Много рассказов написано, но этот — без названия

SillverVolf МНОГО НАПИСАНО, НО ЭТОТ РАССКАЗ — БЕЗ НАЗВАНИЯ

Я только успел хлебнуть свежезаверенного кофе (на дне банки оставалась, можно сказать, щепотка), как Надька пришла из школы. Ей, конечно, не терпелось поебаться. Не удержавшись, я щипнул ее за голую попку. Нет ничего эротичнее шестиклассницы с бантиками и белыми гольфиками, забывшей якобы надеть с утра трусики (тоже белые и почти прозрачные) и проходившей так весь школьный денек, испытывая лишь легкое беспокойство.

Но это — так, прелюдия…

Как-то раз проснулся, придя с ночной смены и только-только успев застелить постель. Это я, похоже, сделал зря. Поторопился. С женой мы работали по-разному: она, как нормальный человек, работала днем; утром дочь уходила в школу, мне же не всегда удавалось получить свой паек оргазма, ведь, придя, я как правило, очень быстро отрубался; с другой стороны, хоть и говорят, что женщины очень любят секс в сонном состоянии, то есть практически не проснувшись, — как правило, толком ничего не выходило. Нас хватало только на подростковый петтинг. Сколько раз я (ох и стыдно) лишал любимую завтрака и отправлял на работу голодной. Она не успевала даже приготовить яичницу или соорудить эрзац-вермишель (я специально покупал ее.) Все так и тянулось образом, давно уже переставшим меня удовлетворять, пока не выручила дочь.

В первый раз я застукал ее за этим занятием весьма давно, тогда, когда у нее и на письке-то еще ничего не было. Что удивительно, дочь нисколько не смутилась — представляю, что сказала бы женушка, застигнув меня за подобным занятием — нет, Надька, нисколько не устыдившись, не одернув подола платья, продолжала дрочить, пока не испытала удовольствия. Уже тогда у меня возникло изрядное желание погладить ее крохотные груди, а пуще того, погладить нежный плоский детский лобочек, но мне в конце концов пришлось уединиться в кабинете — благоверная, тогда еще вполне страстная, сколько ни старалась, не смогла довести меня до кондиции. Только любование малолетними девочками в трусиках и без на соответствующем сайте меня несколько угомонило.

Прошло года два, даже, наверное, два с половиной, и ситуация повторилась: вернувшись на ту же работу, я опять начал приходить под утро, тогда, когда супруге просто хотелось спать — лишние десять-двадцать минут играли изрядную роль — и мне оставалось только удовлетворять себя самого, что мне не очень-то нравилось, поскольку я состоял в законом браке, любил, как-никак, свою жену и искать каких-либо приключений на стороне в мои планы никак не входило. А у жены выпадала воскресная смена, как всегда.

Я пытался спать, а стояк мешал. Подрочить? Я обдумывал эту гениальную идею уже несколько минут, как услышал за стеной ворочанье и скрип узкой детской кроватки. Через некоторое время дочь прошлепала в туалет.

Некоторое время я надеялся на то, что она заснет вновь. Но нет. После шуршания, довольно сильно раздражившего меня, я за каких-то полторы-две секунды понял, что Надька врубила то ли телек, то ли свой убогий ноут. Видимо, в уши были тут же вставлены затычки, поскольку звук почти мгновенно исчез. Не прошло и двух минут, как снова раздалось шарканье шлепанцев; перед этим на мгновение динамики с умеренной громкостью чпокнули — дочь попросту выдернула из гнезда трехсполовиноймиллеметровый миниджек. «Опять перепаивать», — с тоской, засыпая, подумал я. Нет, женщинам элементарных вещей не объяснишь.

Дверь в спальню была приоткрыта (подсохла смазка), дверь, ранее закрывавшаяся сама собой, теперь требовала применения некоторых мануальных усилий, а я все время об этом забывал. Несколько месяцев назад в мою черепушку закралось подозрение, что Надька отлично слышит следствия нашей супружеских утех. А может, даже и видела — ведь что мешало ей, обладающей пытливым умом, тихонько подойти босиком к спальне родителей и получить некоторые уроки? Я уважал Надю, считал ее умной и весьма тактичной девочкой, но знал, что у нее кое-где зудит. Не там, где вы тут же подумали, уважаемый читатель. Зудело у нее в голове. Она была таким же неутомимым экспериментатором, как и я. Уже немало лет, а все хочется чего-то нового. Что толку вспоминать, каков я был в ее возрасте!

