Черные Вороны 5. Мистификация

Глава 5. Лекса

– Шлюха! Подстилка графская!

По щекам наотмашь бьет, а я смотрю на него и плюнуть хочу, прям в глаза. Но вместо этого пальцы в кулаки сжала и подбородок вздернула. Пусть бьет. От меня он покорности не дождется. Я его не боюсь. И никогда не боялась. Ничего он мне не сделает. Некем потом гордиться будет и самолюбованием заниматься. За это и лупит сейчас, потому что перестала его зеркалом быть. Оказалась кривым отражением чего-то иного, того, чего он сам видеть не хотел.

– Что смотришь? Как связалась с ним? Я же с тебя глаз не спускал. Кто провел его сюда?

– Никто. Андрей сам прошел. Охрана у тебя такая, папа-а-а.

И еще одна пощечина. Так, что в глазах потемнело.

– Дерзишь мне? Андрей, значит? Сучка паршивая, неблагодарная.

За шкирку схватил и к себе дернул, а я губы скривила и с ненавистью в его лицо смотрю. Так, чтобы каждой порой ее почувствовал. Пусть знает, что ненавижу. Пусть в воздухе ощущает.

– Ты дура, Лекса? Малолетняя идиотка! Думаешь, ты ему нужна? Думаешь, ради тебя приходил? Он мне отомстить хочет! Мне! Через тебя! Подбирается. Удары наносит. Даже сейчас то, что я тебе говорю, уже триумф для него! А ты настолько тупая! Как твоя мать, подстилка русская. И ты такая же. Шлюха и шваль. Кто между ног погладил, к тому и ластишься! Отвечай, кто из наших помогал?

– Никто мне не помогал. Графу не нужны помощники. Он меня у тебя из-под носа уже выкрал один раз и второй раз выкрадет.

Отец прищурился, долго мне в глаза смотрел, а потом за волосы схватил и потащил за собой.

– Никто, говоришь? Значит, все ублюдки никчемные. Твари бесполезные. Значит, всех и казню. При тебе!

По лестнице вниз спустил и во двор вытолкал с такой силой, что я на колени упала и пару метров по плитке мраморной проехалась. Пистолет из-за пояса достал и затвор дернул.

– Никто, значит. Рустам, веди сюда всех. Всех ублюдков, которые дочь мою охраняли на концерте этом долбаном.

– Папа, не надо!

Вскочила, за руку его схватила, а он меня отшвырнул назад, да так, что по земле покатилась. Смотрю, как нескольких парней притащили во двор. Всех их знала лично. Годами меня охраняли. Семьи их знала. Неужели убивать их будет? Они же на улице стояли.

– Кто? Лекса, кто из них провел Графа в гримерку?!

– Я не знаю-ю-ю-ю.

– Может, этот? – направил пистолет и выстрелил. Я закричала, закрывая уши руками.

– Смотри! Смотри, я сказал! Они все из-за тебя сдохнут. Никчемные уроды.

Я глаза разлепила, а от слез все расплывается, и страшно посмотреть на человека, лежащего на земле. Только вижу, как красное пятно по плитке растекается.

– На них смотри. Начинаешь вспоминать?

– Да никто из них его не провел. Никто мне ничего не передавал. А если и передавали, не видела я. Клянусь!

– Не видела, значит. Вот и отлично. То есть виноваты, получается. Все. Так я и думал.

Несколько выстрелов – и пятеро охранников упали на землю, а я, захлебываясь воем и слезами, уткнулась головой в мрамор, чтобы не смотреть.

– Сегодня я убил их, а завтра я так же расстреляю всю семейку Воронова. Ясно? Если еще раз с ним попробуешь встретиться. Уведите ее. Глаз не спускать. Все отслеживать. Звонки, смски, мейлы, соцсети. Чтоб муха без моего ведома не пролетела рядом.

