Мир волшебства

10

В дверь постучали, и снаружи донесся голос:

— Откройте! Полиция!

Норман повернулся и направился в холл. Трудно было понять, делает он это неохотно или с облечением. Виктория медленно последовала за ним. Мысленно она повторяла последние слова Нормана: «Мне кажется, если я вспомню, кто это был, то проснусь, и тебя уже не будет со мной».

Руки Виктории были холодны, а сердце жгла нестерпимая мука. Нынешнее состояние Нормана наверняка было много хуже, чем она могла вообразить. Она думала, что все понимает, когда замерла, увидев неподвижного Макса на руках Нормана, когда ощутила его желание раствориться в другой жизни, найти свое новое «я».

Его сознание пыталось вырваться из призрачного мира, но из этого ничего не получилось. И не потому, что Норман не мог восстановить события, просто теперь, узнав Викторию, он не хотел, чтобы прошлое одержало верх над настоящим.

Конечно, следовало настоять, чтобы он лег в больницу. Там он намного быстрее пришел бы в себя, если бы остался в живых. В госпитале Норман не смог бы защитить себя от убийцы. Здесь, по крайней мере, у него под рукой пистолет.

Но как знать, что Норман старался забыть? Каким бы он был без Майкла, с которым его четырнадцать лет связывала дружба? Без Мэри, женщины с каштановыми волосами, которая, умирая, желала только одного, чтобы он не тосковал по ней?

Каким бы был человек без множества незначительных и не связанных между собой воспоминаний, которые и делают его человеком? Но когда они вернутся к Норману, думала Виктория, он забудет ее. И что же у нее тогда останется?

Словно во сне, Виктория видела, как Норман открыл дверь — поток холодного воздуха сразу проник в дом. Стоявшие на крыльце полицейские отпрянули, но продолжали твердо держать взведенные «Магнумы» 357-го калибра. Их глаза от напряжения были расширены, а пальцы лежали, на курках.

Норман отступил. Его глаза потемнели, а лицо стало непроницаемым — он готов был к схватке.

— Мистер Генри? — спросил один из полицейских.

— Да.

— Они могут расценить это как попытку обманам, — шепнул, Пит Виктории, но она отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

— Нам сообщили, что кто-то пытался силой ворваться в ваш дом, — сказал полицейский, переводя взгляд с невозмутимого Нормана на Викторию.

— Да, здесь был какой-то человек. Он стрелял в нашу собаку и в меня. — Голос мужчины звучал безжизненно, как у телефона-автомата.

— Вы ранены?

— Нет.

— Откуда он стрелял? — допытывался полицейский.

— Со двора, — ответил Норман, — но он уже скрылся.

Полицейские вошли в дом, мгновенно подмечая все мелочи: босые ноги Виктории и Нормана, кровь на его свитере, пушистый домашний халат Пита и его прическу в стиле «дело было ночью».

В холле один из полицейских спросил:

— Откуда вы знаете, что он скрылся?

— Я преследовал его до ворот, но когда почти настиг, он сел в машину и уехал.

Полицейские замедлили шаги и обернулись к Норману. Совершенно одинаково насупив брови, они посмотрели на него. Потом один из них засунул пистолет в кобуру и вытащил маленькую записную книжку.

— Сэр, вы видели номерной знак?

— Нет.

— Я видела, — вставила Виктория. — Это номерной знак округа Колумбия.

Норман устремил на нее взгляд — с мольбой и предостережением.

— Вы запомнили номер, мадам? — спросил другой полицейский.

Не глядя на Нормана, Виктория отрицательно покачала головой.

— А марку машины?

— Кажется, это был «шевроле».

— Цвет?

— Белый или, может, быть, серебристый.

— Вы когда-нибудь раньше видели эту машину?

Виктория не успела ответить, как Пит, опередил ее:

— Да, прошлой ночью. В переулке позади книжного магазина. Там была эта же машина, — проговорил он, обращаясь к Виктории и тоже не глядя на Нормана.

— Где это было, сэр? — спросил полицейский, который что-то записывал.

— В переулке позади моего магазина «Уголок читателя», в деловой части города, недалеко от залива…

— Ваше имя?

— Пит Гордон. Я здесь живу, точнее в домике для гостей…

— Вы находились там, когда у дома стреляли?

— Да. Я услышал лай Макса и встал. Пока Вики не включила свет, я ничего не видел. Потом заметались тени, раздались выстрелы, и Норман бросился за кем-то к воротам.

