Миры Империума

По ту сторону времени © Перевод А. Кузнецовой.

В один из тех безмятежных, тихих вечеров, когда краски заката задерживаются в небе даже дольше, нежели это можно объяснить июнем в Стокгольме, любуясь из французского окна сменой бледно-розовых, медно-золотых и электрически-синих тонов, я уловил зарождающийся в основании черепа зуд, ранее знакомый мне как предвестник неприятностей. Больших неприятностей.

Пронзительно зазвенел телефон. Побив все рекорды по забегам на короткие дистанции, я схватил старомодный, в бронзовой отделке аппарат имперского производства и, выждав секунду, чтобы не сорвался голос, произнес «алло».

— Полковник Баярд? — поинтересовались на том конце провода.— С вами хочет поговорить господин Рихтгофен. Одну минуточку, пожалуйста...

Сквозь ведущую в столовую открытую арку я видел темное сияние рыжих волос Барбры. Люк как раз продемонстрировал ей очередную бутылку вина, и моя супруга кивнула, остановив выбор на ней. Пламя свечей в витых люстрах мягким светом ложилось на белоснежный лен, искрилось в хрустале, металось по редкому старинному фарфору и тускло отражалось от столового серебра. С тех пор как Люк сделался нашим мажордомом, любой прием пищи превращался в изысканную трапезу. Вот только аппетит у меня вдруг разом улетучился. Почему? Ведь Рихтгофен помимо того, что возглавлял Имперскую разведку, был еще и моим близким другом...

— Брайан? — Из динамика, выполненного в форме колокола, раздался знакомый голос с еле уловимым акцентом.—- Рад, что застал тебя дома.

— Что стряслось, Манфред?

— Да вот...— Казалось, он несколько смущен.— Ты пробыл дома весь вечер?

— Мы вернулись с час назад. Ты пытался со мной связаться?

— Нет-нет. Но тут возникло небольшое дельце...— Последовала пауза.— Брайан, не мог бы ты найти время заехать к нам в штаб-квартиру?

— Разумеется. Когда?

— Так... а сегодня?..— Он снова замялся. То, что нашлась причина, способная ввергнуть в замешательство этого человека, само по себе казалось довольно странным.— Прости, что беспокою тебя дома, Брайан, но...

— Буду через полчаса. Люк расстроится, но, думаю, переживет. Ты можешь объяснить, в чем дело?

— Боюсь, не могу. Не исключено, что линии прослушиваются. Пожалуйста, передай мои извинения Барбре... и Люку тоже.

Барбра поднялась и вышла из-за стола.

— Брайан, кто это был...— Тут она увидела мое лицо.— Неприятности?

— Не знаю. Постараюсь вернуться поскорее. Должно быть, что-то важное, иначе Манфред не стал бы звонить.

Я проследовал через зал к себе в спальню, переоделся, взял шляпу и плащ — ночи в Стокгольме прохладные — и вышел в прихожую, где меня уже поджидал Люк со своим неизменным мрачно-неодобрительным выражением на физиономии и маленьким приспособлением, похожим на клубок из кожаных ремешков и стальной проволоки.

— Это мне не понадобится,— попытался отмахнуться я.— Обычная поездка в штаб.

— Возьмите, сэр.

Я-то знал, что на самом деле кислая мина моего мажордома великолепно маскировала истовую преданность. Не в силах сдержать улыбку, я забрал у Люка автоматическую кобуру, закатал правый рукав и пристегнул ее к предплечью. При легком движении запястья крохотный жук-пистолет, формой и цветом копирующий плоский, обкатанный водой камушек, хлопнулся мне в ладонь.

— Исключительно ради твоего спокойствия, Люк.— Я защелкнул оружие на место.— Вернусь через час. Может, раньше.

И нырнул в сияние больших угловатых каретных фонарей с толстыми стеклами, отбрасывавших ностальгически желтый свет на гранитную балюстраду. Спустившись по широким ступеням к машине, нетерпеливо урчавшей двигателем, я скользнул за толстый, отделанный дубом руль. Мой автомобиль захрустел гравием, отъезжая от крыльца, пробрался между тополей и выкатил в открытые железные ворота.

Впереди у края тротуара притулилась машина с погашенными фарами. Стоило мне появиться на мощенной булыжником городской улице, она сразу тронулась с места и заняла позицию передо мной. В зеркало заднего вида я заметил второй автомобиль, вывернувший из-за угла и пристроившийся сзади. На массивной решетке его радиатора в свете встречных фар россыпью самоцветов полыхнул замысловатый вензель Имперской разведки. Вот это да! Манфред даже готов обеспечить меня эскортом, лишь бы я направился прямиком к нему.

Дорога до штаб-квартиры занимала минут десять. Широкие, мягко освещенные улицы старой столицы в общих чертах напоминали Стокгольм моего родного континуума, однако здесь, в Империуме, на линии ноль-ноль, в центре бескрайней Сети альтернативных миров, открытых благодаря МК-приводу, цвета отчего-то казались чуть ярче, вечерний ветерок чуть свежее, а магия жизни — чуть ближе.

Вместе со своими провожатыми я пересек мост Норрбро, резко свернул направо между колоннами из красного гранита в короткий переулок и, помахав часовому в вишневом мундире, тут же взявшему «на караул», миновал массивные кованые ворота. Широкие двери из полированного, окованного железом дуба, возле которых я остановил машину, украшала бронзовая табличка «Kungliga svenska spionage[17]. Рядом резко взвизгнули тормоза, и захлопали, открываясь, двери.

К тому моменту, когда я выбрался из автомобиля, четверо мужчин из машин сопровождения с непринужденным видом взяли меня в полукольцо. Одного из них я узнал. Этот сетевой агент несколько лет назад доставлял меня в неприятное местечко под названием ИП-2. Он подчеркнуто нейтрально кивнул в ответ на мое приветствие и произнес:

— Вас ждут в кабинете барона фон Рихтгофена, полковник.

Я лишь хмыкнул и стал подниматься по лестнице, не в силах отделаться от любопытного ощущения, будто мой эскорт напоминает не столько почетный караул, сколько группу переодетых полицейских, собравшихся без лишнего шума произвести задержание особо опасного преступника.

Когда я вошел в кабинет, Манфред встал. Взгляд, которым он наградил меня, был странен. Казалось, барон в течение последнего часа бился над формулировкой того, что ему сейчас предстояло озвучить, да так и не нашел подходящего варианта.

— Брайан, я вынужден попросить тебя о снисхождении,— наконец выдавил он,— Пожалуйста, вот кресло. Возникла несколько... э-э... затруднительная ситуация.— Манфред вновь встревоженно посмотрел на меня.

В данный момент передо мной стоял вовсе не тот учтивый, никогда не теряющий самообладания фон Рихтгофен, которого я привык видеть ежедневно в ходе исполнения обязанностей полковника Имперской разведки. Я сел, отметив продуманное расположение четырех вооруженных агентов. Четверо, сопровождавшие мою машину, также просочились в кабинет и молча встали поодаль.

— Продолжайте, сэр.— Я решил удерживаться в духе происходящего и перешел на официальный тон.— Понимаю, дело есть дело, и смею лишь надеяться, что в свое время мне предоставят все необходимые объяснения.

— Я должен задать тебе несколько вопросов, Брайан,— несчастным голосом произнес Манфред.

Он тяжело опустился в кресло. Морщины на его лице вдруг проступили четче, напомнив о почти восьмидесяти годах. Барон провел узкой ладонью по гладким железно-серым волосам, затем резко выпрямился и откинулся на спинку кресла с тем видом, какой бывает у человека, решившего скорее покончить с неприятным делом, отвертеться от которого все равно нет никакой возможности.

— Девичья фамилия вашей жены? — произнес он.

— Лудане,— бесстрастно ответил я.

В чем бы ни заключалась игра, надо соблюдать правила. Манфред знает Барбру дольше моего. Они вместе с ее отцом тридцать лет прослужили на должности имперских агентов.

— Где вы познакомились?

— Около пяти лет назад — на королевском балу Середины Лета, в ночь моего прибытия сюда.

— Кто еще присутствовал в тот вечер?

— Вы, Герман Геринг, старший капитан Уинтер...— Мне не составило труда перечислить еще с дюжину гостей, приглашенных на то увеселительное мероприятие, столь трагично оборвавшееся нападением бандитов из кошмарного мира, известного как ИП-2,— Уинтера там убили,— добавил я,— ручной гранатой, которая предназначалась мне.

— Кем вы работали — изначально?

— Был дипломатом — американским дипломатом,— пока ваши сотрудники не похитили меня и не доставили сюда.

Последнее замечание я адресовал лично барону в качестве тонкого намека. Какая бы причина ни заставила сейчас моего старого друга устраивать мне допрос, словно подозрительному незнакомцу, именно его идея послужила изначальной причиной моего вынужденного визита в мир Империума. За мгновение до того, как перейти к следующему вопросу, он явно заметил подколку.

— Ваш род занятий здесь, в Стокгольме ноль-ноль?

— Вы предоставили мне чудную работу в разведке. Я офицер Службы сетевого наблюдения...

— Что такое Сеть?

— Совокупность альтернативных линий развития; матрица одновременных реальностей...

— Что такое Империум? — прервал он.

Судя по всему, меня подвергли скоростному допросу — методу, применяемому для сбивания допрашиваемого с толку и позволяющему выявить пробелы в его легенде. Пожалуй, с менее приятным способом проведения дружеской беседы мне еще сталкиваться не доводилось.

— Верховное правительство А-линии ноль-ноль, в которой был создан МК-генератор.

— Как расшифровывается аббревиатура МК?

— Максони — Кочини — ребята, которые изобрели эту штуку в тысяча восемьсот девяносто третьем...

— Как используется МК-эффект?

— Это привод, на котором работают сетевые челноки.

— Где осуществляются сетевые операции?

— По всей Сети — за исключением Пустыни, разумеется...

— Что такое Пустыня?

— Все А-линии в пределах тысяч координат от линии ноль-ноль представляют собой адскую пучину радиации или...

— Как возникла Пустошь?

— В результате ошибок при освоении работы с МК-эффектом. Вы, обитатели ноль-ноль,— единственные, кто научился им управлять...

— Что такое линия ноль-ноль? Я обвел помещение рукой.

— Вселенная, в которой мы пребываем на данный момент. Альтернативный мир, где МК-поле...

— У вас есть шрам на правой стопе?

Я улыбнулся — совсем чуть-чуть — смене направления допроса.

— Угу. В том месте, где старший инспектор Бейл прострелил мне ее. Между большим пальцем и...

— Зачем вас доставили сюда?

— Вы хотели, чтобы я сыграл роль диктатора в месте под названием ИП-два...

— Существуют ли иные обитаемые А-линии в пределах Пустоши?

Я кивнул.

— Две. Одна — истерзанное войной место с общеисторической датой около тысяча девятьсот десятого года; вторая — мой родной мир, так называемый ИП-три...

— У вас есть пулевой шрам на правом боку?

— Нет, на левом. У меня также имеется...

— Что такое общеисторическая дата?

— Дата, начиная с которой история альтернативной линии приобретает собственное направление...

— Каково было ваше первое задание в должности полковника разведки?

Я ответил на этот вопрос и на множество других. В течение следующих полутора часов он охватил каждую частицу моей частной и общественной жизни, забирался в такие странные закоулки ничем не примечательных событий, о каких мог знать только я — и он. И все время восемь вооруженных людей маячили поблизости, молчаливые, готовые в любую секунду...

Меня уже начала утомлять роль человека, непринужденно воспринимающего ситуацию, когда барон вздохнул, положил обе ладони на стол — в моем сознании испуганно промелькнул образ незаметно убранного в ящик пистолета—и посмотрел на меня с более нормальным выражением лица.

— Брайан, в нашей с тобой нелегкой профессии человек нередко сталкивается с необходимостью выполнять довольно неприятные обязанности. Вызвать тебя сюда подобным образом...— Он кивнул агентам, и те бесшумно испарились.— Да еще под стражей, чтобы допросить как обыкновенного подозреваемого,— эта обязанность была самой неприятной. Могу только заверить тебя, что для этого имелись самые веские причины и теперь вопрос разрешен, к моему полному удовлетворению.— Он встал и протянул мне руку.

Я тоже поднялся, чувствуя, как в горле клокочет готовая вот-вот прорваться наружу ярость. Рукопожатие вышло коротким и официальным — пусть Манфред видит мое нерасположение.

— Позже, Брайан,— может, завтра — я смогу дать объяснения по поводу сегодняшнего фарса, а пока прошу тебя принять мои личные извинения за те неудобства, ту нелепую ситуацию, в которую я был вынужден тебя ввергнуть. Это было в интересах Империума.

Я исторг вежливый, но лишенный энтузиазма звук и поспешил откланяться. Что бы там ни произошло, у Рихт-гофена, без сомнения, имелись самые веские причины так поступить, однако особого облегчения данный вывод мне не принес, равно как и ничуть не уменьшил мое любопытство. Но будь я проклят, если стану сейчас лезть к нему с расспросами.

По пути к эскалатору за мной уже никто не следил. В полном одиночестве я спустился на первый этаж и вышел в коридор, выложенный белым мрамором.

Где-то в дальнем конце широкого вестибюля послышались торопливые шаги. Грохнула с загадочным оттенком окончательности дверь. Я застыл, словно хищник, пробующий носом воздух, перед тем как ступить на новую опасную территорию. Казалось, над безмолвным зданием нависла атмосфера близкой беды.

Я поймал себя на том, что принюхиваюсь вполне по-настоящему. Ноздри уловили запах тлеющего дерева и пластика — намек на близкий дым. Резво, но бесшумно я потрусил в направлении источника, благо читалось оно со всей очевидностью. Я миновал широкое подножие Парадной лестницы, ведущей в приемную этажом выше, и, отшатнувшись, замер как вкопанный. Мой взгляд уперся в пятно, темневшее на полу посреди сияющего мрамора. Второе я едва не пропустил. Более бледное, оно располагалось примерно в двух ярдах от первого. Сама форма обеих отметин не вызывала ни малейшего сомнения: на белоснежных плитах остались отпечатки чьей-то обуви. В шести футах дальше по коридору я заметил очередное бледное пятно — словно кто-то наступил в горячий деготь и теперь оставлял за собой грязные следы.

Цепочка пятен уходила влево, к боковому коридору. Я бросил взгляд вдоль слабо освещенного прохода. Окружающая обстановка почему-то напомнила мне морг после закрытия. Та же умиротворенная тишина и та же атмосфера печального труда — как совершённого, так и предстоящего.

Прокравшись вдоль коридора, я остановился на пересечении с другим и поглядел в обе стороны. Запах несомненно усилился — теперь воняло еще и паленой краской.

Темные отметины привели меня за угол. Двадцать футов пола представляли собой большой выжженный шрам, а вокруг следы — множество следов. Имелись также брызги крови и оставленный на стене отпечаток окровавленной ладони, вдвое больше моей, при виде которого у меня машинально напряглось запястье — тело вспомнило о жуке-пистолете, столь настойчиво всученном мне Люком. Под табличкой «служебная лестница» на дверном косяке виднелся второй отпечаток, но, в отличие от предыдущего, обрамленный вспучившейся и почерневшей краской.

Я замер перед закрытой дверью. Пальцы мои легли было на полированную бронзовую ручку, но рефлекторно отдернулись в сторону. Металл оказался горячим на ощупь. Я обернул руку носовым платком и снова взялся за ручку.

Узкие ступени уходили вниз, растворяясь в темноте и запахе горелого дерева. Я потянулся к настенному выключателю, затем передумал, бесшумно закрыл за собой дверь и двинулся по лестнице. Достигнув ее подножия, я выждал минуту, прислушиваясь, после чего осторожно высунул голову из-за угла, оглядел темное цокольное помещение и застыл.

На противоположной стене плясали смутные тени, для большей загадочности очерченные тусклым красноватым контуром. Я двинулся дальше, добрался до правого поворота и рискнул выглянуть снова. В пятидесяти футах от меня беспорядочными рывками стремительно двигалась сияющая фигура. Она светилась во мраке, словно докрасна раскаленная железная статуя с толстыми конечностями. Фигура метнулась вперед еще на несколько футов, проделала ряд движений слишком быстрых, чтобы я мог уследить за ними, развернулась, проскочила через узкий проход и исчезла за открытой дверью, подобно вырезанному из бумаги ангелу, когда его дергают за ниточку.

Запястье снова напряглось, и на сей раз пистолет угнездился в ладони, наполнив душу ощущением укхгного спокойствия. Запах дыма меж тем стал еще сильнее. Скользнув взглядом по паркету, я различил в сочившемся у меня из-за спины бледном мерцании выжженные в полу черные следы. В голове на миг шевельнулась мысль о том, что мне наверняка следовало бы вернуться наверх, поднять тревогу и привести сюда несколько вооруженных до зубов охранников. Однако я, хоть и без особого энтузиазма, все же двинулся по следам того, кого мои вполне резонные соображения волновали не до такой степени, чтобы он согласился немного подождать.

Запах еще более усилился. Тяжелый дух горячей, как из-под утюга, ткани перемешался с металлическим привкусом кузнечного жара, для равновесия приправленного слабым ароматом паленых листьев. Я гладко и бесшумно подобрался к двери, распластавшись по стене, и преодолел последние дюймы, изображая гусеницу, заползающую на нежную юную травинку. Затем рискнул бросить быстрый взгляд внутрь соседнего помещения. Сияние призрачного незнакомца порождало странные красноватые отблески, извивавшиеся по стенам пыльной и темной неиспользуемой кладовки, заваленной всевозможным мусором, который вечно грозятся выбросить, как только дойдут руки.

В центре огненный человек собственной персоной склонился над распростертым телом - гигантской фигурой в бесформенном комбинезоне. Руки его — странные светящиеся конечности в неуклюжего вида перчатках — со сверхчеловеческим проворством вцепились в жертву, и незнакомец выпрямился. Времени на пассивное созерцание раскаленного докрасна убийцы у меня больше не оставалось. Зато оставался шанс спасти его жертву. Если воспользоваться крохотным преимуществом внезапной атаки и ударить достаточно быстро...

О жуке-пистолете я позабыл напрочь. Ворвавшись в кладовку, я прыгнул на огненного человека и, уже пролетая сквозь стену исходившего от него жара, увидел, как тот с невероятной скоростью, единым движением, успевает развернуться в мою сторону, вскинуть руку и сделать стремительный шаг назад...

Из его растопыренной пятерни мне навстречу с треском вылетели длинные розовые искры. Ощущая себя ныряльщиком, ни с того ни с сего зависшим в воздухе, я не только успел разглядеть их резкое электрическое сияние, но даже расслышал отчетливое «чпок!» в тот момент, когда миниатюрные молнии соприкоснулись с моим телом...

Безмолвный взрыв превратил весь мир в сплошное слепяще-белое марево, зашвырнув меня в воронку небытия.

Долгое время я лежал, цепляясь за смутный и бесформенный сон, служивший мне укрытием от неясного воспоминания о дымящихся следах, пустой комнате и фантастическом светящемся человеке, склонившемся над своей жертвой. Я застонал, снова попытался уплыть за сновидением, но лицо ткнулось в твердый холодный бетон, и мутная тошнота с привкусом медных монеток возвестила о возвращении меня в реальность. Нащупав пол, я изо всех сил уперся в него руками. Лицо оторвалось от мусора, и я заморгал, прочищая слипшиеся глаза.

Тьма, безмолвие, пыль и пустота придавали кладовке сходство с ограбленной могилой. Я поскреб сухие губы старой теннисной тапкой, оставленной кем-то у меня во рту вместо языка, и, предприняв усилие, более удачливым персонажам наверняка сулившее медаль Конгресса[18], сел. Голова гудела не хуже Колокола Свободы[19] за секунду то того, как он треснул.

Я исхитрился встать на четвереньки, а разложив процесс на более простые этапы, даже поднялся на ноги. Затем принюхался. Запах гари исчез. Незнакомец — тоже. Моя добыча даже не задержалась посмотреть, все ли со мной в порядке. Он, или оно, не только отсутствовал здесь некоторое время — огненный человек не поленился еще и труп с собой уволочь.

Слишком слабый свет не позволял обследовать помещение более подробно. Пошарив по карманам, я извлек массивный запальный факел имперского производства. Добыть желтое дымное пламя удалось только с третьего раза. Я прищурился, высматривая цепочку обугленных следов, указывающую направление дальнейшего маршрута сияющего незнакомца.

Следов не было.

В надежде разыскать виденные ранее шрамы на полу я повторил весь путь до двери, затем вернулся обратно, лавируя между картонными коробками и стопками таблеток паркетного воска. Следов не было. Даже самых старых. Только мои собственные. Пыль лежала толстым, ничем не потревоженным слоем. Никаких отметин, указывающих, где свалилось тело жертвы, ни свидетельств моего безумного броска через все помещение. Лишь одни легкие вмятины там, где я поднимался на ноги, не позволили мне окончательно прийти к выводу, будто мое нынешнее существование — просто сон. Я слышал о людях, щипавших себя с целью проверить, не спят ли они. Мне такой способ всегда казался глуповатым, ведь щипок может присниться точно так же, как и любое другое, более приятное ощущение. Тем не менее я с мрачным видом собрал пальцами складку кожи на тыльной стороне ладони, сильно сжал... и почти ничего не почувствовал.

Нет, этот метод ничего не доказывал. Я поплелся к выходу, ощущая себя тем самым умником, что, желая сэкономить на транспорте, решил пешком добираться до кладбища.

Свет в коридоре не горел, правда, от стен и пола, казалось, исходило смутное фосфорическое сияние. Вид деревянных половиц ни малейшего облегчения не принес. Выжженные на них следы несколько минут назад были темными, обугленными, отчетливыми. Теперь передо мной поблескивал тусклый лак без единой отметины.

К тому времени, как я протиснулся мимо двери, ведущей на первый этаж, гул в голове уменьшился до еле слышного жужжания пойманной в кулак мухи. Молочно-белый стеклянный шар, свисающий с высокого потолка, сердито смотрел на меня нездоровой мерцающей синевой. Казалось, в неподвижном воздухе безмолвного коридора висит черноватая дымка, придавая знакомой перспективе мраморного пола и лакированных дверей погребальный оттенок.

Дверь у меня за спиной захлопнулась с пугающе громким металлическим стуком. Я несколько раз втянул ноздрями подкрашенный воздух, но не смог уловить ни малейшего намека на дым. Осмотр дверного косяка также оправдал самые неприятные ожидания: на ровной темно-коричневой поверхности отсутствовал даже намек на отпечаток горящей ладони.

Я пересек холл и вломился в пустой кабинет. На письменном столе, поверх стопки бумаг стоял глиняный горшочек, заполненный субстанцией, более всего напоминавшей спекшуюся грязь. Одинокий сухой листок лежал на столе рядом с ним. Настольные часы показывали пять минут первого. Я протянул руку мимо них, снял телефонную трубку, понажимал на рычаг. Тишина в динамике по непроницаемости могла соперничать с бетонной стеной. Я еще понажимал, однако не добился даже треска статического электричества в проводах. Попытки установить связь, предпринятые в соседнем кабинете, привели к тому же результату. Телефоны были мертвы. Как и мои надежды спокойно дожить до глубокой старости в обитой подушками келье.

Шаги по коридору отдавались громким стуком. Я добрался до парадного входа, отпихнул тяжелую дверь и застыл на верхней ступеньке, глядя сверху вниз на свою машину, по-прежнему стоящую там, где ее оставили. Два автомобиля эскорта исчезли. Позади машины чернело окошко караулки. Отсутствовало и уличное освещение, а городские башни лишились их обычного жизнерадостного узора из лампочек. Вот только как перебои с электричеством могли повлиять на работу газовых фонарей на столбах? Мой взгляд устремился вверх. Вместо неба надо мной висела сплошная непроницаемая пелена, и даже звезды утонули в ее черноте.

Я забрался в машину, повернул зажигание и нажал педаль стартера. Ничего не произошло. Я исторг из себя нецензурный комментарий и попробовал снова. Ничего. Клаксон также не работал, а повороты тумблера включения фар не давали ничего, кроме сухих щелчков.

Я вылез из машины, постоял с минуту в нерешительности, затем направился вокруг здания к сетевым гаражам на задворках. Не дойдя дотуда, я сбавил скорость и остановился. Окна гаражей мрачно темнели, тяжелые двери были заперты и перегорожены засовами. Я в очередной раз глубоко вздохнул и тут впервые заметил, насколько безжизненным сделался утративший всякое движение воздух. Пройдя обратно по подъездной аллее, я миновал непривычно пустой караульный пост и вышел на улицу. Она исчезала в сумраке, безмолвная и темная. Как и следовало ожидать. Такси тоже не показывалось. У края тротуара стояло несколько машин. Я направился к мосту и заметил посередине его дуги черный силуэт автомобиля. Почему-то вид его меня поразил. Сквозь раздраженное недовольство, набиравшее силу где-то в районе пониже третьей пуговицы моей сорочки, стало понемногу проступать чувство тревоги. Подойдя к машине, я заглянул в нее через поднятое боковое стекло. Внутри — никого. Я вознамерился было оттолкать машину к обочине, но, оценив свое состояние на данный момент, двинулся дальше.

На Густав-Адольфсторг мне повстречалось еще больше пустых автомобилей, несуразно застывших посереди улицы. Я обследовал угловатый открытый микроавтобус для экскурсий. Из замка зажигания торчал повернутый в рабочее положение ключ. Тумблер освещения находился в режиме «фары включены». Я проверил следующую машину. Та же картина. Складывалось впечатление, будто сегодня вечером на город обрушилась эпидемия поломок зажигания у автомобилей и аварий на всех окрестных электростанциях — совпадение, отнюдь не добавившее мне радости.

Бледный в зловещем свете, словно при затмении, я пересек площадь со статуей героического всадника посередине, миновал темный фасад Оперного театра, пересек Арсеналсгатан, свернул на Вастра Традгарсгатан, прошел мимо забранных ставнями лавок. Город был абсолютно неподвижен. Даже самый слабый ветерок не шевелил безжизненный воздух, а ворчание двигателей не нарушало тишину. Ни шелеста шагов, ни гула отдаленных разговоров. Первичное чувство тревоги стремительно разрослось до полномасштабного холодного ужаса.

Срезая путь через угол парка, я обогнул стеклянные выставочные стенды, забитые изделиями сельских ремесленников, и торопливо зашагал по бесплодной глине.

Неправильность происходящего слегка потеснила общую озабоченность. Я оглядел широкое пространство мертвой земли, обшарил взглядом сад, странным образом совершенно голый. Посыпанные гравием дорожки остались на месте. Обложенные плиткой водоемы с мертво торчащими устьями фонтанов, ракушка летней эстрады, выкрашенные зеленым скамейки, стальные фонарные столбы с приделанными к ним урнами и расписанием трамваев в аккуратных рамках — все это никуда не исчезло. Но ни листика, ни травинки, ни единого дерева или цветущего куста, ни хотя бы следа великолепной клумбы призовых рододендронов, занимавших отдел ротогравюр в популярном журнале всего неделю назад, мне на глаза не попалось. Я отвернулся и заспешил дальше, постепенно переходя на бег. Тревога превратилась в неизъяснимый ужас, который схватил меня за горло и хлынул в желудок, словно грязная вода в трюм тонущей галеры.

Я толчком распахнул железные ворота и, сипя от бега, как лопнувший котел, уставился на пустые черные окна. Мой дом выглядел совершенно необитаемым, а кругом неумолимо царила атмосфера всеобщей заброшенности и запустения. Идя по подъездной дорожке, я тупо глядел на полосу голой почвы, зеленевшую всего несколько часов назад. Там, где высились тополя, теперь на сером фоне чернели странные ямы шириной в фут. Только россыпь сухих листьев осталась от недавно росших тут деревьев. Громко хрустел под подошвами гравий. Ступив на бывший газон, я почувствовал, как нога уходит в сухую, крошащуюся землю. На ступеньках я оглянулся. Лишь цепочка моих собственных следов служила доказательством некогда существовавшей здесь жизни — она да россыпь дохлых насекомых под каретными фонарями. Дверь открылась. Я вошел внутрь, постоял, храня погребальное молчание, и ощутил, как высоко в груди болезненными толчками колотится сердце.

— Барбра!

Из горла вырвался полный холодного ужаса сухой хрип. Я нырнул в неосвещенный коридор, перескакивая через четыре ступеньки, взлетел по лестнице, пинком распахнул двери гостиной и промчался в спальню. Встретившая меня тишина шокированным упреком отозвалась на шум моего появления, всколыхнувший ее болезненную неподвижность. Я, спотыкаясь, вышел вон и завопил, призывая Люка, на самом деле уже не надеясь получить ответ, а просто из стремления разбить ужасное, зловещее безмолвие, отогнать страх пред тем, на что опасался наткнуться в темных мертвых комнатах.

Я обследовал одно помещение за другим, вернулся назад и обшарил все чуланы, крича, с грохотом распахивая двери настежь, уже не сражаясь с поднимающейся внутри у меня паникой, а давая ей выход в буйном действии.

Никого. Все комнаты пребывали в идеальном порядке, предметы мебели стояли на привычных местах, занавеси были тщательно задернуты, и бронзовые часы с неподвижным маятником хранили молчание. А в цветочных горшках, где несколько часов назад вольготно раскинули свою зелень широколистные растения, осталась только мертвая земля. Я стоял посреди темной библиотеки, тупо глядел наружу на мрачное металлическое свечение ночного неба и, чувствуя, как тишина втекает обратно в дом, словно осязаемая субстанция, снова пытался овладеть собой, чтобы признать истину: Барбра исчезла. Исчезла вместе со всеми остальными живыми существами в столице Империума.

Сначала я не заметил этого звука. Я сидел в пустом салоне, устремив мимо края тяжелых парчовых портьер пустой взгляд на пустую улицу, и думал, что прислушиваюсь к стуку моего пустого сердца...

Затем он проник в уши: равномерное буханье, еле уловимое, далеко-далеко — но все-таки звук — в безмолвном городе. Я подскочил, бросился к двери и оказался снаружи на ступенях прежде, чем меня посетила мысль об осторожности. Буханье теперь сделалось отчетливее: ритмичный топот, как от марширующего подразделения. Все ближе и ближе.

Потом я их увидел — за железными копьями ограды колыхнулось первое движение. Тенью уплыв внутрь дома, я наблюдал из его темноты, как они шагают по четыре в ряд, крупные дядьки в мешковатых бесформенных комбинезонах. Я попытался прикинуть, сколько их. Сотни две, некоторые нагружены тяжелыми тюками, некоторые с похожим на винтовки оружием, один-два опираются на товарищей. Они сегодня где-то повоевали.

Вот скрылся последний, и я бесшумно зарысил по подъездной дорожке. Держась в тени зданий, стоявших вдоль проспекта, я следовал за ними на расстоянии сотни ярдов.

Первый оглушающий удар уже отступил, оставив мне странное ощущение отрешенности единственного уцелевшего. Войско впереди маршировало по Нибровикен, мрачные широкоплечие пехотинцы, на голову выше моих шести футов. Они не пели, не разговаривали. Только шагали. Квартал за кварталом. Мимо пустых машин, пустых домов, пустых парков. Мимо валяющейся в канаве дохлой кошки. Я притормозил, уставившись на жалкий взъерошенный трупик.

Незнакомцы свернули направо на Биргер Ярлсгатан, и тут до меня дошло, куда они направляются: к зданию сетевого терминала в Сталлмастаргорден. Укрывшись за громадным высохшим дубом в ста ярдах от них, я наблюдал, как конец колонны свернул в нарядные ворота и исчез за сорванными с петель массивными створками. Один остановился и занял пост у входа.

Я бесшумно пересек улицу, прокрался по тропинке к боковому входу, извел несколько секунд на бесплодные меч™ об оставшихся в домашнем сейфе ключах и двинулся в обход. Спотыкаясь на рыхлых голых клумбах, я следовал линии стены, едва видимой в черноватом свете, по моим ощущениям исходившем странным образом вверх от земли, а не изливавшемся с беззвездного неба. Наконец путь мне заступила каменная ограда. Подпрыгнув, я ухватился за ее верхний край, подтянулся, перевалился и пришел на ноги в мощеном дворе позади терминала. Здесь неподвижно застыли полдюжины приземистых челноков особого типа, используемых для работы на нескольких ближних А-линиях — мирах, где общеисторические даты отстояли всего на несколько веков в прошлое и где существовали другие Стокгольмы с улицами, по которым челноки, замаскированные под крытые фургоны, могли передвигаться незамеченными.

Один из транспортов стоял вплотную к стене терминала. Я влез на его капот и попробовал поднять широкую металлическую раму двойного окна. Она не поддалась. Я спрыгнул на землю и пошарил в темноте под крылом челнока. Добыв стандартный набор инструментов, я вытащил молоток, вскарабкался обратно и как мог нежнее разбил стекло. Звон раздался просто жуткий. Я замер, весь обратившись в слух и наполовину ожидая криков о недопустимости столь вопиющего хулиганства, но услышал лишь собственное дыхание да скрип рессор челнока, когда я перемещал свой вес.

Помещение, куда я проник, оказалось ремонтной мастерской, уставленной длинными верстаками с разбросанными по ним разобранными компонентами челноков и стенами, увешанными инструментами и оборудованием. Через проход в дальнем ее конце я проник в коридор и подобрался к большим воротам, ведущим в гаражи. Сквозь них доносились еле слышные звуки. Приоткрыв одну створку, я скользнул внутрь, в гулкую тишину широкого, высокого сводчатого ангара. Из полумрака выступал двойной ряд сетевых челноков. Тут дремали тяжелые транспорты на десять человек, разведчики поменьше, рассчитанные на троих пассажиров, и в дальнем конце строя — пара легких одноместных моделей самой последней разработки.

А за ними, подавляя их своими размерами, темнели здоровенные машины странного вида. Огромные и уродливые на фоне элегантно украшенных челноков имперской Службы транссетевого надзора, они напоминали мусорные шаланды, вопреки логике засунутые на каретный двор. Вокруг них мельтешили темные фигуры. Незнакомцы, реагируя на жесты и отдельные приглушенные команды, собирались в группы возле каждого транспорта. Я выдвинулся под прикрытием пустых имперских челноков, пролез между двумя из них и получил возможность лучше видеть происходящее.

Пока я устраивался на своей позиции, одетый в форму здоровяк исчез внутри одной из пяти машин, стоявших с раскрытыми створками. За ним последовал следующий в колонне. Войска, кто бы они ни были, явно сворачивали военные действия. Неуклюжие вислоплечие тяжеловесы, с ног до головы упакованные в мешковатые тускло-серые костюмы с забралами из темного стекла, намеревались отбыть восвояси. Одна из имперских машин мешала плавному течению грузящейся колонны, и после того, как двое, шагнув к ней, подхватили ее под ближний полоз и в один рывок, с тяжелым грохотом и звоном бьющегося стекла опрокинули набок, я невольно подался назад, подальше с глаз пришельцев — разведчик весил добрых две тонны.

Закончилась посадка в первый транспорт. Вся колонна переместилась к следующему. Время стремительно уходило. Через десять минут все эти парни в форме окажутся на борту своих машин и исчезнут. Уберутся обратно на ту линию, с которой прибыли, где бы она ни находилась. Одно было ясно: эти незваные гости из Сети — раса, не знакомая имперским властям и обладающая собственным МК-приводом. Теперь они оставались моей единственной связью с исчезнувшими обитателями опустевшего Стокгольма ноль-ноль. Ждать здесь бессмысленно, придется последовать за ними, узнать, что получится...

Я для бодрости набрал в грудь побольше застойного воздуха и шагнул из своего укрытия наружу. Чувствуя себя уязвимым, как крыса на паркете, я стал пробираться вдоль стены, увеличивая расстояние между собой и незнакомцами. Моей целью был один из двухместных разведчиков — быстрая, маневренная машина с адекватным вооружением и новейшим оборудованием. Добравшись до него, я открыл дверь. Хотя задвижка едва щелкнула, желудок у меня подскочил под ребра. Сигнала тревоги не последовало.

Зловещее свечение проникало всюду. Даже внутри обесточенного челнока его хватало для того, чтобы разглядеть очертания предметов. Я протиснулся в отсек управления, сел в кресло оператора и попробовал запустить главный разогревающий контур.

Ничего не вышло. Я пощелкал другими клавишами. Все тщетно. МК-двигатель оказался таким же безжизненным, как и пустые автомобили посреди городских улиц. Я покинул кресло, пробрался к выходу и бесшумно покинул челнок. Пришельцы продолжали возиться в паре сотен футов от меня, отгороженные рядами челноков. Тем временем в моей голове начала созревать новая идея. И конечно, особого восторга она у меня не вызвала. Так это или нет, но в первую очередь мне необходимо попасть на противоположную сторону терминала. Я повернулся...

Он был всего в десяти шагах от меня, как раз за задним утлом челнока. При ближайшем рассмотрении рост широкого в кости пришельца превышал семь футов, а закрытые перчатками кисти казались размером с министерский портфель. Великан шагнул в мою сторону, и я попятился. Еще через два шага мне придется выйти из-за машины, и тогда меня заметит первый, кому приспичит взглянуть в нашу сторону. Я остановился. Чужак приближался, громадная короткопалая лапища тянулась ко мне.

Запястье дернулось — жук-пистолет лег в ладонь. Я навел его на точку чуть ниже середины грудной клетки и выстрелил. Под приглушенный хлопок моего оружия чудовищный парень сложился пополам и рухнул навзничь с таким грохотом, будто упала лошадь в полной упряжи. Я метнулся мимо него под прикрытие соседней машины и приготовился держать оборону. Казалось невозможным, чтобы никто не услышал выстрела и падения жертвы, тем не менее суета на дальнем конце широченного ангара продолжилась в прежнем ритме. Я выпустил воздух их легких, только теперь вспомнив о необходимости дышать. Сердце молотило, словно у загнанного кролика.

Не выпуская пистолета, я вылез из укрытия и вернулся к подстреленному мной пришельцу. Он лежач на спине, раскинувшись, словно огромная медвежья шкура. Сквозь разбитое забрало я увидел широкое, грубое, мертвенно-серое лицо с пористой кожей и широкий полуоткрытый безгубый рот, позволявший разглядеть квадратные желтые зубы. Маленькие глазки, бледно-голубые, как зимнее небо, безжизненно таращились в потолок из-под густых желтых бровей, пересекавших лоб единой полосой. Сальная прядь светлых волос свешивалась на впалый висок. Более кошмарного и отталкивающего лица мне до сих пор встречать не доводилось. Я попятился от него и скрылся в тени.

Для осуществления нового плана мне следовало добраться до последней линии чужих челноков. Единственный путь к ним лежал через пространство в пятьдесят футов, не укрытых ничем, кроме полумрака. Я шагнул из-за разведчика и двинулся настолько тихо, насколько позволяли гладкие кожаные подошвы. Каждый раз, когда один из пришельцев поворачивал голову в мою сторону, я замирал, дожидаясь, пока тот отвернется. Мне почти удалось достичь цели, когда один из великанов, пересчитывавший бойцов, огляделся по сторонам и уставился в дальний конец громадного ангара. Возможно, обнаружил нехватку личного состава. Внезапно командир издал хриплый, похожий на вопль смертной муки крик. Остальные не обратили внимания. Командир рявкнул какой-то приказ и отправился разбираться.

У меня оставалось не больше полминуты, прежде чем он обнаружит тело недостающего члена экипажа. Я нырнул под защиту ближайшего транспорта, тенью проскользнул к последнему в ряду и зашел со стороны входа. Чисто. Тремя стремительными шагами я достиг входного люка, закинул себя наверх и ворвался в пустую машину.

Тошнотворный дух зверинца, стоявший внутри челнока, все же отдавал некоторой чужеродностью. Я быстрым взглядом окинул пульт управления, кресло оператора, обзорные экраны и координатную таблицу. Все казалось более-менее узнаваемым, но по размеру, форме и в сотнях прочих деталей отличалось от привычных схем Империума и было на редкость неудобным. Я забрался на высокое, широкое, жесткое сиденье и уставился на квадраты и круги пластика, светящиеся неприятными оттенками коричневого и фиолетового. Некоторые из вычурно изогнутых рукоятей, торчавших из панели цвета тусклой охры, сопровождались странными символами, выгравированными на металлических полосках. Пара неуклюже широко расположенных ножных педалей явно пребывала в употреблении не один год.

Я таращился на всю эту мешанину, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. Для принятия решения у меня осталось несколько секунд, и если оно окажется неверным...

Мое внимание привлек рубильник в центре пульта. Панель вокруг него покрывала сеть многочисленных царапин, а грязно-серый пластик рукояти в нескольких местах протерся насквозь. Догадка не хуже прочих. Я осторожно протянул руку...

Снаружи тишину разорвал дикий вопль. Невольно дернувшись, я ушиб колено об острый угол пульта. Боль вызвала теплый прилив инстинктивного гнева и решительности. Я стиснул зубы, вцепился в рубильник и рывком опустил его.

Свет моментально померк. С гулким ударом захлопнулся входной люк. Плохо пригнанные части панелей задребезжали от тяжелой вибрации. Индикаторные огоньки принялись беспорядочно мигать, а на паре розовых экранов заплясали странные линии.

Могучий удар в борт челнока я ощутил едва ли не собственным телом. Видимо, кто-то из парней хотел попасть внутрь, но слегка припоздай.

Линии на экранах исчезли, уступив место изображениям хаоса, чернеющего на фоне беззвездного неба. Вокруг раскинулась знакомая мне территория, именуемая Пустошью. Сомнений не оставалось — МК-поле действовало, и угнанный челнок нес меня через Сеть альтернативных миров. Судя по ртутному перетеканию одного наружного пейзажа в другой, машина проносилась сквозь параллельные реальности А-линий на устрашающей скорости. Я таки удрал. Следующим шагом следовало определиться, как управляют этим странным транспортом.

Полчаса кропотливых исследований пульта управления позволили мне получить общее представление о назначении его основных компонентов. Настало время попытаться маневрировать трофейным челноком. Я ухватился за рубильник и потянул вверх. Тот даже не шелохнулся. Я попробовал снова, но мне удалось только погнуть металлическую ручку. Я встал, уперся ногами и надавил с плеча. С резким звоном ручка отломалась. Меня отбросило обратно в кресло, и кусок металла загремел по полу. Очевидно, управление заблокировано. По-видимому, владельцы транспорта весьма опасались проявления недовольства потенциального дезертира, решившего прокатиться на их машинке в какую-нибудь идиллическую мировую линию по собственному выбору. Будучи запущен, челнок автоматически ложился на заданный курс, контролируемый навигационной аппаратурой, и я не имел ни малейшей возможности его остановить.

Уже два часа транспорт несся по неисследованным и некартированным глубинам Сети. Мне оставалось только сидеть и созерцать поток фантастических образов по ту сторону обзорных экранов. Некогда старший капитан Службы ТСН Уинтер назвал данное явление А-энтропией.

Скорость перемещения, далеко позади оставлявшая даже самые высокие результаты, когда-либо достигнутые техниками Империума, не позволяла разглядеть очертания живых существ. Человек возникал на экране и исчезал с него буквально за долю микросекунды. Однако вокруг наличествовали более постоянные элементы пейзажа — улицы, здания, камень, металл и деревья. Но и они менялись прямо на глазах.

Полузнакомые строения текли, постепенно сжимаясь или расширяясь, обрастая новыми элементами. Дверные проемы росли, уменьшались и исчезали. Красные гранитные блоки покрывала рябь, и они темнели, мало-помалу превращаясь в серые полированные плиты. Едва читаемая вывеска в окне ближайшего магазина извивалась, преобразовывалась, заглавные латинские буквы искажались, напоминая то кириллицу, то санскрит, а после снова и снова менялись, чтобы смешаться в переплетение бессмысленных символов. Я видел, как, толпясь вокруг более старых зданий, зарождаются сараи и лачуги, мощно разрастаясь в безликие, отталкивающие громады, уходящие ввысь за пределы видимости. Балконы возникали на месте оконных карнизов, перетекая в большие консольные террасы, и сливались между собой, заслоняя небо, а затем, в свою очередь, отступали, открывая новые фасады. Мрачные ребристые колонны, устремленные на тысячу футов в неизменное небо и связанные узкими мостами, смещались, извиваясь, будто пальцы неврастеника, расширялись, раскидываясь бескрайней сетью, паутиной опутывая шпили, изламывались и отступали, оставляя там и тут только темную полосу виадуков, переброшенных теперь между массивными приземистыми башнями, словно цепь, сковавшая плененных чудищ. В одно застывшее, вечное мгновение угнанный челнок мчал меня сквозь линии альтернативной вероятности к своей неизвестной цели.

Сидя в кресле оператора, я зачарованно наблюдал за изменениями окружающей вселенной. Потом с удивлением обнаружил, что клюю носом, и ощутил боль в уставших глазах. Ну конечно! Когда мне последний раз довелось нормально поесть? А поспать? Сколько часов прошло? Наскоро обшарив отсек, я обнаружил грубо сотканную накидку, от которой разило жуткой смесью из запахов мужской раздевалки с ароматом хлева. Усталость помогла взять верх над брезгливостью. Я расстелил добычу на крохотном пространстве между сиденьем и силовым отсеком, свернулся калачиком и позволил ошеломляющему бессилию захлестнуть меня с головой...

...затем резко проснулся. Ровное урчание двигателя, сменив тон, упало до басовитого гудения. Судя по стрелкам на циферблате, я пробыл в пути чуть меньше трех с половиной часов. Однако какой бы короткой по имперским стандартам ни казалась поездка, уродливый, фантастически эффективный челнок занес меня на территорию, куда нашим разведчикам забираться еще ни разу не доводилось. Я кое-как поднялся на ноги и продрал глаза настолько, чтобы разглядеть экраны.

Меня обступила сцена из горячечного бреда. Странные кривые башни торчали посреди темных пустырей, где вились многочисленные тропинки, протоптанные прямо через горы мусора и столпотворение лавок, между арочных входов без дверей и телег с громадными колесами, нагруженных незнакомыми мне деревянными, металлическими или кожаными штуковинами. С каменных притолок карнизов и пилястров таращились и гримасничали гротескные резные физиономии, похожие на бесов с ацтекских гробниц. Пока я очумело хлопал глазами, пение двигателя, упав до слабого шепота, окончательно стихло. Пейзаж на экранах прекратил свою бесконечную трансформацию и замер, обретя подлинность. Я куда-то прибыл.

К моему немалому удивлению, улица — если, конечно, данный термин подходил к этому тесному, замусоренному проходу — по-прежнему оставалась пустынной, а от всех поверхностей под мертвой, беспросветной чернотой неба исходило знакомое, наводящее ужас гнилушечное свечение.

Без всякого предупреждения меня вдруг согнула пополам волна тошноты. Казалось, пол челнока взметнулся вверх и завертелся волчком. Неведомые силы схватили мое тело, растянули в медную проволоку, продели сквозь раскаленное докрасна игольное ушко и смяли в ком, подобно металлопрессу, лепящему кубики из отслуживших свой срок автомобилей. До меня донесся странный свист. Я не сразу сообразил, что сам являюсь его источником — легкие, в попытке исторгнуть вопль агонии, тщетно пытались вобрать в себя воздух...

Давление исчезло столь же внезапно, как и появилось. Я лежал на спине, разметав руки по жестком полу. Дыхание вернулось к норме, тело остаюсь прежним, глаза следили за огоньками, что гасли, мигая, на пульте управления. Острая, ободряющая боль вспыхнула в честно разбитой коленке, а сквозь дырку в ткани проступило темное пятнышко крови. С кряхтением поднявшись на ноги, я перевел взгляд на экран.

Двухфутовый прямоугольник обзорной панели теперь показывал толпу, заполнившую узкую улицу, пустынную всего секунду назад. Столбы солнечного света, устремляясь сквозь сумрачные проемы между башнями, порождали замысловатую игру ярких бликов с пятнами тени в водовороте приземистых, неуклюжего вида, длинноруких существ.

За спиной у меня раздался металлический скрежет. Я резко обернулся. Створки входного люка, подскочив, распахнулись, челнок вздрогнул, накренился, и передо мной предстало клыкастое чудовище с бугристой лысой башкой, широким, тонкогубым, лишенным подбородка лицом и громадными, необычного вида ушами. Массивное, лишенное даже намека на изящество тело перехватывали многочисленные ремни с застежками, а на всех конечностях побрякивали браслеты, такие же уместные, как блондинистая шкура этой гориллы.

Мышцы правого запястья напряглись, готовые выбросить в ладонь жук-пистолет. Я заставил себя расслабиться, позволив рукам повиснуть вдоль тела. Мне не составляло труда убить этого парня. Этого и любого, кто войдет внутрь челнока. Но здесь на карту было поставлено нечто большее, нежели моя личная безопасность. Всего несколько секунд назад я видел чудо превращения пустынной улицы в кишащий народом базар, до краев заполненный движением и солнечным светом. Если этим уродливым золотоволосым обезьянам известен секрет такого колдовства, возможно, и мой собственный Стокгольм имеет шанс воскреснуть из мертвых... осталось лишь узнать этот секрет.

— Ладно, большой мальчик,— произнес я вслух.— Я иду с миром.

Тварь, вытянув лапу, плюхнула мне на плечо похожую на ковш экскаватора ладонь и, буквально подняв меня в воздух, швырнула к выходу. Я срикошетил от края люка и вывалился наружу. В ноздри мгновенно ворвался запах брокколи, гниющей посреди морга. По обступившей меня волосатой толпе волной прокатился глухой настороженный рык. Твари прянули в стороны, что-то быстро и невнятно лопоча. Поднявшись на ноги, я стряхнул с пиджака налипший на него базарный мусор. Мой новый знакомый подошел сзади, схватил меня за руку, словно хотел ее оторвать, и сильным толчком отправил вперед. Я поскользнулся на арбузной корке и снова упал, заработав удар по спине и плечам, не уступавший в силе рухнувшему дереву. Я зарычал, исполнившись намерений произнести речь белого бога, предпринял попытку подняться на четвереньки и получил пинок, благодаря которому пропахал лицом кучу какой-то губчатой вонючей гадости. Отплевываясь, я поднялся, и в тот же миг от сокрушительного удара по лицу яркие, как салют Четвертого июля[20] в другом мире, созвездия взорвались у меня над головой.

Потом я изредка, для облегчения боли от впившихся в подмышки жестких пальцев, предпринимал вялые попытки перебирать волочащимися ногами. Меня наполовину вели, наполовину тащили двое волосатых верзил. Я то и дело запинался, а они знай расталкивали плечами бормочущую толпу. Зрители, выпучив похожие на голубые мраморные шарики глаза, неохотно убирались с дороги, продолжая таращиться на меня, словно на жертву странной и ужасной болезни.

Волокли меня, кажется, довольно долго. Я даже успел постепенно приспособить сознание к реальности факта личного знакомства с существами, ранее представлявшимися мне исключительно в качестве персонажей из сказок о великанах, троллях и прочих с грохотом ворочающихся в ночи тварях.

Ну как тут усомнишься в подлинности данных индивидуумов? Вот они. Воняют вдвое сильнее, чем можно представить. Толстые, как бананы, пальцы скребут волосатые бока. Громадные желтоватые боевые клыки скалятся в гримасах восторга или отвращения. Нависли надо мной, словно злые гоблины над маленьким мальчиком.

Я, спотыкаясь, брел сквозь пронзительный гвалт и вызывающую слезы вонь к неведомой судьбе, которую тролли уготовили смертным, случайно угодившим к ним в лапы.

Из узкой улочки мы вышли на более широкий, но не более чистый проспект, окаймленный многоярусными прилавками, где восседали на корточках сивогривые торговцы, поглядывая вниз со своих насестов, выкрикивая цены, швыряя покупателям покупки и на лету подхватывая толстые квадратные монеты. Здесь громоздились кучи фруктов, странной формы глиняные горшки всех размеров, закрытые крышками и запечатанные л иловатым дегтем, тускло-коричневатые коврики из грубого волокна, хрупкие на вид изделия из кованого листового металла, сбруи, полосы кожи с массивными бронзовыми пряжками, струны из ярко полированной латуни и медные диски, похожие на конские украшения из курганов Старой Англии.

И по всему этому фантастическому базару бурным потоком текла пестрая орда разнообразных приматов — дюжина рас и расцветок волосатых как-бы-людей, полулюдей, обезьянолюдей. Человекоподобные великаны с густыми зарослями синеватых волос, обрамляющих ярко-красные лица. Невероятно высокие, стройные существа, покрытые лоснящейся черной шерстью, на забавно коротких ногах с длинными плоскими ступнями. Широкие приземистые персонажи с круглыми плечами и длинными вислыми носами. На некоторых я разглядел громадные петли или нити полированных бронзовых украшений, у других на кожаных лентах, составлявших, похоже, их единственное одеяние, болтались всего одна-две медные побрякушки. У иных, наиболее замызганных представителей этого мира с плечами в мозолях от ремней и натруженными босыми ногами отсутствовала даже бронза. А над толпой, над базаром, над строениями живым балдахином висела туча громадных синих и зеленых мух.