Теша себя подобными умными соображениями, лгал себе, что нахожусь в сонном состоянии. Это был, конечно, дурацкий самообман.

Дочь, проскользнув в полуоткрытую дверь, уставилась на меня — я видел ее сквозь полузакрытые глаза, хоть и продолжал валять далее дурочку.

Ей, конечно, было стремно меня тревожить (ведь она допускала мысль, что я таки сплю.) Сомнения, естественно, были. Но, видимо, в ней что-то взыграло, хоть она и понимала, что лезть к папе с ласками как-то несвоевременно — следующий полет был только послезавтра; она соображала, что папе дозарезу нужно отдохнуть, выспаться — график составлен настолько дебильным образом, что продрыхнуть все воскресенье, практически не вставая с постели — вовсе не прихоть, а необходимость.

И тут Наденька совершила весьма странный поступок. Она тихонько подошла к нашему супружескому ложу, легла, затем подкатилась мне под бок, залезши, наконец-таки, под одеяло на место жены, прижалась ко мне полуголым тельцем (мы с Анастасией, воспитывая в ней аристократку с самого раннего детства, всегда покупали ей тонкое эротическое белье — девочка должна была себя чувствовать пусть не богиней, но леди, всегда сохраняющей свое достоинство) — мне это понравилось, хотя стоящий дубиной член окончательно вывел меня из равновесия.

Поверьте, у меня никогда не было в мыслях вступить в какую-то противоестественную связь с дочуркой. Хотя фантазии о маленьких девочках преследовали меня всегда — с детства и даже после женитьбы. Но инцест с родной дочерью?..

— Я подумала, папа, что тебе плохо спится, и пришла к тебе погреться. Мне тоже как-то не очень хорошо. Вчера стала смотреть фильм с Питтом — не досмотрела, хотя фильм и хорош. — У меня возникло отчего-то сильное желание погладить голые стройные ножки дочери, но я сдержался. — А вчера… папа, я хочу открыть тебе страшную тайну… Маме только не говори, ладно?

Теплое детское тельце двенадцатилетней дочери — она весьма эротично закинула ножку поверх моих отнюдь не стройных конечностей — почти убаюкало мое естество. Было так приятно обнимать ребенка и выслушивать ее горячий лепет прямо в ухо.

— Так вот… Фильм я не досмотрела, а задумалась вот о чем: все девчонки только и шепчутся в классе, кто с кем… Ой… — она быстро выдернула руку из-под одеяла и прикрыла ладошкой рот. — А я ведь ничего не знаю и выгляжу полной дурой!

— Так чего же ты хочешь от меня, доченька? Я тебе могу объяснить все в теории, но на деле — уж извини! Я — человек весьма высоких моральных категорий, и практику тебе придется проходить самой.

— А с кем, папа?

— Неужели мальчиков нет? В твоем возрасте уже вполне нормально заводить романы…

Надина нога (точнее, ее бедро) каким-то непостижимым образом скользнуло — случайно, вероятно, по моим гениталиям — я лежал на спине.

— Папа, а ты меня не научишь… Понимаешь, я в инете прочитала такую вещь…

Я стыдливо отвернулся, смутно догадываясь, о чем сейчас пойдет разговор. По поводу дочки я не строил никаких иллюзий, понимая, что она была вполне развитой современной девочкой. Однако сказанное ошарашило.

Она долго мялась, прижимаясь ко мне все сильней. Логика… Наконец сказала:

— Папа, я думала, что онанизмом… Да, онанизмом занимаются только мальчики… А тут на одном сайте прочитала такое…

— Девчоночка ты моя ненаглядная! Ну и почему ты этого стыдишься? Это вполне естественно.

— Но, папа… Ты, конечно, мне не поверишь… Я узнала об этом только вчера!

— Не может быть! Что же, ты никогда не залезала себе в трусики?