Я стояла у окна в своей комнате и смотрела, как трупы со двора выносят, как водой кровь смывают и чувствовала, как ненависть внутри цвет меняет с красного на черный, мутирует и растет. И страх вместе с ней. Не за себя. А что отец слово свое сдержит и Андрея убьет, если тот приблизится ко мне. К компьютеру неделю не подходила и сотовый отключила. Сидела на кровати, забившись к стене, и в одну точку смотрела. В ушах все еще выстрелы эти стояли и звук падающих тел. Глухой и отвратительный. Словно мешки о землю… А ведь они людьми были, ели, смеялись, любили. Дети у них, жены, матери. Я слышала, как отец отдавал распоряжение семьям денег заплатить и сказать, что охранников убили на концерте. Он даже устроил поминки у нас в особняке, траур надел и гостей созвал, вместе с близкими всех тех, кого так хладнокровно у меня на глазах расстрелял. Палач жалел родных своих жертв и лицемерно поднимал тост за погибших. А я за столом сидела и смотрела как ему руки целуют и благодарят. Меня знобило и, казалось, выворачивало наизнанку только от звука его голоса. Мне хотелось, чтобы он умер. Вот так взял и не проснулся однажды утром. Я бы так же надела траур и скорбела по нему, как он сейчас по своим жертвам.

Я тогда около недели есть не могла. К еде прикасаюсь, а мне кажется она вся червями кишит и гнилью воняет. Скольких он убил, чтоб у нас на столе все это стояло? Вся эта роскошь. На чьих костях построен дом наш? За счет чьей жизни я имею все то, что имею? В одну из ночей встала и все свои вещи из шкафов подоставала, а потом спичкой чиркнула и подожгла у себя в комнате. Тут же сработали датчики на пожар. Полилась вода, а я смотрела, как в мою комнату врываются люди, как заливают огонь, суетятся…Могла б – сожгла бы здесь все дотла. Меня после этого в частную психиатрическую клинику отвезли. Не думаю, что это затея отца была, скорее всего, Саид придумал. Это он меня из спальни на руках вынес и ожоги на пальцах мазал мазью, укачивая, словно маленькую. Отца тогда дома не было. Он даже не приехал. Звонил мне на сотовый, но я не отвечала, только равнодушно подальше в ящик засунула и на постели свернулась калачиком. Таблетки не принимала, делала вид что глотаю, потом выплевывала. Врач сказал, что это возрастное. Протест родителям. Попытка что-то доказать, вырваться из-под контроля. А мне в лицо ему хотелось смеяться. Да что он вообще знает обо мне? Никакой это не протест. Это сознательное желание сжечь все то, что нажито на чужой боли и смерти. Что не могу я носить эти дорогие тряпки, эти украшения. Они мне кровью воняют. Прикоснуться к ним не могу. У меня на глазах родной отец людей расстрелял, а он это протестом называет?! Пусть засунет свой долбаный диплом себе в задницу и сделает клизму. Впрочем, я ему так и сказала, глядя в глаза и получила ментальный оргазм от того как вытянулось его лицо, и он быстро-быстро заморгал глазками. Что такое? Неприятно правду слышать? Давай еще ботинки мне оближи. Папа заплатит. А что? Хорошая терапия.

Докторишка в отместку назначил мне пару уколов от которых я проспала несколько суток. Но на большее не отважился. За шкуру свою слишком трясся. Как и все вокруг Ахмеда Нармузинова. Ненавижу тварей продажных.

Но я не хотела, чтоб меня выписывали. Мне здесь было хорошо. В этой пижаме больничной и в четырех стенах. Где я отца не видела и не слышала. Где по ночам могла об Андрее думать и не бояться, что в мои мысли ужасом ворвется эхо от выстрелов или голос отца, отдающий приказы тела вывезти и вымыть пол. Так, словно, не людей убил, а случайно вино разлил. Здесь мне было не страшно и спокойно. И я надеялась, что Андрей не найдет меня. Да, я отчаянно молилась, чтоб не искал, чтоб забыл обо мне. Пусть лучше так. Пусть я буду корчиться от тоски и отчаяния, грызть по ночам подушку и рыдать над своими воспоминаниями, чем узнаю, что из-за меня с его семей или с ним что-то случилось. Они и так натерпелись от моего отца. Столько горя, столько боли он им причинил. Иногда в висках остро пульсировал голос Карины, как она рассказывала о тех тварях, что ее насиловали в машине, о том, что Андрей узнал об этом и плакал, ходил с ней на руках по палате и плакал. Я даже думать не могла, как ему было больно в тот момент… потерять жену и знать, что твоего ребенка… А он так не смог. Не смог ко мне, как они к его дочери. Потому что человек. Это я у животного родилась. Это я убийцу отцом называю и фамилию его ношу.

