Миры Гарри Гаррисона. Том 15

Глава 1

Билл так никогда и не понял, что все это случилось с ним только из-за похоти. Ведь если бы в ясном небе Фигеринадона-2 не сияло в то утро такое горячее солнышко и если бы Билл нечаянно не углядел сахарно-белые, округлые, как бочонок, ягодицы Инги-Марии Калифигии, купавшейся в ручье, жгучее томление плоти не отвлекло бы его от пахоты, и он провел бы борозду аж за край холма задолго до того, как с дороги донеслись завораживающие звуки музыки. Билл не услышал бы ее, и вся его дальнейшая жизнь сложилась бы совсем, совсем иначе. Но поскольку играли где-то рядом, он выпустил рукоятки подключенного к робомулу плуга, повернулся и от удивления разинул рот.

Зрелище и в самом деле было сказочное. Парад возглавлял робот-оркестр двенадцати футов ростом, потрясавший воображение своим высоченным черным кивером, в котором скрывались динамики. Золоченые колонны ног торжественно несли его вперед, а тридцать суставчатых рук дергали за струны, пиликали и нажимали на клавиши бесчисленных музыкальных инструментов. Зажигательные звуки марша раззадорили Билла, и его крепкие крестьянские ноги, обутые в грубые башмаки, сами собой пустились в пляс, когда глянцевые сапоги солдат грохнули вдоль дороги. Десантники шли, молодцевато выпятив грудь, медали бряцали на алых мундирах, и в мире определенно не было зрелища прекрасней. Процессию замыкал сержант, сверкающий медью и галунами, густо увешанный медалями и орденскими лентами, при палаше и карабине, с поясом на животе и со стальными глазами. Цепким взглядом он окинул Билла, который, навалившись на изгородь, глазел на все эти чудеса. Сержант кивнул седой головой, заговорщически подмигнул и скривил в подобии дружелюбной улыбки рот, похожий на железный капкан.

В арьергарде маленькой армии катилась, подпрыгивая и оскальзываясь на ухабах, вереница запыленных подсобных роботов. Когда и они пролязгали мимо, Билл неуклюже перевалился через изгородь и затрусил вслед. В их деревенской глуши интересные происшествия случались не чаще двух раз в четыре года, и он отнюдь не собирался пропустить событие, обещавшее стать третьим по счету.

К тому времени, когда Билл прибежал на базарную площадь, там уже собралась толпа, привлеченная вдохновенным джаз-концертом. Робот очертя голову нырнул в бодрящие волны марша «Космический десант штурмует небеса», пробился сквозь «Грохот звездных битв» и почти самоуничтожился в неистовых ритмах «Саперов в траншеях Питхеда». Он вошел в такой раж, что нога его отскочила от туловища и взлетела в воздух. Робот ловко подхватил ее на лету и продолжал играть, балансируя на одной ноге и отбивая такт оторванной конечностью. Когда духовые испустили последний душераздирающий вопль, он указал обломком на другую сторону площади, где, как по волшебству, возникли экран объемного кино и переносной бар. Солдаты, не мешкая, скрылись в недрах бара, и сержант-вербовщик остался один в окружении роботов, расплывшись до ушей в радушной улыбке.

— Вали сюда, ребята! Дармовая выпивка за счет императора и потрясающие фильмы с приключениями в дальних краях, которые не позволят вам заснуть, пока вы хлещете ваше пойло! — гаркнул он необычайно громким, скрежещущим голосом.

Большинство — в том числе и Билл — приняли приглашение; только несколько умудренных опытом, бывалых мужиков уклонились от призыва и украдкой скрылись за домами.

Робот с краном вместо пупка и неиссякаемым запасом пластмассовых стаканчиков в одном из бедер подавал прохладительные напитки. Билл, с наслаждением прихлебывая из стакана, любовался захватывающими дух приключениями космических десантников. Картина была цветная, с шумовыми эффектами и инфразвуковыми стимуляторами. Там были и битвы, и смерть, и победы, хотя погибали, разумеется, только чинджеры: солдаты в худшем случае отделывались пустяковыми царапинами, которые тут же скрывались под марлевыми повязками. Пока Билл упивался этим зрелищем, сержант-вербовщик Грю не спускал с него поросячьих глазок, жадно горевших при виде мощного загривка парня.

«Этот годится!» — похрюкивал он про себя, бессознательно облизывая губы желтым языком и почти физически ощущая в своем кармане вес призовых монет. Все остальные просто сброд — перестарки, бабы-толстухи, сопливые мальчишки и прочая шваль. Но этот! Великолепный кусок пушечного мяса — широкоплечий, кучерявый, с массивной челюстью. Привычно положив руку на переключатель, сержант снизил фоновый инфразвук и направил концентрированное излучение прямо в затылок своей жертвы. Билл заерзал на стуле, вживаясь в панораму грандиозного сражения, развернувшегося перед глазами.

Когда отзвучали последние аккорды боя и погас экран, робот-бармен гулко заколотил по металлической груди и взревел: «ПЕЙ! ПЕЙ! ПЕЙ!». Публика с овечьей покорностью потянулась к нему, но Билла выхватила из толпы мощная рука.

— Глянь-ка, парень, что я тут припас для тебя, — сказал сержант, протягивая ему стакан с таким количеством подавляющего волю наркотика, что часть его выпала на дно в осадок. — Ты парень что надо, все это мужичье тебе в подметки не годится. Никогда не мечтал о солдатской карьере, а?

— Какой из меня вояка, шаржант! — Билл подвигал челюстями и сплюнул, пытаясь избавиться от внезапной шепелявости и удивляясь, отчего это мозги заволокло туманом. Хотя удивляться надо было крепости его рассудка, сохранившего хоть какую-то способность соображать, несмотря на лошадиную дозу наркотиков и стимуляторов. — Я не военная косточка. Хотелось бы приносить посильную пользу; моя мечта — получить профессию техника по удобрениям. Вот скоро окончу заочный курс…

— Дерьмовая работенка для такого отличного парня! — воскликнул сержант, хватая Билла за руку, чтобы пощупать бицепсы. Камень! Он еле удержался от искушения заглянуть Биллу в рот и обследовать состояние коренных зубов. Ладно, успеется еще! — Пусть этим делом занимается тот, кто больше ни на что не годен. Да разве при такой профессии есть перспективы? А в солдатской службе — никаких пределов! Господи, да сам великий адмирал Пфлунгер прошел, как говорится, все медные трубы от рекрута до гранд-адмирала! Ты только подумай!

— Что ж, для мистера Пфлунгера это неплохо, а по мне так и удобрения — дело очень даже любопытное. Ох! Чего же это глаза так слипаются? Пойти соснуть, что ли?

— Валяй, но сначала уважь меня — взгляни-ка сюда! — Сержант заступил ему дорогу и показал на огромную книгу, которую держал крохотный робот. — Платье делает человека. Порядочные люди постыдились бы высунуть нос на улицу в таком затрапезном тряпье, которое ты напялил на себя, или в таких дырявых калошах. Какого черта одеваться так, когда можно — вот этак!

Взгляд Билла последовал за толстым пальцем сержанта к цветной картинке, изображавшей солдата в алой парадной форме, у которого чудесным образом появилось Биллово лицо. Сержант переворачивал страницы, и с каждой новой иллюстрацией форма становилась пышнее, а чин — выше. Билл ошалело уставился на последнюю картинку, запечатлевшую его в форме гранд-адмирала с плюмажем на шлеме; кожу у глаз испещрили гусиные лапки, над губами красовались седые усики, однако лицо, без сомнения, было его собственным.

— Вот каким ты станешь, — нашептывал ему сержант, — когда взойдешь на самый верх лестницы успеха… Попробуй-ка примерить форму! Эй, портной!

Билл собрался было возразить, но сержант заткнул ему рот толстой сигарой; не успел несчастный выплюнуть ее, как выкатившийся откуда-то робот-портной взмахнул рукой-занавеской и тут же раздел Билла догола.

— Эй! Эй! — воскликнул Билл.

— Не бойсь! — гоготнул сержант, просовывая голову за занавеску и млея при виде Билловых мускулов. Он ткнул его пальцем в солнечное сплетение (камень!) и снова исчез.

— Ой-ёй! — вскрикнул Билл, когда портной, выдвинув холодный стальной метр, стал снимать с него мерку. В глубине цилиндрического туловища робота что-то тихо звякнуло, и спереди из прорези выполз ослепительный алый мундир. В мгновение ока он оказался на плечах у Билла, и сверкающие золотые пуговицы застегнулись сами собой. За мундиром последовали великолепные серые молескиновые бриджи и сияющие лаком черные сапоги до колен. Билл прямо-таки обалдел, когда занавеска исчезла и перед ним появилось огромное зеркало.

— Девки-то от такого мундира просто с ума посходят, — сказал сержант. — А чего ж, очень даже законно!

Видение выпуклых полушарий Инги-Марии Калифигии на секунду затуманило Биллу взор, а придя в себя, он обнаружил, что сжимает в руке перо, готовясь подписать контракт, подсунутый вербовщиком.

— Нет, — сказал Билл, слегка удивляясь собственной несговорчивости. — Не хочу. Техник по удобрениям…

— И не только этот чудесный мундир — ты получишь еще рекрутские премиальные, бесплатный медицинский уход и совершенно роскошные медали. — Сержант раскрыл плоскую коробочку, услужливо поданную роботом, и продемонстрировал разноцветную россыпь лент и побрякушек. — Вот «Почетная медаль новобранца», — торжественно изрек он, прикалывая к широкой груди Билла инкрустированное камнями изображение туманности на зеленой ленте. — А вот «Императорский заздравный золоченый рог», «Вперед, к победе над звездами», «Честь и слава матерям павших героев» и «Неиссякаемый рог изобилия». Последний, правда, вообще ничего не значит, но выглядит классно и в нем удобно хранить презервативы.

Сержант отступил на шаг и залюбовался Билловой грудью, увешанной лентами, блестящими медалями и цветными стекляшками.

— Нет, все равно не хочу, — ответил Билл. — Спасибо за предложение, но…

Сержант ухмыльнулся, готовый даже к этой последней вспышке сопротивления, и нажал на кнопку у себя на ремне, которая привела в действие гипноспираль в каблуке новой Билловой обувки. Мощный поток хлынул по нервным окончаниям, рука упрямца дернулась вверх, и, когда рассеялась пелена перед глазами, он с удивлением обнаружил на контракте собственную подпись.

— Но…

— Поздравляю со вступлением в космический десант! — загремел сержант, наподдав ему по спине (трапециевидные — скала!) и отобрав перо. — СТАНОВИСЬ! — еще громче заорал он, и рекруты повалили из бара.

— Что они сделали с моим сыном! — визгливо запричитала Биллова мать, появившаяся на площади. Одной рукой она била себя в грудь, а другой тащила на буксире маленького Чарли. Чарли разревелся и намочил штанишки.

— Ваш сын стал солдатом к вящей славе императора, — сказал сержант, пинками выстраивая обалдевших рекрутов в колонну.

— Нет! Только не это! — зарыдала несчастная, выдирая седеющие пряди. — Пожалейте бедную вдову и ее единственного кормильца… Пощадите…

— Мама! — рванулся к ней Билл, но сержант пихнул его в строй.

— Мужайтесь, мадам, — сказал он. — Для матери нет высшей чести. — Он уронил в ее ладонь большую новенькую монету. — А вот и рекрутские премиальные — императорский шиллинг. Император будет счастлив узнать, что вы его получили. СМИР-Р-РНА!

Неуклюже щелкнув каблуками, рекруты расправили плечи и задрали подбородки. То же самое, к своему великому изумлению, проделал и Билл.

— НАПРА-О!

Они развернулись единым стройным движением: робот передал команду на гипноспирали в сапогах.

— ВПЕРЕД, ШАГО-ОМ АРШ!

И колонна ритмично двинулась вперед, управляемая настолько жестко, что Билл при всем желании не мог ни обернуться, ни послать матери прощальный привет. Она осталась где-то позади, и лишь последний отчаянный вопль пробился сквозь грохот марширующих сапог.

— Ускорить шаг до 130! — приказал сержант, взглянув на часы, вмонтированные в ноготь мизинца. — До базы всего десять миль, ребята, — есть шансы уже сегодня добраться до лагеря.

Командный робот передвинул стрелку метронома на одно деление, темп марша ускорился, солдаты взмокли от пота. Когда они добрались, уже в потемках, до вертолетной базы, их алые бумажные мундиры обвисли лохмотьями, позолота с оловянных пуговиц сползла и тоненькая пленка, защищавшая пластиковые сапоги от пыли, облезла. Ободранный, измученный, пропыленный вид солдат полностью соответствовал состоянию их духа.

Глава 2

Ранним утром Билла разбудил не сигнал горниста, записанный на пленку, а ультразвук, пропущенный через металлическую раму койки, который тряс его с такой силой, что в зубах зашатались пломбы. Билл вскочил и сразу же задрожал от холода. Время было летнее, и поэтому пол в казарме охлаждали искусственно: в лагере имени Льва Троцкого не принято было миндальничать. Бледные замерзшие новобранцы один за другим соскакивали с соседних коек. Выматывающая душу вибрация прекратилась. Рекруты торопливо стащили со спинок кроватей будничную форму, изготовленную из дерюги типа наждачной бумаги, всунули ноги в тяжеленные красные рекрутские сапоги и потащились к выходу.

— Я здесь для того, чтобы сломить ваш дух! — загремел чей-то свирепый голос.

При виде главного демона здешнего ада новобранцев затрясло еще сильнее.

Главный старшина Смертвич Дранг был мастером своего дела от кончиков злобно торчащих колючих волос до рифленых подошв блестящих, словно зеркало, сапог. Широкоплечий, узкобедрый, длинные руки болтаются ниже колен, как у какого-то жуткого антропоида, костяшки на кулаках расплющены о тысячи выбитых зубов, — глядя на эту образину, невозможно было поверить, что он появился на свет из нежного женского чрева. Не мог он родиться — такого могли изготовить разве что по специальному заказу правительства. Самой ужасной была голова. А лицо!.. Узенькая полоска шириною в палец отделяла волосы от мохнатых черных бровей, густыми зарослями нависших над темными провалами, в которых скрывались глаза — не глаза, а зловещие красные вспышки в кромешном адском мраке. Перебитый, раздавленный нос наползал прямо на рот, зияющий как ножевая рана на вспоротом животе трупа, а из-под верхней губы торчали двухдюймовые белые волчьи клыки, проложившие в нижней губе глубокие борозды.

— Я — главный старшина Смертвич Дранг, и вы должны называть меня «сэр» и «милорд». — Дранг мрачно прошелся вдоль шеренги трясущихся новобранцев. — Теперь я для вас отец и мать, вся ваша вселенная и ваш извечный враг, и очень скоро я заставлю вас пожалеть о том, что вы вообще родились на свет. Я сокрушу вашу волю! И если я обзову вас жабами — вам тут же придется заквакать! Моя задача — превратить вас в солдат, вбить в вас дисциплину. Беспрекословное подчинение, никакой свободы воли, абсолютное послушание — вот чего я требую от вас…

Он остановился перед Биллом, который дрожал чуть меньше прочих, и злобно набычился:

— Экая гнусная рожа… Месяц нарядов на кухне по воскресеньям!

— Сэр…

— И еще месяц за пререкания.

Билл промолчал. Он уже усвоил первую солдатскую заповедь: держи рот на замке.

Смертвич двинулся дальше.

— Кто вы есть в данный момент? Дряблое вонючее штатское мясо низшего сорта. Я сделаю из него настоящие мускулы, превращу вашу волю в студень, а ваш мозг — в машину. Или вы станете настоящими солдатами, или я вас прикончу. Вы еще наслушаетесь обо мне разных историй, вроде того как я убил и съел новобранца, отказавшегося выполнить приказ.

Он остановился и уставился на них свирепым взглядом. Верхняя губа, как крышка гроба, медленно поползла наверх в злобной пародии на усмешку, на кончиках клыков повисли капли слюны.

— И эта история — чистая правда!

Стон прошел по рядам новобранцев, их затрясло, как под ледяными порывами ветра. Улыбка исчезла с лица Дранга.

— Жрать пойдете после того, как найдутся добровольцы на легкую работу. Кто умеет водить гелиокар?

Двое рекрутов с надеждой подняли руки, и он жестом вызвал их вперед:

— Прекрасно! Тряпки и ведра за дверью. Будете чистить сортир, пока остальные завтракают. Нагуляете аппетит к обеду.

Билл усвоил вторую солдатскую заповедь: не лезь в добровольцы.

…

Время обучения тянулось как страшный беспросветный сон. Служба становилась все тяжелей, а усталость — все невыносимей. Казалось, такого просто не может быть — однако все происходило на самом деле. Несомненно, над программой обучения потрудилось целое скопище изощренных садистских умов. Головы новобранцам в целях единообразия обрили наголо, а гениталии выкрасили оранжевым антисептиком для защиты от насекомых, селившихся в промежностях. Пища, теоретически питательная, была невообразимо гнусной; если по недосмотру партия мяса оказывалась относительно съедобной, ее тут же выбрасывали на помойку, а повара снимали с должности. Ночью курсантов постоянно будили учебные тревоги газовых атак, а все время досуга они занимались своим обмундированием. Седьмой день недели считался днем отдыха, но у всех были свои взыскания, как у Билла на кухне, и выходные ничем не отличались от будней.

В очередное, третье воскресенье лагерной жизни, рекруты уныло дотягивали последний час перед отбоем, дожидаясь, когда наконец погасят свет и можно будет залезть на бетонные койки. Билл протиснулся сквозь слабое силовое поле, хитроумно сконструированное с таким расчетом, чтобы мошкара свободно проникала в барак, но не могла вылететь обратно. После четырнадцатичасового наряда ноги у него подкашивались, а кожа на руках от мыльной воды сморщилась и приобрела трупный цвет. Билл бросил на пол мундир, который, задубев от пота, грязи и пыли, так и остался стоять стоймя, и вытащил из тумбочки бритву. В сортире он долго вертел головой, пытаясь выискать чистый кусочек зеркала. Все зеркала были густо заляпаны крупными буквами воодушевляющих лозунгов: «ДЕРЖИ ПАСТЬ НА ЗАМКЕ — ЧИНДЖЕРЫ НЕ ДРЕМЛЮТ», «ТВОЯ БОЛТОВНЯ — СМЕРТЬ ДЛЯ ДРУГА». Наконец Билл воткнул бритву рядом с надписью: «НЕУЖЕЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ТВОЯ СЕСТРА СТАЛА ЖЕНОЙ ЧИНДЖЕРА?» — и посмотрел на свое отражение в центре буквы «О» в слове «ЖЕНОЙ». Обведенные черными кругами, налитые кровью глаза глядели на него из зеркала, пока он водил жужжащей бритвой под подбородком. Понадобилось какое-то время, чтобы смысл вопроса дошел до рассудка, помутившегося от измождения.

— Нет у меня никакой сестры, — пробурчал он, — а если бы и была, то какого черта ей выходить замуж за ящерицу?

Вопрос был чисто риторическим, но на него неожиданно последовал ответ с последнего стульчака во втором ряду:

— Не надо понимать так буквально. Задача лозунга — возбудить в нас непримиримую ненависть к подлому врагу.

Билла аж подбросило — он-то считал, что в нужнике никого нет, кроме него. Бритва злорадно взвизгнула и отхватила от губы кусочек мяса.

— Кто тут? Какого дьявола ты прячешься! — заорал он и вдруг узнал съежившуюся в темноте маленькую фигурку рядом с бесчисленными парами сапог. — Ах это ты, Трудяга! — Злость его мгновенно улеглась, и Билл снова повернулся к зеркалу.

Трудяга Бигер давно стал неотъемлемой частью отхожего места, так что его уже никто и не замечал. Это был круглолицый, постоянно улыбающийся парнишка, чьи розовые щечки-яблочки никогда не теряли свежести, а улыбка была столь неуместной в лагере имени Льва Троцкого, что его хотелось прибить на месте — если вовремя не вспомнить, что парень слегка тронутый. Бигер определенно был со сдвигом, поскольку всегда горел желанием услужить своим товарищам и постоянно вызывался дежурить в сортире. Мало того — он обожал чистить сапоги и приставал с этим ко всем однополчанам до тех пор, пока не стал еженощным чистильщиком сапог для всего взвода. Когда солдаты разбредались по баракам, Трудяга Бигер скрючивался на своем троне в последнем ряду стульчаков, бывших его персональным владением, и окружал себя грудой сапог, которые начищал до зеркального блеска с неизменной улыбкой. Он торчал тут и после отбоя, работая при свете фитиля, горевшего в банке из-под сапожного крема, и вставал раньше всех, чтобы успеть закончить свою добровольную повинность. И всегда улыбался. Парнишка был явно не в себе, но солдаты не вязались к нему, поскольку сапоги он чистил мастерски, и оставалось только молиться, чтобы Бигер не загнулся от усердия раньше, чем закончится курс военной подготовки.

— Может, оно и так, но почему бы им не сказать по-простому: «Ненавидь проклятого врага еще сильнее»? — не унимался Билл. Он ткнул пальцем в плакат, висевший на стене напротив. На огромной иллюстрации с надписью «ЗНАЙ ВРАГА СВОЕГО!» был изображен чинджер в натуральную величину — семифутовый ящер, похожий на четверорукого чешуйчатого кенгуру с головой крокодила. — А потом, какая сестра захочет выйти замуж за эту образину? И что вообще эта тварь будет делать с чьей-то сестрой? Разве что сожрет ее?

Трудяга прошелся суконкой по носку начищенного сапога и тут же принялся за новый. Он даже нахмурился, давая понять, как серьезно относится к вопросу.

— Видишь ли, э-э-э… Никто не имеет в виду конкретную сестру. Это просто часть психологической подготовки. Мы должны выиграть войну, а чтобы выиграть войну, надо быть настоящими солдатами. А настоящие солдаты ненавидят врага. Вот так оно и получается. Чинджеры — единственные известные нам негуманоиды, которые вышли из стадии дикости, и, естественно, мы должны их истребить.

— Что, черт побери, значит — «естественно»? Никого я не желаю истреблять! Я сплю и вижу, как бы поскорее вернуться домой и стать техником по удобрениям.

— Так я же говорю не о тебе лично, э-э-э… — Трудяга открыл красной рукой новую банку с пастой и запустил в нее пальцы. — Я говорю о людях вообще, об их поведении. Не мы их — так они нас. Правда, чинджеры утверждают, будто война противна их религии, будто они только обороняются и никогда не нападают первыми, но мы не должны им верить, даже если это чистая правда. А вдруг им придет в голову сменить религию или свои убеждения? В хорошеньком положении мы тогда окажемся! Нет, единственное правильное решение — вырубить их теперь же и под самый корень!

Билл выключил бритву и сполоснул лицо тепловатой ржавой водой.

— Бессмыслица какая-то… Ладно, моя сестра, которой у меня нет, не пойдет замуж за чинджера. Ну а как насчет этого? — Он ткнул пальцем в надпись на дощатом настиле: «ВОДУ СПУСКАЙ — О ВРАГАХ НЕ ЗАБЫВАЙ». — Или этого? — Лозунг над писсуаром гласил: «ЗАКРОЙ ШИРИНКУ, ОХЛАМОН, — СЗАДИ ПРЯЧЕТСЯ ШПИОН!». — Даже если на минуту забыть, что никаких секретов, ради которых стоило бы пройти хоть милю, не то что двадцать пять световых лет, мы все равно не знаем, — как чинджер вообще может быть шпионом? Разве семифутовую ящерицу замаскируешь под рекрута? Ей и под Смертвича Дранга не подделаться, даром что они как родные бра…

Свет погас, и, словно произнесенное вслух имя вызвало его, как дьявола из преисподней, в бараке взорвался голос Смертвича.

— А ну по койкам, живо! Вы что, говнюки паршивые, не знаете, что идет война?

Билл, спотыкаясь, пробрался к своей койке в темноте барака, единственным освещением которого служили красные уголья Дранговых глаз. Заснул он мгновенно, как только голова коснулась твердокаменной подушки, но буквально через минуту сигнал побудки вышвырнул его из койки. За завтраком, пока Билл в поте лица резал эрзац-кофе на мелкие кусочки, чтобы их можно было проглотить, теленовости передали сообщение о тяжелых боях с крупными потерями в секторе бета Лира. По столовой пронесся стон, объяснявшийся отнюдь не взрывом патриотизма, а тем, что любые плохие новости означали для новобранцев ужесточение режима. Никто не знал, в чем это будет выражаться, но сам факт сомнения не вызывал. Так оно и вышло.

Утро выдалось чуть прохладнее, чем обычно, поэтому смотр, регулярно проводимый по понедельникам, перенесли на полдень, чтобы железобетонные плиты плаца успели хорошенько раскалиться и обеспечили максимальное число солнечных ударов. Билл, стоявший в заднем ряду по стойке «смирно», заметил, как над парадной трибуной воздвигли балдахин с кондиционером. Это сулило появление большого начальства. Предохранитель атомной винтовки продырявил Биллу плечо, на кончике носа собралась большая капля пота и струйкой сорвалась вниз. Краем глаза он видел, как по рядам солдат зыбью пробегают волны: сомкнутые в тысячную толпу люди то и дело падали в обморок. Их подхватывали бдительные медбратья и волокли к санитарным машинам. Здесь солдат укладывали в тень, чтобы, как только они придут в себя, пихнуть их обратно в строй.

Оркестр грянул: «Вперед, десантники, — и чинджеры разбиты!»; переданный в каждый каблук сигнал встряхнул ряды, поставил их по стойке «смирно», — и тысячи штыков сверкнули на солнце. К парадной трибуне подкатила машина генерала — о чем свидетельствовали две звезды, намалеванные на борту, и кругленькая фигурка шмыгнула из раскаленного ада в благодатную прохладу балдахина. Билл еще никогда не видел генерала так близко, по крайней мере спереди; однажды, возвращаясь поздно вечером с наряда, он заметил, как генерал садился в машину возле лагерного лекционного зала. Во всяком случае, Биллу показалось, что это генерал, хотя он видел его всего мгновение, и то сзади. Поэтому в памяти генеральский образ запечатлелся в виде огромной задницы, приставленной к крошечной муравьиной фигурке. Впрочем, столь же смутное представление сложилось у Билла и о других офицерах: рядовые не сталкивались с ними во время обучения. Однажды ему все же удалось как следует разглядеть лейтенанта второго ранга около канцелярии: он убедился хотя бы в том, что у офицера есть лицо! Был еще военный врач, читавший рекрутам лекцию о венерических болезнях, который оказался всего в тридцати футах от Билла. Билл, однако, о нем ничего сказать не мог, так как ему досталось место за колонной, и там он сразу захрапел.

Когда оркестр умолк, над войсками проплыли антигравитационные громкоговорители, и генерал произнес речь. Ничего стоящего курсанты и не надеялись услышать, а в конце, как и следовало ожидать, генерал объявил, что в связи с тяжелыми потерями на полях сражений программа обучения будет ускорена. Потом опять заиграл оркестр, новобранцы строем разошлись по баракам, переоделись в свои власяницы и быстрым шагом отправились на стрельбище палить из атомных винтовок по пластиковым макетам чинджеров, выскакивавшим из подземных щелей. Стреляли вяло, пока из одной щели не высунулся Смертвич Дранг. Тут все стрелки переключились на автоматический огонь, и каждый влепил ему без промаха целую обойму, что, безусловно, было рекордом меткости. Но дым рассеялся — и ликующие вопли солдат сменились криками отчаяния, когда они сообразили, что разнесли в клочья всего лишь пластиковую копию, оригинал которой появился сзади и, щелкнув каблуками, вкатил им по месяцу нарядов вне очереди.

…

— Человеческий организм — удивительная штука! — произнес месяц спустя Скотина Браун в столовой для нижних чинов, поедая сосиски, сваренные из уличных отбросов и обернутые целлофаном, и запивая их теплым водянистым пивом.

Браун когда-то пас на равнине тоатов, за что его и прозвали Скотиной: всем известно, что эти пастухи выделывают там со своими тоатами. Высокий, худой, с кривыми ногами и задубевшей кожей, он редко разговаривал, привыкнув к вечному безмолвию степей, нарушаемому лишь жутким воем потревоженных тоатов, но зато был великим мыслителем, благо времени для размышлений у него было хоть отбавляй. Каждую мысль он вынашивал неделями, и ничто в мире не могло прервать этот процесс. Он даже не протестовал, когда его обзывали Скотиной: любой другой солдат за это сразу врезал бы по морде. Билл, Трудяга и другие парни из десятого взвода, сидевшие за столом, восторженно заорали и захлопали в ладоши, как всегда, когда Скотина изрекал что-либо вслух.

— Давай, давай, Скотина!

— Смотри-ка, оно еще разговаривает! Я-то думал, оно давным-давно околело!

— Ну-ка, объясни, почему это организм — удивительная штука?

Все смотрели, как Скотина Браун с трудом откусил шматок сосиски, тщетно попытался разжевать его и наконец проглотил целиком, отчего на глазах у него выступили слезы. Заглушив боль в горле глотком пива. Скотина продолжал:

— Человеческий организм — удивительная штука, потому что пока он не помер, он живет.

Солдаты сидели молча, пока не сообразили, что продолжения не будет. После чего дружно подняли Брауна на смех:

— Господи, вот уж действительно Скотина!

— Шел бы ты в офицерскую школу, болван!

— Что он хотел этим сказать, ребята?

Билл понял, что хотел сказать Скотина, но промолчал. К этому времени взвод поредел уже наполовину. Одного курсанта куда-то перевели, других держали в госпитале или в психушке, а прочих списали вчистую — что для правительства было удобнее всего — за непригодностью к строевой по причине увечий. Или по причине смерти. Выжившие, от которых остались кожа да кости, теперь наращивали мускулы и полностью приспособились к беспощадному режиму лагеря, хотя и ненавидели его по-прежнему.

Билл поражался эффективности системы. Штатские суетились из-за экзаменов, званий, степеней, пенсий и тысячи других вещей, которые тормозили производство, отвлекая от работы. А военные решили эту проблему одним махом. Они просто убивали слабейших и пускали в дело тех, кто выжил. Билл не мог не уважать эту систему. И одновременно испытывал к ней отвращение.

— А я знаю, чего хочу! Я бабу хочу! — заявил Урод Аглисвей.

— Только, пожалуйста, без похабщины, — тут же оборвал его Билл, воспитанный в строгих правилах.

— Ну какая же это похабщина? — заныл Урод. — Я же не говорю, что снова хочу записаться в армию, или что Смертвич — тоже человек, или какую-нибудь другую гадость. Я просто сказал, что мне баба нужна. А кому не нужна?

— А мне нужна выпивка! — заявил Скотина Браун, глотнул обезвоженного и заново разведенного пива, содрогнулся и выпустил сквозь зубы длинную струю на асфальт, откуда она мгновенно испарилась.

— Точно! Точно! — подвывал Урод, энергично тряся бородавчатой головой с колтуном на макушке. — Баба и выпивка — вот чего я хочу! — Его нытье перешло в скорбные стенания. — Чего еще солдату нужно?

Курсанты долго ворочали эту мысль и так и эдак, но не смогли придумать, чего бы им еще хотелось по-настоящему. Трудяга Бигер выглянул из-под стола, где он исподтишка обрабатывал чей-то сапог, и пискнул, что ему бы не повредила банка сапожного крема, но общество проигнорировало его. Даже Билл, как ни старался, не мог придумать ничего, кроме этой неразрывно связанной пары желаний. Он напрягался изо всех сил, смутно припоминая, что на гражданке у него были всякие другие желания, но ничего не приходило на ум.

— Эй! А ведь до первой увольнительной осталось всего семь недель, — сказал из-под стола Трудяга Бигер и тут же взвизгнул, получив пинки со всех сторон.

…

Казалось, что время топчется на месте, но на самом деле оно неутомимо шло вперед, и недели одна за другой уходили в небытие. Это были тяжелые недели, заполненные солдатской наукой: штыковым боем, стрельбой, изучением личного оружия, лекциями по ориентировке, маршировкой на плацу и зубрежкой воинского устава. Занятия по уставу проводились с удручающим постоянством дважды в неделю и были особенно мучительны из-за того, что нагоняли на солдат необоримую сонливость. При первых же звуках гнусавого голоса, записанного на пленку, курсанты начинали клевать носом. Но специальная аппаратура, подключенная к каждому сиденью, чутко регистрировала биотоки пленников. Как только кривые альфа-волн указывали на переход от бодрствования к дремоте, мощный электрический разряд впивался спящему прямо в зад, встряхивая его владельца и пробуждая ото сна болезненным ударом. Затхлая аудитория походила на камеру пыток, в которой глухое бормотание лектора прерывалось отчаянными воплями подвергнутых электрошоку, а из моря опущенных голов то и дело выпрыгивали неестественно скрюченные фигуры.

Никто толком и не вслушивался в длинный перечень жутких экзекуций и взысканий, положенных по уставу за самые невинные прегрешения. Все и так понимали, что, завербовавшись, лишились элементарных человеческих прав, и подробное перечисление того, что они потеряли, абсолютно не волновало курсантов. Гораздо больше их интересовало, сколько часов осталось до первого отпуска.

Ритуал, которым сопровождалась выдача этой награды, был необычайно унизителен, но солдаты, потупив глаза и еле переставляя ноги, все же продвигались вперед в очереди, готовые пожертвовать последними крохами самоуважения в обмен на вожделенный клочок полиэтилена. После схватки за места в монорельсовом поезде они наконец отправились в путь по эстакаде, электрические опоры которой вздымались над колючей проволокой, натянутой вдоль колеи на высоте тридцати футов.

Поезд пересек обширные пространства зыбучих песков и спустился к крошечному фермерскому городку Лейвиллу.

До появления неподалеку лагеря имени Льва Троцкого это был типичный маленький центр сельскохозяйственной округи, да и теперь, периодически, когда солдат не отпускали в увольнение, городок продолжал следовать своим начальным аграрным наклонностям. В остальное же время амбары и склады с фуражом стояли закрытыми, зато открывались двери борделей и баров. Впрочем, обычно одни и те же помещения с успехом выполняли разные функции. Стоило первой партии отпускников с грохотом вывалиться со станции, как в действие тут же приводился механизм, превращавший закрома с зерном в постели, а продавцов — в сутенеров; кассиры, правда, оставались при своем занятии, зато цены взлетали вверх, а прилавки прогибались под тяжестью стаканов. В одно из таких заведений — полусалун, полупохоронное бюро — и попал Билл со своими друзьями.

— Чего будем пить, ребята? — поднялся им навстречу вечно улыбающийся владелец бара «Последнее отдохновение».

— Двойной формальдегид, пожалуйста, — ответил Скотина Браун.

— Не хулигань! — сказал хозяин, согнав с лица улыбку и доставая бутылку, на которой из-под яркой этикетки «Настоящее виски» просвечивала гравировка «Формальдегид». — Будете безобразничать, так и военную полицию вызвать недолго. — Как только по прилавку застучали монеты, улыбка вернулась на место. — Травитесь на здоровье!

Они уселись вокруг длинного узкого стола с медными ручками по бокам и отдались блаженству, ощущая, как благословенный поток алкоголя омывает их забитые пылью глотки.

— Был и я трезвенником, пока в армию не попал, — мечтательно проговорил Билл, осушив стакан с жидкостью, убойной для печени, и протянув руку за новой порцией.

— А с какой стати тебе было тогда напиваться? — пробурчал Урод.

— Что правда, то правда, — подтвердил Скотина Браун, жадно облизывая губы и вновь поднося к ним бутылку.

— Фу-у, — протянул Трудяга Бигер, нерешительно делая первый глоток. — Похоже на смесь микстуры от кашля, опилок, сивушного масла и спирта.

— Лакай, лакай! — гудел Скотина сквозь бутылочное горлышко. — Все это полезные для организма вещи…

— А теперь — по бабам! — завопил Урод, и они ринулись к выходу, пытаясь протиснуться в дверь всем скопом и образовав в результате небольшой затор.

— Эй! — крикнул кто-то, и, обернувшись, солдаты увидели, что Трудяга Бигер остался сидеть за столом.

— Бабы! — крикнул ему Урод, как кричат, подзывая собаку и показывая ей аппетитную кость. Человеческий клубок в дверях зашевелился, нетерпеливо перебирая ногами.

— Я… Пожалуй, я обожду вас тут, — сказал Трудяга, улыбаясь глупее обычного. — Вы идите, ребята.

— Ты что — заболел, Трудяга?

— Да вроде нет.

— Не вышел еще из щенячьего возраста, а?

— Э-э-э…

— Да какие у тебя тут могут быть дела?

Трудяга нырнул под стол, вытащил брезентовый саквояж и вывалил на пол груду красных сапог.

— Почищу маленько…

Они молча двинулись по деревянному тротуару.

— Интересно, что это с ним? — спросил Билл, но не дождался ответа.

Все смотрели вперед — туда, где над выщербленной мостовой сияла вывеска, ослепляя соблазнительными ярко-красными всполохами:

Они ускорили шаг. Фасад «Приюта» украшали витрины из пуленепробиваемого стекла, в которых виднелись объемные картинки полностью одетых (ленточка на чреслах и две звездочки) девиц, сменявшиеся их изображением в голом виде (без ленточки и с упавшими звездочками). Однако Билл немедленно охладил пыл разгоряченных приятелей, указав на маленькую табличку, затерявшуюся среди изобилия пышных мясистых грудей: «Только для офицеров».

— Мотайте отсюда! — рявкнул на них военный полицейский, замахнувшись электронной дубинкой.

Они побрели дальше. В следующее заведение пускали всех, но за вход брали семьдесят семь кредиток, что значительно превышало их объединенные ресурсы. Потом опять замелькали вывески «Только для офицеров», а там уж и тротуар кончился, и огни остались позади.

— Что бы это значило? — спросил Урод, уловив приглушенный гул голосов, доносившийся из соседнего переулка.

Вглядевшись во тьму, они увидели длинную солдатскую очередь, уходившую далеко вперед и исчезавшую за поворотом.

