за пишущей машинкой и т. д. Они всегда выглядели одинаково и вызывали добродушный смех… если не возникало ощущения холодного щупальца где-то в глубине извилин.

В перспективе были куда более сложные и ответственные задачи. Правительство Мира Очарованных уже внесло в Конституцию ряд поправок, позволяющих грогам выступать на суде в качестве экспертов — детекторов лжи. Планировалось присутствие грога на следующем саммите между землянами и расой кцинти. Предполагалось брать их с собой в разведывательные экспедиции в качестве переводчиков.

Пушистые куколки-гроги продавались в каждом игрушечном магазине. С этих доходов мы не получили ни цента.

Прибыв на Даун, я первым делом повидался с Джилсо-ном и его сестрой. Они, как всегда, были рады меня видеть и устроили очередной обед в мою честь. На следующее утро я вылетел в пустыню. Теперь километры голой и неприглядной прежде земли покрывала мягкая травка. Я отыскал белое пятно, при приближении оказавшееся стадом овец, и приземлился.

— Добро пожаловать, Гарви, — раздался многократно усиленный голос самки грога, сидящей посреди пастбища. Два месяца назад мы наладили серийное производство оборудования, трансформирующего мысли в звуки.

— Привет, — сказал я негромко.

— Что там с этими куклами?

— Мы не можем потребовать процентов с прибыли — у нас нет авторских прав на них.

Поболтали. Кроме всего прочего, она попросила привезти куклу. Мы обсудили список лекторов, способ оплаты их проезда и пребывания на Дауне. Ни один из нас не упомянул рэмскоп. Привозить его непосредственно на Даун не имело никакого смысла — гроги тотчас же завладели бы им. Мы поместили рэмскоп на ближайшую к здешнему солнцу орбиту. Если действия грогов примут угрожающий характер, его электромагнитное поле начнет воздействовать на солнце, и тогда… Но об этом мы предпочитали не говорить. Да и зачем? Она и так прекрасно все понимала.

Не то чтобы я боялся грогов; скорее — самого себя, сознания своего могущества. Вот она, адская машина, под боком. Зверюшки в моей власти. Стоит мне лишь захотеть, и… Господи, избави от искушения!

С другой стороны, они могут добраться и до корабля, послать механикам мысленный приказ вывести из строя генератор поля…

Не знаю.

Можно просто расслабиться и поверить в то, что гроги — безобидные, беспомощные дружелюбные существа.

Интересно, когда мы увидимся в следующий раз?

СМЕРТЬ ОТ НАСЛАЖДЕНИЯ

Сперва пришел официальный запрос на вторжение в частную собственность. Офицер полиции просмотрел его, пометил кое-какие детали и передал в гражданский суд. Судья неохотно принял дело к рассмотрению, поскольку нарушение частного пространства дозволялось лишь в самых крайних случаях; но, не найдя причин для отклонения, он подтвердил запрос.

Задолженность арендной платы не превышала двух недель — если бы управляющий потребовал выселения, ему было бы отказано.

Но Оуэн Дженнисон просто не отвечал на звонки в дверь. Опрошенные соседи показали, что не видели его уже несколько недель. С приготовленными заранее извинениями полиция взломала дверь и обнаружила жильца квартиры № 1809. Заглянув в его бумажник, они вызвали меня.

Я бездельничал в штабе ОРП, делая ненужные записи и мечтая о ланче. Дело Лорена на тот момент представляло собой почти полную подборку нужных сведений. Группировку, связанную с торговлей человеческими органами, возглавлял кто-то один — но сеть ее филиалов покрывала все западное побережье Северной Америки. Мы располагали данными о методах ведения операций, местонахождении нескольких штаб-квартир, именами кое-кого из бывших покупателей — но ничего, что могло бы дать нам возможность действовать немедленно. Поэтому оставалось лишь наблюдать за их главарем Лореном, выжидая удобного момента.

Томительные месяцы ожидания действовали на нервы, навевая апатию…

И тут зазвонил видеофон.

— Джил Гамильтон слушает.

С экрана на меня глянуло маленькое смуглое личико с влажными черными глазами.

— Инспектор Хулио Ордаз, полиция Лос-Анджелеса. Человек по имени Оуэн Дженнисон является вашим родственником?

— Оуэн? Нет. Что-то случилось?

— Но вы так или иначе знакомы с ним?

— Ну да. Он здесь, на Земле?

— Можно и так сказать, — у Ордаза не было акцента, но отсутствие разговорных выражений в его речи делало его слегка похожим на иностранца. — Мы вынуждены попросить вас приехать на опознание. В ИД-списках мистера Дженнисона вы значитесь в разделе родственников.

— М-да? Забавно… Постойте! Оуэн мертв?

— Не могу точно утверждать. Мы обнаружили труп с идентификационной картой мистера Дженнисона в бумажнике.

— Оуэн Дженнисон был гражданином Белта. Этот факт может повлечь за собой затруднения. Где тело?

— Мы нашли труп в квартире, арендованной на его имя. Санта-Моника, 19, квартира 1809.

— Хорошо. Ничего не трогайте. Вылетаю.

Санта-Моника — серый безликий небоскреб высотой в восемьдесят этажей. Сотни таких же зданий делали этот район Лос-Анджелеса похожим сверху на гигантского ежа. Вестибюль был выполнен в стиле «модерн»: низкий потолок, металлопластика, легкие кресла без подлокотников, огромные пепельницы.

Я отыскал управляющего. Им оказался невысокий человек в темном костюме строгого покроя, с зачесанными назад волосами и водянисто-голубыми глазами.

— Ничего подобного здесь прежде не случалось, — шепнул он доверительно по пути к лифту. — Ничего подобного. А тут… Да еще теперь, когда стало ясно, что он — белтианец… — Управляющий умолк и съежился при мысли об этом. — Газетчики нас уничтожат.

Крошечный лифт размерами и формой напоминал гроб, хотя двигался быстро и плавно. Шагая по длинному узкому коридору, я продолжал удивляться. Что мог Оуэн делать в такой дыре?

Может быть, это даже не Оуэн. Наверняка кто-то украл его бумажник. На этой перенаселенной планете просто невозможно было ввести закон, запрещающий лазать в чужие карманы. Каждый второй на Земле был вором-карманником.

Я постучался в № 1809 и вошел.

Да, это был Оуэн. Он сидел в кресле, глупо ухмыляясь. Я пристально взглянул на него, чтобы удостовериться, и отвернулся. Все остальное выглядело еще более неправдоподобно. Ни один белтианец не стал бы жить в такой квартире. Я сам родом из Канзаса, но даже у меня по спине побежали мурашки — а уж Оуэн точно свихнулся бы.

— Не может быть, — сказал я вслух.

— Вы хорошо знали покойного, мистер Гамильтон?

— Настолько, насколько два человека вообще могут знать друг друга. Мы три года добывали скальную породу на одном астероидном поясе. В подобных условиях секретов друг от друга не держат.

— Тем не менее, вы не знали, что он на Земле.

— Да мне и самому невдомек. Какого черта он не позвонил мне, если попал в беду?

— Не забывайте, что вы — детектив, сотрудник полиции ООН.

Тут он был прав. Оуэн, без сомнения, человек честный; но на его планете это понятие сильно отличалось от земного. Так, белтианцы считают домоседов мошенниками, не понимая, что для землян карманное воровство — это, скорее, вид спорта. В то же время сами они частенько занимаются контрабандой, не видя в этом ничего криминального.

— Предположим, Оуэн мог сотворить что-нибудь этакое, — размышлял я вслух. — Но лишать себя жизни… Да еще здесь… Нет, это невозможно — сюда бы он за этим не пришел.

Квартира состояла из гостиной, ванной и кладовки. Я заглянул в ванную комнату, заранее зная, что увижу. Панель управления возле двери позволяла по желанию превращать помещение в душ, сауну, ванну, туалетную комнату. Гостиная была примерно того же типа. Королевских размеров кровать убрана в стену; кухня с раковиной, плитой, грилем и тостером легко складывалась в угол; диван, кресла и столы прятались под полом. Собравшись втроем-вчетвером, здесь вполне можно было устроить вечеринку, покер, семейный обед. Обеденный стол, кофейный столик, игорный стол помещались тут же, окруженные соответствующими по стилю стульями. Отсутствовали лишь холодильник и бар. Если жилец намеревался выпить или съесть чего-нибудь, он звонил вниз, в супермаркет на третьем этаже.

Да, квартира обустроена с комфортом. Но с другой стороны, у живущего в таких местах нет ничего своего; ему не принадлежит ни щепки. Здесь даже окно не предусмотрено; ощущение такое, словно живешь в ящике.

Сейчас на поверхности оставалось кресло, два журнальных столика и кухонный уголок. В кресле, как я уже говорил, сидел Оуэн.

— Комната, конечно, маленькая, но не слишком, — сказал Ордаз. — Миллионы людей живут подобным образом. В любом случае, уроженец Белта не может быть клаустро-фобом.

— Нет. Он прилетел к нам на одноместном звездолете. Три месяца в крошечной кабинке — сами понимаете. Нет, это не клаустрофобия, а… — я повел рукой вдоль комнаты. — Вы нашли хоть одну вещь, принадлежавшую именно ему?

— Шкаф был почти пуст. Костюм, рубашка, пара ботинок — все новое, ни разу не использованное.

— Ну и?

— Белтианцы — кочевники по природе; вещей у них обычно мало — но уж то, что есть, они хранят бережно. Даже если это какие-то сувениры, мелкие личные предметы и т. д. Не могу поверить, что Оуэн не захватил с собой ничего подобного.

Ордаз поднял бровь.

— Скафандр?

— Почему нет? Между прочим, скафандр белтианца — это его дом, зачастую единственный. Они тратят уйму денег, всячески украшая их. Потеря скафандра для них — величайший позор. Разумеется, я не настаиваю на этой версии. Но что-то должно быть. Кусочек железоникеля, вынутый у него из груди; сосуд с пылью Марса. Даже если он оставил все свои сувениры дома, то обязательно нашел бы что-нибудь подобное на Земле. Но здесь — пусто.

— Может быть, он не сознавал, где находится, — осторожно предположил Ордаз.

Я задумался.

Оуэн был одет в шелковый халат, заляпанный высохшими водяными потеками; его длинные светлые волосы были пострижены на земной манер — от стильного «ирокеза» не осталось и следа; борода месячной давности закрывала половину лица. На голове возвышался маленький черный цилиндр, от которого отходил электрический шнур, вставленный в стенную розетку. Я подошел поближе и присмотрелся.

Это был трансформатор переменного тока, используемый наркоманами. Прибор носил следы реконструкции; должно быть, Оуэн десятикратно усилил заряд, что роковым образом повлияло на его мозг.

Я наклонился и дотронулся до драуда воображаемой ладонью. Ордаз молча стоял рядом, наблюдая за моими действиями. Откуда ему было знать о моих ограниченных экстра-психических способностях? Я мог ощущать форму объектов, поднимать небольшие предметы, находящиеся на расстоянии моей воображаемой вытянутой руки. Ограничение заключалось в моем воображении — мне не удавалось поверить в свои способности, если расстояние превышало длину руки. В этом случае я был бессилен.

Тем не менее, даже ограниченные возможности такого рода были весьма полезны в моей работе. Кончиками пальцев я коснулся прибора, затем нащупал крошечное отверстие в его черепе и проник внутрь. Стандартная хирургическая операция. Ее могли сделать где угодно. За отверстием скрывался штекер более крупного размера, имплантированный в кость черепа. Я проследил за тончайшим проводком, ведущим в «центр удовольствий» его мозга. Нет, не дополнительный заряд стал причиной смерти Оуэна; он умер от голода, не желая покидать кресло. На полу вокруг него в беспорядке валялись пустые пластиковые бутылки. Значит, от жажды он предохранился, а вот еда… Его смерть была запланирована…

Оуэн, мой старый товарищ. Почему он не пришел ко мне? Я же сам наполовину белтианец. Неважно, что там случилось — уж помог бы как-нибудь! Даже если контрабанда…

Комната казалась стерильно чистой, даже запах смерти уже не ощущался, выветренный кондиционером. Он всегда был педантом. Дверь кухни была открыта, позволяя катетеру, прикрепленному к раковине, свободно достигать кресла. Оуэн все предусмотрел: заранее снабдил себя запасом воды; заплатил ренту за месяц вперед; вручную укоротил шнур прибора так, чтобы тот не позволил ему встать и добраться до кухни. Замысловатый способ самоубийства, но в какой-то мере эти сложности оправданны — месяц блаженства, высочайшего физического наслаждения, какого только может достичь человек…

Три года мы прожили в тесной скорлупе, окруженной вакуумом — я, он и еще один наш товарищ — Гомер Чандразехар. Казалось, за это время можно было изучить человека до донышка, с полувзгляда улавливать все, что тревожит, беспокоит, раздражает; все его слабости, тайную боль, страх, неудовлетворенность… И все же самое важное было упущено.

— Белтианская аккуратность, — прошептал я себе под нос.

— Вы хотите сказать, случай, типичный для жителя Белта?

— Нет. Они не кончают жизнь самоубийством, во всяком случае — таким образом. Если уж кто-то решился на это — он просто взорвет свой корабль и умрет подобно звезде. Я имел в виду эту их педантичную опрятность.

