Мое бурное прошлое

Глава 1

Вам когда-нибудь хотелось стать кем-то другим? Посмотреть в зеркало и увидеть там незнакомого человека, прохожего с улицы, перенять его внешность и всю его жизнь? Я мечтаю об этом каждую минуту.

Вчера ноги занесли меня на Вестберн-Гроув. Модное, знаете ли, место: отличные магазины, стильные кафе и рестораны. Там-то я ее и увидела: она выходила из автобуса. В пушистом розовом свитерке, ярко-зеленой юбке с кружевами и искусственной фуксией в темных волосах. Тощие лодыжки казались почти дистрофичными из-за больших навороченных кроссовок. Никогда еще элегантность не соседствовала так тесно с вульгарностью. Девушка совсем не походила на меня: бледная матовая кожа, тонкие губы, прямая челка. Но мне вдруг захотелось стать ею. Да так захотелось, что мурашки по коже забегали.

Но все это совершенно не означает, что я недовольна собой или что я не могу купить себе навороченные кроссовки. Просто мне вечно чего-то не хватает. Я хочу стать той девицей с цветком фуксии, одновременно оставаясь собой. В магазине я кидаюсь на каждую симпатичную вещицу. Плевать, если

Дома меня ждал пустой холодильник, две доисторические банки с красной фасолью да початая коробка крупы со специями. «Я позор своей профессии», – мрачно подумала я и бегом кинулась в супермаркет. Однако, оказавшись меж бесконечных полок с провиантом, я смутилась, как невеста у алтаря. О боже! Мне предстояло пройти сквозь строй огромных стеллажей, на которых громоздились всевозможные помидорные консервы. Раз, два, правой, левой! Что же взять? Консервы с маркой супермаркета должны вызывать доверие. А эти зато популярнее. Левой, правой! Настоящая томатная паста может быть только итальянской! Правой, левой… Протертые или целые? Острые или без соли? А может, вообще взять овощное рагу? Но тогда мелко или крупно нашинкованное? Помидоры с острым красным перчиком, с базиликом или тмином? С чесноком, луком или с тем и другим одновременно? С итальянскими приправами, с перечной смесью или со сладким укропом? И какой чудак в отделе маркетинга выдумал, что кто-то непременно должен кинуться на томаты дольками со сладким укропом?

Помидорные ряды уходили в бесконечность, словно компьютерная галлюцинация. Томаты слева, томаты справа. Помидорная Долина Смерти. Я нерешительно протянула руку к полке, и в моей тележке оказалась банка томатов с перцем, банка маленьких помидорок в собственном соку (а в чьем же еще?) и овощное рагу с чесноком и луком. Затем еще помидоры с пятью видами перца и с итальянскими приправами. А вслед за ними томатное пюре, хотя я опять оказалась перед выбором, взять ли просто пюре, пюре с овощным концентратом или космическое пюре в тюбике.

К финишу моя тележка выглядела так, словно я делала запасы к ядерной войне. Эти горы ни за что не поместятся в кухонных шкафчиках. Кроме того, неужели мне все это действительно нужно? Мир глобального маркетинга – рай для грешников, он предлагает слишком много соблазнов, чтобы оставаться праведником. Хотя вы можете назло всем глобалистским тенденциям попытаться сохранить верность одному виду томатов, одной марке джинсов и одному сексуальному партнеру.

Но благими намерениями… Расставшись с человеком, с которым мы долгое время были вместе, я бросилась удовлетворять свой аппетит с помощью богатого ассортимента мужчин. Я испытала все: отношения сладкие, как паприка, нежные, как огурчики, горькие, как тертый хрен… Странно, но в этой области проблема выбора никогда не казалась мне такой уж страшной. Я давно решила для себя – перепробую все.

Если мой взгляд падал на какого-нибудь двадцатипятилетнего красавчика, я думала: «Он – вылитый Джеймс. Минуту! Того звали не Джеймс. А как? Ладно, плевать, этот – новая модель Джеймса». И я давила на газ. Или так: «А этот блондинчик ничего! Крашеный наверняка. Какой острый у него подбородок! Мне как раз не хватает острых ощущений».

Не задумываясь, я снимала со стеллажа очередного мужчину и бросала в тележку. Затем подсчитывала, сколько времени не жалко на него потратить. Его умение вести себя в обществе, оцененное по пятибалльной шкале, помноженное на коэффициент экстаза, полученного во время секса. В среднем выходило от нескольких часов до нескольких месяцев. Вплоть до последнего времени задачка всегда сходилась с ответом.

Но тут вмешалась судьба. Теперь, спустя столько времени, я прекрасно вижу, что знаки она подавала давно. Тогда в супермаркете мне было ниспослано предупреждение, что лавина тронулась и вот-вот сорвется с ближайшей вершины. Судите сами: непривычный хозяйственный зуд, растерянность перед выбором (вместо упоения им), беспомощность, с которой я волокла припасы в свою нору. Наконец, мучительное осознание, что столько томатных консервов способны причинить больше вреда, чем пользы.

Том был совсем ни при чем. Но как я могла, после всех этих лет безудержных игрищ, признаться себе, что вот-вот сорвусь в пике? Сорвалась – и именно на Томе. Как ни банально это звучит, Том стал для меня…

Стоп! Начну с начала. Начало было ничего себе: тесные объятия незнакомца, который возился с застежкой моего лифчика на каком-то пафосном мероприятии.

Тогда-то и вмешалась судьба.

Никаких постельных приключений в тот уикэнд не предвиделось. На презентации редко забредают привлекательные мужики, а если и встретишь парочку, то они, скорее всего, окажутся геями. Я принимаю это как должное. Женщины в рекламе гораздо привлекательнее мужчин. Прошу учесть, что я обращаю внимание как на прелести, так и на изъяны представительниц моего пола. Но по отношению к себе я строга до безобразия. Я слегка жирновата, и эта мысль меня буквально сжирает. Подруги в упор не видят моих лишних килограммов, а мужчины если и замечают, то им, похоже, глубоко наплевать – в силу сугубо мужской привычки зацикливаться на женских прелестях. Вот только сами обладательницы этих прелестей зацикливаются только на изъянах.

Вопреки здравому смыслу, на кулинарные презентации слетаются толпы тощих девиц. Но эти худосочные создания отнюдь не так популярны у мужчин, как вы наверняка думаете. Убедил меня в этом мой богатый опыт. И все равно я упорно продолжаю истязать себя, и дело тут вовсе не в мужчинах. Мне отлично удается моя работа, и я хочу во всем быть номером первым. Но, увы, не выходит, и из-за этого я готова распять себя на кресте, который весит поболе моих излишков. Спихни я этот крест, и жизнь моя преобразилась бы.

Малый, на котором я остановила оценивающий взгляд, явно не был геем. Я это поняла в первую же секунду, несмотря на то что парень ошивался в противоположном конце зала. Взлохмаченные волосы; элегантный, но помятый свитер не пойми какого размера скрывал отличное тело больше, чем следовало. Будь парень педиком, он, не задумываясь, выкинул бы эту бесформенную робу в помойное ведро, заменив ее чем-нибудь обтягивающим. К тому же, разговаривая, он молотил по воздуху длинными, под стать его росту, ручищами. Любой гей задавил бы в себе все проявления столь вопиющей неуклюжести еще в глубоком детстве.

Мне показалось, что я уже где-то встречала его. Малый, должно быть, почувствовал мой оценивающий взгляд – он повернулся и приветливо помахал рукой. Память все еще буксовала, но, как вы догадались, его жест меня приятно обнадежил.

– Эй! – заорал парень, продираясь ко мне сквозь толпу с восторженной неуклюжестью – точно щенок Лабрадора, лапы которого неожиданно так выросли за ночь, что он теперь в них путается. – Вы – Джульет Купер, да? Наверное, не помните меня. Мы встречались на открытии клуба «Самсара» года три назад. Я – Том.

Я судорожно пыталась вспомнить открытие клуба «Самсара» или, на худой конец, сам клуб.

– Я еще налил вам тогда сухой мартини с долькой лимона, без водки, зато с джином.

О нет. Бармен.

– У тебя хорошая память, – вежливо ответила я.

Передо мной во всей своей красе выросла дилемма. Последнее время я не опускалась до барменов или официантов – эта публика осталась в прошлом. Парни такого сорта вечно недовольны своей работой, сколько бы им ни платили. Я решительно перевернула страницу моей жизни, на которой кантовались все эти художники/писатели/музыканты… Достаточно покувыркавшись с ними в свои безумные двадцать, я завязала, когда мне стукнуло тридцать три: эти типы явно начинали угрожать моему благополучию. У меня замечательная работа и отличная зарплата, а такое сочетание рано или поздно становится красной тряпкой для любой творческой натуры.

Том явно решил меня снять и одним своим намерением купил меня с потрохами. Он был как большой сочный ломоть мяса, в который можно вонзить зубы, но который не прокусишь насквозь. Пока я спорила с собой по поводу обета не связываться с барменами, Том откинул со лба прядь густых светлых волос и сообщил:

– Я больше не работаю в «Самсаре».

– Да? – осторожно спросила я.

– Ага. С меня хватит. Теперь вечеринки устраиваю. Вот эту, например.

– Надоело запоминать, что пьют всякие там рекламщики? – не смогла я удержаться от насмешки.

Ладно, устроитель вечеринок – это куда ни шло.

– Из меня бы все равно не получился хороший бармен, – сказал он весело. – Я столько бутылок кокнул, жуть! А на одном мальчишеском обаянии далеко не уедешь.

– И смешной вдобавок, – вырвалось у меня.

– Вдобавок? К чему?

Я оглядела его – снизу вверх. Он был замечательно долговяз. Так и подмывало сообщить ему об этом. Но, похоже, тогда я рисковала нарваться на смущение.

– К умению смешивать отличный мартини, – усмехнулась я.

– Неужели помните? – Том был до жути польщен. Господи, до чего же он похож на щенка, который унюхал, что у тебя есть для него угощение, и теперь суетится у твоих ног, высунув язык в предвкушении! Ну кто сможет отказать такому существу в крупице любви?

– Да уж, помню, – ответила я.

И правда, в памяти наконец всплыли и эта взлохмаченная соломенная челка, и эти неуклюже-завораживающие движения.

Я увидела, как из лифта выходит Джемайма, ресторанный критик, с которой я давно собиралась поболтать.

– Прости, мне тут нужно кое с кем перекинуться словечком, – сказала я Тому, глядя на Джемайму.

– Ладно. Приятно было повидаться. Останетесь на банкет?

– А как же.

Держу пари, он будет меня искать. А если нет, то я уж постараюсь, чтобы мы якобы случайно столкнулись лбами. Улыбаясь, я двинулась навстречу Джемайме.

– Это еще кто? – спросила она, провожая Тома цепким взглядом. – Где ты откапываешь таких симпатяг, Джульет?

Я пожала плечами:

– Всего лишь бывший бармен. – На сей раз я сказала правду.

– А-а!

Как я и думала, Джемайма сразу потеряла к Тому интерес. Дело не в том, что такие профи, как я, не интересуются барменами, официантами и прочей подобной братией лишь потому, что они якобы не нашего круга. Ну да, мы бы не завалились с ними в койку на трезвую голову, а случись такое, не стали бы трезвонить о своей победе. Эти предосторожности отнюдь не снобизм, а ограничения, которые диктует карьера. Женщине не пристало трубить о том, что она имеет всех подряд, особенно обслуживающий персонал. Что дико несправедливо. Вот мужики могут трахать официанток пока не позеленеют, и никто даже глазом не моргнет.

Даже после того, как я поведала Джемайме о шикарном бельгийском шоколаде, который как раз сейчас я продвигала на рынок, довольная улыбка никак не желала сходить с моего лица. А все из-за Тома. Его очевидное желание встретиться распалило меня.

– А ты стала гораздо приветливее, как узнала, что я теперь менеджер, – усмехнулся Том позже, когда мы бесцельно слоились с ним по банкетному залу.

После церемонии награждения зал являл собой пепелище. Столы завалены объедками роскошных некогда яств, мороженое крем-брюле подъедено, десертное вино выпито, кексы и кофе уничтожены, скатерти заляпаны, а сигаретные бычки торчат отовсюду, что хоть немного напоминает пепельницу. Как будто в зале устроил привал Аттила со своими варварами. В воздухе колыхалась дымовая завеса.

Я прикончила свое крем-брюле. Еда на банкетах обычно не ахти, даже на кулинарных церемониях награждения. Но мы, алчные рекламщики, желая вознаградить себя за то, что весь день без устали налаживаем связи и вообще лезем из шкуры вон, имеем привычку пожирать все подряд.

Том выследил меня, когда я расправлялась с мороженым, и подкрался с двумя бокалами мартини. Это явно была не просто любезность: во-первых, он помнил мой любимый напиток, а во-вторых, явно желал порадовать меня. Что может быть приятнее, а? Ну разве что сэндвич из двух языков. Двадцатипятилетние парни просто бомбы замедленного действия. Все попытки смотреть на них как-то иначе изначально обречены. Я давно и с радостью приняла эту философию и готова скорее сдохнуть, чем послать молодняк к черту.

– М-м, недурно, – сказала я, потягивая мартини.

– «Бомбейский сапфир», – сообщил Том. – Слышал, ты захомутала Лайама О’Доннела. Поздравляю! Спорю, все рекламщики воют от зависти.

Я скромно кивнула.

– Рада это слышать.

Выпитое давало о себе знать. Голова, похоже, насквозь пропиталась алкоголем. В дальнем углу зала, за стеной из табачного дыма, я разглядела мою лучшую подругу Джил. Она сидела за столиком и с кем-то болтала. Судя по ее жестам, Джил спрашивала, не станет ли собеседник возражать, если она заграбастает его крем-брюле. Человек покачал головой, ткнув в свое огромное пузо. Похоже, Джил решила пуститься во все тяжкие: перед ней уже стояли две пустые розетки.

Джил и прежде-то не была худышкой, а с тех пор как вышла замуж, начала планомерно набирать вес. Полнота ей шла, но Джил от этого было мало радости. Что тут удивительного? В современном обществе девушки должны напоминать грудастых мальчишек. Джереми, муж Джил, успокаивал ее как мог. Говорил, что это, так сказать, профессиональное и что любимой женщины должно быть много. «Какая гармоничная пара», – думали вы, глядя на этих двоих. Да, вполне гармоничная, если забыть про секс. Я невольно поежилась. По моему убеждению, замужество означает конец развеселой жизни. А потому оно даже призрачной тенью не маячило на моем пути. Я легко шла по жизни, срывая розовые бутоны.

– У тебя пустой бокал, – сказал мой цветочек. – Давай принесу еще?

Просто поразительно, как быстро исчез мой мартини.

– Попозже, – ответила я.

Сейчас бы немного химии, чтобы прочистить мозги. Я оглядела Тома, соображая, какая от него польза. Очень милый и очень сексуальный. Мне не терпелось прибрать его к рукам. Должна сказать, мужчины – мое хобби. И отличный способ скоротать вечерок, который иначе уйдет на бесконечные сплетни. В банкетном зале пристойных мужиков было раз, два и обчелся, поэтому нас, вероятно, уже заметили все – чертовски приятная мысль. Я ужасно тщеславна. Решено, буду флиртовать с Томом весь вечер. Пусть потом все судачат о новой победе Джульет. К тому же тогда я не стану мучиться угрызениями совести из-за того, что проглотила за вечер тонну мороженого. Пусть я и не самая стройная девушка на этом празднике жизни, зато у меня под боком самый славный и самый молодой самец. Отлучись я в туалет хоть на минутку, и кто-нибудь непременно наложит на него лапы, и мне потом придется заявлять о своих правах. А может, и пустить в ход кулаки.

Слова вырвались сами собой:

– Не хочешь по дорожке кокса?

И вот мы в номере Тома. Он оказался ближе. И, как полагается, был точной копией моего, с той лишь разницей, что располагался четырьмя этажами ниже. Из-за сходства интерьера я тут же почувствовала себя как дома. Скинула туфли, запрыгнула на диван и, поджав ноги, аккуратно высыпала кокаин на стеклянный столик. Пару часов назад я не менее ловко проделала то же самое в своем номере.

Том приглушил свет, включил телевизор и со смущенной ухмылкой пробежался по эротическим каналам, которые заказал перед тем, как въехать в номер, и присоединился ко мне. Меня тут же потянуло к нему. Замечу, потянуло в буквальном смысле: под его весом диванные подушки просели, и я буквально скатилась в образовавшуюся яму. Кстати, я предпочитаю иметь дело с мужчинами, которые заметно крупнее меня. У меня даже есть правило – никогда не встречаться с теми, в чьи джинсы я не могу влезть.

Взгляд Тома, прямой и опасный, как лазерный прицел, сверлил мне щеку. Желая отвлечь его, я постучала по столу:

– Эй! Вот лекарство.

В конце концов, именно такова была тема нашей встречи, и я решила не отклоняться от нее.

– Ух ты! – И Том с энтузиазмом втянул дорожку.

– Выпивка у тебя найдется? – осведомилась я.

В мои планы не входило зависать здесь до глубокой ночи. Я хотела побыстрее вернуться вниз: надо еще кое-кого повидать. Выпивка нужна лишь для того, чтобы проветрить мозги после химии. Мы опрокинули по стакану белого вина. Чувствуя, как меня немного ведет, я разделила остатки кокаина на две части – дабы, так сказать, восполнить баланс. Том тем временем наткнулся на какой-то боевик. Дело близилось к кровавой развязке, и мы с интересом досмотрели фильм, захваченные энергичным финалом. В качестве главного героя там орудовал увалень с накачанными мышцами. Превосходно. Вот в его джинсах я бы точно утонула.

Но Том все же мешал мне полностью отключиться. Напряжение между нами росло, грозя вот-вот сдетонировать. В моей власти было выдернуть чеку или, наоборот, обломать весь кайф. Мужчины вечно предоставляют женщине решать, когда взорвать бомбу.

Я поставила стакан.

– Еще? – Том буквально подскочил.

– Нет, – протянула я, нарочито помедлив с ответом.

Он взглянул на меня огромными голубыми глазами, все еще не веря, и пробормотал:

– Тогда… тогда чего?

Улыбаясь, я поманила его пальцем. Том рванул ко мне со скоростью реактивного снаряда. Его огромное тело вопреки воле хозяина не желало умещаться на маленьком диване, отчего последовала целая серия нелепых поз и сдавленных проклятий. Мне тут же вспомнился один мой приятель, жутко высокий и костлявый, который пытался свернуться на заднем сиденье крошечного «фиата». Ему тогда пришлось временно превратиться в складную линейку, и все равно колени грозили проткнуть крышу авто.

Когда Том кое-как пристроился и проклятия стихли, я притянула его лицо к себе и поцеловала.

О, он был очень хорош в этом деле. Как все-таки поведение людей в постели отличается от их поведения в быту. Неуклюжий и застенчивый Том оказался смелым, изобретательным и изощренным любовником, что я всегда ценила в мужчинах.

Для начала мы хорошенько взъерошили друг другу волосы, потом я прошлась языком по его уху… Затем прикусила мочку, слегка дыхнув на нее, и Том блаженно зарычал – ну точно дикий зверь.

Дальше мой язык отправился исследовать его шею, и я ощутила, как бедняга просто затрясся. Чтобы не терять времени, я проворно содрала с его мускулистых плеч рубашку. И тут меня будто током шарахнуло. Мне, конечно, чертовски нравилась эта игра, мы с Томом могли бы кувыркаться хоть всю ночь, и я была бы счастлива до умопомрачения, однако имелось одно «но»: предательское дежа-вю подсказывало, что все это уже было тысячу раз и репертуар мой до отвращения беден. Сначала ты их целуешь, потом кусаешь за уши, вылизываешь им шею, медленно пробираешься вниз, хватаешь острыми зубами их пальцы… Ну не робот же я, чтобы проделывать одно и то же?

Том мягко потянул меня к себе на колени, спустил платье с плеча и ткнулся губами. Я наклонила голову, задумчиво посмотрела на него и безо всякого интереса сунула большой палец ему в рот.

– Укуси его, – приказала я, нащупав пальцем клык.

Том послушно укусил, сначала легко, потом сильнее. Я вздрогнула, и наши глаза встретились – полное ощущение, будто мы наблюдали за собой со стороны. Том еще раз нетерпеливо куснул мой палец.

А затем мы вцепились друг в друга. Диванные подушки полетели во все стороны, сам диван заскрипел и затрясся. Оседлав Тома, я старательно извивалась, целуя его все сильнее и сильнее – так, что бедного малого забила крупная дрожь. Его руки судорожно ласкали мои ягодицы, губы массировали грудь через кружева лифчика… Я откинула голову назад и представила, будто я – героиня порнофильма. Сомнительное удовольствие. С одной стороны, я чувствовала себя дикой штучкой, а с другой… а с другой – мне было жутко неловко. Но любовная игра неумолимо затягивала, и вскоре мне хотелось лишь одного – нестись вперед и только вперед, с бешеной скоростью. Я уже не могла ни остановиться, ни вырубить сирену, которая орала и пульсировала в голове.

Том, несомненно, тут же и трахнул бы меня: стащил бы мое бельишко и вошел в меня с рыком неземного облегчения. А пятнадцать минут спустя мы бы не знали, куда девать глаза, я бы собрала свои шмотки, а он бы притворялся спящим, – короче, все как всегда. Вы скажете, что я – циничная ехидна. Ваше право. Но хотела бы я когда-нибудь повстречать парня, который понимает: чем дольше оттягиваешь секс, тем он слаще, особенно в первый раз; парня, который может дурачиться часами, прежде чем приступить к делу. С другой стороны, я ведь так падка на двадцатипятилеток, а они взрываются как порох. В общем, я – существо, полное бесконечных противоречий. Моя подруга Джил в таких случаях говорит: «Я – Женщина, и поэтому я – Тайна».

Вот только какого черта я взялась философствовать, вместо того чтобы преспокойно поиметь мальчишку, который явно ас по части секса, и оторваться на полную катушку?

– Ты в порядке? – пробормотал Том.

Я тряхнула головой, чтобы привести мысли в порядок.

– Все о’кей, – ответила я, стараясь придать голосу убедительности.

Платье уже сползло до талии. Рубашка Тома была расстегнута, обнажая широкую ровную грудь. Для такого крупного парня у него были удивительно маленькие розовые соски. Желая подбодрить его, я наклонилась и провела языком вокруг соска. Некоторые парни любят это дело до безумия, а другие плевать хотели. Том, кажется, относился к первой группе. Его раскаленное тело согревало не хуже мощной батареи, так и хотелось свернуться рядом довольной кошкой и заурчать. Сквозь кружево лифчика я чувствовала покалывающий жар. Грудь моя нагрелась, словно ее долго терли руками.

– Тебе нравится? – пробормотала я, не отрывая рта.

– Да, да… – простонал он.

Господи, какая у него светлая кожа. Давненько же я не имела дела с блондинами, раз забыла, какими молочно-белыми они бывают…

Том резко выпрямился и запустил руку мне между ног. Мы двигались в одном ритме. Свободной рукой он спустил лифчик с моей груди и припал к соску.

Вот только почему я готова разрыдаться, откуда вообще взялась эта слезливость?

– Том, – сказала я вяло.

Его волосы, мягкие и шелковистые, пахли сосновыми иголками. Он был увлечен моим соском, водя языком вокруг него с таким энтузиазмом, что мой бедный маленький дружок совсем потерял ориентиры.

– Что? – послышался сдавленный голос.

Как все это глупо. Я затормозила так резко, что меня практически занесло.

Том оторвался от моей груди и поднял на меня горящие глаза.

– Что с тобой?

– Ничего. Вернее… что-то не так. – Я замолчала, сбитая с толку и готовая себя убить.

– Что не так?

– НЕ ЗНАЮ! – сердито рявкнула я.

– Если ты не хочешь это делать, ты не должна… – Том говорил так, как обычно говорят хорошие и добрые мальчики, которых угораздило связаться с туповатой девицей.

Весьма благородно, учитывая, что эрекция была тут как тут и настойчиво стучалась мне в правое бедро: ощущение, сходное с тем, когда кошка тычется в тебя головой, желая, чтобы ее приласкали.

– ОЧЕНЬ даже хочу! – возразила я и хищно протянула руку. Но все было ни к черту – рука безвольно коснулась плеча Тома и упала.

– Тогда продолжим? – Горячим пальцем Том провел по моему соску.

Все это было очень приятно, но комок, застрявший у меня внутри, все никак не хотел рассасываться.

– Нет, – сказала я, смутившись еще больше. – Мы спятили…

– Справедливо замечено.

– …поэтому нам надо остановиться.

Я отказывалась верить, что этот бред происходит со мной. Такое чувство, что если я не перестану об этом думать, голова моя просто взорвется.

– Хорошо, – проскулил Том, как обиженный щенок.

Чувствуя себя последней сукой, я неохотно отлепилась от него. Мое тело вопило: «Какого хрена ты вытворяешь? Мне нужно СОГРЕШИТЬ!» Я была кругом виновата – и перед собственным телом, и перед Томом. Почему я так обошлась с ними? Я машинально привела одежду в порядок, ногами нашарила туфли, стараясь не наклоняться, чтобы не провоцировать Тома. Хотя какая теперь разница?

Когда ноги наконец оказались в туфлях, Том предложил проводить меня до моего номера.

Пребывая в пьяно-слезливом настроении кающейся грешницы, я растроганно согласилась.

Прямо напротив комнаты Тома находилась дверь, ведущая на лестницу. Я справедливо рассудила, что лифты наверняка до отказа забиты пьяными гуляками, а мне хотелось, чтобы вся эта история с Томом осталась никем не замеченной. Было бы из-за чего выслушивать издевки! Если они узнают, что я, так сказать, упустила свой шанс, моя репутация окажется в полном нокауте. Тотчас поползут слухи, что я старею и теряю хватку. А вдруг и правда? Боже, вдруг я слишком стара, чтобы трахаться?

Разумеется, я зря разрешила Тому тащиться за мной хвостом. Но я вцепилась в его предложение мертвой хваткой утопленника, поскольку не хотела оставаться наедине со своими идиотскими мыслями. Преодолев четыре лестничных пролета – что на каблуках не так уж здорово, – я как заправская шпионка выглянула в коридор: проверить, не плетется ли нетвердой походкой кто-то из моих знакомых. Насколько позволяла видеть стеклянная дверь, путь был свободен. Пуск! Я быстро засеменила по коридору, Том послушно топал следом. Это не гостиница, а какая-то полоса препятствий. Одна тяжеленная дверь, разделяющая коридор на две части, чего стоит! Надеюсь, кто-нибудь надорвется и подаст на владельцев в суд.

Как только дверь поддалась, в конце коридора нарисовался Генри Риджли. Его нарочито твердая поступь в сочетании с отчаянным вихлянием верхней части тела свидетельствовала: старый хрыч пьян в хлам. Генри с минуту постоял, сверяясь с указателем на стене. Господи, только бы не заметил нас!

Тут тяжелая дверь за моей спиной с грохотом захлопнулась.

Генри повернул голову и обратил к нам мутный взор.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Том.

Опустив голову пониже, я снова двинулась вперед, глаза мои изучали ковер – ядовитое сочетание красного, зеленого и розово-оранжевого. Том упорно не отставал. Генри все еще таращился на нас пустыми глазами.

Ну вот и мой номер! Я выловила из сумки пластиковую карточку и провела ею в замке. Замок зажужжал, вспыхнул красный огонек, и карточка выехала назад со скрежетом, который запросто смог бы заглушить меня, вздумай я завизжать.

– Джульет, это ты? Черт побери, узнал.

– Джу-у-льет! – Генри зашатался в нашем направлении, являя собой редкий экземпляр отвислости и мешковатости (штаны, брюхо, груди и брыли органично дополняли друг друга).

– Жу-Жу, а чго мне скзл этот ублюдок Фолком! Жу!

Мне удалось снова запихнуть карточку в щель. На этот раз небеса оказались благосклоннее. Зажегся зеленый огонек, раздался щелчок.

– Заходи, чего стоишь? – прорычала я Тому, толкая его в дверь.

Он озадаченно оглянулся.

Неуклюжесть Тома подвела нас. Генри настиг меня раньше, чем я успела прошмыгнуть в номер. Мозг бешено пульсировал, силясь придумать способ отшить толстяка, не обидев его. Генри был одним из самых известных в Лондоне ресторанных экспертов, и если он взъестся на меня, то скоро я буду пиарить в лучшем случае «Бургер Кинг». К тому же Генри хоть и староват, но свой в доску.

– Джульет! – вздорным голосом проорал Генри. – Стой, Жу!

– Изфиняйте, я хотеть проходи ф мой комната, – сказала я вежливо. – Их бин фрейлейн Грета Кугельшрайбер. Што фы хочешь?

И я одарила его терпеливой улыбкой. А чего еще ждать от представительницы германской нации, когда пьяный в стельку критик «Санди геральд» накидывается на нее – в темном коридоре посреди ночи? Жаль, что я вовремя не сообразила сделать ее фрау. Тогда поведение герра Кугельшрайбер, который за секунду до того тенью проскользнул в дверь, выглядело бы вполне законно. Но нельзя же предвидеть все на свете. В общем, фрейлейн Грета та еще развратница.

Генри ошарашенно молчал.

– Их бин усталь, вы тоше. Расойдемся па-каро-шему. – И еще одна улыбка.

– Но… но… – забормотал Генри и побледнел, – вы же… Вот хрень… Дас ист доппельгангер! Сколько ше я фыпивай коньяк?

Он прикрыл лицо руками и медленно сполз по стене.

– Ахтунг, ахтунг! – попыталась предостеречь я. Если бы я могла убедить Генри, что с ним все в порядке, и при этом не продать с потрохами бедную Грету! Шмыгнув наконец в номер, я заперла дверь на замок и щеколду. Немного постояла, прижавшись спиной к двери и тяжело дыша, – как героиня дешевого триллера.

В коридоре царила зловещая тишина. Я сощурилась в глазок. Генри все еще подпирал стенку, закрыв лицо руками. Наконец он осторожно отнял одну, затем другую руку и посмотрел по сторонам, прикрываясь ладонями, словно боялся увидеть, как толпы Джульет Купер, точно только что явившиеся из копировального аппарата, валом валят из всех дверей. Бедный Генри! Увидеть воплощенный кошмар Сальвадора Дали!

– Ты в порядке? – прошептал Том, но мои расстроенные нервы его шепот резанул похлеще крика.

Том сидел на краешке кровати и смотрел на меня как на чокнутую.

Пока он не сказал еще чего-нибудь, я в три прыжка пересекла комнату и зажала ему рот рукой.

– Это же был Генри Риджли! – прошипела я ему в ухо как последняя шизофреничка, боясь, что Генри услышит меня через дверь.

– Да знаю я! – пробубнил Том мне в ладонь.

– Ужасный сплетник! Еще бы ты не знал! Это все знают!

– Я не так давно тут работаю, – натянуто сказал Том.

Взглянув на Тома, я тут же прочла его мысли. Естественно, в двадцать лет тебе плевать на сплетни. До тебя не доходит, зачем надо держать некоторые вещи в тайне и почему не стоит появляться в баре с каждым встречным поперечным. Ты думаешь, что если кто-то не тащит тебя на аркане в свет, значит, он тебя стесняется. В общем, так оно и есть, но бывают исключения. Жизненный опыт – вот что учит нас осторожности.

Из-за двери донеслись тяжелые шаги – Генри побрел наконец в свою берлогу.

Том отстранил мою руку. Бедняга выглядел обиженным и явно не желал задерживаться.

– Прости. – Я поцеловала его. – Я немного спятила из-за Генри. Но ты тут ни при чем. Ты – прелесть. Дело во мне, прости. Господи, это какое-то затмение!

Том хмыкнул, а потом расхохотался в голос.

– Ты извиняешься, как облажавшийся мужчина.

Очень смешно. Сравнение с импотентом не прибавило мне боевого духа. Зато к Тому вернулось прекрасное настроение.

– Иди сюда, обними меня, – сказал он, падая на кровать. – Я все-таки пережду какое-то время. Вдруг твой Генри все еще бродит в округе.

Он был такой внимательный. Я свернулась рядом клубком, пристроив голову у него на локте. Том поцеловал меня в макушку. Мы не стали зажигать лампу, свет горел только в ванной. Уходя, я оставила его включенным.

У Тома была очень жесткая щетина, что, по-моему, нетипично для блондинов. Мое лицо горело так, будто Том несколько часов кряду скреб меня зубной щеткой. «Зря я купила тот дорогой скраб, – лениво подумала я. – Он теперь долго не понадобится. А вот сверхактивный ночной крем очень пригодится».

На этом я и вырубилась.

Глава 2

– Так ты его не поимела? Почему? Почему?! Не понимаю. – Джил никак не могла прийти в себя и вот уже в сотый раз задавала мне один и тот же вопрос.

Джил, Мэл и я развалились в моей гостиной и уговаривали бутылку мартини. Район, в котором я купила квартиру, Чок-Фарм [1], явно страдал от недостатка известных питейных заведений, что обрекало нас на домашнее пьянство. Впрочем, идея взбалтывать мартини в графине пришлась мне по вкусу. Есть что-то в этом изощренно-декадентское. Готовая закуска в духовке аппетитно шкворчала, – может, и не ресторанный харч, но запросто удовлетворит любого гурмана.

– В самом деле, чего это ты? – вмешалась Мэл, постукивая о бокал палочкой для коктейля. – Еще! – приказала она.

Я встала и поплелась к холодильнику.

– Я не знаю, – мой голос был полон тоски, – не знаю…

– Ну что тебе было не так? – упорствовала Мэл.

– О… Классный парень. Может, в этом все и дело.

– Ты что, кокаина перебрала? – удивилась Мэл. Я поболтала мартини, разлила его по бокалам и сунула графин обратно в холодильник.

– Не знаю, – повторила я. – Может, он слишком милый для бездумного перепиха.

– Да как такое возможно? – возмутилась Джил. – Ты не должна думать о таких мелочах!

Я пожала плечами:

– Все было как-то несерьезно. Вряд ли у нас что-то вышло бы.

– Нет, что же все-таки помешало тебе его трахнуть? – Джил вцепилась в меня мертвой хваткой. – Господи, поверить не могу! У тебя такие возможности, а ты ими разбрасываешься!

Мне всегда казалось странным, что в романах замужние подруги героини-одиночки обычно изображаются сущими язвами. Они вечно указывают бедняжке на ее неполноценность и порочный образ жизни. Мои же окольцованные подружки прямо-таки устраивали овации по поводу моего свинства. Они жаждали услышать все самые смачные подробности моих похождений, словно тем самым рассчитывали приобщиться к разгульной жизни. Однако в последнее время я перестала вести себя как перевозбужденная корова, чем и вызвала их недовольство. Недавно одна замужняя подруга, выпытав подробности моей очередной авантюры, попросила поцеловать от нее моего очередного «симпатягу». Очень крепко и очень-очень взасос. Вот дура. Только о ней я и забыла подумать, когда целовала Тома. Поцелуй меня знаешь куда, дорогая?

Я и сама была язвой, когда жила с Бартом. Я цепляла красавчиков и знакомила их с моими неприкаянными подружками – в надежде узнать от них, каковы эти мальчики в койке. Был там один тип, который любил на вечеринках заползать под стол и выть как волк. Я всегда умирала от любопытства, такой же ли он зверь в постели.

– Не ори на девочку, Джил, – приказала Мэл. – Ты ее смущаешь. Так она нам ни черта не расскажет. Говори, Джулс, как он выглядел?

– Ну, не мой тип, – призналась я, усаживаясь на пол, заваленный подушками.

По всей комнате я расставила горящие свечи и приглушила свет. В такой обстановке секреты вырывались сами собой. Визиты подруг неизменно будили во мне смутные угрызения совести, и каждый раз я пыталась дотянуть свою квартирку до уровня их изысканных жилищ.

– Вот это новость! Какой еще такой «твой тип»? – поразилась Мэл. – Тебе же нравятся все мужики до тридцати, крепкие и с членом.

Я усмехнулась и отхлебнула мартини, смешанного с перцовкой. Очень успокаивает, знаете ли.

– Продолжай, – велела Джил, – не обращай на нее внимания. Как он выглядел?

– Я была вдребезги пьяная и ничего не помню. Джил вздохнула:

– Plus ca change [2].

– Что за плюс? – передразнила Мэл. Я откашлялась.

– Какое невероятное совпадение, Мэл. Ему как раз не больше двадцати пяти, и, как ни странно, у него и впрямь имелся член, – начала я. – А еще светлые волосы и голубые глаза. И да, Мэл, ты права, высокий и крепкий.

– Мать твою! – прервала она меня. – Истинный ариец!

Я хихикнула.

– Не-е-ет, какой там ариец. Он бы наверняка потерял повязку со свастикой и не успел бы щелкнуть каблуками. Его бы отправили в концлагерь на следующий же день.

– Или выдрали по полной программе! – Мэл всегда проявляла нездоровый интерес к порке.

– Мэл!

Она пожала плечами: мол, если ты такая бестолковая, то объяснять бесполезно. Вытянув ноги, Мэл любовалась блестящими носками своих туфелек на шпильках.

– Значит, он крепкий. – Она вновь вернулась к разговору.

– Как кирпичный сортир. Широченные плечи, ничего лишнего, офигительная задница и стройные ноги.

– Размеры?

Я ухмыльнулась, припоминая.

– В порядке.

– Ха! Я уж решила, что ты с ним не трахалась. – Мэл показалось, что она подловила меня. – Вы, нормальные люди, такие чокнутые все-таки. Вы говорите, что не трахались, имея в виду, что фактически не трахались.

Мэл – садистка. Для нее это и призвание, и ремесло. В ее устах слово «нормальный» звучит более извращенно, чем «зоофилия» и «некрофилия».

– Я и не трахалась в полном смысле этого слова, – ответила я, чувствуя себя уличенной в лицемерии. – У меня возникло такое странное чувство… Ну, знаешь, захотелось встретиться с ним еще раз.

– Само собой. Так почему ты его не поимела? Джил закивала в знак согласия.

– Господи, и что это вас так волнует? – прохныкала я. – Вам, выходит, наплевать на мои чувства?

Джил с Мэл так и покатились от хохота, им даже пришлось поставить стаканы, чтобы не расплескать мартини. Я угрюмо потащилась на кухню – проверить закуску.

При выборе квартиры я руководствовалась отнюдь не квадратными метрами, что и заметно. Если в квартиру набивается больше шести человек, она начинает отчаянно трещать по швам. Тем не менее жилье вполне уютное. Для стен я подобрала насыщенный апельсинно-морковный оттенок и приволокла в гостиную пару продавленных удобных кресел бордового цвета. Вокруг кофейного столика разбросала диванные подушки, а вдоль стен поставила полки, загруженные увесистыми кулинарными изданиями с глянцевыми картинками. Упаси меня бог, чтобы я их хоть раз открыла.

– Еще пять минут, – возвестила я из кухни, прислонившись к холодильнику. – И все-таки, почему я должна была его трахнуть? Почему я должна трахать всех, кто мне понравится? Я же не заводной член, в конце концов!

– Ты как будто защищаешься?

– А вы как будто на меня нападаете.

– Да ни хрена! – Мэл залпом прикончила остатки коктейля и энергично сжевала оливку.

– Дело в том, Джулс, – Джил картинно подалась вперед, – что до недавнего времени у тебя таких проблем не было. Может, ты и встретилась бы с ним еще пару раз, помучилась бы немного перед тем, как бросить его, а потом и вовсе думать о нем забыла. Разве не так всегда поступает наша дорогая Джулс? Проблема в том, что ты изменилась.

Мэл захлопала, выражая солидарность с Джил. Блестящие черные волосы Мэл, этакое идеальное боб-каре, выглядят как дорогой парик. Челка подстрижена будто по линейке, а сами волосы разлетаются точно в рекламе шампуня. Макияж Мэл всегда изыскан, и главное – ей удается потягивать спиртное, не размазывая четкую линию жирной красной помады. Свое лицо Мэл разрисовывает демонстративно старомодно: черная линия подчеркивает глаза, на щеках – алые румяна, губы очерчены вычурным контуром. Все в ней – начиная от блестящего каре, тонкого и гибкого, как плеть, тела и заканчивая острыми носами туфель – упрямо не желает вписываться в обыденность. Мэл напоминает нечто среднее между разрисованной актрисой немого кино и Мортисией Аддамс [3].

Микроволновка звякнула, оповестив, что еда готова. Я вынула угощение и разложила на тарелки. Возможно, Джил и Мэл просто решили поразвлечься за мой счет, но я и сама не прочь разобраться в происшедшем. И кто, как не закадычные подруги, помогут разложить все по полочкам? Правда, я немного опасалась, что при разборках на свет божий выплывет какой-нибудь забытый скелет. Мэл и Джил знают меня слишком хорошо, а кое о чем я не желала вспоминать ни под каким видом.

– В общем, кое-какие мысли роились у меня в голове, пока все это происходило, – призналась я, ставя на столик тарелки с едой.

– Ну? – подбодрила Джил потянувшись за сосисками.

– Во-первых, у меня случился заскок на почве имен.

Подруги вопросительно уставились на меня.

– Понимаете, чем больше парней я встречаю, тем больше они мне напоминают друг друга. Точно водят вокруг меня хоровод.

– Как в детской игре? – уточнила Джил.

– Вот именно. Том был подозрительно похож на Алана. Меня так и подмывало назвать его Аланом, когда он кусал меня за палец.

– Неужто Алан Джарвис? – вспомнила Мэл. – Знаешь, этот говнюк жутко разжирел.

– Вообще-то это вовсе не означает, что Том тоже должен разжиреть, таскаться подобно Алану с молоденькими дурочками и беспрестанно ныть. Но между ними есть какое-то сходство. Том рассказал мне, как втрескался в колледже в одну девицу, которая его на дух не переносила. И мне это напомнило привычку Алана влюбляться в тех, кто его терпеть не может. Предпочтительно в замужних католичек.

– Выпороть мальчика, и дело с концом!

– Мэл, ты зациклилась?

– Ты и не ведаешь, дурочка, насколько я права, – возвестила Мэл тоном оракула.

– И почему это все чувствуют себя обязанными подавать какие-нибудь навороченные блюда? Я, например, предпочитаю еду, которую можно брать руками, – сказала Джил, отправив в рот порцию запеканки по-французски.

– Приготовленную и сервированную выдрюченным рабом, – добавила Мэл.

Я немного приободрилась. Вопреки моим опасениям, разговор принимал более приятный оборот. Вместо того чтобы изводить себя за истеричность, лучше разобраться в причинах моей проклятой проблемы.

– И это не в первый раз, – снова заговорила я. – Помните того парня, с которым я закрутила в апреле?

– Греческий бог? – уточнила Джил. Я кивнула:

– Мне еще все время хотелось назвать его Иваном. Так звали моего первого парня, и это имя каждую секунду было готово сорваться у меня с языка.

Мэл замерла с салфеткой, зажатой меж острых сиреневых ноготков.

– Он что, был похож на этого твоего Ивана? – с любопытством спросила она.

– Немного. Такой же смуглый и такой же секси. Но Иван немного сутулился и вообще был стеснительный, а этот, наоборот, – кобель без комплексов. Впрочем, ему это шло, – добавила я и отправила в рот сосиску. – Я словно хожу по кругу. Каждый новый парень оказывается лишь пародией на одного из старых бойфрендов. Жизнь просто не в силах предложить мне что-то новенькое!

– Вот это и есть дерьмовая реальность, – заметила циничная Мэл. – На свете просто убийственно мало мужских типов.

– Хотя все не так уж и плохо, – задумчиво произнесла я. – Можно ведь наслаждаться оттенками одного и того же вкуса – как гурман…

– И где ты набралась подобного собачьего бреда? – презрительно пробормотала Мэл.

– Но я чувствую себя не гурманом, а старой каргой.

– Ха, мне это нравится! – рассмеялась Мэл. – Пора сдать тебя в утиль.

– Девочки, – вмешалась Джил, – вы не устали ругаться, как две злобные старухи?

– Нет! – ответили мы в один голос. Джил наш выкрик проигнорировала.

– Все мы жаждем недостижимого, – задумчиво сказала она. – Мне, например, многие завидуют: ведь я так мило устроилась со своим муженьком в уютном семейном гнездышке. В общем, они правы, – поспешно добавила она, – но иногда я горько сожалею, что не могу порезвиться на свободе. Вот я иногда смотрю на тебя, Джулс, и мне кажется, что удачное замужество – не такой уж плохой жребий. И тогда я начинаю примерять к тебе своих знакомых… Знаю, знаю, это ужасно, можешь не говорить. Но потом я понимаю, что просто завидую тебе, потому что не могу, как ты, валяться по ночам бог знает где и корчиться от удовольствия в объятиях роскошных двухметровых жеребцов!

Она задумчиво посмотрела на очередной кусок запеканки и целиком отправила его в рот.

– Эй, Джил, что за классная штуковина? – воскликнула я, только сейчас заметив на ее руке браслет.

Джил вытянула руку, чтобы я могла получше рассмотреть сверкающие камни, усеявшие толстую золотую пластину.

– Бриллианты, – сказала она, энергично жуя. – Джереми привез из Штатов.

Мэл с вожделением разглядывала украшение.

– Небось кучу бабок за него выложил, – жадно сказала она.

Мэл не носит ни золота, ни бриллиантов, отдавая предпочтение серебру и кроваво-багряным рубинам. Но сейчас она как сорока глаз не могла оторвать от блеска дорогих камней. Мэл выросла в бедной семье и в детстве поклялась выбиться в люди, что до сих пор у нее отлично получалось.

Джил пожала плечами.

– Да, Джереми очень милый. Обожает заваливать меня дорогими безделушками, – сказала она с легким надрывом.

Прежде чем снова накинуться на еду, она запихнула браслет под рукав.

Потягивая мартини, я наблюдала за Джил. Она такая аккуратистка: ест за обе щеки, а губная помада выглядит безупречно. Впрочем, тут нечему удивляться. Джил происходит из семьи богатеньких аристократов, хотя сейчас голубую кровь в ней не выдает ничего, кроме нелепой косметики и почтового индекса [4]. Она почти всегда одета в черное платье и скрывающий излишние округлости жакет – конечно, за исключением тех случаев, когда стряпает на кухне. Ноги, чтобы казались стройнее, Джил затягивает в черные колготки. Девицы голубых кровей обычно напоминают либо собственных кобыл (длинных и тощих), либо собственных собак (приземистых и пухлых). Джил попадает под вторую категорию.

Золото замечательно идет к ее светлым волосам и бледно-розовой, как у свинки, коже. Все в ее облике – от одежды до макияжа – преисполнено строгой сдержанности. Чистопородные британки зачем-то размалевывают физиономию с помощью нелепейшего, если не сказать абсурдного, макияжа, словно положение в обществе ставит их решительно выше какого-то там вкуса. У Джил эта глупая манера выражается в подводке и туши для ресниц ярко-синего цвета. Можно вытащить девицу из Челтнема [5], но нельзя вытащить Челтнем из девицы.

– А во-вторых – что? – спросила она, внедряясь в мои раздумья. – Ты сказала, что, во-первых, трахнуть его тебе помешал дух некоего Алана, который застрял у тебя в мозгу. А во-вторых?

Я поднялась и направилась к холодильнику. Если предстояло ораторствовать всю ночь, то требовалось промочить горло.

– Мне просто надоели бездумные перепихи. Мэл схватилась за голову, изобразив немой крик с картины Эдварда Мунка.

– Это вовсе не значит, что я разочаровалась в самом сексе, – поспешно объяснила я, наполняя наши стаканы.

Джил, похоже, хватит. Говорить она стала громче и четче – верный признак, что выпивка уже здорово ударила ей в голову. Состояние Джил определить довольно сложно: она выглядит трезвой как стеклышко, пока не хряснется головой в тарелку. За долгие годы знакомства мы с Мэл научились вовремя предотвращать катастрофу. Спасибо еще не начала твердить, как она нас любит, что было вторым верным признаком. Так что еще один стакан – и все.

– Что за херню ты несешь, – сказала Мэл, хватая свой бокал. Когда Мэл напивается, она начинает ругаться больше обычного. Что до меня, то я по пьянке начинаю клеиться ко всем подряд.

– Не то чтобы я не хотела переспать с Томом, просто меня стали посещать странные мысли. Ты идешь в чужой номер, имеешь там мужика, пять минут чувствуешь удовлетворение и сразу сматываешься. Или остаешься и притворяешься, что спишь. А утром – сконфуженные взгляды, смущенное прощание. Собираешь свое тряпье и опять же сматываешься. И понимаешь, что не так уж было классно, потому что ты совсем его не знаешь.

Мэл нахмурилась:

– Чушь! Так не всегда бывает.

– Знаю. Но… послушай, на следующее утро, перед тем как слинять, Том обнял меня, поцеловал и сказал, что все было очень сексуально, хоть секса-то и не было. И я безмятежно захрапела себе дальше.

Мэл язвительно фыркнула:

– Отпад! Я тронута, мать твою. Осталось только написать на бумажке и повесить над кроватью: «Приз в номинации „Секс без секса“, 2001 год».

– Слушай, Мэл. – Мысли путались все сильнее. – После банального перепиха, как правило, хочется поскорее куда-нибудь смыться. Ну да, можно валять дурака всю ночь, пока не надоест. Но часто так бывает, скажи мне? Ты же знаешь мужчин! Они обхаживают тебя только поначалу, пока готовы на все ради одной лишь надежды завалить тебя в койку. В этот период ты можешь растягивать удовольствие до бесконечности. Согласись, любовная игра и есть самое лучшее, что есть в сексе. Хорошо еще, если вы друг друга отлично знаете и он может довести тебя до оргазма. Но обычно минут через пятнадцать твой любовник вырубается, стягивает на себя все одеяло, а ты мерзнешь, уставясь в потолок.

Джил не сводила с меня пьяных остекленевших глаз. Мэл на протяжении моей вдохновенной речи любовалась своими ноготками. Наступила тишина.

– Ты просто перегорела, – бесцветно сказала Мэл после паузы, словно мировой судья, выносящий вердикт.

– Нет! Только не я! – в ужасе выкрикнула я.

– Все это жуткое дерьмо. Ни крупицы здравого смысла, – продолжала Мэл. – Более жалких оправданий я еще не слышала.

– Ага, бред! – подала голос Джил.

– Ладно вам, я долго об этом думала, – пробормотала я.

– Нет, это полная глупость. У тебя просто депрессия. В случайных связях нет ничего плохого, скорее наоборот. Кроме того, объясни, какой смысл возбуждать друг друга, если потом ничем не закончится? Если он сможет довести тебя до оргазма, ты получишь гораздо большее удовольствие. А что ты получила от этого твоего Алана Второго?

– Он меня обнял и поцеловал, – промямлила я. Мэл презрительно фыркнула.

– И последнее о твоем так называемом признании. Если ты не переспала с ним сразу, значит, решила насадить парня на крючок. А если нет, оттрахай его и узнай, на что он способен. Неужто ты хочешь захомутать Алана Второго?

Я покачала головой. Не знаю почему, но я действительно не хотела.

– Так в чем же дело? Лучше сразу бы отправилась на боковую, дурочка. А то возбудила парня – и в кусты. Поэтому я и сказала, что ты выдохлась.

Мэл облекла в слова мой самый большой кошмар. Я буквально чувствовала, как наваливается депрессия. Мэл закурила и пригвоздила меня победоносным взглядом.

– Ты выдохлась! Посмотри правде в глаза.

– Нет, это все ерунда. Так, технические неполадки.

– Просто неполадки, Джулс? – прокричала Джил, чеканя каждый слог. – Ты знаешь, мы беспокоимся за тебя. Очень беспокоимся. Правда, Мэл? – Она положила руку мне на плечо: – Ты нам очень дорога, и мы хотим, чтобы ты была счастлива. Мы тебя та-а-а-к лю-ю-юбим, Джулс…

Ну все, Джил пора отправлять домой.

– Просто не верится, что Джил могла так нахлестаться, – сказала я, когда мы с Мэл вернулись в квартиру.

– Я думала, таксист пошлет нас всех к черту. Когда водитель позвонил в дверь, Джил яростно скандалила, отказываясь ехать домой на том основании, что она нас та-а-а-к лю-ю-юбит! Поэтому нам пришлось буквально втолкнуть ее в машину – во-первых, чтобы убедиться, что таксист понял, куда ехать, а во-вторых, чтобы продемонстрировать ему, что у этой пьяной леди есть друзья, которые захотят убедиться в ее целости и сохранности. Обычная предосторожность. Лондонские таксисты не подарок, особенно по отношению к нахлеставшимся дамочкам, слоняющимся по ночам. Как только Джил доберется домой, эстафету примет ее муж. Джил не впервой возвращается «от девочек» вдрызг пьяная, уж Джереми не позволит ей заснуть на лестнице.

Мэл утром не надо бежать на работу, поэтому она собралась закладывать за воротник весь остаток ночи. Ей и в голову не пришло, что она может мне мешать. Вполне логично – если бы я хотела спать, то просто сказала бы ей об этом. Мэл, как и мужчины, не заморачивается из-за всякой ерунды – в отличие от женщин, вечно блюдущих дурацкий этикет.

При других обстоятельствах я спровадила бы и Мэл, но сейчас мне хотелось закончить наш разговор. Я достала коробку тех самых шикарных бельгийских конфет, рекламной кампанией которых занималась (внимания конфетам доставалось не так много, все отнимал проект Лайама). К счастью, они были так хороши, что продавались сами собой. Жалко, подумала я, что Джил не успела их попробовать. Надо как-нибудь подарить ей коробку.

– Джил опять все проворонила, – эхом на мои мысли откликнулась Мэл, отправляя в рот «кофейный вихрь в белом шоколаде». – Черт, вот это вещь! Джил ведь уже не девочка. Пора бы и знать свою меру.

– Она знает, – сказала я, уютно забравшись на диван с ногами.

Ночь выдалась прохладная, и я зябко потерла плечи.

– Ты о чем? – Мэл закурила очередную сигарету. – Знает?! Тогда какого черта она распускает слюни как малолетняя алкоголичка? Давненько она так не набиралась.

– Она знает, где ей остановиться. Это мы с тобой виноваты – со своими разговорами про секс. Если честно, мне стыдно.

Уж кому, как не нам с Мэл, знать, что в жизни замужней Джил есть все, кроме секса. Поэтому с моей стороны было нечестно заводить разговор о том, что я отправила ко всем чертям очередного красавца.

– Ты же не можешь думать обо всем сразу, – возразила Мэл. – Что ж нам теперь, вообще забить на все разговоры про секс, потому что старушку Джил не заваливали в койку с 1995 года?

– Господи. – Я поежилась.

Мэл имеет привычку в лоб высказывать то, что другие не в силах даже промямлить. Я развернула конфету и отправила в рот.

– Как бы там ни было, – продолжала Мэл, – это заставит ее задуматься, что для нее важнее. Ты тут рассказываешь, что мужики преследуют тебя табунами, так что ты в них уже запуталась, а Джил получает свое не чаще чем раз в месяц. Джереми дрыхнет рядом с ней каждую ночь, но что толку? Ты должна радоваться, что у тебя столько веселья.

– Да знаю. – Я состроила гримасу. – Знаю, что я – испорченная дрянь.

Я потянулась за сигаретой, хотя курю редко – только если приходится бодрствовать ночью, я под мухой и разговор серьезнее некуда.

– Думаю, я не смогла переспать с Томом, потому что он напомнил мне кого-то, с кем я уже спала, – начала я по новой. – Но если я поставлю крест на случайных связях, как я буду жить? Мне придется завести кого-то постоянного, чтобы меня хотя бы просто удовлетворяли. – И я глубоко затянулась, ужаснувшись этой мысли. – А это так хлопотно. Придется поселиться вместе, и проблемы полезут из всех щелей. Помнишь пьесу, которую мы смотрели в прошлом году? Там кто-то сказал, что женщины честно предупреждают, что у них много вещей. А мужчины уверяют, будто у них только зубная щетка и смена белья. Однако через несколько месяцев прибывает огромный грузовик и вываливает кучу барахла, о котором ранее и не упоминалось.

– Это ты про Барта? – спросила Мэл.

С Бартом я прожила почти четыре года, но это в прошлом.

Я машинально покачала головой, но потом, подумав, утвердительно кивнула.

– В каком-то смысле, да. Но я не хочу говорить о Барте. Это было давно. Я одна уже больше четырех лет, и до сих пор мне было хорошо. А теперь все пошло прахом, потому что мне придется завести кого-нибудь, и мы перестанем заниматься сексом, как только поселимся под одной крышей. О боже!

Несмотря на алкогольный туман в голове, я сознавала, что слезы мои – пьяные слезы.

– Но вы с Бартом занимались сексом, даже когда жили вместе, – возразила Мэл.

– Давай не будем о Барте.

Я съела еще одну конфету, сказав себе, что это последняя. Ну хорошо, предпоследняя.

– По крайней мере, это доказывает, что заниматься сексом можно и в том и в другом случае.

– Да, но сколько других проблем! Например, у Джил есть Джереми. Он – совершенство. Он любит ее, заботится о ней, ему и в голову не придет стащить ее музыкальный центр, чтобы оплатить свои карточные долги. Но он к ней пальцем не притрагивается с тех пор, как они поселились вместе.

И вдобавок бедняжка Джил неуклонно толстеет. За время своего замужества она прибавила никак не меньше десятка килограмм. Джереми увлекается стряпней, да и сам едок хоть куда. Они с Джил часто проводят отпуск за границей и скрепляют узы брака, пожирая вместе деликатесы, вместо того чтобы заниматься любовью в необычных позах.

– А по мне, так они перестали трахаться, как только поженились, – наблюдательно заметила Мэл.

– Нет, на пару лет раньше, когда она переехала к нему.

Депрессия разошлась не на шутку. Несмотря на сытость, я проглотила порцию запеканки – в надежде, что это поднимет мне настроение. Не подняло.

– Я знаю многих, у кого произошло то же самое. Линда, Шиобан…

– Кевин, – добавила Мэл.

– Правда?

– Угу. – Она вытерла руки салфеткой и откинулась на спинку кресла. Пламя свечей за ее спиной заколыхалось. – Вечно вылетает из головы, как там звать эту его птичку. На самом деле все произошло, когда Кевин сделал предложение. Он говорит, что вскоре после помолвки она стала от него шарахаться. Буквально шарахаться.

– Что он собирается делать?

– Жениться на ней в июне.

– Он что, сошел с ума? – поразилась я.

– Он любит ее, жалкий нытик. То ли еще будет. – Мэл погрозила воображаемому Кевину беленьким пальчиком с лаковым ноготком. В свете свечи блестки на ногте полыхнули бриллиантами. – Ни за что пропадет, а?

Ага, вот еще одно подтверждение, что женитьба – это петля, в которую двое добровольно суют головы, прекрасно сознавая, чем им это грозит. Каждый раз, когда я думала о свадьбе, мне казалось, что я слышу грохот захлопывающейся железной двери. В моих кошмарах это была дверь от гаража рядом с домиком в пригороде, в котором я буду жить, когда выйду замуж. Дверь будет открываться по моей команде, я буду въезжав в гараж на большой блестящей машине, проводив детишек в школу. На крючке, заботливо прибитом моим мужем к деревянной доске, будет висеть бейсбольная экипировка. Тяжело звякнув о цементный пол, дверь гаража неспешно опустится, поймав меня как в мышеловку. Я посижу немного в машине, обводя тупым взглядом белые стены гаража, жаровню для барбекю, складные стулья, свернутый змеей блестящий поливальный шланг. Затем врублю двигатель, вылезу из машины и запихну голову в выхлопную трубу.

– Знаешь что, Мэл? – Ну?

– Пару месяцев назад Джил спросила меня, как я определяю, что кто-то со мной заигрывает.

– Да ну?!

– Угу. И я не знала, что сказать. Что-то такое промямлила, мол, «сама знаешь, они как-то особенно смотрят на тебя…». Мне стало страшно.

– Вот дерьмо, – вздохнула Мэл. – Представляешь, что делает с людьми замужняя жизнь? Интересно, в каком состоянии я должна быть, чтобы до меня не дошло, что кто-то ко мне подъезжает?

– Джил сказала, что отдала бы все, только бы поцеловать кого-то в первый раз.

Мы в ужасе посмотрели друг на друга. Нет, жизнь Джил – скудная сексом, зато богатая холестерином – не для меня. Но что, если Мэл права и я действительно перегорела? Что тогда делать? Господи, как скверно.

– Знаешь, что самое трудное? – пробормотала я.

– Ну?

– Решить, какого черта мне действительно нужно. Именно это меня и смутило в истории с Томом. Раньше я просто выполняла определенные действия. Но если каждую минуту задумываться о том, что тебе нужно, то очень скоро сойдешь с ума.

Вот это открытие! Даже для меня самой.

– Понятно, в чем проблема? – медленно произнесла я, осмысливая свои слова. – Я просто не знаю, чего хочу. Может быть… – я взяла еще одну сигарету, – может быть, я просто не задумывалась, чего на самом деле хочу от мужчины, просто шагала себе по проторенной дорожке, не останавливаясь и не ведая, куда иду…

Так, теперь и я напилась. Несмотря на все усилия четко произносить слова, они расплывались, как жидкое тесто на сковородке. Но, как известно, истина в вине. Ну хорошо, в мартини.

Это была самая трезвая мысль за долгие, долгие годы.

Глава 3

В обеденное время на Оксфорд-стрит самый настоящий час пик. Толпы людей снуют туда-сюда, создавая невообразимую суету и толкотню. Бедные туристы беспомощно мечутся по сторонам и вместо обещанных модных магазинов находят лишь свалки дешевого барахла: сляпанные кое-как пальто с рисунком «под зебру», разваливающиеся сапоги на высоких каблуках, солнечные очки «от дизайнера» и прочий хлам. Если бы эти дураки внимательнее читали свои путеводители, то до них бы дошло, что они находятся лишь на подступах к торговой Мекке, о которой столько слышали, и что их цель впереди. Но они, скорее всего, укатят в противоположную сторону на первом попавшемся автобусе, вконец достанут водителя, и он их высадит где-нибудь в Холборне. Вот тогда они точно пропадут.

Впрочем, мне-то какое дело? У меня важная встреча с клиентом, а я уже опаздываю на десять минут. Чуть ли не бегом я свернула на Уордор-стрит и врезалась в толпу голландок (со спины их запросто можно было принять за голландцев), которые тут же напали на меня, требуя сказать, какой автобус вывезет их из этого ада. Я лишь красноречиво развела руками.

Может, мне и не стоило так нестись, потому что Лайам почти никогда не приходит вовремя. Но раз уж он такой безалаберный, мне надлежит думать за двоих и не давать себе поблажек.