В какой-то момент толпа расступилась, пропуская огромного медлительного зверя размером с небольшого индийского слона, шагающего той же тяжеловесной поступью. Правда, нос твари более походил на удлиненный свиной пятачок, зато под ним из нижней челюсти поверх висячей верхней губы торчали два здоровенных совковых бивня желтой слоновой кости, покрытые слюной и пеной. Широкие кожаные полосы в дюйм толщиной связывали зверя с тяжелой телегой, нагруженной пузатыми бочками. Косматый возница, восседая на куче поклажи, щелкал по спине животного плетеным бичом. Чуть дальше двое невысоких дюжих человекообразных — по моим прикидкам, каждый из них весил не менее пятисот фунтов — потели в упряжке рядом с клыкастым мастодонтом, чьи тупые бивни были закрыты шестидюймовыми деревянными насадками.

Мы добрались до конца бульвара, и после короткой заминки — моим конвоирам пришлось пинками отшвырнуть нескольких наиболее настырных зевак — меня потащили вверх по широким замусоренным неровным каменным ступеням. Совершив восхождение, наша компания нырнула в широченный, лишенный дверей проем обширного холла неопределенной формы, где два низколобых охламона в черных ремнях с полированными бронзовыми бляшками поднялись с корточек нам навстречу. Пока большие парни разыгрывали сцену угрюмого воссоединения старых друзей, я прислонился к стене и занялся вправлением плеч обратно в суставы. Тем временем из жаркого сумрака этого гигантского, пропахшего зверинцем термитника выныривали все новые и новые приматы. Они наклонялись надо мной, морщили лбы и гримасничали, постоянно тыча в меня пальцами размером с ружейные стволы. Я пятился, вжимаясь в стену, и совершенно некстати вспомнил котенка, которого Гаргантюа очень любил, пока тот не сломался...

Мои провожатые протолкались сквозь кольцо моих почитателей, вновь по-хозяйски стиснули мне руки, рыкнули, видимо требуя освободить дорогу, и погнали меня в один из арочных проемов, ведущих в глубину сооружения. С некоторым трудом вспомнив о необходимости изучить маршрут на случай самостоятельного отступления, я поначалу даже пытался запоминать повороты и изгибы, подъемы и спуски похожего на туннель коридора, однако довольно быстро утратил способность к ориентированию. В здании царила почти непроглядная темень. Маленькие лампы накаливания, испускавшие тусклый желтоватый свет примерно через каждые пятьдесят футов, едва позволяли рассмотреть лужицы на полу, грубо обтесанные стены и множество боковых ответвлений. Через пару сотен ярдов проход раздался в сумрачную тридцатифутовую пещеру. Один из моих надзирателей, порывшись в куче мусора, извлек широкую полосу толстой черноватой кожи, прикрепленную к стене длинной веревкой. Он застегнул ремень на моем правом запястье, подтолкнул меня в спину, отошел и уселся возле стены на корточки. Второй двинулся по коридору, резко загибавшемуся кверху, и вскоре пропал из виду. Я, отпинав в стороны всякое старье и отбросы, расчистил на полу достаточно места и также пристроился на отдых. Теперь оставалось только ждать. Рано или поздно кто-нибудь из их начальства захочет допросить меня. Тогда я попробую наладить общение, ведь должны же мои захватчики обладать хоть какими-нибудь лингвистическими навыками. Как-никак — путешествующая по Сети раса. После этого...

Я во весь рост растянулся на загаженном полу и успел лишь подумать о том, каким поразительно уютным бывает иногда осклизлый кирпич.

Большая твердая ступня пнула меня. Я начал медленно садиться, был вздернут на ноги веревкой, и меня погнали по очередному вонючему проходу. Я уже едва переставлял отяжелевшие конечности, а желудок ощущался как открытая рана. Попытался прикинуть, сколько часов прошло с того момента, как я последний раз поел, но сбился со счета. Мозги работали вяло, как часовой механизм, погруженный в сироп.

Помещение, куда мы прибыли, грубо-округлой формы, с нишами в неровной поверхности стен, имело сводчатый потолок и располагалось, вероятно, где-то наверху. Напоминало оно скорее вольер в зоопарке, нежели комнату в человеческом жилище. Нестерпимо воняло дерьмом и гнилым сеном. Я даже украдкой огляделся в поисках отверстия, из которого вылезает медведь, но увидел только кучи тряпья, наваленного в некоторых из ниш.

В это время одна такая куча зашевелилась, и передо мной предстал невероятно ветхий и обшарпанный представитель местной расы. Двое моих сопровождающих подтолкнули меня ближе к древнему старцу. Оба теперь выглядели слегка присмиревшими, как и полагается в присутствии существа более высокого ранга. Слабый свет, сочившийся сквозь пробитые по периметру стены дыры, позволил мне разглядеть, как медленно поднялась обтянутая серой кожей рука. Своей похожей на клешню кистью старец судорожно заскреб побитую молью шерсть на груди. Потом я увидел глаза. Тускло-голубые, полуприкрытые набрякшими верхними веками, они угнездились в кроваво-красных полумесяцах отвисших нижних век. Пристально, не мигая, существо уставилось на меня. Из зияющих полудюймовых ноздрей торчали пучки густой серой шерсти. Сморщенный беззубый рот по ширине не уступал заднему карману человеческих брюк. Остальная часть лица представляла собой нагромождение одутловатых морщин, обрамленное длинными прядями нечесаных белых косм, из которых торчали уши с невероятно длинными мочками, непристойно розовые и голые. Волосы на подбородке, слипшиеся от слюны и остатков еды, сосульками свисали над впалой грудью и прижатыми к ней костлявыми голыми коленями цвета серого камня. Я, случайно вдохнув, поперхнулся невыносимой, как от гниющего кита, вонью, и мое тело согнулось пополам в приступе кашля. Один из провожатых поспешно вздернул меня обратно в нужную позу.

Патриарх издал хриплый каркающий звук. Я ждал, дыша ртом. Тюремщик встряхнул меня и что-то мне пролаял.

— Извините, ребята,— прохрипел я.— Моя твоя не понимай.

Бородатый старик подскочил, словно его ткнули раскаленной кочергой, и что-то провизжал. До меня долетели брызги слюны. Не переставая верещать, патриарх прыгал с удивительной энергией, потом, внезапно оборвав выступление, он резким движением приблизил свое лицо к моему, а охранник на всякий случай жестко взял меня за шею. Я уставился в голубые глаза — такие же человеческие, как и мои, только посаженные на эту жуткую карикатурную рожу с ее открытыми порами величиной со спичечные головки и ручейком слюны, проложившим путь из отвисшего рта в редкую бороду...

Старец с фырканьем подался назад, взмахнул рукой и произнес еще несколько фраз. Как только он закончил, тонкий голосок донесся откуда-то слева. Мои провожатые торопливо развернули меня в том направлении, где зашевелилась очередная шелудивая медвежья шкура, и держали, покуда второй обитатель зверинца, еще более уродливый, таращился и пускал слюни. Взгляд мой пропутешествовал к нише, расположенной в следующем ярусе. Сквозь полумрак мне едва удалось разглядеть снабженные подпорками кости скелета, пустые глазницы черепа, сардоническую ухмылку массивных челюстей и толстый кожаный ошейник, по-прежнему охватывающий шейные позвонки. Очевидно, выдвижение в местный Верховный суд являлось пожизненным назначением.

Меня дернули за руку, и это движение вернуло меня к более неотложным материям — дедушка передо мной вопил. Я молчал. Он поднял губу, обнажив беззубые пожелтевшие десны и язык, похожий на набитый песком розовый носок, и перешел на визг. Данное действие пробудило от спячки новых мудрецов. Уханье и клекот теперь раздавались сразу с нескольких сторон.

Мои охранники послушно подвели меня к следующему судье, тучному субъекту с раздутым пузом, где в зарослях редкой шерсти, словно гончие в поисках потерянного следа, беспорядочно сновали большие черные блохи. У этого еще сохранился один зуб — загнутый, желтовато-коричневый клык больше дюйма длиной. Его он мне и продемонстрировал. Затем, издав булькающий звук, нагнулся вперед и занес для удара длинную, как портальный кран, ручищу. Мои бдительные стражи отдернули меня, а я на всякий случай втянул голову в плечи, исполнившись мимолетного чувства благодарности к провожатым. Даже этому дряхлому безумцу, дотянись он до меня, наверняка хватило бы сил размозжить мне челюсть или сломать шею.

Далее мы двинулись на жалобный крик из ниши, расположенной в самом верхнем и темном ярусе. Тощая рука без двух пальцев, ухватив скрюченное тело, подтянула его в сидячее положение. На меня сверху вниз смотрела половина лица. Сначала шли шрамы, потом рваный край, затем голая кость на месте правой щеки. Глазница сохранилась, но пустая, обтянутая сморщенными, ввалившимися веками. Уполовиненный рот, лишенный возможности закрываться как следует, застыл в подобии мертвой висло-губой улыбки, придававшей образу ее обладателя тот же нервирующий оттенок, что и пуделиная стрижка — гиене.

Я уже шатался и реагировал не так быстро, как того хотелось моим поводырям. Тот, что слева, по-видимому наиболее жестокий, поднял меня за руку, шваркнул вниз, вздернул обратно на ноги и встряхнул, будто пыльное одеяло. Я зашатался, поймал равновесие и, вывернув кисть из захвата, двинул ему в брюхо. С тем же успехом я мог напасть на мешок с песком. Здоровяк небрежно вернул меня в прежнее положение. Похоже, он даже не понял, что его ударили.

Потом мы некоторое время торчали посреди зала, а совет старейшин пребывал в глубоком, но шумном раздумье. Закрытием заседания послужила горсть мусора, посланная толстобрюхим в ответ на могучий плевок, адресованный ему через все помещение одним из взбешенных оппонентов. Стражники попятились, вытолкали меня в коридор и погнали на очередную прогулку по кривым переходам. Из зала у нас за спиной неслись уханье и рык.

Данное путешествие закончилось еще в одном помещении, представлявшем собой бесформенное расширение коридора. К одной из стен здесь притулилась каменная скамья, другую украшал неровный ряд грубых полок, способных вместить средних размеров гроб. Мутный свет от обычной лампочки падал на кучу мусора и всевозможное оборудование неизвестного назначения. В центре рукотворной пещеры зияло отверстие, откуда доносилось журчание. Судя по запаху, санитарные удобства. На сей раз меня привязали за лодыжку и позволили сидеть на полу. Еще мне сунули глиняный горшок с какой-то кашей. Я понюхал, закашлялся, отодвинул предложенное угощение. Оказывается, я пока не настолько проголодался.

Миновал час. У меня сложилось ощущение, будто мы чего-то ждем. Двое моих приятелей — или двое других, я бы не взялся утверждать со всей определенностью — сидели на корточках у противоположной стены, без разговоров черпая ужин из жральных горшков. Я уже почти не чувствовал запахов, обонятельные нервы совсем онемели. То и дело вваливался кто-нибудь еще, подходил попялиться на меня, затем убирался.

Наконец прибыл посыльный и что-то повелительно пролаял. Мой эскорт поднялся на ноги, тщательно облизал пальцы толстыми розовыми языками величиной с подметку и, освободив мою ногу от браслета, снова погнал меня вперед. Теперь мы двигались вниз, раз за разом сворачивая в боковые ответвления, миновали широкий зал, где не меньше пятидесяти здоровенных дядек сидели на длинных скамьях — явно какое-то собрание,— мимо входа, откуда сиял свет позднего вечера, затем снова вниз в узкий проход, который заканчивался тупиком.

Левый — мой более жестокий спутник — поднял меня за руку и швырнул к круглому отверстию двух футов в поперечнике, расположенному в полуметре над полом. Отверстие походило на крысиную нору-переросток, достаточно широкую, чтобы в нее мог пролезть человек. Мгновение я колебался, пытаясь сформулировать для себя план дальнейших действий. Наше совместное путешествие, судя по всему, наконец-то завершилось. Стоит мне оказаться внутри, и возможности бежать может больше не представиться. Впрочем, такой возможности не представлялось и до сих пор.

Удар по голове впечатал меня в стену. Я сполз на пол и перевернулся на спину. Провожатый склонился надо мной, замахиваясь для новой затрещины. Хватит с меня этого парня. Не задумываясь о последствиях, я согнул колено и встретил выпад здоровяка жестким ударом в пах. Тот согнулся пополам, и второй мой удар пришелся ему точно в пасть. Я мельком заметил проступившую розоватую кровь...

Второй обезьяночеловек поспешно сгреб меня за шиворот и почти небрежно засунул в нору. Я торопливо пополз во влажный холод и плотный дух хорошо выдержанного французского сыра. Следующие пять футов привели меня к обрыву. Ощупав край, я обнаружил пол двумя футами ниже, перекинул ноги и встал лицом ко входу. Жук-пистолет автоматически хлопнулся в ладонь. Когда Большой Мальчик сунется сюда, его ждет сюрприз.

Однако меня никто не преследовал. На фоне дыры в стене я видел оба гигантских силуэта, причем Левый, опираясь на своего приятеля, издавал жалобные писклявые звуки. Очевидно, их должностные инструкции не позволяли мстить новичкам сразу.

Согласно традиции, узнику, угодившему в темную незнакомую камеру, первым делом следует измерить шагами свое пристанище. Считается, что подобный маневр обеспечивает мистическое ощущение контроля над окружающей обстановкой. Разумеется, по-настоящему меня никто не запирал. Я в любой момент мог выползти наружу, однако, ввиду перспективы оказаться там в обществе Левого, идее не хватало привлекательности. Оставалось приступить к измерениям.

Я начал от выхода, сделал шаг фута в три и врезался в стену. Туда никак.

Вернувшись на исходную позицию, я сделал более осторожный шаг, затем еще один...

— Vansi pa'me'zen ра,— донесся из темноты мягкий тенор.— Sta'zi?

Я отступил на шаг. Пистолет по-прежнему лежал у меня в ладони. Тот другой тоже имел свое преимущество: его глаза наверняка привыкли к темноте, а моя фигура четко вырисовывалась на фоне бледного света из крысиного лаза. Я мгновенно распластался на полу, чувствуя, как холодная влажность грубого камня проникает сквозь одежду.

— Bo'jou', ami,— произнес голос— Е' vou Gallice?

Кто бы там ни притаился, это наверняка собрат-заключенный. И язык его ничуть не походил на хрюканье и щелканье троллей снаружи. Однако я пока не испытывал порыва броситься вперед и скрепить знакомство рукопожатием.

— Kansh'tu dall'Scansk...

На этот раз я почти уловил смысл. Акцент был ужасный, но слова звучали почти по-шведски...

— Возможно, англик, вы? — снова поинтересовались из темноты.

— Возможно,— отозвался я внезапно охрипшим голосом.— Кто вы?

— Вот хорошо! Я взял отблеск от вас, так что вы вошли. Акцент смутно напоминал венгерский, а в последовательности слов я пока не уловил особого смысла.

— Почему поймать они вас? Куда от пришелец вы? Я отполз на несколько футов в сторону, подальше от источника света. Пол слегка уходил вверх. Я решил было воспользоваться фонариком, но передумал. Такой маневр сделает меня еше более удобной мишенью, если вдруг мой сосед по камере затеял в отношении меня что-либо недружелюбное. А исходя из всего моего опыта пребывания в стране гигантских приматов, настраиваться на иное пока не следовало.

— Не стесняйте себя,— подбодрил голос—Я друг.

— У вас спросили, кто вы.

Я продолжал щетиниться. Еще бы. Я устал, проголодался, был покрыт синяками, и в данный момент разговоры со странным голосом из темноты воздействовали на нервную систему отнюдь не самым успокаивающим образом.

— Сэр, имею честь сделать известным себя: полевой агент Дзок, к вашим услугам.

— Полевой агент чего? — В моем тоне появились жесткие нотки.

— Возможно, лучше для дальнейших признаний подождать более близкого знакомства,— ответил полевой агент.— Пожалуйста, вы будете говорить еще, таким образом позволяя мне установить диалект более близко.

— Этот диалект — английский.

Я отступил еще на шаг, забираясь повыше. Я не знал, видит он меня или нет, но древняя аксиома велит занимать позицию сверху...

— Английский? Ах да. Думаю, теперь мы запустили правильную мнемоническую цепочку. Не очень известная побочная ветвь англика, но, полагаю, моя лингвистическая подготовка — одна из наиболее полных для агента четвертого класса. У меня лучше получается?

Речь прозвучала ближе, равно как и правильнее.

— У вас прекрасно получается,— заверил я его и быстро перекатился вперед.

Слишком поздно моя измученная спина почувствовала границу между камнем и пустотой. Вскрикнув, я перевалился через край террасы и грянулся о твердый пол тремя футами ниже. Уши наполнились звоном, перед глазами вспыхнули яркие огни. Чья-то рука легла мне на грудь, затем подсунулась под голову.

— Прости, старина.— Голос звучал совсем близко.— Я должен был предупредить тебя. Сделал то же самое в свой первый день здесь...

Я сел, быстро ощупал себя и пространство вокруг. Нашарив жук-пистолет, сунул его в наручную кобуру.

— Полагаю, я немного перестраховался,— заметил я.— Просто не ожидал наткнуться еще на одно человеческое существо в этом проклятом месте.

Я подвигал челюстью, нашел ее по-прежнему действующей, потрогал ссадину на локте.

— Вижу, вы повредили руку,— произнес мой сокамерник.— Позвольте наложить немного мази на это...

Он пошевелился. Щелкнула какая-то застежка, и послышалась возня. Я вынул фонарик и нажал кнопку. Судя по ослепительной вспышке, он работал вполне исправно. Я навел луч на незнакомца и едва не вывихнул челюсть.

Агент Дзок, отвернув голову от света, сидел на корточках в ярде от меня с небольшой аптечкой в руках — руках, покрытых короткой шелковистой красновато-бурой шерстью, уходившей под грязные обшлага изорванной в лохмотья когда-то белой униформы. Я ошалело разглядывал длинные могучие руки, потертые ботинки из мягкой кожи на странно длиннопятых ногах, маленькую круглую голову. Дзок повернул ко мне темнокожее остроносое лицо и заморгал глубоко посаженными желтоватыми глазами. Широкий рот расплылся в улыбке, обнажив квадратные желтые зубы.

— Свет немного ярковат,— произнес он мелодичным голосом.— Я так долго пробыл в темноте...

— Извините,— Я сглотнул и выключил фонарь.— Что... кто, вы сказали, вы такой?

— Вы выглядите немного испуганным,— заметил Дзок с вежливым ехидством. — Я так понимаю, вы еще не встречались с моей ветвью гоминидов?

— У меня сложилось странное представление, будто мы, гомо сапиенс, являемся единственной ветвью семьи, дожившей до кайнозоя. Встретить ребят снаружи и так было настоящим шоком. А теперь вы...

— Хм. Полагаю, наши два семейства разошлись примерно в позднем плиоцене. Хагруны отпочковались несколько позже, примерно в конце плейстоцена — скажем, полмиллиона лет назад.— Он негромко рассмеялся.— Как видите, они представляют более близких родственников вас, сапиенсов, чем мы, ксониджил...

— Удручающая новость.

Жесткая ладонь Дзока нашарила мою руку и слегка сжала ее, пока он обрабатывал ссадину. Прохладная мазь, едва коснувшись кожи, начала быстро вбирать в себя пульсирующую боль.

— Как получилось, что они вас сцапали? — спросил Дзок. — Я так понимаю, вы были одним из группы, захваченной в ходе рейда?

— Насколько мне известно, я единственный.

Я все еще осторожничал. Дзок производил впечатление достаточно дружелюбного существа, но избыток шерсти на его теле придавал ему слишком уж большое сходство с хагрунами, по вполне понятным причинам не вызывавшим у меня особой симпатии. Последние, возможно, и состоят в более близком родстве со мной, а не с полевым агентом, но у меня пока не получалось не валить их мысленно в одну кучу. Хотя, если честно, Дзок скорее напоминал мартышку, нежели человекообразную обезьяну.

— Любопытно, — заметил мой новый знакомый.— Схема обычно предполагает поимку минимум пятидесяти особей. Я теоретизировал, что это представляет своего рода минимальный объем группы, ради которого стоит возиться с необходимым культурным анализом, ознакомлением с языком и так далее.

— Необходимым для чего?

— Для использования пленных,— пояснил Дзок.— Хагруны, разумеется, работорговцы.

— Почему «разумеется»?

— Я полагал, вы знаете, будучи жертвой...— Он умолк.— Но тогда вы, возможно, из другой категории. Говорите, вы единственный, кого захватили в плен?

— А как насчет вас? — проигнорировал я вопрос— Как вы сюда попали?

Агент вздохнул.

— Боюсь, я был слегка неосторожен. Я весьма наивно полагал, что среди этих масс разноплеменных гомини-дов я пройду незамеченным. Увы, меня засекли мгновенно. Слегка поколотили, отволокли пред трибунал столетних старцев для допроса, но я сделат вид, что не понимаю их.

— Вы хотите сказать, что говорите на их языке? — перебил я.

— Естественно, мой дорогой друг. Агент четвертого класса едва ли может эффективно работать без лингвистической подготовки.

Я пропустил это мимо ушей.

— Какие вопросы они вам задавали?

— На самом деле кучу махровой чепухи. С некосмополитичными расами крайне трудно общаться на осмысленном уровне; базовые культурные аксиомы варьируются так широко...

— Но мы-то с вами, кажется, вполне справляемся.

— Ну, в конце концов, я же полевой агент Державы. Нас специально тренируют на развитие коммуникативных способностей.

— Может, вы лучше начнете чуть более издалека? О какой державе вы говорите? Как вы сюда попали? Откуда вы вообще? Где вы учили английский?

Дзок уже закончил возиться с моей рукой. Он добродушно хохотнул. Заключение в ужасных условиях его, похоже, не беспокоило.

— Я буду отвечать на эти вопросы по очереди. Предлагаю теперь перебраться ко мне на нары. Я сложил в единственном сухом углу несколько лоскутов ткани. И вероятно, вы не откажетесь от некоторого количества чистой пищи после того тошнотворного месива, которое производят наши здешние друзья.

— У вас есть еда?

— Аварийный паек. Я расходовал его экономно. Не очень вкусно, но довольно питательно.

Мы добрались до полкообразного возвышения в правом дальнем углу камеры, и я растянулся на тщательно расстеленных сухих тряпках.

— Проглотите это,— велел Дзок, вложив в мои пальцы крошечную капсулу размером с яйцо малиновки.— Сбалансированный рацион на двадцать четыре часа; распределенный концентрически, разумеется. На переваривание уходит около девяти часов. Вода тоже есть.— Он передал мне глиняную кружку с толстыми стенками.

Я с трудом сглотнул, протолкнув пилюлю в горло, и заметил:

— Должно быть, у вас глотка больше моей. Так как насчет моих вопросов?

— Ах да, Держава. Это великое правительство, осуществляющее юрисдикцию над всем тем регионом Паутины, что лежит в радиусе двух миллионов Э-единиц от родной линии...

Я слушал и думал, как эти новости будут восприняты имперскими властями, когда я вернусь... если вернусь... если вообще есть куда возвращаться. Не одна путешествующая по Сети раса, а сразу две — и обе чужды друг другу, так же как и нашей. И все три несомненно претендуют на постоянно расширяющуюся территорию...

Дзок продолжал:

— ...наша работа в секторе Англик была ограничена по очевидным причинам...

— Каким очевидным причинам?

— Нашим ребятам едва ли удастся внедриться к вам незамеченными,— сухо пояснил полевой агент.— Так что мы практически предоставили сектор самому себе...

— Но вы же бывали там?

— Только формальное наблюдение, в основном в нулевом времени, разумеется...

— У вас слишком много «разумеется»,— вставил я.— Но продолжайте, я слушаю.

— Наши карты весьма схематичны. Существует обширная пустынная зона К... — Он откашлялся,— Обширная пустынная зона, известная как Развалины, внутри которой не уцелело ни одной мировой линии, окруженная весьма широким спектром родственных линий, центральным культурным источником которых является североевропейское техническое ядро — довольно низкоуровневые технологии, честно говоря, но первые ростки просвещения уже появляются и там...

Он продолжат беглый обзор огромного числа А-линий, которые составляли сферу деятельности Державы. Я не стал привлекать его внимание к ошибочному представлению относительно полного отсутствия жизни в Пустыне, равно как и к демонстративной неосведомленности о существовании линии с возможностями путешествий по Сети. Эту информацию я приберег про запас.

— ...сфера деятельности Державы неуклонно расширялась на протяжении последних пятнадцати сотен лет,— говорил агент.— Наши уникальные способности перемещаться по Паутине, естественно, несут с собой определенную ответственность. Ранние тенденции к эксплуатации давно преодолены, и теперь Держава просто осуществляет полицейскую и миротворческую функцию, одновременно получая полезное сырье и готовые товары из тщательно выбранных мест на обычной коммерческой основе.

— Угу.

Я уже слышал подобный текст раньше. Он сильно напоминал речь, которую мне задвинули Бернадотт с Рихтгофеном и остальные, когда я впервые прибыл в Стокгольм ноль-ноль.

— Моя миссия здесь,— продолжал Дзок,— заключалась в раскрытии сил, стоящих за налетами работорговцев, причинявших столько горя и беспокойства на периферии Державы, и затем — в рекомендации оптимального метода устранения источника неприятностей при минимальном внешнем вмешательстве. Как я уже вам рассказывал, я сильно недооценил наших хагрун. Меня арестовали через четверть часа после прибытия.

— А английский вы выучили во время посещений, э-э, сектора Англик?

— Я никогда не посещал сектор лично, но лингвистические библиотеки, естественно, отслеживают развивающиеся диалекты.

— Ваши друзья знают, где вы?

Дзок вздохнул.

— Боюсь, что нет. Я, как я теперь понимаю — к сожалению, с некоторым запозданием,— чрезмерно зарвался в намерении произвести впечатление. Я воображал, как представляю отчет в штаб-квартиру С МЛН вместе с аккуратно упакованным и перевязанным розовой ленточкой решением проблемы. Вместо этого... Ну, в свое время они заметят мое длительное отсутствие и приступят к поискам моего следа. В данный же момент...

— В данный момент что?

— Мне остается только надеяться, что они начнут действовать до того, как придет моя очередь.

— Ваша очередь куда?

— А вы не знали, старина? Ну разумеется, не знали: вы же не говорите на их скотском диалекте. Понимаете, это все из-за недостатка пищи. Они каннибалы. Пленников, которым не удается доказать свою полезность в качестве рабов, они убивают и съедают.

— И сколько примерно,— спросил я Дзока,— нам, по-вашему, осталось?

— По моим прикидкам, я здесь уже три недели,— вздохнул агент.— Когда я прибыл, здесь сидели двое бедняг — пара рабов низкого интеллектуального уровня. Насколько я сумел определить, они пробыли здесь недели две. Забрали их около недели назад. Какой-то праздник для большого начальника, как я понял. Судя по виду меню, эти их ужасные зубы им пригодятся. Не вдруг разжуешь, сказал бы я.

Я начинал понимать агента Дзока. Его небрежный тон маскировал тоскливую убежденность в перспективе самому не сегодня завтра оказаться в хагрунском котле.

— В таком случае, полагаю, нам лучше начать думать о том, как отсюда выбраться,— предложил я.

— Я надеялся, что вы поймете,— обрадовался Дзок,— У меня есть некоторый шанс, но для этого потребуются двое. Насколько хорошо вы лазаете?

— Нужно будет, залезу,— коротко ответил я.— Каков план?

— В коридоре дежурят двое. Нам надо заманить одного из них внутрь, чтобы разобраться с ним отдельно. Это не должно быть особенно трудно.

— Как мы пройдем мимо второго?

— Эта часть несколько сложнее, но не невозможна. Я тут припрятал кое-какие материалы: элементы моего аварийного комплекта жизнеобеспечения, а также некоторое количество вещей, которые я запас с момента прибытия. Имеется также грубая карта, набросанная мной по памяти. Нам надо преодолеть приблизительно сто метров коридора, прежде чем мы доберемся до бокового входа, который я пометил как путь к бегству. Наша единственная надежда — не наткнуться на толпу хагрун прежде, чем мы доберемся до него. Наш маскарад не выдержит пристальной проверки.

— Маскарад? — Я поймал себя на ощущении, будто меня занесло в чужой пьяный бред.— Кем пойдем? Драку-лой и волколаком?

Голова вдруг закружилась, а к горлу подступил ком рвотной мути. Я лег на тряпки и прикрыл глаза. Откуда-то издалека донесся полузнакомый голос Дзока.

— Отдохните как следует. Я сделаю свои приготовления. Как только вы проснетесь, мы совершим нашу попытку.

Проснувшись на звук чьей-то речи — сердитого отрывистого рыка,— я сел, моргая в глубоком мраке. Дзок произнес что-то мягким тоном, и в ответ ему снова раздался раскатистый звериный рык. Теперь я его учуял. Вонь сердитого хагруна пробивалась даже сквозь застоявшееся зловоние камеры. Потом мои глаза различили его — здоровенного бугая, темнеющего возле входа. Как только ему пролезть удалось? Даже мне крысиный лаз не казался достаточно просторным...

— Лежи неподвижно и не издавай звуков, англик,— шепнул Дзок тем же успокаивающим тоном, каким обращался к хагруну.— Этому нужен я. Похоже, мое время вышло...— Он снова перешел на странный диалект.

Хагрун зарычал и сплюнул. Его рука протянулась к Дзоку, и полевой агент, поднырнув под нее, нанес более крупному существу удар в грудь. Великан всхрюкнул, слегка пригнулся и снова протянул лапу. Я, вскочив на ноги, шевельнул запястьем. Плотный шлепок по коже ладони известил меня о приведении жука-пистолета в боевой режим. Дзок отступил, тюремщик прыгнул, одновременно нанеся удар, пробивший защиту агента, и тот кувырком полетел через всю камеру. В два быстрых шага я оказался сбоку от хагруна, навел оружие и выстрелил в упор. Отдачей меня отшвырнуло на несколько футов, а громила пошатнулся и рухнул на пол, дрыгая ногами и обхватив руками тело. Он издавал жуткие сдавленные стоны, а я почувствовал, как во мне шевельнулась жалость к этой скотине. Он оказался крепким. На таком расстоянии выстрел из жука-пистолета мог прикончить быка, но хагрун уже катался по полу, пытаясь встать. Я подошел ближе, высмотрел на фоне менее темного туловища черный силуэт головы и снова нажал на спуск. Лицо мне забрызгало жидкостью. Громадное тело резко подпрыгнуло и замерло. Я вытер лицо предплечьем, высморкал из ноздрей ржавый запах крови и повернулся к Дзоку. Полевой агент распростерся на полу, сжимая плечо.

— Ты обманул меня, англик,— выдохнул он.— Вот это представление... у тебя было оружие...

— Как насчет плана? — Я придал голосу решительный тон.— Мы можем попытаться сейчас?

— Проклятая... тварь,— процедил Дзок сквозь зубы,— Руку мне сломал. Чертова неприятность. Возможно, тебе лучше попытаться одному.

— К дьяволу. Давай начинать. Что мне делать? Дзок издал сдавленный звук, который мог быть смехом.

— Ты крепче, чем выглядишь, англик, а оружие пригодится. Ладно. Вот как мы поступим...

Двадцать минут спустя я потел внутри самого фантастического наряда, когда-либо использовавшегося для побега из тюрьмы. Дзок задрапировал меня в грубую попону, собранную из полос тряпья: когда он прибыл, их в логове валялась куча — роскошное ложе для заключенных. К полоскам крепились пучки сальных волос, расправленные таким образом, чтобы, свисая, закрывать мое тело. Агент менял свой питательный рацион на привилегию выщипывать образцы волос из мохнатых тел прежних сокамерников, как он объяснил. Дохлый хагрун дал еще больше. С помощью пластыря из своей аптечки Дзок соорудил причудливый костюм. Он свисал у меня ниже колен без малейшего намека на посадку по фигуре.

— Фантастика,— прокомментировал я.— Это не обманет и новорожденного идиота со ста ярдов при плохом освещении.

Агент занимался упихиванием свертка внутрь того, что осталось от его куртки.

— Ты будешь выглядеть в нужной степени громоздким и волосатым. Это лучшее, что мы можем сделать. Надеюсь, тебе не придется проходить личный досмотр. А теперь пошли.

Дзок отправился первым. С привязанной к груди сломанной рукой он двигался довольно неуклюже, однако не жаловался. У самого выхода из норы полевой агент затих, высунув голову, оглядел коридор, затем выбрался наружу.

— Давай, путь свободен,— окликнул он негромко.— Наш страж пошел прогуляться.

Я последовал за ним на чистый и прохладный по сравнению с застойной вонью камеры воздух. В проходе, как обычно, горел свет. Определить время суток не представлялось возможным. Через сотню футов коридор заворачивал вправо и вверх, на нашем отрезке никаких отверстий не наблюдалось. Стражник, вероятно, околачивался где-то впереди.

Дзок бесшумно двинулся вперед. Низкая талия, узкие бедра, непривычной формы тонкие ноги чуть согнуты в коленях. Некогда щегольская униформа превратилась в лохмотья, и сквозь дыры теперь просвечивала лоснящаяся, как у тюленя, шкура. Не успели мы дойти до поворота, как услышали рокот хагрунских голосов. Дзок остановился, я подошел к нему. Он стоял и слушал, склонив голову набок.

— Двое,—шепнул он,— Вот незадача...

Я ждал, чувствуя, как пот струйками стекает по телу внутри моего клоунского наряда из вонючих тряпок и болтающихся прядей чужих волос. Внезапно между лопатками резко засвербило — уже не в первый раз с тех пор, как я познакомился с хагрунским гостеприимством. Я скривил лицо, но от попытки почесаться отказался — непрочный камуфляж развалился бы на части.

— Ага,— выдохнул Дзок.— Один уходит. Смена караула.

Я кивнул. Протикала еще минута, долгая, как в бомбе с часовым механизмом. Дзок обернулся, выразительно мне подмигнул и произнес что-то с громким сердитым рыком, вполне приемлемо сымитировав хагрунскую манеру говорить. Выждав секунду, он шепнул: «Считай до десяти, медленно...» — и двинулся вперед быстрой шаркающей походкой. Сворачивая за угол, он оглянулся, прокричал что-то на трескучем языке и пропал из виду.

Я, прислушиваясь изо всех сил, начал отсчет. Хагрун что-то заворчал. Дзок ему ответил. Пять. Шесть. Семь. Хагрун снова заговорил, на сей раз ближе. Девять. Десять...

Я глубоко вздохнул, постарался ссутулиться на манер местных обитателей и вперевалочку двинулся за угол. В двадцати футах впереди, по ту сторону лампы, Дзок размахивал здоровой рукой и что-то кричал, указывая назад, на меня. Несколькими ярдами дальше охранник, приземистая щетинистая образина, похожая на оживший стог сена, бросил взгляд в мою сторону. Дзок, продолжая вопить, подскочил к нему ближе. Хагрун замахнулся и нанес удар, от которого полевой агент едва сумел увернуться. Я уже почти поравнялся с фонарем. Дзок, прыгнув вперед, избежал очередного удара и проскочил мимо стражника. Теперь хагрун стоял спиной ко мне на расстоянии всего пятнадцати футов. Еще немного — и можно стрелять. Я выщелкнул оружие в ладонь, покрыл еще пять футов...

Стражник резко обернулся, сердито заорал на меня и тут как следует разглядел то, что в плохом освещении принял за смутный силуэт напарника. Он обладал хорошей реакцией. Выражение испуга еще только проступало на его широком лице цвета грязи, а хагрун уже бросился на меня. Я выстрелил ровно в тот миг, когда он в меня врезался. Его четырехсотфунтовая туша сковырнула меня, словно грузовик фруктовую тележку, но мне все же удалось откатиться в сторону ровно настолько, чтобы позволить большей ее части пронестись мимо. Я втянул немного воздуха обратно в легкие и выпростал правую руку для нового выстрела. К моему облегчению, больше стрелять не понадобилось. Охранник лежал, вмяв меня в пол, неподвижный, как замерзший мамонт.

Дзок уже суетился рядом, здоровой рукой помогая мне освободиться.

— Пока все хорошо,— бодро приговаривал он, поправляя мою волосяную хламиду,— Ну и оружие у тебя! Вам, сапиенсам, в подобных вещах равных нет — естественный результат вашей физической хрупкости, разумеется.

— Давай проанализируем меня чуть попозже,— проворчал я. Ободранные о грубую кладку плечи болели просто зверски,— Что теперь?

— Больше ничто не отделяет нас от мусоропровода, о котором я тебе говорил. Это недалеко. Пошли.

Он казался таким же веселым и беспечным, как всегда. Словно короткая жестокая схватка совершенно его не встревожила.

Мы проследовали по уходящему вниз боковому ответвлению, резко сменив направление, поднялись вверх по крутому пандусу и вывернули в более широкий коридор, где пахло горелыми овощами.

— Кухни,— шепнул Дзок.— Чуть дальше.

Тут мы услышали громкие голоса — видимо, хагруны вообще по-другому разговаривать неспособны. Распластавшись на грубо обтесанной стене, мы ждали. Двое вислоплечих мордоворотов показались из низкой арки кухонного входа и вразвалочку продефилировали в противоположную сторону. Мы двинулись дальше. Ориентируясь по дорожке из просыпавшегося мусора, нырнули в низкий дверной проем и забрались в подсобку, заваленную гниющими пищевыми отходами. Я-то вообразил, что уже стал специалистом по гнусным запахам, но на этот раз познакомился с совершенно новым спектром вони. Мы прошлепали к щели высотой в фут и шириной в пару ярдов и, перегнувшись через край, покрытый довольно неаппетитного вида коркой, выглянули наружу. Сквозь темноту призрачно поблескивала исчезающая далеко внизу паутина каменных заплат стены. Извернувшись, я посмотрел вверх. Взгляд уперся в неровную линию карнизов.

— Все ясно,— негромко произнес я.— Низкие потолки означают, что дальше крыша. Думаю, эти ребята сначала натаскали тут кучу камней, а уж потом высекали в ней помещения.

— Именно так,— подтвердил Дзок.— Не очень эффективно, наверное, но в обществе, где в избытке имеется рабский труд, а архитектурный талант, напротив, отсутствует, подобный способ срабатывает.

— Куда теперь? — поинтересовался я.— Вверх или вниз?

Дзок, оценив ширину моих плеч и толщину рук, воззрился на меня с таким сомнением, точно менеджер бойцовского клуба, отбирающий перспективное пополнение из дворовой команды.

— Вверх,— решил он.— Если уверен, что справишься.

— Полагаю, придется,— ответил я.— А ты-то как со своей рукой?

— А? Ну, может, слегка неудобно, но не более того. Идем? — И он скользнул через отверстие в двухфутовой стене.

Перевернувшись на спину, полевой агент выкарабкался наружу, и, когда его ноги пропали из виду, я внезапно испытал острый приступ одиночества. Рокот голосов и периодический грохот у меня за спиной теперь казались вдвое громче. Кто-то, без сомнения, направлялся в мою сторону. Я, подражая Дзоку, перевернулся на спину и полез в щель. Отходы обеспечили необходимую смазку.

Голова вынырнула в прохладную ночь. Звезды холодно мерцали в непроницаемо-черном небе, а несколько блеклых огоньков, светивших в отверстия, без всякой системы прорубленные в грубой каменной кладке стен, выдавали смутные очертания ближайших зданий. От выступающего прямо надо мной карниза меня отделяло приличное расстояние. Стараясь не думать о расстоянии, отделявшем меня от земли, я нащупал кончиками пальцев зацепку, неуклюже подтянулся и перевалил тело через край крыши.

Дзок тут же материализовался рядом.

— В нескольких ярдах отсюда по дальней стороне есть мост на соседнюю башню,— прошептал он, помогая мне принять сидячее положение.— Что тебя задержало?

— Остановился полюбоваться видом. Слушай, помоги мне избавиться от обезьяньего костюма.

Я сбросил наряд, слипшийся и скользкий от мусора, а полевой агент тем временем без особого успеха пытался счистить ошметки, приставшие к моей спине. Сам он выглядел еще хуже. Его некогда лоснящийся мех, пропитавшись зловонной жижей, превратился во влажную чешую с кислым душком.

— Когда я попаду домой,— произнес он, — я приму самую долгую и горячую ванну, какую можно заполучить в самом роскошном сенсориуме города Зай.

— А к тебе можно будет присоединиться? — поинтересовался я.— Если, конечно, мы туда попадем.

— Чем скорее тронемся, тем скорее служанки возьмутся за щетки.

Он решительно пересек слегка выпуклую крышу, присел на корточки, развернулся и исчез за ее дальним краем. К сожалению, Дзок сохранил куда больше общего с мартышками, нежели я — с человекообразными обезьянами. Я неуклюже сполз на четвереньках, перевесил через край нижнюю часть тела и лихорадочно зашарил ногами в поисках несуществующей опоры.

— Повисни на руках,— донесся из темноты внизу негромкий совет. Как далеко внизу, мне определить не удалось.

Я перенес вес на кисти и ухнул с крыши, в очередной раз ободрав шкуру. Вытянувшись во весь рост, я по-прежнему не ощутил под ногами ничего, кроме пустоты.

— Отпусти руки и падай,— распорядился Дзок.— Здесь всего метр или около того.

Подобное предложение я бы предпочел пару часиков всесторонне обмозговать в тиши собственного кабинета. За отсутствием такового я просто расслабился и разжал пальцы. Последовал головокружительный момент свободного падения. Торчащий из стены острый камень пропорол мне щеку. Затем я грянулся о плоский выступ и поехал вниз, одной рукой цепляясь за кладку, а второй хватая воздух. Дзок поймал меня и затащил к себе. Угнездившись на узком насесте, я разглядел смутно темневшую полосу лишенного перил арочного мостика, дугой уходящего в ночь. Я даже собрался поинтересоваться, не по нему ли нам идти, но полевой агент уже ступил на него.

Спустя сорок пять минут путешествие, совершенно непримечательное для обычной человекомухи, завершилось в тени глубокого проулка, рядом с традиционной кучей мусора.

— Это место могло бы стать раем для археологов,— проворчал я.— Все, от вчерашней банановой кожуры до осколка первого обработанного кремня, прямо под ногами.

Дзок был занят распаковкой свертка, пронесенного за пазухой. Я помог ему распутать ремни и застежки, снятые в камере с убитого хагруна.

— Мы поменяемся ролями,— негромко объяснял он.— Если кто спросит, я тебя поймал. Может, у меня и получится. Я не уверен, насколько чуждым могу показаться среднестатистическому чудищу на улице, но я видел несколько австралопитеков, когда меня волокли внутрь. Теперь твоя очередь вести нас туда, где ты оставил челнок. Примерно с полмили, ты говорил?

— Вроде того. Это если он по-прежнему там.

Мы двинулись по улочке, что шла параллельно основной магистрали, которую я пересек под стражей восемнадцать часов назад. Она виляла и изворачивалась, временами сужаясь до воздушной прослойки между кривыми стенами, а как-то раз раздавшись до базарной площади, где сгрудились странные треугольные ларьки, пустынные и скучные в послеполуночной тишине. Через полчаса скрытного передвижения мне пришлось объявить привал.

— При том как эти улочки блуждают, я не имею ни малейшего понятия, куда нас занесло,— признался я.— Думаю, придется рискнуть и сунуться на главную улицу. Хотя бы ненадолго, чтобы я успел сориентироваться.

Дзок кивнул, и мы свернули в боковой переулок, выходивший на сравнительно широкий проспект. Одинокий хагрун брел по противоположной стороне улицы. Расположенные далеко друг от друга лампы на десятифутовых шестах отбрасывали лужицы печального желтого света на замусоренный тротуар, проходящий под лишенными окон фасадами, украшенными лишь ломаными линиями беспорядочной кладки, чужой, словно пчелиные соты.

Я двинулся вправо. Желоб из буроватого камня, до краев заполненный маслянистой водой, показался знакомым: как раз за ним я видел запряженного мастодонта. Проулок, откуда стартовал челнок, находился недалеко впереди. Улица сворачивала влево. Я ткнул пальцем в темный боковой проход, ответвляющийся от расширения впереди.

— Думаю, нам туда. Лучше свернем в очередной переулок и посмотрим, не удастся ли подобраться сзади. Вероятно, они оставили у челнока охрану.

— Скоро узнаем.

Узкий проход как раз перед нами вроде бы вел обратно в сердце каменного квартала. Мы пошли по нему и уперлись в тупик со сводчатым проемом в одной из стен, зиявшим чернотой, как вход в систему канализационных туннелей.

— Давай попробуем этот путь,— предложил Дзок.— Похоже, он в целом ведет в нужную сторону.

— А что, если это чья-нибудь спальня?

Я поднял голову, разглядывая нависающее над нами здание. Грубо скрепленные раствором стены не давали ни малейшего намека на внутренние функции постройки. Хагруны знали один стиль строительства: примитивную готику.

— В таком случае предпримем спешное отступление.

— Как-то не греет меня перспектива с грохотом носиться в темноте по этим катакомбам. Да еще с ордой разбуженных хагрун по пятам,— проворчал я.— Но думаю, стоит попробовать.

Я пригляделся и, как в холодную воду, шагнул в непроглядный мрак проема.

Последний отблеск света угас за нашими спинами. Подошвы моих туфель с душераздирающим грохотом опускались на каменный пол. Сзади непростительно шумно дышал Дзок. Теперь я нащупывал дорогу, касаясь пальцами стены. Мы крались вроде бы довольно долго.

— Тесс! — Рука Дзока коснулась моего плеча.— По-моему, мы где-то не туда свернули, старина...

— Ага...—Я подумал.—Давай-ка вернемся.

Еще минут десять мы как можно тише выискивали обратный путь. Дзок остановился. Я подошел ближе.

— Что такое?

— Чшш.

И тут я услышал слабое шарканье. Впереди из-за поворота выпрыгнуло световое пятно, обрисовав темный проем на той стороне прохода.

— Туда.

Дзок устремился в указанном направлении. Я последовал за ним и с ходу врезался в его спину. Рядом с нами кто-то тяжело дышал.

— Что ты там говорил насчет спален? — прошептал мне на ухо полевой агент.

Фыркающее дыхание перешло в раскатистый храп, за которым последовали глотательные звуки. Тяжелое тело заворочалось, зашуршал потревоженный мусор. И вновь воцарилась зловещая тишина.

Внезапно Дзок куда-то метнулся. Что-то брякнуло в дальнем углу помещения. Рука полевого агента, схватив меня, поволокла в темноту. Я спотыкался, роняя какие-то предметы, слышал, как ногти моего спутника скребутся о камень, и вдруг мы замерли, вжавшись в стену. Кто-то невидимый шумно поднялся, и на фоне светящегося проема, куда мы так стремились, возник здоровенный хаг-рунище. Снаружи появилась еще одна волосатая фигура. Должно быть, его шаги нас и спугнули. Двое обменялись утробным ворчанием. Ближний вернулся в свою берлогу, и помещение резко затопил тусклый свет. Оказывается, мы с Дзоком находились в алькове, частично скрытые от взгляда со стороны двери. Хагрун прищурился, ослепленный лампочкой, отвернулся и, по-видимому окончательно проснувшись, резко уставился на нас. Дзок прыгнул к нему. Пистолет шлепнулся мне в ладонь, однако полевой агент уже миновал хозяина берлоги, нырнув к другому отверстию. Я рванул за ним, увернулся от запоздалой лапы хагруна и ринулся по туннелю к слабому свету в дальнем его конце. Дзок мчался ярдах в десяти впереди меня. Помещения за нашими спинами наполнились воплями, жутким лающим ревом и топотом ног. Ведь я же совершенно искренне высказался относительно перспективы побегать в темноте от орды троллей. Все равно к тому все и свелось.

Дзок выскочил на открытую улочку. Резко остановившись, завертел головой, указал направление и исчез за углом. Добежав до того места, где он пропал из виду, я увидел полевого агента, летевшего прямо на пару хагрун в браслетах часовых. За ними темнела прямоугольная громада челнока. Дзок что-то выкрикнул. Распознав хрюканье и карканье хагрунского языка, стражники растерялись. Один указал на меня и потрусил в моем направлении. Второй, растопырив руки, пролаял какую-то фразу полевому агенту. Дзок, не сбавляя скорости, ударом наотмашь вынудил более крупного гоминида неуклюже отпрянуть в сторону, вильнул, обтекая охранника, и бросился к челноку. Вскинув жук-пистолет, я на бегу произвел выстрел с максимальной дистанции. Моего хагруна отбросило, приложив о стену. Не дожидаясь, пока он придет в себя, я понесся дальше. Противник Дзока заметил мое приближение, на мгновение замешкался и резко развернулся ко мне. Я выстрелил, промазал, поскользнулся, уворачиваясь от могучего захвата, и, перекатившись по земле, на четвереньках скакнул к распахнутому люку. В лапе охранника теперь болтался рукав моего пальто, а из недр челнока вылетела рука полевого агента и втянула меня внутрь. Створки люка с грохотом захлопнулись за мгновение до того, как хагрун врезался в них, подобно атакующему носорогу.

Дзок повернулся к сиденью оператора.

— Великий Скотт! — вскрикнул он.— Рычаг управления сломан у самого основания!

Челнок раскачивался, сотрясаемый могучими ударами. Мой спутник ухватил здоровой рукой край панели. На плече проступили узловатые мускулы. Одним рывком полевой агент оторвал крышку, обнажив плотно уложенные электронные компоненты.

— Скорее, англик! — резко бросил он.— Там провода, соедини их!

Я втиснулся рядом с ним, подцепил два плотно изолированных кабеля и перемотал их концы между собой. Следуя отрывистым инструкциям, я ободрал изоляцию и наскоро бросил времянку от массивной катушки — в ней я распознал генератор МК-поля — к запечатанному в коробку устройству, похожему на пятидесятикиловаттный трансформатор. Дзок протянул руку мимо меня и ткнул концом оголенного кабеля в толстую клемму. Рассыпав фонтан синих и желтых искр, медь припаялась к стали. Возник низкий гул, а сотрясающие удары по входному люку резко прекратились. Я ощутил, как вокруг меня смыкается знакомое напряжение МК-поля, и, испустив долгий вздох, рухнул в кресло.

— Впритирку, англик, но мы проскочили...

Странный тон полевого агента заставил меня обернуться. Золотистые глаза Дзока закатились, полуприкрытые дрожащими веками, и он боком сполз мне на колени.

Дзок лежал там, куда я его оттащил, в густой траве под маленьким лиственным деревом. Грудь его вздымалась и опадала в такт быстрому, неглубокому, почти пыхтящему дыханию его племени.

Челнок отдыхал в пятидесяти футах от нас, уткнувшись в скалистый откос, на вершине которого восседала серая обезьяна размером с шимпанзе, задумчиво скребла бока и таращилась на нас. Моя одежда сохла, разложенная на траве рядом с лохмотьями, оставшимися от Дзоковой белой униформы. Я простирнул их в ручейке с песчаным дном, журчавшим поблизости. Осмотр на предмет ранений не выявил ничего серьезнее порезов, ссадин и синяков.

Агент перекатился на бок, застонал и поморщился во сне, навалившись на перевязанную руку. Через несколько секунд его глаза открылись.

— Добро пожаловать,— произнес я,— Тебе лучше? Он снова застонал.

— Как только вернусь домой, точно подам в отставку,— прохрипел Дзок, облизав бледным языком тонкие черноватые губы. Он шевельнулся, высвобождая сломанную руку, поднял ее здоровой и положил на грудь.— Эта конечность явно принадлежит кому-то другому,— простонал он,— умершему ужасной смертью.

— Может, лучше я ею займусь? Он помотал головой.

— Где мы, англик?

— Меня зовут Баярд. Что до нашего местонахождения, думаю, тебе лучше знать, чем мне. Я гнал разведчик на полной скорости около пяти часов, затем рискнул и сунулся сюда. Решил подождать, пока ты очухаешься. У меня создалось впечатление, что ты был куда в худшей форме, нежели сказал мне.

— Я почти исчерпал свои ресурсы,— признал агент.— Меня трижды сильно избивали. Пищевые капсулы почти кончились. Я уже с неделю сидел на урезанном рационе.

