Перед тем, как я научилась находить радугу

— Я ненавижу его. Я ненавижу его, я ненавижу их обоих, — слова со свистом вырываются из моего рта, пока я очень быстро иду через неумолимый, холодный проливной дождь. Вода хлюпает внутри моих дырявых теннисных туфель с каждым шлепающим ударом о тротуар, на котором разбросан мусор. Я понятия не имею, как далеко убежала. Пара миль? Десять? Казалось вечность. Автомобиль проезжает мимо, колеса поднимают брызги воды. Я едва удостаиваю его взглядом. Делаю короткий вдох, неистово часто и тяжело дышу, я не могу расправить свою грудь от того, что сжимает мне сердце. Мучительные и бесконечные образы маленькой Амелии с пухлыми щечками, окаймленными светлыми волосами и шоколадного цвета глазами, мерцают в моей голове.

Она была такой спокойно. Сейчас ее уже нет. Все из-за своей невинности и любопытства.

Нет, из-за бесхребетности и безразличия.

Я никогда не услышу от нее «Талия» снова или не почувствую ее любящих объятий, крепко сжимающих меня, когда поднимаю ее на руки. Я снова начинаю задыхаться.

Отвращение поднимается в моем животе.

Я спотыкаюсь, потому что мои ноги дрожат.

Прежде чем они полностью откажут двигаться, я перехожу к быстрой ходьбе, затем к бегу, обхватывая руками свое дрожащее тело. Свет от задних фар автомобиля исчезает вдалеке, а холодный дождь швыряет волосы, выбившиеся из моей косы, на лицо. Приветствуя шквал ветра, я срываю резинку с кончиков моих волос, расплетаю толстую косу пальцами, высвобождая свои рыжие локоны.

Час назад, я бы бросилась в свое личное убежище, как всегда и делала, когда мне было необходимо успокоиться или подумать. Пожарная лестница возле моего окна не помогла успокоить мои разорванные в клочья чувства, но помогла спасти жизнь. Я не смогла спуститься вниз достаточно быстро. И теперь стою здесь, под ледяным дождем, без пальто. Не очень умный ход для кого-то, кто уже не планирует вернуться.

Когда я вижу впереди человека, лежащего на изодранном диване, на обочине, мои внутренности напрягаются. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь узнать окрестности, в которых оказалась совершенно случайно. Кругом все в таком же захудалом состоянии, как и в моем районе — Нижнем Ист-Сайде, но здесь ничего не выглядит знакомым.

Я выпрямляюсь и передвигаю ноги в бодром темпе. Не смотри на него. И не позволяй ему увидеть, что ты боишься его. Единственное, что я хочу сделать — это позвонить тете, но я не знаю, что сказать. Как начать? В этот момент она уже должна прийти домой с дежурства. Маленькая Амелия. О, боже. Ненадолго я зажмуриваю глаза и издаю стон. Тетя Ванесса могла бы найти себе кого-нибудь получше, чем застрявшего в колее парня, так как всё, что было Уолта на момент их первой встречи — это стабильная работа плотника. Но став «матерью» Амелии, чья настоящая мать сбежала от Уолта, когда девочке было всего четыре месяца от роду, это, казалось, помогло моей тете наконец-то обрести смысл жизни. С Амелией, появившейся в нашей жизни, она стала гораздо более спокойной и менее напряженной.

Где-то вдалеке слышится звук полицейских сирен, который заставляет меня подпрыгнуть от неожиданности. Инстинктивно я хочу бежать, но заставляю себя оставаться спокойной и сохранять заданный темп. Я понятия не имею, куда иду, просто подальше от сирен.

Я прохожу мимо бродяги, даже дождь не в состоянии скрыть жуткий запах, исходящий от него. Я морщу нос и задерживаю дыхание, продолжая двигаться вперед. Вдруг чья-то рука хватает меня за плечо и разворачивает вокруг.

— Эй, есть мелочь?

Он смотрит прямо на меня, я развожу руки, отчасти, чтобы вырваться из его захвата и чтобы выглядеть немного агрессивно и уверенно, так как сдерживаемый гнев и беспокойство накатывают на меня.

