Мне снова 15…

Глава 4

Ограбление табачного киоска для нас, к счастью, закончилось без последствий. Во всяком случае, в течение ближайшего месяца правоохранительные органы особого интереса к моей персоне не проявляли. Правда, приходил как-то инспектор из комиссии по делам несовершеннолетних при районном Совете депутатов трудящихся. Он оказался немолодым капитаном со смешной фамилией Ивашкин, с виду уже порядком уставшим от всей этой работы, и выполнявшим свои должностные обязанности исключительно согласно уставу.

Ивашкин пообщался со мной, мамой, соседями. Спросил, не вожусь ли я с плохой компанией, на что я ответил, что боже упаси! Затем похвалил, что я решил связать свою судьбу с железной дорогой, и отбыл восвояси. После его ухода я поинтересовался у мамы, чего это он к нам приходил.

– Ну а что ты хочешь, работа у него такая. Он же обязан тебя проверять раз в три месяца. А ты у меня молодец, взялся за ум.

Последовало дежурное чмоканье в лоб и предложение сходить всей семьёй в ближайшую субботу в кино, а то мы давненько никуда не выбирались. Почему и нет, можно, главное, чтобы фильм оказался приличный. В смысле, интересный, а так я и неприличный посмотрел бы, но пока для советского зрителя даже что-то типа «Эммануэли» или «Греческой смоковницы» остаётся недостижимой мечтой. Тем более что их ещё и не сняли.

А между тем Муха разузнал фамилию того парторга с электро-механического завода. Помог моей маме поднести сумку с продуктами из магазина, а по пути и вызнал всё, что можно. На самом деле не так уж и много – название цеха и фамилию. Фамилия была вроде и простая, но в то же время относительно редкая – Шапкин. Ни имени, ни отчества узнать не удалось. Как выглядит этот самый Шапкин – можно было только догадываться. Но понятно, что возраст должен быть за сорок. Ну что ж, на безрыбье, как говорится…

Завод располагался на Дмитровском шоссе, куда я отправился уже на следующий день сразу после тренировки. Попасть на режимное предприятие, занимающееся выпуском сложной радиоэлектронной аппаратуры, радиолиний и радиолокационных станций, нечего было и думать. Но можно для начала хотя бы сделать рекогносцировку на местности. Где-то с час побродил поодаль, посмотрел, как в разгар рабочего дня через проходную изредка снуют то рабочие в спецодежде, то какие-то начальники в костюмах и шляпах, и собирался уж было идти обратно на автобус и ехать домой, но задержался у стенда с чёрно-белыми портретами передовиков производства. Вот тут мне и повезло – увидел физиономии сразу двух Шапкиных. Один – бригадир цеха сборки Матвей Васильевич – выглядел лет на тридцать пять, и, похоже, это был тот самый племянник, на которого переписали отцовское изобретение. А вот председатель профкома завода точно тот самый Шапкин, который мне нужен. Прокофий Игоревич – ну и сочетание… Взгляд глубоко посаженных глазок и безгубый рот на физиономии с двойным подбородком вызывали неприятное чувство, а может, я просто заранее себя настроил, что подонок должен выглядеть отталкивающе, хотя, вероятно, для многих его внешность смотрелась вполне обычно.

Да уж, поднялся товарищ из парторгов цеха, дорос до председателя профкома предприятия. На хорошем счету у руководства, получается. Что ж, каждому своё, или suum cuique, как говорили римляне. Надеюсь, этот ублюдок в конце концов получит по заслугам.

По идее, я мог бы, конечно, не париться, забить на этого Шапкина, мол, он погубил батю ТОГО Егора, а не моего, так что смысл мне на этого мужика зуб точить? Но, согласитесь, кто из нас в такой ситуации не пожелал бы справедливого возмездия?! Правда, я пока ещё слабо представлял, каким должно быть это самое возмездие со стороны пятнадцатилетнего подростка. Просто пока захотелось посмотреть в лицо негодяю, по вине которого матери Егора пришлось в одиночку воспитывать двоих детей.

Если, конечно, не считать бабушку и дедушку, с которыми мне довелось познакомиться буквально на днях. Старики, похоже, во внуке души не чаяли, вот мать в воскресенье и отправила меня в гости к родителям отца.