— Как же, черт подери, тебе удавалось держаться на ногах: и лазать, и сражаться, и бегать — да еще со сломанной рукой?

— В этом не много моей заслуги, старина. Просто вопрос запуска определенных аварийных метаболических стимуляторов. Понимаешь, гипноз. — Он окинул взглядом пейзаж.— Дивное местечко. Никаких признаков наших недавних хозяев?

— Пока нет. С тех пор как мы прибыли, прошло около четырех часов.

— Думаю, погоня нам не грозит. Судя по тому немногому, что нам о них известно, навигационная аппаратура у них очень слабая. Они нас не выследят.— Дзок изучил рваную линию горизонта. — Ты маневрировал челноком в пространстве? Похоже, нас занесло в глушь.

Я покачал головой.

— Здешние скалы,— я указал на вздымающиеся пики красновато-бурого, согретого солнцем камня, окаймлявшие прогалину,— вырастали у меня на глазах. Сперва они были зданиями в обитаемых регионах, а потом трансформировались в это. Такое впечатление, будто и мы, и наши труды — просто сила природы, как и любое другое стихийное бедствие.

— Я видел то же самое,— согласился Дзок.— Не важно, какой тропой ты решишь пересекать альтернативные мировые линии, изменения являются прогрессивными, эволюционными. Лужа становится прудом, затем озером, далее водохранилищем, потом бассейном, потом болотом, заполненным мертвыми деревьями и двадцатифутовыми змеями; деревья вытягиваются или сжимаются, отращивают новые ветви, новые плоды, скользят в почве на новые места; но всегда постепенно. В энтропической сетке все последовательно — исключая, разумеется, такие созданные человеком аномалии, как Развалины.

— Ты знаешь, где мы?

Серая обезьяна на верхушке скалы с подозрением следила за мной.

— Дай мне секунду набраться сил.— Дзок закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.— Мне придется вернуться в состояние мнемонического самогипноза. У меня нет осознанных воспоминаний об этом регионе.

Я ждал. Дыхание его сохраняло нормальный, быстрый, неглубокий ритм. Глаза резко открылись.

— Верно,— произнес он.— Все не так уж плохо. Мы примерно в шести часах пути от державного центра Зай.— Он сел, затем нетвердо поднялся на ноги.— Можем начинать. Мне придется немного повозиться с настройкой аппаратуры — несколько неловко управлять судном с мертвыми экранами,— Он задумчиво смотрел на меня.— Должен сознаться, кое-что вызывает мое недоумение, Баярд, э-э... как же тебе удалось справиться с челноком?

Кожа на моем лбу помимо воли собралась в морщины. Я даже не знал, собираюсь я улыбнуться или нахмуриться.

— Я также должен кое в чем признаться тебе, Дзок,— наконец произнес я.— Я и сам немного знаком с челноками.

Он ждал с настороженным и заинтересованным видом.

— Ваша Держава — не единственная сила, претендующая на управление Сетью. Я представляю Верховное правительство Империума.

Дзок с улыбкой кивнул.

— Рад, что ты решил рассказать мне. Так гораздо удобнее. Создает атмосферу взаимного доверия и все такое.

— Ты уже знал?

— Честно говоря, я применил к тебе простую гипнотическую технику, пока ты отдыхал там, в логове. Раскопал кое-какие потрясающие данные. А также воспользовался возможностью подсадить несколько предположений. Ничего вредоносного, разумеется. Просто слегка смягчил твой тревожный синдром плюс, разумеется, велел в точности повиноваться моим инструкциям.

Я смотрел на него, а он весело таращился на меня. На моем лице утвердилась широкая и весьма сардоническая улыбка.

— Какое облегчение это слышать, теперь я не чувствую себя таким подонком из-за того, что трудился над тобой, пока ты валялся в отключке.

На мгновение вид у него сделался испуганный, затем самодовольное выражение вернулось.

— Жаль тебя разочаровывать, старина, но я, разумеется, хорошо защищен от подобных вещей...— Он осекся, по лицу его промелькнула легкая тревога, как будто ему только что пришла какая-то мысль.

Я кивнул.

— Я тоже.

Внезапно Дзок взорвался хохотом. Его похожая на пушечное ядро голова, казалось, развалилась пополам в улыбке, продемонстрировавшей как минимум тридцать шесть зубов. Он хлопал себя по коленке здоровой рукой, затем вообще согнулся пополам в пароксизме веселья. И не переставая заливаться смехом, полевой агент, шатаясь, двинулся в мою сторону.

— У тебя заразительный смех. — Я отступил на шаг и напряг запястье.— Но не достаточно заразительный, чтобы подобраться ко мне на расстояние твоей могучей лапы, пригодной для заколачивания свай.

— Похоже, мы несколько в тупике.— Он выпрямился, улыбаясь весьма сочувственно, даже печально.

— Уверен, с этим можно разобраться,— возразил я.— Только завязывай с этими трюками для начинающих. Мне в свое время пришлось узнать о них все.

Он поджал широкие тонкие губы.

— Интересно, почему ты остановился здесь? Почему не двинул дальше, чтобы вернуться в безопасность своей собственной базы, пока я был без сознания?

— Я тебе уже все объяснял. Я не знаю, где мы. Для меня это незнакомая территория, а на борту этой посудины нет ни одной карты.

— Ага. И теперь ты ждешь, что я провожу тебя домой, подставив себя под удар?

— Просто сооруди на скорую руку приборную панель и отладь ее. С настройками я сам справлюсь.

Он покачал головой.

— Я по-прежнему существенно сильнее тебя, старина, несмотря на мое увечье.— Он шевельнул сломанной рукой.— Что-то я не вижу, как ты сумеешь меня принудить.

— У меня по-прежнему есть оружие, в изготовлении которого мы, сапиенсы, так искусны.

— Точно. Но моя смерть вряд ли пойдет тебе на пользу.— Он снова улыбался. У меня возникло чувство, что он наслаждается всем происходящим.— Лучше давай я отвезу нас обоих в Кеониджил. Я прослежу, чтобы тебе оказали всевозможную помощь.

— Я уже получил образчик волосатого гостеприимству— заметил я.— И повторять не стремлюсь.

Он выглядел уязвленным.

— Надеюсь, ты не сваливаешь нас, австралопитеков, в одну кучу с хагрунами только потому, что у нас на теле имеется небольшое количество красивой шерсти.

— Ты обещаешь, что дашь мне челнок и отпустишь восвояси?

— Ну...— Он развел широкими, глубоко прорезанными ладонями.— В конце концов, вряд ли я в том положении, чтобы...

— Думай о положении, в котором ты окажешься, если я брошу тебя здесь.

— Боюсь, мне придется активно сопротивляться подобным мерам.

— Проиграешь.

— Хм. Вероятно. С другой стороны, я был бы слишком ценным пленником в этом твоем Империуме, так что лучше умереть, сражаясь.

Он напрягся, как будто готовый вступить в драку. Я этого не хотел.

— У меня другое предложение,— быстро произнес я.— Ты даешь мне слово офицера Державы, что мне предоставят возможность побеседовать с соответствующими высокопоставленными лицами в Зае, и тогда я соглашусь сопровождать тебя туда.

Он быстро кивнул.

— В этом могу тебя заверить. И возьму на себя ответственность лично гарантировать тебе достойное обращение.

— Договорились.

Я шагнул вперед и протянул руку, стараясь выглядеть не настолько обеспокоенным, как было на самом деле. Дзок взглянул непонимающе, затем опасливо протянул руку и пожал мою. Ладонь его на ощупь оказалась горячая, сухая и шершавая, словно собачья лапа.

— Пустая рука, нет оружия,— пробормотал он.— Потрясающий символизм.— Полевой агент снова широко улыбнулся.— Рад, что мы с этим справились. Ты производишь впечатление порядочного парня, Баярд, несмотря на...— Его улыбка слегка поблекла.— У меня странное чувство, что ты меня каким-то неочевидным образом сделал...

— Я все гадал, как бы мне уговорить тебя взять меня с собой в Зай,— улыбнулся я в ответ.— Спасибо, что облегчил задачу.

— Хм. Неприятности дома?

— Это еще слабо сказано. Он нахмурился.

— Я займусь аппаратурой, а ты пока расскажешь мне подробности.

Один час, две ободранные костяшки и легкий удар током спустя, челнок отправился в путь.

— Ты упоминал странный свет.—Дзок скорчился в операторском кресле над сляпанной на скорую руку панелью управления.— Говоришь, он пропитывал даже замкнутые пространства, отрезанные от любого нормального источника освещения?

— Именно. Нечто вроде призрачного голубоватого сияния.

— В твоем рассказе есть несколько вещей, которые я объяснить не могу.— Но что до светового эффекта, совершенно ясно, что ты был спонтанно перенесен на уровень нулевого времени. Хагруны любят так действовать. Данный свет обязан своим существованием определенным эманациям, происходящим от колебания элементарных частиц на обширно сокращенном уровне энергии. Часть этой вибрации вызывает отклик зрительного нерва. Ты заметил, что свечение более активно исходит от металлических поверхностей?

— Не особенно.

Дзок покачал головой и нахмурился.

— Требуется фантастическое вложение энергии, чтобы перенести массу через порог энтропии. Гораздо больше, чем для запуска предмета в дрейф поперек А-линий, например. Говоришь, ты оказался там без всякой механической помощи? Я кивнул.

— Что такое нулевое время?

— А-а, очень сложное понятие.— Дзок считывал показания с аппаратуры, подкручивал всякие настройки, снова считывал. Как техник по обслуживанию челноков, он намного превосходил меня.— В нормальной энтропии, разумеется, мы движемся в направлении, которое для удобства можем считать направлением вперед. Путешествуя по Паутине, мы движемся перпендикулярно этому вектору—так сказать, в сторону. Нулевое время... ну, считай его отходящим под прямым углом от обоих: застывший, безжизненный континуум, в котором энергии текут совершенно иным образом.

— Тогда, значит, изменился не город, а я. Меня вышвырнуло из моего нормального континуума в это нулевое время...

— Именно так, старина,— Дзок сочувственно заморгал.— Я вижу, ты изводил себя совершенно иным предположением.

— Я начинаю схватывать картину. Хагруны изучают Империум из нулевого времени. Навскидку я бы предположил — готовятся к нападению. У них имеется техника, далеко превосходящая все, чем располагает Империум. Нам нужна помощь. По-твоему, Держава нам ее окажет?

— Не знаю, Баярд,— вздохнул Дзок.— Но я сделаю для тебя все, что смогу.

Я урвал несколько часов беспокойного сна на полу за операторским сиденьем, прежде чем полевой агент меня окликнул. Я поднялся, цепляясь за спинку кресла, перегнулся через нею и уставился на экран. Теперь мы двигались среди тонких ажурных башен, минаретов возвышенной, хрупкой красоты, взмывающих розовыми, желтыми, бледно-зелеными пиками в яркое утреннее небо.

— Славно,— заметил я.— Мы уже близко к твоей родной линии, я так понимаю?

— Ах, башни Зая,— почти пропел Дзок.— Ничто не сравнится с ними во всех вселенных!

— Будем надеяться, что я получу прием, соответствующий этим красивым зданиям.

— Послушай, Баярд, есть нечто, о чем, мне кажется, я обязан тебе... э... сказать,— нерешительно начал полевой агент.— Честно говоря, тут имеется определенное, э, негативное чувство в некоторых умах против группы сапиенс. Возможно, беспричинное, но, к сожалению, это фактор, с которым нам придется иметь дело.

— На чем основывается это негативное чувство?

— На определенных, э, предполагаемых расовых характеристиках. Ваша репутация основана на свирепости, безжалостной состязательности, любви к насилию...

— Понимаю. Мы не такие белые и пушистые, как, скажем, хагруны. А кто же тогда прямо у меня на глазах отшвырнул с дороги бедного солдатика, чтобы похитить челнок, на котором мы едем?

— Да-да, все мы до определенной степени жертвы воинственности. Но может, ты заметил, что даже хагруны имеют склонность скорее к порабощению, нежели к убийству. И хотя они жестоки, но это жестокость безразличия, а не ненависти. Я видел, как ты ударил одного из них. Как раз перед тем, как тебя загнали в камеру. Ты заметил, что он не стал мстить?

— По-моему, любой рано или поздно даст сдачи, если его достаточно попинать.

— Но только вы, сапиенсы, систематически истребляли все остальные формы гоминидной жизни в ваших родных континуумах! — Дзок, похоже, слегка завелся.— Вы, безволосые, во всех линиях, где существуете, существуете одни! Века назад, при первом столкновении лысых мутантов с нормальными антропоидами — движимые, несомненно, стыдом от своего нагого состояния — вы истребили своих покрытых шерстью сородичей! И даже сегодня ваши сознания окутаны древними комплексами вины и стыда, связанными с наготой!

— То есть ты возлагаешь на нынешнее поколение ответственность за то, что происходило — или могло произойти — тысячи лет назад? — в моем мировом секторе,— заявил Дзок,— имеются три основные расы людей: мы, австралопитеки, пользуясь английскими терминами; родезийцы — прекрасные рабочие, сильные и усердные, пусть и не слишком умные; и пекинская ветвь — синелицые ребята, ну, ты знаешь. Мы живем вместе в абсолютной гармонии, каждая группа занимает свою социальную нишу, каждая привносит свои особые таланты в общую культуру. Тогда как вы, сапиенсы... нет, вы даже нападаете на представителей собственной расы, отличающихся от вас лишь самыми незначительными деталями!

— А как насчет меня, Дзок? Я кажусь тебе буйным маньяком? Я выказал какое-то особое отвращение к тебе, например?

— Ко мне? — Дзок изумленно взглянул на меня, а потом разразился смехом,— Ко мне! — Он закашлялся.— Ну и мысль...

— Что такого смешного?

— Ты... с твоим жалким лысым лицом, тощими конечностями, с твоими убогими зубами... вынужденный преодолевать естественное отвращение ко мне! — Он уже едва не вываливался из кресла.

— Что ж, если я и испытывал какое-либо естественное отвращение, у меня по крайней мере хватило порядочности забыть о нем! — рявкнул я.

Дзок перестал смеяться, промокнул глаза болтающимся манжетом и посмотрел на меня почти извиняющимся взглядом.

— Это правда,— признал он.— Ты перевязал мне руку и отмыл мою бедную старую форму...

— И твою бедную старую рожу тоже, ты, карась неотесанный!

Теперь Дзок улыбался смущенно.

— Извини, старина, меня слегка занесло. Все эти личные нападки — полная чушь на самом деле. Суди человека по тому, что он делает, а не по тому, кто он есть, ведь так? Никто из нас не в состоянии справиться со своими природными склонностями — и возможно, преодоление инстинкта в конечном счете есть более благородное достижение, нежели изначальное отсутствие побуждений.— Он неуверенно протянул руку.

— Пустая рука, без оружия, а? — Он улыбнулся. Я принял руку.

— Ты мужик что надо, Баярд. Без тебя я бы гнил в той проклятой камере. Я на твоей стороне, старина, до конца!

Звякнул зуммер, и полевой агент, проворно развернувшись, хлопнул по выключателям, вырубил главный двигатель и, простелив за бегущими по циферблатам стрелками, щелкнул рукояткой передач. Рокот генераторов поля постепенно затих. Дзок повернулся ко мне с сияющей улыбкой.

— Прибыли.— Он поднял вверх большой палец.— Это будет великий день для обеих цивилизаций.

Мы выбрались на широкую, просторную площадь, выложенную цветной плиткой. Кое-где зеленели россыпи деревьев, яркие геометрические фигуры цветочных клумб складывались в пеструю мозаику, а струи фонтанов искрились на солнце. Сотни австралопитеков неспешно прогуливались парами или спешили куда-то с тем сосредоточенно-деловым видом, который, несомненно, присущ ксонид-жилинским бюрократам в той же степени, в какой и их безволосым коллегам у меня дома. Развевающиеся на ветру одеяния некоторых представителей здешней цивилизации напоминали арабские джеллабы, другие носили разноцветные костюмы-двойки. То тут, то там мелькала аккуратная белая униформа, обличавшая агентов СМЛН.

Наше внезапное появление посреди толпы сначала вызвало небольшое замешательство. Затем ксониджил увидели меня, и по их рядам прокатилось приглушенное ворчание. Судя по носам, морщившимся на плоских зубастых лицах, я поймал несколько враждебных взглядов. Кроме того, отовсюду раздавались смешки. Кто-то обратился к

Дзоку. Тот ответил на реплику и крепко взял меня за запястье.

— Извини, Баярд,— шепнул он.— Понимаешь, некоторые боятся, что ты не привязан.

Он помахал рукой легкому летательному аппарату, кружившему над нами. Я сперва принял его за вертолет, но потом заметил отсутствие винтов. Аппарат сел, и широкий прозрачный люк раскрылся, словно раковина двустворчатого моллюска. Сородич Дзока, продемонстрировав великолепный набор зубов, поднял руку в приветственном жесте, и тут его взгляд остановился на мне. Белозубая улыбка вмиг потускнела, подобно намокшей тряпке. Он что-то вопросительно просвистел полевому агенту, а Дзок, ответив вопросом на вопрос, подтолкнул меня к летающей машине.

— Не обращай на него внимания, Баярд. Простой крестьянин.

— Это легко. Я же не знаю, что он сказал.

Я забрался на удобное пружинящее сиденье. Дзок сел рядом и отдал распоряжение пилоту.

— В конце концов, это приключение обернулось не так уж плохо,— воодушевленно заявил он.— Вернуться целым и невредимым — более-менее — с трофейной машиной и самым необычным, э, гостем.

— Рад, что ты не сказал «пленником»,— заметил я, созерцая роскошный узор парков, площадей и тончайших шпилей, над которыми мы летели на головокружительной скорости.

— Куда мы направляемся?

— Мы направляемся прямиком в штаб СМЛН. Мой доклад не терпит отлагательств, да и ты тоже, разумеется, спешишь.

На том темы для разговоров вроде бы и исчерпались. Я наслаждался великолепной панорамой города, краем глаза наблюдая за растущей вдалеке громадной белой башней. Аппарат шел прямо на нее.

Дважды облетев вокруг гигантского строения, видимо в ожидании разрешения на посадку, мы наконец зависли на месте и рухнули вниз. Аппарат легко и безошибочно пристроился на крошечной, размером с коврик, площадке посреди висячего сада с высокими пальмами, огромными валунами желтого и синего цвета, зеркальными водоемами произвольной формы и клетками с тропическими птицами и животными, вносящими завершающий штрих в искусно воссозданную атмосферу джунглей.

— Только позволь, Баярд, мне вести разговор,— прошептал Дзок, торопливо направляясь к лестнице.— Я представлю твое дело нашему Совету в самом выгодном свете и уверен, проблем не возникнет. Ты уже через несколько часов будешь на пути к дому.

— Надеюсь, ваш Совет не страдает такой же расовой озабоченностью, что и мужланы там, внизу...

Я осекся на полуслове, упершись взглядом в замаскированную клетку. Сквозь зеленую сетку на меня тусклыми глазками таращилось безволосое и бесхвостое двуногое существо двух футов ростом, с низким лбом, носатым личиком и редкой бороденкой.

— Господи! — воскликнул я.— Это же человек... карлик...

Дзок резко обернулся.

— А? Что? — Он отвесил челюсть, затем расплылся в улыбке.— Боже мой, Баярд, это же просто тонкил! Восхитительный маленький зверек, но до человека ему далеко...

Существо забеспокоилось и издало жалобный писк. Я поспешил дальше, испытывая смесь эмоций, ни одна из которых не добавляла мне уверенности.

Мы спустились по эскалатору, по широкому прохладному коридору достигли стеклянной двери и вышли в просторный, залитый естественным светом зал с водоемом, клумбами, столиками и рядом кабинок на дальней стороне. Дзок подошел к стене с экраном и проговорил что-то довольно решительным тоном.

— Все устроено,— обернулся он ко мне.— Совет заседает прямо сейчас и готов рассмотреть наше дело.

— Быстро работаете,— произнес я с искренним восхищением.— Я всерьез опасался не меньше недели извести на заполнение бланков и еще неизвестно сколько проторчать в ожидании своей очереди.

— Только не здесь,— высокопарно заявил Дзок.— Для местных Советов дело чести держать списки назначенных к слушанию дел чистыми.

— Местный Совет? Я думал, мы едем на встречу с большими шишками. Мне надо произнести речь перед лицами высшего уровня...

— Это и есть высший уровень. Они вполне способны оценить ситуацию, принять разумное решение и вынести соответствующий вердикт.— Он взглянул на стенную шкалу, принятую мной за часы.— У нас еще полчаса. Потратим-ка несколько минут, чтоб освежиться, переодеться и все такое. Боюсь, от нас до сих пор несет хагрунской тюрьмой.

В зале присутствовали еще несколько посетителей — долговязых лоснящихся ксониджил. Некоторые из них плавали в бассейне, другие полулежачи в шезлонгах. Они с любопытством таращились на меня, когда мы проходили мимо. По пути Дзок перекинулся кое с кем парой слов, но поболтать не остановился. Возле кабинок он нажал несколько кнопок, при помощи соединенного со стойкой портновского сантиметра измерил мой рост и дернул за рычажок. Через несколько секунд из широкой шели выскочил плоский пакет.

— Чистый костюм, Баярд. Не совсем то, к чему ты привык, но, д?маю, он покажется тебе удобным — и, честно говоря, знакомая одежда может помочь преодолеть любое изначальное... э... неприятие со стороны Совета.

— Шикарно,— пробормотал я.— Как жаль, что я бросил мой обезьяний наряд. Мог бы явиться в качестве хагруна.

Дзок досадливо фыркнул и принялся выбирать наряд для себя. Потом он проводил меня в душевую, где из отверстий в сводчатом потолке лились теплые ароматные струи. Скинув наши лохмотья, мы намылились, причем Дзок сумел добиться замечательной пены, встали под воду и высушились фенами в раздевалке. Новая одежда, состоящая из куртки и штанов синего и серебристого атласа и белой шелковой рубашки, а также обувь — мягкие туфли из похожего на замшу материала — сидели на мне вполне пристойно. Дзок хихикнул, наблюдая, как я расчесываю волосы. Возможно, заботу о столь незначительном участке волосяного покрова он считал напрасной тратой времени. Полевой агент бросил последний взгляд в зеркало, надел новую, отделанную золотой тесьмой белую шапочку-таблетку, поправил под нижней губой алый ремешок и еще раз одернул плотно сидящий китель.

— Нечасто агент возвращается из поля с докладом, который может по праву классифицировать как «предаварийную ситуацию второго класса»,— произнес он удовлетворенно.

— А что аварийное? Я или хагрунские работорговцы? Дзок рассмеялся, но, по-моему, несколько смущенно.

— Ладно, ладно, не волнуйся, Баярд. Уверен, советники признают необычную природу твоего дела...

Я двинулся следом за ним, на ходу обдумывая последнее его замечание.

— А если бы я был «обычным» делом, тогда что?

— Ну разумеется, в этом случае оно бы регулировалось политикой Державы. Но...

— Так что же предписывает политика Державы?

— Давай просто подождем и будем разбираться с ситуацией по мере ее развития, а?

Дзок поспешил вперед, оставив меня с неприятным ощущением, будто его самоуверенность тает по мере приближения к красно-золотым дверям, перегородившим широкий коридор впереди.

Двое бдительных часовых в белой униформе с серебристым шитьем при нашем появлении взяли на караул. Дзок обменялся с ними несколькими фразами. Один из них нажал кнопку, и двери распахнулись. Полевой агент сделал глубокий вдох, дожидаясь, пока я встану рядом. Я успел разглядеть длинный стол и ряд лиц над ним. Основную массу заседателей составляли австралопитеки, но и кроме них я насчитал как минимум три типа людей. Все седые или седеющие, одни в белой с красным узором униформе, другие — в разноцветных гражданских одеяниях.

— Не падай духом, я знаю, что делать,— прошептал Дзок.— Встань слева от меня и на полшага сзади. Делай все по протоколу, как я...

Он шагнул вперед к ожидающим старейшинам. Я напялил маску непреклонной доброжелательности и последовал за ним. Дюжина пар глаз наблюдала за моим приближением. Двенадцать лиц смотрели на меня через полированный стол темного дерева, и ни одно из выражений, отразившихся на этих лицах, не имело ничего общего с приветливой улыбкой. Узколицый бородач слева от центра чмокнул подвижными губами и, наклонившись к соседу, что-то шепнул ему на ухо. Дзок остановился, выполнил полупоклон, слегка согнув колени, коротко отрапортовал на своем щелкаюше-чирикающем языке и указал на меня.

— Я представляю Совету некоего Баярда, уроженца сектора Англик,— произнес он, переходя на английский.— Как вы видите, сапиенсы...

— Где ты его поймал? — крикнул узколицый высоким раздражительным голосом.

—- Баярд не совсем... э... пленник, ваше превосходительство,— начал Дзок.

— Ты хочешь сказать, что эта тварь прорвалась сюда силой?

— Можете игнорировать этот вопрос, агент,— махнул рукой круглолицый советник справа,— Советник Сфуд-жил демонстрирует свое пристрастие к риторике. Однако ваши действия и в самом деле требуют прояснения.

— Вы в курсе политики Державы в отношении лысых антропоидов, агент? — вставил другой.

— Обстоятельства, при которых я столкнулся с Баяр-дом, весьма необычны,— гладко продолжил Дзок.— Только благодаря его помощи и сотрудничеству я бежал из длительного тюремного заключения. Мой доклад...

— Из тюрьмы? Агент Державы?

— Думаю, нам лучше заслушать отчет полностью — и немедленно,— произнес советник, перебивший Сфуджи-ла, и добавил замечание на ксониджил. Дзок ответил на том же языке, выразительно жестикулируя длинными руками. Я молча стоял на полшага слева и сзади, согласно его же собственной инструкции, и чувствовал себя выставленным на продажу комиссионным товаром, лишенным даже мизерного шанса обрести владельца.

Советники один за другим принялись сыпать вопросами, и хотя Дзок отвечал на них уверенно и без подготовки, тем не менее он явно волновался. Выражение лица старого Сфуджила по мере развития слушания нисколько не смягчилось. Наконец круглолицый советник помахал длиннопалой сероватой рукой и сфокусировал взгляд на мне.

— Ну-с, Баярд, агент Дзок рассказал нам об обстоятельствах, при которых ты отдал себя под его покровительство...

— Я очень сомневаюсь, что Дзок говорил вам что-либо подобное,— резко оборвал его я.— Я нахожусь здесь по приглашению как представитель моего правительства.

— Неужто Совет потерпит такую дерзость?! — взвизгнул Сфуджил.— Говорить будешь, когда велят, сапиенс, и не дерзи!

— Я также уверен,— продолжал я гнуть свое,— что его доклад включал упоминание о том факте, что я нуждаюсь в немедленной транспортировке обратно на мою родную линию.

— Твои нужды едва ли представляют интерес для данного собрания, — рявкнул Сфуджил.— Мы прекрасно знаем, как обращаться с такими, как ты.

— Вы ничего не знаете о таких, как я! — обрушился я на него.— Между нашими правительствами не было раньше никаких контактов...

— Есть только одно правительство, сапиенс! — оборвал меня Сфуджил.— Что до твоей породы...— Его длинная гибкая верхняя губа загнулась, обнажив вызывающе розовые десны и массу зубов в издевательской ухмылке недовольной лошади.— Мы достаточно знакомы со списком ваших злодеяний.

— Погодите, Сфуджил,— встрял другой советник.— Лично я желаю услышать отчет этого сапиенса о его приключениях. Похоже, деятельность хагрун может иметь определенное значение...

— А я говорю, пусть хагруны делают что хотят, по-стольку-поскольку их дела касаются только этих братоубийц-извращенцев! — огрызнулся Сфуджил.

Казалось, он обозлен куда больше, нежели ему предписывали собственные предрассудки. Я без труда вычислил линию поведения, которой он вознамерился следовать. Советник не станет даже выслушивать меня, а будет лишь сыпать и сыпать обвинениями. Видимо, и мне пришло время поучаствовать во всеобщей свалке.

— Нравится вам это или нет, Сфуджил,— вклинился я в их гвалт,— Империум является сетевой державой первой величины. Рано или поздно наши культуры обречены были встретиться. И лично мне хотелось бы видеть, как наши отношения начинаются по-хорошему.

— Сетевой? — насторожился толстый советник.— Вы не упомянули об этом, агент.— Он посмотрел на Дзока.

— Я как раз собирался перейти к этой части доклада, ваше превосходительство,— ответил мой приятель невинным голосом.— Баярд заявлял, что, хотя он и был перенесен на хагрунскую линию в хагрунском челноке, у его народа имеется собственный сетевой двигатель. Кроме того, он действительно продемонстрировал некоторые соответствующие навыки при управлении примитивной машиной хагрун.

— Это придает делу новую окраску,— заметил советник,— Господа, я предлагаю не предпринимать поспешных действий, которые могут нанести ущерб будущим отношениям с сетевой державой...

— Мы не станем иметь никакого дела с этим отребьем! — завизжал старый Сфуджил, вскакивая на ноги,— Наша нынешняя политика иск...

— Сядьте, советник! — прорычал толстый член Совета, вскакивая, чтобы встать с ним лицом к лицу.— Я прекрасно осведомлен о нашей стратегии по отношению к подобным ситуациям! И предлагаю вам воздержаться от объявления ее всему миру!

— Какова бы ни была ваша политика в прошлом,— нарушил я молчание, — она должна быть пересмотрена в свете новых данных. Империум является сетевой державой, но в конфликте интересов нет никакой нужды...

— Тварь лжет! — зарычал Сфуджил, уставившись на меня через стол.— Мы провели обширную рекогносцировку всего сапиенского квадранта, включая так называемый сектор Англик, и не наткнулись ни на какие доказательства навыков перемещения по Паутине!

— Линия ноль-ноль Империума расположена внутри региона, который вы называете Развалинами,— сказал я.

Сфуджил задохнулся.

— У тебя хватает наглости упоминать этот ужасный памятник свойственной вашему племени жажды разрушения?! Одно это является достаточным основанием исключить вас из общества порядочных гоминидов!

— Как такое возможно? — спросил другой.— Ничто не живет в пределах Развалин...

— Очередная ложь испорченной твари,— рявкнул Сфуджил.— Я требую, чтобы Совет немедленно изгнал этого дегенерата и наложил взыскание второго класса на агента...

— Тем не менее,— перекричал я советников,— в Пустоши существует некоторое количество нормальных линий. Одна из них является местом пребывания сетевого правительства. Как официальный представитель этого правительства, я прошу выслушать меня и оказать помощь, о которой я прошу.

— Это кажется довольно скромным требованием,— заметил толстый советник.— Сядьте, Сфуджил. Что до вас, Баярд... продолжайте.

Сфуджил, злобно зыркнув по сторонам, щелкнул пальцами. Подросток в белой форме без знаков отличия, ожидавший возле дверей, тихонько скользнул к советнику, выслушал отданные шепотом указания и так же тихо исчез. Тощий советник сложил руки и нахохлился.

— Подчиняюсь,— рявкнул он.— По принуждению. Полчаса спустя я закончил свой отчет. Последовали многочисленные вопросы. Некоторые от разумных членов совета вроде пухляка по имени Никодо, другие носили характер издевки и подстрекательства, типа: «А вы по-прежнему бьете своих жен?» Я старался отвечать на все как можно яснее.

— Следовательно, вы утверждаете,— произнес советник весьма свирепого вида,— что обнаружили себя на уровне нулевого времени родного континуума, попав туда неизвестным вам способом. Затем вы заметили личностей, предположительно хагрун, грузящихся на транспорты и готовых к отбытию. Вы убили одного из этих людей, похитили один из их грубых сетевых транспортов только для того, чтобы тут же оказаться в ловушке. Прибыв на мировую линию хагрун, вы были помещены в заключение, откуда бежали, убив второго человека. Теперь вы являетесь сюда с требованием, чтобы вам предоставили ценное имущество Державы и отпустили продолжать вашу деятельность.

— Не совсем корректное изложение, ваше превосходительство,— начал Дзок, но его оборвали мрачным взглядом.

— Этот человек сознается в двойном убийстве,— рявкнул Сфуджил.— По-моему...

— Пусть говорит,— пролаял Никодо.

— Хагруны что-то затевают. Я бы предположил атаку на Империум с нулевого уровня как наиболее вероятный вариант развития событий. Если вы не считаете нужным оказать нам помощь, я прошу организовать мне доставку домой, чтобы я успел предупредить...

Юный курьер скользнул в зал заседаний и передал Сфуд-жилу полоску бумаги. Тот, взглянув на нее, поднял на меня яростно сверкающие желтые глаза.

— Так я и думал! Тварь лжет! — проскрежетал он.— Вся эта фантастическая история построена на обмане! Империум, а? Сетевая держава, а? Ха!

Сфуджил сунул бумагу следующему советнику, печального вида бледно-загорелому существу с пушистыми бачками и отсутствием подбородка. Тот растерянно пробежал ее глазами, испуганно взглянул на меня, нахмурился и передал документ дальше. Когда она дошла до Никодо, он прочел ее, бросил на меня озадаченный взгляд, затем перечитал еще раз.

— Боюсь, я не понимаю этого, Баярд.— Теперь он сверлил меня взглядом. Его темное лицо по краям сделалось лиловым,— Чего ты надеялся достичь, пытаясь ввести данное собрание в заблуждение?

— Возможно, если вы объясните мне, о чем идет речь, я смогу пролить на это какой-то свет,— ответил я.

Бумага была молча брошена мне, Я тупо уставился на цепочку вороньих следов,

— Извините. Я не читаю по-ксониджилски.

— Это само по себе должно быть достаточным доказательством,— проворчал Сфуджил.— Заявляет, что он сетевой агент, но не имеет лингвистической подготовки...

— Советник Сфуджил проверил ваше заявление,— холодно произнес Никодо.— Вы утверждали, что эта мировая линия ноль-ноль расположена приблизительно в квадрате восемьсот семьдесят пять дробь двести пятьдесят девять по нашим координатам внутри зоны Развалин. Наши сканеры обнаружили в пределах пустыни три нормальные мировые линии — до этой степени ваш рассказ содержит частицу правды, но что до координат восемьсот семьдесят пять дробь двести пятьдесят девять...

— Да? — Мне стоило немалых усилий подавить дрожь в голосе.

— Такого мира не существует. Непрерывное пространство разрушенных миров покрывает весь этот регион Паутины.

— Лучше посмотрите еще раз...

— Сам посмотри! — Сфуджил швырнул мне еще один лист — глянцевую черную фотограмму, куда более совершенную по сравнению с неуклюжими конструкциями, используемыми имперской Службой сетевой картографии.

Я мгновенно опознал знакомый овал Пустоши, а внутри его — сияющие точки, известные как миры ИП-два и три. Очертания третьей А-линии мне ни о чем не говорили... Но куда же делась линия ноль-ноль?! Она исчезла.

— Думаю, Совет потратил достаточно времени на этого шарлатана,— донесся издалека чей-то голос.— Уведите его.

Дзок уставился на меня.

— Почему? — спросил он.— Почему ты лгал, Баярд?

— Цель этой твари достаточно ясна,— проскрипел Сфуджил.— Приписывая свои исходные побуждения другим, он решил, что, признав себя гражданином простой низкотехнологичной расы, не получит достаточно внимания. Поэтому он попытался запугать нас разговорами о великой Паутинной державе — завуалированная угроза возмездия! Жалкая увертка! Но чего еще ожидать от такого генетически обусловленного подонка!

— У вас оборудование неправильно работает,— прохрипел я.— Просканируйте еще раз...

— Молчать, преступник! — Сфуджил снова был на ногах. Он не собирался терять преимущество, добытое его шоковым приемом.

— У Сфуджила есть нечто, чего он не хочет, чтобы другие узнали,— крикнул я.— Он сфабриковал снимок...

— Это невозможно,— рявкнул Никодо.— Безумные обвинения ничего тебе не дадут, сапиенс!

— Я всего лишь просил отвезти меня домой,— Я швырнул фотограмму через стол.— Отвезите меня туда, и вы достаточно скоро убедитесь, лгу я или нет!

— Самоубийца! Он требует, чтобы мы пожертвовали транспортом и экипажем, дабы он доиграл до конца свой безумный спектакль,— пророкотал кто-то.

— Вы много говорите об убийственных инстинктах моего рода,— отрывисто произнес я.— А где тогда представители сапиенсов в этом вашем уютном мирке? В концентрационных лагерях слушают ежедневные лекции о братской любви?

— В Ксониджил нет разумных безволосых форм,— прорычал Никодо.

— Почему? — рявкнул я в ответ.— Скажете, вымерли?

— Их ветвь была слабой,— перешел к обороне Никодо.— Мелкие, голые, плохо приспособленные к столкновению с невзгодами ледниковых периодов. Никто не уцелел до нынешней эпохи...

— Стало быть, вы их перебили! Возможно, в моем мире получилось как раз наоборот — а может, в обоих случаях имели место естественные причины. Как это ни подавать, история слишком древняя. Я предлагаю сейчас начать сначала — и можете прямо с проверки моего рассказа...

— Говорю вам, давайте наконец прекратим этот фарс! — Сфуджил застучал по столу, привлекая внимание.— Я ставлю вопрос на официальное голосование! Немедленно!

Никодо дождался, пока разговоры стихнут.

— Советник Сфуджил воспользовался своим правом категорического предложения,— тяжело произнес он.— Сейчас по данному вопросу будет проведено голосование, в форме, предложенной советником.

Сфуджил по-прежнему стоял.

— Вопрос ставится так,— произнес он официально.— Удовлетворить требования этого сапиенса...— Он оглядел стол, словно оценивая настроения коллег.

— Он рискует своим положением, формулируя Вопрос на Голосовании,— прошипел Дзок мне в ухо,— Он проиграет, если зайдет слишком далеко.

— Или, напротив,— теперь советник смотрел на меня,— депортировать его на низкотехнологичную мировую линию, чтобы он прожил там ощущенный ему естественный срок в изоляции.

Дзок застонал. По столу прокатился вздох. Никодо что-то проворчат.

— Если бы ты только пришел к нам честно, сапиенс,— вздохнул он.

— Голосование! — рявкнул Сфуджил.— Выведите тварь, агент!

Дзок взял меня за локоть и вывел в коридор. Тяжелые створки щелкнули у нас за спиной.

— Я вообще не понимаю,— сказал он.— Наговорить им всей этой ерунды про сетевую державу! Ты безнадежно настроил Совет против своей персоны — и ради чего?

— Даю тебе подсказку, Дзок. Разве им так уж требовалась какая бы то ни было помощь? Да они уже давно имеют собственное мнение о гомо сапиенс.

— Никодо собирался отнестись к тебе сочувственно,— возразил Дзок.— Он могущественный советник. Но твоя бессмысленная ложь...

— Послушай меня, Дзок,— я схватил его за руку,— я не лгал! Попытайся вбить это в свою тупую черепушку! Мне плевать, что показывает ваша аппаратура. Империум существует!

— Сканер не лжет, сапиенс,— холодно ответил агент.— Тебе лучше признать ошибку и молить о милосердии,— Он выдернул у меня свою руку и разгладил складку на рукаве.

— Милосердии? — Я рассмеялся, но без особого веселья.— От добрейшего советника Сфуджила? Вы, ребятки, так носитесь со своей философией «дружной семьи», но когда доходит до практической политики, становитесь так же безжалостны, как и остальные человекообразные!

— О ликвидации речи не было,— натянуто произнес Дзок.— Перемещение позволит тебе прожить жизнь в достаточном комфорте...

— Я говорю не о своей жизни, Дзок! В мире, которого, по вашим словам, не существует, живут три миллиарда людей. Внезапная атака хагрун станет бойней!

— Твой рассказ не имеет смысла, англик! Мы изобличили твое вранье! Такой линии, как твой Империум, не существует!

— Ваша аппаратура нуждается в перенастройке! Он был на месте сорок восемь часов назад...

Двери Совета открылись. Часовой выслушал кого-то с той стороны, затем поманил Дзока. Агент бросил на меня тревожный взгляд и проследовал внутрь. Двое вооруженных часовых взяли на караул и молча замерли по обе стороны от меня.

— Что там сказали? — спросил я у них.

Никто не ответил. Минута ползла долго и мучительно, словно безногий калека. Затем двери снова распахнулись, и Дзок вышел. За ним следовали двое членов Совета.

— Решение... э... принято, Баярд,— запинаясь, проговорил мой бывший сокамерник.— Тебя проводят на квартиру, где ты проведешь ночь. Завтра...

Мимо него протолкался Сфуджил.

— Не решаетесь исполнить свой долг, агент? — проскрежетал он.— Скажите этой твари, что ее уловки не помогли! Совет проголосовал за перемещение...

Этого-то я и опасался. Я отступил на шаг, выщелкнул пистолет в ладонь... и длинная рука Дзока рубанула меня по предплечью не хуже топора. Мой пистолет поскакал прочь по покрытому ковром полу коридора. Я резко развернулся, нацелившись на короткое ружье в руках ближайшего часового. Мне даже удалось коснуться его — как раз в тот момент, когда стальные браслеты защелкнулись на моих запястьях и дернули назад. Серовато-смуглая рука с тюленьей шерстью на тыльной стороне ладони оказалась перед моим лицом, раздавливая крохотную ампулу. В ноздри хлынул едкий запах. Я закашлялся, стараясь задержать дыхание... Ноги сделались дряблыми, как мокрые веревки, и подкосились. Я грохнулся об пол, но удара не почувствовал. Дзок склонился надо мной и зашевелил губами.

— ...сожалею... виноват, старина...

Лежа на спине, я нечеловеческим усилием привел в движение язык и сумел выдавить одно слово: «Правда...»

Кто-то оттолкнул Дзока. На меня уставились близко посаженные желтые глаза.

— ...глубокая обработка памяти...

— ...закончить работу...

— ...слово офицера...

— ...к черту его. Англик есть англик...

А потом я падал, легкий, будто воздушный шарик, и наблюдал, как картина вокруг меня выпячивается, смазывается, растворяется в вихре огней и темноты, которые все уменьшались, уменьшались и вскоре пропали вовсе.

Я довольно долго следил за игрой солнечных зайчиков на паре газовых занавесок, колыхавшихся у распахнутого окна, пока не нашел в себе силы припомнить, кто же их туда повесил. Память возвращалась с трудом, словно таблица умножения, некогда выученная, но давно не применявшаяся. Ну да, у меня же приключилось расстройство, нервный срыв, во время выполнения одного щекотливого поручения в Луизиане — детали припоминались смутно,— а теперь я отдыхал в частном санатории в Харроу, принадлежащем добрейшей миссис Роджерс...

Я сел. Головокружение напомнило мне о последнем приступе, свалившем меня после тяжелой инспекционной поездки в... в... В мозгу мелькнуло полустертое воспоминание о странном городе со множеством лиц и... Я ведь тогда неделю пластом провалялся.

Видение рассеялось окончательно. Я потряс головой и снова лег. В конце концов, я здесь для отдыха. Славного долгого отдыха. Затем со своей пенсией — перед внутренним взором возникло четкое видение банковской книжки с балансом в 10 000 золотых наполеонов на депозите в Кредитном банке де Лондре — я смогу где-нибудь обосноваться и посвятить себя садоводству, как мне всегда хотелось...

Нет, для целостной картины определенно недоставало какой-то маленькой детали, но пытаться ее вычислить было сейчас слишком утомительно. Я оглядел комнату, маленькую, веселую от солнечного света и ярких красок, покрывавших мебель. Домотканые половики и постельное покрывало с вышитой на нем охотничьей сценкой наводили на мысли о долгих зимних вечерах, проведенных за рукоделием под треск пылающих в камине дров. Из комнаты вела узкая филенчатая дверь, выкрашенная в коричневый цвет, с круглой бронзовой ручкой. Ручка повернулась, и вошла миловидная седая женщина с румяными щеками, в забавной кружевной шляпке и многоцветной юбке до полу. Увидев меня, она всплеснула руками и просияла так, словно я заверил ее в том, что она печет яблочные пироги точь-в-точь как моя матушка.

— Мистер Баярд! Вы проснулись! — Голос у нее оказался пискляво-жизнерадостный, как свисток игрушечного паровозика, а вот акцент вызвал у меня некоторое замешательство.

— И проголодались тоже, я полагаю! Вы ведь не откажетесь от доброй чашечки супа, правда же, сэр? И может, чуточку пудинга на десерт?

— Добрый кусок мяса, тушенного с грибами, звучит лучше,—ответил я.— И, э...—Я собирался спросить ее, кто она такая, но затем вспомнил: добрейшая миссис Роджерс, разумеется...— Бокал вина, если есть,— закончил я, откинувшись на подушку, и вокруг меня заплясали разноцветные пятнышки.

— Конечно-конечно, а перед этим славная горячая ванна. Это будет замечательно, мистер Баярд. Я только покличу Хильду...

Несколько минут все пребывало как в тумане. Я смутно осознавал чью-то суету и щебет женских голосов. Мягкие пальцы касались меня, осторожно тянули за руки. Усилием воли я открыл глаза и поймал взглядом изгиб цветного фартука на девичьем бедре. Женщина постарше направляла двоих крепких светловолосых парней в маневрировании чем-то тяжелым ниже моей линии обзора. Девушка выпрямилась, и я мельком разглядел тонкую талию, приятную округлость живота, рук и дерзкое лицо под прямой челкой цвета клеверного меда. Парни, закончив, ушли, старушка — следом за ними. Девушка еще некоторое время посуетилась вокруг и тоже удалилась, оставив дверь открытой. Я приподнялся на локте и увидел шестифутовую эмалированную ванну, аккуратно установленную на овальном коврике, большое пушистое полотенце, щетку и прямоугольный кусок белого мыла на табуреточке возле нее. Заманчивая картина. Я сел, спустил ноги с кровати, сделал несколько глубоких вдохов, пока не прошло головокружение, затем стянул лиловые шелковые пижамные брюки и неуверенно встал.

— Ой, вам еще нельзя ходить самому, сэр! — донеслось от двери теплое контральто. Медовая челка вернулась, подходя ко мне с озабоченным выражением на дерзкой физиономии. Я равнодушно потянулся за штанами, едва не потерял равновесие и тяжело осел на кровать. Она была уже рядом, поддерживая меня сильной рукой.

— Мы с Ганвор беспокоились о вас, сэр. Доктор сказал, вы были очень больны, но когда вы проспали вчера весь день...

Я не следил за ее словами. Одно дело проснуться в знакомой комнате и без особого труда сообразить, что к чему. Совсем иное дело осознать, что ты среди совершенно незнакомых людей и не имеешь ни малейшего понятия, как сюда попал...

С ее помощью я сделал три шага до ванны и заколебался, прежде чем приступить к залезанию внутрь.

— Просто поставьте внутрь ногу, вот так,— приговаривала девушка.

Следуя ее указаниям, я сделал шаг и сел, слишком слабый даже для того, чтобы поморщиться от горячей воды. Девушка уселась на табуретку рядом со мной, мотнула головой, убирая волосы с лица, и потянулась к моему плечу.

— Я Хильда,— представилась она.— Живу чуть дальше по улице. Просто замечательно, что Ганвор позвонила мне и сказала, что вы приезжаете, сэр. Мы здесь нечасто видим луизианцев да к тому же дипломатов. У вас, должно быть, просто восхитительная жизнь! Вы, наверное, побывали и в Египте, и в Австралии, и в Испании, и даже в Семинольской республике.

Она болтала и намыливала меня с беззаботностью бабушки, купающей пятилетнего внука. А мне было хорошо оттого, что это жизнерадостное создание трет мне спину упругой щеткой, а солнце тем временем светит в окно и ветерок играет занавесками.

— ...вашей аварией, сэр?

Я сообразил, что Хильда задала вопрос. И кажется, довольно неуместный. А может быть, мне просто не хотелось сознаваться в приключившейся у меня — или мне так только казалось — некоторого рода мягкой формы амнезии. Забыл я, конечно, не все. Вот только подробности припоминались как-то смутно...

— Хильда... человек, который привез меня сюда... он говорил что-нибудь обо мне... об аварии?..

— Письмо! — Девушка подскочила на месте и метнулась к столу, расписанному красными, желтыми, синими и оранжевыми цветами.— Доктор оставил это для вас, сэр. Чуть не забыла! — сказала она, протягивая мне плотный квадратный конверт.

Я взял его мокрыми руками, вскрыл и извлек один-единственный лист. По затейливому фирменному бланку бежали строчки официального текста:

Мистер Баярд, с глубоким сожалением и при высочайшем личном уважении к Вам сим подтверждаю Вашу отставку по нетрудоспособности с дипломатической службы его императорского величества Наполеона V...

Там еще содержались упоминания про мою верную службу и преданность долгу, сожаления, что я не поправился вовремя для личных проводов, и бесчисленные надежды на скорейшее мое выздоровление. Также прилагался адрес адвоката в Париже, который ответит на все мои вопросы, если когда-нибудь потребуется помощь, и т. д. и т. п. Имя в конце письма мне ни о чем не говорило, ну да кто же не знает графа Региса да Манэн, заместителя министра иностранных дел по безопасности. Старый добрый Реджи...

Прочитав письмо дважды, я сложил его и запихал обратно в конверт. Руки заметно дрожали.

— Кто вам это дал? — Голос мой звучал хрипло.

— Доктор, сэр. Вас привезли в карете два дня тому назад, и он очень за вас переживал. Жаль, вашим друзьям пришлось спешно уехать, чтобы попасть на пароход до Кале...

— Как он выглядел?

— Доктор? — Хильда снова принялась за мою спину.— Высокий такой господин, сэр, элегантно одетый, с приятным голосом. И смуглый. Но я видела его только мельком. На конном дворе было темно, и мне больше ничего разглядеть не удалось.— Она хихикнула,— Но то, что у него глаза близенько посажены, как два ореха в яичной подставке, я точно заметила.

— Он приехал один?

— Кучера были, сэр... и, по-моему, еще один господин в карете, но...

— Миссис Роджерс их видела?

— Всего несколько секундочек, сэр. Они страшно торопились...

Закончив с купанием, Хильда насухо меня вытерла и облачила в чистую пижаму. Затем помогла доковылять до кровати и подоткнула одеяло. Я хотел задать еще пару вопросов, но сон накрыл меня, как волна из прорванной плотины.

Проснувшись в следующий раз, я почувствовал себя несколько ближе к норме. Я выбрался из постели, доковылял до стенного шкафа и обнаружил там комплект странного вида одежды, состоявший из узких брюк, сюртука с широкими лацканами, рубашки с рюшами по вороту и манжетам и туфель с крохотными пряжками.

Да нет, поправил я себя, никакие они не странные. На самом деле очень даже стильные. И все с иголочки — в нагрудном кармане еще лежала карточка портного.

Закрыв гардероб, я доковылял до окна. Оно так и осталось распахнутым настежь, и послеполуденное солнце золотило расставленные на подоконнике горшки с геранью. Я высунулся наружу. Под окном раскину лся аккуратный садик, огороженный кирпичной стенкой, далее шел белый штакетный забор, а совсем вдалеке поблескивал высокий ажурный шпиль церкви. В воздухе висел чудесный запах свежескошенной травы. Из-за угла появилась Хильда с корзиной в руках и в накинутом на голову платке. Из под плотной, доходившей до щиколоток юбки выглядывали носы деревянных башмаков, разрисованных красными и голубыми завитушками. Заметив меня, девушка расплылась в улыбке.

— Привет вам, сэр! Выспались наконец?

Она подошла к окну и подняла корзину, полную темно-красных помидоров.

— Ну разве не красавцы, сэр? Я порежу вам несколько к ужину.

— Они чудесны,— прокомментировал я.— Как долго я спал?

— Последний раз, сэр?

— Вообще.

— Ну, прибыли вы около полуночи. После того как мы вас уложили, вы проспали весь следующий день и ночь и проснулись этим утром около десяти. После ванны вы снова легли и проспали до сего момента...

— Который час?

— Около пяти. Так что еще шесть часов с хвостиком.— Она рассмеялась.— Спали вы прямо как под наркозом, сэр...

Я почувствовал, как камень соскальзывает с моей души, словно подтаявший снег с крутой крыши. Наркоз! Я не был болен... меня всего лишь накачали под завязку.

— Мне надо поговорить с Ганвор,— сказал я.— Где она?

— В кухне, ощипывает чудного гуся к ужину, сэр. Мне сказать ей?

— Нет, я одеваюсь. Я найду ее сам.

— Сэр, вы уверены, что чувствуете себя достаточно хорошо?

— Со мной все в порядке.