У Лайама есть все данные, чтобы стать звездой. Я не без основания гордилась тем, что такая рыбка угодила в мои сети. Пару месяцев назад я стала полноправным партнером в нашем рекламном агентстве. Лайам был для нас золотым руном, и я преследовала его как гончая, желая еще больше укрепить свою репутацию. В моем графике он шел под номером один, и я с трудом выискивала время для других клиентов. К тому же возня с Лайамом отнимала все двадцать четыре часа в сутки. Я играла роль няньки, агента и бог знает кого еще.

Ради этого двадцатишестилетнего жеребца, обладавшего профессиональным магнетизмом жиго-ло, роскошные девицы легко расставались не только с трусиками, но и с последним фунтом (по его собственному заверению). Невысокий, гибкий и жилистый, он излучал энергию каждой клеточкой тела. Лайам даже ходил особо – пружинил на носках как боксер, быстрый как молния и невесомый как перышко, готовый в любую минуту кинуться на ринг. Он был из тех счастливчиков, которые на телеэкране выглядят просто шикарно, хотя в жизни, да еще в дурном настроении, Лайам так себе. Слишком низкий лоб, слишком тонкие губы и слишком выпирающие скулы. Однако камера сверхъестественным образом делала из него голливудского идола. Она выделяла его голубые глаза, черные волосы, широкие плечи и даже несколько девчачьих веснушек. В общем, сраженные телезрительницы должны были грохаться без чувств.

Лайам был воплощением животных инстинктов. Он жрал как свинья, пил как рок-звезда и, если верить его россказням, готов был «лезть на каждую проходившую мимо сучку. Все это ужасно утомляло, но не могло не развлекать.

– Джулс! Моя красавица! Чапай сюда! – заорал Лайам, как только я появилась в дверях.

Он сидел за стойкой бара и заигрывал с прилизанной барменшей (назови я ее так, она бы смертельно разобиделась).

Лайам, кажется, даже не заметил, что я опоздала. Еще бы – развлекался на всю катушку, скаля зубы с симпатичной девицей и выпивая за счет агентства.

– Эй, Джулс, глянь-ка, цыпа! У меня новая та-тушка!

Соскочив с табурета, Лайам повернулся ко мне задом и нагнулся. Мысль о том, что он сейчас спустит штаны, молнией пронеслась у меня в голове. Лайам обожает оголять задницу, что вполне понятно: он молод, озабочен, возможно, даже извращен, и у него превосходная попка. Он ею ужасно гордится. Аппетитная как персик, задница резко отличалась от всего тела, сухого и жилистого.

Я застыла, глядя, как он задирает рубашку, потом, сделав над собой усилие, постаралась расслабиться. В конце концов, если Лайам засветится голым задом в одном из модных лондонских ресторанов, то интерес прессы ему обеспечен. Я же теперь совладелец агентства и вовсе не обязана отвечать за идиотские выходки Лайама. Как бы там ни было, пытаться его остановить – это все равно что удерживать на цепи шимпанзе, объевшегося стимуляторами.

К счастью, Лайам желал продемонстрировать всего лишь поясницу. Прямо над ягодицами синели готические буквы. Черная краска въелась в кожу и приобрела характерный темно-синий цвет.

– Красота! – Я не удержалась и провела рукой по татуировке.

Лайам, конечно, псих, но по крайней мере с ним не соскучишься. Татуировка была жутко сексуальной.

– У тебя не руки, а ледышки. Придется тебя согреть, детка.

Лайам так и стоял, нагнувшись. Артист! Рядом с ним любой громила из числа моих знакомых тухнул и превращался в ноль. А тут еще предстоящая кампания в прессе, которая совсем снесла Лайаму крышу… Интересно, он когда-нибудь затормозит? Не иначе, только после того, как раскроит себе башку.

– Сечешь? Она у меня уже давно.

– Давно?

– Угу. С прошлой недели. Я ее никому не показывал, потому что кожа облезала.

С видимой неохотой Лайам опустил рубашку и повернулся ко мне.

– Старушка Джульет сделает из меня звезду! – Он обнял меня и прижал к себе. А затем вдруг вскинул на руки, что сделать совсем непросто.

– Ты уже звезда, Лайам, – рассмеялась я. – Ты же, черт возьми, на каждом шагу строишь из себя суперстар. Правда, сейчас ты ведешь себя как озабоченный орангутанг.

Лайаму нравилось, когда я его журила, о чем я узнала совершенно случайно. Во время нашей первой встречи я невольно выбрала суровый тон и сначала даже испугалась, но Лайам пришел в полный восторг. Мы напоминали старшую сестру и младшего брата, только в извращенной форме. Разумеется, он хотел меня трахнуть, хотя гордиться здесь нечем: Лайам хотел трахнуть всех, кто оказывался под рукой. Вряд ли его остановил бы даже инцест. Вряд ли его вообще что-нибудь бы остановило.

– Спорю, это было больно как черт знает что, – сказала я, когда Лайам опустил меня.

– Поднять тебя? Да брось! Я мог бы трахнуть мою крошку прямо сейчас, даже не поставив на землю. Вот так: туда-сюда. – И Лайам подмигнул мне. – Хочешь?

Я шутливо стукнула его по плечу, постаравшись не представлять себе эту сцену во всех кровавых подробностях. Проблема в том, что треп Лайама о сексе… был очень сексуален. Невозможно не заводиться. И, в отличие от большинства хвастунов, Лайам запросто мог осуществить все свои угрозы. Именно поэтому мне и приходилось ставить его на место. Профессионализм и никаких поблажек.

– Не пытайся казаться глупее, чем ты есть, – строго сказала я. – Я имела в виду тату. На таком месте… Там же почти нет мяса.

– Да никакой боли не заметил.

– Ну конечно! – не поверила я.

Ох, ну и хвастун! Наверняка во время процедуры извивался как уж на сковородке.

За спиной Лайама нарисовалась барменша, чтобы отвести нас к столику. Несмотря на то что наша болтовня ее раздражала, она бесстыдно улыбалась, глядя на Лайама. Он и ее успел поиметь? Все-таки обаяние – ужасно несправедливая вещь. Оно не только развращает тех редких счастливчиков, которым достается, но и скрывает уйму недостатков. И вместе с тем это такая сила!

Я одарила Лайама сияющей улыбкой. Что ж, будь здоров, красавчик! И помоги мне заработать гору денег.

Устрицы со сметаной, под остро-сладким соусом, оказались полной фигней. Соус был слишком острый, а вместо устриц чувствовалась одна сметана.

– Такая жгучая штука, что просто высекает искру, – заметил Лайам тоном светского льва. – А ты, Джульет, хочешь, чтобы тебя кто-нибудь высек?

– Черт, Лайам, отвяжись. Еще слишком рано, чтобы делать такие намеки.

– Но ведь ты тащишься от хорошей порки. Нет? Как насчет изврата сегодня ночью?

Лайам имел в виду трехлетнюю годовщину одного садомазохистского клуба, который мы с Мэл регулярно посещаем. Намечалась грандиозная вечеринка, ждали гостей со всей Европы. Я перенесла все дела с сегодняшнего вечера, чтобы у меня было время зайти домой и переодеться. Честно говоря, я изнывала от предвкушения – уже тысячу лет не отрывалась на танцполе.

Конечно, зря я посвятила Лайама в подробности моей личной жизни. Но я хотела подкупить его откровенностью. Он с большим удовольствием отдался бы в руки современной и раскрепощенной особы, чем старой рекламной перечницы. Наши конкуренты, которые тоже хотели обольстить Лайама, подослали своего агента, быстрого как гончая и ловкого как шакал. Большая ошибка. Я сразу сказала, что Лайам предпочтет женщину. Во всяком случае, для него это привычнее.

Так вот, за стаканчиком и далеко за полночь, когда я пыталась захомутать его, мы впали в неудержимое детское хвастовство по поводу своего сексуального опыта. Тогда я и упомянула, что бываю в клубе садомазохистов. Как я и предполагала, Лайам заинтересовался, что и помогло мне добиться своей цели. Впрочем, и мой очевидный профессионализм сыграл тут не последнюю роль. Лайам по-детски радовался всему, что, по его мнению, было «круто».

Тем не менее сейчас я – совладелец фирмы, и мне не пристало шляться по ночам неизвестно где. Женщины все еще менее свободны в этом смысле, чем мужчины. Это несправедливо. Мне известно, что тот самый ловкий шакал-агент переспал со всеми официантками в Лондоне, и никто не моргнул глазом (кроме женатых мужчин, которые чуть не сдохли от зависти). Если бы я у всех на глазах пустилась во все тяжкие с барменами и официантами, то очень скоро дурная слава прилипла бы ко мне как банный лист. Даже если бы я и не вылетела с работы за подрыв престижа агентства, то очень скоро собрала бы вокруг себя всех развратников города, которые, прослышав о моей «доступности», стали бы вешаться на меня гроздьями.

В общем, чем хуже я себя вела, тем хуже было для меня. Чем хуже вел себя Лайам, тем лучше было для него (то же относится и к ловкому агенту). Так что о пресловутом равенстве полов и заикаться нечего. Вот потому-то я и не хотела, чтобы кто-нибудь прослышал о моих шашнях с Томом.

– Можно и мне завалиться в клуб к извращенцам? – с надеждой спросил Лайам.

Не в пример своей славной кулинарной братии, с любым, даже самым мерзким, блюдом он расправлялся мгновенно. У него был такой повышенный метаболизм, что пища переваривалась быстрее, чем он ее поглощал, – словом, настоящий хищник.

– Нет, нельзя, – резко возразила я.

Я вовремя сообразила, что если попрошу Лайама никому не говорить, что бываю в «Резиновом шаре», то добьюсь прямо противоположного эффекта. Лайам еще та свинья, к тому же страдает словесным недержанием, поэтому немедленно выложит все первому встречному. Гораздо лучше притворяться, что все вокруг и так знают о моем увлечении и плевать хотели. Тогда болтовня Лайама выглядела бы совсем «не круто». А это для него самое страшное.

– Какой у тебя будет прикид?

– С какой стати я должна тебе рассказывать? – спросила я учительским тоном. – Ты и так сегодня перевозбужден.

– Ага – представил тебя в обтягивающем виниле.

– Лайам, заткнись, а? Нам нужно поговорить о твоей карьере.

Это предложение всегда превосходно затыкало ему рот и откупоривало уши. Он все еще не мог поверить в свою удачу.

У Лайама за спиной был большой опыт работы в дорогих ресторанах, но, не желая вкалывать на чужого дядю ни минуты больше, чем это необходимо, Лайам устроился в контору, которая организовывала приемы и банкеты. И очень скоро благодаря таланту и безумным выходкам Лайам стал знаменитостью. Готова спорить, он переспал не только с хозяйками, для которых готовил, но и с их мужьями. Когда я сто лет назад работала официанткой, двое моих коллег – один гей, другой натурал – умудрялись хамить посетителям в необыкновенно обаятельной манере. Причем чаевые они получали вдвое больше моего, хотя я лезла из кожи вон, показывая чудеса вежливости и исполнительности. Та история помогла мне извлечь пусть горький, но все же урок.

Лайам был колоссально одарен вышеупомянутым талантом. Он бесстыдно имел своих клиентов, а они были ему за это благодарны. Делу не вредил и быстрый «междусобойчик» на кухонном столе после ужина.

Когда слухи о Лайаме поползли по Лондону, его взяла на заметку некая Фелисити, находчивая продюсерша кулинарных телешоу. Она как никто умела углядеть жемчужное зерно под шелухой. Свет уже видел ее кулинарные программы с какими-то сомнительными типами, которые после выхода шоу на экраны просыпались знаменитыми. Фелисити запросто могла работать в Голливуде – хватка и интуиция позволяли ей отыскивать таланты в самых неожиданных местах. Лайам в те дни являлся лишь полуфабрикатом: он никогда не управлял рестораном, не имел сложившейся репутации, если не считать нескольких восторженных выкриков объевшихся его стряпней гостей. Ни один дурак не поставил бы на Лайама и фунта, но Фелисити сделала на Лайама стойку.

И теперь мой клиент стоял на пороге славы. Его программа должна была выйти на Би-би-си в следующем месяце. Одновременно с ней мы планировали выпустить в продажу его книгу «Лучшее от шеф-повара», на ее глянцевых страницах физиономия Лайама мелькала чаще, чем его рецепты. Мы готовились произвести настоящий бум. Когда я говорю «мы», то имею в виду наше агентство, издательство, телевизионщиков с Би-би-си и продюсерскую компанию Фелисити. Макушкой же этого айсберга была я. Мне приходилось водить за ручку каждого и следить, чтобы никто никому не подставил подножку (последнее было особенно сложно).

До сих пор мне удавалось обходить острые углы. Но обойти Лайама невозможно: он слишком ценная находка. Что и говорить, на сегодняшний день он – вершина моей карьеры. За моим проектом следили все: и Ричард, управляющий директор, и человек, благодаря которому я получила повышение. Не оступиться – это уже был бы подвиг. Но мне этого мало. Я должна добиться ошеломительного успеха.

Я шла по канату, стараясь не смотреть вниз, иначе мои жалкие останки прямиком отправятся в реанимацию. Поэтому я концентрировалась на каждом своем шажке. И пока все получалось. Например, сейчас мы должны были обсудить появление Лайама на страницах британской прессы.

Пока официантка убирала наши тарелки, я зачитала Лайаму список журналистов, которые хотели взять у него интервью. Я не предлагала удовлетворить всех, просто хотела наглядно продемонстрировать, как мы заботимся о нем. Весьма трезвый расчет. Если бы Лайам сейчас появился в каждой газетенке, то после выхода программы в эфир о нем никто уже и слышать не захочет. Нам нужно набраться терпения. Когда зрители увидят шоу, мы снова отдадимся печатной прессе – дабы подогреть интерес. К тому же после предварительных показов нескольких серий шоу стало ясно, что нас ждет успех. Интерес прессы будет и так обеспечен, когда программа выйдет на экраны. Поэтому спешка нам ни к чему.

Я протянула Лайаму список, в котором маркером выделила издания, на какие стоит обратить внимание. Лайам, однако, едва взглянул на него. Он вдруг окаменел, словно его цапнула какая-то ядовитая тварь. Я и раньше замечала за ним такое. До Лайама наконец-то начало доходить, во что он ввязался. Вот уже месяц, как все серии были отсняты и книга отредактирована. Лайам счастливо проматывал аванс, но деньги он рассматривал скорее как свалившуюся с неба удачу, нежели как преддверие оглушительного успеха.

Я усмехнулась: приятно видеть хвастуна Лайама таким оторопевшим. Официантка подлила нам вина. Лайам забыл наполнить бокалы – верный признак растерянности. Обычно если карьера моих клиентов стремительно взлетала за одну ночь – после публикации в воскресном «Таймс», например, – то они, разумеется, радовались, но воспринимали свой успех как очередную удачную сделку. Для Лайама же все только начиналось. Нет более верного способа вывести из равновесия заядлого хвастуна, чем одним ударом осуществить все его дикие фантазии.

Лайам рассеянно возился с горячим. Мне нравилось наблюдать за ним. Из-под толстого слоя бравады сейчас проглянул неуверенный в себе мальчишка. Обычно Лайам пыжится сильнее, чем целая коллекция вибраторов на полке секс-шопа. Я с удовлетворением отметила, что сегодня его батарейки слегка подсели и вибрирует он вполне вяло.

– Молчание – знак согласия, – подытожила я. – Как ты смотришь на то, чтобы сфотографироваться голым для женского журнала? Не волнуйся, они заретушируют твои достоинства, – добавила я прежде, чем Лайам успел обрадоваться.

– А… да… Идет. Как скажешь, – пробормотал он. Я отправила в рот кусок запеченного лосося и со страхом покосилась на большую миску картофельного пюре, стоявшую перед Лайамом. Стоит мне лишь дотронуться до пюре, и я уже не остановлюсь. Я вздохнула, вообразив себя позирующей нагишом для мужского журнала. Только не это, даже если они заретушируют мои достоинства! Хорошо Лайа-му, на нем нет ни грамма жира, ну, если, конечно, не считать аппетитной попки. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я снова посмотрела на пюре. В этом году почему-то решительно все ели картофель в виде пюре. В прошлом году его поглощали печеным. В следующем нас, вероятно, ждут жареные дольки какой-нибудь невероятной формы, припудренные острым красным перцем. Хотя вполне возможно, что пюре и удержит лидерство.

В последнее время я солидарна с теми, кто поносит рекламщиков. Да, я могу остроумно им возразить, но в душе я и сама понимаю, что все эти кулинарные изыски глупы и даже бесстыдны. Сколько людей в мире голодает, в то время как я цинично разглагольствую о способах приготовления картофеля, набивая себе рот лососем в одном из самых показушных ресторанов Лондона. Когда я говорю о голодающих, я, конечно, не имею в виду этих дурочек, что живут на одних сигаретах и низкокалорийных хлебцах.

Лайам постепенно отходил от шока. Он одним глотком осушил половину бокала и оскалился.

– О’кей, Джулс. Давай глянем, что ты там наклепала. Нет, знаешь что, не надо. Лучше сама расскажи, куда мне идти, а я просто кину туда свои кости. Я тебе доверяю. – Он нахмурился. – А я лучше покумекаю насчет жратвы для нашей вечеринки. Это должна быть чума, что-то убойное!

Естественно, все без исключения блюда на презентации шоу будут из кулинарной книги Лайама.

Приятно видеть, что хотя бы еду он воспринимает всерьез.

– А теперь, – сказал Лайам, сделав знак официантке, что у нас кончилось вино, и хитро покосившись на меня, – давай нажремся. Я хочу сказать, нарежемся.

От Лайама мне удалось отделаться только в пятом часу. Мы еще выпили-закусили, я проглотила две чашки кофе, а Лайам – две рюмки бренди, после чего он разошелся и потребовал еще выпивки, поэтому мне пришлось срочно госпитализировать его в «Джейн», закрытый богемный клуб. Так я убивала двух зайцев сразу (мне все равно пришлось бы вести его туда, потому что в «Джейн» мы планировали провести презентацию шоу и книги). К тому же это было единственное место, которое я смогла вспомнить. Ненавижу пить днем: удручающий туман в голове и неизбывное желание лечь где-нибудь и вырубиться. Хотя против выпивки как таковой я вовсе ничего не имею.

В четыре часа дня в «Джейн» было темно, как в четыре ночи. Стены густого темно-красного цвета в любое время суток освещались тусклыми лампочками. Несколько юных актеров шумно развлекались тем, что складывали из деревянных кубиков ругательства. Отблески каминного пламени играли на лицах юнцов, когда они склонялись к игровому полю. Лайам не любит столь бездарно тратить грязные слова, поэтому я отвела его в бильярдную, где он обо мне тут же счастливо забыл.

Щурясь от яркого света, я выползла на улицу. Солнце резало глаза, как всегда бывает с бодуна.

Я поймала такси и поехала домой, подавив слабые угрызения совести по поводу того, что не вернулась в офис. В конце концов, Лайам – золотое руно для нашего агентства. Я из кожи вон лезла, чтобы он был от нас без ума, поэтому имею полное право поехать домой и проглотить таблетку аспирина. По дороге я позвонила Льюису, своему помощнику.

– Ну, что там у вас? – безжизненным голосом спросила я.

– Все нормально. Ричард хотел тебя видеть около четырех, но я сказал, что ты на важном задании: охмуряешь Лайама.

– Ты настоящее сокровище.

– Не стоит, душечка. Имя Лайам действует на всех магически. Стоит мне только сказать «Лайам», и все сразу же проглатывают язык. Как ты там? Похоже, он вцепился в тебя зубами.

– Еще как!

Несмотря на то что Льюис – идеальный ассистент, я бы никогда не призналась ему, что умотала домой посреди рабочего дня. Благоразумие подсказывало не болтать лишнего. Я встречала немало женщин-боссов, которые носили своих подчиненных на руках, а ответом им была лишь черная неблагодарность. Бедные дурочки отказывались признавать существующую иерархию, но низшие по рангу почему-то их за это люто ненавидели и жестоко мстили.

Дома я первым делом отыскала коробку с лекарствами, проглотила пару таблеток, запила их апельсиновым соком, а затем залезла в постель – как раненый зверь, который заползает в берлогу, чтобы там сдохнуть.

Из блаженного забытья меня вырвал телефонный звонок. Голова все еще трещала, но обезболивающее уже начало действовать, и худшее было позади. Не открывая глаз, я нащупала телефонную трубку.

– Это ты, Крис? – сказала я в пространство рядом с трубкой.

– Привет, Джу. Мне показалось, что автоответчик включился.

– Я сняла трубку, когда услышала твой голос.

Крис был единственным человеком, ради которого я готова кинуться на амбразуру в любое время дня и ночи. Достаточно ему сказать хоть слово, и я срываюсь с места как укушенная. Крис – мой младший брат и моя головная боль. Так было с тех пор, как наш отец умер и мама наказала мне заботиться о Крисе. Даже в семь лет я осознавала свою ответственность за брата. К несчастью, очень скоро я поняла, что помогать ему – сизифов труд: чем больше я заботилась о Крисе, тем больше он нуждался в помощи. И, соответственно, тем больше я заботилась о нем. Может быть, я потому и сделала карьеру, что с детства привыкла к ответственности. Организовывать презентации и рекламные туры по всей стране в сотню раз легче, чем тянуть из болота моего братца.

– Что-нибудь стряслось? – спросила я.

Крис тяжело вздохнул, перед тем как выдать очередную сводку катастроф.

– Помнишь, мне предлагали работенку, ну, в кабаке? Так вот, я опять облажался.

– Мне очень жаль, Крис. Ты о тех парнях, что предлагали тебе играть в кафе?

– Да, все было на мази, но в последний момент случился облом.

– Вот дерьмо.

– Ага… – Еще один тяжкий вздох. – Они даже не потрудились мне звякнуть. Уроды.

Я сочувственно цокнула языком.

– Я-то думал, что у меня наконец-то появилась работа! Я втюхал им пару новых песен и несколько каверов Ника Кейва.

– Какие новые песни? – осторожно спросила я. – Ты мне не говорил ни о каких новых песнях, когда собирался на прослушивание.

– Ну да, новые. Классная музыка получилась, Джу. В общем, крутой такой депрессняк, тебе понравится.

У меня упало сердце. Я сдернула с глаз повязку и села, подложив под спину подушку.

– Крис, ты ведь немного… гм… подавлен. Может, стоило сыграть что-то более жизнерадостное?

– Жизнерадостное! – презрительно фыркнул Крис.

– Ну хорошо, не жизнерадостное, а… теплое, успокаивающее. Понимаешь, когда люди едят, им не нужен никакой депрессняк…

Хоть я и подбирала каждое слово с такой осторожностью, будто шла по минному полю, по томительному молчанию Криса стало ясно, что я опять «не врубилась». Он подождал, пока мой словарный запас совсем иссякнет, прежде чем заговорить.

– Но мне стыдно лабать всякую туфту. Если им нужна попса, пусть купят сидюк и слушают до опупения.

– Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто у меня жуткое похмелье, вот и несу всякую чушь. Напилась днем как последняя дура.

Невинная мольба о прощении вернулась бумерангом.

– Хорошо устроилась, раз контора платит за твое бухло, – угрюмо проворчал Крис.

Стоит ему упомянуть о кредите, который предоставляет мне компания, и я тут же глохну от чувства вины. Я кругом виновата перед Крисом: я преуспеваю, а Крис живет на пособие по безработице, пытаясь сдвинуть с мертвой точки свою музыкальную карьеру. Мама почему-то попрекает меня его неудачами, но где тут логика? Впрочем, у нашей мамочки своя логика. Не знаю, винит ли меня Крис в своих злоключениях, но ему всегда удается прижать меня к стенке.

– Ну да, – пробормотала я. – Пришлось обхаживать нового клиента. Это мой первый успех с тех пор, как я стала компаньоном. За ним гонялся весь Лондон. Он повар, и мы скоро выпустим телешоу с его участием. А еще выйдет его кулинарная книга…

И тут я ощутила себя последней дрянью. Нахально хвастаюсь своими достижениями, а моему бедному брату отказали сыграть даже в какой-то заплеванной тошниловке.

– В общем, ничего особенного, – притормозила я. – Просто пришлось пригласить его на ланч, а он там принялся куролесить.

– Гляжу, ты хорошо оторвалась. Кайф!

– Спасибо, – радостно ответила я.

– Хоть кто-то в нашей семье нормально вписался.

Я прикусила губу и стала разглядывать руки, чтобы отвлечься. Накануне каждый ноготок я выкрасила серебристым лаком и теперь дождаться не могла возможности запустить в кого-нибудь когти на вечеринке в клубе.

– Не бери в голову, Крис. Просто ты – творческая личность. Вот и мама так говорит. Пусть денег и нет, зато очень престижно. Тебе повезло.

Наступила гнетущая тишина. У меня засосало под ложечкой.

– Через пару недель опять нужно топать на биржу труда, – с тоской произнес Крис. – Эти козлы снова прислали мне повестку.

– Все устроится, – уверенным тоном сказала я. – Как мама? Ты давно ее видел?

– Только что звонил, чтобы рассказать про свой облом. Она, конечно, скисла, но в целом у нее все в норме. Просила, чтобы ты ей позвонила.

– Ладно.

Мы попрощались, и я повесила трубку. Левая щека почему-то гудела, а глаз опух и, похоже, собирался вывалиться из орбиты. Я потрогала левую сторону лица: она вся пылала.

Вот так всегда. Временами вина за неудачи Криса просто сжигала меня. Мне казалось, что я украла из семьи всю удачу, а ему оставила кукиш с маслом. Мама, между прочим, так и считает. Но что я могу сделать? Начать плохо работать, чтобы невезение Криса перешло ко мне, а моя удачливость – к нему? Но это же бред! Я пыталась ободрить его и помочь, хотя без особого толку.

Барт, мой бывший, частенько сетовал по этому поводу. Говорил, что я растрачиваю всю энергию на свою незадачливую семейку, а сил на него у меня совсем не остается. Однажды, разозлившись, он даже стал вопить, что я скорее мужик в своей семье, чем его девушка. Сам Барт питал неизъяснимую любовь к книгам, которые гарантируют, что, прочитав около трехсот страниц велеречивой хрени, вы мигом избавитесь от всех проблем. Дерьмо. Когда дело касалось меня, Барт становился великим психоаналитиком. Но книжку под названием «Как бросить азартные игры с помощью десяти простых приемов» он открыть не удосужился. А жаль – ему бы не повредило.

Я повалилась в постель, сраженная новым приступом жалости к Крису. Глаз, казалось, разросся до размеров шарика для пинг-понга. Осторожно натянув маску на глаза, я повернулась на правый бок и обняла подушку – для моральной поддержки. Мысли устроили скачку по кругу, неуклонно возвращаясь к Крису, и снова погрузиться в безмятежный сон мне не удалось. Вместо этого я ухнула в тяжелую дрему и провалялась так, кажется, целую вечность – обычное дело, когда тело желает отдохнуть, а мозг не в состоянии отключиться. Через несколько часов я не без благодарности услышала трезвон будильника.

Глава 4

Завсегдатаи «Резинового шара» разительно отличались от разношерстной оголтелой пьяни обычных клубов. Молча и зловеще они стекались к месту назначения. Черные плащи скрывали блеск металлических шипов, а каблуки скребли мостовую точно когти огромных пауков. На той стороне дороги гарцевала парочка в длинных мрачных одеяниях. Услышав цокот каблуков, мужчина оглянулся и оценивающе оглядел меня. Я с ходу признала в парочке хозяина и рабыню – по его властной руке, ухватившей ее за покорный загривок.

Как только я свернула за угол, рев толпы едва не сбил меня с ног – будто кто-то врубил звук на полную мощность. Музыки я не слышала, зато уши забивал гомон неуправляемого стада гуляк, словно вырвавшихся из тюрьмы на одну ночь (почему словно? для большинства так оно и было). Обостренное стадное чувство подогревало инстинкты: как только эти люди оказывались в толпе себе подобных, они мигом слетали с катушек. Несмотря на прохладу, многие успели оголиться уже на улице. То, что находилось под плащами – хитросплетение веревочек, цепей и виниловых полосок, – могло, конечно, именоваться одеждой, но скорее служило для самовыражения, как думалось им, или для выпендрежа, как казалось мне.

В глаза бросился один придурок – он был почти голый, если не считать коротеньких кожаных шортиков и сережек в сосках. Такого изысканного пирсинга мне еще не доводилось видеть: покрасневшие соски были зажаты в колечки из серебряных лепестков.

Мэл торчала где-то в середине очереди. Ее черный плащ, доходивший до щиколоток, поглощал свет как черная дыра. К ее ногам жался раб, распластав свою кожаную пелерину по асфальту. Это был его первый выход в свет. Мэл долго натаскивала своего подопечного и решила, что сегодня наконец пора показать его миру. По садомазохистским стандартам вечеринка намечалась довольно дохленькая: нечто вроде маскарада без применения орудий пыток. В общем, для новичков. Этим меня и привлекают фетишистские игры: можно одеваться как черт, вести себя как дьявол и при этом особо не волноваться.

Мы поздоровались с Мэл, но целоваться не стали – дабы не размазать вычурный макияж.

– От метро к нам приближается полчище людей в черном, – сообщила я. – Они здорово смахивают на рой летучих мышей-убийц из ужастика.

– Наверное, вампиры, – откликнулась Мэл. Одна из вампирш стояла прямо передо мной. По крайней мере, именно так в представлении большинства людей выглядят кровососы: мертвенно-бледное лицо, обрамленное черными волосами, ввалившиеся щеки и кроваво-алый рот.

– Место здесь в самый раз для них, – пояснила Мэл и указала на арку мясного рынка «Смитфилд». – Рядом бойня. Очень кстати. Можно выпотрошить и пустить на мясо гнусных рабов!

Очередь между тем продвигалась вперед. Кожаные плащи, соприкасаясь с виниловыми одеждами, издавали мягкий хищный звук, точно крылья летучей мыши, шуршащие во мраке ночи. Я кинула сочувственный взгляд на раба Мэл, голыми коленями скребущего по булыжникам. Но он, похоже, не замечал неудобств.

– Это госпожа София, – ледяным тоном произнесла Мэл, указывая на меня кожаной плеткой. – Если ты очень постараешься, она соизволит посмотреть, как я буду тебя дрессировать.

Раб нервно вскинул голову и вперил в меня взгляд доисторического человека, оказавшегося перед каменным идолом.

– Жалкий червяк и тупица! Как надо приветствовать госпожу Софию? Я не потерплю хамства!

Несколько лиц с вожделением обернулось к нам, когда раб подполз ко мне и облобызал мои туфли.

– Прости, госпожа, – проблеял он.

– Не смей говорить, пока я не прикажу! – Мэл ткнула его в грудь острым носком туфельки. – Прочь с моих глаз! Не желаю даже смотреть на тебя, жалкое отродье!

Придурок с серебряными лепестками в немом обожании таращился на Мэл. Нет, дружок, сегодня тебе не обломится: Мэл занята по горло. В другой раз, приятель, если у тебя отыщется достаточно денег.

– Симпатичный парик, – сказала Мэл своим обычным голосом.

– Спасибо.

Я невольно коснулась черных локонов, спадавших на плечи. Парик может в мгновение ока превратить вас в незнакомку. Хорошо еще, что, в отличие от большинства, для меня это просто маскарадный костюм.

Неоновая вывеска над входом розовыми бликами раскрашивала полуголые тела. Мы вошли внутрь и сдали плащи в гардероб. У меня под плащом была еще теплая фуфайка на молнии. Ее я тоже сдала. Как же глупо эта заурядная одежка смотрелась поверх винилового платья! Зато пригодится, когда я вывалюсь в морозную ночь.

Наряд мой оригинальностью не поражал. Похмелье и депрессия выжали из меня все соки. Поэтому я просто влезла в виниловое мини-платье, колготки в сеточку и лакированные сапоги на каблуках – банальный прикид фетишистов. Мэл же была великолепна. Она напоминала изящную плеть, которой небрежно поигрывала. Ее черное платье так плотно обтягивало высокое и тощее тело, что даже соски не выпирали. Зато тазобедренные кости, напротив, выпирали. Руки и плечи были обнажены, а на шее сверкала большая серебряная застежка. Если не считать этого элегантного аксессуара, спина была совершенно голой вплоть до самых ягодиц. Позвонки прямой, как стрела, линией сбегали вниз. Мэл любого может сразить наповал (и не только в переносном смысле). Просто богиня. Со всех сторон на нее благоговейно пялились потенциальные рабы. Два прилизанных худосочных мальчика смотрели так, будто стали свидетелями второго пришествия.

Мэл между тем потрошила своего раба. Когда он оказался почти нагишом, она снова застегнула поводок на его шее. Кроме этого изысканного украшения на нем осталось что-то вроде клетки, в которой болтались причиндалы. Я отвернулась. Можете считать меня ханжой, но вид металлических колючек, расположенных в опасной близости от гениталий, меня как-то не возбуждает.

– Видишь? – снизошла Мэл до раба. – Все твой жалкий член! Госпожу Софию чуть не стошнило. Ну! Пошел!

Мы сделали круг почета, чтобы войти в роль, а заодно и присмирить жалкое существо. Мэл заметила, что такой трюк приводит в чувство склонных к истерике дурачков, которые перевозбуждаются в предвкушении шоу.

Клуб заполнялся, но фиолетовый занавес был еще задернут. У сцены сгрудилась толпа. Телевизионщики возились с камерами, из чего я заключила, что шоу обещает быть на славу. Вне сцены здесь и там уже начинались маленькие представления. Возле стойки бара, напоминая клубок червей, извивалось несколько тел, загораживая проход.

Движение поневоле замедлилось, и я застряла в пробке перед парнем, тискавшем свою спутницу. Она сладострастно откинула голову назад, ее высокие блестящие шпильки слюнявила какая-то мадам, стоявшая на коленях. Парень поймал мой взгляд. Я отвела глаза, но не могла не признать, что мне нравится подсматривать, а им – привлекать внимание. У парня была смуглая кожа, бритая голова и шипастый ошейник. Не обращая внимания на привалившееся к нему тело, он запечатлел у меня на губах сочный поцелуй. Мимолетный, но дико возбуждающий эпизод. Его дыхание было горячим, как адский бриз, а рот – мягким и сочным, как райский фрукт. И как Мэл могла намекать, будто я выдохлась?

Пробка передо мной рассосалась. Я двинулась вперед, довольная улыбка так и осталась у меня на лице. Позади меня Мэл выговаривала своему рабу за то, что тот медленно тащится.

– Высеки его! – послышался мужской голос. – Задай ему хорошую порку!

Поцелуй зарядил меня энергией. Я крикнула Мэл, что встретимся в баре, и взяла курс на оглушительную музыку, гремевшую со стороны танцпола, где уже вовсю отрывалась небольшая толпа. Протиснувшись в самый центр, я не стала терять время. Обожаю танцевать. Эту способность я обнаружила в себе еще в нежном возрасте. В школе я не была крутой девчонкой и отнюдь не ожидала от себя, что стану королевой диско, но стала-таки, и с тех пор танцы неизменно доставляли мне огромное, мало с чем сравнимое удовольствие.

Увлекшись, я врезалась в гору твердых мышц. Надо мной высился огромный, как небоскреб, качок в виниловой майке и кожаных штанах. В первое мгновение я подумала, что мне привалило счастье в виде разжиревшего чревоугодника, но тут же разглядела в полумраке накачанную грудь. Могучий торс нависал надо мной полноценной горой. Я попыталась заглянуть парню в лицо, но оно было где-то далеко-далеко.

– Простите, – произнесла я одними губами.

Гигант махнул рукой: мол, не стоит. На его физиономии мелькнуло нечто вроде улыбки. Я оглянулась: народу было не так много, и он мог бы танцевать где угодно, но ошивался возле меня. Приятно. Тело у него было просто нереальных размеров. Я игриво поманила его пальцем, ожидая, что он последует за мной. Как бы не так. Между нами тут же вырос какой-то усатый хмырь с украшенной заклепками конской сбруей на груди. Я чуть не сплюнула. Музыка ускорилась, толпа зашевелилась живее, и человек-небоскреб вновь вырос передо мной. Небрежным жестом он отодвинул хмыря в сторону. Еще бы: одна его рука была размером с торс хмыря. Тут уж я не стала терять даром время и принялась кокетничать напропалую, твердо решив опровергнуть жуткое пророчество Мэл. Вдруг кто-то сзади цапнул меня за задницу. Я развернулась с намерением как следует врезать наглецу и не поверила собственным глазам.

– Здорово, Джулс! Вот ты где! – заорал мне в лицо Лайам.

Кожаные штаны, торс обнажен, на шее – массивная золотая цепь (большая ошибка: Лайам напоминал скорее гангстера, чем фетишиста). Но он попытался сгладить свою ошибку, жирно подведя глаза черным карандашом, хотя больше напоминал мальчишку, который влез в маменькины мазилки, чем нездоровый стиль «Кабаре», который, видимо, подразумевался.

– Лайам! – в бешенстве заорала я. – Что ты тут делаешь?

– Отрываюсь! Спасибо, что сказала мне про это место, старушка! – Он схватил меня за руку. – Па-а-атанцуем?

В тот момент Лайам не казался мне ни капли привлекательным. Напротив, я была готова разодрать его в клочья. Присутствия этого недоумка было достаточно, чтобы испоганить всю вечеринку. Не могла же я зажигать со своим клиентом на глазах у всего Лондона? Уходя, я через плечо кинула человеку-небоскребу взгляд, полный сожаления. Мне показалось, он ответил тем же, хотя его лицо маячило метрах в двух от земли, и потому черт его знает, что он в самом деле подумал. Лайам потащился за мной, и я просто умирала от злости. Этот козел наверняка станет докучать мне всю ночь напролет, и человек-небоскреб точно решит, что Лайам – мой бойфренд.

Я купила в баре джин с тоником и бутылку воды. Лайаму даже в голову не пришло угостить меня в качестве компенсации за моральный ущерб. Не потому что он привык к подачкам от нашего агентства, а потому что вообще привык жить за чужой счет. Лайам предпочитал иметь дело с женщинами в возрасте – как по причине их богатого жизненного опыта, так и из-за солидного счета в банке. Случались у него, конечно, и свистушки, но последнее время Лайам сосредоточился исключительно на старухах.

Что ж, сейчас я не на работе, поэтому не собираюсь ни потакать его привычке напиваться, ни трепаться с ним. С мрачным видом я направилась в дальний угол бара, где попыталась утешиться джином.

– Джулс! Ты тут! – Лайам звякнул бутылкой пива о мой стакан. – Я тебя проморгал!

Его кудри взмокли, голубые глаза сияли.

– Как ты нашел этот клуб? – сердито спросила я. – Я не говорила тебе, где находится «Резиновый шар».

Лайам игриво подмигнул:

– Спросил у парней, что торгуют дисками. У них обычно полно всяких флайеров.

Ага, и теперь всякие любители забредают в фетишистские клубы.

Между тем в баре появилась Мэл, и толпа, осаждавшая стойку, расступилась перед ней, как море перед Моисеем. Раб вился вокруг ее ног, Мэл, не обращая на него внимания, болтала с одной из своих подруг, которую я уже видела на какой-то из прошлых вечеринок. Мэл была звездой этого клуба уже долгие годы, еще тогда, когда он не пользовался такой бешеной популярностью. И теперь я грелась в лучах ее славы. Достаточно было упомянуть имя Мэл, как передо мной открывались решительно все двери.

– Эй! – окликнула меня Мэл, в очередной раз осадив раба. – Чего не танцуешь?

Тут она заметила Лайама. Мэл не знала, кто он, но по моей кислой мине поняла, что его присутствие для меня сродни смирительной рубашке. Она приподняла брови и, глядя на Лайама в упор, осведомилась:

– Ты кто такой?

Лайам пялился на нее как последний кретин. Его широко распахнутые глаза напоминали блюдца, и единственное, что отличало его от мультяшного героя, накушавшегося наркотиков, это отсутствие в блюдцах вращающихся спиралей.

– Мэл, познакомься, это Лайам О’Доннел, мой новый клиент, – процедила я сквозь зубы. – Решил заглянуть на огонек.

Мэл мигом все поняла.

– Тот самый? – спросила она, беззастенчиво разглядывая Лайама, и отхлебнула из своего стакана.

Раб у ее ног слегка дернулся, и она машинально пихнула его ногой. Потом опустила взгляд.

– Ладно, ты был паинькой.

Она обмакнула в коктейль пальцы – сплошь в перстнях, с ноготками, расписанными серебристо-черными узорами. Ее рука упала и замерла. Раб терпеливо ждал.

– Хорошо, – разрешила Мэл, – можешь облизать.

Весь исходя благодарностью, раб тщательно вылизал ее пальцы. Ему было за сорок, редеющие волосы, дряблое брюхо. Больше ничего сказать было нельзя: он так вошел в роль раба, что лицо потеряло всякое человеческое выражение, почти стерлось, будто он уничтожил свою индивидуальность одним усилием воли.

Лайам хоть и был околдован, но довольно быстро обрел и дар речи, и обычную свою самоуверенную манеру.

– И часто ты сюда захаживаешь? Вопрос прозвучал донельзя фальшиво.

Мэл посмотрела на него. Она не улыбалась – ее лицо было как маска. Мужчины, как правило, создания слабонервные, поэтому она частенько использовала этот прием.

– Стало быть, часто? – промямлил Лайам.

Ладно, все не так плохо. Может быть, Лайам, очарованный Мэл, увяжется за ней хвостом на всю ночь и оставит меня в покое. Но это будет нечестно по отношению к Мэл.

– Пойду смотреть шоу. – Она с таким достоинством проигнорировала Лайама, что он совсем распалился. – Идешь?

– Да, – ответила я. Она взглянула на раба.

– Достойна ли эта жалкая тварь увидеть шоу? Или привязать ее здесь?

Тварь испуганно заскулила. На это Мэл и рассчитывала.

– Мерзкое ничтожество! – Мэл безжалостно хлестнула раба по голому заду.

Я отвернулась. Жалости я не испытывала – он сам желал этого. Но его бледная, волосатая задница, прикрытая только тонкой кожаной полоской, вызывала у меня отвращение. Мэл не врала, говоря, что он мерзок.

Телевизионщиков и фотографов к этому времени оттеснили к дальнему концу подиума. Ребята из охраны следили, чтобы в кадр не попало ничего, кроме самого шоу и зрителей из первого ряда. Все, кто не хотел засветиться на голландском и немецком кабельном ТВ, могли укрыться в задних рядах или плотнее надвинуть свои маски.

Грохнул хэви-метал. На подиум выпрыгнули длинные и тонкие как спагетти манекенщицы, на их сверкающих блестками телах были только тяжелые железные украшения. Изображая диких животных, они кидались и рычали на публику. Черный манекенщик в тугом корсете и бежевых резиновых трусиках, со шваброй мелких косичек на голове, вытанцовывал среди девушек, помахивая кнутом. Толпа позади оживилась, кто-то толкнул меня, и я чуть не пролила джин. Чертыхнувшись, я обернулась и увидела Лайама, который прокладывал себе путь локтями. Добравшись до подиума, он без раздумий запрыгнул на него.

Толпа взревела. Кто-то закричал «убирайся!», а кто-то, напротив, радостно взвыл. Опьянев от всеобщего внимания, Лайам раскинул руки и принялся вертеть бедрами, как извращенная пародия на Элвиса Пресли. Затем, повернувшись к камерам спиной, стал хлопать себя по заду. Какая-то дура рядом со мной завизжала от восторга. Чернокожий парень с кнутом начал выеживаться еще больше, пытаясь перещеголять Лайама. К моему протеже подскочила манекенщица – из-за всклокоченной шевелюры и десятисантиметровых каблуков она была почти на две головы выше. Девица ухватилась за ремень и на потеху публике изобразила, будто стаскивает с Лайама штаны. Толпа исступленно ревела. Лайам явно вошел в раж. Зная, что произойдет дальше, я едва могла на это смотреть. Естественно, штаны поползли вниз, явив миру семейные трусы. Публика заулюлюкала.

Другая модель с силой шлепнула Лайама по заду и потянула вниз его трусы. Как только обнажились ягодицы, на сцену выскочили двое крепких парней, схватили Лайама под руки и утащили за кулисы. Толпа бесновалась от восторга и негодования.

Мэл хлопнула меня по плечу.

– Помаши ему ручкой. На сегодня он закончил, – проорала она мне в ухо.

– Ты ему помогла? – догадалась я.

У Мэл был очень самодовольный вид.

– Я поспорила с ним, что он не сможет как тот парень на сцене. Уговаривать не пришлось. Твой клиент был на подиуме раньше, чем я закрыла рот.

Бешеные гормоны Лайама и его желание произвести на Мэл впечатление и спровоцировали эту бурную реакцию.

– Что бы я делала без тебя?

– Ерунда!

Свободна! Я до того обрадовалась, что запросто могла сама выскочить на сцену.

Но вместо этого я поспешила на танцпол – сквозь адское месиво тел. Зал заливал багряный свет, новичку это и впрямь напомнило бы ад. Странно, но танцующие словно соблюдали какие-то негласные правила – что можно себе позволять, а что нет. Однако, несмотря на легкий налет официозности, все упоенно ловили кайф. Положительная аура разливалась в воздухе, как свет багровых прожекторов. В общем, вливайся, влюбляйся и веселись!

Я раздобыла банку пива и стала наблюдать за извивающимся клубком змей в лучах красного прожектора. На меня вдруг снизошло озарение: все мы здесь совершали некое таинство. Внутри этих стен творились самые пронзительные, самые безумные вакханалии, разве что без кровавых жертвоприношений, но стоило нам, надев плащ, ускользнуть в ночь, и мы вновь становились обычными, никому не известными и одинокими людьми. Глухой тяжелый ритм, как отзвуки взрывов, несся с танцпола, ноги сами отбивали такт. Музыка и мерцающие блики дурманили. В самом центре какой-то шизик вертел бедрами как заведенный. По его безумному лицу струйками стекал пот. Литое резиновое трико, смахивавшее на купальный костюм начала века, так плотно облегало тело, что парню то и дело приходилось поднимать ногу, чтобы пот, скопившийся под костюмом, вытек. На тальке, которым парень обмазался, чтобы натянуть эту резиновую жуть, змеились блестящие дорожки. Через несколько минут, как я и надеялась, передо мной снова вырос человек-небоскреб, не оставляя ни малейших сомнений относительно своих намерений. Он улыбался так, как будто мы заранее договорились встретиться, и вот я здесь – сдержала обещание.

Я танцевала, то и дело стреляя в него взглядами из-под ресниц. Парень действительно выглядел классно. Прекрасно понимая, что я его разглядываю, он двигался почти вплотную ко мне, так, что его бедра касались моих. И вот произошла химическая реакция, какая бывает, когда двое резко и взаимно западают друг на друга. Я улыбнулась, и через мгновение его рука лежала у меня на талии, и мы танцевали, прижавшись друг к другу. Музыка гремела в ушах. Его огромный торс оттеснял все вокруг. Я только и видела его смуглую гладкую грудь и резиновую майку.

Это было замечательно, я почти плавилась рядом с ним, а он прижимал меня к себе все сильнее и сильнее. Я остановилась, чтобы перевести дыхание. Он вопросительно взглянул на меня.

– Ты слишком высокий! – проорала я.

Он рассмеялся и что-то ответил, но я не расслышала. Мы еще немного подергались, затем он потянул меня к стене, у которой стояла бетонная скамья. Моя рука тонула в его ручище, большой и теплой, я послушно поплелась сквозь толпу. Боже, широкая спина, накачанные смуглые плечи, плотно облегающая резиновая майка… Bay! Он сел на скамью. Я молча смотрела на его красивое лицо, взлохмаченные темные волосы, блестящие от возбуждения глаза, накачанные плечи (кажется, их я уже упоминала). Наклонившись, я прижалась губами к его губам – в старом кино это сходило за поцелуй. Потом резко выпрямилась, чтобы проверить реакцию.

Судя по всему, он испытывал то же, что и я: глуповатое самодовольство людей, которые, убедившись во взаимной симпатии, пялятся друг на друга, не в силах отвести глаза и расцепить рук. Он притянул меня к себе и поцеловал, одной рукой обхватив за спину, а вторую положив мне на плечо. Точно кошка, я потерлась о его руку. Забыв обо всем на свете, я лохматила ему волосы, а мой язык вовсю орудовал у него во рту. Да и о чем я должна была помнить? Каких последствий бояться? Мы встретились минут десять назад, я и имени-то его не знаю. Вот она, истинная свобода!

Время обезумело. Оно то останавливалось совсем, то неслось со скоростью света, как будто механизм часов сошел с резьбы и стрелки бегали по кругу в бешеном темпе. Не знаю, сколько времени прошло, когда мы, совершенно одуревшие, желая освежиться, пошли за пивом. Затем снова стали обжиматься, гонять изо рта в рот пиво и слизывать его друг у друга с подбородка. Я не сразу заметила, что кто-то тычет меня в спину.

Мэл пихала меня кнутом, пытаясь привлечь внимание.

– Мешаю, да? – хохотнула она. – Пора оставить тебя в покое. Я уезжаю.

Быстрым раздевающим взглядом она смерила моего нового знакомца, подалась вперед и проорала мне в ухо:

– На этой неделе трахаешь исключительно переростков? А на прошлой неделе были только коротышки, так?

– Пока, Мэл, – твердо сказала я. – Уматывай. Раб сидел рядом с ней на корточках. Выглядел он изможденным, но счастливым.

– Пора вести мою тварь домой, – вздохнула Мэл. – Ты остаешься?

Громилу звали Петером, и он был из Голландии – вот все, что удалось узнать в тот короткий промежуток времени, когда наши рты были ничем не заняты.

– Останешься? – спросил Петер с нетерпением. Мой рот растянулся в улыбке. Волнение куда-то испарилось. Испарилась и Мэл, я даже не заметила, как она ушла.

– Да, – сказала я, припав к губам Петера, отдававшим свежим пивом. – Остаюсь.

Глава 5

– О боже всемогущий! – Льюис был сама любезность. – В гроб краше кладут.

– Отвали. – Я вовсе не собиралась строить из себя восставшую из ада. – Не мог бы ты приготовить…

– …капуччино с двойным эспрессо? Один момент. Может, и чего-нибудь шоколадного, а?

– Можешь сделать мне ребенка, если хочешь. Ты же знаешь, я от тебя без ума, и заявляю это со всей ответственностью.

Я полезла в сумочку за деньгами, но Льюис отмахнулся:

– Потом. Когда руки перестанут трястись.

– О господи!

Моя тесная конура, расположенная прямо за комнатой, в которой сидит мой помощник, изумляет странной планировкой. Зато из окна открывается вид на Брюэр-стрит [6]. Я тайком взглянула в зеркало, и… Жуть! Что можно вылепить из этого безобразия? Уж конечно, не человеческое лицо! Пытаясь скрыть последствия бессонной ночи, я применила весь известный науке арсенал для наведения красоты, но даже самые убойные средства оказались бессильны. Взглянув утром в зеркало, я ужаснулась при виде рожи, которую кто-то всю ночь опускал в отбеливатель, в перерывах терпеливо втирая сажу вокруг глаз.

Косметика лишь превратила мое лицо в бездарную мазню дилетанта. В первую очередь надо сказать спасибо тональному крему, который, отражая свет, был призван маскировать темные круги под глазами. Он недурно справился с этой задачей, зато все лицо, не обработанное этим чудодейственным средством, напоминало заветренную телячью отбивную.

Я снова вздохнула, сняла плащ, повесила его на крючок и, включив компьютер, открыла бесконечный список дел, которые нужно было провернуть для презентации Лайама. Не в состоянии прочесть ни строчки, я тупо смотрела в экран, когда вошел Льюис с кофе и пирожными.

– Так быстро погрузилась в работу? – ухмыльнулся он.

– Что? – опомнилась я. – Ах да, кофе.

Я сняла со стаканчика пластиковую крышку.

– Ты был в итальянском кафе?

– Certamente [7].

– Хороший мальчик. Себе тоже принес?

– Угу.

Он сел напротив меня и отхлебнул кофе.

– О боже, как хорошо, – пробубнила я, набив рот шоколадным пирожным. – Настоящий итальянский кофе. Черт бы побрал американцев с их непомерными порциями гранд-латте!

– Кстати, тебе идет закрытый ворот. Шея такая длинная становится, – похвалил Льюис.

Он большой любитель разглядывать шмотье коллег, из-за чего я сначала подумала, что парень – гей. Еще бы: всегда такой прилизанный, одет с иголочки. А его вежливость, внимательность, обаяние! Вывод напрашивался сам собой.

– Если бы у меня была такая грациозная шейка, как у тебя, я бы каждый день носил свитерочки с горлом.

Я чуть не поперхнулась кофе. Мне пришлось упрятать шею, потому что ее украшали яркие следы поцелуев вампира, то бишь Петера. Обычный джемпер скрыл бы рассаду синяков на груди, но сегодня этого было недостаточно: мой вампир явно не отличался деликатностью.

– Я что-то не то сказал? – Прямые густые брови Льюиса взлетели вверх, как два крыла Тауэрского моста.

– Нет-нет. Просто я сегодня не в своей тарелке. Затрезвонил телефон. Из-за похмелья мне показалось, что прогудела сирена.

– Я возьму?

Получив согласие, Льюис снял трубку.

– Офис Джульет Купер. Здравствуйте, – вежливо произнес он. – Да, она на месте. Только позвольте мне узнать, закончилось ли у нее совещание.

Он перевел телефон в режим ожидания.

– Мелани из акционерной компании «Винил». Будешь говорить?

– Да, спасибо. Не мог бы ты прикрыть дверь и проследить, чтобы нам никто не мешал?

– Конечно!

– Ах, Льюис! Ты чудо!

– Чудо расчудесное, – пропел он, закрывая дверь. Я подняла трубку:

– Мэл!

– Ну? Как там твой Зигфрид?

– О! – Я отхлебнула кофе; пенка прилипла к верхней губе. – Он такой милый.

– Что-то у тебя слишком приторный голосок.

– Еще бы. Он был восхитителен! Мы поехали к нему в гостиницу. Знаешь, он голландец, приезжал в Лондон по делам и смотался этим утром.

– Ты его трахнула?

Черт, черт, черт! Я так надеялась, что Мэл этого не спросит.

– Мы валяли дурака несколько часов подряд. – Я попыталась придать тону беззаботности. – Это было замечательно. Как повеселилась? По-моему, шоу было супер, ты согласна?

Мэл проигнорировала мою жалкую попытку перевести разговор в другое русло.

– Слушай, Джулс. Только попробуй мне сказать, что ты и этого не поимела!

– Я так и знала, что ты мне за это вставишь… – начала я примирительным тоном. Мэл не дала мне закончить:

– Лучше бы тебе вставил этот несчастный ублюдок.

Я смущенно хихикнула. В голове один за другим пронеслись трехмерные кадры той ночи, будто сделанные с помощью фотоаппарата будущего. Вот мы стоим на коленях в кабинке туалета, я высыпаю кокаин на крышку унитаза, а Петер, путаясь в моем парике, пытается добраться до моей шеи; его широкие плечи едва умещаются в тесной кабинке с металлическими стенками. Или вот: я сижу верхом на его обтянутых кожаными штанами коленях и покатываюсь от смеха: «Не стяни мой парик!» Мы смотрим шоу: его рука на моей виниловой груди. Гостиничный номер: я целую его, а он болтает что-то вроде: «Наша одежда, она так скрипит – это сексуально!» Наконец, я сдираю майку с его накачанной груди, чувствую кожей его кожу…

– Мы с Петером чудесно провели время, – мечтательно протянула я, сексуально слизнув молочную пенку с губы. – Он инспектор по финансам из Амстердама.

Мэл тяжело вздохнула.

– Ты еще увидишь его?

– Почему бы и нет? В любом случае, я оставила ему свой номер телефона – на случай, если он снова будет в Лондоне. – И я опять захихикала. – Жаль, что ты не видела меня с утра пораньше. У меня был такой самодовольный видок, что в метро все взгляды выражали недоумение, с чего эта дуреха так скалится ни свет ни заря, когда все уныло тащатся на работу. И тут я заметила, что один парень с отвращением смотрит на карман моего плаща. Только тогда до меня дошло, что из кармана торчит парик. Не представляю, что они все подумали!

– Что у этой крошки так накренилась крыша, что торчит из кармана.

Мы захохотали. Я надеялась, что мне удалось отвлечь внимание Мэл от моей персоны, но не тут-то было. Могла бы догадаться, что Мэл не отстанет никогда.

– Не могу поверить, Джулс. Ты снова лажанулась, – строго сказала она. Серьезный тон Мэл решительно начинал меня пугать. – У тебя явно развивается комплекс.

– Ну, Мэл, еще ведь не вечер.

– Как не лечат?

– Да я не то…

– Ах да!

– Слушай, я бы смотрела на это как на небольшую… – я поискала слово, – передышку.

– Хм. Знаешь, кажется, ты и рада, что он из этой недоделанной Голландии. Тебе не надо забивать себе башку, потому что ты больше его не увидишь. С глаз долой – из сердца вон.

– Мэл!

Мы помолчали.

– Знаешь, на прошлой неделе я сделала себе временную татуировку на лодыжке. Ричард подумал, что она настоящая. Я сказала, что для меня выбор – настоящая проблема, даже если речь идет о тату. Все засмеялись, но я поняла, что попала прямо в десятку.

Мы снова помолчали, потом я сказала:

– Между прочим, я хочу, чтобы Джил готовила на презентации Лайама. Ресторан, с которым мы сотрудничаем, видите ли, готовит только по своим рецептам. Ну и пошли к черту, у меня есть Джил. Она отлично справится, да и живет по соседству. Я подготовлю для нее помещение, а она сможет пригласить в помощники кого захочет. Ну, как тебе моя идея?

– Неплохо, но…

– Кстати, спасибо, что помогла мне отделаться от Лайама, – перебила я подругу, опасаясь, что она свернет на мою временную импотенцию.

– Брось. Все равно пришлось устроить разборки. Одна глупая корова так наклюкалась, что ее недоносок-раб слетел с катушек. До чего же омерзительны доминатрисы, которые не могут привести в чувство своего раба!

– О боже! – Мне стало жаль эту бедную доминатрису. От Мэл ей наверняка досталось по первое число.

– Ладно, можешь трудиться дальше. Но мы скоро увидимся, – предостерегла она. – Нужно поболтать.

Господи, кажется, я действительно влипла.

Разговор с Джил я отложила до следующего дня. Я знала, что если прямо сейчас начну названивать ей, моя загадочная проблема опять выплывет наружу. Нет, хватит с меня дискуссий, пусть даже с лучшими подругами. Остаток дня ушел на приготовления, связанные с появлением Лайама в прессе. Вечер я провела в постели, поглощая разогретое в микроволновке ризотто с чеддером (да-да, это именно то, что едят рекламщики продуктов питания, если им случается скоротать редкий вечерок дома). Я думала о Петере, разрабатывая проект нашей следующей встречи, – если она, конечно, произойдет – и пришла к выводу, что Мэл права. В моих мечтах мы с Петером встречались в самых разных странах, выпивали вместе в баре, оттягивались в клубе, а затем занимались любовью в самых неожиданных местах. Я ни разу не встретилась с ним при свете дня, и в наших свиданиях не было и намека на романтику: ни загородных прогулок, ни ужинов при свечах. Я почему-то на пушечный выстрел не подпускала его к моему дому и, уж конечно, не трепалась с ним о детстве, лежа в его объятиях.

Все-таки Мэл неспроста так зациклилась на моей проблеме. Я просто тряслась от ужаса при мысли, что кто-то сможет заявить на меня права. Только сейчас я вспомнила, что представилась Петеру как София. Допив вино, я включила какое-то кино, чтобы хоть немного утихомирить завихрения в голове.

Около половины одиннадцатого зазвонил телефон. Я успела погасить свет и уже почти заснула, продолжая мечтать о Петере, вернее, о разных его частях. Кажется, во время нашей встречи я мысленно членила его на детали, обращая на них больше внимания, чем на самого Петера, и сейчас «расчлененка» стояла перед глазами: его загорелая грудь с розовыми бутонами сосков, могучие руки, подбородок…

Трубку я сняла в полной уверенности, что это Петер. Сейчас он попросит меня собрать все свои виниловые шмотки и прикатить в Париж в ближайший же уик-энд. Один облом еще не значит, что у нас ничего не получится. Меня ждало почти романтическое свидание…

– Да? – с надеждой ответила я.

– Джульет, – мягко сказала мама.

Виски тотчас свело, словно кто-то сжал их плоскогубцами. Я отлично понимала значение этого всепрощающего тона святоши: Джульет недавно совершила ряд грехов по отношению к мамочке, но та великодушно простила свою неблагодарную дочь. Тем не менее ее святой долг – указать на грехи, дабы вышеупомянутая Джульет не допустила их повторения в будущем. Мама так прочно вошла в роль святоши, что могла номинироваться на «Оскар».

– Привет, мам, – осторожно ответила я.

– Я передала через твоего брата просьбу позвонить мне, но он, должно быть, забыл.

Мое сердце упало.

– Нет, он не забыл, – вздохнула я. – Прости, у меня было столько дел…

С первой же минуты ей удалось вытянуть из меня признание вины. Мамочка всегда была виртуозом по этой части.

– Крис сказал, что ты в дурном настроении.

Если Крис сказал матери, что я накачалась с самого утра и свалилась с головной болью, ему не жить.

– Как жаль, что Крис не получил работу в ресторане, – продолжала она. – Он так надеялся. Я была почти уверена, что он непременно устроится.

На меня накатила депрессия, сдобренная чувством вины. Это случалось всегда, стоило маме помянуть беднягу Криса. Она сваливала на меня очередную проблему брата, а когда оказывалось, что я не в силах хоть что-то сделать (а так почти всегда и происходило), во всем была виновата Джульет.

Все-таки я решилась возразить:

– Мне тоже жаль, но, думаю, его песни показались им слишком мрачными, что ли. Понимаешь, это же не клуб, а кафе. Нужно было сыграть что-нибудь поживее.

Сон испарился. Я села в кровати и включила ночник. Для разговора с мамой нужно быть в состоянии полной боевой готовности.

– Прости, но твой брат сам знает, что ему играть, Джульет. Он же музыкант, а не ты.

Каждый раз при попытке внести дельное предложение я получала по носу. Но сейчас, вместо того чтобы стойко перенести удар, как это делают многие достойные представительницы моего пола, я полезла в бутылку, потому что привычная манера мамы сваливать все на Джульет порядком осточертела.