— Похоже, что у меня есть мелочь? — у него всклокоченная борода и ему необходима ванна, но это он стоит в покрытом пятнами пальто и вязаной шапке, в то время как на мне узкие джинсы и тонкая толстовка в сорокаградусный ливень.

Его бледно-зеленые глаза окидывают тоненькую золотую цепочку с двумя сердечками, висящую на шее.

— Ты можешь отдать мне это.

— Да, конечно, — когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он хватает меня за руку.

— Давай, малышка. Я знаю, что ты получишь еще одну.

— Отпусти меня! — я стараюсь, чтобы мой голос звучал уверенно, пытаясь выдернуть руку из его жесткой хватки.

Когда он начинает тянуться к тонкой цепочке, я вырываю руку из его захвата и бегу со всех ног в сторону, откуда пришла. Ему придется сорвать ее с меня. Моя тетя трудилась, не покладая рук, на двух работах, чтобы купить ее мне на мой одиннадцатый день рождения. Она подарила мне ее два года назад, вскоре после того, как мы съехались с Уолтом и Амелией.

— Второе для Амелии, — сказала она. — Когда она подрастет, я куплю ей цепочку, и ты сможешь дать ей одно сердечко. И тогда у обеих моих любимец будет по равной половинке.

Звук сапог не по размеру топающих и топающих позади меня по асфальту, не отставая, заставляет мой желудок завязываться узлом. Парень на удивление быстр для того, кто бездельничает весь день. Он явно схватит меня, но вдруг кто-то окликает его сильным голосом:

— Оставь ее в покое, Гарри.

Мы оба останавливаемся.

Дождь замедляется, переходя в слабый ливень, а парень, гнавшийся за мной, поворачивается на голос. Он фыркает на подростка постарше, который смотрит на него поверх крыши, работающего на холостом ходу, черного Бумера.

— Ну, посмотрите-ка, кто пришел побродить по трущобам. Это видно Блэки, — он задирает свой бородатый подбородок в сторону машины. — Почему бы тебе не дать мне немного денег, а?

Парень фыркает и захлопывает дверь автомобиля, затем обходит его спереди.

— Чтобы ты смог купить себе очередную выпивку? Я так не думаю, — он выуживает руку из своего переднего кармана джинсов, достает сертификат и вручает его парню. — Возьми, это для закусочной Джейка. Я оплатил тебе десять блюд. Если ты поспешишь, то сможешь успеть на свой первый вечер, пока они не закрылись.

Гарри опять молча фыркает, выхватывает сертификат, убирая его в карман. Он даже не смотрит на меня проходя мимо, приняв предложенное парнем и даже не поблагодарив его.

После того как бездомный поворачивает на другую улицу, парень переводит взгляд на меня.

— Я никогда не видел тебя здесь раньше. Ты только что переехала в наш район или что-то подобное?

В этот момент мелкий дождь приглаживает его волосы к голове, вынуждая кончики его волос достать до воротника пальто. Я скольжу своим взглядом от его лица, находящегося в тени, к его крутой тачке, потом обратно перевожу взгляд на его красивую кожаную куртку. Ему здесь явно не место.

— Я не живу в этом районе, — говорю я.

— Где ты живешь? Ты не должна находиться здесь одна, — он засовывает руки в карманы и смотрит, когда дождь наконец-то прекращается, он вдыхает свежий воздух. — Могу я подвезти тебя куда-нибудь?

Его взгляд возвращается ко мне, и он делает шаг в свет от фонарного столба. Парень привлекательный, с резкими скулами, но его глаза приковывают мое внимание. Они такие необычные, я завороженно смотрю на них: один темно-карий, а другой — блестящий ярко-голубой. Он придвигается еще ближе.

Осмотрительно, я делаю шаг назад и быстро смотрю на свои руки. Красные ручейки покрывают каждую складочку, костяшки пальцев и линию моей жизни на ладонях. Я паникую, что он увидит это. Я прижимаю пальцы к ладони, быстро моргаю, затем смотрю вниз еще раз. Мои руки чистые. Должно быть, ливень все смыл.