Полицейский кивнул.

— Вы успели рассмотреть этого человека?

— Думаю, да. — Пит только теперь взглянул на Нормана и с усилием продолжил. — Это был мужчина.

— Вы ранены, мистер Генри? — уже во второй раз спросил другой полицейский.

— Нет, — ответил Норман.

— На вас бинты, сэр, а на свитере кровь. Я подумал…

Норман провел рукой по лбу, и устало улыбнулся.

— Нет, это случилось несколько дней назад. А кровь — от собаки.

Первый полицейский опять повернулся к Питу.

— Вы сказали: это была та же машина, что и у магазина. Можете описать те события подробнее?

Пит снова посмотрел на Нормана, лицо которого оставалось непроницаемым, и чуть заметно кивнул.

— Это было сразу после презентации книги Виктории… — Он запнулся, но полицейский кивком дал понять, что знает, чем она занимается. — Мы добрались до нашей машины, когда он, — Пит, указал головой на Нормана, — вышел из темноты. Вдруг появилась эта машина, и кто-то начал стрелять в нас.

— Вы сообщили об этом в полицию?

— Н-е-ет — протянул Пит.

— Почему, сэр?

Пит перевел взгляд с Виктории на Нормана, затем на полицейского, открыл, было, рот, но, вдруг передумав, закрыл его. Если Виктория не понимает, в какое затруднительное положение они попали, то хотя бы улыбнулась ему. Как объяснить, почему они не известили полицию?

— Когда все закончилось, дело уже не казалось таким серьезным, — запинаясь, проговорил Пит.

Эта фраза прозвучала скорее как вопрос, чем как утверждение. Виктория заметила, каким подозрительным взглядом обменялись полицейские.

— Мы решили, что это какой-то псих, — спокойно вставил Норман.

— И вас нисколько не волновало, что в вас стреляли? — скептически произнес первый полицейский.

— Мы достаточно легко от него отделались, — возразил Норман, хотя, по мнению Виктории, это было явным преувеличением.

— Судя по всему, этот псих вас сегодня и потревожил, — сухо заметил второй полицейский. Он убрал пистолет в кобуру и спросил:

— У вас есть основания полагать, что кто-то охотится за вами?

Все трое молчали.

Чувствуя, что вопрос повис в воздухе, Норман попытался придать расследованию другое направление, менее опасное для себя.

— Похоже, я попал в него, потому что он прихрамывал, когда бежал к машине.

Полицейские заметно оживились. Первый из них толкнул дверь в кабинет.

— Отсюда можно пройти во двор? — спросил он.

— Через застекленную дверь позади стола, — ответила Виктория.

Второй полицейский положил в карман записную книжку и последовал за первым, задержавшись на миг, чтобы включить свет. Они не спеша, прошли через кабинет, осматривая его так же внимательно, как только что обитателей дома: не забыли ни машинку, ни диван, ни книжный шкаф, ни даже огненно-рыжий ковер, выдвинули все ящики, рассыпав их содержимое.

Перед тем, как открыть дверь, полицейские задали Норману еще один вопрос: кто, по его мнению, собирался проникнуть в дом? Воспользовавшись заминкой, Виктория бросилась в гостиную, нашла ботинки Нормана и, вернувшись в кабинет, быстро сунула их ему в руки, чтобы он снова не выходил босым на холод.

Прежде чем надеть ботинки, Норман затуманенным взором несколько секунд смотрел на них, а затем, выпрямившись, ласково провел холодной рукой по щеке Виктории.

— Сожалею, что так случилось, — очень тихо сказал он, чтобы полицейские не услышали.

— Я знаю, — ответила Виктория.

— Когда все закончится, мы уедем, — прошептал он и поцеловал ее в висок. — Мы будем далеко-далеко отсюда, где никто не сможет нас найти.

— Норман, — проговорила Виктория, обнимая его.

Руки Нормана нежно обвились вокруг ее талии, но он не прижал ее к себе, а лишь слегка похлопал по спине. Виктория в неистовом порыве приникла к нему, с горечью понимая, что скоро этот близкий ей человек неизбежно станет чужим и забудет ее любовь.

Помни меня, хотела сказать Виктория, но не смогла. Ее охватило волнение, готовое вот-вот вырваться наружу.