– Даже если бы он и получил эту работу, зарплата была бы мизерная. Что с того, что он смог бы пару дней в неделю питаться за их счет? Он достоин большего.

– Чего большего? Писать песенки для «Макдоналдса»?

Я резко выпрямилась, как будто мне врезали по спине плетью.

– Не песенки, а рекламные заставки.

Пару лет назад я встретилась по работе с директором крупнейшей звукозаписывающей компании, специализировавшейся на мелодиях для рекламы, и подсунула ему Криса. Брату всегда удавались простенькие запоминающиеся мелодии, но он их люто ненавидел. Мне казалось, что для Криса это замечательная возможность заработать и в дальнейшем самостоятельно субсидировать свою творческую карьеру. Владелец компании был от меня без ума и, послушав записи Криса, дал понять, что готов поговорить с ним. Я эту идею находила весьма перспективной, по крайней мере не такой уж пустой, особенно если учесть, сколько сил я потратила, чтобы добиться своего.

К сожалению, и мама, и Крис подняли такой вой, будто я вознамерилась унизить брата. Крис давным-давно забыл о том эпизоде, но мама упорно продолжала меня линчевать.

– До сих пор не могу поверить, что ты хотела заставить своего брата писать какие-то там заставки, – с глубочайшим презрением сказала она.

– А что в этом плохого, мама? – в сотый раз вопросила я. – По-моему, отличный способ получать приличные деньги, работая полдня. Крис бы навскидку выдал парочку мелодий…

– У него талант!

– Но, мам, надо же как-то подрабатывать, пока к тебе не придет успех. Салман Рушди, например, писал рекламные тексты, пока не стал великим писателем. – Я заранее припасла этот аргумент в ожидании очередного упрека.

Вместо ответа мамочка фыркнула, что она всегда делала, когда ей нечем было крыть. Я сцепила зубы и после паузы, не в силах выдерживать гнетущую тишину, спросила, как у нее дела.

– А я все жду, когда ты наконец об этом спросишь. – Мама испустила очередной протяжный вздох. – У меня уйма дел, совсем нет времени на себя. В субботу у меня были Холмсы, Дэвисы и Джин Уизерс. Джульет, ты себе не представляешь, как трудно развлекать людей.

– Как раз в этом и состоит моя работа, мама.

– Я стояла у плиты с восьми утра до семи вечера. У меня отекли ноги, а на следующий день ломило все тело.

Мама страдала варикозным расширением вен, и это был ее любимый конек.

– А потом я мыла посуду до часа ночи!

Я в изумлении уставилась на телефонную трубку, затем, снова приложив ее к уху, спросила:

– Зачем? У тебя же есть посудомоечная машина!

– Я же не могу сунуть бабушкины тарелки в посудомоечную машину, дурочка!

– Я не дурочка, – огрызнулась я, – и вообще, ты забыла сообщить, что подавала на бабушкином сервизе. Хотя это всего лишь какие-то Холмсы и…

– Не тебе об этом судить, – резко оборвала она.

– Я просто беспокоюсь о твоих ногах, – рассердилась я. Если маме что-то взбредет в голову, ее не остановит ни одна болячка, однако потом она изведет всех своими жалобами.

– Только не надо меня жалеть. Я вполне могу обойтись без твоего напускного сочувствия.

– Что же ты приготовила? – сменила я тему, чтобы разрядить атмосферу.

– Овощи в горшочках, запеченную говядину с гарниром из картофеля в сметане, фасоль, печеные фаршированные помидоры. В общем, пять разных блюд, а на десерт – безе с корицей и земляникой, а еще крем со взбитыми сливками. Потом сварила кофе. Когда они наконец ушли, я просто свалилась без сил.

– Ха! Это же целый банкет!

– У меня не было выбора. Никакого. Нужно было пригласить Дэвисов, потому что я сама недавно была у них в гостях. Джин тоже всегда очень гостеприимна.

Мне редко удавалось смолчать в таких случаях, как будто кто-то тянул меня за язык. Будь здесь Крис, он наверняка заметил бы, что я сама лезу на рожон.

– Мама. Выбор есть всегда.

Как и следовало ожидать, мама тотчас взорвалась:

– Что ты об этом знаешь?! Разве тебе, с твоей милой квартиркой и непыльной работой, приходится задумываться о выборе? Джульет, ты законченная эгоистка. Ты не думаешь ни о ком, кроме себя. Тебе наплевать на бедного брата, который влачит свою жизнь в муниципальной каморке, пытаясь найти работу, которая позволила бы проявиться его таланту! Бедняга едва сводит концы с концами!

Не знаю, что там с концами, но деньги на дурь у Криса водились всегда. Однако мне хватило ума прикусить язык.

– К тому же ты постоянно мне перечишь. Ты только и делаешь, что критикуешь меня. Уже поздно, я устала, и мне все это ни к чему. Я не для того позвонила тебе на свои собственные деньги, чтобы слушать твои дерзости. Я просто хотела спокойно поговорить со своей дочерью. Имею я на это право?

Я знала, к чему она клонит.

– Мам, только не вешай трубку!

И в ту же секунду послышались короткие гудки.

Я несколько раз глубоко вздохнула. Мама всегда бросала трубку, как только разговор выходил из-под ее контроля. Трюк с фразой о платном звонке я давно раскусила. Каждый раз это было верным знаком, что она вот-вот швырнет трубку. Тем не менее я сама спровоцировала ее, и мне некого винить, кроме себя. Разве трудно было просто заткнуться? Господи, ну почему меня так достают мамины жалобы на ее, в сущности, спокойную и обустроенную жизнь? Сегодняшняя хренотень ничем не отличалась от той, которой мама потчевала меня уже много лет. Но я почему-то никак не могу научиться отсеивать все это, как ненужный хлам. Сердце колотилось, хотелось плакать.

В полном отчаянии я повалилась на подушки. Мечты о голландце развеялись, я чувствовала себя старой корягой. А мама, выплеснув на меня всю желчь, наверняка угостится чаем, восхваляя себя за то, что объяснила наконец дерзкой девчонке, что к чему, и с чувством полного удовлетворения отойдет ко сну. Где же тут, к чертям собачьим, справедливость?

Глава 6

У меня правило: если мама швыряет трубку, я никогда не делаю первый шаг к примирению (по крайней мере, до поры до времени). Иначе у меня точно возникло бы чувство, что я ползу на брюхе, дабы облобызать руку, которая нанесла мне удар. Тем не менее на следующее утро меня оседлала паранойя. Мама призраком преследовала меня повсюду. Ее дух кружил надо мной в ванной, разглядывая грязный налет на раковине, пока я чистила зубы; осуждающе щелкал языком, рассматривая переполненное мусорное ведро, когда я, спешно раздраконив новую упаковку колготок, выбросила обертку. Призрак мамы застыл от ужаса при виде купюры, которую я отдала за утренний капуччино и сдобную булочку (диета диетой, но не подыхать же с голоду!). Придя на работу, я без промедления позвонила своей домработнице – состояние раковины все еще не давало покоя – и потребовала реанимировать мою квартиру на этой же неделе. За что сразу же получила штрафной: мамочка на пушечный выстрел не подпустила бы чужака к своему жилищу. А женщины, которые позволяют себе такое безобразие, по ее мнению, переходят в разряд непотребных тварей.

Крис, к счастью для него, родился парнем и поэтому пользовался всеми услугами, как в гостинице: мама убирала его комнату и скоблила за него общественную территорию раз в две недели. Она стирала его одежду, а потом доставляла ее на дом. Нередко она выполняла и заказы на питание. Черт меня побери, если Крис хоть раз убрался перед ее приходом. Он просто сидел в кухне и хлебал чай, пока мама суетилась, поругивая его подружку за бесхозяйственность. Впрочем, стоит отдать Крису должное: он всегда самолично раскладывал по полкам выстиранное и выглаженное бельишко. Я стиснула зубы. Иногда мне кажется, что, когда я была ребенком, мама имплантировала мне в мозг электронный чип, а сейчас легко управляет мной с помощью пульта, который всегда держит под рукой.

Работа немного отвлекла от безрадостных мыслей. Все утро заняла традиционная планерка, затем я составила окончательный список изданий, в которых мы будем пиарить Лайама. Мои приготовления произвели на Ричарда такое впечатление, что он пригласил меня на обед. Ричард далеко не каждый день обходился с подчиненными таким образом, но я чувствовала, что заслужила его благоволение. Не желая, чтобы из-за Лайама пострадали все остальные клиенты, я очень энергично протолкнула в прессу бельгийский шоколад. С щедростью истинного кабальеро Ричард объявил, что совладелец может не слишком-то ограничивать себя в трате средств компании.

– Зачем нам деньги? – риторически вопрошал он. – Для того чтобы развлекать и развлекаться. Мы хотим, чтобы ты соблазнила весь Лондон и все выстроились к нам в очередь, разве не так? Поэтому не стесняйся. Вперед! И пусть твои расходы будут неограниченны.

Слова его небесной музыкой пролились на мои уши. А я-то уже терзалась муками совести из-за того, что слишком часто пускаю в ход служебную кредитку. Должна заметить, это сугубо женский комплекс. Что до мужчин, тут все наоборот: они считают себя просто обязанными истощать казну. Чем больше они излучают самоуверенности, тем больше всем наплевать, какая сумма пошла коту под хвост. Нет, женщины не такие. Женщины одержимы комплексом неполноценности, помноженным на комплекс бесправия. Они начинают самым жалким образом трястись, если случается вытянуть из компании лишний фунт, и, как вполне логичное следствие, их вечно упрекают в неоправданных тратах. В общем, я решила разделаться со своими комплексами: строго-настрого велела себе избавиться от излишней скромности и тратить напропалую. А раз уж все это время Льюис отчаянно держал оборону на шоколадном фронте, нужно отблагодарить бедняжку парой-тройкой коктейлей.

Ближе к вечеру намечался рекламный ланч в баре на Беркли-сквер. Для всех нас это был отличный повод списать обеденные расходы на счет компании, так что на ланч заявился весь личный состав нашей фирмы. Тем более что на этот раз рекламным объектом были новые затейливые коктейли – всевозможные пахучие желе на основе водки. Надо сказать, что рекламная продукция в виде стаканчиков с желеобразной водкой шла на ура – в отличие от прошлого раза, когда рекламный ланч был посвящен продукции «Британской говядины». Мало того, что пришлось жевать говяжью жвачку, так еще и беседовать с представителями этой славной организации, что было покруче, чем в пургу преодолевать снежную целину на раздолбанной колымаге. Я тогда, как назло, только-только прошла посвящение в совладельцы и поэтому чувствовала себя обязанной посещать все мероприятия. Три битых часа я с самым что ни на есть поддельным интересом слушала, как британский говяжий представитель вещает о злоключениях британского животновода в отдаленных регионах страны. К концу вечера мне хотелось как можно скорее удалиться в маленький сельский домик в вышеупомянутых отдаленных регионах страны и купить двустволку, чтобы оградить себя от старых красномордых козлов.

– Класс! – с чувством сказал Льюис, поднося ко рту водочно-клюквенное желе. Он мастерски сжал пальцами дно пластикового стаканчика. Ровное и правильное, как мокрый песок в детской формочке, желе вывалилось из стаканчика и непринужденно скользнуло ему в рот.

– Я так не умею, – позавидовала я ему. Я себе отхватила желе-перцовку и томатное желе «Кровавая Мэри».

Почти две минуты я мяла стаканчик над раскрытым ртом, тщетно пытаясь повторить трюк Льюиса, но желе с тем же упорством нахально тряслось себе в стаканчике – видимо, от хохота.

– Ну и черт с тобой! – наконец сдалась я и безжалостно ковырнула ложкой бесстыдно ухмылявшуюся рожу. – М-м-м! Очень мило. Необычно, но мило.

Мимо нас проплыл странноватого вида официант с напирсингованными бровями и козлиной бороденкой. В Нью-Йорке в моде официанты, напоминающие манекенов из витрины дорогого бутика.

В Лондоне, напротив, официанты – сплошь образчики экстремальной моды. Льюис взял еще один стаканчик с желе. В Нью-Йорке он стал бы официантом года.

– С чем это? – спросил Льюис.

– Водка с лимоном, цитрусовое желе, – траурно возвестил парень. Под официантской личиной наверняка скрывалась чрезвычайно творческая натура – музыкант, актер или хрен знает кто еще.

– Классно! – обрадовалась я. – Я тоже такой хочу. Это что на дне? Карамельная стружка?

Официант одарил меня угрюмым взглядом и молча продолжил свое скорбное шествие с подносом.

– Похож на дворецкого из фильма ужасов, который показывает вам вашу комнату, игнорируя все вопросы касательно подозрительного шума, доносящегося из камина, – сказала я.

– Джульет? Джульет! Вот ты где!

Ричард спикировал на меня, точно стервятник на добычу. Он был высок, костляв и вечно вздергивал широкие сутулые плечи почти к ушам в тщетной попытке сделаться не таким долговязым. Сходство с хищной птицей довершала лысая голова, нервно вращавшаяся туда-сюда. Ричард почему-то предпочитал допотопного покроя камзолы со стоячим воротничком, который предательски подчеркивал выступающий хребет и кадык. Большинство из нас хлебом не корми, дай поизображать Ричарда, благо дело это нехитрое.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить, – сказал Ричард.

Он вежливо кивнул Льюису и потащил меня к двум элегантным джентльменам.

– Клаус, Йохан, – это Джульет Купер, наш новый партнер, а также восходящая звезда рекламного бизнеса. Клаус Зенн, управляющий директор компании «Айс-Водка». А это Йохан Гротхейзен, его заместитель.

Мы пожали друг другу руки. Ричард благосклонно улыбнулся и отправился налаживать прочие связи.

– Роскошные коктейли! – сказала я, выскребая ложкой остатки цитрусового желе. Первое правило рекламы: льсти клиенту. – Я уверена, они будут пользоваться успехом.

– Спасибо, – поблагодарил Клаус Зенн и с нервной улыбкой поправил галстук. – Что ж, Ричард прекрасно поработал. Мы очень довольны.

– Реклама получилась супер, – искренне признала я. – Будем выпускать ее обоймами – и успех обеспечен. Жалко, что нельзя делать бутылочки с водкой в форме пуль.

– Это непрактично, – заметил Йохан. – А жаль. Это быть эффективно, то есть эффектно.

Клаус явно из немцев. А вот у Йохана был совсем другой акцент, до боли напомнивший мне кое-кого.

– Вы не голландец? – с любопытством спросила я.

– Да! – Он был явно польщен. – Я из Амстердама. Как вы догадайся?

– Ну… – только бы не покраснеть, – пару дней назад в клубе я встретила парня. У него был такой же акцент. – Я сделала рукой неопределенный жест. – И он был такой же высоченный. А что, все голландцы такие… м-мм… большие?

И это я еще не успела как следует наклюкаться (не с трех же стаканчиков желе)! Счастье еще, что никто из коллег меня не слышал. При воспоминании о Петере у меня в мозгу происходило замыкание и язык сам собой начинал нести ахинею. Через неделю все встанет на свои места, но до того я обречена выставлять себя полной идиоткой.

Йохан выглядел ужасно довольным. Зато его напарник издевательски захохотал:

– У вас в Англии тоже есть высокие мужчины. Вот Ричард очень высокий.

– Но он не такой… э-э… большой. Ну, вы понимаете, не такой… э-э… солидный.

И я сопроводила свои слова беспомощным и нелепым жестом – будто призывала невидимого доброхота прийти мне на помощь. Йохан перехватил мою руку, освободил ее от пустого стаканчика и, подозвав официанта, поставил стаканчик на поднос.

– Вы пробовать черниковый водка? – спросил он. – Он очень хорошо.

Не дожидаясь ответа, он взял с подноса стаканчик и протянул мне.

– Спасибо, – промямлила я.

– Да, это правда, – дружелюбно сказал он. – Мы все очень большой в Голландия. Но мы ценить то, что можно ценить в иностранцах. Например, в Голландия никто не имей такой цвет волос, – сказал он, глядя на мою голову.

– Боюсь, я тоже не имей такой цвет волос, – ответила я, машинально дернув себя за локон.

– Это покраска? – спросил Клаус.

– Увы, ваша правда…

– Однако красивый покраска, – любезно заметил Йохан.

– Спасибо.

Если волосы у вас мышиного оттенка, то вы, по крайней мере, можете их перекрасить в любой, даже самый невообразимый цвет. В данный момент моя голова огненно-рыжая, сей оттенок олицетворяет «осенний пожар» (поэтическое название придумал мой парикмахер). Сейчас как раз осенняя пора, и цвет весьма актуален.

Я возилась с черничным желе, чувствуя, что таланты светской львицы меня нынче подводят. Спасением стали восторженные речи о водочном желе «Айс». Я бы восхищалась им, даже если бы оно отдавало рыбьим жиром и тухлым сыром, но, к счастью, до этого не дошло.

– Как вкусно! – с жаром вскрикивала я. – На данный момент черничное желе – мой фаворит.

Клиенты расплылись в улыбках, и Клаус снова поправил галстук. А поскольку галстук и до того был в порядке, я решила, что таким жестом он реагирует на похвалу.

– У нас весь водка превосходный, – сказал он довольно. – Весь превосходный качество. Особенно черниковый.

– Она не такой сладкий, как обычно бывает водка с заполнителем, – подхватил Йохан. – Мы пробовай очень, очень много водка, прежде чем выбирай эта.

– Не сомневаюсь. Ароматизированная водка на вкус обычно как одеколон.

Мое замечание вызвало бурю восторга. Клаус даже захлопал в ладоши, выражая одобрение.

– Мы так и говори друг другу! Как будто пей одеколон!

– Кто пьет одеколон? – вопросил Ричард, приземляясь рядом с нами. – Если судить по запаху, то почти все, что сейчас продается, можно пить. А сколько ванили стали добавлять в те же духи! Джульет, помнишь те массажные фиговины, которые нам предлагали рекламировать? Они выглядели как мыло, пахли как пирожные и принимали очень странный вид через десять минут после того, как их наносишь на кожу.

Ричард оглядел зал хищным взором и остался доволен:

– По-моему, все идет отлично.

– Просто чудесный! – согласился Клаус.

Пребывая в прекрасном настроении, он продолжал заигрывать со своим галстуком. Интересно, чем бы он занял руки, будь он голый? Так, пометим себе – галстук символизирует фаллос.

– Мы лишь жалей, что вы – менеджер нашего проекта, а не Джульет. Правда, Йохан? – пошутил Клаус. – Почему мы не знакомиться с Джульет раньше? Мы бы находись с красивая девушка, то есть женщина, – поправился он, вежливо кивнув в мою сторону, – на всех деловых встречах. Nicht war, Johan? [8]

– Согласен, – ответил Йохан и в упор посмотрел на меня.

Я была захвачена врасплох. Разумеется, не тяжеловесным комплиментом Клауса (от него я ничего другого и не ожидала), а вниманием Йохана. Лощеные деловые мужчины редко со мной заигрывают. Замечу, что и Петер мог бы выглядеть вполне солидно в строгом костюме. В голове опять произошло замыкание при воспоминании о виниловой майке и кожаных штанах. Не могу сказать, что мне не понравился маневр Йохана.

– Она у нас просто умница, – согласился Ричард, похлопав меня по плечу.

Хорошо, что я была на высоких каблуках, а то его рука наверняка погладила бы меня по голове.

Ричард большой любитель потрогать сотрудниц нашего агентства. Должна заметить, что в наше время, когда за это подают в суд, такое обращение стало выходить из моды. Но на Ричарда никто не обижается. Все знают, что наш директор – цвета неба в ясную погоду.

Мысли мои вернулись к Йохану. В одном глянцевом журнале какая-то особа разглагольствовала в интервью о том, что у большинства людей повышается самооценка, если они знают, что кто-то от них без ума. Сама же героиня интервью, напротив, начинает лучше думать не о себе, а о человеке, который от нее без ума. Последнее всегда казалось мне чертовки верным. Вот и сейчас, стоило мне сообразить, что Йохан положил на меня глаз, как он тут же не на шутку заинтересовал меня.

Я с любопытством оглядела его. Лицо пусть некрасивое, но мужественное, небольшие мешки под глазами и уверенный взгляд. Охапка светлых волос, возможно, скоро поредеет, но пока она в полном порядке. Для более точной экспертизы оставалось только стащить с него пиджак с брюками или хотя бы увидеть его в футболке и джинсах. Мужики просто обожают костюмы. Ничего удивительного: сколько недостатков можно под ними скрыть!

Льюис маячил за стойкой бара в компании с сериальной актриской, которую мы пригласили, чтобы добавить искорку в коктейль из чопорной публики. Актриса заявилась разодетая в пух и прах и уже успела лишиться рассудка из-за моего душки-ассистента. А как же иначе? Прибавьте к внешним данным Льюиса технику вышколенного жиголо (интересно, не закончил ли он соответствующие курсы?) и умение обращаться с женщинами – и кто устоит? Интересно, каков он в постели? Скорее всего, запредельно высокомерен. Такие красавчики, как Льюис, частенько бывают чересчур самоуверенны. Множество случайных связей возвышают их в собственных глазах, но по-настоящему чему-то можно научиться, только если пожить с кем-нибудь. Но, думаю, Льюис сообразит, если вы объясните ему, что и как вам нравится. Он у нас смышленый.

Актриска запрокидывала голову и громко хохотала. Она была далеко не единственной любимицей желтой прессы на этой вечеринке: в баре ощущался повышенный градус звездности – как от водочного желе, так и от присутствия знаменитостей.

– Льюис делает нам какие-то знаки, – заметила я. – Думаю, он хочет сказать, что фотограф уже готов.

Ага, Льюис взял актриску за руку. Она замечательно украсит наш кадр.

– Вы иметь в виду готов, потому что съедать наш желе? Или он на все готов ради наш желе? – загоготал Клаус.

– Очень остроумно, Клаус, очень остроумно, – сказал Ричард. – Не пройти ли нам теперь в бар?

Клаус на прощанье широко улыбнулся мне, а Йохан забрал у меня из руки очередной стаканчик.

– Я брать это вместо вас, – произнес он, глядя мне в глаза.

У меня не осталось сомнений. Существует миллион знаков, по которым можно понять, что мужчина от тебя без ума. Самый очевидный – желание расплатиться за тебя в ресторане. Но есть и еще уйма всего, например если мужчина изо всех сил старается тебе угодить. Что ж, Йохан начинал мне нравиться.

Итак, трое за неделю. Просто экстаз.

– Знаешь, что моя помощница Лора говорит в таких случаях? – наставительно спросила Джиллиан. – Она говорит, что как только ты кого-то снимешь, другие тут же слетаются на тебя как осы на сладкое. Мужчины носом чувствуют соперника.

– Брр! Какая гадость! Как если бы свора собак дружно мочилась на мою ногу. – Я подложила себе фрикаделек.

– Теперь я поняла, почему тебе всегда приходится надевать сапоги, – заметила Джил.

– Это моя рабочая одежда.

Изящный свитер, юбка с разрезом, сапоги на высоком каблуке – что еще нужно, чтобы сражать всех наповал?

– Не понимаю, как тебе удается ходить на таких каблучищах?

– Ну, тебе они ни к чему, ты же выше меня. Не так уж и трудно. Они как продолжение ноги. Бог не потрудился отпустить мне лишний десяток сантиметров, так почему бы не добавить их самой?

– Люблю слушать женскую болтовню, – доброжелательно встрял Джереми. – Я просто внимаю, и передо мной открываются все тайны. Приятели завидуют, что я могу проникнуть в святая святых.

– А мы ничего и не скрываем. Спрашивай если что, – предложила я.

Сколько я их знаю, Джереми и Джил всегда были вместе. Они снюхались в колледже и с тех пор не расставались. Я всегда смотрела на Джереми как на постоянного друга Джил, и поэтому между нами установились приятельские отношения, не омраченные подавленными сексуальными мотивами. Такая дружба возникает только в том случае, когда хотя бы один из двоих крепко-накрепко окольцован. Для меня Джереми был как старший брат, да и он относился ко мне как к сестре, вечно подкалывая за мои подвиги с безопасной позиции мужа лучшей подруги. Втроем мы обжирались чудной стряпней Джиллиан, заливались не менее восхитительными винами Джереми и ночи напролет смаковали интимные подробности моей личной жизни. Раньше я бы и в кошмаре не могла себе вообразить, что буду с наслаждением разбирать по косточкам количество и качество своих оргазмов с мужем лучшей подруги, не чувствуя себя при этом свихнувшейся идиоткой. Джил, Джереми и я были одной семьей. Больше того – тремя закадычными подружками.

Возможно, именно поэтому Джил и Джереми почти не трахались, несмотря на все достоинства Джереми.

– Джил, это восхитительно! – сказал он, разламывая мясной пирожок.

– Просто балдею от фрикаделек, – подпела я. Джил вздохнула:

– Вы, друзья мои, вполне могли бы сказать, чего в них не хватает, вместо того чтобы пожирать молчком. Ну? Как их усовершенствовать?

Джил в последнее время корпела над рецептами пирогов с разными начинками. Сеть супермаркетов заказала ей серию кулинарных книг, которые выкладывались рядом с кассами. Хотя работа была не бог весть какой почетной, зато недурно оплачивалась, к тому же Джил могла гордиться своим именем на обложках.

Весь день она стряпала, а вечером пригласила меня «закусить» вчерашнюю водку. Я готова кричать от счастья, когда Джил составляет новую книгу рецептов. В данный момент она проверяла на нас действие мексиканской кухни, от которой, как известно, не похудеешь. Но я, как всегда, не устояла.

– Вот эти штуки выглядят как-то чудно, – сказала я, указывая на крошечные пирожки.

Джил испекла их в маленьких формочках, добавив в начинку лук-порей и сыр с плесенью.

– И правда, выглядит как черт знает что, – согласился Джереми, подливая нам вина, – но ты попробуй – пальчики оближешь!

Я взяла один пирожок и нерешительно посмотрела на него.

– Его нужно целиком глотать?

– Там внутри заварной крем. Режь, не бойся, не потечет.

– Ладно. – Я откусила половинку и изумленно замерла на мгновение. – Ну и вкуснота! А как славно хрустит корочка! Нужно только сфотографировать их посимпатичнее.

Джил просияла.

– Я хотела придумать что-нибудь оригинальное. Моим читателям нужно что-то необычное, а не банальные фрикадельки в тесте.

– Не такие уж они банальные, – обиделась я за фрикадельки.

– Как провела вечер, что там с очередной презентацией? – поинтересовался Джереми.

– Водка с желе. В общем, приятно.

– Как это – водка в желе? – удивилась Джил, апатично гоняя еду по тарелке. Видимо, объелась своей стряпней за день.

– Не в желе, а с желе, – поправила я. – Точнее, водочное желе, в таких маленьких стаканчиках.

– Омерзительно! – прокомментировал Джереми.

– Ну, это тусовочная штука, – заметила я.

– Еда и алкоголь в одном флаконе, – задумчиво проговорила Джил. – Интересно.

– Да там водки капля. Эту штуку можно даже продавать в барах, где нет лицензии на продажу спиртного по ночам. В общем, презентация прошла на ура. Когда за дело берутся профессионалы нашего агентства, успех приходит сам собой.

– А как поживает твой красавчик ассистент, который словно с подиума сошел?

– Льюис? Отлично. Во-первых, он профессионал, во-вторых, душка, а в-третьих, шлюха! Перетрахал всех баб в нашем агентстве и думает, что я ничего не замечаю. И все-таки он – сокровище!

Я сыто откинулась на спинку стула и оглядела просторную кухню. Она и впрямь была сердцем уютного гнездышка Джил и Джереми. Бледно-желтые стены, пол терракотового цвета, повсюду вьющиеся растения. Тускло поблескивает медь кастрюль. На простом деревянном столе каждая царапина, каждая опалина рассказывает свою историю. Именно такой и должна быть кухня счастливого семейства. За окном в темноте укрылся небольшой зимний садик. Лунный свет мягко ложится на цветы, расставленные ровным рядком на подоконнике: розмарин, шалфей, тимьян, базилик, лук-резанец…

– А у вас классно, – похвалила я.

– За это надо выпить! – воскликнул Джереми, и мы с ним чокнулись. – За хозяйку! – добавил он.

Мы выпили за Джил, которая как-то кисло улыбнулась, – должно быть, бедняжка устала после целого дня у плиты. В этот момент я почувствовала, как тепло семейного уюта нахлынуло на меня и сбило с ног. Я не имею в виду материальный достаток или такой прекрасный дом, который можно купить только в складчину, особенно если выйти замуж за банкира, как сделала Джил. Я говорю о семейном очаге, взаимопомощи, о тех счастливых моментах, когда в гости приходят друзья и пьют за семейное счастье. О тех моментах, когда хочется наплевать на все дела и бросить якорь в тихой гавани.

И тут же снова принялась шпынять себя за свой, как говорит мама, эгоцентричный образ жизни. Словно кающаяся шлюха в исповедальне, я поняла, как мерзко и низко цеплялась за Тома и Петера, в упор не видя ценности, которыми полна жизнь Джил и Джереми. Напичканная жратвой, точно фаршированный гусь, я лениво размышляла о сексе как о чем-то преходящем и несущественном. Ради чего стоит жить, так это ради вот такого семейного счастья, а не перепиха со случайными, пусть даже узкобедрыми, попутчиками.

– Джерри, познакомишь меня с каким-нибудь банкиром? – Из-за превосходного калифорнийского каберне слова звучали невнятно. – Кажется, мне пора утихомириться.

Челюсть Джереми отпала, пухлые губы изобразили букву «О», которая в точности повторяла овал его красной, откормленной физиономии.

– Ты серьезно, Джульет?

– Не знаю. – Я отхлебнула еще вина. – Это все из-за вас, ребята. Вам так классно вместе. Мне нужно стать взрослее, серьезнее. Хватит уже колобродить.

Джил отчаянно затрясла головой:

– Ты не должна отказывать себе в радостях жизни!

– Ну, если Джульет думает, что так будет лучше… – Джереми помолчал. – Знаешь, многие из моих коллег гнусны и отвратительны. Не понимаю, что у тебя может быть с ними общего.

– Мне-то откуда знать.

Я ухмыльнулась, вспомнив Петера. Он ведь финансовый инспектор (понятия не имею, что это такое, но звучит респектабельно), а еще есть Йохан, который точно идет в гору. Интересно, догадается ли он мне позвонить?

– Ты же не можешь выйти замуж за мужчину просто потому, что он носит дорогой костюм, – упрямо сказала Джил. – Это была бы катастрофа! На следующее утро после свадьбы ты проснешься и воскликнешь: «Боже, что я наделала!»

– Ну-ну, дорогуша, кто здесь говорит о свадьбе? – Я замахала руками, отбиваясь от призрака законного мужа. – Просто подумала, что с банкирами я еще не путалась, и было бы любопытно.

– Хочешь снять пробу, – услужливо подсказал Джереми.

– Точно.

Мы обменялись улыбками, и Джереми потянулся за бутылкой. Из нас получилась классическая парочка собутыльников: подначивали друг друга выпить еще и еще, пока не напивались до положения риз. Джиллиан, конечно, не в восторге от этой нашей манеры. Внезапно мне пришло в голову, что алкоголь только добавит проблем бедняге Джереми, и я остановила его жестом, когда он наполнил мой бокал до половины.

– А что на десерт? – с надеждой спросил он.

– Тефтельки с заварным кремом, – тупо сострила я и захохотала, словно моя шутка была верхом остроумия.

Джереми захихикал. Из вежливости.

– Есть шоколадные конфеты, – ответила Джил. – Я не приготовила десерт.

Джереми не без труда поднял свой зад и стал запихивать тарелки в посудомоечную машину, с виду похожую на антикварный комод. Я тоскливо покосилась на агрегат. Вот тебе еще одна дорогая безделушка, которую можно купить только в складчину. У Джил и Джереми не было детей, что освобождало от немалых трат.

Я поймала взгляд Джил и ухмыльнулась во весь рот. Она послала в ответ слабую улыбочку. С ней что-то творилось.

– Что с тобой? – спросила я под звяканье тарелок. – Устала? Мне пора сваливать?

– Нет, пожалуйста, останься, – она схватила меня за руку. – Мне нужно с тобой поговорить. Ведь еще совсем рано.

Часы с венецианским разноцветным стеклом показывали половину двенадцатого. Я поморщилась. Для кого рано? Джил не надо вставать ни свет ни заря и нестись очертя голову на работу – чтобы придумывать, куда бы еще засунуть начинку, можно вставать не раньше полудня.

Жестом фокусника Джереми извлек откуда-то коробку шоколадных конфет.

– О, мятные. – Я потянулась за конфетами. – После всего, что мы слопали, надо умять что-нибудь мятное. Так сказать, освежить дыхание.

– Никогда не слышала более смехотворного оправдания, – сухо заметила Джил, разворачивая вишневый трюфель.

– Могу сварить кофе, – предложила я.

Если уж придется торчать здесь всю ночь, то нужны стимуляторы. В кухне Джил я была как дома.

– Нет, не беспокойся, я приготовлю. Мне и самой надо взбодриться. – Она встала, поправила платье и бодро приказала: – Джереми, мы с Джулс хотим остаться наедине и поболтать о своем, о женском. А тебе пора в кроватку.

Довольное поросячье лицо Джереми вытянулось от удивления. Он поразился своему увольнению не меньше, чем я. В этом частично и заключалось обаяние Джереми: у него не было ни одной задней мысли. Все эмоции тут же отражались на его пухлом лице.

Он послушно вылез из-за стола и промямлил:

– Ладно, я пойду. Спокойной ночи, Джульет.

Я проворно вскочила, несмотря на тяжесть в желудке, обогнула стол и чмокнула его в пухлую щеку.

– Пока. – Я похлопала его по плечу, в знак солидарности.

Понурив голову, Джереми удалился – олицетворенная безутешность. Приподняв брови, я с удивлением смотрела на Джил. Что происходит? Она раздраженно мотнула головой и налила воду в кофеварку. Когда чашки, блюдца, молоко и сахар оказались на столе, а кухонная дверь плотно закрыта, она села и объявила:

– Знаешь, если я не скажу тебе все, то просто взорвусь.

Я была настолько поглощена думами о себе, что решила, будто Джил сейчас начнет отчитывать меня за что-нибудь гадкое, вправлять мозги или же, не дай бог, заявит, что отныне мы больше не подруги. Сердце учащенно заколотилось.

– Что скажешь? – проблеяла я.

– Мне так сложно об этом говорить…

Джиллиан раздраженно оттолкнула от себя чашку с кофе и сжала виски. От страха я не могла выдавить ни слова.

Джил еще ниже опустила голову. Я поняла, что вот-вот она разразится тропическим ливнем слез.

– Это все из-за Джереми. Я так больше не могу. – Джил громко шмыгнула. – Мы должны расстаться. Я подаю на развод.

Глава 7

Хреновая из меня подружка. Иначе я вряд ли стала бы встревать в поток жалоб и душеизлияний, а превратилась вместо этого в безмолвную жилетку, которая выдвигает свои суждения, лишь когда очень попросят. Я же вела себя с точностью до наоборот. Я начала скулить, протестовать и отговаривать.

Вот такая я законченная эгоистка. В ту минуту я отказывалась признать, что без развода не обойтись (я боялась даже произнести само слово «развод», заменив его на «временную разлуку»). Во-первых, Джил больше не будет приглашать меня в гости, а я так люблю бывать в ее уютной норке. Во-вторых, она может пасть под ударами судьбы и будет беспрестанно рыдать, а у меня и самой проблем чертова прорва. В-третьих, я перестану видеться с Джереми, с которым мы успели здорово подружиться (что я поняла только сейчас). В наших отношениях связующим звеном была Джил – убери ее, и все рухнет как карточный домик. И даже если мы с Джереми и встретимся, он наверняка только и будет делать, что жаловаться на Джил и умолять меня вправить ей мозги.

– Ты не пробовала поговорить с ним? – беспомощно спросила я и тут же почувствовала себя тупицей.

Эту банальную, но проверенную временем реплику я выдала склонив голову набок и с предельно серьезным выражением на лице, как бездарная актрисуля в мыльной опере. Кому, как не мне, знать, что разговоры – это пустой треп. Мы с Бартом до хрипоты «говорили» о наших проблемах, вскрывая гнойники и нарывы, о которых вначале не было и речи.

– Что может быть унизительнее? – рассеянно отозвалась Джил, выводя пальцем на столе замысловатые узоры. – Когда я спрашиваю его, отчего мы перестали заниматься сексом и правда ли, что я больше не привлекаю его как женщина, он заявляет, что я на него давлю. Он вечно отмахивается от меня, говорит, что, мол, многие семейные пары, вдоволь накувыркавшись, приходят в себя и секс в их жизни случается все реже и реже. На его взгляд, это нормально, а мне нужно перестать сходить с ума из-за ерунды. А в те редкие дни, когда мы занимаемся любовью, я думаю, что лучше бы мы этого не делали.

– Словно он делает это из-под палки?

Джиллиан кивнула:

– Ага, будто над ним стоит надсмотрщик. Не удивительно, что он старается побыстрее кончить. Однажды после такого секса я пошла в ванную, включила воду и стала рыдать, рыдать…

– Бедная моя Джил! – Я протянула ей руку.

Она схватила ее, но тут же дернулась назад, словно желая показать, что не нуждается в жалости. По крайней мере до тех пор, пока не выложит все.

– Тогда он начал заваливать меня подарками, – продолжала она. – Возить меня в дорогие путешествия… Мне даже показалось, что это хороший знак, что смена обстановки пойдет нам на пользу… Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать: на отдыхе люди чаще занимаются сексом, так?

– Еще бы! Мы с Бартом на отдыхе трахались как кролики. Даже если дома у нас до этого были сплошные технические неполадки.

– Вот видишь! – победоносно заключила она. – Понимаешь, из-за Джереми я перестала доверять собственным инстинктам. Я позволяла ему забивать мне голову разговорами о том, что все это якобы «нормально»! Конечно, это легче, но я всегда знала, что так быть не должно. Понятное дело, на отдыхе ты чаще думаешь о сексе, наслаждаясь теплом и интимной обстановкой. Я вдруг стала такой сексуально озабоченной, когда мы были на Канарах…

Она внезапно замолчала. Я терпеливо ждала продолжения, но, когда Джил снова заговорила, чуть не поперхнулась кофе.

– Интересно, как поживает Барт. Ты о нем ничего не слышала?

– Со времен потопа. – У меня не было ни малейшего желания говорить о Барте.

Опять я подложила себе свинью, упомянув Барта. Как только я произносила его имя, мои друзья мигом цеплялись за эту возможность и напропалую начинали судачить о нем.

Барт, мой бывший, – милейший и расчудеснейший человек на свете. Он так обволакивает вас своим обаянием, что в его присутствии вы чувствуете себя расслабленно, непринужденно и комфортно, точно нежитесь в джакузи. Естественно, когда мы были вместе, я ужасно гордилась тем, что мой бойфренд способен очаровать любого. Все мои подруги были от него без ума, а их ухажеры вечно звонили Барту и приглашали его поиграть в футбол, погонять на машинах или просто выпить пива перед теликом. Барт нравился всем. Он казался настоящим ангелом. Его обожал даже Джереми, хотя общего между ними было не больше, чем между гусем и свиньей. Однажды мне в голову пришла мысль, что Барт – это вылитый Просто Уильям [9], который немного подрос. Психоаналитики на каждом углу трубят о том, что архетип вечно юной особи мужского пола связан с образом Питера Пена, но я так не считаю. На мой взгляд, Питер Пен – зануда и брюзга. По крайней мере, приятели моих подружек скорее сдохли бы, чем стали с ним тусоваться. В то время как для Просто Уильяма и, соответственно, для Барта взрослая жизнь означала больше взрослых соблазнов: секс, пиво, травка, покер, рулетка…

Пока я была с Бартом, благодаря его популярности мои ставки неимоверно возросли, но я хлебнула сполна, когда мы расстались, а друзья стали отмазываться от меня, как я сейчас от Джил, пустыми фразами сочувственного характера: «Может, это и к лучшему…», «Ты не пробовала поговорить с ним?» и т. д. В ответ я обычно хныкала: «Барт – заигравшийся ИГРОК и завравшийся ВРУН! К тому же он должен мне КУЧУ ДЕНЕГ! Назад пути нет, я уже тысячу раз все обдумала. Он же спер мой музыкальный центр и заложил его, чтобы отдать свои карточные долги!»

Жить с Бартом стало невыносимо. Но, расставшись с ним, я потеряла часть себя. Мне было больно от того, что Барт, словно бездомная, плешивая, продрогшая насквозь собачонка, тявкал у меня под дверью и просился войти, а я гнала его шваброй. Горькое чувство комком стояло в горле. А мои друзья, не желая видеть в нем жалкого картежника, твердили мне в один голос: «Он ведь тебя та-а-ак любит! Вы же можете найти психоаналитика. Сейчас за деньги кого только не найдешь!»

Я вздохнула и попыталась отогнать мысли о Барте, потому что они неминуемо ввергли бы меня в депрессию.

– Прости, Джулс, – сказала Джил. – Я не хотела бередить старую рану.

Во взгляде ее читалось до боли знакомое выражение, означавшее примерно следующее: как жаль, что Барта больше нет с нами… Однако уже через мгновение Джил вернулась к своим собственным страданиям. Повиснув на самом краешке пропасти, я все же не грохнулась вниз. Но каждый раз, когда кто-то произносил имя Барта, я была готова в нее сорваться.

Джил потерла лицо, на руке сверкнул бриллиантами знакомый браслет.

– Один из тех подарков? – спросила я.

Джил сморщила нос – пренебрежение явно относилось к браслету, а не ко мне.

– Наверное, выложил за него целое состояние, – сказала она и покрутила ладонью, так что бриллианты на запястье буквально полыхнули. – И не могу сказать, чтобы мне это не нравилось. Мне ужасно нравится все, что Джереми подарил мне в качестве, так сказать, компенсации. – Последние слова она заключила в воображаемые кавычки. – Одно время я хотела просто сложить все это в коробку и убрать подальше, но не смогла.

– И что, прости, за хрень получается? – Я подлила себе кофе. – Обычно мужики дарят своим женщинам дорогие штучки, потому что хотят их трахнуть, а Джереми… хм… делает все наоборот.

– Какая глупость, правда? – Рассмеяться Джил не смогла, но все же изобразила одобрительное фырканье и даже попыталась криво улыбнуться. – Сначала я подумала, что он завел любовницу, – продолжала она. – Знаешь, мужики ведь часто так делают: изменяют жене, заваливая ее роскошными подарками, чтобы она вела себя паинькой.

– Да ну! – Мысль о том, что Джереми наставлял Джил рога, была слишком невероятной. – Не может быть. Да он тебя любит просто до омерзения.

– Ну и что с того? Ты не поверишь, сколько я всего передумала. Какие только глупости не лезли в голову. Я перечитала уйму женских журналов с этими паршивыми статейками, в которых бабы-всезнайки поучают, как вернуться к нормальным семейным отношениям, как уличить мужа во лжи. Все эти рубрики типа «Читательницы дают совет». Бред собачий. – Джил тяжело вздохнула. – Но моя проблема никого не интересует. Никто в этих дурацких журналах не объясняет, что делать с мужьями, которые не желают трахать своих жен. А если и касаются этой темы, то советы в основном такие: расспросите мужа о его тайных фантазиях или купите красные эротические трусики. Господи, да разве дело в трусах! Уж я какие только не перепробовала, поверь мне.

– Нашла где искать советов, – возмутилась я. – В этом глянцевом мусоре ты в лучшем случае прочитаешь то, что хочешь услышать. А в худшем – у тебя просто поедет крыша.

– Одно время я действительно чуть не свихнулась, – подтвердила Джил равнодущно.

Она откинула волосы, и бриллиантовый браслет еще раз красноречиво сверкнул на ее запястье, перекликаясь с бриллиантовым блеском сережек и белокурыми, идеально подстриженными локонами. Я не могла поверить, что такое совершенство, как Джил, такая ухоженная и собранная, может настолько вляпаться. У меня есть наивное и маразматическое убеждение, что с возрастом человек становится мудрее. И мне трудно было вообразить, что Джил – пример для меня во всем – может погрязнуть в хаосе, который царит в моей личной жизни и в моем гардеробе. Я обвела взглядом кухню, бывшую до сегодняшнего вечера символом безоблачной семейной жизни, и снова погрузилась в тоску.

– Но я же не могу жить без секса! – произнесла Джил с таким пафосом, будто делала официальное заявление в Белом доме.

– Конечно, нет, – промямлила я, от всей души надеясь, что Джил не решится столь круто изменить свою жизнь. – Но ты же сказала, что тогда, на Канарах… Ну, в общем, всякое ведь бывает, так?

Случай на Канарах, видимо, действительно был из ряда вон. Меня так и подмывало сказать: чем тебе не выход, продолжай в том же духе… Джереми такое, конечно, не понравится, но ведь он сам напросился.

Джил уставилась на меня, разинув рот, точно золотая рыбка, пытающаяся ухватить все крошки мира. Потом захлопнула рот, снова открыла, снова захлопнула – вылитая золотая рыбка.

– Ну что еще? – устало спросила я.

– Видишь ли, это тоже часть проблемы! – объявила Джил с такой свирепостью, что стало понятно: я угодила в самое яблочко. – Я не собиралась тебе рассказывать, но раз уж ты сама заговорила… – Она залилась румянцем, но сверкающего взгляда не отвела. Лицо сияло, напоминая бра, в котором заменили лампочку.

– Боже милостивый… – пробормотала я, чувствуя, как сердце медленно сползает в желудок.

Теоретически с Джереми еще можно было что-то сделать. Неудовлетворенные супруги часто разглагольствуют о разводе, но в основном чтобы выпустить пар. Выход есть почти всегда: можно обратиться к психоаналитику, сексопатологу, можно бухать в вечернее какао Джереми лошадиные дозы «виагры», чтобы он, словно накачанный химией слон, под песенку «Давай сделаем это» срывал белье жены своим вздувшимся от желания хоботом…

– Ты что, встречаешься с кем-то? – неохотно спросила я.

Джил сияла уже совсем неприлично – не женщина, а рождественская елка. Она кивнула, улыбаясь от уха до уха, и улыбка ее была одновременно виноватой и счастливой. Бриллианты на бледном запястье предательски сверкнули. Неудивительно, что Джил обуревали такие противоречивые чувства.

Моя собственная реакция тоже не отличалась однозначностью. Я чувствовала:

а) облегчение (мне не придется быть единственной опорой и защитой Джил);

б) беспокойство (что, если этот парень окажется подлой дрянью? Может, он наслаждается отношениями с Джил только потому, что она прочно связана узами брака, а если она разведется, тут же растворится в неизвестном направлении? Тогда я точно останусь единственной опорой и защитой Джил. А я, между прочим, просто зашиваюсь на работе, мне и на себя-то не хватает времени. Ну и сволочь же ты, Джульет);

в) как ни странно, зависть (если все обойдется, то получится, что Джил обменяла одного мужика на другого, без нравственных мучений и нерешительности. Эгоистка! Какая ты эгоистка, Джульет! Завидовать Джил в ее теперешнем состоянии! Самовлюбленная корова).

Всю дорогу до дома я отчаянно истязала себя и в конце концов пришла в такую негодность, что, не потрудившись переодеться, залезла в постель – прямо в лифчике, трусах и колготках. Я иногда так поступаю, когда чувствую себя совсем беззащитной, – а именно такой я себя сейчас и чувствовала. Новости Джиллиан в самом буквальном смысле сбили меня с ног. Все, решительно все в этой жизни может рухнуть в считанные секунды. В общем, депрессия наконец-то запустила в меня свои когти, благо сопротивляться я больше не могла – только не в четыре часа утра. И голову мою заполнили мысли о близком конце света.

Пару следующих недель я возилась с проектом Лайама. Мы отослали отснятые серии шоу избранным журналистам, и результаты превзошли все наши ожидания. Тем не менее я была далека от того, чтобы почивать на лаврах. Вот когда Лайам будет успешно представлен широкой общественности и его захлестнет водоворот поклонников и шампанского, я займусь своей личной жизнью: стану выезжать на природу по выходным и найду время, чтобы рассудить, почему я сначала выбираю самых аппетитных красавцев, а затем отказываюсь их трахнуть. Не обещаю, что сразу брошу курить, потеряю еще несколько килограммов или открою свое собственное рекламное агентство мирового уровня с филиалами в Нью-Йорке и Майами, но когда-нибудь… Мне казалось, что после успешной раскрутки моего первого проекта на правах совладельца компании все в моей жизни встанет на свои места – примерно как в фильме «Завороженный» [10], когда Ингрид Бергман впервые целует Грегори Пека, и все двери в бесконечном жутком коридоре вдруг распахиваются. Я знаю, успешное завершение проекта Лайама прибавит мне веса (в глазах коллег, конечно, не в прямом же значении).

Мы с Джиллиан разговаривали по телефону каждый вечер, что истощало мои последние запасы энергии. На следующий день после нашего разговора на кухне она попросила Джереми съехать, не упомянув, однако, ни о каком любовнике. Мне это казалось не только полнейшим пренебрежением к чувствам мужа, но и глупейшей ошибкой: Джереми был отнюдь не тупицей и запросто мог догадаться, что у Джил появился маленький секрет, о котором она не хочет распространяться. Официально же Джил объявила, что причиной их расставания является давняя проблема, о которой она неоднократно упоминала и которую Джереми нахально игнорировал.

Джил можно было понять. Перед тем как расстаться с Бартом, я призналась ему, что у меня случилась интрижка на стороне, впрочем, совершенно никчемная. Но Барт вцепился в мои слова железной хваткой оголодавшего бульдога. Он начисто забыл, что мы уже почти год лаялись буквально каждый вечер. Барт так часто уходил спать на диван, что вскоре стал считать его своей кроватью и ворчал, когда я позволяла себе устроиться в гостиной. Но потом до него дошло, как можно решить наши проблемы. Он трахнул какую-то девчонку, поклявшись ей в вечной любви, и бросил ее через месяц. Теперь мы квиты, заявил он мне с самой невинной улыбкой, и можем спокойно продолжать совместную жизнь. Непосредственность была его главным достоинством, но иногда она просто убивала.

Однако я все же честно призналась Барту во всем. Что же касается Джил, то чем дольше она станет держать Джереми в неведении, тем хуже будет разоблачение.

А пока все ее подруги обречены заговаривать бедняге зубы.

Джереми с маниакальным упорством взялся преследовать меня телефонными звонками. Сначала он звонил на работу, пока я не попросила Льюиса отсеивать мои звонки, потом домой, где Льюис был бессилен. Разговоры с Джереми страшно утомляли, к тому же в трепе он не знал меры. Если судить по его тону, то можно было подумать, что у меня есть ответы на все его вопросы, точно у Дельфийского оракула, но почему-то я отказываюсь помочь ему. Но что я могла посоветовать, если Джереми старательно избегал темы секса? Он вытаскивал на свет божий сотни незначительных эпизодов, откапывал мельчайшие подробности, пытаясь объяснить ими случившееся. Мне это напоминало игру в жмурки: Джереми с абсолютно непроницаемой повязкой на глазах ловил руками воздух. В общем, удручающая до безобразия картина. Если бы он посвятил меня в их с Джил сексуальную жизнь, вернее, ее отсутствие, я, разумеется, не подпрыгнула бы от восторга, но мы по крайней мере назвали бы все своими именами, а так положение было чудовищно нелепым. С таким же успехом можно чирикать о погоде, когда рядом в гостиной сидит жираф.

Все наши разговоры заканчивались абсолютно одинаково. Я ссылалась на усталость, а Джереми извинялся и через секунду возобновлял свой монолог. Так продолжалось еще минут десять, пока мне всеми правдами и неправдами не удавалось повесить трубку.

Когда мое терпение лопнуло, я набрала номер Джил.

– Джил, ты должна рассказать ему про Филипа, – заявила я без предисловий. Мне так надоело водить Джереми за нос, что я была готова разорвать всех в клочья. – Он без конца спрашивает меня, почему ты его бросила. Я больше не могу врать.

– Тогда пошли его, – хладнокровно посоветовала Джил.

– Не могу, он мой друг. Мне жаль его.

Но Джил прикладывала все силы к тому, чтобы в собственных глазах превратить Джереми в законченного подлеца, дабы приглушить угрызения совести.

– У него есть свои друзья, пусть им жалуется. Почему это он вздумал эксплуатировать моих?

– Он ужасно мучается, – упорствовала я. – И он понимает, что ты чего-то не договариваешь.

– Дело не в том, что я чего-то не договариваю.

– Джил! – взорвалась я. – Дело именно в этом, мать твою! Ты нагло надуваешь его. Ты поверишь, что шоу закончилось, если во время антракта кто-то потащит тебя к выходу, тогда как все повалят в буфет за мороженым? Люди дуреют, когда их кто-то бросает, но когда им при этом еще врут, они дуреют вдвойне.

– А не надо было пичкать меня мороженым, когда мне требовался самый настоящий банан! – И Джил довольно захихикала.

– Да иди ты… Слезь наконец со своего любовника и разберись с Джереми.

Мы помолчали.

– Джулс, я не могу, – жалобно проблеяла Джил. Слава богу, узнаю любимую подругу. – Я боюсь, что он станет рвать и метать, и я тоже стану рвать и метать, и останутся от нас обоих рожки да ножки.

– Рано или поздно он все равно узнает, – мягко возразила я.

– Может, лучше ему узнать об этом от кого-то еще, а? Тогда это будет как-то проще.

– Ты же не предлагаешь…

– Нет-нет, что ты, – поспешно прервала меня Джил. – Я просто, так сказать, выдвигаю гипотезу.

– И на том спасибо.

– Хорошо, что позвонила. – Она резко переключилась на другую тему. – Я как раз хотела пригласить тебя пообедать и познакомить с Филипом.

Я позавидовала Джил: так непосредственно перестроиться с темы своего несчастного мужа на виновника их развода, да еще пригласить лучшую подругу в дом, купленный в основном на деньги Джереми, который вылетел из него как пробка из бутылки с шампанским! Впрочем, стоит ли раздувать трагедию? Джил влюблена и потому обуреваема угрызениями совести не больше, чем Билл Клинтон. У беспардонных любовников всегда есть отличное оправдание: они ни в чем не виноваты, их ведь сжигает такая страсть!

В свое время я вела себя не лучше Джил. Я-то знаю, что испытываешь, когда перемалываешь чужие кости в муку, и сколько при этом затрачиваешь нравственных сил, чтобы заткнуть свою совесть. Как бы там ни было, а знакомиться с милым Филипом в доме Джереми я не собиралась. Что, если бедняга узнает об этом? Ведь тайное всегда становится явным.

Однако жалкие одеяния пуританки мне явно не шли. Еще минута, и я стану вопить, что узы брака священны и Джил должна вернуться к Джереми и усмирять плоть тяжелой, но полезной работой.

– Знаешь что? – сказала я. – Давайте сходим в ресторан. Я последнее время до ночи сижу в офисе. Хочется куда-нибудь выбраться. Что скажешь?

– А я так хотела приготовить для вас ужин…

Я молчала (что всегда нелегко, но, как я убедилась за долгие годы, очень эффективно). Сжала зубы и ждала, пока Джил сообразит, что я не намерена вдаваться в дискуссию.

– Но Филип обожает мою стряпню… – сделала она последнюю попытку, уже признавая свое поражение.

– Кто же не обожает твою стряпню? – отрезала я. Все эти сопливые восторги по поводу Филипа начинали доставать.

Джил вздохнула, демонстрируя, как тяжко ей расстаться с мечтой о том, как мы с Филипом обмениваемся любезностями в уютной кухне, а сама она мечет на стол одно блюдо за другим. Но играть тот же спектакль, что я играла около недели назад в другом актерском составе, было выше моих сил. А что до Джил – она хотела лишь воссоздать картину стабильных отношений в домашнем интерьере.

Вот почему я была непреклонна. Джил хотела, чтобы я за секунду стала Филипу лучшей подругой, как когда-то произошло с Джереми. С ее точки зрения, я теперь должна притворяться, будто Джереми не существует в природе. Это к разговору о беспардонности любовников.

Глава 8

– Как поживает наша женщина-вамп со своим воздыхателем? – Мэл с наслаждением перекатывала слова во рту, как леденцы.

– Сегодня встречаюсь с ними в тайском ресторанчике. Ну, знаешь, рядом с моим домом.

– Очень удобно. Для тебя.

– Зря остришь, Мэл. Это Джил предложила.

– Джил? – не поверила Мэл. Еще бы: Джил не особенно любила покидать свою уютную норку ради дебрей Северного Лондона. – Вот мать твою! Ну да, в Чок-Фарм она не нарвется на Джереми. Он отродясь туда не заявится.

– Прямо в яблочко. Джереми никогда у меня не был, а скажи ему «Чок-Фарм» – и он наверняка решит, что это название каких-нибудь конюшен в Хардфортшире.

– Не понимаю, чего ты к ней не завалишься? – цинично спросила Мэл. – Еда получше ресторанной, зато в сто раз дешевле. Ты только и платишь за бутылку вина и за такси.

– Дело не в том. Придется пилить до Фулхэма на метро, а я допоздна торчу на работе. Будет слишком поздно.

Мэл издевательски хохотнула:

– Посмотрите, что за мадам!

– Я тебе не мадам, а госпожа София, – попыталась я отвлечь ее. – Или как там меня зовут на этой неделе?

– Придется пилить до самого Фулхэма на метро! – передразнила Мэл. – Ты что, забыла старые добрые времена? Да мы с тобой рыскали по всему Лондону как последние шавки, лишь бы найти хоть какую-нибудь паршивую работу. Да эта треханая схема метро у тебя в мозгах должна навечно отпечататься.

– Не только схема метро, – уточнила я, – карта города тоже. Если помнишь, я тогда меняла работу чуть ли не каждую неделю, до сих пор наизусть помню все переулки в Сохо, Ковент-Гардене, Холбор-не и Сити. Два чертовых года я скиталась по ним в поисках заработка. Да я могу на память карту нарисовать.

Кстати, мы с Мэл тогда и встретились, подрабатывая секретаршами в юридической конторе в Холборне. А поскольку Мэл – это всегда Мэл, она делала вполовину меньше, чем я; но боссы распускали перед ней слюни и не возражали, если она ограничивалась минимумом своих служебных обязанностей. А поскольку я – это всегда я, то меня такое положение вещей бесило. Мэл я просто игнорировала – пока не произошло то, что навсегда изменило наши отношения. Как-то я чем-то не устроила одну из жутких баб-юристок, которых там была целая прорва, ну и обозвала ее тупой коровой, а Мэл, сидевшая рядом, приняла эти слова на свой счет. Не отрываясь от журнальчика, она равнодушно кинула:

– Думаешь? – Затем лениво перелистнула страницу и добавила: – Ну свалили они на тебя всю базу данных, я-то тут при чем?

– Это я не о тебе, – испугалась я и махнула рукой в направлении юристихи, – а вон о ней.

– Ха! – Мэл наконец оторвалась от своего журнала и сверкнула на меня глазами. – Да эта сука ко мне и близко не подойдет. И знаешь почему? Месяц назад я застукала ее в клубе. Какой-то уродливый хряк запихивал ей в задницу огромный искусственный член.

Челюсть у меня отвалилась в самом буквальном смысле.

– Она была в маске, но я ее узнала! – И Мэл бросила многозначительный взгляд на юристиху, наблюдавшую за нами через стеклянную дверь своего кабинета. – Готова поклясться, теперь она от тебя отстанет.

Такое многообещающее начало не могло не вылиться в крепкую дружбу. И пленило меня, разумеется, не умение Мэл ловить рыбку в мутной воде, а то равнодушие, с которым она отнеслась к оскорблению.

– Ах, как давно мы с тобой не шлялись по блошиным рынкам! – Мэл пребывала в ностальгическом настроении. – Слушай, да ты вся разодета от Харви Никс и Джозефа!

– Да, только это тряпье стоит в десять раз меньше, чем твое виниловое обмундирование, – заметила я. – Представляю, сколько ты выложила за шмотки. Новый корсет небось стоил полштуки.

– Издержки профессии, сладкая моя, – промурлыкала Мэл. – Эх, и почему их нельзя удержать с клиента?

– А почему я не могу удержать стоимость ужина с Филипа? Все равно я смотрю на эту встречу как на деловые переговоры…

– Ты не будешь платить! – предрекла Мэл. – Он не позволит. У него даже какая-то собственность есть, так? Вот он и достанет свою платиновую кредитку и, раздув грудь, вырвет у официанта чек. Спорим?

– Дамы и господа, встречайте: Мэл Дэнсон – циничная и проницательная.

– То девиз мой.

С тех пор как мы познакомились, речь Мэл сильно облагородилась. Профессионалка, которая помогала ей овладевать азами ее нынешнего ремесла, посоветовала избавиться от просторечных выражений, дабы не портить имидж. Но Мэл иногда переходила на кокни.

– Жаль, тебя с нами не будет, детка, – искренне огорчилась я.

– Брось! Я спугну кого хочешь. Джил не такая дура, чтобы натравить на него нас обеих сразу.

И Джил, между прочим, права.

– Но мне нужна поддержка, – призналась я. – Мне ведь нравился Джереми. Боже, я так говорю, как будто он уже умер. Знаешь, Джил только того и надо.

– Тебе-то что? – отмахнулась Мэл.

– Признайся, тебе он тоже… нравился. – Я честно хотела говорить о Джереми в настоящем времени, но почему-то не получалось.

– Да, и что с того?

– Как – что? Кинуться с объятиями навстречу новому мистеру Джил – разве это не засранство?

Мэл прыснула:

– Не помню, чтобы ты сама клялась в верности до гроба. Так какого черта ты паришься? Потому что они женаты?

– Да нет… Не знаю. Просто они были такой классной парой. Этакая тихая гавань посреди бурного океана.

– Да ты скорее потонешь в своем бурном океане, чем причалишь к такой гавани, – жестоко заметила она.

– Но я прожила с Бартом целых четыре года! – возмутилась я.

– Джулс, это полная херня! Барт не тот человек, за которого выходят замуж. Просто он не так быстро выдохся, как твои тупые блондинчики.

Я набрала побольше воздуха для ответной реплики. Еще никто и никогда не высказывал эту мысль так прямо. Мэл опять попала в самое яблочко. Но уже в следующую секунду я переключилась на более приятную тему – о том, что надену на ужин. Переварить такое открытие сразу было выше моих сил.

Приняв душ, я занялась нарядом для рандеву с «женщиной-вамп и ее воздыхателем». Светский раут доставлял мне истинное удовольствие лишь тогда, когда весы показывали минимум, на который я способна, и мне удавалось втиснуться в любимую шмотку. Но как правило, попытка принарядиться заканчивалась осадой шкафа и вытряхиванием его содержимого на кровать. Зеркальце на столе помогало оценить вид сзади.

