Мир воров

Марион Зиммер БРЭДЛИ СЕКРЕТ ГОЛУБОЙ ЗВЕЗДЫ

Однажды ночью по Санктуарию, когда его улицы были залиты обманчивым блеском излучающей серебряный свет полной луны, так что развалины казались волшебной крепостью, а каждая темная улица и площадь таинственным островом, наемник-колдун Литанде отправился на поиски приключений.

Литанде только что вернулся — если загадочные появления и исчезновения колдуна можно назвать столь прозаическим словом — из конвоирования каравана через Серые Пустоши по пути в Тванд. Где-то в Пустошах стая пустынных крыс — двуногих крыс с отравленными ядом стальными зубами — напала на караван, не зная, что он сопровождается магом, и ей пришлось сражаться со скелетами, которые завывали, поражая все огнем из своих глазниц, а в центре их стоял высокий колдун с голубой звездой между сверкающих глаз; звездой, низвергающей молнии холодного парализующего огня. Пустынные крысы бежали, ни разу не остановившись, пока не достигли Аурвеша; а истории, которые они потом рассказывали, не принесли Литанде дурной славы, разве что в глазах благочестивых.

Итак, в карманах длинных темных одежд Литанде было золото, или, возможно, оно было спрятано в каком-нибудь логове колдуна.

Ибо под конец хозяин каравана стал опасаться Литанде больше, чем самих бандитов, что повлияло на его щедрость, когда он расплачивался с колдуном. Но по обычаю, несколько дней спустя Литанде без тени улыбки, но и не хмурясь, просто подметил Миртис, владелице «Дома Сладострастия» на Улице Красных Фонарей, что колдовство, оставаясь полезным искусством и доставляя эстетическое удовольствие, необходимое для философского созерцания, по сути не приносит хлеба насущного.

Любопытное замечание. Над ним размышляла Миртис, отложив в сторону унцию золота, подаренную ей Литанде в знак той тайны, которая их связывала вот уже много лет. Любопытно, что Литанде заговорил о хлебе насущном, ведь никто, кроме нее, никогда не видел, чтобы хотя бы кусочек пищи или капля напитка прикоснулась к губам колдуна с тех самых пор, как голубая звезда воцарилась над его высокими тонкими бровями. А также ни одна женщина на Улице не могла похвастаться тем, что великий колдун когда-либо заплатил ей за услуги, не говоря уж о том, чтобы представить себе, как может повести себя такой маг в ситуации, в которой все мужчины становятся одинаковыми, предаваясь зову плоти и крови.

Возможно, Миртис могла бы о этом рассказать, если бы захотела; некоторые из ее девушек считали так, потому что Литанде иногда приходил в «Дом Сладострастия» и надолго запирался с его хозяйкой, в редких случаях — даже на целую ночь. По поводу Литанде поговаривали, что сам «Дом Сладострастия» был подарком колдуна Миртис после знаменитой истории, о которой до сих пор еще шепчутся на базаре, произошедшей с одним злым волшебником, двумя торговцами лошадьми, владельцем каравана и несколькими бандитами, которые гордились тем, что никогда не дают золота ни одной женщине, и находили забавным обманывать честно работающих девушек. Ни один из них больше не смел даже носа своего — вернее того, что от него осталось — сунуть в Санктуарий, а Миртис похвасталась, что отныне ей не придется больше трудиться в поте лица, чтобы заработать себе на хлеб и что она никогда больше не будет ублажать мужчин, а воспользуется привилегией хозяйки публичного дома, чтобы спать спокойно одной в своей постели.

А еще девушки считали, что такой колдун, как Литанде, мог требовать для себя самых красивых женщин от Санктуария до горных поселений, простирающихся за пределами Илсига; и не только куртизанок, но и принцесс, и знатных дам, и монахинь. Миртис, без сомнения, была красива в молодости и, конечно, она довольно часто хвасталась всякими принцами, волшебниками и путешественниками, которые платили ей огромные суммы за ее любовь. Она все еще оставалась красивой (и, конечно же, находились и такие, кто утверждал, что не Литанде платил ей, а, наоборот, Миртис платила колдуну огромные суммы, чтобы поддержать свою стареющую красоту с помощью сильного магического средства), однако волосы ее поседели, и она больше не утруждала себя, чтобы красить их хной или золотистой краской для волос, привозимой из заморского Тирисиса.

Но если Миртис не была той женщиной, которая может знать, как-ведет себя Литанде в одной из самых первородных ситуаций, тогда в Санктуарии вообще не было женщины, которая смогла бы рассказать об этом. Ходили слухи о том, что Литанде призвал женских демонов из Серых Пустошей, чтобы совокупляться в распутстве, и, естественно, Литанде был не первым и не последним колдуном, о котором могли говорить такое.

Однако этой ночью Литанде не искал себе ни пищи, ни выпивки, ни любовных удовольствий; хотя он был частым посетителем таверн, ни один человек никогда не видел, чтобы колдун взял в рот хотя бы каплю эля, или медовухи, или другого горячительного напитка. Литанде шел вдоль дальней стороны базара, огибая старое ограждение правительственного дворца, стараясь держаться в тени, бросая вызов разбойникам и ворам-карманникам; эта его любовь к тени заставила горожан говорить о том, что колдун может появляться и исчезать в прозрачном воздухе.

Высокий и худой, Литанде был выше обычного высокого роста, склонный к худобе, с татуировкой мага в форме голубой звезды над изогнутыми тонкими бровями; он был облачен в мантию с капюшоном, которая сливалась с тенью. Лицо Литанде было чисто выбритым, или безбородым — никто на памяти живущих не приближался к нему достаточно близко, чтобы с точностью утверждать, была ли эта безволосость причудой женоподобного мужчины или капризом природы. Волосы под капюшоном были длинными и роскошными, как у женщины, но седеющими, чего не допустила бы ни одна женщина в этом городе проституток.