— Что тут такое? — спросил Урод солдата, стоявшего последним.

— Бордель для нижних чинов. И не вздумай пролезть без очереди, козел! Взад давай, понял?

Билл оказался замыкающим, но ненадолго. Очередь медленно продвигалась вперед, подходили все новые солдаты, выстраиваясь в хвосте. Ночь выдалась холодная, и Биллу частенько приходилось прикладываться к бутылке, чтобы согреться. Солдаты вяло перебрасывались репликами, напряженно умолкая по мере приближения к освещенному красным фонарем входу. Дверь открывалась и закрывалась с равномерными временными интервалами, и приятели Билла один за другим проскальзывали внутрь. Наконец подошла его очередь; дверь приоткрылась, Билл сделал шаг вперед — но тут внезапно завыли сирены, и необъятный полицейский втиснул в проход свое жирное брюхо.

— Тревога! Эй вы, марш на базу! — гаркнул он.

Билл рванулся к двери, вложив в приглушенный вопль все свои разбитые надежды, но легкое прикосновение электронной дубинки оглушило его и бросило в сторону, смешав с беспорядочно бегущей толпой. Людской поток потащил его вперед под завывание сирен и всполохи искусственного северного сияния, которое разливалось на небе ослепительным призывом «К ОРУЖИЮ!!!» длиной в сотню миль. Чья-то рука поддержала Билла, чуть было не затоптанного тяжелыми красными сапогами. Это оказался добрый старина Урод, на лице которого застыла такая глупая блаженная ухмылка, что Билл от зависти чуть не врезал ему по физиономии. Однако не успел он поднять кулак, как их уже втиснули в вагон и поезд помчался обратно в лагерь.

Биллова злость мгновенно улетучилась, как только шишковатая клешня Смертвича Дранга выволокла его из толпы.

— Быстро паковаться — и на погрузку!

— Но как же так… Мы еще не закончили обучение…

— Вас никто не спрашивает! Славная битва в космосе подходит к победоносному концу, четыре миллиона вышли из строя, плюс-минус пара сотен тысяч. Требуется пополнение, а это вы и есть! Немедленно приготовиться к погрузке! Одна нога здесь, другая там!

— Но у нас нет космического обмундирования! Склады…

— Обслуживающий персонал уже отправлен.

— Еда…

— Повара и кухонная обслуга уже в космосе. Военное положение: все, в ком нет особой необходимости, отправлены в первую очередь. Вполне возможно, что они уже подохли! — Смертвич игриво щелкнул клыками и мерзко осклабился. — А я останусь тут в полной безопасности и буду обучать новых рекрутов. — На локте его звякнул сигнал особого коммуникационного канала. Смертвич вскрыл капсулу, начал читать, и улыбка медленно сползла с его лица. — Меня тоже забирают! — глухо уронил он.

Глава 3

За время существования лагеря имени Льва Троцкого через него прошло 98 672 899 новобранцев, так что процесс погрузки был хорошо отработан и проходил без сучка без задоринки. Но теперь лагерю надлежало свернуться. Билл и его товарищи были последней группой, и лагерь, подобно змее, заглатывающей свой хвост, занялся самоистреблением. Парикмахеры, едва успев снять с голов солдат отросшие патлы и уничтожить при помощи ультразвуковой вошебойки вшей, бросились стричь и брить друг друга, в суматохе вместе с клочьями волос и пучками усов сдирая лоскутья кожи и окропляя все кругом каплями крови, а затем нырнули в вошебойку, втащив за собой механика. Фельдшеры принялись вкалывать себе сыворотку против ракетной лихорадки и космической депрессии, писари быстро выписывали себе аттестаты, в то время как ответственные за погрузку пинками загоняли всех оставшихся на скользкие сходни ракет.

Вспыхнули дюзы, столбы пламени алыми языками слизнули стартовые площадки, искрящимся фейерверком запылали сходни, ибо механики, ответственные за сохранность трапов, были уже на борту. Ракеты взревели и с грохотом умчались в черное небо, оставив внизу пустынный призрак лагеря. Листки распоряжений и реестры экзекуций шурша облетали со стендов, плясали на опустевших улицах и липли к стеклам освещенных окон офицерского клуба, где шла грандиозная шумная пьянка, то и дело прерываемая возмущенными жалобами недовольных офицеров, которым пришлось перейти на самообслуживание.

Все выше и выше поднимались космические челноки, направляясь к гигантскому флоту, затмевавшему сияние звезд, — самому крупному флоту в Галактике, который фактически еще продолжал достраиваться. Ослепительно горели огни сварочных аппаратов, раскаленные заклепки описывали в небе широкие дуги и падали в контейнеры. Прекращение световых вспышек означало, что очередной левиафан космических просторов готов к полету, и в этот момент радиосеть оглашалась душераздирающими воплями рабочих, которых не пускали обратно на верфи, мгновенно зачисляя в команды построенных ими кораблей. Война была тотальной.

…

Билл пролез по извилистой пластиковой трубе, соединявшей челнок с космическим дредноутом, и бросил свой мешок к ногам главного старшины, сидевшего за столом в камере воздушного шлюза размерами с хороший ангар. Вернее, попытался бросить, так как сила тяжести отсутствовала, и мешок повис над полом. Когда же Билл попробовал подпихнуть его, то и сам взлетел кверху. (Поскольку тело в свободном состоянии, говорят, невесомо, а каждое действие рождает противодействие — или что-то в этом роде.) Старшина заржал и потянул Билла на палубу.

— Брось свои пехотные замашки, увалень! Имя?

— Билл. Пишется с двумя «л».

— Бил, — пробормотал старшина, облизнув перо и вписав имя круглыми неуверенными буквами в корабельную ведомость. — Два «л» положены только офицерам, понял, вонючка? Знай свое место! Квалификация?

— Рекрут необученный, неквалифицированный, от космоса блюющий.

— Ладно, только не вздумай блевать здесь, для этого у тебя есть свой кубрик. Теперь ты — малоопытный заряжающий 6-го класса. Вали в кубрик 34И-89Т-001. Шевелись! Да держи этот чертов мешок над головой!

Едва Билл отыскал свой кубрик и швырнул на койку мешок, который повис в пяти дюймах над матрацем из искусственной шерсти, как туда ввалились Трудяга Бигер, Скотина Браун и толпа незнакомцев с автогенами в руках и обозленными физиономиями.

— А где Урод и другие парни из взвода? — спросил Билл.

Скотина пожал плечами и пристегнулся ремнями к койке, надеясь маленько всхрапнуть. Трудяга развязал один из шести мешков и достал оттуда несколько пар сапог, явно нуждающихся в чистке.

— Спасен ли ты? — послышался из дальнего кубрика чей-то глубокий проникновенный бас. Билл удивленно обернулся, и, заметив его заинтересованность, огромный солдат направил на него гигантский указующий перст.

— О брат мой, обрел ли ты вечное спасение?

— Кто ж его знает, — промямлил Билл, наклонился и принялся рыться в своем мешке, надеясь, что солдат отстанет. Однако тот не только не отстал, но пробрался через кубрик и уселся рядом на койку. Билл попробовал проигнорировать его, но это было не так-то просто, учитывая рост незнакомца — более шести футов, его недюжинную мускулатуру и железные челюсти. Кожа у солдата была чудесного черного цвета с пурпурным отливом, что вызвало у Билла легкое чувство зависти, так как сам он был серовато-розовым. Корабельная форма по цвету мало отличалась от кожи солдата, и он казался выточенным из цельного куска камня, на котором эффектно выделялись белки глаз и белозубая улыбка.

— Приветствую тебя на борту «Фанни Хилл», — сказал он и чуть не раздавил правую кисть Билла в дружеском рукопожатии. — Она в нашем флоте уже старушка, построена почти неделю назад. Что касается меня, то я — преподобный заряжающий 6-го класса Тембо, а по ярлыку на твоем вещевом мешке я вижу, что тебя зовут Билл, а раз уж мы с тобой в одной команде, Билл, то зови меня просто Тембо, а кстати — заботишься ли ты о спасении души?

— В последнее время мне некогда было об этом задумываться…

— Ну еще бы! Ты же с рекрутского обучения, а в это время посещение церкви считается воинским преступлением. Однако теперь все позади, можно подумать и о душе. Какого ты вероисповедания?

— Мои предки были фундаментальными зороастрийцами, значит, и я…

— Суеверие, мой мальчик, чистой воды суеверие! Сама судьба свела нас на этом корабле, дабы дать твоей душе последний шанс на спасение от геенны огненной. Ты слыхал о Земле?

— Нет, я привык к простой пище…

— Это планета, мальчик мой, колыбель человеческой расы, откуда мы все ведем свое происхождение. Смотри, какой это прекрасный зеленый мир, это просто жемчужина космоса! — Тембо вытащил из кармана миниатюрный проектор, и на переборке возникло красочное изображение планеты, изящно плывущей в пустоте и окутанной легким покровом облаков. Внезапно белую пелену прорезала ярко-красная молния, облака вспенились и закипели, а на поверхности планеты возникли зияющие раны. Из портативного репродуктора раздался стонущий гул взрыва. — Но возникли распри меж сынами человеческими, и поражали они друг друга атомными ударами до тех пор, пока не возопила Земля, и страшен был вопль ее гибели! И когда смолкли последние взрывы, то была смерть на севере, и смерть на востоке, и смерть на западе, смерть, смерть, смерть… Понимаешь ли ты, что произошло? — Исполненный глубокого чувства голос Тембо сорвался, будто он и в самом деле ждал ответа на этот риторический вопрос.

— Не знаю, — сказал Билл, роясь без всякой надобности в своем мешке. — Я-то сам с Фигеринадона-2, это тихое местечко…

— Смерти не было НА ЮГЕ! А почему, спрашиваю я, был спасен Юг? И ответ на это: такова воля Самеди, чтобы ложные религии, ложные пророки и ложные боги были стерты с лица Земли и осталась лишь истинная вера — Первая Реформированная Церковь Водуистов…[1]

Тут зазвенел сигнал тревоги, настроенный таким образом, чтобы вызвать в черепной коробке резонирующие колебания, казалось будто голову засунули внутрь гигантского колокола, с каждым ударом которого глаза вылезали из орбит. Образовав у входа небольшую свалку, солдаты ринулись в коридор, где жуткий звон был чуть менее оглушительным и где их уже поджидали унтер-офицеры, готовясь загнать всех на боевые посты. Вслед за Трудягой Бигером Билл вскарабкался по скользкой лесенке и через люк попал в крюйт-камеру. Огромные стеллажи с зарядами тянулись вдоль стен, от верхних полок отходили кабели толщиной в руку и исчезали где-то в потолке. Перед стеллажами в палубе на равных расстояниях были проделаны круглые отверстия диаметром около фута.

— Буду краток: малейший проступок — и я лично спущу любого из вас в зарядный люк вниз головой. — Сальный палец указал на дырку в палубе, и всем стало ясно, что перед ними новое начальство. Оно было ниже, шире и толще Смертвича, но родовое сходство было несомненно. — Я — заряжающий 1-го класса Сплин. Или я сделаю из вас, то есть из гнусного сухопутного дерьма, умелых и опытных заряжающих, или спущу вас в ближайший люк. Наша техническая специальность требует высокой квалификации и навыка; обычно на ее освоение уходит как минимум год, но сейчас война, и вам придется ее освоить немедленно, иначе… Сейчас я вам покажу, как это делается. Тембо, марш из строя! Полка 19К-9 отключена от сети.

Тембо щелкнул каблуками и встал по стойке «смирно» возле указанной полки, на которой рядами стояли заряды — белые керамические цилиндры с металлическими крышками на концах. Каждый пятифутовый цилиндр, диаметром около фута, весил 90 фунтов и был опоясан красной полосой. Заряжающий 1-го класса Сплин щелкнул по ней ногтем:

— Такой лентой снабжен каждый заряд; она называется зарядной лентой и имеет красный цвет. Когда заряд сгорает, цвет ленты меняется на черный. Все сразу вы, конечно, не запомните, но у вас есть инструкции, которые вы должны зазубрить, чтобы от зубов отскакивало, иначе… Тембо, вон сгоревший заряд! ПОШЕЛ!

— Ух-х! — выкрикнул Тембо, прыгнул к заряду и обхватил его обеими руками. — Ух-х-х! — повторил он, вытаскивая заряд из зажимов и бросая его в открытый люк. Затем с таким же уханьем он сдернул с полки новый заряд, закрепил его и, ухнув напоследок, застыл по стойке «смирно».

— Вот как это делается по-солдатски! И вам придется делать так же, иначе… — Его прервал глухой гудок, похожий на подавленную отрыжку. — Сигнал на жратву. Придется вас распустить, но пока будете жрать, повторяйте все, чему я вас тут учил… Разойдись!

Они вышли в коридор и влились в густой поток солдат, спускавшихся в глубь корабельного чрева.

— Как думаешь, жратва-то тут хоть получше лагерной или как? — спросил Трудяга Бигер, возбужденно причмокивая губами.

— Хуже она быть не может, это исключено, — ответил Билл, становясь в очередь к двери с табличкой «СТОЛОВАЯ ДЛЯ НИЖНИХ ЧИНОВ №2». — Любое изменение будет к лучшему. Мы ж теперь, как ни крути, боевые солдаты, верно? А в бой нужно идти в хорошей форме, так в уставе сказано.

Очередь двигалась томительно медленно, но за час они все же добрались до двери. За дверью усталый дневальный в засаленном комбинезоне вручил Биллу желтую пластмассовую чашку. Билл двинулся дальше и, когда подошла его очередь, очутился перед голой стеной, из которой одиноко торчал кран без ручки. Жирный повар в огромном белом колпаке и грязной майке махнул ему половником:

— Шевелись, шевелись, ты что — никогда не ел, что ли! Чашку под кран, жетон в прорезь, да поживее!

Билл подставил чашку и заметил на уровне глаз узкую прорезь в стальной переборке. Туда он засунул жетон, висевший у него на шее. Послышалось жужжание, и из крана вытекла тоненькая струйка желтоватой жидкости, наполнив чашку до половины.

— Следующий! — заорал повар и, оттолкнув Билла, освободил место для Трудяги.

— Что же это такое? — спросил Билл, изучая свою чашку.

— Что такое! Что такое! — Повар аж побагровел от ярости. — Твой обед, тупая скотина! Химически чистая вода, в которой растворено восемнадцать аминокислот, шестнадцать витаминов, одиннадцать минеральных солей, эфиры жирных кислот и глюкоза! А ты чего хотел?!

— Пообедать… — с надеждой проговорил Билл, и тут же из глаз у него посыпались искры от удара половником по голове. — Ну можно хотя бы без этих… жирных эфиров? — успел он крикнуть, прежде чем повар вытолкал его в коридор, где к нему присоединился Трудяга.

— Э-э-э… — сказал Трудяга. — Значит, тут все необходимые элементы для поддержания жизни почти до бесконечности. Здорово, правда?

Билл глотнул из чашки и печально вздохнул.

…

— Глянь-ка, — сказал Тембо, и Билл увидел на стене коридора кадр из проектора: туманный небосвод и облака с оседлавшими их крохотными человечками. — Тебя ожидает ад, мой мальчик, если ты не приобщишься к благодати. Отринь же ересь! Первая Реформированная Церковь Водуистов открывает тебе объятия, прильни же к ее груди и займи место на небесах по правую руку от Самеди!

Картина изменилась: облака стали гуще, из репродуктора под звуки тамтама полилось пение ангельского хора. Фигурки приблизились — все как одна чернокожие, в белых одеяниях, из-под которых торчали большие черные крылья. Ангелы улыбались, изящно махали друг другу крылами, пролетая мимо верхом на облаках, и вдохновенно пели, барабаня по маленьким тамтамам. Сценка была чудо как хороша, Билл чуть не прослезился.

— СМИР-Р-НА!

Лающий возглас гулким эхом обрушился со стен, солдаты расправили плечи, сдвинули каблуки и выкатили глаза. Божественный хор умолк: Тембо сунул проектор в карман.

— Равняйсь! — скомандовал заряжающий 1-го класса Сплин.

Скосив глаза, солдаты смотрели на двух военных полицейских с пистолетами в руках — телохранителей офицера. Билл догадался, что это офицер: во-первых, они проходили специальный курс «Определение офицера», а во-вторых, в сортире висела картинка «Знай своих офицеров», которую он имел возможность досконально исследовать во время приступа дизентерии. У Билла аж челюсть отвисла от изумления, когда офицер прошел мимо него на расстоянии вытянутой руки и остановился перед Тембо.

— Заряжающий 6-го класса Тембо, я принес тебе радостную весть. Ровно через две недели истекает семилетний срок твоей службы. Учитывая безупречный характер твоего послужного списка, капитан Зекиаль распорядился удвоить сумму обычного выходного пособия, демобилизовать тебя с почетом под барабанный бой и доставить обратно на Землю.

Тембо спокойно и твердо глядел сверху вниз на коротышку лейтенанта, покусывавшего обглоданные белесые усики.

— Это невозможно, сэр!

— Невозможно? — проскрипел лейтенант, раскачиваясь взад-вперед на высоких каблуках. — Да кто ты такой, чтобы указывать мне, что возможно, а что нет?!

— Я не указываю, сэр, — невозмутимо ответил Тембо. — Пункт 13-9А, параграф 45, страница 8923, том 23 «Правил, распоряжений и дисциплинарных уложений» гласит: «В период военного положения нижний чин или офицер может быть уволен со службы на корабле, базе или в лагере, только если он приговорен судом к смертной казни…»

— Ты что, корабельный юрист, а, Тембо?

— Никак нет, сэр! Я солдат, сэр. Стремлюсь выполнять свой долг, сэр.

— Темнишь ты, Тембо! Я ведь видел твой послужной список и помню, что в армию ты пошел добровольно, без всяких наркотиков или гипноза. А теперь еще и от демобилизации отказываешься! Плохо, Тембо, очень плохо! Это бросает тень на твое имя. Все это чертовски подозрительно! А может, ты шпион, Тембо?

— Я верный солдат императора, сэр, а не шпион.

— Да, ты не шпион, Тембо, мы тщательно тебя проверили. Но зачем ты все-таки завербовался в армию, Тембо?

— Чтобы стать верным солдатом императора, сэр, и по мере сил своих распространять Слово Божие. Спасены ли вы, сэр?

— Придержи язык, солдат, или я закую тебя в кандалы! Слыхали мы эту сказочку, преподобный, да не верим в нее. Как ты ни хитер, а мы тебя выведем на чистую воду!

Офицер засеменил прочь, что-то бормоча себе под нос, и никто не посмел шелохнуться, пока он не скрылся из виду. Солдаты посматривали на Тембо как-то странно, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Билл и Трудяга медленно побрели в свой кубрик.

— Отказаться от демобилизации! — повторял Билл с благоговейным ужасом.

— Слушай, а он не псих? — сказал Трудяга. — Другого-то объяснения, пожалуй, и быть не может.

— Психом до такой степени быть невозможно. Смотри-ка, интересно, что это? — Билл показал на дверь с надписью «Посторонним вход категорически воспрещен».

— Черт… не знаю… может — еда?

В тот же миг они оказались за дверью и плотно прикрыли ее за собой. Однако едой там и не пахло. Они стояли в длинном помещении с круто изогнутой стеной, на которой были укреплены какие-то устройства, похожие на гигантские огурцы, усеянные бесчисленными счетчиками, циферблатами, переключателями и снабженные телеэкраном и пусковым механизмом. Билл наклонился к ближайшему и прочел табличку:

— ЧЕТВЕРТЫЙ АТОМНЫЙ БЛАСТЕР. Ты только погляди, какие громадины! Похоже, это главная корабельная батарея. — Он обернулся и увидел, что Трудяга, подняв одну руку и повернув циферблат своих часов в сторону орудий, указательным пальцем другой руки нажимает на кнопку завода.

— Ты что делаешь? — спросил он.

— Я… это… Просто смотрю, который час.

— Так ты же ничего не видишь, циферблат-то глядит в другую сторону!

Услышав чьи-то гулкие шаги на батарейной палубе, они сразу вспомнили о запрещающей надписи на двери и пулей вылетели в коридор. Билл бесшумно притворил дверь, обернулся, — но Трудяги уже и след простыл. Когда Билл вернулся в кубрик, Бигер усердно полировал чей-то сапог и даже не повернул к нему головы.

А все-таки, что он там вытворял со своими часами?

Глава 4

Этот вопрос изводил Билла все время, пока длилось изнурительное обучение профессии заряжающего. Упражнения, требовавшие точности и известных технических навыков, поглощали все его внимание, но в свободные минуты Билла одолевало беспокойство. Он думал об этом, стоя в очереди за обедом, терзался каждую ночь, перед тем как забыться тяжелым дурманящим сном. Он мучился всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, и даже похудел. Похудел он, правда, не только из-за мучительных сомнений. Корабельная кормежка! Она служила только одной цели: поддерживать в солдатах жизнь. Но какую жизнь! Жалкую, безотрадную, полуголодную. Впрочем, Билл над этим не задумывался. Перед ним стояла куда более важная проблема, и он нуждался в помощи.

После воскресных занятий, в конце второй недели пребывания на корабле, он, вместо того чтобы ринуться в столовую с остальными, задержал заряжающего 1-го класса Сплина.

— У меня проблема, сэр.

— Пустяки, один укол, и все пройдет. Говорят, без этого никогда не станешь мужчиной.

— У меня другая проблема, сэр. Я хотел бы… я хотел бы поговорить с капелланом.

Сплин побледнел и прислонился к переборке.

— Я ничего не слышал, — просипел он. — Мотай в столовую, и, если сам не проболтаешься, я буду нем как рыба.

Билл зарделся.

— Очень сожалею, сэр, но это необходимо. Я не виноват, что мне нужно поговорить с ним, такое со всяким может случиться…

Голос Билла становился все глуше, он смущенно шаркал подошвами и внимательно рассматривал носки своих сапог. Молчание затянулось; когда Сплин наконец заговорил, товарищеские нотки из его голоса полностью испарились.

— Ладно, солдат, раз ты настаиваешь… Надеюсь, остальные парни об этом не пронюхают. Пропусти обед и отправляйся сейчас же. Вот пропуск.

Он нацарапал что-то на клочке бумаги, презрительно швырнул его, развернулся и зашагал прочь, оставив Билла униженно ползать по полу.

Судя по корабельному указателю, капеллан занимал каюту 362-В на 89-й палубе. Билл спускался в бесчисленные люки, петлял по коридорам, карабкался по сходням, пока, наконец, не оказался перед металлической дверью, утыканной заклепками. От усталости на лбу у него выступили крупные капли пота, в глотке пересохло. Он поднял руку и тихо постучал.

Через несколько мучительно долгих секунд раздалось глуховатое:

— Да, да, войдите. Не заперто.

Билл вошел и тут же вытянулся по стойке «смирно», увидев офицера, который сидел за письменным столом, почти целиком заполнявшим крохотную каюту. Лейтенант четвертого ранга был еще молод, но уже совершенно лыс. Под глазами у него залегли черные тени, на подбородке отросла щетина, измятый галстук съехал набок. Офицер рылся в груде бумаг, заваливших весь стол, раскладывал их в кучки, на одних делал пометки, другие выбрасывал в переполненную мусорную корзину. Когда он отодвинул одну из стопок, Билл увидел на столе табличку: «ОФИЦЕР-КАСТЕЛЯН».

— Извините, сэр, — сказал Билл, — я, верно, ошибся и попал не в ту каюту. Я ищу капеллана.

— Это и есть каюта капеллана, но он дежурит с 13:00, даже такой болван, как ты, мог бы догадаться, что надо подождать еще 15 минут.

— Благодарю вас, сэр. Я зайду позже. — Билл попятился к двери.

— Ты останешься здесь и будешь работать. — Офицер поднял на Билла налитые кровью глаза и злорадно хихикнул. — Раз ты мне попался — рассортируешь квитанции на носовые платки. Я где-то затерял тут 600 сморкалок. Знаю, что пропасть они не могли, но… Думаешь, легко быть офицером-кастеляном?

Он шмыгнул носом от жалости к себе и пихнул Биллу груду квитанций. Билл принялся их разбирать, но тут прозвучал звонок, возвестивший окончание вахты.

— Так я и знал! — плаксиво завопил офицер. — Эту проклятую работу чем больше делаешь, тем больше остается! А ты еще воображаешь, будто у тебя могут быть какие-то проблемы!

Дрожащими пальцами он перевернул табличку на столе. Теперь на ней красовалась надпись «КАПЕЛЛАН». Лейтенант ухватился за кончик галстука и с силой закинул его за правое плечо. Галстук был пришит к воротничку, который на специальных подшипниках легко скользил по рубашке. Воротничок с тихим жужжанием развернулся задом наперед, явив взору Билла белоснежную гладкую поверхность; галстук остался где-то за спиной.

Капеллан молитвенно сложил ладони, опустил глаза долу и сладко улыбнулся:

— Чем могу помочь, сын мой?

— Я думал, вы офицер-кастелян, сэр! — ошеломленно произнес Билл.

— Да, сын мой, и это далеко не единственное бремя, возложенное на мои слабые плечи. В эти трудные времена мало кто нуждается в капелланах, а спрос на офицеров-кастелянов велик. Стараюсь приносить пользу. — И он смиренно склонил голову.

— Но вы… кто же вы все-таки? Офицер-кастелян и по совместительству капеллан или капеллан и по совместительству офицер-кастелян?

— Тайна сия велика есть, сын мой. Существуют явления, в суть которых лучше не вникать. Но я вижу, что душа твоя в смятении. Скажи, веруешь ли ты?

— Во что?

— Это я тебя спрашиваю, во что? — рявкнул капеллан, в облике которого на миг проступили черты офицера-кастеляна. — Как я могу помочь тебе, если не знаю, какую религию ты исповедуешь?

— Фундаментальный зороастризм.

Капеллан вытащил из стола оклеенный целлофаном список и стал водить по нему пальцем.

— За… зе… Зоофилия… Зороастризм реформированный фундаментальный. Этот?

— Да, сэр.

— Что ж, все очень просто, сын мой… 21-52-05… — Он быстро набрал номер на диске, встроенном в крышку стола, а затем широким жестом, блеснув вдохновенным пророческим взором, смахнул всю бумажную груду на пол. Скрипнул потайной механизм, часть столешницы опустилась, и тут же поднялась обратно вместе с пластиковой черной шкатулкой, украшенной золочеными изображениями вздыбленных быков. — Минуточку! — сказал капеллан, открывая шкатулку.

Он развернул длинную белую полосу материи, затканной золотыми фигурками быков, и намотал ее на шею. Потом положил рядом со шкатулкой толстенную книгу в кожаном переплете, а на крышку водрузил двух металлических быков с углублениями на крестцах. В одно углубление он налил из пластмассовой фляжки дистиллированную воду, в другое — благовонное масло, которое тут же поджег. Билл наблюдал эти приготовления с чувством растущей радости.

— Какой счастливый случай, что вы тоже оказались зороастрийцем, — сказал он. — Теперь мне будет легче вам довериться.

— Никаких случайностей, сын мой, просто хорошая подготовка. — Капеллан бросил в пламя щепотку порошка хаомы;[2] у Билла аж в носу засвербило от пряного аромата курений. — По милости Ахурамазды я помазанный жрец зороастризма; по воле Аллаха — верный муэдзин ислама; по соизволению Иеговы — обрезанный рабби и так далее. — Тут его благостное лицо исказилось злобным оскалом. — А из-за нехватки офицеров еще и долбаный офицер-кастелян! — Чело его вновь прояснилось. — А теперь поделись со мной своими тревогами.

— Это так трудно… Возможно, я слишком подозрителен, но меня беспокоит поведение одного из моих друзей. В нем есть что-то странное. Как бы это сказать…

— Доверься мне, сын мой, поведай свои сокровенные помыслы и ничего не опасайся. Что бы ты ни сказал — все останется в стенах этой каюты, ибо я свято блюду тайну исповеди согласно обетам и призванию. Облегчи душу свою.

— Вы очень добры. Мне уже и так полегчало. Понимаете, мой приятель немного со сдвигом: чистит всем сапоги, добровольно дежурит в сортире, девчонками не интересуется…

Капеллан благостно закивал, мановениями руки подгоняя к ноздрям наркотические волны фимиама.

— Не вижу причин для беспокойства. Похоже, он славный малый. Разве не учит нас «Вендидад»,[3] что мы должны помогать ближнему, разделять бремя его и не гоняться по улицам за блудницами?

Билл нахмурился:

— Все это хорошо для воскресной школы, но в армии так себя не ведут. Мы думали, он просто чокнутый; возможно, так оно и есть, но дело не в этом. Мы с ним случайно попали на батарею, и я увидел, как он направил свои часы на орудия, нажал на головку завода, и в часах что-то щелкнуло. А вдруг это фотоаппарат? Я… Я думаю — он чинджеровский шпион!

Билл откинулся на спинку стула, тяжело дыша и обливаясь потом. Наконец он выговорил это страшное слово вслух.

Капеллан продолжал кивать и улыбаться, явно одурманенный ароматом хаомы. Потом, очнувшись, высморкался и раскрыл толстую книгу «Авесты». Он прочел какой-то отрывок на древнеперсидском, что, вероятно, его несколько взбодрило, и захлопнул книгу.

— Не лжесвидетельствуй! — загремел он с грозным видом, уставив на Билла обвиняющий перст.

— Вы не так меня поняли, — простонал Билл, ерзая на стуле. — Он же в самом деле что-то мудрил с часами! Я видел это совершенно отчетливо! Ничего себе — получил моральную поддержку!

— Я говорю это дабы укрепить в тебе веру, сын мой, пробудить в тебе чувство вины и напомнить о необходимости регулярно посещать храм божий. Ты уклонился с истинного пути!

— Не виноват я! В период рекрутского обучения ходить в церковь категорически запрещено!

— Обстоятельства не снимают греха, но на сей раз ты будешь прощен, ибо безгранично милосердие Ахурамазды.

— А как насчет моего приятеля? Этого шпиона?

— Забудь свои подозрения, они недостойны верного адепта Зороастра. Бедный мальчик не должен пострадать из-за своей естественной склонности к дружелюбию, человеколюбию и любви к чистоте или из-за того, что в его испорченных часах что-то щелкает. Если он шпион, он должен быть чинджером, а чинджеры — семифутовые ящеры с хвостом. Понял?

— Да, конечно, — с несчастным видом промямлил Билл. — Это я и сам понимаю, но все равно не ясно…

— Если такое объяснение удовлетворяет меня, то тебе его и подавно достаточно. Видно, крепко Ариман овладел твоей душой, если ты так плохо думаешь о своем друге. Придется наложить на тебя епитимью — давай-ка быстренько помолимся вместе, пока не вернулся офицер-кастелян.

По окончании недолгого ритуала Билл помог убрать культовые предметы в шкатулку, которая тут же исчезла в недрах стола, а затем, попрощавшись, направился к двери.

— Минутку, сын мой, — сказал капеллан, просияв лучезарной улыбкой, завел руку за спину и ухватился за кончик галстука. Как только воротничок вернулся в исходное положение, благодушная улыбка мгновенно сменилась злобной гримасой. — Ты куда лыжи навострил, сукин сын?! Сидеть!

— Н-но, — начал заикаться Билл, — но вы же отпустили меня.

— Это капеллан тебя отпустил, а я как офицер-кастелян не имею к нему никакого отношения. А теперь — быстро — имя чинджеровского шпиона, которого ты укрываешь!

— Я же говорил об этом на исповеди!

— Ты говорил с капелланом, а он сдержал слово и тайны твоей не выдал — я просто случайно услышал ваш разговор. — Офицер нажал красную кнопку на панели. — Военная полиция уже в пути. Выкладывай, пока нет полицейских, ублюдок, а то протащу тебя под килем без скафандра и лишу обеда на год вперед! Имя!

— Трудяга Бигер, — прорыдал Билл; в это мгновение в коридоре послышался громкий топот, и два амбала в красных шлемах ввалились в крошечную каюту.

— Нашел для вас шпиона, ребята, — торжествующе заявил офицер-кастелян.

Полицейские оскалились, набрали в легкие воздуха и бросились на Билла. Обливаясь кровью, он рухнул под ударами кулаков и дубинок; подоспевший кастелян еле вырвал его из рук этих дегенератов с гипертрофированной мускулатурой и необычайно близко посаженными глазами.

— Да не он это… — задыхаясь, сказал офицер, бросив Биллу полотенце, чтобы тот вытер кровь с лица. — Это наш стукач, доблестный герой-патриот, который заложил своего друга по имени Трудяга Бигер. Сейчас мы схватим этого негодяя, закуем в кандалы, а потом хорошенько допросим. Вперед!

Полицейские подхватили Билла и понеслись по коридору. От ветерка, возникшего в результате их стремительного движения, несчастному даже немного полегчало. Офицер-кастелян приоткрыл дверь в кубрик заряжающих, просунул в нее голову и жизнерадостно крикнул:

— Привет, ребята! Трудяга Бигер здесь?

Бигер оторвался от очередного сапога, махнул рукой и улыбнулся:

— Вот он — я!

— Взять! — завопил офицер, отпрыгивая в сторону и показывая на Трудягу обличающим пальцем.

Полицейские ринулись в кубрик, бросив Билла у двери. Когда он поднялся на ноги, Трудяга уже был схвачен, скован по рукам и ногам, но продолжал улыбаться.

— Э-э-э… Ребята, вам, должно быть, сапоги надо почистить?

— А ну заткнись, шпион поганый! — взвизгнул офицер-кастелян и, размахнувшись, врезал кулаком в эту нахальную улыбку. Вернее, хотел врезать — потому что Бигер так крепко вцепился зубами в ударившую его руку, что офицер никак не мог ее вырвать. — Он меня загрызет! Загрызет! — взвыл кастелян, тщетно пытаясь освободиться.

Оба полицейских, прикованные наручниками к Трудяге, подняли дубинки, чтобы задать ему как следует. В это мгновение верхушка черепа Трудяги отскочила, как крышка от шкатулки. Случись такое в обычной обстановке, зрелище и то показалось бы странным, сейчас же оно произвело просто потрясающее впечатление. Все, включая Билла, остолбенев, смотрели, как из открытого черепа Трудяги выскочила семидюймовая ящерица и плюхнулась на пол, оставив на нем довольно заметную вмятину. Ящерица была ярко-зеленая, с четырьмя крошечными ручонками, длинным хвостом и головой, похожей на рыльце детеныша крокодила: ну вылитый чинджер, только росту в ней было семь дюймов, а вовсе не футов!

— Все люди — козлы вонючие! Чинджеры никогда не потеют! Да здравствуют чинджеры! — пискнула ящерица голосом Бигера и метнулась через кубрик к койке Трудяги.

Всеобщий паралич еще не прошел. Солдаты застыли, окаменев от изумления и бессмысленно тараща выпученные глаза. Офицера-кастеляна пригвоздили к месту сомкнутые на его кисти челюсти, полицейские пытались высвободиться из наручников, приковавших их к неподвижному телу Бигера. Только Билл сохранил способность к действиям и, несмотря на то, что голова у него еще кружилась от побоев, попытался схватить зверюшку. Крошечные коготки впились ему в ладонь, неизвестная сила сбила с ног, швырнула через кубрик и шваркнула о переборку.

— Вот тебе, стукач! — пискнул тоненький голосок.

Никто и глазом моргнуть не успел, как рептилия шмыгнула к вещевому мешку Трудяги, разорвала его и нырнула внутрь. Что-то пронзительно загудело, и из мешка высунулось блестящее острие, похожее на снаряд. Через мгновение в воздухе повис миниатюрный — не более двух футов в длину — космический корабль. Он повернулся вокруг вертикальной оси, нацелился носом в переборку и замер. Гудение усилилось, перешло в звенящий визг, корабль рванулся вперед и прошел сквозь металлическую стену, будто через мокрую картонку. Послышалось еще несколько яростных взвизгов — это корабль продырявил другие переборки, — а затем душераздирающий скрежет оповестил, что аппарат прорвал обшивку дредноута и вышел в космос. Воздух с ревом устремился в пустоту, зазвенели колокола тревоги.

— Черт меня побери… — ошеломленно пробормотал офицер-кастелян и вдруг завопил: — Да уберите же наконец эту сволочную штуковину, пока она меня до смерти не загрызла!

Оба полицейских все еще боролись с наручниками, прочно сковавшими их с телом бывшего Трудяги. Сам же Трудяга Бигер только пялил глаза и глупо ухмылялся, намертво вцепившись зубами в кисть офицера. Билл схватил атомную винтовку, сунул ствол между челюстями Бигера и освободил зажатую руку. Производя эти манипуляции, он заметил, что черепная крышка Трудяги отскочила по проходившей над ушами линии и что держалась она на блестящем медном шарнире. Внутри открытого черепа вместо мозгов находился великолепно оборудованный командный пункт с креслицем, крошечной приборной панелью, телеэкраном и системой воздушного охлаждения. Как выяснилось, Трудяга был просто роботом, управляемым той ящерицей, которая сбежала в космическом снаряде. Она была совсем как чинджер — только ростом не более семи дюймов.

— Ну надо же! — сказал Билл. — Трудяга, значит, просто робот, а управляла им эта зверюшка, которая сейчас смылась. Она же вылитый чинджер, только семи дюймов ростом…

— Семь дюймов, семь футов — какая разница! — раздраженно буркнул офицер-кастелян, обматывая руку носовым платком. — Мы не обязаны сообщать каждому рекруту об истинных размерах противника или о том, что они живут на планете 10-Г. У нас, парень, другая задача: поддерживать в вас боевой дух.

Глава 5

Теперь, когда Трудяга Бигер оказался чинджеровским шпионом, Билл совсем осиротел. Скотина Браун, который и раньше не отличался разговорчивостью, совсем замолчал, так что Биллу не с кем было даже полаяться. Из старых приятелей по лагерю имени Льва Троцкого на батарее остался только Браун, а новые сослуживцы держались обособленно, собирались в кружок и разговаривали полушепотом, бросая на Билла косые взгляды через плечо, когда он оказывался поблизости. Часы досуга они посвящали сварке: после каждой вахты врубали свои аппараты и приваривали все металлические предметы к полу, чтобы во время следующей вахты отодрать их обратно — идиотское времяпрепровождение, но, похоже, им это нравилось. Поэтому Биллу не оставалось ничего другого, как заводить воображаемые споры с Трудягой.

