Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса

Глава 31. Игрушки в Стервозных руках

Мы сидели с Мучачо в окружении многоуважаемого семейства, как инопланетяне среди землян, скрывая в оковах разума общие жгучие воспоминания… Которые вряд ли бы кто-то понял и принял.

Кузина всячески пыталась привлечь внимание к своей сияющей персоне: кокетливо моргала изогнутыми ресничками, заглядывала в смуглое лицо и, будто случайно, раз за разом касалась горячего Укротителя резиновых змеев. Но он только фальшиво улыбался в ответ и ловко уворачивался от нежеланной близости.

— Неме-е-едленно закрыли двери с той стороны и исчезли! Не сметь подслушивать, обтрёпыши! Уничтожу! — громогласно выгнала Змея прислугу из гостиной.

И снова тишина…

Атмосфера становилась всё более напряженной. Каждый из нас прокручивал в голове свои возможные варианты предстоящего приговора.

Герреро уже тайно стиснул мою руку под столом и нахально пристроил «замóк» из наших пальцев у себя на колене.

«Вот же приставучий!» — попыталась высвободиться, но Смугляш только укрепил хватку.

Применить Руви-способности я не могла — вспыхнули бы глаза. Оставалось лишь усердием воли успокаивать нервы и гормоны. И заглушать неуверенное шевеление бабочек в животе зацикленной мантрой: «Лукас для Литы!»

Наконец, тревожное внешнее беззвучие и немые перекрёстные гляделки перерезал ненавистный скрип «Примадонны»:

— Что ж, дорогие, — запустила она отравленную шарманку. — Этот разговор останется здесь. В противном случае — пожалеете! — напряжение росло в геометрической прогрессии. — Вчера вы нас знатно опозорили! Поэтому сделаете всё, чтобы восстановить репутацию! — я непроизвольно поморщилась от звуков густеющего вопля. — Итак, слушайте внимательно, запоминайте, как своё имя, и только попробуйте облажаться! С сегодняшнего дня Лукас — больше не садовник… — Жаба выдержала театральную паузу, наслаждаясь общей растерянностью. И только после проквакала: — Теперь он — возлюбленный Литы!

— А-а! — взвизгнула Кудряшка, встрепенулась и застыла с открытым ртом, искажённым мультяшной улыбкой.

Пугающие горячие колючки в тот же миг вонзились в моё солнечное сплетение. Тоже с трудом удержалась от вскрика… Болезненного. Лишь вздрогнула, едва не задохнувшись.

Единственная надежда на честолюбие мачехи растворилась между мирами, смешалась с её блеянием, запахом венских вафель и гулким эхом Призмы.

– ¿Qué?!32 Что это значит?! — басисто возмутился отныне бывший «огородник».

На эмоциях он ослабил хватку, чем я незамедлительно и воспользовалась — высвободила свою руку из знойного «замкá».

— Не льсти себе, гастарбайтер! — борзо перебила «зятя» Владычица кентавров. — Я не в восторге от твоей кандидатуры! Но так надо, пока скандал не утрясётся. Ты поселишься в особняке, на втором этаже, в противоположном крыле от девочек. Хочу утереть пятаки пронырливым журналюгам, если полезут вынюхивать. Позже приедет стилист, конфискует твоё тряпьё и раздаст бомжам. Чтобы я больше не видела это облезлое дешёвое барахло! — обвела она злющим взглядом испанца, брезгливо опустив уголки бордовых лягушачьих губ. — В общем гараже стоит выделенная тебе машина. Соответствуй нашему статусу и дочери, плебей!

«Ну и дичь…» — у меня аж язык к нёбу прилип.

— Господа Голдсвамп, при всём уважении, это переходит границы допустимого! — кострищем полыхнул Герреро.

А хамство звенящей фунтами брюликов Мымры только подливало масла в огонь:

— Границы разумного перешёл ты, никчёмный, когда вздумал лобызать Аэлиту Патрисию! Ещё и на глазах у высшего общества! Что ты вообще о себе возомнил, нищеброд?! — Стервозный крик неплавно выплеснулся в ультразвук.

— Не я поцеловал вашу дочь, а она меня. И вы это прекрасно знаете! — тоже повысил голос Смугляш, не в силах терпеть унижение.

Его вдвойне задевало, что сей трындец вершился ещё и при мне.

