Мир вне закона

Глава 9 ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ

Это был город, но создавалось впечатление, что в нем не осталось ни единого жителя. То здание без окон и дверей, из которого я вылез через пролом в крыше, замыкало кривой, немощеный тупик. Вокруг дома – все одноэтажные, деревянные и неказистые с виду. Вместо стекол в узких окошках – пленка лилового цвета.

– Эй! – крикнул я. – Эй, бандюги! Есть кто?

Никакого ответа. Советчик тоже молчал. Я пошел вперед, заглядывая в окна, но мало что различая сквозь пленку. Вскоре на дороге обнаружилось перевернутое деревянное ведро и рядом мокрое пятно. Ведро опрокинулось недавно, наверное, кто-то в спешке бросил его…

Я сделал еще несколько шагов, и тут впереди, из узкой двери дома выскочил человек. Босой, в грязной рубахе до колен. Глянув на меня дикими глазами, он, спотыкаясь, припустил через тупик и быстро скрылся в дальнем его конце.

– Стой! – с некоторым опозданием крикнул я. – Эй, погоди!

Тупик вывел на круглую площадь, куда лучеобразно сходились кривые улочки. Посреди площади возвышались большие солнечные часы: выложенный из желтых булыжников круг с плохо отесанным колом в центре. По естественным причинам сейчас часы ничего не показывали, зато дали понять, что пасмурная погода не является обычной для Ссылки.

– А ну, сюда! – внезапно услышал я. – И не думайте, что я вас не вижу!

Я поднял голову и увидел на другой стороне площади крупную женщину в грязно-белом платье, босую.

– Сюда, говорю! – опять крикнула женщина. – Облава!

– Сейчас! – громко ответил я и пошел к ней.

Тут из-за домов появились трое детей в рубахах.

– Где вы были? – строго спросила женщина. – Хотите попасться наемникам? Быстрее!

Поворачиваясь, она скользнула по мне равнодушным взглядом и скрылась в одном из домов вместе с детьми.

– Подождите! – крикнул я и побежал.

Дверь дома, где исчезла незнакомка с детьми, поскрипывала, качаясь на петлях. Я шагнул внутрь и оказался в полутемной комнате с примитивной мебелью. Через затянутое лиловой пленкой окно виднелся заросший травой дворик. И в комнате, и во дворе пусто. Я выругался, не понимая, куда подевалась женщина с детьми. Посмотрел на таймер – пятнадцать часов сорок минут тридцать две секунды. Двадцать минут драгоценного времени уже бессмысленно потрачены. Еще раз оглядевшись, я вышел на улицу.

И увидел людей.

По площади развернутым строем шагали мужчины в одинаковой серой одежде. У каждого в руках оружие, напоминающее небольшой лук хитрой конструкции. Приглядевшись, я понял, что это арбалеты – взведенные и готовые к бою. Я попятился и выглянул на соседнюю улицу. Ее тоже перекрывали незнакомцы в сером.

Попасть в какую-то неведомую облаву и быть схваченным неизвестно кем в первый же час моего пребывания здесь… Нет, это не входило в мои планы. Я собрался нырнуть в дверь одного из домов, когда женский голос произнес:

– Ты псих, да?

Я обернулся, ожидая увидеть крупную женщину, но увидел худую девицу. Одетая в грязно-серую длинную рубаху, ниже меня на голову, со спутанными светлыми волосами, чумазым лицом и, естественно, босая.

– Или просто прикидываешься смельчаком? – добавила она. Голос как будто детский, но с легкой хрипотцой.

– А куда прятаться-то? – спросил я.

– В Норы, ясное дело.

– Норы?

Некоторое время мы рассматривали друг друга, а мужики в сером быстро приближались. Незнакомка окинула взглядом мою одежду и сказала:

– Так ты новенький?

– В смысле? – не понял я. – А, ну да! Попал сюда… – Я глянул на таймер. Пятнадцать часов тридцать семь минут двадцать секунд… – всего двадцать три минуты назад…

– И как раз во время облавы, – констатировала она. – По жизни такой счастливчик или это у тебя полоса везения? Ладно, иди за мной.

Я не привык, чтобы мной командовали какие-то неумытые девицы, однако сейчас выбирать не приходилось. Пришлось идти за незнакомкой в дом.

Тут очень быстро выяснилось, куда подевалась женщина с детьми, – в дальнем углу комнаты под кучей тряпья обнаружилась крышка люка.

– Лезем сюда, – сказала незнакомка. – Я первая. Закроешь его за собой.

Под полом начиналась узкая лестница, девица стала спускаться, и я, последовав ее примеру, захлопнул люк над головой. Стало темно.

– Что это сыплется мне на голову? – спросила она. – Эй, новичок, а ты… да ты ведь в сапогах!

– Ну? – сказал я. – И что?

– Во даешь! А я и не подумала – ты ж только что прибыл. Кожаные?

– Точно. Сафьяновая кожа.

– Слушай, дашь мне их, ладно?

– С чего бы это?

– Так ведь я тебя спасла.

– От этих людей на площади?

– Ну да. Дашь сапоги?

– А кто они? Стражники?

– Сам ты стражник. Откуда они возьмутся в нашей реальности? Это наемники Свена Гленсуса.

«А это кто такой?» – хотел спросить я, но тут в моей голове раздался надсадный вой, быстро перешедший в визг и смолкнувший так же неожиданно, как и начался. Я чуть не свалился на голову спутницы и лишь в последний момент успел схватиться за перекладину.

– Атмосфера реальности Гермениса так насыщена кислородом, что непривычному человеку он бьет в голову, наполняя кровь сверх меры, и это приводит к опьянению, как от вина, – затараторил писклявый голосок в моей голове. – Цитата: «Всеобщая опись реальностей» – том восемьдесят девятый, страница сто двадцать шестая, второй абзац с конца. Что со мной происходит? Организм-носитель, вы слышите мен-я-я?!

– Слышу! – произнес я, морщась, и голос стих.

– Слышишь, тогда почему не отвечаешь? – спросила снизу незнакомка. Кажется, она что-то говорила на протяжении вспышки активности Советчика.

– Ты что-то хотела? – уточнил я, все еще морщась. В голове гудело.

– Слушай, паря, ты действительно псих? Я спросила – как насчет сапог?

– Так что там насчет сапог?

– Отдашь их мне?

– То есть подарить?

– Ну, наконец-то просек. Даже не верится!

– А что, сапоги такая ценность в вашей реальности?

– В нашей, новичок, в нашей! Если успел заметить, ты тоже здесь, и выбраться отсюда не сможешь.

Я мысленно усмехнулся и, скосив глаза, посмотрел на светящийся циферблат таймера. 15.15.02.

– Ты не ответила. Почему сапоги так ценны?

– Не сапоги – кожа вообще. Материю-то мы делаем, хоть и паршивую, но подходящих животных, с которых можно спустить шкуру, здесь нет.

– Что-то мне не хочется дарить тебе сапоги, – заявил я, подумав.

– Ах так? Тогда стой, дальше ты не спускаешься. Двигай назад, понял?

– Какая ты настырная, – сказал я. – Может, они на тебя и не налезут.

– У меня тридцать шестой размер, – обиделась девица. – И вообще, сапоги мне нужны для брата.

Тут меня осенила свежая идея, и я сказал:

– Ну ладно, договорились.

Она явно обрадовалась, не надеясь, по-видимому, отнять у меня сапоги силой.

– Вот и хоро…

– За поцелуй, – добавил я.

– Что? – удивилась она. – Чего?

– По-це-луй, – раздельно повторил я. – Знаешь, что это такое? Ты целоваться вообще умеешь?

– Умею! – отрезала девица и, немного подумав, согласилась: – Ну… и черт с тобой.

– Только ты вначале хорошенько умойся, – добавил я.

– Ах ты, скотина! – произнес возмущенный голос снизу.

– Ну что ты, солнышко, – примирительно сказал я. – Зачем такие слова? Не сердись, кожаные сапоги стоят того. Лет-то тебе сколько?

– Я тебе не солнце, и сколько мне лет, не твое дело! Стой!

– Почему – стой?

– Пришли.

– Да? И что дальше?

– Теперь надо прыгать.

Я посмотрел вниз. Там виднелась большая бесформенная куча, но что это такое, было не понять.

– Ты уверена? – спросил я.

Не отвечая, она прыгнула. Звука удара обо что-то твердое не последовало, но это еще ничего не значило. Прыгать вот так запросто, в темноту, в полную неизвестность, совершенно не хотелось, но в этот момент сверху донесся приглушенный скрип, и я поднял голову. Далеко вверху обозначился квадрат тусклого света – там кто-то открыл люк. Это решило дело, и я прыгнул…

…На спутницу, лежащую лицом вверх на большой куче тряпья. Я упал рядом с ней, растопырив руки. Правая рука опустилась на ее грудь. Девица громко выдохнула и сказала:

– Ах ты!.. – после чего быстро отодвинулась.

– Уиш, – поспешно представился я. – Уиш Салоник.

– Прими мое соболезнование, – сердито ответила она и, повернувшись, соскользнула вниз.

Я последовал ее примеру.

Мы стояли на каменном полу длинного, широкого, тускло освещенного коридора, дальний конец которого терялся в темноте. Слышались плач младенцев, кашель, тихие голоса, бормотание, звяканье, шарканье ног и множество других звуков. То тут, то там горели свечи и факелы, в их неровном свете проступало множество людей, в основном сидящих под стенами.

– Это чего? – спросил я.

– Норы, – ответила она.

– Я вижу, что это не горный хребет. Откуда это взялось?

– Кто его знает… Может, когда-то давно вырыли одноглазые…

– Одноглазые? Кто это?

– Кто, кто! Местные.

– А! Циклопы, – догадался я. – Значит, одноглазые? Они тоже живут в городе?

– Очень мало. Ссыльные почти вытеснили их.

– А что здесь делают все эти люди?

– То же, что и мы. Прячутся.

– От кого?

– Ты что, совсем двинулся? От людей с самострелами.

– Я просто пытаюсь как можно четче прояснить для себя обстановку. Значит, от наемников Глена Свенсуса. Или Свена Гленсуса? Ну хорошо, кто такой этот Гленсус?

– Давай сапоги, Рыжий, – хмуро сказала она.

– А поцелуй?

– Будет тебе поцелуй.

– Ха! Сначала умойся.

– Сукин сын!

Она пошла по коридору, и я поспешно двинулся за ней. Люди, сидящие под стенами, не обращали на нас внимания.

– И кого ищут эти наемники? – продолжал спрашивать я. – Ради чего облава?

– Не знаю! – отрезала она. – Не знаю и знать не хочу… – И тут же с чисто женской логикой добавила: – Может быть, они ищут меня. Может быть, этот скотина Гленсус хочет на мне жениться.

– Местный большой босс хочет на тебе жениться? Ты уверена? Я нахожу, что в это трудно поверить.

Она покосилась на меня и пробормотала что-то вроде «сам хорош».

– А как тебя зовут, лучшая девушка Ссылки? – спросил я, и тут, словно в ответ, справа раздалось:

– Эй, Лата, кого это ты подцепила?

– А, черт! – пробормотала моя спутница. – Ведь говорила – отдай сапоги.

При свете длинной свечи несколько мужиков играли в карты. Они повернули головы к нам, и тот, который говорил, медленно поднялся. Не спеша, вразвалочку, он подошел, шлепая босыми пятками по каменному полу.

– Сиди себе да помалкивай, Ватти, – с вызовом сказала Лата и тихо добавила, обращаясь ко мне: – С девушкой ты очень нахальный. Посмотрю, как ты будешь вести себя с ними.

– Новичок? – осведомился Ватти, показывая в кривой улыбке желтые зубы.

– Уиш Салоник, – радостно представился я, широко улыбаясь и протягивая руку.

– Да, он новичок, – подтвердила Лата. – Оставь, Ватти. Не трогай его.

Мужик посмотрел на мою руку, не делая попыток пожать ее, и перевел взгляд на Лату.

– Ведь я говорил тебе, не связывайся с новичками, пока не узнаешь, за что их сослали. Вдруг он не честный убийца и насильник вроде меня, а растлитель малолетних, щипач или, чего хуже, скокарь? Хорошие у тебя сапоги, братуха.

– Хочешь, чтобы я напустила на тебя Чочу? – угрожающе спросила Лата.

Ватти ухмыльнулся:

– Но твоего братца нет здесь, правда? Твой шибко крутой братец где-то далеко… Значит, новичок? – еще раз осведомился он. – Новички должны платить пошлину за въезд, понимаешь, о чем я?.. Сымай шузы.

– С кого? – спросил я.

Ватти обрадовался:

– Остряк! С кого, да? С себя.

– Проваливай, Ватти! – опять сказала Лата.

– Сымай! – Он достал из-под рубахи длинный ржавый нож. – Если не хочешь, чтобы я их сам снял… вместе с твоими ступнями.

– Ну что, может, попросишь его, чтобы он тебя поцеловал? – тихо спросила Лата. – Надо было слушать меня.

Она, наверное, думала, что я не попрошу…

– Поцелуй меня, братуха, – сказал я, сжимая в кармане рукоятку бритвенного ножика, и потом добавил, куда именно.

Взмахнув ржавым лезвием, он шагнул ко мне, а я заехал ему кулаком в нос. Ватти отшатнулся.

– Ух! – сказал он, и его дружки у стены вскочили.

Ватти облизнулся и произнес:

– Ну, теперь тебе конец, новичок!

В этот момент пронзительный голос завопил на весь коридор:

– Наемники! Они в Норах!!!

В одно мгновение все вокруг изменилось.

Коридор наполнился криками, звоном, шлепаньем босых пяток и мечущимися фигурами. Мужиков под стеной как ветром сдуло. Лата схватила меня за локоть и потащила куда-то еще до того, как нож Ватти опустился.

– Встретимся, новичок! – успел крикнуть он мне вслед.

Лата, не останавливаясь, тянула меня по коридору. Большинство свечей и факелов вокруг нас погасло, но я все же заметил тяжелую стрелу, шлепнувшуюся на пол. Это послужило хорошим стимулом к тому, чтобы прибавить шаг. Теперь уже не Лата меня, а я ее тащил вперед.

– Зачем они полезли в Норы? – задыхаясь, пробормотала она. – Раньше такого не случалось.

– Куда теперь? – прохрипел я.

– Тут есть ответвление. О нем мало кто знает.

Она повернула, и мы влетели в узкий боковой коридор, потом свернули еще раз и, пробежав немного, остановились. В стене открылась ниша с лестницей, почти неразличимой в темноте. Шум паники стал тише.

– Это ведет на поверхность? – спросил я, тяжело дыша.

– Конечно…

Лата отпустила мою руку, прислонилась плечом к стене и стала чесать царапину на щиколотке.

– Ты уверена, что нам надо возвращаться туда?

– Ясное дело. Можешь предложить что-нибудь лучшее?

– Нет. А ты?

– Норы не очень-то большие. Наемники быстро оцепят все, и тогда убежать будет невозможно. Всех, кто останется, схватят.

– И что с ними сделают?

– Кто согласится, того завербуют, а остальных… кого продадут в Кидар, а кого и отпустят… Самых слабых и бесполезных.

– Что такое Кидар?

– В Ссылке два крупных города-государства. Тот, в котором мы находимся, – Хоксус, а другой, восточнее, Кидар. Там селятся те, кто привык к жаркому климату.

– Хочешь сказать, этот ваш Хоксус – крупный город-государство? Площадь, пять улиц, двадцать домов?

– Стариков, больных и детей они отпускают. С мозгами у тебя плоховато, но вообще-то ты здоровый, а? Так что тебя не отпустят…

– Ты мне тоже успела понравиться, Лата, – откликнулся я. – Поползли?

Она поставила ногу на нижнюю перекладину, и ее рубашка натянулась на коленях.

– Лезь первым, – решила она, покосившись на меня и отступая в сторону.

Хмыкнув, я полез.

Крики, шлепанье пяток по каменному полу, звон и треск вскоре смолкли окончательно. Мы на ощупь поднимались в кромешной темноте и полнейшей тишине, и вскоре, как мне показалось, попали в узкую шахту.

– Что-то пока не видно ни одного циклопа… то бишь одноглазого, – произнес я. Голос отдавался коротким эхом. – Где они живут?

– Немногие – в городе, еще меньше служит у Свена Гленсуса, а большинство обитает на западе, в развалинах.

– Где живет этот Гленсус?

– В Зеленом замке, за рекой.

– Как он ухитрился отстроить себе замок при здешней отсталости?

– Замок построил кто-то другой, давным-давно… Может, одноглазые, а может, кто еще…

Некоторое время мы поднимались молча, а затем Лата сказала:

– Осторожно!

Ее предупреждение несколько запоздало, так как за мгновение до этого я сильно треснулся теменем обо что-то твердое. «ГУУХ!» – разнеслось по шахте.

– Зарустра меня побери! – выдохнул я.

– Это люк, – пояснила Лата. – Он вроде того, через который мы сюда спустились, только каменный… Так что приподними крышку и отодвинь ее.

Я поступил согласно приказу, и тусклый дневной свет озарил шахту.

– Где мы? – спросил я, выглядывая наружу и потирая ушиб на темени.

Улица, похожая на тупик, в котором я очутился по прибытии в Ссылку, только немного шире.

Снизу прозвучало:

– Это центр города. Вылезай быстрее.

Я вылез, уселся на землю, скрестив ноги, и протянул руку появившейся следом Лате. Помощью моей она пренебрегла.

– Послушай, – сказал я, – если наемники проникли в эти ваши Норы, то они с тем же успехом могли устроить засады во всех местах, где из Нор есть выходы на поверхность…

– Могли, – согласилась она.

Я огляделся. Не заметил ни единого живого существа, но это еще ничего не означало.

Лата, с трудом установив каменную крышку люка на прежнее место, решительно произнесла:

– Значит, так. Я тебе помогла, и теперь мы расходимся, каждый своей дорогой. Все понял? Давай сапоги!

– А вдруг там где-нибудь все-таки есть засада? – предположил я. – Вдруг кто-то там решил «сделать засаду для убийства»? Это цитата, ты не поймешь…

– Плевала я на твои цитаты. То же мне книжник… Попадешь в засаду, значит, сам виноват. Так тебе и надо.

– Но и ты можешь попасться…

– Это уже мое дело.

– Нет, так не пойдет, – решил я улыбаясь. Мне почему-то нравилось доставать ее. – Я-то никуда не попаду, но ты – слабая девушка, должен же я тебя защитить в случае чего… Дойдем до конца улицы, а там посмотрим.

– Ты – защитить меня? – возмутилась она. – А ну сымай сапоги!

– Ты сейчас разговариваешь почти как Ватти. Может, еще и нож достанешь?

– У меня есть нож. Так что, может, и достану.

– Где ж ты его, интересно, прячешь? А! Кстати! Как насчет по…

Тут она разъярилась окончательно:

– Слушай, чего ты ко мне пристал, трам-тебя-та-рарам! Не собираюсь я целоваться со всякими рыжими полудурками, затарарамь себе на носу… трам-трам-трам!..

– Ну и не надо, – легко согласился я. – Можно подумать, великое счастье! Неужели до сих пор не поняла, что никаких сапог не получишь? – Я встал, решительно схватил ее за плечо и поднял на ноги. – Ладно, хватит разговаривать. Пошли.

Мы двинулись по улице: я – стараясь держаться возле домов, она – отойдя от меня почти на середину и задрав нос. Улица вскоре закончилась, и я осторожно выглянул из-за угла последнего дома. Там стояла деревянная будка с призывной вывеской:

Вокруг вроде бы никого не было.

– А у вас здесь и пиво варят, – удивился я, но Лата не ответила.

Мы сделали несколько шагов и увидели за будкой странную – во всяком случае, на мой взгляд – машину, нечто среднее между велосипедом и повозкой.

Особенно странным казалось то, что все ее части деревянные. Пока я, разинув рот, стоял и рассматривал это диковинное устройство, из-под него выскочили четверо людей в одинаково серой одежде, с арбалетами.

Лата ахнула и, развернувшись, попыталась дать деру, но один из наемников, обладатель длинных висячих усов, в три прыжка догнал ее, цепко обхватил за талию и поволок обратно. Трое других вскинули оружие, направляя на меня наконечники стрел. Я замер.

– О! – сказал тот, что тащил Лату. – Не зря на стреме стояли. Это ж, кажись, та самая… – Он стал разворачивать ее лицом к напарникам.

Лата тут же вцепилась в его волосы и даже, кажется, попыталась оторвать один из шикарных усов. Наемник заорал, остальные бросились к нему на выручку. Решив, что обо мне на время забыли, я попятился, но один из серых повернулся с арбалетом на изготовку и приказал:

– Руки за голову! Стой и не шевелись!

Тут на сцене появилось новое действующее лицо, и, увидев его, я обомлел.

Он сильно смахивал на волосатого вышибалу Мармадука из ресторана «На Горе», разве что растительность у него сосредоточилась лишь на груди, плечах и руках. Как и Лата, ниже меня на голову, но зато с такой мускулатурой, о которой я мог только мечтать. Одетый в широченные, перевязанные веревкой штаны, физию он имел самую зверскую – выступающую массивную челюсть, пухлые губы, обвислые щеки, сломанный нос, маленькие глазки, мохнатые, почти сросшиеся брови и узкий морщинистый лоб.

Ни слова не говоря, это страхолюдище приблизилось к наемникам сзади, кошачьим движением цапнуло двоих за волосы на затылках и столкнуло лбами, а затем ударило еще одного кулаком по голове.

Трое упали как подкошенные.

Усатый с расцарапанным лицом отпустил наконец Лату и повернулся, но обезьяноподобный незнакомец стремительно подкатился к нему на коротких ногах, ухватил одной рукой за ремень, другой за шиворот, на удивление легко, приподнял и швырнул. Описав в воздухе дугу, наемник рухнул на повозку и с треском проломил ее.

– Всего и делов-то, – пророкотал незнакомец.

Глава 10 ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЧАСОВ ПЯТЬДЕСЯТ МИНУТ

– Да мы познакомились только что! – воскликнул я. – Чего ты ко мне пристал?

– Только что? – Голос, произнесший последнюю фразу, более всего напоминал звук, какой возникает, если сильно колотить палкой по пустой железной бочке. Вот только в данном случае это каким-то образом складывалось в членораздельную, хоть и несколько невнятную речь.

– И ты не обижал сеструху?

Я решительно заявил:

– Нет. Нет и еще раз нет.

– Хорошо, – заявил он. – А то я этого сильно не люблю.

Мы сидели на высоких лавках за грубым деревянным столом и пили кислое вино из глиняного кувшина. Мы – это я и ловко разделавшийся с наемниками обезьяноподобный незнакомец. Из соседней комнаты доносились плеск воды, бульканье и тихие восклицания – там умывалась Лата.

– Значит, с этим вопросом разобрались. Перейдем к другим. Как, говоришь, тебя зовут?

Я протянул руку и, широко улыбнувшись, представился:

– Уиш Салоник.

Для разнообразия на этот раз мою руку пожали.

– Я – Чоча Пат-Рай. Значит, ты не обижал ее и вы знакомы недавно, тогда как получилось, что вас вместе чуть не прихватили наемники?

Из-за стены раздался голос Латы:

– Чоча, не трогай его. Он новичок. Я подцепила его во время облавы и помогла спрятаться в Норах.

– Ага! – сказал Чоча. – Новичок? И зовут Уиш Салоник? Обалденное имя. Из-за него тебя сослали сюда? Или, может, подделка ценных бумаг, грабеж, мародерство, убийство, подлог, махинации с налогами, чего-нибудь еще?

– Ничего такого. Просто так получилось…

Я замолчал, уставившись на появившуюся в дверях Лату.

Она переоделась в другую рубашку – короче и белее первой, – подпоясалась синим поясом и стала гораздо чище. Волосы до плеч, оказавшиеся песочного цвета, были теперь аккуратно расчесаны, а не висели слипшимися сосульками.

«Ничего себе, – подумал я. – Совсем другое дело…»

– Так лучше? – небрежно осведомилась Лата, внимательно наблюдая за моей реакцией раскосыми зелеными глазами. Она не спеша прошествовала через комнату и села за стол возле брата.

– Гораздо! – искренне сказал я.

– Что это значит? – осведомился Чоча.

– Ничего, – ответила Лата, потрепав его по щеке. – Братец даже хорошую работу потерял как-то из-за меня. Очень бережет мои честь и достоинство…

Не сдержавшись, я спросил:

– И как, удается?

– Не твое собачье дело, Рыжий, – отрезала она, а Чоча грозно глянул на меня.

– Ясно, не мое, – поспешно согласился я. – Так вот, отвечаю на вопрос, Чоча. Я очутился тут из-за глупейшей ошибки…

Они оба рассмеялись, и Пат-Рай покачал головой.

– Ну-ну, новичок, все мы так говорим поначалу. Расслабься. Мы сами – преступники, так что можешь от нас ничего не скрывать.

– Но это правда!

– Неужели? – сказал Чоча, недоверчиво глядя на меня. – Ладно, расскажи нам, что к чему, а мы послушаем…

Он сам напросился, и я стал рассказывать…

– Дело в том, что один мой родственник… Ну, на самом деле не родственник, но сейчас это не важно… В общем, он был смотрителем РД-станции и недавно умер, а его имущество перешло по наследству ко мне… Вернее, я вначале думал, что все это именно так, а потом догадался, что все совсем не так, и… Короче говоря, я случайно попал на эту станцию как раз в ту ночь, когда проводилась квартальная ревизия и когда циклоп украл камень. Вернее, кристалл-энергонакопитель…

– Циклоп? – перебил Чоча. – Одноглазый? Повтори еще раз…

– Я говорю, циклоп, или одноглазый, проник на станцию и украл КРЭН, а потом меня обвинили…

– Странно, – сказал Чоча.

– Что странно? – спросила Лата.

– Странно, как это одноглазый оказался на РД-станции в другой реальности. Насколько я знаю, одноглазые живут только здесь, в Ссылке. Кроме того, ты в курсе, из-за кого была устроена эта облава?

– В курсе, – ответила она. – Из-за меня.

– Частично из-за тебя, но главное, потому, что Гленсусу понадобился какой-то одноглазый. Я узнал об этом случайно от одного старого дружка из наемников. Ладно, разберемся позже. Уиш, продолжай. Кто и в чем обвинил тебя?

Я открыл рот, чтобы говорить дальше, но тут же закрыл его, потому что в моей голове возник и начал быстро усиливаться шум, состоящий из треска, писка, звона и воя. От темени разошлась дрожь, заныли зубы. Голова затряслась сама собой, перед глазами все поплыло, лица Пат-Раев смазались.

– Включена дублирующая система настройки, – прорвался сквозь шум тонкий голосок.

Дрожь все усиливалась, а затем в голове как будто лопнул мыльный пузырь…

– …Неужто умер? – произнес голос.

– Оклемается, – пророкотал другой.

На мое лицо полилась холодная вода, и я открыл глаза.

– Ага! – сказал Чоча. – Пришел в себя? Что это с тобой?

Я лежал на деревянном полу, а брат и сестра Пат-Раи склонились надо мной. С лица Латы исчезло озабоченное выражение, и она небрежно произнесла:

– Я ведь говорила, что у Рыжего плохо с мозгами.

– С моими мозгами все в порядке, – возразил я. – Это все чертов Советчик.

– К вашим услугам, организм-носитель.

Я закричал:

– Во, слышали? Один тип подсунул мне эту сломанную машинку под названием биокибернетический…

– Но я не сломанный, – возразил писклявый голосок в моей голове. – Советчики не ломаются. Причина моих неполадок – в вас.

– Во мне? Что такого не в порядке во мне?

– Я не могу определить это.

– Ах, не можешь?!

Пат-Раи переглянулись, Лата покрутила пальцем у виска.

– Болтает сам с собой, – констатировала она.

Только теперь я понял, что голос, отчетливо раздававшийся в моей голове, им не слышен.

– Это Советчик, – вяло пояснил я. – Такой люм… Вы, наверное, не поймете…

– Почему не поймем? – возразил Чоча. – Люм, говоришь? Мы знаем о люмах, только у нас они назывались компьютерами. Значит, в голове у тебя вместо мозгов – компьютер? Может, ты робот? Этот… киборг? Ну-ка, вставай…

Он помог мне подняться, усадил на лавку и дал вина.

– Так о чем ты толковал?

– Я говорил, что циклоп украл камень, а чиновники Эгиды пришили ответственность за это мне и назначили наказание – восемь лет карьера в Красных Песках, но потом смягчились и отправили сюда, чтобы я вернул камень за семнадцать часов, – я посмотрел на таймер, – вернее, уже за четырнадцать часов двадцать минут.

– Кажется, мне надо хлебнуть вина, – произнес Чоча, потянувшись к кувшину. – Все это слишком сложно. Значит, ты говоришь, что они послали тебя в Ссылку за КРЭНом… Но пусть меня призовут к себе боги Нижнего Нимба, если я понимаю, как они собираются возвращать тебя в Красные Пески!

– Они ввели в меня какой-то дефзонд… Это вроде бы недавнее изобретение, вы, наверное, не знаете о нем. В общем, через четырнадцать с небольшим часов он включится и швырнет меня обратно в Зенит.

– Здорово! Значит, у тебя есть прямой билет отсюда? Может, отдашь его нам? А с прихвостнями Эгиды я уж как-нибудь разберусь…

– Ничего не получится.

Я снял куртку, закатал рукав, но припухлости на предплечье не обнаружил. Она рассосалась, и теперь дефзонд мог, наверное, находиться где угодно.

– Видишь, Чоча. Он в моем теле, но даже я не знаю где.

– Ты просто напичкан разными штуковинами, Уиш, – заметил Чоча. – В голове – компьютер-Советчик, в запястье – часы-стукачи, а где-то в тебе гуляет дефзонд… Может быть, у тебя еще железные… – Последовало уточнение, что именно у меня может быть железным.

– Помолчи, Чоча. – Лата порозовела.

Я ответил:

– Нет, с этим пока все в порядке. Кажется…

– Я, знаешь ли, довольно плохо разбираюсь в механике реальностной деформации. По роду деятельности никогда с этим не сталкивался. Для чего точно нужен КРЭН?

– Кристалл – главная деталь деформационной машины и стоит дороже, чем все остальное оборудование РД-станции. Он накапливает нужную для деформации энергию.

– А зачем кому-то в Ссылке мог понадобиться этот твой кристалл? – вмешалась Лата. – Первое, что мне внушили, после того как я очутилась здесь, так это то, что Ссылка черная, чернее некуда… хотя… – Ее глаза расширились. – Раз одноглазый каким-то образом попал в твою реальность…

Чоча залпом допил остатки вина и со стуком поставил кувшин на стол.

– Догадалась, наконец? Кто-то нашел способ покидать Ссылку, и для этого ему нужны кристаллы в большом количестве. Помнишь, ходили слухи, что к Гленсусу попала одна из контрабандных посылок макрофагов? А еще, у него ведь есть тот полусумасшедший изобретатель. Одноглазый, из-за которого пострадал Уиш, наверное, не единственный, есть другие, похищающие КРЭНы из разных реальностей.

– Стоп, стоп, – перебил я. – Я что-то не просекаю. Если у Гленсуса есть хотя бы один КРЭН, то зачем ему понадобилось другие? Почему он сам не уберется отсюда?

– Вот этого я не знаю.