Пройдя длинными быстрыми шагами вдоль затененной стены, Литанде шагнул, в открытую дверь, над которой была прибита гвоздем сандалия Туфира, бога странников — на счастье; однако, его шаги были настолько бесшумными, а мантия с капюшоном так слилась с тенью, что очевидцы позже готовы были искренне поклясться в том, что они видели, как Литанде появился в воздухе благодаря то ли своим колдовским заклинаниям, то ли плащу-невидимке.

Вокруг очага собралась группа мужчин; они шумно чокались кружками друг с другом под звуки разухабистой пьяной песни, которую пел, тренькая на старенькой оловянной лютне — Литанде знал, что она принадлежит хозяину таверны и что иногда он давал ее взаймы — молодой человек, одетый в обрывки некогда щегольского, пышного наряда, изодранного и изрезанного во время превратностей пути. Он лениво развалился, сидя со скрещенными коленями; и, когда закончилась бравая песня, молодой человек затянул другую — спокойную любовную историю из другого времени и другой страны. Литанде знал эту балладу много лет назад, дольше, чем могла вместить в себя память; и в те дни колдун носил другое имя и мало что знал из колдовского искусства. Когда песня закончилась, Литанде ступил из затененного угла, став видимым, и свет очага отразился на голубой звезде, насмешливо сияющей посередине его высокого лба.

По таверне пробежал легкий шепот, но завсегдатаи не были непривычны к невидимым появлениям и исчезновениям Литанде. Молодой человек поднял глаза, удивительно голубые, из-под черных, тщательно завитых над бровями волос. Он был строен и подвижен, и Литанде отметил меч у него на боку, с которым, похоже, умело обращались, а также амулет в форме свитой в спираль змеи, висевший у него на шее. Молодой человек спросил:

— Кто ты, что имеет привычку появляться и исчезать из воздуха?

— Тот, кто ценит твое искусство петь, — Литанде кинул монету мальчику за буфетной стойкой. — Выпьешь?

— Менестрель никогда не отказывается от подобных приглашений. Пение — работа всухую.

Однако, когда выпивка была принесена, он спросил.

— А ты что, не выпьешь со мной?

— Ни один человек ни разу не видел, как Литанде ест или пьет, — пробормотал один из мужчин, собравшихся в кружок вокруг них.

— Но тогда я не считаю это дружеским жестом, — воскликнул молодой менестрель. — Дружеский напиток, разделенный между товарищами — это одно; но я не слуга, чтобы петь за плату или выпивку, если это не дружеский жест!

Литанде пожал плечами, а голубая звезда над его высокими бровями замерцала, излучая голубой свет. Зрители медленно подались назад, потому как, когда волшебник, носящий голубую звезду, гневается, рядом стоящим лучше убраться с его пути. Менестрель отложил в сторону лютню, подальше, чтобы не мешала, если ему придется вскочить на ноги. Литанде увидел по его заторможенным и тщательным движениям, что он уже разделил со своими случайными товарищами доброе количество горячительных напитков. Но рука менестреля не потянулась к эфесу меча, а вместо этого зажала в кулак амулет в форме змеи.

— Ты не такой, как все, кого я встречал прежде, — заметил он кротко, и Литанде, почувствовал легкую нервную пульсацию внутри себя, подсказавшую колдуну, что он сейчас присутствует при магических заклинаниях, моментально смекнув, что амулет был из тех, которые не защитят их владельцев до тех пор, пока их носители первыми не произнесут ряд истин — обычно три или пять — по отношению к своему обидчику или врагу.

Настороженно, но забавляясь при этом, Литанде произнес:

— Истину говоришь. А также я не такой, как все, кого ты когда-либо встретишь за всю свою жизнь, да не желаю тебе жить так долго, менестрель.

За гневным ослепительным синим блеском звезды менестрель заметил насмешливую дружелюбную улыбку на губах колдуна. Он сказал, опустив амулет:

— И я не желаю тебе зла, а ты не желаешь мне того же, и это верные истины, так, волшебник? И положим конец всему этому. Но, хотя ты, возможно, и не такой, как другие, но ты не единственный волшебник, которого я видел в Санктуарии с голубой звездой во лбу.

Теперь голубая звезда ярким пламенем излучала ярость, но не на менестреля. Они оба знали об этом. Толпа вокруг них мистическим образом вдруг обнаружила, что у всех есть где-то дела. Менестрель посмотрел на опустевшие скамьи.

— Кажется, я должен податься куда-нибудь в другое место, чтобы пением заработать себе на ужин.

— Я не хотел тебя обижать, когда отказался выпить с тобой, — сказал Литанде. — Обет колдуна не так легко нарушить, как расстроить лютню. Все же, может, я могу угостить тебя ужином и выпивкой в достаточном количестве, не задевая твоего достоинства, а взамен попросить об одной дружеской услуге?

— Обычай моей страны позволяет это. Каппен Варра благодарит тебя, чародей.

— Бармен! Самый лучший ужин для моего гостя и вина столько, сколько он может выпить сегодня вечером!

— За такое щедрое угощение я даже не буду интересоваться услугой, которую должен оказать, — сказал Каппен Варра и принялся за дымящиеся блюда, что поставили перед ним. Пока он ел, Литанде вынул из складок своей мантии небольшую щепотку сладко пахнущих трав, скрутил их в бледно-серый травяной лист и дотронулся до своего кольца, от искры которого прикурил самокрутку. Куря, он выпускал сладковатый дым, который поднимался наверх сизоватыми кольцами.

