Младшая сестра

Если бы вы знали, как Надя сегодня устала! А руки у неё жёлтые, и пахнет от них нивесть чем. Мама велит ей вымыть руки, вымыть с мылом, и садиться за стол ужинать, а ей не до ужина. Усталость валит с ног.

Прилегла она на постель в сенцах и закрыла глаза.

Бегала Надя в лес за крушиной. Ребята скоблили кору, и она скоблила. У ребят ножи острые, а у неё тупой, как жестянка. В школе говорили, что кору нужно высушить и сдать в аптеку на лекарство.

С поля позднее всех пришла домой сестра Уля. Пришла скучная, неразговорчивая.

Наверное, Надя скоро бы уснула, да услышала, как в доме папа и мама о чём-то заспорили с Улей.

«О чём это они спорят?» подумала Надя.

В окнах погасли последние отблески зари. В сенях и в горнице стало совсем темно. Нужно немножко поспать, а то скоро утро: папа наденет тяжёлые сапоги и уйдёт работать в МТС, а мама уйдёт на ферму дробить жмых для коров.

Надя сквозь дрёму услышала, как Уля подошла к своей кровати и стала раздеваться.

Когда Уля ложилась спать, она всегда младшей сестре говорила что-нибудь ласковое или спрашивала её о чём-нибудь, а на этот раз промолчала. Наде стало очень жаль Улю. Она тихонько перебралась к ней на кровать:

— Я полежу с тобой.

— Полежи, — ответила Уля и прикрыла плечо сестрёнки одеялом.

— Я всё слышала. Папа тебя ругал, а мама за тебя, и я за тебя.

— Папа не ругал. Откуда ты взяла?

— Я слышала, всё слышала! Самое вредное насекомое — блошка. Хочешь, мы тебе поможем?

— Как же ты поможешь?

— Не я одна. Один человек ничего не сделает, и два человека ничего не сделают, и три, а если все ребята придут в поле… Сусликов-то мы выловили!..

— Глупая ты! — с огорчением ответила Уля. — Сусликов-то, может, с десяток, ну два, три десятка, а блошки на льне — их миллионы…

— Ой, как много! Что же теперь делать?

Миллион в Надином понятии — неисчислимое множество. Блошки сожрут молодой лён, переберутся на землянику, на малину, на смородину… Она не знала, что это насекомое пожирает только молодой лён.

Озабоченная девочка тревожно повернулась с боку на бок, да так и уснула на кровати сестры. И во сне ей всё виделась эта блошка, чёрная, пузатая. Ползёт и ползёт, а потом раздулась словно майский жук, отрастила крылья, поднялась и зажужжала.

Утром Надя проснулась, а Ули нет, и мамы нет, и папы нет. В окне за занавеской гудит шмель: дззз… дззз…

Давно ли все ушли из дому? Папа и Уля, наверно, ушли чуть свет, а мама ушла недавно: на столе ватрушки ещё не остыли, горячие.

Надя открыла оконную раму, выпустила мохнатого шмеля:

— Лети! Надоел! «Дзы, дзы»!..

Когда она открыла окно, то поняла, что утренней прохлады совсем уже нет и росы на молодой зелёной траве нет. Солнышко так и припекает. Почему Уля её не разбудила? Не верит, что ребята ей помогут. Надо скорее разыскать их.

* * *

На бегу Надя съела ватрушку, вытерла ладонью рот, а заодно вытерла и нос. Пробегая улицей, спустилась на шаткие, в две жёрдочки, мосточки, переброшенные через овраг, и очутилась на той стороне. Закрывшись рукой от яркого солнца, осмотрелась вокруг. На улице она никого не увидела и очень расстроилась.

«Куда запропали? Всегда здесь играют в городки, а то гоняют мяч».

Припрыгивая, она пробежала всю улицу до самого края. Там плотники артельно поднимали гладко выструганные брёвна, возводили стены — кому-то из колхозников строили новый дом. Ребята любят толкаться там, где строят, но и здесь их не было. Вот какая досада!