– Кто он вообще такой, этот Свен Гленсус?

– Бывший чиновник Эгиды. Совершил очень крупное ограбление и сдуру подставил под это дело нас… А может, просто захотел потянуть за собой. Мы одно время тесно общались в… определенной области. В общем, мы попали сюда раньше него и какое-то время жили неплохо, принимая во внимание все обстоятельства, а потом он тоже появился в Ссылке вместе с двумя своими подельщиками, Кралевски и Маклером. Потом эти двое исчезли. Говорили, что Гленсус организовал их убийство, хотя, как я понимаю, по крайней мере один из них, Кралевски, был не такого склада гум, чтобы позволить какому-то бывшему служаке Эгиды убить себя. Теперь, когда выяснилось, что из Ссылки можно свалить, возникает подозрение: а не сделали ли они это, оставив Гленсуса с носом? Так или иначе, до его появления здесь царила полная анархия, но, хоть Гленсус и мразь, надо отдать ему должное, он сумел каким-то образом захватить власть. Одно время я даже работал охранником в его замке. – Чоча и Лата переглянулись. – И вот теперь этот его сумасшедший изобретатель, судя по всему, нашел способ покидать Ссылку. Получается, мы должны торчать здесь всю жизнь, в то время как этот… этот… – Не найдя подходящего слова, Чоча хватил кулаком по столу, и глиняный кувшин перевернулся. – Ну нет, этого допустить нельзя!

– А если кристалл уже у Гленсуса? – возразила Лата. – Ты что, пойдешь в Зеленый замок?

Чоча покачал головой:

– Вряд ли кристалл уже в замке, если только они не схватили того одноглазого… Я так понимаю, что, заполучив КРЭН, вор решил не отдавать его Гленсусу. Как, кстати, он выглядит?

– Очень крупный серебристый кристалл, – ответил я.

– Ну, любой циклоп позарится на такую вещь и попробует продать ювелиру.

– Что ж, теперь обходить всех местных ювелиров? – уточнил я.

– Здесь только один ювелир. А если одноглазый прятался от облавы, то может делать это только в «Воротах Баттрабима». Надо сейчас же идти туда.

– Что за «Ворота»? – поинтересовался я.

– Трактир для одноглазых, принадлежащий тоже одноглазому. И он кое-что мне должен. Ты сможешь узнать того, кто украл камень?

Я немного подумал.

– У него шрам на щеке. И нет мочки одного уха.

– Нет мочки уха? – удивилась Лата.

– Ну… немного. Вообще-то это я откусил ее во время драки.

– Ну и привычки у тебя, Уиш Салоник.

Пользуясь тем, что Чоча поднялся из-за стола и пошел в соседнюю комнату, я наклонился к Лате и прошептал:

– Ты еще пока что очень мало знаешь о моих привычках. Но, может быть, за оставшееся время мы успеем восполнить этот пробел?

Трактир «Ворота Баттрабима» оказался основательной двухэтажной постройкой – редкий случай для Хоксуса, состоящего в основном из развалюх. У входа стоял парень с меланхолическим взглядом.

– Некоторые ублюдки работают на одноглазых, – проворчал Чоча.

Лата подмигнула охраннику, он скривил рот в гримасе, напоминающей улыбку, и уставился на мои сапоги. Мы вошли в питейный зал. За широкими деревянными столами сидело с полтора десятка циклопов, между ними изредка попадались люди.

– И некоторые ублюдки пьют с одноглазыми. – Чоча презрительно сплюнул.

– А ты ксенофоб, – усмехнулся я.

Лата покосилась на меня, будто хотела спросить, откуда я знаю такие мудреные слова, но передумала и не спросила.

Мы прошли между столами и по скрипучей лестнице стали подниматься к мезонину. Посередине ее сидел еще один охранник, на этот раз циклоп. При нашем появлении он вскочил и подбоченился.

– Куда? – Рыкающий голос, произносящий слова того же языка, на котором говорил я, звучал странно.

– К Баттрабиму, – рявкнул Чоча, не замедляя шага.

– Не велено.

– Отвали!

– А я говорю – не велено! – Циклоп заступил нам дорогу.

Чоча приблизился к нему вплотную и двинул плечом. Охранник перекувырнулся через низкие перила и рухнул вниз. Из-под лестницы раздались звон и треск сломанного стола. Гул, царящий в питейном зале, стих, но тут же возобновился с прежней силой. Наверное, здесь привыкли к подобным инцидентам. Мы с Латой шли сзади, и я прошептал, наклонившись к ней:

– Хорошо иметь такого братца. Ты за ним как за каменной стеной.

– Еще бы, – согласилась она, но отнюдь не дружелюбным тоном.

Мы достигли мезонина и направились к закрытой двери в дальнем его конце. Возле двери кто-то стоял.

– Ой! – воскликнула Лата. – Только сейчас вспомнила, Ватти ведь тоже работает у Баттрабима. Если только наемники не взяли его в Норах…

– Новичок! – взревел человек возле двери. – Как тебя… Слоник! Ну, я сейчас!.. – Он рванулся к нам.

– В чем дело? – спросил Чоча.

Охранник промчался мимо Пат-Рая, и я отскочил, шаря рукой в кармане, но, как оказалось, это было излишним. Чоча успел схватить Ватти за шиворот и сильно дернул. Ноги громилы заскребли по полу, он захрипел, когда воротник впился в шею. Сгибая одну руку, Чоча подтянул его к себе и с размаху опустил кулак другой на его макушку. Ватти крякнул и сел на пол, схватившись за голову.

– Так что за шум? – повторил Чоча.

– Он хотел снять с меня сапоги, – любезно пояснил я. – И получил по носу.

– У тебя хорошие сапоги, Уиш, – заметил Чоча и ударом ноги распахнул дверь, сломав то, что запирало ее изнутри.

За столом, на котором стояло несколько глиняных посудин и лежали листы грубого зеленоватого пергамента, сидел очередной циклоп. От своих соплеменников он отличался тем, что был раза этак в три шире и одет несколько побогаче – кроме штанов он носил рубаху, засаленную во многих местах, и сандалии из какого-то тонкого и, видимо, непрочного материала. На волосатой шее висела серебряная цепь с круглым медальоном. Из мебели, помимо стола, в комнате стояли пара стульев, лавка, а на стене висели полки с глиняной посудой, в основном склеенной из черепков. Под полками находилась чуть приоткрытая дверь в соседнюю комнату.

– Здорово, Бат! – рявкнул Чоча, сел и возложил ноги на стол, позволяя хозяину обозреть свои запыленные пятки. – Процветаешь?

Циклоп молчал, вращая глазом. Его толстые, как сардельки, пальцы выбивали на столешнице чечетку.

– Твоя сестра хорошеет с каждым днем, – рыкнул Баттрабим. – Жаль, у нее аж два глаза, что противоречит всяким эстетическим нормам. Да и волосы у нее, извиняй, растут лишь на некоторых частях тела. А это нехорошо, нехорошо…

Чоча покивал, медленно поднялся, обошел стол и небрежно положил пятерню на исполинское плечо циклопа.

– Сколько ты мне должен?

– С процентами наберется мерок пятьдесят.

Чоча вновь кивнул:

– Давай…

– Ты же знаешь, что у меня нет этих денег. Хочешь, дам тебе вместо них молодую чеккари в наложницы? У нее фиолетовый глаз и…

– Мне не нужны одноглазые бабы. Мне нужны деньги.

– У меня их нет.

– Да? И что ты собираешься делать?

– Я-то? – Баттрабим ненатурально широко зевнул, пытаясь казаться беззаботным. – Да ничего…

– Ага, ничего… Что ж…

Чоча схватил циклопа за шею и сдавил ее.

Глаз Баттрабима выпучился пуще прежнего. На какое-то время в комнате все замерло, а потом одновременно произошло несколько событий…

…Циклоп ударил Пат-Рая локтем по ребрам, тот отшатнулся и отпустил его.

…Дверь распахнулась, ввалились циклоп-охранник с самострелом в руках и громила-Ватти.

…Голос в моей голове запищал:

– Напряженная ситуация, организм-носитель? Вам следует охарактеризовать создавшееся положение. Я дам единственно правильный и своевременный совет!

– На нас нападают! – крикнул я и ударил охранник по уху.

Циклоп отпрянул, я опять размахнулся, но тут Ватхи съездил мне в челюсть, и я упал, сильно ударившись локтем.

– Абрхм! – раздалось в голове, и писклявый голосок смолк.

Ватти устремился мимо меня к столу, за которым боролись Чоча с Баттрабимом, я, изловчившись, сделал ему подножку, громила потерял равновесие и въехал головой в стол. Циклоп-охранник уже навис надо мной со взведенным самострелом, но тут Лата стукнула его по темечку глиняным кувшином. Кувшин раскололся, а циклоп выпустил оружие и повалился на меня.

Кое-как спихнув с себя волосатую тушу, я сел, мотая головой. Челюсть онемела, локоть ныл.

– Абрхм! – повторил Советчик. – Организм-носитель! Вы владеете каким-нибудь искусством руко– или ногопашного боя из более чем ста пятидесяти школ, распространенных в Конгломерате?

– Нет, – сказал я, осторожно ощупывая голову и прислушиваясь к разнообразным звукам, доносящимся из-за стола.

– В таком случае я рекомендую классический прямой удар в челюсть. Займите позицию приблизительно в полуметре от вашего оппонента, сожмите пальцы правой (если вы правша) руки в кулак…

Возня за столом стихла, раздалось шумное пыхтение. Под беспрерывный треп Советчика, повествующего о том, как надо отводить руку для удара и насколько подаваться корпусом вперед, чтобы не потерять равновесие, я встал и заглянул за стол.

Пыхтел Баттрабим. Он лежал на животе, придавленный к полу коленом Чочи. Пат-Рай, обеими руками натягивая серебряную цепь, душил ею циклопа.

– И вот тогда, – провозгласил Советчик, – если, конечно, удар будет достаточно силен и выполнен по всем правилам, центр тяжести вашего оппонента сместится. В соответствии с законами физики он потеряет равновесие и упадет. Кроме того, у некоторых гуманоидов в подкожном жировом слое подбородка расположены нервные окончания, которые передадут сигнал в головной мозг, и…

– Ну и что дальше? – просипел Баттрабим. – Денег у меня все равно нет.

– Почему-то я так и думал, – сказал Чоча, тяжело дыша. – Если я сейчас отпущу тебя, ты не начнешь брыкаться опять?

– Не начну.

Чоча медленно поднялся, глянул на нас Латой, затем на два неподвижных тела и предложил:

– Лучше вытащите их наружу и прикройте дверь. У нас сейчас тут будет серьезный разговор.

Мы закрыли дверь и подперли ручку стулом. Сложив руки на груди, Чоча встал над Баттрабимом, а хозяин трактира вновь сел за стол. Белок единственного глаза налился кровью, пухлые коричневые губы растопырились так, что из-под верхней показалась пара желтых клыков.

– Так зачем ты приперся ко мне, – в бешенстве заорал циклоп, – и устроил эту заваруху, если прекрасно знал, что таких денег у меня нет?!

– Спокойно, одноглазый, – произнес Чоча усаживаясь. – Сейчас объясню. Налей-ка нам чего-нибудь выпить.

– Да. Это бы сейчас не помешало, – заметил я, присаживаясь на край стола.

– Выпить?! – Баттрабим шумно вздохнул. – Выпить! Да я в жизни не дал бы и глотка воды умирающему от жажды в пустыне! Говорите, чего вам надо, или валите отсюда!

В дверь забарабанили, и циклоп сипло взревел:

– Вон!!!

Стук немедленно стих.

Брови Чочи приподнялись.

– Может быть, ты заставишь нас свалить?

– Вряд ли он может заставить нас свалить, – опять встрял я.

– Кто это тут ваще вякает? – грозно осведомился циклоп, покосившись на меня.

– Уиш Салоник, – представился я.

– Новичок, – пояснил Чоча. – Не обращай внимания. Так вот, мы ищем одного одноглазого…

Баттрабим перебил:

– Мы не одноглазые, понял ты, двуокий? Мы называем себя чеккари.

– Знаю, – поморщился Чоча. – Так вот, мы ищем его…

– И при чем тут я?

– Всем известно, что в Хоксусе одноглазые могут останавливаться только в твоем трактире. Ну а мы знаем, что этот конкретный одноглазый сейчас в Хоксусе. Найди его.

– Как звать? – спросил Баттрабим.

Чоча пожал плечами:

– Неизвестно.

– И как я, по-твоему, смогу его найти?

Чоча посмотрел на меня. Я сказал:

– У него свежая рана на щеке. И нет мочки левого уха. Откушена… Если хочешь знать, Бат, это я откусил его.

– Ты, новичок с диким именем, попал сюда недавно и тут же начал откусывать уши чеккари? – рассердился циклоп. – Ты маньяк!

– Я столкнулся с ним еще до того, как попал сюда, – принялся объяснять я, но осекся под предостерегающим взглядом Чочи.

Хозяин трактира внимательно поглядел на нас:

– Как это он мог откусить ухо моему соплеменнику еще до того, как попал в Ссылку? Что это значит?

– Ничего, – поспешно сказал Чоча. – Так вот нам нужен этот… Меченый.

– Разве представители моей славной расы обитают в других реальностях? – гнул свое циклоп.

– Так, заткнись! – распорядился Чоча. – Нам надо найти Меченого. Сейчас.

– С какой стати я…

– Твой долг будет прощен.

Баттрабим умолк на несколько секунд.

– Тем более что я уже не надеялся скачать его с тебя.

– Окончательно? – уточнил циклоп.

– Окончательно и бесповоротно.

– Ну хорошо. Что ж, будем шманать все здание?

– Сколько у тебя слуг?

– Человек пять и еще полтора десятка чеккари.

– Вызови их всех по очереди и допроси. Если это ничего не даст – обыщем трактир.

– Ладно. – Баттрабим указал на лавку у стены: – Откройте дверь и сядьте туда.

Чоча поднял с пола оброненный охранником самострел, сел на лавку между мной и Латой и направил наконечник стрелы в грудь хозяина.

– Приступай! – скомандовал он. – И помни, что я здесь и руки у меня не пустые.

Это заняло немного времени. Десятым или одиннадцатым из вошедших в комнату оказался худосочный младой циклопчик. Он-то и вспомнил Меченого.

– А! – сказал он. – Угу! Как же, как же! Был такой чеккари.

– Где он сейчас? – спросил Баттрабим.

Циклоп пожал узкими плечами:

– Кто ж его знает…

– Рассказывай по порядку.

– Ну, он пришел… не помню когда, но недавно… И это… А! Попросил комнату… Я, значит, взял ключ и провел его на второй этаж…

– Стой! – перебил Баттрабим. – Ты помнишь мое последнее распоряжение?

– Какое ваше последнее распоряжение?

– О том, что плату с постояльцев, даже чеккари, надо брать наперед?

– Ну конечно, хозяин, – согласился циклоп. – Я всегда и постоянно, даже во сне, помню обо всех ваших распоряжениях.

– Так ты взял с него деньги?

– Понимаете, хозяин… Распоряжения-то ваши я всегда помню, а вот плату с него наперед взять забыл.

Хозяин трактира завращал глазом, приподнимаясь из-за стола, но Чоча громко прокашлялся, и Баттрабим, устало махнув рукой, сказал:

– Ладно, давай дальше.

– Так вот, я оставил его там, в комнате, значит, но потом вспомнил про плату и вернулся. Вхожу, а он лежит себе на кровати и держится, значит, за левое ухо… или это было правое?.. Нет, все-таки левое, да! Ну, я сказал насчет денег, а он ответил, что их у него пока нет… но зато есть одна вещь, которая стоит шибко дорого. Я говорю: «Покажи!» – а он испугался, сказал, что не покажет, что эту вещь сначала надо отнести к ювелиру, и тот задорого ее купит. Я приказал, чтобы он топал к своему ювелиру, возвращался не с пустыми карманами, – вот тогда его и поселят. Он начал чего-то возражать, но я пообещал, что сейчас откушу ему второе ухо… Ну, он и ушел.

– Куда он пошел?

– Кто его знает, хозяин. Но ежели пораскинуть мозгами, то, наверно-таки, к ювелиру…

– Давно это было? – подал голос Чоча.

– Не, совсем недавно, двуглазый монстр.

– Ладно, проваливай! – приказал Баттрабим.

– С радостью, хозяин! – Молодой циклоп ушел.

Баттрабим повернулся к нам и произнес:

– Все слышали?

Встав, я сказал:

– Все. Может быть, у чеккари есть какой-то свой чеккарский ювелир?

– Нет, в городе только один ювелир, Дум-Сквалыжник. Он живет…

– Мы знаем, где он живет, – перебил Чоча.

– Будем ждать Меченого здесь? – подала голос Лата.

– Нет, – решил Чоча. – Он может и не вернуться, верно? Идем к Думу.

Пат-Раи поднялись, и Баттрабим тут же закричал:

– Эй ты, оставь самострел! Он, между прочим, дорого стоит!

Чоча швырнул оружие на пол.

– Как это все-таки новичок мог встретить чеккари в другой реальности? – донеслось задумчивое бормотание Баттрабима, когда мы уже были в дверях. Я быстро оглянулся. Баттрабим косился на меня прищуренным глазом. Мне показалось, что из чуть приоткрытой двери под полками с посудой кто-то выглядывает…

Когда мы пересекали мезонин, я подмигнул стоящему в стороне и глядевшему на нас исподлобья Ватти. Его лицо напряглось, но на какие-либо действия он не решился.

Облава закончилась, на улицах появились люди. Пока мы находились в трактире, стало прохладней, и отдельные облака на небе превратились в сплошной облачный слой. Я глянул на таймер. 13, 20. 26.

– Чоча, а скоро вечер? – спросил я.

– Нет, до вечера еще далеко. У нас тут в это время года дни очень длинные. Сколько тебе осталось?..

– Почти тринадцать с половиной часов.

– Ну, значит, считай, до утра. Приблизительно через час после рассвета этот твой дефзонд должен включиться.

Мои рыжие сапоги поскрипывали при ходьбе, на них обращали внимание и косились с завистью. Лата шла слева от меня, Чоча, хмуря брови, широко шагал справа.

– Что это за Дум-Сквалыжник? – спросил я.

Чоча пожал плечами:

– Ювелир, меняла, ростовщик.

– А что будем делать, если Меченый уже продал ему камень? Выкупим?

– У тебя есть деньги?

– Нет.

– У меня тоже.

Я ждал, что он предложит, но Пат-Рай молчал.

– Так как же? – спросил я.

– Брат даст ему по башке – и весь сказ, – поделилась Лата.

– А если там будет охрана? Много охраны…

– Ты думаешь, Сквалыжник такой уж богатый, чтобы нанимать себе постоянную охрану? Здесь, в Ссылке, ювелирное дело – не слишком-то выгодный бизнес. Здесь в основном стоит вопрос, что сожрать и во что одеться, а не как себя приукрасить. В Кидаре вроде бы добывают золото, а в какой-то долине возле него нашли алмазные трубки, но здесь, в Хоксусе, ничего такого нет. Редкие драгоценности попадают сюда только с новичками вроде тебя. Хотя, в случае чего, обменяем камень на твои сапоги.

– Не думаю, что это будет выгодный обмен для Сква…

– Оно конечно, – перебил Чоча, не слушая, – ты потеряешь на подобной сделке, но выбора-то у тебя все равно нет…

Услышав это, я заткнулся.

Дома становились все более обветшалыми, улицы все более грязными, а попадающиеся на пути ссыльные – все более замызганными. Воздух посвежел, дорога пошла вниз.

– Тут где-то рядом река? – спросил я.

– Да, Песчанка. Граница города.

– А Дум-Сквалыжник живет на набережной?

– Если это можно назвать набережной… Вот он, кстати, его дом.

Дом ничем не отличался от других, и оставалось загадкой, как Пат-Раи различают их.

– Ладно, войдем. – Не постучав, Чоча распахнул дверь и резко остановился в дверном проеме, так что я налетел на него.

– Что там такое? – спросила Лата, пытаясь выглянуть из-за моего плеча.

На полу за дверьми лежал человек. Сначала в полутьме я не разобрал, чего это он разлегся, но потом увидел нечто странное на его лице и в очертаниях головы. Приглядевшись, я понял, что левое его ухо раза в два больше правого, нос формой напоминает разваренный картофель, губы будто срослись, а один глаз заплыл. Человек издавал протяжные тихие звуки – стонал.

– Это кто такой? – спросил я.

– В-ы-ы! – засипел человек. – Уйдите прочь!

– Это и есть Дум-Сквалыжник, – пояснил Чоча. – Приехали, значит…

– Увы, я Дум, – грустно подтвердил ювелир с пола.

В моей голове писклявый голос сообщил:

– Первая помощь при физических повреждениях средней тяжести в случае отсутствия врача-профессионала: встаньте на колени возле тела пострадавшего…

– Заткнись, – прошипел я. – Не слышно, о чем они говорят!

– Но организм-носитель, я пытаюсь помочь!..

– Мы сейчас не собираемся чинить этого… пострадавшего. Мы только хотим узнать у него, где Меченый с камнем. Можешь тут чего-нибудь посоветовать?

– Конечно. Наклонитесь к нему, так как слуховой аппарат только что подвернувшегося нападению гуманоида мог пострадать, и, внятно произнося слова, громко спросите: «Куда пошел Меченый с камнем?»

– А, чтоб тебя! – сказал я и довольно сильно хлопнул себя по уху.

– Абрхм! – сказал голос и смолк.

Тут же в правом глазу что-то кольнуло.

– Что, Уиш, опять общался со своей киберхреновиной в голове? – участливо спросила Лата, протискиваясь между мной и дверным косяком.

– Да, – проворчал я.

– И что она тебе посоветовала делать для того, чтобы отыскать Меченого?

– Посоветовал спросить у ювелира, куда пошел Меченый.

– Неужто? – удивилась она. – Как это мило.

– Так вы наемники? – подал голос Дум-Сквалыжник. – Или не наемники?

– Нет, – сказал Чоча. – Не наемники, успокойся.

Тон ювелира изменился:

– Раз так, валите отсюда – и побыстрее!

Чоча хмыкнул.

– Как ты разбушевался. – Наклонившись, он дотронулся пальцем до распухшего уха. Голова ювелира дернулась, он ойкнул. – Тут один братишка посоветовал спросить у тебя, где Меченый. И мы уйдем не раньше, чем выясним это.

– Что еще за Меченый?

– Одноглазый с откушенной мочкой уха и со свежей раной на щеке. Он недавно предлагал тебе здоровенный серебристый кристалл.

– А-а-а! – злобно засипел ювелир. – Крыса одноглазая!!! Это из-за него они меня отметелили!

– Кто? Кто тебя отметелил?

– Да гады эти Гленсусовы, кто же еще!

– Наемники были здесь?! – завопил я. – Когда они ушли?

– Недавно. Или, может, давно… Я малость в отключке был.

– Куда?

– За одноглазым, наверное. Вы, значит, тоже его ищете? Кристалл он, что ли, у вас украл? Кристалл-то ничего себе, да мы не сошлись в цене. Больно они, одноглазые, жадные. Вот он и ушел к паромной переправе, наверное, решил загнать кристалл паучникам из Леринзье. А потом навалились наемники и давай меня бить. Я просто сначала не разобрался, а то бы сразу им все рассказал. Эх, шнобель болит, спасу нет…

Чоча подался назад, выталкивая нас с Латой на улицу, и захлопнул дверь, оборвав скорбные причитания Дума-Сквалыжника.

– Так… – Он окинул нас быстро взглядом, а затем посмотрел вдоль улицы. – Так!

– Что теперь? – спросил я.

– Теперь – бежим!

Длинными скачками Пат-Рай понесся вниз по улице. Мы с Латой устремились следом, но Чоча быстро вырвался вперед.

– Там… что ли… паромная… переправа?.. – пропыхтел я.

– Там…

– Далеко?..

– Совсем… близко…

– Абрхм!

Я застонал.

– Вам не следует поступать так, организм-носитель. Я вживил визуальный рецептор в сетчатку вашего глаза, чтобы иметь возможность оптимальным образом помогать вам. В результате искусственно вызванного вами сотрясения рецептор деимплантировался, и я потерял с ним контакт. Теперь придется вновь восстанавливать визуальный ряд. Положение и так крайне ненадежно из-за неизвестного фактора-икс, постоянно дестабилизирующего мою эго-структуру. В скором времени я попытаюсь задействовать контур проецирования. Введите меня в курс событий, пока я вновь не подключусь к рецептору.

– Мы… пытаемся… догнать… Меченого…

– Что вы предприняли в этой связи?

– Бежим… в ту… сторону… куда он… пошел…

– Верная линия поведения, – одобрил Советчик.

Улица закончилась, показался обрывистый берег, заросший мелким кустарником и чахлыми деревьями. Чоча повернул вправо, мы с Латой за ним.

Впереди виднелся широкий деревянный мосток. На нем что-то происходило…

В моем правом глазу кольнуло так, что я вскрикнул, споткнулся и упал.

– Пардон! – пискнул Советчик. – Визуальный ряд восстановлен.

– Чтоб ты скис! – высказался я и, подняв голову, с удивлением обнаружил, что Пат-Раи тоже лежат на земле.

– Чего это вы?.. – начал я, но Лата отрицательно мотнула головой и показала вперед.

Я посмотрел.

По реке к нашему берегу медленно приближался здоровенный плот. Возле мостка, наполовину скрытая кустами, стояла велотелега, два человека в сером волокли к ней скрюченную волосатую фигуру. Еще трое наемников поджидали их с самострелами на изготовку.

К нам ползком подобрался Чоча.

– Кранты, – констатировал Пат-Рай. – Они его взяли. Мне не справиться с пятью вооруженными наемниками, тем более сейчас они настороже.

– Куда они направятся? – спросил я.

– Переплывут реку на пароме, а дальше – в Зеленый замок, к Свену Гленсусу.

– Да, везунчик ты, Рыжий, – заметила Лата с некоторым сочувствием в голосе. – Выкрасть кристалл из Зеленого замка, наверное, невозможно.

Я покосился на нее и перевел вопросительный взгляд на Чочу. Слизнув пот с верхней губы, тот хмуро посмотрел на меня. Я глянул на таймер.

Осталось тринадцать часов.

Глава 11 ТРИНАДЦАТЬ ЧАСОВ

По словам Чочи, пройдет не менее получаса, прежде чем паром достигнет противоположного берега, разгрузится там и вернется обратно. Пат-Рай ненадолго удалился и вскоре вернулся с трехлитровым деревянным бочонком без крышки. Из него выплескивалась густая желтая пена. Пиво от Хали Гала, пояснил Чоча, доставшееся бесплатно, так как вышеупомянутый Гал «кое-что Чоче должен». Мы втроем уселись на край мостка и по очереди отпили. Пиво оказалось горьким и крепким.

– Что теперь собираешься делать? – с любопытством поинтересовалась Лата, разглядывая меня так, словно видела впервые.

Я пожал плечами:

– Пойду в этот ваш Зеленый замок, что ж еще. Попробую выкрасть кристалл.

– А как расплатишься за паром? Сапогами?

– Вот еще. Надаю паромщику по ушам, и все дела.

– Это вряд ли. Во-первых, их трое, они братья, бывшие контрабандисты и поздоровее тебя будут. Уж лучше переплыть.

– Это не проблема, – буркнул Чоча, отхлебывая из бочонка и передавая его мне. – Проблема в том, что ему вряд ли удастся даже проникнуть в замок, а если и удастся, то уж выйти оттуда с кристаллом он точно не сможет.

– Да уж, – вздохнула Лата. – Не сможешь. А что тебе советует твой железный мозжечок?

– Железный что?.. – не понял я. – А! Эй, Советник, что скажешь?

– Я осмысливаю сложившуюся ситуацию.

– Ничего он не советует…

Я сделал несколько больших глотков. В голове зазвенело. Кажется, мне не суждено избавиться от окутывающего сознание алкогольного тумана на протяжении всей этой истории.

Некоторое время Чоча о чем-то размышлял, затем хлопнул себя по колену и произнес:

– Ну вот, без нас… без меня, ты ничего не сможешь там, в замке. У меня есть одна… Ну, скажем, вещь, которую я сделал, работая охранником у Гленсуса. Тогда я спешно бежал и оставил эту вещь в Неводе у рыбаков. Она может пригодиться, так что сейчас мы вдвоем отправимся в Невод, возьмем ее…

– Вдвоем?

– …И не думай, что я это делаю из альтруизма, просто…

– Вдвоем? – повысила голос Лата.

– …Просто очень хочется насолить Гленсусу, и наши интересы при таком раскладе совпадают…

– Вдвоем?! – возмущенно прокричала Лата в ухо брату и толкнула его в плечо.

Пат-Рай развернулся к сестре и рявкнул:

– Мы пойдем вдвоем, а ты будешь ждать здесь!

На Лату это не произвело ни малейшего впечатления. Она насмешливо сказала:

– Фигушки. Ты действительно думаешь, что я останусь скучать в Хоксусе? Нет, не останусь.

Чоча выхватил у меня бочонок, сделал могучий глоток и, слегка успокоившись, попытался повлиять на сестру:

– Там может быть опасно. Вернее, там наверняка будет опасно. Очень!

– Да что ты?! Ну, теперь можешь считать, что исполнил свой долг и сделал все, чтобы не дать своей хрупкой младшей сестренке нарваться на неприятности. Слышь, Рыжий, паром уже разгрузился. Скоро нам отправляться.

Чоча свесил голову и задумчиво пробормотал:

– В бытность мою в Нимбе пару раз довелось читать такие штуки… Набор бумажных прямоугольников, скрепленных нитками и прижатых с двух сторон картонками. Сведущие гумы говорили мне, что они называются книжками. Любовными, понимаешь, романами… Так вот, в одной было описано, как деспотичный, грубый, но умудренный жизнью старший брат целиком руководит жизнью своей тихой, нежной и глупой, как птичка, младшей сестры. И решает даже в конце концов, за кого ей замуж выходить… Интересно, тот автор сам придумал это или списал из жизни? Хотел бы я посмотреть…

Я нейтрально откашлялся и, забрав у Пат-Рая бочонок, приложился к нему.

Паром на другом берегу уже разгрузился и медленно отплывал.

– Как все-таки быть с деньгами за переправу? – спросил я.

– А-а-а… – Чоча махнул рукой. – Эти паромщики мне кое-что должны…

Я хмыкнул.

– Создается впечатление, что тебе «кое-что» должен весь Хоксус. Почему бы это?

Он пожал плечами:

– Карточные долги…

Паром двигался удручающе медленно.

На берегах были установлены массивные столбы с натянутым между ними канатом, на палубе высилась тренога с деревянным кольцом, сквозь которое этот канат проходил. Тренога не давала неказистому плавучему сооружению отправиться в долгое путешествие по реке. Один из верзил-паромщиков, упираясь ногами в специальные колодки, руками в грубых рукавицах хватался за канат и изо всех сил тянул. Два его брата длинными веслами с широкими лопастями дружно подгребали у бортов.

На палубе собралось человек десять, которым по каким-то надобностям требовалось попасть на противоположный берег. Нас троих беспрепятственно пропустили после того, как Чоча пошептался со старшим паромщиком, тем, что тянул канат.

