Миракулум 3

- Эска всегда пересказывала путешествия, и никогда не врала. Кроме одного раза - взяла и придумала, что ты не вылезала из постели Илиана... - Берт покраснел стремительно, но голосом он охватившего смущения не проявил. - Аверс Эску и вышвырнул вон, потому что поверил... Это - правда, и мне терять нечего, я иду в обмен на одну из ваших жертв и ты, Аверс, мне даже не двинешь за все сказанное. Тавиар тебе нужен. А ты, Рыс, просто знай об этом.

Об этом?.. Наверное на моем лице отразилась вся моя глупость, потому что прошел миг, другой, в полном молчании, а я никак не могла понять полноту смысла - о чем, об этом?

Сердце колыхнулось холодом, а потом жаром, и стало казаться, что с самых ног быстрым приливом меня наполняет глухое чувство, единственное и поглощающее все иные. Аверс смотрел на меня, и был таким старым, угасшим, по-тихому обреченным, и никакая молодость черт не скрыла истинный облик. Его глаза - граненые в разрезе, потемневшие от скудного света и словно запавшие от резкой худобы, - причиняли боль взглядом. Губы сжались. Желваки шевельнулись, выдав все напряжение, и я бы смогла считать его чувства, если бы не оглохла и ослепла, воспринимая лишь свое сердце. И в этот миг мне было все равно, больно оружейнику или нет, вина его гложет или злость на Берта...

Аверс - поверил?

- Оправдываться только не надо или лгать, что причина была другой.

- Ты слышишь от меня хоть слово оправдания или лжи?

Оружейник ответил Берту так тихо, что я домыслила больше, чем услышала. Не велико преступление, и я знала, что смогу простить ему сомнение в верности, - но оскорбление властно сдавило сердце и горло, ударив по дыханию и внутреннему теплу. Заледенела, стало горько и больно от несправедливости! Как он мог так обо мне подумать?! Как он мог поверить в подобное?!

- Прости, Рыс... тебе не познать, как ревность лишает мужчин разума, как травит и превращает в слепцов. Прости меня.

Он потянулся, хотел взять за руку, но я отстранилась.

О, да... а Аверсу не познать, как обида лишает женщин сердечности, как питает ядом и делает воплощением жестокости! И Берт молодец - ужалил обоих, на малую толику отомстил злодеям, разрушившим его жизнь. Я выдавила из себя улыбку, встала, а Аверс тут же покинул свое место. Его охватила тревога и предчувствие, - он еще раз попытался приблизиться, уже сделав шаг и вновь потянувшись:

- Не уходи так! Рыс, не уходи!

И гнев, и подступившие слезы не скрыла. Отступила, как от чужого, желая только одного - остаться одной, и это чувство было столь же сильным, как и прежнее желание оказаться рядом. Обида пленила, заставила зло сказать:

- Истина, Аверс... Когда попал в плен, знай, что я не пошла за тобой, а ушла в крепость, ибо она защитит, а ты уже нет. Когда обнищал, знай, что я ради богатств вернулась на Родину, ибо она накормит, а ты уже нет. Когда постарел, я уступила молодому любовнику, ибо он страстен, а ты уже нет. И сейчас, когда ты остался смертным и слабым, я обменяю тебя на Миракулум и вечную жизнь! Своими глазами увидишь, как к нему прильну и как на него смотреть буду, позволив себя забрать! А ты - умрешь! Потому что нет веры крысам, и имя мое - предательство!

Я еще была здесь, но Аверс уже хватал воздух. Ощущала и одновременно уже не ощущала, как его руки пытаются обнять и удержать, а я таю призраком, черным дымом - как все, что создавал своей магией Рихтер.

Глава четырнадцатая

Зимнее море прекрасно. И тем красота сильней, чем больше вокруг пустоты - один лишь ветер, высота и одиночество. Лучшее место для грусти и исцеления уединением, для всех слез, что хотелось выплакать без свидетелей. Без этого - никак. Я понимала умом, что глупости все и не стоят переживаний такие мелочи - кто из нас не слаб, кто не уязвим, и кто не становится дураком или дурой, если ударили в брешь? Я могла понять все причины, заставившие Аверса поверить словам Эски, но плакала и плакала, как ребенок, наказанный ни за что.

Плоский камень, сильно источившейся за прошедшие столетия, не холодил, я своим теплом согревала его больше, чем он бы простужал на этой ветреной скале. Отплакав чувства, я легла, - не так вольно, как на нем же лежал моряк Рихтер в давности, а свернувшись калачиком. Сердцу стало легче, в тело пришла усталость и я заснула. Ни голод, ни жажда не донимали, я иногда открывала глаза, смотрела на перемену неба и вновь засыпала. Кончился короткий день, его сменил вечер, а потом и ночь. Шелесты ветра и моря все баюкали, и камень стал мягче постели, - не хотелось вставать. Целительно не хотелось и думать о чем-либо.

- Зря оставил одну, понадеялся, а уже обидели. Чего такая нарванная?

- Женская слабость, Рихтер.

Утро едва брезжило. Не раннее, но такое пасмурное, что не отличить от густоты рассветных сумерек. Алхимик был даже не в свитере - в футболке да штанах, и без рюкзака. Я приподняла голову и увидела вещи сваленными в кучку у края подъема. Он проследил взгляд:

- Жарко, бывает. На Аверса злишься?

- Все то ты знаешь, колдун...

- Конечно знаю. Нырять готова?

- Нет.

- Ну, тогда ладно. Ноги подвинь, я тоже на старое местечко присяду. Ностальгия занесла на эту скалу? - И не стал ждать ответа. - Во все времена прекрасное место, почти магическое. Бухта столько жизней в себя приняла из-за глупой легенды, что любой людоед позавидует.

Я опять закрыла глаза, даже думая вновь задремать, но прошло несколько тихих минут, а сон отошел дальше. Приподнялась, села бок о бок с Рихтером, растерла лицо и с удовольствием подпустила к себе зимнюю прохладу. Даже парок от дыхания пошел. Миракулум рядом вдруг напомнил мне о Соммниансе, с которым порой на стоянках мы вот также сидели на краю телеги или повозки и молчали. Искреннее и человечное исходило от колдуна так сильно, что я не ощущала и отголоска его мистичности и древности. Так кто же он теперь? Брат, которого я воображала в беспамятном прошлом, который бы искал меня в вихре войны? Отец? Наставник? Названный друг? Сказанное Рихтером однажды - что не ищет он любви женской и не ждет божеской, осталось его правдой и ныне. Как и прежде - заблудившаяся овечка могла не бояться хищного волка, как не боялась девушка Сорс грозного полуголого моряка с трубкой.

- Рихтер, прости, если мое любопытство заденет тебя. Ты колдун, но в тоже время человек, - разве твое сердце не просит счастья? Разве нет тоски по любви, по семье, по друзьям и соратникам? Как одиночество не отравило тебе столько веков существования?

- Века... Не сочувствуй мне, я жаждал отшельничества и жил по зову мысли, а не эмоций. Изучал людей, но не желал с ними связи. Но скоро все кончится.

- Ты умрешь?

Когда он мне улыбнулся, его лицо отразило трогательное и детское:

- Я слышу в твоем голосе раннюю скорбь. Как мило, Рыс, что ты находишь участие подумать о моей судьбе... Не умру. Тебе же уже все уши прожужжали, что я собираюсь переродиться. Только не так, как переселенцы - я останусь собой и начну обычную жизнь.

- Миракулум ты отдашь Аверсу?

Догадалась я. И Алхимик кивнул:

- Аверс не злобен и не жаден. И магия не должна стать источником власти, уничтожения или жажды наслаждений. Он подходит. И, к тому же, будет не один, в отличие от меня.

Я задумалась, собирая новые вопросы, но Рихтер заговорил снова, предупреждая их:

- Все переселенцы - по своему любимчики, кого особо запомнил и о ком думал, как о достойном преемнике. Не угадал одного - люди с великой гордыней не приживутся в уравненном обществе. А еще большая проблема всплыла, когда из-за догадки о своей избранности они начали убивать друг друга. Магия Миракулум - лакомый кусок, - власть, могущество, почти вечность. Пришлось пресекать на корню, и это моими стараниями пошел слух о замене. Мол, не наградить я хочу, а отобрать жизнь. Довольна ты таким объяснением?

- Да.

- Устроим зрелище, вот увидишь!

- В новой жизни стань лицедеем твое сердце явно лежит к этому ремеслу, а не к какому иному... Я понимаю, что прошел не месяц, а века с того дня, как ты увез нас в своей карете, но мне так трудно узнавать тебя. Где ты растратил свою надменность и свою неприступность, Рихтер?

- Не поверишь, - наигрался. Время как ничто в этом мире научило меня простоте и легкости. Я нашел свою истину, госпожа Крыса.

И вновь мы молчали и слушали ветер. За облаками приятно было наблюдать - не кучевые горы, какими всегда любуешься, а тяжелые пласты. Танец их ленив и тягуч по небосводу, они вливались друг в друга, темнея, или рассеивались и на миг другой просвечивали чистой голубизной. Такой мир воцарился в душе, что не хотелось его нарушать испытанием, но ведь Рихтер пришел...

- Я готова. Надо прыгать вниз?

- Надо. Раздевайся и как тогда - разбегись только хорошо, а то море немного ушло, там часть бухты оголила риф, еще разобьешься. Если стесняешься, я могу отвернуться, или как?

- Хитрый Миракулум... отвернись, пожалуй, все же теперь я не столь наивна, чтобы поверить в свою неприглядность. Есть у меня на что посмотреть, не только глаза.

Он захохотал звонко, как мальчишка, пойманный на уловке и ничуть не обидевшейся, что его раскрыли. Потом посерьезнел:

- Я уверен, что ты выплывешь. Но все же, не думай, что риска нет.

Есть в том особая наука - нырять в воду. Может статься, я бы разбилась, когда впервые прыгала с этой скалы, если бы прежде не прыгала с маленьких высот в волны. Море - любовь моя, всегда ждало с распростертыми объятьями, и тело никогда не цепенело от страха смерти. Уверенность во взаимной любви соленого бога позволяло мне насладиться сначала полетом, потом предвкушением глубин, и трезво поймать миг входа в воду, чтобы принять правильное положение и изогнуться в толще.

Зимний холод не устрашил. Предупреждения Рихтера тоже...

Когда из под ног исчезла опора, я зажмурилась от ослепившего солнца. Небо развернулось голубизной и белыми громадами облаков, Опалило летом, а ветер ударил запахами водорослей и рыбы, заскользил по коже и в другой миг пронзил насквозь. Это был тот полет - случившийся десять лет назад, когда платье осталось наверху, внизу распластался портовый городок, а сердце ухнуло от предчувствия свершающегося рока!

Я смогу! Я выбрала путь, на котором сама отвечала за выбор, и на котором приняла на себя ответственность платить за ошибки! Я смогу!

Чувствуя, что тело мое ускоряется и ударится о поверхность сильнее привычного, я вытянулась в струнку. В иголочку. И скорость глубоко загнала меня в нагретую толщу воды, - гребешки, неровность волн дали мягкость, и потому, хоть и оглушило немного, но я оказалась в силе и сознании, чтобы ориентироваться, где поверхность, а где дно.