Жаль, что я не могу также заставить свою голову полностью очиститься от дум. Сжимаю челюсть, чтобы остановить стук своих зубов. Теперь, когда я больше не убегаю, и в меня не вливается чистый адреналин, холод просачивается сквозь мое тело.

— Вы-вы не из этой части города.

Он оглядывается через плечо в сторону улицы, откуда приехал, и говорит низким голосом:

— Мне необходимо было быть здесь, — поворачивается лицом ко мне, пожимает плечами в своей куртке. — Это всегда будет частью меня.

Прежде чем я могу сдвинуться, он делает шаг вперед и накидывает куртку мне на плечи.

— Вот, я вижу, ты замерзла.

Мгновенное тепло и запах дорогой кожи окутывают меня. Я не могу сопротивляться и запахиваю куртку потуже.

— Спасибо, — бормочу я, пряча лицо за мокрыми волосами.

Мне кажется ему семнадцать или около того, но он гораздо выше, чем большинство парней его возраста. Я чувствую себя карликом рядом с ним.

— Где ты живешь? — спрашивает он, убирая прядь моих волос, чтобы увидеть мое лицо.

Я оглядываюсь по сторонам, тревожное осознание вызывает спазмы в моем желудке. Где же я буду спать сегодня ночью? Что я буду есть? Что бы я только не отдала, чтобы в моем кармане лежал сертификат на десять приемов пищи.

— Я не знаю, — шепчу я.

Беспокойная складка прорезает его лоб.

— Ты не знаешь, где ты живешь?

Я мотаю головой и отвожу взгляд, боясь, что он слишком много увидит в моих глазах.

— Я не могу вернуться.

— У тебя есть кто-то, кто любит тебя дома? Семья?

Мой взгляд встречается с его.

— Да.

— Значит, все остальное не имеет значения, — он поворачивается и идет к своей машине, и открывает пассажирскую дверь. — Давай. Я отвезу тебя домой.

Я качаю головой и быстро выпаливаю:

— Я не могу.

Он делает шаг ко мне, его голос вдруг становится глухим.

— Кто-нибудь обидел тебя?

Сжимая губы, я склоняю голову.

— Я сделала нечто ужасное.

Мокрые, холодные пальцы касаются моего подбородка, но я отстраняюсь, испытывая такое напряжение внутри себя.

— Что бы ты ни сделала, семья простит, — мягко говорит он. — Это похоже на прилив и отлив каждое утро и вечер, восход и закат, радугу после прекратившегося дождя, когда светит солнце.

Его высказанный комментарий — неосуществимая надежда и красота, словно он сам хочет поверить в свои собственные слова. Парень пытается переключить меня от моей ярости к храбрости, потому что раньше жил здесь. Он знает, что это нелегко. Я оглядываюсь по сторонам, затем хмурюсь и говорю с беспокойством:

— Далеко не всегда появляется радуга.

Он широко улыбается, и на его правой щеке появляется ямочка.

— Яркие цвета есть всегда. Тебе просто нужно знать, куда смотреть.

Уверенность в его ответе придает мне мужества. Я следую за ним к его машине, затем быстро проскальзываю на пассажирское сиденье.

Как только он садится за руль, я спрашиваю:

— У тебя есть полотенце или одеяло? Я закапаю все твое кожаное сиденье.

Он видит воду, стекающую из-под моей задницы и капающую с моих джинсов на эластичную черную кожу. Ухмыляясь, он заводит двигатель.

— Я знаю.

— Это не твоя машина, да?

Он смотрит на меня вызывающе и с усмешкой.

— Неа.

О боже, я в угнанной БМВ? Я начинаю тянуться к дверной ручке, он нажимает на газ, и машина срывается с места.

— Я не крал, просто одолжил.

Угу. А я не соучастник преступления. Два лгуна сидящие бок о бок.

— Куда ты хочешь, чтобы я отвез тебя? — спрашивает он, пока я грызу ноготь на своем пальце. Последнее, что мне нужно — это привлечь внимание полиции. Если нас остановят, я не уверена, что моя черная толстовка не откроет всю правду под внутренним освещением в полицейском участке. Кровь видна под флуоресцентным освещением? Или только при ультрафиолетовом? Я напрягаю свой мозг, пытаясь вспомнить что-нибудь из телевизионных шоу. Я определенно не хочу это узнавать.