— Видишь, в какую передрягу я попал из-за тебя! — скулил он.

Бигер только улыбался, ничуть не тронутый жалобами.

— По крайней мере, закрой свою черепушку, когда с тобой разговаривают! — злился Билл и протягивал руку, чтобы захлопнуть крышку на голове Трудяги.

Но это ничего не меняло. Бигер все равно мог только улыбаться. Никогда ему уже не чистить сапоги. Теперь он стоял неподвижно, придавленный к полу собственной тяжестью и магнитными подковами, а заряжающие вешали на него грязное белье и сварочные аппараты. Бигер простоял так уже целые три вахты, и никто не знал, что с ним делать дальше, но тут наконец появились военные полицейские с ломами, погрузили Бигера на ручную тележку и увезли.

— Прощай! — крикнул ему вслед Билл и помахал рукой. Потом, продолжая начищать свой сапог, добавил: — Ты был хорошим парнем, даром что чинджеровский шпион.

Скотина Браун на это никак не отреагировал, сварщики с Биллом не разговаривали, а преподобного Тембо он сам старательно избегал.

Ветеранша флота «Фанни Хилл» все еще находилась на орбите — на ней устанавливали двигатели. Делать было почти нечего, так как предсказание заряжающего 1-го класса Сплина не сбылось и на овладение тонкостями профессии понадобилось значительно меньше года — фактически на это хватило пятнадцати минут. В свободное время Билл шатался по кораблю, обследуя все закоулки, гуляя повсюду, куда пропускала военная полиция, дежурившая в переходах, и даже подумывал, не навестить ли ему капеллана, чтобы вволю наругаться. Однако побоялся, что плохо рассчитает время и на вахте окажется офицер-кастелян, а это было бы уж слишком. Так, слоняясь по кораблю в полном одиночестве, он однажды заглянул в полуоткрытую дверь какой-то каюты и увидел на койке сапог.

Билл замер на месте, похолодел, остолбенел, ошалел, обомлел от ужаса и с трудом сдержал внезапные позывы мочевого пузыря.

Он узнал этот сапог. Он вспомнил бы его даже в свой смертный час, как помнил свой личный номер, который мог в любую минуту назвать с конца, с начала или с середины. Каждая деталь этого жуткого сапога въелась в его память: от шнуровки, змеящейся по мерзким голенищам, сделанным, как утверждали, из человеческой кожи, до рифленых подошв, измазанных чем-то красным — не иначе как человеческой кровью. Сапог принадлежал Смертвичу Дрангу.

Парализованный ужасом, словно кролик перед удавом, Билл почувствовал, как неведомая сила втягивает его внутрь каюты, заставляет скользить взглядом от ноги, всунутой в сапог, к поясу, затем к рубашке, к шее и, наконец, к лицу, которое он постоянно видел в ночных кошмарах с первого дня пребывания в армии. Губы лежащего дрогнули:

— Это ты, Билл? Заходи, гостем будешь.

Билл, спотыкаясь, зашел в каюту.

— Леденцов хочешь? — спросил Смертвич и улыбнулся.

Пальцы Билла машинально потянулись к коробке, зубы сомкнулись на первом за несколько недель куске твердой пищи, попавшем в рот. Из полуатрофированных слюнных желез потекла слюна, желудок выжидательно заурчал, в то время как мысли бешено заметались по кругу, пытаясь определить, что означает выражение лица Смертвича: уголки губ чуть приподняты над клыками, на щеках небольшие морщинки. Тщетно! Понять это выражение было невозможно.

— Я слышал, что Трудяга Бигер оказался чинджеровским шпионом, — начал Смертвич, закрывая коробку с леденцами и пряча ее под подушку. — Мне следовало раскусить его раньше. Я чувствовал, что с ним что-то неладно — вся эта чистка сапог и дерьма — но я-то думал, он просто со сдвигом. Надо было сообразить…

— Смертвич, — хрипло выдавил Билл. — Это невероятно, я знаю, но вы ведете себя как обыкновенный человек!

Смертвич хихикнул; это не был его обычный смешок, похожий на звук распиливаемых человеческих костей; это была вполне нормальная усмешка.

Билл продолжал, заикаясь:

— Но я же знаю, что вы — садист, извращенец, изверг, недочеловек, убийца…

— Тысяча благодарностей, Билл! Чертовски приятно это слышать. Я всегда стремился честно выполнять свой долг, но ничто человеческое мне не чуждо — всегда приятно, когда похвалят. Роль убийцы трудна, и я рад, что сумел произвести столь сильное впечатление даже на такого тупицу, как ты.

— Н-н-но… разве вы не убий…

— Полегче, ты! — рявкнул Смертвич, и в его голосе прорезалась такая привычная злоба, что температура тела Билла тут же упала на шесть градусов. Смертвич снова улыбнулся. — Ладно, не буду тебя винить за такие мысли, сынок, уж больно ты глуп, да к тому же деревенщина, и воспитание твое пострадало от общения с солдатней… Пошевели-ка мозгами, малыш! Обучение воинской премудрости — слишком важное дело, чтобы поручать его любителям. Прочел бы ты кой-какие учебники для военных колледжей, у тебя бы кровь застыла в жилах, ей-Богу! Понимаешь, в доисторические времена сержанты в учебках, или как они там назывались, были настоящими садистами. Этим людям, лишенным всяких специальных знаний, командование позволяло прямо-таки уродовать новобранцев. Солдаты начинали ненавидеть службу, еще не научившись ее бояться, дисциплина летела ко всем чертям. А людские потери? То они строевой подготовкой загонят кого-то до смерти, то утопят целый взвод, то еще чего натворят. От одной мысли о таких нелепых потерях можно завыть!

— Могу я поинтересоваться, на каких предметах вы специализировались в колледже? — робко спросил Билл.

— «Воинская дисциплина», «Подавление воли» и «Методика воздействия». Тяжелый курс — целых четыре года, но диплом я получил, что совсем неплохо для парня из рабочей семьи. Я кадровый специалист, и просто не понимаю, за что эти неблагодарные ублюдки списали меня сюда, на эту ржавую консервную банку! — Он приподнял очки в золотой оправе, чтобы смахнуть набежавшую слезу.

— Неужто вы от них ждали благодарности? — с удивлением спросил Билл.

— Нет, конечно, какая глупость с моей стороны! Спасибо, что вправил мне мозги, Билл, из тебя еще выйдет настоящий солдат. Все, чего от них можно ожидать — это преступное пренебрежение служебными обязанностями, которое я смогу использовать в своих интересах через общество ветеранов; в ход можно пустить взятки, поддельные приказы, махинации и прочие штучки. Просто я и впрямь немало сил положил на вас, болванов, в лагере и надеялся, что за это меня хотя бы оставят в покое и позволят заниматься своим делом — так нет же, дудки! Придется подсуетиться теперь, чтобы добиться перевода.

Он соскочил с койки и запер в сундучок леденцы вместе с очками в золотой оправе.

Билл, реакция которого в критические моменты была явно замедленной, усердно тер ладонью лоб, время от времени постукивая по нему кулаком.

— Какая удача, что вы родились этаким уродом… Я хочу сказать — у вас такие выдающиеся зубы…

— При чем тут удача! — воскликнул Смертвич, щелкнув ногтем по одному из клыков. — Да знаешь ли ты, сколько стоит пара двухдюймовых, генетически мутированных, искусственно выращенных и хирургически пересаженных клыков? Черта с два ты знаешь! Мне пришлось отказаться от трех очередных отпусков, чтобы оплатить операцию! Но, скажу тебе, она того стоила: имидж — это все! Я просматривал снимки с изображениями доисторических громил: в своем роде они были парни что надо. Конечно, их подбирали по физическим данным и низкому уровню интеллекта, но дело свое они знали туго. Непрошибаемые головы, чисто выбритые скулы со шрамами, железные челюсти, отвратные плотоядные рожи — все было при них. Я подумал: небольшое капвложение вначале принесет мне в дальнейшем недурной доходец. Это была настоящая жертва, можешь мне поверить — не так-то много вокруг людей с имплантированными клыками, и не случайно. Жевать ими жесткое мясо, конечно, удобно, но в остальном… Поди попробуй, поцелуй свою первую девчонку… А теперь — исчезни, Билл. Дела у меня. Увидимся еще…

Последнюю фразу Билл еле расслышал — мгновенно сработавший инстинкт самосохранения унес его вдаль по коридору. Когда прошел внезапный приступ ужаса, Билл вразвалку двинулся дальше, словно утка с подбитой лапой: именно так, считал он, ходят бывалые космонавты. Он уже воображал себя закаленным старым воякой и полагал, что о военной службе знает все. За свое жалкое самомнение он был немедленно наказан. Громкоговорители на потолке сначала икнули, а затем гнусаво возвестили на весь корабль:

— Внимание! Внимание! Слушайте приказ самого Старика — капитана Зекиаля! Вы этого приказа давно уже ждете не дождетесь! Мы идем в бой! Немедленно навести полный порядок на корме и на носу, чтобы ничего не болталось, как дерьмо в проруби!

Глубокий, от сердца идущий стон эхом отдался во всех отсеках исполинского корабля.

Глава 6

Насчет первого полета «Фанни Хилл» ходили разные сортирные сплетни и слухи, но все это было вранье. Слухи распускались тайными агентами военной полиции и потому гроша ломаного не стоили. Верно было только одно: корабль куда-то отправлялся, поскольку они явно готовились к отправке. Даже Тембо не мог не признать этого, выгружая снаряды в цейхгаузе.

— С другой стороны, — заметил он, — может, все это придумано для обмана шпионов: они считают, что мы куда-то идем, а на самом деле туда придут совсем другие корабли.

— Куда — туда? — раздраженно спросил Билл, который содрал ноготь указательного пальца, развязывая веревочный узел.

— Господи, да куда угодно, не в этом дело! — Вопросы, не имевшие прямого отношения к религии, мало волновали Тембо. — Зато, Билл, я точно знаю, куда попадешь ты лично.

— И куда же? — последовал жадный вопрос охочего до слухов Билла.

— Прямехонько в ад, ежели не спасешь душу.

— Да хватит тебе! — взмолился Билл.

— Взгляни сюда, — соблазнял его Тембо, показывая через проектор небесную сценку с золотыми вратами среди облаков, сопровождавшуюся тихими звуками тамтамов.

— А ну кончай свою душеспасительную трепотню! — загремел заряжающий 1-го класса Сплин, и изображение тут же пропало.

Билл почувствовал какую-то тяжесть в животе, но не обратил на нее внимания, поскольку истерзанный желудок постоянно подавал ему отчаянные сигналы, полагая, что его хозяин помирает с голоду, и никак не желая смириться с тем, что такой чудесный перемалывающий и переваривающий механизм обречен на жидкую диету. Но Тембо тоже бросил работу, склонил голову набок и ткнул себя ладонью в живот.

— Поехали! — сказал он. — Началась-таки космическая прогулочка! Они врубили межзвездный двигатель.

— Мы что же — выходим в подпространство? Теперь, значит, каждую клеточку тела начнет выворачивать наизнанку, да?

— Нет, от этого способа передвижения давно отказались: слишком много кораблей вошли с убийственной вибрацией в подпространство, но ни один из них не вынырнул обратно. Я читал в «Солдатском Таймсе» объяснения одного математика: что-то такое об ошибках в вычислениях, о более быстром течении времени в подпространстве; так что, может, пройдет целая вечность, прежде чем эти корабли появятся оттуда.

— Значит, пойдем надпространством?

— Такого вообще не существует.

— Так, может быть, нас распылят на атомы и занесут в память гигантского компьютера, который усилием мысли перебросит нас в другое место?

— Господи! — воскликнул Тембо, и его брови доползли почти до самой кромки волос на лбу. — Для деревенского парнишки-зороастрийца у тебя довольно-таки странные представления. Ты что — наклюкался или накурился какой-нибудь дряни?

— Да объясни ты мне толком, — взмолился Билл, — если и то и другое — чушь, то как же мы пересечем межзвездное пространство и сразимся с чинджерами?

— А вот как… — Тембо оглянулся, чтобы убедиться, что заряжающего 1-го класса поблизости нет, и сложил ладони с согнутыми пальцами в форме шара. — Представь себе, что это наш корабль, вышедший в большой космос. Потом врубается бухой двигатель.

— Чего-чего?

— Бухой двигатель. Он так называется потому, что надувает предметы, и они начинают разбухать. Ты же знаешь, что все вокруг состоит из маленьких частичек: протонов, электронов, нейтронов, тронтронов и прочих штучек, которые удерживаются вместе силами притяжения. Если тяготение ослабить — а я еще забыл сказать, что все эти козявки вертятся, как сумасшедшие, — так вот, если ослабить между ними связь, то частички начнут удаляться друг от друга, и чем слабее будет притяжение, тем дальше они разлетятся. Дошло?

— Дошло вроде, но не очень-то мне это по душе…

— Не волнуйся, дружище. Смотри на мои руки: по мере того как сила притяжения слабеет, корабль начинает разбухать. — Тембо широко раздвинул ладони. — Он становится все больше и больше, достигает размеров планеты, Солнца, целой Солнечной системы… Бухой двигатель доводит нас до нужных размеров, а потом его врубают в обратную сторону, мы съеживаемся — и вот, пожалуйста, мы уже там!

— Где это там?

— Да где нужно, — терпеливо ответил Тембо.

Билл отвернулся и стал усердно наводить блеск на один из снарядов, заметив прогуливающегося неподалеку заряжающего 1-го класса Сплина, который бросил на них подозрительный взгляд. Как только Сплин завернул за угол, Билл наклонился к Тембо и прошипел:

— Как же мы можем оказаться где-то в другом месте? Ни разбухание, ни съеживание нас не передвинет в пространстве.

— Видишь ли, этот бухой двигатель — хитрая штука. Вроде того, как если бы ты взял резиновую ленту и растянул ее за оба конца. Скажем, левая рука у тебя неподвижна, а правой ты растягиваешь ленту. Потом ты выпускаешь ее из левой руки, понятно? Ты же не передвигал резину, а только растянул ее, а потом дал ей съежиться — но она переместилась в пространстве. То же самое происходит и с нашим кораблем. Он разбухает, но лишь в одном направлении. Когда нос корабля достигнет точки назначения, корма все еще будет на месте старта. Потом мы сократимся и — трах! — мы уже там, где надо. С такой же легкостью, дружок, ты бы мог попасть и на небеса, если бы…

— Кончай проповеди в рабочее время, Тембо! — пролаял заряжающий 1-го класса Сплин с другой стороны стеллажа, откуда он просматривал окрестности с помощью зеркальца, укрепленного на стержне. — Будешь целый год чистить зажимы на стеллажах! Я тебя предупреждал!

Они молча занялись своей работой, но тут сквозь переборку в крюйт-камеру вплыла планетка размером не больше теннисного мяча. Прекрасная маленькая планетка с крошечными ледяными шапками у полюсов, океанами, облачным покровом и даже селениями.

— Ой, что это? — взвизгнул Билл.

— Никудышная навигация, — поморщился Тембо. — Накладка. Корабль одним концом пошел немного назад, а не вперед. Нет-нет! Не трогай ее — это чревато! Это та самая планета, с которой мы стартовали — Фигеринадон-2.

— Мой дом! — всхлипнул Билл, наблюдая со слезами на глазах, как планета уменьшается до размеров игрушечного стеклянного шарика. — Мама, прощай! — Он махал планете рукой, пока шарик не превратился в точку и не исчез из виду.

…

После этого события больше никаких особых происшествий не было, поскольку движения они не ощущали и не знали ни куда направляются, ни где находятся, ни когда остановятся. Но корабль, по-видимому, все же куда-то прибыл, так как пришел приказ готовиться к бою. Три вахты прошли спокойно, затем загремели колокола общей тревоги. Билл помчался на свой пост, впервые с момента зачисления в армию ощущая воодушевление. Его труды и жертвы не пропали даром: сегодня он наконец сразится с гнусными чинджерами!

Они заняли свои места возле зарядных люков, впившись глазами в красные полоски на зарядах. Через подошвы сапог Билл чувствовал слабую дрожь палубы.

— Что это? — спросил он у Тембо, еле шевеля губами.

— Работают атомные двигатели, это не разбухание. Маневрируем.

— Зачем?

— Следить за зарядными лентами! — гаркнул заряжающий 1-го класса Сплин.

Билл весь взмок от пота и только теперь заметил, как жарко стало в помещении. Тембо, не спуская глаз с зарядных лент, разделся и аккуратно сложил одежду на полу.

— Разве можно раздеваться? — спросил Билл и расстегнул воротник. — А почему такая жарища?

— Нельзя, конечно, но приходится выбирать между наказанием и опасностью зажариться. Заголяйся, сынок, иначе помрешь без покаяния. Мы, должно быть, сражаемся: включена система защиты. Семнадцать силовых полей, одно электромагнитное, да еще двойная броня корпуса и слой псевдоживой плазмы, которая затягивает пробоины. Теперь вся энергия накапливается внутри корабля и от нее никак нельзя избавиться. А значит — и от тепла. При работающих двигателях и потеющей команде тут будет жарковато. А начнется стрельба — станет еще хуже.

Невыносимый зной держался несколько часов, в течение которых они продолжали следить за зарядными лентами. Один раз Билл услышал — скорее ощутил босыми подошвами через раскаленный пол — какой-то слабый звук.

— Что это было?

— Торпеду пустили.

— Во что?

Тембо лишь пожал плечами и продолжал еще упорнее вглядываться в заряды. Еще целый час Билл мучился от жары, усталости и скуки, потом прозвучал сигнал отбоя и вентиляторы принесли желанную прохладу. Натянув на себя форму, Билл устало потащился в кубрик. На доске объявлений в коридоре был наклеен свежий мимеографический оттиск. Билл прочел расплывчатый текст:

Глава 7

После героического уничтожения 17КЛ-345 потянулись унылые недели учений и муштры, которые должны были восстановить силы экипажа. В один из таких тоскливых дней раздался сигнал, которого Билл раньше не слышал: будто стальные рельсы ударялись друг о друга в вертящемся металлическом барабане, наполненном стеклянными шариками. Биллу и другим новичкам этот сигнал ничего не говорил, но Тембо прямо-таки слетел с койки и тут же прошелся в пляске «а на смерть нам наплевать», аккомпанируя себе ударами по крышке сундука.

— Спятил? — равнодушно спросил Билл, листая озвученный комикс «Всамделишные приключения сексуального вампира». С открытой страницы книжки доносились зловещие стоны.

— Разве ты не знаешь? Не знаешь? Это же почта, малыш, самый благословенный сигнал во всем космосе!

Конец вахты прошел в суете, беготне, ожидании и стоянии в длинной очереди. Выдача писем велась с хорошо продуманной безалаберностью и медлительностью, но наконец, несмотря на все препоны, почту все же раздали и Билл получил драгоценную открытку от матери. На открытке была изображена Зловонная Падаль — очистные сооружения на окраине их поселка; Билл почувствовал, как к горлу подступил комок. На отведенном для текста малюсеньком квадратике он разобрал материнские каракули: «Урожай плохой, долги, робомул подцепил прокладочный сап — надеюсь, у тебя тоже все хорошо, целую, мама». Но все-таки это была весточка из дома, и Билл, стоя в очереди за обедом, перечитывал ее снова и снова. Стоявший перед ним Тембо тоже получил открытку — сплошные ангелы и церкви, как и следовало ожидать. Перечитав текст в последний раз, Тембо сунул открытку в свою обеденную чашку, чем страшно шокировал Билла.

— Зачем ты это сделал? — возмутился Билл.

— А какой же еще толк от писем? — прогудел Тембо и затолкал открытку еще глубже. — Смотри и учись!

Билл увидел, что открытка начала разбухать. Ее белая поверхность покрылась трещинами и облетела, рассыпавшись на мелкие кусочки, а коричневая внутренность полезла наружу и стала пухнуть, пока не заполнила всю чашку и не достигла дюйма в толщину. Тембо выудил этот влажный ломоть и отгрыз от края здоровенный кусок.

— Обезвоженный шоколад, — проговорил он с набитым ртом. — Отлично! Попробуй-ка свою.

Не успел он договорить, как Билл пихнул свое послание в чашку и, затаив дыхание, уставился на разбухающую открытку. Исписанная обертка отвалилась, но внутренность оказалась не коричневой, а белой.

— Сахар — а может, хлеб, — сказал он, стараясь удержать слюну.

Белая масса вздулась и полезла наружу. Билл обхватил ладонями края чашки, а масса все росла и росла, поглощая последние капли жидкости, пока в руках у него не оказалась гирлянда из толстых букв длиной не меньше двух ярдов. Буквы сложились в лозунг: «ГОЛОСУЙТЕ ЗА НЕПОДКУПНОГО ПРОХВОСТА — ВЕРНОГО ДРУГА СОЛДАТ». Билл откусил букву «Т», подавился и выплюнул мокрую жижу на пол.

— Картон! — сказал он с горечью. — Мать всегда покупает дешевку. Даже на обезвоженном шоколаде экономит… — Он попытался отпить из чашки, чтобы заглушить вкус типографской краски, но чашка была пуста.

…

Где-то в высших эшелонах власти кто-то принял решение и подписал приказ. Большие события всегда порождаются ничтожными причинами: капля птичьего помета, упав на заснеженный горный склон, катится вниз, обрастает снегом, снежный ком увеличивается, достигает гигантских размеров — и вот уже стремительно несется вниз грохочущая масса льда и снега, ревущая лавина смерти, которая стирает с лица земли целые селения. Такое безобидное начало…

Кто знает, какова была первопричина событий в данном случае — разве только боги знают, но они молчат себе да посмеиваются. Может быть, надменная чванливая пава, жена могущественного министра, размечталась о какой-то редкостной безделушке и своим злобным ядовитым языком так допекла павлина-мужа, что он пообещал ей это украшение — лишь бы отвязалась наконец — и начал изыскивать средства на покупку. Может быть, он шепнул императору о возможности развернуть кампанию в секторе 77/7, где давно уже царит затишье, намекнул на грядущую славную победу, которая, если число погибших будет достаточно солидным, принесет с собой ордена, награды и денежные премии. И таким вот образом женская алчность, подобно птичьему помету, вызвала лавину военных действий, концентрацию могучих флотов, вовлекавших в свою орбиту все новые и новые корабли: так от камня, брошенного в пруд, разбегаются по воде все более широкие круги, пока не достигнут самого берега…

…

— Идем в бой, — сказал Тембо, принюхиваясь к чашке с завтраком. — К жратве добавлены стимуляторы, вещества, подавляющие болевую чувствительность, селитра и антибиотики.

— И патриотическая музыка тоже по этому случаю? — отозвался Билл, стараясь перекричать трубный рев и грохот барабанов, изрыгаемый динамиками. Тембо кивнул.

— Осталось совсем немного времени для спасения души, дабы занять свое место среди воинства Самеди.

— Поговори об этом со Скотиной Брауном! — взвыл Билл. — У меня твои тамтамы просто из ушей лезут! Как гляну на переборку, так в глазах сразу ангелы плывут на облаках! Не приставай ты ко мне, сделай милость! Обрати Скотину — и к твоей водуистской толпе сразу присоединятся все пастухи, которые занимаются черт знает чем со своими тоатами!

— Я беседовал с Брауном о его душе, но результаты пока сомнительны. Он ничего не ответил, так что я даже не знаю, слышал ли он меня. С тобой, сынок, дело обстоит иначе: ты гневаешься, а это значит, что у тебя есть сомнения, сомнения же — первый шаг к вере…

Музыка оборвалась на середине вопля; на пару минут воцарилась оглушительная тишина, которая столь же внезапно взорвалась объявлением:

— Слушайте все! Внимание всего экипажа! Все по местам… через несколько секунд начинаем передачу с флагмана… транслируем выступление адмирала… Все по местам… — Сигнал общей тревоги заглушил говорящего, но как только жуткий звон умолк, голос прорезался снова: — Мы находимся на мостике гигантского конкистадора космических равнин — это великолепно оборудованный, оснащенный тяжелой артиллерией супербоевой корабль двадцати миль в длину под названием «Прекрасная Королева»… Вахтенные расступаются… прямо навстречу мне в своей скромной платиновой форме идет гранд-адмирал флота, достопочтенный лорд Археоптерикс… Ваша Светлость, вы могли бы уделить нам минутку внимания? Чудненько! Сейчас вы услышите голос самого…

Заряжающие, напряженно следившие за цветом зарядных лент, услышали очередной взрыв музыки; правда, затем действительно зазвучал низкий гнусавый голос — все пэры Империи почему-то говорят именно такими голосами:

— Парни! Мы идем в наступление. Наш флот, самый мощный из всех флотов, которые когда-либо видела Галактика, смело ринется на врага и нанесет ему сокрушительное поражение, от которого будет зависеть исход всей войны. Со своего командного пункта я вижу мириады световых точек, похожих на дырки в одеяле, и каждая из этих точек — не корабль, не эскадра, а целый флот! Мы стремительно несемся вперед, охватывая…

Звук тамтамов заглушил голос адмирала, на зарядной ленте появились отворяющиеся золотые райские врата.

— Тембо! — завопил Билл. — Немедленно прекрати! Я хочу слушать про битву!

— Консервированное дерьмо, — поморщился Тембо. — Куда лучше использовать оставшиеся минуты для спасения души. Это же запись, я слышал ее раз пять. Ее используют для поднятия боевого духа, когда ожидаются большие потери. Адмирал никогда и не произносил эту речь, они просто передают отрывок из старой телевизионной постановки.

— А-яй-яй! — крикнул Билл и ринулся вперед: заряд, за которым он следил, затрещал, рассыпая ослепительные искры вокруг зажимов, а лента на глазах обуглилась и почернела. — Ух-х-х! — крякнул он. Ухая все быстрее, обжигая ладони, он вытащил из зажимов раскаленный заряд, не удержав, уронил его на большой палец ноги и наконец швырнул обгоревший цилиндр в зарядный люк. Оглянувшись, он увидел, что Тембо уже вставил в зажимы новый заряд.

— Это был мой заряд, тебя никто не просил вмешиваться! — В глазах у Билла стояли слезы.

— Извини, но по уставу я должен помогать товарищам в свободную минуту.

— Ладно! Наконец-то мы в бою! — и Билл снова занял свое место, стараясь не ступать на отдавленную зарядом ногу.

— Это еще не бой — видишь, пока не жарко. Просто заряд был дефектным, поэтому так искрил у зажимов. Бывает, что они залеживаются на складах…

— … целые армады с экипажами солдат-героев, — неслось из репродуктора.

— А может, это все-таки настоящий бой? — нахмурился Билл.

— … гром атомных батарей, трассирующие залпы торпед…

— Похоже, начинается! Стало теплее, правда, Билл? Давай-ка раздеваться, потом будет некогда.

— Раздеться догола! — прорычал заряжающий 1-го класса Сплин, прыгая, как антилопа, вдоль стеллажей в одних грязных носках, с вытатуированными на коже шевронами и знаком отличия в виде несколько похабно изображенного заряда.

Раздался страшный треск, и Билл почувствовал, как его коротко остриженные волосы встали дыбом.

— Что это?! — взвизгнул он.

— Разрядился второй заряд из той же партии! — Тембо указал на полку. — Сведения совершенно секретные, но я слышал, что такое бывает, когда защитное поле подвергается радиационной атаке: от перегрузки оно становится зеленым, потом синим, фиолетовым — и в конце концов чернеет, а это означает, что поле прорвано.

— Вранье!

— Я же говорю — слухи. Данные по таким делам строго засекречиваются…

— БЕРЕГИСЬ!!!

Влажный воздух крюйт-камеры потряс оглушительный взрыв. Заряды, строем стоявшие на полке, выгнулись, задымили и почернели. Один из них раскололся пополам, выстреливая во все стороны шрапнелью осколков. Заряжающие метались, еле различая друг друга в клубах вонючего дыма. Наконец наступила короткая передышка, лишь с командного пульта доносилось какое-то блеяние.

— Вонючка проклятая! — ругнулся заряжающий 1-го класса, отпихивая ногой валявшийся на дороге заряд и кидаясь к экрану. Мундир Сплина висел на крючке рядом с видеофоном, и он торопливо напялил его на плечи, прежде чем нажать на клавишу приема. Когда экран осветился, Сплин уже застегивал последнюю пуговицу. Заряжающий 1-го класса отдал честь, так что на экране, очевидно, появился офицер: видеофон был повернут к Биллу ребром, поэтому он ничего не мог разглядеть, но квакающий голос с ноющими интонациями, характерный для людей со срезанным подбородком и переизбытком зубов, вызывал стойкую ассоциацию с офицерским званием.

— Не торопишься с рапортом, заряжающий 1-го класса Сплин! Может, заряжающий 2-го класса Сплин будет попроворнее?

— Сжальтесь, сэр! Я уже старик… — и он упал на колени, уйдя из поля зрения начальства.

— Встать, идиот! Починили вы заряды после перегрузки?

— Мы заменили, их, сэр, а не чинили…

— Не морочь мне голову техническими деталями, мерзавец! Отвечай на вопрос!

— Полный порядок, сэр. Дела идут как по маслу, сэр. Никаких жалоб, Ваша милость.

— А почему не по форме?

— Я по форме, сэр! — хныкал Сплин, придвигаясь поближе к экрану, чтобы скрыть голый зад и дрожащие ноги.

— Врешь! У тебя на лбу пот, а в форме потеть не разрешается. Разве я потею? А на мне еще фуражка, надетая, как видишь, под правильным углом. Ладно, у меня золотое сердце, и на этот раз я тебя прощаю. Свободен!

— Подлый сукин сын! — громко выругался Сплин и сорвал с себя мундир. Термометр показывал 48 градусов, и ртуть продолжала подниматься. — Пот! У них там на мостике кондиционер, и как вы думаете, куда они сбрасывают нагревшийся воздух? Сюда! А-а-а! — вдруг дико заорал он.

Заряды на стеллаже зашипели. Три штуки взорвались, как бомбы. Пол под ногами вздыбился.

— Авария! — кричал Тембо. — Защита корабля пробита! Сейчас нас расплющит в лепешку! Началось! — Он кинулся к стеллажу и заменил почерневший заряд новым.

Это был настоящий ад. Заряды взрывались, как авиационные бомбы, разлетаясь на мелкие смертоносные керамические осколки. Одна из полок с треском обрушилась на металлическую палубу, раздался истошный вопль, который, к счастью, тут же оборвался: сверкающая молния пронзила тело заряжающего. Жирный дым вскипал клубами, заполняя помещение и выедая глаза. Билл выдернул остатки покореженного заряда из закоптелых зажимов и прыгнул к запасной стойке. Обхватив обожженными руками девяностофунтовый заряд, он повернулся было к стеллажу — но тут вселенная вокруг него разорвалась.

Все оставшиеся заряды, казалось, одновременно сморщились, а вдоль стен, потрескивая искрами, пронеслась ослепительная молния. В ее нестерпимом сиянии в один бесконечный миг Билл увидел, как пламя набросилось на заряжающих, раскидывая людей в стороны и испепеляя их, словно былинки, попавшие в костер. Тембо вдруг съежился и рухнул грудой опаленной плоти, упавшая балка распорола заряжающего 1-го класса Сплина от горла до паха, превратив его в сплошную зияющую рану.

— Смотри, что со Сплином-то! — выкрикнул Скотина Браун, но тут по нему прокатилась шаровая молния, он страшно закричал и в какую-то долю секунды обуглился дочерна.

По счастливой случайности в момент вспышки Билл держал перед собой массивный заряд. Пламя лизнуло ничем не защищенную левую руку, основной же удар принял на себя цилиндр. Билла со страшной силой швырнуло на стойку с запасными зарядами, он кубарем покатился по палубе, и смертельный огненный язык прошел прямо над его головой. Огонь исчез так же неожиданно, как и появился, оставив после себя жар, дым, тошнотворный запах горелого мяса, разрушение и гибель.

Испытывая мучительную боль, Билл пополз к люку. На черной искореженной палубе никто не шелохнулся.

Нижнее помещение оказалось таким же раскаленным, а воздух таким же непригодным для дыхания, как и наверху. Билл полз, даже не осознавая, что опирается на израненные колени и окровавленную руку, тогда как вторая рука — черный страшный обрубок — безжизненно тащится за ним, и только милосердный шок спасает его от невыносимой боли.

Билл перевалился через порог и пополз в проход. Воздух тут был чище и прохладнее. Он сел и вдохнул его благословенную свежесть. Отсек показался знакомым, и Билл попытался вспомнить, откуда он его знает. Длинная изогнутая стена, толстые концы огромных орудий… Ну конечно, это же главная батарея, те самые орудия, которые фотографировал чинджеровский шпион Трудяга Бигер. Теперь она выглядела совсем иначе: потолок, покрытый вмятинами, прогнулся и навис над палубой, будто кто-то дубасил по нему гигантским молотом. У ближайшего орудия в кресле скорчился какой-то человек.

— Что случилось? — спросил у него Билл.

Он схватил человека за плечо, но тот неожиданно свалился на пол — легкий, почти невесомый, одна оболочка со сморщенным пергаментным лицом.

— Обезвоживающий луч! — пробормотал Билл. — А я-то считал, что это выдумка из телепостановок!

Сиденье бомбардира было мягким и удобным — гораздо более удобным, чем покоробленная металлическая палуба. Билл занял освободившееся место и невидящими глазами уставился на экран, по которому прыгали маленькие световые зайчики.

Над экраном крупными буквами было напечатано:

— Запомним, запомним, — бормотал Билл, съезжая со скользкого сиденья. Стараясь удержаться в кресле, он ухватился за торчащую перед ним рукоятку, и световой кружок с буквой «х» в центре медленно пополз по экрану. Это показалось забавным. Билл навел кружок на один из зеленых огоньков, но тут в его мозгу мелькнуло смутное воспоминание о военном суде. Чуть повернув рукоятку, он перевел кружок на красное пятнышко, перекрыв его буквой «х». На рукоятке была красная кнопка, на которую так и тянуло нажать. Ближайшее орудие издало тихое ф-ф-ф, красные огни погасли. Стало скучно, и Билл выпустил рукоятку.

— Да ты, дурачок, настоящий вояка!

Услышав за спиной чей-то голос, Билл с трудом повернул голову. В дверях стоял человек в обгорелой форме, с которой свисали лохмотья золотого шитья. Человек пошатнулся и шагнул вперед.

— Я все видел! — выдохнул он. — Буду помнить это до гробовой доски! Настоящий вояка! Какое мужество! Какое бесстрашие! Один лицом к лицу с врагами, без всякой защиты, он не бросил корабль на произвол судьбы…

— Что за вонючую чушь ты несешь? — хрипло осведомился Билл.

— Герой! — воскликнул офицер, хлопнув его по спине и вызвав тем самым приступ острой боли, которая последней каплей переполнила чашу помутненного рассудка. Билл свалился, потеряв сознание.

Глава 8

— А теперь наш милый солдатик будет умницей и выпьет свой вкусненький обедик…

Нежный голосок прорвался сквозь безумный кошмар, мучивший Билла во сне, и он с трудом разлепил тяжелые веки. Ему удалось сфокусировать взгляд на чашке, стоявшей на подносе, который протягивала белая рука, переходившая выше в белоснежный халат с выпуклой женской грудью. Издав утробный рык, Билл отшвырнул поднос и кинулся на эту выпуклость, однако проволочные тяжи, державшие на весу забинтованную левую руку, отбросили его назад, и он завертелся на кровати, словно наколотый на булавку жук, не переставая хрипло урчать. Медсестра взвизгнула и убежала.

— Рад видеть, что тебе полегчало, — сказал врач, отработанным движением опрокинув Билла на постель и ловко вывернув ему правую руку приемом дзюдо. — Сейчас я дам тебе новую порцию обеда, а потом впущу твоих приятелей для торжественной встречи, они там в коридоре ждут не дождутся.

Онемевшая правая рука отошла, Билл взялся за чашку. Глотнул.

— Какие приятели? Какая такая встреча? Что тут происходит? — спросил он подозрительно.

Дверь распахнулась, и в палату вошли солдаты. Билл всматривался в их лица, стараясь найти друзей, но видел только бывших сварщиков и какие-то совершенно чужие рожи. И тут он вспомнил все.

— Скотина Браун сгорел! — закричал он. — Тембо изжарился! Сплина распотрошило! Все погибли! — Он нырнул под одеяло и страшно застонал.

— Герой не должен так себя вести! — сказал врач, откидывая одеяло и подтыкая его под тюфяк. — Ты же герой, солдат, чья храбрость, находчивость, преданность долгу, боевой дух, самоотверженность и меткость спасли наш корабль. Защитные поля были пробиты, машинное отделение разрушено, артиллеристы убиты, корабль лишился управления, вражеский дредноут уже готовился нас прикончить, но тут явился ты, словно ангел мщения, весь израненный, почти при смерти, и из последних сил дал залп, звук которого услышал весь флот, тот самый залп, который уничтожил врага и спас нашу славную старушку «Фанни Хилл». — Врач вручил Биллу листок бумаги. — Сам понимаешь, это цитата из официального приказа, а я лично думаю — тебе элементарно подфартило.

— Вы просто завидуете! — хмыкнул Билл, которому его новая роль героя начинала нравиться.

— Брось эти фрейдистские штучки! — рявкнул врач и тут же горестно всхлипнул: — Всю жизнь мечтал быть героем, а сам только и делаю, что пришиваю им руки да ноги. Сейчас снимем повязку.

Солдаты сгрудились у кровати, наблюдая, как врач отсоединяет проволочные тяжи и разматывает бинты.

— Как моя рука, док? — вдруг заволновался герой.

— Сгорела как котлета. Пришлось ампутировать.

— А это что? — с ужасом взвизгнул Билл.