Обратно Надя бежала ещё быстрее, размахивая руками. На спине болтались косички. Спустилась опять к тем же шатким, прогибающимся мосткам через овраг. Тут-то она и увидела на дне оврага ребят:

— Ой, а я вас и не заметила! Чего это вы там?

Ребята, занятые своим делом, не ответили ей. Надя вихрем слетела вниз по уступам. В пересохшем овраге кое-где из-под больших серых камней сочилась вода. И такая водица студёная — ступишь босой ногой и не обрадуешься.

По всему оврагу растут осины, мелкий ивняк, да черёмушка, да ещё лопух. Ребята тем и заняты были, что вырезали ивняк да молодые, гибкие черёмушки.

— Куда это столько? — спросила опять Надя, уже весёлая.

— Тебя сечь будем! — озорно ответил паренёк с загорелыми дочерна руками и ногами. Собирая срезанные прутья, он связывал их в пучок.

Надя не придала значения шутке и сразу затараторила о своём:

— Ой, сколько времени я вас искала! Надо-то ведь скоро! Пойдёмте в поле. Блошка на льне появилась — целый миллион, вот сколько! Уля сказала: вот бы ребята помогли! Сусликов-то мы на пшенице выловили…

— Никуда мы не пойдём. Видишь, на корзины дубцы режем, — сказал мальчуган, остриженный под нулёвку.

— Дядя Василий Коромыслов научит нас корзины и верши плести, — сказал другой паренёк.

А Надя о своём:

— Корзины и верши плести всякий раз можно, а блошка разведётся — весь лён загубит. Ведь её там целый миллион, а то ещё прибавится, да ещё…

— Сказала тоже! Не видала, не считала, а говоришь…

— А вот видала, считала и говорю! Уля просила помочь, а вы так-то?..

Она закусила губу, нахмурила чёрные брови, посмотрела на всех исподлобья.

А ребятам не до неё, они увлеклись своим делом: выбирают из кустов дубцы, тонкие, длинные и гибкие. Срезают под корень. Помогают им девочки — Паня и Оля.

— Я вам говорю, а вы не слушаете! В поле-то нас ждут!

Надя с обидой вырвала дубцы из рук у мальчонки, остриженного под нулёвку, и бросила их в самую низину, в крапивник.

— Ну, ты не очень-то разоряйся тут! — замахнулся на неё мальчонка.

— Тронь только! Тронь! — Девочка вспыхнула.

— Вот и трону! Сама в крапиву полетишь…

— А вот и не тронешь!

Мальчонка сердито прищурился, сжал кулаки. Паня и Оля тут же за Надю заступились: ведь они подружки, поди-ка тронь которую…

Ребята на шум вышли из кустов. Надя села на камень и неожиданно от досады заплакала:

— Кору крушины я скоблила, кротовины заливала водой, камни и щепу собирала на лугу, а вы со мной не идёте Уле помочь блошку вылавливать!..

— Она, наверно, врёт, — сказал паренёк с загорелыми дочерна руками и ногами.

Тут опять заступилась за Надю Паня:

— Ну да, врёт! Она никогда не врёт… Вот блошка сожрёт лён-то…

— Пойдёмте поглядим, — сказал Миша Лепестков.

Надя вытерла слёзы и оживилась. Она знала: если Миша так скажет, будет дело. Он ведь вожатый звена в школе.

* * *

Уля ещё с рассветом подняла с постелей своих подруг-комсомолок, и девушки пошли в поле, навстречу солнцу.

Небо высокое, голубое, а по нему плывут белые облака, предвещая ясную погоду.

Блошке была объявлена война.

Ещё с вечера поехали в город, привезли оттуда в пакетах отравы — кремнефтористого натрия; в бочках привезли золы.

Стали думать, как бы всё это распылить по участку льна. А участок что вправо, что влево — глазом не окинешь.

На такую войну много нужно воинов. Иван Николаевич, председатель колхоза, обещал прислать им на помощь женщин из огородной бригады, как только там управятся с рассадой. Но ждать нельзя.

Пока Уля, хмуря чёрные брови, обдумывала, как лучше это сделать, где раздобыть побольше народу, младшая сестра Надя и привела девочек и мальчиков.