Дорогу к ним мне показал Муха, который, к счастью, сопровождал как-то Егора, когда тому по пути на пустырь нужно было, выполняя просьбу матери, на минуту заскочить к Мальцевым-старшим. Иначе, начни я выспрашивать у мамы, где они живут, – это выглядело бы как минимум подозрительно.

Поблагодарив Муху за прекрасно исполненную роль экскурсовода, я толкнул дверь такого же обшарпанного двухэтажного дома, в котором жил сам. Антонина Васильевна и Пётр Андреевич обитали в отдельной однокомнатной квартире и оказались очень даже милыми пенсионерами. Бабушка когда-то работала секретаршей у самого Маленкова, а дед всю жизнь был военным, командовал во время Великой Отечественной полком и ушёл в запас в звании полковника. Тут же посыпались вопросы о моей жизни, отдал ли я документы в железнодорожное училище, порадовались, что я записался в футбольную секцию.

Квартира, несмотря на всего одну комнату, была довольно просторной. Кухня немаленькая, как и санузел, хотя и был совмещённым. Меня от души накормили, потом мы – оказывается, это была традиция – на троих перекинулись в переводного дурака, после чего мне наконец милостиво разрешили покинуть гостеприимный дом, заставив дать обещание не забывать стариков…

Время шло, рабочий день близился к концу, а я так и торчал возле стенда с портретами, чувствуя, что этим могу привлечь ненужное внимание. Конечно, пятнадцатилетнего пацана вряд ли примут за шпиона, но ведь ещё не так давно врагом народа могли объявить кого угодно, невзирая на возраст. Так что я решил сменить диспозицию, перебазировавшись на лавочку и сделав вид, что читаю книгу – «Таинственный остров» Жюля Верна, которую захватил из дома в дорогу. И неожиданно для себя так увлёкся уже знакомым, казалось бы, сюжетом, что не заметил, как к лавочке приблизился незнакомец:

– Егор! Мальцев!

Я вздрогнул, поднимая глаза. Мужик лет сорока пяти, в кепке, весёлый прищур, лёгкая небритость… Очень похож на актёра по фамилии, кажется, Горбунов, который сыграл связника Вассера в картине «Шпион» и продавца саксофона в фильме «Стиляги». Неплохом, по моему мнению, фильме, хотя и несколько лубочном.

Видя, что я смотрю на него с немым вопросом, мужик ухмыльнулся:

– Ты что, не помнишь меня? Я Василий, друг твоего отца, на Новый год заходил к вам.

– Да нет, конечно же помню, – пожал я протянутую руку. – Просто так увлёкся чтением, что не сразу вернулся в реальность.

– Книжки читать начал?

Василий, казалось, искренне удивился этому факту. Похоже, за Егором закрепилась репутация не слишком начитанного подростка.

– Надо же когда-то браться за ум.

– Молодец! А здесь-то что делаешь? Хочешь на завод устроиться? Пойти по стопам отца? Вроде в железнодорожное училище поступать собирался…

– Так я и отнёс туда документы. А здесь… Здесь мы с другом договорились встретиться, он учеником слесаря работает на заводе.

– В каком цеху, в слесарном?

– А-а-а… Честно говоря, даже не знаю. Федька его зовут, невысокий такой, чёрненький.

– Там таких невысоких и чёрненьких хоть лопатой греби. Особенно к концу смены все чёрненькие, – хохотнул Василий. – Ладно, побежал я, пораньше отпросился, а то у меня жена сегодня к родителям в Иркутск на пару недель уезжает, надо её проводить, иначе полгода дуться потом будет. Ну, бывай!

Провожая взглядом немного сутулую фигуру товарища отца, я достал застиранный носовой платок и вытер вспотевший лоб. Вот ведь, чуть не спалился, хорошо ещё, беспроигрышная отмазка на ум пришла. А то бы стоял и мычал, не зная, как объяснить своё здесь присутствие.

Ладно, время уже, судя по циферблату над проходной, к четырем дня доходит. Насколько я знал, дневная смена здесь заканчивалась в пять. Посижу ещё часок. Только боюсь, что из проходной ломанётся толпа, в которой разглядеть этого Шапкина будет не так-то и легко. А если ещё шляпу на глаза надвинет, поди угадай, он или не он. Хм, Шапкин в шляпе, каламбур получается.

