Мирные действия

Глава 10

– Добрый день, Марк, – бодрящий голос графини Форкосиган пресек последние тщетные попытки Марка удержаться в бессознательном состоянии. Простонав, он стащил с лица подушку и открыл один мутный глаз.

Его язык были словно ватой обложен; он попробовал на вкус несколько разных ответов. Графиня. Вице-королева. Мать. Как ни странно, но «мать» казалось самым подходящим. – Добр… утр… мма…

Еще минуту она пристально на него глядела, потом, кивнув, сделала знак следовавшей за ней горничной. Девушка поставила на прикроватный столик поднос с чаем и с любопытством уставилась на Марка, испытавшего желание скрыться от нее под одеялом – хоть он вчера и лег спать почти не раздеваясь. Но стоило графине твердо сказать: – Спасибо, это все, – и горничная покорно выкатила свою тележку за дверь.

Графиня Форкосиган открыла занавески, отчего комнату залил слепящий свет, и подвинула стул. – Чаю? – спросила она и, не дожидаясь ответа, наполнила кружку.

– Думаю, да, – Марк с трудом сел прямо и пристроил подушку так, чтобы можно было взять кружку и не пролить. Чай – крепкий, темный, со сливками, именно как он любил – обжег его наполненный клеем рот.

Графиня зачем-то потыкала пальцем в громоздящиеся на столике пустые банки из-под жучиного масла. Возможно, пересчитывая их, – потому что она поморщилась. – Не думаю, что ты захочешь позавтракать.

– Нет. Спасибо. – Хотя мучительная боль в желудке успокоилась. От чая ему действительно полегчало.

– Вот и твой брат тоже. Майлз в последнее время решил, что должен следовать форским традициям, и, видимо, поэтому он искал забвения в вине. И нашел, если верить Пиму. Пусть теперь получит свое грандиозное похмелье без каких-либо наших комментариев…

– Ох. – Этому сыну повезло.

– Ну, в конце концов ему придется выбраться из своих комнат. Хотя Эйрел сказал, что до вечера его искать не стоит. – Графиня Форкосиган налила чая и себе и размешала в кружке сливки. – Леди Элис выражала крайнее недовольство Майлзом, покинувшим поле боя прежде, чем все гости разошлись. Она считает это постыдно дурными манерами с его стороны.

– Это было просто бойней. – Как оказалось, они все выжили. К сожалению. Марк промочил горло еще одним глотком. – А что произошло после… после того, как уехали Куделки? – Майлз катапультировался заблаговременно; мужество Марка было сломлено в тот момент, когда коммодор потерял самообладание и обозвал мать графини «проклятой бетанской сводницей», а Карин бросилась вон из дверей со словами, что предпочтет отправиться пешком – хоть домой, хоть на край света – но ни метра не проедет в машине вместе с парой таких безнадежно невоспитанных, темных, невежественных дикарей–барраярцев. Марк сбежал в спальню, захватив с собой кучу коробок с маслом и ложку, и запер дверь; Обжора и Рева сделали все, чтобы успокоить его потрясенные нервы.

Регрессия в состоянии стресса – вот как бы, несомненно, определил происходящее его врач. Он испытывал отвращение, смешанное с ликованием, чувствуя, что не несет ответственности за собственное тело. Но позволить Обжоре дойти до предела – это одновременно значило преграить путь гораздо более опасному Другому. Дурной знак – он перестал называть Убийцу по имени… Ему удалось отключиться прежде, чем он лопнул, но не более того. Теперь он чувствовал себя измученным, а его голова была туманной и спокойной, как пейзаж после бури.

Графиня продолжала рассказывать: – У нас с Эйрелом состоялась весьма поучительная беседа с профессором Фортицем и его женой – да, у этой женщины голова сидит на плечах как надо. Как жаль, что мы не познакомились с ней раньше. Потом они уехали присмотреть за своей племянницей, и у нас был еще более долгий разговор с Элис и Саймоном. – Она медленно отпила глоток. – Верно ли я понимаю, что моей невесткой могла бы стать именно та темноволосая молодая леди, что так быстро промчалась мимо нас вчера вечером?

– Думаю, теперь – не станет, – сказал Марк мрачно.

– Черт возьми. – графиня нахмурилась, глядя в чашку. – Майлз нам практически ничего о ней не рассказывал в своих, если можно так выразиться, кратких сводках, посылаемых на Сергияр. Знай я хотя бы половину из того, что госпожа Фортиц рассказала мне потом, я бы сама ее перехватила.

– Я не виноват, что она убежала, – поспешил указать Марк. – Майлз совершенно самостоятельно открыл рот и сболтнул чего не следовало, вместо того чтобы вовремя прикусить язык. – Мгновение помолчав, он неохотно уступил, – Ну ладно, думаю, и Иллиан ему поспособствовал.

– Да. Саймон чуть не обезумел от расстройства, когда Элис ему все разъяснила. Он боялся, что ему сказали о великом секрете Майлза, а он просто забыл. Я здорово сержусь на Майлза за то, что он таким образом его 'подставил'. – Опасные огоньки вспыхнули в ее глазах.

Марка проблемы Майлза интересовали куда меньше, чем его собственные. Он осторожно спросил: – А, э-э… Энрике уже нашел свою пропавшую королеву?

– В общем, нет, – графиня поерзала на стуле и смущенно посмотрела на него. – А как только Элис с Иллианом ушли, у меня был еще и хороший долгий разговор с доктором Боргосом. Он показал мне вашу лабораторию. Работа Карин, я-то понимаю. Я пообещала ему отменить приказ Майлза о расправе над его «девочками», и тогда он здорово успокоился. Я бы сказала, его исследования кажутся вполне здравыми.

– О, в том, что привлекает его внимание он просто блестящ. Но его интересы немного, гм, сужены.

Графиня пожала плечами. – Я прожила с одержимыми людьми лучшую часть своей жизни. Думаю, твой Энрике в эту компанию хорошо впишется.

– Так… ты уже встречалась с нашими масляными жуками?

– Да.

Она не казалась обеспокоенной. Бетанка, знаете ли. Хорошо было бы, чтобы Майлз унаследовал от нее побольше черт характера.

– Гм… и граф их уже видел?

– По сути, да. Сегодня утром, проснувшись, мы обнаружили, что один из них ползает по нашему прикроватному столику.