«– Ты дура, Лекса? Малолетняя идиотка! Думаешь, ты ему нужна? Думаешь, ради тебя приходил? Он мне отомстить хочет! Мне! Через тебя! Подбирается. Удары наносит. Даже сейчас то, что я тебе говорю, уже триумф для него! А ты настолько тупая! Как твоя мать, подстилка русская. И ты такая же. Шлюха и шваль. Кто между ног погладил, к тому и ластишься! Отвечай, кто из наших помогал».

Если это правда, я даже винить Андрея не могу. Только внутри все от боли сжимается и в узел скручивается, в клубок противоречий, в ржавую колючую проволоку. Не виновата я! Не виновата. Я же просто полюбила его. Просто счастья с ним хотела. Совсем чуть-чуть. Прикоснуться лишь кончиками пальцев ко льду его и немножко согреть. Мне ничего не надо было. Только по утрам в его глаза смотреть и утопать в этом черном бархате, заворачиваться в него, как в кокон и тонуть… тонуть… тонуть. Даже любви не хотела. Мне моей хватало для нас двоих. Я бы могла его согреть. Я это чувствовала… В тот момент, когда впервые улыбнулся мне, внутри ощутила эти покалывания легкие, этих бабочек, о которых все пишут. Они ведь и на самом деле существуют, только живут очень мало.

Я бережно любила каждую из них. Гладила их крылышки, выпускала летать на волю вместе с моими воспоминаниями о каждом его прикосновении и поцелуе.

А в голове новая музыка рождалась, сотканная из необратимости и тоски. Я ее пальцами на подоконнике отстукивала и пела про себя. Через неделю меня повезли в город на осмотр. Я сильно сбросила в весе и отказывалась от еды. Мой личный врач забеспокоился, что здесь могут быть причины иного характера. Меня сопровождали два охранника, и они же сторожили у каждого кабинета. Когда привели в женскую консультацию я с ужасом выдохнула. Ну вот и настал момент истины. Отец все узнает и что будет после этого – одному Богу известно. Скорее всего, он меня пристрелит так же, как и тех несчастных, а потом начнет Андрею мстить. Я тогда устроила истерику прямо возле кабинета. Я кричала на всю клинику так громко, что сбежался весь персонал… но осмотра так и не избежала. Когда зашла за дверь и, задыхаясь, села в кресло врача мне казалось, что я лучше выпрыгну из окна, чем позволю ей к себе прикоснуться.

– Александра, не бойтесь, вас никто не тронет без вашего согласия. Выпейте воды.

Пожилая доктор подвинула ко мне стакан и снова склонилась над бумагами. Она что-то очень долго заполняла. Потом рассматривала какие-то папки, писала в них заметки и вносила данные в компьютер. Я понемногу расслабилась от ее спокойствия, зубы перестали стучать и судорожно сжатые пальцы перестали теребить край кофты.

– Успокоились?

Я кивнула и сделала еще один глоток воды. Бросила взгляд на ужасное кресло, невольно вздрогнула и перевела взгляд на женщину.

– Вот и хорошо. Меня зовут Людмила Григорьевна и я буду вас наблюдать. Вы сдадите анализы в лаборатории и вернетесь ко мне на прием через неделю.

– А осмотр?

– А что разве не было осмотра?

Я резко подняла голову и встретилась с ее спокойным взглядом из-под круглых очков в тоненькой серебристой оправе.

– Посмотрите, я подробно описала в вашей карточке ваше состояние здоровья. Вам нужно будет расписаться, что осмотр вы прошли и были на него согласны.

Подвинула ко мне папку.

– Открывайте и читайте.

Я, все еще глядя на нее глазами, полными удивления, открыла папку.

– Читайте-читайте.

Опустила взгляд и сердце тут же подскочило в груди и ударилось о ребра, чтобы на секунду замереть, а потом пуститься вскачь с такой силой, что стало трудно дышать.

Сверху над всеми бумагами и рецептами лежал прямоугольный лист с аккуратным распечатанным на принтере скрипичным ключом. Точь-в-точь повторяющим тот самый, что мне подарил Андрей.

Посмотрела на врача, и она мне улыбнулась, протягивая ручку.

– Расписывайтесь. Через неделю придете ко мне уже с готовыми анализами. Обязательно. Я вас записала на понедельник. На шесть часов вечера. И не переживайте. Ничего серьезного у вас нет. Нарушен гормональный фон, может быть есть небольшое воспаление в яичниках. Назначим вам таблетки, и все стабилизируется. Ситуацию я буду контролировать лично. С вами ничего не случится. Вы меня слышите. Александра? С вами ничего не случится. Вы меня понимаете?