Зря я боялся, народ покидал завод организованно, разделяясь на три людских ручейка, после дверей проходной двигавшихся в сторону остановки общественного транспорта или платформ «Ховрино» и «Пост № 2». Так что отсюда, со скамейки, каждого можно разглядеть без особых проблем. Вот уже и половина шестого, людской поток стал ослабевать. Тут я немного заволновался, а ну как Шапкин срулил с завода раньше? А вдруг он вообще в отпуске или на больничном? Но без четверти шесть мои страдания наконец были вознаграждены. Из дверей проходной появились оба – Шапкин-профкомовец с Шапкиным-бригадиром, шли, о чём-то переговариваясь, при этом племянник активно жестикулировал, а дядя вроде пытался его успокоить, то и дело озираясь по сторонам. Действительно, неприятный тип, в жизни выглядит ещё гаже, чем на фотографии.

Шапкины распрощались у автомобиля ГАЗ-21, той самой знаменитой «Волги». Старший уселся на заднее сиденье выкрашенной в серый цвет машины, а младший направился в сторону автобусной остановки. Я проследил взглядом за отъезжающей целью, вздохнул: эх, был бы хотя бы велосипед…

Кстати, у нас в коммуналке в коридоре стоит чей-то велик, может, хозяева разрешат позаимствовать его на один день? Ещё бы знать, кому он принадлежит.

Принадлежал велик Герману, мужу беременной Раисы. Это я выяснил у всезнающего Мухи. Герман просто сказал:

– Бери. – И добавил: – Только я на нём с того года не ездил, нужно, наверное, камеры подкачать. Сейчас вынесу насос.

Так что на следующий день я был более подготовлен. И когда Прокофий Игоревич снова уселся в служебный автомобиль, я взобрался на велосипед и покатил следом, уже не обремененный никакими портфелями, потому что тренировки сегодня не было.

Честно говоря, боялся, что не угонюсь за «Волгой». Но Шапкин, судя по всему, не очень любил быструю езду, вряд ли молодой водитель по своей воле катил с крейсерской скоростью 30–40 км/ч. Но и это для меня стало бы проблемой, потому что сам я развивал скорость чуть ли не в два раза меньше, хотя и мчался по проезжей части, прижавшись к самому её краю. Выручали светофоры и регулировщики, заставляя водителя Шапкина периодически жать на педаль тормоза.

Наша поездка закончилась в районе улицы Горького, которой в будущем вернут название Тверской. «Волга» зарулила в одну из подворотен и остановилась во дворе дома номер 25/9. Не элитное, но приличное сооружение сталинской постройки. Я притормозил в подворотне, чтобы лишний раз не светиться, наблюдая, как Шапкин покидает машину и заходит в средний подъезд.

Подождав, когда машина уедет, – а водитель предпочёл не задерживаться, – я прислонил велик к стене подворотни в надежде, что его не успеют стырить, пока я метнусь до подъезда. Успел услышать, как наверху хлопнула дверь. Примерно третий этаж, максимум четвёртый, до пятого Шапкин просто не успел бы подняться за это время. Ну что ж, теперь я знаю, где живёт товарищ, а также знаю время, когда он приблизительно должен возвращаться домой. И что дальше? Подкараулить Прокофия Игоревича в подъезде, плюнуть ему в лицо и со словами «Это тебе за отца!» вонзить в бок заточку? На такое я вряд ли способен. Никогда в жизни ни в кого железяками не тыкал. Дрался по пьянке, а в юности и по-трезвому, это бывало. Но вот чтобы убить… Да тут первым делом начнут выяснять, кому была выгодна смерть Шапкина. Или, может, кто-то захотел за что-то отомстить? Сразу всплывет та давняя история. Ага, а сын-то сгинувшего в лагерях вырос, числится на учёте в ПДН, вполне мог и на мокруху пойти. Где свидетели, что в то время, как погибал смертью храбрых товарищ Шапкин, этот Мальцев находился в другом месте? Ага, нет алиби, ещё одна галочка.

Так что этот вариант меня не устраивал со всех сторон. Блин, что же делать?! Как ещё можно отомстить за смерть родного человека? В памяти всплыл фильм «Яды, или Всемирная история отравлений». Красиво, особенно если яд подействует не сразу. Но, во-первых, где раздобыть такой яд, а во-вторых, как его подсыпать или подмешать? Да и хотелось бы, чтобы на смертном одре Шапкин знал, за что подыхает.