— Хм, — Ордаз явно чувствовал себя не в своей тарелке. Факты говорили сами за себя, но у него язык не поворачивался назвать меня лжецом. Он вернулся к обычным формальностям.

— Мистер Гамильтон, вы подтверждаете, что это Оуэн Дженнисон?

— Да. Я узнал его сразу же, как только вошел. Но давайте проверим.

Я сорвал рубашку с плеча покойного. На левой стороне груди красовался шрам округлой формы, сантиметров двадцати в диаметре.

— Вот, смотрите.

— Да, я заметил. Старый ожог?

— След от метеора. Его задело однажды, когда он болтался в открытом космосе. Сталь скафандра распылилась по коже; автодок вынул из его груди крошечный кусочек железоникеля. Оуэн всегда носил его с собой. Всегда.

— Мы ничего подобного не нашли.

— Ну…

— Мне жаль, что вам пришлось пройти через это, мистер Гамильтон.

— Все в порядке.

Оуэн ухмылялся, глядя на меня. Тяжелый спазм сдавил горло. Однажды я потерял правую руку. Потеря Оуэна ощущалась не менее остро.

— Могу я попросить вас держать меня в курсе расследования?

— Конечно. Через ОРП?

— Да, — на самом деле, этот случай не касался нашего подразделения, но мне нужно было сыграть на престиже. — Я хочу знать причины гибели. Может быть, он просто сошел с ума… культурный шок или что-нибудь в этом роде. Но если кто-то заставил его… или навел на мысль — я достану этого человека из-под земли.

— Свершение правосудия лучше всего предоставить… — Ордаз замолчал озадаченно, пытаясь угадать: говорит ли это представитель полиции или простой гражданин, жаждущий мести.

Я вышел, оставив его размышлять над этой задачей.

В вестибюле было полно народу. Жильцы сновали туда-сюда, поднимаясь и спускаясь по эскалатору. Некоторое время я стоял неподвижно, вглядываясь в их лица, стараясь разглядеть в них признак вырождения, отупения, серости. Штампованный комфорт. Удобные коробки для сна и еды — для размеренного животного существования. Живущие здесь должны быть похожи друг на друга, как зеркальные отражения.

В толпе мелькнул строгий костюм и гладко причесанные волосы. Управляющий? Я пробрался сквозь толпу, чтобы убедиться. Завидев меня, он улыбнулся безо всякого энтузиазма.

— О, здравствуйте еще раз, мистер… ээ… Вы нашли… — он никак не мог сформулировать нужный вопрос.

— Да. Но я хотел бы узнать еще кое-что. Дженнисон проживал здесь в течение шести недель, так?

— Шесть недель и два дня.

— У него бывали посетители?

Брови управляющего недоуменно поползли вверх. Мы направлялись к его офису, и мне удалось издалека разглядеть имя на табличке: ДЖАСПЕР МИЛЛЕР.

— Разумеется, нет, — ответил он. — Иначе кто-нибудь давно бы заметил неладное.

— Вы хотите сказать, что видели его лишь один раз — при сдаче квартиры?

— Мм… подождите, — Миллер задумался. — Нет. Он зарегистрировался в четверг. Я сразу заметил этот специфический белтианский загар. Затем… Б пятницу он куда-то выходил.

— Когда мистер Дженнисон приобрел драуд? Впрочем, этого вы не можете знать. Значит, в пятницу его видели в последний раз?

— Да.

— Тогда у него вполне могли быть посетители в четверг вечером, или в пятницу утром.

Управляющий отрицательно покачал головой.

— Видите ли, мистер… мм…

— Гамильтон.

— Дело в том, что на каждом этаже установлена голографическая камера, которая делает снимок жильца в тот момент, когда он впервые заходит в свою комнату — но только один раз: мы уважаем конфиденциальность наших постояльцев. — Миллер горделиво выпрямился. — Точно так же производится сканирование любого посетителя — во избежание нежелательных вторжений.

— Так вы утверждаете, что на этом этаже посетителей не было?

— Нет, сэр.

— Ваши жильцы ведут слишком уединенный образ жизни.

— Возможно.

— Итак, Оуэн Дженнисон не выходил из своей комнаты полтора месяца и никто даже не побеспокоился…

Миллер выпрямился, стараясь придать голосу холодные нотки; но было видно, что он нервничает.

— Мы предоставляем нашим жильцам полное уединение. Если бы мистеру Дженнисону понадобилась помощь, все, что ему нужно было — это снять телефонную трубку и…

— Благодарю, мистер Миллер. Это все, что я хотел спросить. Мне только хотелось понять, как Оуэн Дженнисон мог умирать в течение шести недель в полном забвении.

Миллер судорожно глотнул.

— Он умирал все это время?! Но… откуда нам было знать? Вам не в чем нас обвинить!

— Я и не собираюсь.

Он стоял слишком близко. Выходя, я толкнул его, словно нечаянно, и тут же раскаялся. Миллер был абсолютно прав — если бы Оуэн захотел позвать на помощь — он сделал бы это.

Я постоял минуту на крыльце, глядя на узкую полоску неба, едва протиснувшуюся между верхушками зданий. На душе было муторно.

Подлетело такси, и я отправился назад в ОРП — работать сегодня уже не хотелось, но нужно было поговорить с Джули.

Джули — высокая зеленоглазая девушка, приближающаяся к тридцати; длинные волосы отливают рыжим золотом; над правым коленом широкие бурые отметины — следы от хирургических щипцов; впрочем, сейчас их было не разглядеть. Я заглянул в глазок на ее двери; она сидела за столом и курила, закрыв глаза. Иногда Джули приоткрывала один глаз, бросала взгляд на часы и снова углублялась в сеанс.

Я не стал ей мешать.

Джули не была красавицей. Слишком широко посаженные глаза, квадратный подбородок, большой рот… На самом деле, все это не имело никакого значения. Она была идеальной подругой, умела читать мысли, угадывать желания; в ней было все, что нужно мужчине. Примерно год назад, после того как я убил своего первого человека, мне было невыносимо тяжело на душе. Джули тогда вытащила меня из депрессии, устроив многомильный кросс. Бежали, куда глаза глядят, пока я не упал в траву от усталости, не в силах даже думать. А две недели назад мы провели чудесную ночь вместе. Ее «гарем» был, наверное, величайшим за всю историю человечества. Для того чтобы уловить мысли человека, Джули необходимо было влюбиться в него. К счастью, в ее душе хватало места для многих. Она не требовала от нас верности; к тому же добрая половина наших сотрудников ОРП состояла в браке. Ей всего лишь нужна была любовь, чтобы защитить нас.

В данный момент она занималась как раз этим. Каждые пятнадцать минут Джули входила в контакт с кем-нибудь из агентов. Если мы попадали в беду, она вытаскивала нас… если какой-нибудь идиот не прерывал ее в это время.

Поэтому я терпеливо дожидался снаружи с сигаретой в воображаемой правой руке — для практики. Стоит только начать сомневаться в своих способностях — и они исчезнут. А сигарета — единственное, что я могу поднимать без напряжения.

Через полчаса Джули открыла глаза, потянулась и открыла дверь.

— Привет, Джил, — сказала она сонно. — Что-то случилось?

— Да. Мой друг скончался. Решил, что тебе лучше знать об этом. — Я протянул ей чашку кофе.

Она кивнула. На вечер у нас было запланировано свидание, и случившееся явно изменит характер встречи. Зная это, Джули осторожно прощупала мои мысли.

— Боже! Как… как ужасно. Мне очень жаль, Джил. Разумеется, свидание отменяется?

— Если ты не хочешь присоединиться к поминкам… Она энергично затрясла головой.

— Это было бы неправильно — я ведь не знала его. Кроме того, ты погрузишься в свои личные воспоминания… Мне не хотелось бы мешать. Если бы Гомер Чанд-разехар был здесь — другое дело.

— Наверное.

— Если бы я могла чем-нибудь помочь, — сказала она тихо.

— Ты и так очень помогла. — Я взглянул на часы. — Твой перерыв закончен.

— Надсмотрщик!

Джули легонько взяла двумя пальцами мочку моего уха.

— Помолись о нем, — сказала она и вернулась к себе в кабинет. Славная девушка. Ей даже не нужно произносить какие-то утешающие слова; сознание того, что она читает твои мысли, разделяет твое горе, уже помогает… и этого достаточно.

В три часа, оставшись совершенно один, я начал поминки. Это сравнительно молодой обычай, не связанный формальностями. Нет строго ограниченного числа участвующих, определенной длительности, особых тостов. Единственное условие — участники должны быть близкими друзьями покойного.

Я отправился в Луау, на Гавайские острова, на несколько столетий назад. Местечко постепенно заполнялось народом. Я занял столик в углу и заказал бокал грога.

Четыре года назад, вот такой же темной ночью на Церере, мы втроем поминали Кьюба Форсайта: я, Оуэн и вдова Кыоба. Гвен Форсайт обвиняла нас в смерти мужа. Я только что выписался из госпиталя с культей вместо правой руки, и тоже винил всех подряд: Кьюба, Оуэна, себя… Даже Оуэн был суров и молчалив. Неудачней сборища не придумаешь. Однако обычай требовал соблюдения.

Я вдруг поймал себя на мысли о том, что пытаюсь абстрагироваться и вообразить собственные поминки. Этакий самоанализ…

Итак: Джилберт Гамильтон. Родился в апреле 2093 в Торека, штат Канзас, с руками, ногами и без признаков выдающегося таланта. Родители — коренные домоседы. Кстати, термин «домосед» придумали жители Белта, подразумевая под ним землян вообще, в особенности тех, кто никогда не был в космосе. Уверен, что мои родители даже не смотрели на звезды. Они управляли небольшой фермой в Канзасе. Как и все домоседы, мы были городскими жителями; но когда толпы народу на улицах становились уж слишком невыносимыми, я и мои братья убегали на ферму, чтобы побыть наедине с природой. Десять квадратных миль пахотных земель — сколько простора для игр!

Мы любили смотреть на звезды. В городе их не видно— слишком много искусственного освещения. Звезды… Зловеще-черное небо, усыпанное мириадами ярких точек…

Когда мне исполнилось двадцать, я сменил земное подданство, чтобы стать гражданином Белта. Сказочные богатства таились в его скалистых недрах; они принадлежали рассеянной по всему свету цивилизации, состоявшей из нескольких сотен тысяч белтианцев. Я тоже хотел получить свою долю сокровищ.

Это было не так-то просто. Лицензию на владение одноместным звездолетом я мог приобрести лишь спустя десять лет; пока что мне оставалось работать на других и учиться на чужих ошибках. Почти половина домоседов погибала, так и не успев получить лицензии.

Я добывал олово на Меркурии и экзотические химикалии из атмосферы Юпитера; перевозил лед с колец Сатурна и ртуть из Европы. Однажды наш пилот совершил ошибку, высаживая нас у новой скалы, и нам чуть было не пришлось топать домой пешком — если можно так выразиться. Кьюб Форсайт тогда еще был с нами; ему удалось починить коммутационный лазер и запросить Икарус о помощи. В другой раз механик забыл заменить абсорбент, и мы опьянели под воздействием паров алкоголя, образовавшихся в воздухе.

Как правило, я работал в экипаже, состоявшем из трех человек. Члены команды постоянно менялись. Мы с Оуэном были одногодками, но он казался более опытным, истинный белтианец по крови и воспитанию. Его голубые глаза и светлый гребень волос на макушке разительно контрастировали с темным белтианским загаром, резко обрывающимся на границе между шеей и подбородком — там, где заканчивалось стекло гермошлема. Оуэн всегда был достаточно упитанным, но в открытом космосе казалось, что он рожден крылатым, настолько легки и точны были его движения. Я даже копировал его манеру двигаться, невзирая на постоянные насмешки Кыоба.

Как же это случилось?

Мы перемещали одну из скал на новую орбиту с помощью водородных бомб. Старая технология, куда древнее термоядерных двигателей — зато дешевле и быстрее. Первые четыре взрыва прошли гладко и аккуратно. Пятый разбил скалу вдребезги.

Эту бомбу устанавливал Кьюб. Я и сам был виноват в том, что случилось, поскольку всем нам нужно было сразу же уносить ноги; вместо этого мы наблюдали, чертыхаясь, как ценная кислородсодержащая порода превращается в черепки. И дождались… Один из обломков пробил тройную жслезокристаллическую оболочку, отсек мою правую руку и пригвоздил Кьюба к стене…

Вошла парочка нудистов. Некоторое время они стояли, привыкая к полумраку, затем приветственно замахали компании, сидящей через два столика. Я наблюдал за ними, размышляя о том, как не похожи земляне-нудисты на белтианцев. Они все выглядели одинаково: груды мускулов, кредитные карточки в наплечных карманах, одни и те же выбритые места.

Мы всегда ходили голыми на больших базах — как и подавляющее большинство: обычное поведение для людей, проводящих дни и ночи в скафандрах. Оуэн после той аварии вообще не носил рубашек — наверное, гордился своим шрамом.

Холодный лунный луч лег мне на ладонь, и я вспомнил…

Оуэн сидел возле моей кровати в госпитале, рассказывая о том, что было дальше.