— Ой, ребятушки мои хорошие, помогите! — обрадовалась Уля.

А ребята, присев на корточки, первым делом захотели разглядеть блошку, какая она есть. А блошка эта — синенькая, с просяное зёрнышко, тени и той боится.

— Тише, не шевелитесь! — сказал Миша Лепестков и занёс было руку, а блошки — прыг в разные стороны! И нет их: попрятались.

Много ли такому насекомому нужно на обед! Но, как узнали ребята, беда-то вот в чём: блошка эта пожирает семядольные листочки. Сожрёт чуть-чуть, а растеньице гибнет.

И вот начался бой…

Мальчики вырубили в ближнем лесу длинные шесты и гладко их обтесали. Из конюшни приволокли несколько дерюжек. Эти дерюжки смазали дёгтем. На дороге загребли в лукошко пыли — набивать ею мешочки.

Девочкам Уля дала свёрток марли. Они присели тут же на меже, стали кроить и сшивать из марли мешочки. Надя и её подружки Оля и Паня умели шить мелкими, аккуратными стежками.

— Девочки, делайте скорее! — торопила Надя. — Ты, Паня, копошишься, не умеешь узлы завязывать. Дай я тебе покажу!

— Ну покажи.

Надя показала, как нужно завязывать узлы, как откусывать нитку зубами.

Втроём они скоро нашили нужное количество мешочков. А другие девочки совками поддевали из кадушек золу и туго набивали мешочки.

Миша Лепестков был специалист по вылавливанию сусликов, но и с блошкой знал что делать. Ребята во всём его слушались.

— Нанизывайте мешочки с золой на шесты! — сказал он.

Мешочки нанизали.

Уля расставила ребят по бороздам, и они пошли вдоль полос, слегка потряхивая шест и постукивая по нему палкой. Чуть заметная пыльца рассеивалась из марлевых мешочков и оседала на молодые всходы льна.

Так же рассеивали и кремнефтористый натрий. Только это делали старшие девушки; чтобы не надышаться отравы, нос и рот завязали марлевыми косынками.

С другой стороны поля ребята вылавливали насекомых на дерюжки, густо смазанные дёгтем, волоча их по верхушкам всходов.

Когда на участок льна приехал на шустрой лошадке председатель колхоза Иван Николаевич, он сразу оценил усердие мальчиков и девочек.

— Молодцы! — сказал он, сдвинув на затылок фуражку и утирая ладонью вспотевший лоб.

— Можете, Иван Николаевич, не присылать женщин из огородной бригады! — весело ответила Уля.

* * *

Когда Надя пришла домой, мать её не узнала:

— В чём ты увозилась? Что руки, что ноги — глядеть на тебя не хочется!

— В поле была, Уле помогала. Нас много!

— Умойся да причешись. Платье смени. Работники!

— Иван Николаевич сказал нам: молодцы.

Всем в доме стало весело. Уля принесла с поля букет цветов. Это первые, недавно распустившиеся цветы. Они пахнут весной, и от них веет прохладой.

Уля весёлая, всем улыбается, а на полных щеках у неё от улыбки ямки. И у Нади от улыбки на щеках такие же ямки. Поглядеть на них — каждый скажет, что это сёстры.

Когда в доме всё хорошо, папа, каким бы усталым он ни пришёл с работы, помогает маме готовить вечерний чай.

— Кто это так вычистил самовар? Глядеться в него можно, как в зеркало, — сказал он.

— Соседка, — ответила мама.

— Нет, соседка так не сумеет. Кто-то другой это сделал, — сказал папа и переглянулся с мамой.

Надя всё понимает: почему папа об этом спрашивает и почему мама так отвечает. Это работа Надиных рук, и разговор затеян для того, чтобы её похвалить.

К чаю на столе появились медовые пряники, варенье — ну как в самый большой праздник! В папином стакане две черносливины, в маминой чашке и в Улиной чашке тоже по две черносливины, а в Надиной чашке три черносливины.

Уля свой чернослив переложила в Надину чашку.

— За что это ей? — разглаживая короткие усы, спросил папа.

— Она знает за что, — ответила Уля, подмигнув сестрёнке.