— Не мужик! Теперь это уже не имеет значения, — извивалась Гадюка. — Теперь будешь делать, как я скажу! Иначе знаешь о последствиях, — неоднозначно прищурилась она в сторону «не мужика», явно на что-то намекая…

«Но на что?»

Укротитель резиновых змеев мгновенно прикусил язык, лишь раздул ноздри, как бык на Корриде.

«Чёрт возьми! Что у Бестии есть на Лукаса?» — эта мысль отныне не давала покоя.

— Мама… — попыталась неуверенно вставить слово звезда-невеста.

— Тихо-оа-а! — моментально притушила её озабоченная манипуляторша.

— Дорогая, пусть переварят сначала первую порцию информации. Дай им минутку, — дядя, прежде покорно молчавший, с хирургическим мастерством препарировавший панкейк, наконец, ожил — с бряцанием отложил «скальпель» и накрыл своей рукой Змеиную.

Латексная паинька притихла, мгновенно сотворив иллюзию важности мужа. Хотя мне прекрасно было понятно — это всего лишь очередной спектакль имени Жабы. А Роберт в нём главный продюсер и, по совместительству, алмазная марионетка.

Минутка иссякла…

— Я уже запустила слух в прессу, будто огородник — на самом деле сын элитного семейства Испании. И позаботилась о легенде: тот позорный комбинезон был, якобы, частью маскарада, — сконцентрировалось всё тётушкино внимание на Смугляше. На миг я даже поверила, будто, ради цирка перед Мистером Голдсвампом, интриганка сможет сохранить адекватный тон, но… — Запоминай, убогий, а не хлопай шарами, как гиббон! — гнутыми иглами вонзился в беломраморный купол гостиной противный лай. — В разгар вчерашнего раута ты вернулся с другой тематической вечеринки. «Любимая» не поехала туда. Осталась дома, так как очень хотела присутствовать на приёме дорогих гостей. Для неё нет ничего важнее, в отличие от тебя! И она не напива-а-алась! А расстроилась из-за вашей ссоры. По возвращении ты вымаливал прощение, как мог. Ползал в наших ногах, — последнее проскрипело с особым смаком. — И к моменту скандального фото Аэлита Патрисия снизошла до твоих низов. Если кто спросит, только попробуй ляпнуть лишнее, голодранец!

С каждым выпадом тучной лицемерки наши глаза становились шире. Только дядя продолжал безэмоционально жевать завтрак, явно посвящённый заранее в Конно-королевские тайны (не)мадридского двора.

Извергнутые Мымрой помои и бред напрочь отказывались укладываться в моей голове. Уже не могла сдерживаться…

— Вот всякий раз, когда ты выворачиваешь реальность наизнанку, думаю: нет, эта женщина никогда не превзойдёт себя! Никогда не придумает что-то похуже! — опёрлась я на руку, сдавив двумя пальцами переносицу. — И всякий раз поражаюсь твоей мерз…

— Баф-ф!

— Мира, уйми пыл! — мощно хлопнул ладонью по столу Мистер Голдсвамп, побудив звякнуть ближайшую посуду, подпрыгнуть Литу и деликатесы, а центр моей груди — едва не вспороться от внутреннего укола. Я стремительно выпрямила спину, выпучив слезящиеся от боли глаза. — Попридержи коней и неуважение! Всё уже решено, — в этот раз Роберт был непреклонен и на стороне жены.

Видимо, она сношала всю ночь ему мозги, а, может, и не только… Пока не убедила устроить этот цирк. С конями.

«За конями и кентаврами к своей Мымре девиантной обращайся!» — промчалось по черепушке стадо ехидных пони.

— Dios mío!33 — побагровел Герреро, сотрясаясь от ярости. Такое состояние влияло и на его речь, проявляя отчётливее испанский акцент. — Я вам не игрушка! Одна захотела — поцеловала. Другая — наряжает, как Кена, усаживает в дорогую машину и распоряжается моей личной жизнью! Sí, я небогат, но это не даёт права играться мною! — резко встал из-за стола испанец, с грохотом уронив стул, и размашисто направился к стеклянному выходу.

— Молча-а-ать, проходимец! Ты знаешь о последствиях! — догнало Смугляша оглушительно-ехидное блеяние паршивой овцы светского общества…