Жаль, воздуха успела глотнуть не много, ветер скрал вдох, сжав ребра. Я шевельнула ногами и руками, потянувшись к свету и теплу, как вдруг ощутила, что за пальцы схватили ледяными клешнями. И того мало - цепкое и льдистое ущипнуло за локти, за икры, за бедра, подбираясь к животу и самому горячему сердцу. А свет поверхности исчез. Все потемнело, все растворилось, оставив наедине с холодом и тягучей невесомостью.

Нет! Море, всегда такое ласковое, такое нежное и балующее, вдруг обернулось врагом и хищником? Нет!

Понимая, что мгновения промедления отнимают у меня шанс на вдох, я перестала барахтаться, а собралась и затихла. Поджала ноги и руки. В уши бил пульс и легкие начали сдавливать тиски, но я стойко потратила секунды на еще большее чувство успокоения, не поддавшись внезапному животному страху и панике утопленника.

Я не погибну так. Я бессмертна тем, что не боюсь небытия, и отделить мои душу и тело теперь уже не сможет никто, даже божества этого мира. Я сама есть жизнь во плоти, не гаснущая, как огонь, не удержимая, как ветер, не исчерпаемая, как море.

Заклинание мертвого языка заговорило в моей голове мыслью - с тем размеренным тактом, с каким должен его произносить спокойный голос. Ощущение пространства вокруг расширилось и разрядилось, и я держалась вне притяжения, - вдохнуть по-прежнему невозможно, но обруч грудь отпустил и не сжимал больше. Нагота не оставляла преград между мной и природой, возвращая с каждым произнесенным в мыслях словом в состояние исконного первозданного чувства - младенца в материнской утробе.

Та же защита и покой, воздух вне воздуха, умиротворение и блаженство единения с существом, что меня зародил и меня питает. Сердце, как будто бы мое, бьется и вовне, токи крови пульсируют по моим артериям и венам, и токи жизни - вне меня. Я не чувствую времени и одновременно понимаю, что оно движется по закону зарождения, развития и роста... Крошечная искра, вспыхнувшая в сонме созвездий... Капелька, упавшая в великие воды... нет! Не себя я так ощутила!

Волна с силой выбросила на берег, как в шторм. Подогнала по земле, ударила камешками и песком, с пеной отступила, открыв меня целиком холодному воздуху. Я не смогла подняться, оставшись согнутой и прижав к ногам голову. Обхватила руками живот - так сильно мне хотелось окружить эту искру собой, сохранить внутри, защитить от всех угроз каждой клеточкой тела. Стать маленькому ребенку, что пока вырос не больше фасолевого зернышка, самым надежным телесным щитом.

- Обнаружила свой секрет, Рыс?

Не удержала слез - плакала и не шевелилась, - так было теплее, и глупое желание обнять ребенка еще крепче и сделать его еще более близким, оказалось сильнее меня. Но ближе некуда! Понимала, а противостоять чувствам не могла...

- О, боги! Как же я молила об этом чуде!

- Как можно так стойко сносить страдания, но так ослабеть от радости? Вставай. Я твою одежду принес, а хочешь - новую наколдую.

Я медленно выпрямилась и уставилась на Миракулум во все глаза, осененная новым пониманием:

- Рихтер! Мое дитя зародилось в прошлом... он на семь дней старше того времени, что я прожила здесь!

- Да. Твоя женская природа решила проснуться не с перерождением, а в последние недели той жизни. Ты просто не успела этого заметить.

- Ты знал, но ты смолчал? Ни мне, ни Аверсу не сказал ни слова, послав нас на смерть!

Скорбные эмоции проявились на юном лице Рихтера, и он сочувственно, не по возрасту по-отечески утер с моих щек слезы:

- Потому и послал, что каждый день стал на вес золота и медлить нельзя. Поступи я иначе, просто отпустив вас на все четыре стороны, вы бы обрекли себя на преследования служителей. Продержались месяц, другой, но не больше - поймали бы. Беременная женщина - не юркая беглянка, а пытки до смерти лишили бы тебя не только разума, но и плода.

- Ты не сказал...

Жалобно повторила я, через его слова находя понимание причин, но новая обида во мне плакала от новой несправедливости.

- Аверсу? Тебе? Он бы превратился в безумного зверя, которым движет один инстинкт - защищать свою женщину и своего ребенка. Он бы никогда не поднял на тебя руку, Рыс. И ты сама не подставила бы так легко сердце под стилет, зная, что умрешь не одна. Ведь для тебя и его незнание о перерождении делало смерть смертью. Необратимой. Небытием. Вечной тьмой. Я приказал ему убить тебя в эту же ночь, спася всех троих для новой жизни, и никак иначе.

Я кивнула, склоняя голову в вине за упрек:

- Прости... и спасибо. Был бы здесь Аверс, он сказал бы тебе те же слова, что и я. Спасибо! За то, что избрал для испытания, что пришел на помощь, не оставил на погибель, и так одарил меня и одаришь его.

- Ну, на этот раз я принимаю твою благодарность, избранница. И даже признаю себя другом, скрывать нечего, и дразнить страшными обликами не буду. Все, встряхнись, и оденься. На тебя, мокрая мышь, смотреть жалко. Идти сама сможешь или на руках придется тащить?

Я засмеялась и вновь расплакалась. Столько слез пролила за прошедшее время, а они не кончались. И горькие, и тоскливые, а теперь - счастливые слезы! Зажалась опять, обняв саму себя и свое сокровище, и не смогла послушаться Рихтера. Пусть хоть силком тащит, хоть уговаривает, а еще несколько мгновений недвижности были необходимы как воздух! Есть я и живое зернышко, есть я и крохотная душа внутри. Есть я и частичка Аверса, слитые воедино самой великой магией - любви и жизни.

Глава пятнадцатая

Дорога заняла почти весь день и очень вымотала. Не познав всех правил, я тоже чувствовала, что сгинуть ветром и перенестись как угодно далеко, пока не могу и вынуждена пешком добираться до дороги, а там вместе с Рихтером вновь на попутных машинах ехать в нужном направлении к городу. Алхимик отдал мне пачку печенья, термос с холодным чаем, все, что было - такой же разоренный, как и я с пустыми карманами, он умел поражать воображение подобным. Как же стоят рядом столь безграничные силы и необходимость добывать провиант? Охотник подстреливал дичь и коптил мясо в дорогу, пользуясь целым наколдованным хозяйством, набивая провизией сумки и делясь флягой ценного спирита с нами. Как так? А моряк со скалы - плавал на шхуне и ловил рыбу? Вельможа - угощался королевским обедом? Бродяга стаптывал ноги, пока не раздобудет коня? Как так?

Добрались мы к вечеру. Рихтер оставил меня еще раньше, за квартал до улицы с особняком, не сказав ни когда он вновь появится, ни что мне делать. Ушел в сторону, скрылся из виду, - вот и весь колдун...

Не хотелось, но пришлось искать приюта у Полутени, заговорщики все равно ждут заклинательницу Мираклииду, и мне придется пробыть в неприятном обществе какое-то время до ритуала.

Как же мое сердце было переполнено нежностью! Я не могла идти и не улыбаться блаженной улыбкой женщины, потерявшей все разумное и окунувшись лишь в чувство. Не смотря на усталость, я готова была лететь, кричать и смеяться, кружиться на месте, беззаботно раскинув руки! Прохожие поглядывали на меня, но без странностей - их ум объяснял мой полу-старинный наряд понятными причинами, и никто ничего не говорил. Шли и шли, кто по пути со мной, а кто против, и не шарахались. Мало ли у кого какие развлечения.

Уже близко, на подступах, заметила людей Полутени. Мужчины походили на скрытых дозорных особняка, одеты неприметно для времени и горожан, и их выдали лишь старомодные стрижки, да короткий поклон в мою сторону. Они не подходили, выказывая почтение издалека, лишь сопровождая взглядом.

- Госпожа Мираклиида, позвольте обратиться к вам...

В холле встретил вельможа - в годах, худой и высокий, явно из знати высокой крови, по всей стати и по глазам не скрыть.

- Ваше имя?

- Барон Антариз.

- Да, господин барон.

- Слуги мне донесли... хм... в ваших покоях случился пожар. Госпожа Итида не удостоила объяснением, и я обеспокоен - не причинило ли вам вреда это несчастье? От лица всего ордена, я прошу прощения за не надлежащий прием.

- Это моя вина, а не ваша. Вы сказали "слуги"? Откройте секрет, кто же убирает комнаты и готовит на кухнях, если вы принимаете в Полутень лишь знатных переселенцев? Неужели нанимаете аборигенов этого времени?

- О, нет. Часть людей проводники, часть люди с титулом, но из семей провинциальных, малоземельных и ведущих свой род не более четырех поколений.

Барон Антариз сдержанно улыбнулся, не ожидав от молчаливой прежде демонессы, или кем еще я рисовалась ему в представлении, вопроса и дальнейшего диалога. А я не стала играть в надменность. Тело устало, а сердце так упивалось счастьем, что скрывать человеческое не было сил, и я радушно улыбнулась в ответ:

- Буду признательна, барон, если вы проводите меня туда, где можно утолить голод и жажду. Я снова с дороги и хотела бы подкрепиться.

Он кивнул, и на эту просьбу кто-то безымянный тут же из холла скользнул в двери левой части дома.

- Нужно ли вам что-то еще?

- Да. Расскажите, как вы согласились на то, чтобы избрать жертвой барона Дола? Красдема, если вы знаете его под этим именем.

Мужчина не нашелся, что ответить сразу. Причина - не желание солгать, скорее боялся сказать не то. Я не поскупилась и вложила в вопрос упрек, осуждение предательства:

- Не он ли стоял у истоков Полутени, не дав наследству Итиды распылиться, помогая обжиться здесь, справляя документы и обеспечивая достойное обслуживание? Что заставило вас исполнить каприз девушки и решиться на обман и пленение?

- Госпожа Итида избранница Змеиного Алхимика...

- Это вам сам Миракулум сказал?..

Барону Анатризу не просто давалась роль отвечающего. Он явно был правой рукой Полутени, и привык раздавать приказания, мало перед кем отчитываясь. Мои же вопросы и вовсе тревожили, а смолчать или грубо ответить нельзя, я - не служанка. Я - сама Мираклиида.

- Пока подают ужин, сопроводите к пленнику, я хочу на него посмотреть. Надеюсь, он не покалечен и в разуме?

- Он здоров... Прошу сюда.

Багровый Красдем раздувал ноздри, глубоко дыша от внутренней ярости и изжевал свой кляп до волокон. Полутень связала его тщательно - запястья, локти, на шее отдельная петля для удушья, как поводок. Ноги - в щиколотках и в коленях, стреножены и связаны с руками сложной паутиной веревок. Сюда они явно притащили его без сознания, хитрая Итида опоила, а иначе и представить нельзя - как подобный зверь без драки дал бы себя обездвижить. Красдем сидел в центре большого помещения, никаких ячеек или запоров, как в тюрьмах, а столбом привязи послужила кирпичная опора с вбитыми в нее кольцами.

Приставленная охрана уходить не собиралась, и барон Антариз тоже. Поэтому говорить с Красом открыто возможности не было.