А может, забить на это дело? Поступить, как сказано в Писании: «Прощай – и будешь прощён»? Наверное, я не настолько религиозен. Нет, в храм ходил, случалось, не без того, был даже поп знакомый, не дурак выпить, кстати. Кое-какие заветы, вероятно, я выполнял, но прощение в данном случае в мои планы не входило.

Следующие два дня я подкарауливал Шапкина у его дома и выяснил, что живет он на третьем этаже. А встречает его, судя по голосу, женщина, скорее всего жена. Называла она его даже не Проша, а Прокоша, я впервые слышал такое ласкательно-уменьшительное от имени Прокофий. Детских голосов не слышно, может, бездетные, а может, дитё или дети (сколько их может быть?) в каком-нибудь пионерлагере или у бабушки в деревне.

А вскоре у меня созрел план коварной мести. Проснувшись, я лежал в своей кровати, пялился в покрытый паутиной трещинок потолок и прислушивался к трели ка кой-то птахи за окном, когда меня словно обухом по голове ударило. Эврика! Это как раз то, что надо. Помереть Шапкин не помрёт, чёрт с ним, пускай и дальше коптит небо, но помнить он будет всю оставшуюся жизнь.

Для реализации плана сначала требовалось переговорить с мамой. Она уже крутится на кухне, где на нашей конфорке грелась кастрюля с водой и кусочками мяса, а мама тем временем шинковала капусту. Похоже, на обед будут щи. А нет, борщ, вон же ещё свекла лежит.

– О, проснулся, иди умывайся и завтракай. Сырники на столе, на тарелке под полотенцем. Чайник можешь в комнате на электроплитке разогреть.

– Мам, мне нужно с тобой поговорить.

– Что-то серьёзное? – Она сразу напряглась, на лбу собрались морщинки.

– Да нет, ничего такого… Просто мы с Му… с Витькой заходили в училище, нам сказали, что к первому сентября нужно написать сочинение о работе родителей. Ну я и хотел напроситься к тебе в больницу, посмотреть, чем ты занимаешься.

– Ох ты ж, сыночка, ну чем я там могу заниматься?! Обычная медсестра в хирургическом отделении. Ну если так надо, то я поговорю со старшей медсестрой, Любовь Павловна женщина строгая, но отзывчивая, может, пойдёт навстречу.

Вот так я попал в Городскую клиническую больницу имени С. П. Боткина. Приехал к восьми утра вместе с мамой, мне в ординаторской вручили вылинявший халат моего размера, и при помощи химического карандаша я стал с серьёзным видом конспектировать в ученической тетради, что приходилось делать дежурной медсестре в хирургии.

В отделении было восемнадцать палат, в которых обитали как ходячие, так и лежачие, но это в основном послеоперационные. Шесть из восемнадцати палат мамины, помимо неё в эту смену дежурили ещё две медсестры – одна совсем молодая, тонкая, словно тростиночка, а вторая её полная противоположность: оплывшая настолько, что казалось, халат на ней вот-вот разойдётся по швам, и ещё с отвратительной бородавкой на подбородке, сразу переходящем в плечи. Ну и старшая медсестра Любовь Павловна, благодаря которой я и смог попасть в больницу. Немолодая, то и дело мявшая в пальцах беломорину, выкурить которую можно было только за пределами отделения. При моём появлении она подмигнула мне и выдала:

– Ничего не болит, аппендикс не тревожит? А то мигом вырежем. – И хрипло расхохоталась своей шутке, от которой мне немного поплохело, несмотря на тут же всплывший в памяти эпизод из «Покровских ворот»: «Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита!»

Но в целом женщина оказалась нормальная и, как мне поведала мама, всю войну отъездила на санитарном поезде.

В девять утра начался обход с заведующим отделением Платоновым. Мама в числе лечащих врачей и санитарок сопровождала его по палатам, записывая указания. Заведующий покосился на меня, спросил, что здесь делает этот молодой человек, маме пришлось объяснить.

– Ну пусть и о работе врача упомянет, – усмехнулся обладатель чеховской бородки и очков в роговой оправе.