— Вероятно, мне следует просто пройтись пешком.

Он поворачивает направо на главную дорогу.

— Или я могу просто отвезти тебя, если хочешь.

В машине пахнет кожей и запахом нового автомобиля, и здесь так тепло и хорошо. Следующие несколько секунд я борюсь со сном. Может, когда я проснусь, то обнаружу, что все это всего лишь один большой кошмар. Я отмахиваюсь от фантазии. Последнее, чего я хочу — выйти и идти пешком по холодному ночному воздуху в насквозь мокрой одежде, поэтому киваю.

Мы едем минут двадцать, когда он наконец нарушает тишину.

— Как тебя зовут?

Я отрицательно качаю головой.

— Ты не хочешь говорить?

Я кусаю щеку изнутри и молчу.

Вздохнув, он трогает кончик носа, затем потирает большим пальцем переносицу.

— Я раньше жил в этом районе, помнишь? — тихо говорит он.

Какие-то нотки сочувствия в его голосе заставляют образоваться комок у меня в горле. Вдруг меня захлестывают такие эмоции. Неважно, что я стараюсь как-то оправдать свои действия, я ужасный человек. На меня накатывает паника, и я начинаю тяжело дышать. Грудь так сжимает, что я с трудом говорю:

— Останови автомобиль, просто останови. Мне нужно прогуляться. Мне нужно идти.

Он быстро маневрирует через сквозное движение машин и съезжает на проселочную дорогу. Я наклоняюсь вперед и хриплю, пытаясь дышать.

Теплая рука разминает мое плечо.

— Все хорошо. Дыши. Просто дыши.

— Я не могу, — сиплю я, пальцами царапая горло. Это конец. Я задыхаюсь.

Он убирает мою руку от горла и нежно берет за затылок.

— Эй, я буду дышать с тобой, ладно? Делаем глубокие вдохи. Вот так. Через нос, потом выдыхаем ртом. Носом и ртом. Вдыхаем и выдыхаем.

Он потирает большим пальцем мое запястье, я пытаюсь дышать, последовать его примеру и успокоить бешеные скачки своего сердца.

Несколько секунд мы вдвоем просто спокойно дышим.

— Вот и все, Рэд, — он посылает обнадеживающую улыбку. — Ты будешь в порядке.

Обычно я ужасно ненавижу, когда меня называют рыжей, но сейчас, в моей темной реальности его поддразнивание является настолько сумасшедшим и нелепым, что, похоже, это именно то, что мне необходимо.

Я уже дышу нормально, отстраняюсь от его рук и прижимаюсь плечом к двери.

— Я в порядке, — говорю я вполголоса.

Он отклоняется назад на свое сиденье и кладет руки на руль.

— Часто у тебя происходят такие атаки?

Я резко трясу головой, когда мой взгляд останавливается на его наручных часах. Я не знаю марку, но на первый взгляд, они, вероятно, стоят больше, чем годовая зарплата большинства людей в моем районе. Я киваю на часы, удивленно подняв брови.

— Ты здешний, да?

Он прослеживает направление моего взгляда, поднимает руку, чтобы взглянуть на часы, снимает их и протягивает мне.

— Вот, возьми. Я не хочу их. Цена, которую я заплатил, была слишком высокой.

Боль в его голосе настолько реальна, такая же, как боль, бушующая внутри меня.

— Что случилось?

Он кладет часы вниз на сиденье между нами, его взгляд прикован к циферблату.

— Я потерял маму.

— Мне жаль, — бормочу я.

Он поднимает и удерживает взгляд своих необычных глаз на мне, выражая сердечную искренность.

— Ты никогда не поймешь, насколько важна семья, пока она не уйдет. У меня не было выбора, но он есть у тебя.

Жаль, я не знала свою маму. Она совершила самоубийство, когда я была еще маленькой. А мой отец никогда и не показывался. У меня не было выбора, но я просто молчала.

Он нежно убирает мокрую прядь моих волос за ухо.

