Мисс Остин

Глава 2

Кинтбери, март 1840 года

За окном бежали по небу белые облака, голые ветви бука колыхались высоко над землей. Обе дамы наблюдали эту картину, сидя за столом, Кассандра вкушала завтрак. Где бы она ни гостила, на приличный завтрак можно было рассчитывать всегда; как бы скверно ни была поставлена кухня в хозяйстве, а завтрак испортить трудно. Кассандре же для предстоящего дня требовался весь возможный запас сил.

– Этот джем варила моя матушка. – Изабелла зачерпнула ложечкой самую малость. – Она до самых последних дней много готовила. Даже сейчас ее запасы и то нас радуют.

Кассандра тоже съела еще ложечку, и Элиза возникла перед ней как живая. Она присутствовала в самом вкусе джема, и Кассандра воочию видела, как та собирает фрукты, помешивает варево в тазу, смеется, разливает джем по горшочкам: вот благодаря чему нас в большинстве и будут вспоминать – благодаря этим неприметным актам любви, единственному свидетельству того, что и мы некогда жили на этой земле. Варенья и соленья в кладовой, стежок на коврике. И след пера на странице.

– Итак, дорогая моя, чем вы намерены заняться сегодня? – Кассандра отложила кекс, аппетит у нее пропал. – Верно ли я понимаю, что мы, быть может, нынче утром повидаемся с вашей тетушкой Мэри? Я знаю, что поскольку она теперь живет поблизости, то частенько сюда захаживает.

Изабелла, которая весь завтрак была безмятежна и едва ли не радостна, снова помрачнела, как и вчера при встрече.

– Да, нередко. Уверена, она будет наведываться сюда еще чаще, когда узнает, что прибыли вы.

– По правде говоря, – Кассандра взяла чашку и как бы между прочим продолжала, – не знаю, что со мной такое творится. Я становлюсь все рассеяннее и забывчивее. Теперь я положительно уверена, что не написала ей и не предупредила о своем визите.

Изабелла прямо взглянула ей в лицо голубыми глазами:

– Да и я не успела ей об этом сказать. Ваше письмо пришло так поздно, что у меня не нашлось времени.

– В таком случае Мэри неизвестно, что я прибыла. – Кассандра вновь перевела взгляд на окно, за которым белели облака. – Какая жалость.

– И сегодня тетушка нас точно не навестит. – Изабелла вновь принялась за джем и зачерпнула щедрую порцию. – По вторникам тетушка Мэри всегда пьет чай у миссис Бенбери.

Обе дамы улыбнулись. Между ними возникло некоторое взаимопонимание. Казалось бы, Мэри Остин никогда и ни у кого дотоле не увязывалась с дипломатичностью, и все-таки именно она поспособствовала некоторой теплоте между Изабеллой и Кассандрой.

– Вот оно как! – Кассандра ощутила прилив бодрости. – В таком случае нам не стоит питать надежд увидеться с ней ранее завтрашнего дня, и это в лучшем случае. – Значит, сегодня ее оставят в покое, а именно это ей и требовалось. – Пока я гощу у вас, мне хотелось бы быть полезной. В свое время я побывала на вашем месте и хорошо представляю, сколько у вас дел. Прошу, позвольте мне чем-то помочь вам.

Есть женщины, которые, предлагая помощь, исполняют все, что потребуется, и можно быть уверенными – исполняют хорошо. Некогда Кассандра принадлежала именно к таким. Но есть также и женщины – и таких Кассандра знавала множество, – которые вроде бы так и стремятся всем во всём услужить, вмешиваются во все дела, но любые их благие намерения неизбежно наталкиваются на препятствия, отчего-то воздвигаемые только ими. Обыкновенно эти дамы бездельничают на диване, в то время как все прочие домочадцы хлопочут по хозяйству. И именно сегодня, как бы это ни грозило навредить ее репутации, мисс Остин ради исполнения своих замыслов вознамерилась побыть именно такой дамой.

– Дел так много, что я не знаю, как к ним и приступиться, – вздохнула Изабелла. – Столько всего нужно устроить… расставить… разобрать. Такие занятия в число моих талантов не входят.