Борясь с сонливостью, все еще окутывавшей меня плотным туманом, я добрался до шкафа. Выгреб одежду, натянул белье и, немного поразмыслив, напялил шелковую рубашку со свободными рукавами и узкие черные штаны из плотной кавалерийской саржи. Ноги сунул в тапочки. Оказавшись в узком и не совсем прямом коридоре, оклеенном обоями с картинками из лесной жизни, я двинулся вдоль увешанных гравюрами стен на шум воды и звяканье фаянсовой посуды. Поиски привели меня к вращающейся двери. Я толкнул ее и проник в просторное помещение с низким потолком, выложенным плиткой полом и большой закопченной угольной плитой, красовавшейся посередине. У самого окна, рядом с цветочным ящиком, девочка-подросток мыла посуду в раковине из нержавеющей стали. В противоположной стене имелась вторая дверь с витражной вставкой, а под полками с коллекцией надраенных до блеска медных горшков помещался массивный выскобленный стол. За ним-то Ганвор и трудилась над гусем.

— Ой, да это ж мистер Баярд! — Она взволнованно сдула с носа перо.

Я оперся на стол, стараясь не обращать внимания на гул в черепной коробке.

— Ганвор, оставил ли доктор какое-нибудь лекарство для меня?

— Верно, сэр, оставил. Маленький пузырек с каплями для супа и белые порошки для других блюд. Поскольку вы до сих пор не принимали твердую пищу...

— Больше никаких лекарств, Ганвор.

Все вокруг уплывало во тьму. Я пошире расставил ноги, стараясь усилием воли прогнать головокружение.

— Мистер Баярд, вы еще недостаточно окрепли... ох, не надо было вам вставать!

— В кровать... не пойду. Надо... пройтись,— выдавил я.— Выпустите меня...

Я почувствовал, как Ганвор взяла меня под руку, слышал ее суетливые ахи и охи. Смутно осознавая, как спотыкаюсь о ступеньки, я уловил прохладу наружного воздуха. Снова попытался, сделав пару глубоких вдохов, сморгнуть туман.

— Лучше,— выдохнул я.— Просто поводите...

Ганвор не переставала журчать о необходимости соблюдения постельного режима. Я не обращал на нее внимания и продолжал идти. По красивому саду с кирпичной стенкой, извивающейся между овощных грядок, вдоль розовой клумбы сбоку, под плодовыми деревьями в дальнем конце, мимо манящей скамейки под необъятным дубом и обратно к кухонной двери.

— Давайте еще разок.

Теперь я старался не опираться на хозяйку. Я стал сильнее. Еле заметно зашевелился забытый аппетит. Солнце садилось быстро, отбрасывая на траву длинные и прохладные вечерние тени. После третьего круга я остановился передохнуть возле двери на кухню, а Ганвор извлекла из мореного деревянного ледника кувшин и налила мне стакан охлажденного сидра.

— Теперь-то уж посидите, мистер Баярд. Ужина подождите,— предложила Ганвор все еще обеспокоенным голосом.

— Со мной все в порядке,— Я погладил ее пальцы, бережно сжимавшие мое предплечье.

Она тревожно проводила меня взглядом. Я глубоко дышал, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Итак, кто-то привез меня сюда, накачал наркотиками и устроил так, чтобы меня продолжали поддерживать в этом состоянии. Как долго — неизвестно, но можно легко выяснить, проверив запас оставленных Ганвор лекарств. И еще у меня сложилось такое впечатление, будто кто-то изрядно поковырялся в моей памяти. Вопрос, кто и зачем, несомненно, требовал ответа.

Я усилием воли попытался разогнать туман и сквозь него пробиться к истинным воспоминаниям. Судя по нежным листикам и розовым бутонам, здесь стоял июнь. Где я был в мае или прошлой зимой?..

Обледеневшие улицы, высокие здания, мрачные в зимней ночи, но внутри них — тепло, веселье и свет, смеющиеся дружелюбные лица и улыбка красавицы с огненными волосами. Ее имя... имя...

Я не смог вспомнить. Почти-воспоминание ускользнуло прочь струйкой дыма под внезапным порывом ветра. Кто-то неплохо поработал — несомненно, с использованием глубокого гипноза,— сумев так надежно закопать мою настоящую память под слоем фальшивых картинок. Однако не все у них получилось так, как было задумано. Я всего за несколько часов сумел вычислить и отсеять туманные зарисовки сомнительного прошлого. Теперь возможно...

Я развернулся и поспешил обратно к дому. Ганвор в нерешительности маялась над тарелкой со свежей выпечкой.

При моем появлении она быстро сунула что-то под передник.

— Ой! Напугали вы меня, сэр...

Я бесцеремонно вынул из ее непослушных пальцев солонку, до половины заполненную странным белым порошком, и бросил в мусорное ведро.

— Ганвор, я же сказал: больше никаких лекарств — Я ободряюще погладил ее по плечу.— Знаю-знаю, доктор оставил вам предписания, но они мне больше не нужны. Лучше скажите мне, нет ли здесь поблизости...— Я подыскивал слово. Не хотелось пугать ее вопросом о докторе по мозгам, а слова «психиатр» здесь могут и не знать.— ...гипнотизер? — Никаких признаков понимания.— Ну, он разговаривает с теми, у кого горе или, например, кошмары, утешает их...

— А-а, вы имеете в виду месмериста! Но в деревне ни одного нет, увы... Только матушка Гудвилл,— с сомнением добавила добрая женщина.

— Матушка Гудвилл? — переспросил я.

— Поймите, сэр, я ничего против нее не имею... Но кое-кто поговаривает о колдовстве. А я только на днях читала в «Пари матч», что можно заработать серьезный невроз, если позволять неквалифицированным врачам вмешиваться в свою психику.

— Вы совершенно правы,— согласился я,— Но это всего лишь мелкая закавыка с памятью...

— И у вас тоже так бывает, сэр? — просияла она.— Я и сама такая забывчивая. Порой думаю, что должна была что-то сделать, а вот что?.. Да только настоящий месмерист стоит очень дорого, а что до всех этих знахарей...

— Так что же матушка Гудвилл? Она живет неподалеку?

— На другом конце деревни, сэр. Но вам я бы ее не советовала. Не такому образованному джентльмену, как вы. Домик у нее больно простой, да и сама старуха нашей деревне славы не прибавляет. Неряха она, сэр... никакого чувства стиля. А что до одежды...

— Я не слишком придирчив, Ганвор. Вы отведете меня к ней?

— Да ее и сюда вызвать можно, сэр, если уж вы так настаиваете. Но вот в Илинге имеется дипломированный мастер-месмерист, всего час дилижансом...

— Думаю, сойдет и матушка Гудвилл. Как быстро вы сможете ее сюда доставить?

— Я пошлю Ингалиль. Но если вам не к спеху, сэр, позвольте мне позвать ее после ужина. Я только что гуся в печку сунула, и пироги как раз подрумяниваются...

— После ужина будет в самый раз. Сделаю-ка я еще несколько кругов по саду да нагуляю аппетит, достойный вашей стряпни.

После второго куска черничного пирога, обмазанного сливками, такими густыми, что перевернись горшок, они бы оттуда нипочем не вытекли, после еще одной кружки свежемолотого кофе и изрядного глотка коньяку, аромат которого приобретается лишь за сто лет, проведенных в темном погребе, я запалил нью-орлеанскую сигару и наблюдал, как Хильда и Ганвор зажигают масляные лампы в гостиной. Послышался робкий стук в дверь, и Ингалиль, кухонная девчонка, просунула внутрь свою мордашку.

— Старая ведьма здесь,— пискнула она.— Ганвор, она трубку курит. У нее там, наверное, измельченные внутренности саламандры.

— Она ж услышит тебя, негодница,— прицыкнула на нее Хильда.— Скажи ей, пусть подождет, пока господа не позовут...

Ингалиль взвизгнула и отскочила, а мимо нее протиснулась согбенная древняя старуха в шляпе с опущенными полями. Изъеденная временем рука сжимала кривую палку. Живые черные глаза, быстро скользнув по всему помещению, сосредоточились на мне. Я уставился в ответ, отметив боковым зрением шишковатый нос, беззубые десны, торчащий подбородок и свисающую вдоль запавшей щеки белую прядь. Трубки я не увидел, но у меня на глазах старуха выпустила из ноздрей последнюю порцию дыма.

— Кому тут требуется целительное прикосновение матушки Гудвилл? — проскрипела она.— Ну конечно, вам, сэр. Вам, проделавшему такой странный долгий путь... и которому предстоит еще более странный и долгий...

— Брось, я ж тебе говорила, что это новый джентльмен,— влезла Ингалиль. — А что в корзинке?

Она протянула руку, собираясь приподнять уголок клетчатой красно-белой ткани, прикрывающей корзину, и взвизгнула, когда клюка треснула ее по костяшкам пальцев.

— Следи за манерами, милочка,— ласково пропела матушка Гудвилл.

Она зашаркала к креслу, плюхнулась в него и поставила корзинку на пол у ног.

— Итак, матушка Гудвилл,— взволнованно начала Ганвор,— этому господину нужна от вас только незначительная помощь в...

— Он хотел бы отодвинуть завесу прошлого, чтобы яснее читать в будущем,— проскрипела карга.— И он хорошо сделал, что позвал старую матушку Гудвилл. Ну-с...— Тон ее сделался резче.— Если нальешь мне глоточек, Ганвор, чтобы я немного восстановила силы... А потом вам всем придется выметаться — кроме милорда, нового джентльмена, разумеется.— Она ухмыльнулась в мою сторону, словно хищная птица.

— Меня не интересует будущее...— начал я.

— Не интересует, сэр? — Старуха закивала, как будто соглашаясь.— Тогда вы странный смертный...

— Но мне нужно вспомнить некоторые вещи,— продолжал я, игнорируя ее рекламные ходы.— Может, под легким гипнозом я смогу...

— Итак, стало быть, это в прошлое вы хотели бы заглянуть, как я поняла,— невозмутимо подхватила старуха.

Ганвор, звякнув посудой в буфете, протянула гостье стакан, затем занялась уборкой тарелок со стола. Ингалиль и Хильда молча трудились рядом с ней.

Матушка Гудвилл почмокала губами над коньяком и махнула несоразмерно большой, испещренной бурыми пятнами ладонью.

— Прочь, мои цыплятки, быстро! — проквакала она.— Я чувствую, на меня снисходит дух! Сила струится в завихрениях звездных полей! Странные видения перемешиваются, словно призрачные змеи в котле! Что это? Что это?!

Ай, и впрямь любопытные вещи нашептывают мне нынче духи...

— Болтовню о духах можешь пропустить,— фыркнула Хильда.— Мистеру Баярду нужно от тебя только...

— Займись лучше своими делами, девочка,— рявкнула старуха.— А не то я нашлю на тебя такую судорогу, что даже самый распрекрасный деревенский хахаль по эту сторону Багдада не сможет развести в стороны твои коленки! Все! Брысь!

Женщины вылетели вон, а ведьма повернулась ко мне,

— Теперь к делу, сэр.— Она перешла на вкрадчивый тон. — Что вы готовы пожертвовать бедной старухе за горсть утраченных воспоминаний? Позабыли ли вы любимую, или восторги юности, или ключ к счастью, узренный однажды и исчезнувший навеки?

Я с улыбкой смотрел на нее.

— Вы получите хорошую плату, только давайте пропустим остальную часть болтовни. Лучше сразу перейдем к сути дела. У меня есть основания полагать, что я подвергся искусственно вызванной амнезии. Вероятно, в результате постгипнотического внушения. Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали и посмотрели, нельзя ли снять блок.

Матушка Гудвилл подалась вперед и вперила в меня острый взгляд.

— В вас есть нечто странное... нечто, что я никак не могу распознать. Словно бы ваши глаза устремлены на горизонты, невидимые другим людям...

— Допустим, я странный персонаж, но, надеюсь, не настолько странный, чтобы меня нельзя было загипнотизировать или, если вам будет угодно, зачаровать.

— Ты говоришь, кто-то копался у тебя в голове и забрал твои воспоминания. Кому могло понадобиться проделать с тобой подобную вещь, парень, и почему?

— Возможно, если у вас все получится, я смогу это выяснить.

Она коротко кивнула.

— Я слышала о таких вещах. Заклятие тьмы, налагаемое при свете кроваво-красной луны...

— Матушка Гудвилл, — перебил я,— давайте четко договоримся: при каждом упоминании заклятий, магии, темных сил или рождественских гусей плата снижается. Меня интересует чисто научный месмеризм. Хорошо?

— Что, господин хороший? Уж не собираетесь ли вы учить Повелительницу Тьмы ее ремеслу?!

Формальности начинали меня утомлять.

— Может, мы лучше просто забудем об этой затее? — Я сунул руку в карман за монетой.— Я, наверное, ошибся...

— Стало быть, вы хотите сказать, что матушка Гудвилл мошенница? — Голос ведьмы зазвучал подозрительно мягко.

Взглянув на нее, я заметил искру, полыхнувшую в черных и ярких, как полированные опалы, глазах.

— Уж не думаете ли вы, что старуха явилась, чтобы сыграть с вами шутку, чтобы перехитрить вас, чтобы надуть, как неоперившегося птенца, чтобы...— Она все бормотала, и голос ее доносился теперь издалека, словно приливная волна рокотала в прибрежном гроте, отдаваясь эхом, эхом...

— ...десять!

Я резко открыл глаза. Женщина с бледным, почти красивым лицом, задумчиво опершись на локоть, смотрела на меня. В руке она держала сигарету. Темные волосы были собраны на затылке в тугой узел. Простая белая блуза, расстегнутая у ворота, открывала сильную грациозную шею. На лбу лежал единственный непослушный локон.

Я обвел глазами комнату. Снаружи уже стемнело. Где-то громко тикали часы.

— Что случилось со старой каргой? — брякнул я.

Женщина, едва заметно улыбнувшись, махнула ухоженной рукой на черный плащ, свисавший со спинки соседнего стула, и прислоненную к нему корявую клюку.

— В этом жарковато работать,— пояснила она негромко.— Как вы себя чувствуете?

Я прислушался к себе.

— Прекрасно. Но...

Заметив торчавшую из-под края плаша прядь жестких седых волос, я выбрался из кресла и приподнял ткань. Так и есть: там лежали бородавчатая резиновая маска и пара шишковатых перчаток.

— В чем смысл этого наряда?

— Он помогает мне в моем... бизнесе. Итак...

— Вы сумели одурачить меня благодаря плохому освещению,— перебил я.— Надо понимать, Ганвор и остальные в курсе шутки?

Она отрицательно покачала головой.

— Никто никогда не видит меня при хорошем освещении, мистер Баярд. И даже тогда никто не хочет подходить слишком близко. Они простые обыватели. По их мнению, бородавки и мудрость неразделимы, так что приходится соответствовать их представлению о деревенской знахарке, иначе никто не станет искать моих услуг. Вы единственный, с кем я поделилась своей маленькой тайной.

— Почему?

Она смерила меня проницательным взглядом.

— Вы весьма необычный человек, мистер Баярд. Настоящий человек-загадка. Вы рассказали мне... множество вещей. Странных вещей. Вы говорили об иных мирах, похожих на наш здешний, знакомый мир, но других, чуждых. Вы говорили о людях, которые как звери, одеты в потрепанные волосы...

— Дзок! — выкрикнул я. Руки непроизвольно метнулись к голове, словно в порыве выжать из мозга воспоминания, подобно зубной пасте из тюбика.— Хагруны и...

— Спокойней, спокойней, мистер Баярд,— умиротворяюще произнесла женщина.— Ваши воспоминания — если это истинные воспоминания, а не горячечный бред — все здесь, в целости и сохранности, только позовите. Теперь отдых. Постепенное снятие вуалей с вашего сознания далось нелегко нам обоим. Тот, кто стремился похоронить ваши видения странных эдемов и немыслимых преисподних, настоящий мастер-месмерист. Но теперь все обманы раскрыты.

Я посмотрел на нее, и она улыбнулась.

— Я и сама врач не из последних,— негромко произнесла она.— Но в эту ночь был брошен вызов всему моему мастерству.

Она поднялась, подошла к зеркалу в раме на стене, изящно заправила на место прядь волос. Я смотрел на нее — и не видел. Мысли о Барбре, пылающей фигуре на темном складе, бегстве с Дзоком из хагрунской тюрьмы теснились, отпихивая друг друга, громко требуя, чтоб их выпустили, обдумали, взвесили.

Матушка Гудвилл сняла со стула плащ, одним движением обернула его вокруг плеч и сгорбилась. Белые руки натянули маску на лицо, поправив нос и рот. За маской последовали перчатки с париком, и теперь только яркие молодые глаза смотрели на меня с морщинистого старого лица.

— Отдыхайте, сэр,— проквакала древняя карга. — Отдыхайте, спите, смотрите сны и позвольте этим беспокойным мыслям заново отыскать и занять привычные места. Я навещу вас завтра. Матушке Гудвилл хотелось бы узнать побольше о вселенных, что, по вашим словам, таятся за порогом этого бренного мира.

— Постойте,— окликнул я.— Я не заплатил вам... Она махнула рукой с выступающими узловатыми венами.

— Вы отлично заплатили мне содержанием ваших видений, сэр. Спите, я сказала, а проснитесь освеженным, сильным, с умом острым, как лезвие бритвы. Ибо вам потребуется вся ваша сила, чтобы встретить то, что ждет вас в еще не наступившие дни.

С этими словами она вышла. Я протопал по коридору в мою темную комнату, сбросил одежду на стул, упал на пуховую перину и провалился в беспокойный сон.

Прошло три дня, прежде чем я почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы нанести ответный визит матушке Гудвилл. Ее домик напоминал покрытый соломенной крышей ящик из потрепанного непогодой камня, почти затерявшийся в переплетении стеблей ползучей розы, нередко свернувшихся в жгуты толще человеческого запястья и отяжелевших от крупных темно-красных цветов. Я протиснулся в ржавую калитку, пробрался по заросшей нестриженым рододендроном дорожке к дому и громадным бронзовым дверным молотком постучал по низенькой, почерневшей от времени дубовой двери. Сквозь единственное, забранное частым переплетом окошко я разглядел угол стола, горшочек незабудок и толстую книгу в кожаном переплете. Воздух вибрировал от гудения пчел, напоенный ароматом цветов с оттенком свежесваренного кофе. Что ни говори, а традиционная мизансцена для вызова колдуньи представлялась мне несколько иначе.

Дверь отворилась. Матушка Гудвилл в опрятной белой рубашке и крестьянской юбке наградила меня печальной улыбкой и поманила внутрь.

— Сегодня обошлось без маскарадного костюма,— заметил я.

— Вижу, вам лучше, мистер Баярд,— сухо сказала она.— Не хотите ли чашечку кофе? Или у вас на родине это не принято?

Я метнул на нее острый взгляд.

— Уже сомневаетесь?

Плечи ее поднялись и опустились.

— Я верю в то, что мне говорят мои пять чувств. Иногда кажется, что они противоречат друг другу.

Я сел за стол и оглядел апартаменты ведьмы. Полагаю, в моем родном мире дамы из ОТД[21], увидев эту чисто выметенную и тщательно прибранную комнатку, обставленную в подлинно деревенском духе, долго бы ахали и охали, через слово восклицая «потрясающе» и «оригинально». Матушка Гудвилл принесла кофейник. Наполнив две чашки, она поставила на стол сливочник с сахарницей и села сама.

— Ну, мистер Баярд, достаточно ли ясен ваш ум нынче утром, полностью ли восстановилась ваша память?

Я кивнул и попробовал кофе. Напиток был хорош.

— А нет ли какого-нибудь другого имени, которым я мог бы вас называть? — поинтересовался я.— Матушка Гудвилл больше подходит к жуткому парику и бородавкам.

— Можете звать меня Оливией.

Белые руки нервно подхватили чашку. Перстень на одном из тонких пальцев сверкнул великолепным зеленым камнем. Она пригубила кофе и посмотрела на меня, словно собираясь с духом.

— Вы явно хотели меня о чем-то спросить,— подсказал я.— После того как я отвечу на ваши вопросы, может, и вы проясните некоторые моменты для меня.

— Много чудес вы наболтали в бреду.

Услышав странный звук, я опустил глаза. Ее руки еле заметно дрожали, и чашка тихонько дребезжала на блюдце. Оливия быстро поставила ее на стол и спрятала руки.

— Мне и раньше нередко казалось, что существует нечто большее, чем все это...— Она обвела рукой пространство вокруг себя.— В сновидениях я ловила образы зачарованных холмов, и мое сердце рвалось к ним, и я просыпалась с болью о чем-то прекрасном и утраченном, что потом еще долго преследовала меня. Я думаю, что и в вашей безумной речи я услышала то, что заставило надежду снова пустить ростки — надежду давно позабытую, как и прочие надежды юности. А теперь скажи мне, незнакомец, эти разговоры о других мирах, похожих друг на друга, как свежеотчеканенные серебряные монетки, однако каждый со своим крохотным отличием и о странной повозке, способной перелетать с одного на другой,— все это выдумка, да? Бред мозга, болезненно раздраженного чужим вмешательством...

— Это правда... Оливия,— перебил я.— Я знаю, это трудно принять поначалу. Помнится, меня в свое время тоже удалось убедить далеко не сразу. Мы привыкли думать, что знаем все. Склонность не верить ничему, что не укладывается в заранее составленное мнение, весьма сильна.

— Вы говорили о беде, Брайан...

Она произнесла мое имя легко, привычно. Полагаю, разделив с человеком самые потаенные мысли, трудно придерживаться официального тона. Я не возражал. Оливия без своей маскировки оказалась очаровательной женщиной. Несмотря на строгую прическу и тюремную бледность. Немного солнца и легкое прикосновение косметики...

Я заставил себя вернуться к насущным делам.

Она внимательно слушала, пока я излагал ей всю историю. Начиная со странного допроса Рихтгофена и кончая приговором Совета ксониджил.

— И вот я в ловушке,— заключил я.— Без челнока я заперт здесь до конца моих дней.

Она покачала головой.

— Странные это дела, Брайан. Веши, в которые мне не следует верить, настолько они безумны и фантастичны. И все же... я верю.

— Из того немногого, что мне известно об этом мире, он технологически несколько отстал...

— Ну, не такие уж мы и отсталые,— возразила Оливия.— У нас есть паровой двигатель. Корабли пересекают Атлантику за девять дней. И воздушные шары, и телеграф, и телефон. А наши новые угольные дорожные машины, которые начинают заменять лошадей во многих уголках колоний, даже...

— Конечно, я знаю, Оливия. Я не хотел вас обидеть. Просто, скажем, в некоторых областях мы вас обогнали. У Империума есть МК-привод. Мой собственный родной мир обладает ядерной энергией, сверхзвуковыми летательными аппаратами, радаром и примитивной космической программой. Вы пошли в других направлениях. Суть в том, что я здесь связан по рукам и ногам. Они изгнали меня в континуум, из которого мне никогда не выбраться.

— Так ли уж все плохо, Брайан? Перед вами целый мир. А теперь, когда искусственные барьеры убраны из вашего сознания, вы свободно вспомните эти чудеса, которые оставили за спиной! — Теперь она говорила воодушевленно, захваченная перспективой.— Вы говорили о летательном аппарате. Постройте его! Как прекрасно летать в небе подобно птице! Ваше появление здесь может означать зарю нового века славы для империи!

— Угу,— невежливо хмыкнул я.— Здорово. А как насчет моего собственного мира? К этому моменту хагруны, вероятно, уже начали наступление — и может быть, преуспели! Может, моя жена теперь носит цепи вместо жемчугов! — я вскочил, протопал к окну и уставился наружу.— Пока я тухну здесь, в этом сонном царстве! — Мой голос превратился в рык.

— Брайан,— негромко окликнула она меня,— Вам плохо не столько из-за угрозы вашим любимым и друзьям, сколько из-за степени отдаленности, которую обрели эти события...

Я обернулся.

— Что вы имеете в виду под отдаленностью? Барбра, мои друзья — в лапах этих человекообразных...

— Те, кто поработал над вашим мозгом, Брайан, стремились стереть эти вещи из вашей памяти. Мое мастерство действительно сумело развеять их чары, но теперь все эти события представляются вам старыми воспоминаниями, делами давно минувших дней. И кроме того, я сама дала вам команду, пока вы еще спали, чтобы смягчить боль потери...

— К черту боль потери! Если бы я не был таким идиотом, чтобы поверить Дзоку...

— Бедный Брайан. Разве вы еще не поняли, что это он одурачил вас, пока вы спали, внушив вам желание отправиться с ним в Ксониджил? Однако он сделал для вас все, что мог... по крайней мере, так говорит ваша память.

— Я бы мог забрать челнок,— мрачно произнес я.— Хотя бы вернулся домой и помог одолеть этих ублюдков.

— И все же мудрецы этих людей-мартышек из Ксо-ниджила сказали вам, что вашего мира ноль-ноль не существует...

— Они психи! — Я прошелся взад-вперед по комнате.— Я слишком многого не понимаю! Я словно бреду в темноте, постоянно стукаясь о предметы, которые не могу как следует нащупать. А теперь...— Я поднял руки и уронил их, внезапно почувствовав себя невыразимо усталым.

— У вас по-прежнему вся жизнь впереди, Брайан. Вы создадите себе здесь новый дом. Примите то, что нельзя изменить.

Я вернулся к столу и сел.

— Оливия, я не задавал Ганвор и остальным много вопросов. Не хотел возбуждать любопытство своим невежеством, а представления, внушенные мне Дзоком и его компанией, охватывают очень немногое — только азы. Полагаю, они вообразили, будто я доберусь до библиотеки и войду в курс дела самостоятельно. Расскажите мне что-нибудь об этом мире. Для начала просветите меня относительно вашей истории.

Она неожиданно развеселилась.

— Как забавно! Я должна описывать мой банальный мир так, словно это сон мечтателя. Или то, что могло произойти вместо чьей-то скучной действительности в другом мире.

Я выдавил кислую улыбку.

— Действительность всегда немного скучна для того, кто в нее вовлечен.

— Откуда начинать? С Древнего Рима? Или со Средних веков?

— Первым делом надо установить общеисторическую дату — точку, в которой ваш мир и мой разошлись. Вы упоминали империю. Какую империю? Когда она была основана?

— Ну, Французскую империю, разумеется...— Оливия моргнула, затем помотала головой.— Но в нашей ситуации ничего не «разумеется». Я говорю об империи, основанной Бонапартом в тысяча семьсот девяносто девятом году.

— До сих пор ясно,— сказал я.— У нас тоже был Бонапарт. Но его империя просуществовала недолго. Он отрекся и был сослан на Эльбу в тысяча восемьсот четырнадцатом...

— Да, но он бежал, вернулся во Францию и привел свои армии к славной победе!

Я качал головой.

— Он пробыл на свободе сто дней, пока англичане не нанесли ему поражение при Ватерлоо. Он был выслан на остров Святой Елены, где и умер несколько лет спустя.

Оливия уставилась на меня.

— Как странно... как зловеще и как странно. После великой победы при Брюсселе император Наполеон во славе своей правил в Париже двадцать три года и умер в тысяча восемьсот тридцать седьмом году в Ницце. Ему наследовал его сын Луи...

— Герцог Рейштадтский?

— Нет, герцог умер в юности, от чахотки. Луи был шестнадцатилетний мальчик, сын императора и принцессы датской.

— И его империя до сих пор существует,— задумчиво пробормотал я.

— По отречении английского тирана Георга Британским островам было позволено войти в империю как особому протекторату. После объединения Европы просвещение было принесено азиатам и африканцам. Сегодня они являются полуавтономными провинциями, управляемыми из Парижа, но со своими собственными парламентами, уполномоченными решать внутренние дела. Что до Новой Франции — или Луизианы,— эти разговоры о восстании скоро утихнут. Для рассмотрения жалоб на вице-короля прислана королевская комиссия.

— Теперь, думаю, мы абсолютно точно установили ОИД,— сказал я.— Восемьсот четырнадцатый. И похоже, с тех пор особого научно-технического прогресса у вас не наблюдалось.

Мой комментарий породил массу встречных вопросов, я ответил на них как мог подробнее. Оливия оказалась умной и высокообразованной женщиной. Ее заворожила нарисованная мной картина мира, над которым не простиралась гигантская тень Бонапарта.

К тому времени, когда я закончил, свежесть утра уступила дремотному теплу полудня. Оливия предложила пообедать, и я принял ее приглашение. Пока она возилась у дровяной плиты, я сидел возле окна, потягивая коричневое пиво из глиняной кружки, и рассматривал любопытный, отдающий анахронизмом пейзаж с его возделанными полями, покрытой битумом дорогой, лошадью, тянувшей повозку на резиновом ходу, и россыпью белых и красных точек фермерских домов по ту сторону долины. Атмосфера мира и благоденствия притупляла мое отдаленное воспоминание об угрозе Империуму, заставляя его, как и объяснила мне Оливия, казаться полузабытой историей, прочитанной давным-давно, вроде старой сказки, напечатанной в лежащей на столе книге. Я взял в руки толстый том в красном кожаном переплете и взглянул на заглавие:

Лаймэн Ф. Баум

«Волшебница из страны Оз»

— Вот забавно,— произнес я.

Оливия, увидев книгу в моих руках, улыбнулась почти стыдливо.

— Странное чтение для ведьмы, вы не находите? Но в подобных фантазиях норой находят пристанище мои собственные мечты. Как я вам уже говорила, этого одинокого тесного мира мне категорически не хватает...

— Я не об этом, Оливия. Мы с безупречной точностью установили нашу общеисторическую дату в самом начале девятнадцатого века. Баум родился не раньше чем в тысяча восемьсот пятьдесят пятом или около того — почти полвека спустя. Но вот он здесь.

Пролистав книгу, я нашел издательство: «Уили и Кот-тон», Нью-Йорк — Нью-Орлеан — Париж, и дату: 1896.

— Вы встречались с этим произведением в вашем непостижимом мире? — подняла брови Оливия.

— В моем мире он никогда не писал этой книги...

Я покачал головой, любуясь фронтисписом В. В. Денслоу[22], изображавшим похожую на Глинду[23] фигуру, стоящую лицом к группе гномов. В верхней части следующей страницы помещалась замысловатая буквица «Я», а следом шли слова: «...призвала вас сюда,— сказала Сорана Волшебница,— чтобы сообщить вам...»

— В детстве это была моя любимая книжка,— произнесла Оливия.— Но если вам она не знакома, почему вы узнали имя автора?

— Он написал другие. «Волшебник из страны Оз» был первой книгой, которую я прочел от корки до корки.

— Волшебник? А не волшебница? Как здорово было бы ее прочитать!

— Это единственное, что он написал?

— Как ни печально, да. Он умер год спустя, в девяносто седьмом.

— Восемьсот девяносто седьмой, это могло бы означать...

Я умолк. Туман, висевигий в моем мозгу с самого момента пробуждения, стремительно рассеивался под резким ветром внезапной догадки: Дзок с его компанией, подменив мои собственные воспоминания сфабрикованными, тем не менее ухитрились засунуть меня на линию, максимально приближенную к моей собственной. Да, они расстарались, подошли к вопросу со всей скрупулезностью и действовали гуманно. Но только кое-чего все же не додумали, кое-что упустили из виду и в конечном счете несколько переборщили с гуманизмом.

На фотограмме, показанной мне советниками, я видел сияющую область, не отмеченную имперскими сетевыми картографами. Четвертый, еще не открытый нами мир, расположенный внутри Пустоши. Тогда я счел ее ошибкой наряду с другой, более страшной, допущенной ими: отсутствием нулевой линии Империума.

Похоже, кое в чем они оказались правы и ИП-четыре — мир с куда более близкой к нам общеисторической датой по сравнению с XV веком ближайших линий за пределами Пустоши — действительно существует.

И вот я там — или здесь,— в мире, где в 1897 году жил по крайней мере один человек, известный в моем собственном. А если жил один, то что помешает существованию другого? Или даже двоих. Например, Максони и Кочини, изобретателей МК-привода!

— Могло бы означать что, Брайан? — Голос Оливии вернул меня к действительности.

— Ничего. Просто подумалось.— Я положил книгу на место.— Всего за пятьдесят лет последствия основной дивергенции не могли успеть коснуться всех аспектов дальнейшего развития. Какие-то события, а значит, и люди...

— Брайан.— Оливия пристально посмотрела на меня через комнату.— Я не прошу вас доверять мне, но позвольте вам помочь.

— В чем? — Я попытался вернуть лицу беззаботное выражение, но оно комкалось и слипалось, как вывалянная в грязи маска.

— Вы что-то задумали. Я это чувствую. В одиночку у вас все равно ничего не выйдет. Здесь слишком многое для вас незнакомо, слишком много ловушек, в которые вы непременно угодите. Позвольте оказать вам посильную помощь.

— С чего это вам помогать мне... если я что-то затеваю? Примерно минуту она молча смотрела на меня. Темные глаза казались огромными на бледном, классически очерченном лице.

— Я провела жизнь в поисках ключа к другому миру... миру моих сновидений. Вы каким-то образом связаны с ним. Даже если сама я никогда не смогу туда попасть, мне будет приятно сознавать, что я помогла кому-то достичь его недоступного берега.

— Это все такие же миры, как ваш. Какие-то лучше, какие-то хуже — некоторые гораздо, гораздо хуже. Все они состоят из людей, земли и зданий, тех же старых естественных законов, той же старой человеческой природы. Мира ваших снов не найти, просто упаковав вещи и тронувшись в путь. Вам придется строить его там, где вы есть.

— И все же... я вижу невежество, коррупцию, общественный и нравственный упадок, ложь, обман, предательство тех, кто пользуется доверием невинных...

— Конечно. И пока мы не разовьем человеческое общество до соответствия нашему человеческому разуму, эти вещи будут существовать. Но дайте нам время, Оливия. Мы же экспериментировали с культурой всего несколько тысяч лет. Еще несколько тысяч — и вы увидите разницу.

Она рассмеялась.

— Вы говорите так, будто столетие — всего лишь миг.

— По сравнению со временем, которое потребовалось нам, чтобы развиться из амебы в человекообразное — или даже от первого гомо сапиенс до первого возделанного поля,— оно и есть мгновение. Но не отказывайтесь от своей мечты. Мечты — это сила, которая несет нас к конечной цели, чем бы та ни являлась.

— Тогда позвольте мне придать этой мечте осязаемость действительности. Позвольте помочь вам, Брайан. История, которую мне рассказали — мол, вы заболели от перенапряжения, когда работали в Колониальном кабинете, и находитесь тут на санаторном лечении,— прозрачна, как ночная сорочка парижанки! И, Брайан,— она понизила голос,— за вами следят.

— Следят? Кто? Бородатый карлик в темных очках?

— Это не шутка! Вчера поздно вечером я видела, как мимо ворот Ганвор прокрался какой-то человек, а спустя полчаса мужчина, тщательно закутанный в шарф, прошел по дороге внизу, когда вы пили кофе после ужина.

— Это ничего не доказывает... Она нетерпеливо покачала головой.

— Вы планируете побег, это я поняла. Я также понимаю, что ваш визит ко мне возбудит любопытство тех, кто заточил вас здесь...

— Заточил меня? Ну нет, я вольная птица...

— Вы теряете время, Брайан,— оборвала она меня.— Что вы натворили и почему, я не знаю. Но в состязании между вами и серой официалыциной я на вашей стороне. А теперь быстро, Брайан! Куда вы отправитесь? Как вы будете путешествовать? Как вы планируете...

— Погодите, Оливия! Вы спешите с выводами!

— Это вам надо спешить, если вы хотите ускользнуть от облавы! Я чувствую опасность, которая затягивается вокруг вас, словно силок на шее косули.

— Я же говорил вам, Оливия: меня сослал сюда Державный Совет. Они не поверили моему рассказу — или сделали вид, что не поверили. Они вышвырнули меня сюда, чтоб избавиться от обузы. Понимаешь, воображают себя гуманистами! Если бы в их планы входило прикончить меня, у них была масса возможностей это сделать...

— Они стремились уничтожить ваше знание о прошлом с помощью гипноза. Теперь они наблюдают, чтобы оценить результаты. И когда они увидят ваше упорное сопротивление, знакомство с ведьмой...

— Вы не ведьма...

— Здесь я известна всем именно в этом качестве, и заявиться сюда при свете дня, между прочим, было с вашей стороны крайне опрометчиво.

— Мне следовало тайком выскользнуть из дома после полуночи? Если за мной действительно ведется постоянное наблюдение, они бы все равно меня заметили. И потом, если их и вправду так занимает моя персона, неужели они не могли сообразить, что я не удовлетворюсь их намалеванной от руки картиной собственного прошлого?

— В любом случае им это не понравится. Они придут снова, заберут вас и вновь попытаются заморозить вашу память о других мирах и о вашей прошлой жизни.

Я задумался.

— Это они действительно могут. И кроме того, мне почему-то кажется, что распространение мною технических знаний среди первобытных людей в их программу перемещения не входило.

— Так куда вы отправитесь, Брайан?

Куда? Черт подери! Оливия оказалась права. Я остро нуждался в помощи. А если она собиралась меня сдать, у нее и так материала хватало с избытком.

— В Рим,— сказал я. Оливия кивнула.

— Очень хорошо. Каково состояние вашего кошелька?

— У меня есть банковский счет...

— Оставьте это. К счастью, у меня в саду зарыт клад в золотых наполеонах.

— Мне не нужны ваши деньги...

— Чушь. Они понадобятся нам обоим. Я еду с вами.

— Вы не можете...

— Могу и поеду! — заявила она, сверкая черными глазами.— Приготовьтесь, Брайан! Мы отправляемся сегодня же ночью!

— Это безумие,— шепнул я темной фигуре в капюшоне, маячившей рядом со мной на тенистой тропе.— Вам нет никакого резона ввязываться в это...

— Чшш,— негромко перебила Оливия.— Теперь он начинает беспокоиться. Видите его? Думаю, сейчас он перейдет дорогу, чтобы рассмотреть нас поближе.

Я всмотрелся в плотные тени и различил фигуру мужчины. Он тронулся с места, пересек дорогу метрах в ста от коттеджа и исчез среди деревьев на нашей стороне. Я осторожно перенес вес с одной ноги на другую. Тело под наверченным на меня Оливией диким нарядом жутко чесалось. Выглядел я как старший брат матушки Гудвилл: покрытое бородавками лицо, шишковатые руки, седые волосы сосульками — самого гнусного вида старый хрыч, когда-либо скрежетавший беззубыми деснами на легкомысленное поведение молодежи. Сама Оливия напоминала Красотку Уотлинг[24]: три слоя краски, навороченный рыжий парик, лиловое платье, облегавшее ее стройную фигуру, словно мокрый шелк, и гроздья висюлек, колец, бусин и бренчащих серег, своим количеством способные заполнить прилавки небольшого сувенирного магазинчика.

— Тсс... теперь он подкрадывается ближе,— прошептала моя сообщница.— Еще полминуты...

Я ждал. В полях стрекотали цикады, откуда-то издалека доносилось коровье мычание, а на фермах перелаивались собаки. После заката этот мир принадлежал животным.

Рука Оливии коснулась моей.

— Пошли...

Она бесшумно отступила, и я последовал за ней. Мне приходилось слегка нагибаться, чтобы не высовываться над неровной живой изгородью. Луна еще не взошла, и только слабый свет звезд помогал нащупывать путь по изрытой колесами грунтовке. Мы добрались до конца изгороди. Я поманил Оливию назад и кивнул в сторону дома. В слабом свете крошечного бокового окошка четко вырисовывалась чья-то голова.

— Все в порядке,— произнес я негромко.— Он там...

Захрустел гравий, резко вспыхнувший луч фонаря прошелся по колеям, чиркнул по мне и остановился на Оливии.

— Эй, женщина,— пророкотал низкий голос,— что это ты делаешь за порогом после отбоя?

Оливия уперла руку в бок и откинула голову, не забыв игриво улыбнуться.

— О-уу, капита-ан,— промурлыкала она.— Вы меня так напугали! Это всего лишь мой старенький папочка. Я его провожаю на станцию.

— Папаша, говоришь? — Свет, ненадолго задержавшись на мне, вернулся нянчить расшитое блестками платье на груди Оливии.— Не видал тебя раньше. Откуда ты?

— Можно сказать, плыву по течению, майор. Типа туристка, как вы могли бы меня назвать...

— На своих двоих, посередь ночи? Странное представление о развлечениях, скажу я вам, и к тому же с папенькой. Покажите-ка мне ваши документы, голубчики.

— Ой, так получитесь, я уезжала в такой спешке, что они, похоже, остались там...

— Так получилось, а? — Невидимый человек по ту сторону фонаря громко фыркнул.

Я догадался, что перед нами один из патрульных полиции безопасности, служивших неотъемлемым атрибутом данного мира.

— Уж не смылась ли ты с пригоршней ложек, а? Или слишком облегчила чей-то кошелек...

— Ничего подобного! Глупость какая! Я честная, лицензированная проститутка, занимаюсь своим ремеслом и содержу старого папеньку, которому являюсь единственной опорой!

— Не переживай так, милая. Я не заберу тебя. Только проверю твой товар на качество и забуду, что вообще тебя видел.

— Он приблизился и потянул к Оливии здоровенные ручищи. Она пронзительно взвизгнула и отскочила. Полицейский ломанулся следом. Я успел разглядеть треуголку, ястребиный нос, отвисшую челюсть и отблеск света на воротнике мундира. Слегка примерившись, я ребром ладони резко рубанул его в основание шеи. Полицейский вскрикнул, выронил фонарик и упал на четвереньки. Жесткий воротник защитил его от полной силы моего удара. Он завозился, пытаясь встать. Я пнул его точно под подбородок. Парень перевернулся в воздухе и без сознания рухнул навзничь. Я торопливо сгреб фонарик, нащупал кнопку и выключил свет.

— Он... сильно ранен? — Оливия, не мигая, смотрела на струйку крови в уголке распухших губ.

— Несколько недель ему будет трудно выпрашивать взятки.— Я оттащил Оливию обратно к живой изгороди.— Будем надеяться, что наш соглядатай ничего не слышал.

Выждав минуту, мы тронулись дальше, теперь уже торопливо прибавляя шаг. Вдали по склону холма за деревней ползла желтоватая мерцающая искорка.

— Это поезд,— шепнула Оливия.— Нам надо спешить!

За пятнадцать минут мы скорым шагом миновали темные лавки на краю городка и попали на станцию ровно в тот момент, когда пыхтящий углежог-паровоз подходил к платформе. Сурового вида кондуктор в темной длиннополой форме с перекрещивающейся на груди портупеей принял у Оливии деньги, от руки выписал билеты и указал нам где наш вагон. Внутри его обнаружились только обитые зеленым плюшем широкие кресла. Мы оказались единственными пассажирами. Я со вздохом откинулся на сиденье. Пронзительно свистнул локомотив, вагон качнулся.

— Тронулись,— выдохнула Оливия с восторженным, как у ребенка на ярмарке, видом.

— Мы едем в Рим,— заметил я,— а не в страну Оз.

— Кто знает, куда ведет дорога будущего?

В «Альберго Ромулус» мы с Оливией сняли смежные комнаты с потолками, наклонно сбегавшими к паре мансардных окон, открывавших вид на рыночную площадь с изящным фонтаном эпохи Возрождения, непрестанным хлопаньем голубиных крыльев и круглосуточной канонадой суетливой итальянской речи. Мы сидели за маленьким столиком в моей комнате, уписывая состоявший из пиццы поздний завтрак и запивая его кисловатым красным вином, стоившим в этих краях до того дешево, что даже местные нищие могли позволить себе большую часть времени пребывать в состоянии легкого подпития.

— Люди, которые меня интересуют, родились где-то в Северной Италии около тысяча восемьсот пятидесятого года,— рассказывал я Оливии,— Они приехали в Рим молодыми, изучали инженерное дело и электромеханику и в девяносто третьем сделали основополагающее открытие, давшее Империуму сетевой привод. Если здесь родился Баум и в девяностых написал нечто очень похожее на то, что создал и в моем мире, и на линии ноль-ноль, значит, Максони с Кочини тоже могли существовать с изрядной долей вероятности. Они явно не довели МК-привод до совершенства — или секрет его умер вместе с ними. Но вполне возможно, они подошли достаточно близко к завершающей стадии его разработки. Может, они оставили что-то, чем я сумею воспользоваться.

— Брайан, вы рассказывали мне, что все миры, лежащие вокруг вашей линии ноль-ноль, опустошены и превращены в хаос этим самым изобретением. Разве не опасно столь беспечно экспериментировать с такими разрушительными устройствами?

— Я неплохой техник, Оливия. Большинство опасных моментов мне известны. А Максони и Кочини понятия не имели, с чем играют. Они наткнулись на поле по чистой случайности...

— И в тысяче миллионов других миров, которым не повезло, они потерпели фиаско и принесли гибель...

— Вы все это знали, когда мы уезжали из Харроу,— напомнил я,— Это мой единственный шанс и, признаю, чертовски слабый. К сожалению, построить челнок из мусора я не могу: сердечником генератора поля является особым образом намотанная катушка. Я их устанавливал, но никогда не собирал самостоятельно. Может быть, если Максони и Кочини были здесь, и сделали то же случайное открытие, и даже вели записи, как порядочные исследователи, а записи эти еще и сохранились и мне удастся их найти...

Оливия рассмеялась обворожительным девчоночьим смехом.

— Если боги решат все эти «если» в вашу пользу, тогда, ясное дело, они хотят, чтобы вы продолжали. Я рискну, Брайан. Видение Сапфирового города по-прежнему манит меня.

— Там, откуда я пришел, этот город Изумрудный,— заметил я,— Но не будем придираться к деталям. Давайте сначала посмотрим, не удастся ли нам разыскать те самые записи. Затем у нас будет масса времени, чтобы решить, что с ними делать.

Час спустя в местном эквиваленте муниципального архива усталого вида юноша в узком черном костюме хлопнул на стойку передо мной гроссбух три на три фута. В нем мелко-мелко от руки были вписаны имена — тысячи имен с датами, местами рождения, адресами и прочими относящимися к делу подробностями.

— Sicuro, signore[25],— произнес молодой человек тоном утомленного превосходства.— Муниципалитету нечего скрывать, он распахивает перед вами свои записи. Это один из самых полных архивов из имеющихся в империи. Но что до чтения,— он ухмыльнулся, дернув тонкими усиками,— это синьору придется делать самому.

— Только объясните мне, на что я смотрю,— попросил я мягким голосом. — Я ищу запись о Джулио Максони или Карло Кочини...

— Да-да, вы так и сказали. И здесь перед вами регистрационная книга, куда записывались имена всех вновь прибывших в город с тех времен, как появились паспорта. Они прибыли в Рим в восемьсот семидесятом, вы сказали? Или восьмидесятом? Похоже, вы не знаете точно. Что до меня,— он развел руками,— я знаю еще меньше. Я никогда не слышал об этих ваших родственниках, или друзьях, или предках, или кем они еще могут быть. Вас они, похоже, интересуют. Меня же — нисколько. Вот книга, покрывающая требуемое десятилетие. Смотрите все, что хотите. Но не требуйте чудес от меня! У меня есть свои обязанности! — На последних словах голос его приобрел раздраженную отрывистость. Он с напыщенным видом удалился хандрить куда-то за стеллажи.

Я фыркнул и приступил к поискам.

Двадцать минут пролетели в полной тишине. Мы обработали 1870-й и перешли к 1871-му. Занятой архивариус один раз выглянул проверить, что мы делаем, и убрался, поймав на себе кислый взгляд. Мы с Оливией, склонившись возле деревянной конторки, корпели над неразборчивыми каракулями. Каждый брал по странице и проглядывал список примерно в две сотни имен. Оливия читала быстрее: не успевал я закончить свою страницу, как она уже переходила к следующей. Спустя полминуты моя спутница резко ахнула.

— Брайан! Смотри! Джулио Максони; родился в тысяча восемьсот сорок седьмом году в Паглио; род занятий — механик, изобретатель...

Я проверил. Имя и фамилия сходятся. Я попытался запретить себе излишнее ликование, но пульс мой зачастил даже вопреки здравому смыслу, шептавшему мне на ухо, что в мире могут быть еще сотни Джулио Максони.

— Хорошая работа, девочка.— Мой голос прозвучал спокойно и сдержанно, всего дважды сломавшись на трех словах.— Адрес?

Она прочла. Я занес его в записную книжку, благоразумно прихваченную для этой цели, и добавил остальные данные из гроссбуха. Мы поискали еще час, но о Кочини записей не нашли. Клерк вернулся и теперь стоял над душой с таким видом, словно мы злоупотребили его гостеприимством. Закрыв книгу, я толкнул ее по конторке в его сторону.

— Не беспокойся, парень,—бросил я добродушно,— Мы всего лишь составляем списки возможных клиентов для рассылки по почте бюджетных ссуд на похороны.

— Рассылки по почте? — подозрительно уставился на меня молодой клерк.— Муниципальные записи не предназначены для такого использования. И в любом случае, все эти люди давным-давно мертвы!

— Именно,— согласился я, — Обширный нетронутый рынок для нашей линии поставки услуг. Огромное спасибо. Я отмечу, чтобы вам оказали особое внимание, когда подойдет ваша очередь.

Тишина, когда мы покидали архив, стояла такая плотная, что ее, наверное, можно было нарезать на ломтики при помощи ножа для масла.

Максони жил в доме номер двенадцать по Виа Карлотти, этаж четвертый, квартира девятая. Ориентируясь по карте, купленной у седого предпринимателя в берете и с засаленной эспаньолкой, также предложившего нам приобрести со скидкой пачку открыток пикантного содержания, от которых я с некоторым сожалением отказался, мы отыскали улицу. В узком коридоре между домами, забитом пустыми картонными коробками и переполненными мусорными баками, как безумные шныряли среди препятствий босоногие сорванцы, жизнерадостно обмениваясь замечаниями, способными вогнать в краску самого Муссолини. За номером двенадцать числился потускневший фронтон позднего Возрождения из рустованного гранита, зажатый между покосившихся заколоченных пакгаузов не более чем вековой давности. Максони начинал свою карьеру в самой скромной квартире из всех возможных. Трущобы здесь были даже столетие назад. Толкнув заскорузлую дверь, мы проникли на тесную лестничную площадку, где воняло чесноком, сыром, прелой одеждой и менее приятными вещами.

— Выглядит ужасно, Брайан,— с сомнением пробормотала Оливия.— Может, нам сначала навести справки...

Тут из ближайшей прихожей высунулось круглое, оливкового цвета лицо, обрамленное подушками жира, и его обладательница обрушила на нас стремительный поток итальянской словесности.

— Прошу прощения, синьора,— ответил я в изящной манере, некогда перенятой у римского посланника при имперском дворе.— Перед вами всего лишь скромные иностранцы, впервые посетившие прекрасный Вечный город. Мы разыскиваем жилище, где некогда обитал наш родственник, коему сам Господь даровал счастье уехать сюда, дабы он мог всю жизнь вдыхать сладчайший воздух солнечной Италии.

У хозяйки отвисла челюсть. Несколько секунд она молча таращилась на нас, потом ее лицо расплылось в улыбке размером с десятилировую пиццу.

— Buon giorno, Signore е Signorina![26]

Она полностью втиснулась на площадку, потрясла наши руки, прокричала какие-то наставления в квартиру, откуда летел вызывающий усиленное слюноотделение аромат равиолей, и возжелала немедленно узнать, чем она может служить выдающимся гостям прекрасной Италии. Я назвал ей номер квартиры, где обитал Максони девяносто с чем-то лет назад. Она кивнула и двинулась вверх по узкой лесенке, отдуваясь как паровоз, на котором мы ехали через всю Европу два дня и две ночи. Оливия следовала за ней, а я замыкал шествие. Озирая восхищенным взглядом россыпи битого стекла, бумаги, тряпок и всевозможного мусора, заполонившего каждую ступеньку и площадку с вьющейся по центру тропинкой, протоптанной за века ногами постояльцев, я был готов спорить на что угодно: хоть какая-то частичка, привнесенная сюда Максони, здесь непременно отыщется.

Добравшись до верхнего этажа, мы проследовали по узкому коридору мимо потрепанного вида дверей с белыми фарфоровыми ручками и остановились возле самой последней.

— Здесь есть постоялец, синьоры,— предупредила хозяйка.— Но сейчас он отсутствует. Он на работе. На рыбном рынке, куда его пристроила я, София Джина Анна Мария Скуматти! Поверьте мне, если бы я не поставила ему ультиматум, что он должен заплатить за квартиру или убираться вон, он бы сейчас храпел, как обожравшаяся свинья, пока я, София Джина...

— Вне всякого сомнения, синьоре пришлось немало вынести от неблагодарных постояльцев,— гладко вклинился я.