— Что касается услуги, то она не такая уж и сложная; расскажи мне все, что ты знаешь об этом другом волшебнике, который носит голубую звезду. Я не знаю ни одного другого такого в моем Ордене на юге Азеуры, и я клянусь, что ты не мог видеть ни меня, ни мой призрак.

Каппен Варра пососал немного косточку и с привередливым видом вытер свои пальцы о салфетку, лежащую на подносе с мясом. Затем надкусил имбирь и только тогда ответил.

— Ни тебя, волшебник, ни твое привидение, ни твоего двойника; у этого плечи были вдвое мощнее, и у него не было шпаги, зато было два кинжала, повязанные крест-накрест поверх его бедер. У него была черная борода, а на его левой руке отсутствовало три пальца.

— Тысячеглазый Ильс! Раббен Безрукий здесь, в Санктуарии! Где ты видел его, менестрель?

— Я видел, как он пересекал базар, но он ничего не купил, как я мог заметить. И я видел его также на Улице Красных Фонарей, разговаривающим с какой-то женщиной. Какую услугу я должен оказать тебе, чародей?

— Ты уже оказал ее, — Литанде дал серебряную монету хозяину таверны — так много, что этот мрачный человек потом заявлял, что его накрыл плащ Шальпа, когда он уходил, — и положил другую монету, золотую на сей раз, рядом со взятой напрокат лютней.

— Выкупи свою арфу; этот инструмент не идет во благо твоему голосу.

Однако, когда менестрель поднял голову, полный благодарности, колдун уже незаметно растворился в тени.

Пряча в карман золотую монету, менестрель спросил:

— Откуда он узнал об этом? И как он отсюда вышел?

— Только Шальпа-быстроногий знает, — сказал буфетчик. — Вылетел в трубу по дымоходу, вот все, что я могу придумать? Такому не нужен темный, как ночь, плащ Шальпы, так как у него у самого есть такой. Он заплатил за вашу выпивку, добрый сэр; чего изволите?

И Каппен Варра продолжил нагружаться вином до состояния сильного опьянения — самое мудрое, что может сделать человек, оказавшийся впутанным, не сознавая того, в личные дела волшебника.

На улице Литанде остановился поразмыслить. Раббен Безрукий не был другом; и все же не было причин в том, что его присутствие в Санктуарии могло быть как-то связано с Литанде или с личной местью. Если бы это было дело, связанное с Орденом Голубой Звезды, если бы Литанде должен был оказать Раббену помощь, или если бы Безрукий был прислан созвать всех членов Ордена, звезда, которую они оба носили, предупредила бы об этом.

И все же проверка не повредит. Быстро шагая, колдун дошел до старых конюшен позади правительственного дворца. Здесь были тишина и таинственность, необходимые для магии. Литанде ступил на одну из узких боковых аллей, поднимая своей плащ колдуна до тех пор, пока совсем не стало видно света; он стал медленно погружаться все дальше и дальше в тишину, до тех пор, пока не исчезло все в мире — во вселенной — кроме голубой звезды, призванной вечно блистать на его челе. Литанде помнил, как она была начертана на нем, и какой ценой — ценой, которую последователь Ордена платил за могущество.

Голубой свет сгущался, рассыпаясь в сверкающие разноцветные узоры, которые пульсировали и мерцали до тех пор, пока Литанде не оказался в самом эпицентре голубого свечения; а там, в Месте. Которого Нет, на троне, вырезанном, очевидно, из сапфира, восседал сам Повелитель Звезды.

— Приветствую тебя, брат звезды, рожденный звездой, ширию.

Эти ласковые обращения могли означать «друг», «товарищ», «брат», «сестра», «возлюбленный брат», «равный», «пилигрим»; их буквальное значение сводилось к словам — разделяющий свет звезды.

— Что привело тебя издалека в это Место Пилигримов?

— Необходимость в знании, разделяющий свет звезды. Не посылал ли ты кого-нибудь в Санктуарий, чтобы меня разыскать?

— Нет, этого не было, ширию. Все хорошо в Храме Разделяющих свет Звезды; тебя еще не призывают; час еще не пришел.

Каждый последователь Голубой Звезды знает, это одна из составляющих цены власти. Когда наступит конец света, когда все Дела человечества и простых смертных будут завершены, последним, что должно пасть под штурмом Хаоса, явится Храм Звезды; и тогда в Место, Которого Нет, Повелитель Звезды призовет всех Пилигримов-последователей из дальних уголков всего света с тем, чтобы они стали сражаться при помощи своего колдовства против Хаоса; а до тех пор, пока этот день не наступил, им представлена свобода для того, чтобы укрепляли свою мощь. Повелитель Звезды повторил, заверяя его:

— Час еще не наступил. Ты волен идти, куда твоей душе угодно.

Синее свечение исчезло, а Литанде остался стоять, вздрагивая. Итак, Раббен не был прислан в связи с этим финальным призывом. И все же, конец и Хаос могут быть для Литанде не за горами, намного раньше назначенного часа, если Раббен Безрукий решил пойти своим путем.

«Это была беспристрастная проверка силы, предписанная нашими повелителями. Раббен не должен принести мне злую волю…» Присутствие Раббена в Санктуарии не должно иметь ничего общего с Литанде. Он может быть здесь по своим законным делам — если вообще дела Раббена можно назвать законными; ибо только в последний день из всех Пилигримы-последователи дали торжественную клятву сражаться на стороне закона против Хаоса. И Раббен не собирался делать этого раньше, чем следовало.