Сегодня все именно так и обстояло. Я где-то прочла, что восемьдесят процентов времени люди носят лишь двадцать процентов своего гардероба. Это открытие внезапно показалось мне верхом научной мысли. За исключением редких случаев, когда мне удавалось похудеть, я таскала юбки, надежно скрывающие ляжки, и свитера, надежно скрывающие… все остальное. А при виде платьев, туфель и сумок, что пылились в шкафу, я неизменно впадала в отчаяние. И тем не менее маниакально продолжала скупать это добро.

Я всегда мечтала о собственном «фирменном стиле» – как у одной девицы в колледже, которая таскала красное замшевое пальто, будто позаимствованное из начала семидесятых. К сожалению, мой выбор шмоток больше напоминал беспорядочную пальбу душевнобольного из автомата и как нельзя лучше соответствовал моим метаниям в выборе партнера. Мэл и здесь дала мне сто очков вперед. Ее стиль за все эти годы не изменился, а лишь стал более рафинированным. У нее уже тогда было изысканное боб-каре, острые ноготки и шпильки. С годами она лишь отточила свой облик, доведя его до совершенства. Я же за это время просто отсеяла то, что мне не идет, да соорудила на голове более-менее пристойный причесон. Но все равно я крутилась как флюгер, стоило повеять ветерку новой моды. В отличие от Мэл, мне недоставало уверенности, что и напрягало больше всего.

Основным вопросом бытия для меня остается: что надеть? А это означает, что либо я – пустое место, либо жертва капитализма и глобализации, которые что есть сил потворствуют прихотям потребителя. Второй вариант нравится мне больше.

Когда я приехала в ресторан, Джил и Филип уже обжимались в кабинке из узких деревянных планок, напоминающей вьетнамскую лачугу. Их тела извивались с такой интенсивностью, как будто в трусах шуровали полчища муравьев, которыми так и кишело вьетнамское сооружение. Необходимость моего присутствия вызывала сомнения. Я замерла у столика в ожидании, что меня кто-нибудь заметит.

– Джулс!

Джиллиан нарисовала на лице лучезарную улыбку от уха до уха. Вынув руки – умолчу откуда, – она привлекла меня к себе и поцеловала.

– Фил, это моя лучшая подруга Джульет.

Джил улыбалась так, словно прошла через пластическую операцию. При этом хирург отхватил лишнего, растянув ее лицо в неестественный оскал (как мне кажется, к тому же хирургу наведалась Джули Эндрюс, перед тем как сняться в «Звуках музыки»). Я, наоборот, еле сдерживалась, чтобы не пуститься в нотации на манер старой перечницы.

Как только я уселась, Филип подозвал официанта, чтобы я заказала себе выпивку. Что ж, два очка он заработал. Джил, припав к его плечу, восторженно взирала на своего кумира снизу вверх и улыбалась-улыбалась-улыбалась – точно первая леди страны в окружении акул пера. Конечно, для нее все было внове: и любовь, и секс, не говоря уже о разводе, но все-таки она перегибает палку, если думает, что чем сильнее прижмется к Филипу, тем прочнее он к ней прилипнет.

– Ну, как дела? – спросила она, просияв совсем уж непристойно.

– Да все так же. Строю Лайама двадцать четыре часа в сутки. Он в последнее время спорит по всякой ерунде, нарочно, чтобы меня достать. Сил моих больше нет.

– По-моему, он жутко волнуется, – сказала Джил.

– Думаешь?

Как только Джил согласилась готовить на презентации, я тут же попросила ее созвониться с Лайамом и обговорить блюда, ведь каждое нужно приготовить в огромном количестве. Лайам уже сообщил мне, что профессионализм Джил сразил его наповал. Теперь же я хотела услышать мнение Джил о Лайаме.

– Ну, он любит пускать пыль в глаза. А в целом очень милый. Он и в жизни такой красавчик, как на обложке книги?

– Не совсем, – ответила я. – Просто он очень фотогеничен. Но все и так на него западают.

– Все? – многозначительно спросила Джил, глядя на меня.

– Брось, Джил. Лайам – мой клиент. Ему двадцать шесть, он испорченный мальчишка с прогрессирующим словесным поносом, ускоренным метаболизмом и гиперсексуальностью.

– Что ж, ты всегда можешь найти утешение у своего красавчика-ассистента.

Джил частенько поминала Льюиса – никаких сомнений, он и ее охмурил.

Филип молчал, даже не соизволил поинтересоваться, о чем речь. Либо Джил успела ему все обо мне сообщить, либо он презирает бабью трескотню. Я тут же склонилась в пользу последнего. Вполне возможно, что не вполне объективно. У Филипа вычитается четыре очка.

Однако после того как официант принял у нас заказ, Филип принялся вежливо расспрашивать о моей работе. Это был классический светский треп, который происходит чисто рефлекторно, когда людской волной тебя выкидывает на остров рядом с каким-то типом, ты заводишь с ним пустую болтовню минут на десять (как того требуют приличия) и тут же снова кидаешься в людской водоворот. Стоило Филипу открыть рот, и я знала наперед все, о чем он спросит. Вполне могла бы заткнуть уши, закрыть глаза и с тем же успехом участвовать в беседе. За всю цивилизацию человечество не придумало ничего оригинальнее банальных вопросов, каждый из которых логически вытекает из предыдущего. И разумеется, мистер Любопытный вовсе не интересуется ответами, подкидывая вам вопросы только для того, чтобы вращать лопасти светской беседы. Конечно, я сколько угодно могла критиковать Филипа, но и сама ведь скоро заведу неизбежное «Неужели? Так чем вы занимаетесь?», а его физиономия по привычке изобразит наигранную любезность, демонстрируя богатый опыт по части светских процедур.

Джил словно и не замечала ни нашей натянутости, ни того, что нас с Филипом воротит друг от друга. Она мечтательно глазела на нас – точнее, в основном на Филипа, – и стоило тому улыбнуться, Джил едва не трескалась от счастья. Впрочем, улыбался Филип не часто – он вовсе не находил меня остроумной особой. Когда я отпускала шуточки, которые у нормальных людей вызывают по меньшей мере улыбку, его физиономия оставалась невыразительно-равнодушной, и паузы, которые я оставляла специально для смеха, заполняла неловкая тишина.

Джил до жути напоминала влюбленную простушку с обложки женского романа. Для полного сходства не хватало лишь вентилятора, который бы романтично развевал ее волосы, и декольте, загадочным образом съехавшего на середину груди. На обложках вышеупомянутых романчиков героиня с поразительной настойчивостью в немом обожании пялится на героя, а он в свою очередь норовит пригвоздить искушенным взглядом читательницу, как бы желая еще раз доказать, что предпочитает карьеристок двадцать первого века их грудастым, падким до обмороков предшественницам.

Нет, меня просто воротило от этого Филипа. Его счет на данный момент составлял минус двадцать с чем-то, и список моих претензий к нему рос как на дрожжах. С точки зрения банальной логики Филип, разумеется, не виноват в том, что мой китайский супец горячее, чем костры ада, а в носу свербит от острого красного перца. Но если бы Филип не торчал тут, я бы хоть могла облегчить душу крепким словцом, высморкаться и громко пожаловаться на суп, который ударяет по мозгам сорокаградусным перцовым раствором, о чем посетителей неплохо бы предупреждать наклейками на каждой тарелке с изображением черепа и скрещенных костей. А вместо этого я должна была сидеть паинькой и улыбаться человеку, который находил мои шутки плоскими, и все, что мне дозволялось, – это украдкой сморкаться в платок.

– Ну, как он тебе? – с воодушевлением вопросила Джил, как только тарелки с треклятым супом убрали, а Филип удалился. Возможно, его суп тоже оказался взрывоопасным, и бедняга сейчас обчихался в сортире. Эта мысль подбодрила меня.

– Адски горячий, – ответила я, притворяясь слабоумной. – У меня просто отбило нюх. Я полностью лишилась обоняния.

Прежняя Джил наверняка посоветовала бы мне поправить здоровье хорошей понюшкой белого вещества, но Джил нынешняя возмущенно воскликнула:

– Да нет же, я о Филипе! Что ты о нем думаешь. Милый, правда?

– Очень милый, – лицемерно выдавила я. – Только, знаешь, мне нужно время, чтобы сказать наверняка. Двадцати минут, что я потратила на пустую болтовню и пожирание термоядерного супа, который прожег дырку у меня в животе, маловато для объективной оценки.

Ответом Джил была явно разочарована.

– Честное слово, мне жутко хочется узнать его получше, – соврала я.

Мне вдруг вспомнилась наша первая встреча с Джереми. Мы с ним до потери пульса подтрунивали над Джил – как и полагается бойфренду и лучшей подруге, если они желают подружиться, – мы болтали о кино, даже немного поругались на этой почве, в общем, вели себя как нормальные люди, а не запрограммированные роботы. Джил не уловила в моих словах ни грамма фальши. Она улыбнулась, и это была первая нормальная улыбка за весь вечер, не похожая на слащавый оскал героини мыльной оперы.

– Я невероятно счастлива, – заявила она. В чем не было ни малейшей необходимости.

– Здорово. – Я отхлебнула пива.

– Ты больше не видела того парня, с которым познакомилась на конференции?

– Ты о ком?

– Как о ком?! – Джил с изумлением посмотрела на меня. – О Томе!

– Ах, о Томе!

Я прикончила пиво и махнула официанту, чтобы принес еще. Похоже, Джил пребывала в состоянии эйфории настолько, что желала и всех вокруг видеть столь же опьяненными любовью. Обычно, пока такой приступ у человека продолжается, все успевают сойти с ума. Да и как иначе, если пораженная коварной стрелой Амура подруга пытается свести тебя с мужиком, от которого тебя тошнит в самом буквальном смысле.

– Это была фигня, Джил, – сказала я. – Пора об этом забыть.

– А тот, второй?

– Голландец-фетишист? Он еще не звонил. И очень жаль. Он будет погорячее этого супчика. Спасибо.

Последнее относилось к официанту. Я залпом ополовинила новый бокал. Сегодняшний стресс надо чем-то снять, а под рукой ничего, кроме пива, нет.

– Ну что ж, с глаз долой – из сердца вон, – вздохнула Джил, вложив в эти слова больше упрека, чем обычно.

Я пожала плечами.

– Нужно же отличать серьезные отношения от дурачества. Ненавижу притворяться. В большинстве случаев клин клином вышибают. Да и вообще, мужика можно приклеить и отклеить, как пластырь. Если один отрывается, нужно срочно приляпать другой По крайней мере, будет весело.

Мне пришлось признать про себя, что Джереми как раз не мог воспользоваться этой незамысловатой философией, коль скоро Джил бросила его. Бедняга. Я хлебнула еще пива, предвкушая очередную нотацию Джил. Меня всегда глубоко впечатляло, как меняются люди с каждым новым партнером.

Они готовы поклясться чем угодно, что твердо стоят на земле, и свято верят в то, что говорят. Тем не менее очередной партнер заставляет резко сменить траекторию. Например, когда Джил была с Джереми, она устраивала овации по поводу моих любовных похождений. А сейчас ей вдруг приспичило, чтобы я утихомирилась.

Вскоре из сортира вернулся Филип, и я с удовольствием отметила, что нос его гораздо краснее, чем прежде. Думайте, что хотите, но я до безобразия мелочна и мстительна.

Сверля Филипа взглядом, я пыталась догадаться, с какой стати он уцепился за Джил. Филип не из аристократов, как Джил и Джереми, а заурядный представитель среднего класса – как я. Может, поэтому его и заинтересовала Джил? Ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сразу понять: перед вами законченный карьерист. Правда, трудно сказать, каких успехов он уже достиг, – я не умею оценивать успехи человека по его наружности. В высшем свете есть такие особы, которые могут определить доход и социальный статус своего визави по галстуку и часам. Эти достойные дамы – просто пираньи современного общества. Они обгладывают мужиков до костей и сваливают в поисках новой жертвы, как только кончается мясо. Не похоже, чтобы у Филипа была своя компания. Его крем после бритья, часы и гель для волос какие-то пресные. Впрочем, Джил сделает их еще преснее.

Когда принесли главное блюдо, мы вернулись к Лайаму. Это было неизбежно – нет на свете лучшей темы для разговора, чем Лайам.

– Как называется его шоу? – спросил Филип, когда официант поставил передо мной карри с уткой.

– «Лайам без границ», – ответила я. Тонкий аромат кокосового молока приятно щекотал ноздри. – Мы планируем тур по стране. Каждую неделю – новый город. Лайам отлично сходится с людьми и легко завоевывает аудиторию. А все его жизнерадостное обаяние. В одной из серий есть классный эпизод, когда он чуть ли не прыгает в койку к хозяйке мотеля. А в конце эпизода они перебрасываются двусмысленными пошлостями, как в старом комедийном сериале. Обхохочешься.

– Надо будет посмотреть, – дипломатично откликнулся Филип.

Я выудила кусок утки из ароматного соуса и разочарованно уставилась на него. Филе, как и полагается, было обжарено и порезано на кусочки, но, увы, жир соскрести они не догадались. Каждый кусок был окружен толстым слоем жира, и вместо хрустящей поджаристой корочки утка была вся в мерзкой размазне. Дело вовсе не в диете. Карри и так достаточно тяжелая еда, но после этого утиного сала мой желудок точно взбунтуется.

Лайам на моем месте устроил бы целое шоу. Просто вижу этот спектакль. Он подозвал бы официанта и ткнул ему в нос тарелку, а может, даже отправился бы на кухню, чтобы лично растолковать повару, как нужно готовить. Как-то раз мы зашли в итальянскую пиццерию и заказали пиццу с чили. Нам принесли пиццу, сплошь усеянную перчиками, как крошечными гранатами. Лайам накинулся на парня за стойкой и вступил с ним в продолжительную словесную перепалку, указывая, что нет большей глупости, чем совать в пиццу целые перцы. «Или уж посыпать пиццу готовой перечной смесью, если тебе лень резать!» – орал Лайам. Вся бригада поваров сгрудилась у стойки, пытаясь умаслить его, и, естественно, расстались они большими друзьями. Эти дурни даже не обиделись на то, что Лайам сдабривал поток брани итальянскими словечками. В этом весь Лайам. Яростно жестикулируя, он орал: «Мамма миа! Вы, итальяшки, ни хрена не умеете! Моя мамма миа скорее сдохла бы от стыда, чем подала такое дерьмо на стол в своем ристоранте!»

Так, Филип выжидающе пялится на меня. Видимо, пришел мой черед поддержать болтовню.

– Шоу называется «Лайам без границ» потому, что Лайам абсолютно безбашенный, – сказала я. – Остановить его нельзя.

И остервенело вонзила тупой нож в утку, пытаясь соскрести жир, хотя мне и не хотелось, чтобы Филип подумал, будто я сдвинута на калориях. Овощной гарнир, к моему разочарованию, оказался огромными ломтями баклажанов. Баклажаны в виде пюре я еще могу употребить, но так… К тому же баклажаны несовместимы с уткой. Их жарят в огромном количестве масла, а карри и без того сочится жиром. Словом, главное блюдо, которым я собиралась утешиться, оказалось полным отстоем. Вечер был безнадежно испорчен.

– Джульет! Джил! И джентльмен, которого я не знаю! – фамильярно прогремел знакомый голос. – Что привело вас сюда, как говорят в мыльных операх?

Через весь зал к нашей хижине направлялся Генри Риджли. Сейчас его появление было для меня в сто раз приятнее, чем пару недель назад в гостиничном коридоре.

– Надеюсь, сегодня передо мной Джульет, а не фрейлейн Хельга Доппельгангер! – выкрикнул он бодро. – Чертовски рад вас видеть.

Кажется, Хельгу Доппельгангер раньше звали Гретой Как-то-там, но не в моих интересах поправлять его.

– Привет, Генри! – отозвалась я с неподдельным энтузиазмом.

По новой убеждать Генри, что я не знакома с вышеупомянутой фрейлейн, было пустой тратой времени. Он заарканил меня на следующее же утро и выложил всю историю – в надежде, что я тоже видела, как моя точная копия бродит по гостинице и болтает на ломаном немецком. Я заявила о своей полной непричастности к проделкам немецкой дамочки и оставила Генри в баре наедине с рюмкой. Мне было наплевать. Да он вроде бы и поверил.

Я отметила, с каким отвращением Филип рассматривал Генри. Воротничок у того протерся до состояния тряпки, а галстук был заляпан какой-то коричневой дрянью. Происхождение пятна могло быть каким угодно: говяжий бульон, фруктовый сироп или кровь из заклеенной пластырем раны, которую Генри нанес себе, бреясь утром. Все-таки странно, что у него не так уж и много порезов: наверное, не очень-то просто выбривать все эти бульдожьи складки.

Полинялая рубашка Генри с грязным воротничком некогда была розового цвета. В остальном его гардероб состоял из желтой жилетки, видавшего виды зеленоватого твидового пиджака и коричневых вельветовых штанов, обвисших на коленях и измятых, как горный рельеф Шотландии. Он выглядел неудачником, привыкшим жить на подачки своего богатенького семейства, которое вдруг лишило его содержания.

У Генри за спиной выстроилась половина штата ресторана во главе с менеджером. Бедный Филип наверняка решил, что они хотят выставить Генри с позором, но не тут-то было. Генри, во всем его неумытом экстремизме, был признан с порога. Я, правда, немного испугалась за уровень холестерина у одного из самых известных ресторанных критиков Лондона, если они скормят ему карри из кокосового молока и жареных баклажанов.

– Мистера Генри любить «Тайский дом»? Да, мистера Генри? – засюсюкал менеджер. – Мистера Генри друг? Мистера Генри сидеть с вами?

Во взгляде Джил читалась паника. Улизнуть инкогнито нам не удалось. Но что поделаешь? Генри уже широко улыбался менеджеру и говорил: «Да, да, мы большие друзья!»

– Рада тебя видеть, Генри! – И я подвинулась, освобождая место для его монументального зада. Скамейка жалобно затрещала, когда Генри с трудом втиснулся в кабинку.

– Подушки мистера Генри, быстрея! – рявкнул менеджер одному из официантов.

Тот исчез и через мгновение вернулся с бархатными подушечками. Кряхтя и отдуваясь, Генри принялся запихивать их под задницу. Процедура эта заняла несколько минут: когда речь идет о его комфорте, Генри не торопится.

Если честно, я была очень рада появлению Генри: он разбавит наши кислые посиделки до нужного градуса. Генри умел быть душой компании – если, конечно, не напивался до скотского состояния. Что и говорить, Генри старый козел, но… чрезвычайно важный старый козел. Только посмотрите, как эти узкоглазые с ног сбились. Филип подскакивал каждый раз, когда я называла какое-то громкое имя из числа наших клиентов. Вряд ли ему придет в голову возмущаться по поводу того, что пришлось скоротать вечерок в компании пусть и мелкой, но все же знаменитости. Благодаря своим колонкам в «Санди тайме» и «Мод» Генри был желанным гостем везде и всюду. Без этой писанины он был бы просто мерзким, заляпанным жратвой алкоголиком, но газетные колонки превращали его в очаровательного британского оригинала.

Неужели никто до сих пор не предложил Генри сняться в комедийном сериале? Если вырезать нецензурные выражения, шоу ждет оглушительный успех. Интересно, есть ли у Генри агент? Надо будет спросить.

Глава 9

– Генри, – спросила я через пару часов, – у тебя есть агент?

– Чего? – Он влил в себя очередную рюмку бренди. – Что за дерьмо! Где пойло, которое я принес, Нил?

– Ты его вылакал несколько месяцев назад, Генри, – хладнокровно отозвался бармен.

– Неужто! Врешь, подонок. Врешь, проклятый ирландский подонок. Ты сам его вылакал. Перевел добро к чертовой матери. Тебе ведь без разницы – что «Арманьяк», что писи Джульет. Кто-нибудь пил твои писи, Джулс?

Мы обменялись взглядами с бесстрастным, как скала, барменом. Я поняла, что он тоже не вчера познакомился с Генри. Далеко не худший способ присмирить нашего общего друга – не тушеваться от его «остроумия». В этом отношении он до безобразия похож на Мэл. Впрочем, я и сама не прочь перекинуться парой-тройкой грязных плоских острот со старым приятелем-забулдыгой. Очень, знаете ли, раскрепощает. А раскрепоститься мне требовалось позарез, ибо последние несколько часов я строила из себя мисс Паиньку в присутствии мистера Филипа.

– Сегодня – не советую, – честно призналась я. – В моей моче, должно быть, повышенное содержание баклажанов и жира. Я объелась мерзкого карри.

Как я и рассчитывала, ответ оказался резче, чем Генри готовился услышать. К тому же ему нравилось быть монополистом, когда необходимо дать пощечину общественному вкусу. Если вам удавалось переплюнуть его по части сальностей или грубостей, Генри тут же поджимал хвост и удалялся со сцены.

– Эй, Нил, плесни еще этого мерзкого пойла. – Генри взмахнул пустым бокалом. – Да, и налей Джульет, что она там хлещет…

– Еще один «Гранд Марнье»? [11] – поинтересовался Нил.

– Да, валяй.

Обычно я не хлещу «Гранд Марнье», но в тот вечер обстановка к этому здорово располагала. Мсье Марнье вряд ли стал бы петь от счастья, если бы я призналась, что меня тянет закладывать за воротник его амброзию глубокой ночью в замызганном баре сомнительной репутации на задворках Камден-стрит. На самом деле все было не так уж плохо: пылающий камин создавал уют, а вся обстановка «Плевка и свистка» напоминала салун из древних американских вестернов. К тому же табуреты, протертые целыми поколениями рабочих-иммигрантов, были чертовски удобные.

Здесь Генри обычно и напивался. Невероятно, я бы скорее представила его в каких-нибудь трущобах. Но, кажется, у него был дом на Камден-сквер. От зависти можно лопнуть.

– Хожу сюда тридцать лет, – прорычал Генри, долбя кулаками в закрытую дверь, когда мы подошли к пабу. – Нил! Открывай! Шевелись, приятель!

Дверь отчаянно сотрясалась, а стекло собиралось вот-вот вывалиться из ветхой рамы, когда кто-то наконец начал возиться с замком.

– Отчего бы им просто не дать тебе ключи? – спросила я, когда Нил впустил нас. – А то дверь того и гляди слетит с петель.

– Вы чего, уже назюзюкались, леди? – осведомился Нил, гремя затвором. – Да он отсюда вылезать не будет. Знаете, сколько он может выжрать нашего товара на дармовщинку?

Нил, этакий эльф неопределенного возраста с морщинистым лицом, обратил на меня ясный взор. В этом живчике не было и следа дряхлости. Думаю, ему не составило бы труда без чужой помощи расставить тяжеленные бочки с пивом по местам. Такие жилистые сморчки, как правило, бывают необычайно сильными.

В баре сидела кучка завсегдатаев. Насколько я успела заметить, оглядевшись, все присутствующие, включая женщин, были заметно старше меня. Старые хрычовки выглядели так себе. Да и мужики не лучше. Женские лица напоминали сморщившиеся от времени маски из пресс-папье. Хорошо хоть этим дамам не пришло в голову размалеваться тенями и розовой помадой.

Нил, как видно, обслуживал исключительно пьянчуг со стажем и закоренелых алкашей. Едва ли среди них есть слабаки, которые, выхлебав за пару часов семь кружек пива, валятся в лужу собственной блевотины. И вряд ли сюда захаживают отчаянные карьеристки, которым, по их мнению, пять стопок водки, опрокинутые залпом, и понюшка кокса в сортире придают крутизны. В «Плевке и свистке» не было ни одного псевдоалкоголика. Как раз наоборот. Все самые что ни на есть настоящие – с циррозом печени и раком легких.

В общем, то место, где даже я могла бы сойти за паиньку.

– Ничего шарашка, – объявила я Генри и, соответственно, Нилу.

– Не то чтобы мы тут премся от всяких там пижонов, – ответил Нил, – но раз уж вы подружка Генри…

– Намек понят, – промурлыкала я.

– Оглянись, дорогуша, – сказал Генри. – Нил не пускает абы кого в старый добрый «Плевок»! Взял с меня слово, что я не напишу о нем ни строчки, старый хер.

– Когда дверь на замке, только двое могут войти, – встрял Нил уже чуть более любезно.

Я поникла от разочарования. Мне уже рисовалось, как удобно и даже круто было бы ходить по вечерам в закрытый салун. Да это и дешевле, чем состоять в каком-нибудь частном клубе. И конкуренции меньше. Представьте, назначаю свидание в «Плевке и свистке». Круто. А кроме того, здесь я буду смотреться залетной топ-моделью.

– А кто второй? – полюбопытствовала я.

– Да Алекс, вон там, в углу, – Нил кивнул на сидевшего в одиночестве человека, перед которым стояла большая белая чашка. – Тот еще, знаете, фрукт.

Услышав свое имя, Алекс оглянулся и приподнял кружку в знак приветствия. Однако желания встать и подойти к нам не выказал – сидел себе и мирно тянул что-то из чашки, созерцая галерею пыльных бутылок над стойкой бара. Судя по всему, ко мне он проявлял не больше интереса, чем к забулдыге Генри. Мое любопытство распалилось не на шутку.

К счастью, наш забулдыга деликатностью не отличался.

– Что за дерьмо ты там сосешь, старик? – проревел Генри, обращаясь к Алексу.

– Кофе, – спокойно ответил тот.

– Кофе? Кофе! – Генри содрогнулся, потом развернулся к стойке. – Ты пускаешь его сюда, чтобы он травился твоим поганым кофе?! Я, по крайней мере, лакаю твою поганую выпивку!

– Иногда он и вискаря малек подливает, – ухмыльнулся Нил.

Генри запыхтел, точно перегревшийся чайник.

– Это возмутительно! Помнишь, что я сказал тебе в той забегаловке, Джульет? Ох уж эта современная молодежь. Дохляки! Тьфу на них!

Генри явно намекал на Филипа. Тот ему сразу не понравился, а когда Филип отказался пропустить после ужина по рюмочке, Генри был оскорблен в лучших чувствах. Я покосилась на Алекса, но тому, похоже, все было безразлично. Насколько позволяло разглядеть тусклое освещение, он был вполне ничего, несмотря на грубоватые черты лица, которые наверняка безнадежно обезобразили бы его, будь он женщиной (вот она, половая дискриминация!). Алексу же грубоватое лицо придавало солидности и какой-то надежности. Если бы я пригласила его в свой гипотетический фильм (я частенько примеряю людям разные роли), то ему отлично подошло бы амплуа хозяина бензоколонки где-нибудь в глухомани. Он обязательно должен быть без ума от главной героини, в которую по уши влюблен со школьной скамьи и на которой женится в последнем эпизоде, после того как дуреха очухается от неудачного романа с заезжим коммивояжером. А еще Алекс был высок и крепко сколочен. Я без труда впихнулась бы в его джинсы. Густые темные волосы небрежно острижены. Хотя его лицо и не было отмечено печатью красоты, оно мне понравилось.

Как только я подумала, что он про нас напрочь забыл, Алекс вдруг очнулся:

– Это мой личный кофе. Нил для меня его держит.

– Ну ка-а-ак же! – взревел Генри, саданув кулаком по стойке. – Ну ка-а-ак же! Ты учти, Нил втихомолку лакает мой «Арманьяк», дружище!

– Еще чего. Навоз не пью, – фыркнув, отозвался Нил. – И хрень из Никарагуа тоже. Мне и растворимый сойдет.

– Почему из Никарагуа? – обратилась я к Алексу. Он ухмыльнулся:

– Не совсем оттуда. Бурда на самом деле, зато с кофеином. Вот почему Нил так заводится из-за него.

– Либеральное дерьмо, – пробурчал Нил.

Ненавижу, когда мужики оказываются более политкорректными, чем я. Этот Алекс наверняка еще и вегетарианец.

– Так откуда кофе? – зачем-то спросила я. Когда мужик меня в упор не замечает, я не могу удержаться, чтобы не пустить в ход свои чары сверхсексуальной женщины-вамп. Даже если речь идет о странном типе в таком зачумленном баре, как этот, где все особи женского пола запросто могут без грима играть гоблинов.

– Из магазина здоровой еды здесь неподалеку.

– Он мой сосед! – радостно заорал Генри.

– Понятное дело, сосед, – согласилась я. – С чего бы ему тут торчать, будь это не так?

Алекс вернулся к своему кофе и вновь вперил взгляд в бутылочную батарею. Меня будто хлыстом стеганули.

– А мне можно твоего кофе?

Решив использовать кофе в качестве предлога навязаться в собеседницы, я поняла, что действительно хочу кофе. После пива, что я выдула в ресторане, да еще трех порций «Гранд Марнье» кофе был жизненно необходим.

– Может, осталось немного в турке. Спроси у Нила.

– Ты не против?

– Нет. Еще чашка, и я не усну всю ночь.

Нил с неохотой нацедил мне едва тепловатого кофе, который я выпила, старательно изображая наслаждение.

– А странно, что я встретил тебя в «Тае», – обратился ко мне Генри подозрительно нормальным тоном. – Захожу к ним в неделю раз, чтобы промыть себе кишки.

Я скривилась.

– Спасибо за аппетитные подробности. – Дорогая Джульет, в моем положении, когда только и делаешь, что жрешь всякие помои в разных забегаловках, главное – своевременно прочистить кишки.

– Ну, можешь попробовать чернослив, – предложила я.

Генри подался вперед, пытаясь понять, шучу я или нет.

– С черносливом трудно рассчитать дозу, – поведал он. – Кроме того, он будоражит гениталии.

– О боже! – Я содрогнулась и хотела было предложить медицинское промывание кишечника, но испугалась комментария Генри. – Нил, плесни мне «Гранд Марнье». И добавь Генри… Генри, что ты там пьешь?

– Бренди! – рявкнул Генри.

– Не хочешь виски? – спросила я у Алекса. – Я выпила твой кофе и теперь хочу ответить любезностью на любезность.

– Нет, спасибо, – просто ответил он.

Мне показалось, что Алекс хотел добавить что-то еще, но тут Генри проорал мне в самое ухо:

– Так, значит, Джил решила похерить своего муженька? Не удивляюсь. Он всегда казался мне недоноском.

Я так и подпрыгнула на стуле:

– Генри, следи за собой! Пожалуйста. Привычка Генри распускать язык доставила Джил несколько неприятных минут. Чтобы пустить ему пыль в глаза, она разыграла целый спектакль: якобы собирается сделать крупное вложение в недвижимость, вот и пригласила Филипа, чтобы потолковать с ним на этот счет. Выдали ее сущие пустяки: отсутствие Джереми (ведь понятно, что без него никаких крупных вложений она бы делать не стала, иначе для чего тогда выходить замуж за банкира?), а также деланный слащавый голосок, который даже глухого навел бы на подозрения. В своей конспирации Джил дошла до того, что заказала себе и Филипу отдельные такси, сыграла очаровательную сцену прощального рукопожатия и сказала: «Большое вам спасибо за помощь». Во все это верилось не больше, чем верится в какой-нибудь мелодраматичный фарс.

В общем, даже хорошо, что Генри не повелся на этот детский сад. Теперь мне будет с кем обсудить ситуацию. Когда он предложил завалиться куда-нибудь, я согласилась не раздумывая.

– Так это и был новый мистер Джил? – проворчал Генри. – Мне он не понравился. Козел. И пижон вдобавок.

– Почему пижон? – устало промямлила я.

– Ну, знаешь, слишком выкаблучивается, – нетерпеливо отмахнулся Генри.

Под словом «выкаблучиваться» Генри, видимо, понимал следующее: аккуратный отглаженный костюм, гладко выбритый подбородок и галстук без мерзких пятен. Вывернутая наизнанку и сугубо английская щепетильность Генри была неподражаемой пародией на саму себя.

– Джил очень красивая женщина, – изрек он авторитетно.

Я так и видела его развалившимся в огромном кожаном кресле какого-нибудь закрытого мужского клуба, чинно покуривающим трубку. Таким тоном знать обычно говорит о прекрасных молодых кобылках.

– Она достойна большего, – продолжал он.

Про себя я отметила, что Джил вообще-то неплохо устроилась: сначала покладистый банкир, теперь аккуратист риэлтор. Предсказание Мэл, что Филип заплатит за всех в ресторане, с блеском подтвердилось. Он бы заплатил и за Генри (не воротить же нос!), но тот в забегаловке был на особом положении. Зная Генри, можно предположить, что он выторговал себе бесплатную жратву в обмен на доброе мнение о ресторане, но не желал делать этот договор достоянием общественности. Выходя, он просто пробормотал официанту: «Потом сочтемся, ладно?»

– Постарайся не трепаться об этом, Генри, – взмолилась я. – Они только-только успели разойтись. Бедняга Джереми безутешен.

Я надеялась воззвать к его мужской солидарности, и это сработало. Увесистая голова Генри встрепенулась и задумчиво закивала. Он рассеянно повозил пальцем по стойке бара.

– Бедный засранец. Помню, как погано было, когда Дженни бросила меня. Хотя нет, – поправился он, – не помню. Туман.

– Бренди?

– Да все, что завалялось в доме. Потом всякая отрава, которой пичкал меня Нил. Я вырубился на месяцы. – В его горле забулькало нечто вроде подобия смеха. – Почитала бы ты тогда мою писанину. Нет ресторана, который я не облил бы дерьмом. Мне перестали звонить с работы и спрашивать, какого черта я несу, потому что я отправлял их на хер. В конце концов они сделали все за меня. Хорошо сделали… лучше, чем я, – добавил он, видимо впервые осознав эту мысль до конца.

Я молча цедила очередной «Гранд Марнье», твердо решив свалить, как только он иссякнет. Было не так уж поздно. Мы ушли из ресторана в одиннадцать. Я взглянула на часы: половина первого. Вот и хорошо. В час я буду мирно дрыхнуть. Если, конечно, Генри не втянет меня в опасный марафон под названием «кто кого перепьет».

– Надо отлить, – пробормотал Генри.

Я похолодела от ужаса, когда он начал сползать с высокого табурета. Табурет нещадно скрипел и трясся, а когда ноги Генри коснулись пола, мне показалось, что бедная мебель вот-вот рассыплется в щепки. Однако Генри, изрыгая серию хрюкающих звуков, точным и ловким движением оторвал свой огромный зад от табурета, и тот зашатался с очевидным облегчением.

Без Генри, утопавшего в сортир, атмосфера паба показалась мне вдруг зловещей. Здешние завсегдатаи слов не тратили, лишь время от времени восклицая: «Нил, повтори!»

Я сделала еще один глоток и прислушалась к собственному дыханию. Пьяная йога.

До меня не сразу дошло, что Алекс обращается ко мне.

– Что? – Я повернулась на табурете.

– Я хожу сюда десять лет. Первый раз вижу, чтобы Генри привел девушку.

– Ну, надеюсь, не последний, – ответила я и добавила, в упор глядя на Нила: – Мне эта шарашка по душе.

Внезапно меня озарило. Алекс, да и Нил, уверены, что я – новая пассия Генри! Этакая трещотка из рекламного бизнеса, которую Генри таскает по злачным местам Камдена. Я задумалась, как бы развеять этот миф. Даже если бы я не находила Алекса пусть и слегка зашоренным, но все же единственным нормальным мужиком во всем пабе, мне бы все равно пришлось защитить свое честное имя.

– Мы с Генри друзья, – как бы невзначай заметила я. – Скорее даже коллеги. Встретились случайно в ресторане «Тайский дом».

– А-а, Генри вечно там кантуется, – протянул Нил. – Он говорит, что…

– Знаю, что он говорит, – оборвала я.

Из-за утиного жира и баклажанов в животе начиналась маленькая буря. Последнее, что мне оставалось, чтобы окончательно довести свой желудок, это представить, что именно сейчас происходит с Генри.

– Работаешь где-то поблизости? – спросила я Алекса. В этот вечер я с завидным упорством выдавала одну банальность за другой. И все из-за этого Филипа.

– На набережной, у канала. По дороге домой заглядываю сюда.

С языка, несмотря на все мои усилия сдержаться, слетел очередной кошмарный вопрос:

– Понятно, так чем ты занимаешься?

Я съежилась, но сказанного не воротишь.

– Я архитектор.

– Надо же! – Так обычно восклицают, когда оказывается, что у собеседника достойная, даже требующая некоторого таланта работа.

Очередная банальность уже была на подходе, из последних сил я крепилась, не позволяя губам произнести: «Архитектор! Как это интересно!» Спас меня Генри, вернувшийся из сортира и тем самым удержавший от дальнейшей демонстрации слабоумия. Мозг явно требовал подзарядки, а навыки светской львицы и в лучшие времена не были моей сильной стороной. Пора домой – баиньки.

– С меня на сегодня хватит! – объявила я, приканчивая ликер. – Завтра с утра пораньше на работу.

– Бред сивой кобылы! – провозгласил Генри. Уцепившись за стойку бара, он ловко закинул свой зад на табурет. Оказалось, что сесть куда легче, чем слезть. – Я должен разделаться с этим дерьмом, бы Нил на завтра припас что-нибудь получше.

Степень серьезности, с которой это было заявлено, я оценить не сумела.

– А я на боковую. Завтра дел до черта. Надо, чтобы голова была свежая.

Господи, что со мной? Я отпускаю больше штампов, чем спортивный комментатор.

– Я тебя провожу, – заплетающимся языком пробормотал Генри, разрываясь между желанием разделить остаток ночи с бутылкой бренди (весьма мужественное занятие) и неожиданным порывом галантности – чем он хуже, например, Берти Вустера?

– Не стоит, Генри. Тут пять минут ходу. Но все равно спасибо, – добавила я, напоследок бросив кость рыцарскому духу Генри.

Долго уговаривать его не пришлось. Я и на минуту не допускала, что Генри напрашивается ко мне домой на чашечку кофе. Репутация у него, конечно, подмоченная, но, как я догадывалась, не без стараний самого Генри. Как и большинство мужиков, он вряд ли станет выкобениваться, если я разденусь догола и примусь умолять его трахнуть меня, но, в сущности, никаких планов насчет меня он не строил. Иначе я ни за что не стала бы пьянствовать с ним среди ночи.

– Тебе в какую сторону? – спросил вдруг Алекс, ставя на стол кружку.

– В сторону Чок-Фарм.

– Если хочешь, могу тебя проводить. Я живу неподалеку.

– Спасибо, – ответила я, слегка изумленная.

– Эй, ты что, его так хорошо знаешь? – всполошился вдруг Генри, когда я слезла с табурета и стала натягивать плащ. – Что это тебе взбрело в голову?

– Генри! – Я попыталась предостеречь его, но тот явно примерялся к роли моего любящего опекуна.

– Ты что, пойдешь на улицу в ночь с первым встречным? Да этот засранец чертовски подозрителен, если тебя интересует мое мнение!

– Не интересует, – ответила я. – Даже не воображай.

– Я знаю Алекса долгие годы, – вмешался Нил, проплывая мимо нас с грязной посудой. – Он еще никого не изнасиловал. Насколько мне известно.

Мы с Алексом посмотрели друг на друга и чуть не расхохотались. Невероятно, но Генри после слов Нила угомонился.

– Ну, если Нил тебя рекомендует, тогда ладно, – с истинным благородством сказал он.

– Но Нил точно не знает, – встряла я, но тут Алекс взял меня за локоть и подтолкнул к выходу.

Нил уже отпирал замок.

– Вот шизанутая девка! – пробормотал он. – Ты что, хочешь, чтобы вся эта комедия началась по новой?

– «Насколько мне известно…» – процитировала я и согнулась от хохота, когда дверь захлопнулась за нами. Похоже, я упилась до того состояния, когда даже самая невзрачная шуточка кажется уморительной до смерти.

– Нил умеет успокоить, правда? – Алекс понимающе улыбнулся. Вокруг его глаз собрались морщинки, но это его не портило, скорее наоборот. – Мог бы еще добавить, что вина моя ни разу не была доказана.

Мы свернули на Чок-Фарм.

– Смотри, – сказала я, когда мы проходили мимо обнесенного оградой ресторана на углу. – В «Проклятой дыре» требуют новое жертвоприношение.

– А знаешь, за все те годы, что я здесь живу, я ни разу туда не заходил. Тут в округе шестнадцать ресторанов, и ни в один из них я ни разу не зашел.

– Еще бы, это же «Проклятая дыра». От нее исходит зловещая аура.

Я обмотала шею шарфом. Не то чтобы было холодно, для конца ноября погода держалась на удивление теплая, просто надо было чем-то занять руки. Алекс прятал их в карманах, что служило прекрасным объяснением того, почему штаны у него были такими обвислыми. Должно быть, застарелая привычка.

– Где ты познакомилась с Генри? – спросил он, когда мы переходили дорогу.

– Я партнер в рекламном агентстве. – Скромняга Джульет не преминула выставить напоказ свои заслуги. Меня все еще здорово заводило слово «партнер», но сейчас я, кажется, слегка перегнула палку. – Мы специализируемся на продуктах питания. Поэтому мы с Генри просто обречены встречаться чуть ли не на каждой вечеринке.

Последняя из таких встреч живо всплыла у меня в памяти в полном формате и со стереозвуком в системе «долби». Я споткнулась и тут же приказала себе ни в коем случае не приглашать Алекса нюхнуть кокса. Мужики так податливы в подобных обстоятельствах!

– Просто удивительно, что он так здорово пишет, – заметил Алекс. – Я хочу сказать, принимая во внимание, сколько он выпивает. Случается, днем я прочту его блестящий обзор, а вечером вижу надравшимся в дым и падающим со стула, как два дня назад.

– А при чем тут зад? – спросила я, недоуменно представив увесистый зад Генри.

– Я сказал «два дня назад». И часто ты так напиваешься? – спросил он не без сарказма.

Я чуть не подпрыгнула от возмущения. Вот козел! Да как он смеет? Я же не умоляла его тащиться за мной. К тому же я вовсе не собиралась подкалывать его. Просто не врубилась.

– Как получилось, что ты видишь Генри чуть не каждый день, а он тебя в упор не замечает? – Я решила совершить акт возмездия. – Ты такой неприметный?

– Я всего лишь мирный обыватель, – ни капли не обидевшись, ответил Алекс. – А Генри трудно не заметить. Нил невероятно гордится им, читает все его заметки. Да и кроме того, едва ли Генри замечает что-нибудь кроме бутылки бренди.

Это на все сто совпадало с моим собственным мнением о Генри, поэтому я не удержалась и одобрительно рассмеялась. Правда, смех получился до жути смахивающим на хрюканье.

– А ты как будто не любитель пабов, – выдавила я первое, что пришло в голову, лишь бы только заглушить эхо моего хрюка.

– Так и есть, не любитель, – ответил он спокойно. – Я иногда засиживаюсь на работе. Все идут домой, а я прихожу сюда, чтобы посидеть и подумать с полчасика и чтобы вокруг кто-то был.

Кажется, его ответ вызвал раздражение у нас обоих. Меня почему-то взбесило, что мой небрежный вопрос задел его всерьез и ответ последовал столь обдуманный и обстоятельный. Мне казалось, что я выгляжу полной дурой. Когда мы подошли к моему подъезду, я пропела голоском «мисс Оскорбленное достоинство»:

– Ну, вот я дома. Спасибо, что проводил. Надеюсь, это тебя не слишком затруднило.

– Пустяки. Всегда пожалуйста. Возникла неловкая пауза.

– Ну, пока, – сказал он, вынув руку из кармана и нарисовав в воздухе что-то похожее на прощальный жест.

Я надеялась, что он попросит мой номер телефона или хотя бы спросит, зайду ли я еще в паб. Если нет, какого черта ему понадобилось набиваться ко мне в провожатые? Я ждала, когда до него наконец дойдет. Но до него все не доходило, и молчание становилось неприличным. Поэтому я сказала:

– Так. Ладно. Ну, спокойной ночи. Снова пауза.

– Спокойной ночи, – ответил он, опять изобразив рукой что-то невразумительное. Затем повернулся и двинулся прочь.

Я стояла, провожая его взглядом. Кожаный пиджак плотно обтягивал не только плечи, но и задницу – верный знак, что он опять сунул руки в карманы. На одежду ему, похоже, плевать. Я бы наверняка пустила слезу умиления, если бы не была так зла.

Что же произошло? Он все-таки хотел спросить номер телефона, но мои маразматические попытки поддержать разговор отбили у него охоту? Шагал он не спеша. Но не скрывалось ли за его размеренным шагом желание пуститься наутек со всех ног? Какого черта меня это так волнует? Мне что, нужно перетрахать всех самцов в Лондоне, чтобы утолить свой голод? Последнее время я не в форме, но, господи, почему я должна сходить с ума из-за какого-то нечесаного архитектора в вельветовых штанах? Должно быть, я наклюкалась больше обычного. Вполне возможно, что Алекс, как воспитанный джентльмен, просто не мог оставить на растерзание ночному Лондону одинокую женщину, даже если она ему противна. Ха! Что бы он сказал, увидев меня в обтягивающем виниловом прикиде?

Господи, какая я все же дура. Пора в кровать. Заберусь в постель и развлекусь мыслями о Петере. И о Томе. А что? Так я смогу поиметь их обоих. И даже одновременно. Эта идея несказанно меня развеселила.

Глава 10

– Джу? Это я.

Меня как будто спихнули в мрачный бесконечный колодец. Я малодушно пожалела, что Льюис не может отсеивать мои личные звонки, и тут же обругала себя – звонил мой собственный брат. Джу, посмотри правде в глаза: ты дрянная сестра.

– Привет, Крис! – ответила я с такой фальшивой жизнерадостностью, словно только что познакомилась с парнем на вечеринке, а он оказался маньяком-орнитологом.

– Я не вовремя? – мрачно спросил Крис.

– Да нет, все нормально, просто устала. Носилась весь день как угорелая.

– Я тоже…

– Правда?

Тон брата не предвещал ничего хорошего. Какие там проблемы опять свалились на беднягу и как скоро я должна ринуться ему на помощь?

– Ну, я сегодня тусовался с чуваками из службы социальной помощи.

Крис говорил так, словно произошло и впрямь нечто невероятное, например земля разверзлась под ним и бездна поглотила его. На самом деле социальная служба частенько приглашала его заглянуть к ним на огонек. Я, как уж могла, выразила сочувствие и настроилась на очередную заупокойную литургию.

– Они заставляют меня пойти на курсы.

– Ах так?

Мой взгляд сфокусировался на открытке, воткнутой в клавиатуру компьютера. Льюис сегодня купил ее для меня в киоске на углу. На черно-белой фотке четыре здоровенных парня в белых майках и тренировочных штанах делали стойку на одной руке посреди обеденного стола. Стол был безупречно сервирован: тарелки, вилки, ложки, кофейные чашечки, белоснежная скатерть. В свободной руке каждый жеребец держал либо вилку с какой-нибудь снедью, либо бокал с вином. Густые черные космы спадали на глаза, а мускулы на руках и спине, выпиравшие из маек, так и хотелось потрогать. У двух парней были подтяжки, подчеркивавшие широкие плечи и здоровую худобу нижних конечностей, болтавшихся в воздухе. Казалось, жеребцы могут простоять так целую вечность, с легкостью удерживая вес своих накачанных тел на одной руке. Надпись под фотографией гласила: «Атлетический клуб Лос-Анджелеса, 1930». О, да эти ребята уже давно сыграли в ящик.

Я нежно погладила открытку, как бы прося у нее поддержки.

– А что за курсы?

– Твою мать! – Трубка изрыгнула порцию гнева. – Ты что, не врубаешься? Я не могу ходить на какие-то гребаные курсы. Они длятся больше месяца! К тому же туда надо мотаться каждый день. А я не могу терять время!

У меня мелькнула мысль, что государство, обеспечивавшее Криса квартирой, да еще субсидировавшее его безделье все эти годы, могло надеяться, что он хотя бы для виду ударит палец о палец в знак благодарности. Однако любая попытка возразить Крису приравнивалась к подлейшему диссидентству. Посему я промолчала.

– Я им так и сказал! – продолжал разоряться Крис. – Так и сказал этим уродам: я – музыкант! И не могу тратить время на всякую лабуду! Ведь каждую минуту меня могут позвать на ломовую вечеринку! Я всегда должен быть на стреме. Какие курсы?!

– Я тебя понимаю, – осторожно начала я. – Как бы это сказать, хм… мне понятны твои чувства. Но эти ребята ничего не захотели слушать, так?

– Козлы! Заявили, что мне хана. Что их задолбало платить пособие…

– О нет!

– …если я не пойду на курсы.

– Бедный мой Крис! Мне так жаль!

Я машинально промямлила это, и тут до меня дошло, что жалость – последнее, чего заслуживает Крис. На самом деле я просто запаниковала. Если брат лишится даже той символической суммы, которую получал в качестве пособия, он тяжелой обузой опустится на мои плечи. Именно так мне все и виделось. Как только государство сбросит с себя эту ношу, подобрать ее придется мне. Я не позволю Крису умереть голодной смертью. Так было всегда и будет, пока смерть не подкосит меня саму. Хорошо это или плохо, но я ответственна за брата. Если он влипает, я всегда его вытаскиваю. Иначе мне пришлось бы предстать перед судом нашей мамочки. При этой мысли я содрогнулась.

– А что все-таки за курсы? – попыталась я выиграть время.

– Компьютерные. Они даже заставили меня пройти тест, чтобы убедиться, что я подхожу, – хмуро пожаловался Крис, как малолетка, которого заставляют есть суп. – Сказали, я клево справился.

– Ну ты же всегда был настоящим профи по математике. А компьютерщикам сейчас платят просто офигительные деньги, – тоном искусительницы проговорила я. – Один мой знакомый выучил основы программирования по учебнику. И уже не первый год стрижет купоны. Мы с ним недавно завалились в бар, так, представляешь, он небрежно вытащил из кармана толстенную пачку купюр!

Крис фыркнул:

– Ну и что?

– Ты только вообрази, как славно было бы заработать деньжат – для разнообразия.

Гнетущая тишина подсказывала, что Крис готовится дать мне отпор. Тогда я быстренько зашла с тылу:

– Представь, сколько музыкальных прибамбасов ты смог бы купить!

Крис молчал. Я воспользовалась временным преимуществом:

– Крис, что тебя ждет, если ты откажешься? Они и впрямь перестанут платить?

– Ну я же сказал, – пробубнил он. – Хватит меня доставать.

Терпение. Если я стану настойчиво толкать его на путь истинный, он из принципа упрется.

– А если ты хоть пару-тройку раз заявишься на эти курсы, то они будут платить, так? – Каждое слово я подбирала с осторожностью параноика.

– Ага. Только они называют это стипендией на переподготовку, – угрюмо поправил он. – Потом они подыщут мне работенку. Чтобы я «использовал приобретенные навыки». – Крис до отвращения точно передразнил снисходительный тон, который пускают в ход эти крысы из агентств по трудоустройству.

– Тоже мне новость. Да они и так только и делают, что ищут тебе работу. Но по крайней мере в следующий раз, если им вздумается катить на тебя баллоны, ты сможешь ткнуть их носом, что прошел их долбаные курсы.

– Ага. В точку.

Слова Криса могли означать только одно: в результате жесточайшей и кровопролитной схватки крепость пала, и враг скрепя сердце выкинул белый флаг. Я стерла со лба пот ратных подвигов.

– Ты не глянешь на барахло, которое мне нужно заполнить? Ну, знаешь, анкета? Надо думать, ты сейчас такое с закрытыми глазами проделываешь… Ну, если у тебя дела… – Его голос оборвался.

Я с содроганием представила, как Крис, не вернув анкеты, решает похерить компьютерные курсы, его лишают пособия, и он с ликованием несется ко мне – за финансовой, моральной и творческой поддержкой.

– Я загляну к тебе после работы, хорошо? – сказала я, боясь спугнуть фортуну.

– Заметано, Джу, – выдохнул он. – Спасибки.

– Договорились. Позвоню перед выходом.

– Не парься особо. Загляни по дороге в паб. Если меня там нет, значит, я дома.

– Отлично.

Я повесила трубку. Оставалось повеситься самой. Я уронила руки на стол и уткнулась в них носом. Это помогло, но самую малость. Перед глазами выросла кипа анкет, напечатанных на голубоватой и зеленоватой бумаге с узкими прямоугольничками внизу – для росписи. Поверх всей кипы красными размашистыми буквами шла надпись: «В пособии отказано». Меня передернуло.

Дверь открылась, и возник Льюис с чашкой капуччино. Я подняла голову и уставилась на него помутневшим от усталости взором.

– Все норовят сесть тебе на шею? – жизнерадостно поинтересовался он. – Что я могу для тебя сделать?

Если бы я встречалась с Льюисом, меня бы неизменно терзало глубочайшее подозрение: что кроется за его перманентно хорошим настроением, его умением четко определить мое состояние и, поставив точный диагноз, предложить нужное лекарство. Я уж не говорю о маленьких неожиданных подарках, которые он мне делал, как, например, эта открытка с парнями-жеребцами, или букетик цветов, или чашечка кофе – все это убедительно и непогрешимо сулило беду.

И у меня имелись все основания для такой подозрительности. Льюис легко и уверенно прокладывал себе путь через постели юных самок Лондона. Впрочем, пока он не начнет путаться с нашими клиентами, я и бровью не поведу. Тревожная перспектива грозила возникнуть, уступи я сама зову плоти. Однако несмотря на почти потустороннюю привлекательность Льюиса, которая, на мой взгляд, отдавала инопланетностью, я не пала его очередной жертвой. Даже если бы он не был моим помощником, я бы на него не позарилась. У Льюиса в активе было больше побед, чем у самого Дон Жуана. Перспектива стать мисс Простушкой № 1004 меня не прельщала.

Короче говоря, раз уж Льюис был моим подчиненным, я могла пожинать плоды его положительных качеств, нимало не заботясь о дурных. Взглянув на жизнь с этой точки зрения, я расслабилась и смело посмотрела в лицо невзгодам.

– Братец звонил, – сказала я, щелчком скидывая крышку с пластиковой чашки.

– Правда? – Льюис отхлебнул кофе.

– Его снимут с пособия, если не пройдет курс переподготовки.

Льюис пожал плечами:

– Ты, кажется, говорила, что он музыкант. А в чем проблема? Можно же ходить на курсы и петь сколько влезет. Всего-то дел!

– Угу, – промычала я сквозь молочную пенку.

– И давно он занимается вокалом?

– Лет восемь.

– Господи боже!

– К тому же он урвал себе квартиру. Подкупил каких-то людей в жилищном отделе и выудил у них ключи. Ты же знаешь, как это делается.

– Вот дерьмо. – Брови Льюиса слились в одну линию. – Я такого не одобряю. Вот я, например, плачу бешеную ренту за жилье и каждый день хожу на работу. Не обижайся, но получается, что я содержу таких отбросов общества, как твой брат. В общем, ты ведь тоже их содержишь.

Его слова точно ножом полоснули меня. Я дернулась и пролила кофе на какие-то бумаги – слава богу, не из самых важных.

– И знаешь, что меня действительно достало? – продолжал Льюис, откидываясь на спинку стула и закидывая ноги на мой стол точно рассчитанным движением. Его ботинки расположились на самом краешке, выражая раскрепощенность, но отнюдь не хамство. Все его движения, не говоря уже о поступках, всегда точно рассчитаны. Этакий офисный вариант Дживза.

Не дожидаясь моей реакции, он продолжал:

– В наше время стоит заикнуться об этом, и тебя сразу записывают в воинствующие консерваторы. Безусловно, мы давно смирились, что среди нас есть обездоленные. Но я знаю некоторых из этих сопляков, выходцев из вполне обеспеченных семей, которые шляются по улицам дни напролет, а потом распускают нюни, когда кто-то из центра занятости пытается найти им работу. Они скулят, что им, видите ли, неохота вставать рано утром и идти на работу. Мне все это как бритвой по яйцам.

– Понимаю. Я тоже таких знаю. Или знала… в свои двадцать. В последнее время они куда-то испарились. Интересно, куда бы это?

– Уехали из Лондона. Здесь слишком дорого, особенно если не работать. Течение унесло их на север, где жилье дешевле, там теперь болтаются табуны безработных. На севере тебе позволят музицировать, вместо того чтобы приставать с какой-нибудь бумажной работенкой.

– Не помню, чтобы ты так заводился, Льюис, – задумчиво произнесла я, – с тех пор, как говорил о футболе.

Льюис снисходительно махнул рукой.

– Браво, – похвалила я. – Сочно и едко, как свежая редька.

– Я ведь могу и смутиться. Так что теперь будет с твоим братом?

Я отхлебнула кофе.

– Убей меня, если я знаю.

Крис не принадлежал к славной гильдии законченных выпивох местного паба, зато в дальнем углу бара маялась его подружка Сисси. У нее был туманный взор и ссутуленные плечи, согбенные, вероятно, под тяжестью свитеров, которые она напяливала на себя. Из-за толстых наслоений шерсти ее тощее тельце выглядело почти дистрофичным. Из немилосердно колючей шерсти торчали шея и руки, бледные и жалкие, как молодые побеги лука. Сисси свертывала самокрутку. Кроме этого занятия она ежедневно выполняла лишь простейшие отправления организма. Надеюсь, в один прекрасный день первое встанет на пути второго.

– Сисси, – окликнула я ее.

Ну и дурацкое же имя! Одна дуреха из рекламы одежды окрестила себя Бейби, что меня раздражало почти так же, как и это идиотское Сисси. Впрочем, не совсем. Бейби не была подружкой моего братца.

– Да? – пробормотала Сисси.

Она подняла на меня плывущий взгляд. На лицо свисали сальные патлы неопределенного цвета, кожа была бледной, как у восковой куклы, и казалась липкой на ощупь. Мне захотелось сгрести эту кретинку в охапку, донести до ближайшей прачечной и сунуть в стиральную машину вместе с ботинками. А что – она прекрасно там уместится: агрегаты нынче здоровенные, а ее самой – кот наплакал. К тому же я всегда могу сломать косточки, которые не поместятся, – переломлю их пальцами, как стебельки сельдерея.

– А, привет, Джульет, – промямлила она своим обычным бесцветным тоном. – Ты за Крисом?

– Ага. Он дома?

– Ну-у-у… да. Он сказал тебе про курсы? – Угу.

– Уроды, да? Какие еще компьютерные курсы? – фыркнула Сисси. – Не, представляешь? Сами бы подавились своей дерьмовой работой, а то других берут за глотку.

В ответ я лишь пожала плечами и повернулась, чтобы уйти. Голова Сисси вновь склонилась над самокруткой, грязная прядь упала на пакетик с травкой, руки, надежно упрятанные в длинные рукава безразмерного свитера, вяло зашевелились. Вот она, героиня нового века: великовозрастная идиотка, считающая себя певицей, потому что умеет ловко скручивать пахитоски с травкой.

Дом Криса находился прямо за пабом. Брат жил на третьем этаже, поэтому я обычно поднималась пешком. Простое нажатие кнопки лифта вызывало у меня шок героини ужастика: никогда не знаешь, какой подарок припасет тебе мрачная кабинка лифта, а гадать было выше моих сил. По лестнице спускалась женщина с двумя детьми. Я остановилась, чтобы их пропустить.

– Тоже боитесь лифта? – спросила она. – Могу понять.

Девчонки были уменьшенными копиями матери. В ушах болтались золотые обручи размером в пол-лица, волосы собраны на затылках в хвостики, спортивного вида куртенки и цветастые легинсы. Для полного сходства с мамочкой им не хватало только каблуков. А что? Думаю, где-нибудь наверняка продается даже такая экзотика, как туфли-шпильки для детей. Как-то на пляже я видела четырехлетку в «леопардовом» бикини. Думаю, бикини сшила малолетка примерно того же возраста в какой-то стране третьего мира, где детям платят за работу около двух пенсов в день. От детского труда до детского порно – один шаг.

– Джу!

Не успела я позвонить, как Крис распахнул дверь. Должно быть, заждался. Настроение мое мгновенно улучшилось.

– Как дела? Видела Сисси в пабе?

– Ага.

Крис выжидающе смотрел на меня. Он, разумеется, надеялся, что я брошусь петь Сисси хвалы – как классно она выглядит и как мы здорово с ней потрепались. Но вранье просто не желало оформляться в слова. И дело даже не в принципе. Было время, когда я с легкостью выдавливала из себя лесть, но сейчас она встала поперек горла. Чтобы сгладить неловкую паузу, я прошла в комнату и деловито осведомилась:

– Ну, где твои бумаги?

– Один момент! Ты куда-то летишь?

Крис захлопнул дверь и поплелся следом за мной, напоминая побитого пса.

– То есть тебе не надо никуда рвать когти? А то мы могли бы оторваться, выпить, перекусить…

– Спасибо за предложение, – неожиданно смягчившись, сказала я. – Мы уже сто лет с тобой не сидели.

– Ага. Я тут подумал… Мама натащила жратвы, я мог бы ее подогреть…

Мамочкина стряпня не шла ни в какое сравнение с тем, что выходило из-под руки Криса или его возлюбленной. Все, что они готовили, имело бледно-коричневый цвет и по виду напоминало навозную кучу.

– Как мило с ее стороны, – процедила я.

Со мной-то все понятно, я – деловая женщина, рабочая лошадь, у которой нет времени на возню у плиты. Меня хватает лишь на то, чтобы разогреть готовое. Зато Крис и Сисси, которые вполне могли бы дни напролет готовить вкусную и дешевую еду, бессовестно питаются маминой стряпней. Мамочка, конечно, готовит исключительно тяжелую и жирную еду, от которой я бегу как от заразы, но все-таки почему и я не могу воспользоваться ее услугами, раз уж она все равно готовит? Неужели крик души «Это несправедливо!» остался глубоко зарытым где-то в туманной юности?

– Давно ты с ней пособачилась? – спросил Крис. – Она скривилась, когда я заговорил о тебе.

– Последний раз она бросила трубку, и с тех пор мы с ней не говорили.

– Она сказала, это было около недели назад. – В его голосе явно слышались нотки укора. – Ты должна ей звякнуть, Джу.

– Вот еще! – разозлилась я. – Это она бросила трубку!

– Да, но… – Голос Криса малодушно оборвался. Крис в нашей семейке всегда выполнял роль бампера между воюющими сторонами. Я пожала плечами:

– Пусть она сама мне позвонит, – сказала я, сознавая абсурдность этого заявления.

– Джу, это наша мать, ясно? Так не пойдет. Она накручивает себя, мол, пришлось бросить трубку, потому что ты вела себя как задница. Мама думает, что она права.

– Да сама знаю! – простонала я. – Но почему я должна звонить тому, кто не желает со мной разговаривать и бросает трубку? Сделай одолжение, давай оставим эту тему.