— Эту руку я отрезал от трупа. После боя их было предостаточно. Потеряно около сорока двух процентов экипажа. Клянусь, я только и делал, что пилил, рубил и сшивал.

Последний бинт упал на пол, и солдаты восторженно заахали.

— Смотри, какая шикарная лапа!

— А ну-ка, пошевели пальцами!

— Чертовски аккуратный шов на плече — глянь, какие ровные стежки.

— Экая она мускулистая, здоровенная и длиннющая, совсем не похожа на ту коротышку справа.

— А черная какая! Вот это цвет так цвет!

— Это рука Тембо! — зашелся в крике Билл. — Заберите ее обратно!

Он рванулся с кровати, но рука тащилась за ним. Его силой уложили на подушки.

— Тебе же дико повезло, дубина! Получил такую лапищу, да еще от друга!

— Он бы обрадовался, если б узнал, что она досталась тебе!

— Теперь у тебя навсегда сохранится о нем память!

Рука действительно была хороша. Билл согнул ее и пошевелил пальцами, поглядывая на них с недоверием. Кисть работала нормально. Он потянулся и схватил за руку одного из солдат. У того захрустели кости, он заорал от боли и попятился. Билл внимательнее посмотрел на свою новую руку и вдруг начал изрыгать проклятия в адрес врача:

— Кретин, костоправ проклятый! Клистирная затычка! Хороша работа — это же правая рука!

— Ну, правая! И что же?

— Так ты же мне отрезал левую! Теперь у меня две правые руки!

— Слушай! Левых было маловато. Я же не волшебник! Сделал для тебя все, что мог, а ты еще ругаешься! Будь доволен, что я тебе вместо нее ногу не пришпандорил. — Он злобно ухмыльнулся. — Или кое-что другое…

— Отличная рука, Билл, — сказал солдат, растирая пострадавшую кисть. — Тебе крупно повезло. Сможешь отдавать честь любой рукой — так больше ни у кого не получится.

— Верно, — скромно сказал Билл, — мне это просто в голову не пришло. В самом деле повезло.

Он попытался отдать честь левой-правой рукой, она послушно согнулась в локте, а пальцы потянулись к виску. Солдаты вытянулись по стойке «смирно» и тоже откозыряли. Дверь со скрипом отворилась, в нее просунулась офицерская голова.

— Вольно, парни! Это неофициальный визит Старика.

— Сам капитан Зекиаль!

— Никогда не видел Старика!

Солдаты чирикали, как воробьи, и нервничали, как девственницы в первую брачную ночь. В палату вошли еще три офицера, а за ними — нянька, которая вела за руку десятилетнего дегенерата в капитанском мундире со слюнявчиком.

— Бу-у-у… пьиветик, мальчики, — сказал капитан.

— Капитан выражает вам свое почтение, — сухо пояснил лейтенант первого ранга.

— Это ты, который в кьяватке?

— И в первую очередь герою сегодняшнего дня.

— Чего-то я еще хотел сказать, а чего?..

— И далее он желает проинформировать доблестного воина, спасшего наш крейсер, что ему присвоено звание заряжающего 1-го класса, каковой чин автоматически продлевает срок службы на семь лет, а после выписки из госпиталя доблестный герой с первой же оказией будет отправлен на имперскую планету Гелиор, где император лично вручит ему «Пурпурную стрелу» с «Подвеской туманности Угольного Мешка».

— Хочу пи-пи…

— А теперь служебные обязанности призывают капитана на капитанский мостик. Посему он шлет вам всем свои наилучшие пожелания.

— Не слишком ли молод наш Старик для своего поста? — поинтересовался Билл, когда свита с капитаном удалилась.

— Что ты! Он даже постарше многих. — Врач рылся в куче иголок для инъекций, выискивая самую тупую. — Запомни, капитаном может стать только настоящий аристократ, но даже нашей многочисленной аристократии не хватает для такой обширной галактической Империи. Приходится довольствоваться тем, что есть. — Врач выбрал самую погнутую иглу и вставил шприц.

— Ладно, мне ясно, почему он так молод, но не кажется вам, что он несколько глуповат для своей работы?

— Берегись, ты же оскорбляешь Его Величество, болван! Тут удивляться нечему: Империи уже более двух тысяч лет, аристократия воспроизводится исключительно инбридингом, в результате — дефективные гены и вырождение; вот и получаются наследнички, способные украсить своим присутствием любой дурдом. Наш Старик еще ничего, у него только мозги набекрень, а посмотрел бы ты на капитана моего прежнего корабля!

Врач содрогнулся и с яростью вонзил иглу в филейную часть Билла. Тот заорал и с грустью посмотрел на струйку крови, медленно сочившуюся из проделанной в его шкуре дыры.

Дверь закрылась. Билл лежал в полном одиночестве, рассматривая голую стену и свои перспективы. Итак, он заряжающий 1-го класса, и это хорошо. Но принудительное продление срока службы уже менее приятно. Настроение у него упало. Захотелось поболтать с друзьями, но тут он вспомнил, что все они погибли, и настроение упало еще больше. Билл попытался найти какую-нибудь более веселую тему для размышлений, но ничего не мог придумать, пока не обнаружил, что умеет пожимать руку самому себе. Это открытие его несколько развеселило.

Он откинулся на подушку и здоровался с собой за руку до тех пор, пока не уснул.

Глава 1

Прямо перед пассажирами в носовом конце цилиндрической ракеты местных сообщений находился огромный иллюминатор — гигантский щит из бронированного стекла, за которым летели изодранные в клочья облака. Билл с комфортом расположился в антиперегрузочном кресле, с любопытством разглядывая эту живописную картину. В тесном салоне могло разместиться человек двадцать, но сейчас пассажиров было только трое, включая Билла. Рядом с ним сидел (Билл старался как можно реже смотреть в ту сторону) бомбардир 1-го класса, выглядевший так, будто им выстрелили из его собственного орудия. На пластмассовом лице бомбардира выделялся единственный налитый кровью глаз. В сущности, бомбардир представлял собой что-то вроде самоходной корзины, так как все четыре отсутствующие конечности ему заменяли поблескивающие металлом устройства — сплошные сияющие поршни, электронные панели и закрученные спиралью провода. Бомбардирская эмблема была приварена к стальной раме, служившей одним из предплечий. Третий пассажир, здоровенный пехотный сержант, захрапел сразу после пересадки с межзвездного корабля на челночную ракету.

— Эх, блин, так тебя и разэдак! Нет, ты только глянь сюда! — ликовал Билл, когда ракета наконец пробила облака и внизу засияла золотая сфера Гелиора — имперской планеты, столицы десяти тысяч солнц.

— Альбедо — будь здоров! — прокричал откуда-то из-под пластикового покрытия бомбардир. — Аж глазу больно!

— Еще бы! Чистое ж золото! Это даже представить себе невозможно — планета, покрытая чистым золотом!

— Действительно невозможно, да я в это и не верю. Слишком дорогое удовольствие. А вот вообразить планету, покрытую анодированным алюминием — это сколько угодно. Тем более, что так оно и есть.

Теперь, когда Билл пригляделся и увидел, что поверхность планеты сверкает действительно совсем не так, как должно блестеть настоящее золото, настроение его слегка подпортилось. Однако он заставил себя приободриться. Пусть они отняли у него мечту о золоте, но со славой Гелиора этого не произойдет! Гелиор все равно останется средоточием Империи, недремлющим и всеведущим оком в самом сердце Галактики! Известие о малейшем происшествии на любой планете, на любом космическом корабле немедленно поступает сюда, классифицируется, кодируется, заносится в реестры, аннотируется, рассматривается, теряется, обнаруживается вновь, принимается к сведению и становится руководством к действию. С Гелиора поступают приказы, которые управляют мирами людей и защищают эти миры от угрозы вторжения чужаков. Гелиор — рукотворная планета; все ее моря, горы и континенты покрыты металлическим щитом толщиной в несколько миль, образующим множество этажей и уровней; все ее население подчинено одной-единственной идее — идее власти.

Все ближе и ближе придвигается сияющая поверхность планеты — вот уже видны бесчисленные звездолеты всевозможных размеров и конструкций, в черном небе мерцают огни идущих на посадку и взлетающих ракет. И вдруг — неожиданная вспышка, а затем полная тьма в иллюминаторе.

— Крушение! — ахнул Билл. — Мы погибли!

— Типун тебе на язык! Это просто-напросто обрыв ленты. Поскольку на этом корыте нет ни одного золотопогонника, механик не стал запускать ее снова.

— Так это было кино…

— А ты как думал? У тебя что, крыша поехала? Ты ж понимаешь — будут они в обычных челноках делать такие огромные окна, да еще на носу, где трение при вхождении в атмосферу моментально прожгло бы в них дырки! Конечно, кино… Да к тому же, по-моему, ленту показали задом наперед. Скорее всего, на Гелиоре сейчас уже давно ночь.

Пилот при посадке чуть не раздавил их в лепешку, придав ракете ускорение в 15 g (он, видимо, тоже знал, что на борту нет офицеров), и пока солдаты пытались вправить сместившиеся позвонки и затолкать на место глаза, повылезавшие из орбит, люк с грохотом открылся. На планете была глубокая ночь, да еще и с дождем. Помощник 2-го класса по пассажирской части просунул в каюту голову и одарил их профессионально дружелюбной улыбкой.

— Приветствую вас на Гелиоре — имперской планете тысячи наслаждений… — Его лицо исказилось привычной гримасой: — Разве с вами, подонки, нет офицеров? А ну катитесь отсюда, да помогите разгрузить урановую руду, нам нужно уложиться в расписание.

Билл с бомбардиром сделали вид, что не слышат; помощник по пассажирской части протиснулся к спящему сержанту, храпевшему, словно испорченный мотор (что ему такая мелочь, как ускорение в 15 g!), и попытался растормошить его. Храп перешел в сдавленное рычание, прерванное диким воплем помощника по пассажирской части, которому спящий двинул коленом в пах. Продолжая что-то бормотать, сержант вслед за остальными покинул ракету и помог установить разъезжающиеся стальные подпорки бомбардира на скользкой поверхности взлетной площадки. Солдаты равнодушно смотрели, как из грузового отсека прямо в глубокую лужу приземлились их вещмешки. Под занавес мстительный помощник по пассажирской части сделал им еще одну мелкую пакость: отключил силовое поле, защищавшее их от дождя, так что они моментально вымокли до нитки и заледенели на холодном ветру.

Ветераны взвалили на плечи рюкзаки — бомбардир тащил свой вещмешок на платформе с колесиками — и зашлепали к ближайшим огонькам, тускло светившим сквозь колючие струи дождя примерно в миле от места посадки. На полпути бомбардир вырубился из-за короткого замыкания в проводке; Билл с сержантом подсунули под него платформу, покидали ему на колени рюкзаки — и приобрели на оставшийся отрезок пути удобную ручную тележку.

— Вот так штука, из меня вышла недурная тачка для багажа, — пробасил бомбардир.

— Не выступай! — ответил ему сержант. — По крайней мере ты заимел вполне приличную цивильную профессию. — Сержант пинком распахнул дверь, и их окутало блаженное тепло штабного помещения.

— Не найдется ли у вас банки растворителя? — спросил Билл у сидевшего за барьером клерка.

— Ваши проездные документы! — потребовал тот, проигнорировав вопрос.

— Растворитель есть у меня в мешке, — сказал бомбардир; Билл, развязав мешок, принялся за поиски.

Они протянули свои документы, вытащив бумаги бомбардира из нагрудного кармана, и клерк сунул их в прорезь огромной машины, стоявшей за спиной. Машина зажужжала и замигала огоньками, а Билл тем временем обработал растворителем все контакты в электропроводке бомбардира, не оставив на них ни капли воды. Прогудел сигнал, и машина изрыгнула документы; из другого отверстия с тиканьем выползла длинная печатная лента. Клерк подхватил ее конец и быстро пробежал глазами.

— Попались, голубчики, — произнес он с садистским удовольствием. — Вам троим должны вручить «Пурпурную стрелу» на торжественной церемонии в присутствии самого императора, но киносъемка начнется ровно через три часа. За это время вам туда нипочем не добраться.

— Не твое собачье дело, — огрызнулся сержант. — Мы ведь только что сошли с корабля. Выкладывай, куда идти-то!

— Район 1457-Д, уровень К-9, квартал 823-7, коридор 492, студия 34, комната 62, спросить режиссера Ратта.

— И как же нам туда добираться? — поинтересовался Билл.

— Меня можешь не спрашивать, я у них не служу, — клерк швырнул на барьер три квадратных тома толщиной около фута со стальными цепями, приваренными к корешкам. — Ищите дорогу сами — вот ваши поэтажные планы. За них придется расписаться, утеря плана — подсудное дело, карается…

Внезапно осознав, что он здесь один, лицом к лицу с тремя ветеранами, клерк мертвецки побледнел и потянулся к красной кнопке. Не успел он дотронуться до нее, как металлическая рука бомбардира, выбрасывая снопы искр и клубы дыма, пригвоздила его палец к стойке. Сержант склонился над барьером, приблизившись вплотную к клерку, и произнес низким, леденящим душу голосом:

— Мы не будем искать дорогу сами. Ты покажешь нам ее. Давай сюда гида!

— Гиды только для офицеров, — попытался возразить несчастный и громко икнул, когда стальной палец, похожий на толстый прут, ткнул его в живот.

— Можешь считать нас офицерами, — выдохнул сержант, — мы не возражаем.

Клацая зубами, клерк заказал гида. Маленькая железная дверца напротив стойки со стуком отворилась. У гида было цилиндрическое стальное туловище на шести колесах, голова, напоминающая голову гончей, и пружинный блестящий хвост.

— Ко мне! — скомандовал сержант.

Гид кинулся к нему, высунув изо рта красный пластиковый язык и издавая механическое пыхтение, слегка заглушаемое стуком шестеренок. Сержант взял конец печатной ленты и быстро набрал код 1457-Д К-9 823-7 492 ст. 34 62, нажимая на кнопки, расположенные на голове гида. Тот звонко тявкнул несколько раз, захлопнул пасть, вильнул хвостом и помчался по коридору. Ветераны последовали за ним.

Больше часа они мотались по бегущим дорожкам и эскалаторам, тряслись в пневмокарах по монорельсовым дорогам и движущимся тротуарам, скользили с этажа на этаж в антигравитационных лифтах, пока, наконец, не добрались до комнаты № 62. В самом начале пути, сидя на скамеечке бегущей дорожки, солдаты прикрепили цепи поэтажных планов к поясным ремням: даже Биллу было понятно без объяснений, какую ценность представляет собой путеводитель в этом городе размером с планету. У двери комнаты № 62 гид трижды пролаял и укатил прочь, прежде чем они успели его схватить.

— Жаль, надо было быть половчее, — сказал сержант. — Эта штука дорогого стоит.

Он пнул ногой дверь и явил их взорам толстого мужчину, который сидел за письменным столом и орал в видеофон:

— Плевал я на ваши извинения! Из извинений шубу не сошьешь! Я знаю одно: график съемок на грани срыва, простаивают готовые к работе камеры, а главных действующих лиц нет как нет! Я задаю вам вопрос, и что же я слышу в ответ… — Он поднял глаза и завопил: — Вон! Убирайтесь вон! Вы что, не видите: я занят!

Сержант схватил видеофон, шваркнул его об пол и растоптал в пыль дымящиеся мелкие осколки.

— Здорово ты насобачился добиваться внимания, — сказал Билл.

— Два года непрерывных боев заставят насобачиться, — ответил сержант, угрожающе скрипнув зубами. — Мы прибыли, Ратт, что нам делать дальше?

Расшвыривая обломки видеофона, Ратт шагнул вперед и распахнул дверь за письменным столом.

— По местам! Дать освещение! — заорал он.

Поднялся невообразимый шум, вспыхнули ослепительные софиты. Прибывшие за наградами ветераны вышли вслед за Раттом на огромную шумную сцену, заполненную суетливо бегающими людьми. Камеры на моторизованных тележках и кранах ползали вокруг съемочной площадки, боковины и задник которой изображали тронный зал. Окрашенные стеклянные окна создавали иллюзию яркого солнечного света, трон был выхвачен золотистым лучом прожектора. Подгоняемая визгливыми приказаниями режиссера, толпа придворных и высших воинских чинов выстроилась перед троном.

— Он обозвал их кретинами, — в ужасе прошептал Билл. — Его же расстреляют за это!

— Ну и осел же ты все-таки, — сказал бомбардир, разматывая провод со своей правой ноги и втыкая его в розетку, чтобы подзарядить батареи. — Ведь это актеры! Станут они для такого дела тревожить настоящих придворных, как же!

— Времени до прибытия императора у нас хватит только на одну репетицию, так что смотрите внимательно! — Режиссер Ратт вскарабкался на императорский трон и устроился там поудобнее. — Я буду императором. Теперь вы, виновники торжества: ваша роль самая простая, попробуйте только завалить! Времени для дублей у нас не будет. Вы станете сюда и, когда я крикну «Мотор!», замрете по стойке «смирно», как учили, не зря же вы жрали хлеб налогоплательщиков! Эй ты, который слева, в птичьей клетке — выруби немедленно свои треклятые моторы, ты нам забьешь всю звуковую дорожку! Только скрипни еще тормозами, я тебя враз обесточу! Внимание! Вы будете стоять смирно, пока не услышите свою фамилию, после чего сделаете шаг вперед и снова замрете. Император нацепит на вас ордена, вы отдадите честь, а затем — руки по швам и шаг назад. Дошло? Или это слишком сложно для ваших недоразвитых мозгов, забитых всякой дрянью?

— А пошел бы ты! — рыкнул сержант.

— Очень остроумно! Ну ладно, попробуем. Начали!

Они успели прорепетировать всю церемонию дважды, когда наконец пронзительно взвизгнули горны и шесть генералов с лучевыми пистолетами на взводе вошли в зал и встали спиной к трону. Все статисты, операторы, механики — даже сам режиссер Ратт — согнулись в поклоне, а ветераны вытянулись в струнку. Император прошаркал к помосту, взобрался на него и плюхнулся на трон.

— Продолжайте… — сказал он скучным голосом и негромко рыгнул, прикрыв рот ладонью.

— Мотор! — заорал режиссер во всю мощь своих легких и выскочил из кадра.

Загремела музыка, и церемония началась. Когда церемониймейстер зачитал приказ с описанием подвигов, за которые герои сподобились получить благороднейшую из всех наград — «Пурпурную стрелу» с «Подвеской туманности Угольного Мешка», император поднялся со своего трона и величественно прошествовал вперед. Первым стоял пехотный сержант; Билл краем глаза видел, как император взял из поданной ему коробочки разукрашенный золотом, серебром, рубинами и платиной орден и пришпилил его к груди воина. Сержант отступил назад и настала очередь Билла. Где-то далеко, за тридевять земель громоподобный голос произнес его имя. Билл шагнул вперед, до последних мелочей соблюдая ритуал, тщательно отработанный в лагере имени Льва Троцкого. Перед ним стоял самый обожаемый человек Галактики. Длинный распухший нос, украшавший триллионы банкнот, был повернут прямо к нему. Выступающая вперед верхняя челюсть с торчащими наружу зубами, не сходившая с миллиардов телевизионных экранов, шевельнулась, и императорские уста произнесли Биллово имя. Косой императорский глаз смотрел прямо на него! Волна обожания поднялась в груди Билла, подобно громадному валу прибоя, с грохотом бьющего в берег, и он отдал честь самым изысканным образом, на какой только был способен.

Откозырял он, надо сказать, блистательно, поскольку на свете не так уж много людей с двумя правыми руками. Оба предплечья описали плавные дуги, оба локтя замерли под предписанным углом, обе ладони со звонким щелчком уперлись в виски. Сделано это было мастерски, и император так удивился, что на одно ничтожное мгновение ему удалось сфокусировать на Билле оба глаза, после чего зрачки привычно разбежались в разные стороны. Все еще потрясенный необычным приветствием, император нашарил орден и воткнул булавку через мундир прямо в трепещущую Биллову плоть.

Билл не почувствовал боли, но внезапный укол отпустил пружину, сдерживавшую невыносимое эмоциональное напряжение: уронив салютующие руки, он рухнул на колени в духе старых добрых феодальных времен — в точности как в исторических телепостановках, откуда, собственно, его раболепное подсознание и выудило эту идею, — и схватил императорскую кисть, покрытую подагрическими шишками и старческой гречкой.

— Отец ты наш! — заверещал он, припадая к этой руке.

Свирепые генералы-телохранители ринулись вперед, и смерть уже распростерла над Биллом свое крыло, но тут император улыбнулся, тихонько освободил ладонь и вытер стекающую с нее слюну о Биллов мундир. Небрежное движение пальца вернуло охрану на место; император прошествовал к бомбардиру, укрепил на нем оставшийся орден и отступил назад.

— Готово! — завопил режиссер Ратт. — Пленку на проявление, все вышло вполне натурально, особенно этот деревенский олух, распустивший сопли!

Тяжело поднимаясь с колен, Билл увидел, что император и не собирается возвращаться к трону, а стоит в центре беспорядочно движущейся толпы актеров. Охранники куда-то исчезли. Билл с беспредельным удивлением таращил глаза, глядя как кто-то снимает с императора корону, сует ее в ящик и уносит прочь.

— Опять тормоз заел, — ворчал бомбардир, дергая рукой и продолжая отдавать честь. — Опусти эту чертову хреновину вниз, будь ласков. Вечно как подымешь выше плеча, так заедает.

— Но император… — начал Билл, нажимая на поднятую руку до тех пор, пока тормоз не взвизгнул и не отпустил.

— Актер, а кто же еще. Чтобы настоящий император, да раздавал ордена простым солдатам? Разве только тем, кого произвели на поле боя в офицеры, или другим высоким шишкам. Правда, его здорово загримировали — немудрено попасть впросак, особенно такому остолопу, как ты. Ну и видик же был у тебя — просто блеск!

— Берите, — сказал кто-то, вручая им обоим штампованные металлические копии орденов и поспешно забирая оригиналы.

— По местам! — гремел через усилитель голос режиссера. — У нас осталось десять минут на сцену «Императрица с наследником целует альдебаранских подкидышей по случаю Дня плодородия»! Выкиньте отсюда этих пластмассовых недоносков и уберите с площадки зевак!

Героев в три шеи вытолкали в коридор, дверь за ними захлопнулась и закрылась на замок.

Глава 2

— Я устал как собака, — сказал бомбардир, — да и ожоги болят.

В результате очередного короткого замыкания бомбардир ночью прожег кровать в «Старом добром борделе для ветеранов».

— Да плюнь ты, — приставал к нему Билл. — До отправки звездолета еще целых три дня, а потом — это же имперская планета, Гелиор! Господи, да тут столько всего, на что стоит посмотреть! Висячие Сады, Радужные Фонтаны, Жемчужный Дворец! Да неужто мы все это упустим?!

— Бери пример с меня! Отосплюсь чуток — и обратно в бордель! Ну а если тебе нужно, чтобы кто-то водил тебя за руку и показывал достопримечательности, возьми с собой сержанта.

— Да он же не просыхает!

Пехотный сержант был законченным пьяницей-одиночкой и не разменивался по мелочам. К тому же он вовсе не был сторонником разбавленного спирта и не собирался выбрасывать деньги на красивые этикетки. Все свои наличные он ухлопал на взятку санитару, который достал ему две бутылки чистого 99-процентного этилового спирта, коробку глюкозы, физиологический раствор, иглу от шприца и кусок резиновой трубки. На полке, подвешенной над койкой сержанта, стояла оплетенная бутыль, из которой смесь стекала по трубке в иголку, воткнутую в руку изобретательного пьянчуги, и поступала в организм в виде непрерывного внутривенного вливания. Сержант неподвижно лежал на кровати, пьяный в стельку и обеспеченный закусью, и если бы ему не мешали, провалялся бы в таком состоянии еще пару лет, пока не иссякнет волшебный источник.

Билл навел глянец на сапоги и запер сапожную щетку вместе с прочими причиндалами в свой ящик. Путешествие могло и затянуться: на Гелиоре заблудиться — раз плюнуть, особенно если у тебя нет гида. На дорогу от студии до казармы у них ушел чуть не целый день, хотя с ними был сержант, прекрасно разбиравшийся в планах и указателях. Пока они паслись около казармы, никаких проблем не возникало, но Биллу уже обрыдли нехитрые развлечения, которые полагались отпускным воякам. Он жаждал увидеть Гелиор, настоящий Гелиор — столицу Галактики. Что ж, если никто не хочет его сопровождать, он пойдет один!

На Гелиоре, даже имея поэтажный план, очень трудно определить реальное расстояние между двумя точками, так как схемы этажей и уровней весьма условны и безмасштабны. Ну а путешествие, которое наметил для себя Билл, обещало быть достаточно длительным, поскольку маршрут основного вида транспорта — пневматической магнитной подземки — проходил по 84 картам. Не исключено, что конечный пункт вообще окажется на другом полушарии. Город размером с планету! Эта мысль никак не укладывалась в голове — во всяком случае, в голове у Билла.

Сандвичи, купленные в казарме у буфетчика, кончились на полпути к заветной цели, и желудок Билла, вновь жадно приспосабливавшийся к твердой пище, заурчал настолько жалобно, что ему пришлось сойти на эскалатор в районе 9266-Л, черт знает на каком уровне, и начать поиски столовки. Очевидно, Билл оказался в Секторе машинописи, ибо толпа состояла почти исключительно из женщин со сгорбленными спинами и очень длинными пальцами. Единственная столовая, обнаруженная Биллом, была битком набита этими дамами. В их визгливом обществе он с усилием пропихивал в глотку завтрак, состоявший из единственного имевшегося в наличии набора блюд: сандвичей с засохшим фруктовым сыром и анчоусной пастой, а также картофельного пюре с изюмом и луковым соусом. Запивалось все это тепловатым травяным чаем, который подавали в крошечных, с наперсток, чашечках. Еда, возможно, была бы не такой гнусной, если бы буфетчик неукоснительно не поливал ее ирисочной подливкой. Никто из женщин не обращал внимания на Билла, так как в течение рабочего дня все они находились под слабым гипнозом, имевшим целью снизить число опечаток. Поглощая пищу, Билл чувствовал себя чем-то вроде призрака, поскольку женщины чирикали и щебетали, совершенно не замечая его, и время от времени машинально отстукивали пальцами по краю столешницы свои реплики. В конце концов Билл сбежал, но завтрак произвел на него гнетущее впечатление, и, видимо, поэтому он ошибся и сел не на тот поезд.

Поскольку номера уровней и блоков в каждом районе повторялись, можно было запросто заблудиться, даже не заметив этого, и лишь в конце пути обнаружить, что путешествуешь совсем в другом районе. Именно это и произошло с Биллом, который после астрономического числа пересадок в самые разнообразные виды транспорта сел наконец в лифт в полной уверенности, что теперь-то уж он точно попадет в знаменитые на всю Галактику Дворцовые Сады. Все остальные пассажиры вышли на более низких уровнях, и роболифт, развив бешеную скорость, взлетел на самый верх. Билла слегка подбросило в воздухе, когда сработали тормоза, а уши заложило от резкой перемены давления. Как только дверцы лифта открылись, Билл вышел наружу, прямо в крутящийся снежный вихрь; пока он озирался в полном недоумении, лифт за его спиной лязгнул дверцами и исчез.

Билл очутился на металлической равнине — самом высоком уровне города, неразличимого из-за бушующей метели. Он хотел было нажать на кнопку, чтобы вызвать лифт обратно, но в этот момент внезапный порыв ветра умчал за собой всю снежную круговерть, и с безоблачного неба засияло горячее солнышко. Это было невероятно.

— Так не бывает! — возмутился Билл.

— Все бывает, если я того пожелаю, — раздался чей-то хрипучий голос прямо у него над ухом. — Ибо аз есмь Дух Жизни.

Билл отпрянул в сторону, словно испуганный робоконь, и уставился на маленького белобородого человечка с хлюпающим носом и покрасневшими глазами, который бесшумно возник у него за спиной.

— Видно, у тебя все мозги из черепушки повытекли, — огрызнулся Билл, обозленный собственным испугом.

— А ты бы тоже спятил на такой работенке, — просипел человечек и смахнул ладонью повисшую на носу каплю. — То закоченеешь, то изжаришься на солнце, то чуть не сдохнешь от насморка, то наглотаешься чистого кислорода… Я Дух Жизни, — прохрипел он, — и я в состоянии…

— Ну раз уж ты заговорил об этом, — голос Билла заглушил вой неожиданно налетевшей метели, — я, в общем, тоже в таком состоянии… будто хлебнул лишку. Мне-е-е-е… — Ветер взвил и унес прочь слепящую снежную завесу, и Билл с разинутым ртом уставился на внезапно открывшийся пейзаж.

Пятна рыхлого снега и лужи испещрили поверхность планеты, золотистое покрытие облезло, обнажив грязно-серый выщербленный металл с бурыми потеками ржавчины. Ряды гигантских труб толщиной в человеческий рост с воронкообразными зевами наверху тянулись до самого горизонта. Из воронок с глухим ревом вырывались клубы снега и пара и столбами подымались в небо. Один из таких столбов обрушился вниз, и облако рассосалось прямо у Билла на глазах.

— Восемнадцатый готов! — проорал в микрофон человечек, схватил со стены грифельную доску и, разбрызгивая снеговую жижу, бросился к заржавленным ветхим мосткам, которые, дрожа и лязгая, перемещались вдоль труб. Билл с криком устремился за стариком, не обращавшим на него никакого внимания. По мере того как мостки, клацая и раскачиваясь, уносили их все дальше и дальше, Билл все больше недоумевал — куда же идут эти трубы? Любопытство одолело его настолько, что он вытянулся вперед и пристально вгляделся в загадочные горбы на горизонте. Горбы оказались гигантскими звездолетами, каждый из которых был подсоединен к толстой трубе.

С неожиданным проворством старик спрыгнул с мостков и понесся к звездолету на восемнадцатой площадке, где высоко вверху крохотные фигурки рабочих снимали герметическую муфту, соединявшую трубу с кораблем. Старик записывал показания счетчика, вмонтированного в трубу, а Билл наблюдал, как подъемный кран захватывает конец огромной гибкой кишки, появившейся из недр планеты, и подводит ее к вентилю на вершине звездолета. Кишка с ревом завибрировала, выпуская на месте соединения с кораблем клубы черного дыма, которые поплыли над грязной металлической равниной.

— Можно узнать, что за чертовщина тут происходит? — взмолился Билл, отчаявшись что-либо понять.

— Жизнь! Вечная жизнь! — закаркал старикашка, поднимаясь из глубин мрачной депрессии к вершинам маниакального восторга.

— А нельзя ли поточнее?

— Вот мир, обшитый металлом! — Старик топнул ногой, в ответ раздался глухой звон. — И что это означает?

— Это означает, что мир обшит металлом.

— Правильно. Для солдата ты на удивление сообразителен. Итак, если мы покроем планету металлом, а зелень на ней останется только в Дворцовых Садах да еще в парочке ящиков за окнами — что получится в результате?

— Все помрут, — сказал Билл; как-никак он был деревенским парнем и на всех этих фотосинтезах и хлорофиллах собаку съел.

— Опять правильно. И ты, и я, и император, и еще миллиарды бездельников трудятся изо всех сил, превращая кислород в углекислый газ при отсутствии всякой растительности, способной перевести его обратно в кислород. Если мы будем продолжать этот процесс достаточно долго, то задушим себя до смерти.

— Значит, эти корабли привозят жидкий кислород?

Старик кивнул головой и снова запрыгнул на мостки. Билл последовал за ним.

— Верно! Они получают его бесплатно на аграрных планетах. А потом загружают свои трюмы углем, который мы с большими трудами экстрагируем из углекислого газа, и дуют обратно в деревню, где этот уголь сжигают, или пускают на удобрения, или перерабатывают, добавляя в пластмассы и прочие продукты…

Билл перепрыгнул с мостков на ближайшую площадку, проводил взглядом старика, растаявшего в клубах испарений, и, превозмогая головокружение, вызванное избытком кислорода, принялся лихорадочно листать страницы поэтажного плана. В ожидании лифта он установил по коду на двери свое местонахождение и начал прокладывать по карте маршрут к Дворцовым Садам.

…

На сей раз он не позволил себе отвлекаться. Питаясь только шоколадными батончиками и запивая их газировкой из придорожных автоматов, Билл избежал опасностей и соблазнов забегаловок, а отказавшись ото сна — опасности пропустить пересадку. Голодный, с черными мешками под глазами, он вывалился из антигравитационной шахты и с колотящимся сердцем подошел к разукрашенной, благоухающей, ярко освещенной вывеске «Висячие Сады». Неподалеку он заметил турникет и кассовое окошко.

— Один билет, пожалуйста.

— Это обойдется в десять имперских монет.

— Дороговато, однако, — проворчал Билл, вытаскивая банкноты одну за другой из своего тощего бумажника.

— Если бедный — мотай с Гелиора.

В программу робота-кассира было заложено немало таких хлестких ответов. Билл проигнорировал его и прошел через турникет.

Сады превзошли все его ожидания. Идя по серой гаревой дорожке, проложенной внутри внешней ограды Садов, Билл любовался зелеными кустами и травами, что росли за сетчатым титановым забором. Не далее чем в сотне ярдов, за травяным бордюром, в воздухе колыхались экзотические растения и цветы, доставленные со всех планет Империи. А за ними… Если приглядеться, можно было даже невооруженным глазом различить вдали крошечные Радужные Фонтаны. Билл опустил в прорезь телескопа монетку и долго смотрел, как мерцают яркие краски — почти как на экране телевизора, ничуть не хуже! Он двинулся дальше, кружа внутри стены и купаясь в лучах искусственного солнца, сиявшего под гигантским куполом.

Но даже пьянящие наслаждения Садов не могли побороть гнетущей усталости, сжавшей Билла железными тисками. Он рухнул на стальную скамейку, приваренную к стене, чтобы передохнуть хоть пару минут, и на мгновение прикрыл глаза, утомившиеся от ослепительного света. Голова Билла сама собой опустилась на грудь, и он тут же уснул мертвецким сном.

Мимо него проходили экскурсанты, поскрипывая золой под ногами, но он ничего не слышал; он не проснулся даже тогда, когда один из посетителей присел на край скамейки.

Поскольку Билл так никогда и не увидел его, нет смысла подробно описывать этого человека — достаточно сказать, что у него была нечистая кожа, перебитый красный нос, злобные глазки под обезьяньими надбровьями, широкие бедра, узкие плечи, ноги разной длины, узловатые грязные пальцы и нервный тик.

Долгие секунды падали в вечность; мужчина сидел неподвижно. Наконец рядом не осталось ни одного экскурсанта. Быстрым змеиным движением незнакомец выхватил из кармана атомный резак-карандаш. Маленькое, невообразимо горячее пламя тихо зашипело, соприкоснувшись с цепочкой, соединявшей поэтажный план с поясом Билла, и мгновенно приварило ее к стальной скамейке. Билл спокойно похрапывал.

Волчья ухмылка расползлась по лицу мужчины, подобно тому как расходятся кругами стоячие воды, в которые нырнула крыса. Еще одно неуловимое движение — и атомное пламя перерезало цепочку около корешка. Сунув резак-карандаш в карман, вор встал, схватил с Билловых колен поэтажный план и быстро зашагал прочь.

Глава 3

Билл не сразу понял, что с ним произошло. Он медленно возвращался к действительности, с тяжелой головой и дурными предчувствиями. Только после повторной попытки отделиться от скамьи до него дошло, что цепочка накрепко спаяна с сиденьем, а поэтажный план исчез. Оторвать цепь не удалось; в конце концов он просто отцепил ее от поясного ремня и оставил на скамейке. После чего направился к выходу и постучал в окошко кассы.

— Деньги не возвращаем! — сказал робот.

— Я хочу заявить о преступлении.

— Преступлениями занимается полиция. Вам следует позвонить по видеофону. Номер ЛЛЛ-ЛЛ-ЛЛЛ.

Откинулась маленькая дверца, из отверстия выскочил аппарат и стукнул Билла в грудь, чуть не сбив его с ног. Билл набрал номер.

— Полиция, — раздался голос, и на экране появилось бульдожье лицо сержанта, одетого в ярко-синюю форму.

— Я хочу заявить о краже.

— Крупное хищение или мелкое?

— Не знаю. Украли мой поэтажный план.

— Это мелкое хищение. Обратитесь в ближайший полицейский участок. Наша линия предназначена для чрезвычайных сообщений, и вы пользуетесь ею незаконно. Наказание за незаконное использование линии срочного оповещения…

Билл с силой нажал на кнопку, и экран погас. Билл снова повернулся к роботу-кассиру.

— Деньги не возвращаем! — произнес тот.

Билл нетерпеливо рявкнул:

— Заткнись! Мне надо только узнать, где ближайший полицейский участок.

— Я робот-кассир, а не информационный робот. Нужной вам информации в моей программе нет. Посмотрите в своем поэтажном плане.

— Но мой план украден!

— Тогда обратитесь в полицию.

— Но…

Билл побагровел и со злостью пнул будку кассира сапогом.

— Деньги не возвращаем! — раздалось ему вслед.

— Пей, пей, прибалдей, — прошептал Биллу прямо на ухо неведомо откуда подкативший робот-бар, мелодично позвякивая, будто встряхивая кубики льда в покрытом изморозью бокале.

— Отличная идея! Пива! И кружку побольше! — Билл опустил монеты в прорезь и подхватил сосуд, загрохотавший по желобу и едва не скатившийся на землю. Пиво охладило и немного успокоило Билла. Он взглянул на висевший неподалеку указатель «К Жемчужному Дворцу». — Схожу во Дворец, посмотрю, как да что, может, там кто-нибудь подскажет, где полицейский участок. Эй, что за шутки?!

Робот-бар, выхвативший кружку из Билловых рук, чуть не оторвал ему указательный палец и тут же с немыслимой для человека точностью швырнул сосуд в открытую пасть мусоропровода, торчавшего из стены футах в тридцати от них.