Марк вздрогнул. – И что вы сделали?

– Накрыли его стаканом и так оставили – пусть их папочка его подберет. Еще один жук исследовал изнутри ботинок Эйрела – печально, но он не заметил жука прежде, чем обулся. Ну, этого мы потихоньку выкинули… вернее то, что от него осталось.

После обескураживающего молчания Марк с надеждой переспросил, – Но это была не королева, ведь так?

– Боюсь, не могу сказать. Он вроде бы был того же размера, что и первый.

– Хм, тогда нет. Королева была бы значительно больше.

Снова на какое-то время воцарилась тишина.

– Признаю, что в одном Ку прав, – произнесла наконец графиня. – Я несу некоторую ответственность за Карин. И за тебя. Я точно знала, какие возможности для выбора будут у вас на Колонии Бета. К счастью, включая и друг друга. – Она заколебалась. – Получить Карин Куделку в невестки было бы нам с Эйрелом очень приятно – в этом ты можешь не сомневаться.

– Я по-другому никогда и не думал. Это следует понимать как вопрос, честные ли у меня намерения?

– Я доверяю твоей чести, как в самом узком барраярском определении, так и в более общем смысле, – спокойно сказала графиня.

Марк вздохнул.

– Как бы то ни было, не думаю, что коммодор и госпожа Куделка готовы принять меня с той же радостью.

– Ты – Форкосиган.

– Клон. Подделка. Дешевая джексонианская копия. – И к тому же псих.

– Чертовски дорогая джексонианская копия.

– Ха, – согласился Марк мрачно.

Она покачала головой и грустно улыбнулась. – Марк, я больше всего хочу помочь вам с Карин достичь ваших целей, какие бы препятствия не стояли у вас на пути. Но вам надо хотя бы намекнуть мне, чего же вы хотите.

Будь осторожен, давая этой женщине цель. Это было все равно, что бить из лазерной пушки по воробьям. Марк с затаенным смятением уставился на свои короткие, пухлые руки. Надежда, и ее спутник, страх, снова смешались в его сердце. – Я хочу… все, чего хочет Карин. На Бете я думал, что знаю. Как только мы вернулись сюда, все так запуталось.

– Культурный конфликт?

– Не просто культурный конфликт, хотя отчасти – да. – Марк подбирал слова, пытаясь четко сформулировать свое ощущение цельности Карин. – Я думаю… думаю, ей нужно время. Время, чтобы стать собой, чтобы осознать, где она и кто. Согласиться на ту или иную роль не наспех, не в паническом бегстве, а перебрав все оставшиеся у нее возможности. Жена – это практически единственная роль, единственный образ жизни, который здесь принят. Она говорит, что Барраяр хочет запереть ее в клетку.

Графиня согласно кивнула. – Возможно, она мудрее, чем думает.

Он грустно продолжал. – С другой стороны, возможно, там, на Бете, я был ее тайным пороком. А здесь ей со мной жутко неудобно. Может, она бы хотела, чтобы я просто смылся и оставил ее в покое.

Графиня приподняла бровь.

– Вчера вечером мне так не показалось. Ку и Дру пришлось просто силой выдирать ее ногти из нашего дверного косяка.

Марк слегка просветлел. – Да, это точно.

– И как изменились твои планы за целый год жизни на Бете? Помимо того, что ты теперь рассматриваешь сокровенные желания Карин как свои собственные.

– Совсем не изменились, – ответил он медленно. – Может быть, отточились. Сфокусировались. Преобразовались… За время лечения я достиг кое-чего, на что я никогда в жизни даже не надеялся. И это заставило меня задуматься – может, и все прочее не так уж невозможно.

Она подбадривающе кивнула.

– Школа… школа экономики была хорошей. Знаете, я действительно получил там реальные знания и умения. Я и вправду начинаю понимать, что делаю, а не просто все время притворяюсь. – Он искоса поглядел на нее. – Я не забыл Архипелаг Джексона. Я размышлял насчет обходных путей, которые позволили бы покончить с этими проклятыми мясниками, занимающимися клонированием. У Лилли Дюрона есть кое-какие идеи по медицинскому продлению жизни – альтернатива пересадке мозга в тело клона. Это безопаснее, почти так же эффективно и дешевле. Отнять у них клиентов, разгромить их с точки зрения экономики, пусть даже физически я не могу до них достать. Все остатки наличности, какие я смог собрать, я вложил в группу Дюрона, на поддержание их исследований и развития. Если так пойдет и дальше, у меня в руках будет их контрольный пакет. – Он криво улыбнулся. – У меня по-прежнему есть желание владеть таким количеством денег, чтобы никто не мог иметь надо мной власти. И я начинаю видеть, как именно смогу их получить – не разом, а постепенно, крупицу за крупицей. Я, гм… не против положить начало новому сельскому хозяйству здесь, на Барраяре.

– И на Сергияре тоже. Эйрела очень заинтересовали возможные области применения ваших жуков нашими колонистами и поселенцами.

– Он? – Марк открыл рот от удивления. – Путь даже на них гербы Форкосиганов?

– М-м, было бы, наверное, мудрым шагом убрать с них ливрею Дома, прежде чем всерьез представлять их Эйрелу, – сказала графиня, подавляя улыбку.

– Я не знал, что Энрике собирается сделать это, – в порядке оправдания высказался Марк. – Хотя жаль, что ты не видела физиономии Майлза, когда Энрике ему их вручил. Дело почти того стоило… – воспоминание заставило его мечтательно вздохнуть, но тут отчаяние охватило его снова, и он покачал головой. – Но что в них теперь хорошего, если мы с Карин не можем вернуться на Колонию Бета? Если родители не дадут ей денег, она не сможет поехать. Я предложил бы заплатить за ее билет, но… но не уверен, что это хорошая идея.

– А, – сказала графиня. – Интересно. Ты боишься, Карин может воспринять это так, будто ты покупаешь ее верность?

– Я… не уверен. Она очень добросовестно относится к своим обязательствам. Мне нужна возлюбленная. А не оплата долга. Я думаю, было бы жуткой ошибкой нечаянно… запереть ее еще в одной клетке. Я хочу дать ей все. Но не знаю как!

Странная улыбка появилась на губах графини. – Когда вы отдаете друг другу все, это становится равным обменом. Выигрывают оба.