Необходимо было соблюдать осторожность, и все же Литанде знал, что Раббен где-то рядом…

К югу и востоку от правительственного дворца был расположен маленький, в форме треугольника, парк, пересекавший Дорогу Храмов. В дневное время посыпанные гравием дорожки и аллеи, обсаженные кустарником, были предоставлены проповедникам и священнослужителям, которые, к своему неудовольствию, не могли похвастаться особым рвением горожан к богопочитанию или пожертвованиям; ближе к вечеру парк становился любимым местом женщин, поклонявшихся единственной Богине полного кошелька и пустой матки. И по обеим этим причинам место это иронически называли «Обещание Рая»; в Санктуарии так же, как и везде, хорошо было известно, что тот, кто дает обещания, не всегда их выполняет.

Литанде, который обычно не посещал ни женщин, ни монахов, не часто прогуливался здесь. Парк казался пустынным; вдруг задули зловещие ветры, оживляя деревца и кусты и придавая им формы странных зверей, совершающих неестественные акты; потустороннее завывание ветра пронеслось над стенами и крышами храмов, расположенных на улице. О таком завывании ветра в Санктуарии говорили, что оно сродни стону Азиуны в постели Вашанки. Литанде быстро продвигался по парку, сливаясь с темными аллеями. И тут тишину нарушил женский крик.

Вглядываясь в смутные очертания перед ним, Литанде смог разглядеть хрупкую фигуру молодой девушки в изодранном и поношенном платье; она была босая, а ее ухо кровоточило, так как из его мочки была вырвана серьга. Она боролась с железной хваткой огромного дородного мужчины с черной бородой, и первое, что бросилось в глаза колдуну, была рука, ухватившая тонкое запястье девушки и тащившая ее; два пальца на ней отсутствовали, а третий был обрублен до первой фаланги. Только тогда — когда это было уже неважно — увидел Литанде голубую звезду между черными ощетинившимися бровями, по-кошачьи желтыми глазами Раббена Безрукого!

Литанде знал его давно, по Храму Звезды. Уже тогда Раббен был развратным мужчиной, а его порочность имела дурную славу. Почему, удивлялся Литанде, Повелители не потребовали, чтобы он отрекся от своей страсти к разврату в качестве цены за свое могущество? Губы Литанде плотно сжались в невеселой гримасе; настолько печально знаменито было распутство Раббена, что, если бы он от него отрекся, все бы узнали Секрет его Могущества.

Ибо могущество последователя Голубой Звезды зависело от его тайны. Как в старой легенде о гиганте, который хранил свое сердце в тайном месте отдельно от своего тела, а с ним и свое бессмертие, так и последователь Голубой Звезды отдавал все свои психические силы одной единственной Тайне; и тот, кто раскроет эту Тайну, приобретет всю власть и могущество, которыми обладал этот последователь. Поэтому Секрет Раббена должен был заключаться в чем-то другом… Литанде не думал над этим.

Девушка жалобно вскрикнула, когда Раббен больно дернул ее за руку; а когда звезда огромного колдуна начала светиться, она свободной рукой прикрыла глаза от ее блеска. Не собираясь вмешиваться, Литанде вышел из тени и грудным голосом, благодаря которому подмастерья колдунов из внешнего двора «Голубой Звезды» звали его чаще «менестрелем», нежели «колдуном», произнес.

— Во имя Шипри Всеобщей Матери отпусти эту женщину!

Раббен резко повернулся.

— Именем тысячеглазого Ильса! Литанде!

— Разве не достаточно женщин на Улице Красных Фонарей, что ты должен насиловать девочек-подростков на Дороге Храмов? — Литанде увидел, насколько она была молода с ее тонкими руками, детскими ногами и коленками и грудью, едва начавшей развиваться под грязной, порванной туникой.

Раббен повернулся к Литанде и фыркнул.

— Ты всегда был чересчур чувствительным, ширию. Ни одна женщина не гуляет здесь, если она не для продажи. Ты хочешь ее для себя? Тебе надоела твоя толстая мадам из «Дома Сладострастия»?

— Не смей упоминать даже ее имени, ширию!

— Какая нежность и почести проститутке!

Литанде оставил эту фразу без внимания.

— Отпусти эту девушку или прими мой вызов.

Звезда Раббена высекла молнии; он отшвырнул девушку в сторону. Она упала замертво на тротуар и лежала там, не шевелясь.

— Она будет лежать там, пока мы не кончим. Ты думал, она сможет убежать, пока мы сражаемся? Подумать только, я никогда не видел тебя с женщиной, Литанде — твой Секрет заключается в том, что ты бесполезен для женщин?

Литанде сохранял бесстрастное выражение лица; но, что бы ни случилось, Раббену нельзя позволять продолжать эту тему.

— Ты можешь совокупляться, как животное, на улицах Санктуария, Раббен, я — нет. Ты отпускаешь ее или сражаешься?

— А может быть, я отпущу ее к тебе; это неслыханно, Литанде сражается на улицах из-за женщин! Вот видишь, я хорошо знаю твои привычки, Литанде!

«Проклятие Вашанки! Теперь я действительно должен буду сражаться из-за девушки!»

Меч Литанде вылетел из ножен и нанес удар по Раббену, будто сам по себе.

— Ха! Ты думаешь, Раббен дерется в уличных драках с мечом в руке, как какой-то простой купчишка?