Я истекал кровью. Оставались считанные секунды. Рана была рваная, ему пришлось отсечь обломки кости лазером. Затем Оуэн сорвал занавеску и туго перетянул оставшуюся культяшку. Чтобы доставить меня в больницу вовремя, он был вынужден изменить параметры двигателя.

— Теперь моя репутация полетела ко всем чертям, — посмеиваясь, рассказывал Оуэн. — Многие считают, что если я рисковал собственной жизнью, то и их рано или поздно угроблю.

— Значит, никто не отваживается с тобой работать?

— Вот именно.

— Мы сможем продать корабль?

— Боюсь, что нет. Гвен унаследовала треть от Кьюба. Она не продаст.

— Тогда мы в дерьме.

— Подожди. Нам нужен новый член экипажа.

— Небольшая поправка: тебе нужны два новых работника. Ты же не собираешься летать с одноруким калекой. Я не могу себе позволить трансплантацию.

Оуэн не пытался предложить мне денег взаймы, понимая, что это будет унизительно.

— А как насчет протеза?

— Железная рука? Нет уж, извините. Он как-то странно поглядел на меня.

— Ну что ж, подождем. Может быть, ты изменишь свое решение.

Оуэн не давил на меня — ни тогда, ни позже, когда я покинул госпиталь и снял квартиру, пытаясь привыкнуть к отсутствию руки. Если он надеялся, что я передумаю, то глубоко ошибался.

Почему?

Я не могу ответить на этот вопрос. Конечно, миллионы людей разгуливают с металлическими, силиконовыми, пластиковыми частями тела. Получеловек, полумашина — и кто же из них настоящий? Нет уж, лучше так. Уж лучше ощущать себя полностью живым, из плоти и крови. Называйте это причудой, если хотите. Подобное ощущение я испытал в квартире Оуэна, в Санта-Монике. Человек должен оставаться человеком; он должен иметь свои привычки, свои особенности, свои личные вещи, дорогие и памятные. Нельзя подражать кому-то еще, пытаться жить чужой безликой жизнью. Личность должна всегда оставаться сама собой.

Калека никогда не забывает о том, что потерял. Мои отсутствующие пальцы чесались. Я убирал несуществующий локоть, «прикасаясь» к острым углам; протягивал руку за вещами и удивлялся, видя их неподвижными на том же месте.

Оуэн иногда заходил выпить стаканчик-другой. Я не предлагал продать ему свою треть корабля, а он не спрашивал.

Как же звали эту девушку? Не помню. Однажды я был у нее в гостях, ожидая, пока она оденется к ужину, и заметил на столе забытую пилочку для ногтей. Я подобрал ее рассеянно и чуть было не собрался поухаживать за своими ногтями, когда вспомнил, что их нет. В раздражении кинул пилочку на стол и промахнулся; инстинктивно попытался поймать ее правой рукой… и поймал!

Я никогда не подозревал в себе каких-либо экстрасенсорных способностей, но сейчас держал эту несчастную пилочку, ощущал ее рукой — будучи в здравом уме и трезвой памяти; провел пальцем по шероховатой поверхности, перевернул ее, подбросил и снова поймал. Телекинез?

— Вот оно — то, чего нам всем не хватает, — сказал Оуэн на следующий день. — Представь себе, какой груз ты сможешь поднять, если потренируешься! Я сегодня же отправлюсь на поиски новичка.

— Но ему придется участвовать в доле на шестой части — вдова Кьюба от своей доли не откажется.

— Не беспокойся, я все улажу.

— «Не беспокойся!» — я помахал у него перед носом огрызком карандаша — единственной тяжестью, которую тогда мог осилить. — Ты думаешь, что телекинез и прочее в этом духе способно заменить живую руку?

— Это даже лучше, чем обыкновенная рука — вот увидишь.

— Ага.

— Что тебе надо, черт возьми, Джил! Твою руку вернуть невозможно. Но зато у тебя появился шанс, пойми! Или ты летишь со мной, или возвращаешься на Землю.

— Я не смогу вернуться. У меня нет денег на обратную дорогу.

— Ну?

— Ладно-ладно. Иди ищи третьего.

Я задумчиво потягивал второй грог. К этому времени все столики были заняты; голоса сливались в сплошной непрерывный гул — наступил час коктейля.

Оуэн уладил это дело; ему удалось завербовать одного паренька по имени Гомер Чандразехар. Кстати, насчет моей правой руки он тоже оказался прав. Люди с похожими дополнительными возможностями способны ощущать пространство на многие тысячи километров. К сожалению, мое ограниченное воображение не простиралось дальше обычной вытянутой руки. Зато пальцы приобрели поистине сверхъестественную чувствительность. Оказалось, что я могу проникать сквозь стены кабины и отыскивать разрыв в цепи; смахивать пыль с лицевого щитка шлема в открытом космосе — да и вообще, демонстрировать чудеса ловкости, какие обычной здоровой руке неподвластны. Благодаря Оуэну я перестал, наконец, чувствовать себя калекой и через полгода смог оплатить счета за лечение и накопить деньжат на дорогу домой.

— Черт возьми, но почему именно Земля? — услышав о моем намерении, раздраженно воскликнул Оуэн.

— Потому что если я восстановлю гражданство, они трансплантируют мне руку — бесплатно.

— Ну… может быть, — с сомнением в голосе откликнулся он.

На Белте тоже существовал банк органов, но запасы его были весьма скудны: правительство взвинтило цены на трансплантанты, понизив, таким образом, уровень спроса и заодно — налоги. А на Земле была система социального страхования и широкий выбор материалов.

Иногда я задумывался о том, каково было истинное мнение Оуэна. Он молчал, зато Гомер высказал все, что думал. «Настоящий белтианин заработает деньги кровным трудом — или вовсе обойдется без… Но не станет просить милостыню».

Может быть, именно поэтому Оуэн не позвонил мне?

Я покачал головой. Не хотелось в это верить.

Комната слегка накренилась влево. Я понял, что уже хорош, и заказал обед. Еда подействовала отрезвляюще. Мне вдруг пришло в голову, что с Оуэном связана половина моей жизни — жизни в качестве белтианца, покорителя космоса. Эти три года действительно казались сейчас длиной в целую жизнь…

Я заказал кофейный грог и наблюдал за его приготовлением: горячий кофе с молоком, приправленный корицей и другими специями, тонкой струйкой выливался в кипящий ром. Это был один из фирменных напитков, бармен готовил его собственноручно. Вторая стадия поминок: швырять деньги на ветер в манере наследного принца.

Но прежде чем выпить, я позвонил Ордазу.

— Вы нашли что-нибудь?

Ордаз внимательно взглянул на мою физиономию. На его лице явно читалось неодобрение.

— Вижу, вы изрядно выпили. Советую вам пойти домой и выспаться. Поговорим завтра.

Я удивился.

— Неужели вы никогда не слышали о белтианских обычаях?

— Простите, не понимаю.

Я объяснил ему правила церемонии поминания покойного.

— Послушайте, Ордаз, если вы вообще ничего не знаете об образе мышления белтианца, то нам стоит это обсудить. Иначе ваше расследование зайдет в тупик.

— Возможно, вы правы. Давайте встретимся завтра в полдень, за ланчем.

— И все же — что у вас?

— Ваш друг прилетел на Землю два месяца назад. Уже тогда его прическа ничем не отличалась от обычной земной.

— То есть, он где-то выжидал два месяца, отращивая волосы…

— Да, я тоже заметил. Кажется, это их традиционная манера—брить голову, оставляя лишь маленькую полоску на затылке, в два дюйма шириной.

— Да. Так повелось с тех пор, как кто-то из них решил, что подвергается меньшему риску во время опасных пилотажсй, если волосы не лезут в глаза. Но Оуэн мог отрастить их в одиночном полете, там, где его никто не мог видеть.

— Все равно странно. Вы знаете, что у мистера Дженнисона на Земле есть двоюродный брат? Некто Гарви Пилл, управляющий сетью супермаркетов.

— Значит, я все-таки не самый близкий ему человек.

— Мистер Дженнисон не пытался с ним связаться.

— Что-нибудь еще?

— Я разговаривал с человеком, который продал Дженнисону драуд. Кеннет Грэм, западный Лос-Анджелес. Он утверждает, что прибор был стандартным, и следовательно, ваш друг сам его переделал.

— Вы ему верите?

— На данный момент — да. Все его лицензии и учетные записи в порядке. Что же касается полиции, то дело, вероятно, будет закрыто, когда мы найдем инструменты, которыми пользовался Дженнисон.

Значит, так. Завтра я телеграфирую Гомеру Чандразехару — возможно, он прольет свет на некоторые детали; например, с какой целью Оуэн прибыл на Землю, почему изменил свою обычную прическу и так далее.

Ордаз приподнял бровь, поблагодарил меня за беспокойство и отключился.

Грог еще не остыл. Я сделал глоток, смакуя вкус специй, пытаясь представить Оуэна живым. Он всегда был довольно упитанным, но веса не набирал, и если требовали обстоятельства, двигался с проворством гончей. А теперь он костляв, как скелет, и в его предсмертной усмешке отражается какое-то похотливое удовольствие.

Я заказал еще один коктейль. Бармен, прирожденный эстрадный артист, убедившись в моем пристальном внимании, вылил горячий ром в кофе, держа его на высоте фута над стаканом. Грог невозможно пить медленно — он слишком легко проскальзывает; кроме того, тебя подстегивает боязнь того, что напиток быстро остынет. Ром и крепкий кофе. Еще парочку — и я буду пьян в дым.

Полночь застала меня в баре на Марсе, с бокалом скотча. Перед этим я выпил чашку ирландского кофе у Бергинса, какое-то дымящееся варево на Луне и, кажется, еще что-то. Однако напиться почему-то не удавалось, как не удавалось достичь нужного настроения. Между моим сознанием и картиной, которую я пытался воссоздать, стоял прочный барьер в виде этой вульгарной ухмылки моего мертвого друга. Этот человек был мне незнаком и, честно говоря, не вызывал никакой симпатии…

Мотаясь между барами, кафе и ресторанами, я изо всех сил пытался сломать этот барьер между прошлым и настоящим. Сейчас мой столик стоял в углу, окруженный панелями с панорамными видами Марса. Хрустальные башни и прямые, длинные каналы; шестиногие звери и красивые, неправдоподобно тонкие мужчины и женщины глядели на меня из далекой утопической земли. Интересно, что сказал бы Оуэн по поводу этих картинок? Он видел настоящий Марс, и тот не произвел на него никакого впечатления.

Я уже достиг той стадии, когда время кажется бесконечным. Секунды и минуты растворяются в небытии, не оставляя следа… Где-то в этот момент, очнувшись, я обнаружил, что сижу, уставившись на сигарету; должно быть, официант незаметно зажег ее. Пепел медленно падал на скатерть. Я погружался куда-то глубоко, плыл по течению, терялся в реке времени…

Мы возвращались на Цереру с грузом чистого, пятидесятипроцентного золота, отработав два месяца без перерыва. Это был наш первый вылет после несчастного случая. Мы собирались отпраздновать удачу и брели по городу в поисках подходящего ресторанчика. Гомер почти засыпал на ходу.

— Мы наверняка разбежимся после полуночи, — сказал он. Эту фразу не нужно было пояснять. Компания из трех человек вполне может быть компанией пилотов-одиночек, но скорее всего, это экипаж одного корабля. У его членов нет личных лицензий; они слишком глупы или слишком неопытны, чтобы их иметь. И если нам нужны компаньоны…

— Вот тут ты не подумал, — ответил Оуэн. Я покосился на Гомера, увидел его замедленную реакцию, затем быстрый взгляд на мое плечо, и устыдился. Меня вовсе не надо было водить за ручку, и… Прежде чем я открыл рот, собираясь протестовать, Оуэн продолжил.

— Ты сам-то подумай. Мы выиграли в лотерею ценный приз, и будем идиотами, если откажемся от него. Джил, лови сигарету. Нет, не левой рукой.

Я был пьян в стельку и чувствовал себя бессмертным. Тощие марсиане двигались, проходя сквозь стены, на которых были нарисованы. В первый раз за ночь я поднял тост.

— За тебя, Оуэн.

Сигарета в правой руке. Вы, наверное, решили, что я держу ее воображаемыми пальцами? Вовсе нет. Она позорно зажата в кулаке. Разумеется, боль от горящего угля не чувствовалась, но все же тоненькая палочка давила, словно налитая свинцом. Я оперся «локтем» о край стола — нелепо, но так легче. Честно говоря, мне казалось, что воображаемая рука исчезнет после появления трансплантанта — но нет, все оставалось по-прежнему. В ту ночь на Церере я получил прозвище «Джил-Рука». Все началось с сигареты. Оуэн был прав — все уставились на меня, как на диковинку. Мне оставалось лишь выбрать хорошенькую девочку и зацепить ее взглядом. В этот вечер мы были в центре самой грандиозной импровизированной вечеринки, когда-либо устраиваемой на базе Цереры. Я проделал трюк с сигаретой трижды, чтобы у каждого из нас было по девушке. Но у третьей был свой спутник, праздновавший продажу какого-то патента. Он швырял деньги направо и налево, словно конфетти, и мы оставили его. Я показывал и другие фокусы: например, ощупывал закрытые коробки, безошибочно угадывая содержимое. К тому моменту все столики в кафе были придвинуты к нашему. Затем мы пели старые полузабытые песни; к нам присоединились бармены и официанты, и оказалось, что гулянка оплачивается за счет заведения.