— Никогда, папа! И я даже не знаю, как это сделать! Из объяснений я поняла, что есть много способов довести себя до оргазма, но никогда, поверь мне, никогда не делала этого сама! Девушки трогают клиторы (а Анька, Ленка и Светка, нисколько не стесняясь, обсуждают это на переменках — как быстрее кончить), я же чувствую себя безмозглой второклассницей… Пап, может ты меня потрогаешь там? А потом я потрогаю тебя. Ты только объясни…Дальше уж я сама разберусь.

— Понимаешь ли ты, Надюшка, что это разврат?

— Так ведь никто не узнает! Я никому не скажу! И если ты, конечно, никому не скажешь… Особенно маме.

— А почему бы тебе не поласкаться с каким-нибудь парнем? Это было бы вполне неплохим решением задачи.

Видели ли бы вы, как изменилось лицо Наденьки! Это, впрочем, довольно-таки интимные дела…

— Ладно, дочь, я тебе объясню, что к чему, но трогать тебя не буду. Стыдно как-то. Ты уж сама, ладно? Если у тебя богатая фантазия (в чем я не сомневаюсь), представляй кого-нибудь, кто тебе приятен. Например, Д. М. из своего класса, или того же Питта …

— Папа, — дочь зарделась, — я, наверно, какая-то неправильная, но дело в том, что мне нравится наша русичка.

Надо же! Классная дама шестого «А» была куда сексуальней этой туповатой преподавательницы русского языка с рыбьими глазами, похожей вообще-то на некое членистоногое. Ужас! А вот Галенька Альбертовна, как ее все называли, была ой-ей-ей, и если б не моя старорежимная мораль, кто знает, что в итоге получилось б. Но доченьке запала в ее милую головку Агнесса Ксенофонтовна. Что ж, о вкусах не спорят. Видимо, что-то эдакое в ней было.

— Приступим, Наденька?

Дочь отшатнулась.

— Прямо сейчас?

— Ну а зачем тянуть кота за хвост, дочь? Раздевайся-ка. Ну, снимай трусы. Давай. — Я под одеялом задрал ее ночнушку и погладил по уже успевшему стать выпуклым лобочку. Выпяченности ему придавал относительно недавно выросший пук довольно густых для ее возраста волос. Она не врубилась, сообразил я, что теперь в моде голые безволосые писюшки — в качестве компенсации, видимо, педоистерии.

— А ты! — Дочь рывком выскользнула из-под одеяла. — Говорил, что трогать меня не будешь!

— Да не больно-то и надо! — разозлился я и повернулся на левый бок.

Несколько минут мы лежали в полной тишине. То есть я лежал, а она сидела. Или, вернее, стояла на коленях. Затем я услышал очень тихий вздох, легкий шорох, а после — шум на грани слышимости — шелест летящих на кресло трусиков.

Я перевернулся и внимательно посмотрел на дочь. Она сидела в своей полупрозрачной рубашонке, поджав голые ноги. Ткань сорочки была настолько невесома, что сквозь нее ясно были видны довольно крупные соски.

— Что дальше? — мне хотелось задать вопрос как можно мягче, но получилось довольно свирепо.

— Я должна снять это? — дочь приподняла край рубашки, оголив круглые коленки.

Мне хотелось впиться в них зубами!

— Совсем не обязательно. Просто задери подол чуть повыше.

— Ты хочешь увидеть мою письку?

— Да я ее и так вижу, глупенькая! Смотри-ка… — Я взялся за подол сорочки и потянул его вверх. Надя тут же сжала ножки и шлепнула меня по руке.

Ситуация стала меня несколько раздражать. Заснуть сегодня уже явно не удастся, а завтра, хоть и поздно вечером, в 23.55, полет.

— Ну ладно, папа. Я задеру рубашку. Только ты…

Еще одна пауза.

— Что — я?

— Ты мне тоже свою писюн покажи, ведь я стесняюсь…

Я чуть не расхохотался и сдернул трусы:

— Смотри.

Она увидела все, и это произвело на нее, надо думать, изрядное впечатление.

Такого зрелища она, естественно, не видела никогда.

— Ну? — вопросил я. — Не пора ли тебе сделать обещанное?

Надька смело задрала рубашку. Я увидел пизду дочери.

— Совсем снять, папа?

— Снимай совсем! Я тоже трусы сниму!