Марк озадаченно покачал головой. – Странный вид Сделки.

– Самый лучший. – Графиня допила чай и поставила чашку. – Ладно, я не хочу лезть в твою личную жизнь. Но не забывай, ты имеешь право попросить помощи. Отчасти именно для этого нужна семья.

– Я должен Вам уже слишком много, миледи.

Ее улыбка исказилась. – Марк, ты не расплачиваешься со своими родителями. Просто не можешь. Долг перед ними ты отдаешь своим детям, а они передают его дальше. Такая своего рода цепочка наследования. Или, если у тебя нет своих детей, это остается твоим долгом всему человечеству. Или твоему Богу, если он у тебя есть – если ты принадлежишь Ему.

– Не уверен, что это выглядит справедливым.

– Бухгалтерию семьи трудно учесть в валовом планетарном продукте. Это единственная известная мне сделка, когда отдаешь больше, чем получаешь, но не делаешься банкротом – а становишься куда богаче.

Марк принял это. А какого рода предком стал для него его брат-прародитель? Больше, чем просто брат, но, само собой разумеется, не то, что мать…

– А Майлзу ты можешь помочь?

– Здесь проблем больше, – графиня разгладила юбку и встала. – Я не знаю эту госпожу Форсуассон всю жизнь, как знаю Карин. Совершенно не ясно, что я могу сделать для Майлза – можно было бы сказать, для бедного мальчика, но, насколько я могу заключить из всего услышанного, он сам вырыл себе яму и сам спрыгнул туда. Боюсь, выбираться оттуда ему теперь тоже предстоит самому. Вероятно, это будет справедливо по отношению к нему. – Она решительно кивнула, будто бы уже отправила умоляющего Майлза самому искать спасения, напутствовав его словами «пиши, когда найдешь хорошую работу». Взгляды графини на материнскую заботу иногда чертовски выводят из себя – пришел к выводу Марк, когда она вышла из комнаты.

Он ощущал себя липким, все у него чесалось, ему срочно нужно было сходить в туалет и в душ. На нем висела спешная обязанность отправиться на помощь к Энрике – охотиться на его потерянную королеву, пока та не угнездилась в стенах вместе со своим потомством и не начала приумножать число форкосигановских жуков. Вместо этого он, шатаясь, доплелся до комм-пульта, осторожно сел и набрал код дома Куделок.

Он отчаянно выстроил четыре варианта короткого разговора, в зависимости от того, кто же подойдет к комму: коммодор, госпожа Куделка, Карин или одна из ее сестер. Нынче утром Карин ему не позвонила: она еще спит, дуется на него или сидит взаперти? Родители замуровали ее в четырех стенах? Или, того хуже, выгнали на улицу? Стоп, нет, этот вариант был бы неплох – она могла бы переехать жить сюда…

Его репетиции шепотом пропали впустую. Звонок не проходит – злорадно мигали перед ним красные буквы, словно парящие над видео-пластиной кровавые каракули. Программа распознавания голоса была настроена так, чтобы не пропускать его.

Голова Катерины раскалывалась от боли.

Это все от выпитого вчера вечером вина, решила она. Там подавали ужасно много спиртного – и шампанское в библиотеке, и различные вина с каждой из четырех перемен блюд за ужином. Она понятия не имела, сколько же она выпила. Пим усердно наполнял ее стакан всякий раз, когда там оставалось меньше двух третей. Во всяком случае, больше пяти стаканов. Семь? Десять? Обычно она ограничивалась двумя.

Просто чудо, что она смогла гордо прошествовать к выходу из этой огромной раскаленной гостиной и не упасть; но будь она кристально трезвой, нашла бы она сил, – или скорее, дурных манер, – сделать это? Храбрая во хмелю, да?

Она запустила пальцы в волосы, потерла шею, открыла глаза и подняла голову с прохладной поверхности тетиного комм-пульта. Все планы и примечания для барраярского сада лорда Форкосигана были теперь аккуратно логически организованы и снабжены указателями. Кто угодно – ладно, в первую очередь любой садовник, знавший, что они собирались сделать – мог продолжить работу и правильно все завершить. В конце прилагалась общая сумма расходов. Действующий кредитный счет был подведен, закрыт и подписан. Стоит только нажать на комме клавишу «Отправить», и все это уйдет из ее жизни навсегда.

Она нащупала золотую цепочку от лежащей на видео-пластине крошечной изящной модели Барраяра, подняла украшение и принялась раскачивать его перед глазами. Откинувшись на стуле, она созерцала его, и в ее памяти проплывали все связанные с этой штучкой воспоминания – будто множество невидимых цепочек. Золотые и свинцовые, надежда и страх, триумф и боль… Краем глаза она ловила размывшиеся очертания.

Она вспоминала день, когда он купил эту штуку – их курьезный и в конечном счете очень мокрый поход по магазинам в комаррском куполе, его озаренное комичностью происходящего лицо. И тот день, когда он отдал ей эту вещицу – в больничной палате на пересадочной станции, после поражения заговорщиков. Премия лорда Аудитора Форкосигана за облегчение ему работы, так он назвал это, сверкнув серыми глазами. Он попросил прощения, что это не настоящая медаль, какую заслужил бы любой солдат за много меньшее, чем сделала она в эту ужасную ночь. Это не был подарок. А если бы был, то она была не права, приняв из его рук эту штучку – слишком дорогую безделушку, чтобы такой подарок был приличным. Хотя он тогда дурацки заулыбался, но присутствовавшая при том тетя Фортиц и глазом не моргнула. Следовательно, это был приз. Она сама его завоевала, заплатив своими синяками, ужасом и паническими действиями.

Это мое. Не отдам. Нахмурившись, она снова надела цепочку через голову и спрятала кулон-планету под черной блузой, пытаясь не походить при этом на виноватого ребенка, который прячет утащенное им печенье.

Ее жгучее желание вернуться в особняк Форкосиганов и выкопать свой росток скеллитума, так тщательно и гордо посаженный лишь несколько часов назад, перегорело уже за полночь. Как пить дать, она бы обязательно столкнулась с охраной форкосигановского особняка, если бы вздумала блуждать по саду в темноте. Ее бы оглушил парализатором Пим или Ройс, и это ужасно растроило бы беднягу. И потом он снова отнес бы ее в дом, где… Ярость, выпитое ей вино и ее необузданное воображение успокоились уже к рассвету, пролившись наконец тайным, приглушенными слезами в подушку – все домашние давно спали и она могла надеяться хоть капельку побыть одной.