– И чего ты предлагаешь? Вообще ей не звонить? Ну и чего тогда будет?

– Без понятия. Меня все достало.

Крис пожал плечами – «Ну вот, что я говорил? Мир никогда не изменится» – и побрел на кухню.

Я уселась и вперила взгляд в чахлые цветы на подоконнике. В комнате пахло заплесневелой затхлостью. Впрочем, той же затхлостью отдавали и Крис с его подружкой. Когда брат меня обнял, я отчетливо уловила аромат гнильцы. Должно быть, его тело пропиталось этим душком до самых костей. Не то чтобы комната была грязной. Просто в воздухе плавало что-то нечистое, липнущее как тоска или депрессия: густой и сладковато-тошнотворный запах людей, которые, силясь продержаться на поверхности, расходуют лишь необходимый минимум усилий. Даже неистовая энергия нашей мамы не могла побороть подвальный душок, приклеившийся к стенам и мебели, точно споры грибка.

Мебель напоминала развал на заброшенной барахолке: стол, пара кресел, видак с теликом, грязноватый коврик – все осталось Крису и Сисси от прежних жильцов, которые не потрудились забрать с собой эту рухлядь. Появление новых обитателей не внесло никаких изменений в размеренно-унылую жизнь комнаты. Если их что-то и заботило, так это место, куда привалить задницу. Единственное, что выдавало здесь присутствие Сисси, – это ее вселяющие ужас кислотные плакаты, а Криса – его коллекция гитар и усилителей. Последняя занимала добрую четверть комнаты. На всем лежал солидный слой пыли. Видно, во время последнего визита мама слишком спешила или просто была не в духе, потому что обычно гитары в первую очередь удостаивались ее пристального внимания.

Брат кинул мне банку пива. Глотая ее содержимое, я тут же начала костерить себя за гнусные мысли, которые вечно лезли в голову, стоило мне переступить порог квартиры Криса. И все же Льюис прав, кроя бездельников и попрошаек, которые чураются работы, предпочитая сидеть в вырытой ими же самими помойной яме.

– Спасибо, – сказала я, вытирая рот. – Уже легче.

– Достали на работе?

Я стрельнула в него настороженным взглядом, но Крис казался вполне серьезным – похоже, очередная тирада о бесполезности моей работы в его планы сейчас не входила.

– Ага, еще как, – вздохнула я. – Организационная часть. Терпеть ее не могу.

– Хорошо еще мне не надо никого организовывать, – выдохнул Крис. – Голова бы взорвалась.

– Экспонат номер один. Взорванная голова, – сострила я. – Так что там мама наготовила?

– До хрена лазаньи, рагу с курицей и целый творожный пирог.

– Ух ты. Неплохо устроился!

– И все это можно запихать в микроволновку.

– Ты все пихаешь в микроволновку, Крис. А как же смертельная доза радиации?

– Да ладно. Это ты у нас целыми днями стряпаешь овощи на пару.

– Ну уж нет, я заваливаюсь в рестораны, и они парят овощи вместо меня. Ага, я могу это себе позволить, – добавила я, опередив брата.

– Я и не собирался ничего такого говорить, Джу, – запротестовал Крис. – Не такой уж я засранец. Ты на моем месте тоже не очень бы выпендривалась насчет жратвы.

В ответ я состроила гримасу:

– Тебе просто не повезло с теми придурками из кафе.

Он пожал плечами:

– Последнее время вообще не везет. Сначала это, теперь вот пособие. – Крис откупорил вторую банку пива. – Странно, но мне даже легче стало. Ну, знаешь, как будто худшее позади, а мне только и остается разгребать дерьмо. В общем, я так давно ждал, что пособие перекроют, что теперь даже рад, что вся эта бодяга закончилась.

– Ты выглядишь… получше, – с удивлением согласилась я. – Менее зажато.

– Ага, в общем, ты поняла.

Он вытянул перед собой ноги. Крис ненамного выше меня, но в таком ракурсе его тощие ноги казались нереально длинными. Крис унаследовал повышенный метаболизм нашего отца: чем больше еды он поглощал, тем больше вваливались его бока. У моего брата отцовские серые глаза, бледная кожа и, что невероятно, те же три крапинки на носу, расположенные в том же самом месте на переносице. На этом сходство заканчивается. Крис покостистее, скулы у него повыше, а темные вихры торчат во все стороны, пародируя причудливый геометрический дизайн. Но у нас одинаковые глаза, и сейчас, когда он погрузился в размышления, семейные узы безжалостной петлей сдавили мне горло.

– Я даже рад, – повторил он наконец. – Глупо, правда? – И указал на кипу бумаг на столе: – Там все про курсы. Я думал, может, ты захочешь взглянуть.

– А как же анкета?

Крис раздраженно отмахнулся:

– Все заполнил. Раз плюнуть. Чего ты пристала с этими вонючими анкетами?

– Ты же сам просил помочь! – возмутилась я.

– Да ни фига. Ладно, в общем, я их заполнил. Он поднялся и сунул бумажную кипу мне прямо под нос, старательно пряча взгляд. Внезапно я поняла (какой же умственно отсталой я иногда бываю!), что он позвал меня не ради каких-то там анкет. Крис загорелся этими курсами, что бы он там ни говорил. Свершилось чудо!

Что ж, Крис получит всю поддержку, какую я только смогу ему обеспечить. Я послушно схватила стопку бумаг и вперилась в нее так, будто это было меню нового лондонского ресторана. Это и могло бы сойти за меню… новоиспеченной чешской закусочной, потому что понимала я одно слово из ста.

А Крис понимал! Вот что важно. С невольным уважением я покосилась на брата – эта сторона Криса была мне неведома. Я едва удержалась от ликующего вопля. Мне хотелось прыгать от счастья – наконец-то мой братец решил завести нормальную работу. Но я удержала себя в руках, не желая, чтобы он думал, будто я готова уписаться от счастья из-за каких-то компьютерных курсов.

Глава 11

Я была почти у дома, когда поддалась внезапному искушению. Разморенная пивом и травкой, я пребывала в туманно-благостном состоянии. Для проверки времени пришлось включить мозги: четверть двенадцатого. Отлично.

– Рулите, рулите, не останавливайтесь, – приказала я таксисту. – И сверните налево.

– Вы же велели на Аделаид-роуд, до упора, – запротестовал он.

– Передумала. Имею право?

Несмотря на то что мой район буквально утыкан барами и ресторанами, внешне здесь все выглядит словно вымершим. Никто не торчит за столиками перед кафе, наблюдая за уличной жизнью. По правде говоря, моему району не хватает европейского лоска. Меня встретила угрюмая ночная улица и мерзкий осенний холодок, от чего я мигом протрезвела, словно меня облили галлоном ледяной воды. Мертвая тишина подворотни довершала очарование. Когда я толкнулась в дверь «Плевка и свистка», идея завалиться в эту дыру уже не казалась мне верхом гениальности.

– Закрыто, – машинально буркнул Нил, не поднимая головы.

В руках он держал стопки пустых пивных кружек, с ободков которых весьма аппетитно капали буроватые опивки. Нил пересек пространство, отделявшее его от стойки бара, и опустил свои пирамиды рядом с раковиной.

– Я думала, может, Генри здесь околачивается, – сказала я.

Нил кинул на меня подозрительный взгляд.

– А, подружка Генри пожаловала. Нет его покудова.

Я огляделась. Клиентура ничем не отличалось от той, что я видела в прошлый раз: «Плевок и свисток» магнитом притягивал шваль одного типа.

– Пить будете? – осведомился Нил.

– Угу, уговорю рюмашку – и в путь.

– «Гранд Марнье»?

– Почему бы и нет?

Что просила, то и получила. Я же всегда мечтала о забегаловке у себя под боком, в которую можно заскочить после работы и опрокинуть что-нибудь на сон грядущий. И чтобы бармен знал мое имя (если бы я потрудилась напомнить ему), все мои передряги (ну, этого он никогда не узнает) и мои пристрастия.

Я цедила ликер, стараясь продержаться как можно дольше, но без хорошей практики, да еще в мертвецкой тишине (к моему сожалению, новенькие в баре появляться не спешили), зелье быстро закончилось.

– Спасибо. – Я звякнула монетами о стойку бара и махнула Нилу рукой.

Он направился ко мне из дальнего угла, где возился с электрокамином.

– Ваша сдача, – буркнул Нил. – Можете…

Глазки-буравчики Нила впились в меня где-то в районе шеи, поскольку на каблуках я была выше его, и мне не хватило смелости выдавить «оставить сдачу себе». Хреновый сегодня вечерок. Нужно будет расспросить Генри о здешних порядках.

– Вот ваши деньги. – Нил одним пальцем ловко подтолкнул ко мне аккуратную стопочку.

Я неохотно ссыпала монеты в карман.

– Отворю вам ворота, – сказал Нил и принялся возиться с засовами. Он напомнил мне подозрительного дворецкого из каких-нибудь «Баек из склепа».

С тихим скрипом дверь отворилась, и мне почудилось, что вот-вот жахнет ослепительная молния и гигантский взмыленный рысак ворвется в заведение, отшвырнув к стене Нила. Но вместо лошади в проеме показалась фигура человека, который занес руку, видимо для того, чтобы постучать, и застыл от удивления, когда дверь открылась сама собой.

– Нил, – произнес пораженный голос, – невероятно своевременно. Как ты узнал…

Он осекся, заприметив меня позади бармена. Обрадованная тем, что Алекс онемел, я протиснулась наружу.

– Просто зашла опрокинуть рюмочку перед сном, – объяснила я.

– Ты дала обет сражаться с бутылкой «Марнье» до последнего? – предположил он.

– Точно, – ответила я тоном, каким Нил минуту назад приказал мне забрать сдачу. – Думала, может, нападу на Генри. Но его нет. Так что я пошла.

Давно ты так рассыпалась в объяснениях перед мужиком, Джульет? Держись понахальнее. А если не можешь, то хотя бы заткни пасть.

– Генри нет? – разочарованно протянул Алекс. – А мы с ним сблизились после того вечера. Благодаря тебе мы быстро нашли общий язык.

– Всегда пожалуйста. Рада услужить.

Ну вот, теперь я заговорила как развязная горничная из исторической теледрамы о бесконечных Эдвардах-королях. Черт тебя побери, Джульет!

– Туда или обратно? Быстро! – раздраженно вмешался Нил. – Я отморозил себе задницу.

– Брось, приятель, не так уж и холодно, – ответил Алекс.

– Не буду мешать твоей романтической встрече с чашкой кофе, – заметила я, постаравшись напустить на себя беззаботность.

Не стану давать ему никаких поблажек: кто, как не этот тип, несколько дней назад обозвал меня пьянчугой и не потрудился разузнать мой телефон? В общем, если он имеет на меня какие-то виды, придется ему вспомнить волшебное слово.

– Ну, пока. Увидимся. – И Алекс нарисовал в воздухе уже знакомый мне прощальный жест.

Сцепив зубы, я развернулась и двинулась прочь. Требовалось как-то снять напряжение, возникшее в результате моих стараний подпустить в голос деланного пофигизма.

Через несколько секунд за спиной раздались торопливые шаги. Рядом со мной возник Алекс.

– Ты не так поняла, – пояснил он, – я собирался тебя проводить. Назад я всегда успею. Здесь рядом.

– Что ж, ладно. – Тон в самый раз: не нахальный и не пьяный, а… милый. Вот такого и надо придерживаться всю дорогу до дома.

– И давно ты тут живешь? – спросил Алекс, приноравливаясь к моему шагу.

– Около восьми лет. Купила по дешевке квартиру в бывшей муниципальной коробке. В те времена я на нее едва наскребла, зато теперь довольна. Живу в самом центре, так что экономлю кучу денег на такси.

Конечно, односложно отвечать не стоило, но эти пространные объяснения тоже ни к чему.

– А раньше?

– Снимала с друзьями в складчину там и тут. Мать до сих пор живет в Принсбери, где я и выросла. Но я сбежала оттуда при первой же возможности.

– Понятно.

Принсбери – настолько респектабельный пригород Лондона, что, говоря о его достоинствах, можно лишь отметить, что он связан с центром города веткой метро. Разумеется, в отрочестве я сполна пользовалась этим несомненным удобством, но его, естественно, было недостаточно, чтобы удержать меня там дольше, чем того требовала крайняя необходимость.

Я пристально смотрела на носки собственных башмаков. То исчезая, то появляясь из-под края плаща, они производили почти гипнотический эффект.

– А твой отец?

– Что отец?

– Где он? Ты сказала, что жила с матерью.

– А-а… Умер, когда мне было семь лет.

Слава богу, хоть извиняться не стал. Ненавижу, когда кто-то начинает сожалеть по поводу моего отца, как будто это он его и порешил. Когда меня особенно сильно достают с этими реверансами, я огрызаюсь: «Вы же его не кокнули!» Алекс же просто сочувственно прищелкнул языком и замолчал.

– А ты? – спросила я. – Давно здесь живешь?

– Да почти всю жизнь. Родился и вырос на севере Лондона. Эй!..

Воздух прорезал дикий рев, через секунду рев превратился в мотоцикл, с визгом мчавшийся прямо на нас. Алекс схватил меня за руку. От его прикосновения я подпрыгнула. Он покрепче вцепился в мою руку и не отпускал до тех пор, пока чудище не скрылось с прощальным рыком.

– Прости, – Алекс запнулся, – я вовсе не собирался распускать руки, просто этот тип мог тебя сбить… Инстинкт сработал.

– Не извиняйся, это у меня куриная реакция… Мне самой следовало сгрести тебя и…

– Я хочу сказать, это не потому, что ты – женщина, – торопливо бормотал Алекс. – Я бы сделал то же самое, окажись на твоем месте существо одного со мной пола…

– Неужели? – Я скосила глаза на Алекса. Наступила долгая пауза.

– Не знаю, – наконец сознался он. – Наверное, нет.

И тут мы оба захохотали. Напряжение волшебным образом исчезло. Выражаясь метафорически, нас выхватил луч прожектора, и заструилась приятная музыка.

– Попробуем еще раз перейти улицу? – предложила я.

– Ты посмотрела налево, направо, затем снова налево?

– Угу.

– Молодец. Не забудь, что когда рядом нет кого-то из взрослых, ты должна быть вдвое внимательнее.

Мы перешли улицу и приблизились к моему дому.

– Знаешь, забавно было тебя проводить неделю назад, – заметил Алекс. – Вот так ходишь день за днем мимо одного и того же дома, но не знаешь никого из его обитателей. Мне он всегда нравился.

– Ничего… для бывшей муниципалки.

– Я не о том… Я вообще. Прочные стены из красного кирпича, высокие окна, нет нагромождения этажей. Думаю, это лучший образчик современного муниципального градостроительства.

– Почему в муниципальных домах подъезды выходят на улицу, а в частных – во двор? – задумчиво спросила я, когда мы пересекали стоянку перед моим подъездом. – Халявные дома – подъезды снаружи. Богатые дома – подъезды внутри. Прямо модель классового общества.

– Я должен бы знать, я же архитектор. Но я не знаю. Наверное, для того, чтобы жители бедных домов были ближе друг к другу. Корбюзье и все такое. Коробки домов как маленькие города. Нет, на город они не потянут. Скорее как маленькие деревушки.

– Да уж, это и впрямь объединяет. Толкаясь на узких ступенях, мы ворчим в один голос.

– Вот видишь. – Алекс усмехнулся.

У подъезда мы остановились, я принялась искать ключи. Яркий свет фонаря ни капли мне в этом не помогал, если не вредил, – в этом я давно уже убедилась.

– Я бы пригласила тебя хлебнуть кофейку, но завтра мне рано вставать, – соврала я.

– Ничего.

– Вернешься к Нилу? Он помотал головой:

– Пожалуй, пора уже домой. – Алекс переступил с ноги на ногу. – Знаешь, Нилу ты понравилась, – неожиданно объявил он.

– Неужто? – Эй, кретинка, смотри не запрыгай от радости. – Думаешь, теперь он и меня будет впускать вечерами, после того как закупорится на свои замки?

– Если ты оговоришь время своих визитов, почему бы нет?

– А ты оговорил?

– Вообще-то… нет. – Алекс снова ухмыльнулся, на этот раз самодовольно.

– Я так не играю, – пожаловалась я.

– В общем, получилось так, что Нил выпускал клиентов, а я в это время проходил мимо. Было что-то около полуночи.

– Я смотрю, тебя с работы не выгнать, – заметила я.

– Знаю. Уже привык. Да и Лондон не подарок в смысле всяких баров. Короче, шел я мимо, и, когда они выходили, я спросил Нила: «А не найдется у вас для меня чашечки кофе?» Нил так опешил, что впустил.

– Круто!

– Согласен.

Мы еще несколько секунд пялились друг на друга. Точнее, Алекс пялился на меня, а я пялилась на окна соседнего дома.

– Так, может, мы могли бы увидеться еще разок? – в конце концов предложил он. – Ну, там, выпить?

Еще одна пауза.

– Вот моя визитка, – сказала я, вновь наводя переполох в сумочке.

Он похлопал себя по карманам:

– А у меня нет с собой визитки.

Вот и славно, теперь ты должен будешь позвонить мне, а не я тебе. Или не должен. То есть мне, в общем, все равно, позвонишь ты или нет.

– Ну, спокойной ночи, – пробормотала я, вставляя ключ в замочную скважину.

– Спокойной ночи. Я тебе позвоню.

Он подождал, чтобы убедиться, что дверь поддалась моему напору. Я устало потащилась по темной холодной лестнице, удивляясь, почему я не радуюсь, что нарвалась на Алекса. Он ведь все же попросил мой номер телефона, и я должна гордиться собой, разве не так? Это еще раз подтверждало, что мужики ко мне отнюдь не равнодушны. И тем не менее мне было не по себе, я очевидно и неприкрыто нервничала. С чего бы это? В присутствии Тома я не нервничала. В присутствии Петера тоже. Впрочем, прошу принять к сведению, что в двух последних случаях нервничать было просто некогда, поскольку я целиком и полностью была занята похотью. Может, в этом и кроется проблема?

Ухаживание выводит меня из себя. Это медленное затягивание петли на шее, мучительное ожидание в сочетании с глубокой паранойей, когда думаешь: «Позвонит он мне? Или ждет, что я сама позвоню?» – и все эти бесконечные колебания. Сейчас мне только неопределенности не хватает. По правде говоря, я всегда ненавидела бродить в тумане. Предпочитаю стратегию, которую условно можно назвать «сделал дело – гуляй смело». Для женщин так гораздо легче. В самом деле, к чему распушать друг перед другом перья, когда в том нет совершенно никакой необходимости?

Но теперь мое безмятежное существование закончилось, словно меня кто-то сглазил. Сначала я их заманиваю, а затем оказываюсь в положении кошки, которая, поймав мышку, почему-то не может ее хладнокровно сожрать. Боже, зачем ты со мной так зло шутишь? Возможно, именно поэтому судьба послала мне Алекса – чтобы я заново научилась встречаться с нормальным малым, после всех этих лет, когда я отлавливала смазливых парней и грохалась с ними на первую попавшуюся горизонтальную поверхность. Так вот, мне эта идея была не по душе. Уж слишком много при таком раскладе нужно ждать и хлопать крыльями. К тому же я чувствовала себя какой-то беззащитной. И тогда я поклялась себе перепихнуться с Алексом при следующей же встрече – хотя бы для того, чтобы доказать себе, что я прежняя Джульет.

Впрочем, он может забыть набрать мой номер телефона. Тогда все разрешится само собой.

Глава 12

– Ты меняешься прямо на глазах, – проницательно заметила Мэл.

– Заткнись! – обиделась я. – Ты как долбанутый астролог, который бубнит мне о скором климаксе.

– Нет, правда, изменилась!

Трепотня с Мэл чертовски раскрепощает. Я могу позволить себе хамить без оглядки на приличия. Для всех остальных женщин предложение заткнуться приравнивается к международному скандалу.

– Ну, рассмотрим модель твоего недавнего поведения. Что мы видим?

И Мэл насмешливо уставилась на меня. Ее наряд, как всегда, был воплощением минимализма: джинсы в обтяжку – помимо черного цвета Мэл признает только голубую джинсу да изредка надевает алое или багровое, – черный свитер, черные сапоги на каблуках и черный кожаный пиджак, по вороту которого эффектно рассыпались ее густые темные волосы. Описывая Мэл, очень легко перебрать с прилагательным «черный». Она напоминала элегантного ворона… в джинсах.

– Вот уж не знала, что у меня недавно появилась модель поведения, – беспомощно промямлила я.

Мэл сделала паузу, чтобы закурить. Мы шли по Вестберн-Гроув вдоль канала, направляясь в ее любимый магазин для извращенцев. Мэл спешила на примерку – для нее на заказ сделали корсет. Я обожаю посещать подобные заведения в компании Мэл. Она – особа королевских кровей в садо-мазо кругах. Один модный журнал соответствующего направления даже разместил ее фото на обложке, – конечно, в те времена, когда садо-мазо еще не стал развлечением толп обывателей, а был уделом продвинутого андеграунда. Шляясь с Мэл по злачным местам, я как бы примазываюсь к ее славе.

Мэл привалила тощую задницу к парапету и, прикрыв пламя ладонью, прикурила. Я рассматривала острые носы ее сапожек. Они вышли из моды лет сто назад, но в Лондоне до черта альтернативных магазинов, чтобы обеспечить Мэл до конца жизни остроносой обувью, не говоря уже о виниловых облегающих штанишках.

– Джулс. – В голосе Мэл звучал мягкий упрек. Она глубоко затянулась, стащила задницу с перил, и мы зашагали дальше. – Я о тех недотепах, один с конференции, другой из клуба. Ты их не трахнула. Это чертовски не похоже на Джулс, которую мы знаем и любим и которая вдруг превратилась в размазню. И что ужаснее всего, – добавила она со значением, – ты даже не выследила их, как гончая, – чтобы затрахать до смерти. Наша старая добрая Джулс всегда пускала слюну, учуяв свежее мясцо.

– Боже, – пробормотала я, с трудом протолкнув комок в горле. – А ведь правда.

– Это первое. Второе: ты снимаешь классного парнишу и вдруг начинаешь трястись, как перепуганный заяц, напоровшийся на лисицу. Что делают зайцы, когда встречают лисицу? Что-то их негусто осталось в этой части леса.

– Думаю, они застывают от ужаса, как будто на них несется грузовик.

– Итак, ты застываешь от ужаса. Ну, это я к слову. – Мэл неуклонно продолжала резать правду прямо в глаза. – Ты могла бы пригласить этого Алекса на понюшку кокса. Или хотя бы на чашку кофе, если из тебя вдруг попер снобизм. Но ты этого не сделала, хотя ты на него запала.

– Не уверена, что запала на него, – бесцветно пробормотала я.

– Чушь! Ты бы не стала доставать меня с каким-то придурком, который тебе по барабану.

Тут Мэл попала в самую точку.

– Ну хорошо. Может, самую малость, – признала я. – В нем что-то есть… такое. Просто я не могу так сразу… Понимаешь, обычно проще некуда – смотришь на мужика и думаешь: а ну-ка, распотрошить его, отмыть и сию минуту доставить ко мне в шатер.

– Чтобы я могла его как следует выдрать.

– Мэл, пожалуйста!

Мэл сорвала ветку и хлестнула ею холодный воздух. Ветка злобно присвистнула. Не достигнув желанной плоти, звук повис в воздухе в какой-то странной незавершенности.

– С этим как-то по-другому… не знаю, – продолжала я. – Сейчас я выставлю себя на посмешище, но не вздумай издеваться, ясно? Мне кажется, что я его как бы… уважаю, что ли.

Мэл резко согнулась, словно у нее вдруг скрутило живот. Она даже ухватилась за парапет, дабы не повалиться на землю.

– Это уж слишком, Мэл, – холодно заметила я, но она так смеялась, что просто не услышала меня.

– Ни разу в жизни не слышала ничего смешнее, – прохрипела она сквозь смех.

Парочка юных дуралеев, которые до этого гоняли футбольный мяч, меся грязь на соседнем газоне, оглянулись, привлеченные истерическим весельем Мэл.

– Э, телки! Мы тоже хотим поколбаситься!

Мэл не спеша выпрямилась и пригвоздила их взглядом. Парни тут же растеряли весь свой гонор вместе с любопытством и снова принялись пинать мяч – правда, уже в угрюмом молчании.

– Уважаешь? – презрительно просипела Мэл. – Что ты, на хрен, имеешь в виду?

– Ну, знаешь… – Мне вдруг тоже приспичило согнуться вдвое, словно я заразилась от Мэл желудочными коликами. Правда, в моем случае причина крылась не в веселье, а в замешательстве. – Я не хочу кидаться на него на первом же свидании.

– О нет! Ты хочешь познакомиться с ним поближе?! Невозможно описать, сколько подозрительного недоверия Мэл вложила в последние слова.

– Мы же можем просто разговаривать, – продолжала мямлить я. – В прошлый раз мы просто болтали, и мне с ним было очень легко.

– А с остальными ты что, не разговариваешь? – осведомилась Мэл.

Мы свернули с дорожки, тянувшейся вдоль канала, и зашагали по улице.

– Почему, разговариваю, но в основном о сексе. – Я улыбнулась, вспомнив вечер разговоров с Томом. – Например, с Томом, ну, с тем…

– Который бывший бармен с огромным членом? – Да, спасибо за подсказку, Мэл. В общем, он стал задавать мне вопросы, которые обычно…

Лицо Мэл ничего не выражало.

– Какая же я дура! – дошло до меня. – Ну конечно, ты-то не теряешь время на вопросы. У тебя ведь дел по горло – беспрерывно нужно следить, как выполняют элементарные команды…

Мы перешли дорогу и свернули в подворотню, в которой находился магазин.

– Есть ли у тебя братишка или сестренка? Какой твой знак Зодиака? – продолжала я. – Какую музыку ты слушаешь? В общем, сплошные банальности. Как только Том завел эту шарманку, пришлось сделать вид, что я сплю. Нет, правда. Какие они славные, что хотят узнать тебя поближе, хотят, чтобы ты открыла им душу. Я прямо как те мужики, которые жалуются, что некоторые бабы, втрескавшись в них по уши, непременно хотят изменить их.

– Кого? – Мэл недоуменно оглянулась на меня.

– Чего они все от меня хотят? Почему лезут в душу? Вот я после встречи могу думать только об одном: о черт, опять нахрюкалась. А дошатавшись до своего дома, шарю в аптечке в поисках алказельцера.

Мэл сотряс новый приступ хохота.

Мы позвонили в дверь магазина и назвались. Возбужденный голос в домофоне что-то невнятно пробормотал, и дверь незамедлительно распахнулась. Прихожая была сплошь залеплена постерами мастодонтов восьмидесятых: «Калт», «Кью», «Депеш Мод». Кроме них со стен призывно смотрели модели в резиновых костюмах. Лица были скрыты масками, напоминавшими маски для подводного плавания.

– Мэл! – раздался голос с резким американским акцентом, и сквозь плотный строй черных резиновых нарядов к нам протиснулась сияющая от счастья девица.

Она стиснула Мэл в объятиях.

– Как ты? Твой корсет доставили, так что можешь примерить.

Никогда не понимала, как можно носить виниловую плиссированную юбку длиной до колена. Это против всех канонов фетишистской моды. Впрочем, наверное, эта пухлястая девица думала, что так ее талия будет казаться тоньше. На голове у девицы красовался взрыв разноцветных макаронин-косичек, преимущественно красных и желтых оттенков, а лицо походило на выставку пирсинга, да не каких-нибудь там колечек, а вполне угрожающих шипов, которые торчали у нее в щеках, губах и носу. Бедная дурочка, наверное, часто ранит саму себя – как Слартибартфаст из «Автостопом по галактике» [12]. Космы и пирсинг буквально бросались в глаза, но чтобы разглядеть остальное, надо было приложить усилия, словно она была мутантом, с лицом, напрочь лишенным обычного набора человеческих черт. У меня руки чесались выхватить из сумочки тушь для ресниц, карандаш для глаз и привести девицу в божеский вид.

– Привет, Чинна, – поздоровалась Мэл и ловко вывернулась из рук охваченной энтузиазмом девицы. Моя подруга не привыкла к столь бурному выражению чувств. – Тащи корсет, а я, может, еще чего присмотрю.

– Заметано! – выкрикнула Чинна и многотонным грузовиком унеслась прочь. Никак иначе ее уход я описать не берусь – задница в плиссированном виниле выглядела необъятной. Вот отличный урок всем нам, дамам с обширной кормой: никогда и ни за что не надевать плиссе.

– Не то… не то… не то… Может, это? – бормотала Мэл, перебирая плечики с одеждой.

Мои пальцы вожделенно легли на черное виниловое платьице шаловливой горничной-извращенки с таким глубоким декольте, что через него можно углядеть трусики, – при условии, конечно, что их не забыли надеть.

– Тебе пойдет, – бросила Мэл.

– Угу, и куда я его надену? Оно совсем уж для интима. Его же даже в клуб не напялишь!

– Наплевать, бери. Если купишь, то обязательно наденешь. Это я тебе говорю.

– Нет, у меня финансовый кризис. Разорилась на зимнем пальто. – Я вздохнула и отпустила платье.

– Ладно, тогда давай рассказывай дальше про свою ерунду, – потребовала Мэл.

– Так вот, мой синдром, выражающийся в нежелании разговаривать с парнями…

– Хоть ты и не из нашей песочницы, но и у тебя в голове полным-полно тараканов, – с уважением заметила Мэл.

– В общем, мне уже за тридцать, и я трепалась с мужиками за жизнь тысячи раз, – устало объясняла я. – Все это так нудно, что обычно я сразу тянусь за выпивкой, как только она появляется в пределах досягаемости. Причем я их не расспрашиваю, потому что мне на них наплевать. Если я и интересуюсь, как парня зовут, то исключительно из вежливости. Да и потом, легче же назвать имя, чем объяснять: «тот, из фетишистского клуба, до жути похожий на трубу океанского лайнера».

– Кстати, не видела его с тех пор? – перебила Мэл.

– Нет, – угрюмо ответила я.

– Что-то он не появляется в клубе. Ни разу больше не встречала.

– Даже так?

Я почтила память о Петере минутой молчания, пробравшись к другой стойке с одеждой.

– Кроме того, – продолжала я, – когда я жила с Бартом, мне пришлось перезнакомиться со всей его семейкой. А он познакомился с моей мамой и Крисом. К мамочке он мигом нашел подход, а с Крисом и вовсе сдружился. Сколько раз они вместе курили травку или до ночи зависали в пабе, отрываясь на игровых автоматах. В общем, было классно. Барт стал членом нашей семейки. И я не хочу еще раз пережить такой разрыв.

Мэл сочувственно прищелкнула языком. В ее случае подобная реакция равносильна слезливым объятиям. Вот почему я могу многим поделиться с ней. Она никогда не впадает в истерику и не топит меня в сочувствии, что я ненавижу всем своим существом – спасибо мамочке. Во времена моей юности та со смаком вытягивала из меня причины моей хандры, а потом с наслаждением изводила россказнями о том, что вот у нее беды были не в пример горше. С тех пор я терпеть не могу задушевных бесед – попросту не доверяю людям. Впрочем, моя подозрительность пригодилась мне в жизни, точнее, в бизнесе.

Тряхнув головой, я отогнала невеселые мысли.

– Как в этом ходят? – удивилась я, разглядывая дымчато-серебристую резиновую кишку без единого видимого шва, которая, судя по всему, являлась юбкой.

Мэл оглянулась.

– В этом не ходят. Тебя в этом носят.

– А-а-а… – протянула я, возвращая кишку на место. – В конце концов, у меня есть друзья, и я могу с ними трепаться сколько влезет. А все эти любопытные господа могут отправляться к черту. Если я захочу с кем-то поделиться, то позвоню тебе. Или Джил. А от парней требуется лишь напоить меня в дым, взять напрокат пару фильмов со Шварцнеггером и трахнуть меня так, чтобы вылетели мозги. А для чего еще они нужны?

– Ага, – подтвердила Мэл. – Это ты хорошо изложила. Настоящая программа феминисток на ближайшее тысячелетие. Но вся эта хрень лезет из тебя потому, что ты встретила парня, с которым тебе нравится болтать. Какой следует из этого вывод?

Я сердито теребила в руках сапоги с каблуками, которые были выше меня самой.

– Ну, это я и называю уважение.

– Ну и?..

– Не то чтобы я не уважала парней, которых трахаю. Просто…

– Ты думаешь, что они дешевка?

– Ну, отчасти, – созналась я. – Иногда мне хочется, чтобы кто-то из них продержался чуть подольше, чтобы не прыгал на меня в первую же минуту. Я хорошо понимаю, почему некоторые мужчины предпочитают добычу, которая сопротивляется.

– Ну и каша у тебя в голове! – жизнерадостно заключила Мэл. – Ты так запуталась во всей этой хрени, что просто не знаешь, с какого конца к ней подступиться. Неудивительно, что ты перестала трахаться. А, спасибо, – сказала она подоспевшей с корсетом Чинне. – Смотри.

Мэл расправила корсет, и я застонала от восторга. Он был сшит из резины цвета «металлик» с серебристо-голубым отливом, имел глубокий вырез впереди и шнуровку сзади. Корсет был такой крошечный, что казалось нереальным, что кто-то сможет в него втиснуться, даже змеевидная Мэл.

– Только так у меня появляются сиськи, – вздохнула Мэл. – Приходится пропихнуть все наверх, чтобы выглядело, как будто что-то есть.

– Примерь, – прощебетала Чинна, взволнованно кружа над нами, будто Мэл была женой нефтяного барона и выбирала шмотье в самом модном парижском бутике.

– Обязательно. А ты, Джулс, возьмешь что-нибудь?

– Нет, сегодня нет.

И тут я увидела туфли, тоже с нереально высокими каблуками, но на вид не такие страшные. Ремешки из половинок металлических молний обвивали ногу и застегивались сзади чуть повыше лодыжки. Я влюбилась в них с первого взгляда. Украдкой перевернув туфли, я взглянула на ценник. О нет! Нет, нет и нет. Слишком дорого.

Мэл вошла в кабинку и задернула шторку наполовину. Я видела, как она стащила свитер, сдернула лифчик и обсыпала тело тальком, предусмотрительно положенным в кабинке, чтобы покупатели могли мерить одежду, не прилипая намертво к резине.

– Так чего ты хочешь, Джулс? – В ее голосе послышались нетерпеливые нотки.

– Выкинуть все это из головы, – ответила я. – Сейчас у меня такое чувство, будто я открыла консервную банку с червями, и вот они омерзительно копошатся и извиваются.

– Ф-фу, гадость. Еще есть опарыши. Я недавно смотрела ужастик…

– Мэл, угомонись.

Она принялась возиться со шнуровкой. Я хотела было помочь ей, но тут живо подскочила Чинна – горничная-монстр с планеты Изврат – и принялась затягивать корсет.

– Потуже! Аккуратнее! – распоряжалась Мэл. Как только она влезла в корсет, у нее тотчас прорезался властный тон.

– Ух ты, Мэл, до чего же классно! – воскликнула я, когда она вышла из кабинки.

Чинна чуть не упала с сердечным приступом, когда увидела Мэл во всей красе.

– Ты великолепна! – подобострастно пролепетала она. – Такая худышка!

– Диета и изнуряющая муштра, – самодовольно ответила Мэл.

– Кстати, об идеальных мужчинах, – сказала я, упорно не желая оставить свои раны в покое. – Они любят тебя всякой, жирная ты или нет, им все равно. «Глупости, милая, твоя задница вовсе не толстая, и тебе незачем изводить себя диетой». НАГЛАЯ ЛОЖЬ! Парень сделает тебе великое одолжение, если скажет, что в этой юбке ты выглядишь беременной восьмерней. – Я вздохнула. – Пока я жила с Бартом, то разжирела минимум килограмм на десять. Даже больше. Он жрал как свинья: хлеб, сыр, жареная картошка с майонезом. Уж поверьте мне, если вы решили бросить идеального мужчину, потому что он вас достал болтовней о ваших отношениях, то будьте покойны, он отпустит вас не раньше, чем убедится, что на такую гнусную тварь после него уж точно никто не позарится.

– Полные извращенцы! – вынесла вердикт Мэл. – Знаешь, в Интернете есть такой сайт с фотками голых толстух, прыгающих на огромных мячах.

– Боже!

– А знаете еще что? – осторожно вмешалась Чинна. Мы удивленно посмотрели на нее.. – Ну, об идеальных мужчинах? Все они какие-то неумытые.

– Ага, точно, – согласилась я, припомнив обвислые вельветовые штаны Алекса. – Они считают, что их тоже должны любить такими, какие они есть, поэтому не изнуряют себя в тренажерных залах, даже приседаний по утрам не делают и никогда не брызгаются лосьоном после бритья.

– В точку, – вздохнула Чинна.

Мэл в связях с подобным типом мужчин замечена не была, поэтому преспокойно вернулась к своим делам.

– А классно, – похвалила она, любуясь своим отражением.

Благодаря корсету у Мэл и впрямь появилась грудь. Бледно-розовое тело чуть выпирало над корсетом, который едва-едва прикрывал соски. Серебристо-голубая резина придавала бледной, чуть веснушчатой коже здоровый розоватый оттенок и подчеркивала синеву глаз.

– Твой приятель Лайам умрет на месте, если увидит меня в этом, а? – усмехнулась Мэл. – Подходящий хлыст, и твой дружок будет корчиться и вопить от удовольствия.

Я хихикнула, представив эту картину, и поправила:

– Только он мне не дружок. Он мой проблемный клиент.

И тут меня осенило.

– Слушай, Мэл, а почему бы тебе не прийти к нам на презентацию? Давай, будет здорово! Это же вечеринка для моего первого полноценного клиента. Ты просто обязана там быть.

– И если он начнет бузить, я его мигом усмирю, – заразилась моим энтузиазмом Мэл.

– Еще бы, кроме тебя никто на свете не сможет это сделать.

– Тогда по рукам. Кстати, никогда не видела тебя в упряжке. Наверное, забавно. Джулс – деловая и важная.

– Ага! – Я была страшно рада, что догадалась пригласить Мэл.

Презентация Лайама была решающей для моей карьеры, и я мечтала о грандиозном успехе.

Чинна не могла оторвать восхищенного взгляда от Мэл.

– Круто! Ты просто совершенство! – Казалось, она едва сдерживается, чтобы не рухнуть на пол и не облобызать сапоги Мэл.

Впрочем, что-то подобное испытывала и я.

– Чинна, а не принесешь вот такие туфли тридцать седьмого размера, пока Мэл примеряет остальное? – спросила я, указывая на туфли с молниями.

– Между прочим, все они неплохо устроились, – заметила Мэл, когда мы вышли из магазина, размахивая неприметными пакетами со шмотками.

Я не удержалась и купила туфли, решив, что надену их на презентацию Лайама. Поэтому это было какое-никакое, но вложение капитала. Своего рода. Пусть это несколько непоследовательно, но все же…

– Кто – они? – спросила я, все еще раздираемая угрызениями совести по поводу наличности, которую выложила за обувку.

– Ну, идеальные мужчины, – нетерпеливо объяснила Мэл. – Хоть они и немытые, но устроились классно. Они же любят все твои примочки, Джулс. Ну, всякие там французские фильмы, выставки, концерты.

– Для этого у меня есть друзья.

– Не знала, что ты такая… сепаратистка, Джулс.

– Зато так легче жить.

– Было легче. А стало труднее. Ты вот-вот сломаешься, – возвестила она тоном злобного призрака. – Твой страх перед постоянными отношениями вот-вот пожрет тебя.

– Почему бы тебе не сказать мне что-нибудь ободряющее? – огрызнулась я.

– Ладно, – хладнокровно согласилась Мэл. – Трахни этого парня. Приведи его к себе и зааркань кокаинчиком и спокойной музыкой. Хотя ты обычно не очень-то забиваешь себе голову спокойной музыкой, так?

– Ты хотела сказать мне что-то ободряющее, – напомнила я.

– Вот тогда-то до тебя и дойдет, что делать. Тогда ты поймешь, что тебе на самом деле нужно. Врубаешься?

– Какая же ты беспощадная, – прохныкала я. – Вот Джил посоветовала бы сперва узнать его получше, убедиться, что у нас одинаковые интересы. Потом удостовериться, что он вежлив с официантами, переживает за бездомных собак и хорошо заботится о своей престарелой матери.

Мэл пожала плечами:

– Вот почему ты и бежишь ко мне, когда хочешь, чтобы тебе открыли глаза. – Она взглянула на часы. – Его, конечно, следовало немножко потерзать, но не целый же час… У него припадок случится. Не против зарулить ко мне на чашку чая? Я спущу его с цепи, пока ты будешь ставить чайник.

Мэл обитала на первом этаже поразительно соответствовавшего ей викторианского дома в готическом стиле. Ей также принадлежал и подвал, который она использовала в чисто профессиональных целях. Оказавшись у нее в первый раз, я с изумлением обнаружила весьма уютный и изысканный интерьер. Позже Мэл объяснила, что подземелья и узилища для нее – место работы, а жить она предпочитает в нормальной квартире.

Отперев дверь, Мэл направилась в подвал. Когда ключ заскрежетал в замке, из подвала донесся сдавленный скулеж. Мэл наверняка рассвирепеет. Она слегка завернута на том, что раб должен говорить, только когда к нему обращаются.

Я прошла в великолепную кухню – там все сверкало и сияло, видимо, благодаря усилиям очередного раба-уборщика, – и задумчиво включила чайник. По-моему, Мэл ко мне несправедлива. Я – далеко не единственная жертва пристрастия к так называемому «сепаратизму».

– На самом деле Барт звонил мне пару дней назад. Кажется, я тебе уже говорила.

Я постаралась прокричать это беззаботно, но Мэл не обманулась ни на секунду. Она появилась на кухне, и лицо ее было буквально перекошено от изумления. Разумеется, я не говорила ей о звонке Барта.

– Джулс! Какого хрена ты мне не сказала сразу? Ты должна была мне позвонить в ту же самую минуту, мать твою!

– Ну, не знаю. Я думала, сама справлюсь. – К горлу подкатил ком. – Я знала, что если позвоню тебе, то разрыдаюсь как дура, а я не желаю тратить слезы на этого болвана… Я и сейчас не хотела говорить, само собой вырвалось, я и не ожидала…

Я упала на ближайший стул и зашлась в рыданиях. Каждый раз, когда я заговаривала о Барте, со мной происходило нечто в этом роде. Без эксцессов я могла лишь пару раз упомянуть его имя и тут же свернуть на другую тему. Все сверх того провоцировало водопад горючих слез. Я вела себя в точности как собака Павлова – только вместо слюней у меня текли слезы, да с такой силой, точно где-то внутри прорвало кран.

Я тщетно силилась унять слезы и внушить себе, что хватит сходить с ума, но кран безнадежно заело, и я поняла, что потоп не прекратится, пока вся вода не выльется. Мэл и не подумала подойти и обнять меня, как сделала бы Джил, – и хорошо. Физическое проявление сочувствия для меня хуже смерти.

– И давно ты не… – начала она, когда потоп все-таки иссяк, я выпрямилась и присосалась к чашке с чаем, дабы восстановить уровень жидкости в организме.

Мэл точно заправский доктор поставила передо мной коробку бумажных салфеток, голос ее звучал участливо, но достаточно отстраненно, из чего я заключила, что могу довериться ей.

– Ничего не слышала про Барта? – спросила я гнусавым от слез голосом. – О боже! Почти целый год.

Я шмыгнула, высморкалась и снова шмыгнула. Подкрадывалась головная боль – обычное дело, когда я распускаю нюни.

– Чего ему было надо? – спросила Мэл как бы между прочим.

– Спрашивал, сохранился ли у меня его проигрыватель для виниловых пластинок…

Ну вот, все по новой. На сей раз я пала жертвой сухих всхлипов, так как слез больше не осталось, но рыдать хотелось все равно. Как пустая отрыжка после затяжной рвоты.

– Проигрыватель для пластинок? – изумилась Мэл.

– Да, – выдавила я. – Только представь себе! Не звонил почти целый год, а тут вдруг вздумалось узнать про свою вонючую вертушку.

– Нет, просто интересно, на кой она ему сдалась, – заметила Мэл, как всегда практичная до безобразия. – Ну кому сейчас нужны чертовы допотопные пластинки, кроме профессиональных диджеев? С какого такого перепугу он подался в диджеи?

– Да нет, просто у него куча пластинок, и он, видите ли, хочет их послушать.

Всхлипы прекратились, и последние слова прозвучали почти нормально.

– А кто ему мешает прикупить компактов? – Мэл скорчила гримасу. – Небось сидит, лапу сосет. Как у него с деньгами?

– Как-то не спросила. Но он не распинался, как у него все отлично. Так что, наверное, не очень.

Впрочем, с деньгами у Барта было не очень и в те времена, когда он жил со мной. Деньги у него заводились лишь после крупного выигрыша, но чаще всего он сидел без гроша и вечно просил меня заплатить за квартиру целиком.

– А судя по голосу, как он? Я глубоко вздохнула:

– Не очень.

– По-прежнему играет?

– Думаю, да. – И я снова шмыгнула.

– Ты знаешь, все нормально, – небрежно сказал Барт. – Ничего ужасного. Я в порядке.

– По-прежнему играешь?

– От случая к случаю. – В голосе его послышалось раздражение. Барт знал, что за этим последует. – Только не начинай снова о том, что сказал психоаналитик, к которому ты меня тогда затащила на аркане, ладно? У меня все под контролем.

– Я тебя никуда не затаскивала, Барт, – резко ответила я. – Ты сам к нему пошел, когда я тебя выперла.

– Зря я разрешил тебе тогда увязаться за мной.

– Потому что я помню все, что сказал аналитик? Я даже потащилась на эту треханую встречу подруг неудачников, на которую он посоветовал сходить. За всю свою жизнь не припомню более гнусного вечера.

– А я предупреждал. Разве я сразу не сказал, что это убогие бабьи посиделки и все бабье будет тарахтеть о том, какие ужасные у них мужики?

– В точку, – хихикнула я.

– Нет, в самом деле! Ты ведь тогда уже выперла меня. – И Барт тоже рассмеялся. – Зачем тебе понадобились эти бабы? И я должен был под конец завалиться, толкнуть речь и обозвать себя сраным отморозком, похвалить тебя за то, что ты нашла в себе мужество вышвырнуть меня, и призвать остальных кретинок сделать то же самое со своими козлами. А потом мы бы дружно отправились куда-нибудь и назюзюкались.

– Барт! – Как и следовало ожидать, я разозлилась. – Вряд ли мы были тогда такими друзьями, чтобы вместе пьянствовать.

– Брось, мы тогда лишь этим и занимались. – Да, только по отдельности. После чего орали друг на друга по телефону.

– Это я орал, – поправил меня Барт. – А ты гнусавила, дублируя этого болвана консультанта, что я должен бросить азартные игры не ради тебя, а ради себя самого.

– Ну, точнее не скажешь.

– Не помогало. Я целый месяц лил слезы в подушку. Просыпался утром, а она была мокрая.

– Ох, Барт!

Скажи он это ради того, чтобы разжалобить меня, я бы обвинила его в пошлости. Но безыскусность, с какой он сообщил о своих приступах слезливости, бренькнула на моих сердечных струнах. Барт обычно не играл моими чувствами – за исключением тех случаев, когда выклянчивал деньги. Мне пришлось напомнить себе об этом, чтобы не проронить скупую слезу в память о его положительных качествах.

Однако на моем месте любая бы расчувствовалась. Мы с Бартом провели вместе два восхитительных года. Третий оказался так себе, а четвертый вплотную подтолкнул нас к адовой бездне. Тем не менее память о старых добрых временах, вкупе с умением посмеяться над нашими злоключениями, будила приятную ностальгию и не позволяла перегрызться. Барт был прекрасным компаньоном во многих отношениях. Он поддерживал меня во всем, что касалось работы, отлично ладил с мамочкой и без тени сомнения утверждал, что у меня нет ни грамма целлюлита. Причем он вовсе не врал, а думал так вполне искренне.

(Недавно меня осенило, что, скорее всего, Барту просто никто не объяснил, что такое целлюлит.)

– Как мама? – спросил он. – По-прежнему грызет тебя?

– Еще как. Правило номер один: она всегда права. Правило номер два: если она не права, смотри пункт первый.

Барта мой ответ развеселил.

– Попробуй не обращать внимания на то, что она думает, – посоветовал он, отсмеявшись.

– Тебе легко говорить, – ощетинилась я. – Ты не сталкивался с подобными вещами, потому что никогда не пытался угодить своим родителям.

– Им нравилось, что я встречался с тобой.

– Брось! – кокетливо отмахнулась я, притворившись, будто мне ни капли не польстили его слова.

– Ну да, серьезно. Я с детства приучал предков, чтобы они от меня не ждали ничего особенного. Зато теперь они счастливы, если мне удается перейти дорогу и не попасть под машину. И знаешь что, я не говорю о них каждую минуту.

– Ты это о чем? – мрачно спросила я.

– Мы всегда переключаемся на твою маму или начинаем обсуждать дела Криса, согласна? Сколько времени мы за все эти годы посвятили только нам?

Барт уже не впервой поднимал эту тему. Пока мы были вместе, он то и дело заикался о ней, а у психоаналитика развернулся по-настоящему. Тогда Барт довел меня до белого каления. Как он смел обвинять меня в том, что я вкладываю слишком мало души в наши отношения, когда сам целенаправленно подрывал их, просаживая деньги на жилье в казино?! Но в эту минуту мне вдруг показалось, что, возможно, он был не так уж и не прав.

– Да хоть сейчас, – продолжал говорить Барт. – Все опять закончилось твоей мамочкой. Понимаю, она твой ночной кошмар, но зачем делать ее центром своей жизни? Ты ведь и так из кожи лезешь, стараясь угодить ей.

Возразить было нечего. Барт прав на все сто.

– Ты вечно кудахчешь над ней и братом. Пойми, каждый сам решает за себя. Ты не виновата в том, что Крис – неудачник, а твоя мать носится с ним и с его грязным бельишком. Ты же винишь себя во всем, что с ними происходит.

– Отвали! – огрызнулась я, застигнутая врасплох. – Конечно, легче критиковать меня, чем привести собственную жизнь в порядок.

Я понимала, что веду себя как последняя стерва, но удержаться не смогла.

– Вот дерьмо! – разозлился и Барт. – Я же пытаюсь помочь!

– Да ну? Ты лучше на себя посмотри. Бьюсь об заклад, ты сам по-прежнему играешь!

– Какого дьявола ты начинаешь?

– А такого! Ты не ходишь в Клуб анонимных картежников, я ведь права?

От «Анонимных картежников» Барта тошнило. Я прекрасно знала, что он никогда не будет ходить на эти встречи. Барта я читала как открытую книгу, и, увы, далеко не все в ней было мило и приятно.

– Послушай, Джулс, мы больше не живем вместе, так что хватит изображать обеспокоенную подружку. Это мое дело! Я позвонил не затем, чтобы выслушать от тебя лекцию…

– …а для того, чтобы прочитать ее мне!

– Нет, с тобой бесполезно разговаривать, зря я тебе позвонил…

– Зря, твою мать!

Мы дружно грохнули трубки. Меня душила ярость, но она хотя бы отвлекла от того, что сказал Барт. Я прошла в спальню и выудила из нижнего ящика комода фотографию Барта – она лежала, надежно похороненная под зимними свитерами. Снимок я выкидывать не захотела, но и держать на виду было мало радости – можно было бы подумать, что я цепляюсь за прошлое.

Я сфотографировала Барта во время нашей поездки в Девоне – он тогда выиграл, и у нас завелись деньги. Мы пролистали «Путеводитель лучших пабов» и обнаружили пивнушку, в которой сдавались комнаты. В таких заведениях обычно варят отменный домашний эль. На снимке Барт сидел за столом на террасе и умиротворенно смотрел в объектив, приподняв кружку с пивом. Спутанные светлые пряди спадают на лоб, голубые глаза щурятся от яркого солнца. Барта не назовешь красавцем. По отдельности черты его вполне ничего, но вместе как-то не клеилось, словно лицо слепили в самом конце утомительного рабочего дня из оставшихся кусочков. Но мне, несмотря на мою страсть к мужской красоте, было, в сущности, наплевать на нее, когда дело касалось Барта.

Я поставила фотографию на туалетный столик и вздохнула – с сожалением вздохнула.

К счастью, обошлось без слез. В последнее время Барту неизменно удавалось меня рассмешить. Вот и сейчас его шутки не позволили мне удариться в пошлые рыдания.

Остаток дня я бесцельно слонялась по квартире, куря до одурения. К вечеру от выкуренных сигарет мне сделалось совсем хреново, что оказалось очень кстати: прочие невзгоды отступили на задний план.

Глава 13

В тот же вечер я позвонила Джил, но она где-то шлялась. В последние дни ее невозможно застать дома. Скорее всего, прячется от Джереми в квартирке Филипа. Интересно, догадалась ли Джил сменить замки? Если нет, то ничто не помешает Джереми проделать это самому, хотя поначалу такой исход и казался совершенно нелепым. Однако когда на сцене появятся адвокаты Джереми, события станут развиваться непредсказуемо. Это натасканные и суперхваткие пираньи, которые, пронесясь мимо, оставят от вас одни кости. Возможно, мне стоило предупредить Джил. Как оказалось, от более-менее удачного замужества до полной паранойи один шаг. Грешникам нигде нет покоя.

В воскресенье утром Джил так и не объявилась. Я оставила очередное сообщение на автоответчике.

Материализовалась она вечером – после пылкого и страстного уик-энда у Филипа, заключила я. Судя по голосу, Джил была вымотана. Что ж, ничего другого я и не ожидала. Я тоже была вымотана, но, в отличие от Джил, вовсе не потому, что трахала агента по недвижимости двое суток подряд.

– Ты как? – спросила я.

– Ох, господи, дел невпроворот. Редактор уже кусает за пятки, а у меня по-прежнему конь не валялся.

Ах да. «Начинка: все грани реального».

– Наверное, это тебя жутко достает, – посочувствовала я. – Будь я одной ногой на грани развода, а другой в постели любовника, то вряд ли хотела бы вцепиться в огромный кусман свиного фарша и провозиться с ним весь день.

Мне удалось выжать из Джил смешок.

– Ты знаешь, может, свиной фарш и отвлек бы меня, – ответила она. – А может, и нет, кто знает?

– От Джереми есть новости?

– Прислал письмо. – Она глубоко вздохнула. – Говорит, что не собирается нанимать адвокатов, по крайней мере до поры до времени. Все еще надеется, что мы сможем снова сойтись.

– Джил, умоляю тебя, расскажи ему о Филипе.

– Тебе же понравился Филип, разве не так?

– Ты же знаешь, что да, – проворчала я не очень убедительно.

Мы с Джил уже давно успели обсудить Филипа. Не то чтобы я наврала, но правду изрядно смягчила – дабы не расстраивать Джил. Однако если придется и дальше повторять одни и те же избитые фразы, любые узы дружбы просто лопнут.

Но Джил упорно требовала поддержки. Подсаживаться на такое я бы ей не советовала. Сначала ты думаешь, что у тебя все под контролем, а затем все сильнее и сильнее хочешь, чтобы друзья беспрестанно подбадривали тебя и убеждали, будто ты все делаешь правильно, – и вот ты получаешь полноценную зависимость. Тогда ты начинаешь круглые сутки приставать к друзьям с теми же проклятыми вопросами, на которые они отвечали уже миллион раз. Хуже всего, что кайф от подобных бесед становится все слабее и слабее. Друзья дежурно изрекают какие-то успокаивающие слова, неизменно заканчивая одной и той же мольбой: «Тебе уже лучше? Тогда можно я пойду спать?» – и все это уже не доставляет тебе такого удовлетворения, как в первый раз. Джил молчала.

– Что-то случилось? – спросила я, повинуясь долгу.

– Ничего. А в общем, все.

– Понятно.

Сочувственный тон явно мне изменял, но Джил не обиделась. Она лишь вздохнула.

– Ты же знаешь, что можешь мне звонить. Когда тебе захочется.

– Мне ведь придется рано или поздно увидеться с Джереми, правда? – безнадежно вопросила Джил.

– И рассказать ему о Филипе. Умница. Увильнуть все равно не удастся.

– Я в ужасе, – мрачно сказала она. – Не могу же я рассказать ему обо всем в нашем доме, где мы прожили…

Ее голос осекся.

Не могу с этим не согласиться. У меня правило: щекотливые темы – например, избавление от любовника – обсуждать на нейтральной территории. Для этого куда лучше сгодится милый уютный паб, откуда можно всегда сбежать и где твой бывший (как он только что узнал) не станет, сбивая все на своем пути, бросаться грудью на дверь и рыдать, умоляя не покидать его. Однако мой опыт не годится для Джил. Заманить Джереми в паб и объявить ему там, что она променяла десять лет счастливого брака на похотливую связь с другим мужчиной, – такое может посоветовать лишь законченная язва и сволочь.

– Может, стоит повидаться у него? – предложила я. – Кстати, где он поселился?

– Снял квартиру в Барбикане [13].

Никогда не могла понять прелести Барбикана. Какая радость жить в жутковатых высотках, пусть даже подъезды там со двора? Как-то одна девица, которая живет в Барбикане, похвасталась, что ее башня соседствует с самым большим в Европе супермаркетом «Маркс и Спенсер». Что ж, по крайней мере, бедный Джереми не голодает.

– Близко к его конторе, – отметила я единственное, на мой взгляд, достоинство Барбикана.

– Он говорит, что там есть несколько неплохих баров. Но туда ходят в основном одиночки из Сити, и среди них бедняжка чувствует себя не в своей тарелке.

Нежность, проскользнувшая в голосе Джил, возродила надежду в моем сердце. А что, если эти нескончаемые попытки Джил вытянуть из меня признание в любви к Филипу объясняются ее собственным сомнением в его кандидатуре? Коли так, то лучшего момента для реабилитации Джереми не найти.

– Ты должна с ним повидаться! – заявила я.

Возможно, если она увидит бедолагу в аскетично-холостяцкой обстановке квартирки, что находится на верхотуре антигуманной высотки, бросит взгляд на пол кухни, загаженный пустыми коробками из «Маркса и Спенсера», то ее сердце дрогнет. Уж попытаться, без сомнения, стоит.

– Боюсь, мне придется это сделать, – страдальчески сказала она. – Как все ужасно, правда?

– Ты должна это сделать, хотя бы из жалости к Джереми, который остался совсем один, – подтвердила я, внедряясь ей в душу с безукоризненным мастерством нейрохирурга мирового класса.

– О-о…

Из горла Джил вырвался булькающий звук. Я самодовольно ухмыльнулась про себя.

– И чем скорее, тем лучше, – нанесла я последний удар. – Если что, звони сразу мне, ладно?

– Спасибо, Джулс, – сказала Джил с чувством. – Ты настоящий друг.

Ага, подумала я. Для Джереми.

Алекс так и не позвонил – ни на неделе (это было бы слишком поспешно), ни в выходные (на визитке был указан только мой рабочий телефон). Таким образом, последние несколько дней я провела в относительном спокойствии. Однако понедельник принес волнения. Снова проявилась одна из моих ужаснейших черт: как только я даю кому-то свой номер телефона, то тут же начинаю панически бояться, что человек мне не позвонит. Когда же он все-таки звонит, силы вновь возвращаются ко мне. И я пребываю в эйфории до тех пор, пока не приходится звонить ему самой. Это напоминает бесконечную эстафету, в которой, дотянув до финиша, ты можешь обнаружить, что твой напарник за время изнурительной гонки бесследно испарился.

Мне никогда не удается точно дозировать промежутки между звонками. Если он не звонит тебе в течение целой недели, означает ли это, что в списке его приоритетных дел ты находишься где-то между походом в прачечную за чистым бельем и починкой текущего на кухне крана? Уж я-то знаю, что на самом деле объяснений может быть куда как больше. Например, он умышленно строит из себя крутого или же безнадежно зашивается на работе. А если он звонит тебе, скажем, через пару дней, то стоит ли перезвонить, скажем, через неделю, продемонстрировав свое превосходство? Мои приятели из Нью-Йорка в таких делах фанатично бескомпромиссны: у них есть целый свод правил, устанавливающих, в какой срок положено сделать ответный звонок. Однако я перестала доверять им, когда поняла, что отношения между мужчинами и женщинами по ту сторону океана пребывают в не менее запущенном состоянии, чем по эту.

Я дала Алексу свой телефон в четверг и надеялась услышать звонок во вторник днем. Я все тщательно подсчитала: позвонив в понедельник или во вторник утром, он рискует показаться чересчур нетерпеливым. Правда, звонок во вторник днем означает, что человек вполне держит себя в руках. В среду будет поздновато: почти неделя. У меня есть убеждение, что если ты кому-то нравишься, он уж точно должен позвонить в течение пяти дней. В крайнем случае, через неделю. Конечно, это все в моей личной калькуляции. Алекс же, возможно, считал не так (или вообще ничего не считал).

Итак, составив уравнение (степень его интереса + количество работы x дни, минувшие с прошлого четверга), на выходе я получила «вторник в течение дня», что означало: весь понедельник я смогу беспечно заниматься работой и не подпрыгивать каждый раз, когда звонит телефон. К сожалению, это был далеко не единственный просчет в моей жизни. В понедельник утром я примчалась в офис раньше Льюиса и проверила свой автоответчик, а также автоответчик помощника – на случай, если какие-то звонки случайно попали к нему. Знаю, знаю: это граничило с маразмом. Ни один идиот обычно не звонит в понедельник без четверти десять утра, чтобы пригласить на свидание, за исключением совсем уже законченных асоциальных типов, которым и номер-то дать страшно.

К счастью, судьба уготовила для меня куда более занятное развлечение. Через каких-нибудь полчаса в проеме двери возникла лысая голова Ричарда. Когда я говорю «возникла», я не подразумеваю никаких переносных значений. Его голова так далеко отстоит от сутулых плеч, что появляется ощущение, будто она плавает в воздухе, как ухмыляющаяся морда Чеширского кота.

– Джульет, – ласково сказала голова Ричарда. – Чудно выглядишь, душечка. Чудно! Встречаешься сегодня с кем-нибудь из клиентов?

– Вроде бы нет.

– Чудно! Как ты одета? Так себе. Чудно! Ладно, возьми плащ. Я еду на конференцию по рекламной кампании водки «Айс» и беру тебя с собой. Ты так чудно с ними спелась в прошлый раз, я прав, дорогая?

– Буду через десять минут.

– Они могут ужаться до пяти?

– Я могла бы сказать «да», но в этом случае я бы соврала.