Потом… Потом мы всей компанией завалились в орбитальный особняк спикера белтианского правительства. Копы пытались разогнать нас; спикер вел себя ужасно грубо, но я, в конце концов, пригласил их присоединиться к нам… С тех пор я использую телекинез преимущественно на сигаретах.

Девушка в платье цвета персика пристально разглядывала меня с дальнего столика, подперев рукой подбородок. Я встал и подошел к ней.

Голова не болела. Это было первое, что я проверил, проснувшись.

На моем колене уютно покоилась чья-то нога. Благоухающие темные волосы щекотали мне нос. Я не двигался. Черт, как неудобно просыпаться рядом с женщиной, не помня, как ее зовут.

Персиковое платье аккуратно висело на дверной ручке.

Так, надо сосредоточиться. Что же было потом?

Девушка в баре… Кукольное шоу… Музыка… Кажется, я рассказывал ей об Оуэне, а она перевела разговор, потому что эта тема ее угнетала. Потом… А! Вспомнил! Тэффи.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе, — ответила она. — Не двигайся, мы переплелись ногами.

В утреннем свете она выглядела потрясающе. Длинные черные волосы, карие глаза, нежная кожа. Немногим женщинам удается хорошо выглядеть по утрам. Я сказал ей об этом, и она улыбнулась.

Правая нога онемела и заныла. Я гримасничал, ожидая, пока колики утихнут. Тэффи без умолку щебетала, пока мы одевались.

— Странно… Я помню, как ты обнимал меня двумя руками, а третьей ласкал шею. Очень приятные ощущения. Это напомнило мне историю Фрица Лейбера.

— Девушка-пантера?

— Угум. Многих ты подцепил этим трюком с сигаретой?

— Ни одна из них не была такой хорошенькой.

— А скольким ты говорил эту фразу?

— Не помню. Это всегда срабатывало.

Мы подмигнули друг другу. Минуту спустя она сосредоточенно разглядывала меня, нахмурившись.

— Что-то не так?

— Вчера… Надеюсь, ты не напиваешься так каждый день?

— Ты беспокоилась обо мне? Она покраснела, затем кивнула.

— Да, я должен был объяснить; даже, кажется, пытался. Это были поминки. Когда умирает твой друг, просто необходимо почтить его память и надраться — таков обычай.

Тэффи выглядела смущенной.

— Я вовсе не хотела лезть…

— Все нормально. Ты имела полное право. Кроме того, мне нравятся… — я хотел сказать, что мне нравятся женщины материнского типа, но почему-то не смог и закончил — … люди, которые заботятся обо мне.

Тэффи провела по волосам расческой.

— Да, напился я здорово. Оуэн был бы мной доволен.

— Неплохой способ он выбрал, — задумчиво произнесла Тэффи. — Я имею в виду — если приходится…

— Замолчи!

Не знаю, почему ее слова так меня разозлили. Иссохший, ухмыляющийся Оуэн внезапно живо предстал перед глазами.

— Если уж решился свести счеты с жизнью — можно и с моста спрыгнуть, — зло отрезал я. — А смерть длиной в месяц — просто трусость!

Тэффи обиженно покосилась на меня.

— Но ведь твой друг сделал это. Судя по твоим рассказам, он был не робкого десятка.

— Бред.

Стоп. Вот оно. Кажется, это пришло мне в голову еще вчера, в хмельном угаре. Ну конечно! Это был не Оуэн. Я добрался до телефона.

— Доброе утро, мистер Гамильтон. — Инспектор Ордаз выглядел свежим и бодрым. Я сразу вспомнил, что забыл побриться. — Вижу, вы приняли таблетки от похмелья?

— Угу. Слушайте, Ордаз, вам не приходило в голову, что его могли убить?

— Это маловероятно.

— Представьте, что он…

— Мистер Гамильтон.

— Да?

— Мы, кажется, договаривались о ланче? Давайте обсудим все позже. Встретимся в управлении в двенадцать.

— Ладно. Одна просьба — узнайте, была ли у Оуэна лицензия нудиста?

— Вы полагаете…

— Да. Я объясню, почему.

— Хорошо.

— Погодите. Вы сказали, что нашли человека, продавшего Оуэну драуд. Как его звали?

— Кеннет Грэм.

— Так я и думал. Кто-то убил его. Ну конечно. Все сходится. — Я повернулся за рубашкой и столкнулся лицом к лицу с Тэффи. Черт, совсем о ней забыл.

— Убил? — повторила она.

— Да. Смотри: суть в том, что он не мог…

— Нет. Не хочу ничего знать.

— Ладно. Слушай, мне надо бежать. Вызвать тебе такси?

Управление ОРП уже вовсю гудело привычной утренней суетой. Я на ходу кого-то приветствовал, кому-то махал рукой, не останавливаясь. Если что-то важное — сами меня потом найдут.

Проходя мимо кабинета Джули, я заглянул в глазок. Она сосредоточенно что-то писала. Ладно, не буду мешать.

Итак, Кеннет Грэм.

Компьютер, подключенный к общей системе управления, занимал большую часть стола; у меня ушло несколько месяцев на обучение. Я заказал кофе и пончики, затем запустил программу поиска.

КЕННЕТ ГРЭМ. ОГРАНИЧЕННАЯ ЛИЦЕНЗИЯ НА ПРОДАЖУ СТИМУЛИРУЮЩИХ АППАРАТОВ. ДИСЛОКАЦИЯ: ЗАПАДНЫЙ ЛОС-АНДЖЕЛЕС.

Лента поползла из принтера, завиваясь в кольца. Мне не требовалось ее читать — я уже знал, что был прав.

Новые технологии создают новые обычаи, новые законы, новую мораль, новые преступления. Большая часть расследований ОРП связана с криминалом, который еще сотню лет назад невозможно было себе представить. Нелегальная торговля органами явилась результатом тысячелетнего прогресса в области медицины; миллионы жизней бескорыстно принесли себя в жертву воплощению давней мечты человечества об исцелении калек и неполноценных. Прогресс претворил эту мечту в жизнь — и создал новые проблемы.

В тысяча девятисотом году нашей эры Карл Ландштайнер классифицировал человеческую кровь по четырем основным типам, впервые предоставив пациентам реальный шанс выжить при переливании. Технология трансплантации органов также зародилась в двадцатом веке. Кровь, кости, кожа, почки, сердце — все это уже тогда можно было пересадить из одного тела в другое. Доноры спасали десятки тысяч жизней, завещая свои останки клиникам и госпиталям.

Однако, количество доноров было ограниченно; кроме того, органы далеко не каждого человека после смерти пригодны к пересадке.

Прорыв наступил позднее, менее чем сотню лет назад. Один здоровый донор мог спасти десяток жизней. В таком случае, зачем приговоренному к смертной казни умирать бесцельно? Сперва несколько штатов, затем большинство государств издало новый закон. Приговоренные направлялись на казнь непосредственно в клинику, где хирурги свершали правосудие, сохраняя при этом как можно больше органов для трансплантации.

Миллионы людей хотели жить долго. Банки органов предоставляли им такую возможность, заменяя старые, изношенные части организма новыми. Но этот процесс мог продолжаться лишь при условии неиссякаемого запаса органов.

Несколько сотен разрозненных движений за отмену смертной казни тихо угасали, едва поднявшись. Каждый время от времени подвергается серьезной болезни.

Однако в банках все-таки не хватало органов, и пациенты продолжали умирать. Законодатели постепенно уступали давлению масс. К смертной казни приговаривали за убийство первой, второй и третьей степени. За нападение с огнестрельным оружием. Затем — за мошенничество, изнасилование, растрату, рождение детей без лицензии. Год за годом эта тенденция возрастала.

Даже теперь нехватка трансплантантов явственно ощущалась. Женщине с больной почкой приходилось ждать своей очереди больше года; тридцатипятилетнему мужчине трансплантировали здоровое, но — сорокалетнее сердце, за неимением подходящего по возрасту.

Более того — несмотря на все возрастающий список преступлений, караемых смертной казнью, не хватало преступников. Неудивительно: устрашенные перспективой окончить свои дни в операционной, люди перестали нарушать закон.

Что делать?

Вот тут-то и появились подпольные торговцы органами.

Торговля подразделялась на три сферы.

Во-первых, похищение и убийство детей — достаточно рискованный способ. Можно было действовать проще, отыскивая доноров среди жертв несчастных случаев: на аэровокзалах, в автомобильных авариях и т. п. Процесс продажи не менее опасен, поскольку даже в смертельно больном человеке просыпается чувство вины, некий гражданский долг. Он покупает трансплантант, затем идет прямиком в управление ОРП и сдает всю банду разом, избавляясь от угрызений совести.

Третий вариант — технический, наиболее безопасный. В клинику прибывают еще живые доноры, их органы помечаются как непригодные к трансплантации и вывозятся с черного хода.

Но это не так-то просто. Нужны врачи. Хорошие врачи.

И вот тут в дело вступает Лорен, державший монополию на торговлю органами. Где он их брал? Нам так и не удалось выяснить. Видимо, кто-то вербовал талантливых врачей, нечистых на руку. И этот кто-то держал в кулаке все западное побережье США.

Лорен. Ни голографии, ни отпечатков пальцев, ни приблизительного описания внешности. У нас была лишь эта фамилия и несколько предполагаемых контактов.

Один из них — Кеннет Грэм. Голография была выполнена превосходно. Длинное лицо шотландского типа, квадратный подбородок, маленький, сурово сжатый рот. Он пытался улыбнуться и одновременно придать лицу выражение достоинства. Светлый ежик волос, серые глаза, белесые, почти незаметные брови.

Прибыл завтрак. Я вцепился зубами в пончик и понял, что зверски голоден. На экране возникла новая серия голографии. Я бегло просмотрел их. Некоторые были нечеткими, размытыми; видимо, съемка велась на ходу. Ни на одной из них Грэм не улыбался.

Он продавал электрическую радость уже двенадцать лет.

У электронаркомана есть определенное преимущество: дешевизна электричества. Цену на наркотики можно взвинтить, но цена электричества от дилера не зависит. Сделка совершается единожды; покупатель и продавец больше никогда не встречаются, уменьшая тем самым риск быть пойманными. Кроме того, в этом случае покупатель, находясь в здравом уме и трезвой памяти, прекрасно осознает, на что идет. Есть в этом определенная честность.

Однако нужно быть абсолютно бездушным человеком, чтобы заниматься подобным бизнесом. Каждый из клиентов Грэма переступает порог его магазина, окончательно решив порвать с этим миром; череда отчаявшихся людей, потерявших надежду, ежедневно проходит перед его холодными расчетливыми глазами. И если после этого он может спокойно спать по ночам… Что ж, не удивлюсь, если Грэм причастен к торговле органами — у него для этого есть все условия. Чаще всего к нему обращаются люди одинокие, никому не нужные — в случае исчезновения их попросту никто не станет искать.

Я быстро промотал ленту до конца, чтобы узнать имя детектива, возглавлявшего расследование. Джексон Бера. Я тут же набрал его номер.

— Да, мы следим за ним уже три недели. По-моему, пустая трата времени и денег.

— Тогда почему бы вам не прекратить слежку?

— Потому что три недели — это слишком маленький срок. Как ты думаешь, сколько доноров ему требуется в год? Два. Просмотри отчеты. Валовая прибыль с каждого донора составляет около миллиона долларов. Грэм может себе позволить осторожничать. Хотя зацепки у нас все же есть. В прошлом году бесследно исчезли двое из его покупателей.

— То есть — вы собираетесь продолжать наблюдение в течение полугода?

— Да. За это время он наверняка найдет подходящую жертву. Дело в том, что ему приходится составлять отчет по каждому клиенту. Это дает ему право задавать некоторые вопросы, касающиеся личной жизни покупателя. Таким образом, Грэм узнает о наличии либо отсутствии родственников.

— Почему я не вижу в подборке ни одной домашней голографии?

Бера почесал в затылке.

— Ну, мы, конечно, следили за его домом, но снимков сделать не удалось. В помещении нет окон. Ты вообще слышал что-нибудь о лучах-шпионах?

— Да так, отрывочно. Кажется, они появились недавно?

— Эти лучи — ровесники лазеров. Помнишь тот старый трюк: пропускаешь луч лазера через окно или даже через занавески, отражаешь его от поверхности зеркала. Он возвращается искаженным вибрациями стекла, так что ты получаешь превосходную запись всего сказанного в комнате. Но для качественных снимков требуется куда более сложная технология.

— Ну и что мы можем предпринять в этом случае?

— Нужна оптически плоская поверхность; вот если бы стены его дома были наружными…

— Что он сейчас делает?

— Минутку, — Бера исчез из вида. — Кто-то вошел; Грэм разговаривает с ним. Показать?

— Да.

Несколько минут спустя на экране появилось изображение происходящего в офисе. Если бы я не знал, чем занимается Грэм, то подумал бы, что он — врач-ортопед. Удобное откидывающееся кресло с подушечкой для головы и подставкой для ног; шкафчик с инструментами, лежащими на белоснежной ткани; столик в углу. Кеннет разговаривал с невзрачной изможденной девушкой. Некоторое время я вслушивался в его сладкоречивые описания будущего неземного блаженства; затем, не выдержав, отключил звук. Девушка поудобнее устроилась в кресле, и Грэм надел ей что-то на голову. Простенькое личико внезапно расцвело, озарилось какой-то внутренней красотой.