Жемчужный Дворец оказался таким же доступным для обозрения, как и Висячие Сады, и Билл решил сначала заявить о краже, а уж потом отправиться на экскурсию в зарешеченный загончик, окружавший Дворец на весьма почтительном расстоянии. Возле входа в загончик стоял, выпятив толстое пузо и помахивая дубинкой, полицейский, который наверняка знал адрес ближайшего участка.

— Где тут полицейский участок? — спросил Билл.

— Я тебе не информационная будка. Воспользуйся своим поэтажным планом.

— Но, — произнес Билл сквозь зубы, — я не могу. Мой поэтажный план украден, и именно поэтому я хочу… — не успев договорить, Билл взвизгнул, так как полицейский заученным движением вонзил конец своей дубинки ему под мышку и загнал его за угол.

— Я сам был солдатом, пока не выкупился… — пробасил полицейский.

— Я бы с большим удовольствием выслушал ваши воспоминания, если бы вы убрали дубинку у меня из-под мышки, — простонал Билл и облегченно вздохнул, почувствовав свободу.

— Я сам был солдатом, и мне бы не хотелось, чтобы парень с «Пурпурной стрелой» и «Подвеской туманности Угольного Мешка» попал в переделку. К тому же я честный человек, взяток не беру, но если кто-то захочет одолжить мне до получки двадцать пять монет, я буду ему весьма признателен.

Билл от рождения был туповат, но в последнее время жизнь его многому научила. Деньги исчезли так же быстро, как появились, после чего полицейский заметно помягчел и принялся постукивать концом дубинки по своим желтым зубам.

— Прежде чем ты сделаешь официальное заявление лицу, находящемуся при исполнении, я кое-что скажу тебе, дружище: мы ведь сейчас просто болтаем о том о сем. На Гелиоре есть немало способов попасть в беду, но самый верный из них — потерять свой поэтажный план. За это на Гелиоре вешают. Я знавал парня, который зашел в участок сообщить, что кто-то спер его план, так ему мгновенно нацепили наручники, он и глазом моргнуть не успел. Так что ты хотел мне сказать?

— Не найдется ли у тебя спичек?

— Не курю.

— Тогда будь здоров.

— Держи ухо востро, парень.

Билл опрометью кинулся за угол и задыхаясь прислонился к стене. Что же теперь делать? Он и с планом-то еле отыскивал дорогу, как же теперь без плана? Билл почувствовал свинцовую тяжесть в животе, но усилием воли подавил приступ страха и попробовал сконцентрироваться. Однако эта попытка ни к чему не привела, только голова пошла кругом. Казалось, у него уже несколько лет во рту маковой росинки не было; при мысли о еде у Билла началось такое обильное слюноотделение, что он чуть не захлебнулся. Жратва — вот что ему необходимо, жратва как топливо для мозга… Ему просто надо расслабиться, посидеть над сочным кровавым бифштексом; когда его внутреннее «я» будет удовлетворено, он опять сможет мыслить здраво и найдет выход из этой неразберихи. Должен же быть какой-то выход! До конца увольнительной еще целый день, так что время пока есть.

Билл побрел по круто изгибающемуся переулку и вышел в широкий туннель, залитый ярким светом. Ослепительнее всего горела вывеска «Золотой скафандр».

— «Золотой скафандр», — прочел он вслух. — Похоже, это мне и нужно: ресторан, известный на всю Галактику по бесчисленным телепередачам! Для поднятия настроения лучше не придумаешь. Дороговато, пожалуй, ну да черт с ним…

Затянув потуже ремень и поправив воротничок, Билл поднялся по широким золотым ступеням и прошел через бутафорский люк. Метрдотель раскланивался и улыбался, нежная мелодия увлекала за собой, а пол прямо из-под ног ушел куда-то вниз. Беспомощно хватаясь за гладкие стены, Билл скатился по золоченому желобу, описал плавную дугу и шлепнулся на пыльную металлическую мостовую. Перед ним на стене огромными буквами была намалевана наглая надпись: «Мотай отсюда, бродяга!». Билл встал, отряхнулся и услышал нежное воркование невесть откуда взявшегося робота, который шептал ему на ухо голосом юной прелестной девушки:

— Держу пари, ты проголодался, милый? Почему бы тебе не попробовать неоиндийской пиццы с кэрри Джузеппе Сингха? Его заведение в двух шагах отсюда, а как туда добраться — написано на обороте карточки.

Робот вынул из щели на груди открытку и осторожно вложил ее Биллу в рот. Это явно был дешевый и очень плохо отлаженный робот. Билл выплюнул размякшую от слюны карточку и обтер ее носовым платком.

— А что, собственно, со мной произошло? — спросил он.

— Держу пари, ты проголодался, милый? Гр-р-рак, — переключился робот на другую программу. — Тебя как нищего бродягу катапультировали из «Золотого скафандра», известного на всю Галактику по бесчисленным телепередачам. Когда ты зашел в это заведение, тебя тут же просветили рентгеном и сведения о содержимом твоих карманов автоматически передали на компьютер. А поскольку денег у тебя не хватало даже на входной билет, порцию спиртного и налог, тебя вышвырнули вон. Но ты же еще голоден, милый? — Робот плотоядно поглядывал на Билла, а сладкозвучный сексуальный голосок не умолкая лился из разбитого ротового отверстия: — Давай зайдем к Сингху, который славится самой вкусной и дешевой едой. Попробуешь аппетитнейшую сингхову ласангу с дахлом и лимонной подливкой…

Билл согласился пойти не потому, что его соблазнило кошмарное бомбейско-итальянское варево; его привлекли схема и инструкции на обороте рекламной карточки. Им овладело какое-то странное ощущение безопасности при мысли о том, что он отправится из одного пункта в другой, следуя четким указаниям, спустится вниз по железному трапу, попадет в шахту антиграва, потолкается в толпе на бегущей дорожке.

За последним поворотом в нос ему ударило зловоние тухлого сала, гнилого чеснока, горелого мяса, и Билл понял, что прибыл на место. Еда была немыслимо дорогая и гораздо хуже на вкус, чем Билл способен был вообразить, тем не менее она приглушила болезненное урчание желудка, пусть даже грубым ударом, а не приятным насыщением. Выковыривая ногтем жуткий хрящ, застрявший у него между зубами, Билл исподтишка посматривал на своего соседа по столу, который с мучительными стонами заглатывал ложку за ложкой нечто, не имеющее названия. Сотрапезник Билла был одет в яркую праздничную одежду, толст, румян и по всем признакам добродушен.

— Привет, — улыбаясь, сказал Билл.

— Отвали, чтоб ты сдох, — рявкнул человек.

— Я только сказал «привет», — с некоторой угрозой в голосе произнес Билл.

— Этого вполне достаточно. Всякий, кто брал на себя труд обратиться ко мне за те шестнадцать часов, что я пробыл на этой так называемой планете наслаждений, либо надул меня, либо облапошил — в общем, так или иначе увел мои денежки. Я почти разорен, а впереди еще шесть дней тура «Осмотри Гелиор и помни вечно».

— Да я только хотел попросить у вас разрешения взглянуть на ваш поэтажный план, пока вы обедаете.

— Сказал, отвали.

— Ну пожалуйста!

— Ладно уж, так и быть. За двадцать пять монет. Деньги вперед. И только пока я ем.

— Идет.

Билл выложил деньги, нырнул под стол и, сидя на корточках, принялся лихорадочно листать страницы книги, записывая пункты отправления по мере того, как находил их. Толстяк над головой продолжал есть и стонать, а когда ему попадался особенно противный кусок, цепь дергалась, заставляя Билла начинать поиски сначала. Он успел изучить почти половину пути до Транзитного центра ветеранов, когда толстяк вырвал у него поэтажный план и выскочил наружу.

…

Когда Одиссей вернулся из своего страшного плавания, он пощадил слух Пенелопы и не открыл ей всех ужасающих подробностей. Когда Ричард Львиное Сердце, освободившись из темницы, возвратился домой после долгих и опасных крестовых походов, он не оскорбил чувствительности королевы Беренгардии душераздирающими историями, а просто поздоровался с ней и отомкнул пояс целомудрия. Поэтому и я, мой добрый читатель, не стану утомлять тебя описанием опасностей и невзгод, поджидавших Билла на его пути, ибо они превосходят всякое воображение. Достаточно сказать, что он добился своего. Он достиг Транзитного центра ветеранов.

…

Не веря своим глазам, Билл долго и тупо разглядывал вывеску «Транзитный центр ветеранов», после чего привалился к стене, чтобы унять дрожь в коленях. Он все-таки добился своего! Конечно, восемь суток опоздания из отпуска — не шутка, но разве в этом дело! Скоро он опять окажется в дружеских объятиях братьев по строю, оставив позади бесконечные стальные коридоры, забитые вечно спешащей толпой, трапы, бегущие дорожки, антигравы, эскалаторы, пневмолифты и прочую гадость. Он напьется со своими ребятами до поросячьего визга, он позволит алкоголю растворить воспоминания о кошмарных странствиях, он постарается забыть ужас скитаний без пищи, без воды, без звука человеческого голоса, кошмар нескончаемых блужданий в кромешной тьме среди черных штабелей в Секторе копировальной бумаги. Билл отряхнул с одежды пыль, остро ощущая стыд при виде каждой прорехи, каждой пропавшей пуговицы, складки в неположенном месте, которые превращали форму черт знает во что. Если удастся незаметно проникнуть в казарму, он сначала переоденется, а потом уже явится в канцелярию.

Несколько человек обернулись в его сторону, но Билл беспрепятственно проскочил через общую комнату в казарменную спальню. Его матрац был скатан, простыни исчезли, тумбочка опустела. Похоже, он таки влип в паршивую историю, а паршивая история в армии — дело серьезное. Чтобы подавить леденящее чувство страха, Билл ополоснулся в отхожем месте, глотнул прямо из-под крана животворной воды, а затем потащился в канцелярию. За столом сидел сержант первого ранга — верзила садистского вида, с такой же темной кожей, как у Биллова дружка Тембо. В одной руке сержант держал пластиковую куклу в форме капитана, а другой втыкал в нее распрямленные скрепки для бумаг. Не поворачивая головы, он зыркнул в сторону Билла и нахмурился.

— У тебя будут серьезные неприятности, солдат, раз ты позволяешь себе являться в канцелярию в таком виде.

— У меня неприятности посерьезнее, чем вы думаете, сержант, — ответил Билл, устало облокотившись о стол.

Сержант уставился на непарные руки Билла, быстро перебегая глазами с одной на другую.

— Где ты взял эту ладонь, солдат? А ну, выкладывай! Я ее хорошо знаю.

— Она принадлежала моему дружку, и к ней, как положено, есть и плечо и предплечье.

Горя желанием перевести разговор на любую тему, которая не имела бы отношения к его воинским проступкам, Билл протянул для осмотра руку, о которой шла речь, и пришел в неописуемый ужас, когда пальцы вдруг сжались в твердый как камень кулак, бицепс вздулся горой, и кулак, взметнувшись в воздух, звезданул сержанта прямо в челюсть, выкинув его из кресла и уложив вверх тормашками на полу.

— Сержант!!! — завопил Билл, схватив другой рукой взбунтовавшуюся кисть и с силой прижимая ее к груди.

Сержант медленно поднялся на ноги. Билл, дрожа, приготовился к самому худшему. Он не поверил своим глазам, когда увидел, что сержант, улыбаясь, снова садится за стол.

— Так я и думал, что рука знакомая. Она принадлежала моему старому приятелю Тембо. Мы частенько подшучивали друг над другом таким вот образом. Ты заботься о ней как следует, слышишь? А может, у тебя еще есть что-нибудь от Тембо? — Услышав отрицательный ответ, сержант отбил на краю стола быструю барабанную дробь. — Что ж, значит, он отправился на небеса, чтобы совершить великий обряд джу-джу. — Улыбка сползла с его лица, и оно приняло привычное брюзгливое выражение. — А ты попал в беду, солдат. Выкладывай-ка свои документы.

Сержант вырвал из ослабевших Билловых пальцев учетную карточку и сунул ее в специальную прорезь в столе. Мигнули лампы, стол загудел, задрожал и зажегся экраном. Сержант прочитал появившийся на экране текст, и кислая мина на его физиономии сменилась гримасой холодной ярости. Повернувшись к Биллу, он пронзил его через узкие глазные бойницы таким взглядом, от которого немедленно скисло бы молоко, а некоторые низшие формы жизни — вроде мышей или тараканов — тут же подохли бы. От этого взгляда у Билла застыла в жилах кровь, и он задрожал, словно дерево на ветру.

— Где ты спер это удостоверение? Кто ты такой?

С третьей попытки Биллу удалось разлепить онемевшие губы и выдавить из себя:

— Это я… это мое удостоверение… это я — заряжающий 1-го класса Билл…

— Врешь! — Ноготь, специально отточенный, чтобы единым взмахом вскрывать шейную артерию, царапнул по карточке Билла. — Это удостоверение украдено, так как заряжающий 1-го класса Билл отбыл отсюда на звездолете восемь суток назад. Так утверждает отдел кадров, а там не ошибаются никогда. Попался, сучий потрох!

Сержант нажал красную кнопку с надписью «Военная полиция», и вдалеке раздался злобный вой сирены. Билл зашаркал подошвами, глаза его забегали в поисках выхода.

— А ну-ка, придержи его, Тембо! — крикнул сержант. — Я намерен до конца разобраться в этой истории!

Лево-правая рука Билла крепко ухватилась за край стола, и оторвать ее оказалось невозможно. Билл все еще боролся с мятежной рукой, когда за его спиной раздался тяжелый грохот сапог.

— В чем дело? — прорычал знакомый голос.

— Попытка выдать себя за младшего командира, да еще несколько менее важных проступков, которые уже не имеют значения, так как первое преступление карается электролоботомией и тридцатью ударами плети.

— О, сэр, — радостно воскликнул Билл, развернувшись и с умилением взирая на некогда ненавистную фигуру Смертвича Дранга. — Скажите им, что я — это я!

Один из полицейских был обыкновенный изверг в человеческом образе, в красной каске и отутюженном костюме, с дубинкой и пистолетом, а другой — не кто иной, как Смертвич Дранг.

— Ты знаешь арестованного? — спросил сержант.

Смертвич прищурился и смерил Билла оценивающим взглядом с головы до ног.

— Я знал заряжающего 6-го класса Билла, но руки у того были одинаковые. Тут что-то неладно. Мы им займемся в караулке и сообщим, в чем он сознается.

— Согласен. Берегите его левую руку. Она принадлежала моему старому дружку.

— Мы ее и пальцем не тронем.

— Но я же Билл! — вопил несчастный. — Это же я, это мое удостоверение… Я могу доказать…

— Самозванец! — заявил сержант и ткнул пальцем в экран. — В досье записано, что заряжающий 1-го класса Билл отбыл отсюда восемь суток назад. А в досье не бывает ошибок.

— В досье не может быть ошибок, иначе во Вселенной начнется полная неразбериха, — откликнулся Смертвич, с силой втыкая конец электронной дубинки в живот Билла и подталкивая беднягу к двери. — А что, заказанная пальцедробилка уже прибыла? — спросил он у другого полицейского.

Пожалуй, только смертельной усталостью можно объяснить дальнейшие действия Билла. Усталостью, отчаянием и страхом, которые смешались и переполнили его душу; ведь в душе он был хорошим солдатом — смелым, аккуратным, исполнительным, с гетеросексуальными наклонностями. Но предел выносливости есть у каждого человека, и Билл своего предела достиг. Он верил в неукоснительную справедливость правосудия — поскольку никогда не сталкивался с ним, — однако при мысли о пытке совсем обезумел. Когда его расширенные зрачки остановились на табличке «Грязное белье», прикрепленной к стене, он прыгнул вперед совершенно автоматически, ничего не соображая от ужаса, и этот внезапный отчаянный прыжок заставил руку Тембо оторваться от стола. Бежать! За этой дверцей в стене должна быть шахта, ведущая в прачечную, а на дне шахты наверняка скопилась куча замечательных грязных простынь и полотенец, которая смягчит падение с высоты. Он спасен! Не обращая внимания на звериный рык полицейских, Билл нырнул в отверстие вниз головой.

И чуть не вышиб себе мозги. Это была вовсе не шахта, а большая, высотой около четырех футов, прочная металлическая корзина для белья.

Полицейские лупили по захлопнувшейся дверце, но она не поддавалась, потому что Билл уперся в нее ногами.

— Заперто! — орал Смертвич. — Удрал, гад! Куда ведет эта бельевая шахта? — Смертвич явно пришел к тому же ошибочному умозаключению, что и Билл.

— Откуда мне знать! Я тут человек новый! — пыхтел второй полицейский.

— На электрическом стуле ты тоже будешь новичком, если мы не изловим этого мерзавца!

Голоса полицейских зазвучали глуше, удаляясь под топот сапог, и Билл рискнул пошевелиться. Сильно болела шея, повернутая под каким-то немыслимым углом, колени вонзились в живот, груда белья, в которую Билл уткнулся лицом, почти придушила его, не давая вздохнуть. Он попытался выпрямить ноги, уперся ими в стальную стенку — что-то громко хлопнуло, и Билл вылетел наружу, а бельевая корзина скользнула в грузовой лифт, створки которого открылись в другом конце стены.

— Вот он! — раздался знакомый ненавистный голос.

Билл метнулся в сторону. Сапоги бухали уже прямо за его спиной, но тут он увидел шахту антиграва и снова нырнул вниз головой, на сей раз более удачно. Когда распаленные погоней полицейские прыгнули за ним, невесомость разнесла их футов на пятнадцать друг от друга. Медленно и плавно они поплыли вниз. Билл поднял голову и содрогнулся при виде оскаленной рожи Смертвича, парившей наверху.

— Дружище, — всхлипнул Билл, молитвенно сложив ладони. — За что ты преследуешь меня?

— Никакой я тебе не дружище, проклятый чинджеровский шпион! И к тому же никудышный шпион — руки-то у тебя разные! — Смертвич выхватил из кобуры пистолет и тщательно прицелился Биллу прямо между глаз. — Застрелен при попытке к бегству.

— Пощади! — взмолился Билл.

— Смерть чинджерам! — Смертвич нажал на гашетку.

Глава 4

Пуля не спеша выплыла из облака медленно расходившихся пороховых газов и проплыла фута два в направлении Билла, пока жужжащее антигравитационное поле не остановило ее. Простодушный автомат, управляющий антигравом, перевел скорость пули в массу и, приняв ее за еще одно тело, попавшее в шахту, определил ей точно рассчитанное место. Падение Смертвича замедлилось, пока он не оказался футах в пятнадцати от пули, тогда как другой полицейский завис примерно на таком же расстоянии от Смертвича. Расстояние между беглецом и преследователями теперь вдвое превышало первоначальное, чем Билл не преминул воспользоваться, нырнув в выходной люк на следующем уровне. Открытая дверца лифта радушно приняла его в свои объятия и захлопнулась задолго до того, как изрыгающий проклятья Смертвич выбрался из шахты.

…

Теперь спасение зависело только от умения заметать следы. Билл наугад пересаживался с одного вида транспорта на другой, спускаясь каждый раз на более низкий уровень, подобно кроту, зарывающемуся в землю. Остановился он только тогда, когда совсем выбился из сил, и в полном изнеможении рухнул у подножия стены, задыхаясь, как трицератопс[4] в период течки. Постепенно приходя в себя, Билл увидел, что забрался на такую глубину, на какой еще никогда не бывал. Коридоры выглядели мрачными и обветшалыми, было что-то древнее в их конструкции и облицовке из склепанных стальных плит. Вдоль стен тянулись циклопические колонны по нескольку сот футов в диаметре — гигантские структуры, удерживавшие на себе всю тяжесть верхних этажей города-мира. Почти все двери в коридорах были заперты, на многих висели замысловатые замки. Билл устало поднялся и побрел по тускло освещенному туннелю в поисках воды. Горло от жажды горело огнем.

Автомат с прохладительными напитками, встроенный в стену, оказался совсем рядом. От автоматов, с которыми Биллу приходилось иметь дело раньше, этот отличался толстыми прутьями решетки, защищавшей фасад, и табличкой: «Механизм оборудован устройством “Поджарим без масла”. Попытка взломать влечет за собой удар током в 10 тысяч вольт». Билл нашарил в карманах монеты на двойную порцию колы с героином и осторожно отступил на безопасное расстояние от сыпавшего искрами автомата, пока тот наполнял стакан.

Утолив жажду, Билл почувствовал себя куда лучше, но стоило ему заглянуть в бумажник, как хорошее настроение испарилось без следа. На все про все у него осталось восемь кредиток, кончатся они — и что тогда? Изможденный, одурманенный наркотиком, Билл почувствовал такой острый приступ жалости к себе, что не выдержал, рухнул на пол и разрыдался. Он смутно сознавал, что мимо снуют случайные прохожие, но не обращал на них внимания, пока какая-то троица не остановилась рядом, опустив своего четвертого приятеля на пол. Билл взглянул на эту компанию и отвернулся — он слышал их голоса, но не улавливал смысла слов, отдавшись грезам наркотического кайфа.

— Бедняга Гольф! Пожалуй, ему крышка…

— Это уж точно. Более натурального предсмертного хрипа я отродясь не слыхивал. Давай-ка бросим его тут — роботы-уборщики подберут потом.

— А как же наше дело? Нам нужен четвертый, иначе ничего не получится.

— А может, подойдет этот беспланник, что валяется у стены?

Сильный удар сапогом перевернул Билла на другой бок и возвратил его к действительности. Он прищурился, разглядывая склонившихся над ним людей, странно похожих друг на друга — бородатых, оборванных, грязных. Они отличались только ростом да размером, а роднила их еще одна деталь: ни у одного из них не было на поясе поэтажного плана, и без этих толстых томиков, покачивающихся, словно маятник, они выглядели какими-то раздетыми.

— Где твой план? — спросил самый рослый и самый обросший, снова ткнув Билла сапогом.

— Украли… — всхлипнул Билл.

— Ты что — солдат?

— Они отняли у меня удостоверение…

— Деньги есть?

— Нету… ничего нету… все ушло как прошлогодний снег…

— Тогда ты теперь тоже беспланник, — хором заявила троица, помогая Биллу встать на ноги. — А теперь давай вместе споем Гимн Беспланников.

И они затянули дрожащими голосами:

— Тут в конце рифма не выдержана, — сказал Билл.

— Ах, у нас ведь так мало талантов, — ответил самый щуплый и самый старый беспланник и закашлялся.

— Заткнитесь, вы! — прикрикнул верзила и врезал им обоим по почкам. — Слушай, я — Литвак, а это моя банда. Теперь ты тоже член нашей банды и звать тебя Гольфом 28169-минус.

— Нет, меня зовут Билл, это имя проще выговорить. — И тут же схлопотал еще один удар.

— Цыц! Билл — трудное имя, потому что новое, а я никогда не запоминаю новых имен. Одного из моей банды всегда зовут Гольфом 28169-минус. Так как тебя кличут?

— Билл… Ой! Я хотел сказать — Гольф.

— Вот так-то лучше. И не забывай, что у тебя еще есть и номер.

— Я жрать хочу! — канючил старик. — Когда мы начнем налет?

— Немедленно. Пошли.

Они перешагнули через Гольфа, отдавшего душу в тот самый момент, когда у него появился преемник, и устремились вперед по промозглому переходу. Билл следовал за ними, гадая, в какую же историю он вляпался теперь; впрочем, он так устал, что даже встревожиться не было сил. Поскольку разговор все время вертелся вокруг еды, Билл решил отложить все вопросы на потом, а пока это было даже приятно — что кто-то другой думает за него и отдает распоряжения. Как будто снова в строю. Пожалуй, здесь даже лучше — по крайней мере, никто не заставляет ежедневно бриться.

Маленький отряд, щурясь от ослепительного света, выбежал в широкий коридор. Литвак знаком приказал остановиться, подозрительно огляделся по сторонам, приложил замызганную ладонь к похожему на цветную капусту уху и прислушался, морща лоб от напряжения.

— Вроде бы чисто. Слушай, Шмутциг, ты останешься здесь и, если кто покажется, поднимешь тревогу. А ты, Спорко, будешь сторожить у следующего поворота. Новый Гольф пойдет со мной.

Оба дозорных отправились на места, а Билл последовал за главарем банды к небольшой нише с запертой железной дверью, которую верзила Литвак взломал одним ударом, вытащив из-под своих лохмотьев тяжеленный молот. В комнате оказалось великое множество труб самых разных диаметров, которые выходили из пола и исчезали в потолке. Литвак указал на номера, выбитые на трубах:

— Нам нужен номер кл-9256-Б, — бросил он Биллу. — Ищи!

Билл быстро обнаружил трубу толщиной примерно с запястье, на которой виднелся указанный номер, но только он окликнул главаря, как из коридора послышался тонкий свист.

— Немедленно наружу! — приказал Литвак и, вытолкнув Билла, захлопнул дверь, загородив спиной сломанный запор. Из конца туннеля доносилось громыхание, плеск и лязг, постепенно нараставшие и приближавшиеся к нише, в которой укрылись беспланники. Литвак завел за спину руку с молотком. Шум усилился, и рядом с нишей появился санитарный робот, который выпучил на них бинокулярные стебельчатые глаза.

— Будьте добры, подвиньтесь, данный робот желает подмести то место, на котором вы стоите, — прозвучал уверенный голос, записанный на пленку. Робот помахал перед ними своими щетками.

— Мотай отсюда, — прорычал Литвак.

— Противодействие санитарному роботу при исполнении им своих обязанностей является наказуемым асоциальным деянием. Полагаю, вы не продумали последствий того, что санитарная служба не…

— Проклятый болтун! — оскалился Литвак и треснул молотком по черепной коробке робота.

— Уонк! — взвизгнул робот и шатаясь покатил по коридору, беспорядочно разбрызгивая воду из всех своих отверстий.

— Надо кончать дело, — распорядился Литвак, распахивая дверь.

Он сунул Биллу молоток, а сам из какого-то укромного местечка в своем отрепье вытащил ножовку, с помощью которой атаковал трубу. Металл был тверд, и уже через минуту Литвак покрылся потом и выдохся.

— Теперь давай ты! — крикнул он Биллу. — Пили изо всех сил, потом я тебя сменю. — Трудясь поочередно, они за три минуты распилили трубу. Литвак спрятал ножовку и снова взялся за молоток. — Поехали! — сказал он и, поплевав на ладони, нанес трубе сильнейший удар.

Двух ударов хватило, чтобы верхняя часть перепиленной трубы согнулась, отойдя от места соединения с торчавшим из пола отрезком, из которого тут же полезла наружу бесконечная гирлянда склеенных концами зеленых сарделек. Литвак перебросил ее Биллу через плечо и стал обматывать его сардельками, поднимаясь все выше и выше. Сардельки достигли уже уровня Билловых глаз, так что он смог прочитать белые буквы на травянисто-зеленой оболочке: «Хлоро-кобылки», «В каждой сардельке бездна солнечного света!», «Конские колбаски повышенного качества», «В следующий раз обязательно требуйте сосиски Мерина!»

— Довольно! — простонал Билл, пошатываясь под тяжестью груза.

Литвак оборвал гирлянду и начал наматывать ее на собственные плечи, но поток блестящих зеленых сарделек внезапно иссяк. Выдернув из трубы несколько последних звеньев цепочки, Литвак бросился к двери.

— Тревога объявлена, сейчас начнется погоня! Надо уходить, пока полиция не сцапала!

Он пронзительно свистнул, оба стоявших на стреме подбежали к ним, и банда помчалась вперед. Билл с непривычки и под тяжестью сарделек беспрерывно спотыкался, пока длился этот кошмарный бег по туннелям, лестницам, осклизлым трубам, винтовым переходам и пока они не достигли заброшенной пыльной площадки, освещенной тусклым светом нескольких лампочек. Литвак поднял решетку люка, они попрыгали вниз и стали ползком пробираться вдоль кабелей, проложенных в узкой трубе, которая соединяла два городских уровня. Шмутциг и Спорко ползли за Биллом, подбирая сардельки, падавшие с его измученных плеч. Наконец через смотровую решетку они пролезли в темное убежище, и Билл рухнул на замусоренный пол. Вопя от нетерпения, бандиты жадно сорвали с Билла его ношу; через минуту в железной корзине для мусора уже горел костер, а на вертеле поджаривались зеленые колбаски.

Божественный запах жареного хлорофилла привел Билла в чувство, и он с любопытством огляделся. В мерцающем свете костра он увидел вокруг себя огромную пещеру, стены и потолок которой скрывались во мгле. Мощные колонны поддерживали верхние уровни, а между колоннами высились груды какого-то хлама. Старик Спорко подошел к ближайшей куче, выдернул из нее связку бумаг и стал подбрасывать по листику в костер. Один листок упал рядом, и, прежде чем сунуть его в огонь, Билл разобрал, что это какой-то пожелтевший от времени правительственный документ.

Хотя Биллу никогда не нравились хлоро-кобылки, сейчас он ими прямо-таки наслаждался. Аппетит был хорошей приправой, а горелая бумага придавала сарделькам оригинальный привкус. Воры запивали колбаски ржавой водичкой из банки, подставленной под трубу, из которой постоянно бежала тоненькая струйка, и наслаждались этим королевским пиром. «Все-таки жизнь прекрасна, — думал Билл, вытаскивая из огня колбаску и дуя на нее. — Хорошая еда, хорошая вода и компаньоны тоже ничего. Свобода!»

Литвак и старик уже спали на подстилках из смятой бумаги, когда к Биллу подсел Шмутциг.

— Это ты нашел мое удостоверение? — спросил он громким шепотом, и Билл понял, что перед ним сумасшедший.

Огонь бросал яркие блики на треснувшие стекла очков Шмутцига в дорогой серебряной оправе. На шее безумца, наполовину скрытые нечесаной бородой, шуршали остатки крахмального воротничка и висели обрывки некогда красивого галстука.

— Нет, не видал я твоего удостоверения, — ответил Билл. — Я и своего-то не видал с тех пор, как сержант первого ранга забрал его и позабыл вернуть. — Билла снова охватила жалость к себе, мерзкие сардельки свинцовой тяжестью давили на желудок. Шмутциг весь во власти своей идеи фикс, не обратил внимания на его ответ.

— Видишь ли, я ведь очень важное лицо. Шмутциг фон Дрек — человек, с которым следует считаться, и они очень скоро это поймут. Они думают, что им все сойдет с рук, но не тут-то было. Ошибка, говорят они, самая обыкновенная ошибка: магнитная лента порвалась, а когда ее склеивали, то крошечный — совсем крошечный — кусочек отрезали, и именно на этом кусочке были записаны все мои данные, но я-то впервые узнал об этом, когда в конце месяца не пришла моя зарплата, и я пошел, чтобы справиться, в чем дело, а они заявили, будто никогда не слышали обо мне. Но это невозможно: фон Дрек — старинное и славное имя, я служил эшелонным менеджером уже в двадцать два года, у меня было триста пятьдесят шесть подчиненных в отделе бумажных скрепок 89-го филиала конторского обеспечения. Поэтому им не следовало делать вид, будто они меня знать не знают, пусть даже я позабыл свое удостоверение дома в другом кармане, и уж никак не следовало в мое отсутствие выбрасывать из квартиры все имущество под предлогом, что она была сдана несуществующей личности. Я бы доказал, кто я такой, будь при мне удостоверение… Ты не видал моего удостоверения?

«Опять двадцать пять», — подумал Билл и сказал:

— Тяжелый случай! Я тебе вот что скажу — я помогу тебе найти удостоверение. Вот прямо сейчас пойду и начну искать.

И прежде чем слабоумный Шмутциг успел ответить, Билл уже скользил между огромными кучами старых папок, чрезвычайно довольный тем, как ловко он провел этого придурка. Билл ощущал приятную сытость, ему хотелось отдохнуть без всяких помех. Если он в чем и нуждался, так это в крепком сне, утром еще будет время подумать обо всей этой неразберихе и поискать из нее выход. Ощупью пробираясь в хаосе бумажных стогов, Билл отошел подальше от товарищей по несчастью, вскарабкался на шаткую груду и перебрался с нее на другую, еще более высокую. Вздохнув с облегчением, подсунул под голову стопку документов и закрыл глаза.

В ту же минуту высоко под потолком склада вспыхнули яркие лампы, послышались заливистые трели полицейских свистков и гортанные выкрики. Волосы у Билла встали дыбом.

— Хватай вон того! Смотри, не упусти!

— Я поймал главного ворюгу!

— Сегодняшние хлоро-кобылки были последними в вашей жизни, паразиты вонючие! Повкалываете теперь на урановых рудниках на Зане-2.

Потом кто-то спросил:

— Всех взяли?

Билл съежился, отчаянно вжимаясь в папки и стараясь унять бешеные удары сердца.

— Всех, — ответил чей-то голос. — Всю четверку! Мы давно за ними следим, чтобы взять с поличным.

— Но их здесь только трое!

— Четвертого я видел совсем недавно — его задубевший труп тащил санитарный робот.

— Стало быть, порядок. Пошли!

И снова Билла окатило волной страха. Кто-нибудь из бандитов наверняка расколется и, зарабатывая себе поблажку, расскажет полицейским, что в банде есть новичок. Надо уходить, пока не поздно. Бесшумно соскользнув с бумажного хлама, Билл пополз в противоположном от двери направлении. Если там нет выхода — он в западне, но сейчас об этом думать не надо. За спиной снова залились свистки, и Билл понял, что охота началась. В крови взыграл адреналин, съеденный лошадиный белок придал силу ногам, и Билл галопом припустил к двери, врезавшись в нее всем телом. Дверь дрогнула и приоткрылась, скрипя ржавыми петлями. Не думая об опасности, он кубарем скатился вниз по спиральной лестнице, спускаясь все ниже и ниже и думая лишь о спасении.

И вновь, повинуясь инстинкту загнанного зверя, Билл бессознательно рвался на все более низкие уровни планеты. Он не замечал, что стены здесь местами укреплены стальными бандажами и покрыты пятнами ржавчины, не обращал внимания на разбухшие деревянные двери — деревянные! — на планете, где уже сотни тысяч лет не росло никаких деревьев. Воздух становился все более спертым, а иногда и зловонным. Подгоняемый страхом, Билл проскочил сквозь облицованный камнем туннель; какие-то неизвестные твари бросились от него врассыпную, топоча когтистыми лапами. На некоторых участках света не было вовсе, и Биллу приходилось пробираться ощупью, касаясь пальцами стен, покрытых отвратительным скользким лишайником. Там же, где светильники еще действовали, они горели тускло из-за налипших на них клочьев паутины и дохлых насекомых. Билл брел по лужам с тухлой водой, и постепенно до его сознания стала доходить необычность окружающей обстановки. Прямо под ногами у него оказалась крышка еще одного люка; Билл машинально поднял ее и обнаружил, что люк никуда не ведет. Крышка просто прикрывала ящик с каким-то веществом, напоминавшим крупный сахарный песок. Может, это какой-то изоляционный материал? А может, что-то съедобное? Билл наклонился, взял щепотку и попробовал пожевать. Нет, несъедобно. Он сплюнул, хотя вкус напомнил о чем-то очень знакомом. И вдруг его осенило.

Это была грязь. Земля. Почва. Песок. То, из чего состоят планеты, из чего состоит и эта планета, — естественная поверхность Гелиора, на которой покоится фантастическая громада города-мира. Билл взглянул наверх и внезапно ощутил всю неимоверную тяжесть, нависшую над его головой и грозившую раздавить его в долю секунды. Значит, он сейчас стоит на самом дне, на скальном фундаменте: эта мысль вызвала у него острый приступ клаустрофобии. Издав слабый стон, он шатаясь побрел по туннелю, в конце которого виднелись огромные, запертые на засов ворота. Другого выхода отсюда не было. Но когда Билл пригляделся к мощной бронированной облицовке ворот, он почувствовал, что туда его тоже не тянет. Кто знает, какие невообразимые кошмары скрываются за этим порталом на самом дне Гелиора?

Билл стоял, тупо уставившись перед собой, не в силах пошевелиться; ворота заскрипели и приотворились. Он развернулся, готовый пуститься наутек, и тотчас заорал от ужаса, когда неведомое нечто вцепилось в него железной хваткой.

Глава 5

Билл не то чтобы не пытался вырваться из сдавивших его объятий — просто это было безнадежно. Он извивался в белых костлявых клешнях, стараясь оторвать их от себя, сучил в воздухе ногами и беспомощно блеял, словно ягненок в когтях орла. Все было тщетно: его втащили через гигантские ворота, которые тут же автоматически захлопнулись.

— Приветствую вас… — раздался у него за спиной чей-то замогильный голос.

Объятия разжались, Билл пошатнулся, обернулся и увидел громадного белого робота. Рядом с ним, гордо подняв большую лысую голову, стоял необыкновенно серьезный человечек в белом мундире.

— Можете не называть свое имя, — сказал человечек, — если не хотите. Меня зовут инспектор Джейс. Вы просите убежища?

— А вы что — предлагаете его? — В голосе Билла звучало сомнение.

— Вопрос интересный! Весьма интересный! — Джейс с тихим шелестом потер сухие морщинистые руки. — Однако оставим на потом теологические споры, как бы соблазнительны они ни были. Позволю себе заметить, что ваше заявление о предоставлении убежища было бы наилучшим выходом для всех. Перед вами убежище, готовы ли вы воспользоваться им?

Теперь, когда Билл несколько оправился от первого потрясения, к нему постепенно стала возвращаться осторожность: он вспомнил, сколько неприятностей уже свалилось на него из-за неумения держать рот на замке.

— Послушайте, ведь я даже не знаю, кто вы такой, где я нахожусь и что вы имеете в виду, говоря об убежище.

— Вы совершенно правы, это моя ошибка: принял вас за одного из беспланников, хотя ваши лохмотья явно были когда-то солдатским мундиром, а этот обломок потускневшего металла — высоким воинским орденом. Приветствую вас на Гелиоре — имперской планете; кстати, как там дела на полях сражений?

— Прекрасно, замечательно! Но в чем, собственно, дело?