Кончик меча Литанде рассыпался в голубом огне его звезды, и меч превратился в мерцающую змею, которая свилась в кольца вокруг эфеса, пытаясь обвиться вокруг кулака Литанде; с клыков ее капал яд. Звезда Литанде также вспыхнула. Меч опять стал металлом, но изогнутым и бесполезным, в форме змеи, обивающей ножны. Разъяренный, Литанде отбросил в сторону скрученную железяку и послал на Раббена ядовитый огненный дождь. Моментально огромный колдун спрятался за пеленой тумана, и огненный душ погасил сам себя. Где-то в подсознании Литанде отметил, что стала собираться толпа; не каждый раз можно увидеть, как два последователя «Голубой Звезды» дерутся между собой с помощью магии на улицах Санктуария. Огонь звезд, горящих во лбу у каждого колдуна, извергал молнии на площадь.

Ревущий ветер пригнал маленькие вспышки огня, которые мерцали и гасли, яростно атакуя и хлеща Литанде; коснувшись высокого колдуна, они исчезли. Тогда налетел шквал, который заставил деревья согнуться до самой земли, сорвал с ветвей листья так, что они кружились теперь в водовороте, а Раббен оказался стоящим на коленях. Литанде надоело; с этим нужно быстро кончать. Ни один из стоявших с выпученными глазами зевак в толпе впоследствии так и не понял, что произошло, но Раббен сгибался, медленно, медленно, прижимаемый некой силой дюйм за дюймом, все ниже и ниже, стоя на коленях, затем на четвереньках, затем лежащий ничком, вдавливая и как бы размалывая свое лицо все глубже и глубже в пыль, катаясь взад-вперед и все сильнее и сильнее вдавливаясь в песок…

Литанде повернулся и помог девушке подняться. Она уставилась, не веря своим глазам, на огромного колдуна, который неистово втирал свою черную бороду в грязь.

— Что вы еде…

— Ничего особенного — давай убираться отсюда. Чары не смогут удержать его надолго, и, когда он очнется, будет страшно зол.

В голосе Литанде звучала насмешка, и девушка ее отметила, взглянув на Раббена, чья борода, глаза и синяя звезда были покрыты грязью и пылью…

Она поспешно засеменила следом за мантией колдуна; когда они отошли достаточно далеко от Обещания Рая, Литанде остановился так резко, что девушка споткнулась.

— Кто ты, девочка?

— Меня зовут Берси. А вас?

— Имя колдуна так просто не называется. В Санктуарии меня зовут Литанде.

Взглянув сверху вниз на девушку, колдун отметил с болью, что под грязью и неопрятностью проглядывало очень красивое и очень молодое существо.

— Ты можешь идти, Берси. Он не дотронется до тебя больше; я задал ему порядочную трепку во время поединка.

Она бросилась Литанде на плечо, прижимаясь к нему.

— Не прогоняй меня! — умоляла она, вцепившись в него своими кулачками; глаза ее были полны обожания. Литанде нахмурился.

Предсказуемо, конечно. Берси считала, а кто в Санктуарии так не считал, что дуэль из-за девушки требует награды, и она была готова отдать себя победителю. Литанде сделал знак протеста.

— Нет…

У девушки сузились глаза от жалости.

— Так значит, это про тебя Раббен сказал, что твой секрет заключается в том, что ты лишен мужского начала?

Однако, помимо жалости, в ее глазах замелькал огонек удовлетворенного изумления — какая лакомая сплетня! Какой хорошенький кусочек для женщин с Улицы.

— Молчи! — взгляд Литанде был повелительными-Пошли.

Она следовала за ним по кривым улочкам, ведущим на Улицу Красных Фонарей. Литанде шел большими шагами, теперь, уверенный в себе; они миновали «Дом Русалок», где, как говорили, можно было получить такие же экзотические удовольствия, как и само название; затем прошли мимо «Дома Плеток», избегаемого всеми, кроме тех, кто уже отказывался идти в какое-либо другое место; и, наконец, подошли к расположенному напротив статуи Зеленой Мадонны, которую боготворили далеко за пределами Рэнке, «Дому Сладострастия».

Берси смотрела вокруг широка открытыми глазами, на холл с колоннами, на сияющие бриллиантовым блеском люстры, которых было около сотни, на изысканно одетых женщин, праздно сидящих, откинувшись на подушках, до той поры, пока их не позовут. Их платья были великолепны, на каждой женщине были надеты драгоценности — Миртис знала, как представите товар лицом — и Литанде увидел, что взгляд Берси, одетой в лохмотья, выражал зависть; возможно, она и торговала собой на базарах за несколько медяков или за буханку хлеба, все-таки она была уже достаточно взрослой. И все же, каким-то образом, подобно цветам, растущим на навозной куче, она сохранила утонченную, свежую красоту; белокожая с золотыми волосами, она сама была как цветок. Даже в лохмотьях и полуголодная, она тронула сердце Литанде.

— Берси, ты сегодня ела?

— Нет, хозяин.

Литанде позвал огромного евнуха Джиро, в чьи обязанности входило сопровождать почетных гостей в палаты выбранных ими женщин и вышвыривать на улицу пьяных или проявляющих плохое обращение с женщинами гостей. Он подошел — с огромным животом, практически голый, если не считать узенькую набедренную повязку да дюжину колец, воткнутых в одно ухо — когда-то у него была любовница, торговавшая серьгами и использовавшая его для демонстрации своего товара.

— Чем можем служить чародею Литанде?

Женщины, сидевшие на кушетках и подушках, оживленно защебетали между собой, в удивлении и смятении, и Литанде мог почти прочитать их мысли:

«Ни одна из нас не смогла завлечь или соблазнить великого колдуна, а эта уличная оборванка привлекла его внимание?»

И, будучи женщинами, Литанде знал это, они могли разглядеть ничем не затененную красоту девушки, сверкающую из-под ее лохмотьев.

— К мадам Миртис можно, Джиро?