Счастье красит человека; превращает лягушку в царевну, гадкого утенка в белоснежного лебедя. Бедная девочка буквально светилась от избытка радости, и я впервые задумался о том, что слишком мало знаю о бизнесе Грэма. Судя по всему, у него был индуктор, позволяющий провести ток без вживления специальных приспособлений — для непосредственной демонстрации действия своего товара. Весомый аргумент!

Грэм выключил прибор. Создалось ощущение, что он выключил саму девушку. Некоторое время она сидела неподвижно, словно оглушенная, затем лихорадочно схватила кошелек и принялась выгребать оттуда деньги.

Я был сыт по горло этим зрелищем и отключился.

Да, сомнений в том, что он причастен к торговле органами, почти не оставалось. Это не человек, а бездушная машина. В этом было его преимущество.

Жестокий, безжалостный… Впрочем, так ли он хуже любого обывателя, голосующего за смертную казнь? Оборотная сторона долгой здоровой жизни — обесценивание этой же самой жизни.

Там, на Белте, мы так не считали. Тогда выживание само по себе было подвигом, и жизнь считалась величайшей драгоценностью. Поэтому мне пришлось возвращаться на Землю, чтобы трансплантировать руку.

Мой запрос был удовлетворен два месяца спустя после прибытия.

Так быстро?

Оказалось, что в банках всегда есть излишек определенных органов. В наши дни люди редко теряют руки, поэтому мне повезло. Год спустя я узнал, что рука, которой пользуюсь, изъята из обнаруженного хранилища банды торговцев. Это известие было шоком. Я наивно надеялся, что она принадлежала какому-нибудь киллеру, пристрелившему четырнадцать домохозяек. А зря… Обычный человек, чья-то безымянная жертва.

Думаете, я тут же вернул конечность в припадке ужаса и отвращения?

Нет. К своему удивлению, я этого не сделал. Зато поступил на работу в бывшее управление ОРП — Объединение Региональной Полиции, ныне — Главное Управление Полиции Объединенных Наций. Если уж я ношу чью-то руку, значит — обязан найти убийцу.

Этот благородный порыв вскоре утонул в рутине бумажной работы. Может быть, я зачерствел с годами — как и все домоседы, голосующие за новые и новые преступления, караемые смертной казнью.

Так ли он хуже любого из нас?

Хуже. Именно этот ублюдок продал драуд Оуэну.

Я ждал, пока освободится Джули. Очень хотелось с ней поговорить.

— Привет, — она наконец появилась в дверях. — Как прошли поминки? О, понимаю. Угум. Очень хорошо. О, весьма поэтично.

Разговор с Джулией напоминал приклеивание ярлыков или этикеток.

Поэтично. Я вспомнил вдохновение, снизошедшее на меня после эпизода с той первой сигаретой; тогда мне показалось, что лучший способ почтить память Оуэна — это снова подцепить девочку подобным трюком.

— Верно, — Джули кивнула головой. — Но ты кое-что упустил из виду. Как ее фамилия?

— Не помню.

— Чем она зарабатывает на жизнь?

— Откуда мне знать?

— Какую веру исповедует? Где родилась и выросла? Черт возьми — полчаса назад ты самодовольно рассуждал о том, как безлики и серы все земляне — за исключением тебя, разумеется. Так кто же Тэффи? Человек или…

Джули стояла посреди кабинета, уперев руки в бока, словно строгая учительница. Интересно, сколько в ней разных людей? Некоторые из нас никогда не видели облик Хранителя. В этом воплощении она страшна. Если бы ей пришло в голову показаться в таком виде на свидании, мужчина навсегда остался бы импотентом.

Но Джули никогда не допустит подобного. Если кто-то заслуживает взбучки, то получает ее при свете дня. Бесполезно делать вид, что это ее не касается. Я пришел сюда просить защиты. Стоит мне проявить неприязнь — хоть чуточку — и она уже не сможет читать мои мысли, а значит — не сможет мне помочь в трудную минуту. Моя личная жизнь тоже входила в ее компетенцию.

— Мне нравится Тэффи, — запротестовал я. — В тот вечер мне было плевать, кто она такая. Чего ты хочешь от первого свидания?

— Тебе лучше знать. Припомни те встречи, когда ты ночь напролет разговаривал с девушкой, получая удовольствие от самого процесса интеллектуальной беседы?

Джули упомянула парочку имен, и я покраснел.

— Тэффи — живой человек, не просто эпизод, не просто девочка на ночь. Какого ты о ней мнения?

Забавно — я иногда сталкивался с Хранителем, и мне никогда не приходило в голову просто уйти от разговора. Надо будет подумать об этом на досуге.

Я сосредоточился.

— Она — славная. Нежная, деликатная. Думаю, из нее получилась бы плохая медсестра: она слишком самоотверженна, рвется на помощь и отчаивается, если не в силах… Я бы даже сказал — ранимая.

— Продолжай.

— Мне хотелось бы увидеть ее снова, но пока… Лучше уж после того, как я разберусь с делом Оуэна. Боюсь, Лорен может ее заинтересовать. Или… или она влюбится в меня, а меня пристрелят, и… я ничего не пропустил?

— Совершенно верно. Ты должен ей позвонить.

— Черт! Совсем забыл, зачем позвал тебя.

— Тебе понадобилась регулярная проверка? Что, если в девять сорок пять утра?

— Рановато. Обычно смертельная опасность подстерегает меня по ночам.

— Извини, но по ночам я сплю. Девять сорок пять — все, что могу.

— Хорошо.

— Дай мне знать, если добудешь реальные доказательства убийства Оуэна. Я освобожу тебе еще одно местечко в расписании.

— Ладно.

— Люблю тебя. Ой, опоздала!

Джули вихрем помчалась назад, в свой офис. Я снял трубку и набрал номер Тэффи.

Разумеется, ее не было дома. Я действительно не имел понятия о том, где она работает и чем занимается, поэтому оставил на автоответчике свою фамилию и пообещал перезвонить.

Я взглянул на часы. До назначенного ланча оставалось полчаса. Можно передохнуть. Хотя… Какая-то мысль сверлила в затылке. Что-то я забыл… Ах, да.

Гомер Чандразехар.

Мне не хотелось говорить с ним, тем более извещать о смерти Оуэна; однако он может пролить свет на некоторые обстоятельства.

Минут пять я ходил кругами по кабинету, затем, наконец, решился: попросил диспетчера соединить меня с центральной переговорной станцией и отправил сообщение на Цереру.

Затем снова позвонил Тэффи. Безрезультатно.

Может быть, Джули была права?

— Разумеется, я обдумал версию убийства, — сказал Ордаз. — Никогда нельзя исключать такую возможность. Когда скончалась моя мама — на руках у моей сестры Марии Анжелы, я пытался отыскать признаки насильственной смерти, например, след от укола.

— Ну и как — нашли что-нибудь?

Лицо Ордаза одеревенело. Он молча отставил кружку с пивом и поднялся.

— Постойте! Я ничего такого не имел в виду, клянусь! Секунду он пристально смотрел мне в глаза, затем смягчился и снова сел за столик.

Мы выбрали открытый ресторанчик на площади. По другую сторону живой изгороди тек непрерывный людской поток; навстречу ему двигался точно такой же. У меня слегка закружилась голова; возникло ощущение, что мы тоже куда-то движемся.

Робот-официант изверг из своего бочкообразного торса дымящиеся блюда с чили и ускользнул на воздушной подушке.

— Я действительно прорабатывал эту версию. Поверьте, мистер Гамильтон, факты говорят против нее. Вы, конечно, можете попытаться. Во-первых, Кеннет Грэм не продавал Оуэну драуд: все документы, касающиеся этой операции, оказались фальшивыми. Этот факт мы должны признать, так?

— Так. Но прежде чем вы убедите меня в том, что репутация Грэма безупречна, позвольте уверить вас в обратном.

— Как?

— Он связан с бандой торговцев органами. Разумеется, эта информация конфиденциальна. В данный момент мы следим за ним.

— Вот так новости, — Ордаз озадаченно потер подбородок. — Ну, а какое отношение Оуэн Дженнисон мог иметь к торговле органами?

— Он — белтианец. Там всегда была острая нехватка трансплантантов.

— Да, я в курсе. Они импортируют не только органы, но и лекарства, протезы и тому подобное. Ну и?

— В свое время Оуэн провозил немало нелегальных грузов. Несколько раз его ловили копы; однако даже в полицейских протоколах он значится как весьма удачливый контрабандист. Если бы крупному мафиози понадобилось расширить свой рынок, лучшего кандидата в помощники не придумать.

— Вы никогда не упоминали, что мистер Дженнисон был контрабандистом.

— А зачем? Все белтианцы занимаются контрабандой и вовсе не считают данный вид деятельности нарушением закона — для них это нечто вроде спорта. Но главарь мог этого не знать.

— Вы считаете, что ваш друг… — Ордаз замялся.

— Нет, Оуэн не стал бы заниматься торговлей трансплантантами; но он мог попытаться остановить кого-то. Дело в том, что банда Лорена, которую мы сейчас пытаемся раскрыть и обезвредить, опутала своей сетью все западное побережье континента. Грэм наверняка связан с ними. Теперь представьте себе, что Оуэн встретился с самим Лореном?

— Полагаете, он на это способен?

— Да. Думаю, Оуэн специально отрастил волосы, чтобы выглядеть как землянин и не вызывать подозрений. Затем собрал как можно больше информации, и попытался войти в контакт. Однако тут же оставил эту идею. Кстати, вы нашли у него лицензию на разрешение публичного обнажения?

— Нет. Я понял, что вы имеете в виду, — напрочь забыв о еде, Ордаз откинулся на спинку стула. — Специфический загар мистера Дженнисона сам по себе выдавал его происхождение. Видимо, на Белте он был нудистом?

— Да. Там никакие лицензии не требовались. Помните, я упоминал шрам на левой груди? Он никогда не упускал случая выставить его напоказ.

— Неужели мистер Дженнисон считал, что сможет легко выдать себя за… — Ордаз снова замялся. — Домоседа?

— С его-то загаром? Нет! Он и так перестарался с этой прической; видимо, решил, что Лорен ничего не заметит. Но заметьте: никаких личных вещей — явно маскировался.

— Итак, Дженнисон потянул за ниточку, приблизился на опасное расстояние к бандитам — и те нашли его прежде, чем он успел предупредить вас. Что ж, продумано неплохо. Но не сработает.

— Почему? Я не пытаюсь доказать, что это убийство. По крайней мере — пока. Сейчас я всего лишь хочу продемонстрировать саму возможность существования данной версии.

— Боюсь, вы ошибаетесь, мистер Гамильтон. Я задумался.

— Представьте себе схему гипотетического убийства. Оуэна Дженнисона накачивают наркотиками и доставляют в офис Кеннета Грэма. Последний вживляет в его череп штекер, прикрепляет стандартный драуд и изменяет настройки прибора. Заметьте — все проработано вплоть до мельчайших деталей. Ту же осмотрительность мы видим в подложных документах Грэма — они безупречны. Затем Дженнисона привозят в снятую квартиру — принадлежащую ему, не так ли? Далее — шнур укорочен вручную. Мистер Дженнисон привязан.

— Мне как раз было интересно — заметите вы это или нет.

— Ну, а почему бы его и не связать? Он просыпается. Возможно, ему объясняют суть его положения, или умалчивают — по усмотрению организатора. Затем прибор включается в розетку. Впервые в жизни Оуэн испытывает неземное блаженство. Его оставляют, скажем, часа на три. Уже через несколько минут он превратится в безнадежного наркомана…

— Вы, видимо, повидали на своем веку куда больше таких людей, чем я.

— Зависимость подобного типа сродни отчаянию. Итак, они держали его привязанным в течение трех часов. Затем перерезали веревки и оставили его умирать от голода.

Я почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Картина, создаваемая Ордазом, в точности совпадала с моей.

— По прошествии месяца следы насильственного применения наркотика полностью исчезнут, как и вмятины от веревок, синяки от возможных ударов и тому подобное. Тщательно сработанный план, не так ли?

Ордаз вовсе не сволочь, уговаривал я сам себя, он просто выполняет свою работу.

— Это как раз соответствует характеру Лорена. Согласно собранной нами информации, он предпочитает именно такие продуманные, четко спланированные операции.

Ордаз наклонился вперед.

— Но неужели вы не видите, что здесь есть некоторые несоответствия? Например, что если бы Дженнисон взял да и выдернул шнур?

— Думаете, он был бы в состоянии это сделать? И захотел бы?

— Разумеется. Резкий рывок рукой — и все. Электрический ток, воздействуя на мозг, не препятствует при этом координации движений. А захотел бы… — Ордаз задумчиво уставился в свою кружку. — Я действительно много чего знаю об электрической наркомании, но увы — понятия не имею о том, что чувствуют люди в такие моменты. Обычный наркоман еще в состоянии контролировать себя, но ведь ваш друг получал дозу в десять раз больше стандартной. Он мог выдергивать вилку из розетки и тут же вставлять ее обратно, и так — несчетное количество раз. В то же время белтианцы — люди волевые, крепкие нервами. Кто знает, может быть, через неделю Оуэн встал, выдернул шнур, сунул его в карман и преспокойно вышел погулять.