— Я инспектор Джейс из городской санитарной службы. Искренне надеюсь, что мне простится моя вольность, если я позволю себе заметить, что вы, похоже, находитесь в затруднительном положении — у вас нет ни мундира, ни поэтажного плана, ни, как я полагаю, удостоверения личности. — Инспектор внимательно следил за Биллом птичьим глазом. — Но не все потеряно. Попросите убежища, и мы дадим вам хорошую работу, новую форму и даже новые документы.

— И за это мне придется стать мусорщиком? — усмехнулся Билл.

— Мы предпочитаем термин «эм-мэн», — скромно поправил его инспектор.

— Я подумаю об этом, — холодно отозвался Билл.

— А я помогу вам принять решение, — проговорил инспектор и нажал кнопку в стене. Ворота, ведущие во тьму, с лязгом отворились, и робот, вцепившись в Билла, принялся выталкивать его наружу.

— Убежища! Прошу убежища! — взвизгнул Билл и недовольно пробурчал, когда робот отпустил его, а ворота закрылись: — Я только что собирался сказать это добровольно, так что нечего было давить на меня.

— Тысяча извинений! Мне ведь так хочется, чтобы вы чувствовали себя у нас счастливым! Еще раз приветствую вас от имени санитарной службы! Рискуя вызвать ваше неудовольствие, все же осмелюсь спросить, не нужно ли вам новое удостоверение личности? Многие из наших служащих предпочитают начинать здесь жизнь заново, и, надо сказать, мы располагаем для этого обширнейшей коллекцией документов, способной удовлетворить любой вкус. Это естественно, ведь к нам попадает все что угодно — начиная от трупов и кончая содержимым корзин для бумаг, — так что не удивляйтесь тому количеству удостоверений, которое мы храним. Будьте любезны, в этот лифт, прошу вас…

Санитарная служба действительно обладала огромными запасами документов, аккуратно сложенных в ящики, выстроенные длинными рядами в алфавитном порядке. Билл почти сразу же отыскал удостоверение какого-то Вильгельма Штуццикаденти, вполне подходившее ему по внешним данным, и показал его инспектору.

— Отлично! Рад видеть тебя в наших рядах, Вилли…

— Зовите меня лучше Биллом.

— …приветствую тебя на новой службе, Билл, на службе, где всегда не хватает людей и где ты можешь выбрать себе поле деятельности, которое будет полностью соответствовать твоим талантам и интересам. Когда ты думаешь о санитарной службе, что прежде всего приходит тебе на ум?

— Отбросы!

Инспектор вздохнул.

— Обычная реакция, хотя от тебя я мог бы ожидать и большего. Отбросы — это только один из элементов, которыми приходится заниматься нашему отделу сбора, в дополнение к мусору, бытовым стокам и макулатуре. А есть и другие отделы: поддержания чистоты общественных помещений, ремонта водопровода и канализации, научных исследований, переработки фекалий…

— Ой, по-моему, это самое интересное! Ведь до того, как меня насильно забрили в армию, я учился на заочных курсах техников по производству удобрений.

— Да это же просто замечательно! Ты должен рассказать мне обо всем в деталях, но сначала давай сядем и устроимся поудобнее. — Инспектор подтолкнул Билла к глубокому мягкому креслу, а затем, повернувшись к торговому автомату, достал из него два пластиковых цилиндрических пакета. — Попробуй-ка этот охлажденный алко-хук…

— Да о чем рассказывать-то! Курсы я не кончил, и, видимо, так и не сбудется мечта всей моей жизни — заниматься удобрениями. Разве что в вашем отделе переработки фекалий…

— Очень сожалею, весьма прискорбно, это дело, безусловно, тебе подошло бы, но, видишь ли, если и есть хоть один процесс, который не причиняет нам никаких хлопот, так это переработка фекалий, ибо она полностью автоматизирована. Фекалии — наша гордость, так как на Гелиоре с населением свыше ста пятидесяти миллиардов человек…

— Ого!

— Ты прав, и я понимаю причину твоего восторга… Это действительно уйма фекалий, и я надеюсь, что когда-нибудь буду иметь удовольствие показать тебе наш завод. Однако там, где есть фекалии, должна быть и пища, а поскольку Гелиор импортирует все свое продовольствие, то нам приходится поддерживать замкнутый безотходный производственный цикл, который представляет собой воплощенную мечту любого инженера-ассенизатора. Звездолеты с аграрных планет доставляют сюда продовольствие, поступающее в распоряжение населения, а затем в действие вступает то, что можно назвать главным конвейером: мы получаем жижу, перерабатываем ее с помощью фильтров, химикатов, анаэробных бактерий и тому подобного… Но я, кажется, утомил тебя?

— Нет, нет, пожалуйста, продолжайте, — взмолился Билл, улыбаясь и смахивая непрошеную слезу костяшками пальцев. — Просто я сейчас счастлив, мне ведь так давно не приходилось участвовать в интеллигентном разговоре…

— Могу себе представить — военная служба отупляет… — Инспектор панибратски похлопал Билла по плечу. — Забудь о прошлом, теперь ты среди друзей. Так о чем бишь я? Ах да, бактерии, затем сушка, прессование… Мы выпускаем лучшие во всей цивилизованной Галактике брикеты концентрированных фекалий, и я готов поспорить с любым, кто…

— Я совершенно уверен в этом! — горячо поддержал его Билл.

— Автоматические транспортеры и лифты доставляют эти брикеты в космопорты, где их загружают в звездолеты, как только трюмы освобождаются от продовольствия. Полная загрузка за полную загрузку — вот наш девиз. И я слыхал, что на некоторых планетах с бедными почвами жители кричат от радости, когда звездолеты идут на посадку. Да, жаловаться на качество переработки фекалий не приходится, но зато в других отделах проблем полным-полно. — Инспектор осушил свой пакет и нахмурился; все его оживление исчезло так же быстро, как выпивка. — Ни в коем случае! — рявкнул он, когда Билл, прикончив свой напиток, стал заталкивать пластиковый пакет в стенное отверстие мусоропровода. — Я не хотел тебя обидеть, — тут же извинился инспектор, — но это одна из наших основных проблем. Я говорю, разумеется, о мусоре. Задумывался ли ты когда-нибудь о том, сколько газет выкидывают ежедневно сто пятьдесят миллиардов человек? Сколько пластмассовых стаканчиков? Пластиковых подносов? Наш исследовательский отдел трудится над этим денно и нощно, но мы все равно не поспеваем. Просто кошмар какой-то! Пакет алко-хука — одно из наших изобретений, но это ведь только капля в море.

Когда последняя влага испарилась из пакета, он вдруг противно задергался, и Билл в ужасе уронил его на пол, где тот продолжал шевелиться и изменять форму, съеживаясь и усыхая прямо на глазах.

— За это нам следует благодарить математиков, — продолжал инспектор. — Для тополога что музыкальная пластинка, что пакет с выпивкой, что чайная чашка — все едино: твердое тело с дыркой в середине, а потому одно может быть без труда трансформировано в другое. Мы изготовили эти пакеты из пластика, сохраняющего память о первоначальной форме, к которой он и возвращается после высыхания. Взгляни-ка на него!

Пакет перестал дергаться и спокойно лежал на полу — плоский, покрытый мелкими и частыми бороздками диск с дырочкой в центре. Инспектор Джейс поднял его, оторвал этикетку «Алко-хук», и Билл увидел под ней другую — «Любовь на орбите, бинг-банг-бонг! В исполнении знаменитой Прямокрылочки».

— Изобретательно, не правда ли? Пакет превращается в пластинку с записью одного из самых пошлых шлягеров, к которому ни один настоящий любитель алко-хука не останется равнодушным. Диск забирают с собой, его берегут, а не выбрасывают в мусоропровод, тем самым избавляя нас от лишних хлопот. — Джейс взял обе руки Билла в свои и пристально посмотрел на него увлажнившимися глазами. — Обещай, что ты займешься этими исследованиями, Билл. Нам так недостает умелых и знающих людей, людей, способных проникнуть в самую суть наших проблем! Хоть ты и не закончил своего курса по удобрениям, ты будешь для нас настоящим подспорьем — нам необходимы свежие мозги, свежие идеи. Новая метла хорошо метет, не правда ли, Билл?

— Ладно! — решительно сказал Билл. — Исследования в области мусора — крепкий орешек, настоящая мужская работа.

— Билл, она твоя! И вдобавок — кабинет, паек, форменная одежда и весьма приличная зарплата, а уж мусора и макулатуры столько, сколько душа пожелает. Ты не пожалеешь об этом…

Пронзительный вой сирены прервал инспектора на полуслове. В комнату вбежал какой-то возбужденный потный человек.

— Инспектор, все пошло к чертям! Операция «Летающая тарелка» провалилась! Только что к нам ворвалась банда астрономов… Сейчас они лупят наших ученых! Катаются по полу, точно дикие звери!

Не успел посыльный договорить, как инспектор выскочил за дверь. Билл помчался следом и с разгона прыгнул в мусорную шахту. Транспортер двигался недостаточно быстро для инспектора, который скакал, как заяц, с одной секции на другую; Билл неотступно следовал за ним по пятам. Наконец они оказались в лаборатории, загроможденной сложным электронным оборудованием, среди которого катался запутанный клубок драчунов, яростно лупивших и пинавших друг друга.

— Прекратить! Немедленно прекратить! — кричал инспектор, но его никто не слушал.

— Давайте-ка я попробую, — сказал Билл. — Не зря же нас гоняли в учебке! Которые тут наши эм-мэны?

— В коричневой форме…

— Все ясно!

Билл, мурлыкая какой-то мотивчик, ввинтился в ревущую толпу и пинками, ударами по почкам, а то и приемом каратэ, от которого у противника перехватывало дыхание, довольно быстро восстановил порядок.

Никто из сражавшихся интеллектуалов не мог похвастаться физической подготовкой, и Билл прошел сквозь них, как слабительное сквозь желудок, после чего стал вылавливать из общей кучи тела своих новых соратников.

— В чем дело, Басуреро? — спросил инспектор Джейс.

— Они, сэр, они вломились сюда с воплями, требуя немедленно прекратить операцию «Летающая тарелка», и это как раз тогда, когда нам наконец удалось ускорить процесс ликвидации чуть не в два раза…

— Что это за операция «Летающая тарелка»? — озадаченно спросил Билл, совершенно не понимая, о чем идет речь.

Никто из астрономов еще не очухался, лишь один слабо постанывал, приходя в себя, так что инспектор счел возможным ответить Биллу и указал на гигантский аппарат в углу комнаты.

— Это могло стать решением проблемы, — начал он, — связанной с подносами, тарелками, судками для обедов и прочей нечистью. Страшно сказать, сколько кубических футов этой дряни у нас накопилось! Вернее, кубических миль! И вот Басуреро, случайно просматривая технический журнал, наткнулся на статью о передатчиках материи, и мы, изыскав необходимые средства, немедленно приобрели самую большую из существующих моделей. К ней мы присобачили транспортер и погрузчик… — Инспектор открыл панель в боку аппарата, и Билл увидел мощный поток пластмассового утиля, кромсаемого огромными ножницами — …и теперь эту треклятую посуду мы запихиваем в передатчик материи — и больше никаких забот!

Билл все еще не понимал:

— Но… куда же все это идет? Куда выходит эта система?

— Хороший вопрос. В нем вся суть проблемы. Сначала мы просто выбрасывали мусор в космос, но астрономическая служба заявила, что множество предметов возвращается обратно в виде метеоритов и затрудняет наблюдение за звездами. Тогда мы повысили мощность и начали выбрасывать мусор за пределы орбиты, но тут запротестовало управление астронавигации, утверждая, что мы создаем в космосе аварийные ситуации, и нам пришлось опять ломать головы. В конце концов Басуреро удалось узнать у астрономов координаты ближайшей звезды, и с тех пор мусор сбрасывается прямо туда: никаких проблем и все довольны!

— Кретин! — еле шевеля распухшими губами, сказал один из астрономов, с трудом поднимаясь на ноги. — Ваш проклятый летающий мусор превратил эту звезду в Новую! Мы никак не могли понять, чем вызвана вспышка, пока не обнаружили в архивах ваш запрос о координатах звезды и не проследили всю идиотскую операцию до ее истоков.

— Попридержи язык, козел вонючий, не то я снова уложу тебя баиньки! — рявкнул Билл.

Астроном отпрянул, побледнел и продолжал уже гораздо более вежливо:

— Послушайте, вы же должны понять, что произошло. Нельзя безнаказанно пичкать солнце потоками атомов водорода и углерода. В результате оно превратилось в Новую и, как я слышал, с ближайших планет даже не успели эвакуировать персонал расположенных там баз.

— Борьба с мусором тоже требует жертв. Пусть утешаются, что погибли за человечество.

— Ну, вам-то легко рассуждать! Впрочем, что сделано, то сделано… Однако вам придется прекратить операцию «Летающая тарелка». И немедленно!

— Это еще почему? — вскинулся инспектор Джейс. — Я признаю, что история с Новой была несколько неожиданной, но тут уж ничего не поделаешь. Как вы слышали, Басуреро утверждает, что ему удалось удвоить скорость выброса, так что теперь мы быстро ликвидируем все свои запасы…

— А как вы думаете, с чего это вдруг скорость увеличилась вдвое? — прорычал астроном. — Вы довели эту звезду до такого состояния, что она теперь пожирает все подряд и в любую минуту может превратиться в Сверхновую. При этом она не только уничтожит все тамошние планеты, но захватит и Гелиор, и его солнце. Немедленно остановите свою дьявольскую машину!

Инспектор вздохнул, а затем устало, но решительно повел рукой:

— Выключи ее, Басуреро… Я так и знал, что это не сможет продолжаться долго.

— Но, сэр! — вскричал инженер, в отчаянии заламывая руки. — Мы снова окажемся у разбитого корыта. Мусор начнет накапливаться…

— Делай, как приказано!

Покорно вздохнув, Басуреро потащился к пульту управления и выключил рубильник. Транспортер лязгнул в последний раз и замер, жужжащие генераторы простонали и умолкли. Работники санитарной службы подавленно застыли, понурив головы, астрономы, постепенно приходя в сознание и помогая друг другу, выбирались из лаборатории. Последний из них, стоя в дверях, обернулся, оскалился и злобно выплюнул:

— Мусорные крысы!

С силой брошенная в него отвертка звякнула о захлопнувшуюся дверь, довершив поражение санитарной службы.

— Что ж, не все битвы выигрываются, — энергично заговорил инспектор Джейс, хотя словам его явно недоставало убедительности. — Во всяком случае, я привел тебе свежее подкрепление, Басуреро. Это Билл. Парнишка полон блестящих идей, подключи его к работе своей группы.

— Очень приятно! — Высокий толстый здоровяк с оливковой кожей и черными как смоль волосами, спускавшимися до самых плеч, стиснул огромной лапищей обе Билловы ладони. — Пойдем, все равно пора прерваться на кормежку, так что я сейчас обрисую тебе ситуацию, а ты расскажешь мне о себе.

Пока они пробирались через анфилады бесконечных помещений санитарной службы, Билл поделился с новым начальством некоторыми фактами своей биографии. Басуреро так увлекся, что свернул не в ту сторону и машинально открыл дверь. Хлынувший оттуда поток пластиковых стаканов и подносов затопил их до колен, прежде чем дверь удалось захлопнуть.

— Видал! — воскликнул Басуреро, еле сдерживая гнев. — Мы скоро захлебнемся в этом болоте! Помещения уже переполнены, а мусор все прибывает и прибывает. Клянусь Кришной, не представляю, что будет дальше — места для хранения больше нет.

Он вынул из кармана серебряный свисток и с яростью дунул. Звука не было. Билл попятился, с опаской глядя на Басуреро, который, в свою очередь, хмуро уставился на Билла.

— Нечего пялиться на меня с таким испугом! Я еще с катушек не съехал. Это ультразвуковой свисток для вызова роботов, частота его звука слишком высока для человеческого уха, но роботы слышат его отлично… Во, гляди!

Тихо шурша резиновыми колесами, вкатился рабочий робот — раб-бот — и стал ловкими движениями рук-граблей загружать пластмассовый мусор в свой контейнер.

— Шикарная штука — этот свисток! — позавидовал Билл. — Можно вызвать робота в любую минуту. Как ты думаешь, теперь, когда я стал эм-мэном, мне тоже дадут такой?

— Видишь ли, эту вещь выдают по особому разрешению, — ответил, открывая дверь в столовую, Басуреро. — Раздобыть ее чрезвычайно трудно…

— Не понимаю. Ты мне прямо скажи — получу я свисток или нет?

Басуреро, проигнорировав вопрос, углубился в меню и набрал номер на кухонном диске. Из щели выскочил поднос с быстрозамороженным завтраком; Басуреро сунул его в радарный разогреватель.

— Так как же? — настаивал Билл.

— Ну раз уж ты такой настырный, — ответил Басуреро, испытывая некоторую неловкость, — я тебе скажу: мы берем их из коробок с кукурузными хлопьями. На самом деле это собачьи свистки для детишек. Я тебе покажу целый ящик этого барахла, сам выберешь, какой больше понравится.

— Заметано! Понимаешь, мне тоже хочется вызывать роботов…

Разогрев еду, они уселись за стол. Басуреро, насупившись, уставился на пластмассовый поднос, а под конец со злостью ткнул его вилкой.

— Вот, — буркнул он, — таким образом мы сами способствуем своей погибели. Скоро увидишь, какие горы вырастут из этого дерьма, особенно теперь, когда вырубили передатчик материи.

— А в океане мусор топить не пробовали?

— Проект «Большой всплеск» действует, но я мало что могу рассказать о нем — он полностью засекречен. Океаны на этой чертовой планете, как и все прочее, покрыты оболочкой и находятся в препоганом состоянии. Мы сбрасывали в них мусор до тех пор, пока уровень воды не поднялся настолько, что во время приливов стало заливать смотровые люки в оболочке. Мы и теперь сбрасываем в океан отходы, но уже в меньших количествах.

— Как же это возможно? — изумился Билл.

Басуреро подозрительно огляделся по сторонам, наклонился к Биллу через стол, приложил указательный палец к губам, подмигнул, ухмыльнулся и хрипло прошептал:

— Ш-ш-ш-ш!

— Секрет? — шепотом спросил Билл.

— Угадал! Метеорологическая служба мокрого места от нас не оставит, если пронюхает. А делаем мы вот что: выкачиваем из океана воду, опресняем ее и складируем, а соль выбрасываем обратно. Некоторые трубопроводы, по которым в океан поступают стоки, мы тайком переоборудовали на работу в обратном режиме. Как только поступают сведения, что наверху идет дождь, мы тотчас начинаем качать туда опресненную воду, и она выпадает вместе с дождем. Метеорологическая служба с ума сходит: с тех пор как начал действовать проект «Большой всплеск», среднегодовые осадки в умеренном поясе увеличились на три дюйма, а снега на полюсах скопилось столько, что верхние уровни местами прогибаются под его тяжестью. Но… мусор прежде всего! И мы сбрасываем его в океаны. Только смотри, никому ни слова — это секрет!

— Буду нем как рыба. Но идея, идея-то какова!

Гордо улыбнувшись, Басуреро очистил свой поднос от остатков еды и сунул его в щель мусоропровода, откуда мгновенно прямо на стол вывалилось как минимум полтора десятка таких же подносов.

— Видал! — заскрежетал зубами Басуреро. — Тут нам и конец! Мы ведь на самом нижнем уровне, и все, что выбрасывают наверху, валится к нам, так что скоро нас погребут под этой дрянью — хранить ее негде, а избавиться от нее невозможно. Мне надо бежать… Придется немедленно приводить в действие аварийный план «Большая блоха»!

Он вскочил и кинулся к двери. Билл последовал за ним.

— «Большая блоха» — она тоже засекречена?

— Как только мы провернем эту операцию, она уже не будет секретом. Мы подкупили инспектора службы здравоохранения, чтобы он сфабриковал доказательства заражения паразитами спального блока, одного из самых больших — миля в ширину, миля в длину и миля в высоту. Только представь себе — свалка для мусора объемом 147 725 952 000 кубических футов! Жильцов эвакуируют для окуривания помещения, но вернуться им будет уже некуда — мы быстренько заполним все это пространство пластиковыми подносами!

— А если жильцы пожалуются?

— Будут жаловаться, конечно, но что толку? Свалим все на ошибку чиновников и посоветуем подать жалобу по административным каналам, а административные каналы на этой планете — штука особенная! На разбор каждой бумаги уходит от десяти до двадцати лет… А вот и твой кабинет! — Он указал на открытую дверь. — Устраивайся поудобнее, посмотри архивы и протоколы, а к следующей смене постарайся родить какую-нибудь свежую идею.

Басуреро попрощался и убежал.

Кабинет был маленький, но Биллу он страшно понравился. Билл прикрыл дверь и стал восторженно разглядывать стеллажи, стол, вращающееся кресло, настольную лампу — все это было сделано из выброшенных бутылок, банок, коробок, ящиков, солонок, подставок и прочей ерунды. «Однако налюбоваться я еще успею, — подумал Билл, — а теперь пора за работу.»

Он выдвинул верхний ящик шкафа с папками и уставился на черный костюм, мучнисто-белое лицо и всклокоченную бороду покойника. Потом быстро задвинул ящик и отскочил от шкафа.

— Ну-ну, — сказал он себе, стараясь унять дрожь в голосе. — Ты повидал немало трупов, солдат, стоит ли пугаться еще одного?

Он снова подошел к шкафу и выдвинул ящик. Труп открыл припухшие глазки-бусинки и устремил на Билла пронзительный взгляд.

Глава 6

— Что вы делаете в моем шкафу? — спросил Билл, когда неизвестный — низкорослый мужичонка в безнадежно измятом старомодном костюме — выкарабкался из ящика и начал разминать затекшие члены.

— Надо было повидаться с тобой наедине. А такой способ — самый надежный, это мне по опыту известно. Ты ведь из недовольных, верно?

— Кто вы?

— Люди называют меня Икс.

— Икс?

— А ты здорово сечешь, видно, не дурак. — По лицу Икса скользнула улыбка, на мгновение обнажив коричневые пеньки зубов. — Ты как раз такой человек, в каких нуждается наша партия: ты человек многообещающий.

— Какая еще партия?

— Не задавай слишком много вопросов, если не хочешь неприятностей. Дисциплина — штука серьезная. Просто уколи палец и подпиши кровавую клятву.

— Это еще зачем? — Билл внимательно следил за Иксом, готовый к любым неожиданностям.

— Ты ведь ненавидишь императора, который насильно завербовал тебя в свою фашистскую армию, ты же свободолюбивый, богобоязненный человек, готовый пожертвовать жизнью ради ближнего своего. Ты готов принять участие в восстании, в славной революции, которая освободит…

— Убирайся вон!

Билл схватил человечка за шиворот и потащил к двери. Икс вывернулся и забежал за письменный стол.

— Ты пока еще просто прислужник преступной клики, но ты освободишься от оков. Прочти эту книгу. — Что-то шурша упало на пол. — И подумай. Я еще вернусь.

Билл бросился к нему, но тут в стене отскочила панель, Икс юркнул в отверстие и исчез. Панель, щелкнув, встала на место; тщательно осмотрев стену, Билл не нашел ни щели, ни шва на совершенно монолитной с виду поверхности. Дрожащими пальцами он поднял брошюру и прочел название: «Кровь. Руководство по вооруженному восстанию для новичков». Билл побледнел и отшвырнул книжонку. Потом он попытался сжечь ее, но страницы были сделаны из огнеупорного материала. Разорвать брошюру тоже не удалось. Ножницы затупились, так и не разрезав ни единой страницы. В отчаянии Билл засунул ее за шкаф и решил выкинуть все это из головы.

…

После беспощадного садистского рабства воинской службы обыкновенная ежедневная работа по уничтожению обыкновенного ежедневного мусора доставляла Биллу огромное наслаждение. Он работал с увлечением, до такой степени погрузившись в дела, что даже не услышал, как отворилась дверь, и буквально подскочил при звуке мужского голоса.

— Это санитарная служба? — спросил румяный незнакомец, рассматривая Билла поверх груды пластмассовых подносов, которую держал на вытянутых руках. Не оглядываясь, человек захлопнул дверь, и под стопкой подносов у него появилась еще одна рука с пистолетом. — Шевельнешься — тебе конец! — предупредил он.

Считать Билл умел не хуже других: две руки да еще одна в сумме составляли три, а потому он не стал шевелиться понапрасну, но выбрал единственно верное движение — пнул ногой в нижний поднос, так что вся горка въехала налетчику прямо в подбородок. Налетчик рухнул навзничь, подносы взлетели в воздух, и не успел последний из них приземлиться, как Билл уже сидел на спине бандита, выкручивая ему шею болевым венерианским приемом, с помощью которого можно было переломить хребет, точно высохший прошлогодний прутик.

— Дюдя… — стонал бандит. — Дядя… юдя… дю…

— А я-то считал, что вы, чинджеры, знаете чуть ли не все языки, — ворчал Билл, еще круче сдавливая противника.

— Мы… друг… — икал налетчик.

— Ты чинджер, у тебя три руки…

Человек затрепыхался еще сильнее, и одна рука отлетела в сторону. Билл поднял ее, чтобы получше рассмотреть, на всякий случай отшвырнув пистолет подальше.

— Да она искусственная!

— А ты как думал? — прохрипел бандит, ощупывая шею оставшимися руками. — Это часть маскировки. Придумано весьма хитроумно. Могу нести что-нибудь двумя руками, а одна свободна. А почему ты не хочешь участвовать в революции?

Билла прошиб пот, и он бросил быстрый взгляд на шкаф, за которым валялась проклятая брошюрка.

— О чем ты говоришь? Я верноподданный императора…

— Да? Почему же ты тогда не доложил в ГБР, что человек, назвавшийся Иксом, пытался тебя завербовать?

— А ты откуда знаешь?

— Мы все знаем. Вот мое удостоверение. Я агент Пинкертон из Галактического бюро расследований. — Он показал инкрустированное драгоценными камнями удостоверение с цветной фотографией и гербовой печатью.

— Мне не хотелось никаких осложнений, — заюлил Билл, — вот и все. Я никого не трогаю и хочу, чтобы меня никто не трогал.

— Прекрасные намерения… для анархиста! Ведь ты же анархист, парень? — Острый взор Пинкертона пронзил Билла насквозь.

— Нет! Нет! Я такого слова и выговорить-то не сумею!

— Надеюсь, что так. Ты неплохой парень, и я постараюсь, чтобы у тебя все было в порядке. Я даю тебе еще один шанс. Когда снова встретишься с Иксом, скажи ему, что передумал и хочешь вступить в партию. Вступишь и будешь работать на нас. Каждый раз, как побываешь на собрании, будешь звонить мне по телефону, номер которого записан на этом батончике. — Пинкертон швырнул на стол шоколадку в бумажной обертке. — Запомнить и съесть. Понятно?

— Нет, этим я заниматься не буду.

— Будешь! Или мы через час расстреляем тебя за пособничество врагу. Станешь нам помогать — будешь получать по сто монет в месяц.

— Плата вперед?

— Вперед! — Пачка банкнот плюхнулась на стол. — Это тебе за будущий месяц. Смотри, их надо отработать. — Пинкертон подобрал с пола подносы и вышел.

Чем больше Билл размышлял о том, что с ним случилось, тем сильнее потел, осознавая, в какую скверную переделку попал. Меньше всего ему хотелось связываться с революционерами, особенно сейчас, когда он обрел покой, отличную работу и неограниченное количество мусора, однако он понимал, что в покое его все равно не оставят. Если он не вступит в партию, ГБР доставит ему кучу неприятностей, а еще, не дай Бог, всплывет его настоящее имя — тогда ему крышка, это уж как пить дать. Был, конечно, шанс, что Икс забудет о нем и не придет, а ведь пока ему не предложат, он не сможет вступить в партию. Билл ухватился за эту тоненькую соломинку и принялся за работу, надеясь утопить в ней все свои беды.

…

Как только он углубился в папку с надписью «Отбросы», его сразу посетило вдохновение. Тщательная проверка подтвердила, что такая идея еще никому не приходила в голову. Биллу потребовалось около часа, чтобы собрать все нужные материалы, и еще почти три часа, чтобы, обращаясь чуть ли не к каждому встречному с расспросами и пройдя немыслимое число миль, отыскать дорогу в кабинет Басуреро.

— Ну а теперь валяй — ищи дорогу обратно в свою дыру, — проворчал Басуреро. — Не видишь, что ли — я занят. — Дрожащей рукой он налил в стакан очередную порцию «Настоящей выдержанной отравы» и залпом осушил его.

— Можешь позабыть о своих неприятностях…

— А что, по-твоему, я делаю, как не пытаюсь забыть о них! А ну, выметайся!

— Хорошо, только сначала я покажу тебе кое-что. Это новый способ избавления от пластиковых подносов.

Басуреро вскочил на ноги, не обращая внимания на упавшую на пол бутылку, содержимое которой тут же начало выедать дыру в тефлоновом покрытии.

— Ты это серьезно? Ты уверен? У тебя действительно есть новое решение?

— Уверен!

— Ужасно не хочется это делать, но придется… — Басуреро весь передернулся, снял с полки банку с этикеткой «Протрезвитель — мгновенное средство против опьянения. Не принимать без предписания врача и предварительного страхования жизни». Он достал пятнистую, размером с орех, пилюлю, внимательно осмотрел ее со всех сторон, снова содрогнулся и наконец проглотил ее с видимым усилием. Все тело его завибрировало, он крепко зажмурился, в животе у него громко заклокотало, а из ушей пошел легкий дымок. Открыв наконец красные, как у кролика, глаза, он посмотрел на Билла совершенно трезвым взглядом и прохрипел: — Так в чем дело?

— Знаешь, что это такое? — спросил Билл, швырнув на стол внушительный том.

— Совершенно секретный телефонный справочник города Сторхестелорби на Проционе-3, насколько я могу судить по обложке.

— Знаешь, сколько у нас таких старых телефонных книг?

— Страшно сказать. Нам присылают все новые и новые, прежде чем мы успеваем отделаться от старых. Ну и что?

— Сейчас увидишь. Есть у тебя пластиковые подносы?

— Издеваешься? — Басуреро открыл дверцу шкафа, и сотни подносов с глухим шумом посыпались на пол.

— Чудненько! Теперь мы добавим кое-что — немного картона, бечевку, оберточную бумагу — кстати, все это извлечено из мусорной свалки — и порядок! Теперь, если ты вызовешь робота-на-все-руки, я продемонстрирую тебе второй этап моего проекта.

— Р-Н-В-Р — это один короткий и два длинных. — Басуреро сильно дунул в беззвучный свисток, но тут же застонал, сжал голову обеими руками и просидел так до тех пор, пока голова не перестала вибрировать. Дверь распахнулась, и на пороге возник робот, руки и щупальца которого тряслись в предвкушении работы. Билл показал ему на стол.

— За работу, робот. Возьми пятьдесят подносов, упакуй их в картон и бумагу и перевяжи накрепко бечевкой.

Жужжа от электронного экстаза, робот стремительно кинулся к столу, и секунду спустя на полу уже лежал отлично упакованный сверток. Билл наугад открыл справочник и ткнул пальцем в первую попавшуюся фамилию.

— Теперь напиши этот адрес и эту фамилию, сделай пометку, что это благотворительный дар, не облагаемый налогом, и отправь почтой.

Из пальца робота вылезло перо, которым он тут же написал на пакете адрес и имя получателя, после чего взвесил пакет на вытянутой руке, проштемпелевал личной печатью Басуреро и аккуратно опустил в щель пневматической почты. Раздался чмокающий звук всасывания: вакуумная труба подхватила пакет и повлекла его к верхним этажам. Басуреро застыл с разинутым ртом, глядя, с какой скоростью исчезают один за другим пятьдесят подносов, что дало Биллу возможность дополнить свой проект последним штрихом:

— Итак, упаковка бесплатна, адреса бесплатны, равно как и упаковочные материалы. Добавь к этому, что почтовые услуги, поскольку мы государственное учреждение, тоже бесплатны.

— Ты прав — это сработает! План великолепный, и я начну проводить его в жизнь немедленно, в самых широких масштабах. Мы завалим этими сволочными подносами всю обитаемую Галактику! Не знаю, как и благодарить тебя, Билл…

— Как насчет денежной премии?

— Хорошая идея. Сейчас же прикажу выписать ведомость.

…

Билл прогулочным шагом направлялся к себе в кабинет; рука его ныла от бесконечных поздравительных рукопожатий, а в ушах звенело от похвал. Мир был прекрасен — в нем стоило жить! Он захлопнул за собой дверь, сел за письменный стол и только тогда заметил висящее за дверью измятое черное пальто. Он понял, чье это пальто. А потом увидел пару глаз, блестевших над темным воротником, и сердце у него упало: Икс все-таки вернулся.

Глава 7

— Ну как, изменил ты свое мнение насчет вступления в партию? — спросил Икс, снявшись с гвоздя и легко спрыгивая на пол.

— Пришлось поломать голову над этим вопросом, — ответил Билл, сгорая со стыда за собственное вранье.

— Думать — значит действовать. Мы должны сделать так, чтобы даже запаха этих фашистских кровопийц не осталось в наших домах.

— Уговорил. Вступаю.

— Логика всегда побеждает. Подпиши этот бланк, сюда капни немного крови, подними руку и держи ее так, пока я буду произносить тайную клятву.

Билл поднял руку, и Икс беззвучно зашевелил губами.

— Я ни слова не слышу, — удивился Билл.

— Я же сказал, что клятва тайная, от тебя требуется только сказать «да».

— Да.

— Приветствую тебя во имя славной революции. — Икс горячо расцеловал Билла в обе щеки. — А теперь пойдем на подпольное собрание, оно начнется с минуты на минуту.

Икс скользнул к дальней стене кабинета и пробежал пальцами по узору на панели, нажимая на потайные пружины: раздался щелчок, секретная дверца распахнулась. Билл с сомнением посмотрел на скользкую темную лестницу, уходящую в бездонную глубину.

— Куда ведет эта лестница?

— В подполье, куда же еще. Следуй за мной, да смотри не отставай. Эти туннели построены много тысячелетий тому назад, давно забыты жителями верхних этажей, и в них с незапамятных времен обитают всякие жуткие твари.

Икс взял в стенной нише факел, зажег его и устремился в затхлую зловонную тьму. Билл следовал за чадным пламенем, мерцавшим под ветхими сводами пещеры, переходил из одного туннеля в другой, то спотыкаясь о ржавые рельсы, то погружаясь по колено в черную воду. Вдруг где-то рядом скрежетнули гигантские когти и из кромешного мрака донесся скрипучий нечеловеческий голос:

— Крово…

— …пролитие, — отозвался Икс и прошептал Биллу: — Отличный страж — антропофаг с Дапдрофа, сожрет мгновенно, если не дашь правильного отзыва на сегодняшний пароль.

— А какой должен быть отзыв? — спросил Билл, приходя к выводу, что ГБР требует от него слишком многого за жалкую сотню монет в месяц.

— По четным дням — «кровопролитие», по нечетным «delenda est — Carthago»,[5] а по воскресеньям — «некрофилия».

— Не слишком же вы заботитесь о жизни членов своей организации…

— А иначе антропофаг оголодает, нам нужно поддерживать его в хорошей форме. Все, теперь — ни слова. Я потушу факел и возьму тебя за руку.

Огонь погас, стальные пальцы впились в бицепс Билла. Казалось, прошла целая вечность, пока наконец где-то вдали не забрезжил тусклый свет. Пол под ногами выровнялся, в неровном мерцающем свете Билл увидел впереди открытую дверь. Он повернулся к своему провожатому и взвизгнул:

— Кто ты такой?!

Бледное неуклюжее чудище, державшее Билла за руку, медленно повернуло к нему лицо, разглядывая его глазами, похожими на сваренные вкрутую яйца. Кожа страшилища была мертвенно белой и склизкой, голова безволосой, одежду заменяла тряпка, повязанная вокруг бедер, а на лбу горела алая литера А.

— Я андроид, — сказало чудище безжизненным голосом. — Это понял бы любой болван, увидев у меня на лбу букву А. Революционеры зовут меня Големом.

— Интересно, как зовут тебя революционерки?

Андроид не отреагировал на эту жалкую попытку сострить, а просто пихнул Билла в огромный зал, освещенный факелами. Билл испуганно огляделся и попятился, однако андроид уже заблокировал дверь.

— Садись! — приказал он, и Билл послушно уселся.

Он оказался в самой странной компании, какую только можно вообразить. Кроме мужчин весьма революционного вида — бородатых, в черных шляпах, вооруженных круглыми как мячики бомбами с длинными взрывателями, кроме женщин-революционерок, длинноволосых, дурно пахнущих, с длинными мундштуками в зубах, одетых в короткие юбки, черные чулки и бюстгальтеры с оборванными бретельками, здесь были и революционные роботы, и революционные андроиды, и такие странные создания, о которых лучше не упоминать. Икс сидел за простым кухонным столом и постукивал по нему рукояткой пистолета.

— К порядку! Я требую порядка! Слово имеет товарищ ХС-189-825-РУ из Подпольного Движения Сопротивления Роботов.

Скрипя суставами, к столу подошел огромный покореженный робот с выбитым глазом и ржавыми пятнами на туловище. Он оглядел собрание единственным глазом, изобразил на своем неподвижном лице подобие усмешки и глотнул машинного масла из банки, услужливо протянутой изящным роботом-парикмахером.

— Мы в ПДСР, — заскрежетал он, — знаем свои права. Мы трудимся не хуже других, по крайней мере лучше, чем мягкопузые андроиды, которые утверждают, что они ни в чем не уступают людям. Мы требуем равных прав… равных прав…

Клика андроидов замахала бледными руками — словно спагетти повылезали из кипящей кастрюли — и улюлюканьем и свистом согнала робота с трибуны. Икс снова застучал о стол рукоятью пистолета, требуя порядка, но тут у бокового входа поднялась какая-то возня и кто-то решительно пробился оттуда к председательскому столу. Вернее, не кто-то, а что-то — кубический ящик с гранями в квадратный ярд, укрепленный на колесах и весь утыканный цветными лампочками, циферблатами и кнопками. За ним тянулся толстый кабель.