— Она сейчас спит, о великий волшебник, но в отношении вас она отдала распоряжение, что ее можно будить в любое время. А это… — никто из живых существ не может быть таким высокомерным, как главный евнух фешенебельного публичного дома. —…Ваше, Литанде, или подарок для моей госпожи?

— И то, и другое, наверное. Дай ей что-нибудь поесть и найди какое-нибудь место, где она могла бы поспать эту ночь.

— И ванну, волшебник? У нее достаточно много блох, чтобы завшивели наши кушетки на всем этаже.

— Ванну, конечно, и банщицу с ароматизированными маслами, — сказал Литанде. — И что-нибудь из более-менее приличной одежды.

— Предоставьте это мне! — сказал важно Джиро, и Берси в страхе посмотрела на Литанде, однако пошла, когда колдун жестом приказал ей идти. Как только Джиро увел ее, на пороге появилась Миртис; крупная женщина, уже не молодая, однако красота ее сохранилась, замороженная не без помощи магии. Черты ее заколдованного лица были безупречны, глаза светились теплотой и доброжелательностью, когда она улыбнулась Литанде.

— Мой дорогой, я не ожидала увидеть тебя здесь. Это твое? — она повернула голову в сторону двери, через которую Джиро увел испуганную Берси. — Она, скорее всего, сбежит, если не держать ее под неусыпным оком.

— Хотел бы я так думать, Миртис. Боюсь, однако, что не будет подобного везения.

— Ты бы лучше рассказал мне всю историю, — сказала Миртис и выслушала краткий, без лишних слов рассказ Литанде о том, что произошло.

— И, если ты будешь смеяться, Миртис, я заберу назад свое волшебство и оставлю тебя с седыми волосами и морщинами на всеобщее посмешище Санктуария.

Однако Миртис слишком давно знала Литанде, чтобы воспринять эту угрозу достаточно серьезно.

— Итак, девушка, спасенная тобой, совсем потеряла голову из-за желания получить любовь Литанде! — она хмыкнула. — Поистине, как в древних балладах!

— Но что мне делать, Миртис? Во имя персей Шипри Всеобщей Матери, это дилемма!

— Доверься ей и расскажи, почему ты не можешь любить ее, — предложила Миртис.

Литанде нахмурился.

— Ты обладаешь моим Секретом, поскольку у меня не было выбора; ты знала меня еще до того, как я стал колдуном и стал носить голубую звезду…

— И до того, как я стала проституткой, — согласилась Миртис.

— Но, если я заставлю эту девушку почувствовать себя в глупом положении из-за того, что она полюбила меня, она меня возненавидит с той же силой, что и любит; а я не могу открыться перед тем, кому я не могу доверить свою жизнь и власть. Все, что у меня есть — это ты, Миртис, из-за нашего с тобой совместного прошлого. И это включает мое могущество, если оно когда-нибудь тебе понадобится. Но я не могу доверить его этой девушке.

— И все же она тебе обязана за вызволение из рук Раббена.

— Я подумаю над этим; а теперь поторопись накормить меня, я голоден и томим жаждой.

Уединившись в личной комнате Миртис, Литанде ел и пил, обслуживаемый из ее собственных Рук.

Миртис при этом говорила:

— Я никогда не смогла бы поклясться твоей клятвой — не есть и не пить в присутствии ни одного мужчины!

— Если бы ты стремилась к могуществу колдуна, ты бы преспокойненько это делала, — сказал Литанде. — Сейчас меня редко пытаются соблазнить нарушить клятву; единственно, чего я боюсь, что я могу сделать это неосознанно; я не могу пить в таверне в обществе одних только женщин, так как среди них может оказаться один из тех странных мужчин, что находят-своего рода удовольствие в облачении в женские одежды; даже здесь я не буду есть и пить среди твоих женщин по той же причине. Вся власть зависит от данных обетов и от Секрета.

— Тогда я не могу помочь тебе, — сказала Миртис. — Но ты не обязан говорить ей правду; скажи, что ты дал обет полового воздержания.

— Наверное, я так и сделаю, — сказал Литанде, покончив с едой и сделавшись мрачным.

Позже привели Берси с широко открытыми глазами, очарованную своим новым красивым платьем и своими свежевымытыми волосами, мягко ниспадающих локонами вокруг бело-розового лица, а также сладким запахом масел для ванн и духами, которыми ее натерли.

— Девушки здесь носят такую красивую одежду, а одна из них сказала мне, что они могут есть дважды в день, если захотят! Как вы думаете, я достаточно хорошенькая, чтобы мадам Миртис оставила меня здесь?

— Если ты этого хочешь. Ты более чем красивая.

Берси бесстрашно заявила.

— Я бы больше хотела принадлежать тебе, волшебник.

Она вновь прильнула к Литанде, цепляясь и стискивая его, притягивая его худое лицо вниз к своему. Литанде, который редко дотрагивался до чего-либо живого, мягко удерживал ее, пытаясь не показать своего ужаса.

— Берси, дитя, это только твоя фантазия. Это пройдет.

— Нет, — заплакала она. — Я люблю тебя и хочу только тебя!

И тогда безошибочно, всеми нервными клетками, Литанде почувствовал то легкое волнение, то предупреждающее нервное возбуждение: совершается колдовство. Не против Литанде. Этому можно было бы противодействовать. Но где-то в пределах этой комнаты.

Здесь, в «Доме Сладострастия»? Литанде знал, что Миртис можно было доверить жизнь, репутацию, судьбу, магическую власть самой Голубой Звезды; она была уже проверенной. Если б она так изменилась и предала его, он бы почувствовал это в ее ауре, подойдя ближе к ней.