- Не подходите близко, госпожа Мираклиида. Он вчера изгрыз руку человеку, попытавшемуся его напоить...

- Крыса! - Итида прознала о моем приходе, и немедля появилась. Влетела в подвал подобно стремительному красному вихрю, одетая непривычно торжественно во все алое. Ее возглас неприятно покоробил слух. - Ты рехнулась? Не трогай его, не говори с ним, зачем тебе вообще понадобилось спускаться сюда?

Была доля справедливости в том, чтобы увидеть Красдема в подчиненном положении. Я не желала ему зла, но был в том урок преступному нраву, что на силу всегда найдется превосходящая сила, и он теперь оказался в роли жертвы. Связан, склонен, бессилен.

Но, боги, сколько он здесь без еды, питья, без возможности справить нужду? Изуверы! И не потому ли так нездорово багров, что терпел боль передавленных мышц и удерживал естественные надобности, не желая опозориться даже в глазах тюремщиков?

- Уберите кляп.

- Нет!

Но послушались меня, а не Итиду. Переселенец не без робости обошел Красдема, вытащил короткий клинок из набедренных ножен и поддел узел на затылке. От тугой веревки на щеках остались ссадины, углы губ кровоточили, и когда тот выплюнул ком, оскалился кровавой улыбкой:

- Мерзкая, вшивая...

Итиде досталось. Девушка сама выспыхнуля яростью, но не на своего пленника, а уже на меня - все получалось не так как виделось и хотелось ей. Она прекрасна, совсем скоро станет могущественна, займет место рядом с Миракулум как королева нового мира, а тут ее поливают отборной бранью. Все равно что испачкали помоями пурпурную мантию.

Я подошла к Красу и пристально вгляделась в лицо. За рябью стал заметен еще не сошедший синяк от удара Аверса, вся щека им оттенялась и челюсть. Дикий зверь передо мной, а не человек, и все, о чем его мысли - это о капкане из которого нужно выбраться!

Вытянула руку и положила ему ладонь на грудь:

- Твое сердце бьется не как у лжеца или труса...

Он выругался снова, но и в руку не попытался вцепиться. Зарычал, вздулся мышцами. Очень тяжело задышал.

- Что за игру ты затеяла? Зачем ты ему это говоришь?

У него прошли годы с той встречи на постоялом дворе, но он должен был вспомнить как я подыграла:

- Я должна принести свой дар удаче, и не могу потерять лица... перед Алхимиком. Миракулум не примет такую жертву, человек должен быть доброволен и покорен.

- Это невозможно. Только не Крас!

- Успокойся, Итида, я не стану брать с него обещания быть послушным, я зачарую его, и он станет тише штиля на море, безропотней ветерка...

Он с хрипом выдавил:

- Ты этого хочешь от меня, госпожа наглец? Ты этого не получишь!

Понял? Или сказал, как сказал, не ухватив намека?

- Когда я коснусь твоей головы, ты из дикого хищника обратишься в ягненка. Во имя Миракулум!

Я положила ладонь на рыжую всклокоченную макушку. Взмолилась в надежде: только бы он понял все правильно, и только бы ему хватило выдержки и таланта! Девушка, собиравшаяся посмеяться надо мной, замолкла, едва увидела, как он выдохнул, расслабился, закрыл глаза и весь обмяк.

- Освободите его.

Но на этот раз никто не шелохнулся. Итида смотрела зло, полная недоверия, да и взгляд немолодого барона Антариза красноречиво выдавал сомнение. Слишком просто, чтобы поверить в подобное... Я выждала и, поняв, что никто на этот раз приказания не исполнит, с чувством легкой мести сказала разбойнику:

- Стерпи, огненный...

И схватила петлю на шее. Как он рвал на мне одежду и оставлял синяки на теле, так и я обрывала веревки, прожигая не только их, но и опаляя самого Красдема. Следы оставались, но запаха жженых волос, щетины и кожи, или химический дух современных веревочных волокон - не было. Подпалилась рубашка, оставив угольные разводы, штаны и обувь, - магический огонь не охватывал слишком много, затухая сразу же, как я убирала пальцы.

Сколько же было удовольствия пользоваться подаренной силой! И маленькое могущество огня наполняло той же радостью, с какой я пользовалась магией науки и механики нового времени! Я жаждала воли, свободы, права не слушаться сильных и властных, и получила все это в награду. Итида и переселенцы отпрянули, а я, улучив миг, тихо сказала:

- Не сорвись... ты сильнее своего бешенства.

- Ве-е-едьма-а-а...

Мне польстило то, как Красдем процедил это слово сквозь зубы, - с восхищением, с предвкушением скорой мести предателям и уважением. Последнее согрело надеждой - он действительно может обуздать свой нрав, если того требует дело.

- Переодеть и привести в порядок. Можете оставить его здесь, только обустройте по-человечески место, недостатка в еде и воде быть не должно. К слову, барон Антариз, мой ужин готов?

Трое свидетелей умудрились быстро донести и до прочих переселенцев то, что случилось в подвале. Если и прежде они демонстрировали свое почтение перед женщиной Миракулум потому что так надлежит, то теперь я увидела с каким особым чувством они выполняют свои ритуальные жесты. Ужин подали в зале, а не в комнате, и там предо мной предстали все четырнадцать представителей ордена - самые знатные люди прошлого. Представлялись, называя титул, имя первого в роду и степень близости к прошлому королевскому двору. Двоих я даже смутно узнала, больше десяти лет тому, видела на приемах у Лаата. А одно имя не из цаттской знати, узнала по памяти писем, когда писала их на древнем языке с донесением от коменданта Неука. Тесен мир.

Моя простота поведения, проявленный этикет, расслабили их и мужчины чуть дали волю чувствам. Они так долго ждали этого дня, и он вот-вот настанет! Кто-то провел здесь годы, кто-то месяцы. Барон Антариз, самый старший, на деле оказался мужчиной тридцати лет, которому не посчастливилось попасть в тело переселенца намного старше.

Итида заняла за большим трапезным столом свое место - на одном крае, а я, как догадывалась, заняла бывшее место Красдема - напротив нее. Мы как две королевы игральных карт сидели друг на против друга: я в черном, она в красном одеянии, и зависть разъела девушку недовольством, ибо сегодня все внимание было направлено только мне.

Перетерпеть ужин и уйти. Мне хотелось сбежать, как и всегда с самых первых приемов, в сад, в комнату, в уединение и тишину, но силы нашлись - слушать, отвечать, проявлять ответное уважение к Полутени. Утро этого дня отодвинулось далеко, словно произошло не сегодня, и испытание морем... не поблекло, нет, но тоже отделилось от времени здесь и сейчас, вместе с потаенным знанием о ребенке. Опять ум жил отдельной жизнью, понимая нужность и правильность этого поведения, а сердце пело свою песню тихонько, вкрадчиво, неслышно ни для кого - о любви к Аверсу, о нашей семье, о наших друзьях нынешних и прошлых. О счастье, что с Виттой и Соммом все хорошо, о радости, что злосчастный отвергнутый Илиан выжил и там, в своем времени, ушел путем свободного человека. И я была благодарна Миракулум за все дары. Свободы, любви и счастья - вот, чего я просила. И вот, к чему я пришла. Осталось лишь несколько шагов, чтобы отпустить всех и вся.

Глава шестнадцатая

- Если ты умеешь так подчинять любого из мужчин, то ты самая опасная женщина на свете.

Я открыла глаза и увидела Итиду рядом с кроватью.

- Красу в подвал принесли лежак, и он там просто валяется бревном. Я рискнула проверить твою магию, - оскорбляла его, провоцировала, а он на меня тупо смотрел. Я драла его за волосы, как пса за шерсть, дергала за уши, щипала за нос - он мертв. Смотрит, моргает и лежит. Даже моя охрана не выдержала и сделала намек... да, это не очень к лицу королеве, признаю.

Полутень права - одно дело предать и принести в жертву человека знатного ради высокой цели. Пусть смерть, но все же достойная. Другое - видеть барона в роли собачки, слуги и мальчика для битья. А Крас хорош!

- Зачем ты пришла?

- Спросить, когда настанет великий день? Едва Крас узнал тебя на фото, как попросил всех съехаться, и эта свора мужчин живет здесь уже три недели в ожидании. Ты не знаешь, как они грызутся между собой, как псы в тесной конуре, и делят будущие области. Злорадствуют на то, как современных слабаков покосит новая черная чума. И не испытание, а истинные смерти!

- Что, все бароны такие кровожадные? Я вчера не заметила.

Мне хотелось после сна принять душ, постоять под прохладным дождем, но из-за Итиды не стала этого делать. Встала, ушла в ванную комнату, прикрыв дверь, и довольствовалась только тем, что умылась. Девушка нагло меня разбудила, а когда я вышла обратно, увидела, что она и нагло улеглась на постель. Опять в алом платье, яркая и красивая, сложила руки на груди и сжимала губы, покусывая. Разминала их, как иногда делали женщины, чтобы привлечь к коже кровь и придать тем яркости.

- Я хочу сама убить Миракулм. Так наша связь будет крепче вдвойне!

- Уверена, что сможешь? Уже убивала?

- О, да! Своего отца! - И тронула шрам пальцем. - Что ни говори, а я благодарна Красдему за то, что он открыл во мне силы жить так, как диктует моя природа. Я хищница! Я демонесса! Не хочу, но все-таки признаюсь, - отец любил меня жестоко наказывать. Ломал характер, воспитывал покорность, он и старший брат считали себя в праве диктовать мне как жить, на том основании, что они - мужчины. И где они оба? Мертвы! А я вольный зверь, у меня все их деньги, а скоро будет еще и власть.

- Я тебя понимаю.

- Да, понимаешь.

Я удивилась тому, как легко согласилась Итида. Она на кровати присела, поманила пальчиком, но я не двинулась с места, и пришлось ей вставать и подходить. Переломила гордыню. Девушка оглядела меня с ног до головы, пощупала ткань платья, осторожно тронула волосы, и на миг даже почудилось - уж не любуется ли она?

- Не дергайся, не ущипну. Ты странная, Рыс. Я смотрела как ты спишь, и видела ту наивную малышку, с которой познакомилась еще в поезде, - кроткая, беззащитная, вечно в тени своего телохранителя. А глаза открыла - другая. И то, что ты вчера творила с веревками, - впечатляет, и как с Полутенью разговаривала, - хозяйка бала прям. Откуда перемены?

- Адаптировалась.

Этот ответ ее устроил. Итида кивнула и подвела к тому, зачем на самом деле сюда пришла:

- Мы похожи, мы действительно можем стать подругами, я говорю честно. А с Красдемом давай переиграем? Такого я хочу оставить себе - живым и навсегда послушным. Ручной медведь, игрушка. Его больше не нужно бояться, не нужно слушаться, могу дрессировать как вздумается и драть за уши за провинность.

- Ты уже раз изменила решение, поменяв жертву. Как отнесется к тебе Полутень, если сделаешь так во второй раз? Это знать, Итида. Это люди прошлого, и к женщинам у господ отношение не самое уважительное, даже если она королевских кровей. Рискнешь играть с огнем из-за каприза?

- Это не каприз.

- Успокойся. Ты в шаге от такой силы, что подобных игрушек наделаешь из любых свирепых мужчин. Побалуешься всласть.