Пассажиры дружно пялились на мои сапоги. Некоторые смотрели так, что становилось ясно: если бы они повстречались со мной где-нибудь в безлюдном месте, желательно поздним вечером или ночью, то приложили бы все усилия, чтобы я ушел с этого свидания босиком или не ушел вовсе. Наверное, некоторые даже не стали бы ждать стечения всех трех благоприятных условий – темноты, безлюдности и прохожего в сапогах – и приступили бы к насильственному изъятию обуви сейчас же, но их сдерживало присутствие явно дружественно расположенного ко мне Чочи, бойцовские качества которого в Хоксусе, кажется, широко известны.

– Что находится на той стороне? – спросил я у Латы, с бочонком в руках присаживаясь на шаткое ограждение. Под нашими ногами струилась вода, до того прозрачная, что легко различались стайки рыбок на дне.

– Зеленый замок, – стала перечислять она. – На озерах рыбацкое селение, Невод. Дальше – Леринзье, где живут паучники и гигантские пиявки-улбоны, еще дальше – старинные развалины, там обитают летающие колдуны, их почему-то называют фенголами. Ну, и совсем далеко – Кидар. Да, в общем, ничего особенного…

– Да уж, совсем ничего особенного. Что за колдуны?

Она неопределенно пожала плечами:

– В развалины никто не ходит… Говорят, те, кто там побывал, назад не возвращаются… Эти колдуны вроде из какой-то очень отдаленной реальности с окраины Конгломерата… Они приносят людей в жертву своим демонам, и их боятся.

– Ты видела хоть одного?

– Однажды высоко над рекой летело несколько точек, и это были не птицы… Все тогда спрятались, а я хотела побежать посмотреть, но Чоча не пустил.

– А почему все-таки «фенголы»?

– Их так называют, и все тут. Вернемся – если вернемся, – спросишь у Баттрабима.

– При чем здесь Баттрабим?

– Они вроде как-то связаны… Некоторые говорят, Бат заключил с ними договор и подписал своей кровью. Вроде как душу продал… Говорят-то разное, но именно поэтому Чоча не хотел, чтоб Баттрабим догадался, что кто-то получил возможность покидать Ссылку и ты имеешь к этому отношение. Если об этом прознают колдуны и захотят добыть кристалл для себя, то с ними нам не справиться.

– Ну ладно, а эти… паучники? Они кто такие? Или ты их тоже не видела?

– Почему, видела. Это такие мелкие ребята, почти карлики. Они молятся, как ее… Святой Веревке. У них пунктик на разных нитках, шнурках, канатах, лесках… целую религию выдумали. Паучники торгуют с Хоксусом, вся материя, что у нас есть, – от них. Но в Леринзье из наших тоже никто не бывал из-за пиявок. Пиявки вроде жрут людей.

– Ну-ну, – протянул я. – Значит, людей жрут? А почему «паучники»?

– Слушай, что ты ко мне пристал? Я откуда знаю?..

– Ну, все! – пропищал Советчик в моей голове. – Принимаю решительные меры!

– Что ты там вякнул?

– Включаю реле случайных чисел и самопроецируюсь.

– «Само» чего?

– Самопроецируюсь, организм-носитель. Реле выберет псевдоличность из тех образов, что хранятся в моей базовой памяти, и я отождествлю свою эгоструктуру с этой личностью. Отождествление должно стабилизировать мою работу, подавив источник спонтанно возникающих нелинейных флуктуаций.

– Ага! – сказал я, ни бельмеса не понимая. – Только слышишь, Советчик. Не называй меня больше «организмом-носителем».

– А как?

– Ну, зови меня просто – хозяин.

В голове раздалось щелканье, и другой голос, еще более тонкий и начисто лишенный эмоций, затараторил:

– Включено рсч… Пятьсот сорок три, одиннадцать, двадцать семь, одна тысяча триста семьдесят пять, тринадцать… – С каждым словом голос становился все тоньше и выше, говорил все быстрее и наконец слился в стрекот.

Потом и стрекот смолк.

– Колдун!!! – истошно завопил кто-то позади нас. – Вон он летит!!!

Раздались крики. Пока я перекидывал ноги через ограждение и поворачивался, Лату как ветром сдуло.

– А-а-а! – Старший паромщик, отпустив канат, промчался по палубе, перемахнул через ограждение и с разбегу обрушился в реку, последовав примеру своих младших братьев.

Остальная общественность тоже быстро скрылась в воде, на палубе не осталось никого, кроме меня. Слева и справа от остановившегося парома над водой появился десяток отплевывающихся и отфыркивающихся голов, быстро плывущих в обратном направлении.

Впрочем, с первого взгляда я ошибся.

Чоча Пат-Рай присел за треногой, на которой было установлено крепежное кольцо, Лата спряталась за его спиной. Оба расширенными глазами смотрели на что-то позади меня. Я оглянулся.

Невысоко над рекой, где-то на полпути между паромом и берегом быстро летела человеческая фигура. Огромные круглые глаза ярко и зловеще сверкали на солнце.

Я попятился, не зная, что предпринять. От Советчика и раньше было толку немного, теперь же, после включения реле случайных чисел, он окончательно заткнулся. Оружие, кроме бритвенного ножика, у меня отсутствовало, да и неясно было, способно ли вообще какое-нибудь оружие причинить вред колдуну. Продолжая пятиться, я беспомощно оглянулся. Из-за треноги Чоча махнул рукой – мол, давай сюда! – но я помотал головой и опять посмотрел вперед. Фенгол безмолвно приближался, по воде быстро скользила его тень. Глаза блестели, как линзы очков…

Я пригляделся.

Он действительно был в очках!

Я остановился, соображая, что бы это могло значить. То есть понятно, это значило, что у него плохое зрение, но… Колдун в очках? Очки тут же свели на нет весь налет зловещей таинственности, оставшийся после рассказа Латы.

Тень упала на палубу парома, фенгол завис над бортом, медленно принимая вертикальное положение, чтобы ступить на паром.

Это был худосочный, тонкокостный парень – может быть, моего возраста, но скорее моложе меня. Маленький подбородок, курносый нос, впалые щеки и высокий бледный лоб. Волосы редкие, черные, прилизанные. Над верхней губой виднелась тонкая ниточка усов, не сбритых, кажется, лишь потому, что обладатель их хотел казаться старше своего возраста.

На носу – очки с огромными деревянными дужками и линзами в палец толщиной, из-за чего глаза выглядели неестественно расширенными. Одет незатейливо даже для Ссылки. Штаны без карманов и рубаха в заплатах, без ворота ипуговиц, со слишком короткими рукавами, избыточная ширина которых лишь подчеркивала худобу запястий. Под рубахой висел шнурок с треугольным медальоном. Единственным относительно новым и обращающим на себя внимание предметом туалета являлись широкие алые подтяжки.

Я расправил плечи, чувствуя себя все более уверенно. Положительно этот дохляк, которого, кажется, можно было перешибить соплей, не производил устрашающего впечатления и уж точно мог принести в жертву демонам разве что дохлого лягушонка… Да и то лишь в том случае, если лягушонка предварительно выловит и задавит кто-нибудь другой.

Некоторое время фенгол рассматривал меня, затем поправил очки и неуверенно произнес:

– Вы ведь, по-моему, Уиш?.. Уиш Салоник?

– Точно, – согласился я, скрещивая руки на груди. – А ты… а вы кто такой?

– Меня зовут Смолкин, – представился он и замолчал.

Я тоже молчал, ожидая продолжения. Палуба под ногами дернулась, я оглянулся.

Уяснив, что я жив и невредим и никакой непосредственной угрозы в данный момент от колдуна не исходит, а также памятуя о том, что нам все еще так или иначе надо попасть на противоположный берег, Чоча ухватился за канат и могучими рывками проталкивал паром вдоль него. Лата опасливо, мелкими шажками, приближалась.

– Э-э, – пробормотал фенгол Смолкин.

Повернувшись к нему, я спросил:

– Как вы узнали обо мне?

– Ну… гм… – Он повел плечами. – Вообще-то, я сам слышал ваш разговор с Баттрабимом…

– Как это вы слышали?

– Мы с Шушей как раз находились в соседней комнате…

– И кто такой Шуша?

– Шуша мой друг. Баттрабим, понимаете ли, коллекционирует всякие предметы старины, и мы часто приносим ему то, что находим в развалинах, он же оказывает нам всякие мелкие услуги…

Ну разве тертый, соображающий, что к чему, парень станет вот так, запросто, выбалтывать незнакомцу, к тому же возможному противнику, свои секреты? Не станет, решил я. Я бы, во всяком случае, не стал!

Лата подошла поближе, прислушиваясь к разговору.

– Хорошо, вы с этим Шушей подслушали нас – и что дальше?

– Ну, мы обсудили услышанное, ваш намек на встречу с чеккари в другой реальности… и пришли к выводу… Получается, что некто в Ссылке нашел способ покидать ее… И, судя по всему, это Свен Гленсус, вернее, его изобретатель. И зачем-то они воруют кристаллы из РД-станций. Вас же, видимо, прислали сюда именно в связи с этой кражей. Наши рассуждения верны?

– Более или менее, – кивнул я. – Чего вы хотите?

– Мы можем помочь друг другу, Салоник. Ведь просто поразительно, что наконец кому-то удалось осуществить здесь деформацию! Шуша полетел за нашими соплеменниками, и уже завтра днем они будут здесь. Мы хотим…

Я перебил:

– Завтра утром меня не будет в Ссылке. Во мне находится дефзонд, и через определенное время он сработает.

– Ну тогда, если вы поможете нам добыть этот кристалл… Мы могли бы…

– Не могли бы. Кристалл нужен мне самому.

– Да, но, возможно, в распоряжении Гленсуса уже находится несколько кристаллов…

– Вот и воруйте их сами…

Я отвел от него взгляд и обнаружил, что паром приближается к причалу. Дальше начиналась роща, ее огибала широкая, плотно утоптанная земляная дорога, по краям которой рос густой кустарник. Начал накрапывать холодный дождик. Лата поежилась и обхватила себя руками за плечи.

– Вы не хотите объединить усилия? – удивился Смолкин. – Но почему?

– Просто не хочу, и все тут, – отрезал я.

Чоча сделал последний могучий рывок, и паром мягко ткнулся в причал. Отряхнув ладони, Пат-Рай, не слышавший нашего разговора, принял угрожающий вид – особо ему стараться для этого не пришлось – и раскачивающейся походкой двинулся к нам.

– Об чем речь? – рявкнул он, приближаясь.

Фенгол завис и опасливо отплыл подальше.

– Вы точно не хотите сотрудничать? – сделал он еще одну попытку.

– Вот именно. – Я двинулся к краю парома, и под ноги попался перевернутый бочонок, брошенный мной впопыхах при появлении колдуна.

– Очень жаль, – донесся приглушенный голос Смолкина, медленно поднимающегося над рощей.

Я поднял бочонок и спрыгнул на берег вслед за Пат-Раями.

– И не вздумайте шпионить за нами! – крикнул я вслед удаляющемуся фенголу.

– Зачем ты прогнал его? – тихо спросила Лата.

– Я не знаю его истинных намерений. Только то, что он сам сказал…

– А мне он показался честным.

– Может быть. Но это только одна причина. А вторая… он относится к типу… Ну, в общем, недотеп. Понимаешь, о чем я? Именно от таких ожидаешь, что в самый важный момент они отчебучат какую-нибудь глупость и завалят все дело. А в тех редких случаях, когда они действуют правильно, это все равно не приводит к нужному результату… просто… Ну, просто в силу их внутренней природной недотепистости.

Лата посмотрела на меня и неожиданно спросила:

– Кем ты был раньше?

– Кем был? – переспросил я, удивленный вопросом. – Да никем… Бродягой, если хочешь знать. Со случайными заработками…

– Просто бродягой? Мне показалось… А, не важно! Чоча, куда теперь?

Чоча, широко шагавший впереди и краем уха прислушивавшийся к нашей беседе, махнул рукой влево, и тут фенгол Смолкин крикнул сверху:

– Берегись, там велотелеги! Целых три! Они едут к вам!

Мы прыгнули в кусты. Прижимая одной рукой бочонок, я поднес другую к глазам. На зеленом овальном экране таймера светились цифры: 12.00.03.

Глава 12 ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ

Мы не успели толком спрятаться, лишь присели, так что наши головы – моя повыше, а Латы и Чочи пониже – торчали над кустами. На повороте дороги из-за рощи одна за другой показались три велотелеги, везущие по крайней мере дюжину вооруженных самострелами людей в сером.

Мы замерли, стараясь не издавать ни звука. На повороте велотелеги замедлили ход. Все-таки это были невероятные по своей нелепости механизмы. Впереди, отдельно от других, сидел водитель, он сжимал руль и крутил педали.

Скрипя и покачиваясь, первая машина поравнялась с нами. Дождь моросил, капли настырно шелестели по листьям, стекали по волосам и лицу. Я моргнул, стряхивая их с ресниц, провел языком по верхней губе. Мою голову почти полностью скрывали кусты, да и цвет волос мало отличался от цвета пожухлой листвы.

Прямо перед глазами проплывала низкая платформа. В каждом колесе имелось по три кривых деревянных спицы. Помимо рулевого, или, если можно так выразится, рулепедального, на велотелеге находилось еще трое.

– Что-то на пароме никого нет, – донеслось до нас. – Куда все подевались?

– Да у них большой шухер после облавы. Може, увидали нас, испужались…

– А я в Хохсусе сегодня не был – дежурил с утра по камерам. Много хабара взяли?

– Да, порядком. Даже Норы шмонали…

– Заложил кто?

– Точняк. Мы, конечно, про них завсегда знали, но обычно делали вид, что не помним, где входы. А Его Боссовство сердился… вот, видать, кто-то и «вспомнил»…

Я с интересом прислушался к разговору, протекавшему – с небольшими изменениями – в знакомом русле жаргона уголовников Ливия. Первая велотелега медленно проехала мимо. На второй шла беседа, как будто продолжающая предыдущую…

– Сегодня каждому доля обломилась. Только звену Усача не пофартило…

– А чего с ними?

– На Чочу нарвались, все рамсы им попутал. Ох и здоровяк! Видишь это. – Повернув голову, говоривший разинул рот, демонстрируя прореху в зубах. – Его, гада, работа. Как тогда Его Боссовство положил глаз на Чочину сестру, так Чоча в отрицалово и пошел.

…Показалась третья машина. На ней ехало меньше, чем на других велотелегах, всего трое – кроме велопедального, еще один, седой, и второй, лысый. Эти молчали. Седой лежал на спине, лысый сидел, скрестив ноги, медленно ворочая головой из стороны в сторону. Его невозмутимое лицо отвернулось от нас, потом голова сделала поворот, хрустнув всеми шейными позвонками, и взгляд маленьких поросячьих глазок лениво скользнул по мне. Голова опять стала поворачиваться, но остановилась, и после секундной паузы лысый всем корпусом развернулся. Рассеянный взгляд приобрел осмысленность и переметнулся с меня на торчащие из кустов макушки Пат-Раев.

– Э-э-э!.. – заворчал наемник, приподнимаясь.

Сбоку шевельнулись кусты, размытое темно-коричневое пятно мелькнуло в воздухе и мгновение спустя оформилось в стоящего с широко расставленными ногами и вцепившегося в край велотелеги Чочу.

Я, конечно, не так быстр, как Пат-Рай, но к тому времени, когда Чоча, кряхтя, начал приподнимать велотелегу, я, швырнув бочонок перед собой, выпрыгнул из кустов и присоединился к нему.

Вес машины вместе с весом трех нехилых мужиков оказался значителен даже для Чочи, ему не хватало совсем немного, чтобы достичь желаемого.

Дружно вскрикнув от натуги, мы рывком поставили велотелегу на бок.

– А!!! – разнеслось над дорогой, и трое наемников приземлились головами в кустах.

Мы с Чочей рывком развернули велотелегу и опустили на все четыре колеса. Из кустов выскочила Лата. У причала две другие велотелеги остановились, донесся возглас:

– Гляди, чего делают!

Чоча плюхнулся задом на передок машины, схватился за руль и просунул ступни в прикрепленные к педалям плетенные из лозы ремешки. Я перемахнул через бортик, схватился за протянутую руку Латы и потянул. Подол перепоясанного синим поясом платья, конечно же, за что-то зацепился.

– Осторожно! – взвизгнула Лата, но уже было поздно – я рывком втащил ее на платформу. Раздался треск, и в подоле образовалась прореха от низа до самой талии.

Чоча в свойственной ему стремительной манере нажал на педали, машина рванулась вперед, и мы покатились по платформе. Две другие велотелеги спешно развернулись, но тут дорога сделала поворот, и их скрыли деревья.

– Ах ты, растяпа! – заныла Лата, садясь и разглядывая нанесенный урон. – Это же было мое лучшее платье! Главное – мое последнее платье! Чтоб ты… чтоб тебя…

– Так это, значит, называется платьем? – уточнил я, рассматривая свежую царапину на ее ноге и, главным образом, саму ногу.

Проследив за моим взглядом, Лата послюнявила палец, провела им по царапине, одернула подол и приказала:

– Не таращь зенки!

Из-за поворота вслед за нами вынеслись велотелеги.

– Чоча, поднажми! – крикнул я.

Он поднажал так, что нас затрясло и стало бросать из стороны в сторону. Я приподнялся на коленях и огляделся.

Мы мчались по пологому склону холма, немного возвышавшегося над окружающим ландшафтом. Отсюда было видно, что дорога, петляя между другими, менее высокими холмами, пересекает небольшие рощицы и русла мелких речушек. Она вела прочь от крыш и шпилей единственного на всю округу по-настоящему массивного строения… Видимо, Зеленого замка.

Лата занималась исключительно своим туалетом – одной рукой она придерживала расползающийся подол, а второй пыталась пригладить волосы. Чоча как будто сросся с рулем и без устали вращал ногами. Преследователи медленно, но неуклонно отставали.

Я решил, что это небольшое приключение может обернуться удачей. С таким темпом передвижения мы достигнем Невода гораздо быстрее, чем если бы шли пешком. Надо только не снижать скорости и не останавлива…

Толчок швырнул меня вперед, и я, совершенно того не ожидая, оказался лежащим на Лате, которую тот же толчок опрокинул навзничь. Наши лица оказались друг напротив друга.

Лата охнула, велотелега подпрыгнула, грозя рассыпаться на составные части, завихляла и пошла юзом. Ее деревянные сочленения оглушительно заскрежетали.

Посреди взвизгивающей, дребезжащей, неиствующей вселенской какофонии я наклонил голову и со вкусом поцеловал Лату Пат-Рай. Реальность Вне Закона на некоторое время отступила в сторону.

Велотелега остановилась, треск и дребезжание стихли.

Оторвавшись от неподвижно лежащей Латы, я с усилием заставил себя вернуться к насущным проблемам.

Чоча медленно поворачивался. Памятуя о его отношении к ухажерам сестры, я быстро поднялся на колени и стал оглядываться, так что к тому времени, когда взгляд Пат-Рая добрался до нас, я уже имел вид человека, не имеющего с Латой ничего, выходящего за рамки очень поверхностного знакомства… Хотя в каком-то смысле наше с ней знакомство как раз сейчас можно было бы определить выражением «поверхностное».

Впереди поперек дороги лежал ствол дерева. Позади стремительно приближались велотелега.

Вслед за Чочей я соскочил на землю и ухватился за ствол. Сбросив его с дороги, мы вернулись обратно. Лата лежала в той же позе, на ее лице застыло задумчивое выражение. Пока мы залезали, пока Чоча усаживался за руль и просовывал ноги в плетеные ремешки, погоня успела приблизиться почти вплотную. Наемники что-то орали, размахивая ножами и дубинками, кто-то прицеливался из самострела.

Чоча нажал на педали, но даже при его недюжинной силе велотелега не успевала с ходу набрать скорость, достаточную, чтобы избежать столкновения. Над моей головой просвистела стрела. Я чуть ли не в упор видел искаженное усилием лицо рулепедального.

О мое колено что-то ударилось. Я опустил глаза.

Это был бочонок из-под пива, который я швырнул в противников на велотелеге, когда выскакивал из кустов. Наверное, он лежал под боковым бортиком и потому не упал с платформы после того, как мы перевернули машину…

Я схватил его и обеими руками швырнул в голову наемника.

Первый экипаж круто свернул после того, как бочонок врезался в нос рулепедального и тот повалился вбок, вцепившись в руль и выворачивая его. Машина перевернулась, раздался дружный вопль, наемники посыпались на дорогу… Но не все. Один перелетел через бортик и врезался головой мне в грудь. Захрипев, я уселся задом на платформу.

Вторая велотелега врезалась в первую, и позади нас образовалась стремительно удаляющаяся куча, которая состояла из обломков и человеческих тел. Наемник слабо ворочался в моих объятиях. Я схватил его за уши, оторвав от себя. Одной рукой он вцепился в мой воротник, а другой лихорадочно шарил у пояса, пытаясь достать нож. Я наклонил голову назад и с силой боднул его лбом в нос. Раздался хруст, он взвизгнул, отпуская воротник. Упав на спину, я уперся в него руками и ногами и резко толкнул, перебрасывая через бортик. Потом сел и увидел пальцы рук, вцепившихся в край платформы.

Встав на четвереньки, я выглянул. Наемник валялся уже довольно далеко позади, но к велотелеге прицепился тот лысый, который заметил нас в кустах. Его ноги волочились по земле, он медленно подтягивался. Я постучал по костяшке одного из сжимающих бортик пальцев. Он посмотрел на меня. Я покачал головой, достал из кармана бритвенный ножик и показал ему. Лысый еще повисел, оценивая сложившуюся ситуацию, затем пожал мощными плечами, показывая, что сделал в этих обстоятельствах все, что мог, и разжал пальцы. Тело кубарем покатилось по дороге, и тут на меня упала тень. Я посмотрел вверх. Над нами парил фенгол Смолкин, линзы его очков блестели.

Я потер лоб и обернулся. Лата лежала все в том же положении и все с тем же выражением лица. Ноги Чочи вместе с педалями превратились в два размытых круга. Мы вылетели на вершину очередного холма и понеслись по его склону. Веломашина дребезжала. Казалось невероятным, что эта жемчужина местной технической мысли способна развить подобную скорость и не рассыпаться на части.

Впереди дорога упиралась в хилый и узкий деревянный мосток через какую-то речушку. Ширина моста ненамного превышала ширину велотелеги.

Сначала я надеялся, что Чоча догадается уменьшить скорость, но вскоре понял, что он еще не знает про отсутствие преследователей. Сосредоточившись на каком-то одном процессе, Пат-Рай уже не реагировал ни на что другое.

Надо было сообщить ему, что наемники отстали, и на четвереньках я пополз в обход Латы, которая наконец начала шевелиться и медленно перевернулась на бок. В этот момент мы вылетели на мост, и колеса загрохотали по плохо подогнанным поперечным бревнам. Я почти добрался до Чочи, и тут увидел впереди нечто.

Прямо перед нами серел натянутый между ограждениями моста шнур. Чоча, кажется, тоже заметил его, но это уже ничего не смогло изменить. Последняя мысль, которая успела мелькнуть в моей голове: шнур довольно тонкий и, может быть, он не выдержит…

Но шнур выдержал.

Столкновение привело к катастрофическим последствиям. Затрещав, задняя часть велотелеги поднялась к небу. Мы с Латой перелетели через ограждение моста, Чоча же вломился в него и протаранил, что называется, насквозь. Это несколько задержало его падение, так что мы с Латой оказались в реке первыми.

Падать, впрочем, было не так уж и высоко. Я «солдатиком» врезался в воду и вскоре почувствовал под ногами мягкое илистое дно. Продолжая опускаться, я почти присел, а затем с силой оттолкнулся и стал всплывать. Разглядев в темно-синей волнующейся мути рядом с собой погружающееся тело, обхватил его рукой. Вода плеснулась, выпуская мою голову на поверхность. Лицо Латы, которую я поддерживал под мышки, вынырнуло рядом. Она широко разевала рот, со всхлипом вдыхая воздух и пуская носом пузыри. Низко над нами темнела арка моста, с которой, зацепившись ногой, вниз головой свисал Чоча. В его судорожно сжатых руках болтался обломок руля.

Продолжая поддерживать Лату, я перевернулся и увидел стоящих на близком берегу и рассматривающих нас карликов. Раздался треск, – старший Пат-Рай бултыхнулся в воду. Я глубоко вдохнул, упираясь ладонью в спину Латы, нырнул, ухватил Чочу за шиворот и рванулся обратно.

Лата кое-как очухалась, но еще недостаточно для того, чтобы самостоятельно достигнуть берега, Чоча же пребывал в бессознательном состоянии, так что мне пришлось, самозабвенно работая ногами, буксировать их обоих. Стоящие на берегу карлики с любопытством наблюдали за моими упражнениями, не проявляя желания прийти на помощь.

Плыть, не имея при этом возможности грести хотя бы одной рукой, практически невозможно. Я скорее не плыл, а медленно погружался, и добрался до мелководья, уже почти захлебнувшись. Чоча с Латой заворочались как раз в тот момент, когда я ощутил под ногами дно. Я сделал движение обеими руками, вынесшее Пат-Раев затылками на пологий берег. Один из карликов поманил меня. Я встал, весь опутанный тиной, и сделал несколько шагов. Вода стекала ручьями, одежда потяжелела, в сапогах хлюпало. Усевшись между неуверенно ворочавшимися Пат-Раями, я снял сапог и перевернул его голенищем вниз.

Карликов было шестеро. Все одеты в длинные, почти до колен, желтые рубахи. На перепоясывающих рубахи ремнях висели свернутые в кольца серебристые веревки и многочисленные ножны, из которых торчали рукояти ножей и коротких сабель. Ноги, обутые в плетенные из тонких ремешков полусапожки, были жутко, нросто-таки фатально волосатыми, а лица под спутанными черными космами – смуглыми, узкоглазыми и скуластыми.

Тот карлик, что поманил меня, видимо старший в их компашке, негромко похлопал в ладоши и произнес:

– Одлично! Глянусь Сбядой Беребкой! Вбервые бижу дагую агробадигу. Ни фига себе, сгазал я себе, гогда убидел, гаг ды булдыхаешься. Даг хрябнудься, а бодом еще выдащидь на берег двоих… Молодец! А депегь, сбязадь! – приказал он остальным. – Осохбенно дщадельно эдого рыжего красавца…

По петляющей между рощами и пологими холмами дороге следовал очень странный кортеж. Он состоял из четырех широких волокуш, с помощью несложной системы подпруг притороченных к странным тварям.

Пока Пат-Раи и я не успели более или менее прийти в себя, нас троих оттащили подальше от берега, за деревья, там обыскали и тщательно связали. Я рассматривал тварей, похожих на огромных гусениц, с мягкими, извивающимися телами, которые поросли короткими сиреневыми волосами.

Под брюхом у зверюг имелось множество белесых многосуставных лапок, головы походили на бугристые шары с прорезанными в них круглыми дырами – гротескными глазами, ноздрями и ртом. В глазах не было зрачков, во рту зубов, и в дырах словно клубилась грязно-белая мерцающая муть, как если бы кто-то зажег свечу внутри пустотелой тыквы с прорезями и напустил туда густого дыма. Общее выражение морд являло собой полнейшее равнодушие ко всем житейским коллизиям и рабскую покорность хозяевам-карликам.

На передней волокуше сидели трое карликов, на остальных – по одному. Ко второй был привязан фенгол Смолкин. Недотепу изловили после того, как он, понуждаемый не то любопытством, не то сочувствием к нам, опустился слишком низко. Один из карликов, заранее влезший на дерево и спрятавшийся среди ветвей, очень ловко набросил на фенгола аркан. Теперь Смолкин с крепко скрученными за спиной руками грустно болтался в воздухе. На третьей волокуше лежал связанный по рукам и ногам Чоча, на четвертой – мы с Латой.

Улбоны (так именовались зверюги) двигались со скоростью не слишком прытко идущего человека. Я лежал лицом вверх, разглядывая ползущие по низкому небу облака. Налетающий порывами ветер пробирал до костей сквозь мокрую одежду, веревки стягивали тело.

Карлики – это паучники, так мне сказала Лата. И они большие спецы по веревкам – об этом я догадался сам. И не только по веревкам, но и по нитям, лескам, шнуркам, ремням, канатам и тросам.

– Получается так, что ты спас нас с братом, – произнесла Лата, стуча зубами.

– Ага, – согласился я. – Так оно и получается.

Она вздохнула.

– Что ж, спасибо.

– Правильно, – опять согласился я. – Есть за что благодарить.

– Ну ты и хам! – возмутилась она. – Нормальный мужик на твоем месте сказал бы «не за что» и сделал вид, что ничего не произошло.

– Ха-ха, – грустно сказал я. – Почему ты думаешь, что я нормальный мужик?

– Я так и не думаю.

– Куда нас везут?

– Наверное, в Леринзье.

– Город этих… паучников?

– Он самый.

Сильный порыв ветра донес удушливую тошнотворную вонь – запах ублона. Я мужественно сдержался, а Лата закашлялась.

– Эти улбоны и есть те самые здоровенные пиявки? – спросил я сдавленным голосом. – По-моему, они больше похожи на гусениц-переростков. Они что, сосут кровь?

– Не… кха!.. знаю. Я их… кха!.. не видела никогда. Ну… кха!.. и вонь!

Сидящий впереди паучник, не поворачивая головы, произнес:

– Улбоны не сосуд гробь. Они бидаются зеленью.

– Чем бидаются? – переспросил я.

– Разной зеленью. Драбой, листьями, молодыми бобегами. И ды лудше не грибляй меня. А до гаг дам по башге… больше вообще нигого гривлядь не сможешь.

– Ладно, ладно! – ответил я. – Сначала научись разговаривать, а потом угрожай. Гундосишь, как беззубый старикашка. Лата, ты ж говорила, что вы торгуете с этими… ораторами. Чего ж они нас связали?

– Мы были на велотелеге, а ими пользуются только наемники Гленсуса. Гленсус с паучниками не в ладах… Он со всеми не в ладах. Эй, далеко нам еще ехать?

– Нед, – ответил наш возница. – До сдолицы недалего.

До столицы Леринзье и вправду оказалось недалеко. Вскоре улбоны, повинуясь натянутым вожжам, остановились. Паучник обошел волокушу, развязал наши ноги, аккуратно смотал ремешки и сунул в карман.

– Всдавайде, – приказал он, отцепляя от ремня смотанную кольцами веревку и расправляя ее. Это оказался бич, по всей длине утыканный тонкими железными лезвиями самого зловещего вида.

– Всдавайте и не вздумайте дребыхаться. Эда шдуга – лезвийный бич. Если бередяну им – мало не богажется.

Я поднялся с волокуши и несколько раз присел разминая затекшие ноги. Лата, не имея возможности поправить платье и заняться волосами, тряхнула головой и энергично качнула бедрами. Паучник меланхолично рассматривал нас, поигрывая лезвийным бичом. Я обернулся и разом забыл о затекших руках, о промокшей одежде и об общем гнусном положении дел.

Перед нами раскинулся Леринзье.

Огромный конусообразный кокон скрывал, казалось, полнеба. В его середине находилась плохо различимая узкая темная башня, от которой тянулись во всевозможных направлениях веревки, канаты, тросы, висячие лестницы, какие-то ажурные плетения, веерообразные треугольники, деревянные шесты-распорки и плоскости из переплетенных ремешков, повисшие в паутине веревок и искривленные самым невероятным образом.