Ричард понимающе кивнул. Голова, висящая в воздухе, не самое здоровое зрелище. По крайней мере, это не то, что я могу переварить до обеда. К счастью, голова исчезла так же быстро, как и возникла. До меня донеслось:

– Чудно! Чудно!

Я взяла косметичку и направилась в туалет. Приглашение Ричарда не удивило меня. Он просто помешан на том, чтобы сорвать кого-нибудь из сотрудников с насиженного места, в последнюю секунду сообщив о намечающейся встрече. Хотя такое поведение и выглядело слегка взбалмошным, на самом деле являлось точно рассчитанным тактическим ходом. Так он мог лично оценить сотрудников в условиях, приближенных к боевым, и проверить, насколько твердо они стоят на ногах, – в приложении к интересам компании. А так как Ричард почти никогда не работал сидя, то можно было сделать вывод, что ему нравилось и других заставлять носиться туда-сюда.

Я забрала волосы в узел (по офису еще можно ходить патлатой, но на деловой встрече это слишком отвлекает) и подправила макияж. На мне был кашемировый свитерок, кардиган в тон и моя любимая темно-зеленая юбка длиной до колена, с боковым разрезом. Оглядев себя в зеркало, я удовлетворенно кивнула: прическа элегантная, шикарная губная помада и ожерелье из бисера, которое я таскаю на всякий пожарный в косметичке. Компетентная, но модная, сексуальная, но сдержанная. И к тому же великолепный цвет волос. Мой парикмахер как в воду глядел, когда говорил, что мне пойдет сочный рыжеватый багрянец. И, как она правильно заметила, я смогу с ног до головы замуроваться в черное и не буду при этом выглядеть траурно.

– Джульет, душечка! Ты просто очаровательна! – воскликнул Ричард, когда я спустилась в фойе ровно через десять минут.

– Думаете, мне идет это пальто? – с надеждой спросила я, застегивая пуговицы.

Пальто было из ангоры фиолетового цвета. В уединении моего жилища, не говоря уже о примерочной, оно мне вполне нравилось, но выводить его в свет я немного опасалась. Сменив привычные черный и коричневый цвета на оттенок спелой сливы, я рисковала эпатировать публику не меньше, чем зеленое пойло, которое глушат французы.

– Я купила его на распродаже. Умоляю, скажите, не смотрится ли оно как ворсистое одеяло.

Детский лепет какой-то. При воспоминании о сумме, которую я выложила за пальтишко (это несмотря на распродажу), у меня до сих пор случались приступы аритмии. И все-таки интересно узнать мнение Ричарда – у него безупречный вкус. Он внимательно оглядел меня:

– Отнюдь, очень миленько. Прекрасно гармонирует с твоими новыми волосами.

Я с облегчением вздохнула. Как же здорово, когда твой босс – махровый гей!

– Чудно! Чудно! Рад вас всех снова видеть! Чудно!

Ричард сиял (насколько термин «сиять» применим к индивиду, напоминающему грифа-падальщика). В жизни компании бывают такие восхитительные моменты, когда клиент и агентство практически сливаются в блаженном экстазе. Агентство воплощает все фантазии заказчика, доводя их до такого уровня совершенства, о каком клиент даже мечтать не смел, а клиент в свою очередь щедро раздает похвалы, вдохновляя агентство на еще более великие достижения. Мы называем эту стадию деловых отношений медовым месяцем, поскольку она начинается (или не начинается) в аккурат когда на наш счет начинают поступать денежки. В настоящий момент медовый месяц был в самом разгаре. «Айс-Водка» и «Сайкс Коллинз Ассошиэйтс», говоря метафорически, бродили рука об руку по берегу моря, солнце играло в их волосах, а волны омывали их ступни. Они шептали друг другу на ушко милые глупости и беспрестанно падали на песок, чтобы еще раз доказать свою любовь.

Собравшиеся вытекали из зала гуськом – разбившись на группки по отделам. Ричард каждому пожал руку – официоз у него получался не хуже, чем у королевы на приеме в Букингемском дворце.

Кроме меня в зале были еще только две девицы – маркетинг и реклама, – и, разумеется, они с завистью пялились на мой разрез и ожерелье. Атмосфера, царившая в компании «Айс-Водка», была более сдержанной, чем можно ожидать от производителей спиртного. Все не просто были одеты строго, а закупорены в серые костюмы, накрахмаленные рубашки и обязательные галстуки, напоминая копии, сделанные на ксероксе, усредненного менеджера по продажам. Я стояла рядом с Ричардом и оценивающе обозревала публику, сцепив руки за спиной, – типичный принц Чарльз. Йохан, без сомнения, был самой удачной из всех копий.

Во время собрания я старательно разглядывала его и в конце концов заключила – да, он мне нравится. Решающим доводом явилось его телосложение. Я предпочитаю мужчин, которым не стыдно показаться рядом со статуями дискометателей в Британском музее. В общем, чтобы на них было побольше мяса. Плевать я хотела на худосочных мальчиков-моделей с дистрофичными задницами. Эти сопляки напоминают веревки, которые приняли вертикальное положение благодаря искусству индийского факира. Как будто они всю жизнь только и думали о том, как бы им вырасти вверх, ни капли не заботясь о том, чтобы раздаться хоть чуточку вширь.

Каждый раз, проходя мимо Пимлико, я стараюсь заскочить в галерею «Тейт», чтобы взглянуть на бессмертное творение сэра Фредерика Лейтона: гигантского бронзового мужика, сдавившего в объятиях питона. Боюсь, что сама по себе статуя лишена какой-либо художественной ценности: атлет уныл, да и питон вяловат. Оба явно позировали в течение долгого дня и умирали от желания хлебнуть чайку и проглотить мышку-другую – кому что. Тем не менее физическое совершенство модели неизменно вызывает во мне дрожь. Сэр Лейтон потрудился на славу. Глядя на статую, можно поклясться, что тренажеры для голени существовали уже в 1877-м. Культуристки Викторианской эпохи, должно быть, заполонили всю улицу, чтобы поглазеть на статую, когда она выставлялась впервые.

С юго-западного направления уверенной и твердой поступью ко мне двигался Йохан. Они с Клаусом представляли собой остатки разбежавшейся славной армии «айсов». Клаус сразу же вступил с Ричардом в полную энтузиазма беседу, рисуя восьмерки в воздухе при помощи своего галстука, – все это выражало его восторг по поводу прекрасной раскрутки и резкого увеличения продаж. Нам с Йоханом это развязало руки. Хотя я не прочь была послушать воркование Ричарда и Клауса, мои сексуальные инстинкты возобладали. К тому же ничто не мешает расспросить босса обо всем на обратном пути.

Я отвернулась от голубков, дав Йохану понять, что он может включиться в беседу – либо со мной, либо с ними. Он выбрал меня.

– Рад вас видать! – улыбнулся он мне с высоты своего роста. – Когда Ричард говорить, что приходить не один, я мечтай, чтобы это быть вы.

– Это потому что мы уже встречались. Вы ведь все равно никого больше не знаете из нашего агентства, – с напускной скромностью ответила я. – Ричарду показалось, что мы отлично сошлись.

– Ричард очень… – он щелкнул пальцами, как бы призывая на помощь джинна, – хорошо понимать.

Я не сдержала улыбку. Под пиджаком Йохана, как я все больше догадывалась, скрывались накачанные мускулы. Походка и движения свидетельствовали о том, что он не чужд самоистязаний в тренажерном зале.

– Итак, можем ли мы рассчитывать видать вас снова?

– Это зависит от Ричарда, – ответила я, состроив милую гримаску. Хотя это была чистая правда. – Я бы совсем не против, но вообще-то это его проект. – Испугавшись, что Йохан решит, будто имеет дело с обычной курицей, я быстро добавила: – Кроме того, у меня сейчас полно собственных проектов.

Йохан скрестил руки на монументальной груди и устремил на меня тяжелый взгляд, который врезался мне в память еще в прошлый раз.

– Слишком заняты, чтобы обедать со мной как-нибудь на неделя? – вопросил он.

Я мигнула, не ожидая такого напора. Мне-то мнилось, что мы потратим не меньше пяти минут на вокруг да около, прежде чем перейти к делу. Тем не менее я была в восторге от его натиска и… от его плеч.

– Спасибо за приглашение, – проблеяла я, побивая все рекорды по части застенчивости. Согласно правилам игры, с лету назначать время и место встречи категорически запрещается. – Однако сначала мне нужно свериться с моим графиком. Не могли бы вы позвонить мне на днях? Тогда и договоримся.

Я выудила из сумочки визитку и протянула ему.

– Я давай вам одна тоже, – сказал он. – На всякий случай.

Вот на это я и рассчитывала с первой минуты, как только голова Ричарда просунулась ко мне в кабинет этим утром: встретиться с Йоханом и, так сказать, смерив его взглядом, убедиться, что он не просто забавлялся в прошлый раз, заигрывая со мной, а действительно разработал план дальнейших действий. Итак, нам удалось уладить все вопросы. И вообще, «заигрывать» – глупое и нелепое слово, которое не передает и мизерной доли того возбуждения, которое испытываешь, когда его взгляд вот-вот просверлит тебе башку насквозь. Я уже ощущала его разрушительное действие где-то внутри грудной клетки. Боже, обожаю такие моменты. Ради них я, собственно, и живу.

Греясь в лучах сиюминутного удовлетворения, точно кошка на солнце, я оглянулась на Ричарда. Он слился с Клаусом в дружеском рукопожатии. «Айс-мен» вцепился в его руку обеими лапами, и вместе они напоминали нефтяную вышку, лихо выкачивающую содержимое скважины.

Я оглядела их с чувством глубочайшего удовлетворения. Похоже, встреча прошла сногсшибательно для всех нас.

Глава 14

Оценив ситуацию на трезвую голову, я сообразила, что, дав Йохану свой телефон, теперь стану томиться в ожидании уже двух звонков и, следовательно, дергаться вдвое сильнее. Но имелся и повод для радости. Помнится, я как-то поделилась с Джил своим не слишком остроумным наблюдением, сказав, что мужиков можно наклеивать и отклеивать как пластырь и что каждый последующий снимает естественное волнение и беспокойство по поводу предыдущего.

Заботливые подруги любят повторять, что в море полно рыбы, в свою очередь неуместно сравнивая мужиков с рыбой, но они и представить себе не могут, каково это, когда гигантских размеров лосось сам прыгает к тебе в руки, игриво подергивая хвостом. Такое не может не окрылять, даже если вы предпочитаете морского окуня.

Пару лет назад, разрабатывая с подругами в баре (где же еще?) Теорию Свиданий, я пришла к выводу, что как только вы познакомитесь с кем-то, кто вам действительно нравится (объект А), – вы обменялись телефонами, и некое подобие свидания уже маячит на горизонте – вам срочно нужно начать забалтывать кого-нибудь еще (объект Б). Даже если афера с объектом Б никуда не приведет, то все равно она весьма удачно отвлечет от надуманного волнения по поводу объекта А и наверняка избавит вас от необходимости выстраивать в голове уравнения телефонных звонков. Уверенность в звонке объекта Б убережет вас от исступления по поводу томительной медлительности объекта А, способного иначе обернуться патологической одержимостью.

Впрочем, для меня все складывалось замечательно. Йохан был не просто отвлекающим маневром. Мне он нравился ничуть не меньше, чем Алекс. Поразмыслив, я решила, что даже больше. С Йоханом у нас моментально возникла взаимная симпатия. Что до Алекса, то он темной лошадкой вырвался вперед с той стороны, где я меньше всего ожидала, и мне до сих пор не удалось его раскусить. Упорство, с которым я дожидалась его звонка, подкреплялось в равной мере и желанием его увидеть, и гордыней.

Восхитительная перспектива – оба мужика, на которых я положила глаз, могли одновременно начать охоту на меня – породила в моем мозгу сумбур. От меня требовалось усидеть одной задницей на двух стульях, постаравшись не довести ее до габаритов зада Генри. Не так-то это просто. Я полистала один из глянцевых журналов, которые мы всегда держим в офисе, в надежде, что предсказание на грядущую неделю обещает мне салют, выпущенный залпом из всех орудий. «Осмысляя коренные изменения, происходящие со всем, что важно для вас – от вашего дохода до вашего субъективного мироощущения, – начинался прогноз, – вы поймете, что ожидали от них большего».

Чушь собачья! Свернув журнал в трубочку, я ловким броском отправила его в мусорную корзину.

– Безнадежно устарел? – поинтересовался Льюис, как только журнал нашел приют среди прочего хлама.

– Нет, просто ненавижу абсурдные гороскопы. Он сочувственно щелкнул языком, не отрываясь от компьютера.

– Как однажды сказал мой друг Гордон на какой-то вечеринке, – продолжала я, – какое отношение это имеет к нейронным связям в моем мозгу?

– Всего лишь модное суеверие, не так ли? – заметил Льюис. – Как, например, стучать по дереву.

– Или не трахаться на первом свидании. Льюис наконец оторвал глаза от экрана и впился в меня немигающим взглядом. Он выглядел настолько ошарашенно, будто я только что заявила, что вчера переродилась, и вопрошала, не созрел ли он морально, чтобы открыть душу перед Господом. Его испуг был вполне объясним. Если бы девицы отказались прыгать к нему в койку на первом же свидании, то его путь через их постели удлинился бы по меньшей мере вдвое. Льюис онемел.

– А это уже не суеверие, – наконец выдавил он, – это… это…

– Ханжество?

– Нет, сущее средневековье.

Все как обычно. Весь день я ждала, что кто-то из двоих мне позвонит. Позвонил некто третий – домой. Догадайтесь кто. Конечно, мой братец. У Криса случился психоз, потому что он боялся сообщить маме о компьютерных курсах.

– Она опять начнет гнать пургу, – простонал он. – Я ее знаю.

Такой поворот я не предвидела, но, поразмыслив, поняла, что Крис прав. Мама слишком много вложила в творческое будущее брата – денег, труда и болтовни. Для Криса же, судя по всему, курсы означали отнюдь не шесть нудных недель, которые придется вычеркнуть из жизни, прежде чем вернуться к жалкому существованию на пособие и заупокойным песенкам о разбитых сердцах (это в двадцать первом-то веке!). Нет, похоже, мой брат решился с головой окунуться в новую веру. Иначе он не задумываясь давно бы все рассказал маме.

– Ага, – уныло согласилась я, – она взбесится, это точно.

– Придешь завтра на обед, а? Поддержишь меня. Джулс, пожалуйста. Один я боюсь.

В моем согласии он не сомневался. Мы с Крисом с детства привыкли вместе держать оборону перед маминым гневом. И хотя мы давно выросли, мало что изменилось. Я и не подумала увещевать его: мол, мамочка ни черта не сможет ему сделать. Очень даже сможет. Она загонит его в угол и примется биться в истерике. Конечно, если бы Крис получил приличную работу и продержался на ней хотя бы больше пары дней, то он вполне освободился бы от финансовой зависимости. Но мама не оставит его в покое, будет швыряться горькими упреками, пока Крис не сделает так, как она хочет, лишь бы от нее отделаться.

– Ну хорошо, я приеду, – мрачно изрекла я. Как я могла сказать «нет»? Мама умеет вызывать в нас чувство вины, а Крис, хоть он и младше, превосходно умеет надавить на меня. Как это несправедливо! Нужно завести кошку, просто чтобы было на кого прикрикнуть время от времени. Так я хоть над кем-то буду иметь власть.

Снова зазвонил телефон. Небось мама. Неужто Крис уже успел ей сообщить, что я тоже завалюсь на обед? А может, она заподозрила что-то неладное и решила позвонить мне, чтобы устроить допрос? Запросто. Я сглотнула и сняла трубку так осторожно, будто она была сделана из тончайшего китайского фарфора.

– Алло? – пролепетала я.

– Джульет? Привет, это Алекс.

– Привет. – Я была так удивлена, что чуть не выпалила: «Как? Ты же должен был позвонить мне завтра днем!»

– Не ожидала, что я позвоню? – спросил он. Я попыталась взять себя в руки.

– Я не знала, что у тебя есть мой домашний телефон.

– Нашел в справочнике. Надеюсь, ты не против?

– Н-нет… Нет, нет, не против.

Отлично, теперь Джульет еще и заикается. Нет более верного способа поразить мужика в самое сердце.

– Как провела выходные? – спросил Алекс.

Его голос звучал без напряжения, но вместе с тем не так, словно он собирался протрепаться до рассвета. Обзавидоваться. Я в лепешку готова расшибиться, добиваясь такого тона, а он с ходу освоил его. Впрочем, он ведь тоже мог тренироваться – и сколько влезет.

– Неплохо, – ответила я как можно беззаботнее. – Без суеты. Перелопатила кучу дел.

– На днях видел в «Плевке» Генри, – сообщил Алекс. – О тебе говорили.

– И все это – сущая правда, – ответила я беззаботнее прежнего.

Так я обычно и отвечаю, когда кто-то сообщает, что перемывал мне косточки.

– Ну и хорошо, – почему-то обрадовался Алекс. – Я надеялся, что так оно и есть.

Короткая пауза возвестила, что запас дежурных любезностей исчерпан и настало время подобраться ближе к делу. Если продолжать дальше в том же духе, можно дойти до маразма.

Молчание прервал Алекс:

– Итак, ты сможешь поужинать со мной в один из этих вечеров?

Ха! Попался наконец. «Один из этих вечеров» – странноватая формулировочка. Надеюсь, он тоже на взводе.

– Что ж, – я постаралась, чтобы мой голос звучал удивленно, но не слишком, – хорошо. Почему бы и нет?

– Твой энтузиазм хлещет через край, – заметил он.

Эх, должно быть, перебрала с крутизной. Впрочем, даже неплохо, что он поставил меня на место.

– Когда ты сможешь? – спросил он.

– Хм… Сейчас посмотрю в блокноте. Пожалуй, в пятницу.

Если вам звонят в понедельник, назначать свидание полагается не раньше пятницы. К тому же не придется вставать спозаранку на следующее утро с гудящей головой.

– Договорились. Позвоню тебе в пятницу на работу, и мы выберем место. Где-то в нашей округе, ладно?

– Да. Прекрасно.

Вышло, по-моему, чересчур слащаво. Поэтому я заключила вполне деловым тоном:

– Ну, до пятницы.

– Отлично, буду ждать.

Положив трубку, я тотчас принялась анализировать разговор. В целом все прошло совсем неплохо. Алекс пригласил меня на ужин, а не ограничился боязливой репликой, что хорошо бы нам как-нибудь встретиться. В этом случае нам пришлось бы выписывать круги не меньше десяти минут. Правда, я бы предпочла сразу договориться о времени и месте – так я чувствовала бы себя в большей безопасности. Теперь буду изводиться до самой пятницы. Здравый смысл подсказывал, что Алекс в пятницу перезвонит. Подсознание, наоборот, страшилось всего, что не было намертво закреплено в сознании. Я виню в этом нашу маму. Она любит присочинить какую-нибудь историю, чтобы выставить себя в выгодном свете. Поэтому я с детства привыкла верить только тому, что вижу собственными глазами и чему существует неопровержимое вещественное доказательство.

Наверное, следует обязать кандидатов присылать по факсу заверенное нотариусом подтверждение о дате и месте предполагаемого свидания. Не перезвонить ли Алексу с этой целью? Я громко расхохоталась. К счастью, хоть чувство юмора мама из меня выжечь не сумела.

Нет, слишком рано я обрадовалась. Если бы мое чувство юмора было в рабочем состоянии, то я по достоинству оценила бы комизм (или хотя бы изощренную иронию) ситуации, которая разворачивалась у меня на глазах следующим вечером. Посудите, сколько ценного материала для пера ироничного драматурга: мать делает все, чтобы сын отказался от приличной работы во имя нелепого музицирования. До этого дня я и не представляла, как для мамы важно, чтобы Крис продолжал изображать музыканта. Ей было наплевать на то, добился он успеха или нет. Ибо до тех пор, пока Крис зависел от нее в материальном плане, она могла сюсюкаться и нянькаться с ним, как с младенцем.

– По крайней мере один ребенок в семье занимался творческой работой! – гремела мама. – Я связывала надежды с тобой, Джульет, когда ты училась на журналистике. Я мечтала, что ты устроишься на телевидение. Конечно, когда ты подалась в рекламу, – резко добавила она, – все надежды испарились.

Слово «реклама» мама произнесла таким тоном, как будто эта сфера деятельности позорнее, чем производство биологического оружия.

– Отлично, мам. Я рада, что ты больше не питаешь иллюзий на мой счет. – Я глотнула пива и прислушалась к писку своего сердца, сожалевшего, что я не стала художницей или училкой словесности в какой-нибудь дыре.

За ужином с близкими родственниками сожаление приходится заливать спиртным.

– Джу просто молодчина, – влез Крис. – Она теперь партнер в своем агентстве.

Может, Крис и злобствовал по поводу напитков за счет компании, но перед мамой мы были заодно. Я кинула на него благодарный взгляд. Внезапно меня осенило, что и Криса неплохо бы пригласить на презентацию. Там ведь будут Мэл и Джил, которых он отлично знает. Отчего не позвать и его? То, что рядом будут люди, которые меня действительно любят, наверняка прибавит мне уверенности. Скажу Крису при случае, а затем попрошу Льюиса отправить ему официальное приглашение. Брат обрадуется.

– Я знаю, сын мой. Не надо повторять одно и то же, – свирепо парировала мама.

– Но ты ведь на самом деле гордишься Джульет. Я слышал, как ты впаривала миссис Холмс, как хорошо, дескать, что Джульет стала партнером в таком молодом возрасте.

Наступил мамин черед кинуть на Криса взгляд, в котором благодарности было отведено куда меньше места. Торжествующую улыбку я прикрыла бутылкой пива. Только в случаях крайней необходимости мы могли позволить себе возразить маме или ткнуть ее носом в улики, расходившиеся с официальной версией.

Хотя правонарушение было не самым тяжким, атмосфера мигом накалилась. Требовалось срочно снять напряжение. Крис, знакомый не хуже меня с хитростями работы маминого мозга, срочно принял меры:

– Нет, это просто смешно. Наша Джулс – старая калоша. Ей же тридцать три. До пенсии рукой подать!

– Эй, ты! Смотри у меня! – вскинулась я. – Между прочим, я в свое время покуролесила на славу. Посмотрим, сможешь ли ты сказать про себя то же самое.

Своего мы добились – напряжение чуть спало. Мы с Крисом перевели дух. Официант, будто почувствовав, что атмосфера разрядилась, подошел к нашему столику и принялся собирать тарелки. Мама с готовностью накинулась на беднягу, заявив, что бхаджи с луком было холодным, – таким образом она выпускала пар, который иначе ошпарил бы не одного из нас. Хорошо, что на свете есть козлы отпущения.

Мы выбрали индийский ресторанчик, находившийся по соседству с домом Криса, проигнорировав кафе, в котором брат получил от ворот поворот. Вопреки жалобам мамы, что индийская пища плохо усваивается ее желудком, она уплетала ее за обе щеки. Если потом у нее случится несварение, она немедленно поставит меня в известность. А если я в ответ укажу, что она умяла тонны жратвы, мама объявит, что не хотела портить всем вечер, тоскливо возя еду по тарелке! С мамой всегда так сложно. Возможно, еще и потому, что я знаю все ее реплики еще до того, как они слетят с ее языка. Предупрежден – значит, вооружен. Но что толку? От этой своей проницательности я лишь заработала паранойю.

– Два пива «Тайгер», пожалуйста, – обратилась я к официанту, который после общения с матерью весь зажался, и улыбнулась парню.

– Я в сортир, – оповестил Крис несколько громче, чем требовалось.

Уходя, он многозначительно посмотрел на меня, как бы говоря, что именно сейчас я должна сообщить маме новости. И с чего он только взял, что у меня получится? Я перед ней так же беззащитна, как и бедолага официант. Ладно, раз уж взялась…

Я осмотрительно продвинула пешку на две клетки вперед:

– Крис, похоже, заинтересовался курсами.

Не очень удачное начало. Наши интересы мама всегда воспринимала в штыки.

– Заинтересовался? – презрительно процедила она. – Он начал сдавать позиции, Джульет, вот и все.

Теперь остается или упереться, или пасть.

– Ну, не знаю, – осторожно продолжила я. – Мне показалось, он даже воодушевлен.

– Тебе-то откуда знать? – фыркнула она.

– Мы с ним много общаемся. Он даже пригласил меня к себе, чтобы рассказать о курсах поподробнее.

– Надеюсь, тебе хватило ума его отговорить.

– Вполне достаточно, что его отговаривает Сисси. Ей эта затея с курсами очень не по душе.

Это было гениально и к тому же сущая правда! Сисси и Крис лаются с тех пор, как он решился пойти на курсы. Пока Крис бренчал на гитаре, Сисси легко мирилась с тем, что он жил на пособие. Она считала, что ее бойфренду куда больше подходит роль музыканта, чем программиста, пусть даже с тугим кошельком. И теперь, если мама решит упереться, то окажется в одной команде с Сисси. А мама презирала Сисси всей душой. Вряд ли ей вообще угодил бы кто-то из ныне живущих, но Сисси была воплощением порока.

Последовала долгая пауза. Я наслаждалась каждой секундой. Сравнение с партией в шахматы было не очень удачным. Наша беседа куда больше напоминала бойцовский поединок. Я только что заработала очки, а мама, пошатываясь, отошла в свой угол.

В новом раунде мама избрала весьма остроумную тактику: упоминать о Сисси как можно меньше. Это было частью ее долгосрочного стратегического плана не упоминать о ней вообще и ни при каких обстоятельствах.

– Ну, раз уж ты так много общаешься с Крисом, – начала она, – и он к тебе прислушивается…

Какое снисхождение!

– … то почему бы тебе не раскрыть ему глаза? Мама устремила на меня мрачный взгляд, и я тут же увяла.

– Ты сделаешь это лучше любого! – продолжала она. – Ты ведь наверняка знаешь массу успешных музыкантов, которые долгие, очень долгие годы карабкались к славе! Где это видано, чтобы успех пришел в одночасье? Убеди Криса, что если он будет настойчив, то непременно добьется своего.

Отлично. Крис с одной стороны, мама – с другой, а я шавкой прыгаю посередке и тявкаю, словно мы играем в собачки. Джулс, а скажи маме, что я разбил окно… Джульет, пусть брат положит эту штуку и подойдет ко мне… Сколько себя помню, я всегда служила посредником. Барт, похоже, прекрасно разобрался в ситуации.

Тем временем принесли главное блюдо, и я набросилась на паратху [14], опять же, как шавка, только на сей раз страшно голодная. В тот вечер мне как никогда нужно было чем-нибудь заглушить уныние, и тарелка с калорийным блюдом оказалась наипервейшим из доступных средств. Мама не скрывала своего осуждения. Когда дело касается меня, она превращается в ярую сторонницу диеты.

– Но это займет каких-то шесть недель, мам, – заговорила я, прикончив последний кусок слоеного теста и вытирая жирные руки о салфетку. – Крис сможет выиграть время и отвязаться от этих зануд из социальной помощи. Пусть себе учится.

Мне показалось, что этот прием – указать на незначительность события – должен сработать. Будем загружать ее потихоньку.

– Неизвестно, куда заведет его этот путь, – неопределенно ответила она, уминая куриные окорочка по-бомбейски.

– Господи! – внезапно выкрикнула я. От психологического напряжения у меня в голове что-то щелкнуло, и я перестала себя контролировать. Нет ошибки страшнее и преступления более тяжкого, чем брякнуть маме, что ты думаешь. – И почему все так носятся с Крисом? Почему все думают, что он обязательно станет программистом, как только закончит эти чертовы курсы? Почему все, что с ним происходит, имеет просто вселенское значение? Почему обо мне никто и вполовину так не беспокоится?

– А с чего я должна была за тебя беспокоиться? – обрубила мама. – Я знала, что ты сама всего добьешься.

– Прекрасно. Спасибо за поддержку.

Наши глаза метали друг в друга молнии, когда брат догадался вернуться из сортира. Он так долго там торчал, что, должно быть, успел выкурить всю пачку сигарет. Плюхнувшись на стул, он жизнерадостно осведомился: «Ну, как вы тут?» – еще не успев сообразить, что буря уже бушует вовсю. Когда датчики Криса среагировали на грозовой фронт, он пробормотал, что ужасно голоден, и накинулся на ближайшую тарелку, даже не взглянув, что в ней. Мы все сосредоточенно жевали. Вернее, это мы с Крисом усиленно работали челюстями, уставившись в тарелки, – точно ожидали маминого одобрения, если все съедим. Мама испускала один тяжкий вздох за другим и крутила в пальцах вилку, старательно демонстрируя свое недовольство. Когда она попросила у официанта очередной стакан воды, Крис воспользовался этим и украдкой послал мне полный упрека взгляд. Да, я его подвела. Этот обед просто катастрофа! И виноватой в том я считала себя – наперекор всякой логике.

И разумеется, мне пришлось заплатить за всех. Впрочем, как всегда. Мать приняла это как должное, а Крис торопливо пробурчал подобие благодарности. Возможно, будь он программистом, то и заплатил бы за нас – для разнообразия. И взял на себя ответственность за настроение матери. И я попросила бы его похлопотать за меня перед мамочкой, а сама шмыгнула в туалет и покуривала бы там, пока он вкручивал маме мозги. А затем с упреком посматривала на него, когда он, увы, провалил бы задание. Однако даже такая картинка не смогла меня позабавить. Все бремя земных страданий лежало у меня на плечах. Вернее, бремя родственных уз. Мне казалось, что я тащу их обоих на плечах, и даже после того, как мы расползлись по своим углам, плечи ломило и пригибало к земле. Крис перевалил на меня свои проблемы, а мама винила меня за выкрутасы собственного взбалмошного характера. Так было всегда, сколько я себя помню, и успело мне осточертеть. У меня даже спина ныла, а в животе бурлило от всего, что я в него напихала в попытке занять чем-нибудь рот, чтобы не брякнуть лишнего.

Я помассировала плечи. Ни хрена не помогло. И вдруг откуда ни возьмись всплыла острая тоска по Барту. Будь он сегодня с нами, обязательно нашел бы, как отвлечь маму от мрачных мыслей. Барту удавалось не воспринимать ее всерьез, но самое поразительное – мама ему была за это благодарна, тогда как нас за такое отношение в одну секунду размазала бы по стенке. А потом я могла бы попросить его помассировать мне плечи. И мы могли бы заняться сексом, хотя в тот момент мне не хватало скорее нежности.

Слезы были тут как тут.

Сосредоточившись на том, чтобы не разразиться истеричными рыданиями прямо в такси, я подумала, не зарулить ли в «Плевок», но это не лезло ни в какие ворота. Моя изощренная система правил запрещала мне видеться с Алексом до пятницы, иначе он возомнит, будто мне не терпится кинуться ему на шею. Или что моя светская жизнь настолько скудна, что остается лишь искать утешения в странноватых пабах. Да и потом, еще только десять, Алекс наверняка на работе. Он, помнится, сказал, что торчит там допоздна.

На лестнице на меня волком накинулось одиночество. Гремучая смесь из Криса и мамочки для меня почти смертельна. Если с каждым по отдельности я еще как-то могу общаться, то вместе они тяжеленной скалой придавливают меня к земле. Какая ирония! Из-за собственной семьи я чувствовала себя так, будто во всем мире нет человека более одинокого, чем я. Бродяжка, возвращающаяся в унылый дом с согбенной от тяжкого бремени спиной. И никто не помассирует ей плечи! Лишь гулкое эхо дверного хлопка отзовется в пустоте квартиры, лишь одно пальто сиротливо повиснет на вешалке, и ни одна живая душа не крикнет из гостиной приветственные слова… Я напомнила себе, что Барт мог в это время запросто спускать в карты наши деньги на отпуск, но в данный момент я бы проглотила даже это.

С каждой минутой мне становилось все хуже. Нужно срочно что-то предпринять, чтобы отвлечься. Я открыла банку бобов, и, стоя возле кухонной стойки, без намека на аппетит и удовольствие сожрала их прямо из банки, не обращая внимания на мерзкую пену, стекавшую по краям. После вечера в обществе мамы я всегда превращаюсь в самое жалкое существо на свете. Я была выжата, обессилена, как будто кто-то выпил из меня все соки. Их нужно было срочно чем-то восстановить. Бобы в данном случае срабатывали быстрее всего остального.

Глава 15

На следующее утро бобы дали о себе знать. Тяжелые, как свинцовые пули, они перекатывались у меня внутри, свидетельствуя о том, сколь низко я пала накануне. Вполне возможно, именно этого я и добивалась: упорного напоминания, что мои отношения с ближайшими родственниками окончательно зашли в тупик. Однако я по привычке отбросила все мысли о маме и брате, уверив себя, что отбрыкалась от обоих по меньшей мере на пару недель, и теперь могу снова стать самой собой. Если хотят, пусть призраками кружат у меня за спиной. Мне плевать. Как правило, такая тактика срабатывала.

В конце концов удача решила все же улыбнуться мне. В пятницу я встречаюсь с Алексом, и если буду вести себя осмотрительно и не стану сжирать по банке бобов на ночь, то наверняка впихну зад в свои новые брюки. А в четверг я обедаю с Йоханом. Все это решительно окрыляло. Стоит привлекательному мужчине пригласить на свидание, как тебе под кожу забирается жучок и начинает сновать по всему телу, не давая покоя. Весь день я так оживленно порхала по офису, что треклятые бобы точно сгорели. Находясь где-то между шестым и седьмым небом, я набрала номер Джил, чтобы выяснить, как у нее дела, а заодно договориться о встрече. Мне казалось, что мы не виделись со времен потопа.

Автоответчик щелкнул и заговорил голосом Джил, из чего я заключила, что Джереми не вытурил Джил из дома – вопреки всем тем ужасам, что нарисовала моя бурная фантазия. Или пока не вытурил. Вполне возможно, что этого и не произойдет, коль скоро он с комфортом обосновался в холостяцкой квартирке в Барбикане. Бедный, бедный Джереми.

– Джил? Это я, Джулс! – беспечно пропела я. – Как дела? Ты где? Впихиваешь свиную начинку куда только можешь или трахаешься с Филипом до потери пульса? Как бы там ни было, позвони мне, когда получится. У меня куча свежих сплетней, между прочим, о мужиках!..

Раздался щелчок, означавший, что трубку сняли, послышалось шипение. Должно быть, Джил сняла трубку и теперь обтирает напудренные мукой руки о кухонное полотенце.

– Джил! – весело прощебетала я. – Привет! Трубка молчала. Слышалось только тяжелое медленное дыхание. На какой-то момент в голову пришла безумная мысль, что из-за неполадок на линии я нарвалась на телефонного извращенца.

– Джил? – с сомнением позвала я.

– Джулс, – наконец ответил голос, исполненный скорби и отчаяния.

Мое сердце упало, я молчала, не в силах произнести ни слова. Впрочем, я и так уже сказала больше, чем следовало. Трубку снял Джереми.

Еще одна жуткая пауза. Я отчаянно пыталась сообразить, как бы вытащить себя – и Джил – из ямы, в которую мы обе угодили моими стараниями. Увы, ничего не приходило в голову. И какого черта я помянула Филипа? Прикинуться, что я лишь поддразнивала подругу неким абстрактным мачо? Исключено. Абстрактный мачо вряд ли называется конкретным именем Филип. Да и вообще, дразнить Джил через две мучительные недели, минувшие после разрыва долгих и прочных отношений?.. Это отдавало откровенным садизмом. Я раскрыла рот, с удивлением обнаружив, что он произносит лишь беспомощное «э-э-э», а я, как последняя двоечница, пытаюсь воскресить в мозгу и облечь в словесную форму хоть какую-нибудь мысль. Увы, мозг отказался сверкнуть гениальностью, и убогое «э-э-э» перешло в стон умирающего от стыда.

– Джульет? – спросил Джереми, будто со дна соб-ственной могилы, – я правильно понял… то, что ты сказала?

– Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э, – ответствовала я, на сей раз значительно громче.

Я отчаянно пыталась выбраться из ямы, цепляясь когтями за края и каждый раз неизменно соскальзывая вниз, я все быстрее и быстрее загребала руками, но с каждым движением все ниже и ниже сползала в разверзшуюся пропасть.

Через приоткрытую дверь я видела, как Льюис повернулся в кресле и недоуменно смотрит на меня. На подкашивающихся ногах обогнула стол и, скорчив страдальческую гримасу, сигнализировавшую Льюису, что меня не надо беспокоить, захлопнула дверь ногой.

– Джульет? Скажи мне всю правду… Мы всегда были друзьями, и даже теперь, когда Джил… когда Джил… – Голос Джереми стих, я слышала, как он тяжело сглотнул подступивший к горлу всхлип. – Джил… Она с кем-нибудь встречается?

– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А…

Ну по крайней мере, я сменила репертуар. Меня терзали жалость к Джереми и чувство вины перед Джил.

– Я не могу тебе этого сказать, Джереми, – слабо пролепетала я. – Просто не могу. Ты должен понять.

– Но я же прекрасно слышал твое сообщение. – Голос Джереми трудно было узнать. Судя по всему, он отчаянно пытался сдержать рыдания. – Значит, не можешь, – беспомощно пробормотал он. – Тогда, наверное, это означает, что она ни с кем не встречается.

«А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!» – раздавалось внутри моей головы.

– Н-ну… – Я самым жалким образом пыталась выиграть время. – Ну… мне не следует распространяться о том, что…

– Но ты этого и не отрицаешь.

Джереми уже не спрашивал. Он утверждал. Его слова повисли между нами зловещим гудением телефонной линии. Я лихорадочно сжала трубку в тщетной надежде, что с моих губ вот-вот сорвется нечто утешительное и положит конец этому ужасу. Но я не могла себе этого позволить. Памятуя о нашей дружбе – мы ведь и вправду до этого дня были друзьями, – я не могла соврать.

Да он и не поверил бы. Повесив трубку, перемотал бы запись на автоответчике и еще раз прослушал мой слабоумный щебет. Как можно быть такой идиоткой?

– Хорошо, Джульет, – сказал Джереми спустя целую вечность. – Ты можешь ничего не говорить. Но мне трудно поверить, что ты относишься к этому так… – он поперхнулся, – легкомысленно. Моя семейная жизнь разбита. Ты была свидетелем, как счастливы мы были, а теперь она завела себе любовника… А ты говоришь об этом таким тоном, будто она просто-напросто перепихнулась с кем-то, как делаешь ты сама, с тех пор как рассталась с Бартом! Тебе ли не знать, как я страдаю! А ты просто… смеешься над этим… Боже…

Голос Джереми разлетелся на осколки. Он бросил трубку, наверняка разразившись сдавленными рыданиями. Как бы я хотела убить себя! Но прежде чем спокойно отдаться в руки правосудия, мне предстояло сделать одну важную вещь. Я как полоумная принялась раскидывать бумаги на столе в поисках блокнота с номером мобильного телефона Джил. Ну конечно, что мне стоило сразу позвонить ей на мобильник? И я бы не напоролась на Джереми, который вернулся домой, чтобы собрать свои ботинки ручной работы и дорогущие костюмы. Но Джил терпеть не может мобильник и вообще редко его включает. К тому же, чтобы позвонить Джил домой, мне нужно было лишь нажать одну-единственную кнопку… Боже, это катастрофа!

Я должна позвонить Джил раньше, чем это сделает Джереми. Послышались гудки, затем, к моей вящей радости, мне предложили оставить сообщение.

– Джил, – заговорила я, чувствуя, как земля уходит из-под ног, – это Джулс. Перезвони мне, как только сможешь. Это очень важно. Прости – ради бога прости меня! – но я кое-что разболтала. Я оставила сообщение на твоем домашнем автоответчике, а тут как раз Джереми был дома, а я возьми да и ляпни что-то про Филипа – господи, мне так жаль! – теперь он все знает. Во всяком случае, догадывается. Я должна тебя предупредить… Ах, Джил, ПРОСТИ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕШЬ! Позвони мне, ладно? Позвони…

Последние слова я произнесла едва слышно – так страшилась того, что может сказать Джил. В мозгу промелькнула малодушная мысль, что если бы она сразу послушалась меня и вовремя сменила замки, этого ужаса не случилось бы. Я благоразумно решила не прибегать к подобной линии защиты – из страха остаться без головы (в буквальном смысле). Но для себя я пыталась отыскать хоть какие-то оправдания. Джил и впрямь виновата, почему она не рассказала Джереми? Когда, интересно, она собиралась это сделать? Последними словами, которые я от нее слышала, были клятвенные заверения, что она немедленно расскажет ему о Филипе. Похоже, дала задний ход, а я, точно глупая курица, не успела скрыться от ножа мясника…

Голова разрывалась. Как последняя дрянь я винила их обоих в том, что они завалили мой головокружительный успех обломками своего безоблачного прошлого. На самом деле мне было страшно стыдно за свой, как сказал Джереми, «легкомысленный тон», которым я говорила о Филипе. Как будто это был ничего не значащий перепих Джил, а не причина развода! Но что бы вы сказали в подобной ситуации? Ваша подруга в полном экстазе от того, что наконец-то кто-то ее трахает после долгих лет воздержания, и хотя ее бывший супруг все еще считается вашим другом – и вы знаете, что ей он тоже не безразличен, – вы ведь все равно встанете на ее сторону. А значит, будете рады за нее. Уж не знаю, как Джил удалось протянуть целую вечность без секса, я бы на ее месте просто взорвалась. И вообще, роль подруги вовсе не сводится к тому, чтобы доставать кого-то ханжескими нравоучениями.

Но как ни крути, в лужу я села по полной. Действительно, трещала как сорока, но это лишь из-за распиравшего меня триумфа по поводу двух свиданий подряд. И вот торжество обернулось против меня.

Я успокаивала себя мыслями о том, что Джереми наверняка смирится с ситуацией быстрее, чем я воображаю. Мужчины очухиваются раньше нас. Да, поначалу они рвут на себе волосы, но быстро успокаиваются и принимаются волочиться за другой. А вот мы, женщины, законченные мазохистки – размазываем страдания на годы, иногда и вовсе не расставаясь с печалью. Вспомнить хотя бы мои безумные припадки тоски при упоминании имени Барта. Сомневаюсь, что он подвержен подобным приступам. Наверняка он просто захлопнул дверь и думать обо мне забыл.

Я с головой погрузилась в работу, пытаясь отвлечься от неминуемого кошмара, который сулил обрушиться на меня со звонком Джил. Так и не дождавшись звонка, я отправилась на встречу с клиентом. В баре я проторчала больше обычного и, соответственно, выпила больше, чем следовало, лишь бы отсрочить свидание с моим домашним автоответчиком. Однако, когда я, шатаясь, ввалилась в квартиру, на автоответчике по-прежнему ничего не было. Я снова позвонила Джил домой и на мобильный, но нигде ее не застала. Следующее утро также не принесло новостей. Возможно, Джил просто не получила еще моего сообщения. Но я сделала все, что могла. Впереди маячил обед с Йоханом, и я целиком переключилась на мысли о наряде, что было весьма кстати.

Если бы я тогда знала, при каких пикантных обстоятельствах будет протекать этот обед! Хорошо, что я ничего не подозревала, а то забилась бы в истерике.

Йохан заказал столик в ресторане со звучным названием «Л’Оранж». Не скажу, что я завсегдатай этого выпендрежного, но, по сути, до жути банального места. Наши клиенты предпочитают или более современные бары, оформленные по последнему писку моды, или скромные пабы, прячущиеся на задворках Сохо, набитые газетчиками и неизвестные широкой публике. Выбор очень подходил Йохану, его должности, его костюму, – в общем, ресторан был, как и он сам, красавчиком и умницей, симпатягой и солидным малым. Так что я принарядилась как для самого Йохана, так и для ресторана.

Слово «уют» к этому месту неприменимо. Стулья здесь такие неудобные, что ты на них отчаянно ерзаешь в попытках найти положение поудобнее, а свет такой яркий, что чувствуешь себя как под софитами и оттого ерзаешь еще сильнее. Столики располагаются на нескольких уровнях, и зал ресторана ужасно смахивает на витрину ювелирного магазина. Свет, отражаясь, отскакивает от блестящих полов, металлических стульев, хромированных перил, окружающих каждый уровень, а потолок сияет ослепительным заревом, которое исходит от огромной люстры-мутанта.

Посетители, все до одного, выглядели настолько изысканно, насколько им позволяла нынешняя мода, подразумевающая отрицание изысканности как таковой. К счастью, я догадалась нацепить свои лучшие бриллианты. К слову сказать, купила я их отнюдь не на Оксфорд-стрит.

Йохан, разумеется, был уже там. Он поднялся мне навстречу, и я вновь поразилась его росту. Рядом с ним я чувствовала себя беззащитной доходягой. Только не путайте меня с героиней дамского романа! Но если рядом с мужчиной становится заметна моя талия (ха! можно подумать, она у меня вообще есть!), то перед таким типом я устоять не в силах.

В такси я недоумевала, о чем мы сможем с ним говорить. Вообще-то меня не каждый день приглашают на столь пафосные рандеву, поэтому я слегка побаивалась предстоящей светской болтовни. Мы с Бартом повстречались на вечеринке – врезались друг в друга на танцполе, оба изрядно поддатые. Протанцевав не больше часа и обменявшись лишь парой слов, мы уже вовсю целовались. Я предпочитаю именно такую тактику: цепляешь парня на вечеринке или в клубе, уединяешься с ним и… Достоинства этого проверенного веками способа бесспорны. Чем больше я распространяюсь о себе, тем труднее сделать первый шаг. И чем больше они распространяются о себе, тем меньше хочется с ними трахаться. Впрочем, может, мне это только кажется.

– Устрица здесь отличный, – заметил Йохан, указывая на меню, – конечно, если ты любить устрица.

– Заставляю себя, – вздохнула я.

– Как это?

– Ну, совесть заставляет меня любить устрицы. Йохан недоуменно смотрел на меня:

– Почему?

– Ну, это так изысканно… Он расхохотался:

– Ты и так изысканна, Джульет, без устрица!

– Неужели? – проворковала я.

Моя рука вдруг показалась мне убогой без шелковой перчатки по локоток и сигареты с бесконечным мундштуком.

– Тогда я позволю себе обойтись без них. Раз уж они не сделают меня краше…

Йохан замотал головой:

– Ты и так прекрасная. Ты могла бы поесть… – он мысленно пошарил в поисках пропавшего слова, – гамбургер, и все равно ты бывать шикарная штучка.

– Ты смущаешь меня, – сказала я, постаравшись не выдать, насколько мне польстили его слова.

– Но это не бывать изысканно, – добавил Йохан, и теперь расхохотались мы оба. Что ж, неплохое начало.

Йохан превосходно задавал тон. Пригласив меня на обед, он, как и следовало, заказал вино и большую часть времени сам отдавал официанту распоряжения. Впрочем, делал он это так естественно, что я не чувствовала себя содержанкой. Голландцы пользуются дурной славой в деле обольщения, поэтому я держалась настороже. Раз уж он решил заплатить за обед, то вполне может и обнаглеть. Но Йохан, словно вознамерившись убедить меня в обратном, продолжал сыпать учтивостями.

Вне всякого сомнения, он был красив, пусть и немного пресноват на мой вкус. Обычно, назначив кому-нибудь свидание чуть ли не вслепую, я опасаюсь, что при встрече не сдержу крика: «О боже! Что я натворила?» Но с Йоханом все было в полном порядке. Что ж, Джульет, тебе удалось заарканить подлинного викинга в дорогом костюме. Ты положительно начинаешь взрослеть. Не могу сказать, чтобы мне это не нравилось. Я смотрела на Йохана и понимала, что жаловаться мне не на что. Пусть он и не двадцатипятилетний красавец с безупречным торсом и аппетитной попкой, но Йохан мне нравился. Я отхлебнула вина, наслаждаясь моментом.

– Тебе нравится твой мусс? – спросил Йохан.

– Вкуснятина. Хочешь попробовать?

– Нет, все хорошо.

– Не любишь рыбу? Или просто не желаешь есть с чужой тарелки?

– Это не чужая тарелка, – улыбнулся он. – Это твоя тарелка.

– Ну тогда… – у меня откуда-то прорезался тон записной кокетки, но я ничего не могла с этим поделать, – тогда ты просто отказываешься есть с моей тарелки.

– Вовсе нет, – возразил Йохан. – Просто мне казаться, что лосось не годится к моей утке.

– Эстет! – поддразнила я.

На мой взгляд, такое поведение и впрямь отдавало манерностью. Мне знакомо множество поваров, которые вовсе не возражают пробовать одно блюдо за другим, даже если они плохо сочетаются. А если уж ты такая зануда, то можно всегда зажевать кусочком хлеба, чтобы привкус исчез. Глаза Йохана блеснули.

– Теперь ты думать: ну вот, какой он жеманный, – упрекнул он.

Я рассмеялась:

– Да, отчасти.

– Так что мне придется пробовать твоего мусса, чтобы не казаться жеманным, да?

Странно, но его слова прозвучали так возбуждающе, что я невольно поежилась, но глаз не опустила – не хватало еще отступать перед ним.

– Нет, – твердо сказала я. – Ты упустил свой шанс. Я доем сама.

И я демонстративно собрала остатки лососевого мусса и отправила ложку в рот, не спуская с него глаз и надеясь, что не выгляжу при этом дурой.

– Немного осталось… вот здесь… – Огромный, размером с мою руку, палец коснулся уголка моих губ.

Я вздрогнула. Йохан улыбнулся и облизнул палец, мы в упор смотрели друг на друга.

К счастью, тут объявился официант и разрядил обстановку.

Мне припомнилась гениальная сентенция Джил о том, что мужчины, чувствуя соперника, слетаются на тебя как мухи. Вполне справедливо. С другой стороны, это может означать, что твое либидо, чувствуя внимание сразу двух поклонников, резко взмывает в воздух. Я просто светилась. Взглянуть на Йохана – так он тоже сиял. Мы заражали друг друга энергией.

Когда мы уничтожали основное блюдо, оживленно обсуждая лондонские рестораны вообще и куда-то подевавшиеся нормальные суши в частности, я подняла глаза и заметила парочку, которая усаживалась за столик на верхнем ярусе, на каких-нибудь полтора метра выше нас. Рука мужчины лежала на заднице его спутницы. И речь идет не о жесте, которым мужики как бы подталкивают вас, причем их ладонь, по необъяснимым причинам, оказывается чуть пониже талии. Нет, в данном случае его рука покоилась именно на том месте, которое мы однозначно называем задницей, более того, я вполне отчетливо услышала шлепок.

Назвав их «парочкой», я слукавила, потому что прекрасно знала обоих. Это были Фелисити Лейтон, продюсер шоу Лайама, и… Мальчишка-переросток отодвинул стул, уселся, водрузил локти на стол и принялся кидать на Фелисити сальные взгляды. В общем, это был Лайам.

Чему я удивляюсь? Я всегда знала, что турбореактивная потенция Лайама дает достаточно оборотов, чтобы как минимум победить в «Формуле-1». Если поблизости не оказывалось женских особей – живых или… неживых, – Лайам мог запросто трахнуть дохлого кролика. И все же возможность спаривания Лайама и Фелисити казалась мне настолько невероятной, что я уставилась на них, пытаясь вообразить все в деталях.

О чем тут же пожалела.

– Настолько интересно? – вопросил Йохан. – Или ты уже соскучиться со мной?

– Очень! – ухмыльнулась я.

Он немного смутился, поэтому я поспешила объяснить:

– Мой любимый клиент только что вошел со своей продюсершей.

Брови Йохана взлетели:

– Тогда ты просто помахать им рукой, но ты очень удивляться.

– Ну… – черт знает почему, я понизила голос, – он держал ее за задницу. В самом прямом смысле.

Брови Йохана снова поползли вверх:

– Который из них они?

– Сейчас сам догадаешься, – сказала я. – Смотри ярусом выше.

Йохан повернул голову. И, как я и предсказывала, тут же вычислил:

– Он гладить ей колено.

И впрямь, Лайам наклонился вперед и поглаживал коленку Фелисити, затянутую в чулок. В таком современном заведении, каким является «Л’Оранж», скатерти лишь едва прикрывают металлический ободок стола, не оставляя шанса скромности – или, напротив, нескромности. В любом случае, Лайаму и Фелисити было явно не до конфиденциальности. Что до него, он наверняка находил в этом извращенное удовольствие, а Фелисити была слишком поглощена своими ощущениями, чтобы придать значение такой мелочи, как то, что она на глазах у всего Лондона занимается интимом со своим клиентом.

– Странная пара, – заметил Йохан.

Или голландцы очень терпимы, или Йохан растерял словарный запас, глядя на невинные шалости Лайама и Фелисити. Откашлявшись, я сочла нужным внести ясность:

– Ну, они не пара, а просто…

– …заниматься сексом?

– Хм, да.

Голландцы! Такие прямодушные. Мы, британцы, ломаем себе головы, измышляя эвфемизмы: встречаться, заниматься любовью, миловаться… Помню, одна подруга рассказывала, как познакомилась с симпатичным молодым голландцем. После нескольких часов очаровательного трепа в кафе она пригласила его к себе на чашку кофе. На что малый ответил: «Выпить кофе? Хорошо. И еще, наверное, заняться сексом?» Моя подружка была настолько очарована подобной непосредственностью, столь редко встречающейся в людях, что полностью проигнорировала кофейный этап.

Я снова посмотрела на Фелисити и Лайама. Он был одет в своем стиле – нечто среднее между «потусуемся, братва» и «я такой кайфовый». В общем, на нем были широченные штаны, которые, несмотря на всю свою безразмерность, отлично подчеркивали его задницу, и футболка, сплошь исчерканная надписями. Лайам до предела закатал рукава, выставив напоказ как можно больше татуировок. Фелисити же…

Фелисити всегда была для меня загадкой. Я не знаю продюсера успешнее. Из ее рук выходили удачнейшие блокбастеры… насколько это слово применимо к кулинарным шоу. Фелисити – неутомимый завсегдатай всех теле – и рекламных тусовок. Остальные заглядывают туда лишь время от времени – по мере сил и возможностей. Но, несмотря на всю свою тягу к светской жизни, одевалась она так, будто последние десять лет безвылазно просидела на далеком шотландском островке, лишенная доступа к нормальным магазинам. Хватило бы самого завалящего журнальчика, чтобы наглядно продемонстрировать ей, что свитера с рукавом «летучая мышь», брюки-бананы и расклешенные юбки длиной до щиколотки давным-давным-давно канули в вечность. Где она их только раздобывала? Меня всегда интересовало, где некоторые женщины разживаются совершенно новыми с виду, но безнадежно устаревшими тряпками? Неужели существует сеть магазинов, специализирующаяся на антимодных вещах? Коричневые полусапожки Фелисити еще можно было как-то оправдать, хотя и они смотрелись чересчур наивно на ее лошадиных ногах.

– Боже!

Уловив напряжение в моем голосе, Йохан понял, что дела у парочки успешно продвигаются. Он оглянулся, и его вилка стукнула о тарелку. Фелисити откинулась на стуле, что, судя по всему, причиняло ей кучу неудобств, но, с другой стороны, компенсировалось удовольствием, которое она получала от своего занятия. Сняв сапожок, она закинула ногу на колени Лайама и увлеченно массировала ему промежность. Лайам что-то говорил по напряженному выражению его лица я догадалась, что он направляет процесс.

– Они развлекаться, – прокомментировал Йохан.

– Это уж точно.

Я откашлялась. Фелисити не жалела сил, орудуя между ног у Лайама. Надо сказать, орудовала вполне сексуально. Мне захотелось скинуть туфлю и проделать то же самое с Йоханом. Лайам обеими руками ухватил ногу продюсерши, на лице его был написан полный экстаз. Фелисити напоминала кошку, которая стянула изрядную рыбину. Она еще больше отклонилась назад, ухватившись руками за край столика, чтобы не свалиться.

Все это решительно не вязалось с обстановкой ресторана, в том числе и неровно подстриженные серенькие волосы и обветренное лицо Фелисити, – она выглядела так, будто провела большую часть своей жизни где-нибудь на скотном дворе в болотистых районах Йоркшира. К тому же она напомнила мне мою подлую учительницу немецкого. Мне казалось почти кощунственным наблюдать, как она распускает… ноги. Кстати, может, они и впрямь играют в училку и ученика?

Если следовать терминологии Йохана, эти двое, в сущности, занимались сексом, интересно, видят ли это их соседи, или любоваться сексуальными игрищами могут только счастливцы с нижнего яруса? Происходящее беспокоило меня по чисто профессиональным соображениям. Я бы предпочла, чтобы на данном этапе Лайам завел шашни с кем угодно, но только не с Фелисити. Если это просочится в прессу, катастрофа нам обеспечена: все решат, что раскруткой Лайам обязан только своему члену.

– Держу пари, теперь все подумают, что она его проталкивает на телевидение, – мрачно заметила я, отодвигая от себя тарелку.

Весь мой аппетит испарился: верный признак того, как близко к сердцу я принимаю карьеру Лайама.

– А это не так? – поинтересовался Йохан.

– Нет, конечно! Лайам не станет трахать Фелисити только ради карьеры. Ему просто это не надо. Он трахает ее для удовольствия.

– Правда? – ошеломленно спросил Йохан. – У него эдипов комплекс?

Я решила не делиться с Йоханом своими догадками об училке и очень-преочень скверном мальчишке. Разговор и так принимал слишком откровенный оборот.

– Нет, – объяснила я. – Просто Лайам… хм… делает это со всеми.

В мою теорию с дохлыми кроликами я также решила Йохана не посвящать.

– Он молодой, – пожал плечами Йохан. – В молодости ты совсем не иметь вкуса. Я теперь старше и значительно более… жеманный. Поэтому, как видишь, ты была права. Я жеманный. – И он улыбнулся мне.

Я улыбнулась в ответ, и мы как по команде снова уставились на бесплатное секс-шоу. С развитием представления росло напряжение и между мной и Йоханом – примерно так бывает, когда при первом свидании вы решаете пойти посмотреть порнушку. Лайам и Фелисити между тем не стали тянуть с предварительными ласками и уже наяривали в полную силу. Фелисити закинула обе ноги Лайаму на колени и демонстрировала изощренную технику с двумя подкрутами, которая, судя по агонии, написанной на физиономии Лайама, оказалась очень эффективна. Я даже мельком не решалась взглянуть на Йохана. Ноги Фелисити скользили вперед и назад, Лайам больше не раздавал советов, а пригнувшись к столу и ухватившись за края, тщетно пытался скрыть крайнее возбуждение. Моя страсть была настолько распалена, что мне хотелось одного: затащить Йохана в женский туалет, прижать его к стене и сорвать с него штаны.

К счастью для всех, Лайам потерял терпение. С грохотом отодвинув стул, он как ошпаренный выскочил из-за стола и понесся в заведение для мальчиков, перепрыгивая через две ступеньки (путь его лежал мимо нашего столика). Мне стало ясно предназначение широких штанов, хотя раньше оно от меня ускользало. Если не знать наверняка, то я бы даже не заметила проблемной зоны за широкими складками ткани. Исключительно из зловредности я буквально выросла у него на пути так, чтобы ему ничего другого не оставалось, как остановиться.

– Джулс! – проорал он растерянно. – Эй! Зарулю к тебе попозжей, идет? Я, того, в сортир для мальчиков бегу…

– Тебя, как видно, просто распирает, – заметила я.

– Ага, как приспичит, так уж приспичит…

И Лайам рванул прочь как ракета, стартовавшая с космодрома. Мы с Йоханом обменялись понимающими взглядами и тут же отвели глаза. Надеюсь, он хотя бы дойдет до кабинки, прежде чем начать дрочить!

– Это был очень… приятный обед, – подытожил Йохан, когда мы надевали плащи.

Я догадалась, что он не хотел придать паузе многозначительности, а просто подбирал нужное слово.

– Да. Правда, у Лайама и Фелисити был еще более… приятный обед. – Я рассмеялась и перекинула ремень сумочки через плечо.

– Ну, мы можем их догонять, – невозмутимо ответил Йохан, – следовать их примеру.

Зря я опрокинула три бокала вина, а то сейчас выдала бы что-нибудь остроумное.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня:

– Мы в Голландии делать это четыре раза.

– Ты имеешь в виду поцелуи? – нашлась я. – А… ну… – Йохан откашлялся.

Чмокая меня по очереди в каждую щеку, склоняясь и выпрямляясь, он нависал надо мной огромной массой, напоминая динозавра, голова которого кивала, затмевая небо. Нет, зря, решительно зря я выпила третий бокал вина.

– Значит, увидимся на презентации? – спросила я.

– Но это через целых две недели.

– Ну, что-то около того.

– Думаю, нам стоит встречаться как-нибудь раньше, ты не согласна? – спросил он с видом человека, который уже знает ответ. – Пообедать как-нибудь еще?

Отлично. Просто здорово!

– Попробую вызвать Лайама и Фелисити на бис, – пообещала я.

Йохан поднял брови:

– Какая отличная идея!

– Я позвоню тебе, и мы обо всем договоримся, – сказала я, когда мы вышли из ресторана.

На улице было холодно, ветер гневно хлестал прохожих. Мгновенно продрогнув, я плотнее закуталась в плащ. Йохан выступал живым заграждением, защищая меня от ветра, за что я была ему очень благодарна. Прямо перед дверью стояли наши такси, тикая счетчиками в унисон.

– Хорошо, – заключил Йохан. – Я наслаждался. Он поднес мою руку к губам.

– Это тоже принято у вас в Голландии? – поинтересовалась я.

– Только по отношению к женщинам, с которыми мы снова хотеть проводить интересный обед, – ответил он, со значением сжав мою ладонь.

– Я скоро тебе позвоню.

– Хорошо.

Йохан открыл передо мной дверцу такси и захлопнул ее только после того, как я устроилась. Он помахал мне рукой и улыбнулся, отметая все сомнения относительно того, хотел он со мной переспать или нет. Хотя, прошу заметить, что это было достаточно очевидно уже после того, как он заплатил за меня в ресторане своей личной кредиткой, а не попросил записать это на какой-то там счет.

– Обратно по тому же адресу, мисс? – спросил таксист.

– Да.

Обе машины тронулись в путь почти одновременно, как балетная труппа на сцене академического театра. Откинувшись назад, я мечтательно отдалась алкогольной эйфории, которая одолевала меня уже около часа. Здорово это я придумала – самой позвонить Йохану. Теперь любая суета вокруг него прекращается по крайней мере до окончания нашего следующего свидания. Не нужно сходить с ума, гадая, когда он позвонит, если вообще соблаговолит это сделать. Плывя в дымке, навеянной шабли, я созерцала голову и плечи Йохана в такси перед нами.