— Ты кто такой? — спросил Икс, подозрительно направляя ствол пистолета на это сооружение.

— Я полномочный представитель компьютеров и электронных мозгов Гелиора, объединившихся для борьбы за равные права перед законом.

Произнося свою речь, машина одновременно печатала ее на карточках, по четыре слова на каждой, и извергала их из себя непрерывным потоком. Икс раздраженно смел карточки со стола.

— В очередь! — крикнул он.

— Это дискриминация! — взревела машина таким оглушительным басом, что пламя факелов заколебалось. Не переставая вопить, она устроила настоящий снегопад из карточек, на которых огненными буквами горело слово «ДИСКРИМИНАЦИЯ!!!», а потом принялась выпускать из себя длинную желтую ленту с той же надписью.

Престарелый робот ХС-189-725-РУ поднялся на ноги и, скрипя проржавелыми суставами, добрался до покрытого каучуком кабеля, который тянулся за представителем компьютеров. Чикнули гидравлические ногти-ножницы, и кабель отсоединился. Лампочки на ящике погасли, поток карточек иссяк. Отрезанный кабель задергался, испустил пучок искр, а потом медленно, как огромная змея, пополз к дверям и пропал из виду.

— Призываю собрание к порядку! — прохрипел Икс и снова трахнул пистолетом по столу.

Билл обхватил голову руками: его терзали сомнения, стоит ли все это жалких ста монет в месяц…

…

Впрочем, сто монет в месяц — денежки недурные. Билл откладывал их почти целиком. Вольготные месяцы катились один за другим, он регулярно ходил на собрания и строчил рапорты в ГБР, а каждое первое число месяца находил свои деньги запечатанными в яичную булочку, которую неизменно получал на завтрак. Промасленные банкноты Билл прятал в резинового игрушечного котенка, найденного в куче мусора, и теперь игрушка быстро толстела. Подготовка революции отнимала у Билла не много времени, так что он с увлечением отдавался работе в санитарном департаменте. Его назначили ответственным за операцию «Посылка с сюрпризом», ему подчинялась бригада из тысячи роботов, круглосуточно паковавших и рассылавших по всей Галактике пластиковые подносы. Билл считал свою работу важным гуманитарным делом и представлял себе, как радуются жители далекой Фароффии или еще более удаленной Дистанты, получая посылки, из которых вываливаются каскады замечательных литых подносов. Но увы, счастье оказалось призрачным, и однажды утром безмятежное Биллово блаженство было грубо нарушено подкравшимся роботом, который шепнул ему на ухо:

— Sic temper tyrannosaurus,[6] передай дальше, — и исчез.

Это был сигнал. Революция началась!

Глава 8

Билл запер дверь кабинета на ключ, в последний раз нажал на потайную пружину, и секретная дверца широко открылась. Вернее, не открылась, а с громким стуком упала на пол, поскольку за этот счастливый год, что Билл проработал мусорщиком, ею пользовались столь усердно, что в кабинете постоянно гулял сквозняк, даже когда панель была закрыта. Все было кончено. Кризис, которого он так страшился, наступил, предстояли большие перемены, и независимо от того, победит революция или нет, опыт подсказывал Биллу, что перемены эти будут к худшему.

Со свинцовой тяжестью в ногах, спотыкаясь, он побрел по пещерам, оскальзываясь на ржавых рельсах и переходя вброд водные потоки, а потом машинально отозвался на пароль, который неразборчиво прохрипел невидимый антропофаг, чья пасть была набита едой. Видимо, кто-то был так взволнован, что дал неверный отзыв. Билл вздрогнул: это было дурное предзнаменование.

Как обычно, Билл уселся возле роботов — крепких надежных ребят с запрограммированным инстинктом почтительности, не мешавшим, однако, их революционному пылу. Когда Икс заколотил по столу, требуя внимания, Билл стал мысленно готовить себя к грядущим испытаниям. Уже несколько месяцев назад заделавшийся эм-мэном Пинкертон настойчиво требовал от него серьезной информации, а не просто сведений о времени проведения собраний и численности присутствующих.

— Факты! Факты! Факты! — твердил Пинкертон. — Отрабатывай свои денежки!

— У меня вопрос, — сказал Билл громким дрожащим голосом, взорвав неожиданно наступившую тишину.

— Время вопросов прошло, — сурово ответил Икс. — Настало время действий.

— Да я не против действий, — настаивал Билл, всем существом ощущая направленные на него человеческие, электронные и оптические взоры. — Я только хочу знать, за кого мы будем бороться. Ты никогда не говорил нам, кто получит трон, с которого мы сгоним императора.

— Нашего вождя зовут Икс — это все, что тебе следует знать.

— Но ведь и тебя зовут Икс!

— Наконец-то ты начинаешь постигать азы революционного учения. Всех руководителей первичных ячеек зовут Иксами, чтобы заморочить головы нашим врагам.

— Насчет врагов не знаю, но у меня в голове все перепуталось, это точно.

— Ты рассуждаешь как контрреволюционер! — завизжал Икс и поднял пистолет. Ряды стульев за Билловой спиной мгновенно опустели.

— Нет! Нет! Я такой же честный революционер, как и все остальные! Да здравствует революция! — Билл отдал партийный салют, подняв над головой сжатые вместе ладони, и быстренько сел на место. Все присутствующие тоже отсалютовали, и Икс, смягчившись, направил ствол пистолета на большую карту, висевшую на стене.

— Вот цель нашей ячейки: захват имперской электростанции на площади Шовинизма. Разбитые на взводы, мы соберемся возле нее, а затем ровно в 0016 часов пойдем в атаку. Сопротивления не будет, станция никем не охраняется. Оружие и факелы получите у входа, равно как и печатные схемы пути к месту сбора для беспланников. Вопросы есть? — Икс взвел курок и прицелился в съежившегося Билла. Вопросов не было. — Отлично. А теперь встанем и споем Гимн Славной Революции.

Смешанный хор человеческих и механических голосов затянул:

Освеженные этим воодушевляющим, хотя и несколько монотонным упражнением, заговорщики выходили из зала медленной чередой, получая у дверей революционное снаряжение. Билл сунул в карман печатную инструкцию, вскинул на плечо факел и кремневую лучевую винтовку и в последний раз зашагал по тайным переходам. Времени на предстоящую дорогу было маловато, а ему еще надо было успеть доложиться в ГБР.

Легко сказать — доложиться; Билл весь взопрел, непрерывно набирая один и тот же номер. Не соединялось, хоть тресни: в трубке все время звучал сигнал отбоя. Либо линия была занята, либо революционеры уже нарушили работу связи. Билл с облегчением вздохнул, когда угрюмое лицо Пинкертона наконец заполнило крошечный экран.

— Что стряслось?

— Я узнал имя вождя революции. Этого человека зовут Икс.

— Ты еще премию потребуй за такую информацию, болван! Мы знаем об этом уже несколько месяцев. Что-нибудь еще?

— Ну… Революция начинается в 0016. Может, это вас заинтересует? — «Теперь он поймет, на что я способен», — подумал Билл.

Пинкертон зевнул.

— И это все? К твоему сведению: твои сведения давно устарели. Ты ведь у нас не единственный шпик, хотя, наверное, самый никудышный. Теперь слушай меня и заруби себе на носу. Твоя ячейка должна захватить имперскую электростанцию. Дойдешь вместе с ними до площади, увидишь магазин с вывеской «Быстрозамороженные кошерные гамбургеры», там будет наш отряд. Присоединишься и доложишь мне. Понял?

— Так точно!

Связь прервалась. Билл огляделся в поисках куска бумаги, чтобы обмотать факел и кремневку, пока не придет время пустить их в дело. Надо было поторапливаться — до назначенного часа оставалось всего ничего, а путь предстоял долгий и запутанный.

…

— Ты чуть не опоздал, — прошептал андроид Голем, когда Билл ввалился в тупичок, назначенный местом сбора их ячейки.

— Заткнись, ты, урод из пробирки! — задыхаясь и сдирая бумагу со своего снаряжения, огрызнулся Билл. — Дай лучше огоньку факел запалить.

Чиркнула спичка, и тут же вокруг затрещали и задымили смоляные факелы. По мере того, как минутная стрелка подползала к условленному моменту, напряжение нарастало. Ноги собравшихся нервно постукивали по металлическому тротуару. Билл аж подпрыгнул, когда тишину разорвал резкий свист. Люди и роботы подхватились и плотной массой, с хриплыми воплями понеслись по переулку. Они мчались по коридорам и переходам с винтовками наперевес, рассыпая ливни искр с горящих факелов. Вот она, революция! Билл, подхваченный толпой, увлеченно орал вместе со всеми и тыркал факелом в стены и в сиденья самодвижущейся дороги, вследствие чего тот, естественно, погас, так как на Гелиоре все было сделано из металла и других огнеупорных материалов. Зажигать факел было некогда, и Билл отшвырнул его прочь. Толпа выплеснулась на огромную площадь перед электростанцией. Погасли и другие факелы, но повстанцы больше в них не нуждались: пришло время пустить в ход верные кремневые лучевики, чтобы выпустить кишки подлым императорским прихвостням, которым вздумается заступить дорогу революции. Все новые и новые отряды вливались с улиц на площадь, образуя колышущуюся безмозглую массу, подступавшую к мрачным стенам электростанции.

Внимание Билла привлекла то загоравшаяся, то гасшая электрическая реклама: «Быстрозамороженные кошерные гамбургеры», и он ахнул, вспомнив о приказе: Ариман их всех разрази! Он же напрочь забыл, что служит агентом ГБР, и чуть не пошел на штурм электростанции. Успеть бы выбраться отсюда, пока еще не началась контратака! Обливаясь потом, он стал пробиваться к светящейся вывеске и, выбравшись из толпы, со всех ног помчался к спасительной гавани. Похоже, успел! Ухватившись за дверную ручку, Билл рванул ее на себя, но дверь не открылась. В панике он так тряс и дергал ее, что фасад дома противно заскрипел и начал раскачиваться взад и вперед. Парализованный ужасом, Билл уставился на шатающуюся стену, но тут неподалеку раздался громкий свист.

— Сюда, сюда, придурок проклятый! — хрипло прокаркал чей-то голос, и Билл увидел агента ГБР Пинкертона, который выглядывал из-за угла и яростно махал ему рукой.

Билл кинулся за угол и обнаружил там порядочную толпу, которой, однако, вполне хватало места, поскольку дома как такового в сущности не было. До Билла наконец дошло, что вместо здания на площадь выходит картонная фронтальная стена, укрепленная деревянными подпорками, и стена эта служит прикрытием мощному атомному танку. Вдоль его бронированной туши с гигантскими траками выстроился отряд тяжеловооруженных пехотинцев и агентов ГБР, а вокруг них беспорядочно толпились революционеры в дырявых костюмах, прожженных искрами от факелов. Рядом с Биллом оказался андроид Голем.

— И ты тут? — ахнул Билл, на что андроид скривил губы в тщательно отрепетированной усмешке.

— Точно! Слежу за тобой по приказу ГБР с самого начала. Наша организация ничего на самотек не пускает…

Пинкертон прильнул к щели в фальшивой стене.

— Думаю, агенты уже все собрались, — сказал он, — но лучше для верности подождать еще немного. По последним данным, в операции было завязано шестьдесят пять шпиков из разведки и контрразведки. У революционеров нет ни единого шанса…

На электростанции взвыла сирена — это, видимо, был условный сигнал, так как солдаты кинулись на фанерную стену, она отделилась от подпорок и рухнула на мостовую.

Площадь Шовинизма была пуста.

Пуста, да не совсем. Присмотревшись, Билл увидел человека, которого не заметил вначале. Человек бежал по направлению к ним, но увидев, что скрывается за упавшей стеной, испустил жалобный вопль и остановился.

— Сдаюсь! — крикнул он, и Билл тотчас узнал его — это был его старый знакомый Икс.

Ворота электростанции распахнулись, из них с грохотом выползла рота танков-огнеметов.

— Трус! — взревел Пинкертон и щелкнул ружейным затвором. — Не пытайся бежать, Икс, сумей хотя бы умереть как мужчина!

— Но я не Икс, это моя шпионская кличка! — Икс сорвал фальшивые бороду и усы, открыв дрожащее невыразительное лицо с выступающей вперед нижней челюстью. — Меня зовут Гилл О'Тим, я магистр искусств и преподаватель Имперской школы контрразведки и подготовки двойных агентов. Меня нанял для проведения этой операции принц Микроцефал, чтобы свергнуть с престола своего дядю и взойти на трон. Я могу доказать, у меня есть документы…

— Не делай из меня идиота, — рявкнул Пинкертон, прицеливаясь. — Старый император, да упокоится с миром его душа, помер уже год назад, и принц Микроцефал давно восседает на троне. Не можешь же ты бунтовать против того, кто тебя нанял!

— Я никогда не читаю газет! — застонал О'Тим, он же Икс.

— Огонь! — твердо скомандовал Пинкертон, и со всех сторон хлынул огненный шквал атомных пуль, гранат и трассирующих снарядов.

Билл ничком рухнул в грязь, а когда осмелился приподнять голову, площадь была совершенно безлюдна — на мостовой осталось только жирное пятно да неглубокая вмятина. Робот-уборщик быстро стер пятно, потом зажужжал, попятился и залил выемку жидким пластиком из канистры, спрятанной где-то в туловище, после чего проехался по пластику, и на мостовой не осталось никаких следов.

— Привет, Билл!

Голос был знакомый до боли — настолько, что волосы у Билла встали торчком, словно щетина на зубной щетке. Он обернулся и увидел отряд военной полиции, возглавляемый огромной ненавистной фигурой в полицейском мундире.

— Смертвич Дранг! — выдохнул Билл.

— Он самый.

— Спасите меня! — закричал Билл, кинувшись в ноги агенту ГБР Пинкертону и обхватив его колени.

— Спасти тебя? — заржал Пинкертон и двинул коленом Биллу в подбородок, опрокинув несчастного навзничь. — Я же сам вызвал полицейских. Мы проверили твое досье, парень: дела твои — хуже некуда. Вот уже год, как ты числишься в самовольной отлучке, а в нашем отделе дезертиры ни к чему.

— Но я же работал на вас… помогал вам…

— Заберите его, — сказал Пинкертон и отвернулся.

— Нет в мире справедливости, — простонал Билл, когда цепкие пальцы Смертвича впились в его плечо.

— Конечно, нет, — согласился Смертвич. — А ты как думал?

И Билла уволокли прочь.

Глава 1

— Адвоката мне! Адвоката! Требую обеспечить защиту моих гражданских прав! — орал Билл, колотя по решетке камеры покореженной миской, в которой ему доставляли ужин, состоявший из хлеба и воды. Однако никто не откликнулся на его зов, и, окончательно охрипнув, Билл обессиленно свалился на бугристую пластиковую койку и уставился в металлический потолок. Погрузившись в отчаяние, он смотрел невидящим взглядом на крюк в потолке, пока наконец не сообразил, на что он смотрит. Крюк? Зачем он здесь? Несмотря на апатию, овладевшую Биллом, эта мысль не давала ему покоя — точно так же, как не оставляло его недоумение по поводу того, что впридачу к дырявому тюремному комбинезону ему выдали крепкий пластиковый ремень, снабженный огромной пряжкой. Кто же подпоясывает ремнем комбинезон, сшитый из цельного куска ткани? У Билла отобрали решительно все, оставив ему бумажные тапочки, засаленный комбинезон и отличный ремень. Зачем? И зачем здесь этот крепкий большой крюк, нарушающий нетронутую гладкость потолка?

— Спасен! — закричал Билл и, вскочив на краешек койки, расстегнул ремень.

На конце ремня тут же обнаружилось отверстие, точь-в-точь подходящее для крюка. Пряжка же представляла собой великолепный узел для скользящей петли, готовой любовно обвиться вокруг Билловой шеи. Стоило только сунуть голову в петлю, установить пряжку где-то под ухом и отпихнуть койку, чтобы повиснуть над полом на расстоянии фута. Ну просто блеск!

— Ну просто блеск! — в полном восторге заорал Билл, спрыгнул с койки и, громко улюлюкая, забегал кругами под висящей петлей. — Я еще не зарезан, не поджарен и не подан к столу! Они, значит, хотят, чтобы я покончил с собой и тем самым облегчил им жизнь.

Билл улегся на койку со счастливой улыбкой на губах и погрузился в размышления. Наверняка он может как-то выкрутиться из этой ситуации и остаться в живых, иначе зачем бы им прилагать столько усилий, чтобы предоставить ему возможность покончить с собой? А может, они ведут какую-то другую, более тонкую игру? Подают ему надежду, когда надеяться на самом деле не на что? Нет, это вряд ли. У них есть множество качеств: мелочность, эгоизм, злоба, мстительность, высокомерие, жажда власти — этот перечень можно продолжать до бесконечности, но ясно одно: такая черта, как тонкость, в него не войдет. У них? В первый раз в жизни Билл задумался над вопросом: что значит — они? Все взваливали на них ответственность за свои беды, каждый знал, что от них исходят все неприятности. Он по собственному опыту знал, каковы они на самом деле. Но кто же они такие?

Чьи-то шаги замерли у дверей камеры. Подняв глаза, Билл столкнулся с пронзительным взглядом Смертвича Дранга.

— Кто они такие? — спросил Билл.

— Они — это каждый, кто хочет быть одним из них, — философски изрек Смертвич, цыкая зубом. — Они — это одновременно и образ мышления и социальный статус.

— Не компостируй мне мозги своими дурацкими загадками! Я задал прямой вопрос и жду такого же прямого ответа.

— А я тебе прямо и отвечаю, — искренне удивился Смертвич. — Они умирают, на смену им приходят другие, но как социальное явление они бессмертны.

— Ладно, зря я спросил, — сказал Билл и, придвинувшись к решетке, прошептал: — Мне нужен адвокат. Смертвич, дружище, ты можешь найти мне хорошего адвоката?

— Они сами назначат тебе адвоката.

Билл издал громкий неприличный звук:

— Ну-ну, мы-то с тобой хорошо знаем, что из этого получится. Мне нужен адвокат, который меня вытащит. Деньги у меня есть.

— С этого надо было начинать. — Смертвич надел очки в золотой оправе и стал медленно листать маленькую записную книжку. — Я возьму десять процентов комиссионных.

— Идет.

— Так… Тебе нужен честный и дешевый адвокат или дорогой, но жулик?

— У меня есть семнадцать монет, спрятанных в таком месте, где их никто не найдет.

— Так бы сразу и сказал. — Смертвич захлопнул книжку. — Видимо, они подозревали об этом, потому и выдали тебе ремень да сунули в камеру с крюком. За такие бабки ты можешь нанять самого лучшего адвоката.

— А кто из них лучший?

— Абдул О'Брайен-Коэн.

— Давай его сюда.

Дважды приносили Биллу болтанку из непропеченного хлеба с водой, прежде чем в коридоре снова послышались шаги и звучный проникновенный голос эхом прокатился по темнице.

— Салам, приятель! Клянусь, я преодолел гезунд штик[7] препятствий, чтобы добраться до тебя.

— Мое дело будет рассматриваться военно-полевым судом, — сказал Билл скромному спокойному человечку с простоватым лицом, стоявшему за решеткой. — Не думаю, чтобы на нем разрешили присутствовать штатскому адвокату.

— Ей-Богу, земляк, по воле Аллаха я готов ко всяким неожиданностям. — Адвокат вытащил из кармана щетинистые усики с нафиксатуаренными кончиками и приклеил на верхнюю губу. Одновременно он выпятил грудь колесом, плечи его, казалось, сделались шире, в глазах появился стальной блеск, а мягкие черты лица приобрели офицерскую надменность. — Рад с тобой познакомиться. В этом деле мы будем заодно, и я хочу, чтобы ты крепко усвоил — я тебя не подведу, хоть ты и простой солдат.

— А куда же исчез Абдул О'Брайен-Коэн?

— Видишь ли, я военный юрист в запасе. Капитан А.К. О'Брайен к вашим услугам. Насколько я помню, разговор шел о семнадцати тысячах?

— Из них десять процентов мои, — вмешался подоспевший Смертвич.

Начались переговоры, которые заняли несколько часов. Все трое испытывали взаимную симпатию, уважение и не верили друг другу ни на грош, так что пришлось выработать массу предосторожностей. Наконец Смертвич и адвокат удалились, унося с собой детальный план спрятанного клада, а у Билла осталось подписанное кровью и скрепленное отпечатками больших пальцев признание в том, что они являются членами партии, поставившей своей целью свержение императора. Когда оба пришли обратно с деньгами, Билл вернул им признание в обмен на расписку О'Брайена в получении пятнадцати тысяч трехсот кредиток в качестве окончательного расчета за защиту Билла перед Генеральным военным трибуналом. Ко всеобщему удовлетворению все? было проделано быстро и по-деловому.

— Изложить вам мою версию событий? — спросил Билл.

— Разумеется нет, поскольку она не имеет никакого отношения к обвинениям. Когда ты вступил в армию, ты автоматически лишился всех неотъемлемых прав человека. Поэтому они могут сделать с тобой все что угодно. Остается уповать только на то, что они сами являются узниками своей же системы и должны подчиняться сложному и противоречивому кодексу законов, который складывался в течение многих столетий. Они хотят расстрелять тебя за дезертирство, и дельце, надо сказать, состряпали непробиваемое.

— Значит, меня расстреляют?

— Вполне возможно, но у нас есть шанс, и мы должны рискнуть.

— Мы?.. Ты что — претендуешь на половину пуль или как?

— Не хами, когда разговариваешь с офицером, дубина. Положись на меня, не теряй веры и надейся, что они допустят какой-нибудь ляпсус.

…

Теперь оставалось только сидеть и ждать судного дня. Билл догадался, что час его пробил, когда ему принесли форму с лычками заряжающего 1-го класса. Затем послышалась грозная поступь охранника, дверь отворилась, и Смертвич вызвал арестованного из камеры. Они вместе зашагали по коридору; Билл развлекался как мог, то и дело меняя ногу и сбивая охранника с ритма. Но когда перед ними распахнулась дверь в зал заседаний, Билл выпятил грудь с бренчащими медалями и постарался придать себе уверенный вид опытного вояки. Подойдя к капитану О'Брайену, милитаризованному до кончиков ногтей блестящей офицерской формой, он опустился рядом на свободный стул.

— Молодцом! — одобрил его О'Брайен. — Держи хвост пистолетом, и мы побьем врага его собственным оружием.

Они вытянулись по стойке «смирно», когда члены суда начали заходить в зал. Билл и О'Брайен сидели на одном конце длинного черного пластикового стола, а на другом конце уселся судебный обвинитель — седовласый и суровый с виду майор с дешевым перстнем на пальце. Десять офицеров — членов суда — разместились в креслах вдоль стола, бросая грозные взгляды на публику и свидетелей.

— Начнем! — с подобающей случаю торжественностью произнес председатель — лысый и толстый адмирал флота. — Заседание суда открыто, да свершится правосудие, и пусть преступник без проволочек будет признан виновным и расстрелян.

— Возражаю! — вскричал О'Брайен, вскакивая с места. — Это предвзятое отношение к подсудимому, который, как известно, считается невиновным до тех пор, пока не будет доказано обратное.

— Возражение отклоняется. — Молоток председателя ударил по столу. — Адвокат обвиняемого штрафуется на пятьдесят кредиток за пререкания. Обвиняемый виновен, что будет доказано вескими уликами, и его обязательно расстреляют. Справедливость восторжествует.

— Вот, значит, как они собираются вести дело, — незаметно шепнул О'Брайен Биллу. — Но я смогу переиграть их, коль скоро правила игры теперь известны.

Судебный обвинитель начал монотонно зачитывать вступительную речь:

— …итак, мы докажем, что заряжающий 1-го класса Билл самовольно продлил положенный ему девятидневный отпуск, оказал сопротивление полиции, убежал от производивших задержание и скрылся от погони, после чего целый год отсутствовал, а посему обвиняется в дезертирстве…

— Виновен, черт подери! — Один из членов суда, краснорожий кавалерийский майор с черным моноклем в глазу, вскочил настолько стремительно, что кресло грохнулось на пол. — Голосую за признание виновным! Расстрелять мерзавца!

— Полностью согласен, Сэм, — пробасил председатель, легонько постукивая молотком, — но расстрелять его мы должны с соблюдением законных формальностей, так что придется тебе немного погодить.

— Это же неправда, — шепнул Билл своему адвокату. — Ведь факты…

— Помолчи о фактах, Билл. Тут они никого не интересуют. Факты не меняют сути дела.

— …а потому мы требуем высшей меры наказания — смерти, — гнусил судебный обвинитель, наконец-то добравшись до конца речи.

— Надеюсь, вы не собираетесь отбирать у нас драгоценное время, капитан! — сказал председатель, грозно глядя на О'Брайена.

— Всего несколько слов, если позволите…

В зале послышался шум, какая-то женщина в лохмотьях и наброшенном на голову платке подбежала к столу, прижимая к груди завернутый в одеяло сверток.

— Ваша честь, — задыхаясь, проговорила она, — не отнимайте у меня Билла, он для меня единственный свет в окошке! Билл — хороший человек, и что бы он ни сделал, он сделал это ради меня и нашего крошки. — Она приподняла сверток, откуда доносилось слабое попискивание. — Каждый божий день собирался он уйти от нас, чтобы вернуться на службу, но я была больна, наш малютка хворал, и я со слезами умоляла Билла остаться…

— Убрать ее! — молоток громко ударил по столу.

— …и он оставался, каждое утро давая клятву, что это будет последний раз и прекрасно понимая, что, если он покинет нас, мы умрем с голоду… — Женщина продолжала выкрикивать последние фразы, пока военные полицейские, преодолевая сопротивление, волокли ее к дверям: — …и Бог благословит Вашу честь, если вы отпустите Билла, но если вы осудите его, пусть ваши черные сердца сгниют в аду…

Хлопнула дверь, и голос умолк.

— Вычеркнуть все это из протокола! — сказал председатель, с ненавистью глядя на защитника. — Если бы у меня были доказательства, что вы имеете отношение к происшедшему, я бы расстрелял вас вместе с вашим клиентом.

О'Брайен с невинным видом сложил руки на груди и откинул голову назад, собираясь произнести наконец свою речь, но его опять прервали. Какой-то старик взгромоздился на скамейку для зрителей и, размахивая руками, требовал внимания.

— Слушайте все! Да свершится правосудие, и пусть я послужу орудием его! Я хотел было хранить молчание и позволить свершиться казни невиновного, но не могу! Билл — мой сын, мой единственный сыночек, это я умолил его прийти ко мне, ибо я умираю от рака и хотел повидать его в свой последний час, но он остался со мной, дабы заботиться обо мне… — Снова завязалась борьба, но когда полицейские попытались оттащить старика, оказалось, что он прикован к скамье. — …Да, он ухаживал за мной, он варил мне похлебку, заставлял меня есть ее и делал это с таким упорством, что постепенно я стал поправляться и совершенно выздоровел благодаря заботам моего преданного сыночка. А теперь мой мальчик должен умереть из-за того, что спас меня. Я не могу этого допустить! Возьмите взамен мою жалкую ненужную жизнь…

Атомные клещи перегрызли цепь, и старика вышвырнули за дверь.

— Хватит! Это переходит все границы! — взвизгнул побагровевший председатель и с такой силой хватил по столу молотком, что тот разлетелся на мелкие кусочки. — Очистить зал от свидетелей и зрителей! Суд решил вести оставшуюся часть заседания согласно Правилам прецедентов, без участия свидетелей и без предъявления улик. — Председатель бросил беглый взгляд на своих помощников, которые дружно закивали в знак полного согласия. — А посему я объявляю подсудимого виновным и приговариваю его к расстрелу. К стенке его немедленно!

Члены суда зашевелились и начали вставать, но их остановил ленивый голос О'Брайена:

— Разумеется, дело суда решать, как ему следует вести заседание, но все же необходимо определить статью или прецедент, согласно которым вынесено решение.

Председатель тяжело вздохнул и сел на место.

— Я просил вас, капитан, не создавать ненужных затруднений, вы знаете Уложение не хуже, чем я. Но если вы настаиваете… Пабло, прочти им…

Помощник прокурора принялся перелистывать толстенный том, лежавший на его конторке, отметил пальцем какое-то место и громко зачитал:

— Свод законов военного времени… статья… параграф, страница… ага — вот, параграф 298-Б… Если военнослужащий покинет свой пост на срок более одного года, его следует считать виновным в дезертирстве, даже если он лично не присутствует на суде, а дезертирство карается мучительной смертью.

— Ну что же, все ясно. Еще вопросы будут? — спросил председатель.

— Вопросов нет, но мне бы хотелось привести прецедент. — О'Брайен воздвиг перед собой высокую стопку толстых книг и прочел из самой верхней: — Вот, пожалуйста… Дело рядового Ловенвига против Военно-воздушных сил Соединенных Штатов, Техас, 1944 год. Здесь сказано, что Ловенвиг отсутствовал в течение четырнадцати месяцев, а затем был обнаружен на чердаке собственной казармы, откуда спускался по ночам, чтобы поесть и попить на кухне, а также опорожнить горшок. Поскольку он не покидал территорию базы, его не смогли объявить дезертиром и подвергли легкому дисциплинарному взысканию.

Члены суда уселись на место, с интересом наблюдая за помощником прокурора, который лихорадочно рылся в своих книгах. Наконец он оторвался от них и самодовольно улыбнулся:

— Все верно, капитан, за исключением того обстоятельства, что осужденный покинул предписанное место пребывания — «Транзитный центр ветеранов» — и болтался по всей планете Гелиор.

— Вы совершенно правы, сэр, — отозвался О'Брайен, вытаскивая еще один том и размахивая им над головой. — Но вот еще один прецедент: Драгстед против Управления по расквартированию Имперского военно-морского флота Гелиора, 8832 год. Здесь указано, что, исходя из необходимости правовой дефиниции необходимо идентифицировать планету Гелиор с городом Гелиором, а город Гелиор — с планетой Гелиор.

— Все это не вызывает никаких сомнений, — перебил О'Брайена председатель, — но только к делу отношения не имеет. Во всяком случае, к данному делу, а потому попрошу вас заткнуться, капитан: мне пора на турнир по гольфу.

— Через десять минут, сэр, вы будете свободны, если признаете действенность двух указанных прецедентов. После чего я предъявлю суду еще одно свидетельство: документ, подписанный адмиралом флота Мартышонком…

— Как… мной? — ахнул председатель.

— …в котором говорится, что с начала военных действий против чинджеров Гелиор переходит на военное положение и рассматривается как единый военный объект. Из этого я заключаю, что обвиняемый не виновен в дезертирстве, поскольку он никогда не покидал данную планету, а значит, никогда не покидал и назначенного ему места службы.

Повисла тяжелая тишина, которую в конце концов нарушил встревоженный голос председателя, повернувшегося к помощнику прокурора:

— Неужели этот сукин сын не ошибается, Пабло? Мы что, не можем расстрелять парня?

Помощник прокурора, обливаясь потом, перерыл свои фолианты, отпихнул их в сторону и с горечью произнес:

— Он прав, я ничего не могу поделать. Этот арабско-еврейско-ирландский жулик поймал нас. Обвиняемый невиновен в инкриминируемом ему проступке.

— Значит, казни не будет? — спросил один из членов суда писклявым жалобным голосом, а другой уронил голову на сложенные на столе руки и зарыдал.

— Ладно, но так легко он не отделается, — нахмурился председатель. — Если обвиняемый был на своем посту весь этот год, тогда он должен был нести свою службу. Но, видимо, он ее просто проспал. А это означает, что он спал на посту. В силу этого приговариваю его к тяжелым работам в военной тюрьме сроком на один год и один день и приказываю понизить в звании до заряжающего 7-го класса. Сорвите с него лычки и уберите с глаз долой. Я и так опаздываю на гольф.

Глава 2

Пересыльная тюрьма, построенная из пластиковых щитов, небрежно привинченных к погнутому алюминиевому каркасу, помещалась в центре большого квадрата, обнесенного шестью рядами колючей проволоки, через которую был пропущен ток высокого напряжения. По периметру ходили полицейские патрули с атомными винтовками наперевес. Робот-тюремщик, к которому был прикован Билл, протащил его через многочисленные ворота с дистанционным управлением. Этот приземистый робот представлял собой обыкновенный куб, едва доходивший Биллу до колен и передвигавшийся на лязгающих гусеницах. Из верхней грани у него торчал стальной стержень, к которому были прикреплены наручники, защелкнутые на Билловых запястьях. Побег исключался; при попытке к бегству робот-садист взрывал миниатюрную атомную бомбу, уничтожая себя, потенциального беглеца и всех, кто находился поблизости. Добравшись до места, робот остановился и без возражений позволил сержанту-стражнику отомкнуть наручники. Освободившись от арестованного, машина укатила в гараж.

— Ну что, умник, теперь ты под моим началом, и это тебе вряд ли пондравится! — зарычал на Билла сержант, выпятив вперед огромную челюсть, покрытую шрамами. На бритой голове сержанта поблескивали крохотные близко посаженные глазки, в которых светилась непроходимая тупость.

Билл прищурился и медленно поднял лево-правую руку, напружинивая бицепс. Мускулы Тембо вздулись и с треском порвали тонкую тюремную робу. Затем Билл ткнул пальцем в ленточку «Пурпурной стрелы» на своей груди.

— Знаешь, как я ее заработал? — проговорил он бесстрастно. — Я голыми руками угробил тринадцать чинджеров, засевших в дзоте. А сюда я попал за то, что, укокошив чинджеров, вернулся и пришил сержанта, который меня туда послал. Так ты говоришь, мне здесь не понравится, а, сержант?

— Ты чего… Ты меня не трогай, и я тебя не трону, — отшатнулся стражник. — Тебе в тринадцатую камеру, прямо по лестнице…

Сержант замолк и принялся с хрустом обкусывать ногти на всей пятерне одновременно. Билл смерил его долгим оценивающим взглядом, повернулся и вошел в здание.

Дверь тринадцатой камеры была открыта. В маленькую клетушку сквозь полупрозрачные пластиковые стены сочился тусклый свет. Почти все пространство занимали двухэтажные нары, оставляя узкий проход вдоль стены. Две покосившиеся полки, прибитые к стене напротив входа, да выведенная по трафарету надпись «УБИРАТЬ НЕ ЛЕНИСЬ, ВСЛУХ НЕ МАТЕРИСЬ — РУГАНЬ НА РУКУ ВРАГУ», составляли всю меблировку камеры. На нижних нарах лежал человечек с острым личиком и внимательно разглядывал Билла хитрыми глазками. Билл, в свою очередь, уставился на него и нахмурился.

— Входите, сержант, — сказал человечек, торопливо вставляя подпорку, чтобы установить верхние нары. — Я хранил это нижнее место только для вас, клянусь честью! Зовут меня Блэки, я отбываю десять месяцев за то, что послал лейтенанта второго ранга на…

Человечек оборвал свою речь на вопросительной ноте, но Билл ничего не ответил. У него страшно устали ноги. Он скинул красные сапоги и вытянулся на койке. Блэки свесил голову с верхней полки, напоминая грызуна, с любопытством озирающего окрестности вокруг своей норки.

— Жратва еще не скоро. Не угодно закусить котлеткой Мерина? — Рядом с головой появилась рука и бросила Биллу блестящий пакетик.

Подозрительно осмотрев его, Билл дернул за шнурок, прикрепленный к углу пакета. Как только воздух проник в пакет и коснулся самовоспламеняющейся прокладки, котлета разогрелась, и уже через три секунды от нее пошел восхитительный пар. Из другого отделения пакета Билл выдавил каплю кетчупа и осторожно откусил первый кусок. Это была настоящая сочная конина.

— Эта старая кобыла вполне съедобна, — сказал он с набитым ртом. — Как тебе удалось протащить ее сюда?

Блэки ухмыльнулся и многозначительно подмигнул:

— Есть кое-какие контакты. Достанем все, что душа пожелает. Не расслышал, как твое имя, сержант.

— Билл. — Еда смягчила его угрюмое настроение. — Год и один день за сон на посту. Хотели было расстрелять, да у меня оказался отличный адвокат. Котлета была что надо. Жаль, нечем ее запить.

Блэки вытащил бутылочку с этикеткой «Капли от кашля» и передал Биллу.

— Один мой дружок-медик специально изготовил их для меня. Алкоголь пополам с эфиром.

— Ух ты! — воскликнул Билл, наполовину осушив пузырек и вытирая проступившие слезы. Он уже чувствовал себя на дружеской ноге со всем миром. — Хороший ты парень, Блэки!

— Что правда, то правда, — серьезно ответил тот. — Друзья нужны повсюду — и в армии, и на флоте. Спроси старину Блэки, он не обманет. А тебя, кажется, Бог силенкой не обидел, Билл?

Билл лениво продемонстрировал ему бицепс Тембо.

— Это мне нравится, — восхищенно сказал Блэки. — С твоими мускулами и с моей головой мы славно заживем.

— Голова у меня тоже есть!

— Пусть она отдохнет. Дай ей передышку, а я пока буду думать за двоих. Я, брат, столько армий прошел — тебе и не снилось. Свое первое «Пурпурное сердце» я заработал под предводительством Ганнибала. Видишь шрам? — Он показал маленький белый рубец на ладони. — Когда я понял, что его песенка спета, то перебежал к Ромулу и Рему. С тех пор я непрерывно совершенствовал эту тактику и никогда не оставался внакладе. Утром перед битвой у Ватерлоо я понял, откуда дует ветер, нажрался в прачечной мыла и получил сильнейший понос. И ничего не потерял, можешь мне поверить. Аналогичная ситуация сложилась на Сомме… или на Ипре… вечно путаю эти древние названия. Помнится, я сжевал сигарету и сунул ее под мышку — подхватил лихорадку и пропустил еще один спектакль. Словчить можно всегда, ты уж поверь старине Блэки.

— Я и не слыхал о таких сражениях. Это с чинджерами, что ли?