В кармане моего сюртука — того самого, странного покроя одеяния, что я обнаружил в гардеробе дома у Ганвор,— лежала наготове бумажка в сто лир. Я выудил банкноту и протянул матроне, почтительно склонив голову.

— Если синьора примет скромное вознаграждение... Мамаша Скуматти надула щеки и выпятила внушительную грудь.

— Я рада услужить гостю Италии,— начала она. Я потянул банкноту назад.— Но пусть не скажут, что я, Джина Анна Мария Скуматти, была неблагодарной...— Толстые пальцы выдернули купюру из моей руки и уронили за вырез, способный составить конкуренцию Большому Каньону.— Не желают ли синьор и синьорина войти? — Она нашарила в кармане трехдюймовый ключ, вогнала его в замочную скважину, куда можно было просунуть и палец, повернула и распахнула дверь.— Входите!

Первыми мне на глаза попались продавленная койка с кучей грязных одеял на ней и сломанный стол, похороненный под завалом ядовито раскрашенных комиксов с компанией пустых кофейных чашек, грязных, захватанных стаканов и окаменевшим куском ржаного хлеба. Потом я по очереди оглядел бюро, треснутое зеркало с заткнутыми за раму билетами на скачки, деревянное распятие на стене и батарею пустых винных и ликерных бутылок, пестревших наклейками местных фирм. Пахло жилье кислой смесью нестираной постели, старых носков и обжитой мышами винокурни.

Я взглянул на Оливию. Она ответила мне спокойной улыбкой и обратилась к хозяйке:

— Мы можем здесь немного побыть?

София Джина, наморщив лоб, подняла на меня вопросительный взгляд.

— Моя сестра хотела бы войти внутрь и... э... пообщаться с духом нашего покойного предка,— слегка сымпровизировав, перевел я фразу Оливии.

Черные невыщипанные брови поползли вверх.

— Но синьор же видит, в комнате живут!

— Мы ни к чему не станем прикасаться, только осмотрим помещение. Это для нас очень трогательный момент, понимаете?

Понимающее выражение расползлось по круглому лицу. Она смерила Оливию, по-прежнему накрашенную и в кольцах, оценивающим взглядом, затем посмотрела мне в глаза. Одно веко приопустилось в недвусмысленном подмигивании.

— Ах, ну естественно, синьор! Вы и ваша... сестра... разумеется, хотели бы пообщаться наедине. Еще сто лир, пожалуйста,— Тон ее внезапно стал резким.

Я молча извлек требуемую сумму, стараясь выглядеть самым жалким типом.

— Мне не хочется торопить синьора,— бюст хозяйки, колыхнувшись, заглотил вторую банкноту,— но постарайтесь закончить часа, скажем, за два, si? Есть риск, что Джино придет на обед.

В бок мне врезался локоть, размером и фактурой похожий на футбольный мяч. Две жирные руки с обломанными ногтями очертили в воздухе песочные часы, и мамаша Скуматти заколыхалась прочь, словно бегемот в черной юбке.

— Что сказала эта жирная мерзавка?! — с воинственным видом поинтересовалась Оливия.

— Просто восхищалась вашей фигурой,— торопливо ответил я.— Давайте осмотримся и прикинем, какие ключи можно повернуть.

Полчаса спустя моя спутница стояла посередине комнаты, по-прежнему морща нос и уперев руки в бока.

— Это с самого начала была безнадежная затея.— Она сдула локон, прилипший к влажному лбу.— Давайте выбираться отсюда, пока мой желудок не взбунтовался.

Я отряхнул руки от пыли, закончив шарить по дальним закоулкам полок и под мебелью.

— Все очевидные места осмотрены. Но как насчет неочевидных? Мы не проверили расшатанные половицы, не простучали стены на предмет скрытых панелей или тайников за картинами...

— Пустая трата времени, Брайан! Этот человек не заговорщик, чтобы прятать свои секреты в тайниках. Он был бедным молодым студентом, не более того, живущим в съемной комнате...

— А еще от него могла остаться какая-нибудь мелочь. Клочок бумаги, например, оброненный в глубине комода. Здесь никто никогда не прибирается. Даже спустя все эти годы что-нибудь да сохранилось.

— Где? Вы вывернули все ящики, обыскали дно сундука, подняли тот рваный обрывок ковра, даже за плинтусом пошарили...

Она умолкла. Глаза ее сфокусировались на деревянных жалюзи, закрывавших коробку с радиатором отопления, расположенную под одиноким окошком. Растрескавшиеся планки погнулись от времени и плохо прилегали друг к другу. Мы одновременно сделали первый шаг. Оливия проворно убрала пустые бутылки из-под кьянти и наполовину забитую окурками жестянку. Я ухватился за верхнюю доску и осторожно дернул вверх. Вся решетка, издав жалобный скрип, выехала из пазов.

— Коробка держится всего на паре ржавых гвоздей,— заметил я.— Если я ее сниму...

Спустя минуту при помощи деревянной вешалки с торговым знаком «Альберго Торино, Рим» я отодрал от стены весь кожух, обнажив ржавую чугунную батарею и несколько дюймов водопроводных труб. В качестве трофея мне досталась горка волосяных катышков, которыми при желании можно было бы под завязку набить коробку для обуви, россыпь окурков, множество билетных корешков, несколько обрезков проволоки, старые шпильки, игральная карта, канцелярские скрепки и чистая бумажка.

— Хорошая была идея.— Я молча восстановил конструкцию,— Жаль, что не сработала.— Пепельница и бутылки вернулись на прежнее место.— Вы оказались правы, Оливия. Давайте выбираться на улицу, где мы сможем вдохнуть славный здоровый аромат свежего мусора...

— Брайан! Смотрите! — Оливия подставила клочок бумаги под луч света, падавшего из окошка — Чернила выгорели, но здесь что-то написано...

Я подошел и, прищурившись, рассмотрел находку. На бумажке остались лишь еле заметные разводы. Оливия положила ее на стол, осторожно потерла по пыльной поверхности и поднесла к зеркалу. Призрачные контуры неуклюжих каракулей проступили серой линией.

— Потрите еще раз.— Голос мой от напряжения едва не сорвался. — Только осторожно. Бумага хрупкая, как пепел.

Она выполнила мою просьбу и снова поднесла добычу к зеркалу. На сей раз я смог разобрать буквы: Indtituzione Galileo Mercoledi Guigno 7.3 P. M.

— Среда, седьмое июня,— перевел я.— Это может пригодиться. Интересно, какого года?

— Я знаю простую формулу, как вычислить день, на который падает данное число,— беззвучно выдохнула Оливия.— Это займет всего секунду...

Она закусила губу и сосредоточенно нахмурилась. Внезапно лицо ее просветлело.

— Да! Подходит! Седьмое июня тысяча восемьсот семьдесят первого года выпало на среду! — Моя спутница снова нахмурилась.— Как и тысяча восемьсот девяносто девятого, и тысяча девятьсот одиннадцатого...

— Это уже кое-что. И гораздо лучше, чем вообще ничего. Давайте проверим Институт Галилея. Будем надеяться, что он все еще работает.

Маленький сухонький человечек молча слушал нас, изредка пожевывая длинные желтоватые усы. Его покрытые узловатыми венами руки в нарукавниках покоились на конторке, словно удерживая ее в качестве последнего барьера, отгородившего клерка от сладкоречивых иностранных ищеек.

— Восемьсот семьдесят первый. Это было довольно давно,— объявил он сварливо,— С тех пор в институте побывало много студентов. Многие выдающиеся ученые проходили через эти двери, неся славу имени Галилея.

Судя по долетевшему до нас запаху дешевого вина, мы только что оторвали человека от позднего утреннего возлияния.

— Я не подаю заявление о приеме,— напомнил я.— Не надо произносить передо мной рекламных речей. Я всего лишь хочу взглянуть на личное дело Джулио Максони. Разумеется, если ваш архив так запущен, что вы не можете его найти, так и скажите, и я отражу этот факт в статье, которую пишу...

— Вы журналист? — Он поправил галстук, подкрутил усы и задвинул ящик, скрытый от наших глаз конторкой. Звякнуло стекло.

— Обращайтесь со мной так же, как с любым скромным искателем истины,— надменно произнес я.— В конце концов, если институт принадлежит народу, то разве отдельные его представители не стоят того, чтобы персонал, чей хлеб и вино обеспечиваются щедростью общества, уделил им толику внимания...

Человечек мой намек понял. Издав булькающий звук, он поспешно исчез из поля зрения и вернулся, пыхтя под грузом брата-близнеца муниципального гроссбуха. Клерк грохнул его на конторку, сдул мне в лицо облако пыли и поднял обложку.

— Максони, вы сказали, синьор? Семьдесят первый, семьдесят первый...— Он осекся на полуслове, выпучив на меня глаза.— А это не сам Максони?! — Под накладным козырьком вновь проступило выражение природной подозрительности.

— А-а-а! — Видимо, мое лицо являло довольно живописную смесь разнообразных эмоций.— Сам Максони?

— Джулио Максони, знаменитый изобретатель! — рявкнул служащий.

Он повернулся и махнул рукой на дагерротип в раме, один из длинного мрачного ряда, окаймлявшего помещение.

— Изобретатель маслобойки Максони, телеграфного ключа Максони, улучшенной гальванической автомобильной антенны Максони — именно на ней он сделал состояние, конечно...

Я выдавил самодовольную улыбку, какая бывает у инспектора, которому не удалось найти ошибку в платежных ведомостях.

— Очень хорошо. Вижу, вы здесь не зря свой хлеб едите. Я просто взгляну на записи и...

Я не успел договорить, а старый хрыч уже развернул книгу ко мне и указал строчку обгрызенным ногтем.

— Вот, прямо тут. Его первичная регистрация на электротехническом отделении. Он тогда был всего лишь парнем из бедной сельской общины. Именно здесь, в институте, начал Максони свое восхождение к славе. Мы тогда одними из первых стали давать лекции по теории электричества и электромеханике. Институт являлся одним из спонсоров Телеграфной конференции, имевшей место позже в том же году...

Он продолжал бормотать заученный текст, в прошлом, без сомнения, не раз побуждавший бывших питомцев данного заведения или потенциальных покровителей наук раскошелиться на лишнюю пачку денег. Я тем временем пробежал глазами короткую запись. Там значился адрес на Виа Карлотти и сообщалось, что Максони не был женат, двадцати четырех лет от роду, католик. В общем, негусто...

— Имеется ли какая-нибудь запись,— поинтересовался я требовательным тоном,— касательно того, где он жил после того, как сколотил состояние?

Человечек напрягся.

— Сколотил состояние? Боюсь, я не понимаю...

— В смысле, внес свой великий вклад в развитие человечества,— поправился я.— Наверняка он не стал задерживаться на Виа Карлотти.

Уголок плотно сжатых губ регистратора дернулся в печальной улыбке.

— Синьор, верно, шутит? По-моему, местоположение музея известно даже туристам.

— Какого музея?

Клерк развел руками в жесте столь же римском, как тертый сыр.

— Какого же еще, кроме того, что расположен в бывшем доме и лаборатории Джулио Максони? Храма, где помещены реликвии, оставшиеся со времен его блестящего жизненного пути.

Оливия, молча стоявшая рядом со мной, пыталась по выражениям лиц вникнуть в суть диалога.

— Золотая жила,— шепнул я ей и снова обратился к регистратору.

— У вас, случайно, нет под рукой адреса музея? Своим вопросом я заслужил улыбку превосходства. Костлявый палец указал на стену рядом.

— Дом номер двадцать восемь по Страда д'Алленцо. Через один квартал к востоку. Любой ребенок вам покажет.

— Мы в дамках,— сообщил я Оливии.

— Э... а как называется газета, которую вы... якобы представляете?

Тон человечка представлял собой восхитительную смесь угодливости и завуалированной наглости. Ему до смерти хотелось оскорбить нас, но он не был до конца уверен, что это безопасно.

— Мы из Общества трезвости,— Я шумно принюхался.— Разговоры о Максони, сами понимаете, это просто так, чтобы отвлечь ваше внимание. А работаем мы над статьей «Пьянство на рабочем месте, и во что оно обходится налогоплательщикам».

Мы уже ступили на залитую ярким солнечным светом брусчатку тротуара, а он все стоял, неподвижный, как статуя, и молча таращился нам вслед.

Дальнейшие поиски привели нас к старинному особняку с каменным фасадом, который, несомненно, считался бы самым достойным украшением любой улицы из Восточных Семидесятых[27] у меня дома. Скромная, покрытая уличной копотью бронзовая табличка, висевшая возле стеклянных дверей, сообщала, что дом и лаборатории знаменитого изобретателя Джулио Максони содержатся на добровольные взносы Общества сохранения памятников славы Италии и открыты с девяти до четырех с понедельника по субботу и с часу до шести по воскресеньям. «Звоните в колокольчик», прочел я на приклеенной к стеклу картонке. Я позвонил. Время шло. За стеклом шевельнулась смутная тень, брякнули засовы, и дверь со скрипом приоткрылась. Нечесаная баба уставилась на нас заспанными глазками.

— Закрыто. Уходите.— Голос ее походил на предсмертное ржание тяжеловоза.

Я успел всунуть ногу в сужающийся просвет между дверью и косяком.

— На вывеске сказано...— начал я бодро.

— К черту вывеску,— прохрипела мятая харя. — Завтра приходите...

Я уперся в дверь плечом и резко распахнул ее, заставив «очаровательную» смотрительницу отшатнуться. Она восстановила равновесие, поправила сползшую лямку лифчика и, подняв руку с растопыренными пальцами ладонью к себе, открыла рот, по-видимому намереваясь продемонстрировать нам виртуозное владение римской фразеологией...

— Ах, не говорите этого,— предостерег ее я.— Графиня непривычна к живости современной речи. Она ведет уединенную жизнь в тиши своего огромного палаццо на озере Констанс...

— Графиня? — Жуткая плотоядная гримаса, задуманная, вероятно, как жеманная улыбка, исказила обрюзгшее лицо.— Боже мой, если б я только знала, что ее милость почтит наш маленький храм визитом...— Она улетучилась.

— Вход охранялся драконом,— прокомментировала Оливия,— но доблестный рыцарь поверг его одним лишь словом,

— Я наложил на него магическое заклятие. Ты у нас теперь графиня. Знай себе рассеянно улыбайся да демонстрируй холодную отстраненность.

Я огляделся. Мы попали в стандартный холл с высоким потолком и выкрашенными в кремовый цвет стенами. Сквозь дымчатое стекло витражного окна пробивались разноцветные лучи, световыми пятнами растекаясь по некогда прекрасному, а ныне донельзя истертому ковру, рождая блики на мраморной столешнице с многолетним слоем пыли и мерцая в хрустальных подвесках великолепной венецианской люстры. Еще одно витражное окно освещало площадку над покрытой ковровой дорожкой широкой лестницей. Широкая арка слева открывала вид на массивный стол с вазами восковых цветов и раскрытой книгой с пером и чернильницей возле нее. Ряды полок прогибались под тяжестью запыленных книг, неудобные на вид стулья и диваны, набитые конским волосом, теснились по стенам. Под мраморным козырьком с неровной шеренгой фарфоровых безделушек темнел провал камина. Рядом притулилась подставка для кочерги и щипцов.

— Похоже, Максони, когда заработал на автомобильных антеннах, оказался не чужд стремления к буржуазной роскоши,— заметил я.— Интересно, где его лаборатория?

Мы с Оливией обошли помещение, вдыхая аромат вековой пыли и мебельного воска. Я пробежал глазами по заголовкам на полках.

Взгляд мой зацепился за «Опыты с переменными токами высоких потенциалов и высокой частоты» Никола Теслы и тоненькую брошюрку Маркони. В остальном коллекция состояла из добрых солидных викторианских романов и переплетенных томов с проповедями. Толку никакого.

Дракон вернулся преображенный. Смотрительница натянула на себя нелепый капот искристо-зеленой расцветки — несомненно, дань сфере исследований, проводимых Максони,— а лицо ее исчезло под массивным слоем торопливо наляпанной косметики. Венчал композицию розовый бутон рта, подведенного нетвердой рукой. Она сплела пальцы, присела в реверансе, достойном ученого слона, и обрушила на Оливию потоки слов. Та, склонив голову на одну восьмую дюйма, продемонстрировала в ответ ледяную улыбку. Данный образец аристократического снобизма привел старую деву в неописуемый восторг. Я даже слегка испугался, как бы от избытка эмоций ее похожий на спекшуюся краску макияж не пошел трещинами, словно штукатурка при землетрясении.

— Ее милость желает видеть лаборатории, где Максони творил свои великие дела,— объявил я, отмахиваясь от волны дешевых духов, песчаной бурей прокатившейся по залу.— Можете показать ее нам прямо сейчас.

Смотрительница, оттеснив меня, заняла местечко поближе к графине. Размахивая руками, отягощенными массой колец, и шелестя полами капота, она по узкому коридору сбоку от лестницы провела нас к двери, выходящей в заросший травой садик. Прошагав по дорожке, мы достигли сарая, запертого на висячий замок. Дама стрекотала, не прерываясь ни на секунду.

— Видите ли, рабочие помещения еще полностью не восстановлены.

Она выудила ключ из мешковатого кармана. Открыв замок, смотрительница пошарила по стене внутри и хрюкнула, отыскав выключатель. Брызнул желтоватый свет. Мы с Оливией уставились на пыль, неуклюжие глыбы брезентовых чехлов, пыль, стопки картонных коробок, пыль, мутные окна и снова пыль.

— Он работал вот здесь?!

— Разумеется, тогда все было не так загромождено. Понимаете, нам не хватает фондов, ваша милость. У нас еще не было возможности разобрать здесь все и внести в каталог, избавиться от предметов, не имеющих ценности, и восстановить лабораторию в ее первозданном виде,— продолжала трещать смотрительница, ничуть не смущенная молчанием Оливии.

Я зыркал по сторонам, напустив на себя беззаботный вид, но в душе мне было далеко до спокойствия. Именно в этом сарае — или весьма на него похожем — Максони впервые совершил прорыв, открывший миры альтернативной реальности. Где-то здесь могло находиться нечто. Я пока не знал, что ищу: дневник, несовершенную действующую модель...

Я приподнял уголок пыльного чехла на заваленном мусором столе, взглянул на россыпь старинных деталей: неуклюжие, массивные трансформаторы, примитивные электронные лампы, куски проволоки.

Крупный предмет в центре стола привлек мой взгляд. Я отдернул брезент и придвинул его к себе.

— Но, синьор, я должна настаивать на том, чтобы вы ничего не трогали! — заголосил мне прямо в ухо наш сторожевой бегемот.

Я подскочил и позволил брезенту упасть. В воздух взвилось облако пыли.

— Здесь все как профессор оставил в тот последний, роковой день.

— Извините,— произнес я, сохраняя на лице, как я надеялся, нейтральное выражение.— Для меня это выглядит обыкновенной кучей старых железяк.

— Да, профессор Максони был немного эксцентричен. Он собирал всевозможные странные детали и обломки и вечно пытался подогнать их друг к дружке. У него была мечта, как он говаривал моему усопшему отцу, пока был жив, разумеется,— профессор, я имела в виду,— и папа тоже, конечно...

— Ваш отец работал с Максони?

— А вы не знали? Да, он был у него ассистентом столько долгих лет. Он бы мог рассказать множество забавных историй об этом великом человеке...

— Полагаю, его уже нет в живых?

— Папы? Дорогой папочка отбыл в лучший мир сорок три... или уже сорок четыре?..

— Надеюсь, он оставил дневники, заполненные живыми воспоминаниями о профессоре?

— Н-нет, папа не был, так сказать, грамотным.— Она помедлила.— Разумеется, сам профессор вел записи очень прилежно. Пять больших томов. Это одна из величайших трагедий Общества — то, что у нас пока нет достаточных фондов, чтобы их опубликовать.

— Возможно, фонды еще поступят, сударыня,— произнес я внушительно.— Графиня особенно заинтересована в публикациях именно таких дневников, как вы описываете.

— О-о! — Нарисованный рот принял форму кривобокого «О», соответствующего восклицанию.— Ваша милость...

— Так что если вы случайно захватили его с собой, чтобы ее милость могла на него взглянуть...— Я оставил предложение незаконченным.

— Он в сейфе, синьор, но у меня есть ключ... я знаю, у меня есть ключ, где-то. Я только в прошлом году... или в позапрошлом...

— Найдите же его, добрая женщина,— подтолкнул я ее,— Мы с ее милостью терпеливо подождем здесь, трепеща при мысли о том, что именно в этом самом сарае профессор разработал свою гальваническую автомобильную антенну.

— Ой, нет, это было до того, как он купил дом...

— Не важно. Дневники, пожалуйста.

— Может, синьорам лучше вернуться в гостиную? Здесь пыль...

— Как я уже сказал, она приводит нас в трепет. Поторопитесь.

Я жестом указал на дверь. Оливия вопросительно взглянула на меня.

— Я отослал ее искать дневники Максони. Должно быть, моя спутница уловила что-то в моем тоне.

— Брайан, в чем дело?

Я шагнул к столу и откинул чехол. Массивное приспособление, сдвинутое мною раньше, возвышалось над россыпью деталей вокруг него.

— Это,— я позволил нотке триумфа прорваться в голос,— катушка. Центральный компонент МК-двигателя. Если, имея это и дневники старика, я не смогу построить челнок, то собственноручно сдам погоны.

Мы сняли мастерскую. Складской подвальчик площадью двадцать на двенадцать выходил в узкий переулок, вьющийся от Страда д'Алленцо к боковому притоку Тибра и, возможно, ведущий свое происхождение от козьей тропинки, протоптанной еще в те времена, когда Рим имел право считаться поселком. Прежний обитатель помещения, похоже, был механиком. По углам до сих пор валялись ржавые потроха парового двигателя. На просевших стеллажах возле одной из стен среди завихрений пыли я разглядел кое-какой инструмент, уже не шибко пригодный к употреблению, а из твердого, как бетон, земляного пола то там, то тут проглядывали втоптанные в маслянисто-черный грунт всевозможные шпильки, болты, шайбы и металлическая стружка. Старик, сдавший мастерскую, с ворчанием убрал наиболее вопиющую часть мусора и приволок большой обшарпанный стол, покрытый оцинкованным железом. Стол и катушка, при помощи взятки на время выцыганенная у Хранительницы Пламени, а также дневники составляли все мое лабораторное оборудование. Не так уж много для того, кто собрался ворочать мирами, однако начало все же было положено.

Оливия раздобыла нам комнаты неподалеку. Причем дешевле и лучше по сравнению с «Альберго Ромулус». В ее комнате даже имелась небольшая угольная плита, и мы договорились в целях экономии наших скудных средств завтрак и обед готовить дома. Ужинали в одной из соседних макаронных забегаловок, где графин вина стоял на столе так же, как у нас соль и перец.

Я начал свою исследовательскую программу с того, что прочел от корки до корки все пять дневников. Большая их часть состояла из едких комментариев относительно текущей политической ситуации: столицу только что перенесли из Флоренции в Рим, и от этого поднялись цены. Далее шли заметки о вроде бы бесцельных изысканиях в области магнитных полей, подробности весьма замысловатого, но строю платонического романа с синьорой К. и тревожные бюджетные расчеты, вызвавшие мое самое искреннее понимание.

Только в последнем томе я стал натыкаться на интересные абзацы — первые, осторожные намеки на Большую Тайну. Максони экспериментировал с катушками: наматывал, пропускал через них различные токи, варьируя их по силе и качеству, и пытался фиксировать результаты. Будь он знаком с современной физикой, ему бы и в голову не пришло затевать эти нелепые эксперименты, но в своем первозданном невежестве ученый настойчиво продвигался к развязке. Подобно Эдисону, в поисках материала для изобретенного им светящегося пузыря перепробовавшему все, от конского волоса до бамбуковых щепок, Максони раз за разом испытывал очередную комбинацию, записывал результаты и пробовал снова. Это было чистейшее из чистых исследований. Он не знал, что ищет, и, найдя, не понял, к чему пришел. По крайней мере в этом мире. Разумеется, какое бы то ни было упоминание о Кочини здесь напрочь отсутствовало. А что за роль он сыграл в аналогичной истории на линии ноль-ноль, я припомнить не смог. Наверное, по возвращении мне следовало бы слегка освежить багаж собственных знаний... по возвращении... при условии, если мне было куда возвращаться...

Я приказал себе отсечь любые мысли в данном направлении. Они не вели ни к чему хорошему.

Наконец последний том дневника раскрыл свои секреты. Все, сколько их было. Небольшое количество разбросанных по страницам фрагментарных упоминаний о способах наматывания катушек да строчка-другая относительно странных проявлений, имевших место при пропускании точечных разрядов определенной частоты через конденсатор из золотой фольги.

Спустя неделю я ощутил себя вполне готовым перейти к экспериментальной фазе исследований. Как выяснилось, электрификация здесь далеко отстала от Редди Киловатта[28]. Город располагал всего несколькими маломощными электростанциями в основном для обслуживания университетов и исследовательских лабораторий. Мне пришлось натаскать, откуда возможно, массу разнообразных аккумуляторов, генераторов колебаний, неуклюжих электронных ламп, похожих на большие молочные бутылки, и вообще всего, что выглядело потенциально полезным. Затем Оливия предложила мне погрузиться в гипнотический транс, и пока я излагал сохранившийся в подсознании курс сетевых технологий, все прилежно законспектировала. Информация, выуженная из глубин моей памяти, оказалась в два раза ценнее записей Максони.

Это были самые приятные дни. Я вставал рано, завтракал вместе с Оливией и, прогулявшись два квартала до мастерской, усердно трудился, пока не наступало время обедать. Все результаты я заносил в тетрадь, не сильно отличавшуюся от тех, что использовал Максони за сто лет до меня. Данный мир вообще не отличался склонностью к стремительным переменам.

Оливия приходила около полудня или чуть позже. Под римским солнцем лицо ее приобрело наконец те краски, которых ему так не хватало в Харроу. Постепенно она стала выглядеть куда более умиротворенной и куда менее болезненной. Из принесенной ею корзинки на свет появлялись бутерброды, фрукты, пицца и бутылка вина. Я к тому времени уже успел обзавестись парой стульев. Мы раскладывали наш обед на краю моего огромного верстака и приступали к трапезе, а перед нами завистливым идолом, алчущим умиротворяющей жертвы, высилась таинственная громада катушки.

Вторую половину дня я резал, точил, подгонял и записывал. Любопытные прохожие притормаживали у распахнутых дверей, заглядывали внутрь с вежливыми приветствиями и робкими вопросами. Месяц спустя все местные обитатели классифицировали меня как сумасшедшего иностранца, весьма смахивающего на колдуна. Однако они проявляли дружелюбие. Частенько мне вручали ненавязчивые презенты в виде бутылки вина, полукопченой колбасы или клинышка острого сыра, сопровождаемые пышной россыпью римских комплиментов. Каждый вечер к моменту, когда солнце проваливалось за изломанную линию горизонта и мастерскую обступал глубокий сумрак, едва разгоняемый единственной слабой лампочкой, в глазах у меня начинало мутиться, голова наполнялась вязким гулом, а ноги теряли чувствительность от многочасового стояния внаклонку над верстаком. Я торжественно закрывал помещение и навешивал тяжелый замок. Действие носило скорее ритуальный характер, ибо дверь представляла собой несколько небрежно сшитых тонких досок, а ржавые петли крепились к косяку посредством гнутых гвоздей. Я шагал мимо лавок и киосков, где суетливые владельцы запирали свое хозяйство на ночь, поднимался к себе в комнату и, наспех ополоснувшись в изгрызенной ржавчиной ванне, вместе с Оливией отправлялся куда-нибудь поужинать.

Сидя за шаткими столиками, частенько на узкой террасе с плиточным полом, символически отгороженной от оживленной улицы низким заборчиком, мы беседовали, наблюдали за прохожими или вечерним небом, потом возвращались домой и возле дверей желали друг другу спокойной ночи. Она шла к себе, а я к себе. Наверное, наши отношения выглядели довольно странно, однако в то время они казались нам совершенно естественными. Мы считали себя сообщниками, вовлеченными в таинственный заговор. Наполовину сыщиками, наполовину исследователями, изолированными от шумной будничной толпы фантастической природой безумной задачи, за выполнение которой мы взялись. Она — ради исполнения романтической мечты, я — движимый навязчивой идеей разорвать стены невидимой тюрьмы, сомкнувшиеся вокруг меня.

Мои оценки возраста Оливии с каждым разом пересматривались в сторону уменьшения. На момент первичного потрясения, при виде матушки Гудвилл без маски, я мысленно определил ее в сорокалетние девственницы. Позже, когда она, вырядившись проституткой и увешавшись побрякушками, наслаждалась каждой минутой маскарада, я снизил ее возраст до тридцати пяти. В Риме шелуха напускной чужеродности окончательно спала с нее. Оливия сделала аккуратную стрижку и стала одеваться в небрежном римском стиле, для обновления гардероба совершив набег на скромные местные магазинчики. Фигура ее и раньше отличалась стройностью, а кожа после длительных прогулок под солнцем утратила нездоровую бледность. В результате однажды, наблюдая, как она на задворках мастерской крошит хлеб голубям и смеется над их неуклюжей толкотней, я вдруг осознал, что ей максимум двадцать с хвостиком.

Оливия рассеянно подняла голову и поймала мой взгляд.

— Вы красивая девушка,— произнес я. Боюсь, несколько удивленным тоном.— Что могло привлечь вас в этом маскараде?

Вначале она перепугалась, словно ее застали на месте преступления, и поспешно напустила на себя привычный образ царевны-несмеяны. Потом ее лицо озарила улыбка даже более веселая, нежели обычно.

— Вы же угадали.— В голосе Оливии теперь сквозили озорные нотки.— Старуха-колдунья из «Волшебницы страны Оз»...

— Да, но вот почему?

— Я вам уже все объясняла: это мой бизнес. Кто станет покровительствовать умной женщине без бородавок на подбородке?

— Конечно... Но почему вы не вышли замуж? — Я уже собирался завести старую песню о наличии множества прекрасных молодых людей вокруг, однако выражение ее лица спасло меня от этой банальности.— Ладно, это меня не касается,— торопливо осадил я сам себя.— Лезть вам в душу в мои намерения вовсе не входило.

Я заткнулся, и мы отправились домой в молчании если и не мрачном, то определенно далеком от компанейского.

Спустя еще три недели мы собрали огромный ворох данных, и как-то раз, когда Оливия заглянула в мастерскую, чтобы выяснить, почему я застрял после десяти вечера, я сообщил ей о вступлении в силу новой фазы создания челнока. Я приступил к сборке вторичных цепей — наиболее знакомой мне части агрегата.

— Самое сложное,— объяснял я,— это настроить катушку. Надо было разобраться, какая разновидность токов для нее требуется и какой силы поле она вырабатывает. Эта часть выполнена. Теперь необходимо всего лишь выставить амплитуду и настроить фокусное оборудование.

— По вашим словам, Бриан, эти манипуляции такие простые. И такие безопасные.

— В этом я и пытаюсь себя убедить,— признал я.— В действительности все далеко не так просто. Необходимо подобрать режим для взаимной нейтрализации самых разнообразных воздействий. Иначе может случиться неконтролируемый вброс материи из иного измерения, по мощности не уступающий солнечному протуберанцу, или, наоборот, отток энергии, подобный Ниагарскому водопаду, высосет тепло из этого места, за несколько минут заморозив город начисто, а за месяц он накроет ледяной шапкой всю планету. Еще возможен...

— Достаточно. Я поняла. Вы играете с опасными силами, Бриан.

— Не беспокойтесь, я не подключу систему, пока не буду достаточно уверен в том, что делаю. Кроме того, теперь существует множество способов автоматического прерывания любого из процессов, которые мне придется задействовать. Катастрофы, сформировавшие Пустошь, случились потому, что Максони и Кочини из тех других А-линий не были предупреждены. Они запустили установку и шагнули в пустоту. У дверей в ад петли хорошо смазаны.

— Долго еще вам... заканчивать?

— Несколько дней. Сам челнок не бог весть как сложен. Построю обычную коробку. Из сосновых горбылей, если придется. Необходимо какое-нибудь вместилище для меня и механизма. Конечно, сооружение получится громоздким и неуклюжим — не то что компактные имперские модели,— но оно сможет нести меня куда надо, пока течет энергия. Расход энергии, конечно, велик, но вот этой груды шестивольтовых элементов должно хватить, чтобы добраться до дома.

— А если ксониджил правы,— негромко произнесла Оливия,— вдруг мира, который вы ищете, не окажется на месте — что тогда?

— Тогда я на всех парах влечу в Пустошь, и одним психом станет меньше,— ответил я резко.— И это даже к лучшему. Стоит мне представить весь Империум...

— Я знаю, это не так, Бриан. Но если по какой-то причине что-нибудь пойдет... по-другому...

— Побеспокоюсь об этом, когда пойдет,— оборвал я ее.

Стоило пахать как проклятому, заворачиваясь в свою трудотерапию, словно в плащ от непогоды! Я вовсе не горел желанием перебирать в уме тысячи вероятных исходов, один мрачнее другого, которые мне светили, едва я ступлю на борт своего грубого самодельного ковчега и рвану рубильник.

Это произошло тремя вечерами позже. Мы сидели за столиком у окна в одном из наших обычных кафе, потягивали вино из небольших бокалов и прислушивались к слабым шумам ночного города, лишенного света неоновых ламп и урчания двигателей внутреннего сгорания. В последнее время Оливия завела привычку каждый вечер заходить за мной в мастерскую, а я обнаружил, что с нетерпением жду этого момента.

— Теперь уже недолго,— рассказывал я.— Коробку вы видели. Она хоть и сколочена из дерева, но достаточно прочна. Катушка установлена. Завтра полностью соберу изолирующий контур...

— Бриан...— Ее пальцы легли мне на предплечье.— Посмотрите туда!

Я обернулся. Взгляд успел зафиксировать лишь мимолетный образ высокой темной фигуры в длинном пальто с широкими полами и поднятым воротником, промелькнувшей на фоне улицы с редкими поздними прохожими.

— Это был... он! — Голос Оливии осип от напряжения.

— Ладно, может, и он. — Я попытался напустить на себя непринужденный вид.— Не берите в голову. Насколько вы уверены...

— Я уверена! То же ужасное темное лицо, борода...

— В Риме полно бородатых мужчин, Оливия...

— Нам надо идти... быстро!

Она попыталась встать, но я поймал ее за руку и мягко усадил на место.

— Паниковать бесполезно. Он нас заметил?

— Я... по-моему... не знаю,— замялась она.— Я увидела его и сразу отвернулась, но...

— Если он нас видел — если это и вправду он,— беготня все равно не поможет. А если он нас не видел, то вряд ли вернется.

— Но если мы поторопимся... нам даже необязательно заскакивать домой за вещами! Мы можем сесть на поезд и еще до конца дня будем за много миль от Рима.

— Выследили здесь — выследят и в любом другом городе. Кроме того, имеется еще одна проблемка — мой челнок. Он почти готов. Еще день работы и несколько проверок...

— Много вам будет пользы от челнока, когда вас схватят, Бриан?!

Я погладил ее по руке.

— Зачем кому-то меня хватать? Меня затем сюда и сунули, чтобы избавиться...

— Бриан, я не какая-нибудь деревенская гусыня, не пытайтесь уболтать меня при помощи всей этой ерунды! Мы должны действовать, и быстро.

Я закусил губу, обдумывая ее последнее замечание. Оливию мои шаткие доводы не успокоили, равно как и меня самого. Я понятия не имел, до какой степени пристально агенты сетевой полиции Державы интересуются судьбой перемещенных, однако благосклонно взирать на мою возню в домашней мастерской они точно не станут. Ссылка в этот мир подразумевала изъятие меня из оборота без возможности вернуться в Сеть. Несомненно, ксониджил примут меры. Тут Оливия права...

— Ладно,— Я поднялся, бросив на стол монетку, и мы вышли на улицу,— А теперь бегите домой. Я тут немного поразнюхаю — надо же убедиться, что все в порядке. Затем...

— Нет, я останусь с вами.

— Это глупо! Если здесь и вправду запахнет насилием, так неужели вы думаете, будто я хочу, чтобы вы оказались во все это втянуты? Не...

— У вас созрел какой-то безумный план. Ведь так? Вы отправитесь обратно в мастерскую?

— Стоит проверить, не ковырялся ли кто-нибудь в моем челноке.

Лицо ее в свете карбидного фонаря, казалось, обрело прежнюю бледность.

— Вы попытаетесь форсировать работы... хотите рискнуть своей жизнью...

— Я не собираюсь ничем рисковать, но будь я проклят, если меня остановят, когда мне так близко удалось подобраться к цели.

— Вам понадобится помощь, а я немного разбираюсь в технике.

Я покачал головой.

— Не лезьте в это, Оливия. Их интересую я, но и вы можете пострадать...

— Долго вам осталось возиться?

— Несколько часов. И кое-какие тесты...

— Тогда нам лучше не медлить. Этой ночью я чувствую близкую опасность. Недолго осталось ждать, пока затянется петля.

Я колебался всего мгновение.

— Не знаю, что я сделал, чтобы заслужить такую преданность.— Моя рука нашла ее руку.— Но вперед, работы у нас много.

Для начала мы вернулись на съемную квартиру, включили свет и сварили кофе. Выждав некоторое время, я и Оливия тихонько спустились по черной лестнице в мощенный булыжником переулок. Еще через полчаса, избегая главных улиц и хорошо освещенных углов, мы кружным путем добрались до мастерской и скользнули внутрь. Все выглядело в точности так же, как я оставил пару часов назад: шестифутовая квадратная коробка, зашитая досками по бокам, катушка, установленная в центре дощатого помоста, мерцающая в темноте проволочная паутина наполовину собранного изолирующего контура. Я зажег лампу, и мы приступили к работе.

Руки у Оливии оказались просто золотые. Я всего раз показал ей, как присоединять проволоку к изоляторам, и с этого момента у нее получалось даже лучше, чем у меня.

Батареи понадобилось разместить более компактно. Я наскоро сколотил грубый стеллаж, расставил элементы, подсоединил к выключателю. Проверил.

Каждые полчаса или около того Оливия вышмыгивала на улицу и производила короткую рекогносцировку. Никакого шпиона в черном плаще, картинно высунувшего нос из-за угла, ей, ясное дело, обнаружить не удавалось. А я, в свою очередь, никак не мог вычислить схему их действий — если таковая вообще имела место быть. Выследив нас, они просто не могли оставить мастерскую без наблюдения. Возможно, мне позволят завершить работу и возьмут с поличным. Или им просто любопытно, сумеет ли сапиенс осуществить задуманное при помощи имеющихся здесь материалов и технологий...

Мы закончили далеко за полночь. Я соединил последние контакты и пару раз протестировал контур. Если мои расчеты верны, а надиктованные под гипнозом воспоминания по теории МК-поля не оказались полусознательным бредом, эта штуковина обязана сработать...

— Он выглядит таким... хрупким, Бриан, — Глаза Оливии при тусклом освещении темнели двумя провалами.

Мои же собственные глазные яблоки казались мне щедро посыпанными алмазной пылью.

— Да, он хрупок, но при перемещении по линиям челнок неуязвим для внешнего влияния. Аппарат заключен в поле, которое удерживает воздух внутри его, а все остальное снаружи. И он не задерживается в материальных мирах достаточно надолго, чтобы внешняя температура, вакуум или еще что-то успели подействовать на него.

— Бриан! — Она яростно стиснула мою руку,— Останьтесь здесь! Не доверяйте свою жизнь этому ненадежному устройству! Еще не поздно бежать! Пусть злые люди безуспешно тратят время на поиски! Мы найдем где-нибудь домик, поселимся на каком-нибудь хуторе вдали от всех этих передряг...

По выражению моего лица Оливия догадалась, что ее слова упали в пустоту. Долгое мгновение девушка пристально смотрела мне в глаза, затем, выронив мою руку, отступила на шаг.

— Дура я была, что смешала мечты с унылой реальностью,— резко произнесла она. Плечи ее поникли, а лицо утратило живые краски. Сейчас передо мной стояла практически матушка Гудвилл.

— Оливия,— хрипло окликнул я.— Ради бога...

Невнятный шорох донесся со стороны выхода. Дрогнула дверь. Я метнулся к лампе и погасил ее. В тишине по булыжникам шваркнула чья-то подошва. Заскрежетали ржавые петли. Мрак ночной улицы слегка разогнал кромешную тьму мастерской, и высокий темный силуэт обозначился в открывшемся дверном проеме.

— Баярд! — Голос, без всякого сомнения, принадлежал ксониджил.

Я крался вдоль стены. Фигура шагнула внутрь помещения. Где-то возле двери обычно стоял лом, прислоненный к кирпичной кладке. Мечтая усилием воли сделаться прозрачным, я согнулся и вытянул руку. Пальцы коснулись холодного, покрытого чешуйками ржавчины металла. Незваный гость разминулся со мной всего в двух ярдах. Выпрямившись, я занес оружие для удара и, когда он сделал еще шаг, длинным прыжком преодолел разделявшее нас пространство и изо всех сил врезал ему ломом по затылку. Шляпа слетела с головы незнакомца, он запнулся и с тяжелым грохотом рухнул на пол.

— Бриан! — взвизгнула Оливия.

— Все в порядке! — Отшвырнув железяку, я нашел в темноте девушку, притянул к себе и крепко обнял.

— Пойми, Оливия,— хрипло шептал я.— Здесь на карту поставлено куда больше, нежели чья-то красивая мечта. Я обязан туда отправиться. У тебя впереди вся жизнь. Живи и забудь обо мне!

— Позволь мне пойти с тобой, Бриан,— простонала она.

— Ты же знаешь, я не могу. Слишком опасно. И кроме того, с тобой шанс отыскать линию ноль-ноль уменьшится ровно вдвое. Воздуха может не хватить... — Я сунул в карман ее пальто свой бумажник и нежно высвободился из объятий.— Мне пора.

— Я... я почти надеюсь, что у тебя ничего не получится,— донесся из темноты голос Оливии.

Я подошел к челноку, зажег карбидные ходовые огни и, нащупав внутри тумблер, включил разогрев контура. Существо, оглушенное мной, слегка застонало.

— Тебе лучше уйти прямо сейчас! — крикнул я Оливии.— Заберись как можно дальше отсюда. Отправляйся в Луизиану, начни жизнь сначала, но только забудь о матушке Гудвилл...

В глубине челнока родился низкий гул. Песнь истязаемых молекул по мере установления поля, искажающего пространство и сворачивающего время, звучала все пронзительнее. Посреди массивной ткани реальности образовался крохотный пузырек невообразимо высокого напряжения.

— Прощай, Оливия!

Я запрыгнул внутрь хрупкого ящика. Стрелка измерителя силы поля на самодельной панели управления дрожала на краю шкалы. Время пришло! Я стиснул рычаг пуска генератора и выжал вниз до упора.

Все пронизала мелкая дрожь и зудение искрящих контактов. Стены вокруг челнока, мелькнув напоследок, пропали из виду. Я оказался лицом к лицу с безжизненным хаосом Пустоши. Обзорных экранов у меня не было, но футовые просветы между грубыми перекладинами давали панорамный вид на заваленную битым камнем равнину, мягко поблескивающую в лунном свете. Пейзаж тек и искажался, прямо у меня на глазах превращаясь в почерневшие обгорелые развалины и затем постепенно деградируя до лавоподобной мешанины когда-то расплавленных и затвердевших камней и стали.

Я разжал кулаки и попытался сделать первый вдох. Пока все шло нормально — я ехал через преисподнюю в картонке для яиц,— однако поле держалось, обузданное математической матрицей, воплощенной в нескольких сотнях обыкновенных проволочек, натянутых от гвоздя к гвоздю вокруг деревянного ящика. Массивная катушка, привинченная к полу, нервно вибрировала. Я сурово приказал себе расслабиться. Путь предстоял долгий.

Полдюжины собранных на скорую руку приборов исправно давали показания. Я оглядел ряды колышущихся стрелок и прикинул, от каких данных мне следует отталкиваться. Вместо подробной карты я имел в распоряжении только смутное воспоминание о фотограмме, показанной мне на совете ксониджил. Если мартышки не врали, а мне почему-то казалось, что дела обстоят именно таким образом, и мой аппарат действительно стартовал из четвертого обитаемого мира, сохранившегося посреди Пустоши, значит, направление можно считать условно близким к правильному. Навигация в Сети основана на сопоставлении трех координат, выбранных в произвольном порядке из бесчисленного множества полей, являвшихся материальной составляющей многомерного пространства. Точка пересечения координат давала представление об изначальном местонахождении. Отслеживание поступательных изменений в их соотношении вело пилота через Сеть — теоретически. Всего-то и оставалось прикинуть мою А-энтропи-ческую скорость, донастроить грубую панель управления, выяснить с ее помощью степень свободы маневра на А-линиях и совместить направление челнока точно с целью при условии существования таковой на данный момент. А управиться со всеми задачами мне следовало до того, как воздух в аппарате станет непригоден для дыхания. Хорошо хоть проблема с водой, пищей и местом для сна у меня отсутствовала. Я успею сто раз погибнуть или задохнуться, до того как она станет актуальной.

Согласно первичной обработке снятых с аппаратуры показаний, вектор движения челнока успел отклониться от расчетного минимум на полтораста градусов. Я осторожно передвинул бегунок одного из моих самодельных реостатов, скривился от разлетевшихся искр и взглянул на датчики, в надежде увидеть обнадеживающие результаты.

Результаты не обнадежили. Либо я неверно истолковал данные, либо переоценил собственные возможности в изготовлении сетевых аппаратов. Набросав колонки цифр, я торопливо произвел кое-какие вычисления. Теперь сомнений не оставалось — челнок несся на скорости, втрое превышающей расчетную и постоянно меняя курс. Собранная кустарным способом и не проверенная в результате спешки схема оказалась напрочь разбалансирована. Она, конечно, надежно удерживала разрушительный поток заключенных в ней сил, но ни о каком маневре даже речи идти не могло.

Я снова наугад что-то подкрутил и проверил показания. Стрелки задергались, одна поползла вниз, еще две — так же неуклонно вверх. Свободного хода ни у одного из реле управления почти не осталось. Титаническим усилием воли мне удалось припомнить все, что когда-либо доводилось слышать о методах аварийной навигации. При любом из вариантов вывод получался один и тот же: аппарат уже описал почти полный круг и мчится в направлении, прямо противоположном исходному. Я сдвинул рычаг, служивший одновременно и рулем, до упора влево, посмотрел на приборы. Те отреагировали, но недостаточно.

Прошло еще десять минут. Часы на руке тикали, странным образом отмеряя время моего вневременного безумного прыжка через альтернативные реальности. Одна секунда казалась вечностью. Я словно ждал, стиснув зубы, пока лаборант со шприцем нащупает вену.

Опять снял показания и окончательно убедился: траектория челнока закручивается в спираль, непонятно только — восходящую или нисходящую. Панель управления непрерывно искрила. Сопротивление, рожденное неестественной энтропической перегрузкой, стремительно нагревало проводку. Соединительная муфта, приколоченная к толстому, два на четыре, брусу, тускло засветилась красным. Дерево под ней постепенно чернело, выпуская струйки дыма, а затем появились первые бледные язычки пламени. Они окрепли, слились межу собой и побежали в разные стороны. Скинув пиджак, я предпринял безуспешную попытку сбить огонь. Кабель с расплавленным концом упал на проволочную сетку, вызвав цепочку новых возгораний, и повис, приварившись в новом положении...

Сердце мое остановилось. Я уже мысленно представил себя частью одной из огненных колонн, с безмолвным ревом стремившихся ввысь за бортом челнока, и... каким-то непостижимым образом аппарат продолжил свой бег по А-линиям. Потерев изъеденные дымом глаза, я проверил показания: курс резко изменился. Быть может, мне стоило попробовать мысленно воспроизвести беспорядочный маршрут, чтобы вычислить местоположение? Безнадежно. С таким же успехом я мог просто ткнуть наугад в любое из чисел.

Окрестный пейзаж приобрел странные очертания. Подобного я не видел ни в одном фильме-отчете об исследовании Пустоши. Ряд крутобоких черных конусов скрывался за горизонтом. Через кромки кратеров, мерцающими ожерельями сомкнутых вокруг усеченных вершин, бесконечным потоком изливалась лава. Надувались и лопались белые пузыри, выбрасывая плотные сгустки коричневого дыма, заполонившего небо непроницаемым шлейфом. По-видимому, здесь сквозь гигантский излом в земной коре происходил выброс магмы, на всем своем протяжении, словно грибы после дождя, формирующий молодые вулканы.

Мое путешествие затянулось уже на сорок минут. В приступе тоскливого отчаяния я представил себе квартирку в Риме и Оливию. Одну. Внезапно на меня нахлынули воспоминания о днях, проведенных вместе с ней. Ее несгибаемый дух, ее нежное нечаянное прикосновение, линия ее шеи, щеки. Как мы сидели за столиком, поднимая бокалы в долгих римских сумерках...

Я же там имел шанс обрести все, что нужно для счастливой жизни! Вдруг я просто дурак? Все бросил и променял на бессмысленную поездку в чертовом ящике неизвестно куда. Может, и так. Но был ли у меня выбор на самом деле? В жизни случаются дела, с которыми человеку приходится разбираться хотя бы ради того, чтобы не утратить навсегда сам ее смысл.

Я заблудился окончательно. Последний час челнок вслепую несся сквозь пространство, изменяя курс всякий раз, как только переплетение оплывающих проводов замыкалось в новой последовательности. Деревянный каркас по-прежнему дымился и тлел.

В поисках остатков чистого воздуха мне пришлось растянуться на полу. Кислород уже почти закончился. Каждый вдох вызывал кашель, а голова непрестанно гудела, как изношенный трансформатор. От нечего делать я следил за последствиями самопроизвольной модификации челнока на полном ходу и сквозь дым обозревал какую-то новую страну, доселе не исследованную нашими сетевыми разведчиками. К сожалению, мои шансы донести до кого-либо столь полезные сведения таяли с каждой истекающей минутой. Подобрав обугленную щепку, я вывел на полу несколько строк вычислений. Как бы то ни было, на такой скорости меня наверняка занесло в самые глубины Пустоши. Снаружи панорамой Судного дня проплывали разрушенные миры. Вулканы ужались до огненных ям, посылающих в черное небо фонтаны пламени и россыпи искр. Я подслеповато заморгал. Дым и облака пара позволили разглядеть темную цепочку дальних холмов. Земная кора вздувалась, заново формируя ландшафт. На мгновение внешняя дымовая завеса истончилась, позволив мне четче разглядеть очертания местности за бортом...

Зелень?! Это была зелень или мне показалось? Я потер глаза и снова уставился туда. На холмах, смутно различимых в лунном свете, похоже, действительно имелись признаки растительной жизни.

Ближние огненные ямы совсем попритихли, измельчали до светящихся островков вязкой лавы и подернулись пеплом. Вдруг... Чахлый кустик выглянул над кромкой кратера. Затем еще один...

Я втянул воздух, закашлялся и поднялся на четвереньки. Свечение раскаленного камня угасало окончательно. Повсюду выныривали безошибочно узнаваемые булавочные головки растительных побегов. Юное деревце проклюнулось сквозь черную почву, распрямилось, выпустило веточку с крошечным листом и взметнулось выше, выбрасывая один лист за другим, словно в ускоренном фильме о стадиях развития, где каждый кадр соответствовал новой А-линии и чуть заметно отличался от предыдущего, создавая бесконечную картину перемен. Причем перемены имели ярко выраженную тенденцию в сторону жизни.

Судя по всему, в своем лишенном системы блуждании челнок таки выбрался из зоны разрушений. Все новые ростки заполоняли собой пространство, вытягивались в огромные древовидные папоротники, гигантские хвощи и высоченные, похожие на пальмы деревья с бетонно-серыми стволами. Лианы тонкими змейками робко обвивались вокруг них и, внезапно разрастаясь, окутывали гигантов удушливым взрывом зелени, заполоняли собой всю его крону только для того, чтобы увять на рухнувшем мертвом дереве и, выбросив из трухлявой кочки бледные побеги, захватить нового хозяина...

Кругом бушевали джунгли, вскормленные щедрой вулканической почвой. Цветы размером с суповую тарелку раскрывались подобно лопнувшим зернам воздушной кукурузы, опадали и уступали место новым — размером с таз. Наконец в ярком лунном свете я уловил новое движение. Крошечный мотылек прорисовался на фоне зелени живой искоркой и стал расти, пока не достиг двух футов. Крупное растение сомкнулось вокруг него, соединив в отчаянном биении пестрые крылья и широкие лепестки мрачной расцветки.