— Не убегай. Возвращайся и скажи им, что любишь их. Что бы ты ни сделала, они в конечном итоге простят тебя.

Пока он говорит, мое тело постепенно успокаивается от мелкой дрожи. Все, что он говорит, имеет смысл, я постараюсь надеяться на «семейные узы». Думая о возвращении домой у меня начинает крутить живот, поэтому я поворачиваю голову и смотрю на него.

— Почему тот парень называет тебя Блэки?

Смех сверкает в его взгляде, он закрывает голубой глаз и смотрит на меня карим.

— Из-за этого. Он говорит, что темный делает меня похожим на Черного Ирландца.[1]

— Почему у тебя глаза разного цвета?

— Это наглость!

Я качаю головой на его обиженный тон.

— Я видела человека с одним зеленым и одним голубым глазом, а другого — со светло-карим и зеленым глазом, но не видела таких глаз, как у тебя. Они…

— Странные, неприятные, приводят в смятение. Дай угадаю... ты не знаешь, какой из них фокусируется на тебе, верно? — на его лице появляется понимающая улыбка. — Я слышал все это раньше.

Я ухмыляюсь.

— Я собиралась сказать, как день и ночь. Они уникальны.

— Большинство людей не спрашивают о моих глазах так быстро. Обычно они танцуют вокруг да около, прежде чем спросить.

— Ой, извини, — говорю я, немного морща нос.

— Не стоит. Спасибо, что заставила меня почувствовать себя, по крайней мере, не ошибкой природы, — он включает зажигание и выруливает обратно на дорогу. — Готова сейчас сказать мне, где ты живешь?

У меня нет другого выбора, поэтому я называю улицу, которая находится в нескольких кварталах от моей. Пятнадцать минут спустя, он подруливает к многоквартирному дому и бегло окидывает взглядом заброшенное здание.

— Это твое?

Я киваю и тянусь к дверной ручки.

— Теперь ты в порядке, ребенок?

— Почему ты называешь меня ребенком? Ты не намного старше меня.

На его лбу появляется складка.

— Тебе не может быть больше четырнадцати?

Как будто возраст дает вам поблажку, чтобы выбраться из дерьмовой ситуации. Я не хочу его сожалений. Закатив глаза, я с силой говорю.

— Я достаточно взрослая, чтобы не рассказывать тебе об этом.

— Эй, — кричит он, когда я быстро выскальзываю с сиденья и закрываю дверцу, окна моментально опускаются вниз. — Береги себя, Рэд.

— Ты тоже, Блэки. Спасибо за поездку.

Кивнув на мой ответ, его губы дергаются в улыбке. Он закрывает окно, но не двигается с места, ожидая, пока я поднимаюсь по лестнице и тянусь к входной панели, блокирующую дверь. Конечно, я не знаю кода, поэтому просто набираю первые попавшиеся случайные числа.

При втором наборе БМВ заворачивает за угол, и я отворачиваюсь от двери. На полпути по улице понимаю, что я не отдала ему назад куртку. Сморщившись из-за моей забывчивости, я сдвигаю лацканы друг к другу и нежусь в тепле, и благодарна ему за это.

Когда я уже нахожусь в паре кварталах от моего района, мои зубы перестают стучать. Мои джинсы превратились в один большой кусок льда, который колит и давит на кожу. Я пытаюсь потереть руками свои бедра, чтобы они хоть чуть-чуть согрелись, и чувствую сильный запах дыма в воздухе. Я бегу вперед, тут же забыв о своем дискомфорте.

Огромная толпа стоит вокруг моего дома, наблюдая за царившим хаосом. Мигалка пожарной машины крутится, и пожарные делают все от них зависящее, чтобы потушить сильный пожар, который вздымается пламенем из зияющей дыры на четвертом этаже. Люди тихо бурчат о взрыве:

— Был ли это газ? — спрашивает кто-то.

Я закрываю рот, чтобы сдержать крик, который готов вырваться наружу. Мои пальцы дрожат, как у наркомана, которому необходима очередная доза. Наша квартира, соединенная с квартирой рядом, где Уолт проводит большую часть своего времени со своими приятелями, выпивая и разглагольствуя, когда тети Ванессы нет дома, сгорела. Похоже на взрыв, там даже тел не осталось, чтобы похоронить? Мысль об этом вызывает у меня тошноту.