Да и чего беспокоиться? Майлзу до скеллитума дела нет – вчера он даже не вышел взглянуть на него. Она таскала за собой эту неуклюжую штуку всю свою жизнь, все пятнадцать лет, так или эдак – с тех пор, как двоюродная бабушка завещала ей свой семидесятилетний бонсай. Деревце пережило смерть, брак, межзвездное путешествие в дюжину скачков, разбившее его падение с балкона, снова смерть, еще пять скачков через П-В туннели, и две пересадки. Оно должно быть так же истощено, как она сама. Пусть оно теперь сгниет здесь в земле, или высохнет, или ветер его унесет ветром прочь – что там уготовила ему несчастливая судьба. По крайней мере, окончательно умирать она привезла его обратно на Барраяр. Достаточно. С ним покончено. Навсегда.

Она снова вызвала свою инструкцию для садовников и добавила туда приложение с описанием довольно мудреного режима полива и подкормки пересаженного скеллитума.

– Мама! – пронзительный, возбужденный голос Никки заставил ее вздрогнуть.

– Не… не топай так, милый. – Она развернулась на стуле, слабо улыбнувшись сыну. Слава богу, подумала она, что во время панического бегства прошлым вечером ей не пришлось тащить за собой Никки – хотя нетрудно было вообразить, с каким энтузиазмом он присоединился бы к бедняге Энрике в охоте на масляных жуков. Впрочем, будь там Никки, она не смогла бы сбежать и бросить его там одного. И не смогла бы уволочь за собой – недоуменно протестующего, не съевшего еще и половины десерта. Материнский долг приковал бы ее к стулу, заставив вытерпеть дальнейшие светские мучения – какой бы ужас или неловкость ни достались на ее долю.

Он прижался к ее локтю, переминиаясь с ноги на ногу. – Ты вчера узнала у лорда Форкосигана, когда он возьмет меня с собой в Форкосиган-Сюрло и поучит ездить на лошади? Ты мне обещала.

Пару раз, когда ни тетя, ни дядя не могли посидеть с Никки дома, она брала его с собой на работу в саду. Лорд Форкосиган великодушно предложил, чтобы мальчик без помех бегал по особняку, и они даже позвали ему для компании живущего неподалеку младшего сына Пима, Артура. Матушка Кости завоевала желудок, сердце и рабскую преданность Никки – одно за другим и очень быстро, оруженосец Ройс играл с ним, а Карин Куделка позволила помогать в лаборатории. Катерина уже почти забыла, что как-то в конце рабочего дня, приведя ей Никки, лорд Форкосиган вдруг сказал об этом приглашении. Тогда она ответила вежливым колебанием. Майлз заверил ее, что лошадь, о которой идет речь, очень старая и ласковая, но ее-то одолевали совсем другие сомнения.

– Я… – Катерина потерла висок, откуда, казалось, расходились по всей голове волны стреляющей боли. Великодушие..? Или просто ставший ясным лишь теперь еще один майлзовский способ тонко, планомерно манипулировать ею? – На самом деле я не думаю, что нам стоит ему навязываться. Его Округ так далеко. Если ты и правда интересуешься лошадьми, то, уверена, можно поучиться верховой езде где-нибудь значительно поближе к Форбарр-Султане.

Явно разочарованный Никки нахмурился. – Ну, не знаю, как насчет лошадей… Но он сказал, что на обратном пути мог пустить бы меня порулить флаером.

– Никки, ты еще слишком маленький, чтобы управлять флаером.

– А лорд Форкосиган говорит, его отец разрешал ему летать, когда он был еще моложе меня. Говорит, его Па тогда сказал, что он должен научиться при крайней необходимости перехватить управление, как только физически стал на это способен. Говорит, его Па сажал его себе на колени и давал ему самому посадить машину, и вообще.

– Ты уже слишком большой, чтобы сидеть на коленях лорда Форкосигана! – Как и она сама, заключила она. Вот если бы они были… хватит об этом!

– Ну, – Никки подумал и признал, – все равно он слишком маленького роста. Это будет глупо выглядеть. Но его сиденье во флаере мне точно по размеру! Пим позволил мне там посидеть, когда я помогал ему полировать машины. – Никки затанцевал на месте. – Ты спросишь у лорда Форкосигана, когда будешь на работе?

– Нет. Не думаю.

– А почему нет? – он, насупившись, поглядел на нее. – Почему ты сегодня туда не пошла?

– Я… не очень хорошо себя чувствую.

– Ой. Ну тогда завтра? Побыстрее, мама, пожалуйста? – он повис у нее на руке, вывернулся и с усмешкой уставился на нее.

Лоб ее пульсировал от боли; она положила его на руку. – Нет, Никки. Вряд ли.

– Ай, ну почему нет? Ты же сказала. Давай, будет так здорово. А ты сама если не хочешь, можешь не ехать, правда? Так почему, почему, почему нет? Завтра, завтра, завтра?

– Завтра я тоже не пойду на работу.

– Ты заболела? Ты не выглядишь больной, – он тревожно и испуганно уставился на нее.

– Нет. – Она поспешила среагировать на его беспокойство прежде, чем он успел навоображать себе всякие ужасные медицинские гипотезы. В этом году он уже потерял одного из родителей. – Просто… я не собираюсь возвращаться в дом лорда Форкосигана. Я больше там не работаю.

– Ух. – Теперь его взгляд выражал полное замешательство. – Почему? Я думал, тебе нравилось делать эти штуки в саду.

– Нравилось.

– Тогда почему ты уволилась?

– Мы с лордом Форкосиганом… поссорились. Из-за… из-за вопросов этики.

– Что? Из-за каких вопросов? – в его голосе прибавилось смятения и недоверия. Он закрутился в другую сторону.