Я быстро-быстро кивала и чувствовала, как на глаза слезы наворачиваются. Открыла рот чтобы спросить, но она отрицательно качнула головой, и я промолчала. Нельзя вопросы задавать.

Обратно ехала в машине, сжимая в ладони свернутый вчетверо скрипичный ключ, и руки тряслись от бешеных эмоций, раздирающих изнутри. Как? Как он узнал? Как нашел меня? Как вообще узнал о врачах, об осмотре и о том, чем мне это могло грозить?

Но ведь это же он. Мой мужчина. Он такой умный и сильный – все может. Везде найдет…везде достанет. Он мне обещал. А Граф всегда выполняет свои обещания. Когда-то он мне так говорил и ни разу не нарушил своего слова. И там… в гримерке обещал. Целовал жадно и обещал. Губы даже слегка засаднили, словно поцелуи на них навечно остались и горели, стоило о них лишь вспомнить.

У меня появилась какая-то призрачная надежда, что может быть у него все получится, и Андрей заберет меня. Он найдет способ обойти моего отца, и с нами и правда больше не случится ничего плохого. Когда подъехала к психиатрической клинике, увидела знакомую белую машину и несколько охранников внизу. Внутри все сжалось – отец приехал.

Не один, а с Саидом. Медсестра радостно сообщила мне об этом, едва я вошла в здание. Она взяла у меня папку и предложила провести в кабинет главврача.

Но когда мы почти подошли, у нее зазвонил сотовый, и я сказала ей, что дойду сама. Я знаю куда идти. Она с недоверием посмотрела на меня, а я ей невинно улыбнулась, и девушка все же ответила на звонок. Я пошла по коридору, плотнее кутаясь в кофту. Как же здесь холодно из-за кондиционеров. Приблизилась к белой двери кабинета и остановилась, услышав голос отца. По телу прошла дрожь омерзения. Теперь я ее чувствовала каждый раз только при мысли о нем.

– Это генетика, Саид. И одна и вторая чокнутые. Надо было эту шлюху не трахать, а пристрелить сразу после того, как отымел ее в первый раз. Сейчас у меня не было бы этих забот.

– Лекса не чокнутая. У нее стресс. Того, что ты устроил у девочки на глазах, никто бы не выдержал. Она всего лишь ребенок.

– Вечно ты всему ищешь оправдания. А я считаю, что только больная могла устроить пожар в собственной комнате. Только чокнутая могла влюбиться в моего врага!

– Ну кто знает, может, она назло тебе говорит. Лекса та еще язва. Вся в тебя. Вот где генетика явно видна. Не забывай, она и твоя дочь тоже.

– Не забываю. И я люблю ее. Сам знаешь. Любого придушил бы, если вред ей причинили… но это поведение! Это проклятое восхищение ублюдком. Слышу, и внутри все закипает.

– Ну ты ведь ошибся. Девочка чиста и невинна. Есть заключение врача.

– И слава Аллаху, что ошибся, иначе мне пришлось бы ее самолично придушить. Вот этими руками. Смотрел на нее и думал, что, если узнаю, что она, как мать ее, шалава дешевая, на тот свет отправлю.

– Как видишь, ты был к ней несправедлив.

В этот момент я резко распахнула дверь, и они оба замолчали. Отец широко улыбнулся и раскрыл мне объятия.

– Мы приехали за тобой, моя девочка. Домой тебя заберем. Я ужасно по тебе соскучился.

Я позволила ему себя обнять, сжимаясь от отвращения и от дикого желания с воплями оттолкнуть от себя и орать, чтоб убирался, что лучше в психушке, чем с ним под одной крышей. Но я сдержалась. Мне теперь надо вести себя очень тихо. Пусть он успокоится и перестанет так меня охранять. И может быть тогда….

– Вернёмся в город, и все будет у нас хорошо. Я рад, что ты меня не обманула. Мы с Саидом посоветовались и решили выдать тебя замуж за хорошего человека. Выросла ты у меня уже. Жениха я тебе нашел. Все для твоего счастья сделаю… Прости меня, милая.

А мне показалось, я в пропасть лечу на дикой скорости, так что кончики пальцев рук и ног враз занемели.