— Хорошо, предположим, что это суицид. Но ведь кто-нибудь мог случайно зайти в квартиру, допустим — управляющий, озабоченный долгим молчанием постояльца. Самоубийца подсознательно оставляет для себя шанс передумать, успеть что-то изменить.

— Нет. Даже если в этом случае шанс был один на тысячу… Человек, придумавший такой детальный план, ни за что не воспользовался бы этим шансом.

Солнце жгло плечи сквозь тонкую рубашку. Ордаз внезапно вспомнил о еде и принялся жадно поглощать свой завтрак.

Я наблюдал за людским муравейником, копошащимся вокруг. Пешеходы собирались на тротуаре небольшими группами, что-то бурно обсуждая. Некоторые застывали на месте, глазея по сторонам, зачем-то косясь на нас.

— Может быть, они следили за ним. Например, оставили жучка в комнате.

— Мы тщательно обыскали каждый уголок.

— Они могли заранее убрать его. Ордаз пожал плечами.

Я припомнил глазок камеры на каждом этаже Санта-Моники. Да, незамеченным пройти было невозможно.

— Вы кое-что забыли, — заявил я наконец. Ордаз оторвался от еды.

— Мое имя в записной книжке Оуэна. Таким образом он хотел привлечь мое внимание к расследованию, над которым я сейчас работаю — банде Лорена.

— Возможно.

— Значит, оба варианта не совместимы. Ордаз повертел в руках вилку.

— Я могу их совместить, мистер Гамильтон. Только вряд ли вам это понравится.

— Вы правы.

— Давайте обобщим вашу гипотезу. Итак, мистер Дженнисон был завербован агентом Лорена, который рассчитывал продавать трансплантанты. Месяц спустя он внезапно осознал, во что впутался, и решил покончить с собой. Но прежде сделал попытку как-то искупить свою вину и оставил ваше имя в своей книжке в качестве намека.

Ордаз, прищурившись, глянул на меня через стол.

— Я понимаю, что вы никогда не согласитесь с этой версией. Но… факты говорят сами за себя.

— Но я знаю Оуэна. То есть — знал. Он никогда бы не опустился до торговли органами — тем более, не стал бы кончать жизнь самоубийством. А даже если бы решился — то не таким способом, это уж точно.

Ордаз промолчал.

— Вы нашли отпечатки пальцев?

— В квартире? Нет. Никаких.

— А Оуэн?

— Даже его отпечатки были обнаружены лишь на кресле и на краешке стола. Ненавижу того идиота, который придумал робота-уборщика. Все поверхности в его квартире были вычищены по меньшей мере сорок четыре раза. — Ордаз вернулся к своему чили.

— Предположим на минуту, что я прав. Оуэн следил за Лореном, и тот заподозрил неладное. Он подвергался смертельной опасности, но не хотел до поры сообщать мне об этом. Видимо, боялся, что вся слава достанется мне. Но на всякий случай все же оставил мне какую-то ниточку, ключ к разгадке. Допустим, в камере хранения где-нибудь в аэропорту или на вокзале. Не на мое имя, разумеется — он знал, что я являюсь сотрудником полиции.

— На какое-то имя, известное вам обоим.

— Да. Может быть, Гомер Чандразехар. Или даже Кьюб Форсайт — более подходит, поскольку Кьюб мертв.

— Мы проверим эту версию. Но вы должны понимать, что это еще ничего не доказывает.

— Разумеется. Дайте мне знать, если что-нибудь найдете.

Я ступил на движущуюся дорожку тротуара, не заботясь о том, куда она меня приведет. Это давало возможность поостыть и успокоиться.

Неужели Ордаз прав?

Оуэн работал на торговцев органами? Он скорее стал бы донором.

Оуэн, покончивший с собой таким способом? Невозможно.

Оуэн дает мне знать о том, что был связан с этим грязным бизнесом? Мне? Никогда.

Дорожка змеилась мимо ресторанов и торговых центров, церквей и банков. Узкая полоска неба едва проглядывала из-за небоскребов.

Зачем Лорену избавляться от Оуэна таким замысловатым способом? Он мог просто навсегда исчезнуть в банке органов, раствориться без остатка — и концов бы не нашли.

Дорога тем временем сузилась, магазины постепенно исчезали. Я огляделся, пытаясь определить, где нахожусь. Какой-то жилой район…

Стоп.

Я в четырех кварталах от офиса Грэма.

Подсознание сыграло со мной злую шутку. Я хотел взглянуть ему в лицо. Соблазн был почти непреодолим. Некоторое время я колебался, затем решительно свернул на другую дорожку. Возможно, мне удалось бы притвориться разочаровавшимся, уставшим от жизни бедолагой. Но нельзя недооценивать противника. Грэм наверняка хорошо осведомлен о деятельности нашей организации; наверняка ему показали несколько голографии, и среди них — физиономию вашего покорного слуги. Не стоит рисковать.

Но что же делать, черт возьми?!

Какой-то непоследовательный убийца. Если предположить, что Оуэн умер насильственной смертью, то его действительно глупо было оставлять без присмотра — его легко могли обнаружить, или он сам мог освободиться… Нет. Его должны были стеречь, как зеницу ока. Целый месяц.

Вот оно.

Я снова сошел с дорожки и поймал такси. Тут есть над чем подумать…

Приземлившись на крыше пансиона Санта-Моника, я спустился по эскалатору в вестибюль и нашел администратора. Если он и удивился, то виду не подал, и вежливо пригласил меня в свой кабинет. Здесь было куда просторнее, чем в вестибюле; даже в чем-то уютнее — картины на стене, голография Миллера с женой на столе, пушистый коврик, прожженный в одном месте сигаретой.

Управляющий вопросительно посмотрел на меня.

— Я прибыл к вам по делу. — Он бегло взглянул на протянутое удостоверение детектива ОРП и вернул, даже не открыв.

— Полагаю, речь пойдет о том же?

— Да. Я убежден в том, что у Оуэна Дженнисона были посетители.

Миллер улыбнулся.

— Это смеш… невозможно.

— В прошлый раз вы утверждали, что ваши голокамеры фиксируют только посетителей, так?

— Верно.

— Значит, у мистера Дженнисона был кто-то из ваших же постояльцев!

Управляющий растерял все свое хладнокровие и вытаращил глаза.

— Не может быть! Нет, мистер Гамильтон, я не понимаю, почему вы настаиваете на этой версии. Если бы его обнаружили, то сразу дали бы мне знать.

— Не думаю.

— Камеры фиксируют жильцов с других этажей? — Да.

— Значит, это были его соседи по этажу. Миллер неохотно кивнул.

— В-возможно. Что касается голокамер, это весьма вероятно. Но…

— Тогда осмелюсь попросить предъявить мне голографии всех жильцов, снимавших квартиры на восемнадцатом этаже в течение последних шести недель. Вы сможете отослать их мне в управление?

— Конечно. Они будут у вас через час.

— Отлично. Теперь вот еще что. Если человек вышел с девятнадцатого этажа и спустился на восемнадцатый, камера сделает снимок только в первом случае, так?

Миллер снисходительно улыбнулся.

— В нашем пансионе нет этажей.

— Только лифты? Разве это не опасно?

— Нисколько. Для каждого из них установлен аварийный источник питания. Да и потом — кто бы захотел карабкаться на восьмидесятый этаж, даже если лифт выйдет из строя?

— Ясно. И последнее. Как вы считаете, мог ли кто-то проникнуть в базы данных компьютера и, например, изменить настройки камеры?

— Я… кхм… не специалист по взлому компьютерных систем, мистер Гамильтон. Почему бы вам не обратиться к фирме-производителю?

— О'кей. Какая у вас модель?

— Минутку, — он наклонился и достал папку из ящика стола. — EQ 144.

— Ага.

Все, что нужно, я узнал… и все-таки почему-то не хотелось уходить. Что-то еще беспокоило меня. Миллер откашлялся.

— Это все, сэр?

— Да. Нет. Могу я еще раз осмотреть номер 1809?

— Сейчас узнаю, свободен ли он. Да, все в порядке. Я провожу вас. Как долго вы намерены там пробыть?

— Не знаю. Не больше получаса. Спасибо, я сам доберусь.

— Отлично, — он протянул мне ключ.

Слабая искорка промелькнула в углу лифта. Я бы принял ее за обман зрения, если бы не знал о голокамерах.

Квартира Оуэна превратилась в пустую коробку; вся мебель была убрана. Ничего, кроме голых стен. В жизни не видел более пустынного места. Хуже, чем на каком-нибудь заброшенном обломке астероида.

Панель управления находилась возле двери. Я включил свет, затем нажал кнопку извлечения. Появились синие, красные и зеленые линии, обозначающие места для кровати, кухни, столиков. Очень удобно — можно заранее побеспокоиться о том, чтобы гость не стоял на столе в момент его выдвижения.

Я пришел сюда в надежде проникнуться духом квартиры, подстегнуть свою интуицию, проверить, не упустил ли чего-то важного. Посмотрим…

Я нашел на панели схему электрических цепей. Она была слишком маленькой и запутанной; мне пришлось отследить несколько контактов «вручную», пользуясь пальцами воображаемой руки. Все они соединялись напрямую с приборами, без посторонних ответвлений. Значит, только находясь в комнате, можно было узнать, что из мебели в данный момент находится на поверхности.

Я извлек из стены кухонный уголок и кресло, в котором умер Оуэн, и сел в него. Оказалось, что из-за плиты и раковины не видно двери. Соответственно, из прихожей было не видно кресла — то есть Оуэна. Если бы кто-нибудь заметил, что он перестал заказывать пищу, это спасло бы его.

Я поискал глазами кондиционер. На уровне пола находился гриль. Я ощупал стену за ним. Обычно в таких помещениях кондиционеры включаются автоматически, когда уровень углекислого газа достигает 0,5 %. В этом случае предусмотрительный убийца мог бы сделать ответвление в вентиляционной шахте, чтобы проверять периодически, жив ли Оуэн.

Однако данный кондиционер настраивался вручную.

Я плюхнулся назад в кресло.

Если за Оуэном действительно наблюдали, то не иначе как с помощью жучка. Другого способа не было, разве что убийца жил все это время на том же этаже.

Итак, жучок. Крошечный приборчик; обнаружить его может только робот-уборщик, который тут же отправит его в мусоросжигательную печь. Значит, он должен быть достаточно большим, но не настолько, чтобы Оуэн заметил его. Затем можно запустить систему самоуничтожения.

Но в таком случае должен остаться след, какая-нибудь прожженная дыра. Ордаз наверняка обнаружил бы ее. Слой асбеста? Какой-то предмет, который робот примет за мусор и вычистит?

Они же глупы как пробки, эти уборщики. Как правило, в их настройках содержится указание не трогать объекты крупного размера.

Значит, должен быть человек, который либо сам наблюдал за Оуэном, либо уничтожил в нужный момент жучка. Первый вариант наиболее вероятен.

Я пришел сюда, чтобы разбудить свою интуицию. Она почему-то не просыпалась… Оуэн провел в этом кресле шесть недель, но не оставил после себя ничего. Присутствия беспокойного, мятущегося призрака не ощущалось.

Звонок застал меня на полпути к Управлению.

— Вы были правы, — сказал Ордаз. — Мы нашли камеру хранения в порту Долины Смерти, зарегистрированную на имя Кьюба Форсайта. Я еду туда. Вы сможете присоединиться ко мне сейчас?

— Встретимся на месте.

— Отлично. Мне и самому чертовски интересно, что же оставил нам мистер Дженнисон.

Я усомнился в его словах, но промолчал.

Порт Долины Смерти находился в ста тридцати милях от города; примерно час на такси. Я набрал новый адрес на панели управления своего такси и позвонил в ОРП. Сотрудники ОРП пользуются свободой передвижения и не обязаны отчитываться за каждую поездку. В худшем случае транспортные расходы вычтут из зарплаты.

— Да, и еще: мне должны прислать комплект голографии из Санта-Моники. Просмотрите наш архив — возможно, эти люди связаны с торговлей органами.

Такси взмыло в небо и направилось на запад. Я смотрел телевизор и пил кофе, пока у меня не кончились монетки.

В сезон, длящийся с ноября по май, когда климат идеален, Долина Смерти представляет собой рай для туристов. Чего стоит один Путь Дьявола с фантастическими горными хребтами и соляными пиками; Забриски Пойнт и его таинственные бесплодные земли; причудливые растения, приспособившиеся к жаре и засушливому климату; заброшенные месторождения буры… Словом, там было на что посмотреть. Я и сам собирался туда время от времени, да все как-то не получалось.

Посадочная площадка когда-то была частью морского дна. Мерцающие красные и синие концентрические круги отмечали места для посадки звездолетов; термоядерные двигатели оставляли здесь воронки, разбегающиеся разноцветными радужными полосами радиоактивной соли.

И корабли… Всех возможных форм и размеров. Если немного подождать, то можно увидеть сам процесс приземления — а он того стоит.

Здание порта — светло-зеленая башня, установленная на широкой, оранжево флюоресцирующей платформе. Такси высадило меня у входа; некоторое время я стоял неподвижно, вдыхая сухой, благоуханный воздух.