Конус наполняла жизнь. За окошками висящих то тут, то там шарообразных домов-ульев что-то мелькало, по веревкам всевозможными способами передвигались паучники и, что оказалось неожиданным, улбоны, на горизонтально расположенных плоскостях сновали толпы. До нас доносился гул, какой можно услышать, стоя за закрытыми ставнями на третьем этаже дома, расположенного в центре какого-нибудь крупного города.

– Вот это да! – подал сверху голос Смолкин. – Я видел Леринзье, но каждый раз издалека… Это… это как будто макет самого Конгломерата!

Тем временем из ветвей растущего неподалеку дерева спрыгнул очередной паучник и вступил в разговор с командиром захватившей нас шестерки. Остальные распрягли улбонов и надели на зверюг матерчатые седла, натянув под волосатыми брюхами ремни. Я заметил, что от корней дерева в сторону Леринзье тянется провисающий канат… Что-то вроде пригородной дороги.

– Садидесь, – приказал паучник. – Ды, грасавица, бервая, а ды, Рыжий, вдорой.

При мысли о том, что нужно вплотную приблизиться к этой раскормленной гусенице да к тому же усесться на нее верхом, меня передернуло. Лата, судя по выражению лица, испытывала еще более глубокие чувства.

– А может, вначале поговорим о чем-нибудь? – спросил я у паучника.

Чоча уже успел взгромоздиться на первого улбона, к которому привязали и Смолкина. Позади Пат-Рая устроились два паучника, один из них ударил зверюгу пятками. Извивающийся улбон подполз к канату и взобрался на него, после чего прекратил извиваться и стал двигаться гораздо быстрее. Казалось, что такой способ передвижения ему более привычен.

– Садидесь! – повторил паучник и щелкнул бичом.

Лата, на лице которой проступила крайняя степень отвращения, подошла к твари, перекинула через нее ногу и уселась, гордо выпрямив спину. Помедлив, я последовал ее примеру. Кислая вонь ударила в нос, я почувствовал рвотные позывы и сглотнул. Паучник сел сзади и ударил пятками, после чего улбон заполз на канат и вцепился в него всеми своими многосуставчатыми ножками. На мгновение он замер, а потом ножки стремительно задвигались, и мы стали быстро удаляться от земли. Канат под нашим весом провис еще больше. Первый улбон был уже довольно далеко и вскоре исчез внутри конуса.

Уныние овладевало мной. Таймер, на который я сейчас даже не мог посмотреть, неутомимо отсчитывал секунды, приближая меня к тому моменту, когда дефзонд включится… а я все дальше и дальше удалялся от Зеленого замка и кристалла-энергонакопителя.

Я наклонился и уткнулся лицом во влажные волосы Латы. Они пахли гораздо лучше, чем улбон.

Лата повела плечами и сказала:

– Так, а ну отодвинься!

– Зачем? – спросил я, но все же спустя некоторое время выпрямился.

Хитросплетения Леринзье окружали нас.

Базар ничем бы не отличался от множества виданных мной раньше, если бы не карлики и не то, что он располагался на слегка провисающем широком плетеном полотнище. А в общем здесь все было как обычно: деревянные лотки с товарами, горластые продавцы по одну сторону и еще более горластые покупатели по другую. Из пузатого бочонка продавали в разлив какую-то выпивку, рядом стояли несколько паучников с ковшиками в руках; с одной стороны дрались и слышалось щелканье лезвийных бичей, с другой, на круглом помосте, под ритмичные барабанные удары танцевала паучница, а вокруг помоста небольшая толпа дружно хлопала в такт барабану.

Улбон двигался быстро, и вскоре базар исчез в бесконечных переплетениях. Рядом, совсем близко, появился дом-улей с широким круглым окном, через которое виднелись край стола и два паучника, склонившиеся над ним. Один с седой бородой и в очках, голову второго скрывал капюшон. Бородатый говорил:

– Я не могу согласидься с мисдическим долгованием дого, чдо вы высогобарно, но бессмысленно называеде Идеей Святой Веревки. Жизнь наша – эдо размеренное движение бо Бесгонечному Ганаду и философская сдорона воброса…

Улей остался позади, и я не расслышал, что он там говорил о Бесконечном Канате, да меня это сейчас и мало занимало – вокруг и без того хватало интересных вещей.

Мы находились в центре Леринзье, возле осевой башни… Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не башня, а несколько сбитых вместе очень толстых бревен, настолько плотно опутанных веревками, что издалека они казались единой массой. В неподвижном воздухе висел стойкий улбоний дух, забивающий все остальные запахи.

Впереди показалось очередное полотнище, одна часть которого изгибалась и образовывала как бы «крышу» в трех метрах над «полом». На полотнище стояли улбоны и паучники, среди них возвышался Чоча, которому как раз развязывали руки. Под «потолком» болтался все еще связанный Смолкин.

– Тебя как звать? – спросил я, поворачивая голову к нашему конвоиру.

– Бобуазье, – ответил он равнодушно. – Боба.

– Боба в смысле «Боба» или «Попа»?

– Обядь гривляешь меня? Ну чдо, дадь даги дебе бо бошге?

– Не надо. Боба так Боба… Слышь, Боб, давай,

развязывай нам руки.

– Нед, – ответил он. – Бриедем, там дебе их развяжут. А до я видел, гаг ды булдыхаешъся в речге. Еще сиганешь брямо отсюда головой вниз, и боминай гаг звали…

– Не сигану, – заверил я, оглядываясь. Под нами, над нами, вокруг нас тянулись бесконечные ярусы гротескного веревочного мира. Земли видно не было, небо просматривалось лишь в виде разрозненных серых фрагментов. – Некуда сигать…

Улбон вполз на изогнутое полотнище и остановился. Мы слезли.

– Чоча, ты как? – спросила Лата, но он только мотнул головой. Лицо Пат-Рая было бледным.

– У тебя нога в крови! – ахнула она. – Так, а ну вы, узкоглазые бандюги, немедленно дайте мне перевязать моего брата!

– Не дергайся, грасавица, – сказал старший паучник. – Ладно, развяжиде их.

Когда наши руки освободили, Лата, решительно растолкав паучников, подошла к Чоче, а я первым делом взглянул на таймер.

И обомлел.

Не помню точно, когда именно и обо что я ударился рукой… Может быть, во время потасовки с наемниками… Или скорее, когда летел с моста… У меня осталось смутное воспоминание, что я тогда вроде бы зацепил кистью за ограждение. Так или иначе, через таймер тянулась зигзагами тонкая белая трещина.

В овальном окошке потух зеленый свет и исчезли цифры.

– Чдо там у дебя, Рыжий? – поинтересовался старший паучник.

– Вы, коротышки! – в ярости заорал я. – Кривоногие волосатые вонючки! Это из-за вас!..

Краем глаз я заметил, как Боба наклонился и быстро поднял что-то. Я начал оборачиваться, но тут он, выполняя обещание, звезданул меня по затылку.

Глава 13 …БЕЗ ВРЕМЕНИ…

Я очнулся от сковывающего тело холода и очень неудобной позы, в которой лежал. Стараясь припомнить, сколько раз за последние сутки терял сознание из-за ударов по голове и взбрыкиваний Советчика, я слегка поворочался, а когда мысли наконец перестали путаться, попытался подсчитать, сколько у меня осталось времени. Когда в последний раз смотрел на таймер, там было что-то около двенадцати с небольшим часов. Переправа… разговор со. Смолкиным… наемники…

Я поморщился, – голова раскалывалась. Нет, ничего не выйдет, тем более я не знаю, сколько времени лежал в отключке после удара Бобуазье. Остановимся на том, что, по словам Чочи, у меня есть время до утра. И его, кажется, предстоит провести здесь, в Леринзье. Кстати, где именно я нахожусь?

Я чихнул и открыл глаза.

Сплетенный из желтых сухих прутьев шар двухметрового диаметра. Сквозь широкие просветы между прутьями видны облака… Несколько ближе, чем обычно. Поднявшись, я осмотрелся.

Шар торчал на конце длинного шеста со ступенями-перекладинами, крепившегося к осевому стволу Леринзье. Хитросплетения города виднелись далеко внизу. Слева и справа висело еще десятка полтора таких же шаров, но, кто в них находился и находился ли кто-то вообще, разглядеть было невозможно.

Я осмотрел конструкцию шара и обнаружил в его верхней части две деревянные петли и тянувшуюся по кругу щель. Таким образом, из шара можно выбраться, вот только накрывающий его колпак примотан длинным прутом, заменяющим замок на обычной двери.

Просунув пальцы в щель, я попытался сначала развязать, а затем сломать прут, но вскоре понял, что без ножа сладить с ним невозможно. Тогда я встал на колени и посмотрел вниз. На натянутом между основаниями шестов полотнище сидел паучник. Я лег и приник лицом к просвету между прутьями.

– Эй ты! – крикнул я. – Слышь, верзила!

Он медленно поднял голову, и я узнал Боба. Смуглое, заросшее черной щетиной лицо хранило спокойствие.

– Так это ты, Боб? – крикнул я. – Хорошо сидим, а?

Он молчал.

– И долго это будет продолжаться?

Меланхолично пожав плечами, паучник отвернулся.

Немного подумав, я избрал линию поведения и стал орать:

– А как, интересно знать, вы затащили мое бесчувственное тело в эту клетку? Вы же не фенголы! Тяжелая, наверное, работенка? Слышь, громила! Поговори со мной!

Он не реагировал, но я не унимался:

– Ты таки стукнул меня по голове, как и обещал. Так что за мной должок, а свои долги я всегда отдаю. Объясни, для чего нас тут держат? Что собираются с нами делать? А по нужде можно выйти – или прямо отсюда…

– Ды можешь задгнудься? – наконец отреагировал он. – Чего верещишь? Не видишь, я думаю.

– О чем? – крикнул я. – О философском наполнении понятия Святой Веревки? Или о мистической двойственности Божественных Шнурков? А может, о блаженстве вечного движения по Бесконечному Канату под аромат улбона и… – Тут я понял, что перегибаю, и изящно закруглился: – Болван!

– Не шуди со свядыми вещами, – откликнулся паучник.

Махнув рукой, я встал. Сильно болела голова, меня то и дело пробирал озноб, а в довершение всего очень хотелось есть, но еще больше – пить.

Я потер слезящиеся глаза, вцепился в колпак клетки и стал изо всех сил трясти его. Прутья затрещали, но не поддались. Шест начал раскачиваться.

– Не дури, Рыжий. Убадешь вниз – расшибешься в лебешку, – равнодушно предупредил снизу Боб. – А не расшибешься, даг я тебя добью.

Я отцепился от прутьев, лег, приблизил лицо к облюбованному просвету и заорал на него:

– Я-не-рыжий-я-блондин! Понял, мохорылый?! Вот щас как плюну на тот дырявый таз, который у тебя вместо башки!

Боба посмотрел на меня, встал и, неторопливо перейдя на другое место, куда я при всем желании не смог бы доплюнуть, снова уселся.

– Эй дам, мля, хвадид, мля, горланидь! – донесся сиплый голос из соседней клетки. – Задолбал, мля, своими воблями!

– А ты тоже заткнись, пенек трухлявый!!! – взревел я, как зверь бросаясь на прутья. Из ближайшей клетки на меня смотрело чье-то лицо. – Тоже мне, затвердевшие, э-э… фекалии ящера-заточника!

– Во гаг бухдид, сучий бодрох! – удивился сиплый. – Я и не слышал дагих, мля, жудгих слов. Даг чдо эдо за сдрашные фегалии? Ды гдо?

– А ты кто? Местный?

– Да. Зовуд – Грандуазье.

– Крантуазье? Крант, значит, – решил я. – А меня – Уиш. Кранты нам, а, Крант?

– Эдо дочно, – согласился он.

– А за что сидишь?

– Я – улбонокрад, – гордо сообщил он. – Лучший сбециалисд в Леризье бо эдому делу. Угнал бозавчера чедырех улбоноб из загона самого большого Мануазье, но, мля, вчера бобался. Набился, мля, и бо бьянке бобался…

– По какой Бьянке? – не понял я. – А, по пьянке… Я здесь тоже, можно сказать, по пьянке. И долго нас тут будут держать?

– Бас – не знаю. А меня до вечера. Вечером выведуд и… мля… – Раздался сиплый вздох.

– И что?

– За гражу грубного болзучего сгота нагазание одно – веревка.

– Святая? – подковырнул я.

– Нет, мля, не святая. Обычная. С бедлей, мля.

– С петлей? Повесят, что ли?

– Гаг бить дать, бовесят… мля!

– Хреново тебе, – посочувствовал я. – Наверное, веселишься теперь?

– Да. Хохочу, мля, до усрачги. Дагой веселый, что ходь сейчас на гладбище. А дебя за чдо?

– Не знаю.

– Може, приняли вас за агендов Сбена Гленсуса? А он, мля, с нашим начальством не в ладах. Догда и вам хреново бридется…

– Чоча! – заорал я во всю силу легких. – Лата! Пат-Раи, вы здесь?

– Здесь, мля, – донесся после паузы из дальней клетки приглушенный голос Латы. – Сидим тут и слушаем ваши интеллигентные разговоры. Уши вянут, желтеют и опадают. Чего вопить, спрашивается?

– Скучно мне, – буркнул я и, отцепившись от прутьев, присел на ажурный пол.

Внизу Бабуазье продолжал медитировать. Ни к каким результатам поднятый мной тарарам не привел – меланхолия паучника казалась непрошибаемой.

Я опять взялся за прутья и крикнул:

– Смолкин, а вы здесь?

Ответа не последовало, и я, набрав в грудь побольше воздуха, собрался уже огласить город самым душераздирающим ревом, на который только способен, но тут голос фенгола произнес прямо за моей спиной:

– Я здесь, Салоник. Пожалуйста, не кричите так…

Я шарахнулся в сторону, споткнулся и сполз спиной по клетке.

Посреди шара висел фенгол!

– Уф, – прошептал я в полном изумлении и покосился вверх. Колпак, как и раньше, оставался надежно закрытым. – Но как… как вы сюда попали?

Фенгол опустился и принял вертикальное положение, почти касаясь ногами шара. Я увидел, что Смолкин чем-то крайне сконфужен. Лицо покраснело, он моргал и морщился.

– Чего это с вами?

Потупившись, он некоторое время молчал, а затем пробормотал подрагивающим от смущения голосом:

– Только вы никому не говорите, ладно?

– Хорошо, – согласился я. – Никому ничего не скажу. Буду нем, как улбон. Ну, так чего?

– Я… – Он прикусил губу, умоляюще посмотрел на меня и наконец решился: – Я проник сюда через Шелуху.

Сначала я не понял, о чем он, но затем вспомнил рассказ Муна Макоя. Все равно мне это ничего не объясняло.

– Ну а дальше?..

– Вы не понимаете? Шелуха – это…

– Клипат. Оболочка реальности, в которой обитают эти… отходы разума и… Неосознанные желания и продукты сознательной мыследеятельности… В общем, слышал о ней. Так как вы туда попали без РД-машины? Вы что, в самом деле колдун?

– Нет, я не колдун. Я не могу путешествовать через реальности без посредства РД-устройства, но, задействовав особым образом определенные участки мозга, способен сконцентрировать энергию, достаточную для выхода в Шелуху. Это то же, что и левитация, только… Ну, в общем, мы родом из реальности с давно развившейся технологией. Реальность крайне загрязнена, а токсичные отбросы и общий радиоактивный фон, действующие из поколения в поколение, привели в конце концов к изменениям генетического кода и вызвали мутации, которые…

– Говорите понятнее, Смолкин!

– В общем, когда вы стали кричать, я понял, в какой вы клетке, переместился в Шелуху, преодолел там определенное расстояние, которое высчитал заранее, затем вернулся в реальность-серцевину… и вот я здесь…

– А чем вы так смущены?

– Но ведь там эти самые неосознанные желания… Они… Ох! – Фенгол в полном расстройстве махнул рукой. – Представьте себе: результат работы коллективного бессознательного… подавленные сексуальные влечения всех разумных, населяющих Ссылку… Нет, это слишком большая нагрузка на мою психику! После окончания этого дела – если, конечно, останусь жив – обязательно займусь медитациями, нравственным самосовершенствованием, дам обет не пить и не курить… Хотя я и так не курю и почти не употребляю алкоголь… Не вступать ни в какие отношения с женщинами… Хотя в нашей диаспоре их почти нет, и я до сих пор еще… гм…

– Все, хватит болтать, – перебил я. – Вы можете переправить в Шелуху меня?

– К сожалению, для этого потребуются усилия по крайней мере двоих представителей моей расы.

– Так что вы думаете делать дальше?

– Я как раз потому и выбрал именно эту клеть, чтобы выслушать ваше конструктивное предложение по поводу того, как нам теперь поступить.

– Ага, очень хорошо! Тогда у меня есть конструктивное предложение: поскольку справиться с Бобуазье вы вряд ли сможете, то вытащите у него нож. Я приметил, что на его заду слева болтается нож в плетеных ножнах. Он, по-моему, не пристегнут и никак не закреплен. Так что вычислите расстояние и приступайте. Нож принесете мне.

– Кто это – Бобуазье?

– Тот паучник внизу, который охраняет нас. Нож висит в ножнах на его заднице. Поняли инструкции? Давайте быстрее, Смолкин!

– Но… как же я достану его?

– Как-как? Так же, как попали сюда.

– Нет! – Фенгол отпрянул и прижался спиной к прутьям. – Я не смогу заставить себя вторично смотреть на это… Моя, э… тщательно лелеемая сублимация полетит ко всем чертям…

– Да ладно, Смолкин. Что там такого страшного? Пусть вы совсем невинный мальчик, но неужели вы никогда не рассматривали всякие… интересные картинки? Представьте, что это то же самое, только в объеме…

– Нет! – Он поднял руки, словно защищаясь. – Салоник, вы не понимаете – все те жуткие извращения…

– Слушай, ты! – тихо и угрожающе зашипел я, медленно наступая на него. – Нас всех повесят, если ты не сделаешь этого. Начинай, быстро! А то я сейчас здесь устрою такое жуткое извращение, что от твоей психики останется одна сплошная сублимация. Ну, быстро!

У него была интеллигентная податливая натура. Добиться, чтобы он сделал нечто нужное тебе, не так уж и трудно. Другое дело, как он это провернет…

Смолкин сдался.

– Мне несколько мешает вот это, – пробормотал он, указывая себе за спину.

– Что там у вас? – спросил я. – Крылья?

– Вы, конечно, шутите. Я ведь, в отличие от вас, привязан…

Фенгол повернулся, и я увидел, что от его шеи вертикально тянется ремень, конец которого исчезает в воздухе.

– Ух ты! – сказал я, шагнув к нему. – Вы хотите сказать, что начало этого ремешка привязано к прутьям в другой клетке и висит сейчас там?

– Да, это так.

Ремень был завязан на два узла, для верности перетянутых сверху тонким прутом. Я вцепился в него обеими руками. В результате недолгой борьбы, ценой сломанного ногтя и исцарапанных пальцев мне удалось сладить с прутом и узлами. Ругаясь сквозь зубы, я сунул ремень в карман и рявкнул:

– Все, хватит! Теперь приступайте!

Он посмотрел вниз, на паучника, что-то прикинул, тяжело вздохнул, поправил очки и начал растворяться в воздухе. Я захлопал глазами. Нет, чего-то подобного я и ожидал, но все равно привыкнуть ко всем этим штучкам нелегко. Фигура Смолкина истончилась так, что сквозь нее стала проступать клетка, и исчезла.

Я приник к просвету между прутьями.

Внизу, за спиной паучника, сформировалась горизонтальная парящая фигура с вытянутой в сторону Бобуазье рукой. Другой рукой Смолкин опять поправлял очки. «Эх, ничего у него не выйдет! – с отчаянием подумал я. – Этот недотепа обязательно лопухнется! Или чихнет в самый неподходящий момент, или еще чего-нибудь отчебучит. А может, паучник просто почувствует, что кто-то появился у него за спиной, и тогда все пропало. Если бы как-нибудь отвлечь его…»

Внизу фенгол, двигаясь очень медленно, все еще тянулся к ножу.

Боба выпрямил спину, будто прислушиваясь к чему-то.

Я сел и немелодично заорал первые пришедшие на ум куплеты-частушки из тех, что распевают уличные барды Западного Ливия:

Несмотря на то что собирался как раз раззадорить возможных слушателей, я все же решил слегка подредактировать текст:

Рука Смолкина медленно опустилась на рукоять ножа. Боба поднял голову и, морщась, покрутил пальцем у виска. Я продолжал верещать:

– Таланд! – умиленно просипел Крантуазье из соседней клетки. – Бравильно, сбой мне беред смердью что-нибудь дагое… бронигновенное.

Фенгол наполовину вытащил нож из ножен Боба, который теперь уже ни к чему не прислушивался, а ссутулился и закрыл уши руками. Я продолжал изгаляться над окружающими и над самим собой:

Смолкин извлек наконец нож и стал исчезать.

Фенгол исчез, и я замолчал.

– Уиш, что с тобой? – донесся до меня жалостливый голос Латы. – Ты так перевозбудился после того, что произошло на телеге?

Раздалось ворчание Чочи:

– А по-моему, у него крыша поехала. В отпуск. Далеко и надолго.

Фенгол появился в моей клетке. Его лицо было пунцовым. По-моему, даже очки запотели от смущения.

– Чего это с вами? – спросил я севшим после вокальных упражнений голосом и взял нож. – Вас так смутила моя песенка?

– Какая песенка? – не понял он.

– Да та, которую я орал.

– Я не слышал, что вы орали, так как полностью сосредоточился на своих действиях. Это все Шелуха…

– Бросьте, – пробормотал я, рассматривая нож с деревянной рукоятью и коротким, но хорошо оточенным лезвием. – Что вы успели увидеть за те пару секунд, пока там находились?

– Темпоральные потоки в реальности-сердцевине и Шелухе не совпадают. Я пробыл там около десяти минут своего биологического времени. Я торжественно клянусь… Я даю обет никогда больше не входить в Шелуху, каким бы важным ни оказался повод!

– Да, пообедать сейчас не помешало бы, – машинально согласился я, перепиливая удерживающий колпак прут. Одновременно я поглядывал вниз на паучника, который отнял руки от ушей и выпрямился.

– Больше не просите! – продолжал фенгол. – Ни за что!

– Не собираюсь вас просить. – Я покончил с прутом и осторожно откинул колпак. – Теперь уж действовать придется мне. Вы пока оставайтесь здесь.

Сжав нож зубами, я подтянулся, вылез в круглое отверстие, уселся верхом и оказался в самой высокой точке города Леринзье.

Сильный порыв холодного ветра заставил меня вцепиться в прутья.

Город отсюда напоминал гигантский, неправильной формы конус, в серых глубинах которого хаотично копошились фигурки паучников и улбонов. Перекинув вторую ногу, я огляделся.

Плотная масса низких облаков скрыла небо. Далеко слева виднелась серебристая лента Песчанки и отходящие от нее нити речек-притоков. Лужи озер блестели среди холмов, между ними торчали игрушечные шпили и башенки Зеленого замка – до него было ох как далеко! И уж совсем вдали, у горизонта, виднелся полускрытый огромным расстоянием город, наверное Кидар. От него в нашу сторону на фоне облаков двигалась темная точка. Я прищурился, но разглядеть, что это, было невозможно. Прайтеров-то в Ссылке нет… Хотя, по мнению чиновников Эгиды, здесь нет и РД-машин, но, как выяснилось, по крайней мере одна все-таки имелась…

Холод пробирал до костей, и я осторожно полез вниз. Из-за прутьев на меня смотрел Смолкин.

– Мля, гаг ды выбрался? – донесся сиплый шепот.

Не оборачиваясь, я махнул рукой, призывая Кранта к молчанию, затем повис на руках, качнулся и, обхватив ногами шест, перелез на него. Стараясь двигаться очень тихо, начал переставлять ноги по перекладинам-ступеням, при этом поглядывая вниз.

Паучник пребывал все в той же позе – сидел, отрешившись от окружающего, поджав под себя ноги и скрестив руки на груди. Я собирался, подкравшись сзади, придушить его ремнем либо, если Боб успеет среагировать, ударить ножом…

Все, естественно, получилось не так.

Паучник встал и не спеша пошел по полотнищу в сторону шеста. Похолодев, я удвоил осторожность и замер. Бобуазье медленно прошел подо мной и встал боком к шесту.

Очень медленно и осторожно я продолжал спускаться, на ходу меняя план действия.

Одна ступень, вторая, третья…

Паучник стоял не шевелясь.

Четвертая, пятая, шестая…

У меня неожиданно возникло почти непреодолимое желание. До боли в челюстях сжав зубами лезвие, я пополз быстрее.

Седьмая… как-не-вовремя… восьмая… Святой Зарустра!.. Девятая-уже-нет-сил-терпеть… десят… АПЧХИ!!!

Нож вылетел из моего разинутого рта, и я, соскользнув правой ногой с перекладины и оттолкнувшись от шеста правой рукой, развернулся.

Бобуазье поднял голову.

Я прыгнул, сведя вместе руки, и обрушился на него, ударив локтями по голове. Его тело подкосилось, он упал на мягко спружинившее полотнище, а я – на него. В груди екнуло. Я поднялся на колени и занес над Бобуазье кулак. Паучник лежал не шевелясь, его глаза закатились, так что между веками виднелись только белки.

– Ну что, получил свой должок, Боб? – прошептал я, обшаривая его карманы. Там нашлось несколько мотков тонких ремней и веревок.

Я быстро связал паучника, вытащил из чехла на его поясе кинжал с зазубренным лезвием и решил, что он подойдет лучше, чем нож. Прикинув, на каком шесте должна находится клетка с Пат-Раями, снова полез вверх.

Ко мне опустился фенгол.

– Дайте нож, Салоник, – попросил он. – Я скорее освобожу их. Вы не убили того беднягу?

Я молча протянул кинжал.

Смолкин схватил его и стал подниматься.

– Эй, брадуха! – послышался сиплый голос. – Эй, мля! Выбусди и меня!

– Нет времени, – откликнулся я, глядя вверх.

Смолкин уже скрылся за шаром.

– Лучше, мля, бсе же выбусди. Без меня вам не выбрадься из города, а я хорошо знаю его.

Я обдумал эти слова и к тому времени, когда сверху показались фенгол и Пат-Раи, принял решение.

– Смолкин, – негромко позвал я. – Откупорьте еще вон тот шар. Только слышь, Крант, не вздумай шум поднять. Удавлю!

– Не буду, мля, не буду! В моих же индересах, браделла.

Чоча спускался не очень уверенно. Чувствовалось, что раненая нога здорово досаждает ему. Вслед за мной он грузно спрыгнул на полотнище и тихо выругался от боли. Я помог спуститься Лате. Подол ее платья потерял изрядный кусок – им теперь была обмотана Чочина нога.

– Совсем плох, Рыжий? – осведомилась Лата, поправляя волосы. – К чему все эти крики? И особенно песенки?

– Крики были нужны, чтобы вывести из себя паучника, – пояснил я. – Чтобы ему захотелось забраться в клетку и как-нибудь заткнуть мне рот. А песню я пел, чтобы не дать ему почувствовать фенгола, когда тот вытаскивал нож. Я ж не сидел, как вы, без толку, а любым способом пытался освободиться. И еще раз, – тихо добавил я, – назовешь меня Рыжим – отшлепаю.

С соседнего шеста спрыгнула коренастая кривоногая фигура. Паучник Крантуазье быстро приблизился к нам. Перепоясанная кожаным ремнем рубаха, черные спутанные волосы до плеч, куцая бородка… Узкие зеленые глаза уставились на меня.

– Ну, здорово, брадья! – просипел он. – И дебе бривед, грасавица. Пога сбусгался, усбел, мля, бридумадь, гаг нам выбрадься одсюда.

– Как? – спросил я.

– Надо выбусьдидь небрирученных улбонов.

– Чего-чего? Если ты собрался тут же заняться своим любимым делом, то лучше сразу лезь обратно.

– Ды не бонял меня. Нам, мля, надо выбрадься из города, бравильно? А бод нами – цендральные гбардалы. Дуд же схбадяд. Но если выбусдить небрирученный молодняк, боднимедся, мля, дагой дарарам, чдо, можед быдь, удасдься бросгользнудь. Дело дебе говорю. Дуд рядом, мля, загон с дикими зверюгами. А иначе – шабаш всему. Верь мне, брадан!

– Ну ладно, – согласился я. – Веди нас. Чоча, ты как?

– Нормально, – буркнул Пат-Рай. – Крови много вытекло, но пока смогу делать, что требуется.

Я забрал у Смолкина кинжал и сказал Чоче:

– Тут еще где-то валяется нож.

– Бод и ладушки…

Крант подошел к пока не подававшему признаков жизни Бобу, сорвал с его ремня лезвийный бич и взмахнул им. Кончик бича описал в воздухе свистящую дугу и послушно улегся у ног паучника. Лата тем временем нашла нож.

– Давненьго не держал в руках эдой игрушки. – Крант стал осторожно сворачивать бич кольцом. – Двигай, мля, за мной!

У края полотнища, к которому нас подвел Крант, обнаружился узкий, полого уходящий вниз мостик, а под ним – еще одно полотнище, огороженное по периметру сплошной полутораметровой стеной из туго натянутых канатов. Между ними шевелилась покрытая белесыми волосами вонючая масса. За это время я как-то попривык к пропитавшему весь Леринзье улбонскому духу, но сейчас особо плотные миазмы обволокли нас, заставив Лату прижать ладонь ко рту.

– Чую, мля, забах одчизны! – пробормотал Крант и указал на один из углов загона. – Бидишь эдо, брадуха?

– Вижу, – подтвердил я.

В углу над полотнищем возвышалась башенка, круглый помост на шесте с перекладинами. В центре помоста сидел очередной паучник. От башенки наискось вверх тянулись две веревки. Других горожан в поле нашего зрения не было.

– Эдо Зануазье, охранниг.

– А почему такая слабая охрана?

– Во-бербых, ночью она увеличиваедся, во-вдорых, загон бринадлежид Большому Мануазье, очень грудому боссу, мало гдо осмелидся набасдь. В-дредьих, мля, – гордо добавил он, – меня-до босадили. Твой ледучий барень сможед вырубидь его?

Все-таки я иногда не совсем понимал, что он говорит. Уразумев наконец смысл вопроса, я переадресовал его Смолкину:

– Эй, летучий парень, сможешь вырубить того охранника?

– Н-нет, – неуверенно пробормотал фенгол. – После двойного посещения… вы сами знаете чего, Салоник… я чувствую себя несколько не в форме…

– Ясно! – пренебрежительно перебил Крант и глянул на Чочу: – Эдод двой друг гажедся мне более дердым чувагом, но у него, мля, не лады с ногой. Даг чдо бридедся рабодадь нам с добой, брадуха.

– Придется, – согласился я.

– Ты будешь пригрывадь меня. Я сам уберу его… Бошли.

– Откуда взялись все эти веревки и канаты? – очень тихо спросил я чуть позже, когда мы, спустившись по мостику, медленно пробирались вдоль внешней стороны канатной ограды в сторону сторожевой башенки. – Где вы набрали столько материала?

– Ды чё? – Крант удивленно глянул на меня. – Сбледения делаюд улбоны.