- Обещаешь?

- Обещаю...

- Научи сейчас!

Я только улыбнулась и покачала головой. Посмотрела на девушку, отчего-то вдруг вспомнив - как прекрасна ее музыка. Талантливое чудовище, фея с жестоким сердцем... Мало я знала женщин. Служанки, селянки, даже дамы знатные - не были мне подругами и сторонились общения за непохожесть ума и повадок. К одной лесничей Анике прикипела, но и та была силой и нравом полу-мужчиной, судить о всех женщинах по одной ей нельзя.

Однако я знала себя, и потому оперлась на чувства и желания, которым я была подвластна или от которых страдала, не в силах избавиться. Я приподняла ладонь, медленно, боясь спугнуть, поднесла ее к лицу Итиды:

- Мой отец пытал меня и от него я тоже получила шрамы, пострашней твоих. Убить не смогла, но смерти желала всем сердцем. В поступках ты храбрее и решительней, я признаю это как свое поражение. Мы не соперницы, твоя правда, а союзницы - обе талантливы, каждая в своем, обе красивы, но я Миракулум нужна как заклинательница, а не как женщина. Этой избранницей станешь ты.

Итида вспыхнула счастьем, и не сразу заметила, что мои пальцы, став рубиновыми от жара, касаются шрама. Рубец я легким движением счистила, как окалину с металла, как прилипший воск. Кожа разгладилась, стяжка исчезла.

- Подарок в знак дружбы. И я буду считать тебя лучшей своей подругой, если ты еще хоть раз сыграешь мне и вдоволь накормишь мороженым.

Девушка догадалась не сразу. Распахнула глаза, почувствовав перемены в ощущениях, и метнулась к зеркалу в ванной. Засмеялась и заплакала, не обратив внимания на то, что обводка глаз зачернила ей слезы.

Так минул день. Я выходила из особняка, гуляла по городу, выглядывала - не сопровождает ли охрана, они же сторожа из Полутени, но никого не заметила. Я ждала прихода Рихтера, но он так и не появился, не забрал меня для новых испытаний. Да и будут ли они?

Итида исполнила просьбу. Вечером, отдав долг Полутени в общении за ужином, увела наверх, на высокий чердак особняка, что был обставлен не хуже комнат. Принесла гитару, приказала подать десерт - не только мороженое, но и новое для меня лакомство: кремовая паста с дроблеными орехами и кусочками фруктов. Можно было есть то одно, то другое, а можно и вместе.

Моя память часто отправляла в прошлое, все время цепляясь за мелочи нового времени, и хваталась за все, как потерпевший за доску обшивки в шторм - лишь бы выплыть. Так и теперь, - кусочек лакомства, аккуратно нарезанный на дольки брусок, отнес меня в замок Раомс, на маленькую кухню, где лесничая готовила еду пленникам и залепляла кашей комки ценной пищи. То мяса, то вот схожих с этим - меда, орехов и сухих фруктов.

Знала ли я тогда, в тяжелый и решающий для себя день, что буду вспоминать об этом с улыбкой грусти через несколько лет, через несколько веков после?

- Что сыграть?

- Сыграй чувство вины, Итида...

Как же я раскаивалась... Я на самом деле предательница, - дала Аверсу клятву, что впредь не расстанемся и невзгоды пройдем плечом к плечу, и нарушила ее. Да, нас развел Миракулум, но ведь после я сама поддалась обиде и сбежала. Ускользнула прямо из рук, желая причинить любимому человеку боль в отместку за то, что усомнился во мне!

Эта размолвка - маленькая, и великого не порушит: едва увидимся, как окажемся в объятиях друг друга. Но последняя встреча и ее исход еле заметной занозой сидели в сердце. Мне вновь хотелось унестись к Аверсу, вновь оказаться как можно ближе, и, самое нестерпимое, - рассказать все!

Я думала над тем, в чем должно помочь Рихтеру, предавалась чувствам смятенным и слабым, понимая - как мне хочется в эти минуты не быть одной, и трезвила себя пониманием - нельзя. Поддамся, и, едва предстану перед оружейником, как долгожданное счастье вырвется словами, а тайны выдавать - нельзя. Никак! В ушах так и стояло объяснение Миракулум, что Аверс превратится в зверя с одним слепым инстинктом - защищать меня и ребенка. А так быть не должно. Я не знала всего, что ждало впереди, возможно, опять жертва или борьба, оружейнику нужен трезвый ум, не замутненный чувствами.

Где он сейчас? Рвется ли его сердце ко мне с той же силой, что и мое - к нему?

Итида играла глубоко и чутко. Струны под пальцами пели о чувстве покаяния, наполняясь не только им. В музыку вплелись и тоска, и светлая грусть, и надежда на прощение.

- Из глубин огня, из глубин земли, из глубин родниковых вод...

- Что?

Сбилась девушка, а я чуть очнулась.

- Прости, Итида.

Продолжать играть не стала, а отложила инструмент, сев в широком кресле удобно и расслабленно. Спросила так, словно ей интуиция подсказала о моем источнике печали:

- А все-таки, где же твоя свита, Рыс? Ты мне так и не ответила тогда. Где твои телохранитель и паж?

- В дороге.

- Поругалась с любовником?

- Аверс мой муж. - Призналась, растроганная музыкой и смягченная в обороне собственных тайн. - Между нами мир.

- Ого...

- У меня тоже есть к тебе вопрос любопытства, ответишь? Опиши Алхимика - каким он пришел к тебе в день, когда наградил даром проводника? Ты видела его лишь однажды?

Итида одарила меня тяжелым взглядом, потом сменила позу, привстав и рыская в складках юбки, пока не нашла искомого - вытащила из потайного кармашка маленькую плоскую фляжку. Посмотрелась в ее слабое отражение, еще раз тронула гладкую кожу у глаза, и лишь потом открыла крышечку:

- Один раз. Мне шестнадцать едва исполнилось и в больницу я попала после побоев, когда отец прознал, что я пила спиртное на своем дне рождения. Миракулум пришел прямо в палату, и вначале я приняла его за врача, хотя ни специальной одежды на нем не было, ни служебного значка с именем. Даже не помню, о чем он меня спрашивал, так я на него пялилась во все глаза - истинный бог, красив, мускулист, язык подвешен, и смотрит прямо в самую душу. Потом вникла в то, что говорил. А как взял за руку и змея укусила... господи, рехнулась. Меня коснулся другой мир. И я изменилась.

- Итида, а это он сам сказал тебе, что готовится к перерождению?

- Да. И сказал, что ждет женщину, которая ему в этом поможет. А еще... такие странные слова - "и обнимет меня, и прижмет к груди"... Помню слово в слово.

- Именно так?

Я еще не поняла, чего испугалась. Но холодок уже погладил мне сердце темным предчувствием.

- Он сказал, как должен пройти ритуал?

- А что тут знать? - Девушка хмыкнула. - Миракулум поменяется с переселенцем, как все переселенцы поменялись с теми, кто здесь путешествовал. Я отправлю Красдема в жизнь Алхимика, и пока тот спит, проткну Миракулум сердце. Черный дым, обмен, он просыпается в новой жизни, а Крас уже не просыпается никогда... жалко все-таки зверя. Теперь мне кажется, что погорячилась. Но с другой стороны, он бы не согласился меня отдать колдуну в спутницы, он ревнив.

Я покинула кресло, поставила на столик рядом плошку мороженого, которое все это время держала в руках, и беспокойно прошлась по свободному пространству чердака. Волнение охватило сильнее, и было страшно услышать нечто большее, что подпитало бы пустое подозрение... но пустое ли?

- Ты чего, Крыса?

- Что еще ты помнишь из его слов? Прошу, это очень важно.

- Что-то мне не нравится, как ты задергалась. Что происходит?

- Хочу сверить то, что он сказал тебе, с тем, что он сказал мне. Не солгал ли Змеиный Алхимик одной из нас?

- Ты шутишь?

Итида сделала два глотка и нахмурилась. Молчала долго, вспоминая, думая, взвешивая, что говорить, а что нет, - о причинах я могла лишь догадываться, - но потом ответила:

- Он обещал, что я останусь единственной женщиной проводником, ни до, ни после он меня не одарил и не одарит этим другую. Я - избранная. Сказал, что жизни ему отведено восемьсот восемьдесят восемь лет, и этот срок истекает. Говорил о тебе: женщина из прошлого, знающая языки и должная помочь с переходом... подожди, сейчас точно вспомню... - Она прикрыла глаза. - "И обнимет меня, и прижмет к груди, взяв на руки вес бытия, та, что морем целит, та, что ветром летит, та, в ком сила живого огня"... сказать тебе, Крыса, сколько я изгрызла ноготков от зависти? Ну, а что он тебе говорил?

- Стихов не было... И я думала, что с меня довольно лишь прочитать нужное заклинание в круге его знака. Но... Прижать к груди?.. Взять на руки?..

У меня подкосились ноги от ужаса вспыхнувшей мысли! Все слова Рихтера могли обернуться черной истиной и столь же черной ложью! Неужели Миракулум собирался перерождаться во мне, заняв место в моей утробе, заменив душу ребенка на свою? И все испытания, через какие пришлось проходить, лишь подготовка тела к возможности выносить и родить Черного Колдуна. Напитать магией, чтобы удержать магию?

- Крыса, ты чего? В обморок собралась?

- Нет...

Из-за внезапной слабости я припала на подлокотник кресла, и вцепилась в его спинку, чтобы не опрокинуться.

Рихтер мог не солгать, что послал на скорую смерть ради спасения наших жизней, - моей, Аверса и едва зачатого ребенка, но не утаил ли он и иной причины? Он знал, что я выдержала силу магического вихря и его истинный облик, что я познала язык, знал, что смогла на нем говорить - все знаки к тому, что я подхожу и выдержу! Прижать к груди, взять на руки... О, боги! Я не стану ему матерью!

Итида вцепилась мне в плечи и тряхнула, зло и требовательно:

- Что за тайна? О чем подумала? Говори немедленно, иначе я не побоюсь твоего огня и глаза выцарапаю!

Я разомкнула губы, сжала горло, и сказала не своим голосом:

- Никогда! Никогда тебе не возродиться, Миракулум!

- Ты что шипишь, ненормальная! Что за язык?

Итида ругнулась, отпустила меня поспешно, словно обнаружила в руках змею. Я не упала в кресло, снова встала на ноги, но почувствовала слабость - весь дом вздрогнул. Как живой организм, коротко трепыхнулся и замер вновь в крепости своих стен...

И в темных углах чердака, сразу со многих сторон раздался голос:

- Разве я тебе больше не друг, госпожа Крыса?

- Рих!..

Но внезапно, змея с груди холодным жгутом метнулась к шее и обернулась вокруг. Я почувствовала движение ее рисунка, она не придушила, но заставила замолчать. Я больше ни звука не могла из себя выдавить.

Миракулум показался из тени и медленно подошел ко мне и девушке. Итида упала на колени, склонив голову и воздев к нему руки, а тот посмотрел на меня и приложил палец к губам. Ее коснулся мягко, на миг положив ладонь на волосы, и сказал:

- Готовь ритуал, избранница, время пришло.