Как только его машина свернула в переулок, я погрузилась в мечтания о прочих частях его тела, скрытых от глаз, – надеюсь, они так нее хороши. Вот в чем главный плюс ножного секса – можно проверить, действительно ли товар того стоит, прежде чем купить его.

Глава 16

– Джулс, это я.

Когда я принеслась домой в пятницу вечером, на автоответчике меня ждало сообщение от Джил.

Прямо в пальто и сапогах я опустилась на подлокотник дивана, нервно грызя ногти. Она назвала меня Джулс. Верный признак, что хотя бы крупица дружбы уцелела.

– Я получила твое сообщение, просто не хотела отвечать сразу. Мне было необходимо во всем разобраться. – Она тяжко вдохнула. – Не знаю, что и сказать. Я бы даже не стала тебе отвечать, но ты названивала и названивала…

А что еще мне оставалось делать? Спрятаться в норе и сделать вид, что я тут ни при чем?

– Я отдаю себе отчет в том, что Джереми рано или поздно и так узнал бы правду… ну конечно, он бы все узнал… Боже! Это было ужасно! Слава богу, ты хотя бы предупредила. Он заваливает меня своими надрывными сообщениями. Мне страшно возвращаться домой, потому что он может устроить засаду. Просто не знаю, что делать. Ну конечно, я понимаю, что в конце концов мне придется с ним увидеться, но эта мысль приводит меня в ужас. В общем, я звоню, чтобы сказать тебе: оставь меня в покое на какое-то время. Мне нужно побыть одной и все обдумать.

Хм-хм. Что там такое насчет побыть одной? А куда делся Филип? Из собственного дома?

– Я позвоню как-нибудь. Ты знаешь, я так взъелась на тебя, но это, кажется, проходит. Сейчас я чувствую только усталость, полнейшую и непреодолимую. Ах, Джулс, ты не представляешь, как я устала… Я позвоню сама, хорошо? Только дай мне немного времени. Я все еще переживаю, что Джереми вот так обо всем узнал… – Еще один вздох. – Я позвоню, пока.

Я немедленно набрала телефон Мэл, но кое-кто, желающий побыть наедине с собой, уже посвятил ее во все детали.

– Кто ей мешал просто поговорить со мной! – вопила я, забыв о том, что минуту назад не ожидала от звонка Джил ничего, кроме кошмара.

– Брось, – ответила Мэл. – Оставь ее в покое. Ты сама не гений, раз оставила это сообщение. Понятное дело, Джил взбеленилась. И она совершенно права.

Я и не ожидала, что Мэл бросится меня утешать, но подобная черствость разозлила.

– Ну спасибо за понимание! – огрызнулась я.

– Отвали, Джулс. Она права, что вышла из себя. Слова Мэл так меня взбесили, что я в сердцах швырнула трубку. Минут двадцать я дымила как паровоз, бегая по всей квартире, и только потом с ужасом вспомнила, что я удрала пораньше с работы, чтобы привести себя в порядок перед встречей с Алексом. А теперь строго выстроенный график-душ, прическа, маникюр – с треском рушился. Наскоро приведя себя в божеский вид, я, задыхаясь, ворвалась в паб.

Плохое начало. Словно этого мало, при виде Алекса – он уже был в баре и сидел ко мне в профиль – меня охватила паника. Он выглядел таким… живым. Звучит маразматично, но другого слова я подобрать не могу. На нем был потрепанный кожаный пиджак и неизменные вельветовые штаны. Шевелюра наводила на мысль о сражении при Ватерлоо: будь он девушкой, пришлось бы каждое утро усмирять это безобразие целой батареей средств для укладки волос. Каждая каштановая, чуть вьющаяся прядь считала своим долгом придерживаться своего сугубо индивидуального направления, бросая вызов соседкам. Более разительного контраста с аккуратным и ухоженным Йоханом не придумаешь. Вот только почему-то идеальный костюм последнего не зацепил меня так, как колтун на голове Алекса.

Мне срочно требовалось что-нибудь опрокинуть.

– Привет, – сказала я.

– И тебе привет, – дружески ответил Алекс.

Я нарядилась куда лучше Алекса. Что, впрочем, не имеет значения. Мужчины редко выдвигают претензии на этот счет.

– Могу предложить тебе выпить? – чинно спросил он, ногой придвигая для меня стул.

Я сгорала от желания уговорить двойную дозу водки с тоником, но постеснялась в этом признаться. Стиснув зубы, я согласилась на одну порцию вышеупомянутого напитка, недоумевая, откуда такая жажда.

– Как прошел день?

Я втянула побольше воздуха и, запихнув подальше сообщение Джил и хамство Мэл, постаралась захлопнуть за ними дверь. На первом свидании не положено распространяться о проблемах – так можно навеки отшить любого парня.

– Отлично, – легкомысленным тоном пропела я. – Сегодня в модном глянце вышло интервью с моим клиентом. В общем, шикарно.

– Так тебя можно поздравить? Мы чокнулись.

– Кто твой клиент? Расскажи мне о нем, – попросил Алекс.

– Он повар.

Лайам – отличная тема для сплетен. Он поможет нам спокойно миновать пятнадцатиминутный период адаптации. Тем не менее, погрузившись в пересказ своих стандартных баек о Лайаме, я заметила, что на этот раз все как-то иначе. Делясь сплетнями, я обычно делаю паузы для смеха, который вызывают наиболее грязные выходки Лайама. Но Алекс был само внимание. Он слушал с неприкрытым интересом, задавал вопросы, и я вдруг взглянула на Лайама с иной стороны, в полной мере оценив его патологическое желание всегда и везде быть в центре внимания. К слову, на снимках, сопровождавших последнее интервью, наш кулинар был совершенно голым, если не считать связки кабачков, которыми он прикрывал свое хозяйство, непристойно ухмыляясь в камеру. На этих фотографиях Лайам выглядел самым грязным развратником, какого только можно вообразить, – а мне лишь того и требовалось.

– Судя по твоим рассказам, он чересчур завернут на сексе, – заметил Алекс.

– Разве это плохо? – невольно вскинулась я.

– Да так… Я тебя понимаю. С твоей точки зрения, чем больше он сходит с ума, тем лучше, верно? Он же настоящая находка для прессы.

– Точно.

– Просто… понимаешь, его желание воткнуть член во все, что попадается на глаза, напоминает… припадки.

Я рассмеялась.

– Это и есть припадки чистой воды. Он на взводе все двадцать четыре часа в сутки. – По лицу Алекса скользнуло странное выражение. – По-твоему, это плохо?

– Нет. Конечно, нет. Просто любопытно, что он делает, когда остается один?

– Думаю, он старается как можно реже оставаться один. Впрочем, свободное время Лайам убивает за компьютерными играми.

– Понятно, заводит себя, – поставил диагноз Алекс, приканчивая кружку пива.

Я задумалась.

– Знаешь, я прежде не пыталась взглянуть на него с этой точки зрения.

– Да и зачем тебе? – ухмыльнулся он.

– Не знаю. Но теперь мне кажется, что я должна лучше за ним присматривать. Лайам ведь еще совсем мальчишка. Может, стоит попробовать вправить ему мозги?

– Насколько я понял, в этом случае он тебя просто пошлет.

– Тут ты прав. Алекс рассмеялся:

– Да не волнуйся ты так! Я вовсе не хотел, чтобы ты принимала все так близко к сердцу.

– Просто… – из зеркала за стойкой бара на меня глянуло собственное растерянное лицо, – а знаешь, ты ведь прав. Лайам и впрямь заводит себя. И его выходки могут стать совсем дикими.

– Что поделаешь. Тебе же легче. Твой Лайам – готовая звезда.

– Ну да… – рассеянно согласилась я. – Но я волнуюсь. Понимаешь, у меня по отношению к нему комплекс старшей сестры. В общем, я хочу, чтобы он добился настоящего успеха не только потому, что он – моя золотая жила.

О господи. Похоже, Алекс разбередил мое гипертрофированное чувство ответственности. Стиснув зубы, я решила задавить бунт в зародыше. Неужели наряду с Крисом и мамочкой мне придется тащить на себе еще и Лайама? Легче сразу кинуться головой прямо в Босфор, привязав к шее камень потяжелее.

– Пожалуй, стоит поговорить с ним начистоту, – хмуро добавила я. – Пора ему сбавить обороты.

Внезапно перед глазами отчетливо всплыло вчерашнее ресторанное секс-шоу.

– Господи, кого я пытаюсь обмануть?! – невольно выдохнула я.

Алекс с любопытством посмотрел на меня.

– Пошли ужинать. Расскажешь мне о его очередной выходке, о которой ты только что вспомнила.

И мы направились в итальянский ресторанчик, находившийся сразу за углом. Я в него ни разу не заглядывала, но Алекс заверил, что еда там отличная, и оказался прав. Я питаю слабость к богемным заведениям с претензией на дизайнерский стиль, поэтому этот скромный итальянский ресторанчик до сих пор старательно обходила стороной – он буквально вопил о своей ортодоксальной традиционности. Ветер перемен сделал лимонное сорго, авокадо и невиданный гибрид мандарина и грейпфрута главными кулинарными хитами года, но это заведение, пригнувшись, увернулось от модных веяний и все так же предлагает посетителям, живущим по соседству, простую, но вкусную итальянскую еду. Я бы назвала его «Траттория, забытая временем».

Мне вдруг подумалось, что мы с Алексом болтаем как старые друзья, которые давно не виделись. Или как двое приятелей, выудивших друг друга в Интернете, а теперь решившихся на очную ставку… Звучит абсурдно. Я уткнулась в меню. Карпаччо и эскалоп из телятины. Так-то лучше.

– Тебе наверняка это кажется пресноватым, – заметил Алекс, когда официант удалился, прихватив с собой меню.

– О чем ты?

– Должно быть, ты привыкла к дизайнерским штучкам, я прав? Едва ли тебя часто заносит в местную тратторию.

– Только в те редкие дни, когда я провожу вечер дома, – откровенно призналась я. – Моя местная траттория – это продолжение супермаркета. У меня весь дом трещит по швам от поваренных книг, и все они называются «Как приготовить вкусный обед за тридцать минут». Однако я, сгорая от стыда, несусь в местный «Маркс и Спенсер» за готовой картошкой.

– По-моему, это не повод сгорать со стыда, – заметил Алекс, пока официант наполнял наши бокалы.

Я упомянула об этом вскользь, а он опять, как и с Лайамом, сделал из этого Откровение. У Алекса были карие, чуть раскосые глаза и широкое лицо с неожиданно высокими скулами – словно привет от далеких татарских предков. Несмотря на основательность, лицо отнюдь не выглядело тяжелым или угрюмым. Напротив, каждая морщинка улыбалась мне вместе с губами и глазами. Будь Алекс из красавцев, я бы держалась настороже, решив, что он меня откровенно соблазняет. Но его простая манера держаться и открытая дружеская улыбка усыпили мою бдительность.

– Честно говоря, у меня иногда случаются приступы патологического чувства вины, – неожиданно для себя произнесла я. – Особенно когда речь идет о моей семье. Это все мама! Она мастерски умеет тянуть из меня жилы.

Алекс понимающе кивнул.

– Прости, – сказала я, залпом опустошая половину бокала. – Я не собиралась плакаться.

– Нет, нет, не извиняйся, – произнес он так простодушно, что я ни на секунду не усомнилась в его искренности. – Я предпочитаю слушать, что люди рассказывают о себе, чем обсуждать… ну не знаю, последний голливудский боевик, например.

– Хотя и это не так уж плохо, – оживилась я.

– Конечно, нет, – улыбнулся он. – Моя мать, например, зациклена на моих прошлых грехах.

Я издала глубокий и протяжный вздох облегчения. О своих родственниках я редко решаюсь кому-нибудь рассказывать, это мое больное место. Алекс же произнес это таким тоном, как будто банальнее вещи на земле и нет.

– Не верю, чтобы твоя мама тебя шпыняла, – призналась я. – Ты такой взрослый.

Я не спрашивала, сколько Алексу лет, но, скорее всего, он несколько старше меня. Седые волосы серебрились даже в тускловатом свете траттории, а вокруг глаз, когда он улыбался, собиралась сеточка морщинок.

– Взрослый! – рассмеялся Алекс. – Тебя послушать, так ты тинейджер.

Ну, если принять во внимание мою эмоциональную неустойчивость, так оно и есть. Однако Алексу я этого не сказала. И так уже кучу всего наговорила, надо бы оставить пути к отступлению.

Но благими намерениями… Через несколько минут, торопясь и захлебываясь, я уже выкладывала про Джил.

Вопреки ожиданию, Алекс не кинулся утешать меня и воздержался от тех банальностей, что лепечут обычно в подобных случаях. Напротив, он задумчиво выслушал меня, а затем кротко сказал, что моя подруга была обязана рассказать все сама, но у нее не хватило духу разрубить узел одним ударом. Следовательно, она должна быть благодарна, что кто-то сделал это за нее. Даже несмотря на то, что вышло не особо красиво.

Я ошеломленно смотрела на Алекса. Такой поворот мне и в голову не приходил.

Он пожал плечами: неторопливый, почти тяжеловесный жест.

– Ну, я просто предположил.

– Спасибо! Ты меня здорово успокоил! И впрямь, как гора с плеч.

– De nada [15], – с улыбкой ответил он. – О, смотри. Вот и наш заказ. Наконец-то, а то я совсем оголодал.

Воспользовавшись паузой, чтобы осмыслить его слова, я принялась за еду. Что ж, а в таком раскладе есть определенный смысл. Мне еще не доводилось использовать парней для успокоения собственной совести. Барт вечно мне сочувствовал. Он бы заявил, что Мэл – корова, а Джил совсем охренела, и мы бы дружно налакались. Это утихомирило бы мое эго, но не совесть.

Алексу же удалось добиться этого с помощью двух-трех простых фраз, что ужасно смахивало на чудо.

Еда оказалась очень даже ничего. Время от времени я отрывалась от протеиновой благодати своего эскалопа и хищно тянулась к тарелке Алекса за жареной картошкой. Мы болтали о моей маме, о Крисе, о родителях Алекса, которые со скандалом расстались, о его сестре. Разговор то и дело уходил в сторону, когда кто-то из нас вскользь ронял первое, что приходило в голову. Тогда болтовня совершала крутой вираж, напоминая американские горки; мы болтались в воздухе, тряслись от страха и наслаждались скоростью, чувствуя, как ветер играет в волосах.

Вчерашний обед с Йоханом в сравнении с нынешней трапезой казался мне волшебным воплощением идеального свидания: красивый мужчина, шикарный ресторан, все как положено, и я разыгрываю вариацию на тему собственной личности – как в ролевой игре. С Алексом же не было никакой нужды распускать перья и корчить из себя черт-те что. С ним я была собой. Бедняга. Странно, что еще не напился до беспамятства.

А я напилась. Возможно, ударная доза алкогольного допинга понадобилась мне из-за того, что я пустилась в такие откровения с мужчиной. Довершила катастрофу щепотка коки, прятавшаяся у меня в сумочке. Ею я собиралась восстановить баланс и слегка прочистить мозги. Пару раз я удалялась в заведение для девочек и оба раза возвращалась оттуда ясноокой и энергичной. Говоря языком метафор, верткой как белка. Оба раза Алекс, заслышав мои шаги, оборачивался. Я бы так никогда не поступила. Обычно я старательно изображаю изумление, когда мой спутник возвращается из туалета, – словно даю понять, будто мне настолько приятно побыть с собой наедине, что у меня ненадолго отшибло память. Алекс же встречал меня улыбкой, нетерпеливой и радостной, что ужасно льстило и в то же время выбивало из равновесия. Поэтому мне приходилось с новой силой накидываться на спиртное, а потом опять тащиться в сортир, чтобы прочистить мозги. Все это походило на заколдованный круг.

– Этот ресторан прекрасно бы устроил Лайама и Фелисити, – заметила я, когда, нанеся в туалет второй визит, плюхнулась на стул.

Я успела посвятить Алекса в интимные подробности их вчерашнего рандеву. Никакой опасности в этом не было – вариации на эту тему уже появились в парочке таблоидов. Господи, придется брать дело в свои руки как можно скорее.

– Здесь меньше пронырливых газетчиков? – предположил Алекс.

– Нет, скатерти подлиннее.

Розовые скатерки спадали до самого пола, а сверху столик накрывался белой салфеткой, которая менялась после каждой трапезы. Старомодно, но внушает доверие. Как и вельветовые штаны Алекса.

– Да, здесь есть где разойтись, – похвалил он. – Можно положить ноги к собеседнику на колени, даже не придвигая стула. – Он посмотрел на меня: – Попробуем?

– Слишком долго стаскивать сапоги, – ответила я с нервным смешком, тут же разозлилась на себя и схватила бутылку. И что за хрень творится со мной? Обычно мне нет равных в искусстве грязных намеков.

– Надеюсь, у тебя проблем не будет? – спросил Алекс, и на долю секунду мне показалось, что он предлагает поработать ногой у него в паху.

Рука дрогнула, и я пролила немного вина. Не столько, чтобы попросить официанта заменить скатерть, однако достаточно, чтобы почувствовать себя неврастеничкой, да еще страдающей эпилепсией.

– Я о слухах, которые уже поползли. Они не помешают тебе? – продолжал Алекс, Как бы между прочим промокая пятно салфеткой.

– А! – выдохнула я. – Ну, может быть. Я не сторонница философии, что любая огласка хороша. Понимаешь, если бы это произошло после того, как шоу вышло в свет, то мы имели бы бурю в стакане. А так… Наверняка станут галдеть, что Фелисити выудила из своей постели мужика и теперь пропихивает его. Лайам так молод, что мысль о блате просто напрашивается сама собой. О чем и поспешили написать газеты.

– А на самом деле? Я покачала головой:

– Фелисити отнюдь не дура. Она не станет пускать насмарку свою блестящую карьеру лишь потому, что ей приспичило прыгнуть к Лайаму в койку. Разумеется, он нравится ей, но так и должно быть – это гарантия того, что он понравится и зрительницам.

– Новый сердцеед на подходе?

– Что-то вроде того.

– Хм. Вот у него самого точно сердца нет, – прокомментировал Алекс. – Или оно такое огромное, что он носится кругами, трахая все вокруг просто потому, что боится потерять его из виду.

– Ты очень проницателен, – сказала я почти с неприязнью.

– Ну, всегда легче анализировать поведение других людей.

– Правда? А вот тебя я никак не могу раскусить.

– Думаю, ты разбираешься в людях, – возразил он. – Иначе путь в рекламу был бы тебе закрыт.

– Все так, но… Нет, я не буду десерт, – ответила я официанту. – В рекламе все иначе, я просто оцениваю людей с точки зрения собственной выгоды и выгоды моих клиентов. Я никогда не задумываюсь об их чувствах.

– В общем, судишь чисто поверхностно. Я развела руками:

– В этом суть рекламы.

– Мне сабайон [16], пожалуйста, – это официанту.

– Он рассчитан на двоих, сэр.

– И ладно, – ответил Алекс. – Съем сколько смогу.

– Захватите и для меня ложку, – встряла я, алкоголь высосал из меня последние остатки воли и благоразумия.

Значит, сабайон. Неудивительно, что Алекс такой… плотный. Он походил скорее на удобное кресло, чем на те тощие, обнаженные задумкой дизайнера до металлических костей стульчики в «Л’Оранж». Конечно, в отличие от Льюиса и жеребцов с моей открытки, Алекс вряд ли может похвастаться атласной подтянутой кожей и кирпичиками пресса. Взять хотя бы Тома. Тот тоже не качок, но для двадцати пяти лет это не имеет значения (все они в этом возрасте гладкие и заводные). А у Барта тело, вопреки всякой справедливости, играло мускулами, независимо от его образа жизни.

Я представила себе тело сорокалетнего Алекса, отнюдь не фанатика тренажерных залов, – подернувшиеся жирком мускулы. Зрелище оказалось завораживающим и отталкивающим одновременно. Слишком уж оно походило на правду жизни. Тело обычного человека, а не упругий торс воображаемого клона, который мне достаточно представить, чтобы распалить себя. Правда жизни. Эти два слова кандалами повисли у меня на ногах. Кувыркаясь с молодыми красавцами, я и сама становилась в своих глазах куда красивей – будто одно то, что они согласились со мной переспать, делало меня привлекательнее. С партнером же, который не является образцом физического совершенства, все твои недостатки полезут наружу. У меня сразу объявятся и целлюлит, и животик, и жирные бочка – словом, все, что так тщательно скрывается от посторонних глаз. Возможно, мне просто всегда хотелось обитать на страницах глянцевого журнала, решительно отвергая то, что не походило на рекламу духов. Какого же черта я вообще тут делаю с Алексом?

– Но тебе это по душе. Я говорю о твоей работе, – добавил он, заметив мою растерянность. – Прости, я немного отвлекся от темы.

– Что мы и делаем весь вечер.

– Несемся на всех скоростях, гремя покрышками… Тем не менее вернемся к твоей работе.

– Я от нее без ума. В основном потому, что мне нравятся мои клиенты. Я же не толкаю налево и направо дешевый ликер – ну, было один раз, и что? – и не убеждаю народ, что нет нечего полезнее чипсов, – ну, вернее, не так часто…

Алекс усмехнулся:

– Мне нравятся твои оговорки. Они с головой тебя выдают.

– Правда. Это случается крайне редко, – ухмыльнулась я. – Сравнительно редко.

Прибыл десерт, и я с большим изумлением ограничилась лишь двумя ложками. Есть больше не хотелось. Возможно, не столько из-за кокаина, сколько из-за моей жадности, которая утомила меня.

Алекс воодушевленно шуровал ложкой в желтой взбитой массе, издававшей легкое потрескивание, когда лопались сотни крошечных пузырьков.

– Обожаю эту штуку, – жизнерадостно признался он. – Сам иногда стряпаю для гостей. Это мой коронный номер. Иногда добавляю еще.

– Вкусно! – не выдержала я, – А что там, яичный желток, марсала [17] и сахар?

– Не самые полезные ингредиенты, – оптимистично сообщил он, – зато питательные.

– Хм.

Стоит попробовать использовать вместо сахара заменитель. Вот так всегда с теми, кто сидит на диете! Вы одержимы бесконтрольным и неосознанным желанием испортить низкокалорийными суррогатами всю классную еду, которая попадает вам в руки. Я вдруг разозлилась. Алекс заложил за воротник чуть меньше меня, что в реальности значило чертовски меньше, учитывая его телосложение. Но я ведь подкреплялась коксом. Обычно он меня взбадривает, делает душой компании, но сегодня я почему-то надулась. Даже ощетинилась. При этом мне нравилась компания Алекса, вот в чем заключался парадокс. Рядом с ним я чувствовала себя в покое, даже в безопасности. Может, это меня и злило?

После обеда, учитывая степень моего замешательства, самым разумным решением было бы завалиться дома на диван и спокойно обмозговать, почему это мне показалось, будто кто-то, привязав к моим рукам и ногам веревки, растаскивает их в разных направлениях. И естественно, я этого не сделала. Было около одиннадцати, мы с головой ушли в болтовню, и я решила пригласить Алекса к себе. Там я окажусь на своей территории, и к тому же мне не придется думать, как я буду добираться домой.

Нет, переспать нам сегодня не судьба: при одной мысли о поцелуе все внутренности переворачивались.

– Итак, наконец-то я увижу твою квартиру изнутри. А то я уже думал, что меня так и будут всегда оставлять на пороге.

– Как резиновые сапоги, – прокомментировала я, – облепленные грязью. Имей в виду, они подойдут к твоим вельветкам.

– Что ты имеешь против моих штанов? Думаешь, немного деревенские?

Алекс выставил вперед одну ногу и безмятежно осмотрел штанину:

– Они такие мягкие, бархатистые. Это чуть ли не единственная бархатистая вещь, которую мужчина может надеть, не опасаясь, что будет выглядеть как поп-звезда.

– Обувь вам подобрать куда труднее, – проворчала я, проходя на кухню и включая кофеварку.

Как же часто я это проделывала с парнями, которых затаскивала к себе домой? – спросила я себя и тут же ответила: лишь в исключительных случаях. Обычно мы, миновав кофеварку, приземлялись на диване и переходили сразу к выпивке и прочему зелью. Мы сидели на диване в золоте дрожащей свечи, а транс затекал в уши, гипнотизируя и лишая ориентации. А сейчас я что делаю? Кипячу воду! Я даже не зажгла свечей (которые, кстати, успела приготовить), не включила музыкальный центр (между тем пластинка под названием «гарантия обольщения 100%» уже загружена). Я даже верхний свет не выключила. Все шло шиворот-навыворот. Я просто боялась остаться с ним наедине в полумраке: тронь он меня хоть пальцем, я взвизгну от неожиданности.

Я насыпала кофе и украдкой покосилась на Алекса. Он держался вполне уверенно. Алекс обладал каким-то внутренним достоинством, которое отнюдь не выливалось в чванливость. Казалось, ему по душе просто находиться в своей собственной шкуре, несмотря на все ее недостатки. Вот поэтому-то я и обратила на него внимание тогда, в «Плевке». Его самодостаточность я восприняла как вызов. Сейчас я жалела, что кинула ему в тот раз перчатку и что он ее подобрал. И тут до меня дошло, что я одна вижу все в кровавом свете вызовов и дуэлей. Алекс же просто получал удовольствие, наслаждался моим обществом и с радостью готовился встретить все, что мог принести ему этот вечер. По сравнению с его уравновешенной психикой мое перманентно невротическое состояние выглядело запущенной патологией.

Я прислонилась к кухонной стойке и игриво спросила:

– Как насчет дорожки кокса?

Он отказался. Сначала. Но я настаивала. Высушив в микроволновке тарелку, я высыпала на нее кокаиновый холмик и разделила на две части.

– Давай, не отставай от меня. Его это позабавило:

– Я и так могу не отставать.

– Знаю, но все равно. Зачем отказываться? Сегодня пятница, вечер. Составь компанию.

Уж не знаю, почему мне было необходимо накачать его зельем. Возможно, захотелось слегка подорвать его самодостаточность. Мне казалось, что если он тоже нюхнет, то мы с ним окажемся на равных. Раз уж я не могу быть как он, пусть он будет как я. До сих пор все шло не так, как всегда, а я желала действовать по привычной схеме. Я распускала хвост и уламывала Алекса, пока он не согласился.

– Что я должен делать? – спросил он.

– Ха, кокаиновый девственник! – изумилась я.

С трудом верилось, что он так легко признается в своей дремучести. Я бы предпочла скорее окочуриться, чем признаться в чем-либо подобном. Для Алекса, напротив, не составило никакого труда признаться в своей слабости (впрочем, возможно, он и не считал это слабостью). Я бы никогда не смогла так.

– Зажми одну ноздрю, а второй втяни порошок. Вот. Ничего, что мы из одного блюдца?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей. Просто никогда не слышал о дуриках, у которых из носа прямо на кокс начинала течь кровь, и они могли заразить всех гепатитом или другой какой-нибудь дрянью. Ну, на мой счет он мог быть спокоен. Я спросила чисто машинально. А может, чтобы показаться дико искушенной оторвой. Мне стало противно от собственных приемчиков.

Склонившись над столом, Алекс втянул голову в плечи и вдохнул порошок. Я ощутила триумф.

– Ну и? – Я втянула еще немного коки в другую ноздрю. – Как ощущения?

– Нормально, – улыбнулся он. – Ты заманила меня сюда на чашечку кофе, забыла?

– Так ты хочешь кофе?

– Ничего не имею против.

Я пожала плечами. Дело его, пусть не спит, если не хочет. Я налила нам кофе, плеснув в свою чашку куантро и предложив Алексу. Он отказался! Он вообще отказался от алкоголя. Нет, это не человек, а ходячая добродетель.

И хотя я напичкала его наркотиком, все равно ничего не желало идти по привычной схеме. Ненавидя Алекса за собственный душевный разброд, я принялась обрабатывать его своим вырвавшимся наконец-то на волю остроумием. Я подкалывала его по всем вообразимым поводам, из вредности отметая все, что он говорил. Мне казалось, что я остроумничаю (не знаю, может, так оно и было), но ощущение, что меня разрывает на части, росло с каждой минутой. Было такое чувство, будто внутри ширится пропасть, которая все растет и растет, превращаясь в бездну.

Я высыпала еще кокаина прямо на кофейный столик и втянула его, словно героиня рекламного ролика о вреде и мерзости наркотиков. Алекс был безмятежен и расслаблен. Он подоткнул под спину пару подушек, пристроил массивные вельветовые ноги под столиком и, казалось, вознамерился просидеть так до утра. Я же ерзала, будто меня одолела стая блох, и изображала пародию на саму себя в жанре совращения. До бесконечности закидывала ногу на ногу, ворошила волосы, накручивала локоны на палец – словом, походила скорее на маньячку, чем на искусную соблазнительницу.

– У тебя хороший вкус, – заметил он. – Мне нравится твоя квартира.

– А твоя какая?

– О, полагаю, ты бы назвала это стандартным холостяцким декором.

– Музыкальная аппаратура, телик, видео. И все жутко дорогое, – предположила я. – Здоровущий диван. Коробки из-под фаст-фуда по всей кухне и грязные носки по всему дому.

– Угадала, но лишь отчасти.

– Про носки?

– И про коробки. Я готовлю сам, забыла? К тому же я помешан на чистоте.

– Согласно моим наблюдениям, все мужики либо выглядят так, словно их заела парша, либо маниакальные чистюли. Третьего не дано.

– Значит, ты сперва отправила меня в стойло к паршивым козлам. Теперь потрудись объяснить, как ты разглядела во мне зашитого чистюлю?

– Ты не выглядишь как зашитый чистюля, – огрызнулась я. – И вообще ты какой-то потрепанный.

– Потрепанный, но чистый.

Кажется, он не обиделся, но почем мне знать? Алекс приподнял ногу:

– Смотри, штаны совершенно чистые, хоть и вельветовые. Они прямиком из химчистки.

Я избегала его взгляда.

– И часто твоя домработница таскается в химчистку? – гнусным голосом поинтересовалась я.

– Сам хожу. А что? Я пожала плечами:

– Понятия не имею.

И я зевнула, прикрыв рот рукой. Хотя это было скорее проявлением нервного напряжения, чем усталости, Алекс воспринял мой зевок как сигнал к отступлению. Но мне не хотелось, чтобы он уходил. Абсурд. По его милости я чувствую себя как ошпаренная кошка, но все равно хочу, чтобы он остался.

– Уже три утра, – мягко отказался он, когда я предложила еще кофе.

– Не может быть! – поразилась я.

– Мы проболтали несколько часов.

Алекс встал и потянулся за своим кожаным пиджаком. На мне он бы смотрелся как просторное пальто. Потертости на воротнике и манжетах свидетельствовали, что это старый любимый приятель, с которым не расстанутся до тех пор, пока он не начнет рассыпаться в самом прямом смысле. В моем гардеробе таких древностей не сыщешь.

– Спасибо за приятный вечер, – чопорно сказал Алекс. – Я отдохнул.

– Кошмар, сколько уже времени! – ответила я, как мне казалось, игриво: мол, как мы успели снюхаться! Однако это прозвучало резко.

– Прости, – пробормотал он. – Я тебе надоел. Нужно было уже давно посмотреть на часы.

– Нет-нет, – всполошилась я, – ты меня не так понял… Я хотела сказать… Я и спать-то пока не собираюсь, просто… да что там. – Тяжелая, как боксерская груша, усталость внезапно воткнулась мне под дых. – Господи, что бы я ни сказала, получается бред. Забудь.

Алекс улыбнулся мне с такой теплотой, что я едва не разрыдалась. Он застегнул пиджак и натянул шерстяные перчатки.

– Пешком пойдешь? – идиотски спросила я.

– Конечно, тут четверть часа пешком.

– Ах да.

Долгая пауза. В прихожей, где мы топтались, было так тесно, что мы то и дело касались друг друга. Протиснувшись мимо Алекса, я открыла дверь, и ночной холодок одурманил меня. Или это был запах его куртки – не новой свежевыкрашенной кожи, а успокаивающий дух вещи, которую с любовью носят долгие годы?

– Ну, увидимся как-нибудь, – пробормотала я, выходя на лестничную площадку, чтобы освободить для Алекса проход.

– Хм, да. Надо будет встретиться еще.

Алекс снова улыбнулся. На миг мне показалось, что он хотел что-то добавить, но он лишь изобразил в воздухе свой фирменный прощальный жест и зашагал по ступенькам, демонстрируя мне широкую спину и плотный зад. До меня вдруг дошло, что, не услышав стука закрывающейся двери, он поймет, что я по-прежнему торчу на лестнице. Тогда я шмыгнула внутрь и, как следует грохнув дверью и щелкнув замком, тут же тихонько ее открыла, выскользнула обратно и перегнулась через перила. Его шаги гулко отдавались от бетонных стен. Я выскочила на балкон лестничной площадки и, пригнувшись, выставила голову над высоким парапетом, чтобы поглядеть, как он выходит. Зрелище не самое захватывающее: здоровый мужик топает по бетонной парковке. Плевать, я все равно торчала на балконе и провожала его глазами, пока он не исчез за углом.

Дура! Дура, дура, дура. Базарная, агрессивная, обдолбавшаяся истеричка! Он больше никогда в жизни не подойдет ко мне. И его трудно за это винить, я же вела себя как самая настоящая отмороженная дрянь. После такого любой мужик в здравом уме обходил бы меня на пушечный выстрел. Я хотела зареветь, но не смогла. Ладно, раз уж он настолько выводит меня из равновесия, то и хорошо, что я отшила его в первое же свидание. Он даже не обещал снова позвонить. Значит, не позвонит. Все тело ломило. И хотя дальнейшее общение с бутылкой куантро чуть-чуть помогло, но все равно чувствовала я себя препогано.

Глава 17

– Ну, скорее выкладывай свою сплетню!

Джемайма подалась вперед и пригвоздила меня глазками-буравчиками. Едва поздоровавшись, сев за столик и сделав заказ, мы сразу перешли к делу. Джемайма прямо-таки жаждала, чтобы я как можно скорее выплеснула всю грязь о Лайаме и Фелисити.

Задавшись целью сократить негативные последствия пикантного происшествия в ресторане, я сочинила версию поудобоваримей и пригласила Джемайму на обед. И хотя я понимала, что она явилась только за сальной историей, ее напор меня смутил.

Воскресные газеты, которые успели растиражировать новость, стали последней каплей. Надо было срочно распространить собственную версию, пока шоу не превратилось в мишень для улюлюкающих критиков. Не взглянув на него и глазом, писаки заклеймят программу как кампанию, спонсируемую Би-би-си только для того, чтобы Фелисити затащила Лайама в постель. Следовало обработать газетных акул.

Самой акулистой акулой была Джемайма Теркеттл. Она пользовалась всеобщим уважением и клепала статьи для «Дейли стэндард» уже тогда, когда многих из нас еще не было на свете. Как истинный гурман, она знала все о ресторанах и еде, но сама не претендовала на большее, нежели слава кашевара-любителя. Как ни странно, неряшливость – бесформенный узел на затылке, глаза, упрятанные за толстые линзы в старенькой оправе, дородность, заботливо культивируемая годами гурманства, – вовсе ее не портила. Этакий гастрогном, она высилась в центре ландшафта, по которому сновали существа вроде меня, появляясь и исчезая. Джемайма всегда оставалась на своем постаменте, как пророк Ветхого Завета.

Если бы мне удалось перетащить ее на сторону Лайама, полдела было бы сделано. Однако это будет непросто, принимая в расчет ощерившуюся против Лайама прессу. Поэтому я и собиралась пустить в ход свое секретное оружие. Оно сидело рядом со мной и невинно хлопало ресницами, будто и не догадываясь, зачем я его притащила.

– Ты не будешь возражать, если к нам присоединится мой помощник? – спросила я у Джемаймы, когда мы назначали встречу. – Невероятно смышленый малый и скоро станет звездой первой величины. Ему страшно хочется познакомиться с тобой. Знаешь, парень просто помешан на твоей писанине, собрал все твои книги.

На удачу я скрестила пальцы: только бы Джемайма заглотила наживку. Но она протянула с явным разочарованием:

– А я-то надеялась, что мы чисто по-женски посидим, перемоем всем косточки. С глазу на глаз, только ты, я и куча непристойностей.

В переводе это означало, что старая перечница жаждала выведать всю грязь о Лайаме и Фелисити, а присутствие мужчины помешает нам отдаться сплетням без оглядки. Даже проори она об этом в самый мощный динамик, все равно не получилось бы яснее. В голосе Джемаймы сквозило раздражение: она явно решила, что я собираюсь прикрыться Льюисом и утаить самые смачные подробности. Я поспешила развеять это недоразумение:

– О, Льюис сам обожает мыть кости всем подряд! Он с радостью пройдется по всем нашим знакомым. Это так странно… для натурала.

Джемайма затаилась. Я обдумывала, не прибегнуть ли к последнему средству. Слишком явно атаковать ее мне не хотелось. Помянув традиционную ориентацию Льюиса, я понадеялась, что пробила оборону противника, но не тут-то было. Джемайма лишь хмыкнула с сомнением, поэтому я отважилась:

– Помнишь, я познакомила тебя с ним в мае на заседании «Современных гурманов»? Я тогда привела его только для того, чтобы отрекомендовать тебе. Но ты разговаривала с… – я помянула имя всемирно известного повара. – Понимаешь, Льюис действительно слегка помешался на тебе.

– Ах, да! – подала голос Джемайма. – Так это тот аполлончик? И где ты только его откопала, умница моя? Между прочим, его наружность ввела меня в заблуждение, и я заключила, что он, так сказать, по другую строну баррикад.

– Я всегда прошу сотрудников оговаривать свою сексуальную ориентацию и принимаю резюме только с фотографией в полный рост и в плавках, – ответила я. – Ладно, забудь. Возможно, ты права и нам следует встретиться в чисто женской компании.

Я расслабилась, предоставив Джемайме самой распинаться, что присутствие Льюиса будет ой как необходимо. Все же и у меня случаются приступы гениальности!

По части манер и умения вести себя Льюису нет равных. К тому же он прекрасно понимает, что к чему. Тактично и ненавязчиво он очаровывает жертву, обволакивает ее своей лучезарностью, флиртует и делает все, чтобы усыпить ее бдительность. Естественно, как и все мы, Джемайма падка до молодых красавцев, но она не настолько глупа, чтобы, глядя в темные чувственные глаза Льюиса, напрочь позабыть об информации, за которой отправилась на обед…

– А, ты о Лайаме? – Я развернула салфетку. Моя стратегия заключалась в том, чтобы свести скандальное поведение Лайама и Фелисити к незначительному инциденту, к ничтожному происшествию, не заслуживающему и капли внимания.

– Ну конечно, я о Лайаме! М-м-м, вкусный хлеб! Я поспешно подтолкнула к ней всю тарелку:

– Убери это от меня, умоляю. Всю неделю у меня обеды, обеды, и если не буду держать себя в руках, то скоро не влезу ни в одну шмотку.

– Прорезиненные пояса – вот воистину спасение, – изрекла Джемайма. – Я заказываю все свои юбки по каталогу с последней страницы «Телеграф».

Так вот где Фелисити берет свои антимодные тряпки! Еще одна маленькая тайна раскрыта.

Джемайма посмотрела на Льюиса и залилась краской. Льюис времени даром не терял: одарил ее лукавой улыбкой, как будто она только что повинилась в том, что надела сегодня трусики-стринг. Отдаю ему должное – этому парню нет равных. Красный свитер в обтяжку, V-образный вырез выставлял на всеобщее обозрение мускулистую грудь, и я сама едва сдерживала слюнки, хотя уж должна была бы давно привыкнуть к его прелестям.

– Давай, девочка, – велела Джемайма, неохотно отрывая глаза от выпуклостей на груди Льюиса. Ее высокий голос напоминал флейту, захлебывающуюся гаммами. – Выкладывай, что ты для меня припасла!

Упрямиться не входило в мои планы. Поставив бокал с водой – всю неделю держала себя в узде, – я буднично произнесла:

– Ничего сенсационного, ты уж прости. Лайам беспощадно трахает Фелисити. Или она его…

Я машинально обвела взглядом ресторан, проверяя, не успел ли откуда-нибудь выскочить Лайам в сопровождении Фелисити. Или неопознанной блондинки. Или сразу пяти неопознанных блондинок из модной поп-группы – меня бы сейчас мало что удивило.

– Просто для Лайама не существует других занятий, ну разве что готовка. Вся его жизнь крутится вокруг двух интересов.

– Разрывается между двумя мисками! – гаркнула Джемайма, оповещая соседние столики.

– На самом деле для него это одна миска, – доброжелательно поправила я. – Надо было заставить его объединить свои усилия в передаче. Ну, трахаться и готовить одновременно.

– А что, он с удовольствием снимется в таком шоу для кабельного ТВ, – встрял Льюис.

Глаза-буравчики впились в меня намертво, игнорируя даже Льюиса Великолепного.

– Значит, ты в курсе, что он и Фелисити занимались сексом?

Я мягко обошла прямолинейность вопроса:

– Если говорить о Лайаме, то придется признать, что он имеет секс абсолютно со всеми.

– Согласна, когда речь идет о слащавых малолетках, то да. Но зачем ему понадобилась Фелисити?

– О, тут Лайам больший католик, чем Папа Римский, – спокойно заметила я.

Осторожно, скользкое место! Мне вовсе не хотелось, чтобы Джемайма стала цитировать налево и направо мои слова о том, что Лайам не гнушается даже лежалым товаром. Это выставит Фелисити в дурном свете, что, естественно, никак не входило в мои планы. Я просто намеревалась изобразить их интрижку очередной детской шалостью, которыми жизнь Лайама наполнена до краев.

– Только не стоит об этом трубить, Джемайма, – добавила я.

И я принялась за суп, подразумевая теоретически, что он заполнит желудок и я уже не захочу десерт. Джемайма, которая славилась пристрастием к мясу, заказала паштет. Ей принесли огромный розовато-коричневый ломоть с кусками желтоватого жира под толстым слоем заливного. Она энергично отхватила изрядный кусман и шлепнула на внушительный кусок калорийного хлеба. У меня тут же началось обильное слюноотделение, которое я попыталась усмирить напоминанием о юбках с прорезиненным поясом.

Что до Льюиса, то даже пожирая каждый день по жареной свинье, он все равно не прибавит и килограмма. Иногда я просто ненавижу его за это.

– Не волнуйся, я о таком все равно не пишу, – прочавкала сквозь паштет Джемайма. – Я имею в виду сплетни. Ты же знаешь.

Настало время для очередной лести – еще более масляной, чем ее паштет.

– Конечно, знаю, – безмятежно ответила я. – Но ты же такая влиятельная, Джемайма. Все ловят каждое твое слово. Ты королева британской стряпни!

– Ваши статьи так свежи и оригинальны, что я даже храню их все, – добавил Льюис.

– Ах, негодяи, вы пытаетесь ко мне подлизаться, – пожаловалась Джемайма, тщетно пытаясь скрыть, насколько она польщена.

Я пожала плечами:

– Это правда, Джемайма. Но давай вернемся к Лайаму.

Мне показалось, что лучше продолжить атаку, вместо того чтобы увязать в дифирамбах. Лесть хороша, когда она как бы промежду прочим. Тогда она куда весомее.

– Вернемся к Лайаму, – согласилась Джемайма, плеснув в свой бокал красного вина и игриво осклабясь Льюису: мол, хоть она и отреклась от его комплимента, но он не проплыл мимо ее ушей.

– Дело в том, что Лайам… – я поискала подходящую формулировку, – ну знаешь, когда убивают какую-нибудь девицу, то на следующее утро газеты называют ее либо ангелом без вредных привычек, либо революционеркой с сотней поклонников.

– И то и другое – таблоидный штамп, означающий в первом случае «фригидную зануду», а во втором – «взбесившуюся сучку», – добавил Льюис.

– Вы хотите сказать, что Лайам – «взбесившийся кобель»? – Джемайма снова улыбнулась Льюису.

– В общем, да, – подтвердила я.

– Трахает все, что движется?

Ну нет, тут Джемайма явно недооценивает нашего Лайама.

– Лайаму нравятся женщины, к которым он прыгает в койку, – ответила я, снова старательно обходя прямой ответ. – Он честный парень, а не какой-нибудь продажный жиголо, он вовсе не притворяется, что влюблен по уши в тех, кого соблазняет. Он влюблен в сам секс.

Я надеялась, что мои слова были правдой. Возможно, я преувеличила честность Лайама.

– Знаешь, еще он предпочитает женщин постарше, – добавила я, хотя не смогла бы поклясться в этом на Библии. – Он всегда на них съезжал.

– Неужели? – Глазки-буравчики стрельнули в сторону Льюиса. – Разве это не странно? Ведь мы с Фелисити одного возраста. Ну, почти одного.

Джемайма отчаянно напрашивалась на комплимент, и Льюис не упустил такую прекрасную возможность.

– Ах, Джемайма, вы удивитесь, – сказал он, наполняя ее бокал, – но это весьма распространенная слабость. – И сверкнул своей патентованной улыбкой, способной вызвать исчезновение нижнего белья на женщине за двадцать секунд.

Несмотря на то что улыбка предназначалась не мне, я поежилась. А Джемайма выглядела так, будто нижняя часть ее тела превратилась в горячую лужу.

На официанта, который подошел, чтобы собрать тарелки, я посмотрела как на посланника свыше. Я не знала, что говорить дальше, а Джемайма и вовсе лишилась дара речи. Наконец она откашлялась и залпом осушила бокал.

– А что ты скажешь о себе, Джульет? – хрипло спросила она.

– Что – о себе? – пробормотала я. Неужели она ждет от меня солидарности в вопросе о старухах и юнцах?! Да он моложе меня на каких-нибудь семь лет. Не такая уж я и старуха!

– Да, что ты скажешь о себе? – настаивала она. – Ты с ним перепихнулась?

Меня снова спас официант – принес главное блюдо, и я воспользовалась благословенной паузой. Еда оказывалась на нашем столе быстрее, чем пули вылетают из автомата Калашникова. Совершенно ясно, что на кухне стояли на ушах, спеша поскорее выполнить заказ великой и ужасной Джемаймы.

Пока официант расставлял тарелки, я успела сообразить, что, возможно, Джемайма намекает на Лайама, а вовсе не на Льюиса. Чуть легче, но лишь самую малость. Под сверлящим взглядом Джемаймы я налила себе вина.

Получалось, что я угодила в западню. Сослаться на то, что Лайам – мой клиент, а потому мне не удалось проверить, каков он в деле, я не могла, ибо тем самым подставляла Фелисити.

– Говорят, он очень даже ничего, – напирала Джемайма. – Почему же ты его до сих пор не опробовала?

И она заговорщически подмигнула Льюису.

– Я же сказала, что он вовсе не жиголо! – возмутилась я. – К тому же с чего ты взяла, что он «очень даже ничего»? Кто из твоих знакомых им попользовался?

Как известно, лучшая защита – нападение.

– Да так, слышала. Они там вроде бы целое секс-шоу устроили! – И Джемайма захохотала гулким басом.

Официант невозмутимо подлил ей бордо.

– Мне скрывать нечего. – Мой взгляд был чист и прозрачен, как горный ручей. – Я не спала с Лайамом. И я не пытаюсь изображать святошу. Да, я признаю, Лайам очень заводит. Но дело в том, что меня в данный момент интересует некто другой. А у Лайама и так девиц целый ворох. В частности, одна моя подруга произвела на него сильнейшее впечатление.

– Должна признать, о твоем новом увлечении мне тоже известно, – потупилась Джемайма.

– Неужели? – Я была сбита с толку.

– Слышала, что ты закусывала с ним в аккурат под секс-шоу. Говорят, вы превосходно поладили.

Я почувствовала на себе любопытный взгляд Льюиса и не смогла сдержать самодовольной улыбочки, которая яснее неонового плаката вопила о том, что разговор свернул на приятную для тебя тему. С Йоханом дело продвигалось. Он не стал ждать моего звонка, а позвонил сам и пригласил на ужин в эту пятницу. Зеленый свет горел на всех окрестных светофорах, и я беспрепятственно мчалась вперед на оглушительной скорости.

– Значит, ты его очередная пассия? – спросила Джемайма.

Я мигом ощетинилась:

– Может, это он моя очередная пассия?

– Я тебя понимаю. Он очень привлекателен.

– Так ты с ним знакома?

А почему бы ей не быть с ним знакомой? И тем не менее наш разговор принимал неприятный оборот.

– О да. – И Джемайма вонзила вилку в телятину «оссо буко». – В прошлом году он крутил шашни с моей ассистенткой. Все было хорошо, пока не выяснилось, что шалунишка женат. Бедная девочка была буквально раздавлена.

Низ моего желудка отвалился. Не знаю, в прямом или переносном смысле, но внутренности производили такие завихрения, что грозили смешать пищу в бетон.

Как раз в этот момент у столика вырос менеджер и, сияя, поинтересовался, все ли у нас хорошо. Присутствие Джемаймы Теркеттл гарантировало отличное обслуживание. Несмотря на бетономешалку в желудке, я восприняла его появление как божью благодать. Хотя Джемайма буквально сгорала от жгучего желания вытянуть из меня самые пикантные подробности нашего с Йоханом свидания, ей пришлось переключиться на менеджера, разумеется ходившего у нее в закадычных приятелях. Пока они чирикали, я успела собраться с силами.

Никакого кольца я у Йохана не видела. Это точно. И, заявляю с абсолютной уверенностью, не увижу и за ужином в пятницу. Который я отменю по электронной почте, как только вернусь в офис.

– Она такая молоденькая, бедняжка, – продолжала Джемайма, когда менеджер отошел. – Такая невинная. Ей и в голову не пришло поинтересоваться.

Каждое ее слово было точно гвоздь, загоняемый мне под ребра.

– Я уверена, что ты, Джульет, человек куда более искушенный в таких вещах.

Джемайма и впрямь была убеждена, что я слишком прожженная мужеедка, чтобы придавать значение подобной ерунде. К счастью, телятина, окруженная холмиками дымящегося ароматного риса с шафраном, целиком поглотила ее внимание на ближайшие десять минут. Мне хватило этого времени, чтобы привести в порядок хотя бы мозги, если не сердце. Я ковырялась в салате «Цезарь», не в силах проглотить ни кусочка. Но диета есть диета, и Джемайма превратила мою сдержанность в мрачную решимость.

Алекс так и не позвонил и, возможно, никогда не позвонит. Поэтому я собиралась побаловать себя Йоханом – так сказать, утешительным призом. Мне хотелось развеяться, проведя приятный вечер в обществе интересного мужчины, который, ради разнообразия, видел во мне неотразимую женщину и самобытную личность. Но спокойно трепаться с ним, делая вид, что я понятия не имею ни о какой жене… Нет уж, увольте. Никогда в жизни я не связывалась с мужчинами, у которых имелась постоянная подруга, не говоря уже о женатиках.

И дело тут вовсе не в принципах. Я слишком горда, чтобы делить с кем-то добычу.

Когда мы совершали бросок обратно в офис, Льюис был воплощением такта. Он ни словом не заикнулся о Йохане. Все-таки у меня не помощник, а сокровище. (Возможно, вылакай я больше вина, сейчас бы вцепилась в его руку и, заливаясь слезами, призналась ему в вечной любви.) Льюис спокойно язвил насчет постельного союза Джемаймы и Лайама, его смешные скабрезности даже немного развеселили меня.

Нет, каков этот Йохан. Как он смеет вести себя как ни в чем не бывало? И, судя по рассказу Джемаймы, для него это норма. Ублюдок…

– Только потому, что ты не станешь спать с Джемаймой… – запротестовала я, когда Льюис завершил живейшее описание того, как, по его мнению, Джемайма должна выглядеть голой.

– Прошу тебя, не упоминай меня, и ее, и это слово в одном предложении!

– …не стоит делать вывод, что и Лайам не станет, – закончила я. – Кстати, отличная идея.

– Да, но как она среагирует, когда он ее бросит?

– Старушки головы не теряют, – заметила я. – У них куда более прагматичный подход. Это соплячки устраивают сцены и всю ночь с воплями ломятся к тебе в дверь.

Мое замечание явно задело Льюиса. Я не припомню, чтобы он когда-нибудь выглядел серьезнее. Он настолько погрузился в размышления, что забыл ответить привычной для него остротой. Из чего я заключила, что в последнее время божественные юные секретарши и бухгалтерши обложили моего помощника со всех сторон.

– Вот-вот, обмозгуй это, малыш, – посоветовала я, чувствуя себя умудренной опытом старухой. Очень своевременное ощущение, учитывая то, как по-идиотски попалась с Йоханом. – Возможно, тебе стоит переключиться на женщин моего возраста и старше. Уж мы-то точно знаем, каково это – поиметь молодое красивое тело где-нибудь на сеновале. Два часа наслаждений и никаких обязательств, ибо такие женщины либо замужем, либо живут с кем-то, и проблемы им нужны еще меньше, чем тебе.

Льюис окончательно притих и всю дорогу переваривал мои слова. В офисе я прошла в свой кабинет и включила чайник. Следовало усмирить желудок каплей-другой мятного чая.

На столе обнаружилась записка от секретарши Ричарда с просьбой заскочить к боссу. Оставив Льюиса перебирать в уме всех привлекательных дамочек в возрасте от тридцати трех и старше, я послушно направилась в кабинет директора.

– Ричард?

Памятуя об этикете, я постучала в приоткрытую дверь. Ричард одержим идеей снести в офисе все стены, чтобы все мы сидели в одной большой комнате. Мне такой проект кажется ужасным. Я люблю свой крошечный кабинетик. Столько лет билась, чтобы получить его, и, если теперь кто-то вздумает рушить мои любимые стены, меня придется оттаскивать от них тягачом, а я буду обливаться слезами и надрывно причитать. Какой смысл называться партнером, если ты все равно сидишь в одном помещении со всеми остальными? Знаю, что во мне говорит заскорузлая ретроградка, но мне плевать.

Кабинет Ричарда напоминал из-за скопившегося барахла детскую игровую, хоть и был просторнее моего. Шкаф слева от двери настолько оброс образцами продукции клиентов, что выглядел вместилищем коллекции трофеев. Многим бутылкам водки, коробкам с печеньем и кускам мяса в вакуумной упаковке перевалило за десяток лет, их покрывала корочка пыли. Стопки журналов, громоздившиеся вдоль стен, наводили на мысль о дилетантских попытках оснастить стены звуковой изоляцией. Все вместе представляло дикий ночной кошмар астматика. Ричард поганой метлой гнал уборщиц от своей святая святых, не желая ничего выбрасывать. Мы шутили, что даже самый завалящий журнальчик можно выкинуть, только когда Ричарда нет в офисе целый день. Иначе он кинется рыться в мусорном ведре, достанет, сдует пыль, заботливо разгладит помятые страницы и удалится к себе в кабинет, где никчемная бумажка обретет свой вечный покой.

– Давай! – крикнул Ричард.

Возгласы Ричарда неизменно ставят меня в тупик. Вот скажите, что он имел в виду на этот раз? Я распахнула дверь и оглядела открывшийся живописный вид. Со времени моего последнего визита стопки журналов разрослись как сорняки. Шаткими столбиками они тянулись к небу с подоконника, балансировали на краю стола – в прошлом чудесной антикварной вещи, а теперь из-за бумажных джунглей казавшегося банальной партой. Поросли журнальных стопок жались к ножкам стола, явно вознамерившись обвиться вокруг них. Нет, можно не переживать – безумные планы Ричарда по снесению стен попросту неосуществимы: стены ему необходимы хотя бы для того, чтобы этот хлам не расползся по всему зданию.

Я сняла со стула груду журналов и села.

– Это что? – спросил Ричард, указывая на мою кружку.

– Мятный чай. Я знала, что ты не захочешь.

– Животик бо-бо?

– Жертва деловых обедов.

– Как прошла Джемайма?

– Отлично. – И я посвятила его в события.

Как бы там ни было, на деловом фронте все действительно складывалось замечательно. Впрочем, и на личном могло быть гнуснее. Если бы не Джемайма, я бы кинулась в ледяную прорубь, думая, что прыгаю в объятия к Йохану. Я должна быть ей благодарна. Но сердце редко прислушивается к голосу разума. Желудок снова скрутило узлом. Я поморщилась и принялась петь хвалы Льюису – видит бог, парень их заслужил. От описания, как Джемайма пускала слюни, глядя на Льюиса, Ричард пришел в полный восторг. Он больше обычного вжал голову в плечи и принялся самозабвенно раскачиваться взад и вперед, как стервятник, с которым поделились дьявольски растленной шуткой.

– Познакомь ее с Лайамом на презентации, – сказал он, отсмеявшись. – Он, поди, тоже ей понравится.

– Еще как понравится.

– Как протекает подготовка к презентации?

– Вполне неплохо. Носимся как угорелые, но все идет как надо.

О господи, мне необходимо срочно переговорить с Джил. Она сама выбрала закуски для вечеринки – естественно, из книги Лайама, – и я настолько ей доверяла, что даже не потрудилась обсудить угощение. Джил уже пора окопаться в кухне клуба «Джейн». И хотя они с Лайамом неоднократно дискутировали по телефону, пора бы им встретиться с глазу на глаз. Лайам почти все время болтается в «Джейн», по горло в делах (бесконечные партии в бильярд и свертывание самокруток с травкой), вот там Джил пусть и познакомится с ним, а заодно и с командой, которая будет обслуживать вечеринку.

– Ты прекрасно справляешься, Джульет, – заметил Ричард. – Я очень доволен.

– Спасибо, – искренне обрадовалась я. Ричард умеет подстегнуть сотрудников. – Все идет хоть куда.

Прими похвалу без ложной скромности, признай свои заслуги сам, и пусть их признают другие. Аминь.

– Должна сказать, что Льюис тоже держал оборону насмерть.

– Хм.

Оттолкнув стул, который мягко врезался в массивную пачку журналов, Ричард встал и принялся кружить по кабинету. Вот черт! Это могло значить только одно: он собрался сказать нечто такое, что мне не понравится.

– Собственно, за этим я тебя и пригласил, – заговорил он, старательно отводя глаза. – Мне кажется, Льюис заслужил повышение, ты так не считаешь?

Думаю возложить на него парочку ответственных проектов. Я понимаю, что он здесь без году неделя, но, по-моему, он уже готов. Ты как, не против?

Что мне еще оставалось делать, кроме как покорно кивнуть? Ричард совершенно прав. Больше того, я сама должна была начать этот разговор: Льюис давно заслужил повышение. Я опять вела себя как последняя эгоистка. Но ведь я тогда потеряю его, и где я возьму другого такого помощника – умного, ловкого и чертовски привлекательного?

– Превосходно, – сказал Ричард.

Моя кислая мина, должно быть, выдавала меня с головой. И плевать! На моем месте никто бы не обрадовался.

– Но не стоит посвящать его в наши планы до презентации. Мы же не хотим отвлекать его, когда он готовится вложить все свои силы в наш сногсшибательный успех.

Слава Богу, Льюис безраздельно мой еще дней десять.

Что же это такое творится? Я заставила себя хлебнуть чаю, чтобы привести нервы в порядок, – впустую. Просто эпидемия: Льюис, Йохан, Алекс… они ускользали у меня из рук, один за другим. Тут есть от чего потерять голову – такой график не похож на простое совпадение.

Я должна была радоваться за Льюиса, но не могла. Сука. Жалкая и обреченная.

Глава 18

Сильные проворные пальцы мяли мое тело, двигаясь в мерном, гипнотическом ритме и выискивая самые чувствительные зоны. Голова кружилась. Пальцы отыскали особенно чувствительную точку и вдавились в нее, опускаясь ниже и ниже, неся боль, неотличимую от удовольствия. Музыка – обволакивающая, погружающая в транс – накатывалась волнами, качая кушетку и затягивая меня в водоворот бессознательности. Я спала, чувствуя при этом все, что происходило с моим телом: все нажатия и скручивания, которые вытворяли пальцы, успокаивая, возбуждая, вызывая наркотическую дремоту.

Я глотала слезы. Нервы стали ни к черту. Полумрак комнаты, тягучая музыка, жара, резкий аромат масла, идущий от моей кожи, горячие пальцы, бродящие по моему телу… Хорошо бы полностью отключиться, всецело отдаться этому медленному ритму. Но я знала, что в этом случае разрыдаюсь как младенец. Я лежала на животе, поэтому слез не было видно, однако, когда я перевернусь на спину, мокрые глаза выдадут меня с головой.

Пальцы принялись месить ягодицы, старательно обходя бумажную полоску, которая отделяла меня от полной наготы. Массажистка случайно задела бумагу, и шелест вернул меня на землю. Я снова сглотнула. Лежа на животе, это не так-то легко – как будто глотаешь всухомятку огромный кусок черствого хлеба. Судорожное движение насторожило массажистку.

– Все в порядке, детка?

– Да, – промычала я сквозь подушку, прикрытую салфеткой, – отлично.

– Вот и ладно. Тогда расслабься, хорошо?

Ее пальцы погрузились в выемку у основания ягодиц, где начинались мышцы бедра. Ну почему эти руки, доверительно и уверенно касающиеся меня, принадлежат профессионалу, которому я заплатила, а не тому, кто делает это из любви ко мне?

Только на массажном столе я поняла, до чего устала. Это была не та усталость, что наступает после тренировки, когда мышцы довольно гудят, вновь наполненные энергией, – это была усталость после жуткой собачьей недели, беспрерывных телефонных звонков, сигаретно-кофейного допинга, нескончаемой череды обедов с газетчиками, на которых я вываливала одну и ту же информацию, в одинаковых выражениях, с одинаковой интонацией. В перерывах я металась между «Джейн» и офисом, успевая еще посюсюкать с Лайамом. И каждый раз, залезая ночью под одеяло, с дикой головной болью, я не могла уснуть, потому что перед глазами упорно разворачивались бесконечные списки того, что я не успела сделать за день и что неминуемо ждет меня завтра.

Мне удалось перекинуться словечком с Джил и назначить ей с Лайамом встречу в «Джейн», но наше общение не вышло за рамки сугубо делового. Когда я заикнулась о кофе, она сослалась на жуткую занятость и сразу впрыгнула в такси. Лайам, естественно, из кожи лез, флиртуя и соблазняя, но она едва его замечала. Джил и в самом деле отгородилась от всего света, а не только от меня. Хоть какое-то утешение. Наверное, Джереми устроил ей веселую жизнь, бедняжке можно только посочувствовать. Тем не менее я решилась поинтересоваться, как у нее дела. Джил лишь пробормотала, что все, мол, нормально, и сразу же сменила тему. Честно говоря, меня по-прежнему поддерживали слова Алекса о том, что, ошарашив Джереми интрижкой его жены с Филипом, я оказала Джил любезность, иначе рано или поздно это пришлось бы делать ей самой.