– Улбоны?

– Ну, мля, гонечно! Они их выбусгаюд изо рда в обределенное бремя года.

– Но ведь эти… сплетения, они же разные.

– Бравильно. Зависид од дого, гагого возрасда улбон и чем его гормидь. Од древесных лисдигов будед один резульдад, а от драбы и бобегов совсем, мля, другой… Ладно, боговорим бро эдо позже. Сейчас…

Мы уже находились под круглым помостом, возле толстого шеста с перекладинами. Всего лишь на расстоянии вытянутой руки, отделенные только канатной изгородью, копошились, извивались и терлись друг о дружку улбоны. Неприрученный молодняк был гораздо подвижнее, агрессивнее и вонючее своих одомашненных собратьев. Наполняющая воздух вонь достигала запредельной консистенции – теперь я просто утратил всякие обонятельные способности.

– Сейчас я залезу наберх, – прошептал Крант. – А ды сдой здесь. Гаг дольго сгажу: «Давай!» – зови своих бриятедей, беререзай ганады и сразу одбрыгивай. Эди дварюги не замечаюд ничего вогруг, гогда голодны. Совсем, мля, звереюд. Могуд забросдо сшибить. Беро с добой?

Я непонимающе уставился на него.

– Гоборю, беро не бодерял?

– А! – Я кивнул и извлек из-за пояса кинжал с зазубренным лезвием. – Не потерял. Почему они голодные?

– Бочему, мля? Да бодому, чдо их еще не гормили. – Паучник нахмурился, посмотрел куда-то назад, тихо выругался и быстро полез по шесту, одновременно стягивая с ремня лезвийный бич.

Я оглянулся.

По канатам медленно двигалось устройство, напоминавшее чан на роликах. Его тянула пара улбонов, на каждом сидели по два паучника.

Улбоны в вольере засуетились, скапливаясь у изгороди с той стороны, где притаились мы. Один из сопровождавших чан паучников приподнялся в седле и указал вниз пальцем.

– Ай! – раздалось сверху, и мимо меня пролетел охранник.

– Давай!!! – сипло взревел Крант, его ноги показались над краем круглого навеса.

– Лата, Чоча, Смолкин! – заорал я, одно за другим перерезая волокна канатов. – Сюда, живо!

Зверюги уже сгрудились под ограждением, они извивались, залезали один на другого в ожидании кормежки. Паучники, сопровождающие чан, соскочили с улбонов и быстро полезли к нам, на ходу разматывая лезвийные бичи.

Подскочив, я ухватился за один из канатов и с силой полоснул кинжалом по другому. Канат лопнул, чан перевернулся, из него просыпалась густая зеленая масса. Комья зелени со звонкими шлепками падали на сплетения и полотнища, находившиеся под вольером.

Скопившаяся возле ограды куча голодных неприрученных улбонов прорвала те канаты, которые я не успел перерезать, и сплошным потоком хлынула наружу.

Глава 14

Готов спорить, что паучники запомнили этот день надолго.

Дикие улбоны лавиной устремились из вольера, рассеиваясь по сплетениям, сталкиваясь с другими улбонами и с ошеломленными горожанами. Очень быстро центр города захлестнула волна беспорядка – благодаря ему мы и смогли скрыться.

Вел нас Крант, потом шел я, следом Лата, а позади хромал прикрывающий тыл Чоча. Смолкин парил над нами и указывал, в каком направлении идти, чтобы не напороться на вооруженный отряд. Несколько раз нас замечали, и приходилось спешно ретироваться, прыгая по канатам и полотнищам. Один раз дорогу преградил оседлавший улбонов отряд. Раскручивая над головами лезвийные бичи, паучники атаковали нас, но, ведомые Крантом, мы ловким обходным маневром избежали столкновения, а затем я перерезал несколько указанных им канатов, и позади большой сектор города ухнул вниз так, что содрогнулся весь Леринзье.

Постепенно мы начали удаляться от центра – на окраине паника была поменьше, но и отрядов вооруженных паучников уже не встречалось.

Финалом стала схватка с тремя пограничниками у косо натянутой лестницы вроде того «пригородного» каната, по которому мы попали в Леринзье. Двоих из них очень быстро вырубил Чоча, а третьего одолели мы с Крантом. На всякий случай я вывел из строя и саму лестницу, перерезав оба каната.

Потом мы некоторое время бежали по редколесью, петляя и заметая следы, перебрались через мелкую речушку, преодолели холм. На краю рощи Чоча выдохнул: «Хватит!» – и повалился в траву. Лата опустилась рядом, паучник, широкая грудь которого тяжело вздымалась под рубахой, бросил лезвийный бич и присел на корточки. Я несколько раз обошел вокруг дерева, прислонился спиной к шершавому стволу и медленно сполз вдоль него.

– А где ледяга? – спросил Крант.

Я поднял глаза и не обнаружил уже привычную нелепую фигуру с алыми подтяжками.

– Не знаю, – ответил я. – Даже не помню, когда он отстал. Вы помните?

Чоча не ответил, а Лата пожала плечами:

– Кажется, в последний раз я видела его на окраине Леринзье. А потом… – Она еще раз пожала плечами и склонилась над Чочей.

Паучник встал и рывком оторвал рукав рубахи. На смуглом мускулистом предплечье змеился длинный разрез, след от удара лезвийного бича. Из раны сочилась кровь.

– Малявга, ды не могла бы бередянудь мне эду царабину, – начал он вполне любезным тоном, но Лата немедленно окрысилась на него:

– Я тебе не малявка, понял? Я куда выше тебя!

Крант осклабился, повернулся ко мне, подмигнул и произнес одними губами:

– Боевая малявга, – а затем подошел к Пат-Раям. – Гаг же мне дебя называдь? Дылда?

– Меня зовут Лата, – буркнула она. – Давай перевяжу.

Закончив с паучником, Лата вопросительно глянула на меня, но я покачал головой. Если не считать царапин, пары синяков, сломанного ногтя да шишек на голове, я, как всегда, остался цел.

– А большой шум мы бодняли в городе, – довольным голосом заметил паучник. – Они-до счидают, чдо вы – шбионы Гленсуса. Гогда разберудся, чдо к чему… Ох и разозлядся на Его Боссовсдво. Небось решат набасдь на Зеленый замок.

Чоча медленно сел и произнес:

– Летягу, наверное, захватили. А может, он отправился по своим делам, не попрощавшись. Надо идти.

– Куда ты теперь? – спросил я у паучника, поднимаясь. – Будешь возвращаться?

– Сейчас нед, – ответил он, аккуратно сматывая лезвийный бич. – В город мне бога нельзя, надо переждадь. А вы гуда собираедесь?

– В Невод. Далеко до Невода, Чоча?

– Не очень. Скоро дотопаем.

Паучник решил:

– Дады я с вами, ежели не возражаеде. Ну что, идем?

Наша четверка скорым шагом – насколько позволяла Чочина нога – двигалась вперед, пересекая луга и рощи, взбираясь на пологие холмы и спускаясь в неглубокие долины. С серых небес иногда проливался мелкий дождик, ветер то стихал, то вновь принимался задирать разорванный подол последнего Латиного платья. Меня мучили жажда и голод. Лоб покрывала испарина, иногда начинало знобить – похмелье неприятная штука, хотя на свежем воздухе и проходит быстрее, особенно после водных процедур и разнообразных физических упражнений. Фенгол Смолкин так и не появился. Советчик молчал, как мертвый.

Зато Крантуазье оказался говоруном. Беспрерывно ругаясь и коверкая слова на свой паучниковый манер, он в подробностях поведал о перипетиях карьеры профессионального улбонокрада и о том, как лет тридцать назад первая группа ссыльных паучников строила Леринзье.

Чоча хромал все сильнее, видно, его нога и вправду здорово пострадала. Лата с сочувствием поглядывала на брата, а иногда с каким-то неопределенным выражением – на меня. Неутомимым и беззаботным оставался лишь Крант. Называя меня то «брадухой», то «браделлой», то «браданом», он закончил историю строительства Леринзье, рассказал про угон четырех улбонов из загона Большого Мануазье и только после этого замолк, явно радуясь тому, что столь чудесным образом избежал, казалось бы, неминуемой казни.

– Я хотел спросить, – подал голос Чоча. – Как это летяга выбрался из клетки и вытащил у паучника нож? Он, кажется, возник прямо в воздухе, а потом исчез…

– Смолкин проник в Шелуху, – ответил я. – Знаете, что это такое? И через нее добрался до Бабуазье. И не спрашивай, как он это сделал, потому что, когда я спросил то же самое, он начал рассказывать про особым образом задействованные участки мозга, про мутации и какой-то генетический код… Я ничего не понял и не смогу толком повторить.

– Интересно, как оно там, в Клипате, – задумчиво пробормотал Чоча.

– Во-во, – поддакнула Лата. – У нас в Нимбе был один знакомый художник-авангардист Лун Ресничка, помнишь, Чоча? Так он заглатывал пригоршни разных таблеток, нанюхивался какой-то гадости, вдобавок курил какую-то диковинную траву и к тому же еще вкалывал себе в вену что-то вообще умопомрачительное. Причем все это одновременно. И тоже отправлялся в Шелуху. Правда, не целиком, а только… мозгами. А потом, когда возвращался, рисовал такие картины, что жутко вспомнить. Но у него их хорошо покупали, особенно некоторые туристы и доктора из психбольниц.

– И что с ним стало? – поинтересовался паучник.

– Однажды накачал в себя столько разной дряни, что не смог вернуться. Тело его сейчас в какой-то частной клинике, а мозги по-прежнему – в Шелухе… Но картины он рисовал – закачаешься.

Паучник немного подумал и сказал:

– Ну и чдо? Задо у меня знагомый татуиробщиг… Во, смодриде… – Он до пупа расстегнул рубаху и продемонстрировал нам бездарно выполненную татуировку, изображавшую улбона, который кусал сам себя за хвост. В середине шедевра красовалась кривая узкоглазая рожа, навевающая неприятные мысли. Тварь в исполнении паучникового татуировщика более всего напоминала кусок шланга с глазами, а у рожи неестественно выпирала челюсть и перекашивало рот.

– Вод эдо, – Крант ткнул пальцем в улбона-самоеда, – Мировой Улбон, символизирующий бесгонечность Гонгломерада, а вод эдо, – палец ткнулся в образину, – эдо, мля, я! Шигарно, да? Чувсдбуеде философию?

– Ну и фигня, – констатировала Лата, но, к счастью, ее слова заглушил треск ломаемых Чочей кустов, и они не долетели до ушей напыжившегося от гордости паучника.

Мы вышли на берег большого неглубокого озера – из воды торчали стволы деревьев. У середины озера они росли гуще, между ними виднелись приземистые строения. Дождь как раз прекратился, серая водная гладь напоминала гигантское зеркало, в котором отражались облака.

– Пришли, – констатировал Чоча и устало опустился на землю.

– И что дальше? – спросил я.

Чоча сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул.

– Если не хотим плыть, то надо подождать, – пояснила Лата и дотронулась до воды ногой. – Не такая уж и холодная, но…

– Но плыть все равно не хочется, – заключил я, присаживаясь рядом с Пат-Раем. – Мои сапоги еще толком не успели высохнуть.

– Кстати! – Лата повернулась ко мне: – Насчет сапог. Ты, кажется, еще в Хоксусе выдвигал одно условие, помнишь? А раз так, то после того, что произошло на телеге… давай-ка…

– А что произошло на телеге? – уточнил я.

– Какое такое условие, сестра? – поинтересовался Чоча.

Лата осеклась, глянула на брата, затем на меня. Я перевел безмятежный взгляд с нее на Чочу и пожал плечами.

– Так о чем это вы? – переспросил Пат-Рай.

– Ни о чем, – буркнула Лата, зашла по щиколотки в воду и стала умываться.

– Гажись, гдо-до блывед, – просипел Крант.

Мы посмотрели. От строений между деревьями к нам действительно кто-то приближался.

– Надеюсь, тут прием будет не таким, как в Леринзье, – вполголоса пробормотал я.

– Нет, – подтвердил Чоча. – Большинство рыбаков – мои друзья.

– Я ж гоборил, вас бросто бриняли за шбионов Гленсуса, – добавил Крант. – А даг все обошлось бы мирно. Ходя догда вы не бобали бы в кледки и меня бовесили… Даг чдо нет худа без добра… Уй, е-мое, чтоб я сгис!!!

Я оглянулся. К нам подплыла и поднялась во весь рост в нескольких метрах от берега девушка с коротко и неровно подстриженными волосами… голая. Тряхнув головой, она с любопытством оглядела нас.

– Милка в своем репертуаре, – пробормотал Чоча.

– Вот бесстыдница, прости господи! – в сердцах воскликнула Лата.

– Пат-Раи, – не обращая внимания на их слова, задумчиво произнесла девушка. – Здравствуй, Лата… Здравствуй, Чоча, – поздоровалась она чистым беззаботным голосом. – Маленький паучник… – Взгляд голубых глаз, пройдясь по подбоченившемуся паучнику, остановился на мне: – И новый мальчик…

– Тьфу ты! – Лата топнула ногой, по озерной глади разошлись круги.

– Рыжий… – Так же безмятежно продолжала девочка, которая, кажется, привыкла вслух комментировать все, что видела. – Вам надо в Невод?

– Да, Милка, – подтвердил Чоча и встал. – Нам в Невод. Карась там?

– Там.

– А Маманя, Старик, Белафон?

– Все там. Там-там… Сегодня большая рыбалка была, а вечером надо рыбу в замок отвозить.

– Сегодня? Это удачно. Кто поплывет?

– Белафон.

– Ладно, Милка, пригони-ка нам лодку. И скажи Карасю, чтобы достал то, что я оставил ему на хранение. А Мамане – чтоб чего-нибудь состряпала.

– Хорошо… – Девушка окинула нас безоблачным взглядом и уплыла.

Чоча почесал затылок и несколько смущенно разъяснил нам с Крантом:

– Милка это… Девчонка Старика и Мамани. Не обращайте внимания, она всегда такая.

– Такая голая? – уточнил я.

– Нет, такая… беззаботная.

Милка вскоре возвратилась. Она сжимала зубами конец веревки, привязанной к небольшой плоскодонке. Над низким бортом торчали два весла. Совершенно не смущаясь, она встала, развернула лодку и толкнула ее кормой к берегу.

– Мама сварила уху. Горя играет. Остальные пакуют рыбу. Они все рады, что вы пришли в гости. Садитесь по двое. Я вернусь еще раз.

– Мы с Крантом поплывем первыми, – решил Чоча. – Рыбаки, в общем, не имеют ничего против паучников, но лучше будет, если я поприсутствую при знакомстве. Ты как, Крант?

– Все б борядге, браделла, – согласился паучник и прыгнул в лодку. – Вмесде, даг вмесде. Нигагих расовых бредрассудгов бродив вас, дылд, у меня нед.

Пока сопровождаемая Милкой плоскодонка курсировала между берегом и Неводом, я спросил:

– Ты упомянула какой-то Нимб. Что это? Из какой вы с Чочей реальности?

– Жемчужный Нимб, – сказала Лата. – Нижний.

– И что это означает?

– Там всего один город на реальность. Расположен в кратере давно потухшего вулкана. Он так называется – Жемчужный Нимб. И разделен на два сектора, Верхний и Нижний. Верхний сплошь заполнен гостиницами, борделями, казино, ипподромами, отелями, тотализаторами, лототронами всякими, кегельбанами, саунами… А в Нижнем живут люди… вроде нас. Этот Нимб, короче говоря, развлекательная реальность. Одни прожигают деньги, другие жизнь.

– А что прожигали вы с Чочей?

Она покосилась на меня и сказала:

– Твое какое дело? Я, между прочим, тоже кое-что хотела у тебя спросить.

– Они уже там…

Мы замолчали, увидев Милку с лодкой.

– Чоча познакомил паучника с нашими. Они садятся обедать. Спешите, а то вам ничего не достанется. Лата, ты с каждым днем становишься все красивее.

– Только не вставай! – поспешно сказала Лата и сама развернула лодку. – Сиди, где сидишь. Уиш, залазь! – скомандовала она, перешагивая через борт.

Мы вплыли под кроны деревьев. Лата сидела на корме, Милка плыла впереди, я греб. До нас донеслись струнные аккорды, и вскоре нос лодки во что-то уткнулся. Вытащив весла из уключин, я положил их на дно, встал и обернулся.

Между деревьями на коротких сваях возвышались помосты и строения жилого, полужилого и вовсе не жилого вида. Над покатыми крышами из труб поднимался дым и быстро рассеивался в наполненном влагой воздухе.

Милка вылезла на помост, привязала лодку и надела на себя нечто вроде короткой рубашки без рукавов и с широким воротом.

– Вон там-там… – Она помахала рукой в направлении сложенного из неотесанных бревен дома и ушла.

Я прыгнул на помост и помог влезть Лате. Музыка теперь звучала громче. Я пошел в обход дома, Лата двинулась за мной. Мы миновали дом и увидали Чочу с Крантом – они сидели за столом на высоких лавках и вовсю наворачивали что-то из глиняных мисок. У меня заурчало в животе.

– Лата, кликни Маманю, – попросил Чоча. – И позови Старика с Карасем.

Лата ушла в дом, а я взгромоздился рядом с Пат-Раем. Не поднимая головы, паучник подмигнул мне и облизнулся.

– Од дагая жрачга! – Он показал большой палец. – У нас в Леринзье рыбой не часто бобалуешься. Сюда еще чего-нибудь гребкого… Одбразднобадь осбобождение.

Из дома появились Лата и дородная тетенька в сером платье, обе с мисками и ложками в руках. Вглядевшись в лицо незнакомки, я признал в ней ту самую женщину, которую во время облавы видел на площади Хоксуса вместе с тремя детьми.

– Здрасьте! – сказал я, когда они подошли и поставили миски на стол. – Не узнаете меня?

– Что-то не припомню, милок, – прищурившись, ответила она. – Как звать?

– Уиш Салоник. – Я широко улыбнулся, что не помешало мне отправить в рот первую ложку восхитительно горячей ухи.

– Серьезно? Твои старики, видать, любили пошутить. Я – Маманя. Чоча, как поешь, иди в дом, не нравится мне твоя нога.

– Мне и самому она не нравится, – проворчал Пат-Рай.

К столу подошли двое рыбаков, одетые в одинаковые грязно-серые штаны и рубахи, один поплотнее и помоложе, а второй уже почти старик, худой как щепка и сутулый.

– Так вот, я говорю, просыпается она под утро, – хрипло рокотал второй.

– Это ж прям сил никаких не хватает! – возмутился первый. – В твои-то годы! Окстись, не порть гостям аппетит!

– Что наши годы… Как раз в самый раз. А аппетит после етого токмо улучшается.

– Карась, Старик, это – Уиш, новичок, – представил меня Чоча. – А это Крантуазье.

– Паучник, что ли? – уточнил Старик.

– Паучник. Имеешь что-нибудь против?

– Да вроде нет. По мне, хоть паучник, хоть фенгол, все едино. Никогда не видел паучниковых самок, однако…

Все были очень голодны, и с ухой мы покончили в два счета. После этого Чоча, Карась, Старик и Крант завели беседу, касавшуюся политики Хоксуса в отношении Кадара и Леринзье, а Лата с Маманей, прихватив пустые миски, удалились в дом и прикрыли за собой дверь.

Я взял у Карася табаку, свернул самокрутку, закурил и не спеша пошел в обход помоста. Струнные аккорды, звучавшие как ненавязчивый музыкальный фон во время действия пасторальной пьесы, стали громче и превратились в соответствующую обстановке минорную мелодию.

За широким сараем, где лежали перевернутые плоскодонки, открылся вид на озеро. Среди деревьев и помостов в воде бултыхался выводок детей, все голышом. Они залезали на нижние ветви и с визгом прыгали в воду, поднимая фонтаны брызг. Горячая уха согрела, но я все равно зябко поеживался. На мой взгляд, погода не располагала к купанию.

Я обошел сарай и увидел покачивавшуюся возле помоста лодку. В ней сидел молодой красавчик с длинными волосами и томным лицом. Он перебирал струны незнакомого мне инструмента, корпус которого напоминал цифру «8». Рядом, положив голову на его плечо, примостилась Милка. Оба не обратили на меня внимания.

Выплюнув самокрутку, я присел на краю помоста и опустил руку в воду. Она оказалась очень теплой, по-моему, даже теплее воздуха. Наверное, в озере били теплые источники.

– Уиш! – донеслось до меня, и я вернулся.

Чоча и Карась уже ушли. Судя по активной жестикуляции и тому, что рубаха Кранта была расстегнута до пупа, он в очередной раз рассказывал историю своей жизни и показывал рыбакам татуировку. Одетая в новое платье Лата показала мне в сторону дома. Кивнув, я прошел мимо.

Тусклый огонь свечи озарял высокий кувшин, три чашки, три листа пергамента и Чочу с Карасем, склонившихся над ними. Ногу Пат-Рая в несколько слоев перемотали серой материей.

– Сядь, Уиш. – Сморщившись, Чоча помассировал колено. – Сядь и смотри сюда…

Я сел, разглядывая пергаменты. Какие-то чертежи, надписи и стрелочки синего и красного цвета.

– Ну? – спросил я, наполняя третью чашку. – И чего это?

– План тайных ходов замка. Когда я еще служил там охранником, случайно наткнулся на дверь под ковром в лаборатории, где работал этот псих-изобретатель, Урбан Караф. Я как раз дежурил в коридоре второго этажа и знал, что в лаборатории никого нет… А потом вдруг из дверей появился Гленсус. Я успел спрятаться под лестницей, так что он меня не заметил и прошел мимо. Меня, конечно, это заинтересовало, ночью я обыскал лабораторию, ну и нашел эту дверь, а потом каждый раз, когда выдавалась возможность, изучал ходы и отмечал их на плане. Короче говоря, замок напичкан ими от крыши до фундамента.

Я отпил из чашки – это оказалось кислое крепкое вино с пряным привкусом, – разглядывая чертежи и надписи на пергаментах. Синие квадраты и кружки, разделенные на сектора. Почти в каждом имелись красные стрелочки и надписи вроде: «3-й кам. вниз от ок.», «В шкф.», «Под квр.».

Чоча стал показывать:

– Вот смотри… Каждый квадрат – это этаж одной из башен или какой-нибудь постройки. Тут я отметил все коридоры, залы, лестницы, в общем, все, что на этаже расположено, а красным цветом указываются потайные ходы… – Чоча вновь сморщился и осторожно потрогал ногу. – Пухнет, чтоб ее… И ноет… Маманя протерла рану и наложила компресс из каких-то трав, но, боюсь, к вечеру все равно не смогу ходить.

– Что означают надписи? – спросил я.

– Я ими отмечал какую-то примету, связанную с каждым лазом. Вот смотри… «В шкф.» – значит: ищи в шкафу. Помню, это в южной башне. Видишь, возле этого квадрата написано: «Ю.Б., 3-й эт.». Значит, южная башня, третий этаж. Там много заброшенных залов, где свалена старая рухлядь. В шкафу, за кучей тряпок я и нашел этот ход. Или вот… «Под квр.» – значит, дверь, скрытая под ковром… Понял систему?

Чувствуя сонливость, я отпил вина и сказал:

– В общем, да. А что это за кружки?

– Это – донжон, внутренняя башня. И пристройки вокруг нее. Как бы замок в замке. Донжон круглой формы, а это этажи… В башне есть скрытый осевой колодец с винтовой лестницей. А под крышей расположены камеры. К нескольким из них тоже ведут ходы.

– Камеры под крышей, а не в подвалах? – удивился я и зевнул.

– В подвалах сыро, холодно, так что их используют для хранения провизии на случай осады.

– И долго ты рисовал это? – подал голос Карась.

– Месяца полтора.

– На кого-нибудь за это время натыкался там? – спросил я.

– Пару раз слышал шаги, но не видел ни единого человека. О ходах, думаю, знает только Гленсус, ну, может быть, еще ученый… Но рядовые наемники точно ничего не знают.

– А где, по-твоему, может находиться КРЭН? И как вообще я попаду в замок?

– Ну, камень Гленсус отдаст Урбану Карафу, а вот что тот с ним станет делать… Скорее всего, он продолжает работать в той же лаборатории, первым делом надо проверить ее. Она находится на втором этаже, вот в этом крыле… – Пат-Рай указал соответствующее место на плане. – Видишь, тут написано «Лаб.», а рядом – «Склд». Склад, а вернее, кладовка, там хранится форма наемников. Если попадешь туда, лучше переоденься – твои шмотки привлекают внимание. А в лабораторию ведет ход отсюда, с третьего этажа… – Он вновь показал на плане. – Ну а насчет того, как попасть в замок… Карась, объясни ему.

Рыбак заговорил:

– Там пара ворот, обычные и речные. Один из рукавов Песчанки протекает через замок, а между этим озером и Песчанкой протока. Иногда кто-нибудь из наших отправляется туда с рыбой… Что-то вроде дани, которую мы платим, чтобы наемники нас не трогали. Сейчас Его Боссовство приказал доставить больше обычного. К нему, по слухам, прибывают купцы из Кидара, у них там рыбы почти нету. Ты спрячешься в лодке под корзиной с рыбой, а я отвезу тебя в замок.

– Лодку-то проверяют? – спросил я, опять зевая.

– Это уже мои заботы. К тому времени, как приплывем, станет совсем темно, так что, может, у тебя и получится пробраться в замок незамеченным.

– Наемников много, – добавил Чоча. – И не все они знают друг друга. Ты в случае чего говори, что недавно работаешь на Гленсуса.

– Значит, Чоча, ты не поплывешь со мной?

– Посмотрим еще, – буркнул он, укладываясь на лавке. – Спрячь это.

Я свернул пергамент, сунул в карман за подкладку и последовал примеру Чочи, напоследок спросив:

– Когда поплывем, Карась?

– Как темнеть начнет. Можешь спать пока.

– Ладно, – сказал я и почти сразу заснул.

– Никуда не пойдешь! – произнес голос. – Совсем сдурел?

Я открыл глаза и сел, моргая. В комнате было полутемно, на столе в глиняной плошке оплывала свеча. На соседней лавке сидел Пат-Рай, а над ним, уперев руки в бока, возвышалась Маманя.

– Посмотри на свою ногу! – вещала она. – Коряга, а не нога! Компресс, что я положила, поможет, но не так же быстро. А пока ты не ходок, понял меня, Чочарио Пат-Рай?

Чоча перевел хмурый взгляд с нее на меня и пожал плечами. Я понял это так, что он смирился. Наверное, во всем Хоксусе, да чего там во всей Ссылке, Маманя – единственный человек, способный заставить Чочу изменить принятое решение. Я потянулся, встал и прошелся по комнате, искоса разглядывая Пат-Рая. Даже в полутьме можно было различить, насколько бледно его лицо. Конечно, идея отправиться в замок с Чочей кажется привлекательной – он лучше меня разбирался в составленном им же самим плане и местной ситуации, да и в драке, уж если на то пошло, без особого напряга мог положить минимум четверых таких, как я, но… Если он в вправду едва ходит, то станет лишь обузой.

Сделав глоток из кувшина, я сказал:

– Что ж поделать, Чоча, придется мне идти одному.

Маманя подняла указательный палец и одобрительно произнесла:

– Во! Прислушайся, Пат-Рай. И рыжие иногда говорят дельные вещи.

– Но ты разобрался в плане? – уточнил Чоча.

– Более или менее. Где Лата?

Чоча улегся обратно на лавку.

– У нее, по-моему, есть в Неводе ухажер, какой-то молодой рыбак. Может, пошла к нему. Ну, Салоник, – не вставая, он протянул руку, – отправляйся в замок один. Удачи.

Пожав руку, я сказал: «Будь здоров», – кивнул Мамане и вышел из хижины. Небо Ссылки, и раньше не отличавшееся богатством красок, окончательно посерело. Стало ощутимо холоднее, над водой поднимался пар.

Возле помоста покачивалась длинная плоскодонка с высокими бортами, заставленная плетеными верейками. В лодке ближе к носу стоял Карась с веслами в руках. На помосте торчал Старик, а Крант сидел на корточках. Когда я подошел, паучник вскочил и произнес:

– Слышь, браделла, я не знаю, для чего дебе бонадобилось в Зеленый замог, но, если хочешь, я боблыву с добой.

– Ну, это ни к чему, – возразил я.

– Уверен?

– Конечно. Если я еще так-сяк могу сойти за наемника, то ты…

– Эдо таг, – согласился он. – Но я могу бригрывать дебя.

– Лучше не надо, Крант.

– Лады. Не буду насдаивать, не даг уж я дуда и рвусь. Догда бусдь Свядая Веревга оберегаед дебя, брадуха. Можед, еще всдредимся.

Крант со Стариком ушли. Я окинул прощальным взглядом помост, желая заодно увидеть Лату, но – увы. Даже проводить не пришла… Ну и ладно, решил я, поворачиваясь к лодке.

– Давай, что ли… – Полускрытый корзинами Карась уже устанавливал весла в уключинах. – Пора двигать.

Я занес ногу над бортом, и в этот момент кое-кто давно молчавший решил напомнить о себе. В голове возникла знакомая дрожь, а затем раздался медленный, словно бы уставший голос РСЧ – реле случайных чисел:

– Пятнадцать миллионов шестьсот сорок одна тысяча шестьсот шестнадцать… Процесс личностного проецирования завершен.

Вновь дрожь.

Голос Советчика пронзительно и отчетливо пропищал:

– Быть иль не быть?

Потеряв от неожиданности равновесие, я рухнул на дно лодки, перевернув несколько корзин. Лодка сильно качнулась.

– Залез? – уточнил Карась. – Ну, поплыли…

Я не обратил внимания на его слова.

Рядом под корзинами лежала Лата и, щурясь, смотрела на меня.

Глава 15

– Он что, все время говорит стихами?

– Он все время говорит, и все время стихами!

Мы лежачи бок о бок на дне лодки, окруженные стеной корзин, и глядели в темное небо. Тихо поплескивала вода, со стороны носа, где расположился Карась, доносился скрип уключин.

– А что именно? Я имею в виду, какие стихи?

– Понятия не имею. Никогда не разбирался в сти… Ну, гад, опять!

– В реке, – машинально поправил я.

– Что ты сказал?

– Это я ему…

– А что он сказал?

– Ерунду. Любовь, моряк, маяк и мрак.

– Оптимистические стихи. Он их, что ли, сам сочиняет?

– Да нет. Советчик сиро… спроецировался в какую-то книжку и, как я понимаю, теперь может выдавать только куски из этой книжки. И угораздило же его попасть в книгу со стихами. Попался бы мне тот, кто все эти стихи написал!

– А я люблю стихи, – заявила Лата. – Не все, конечно, но про любовь – люблю.

– А я люблю темное пиво и высоких брюнеток, так что с того?

Лата вздохнула:

– В тебе романтики примерно столько, сколько у старой бандерши. Ты однобокий.

– Это я-то однобокий? Я многогранен, как граненый стакан.

– Как стакан с темным пивом? – уточнила она.

Мы постепенно возвращались к привычному стилю общения, но сейчас у меня совсем не было настроения обмениваться колкостями, так что я повернулся на бок и просунул руку под голову Латы.

– Эй, чего это ты? – удивилась она.

– Видишь, какое дело… Там, наверху, эти, – сказал я проникновенно, – звездочки. А тут, внизу… мы с тобой.