Из бреши, продранной в сплошной зеленой стене, высунулась башка, похожая на крысиную, только гигантских размеров. Узкая пасть впилась в лианы, и растения заизвивались, оплетая животное. Тело существа покрыла броня. Пластинчатые наросты, словно лезвия, рассекли волокна растительной ткани. Капли сока сбежали вниз по стеблям. Из почек на месте листьев выросли длинные шипы, хищно нацелились на мохнатое горло животного и отпрянули, затупившись о роговые пластины. Новые листья, широкие и кожистые, окутали чешуйчатую голову удушающими складками. Тварь боролась, вырывалась и, обретя свободу, снова оказывалась в плену. Растительный океан, перекатываясь зелеными волнами, обступал существо со всех сторон, пока не поглотил окончательно.

Давясь и кашляя, я вздернул себя на ноги, потянулся к панели управления и, промазав, рухнул на пол. Удар головой на секунду помог. Я попытался сделать вдох, однако в моем распоряжении остался только дым. Теперь или никогда. Если обстановка снаружи и выглядела не самой гостеприимной, то в челноке мне уж точно не светило ничего, кроме смерти от удушья. В конце концов, у меня появился шанс наскоро подлатать суденышко, проанализировать собранные данные, вычислить, где я нахожусь, и попытаться снова...

Снова на четвереньки. Схватиться за доску. Подняться на ноги, дотянуться до рубильника, найти его в удушливом дыму, повиснуть...

Все еще сотрясаемый кашлем, я торопливо выпутывался из клубка лиан, хотя на самом деле они и не думали на меня нападать. Странные причинно-следственные связи Е-энтропии здесь, в нормальном времени, не действовали.

Чуть поодаль во мраке темнели контуры доставившей меня сюда хрупкой коробочки. Она врезалась в гигантский ствол, превратившись в груду хлама. Из-под наваленных горой досок выбивались клубы белого дыма, робкий огненный язычок лизнул оборванную лиану толщиной в человеческое запястье и пополз по ней, отбрасывая мерцающие сполохи на окружающие деревья и подлесок. Моя нога зацепилась за доску, обмотанную путаницей проводов. Я схватил ее, продрался к занявшимся развалинам и начал сбивать пламя. Ох, не стоило этого делать. Из опрокинутых батарей вытек расплавленный битум и заполыхал, плюясь трескучими огненными каплями. Основная ходовая часть разбитого челнока оказалась для меня слишком тяжелой, чтобы вытащить ее полностью. Я попытался было добраться до катушки, движимый какой-то смутной идеей о спасении, но огонь стремительно разгорался. Вспыхнуло сухое дерево. Пламя взметнулось высоко по стволу, поджигая всё новые лианы. Спустя пять минут с расстояния в сотню ярдов я наблюдал, как разворачивается первоклассный лесной пожар.

Дождь пролился достаточно скоро для сохранения леса, но слишком поздно для останков челнока. Я отыскал более-менее сносное укрытие под ближайшим кустом, немного послушал, как барабанят по его широким листьям крупные капли, и без сил провалился в тяжелый сон.

Серое промозглое утро разбудило меня сыростью и шелестом воды, слетавшей повсюду с мириад листьев. Я выполз наружу, осмотрел разнокалиберные синяки, убедился в целости костей и связок. В горле по-прежнему слегка першило от дыма, и еще я сумел где-то заполучить изрядный волдырь на внутренней стороне левого запястья, но в качестве платы за проделанное путешествие весь набор моих легких травм смотрелся более чем скромно.

Пламя выжгло в лесу рваный овал примерно сто футов в поперечнике. Я пересек почерневшую стерню и оглядел свернувшиеся провода, обугленные доски и обгорелую груду, некогда носившую гордое название «катушка». Последняя призрачная надежда, едва мелькнув, погасла. На сей раз я оказался заперт надежней некуда, причем без всякого музея с дармовым оборудованием в пределах досягаемости.

Огорошенный собственным потрясением, я не сразу распознал зародившееся в животе чувство голода. Да мне еще предстояло о многом подумать, насладиться кое-какими пустыми сожалениями и изрядным количеством мрачных фантазий о событиях, происходящих дома, в столице Империума, но сейчас следовало позаботиться о пропитании. А заодно, если мои обрывочные знания о джунглях могли служить хоть каким-то руководством, обзавестись мало-мальским укрытием от прочих обитателей этого региона, склонных причислять всех остальных к категории пищи...

Следовательно, прежде всего мне требовалось оружие. Хорошо бы разжиться луком со стрелами, однако на поиски подходящего дерева могло уйти слишком много времени, и еще надо содрать с кого-нибудь шкуру для жил на тетиву. Копье или дубина — вот, пожалуй, и все, что я мог позволить себе в своем нынешнем состоянии технологической нищеты. И даже для них требовалась хоть какая-то режущая кромка. В два легких движения я вернулся в каменный век.

Местность слабо повышалась в сторону предполагаемого востока. Я проломился через густой подрост, немного реже наблюдаемый мною за несколько секунд до аварийной посадки, но имевший мало общего с уютными кущами Средней Англии, столь подходящими для пикника. Держась нисходящего склона, я время от времени делал остановки и прислушивался, не донесется ли откуда-нибудь журчание ручья или рев медведя. Бойскаутская мудрость пригодилась. Через пятьдесят футов я вышел к верховому болотцу, полумесяцем прильнувшему к холму. Чуть дальше бежала чистая речка, огибая намытую из сероватых отложений длинную отмель и исчезая за ней. Плотная стена зелени нависала над противоположным берегом. Камней я поблизости не разглядел, однако здесь скопилась масса глины, вероятно пригодной для изготовления горшков. Я присел и зачерпнул на пробу. Тонкая песчаная взвесь утекла сквозь пальцы.

Пространство вдоль реки оказалось вполне проходимым. Я следовал за руслом еще несколько сотен ярдов, пока не выбрел на более высокий участок земли там, где течение сворачивало ближе к заросшему травой берегу. Для стоянки место годилось не хуже любого другого. Стянув ботинки, я забрался в воду, кое-как отмыл сажу и грязь с тела и сполоснул одежду. Возвращаясь на берег, я обнаружил выход чистой желтоватой глины. На этот раз материал оказался что надо: ровный, пластичный, почти жирный на ощупь. Нужен только хороший огонь для обжига. И для приготовления ростбифов, котлет, рыбного филе и прочего он тоже пригодится. Осталось только добыть необходимые ингредиенты при помощи оружия, которое я сделаю, как только у меня появятся топор и нож...

Солнце почти закатилось. Дневные поиски увенчались куском кремня, превращенным после долгой возни в ручное рубило и пару скребков. Любой уважающий себя пещерный человек выкинул бы их на свалку, спустя тысячелетия предоставив археологам отличную возможность спорить до пены у рта над их происхождением. Мне же каменные инструменты помогли срубить пару двенадцатифутовых хлыстов плотного ветвистого молодняка, очистить их от листьев и сучков и заточить тонкие концы до приемлемой остроты. Также я набрал дюжину горстей мелких, похожих на чернику ягод — теперь у меня жестоко крутило живот — и несколько фунтов гончарной глины. Вылепленные из нее корявые миски уже сохли на воздухе рядом со стоянкой.

Ближе к ночи небо расчистилось. До темноты я успел соорудить простой шалаш из веток и широких листьев и натаскал внутрь ворох почти высохшей травы в качестве импровизированного ложа. Оторвав от рубашки полоску ткани, я изготовил маленький лук для добывания огня, еще днем запасшись трухой из недр мертвого дерева и более-менее гладким камнем с углублением. Палочка из сухой древесины была не такая твердая, как хотелось, лук представлял собой неуклюжую самоделку, но из всех альтернатив у меня имелась только возможность сидеть без дела и предаваться размышлениям. Я насыпал в углубление древесную крошку, погрузил в него заостренный конец палочки с обернутой вокруг нее тетивой лука и приступил.

Десять минут спустя, дважды сломав и починив лук, затупив палочку и вместе с терпением исчерпав запасы трута, я на эту ночь решил повременить с костром и заполз в свое уютное убежище. Еще через две минуты неподалеку раздался вопль, отдаленно напоминающий рев взбесившегося слона. Я подскочил как ужаленный и зашарил вокруг в поисках ружья. Не обнаружив его, я замер и прислушался. Массивное тело с треском прогромыхало сквозь ближний подлесок, а чуть позже до меня донеслось недовольное ворчание, соответствующее аппетиту того, кто пока не успел добыть причитающуюся ему порцию мяса. Поблизости от стоянки росло несколько больших деревьев. С поразительной легкостью отыскав в полной темноте одно из них, я буквально взбежал вверх по стволу и заклинился в высокой развилке. До самого рассвета под моим насестом мягко вышагивали чьи-то могучие лапы.

На следующее утро, наполовину слезши, наполовину свалившись с дерева, я увидел следы. Глубоко впечатанные в землю, они оказались шире моей растопыренной ладони, не считая когтей,— в смысле, на следах. Я решил отнести данного представителя местной фауны к семейству кошачьих. Около воды обнаружилось еще несколько следов. Копыта, диаметром не меньше тарелки. Здоровые же они вырастают в этих краях. Стоит завалить одного такого, и мяса у меня хватит до тех пор, пока я смогу выносить его запах.

К этому времени во мне проснулось настоящее чувство голода. Следуя вдоль ручья, я покрыл несколько миль к югу, постепенно выбираясь на более открытую местность. Мой арсенал составляли два деревянных копья и осколки кремня. Здесь без труда обнаруживались многочисленные признаки дичи, включая, например, обглоданный костяк некоей твари, слегка уступающей в размерах лондонскому автобусу, над которым нехотя трудились несколько крылатых падальщиков, имевших отдаленное сходство с кондорами. Я надеялся отыскать кого-нибудь, подходящего мне по размерам и свирепости,— скажем, кролика-подростка.

Впереди неожиданно захлопали крылья, и в воздух поднялась грузная птица примерно с индюшку. Опасливо приблизившись, я обнаружил гнездо с четырьмя коричневыми в крапинку яйцами, по три дюйма в диаметре каждое. Одно я съел прямо на месте, смакуя каждый глоток. В голове шевельнулось второстепенное соображение о том, какой славный омлет мог бы из них получиться. Оставшиеся три я распределил по разным карманам и продолжил путь в несколько приподнятом настроении.

Местность здесь была выше и подлесок не такой плотный. Все чаще попадались деревья знакомых видов. Земля стала сухой и плотной. Во время паводка, вдруг подумалось мне, вся зона, где сейчас лежит челнок, оказывается затоплена. Я огляделся. Сквозь редкий лес мне открывался великолепный обзор на пространство, напоминающее саванну с африканских фотографий. Вот там-то и должна водиться дичь.

Еще полчаса ходьбы привели меня на край обширной территории, где, словно в далекой Африке, паслись огромные стада, только вместо одиноких терновых деревьев по берегам реки зеленели группы широколиственных исполинов. Любой владелец зоопарка, столкнувшись с таким изобилием живности, непременно подал бы в отставку и посвятил остаток жизни разведению белых мышей. Я видел бизона восьми футов в холке, могучих недослонов с бивнями, ярко-розовыми хоботами и отвисшей нижней губой, бесконечных в своем разнообразии оленей и лошадей, короткошеих жирафов со скошенными крупами. Вот они все. Осталось только наколоть их на копье.

Откуда-то сзади раздалось басовитое пыхтение. Я резко обернулся. Голова размером с носорожью приоткрыла в зевке пасть, укомплектованную двумя рядами громадных, острых, как шило, зубов. При желании я мог заглянуть в глотку, как в бомболюк реактивного самолета. За головой показалось тело — десять футов поигрывающего упругими мышцами золотистого кота с намеком на гриву, еле заметными полосками по бокам, снежно-белым горлом, брюхом и лапами. Я вобрал глазами все эти детали, а могучий хищник, мельком оглядев меня, еще раз зевнул и величественной походкой двинулся вперед, хмурясь поверх моей головы на дальние стада с озабоченным видом политика, гадающего, кому дать взятку.

Он прошел в тридцати футах от того места, где неподвижно замер я, и теперь, высоко подняв голову, изучал сегодняшнее меню. Ни одно животное не проявило видимого беспокойства. Королевский кот направился дальше, разминувшись с небольшой группой мастодонтов. Животные закатили глаза и нервно подергивали хоботами. Я, кажется, понял. Могучий зверь положил глаз на бизонов — среди них резвились несколько аппетитных телят не больше тонны весом. Теперь они беспокойно задвигались, образовав защитный круг, подобно мускусным быкам в Арктике. Охотник изменил курс, забирая влево. Может, он передумал?

С внезапностью мысли он уже мчался, стелясь по траве тридцатифутовыми прыжками, одним махом перелетел через передний ряд выставленных рогов и исчез позади них. Стадо бросилось врассыпную. Хищник стоял над тушей теленка, картинно положив одну лапу на груду бронзово-коричневой шерсти. Бизоны, с топотом проскакав небольшое расстояние, продолжили кормиться. У меня вырвался долгий завистливый вздох. Вот это охотник!

Я подскочил и резко обернулся на звук, машинально выставив перед собой верное копье...

Бурый заяц размером с козу припал на тонкие задние лапы и принюхивался к незнакомому запаху. Верхняя губа его слегка оттопырилась, демонстрируя длинные желтые резцы. Я занес копье. Оружие настигло зверя в прыжке, пока он разворачивался, собираясь удрать. Сбитая с ног самодельным метательным снарядом, моя добыча перекувырнулась, сверкнув в воздухе длинными белыми пятками, и я, подбежав на близкое расстояние, неуклюже добил животное.

Заяц неподвижно лежал у моих ног с дырой от копья в боку. Тяжело дыша, я осторожно поднял окровавленную тушку и огляделся в поисках укрытия, куда можно было забиться и попировать. И тут вверх по моей руке заскользила жирная черная капля. Блоха! Я отшвырнул добычу и с громким щелчком раздавил паразита. Затем мой взгляд пропутешествовал к источнику, и я увидел, что там, откуда явилась эта, еще множество таких же, копошащихся в редкой шерсти у основания длинных ушей. Внезапно мне расхотелось есть сырого кролика — или крысу-переростка — на обед.

И так же внезапно адреналин, на котором я держался последние тридцать шесть часов, иссяк, оставив меня голодным, больным, побитым изгнанником, запертым в жутком мире безнадежной дикости, в невообразимой дали от дома, которого, как он знал, ему никогда больше не видать. Я бодро топал от одного поражения к другому, занимая сознание повседневными заботами, не желая взглянуть в лицо действительности: тому леденящему факту, что моя жизнь закончится здесь, в одиночестве и убожестве, в боли и страхе,— не пройдет и нескольких часов.

Я лежал под деревом, уставясъ в небо и отдыхая — как я себе говорил — или ожидая появления другого кота, менее разборчивого. У меня были шансы — больше одного,— и я все их протратил. Я ловко ускользнул на хагрунском челноке — и беспомощно позволил ему приволочь себя в их пещерный город, позволил схватить себя без борьбы, думая, что узнаю что-нибудь у этих людей-горилл. И когда сочетание вражеской глупости и моей удачи дало мне новый шанс, новый челнок, я снова принял неверное решение, позволил Дзоку уболтать меня и был приговорен к жизни в ссылке. И в третий раз — после того как мои безумные догадки оправдались — я запаниковал, бежал от врага, не задержавшись испытать доморощенный челнок. И каждый раз я все больше удалялся от исходной точки. В категориях сетевых расстояний, может, и рукой подать, но бесконечно далеко от какой бы то ни было надежды на спасение — не говоря уже о надежде предупредить имперские власти о нависшей опасности.

Я поднялся и двинулся вспять, туда, где оставил обломки челнока. В голове ворочалась неясная мысль снова пошарить в обломках кораблекрушения, вот только чего ради? Мной руководил слепой инстинкт того, кто за короткое время впитал в себя все мыслимые несчастья и подменяет бездумным действием мучительность рассуждений.

Тащиться обратно по пройденной территории оказалось труднее. Следуя за руслом реки, я миновал уже покинутый птицами громадный остов и добрался до болотистой низинки, где растоптанные обломки моей грубой хижины давали исчерпывающее представление об ошибочности выбора места для стоянки.

К этому моменту у меня уже оформилась некая идея. Там у челнока валялась груда металла — останки изначальной катушки Максони. Возможно, мне удастся каким-то образом использовать материал: выковать из него наконечники для копий или сделать огниво для запальных целей...

Порыв иссяк. Живот у меня болел, я устал. Сейчас мне хотелось пойти домой, принять славную горячую ванну, заползти в постель и чтобы кто-то мягкий, благоухающий и аппетитный остудил бы мой горячий лоб и рассказал мне, какой я потрясающий парень...

Здесь было легко наблюдать механизм развития шизофрении в действии. Переход от мечты к уверенности в ее реальном исполнении совершался мгновенно. Я сделал пару глубоких вдохов, выпрямил спину и направился к месту пожара. Постараемся еще немножко поцепляться за действительность. Когда она сделается невыносимой, я знаю, безумие раскроет мне спасительные объятия.

Через обугленное пятно земли вели звериные следы, отпечатки копыт, лап и...

Я согнулся пополам, прищурившись, боясь ошибиться. Отпечатки стоп, человеческих или очень на них похожих. Теперь я понял, каково было Робинзону Крузо: доказательство присутствия себе подобного мгновенно породило в позвоночнике холодок уязвимости. Я в три прыжка достиг стены джунглей на краю гари, распластался на земле и просканировал окрестности. Сколько я себя ни уговаривал, что это зигзаг удачи, первая настоящая надежда, инстинкт, который старше теорий о братстве человеков, твердил, что я столкнулся с самым опасным хищником в мире.

Тот факт, что мы могли принадлежать к одному виду, означал лишь конкуренцию за охотничьи угодья.

Копье у меня было так себе, да и за умение обращаться с ним мне вряд ли светила медаль. Я ощупал карманы на предмет камней и обнаружил раздавленное яйцо. На мгновение я осознал комичность ситуации во всей ее полноте и едва не прыснул. Но тут где-то рядом раздался звук, непонятно, откуда именно. Подавшись назад, я осторожно приподнялся и пристально оглядел лес у себя за спиной. Ничего. Следовало оценить положение. Если я прав и здесь побывал именно человек, важно установить контакт. Даже у первобытного дикаря должны иметься зачатки культуры: пища, огонь, какая-то одежда, укрытие. Я, со своей стороны, владел умениями: гончарным делом, плетением корзин, принципом изготовления лука. Возможно, нам и удастся договориться, но только если я переживу первую встречу.

Послышался шелест, затем треск, и гарь пересекло похожее на оленя животное. Я выдохнул, не подозревая, что задерживал дыхание. Вот бы узнать, сколько времени назад появились человеческие следы. Однако нельзя же лежать тут вечно. Я выбрался из кустов и быстро осмотрел обгорелый челнок. Никаких перемен.

Моим вниманием снова завладели следы. Отпечатки принадлежали не босым пяткам, а чему-то вроде плоских сандалий. Они вились цепочкой через гарь, обходили челнок по кругу и снова удалялись в лес. На последнем отрезке они явно перекрывали вмятины от моих собственных ботинок. Шел ли загадочный посетитель за мной намеренно или наткнулся на мой след случайно, в любом случае его присутствие отнюдь не способствовало умиротворению.

Я постарался заглушить инстинкт, велевший мне убираться от этого места как можно дальше. Мне надо было встретиться с этим парнем — и на моих собственных условиях. Перспектива убийства меня вдохновляла мало, но и разводить церемонии с открытыми ладонями, мол, я друг, в мои планы также не входило. Оставалось захватить его в плен.

Работать на открытом месте рискованно, но жить вообще небезопасно. Если разыскивавший меня человек шел по моему следу, а затем потерял его где-то на возвышенности, то рано или поздно он непременно вернется сюда поискать снова. Я почему-то не сомневался в этом. А когда он придет...

Часа два я усердно трудился, устраивая ловушку. Она не отличалась изысканностью, и если мой потенциальный пленник хоть немного знает лес — а он должен знать, чтобы здесь выжить,— то ни за что в нее не попадется. Однако даже заведомо бессмысленная деятельность, если хотите, трудотерапия, лучше тупого сидения в мокрых от недавнего дождя кустах в ожидании неизвестности. Для поднятия духа полезно лелеять заблуждение, будто инициатива в твоих руках.

Сооружение состояло из неглубокой ямы, вырытой в мягкой почве и покрытой легкой решеткой из ветвей и листьев, замаскированной набросанными на нее комьями обугленной земли. Копать пришлось голыми руками с помощью обломка доски, а землю сваливать под кусты, где ее загораживала стена листвы. Дырка получилась не больше четырех футов глубиной, но для моих целей хватало: лишить незнакомца равновесия, дабы иметь возможность навалиться на него, вполне достаточно для начала переговоров.

От потраченных на строительство западни усилий опять засосало под ложечкой. Я выскреб из кармана одно из раздавленных яиц и съел его. Теперь следовало отыскать укрытие и приготовиться действовать, когда жертва наступит на ловушку. Я выбрал место слева чуть поодаль, устроился так, чтобы выскочить оттуда в психологически точный момент, и приготовился ждать.

Яма притаилась как раз перед останками челнока, в том месте, где проход внутрь обязательно привлечет любопытную жертву. В качестве дополнительной приманки я бросил в проем отделанный кружевами платок. Его одолжила мне Оливия, чтобы промокнуть лоб во время последнего всенощного бдения, и он еще хранил аромат духов, который привлечет первобытного дикаря надежнее, чем россыпь золотых монет. Я сделал все, что мог. Следующий шаг был за противником.

Очнувшись от легкой дремы, я обнаружил, что на дворе уже поздний вечер. Деревья черным кружевом проступали на ало-золотом небе, и только стрекот кузнечиков да пронзительные трели какой-то пичуги нарушали общий покой...

А затем раздался хруст подлеска, треск ломающихся ветвей, шум тяжелого дыхания... Я застыл, всматриваясь в темноту. Он приближался. Черт, он уже здесь! И даже не пытается скрываться. Этот абориген так уверен в себе... Не следует ли из этого, что здесь, в своих излюбленных местах, он является верхним звеном пищевой цепочки? Я попытался представить себе человека, способного противостоять королевскому коту, которого я видел днем, и бросил это занятие как слишком обескураживающее. И такому парню я собирался подставить ножку, а потом угрожать черенком от швабры...

Я сглотнул застрявшую в горле старую кукурузную шелуху и снова прищурился. Через гарь, поминутно озираясь, двигалась высокая сутулая фигура. Явно в поисках меня. Эта мысль не добавила оптимизма. Оружие разглядеть не удавалось. Я стиснул копье и постарался дышать медленно, ритмично и глубоко. Он уже подобрался почти вплотную, остановился окинуть взглядом челнок, затем повернулся к входному проему. Носовой платок белел в темноте, а запах... Он сделал шаг, другой. Вот уже совсем близко — смутная темная тень в глубоких сумерках...

Послышался сдавленный крик, треск, глухой удар. Я тут же выскочил из укрытия, спотыкаясь, пронесся через переплетение корней с копьем наперевес и резко затормозил перед бледным туловищем и темной головой человека, который бился по пояс в моей яме, пытаясь за что-нибудь ухватиться.

— Ни с места! — рявкнул я сквозь стиснутые зубы и, держа копье наготове, навис над замершим человеком, несуразно узкоплечей и длиннорукой фигурой, чье лицо казалось темным провалом под белым пятном шлема...

— Ну, Баярд,— раздался голос Дзока,— веселую погоню ты мне устроил, доложу я тебе!

— Это было нелегко, старина,— говорил Дзок, протягивая мне вторую чашку кофеподобного напитка, который он сварил на им же разведенном маленьком костерке.— Уверяю тебя, мои отношения с Советом сильно натянулись из-за того, что я привез тебя в Ксониджил. Однако, как говорится, лучшая защита — нападение. Я выступил со встречным обвинением против министра Сфуджила по поводу компрометации официальной позиции СМЛН, незаконной постановки под сомнение полномочий агента, провал попытки передать вопрос государственной безопасности на расширенное заседание Совета...

— Что-то я не улавливаю, Дзок,— перебил я,— Ты заманил меня в Ксониджил, пообещав мне помощь против хагрун...

— На самом деле, Баярд, я лишь обещал сделать все, что смогу. Нам просто не повезло, что Сфуджил заседал в Совете на той неделе. Он отъявленный ксенофоб. Мне и в голову не приходило, что он рискнет потребовать ссылки на основе сфабрикованного обвинения...

— Именно ты отобрал у меня оружие,— напомнил я.

— И слава богу. Прикончи ты кого-нибудь, я был бы бессилен спасти тебя от испепеления на месте. И не уверен, что захотел бы. Знаешь, ты действительно кровожадный тип.

— Итак, ты последовал за мной на ИП-четыре...

— Как только смог. Мне удалось получить наряд на сопровождение группы новобранцев — разумеется, только из местных уроженцев...

— Местных?

— Э... мм... англиков, как и ты, отловленных еще детенышами... то есть младенцами. Очаровательные они создания, детеныши англиков. К ним невозможно не привязаться. И обучаемы, как никто, и чертовски человечны...

— Ладно, пропаганду можешь пропустить. Почему-то я не ощущаю духовного подъема, воображая людей-рабов очаровательными бельками.

Дзок откашлялся.

— Конечно, старина. Извини. Я просто хотел сказать... ладно, проехали, что я могу сказать? Мы дурно с тобой обошлись! Признаю! Но,— сверкнула лукавая улыбка,— я умолчал о твоей стойкой психологической защите против гипнотической обработки. Осмелюсь заметить, фальшивые воспоминания продержались бы гораздо дольше, если бы наши мнемотехники знали об этой твоей особенности и соответственно изменили структуру внушения. И я последовал за тобой, дабы принести извинения, но обнаружил, что ты бежал из...

— К чему такая загадочность? Почему не прийти открыто, не постучать в дверь и не сказать, что все прощено?

Дзок хихикнул.

— Ну-ну, дорогой мой, как ты представляешь себе реакцию типичного англикского крестьянина на появление в дверях моей физиономии с расспросами о пропавшем приятеле?

Я поскреб подбородок, который чесался от двухдневной щетины.

— Ладно, тебе приходилось действовать с оглядкой. Но ты мог бы позвонить...

— Я мог бы до темноты прятаться на чердаке, затем рискнуть высунуться на разведку, что именно я и проделал,— твердо сказал Дзок. — Я собирался подойти к тебе в доме миссис Роджерс, но ты ускользнул от меня. Я снова засек тебя в домике на опушке, однако ты перемещался слишком быстро...

— Мы заметили, как ты шныряешь вокруг. Я решил, что полиция Ксониджил вознамерилась пересмотреть приговор в сторону чего-то более вечного, чем изгнание.

— В следующий раз я хотел заговорить с тобой на дороге, когда вмешался тот парень в треуголке. Затем ты одурачил меня, сев на поезд. Я потратил уйму времени, пока выяснил, куда ты направился. Мне пришлось вернуться в Ксониджил, поехать в Рим, переместиться на твою так называемую ИП-четыре, а затем приступить к розыскам. К счастью, мы поддерживаем в Италии постоянную станцию, где работают несколько верных людей...

— Тоже местных, полагаю?

— Точно. Боюсь, старина, у тебя развивается мания преследования...

— Это легко, когда тебя преследуют.

— Ерунда. Ты же знаешь, я всегда обращался с тобой как с равным...

— Конечно, некоторые из твоих лучших друзей — люди. Но к черту все это. Продолжай.

— Мм. Да. Конечно, мне приходилось действовать под покровом темноты. Даже тогда это было нелегко. Римская полиция очень подозрительна. Наконец я откопал тебя, подождал снаружи у твоей квартиры, затем сообразил, что ты затеял, и поспешил к тебе в мастерскую. Дальнейшее тебе известно...— Он осторожно потер свой круглый череп.— До сих пор побаливает, знаешь ли. К счастью для меня, я был хорошо закутан...

— Если б ты хоть что-то сказал...— возразил я.

— Я как раз открыл рот, когда ты ударил меня.

— Ладно, сожалею — и гораздо больше, чем ты думаешь, учитывая, через что я прошел после этого. Как, черт побери, тебе удалось выследить меня здесь?

Он улыбнулся, продемонстрировав слишком много ровных белых зубов.

— Твой феерически неэффективный аппарат, старина, оставил в Паутине такой след, что на велосипеде проехать можно.

— Ты прибыл на ИП-четыре якобы с вербовочной миссией, говоришь?

— Да. Едва ли я мог поделиться задуманным. А данная линия казалась подходящим местом для поиска добровольцев на дежурство по сектору Англик...

— Мне казалось, у вас множество верных людей, выращенных из детенышей.

— Для Особого корпуса нам требуется большое количество личного состава, набранного из числа местных уроженцев, ребят, которые лучше знают языки и сами миры англиков. Мы в состоянии предложить этим людям восхитительную карьеру, хорошее жалованье, пенсию по выслуге. Неплохая жизнь, как у членов элитных частей...

— А на тебя не станут коситься, когда ты вернешься без рекрутов?

— Но у меня есть рекруты, друг мой! Двадцать отборных парней, ожидающих в учебном лагере под Римом на ИП-четыре.

Я набрал в грудь воздуха и задал главный вопрос:

— Стало быть, ты явился загладить вину? И каким же образом? Ты предлагаешь доставить меня домой?

— Послушай, Баярд,— горячо произнес Дзок, — я проверил это дело со Сфуджиловой фотограммой — той, где ясно видно, что нормальной А-линии в упомянутых тобой координатах не существует...

— Так ты тоже думаешь, что я псих? Он помотал головой.

— Все не так просто...

— И что это значит?

Пульс у меня участился, подготавливая организм к дурным вестям.

— Я проверил записи, Баярд. Три недели назад, в момент, когда ты покинул свою родную линию на хагрунском челноке, твоя линия ноль-ноль была на месте, как ты и говорил. А меньше чем через двенадцать часов — ничего.

Я уставился на него, отвесив челюсть.

— Это может означать только одно... Мне очень жаль, что именно мне приходится сообщать тебе об этом, но, похоже, имело место незаконное применение устройства, известного как дискреционная машина.

— Продолжай,— прорычал я.

— Наши собственные инженеры создали этот прибор больше ста лет назад. Его применили в войне с восставшей колонией...

Я выжидательно смотрел на него.

— Едва ли я могу служить адвокатом деяниям предыдущего поколения, Баярд,— натянуто произнес Дзок.— Достаточно сказать, что тайным голосованием Высшего совета Державы машина была объявлена вне закона и больше никогда не использовалась. В смысле, нами. Но теперь, похоже, хагруны украли эту тайну...

— Как работает дискреционная машина? — требовательно спросил я.— За счет чего она способна скрыть существование А-линии от ваших приборов?

— Устройство,— мрачно произнес Дзок,— будучи установлено на какой бы то ни было А-линии, случайным образом высвобождает энтропическую энергию этой линии. Кольцо энергии устремляется наружу, при прохождении вызывая на каждой А-линии то, что мы называем вероятностной бурей. Что до твоей линии ноль-ноль — она исчезла, старина. Вырвана из ткани существования. Ее больше нет...

Я поднялся на ноги, голова кружилась, мутило. Голос Дзока еще что-то вещал, но я не слушал. Я представлял, как хагруны натягивают провода в пустынных гаражах сетевого терминала, тихо, методично готовясь уничтожить мир...

— Почему?! — выкрикнул я — Почему? Мы им ничего не сделали...

— Они прознали о вашей способности к перемещениям по Сети. Вы представляли собой угрозу, которую следовало уничтожить...

— Погоди минутку! Ты сказал, эту дискреционную хрень ваша кодла изобрела. Как же ею завладели хагруны?

— Этого я не знаю... но намерен выяснить.

— Ты рассчитываешь убедить меня, что они просто напялили фальшивые усы, вошли на цыпочках и стянули машинку, пока никто не смотрел в ее сторону? Это трудновато проглотить, Дзок. Думается мне, гораздо легче поверить, что вы, парни, заодно с хагрунами. Наняли их выполнить за вас грязную работу...

— Если дело обстоит именно так, что я, по-твоему, здесь делаю? — вопросил Дзок.

— Не знаю. Почему ты здесь?

— Я пришел помочь тебе, Баярд. Сделать, что смогу...

— И в чем это выразится? Очередной билет в один конец в какой-нибудь славный тупичок, где я смогу заняться домашним хозяйством, разбить маленький садик и позабыть обо всем несбывшемся в том мире, которого больше не существует, потому что неким слишком волосатым людям показалось, будто от него могут быть неприятности, и они не захотели рисковать...

Я наступал на Дзока с мыслью проверить, так ли легко сдавить его шею, как это кажется.

Агент сидел на месте, не отводя взгляда.

— Хватит вести себя как законченный идиот, Баярд, твоей расе присуща не только свирепость. Кроме того, я сильнее тебя...

Он вынул что-то из кармана своей щегольской белой куртки и бросил к моим ногам.

Это был мой жук-пистолет. Я подхватил его.

— Что ж, если ты действительно маньяк-убийца, продолжай. Не трудись слушать, что я имею сказать, или гадать, зачем я сюда явился.

Я взглянул на него поверх костра, затем сунул оружие в карман и сел.

— Продолжай. Я слушаю.

— Я много думал над этим делом, Баярд,— спокойно произнес Дзок. Он налил себе еще чашечку кофе, понюхал ее и пристроил на колене.— И меня посетила идея...

Я молчал. Было очень тихо: даже ночные птицы прекратили перекликаться. Откуда-то издалека донесся рев. Ветер потревожил деревья над головой. Они вздохнули, как старики, припоминающие ушедшие безумства юности.

— Мы в наших паутинных исследовательских лабораториях разработали кое-какие интересные штуки,— продолжал Дзок.— Одно из наших свежайших творений — особый, легкий костюм с вплетенной в самую ткань паутинной схемой. Генератор помещается в ранце весом всего несколько унций. Он спроектирован на базе последних открытий в области плазмомеханики с использованием ядерной энергии вместо привычных электромагнитных полей...

— Прекрасно,— рявкнул я.— Какое отношение это имеет ко мне?

— Он дает своему носителю возможность перемещаться по Сети без челнока. Разумеется, необходимо настроить костюм на личный коэффициент энтропии носителя, но это само по себе является преимуществом: таким образом создается механизм автоматического возвращения домой. Когда поле активируется, носитель автоматически переносится в континуум минимального стресса, а именно — на свою родную А-линию или любую другую линию, к которой приспособлен его обмен веществ.

— Отлично. Вы разработали улучшенный челнок. И что?

— Я прихватил один с собой. Для тебя.— Дзок махнул рукой в сторону купола стандартной державной модели сетевого транспорта, куда более сложного устройства, нежели неуклюжие машины Империума.— Я тайком пронес его к себе в грузовой трюм, стащив из лаборатории. Благодаря тебе я преступник по нескольким статьям, старина.

— Что мне делать с этим костюмом? Отправиться охотиться на акул? Ты уже сказал мне, что моего мира больше нет...

— Имеется еще одна разработка, которая, уверен, тебя заинтересует,— продолжал Дзок невозмутимо.— В ходе наиболее засекреченных исследований природы Паутины мы сделали несколько новых открытий, проливающих совершенно новый свет на старые представления о реальности. Естественно, с первых шагов в этой области приходилось принимать за аксиому факт единства бытия: что во вселенной бесконечностей существуют все возможные вещи. Но все же с присущим нашей линейной ориентации интеллектуальным шовинизмом мы полагали, что волновой фронт одновременной реальности распространяется повсюду в одинаковой степени; что «сейчас» на нашей линии неизбежно является «сейчас» на любой другой — и что это неотъемлемая черта вселенной, столь же необратимая, как и энтропия...

— Ну разве это не так?

— Да... именно необратима, как энтропия. Но теперь выясняется, что энтропию можно повернуть вспять и, между прочим, очень легко,— Он победоносно улыбнулся.

— Ты хочешь сказать,— осторожно спросил я,— что твой народ разработал способ путешествий во времени?

Дзок рассмеялся.

— Не совсем — не в том буквальном смысле, который ты вкладываешь в эти слова. Существует объективная невозможность повернуть вспять чье-либо движение по его собственному временному пути...— Вид у него сделался задумчивый.— По крайней мере, я так думаю...

— Тогда о чем речь?

— Когда человек покидает собственную А-линию, пересекая прочие линии во всем их бесконечном множестве, возможно — путем должного приложения этих свеже-обузданных субатомных гипермагнитных сил, о которых я тебе только что говорил,— выработать своего рода... галс, назовем это так. Вместо того чтобы пересекать линии в плоскостном темпоральном равновесии, для чего хватает и примитивных двигателей, можно, как мы обнаружили, исказив вектор, двинуться по времени назад, на уровни, одновременные прошлому исходной линии, на расстояния, пропорциональные расстоянию нормальных перемещений в Паутине.

— В твоих словах явно присутствует смысл,— съязвил я,— Но какой?

— А такой, что с помощью костюма, который я тебе привез, ты сможешь вернуться на свою линию ноль-ноль во время, предшествовавшее ее исчезновению!

Уже почти рассвело. Мы с Дзоком провели последние несколько часов у него в челноке над разложенной на крохотном навигационном столе картой. Производимые нами расчеты, основанные на сложных формулах, представляли, по словам агента, соотношения между нормальной энтропией, Е-энтропией, сетевым перемещением, энтропическим коэффициентом обсуждаемого — моего — тела и прочих факторов, слишком многочисленных, чтоб о них упоминать, даже если бы я понимал, о чем речь.

— Ты сложный случай, Баярд,— покачал головой Дзок и открыл плоский кейс, в котором лежал напоминающий стетоскоп прибор с похожей на звукосниматель от фонографа насадкой. Он снял показания с моего черепа, сравнил их с уже написанными цифрами.

— Надеюсь, я правильно нейтрализовал твои разнообразные странствия нескольких последних недель,— сказал он,— Поскольку с момента последнего посещения тобой родной А-линии — ИП-три — прошло изрядное количество лет, думаю, мы можем без особого риска предположить, что ты установил нормальные энтропические отношения с твоей приемной линией ноль-ноль...

— Лучше снова прогони меня по ручному управлению — просто на всякий случай.

— Конечно. Но будем надеяться, что тебе не представится случая им воспользоваться. С твоей стороны, старина, было чистым безумием пускаться в путь на этом твоем самодельном челноке, рассчитывая попасть домой на дырке от бублика. Просто не получилось бы, понимаешь? Ты бы в жизни не добрался до места назначения...

— Ладно, но я не стану беспокоиться о прошлом, пока не выясню, светит ли мне пережить новое путешествие. Каков предел погрешности?

Вид у Дзока сделался озабоченный.

— Не столь велик, как мне бы того хотелось. Согласно моим данным, твоя линия ноль-ноль была уничтожена двадцать один день назад. У тебя будет примерно сорок восемь часов с момента прибытия, чтобы расстроить планы хагрун. Как ты это сделаешь...

— Моя проблема.

— Я думал об этом,— сказал Дзок.— Ты видел их за работой в нулевом времени. Судя по твоему описанию, они устанавливали портал, связывающий нулевой уровень с соответствующим аспектом нормальной энтропии — иными словами, с нормальным континуумом. Разумеется, он им необходим, чтобы поместить дискреционную машину на саму избранную линию. Твоя задача предупредить своих и загнать врагов обратно, когда они начнут атаку.

— С этим мы справимся,— мрачно заверил я его.— Гораздо труднее будет убедить людей, что я не спятил...

Я не стал озвучивать тревожную мысль о том, что в свете отношения ко мне имперских властей при нашей последней встрече, включая моих собственных старейших друзей, мне вряд ли удастся добиться слушания, за которым последуют немедленные действия. Но об этом я тоже побеспокоюсь потом, когда завершу путешествие,— если мне вообще повезет добраться до цели.

— Теперь подгоним костюм.

Дзок поднял крышку стенного шкафчика, извлек костюм, похожий на нейлоновый комбинезон пилота «Формулы-1», и приложил его ко мне.

Штанины длинноваты, но это мы быстро поправим...

Он приступил к работе, словно заправская швея, орудуя большими ножницами и горячим утюгом, кромсая и запаивая мягкий и послушный материал. Я примерял костюм и наблюдал, как Дзок то укорачивает рукава, то добавляет вставку в середине спины, дабы приспособить наряд к моим более широким плечам.

— А это ручное шитье не повредит схему? — спросил я, пока он возился с креплениями шлема к плечам.

— Никоим образом. Суть в самой структуре ткани. Главное, чтобы крупные детали были скреплены прочно...

Он установил «аквариум» на место, затем коснулся кнопки на закрепленной в грудном отделе костюма панельке и посмотрел на приборы, подключенные к маленькой тестовой консоли на столе. Затем кивнул и выключил.

— Ну вот, Баярд,— сказал он серьезно.— Твои органы управления готовы.

Солнце уже близилось к зениту. Мы с Дзоком стояли на травянистом берегу над рекой. Агент же все не унимался.

— Ты уверен, что понимаешь, как выполнять пространственные маневры?

— Уверен — эта часть легкая. Просто оттолкнуться и на реактивной...

— Этим надо пользоваться с крайней осторожностью. Разумеется, ты перестанешь ощущать привычное действие гравитации и сможешь порхать с места на место легко, как перышко, но нормальная инерция никуда не денется. Если врежешься в дерево или в скалу, последствия будут столь же фатальны, как и в нормальном энтропическом поле.

— Я буду осторожен, Дзок. И ты давай тоже. Я протянул руку, и он с улыбкой пожал ее.

— До свидания, Баярд. Удачи и так далее. Жаль, нам не удалось совершить прорыв в плане содружества между нашими правительствами, но, возможно, мы несколько поторопились. По крайней мере, теперь появится шанс на сближение в грядущем.

— Непременно... и спасибо тебе за все.

Он отступил на шаг и помахал рукой. Я оглянулся, чтобы в последний раз окинуть взглядом утреннее солнце, зелень, прозрачный Дзоков челнок и самого Дзока, длинноногого, в забрызганных грязью лакированных ботинках и заляпанной грязью белой форме. Он поднял руку, и я нажал рычажок, который активировал костюм. Секунда тошноты, чувство давления со всех сторон. Дзок мелькнул и пропал. Его челнок мигнул и скрылся из глаз. Странное, ненормальное движение обычно неподвижных предметов характерно для начала путешествия по Сети. Я наблюдал, как деревья колышутся, перемещаются в почве, тянут ко мне жадные щупальца, словно чувствуя мое присутствие.

Скачок — и я уже в воздухе, дрейфую в десяти футах над поверхностью. Одно прикосновение к кнопке реактивного двигателя — и поток холодных ионов швырнул меня вперед. Я сориентировался, выровнял курс и приготовился к долгой дороге.

Я летел домой.

Это было странное путешествие через вероятностные миры. На сей раз мне представилась возможность насладиться панорамными эффектами катастроф в планетарном масштабе. Некоторое время я скользил над протянувшимся до самого далекого горизонта морем кипящей лавы. Затем дрейфовал среди фрагментов коры разбитого вдребезги мира, а позже наблюдал, как бледное пламя лижет тлеющие угли выжженного континента. Все это время я несся на север, следуя чуть слышному «би-биип» моего автоматического компаса, выставленного на курс, призванный за четыре часа полета доставить меня в Стокгольм. Огромные моря мертвой маслянистой жидкости колыхались там, где некогда лежала земля, и пенистые гребни волн нелепо отплескивались назад, пока время вокруг раскручивалось в обратную сторону. Чудовищные формы жизни, порожденные хаосом вырвавшихся на свободу сил МК-поля, жутко вспучиваясь, захватывали все новое пространство. Бескрайние кроваво-красные джунгли уступали место мертвым равнинам, до самого горизонта усыпанным мелкими каменными осколками, над которыми в черном, лишенном воздуха небе яркой дуговой лампой висело безжалостное солнце. Иногда на краткий миг передо мной мелькали почти нормальные пейзажи — я проносился через пучок А-линий, пострадавших менее других. Однако и они всегда содержали элемент извращенного бреда с претензией на монументальность: то громадное неуклюжее существо наподобие стотонной собаки, то гороподобную корову-мутанта с лишними конечностями и головами, беспорядочно болтающимися на необъятной туше вперемешку с проросшими прямо сквозь плоть длинными острыми стеблями.

Тянулись часы. Я проверил встроенный в рукав на запястье хронометр и навигационные приборы. До цели моего путешествия оставалось не так уж много. Согласно позиционному индикатору, меня несло над Южной Швецией, куда мы с Барброй три месяца назад устроили пеший поход. Я глянул вниз. Останки скал, истолченных до состояния щебенки, как-то не вязались с теплыми зелеными равнинами Скандии.

Я снизился, пересек фьорд дома, соответствовавший положению Гикопинга. Не стоило приземляться так близко к городу. Не слишком благоразумно выскочить в реальность посреди оживленной улицы. Но вот наконец мои глаза безошибочно узнали холмистую местность к югу от столицы, и я завис в ожидании подходящего момента...

Внезапно пространство вокруг меня обрело свет и цвет. Я вырубил управление и с высоты нескольких футов шмякнулся на травянистый склон. Еще секунда ушла на то, чтобы освободиться от шлема. Я глубоко вдохнул прохладный чистый воздух собственного мира. Мира, три недели назад прекратившего существование.

Прошагав немного по дороге со свернутым под мышкой костюмом, я остановил запряженный парой лошадей фургон. Возница, по-видимому приняв меня за одного из «этих чокнутых скайдайверов», принялся молоть всякий вздор, так или иначе касавшийся упомянутого им способа времяпрепровождения. Всю дорогу до города он рассказывал мне, что его ни за что не заставишь проделать ни одну из «этих штук», а затем попросил как-нибудь провести для него бесплатное занятие. Я пообещал заскочить за ним, когда в следующий раз соберусь в их края, и спрыгнул с повозки возле почтового отделения маленького городка.

Человек в тесном синем мундире со сварливым выражением на пухлом лице выслушал мои сбивчивые извинения за отсутствие финансов и просьбу соединить меня со штаб-квартирой Разведки в Стокгольме. Пока я ждал ответа, взгляд мой упал на стенной календарь. По всему лбу мгновенно проступили бисеринки холодного пота. Дзок ошибся на сутки. До нависшей над Империумом катастрофы оставались считанные часы.

Пухлый человечек вернулся в компании тощего и велел мне повторить запрос своему начальнику.

— Джентльмены, у меня важная информация для барона Рихтгофена,— Волокита начала меня раздражать.— Просто соедините...

— Это невозможно,— произнес тощий. Острота его носа, казалось, позволяла ему проткнуть четвертьдюймовую фанеру. И судя по красному кончику, он, видимо, уже пытался.

— Хорошо, переведите звонок на мой домашний телефон,— предложил я.— Моя фамилия Баярд, Ниброваген, двенадцать...

— У вас есть документы?

— К сожалению, я потерял бумажник. Но...

— Вы ставите меня в трудное положение.— Он кротко улыбнулся, явно наслаждаясь ситуацией.— Если господин не в состоянии предъявить удостоверение личности...

— Это важно! — Я повысил голос— Вы ничего не теряете, кроме телефонного звонка. Поверьте, если я представлюсь по форме, то, чиня мне препятствия, вы будете выглядеть полным идиотом!

Это его проняло. Он посоветовался со своим пухлощеким товарищем, затем объявил, что проверит мой номер в Стокгольме, предположительно принадлежащий господину Баярду...

Я терпеливо ждал, пока тощий делал вызов, говорил, ждал, еще говорил, теперь уже вполголоса, и наконец с победоносным видом положил трубку на рычаг. Он коротко шепнул что-то на ухо второму, и тот поспешил вон.

— Ну? — требовательно спросил я.

— Вы утверждаете, что вы и есть господин Баярд? — проворковал тощий, соединив кончики пальцев.

— Для тебя — полковник Баярд! — рявкнул я.— Это вопрос жизни и смерти...

— Чьей жизни и смерти, э... полковник Баярд?

— К черту все это... — Я двинулся в обход конторки.

Он приподнялся на цыпочки, и где-то в отдалении прозвонил дверной колокольчик. Примчался взволнованный толстяк, а вслед за ним в помещение неторопливо заплыл крепко сбитый тип с суровым лицом. Плоская фуражка и портупея служили великолепной заменой пояснительной надписи, выведенной на нем крупными буквами: «ПОЛИЦИЯ». Блюститель закона наставил на меня пистолет и приказал отойти от стены. Он быстро обыскал меня, ухитрившись прозевать возвращенный мне Дзоком жук-пистолет, затем подтолкнул к двери.

— Погодите,— сказал я.— Чего ради весь этот фарс? Мне надо позвонить в Стокгольм...

— Вы заявляете, что вы полковник Имперской разведки Баярд? — рявкнул полицейский.

— Именно так.

— Возможно, вам будет интересно узнать,— тощий почтмейстер пребывал едва ли не в состоянии экстаза,— что господин полковник в данный момент ужинает у себя дома в столице.

Хотя мне и предоставили неплохую по хагрунским меркам камеру, я все равно не перестал вопить и колотить по решетке. Жук-пистолет остался со мной, но, поскольку они ни за что не распознали бы в нем оружие, возможность сблефовать у меня отсутствовала, а до настоящего убийства я пока не созрел. Нескольких часов должно хватить. Сам звонок не займет много времени. Только бы здешние тугодумы вовремя сообразили, что к чему.

Толстяк ушел, пообещав, что вскоре подъедет сотрудник военной подстанции в Содре. Я продолжал колотить по прутьям и требовать нового соединения со Стокгольмом. Никто не слушал. Теперь и шанс воспользоваться оружием оказался упущен. Человек с ключами предпочитал оставаться в кабинете снаружи.

Около полудня расхлябанного вида юнец в мешковатых штанах и широких сине-желтых подтяжках принес небольшой поднос с разнообразными закусками. Я попробовал подкупить его. Попросил сделать звонок за меня. Он лишь криво улыбнулся мне и поспешно ретировался.

Уже давно стемнело, когда в наружном помещении тюрьмы послышались звуки торопливой возни. Металлическая дверь с лязгом отворилась, и я наконец увидел знакомое лицо. С этим сетевым агентом мы пару раз встречались по долгу службы. Высокий молодой человек в тускло-коричневом штатском костюме нервно мялся с дипломатом в руках. При виде меня он застыл как вкопанный, затем нерешительно шагнул в камеру.

— Здравствуйте, капитан,— приветствовал я.— Потом мы от души над этим похихикаем, но в данный момент мне надо как можно скорее отсюда выбраться...

Арестовавший меня полицейский и толстяк из почты маячили за его спиной.

— Вы знаете мое имя? — осторожно уточнил агент.

— Боюсь, не припомню — но думаю, вам известно мое. Мы встречались два раза...

— Только послушайте этого парня,— воскликнул толстяк.— Нападение...

— Молчать! — рявкнул агент. Он подошел поближе и внимательно меня оглядел.— Вы хотели сделать звонок в штаб-квартиру Разведки. О чем вы хотели с ними поговорить?

— Я им сам скажу. Только вытащите меня отсюда, капитан. Времени слишком мало. Это дело первостепенной важности!

— Вы можете рассказать мне, о чем хотели доложить им.

— Я доложу прямо барону Рихтгофену! Он пожал плечами.

— Вы ставите меня в неловкое положение...

— К черту ваше положение! Вы что, по-шведски не понимаете?! Говорю вам...

— Вы будете обращаться с офицером Имперской разведки с большим уважением! — встрял полицейский.

Агент обернулся к парочке, стоявшей у него за спиной.

— Убирайтесь, вы, оба!

Они удалились с унылым видом.

— Это очень трудно для меня.— Он снова обернулся ко мне и утер лоб ладонью.— Вы имеете близкое сходство с полковником Баярдом...

— Сходство?! Дьявол, да я и есть Баярд!

Он покачал головой.

— По этому пункту меня заверили совершенно однозначно. Я не знаю, к чему все это, мой друг, но лучше бы вам рассказать всю историю сначала...

— История заключается в том, что я владею жизненно важной для Империума информацией! На счету каждая минута, парень! Забудь про бюрократизм! Соедини меня со штаб-квартирой!

— Вы самозванец. Это нам известно. Вы просили о звонке. Обычная проверка домашнего номера полковника Баярда показала, что он там...

— Я могу объяснить все имеющиеся противоречия. Просто проведите мой звонок!

— Но невозможно же соединять шефа Разведки с каждым психом! — Агент рассердился.— Что у вас за сообщение? Если оно покажется заслуживающим внимания, я лично...

— Тогда дайте мне поговорить с Баярдом,— перебил я его.

— А-а, так вы наконец решили оставить свое притворство?

— Называйте это, как хотите. Дайте мне поговорить с ним!

— Это невозможно...