Некоторое время мы лежали совершенно голые при свете бра. Я не люблю солнечный свет — шторы были практически всегда закрыты.

В двенадцать лет Наденька выглядела вовсю распустившейся нимфеткой. Тесно сжатые ножки, отчасти прикрывающие треугольник волос на лобке, немного обламывали кайф.

— Ножки-то раздвинь, что ли. Видишь — я совсем голый перед тобой лежу. Вот мой хуй. Да, детка, это называется мужской половой хуй, хуище, хуила, и не надо выдумывать никаких эвфемизмов. Им ебут. Засовывают в эту щель, что у тебя между ног. Ну раздвинь-ка.

Девочка слегка расставила ноги, но как-то робко.

— Шире, пожалуйста. Еще. А теперь я тебе объясню, что такое девичий онанизм.

— Я читала… Это называется мастурбацией? — На Надюшку снова напала деловитость отличницы.

— Да неважно. Онанизм, мастурбация… Мне нравится и то и другое. Твоя задача — расслабиться как можно сильнее, доставить себе максимум удовольствия и испытать оргазм. — Меня просто перегнуло от косноязычия энциклопедического стиля. Что-то в духе то ли БСЭ, то ли Википедии. Надо бы вообще-то при дочурке понежней выражаться!

— Ладно, папа… Я читала, надо губки раздвинуть и найти клитор?

— Правильно мыслишь, дочь. Расставь пошире ножки, не стесняйся. Еще шире. А теперь раскрой губы и найди вверху инструмент. Это как в Фотошопе, ты же сечешь немного в нем — важно выбрать инструмент… Ну как?

— Мне, однако, приятно! Но! Мне не нравится, что ты так просто лежишь и смотришь на меня. Надо что-то делать… А… что?… Не знаю… — девочка совсем сконфузилась, играя со своей писькой и явно получая от этого удовольствие, уже задорно глядя на меня. — А что, если… — Наденька обнюхала палец, побывавший во влагалище, затем облизнула его. — Что, если ты тоже передо мной помастурбируешь? Как это у вас называется — погонять шкурку?

Ну и жаргон! Откуда она это взяла? Не иначе, вычитала в похабных интернетах.

Хотел предупредить дочь, что процесс будет недолог, да не успел. Всего-то три-четыре каких-то несчастных дрочка́ — и я выстрелил.

— Ну теперь давай-ка, дочь, догоняй.

— Я хотела спросить у тебя…

— Мэ-э?…

— А вот, статья о многосущности женской мастурбации. — Слегка встряхнув сосками, девочка мигом сгоняла в свою комнатенку и принесла мне седьмой том некогда известной энциклопедии, перелистнула пару страниц, надела очочки (+3), что придало ей невообразимо эротический вид, улеглась на животик рядом со мной, болтая голенькими ножками, и стала показывать картинки, которые по моему разумению казались верхом порнографии. Кстати, мало что из деяний последователей великих режиссеров сравнилось с этим до сих пор.

— Вот смотри, папа (я поймал ее левую ножку и пососал пальчики, начиная с большого — «Ой, щекотно! Ну папка же!»), есть два разных раздела: «Мастурбация маленьких девочек»… Ну, это неинтересно… — Дочь стала листать вперед. — «Мастурбация взрослых женщин»… О! Подзаголовок: «Как себя удовлетворяют девочки-подростки». Это про меня. Смотри, папа, тут пошаговая инструкция. Пункт первый. Расставьте свои ножки… Гм, понятно. — Дочь расставила. — Теперь… «В отличие от взрослых женщин, испытывающих, как правило, оргазм вагинальный, девочки преимущественно до четырнадцати лет…» А… «Не понимают, что такое… что такое вагинальный оргазм….» И…. «Удовлетворяются оргазмом клиторальным». Папа, как это?

— Ты что же, и вправду никогда не трогадала себя между…

Моя рыжая конопушка с очочками на носу сидела, слегка расставив ноги. Опавший было член зашевелился, и это дщерь заметила.

— Папа, да у тебя встает! Опять!

— И правда, встает, доченька!

— Так ты, папа, не то что б пошляк… — Дочь, встряхнув косичками и повернувшись ко мне задом, сказала: — Ты просто… ебарь!