Она онемела тоже. Я увидела, когда та поднялась, как по лицу катились слезы и алые губы дрожали, но ее молчание было от чувств и волнения, а не от магических пут. Итида кивнула и кинулась к лестнице вниз.

- Замкнутый круг, Рыс, - ты не могла не раскрыть своего положения, этой тайны больше не утаить, и, как я и объяснял раньше, оборачиваешься зверем, которым движет одно - инстинкт выживания и защиты потомства. Но это и к лучшему, это то, что мне нужно. Нам нужно. Я не в обиде.

Даже вдохнуть я не могла больше, чем того требовалось. Ни слова, ни крика, ни стона не исходило вовне, и тело все целиком стало послушным воле колдуна, откликаясь моему разуму только ощущениями и иллюзией независимости. Я хотела бежать прочь, но спокойно стояла. Хотела замотать головой, хоть так проявив несогласие своего плена, но шея не поворачивалась. Я ощущала, что в душе нарастали гнев и сила для борьбы, но сердце не наполнялось тем самым огнем, а билось холодно.

- Какие глаза! Сейчас выжгут... - Рихтер заулыбался и чуть отвернулся, скрывая необъяснимую радость.

От студента ничего не осталось. Миракулум - красивый, высокий мужчина, с черными волосами и глазами, образом не походил ни на кого. Нельзя его было назвать никем по положению или ремеслу, ни старым, ни молодым, ни простым, ни неприступным в своей гордыне, - безлик. И в тоже время притягательно величественен и человечен.

- Спускайся. Я тебя ненадолго оставлю, чтобы обеспечить присутствие Аверса и Берта на ритуале, заберу их с места назначенной встречи. И вернусь.

Послушалась. Никакая сила не двигала моими ногами и руками, я словно бы добровольно шагнула к лестнице и стала спускаться. Итида уже царила ураганом в своей Полутени, и все, кто был в доме, стекались наружу - в сад, на ходу одеваясь в свои особые одежды и опоясываясь ножнами. Все вооружены клинками, все с непокрытой головой и свободной шеей, даже короткие воротники не закрывали знака.

- Госпожа Мираклиида!

Барон Анариз подал мне руку, учтиво поклонившись и задержавшись. Я приняла сопровождение, кивнула ответ, и вышла из дома.

Глава семнадцатая

Таков итог?

Такова моя судьба, едва почувствовав настоящую свободу, оказаться в самом худшем из возможных пленений - тела и воли? Едва испробовав вкус силы, - стать добровольно безропотной? Едва познав полноту счастья любить, быть любимой и зародить воплощение этого чувства в новой жизни, как тут же принести все в жертву?

Таков итог?

Никто по моему хладнокровию не догадывался о буре, что разворачивалась в душе, и о том, как я взывала к богам! Взывала к внутренним силам собственного сердца, решившего предать и оставаться простым в биении. Я стояла у круга порушенного фонтана и наблюдала, как гаснет дом, как вокруг широкой площадки устанавливают большие плошки на треногах, с разведенным живым огнем, как приводят Красдема.

Разбойник ступал ровным шагом, держался отстраненно, словно не замечая, не думая и не понимая, - зачем его сюда привели. Да и как - не привели, а проводили. Никаких пут на нем не было, и клинка у горла никто не держал. Он поверил мне, послушался, подыгрывал... Не знаю, какую участь Миракулум уготовил ему, может быть и не тронет, но я с горечью поняла, что Крас пленник не магии, а своего собственного честного слова. Когда он шел мимо, не удержался, чтобы не взглянуть мне в лицо. Его рыжие брови чуть-чуть шевельнулись, выдав реакцию, и вдруг это маленькое движение подарило надежду: Крас заметил что-то по глазам! Вертикальная морщина на лбу разбойника обозначилась, и так и не сошла, он еще и еще искоса бросал на меня взгляд, увы, не понимая, что же его вдруг так озадачивает.

Но никто больше, ни один из переселенцев, ни сама Итида, вышедшая в роскошном пурпурном плаще, ничего не замечали. Мое надменное молчание воспринималось как должное, моя замершая фигура - как погружение в себя и нежелание суетиться. Никому не было дела даже до того, что на холоде я стояла в одном тонком платье. Никто из-за высокого ворота не видел и змеи, закольцевавшей мне шею. Я выдыхала парок тепла, держала руки вдоль тела, и ждала.

Полутень выстроилась в круг. Людей оказалось втрое больше прежнего, - даже самые низшие звенья ордена покинули дом и встали на равных.

- Призывай... - Шепнула Итида, подойдя. - Все готово. Как только Миракулум появится, я возьму Краса за руку и отправлю...

У девушки дрожал голос, дрожали пальцы, она вся казалась пылающей в великолепном наряде и подъеме духа. Из нее изливалось торжество. И из собравшихся - тоже. Ощутимо, кожей, от каждого - исходило незримое предвкушение и нетерпение.

- Не молчи. Давай, действуй.

Что я могла?..

Долгая тишина успела накинуть тень тревоги на всех, но ожидание не продлилось на нескончаемые минуты. Поземка черного дыма, тонкая, но заметная на заиндевелых плитах, потянулась за спинами круга, за огнем, облизнув металлические подставки. Вначале я увидела Люнтберта - он вырисовался, соткался из воздуха, растерянно озираясь на людей и тут же улыбнувшись мне, едва увидел. За ним появился Аверс, а рядом с Аверсом - Рихтер. Алхимик забрал их не с улицы, - без сумок и теплой одежды, выкрал из поезда или из комнат, - но ни тот, ни другой холода словно и не ощущали.

- Сюда.

Миракулум показал рукой, куда обоим надлежит встать, но Берт замешкался, а оружейник шагнул не в нужную сторону, а ко мне. Я увидела его сдержанную улыбку, такую узнаваемую по дрогнувшим уголкам, увидела взгляд - полный ожидания этой встречи, но Рихтер положил руку ему на плечо:

- Стой... Потом, Аверс.

Итида припала в подобии реверанса, Полутень склонилась, Аверс и Берт отступили туда, куда было указано, и один лишь Красдем заколебался, не зная, что следует делать ему. Я мельком посмотрела на разбойника, отметив, что хмурится он все сильнее, и смотрит на меня с каждым мигом все с большим и большим недоумением. Поза его стала напряженной, а пальцы поджались в кулаки. Он все еще играл в смирение, но интуиция уже нашептывала его звериной натуре предостережение.

Моя единственная надежда - глаза! Ничто во мне не может говорить, ничто не может выдать истинного урагана, в котором уже рвались незримым вихрем чувства ужаса, отчаянья, борьбы и гнева. Я перевела взгляд на Аверса, и поклялась, что ни одна сила мира, даже магическая, не заставит меня отвести от него взгляда.

- Ты просил испытания, красный демон. - Рихтер обратился к Красдему. - Многие получали чуму Миракулум, не зная об этом, многие, успев понять и устрашась ее. Ты забавно запомнился тем, что самоуверенно просил тебя заразить, не сомневаясь, что пройдешь ее и проснешься. Поразительно нагло. Сейчас ты знаешь, что стоишь здесь в качестве жертвы мне, и не борешься... Из-за нее? Крыса зачаровала тебя?

По Полутени прошел ропоток - Рихтер менялся в облике. Я на него не смотрела, но поняла по тому потемневшему силуэту, что попадал мне в поле зрения, как Миракулум преображается. Менялся и голос.

- А ты, юный рыцарь? Человек, не знавший ничего о магических силах своего совершенного в логике мира, вдруг встал на путь битвы с этой магией, лишь бы освободить любимую? Приятное исключение из людей нового времени - неустрашим и умен. Благороден настолько, что не держишь зла на мнимого Тавиара и не винишь Крысу за то, что та заняла не свое место. Она тоже зачаровала тебя?

Я не знала, что собой являл Берт при этих словах. Но на лицо Аверса легла тень. Его черты и так казались более резкими из-за неровного света огня и густых сумерек вечера, все мы так или иначе околдовались игрой теней, но и сквозь все я смогла увидеть - оружейник не скрыл перемену в лице. Он не держал взгляда только на мне - скользнул по людям Полутени, по Итиде, по Рихтеру и Берту, задержался на Красдеме, с которого считал нечто большее и говорящее, чем с остальных. И вернулся...

Сколько раз я старалась себя не выдать, притворяясь не той, кто есть! Сколько раз выдавала одни чувства за другие, скрывала настоящие и являла ложные! А теперь магия Миракулум заставляет меня обманывать Аверса! Я не могла даже качнуть головой, дав знак, или шевельнуть пальцами. Не могла заплакать...

Боги, пусть он услышит немой крик и увидит за маской истину! Пусть по губам, что не шевельнулись в ответной улыбке, прочтет весь ужас насильного безмолвия! Аверс, молю тебя, а не богов! Тебя! Ты можешь спасти меня! Ты в силах сорвать с моей шеи капкан Змеиного Алхимика! Я не знаю, как, но в силах!

- Аверс... - Рихтер подошел к оружейнику и я смогла заметить, что чешуйчатая черная кожа заволокла колдуна до самой шеи и разводами заползала по ней на лицо, складываясь в витиеватый узор. - Твоя судьба совершила не один поворот, и привела сюда, где уже не ты, а твоя избранница будет выбирать путь. Взгляни на Рыс, осознай перемены. Готов ли ты принять ее принять новой, как языческую богиню, как бессмертную отныне и на века?

Но оружейник точно не слышал, а к Рихтеру не то что, не повернул головы, но даже мускулом не дрогнул, став почти такой же статуей, как и я. У него во взгляде было одно - вопрос. Ко мне и моему молчанию.

- И тебя она зачаровывает... Колдовские глаза. Не всегда она так смотрит и не на каждого, но уже если попал под взгляд, готовься сгореть в живом пламени.

Круг людей полутени зашевелился - переселенцы не выдержали того, что черная поземка позади них приближалась, затекая в центр. Я видела краем эту заползающую темноту, и она пугала непосвященных. Алхимика не видели ни в истинном облике, ни в вихре смерча, и я понимала, как легко поддаться страху оказаться пылинкой в буре...

- Моя верная Итида, проводница и избранница, даю тебе слово Миракулум - скоро твое самое сокровенное желание исполнится.

- Мой повелитель...

Когда Рихтер шагнул ко мне, я едва нашла последние крупицы собственной воли, чтобы не смотреть на него. Алхимик вытянул руку, ласково коснулся подбородка и шепнул очень тихо:

- Очнись, девочка Сорс. Откройся самой великой из своих сил, которая просыпалась в тебе всякий раз, когда злая судьба заносила свой меч над любимыми. Очнись, Крыса... лабиринт кончился, я загнал тебя в самый последний угол из которого нет выхода, ни одного.

Он шевельнул ладонью, принудив повернуть к нему лицо, но глаз я так и не увела. Я смогла, самой последней каплей не подчинения, удержать взгляд на оружейнике. И Аверс весь содрогнулся.

- Отойди от нее...

Никогда я не слышала такого голоса. Казалось, что от глубин, угрозы и силы дрогнуло все в мире, даже сам Миракулум. Но на приказ он не отреагировал, нажал на подбородок пальцами и я послушно посмотрела в две темные бездны... уже не он. Уже оно, великое божество времени гортанным и сухим переливом, так тихо, чтобы лишь я и услышала, спросило:

- Как сына назовешь?..