Норман в последний раз похлопал ее по спине и отстранился. Это были прощальные прикосновения. Губы его плотно сжались, а на лице застыла решимость. Казалось, в его сердце проник уличный холод.

— Я тоже тебя люблю, Виктория, — едва слышно молвил он с печалью расставания во взгляде.

И прежде, чем Виктория попыталась остановить его, повернулся и вышел.

От ледяного воздуха перехватило дыхание. Казалось, ветер вонзает шипы в его спину. Но холод не отрезвил Нормана, не внес ясность в его мысли, а еще плотнее окутал их туманом.

В тот момент, когда он был в объятиях Виктории и его губы коснулись ее нежной кожи, Норман вдруг ощутил внезапный ужас. Он понял, что она совсем для него чужая. Руки, скользившие по его плечам, запах духов, шелковистые волосы — все было незнакомым.

— Где вы в первый раз увидели этого парня?

— Что? — переспросил Норман.

Голова его стала тяжелой, а грудь с трудом сдерживала рвущийся крик.

Только что пальцы Виктории притрагивались к нему, но поняла ли она, что мыслями он далеко от нее? Он произнес про себя ее имя, и разом ожили тысячи призрачных, как мечты, воспоминаний: ее улыбка, вкус губ, тепло прильнувшего к нему тела, замутившийся взгляд, когда она громко выкрикнула его имя, и напрягшиеся в порыве страсти бедра.

— Я люблю тебя, Виктория. — Он не просто произнес, он только теперь постиг смысл этих слов.

— Сэр?

— Там, — сказал Норман, показывая на заросли, окружавшие дом справа. — Там он выстрелил в Макса.

— Макса?

— В собаку.

— Ах, да. Правильно, — смущенно отозвался полицейский.

Второй из них подошел к кустам.

— Здесь много не увидишь.

— Очень жаль вашу собаку, — проговорил первый.

Норман нахмурился, но не из-за слов полицейского, а из-за ухудшающейся погоды: дождь с градом хлестал его по лицу. Но этот шторм был ничто по сравнению с бурей, бушевавшей в сознании Нормана. Макс вовсе не его собака, а Виктории. Он слышал ее рассказы о Максе по телевизору и потому много знал о нем, например, чем его кормят. Но ведь если Макс — собака Виктории, то это и его собака.

— Пустяки, с собакой все в порядке, — автоматически ответил Норман, — просто царапина. К счастью, он стрелял из пистолета 38-го калибра.

— Как вы это установили?

— Он всегда им пользуется.

Норман скорее почувствовал, чем услышал, последовавшую за этим паузу.

— Хм, откуда вам это известно, мистер Генри?

Норман смотрел мимо нахмурившихся полицейских.

— Что?

— Я спросил, откуда вам известно, что у того парня пистолет 38-го калибра?

Неужели он сказал это вслух? Что с ним происходит? Что тут вообще происходит?

— Я — Норман Генри, — вдруг произнес он и вздрогнул. Норман увидел перед собой не хорошенький домик, а абсолютно пустую квартиру и понял, что его дом там. Он вспомнил, что продал свой коттедж, когда умерла Мэри. Просто не мог смотреть на вещи, которые она так тщательно подбирала, чтобы сделать его уютней. Он не выносил их вида, потому что Мэри уже не было, а вместе с ней жизнь ушла из этих вещей.

— Ну, так что? — нервно бросил полицейский.

Норман слышал его голос, чувствовал капли дождя на лице, а на теле новую накрахмаленную рубашку, которую купил перед первой встречей с Викторией. Когда это было? Вчера или уже прошла вечность? Когда? Когда еще рядом был Майкл? Но почему здесь стоит полицейский и смотрит на него так, словно хочет о чем-то спросить?

— Я — писатель, — промолвил Норман.

Господи, когда-то он уже говорил это. Но был ли это он? Почему он не может вспомнить ни одной из написанных им книг? Он только помнит, как читал их. И почему тот эпизод, который он отпечатал вчера — или это было сегодня утром, — казался ему не выдуманным, а почерпнутым из жизни? Откуда это ощущение соленой морской воды?

Норман вздрогнул. Ему хотелось крикнуть: «Виктория, помоги мне!» Она — единственное, что связывало его прошлое и настоящее, реальность и кошмар, заполнившие сознание. Но он не мог подвергнуть ее такому испытанию.

Полицейские приблизились к нему и отступили назад.

— Сэр?