Мне пришлось всунуть — а что было оставалось делать? Я еще, суя, попытался рассуждать о всякой там морали. Надина вагина, однако, не располагала к подобным размышлениям.

Я спустил. Дочка, кажется, тоже.

Она снова прижалась ко мне.

— Папенька, — лепетала она. — Я тебя люблю.

Ну как же…

— Папка, а давай ебаться.

Явно у девки зудело. Я просунул палец между ног дочери; там было влажно. Палец легко, гораздо легче, чем это можно было предположить, проскользнул туда, куда, в общем-то, вход воспрещен. У нее было мокро. Совокупляться вышло как-то стыдно. Я решил ее подрочить. Ей нравилось; она изгибалась, как порнографическая девчонка от любования картинками; я спускал. Влажная щелочка с удовольствием принимала ласки моих пальцев. Мне очень нравилось теребить ее губки и клиторок. Доченька горячо дышала, наконец отвернулась и, улегшись на живот, жестом дала понять, чтоб я ее не трогал.

— Надюш, ну ты спусти, ладно? А то...

Надькин палец опустился в промежность. Я взял ее руку, притянул к себе и понюхал его. Да, чувствовался явный запах разврата.

Пальчик снова нырнул в пещерку. Надя томно закатывала глаза: по всему было видно, что сие действо доставляет ей невыразимое наслаждение. Палец, имитирующий пенис, наконец-то добился своего — задача была решена! — дочь вспотела, очки съехали на кончик носа, лицо покрылось красными пятнами.

Девочка испытала оргазм. Кончила, одним словом.

— Ух-х! Папка, а мне так хорошо… — дочь, улегшись, снова прильнула ко мне. Голое тельце хотелось гладить, ласкать и трогать по-всякому.

— Пап… ну давай в попку.

Мое сердце заколотилось. Жена ни разу не позволяла мне войти в эту сокровищницу!

Надька, задрав ночнушку до пупка, лежа на животике, ласкала свое естество — она явно вошла во вкус.

Дочь прекратила мастурбировать и раздвинула руками ягодички. Ах, какая сладкая анальная дырочка!

Я слегка смазал слюной за неименимем лубриканта член и, слегка напрягшись, вставил дочери в попу. «Ай! — взвизгнула она. — Ты что, меня уже ебешь? Ты…» — она притихла, молчаливо суча ножками.

Главное — чтобы влезла головка, это я четко знал. Ствол пойдет сам собой. Проверено практикой.

До чего ж приятно было ебать дочь в попу. Конопатое личико, повернувшееся на подушке, было донельзя эротичным. Толстая светлая коса. Очки слетели на хуй.

Я сношал доченьку в анус, это было весьма приятно. Надька суетилась и пыталась что-то мне сказать, но я был непреклонен. Вообще было весьма забавно чувствовать, как дочкин анус шевелится, живет, что ли, своей жизнью, а мой пенис не то чтобы бултыхается в этом глупом отверстии, а внимает инструкциям.

И вот теперь так всегда. Не успевая толком раздеться (я, конечно, ее встречаю), Надька обнимает меня и начинает елозить вверх-вниз по моей ноге; тереться разгоряченной влажной вульвочкой о грубую ткань штанов. Ей, конечно, это доставляет невыразимое наслаждение.

— Папа, а ты на меня кончишь?

Я достаю хуй и начинаю с ним играть, любуясь дочерью. Еще немного, еще чуть-чуть — и вот стекляшки заляпаны густым эякулятом. Она никогда не снимает очков, занимаясь со мной сексом.

Провожу полуопавшим пенисом по губам дочери. Сперма лучше любой помады.

— Ну поеби меня, папенька… Посношай в рот.

Ей нравится, когда мой хуй воображает, что попал в некое чудесное царство. Рот девочки в некотором смысле даже лучше вагины. Там не то чтобы просторней, но язычок знает свое дело. Мне приятно ебать дочь в рот. А она настолько умело сосет — просто поэзия! Научить искусству нельзя. Видимо, есть какая-то до сих пор не порванная нить бытия, что-то тонкое, что рвется и никак не может разорваться толком. Шекспир?

Жена? Да ну ее к черту! Буду ебать дочь…