Оставалась только эта девочка, которая цеплялась за него и хныкала:

— Я умру, если ты не полюбишь меня! Я умру! Скажи, что это неправда, Литанде, что ты не можешь любить меня! Скажи, что это злостная клевета, что колдуны кастрированные, не способные любить женщину.

— Это, конечно, злостная клевета, — серьезно подтвердил Литанде. — Я тебя торжественно заверяю, что никогда не был кастрирован.

Однако нервы Литанде были напряжены, пока он произносил эти слова. Колдуну дозволялось лгать, и многие из них делали это. Литанде, как и другие, легко мог солгать во благо. Однако закон «Голубой Звезды» гласил следующее: если задан прямой вопрос по существу дела, касающегося непосредственно Секрета, последователь не может отвечать прямой ложью. А Берси, не ведая того, была неизмеримо близка к тому, чтобы задать фатальный вопрос, раскрывающий его Секрет.

Мощным усилием магические заклинания Литанде раскрутили ход самого Времени; девушка стояла недвижимая, не чувствуя колебания во времени, пока Литанде не отошел подальше, чтобы прочитать ее ауру. О, да, там, среди черточек колеблющегося поля, мерцала тень звезды Раббена, перекрывающей ее волю.

Раббен. Раббен Безрукий, который навязал свою волю девушке, который придумал и подстроил все, включая и их столкновение там, где девушку нужно было спасать; он зачаровал девушку, чтобы она привлекла к себе внимание Литанде и околдовала его.

Закон «Голубой Звезды» запрещает одному последователю «Звезды» убивать другого; ибо они все понадобятся для того, чтобы сражаться бок о бок в последний день против Хаоса. И все же, если один последователь сможет раскрыть секрет силы другого… Тогда обессиленный уже не нужен будет в сражении против Хаоса и может быть убит.

Что теперь можно было сделать? Убить девушку? Раббен воспримет это также, как и ответ; на Берси были посланы такие чары, что перед ней не мог устоять ни один мужчина; если Литанде отошлет ее, не прикоснувшись к ней, Раббен поймет, что Секрет Литанде лежит в этой области, и ни за что не успокоится в своих попытках его раскрыть. Ибо, если Литанде не тронула сексуальная магия, сделавшая Берси неотразимой, значит, Литанде был кастратом, или гомосексуалистом, или… На этом месте Литанде прошиб пот, и он не осмелился даже подумать дальше. Его нельзя прочитать в ауре, но достаточно одного простого вопроса, и все будет кончено.

«Я убью ее, — подумал Литанде. — Ибо сейчас я сражаюсь не только за свою магию, но и за свой Секрет, за свою жизнь. Так что, когда я лишусь своей силы, Раббен не станет терять времени, чтобы покончить со мной и отомстить за потерю половины руки».

Девушка все еще пребывала в состоянии транса, оставаясь недвижимой. Как легко ее можно убить! Затем Литанде вспомнил одну старую сказку, которую можно было использовать, чтобы спасти Тайну Звезды.

Свет погас и опять зажегся, когда течение Времени вернулось к настоящему. Берси все еще цеплялась за него и хныкала, не ведая о перемещении во времени; Литанде принял решение, и девушка почувствовала, как руки колдуна обхватили ее, а губы поцеловали ее жаждущий рот.

— Ты должен любить меня или я умру! — всхлипнула Берси.

Литанде сказал:

— Ты будешь моей. — Его тихий ровный голос был очень спокоен. — Но даже колдун уязвим в любви, и я должен защитить себя. Место будет подготовлено для нас так, что туда не будет проникать ни малейший свет и звук, за исключением того, что я подготовлю с помощью моих заклинаний; и ты должна поклясться, что не будешь пытаться увидеть меня или дотронуться до меня, кроме как при помощи этого магического света. Клянешься ли ты именем Всеобщей Матери, Берси? Ибо, если ты поклянешься мне в этом, я буду любить тебя так, как никто никогда еще не любил ни одну женщину.

Охваченная дрожью, она прошептала:

— Я клянусь.

Сердце Литанде упало от жалости, Раббен грубо использовал ее; так, что она буквально заживо сгорало от своей неутоленной любви к волшебнику и была полностью во власти страсти. С болью Литанде подумал: «Если бы она только любила меня без колдовства; тогда я мог бы любить…

Тогда бы я смог доверить ей мой секрет! Но она всего лишь инструмент в руках Раббена; ее любовь ко мне — дело его рук, а вовсе не ее собственная воля… И не настоящая…»

…И поэтому все, что произойдет между нами сейчас, будет только драмой, поставленной Раббеном.

— Я приготовлю все, что требуется для тебя, с помощью моих магических заклинаний.

Литанде пошел к Миртис и изложил ей то, что было ему необходимо; женщина начала смеяться, но одного взгляда на мрачное лицо Литанде было достаточно, чтобы охладить ее. Она знала колдуна задолго до того, как он получил голубую звезду между глаз, и хранила Секрет из любви к Литанде. У нее разрывалось сердце от того, что она видит любимого ею человека зажатым в тисках таких страданий. Поэтому она сказала:

— Все будет подготовлено. Не дать ли ей наркотиков в вине, чтобы тебе легче было напустить на нее чары?

В голосе Литанде послышалась ужасающая горечь.

— Раббен уже сделал это за нас, когда околдовал ее любовью ко мне.

— Иначе ты бы принял эту любовь? — спросила Миртис, колеблясь.

— Все боги Санктуария смеются надо мной! Всеобщая Мать, помоги мне! Да я бы принял ее в противном случае; я мог бы ее любить, если бы она не была орудием в руках Раббена.