– Ну, так что дальше?

– Тебе удобно? – Я придвинулся, рассматривая ее сверху, с довольно-таки близкого расстояния.

Посмотрев на ее волосы, я уточнил:

– Желтой.

– Что желтой?

– Так, к слову.

– Опять чушь несешь?

Мы помолчали, и я спросил:

– Почему ты тоже решила плыть?

Лата замялась:

– Ну… Мне, в общем, всегда хотелось находиться в гуще событий. Я очень любопытная. А тут, знаешь, какая скука, особенно после Нижнего Нимба?

– Не знаю. Сам я пока что скуки не испытывал, даже наоборот. И это все? – Я придвинулся еще ближе.

– Все! – с вызовом ответила Лата. – Что, интересно, ты хотел еще услышать?

– Ну, я подумал…

– Что – подумал? – возмутилась она. – Что у меня коленки трясутся в твоем присутствии? Так вот, это полная чепуха… – Тут наконец она поняла, как близко я придвинулся, и Лата решительно приказала: – Немедленно отодвинься. Я, мля, порядочная девушка.

Порядочна и хороша собой?

Порядочности тесно с красотой.

Вместо ответа я склонился ниже.

– Слышишь, Рыжий! – быстро заговорила она. – Ты ж любишь высоких брюнеток, а я, если заметил, маленькая и почти блон…

– Зря, конечно, ты поплыла со мной, – через некоторое время произнес я.

– Знаешь что! – Лата уперлась ладонями в мою грудь и отпихнула. – Можно сказать, получил, чего хотел, а теперь заявляешь, что я зря поплыла.

– Ну, нельзя сказать, что получил все…

– Я хотела сказать, в разумных пределах.

– Нет, с одной стороны, я рад… Сама понимаешь почему. Но с другой стороны, в замке ты мне ничем не поможешь. Скорее, наоборот, помешаешь. У меня там будет время заботиться только о себе самом.

– Вы с Чочей явно нашли друг друга – оба натуральные мужские шовинисты. Неужто до сих пор не понял, что я не кисейная барышня? Я сама могу о себе позаботиться. И вообще, в замок я заходить не собираюсь. Спрячусь где-нибудь снаружи, пока ты не выйдешь. А если не выйдешь или станет опасно, смоюсь без тебя.

Мы помолчали, затем она спросила:

– Слушай, а раньше, до начала всего этого, ты действительно вообще ничего не знал о Сопредельных Реальностях?

Я нахмурился, ведь только что подумал о том же.

– Нет.

– И… какие ощущения?

– Это как… Ну, понимаешь, трудно объяснить. Короче, у меня такое впечатление, что я сидел в комнате… в маленькой темной комнате. То есть мне казалось, что я нахожусь в маленькой темной комнате. Света почти нет, только тусклый светильник, так что я вижу лишь узкий освещенный круг, в котором нахожусь. А потом, когда я прилетел на станцию, когда мне рассказали, что к чему, потом я попал в Зенит, сюда… Словно светильник вдруг начал гореть ярче, все сильнее и сильнее, очень много света, и я вдруг обнаруживаю, что узкая комната – не комната, что я нахожусь в центре огромного зала, такого, что и стен не видно, потолок очень высокий, вокруг какие-то переходы, множество дверей, и куда они ведут – неизвестно. И все вокруг залито светом, хочется встать и побродить вокруг, изучить то, что озаряет этот свет… Ты. э… понимаешь меня?

Подумав, она ответила:

– Да, кажется, понимаю.

Лодка поплыла быстрее – мы достигли Песчанки.

– Кстати, а Карась знает, что ты здесь? – спросил я.

– Когда я пряталась под корзинами, он, по-моему, не видел, но теперь…

Я поднялся на колени и выглянул. Было уже совсем темно, фигура рыбака смутно виднелась на носу.

– Эй, Карась! – негромко позвал я. – Долго еще?

– Не-а, – ответил он после паузы. – Сейчас повернем в протоку, а оттуда до замка рукой подать. Вы теперь не больно-то шебуршите. И прикройтесь корзинами на всяк случай.

– Слышала указания? – спросил я, укладываясь обратно и подтягивая к себе корзину. – Скоро приплывем.

К тому времени, когда лодка покинула русло Песчанки, свернув в один из рукавов, мы успели завалить себя корзинами и теперь лежали, прижавшись друг к другу так, что я ощущал дыхание Латы на своей щеке. Советчик на какое-то время умолк. Я спросил:

– Чем вы с Чочей занимались в Жемчужном Нимбе? И как познакомились со Свеном Гленсусом? Расскажи, мне интересно.

– Мы были каталами, – ответила она. – Карточными кагалами. Знаешь, что это значит?

– Подделывали географические карты? Зачем?

– Какой ты все-таки, Уиш, олух! Лопух с окраины. Мы просто…

– Да знаю, – перебил я ухмыляясь. – У нас в Ливии тоже играют в карты и тоже есть люди, зарабатывающие на жульничестве. Это я пошутил.

– Очень смешно, обхохочешься. Ну и шути себе дальше, – буркнула Лата и замолчала.

– Ладно, не обижайся. Просто я нервничаю, вот и не могу заткнуться. Так при чем тут Гленсус?

– Чиновники Эгиды, тем более высокооплачиваемые, отдыхают обычно на разных фешенебельных курортах, но Гленсус вечно крутился в игорных домах Нимба. Он был заядлым игроком… как это называется… па-то-ло-ги-чес-ким. Ну и вот, как-то в «Треф-Рубине» – это такой дорогой игровой клуб – заприметил меня и влюбился. Я, между прочим, когда надеваю мини-юбку, да туфли на шпильках, да какую-нибудь блузку с вырезом до пупа, да немного подкрашусь, да побрякушки нацеплю, то выгляжу – о-го-го! – Она сделала паузу, ожидая соответствующего комплимента, и я собрался даже его произнести… но передумал. Не было у меня к этому делу ни привычки, ни особого таланта, так что Лата сделала комплимент сама себе: – То есть я и сейчас, конечно, выгляжу очень даже замечательно… Между прочим, ты и правда натуральный хам! – добавила она как бы в скобках. – Так о чем это я? Да, Гленсус стал ко мне подъезжать, а Чоча, естественно, тут как тут. Несколько раз по-крупному обыграл его, пока я глазки строила и попой крутила…

– Значит, он использовал младшую сестренку, как…

– Ничего не использовал, – перебила Лата. – Во-первых, это была моя идея, Чоча поначалу не соглашался. А во-вторых, я сама дала Гленсусу понять, что вроде как еще того… в смысле, ни разу не того… Ну, короче, ты усек, ни того ни сего… И вела себя по принципу: «Смотреть можно, трогать – нельзя». От этого он окончательно потерял голову и стал проигрывать раз за разом…

– О женщины, вам имя – вероломство!

– …Еще бы, важный дядька из Эгиды и какая-то девчонка из Нижнего Нимба, которая по идее должна сомлеть от одного его взгляда… А потом Гленсус и еще два человека, изобретатель Мак Маклер и бандит Ван Кралевски, ограбили инкассаторский фургон Эгиды на несколько миллионов деков… То есть о том, кто ограбил, стало известно позже, мы с Чочей только заметили, что у Гленсуса вдруг опять появились деньги, но, конечно, не связали одно с другим. К тому времени Гленсус уже втюрился в меня по уши, несколько раз катал на классном прайтере и даже подарил платиновую брошку с брюлликами… у меня ее потом конфисковали, как этот… вещдок. Наконец я сказала Чоче, что с Гленсусом пора завязывать, потому как мне все труднее становится от него отбиваться. Мы решили, что они сыграют в последний раз по максимальным ставкам, а потом сделаем ноги… уедем на пару месяцев куда-нибудь подальше, в курортную реальность. Денег-то у нас тогда было навалом. Но во время игры нас повязали вместе с Гленсусом. Оказывается, они, после того как ограбили фургон, договорились, что начнут тратить деньги только через несколько лет, чтобы их не выследили. Помимо денег они еще украли из фургона платину и матрицы энергонакопителей. Спрятали их в Прорве – это такая гора рядом с островом Нимбом, а деньги разделили. Но Гленсус не сдержался и стал сразу же швыряться девронами направо и налево. Так его и отследили, а уж через него вышли на Маклера и Кралевски. И получилось, что, когда Гленсуса брали, мы находились рядом, вот они и нас прихватили. К ограблению Эгиды мы, конечно, не имели никакого отношения, но Гленсус указал на нас как на сообщников… то ли с перепугу, то ли решил потянуть нас… Ну, меня в основном, за собой… Ну вот, а уже здесь Маклер сумел отстроить свою машину и смылся из Вне Закона вместе с Кралевски. Но Свена они не взяли с собой. Наверное, наказали его за то, что из-за него Эгида их отыскала. Что ты молчишь?

– Думаю. Говоришь, их было трое, и Маклер с Кралевски смылись из Ссылки? Интересная история. Теперь мне все более-менее становится ясно.

– Что тебе ясно?

– Не важно. Как-нибудь потом расскажу.

Над водой звуки разносятся далеко, и мне показалось, что помимо плеска волн и скрипа уключин теперь слышно что-то еще. Я рискнул слегка раздвинуть корзины и выглянуть.

Впереди темнела громада замка, его стены возвышались слева и справа от берегов, речку перекрывали решетчатые ворота. Возле берега из воды торчал столб с круглой площадкой. На площадке кто-то сидел. Я опять спрятался.

Послышался голос:

– Стой! Кто плывет?

– Ты, Дрюм, сколько торчишь здесь, – заворчал Карась, – а все глупые вопросы задавать не разучился.

– Как разговариваешь с наемником Его Боссовства? Плыви сюда, рыбий потрох, я должон твое корыто обыскать!

Под корзинами Лата сжала мой локоть.

– Ага! – сказал Карась, ничуть не устрашенный. – Обыскать, значит? Ты ж из звена Плутарха? Так у него именины послезавтра, он меня попросил подвести рыбки для братвы, чтобы отпраздновать подобающе. Заказал рыбы не в счет нашей дани Его Боссовству, а так, по-приятельски. Эка я ему скажу, что, мол, обидел меня его верный дружбан детка-Дрюм, а потому не хочется мне лишний раз тудой-сюдой мимо твоей рожи курсировать…

Воцарилась тишина, видимо, детка-Дрюм обдумывал личные перспективы в свете изложенных Карасем фактов. Довольно быстро он принял решение и крикнул:

– Эй, Балик, слышь, что ли?

– Чего тебе, детка? – донеслось с другой стороны ворот.

– Я не детка! – заорал наемник. – Меня Дрюмом кличут! Открывай ворота, олух, рыбу везут!

Балик тоже оказался не лыком шит, а может, обиделся на «олуха». Последовал ответ:

– За такой нехороший базар ты ответишь. Пароль?

– Какой пароль?! – осерчал вконец Дрюм. – Ты че, моего голоса не знаешь? Открывай, говорю!

– Гутарят, война скоро будет. Может, ты и не детка-Дрюм вовсе, а какой-нибудь шпиен из Кидара? Пароль!

– Ну вот что, служивые, – вмешался в их дружеский диалог Карась. – Время позднее, так что я прям сейчас домой плыть буду. Без меня там очень жена скучает, и еще одна женщина тоже… У Его Боссовства сегодня ночью какой-то банкет, так что когда гости без рыбы да икры останутся, он из вас самих икру сделает. Ну, покедова!

Скрипнула уключина, и лодка качнулась.

– Стой, Карась! – вякнул Балик из-за решетки. – Не шустри, щас отопру.

Послышался лязг, потом снова скрип, только более громкий и низкий; лодка закачалась на мелких волнах и наконец поплыла. Отпустив мой локоть, Лата перевела дух.

– Слышь, Балик, – донеслось до нас сзади, после того как мы проплыли через ворота. – У Плутарха что, и правда послезавтра день ангела? Что ж он, гад, меня не пригласил?

– Ты, детка, завсегда среди братвы умом выделялся, – ответствовал Балик. – А теперь, я погляжу, уже полным чампиеном стал. Плутарх, по-твоему, кем до Ссылки был?

– Медвежатником?

– Сам ты медвежатник, тумбочка без дверцы! Налетчиком он был да скокарем. А послезавтра чей день?

– Ну, чей?

– Календарь надо читать, детка. Послезавтра день святого Фармазона. А день святого Бени аж на следующий месяц приходится.

Уключины скрипели, лодка плыла дальше, и последующий крик Дрюма донесся до нас уже в приглушенном виде:

– Ах, я дундук! – вопил детка. – Карась, обманул, гад!

Спустя какое-то время рыбак сказал:

– Эй, вылазьте потихоньку.

Раздвинув корзины, мы осторожно перебрались ближе к носу. Стало светлее, огни факелов выхватывали из темноты части контрфорсов и башен, пирс, фрагменты внешней стены и невысокий крутой берег, по которому бродили личности в сером. Выбрав место, где наемники не шастали, Карась подгреб к берегу и кивнул нам:

– Приплыли.

– Карась, у тебя не будет неприятностей с этим Дрюмом, когда станешь возвращаться? – спросила Лата, вслед за мной перебираясь на берег.

– Ха! Ежели б все мои неприятности возникали из-за таких мозгляков, я бы и в Ссылку никогда не попал.

– Спасибо, – сказала Лата.

Рыбак еще раз кивнул, оттолкнулся веслом от берега и погреб дальше.

Мы присели в чахлых кустах.

– Что теперь? – спросила Лата.

Впереди возвышалась стена со множеством окон и дверей. Там горели факелы, и я пригляделся.

Открыты были только две двери – в одну как раз какой-то парень вволок тушу неизвестного мне животного, а возле второй стоял, покачиваясь, невысокий коренастый наемник. Перед ним на земле возвышались ящики.

– Дело в том, – произнес я, вытаскивая из потайного кармана план и разворачивая его, – что здесь, по-моему, отмечены только внутренние ходы, во всяком случае, я не вижу ни одного, ведущего от реки. Ты была когда-нибудь внутри?

– Ты что? Если бы я забрела туда, то назад бы уже не вышла. Чоча, правда, много рассказывал. Кажется, вон та дверь ведет на кухню. Слышишь звон?

– Слышу. А вторая? Я имею в виду ту, что тоже открыта.

– Не знаю.

Я сложил пергамент. Коренастый наемник качнулся, что-то достал из кармана, поднес ко рту и громко забулькал. Раздались голоса, из темноты появились несколько серых фигур.

– Ну што так долго, Плутарх? – заворчал коренастый и икнул.

– Да тамось рыбак приплыл, – ответил чей-то голос. – Пришлось корзины таскать. А ты, Полпинты, уже в норме, а?

– Я завсегда в норме.

Тем временем другие наемники подняли несколько ящиков.

– Куда тащить-то?

– На второй этаж, к раболатории, – пояснил Полпинты. – Складете возле двери и возвращайтесь за другими. Я после поднимусь, отопру.

– Лучше бы помог, – проворчал кто-то.

– Работа у меня иная, – надменно заметил Полпинты, вновь булькнул и вытер ладонью губы.

– Знаем мы твою работу. Налакаешься, как верблюд, и дрыхнешь под телегами.

– Топай, топай! – ответил Полпинты беззлобно. – С ящиками – ик! – осторожно, когда еще на другую посылку наткнемся.

– Что за посылка? – тихо спросил я у Латы.

– Наверное, контрабанда макрофагов. Чоча говорил, у Гленсуса большая бригада занимается ее поисками.

– А еще Чоча говорил, что камень вполне может находиться в лаборатории, куда и потащат эти ящики. Отвлечь бы их всех…

– Как?

– Знаю как. Ты разденься – я отвернусь, обещаю – и покажись им. Женщин тут, судя по всему, мало, может, и вовсе нет, так что они заинтересуются, подойдут глянуть поближе, что у тебя к чему, ну а ты – ходу. Они, конечно, за тобой… Я и проскочу.

Лата даже не стала возмущаться, так что мне не пришлось пояснять, что это я так шучу.

– Полпинты, дай хлебнуть, – донесся голос Плутарха.

– Пойди хлебни из речки, ежели приспичило, – посоветовал коренастый.

Носильщики вернулись и опять взялись за ящики, но потом один из них сказал:

– Во, гляньте, прилетели наконец.

Все, включая нас с Латой, задрали головы.

В небе над замковой стеной одна за другой гасли звезды – из-за стены медленно выплывало что-то большое и длинное.

Я ошарашенно прошептал:

– Это чего?

– Торговый дирижабль из Кидара, – ответила Лата.

– Во дают! – Я вспомнил точку, двигавшуюся со стороны Кидара, которую видел, когда вылез из шара-клетки в Леринзье.

– Ну, чего стали? – повысил голос Полпинты. – Летающих кидарских сарделей никогда не видали? Шевелитесь…

Наемники, ворча, взялись за ящики и вновь скрылись в замке.

– Как же они смогли поднять такую махину в воздух?

– Наши, которые бывали в Кидаре, рассказывали, что у них там есть гейзеры, из которых брызжет кипяток и выходит вонючий газ. Этим газом они наполняют здоровые мешки, и те летают…

Дирижабль уже полностью показался из-за стены и теперь медленно опускался. Рассматривая его, Плутарх и Полпинты отошли от двери.

– Ты все возле начальства трешься, – сказал Плутарх. – Скажи, и впрямь война будет?

– Ходют такие разговоры, – согласился Полпинты.

Теперь оба стояли спинами к ящикам и вполоборота к нам. Я быстро зашептал:

– Сиди здесь. Если станет опасно, спрячься в этой кухне или у речки под берегом, там, где нас высадил Карась.

– Ты быстрее, Уиш, – ответила Лата. – У тебя осталось мало времени.

Подумав, что впереди у меня еще вся ночь, то есть часов шесть-семь, я, пригнувшись, вылез из кустов, подбежал к ящикам, схватил один из них и за секунду до того, как налюбовавшиеся дирижаблем Полпинты с Плутархом обернулись, нырнул за дверь.

Здесь были тускло освещенный коридор и широкая лестница с неровными ступенями. Из коридора доносилось эхо голосов, с лестницы – звук шагов. Я взвалил ящик на плечо, придал лицу хмурое выражение и двинулся по лестнице. Ящик оказался довольно легким, шел я быстро и успел преодолеть один пролет, когда вверху появились наемники. Посмотрев на меня без особого интереса, они прошли мимо. Один спросил:

– Много там еще?

– Не, – буркнул я, стараясь держать ящик так, чтобы прикрыть лицо.

Когда они скрылись за поворотом лестницы, я ускорил шаг и выскочил на второй этаж. Опять коридор с рядом дверей, возле одной лежали ящики. Опустив рядом свою ношу, я подергал ручку. Заперто. Оглядевшись, я добрался до конца коридора, где обнаружил еще одну лестницу. Раздался шум шагов, я поспешно двинулся назад. В коридоре вновь появились наемники, с ними Полпинты и Плутарх. Пока я приближался, Полпинты успел достать связку ключей, позвякивая, выбрал один и отпер дверь.

– Заносите… ик! – распорядился он. – Складывайте у стены, справа.

– Свет хоть бы включил, – проворчал кто-то.

– Нечаво вам там пялиться, – заявил Полпинты. – Это хозяйства Урбана. Да и не знаю я, как там свет включается.

Вяло переругиваясь, наемники стали затаскивать ящики. Я с деловым видом подошел, про себя моля всех известных мне богов, чтобы среди наемников не оказалось никого, кто мог видеть меня во время потасовки на причале и погоне на велотелегах. Полпинты поворотился на каблуках, моргая мутными глазенками.

– Ты кто? – спросил он.

– Призрак прошлого рождества, – буркнул я, хватаясь за ящик.

– Что-то раньше я тебя не видал… – Он пьяно качнулся, окидывая меня взглядом. – Откуда такой прикид? Почему не в форме?

– Пойди проспись, Полпинты. – Сжимая ящик, я шагнул к двери. – Мы сегодня в Хоксусе были, запамятовал, что ли? Там я эти шмотки снял с одного новичка.

Пропустив пару наемников, я вошел внутрь. Факелы здесь не горели, очень тусклый свет падал сквозь дверной проем да из единственного окна в противоположной стене. Я медленно пошел вправо, столкнулся с каким-то наемником, рыкнул ему в лицо: «Осторожно, фраер!» – получил в ответ несильный удар локтем по ребрам и стал боком пробираться вдоль стены. В льющемся сзади слабом свете сновали серые фигуры, слышались сопение и шарканье ног. Я уткнулся плечом в стену и, прижав к ней ладонь одной руки, а вторую выставив перед собой, двинулся дальше. Тени в дверном проеме перестали мелькать, я ускорил шаг. Раздался голос Полпинты:

– Все вышли?

Я присел и замер.

– А где тот… в кожаных шузах?

– Кто?

– Ну этот… рыжий шибзик…

В проеме возникла коренастая фигура.

– Рыжий!

Я молчал.

– Ты, Полпинты, попей еще немного, – посоветовал какой-то наемник. – Так тебе не только рыжие шибзики, тебе малиновые ящерки мерещиться начнут.

Полпинты громко произнес:

– Ну вот, если кто здеся затихарился, так я теперича дверь запираю. По-другому отсюда не выйти. Когда Урбан кого-то в своей раболатории найдет, то Его Боссовству сразу нажалуется, а Его Боссовство из такого отвязанного смельчака отбивную котлету сделает. Все ясно?

Дверь захлопнулась, и стало темно.

Я-то думал, попасть в замок будет трудно, а оказалось – раз плюнуть.

Почему-то эта легкость внушала беспокойство.

Глава 16

Я стоял возле окна, прислонившись плечом к стеклу (в замке Его Боссовства были стекла, а не лиловая пленка) и держал перед глазами лист грубого пергамента. Освещение оставляло желать лучшего, но все же кое-что я различал. Со двора доносился шум, но внутри стояла гробовая тишина, и это вдруг напомнило мне далекое время…

Далекое?

Вернее сказать, еще и суток не прошло…

…Да, то далекое время, когда я сидел один в темном сельском доме и прислушивался к равномерному скрипу половиц за стеной.

Положив план на подоконник, я склонился над ним.

– Ага… – машинально сказал я.

Итак, пристройка, второй этаж…

Я нашел соответствующее место на плане… И выпрямился.

Еще в лодке у меня возникло впечатление, что Советчик не просто треплется, но пытается как-то реагировать на происходящее. Может быть, стоит попытаться установить с ним какое-нибудь подобие взаимопонимания? Я почесал затылок и сказал:

– Эй, ты что-то хотел сказать мне?

Молчание.

– Возможно, мне показалось, но, по-моему, ты имел в виду, что вот, мол, пока всё спокойно, но скоро может начаться черт-те чего, да?

– Значит, ты теперь можешь говорить только стихами? И стихи только из книжки в которую ты, гм… спроецировался?

Тишина. Наверное, он не смог подобрать нужных строк.

– А вернуться обратно ты можешь? Или, к примеру, сам сочинить что-нибудь подходящее?

– Се выше разуменья моего…

– Другими словами, тебя на это не программировали. Но если ты самостоятельно влез туда, то почему не способен вылезти?

– Наверное, опять фактор-икс? А как вообще твои впечатления? Ну, я имею в виду, когда торчишь внутри какого-то стихотворения, прыгаешь со строчки на строчку и можешь говорить только стихами?

Я не ожидал такой реакции на свой вопрос – ну он и разошелся!

– Ладно, ладно, успокойся…

– …Как иглы на взъяренном дикобразе! – заключил он.

– Страсти-то какие. Лучше молчи. Я вообще-то не очень люблю стихи. Наверное, потому, что никогда их не читал. А может, и наоборот… Не важно. Так вот, описываю обстановку: я нахожусь в замке Свена Гленсуса. Чоча Пат-Рай повредил ногу и не смог идти со мной, Лата Пат-Рай ждет где-то внизу… Если еще ждет. У меня есть план тайных ходов замка. Сейчас я нахожусь на втором этаже одной из пристроек в запертой снаружи лаборатории и пытаюсь найти какую-нибудь скрытую дверь или что-нибудь в этом роде и… и… и вот ее уже нашел! – с воодушевлением закончил я, тыча пальцем в пергамент. – Точно, Чоча ведь говорил про дверь под ковром. Здесь так и написано. «Под квр.», а дальше – «ряд. со шкф.», то есть «рядом со шкафом»… М-да, а где шкаф?

Я попытался что-нибудь разглядеть.

В темноте проступали очертания отдельных предметов меблировки, но слишком расплывчатые, чтобы понять, где среди них шкаф.

Я медленно двинулся вперед и – разве можно было ожидать чего-нибудь другого? – немедленно стукнулся головой обо что-то твердое и острое.

– Пробил башку? – отреагировал Советчик.

– Трамтарарам! – Я потер лоб. – Ну что за невезение у нас в последнее время!

– На колпаке фортуны мы не шишка.

– Зато у меня на лбу теперь будет шишка.

Он стал говорить, меняя высоту голоса, как будто два человека вели диалог:

– Не на колпаке – но и не на подошве ее башмаков?..

– Ни то и ни другое.

– Так вы живете ниже поясницы, в сосредоточенье милостей ее?

– Мы занимаем место скромное, как должно.

– О конечно, она особа непотребная.

– Ну, ну, – сказал я. – Веселым малым был тот, кто написал эти стихи.

Впрочем, столкновение имело один положительный результат. То, обо что я ударился, оказалось углом шкафа, и вскоре выяснилось, что это как раз нужный мне шкаф. Я обошел ею и нащупал на стене ворсистую поверхность. Тут Советчик заголосил:

– Поторопись, нам промедленье – гибель!

Как черный рок, зловещий, неотступный…

– Чего это ты? – спросил я, и тут в замке входной двери скрипнул ключ. Я рывком поднял ковер, нырнул под него и принялся ощупывать стену.

Дверь открылась, кто-то вошел в лабораторию, а я ощутил под пальцами одной руки вертикальную щель и, секундой позже, под пальцами другой – вторую.

Дверь полуметровой ширины. Я толкнул ее.

– Где выключатель? – проблеял незнакомый голос. Звук шагов стал громче. Дверь не открывалась. Я просунул пальцы в щели и потянул ее на себя. Ни с места.

– А, вот он! – Раздался щелчок, послышалось гудение, над ковром вспыхнул яркий белый свет.

Я замер размышляя.

Дверь не открывалась ни вперед ни назад, но она не могла откатываться вправо или влево, там ведь щели…

Звук шагов возобновился.

Ладно, значит, вверх или вниз. Если вверх, то стена над ковром должна быть шире, чтобы скрывать появление двери, а расширять стену рискованно, это заметно…

Шаги звучали уже возле самого шкафа.

После того как я нажал вниз, дверь легко и бесшумно опустилась.

Я шагнул вперед. Ковер лег на место.

Почти минуту я стоял не шевелясь, гадая, успел ли человек заметить меня, и осваиваясь с новым освещением. Вернее, с почти полным отсутствием оного, за одним небольшим исключением – тонким лучиком света, проходящим через отверстие в ковре и упершимся мне в грудь, после того как я обернулся.

– Погасла свечка – дальше темнота, – печально сообщил Советчик.

– Тонкое замечание, – прошептал я, наклоняясь к отверстию.

Яркий белый свет имел электрическую природу, шел от светильников, похожих на те, что были на РД-станции. Электричество, видимо, производила динамо-машина, находившаяся где-то под полом, откуда доносилось гудение. Шкаф мешал рассмотреть лабораторию, но те устройства, которые я увидел, тоже напоминали аппараты со станции.

Посередине лаборатории сидел и болтал ногами маленький толстенький человечек с круглым розовым лицом и в очках.

Нет, это не Свен Гленсус, решил я.

Незнакомец вскочил, подсеменил к принесенным ящикам и стал раскурочивать один из них. Движения его были порывистые, дерганые.

– Проволока, ага, – быстро произнес он. – А-лю-минь! А тут? Изоляция… Ага, ага… Фьють, фьють… Тпру! Это что? Пань-пань-пань… Предохранители, ого! Здесь у нас что?.. Фьють, фьють…

Беспрерывно что-то бормоча, насвистывая, причмокивая, производя множество звуков и ненужных телодвижений, человек перенес содержимое ящика на стол и принялся что-то там делать, но что именно, я разглядеть не мог.

– Контакт А к контакту Бэ, – доносилось до меня. – Штекер Вэ в гнездо Гэ… Понь-понь-понь… Подходит, м-да… Фьють, фьють… Ах-ха! Готово!..

Толстяк повернулся, сжимая в руках клубок разноцветных проводов и незнакомых мне деталей. Он метнулся к устройству, в котором я признал деформационную машину, но только очень неказистую с виду и без кристалла-энергонакопителя в месте пересечения штанг.

– Готово. Ага, ага!

Незнакомец повернул что-то, на консоли управления зажглись разноцветные лампочки.

– Хорошо! – сказал он. – Мо-ло-дец!

Дверь открылась, и в лабораторию вошел еще один человек, полная противоположность толстяка.

Тот был маленький и плотный, этот – длинный и худой, тот – с залысинами, этот – обладатель длинных каштановых волос, собранных на затылке в хвост, у того лицо круглое и розовое, у этого – вытянутое, бледное, с носом, напоминающим птичий клюв.

– Что за мужчина – восковой красавчик!

– Урбан! – рявкнул вошедший за спиной толстяка. – Работаете?

Толстяк подскочил, охнул, развернулся на толстых коротких ножках и возмущенно заблеял:

– Ах-ха! Вы когда-нибудь убьете меня своими выходками!

Гость довольно осклабился, сел в кресло, положил ногу на ногу и спросил:

– Сделали корреляционный блок?

– Сделал, ага. – Урбан Караф взгромоздился на стул и опять заболтал ногами.

– Функционирует?

– Функци… пашет как бык! Ага.

– Это хорошо.

– Понь-понь-понь…

– Я хотел спросить… – начал длинный, но толстяк перебил его:

– Это вы, Гленсус, виноваты в том, что мы до сих пор торчим здесь! Вы, вы, вы!

Длинный поморщился, а я приник к отверстию. Итак, этот крючконосый субъект – Его Боссовство Свен Гленсус собственной персоной. Мой, видимо, самый опасный враг в Ссылке. Невероятно, как такому худосочному дылде аристократической внешности удалось захватить здесь власть и подчинить себе стольких бандюг.

– Все вы – изобретатели, художники, литераторы, всякие творческие личности, – заговорил Гленсус, – чокнутый какой-то народ. В чем это я виноват?

– Почему вы отправляете в другие реальности местных аборигенов и разных уголовников, вместо того чтобы переправиться туда самому… вместе со мной? Теперь, когда нужное количество КРЭНов уже накоплено?

– Я вам тысячу раз объяснял. Что мы имеем в данный момент? Реальность Вне Закона, которая черная и «плюс на минус», да?

– И что с того?

– То есть из нее крайне сложно выбраться…

– Сложно, но можно, – ответствовал толстяк. – Этот ваш Мак Маклер вместе с Кралевски сумели удрать, да что-то вас забыли с собой прихватить. И я тоже нашел способ. Правда, кристаллы горят после двух-трех деформаций, но все же деформации происходят! Ага?

– Ага, ага… Только есть одно возражение. Кто вы, по-вашему, такой?

Урбан стукнул себя в грудь:

– Знаменитый ученый Урбан Караф! Неповторимый и единственный.