– Я обнаружила, что он… лгал мне кое о чем. – Он обещал, что никогда не будет лгать мне. Он притворялся, что очень интересуется садами. Он под надуманным предлогом устроил ее жизнь – и потом рассказал об этом всей Форбарр-Султане. Он притворялся, что не любил ее. Он чуть ли не обещал, что никогда не попросит ее выйти за него замуж. Он лгал. Попробуй-ка объяснить это девятилетнему мальчику. Или любому другому разумному человеку любого возраста или пола, честно и горько призналась она себе. Или я уже сошла с ума? Так или иначе, Майлз на самом деле не говорил, что не влюблен в нее, он просто… подразумевал это. По сути, он вообще избегал этой темы. Увиливал, переводя разговор на другое.

– О, – произнес окончательно обескураженный Никки, широко распахнув глаза.

Из проема двери донесся благословенный голос госпожи Фортиц. – Эй, Никки, не приставай к маме. У нее тяжелое похмелье.

– Похмелье? – у Никки явно возникла проблема, как это сочетаются понятия «мать» и «похмелье». – Она сказала, что ей плохо.

– Подожди, пока не повзрослеешь, милый. Тогда ты несомненно узнаешь на собственном опыте, на что это похоже и чем отличается. А теперь беги. – Бабушка с улыбкой, но твердо отправила его прочь. – Иди, иди… Посмотри, зачем твой дядя Фортиц спустился вниз. Пару минут назад мне послышался весьма странный шум.

Никки позволил выдворить себя вон, напоследок кинув через плечо беспокойный взгляд.

Катерина снова положила голову на комм-пульт и закрыла глаза.

Возле уха звякнуло – пришлось снова открыть глаза; это тетя поставила рядом с ее головой большой стакан кипяченой воды, протягивая Катерине две таблетки болеутоляющего.

– Я уже выпила несколько таких штук сегодня утром, – тупо проговорила она.

– Кажется, их действие проходит. Теперь выпей всю воду. Тебе явно надо возобновить потерянную жидкость.

Катерина покорно сделала все, что ей сказали. Поставив стакан на стол, она несколько раз открыла и зажмурила глаза.

– Вчера вечером это действительно были граф с графиней Форкосиган, так? – Катерина не спрашивала, а скорее молила ответить ей «нет». Она чуть не сбила их с ног, отчаянно рванувшись прочь из дверей, и лишь на полдороге домой, в авто-такси, с запоздалым ужасом осознала, кто это были такие. Великие и знаменитые вице-король и вице-королева Сергияра. И зачем им было нужно в эту минуту выглядеть, словно самые обычные люди? Ой-ой-ой.

– Да. Мне раньше никогда не приходилось встречаться с ними настолько близко, чтобы обстоятельно поговорить.

– И вы… поговорили с ними обо всем вчера вечером? – Тетя с дядей вернулись домой почти на час позже ее самой.

– Да, у нас была весьма милая дружеская беседа. Они произвели на меня глубокое впечатление. Мать Майлза – очень разумная женщина.

– Тогда почему – ее сын, такой… ладно, не важно. – Ой. – Они должны были подумать, что я – какая-то истеричка. Как у меня хватило наглости просто встать и уйти с официального приема у всех на глазах… в присуствии леди Элис Форпатрил… да еще в особняке Форкосиганов. Не могу поверить, что я так поступила, – она задумалась на мгновение и добавила, – Не могу поверить, что он мог так поступить.

Тетя Фортиц не переспросила, Кто? или Что это за 'он'? Поджав губы, она недоуменно поглядела на племянницу. – Ну, не думаю, что у тебя был достаточный выбор.

– Нет.

– Как-никак, если бы ты не ушла, ты была бы должна ответить на вопрос лорда Форкосигана.

– А я… нет? – Катерина моргнула. Разве ее поступок не был достаточным ответом? – Вот таким образом? Вы что, с ума сошли?

– Полагаю, он осознал свою ошибку, едва слова сорвались у него с языка – по крайней мере, судя по ужасу у него на лице. Ты же видела – на этом все и закончилось. Странно. Трудно не удивляться, дорогая – если ты хотела сказать ему «нет», почему этого не сделала? У тебя была такая прекрасная возможность.

– Я… я… – Катерина попробовала собраться с мыслями, но они разбегались в стороны, точно стадо овец. – Это было бы… невежливо.

Сделав глубокомысленную паузу, тетя проворчала: – Ты могла бы сказать «Нет, спасибо».

Катерина потерла онемевшее лицо. – Тетя Фортиц, – вздохнула она, – я вас нежно люблю, но, пожалуйста, уйдите.

Тетя улыбнулась, поцеловала ее в макушку и вышла из комнаты.

В третий раз Катерина вернулась к своим прерываемым размышлениям. Она поняла, что тетя была права. Катерина не ответила на вопрос Майлза. И даже не заметила этого.

Теперь она узнала и головную боль, и сопровождающее ее ощущение скрученного в узел желудка. Неумеренность в вине тут была не при чем. Как бы они не спорили с ее покойным мужем Тьеном, но он ни разу не поднял на нее руку, хотя стенам пару раз доставалось от его сжатых кулаков. Ссоры всегда разряжались целыми днями сдержанного, молчаливого гнева, полного невыносимой напряженности и какого-то горя. Гнева двух человек, пойманных в одну и ту же неизменно тесную ловушку. Она почти всегда ломалась первой, уступала, извинялась, задабривала – все что угодно, лишь бы прекратить эту боль. Наверное, именно это ощущение называлось упасть духом.

Я не хочу к этому возвращаться. Пожалуйста, больше не заставляйте меня к этому возвращаться.

Где и когда я чувствую себя как дома? Не здесь, где ее все больше тяготит благотворительность тети и дяди. Конечно, не с Тьеном. Не со своим собственным отцом. С… Майлзом? С ним ей случалось переживать мгновения полного покоя – да, может и краткие, но спокойные, словно глубокая вода. Но были и моменты, когда у нее возникало желание шарахнуть его кирпичом. Какой из них настоящий Майлз? И, если на то пошло, какая из Катерин настоящая?

Ответ вертелся на кончике языка и безумно пугал ее. Но ей уже случалось сделать неверный выбор. В отношениях полов она ничего не смыслила – и доказала это.

Она снова повернулась к комму. Примечание. Стоило бы написать какую-то записку, чтобы приложить к возвращаемым ею планам сада.

А разве они не говорят сами за себя?

Она нажала на пульте клавишу отправить и, спотыкаясь, побрела к себе наверх, собираясь задернуть занавески, рухнуть, не раздеваясь, на кровать, и пролежать так до самого обеда.