Любопытно, какие же у нее таланты, спросила себя Кассандра. Пока что они оставались окутаны тайной. Однако Кассандра непоколебимо верила, что люди сотворены Господом с умыслом: каждый из нас на что-то да сгодится. И с нетерпением ждала, когда раскроются таланты Изабеллы.

– Может статься, вы будете столь любезны и поможете Дине перебрать матушкину одежду? – продолжала Изабелла. – Признаюсь, с самого дня ее смерти я так и не нашла в себе сил прикоснуться хоть к одной из ее вещей, и у отца на это тоже недостало духа.

Дина, которая как раз стояла у буфета спиной к дамам, фыркнула – громко и весьма многозначительно.

– Разумеется! – Кассандра, воплощенное рвение, выпрямилась на стуле. – Хотя, впрочем… – добавила она, будто ее только что осенило, – я не способна стоять подолгу. А чтобы разобрать одежду, понадобится именно стоять на ногах, да еще и тянуться. – Она протянула одну руку, опустила, нарочито поморщилась. Прямо как на сцене. Дина обернулась и пронаблюдала за ней с одобрением. – Давайте подумаем, чем еще я могу быть полезна?

Вот так-то завтрак и потек дальше. Изабелла подавала предложения, а Кассандра все их отвергала – колени у нее не гнутся, руки не держат, от одного упоминания о пыли она способна расчихаться, – и, наконец, салфетки были сложены, со стола убрали, и утро пошло своим чередом.

Когда церковный колокол пробил десять, Кассандра расположилась в желтой гостиной. Она устроилась в углу дивана, с саквояжем под боком – на коленях лоскутное шитье, в пальцах иголка. Все было почти превосходно, за вычетом одного: в покое ее так и не оставили, а ведь его-то она и жаждала. В доме шла суета; к несчастью, казалось, шла она только вокруг Кассандры.

Сначала Фред явился, чтобы развести огонь в камине, и вложил в эту затею много гневного пыла, но так и не извлек огня. Кассандра наблюдала, как он добился того, что несколько поленьев задымились, горячо поблагодарила его и дождалась, пока он удалится. Не отложить ли ей уже иголку? Не отважиться ли уже встать и приступить к поискам? Начать нужно прежде всего с вон того бюро в углу. Именно за ним Элиза, матушка Изабеллы и ее, Кассандры, близкая подруга, каждое утро писала письма. Уж наверно, любое важное письмо хранится именно там… Кассандра пересела на краешек дивана. Вот тут-то в гостиную и вошла Дина.

– Удобно вам, мисс Остин? – Поскольку Дина была избавлена от необходимости все утро перебирать вещи в чулане и предоставлена собственной неряшливой особе, она внезапно приметно подобрела. С ветошкой в руке служанка обтирала пыль тут и там – с канделябра, с часов, с декоративной вазы – и болтала да болтала. – Тут оно самое место. – Она выдернула подушку из-под локтя Кассандры и взбила ее. – Чем бы вы там ни были заняты, а никто вас не потревожит. – Она добралась до зеркала над камином и развезла ветошкой пыль, прибавив еще один развод, которых на зеркале и без того хватало. – Да и во всем доме теперь тишина, с тех пор как мистер Фаул скончался, упокой, Господи, его душу.

Кассандра сочувственно пробормотала нечто неопределенное и взялась за наперсток. Яснее ясного, в ближайшее время об уединении нечего и мечтать.

– И прихожане к нам теперь тоже дорогу забыли. Соседи со своими заботами и жалобами не хаживают. И господ с охоты или псарни, которые, бывало, нанесут столько грязищи на сапогах, – этих тоже не видать.

Настал черед бюро, и по нему Дина тоже бесцельно повозила тряпкой. Откроет ли она сейчас бюро, явит ли его содержимое? Кассандра нетерпеливо выпрямилась.

– Да уж, тихо мы теперь живем. Пока преподобный был жив, в доме прямо стены дрожали. Ох уж эти его вспышки! Бывало, ярится, так из деревни слыхать. – Она покачала головой, довольно улыбаясь, а сама все терла да терла крышку – хотя и без крошки пчелиного воска для полировки. Кассандра чуть не встала и не отправилась на его поиски самолично. – А уж как он напускался на мисс Изабеллу! Прямо громом гремел. – Смешок, и Дина занялась оконной рамой. – Ну а когда запустил палкой мисс Изабелле в голову, тут его удар и хватил. Сказали, переусердствовал. – Дина отступила на шаг и обозрела плоды своих трудов. – Да, страшная потеря, мисс Остин. Страшная потеря для всех нас.