— Вот не знал, что у нас на службе есть такие дураки, как вы,— произнес я отчетливо.— Ладно, слушайте мое сообщение, и ради всего, что для вас свято, лучше вам мне поверить.

Он не поверил. Он был настолько вежлив, что выслушал меня до конца. Затем подал сигнал тюремщику и приготовился отбыть.

— Вы собираетесь уйти, даже не проверив полученную информацию?! — воскликнул я с возмущением.— Что же вы за разведчик?! Взгляните хотя бы на костюм, который у меня был с собой, черт вас подери! Он исчерпывающе докажет вам, что я ничего не выдумал!

Агент встревоженно посмотрел на меня.

— Ну как я могу вам верить? Ваши притязания на личность Баярда — несомненная ложь, а изложенная вами история — чистейшей воды фантастика! Сами-то вы поверили бы?

— Не знаю, — честно признал я после некоторой паузы.— Но я бы по крайней мере проверил, что мог.

Он повернулся к полицейскому, вновь занявшему добровольный пост у двери.

— У вас есть этот... костюм-челнок? Полицейский кивнул.

— Да, сэр. Он у меня на столе. Я проверил его на предмет...

Голос его затих, когда они с агентом вышли и дверь за ними захлопнулась.

Следующие полчаса я мерил камеру шагами и размышлял, следовало ли мне застрелить эту парочку сразу или попробовать сначала запугать полицейского. Исходя из опыта общения с жителями Империума, второй вариант несомненно отпадал. Слишком они тут, черт побери, отважные.

Дверь снова лязгнула. На сей раз в камеру вошел незнакомец. Маленький человечек с сопливым носом и слезящимися глазами, упрятанными за толстые, как игральные шашки, линзы очков.

— Очень странно, очень странно,— бормотал он.— Но разумеется, бессмысленно. Схема совершенно инертна...

— Это господин профессор Рангвист,— представил агент, появившийся следом за ним.— Он проверил ваш... э-э... костюм и заверил меня, что это изделие безумца. Какая-то самодельная хреновина, непригодная для...

— Черт вас подери! — вскричал я.— Разумеется, костюм неактивен — ведь меня в нем нет! Я часть схемы! Он настроен на меня!

— А? Настроен на вас? Часть схемы?

Старичок поправил очки так, чтобы лучше меня видеть.

— Слушайте, папаша, это крайне сложное устройство. Он использует физические и нервные поля носителя как часть общей схемы. Без меня внутри он не будет работать. Позвольте мне надеть его. Я вам продемонстрирую...

— Извините, этого я разрешить не могу,— быстро вставил агент— Послушайте, любезнейший, не лучше ли вам прекратить спектакль и признаться, к чему вы все это затеяли? Я бы сказал, что вы и так достаточно крепко увязли, выдав себя за офицера...

— Вы знаете Баярда в лицо, не так ли? — перебил я.

— Да...

— Я похож на него? Он забеспокоился.

— Да, до некоторой степени. Полагаю, именно это вдохновило вас на самозванство, но...

— Послушайте меня, капитан,— сказал я сквозь прутья, как мог ровно.— Это величайший кризис, с каким сталкивается Империум, с тех пор как поехала крыша у главного инспектора Бейла...

Капитан нахмурился.

— Откуда вам это известно?

— Я был там. Меня зовут Баярд, забыли? А теперь вытащите меня отсюда...

Из соседней комнаты донесся пронзительный звонок телефона. Загрохотали шаги. Зарокотали голоса. Дверь распахнулась.

— Инспектор! Звонят... из Стокгольма... Мои инквизиторы обернулись:

— Да?

— Этот парень — полковник Баярд! — произнес восторженный голос.

Кто-то зашикал на него. Они стояли в коридоре и беседовали шепотом. Потом капитан вернулся в сопровождении верного полицейского.

— Вам лучше начать рассказывать все, что знаете,— произнес он с донельзя мрачным видом.

— Что случилось?

— Стокгольм подвергся нападению вооруженных сил неопределенного размера!

Время близилось к полуночи. В течение последнего часа я искал возможность вырваться, но сетевой агент, капитан Борман, не желал рисковать. Он запер внешнюю решетку тюремного коридора и не позволял никому даже близко подходить к моей камере. Полагаю, он начинал подозревать, что все не так просто, как ему казалось.

Ключ щелкнул, поворачиваясь в замке. Вошли Борман с белым лицом и двое незнакомцев в штатском. Запястье у меня напряглось, готовое выбросить оружие в ладонь, но они сохраняли дистанцию.

— Вот этот человек.— Жестом домовладельца, заставшего воришку в собственной комнате, капитан указал на меня.— До сего момента мне не удалось от него добиться ничего, кроме бессмыслицы! Или того, что звучит как бессмыслица,— поправился он чуть тише.

Вновь прибывшие окинули меня взглядом. Один невысокий, крепко сбитый лысый мужик в пиджаке с широкими лацканами и вытянутых на коленях штанах. Второй был ухожен, подтянут, хорошо сложен. Я решил обратить свою речь к первому. Мелкая сошка не может позволить себе выглядеть таким неряхой.

— Послушайте, вы,— начал я.— Я полковник Имперской разведки Баярд...

— Я послушаю, уж в этом можете быть уверены,— сказал коротышка.— Начинайте сначала и повторите все, что вы рассказали капитану.

— Слишком поздно для разговоров. Я выщелкнул в ладонь оружие.

Все трое подпрыгнули, и в руках у щеголя появился тяжелый автомат.

— Видели такое когда-нибудь?

Я продемонстрировал жук-пистолет, держа вооруженного на мушке.

Толстяк коротко кивнул.

— Тогда вы знаете, что они выданы всего нескольким людям в ТСН — включая меня. Я мог бы проложить себе дорогу отсюда огнем, как только прибыл, но я думал, что мне удастся заставить выслушать себя, не прибегая к убийству. Теперь для гуманизма слишком поздно. Один из вас открывает - или я начинаю стрелять. И реакция у меня лучше, парень,— добавил я на благо дылды с автоматом.

— Ну-ну, вы только себе хуже делаете...

— Хуже быть не может. Достаньте ключ. Вызовите этого тупого полицейского.

Толстяк покачал головой.

— Стреляйте, сэр. Тогда майор Гуннарсон будет вынужден открыть ответный огонь, так что погибнут двое. Но я вас не выпушу.

— Почему? Вы можете держать меня под наблюдением. Я всего лишь хочу позвонить в Разведку...

— Я не знаю, какой набор сигналов вы могли разработать и для кого, но я не намерен выяснять это ценой безопасности Империума.

— Пока вы держите меня здесь, у Империума нет никакой безопасности. Я рассказал свою историю Борману! Действуйте же! Делайте что-нибудь!

— Я уже пытался передать ваше заявление барону Рихтгофену в Стокгольм,— произнес помятый человек.

— Что значит, пытались?

— То и значит. Мне не удалось пробиться. Вся телефонная связь прервана. Я послал курьера. Он не вернулся. Следующий курьер добрался до меня только что. Он был отправлен часом позже и услышал новости по радио у себя в машине перед самой...

— Перед чем?

— Перед газовой атакой,— резко произнес коротышка.

В руке у него вдруг оказалось оружие — крупнокалиберный револьвер. Он выхватил его так быстро, что я даже не понял откуда.

— А теперь рассказывайте мне все, что вам известно об этих делах, господин Баярд, или как вас там! У вас десять секунд, чтобы начать!

Я продолжал держать на прицеле его напарника. Я знал, что, если я шевельнусь хоть на миллиметр, мешковатый застрелит меня. Я постарался ответить ему таким же стальным взглядом.

— Я все рассказал Борману. Если вы решили не верить, это не моя вина. Но возможно, время еще есть. Каково положение в столице?

— Времени нет, господин Баярд. Нет вообще...

К своему ужасу, я увидел, как в уголке глаза у толстяка блеснула слеза.

— Что...— Я не смог закончить вопрос.

— Захватчики выпустили ядовитый газ, который накрыл город, как одеялом. Они воздвигли баррикады, блокируя любые попытки к бегству. Странные люди в костюмах со шлемами стреляют в каждого, кто приближается...

— Но как же... люди... Что с моей женой? Что... Он качал головой.

— Императора с семьей, правительство, горожан — всех следует считать погибшими, господин Баярд, внутри забаррикадированного города!

И тут из приемной раздался сотрясший все здание грохот. Толстяк резко отвернулся от меня, подскочил к двери, выглянул и стремглав выбежал, Борман метнулся за ним по пятам. Я крикнул майору Гуннарсону, чтобы он остановился, а то я буду стрелять, но ни он, ни я ничего не сделали. Послышались топот ног, звон разбитого стекла, пара выстрелов. Кто-то крикнул: «Обезьяны!» Еще выстрелы, затем тяжелый удар, как от упавшего на пол тела. Я отступил в угол камеры, проклиная себя за фатальную ошибку, позволившую запереть меня здесь. Я прицелился в дверь, выжидая, когда в проеме появится первый хагрун...

Дверь распахнулась, и внутрь неторопливо вошла знакомая узкоплечая фигура в замурзанной белой форме.

— Дзок! — заорал я.— Вытащи меня отсюда... или...— Меня осенило ужасное подозрение.

Должно быть, Дзок прочел его на моем лице.

— Спокойно, старина! — крикнул он, когда я навел на него пистолет.— Я здесь, чтобы кое-как помочь тебе, старик,— и, судя по всему, помощь тебе потребуется!

— Что происходит снаружи? — крикнул я.

За спиной у Дзока кто-то был. Высокий молодой солдат в зеленом камзоле и алых штанах до колен вошел в дверь, держа в руках длинноствольную винтовку с примкнутым к концу коротким штыком. Камзол украшали белые канты, широкие петли аксельбантов и ряды блестящих золотых пуговиц. На голове у парня красовалась широкая треуголка с золотой каймой и малиновой розеткой, а на ногах — белые чулки и начищенные черные туфли с крупными золочеными пряжками. Обладатель пышного наряда одарил меня широкой улыбкой, затем обернулся к Дзоку и небрежно отдал ему честь раскрытой ладонью наружу.

— Сдается, мы задали им перцу, сэр. Теперь что скажете, если мы поглядим снаружи, на предмет не притаились ли там еще ребята, готовые поддеть честной народ?

— Не берите в голову, сержант,— сказал Дзок.— Это освобождение из тюрьмы, не более того. Те ребята снаружи на самом деле наши союзники. Жаль, что пришлось стрелять, но без этого не получалось.— Он обращался уже ко мне.— Я пытался расспрашивать, но обнаружил, что все пребывают в крайнем возбуждении. Они открывали огонь буквально с первого взгляда, под вопли про волосатых обезьянолюдей! Позорище...

— Хагруны захватили столицу,— оборвал я его,— Пустили газ, забаррикадировали улицы. Похоже, все погибли...

Я уже не думал — просто реагировал. Хагрун требовалось остановить. Только это и имело значение. На самом деле вообще все утратило смысл теперь, когда вместе с остальными не стало Барбры — но она была борцом. Она бы ожидала от меня, что я буду сражаться, пока могу двигаться и дышать.

Дзок выглядел потрясенным.

— Какой ужас, старина! Не могу выразить, как мне жаль...

Вернулся сержант с ключом и отпер дверь моей камеры.

— Стало быть, я явился слишком поздно,— горько произнес Дзок.— Я надеялся...— Он не договорил, и мы вышли в приемную.

— Кто эти парни?

Я разинул рот на полдюжины солдат с яркими плюмажами на шляпах, расставленных по комнате так, чтобы держать под прицелом дверь и окна.

— Это и есть мои добровольцы, Баярд, мои наполеоновские призывники. Я, как ты помнишь, получил задание набрать рекрутов. Расставшись с тобой, я отправился назад и погрузил этих ребят в свой грузовой челнок и вернулся в Зай... и обнаружил... ты ни за что не догадаешься, старина!

— У меня есть три варианта,— сказал я,— и все три — «хагруны».

Дзок мрачно кивнул.

— Эти сволочи захватили штаб-квартиру Державы, включая, разумеется, паутинный терминал. Я предпринял спешное стратегическое отступление и последовал за тобой сюда...—Он смущенно замялся.— На самом деле, старик, я надеялся подписать твой Империум помочь нам. Мы, ксониджил, плохо приспособлены к ведению войны в Паутине, как ни печально. Раньше всегда...

— Я знаю. Они и нас застали врасплох. Я всю дорогу недоумевал, почему вы считали себя неуязвимыми...

— Наглость ничтожеств! Кто мог ожидать...

— Вы могли,— коротко сказал я.

— Ай, ладно, что сделано, то сделано.— Дзок с явным предвкушением потер руки.— Раз уж ты не в том положении, чтобы помочь мне, пусть хоть мы с ребятами принесем здесь какую-то пользу. Для начала неплохо бы ознакомиться с полной картиной ситуации...

В результате десятиминутного обсуждения, пока войска вели спорадический огонь через окна тюрьмы, мы с Дзо-ком составили план действий. Может, и не гениальный, но при сложившихся обстоятельствах это было лучше, чем ничего. Первым делом следовало отыскать костюм-челнок. Мы впустую потратили еще десять минут, обшаривая здание, прежде чем я сообразил посмотреть в хранилище. Он оказалось открыто, а костюм был разложен на столе.

— Хорошо,— удовлетворенно произнес Дзок.— Мне понадобятся инструменты, Баярд, источник тепла и увеличительное стекло...

Мы пошарили вокруг, нашли полный ремнабор в стенном сейфе и лупу в ящике стола у начальника. Я спешно приспособил под наши нужды плитку, на которой обычно разогревали кофе, а Дзок тем временем откинул крышку панели управления в грудной части костюма.

— Мы, конечно, ступаем на опасную почву,— произнес он мечтательно, перекусывая проводки с волосок толщиной и перепаивая их в новую схему.— То, что я сейчас пытаюсь сделать, теоретически возможно, но никогда раньше не проверялось — во всяком случае, на костюмах-челноках.

Я восхищенно наблюдал за тем, с каким проворством его длинные сероватые пальцы перестраивают внутренние компоненты невероятно компактного устройства. В течение получаса, под периодический треск выстрелов, он проводил испытания, бормотал, пробовал снова, изучал показания на вделанных в манжет костюма миниатюрных шкалах. Затем он выпрямился и искоса взглянул на меня.

— Готово, старина. Я не могу гарантировать результатов моих самодельных усовершенствований, но по крайней мере с шансами пятьдесят на пятьдесят оно сделает то, что мы хотим.

Я попросил объяснить, что он там нахимичил, и пристально следил за его речью, пока он показывал взаимодействие цепей, которое располагало точки давления на МК-поле таким образом, чтобы исказить его нормальную функцию по линии уходящей в бесконечность геометрической профессии...

— Это выше моего понимания, Дзок,— признался я наконец.— Я в принципе никогда не был первоклассным МК-шником, а когда доходит до ваших ксониджилских сложностей...

— Не забивай себе голову, Баярд. Тебе надо только знать, что подкручиванием этой штучки,— он тонюсеньким сверлышком указал на крохотную ручечку с насечками,— контролируется угол охвата сжимающего поля...

— Говоря по-английски, если что-то пойдет не так, но я притом не сдохну, я могу покрутить ее и попытаться снова.

— Очень емко сформулировано. А теперь давай двигать. Сколько, говоришь, до города?

— Около двенадцати километров.

— Так. Нам придется реквизировать пару легких грузовиков. Во дворе снаружи как раз припаркованы несколько. Какая-то разновидность примитивных паровых машин, полагаю...

— Внутреннего сгорания. И не таких уж примитивных: сто километров в час делают.

— Сойдет.— Он сходил в караулку, проверил картину за окнами.— В данный момент снаружи тихо. Выжидать бессмысленно. Отправляемся немедленно.

Я кивнул, и Дзок раздал приказы своим карнавальным стрелкам, пятеро из которых бесшумно заняли позиции у выходящих во двор окон и двери, а остальные тем временем образовали заслон вокруг нас с Дзоком.

— Черт, мы тоже можем поучаствовать,— предложил я. В оружейном сейфе нашлось несколько карабинов.

Я взял один, другой кинул Дзоку, пристегнул свой на пояс и вставил обойму.

— Вели ребятам стрелять по низу,— сказал я.— Никто не должен нам помешать, но пусть постараются никого не убивать. Они не знают, что там творится...

— И нет времени объяснять,— закончил за меня Дзок, глядя на своих людей.— Стреляйте, чтобы только ранить, парни, хорошо? Теперь, сержант, берите троих и выходите. Прикройте первый грузовик и не стреляйте, пока с той стороны не начнут. Мы с господином Баярдом идем следом с десятью людьми, остальные прикрывают нас огнем. Арьергард удерживает позицию, пока грузовик номер два не подъедет к двери, затем быстро грузимся и отчаливаем.

— Оч' хорошо, сэр, — произнес сержант, который усердно трудился над плиткой жевательного табака, обнаруженной им в ящике стола у начальника участка.

Он обернулся и пролаял инструкции своим людям, которые с улыбкой кивнули в ответ.

— Эти ребята ведут себя не как новобранцы,— сказал я.— На мой взгляд, они ветераны.

Дзок кивнул, улыбаясь в своей непередаваемой манере.

— Бывшие солдаты Валлийского полка императорской гвардии. Они охотно сменили работу.

— Интересно, что ты им предложил?

— Перспективы подраться после нескольких месяцев в карауле у Вестминстера оказалось достаточно.

Сержант с двумя своими подчиненными был уже у дверей. Он произнес короткое слово, и трое бросились наружу и быстро добежали до темно-синего грузовика с высокими деревянными бортами и надписью «flottsbro polis». Прогремели беспорядочные выстрелы. Пули посшибали верхушки травы и взрыли торф у лодыжки сержанта. Слева от него солдат споткнулся, упал, перекатился и поднялся, хромая. Бедро у него вмиг промокло от чего-то темного и блестящего на фоне алой ткани. Он в два прыжка достиг укрытия за грузовиком, плюхнулся на траву, навел свой мушкет и выстрелил. Секундой позже все трое были на местах, их ружья затрещали в четком ритме: один залп в секунду. Огонь противника ослаб.

— Давай,— сказал Дзок.

Я прижал карабин к груди и метнулся ко второму грузовику. Из выходящего на двор окна вылетело белое облачко дыма, над головой что-то взвизгнуло. Я пригнулся, понесся по газону, перепрыгнул цепь у края тротуара и резко затормозил возле грузовика. Дзок успел сюда раньше меня и теперь дергал дверь.

— Заперто! — крикнул он, отступил на шаг, прострелил замок и рывком распахнул дверь.

Я краем глаза заметил его челнок, массивный пассажирский транспорт, припаркованный по ту сторону клумбы. Он проследил за моим взглядом.

— Придется бросить его. Жалко...

Он был уже внутри и таращился на незнакомую приборную доску.

— Двинься!

Я протиснулся мимо него, чувствуя, как просел грузовик под весом набившихся в кузов людей. Раздалось звонкое «бамс!» — в металлический корпус попала пуля. Ключей в замке зажигания не было. Я подергал стартер — ничего.

— Мне придется закоротить цепь,— сказал я и соскользнул на землю, подскочив к капоту, отщелкнул широкую боковую панель и поднял ее.

Одним резким рывком я выдернул провода зажигания, торопливо подсоединил их к аккумулятору, затем ухватился за рычаг стартера и втопил до упора. Двигатель застонал, дважды чихнул и с ревом завелся. Я захлопнул капот как раз в тот момент, когда пуля прочертила на нем яркую царапину, и запрыгнул на сиденье.

— Кто ведет второй грузовик?

— У меня там парень, который водил паровики...

— Не годится. Придется завести ему...

Я снова вылез и пробежал к другому грузовику, припаркованному футах в двадцати от нашего. Встрепанный человек с прилипшими к конопатому лбу мокрыми рыжими волосами возился с освещением приборной доски и выключателем фар. Здесь ключи оказались на месте. Я повернул их и выжал сцепление. Двигатель завелся и мягко заурчал.

— Знаешь, как переключать передачи? Он с улыбкой кивнул.

— Это педаль газа. Надави на нее — поедешь быстрее. Это тормоз.— Он оживленно закивал.— Если заглохнешь, жми вот эту кнопку в полу. Остальное для красоты.

Он снова кивнул. Тут стекло перед ним разлетелось вдребезги и нам в лицо полетели осколки. Из пореза у него на щеке потекла кровь, но он стер ее, не глядя, и махнул мне. Я снова побежал, добрался до своего грузовика, выжал сцепление и выждал секунду, дабы убедиться, что рыжий пристроился следом. Затем я рванул к запертым железным воротам, врезался в них на скорости двадцать миль в час, вырвался наружу, резко вывернул руль влево и молнией понесся по узкой улице.

Двенадцать километров до городской окраины мы покрыли за двадцать минут. Последние сто ярдов мы катили медленнее, прокладывая путь среди лежащих на улице тел, и остановились у грубой баррикады, сложенной из перевернутых и почерневших от огня автомобилей, яркие язычки пламени еще лизали дымящиеся колеса. Часы на колокольне ближней церкви били полночь — веселый аккомпанемент для жизнерадостной картины.

Я смотрел на темные башни города за барьером, неосвещенные улицы. В пределах видимости минимум двенадцать человек скорчились в жутких позах насильственной смерти. Никто из них не носил ни формы и ни оружия: все они были простыми обывателями, застигнутыми выкатившимся из городских улиц ядовитым облаком. Хагруны не показывались. На улицах было тихо и пусто, как на кладбище.

Слева раздался какой-то звук. Я вскинул карабин и увидел человека в белой рубашке с непокрытой головой.

— Слава богу, вы наконец-то здесь,— давясь, прохрипел он.— Я тоже схватил дозу — тошнит как собаку. Вытащил пару, но...— Он закашлялся, перегнулся пополам, и его вырвало.— Слишком поздно. Все мертвы. Газа уже нет, унесло ветром...

— Отойдите подальше,— сказал я.— И передайте всем: баррикады не атаковать.

У него за спиной появились еще один мужчина и женщина с потеками сажи на лице.

— Скажите, что нам делать? — выкрикнул кто-то. Они сгрудились вокруг машины: дюжина потрепанных уцелевших, принявших нас за полицейских и готовых помогать нам любым способом.

— Просто держитесь подальше от города, чтобы вас не задело. Мы собираемся кое-что предпринять...

И тут кто-то указал на Дзока. По толпе прокатился вопль.

— Все наружу — быстро! — рявкнул я ребятам в кузове, затем обернулся к толпе и крикнул: — Это друг!

Я спрыгнул на землю, обежал вокруг кабины, туда, откуда донесся первый крик, и схватил за руку мужчину, который дергал помятую дверь.

— Слушать меня! Это не враг! Он союзник Империума! Он здесь, чтобы помочь! Это его войска! — Я махнул рукой на десять костюмированных солдат, окруживших грузовик.

Тут показались фары второй машины. Она с ревом подъехала к первой, остановилась и заглохла. Двери распахнулись, и наружу хлынули люди.

— У него волосы на лице... точно как у других...

— Вы видели их?

— Нет... но я слышал... от человека, которого оттащил с баррикады... прежде чем он умер...

— Ну а у меня волос на лице нет — если не считать трехдневной щетины. Это капитан Дзок! Он на нашей стороне. А теперь передайте всем, что я сказал! Эксцессы нам ни к чему!

— Кто вы?

— Я полковник Имперской разведки Баярд. Я здесь, чтобы сделать все, что смогу...

— Что можем сделать мы? — раздалось несколько голосов.

Я повторил требование держаться подальше от баррикад.

— А как же вы? — спросил мужчина, который первым заметил Дзока.— Каковы ваши планы, полковник?

Дзок уже вышел из машины. Он протянул мне модифицированный костюм-челнок, повернулся и отвесил толпе самый изысканный поклон.

— Счастлив познакомиться с вами, дамы и господа,— громко произнес он. Кто-то прыснул, но Дзок не обратил на него внимания.— Я имею честь, как уже сказал полковник Баярд, предложить свои услуги в борьбе против грубых захватчиков. Но именно полковнику предстоит выполнить сегодня основную задачу. Мы, остальные, можем только содействовать...

— Что он намерен сделать?

Я уже наполовину влез в костюм. Дзок ассистировал мне, натягивая штанины, просовывая мои руки в рукава, пристраивая на место тяжелый ранец, застегивая длинные молнии.

— Используя это особое снаряжение,— поведал Дзок в самой что ни на есть театральной манере,— полковник Баярд выполнит бесконечно опасное задание...

— Кончай болтать и подай мне шлем,— перебил я его.

— Мы хотим помочь! — крикнул кто-то.

— Я хочу пойти с вами,— произнес другой голос.

— Наша основная потребность в данный момент,— перекрыл все остальные голос Дзока,— это кофе. Мои бравые ребята слегка вымотались, они не отдыхали с тех пор, как оставили родные казармы. Что до остального, то мы можем только ждать...

— Почему кто-нибудь из нас не может пойти с вами, полковник? — спросил мужчина, подходя ближе.— Вы могли бы использовать группу прикрытия... а не этих разряженных франтов!

— Полковник должен идти один,— сказал Дзок.— В одиночку он выполнит разведывательную миссию в гуще врага — по ту сторону времени! — Он обернулся ко мне и, понизив голос, произнес: — Не теряй времени, старина. Уже за полночь — мир гикнется часа через два...

Прозрачный шлем был на месте, все контакты замкнуты. Дзок быстро что-то проверил и выставил большой палец вверх. Я прижал ладонь к кнопке «вкл.» и, как обычно, глубоко вдохнул. Если агент Державы так же силен в практике, как и в теории, перенастроенный костюм-челнок теперь примется выворачивать ткань реальности несколько иным способом, нежели задумывалось его разработчиками, и придавит Е-поле нормального континуума так, что меня, словно зажатое между пальцев арбузное зернышко, вышвырнет из него в любопытное вневременное состояние нулевой энтропии — оборотную сторону времени, как он поэтически его называл.

В смысле, если сработает. А выяснить это можно было только одним способом. Я нажал кнопку...

Хотя мне и предоставили неплохую по хагрунским меркам камеру, я все равно не перестал вопить и колотить по решетке. Жук-пистолет остался со мной, но, поскольку они ни за что не распознали бы в нем оружие, возможность сблефовать у меня отсутствовала, а до настоящего убийства я пока не созрел. Нескольких часов должно хватить. Сам звонок не займет много времени. Только бы здешние тугодумы вовремя сообразили, что к чему.

Толстяк ушел, пообещав, что вскоре подъедет сотрудник военной подстанции в Содре. Я продолжал колотить по прутьям и требовать нового соединения со Стокгольмом. Никто не слушал. Теперь и шанс воспользоваться оружием оказался упущен. Человек с ключами предпочитал оставаться в кабинете снаружи.

Около полудня расхлябанного вида юнец в мешковатых штанах и широких сине-желтых подтяжках принес небольшой поднос с разнообразными закусками. Я попробовал подкупить его. Попросил сделать звонок за меня. Он лишь криво улыбнулся мне и поспешно ретировался.

Уже давно стемнело, когда в наружном помещении тюрьмы послышались звуки торопливой возни. Металлическая дверь с лязгом отворилась, и я наконец увидел знакомое лицо. С этим сетевым агентом мы пару раз встречались по долгу службы. Высокий молодой человек в тускло-коричневом штатском костюме нервно мялся с дипломатом в руках. При виде меня он застыл как вкопанный, затем нерешительно шагнул в камеру.

— Здравствуйте, капитан,— приветствовал я.— Потом мы от души над этим похихикаем, но в данный момент мне надо как можно скорее отсюда выбраться...

Арестовавший меня полицейский и толстяк из почты маячили за его спиной.

— Вы знаете мое имя? — осторожно уточнил агент.

— Боюсь, не припомню — но думаю, вам известно мое. Мы встречались два раза...

— Только послушайте этого парня,— воскликнул толстяк.— Нападение...

— Молчать! — рявкнул агент. Он подошел поближе и внимательно меня оглядел.— Вы хотели сделать звонок в штаб-квартиру Разведки. О чем вы хотели с ними поговорить?

— Я им сам скажу. Только вытащите меня отсюда, капитан. Времени слишком мало. Это дело первостепенной важности!

— Вы можете рассказать мне, о чем хотели доложить им.

— Я доложу прямо барону Рихтгофену! Он пожал плечами.

— Вы ставите меня в неловкое положение...

— К черту ваше положение! Вы что, по-шведски не понимаете?! Говорю вам...

— Вы будете обращаться с офицером Имперской разведки с большим уважением! — встрял полицейский.

Агент обернулся к парочке, стоявшей у него за спиной.

— Убирайтесь, вы, оба!

Они удалились с унылым видом.

— Это очень трудно для меня.— Он снова обернулся ко мне и утер лоб ладонью.— Вы имеете близкое сходство с полковником Баярдом...

— Сходство?! Дьявол, да я и есть Баярд!

Он покачал головой.

— По этому пункту меня заверили совершенно однозначно. Я не знаю, к чему все это, мой друг, но лучше бы вам рассказать всю историю сначала...

— История заключается в том, что я владею жизненно важной для Империума информацией! На счету каждая минута, парень! Забудь про бюрократизм! Соедини меня со штаб-квартирой!

— Вы самозванец. Это нам известно. Вы просили о звонке. Обычная проверка домашнего номера полковника Баярда показала, что он там...

— Я могу объяснить все имеющиеся противоречия. Просто проведите мой звонок!

— Но невозможно же соединять шефа Разведки с каждым психом! — Агент рассердился.— Что у вас за сообщение? Если оно покажется заслуживающим внимания, я лично...

— Тогда дайте мне поговорить с Баярдом,— перебил я его.

— А-а, так вы наконец решили оставить свое притворство?

— Называйте это, как хотите. Дайте мне поговорить с ним!

— Это невозможно...

— Вот не знал, что у нас на службе есть такие дураки, как вы,— произнес я отчетливо.— Ладно, слушайте мое сообщение, и ради всего, что для вас свято, лучше вам мне поверить.

Он не поверил. Он был настолько вежлив, что выслушал меня до конца. Затем подал сигнал тюремщику и приготовился отбыть.

— Вы собираетесь уйти, даже не проверив полученную информацию?! — воскликнул я с возмущением.— Что же вы за разведчик?! Взгляните хотя бы на костюм, который у меня был с собой, черт вас подери! Он исчерпывающе докажет вам, что я ничего не выдумал!

Агент встревоженно посмотрел на меня.

— Ну как я могу вам верить? Ваши притязания на личность Баярда — несомненная ложь, а изложенная вами история — чистейшей воды фантастика! Сами-то вы поверили бы?

— Не знаю, — честно признал я после некоторой паузы.— Но я бы по крайней мере проверил, что мог.

Он повернулся к полицейскому, вновь занявшему добровольный пост у двери.

— У вас есть этот... костюм-челнок? Полицейский кивнул.

— Да, сэр. Он у меня на столе. Я проверил его на предмет...

Голос его затих, когда они с агентом вышли и дверь за ними захлопнулась.

Следующие полчаса я мерил камеру шагами и размышлял, следовало ли мне застрелить эту парочку сразу или попробовать сначала запугать полицейского. Исходя из опыта общения с жителями Империума, второй вариант несомненно отпадал. Слишком они тут, черт побери, отважные.

Дверь снова лязгнула. На сей раз в камеру вошел незнакомец. Маленький человечек с сопливым носом и слезящимися глазами, упрятанными за толстые, как игральные шашки, линзы очков.

— Очень странно, очень странно,— бормотал он.— Но разумеется, бессмысленно. Схема совершенно инертна...

— Это господин профессор Рангвист,— представил агент, появившийся следом за ним.— Он проверил ваш... э-э... костюм и заверил меня, что это изделие безумца. Какая-то самодельная хреновина, непригодная для...

— Черт вас подери! — вскричал я.— Разумеется, костюм неактивен — ведь меня в нем нет! Я часть схемы! Он настроен на меня!

— А? Настроен на вас? Часть схемы?

Старичок поправил очки так, чтобы лучше меня видеть.

— Слушайте, папаша, это крайне сложное устройство. Он использует физические и нервные поля носителя как часть общей схемы. Без меня внутри он не будет работать. Позвольте мне надеть его. Я вам продемонстрирую...

— Извините, этого я разрешить не могу,— быстро вставил агент— Послушайте, любезнейший, не лучше ли вам прекратить спектакль и признаться, к чему вы все это затеяли? Я бы сказал, что вы и так достаточно крепко увязли, выдав себя за офицера...

— Вы знаете Баярда в лицо, не так ли? — перебил я.

— Да...

— Я похож на него? Он забеспокоился.

— Да, до некоторой степени. Полагаю, именно это вдохновило вас на самозванство, но...

— Послушайте меня, капитан,— сказал я сквозь прутья, как мог ровно.— Это величайший кризис, с каким сталкивается Империум, с тех пор как поехала крыша у главного инспектора Бейла...

Капитан нахмурился.

— Откуда вам это известно?

— Я был там. Меня зовут Баярд, забыли? А теперь вытащите меня отсюда...

Из соседней комнаты донесся пронзительный звонок телефона. Загрохотали шаги. Зарокотали голоса. Дверь распахнулась.

— Инспектор! Звонят... из Стокгольма... Мои инквизиторы обернулись:

— Да?

— Этот парень — полковник Баярд! — произнес восторженный голос.

Кто-то зашикал на него. Они стояли в коридоре и беседовали шепотом. Потом капитан вернулся в сопровождении верного полицейского.

— Вам лучше начать рассказывать все, что знаете,— произнес он с донельзя мрачным видом.

— Что случилось?

— Стокгольм подвергся нападению вооруженных сил неопределенного размера!

Время близилось к полуночи. В течение последнего часа я искал возможность вырваться, но сетевой агент, капитан Борман, не желал рисковать. Он запер внешнюю решетку тюремного коридора и не позволял никому даже близко подходить к моей камере. Полагаю, он начинал подозревать, что все не так просто, как ему казалось.

Ключ щелкнул, поворачиваясь в замке. Вошли Борман с белым лицом и двое незнакомцев в штатском. Запястье у меня напряглось, готовое выбросить оружие в ладонь, но они сохраняли дистанцию.

— Вот этот человек.— Жестом домовладельца, заставшего воришку в собственной комнате, капитан указал на меня.— До сего момента мне не удалось от него добиться ничего, кроме бессмыслицы! Или того, что звучит как бессмыслица,— поправился он чуть тише.

Вновь прибывшие окинули меня взглядом. Один невысокий, крепко сбитый лысый мужик в пиджаке с широкими лацканами и вытянутых на коленях штанах. Второй был ухожен, подтянут, хорошо сложен. Я решил обратить свою речь к первому. Мелкая сошка не может позволить себе выглядеть таким неряхой.

— Послушайте, вы,— начал я.— Я полковник Имперской разведки Баярд...

— Я послушаю, уж в этом можете быть уверены,— сказал коротышка.— Начинайте сначала и повторите все, что вы рассказали капитану.

— Слишком поздно для разговоров. Я выщелкнул в ладонь оружие.

Все трое подпрыгнули, и в руках у щеголя появился тяжелый автомат.

— Видели такое когда-нибудь?

Я продемонстрировал жук-пистолет, держа вооруженного на мушке.

Толстяк коротко кивнул.

— Тогда вы знаете, что они выданы всего нескольким людям в ТСН — включая меня. Я мог бы проложить себе дорогу отсюда огнем, как только прибыл, но я думал, что мне удастся заставить выслушать себя, не прибегая к убийству. Теперь для гуманизма слишком поздно. Один из вас открывает - или я начинаю стрелять. И реакция у меня лучше, парень,— добавил я на благо дылды с автоматом.

— Ну-ну, вы только себе хуже делаете...

— Хуже быть не может. Достаньте ключ. Вызовите этого тупого полицейского.

Толстяк покачал головой.

— Стреляйте, сэр. Тогда майор Гуннарсон будет вынужден открыть ответный огонь, так что погибнут двое. Но я вас не выпушу.

— Почему? Вы можете держать меня под наблюдением. Я всего лишь хочу позвонить в Разведку...

— Я не знаю, какой набор сигналов вы могли разработать и для кого, но я не намерен выяснять это ценой безопасности Империума.

— Пока вы держите меня здесь, у Империума нет никакой безопасности. Я рассказал свою историю Борману! Действуйте же! Делайте что-нибудь!

— Я уже пытался передать ваше заявление барону Рихтгофену в Стокгольм,— произнес помятый человек.

— Что значит, пытались?

— То и значит. Мне не удалось пробиться. Вся телефонная связь прервана. Я послал курьера. Он не вернулся. Следующий курьер добрался до меня только что. Он был отправлен часом позже и услышал новости по радио у себя в машине перед самой...

— Перед чем?

— Перед газовой атакой,— резко произнес коротышка.

В руке у него вдруг оказалось оружие — крупнокалиберный револьвер. Он выхватил его так быстро, что я даже не понял откуда.

— А теперь рассказывайте мне все, что вам известно об этих делах, господин Баярд, или как вас там! У вас десять секунд, чтобы начать!

Я продолжал держать на прицеле его напарника. Я знал, что, если я шевельнусь хоть на миллиметр, мешковатый застрелит меня. Я постарался ответить ему таким же стальным взглядом.

— Я все рассказал Борману. Если вы решили не верить, это не моя вина. Но возможно, время еще есть. Каково положение в столице?

— Времени нет, господин Баярд. Нет вообще...

К своему ужасу, я увидел, как в уголке глаза у толстяка блеснула слеза.

— Что...— Я не смог закончить вопрос.

— Захватчики выпустили ядовитый газ, который накрыл город, как одеялом. Они воздвигли баррикады, блокируя любые попытки к бегству. Странные люди в костюмах со шлемами стреляют в каждого, кто приближается...

— Но как же... люди... Что с моей женой? Что... Он качал головой.

— Императора с семьей, правительство, горожан — всех следует считать погибшими, господин Баярд, внутри забаррикадированного города!

И тут из приемной раздался сотрясший все здание грохот. Толстяк резко отвернулся от меня, подскочил к двери, выглянул и стремглав выбежал, Борман метнулся за ним по пятам. Я крикнул майору Гуннарсону, чтобы он остановился, а то я буду стрелять, но ни он, ни я ничего не сделали. Послышались топот ног, звон разбитого стекла, пара выстрелов. Кто-то крикнул: «Обезьяны!» Еще выстрелы, затем тяжелый удар, как от упавшего на пол тела. Я отступил в угол камеры, проклиная себя за фатальную ошибку, позволившую запереть меня здесь. Я прицелился в дверь, выжидая, когда в проеме появится первый хагрун...

Дверь распахнулась, и внутрь неторопливо вошла знакомая узкоплечая фигура в замурзанной белой форме.

— Дзок! — заорал я.— Вытащи меня отсюда... или...— Меня осенило ужасное подозрение.

Должно быть, Дзок прочел его на моем лице.

— Спокойно, старина! — крикнул он, когда я навел на него пистолет.— Я здесь, чтобы кое-как помочь тебе, старик,— и, судя по всему, помощь тебе потребуется!

— Что происходит снаружи? — крикнул я.

За спиной у Дзока кто-то был. Высокий молодой солдат в зеленом камзоле и алых штанах до колен вошел в дверь, держа в руках длинноствольную винтовку с примкнутым к концу коротким штыком. Камзол украшали белые канты, широкие петли аксельбантов и ряды блестящих золотых пуговиц. На голове у парня красовалась широкая треуголка с золотой каймой и малиновой розеткой, а на ногах — белые чулки и начищенные черные туфли с крупными золочеными пряжками. Обладатель пышного наряда одарил меня широкой улыбкой, затем обернулся к Дзоку и небрежно отдал ему честь раскрытой ладонью наружу.

— Сдается, мы задали им перцу, сэр. Теперь что скажете, если мы поглянем снаружи, на предмет не притаились ли там еще ребята, готовые поддеть честной народ?

— Не берите в голову, сержант,— сказал Дзок.— Это освобождение из тюрьмы, не более того. Те ребята снаружи на самом деле наши союзники. Жаль, что пришлось стрелять, но без этого не получалось.— Он обращался уже ко мне.— Я пытался расспрашивать, но обнаружил, что все пребывают в крайнем возбуждении. Они открывали огонь буквально с первого взгляда, под вопли про волосатых обезьянолюдей! Позорище...

— Хагруны захватили столицу,— оборвал я его,— Пустили газ, забаррикадировали улицы. Похоже, все погибли...

Я уже не думал — просто реагировал. Хагрун требовалось остановить. Только это и имело значение. На самом деле вообще все утратило смысл теперь, когда вместе с остальными не стало Барбры — но она была борцом. Она бы ожидала от меня, что я буду сражаться, пока могу двигаться и дышать.

Дзок выглядел потрясенным.

— Какой ужас, старина! Не могу выразить, как мне жаль...

Вернулся сержант с ключом и отпер дверь моей камеры.

— Стало быть, я явился слишком поздно,— горько произнес Дзок.— Я надеялся...— Он не договорил, и мы вышли в приемную.

— Кто эти парни?

Я разинул рот на полдюжины солдат с яркими плюмажами на шляпах, расставленных по комнате так, чтобы держать под прицелом дверь и окна.

— Это и есть мои добровольцы, Баярд, мои наполеоновские призывники. Я, как ты помнишь, получил задание набрать рекрутов. Расставшись с тобой, я отправился назад и погрузил этих ребят в свой грузовой челнок и вернулся в Зай... и обнаружил... ты ни за что не догадаешься, старина!

— У меня есть три варианта,— сказал я,— и все три — «хагруны».

Дзок мрачно кивнул.

— Эти сволочи захватили штаб-квартиру Державы, включая, разумеется, паутинный терминал. Я предпринял спешное стратегическое отступление и последовал за тобой сюда...—Он смущенно замялся.— На самом деле, старик, я надеялся подписать твой Империум помочь нам. Мы, ксониджил, плохо приспособлены к ведению войны в Паутине, как ни печально. Раньше всегда...

— Я знаю. Они и нас застали врасплох. Я всю дорогу недоумевал, почему вы считали себя неуязвимыми...

— Наглость ничтожеств! Кто мог ожидать...

— Вы могли,— коротко сказал я.

— Ай, ладно, что сделано, то сделано.— Дзок с явным предвкушением потер руки.— Раз уж ты не в том положении, чтобы помочь мне, пусть хоть мы с ребятами принесем здесь какую-то пользу. Для начала неплохо бы ознакомиться с полной картиной ситуации...

В результате десятиминутного обсуждения, пока войска вели спорадический огонь через окна тюрьмы, мы с Дзо-ком составили план действий. Может, и не гениальный, но при сложившихся обстоятельствах это было лучше, чем ничего. Первым делом следовало отыскать костюм-челнок. Мы впустую потратили еще десять минут, обшаривая здание, прежде чем я сообразил посмотреть в хранилище. Он оказалось открыто, а костюм был разложен на столе.

— Хорошо,— удовлетворенно произнес Дзок.— Мне понадобятся инструменты, Баярд, источник тепла и увеличительное стекло...

Мы пошарили вокруг, нашли полный ремнабор в стенном сейфе и лупу в ящике стола у начальника. Я спешно приспособил под наши нужды плитку, на которой обычно разогревали кофе, а Дзок тем временем откинул крышку панели управления в грудной части костюма.

— Мы, конечно, ступаем на опасную почву,— произнес он мечтательно, перекусывая проводки с волосок толщиной и перепаивая их в новую схему.— То, что я сейчас пытаюсь сделать, теоретически возможно, но никогда раньше не проверялось — во всяком случае, на костюмах-челноках.

Я восхищенно наблюдал за тем, с каким проворством его длинные сероватые пальцы перестраивают внутренние компоненты невероятно компактного устройства. В течение получаса, под периодический треск выстрелов, он проводил испытания, бормотал, пробовал снова, изучал показания на вделанных в манжет костюма миниатюрных шкалах. Затем он выпрямился и искоса взглянул на меня.

— Готово, старина. Я не могу гарантировать результатов моих самодельных усовершенствований, но по крайней мере с шансами пятьдесят на пятьдесят оно сделает то, что мы хотим.

Я попросил объяснить, что он там нахимичил, и пристально следил за его речью, пока он показывал взаимодействие цепей, которое располагало точки давления на МК-поле таким образом, чтобы исказить его нормальную функцию по линии уходящей в бесконечность геометрической профессии...

— Это выше моего понимания, Дзок,— признался я наконец.— Я в принципе никогда не был первоклассным МК-шником, а когда доходит до ваших ксониджилских сложностей...

— Не забивай себе голову, Баярд. Тебе надо только знать, что подкручиванием этой штучки,— он тонюсеньким сверлышком указал на крохотную ручечку с насечками,— контролируется угол охвата сжимающего поля...

— Говоря по-английски, если что-то пойдет не так, но я притом не сдохну, я могу покрутить ее и попытаться снова.

— Очень емко сформулировано. А теперь давай двигать. Сколько, говоришь, до города?

— Около двенадцати километров.

— Так. Нам придется реквизировать пару легких грузовиков. Во дворе снаружи как раз припаркованы несколько. Какая-то разновидность примитивных паровых машин, полагаю...

— Внутреннего сгорания. И не таких уж примитивных: сто километров в час делают.

— Сойдет.— Он сходил в караулку, проверил картину за окнами.— В данный момент снаружи тихо. Выжидать бессмысленно. Отправляемся немедленно.

Я кивнул, и Дзок раздал приказы своим карнавальным стрелкам, пятеро из которых бесшумно заняли позиции у выходящих во двор окон и двери, а остальные тем временем образовали заслон вокруг нас с Дзоком.

— Черт, мы тоже можем поучаствовать,— предложил я. В оружейном сейфе нашлось несколько карабинов.

Я взял один, другой кинул Дзоку, пристегнул свой на пояс и вставил обойму.

— Вели ребятам стрелять по низу,— сказал я.— Никто не должен нам помешать, но пусть постараются никого не убивать. Они не знают, что там творится...

— И нет времени объяснять,— закончил за меня Дзок, глядя на своих людей.— Стреляйте, чтобы только ранить, парни, хорошо? Теперь, сержант, берите троих и выходите. Прикройте первый грузовик и не стреляйте, пока с той стороны не начнут. Мы с господином Баярдом идем следом с десятью людьми, остальные прикрывают нас огнем. Арьергард удерживает позицию, пока грузовик номер два не подъедет к двери, затем быстро грузимся и отчаливаем.

— Оч' хорошо, сэр, — произнес сержант, который усердно трудился над плиткой жевательного табака, обнаруженной им в ящике стола у начальника участка.

Он обернулся и пролаял инструкции своим людям, которые с улыбкой кивнули в ответ.

— Эти ребята ведут себя не как новобранцы,— сказал я.— На мой взгляд, они ветераны.

Дзок кивнул, улыбаясь в своей непередаваемой манере.

— Бывшие солдаты Валлийского полка императорской гвардии. Они охотно сменили работу.

— Интересно, что ты им предложил?

— Перспективы подраться после нескольких месяцев в карауле у Вестминстера оказалось достаточно.

Сержант с двумя своими подчиненными был уже у дверей. Он произнес короткое слово, и трое бросились наружу и быстро добежали до темно-синего грузовика с высокими деревянными бортами и надписью «flottsbro polis». Прогремели беспорядочные выстрелы. Пули посшибали верхушки травы и взрыли торф у лодыжки сержанта. Слева от него солдат споткнулся, упал, перекатился и поднялся, хромая. Бедро у него вмиг промокло от чего-то темного и блестящего на фоне алой ткани. Он в два прыжка достиг укрытия за грузовиком, плюхнулся на траву, навел свой мушкет и выстрелил. Секундой позже все трое были на местах, их ружья затрещали в четком ритме: один залп в секунду. Огонь противника ослаб.

— Давай,— сказал Дзок.

Я прижал карабин к груди и метнулся ко второму грузовику. Из выходящего на двор окна вылетело белое облачко дыма, над головой что-то взвизгнуло. Я пригнулся, понесся по газону, перепрыгнул цепь у края тротуара и резко затормозил возле грузовика. Дзок успел сюда раньше меня и теперь дергал дверь.

— Заперто! — крикнул он, отступил на шаг, прострелил замок и рывком распахнул дверь.

Я краем глаза заметил его челнок, массивный пассажирский транспорт, припаркованный по ту сторону клумбы. Он проследил за моим взглядом.

— Придется бросить его. Жалко...

Он был уже внутри и таращился на незнакомую приборную доску.

— Двинься!

Я протиснулся мимо него, чувствуя, как просел грузовик под весом набившихся в кузов людей. Раздалось звонкое «бамс!» — в металлический корпус попала пуля. Ключей в замке зажигания не было. Я подергал стартер — ничего.

— Мне придется закоротить цепь,— сказал я и соскользнул на землю, подскочив к капоту, отщелкнул широкую боковую панель и поднял ее.

Одним резким рывком я выдернул провода зажигания, торопливо подсоединил их к аккумулятору, затем ухватился за рычаг стартера и втопил до упора. Двигатель застонал, дважды чихнул и с ревом завелся. Я захлопнул капот как раз в тот момент, когда пуля прочертила на нем яркую царапину, и запрыгнул на сиденье.

— Кто ведет второй грузовик?

— У меня там парень, который водил паровики...

— Не годится. Придется завести ему...

Я снова вылез и пробежал к другому грузовику, припаркованному футах в двадцати от нашего. Встрепанный человек с прилипшими к конопатому лбу мокрыми рыжими волосами возился с освещением приборной доски и выключателем фар. Здесь ключи оказались на месте. Я повернул их и выжал сцепление. Двигатель завелся и мягко заурчал.

— Знаешь, как переключать передачи? Он с улыбкой кивнул.

— Это педаль газа. Надави на нее — поедешь быстрее. Это тормоз.— Он оживленно закивал.— Если заглохнешь, жми вот эту кнопку в полу. Остальное для красоты.

Он снова кивнул. Тут стекло перед ним разлетелось вдребезги и нам в лицо полетели осколки. Из пореза у него на щеке потекла кровь, но он стер ее, не глядя, и махнул мне. Я снова побежал, добрался до своего грузовика, выжал сцепление и выждал секунду, дабы убедиться, что рыжий пристроился следом. Затем я рванул к запертым железным воротам, врезался в них на скорости двадцать миль в час, вырвался наружу, резко вывернул руль влево и молнией понесся по узкой улице.

Двенадцать километров до городской окраины мы покрыли за двадцать минут. Последние сто ярдов мы катили медленнее, прокладывая путь среди лежащих на улице тел, и остановились у грубой баррикады, сложенной из перевернутых и почерневших от огня автомобилей, яркие язычки пламени еще лизали дымящиеся колеса. Часы на колокольне ближней церкви били полночь — веселый аккомпанемент для жизнерадостной картины.

Я смотрел на темные башни города за барьером, неосвещенные улицы. В пределах видимости минимум двенадцать человек скорчились в жутких позах насильственной смерти. Никто из них не носил ни формы и ни оружия: все они были простыми обывателями, застигнутыми выкатившимся из городских улиц ядовитым облаком. Хагруны не показывались. На улицах было тихо и пусто, как на кладбище.

Слева раздался какой-то звук. Я вскинул карабин и увидел человека в белой рубашке с непокрытой головой.

— Слава богу, вы наконец-то здесь,— давясь, прохрипел он.— Я тоже схватил дозу — тошнит как собаку. Вытащил пару, но...— Он закашлялся, перегнулся пополам, и его вырвало.— Слишком поздно. Все мертвы. Газа уже нет, унесло ветром...

— Отойдите подальше,— сказал я.— И передайте всем: баррикады не атаковать.

У него за спиной появились еще один мужчина и женщина с потеками сажи на лице.

— Скажите, что нам делать? — выкрикнул кто-то. Они сгрудились вокруг машины: дюжина потрепанных уцелевших, принявших нас за полицейских и готовых помогать нам любым способом.

— Просто держитесь подальше от города, чтобы вас не задело. Мы собираемся кое-что предпринять...

И тут кто-то указал на Дзока. По толпе прокатился вопль.

— Все наружу — быстро! — рявкнул я ребятам в кузове, затем обернулся к толпе и крикнул: — Это друг!

Я спрыгнул на землю, обежал вокруг кабины, туда, откуда донесся первый крик, и схватил за руку мужчину, который дергал помятую дверь.

— Слушать меня! Это не враг! Он союзник Империума! Он здесь, чтобы помочь! Это его войска! — Я махнул рукой на десять костюмированных солдат, окруживших грузовик.

Тут показались фары второй машины. Она с ревом подъехала к первой, остановилась и заглохла. Двери распахнулись, и наружу хлынули люди.

— У него волосы на лице... точно как у других...

— Вы видели их?

— Нет... но я слышал... от человека, которого оттащил с баррикады... прежде чем он умер...