– Не то. Ссыльный ученый Караф. А я – ссыльный чиновник Гленсус. Что мы будем делать в сопредельных реальностях? Как жить? Ну, и кроме того, поверьте, как только Эгида узнает о нашем побеге – а рано или поздно она об этом узнает, – нас немедленно водворят обратно, предварительно позаботившись, чтобы возможности для второй попытки не было. У меня не будет ни замка, ни наемников, у вас лаборатории и защиты. Вас устраивает подобная перспектива?

– Только эта перспектива и сдерживает меня. – Ученый погрустнел и перестал болтать ногами. – А то бы я давно отсюда…

– Правильно, это крепко сдерживающий фактор. Теперь вернемся к тому, что мы имеем. Машина, сконструированная моим бывшим компаньоном-изобретателем, заблокирована, и воспользоваться ею мы не можем…

– Умная голова Мак Маклер, ага, – вновь перебил Урбан. – Наверное, даже такой же талантище, как и я… Редчайший случай! Принципиально новый способ деформации – без кристалла. Невероятно! Главное, он исхитрился, имея в своем распоряжении только посылки макрофагов, создать устройство на принципиально новой схеме.

– Вы работали с ней? – спросил Гленсус, и оба посмотрели на стоящую в углу металлическую тумбочку с кнопками и переключателями. Рядом на полу лежала круглая пластина, соединенная с тумбочкой переплетающимися проводами.

– Работал, – ответил наконец ученый. – Глухо, ага. Я не могу снять его блокировку. Рискую сжечь все устройство.

– Обманули они меня… – Гленсус нахмурился и покачал головой. – Выбраться из Ссылки мы можем, но слишком велика вероятность, что нас поймают и вернут обратно. Кроме того, теперь в Конгломерате у нас не будет средств к существованию. А это ваше изобретение…

Урбан воскликнул:

– Это мое изобретение? Я как будто слышу нотки снисходительности? Это мое гениальное изобретение! – Он вскочил и в возбуждении забегал вокруг стула. – Неискушенному уму идея может показаться простой, но на самом деле… Даже моему необузданному гению понадобились вся его мощь, весь масштаб и напор, чтобы догадаться сплавить несколько кристаллов, увеличив таким образом энергию деформации. Найти способ, как сплавить КРЭНы, тоже было невероятно тяжело, но главное – сама идея! Чем больше энергия, тем легче деформировать ткань реальности. Ах! Ух! Как просто и как гениально!

– Да-да, – кисло согласился Гленсус. – Чудесно. Но только благодаря мне в вашем распоряжении имеется эта лаборатория. И именно мои ребята регулярно отправляются на разведку, выискивая контрабандные посылки. Если бы не это, не было бы у вас ни оборудования, ни инструментов – и чего бы тогда стоила ваша идея?

Толстяк остыл так же быстро, как и возбудился.

– Конгломерат велик, – промямлил он. – Мы могли бы затереться где-нибудь на Окраине…

– Что бы мы там делали? Вы бы согласились провести оставшуюся жизнь, не имея возможности заниматься тем, чем привыкли? Думаю, нет. Мы должны покинуть Вне Закона сильными, а где взять силу? – Гленсус широко развел руки. – Она вокруг нас! Ссыльные преступники. Убийцы, грабители, воры… И ни один из них не любит Эгиду. Из кого, как не из них, можно сколотить великолепную армию? Мощную, жестокую, непобедимую, в конце концов. И большая часть этой армии уже есть. Мне всегда удавалась роль лидера, настоящего полководца, знаете ли. Во мне есть лидерская жилка, командирская, так сказать, изюминка, эдакая… такая… – Он пощелкал пальцами. – М-да… А если к ссыльным добавить одноглазых, самых мерзостных созданий во всем Конгломерате… О, тогда мы будем действительно непобедимы!

– Знаю, знаю, – сказал Урбан. – У вас пунктик – хотите захватить Эгиду со своей шарашкой.

– Кто посмеет помешать нам? Технически Эгида, конечно, лучше вооружена, но она погрязла в бюрократии, внутренних интригах, она – колосс на глиняных ногах.

– Вы неоднократно излагали мне свои маниакальные планы, хватит…

– Захватить весь Конгломерат, может быть, и несбыточная мечта. Но захватить Зенит – уже полдела. Никто не ожидает, что в самом сердце Эгиды может появиться вражеский десант…

Ученый широко зевнул.

Гленсус осекся и несколько секунд глядел на собеседника затуманенными глазами, потом вытер губы и достал из кармана кристалл.

За стеной я напрягся и скрипнул зубами. Возможно, КРЭНы не отличались один от другого, но почему-то я был уверен, что этот – мой.

Его Боссовство сказал:

– Чеккари, мой агент, оказался жадным, как и все они, – скрылся по возвращении в Ссылку. Пришлось устроить облаву. Мои ребята даже сумели проникнуть в подземелье под городом, большая удача. Держите. – Он перебросил Урбану КРЭН. – Много вам еще осталось?

– Немного, нет. Скоро я смогу добиться того, чтобы общая мощность кристаллогрозди позволила пройти через область деформации большой массе…

– Поспешите, Урбан Караф, – произнес Гленсус, вставая. – Только что прибыл торговый дирижабль из Кидара. Я еще толком не успел переговорить со своим агентом из их команды, но он сообщил, что две недели назад у кидарского эмира началась глубокая депрессия и вылечить ее удалось лишь после того, как четвертый дворцовый лекарь – троих предыдущих повесили – посоветовал эмиру объявить войну Хоксусу. То есть мне. Так что теперь их армия приближается.

– До Кидара далеко, – заметил ученый.

– Да, но они уже в пути и находятся гораздо ближе, чем я думал. Так что торопитесь.

– А, не давите на меня! Я и так делаю все, что могу.

– Ну и продолжайте в том же духе… – С этими словами Свен Гленсус вышел из лаборатории и закрыл за собой дверь.

Сжимая кристалл в руке, Караф встал со стула. Я внимательно наблюдал за ним.

Ученый послонялся по лаборатории, зевнул, подошел к шкафу и извлек оттуда что-то, поначалу напомнившее мне огромную виноградную гроздь. Приглядевшись, я понял, что это множество КРЭНов, каким-то образом соединенных между собой. Караф водрузил «гроздь» на стол и стал вертеть так и сяк мой кристалл, прикладывая его к «грозди» с разных сторон. Я испугался, что ученый сейчас «припаяет» его к остальным, – а как потом мне его оторвать? – но Караф ничего такого не сделал, а лишь, рискуя свалиться, залез на штанга деформационной машины, водрузил «гроздь», неловко слез, полюбовался своей работой, опять зевнул и, небрежно бросив мой кристалл на стол, направился к двери.

Я замер.

Урбан Караф остановился возле двери и нажал на утопленный в стену круглый белый диск. Гудение динамо под полом смолкло, белый свет померк. Дверь открылась, пропустив темную фигуру, и закрылась вновь. Щелкнул замок – я остался один.

Вскоре свет в лаборатории ярко горел, динамо монотонно жужжало под полом, а я сидел в кресле, еще хранившем тепло тела Его Боссовства, с кристаллом в руках. Включать свет было, конечно, не слишком разумно, но свечки или спичек я не нашел и потому решил рискнуть.

Наконец-то я заполучил то, из-за чего, собственно говоря, и угодил сюда. КРЭН был чуть тепловатым, гладким и тускло светился.

– Ты ведь Советчик, а, Советчик? – спросил я, подбрасывая кристалл на ладони. – Ну так займитесь своим прямым делом. Советуй. Мы имеем очень простой расклад. Комната, запертая снаружи, изнутри открыть ее я не могу. Уже пробовал. Я сижу в этой самой комнате с искомым кристаллом в руках. До того, как дефзонд швырнет меня через реальности прямо в лапы чиновников Эгиды, осталось… – Я посмотрел на таймер. – Неизвестно, сколько осталось, но, во всяком случае, в моем распоряжении ночь. Что мне делать?

Советчик молчал.

– Ну, можешь подобрать соответствующий стишок?

– А умнее ты ничего ляпнуть не мог? – спросил я. – Ладно, придется, как обычно, думать самому. Может, стоит вообще остаться здесь? Нет. Не стоит. До утра сюда может зайти кто угодно. Тогда другой вариант – заползти под ковер, опустить дверь и, скажем, лечь где-нибудь под стеной в темноте… Но, с другой стороны, вдруг там тоже кто-нибудь появится? Раз об этих ходах знал Чоча, то вполне могут знать и другие. Шанс, конечно, маленький, но все же будет очень обидно попасться сейчас, когда кристалл у меня. Ну, и еще одно. Внизу, скорее всего, до сих пор торчит Лата. Зачем она поперлась со мной, я не понимаю, но будет как-то неудобно бросить ее. Или удобно?

– Какие проникновенные строки. Ладно, если все-таки идти за Латой, то вновь возникает вопрос: как выйти из лаборатории?

– Всем правит небо, – поделился Советчик.

– Да, я в курсе. Но это, прямо скажем, не совет. Итак, есть два варианта. Можно опять залезть под ковер, а можно попытаться вылезти через окно. Под ковром я уже был, там темно, ничего не видно, а у меня нет ни свечи, ни светильника… Теперь окно: там высоко, внизу каменный двор и наемники. Правда, за окном есть карниз – я его видел, когда выглядывал. Так что, попробовать окно?

Он молчал. Я спрятал пергамент с планом в карман за подкладкой куртки, сунул КРЭН за пазуху, выключил свет, – раскрыл окно и выглянул наружу. Чуть ли не половину замкового двора теперь занимал дирижабль – прямоугольная платформа на двух напоминающих гигантские сосиски баллонах-кулях. Смутно различимые в факельном свете люди что-то сгружали с него.

Советчик отмалчивался, делать было нечего. Придерживаясь за край окна, я перекинул ноги через подоконник и стал медленно опускать их, пока не почувствовал под ступнями карниз. Я осторожно двинулся по нему, всем своим естеством стараясь слиться с каменной стеной.

Рядом раздалось сдержанное покашливание. Я замер и поднял голову. Надо мной парила худощавая фигура в алых– подтяжках.

– Смолкин, – пробормотал я. – Давно не виделись.

Глава 17

Продолжая осторожно передвигать ноги, я тихо спросил:

– Куда это вы подевались?

– Я немного отстал, – зашептал он. – Меня атаковали двое паучников, и, спасаясь от них, я потерял вас. Нашли КРЭН, Салоник?

Не отвечая, я заглянул в соседнее окно. Внутри темно и ничего не видно.

– Нашли? – повторил он.

Можно было бы соврать, но я не видел для этого причин и подтвердил:

– Он у меня.

Фенгол опустился ниже.

– Пожалуйста, покажите.

Я сделал еще один шаг, кое-как извернулся, схватился за оконную раму и подергал.

– Зачем вам? Никогда раньше не видели?

Окно оказалось заперто, естественно изнутри, и я двинулся дальше. Из-под сапог падали мелкие камешки и беззвучно исчезали во тьме. Снизу доносились приглушенные голоса и смех, подо мной прыгали тени, передвигались фигурки наемников и кидарских торговцев, красными бутонами колыхались огни факелов и, чуть в стороне, темнела неподвижная масса дирижабля.

– Отдадите его мне? – решился наконец фенгол.

Второе окно – и тоже заперто. Насколько я мог видеть, карниз тянулся до угла, но что, если и все остальные окна…

– Зачем вам камень, Смолкин? – спросил я. – Если вы хотите нарушить планы Гленсуса, то ничего не выйдет. У его изобретателя еще куча кристаллов.

– В самом деле? Почему же вы не украли все или хотя бы несколько?

– Да потому, что мне и нужен всего-то один.

– Но для чего ему столько кристаллов?

– Этот изобретатель как-то сращивает их. Гленсус хочет выйти из Ссылки со всей компашкой и захватить Зенит.

– Сращивание кристаллов? Ведь такие опыты, по-моему, уже проводились и привели к крупной катастрофе… Не важно, дело не в планах Гленсуса. Дело в том, что не только наемники ищут контрабандные посылки. Некоторое время назад к нам тоже попала одна из них. И мы продолжаем поиски. С помощью КРЭНа и некоторого уже имеющегося в нашем распоряжении оборудования мы попробуем построить деформационную машину.

Я тем временем прошел мимо третьего, так же запертого окна, и теперь между мной и краем стены оставалось всего одно. Смолкин летел рядом.

– Добывайте камень сами.

– Сейчас вы находитесь не в самом выгодном положении, Салоник… Если я… если я силой отберу у вас КРЭН?

Ого, подумал я, фенгол пытается показать свои молочные зубки! Исходи угроза от кого-нибудь другого, к ней стоило бы прислушаться, так как я действительно пребывал не в самой выигрышной позиции. Но в устах фенгола это звучало не страшнее комариного писка.

– Вы, Смолкин, молчали ли бы лучше в марлечку, – посоветовал я, чувствуя, что створка очередного окна наконец-то сдвигается под моей рукой. – Тоже мне, гроза Конгломерата. Может, у вас девять пядей во лбу, но в каком бы положении я ни был, вам со мной не совладать, чурка вы летающая.

– И все же, – начал он приближаясь.

Локтем одной руки я вдавил створку внутрь, другую вытянул и, схватив фенгола за подтяжки, натянул их до предела, а затем отпустил.

Подтяжки со звонким шлепком ударили Смолкина в грудь. Он завращался в воздухе по часовой стрелке, медленно уплывая от меня во тьму и жалобно бормоча: «Ну зачем вы так…» Я уселся на подоконник, перекинул ноги и сказал вдогонку:

– Окно в лабораторию еще открыто. Свет там электрический, выключатель возле двери. Там еще осталось много кристаллов, дерзайте…

Вдоль стен узкой комнаты стояли стеллажи. Прикрыв окно, я подошел к двери в противоположном конце и ощупал ручку. Простое нажатие ни к чему не привело, но под ручкой обнаружилась выступающая кругляшка. Понажимав на нее и подергав в разные стороны, я услышал короткий щелчок, после чего дверь открылась. За ней – уже знакомый коридор, к счастью пустой. На противоположной стене горел факел, и, открыв дверь пошире, я сумел разглядеть, что собой представляет помещение.

Оказалось, что это та самая кладовая, о которой упоминал Чоча. На стеллажах лежала аккуратно свернутая форма наемников. Обмундирования было немало. Вспомнив совет Чочи, я нашел более-менее подходящее по размеру, прикрыл дверь и быстро переоделся. Обувь здесь не держали, да я бы, наверное, и не согласился расстаться со своими сапогами. Кроме того, раз Полпинты поверил моей байке, то почему бы не поверить и другим…

Выйдя в коридор, я остановился и приложил палец ко лбу. У меня возникло ощущение, будто я о чем-то позабыл, но, хоть удавись, не мог вспомнить, что именно. Покачав головой, двинулся дальше и, достигнув каменной лестницы, по которой поднялся сюда, услышал голоса наверху. Один из них показался знакомым. Стараясь ступать как можно тише, я поднялся на один пролет и выглянул из-за перил.

– Да, это плохо, – донеслось до меня. – Так, говоришь, на горбатых животных, которые быстро ходят и мало пьют?

– Точно, Ваше Боссовство.

В поле зрения появились Свен Гленсус и высокий человек, в широченных красных шароварах, с обнаженным могучим торсом и таким количеством цепочек, цепей, браслетов и колец, что их хватило бы на большой гарем. Следом топали два наемника.

– И скоро они будут здесь?

– Да, уже скоро. И два по пять летучих кораблей вчера отправились в путь.

– Эх, не вовремя! – воскликнул Гленсус.

– Я хочу напомнить, Ваше Боссовство…

– Я ничего не забыл, Стурласана.

Разговаривая, они свернули в коридор второго этажа и скрылись из виду. Дождавшись, когда голоса стихнут, я стал подниматься. Лестница вывела к еще одному коридору – короткому, с единственной распахнутой дверью в конце. Малец в грязном фартуке как раз входил в нее с подносом. Когда он скрылся, я подошел ближе. Осторожно заглянув, увидел ярко освещенный зал с длинным, заставленным посудой столом, вокруг которого суетились несколько поварят.

– Это не про тебя, парень, – произнес голос за спиной, и я обернулся. Передо мной стоял еще один повар в фартуке.

– Чего? – спросил я.

– Хочешь поживиться с хозяйского стола? Мы от этого быстро отучаем. Кто старший в твоем звене?

– Плутарх, – сказал я. – А твое какое дело?

– А такое, что как расскажу сейчас Плутарху, где ты шляешься…

Я перебил:

– Давай, стучи. Получишь от Плутарха по шее – и что дальше?

– В общем, вали отсюда, наемник!

Я пожал плечами, вернулся на лестницу и поднялся еще на один, последний пролет. Опять коридор, только на этот раз длинный, с двумя рядами дверей. Его перегораживала ржавая решетка.

Ближайшая дверь в левом ряду была полуоткрыта. Из-за нее раздался визг, и в коридор кубарем вылетела волосатая фигура. Я присел за перилами. Фигура ударилась о противоположную стену и метнулась к решетке. Из двери вышли двое – Полпинты с закатанными рукавами и незнакомый наемник. Убегавший от них одноглазый, не переставая верещать, вцепился в решетку и затряс ее, приникнув мордой к просвету между прутьями. Мочки левого уха у него не было, под единственным глазом синел фингал.

– Будешь знать, как крысятничать, – сказал Полпинты, вместе с напарником приближаясь к циклопу сзади. – Шибко вумный, да? – Он съездил Меченому кулаком по уху. Взвизгнув, циклоп стукнулся лбом о решетку.

Не выпрямляясь, я попятился, достиг лестницы и стал спускаться. Несколькими пролетами ниже и одним коридором левее запахло съестным.

На первом этаже поварята и девицы с разными кухонными причиндалами в руках вбегали и выбегали из наполненного пряным дымом помещения. Внутри за столами и шкафчиками виднелось распахнутое настежь окно. Я быстро направился к нему, но, не сделав и нескольких шагов, остановился – до меня донеслось:

– Недавно здесь, да? Что-то раньше я тебя не видел, милая…

Кивнув самому себе, я повернулся.

В закутке между печью и разделочным столом среди жаркого марева виднелись две фигуры.

Лата, успевшая где-то раздобыть фартук, стояла перед столом и, насколько я мог разглядеть, делала вид, будто что-то режет. Повар со здоровенным животищем пристроился рядом.

– И это удивительно, что я тебя не видел, – продолжал он развивать свою мысль. – Потому как на службу принимаю тут я. Кухня – моя епархия.

Лата пожала плечами.

– Хотя, конечно, такое и могло случиться, но это все равно ничего не меняет, дочь моя. Все новенькие послушницы в этой кулинарной обители долженствуют пройти отбор через меня, местного, так сказать, настоятеля. Натурально, во славу Господа… Сечешь, в чем сей отбор заключается?

– Отстаньте, папаша, – сказала Лата.

– Во имя мощей святых, как истинно глаголешь, дочь моя! – я теперича и есть твой, так сказать, папаша. В духовном, конечно, смысле. Сколько лет тебе, милая?

– Сорок, – буркнула Лата.

– Неисповедимы пути господни, ибо выглядишь ты младше. Али посмела ложью осквернить уста? Покайся мне, грешная… Что ж, приступим во имя Пресвятой Девы…

Широченная длань повара ухватила Лату ниже спины. Лата ахнула, попыталась отпихнуться плечом, но повар лишь благостно улыбнулся и обхватил ее другой рукой.

– Папаша! – завопила Лата. – А ну, отвалите к разтакой деве!

Я подошел ближе и увидел лежащий на столе массивный половник. Это мне кое-что напомнило… Не такую уж и давнюю ситуацию.

– Бог в помощь! – сказал я, беря из стоящей рядом с половником тарелки кусок пирога.

Они разом оглянулись.

– Проваливай, сын мой, – заворчал повар. – Ты не ко времени.

Я откусил от пирога, прожевал, положил остаток в тарелку, взял половник и ударил повара по лбу. Он сжал пискнувшую Лату, отпустил и шагнул ко мне. Я ударил еще раз. Он упал.

– Аминь, – сказал я. – Стоит только отлучиться на полчаса, как ты заводишь шашни со всякими религиозными маньяками…

– Кажется, у них там что-то случилось, – прошептала Лата.

Мы сидели в тех же самых кустах недалеко от протекающей через Зеленый замок речки и наблюдали за происходящим вокруг.

А вокруг царили суета и полная неразбериха. В большинстве окон зажегся свет, речные ворота крепко заперли, по двору туда-сюда слонялись вооруженные наемники, заглядывая во все закоулки. Нас пока не обнаружили, но, судя по всему, это был вопрос нескольких минут.

– Да уж, – нервно согласился я. – По-моему, мы уверенно можем утверждать, что у них там совершенно точно что-то случилось.

– Как ты думаешь, кого они ищут?

– Ну, в некотором роде, думаю, они ищут нас… Меня, во всяком случае. Рыжего красавца в желтых сапогах, укравшего КРЭН из лаборатории Урбана Карафа. Меня заметили, еще когда я только заносил туда ящик, а потом либо изобретатель зачем-то вернулся, либо твой кавалер на кухне поднял шум, либо и то и другое…

– Вот, кстати, покажи мне кристалл, – вспомнила она.

Я достал из-за пазухи КРЭН, показал ей… и в этот момент вспомнил, что именно забыл в кладовой.

– Красивый, – вздохнула Лата.

– Прекрасный, – поправил я. – «Прекрасен ты – нет и пятна на тебе…» – Я спрятал кристалл обратно.

– Нас вот-вот поймают. Эх, жаль, нет с нами Чочи!

– А что бы сейчас сделал Чоча?

– Чоча… Слушай, Уиш, а ведь у тебя остался план тайных ходов замка. Если хоть один из них выходит наружу, мы можем там спрятаться и отсидеться, пока…

– Не думаю, – возразил я.

– Почему?

– Эти ходы не такие уж и тайные. Если о них узнал твой братец, то почему бы не знать и другим?

– Глупости. Как ни крути, это все равно лучше, чем торчать здесь, зная, что в любую секунду…

– Ну, и кроме того, я забыл план в своей куртке за подкладкой, когда переодевался…

– …сюда могут загля… а? Тьфу на тебя, Салоник! Чего ты морочишь мне голову?

Да, нет спора.

Безумье сильных требует надзора.

– О, Советчик разродился, – обрадовался я. – Советчик, слышишь меня?

– Он самый, принц, и верный ваш слуга.

– Ну-ну, я вряд ли принц. Советуй: что нам теперь делать?

Молчание.

– Вот и вся от тебя польза. Ладно, через минуту – бежим.

– Как это? Прямо в лапы наемников?

– Ты что, не наблюдала за тем, что происходит вокруг? Если наблюдала, то, может быть, заметила, что вот та большая штуковина – дирижабль из Кидара. И он скоро взлетит. – Я замолчал, вглядываясь в происходящее рядом с дирижаблем. – Взлетит… взлетать… Они собираются взлетать прямо сейчас!

– Ну так что?

– А, Святой Деметриус! – зашипел я, хватая Лату за локоть и выскакивая из кустов. – Бежим!

Человек в красных шароварах, заносящий по узкому трапу увесистый тюк, был последним – я-то думал, у нас есть еще пара минут.

Сразу же после того, как мы побежали, кидарец достиг платформы, сбросил тюк на палубу и стал втягивать трап наверх.

Мы промчались мимо группы изумленных наемников, в одном из которых я узнал Плутарха. До дирижабля оставалось немного, когда раздалась приглушенная команда. Сзади уже доносились взволнованные голоса и шлепанье босых пяток по земле.

Канат, которым дирижабль был приторочен к большому дереву, перерубили, на землю с платформы упало несколько тяжелых валунов, и дирижабль стал подниматься.

– А-а-а! – взревел я. – Не успеваем!

Тут произошло нечто неожиданное.

Раздался визг, над платформой взметнулась невидимая раньше лапа катапульты. Комок желтого гудящего огня, прочертив яркую дугу в черном небе, с грохотом и звоном влетел в одно из окон замка, озарив его изнутри снопом искр.

Дрз-з! Дрз-з! Сработало еще несколько катапульт, двор наполнился прыгающим светом и суматошными криками.

Когда мы достигли дирижабля, нижняя его часть уже поднялась над землей. Емкости, сделанные из грубой шершавой материи, были перетянуты сетью толстых веревок, с помощью которых и крепились к платформе.

Я схватился за одну из веревок, Лата схватилась за меня, и через мгновение наши ноги оторвались от земли. Мы повисли качаясь. Я просунул ступни под веревки, Лата отцепилась от моей талии и повторила маневр. Стало немного легче. Теперь мы висели, прицепившись к дирижаблю, как улитки к днищу корабля.

– Что дальше? – сквозь зубы прошипела Лата.

– Ползем. Вперед и вверх.

Ползти вот так, перехватывая то одной, то другой рукой неподатливые веревки и понимая, что твои ноги каждую секунду могут выскользнуть и ты повиснешь, болтаясь на высоте… Не знаю, на какой высоте, но в любом случае достаточной для того, чтобы расшибиться в лепешку… В общем, это было очень тяжело. Наверное, Лате приходилось похуже моего, хотя, с другой стороны, она ведь и весила меньше.

Поверхность емкостей тянулась, казалось, бесконечно, но все же из горизонтальной она постепенно перешла в наклонную, а затем и в вертикальную. В конце концов мы достигли того места, где уже можно было стоять, прижавшись спиной и упершись пятками в одну из веревок. Несколько выше емкости вплотную подходили к деревянной платформе, край которой теперь выступал над нашими головами. Не знаю, как Лата, а я вспотел, руки дрожали.

– Ты понял, что это было? – спросила она, тяжело дыша. – Я имею в виду огонь, выстрелы?

Я пояснил:

– Кидар собирается начать войну с Хоксусом, армия их эмира уже на подходе, может, будет здесь завтра. Этот дирижабль последний. Ну и, наверное, они решили устроить перед отлетом диверсию, может, рассчитывают, что в замке начнется пожар, паника…

– Откуда ты все это знаешь?

– Вообще-то я подслушал…

– Ага, подслушал… – Она кивнула с таким видом, будто никакого другого способа добычи сведений от меня и не ожидала. – Надо ж было так лопухнуться, забыть план в старой одежде. Из-за этого теперь мы должны торчать здесь. Ладно, что будем делать дальше?

– Делать дальше? – переспросил я.

– Ну, я имею в виду, вот мы здесь стоим, холодно, неудобно, ветер дует…

– А по-моему, неплохое место. Никого нет, мы, так сказать, наедине…

– Нетушки, – перебила она. – Я, конечно, люблю экзотику, но не до такой степени. И потом, я боюсь высоты. И ноги у меня болят.

– А ты закрой глаза. И я могу помассировать тебе лодыжки, икры и…

– Уиш Салоник! – повысила голос Лана. – Ты понял, что я сказала?

Я смирился:

– Хорошо, хорошо… Раз не хочешь стоять тут, значит, надо залезть на платформу.

– Что за бредовая идея – цепляться к этому дирижаблю! Неужели нельзя было найти другой выход?

– Поверь мне, нет.

– Да откуда ты знаешь?

– Да оттуда, что я всегда вижу все, что происходит вокруг. И всегда… ну, почти всегда, действую единственно верным способом.

– Ух-ух, какой жутко крутой парень! Теперь тебе положено нахмурить брови и эдак спокойно произнести: «Риск – мое ремесло»… Балбес!

– Ах так? А кто, интересно, вытащил вас с братом из той речки, когда вы оба тонули? А кто спас в Леринзье?

– А кто втравил нас во все это?

– Я вас не втравливал. Чоча сам вызвался помочь, а ты потащилась с нами в Невод и потом сюда за мной – до сих пор не уразумею, для чего? Нам с тобой вообще нельзя оставаться наедине дольше десяти… нет, пяти минут и разговаривать при этом. А то мы все время сбиваемся на одну и ту же тему. А если уж остались, то надо не разговаривать, а заниматься чем-нибудь другим. Другое у нас, по-моему, получается лучше. Теперь слушай мою команду! Значит, нам надо вылезти вверх…

– Как вылезти? От этого места до края платформы вон какое расстояние.

– Правильно, но в задней части есть люк.

– А если он закрыт? Заперт сверху на засов?

– Бессмысленно в летящем дирижабле. Кто в воздухе может залезть…

– Но мы-то здесь, – сказала она.

Я обдумал ее заявление и ответил:

– Убедила. Остаемся на месте.

Лата пнула меня локтем по ребрам и, осторожно переступая по веревке, боком двинулась в направлении кормы. Я последовал за ней. Таким манером мы передвигались минут пять и в конце концов оказались под прямоугольным люком в платформе.

– Ты ничего не слышишь сверху? – спросил я. – Нам следует по возможности забраться так, чтобы никто не заметил.

Лата послушала и сказала:

– Не, вроде тихо…

– Эта платформа большая и сейчас должна быть завалена товаром из Хоксуса, во всяком случае я надеюсь на это. И кроме того, из замка я видел, что там куча каких-то надстроек. Спрятаться будет легко, главное, чтобы никто не заметил, пока мы будем залезать… – Я уперся в люк и толкнул его.

Он не поддался.

Я толкнул сильнее, над люком что-то скрипнуло, потом зазвенело.

– Уиш, – сказала Лата – по-моему, он все-таки закрыт.

– Странно, – начал я. – Какой, Зарустра меня возьми, смысл…

– Кто там? – спросили сверху.

Люк распахнулся, сильные руки подхватили сначала меня, потом Лату, и вытащили нас на платформу.

Я не удивился, когда увидел гиганта в красных шароварах, того, который разговаривал с Его Боссовством в замке. Перед глазами мелькнули смуглое, заросшее щетиной лицо, черные курчавые волосы и мохнатые брови, а затем он отпустил меня, и я плюхнулся задом на палубу.

С Латой кидарец обошелся нежнее – сжимая ее за бока, медленно повернул, разглядывая со всех сторон, а затем так же медленно поставил.

– О-о-о! – воскликнул гигант таким тоном, как будто впервые в жизни узрел особь противоположного пола. – Женщина!

– Уиш! – слабо пискнула Лата, но мое внимание к тому времени привлекло нечто другое.

Небо над темным горизонтом за спиной кидарца посветлело.

Я встал и на всякий случай протер глаза.

Не было никаких сомнений – светало.

– Ну и что это, по-вашему, значит? – спросил я.

Гигант поворотился, звеня цепочками, и глянул на восток.

– А что? – радостно осведомился он.

– Светает, – пояснил я. – Светает!

– Так и есть, дорогой. День опять победил черную армию тьмы, и блистающее светило вскоре вновь воссияет над грешным миром. Навевает поэтические чувства, правда?

– Поэтические чувства? – возопил я. – Катись ты со своими поэтическими чувствами! По моим подсчетам, ночь началась меньше четырех часов назад!

– Да, в Хоксусе ночи покороче, чем в родном Кидаре, но и у нас они не длятся дольше пяти-шести часов в это время года. Зато какой длинный день!

– Ну?! – завопил я, глядя на светлеющее небо. – Так, да?! Вот так вот?! Но это значит, что у меня осталось что-то около часа!!!

Глава 18 ОКОЛО ЧАСА

– Не знаю, о чем ты говоришь, милок, – заявил гигант. – Но вот это, – он похлопал волосатой ручищей Лату по спине, – это вот мне нравится. – После чего с широкой улыбкой добавил: – Будешь моей любимой наложницей.