Покончив с работой и наведя чистоту по своему разумению, Дина ушла. Однако не успела Кассандра поразмыслить об услышанных ужасах – о том, что хозяин, так обожавший своих собак, мог подобным образом обойтись с собственной дочерью! – как рядом с ней, вздохнув, присела на диван вышеупомянутая Изабелла. Ах, бедняжка Изабелла! Что же ей довелось пережить!

– Не дурно ли вам, милая моя? – Кассандра притронулась к ее колену.

– Полагаю, нет. – Изабелла затеребила кисточку на подушке. – Только вот я просто теряюсь, с чего начать. Заворачивала фарфоровую посуду, которая отходит брату, а потом спохватилась – может, у меня есть какие-то более срочные дела? – Она беспомощно огляделась.

– Но ведь ваши сестры уж теперь-то вам помогают? – полюбопытствовала Кассандра.

– О, Элизабет так занята своими яслями…

Кассандра подняла ладонь.

– Да, я превосходно понимаю. – Вечная, неизменная история. Как бы многочисленна ни была семья, а обязанности заботиться, улаживать и помогать всегда ложатся на плечи кого-то одного. – Природа словно бы назначает в помощь каждому поколению того, кто наиболее к этому способен. В нашей семье таким человеком оказалась я.

Изабелла была само страдание.

– Тогда мы сестры по несчастью, – произнесла она.

– Вовсе нет! – воскликнула Кассандра. – Наше счастье в том, что у нас есть близкие, которым мы нужны. Это наш долг и наша радость. Смысл нашего существования!

– Ах, Кассандра. Боюсь, от вас всегда было гораздо больше проку, чем хоть когда-либо будет от меня.

Кассандра успела не так долго прогостить в доме священника, но достаточно, чтобы оценить хозяйственные умения Изабеллы. А потому ей трудно было возразить и еще труднее удержаться от желания насадить здесь порядок в ведении дома, побороть эту удручающую бестолковость. В самых участливых и задушевных выражениях она отправила Изабеллу обратно к посудному шкафу и фарфору завершать начатое, и Изабелла с тяжелыми вздохами повиновалась.

Кассандра замерла в неподвижности и прислушивалась, пока шаги хозяйки не стихли и не закрылись дальние двери. Не теряя ни минуты, Кассандра воткнула иглу в рукоделие, не без труда поднялась с дивана и направилась к бюро.

Мисс Остин не привыкла вторгаться в чужую частную жизнь. Сердце ее колотилось о ребра. Неизведанное ранее беспокойство, причиняемое совестью, заставило ее остановиться на полпути. Миг-другой она просто рассматривала бюро. Изящное изделие орехового дерева, крышка раскладывается в столешницу, а ниже три ящика, – бюро это было единственным личным прибежищем Элизы во всех просторных и шумных комнатах. В распоряжении Фулвара, разумеется, был его великолепный кабинет, куда ни одна живая душа не осмелилась бы войти без дозволения. Хранил ли он там какие-то секреты? Свои собственные – быть может, но навряд ли его выбрали бы хранителем чужих. А вот Элиза – само совершенство – готова была посочувствовать всем. И все знали, что ей можно поверить любую тайну. Много ли советов некогда было написано за этим ореховым бюро? Много ли глубоко личных писем было за ним прочитано? Сейчас, когда Кассандра внимательно разглядывала этот изящный предмет обстановки, немыслимо было вообразить, что здесь могло храниться все известное Элизе… Кассандра усомнилась, верно ли рассудила, и в этот миг едва не вознамерилась прервать поиски, отыскать более достойное решение вопроса, такое, которое позволило бы ей по-прежнему высоко держать голову. Но она тотчас опомнилась. Ей предстояло уладить семейное дело. А семья всегда была важнее всего.