Сердце мое ударилось и загорелось! Я еще не могла вернуть свою волю, но вдруг закричала внутренним голосом от ярости и предчувствия, а знак змеи на шее ослабил челюсть и выпустил из пасти хвост. Кольцо чуть разомкнулось...

Шум... В пространство вокруг внезапно и громко ворвалось столько звуков, что они смешались в шквальный рокот людских голосов, звона, шелеста одежд и дикого рева. Миракулум исчез, и через миг я поняла, что он не растаял в своем черном дыму, а мгновенно переместился мне за спину, и обе его ладони легли на плечи. А перед глазами открылся бой...

Красное платье Итиды металось за огненными плошками, и почудилось, что это огромный алый мотылек порхает от одного костра к другому. Красдем ревел и крошил двумя добытыми клинками сразу толпу Полутени. Переселенцы вокруг него нападали и отскакивали, покусывая ударами, как псы медведя, но разбойник уже уложил кого-то на плиты, и молниеносно отбивал всякий новый выпад... Аверс стоял от меня в двух шагах, и в двух его руках было оружие. Он смотрел на Алхимика с такой ненавистью, какой я тоже не видела в его глазах никогда.

- Отойди от нее...

Спину оружейнику прикрывал Берт. Трое переселенцев лежали почти под ногами - и их, отняв оружие, скорее всего убил Аверс, а не Люнтберт. Парень стойко держал оборону, не подпуская к нам, отбиваясь от четверых разом, а через миг - от трех: четвертый упал и зажал рану на шее обеими руками...

- Ты знаешь, что против меня бессилен. Я сомневаюсь, что даже она при всех своих обретенных силах способна мне противостоять.

Берт вскрикнул, и Аверс на полоборота и лишь на несколько мгновений обернулся, чтобы скрестить клинки с переселенцем, защитив оступившегося и подраненного в ногу Люнтберта. Черный дым стал подниматься выше и закручиваться спиралью, сужая круг и подбираясь эпицентром к Алхимику и мне.

Прошлое настигло, как настигало и в прежних других осколках... мое горячее и вспыхнувшее сердце внезапно остыло, но не заледенев, а вновь забившись спокойно. И тому уже была моя воля, а не воля колдуна.

Я видела схватку перед собой, где за меня бились с Полутеню мой возлюбленный, мой друг и мой прежний враг - трое мужчин, кинувшиеся на защиту по разному зову своего сердца - любви, дружбы, уважения... но... с Миракулум в иных силах, должна биться я. Выше деревьев, выше гор, и в тоже время так глубоко, куда не дотягиваются пропасти.

Губы даже не шевельнулись. Внутренний голос опять проявил себя, не криком, а речью, заговорив на языке древнем и мертвом, что понимали лишь двое, а прочие смертные не могли:

Из глубин огня, из глубин земли,

Из глубин родниковых вод

Колдовство яви в облике змеи,

Сделай полный круг - оборот!

Из глубин веков возврати себя,

Укусив за хвост, закольцуй.

Воспылай огнем божеству огня,

Богу ветра ветром станцуй!

Окунись в волну, возродись волной,

Богу моря всю боль отринь,

Вознесет судьба над твоей главой

Силы мира и мощь святынь!

Кожа рук от самых пальцев покрылась алой пылью, и она быстро поползла вверх, сжирая ткань и добираясь до возникших сакральных письмен нового круга, что прожег мне грудину.

Миракулум сдавил плечи со всей силой, но боли я не ощутила. Я увидела, как уплотнился вихрь, отсекая от взора сначала самых дальних, растворил в себе Красдема и его поле боя, потом Люнтберта в крови, держащего на себе двух противников, и самым последним - Аверса. Оружейник рывком отправил себя в смерч, но тщетно - магическая воронка пустила в себя не его, а лишь два далеких крика:

- Ведьма!

- Рыс!

Бас Краса и звонкий вопль Берта.

Змея на шее сдалась, разомкнулась и заскользила по телу, подчиняясь новому более сильному знаку алой змеи, закольцевавши ее в серединке маленьким колечком. Я закричала в голос, освободившись от пут, но не справилась с физической силой Миракулум, которой вновь развернул меня лицом к себе и обнял, прижавшись круг к кругу.

Никогда я не пущу его душу в себя! Никогда не позволю переродиться! Ни один бог, ни множество богов, не лишат меня моего ребенка!

Не знаю, каким чудовищем я стала... но Алхимик терял свою силу и я чувствовала, как он слабеет. Он давил тяжестью, пытался прибить к земле всем весом, держась за мою шею и подгибая ноги. В какой-то миг я едва выдержала, но тут же почувствовала, что могу еще устоять и не упасть. И даже больше - стоять крепко, а хватка Миракулум гаснет. Он истончился, полегчал, и вдруг расслабленно положил свою черную голову на мое плечо.

Когда мой истинный облик схлынул, я поняла, что держу на руках мальчишку...

Глава восемнадцатая.

Сколько ему?

Семь или девять... тело ребенка, а глаза взрослые, что возраста не считать. Я стояла среди бурьяна на еле заметной тропинке, что забиралась выше, петляя среди камней, и пропадала за кромкой скалы и неба. Лето и зной, крики чаек и стрекот насекомых, все ударилось в уши вместе с узнаваемым шорохом морских волн где-то недалеко.

Рихтер смотрел на меня с лукавым огоньком в глазах. Потом шевельнулся, спрыгнул с окаменевших рук:

- Я тебя когда-нибудь обманывал? - Спросил по-детски, сымитировав обиду и вызов в своем голоске. - Шучу. Хорошо, что поверила, иначе бы ничего не получилось. Я однажды видел, Рыс, как какой-то нищий от голода и безысходности пытался крысу поймать. Умудрился загнать зверька в угол каменных стен и схватил. Ужас! Ты представляешь разницу сил человека и мелкого грызуна, но животное, поняв, что сбежать невозможно и его убивают... бедняга долго истекал кровью из сотни прокушенных ранок. А Крыса вырвалась.

- Рихтер...

- Что?

Маленький Миракулум стоял передо мной и смотрел снизу вверх. Он был босым, в обветшалых и больших штанах, перехваченных веревкой, и столь же большой не по размеру рубашке. На груди, на шее, нигде, где было видно тело - ни одного черного знака.

- Мы в прошлом, Рыс, на год раньше нашей первой здесь встречи. Как думаешь, глупо начинать свою жизнь в войну Берегов? Не отвечай, знаю, что сам дурак. Но сколько я ни выбирал, я приходил к одному выводу - это время мое самое любимое, и нигде больше я быть не хочу.

Послышались голоса. Я вскинула голову и только сейчас заметила на тропинке четверых детей, не многим старше того, каким оказался Рихтер... Они начали о чем-то спорить, ненадолго остановившись, но, покричав, решительно продолжили забираться наверх.

- Я тоже прыгну. Попрошу, как и ты, свободы, любви и счастья, ведь этого желают все смертные, да? И мне повезет все это обрести!

Четверо? Четверо мальчишек... боги, я вспомнила о какой беде говорили в портовом городке жители. Выловили из волн одного живого ребенка, а четверых - мертвыми, несчастные разбились о воду...

- Рихтер...

- Ты лучше готовься, сейчас смерч вернется и тебе придется удержать силу Миракулум до того как отдашь ее Аверсу. Я знаю, он не убоится твоего жуткого облика, он уже в эпицентре и ищет тебя в слоях и темноте времен, как рыбку в самой глубокой впадине. Прощай, Крыса... наши пути больше никогда не сойдутся.

Я еще видела, как легко он побежал по склону, а когда начался подъем, то стал помогать себе руками, цепляясь за траву. Но воздух все больше и больше размывал тощую фигурку, унося меня обратно во времени, уплотняя и приближая вихрь. Я должна была хоть что-то сказать на прощание! Но ни одно из слов не прозвучало, да и не услышал бы маленький Рихтер ни звука.

Темное, плотное марево накрыло и стерло все очертания мира.

Два круга на моей груди горели алым и черным: моя сила, Сангвис, "кровь" - обретенная в том, через что провел Рихтер, и Миракулум, "чудо". Без своей я бы не смогла избавить Алхимика от магии и не смогла бы удерживать ее - только равное равным. Знаки не боролись, а переплелись, я кожей чувствовала, как две змейки льнут друг к другу и двигаются по кругу, заключенные в горящие символы надписи из алых и черных букв.

Чем больше смерч набирал мощи, тем тяжелее становилось мне... прекрасные по своей сути силы для души и все же хрупкого тела оказались нелегки. Без защиты они поглотят, а после уйдут в пространство, растворившись в сущем и больше никому не будут принадлежать. Я стала произносить заклинание, зашептала его вслух, и знаки вновь вспыхнули ярче.

С правой и левой стороны кожа от пальцев и дальше стала превращаться в пепельно-черный чешуйчатый панцирь, витиеватыми узорами сочетаясь с рубиновой и пыльной кожей, словно красный песок, оставляя моей настоящей коже - бледной и человеческой самую малость. Истиные облики двух божеств - времени и жизни - превратили в нечто неземное и пугающее. Я ощущала, что все во мне высохло до костей, что я ужасна и прекрасна в могуществе. И только благодаря этому вся тяжесть сущего - мира в каждом его миге, я могла выдерживать и нести.

Аверс меня искал... Его рвали эти потоки, причиняли боль, пытались завладеть сердцем, пустив в него ужас и желание сдаться. Но он не бежал обратно, а все равно искал, не прогибаясь, даже будучи смертным, под огромным давлением магического вихря. И нашел.

"Он не убоится твоего жуткого облика..."

- Аверс...

Рокот голоса, не с губ сорвался, а с разных сторон, столь чужой и глухой! Оружейник не отшатнулся, наоборот, сделал еще шаг и преодолев самое сильное сопротивление, коснулся меня, почти бестелесной:

- Я вынесу тебя!.. Потерпи!

- Обними...

Он и так меня обнял, прежде, чем я попросила, даже приподнял от земли и попытался сделать шаг к краю смерча, чтобы вновь преодолеть преграду и вернуться. Аверс не знал, что это не плен. Он еще ничего не знал.

- Ты согласен пойти со мной... по избранному пути... со мной?

- Да, любимая, куда угодно. Хоть на край земли, хоть на тот свет. - Аверс даже нашел в себе мужество для улыбки и светлого воспоминания о далеком походе по зимним пустошам: - Ведь Берег огромен и дорог много...

- Обними меня, Аверс, так крепко, как тогда обнимал... отогрей...

Как жутко звучали мои слова. Рваными резкими звуками, далекими от человеческого голоса, и не передающие те чувства, что я в них вложила. Оружейник демонессы не видел, а видел свою Рыс, и прижал к себе всю, с нежностью и любовью.

Блаженный миг и не долгий. Знак с его шеи ушел на зов магии, скользнул на грудь, расширил кольцо и загорелся. С какой бы силой Аверс не смыкал руки, но ее все равно не хватило для удержания, и нас друг от друга отбросило... половина ноши - его! С моих плеч, с моей души словно сняли небо, которое я последние минуты старалась удерживать только на себе. Как же стало легче! Черная чума сошла с моего тела, облепив оружйеника, но, почему-то став не чешуей, а... металлом. Антрацитовым, с глубоким сиянием.