– Уиш! – холодно сказала Лата. – Говоришь, ты вытаскивал нас из разных ситуаций? Так вот, сейчас как раз такая ситуация, из которой надо вытаскивать.

Я продолжал страдать:

– Ночь длится всего четыре часа. Значит, прошло гораздо больше времени, чем я думал. Что за дрянная, занюханная, поганая реальность! Что за подлое, вонючее, аморальное пространство! Что за…

– Уиш! – повысила голос Лата.

– Ладно, – сказал я и, согнувшись, прыгнул, метя головой в волосатый живот кидарца.

С тем же успехом можно было бодать каменную стену.

Гигант и не дрогнул, а я отлетел назад и упал спиной на тюки. В голове загудело.

– Ого! – обрадовался он и отпустил Лату. – Буйный. Это хорошо. Будешь моим конкурсным гладиатором.

– Советчик! – слабо позвал я.

После паузы он откликнулся:

Гигант подступил ко мне и, схватив за лодыжку, потянул вверх. Меня приподняло.

– Сейчас не ночь, а утро! Советуй! – приказал я и через секунду повис вниз головой.

Он назидательно сказал:

– Мелковат, конечно, – задумчиво пробормотал гигант, держа меня за ногу вытянутой рукой, и тряхнул так, что мои зубы лязгнули. – Но зато ловкий.

Он разжал пальцы, и я шмякнулся обратно на тюки, чуть не свернув шею. Кидарец повернулся к Лате:

– Моя персональная каютка недалеко. Койка там хлипковата, но это ничего…

– Заткнись! – просипел я. – И говори, что мне теперь делать?

Он посоветовал:

– Ты думаешь? – удивился я. – Какой в этом прок?

Он умолк, а потом добавил:

– Ай! – взвизгнула Лата, когда кидарец схватил ее в охапку.

Это решило дело, и я закричал:

– Эй, кучерявый недоносок! Отпусти ее немедленно, гнида, извращенец!

Я думал, что гигант разъярится, но вместо этого он, сморщившись, зашептал:

– Ну и зачем ты кричишь?

Чувствуя себя на верном пути, я продолжил:

– Ты… и… который… с… на!

– Вот же шайтан какой! – Кидарец в очередной раз отпустил Лату, всплеснул руками, звякнув браслетами, и решительно двинулся ко мне, явно намереваясь тем или иным способом заткнуть мне рот.

Я повернулся и на четвереньках проворно пополз от него по тюкам, не переставая вопить:

– Хочешь драки – сейчас будет тебе драка! Трус шепелявый, а ну-ка иди сюда, чтобы я мог надрать тебе задницу!

– Этот блудный зверь, кровосмеситель, – стал подсказывать Советчик.

Гигант был уже совсем рядом.

– Ты блудный зверь, кровосмеситель!.. – подхватил я.

– О гнусный ум… и гнусный дар, что властны…

– Властны… лишь обольщать! Враг… Как? А! Враг всего под солнцем… Что нежно тянет… тянет… Как ты сказал?

Кидарец навис надо мной, протягивая руки…

– Тянет ветви к небу…

Он сжал мне горло.

– По весне!!! – закончил я истерическим хрипом, после чего раздались шаги и голос:

– Что там, во имя пророка, такое?

– А вот и результат, – констатировал Советчик.

– Эх ты, е-мое. – Кидарец отпустил меня и уселся рядом. – Я был уверен, что так оно и получится.

В поле зрения появились четверо мужчин в шароварах. Впереди выступал один – одетый побогаче и поцветастее остальных.

– Что здесь происходит? – повторил он.

Гигант вздохнул и медленно поднялся.

– Я – Стурласана, капитан. А это – моя наложница и мой раб.

– Раб? – Цветастый посмотрел на меня. – Наложница? – Он перевел взгляд на Лату. – Что-то не припомню, чтобы у тебя были раб и наложница в то время, когда мы покидали Кидар. Скорее, я бы сказал, что это зайцы, которых ты прихватил только что. Да, нет?

– Да, капитан, – уныло подтвердил Стурласана – Но я их поймал первый, значит, они мои, правильно?

Капитан степенно кивнул.

Обрадованный Стурласана хлопнул себя по ляжкам.

– Значит, я могу увести их…

– А где твой пост? – спросил капитан.

Один из стоящих возле него мужиков пояснил:

– Смотрящий по левому борту. С пяти до одиннадцати.

– Правоверные! – недоверчиво воскликнул капитан. – Но ведь, по-моему, еще нет одиннадцати часов утра?

– Только светает, капитан, – подтвердили ему.

– И неужели… – В голосе капитана теперь слышалось неподдельное удивление. – Неужели это левый борт?

– Вовсе нет, капитан. Это корма.

– Ну! То-то я смотрю – какой же это левый борт? Самая что ни на есть корма. Итак, это корма, и дежурство Стурласаны еще не закончилось… Я убеждаюсь в верности предположения, которое, да не даст пророк соврать мне, поначалу казалось диким и невероятным. – Капитан указал на Стурласану пальцем с длинным ногтем: – Неужели я прав и он покинул свой пост?

– Ну, капитан, мы можем с полной уверенностью сказать, что он таки покинул свой пост.

Капитан расстроился невероятно.

– И это в час, когда армия светлейшего эмира Кидарского как раз на подступах к Хоксусу! Когда после блестяще проведенной нами огневой атаки, которой я лично руководил из трюма, команда должна быть особенно бдительна, опасаясь мести коварного неприятеля… Стурласана, почему ты покинул свой пост в такую ответственную минуту?

– Так как же? – удивился гигант. – Из-за этих двоих, ясное дело. Я услышал шум и подошел, чтобы…

Капитан погрозил Стурласане тем же пальцем с длинным ногтем:

– Это не оправдывает тебя, отнюдь не оправдывает. В другое время я мог бы и помягче, но не сейчас. Сейчас мы должны собрать волю всех кидарцев в кулак. – Капитан сжал кулак и показал его Стурласане: – Трибунал…

– Трибунал? – переспросил Стурласане.

– Точно, трибунал.

– Трибунал, капитан?

– Трибунал, и никаких поблажек.

– Неужели трибунал?

– Стопроцентный, абсолютный, всеобъемлющий трибунал. Или штраф – сорок мерок.

Стурласана схватился за свои кучерявые волосы.

– Шайтан, сорок мерок! Час от часу не легче! Но ведь это цена двух красивых наложниц… или… или… наложницы и молодого раба, – заключил он упавшим голосом.

– Верно, верно. Так что предпочтешь?

– Штраф, конечно.

– Ага! А как думаешь отдавать? Деньгами, натурой?

– Вообще-то я сейчас немного поиздержался…

Капитан вновь пригрозил пальцем, на этот раз лукаво:

– Позволял себе излишества в последнее время? Сладкий виноград, халва, шербет, рахат-лукум с инжиром… Иногда мужчина должен гульнуть. Я не осуждаю тебя, Стурласана, но заплатить штраф следует сейчас.

– У меня есть только эти двое… Как насчет них?

Капитан с неподдельным удивлением воззрился на нас.

– Вот оно как… Я и не думал в подобном аспекте…

– Неужели?

– Ужели. Впрочем, шайтан с тобой, они подойдут.

Стурласана расстроенно махнул рукой.

– Да, теперь я понимаю, почему именно ты, а не, скажем, я, сделал быструю карьеру и стал капитаном, имея всего лишь педагогическое образование. Забирай…

– Взять их! – приказал капитан.

Четверо, бряцая кривыми саблями, схватили нас.

– Но они станут собственностью солнцеподобного эмира? – уточнил Стурласана.

– А как же. Ясное дело, станут, – подтвердил капитан и добавил, обращаясь к остальным: – Этого – обыскать, заковать, в трюм. Эту – не обыскивать, не заковывать, ко мне в каюту.

Что-то тут не так, решил я. Советы Советчика часто были не ко времени либо просто непонятны, но он никогда не советовал что-нибудь, что привело бы лишь к ухудшению ситуации. Если со Стурласаной я бы еще, возможно, кое-как справился бы – да и то вряд ли, – то сейчас… Что же тогда Советчик имел в виду? Чего я не сделал?

Тут они принялись обшаривать меня, и я испугался, что сейчас обнаружится КРЭН. Признают они в нем энергонакопитель или примут просто за драгоценный камень, не важно. Главное, кристаллу так или иначе суждено стать «собственностью солнцеподобного эмира», а это никак не входило в мои планы. Когда до включения дефзонда осталось меньше часа, лишиться КРЭНа равносильно самоубийству.

Брыкавшуюся и царапавшуюся Лату уже поволокли куда-то, надо полагать в каюту капитана, и тогда на меня вдруг снизошло. Я закричал:

– Эй, капитан! Я могу сообщить тебе кое-что очень ценное!

Цветастый, уже успевший отойти, поворотился на пятках и заметил:

– А этот раб, гляди-ка, говорит. Что ты хочешь сообщить мне?

– Сведения стратегической важности.

– Ух ты! С детства обожаю выслушивать сведения стратегической важности. Ну, давай, сообщай…

– В обмен на мою и вот ее свободу.

– Я не торгуюсь. Да и с какой стати мне торговаться с рабом?

– С той стати, что эти сведения важны для солнцеподобного эмира и всего Кидара.

– Все, что ты знаешь, из тебя вытрясут пытками.

– Может быть, но я вообще-то крепкий. И нервы у меня будь здоров. Так что уйдет куча времени, а мои сведения для тебя важно знать прямо сейчас.

– Хорошо, говори.

– Сначала пообещай, что отпустишь нас.

– Отпущу, если скажешь что-то ценное.

– Э нет, так не пойдет. Вдруг ты потом заявишь, что это гроша ломаного не стоит, даже если сообщение будет важным?

– Капитан эмирского флота – образец порядочности и честности, – поведал он. – Кроме того, вдруг я дам слово, а ты потом сообщишь, что у Свена Гленсуса вчера вечером на стратегическом месте вылез чирей? Оно-то, может быть, будет правдой, но на хрена мне такая правда нужна?

Я смирился.

– Ну ладно, я тебе первый расскажу, но только в присутствии этих людей ты дашь слово, что, если новость окажется важной, действительно важной, нас отпустят.

Четверо, утаскивавшие Лату, остановились, с интересом прислушиваясь, и капитан торжественно произнес:

– Даю клятву!

– Так вот, Свен Гленсус знает, что войска Кидара приближаются к Хоксусу на горбатых животных, которые быстро ходят и мало пьют, знает их приблизительную численность… войск то есть, а не животных… и знает, когда именно они окажутся здесь.

– Чего? – сказал капитан.

– Я говорю, Свен…

– Понял! – перебил он. – Ничего особо удивительного в том нет, но это, конечно, чревато… А откуда он это знает?

– Его шпион с этого дирижабля донес ему.

Стурласана вздрогнул и переступил с ноги на ногу.

– Шпион в наших рядах? – Капитан нервно оглянулся. – Но как ты узнал о нем?

– Я случайно услышал их разговор в Зеленом замке. И шпика видел. Он сейчас здесь. Если я укажу его, ты нас отпустишь?

– Клянусь честью мамы, третьей наложницы в гареме светлейшего эмира! – заверил меня капитан.

Гигант, что-то насвистывая, начал поспешно удаляться.

– Вы слышали? – обратился я к четверке в шароварах. – Капитан поклялся. Вот он!.. – Я ткнул пальцем в то место, где только что находился Стурласана. Его там уже не было, а откуда-то слева доносилось быстрое шлепанье босых пяток по палубе.

– Взять шпиона! – заорал капитан.

Четверо отпустили Лату и бросились за кучерявым гигантом.

Понятия не имею, куда собирался убежать Стурласана с летящего дирижабля, но они вдоволь набегались за ним по палубе, а когда наконец поймали, уже успело рассвести, над далеким горизонтом показался розовый краешек солнца. Только теперь я заметил, что над отверстием в крыше одной из надстроек поднимается черный дым, похожий на тот, что выходил из труб недавно появившихся в Ливии паровозов. Наверное, внутри находился мотор, который приводил в движение винт, а тот уж в свою очередь двигал дирижабль.

– Хорошо еще, что о готовящейся огневой атаке были осведомлены только отдельные члены экипажа да несколько старших офицеров, – разорялся капитан, прохаживаясь передо мной и Латой. – А если бы Свен Гленсус узнал о ней? На корабль напали бы, меня бы арестовали, может быть, ранили при аресте, нанесли увечья. Пророк светел, меня бы, может, даже пытали! Зная сволочной характер Его Боссовства, я теперь вообще удивляюсь, как это он отпустил нас после того, как услышал о приближении армии.

– Как насчет клятвы, капитан? – напомнил я.

Он остановился и окинул нас долгим взглядом.

– Так, теперь вы двое. Что я там обещал в обмен на твою стра-те-ги-чес-кую информацию?

– Что отпустите нас, – подсказала Лата.

– Отпущу?

– Поклялись.

– Hy ели поклялся?

– Точно.

– Обоих?

– Вот-вот.

– Ну хорошо, ты, парень, действительно поведал мне кое-что важное, но почему я должен отпускать и эту девицу?

– Только вдвоем, – решительно сказал я. – Такая была твоя клятва.

– Зачем она тебе? Девица, я имею в виду. Только обуза. Давай… как тебя зовут?

– Уиш Салоник, – представился я.

– Серьезно? Хорошее имя. Давай, Уиш, я отпущу тебя одного.

– Нет, капитан, клятва есть клятва.

– Да? Может быть. Клятва, как ты точно подметил, это действительно именно клятва, а не жатва или какая-нибудь там блятва… Эх-х-х! – вздохнул он. – Тяжела жизнь военного. Особенно, когда ты на ответственном посту. Самоотдача… Дисциплина… Постоянный самоконтроль… Отказываешь себе в предметах первой необходимости – в халве, шербете, женщинах, понимаешь… Пророк светел, женщин не видишь иногда буквально часами! Это ли не пытка? Слушай, лапушка, – обратился он непосредственно к Лате, – что ты слышала о великих целях освободительной армии нашего солнцеподобного эмира?

– Ничего, – буркнула Лата.

– Во! – обрадовался капитан. – Уиш – отличное имя у тебя! – куда тебе спешить? Может, ты голоден? Может, пить хочешь? Я прикажу подать перебродившего виноградного сока и халвы с изюмом. А сам пока растолкую твоей спутнице насчет освободительной миссии несгибаемого кидарского воина, которая заключается в поголовном превращении всех жителей Хоксуса в рабов, а также насчет недремлющего ока светлейшего эмира, величайшего, кстати, из эмиров Ссылки, тем более что других эмиров в этой реальности, как ни крути, нет, и освященная веками здоровая конкуренция в этом вопросе отсутствует…

– Что он трындит, я не пойму? – спросила у меня Лата.

– Хочет затащить тебя в постель, – пояснил я.

– А, ну это я и так поняла.

Капитан еще раз вздохнул и приобнял Лату за талию:

– Пойдем, лапушка, ко мне в каюту. Там так удобно говорить о великих вещах…

– Чтобы я поперлась с каким-то козлом, – начала Лата, но я громко закашлялся, и она возмущенно умолкла.

– Капитан! – твердо сказал я. – Это очень плохо отразится на твоей репутации среди команды. Ты, кажется, пытаешься нарушить свою же клятву?

– Да? – переспросил он, задумчиво разглядывая Лату. – Может быть, может быть… Было бы странно, если бы я пытался нарушить чужую клятву. Минуло уже двое суток, как я не разговаривал с какой-нибудь подходящей женщиной о великих вещах. Это может плохо сказаться на здоровье.

К нам подскочил один из четверки и что-то шепнул капитану на ухо. Тот послушал, ласково улыбнулся, кивнул и уточнил:

– Так вы точно не хотите остаться?

– Точно, – ответили мы в один голос.

– Ладно, приготовьте все, – приказал он офицеру.

– А как ты собираешься отправить нас вниз? – спросил я, беспокоясь о том, чтобы образчик порядочности и честности не предложил нам следовать на землю самым естественным из возможных способов.

– В кресле.

– В кресле?

– Каждый раз опускать-поднимать корабль слишком долго и опасно, тем более над вражеской территорией. Для таких случаев мы используем кресло. Вы садитесь в него, и вас отправляют вниз. Правда, оно рассчитано на одного человека, но цепь выдержит. Вы оба не слишком крупные.

– А ты уверен, что цепь выдержит? – запротестовал я.

– Уверен, – ответил он, ласково улыбаясь. – Идемте.

Мы подошли к левому борту, где возле открытого наподобие калитки одного из ярусов ограждения стояло деревянное кресло, к спинке которого был прикручен конец цепи. Тоже деревянной.

– Капитан, мне не нравится эта цепь! – запротестовал я.

– Она и не предназначена для того, чтобы доставлять эстетическое удовольствие своим внешним видом, – успокоил капитан. – Садитесь.

Я сел, и Лата устроилась на моих коленях.

– Капитан, из какой ты реальности? – спросил я.

– Из Джоки.

– А кем ты там был?

– Директором колледжа для девушек. Спускай их!

Двое в шароварах взялись за рукоять массивной лебедки, на которую была намотана цепь, двое толкнули кресло.

– Эй, а какого-нибудь ремешка для страховки здесь нет? – крикнул я, и тут кресло соскользнуло с платформы.

– Ай! – завопила Лата и вцепилась в мою шею.

Сам я судорожно схватился за подлокотники. Кресло стало раскачиваться по большой дуге, в одной точке этой дуги мы обращались лицами к небу, а затылками к земле, в другой – наоборот. Пребывая во второй позиции, я заприметил пару медленно вращающихся винтов в задней части дирижабля; пребывая во второй, понял, с чего вдруг капитан так легко согласился нас отпустить.

Светало очень быстро, солнце уже целиком поднялось над горизонтом. В его косых лучах было видно, как по петляющей между рощами и лугами дороге двигается отряд, возглавляемый парой велотелег. До Зеленого замка оказалось не так уж и далеко, он вполне четко виднелся позади; синяя лента реки извивалась чуть в стороне от курса дирижабля, обрываясь небольшим пенным водопадом, низвергающимся в лужу-озеро. Картинка, а не пейзаж. Вот только наемники в сером да велотелеги портили общее впечатление.

Кресло перестало качаться, и мы как будто повисли между голубым небом и зелено-желтой землей. Только периодическое поскрипывание цепи, звучавшее, кстати, все громче и громче, свидетельствовало, что кресло опускается. Длина цепи была, конечно же, ограничена, и они там вверху, видимо, открыли какие-то клапаны и слегка стравили газ из емкостей. Дирижабль начал спускаться.

– Боюсь высоты! – процедила сквозь зубы Лата, ерзая у меня на коленях. – Ненавижу высоту!

Внизу велотелеги ускорили ход, наверное, наемники заметили нас.

Цепь начала потрескивать.

– Видишь этих наемников? – спросила Лата.

– Ага. Их заметили с дирижабля, и только поэтому капитан согласился отпустить нас.

Цепь затрещала сильнее.

– Шайтан! – пробормотал я. – Оно точно не рассчитано на двоих.

С каждой секундой треск становился громче, кресло начало неприятно подергиваться.

– Капитан, сукин сын! – не выдержал я. – Подсунул гнилую…

Цепь треснула, и кресло дернулось особенно сильно. Я сказал:

– А ну-ка слазь, – и кое-как извернулся.

Лата съехала с моих колен и в результате уселась боком, прижавшись спиной к подлокотнику.

– Что ты собираешься делать?

– Собираюсь облегчить эти чертовы качели…

Кресло опять с треском дернулось, и я соскользнул вниз, ухватившись за его край.

Загорелые икры Латы хлопнули меня по ушам, потом она раздвинула ноги, и над краем натянувшегося платья показалось озабоченное лицо.

– Прекрасна мысль – лежать между девичьих ног, – авторитетно заявил Советчик.

– Вообще-то я сейчас висю… вишу… между де… девичь…

– Что? – спросила Лата.

Вновь раздался треск, и тогда я разжал пальцы.

Я упал не на крону дерева, не в траву и не в кусты. Натурально там оказалась лужа, и я шмякнулся в нее с плеском, какой мог издать разве что с разбегу обрушившийся в болото могучий самец ящера-заточника.

Я упал на живот, мой подбородок с хрустом ударился о дно, а левая кисть – о лежащий сбоку камень. Из глаз посыпались искры, запястье пронзила боль. До самого неба взметнулся фонтан грязной жижи и накрыл меня с головой.

Взвыв, я схватился за кисть и выкатился из лужи, корчась, фыркая и отплевываясь. Грязь стекала по лбу, бровям и щекам, но ноющая боль и звон в ушах не помешали мне услышать тихое пиканье. Я сел и тут же на меня упала тень: сверху медленно опускалась Лата.

Знакомый звук не прекращался, я медленно повернул руку ладонью вниз.

От удара трещина, наискось пересекавшая зеленое окошко, превратилась в белую паутинку, но цифры в окошке возникли вновь. Видимо, таймер все это время работал, и вот теперь от удара что-то в нем опять перемкнуло, и он выдал результат: 00.16.18.

Шестнадцать с небольшим минут до того, как дефзонд включится и швырнет меня через реальность прямиком в Красные Пески.

– Уиш! – крикнула Лата. – Вот они! Я их вижу!

Из-за деревьев донеслось:

– Глянь, болтается, как колбаска на веревочке. И второй должен быть где-то здесь.

Я поднялся с намерением бежать, но голова закружилась, руку свело судорогой, ноги подкосились, и я опять плюхнулся лицом в лужу. Со всех сторон наползала тягучая звенящая тьма, и последнее, что я расслышал, был голос Советчика, донесшийся откуда-то из этой тьмы:

– И клонится проворное колено.

Глава 19 ДВЕНАДЦАТЬ МИНУТ

– Очнись же! – меня потрясли.

– Воспрянь! Уж рок грядет!

Снова тряска, только на этот раз внутри меня, да такая сильная, что глаза распахнулись сами собой.

– Советчик, опять шалишь? – спросил я слабо.

Лата, ухватившись за мокрый воротник, пыталась приподнять меня.

– Они уже совсем рядом.

– Да, да, – пробормотал я, опираясь о ее плечо и медленно вставая. – Сколько я валялся?

– Пару минут.

– Пару минут? А мне показалось, целую вечность.

Мы не слишком споро – я не мог идти быстро – пошли прочь от слышавшихся среди деревьев голосов и хруста веток.

Над головой дирижабль медленно уплывал, кресла уже не было видно. Я глянул на таймер: 00.10.30.

Споткнувшись о торчащий из земли корень, я чуть не упал, и пока мы совместно с Латой восстанавливали мое равновесие, тридцать секунд истекли, и Советчик произнес стихающим голосом:

– Что? – спросил я. – Чего ты там…

Раскаленный комок запульсировал в правом предплечье. Жр-рш! – будто напильником провели по ключице. Мое тело содрогнулось, я опять споткнулся, и Лата подхватила меня под мышки.

– А, вот они! – донеслось сзади. – Эй, там, на телеге, объедете их и подождите под водопадом. Щас нагоним фраеров.

– Что с тобой, Уиш? – спросила Лата, оглядываясь и волоча меня за собой. – Ты так сильно ударился?

– Это дефзонд, – прохрипел я. – Кажется, он включается…

Очень-очень тихо, на пределе слышимости, Советчик прошептал:

Боль в плече немного утихла, и по телу распространилось тепло. Вслед за этим словно серебряное облако окутало мозг, глаза застлала пелена, и мне показалось, что сквозь нее виднеются очертания комнаты с тремя людьми. Я видел ее и одновременно все, что происходит вокруг, слышал Лату, но не мог понять, что она говорит.

Боль опять волной прокатилась по телу, и я неожиданно осознал, что вижу наемников, вижу медленно плывущий прочь дирижабль, вижу Зеленый замок, речку Песчанку, причалы, паромную переправу и город Хоксус…

Мое восприятие реальности Вне Закона улучшилось и расширилось, я вдруг понял, что позади среди деревьев бегут четверо, а впереди и слева на велотелеге спускаются по склону еще пятеро…

Мы с Латой сейчас медленно удалялись от реки, она же текла на восток, обрываясь небольшим водопадом…

Жалящий огонь перестал пульсировать, призрачная комната исчезла, и я вновь очутился рядом с Латой.

– Тебе так плохо? – спрашивала она.

Я хрипло повторил:

– Это дефзонд, – и глянул на таймер: 00.08.32.

– Нам туда, – сказал я, поворачиваясь к водопаду.

– Почему?

– Они окружают. Идем. Посмотри, камень на месте?

Она пощупала мой карман:

– Да.

– Хорошо. Осталось восемь минут, они успеют догнать, если только я не…

Тут опять накатило.

Теперь серебряное облако стало плотнее, а очертания призрачной комнаты в нем – отчетливее. Какое-то мгновение мне даже казалось, что я уже покинул Ссылку.

Пятеро в велотелеге спустились к берегу озера под водопадом, четверо приближались сзади.

Одновременно я услышал, нет, почувствовал, как один из находившихся в комнате что-то произнес, потом все трое повернулись и посмотрели прямо на меня.

– Осторожно! – раздался возле самого уха голос Латы.

Этот голос вернул меня назад, к тому, что происходило в Ссылке. Я почувствовал, что ноги мокрые, мы стоим по колено в воде прямо над водопадом. Вода кипела и бурлила, пенным каскадом устремляясь вниз.

Призрачная комната исчезла, но жар из предплечья распространился до подбородка и там столкнулся со жгучим холодом, который остановил его. Мои руки начали непроизвольно дергаться.

– Ну, вот и все, любовнички…

Мы оглянулись. Четверо наемников шли теперь не спеша, понимая, что нам некуда деться. Я посмотрел на таймер: 00.03.40.

– Его Боссовство сказал, что у тебя есть какой-то камень. Этот камень Его Боссовству шибко нужен…

– Что дальше, Уиш? – спросила Лата.

Я собрался ответить ей, но не успел. В голове ярко вспыхнуло изображение комнаты, гораздо отчетливее, чем прежде, и наконец я понял, что именно вижу.

Трое людей были одеты в тоги разных цветов.

Судья Суспензорий восседал в кресле, лопоухий секретарь пристроился на краю стола, Лури Зрауп стоял рядом – они ждали меня. За широким окном жаркое солнце Зенита поливало бескрайнюю пустыню потоком раскаленных лучей.

Суспензорий посмотрел на часы и что-то произнес, беззвучно шевеля губами.

– Что дальше, Уиш? – повторила Лата.

Тепло немного отступило под натиском холода, Ссылка опять взяла верх и вытеснила Красные Пески. Комната померкла, но не исчезла полностью, а как бы отплыла на второй план, временно уступив место реальности Вне Закона, но готовая в любой момент вернуться на свое место.

Четверо наемников находились рядом и изготовились схватить нас. Я еще раз посмотрел на таймер: 00.02.16.

– Сейчас прыгну, – сказал я и шагнул к краю.

– Может быть, если возьмемся за руки, то перенесемся туда вместе? – крикнула Лата, но я покачал головой и в тот момент, когда наемники попытались схватить меня за рубашку, прыгнул.

Глава 20 ДВЕ МИНУТЫ

Лицо обдало холодными брызгами, ветер засвистел, загрохотала вода.

Две силы в моей голове боролись, образовав проходящую через затылок и виски неровную границу – то раскаленно-горячую, то жгуче-холодную, – создавая в мозгу непонятные образы и картины, заставляя мускулы непроизвольно сокращаться. Вновь обозначилась серебряная комната, но затем исчезла, и я увидел, что пятеро с велотелегой стоят внизу, а четверо и Лата смотрят сверху на меня, падающего…

Я взмахнул рукой и успел увидеть…

00.01.56.

…А затем штопором ввинтился в воду как раз между двумя валунами, вокруг которых бурлила вода. Озеро сверху выглядело довольно мелким, но здесь, под водопадом, я так и не достиг дна – меня закрутило и понесло, несколько раз проволокло боками по подводным камням, а затем с силой вынесло на поверхность.

Две противоборствующие силы ревели и бушевали во мне, я дергался, стонал, хрипел и фыркал. Из серебристого облака вновь выплыла комната с тремя фигурами в ней, но потом раздались слова: «Вот он!» – и оттеснили комнату.

– Вот он!

Я поднял голову над водой и увидел, что течение несет меня по пологой дуге к берегу, на котором уже поджидают пятеро с самострелами. Они махали руками и тыкали пальцами, указывая на меня тем, что стояли наверху.

– Видим, – ответили оттуда. – Всплыл-таки…

Я действительно-таки всплыл, но моих сил хватало лишь на то, чтобы не давать телу уйти на дно, изредка вдыхать воздух да один раз мельком глянуть на таймер: 00.00.55.

Серебряное облако разрослось, затмив собой все, противоборствующие силы разорвали тело на части, меня потащило одновременно во все стороны и растянуло на сотни тысяч лиг вдоль всей тахионной цепочки, соединяющей две реальности. Гигантские пульсирующие сферы, полураскрытые невероятно сложной объемной паутиной, замерцали в голове. В этот миг я познал устройство мира и действие стихий. Я почти проникся непостижимостью мироздания, но тут из Ссылки донеслись слова:

– Что-то он как-то хитро плывет, а? Это что, новый стиль?

– Ну. Дергается, что твой червяк на крючке.

– А ты бы попрыгал с водопада, так небось еще и не так корячился бы.

Голоса смолкли вместе с гулом водопада, и тогда из Зенита раздалось:

– Сейчас, судья. Прямо сейчас…

Опять послышался плеск, я понял, что захлебываюсь, дернулся, поворачиваясь, и тогда перед глазами мелькнула кисть с таймером, искаженная жидкой призмой воды: 00.00.15.

Я все-таки чуть не захлебнулся, но в следующее мгновение несколько грубых рук схватили меня, вытянули и перевернули на спину на пологом песчаном берегу.

– Его Боссовство говорил о каком-то камне. Прыткий фраер. Ну-ка, обыщите его…

Две руки потянулись к моим карманам, и тогда судья Суспензорий произнес:

– Все. Сейчас он будет здесь.

Серебряное облако заклубилось и разрослось, затмив наемников, водопад, маленькую фигурку Латы вверху, серое небо и всю реальность Вне Закона.

Но на таймер я успел взглянуть.

Он показывал: 00.00.00.

Глава 21 НОЛЬ

Серебряное облако взорвалось снопом искр, две силы скрутились в огненный клубок и разорвали мое тело на части, которые перемешались с искрами и стремительно понеслись куда-то.

Я увидел реальность Зенит, купола Эгиды и желтую пустыню с высоты птичьего полета, на огромной скорости спустился в один из куполов и оказался на полосатом матраце в комнате с тремя людьми в тогах разных цветов.

То есть мне так показалось.

Вообще-то я лежал на спине с закрытыми глазами…

И мне что-то не хотелось их раскрывать.

– Добро пожаловать, – произнес судья Суспензорий, – к нам, братец… А вот и камень.

Я лежал с закрытыми глазами. Этот голос…

Я открыл глаза.

– Добро пожаловать к нам, братец… А вот и камень. – Наемник выпрямился, показывая остальным КРЭН. – И что в нем такого особенного?

Зенит, купола, пустыня – все исчезло. Я лежал на мокром песке и смотрел в утреннее небо Ссылки.

Что-то во мне не так. Оно не давало работать Советчику. Тогда почему я решил, что сработает дефзонд?

Он попытался – и не смог.