— Ну а у меня волос на лице нет — если не считать трехдневной щетины. Это капитан Дзок! Он на нашей стороне. А теперь передайте всем, что я сказал! Эксцессы нам ни к чему!

— Кто вы?

— Я полковник Имперской разведки Баярд. Я здесь, чтобы сделать все, что смогу...

— Что можем сделать мы? — раздалось несколько голосов.

Я повторил требование держаться подальше от баррикад.

— А как же вы? — спросил мужчина, который первым заметил Дзока.— Каковы ваши планы, полковник?

Дзок уже вышел из машины. Он протянул мне модифицированный костюм-челнок, повернулся и отвесил толпе самый изысканный поклон.

— Счастлив познакомиться с вами, дамы и господа,— громко произнес он. Кто-то прыснул, но Дзок не обратил на него внимания.— Я имею честь, как уже сказал полковник Баярд, предложить свои услуги в борьбе против грубых захватчиков. Но именно полковнику предстоит выполнить сегодня основную задачу. Мы, остальные, можем только содействовать...

— Что он намерен сделать?

Я уже наполовину влез в костюм. Дзок ассистировал мне, натягивая штанины, просовывая мои руки в рукава, пристраивая на место тяжелый ранец, застегивая длинные молнии.

— Используя это особое снаряжение,— поведал Дзок в самой что ни на есть театральной манере,— полковник Баярд выполнит бесконечно опасное задание...

— Кончай болтать и подай мне шлем,— перебил я его.

— Мы хотим помочь! — крикнул кто-то.

— Я хочу пойти с вами,— произнес другой голос.

— Наша основная потребность в данный момент,— перекрыл все остальные голос Дзока,— это кофе. Мои бравые ребята слегка вымотались, они не отдыхали с тех пор, как оставили родные казармы. Что до остального, то мы можем только ждать...

— Почему кто-нибудь из нас не может пойти с вами, полковник? — спросил мужчина, подходя ближе.— Вы могли бы использовать группу прикрытия... а не этих разряженных франтов!

— Полковник должен идти один,— сказал Дзок.— В одиночку он выполнит разведывательную миссию в гуще врага — по ту сторону времени! — Он обернулся ко мне и, понизив голос, произнес: — Не теряй времени, старина. Уже за полночь — мир гикнется часа через два...

Прозрачный шлем был на месте, все контакты замкнуты. Дзок быстро что-то проверил и выставил большой палец вверх. Я прижал ладонь к кнопке «вкл.» и, как обычно, глубоко вдохнул. Если агент Державы так же силен в практике, как и в теории, перенастроенный костюм-челнок теперь примется выворачивать ткань реальности несколько иным способом, нежели задумывалось его разработчиками, и придавит Е-поле нормального континуума так, что меня, словно зажатое между пальцев арбузное зернышко, вышвырнет из него в любопытное вневременное состояние нулевой энтропии — оборотную сторону времени, как он поэтически его называл.

В смысле, если сработает. А выяснить это можно было только одним способом. Я нажал кнопку...

Мир побежал вокруг меня, затем свернулся, сжался в крохотное отверстьице, сквозь которое наличная реальность и хлынула, чтобы вихрем распахнуться во всю ширь...

Я стоял на улице, глядя на черные корпуса сожженных автомобилей, отливающие в призрачном голубоватом сиянии бледностью девятидневных утопленников. Я обернулся, увидел пустые полицейские грузовики, мертвые тела на улице, нагие, лишенные листьев деревья, окаймляющие проспект, пустые глазницы домов за ними. Я снова был один, в том же пустынном городе, где очнулся после загадочной схватки с пылающим человеком в подвале штаб-квартиры Имперской разведки.

Я снова взглянул на часы на колокольне: стрелки застыли на двенадцати двадцати пяти. А на часах в кабинете, куда я забежал сразу после встречи с неведомым, было двенадцать ноль пять. Я уже опоздал перехватить пылающего человека, и он успел сделать то, зачем прибыл сюда.

Но еще не поздно выследить позицию хагрун, выяснить, где установлена дискреционная машина, затем вернуться и повести отряд в атаку...

Варианты развития ситуации множились, как тараканы. Единственным лекарством от сосущей пустоты под ложечкой, вызванной ощущением неминуемого провала, являлось действие.

Я сделал шаг, мелкий камешек вдруг подскочил и ударился о носок ботинка. Вокруг моих ног клубились облачка пыли, пока я пересекал полосу сухой комковатой земли, где всего несколько секунд назад росла трава. В жутковатом свечении, исходившем, казалось, от самой земли, проступил узор из углублений в почве, которые, казалось, образовывались прежде, чем моя нога успевала их коснуться...

Я оглянулся. Ни единый отпечаток не показывал, откуда я пришел, однако вперед вел еле видимый след. Странное место — это нулевое время...

Я пересек тротуар, обошел лежащего почти на самой баррикаде покойника, перелез через горелый остов машины, приземистого седана с привязанной к багажнику огромной запаской. На той стороне тел было больше. Эти люди погибли в попытке оказать сопротивление. Среди них валялся одинокий хагрун — массивное искореженное тело в тяжелом атмосферном скафандре с кровавой дырой в центре груди. Кто-то из империан успел пролить вражескую кровь. На общем фоне бойни эта мысль воодушевляла. Я двинулся дальше, по пути бросив взгляд на башенные часы...

Стрелки стояли на одной минуте после двенадцати. У меня на глазах минутная стрелка дернулась назад и указала точно вверх.

И тут я понял. Дзоковы манипуляции с настройками костюма-челнока оказали желаемый эффект по перемещению меня в нулевое время. Но мы оба забыли о предыдущей конфигурации — той, что заставила костюм нести меня в обратном направлении, назад по вектору времени, на момент моего перемещения из мира джунглей. Теперь, активировав костюм, удерживающий меня в неестественном состоянии антиэнтропии, я продолжил обратное движение. Я двигался по времени назад!

Я пошел дальше, наблюдая за странным поведением предметов при попадании в Е-поле костюма или переходе из него во внешнюю среду. Камушек, который я поддал ногой, пришел в движение, вылетел из поля, где сохранял естественное направление времени, скакнул назад, вроде бы ударился о мой ботинок и упал. Воздух вокруг меня шелестел в постоянном завихрении, его изменчивые течения захватывались, перемещались по времени назад, но тут же отпускались на волю, в результате вызывая локальные перепады давления. Я гадал, как я выгляжу для внешнего наблюдателя — если он вообще меня видит. А мое оружие? Как оно подействует и подействует ли, выстрелив в будущее? Нанесет удар в прошлом?..

Из-за угла в двух кварталах от меня возникла фигура и, странно дергаясь, направилась в мою сторону, переставляя ноги пятками вперед и размахивая руками, словно изображение на пущенной задом наперед киноленте. Я вжался в стену, наблюдая за приближением незнакомца. Хагрун! Шерсть у меня на загривке встала дыбом. Я выщелкнул жук-пистолет в ладонь и ждал...

Он прошел мимо меня и двинулся дальше, поводя головой, словно сканировал тротуар на предмет признаков жизни. На меня он не обратил ни малейшего внимания. Я огляделся. Его соплеменников поблизости не наблюдалось. Самый подходящий случай провести испытания. Я нахально выступил вперед и навел оружие на его удаляющуюся фигуру. Двадцать футов, двадцать пять...

Реакции не последовало. Я для него был невидим, тогда как он почему-то оставался видим для меня. Я мог только предположить, что световые лучи при контакте с костюмом подвергаются воздействию его поля и их движение во времени меняется на противоположное. В результате они просто исчезают, тогда как нормальный свет, исходящий от пейзажа...

Но почему я вижу, если свет движется прочь от моих глаз...

Я припомнил заявление одного сетевого физика из Империума, объясняющее, почему возможно просматривать континуумы, через которые движущийся челнок проходит в неизмеримо короткое мгновение времени: «Свет есть состояние, а не событие...»

Каковы бы ни были причины данного явления, хагрун меня видеть не мог. Наконец-то везение на нашей стороне. Теперь посмотрим, чего можно добиться силой одного маленького преимущества и удачи.

До сетевых гаражей было полчаса ходу. По пути мне попалось еще несколько трупов. Беда явно застигла людей в постели. Те немногие, кто находился снаружи, откатились к баррикадам — и умерли там. Я миновал пару торопливо шагающих назад хагрун, затем полдюжины, затем колонну штук из двадцати — тридцати, и все они двигались в направлении, противоположном моему собственному курсу. Это означало, что, в нормальной прогрессии, они направлялись в зону сетевых гаражей, подходя со стороны имперской штаб-квартиры.

За два квартала до штаба толпа хагрун буквально заполонила улицу.

Вместе с потоком, который, казалось, расступался передо мной, провожаемый озадаченными выражениями на лицах под темными забралами, я пересек Северный мост и вошел в призрачно светящиеся кованые чугунные ворота перед нависающей громадой штабного здания. Толпа захватчиков здесь уплотнилась. Угрюмая масса почти-людей, затопившая посыпанные гравием дорожки и бесплодные прямоугольники сухой земли, в нормальные времена представлявшие собой безукоризненно подстриженные газоны, локтями прокладывала себе путь назад сквозь широкие двери. Я заметил часы на фронтоне здания по ту сторону площади — одиннадцать пятнадцать.

Я перемещался вспять по вектору времени три четверти часа, хотя субъективно прошло всего тридцать минут.

Проложив дорогу сквозь текучую толпу одинаково одетых хагрун, я добрался до двери, скользнул внутрь в то же самое фойе с высоким потолком, которое покинул шесть недель назад. Теперь оно было забито безмолвными массами хагрун. Ими управляли, размахивая руками и гримасничая, два увешанных бронзой персонажа, стоявшие на нижних ступенях лестничного пролета, ведущего на верхние этажи. Оказывается, звук не проникал сквозь барьер между «нормальным» нулевым временем и моим эффектом обращенного поля.

Поток вдавливался в боковой коридор. Я влился в него, добрался до маленькой дверки в холле с табличкой «служебная лестница» рядом... Памятная дверь: именно сюда я нырнул в погоне за пылающим человеком бессчетные недели назад. Я толкнул ее, ощущая призрачное давление хагрунских тел, уходивших в сторону за секунду до столкновения, и, следуя за потоком чужаков, спустился на один пролет к двери в кладовку, где в прошлой жизни загнал в угол огненного человека.

Поток захватчиков поредел. Я стоял в сторонке и наблюдал, как твари спиной вперед протискиваются через узкий проем в небольшое помещение: в замкнутое пространство их набивалось все больше и больше...

Так не бывает. Я видел сотни громил на улицах, они толпились в парадном вестибюле, наводняли коридоры. И вся эта масса текла сюда — или, в нормальной временной последовательности, отсюда, из этой маленькой комнатки...

В коридоре осталось всего несколько хагрун, они стояли и слушали беззвучные разглагольствования увешанного бронзовыми побрякушками офицера. Затем прошаркали обратно и почти охотно вошли в комнату. Сверху появились офицеры, слегка замешкались, протискиваясь в дверь, и исчезли во мраке. Я последовал за ними — и замер как вкопанный.

Посреди заброшенной кладовки, в воздухе, не больше чем в паре дюймов от шероховатого каменного пола, едва не задевая пыльные балки потолка, мерцал десятифутовый диск пустоты. У меня на глазах один из оставшихся хагрунских офицеров быстро попятился к нему, слегка пригнулся, прыгнул спиной вперед — и волшебным образом исчез, словно кролик в шляпе фокусника. Теперь осталось только двое хагрун. Один из них тоже попятился к диску и проскочил сквозь него. Последний произнес что-то в маленький наручный приборчик, постоял с минуту, оглядывая комнату и начисто игнорируя меня, затем тоже прыгнул сквозь диск и был таков.

Я наблюдал чудеса, по сравнению с которыми имперские челноки выглядели не фантастичнее плетеных детских колясок, но времени стоять, благоговейно отвесив челюсть, не было.

Передо мной находился портал из какого-то другого пространства в Стокгольм нулевого времени. Хагруны вошли через него — откуда, я не знал. Существовал простой эмпирический метод ответа на этот вопрос...

Я подошел к диску, напоминавшему поверхность чуть потревоженного пруда, поставленного во мраке на попа. За его таинственной гладью угадывалась неизмеримая глубина. Я стиснул зубы и, от души надеясь, что догадка моя правильна, шагнул сквозь него.

И сразу же понял, что оказался снова в нормальном времени: по-прежнему двигаясь против часовой стрелки, несомненно, в той же комнате — но в честной темноте, вдали от всепроникающего мертвого сияния нулевого времени. Вокруг меня толпились хагруны — громоздкие фигуры в комбинезонах, почти полностью забившие ограниченное пространство кладовки, выплескивающиеся в коридор и ничуть, похоже, не обеспокоенные недостатком освещения. Я узнал офицеров, которые последними прошли через портал, или, в нормальном времени, первыми: лазутчиков, высланных вперед для рекогносцировки, прежде чем орда хлынет через портал и потечет обратно к сетевым гаражам. Шесть недель назад — или сегодня, тут обе точки зрения годились одинаково — я встретил их там, садящихся на свои челноки, чтобы вернуться на мировую линию хагрун, завершив здесь свое черное дело. Но теперь, благодаря собственному движению против потока времени, я наблюдал тот же спектакль, но разыгрываемый в обратном направлении: победоносные войска, отхлынувшие от одержанной над спящим городом победы, втягивались обратно в улицы и отыгрывали газовую атаку назад.

Многие хагруны несли тяжелые канистры. Другие у меня на глазах брали из груды в коридоре пустые контейнеры и закрепляли их на спине. Теперь они расходились вверх по лестницам по двое или по трое, исчезая в коридорах, возвращаясь на пустые улицы. Я последовал было за ними — затем спохватился. Что-то мерцало на краю сознания. Следовало что-то сделать, причем не откладывая, пока шанс не упущен. Я колебался, ломая голову, а события неумолимо стремились к своему неизбежному завершению. Думать было тяжело — непросто ориентировать мысли в искаженной перспективе обращенного вспять времени. Но сейчас необходимо собраться и заставить себя анализировать наблюдаемое, реконструировать нападение.

Итак. Хагруны прибыли в сетевые гаражи. Я видел там их челноки. Идеальное место для массовой высадки и благодаря характерным излучениям носителей сетевых коммуникаторов легко поддающееся пеленгации для навигационных нужд.

Прибыв туда, они промаршировали через пустой в нулевом времени город к штабу Разведки, удобному исходному пункту для атаки, обладающему множеством темных погребов,— возможно, в выборе районов сосредоточения десанта присутствовал элемент сардонического юмора...

Затем войска хлынули сквозь портал и выплеснулись на полуночные улицы города в реальном времени, распыляя газ. Завершение мероприятия я в данный момент наблюдал своими глазами.

Затем они вернулись через портал в нулевое время и добрались до своих челноков — исход, свидетелем которого я стал полчаса назад.

Но зачем нужна газовая атака на город, которому предстоит уничтожение вместе с остальной планетой?

Ответ напрашивался сам собой: хагрунам требовались покой и тишина для установления дезинтеграционной машины, и они хотели быть уверены, что адское устройство ничто не потревожит в течение времени, необходимого им, чтобы пройти обратно через свой портал в нулевое время, погрузиться в челноки и покинуть обреченную А-линию. Отравив горожан, они обеспечили себе комфорт на время подготовки к убийству вселенной.

Ибо они убивали больше, чем мир. Это была планета, Солнечная система, заполненное звездами небо до пределов постижимого пространства и дальше. Уникальный, незаменимый аспект реальности навсегда исчезнет с лица мироздания, потому что один мир, одна-единственная пылинка в этой вселенной представляла потенциальную угрозу хагруньей безопасности. Гнусный план — и мгновения, за которые я мог предпринять какие-либо шаги для его предотвращения, стремительно утекали. В этот самый миг где-то трудилась шайка, подготавливая генератор конца света к работе. И если я задержусь с их обнаружением хотя бы на несколько минут, будет слишком поздно (или рано!), топающие спиной вперед солдаты разберут машину на составные части и унесут обратно в челноки, где мне ее уже не достать...

Надо найти устройство — немедленно!

Я огляделся. Нагруженные пустыми канистрами хагруны по-прежнему пятились по коридору. Офицеры размахивали руками, их губы за лицевыми пластинами шевелились. Мое внимание привлек один, без шлема. Он приковылял с другого конца узкого коридора, торопливо пятясь в сторону хагрун, руководивших операцией с канистрами. Ему предшествовали двое неприметных соплеменников. Они отвернулись и присоединились к группе выбирающих из кучи пустые канистры и закидьгвающих их на спину. Тот, что без шлема, беседовал с офицером: оба кивнули, поговорили еще, затем первый попятился по темному коридору в сторону, противоположную лестнице. Я мгновение поколебался и последовал за ним.

Он прошел спиной вперед футов пятьдесят, затем свернул в кладовку, в точности напоминавшую ту, где был установлен портал. Внутри еще четверо хагрун склонились над массивным треножником, на котором покоилось громоздкое сооружение. Чехол от него валялся рядом на полу.

Удача не покинула меня. Я нашел дискреционную машину.

Следующий шаг стал мне ясен в то же мгновение, как я увидел машину. Когда двое хагрун замерли с комично озадаченными выражениями на лицах, я подошел к стенду, покрепче уперся ногами, ухватил громоздкий ящик и потянул на себя. Он подался легко. Мое слегка ускоренное субъективное время, хоть и обратное, прибавляло мне силы. Я отступил на шаг, прижимая ужасное устройство к груди, и, к своему неописуемому удивлению, увидел, что оно по-прежнему покоится на месте, тогда как его двойника я держу в руках. Хагрунские техники продолжали работу, явно ничем не потревоженные. Но ведь я же еше не появился, чтобы сотворить парадокс на глазах у изумленной публики...

Я повернулся к двери, промчался по коридору, взбежал по лестнице и рысью припустил к сетевым гаражам.

На дорогу ушло двадцать минут, несмотря на неуклюжий груз. Труднее всего оказалось заставить себя не обращать внимания на происходящую вокруг газовую атаку. Хагруны в защитных костюмах топали задом наперед по хорошо освещенным улицам под неясным облаком буроватого газа, медленно сгущавшимся прямо на глазах. Я то и дело переходил с бега на шаг, все время перехватывая тяжелый ящик, и отчаянно потел в своем костюме. Вокруг меня повсюду клубился газ, и оставалось только надеяться, что клапаны моего наряда надежны настолько, насколько уверял меня в этом Дзок.

В гаражах возле припаркованных челноков, то и дело выглядывая из широких дверей в ту сторону, откуда неслись звуки уличного боя, слонялись несколько мрачных хагрун. Я беспрепятственно миновал их и подошел к последнему челноку в ряду — тому самому, на котором уже один раз ездил. Помнится, управление у него было запрограммировано на автоматическое возвращение на исходную А-линию, мир хагрун. Я открыл дверь, опустил свой груз на серый металлический пол, затолкал его поглубже, затем проверил стенные часы. Согласно нашим с Дзоком расчетам, устройство сработало точно в два часа пополуночи. Сейчас было десять сорок пять: три часа и пятнадцать минут до времени «Ч».

А перелет челнока с линии ноль-ноль на линию хагрун занял примерно три с половиной часа.

Надо было как-то убить еше минут десять...

Дискреционная машина уже отсчитывала секунды до своего катастрофического включения — гигантского выброса энергии, который взорвет статическое равновесие, составляющее ткань реальности на данной линии альтернативного бытия. Я выдернул ее из рук создателей ровно в тот момент, когда они заканчивали установку. Когда придет время, она сработает. Теперь вопрос с челноком. Я залез внутрь, оглядел панель управления. Ничего сложного: стартовый провод, подсоединенный к главному переключателю поля...

Я вышел наружу, нашел кусок оголенного провода на верстаке у стены, крепко привязал его к выкрашенному белой краской рычагу, управлявшему генераторами челнока, а концы вывел наружу за дверь. Пять минут до отправления. Важно было как можно точнее подгадать время. Стрелки часов медленно ползли назад: десять тридцать четыре, десять тридцать три, десять тридцать две, десять тридцать одна. Челнок еле ощутимо завибрировал...

Я осторожно закрыл дверь, проверил, торчит ли провод, затем ухватился за концы и как следует дернул. Челнок дрогнул, замерцал, на мгновение пропал из виду, а затем застыл на месте, прочен и недвижим. Я выдохнул: пример машины предупредил меня. Результаты собственных манипуляций с внешними предметами оставались для меня невидимы, но я послал челнок в путь. В данный момент передо мной развертывалось его прошлое.

А на улице газовая атака была в самом разгаре. Я видел, как человек, лежавший в луже рвоты, поднялся, словно марионетка на ниточках, схватился за горло и побежал задом наперед в здание — труп, восставший из мертвых. Бурое облако теперь висело низко над тротуаром, плоский слой смертельного газа. Из ближней его части сформировался длинный султан, потек к хагруну и втянулся в раструб рожка его ручного распылителя. Там и сям образовывались новые султаны и текли к другим нападающим. Я наблюдал газовую атаку в обратном порядке: убийцы очищали улицы от газа, который в противном случае истребил бы население. Я следовал за ними, а ядовитое облако над головой тем временем окончательно сгустилось, распалось на части и втянулось обратно в канистры, из которых вышло. Тяжело нагруженные захватчики своей странной попятной походкой вперевалку двигались обратно к темной громаде штаба Разведки. Я шел вместе с ними, топтался на дорожках, протискивался в двери, топал по коридору, вниз по узкой лестнице, назад в заброшенную кладовку, откуда они кошмарной рекой хлынули сквозь сияющий диск обратно в нулевое время к ожидающим их челнокам.

Передо мной встала очередная дилемма. И ошибиться в выборе было нельзя, ибо на кону стояла жизнь целой вселенной.

Последние хагруны нырнули в портал, вернувшись в нулевое время, чтобы протопать назад к сетевым гаражам, погрузиться в челноки и отбыть в направлении ужасного родного мира. Пустой овал висел в оглушительной тишине пустой комнаты. Я стоял возле сияющего диска и ждал, а минуты утекали — минуты субъективного времени, в течение которых я неумолимо двигался назад, к моменту, когда хагруны впервые активировали портал. Вот он резко уменьшился, сжался до невероятно яркой точки и пропал.

Я поморгал в темноте, затем включил маленькую лампочку, вделанную в нагрудную панель костюма, чтобы читать карту и показания приборов во время прохождения через лишенные света континуумы. В ее слабом свете проступили смутные очертания комнаты, пыльные упаковочные ящики, усыпанный мусором пол — и ничего больше. Портал, теперь в этом не осталось сомнений, не требовал фокусирующего устройства для установки шлюза между нулевым и реальным временем.

Изучая приборы на запястье и припоминая инструкции Дзока, я выждал четверть часа, чтобы дать хагрунам время убраться из кладовки. Затем повернул ручку перехода в нулевое время. Стены вокруг превратились в вихрь, вселенная вывернулась наизнанку, и вот я снова стоял в нулевом времени. Дыхание восстановилось не сразу, но в остальном все было в порядке.

Я огляделся и увидел то, что искал: небольшой металлический ящик на подставке, наполовину загороженный стопкой коробок,— генератор портала. Я подошел к нему и положил ладонь на тусклую крышку. Прибор слегка гудел на холостом ходу, готовый послужить своим чудовищным хозяевам, когда они прибудут. До их появления в реальном времени оставалось несколько минут.

В кожаном кармашке на рукаве костюма имелся набор инструментов. Я извлек отвертку, отвинтил болты. Крышка ящика откинулась, обнажив лабиринт полузнакомых деталей. Изучив схемы, я распознал аналог миниатюрной катушки Мебиуса, образующей сердцевину моего костюма-челнока. Зародыш идеи начал обретать форму: трюк, вероятно невозможный, определенно трудный и, скорее всего, бесполезный, даже обладай я необходимой для его осуществления технической подготовкой, но масштаб задуманного заставил мои губы растянуться в сатанинской ухмылке. Не выпуская машинку из рук, я припомнил рассказы Дзока о принципах работы костюма-челнока. К тому же мне дважды довелось наблюдать, как он перестраивал схемы. Теперь настала пора применить полученные знания. Если мне удастся это провернуть...

Двадцать минут спустя я закончил. В теории все было довольно просто. Фокусировка портала управлялась простым ядерным конденсатором, регулируемым за счет циклического фавитационного поля. Поменяв местами контакты, как сделал Дзок, когда приспосабливал костюм к запуску моей персоны вспять по вектору времени, я изменил ориентацию эффекта линзы. Теперь вместо установления шлюза на одинаковом временном уровне портал возникнет в будущем — возможно, недели две спустя. Теперь я мог отправляться обратно, реверсировать действие моего костюма и донести свое предупреждение. Имея в запасе не меньше полумесяца, я вполне успею убедить Имперскую разведку в полной идентичности безумца, до невозможности напоминающего некоего Б. Баярда, и моей собственной персоной. А уж тогда мне наверняка удастся заставить их прислушаться к голосу разума. Правда, возникнет ряд мелких проблем вроде одновременного существования двух потрепанных бывших дипломатов под одним именем. Но если мне удастся отвратить полное уничтожение, которое только и ждет своего часа, второстепенные детали отступят на задний план.

Я вернул крышку на место, впервые ощутив проблеск надежды на успех моей безумной авантюры: двигаясь сквозь время обратно к точке до хафунской атаки, я, возможно, действительно изменил ход грядущих событий. Если не ошибаюсь, это значило, что захватчики, которых я видел выливающимися потоком сквозь портал, никогда не явятся — не являлись вовсе. Газовая атака перенеслась в царство нереализованных возможностей. Горожане, мирно посапывающие сейчас в своих постелях, утром проснутся, понятия не имея о том, что умерли и воскресли...

От подобных мыслей делалось не по себе. Ладно, здесь я сделал все, что мог. Пора убираться отсюда. Я подобрался в предчувствии очередного выверта поля костюма-челнока и повернул верньер...

Вернувшись в реальное время, в темную пустую кладовку, я поморгал, заново фокусируя зрение. Никаких признаков портала — и, если мои догадки верны, такое положение сохранится еще много дней. А затем пораженные хагруны выскочат под шквальный огонь имперских войск.

Выйдя в коридор, я облизал губы, вдруг пересохшие, как у мумии. Следующий шаг энтузиазма не вызывал. Ковыряться в костюме-челноке — дело опасное, а я на сегодня уже выбрал свой лимит смелых экспериментов. Но деваться было некуда.

Света не хватало — слишком темно для такой тонкой работы. Я поднялся по лестнице в коридор первого этажа и заметил в дальней части вестибюля группу людей, спиной вперед поднимающихся на второй этаж. Невольный порыв броситься к ним с радостными воплями пришлось подавить: они бы все равно не услышали меня. Они оставались так же недосягаемы для звуков из прошлого, как и хагруны. Я призраком витал в условном мире живых воспоминаний, разворачивающихся в обратном порядке, словно мелькающие страницы старого альбома, пролистываемого от конца к началу. И даже когда я обращу вспять действие костюма-челнока, мне по-прежнему придется доказывать правдивость своих слов.

Я понимал, насколько трудно было принять мою историю всерьез, когда поблизости имелся двойник — другой я, вызывающий резонные сомнения в моей подлинности. Ничего не изменилось и теперь. Я — «я» шестинедельной давности, за вычетом нажитых с тех пор шрамов,— находился сейчас дома на своей роскошной вилле, готовился отужинать с несравненной Барброй и вскоре должен был принять таинственный телефонный звонок. И тут являюсь нынешний я — чумазый мужик в рваной одежде нездешнего покроя, остро нуждающийся в бритье и ванне и несущий полную ахинею. Но на сей раз у меня хотя бы есть в запасе несколько дней, чтобы достучаться до них.

Я свернул в поперечный коридор, нашел пустой кабинет, запер дверь и включил свет. Затем, не теряя времени на обдумывание последствий неверных расчетов, отключил блок питания костюма. Я расстегнулся, снял легкий шлем, стянул костюм и оглядел комнату. Все казалось нормальным. Я подошел к столу и осторожно взял за черную ручку лежавший там ножик для разрезания бумаги — и с упавшим сердцем увидел его дубликат, по-прежнему лежащий на столе. Я бросил нож обратно на стол, и он пропал, унесенный потоком нормального времени.

Этого-то я и боялся: даже сняв костюм, я продолжал жить задом наперед.

Я снова взялся за миниатюрный набор инструментов и с его помощью открыл нагрудный блок управления. Я знал, какие проводки надо переставить. С бесконечной осторожностью я переместил тонюсенькие волокна в новое положение, гадая, на каком этапе мои воспоминания о Дзоковой работе дадут сбой. Знай я, что мне придется заниматься этим в одиночку, попросил бы агента проделать это вместе со мной, может, даже под запись. Но мы оба в суматохе момента забыли, что я начну ускользать в прошлое сразу, как только костюм активируется. Теперь он, мой наставник, был вне досягаемости, в далеком будущем.

Наконец я закончил. Голова раскалывалась, а вкус во рту напоминал брошенное крысиное гнездо. Пустой желудок одновременно и громогласно требовал еды и угрожал насилием, если я хотя бы помыслю об этом предмете. Я уже почти сорок восемь часов вкалывал без еды, питья и отдыха.

Слишком усталый, чтобы волноваться, я натянул костюм обратно, застегнулся, щелкнул тумблером... и мгновенно понял: что-то не так — очень не так!

Я ожидал привычной, выворачивающей наизнанку тошноты, но вместо этого меня сдавило и начало поджаривать. В ушах нарастал гул, вдох обжег горло.

Я шагнул к столу, ноги слушались плохо, будто свинцовые. Я поднял пресс-папье... странно тяжелое...

И горячее! Я выронил его, и оно грохнулось о столешницу. Дышать становилось все труднее. Воздух сделался плотным, как вода, и раскаленным, словно пар из топки...

Я выдохнул облачко ледяных кристаллов. Взгляд мой упал на рукав. Он был покрыт матово-белым налетом, жарким и скользким на ощупь. Это был лед, горячий лед! Прямо на глазах он уплотнялся, покрывая костюм, нарастая на лицевой пластине. Я согнул руку, чтобы протереть окошко: корка треснула, и осколки ее с бешеной скоростью понеслись к полу. Мне удалось лишь чиркнуть пальцем по пластиковому забралу. Сквозь чистую полоску я увидел на противоположной стене зеркало. Попытался шагнуть к нему, но только зря напрягал ноги. Я прирос к месту, заключенный в твердый, как латы, ледяной панцирь!

Лицевая пластина уже полностью заросла инеем. Я попытался шевельнуть рукой — она тоже не гнулась. И тут я понял. Мое вмешательство в схемы костюма оказалось более чем неудачным. Нормальное течение временной профессии восстановилось, но уровень энтропии оставался бесконечно меньше нормы. Я превратился в ледяную статую: интересная находка для хозяина кабинета, когда он выломает дверь завтра утром, если только мне не удастся срочно освободиться!

Я напряг ноги и перенес вес вбок. И почувствовал, как опрокидываюсь, отрываясь от пола, чтобы оглушительно грянуться о него же. От удара мои ледяные доспехи разлетелись, и я, не теряя времени, поднял онемевшую руку, нашарил ручку управления, ухватил ее полузамерзшими пальцами и повернул...

Давление внезапно ослабло. Лобовое стекло очистилось и покрылось водяными капельками, которые пузырились, плясали, исчезали. По мере таяния льда от меня поднималось кипящее облако, рвущееся прочь, словно пар из чайника. Я резко оттолкнулся от пола, почувствовал, что свободен, наполовину поднялся к потолку, а затем лениво упал обратно, словно воздушный шарик. Приземлился я на одну ногу и сразу почувствовал возросшее давление, когда лодыжка подвернулась. Я опустил на пол вторую ногу, пошатнулся и восстановил равновесие, сквозь зубы ругаясь от боли в поврежденном суставе. Где же тумблер?..

Верньер исчез. Крутанув его онемевшими пальцами, я отломал его напрочь!

Я дохромал до двери, ухватился за ручку, повернул...

Металл порвался, ладонь пронзила боль. Видимо, содрал кожу. Я обрел силу Гаргантюа, но не обзавелся толстой шкурой под стать. Не стоило крутить так сильно. Уровень моей личной энтропии теперь превышал норму вдвое, если не втрое. Исходящего от моего тела жара хватило бы, чтобы вскипятить столитровый армейский котел. От мимолетного прикосновения пошла пузырями краска на косяке! Я осторожно повернул дверной замок и потянул за сломанную ручку. Тяжелая, как стальной сейф, дверь неохотно сдвинулась. Я толкнул ее — и замер.

Из дверного проема на противоположной стороне коридора в десяти футах от меня недобро выглядывал семифутовый хагрун.

Я попятился и прижался к стене. Этот парень оказался неучтенным фактором. Вероятно, он являлся лазутчиком, высланным вперед за несколько часов до основной колонны. Я видел, как отбыли последние из его товарищей и как закрылся портал, и, исходя из этого, решил, что ушли все. Но что, если портал был активирован на короткое время часом раньше, в тестовом режиме?..

Очередной риторический вопрос. Он был здесь, большой, как гризли, и вдвое уродливей. Здоровенный тролль в полной химзащите медленно поднял руку, выставил вперед ногу и направился в мою сторону.

Я отпрыгнул, чуть не упав, когда хагрун тяжело грянулся о стену, где я только что стоял, — стену, обугленную жаром моего тела. Я снова попятился, на сей раз осторожно. Он вдвое уступал мне в скорости, но стоит угодить в этот костедробительный захват...

Он был взбешен — и напуган. Это читалось в выражении его оскаленной хари, смутно различимом сквозь темную лицевую пластину. Может, он уже побывал внизу в комнате с порталом и обнаружил, что аварийный люк отсутствует. Или армия вторжения уже отстала от графика...

Внезапно сердце у меня подпрыгнуло, когда я сообразил — получилось! С костюмом я возился около часа, и, наверное, еще полчаса прошло, пока я барахтался в состоянии замедленного времени, наращивая персональную ледяную шапку. А они так и не появились на сцене. Теперь я мог ответить теоретикам хотя бы по одному пункту: посетитель прошлого способен-таки изменять уже виденное будущее, изымая его из ткани бытия!

Но маячившего передо мной хагруна не занимали глубоко аномальные аспекты его присутствия здесь. Он был бойцом, натасканным ловить мелких безволосых антропоидов и душить их, а я вполне подходил под описание. Он снова прыгнул — на удивление неуклюжий, замедленный бросок,— ударился об пол и проехал по паркету, тяжеловесно ворочаясь, чтобы ухватить меня...

Я неверно оценил дистанцию и почувствовал, как его пальцы вцепились в мой рукав. А он шустрый, этот громоздкий монстр. Я дернулся прочь, вырвался, споткнулся и заскользил назад на уезжающих из-под туловища ногах...

Он настиг меня, пока я беспомощно молотил руками воздух. Громадная лапища сгребла меня за плечо, вздернула и прижала к необъятному пузу. Я ощутил сокрушительное давление и почти расслышал хруст собственных ребер, кровь бросилась в лицо...

Ткань его скафандра пузырилась, съеживалась, чернела. Внезапно хватка ослабла. Я увидел его лицо, открытый рот и будто издалека, сквозь свой и его шлем, услышал вопль боли. Взметнулись ладони с растопыренными пальцами, обожженными до мяса чудовищным жаром моего тела. Несмотря на это, он принялся рвать ими свой костюм, отдирая от волосатой груди расплавленный пластик, обнажая кровоточащий ожог второй степени от подбородка до промежности.

Я продолжил падение, старательно принял удар на выставленные руки, но пол коварно вспучился и со скрежетом проехался мне по подбородку. Лопнула кожа, брызнула жаркая кровь. Затем был только нестерпимый блеск звезд и мягкая бездонная чернота...

Я лежал на спине, чувствуя арктический холод, сковавший мою грудь, словно чугунные клещи. Я с присвистом втянул воздух и уперся в пол руками. Они навек окоченели, как щипцы мороженщика, но мне удалось подтянуть под себя ноги и без особой уверенности принять вертикальное положение. На полированном паркете виднелись обугленные отпечатки подошв и крупное черное пятно там, где я лежал. Пока я прожигал поверхности, которых касался, они одновременно высасывали из меня тепло, замораживая меня.

Хагрун исчез. Я увидел кровавый отпечаток ладони на стене и еще один дальше по коридору. Он направился к служебной лестнице, стремясь, несомненно, к кладовке, где раньше находился портал. Долго же ему придется ждать...

Я прислонился к стене, сотрясаемый неудержимой дрожью, челюсти свело, будто трупной судорогой. Хватит с меня одиночных миссий по спасению мира. Пора кое-кому присоединиться к вечеринке, разделить, так сказать, честь — и, кстати, произвести деликатную операцию на моем неисправном костюме-челноке, прежде чем я замерзну насмерть, упаду ничком и прожгу перекрытия насквозь до самого подвала.

Я повернулся к вестибюлю со смутной мыслью найти кого-нибудь — может, Рихтгофена. Он сегодня здесь. Точно! Старый добрый Манфред сидит у себя за столом наверху и подвергает допросу третьей степени бедного недотепу по фамилии Баярд, вызванного на ковер потому, что какой-то другой бедный недотепа под тем же именем сидит в тюрьме в нескольких милях отсюда, заявляя, что он Баярд и что близок конец света!

Я добрался до угла, пошатнулся, чувствуя, как опаляет лицо жаркий румянец лихорадки, тогда как сила из моих ног утекает, высасываемая страшным перепадом энтропии между вышедшим из-под контроля Е-полем костюма-челнока и нормальным пространством вокруг.

Гиблое это дело, мистер Б., ковыряться в механизмах, в которых вы не разбираетесь. В механизмах, созданных племенем премудрых мартышколюдей, которые считают нас, сапиенсов, недалеко ушедшими от маньяков-убийц — и не зря, не зря...

Я упал и, стоя на четвереньках, наблюдал, как завивается дымок между моими онемевшими пальцами. Забавная история. Прочтешь в подборке анекдотов на последней странице воскресной газеты — обхохочешься. Я вцепился в стену, заставляя краску пузыриться, вздел себя на ноги и сделал еще два шага к лестнице...

Бедный старый Баярд, то есть я. Как бы он удивился, если бы вошел в маленькую комнатку там, внизу, и столкнулся с одним-единственным перепуганным, обожженным, исполненным жажды убийства хагруном — жалким ошметком столь тщательно подготовленного десанта, затерявшегося по пути к месту назначения, потому что его руководители проморгали пару мелких факторов. Хагруны, вообразившие себя крутыми парнями. Ха! Они не знали, что такое настоящая кровожадность, пока не наткнулись на старого доброго простака гомо сапиенса. Бедные глупые чудовища, у них не было ни единого шанса...

Новое падение, полный рот крови. Наверное, в этот раз приложился основательнее, всем лицом. Может, и хорошо. Помогает прояснить мозги. Куда я шел? Ах да. Надо предупредить бедного старого Б. Нельзя позволить бедняге наткнуться, ничего не подозревая... Надо попасть туда первым... Еще есть жук-пистолет... прикончить это пугало...

Я смутно сознавал сопротивление двери, к которой прислонился. Затем она широко распахнулась, и дальше я падал, кувыркаясь и подскакивая на ступеньках медленно и легко, словно пуховая подушка... Финальный удар о шершавый, ледяной пол, тяжесть и боль...

Да, долгое путешествие. Снова подниматься, чувствовать, как холод ползет вверх по ногам, будто медленный яд... Облако бурого газа, распространяющееся по городу. Надо их предупредить, сказать им...

Но они не верят. Дураки. Не верят. Боже, как больно! А длинный темный коридор тянется вдаль, и свет усиливается и слабеет, снова усиливается...

Вон он! Боже, какое чудовище. Бедное раненое чудовище скорчилось в углу, раскачиваясь и подвывая. Сам это на себя навлек, распыляющий газ ублюдок медвежьей шкуры и резиновой перчатки! Видит меня, с трудом встает. Вы только посмотрите на эти зубы! Старина Дзок рядом с таким выглядит просто травоядным. Идет на меня. Выхватить оружие, почувствовать, как оно шлепается в ладонь, удержать, нажать...

Пистолет выпадает из руки, скользит по полу, а я пытаюсь его ухватить, но руки словно обрубки... Надо мной нависает громадная тень...

К черту пистолет. Все равно не смогу нажать спусковую кнопку. Скорость — вот все, что у тебя осталось, парень. Ударь его снизу, пусть его вес сделает остальную работу за тебя, используй силу противника против него, дзюдо всего за пять легких уроков, занятия начинаются по понедельникам...

Удар как от потерявшего управление грузовика с полной пивной цистерной в кузове. Я заскользил по полу и даже сквозь костюм расслышал тошнотворный хруст, когда массивный череп хагруна врезался в угол стального ящика, и тяжеловесный глухой стук, когда красавец рухнул на пол. Я снова очутился на четвереньках, не чувствуя больше пола, не чувствуя ничего... только бы встать еще раз и убедиться...

Опираясь на кстати подвернувшуюся большую коробку рядом, я поднялся, сделал три неверных шага и склонился над ним. Пятно крови, тонкий ручеек жидкости из зияющей раны над ухом и черно-красные брызги внутри шлема. Ладно, господин хагрун. Вы неплохо сражались, но тот нижний блок и леди Удача оказались вам не по зубам, и теперь...

От двери донесся шум. Там стоял человек, смутно различимый в неверном свете угасающего сознания. Я подался вперед, вглядываясь, со странным ощущением дежа-вю...

Он двинулся ко мне, как в замедленном кино. Я моргнул, провел ладонью по запотевшему забралу. В следующее мгновение он уже был в воздухе, протянув ко мне руки в затяжном прыжке. Я попятился, вскинув ладонь в тщетной надежде отвратить неведомую, невыразимо страшную судьбу...

От его руки к моей с треском метнулись длинные розовые искры, а он повис, словно ныряльщик в толще воды. Воздух вокруг шипел, как жир на сковородке, и на одно невероятное мгновение я разглядел лицо перед собой...

Затем мир без единого звука взорвался ослепительной белизной и швырнул меня в небытие.

Постель была чудесная — широкая, прохладная, чистая,— и сон тоже был чудесный. Лицо Барбры, прекрасное, словно мечта художника, обрамленное темно-рыжими локонами в вихре шелкового света. Сразу за розовым видением толпились темные мысли, громко требуя, чтоб их вытащили на свет и осознали, но я не собирался ловиться на эту удочку. Нет, господа, хватит с меня и старого доброго сновидения, если только оно не ускользнет и не оставит меня наедине с воспоминаниями о мрачных фигурах в загаженных туннелях и с болью утраты, тошнотой поражения и умирающей надежды...

Видение наклонилось ближе. В дымчато-серых глазах стояли слезы, но губы улыбались, и вот они прижались к моим, и я целовал теплый мягкий рот — настоящие губы, а не приснившиеся, которые всегда ускользают. Я поднял руку весом с наковальню, и в поле зрения вплыл толстенный сверток из белых бинтов.

— Барбра! — произнес я и услышал свое сиплое карканье.

— Манфред! Он очнулся! Он узнает меня!

— Э-э, человек должен быть очень плох, чтобы не узнать вас, дорогая,— донесся спокойный голос.

Появилось новое лицо, не такое красивое, как первое, но все равно славное. Барон фон Рихтгофен улыбался мне одновременно озабоченно и радостно.

— Бриан! Бриан! Что случилось? — Прохладные пальцы Барбры коснулись моего лица.— Когда ты не вернулся домой, я позвонила в штаб, и Манфред сказал мне, чго ты ушел, а потом они обыскали здание и нашли горелые следы...

— Наверное, лучше не давить на него сейчас,— шепнул Манфред.

— Нет, конечно нет.— На лицо мне упала горячая слеза. Барбра улыбнулась и вытерла ее.— Но теперь ты в безопасности, а все остальное не имеет значения. Отдыхай, Бриан. Подумаешь об этом потом...

Я попытался заговорить, сказать ей, мол, все в порядке, не уходи...

Но видение растаяло, и сон накрыл меня теплой волной ароматной пены. Я сдался и утонул в ее зеленых глубинах.

В следующий раз я проснулся голодным как волк. Барбра сидела у моей постели, глядя в окно на дерево в полном весеннем уборе, золотисто-зеленое в лучах послеполуденного солнца. Я немного полежал, глядя на нее, восхищаясь линией скулы, изгибом шеи, длинными темными ресницами...

Она обернулась, и улыбка, словно выглянувшее после весеннего дождя солнце, согрела меня до самых забинтованных пяток.

— Я уже в норме,— произнес я. На сей раз голос прозвучал хрипло, но узнаваемо.

Последовала долгая блаженная пауза, исполненная прошептанной милой чепухи и стольких легких как пух поцелуев, сколько мы успели в нее уместить. Затем вошли Манфред с Германом и Люк, и общение приняло более жесткий и деловой оборот.

— Скажи мне, Бриан,—притворно суровым тоном осведомился Манфред,— как тебе удалось покинуть мой кабинет, исчезнуть на полчаса и тут же объявиться в обмороке рядом с какой-то полуобезьяной и при этом одетым, как бродяга с какого-то маскарада, в разнообразные любопытные костюмы, с трехдневной щетиной, с двадцатью семью свежими и поджившими порезами, ссадинами и синяками, не говоря уже об ожогах второй степени, обморожениях и сломанном зубе?

— Какой сегодня день? — спросил я в ответ.

Он мне сказал. Я пробыл без сознания сорок восемь часов. С момента намеченного вторжения прошло уже двое суток, а хагруны так и не появились.

— Послушайте,— произнес я.— То, что я собираюсь вам поведать, сложновато для восприятия, но ввиду трупа, который вы обнаружили рядом со мной, я ожидаю, что вы приложите максимум усилий...

— Поистине странное существо, Бриан,— перебил меня Герман.— Полагаю, оно на тебя напало, отсюда и некоторые раны, но что до ожогов...

Я начал рассказ. Они слушали. Мне пришлось дважды остановиться передохнуть и один раз, чтобы съесть миску куриного бульона, но я не упустил ничего.

— Вот и все,— заключил я.— А теперь давайте скажите мне, что все это мне приснилось. Но не забудьте объяснить, откуда взялся дохлый хагрун.

— Твоя история невероятна, смехотворна, фантастична, безумна и явно порождена расстроенным мозгом,— покачал головой Герман.— И я верю каждому слову. Мои техники докладывали мне о странных показаниях на приборах сетевого наблюдения. Рассказанное тобой совпадает с их данными. А подробности твоих манипуляций с перенастройкой портала для переноса армии захватчиков на несколько недель в будущее я нахожу особенно интересными...

— Понятия не имею, как далеко я их закинул,— признался я.— Просто позаботьтесь, чтобы, когда они явятся, внизу их приветствовала группа встречающих.

Герман откашлялся.

— Я как раз собирался к этому перейти. Ты сам сетовал на нехватку у тебя квалификации для перенастройки сложных МК-приборов — и, кстати, я бесконечно восхищен костюмом, который ты привез домой из своих странствий. Это чудо... Но я отвлекся.

Говоришь, ты настроил портал, чтобы передвинуть хагрун в будущее? Вместо этого, боюсь, ты переместил их в прошлое нашей линии ноль-ноль...

На мгновение повисла тишина.

— Не улавливаю,— напрягся я.— Ты хочешь сказать, что они уже на нас напали... скажем, месяц назад?

— Я пока затрудняюсь дать точные темпоральные координаты. Но очевидно, Бриан, они отправились назад, а не вперед...

— Не важно,— вклинилась Барбра.— Где бы они ни находились, в данный момент они не беспокоят нас благодаря твоей храбрости, мой герой!

Все засмеялись, а у меня вспыхнули уши. Вступил Манфред с комментариями относительно огненной фигуры.

— Должно быть, странное ощущение, друг мой, встретиться лицом к лицу с самим собой...

— Это напомнило мне кое о чем,— произнес я во внезапно наступившей тишине.—А где... э... другой я?

Все молчали. Затем Герман щелкнул пальцами.

— Думаю, я могу ответить тебе на этот вопрос! Это одна из интереснейших проблем в физике континуума... но, по-моему, можно принять за аксиому, что парадокс встречи индивидуума лицом к лицу с самим собой невыносим для ткани единовременной реальности. Следовательно, когда встреча происходит, кто-то должен уступить! В данном случае невыносимое энтропическое давление компенсировалось за счет перемещения одного из аспектов данного единого эго на уровень, который ты назвал нулевым временем,— тот, где ты столкнулся с хагрунами и пустился в свое странное путешествие.

— Кстати, о твоем друге, Дзоке,— сказала Барбра.— Мы должны что-то сделать, Манфред, чтобы помочь его народу отразить нападение этих косматых чудищ. Мы можем послать войска...

— Боюсь, скрытый смысл того, что сказал Бриан относительно местоположения дискреционной машины, ускользнул от вас, дорогая,— ухмыльнулся Герман. В глазах его блеснул огонек свирепой радости.— При той тщательности, с которой он отмерил время этой операции, мне представляется, что хагрунский челнок с аппаратом разрушения на борту прибыл на хагрунскую мировую линию по расписанию — ровно в тот момент, когда таймер запустил его. Ксониджил нечего бояться нашествия хагрун. Наш Бриан аккуратненько стер их из списка активных угроз континуума.

— Дзок был прав,— печально произнес Манфред.— Мы действительно раса убийц. Но возможно, это закон природы, сотворившей нас...

— И мы должны помочь народам этих технологически отсталых А-линий,— сказала Барбра.— Бедная Оливия, мечтающая о более ярком мире и обреченная никогда его не увидеть, потому что мы эгоистично приберегаем его сокровища для себя...

— Я согласен, Барбра,— кивнул Манфред.— Пора внести в нашу политику кое-какие изменения. Но нести то, что мы считаем просвещением, в погрязший в невежестве мир — нелегкий труд. Что бы мы ни делали, обязательно найдутся те, кто выступит против нас. Например, этот Наполеон Пятый. Как он отнесется к предполагаемому статусу вассала нашего императора?

Барбра посмотрела на меня.

— Ты был наполовину влюблен в эту Оливию, Бриан,— сказала она,— но я тебя прощаю. Мне, конечно, хватит ума не приглашать ее пожить у нас в доме, но ты обязан устроить так, чтобы она сюда попала. Если она такая красивая, как ты говоришь, от поклонников отбоя не будет...

— Она и в половину не так роскошна, как ты,— сказал я.— Но, думаю, это достойный жест с нашей стороны.

За дверями раздался топот, и в комнату, запыхавшись, вбежал молодой человек в белой куртке.

— Вам звонят, герр Геринг,— доложил он.— Телефон прямо по коридору.

Герман вышел, а мы продолжили беседу, задавая множество вопросов и получая кое-какие странные ответы.

— Между прочим,— заметил Манфред,— жаль, что эти хагруны так бесповоротно уничтожены твоими стараниями, Бриан. Новое племя людей, имеющее только отдаленное родство с нашим, но обладающее высоким интеллектом, технической культурой...

Герман вернулся, пощипывая себя за мочку уха и озадаченно моргая.

— Я только что говорил с сетевой лабораторией,— сообщил он.— Они вычислили пункт назначения злополучной армии хагрун, Бриан. Они отталкивались от коротких следов, зафиксированных нашими приборами за последние пять лет...

— Пять лет? — эхом откликнулись несколько голосов.

— С момента, когда мы установили новое, улучшенное сетевое оборудование,— пояснил Геринг,— имело место некоторое количество аномальных показаний, которые в прошлом мы были вынуждены принимать за нормальные, хотя и необъяснимые отклонения от расчетных цифр. Теперь, в свете заявлений Бриана, мы можем интерпретировать их по-другому.

— Да-да, Герман,— перебил его Манфред,— избавь нас от драматических пауз...

— В результате изменений, внесенных в настройки их портала нашим хитроумным Брианом, леди и джентльмены, хагруны, грубо говоря, оказались заброшены более чем на пятьдесят тысяч лет в прошлое!

Мгновение стояла потрясенная тишина. Затем я услышал собственный смех — эдакое безумное кудахтанье.

— Стало быть, они таки напали, только чуток поторопились. А при попытке вернуться... сгоряча сунулись на собственную А-линию, которую выдернули у них из-под ног...

— Думаю, последнего они не сделали,— возразил Герман.— Полагаю, наши красавчики благополучно достигли неолита да там и остались. Похоже, эти сотни ссыльных во времени приспособились к своему неожиданному откату на до-технологический уровень, но без особого успеха. И, сдается мне, так и не утратили своей ненависти к безволосым гоминидам, которых обнаружили в этих холодных северных землях пятьдесят тысяч лет назад.

Нет, по-моему, они благополучно застряли в эпохе ледников и мамонтов, там они и сложили свои кости, которые наши современные археологи нашли и объявили неандертальскими...