Аверс поседел. Волосы его стали белыми, а черты заостренными, - он не постарел больше чем лет на десять, но обветрился внешне, каким был в прошлом, в походах и испытаниях. Верно, истина его потребовала равности в сути души и тела, и тому я лишь радостно улыбнулась. Не молодого его полюбила и в тайне желала видеть таким, прежним.

Левую руку оружейника всю покрыло темным сгустком, сформировавшимся в наплеч, наруч и перчатку. Металл так облегал кожу, что невозможно было точно понять - броня часть его кожи или так искусно влита в каждый изгиб мышц? Даже крепления, которые явно виделись выпуклыми полосами у самих пластин, превращались в черные татуировки, двигаясь дальше по корпусу или захватывая плечо. Они прожгли ему рубашку, обратили остальную современную одежду в темные и плотные штаны, сапоги и широкий пояс, схожие с теми, что он носил в Неуке. Разница лишь в том, что теперь он наполовину закрылся сталью полудоспеха.

Аверс не походил в том на Рихтера, и даже вихрь облизывал ноги не туманом и поземкой, схожей с пылью и песком, а более плотными полосами, - камень или металл, тяжелый, но подвижный в своем свойстве.

- Что ты сделала?

Я закрыла глаза, - голос Аверса добрался до самых тонких струн сердца, согрев звучанием новой глубиной и проникновенностью. Он обволакивал, обнимал, став не только человеческим, но и колдовским.

- Все хорошо, Аверс.

И ко мне возвращалась я. Нас двоих отпускало, возвращало туда, откуда унесло, и оружейник просветлел, когда увидел, что я не лгу. Он приблизился, коснулся руки, и на нас рухнула действительность мира и боя.

Берт был изранен, и все еще дрался под прикрытием Красдема, на котором были лишь царапины. Полутень уменьшилась вдвое - их силуэты лежали повсюду вокруг фонтана - кто недвижим совсем, кто ранен, кто стоял за кругом огня на жухлой траве, пытаясь отдышаться и подкопить сил. Слышались выкрики о предательстве. О мести. О непрощении. Разбойник ругался и поносил всю знать, оскорбляя бранью самой низкой и пошлой.

Несколько треног упали, рассыпав угли, и часть света угасла. В миг, когда мы появились, Крас пнул ногой очередную плошку, чтобы заставить хоть на миг другой отступить слишком рьяных нападающих.

Аверс развернулся к ним и замешкался, - чуть склонился в порыве схватить первое попавшееся оружие с плит, но застыл, вновь выпрямился и посмотрел на свою руку в броне, словно видел ее впервые. Сжал пальцы и резко, размашисто рассек воздух в ударе, точно в левой руке уже был клинок, а противник стоял близко.

Полутень отшвырнуло... Безжалостно опрокинуло, поволокло, некоторые сшибли друг друга и случайно поранили, кто-то ударился о попавшееся на пути возвышение фонтана. Показалось, что их отбросила взрывная волна, и те, кто лежал, проскользили дальше. Сбитых плошек стало больше, а света меньше.

- Бегите. Забирайте раненых и бегите, если вам еще нужна ваша недавно обретенная жизнь. Кто останется, тот умрет.

Переселенцы оказались оглушены, и не сразу поняли что случилось. Я услышала стоны, но тут же все перекрыл хохот Краса. Разбойник смотрел на Аверса и даже поднял клинок, использовав лезвие как указ:

- А черный колдун хитер! Хороши же мы, глупцы, что позволили так себя обмануть!

Глотнул еще воздуха, снова засмеялся, и хлопнул по спине рядом стоящего Берта. Парень и так едва стоял на ногах, а тут чуть не кувыркнулся головой вниз.

- Теперь ты Миракулум, защитник? Ну, да... Вот так судьба раздет подарки, учись, паж. Дружи с сильными мира всего, и не останешься обделенным, будет и власть, и богатство, и лучшая женщина в придачу...

Враги отходили, все пустело и мы остались вчетвером на площадке. Красдем, обмолвившись о женщине, огляделся и даже прошелся немного по краю, выглядывая ту, о ком вспомнил. Заскрежетал зубами, стиснул рукоять клинка с силой и раздражением:

- А где моя?..

Итида не сбежала. Едва Крас отошел дальше, как сбоку от меня раздался шорох, мелькнуло красным, и девушка выдала себя яростным возгласом раньше срока:

- Лживая мразь! Предательница! Лгунья!

Девушка жаждала мести, и та затмила ей разум. Она не сбежала раньше, не скрылась сейчас, а выбрала самое глупое - притаиться и напасть.

Меня это лишь удивило, я не сделала и шага в сторону, чтобы избежать удара лезвием, понимая, что неуязвима к подобной угрозе. Вся моя забота была - удержать верх платья. Знаки, а после еще и узоры обликов уничтожили рукава и почти весь лиф. Пришлось ладонями прижать несчастные лоскуты, иначе и без того нескромная нагота окажется неприличной.

- Ага!

Разбойник только рявкнул, а Аверс метнулся первым и ударил ее сначала по руке, а потом в грудь. Жестко, не рассчитав силу, отчего Итида даже не вскрикнула, а опрокинулась ничком и потеряла сознание.

- Дай-ка мне сюда эту...

- Не подходи.

Оружейник припал на колено рядом с девушкой, вытянул над ней правую руку. На его раскрытой ладони возникли размашистые штрихи, словно кто-то углем быстро делал неровный набросок, касаясь и кожи и воздуха, а еще миг спустя очертания превратились в красивую рукоять. Линии утратили шероховатость, обрели четкость и объем, рисунок воплощался и дорисовывался одновременно, до того момента, пока Аверс не сжал настоящий черный кинжал в своей руке.

Не поколебавшись ни в чем, он ударил Итиду лезвием, прямо в грудь, в сердце... я вскрикнула. А Берт в ужасе дернулся, но помешать хоть как-то не сумел, слишком далеко находился:

- Господи, зачем?!

И Красдем удивленно молчал. Никто не ожидал подобного.

Окровавленное оружие рассыпалось, едва упало на плиты, а тело Аверс поднял на руки. После всей совершенной жестокости, я не могла поверить в то что вижу - как бережно он это сделал, как осторожно. Поддержал голову, поправил платье и волосы, упавшие на белое лицо, поднялся с колен медленно, точно нес спящую, а не мертвую.

- Ты лишил меня удовольствия, защитник... я бы ее придушил, и заставил помучится долго, прежде чем сломать шею.

Аверс подошел к Берту:

- Эска должна проснуться на твоих руках.

Обманчивый свет огня... оружейник не просто ударил Итиду, а отправил в прошлое одним выпадом, как поступил и Рихтер с Люнтбертом дни назад. Этого не заметить сразу - сумерки ночи, пламя желтило кожу, красного пятна в яремной ямке не углядеть. Вера была, она же проводник... и согласие - было. Слово Миракулум сдержал, пообещав исполнение самого заветного желания девушки - провести хоть день в прошлом.

- Смерть необходимое условие. Или ждать, пока Эска умрет там, или лишить Итиду жизни здесь и сейчас... я выбрал из двух зол.

Берт весь затрясся. Ее с рук на руки он принял, едва удерживаясь на ногах, - и от ран, и от чувств. Присел на обломок фонтана, обнял и всхлипнул, тут же поджав губы и удержав скупые слезы в глазах. На Итиду посмотрел со страданием и любовью, сердцем живя уже в будущем, когда ее черты сменятся чертами возлюбленной.

Время истекло быстрее положенного, лишь минута против десяти. Тело окуталось черным и плотным, рассеялось... рука шевельнулась, голова приподнялась, - девушка очнулась и не могла понять, кто она и где она, так блуждал ее взгляд первые мгновения.

- Эска, ты вернулась, ты дома... Слышишь, Эс? Теперь все будет хорошо, ты вернулась!

- Берт... Берт!

Она закричала и вцепилась в него, обняв за шею. Сжала так сильно, что парень скривился от боли в раненом плече и одновременно засиял счастьем. Прижался щекой к волосам, хотел дотронуться рукой, но остановился - все пальцы в крови. Эска плакала взахлеб и вся дрожала, а Люнтберт, наоборот, становился все спокойней и тише, утопая в своем безмерном счастье.

Аверс нашел мантию Итиды, встряхнул, и накинул на меня. Я укуталась, только бы не держать платье.

- Почти все, Рыс. Подожди еще немного, и мы сможем уйти.

Красдему не хотелось смотреть ни на нас, ни на другую пару, он понуро прошел по площадке вдоль трех огненных плошек и поднял с плит очередной из клинков Полутени:

- Плохое они делают оружие. Заказали кустарщину...

- Берт, ты же ранен...

В слезах и всхлипах, Эска начала видеть то, что ее окружало, и заметила главное - Люнтберт заполучит себе не один шрам в память о битве, и от них ему избавляться не нужно. Я была уверенна, что прежний во многом робкий юноша в нем не исчез, но и те перемены преобразили его, вынув из глубин сильные стороны характера. Он - мужественен, стоек, он - воин, спасший свою принцессу.

- Заживет...

Эска что-то зашептала, и трогала его лицо, утирая кровь из пореза над ухом. А потом вся замерла и огляделась в испуге. Закаменела совсем, едва увидела Аверса. Оружейник уже отошел от меня, оставаясь на расстоянии и выжидая. И я понимала - зачем. Его сердце требовало покаяния:

- Прости меня, Эска, за подлость и предательство. Моей вины ничто не искупит, но я буду надеяться на твое прощение.

Она отвернулась и вновь с силой обняла Берта. Я почувствовала в этом жесте неутолимую жажду защиты. Люнтберт посмотрел на оружейника долгим взглядом, лицо его сделалось жестким, и он опустил ее на ноги, выпрямившись сам:

- Я дал слово тебе, дал слово Миракулум, и не откажусь от него... Эска вернулась и это лучший исход, я счастлив и я спокоен. Можешь заменять меня на Тавиара, я уйду в прошлое, как и обещал. Добровольно. А ты вернешь того, кто попал туда по глупости и незнанию.

- Берт, Берт, миленький... ты что говоришь? Нет! Ты даже не представляешь, каково там! Ты не можешь меня бросить, Берт!

- Эс... - Парень решительно оторвал от себя ее цепкие руки и чуть тряхнул за плечи. -Знай, что я любил и люблю тебя больше жизни, и знай самое главное: ты вернулась, все будет хорошо, обязательно. Но ты должна понять - я слово чести не нарушу.

- Молодец, паж! - Одобрил Красдем. - Хвалю!

Эска только сейчас узнала разбойника и отшатнулась. Аверс посмотрел на протянутую ладонь и покачал головой:

- Я возвращаю тебе твое слово, ты ничего не должен. Когда-нибудь я верну Сомраку сына, но не такой ценой. Надеюсь, что однажды я заслужу и твое прощение. За все.

- У-у-у... хоть баллады слагай... Защитник! Так тебе нужен доброволец, я правильно понял? Я согласен. Верни меня в мое время! - Крас покрутил рукоять клинка и улыбнулся так, словно держал сокровище. - Я буду жить истинно вольным, без всевидящего ока здешнего закона. Я вновь соберу лихих друзей, снова буду испытывать удачу и свою силу.