Час спустя нужно было подать в операционную больного, который кое-как взгромоздился на каталку. Я помог маме довезти пациента до операционной. Затем ещё троих неходячих больных возили на рентген. Потом мама развозила обед, раздавала таблетки, ставила уколы и капельницы… Перекусить у неё получалось только урывками, в три захода, а меня усадила за стол в ординаторской и велела есть спокойно захваченную из дома еду. Мне только этого и надо было. В один из моментов, оставшись один, я разогнутой скрепкой вскрыл простейший замок медицинского шкафчика и стащил из него пузырёк с хлороформом, который тут же оказался в недрах моего портфеля. Надеюсь, пропажа обнаружится не сразу.

В 20.00 мама наконец засобиралась домой, сегодня ей никого не пришлось подменять, оставаясь в ночную. По графику она снова выйдет уже завтра вечером, будет дежурить до послезавтрашнего утра.

До дома мы добирались на метро, по пути заглянув в магазин купить хлеба. Едва переступив порог нашей комнаты – Катька где-то гуляла, – мама скинула туфли и рухнула на кровать, пролежав неподвижно несколько минут.

«А ведь мама ещё нестарая женщина, как же ей, наверное, тяжело приходится без мужа», – подумал я.

– Мам, давай я о больнице песню спою, а ты пока полежи, отдохни и послушай.

– О больнице? – приподнялась она на локте. – И что это за песня?

– Называется «История болезни», недавно сочинил.

Опять пришлось врать, приписывая себе авторство песни Высоцкого. Но вот захотелось маме сделать приятное, а особо-то песен о больнице я и не знал, в памяти всплыла только эта.

Взяв гитару, я ударил по струнам и захрипел, не очень убедительно подражая Владимиру Семёновичу:

Песня маме понравилась, обещала рассказать коллегам. А я на следующий день ближе к вечеру поджидал Шапкина в его подъезде с пузырьком хлороформа, куском марли и набором для татуажа, то есть с иголкой, кончик которой был обмотан нитью, оставляя голым самое острие, и пузырьком туши. Именно так мы делали в детстве друг другу наколки, на память о тех годах у меня на том теле остался уже не очень чёткий рисунок якоря – помню, что мечтал одно время стать моряком.

Мой план был таков: подкараулить Шапкина за дверью и, когда он войдёт в подъезд, усыпить его с помощью смоченной в хлороформе сложенной в несколько слоёв марлей. Затем оттащить под лестницу, которая могла спокойно скрыть двух человек, и по-быстрому наколоть ему на лбу слово «убийца». Как мне казалось, план поистине изуверский, как он после будет сводить эту наколку, я не представлял. В моём отрочестве один мой одноклассник перед вступлением в комсомол выжигал наколку сигаретой. Наверное, и Прокофию Игоревичу придётся подвергнуться какой-то аналогичной процедуре.

Вот только чем ближе было время ориентировочного появления председателя профкома, тем меня больше колотило. Часов у меня не было, поэтому я мог только догадываться, сколько сейчас времени, и, глядя во двор сквозь окно лестничной клетки первого этажа, готовый в случае появления Шапкина тут же рвануться вниз, на исходную. А также скрыться под лестницу при появлении кого-то из жильцов. Совсем ни к чему, чтобы моя физиономия у кого-то осталась в памяти, благо что все четыре двери на лестничной клетке не имели глазков.

Но помимо этого меня очень волновал и вопрос, смогу ли я всё-таки осуществить задуманное. Во-первых, не таким уж я был и отморозком, чтобы вот так легко реализовать такой коварный замысел. Всё-таки сознание пенсионера как-то протестовало против столь бесчеловечного поступка. Конечно, я понимал, что этот Шапкин тот ещё подонок, недрогнувшей рукой отправил отца Егора в лагеря и должен за это понести наказание. С другой стороны, мои моральные устои тоже всячески противились, и утихомирить их мне стоило огромного труда и массы потраченных нервов.

Во-вторых, я далеко не был уверен, что хлороформ подействует моментально. Это герои комедии «Операция „Ы“» как-то уж очень быстро вырубались от приложенного к лицу носового платка, смоченного хлороформом. Но кино на то и кино, чтобы всё преувеличивать. Эх, надо было бы на всякий случай какой-нибудь дубинкой вооружиться.