И она, и Джейн в свое время написали на этот адрес, в дом викария, множество глубоко личных писем. Возможно, они все еще хранятся здесь. По завещанию сестры Кассандра была ее душеприказчиком: поддерживала огонь в светильнике Джейн, защищала ее наследие. И была полна решимости за то время, что ей еще было отпущено, отыскать и уничтожить любые улики, грозившие скомпрометировать репутацию Джейн. Никак нельзя, чтобы эти письма попали в чужие руки.

Собравшись с духом, она шагнула вперед и выкатила крышку бюро. Но глазам ее предстали только чернильница, перо и бумага. Кассандра выдвинула верхний ящик: младенческий локон, первый молочный зубик, пачка детских рисуночков.

Послышались чьи-то шаги. Все ближе и ближе. Кассандра выдвинула следующий ящик: списки для прачки, меню на день, формуляры разъездной библиотеки. Кто-то шел через холл. В последнем ящике лежали лишь записи о благотворительности, не исключая и ту, что приходилась на долю деревни. Все бумаги были сложены в образцовом порядке; и ни одной из тех, которые Кассандра надеялась обнаружить. Она как раз успела задвинуть последний ящик, когда в гостиную вошел Фред.

– Разминаю тут бедные старые ноги.

Фред безразлично кивнул. Он не Кассандру проведать явился, а собственную работу. Огонь в очаге, который так безнадежно не разгорался все это время, по-прежнему был столь же безнадежен. Фред обозрел его с некоторым профессиональным удовлетворением, будто безнадежность и служила ему главной целью, потом неуклюже поклонился и оставил Кассандру одну в холодной нетопленой гостиной.

Она вновь села на диван, вернулась к шитью и раздумьям. Нельзя отчаиваться. В конце концов, ведь что поведала Изабелла за завтраком? С самой кончины Элизы никто так и не заставил себя прикоснуться к ее вещам. Ни к одной из них. Возможно, все так и лежит нетронутое где-то в доме: Кассандре нужно лишь разузнать кое-что получше и уж тогда продолжить поиски.

Ждать пришлось недолго. Через несколько минут порог гостиной переступила Изабелла.

– Управилась. Управилась почти со всем фарфором. – Она беспокойно сплетала и расплетала пальцы. – Скажем так, с частью фарфора. Уложила все соусники – до единого.

Всю свою жизнь Кассандра прожила в семье и в кругу сельского духовенства. Она прекрасно представляла, сколько соусников может скопиться в хозяйстве обыкновенного приходского дома, и ответ был таков: немало.

– О, это уже и правда кое-что. – Беседовать с Изабеллой было все равно что улещивать и утешать ребятишек в детской Годмершема. – Значит, остаются лишь обеденные тарелки, десертные, суповые и все блюда?

– И чайные и кофейные сервизы и так далее, – добавила Изабелла и плечики ее поникли. – Там так много посуды, – я подумала, может быть, она подождет до другого раза? – Помолчала, будто Кассандра – это Кассандра-то! – одобрит такое промедление. Затем призналась: – По правде говоря, теперь, когда пришел час все раздавать, мне так жаль расставаться с этими вещами. – На ее глаза навернулись слезы. – Я ведь пользовалась ими каждый день. И вот теперь они кажутся мне такими… – она шмыгнула носом, – такими дорогими сердцу. О, я знаю, вы сочтете меня жалкой – я и сама себе жалка, – но сердце разрывается, как подумаю, что больше никогда не увижу эту посуду.

Кассандра сжала руку Изабеллы в своей. Какую власть приобретают маленькие предметы, когда гораздо более крупные – сам дом – оказываются хрупкими! Она вспомнила, как мисс Мёрден натирала маленькую голубую фигурку пастушки и как Джейн прижимала к себе бювар, не желая выпускать его из рук.

– Поверьте, Изабелла, я знаю это как никто. Оставьте на потом, а пока посидим и немножко поболтаем. Меня терзает совесть, что я здесь прохлаждаюсь, пока вы трудитесь не покладая рук. Нет ли какого-то дела, с которым я могла бы вам помочь, но только сидя и ничего не поднимая? Быть может, нужно что-то разобрать в кабинете вашего отца? – Там ей вовсе не хотелось оказаться.