Майлз заполз в библиотеку Дома Форкосиганов, стиснув кружку некрепкого чая слегка дрожащей рукой. Нынче вечером там было уж слишком светло. Наверное, ему лучше поискать убежища в углу гаража. Или в подвале. Только не в винном подвале – это слово вызывало у него дрожь. Но лежать в кровати – что натянув одеяло на голову, что нет – ему осточертело. Одного дня вполне достаточно.

Он так резко затормозил, что тепловатый чай выплеснулся ему на руки. За шифрованным комм-пультом сидел отец, а за широким инкрустированным столом – мать, разложившая перед собой три-четыре книги и беспорядочно раскиданные бумаги. Оба перевели на него взгляд и улыбнулись – наверное, здороваясь. Вероятно, повернуться и сбежать было бы невежливо с его стороны.

– Добр'вечер, – выдавил он, протащился мимо них к своему любимому стулу и аккуратно опустился на него.

– Добрый вечер, Майлз, – ответила мать. Отец установил комм в режим паузы и разглядывал сына с вежливым интересом.

– Как вы добрались с Сергияра? – выдержав целую минуту, продолжил Майлз.

– Вполне удачно, совсем без каких-либо проблем, – сказала мать. – Вплоть до самого последнего момента.

– А, – сказал Майлз. – Это. – Он сосредоточенно уставился в свою кружку с чаем.

Несколько минут родители милосердно не обращали на него внимания, но и от своих прежних занятий – неважно каких – они явно отвлеклись. Тем не менее никто не пошевелился.

– Нам тебя не хватало за завтраком, – произнесла наконец графиня. – А также во время ленча и за обедом.

– Когда вы завтракали, меня все еще выворачивало, – сказал Майлз. – Не думаю, что это было бы очень забавно.

– Да, так Пим и сказал, – ответил граф.

Графиня подытожила: – Теперь ты доволен?

– Да. Это не помогает. – Майлз еще больше обмяк на стуле, вытянув ноги перед собой. – Когда твоя жизнь разрушена, она остается таковой и когда тебя тошнит.

– М-м, – сказал граф рассудительным тоном, – зато при таком поведении легче жить отшельником. Если достаточно омерзительно себя вести, люди сами начинают тебя избегать.

– Говоришь на собственном опыте, а, дорогой? – подмигнула ему жена.

– Естественно, – его глаза усмехнулись ей в ответ.

Тишина снова зятянулась. Родители уходить не собирались. Очевидно, заключил Майлз, ему не удается сейчас выглядеть достаточно омерзительно. Может, стоит испустить угрожающую отрыжку?

Наконец он решился, – Мама, ты как женщина…

Оживившись, она по-бетански одобрительно ему улыбнулась. – Да…?

– Ладно, не важно, – вздохнул он и снова затих.

Граф провел пальцем по губам и внимательно поглядел на сына. – У тебя есть какое-то дело? Какой-нибудь негодяй, чтобы начать Аудиторское расследование, или что-то вроде того?

– Сейчас нет, – ответил Майлз. Мгновение задумчивости, и он добавил, – Им повезло.

– Хм, – граф подавил улыбку. – Наверное, тебе лучше знать. – Он поколебался. – Твоя тетя Элис устроила нам подробный, шаг за шагом, разбор твоего званого ужина. С комментариями. Она особо настаивала на том, чтобы я сказал тебе: она… – в голосе отца Майлз услышал интонации своей тети, – «надеется, что, проигрывая другие сражения, ты не бежал с поля боя так же, как это сделал прошлым вечером».

Ах да, верно. Зачистка территории осталась на долю его родителей. – Но у меня не было бы шанса попасть под смертельный выстрел в столовой, останься я в арьергарде.

Его отец приподнял бровь. – Избежав таким образом трибунала?

– Так всех нас в трусов превращает мысль, – с выражением продекламировал Майлз.

– Я вполне на твоей стороне, – произнесла графиня, – поэтому это зрелище меня весьма встревожило: симпатичная женщина, которой ты только что предложил выйти за тебя замуж, убегает в ночь с воплями – или по меньшей мере, ругаясь. Хотя тетя Элис сказала, что ты практически не оставил молодой леди никакого выбора. Трудно сказать, что ей еще оставалось, кроме бегства. Разве что, думаю, раздавить тебя как жука.

При слове «жук» Майлз съежился.

– Как же плох… – начала графиня.

– Насколько я рассердил ее? Кажется, просто ужасно.

– На самом деле я хотела спросить, насколько неудачным был предшествующий брак госпожи Форсуассон?

Майлз пожал плечами. – Я немного видел. Но из ее недомолвок я заключил, что покойный Тьен Форсуассон, о чьей смерти рыдать не стоит, был одним из таких коварных и беспощадных паразитов, из-за которых супруги вцепляются себе в волосы с вопросом «Я схожу с ума? Это я схожу с ума?». – Ха, а вот если она выйдет замуж за Майлза, подобных сомнений у нее не будет.

– А-а, – понимающим тоном произнесала мать. – Один из этих. Да. Я знавала таких раньше. Появляются они, кстати, во всем мужском блеске. Но могут понадобиться годы, чтобы избавиться от того душевного смятения, которое остается у тебя после такого типа.

– Но у меня нет столько времени в запасе, – возразил Майлз. – И никогда не было. – Мгновенная вспышка боли во взгляде отца заставила его тут же захлопнуть рот. Ладно, кто знает, сколько лет осталось Майлзу в его второй жизни. Может быть, после криооживления отсчет начался заново? Майлз еще сильнее сполз со стула. – Черт побери, я же знал. Я слишком много выпил и запаниковал, когда Саймон… я никогда не хотел вот так заманить Катерину в ловушку. Это был дружеский огонь…

Чуть помедлив, он продолжил: – Видите ли, у меня был великий план. Я думал, все можно решить одним блестящим ударом. У нее настоящая страсть к садам, а муж оставил ее практически без средств. Я полагал, что одновременно помогу ей начать карьеру, о которой она так мечтала, окажу ей некоторую финансовую поддержку, буду иметь повод почти ежедневно видеться с ней и получу фору среди конкурентов. Да когда я проходил по гостиной Фортицев, мне пришлось просто расталкивать вздыхаюших по ней мужчин…

– Чтобы самому заняться тем же самым в ее комнате, да? – сладко переспросила его мать.