Наконец-то льются слезы. Из-за Амелии, не из-за Уолта.

Чем это вызвано? Была ли это утечка газа в квартире? О боже, неужели тетя Ванесса была в нашей квартире, когда это случилось? Она должна была прийти домой еще час назад.

Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, нет! У меня тогда никого не останется из семьи. Нет.

Когда мои ноги начинают подгибаться, кто-то кричит: «Талия!» Я резко поворачиваю голову в сторону голоса. Моя тетя с отчаянием пробирается сквозь толпу. В десяти шагах от меня, люди уже начинают расступаться, позволяя ей пройти. Как только она оказывается рядом со мной, ее темные глаза, в которых скрывается боль вперемежку с облегчением, осматривают мое лицо. Дорожки слез текут по ее щекам, но на ней до сих пор одета рабочая униформа, а пучок темных волос скосился набок.

Чувство вины клокочет у меня в горле, заставляя хрипеть, когда я пытаюсь говорить:

— Мне так жаль, тетя Ванесса.

— Ты в порядке. Слава Богу! — говорит она, схватив меня в свои крепкие объятия.

— Мне нужно... — слова застревают в горле, желая вырваться наружу. — Я хо-хочу сказать тебе.

— Молчи! — тетя выдыхает в мое ухо. — Пожарные не позволяют мне подняться, но я знаю... — она затихает, ее голос дрожит.

Она сжимает меня все крепче и крепче, как никогда до этого. Я обнимаю ее в ответ, понимая, что рассказывать ей всю правду было бы еще более болезненным сейчас, чем то, что она уже испытывает. Амелия не была родной, но она любила ее, как дочь. Но у нее есть я, с тех самых пор, как моя мать проглотила целый пузырек таблеток, когда мне была всего неделя от роду. Оставить моей тети хранить несколько приятных воспоминаний лучше, чем ничего, поэтому я сжимаю свою челюсть и проглатываю вину и гнев.

Ветер поднимается, способствуя распространению пламени. Несколько пожарных прорываются через толпу, и мы должны отойти с их пути, чтобы позволить им пройти. Когда мы поворачиваемся, чтобы взглянуть на мужчин, пытающихся усмирить пламя, пока наши жизни буквально утопают среди обломков и дыма, она говорит:

— Некоторое время будет тяжело, Талия. Теперь остались только ты и я, как это было всегда.

— Я знаю, — отвечаю я и проглатываю возвращающуюся тревогу, царапающую мое горло. Нам придется спать в приюте сегодня и, вероятно, еще какое-то время, пока мы со всем не разберемся. У нас больше нет семьи. Тетя только что окончила школу медсестер, и это была ее первая работа. Даже с ее зарплатой, она зависела от дохода Уолта по столярному делу, которое на самом деле не стоит и выеденного яйца. Хорошо, что она никогда не узнает настоящую правду по поводу оплаты аренды квартиры и ее автомобиля. Мысль бросить школу и найти работу гложет меня изнутри. Школа — это мой единственный шанс поступить в колледж и сделать свою жизнь лучше… Тяжело вздохнув, я опускаю плечи и скольжу руками в карманы куртки, чтобы как-то укрыться от резкого колючего ветра.

Мои пальцы упираются во что-то металлическое, я хмурюсь, ощупывая этот предмет. Когда подушечкой своего пальца трусь о стекло циферблата, понимаю, что, наверное, он сунул их в карман перед тем, как я вышла из машины. Коварный угонщик автомобиля.

Моя печаль по Амелии очень тяжела для меня, я выгляжу такой слабой по сравнению с прочным стержнем моей тети. Она всегда была намного сильнее меня.

Она обнимает меня за плечи и спокойно говорит:

— Мы вместе, и мы получим помощь. Я знаю, у нас все будет в порядке.

Однажды.

Я крепко сжимаю часы в кулаке, ощущая металл. И это все у нас уже есть. Спасибо за радугу, Блэк.

Загрузка...