– В кабинете все приведено в порядок, насколько мне известно. За последний год папа успел уладить все свои дела, и, конечно, у него был помощник. Такой добросовестный молодой человек, вникал в каждую мелочь. – На лицо ее набежала тень задумчивости. – Как полезно, когда в доме есть помощник викария, не так ли, Кассандра? И правда, только вот поняла, что никогда не жила без помощника викария рядом. – Она снова побледнела. – Полагаю, теперь мне придется к этому привыкнуть.

Кассандра снова всем своим видом выразила сочувствие. Для семьи – и особенно для одиноких дам этой семьи – покинуть приход равносильно изгнанию из Эдема. Впереди их ожидали только испытания и лишения.

– И конечно, папенька знал, что его черед наступит скоро, что смерть его близка. Бедная мама скончалась в одночасье и не успела привести дела в порядок.

– Как прискорбно. – Кассандра склонилась к рукоделию. – А ее бумаги? Быть может, я бы помогла вам с ними? Тем самым я не вторгнусь в личные материи. Ведь нас с ней многие годы связывала тесная дружба.

– Благодарю вас, но нет. Тетушка Мэри особо попросила оставить это ей. Как я понимаю, у ее сына, Джеймса-Эдварда, возник живейший интерес к истории семьи. Он даже поговаривает о том, чтобы когда-нибудь написать об этом книгу! – Изабелла возвела глаза к потолку, поражаясь подобной глупости. – Как будто в мире без этого недостаточно книг! – Она улыбнулась, уверенная, что встретит в Кассандре полное понимание. – И можно подумать, хоть одной живой душе было бы любопытно узнать об Остинах. Право слово!

Кассандра улыбнулась в ответ.

– Дорогая, совершенно с вами согласна. Как вы знаете, мало кто предан семье и семейным воспоминаниям больше меня, однако даже я должна признать, что мы – отменно скучная компания, в чьей жизни никогда не происходило ровным счетом ничего заслуживающего внимания. – Вот оно, то, чего она так страшилась. Теперь непременно надо позаботиться, чтобы Мэри не добралась до писем первой.

Изабелла продолжала:

– Тетушка всецело убеждена, что разобрать семейные бумаги, решить, что сохранить, а что уничтожить, – ее, и только ее долг. Она все еще глубоко скорбит по моей матери. И говорит, что терять сестру неизмеримо больнее, чем родителя, но здесь не мне судить.

Кассандра с силой вогнала иглу в ткань, чтобы найти выход негодованию. Неважно, кто покоится в гробу, – Мэри Остин всегда назначит Мэри Остин главной из скорбящих.

– Она уже приступила к делу?

– Нет, еще не успела. Тетушка Мэри со всей определенностью намеревается заняться бумагами, но у нее, разумеется, неимоверное множество дел. Отчего-то у нее забот гораздо больше, чем у всех нас. Ей постоянно что-то да мешает.

Кассандра с новыми силами принялась уговаривать Изабеллу, чтобы та прогулялась в деревню – надо же отдохнуть, она ведь так потрудилась утром. Слова ее встретили лишь слабые попытки сопротивления: Дина уже ушла с поручениями, крайне невежливо оставлять гостью в полном одиночестве, – но попытки эти удалось быстро преодолеть. Вскоре Изабелла ушла за плащом и шляпкой. Неужели дом наконец-то остался в полном распоряжении Кассандры?

Она убрала рукоделие в саквояж и вышла в холл. В доме было тихо. Преодолев половину лестницы, Кассандра выглянула в окно. В саду и на склоне у реки – никого. Поднявшись на второй этаж, она вновь прислушалась – вдруг в доме есть дневная прислуга, которая до того не показывалась на глаза? Вдруг в верхних комнатах кто-нибудь трудится?

Кассандра не улавливала присутствия посторонних, хотя и ясно было, что по дому еще многое нужно сделать. Она перешла в старую детскую, выглянула в заднее окно. В укромном уголке некогда процветающего птичьего двора коротал время Фред – жевал табак и строгал палочку, а тощие птицы тем временем копошились в земле.