Служащий за конторкой сказал мне, что Ордаз уже прибыл. Я еле отыскал его в лабиринте полок и шкафов. Он как раз доставал из камеры легкий пластиковый чемоданчик.

— Вы уже пробовали открыть его?

— Пока нет. Здесь шифр. Может быть…

— Посмотрим.

Я наклонился поближе, чтобы как следует рассмотреть предмет. Забавно. Казалось, я даже не сомневался, что чемодан Оуэна должен выглядеть именно так.

Код состоял из пяти цифр. Он знал, что именно я буду открывать замок.

42217

Апрель, двадцать второе, две тысячи сто семнадцатый год — дата смерти Кыоба.

Замок щелкнул и открылся.

Ордаз первым делом взялся за папку из манильского картона. Я вытащил два стеклянных пузырька. Один из них был прочно загерметизирован и наполнен мельчайшей пылью — настолько мелкой, что она переливалась по дну, словно масло.

Во втором перекатывалось черноватое зернышко железоникеля.

В чемодане были и другие вещи, но именно папка оказалась самой важной уликой в деле. В ней содержался подробный отчет о происшедшем, незаконченный; видимо, Оуэн собирался что-то добавить, но не успел.

Когда он вернулся из последней поездки, на Церере его ожидало письмо. Должно быть, некоторые фразы здорово его позабавили. Лорен не поленился собрать полное досье, в котором перечислял все контрабандные грешки Оуэна за последние восемь лет. Неужели он всерьез полагал, что сможет запугать моего друга?

Возможно, досье навело Оуэна на какую-то мысль. Во всяком случае, он принял решение войти в контакт с Лореном и посмотреть, что из этого получится. Вообще-то, у него мелькнула идея переслать сообщение мне, если бы не последний полет, закончившийся катастрофой. Недалеко от орбиты Юпитера неожиданно взорвался двигатель. Слава Богу, сработала аварийная система безопасности, и капсулу выбросило в открытый космос. Спасатели подобрали его и доставили на Цереру в целости и сохранности; но сумма гонорара оказалась непомерно высокой. Ему нужны были деньги. Лорен, видимо, знал о создавшемся положении и рассчитывал на него. Вознаграждение за любую информацию о главаре шайки торговцев органами предоставляло Оуэну возможность купить новый звездолет.

Согласно указаниям Лорсна, он прибыл в Нью-Йорк. Оттуда его забрали и изрядно помотали: Лондон, Бомбей, Амбсрг… На этом, к сожалению, рассказ закончился. Каким образом он попал в Калифорнию — неизвестно.

Но в промежутках между поездками Оуэн успел многое узнать. В отчете содержались некоторые детальные описания организации процесса; например, подробная схема по доставке нелегальных трансплантантов на Белт и поиск потенциальных покупателей. Здесь были даже некоторые поправки, внесенные Оуэном собственноручно, причем довольно-таки дельные. Я покачал головой. В этом весь Оуэн — ни одного лишнего движения в игре.

К отчету прилагался комплект голографии, изображающих членов шайки — всего двадцать три человека. На некоторых из них были пометки — имя, место в иерархии, роль и функции.

Я дважды просмотрел их, пытаясь угадать, есть ли среди них сам Лорен.

— Похоже, вы были правы, — нарушил молчание Ордаз. — Иначе мистер Дженнисон не стал бы собирать столь подробную информацию. Видимо, он планировал впоследствии выдать их.

— Как я и говорил. Поэтому он был убит.

Я поделился с ним своими соображениями по поводу соседей по этажу. Ордаз улыбнулся и кивнул.

— Возможно. Ну, передаю расследование в ваши руки. Торговля органами находится в компетенции ОРП.

— Верно. — Я закрыл чемодан и поднял его. — Посмотрим, что нам выдаст компьютерная база данных. Я вышлю вам голокопии.

— И еще: если появится какая-либо информация о жильцах…

— Да, конечно. Сообщу, как только что-нибудь узнаю.

Я вошел в управление, помахивая чемоданчиком, ощущая себя на седьмом небе. Оуэн был убит. Он умер достойно, если не с честью. Теперь даже Ордаз не посмеет против этого возразить.

Мимо пронесся Джексон Бера, пыхтя и отдуваясь.

— Эй, что стряслось? — окликнул я его. Бера остановился.

— Где тебя носит, черт возьми?!

— Работал. Честное слово. Да в чем дело?

— Помнишь того продавца радости, как его там…

— Кеннет Грэм?

— Он самый. Так вот — он мертв. — И Бера умчался прочь.

Я поспешил за ним в лабораторию. Тело Грэма лежало на столе; его бледное пустое лицо ничего не выражало.

— Ну, как дела? — спросил Бера.

— Да не очень, — хмуро ответил доктор. — Это не твоя вина; ты вовремя доставил его в холодильник. Просто ток… — Он пожал плечами.

Я тронул детектива за плечо.

— В чем дело?

— Видимо, произошла утечка информации. Грэм попытался сбежать. Мы догнали его уже в аэропорту.

— Вам надо было обождать. Или хотя бы посадить кого-то с ним.

Бера весь дрожал. Я не винил его.

ОРП и банда торговцев играют друг с другом в забавную игру. Последние вынуждены брать своих доноров живьем, поэтому они вооружены инъекционным оружием, выбрасывающим в кровь кристаллики анестетических препаратов. Мы используем против них то же самое — преступник должен быть схвачен живым, чтобы предстать перед лицом правосудия. Поэтому нам запрещено убивать.

Однажды я нарушил это правило. Один из мелких торговцев по имени Рафаэль Хейн пытался дотянуться до кнопки вызова в своем кабинете. Если бы он сделал это, то вмиг сбежались бы его люди, и я окончил бы свои дни в одном из хранилищ. Мне ничего другого не оставалось, как задушить его.

Отчет об этом случае был занесен в компьютерную базу. Но лишь три человека знали об этом. Один из них — мой непосредственный начальник Лукас Гарнер, другая — Джули. Это была моя первая и единственная жертва.

Грэм стал первой нечаянной жертвой для Беры. Я понимал его состояние.

— Мы обнаружили его в аэропорту, — сказал Бера. — Он был в шляпе, поэтому я не сразу его узнал. Мы подкрались к нему с инжекторами. Он заметил нас, дотронулся до своей шляпы и упал.

— Самоубийство? — Да.

— Каким образом?

— Взгляни на его голову.

Я склонился над столом, стараясь не мешать доктору, который пытался считать информацию с мертвых клеток мозга путем индукции — безуспешно, впрочем. К голове покойного был прикреплен продолговатый предмет из черного пластика.

— Драуд. Нестандартного типа.

Я почувствовал, как мороз пробежал по коже.

— Батарея аккумуляторов. — Да.

— Беспроводной драуд. Черт возьми! Хочу такой же на Рождество!

Беру передернуло.

— Не говори так.

— Ты знал, что он сам был наркоманом?

— Нет. Мы не решились устанавливать жучок в его доме. Взгляни сюда.

Пластик был наполовину оплавлен.

— Ого! Он использовал всю батарею сразу! — воскликнул я.

— Да. Он послал мощный заряд прямо в «центр удовольствий». Знаешь, Джил, не могу избавиться от одной навязчивой мысли… Каково это? Что человек при этом ощущает?

Вместо разумного ответа я провел большим пальцем вдоль его позвоночника. Наверное, Бера будет долго удивляться — что бы это значило. Я тоже.

Вот лежит человек, который убил Оуэна. Была ли его смерть адом? Или, наоборот, высочайшим наслаждением?

По крайней мере, его больше нет. Он больше не сможет добывать новые лица, зрачки и пальцы.

— Нда, — протянул доктор. — Бесполезно. Мозг поврежден основательно.

— Продолжайте, — сказал Бера. — Нам нужны хотя бы мельчайшие обрывки информации.

Я повернулся и незаметно вышел.

Голографии из Санта-Моники прибыли больше часа назад. Среди них были изображения жильцов не только восемнадцатого, но и семнадцатого и девятнадцатого этажей включительно. При виде этого богатства мне даже пришла в голову мысль о человеке, ежедневно спускающемся с девятнадцатого этажа на балкон восемнадцатого. Жаль только, что номер 1809 не имел наружной стены, поэтому там не было окна — не говоря уже о балконе.

Интересно, думал ли об этом Миллер? Ерунда. Он просто выказывал таким образом преданность и готовность во всем содействовать властям.

Я еще раз просмотрел голографии. Ни одна из них не совпадала с имеющимися у нас изображениями людей Лорена. Я выругался и спустился за кофе. На полпути вспомнил о содержимом чемодана Оуэна. Я оставил собранные им голографии у программиста, поскольку не был уверен в том, что сам смогу ввести их в компьютер. К этому моменту он должен уже закончить.

Я открыл свою папку на диске. Да, все было готово. Я сравнил полученные изображения с присланными Миллером.

Безрезультатно. Ни один из снимков не совпадал.

Следующие два часа я занимался подробным описанием дела Оуэна Дженнисона.

Итак, мы вернулись к версии Ордаза о противоречивом убийце.

Клубок из тупиковых нитей. Даже голографии, собранные Оуэном, могли к этому времени устареть — торговцы меняют свои лица как перчатки…

Я закончил протоколирование и позвонил Джули. Оказалось, что она уже ушла домой.

Я позвонил было Тэффи, но тут же положил трубку. Хотелось побыть одному, забиться в темный угол. Мрачное выражение лица напугает девушку. Зачем?

Я поехал домой.

На улице было уже темно. Я добрался до перекрестка и поймал такси.

Оуэн собирал свои голографии по всему Евразийскому континенту. Большинство из изображенных на них наверняка были зарубежными агентами Лорена. Так почему же я ожидал найти их в Лос-Анджелесе?

Такси резво поднялось в белесое ночное небо и вошло в зону облачности. Автопилоту было наплевать на мое желание полюбоваться огнями города.

Так…

Что мы имеем к настоящему моменту?

Кто-то из постояльцев Санта-Моники был человеком Лорена. И убийца…

А если это сам Лорен? Он столько раз убивал, и так уверен в своей безнаказанности, что вполне может слегка ослабить бдительность. Как Грэм.

Большинство преступников не слишком умны. У Лорена, несомненно, мозги есть; но он окружает себя посредственностями — ими легче управлять. Поэтому если Лорен утратит бдительность, то начнет подсознательно недооценивать детективов ОРП, ставя их на одну доску со своими людьми.

Увлеченный изобретательностью плана, он был уверен в благополучном исходе. Тем более что Грэм наверняка подробно проконсультировал его относительно воздействия своего прибора. Усыпленного Оуэна доставили в квартиру и оставили в покое. Рискованно — но риск оправдал себя.

В следующий раз он будет вести себя еще более беспечно. Когда-нибудь мы поймаем его.

Но не сейчас.

Такси ловко вынырнуло из общего потока и приземлилось на крыше моего дома. Я вышел и спустился вниз, к лифту.

Двери лифта открылись. Кто-то вышел.

Я почувствовал неладное, резко обернулся. Такси могло бы послужить прикрытием, но увы — оно уже поднималось. Из темноты выступили еще двое.

Кажется, я успел кого-то подстрелить, прежде чем острое жало вонзилось в мою щеку. Закружилась голова, затем крыша, стены… Увлекаемый центробежной силой, я свалился на пол и провалился в никуда.

Чьи-то пальцы на моем черепе…

Я открыл глаза и обнаружил, что стою посреди комнаты, спеленутый, словно мумия, в какие-то мягкие, но крепкие бинты. Невозможно было пошевелить даже пальцем.

Кто-то за спиной убрал электроды с моей головы и вышел вперед. Чем-то он напоминал птицу: высокий, сухощавый, с ярко выраженной треугольной формой лица. Светлые волосы зачесаны назад; надо лбом — острый «вдовий хохолок». Шорты безупречного покроя в оранжево-коричневую полоску. Он стоял, скрестив руки на груди, слегка склонив голову набок.

Я узнал его. Его изображение было среди голографии, собранных Оуэном.

— Где я? Который час? — сделав недоуменное лицо, простонал я.

— Уже утро, — широко улыбаясь, ответил он. — А что касается вашего местоположения — пусть это останется моей маленькой тайной.

Очень смешно!

Было в нем что-то… в его манере держаться…

— Лорен? — наугад спросил я. Он галантно поклонился.

— А вы — Джилберт Гамильтон из ОРП. Джил-Рука.

— Простите?

— Вы недооценили мои возможности. И мой интерес к вам.

Он был прав. Поймать детектива ОРП почти так же просто, как и любого другого гражданина. Что им эти инжекторы — уже давно проснулись и разгуливают здоровехоньки.

Так вот он какой, Лорен. Наконец-то.

Сколько времени? Я не решился спрашивать снова, иначе он начал бы что-то подозревать. Но если удастся продержаться до 9.45, то Джули сможет выслать подмогу.

Подмогу… Куда?

Идиот! Я же не знаю, где нахожусь!

Похоже, Лорен готовит меня на разделочный стол. Аккуратный усыпляющий укол — и части, составляющие мое целое, расползутся по разным хранилищам. Глаза, кожа, сердце…

В легальных клиниках хирурги сжигают мозг преступника для последующего захоронения. Интересно, что Лорен намерен сделать с моими мозгами?

— Почему именно я?

— Потому что именно вы вели расследование по делу Оуэна Дженнисона. Причем — слишком уж дотошно.