– Нет! – вскричал уязвленный Майлз. – Чтобы обсудить с ней работы по саду – я нанял ее, чтобы разбить сад на участке рядом с домом.

– Ах вот что это за кратер, – сказал отец. – В темноте, из машины, выглядело так, будто на особняк Форкосиганов скинули бомбу, но промахнулись. Я удивился, почему нам никто об этом не доложил.

– Это не кратер. Это – сад в котловине. В нем только… только пока нет растений.

– У него очень приятные очертания, Майлз, – успокоила его мать. – Я сегодня днем вышла на улицу и обошла его весь. Ручеек действительно очень симпатичный. Напоминает мне о горах.

– Именно таков и был замысел, – ответил Майлз, делая вид, что не слышит отцовского бормотания »… после бомбового налета цетагандийцев на партизанские позиции…».

Тут Майлз резко выпрямился во внезапном ужасе. Кое-какие растения там были…

– О, Боже! Я так и не пошел смотреть на ее скеллитум! Вместе с Айвеном пришел лорд Доно – тетя Элис объясняла вам, кто это? – и я отвлекся, а затем было пора идти в столовую, и потом не было никакой возможности. Кто-нибудь полил…? О, черт, неудивительно, что она рассердилась. Я дважды покойник…! – его снова поглотила пучина отчаяния.

– Так, позволь мне поставить все на свои места, – медленно произнесла графиня, бесстрастно разглядывая его. – Ты выбрал эту беспомощную вдову, с трудом пытающуюся впервые в жизни встать на ноги, и повесил перед ней, словно позолоченную приманку, перспективу карьеры – просто чтобы привязать ее к тебе и не дать ей заводить других романов. – Это выглядело немилосердно жесткой формулировкой.

– Не… не только, – выдавил Майлз. – Я попытался оказать ей услугу. Я никогда не предполагал, что она бросит… этот сад был для нее всем.

Графиня откинулась на спинку стула, разглядывая его с тем пугающе задумчивым выражением, какое у нее появлялось, если вы имели неосторожность полностью, безраздельно завладеть ее вниманием.

– Майлз… помнишь этот неприятный случай с оруженосцем Эстергази и игрой в шары; тебе тогда было где-то двенадцать?

Об этом он не вспоминал уже много лет, но при ее словах воспоминания снова нахлынули на него, все еще с привкусом стыда и ярости. Оруженосец обычно играл с ним в шары (иногда к ним еще присоединялись Элен с Айвеном) в заднем саду особняка Форкосиганов: игра, почти не грозящая ударами, представлявшим угрозу его хрупким костям, но требующая быстрой реакции и хорошего чувства времени. Он ликовал, когда в первый раз выиграл матч у взрослого – у оруженосца Эстергази. Он дрожал от гнева, когда из случайно подслушанных слов понял, что игра была в поддавки. Забыл. Но не простил.

– Бедняга Эстергази думал таким образом тебя подбодрить – тебя чем-то, уж не помню сейчас чем, обидели в школе, и ты был расстроен, – напомнила графиня. – Я все еще помню, как ты разъярился, когда узнал, что он дал тебе выиграть. Ты никогда так не злился, как в тот раз. Мы боялись, что ты с собой что-нибудь сделаешь.

– Он украл мою победу, – раздраженно проговорил Майлз, – точно так же, как если бы он смошенничал, чтобы выиграть. И отравил сомнением все мои будущие истинные победы. Я имел право взбеситься.

Мать спокойно выжидала.

Его озарило. Даже плотно закрыв глаза, он не мог укрыться от этой ослепляюще яркой вспышки.

– Ох. Не-е-е-т, – глухо простонал Майлз, уткнувшись лицом в диванную подушку. – Я именно так с ней поступил?

Безжалостные родители позволили ему самому повариться во всем этом – молчание было более пронизительно-резким, чем любые слова.

– Я сделал это с ней… – простонал он жалобно.

Жалости, похоже, не предвиделось. Он прижал подушку к груди. – О, Боже. Именно это я и сделал. Она сама мне сказала. Она сказала, что сад мог бы быть ее подарком. А я отнял его у нее. Тоже. А теперь в нем нет смысла, потому что она просто ушла. Я думал, она принялась со мной спорить. Я был так рад, потому что думал, что если только она станет обсуждать это со мной…

– … то ты можешь победить? – сухо продолжил граф.

– Э-э… да.

– Ох, сын, – граф покачал головой. – Бедный мой сын. – Майлз не совершил ошибки, приняв эти слова за выражение сострадания. – Единственный путь выиграть эту войну – начать с безоговорочной капитуляции.

– Заметь, это относится к вам обоим, – заключила графиня.

– Я пробовал сдаться! – возразил Майлз отчаянно. – Но она не брала пленных! Я пытался заставить ее топтать меня, но она не стала. У нее для этого слишком много достоинства, она слишком… слишком сверх-светская, слишком, слишком…

– Слишком умна, чтобы опуститься до твоего уровня? – предположила графиня. – Бог ты мой. Похоже, эта Катерина начинает мне все больше нравиться. И нас с ней даже толком друг другу не представили. «Я хотел бы познакомить вас – она уходит»! – по-моему, это слегка… усеченная процедура.

Майлз впился в нее пронзительным взглядом, но долго выдержать не смог. Уже тише он добавил, – Сегодня днем она прислала мне обратно все планы сада, по комму. Как и обещала. Я настроил комм на звуковой сигнал, если от нее что-то придет. Я, черт побери, чуть насмерть не разбился, бросившись к машине. А там был просто пакет данных. Даже без личного примечания. «Сдохни, мерзавец» было бы лучше, чем это… это ничто. – Удрученная пауза, и он взорвался: – И что мне теперь делать?!

– Это что, риторический вопрос, для пущего драматического эффекта – или ты на самом деле просишь у меня совета? – ядовито вопросила мать. – Потому что я не собираюсь впустую сотрясать воздух, пока ты наконец не начнешь слушать внимательно.

Он открыл рот для разгневанного ответа – и закрыл его. В поисках поддержки Майлз кинул взгляд на отца. Тот вежливо указал открытой ладонью в сторону матери. Интересно, на что это может быть похоже – так привыкнуть работать с кем-то в паре, словно у вас телепатическая связь? У меня никогда не будет шанса выяснить это. Если не…

– Я весь внимание, – покорно произнес он.