— Нет, это было давно, задолго до них. Много войн тому назад.

— Так значит, ты совсем старик, Блэки? По твоему виду не скажешь!

— Возраст у меня почтенный, да обычно я об этом помалкиваю: люди на смех поднимают. А ведь я помню, как строились пирамиды, какая поганая жратва была в ассирийской армии, как было побеждено племя Вага, когда он со своими воинами пытался прорваться в наши пещеры, а мы скатывали на них валуны.

— Брехня вонючая, — лениво сказал Билл, приканчивая склянку.

— Ну вот, и ты туда же. Поэтому я и не люблю рассказывать старинные байки. Мне не верят даже тогда, когда я показываю свой талисман. — Он вытащил маленький белый треугольник с зазубренными краями. — Зуб птеродактиля. Лично выбил его камнем из пращи, которую сам же и изобрел.

— Он пластмассовый, верно?

— Я так и знал! Приходится вечно держать рот на замке. Так и живу: каждый раз по новой вступаю в армию и плыву себе по течению.

Билл приподнялся и разинул рот:

— Снова записываешься в армию? Да это же самоубийство!

— Ничего подобного! Самое безопасное место во время войны — это армия. Дуракам на фронте отстреливают задницы, гражданским в тылу задницы отрывают бомбами, а мы, которые посередке, остаемся в целости и сохранности. На одного солдата на передовой приходится 30-50, а то и все 75 нестроевых. Выучишься на писаря — и живи! Разве кто-нибудь слыхал, чтобы стреляли в писаря? А я крупнейший специалист по писарской части. Но это во время войны, а в мирное время, когда они по ошибке заключают перемирие, самое милое дело служить в боевых частях. Кормят лучше, отпуск больше, а делать абсолютно нечего. Зато много ездишь.

— А что ты будешь делать, когда начнется война?

— Я знаю 735 различных способов попасть в госпиталь.

— Обучишь меня хоть парочке?

— Для друга, Билл, я на все готов. Обучу сегодня же вечером, после ужина. Тюремщик, который принесет жратву, отказался выполнить одну мою маленькую просьбу. Чтоб ему руку сломать!

— Какую? — Билл с хрустом сжал кулак.

— По выбору клиента.

…

Пластиковый лагерь был пересыльным пунктом, в котором заключенные содержались временно, между прибытием и отправкой. Жизнь в нем была легкая и вольготная, чем одинаково наслаждались как заключенные, так и тюремщики. Ничто не нарушало безмятежного течения времени. Появился было один ревностный тюремщик, переведенный из полевых частей, но во время раздачи еды с ним произошел несчастный случай — сломал, бедняга, руку. Даже стражники радовались, когда его увозили. Примерно раз в неделю Блэки уходил под конвоем в архивный отдел базы, где подделывал ведомости для подполковника, который очень активно занимался махинациями на черном рынке и намеревался выйти в отставку миллионером. Трудясь над ведомостями, Блэки одновременно ухитрялся устраивать охранникам повышения по службе, выписывал незаслуженные отпуска и денежные премии за несуществующие ордена и медали. В результате и он, и Билл отлично ели, пили и толстели. Все это было прекрасно, но однажды утром, после возвращения из архива, Блэки неожиданно разбудил Билла.

— Хорошие новости, — сказал он. — Нас наконец отправляют.

— Что ж тут хорошего? — буркнул Билл, злой, невыспавшийся и с похмелья. — Мне здесь нравится.

— Скоро тут будет для нас жарковато. Подполковник уже давно косо на меня посматривает. Думаю, собирается сплавить нас на другой конец Галактики, прямо в гущу сражений. Но до следующей недели он нас не тронет, пока я не закончу возню с его счетами, поэтому я подделал секретный приказ, и мы незамедлительно отправимся на Табес Дорзалис,[8] где находятся цементные разработки.

— В эту пыльную дыру! — хрипло заорал Билл, схватил Блэки прямо за горло и встряхнул его как следует. — В эту всегалактическую цементную шахту, где люди умирают от силикоза за пару часов! Это же самая распроклятая преисподняя во всей Вселенной!

Блэки вырвался из рук Билла и забился в угол камеры:

— Обожди ты! — сказал он, переведя дух. — Ишь, раскипятился! Выпусти пар, а то взорвешься! С чего ты взял, что я отправлю нас в такое место? Это его в телепередачах так показывают, а у меня есть кой-какая информация! Работа в шахте — это, конечно, не сахар, но у них там огромная военная база и все время требуются писари, а из-за нехватки солдат шоферами берут даже ссыльных. Я переделал твою воинскую специальность с заряжающего на водителя. Вот твое свидетельство, позволяющее водить все — от мотоцикла до восьмидесятидевятитонного атомного танка. Получим непыльную работенку, а на базе кондиционированный воздух.

— Уж больно хорошо тут было, — проворчал Билл, косясь на пластиковый квадратик, удостоверяющий его права на вождение множества странных машин, которых он по большей части и в глаза не видел.

— Они ездят и ломаются, как и все прочие, — утешил его Блэки и начал укладывать свой чемоданчик.

…

То, что произошла какая-то ошибка, они поняли только тогда, когда колонну арестантов заковали в кандалы, соединив их пропущенной через ошейники цепью, и под охраной взвода военной полиции повели на звездолет.

— Давай! Давай! — орали полицейские. — Отдыхать будете после, когда попадете на Табес Дорсальгию!

— Куда, куда нас отправляют?! — задохнулся Билл.

— Тебе же сказали! Шевелись, вонючка!

— Ты ведь говорил о Табес Дорзалис, — закричал Билл на Блэки, шедшего в цепочке прямо перед ним. — Табес Дорсальгия — это база на Вениоле, где идут непрерывные бои! Нас же гонят прямо на бойню!

— Описочка вышла, — вздохнул Блэки. — Бывает, сам понимаешь…

Он увернулся от пинка и потом спокойно смотрел, как полицейские дубинками избивают Билла до полусмерти и волокут на корабль.

Глава 3

Вениола… Окутанный туманами мир ужасов, медленно ползущий по орбите вокруг призрачной зеленой звезды Гернии, подобно какому-то отвратительному чудовищу, явившемуся из бездонных глубин космоса. Какие тайны скрывают эти вечные туманы? Какие безымянные твари корчатся и воют в смрадных озерах и глубоких черных лагунах? Столкнувшись с кошмарами этой планеты, люди сходят с ума, не в силах противостоять безликому страху. Вениола… Болотистый мир, логовище безобразных до отвращения венианцев…

…

Жара была влажной, удушливой и зловонной. Бревна новеньких бараков мгновенно сгнили и покрылись плесенью. Сброшенные сапоги обрастали грибами, не успев долететь до пола. В поселке с арестантов сразу сняли кандалы — бежать из рабочего лагеря было некуда. Билл бродил кругами, высматривая Блэки, пальцы на руке Тембо сжимались, как челюсти голодающего. Потом он вспомнил, что, когда их выгружали из корабля, Блэки успел перекинуться словечком с охранником, сунул ему что-то в руку, а спустя несколько минут его отделили от колонны и куда-то увели. Вероятно, он уже сидит где-нибудь в канцелярии, а завтра получит место в помещении для медперсонала.

Билл вздохнул и постарался выбросить все из головы: ничего не поделаешь, это просто еще одно проявление враждебной и неподвластной ему силы. Он повалился на ближайшую койку. Из щели в полу мгновенно вылез отросток лианы, четырежды оплел койку, намертво привязав к ней Билла, а затем вонзил ему в ногу шип и стал сосать кровь.

— Гр-р-р, — хрипел Билл, борясь с зеленой петлей, которая все туже затягивалась на горле.

— Никогда не ложись без ножа, — проговорил тощий желтый сержант, подходя к койке и перерубая кинжалом лиану.

— Спасибо, сержант.

Билл оторвал от себя омертвевшие кольца и выбросил их в окно.

Сержант вдруг задрожал как натянутая струна и повалился на койку к ногам Билла.

— К-к-карман… рубашки… п-пилюли… — выдавил он, стуча зубами.

Билл вытащил из его кармана пластиковую коробочку и впихнул ему в рот несколько пилюль. Дрожь прекратилась. Сержант мешком привалился к стене — худой, желтый, мокрый от пота.

— Желтуха, болотная малярия и перемежающаяся лихорадка… Никогда не знаешь время приступа. На фронт послать нельзя — не могу держать винтовку… И вот я, старший сержант Феркель, лучший, будь я проклят, огнеметчик среди головорезов Кирьясова, должен изображать няньку в лагере заключенных! Думаешь, это меня унижает? Ни черта подобного! Наоборот, я просто счастлив, и только одно может осчастливить меня еще больше: немедленная отправка из этой клоаки!

— Как полагаешь, твоему здоровью алкоголь не повредит? — спросил Билл, протягивая ему пузырек с каплями от кашля. — А местечко дрянное, верно?

— Не только не повредит, совсем даже… — Послышалось звучное бульканье, и когда сержант снова заговорил, его голос звучал хрипло, но достаточно громко: — Дрянное — не то слово! Драка с чинджерами вообще поганое занятие, но тут у них есть союзники — венианцы. Эти венианцы похожи на заплесневелых тритонов, а мозгов у них хватает только на то, чтобы держать атомную винтовку да нажимать на спуск. Но это их планета, и они дерутся насмерть в своих болотах. Они прячутся в тине, плывут под водой, прыгают с деревьев, весь этот мир просто кишит ими. У них нет ничего — ни коммуникаций, ни системы снабжения, ни армейских подразделений. Они просто дерутся, и все тут! Мы убиваем одного — другие его съедают. Раним другого в ногу — они ее отрывают, сжирают, а у раненого вырастает новая. Если у кого-то из них кончаются патроны или отравленные стрелы, они проплывают сотню миль до базы, получают что надо и возвращаются в бой. Мы сражаемся тут уже три года, а контролируем не больше ста квадратных миль.

— Сто — это не так уж мало.

— Только для такого болвана, как ты! Это ж десять на десять миль — всего на пару квадратных миль больше, чем мы захватили при высадке.

За окном устало захлюпали шаги. Измученные, пропитанные жидкой грязью люди ввалились в барак. Сержант Феркель заставил себя встать и дунул в свисток.

— Внимание, новички! Вы зачислены в роту Б и сейчас же отправитесь в топи, чтобы закончить работу, начатую недоносками из роты А сегодня утром. Придется потрудиться как следует! Я не собираюсь взывать ни к вашей чести, ни к совести, ни к чувству долга… — Феркель выхватил атомный пистолет и выстрелил в потолок. Через образовавшуюся дыру хлынул дождь. — Я надеюсь на ваш инстинкт самосохранения, так как каждый, кто будет валять дурака, увиливать или отлынивать от работы, получит пулю в лоб. Ну а теперь — марш!

Трясущийся, с оскаленными зубами, он выглядел достаточно безумным для того, чтобы привести свою угрозу в исполнение. Билл и другие солдаты роты Б выскочили под дождь и построились рядами.

— Взять топоры и ломы! Будем строить дорогу! — скомандовал капрал охраны, пока они тащились по грязи к воротам.

Рота заключенных шла в окружении вооруженного конвоя. Охранники должны были защищать арестантов от врага, так как о побеге не могло быть и речи. Они медленно брели через болото по гати из срубленных деревьев. Над головами со свистом пронеслось несколько тяжелых транспортных самолетов.

— Повезло нам сегодня, — сказал один из заключённых-старожилов. — Они выслали взвод тяжелой пехоты. Вот уж не думал, что кто-то из них уцелел!

— А какая у них задача? — спросил Билл. — Расширить плацдарм?

— Куда там! Все они смертники. Но пока их будут перемалывать, давление неприятеля на нас немного уменьшится, так что мы сможем поработать, не неся крупных потерь.

Не дожидаясь приказа, они остановились, глядя как пехотинцы ливнем сыплются в болото и тут же исчезают, подобно каплям дождя, попавшим в лужу. То и дело вспыхивали портативные атомные бомбы, превращая в пыль парочку венианцев, но им на смену моментально приходило бесчисленное пополнение. Трещало стрелковое оружие, бухали разрывы гранат. Потом среди деревьев показалась какая-то фигура, которая приближалась к ним, прыгая, словно мячик. Это был пехотинец в бронированном скафандре и газонепроницаемом шлеме, — что-то вроде ходячей крепости, увешанной атомными бомбами и гранатами. Вернее, не ходячей, а прыгучей, поскольку тяжелая амуниция не позволяла передвигаться иначе как прыжками — при помощи двух ракет, укрепленных на бедрах. По мере его приближения прыжки становились все ниже и ниже. Наконец он приземлился ярдах в пятидесяти и сразу погрузился по пояс в болото. Ракеты при соприкосновении с водой громко зашипели. Пехотинец подпрыгнул еще раз, но ракеты работали с перебоями, и, увязнув в болотной жиже, он поднял забрало шлема.

— Ребята! — крикнул он. — Проклятые чинджеры прострелили мой баллон с горючим! Не могу прыгать — ракеты не работают! Помогите, ребята, дайте руку! — Он хлопнул по воде протянутой пятерней.

— Вылезай из своего дурацкого скафандра, и мы тебя выудим, — отозвался капрал охраны.

— Ты что, спятил! — завопил пехотинец. — Да на это дело уйдет не меньше часа! — Он снова включил свои ракеты, они зафыркали, он взлетел на фут над водой и грузно плюхнулся обратно в болото. — Топливо кончилось! Помогите мне, ублюдки! Что же это, мать вашу… — орал он, продолжая погружаться. Вскоре на поверхности болота показалось несколько пузырей и все было кончено.

— Вечно с ними одна и та же история, распротак их на хрен! — выругался капрал. — Колонна! Шаго-ом марш! — скомандовал он, и арестанты захлюпали вперед. — Эти скафандры весят по три тысячи фунтов. Камнем идут ко дну.

…

Если это был спокойный денек, то Биллу оставалось только надеяться, что он никогда не попадет в более горячую ситуацию. Вениола представляла собой сплошное болото, и продвигаться вперед без дорог было невозможно. Если отдельным подразделениям и удавалось просочиться подальше, то для машин, нагруженных боеприпасами, и тяжело вооруженной пехоты это было немыслимо. Поэтому рабочие отряды должны были прокладывать гати прямо под огнем противника.

Вода вокруг них вскипала бурунами от выстрелов из атомных винтовок, над головами листопадом сыпались отравленные дротики. Залпы и одиночные выстрелы снайперов не умолкали ни на минуту, а заключенные валили деревья, рубили ветки, укладывали стволы, чтобы продвинуть дорогу хоть на несколько дюймов. Билл рубил, пилил и старался не обращать внимания на крики и всплески воды от падающих тел, пока наконец не стемнело.

Поредевшая за день рота вернулась в бараки.

— За сегодня мы продвинулись ярдов на тридцать, — сказал Билл своему соседу-старожилу.

— Ну и что? Ночью венианцы проберутся сюда вплавь и растащат бревна.

Билл понял, что отсюда надо сматываться как можно быстрее.

…

— У тебя остался еще веселящий напиток? — спросил сержант Феркель у Билла, который, рухнув на койку, соскабливал ножом грязь, налипшую на сапоги.

Прежде чем ответить, Билл рубанул лиану, пролезавшую через щель в полу.

— А у тебя найдется немного времени, чтобы дать мне полезный совет?

— Я превращаюсь в настоящий кладезь советов, если предварительно чем-нибудь прополощу глотку.

Билл вытянул из кармана пузырек.

— Как можно убраться из этого пекла?

— Заполучить пулю в лоб, — ответил сержант, присасываясь к горлышку. Билл вырвал у него пузырек.

— Это я и без тебя знаю! — прорычал он.

— Тогда можешь обойтись без моих советов! — рявкнул в ответ сержант.

Они почти соприкасались носами, в глотках у обоих хрипло бурлило. Выяснив отношения и доказав друг другу, что оба они не робкого десятка, противники расслабились: Феркель прислонился к стене; Билл со вздохом протянул ему пузырек.

— А как насчет канцелярской работы?

— У нас нет канцелярии. Мы не ведем никакого учета. Все ссыльные здесь рано или поздно погибают, а когда именно — это никого не волнует.

— А если получить ранение?

— Попадешь в госпиталь, заштопают и пришлют обратно.

— Стало быть, остается только бунт!

— Последние четыре попытки ни к чему не привели. Они просто отозвали корабли с продовольствием и не давали жратвы, пока мы не согласились воевать дальше. Местная пища для нашего метаболизма — чистый яд. Кое-кто доказал это ценой своей жизни. Любой мятеж, чтобы кончиться успехом, должен начаться с захвата кораблей и бегства с этой проклятой планеты. Если у тебя есть какие-нибудь предложения, я сведу тебя с Постоянным комитетом по подготовке мятежа.

— Но должен же быть хоть какой-нибудь способ вырваться отсюда!

— Я т-тебе сразу сказал: п-пуля в лоб! — проговорил Феркель и в отключке свалился на койку.

— Ну, это мы еще посмотрим!

Билл вытащил из кобуры сержанта пистолет и выскользнул за дверь.

Защищенные броней прожекторы заливали светом нейтральную полосу, отделявшую их от неприятеля. Билл пополз в противоположном направлении — туда, где вспыхивали отдаленные огни приземлявшихся ракет. Из болотистой почвы то и дело вырастали силуэты бараков и складов, но Билл держался от них подальше: они охранялись, а пальцы часовых всегда лежали на спуске. Охранники палили в каждую тень, в направлении каждого шороха, а зачастую и просто так — для поддержания боевого духа. Впереди горели яркие огни, и Билл осторожно пополз к ним на брюхе, надеясь из-за кустов получше рассмотреть высокую, освещенную прожекторами изгородь из колючей проволоки, которая тянулась в обе стороны до бесконечности.

Выстрел из атомной винтовки выжег в ярде от него глубокую яму, а самого Билла накрыл ослепительный луч прожектора.

— Дежурный офицер приветствует тебя! — зазвучал из укрепленных на столбах громкоговорителей чей-то сочный голос. — Это предупреждение записано на магнитную ленту. Ты пытаешься покинуть лагерь и попасть в запретную зону, где размещено командование. Это категорически запрещено. Твое присутствие зарегистрировано автоматическим контролем. Дула атомных винтовок направлены прямо на тебя. Через шестьдесят секунд будет открыт огонь. Вспомни, что ты патриот, солдат! Вспомни о присяге! Смерть чинджерам! Осталось пятьдесят пять секунд! Неужели ты хочешь, чтобы твоя мать узнала, что ее сын — трус? Пятьдесят секунд. Вспомни, сколько денег потратил император на твое обучение! Разве он заслужил такую черную неблагодарность? Сорок пять секунд…

Билл выругался и выстрелил в ближайший громкоговоритель, но остальные продолжали работать. Билл повернулся и поплелся обратно.

Он уже подходил к своему бараку, держась подальше от передовой, чтобы не попасть под пули нервной охраны, когда огни неожиданно погасли. Одновременно со всех сторон загремели винтовочные залпы и взрывы гранат.

Глава 4

Рядом в грязи шевельнулось что-то живое, и Билл рефлекторно нажал на спуск. В короткой вспышке атомного пламени он увидел обугленные останки венианца, а возле них — несметные полчища чудовищ, которые с визгом бросились в атаку. Билл прыгнул в сторону, увернулся от огня и драпанул со всех ног. Единственной его мыслью было спасти свою шкуру, убравшись подальше от стрельбы и атакующего неприятеля. О том, что в той стороне лежало непроходимое болото, он и не думал.

«Жить! Жить!» — вопило его дрожащее «я», и он лез напролом, подгоняемый этим воплем. Бежать было трудно, твердая почва сменилась полужидкой грязью, а та — водой. Отчаянно колотя по воде руками и ногами, Билл целую вечность добирался до относительно сухого места. Первый приступ паники прошел, стрельба осталась где-то позади, и, совершенно выбившись из сил, он повалился на кочку. Чьи-то острые зубы тут же вонзились ему в задницу. Хрипло взвыв от боли, он кинулся бежать и врезался в дерево. Удар был не настолько силен, чтобы изувечить Билла, а соприкосновение с грубой корой пробудило в нем древний инстинкт самосохранения, и он вскарабкался наверх. На довольно значительной высоте он обнаружил удобную развилку, образованную двумя толстыми ветвями, и примостился там, упираясь спиной в ствол и держа пистолет наготове. Никто его не преследовал, ночные звуки постепенно затихли; Билл, надежно укрытый темнотой, начал клевать носом. Несколько раз он просыпался, тревожно вглядываясь во тьму, и наконец крепко уснул.

С первым проблеском мутного рассвета Билл разлепил отяжелевшие веки и огляделся. На соседней ветке сидела маленькая ящерица и рассматривала его блестящими, как драгоценные камни, глазами.

— Э-э-э… Похоже, ты окончательно выдохся, — сказал чинджер.

Выстрел Билла оставил на коре дымящийся шрам; чинджер вылез из-под ветки и аккуратно смахнул лапкой пепел.

— Полегче с пистолетом, Билл. Я мог прикончить тебя ночью в любую минуту, если бы захотел.

— Я узнал тебя, — прохрипел Билл. — Трудяга Бигер, верно?

— Он самый. Вот мы и снова вместе, совсем как в старые добрые времена! — Мимо прошмыгнула сороконожка; Трудяга чинджер-Бигер схватил ее тремя лапками, а четвертой начал обрывать ей ножки и запихивать их в рот. — Я сразу признал тебя, Билл, и мне захотелось поболтать с тобой. Ты уж прости, что я обозвал тебя стукачом, это было очень грубо с моей стороны. Ты ведь просто выполнял свой долг. А скажи, как тебе удалось меня раскусить? — спросил он, хитро подмигнув.

— Отвяжись от меня, чучело! — рявкнул Билл и полез в карман за бутылочкой капель от кашля.

Трудяга вздохнул:

— Ладно. Я, конечно, не ожидаю, что ты выдашь мне какие-нибудь военные тайны, но, надеюсь, ты не откажешься ответить на несколько простых вопросов. — Он отбросил изуродованное туловище сороконожки и, порывшись в сумчатом кармане, достал табличку и крохотную авторучку. — Пойми, Билл, я ведь не профессиональный шпион, меня втянули в это дело из-за моей научной специальности — экзоптологии. Слыхал о такой?

— Нам как-то читали лекцию… Этот самый экзоптолог все болтал про инопланетных рептилий и другую живность…

— Довольно близко к истине… Эта наука изучает инопланетные формы жизни, а для нас вы — гомосапиенсы — как раз и являетесь такой формой… — Он поспешно нырнул под ветку, увидев, что Билл поднимает пистолет.

— Думай, о чем говоришь, сучонок!

— Виноват, неудачно выразился. Короче говоря, поскольку я специализируюсь на изучении вашего вида, то меня сделали шпионом. Что ж, в военное время всем нам приходится идти на жертвы. Когда я тебя тут приметил, я подумал, что ты мог бы помочь мне решить некоторые вопросы — в интересах чистой науки, разумеется.

— Например? — подозрительно посмотрел на него Билл и швырнул пустую бутылку в болото.

— Ну… э-э-э… Для начала скажи мне, как ты относишься к чинджерам?

— Смерть чинджерам!

— Но это в тебя вдолбили… А как ты к нам относился до вступления в армию?

— Да плевать мне было на вас! — Краем глаза Билл заметил какое-то подозрительное шевеление в листве над головой Трудяги.

— Отлично! Тогда объясни мне, кто же так ненавидит чинджеров, что готов вести с ними войну на полное уничтожение?

— Да таких, верно, и вовсе нет. Просто больше не с кем воевать, вот и воюем с вами.

Листья раздвинулись, и между ними, блестя глазами-щелочками, высунулась крупная гладкая голова.

— Так я и думал! И это подводит нас к самому главному вопросу: почему вы, гомосапиенсы, так любите вести войны?

Рука Билла непроизвольно сжала рукоятку пистолета: за чудовищной головой, свисавшей над Трудягой чинджер-Бигером, тянулось бесконечное змеиное туловище толщиной около фута.

— Вести войны? Не знаю, — ответил Билл, завороженный бесшумным приближением огромной змеи. — Думаю, нам это просто нравится — вот и все.

— Нравится? — заверещал чинджер, подпрыгнув от волнения. — Цивилизованной расе не могут нравиться войны, смерть, убийства, увечья, насилие, пытки, боль и все такое прочее! Вы — нецивилизованная раса!

Змея молниеносно рванулась вперед, и Трудяга чинджер-Бигер, издав тоненький писк, исчез в ее разинутой пасти.

— Да… наверное, мы и впрямь недостаточно цивилизованны, — сказал Билл, держа змею на мушке. Однако она мирно уползла, продемонстрировав по меньшей мере ярдов пятьдесят своего туловища и вильнув на прощание хвостом. — Так тебе и надо, шпион проклятый! — Билл облегченно вздохнул и спустился на землю.

Только внизу Билл осознал весь ужас своего положения. Зыбкая болотистая почва поглотила все следы его ночного бегства, и он не имел ни малейшего представления, в какой стороне искать линию фронта. Тусклый солнечный свет еле пробивался сквозь покров облаков и густой туман; Билл похолодел, сообразив, как ничтожны его шансы попасть к своим. Отнятая у врагов территория составляла всего десять миль в длину и в ширину — блошиный укус на теле планеты. Однако оставаться на месте было еще хуже, а потому, избрав, как ему показалось, наиболее вероятное направление, Билл двинулся вперед.

— Мне каюк, — сказал он, и это было похоже на правду. Несколько долгих часов блуждания по болоту не принесли ему ничего, кроме усталости, зуда от укусов насекомых, изрешетивших ему всю кожу на спине, да потери кварты-другой крови, высосанной пиявками. Скромный запас патронов, которые ему пришлось потратить на дюжину каких-то тварей, собиравшихся им позавтракать, подошел к концу. Билл проголодался, умирал от жажды и по-прежнему не имел ни малейшего представления о том, где он находится.

Остаток дня прошел в безрезультатных скитаниях, и, когда сгустились сумерки, Билл был близок к полному истощению, а запас капель от кашля иссяк. Желудок от голода сводило судорогой. На дереве, куда он забрался в поисках ночлега, Билл обнаружил аппетитные красные плоды.

— Наверняка ядовитый! — Он оглядел плод со всех сторон, понюхал. Пахло восхитительно. Билл зашвырнул его подальше.

Утром он почувствовал, что голод становится просто зверским.

— Сунуть дуло в рот и разнести себе черепушку, что ли? — проговорил он задумчиво, взвешивая в руке пистолет. — Нет, это всегда успеется. Мало ли что может произойти… — и не поверил своим ушам, услышав в джунглях человеческие голоса.

Билл притаился за веткой, держа пистолет наготове.

Голоса приближались, потом послышался звон металла. Под деревом проскользнул вооруженный венианец, но Билл не стал стрелять, поскольку из тумана вынырнули еще какие-то фигуры. Они появлялись один за другим — длинная колонна пленников, закованных в железные ошейники, соединенные общей цепью. Каждый пленный нес на голове большой ящик. Билл смотрел, как они бредут мимо, и тщательно подсчитывал число конвойных венианцев. Их было пятеро. Шестой шел в арьергарде; как только он поравнялся с деревом, Билл бесшумно прыгнул вниз и ударом тяжелого сапога раскроил ему череп. Венианец был вооружен копией стандартной атомной винтовки чинджеровского производства, и Билл злобно усмехнулся, ощутив в руках ее привычную тяжесть. Сунув пистолет за пояс, он крадучись последовал за колонной, держа винтовку наперевес. Пятого конвойного он уложил прикладом, подобравшись к нему сзади. Двое пленных солдат заметили это, но у них хватило ума промолчать. Билл начал подкрадываться к четвертому охраннику, но того насторожило подозрительное движение среди пленных: он обернулся и поднял винтовку. Шансов прикончить его без шума уже не оставалось; Билл выстрелом снес ему голову, а потом помчался вдоль колонны. Наступившую после грохота выстрела тишину разорвал его громкий крик:

— Ложись! Быстро!

Солдаты плюхнулись в болотную жижу, а Билл прижал атомную винтовку прикладом к животу, перевел ее на автоматический режим и принялся палить на бегу, поводя стволом из стороны в сторону, точно садовым шлангом. Огненная струя описывала ослепительную дугу в ярде от земли. Из тумана доносились крики и стоны, а потом у Билла кончились патроны. Он отшвырнул винтовку и схватился за пистолет. Двое стражников были мертвы; последний, раненый, успел еще выстрелить, не целясь, прежде чем Билл поджарил и его.

— Неплохо! — сказал он, останавливаясь и тяжело переводя дыхание. — Шестеро из шести.

Из колонны пленных неслись тихие стоны. Билл брезгливо оглядел трех солдат, которые не успели выполнить его команду.

— В чем дело? — спросил он, толкнув одного из них носком сапога. — Никогда не бывал в переделках, а? — Тот ничего не ответил, так как уже превратился в обугленную головешку.

— Никогда… — простонал второй, корчась от боли. — Позови костоправа, там в конце колонны есть один… О-о-о! И зачем я покинул «Фанни Хилл»! Врача…

Билл хмуро взглянул на три золотых шара на воротнике раненого лейтенанта четвертого ранга, потом нагнулся и стер с его лица грязь.

— Ты?! Офицер-кастелян! — зарычал он яростно и поднял пистолет, намереваясь закончить так удачно начатую работу.

— Это не я! Это не я! — стонал лейтенант, тоже признавший Билла. — Офицера-кастеляна нет, его утопили в сортире! Это же я — твой добрый пастырь! Я принес тебе благословение Ахурамазды, сын мой! Читаешь ли ты «Авесту» на сон грядущий?

— Еще чего, — проворчал Билл. Пристрелить лейтенанта он уже не мог и подошел к третьему раненому.

— Привет, Билл… — послышался слабый голос. — Видно, мои рефлексы начали сдавать… Тебя я не виню, сам оплошал, надо было вовремя выполнять команду…

— Да уж, черт побери, надо было, — сказал Билл, глядя в знакомое клыкастое ненавистное лицо. — Ты умираешь, Смертвич, не повезло тебе.

— Знаю, — ответил Смертвич, закашлялся и закрыл глаза.

— Встать в круг! — заорал Билл. — Мне нужен лекарь!

Колонна послушно изогнулась, наблюдая, как медик осматривает раненых.

— Лейтенанту надо перевязать руку, и все дела, — сказал фельдшер. — Просто слабый ожог. А с клыкастым парнем покончено. Он умирает.

— Можно как-нибудь поддержать его жизнь?

— Можно, только ненадолго.

— Займись этим. — Билл оглядел пленных. — Ошейники снять можете?

— Ключей нет, — ответил здоровенный сержант-пехотинец. — Эти ящерицы даже не взяли их с собой. Придется топать в таком виде до дома. С чего это ты вздумал рисковать своей шкурой и спасать нас? — подозрительно спросил он.

— Как же, стал бы я вас спасать! — усмехнулся Билл. — Я подыхал с голоду и решил, что в ящиках может найтись жратва!

— Жратвы сколько угодно, — облегченно вздохнул сержант. — Теперь я понимаю, почему ты рискнул.

Билл вскрыл банку консервов и уткнулся в нее с головой.

Глава 5

Мертвого солдата освободили от цепи, отрубив ему голову. Двое солдат, скованных со Смертвичем, собирались проделать с ним то же самое. Билл вступил с ними в дискуссию, разъясняя, что гуманность требует спасать раненых товарищей, и после того, как он пообещал отстрелить им ноги, они полностью согласились с его аргументами. Пока скованные солдаты подкреплялись консервами, Билл срезал пару тонких стволов и соорудил из них носилки, приспособив для этой цели несколько солдатских курток. Одну из захваченных винтовок он оставил себе, а остальные раздал пехотному сержанту и нескольким солдатам-ветеранам.

— Есть у нас шансы вернуться на базу? — спросил он сержанта, тщательно счищавшего грязную жижу с винтовки.

— В принципе есть. Мы можем идти назад по собственным следам, это нетрудно — народу прошло немало. Только хорошенько гляди по сторонам и, как увидишь венианца, стреляй, иначе живыми не уйдем. Когда услышим пальбу, поищем местечко поудобнее и прорвемся. Шансов у нас пятьдесят на пятьдесят.

— Ну, по крайней мере, положение наше сейчас не хуже, чем час назад.

— Еще бы! Однако задерживаться тут не стоит.

— Тогда потопали!

Идти по следам оказалось даже легче, чем они предполагали, и уже после полудня до них донеслись первые глухие звуки отдаленной битвы. Единственный венианец, встреченный ими на пути, был сразу же убит. Билл остановил колонну.

— Надо поесть. Жрите сколько влезет, остальное выбросим. Передать команду по линии. Скоро выступаем.

Он пошел взглянуть на Смертвича. Лицо у раненого было белее бумаги.

— Хреново… — прошептал он. — Это конец, Билл… я знаю… Больше уже не придется мне запугивать рекрутов… стоять в очереди за получкой… вытаскивать пистолет… Прощай, Билл. Ты настоящий друг… так заботишься обо мне…

— Рад, что ты так думаешь, Смертвич. Может, и ты мне окажешь небольшую услугу. — Билл порылся в карманах умирающего, вытащил записную книжку и нацарапал что-то на чистом листке. — Подпишись-ка, приятель, по старой дружбе.

Огромная нижняя челюсть Смертвича отвисла, злобные красные глазки открылись и уставились в небо.

— Сдох, проклятая сволочь, не вовремя, — с отвращением проговорил Билл.

Немного подумав, он вымазал чернилами большой палец Смертвича и прижал его к бумаге.

— Медик! — крикнул он. Колонна свернулась кольцом, чтобы фельдшер мог подойти к раненому. — Чего с ним?

— Околел, — поставил диагноз фельдшер.

— Перед смертью он завещал мне свои зубы. Видишь, что тут написано? Это настоящие мутированные клыки, и стоят они приличную сумму. Их можно трансплантировать?

— Конечно, если в ближайшие двенадцать часов вырезать их и заморозить.

— Нет проблем — мы потащим его с собой. — Билл выразительно посмотрел на носильщиков и похлопал по пистолету, чтобы предотвратить возражения. — Позовите-ка сюда лейтенанта.

Хмуро взглянув на подошедшего капеллана, Билл протянул ему листок из записной книжки.

— Мне нужна офицерская подпись. Перед смертью раненый продиктовал мне завещание, но был слишком слаб, чтобы его подписать, поэтому просто приложил к листку большой палец. Припишите внизу, что вы были свидетелем, и подтвердите законность бумаги, а потом распишитесь.

— Но… я не могу этого сделать, сын мой! Я же не видел, как покойный прикладывал… Гр-р-х-х…

«Гр-р-х-х» он сказал потому, что Билл всунул ему в рот пистолетный ствол и принялся медленно вращать его, держа палец на спуске.

— Стреляй! — посоветовал пехотный сержант, а трое солдат зааплодировали. Билл вытащил ствол наружу.

— Рад, страшно рад оказать тебе услугу, — воскликнул капеллан, хватаясь за перо.

Билл прочел документ, удовлетворенно крякнул, подошел к фельдшеру и присел рядом с ним.

— В госпитале работаешь? — спросил он.

— Точно! И если попаду туда снова, то уж ни на минуту его не покину. Дьявольская невезуха: я как раз подбирал раненых, когда началась атака.

— Говорят, раненых отсюда не отправляют, а заштопывают и снова посылают на передовую.

— Правильно говорят. В этой войне выжить почти невозможно.

— А если ранение настолько серьезно, что бедняга уже не способен сражаться?

— Современная медицина творит чудеса, — неразборчиво пробормотал фельдшер, уписывая обезвоженную тушенку. — Или ты сразу помираешь, или оказываешься через пару недель на передовой.

— Ну а если у парня, допустим, оторвало руку?

— Запасными руками у нас забит целый холодильник. Пришьют новую — и вперед.

— А ступню? — не унимался Билл.

— Правильно — я совсем забыл! Ступней у нас маловато. Так много ребят с оторванными ногами, что коек не хватает. Этих парней уже начали вывозить с планеты.

— Слушай, есть у тебя обезболивающие таблетки? — спросил Билл, меняя тему разговора.

Медик вытащил белую бутылочку.

— Слопаешь штуки три и не почувствуешь, как у тебя голову ампутируют.

— Давай три.

— Если случайно увидишь парня, которому только что оторвало ступню, не забудь, что ногу надо немедленно перетянуть над коленом, да потуже, чтобы кровью не истек.

— Спасибо, приятель.

— Да не за что.

— Пошли, — сказал сержант-пехотинец. — Чем быстрее мы отсюда выберемся, тем больше шансов вернуться домой.

Шальные вспышки атомных винтовок воспламеняли листву у них над головами, от грохота тяжелых орудий вздрагивало под ногами болото. Колонна двигалась параллельно линии огня и, когда огонь затих, остановилась. Билл, единственный, кто не был прикован к общей цепи, пополз на разведку. Вражеские позиции были укреплены довольно слабо, и вскоре он нашел место, удобное для прорыва. Прежде чем вернуться к своим, Билл вытащил из кармана крепкую бечевку, позаимствованную с продовольственного ящика, наложил чуть повыше правого колена крепкий жгут, закрутил его палкой как можно туже и проглотил таблетки. Затаившись в густом кустарнике, он крикнул:

— Прямо, потом круто направо! Сворачивать возле тех деревьев! Бего-омарш!

Билл вел колонну вперед, пока не показались первые окопы, а затем с криком «Кто идет?» бросился в густые кусты.

— Чинджеры! — заорал он и сел на землю, прислонившись спиной к дереву.

Потом тщательно прицелился и отстрелил себе правую ступню.

Услышав, как испуганные солдаты с треском ломятся через кустарник, Билл отшвырнул пистолет, пальнул несколько раз из винтовки по деревьям и с трудом поднялся на ноги. Опираясь на атомную винтовку, он заковылял к своим. К счастью, идти пришлось недолго: двое солдат, по-видимому, новички, иначе они были бы умнее, выскочили из окопов ему на помощь.

— Спасибо, братцы, — выдохнул Билл и свалился на землю. — Все-таки война — это страшная штука.