Кассандра издавна восхищалась приходским домом как образцово налаженным хозяйством. Велось оно всегда так, как она сама вела бы дом, будь на то воля судьбы и сложись ее жизнь иначе. А потому теперь Кассандру неприятно ошеломило, какое разгильдяйство и небрежение успели воцариться в доме за последнее время и до чего быстро попросту распался еще недавно столь строгий уклад. Она прямо-таки изнывала от желания навести здесь порядок: ради репутации Элизы не годилось передавать дом и двор преемнику в таком жалком состоянии. И она непременно наведет здесь порядок – но позже. Покамест этот хаос как нельзя лучше отвечал ее намерениям. Уже куда более уверенным шагом Кассандра направилась в комнату хозяйки.

Дверь была открыта нараспашку, будто Элиза только что ушла. Кровать была все еще застелена ее лоскутным покрывалом, у лампы на комоде поджидал свою владелицу ночной чепец. На туалетном столике у окна были разложены гребни и щетки, с полочки у зеркала струились ленты, на спинке стула висела ночная сорочка. Кассандра тяжело опустилась на резную дубовую скамью у стены – открывшаяся картина потрясла ее до глубины души: еще недавно живая жизнь застыла, словно парализованная; замерло, остановилось мгновение.

Кассандра изучила картинки, развешанные на стене, – именно они представали взору Элизы по утрам, когда она открывала глаза: незатейливые молитвы и девизы, вышитые детскими руками. «Нет места лучше дома», – прочитала она и покачала головой: такие банальные слова и так ужасно неуклюже вышиты. До чего странно, что Элиза выбрала для убранства именно их и так и не сняла со стены. Но вот вам унизительные и неизбежные издержки материнства: женщина со вкусом вынуждена бережно хранить то, что не заслуживает даже беглого внимания. В старых девах жить хорошо отчасти и потому, что, по крайней мере, стены твоего дома принадлежат лишь тебе. Эта мысль изрядно оживила Кассандру. Поднявшись, она продолжила поиски.

Под кроватью не отыскалось ничего, кроме катышков пыли. В гардеробе – ничего, кроме моли и одежды. Пуфик выглядел многообещающе, но в нем нашлось лишь постельное белье. Кассандра огляделась, и внимание ее привлекла та самая скамья, с которой она встала. До чего старая и уродливая! Уж наверно, она появилась в доме вместе с первым поколением Фаулов, но громоздкая, тяжелая, из такого грубого темного дерева – в спальне образованной современной дамы она была совсем не к месту… И вдруг Кассандру в мгновение ока озарило, почему эта скамья здесь.

Она пересекла спальню, сняла с сиденья длинную плоскую подушку, положила на пол и не без труда преклонила колени. Ей едва удалось поднять дубовое сиденье. Пришлось нажимать сильнее, еще сильнее – Кассандра даже не подозревала, что у нее найдется столько сил. Кровь прилила к голове. Сиденье с громким скрипом поддалось и явило ей содержимое ящика. Поиски были окончены. Кассандра ухватилась за гладкое дерево и заглянула внутрь.

Перед ней лежали письма всей ее жизни.

В тот вечер на ужин подали блюдо, приготовленное непонятно из чего, – бесцветное месиво, совсем не радующее вкус. Кассандра подумала, что застала последние мгновения его жизни, когда оно копошилось в грязи на птичьем дворе, но в остальном едва ли обратила внимание на то, что ест. Занимало ее лишь одно, а именно – как поскорее ускользнуть к себе в комнату, запереться и снова взяться за письма.

– Ума не приложу, отчего я так устала. – Она положила столовые приборы на тарелку, которую не вполне успешно попыталась опустошить. – Я так мало сегодня сделала по сравнению с вами, Изабелла. И все же, боюсь, мне скоро придется отправиться в постель.

Никаких возражений она не ожидала. В конце концов, когда нежеланная гостья и никому не нужная обуза молчит и уходит к себе, это воспринимается как проявление вежливости. Бедная мисс Мёрден большую часть своей жизни провела, притворяясь, будто счастлива сидеть в одиночестве у себя в комнате. Потому-то Кассандру так ошеломил отклик Изабеллы.

– О, прошу вас, Кассандра, не уходите еще! Я не скоро лягу спать, и, если вы уйдете, я останусь совсем одна! – С прогулки в деревню Изабелла вернулась разрумянившаяся и довольная и до этой самой минуты сохраняла бодрость. А теперь снова впала в уныние. – Мне так тяжело одной, когда нечем заняться.