- Красдем, но...

- Диким зверям не место в вольерах, даже если в них сладко кормят и вычесывают блох. Мне нужна моя старая жизнь, набеги и охота, дикие земли и дикие люди. Верни меня на родину! Я хочу держать оружие в руках! И не на сиденьях протирать зад, а в седле! Я верую и я согласен!

- Тебе там будет полвека и жизнь может оказаться короче, чем гарантирована здесь.

- Мне столько и есть, тем и слаще. Я выгрызу себе каждый год, находя упоение в битве и драке. А еще... я найду эту мразь и сделаю ее своей пленницей навсегда. Буду держать у колен, как собаку, посажу на цепь и заставлю облизывать сапоги! Итида хотела хлебнуть древних веков, так я напою ее всеми горькими напитками жизни! Меняй меня на своего Тавиара.

Я не выдержала:

- Красдем... Спасибо. Только прошу от всего сердца, пощади ее. Итида играет как богиня, и если ты искалечишь ее или сломаешь духовно, то совершишь преступление больше чем над человеком. Прошу...

- Обещать не стану. - Разбойник хмыкнул и прищурился странно, то ли со злым чувством, то ли, наоборот, с приязнью: - За всю жизнь еще никто не подвергал меня большей пытке, чем ты, ведьма, заставив быть спокойным и послушным. Но я тебя прощаю, госпожа наглец, исход того стоил. А ты, - он вновь обратился к Аверсу, - убей меня как Итиду - черным оружием, а не этой дрянью. Отдай долг моей чести, и я не буду думать, что пал от руки плебея. Уговор?

- Уговор.

Над городом царила ночь, но небо из-за огней не было темным. Издалека доносились технические звуки - сигналы, гул, они смешивались с природным шелестом ветра в ветвях и треска почти прогоревших полешек в плошках. Полутень разбежалась, забрав раненых и оставив мертвых, и, кажется, не позвала никого на помощь. Все вокруг было тихим.

Я отвела глаза от Краса и Аверса, не захотев смотреть на уход и смерть разбойника. Другом он не был, но отчего-то все равно в сердце упала капля горечи от мысли, что этого человека больше не увижу и не услышу. Крас ярок, жесток, во многом неприятен, но удивительным образом все равно умудрился завоевать к себе расположение. Как и Итида, с которой я бы не стала подругами, но... что теперь думать о тех, кто ушел?

Мельком взглянув на Берта и Эску, долго взгляд не задержала, лишь отметила - девушка счастлива. Она видела меня, видела Аверса, наверняка в ее душе было место ярости, обиде и непрощения нам двоим, но счастья от возвращения в ней было больше. Эска улыбалась и плакала тихими слезами, обнимая Берта, слушая его, и не обращала внимания ни на кого. Ее кошмар кончился. Парень был без верхней одежды, девушка тоже лишь в платье. Они жались друг к другу из-за взаимного желания этих объятий и чтобы согреть друг друга.

Нужно вернуться в дом, нужно помочь Берту с ранами... Нужно убрать тела и что-то придумать, чтобы увести закон по ложному следу, если Полутень начнет мстить. Я и Аверс убережемся, Люнтберт и Эска, кажется, будут заняты собой, а не возмездием, а вот возвращенный Тавиар - кто знает. Его беда тяжелее. Для него прошли дни там, и годы здесь. В возрасте Красдема семнадцатилетний парень будет вынужден прожить оставшуюся жизнь, но это лучше, чем стариком в прошлом...

- Берт, Эска, помогите ему. - Попросил Аверс. - Встретьте, объясните. Будет плохо, если первым здесь он увидит меня.

Сомрака по-настоящему я не знала, но оружейник рассказывал о нем. Несчастный человек, с которым пришлось жить под одной крышей год за годом, с ненавистью последнего, с чувством тирана и рабовладельца для самого Аверса. Сомрак найдет свой покой, когда Тавиар вернется? О, я очень надеялась на это. Надеялась, что все случившееся не отравит их души навсегда и оба найдут силы жить дальше счастливо. И Аверс избавится от клейма убийцы.

Черный дым заклубился не только вокруг тела Краса, но и дальше - вокруг порушенного фонтана. Тяжелая, металлическая поземка поползла по часовой стрелке, замкнулась и стала сужаться, подбираясь к центру кривой спиралью. Оружейник вел рукой, что в броне и в перчатке, и магия послушно следовала указаниям - обволокла все трупы, все разбросанное оружие, следы пролитой крови.

- У них не было близких. А тех, кого спохватятся, долго искать не будут. Пусть покоятся с миром, их выбор привел к смерти, и они будут погребены здесь. - Аверс закончил, огляделся и вернулся ко мне: - Мы свободны.

Свободны! Не разомкнула рук, держала им накидку запахнутой, и просто качнулась к оружейнику, со всем счастьем кинувшись в крепость и теплоту его объятия. Он прижал меня, выдохнул последнее, что было грузом:

- Вернемся сначала в город, я должен позаботиться о делах, отдать все, чем владею Сомраку и Тавиару, заменю документы как должно. Постараюсь хоть как-то отблагодарить Люнберта и восстановить жизнь Эски в том, что порушил. И снова уедем к Роттери... Ты согласна?

Я закивала.

- Мы свободны, Рыс... Мне даже не верится... что... что?..

Аверс вдруг перестал дышать. Его руки закаменели и одновременно ослабли, разомкнувшись и опускаясь. Наплеч и прочее стало таять, рисунок на теле бледнеть, как стал бледнеть и он сам. Я испуганно вскинулась, не понимая, что произошло, и обхватила его поперек груди руками.

- Аверс!

Он сомкнул веки и уронил голову. Он весь внезапно ослаб и стал оседать, будто из тела уходила воля. Я чувствовала его сердцебиение, услышала глухой стон, и вцепилась изо всех сил, пытаясь удержать, но не смогла - оружейник осел на колени, весь вздрогнул, и одним резким порывом, словно ветер дал пощечину, погас в плошках огонь. Все потемнело.

Ужас обжег холодом, я сама задрожала от озноба необъяснимой тревоги. Но миг спустя, как только он крепко схватил меня за ноги, собралась сильно ударить за пережитый страх. Резкая слабость объяснилась... Аверс обнял меня за бедра, покачнув и едва не лишив равновесия, и поцеловал в живот - через все слои одежды, кожей я ощутила горячий выдох:

- Сын...

Эпилог

Тавиар немного тронулся умом, но помогли врачи в клинике, и спустя десять дней он был уже в родных стенах рядом с отцом. Сомрак после своего срыва тоже успел отойти и от свершившейся радости не ослаб больше, а окреп духом - он нужен сыну, он ему сейчас единственная опора и родной человек. Аверс сделал все нужное с документами, оставив им мастерские, оружейную лавку, сбережения.

Люнтберт противился, но Аверс отказа слышать не хотел, - и тому пришлось согласиться принять в дар клинок его работы, редкого сплава и отделки. Достойное оружие настоящего рыцаря. А взамен спросил обещание, что если когда-нибудь в чем угодно понадобится помощь, то к его услугам не только все человеческие силы, но и магические. Берт не проявил гордости и нежелания ни в чем иметь дело с нами, "злодеями" страшной сказки, и дал слово. Когда мы прощались, и я видела его лицо, то с радостью понимала - парень счастлив настолько, что не держит зла ни на кого. Наоборот, распахнут и раскрыт миру, и нашу дружбу принимает от чистого сердца.

Эску с той ночи в усадьбе ни я, ни Аверс, не видели. Лишь со слов знали, что все с ней хорошо, и прошлая жизнь вернулась. Оно и к лучшему.

За делами минуло две недели, и после мы уехали к Роттери. Аверс с собой забрал лишь три особо дорогих сердцу клинка, средства на дорогу и то, что на нем было, одежды. У меня с собой были книги, подаренные бароном, - и вся поклажа. Легче легкого.

- Всевышний! - Роттери стоял на крыльце, и, едва разглядел оружейника, так сразу и развел руками: -Да ты поседел, друг, и прибавил с десяток лет! Что случилось?

- Расскажу за столом... Все еще простужен?

- Да... Не будем задерживаться, в дом, в дом. Рад снова видеть вас, Рыс, вы прекрасны и сияете!

- Спасибо, и я рада встрече. Только не сделаю вам ответного комплимента, выглядите вы более нездоровым чем раньше.

Тот отмахнулся и, когда мы зашли, отдал распоряжение подошедшему служащему накрывать стол. Аверс нахмурился, да и я видела - болезнь барона была куда серьезнее. От нас теперь подобного не укрыть.

Роттери расспрашивал и расспрашивал, пытаясь выведать хоть что-то по пути в гостиную, но, едва сел в кресло, обреченно и сипло вздохнул:

- Вы убьете меня своими секретами, мы друзья или нет, Аверс?

- Да, тоже самое я хотел спросить у тебя. Зачем ты умалчивал, что умираешь?

- Что?.. Нет-нет, это... это...

- Потому вы так жаждали новой жизни, что знаете о скорой смерти? Дайте мне помочь...

Я подошла, и он невольно послушался, не понимая зачем и растерявшись. Молчал, наполнившись горечью от того, что хотел скрыть - да не получилось, его тайна и его боль внезапно раскрылись.

- Отчего не обратились к лекарю? Рак пожирает вам горло и запустил свои щупальца в трохею.

Борода подпалилась, но с этим ничего не поделать. Выражение лица Роттери из печального сменилось недоуменным - с чего я вдруг принялась трогать жирные складки шеи и вид его стал еще и испуганным, он косился на Аверса, но спросить о причинах поведения не решился. Когда я ладони убрала, оружейник отметил:

- У тебя впереди лет двадцать, а если возьмешься за здоровье и скинешь хоть немного вес, то будем праздновать и столетний юбилей.

- Что вы сделали?..

Голос совсем другой - хороший и сильный баритон. Он заморгал, услышав сам себя, неуверенно поднялся с места:

- Простите... я... сейчас проверю, как там тушится кролик...

И вышел.

- Куда он?

- Мужественно скрыть слезы. Но Роттери легко не отделается, я ему не раз еще припомню, что он обманщик и плохой друг. - В голосе Аверса настоящего упрека не было. Он посмотрел на прикрытую дверь и протянул мне руку. - Иди ко мне, чужих глаз нет.

Я села к нему на колени и приобняла за шею. За прошедшие дни оружейник часто так делал, - при малейшей возможности прижимал к себе и прислушивался. И моя, и его силы, незаметные в повседневной жизни, проявлялись прекрасными моментами - если сосредоточиться, то можно было почувствовать живую искорку ребенка. И пусть он еще крошечный, как ядрышко лесного ореха, неотделимый от моего тела, а все же - уже с душой, уже со своим жизненным путем, со своими чертами и будущим характером.

Аверс от этого чувства словно бы таял, терял свою привычную сдержанность, становился сентиментальным и особенно ласковым.

- Роттери еще не знает, что мы собираемся гостить у него года два, до той поры, пока наш маленький Рихтер не научится сносно держаться на ногах. А потом уедем куда душа позовет, построим свой дом, где будут и мастерская и библиотека, и все, что только захотим.

- К морю.

Аверс кивнул и повторил свои же слова:

- Берег огромен и дорог много.

2003-2021