Норман почувствовал жар, словно вместо ледяного дождя его коснулось пламя. Дыхание прервалось.

— С вами все в порядке?

— Я… да. Нет.

— Почему бы вам не зайти в дом?

Голос и фигура полицейского исчезли. Вместо лужайки, которая становилась белой от мокрого снега, вместо темной узкой полосы залива Норман увидел одинокую деревянную пристань. Была холодная ночь, завтра он должен встретиться с Викторией.

— Виктория, — произнес он.

— Да, сэр. Почему бы вам не…

— Не говорите ей, — перебил его Норман.

В ответ он услышал голос молодого полицейского:

— Не говорить о чем, сэр?

— Что я не могу… вспомнить… ее имя.

— С вами все в порядке, мистер Генри?

— Мне нехорошо, — донесся до Нормана чей-то голос. Все вокруг закружилось в бешеном хороводе, и он так и не разглядел того, кто это вымолвил, хотя голос показался удивительно знакомым. Норман беспокоился за этого человека, уловив в сказанном невыносимую боль.

— Виктория, — закричал он, падая на землю и сознавая, что его никто не слышит.

Лицо Нормана коснулось жесткой травы, и он вспомнил все, что с ним произошло раньше. Только тогда под ним был деревянный настил, а холод шел от воды, плещущейся под пирсом.

Виктория замерзла, хотя Пит, укутал ее в одеяло и принес тапочки. Фантазиям пришел конец, сказала она себе. А ведь были всего день и две удивительные ночи. Неужели это все, что ей отпущено судьбой? Крошечный отрезок времени с человеком, которого она полюбила.

Виктория понимала, что могла бы поддерживать Нормана в заблуждении. Стоило лишь заставить его поверить в собственные фантазии и помочь забыть волновавшие воспоминания. Она говорила бы ему снова и снова, что любит его и знает, что он любит ее тоже. Обладая литературным даром, Виктория старательно заполнила бы все пробелы его памяти, каждую ее пустую страницу образами и ситуациями, днями и ночами, совместными обедами и тысячами других событий, которые продлили бы ложь.

Ей было под силу убедить его поверить в мечту, увлечь, возбудить. Сделать его таким, каким она хотела его видеть, каким он сам желал бы стать. Но тогда-то все превратилось бы в ложь. Каждый день, каждое мгновение ей пришлось бы обманывать его во всем.

Искушение было велико. Оно влекло и манило, но другая часть ее существа восставала: настоящая любовь должна отдавать, а не брать, делать лучше любимому, а не себе, а Норману лучше узнать правду. Однако правда убьет ее. Без его прикосновений и доверия ей уже не возродиться.

Виктория подошла к застекленной двери, чтобы позвать Нормана, но прежде, чем его имя слетело с губ, она заметила, как он покачнулся раз, другой, а затем медленно упал лицом вниз.

Виктория бросилась к нему. Ноги не слушались ее и скользили по заледеневшей траве. Ей показалось, что прошли часы, прежде чем она подбежала, хотя на самом деле его лицо едва успело коснуться лужайки.

— Норман, — закричала она, и голос ее эхом отозвался над заливом.

Словно в замедленном фильме, она увидела, как один из полицейских сначала отпрянул, а затем склонился над Норманом.

Тот на мгновение приподнял голову, и с его губ слетело белое облачко.

— Я здесь, — воскликнула Виктория и протянула руки, чтобы обнять любимого.

Ей показалось, что она поймала его взгляд, и Норман узнал ее.

— Быстрее, — закричал молодой полицейский. — Помогите мне.

Виктория прижалась к Норману лицом. Она была сейчас для него единственной защитой, единственным спасением.

— Я здесь, Норман, — всхлипнула она. — Ты не один.

Норман услышал звук удара о доски причала и почувствовал, как Майкл навалился на него. Щека Майкла была холодна, а груз, давивший на Нормана, был намного тяжелее, чем тело друга. Он попытался избавиться от ужасного видения. Но мир вокруг закружился, оставив в сознании одну только мысль — о Виктории.

Он услышал ее голос, почувствовал ее прикосновения.

— Я с тобой, — сказала Виктория, и он с облегчением вздохнул, ощущая под собой не воду, а холодную землю. Она здесь. Виктория не плод его воображения. Это ее голос, руки, ее аромат. Виктория! Он знает ее, любит, как и она его. Это правда. Это не сон. Так почему же он не мог в него поверить?