Когда все было готово, Литанде вошел в темную комнату. Там не было другого света, кроме света Голубой Звезды. Девушка лежала на кровати, простирая руки к колдуну в восторженном порыве.

— Приди ко мне, приди ко мне, моя любовь!

— Скоро я сделаю это, — сказал Литанде, садясь на краю кровати рядом с ней. Он погладил ее волосы с такой нежностью, которую даже Миртис никогда бы не смогла предположить в нем. — Я спою тебе любовную песню моего народа, живущего далеко отсюда.

Она вся изогнулась в эротическом экстазе.

— Все, что ты делаешь, для меня хорошо, моя любовь, мой маг!

Литанде почувствовал опустошенность от полного отчаяния. Она была прекрасна, и она любила. Она лежала на кровати, приготовленной для них обоих, но их разделял целый мир. Колдун не мог вынести этого.

Литанде запел тем своим грудным красивым голосом, голосом, который был прекраснее любых чар:

Полночи прошло, Бледнее луна в вышине; Исчез уж и звезд хоровод, И небо светлеет — к заре; А я одиноко лежу И все еще жду.

Литанде заметил слезы у Берси на щеках.

«Я буду любить тебя так, как никто никогда не любил еще ни одну женщину».

На кровати между девушкой и недвижимой фигурой колдуна, когда его мантия тяжело опустилась на пол, выросла фигура-привидение — двойник Литанде, поначалу высокий и худой, с горящими глазами и звездой между бровями, с белым, без шрамов, телом; двойник колдуна, но он был торжествующим в своей мужской потенции, когда ринулся в атаку на затихшую, страждущую женщину. Ее мозг был далеко, когда она очнулась, он был пойман, пленен, заколдован. Литанде позволил ей на секунду взглянуть на созданный им образ; она не могла видеть настоящего колдуна за ним; затем, когда ее глаза закрылись в экстазе ожидания прикосновения, Литанде погладил ее закрытые глаза легкими пальцами.

— Ты видишь — то, что я велю тебе видеть!

— Ты слышишь — то, что я велю тебе слышать!

— Ты чувствуешь — только то, что я велю тебе чувствовать, Берси!

Сейчас она целиком находилась во власти чар привидения. Неподвижный, с холодными глазами, Литанде наблюдал, как ее губы смыкались в пустоте и целовали невидимые губы; каждую секунду Литанде знал, что прикасалось к ней, что ласкало ее. Восхищенная и очарованная иллюзией, она вновь и вновь возносилась на вершины экстаза до тех пор, пока не закричала, уже не сдерживая себя. Только для Литанде этот вскрик был горьким, потому что она закричала не от него, а от мужчины-привидения, который ею обладал.

Наконец, она замерла удовлетворенная, полностью отключившись; Литанде в агонии наблюдал за ней. Когда она вновь открыла глаза, он с грустью смотрел на нее.

Берси протянула к нему свои истомленные руки.

— Мой излюбленный, ты правда любил меня, как никто никогда не любил женщину.

В первый и последний раз Литанде склонился над ней и поцеловал ее в губы долгим, бесконечно нежным поцелуем.

— Спи, моя дорогая.

И она погрузилась в глубокий сон, который наступает только после любовного экстаза и полного удовлетворения. Литанде плакал.

Задолго до того, как она проснулась, он уже стоял, подпоясанный, готовый отправиться в путь, в маленькой комнате Миртис.

— Колдовство будет действовать. Она со скоростью света побежит рассказывать свою сказку Раббену — сказку о Литанде, несравненном любовнике! О Литанде, о его неистощимой потенции, который своей любовью может довести девицу до полного изнеможения!

Грудной голос Литанде был резким от горечи.

— И задолго до твоего возвращения в Санктуарий, когда-нибудь освободившись от колдовских чар, она забудет тебя со своими многочисленными любовниками, — согласилась Миртис. — Так будет надежнее.

— Верно, — голос Литанде, тем не менее, дрогнул. — Береги ее, Миртис. Будь добра к ней.

— Я клянусь тебе в этом, Литанде.

— Если бы только она могла полюбить меня… — колдун осекся, и в голосе его опять послышались рыдания; Миртис отвернулась, разрываясь от боли, не зная, что предложить в утешение.

— Если бы только она могла полюбить меня таким, какой я есть, свободная от чар Раббена! Полюбить меня безоговорочно! Но я боялся, что не смогу побороть чары, которыми Раббен ее околдовал… А также довериться ей в надежде, что она меня не предаст, зная…

Миртис нежно обняла Литанде своими пухлыми руками.

— Ты сожалеешь?

Вопрос был двусмысленным. Он мог означать: «Ты сожалеешь о том, что не убил девушку?» Или даже: «Ты сожалеешь о своей клятве и о том, что должен хранить тайну до конца дней своих?» Литанде выбрал последний для ответа.

— Сожалею? Как я могу сожалеть? Когда-нибудь я буду сражаться против Хаоса; даже рядом с Раббеном, если он все еще будет жив к тому моменту. И это единственное, что оправдывает мое существование и мою тайну. Однако теперь я должен покинуть Санктуарий, и кто знает, какими ветрами меня занесет в эту сторону вновь? Поцелуй меня на прощание, сестра моя.

Миртис приподнялась на цыпочки. Ее губы сошлись в поцелуе с губами колдуна.

— До будущей встречи, Литанде. Да хранит тебя и благоволит к тебе Богиня наша вечно. Прощай, моя возлюбленная, моя сестра.

И тогда колдунья Литанде пристегнула к своему поясу меч и тихо, незаметными путями, покинула город, когда уже начала заниматься заря. А свет ее голубой звезды, горящей во лбу, затмевался восходящим солнцем. И ни разу не обернулась она назад.