Не говоря уже о том, что следователи, когда начнут копать это дело, могут связать татуировку с моей семьёй. Потому как здесь прослеживается почти прямая связь, если копнуть в историю. Но пусть сначала докажут, свидетелей-то, надеюсь, не будет, значит, все обвинения окажутся голословными. Морду кирпичом – мол, ничего не знаю, идите в баню. Правда, алиби не обеспечил, ну ничего, навру, что гулял по Москве, ел мороженое и наслаждался окружающем пейзажем.

Что-то и впрямь Шапкин задерживается. Солнце уже клонится к горизонту, а служебной «Волги» всё не видно. Прогуляться, что ли, во двор, надоело на подоконнике на лестничной клетке сидеть, тем более что несколько раз я уже ныкался под лестницу: народ возвращался понемногу с работы.

Засунув руки в карманы шаровар, чтобы мои пузырьки особо не выделялись, я вышел во двор. Детская площадка находилась на пятачке между тремя домами, а здесь, во дворе, было пустынно, только я торчал. Теперь меня могут срисовать из окон. Выйду-ка я в подворотню для разнообразия.

Вышел… и охренел. Из подворотни прекрасно проглядывался кусок проезжей части, на которой находились покорёженная «Волга» Шапкина и въехавший ей в бок ГАЗ-51 с помятым передком. Водитель грузовика, похоже, особо не пострадал. Он сидел с убитым видом на подножке кабины, обхватив голову руками, полностью абстрагировавшись и от осматривавших место ДТП милиционеров, и от сотрудников ГАИ, и от галдящих зевак, которых упорно пытался отодвинуть от места аварии старший лейтенант в форме, в начищенных до блеска сапогах и с планшетом на боку. А вот водителя «Волги» и Шапкина нигде не наблюдалось.

В горле у меня моментально пересохло. На ватных ногах я сделал несколько шагов и спросил осипшим голосом у одного из зрителей, усатого мужика в вышиванке с надетым поверх пиджаком и кепке на лысой голове, явно госте столицы:

– Что здесь произошло?

– Та шо, бачиш, авария сталася. «Волга» сюди завертала, а тут вантаживка звидки ни визьмися, и прямо в бик. Цих, з «Волги», видвезли на швидкий допомози. Молодий ще ничего, жити буде, а той, що ззаду сидив, схоже, не жилец. Дасть бог, викарабкаеться. А ни… – И усатый махнул рукой.

В общем, как я понял, «Волга» заворачивала в подворотню, когда ей в бок на полном ходу влетел грузовик, выскочивший почему-то на встречную полосу. Водителя и пассажира «Волги» увезли на «скорой», причём дела у Шапкина – а кто это ещё мог быть – были далеко не ахти.

Не успел я осознать этот факт, избавивший меня от необходимости проведения акции с наколкой, как из подворотни в одном халате и тапочках на босу ногу и закатанными в бигуди волосами выскочила какая-то женщина, примерно ровесница моей матери. С воплем «Что с моим мужем?!» она принялась трясти за грудки старлея.

– Вы кто? – попытался оторвать её от себя милиционер. Более-менее осознанно она смогла говорить только через минуту. Выяснилось, что это, как я и предполагал, супруга Шапкина, которой соседка сообщила о происшествии возле дома. Ну а со слов милиционера стало ясно, что Прокофий Игоревич был ещё жив, но находился без сознания, и его увезли на «скорой» в Боткинскую больницу. Совпадение?

Придя домой, я рассказал маме о происшествии и попросил узнать, когда она пойдёт утром на дежурство, что там с этим самым Шапкиным. Новость для неё также оказалась шокирующей. Но, немного придя в себя, она не без доли подозрения поинтересовалась, как это я так удачно оказался очевидцем ДТП, в котором пострадал злейший враг их семьи?

– Так совпало, – пожал я плечами с самым невинным видом, на какой только был способен. – Проходил мимо, вижу – народ толпится, подошёл узнать, в чём дело. Кто-то и назвал при мне имя этого… как его… Шапкина.

– Ну-ну…

Её подозрительность не уменьшилась, однако расспросы она прекратила. А на следующий день вечером, вернувшись с дежурства, сообщила, что Шапкин скончался по дороге в больницу. Эту новость я принял со странным спокойствием. Что ж, suum cuique.