– Эту… самое мягкое слово, какое я могу к этому подобрать – «грубая ошибка» -– совершил ты сам. Ты должен ей извинение. Так сделай это.

– Как? Она абслютно ясно дала понять, что не хочет разговаривать со мной!

– Боже правый, Майлз – не лично. К тому же не верю, что ты снова не начнешь молоть языком и все себе не испортишь. Еще раз.

Что это с моими родственниками? никто из них не верит в…

– Даже разговор по комму слишком назойлив, – продолжала она. – А уж отправиться к Фортицам лично было бы настоящим нападением.

– Разумеется, он так и собрался сделать, – пробормотал граф. – Генерал Ромео Форкосиган, ударная сила из одного человека.

Графиня ответила ему едва заметным взмахом ресниц.

– Нужно что-то куда более поддающееся контролю, – продолжала она объяснять Майлзу. – Полагаю, все, что ты можешь сделать – написать ей записку. Короткую, лаконичную записку. Понимаю, что ты не очень хорошо умеешь изображать уничижение, но предлагаю тебе проявить себя.

– Думаешь, сработает? – Слабая надежда сверкнула на дне глубокого, глубокого колодца.

– Речь не о том, чтобы что-то сработало. Ты не должен строить планы – любовные или военные – по отношению к бедной женщине. Ты отошлешь извинение, потому что должен это и ей, и своей собственной чести. Точка. В противном случае не стоит беспокоиться.

– Ох, – произнес Майлз еле слышно.

– Игра в шары, – сказал его отец. Напоминая.

– Нож уже в ране, – вздохнул Майлз. – По рукоять. Не стоит его еще и поворачивать. – Он искоса поглядел на мать. – Записку лучше написать от руки? Или мне просто послать сообщение по комму?

– Думаю, ты только что ответил на собственный вопрос. Если твой отвратительный почерк стал получше, то это станет, наверное, милым штрихом.

– К тому же это показывает, что ты написал письмо сам, а не продиктовал секретарю, – заметил граф. – Или, что еще хуже, секретарь составил это по твоему распоряжению.

– Секретаря у меня пока нет, – вздохнул Майлз. – Грегор не дал мне достаточно работы, чтобы оправдать его наличие.

– Работа Аудитора начинается тогда, когда в Империи случается тяжелый кризис. Так что не могу искренне пожелать тебе побольше нагрузки, – заметил граф. – Но, несомненно, после свадьбы дел у тебя прибавится. Зато со свадьбой, я бы сказал, будет еще на одну проблему меньше, благодаря той хорошей работе, которую ты проделал на Комарре.

Он на секунду поднял глаза, и отец ответил ему понимающим кивком; да, вице-король и вице-королева Сергияра определенно входили в узкий круг лиц, полностью осведомленных о недавних событиях на Комарре. Грегор, несомненно, переслал вице-королю для ознакомления копию закрытого аудиторского доклада Майлза. – Ну… да. По крайней мере, поступи заговорщики так, как намеревались, и в этот день было бы убито несколько тысяч невинных людей. Что, мне кажется, омрачило бы торжества.

– Тогда ты заслужил немного отдыха.

Графиня на мгновение выглядела углубившейся в себя. – А что заслужила госпожа Форсуассон? Мы попросили ее тетю рассказать о случившихся с ними событиях с точки зрения свидетеля. Судя по рассказу, устрашающий опыт.

– Официальную благодарность всей Империи, вот что она должна была заслужить, – сказал Майлз; от напоминания стало только хуже. – А вместо этого все было глубоко-глубоко похоронено под грифом секретности СБ. И никто никогда об этом не узнает. Вся ее храбрость, все ее хладнокровные и умные действия, даже весь ее героизм, черт возьми, просто… исчезли. Это нечестно.

– В критический момент каждый делает то, что должен, – сказала графиня.

– Нет. – Майлз кинул на нее короткий взгляд. – Некоторые – делают. А другие просто сдаются. Я видел и я понимаю разницу. Катерина… она никогда не сломается. Она может преодолеть дистанцию и не сбавить темпа. Она… сделает это.

– Оставим в стороне тот факт, что мы говорим о женщине, а не о лошади, – заметила графиня… (черт возьми, Марк сказал буквально то же самое! что случилось с его родными и близкими?…) – Но у каждого есть та точка, где он сломается, Майлз. Та, куда можно нанести смертельную рану. Только у некоторых она находится в особом месте.

Граф с графиней снова обменялись одним из этих Телепатических Взглядов. Это чрезвычайно раздражало. Майлза корежило от зависти.

Он собрал изодранные клочки своего достоинства и встал. – Извините. Мне надо идти… полить растение.

Ему пришлось полчаса блуждать в темноте по пустому, покрытому коркой саду, чтобы просто найти эту проклятую штуку. Вода из кружки стекала по его дрожащим пальцам. Укоренившийся скеллитум в своем горшке выглядел вполне крепким, но здесь он смотрелся потерянным и одиноким: клочок жизни размером с большой палец посреди целого акра бесплодия. И выглядел он каким-то опасно обмякшим. Завял? Майлз вылил на растение целую кружку; вода образовала в красноватой почве темное пятно, слишком быстро высыхающее и исчезающее.

Он попробовал вообразить эту штуку полностью выросшей, пятиметровой высоты – ствол, размером и формой похожий на тело борца сумо, и ветки-усики, характерными спиральными кривыми пронизывающие пространство вокруг. Потом представил себя самого в сорок пять или пятьдесят лет – ему нужно будет дожить до таких лет, чтобы застать эту картинку. Будет ли он тогда затворником, вздорным холостяком, эксцентричным, сморщенным инвалидом, за которым присматривают только изнывающие от скуки оруженосцы? Или гордым, хоть и замотанным, отцом семейства, на руку которого опирается безмятежная, изящная, темноволосая женщина, а за ними следуют полдюжины гиперактивных детишек? Возможно… возможно, гиперактивность можно приглушить генной коррекцией, хотя он уверен, что родители обвинят его в обмане…

Уничижение…

Он вернулся в дом, в свой кабинет, и принялся перебирать дюжину вариантов, пытаясь продемонстрировать самое чертовское уничижение, какое когда-нибудь видел свет.