— Да уж, черт возьми… Если бы я и в самом деле побольше шевелил мозгами…

Лорен озадаченно поглядел на меня.

— Вы и вправду не понимаете?

— Нет.

— Странно, странно, — задумчиво протянул Лорен. — Очень интересно…

— Ладно. Но почему я все еще жив?

— Видите ли, мистер Гамильтон, мне стало любопытно. Захотелось услышать о вашей воображаемой руке.

Значит, мне не послышалось.

— О чем?! — изумленно произнес я. Блефовать — так блефовать.

— Не имеет смысла притворяться, мистер Гамильтон. Если я почувствую неладное, то просто использую вот эту штучку. — Он взял со стола инжектор.

Черт побери! Он все знает. Ни за что не удастся подманить его на расстояние вытянутой руки — если только…

— Ладно. Но сначала расскажите — откуда вы узнали об этом? Ваши люди в управлении?

Лорен усмехнулся.

— Если бы. Давняя мечта… Впрочем, об этом потом. Несколько месяцев назад мы поймали одного из детективов — по чистой случайности. Я заставил его разговориться, и он кое-что рассказал мне о вашей замечательной руке. Надеюсь услышать от вас подробности.

— Кто это был?

— Мистер Гамильтон…

— Кто это был?!

— Вы хотите, чтобы я помнил имя каждого донора? Кто? Друг, знакомый, сосед… Кто?

— Меня заинтересовали ваши парапсихические способности, — продолжал Лорен. — Собираясь заключить договор с вашим другом Дженнисоном, я вспомнил о необычном члене его экипажа. Вас называли Джил-Рука, не так ли? Говорят, вы умели выделывать всякие фокусы с сигаретой, за что на базе вас все любили и угощали бесплатно.

Я ощупывал окружающие предметы, пытаясь найти способ освобождения из моей тюрьмы, но ничего подходящего поблизости не было.

— Ладно, так и быть — покажу вам свои способности. Дайте мне сигарету.

Может, подойдет поближе…

Но он знал о предельном расстоянии, которое могла преодолеть моя рука. Осторожно вытащил из кармана пачку, достал сигарету и кинул мне, не двигаясь с места. Я ловко поймал ее, сунул в рот и многозначительно посмотрел на него, ожидая зажигалки.

— Ах, простите, — пробормотал он учтиво и проделал ту же операцию с зажженной сигаретой.

Маневр не удался. Ну что ж, хоть покурю перед смертью.

Лорен с ужасом и благоговением наблюдал за сигаретой, движущейся в воздухе. Плохо. Некоторые люди принимают телекинез за колдовство, а людей, владеющих им — приспешниками Сатаны. Если он испугается, тогда мне точно конец.

— Забавно, — сказал, наконец, Лорен. — Как далеко вы сможете дотянуться?

— На расстояние вытянутой руки, разумеется. (Ведь сам прекрасно знает, скотина!)

— Но почему? Ведь другие могут гораздо дальше.

Он сидел в противоположном углу комнаты, на расстоянии добрых десяти ярдов. В одной руке — бокал виски, в другой — инжектор. Само помещение напоминало подвал. Но где?

— Да, другие могут и дальше — зато они не обладают такой силой. Хотя… Если бы кто-то убедил меня в том, что я способен на большее, то расстояние было бы мне нипочем. И руку бы себе новую приделал. Но мне и так…

Я замолчал, вспомнив, что Лорен собирается пустить «на мясо» все мои чертовы руки… Сигарета закончилась.

— Не желаете ли выпить?

— Не откажусь — если у вас есть мерный стаканчик. Стеклянного, боюсь, не подниму.

Он наполнил стакан и отправил его мне с помощью столика на колесах. Его глаза не отрываясь следили за каждым моим движением.

Старый сигаретный трюк. Еще вчера я воспользовался им, чтобы склеить девочку. А сегодня он спасает мне жизнь.

Неужели я и вправду собрался уходить из жизни, зажав в руке стакан с виски? Развлекая Лорена? Где я? Где…

Неожиданно я понял.

— Мы в Санта-Монике.

— Я знал, что вы догадаетесь, — улыбнулся Лорен. — Но увы — слишком поздно. Я уже добрался до вас.

— Не будьте таким самодовольным. Это не ваша удача, а всего лишь моя непростительная глупость. Я должен был почуять неладное. Оуэн никогда бы не снял подобную квартиру. Это вы его сюда притащили.

— Верно. К тому времени я уже знал, что он оказался предателем.

— Но кто ежедневно проверял его состояние? Миллер? Он работал на вас. Это он убрал ваши голографии из базы данных компьютера.

— Да, он. Но мы наблюдали за Дженнисоном ежесекундно — с помощью портативной камеры. Ее убрали сразу после его смерти.

— А затем выждали неделю. Неплохо придумано. Почему мне сразу не пришло это в голову? Ведь все так просто и логично. Сама атмосфера этого места… И жильцы — серые, безликие тени, которых никто не будет искать. Они сидят в своих комнатушках, как мухи в паутине, а паук-Лорен следит за ними и дергает за ниточки. Выбранная жертва исчезает вместе с документами, вещами, голографиями…

— Ваш друг предал меня, — сказал Лорен. — И я хочу знать, что он успел вам сообщить.

— Вполне достаточно. У нас есть детальные описания ваших операций на Белте, включая схемы доставки товара покупателям. Ваш план все равно провалился бы. Белти-анцы не заинтересуются предложением подобного рода.

— Голографии?

— Нет, к сожалению.

— Я был уверен в том, что он передаст какие-то сведения, иначе мы бы отправили его в хранилище, как и других. Пришлось его оставить.

— Но зачем?

— Не понимаете? Полиция займется расследованием дела, а мы сядем вам на хвост, и вы как миленькие поможете нам найти место хранения информации.

— Камера хранения в аэропорту на имя Кьюба Форсайта.

Лорен скрипнул зубами.

— Я же знал! Надо было сразу догадаться! Знаете, после того, как мы подсадили его на драуд, я пытался прерывать сеанс и заставить его говорить. Не вышло. Он не мог ни на чем сосредоточиться, кроме своего драгоценного приборчика. Уж мы и так и сяк…

— Я убью вас.

Лорен склонил голову на бок и нахмурился.

— Наоборот, мистер Гамильтон. Еще сигарету? — Да.

Он снова зажег ее и подтолкнул столик в мою сторону. Может быть, удастся еще раз сосредоточить его внимание на этом нехитром трюке. Если удастся сунуть сигарету в рот, освободив тем самым руку… Надо лишь дождаться удобного момента. Но какого?

Сколько все-таки времени? Что делает Джули? Я вспомнил ту ночь, две недели назад: ужин на балконе самого высокого в Лос-Анджелесе ресторана. Ковер из неоновых огней расстилался под ногами… Может быть, она поймает эту волну воспоминаний.

— Должно быть, вы пользовались популярностью среди астронавтов — единственный человек, способный поправить антенну на корпусе корабля, не покидая рубку.

— Да нет, боюсь, с антенной у меня не получилось бы — силенок маловато.

— А вам не приходило в голову, что использовать свои способности против людей подло?

— О чем вы?

— Помните Рафаэля Хейна? — Голос Лорена дрогнул. — Он был моим другом. Я знаю, что вы тогда были связаны. Как же вам удалось разорвать веревки такой слабенькой ручкой?

— Хейн использовал не веревки, а наручники, и мне всего лишь удалось дотянуться до его кармана, в котором лежал ключ.

— Все равно вы использовали против него свою силу, не имея на то никакого морального права!

Все ясно. Колдовство. Черная магия. Именно так нас воспринимают окружающие. С некоторой примесью ужаса и зависти. Лорен считал, что легко может справиться даже с детективом ОРП. Но посылать против него чародея, колдуна— это уже несправедливо. Я понял, почему он меня разбудил: ему хотелось торжествовать, праздновать победу.

— Не будьте идиотом. Я не нанимался играть в ваши дурацкие игры. В моих глазах вы — самый обыкновенный серийный убийца.

Лорен поднялся, и я понял, что мое время истекло. Он побелел от злости; кажется, даже его ухоженные волосы стояли дыбом.

Я уставился на крошечную иголку инжектора и отчетливо почувствовал все, что со мной будет происходить в четкой и неизбежной последовательности: холодная ванна спирта, скальпели, хирургический лазер. Особенно живо представились скальпели — острые, блестящие…

Который час?

Лорен поднял инжектор и прицелился. Видимо, воображал, что находится в тире.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Лучше бы вы оставались простым астронавтом.

Чего он ждет?

— Уж извините, не могу поклониться на прощание, — зло крикнул я и замахнулся на него окурком. Он выскользнул из рук. Я поймал его и… воткнул себе прямо в левый глаз.

При других обстоятельствах я бы тщательно обдумал эту идею, но… все равно сделал бы то же самое. Ведь Лорен считает меня своей собственностью. Кожа, здоровые почки, легкие, желудок — все это стоит очень дорого, около миллиона долларов. А я порчу его драгоценное имущество! Торговцы органами особенно ценят глаза.

Я не ожидал такой адской боли: где-то читал, что в глазном яблоке нет чувствительных нервов. Значит, это веко.

Но у меня не было другого выхода.

Лорен выругался и кинулся ко мне сломя голову. Откуда ему было знать? Он налетел на меня, сильным ударом отбросил окурок и стоял, задыхаясь от ярости. Медлить было нельзя.

Я протянул руку, проник сквозь его грудную клетку, нащупал сердце и сжал что было сил. Его глаза вылезли из орбит, руки беспомощно шарили по груди. Видимо, ему казалось, что это сердечный приступ.

Затем Лорен взглянул мне в лицо.

Что он там увидел? Плотоядного одноглазого хищника, корчившегося от неистового желания убить…

Он выстрелил в пол и упал.

Меня трясло от отвращения. Шрамы! Он был покрыт шрамами с ног до головы. Что же в нем осталось от настоящего Лорена? Видимо, он был давно и безнадежно болен, и однажды решение пришло…

Лорен не двигался. Он лежал на боку, подвернув под себя руку с часами. Я остался в полном одиночестве. Черт, сколько времени?

Я так никогда этого и не узнал. Дверь приотворилась, и в образовавшуюся щель просунулось бледное лицо Миллера. Увидев босса, распростертого на полу, он ящерицей выскользнул обратно. Через минуту я увидел направленное на меня жало инжектора.

— Ты позвал, и я услышала — сказала Джули. Она осторожно уселась на краешек больничной койки. — Плохо пришлось, да?

— Ага.

— Никогда не чувствовала такой ошеломляющей волны страха.

— Только не выдавай меня никому. Должен же я поддерживать имидж супермена.

Глаз не болел, но ощущение окоченелости действовало на нервы. Видимо, Джули тоже чувствовала, потому что беспрестанно ерзала.

— Ты не помнишь, в котором часу это было?

— 9.10. Я чуть в обморок не упала, когда этот человек поднял инжектор. О, не надо! Джил, не надо. Все уже позади.

— Слушай, тебе пора идти. Я очень рад, что ты меня навестила, но если мы продолжим в том же духе, то оба не сможем спать по ночам. Иди.

Она кивнула и поднялась.

— Спасибо, что зашла. И спасла мне жизнь.

Джули улыбнулась у двери.

— Спасибо за орхидеи.

Я вызвал медсестру и уговорил ее отпустить меня домой после обеда, пообещав строго выполнять все предписания и соблюдать постельный режим. Затем откинулся на подушку и закрыл глаза.

Так здорово ощущать себя живым.

Я вспомнил многочисленные обещания, которые давал и не выполнял. Пожалуй, самое время восполнить это упущение.

Я попросил сестру принести телефон, позвонил Джексону Бера и пригласил его распить со мной бутылочку — за мой счет. Он поворчал, но согласился.

Затем я набрал номер Тэффи.

— Да?

— Тэффи, это Джил. Какие у тебя планы на выходные?

— Никаких. Заходи за мной в десять. Ты выяснил что-нибудь насчет твоего друга?

— Да. Я был прав — его убили торговцы органами. Операция закончена, преступники в тюрьме. — Я не стал рассказывать ей о глазе — к пятнице повязку уже снимут. — Кстати, насчет уикэнда — ты ничего не имеешь против Долины Смерти?

— Шутишь?

— Нисколько. Слушай…

— Но там жарко! И сухо! И пусто, как на Луне!

— Только не сейчас. Подожди, выслушай меня… И она выслушала.

— Я подумаю. Знаешь, если ты действительно собираешься со мной встречаться, давай договоримся — никаких разговоров о работе. Идет?

— Отличная идея.

— Дело в том, что я — хирург, — сказала Тэффи. — Для меня трансплантанты — всего лишь рабочий материал. Я не желаю знать, откуда они берутся. Не желаю ничего слышать о торговле органами.

— Обещаю. Увидимся в пятницу.

Я повесил трубку. Значит, она — врач. Уикэнд обещает быть интересным. Люди, способные удивлять, стоят особого внимания.

МИР ВНЕ ВРЕМЕНИ

(Перевод с англ. А. Цапенко) — 5.

РАССКАЗЫ

(Перевод с англ. Ю. Рышковой)

Останки империи — 265.

Морально-этический аспект безумия — 282.

Неполноценные — 314.

Смерть от наслаждения — 339.