Все это свалилось на меня таким грузом, что массаж виделся мне панацеей. Я решила воспользоваться пятничным вечером, чтобы себя побаловать. Однако, как выяснилось, расслабляться мне теперь тоже противопоказано. Еще одна капля – и я растекусь как заливное.

– Повернись на спинку, детка.

Я не могла и пальцем пошевелить. Потом усилием воли вырвавшись из коматозной беспомощности, перевалилась, как тюлень, хлюпнув масляной спиной по бумажному покрытию кушетки.

– Прикрыть глазки? – Да.

Массажистка прикрыла мое лицо салфеткой. Глаза с благодарностью погрузились в еще больший мрак, и связь с внешним миром постепенно наладилась.

Алекс мне так и не позвонил. Сомневаюсь, что я когда-нибудь его увижу, даже если буду упорно таскаться в «Плевок» каждый вечер. Да и потом, чего я этим добьюсь? Раз не позвонил, значит, не желает со мной знаться. Мое упорство просто затянет агонию.

Руки массажистки принялись терзать ступни. Чем сильнее она нажимала, тем больше я отдавалась этому восхитительному острому ощущению. Медленно и глубоко вдохнув, я выдохнула со стоном.

Каждый раз, приходя на массаж, я записывалась именно к ней. Почти все массажистки в спа-салоне – ухоженные размалеванные красотки. И только этой за пятьдесят, и к клиентам она относится с материнской заботой. Впрочем, может, мне это только казалось. Но я предпочитала ее другим. Некрасивое тяжелое лицо, крупные широкие ладони, коренастое тело в униформе – все это вселяло гораздо большую уверенность, нежели деликатная утонченность остальных.

– Похоже, ты взлетела на небеса, – весело сказала массажистка. – Ну, можешь спокойненько одеваться. Не буду тебе мешать.

Я медленно стянула салфетку с глаз. Вопреки ожиданию, кожа не была липкой и жирной, она впитала масло и стала мягкой и гладкой, как дорогое кожаное пальто. Можно одеваться не вытираясь. Меня вдруг пробила дрожь. Стуча зубами, я принялась натягивать колготки. Мне чудилось, что по комнате гуляет сквозняк: холодный воздух хлестал по затылку. Я с трудом оделась, неуклюже возясь с застежками и пуговицами, и чуть-чуть согрелась, лишь когда влезла в пальто.

Массажистка стояла в коридоре и болтала с коллегой. Я поблагодарила и дала чаевые.

– Спасибо, детка. Ты хорошо укуталась? – спросила она. – На улице холод, а ты сейчас вся расслабленная. Смотри, не простудись.

– Я просто окоченела, когда одевалась, – ответила я. – Может, вам стоит включить обогреватель?

Массажистка озадаченно нахмурилась.

– Да что ты, там жарит как в духовке!

– Может, откуда-то дует?

Она растерянно пожала плечами.

– Будь осторожна. Надеюсь, тебе недалеко?

Вот именно что далеко. Я направлялась к маме на ужин.

Мне показалось, что это вполне трезвая мысль. Раз уж Йохан отменяется, посвящу вечер расслабляющему массажу, а затем проведу спокойный семейный вечер с мамой. Конечно, придется слушать ее бесконечные разговоры про Криса, но я настолько обессилена, что запросто сумею удержать при себе свое мнение. У мамы это называется «не противоречить». Мы поужинаем полноценной домашней стряпней, посидим часок у телевизора, а потом я прыгну в метро. Дочерний долг не отнимет у меня много энергии: буду машинально кивать, пропуская поток ее излияний мимо ушей, соглашаясь со всем, что бы она ни сказала. Прекрасно. Я радовалась своему хитроумию.

Единственная подлянка заключалась в расстоянии от центра Лондона до маминого дома. Спа-салон находится в Ковент-Гардене, и мне пришлось сделать пересадку, а затем болтаться в вагоне, цепляясь за перекладину, точно белье на веревке, пока не освободилось место. К тому времени сонливость так меня одолела, что я тотчас обмякла, как желе. Мерные толчки, шум поезда, тепло человеческих тел и ритмичное мелькание станций укачали меня совсем. Голова плыла. Должно быть, я устала больше, чем думала. В Принсбери я с трудом выпихнула себя из вагона, мечтая только об одном – не вставать с продавленного сиденья до конца жизни.

До маминого дома пятнадцать минут ходьбы, и я хотела поймать такси, но это вам не Сохо: по захолустью ползли лишь частные авто, развозя трудовой народ после рабочего дня. Просто не верится, что безумие центрального Лондона всего лишь в получасе езды на метро. Зачесанные под одну гребенку ухоженные улочки, казалось, по-прежнему пребывали на макете архитектора. С высоты эти до одури параллельные ряды домишек на таких же параллельных улочках напоминают игрушечный городок. Каждый раз, видя из окошка самолета подобное прочерченное по линейке архитектурное чудо, я вздрагиваю, припоминая, как ненавидела жить в этом геометрическом убожестве и как поклялась слинять при первой же возможности, чтобы никогда-никогда больше не возвращаться. Мама недоумевала, какие извращенческие порывы заставили меня купить квартирку в бывшем муниципальном доме вместо уютного домика в респектабельном Принсбери.

Газончик перед крыльцом маминого дома, обстриженный и аккуратненький, ничем не отличался от соседских вылизанных лужаек, кроме того, что был еще обстриженнее и еще аккуратнее. Так мама самоутверждается. Ей не нужно обзаводиться самой дорогой недвижимостью, чтобы доказать свое превосходство. Достаточно лишь содержать то же, что есть у всех, в значительно большей чистоте и порядке.

Ничего тут не изменилось. Да и с чего бы? Когда мама открыла дверь, на ней был тот же фартук, что и всегда, сколько я себя помню (впрочем, это мог быть ремейк фартука, нашедшего приют в помойном ведре или пополнившего коллекцию тряпочек для уборки). В прихожей стоял привычный запах чистящих средств, распространявших, согласно этикетке, аромат «Свежей сосны» и «Океанского бриза», а в реальности вонявших ядохимикатами.

– Входи, входи, – пригласила мама. – Тщательнее вытирай ноги, я только что пропылесосила.

Она суетливо заспешила в кухню. Я повесила пальто и направилась за ней. Кухня – единственное во всем доме место, где запах химии вытеснен ароматом стряпни. Неудивительно, что это был мой любимый уголок. Пройдя мимо шкафчика под лестницей с арсеналом отбеливателей, чистящих паст и щеток, я поспешно закрыла за собой кухонную дверь. Резкий запах неизбежно вызывал у меня приступ насморка – стоило хотя бы на секунду задержаться у лестницы.

– Вот, купила вина. – Я выставила бутылки на стол. – И «Бейлиз» для тебя.

Мама обожает «Бейлиз», но скорее умрет, чем признается в этом (из-за дурацкой паранойи ей казалось, что ликер – отрава). Когда мы были малышами, мама, уложив нас спать, иной раз прикладывалась к бутылочке. Потом всегда уверяла, что ликер помогает от желудочных колик.

– Пусть остается, – сказала она равнодушно, будто наличие в доме «Бейлиз» было ей глубоко безразлично. – Поставь в шкафчик.

– Вино открыть? – спросила я.

– Уж я точно не буду.

– Но ты же не откажешься распить бутылочку за ужином? Это твой любимый сорт.

Так упрашивают капризного ребенка скушать шпинат.

– Возможно, – отрезала мама. – Там видно будет. Уж пару бокалов она точно уговорит, ей просто надо порисоваться.

Мама открыла духовку. Чудесный аромат вырвался наружу, как компьютерное облачко из рекламы бульонных кубиков. Произнеси я это вслух, и на меня бы обрушился шквал возмущенных замечаний: мать скорее даст отрезать себе руку, чем согласится приготовить что-нибудь из этой «химии».

– Как вкусно пахнет, – сказала я почти просительно, будто не знала наверняка, что к данной реплике мама отнесется благосклонно.

– Сочный кусок мяса попался. – Наша мамочка не из тех, кто быстро сдает позиции.

Она захлопнула духовку и повернулась ко мне. Крутые завитки – видно, совсем недавно побывала у парикмахера, – выкрашенные как всегда в ореховый цвет, так плотно прилегали к голове, что напоминали парик. Когда проступала седина, мамины волосы выглядели гораздо здоровее и натуральнее.

– Итак, – сказала мама, – расскажи мне о своем брате.

У меня не было сил говорить. Усталость так одолела меня, что я готова была улечься прямо посреди кухни и заснуть. Налив себе вина, я отхлебнула глоток и ответила:

– Кажется, у него все в порядке.

– Он уже пошел на эти свои курсы? – небрежно спросила мама.

– В понедельник пойдет. Но ему выдали какие-то брошюрки, и он все это время читал их. Кажется, ему нравится, мам.

Она фыркнула.

– Завтра он придет на обед, – сообщила она, – и я с ним поговорю. Знаешь, я еще не отчаялась наставить его на путь истинный.

– Что на ужин? – спросила я, надеясь отвлечь ее внимание.

– Ростбиф, тушеная картошка, горошек и салат. Я специально приготовила говядину, чтобы подать завтра Крису на обед. Он любит говядину с хреном.

За ужином мама рассказала новости о своем варикозе, об очередной передряге с Лорой Дэвис и Джин Уизерс, которых она представила то ли как психопаток из ближайшего дурдома, то ли как отъявленных бандиток, совершивших ряд нападений на местных жителей и арестованных силами правоохранительных органов. Собственный рассказ так ее развеселил, что к концу ужина она почти размякла.

– Так! – сказала мама, когда мы убрали со стола и вымыли всю посуду. – Сейчас по телевизору будет Агата Кристи. Я полагаю, тебе не нужно никуда спешить и ты посмотришь со мной кино. Еще нет и девяти.

Проведя в компании ящика минут десять, я стана клевать носом. За ужином мне волей-неволей приходилось держаться ровно и участвовать в беседе, периодически отпуская сочувственные реплики. Но, погрузившись в кресло, я сразу же раскисла, как гогда в поезде.

– Немного устала, – призналась я во время рекламной паузы. – Пожалуй, пойду наверх и полежу немного.

– Полежишь? – Мама не поверила своим ушам.

– Что-то мне нехорошо. Посплю часик и приду в норму.

– Только не говори, что это моя стряпня! – испугалась мама.

– Нет, конечно нет. Просто у меня выдалась жуткая неделя…

Мама издала изумленное фырканье.

– Ладно, как хочешь. Только сними покрывало с кровати. Оно не для того, чтобы на нем валялись.

Я с трудом преодолела ступени. Мне казалось, что они отстоят друг от друга не меньше чем на полметра. Добредя до спальни, я смогла лишь сдернуть покрывало с кровати и прямо в одежде повалилась на постель. Через некоторое время как будто сквозь толщу воды донесся мамин голос. Я чувствовала, как она трясет меня за плечо, но я словно находилась на дне морской пучины, с камнем на шее и не могла пошевелить и кончиком пальца.

Проснулась я от жажды. Пересохшее горло саднило, в голове гудел туземный тамтам. На какое-то мгновение мне почудилось, что я после грандиозной пьянки завалилась в чужую постель, но память тут же вернулась, и я поняла, что заболела.

Часы на ночном столике показывали три. Я проспала как убитая полночи. Гланды раздулись и пульсировали. В детстве я подцепила жуткую инфекцию, и с тех пор гланды раздуваются как голубиные яйца при первых же симптомах простуды. Неуклюже повернувшись в темноте, я перевалилась через край кровати и спустила ноги на пол. Сразу закружилась голова, и я снова упала на постель. Нужно встать и напиться. От каждого движения меня прошибал пот, а все тело тряслось как от холода. Хотя какой уж холод: мама всегда врубает обогреватель на полную мощность, и даже ночью в доме стоит африканская жара.

Слава богу, аптечка ломилась от лекарств. Я проглотила две таблетки парацетамола и принялась осушать кружку за кружкой. Вода воняла хлоркой, напомнив мне о бассейне. Жажда не утихала. Как будто я выплескивала наперстки воды на дно пересохшего источника, и она в одно мгновение испарялась с выжженной поверхности. Я пила до тех пор, пока желудок не раздулся и не пригрозил взорваться, если я выпью еще хоть каплю. Кое-как доплетясь до постели, я снова вырубилась, едва коснувшись головой подушки, как будто меня придушили. Часа через четыре я опять встала и прошла заново весь курс. Вода, парацетамол, холодный пот. В окно сочился свет, и я задернула шторы, точно вампир, алчущий мрака и глухой бессознанки. Последнее было не так плохо. Хотя бы забуду о ломоте в мышцах.

– Джулс? Ты чего? Ты как?

Я с натугой разлепила ресницы. Глазные яблоки саднило. Все тело ломило и ныло как от тычков вышибал, которые в выходной решили выместить на мне свое разочарование по поводу недостатка физической активности.

– Крис? – промямлила я.

Я была как в тумане и снова забыла, где нахожусь. Огляделась, но понятнее не стало. Когда мы с Крисом свалили из дома, мама сделала в комнате ремонт, превратив ее в нечто оборочно-кружавчатое и натыкав всюду вазочек с сушеными цветами, которые ждали мифического гостя. Что было чересчур самонадеянно с их стороны: по мнению мамы, на свете не нашлось бы человека, достойного столь великой чести, к тому же гость безнадежно сорвал бы ей все планы по уборке.

– Что ты здесь делаешь? – выдавила я.

– Ну как? Завалился на обед.

Глаза снова закрылись, не выдержав встречи с внешним миром. Крис присел на край кровати и положил руку мне на лоб:

– Черт, да ты горишь! Ты температуру мерила?

– Я пошевелиться не могу, – прошептала я.

– А мама сказала, ты просто устала. Мне показалось это как-то чудно, что ты до сих пор в постели. Черт, мне показалось дико странным, что ты вообще завалилась здесь спать. Хорошо хоть зашел проверить, как ты тут.

– Кажется, она пыталась меня разбудить. – Я смутно припомнила голос и руку.

– Ага. Она вызвала тебе тачку, но не смогла тебя добудиться.

– Она вызвала мне такси?

Этой новости оказалось достаточно, чтобы я открыла глаза и села на кровати. Крис подоткнул мне несколько подушек под спину.

– В этом вся мамочка. Она бы выставила тебя, если смогла.

– «Теперь меня попросят выстирать и выгладить все белье», – изобразила я ее.

– «Вы не представляете, сколько работы задают дети», – добавил Крис. У него мама всегда получалась лучше.

– Все тело ломит.

– Странно, что она не заметила, какая ты горячая, – сказал Крис.

Мне даже не захотелось сострить, что я самый горячий хит сезона. И правильно, потому что это неправда.

– Крис! Обед на столе! – донесся мамин вопль.

В ее голосе явственно слышалась удрученность.

– Сейчас, мам! Джу заболела! – крикнул он в ответ, и я сморщилась, словно от удара. – Держись, сейчас принесу термометр.

– Можешь захватить еще парацетамол и воды?

– Легко.

Столбик ртути дополз до 38.

– У тебя грипп, – поставил диагноз доктор Крис. А то я не догадалась. Но я спрятала голову под подушку, не желая ничего слышать.

– Я не могу болеть, – пробормотала я из-под подушки. – На следующей неделе презентация Лайама.

– Придется тебе проваляться все выходные в койке, – посоветовал Крис. – И нигде не болтаться. Тебе нужно пропотеть.

Ночью я сорвала с себя всю одежду, разбросав ее по всей комнате. А меня опять затрясло. Я натянула на плечи одеяло и с вызовом сказала:

– Мне нужно домой. Я не могу болеть здесь.

– По-моему, тебе лучше сегодня не рыпаться. Будет только хуже. Вот, хлебни еще водички.

– Крис! Обед НА СТОЛЕ! – рявкнула мама.

Мы уставились друг на друга. В глазах Криса отразилось беспокойство, которое я вполне могла понять.

– Слушай, я спущусь и скажу ей, что у тебя грипп. А ты спи сколько влезет, поняла? Сейчас закрою шторы.

– Принесешь мне сока?

– Не вопрос. Попробую ее умаслить, а то мы с тобой потом дерьма не оберемся.

Крис закрыл дверь. Я слышала, как он слетел вниз по лестнице, неся мамочке дурные вести. Не завидую ему. Мама начинала бесноваться, когда кто-то из нас заболевал, поскольку считала, что болезни – это ее монополия. Если нас с Крисом подкашивала какая-нибудь гадость, мама тут же изображала некие симптомы, доведенные до абсурда, словно желая доказать, что она страдает куда сильнее. Когда Крис слег с аппендицитом, мама вся извелась. Ее так доставало то, что физические страдания Криса были куда тяжелее ее собственных, что она пригвоздила себя к постели выдуманным отравлением, и мне пришлось разрываться между ними.

Мне все же удалось заснуть – правда, ненадолго: мозг продолжал судорожно припоминать, что я не успела сделать для презентации Лайама. Тревога мешалась со страхом, одолевавшим меня в ожидании маминой реакции. Когда дверь снова открылась, я подпрыгнула как ужаленная, мигом покрывшись потом. Да, ей придется всерьез заняться моими простынями.

– Крису кажется, будто у тебя температура, – начала мама прямо с порога.

– Мне… нехорошо, – промямлила я, надеясь, что это прозвучит не слишком провокационно.

– Похоже, это ты от меня подцепила. Мне которую неделю нездоровится.

Я не нашлась что ответить.

– Но я, конечно, не могла себе позволить свалиться. Ты ведь знаешь, у меня столько дел. Крис сказал, ты просила сок.

Мама подошла к кровати и поставила стакан на тумбочку. Немедленно отскочив к двери, она посоветовала:

– Я бы на твоем месте выпила горячий пунш с лимоном, медом и каплей виски. Он чудесно помогает от простуды.

Хотя голова раскалывалась, я все равно отметила, что мама низвела мои страдания в разряд легкого недомогания.

– Я не смогу его приготовить, мам, – процедила я сквозь зубы. – Я даже по лестнице не смогу сойти.

Пауза. Хлопнула дверь. Десять минут я ждала, что она принесет мне пунш, – разумеется, напрасно. Зато я выпила восхитительно прохладный и освежающий сок. Позже снова зашел Крис. Я слышала, как он зовет меня, но ответить не было сил. Желудок крутило от голода, но от одной мысли о еде выворачивало наизнанку.

Богиня возмездия решила занести надо мной меч именно здесь, в доме матери. Но нет худа без добра. Я наверняка теряла килограммы.

Глава 19

Я проспала целую вечность. Проснувшись, обнаружила на тумбочке пакет сока и пачку парацетамола – Крис позаботился. По крайней мере, я решила, что это был именно он. Совершая частые рейды в туалет, я ни разу не столкнулась с мамой. В общем-то, меня это даже устраивало – я осталась с гриппом один на один. Время тянулось как вязкая жвачка, и я понятия не имела, что сейчас на дворе – день или ночь. На повестке дня у меня была одна задача – не дать голове разлететься на осколки. Спина болела так, будто мама прошлась по ней железным прутом, пока я спала.

Разбудил меня снова Крис – уцененная версия принца из «Спящей красавицы». Сморщив нос, он приблизился к моей кровати с дымящейся кружкой в руке.

– Фу, духотища. Воняет как на свиноферме. Ничего, если я открою окно? Впущу свежего воздуха?

– Что в кружке? – Я села в кровати, чувствуя себя чуть лучше, чем полудохлая крыса.

– «Колдрекс». Стащил у Сисси.

– Ты – самый лучший брат в мире.

Подув на «Колдрекс», я поднесла кружку ко рту.

– Ты как? – Он сел на кровать. – Выглядишь дерьмово.

– Спасибо на добром слове.

– А, вижу, снова хамишь! Это хороший знак.

– Правда? – с надеждой спросила я. – М-м, «Колдрекс» творит чудеса! – Я выпила все до капли. – Который час?

– Время обедать. Меня обуяла паника:

– Сегодня ведь воскресенье? Умоляю, Крис, скажи, что сегодня воскресенье!

Он страшно удивился:

– Естественно, а ты как думала?

– Испугалась, что проспала до понедельника.

– Не-а. Да ты радуйся, что долго дрыхла. Тебе сейчас полезно.

– Отключилась на двадцать четыре часа.

– Отлично. – Он помолчал. – Мама заходила?

– Ни разу. Крис скривился:

– Наверное, не выдержала твоего мерзкого вида. Смотри, у тебя волосы слиплись и складки от подушки по всей роже.

– Не придумывай для нее оправданий, – огрызнулась я: «Колдрекс» явно влил в меня силы. Похоже, и впрямь ничто не окружает тебя такой заботой, как горячая чашка приторной дряни. – Она на меня совсем наплевала. Это ведь ты принес сок?

Он кивнул.

– Вот видишь. Она лишь зашла ко мне и проорала с порога, что мне не повредил бы горячий пунш.

Крис заерзал:

– Ну, неплохое предложение… верно?

– Брось, Крис. Да я бы даже в кухню не спустилась, не то что приготовить что-нибудь. Просто она – ужасная мать.

Я не могла поверить своим ушам и даже открыла рот, словно желая проглотить слова обратно, но ничего не вышло. Мое откровение угрожающе зависло в воздухе, но я вдруг почувствовала прилив сил, будто кто-то всадил в меня мощную дозу стимуляторов. А еще в меня вселился страх. Я только что нарушила страшное табу, и назад пути не было.

Крис молчал.

– Приму ванну, – сказала я, – и поеду домой. Проводишь меня до такси?

Он молча кивнул.

– И еще я хочу есть. – Меня почти лихорадило от возбуждения. – Ты не мог бы сделать мне крохотный тостик?

Прилива сил хватило лишь на то, чтобы доковылять до такси. Гордость заставила меня выдернуть себя из ванны и влезть в мятую одежку, не прося помощи (хотя это оказалось сложнее, чем сражаться в рукопашную с мамонтами). Гриппозная физическая слабость забывается сразу, как только ты поправляешься. Будучи здоровой, ты никогда не поверишь, что могла целых пять минут натягивать брюки, присаживаясь два раза от переутомления, с пылающим лицом и таким головокружением, что, казалось, вот-вот потеряешь сознание.

Когда я спускалась по лестнице, мама выглянула из кухни; одной рукой она тяжело опиралась о косяк, а другую закинула на плечо Криса. На меня она смотрела с крайней надменностью, будто мое недомогание являлось вершиной лицедейства. С ее точки зрения, я бессовестно потакала собственным прихотям – как если бы я обессиленно повисла на руках Криса, разодетая в воздушную белоснежную ночнушку, трогательно покашливая в кружевной платочек.

– Вижу, тебе лучше, – сказала она. Это было скорее утверждение, нежели вопрос.

– Не слишком, – огрызнулась я. – Но я предпочитаю валяться больной в собственной постели.

На ней были ярко-желтые резиновые перчатки и кухонный передник. В холле стоял запах хлорки. За ее плечом виднелась кухня в последней стадии генеральной уборки: стулья закинуты на стол, а пол угрожающе сверкает, напоминая каток. Не понимаю, почему для хозяек нет большей лести, чем признание, что с их пола можно спокойно есть. Мамины полы за долгие годы настолько пропитались всеми элементами таблицы Менделеева, что как только пища попадала на пол, она сразу же становилась ядовитей цианида.

Оказавшись перед лицом нелегкого выбора – свалиться в постель, демонстрируя тяжкие страдания, или выдраить весь дом, желая показать, что она не потворствует мелким болячкам, – мама выбрала второе. И не прогадала. Я была настолько больна, что едва ли заметила бы ее представление, а какой смысл играть, когда в зале нет ни души?

Никогда еще мне не удавалось с такой ясностью прочесть ее мысли. Внезапно до меня дошел истинный смысл фразы «увидеть вещи со стороны». Мгновение назад мама стояла чуть ли не вплотную ко мне, и вдруг она начала уплывать по коридору, словно подхваченная струей освежителя воздуха, пока не превратилась в маленькую комичную фигурку в резиновых перчатках и огромном фартуке. От нее по-прежнему потоками исходила враждебность, но теперь мне было наплевать. С расстояния, которое выросло между нами, ее враждебность казалась смехотворной и нелепой.

– Я провожу Джу до тачки, мам, – подхалимским голосом проговорил Крис, уловивший своими локаторами напряжение.

Мама ничего не ответила, только клацнула зубами, покрепче сжала челюсти и с угрозой уставилась на нас. Я и не ожидала добрых напутствий, но это гнетущее молчание перехлестнуло через край.

– Кстати, спасибо за пунш, – не выдержала я.

И должно быть, наступила на мозоль, потому что мама чуть не подпрыгнула.

– Я все вам отдала! – завопила она. – Вырастила одна, кормила и поила, обеспечила жильем – я стольким пожертвовала ради вас! А теперь я должна бегать вокруг тебя, потому что ты, видите ли, разомлела!

У меня наготове была куча ответов, но не захотелось озвучивать ни один из них. Сил и так почти не осталось. Поэтому я просто пожала плечами и молча направилась к двери. Мама, разъяренная видом моей спины, бросилась в атаку. Это была ее типичная реакция – она считала необходимым получить хоть какой-нибудь ответ. В детстве она гоняла меня из комнаты в комнату, визжа, пока я не поднимала рев. Тогда она мигом успокаивалась. Одержать над ней верх было невозможно. Можно было лишь игнорировать ее.

Через открытую входную дверь неслись ее яростные вопли:

– Эгоистка! Избалованная девчонка! Симулянтка! И тут она взялась за дело всерьез. Слова вылетали, как дробинки из ружья, дырявя бок машины.

Таксист нервно оглядывался, про Криса я вовсе молчу. Не позавидуешь бедолаге: сунуть голову в пасть разъяренного льва и попытаться его усовестить. Крис может молча выслушать, как она в течение ближайшего получаса будет молотить мне кости, и в этом случае у него есть шанс уцелеть. Но если решится защищать меня, то это сродни хладнокровному самоубийству.

– Удачи тебе, – я обняла его, – и спасибо за все.

– Не за что, – смущенно ответил он. – Вот, держи. – И протянул мне пару пакетиков «Колдрекса». – Пей каждые четыре часа.

– Спасибо, Крис, милый.

– Ну ладно. Звякну попозже.

Хлопнув дверцей, я упала на сиденье и забилась в самый угол, борясь с подступающей дурнотой. Уезжая, я видела, как Крис бредет обратно, – сгорбившись, словно побитая собачонка, которая вот-вот плюхнется на живот и поползет по земле, поджав хвост и всем видом демонстрируя повиновение. Мама удалилась в дом, оставив дверь открытой – зияющий мраком провал, точно в каком-нибудь ужастике. Неудивительно, что в сказках несчастья случаются вблизи семейного очага. И куда только делась публика, которая во всю глотку заорала бы брату, как Красной Шапочке: «Не входи в дом! Там волк!»?

Но он все равно войдет, куда ж он, бедный, денется?

На автоответчике меня ждали два сообщения. Я каждой клеточкой своего истерзанного тела желала, чтобы они были от Алекса, но оба оставила Мэл.

Бывают моменты, когда даже любимой подруге не рада. В ее голосе слышались странные нотки. Я ей почему-то срочно понадобилась. Без сомнения, что-то стряслось, но я была не в состоянии позвонить ей, а то бы точно разревелась. Диагноз подтвердился в очередной раз: я плохая подруга. Мэл во что-то вляпалась, а я даже не могу взять трубку и поинтересоваться, в чем дело. Я рухнула в кресло прямо в пальто и сапогах, измученная подъемом по лестнице. Голова снова кружилась. Не было сил подняться, чтобы вскипятить воду для «Колдрекса». Отдохну еще пару минут и поставлю чайник.

Никогда еще я не была так одинока. Мне хотелось свернуться клубком и плакать. Вот расплата за то, что я увидела маму в новом свете: несмотря на всю жалкость моего положения в родительском доме, несмотря на ее тычки и грубость, мама все же составляла мне компанию – в ее доме я была не одна. Сейчас же одиночество обступило меня со всех сторон. Я подумала о Крисе, но более слабое утешение трудно вообразить. Я, конечно, люблю брата всем сердцем, но у нас мало общего. Мы повязаны крепкими семейными узами, выкованными долгой и изнурительной борьбой за выживание рядом с мамочкой, но внутри мы такие разные. У нас совершенно разные интересы, разные друзья, разные цели в жизни. Мы вовсе не так близки, как некоторые мои знакомые, братья и сестры, – те вместе ходят в кино и шатаются по ресторанам, чувствуя себя одним целым.

На глаза навернулись слезы. Я не могла сдержать жалость к себе, пусть и пыталась списать все на грипп. Именно в такие моменты мне чертовски недоставало Барта. С тех пор как он ушел, я поменяла кучу любовников, но так и не нашла ни одного настоящего парня – никого, кому могла бы позвонить, у кого могла бы найти поддержку в случае депрессии. Вспомнив про фиаско с Йоханом и Алексом, я еще больше пала духом. Первый оказался женатиком и вообще жалким слизняком, а второй теперь, если увидит меня случайно на улице, сразу перебежит на другую сторону, не устрашившись даже несущегося навстречу грузовика. Если это цена за свободу от маминого гнета, то она слишком высока.

Должно быть, я просидела так около получаса, все глубже и глубже погрязая в трясине тоски. Мне казалось, что даже презентация Лайама – мой профессиональный триумф и утверждение в новой должности – теперь тоже пойдет вкривь и вкось. Все виделось в самом мрачном свете. С депрессией всегда так: как только ты откроешь ей сердце, она пустит там корни, искажая все вокруг и уверяя тебя, что выхода нет и быть не может. Именно это со мной сейчас и происходило. Безнадега окружила меня, густая и непроницаемая, как облако.

Я бы сидела так до скончания века, если бы не звонок в дверь, резанувший по взвинченным нервам. В голове мелькнула мысль, что, возможно, это Алекс, – мол, прогуливался в воскресный полдень и вот решил заглянуть. А почему бы и нет? Может, наш ужин и не был такой уж катастрофой… С трудом ковыляя к домофону, я вообразила, как падаю в его объятия, точно Грета Гарбо в «Камилле», и позволю отнести себя в спальню, где и останусь покорно лежать, пока он не приготовит мне чудесный, исходящий паром напиток. Боже, я в самом деле нездорова, раз настолько размечталась.

– Кто там? – с надеждой спросила я, вытирая слезы и втягивая в себя сопли. Черт, если он услышал шмыганье, то наверняка решил, что я устроила очередной кокаиновый кутеж.

– Джулс? – прожужжал голос Мэл. – Это я. Вернулась наконец? Можно подняться? Тут Джил.

Даже сквозь домофон в голосе Мэл слышалось что-то таинственное. Я нажала кнопку, впуская их, и изловчилась снять пальто, пока они поднимались по лестнице. Я была глубоко разочарована, что это не Алекс, но сообразила, что девочки заметят, сколь гнусно я выгляжу, и сварганят для меня горячего пунша.

Однако когда Джил перешагнула порог, я уставилась на нее с суеверным ужасом. Она выглядела так, будто ее одолел особенно мерзкий приступ аллергии. Красное, опухшее лицо, глаза заплыли.

– Д-джил, – я даже начала заикаться, – что с т-то-бой?

Джил повалилась на меня, уткнула воспаленное лицо мне в плечо и зашлась в судорожных рыданиях.

– Гадина Филип бросил ее. Ну не ублюдок ли? – прошипела Мэл, закрывая дверь и сбрасывая свои остроносые туфли с такой яростью, точно хотела раскромсать каблуками физиономию Филипа. – Проблема Джереми его, видите ли, достала, а он, мол, не планировал ничего серьезного. Козел!

Мэл остановила на мне цепкий взгляд.

– Джулс, а с тобой-то что? Ну и парочка! Ты как из склепа вырвалась, Джулс. Это все твоя трахнутая мамочка?.. Крис сказал, она оставила тебя валяться с температурой и даже не соизволила проверить, не скопытилась ли ты случаем. Вот гадина.

– Откуда ты знаешь?.. – пролепетала я.

Немалый вес Джил давил мне на плечи, я едва стояла на ногах. Мэл быстро ухватила суть проблемы:

– Хватит, Джил. Она уже простила. Ну давай, садись, а я поставлю чайник.

Я медленно попятилась к дивану, волоча Джил. Чудом обогнув кофейный столик, мы упали на мягкие подушки.

– Я тебе названиваю с пятницы, когда эта дурочка завалилась ко мне, – говорила Мэл, доставая из шкафчика чашки. – Она просто ополоумела – все рвалась попросить у тебя прощения. Взбесила меня. – Мэл закатила глаза, воспользовавшись тем, что Джил не видит, поскольку сидит, уткнувшись носом мне в подмышку. – В общем, Джил все нудела, что ей надо с тобой поговорить, и я вспомнила, что ты собиралась к мамаше, но почему-то еще не вернулась. Тогда я позвонила Крису. Его тоже не было, зато в наличии имелась Сисси – черт, эта дрянь была пьянее, чем ящик с виски, – и она сказала, что Крис сидит с тобой, потому что твоей мамочке на тебя плевать. Тогда я позвонила твоей маман и устроила ей грандиозный разнос – между прочим, мечтала это сделать долгие годы, так что оторвалась по полной. А она сказала, что ты уже умотала, и мы рванули сюда. Теперь ясно?

– Ну… – промычала я, тщетно пытаясь разобраться.

– Ах, Джулс, – подала голос Джил, – во всем этом не было и капли твоей вины. Это я во всем виновата. Так глупо с моей стороны.

Она наконец подняла голову. Я попыталась изобразить сочувствие, но такое неприкрытое страдание заставило меня лишь содрогнуться. Лицо Джил было как после химического пилинга, когда с помощью кислоты сдирают верхний слой кожи.

– Мне казалось, что я справлюсь… что мне повезет… – всхлипывала она. – Я боялась бросить Джереми, потому что мне не хотелось остаться совсем одной, а потом я встретила Филипа, он казался мне душкой, я думала, что он не бросит меня одну, но я ошибалась… А сейчас я просто не знаю, что делать… Ах, какая же я дура…

– И теперь уверена, что жизнь кончена?

Тут до меня дошло, что Филип, какое бы отвращение он у меня ни вызывал, служил прикрытием для нас с Мэл. Когда нужно было отвлечь Джил от тяжелых моральных переживаний, он был тут как тут – развлекал ее и трахал. Теперь же весь груз ответственности упал на наши с Мэл плечи. И конечно, на саму Джил. Ей сейчас очень плохо, но на данный момент у меня и своих проблем с избытком.

Джил ревела все сильнее:

– Я не знаю, но я надеюсь… я надеюсь…

– Зря, – перебила Мэл, это воплощение здравого смысла. – Он заявил ей, что ему нужна передышка, мол, у него и так на работе фигня разная, и он просто не может, когда она тут еще ноет.

Что ж, яснее некуда.

– Но он обещал мне позвонить, – запротестовала Джил. – Он сказал, что непременно позвонит, чтобы проверить, как у меня дела, и если все более-менее наладится, то, может быть, тогда…

Мэл поставила на столик две дымящиеся кружки.

– Чай, виски, мед, – возвестила она. – То, что вам обеим нужно. А ну давайте – залпом.

– Ах, Мэл!

Она сама догадалась приготовить горячий пунш. Я зашмыгала и сгребла в объятия побитую жизнью Джил, которая лишь жалобно пискнула.

– Подружки мои, я вас так люблю! Я вас ужасно-ужасно-ужасно люблю! Я люблю тебя, Мэл, – всхлипывала я, одной рукой цепляясь за ее ладонь, а другой прижимая к себе Джил. – Я так люблю вас обеих, я так рада, что вы у меня есть, что мне даже не нужен ни мужик, ни мама…

Страсти уже выплескивались через край. Джил вновь завыла сиреной, зарываясь все глубже и глубже в мою подмышку. Дружный рев доставлял нам невыразимое и громадное облегчение. Должно быть, мы завывали как два диковатых привидения. Если одна из нас начинала утихать, другая испускала такой страдальческий стон, что мы, как по команде, начинали по новой (так бывает, когда пытаешься сдержать истерические смешки, но не можешь, хотя никто уже не помнит шутку). Джил-то точно знала, что она оплакивала. Для меня же слезы стали воплощением всех невзгод, выпавших на мою долю, всех пустот, которые надо было заполнить, наконец, тоски по Барту и скандала с мамой – всего того, из-за чего прежде я не позволяла себе плакать.

Когда рыдания утихли – в основном потому, что у нас просто не осталось сил, – навалилась усталость. Но это была совсем иная усталость – я знала, что подруги не отвернутся от меня, хоть я и устроила это безумное представление. Мэл смерила нас с Джил взглядом, в котором ясно читалось, что перед ней не иначе как парочка умалишенных, но что поделаешь, такова уж Мэл.

Да, и она заботливо прикрыла наши кружки, чтобы пунш не остыл, когда мы закончим свою слезливую сцену. Вот это я зову настоящей дружбой.

Глава 20

Главной причиной, почему Мэл притащила Джил ко мне, было отнюдь не жгучее желание последней принести мне свои извинения. Просто Мэл не терпелось сбагрить кому-нибудь хнычущую Джил. Негодование я сдержала без особого труда. Разные друзья годятся для разных целей. Мэл, например, большой специалист по части отсева зерен от плевел, только она сумела выковырять истину из всего того бреда, что я несла, и назвать вещи своими именами – незатейливо простыми именами (как правило, из трех-четырех букв). Она оказалась единственным человеком, осмелившимся заявить мне в лицо, что Барт никогда не бросит азартные игры, хоть я тресни пополам, и если я не хочу пойти ко дну с ним вместе, то должна его бросить (и это при том, что Мэл он нравился). В разговоре начистоту нет человека бесстрашнее Мэл. Но вот запаса сюсюканий у нее хватает не более чем на полчаса.

Чтобы привести Джил в чувство, явно требовалось больше времени. По иронии, из всех нас троих именно Джил – неиссякаемый источник сочувствия. Сдерживаемый материнский инстинкт в нужных случаях просто сочится из нее. Я от природы отнюдь не так заботлива, как она, но у меня есть должок – ведь именно Джил нянькалась со мной больше всех, когда у меня был «кризис Барта».

Я вытерла ее зареванное лицо влажной салфеткой, включила спокойную музыку, села рядом и принялась кивать, поддакивать и вставлять теплые словечки, пока Джил, давясь и всхлипывая, повторяла свою горестную историю.

Препоручив Джил моим заботам, Мэл тем не менее осталась. Наше бормотание ее ничуть не смущало, просто она не хотела скакать во главе всей рати. Она прекрасно справлялась с несложными практическими заданиями: снабжала нас пуншем и даже принесла несколько тостов с маслом. Джил не могла проглотить ни кусочка, но все равно была страшно ей благодарна.

– Я так запуталась, так разбита, – жаловалась она, ухватившись за мою руку с силой человека, не чурающегося физического труда. – Мне так не хватает Джереми! То есть мне его всегда не хватало, но раньше я меньше об этом думала. Нет, помнила, конечно, но не в те моменты, когда…

– …трахалась с Филипом, – закончила Мэл. Я с укором взглянула на нее.

– Это все из-за мелочей, – продолжала Джил, проигнорировав слова Мэл. – Ты, Джулс, меня поймешь. Например… ах, да что угодно, например, мы с Джереми знали, класть ли друг другу в кофе сахар, или кто первым займет ванную, или… Понимаешь, когда долго живешь с кем-то, то узнаешь все мелочи, все пустячки, которые составляют сущность этого человека, все его привычки, и даже если иногда кажется, что ты вот-вот умрешь со скуки, то потом выясняется, что тебе очень-очень не хватает этих мелочей. Мне думалось, что узнать нового человека так увлекательно, в общем, так оно и было, но вскоре я поняла, что тоскую по Джереми, по устоявшейся жизни. Чтобы хорошо кого-то понять, требуется столько душевных сил! А у меня сели батарейки…

– Тебе всего лишь тридцать пять, Джил, – сурово заметила я, пытаясь разубедить не столько ее, сколько себя.

Если Джил в свои тридцать пять уже решила, что можно поставить на себе крест, то я, которая всего лишь двумя годами моложе, скоро последую ее примеру. Такая перспектива не прельщала. Ни капельки.

Мэл прочла мои мысли и по привычке закатила глаза.

Джил меня не слышала из-за водопада собственных жалоб.

– Я вечно забывала, что Филип пьет кофе с молоком, поэтому всегда проходила мимо молочного отдела в супермаркете, а это страшно раздражало его, и он говорил, что я не могу выбросить Джереми из головы и уделять должное внимание ему, Филипу, как личности. Это было ужасно. Но в то же время эти мелочи заставляли меня тосковать по Джереми, и я все вспоминала, как мы завтракали с ним, когда он собирался на работу…

Джил шмыгнула.

– Ну и козел! – возмутилась я наглостью Филипа. – И как у него хватило скотства думать, что ты выкинешь Джереми из головы? Ты прожила с ним десять лет, а рассталась – каких-нибудь пару недель назад! Он, однако, толстокожий, этот Филип!

Но Джил еще не созрела для критики.

– Нет-нет, – запротестовала она, – он не такой. Просто он немного ревновал, вот и все, и я его прекрасно понимаю, но я старалась его разубедить.

Просто иногда я не могла побороть уныние, и из-за этого он чувствовал себя неуверенно и злился. Но когда он приходил в себя, все было замечательно, я имею в виду секс. Это было великолепно…-Она снова зарыдала. – Просто мне не удалось привязать его к себе, – выла она белугой, – но я так старалась! Я делала все, что могла! Я лишь попросила его дать мне немного времени, а он изводил меня разговорами о разводе. А я не была готова встречаться с адвокатами, и я даже подумать не могла, чтобы начать делить наш скарб, дом… О господи! Я не хочу уезжать из нашего милого домика, даже подумать…

Еще бы. Над своим уютным гнездышком они квохтали долгие годы – с того момента, как Джереми начал получать приличные деньги, а карьера Джил сдвинулась с мертвой точки. Продажа дома станет большим потрясением для обоих. Боже, неужели и дом, и вся их шикарная мебель, и все тщательно подобранные украшения – все пойдет с молотка? Жуть. У меня, конечно, отличная квартирка, и мне бы не хотелось продавать ее, но это всего лишь холостяцкая берлога, а не заботливо унавоженная норка, в которой все продумано до мельчайших деталей. Этот дом – олицетворение долгой и счастливой совместной жизни, и, потеряв его, Джил и Джереми лишатся всего, останутся у разбитого корыта, вернутся назад на десяток лет, словно за все эти годы они так ничего и не достигли. Сердце мое обливалось кровью.

– Знаешь, Джулс, – Джил вонзила в мою руку ногти, – прости меня. Я так хотела попросить у тебя прощения. Скажи, сможешь ли ты меня простить?

– Ой, брось ты! Я не должна была оставлять этого глупого сообщения. Где была моя голова? Ты из-за меня так влипла!

Джил с недоумением посмотрела на меня:

– Какое сообщение? Ах да. Это был кошмар. Просто жуть была, когда Джереми все узнал.

– Я же сказала – прости, – угрюмо пробубнила я.

– Я ужасно на тебя разозлилась. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.

И она снова принялась всхлипывать.

– Так в чем ты собиралась покаяться перед Джулс? – встряла Мэл. – Я-то подумала, речь шла об этом сраном сообщении! Она так и завелась, повторяя, как ей жаль! – И Мэл озадаченно уставилась на меня.

– Я хотела извиниться, что не поддержала тебя, когда ты порвала с Бартом, – выговорила Джил сквозь потоки слез. – Я не помогала тебе, а только твердила, что все это к лучшему. Но тогда я не знала, как гнусно на душе, когда разрываешь отношения с любимым человеком, даже если это и впрямь к лучшему… Я люблю Джереми, я по правде его люблю, хотя Филипа я тоже люблю… Я никогда ни с кем до сих пор не рвала, разве что в колледже, но тогда я была такой соплячкой, что все забыла… Прости меня, прости…

– Что ушло, то прошло, – ответила я, сжимая ее руку.

Я была тронута. Помнится, сочувствие Джил и впрямь напоминало что-то вроде «я, конечно, понимаю, это тяжело, но все к лучшему, он же просаживал в казино твои деньги, а теперь ты можешь спокойно обратить внимание на какого-нибудь симпатичного положительного мужчину наподобие моего Джереми». И пусть прошло много времени, все равно было приятно услышать ее признание в собственной неправоте. Надо иметь храбрость, чтобы сказать об этом. Это означает, что я все-таки ей дорога.

Но Джил уже перескочила на другое:

– А что, если я скажу Филипу?.. Или напишу ему и объясню, как сложно мне сейчас, как я его люблю и что это очень нелегко – взять и разрушить брак… Или просто написать, что я хочу быть с ним на все сто процентов?.. Филип всегда жаловался, что…

Мы с Мэл переглянулись.

– Как же так, Джил? – осторожно начала я. – Мэл сказала, что Филип не хотел долговременных отношений…

– Но это неправда! Он же умолял меня переехать к нему, когда я еще была с Джереми!

– Да он объявил, что не хочет с тобой цацкаться, потому что у него и так полная херня на работе, – свирепо сказала Мэл.

Из Джил словно весь воздух выпустили, она вдруг до жути напомнила мне спущенную шину.

– Я знаю… Но он и правда был страшно занят, в его агентстве большие перемены, и на него давят…

Всему свое время. Можно подвести женщину к воде, но нельзя заставить ее вылакать все до капли, то есть малоприятную правду о ее бывшем, – по крайней мере, до поры до времени.

Вода. А вот это я могу для нее сделать. Я встала и пошла в кухню, чтобы намочить полотенце. Вернувшись, промокнула влажной тканью заплаканные глаза и горящие щеки Джил. Она покорно подчинилась, как только что накормленный младенец. Макияж уплыл с потоками слез еще много часов назад, и сейчас я лицезрела ее физиономию такой, какой она бывала только по утрам (я иногда оставалась у них с Джереми на ночлег). Из-за распухших век и глаз, погруженных в два красных мешочка, лицо Джил напоминало рыльце печального розового поросенка. Очень трогательно. Я крепко обняла ее.

– Я так устала, – выдохнула она в мое плечо. – Я так устала, Джулс. Я бы проспала сутки напролет.

– Без вопросов, – ответила я. – Можешь лечь на кровать. Я пока посижу, поболтаю с Мэл немножко, а затем подремлю на диване. Дай я только поменяю простыни.

Естественно, Джил пришлось уламывать добрых десять минут, так как она слишком хорошо воспитана, даже силой волочить в спальню и махать перед ее носом ночнушкой – только тогда она уступила. Когда Джил устроилась, я подоткнула одеяло и дала ей гомеопатическое снотворное. Она уснула раньше, чем я выключила свет.

– Ну, что скажешь? – спросила я, вернувшись в гостиную.

Я тоже была вымотана: Джил высосала остатки моей энергии. И тем не менее требовалось срочно все обсудить.

– По поводу? – Мэл закурила.

И хотя обычно я вовсе не против сигаретного дыма, сейчас почему-то зашлась в судорожном кашле, – наверное, из-за проклятого гриппа. Мэл не обратила на это ни малейшего внимания.

– Я про Филипа. Как думаешь, это истерика или все в самом деле кончено?

– Кончено, разумеется. На сто процентов кончено, как сказал бы Филип, – добавила Мэл не без сарказма. – Разве можно трахать замужнюю женщину и приставать к ней, чтобы она послала куда подальше своего благоверного, а через пару недель заявить: все, хана. Думаю, он просто издевался над ней. Тащился от того, что разбил прочный брак, а последствия ему по барабану. Ублюдок.

– Мне казалось, что он правда запал на Джил, – заметила я. – Ты просто не видела их вместе. Думаю, она и впрямь ему нравилась, но он приревновал ее, потому что она никак не могла забыть про Джереми и с головой окунуться в новую любовь. По-моему, все дело в ревности.

– Какая разница? – Мэл пожала плечами. – Нет, я вполне понимаю эту хрень с ревностью, но он мог бы взять себя в руки. Он ведь должен был очуметь от счастья, что Джил теперь вся его, да он имя свое должен был забыть от радости, так ни черта подобного!

Я вздохнула.

– Хочешь сказать ей об этом?

– Как ни крути, а этот парень – скотина, – вынесла вердикт Мэл. – Урод! Я с удовольствием открутила бы ему яйца.

– Джил тогда тебе голову открутила бы, – мрачно сказала я. – Вспомни, именно из-за них она все и устроила – Филип предоставил свои яйца в полное ее распоряжение.

– А Джереми, выходит, нет? Не знала, что тут собака зарыта.

– Я тоже не знаю наверняка. Не мог, не хотел… нет, в общем, судя по репликам Джил, скорее не хотел, чем не мог.

– Вот что меня всегда изумляло, – произнесла Мэл с чувством, – так это то, что некоторые отказываются трахаться, хотя у них есть все возможности. По-моему, самое большое извращение всех времен.

И она многозначительно глянула на меня. Но именно сейчас я не желала обсуждать свои сексуальные заморочки.

– Это ведь ты у нас самый большой эксперт по извращениям, – сострила я, отхлебнув пунша. От вина я отказалась, несмотря на все позывы страждущего организма, – из соображений здравоохранения. Благодаря парацетамолу ломота почти прошла, так что я чувствовала себя обновленной праведницей.

Мэл довольно хихикнула.

– Что о себе расскажешь? Только что-нибудь повеселее. Трахнула этого своего голландца? Или хотя бы паршивого архитектора? Надеюсь, что да, и без нервного срыва. Вашими рыданиями я сыта по горло!

Последние слова она почти выкрикнула, и я, нахмурившись, прижала палец к губам. Джил, конечно, спит, да и в гостиной играет музыка, но не дай бог проснется и услышит, как мы тут размазываем ее все еще ненаглядного Филипа.

Я тянула с ответом. На прошлой неделе я так замоталась, что не успела поставить Мэл в известность по поводу плачевного состояния моей личной – то есть половой – жизни. Впрочем, нет, вру. Я не звонила ей по другой причине. Сообщив лучшей подруге о своем фиаско, я окончательно впала бы в депрессию. Но теперь никуда не денешься.

Честно говоря, я не успела понять, что думаю по поводу трагического финала в романе Джил. Оптимист сказал бы, что данная история наглядно продемонстрировала, что никто не застрахован от несчастий, а мне следует воспрянуть духом, поскольку напрасно я завидовала Джил, что ей удалось так легко перейти с одного корабля на другой, не замочив ноги. Зато пессимист наверняка заметил бы, что все мы – за исключением разве что Мэл – лишь мечтаем найти любовь, которая бы не пускала побеги на сторону и не увяла бы с годами. Джил и Джереми казались как раз такой парой, экспонатом настоящей любви – и вот вам пожалуйста. И уж если Джил умудрилась все загубить, что ждет всех остальных?

Сказок со счастливым концом в природе попросту не существует. И все же мы скорее покончим с собой, чем перестанем мечтать в них верить.

С большой неохотой я пересказала Мэл события последних недель. До сих пор голода я не испытывала, а тут, повинуясь какому-то дремучему инстинкту, потянулась за тостом. Разве есть на свете лучшее утешение, чем еда?

– А почему ты не можешь его просто трахнуть? – раздраженно спросила Мэл. – Я имею в виду Йоха-на. Похоже, он на тебя здорово запал.

– Если ты не слышала, я повторю: он женат, – ответила я, вгрызаясь в подсохший хлеб.

Мэл пожала плечами и откинулась на спинку дивана, вертя на пальце перстень с аметистом. Свет от лампы золотистым сиянием ложился на одну половину ее лица, оставляя в тени другую. Сейчас Мэл больше обычного походила на ведьму.

– С чего это ты устроила возню? – спросила она. – Ты же просто хотела его трахнуть, верно? Ты же не собиралась за него замуж?

Мне вспомнилось, как я вела себя с Йоханом – выеживалась как могла, и, напротив, с Алексом я была такой, какая я есть.

– Господи помилуй. Дело не в этом. Я не могу больше играть в игру «вставил, вынул и привет». К тому же интрижка с женатым мужиком – все эти тайные свидания – выше моих сил. У меня и так дел по горло. И наконец, я ненавижу делиться.

– А ты взгляни на это по-другому. Как будто ты просто одолжила у женушки ее пупсика, ну до поры до времени, – предложила Мэл.

Смешно, но неубедительно.

– Грязные оргии в гостиничных номерах, – продолжала Мэл с удовольствием. – Выходные в Париже, дорогие подарки и никакой ответственности, не надо стирать его грязное белье…

– Звучит и впрямь заманчиво, – неохотно признала я.

– Женатики обычно страшно щедрые, – проинформировала Мэл. – Мне ли не знать, вся моя клиентура сплошь из женатых пупсиков состоит. У каждого дома милая женушка и пара сопляков. Что позволяет им считать себя «нормальными». – изобразив в воздухе кавычки, она приправила последнее слово изрядной долей сарказма. – Эти типы убеждены, что всего лишь потворствуют своей маленькой прихоти – дабы снять напряжение, й наотрез отказываются признать, что на самом деле они – законченные извращенцы. Так тащатся, когда связываешь их или подвешиваешь к балке, что дерьмо из них просто прет, иногда в буквальном смысле.

– Мэл, пожалуйста! – взмолилась я, не чувствуя в себе достаточно сил для таких подробностей. – Надеюсь, ты проводишь стерилизацию своего подвала после подобных процедур?

– Хочу нанять для этого твою мамочку, – злобно ответила Мэл. – Она чудненько справится. Ведь такая чистюля! Так и вижу, как она щеткой выметает какашки извращенцев, приговаривая «ай-ай-ай» и ворча по поводу инфекций.

Возможно, Мэл и не горазда на сочувствие, но рассмешить она может всегда. Я так расхохоталась, что перестала кашлять.

– Неужели тебе никогда не хотелось чего-нибудь другого? – спросила я, отсмеявшись.

– Ты о чем? – недоуменно подняла брови она.

– Ну… об отношениях. В общем, ты понимаешь, – поспешно добавила я, заметив на ее лице неприкрытый скепсис.

– Ты шутишь или как? Да ни за что! Я не доверяю мужикам. Папочка постарался.

Мэл ненавидела разговоры о своей семье и своей личной жизни. В детстве с ней стряслось нечто страшное, о чем она упоминала лишь вскользь, да и то крайне туманно.

– А в юности мне попадались одни лишь скользкие уроды, так что – нет. Никаких мужчин. Я им не доверяю, и точка. Я даже себе не доверяю, когда речь идет о мужиках. Одно время коллекционировала агрессивных козлов, потом все – достало. Не стоит оно того.

Никогда Мэл не говорила с такой откровенностью. Я почувствовала себя дико польщенной от того, что она позволила мне заглянуть в ее личную жизнь, и мне даже захотелось обнять ее. Но Мэл все-таки не Джил. Если в приступе сочувствия я протяну к ней руки, она попросту откусит их. Поэтому я ограничилась ненавязчивым «хм», опасаясь, что даже это будет перехлест.

– Ты знаешь, а я бы родила ребенка, – внезапно сказала Мэл. – Вопрос в том, чтобы…

– …найти отца? Она усмехнулась:

– Брось, не смешно. Залететь я завсегда сумею. Этот болван и не узнает, я же ему не стану рассказывать. Не-а, тут другое. Я боюсь, что угроблю детеныша: ну какая, на хрен, из меня мать? Понимаешь, у меня была не самая благополучная в мире семья, а говорят, человек всегда повторяет ошибки своих родителей. Да я убила бы себя, если бы изгадила жизнь своим маленьким вонючкам, как предки изгадили мою.

Господи, никогда не видела ее такой грустной.

– Мэл, твоя жизнь не такая уж гадкая, – возразила я уверенно, до смерти боясь ляпнуть что-нибудь не то, – уж во всяком случае, не гаже, чем у остальных.

Мэл изобразила улыбочку.

– Это ты меня утешаешь, так что ли?

– Да, черт тебя побери. – А, да чего там…

Она прикурила очередную сигарету от предыдущей. Все это время Мэл не переставая дымила. Разговор давался ей нелегко.

– Я всегда говорю, что мои клиенты – это мои дети. Это чистая правда. Толпа сопляков. Хорошо еще я не занимаюсь типами, которые любят мочиться в гигантские подгузники. Так, может, и хватит с меня детей? А то с настоящими возни не оберешься.

– Как знать, Мэл, – ответила я, покрываясь испариной от напряжения.

Инстинктивно я чувствовала, что стоит нажать чуть сильнее, и Мэл захлопнется плотнее, чем раковина с моллюском. Тут требовались отстраненность и беззаботность. Только тогда она позволит себе раскрыться до конца.

Мэл выпустила несколько колечек дыма.

– Ладно, там видно будет. Я об этом не так давно задумалась. Все это ерунда.

Я послушно кивнула.

– Хотя если я залечу, то тогда у меня точно появятся сиськи, – задумчиво добавила она. – Корсеты придется переделывать.

Мэл верна себе – серьезность, тесно сплетенная с насмешками.

– Я первая умру от смеха, если увижу тебя с грудью.

– Ты только представь, чем мне грозит беременность! Я же буду блевать каждую минуту! – Мэл посмотрела на свою плоскую грудь. – Черт, и неудивительно, что мужики сходят с ума из-за сисек. Если бы у меня были хоть чуточку побольше, я бы с ними наиграться не могла. Ладно, проехали.

Она одарила меня злым оскалом, давая понять, что обсуждение щекотливой темы завершено.

– А как там поживает мой новый дружок? По-прежнему забавляется прилюдно со старухами?

Я успела рассказать Мэл о причудах Лайама и Фелисити, что ее несказанно позабавило.

– Он из-за тебя просто потерял голову. При каждой встрече требует номер твоего телефона.

– Но ты ведь умница и не скажешь ему?

– Конечно, не скажу.

Мэл взъерошила волосы, но уже через секунду челка снова лежала ровной линией чуть выше бровей.

– Но он мне докучает, – призналась я, и это было сущей правдой.

Лайам просто свихнулся из-за Мэл, а ее очевидное пренебрежение лишь распаляло его.

– Ай-ай-ай, пора поставить малыша на место, – небрежно протянула она, однако глаза ее заблестели.

Я прекрасно видела, что, несмотря на все свои насмешки, Мэл всерьез заинтересовалась Лайамом. Впрочем, Мэл – единственная из моих подруг, кого я могу со спокойной душой оставить наедине с Лайамом. Она с ним справится, даже если ей связать руки за спиной. Хотя скорее всего это у него руки будут связаны, что, в принципе, дела не меняет.

– Ну, я ведь увижу его на презентации, – улыбнулась Мэл. – Посмотрим, не желает ли малыш, чтобы его отшлепали.

– Насчет Лайама можешь быть спокойна, – заверила я. – Он всегда желает, чтобы его отшлепали.

Глава 21

Я боялась признаться в этом не только Мэл, но и самой себе – из страха, что оно и впрямь может случиться. Как только я уложила Джил в постель, передо мной во всей своей красе выросла жуткая перспектива: что, если Джил, пребывающая в смятении и душевном раздрае, спасует перед задачей приготовить тонны еды? Ведь до презентации, которая должна пройти с большой помпой, осталось каких-то четыре дня! Я уже видела, как Джил, погребенная в моей квартирке точно в склепе, изводит гигантские упаковки с бумажными платками, а я в это время ношусь обезглавленной курицей, пытаясь найти шеф-повара для вечеринки и поливая все вокруг кровью, фонтанчиком брызжущей из моей осиротевшей шеи. Приглашая Джил, я отнюдь не играла роль большого босса, проталкивающего свою протеже. Джил в готовке – величайший профессионал, и Ричард, хотя и знал, что она моя подруга, не моргнув глазом утвердил ее кандидатуру. Но если она подведет нас, это будет полная катастрофа.

Я провела ужасную ночь – металась на диване и рисовала в воображении мрачные картины. В худшей из них Лайам в самый разгар вечеринки одну за другой крушил тарелки с канапе и орал, что бездарный повар изгадил все его гениальные рецепты. Подобная перспектива вовсе не была из разряда фантастических, на этот счет я не питала никаких иллюзий. Грипп все еще давал о себе знать, но теперь на первое место выдвинулось нервное напряжение – именно из-за него я пропотела так, что матрас к утру был мокрым, как клумба после дождя. Но, разлепив утром глаза, я увидела перед собой Джил – она стояла возле дивана, с чашкой кофе в руках. Джил умудрилась запустить мою кофеварку для капуччино, которую я никак не могла привести в действие: чашку венчала пышная молочная пенка, присыпанная корицей.

– Я готовлю оладьи по-французски, – провозгласила Джил. – По-моему, нам обеим не мешает отметить начало новой недели вкусным завтраком.

– Оладьи по-французски? – оторопела я.

– Да. Сбегала в магазин на углу и купила кленового сиропа. Он, конечно, не ахти какого качества, но сойдет. За столом мы могли бы обсудить график работы на эту неделю. Между прочим, у меня отличные новости: нам не придется брать напрокат столько техники, сколько я планировала вначале. Кухня в «Джейн» недурно оборудована, а в их кладовке полно всякой всячины, которую никто не использует. Думаю, имея такой арсенал, им не мешает разнообразить свое меню. Я понимаю, это скорее бар и все такое, но хорошая кухня всегда найдет отклик у посетителей. В общем, я решила разработать для них пробное меню. Как считаешь, стоящая идея? Что-нибудь такое, что шеф-повар сможет приготовить на скорую руку, а посетители пожевать для разнообразия? Ну, что-то вроде легкой закуски?

Нет, даже я такое не способна осмыслить с утра пораньше. Я недооценивала Джил. Вместо того чтобы погрузиться в уныние, она развила бешеную деятельность – чтобы не думать ни о чем другом

– Почему бы нам сначала не разобраться с презентацией? – осторожно пробормотала я. – Но в принципе, мне кажется, идея отличная.

Я села на постели и повнимательнее оглядела Джил. Она была слегка взъерошенной, чему отнюдь не сложно найти оправдание. Глаза припухшие – а как же иначе. И все же она приняла душ и вымыла голову, а также попыталась скрыть под макияжем наиболее страшные последствия слезного наводнения, что было добрым знаком. Нытики не втирают тональный крем в темные круги под глазами и не стряпают оладьи по-французски. Нытики слоняются весь день по дому в неглиже с грязными волосами и смотрят дурацкие дневные сериалы. Просто гора у меня с плеч свалилась.

– Спасибо за вчерашнее, Джулс, – сказала она. – Мне и впрямь нужно было кому-то поплакаться.

– Всегда пожалуйста.

Мы неуклюже стиснули друг друга в объятиях.

Можно больше не беспокоиться по поводу вечеринки! Уже от одного этого я была готова прыгать от счастья. Неделя начиналась превосходно. Презентацию я переживу с помощью парацетамолового допинга, и если все удастся на славу, то смогу потом уйти из жизни на несколько дней. Поскорей бы!

– Может, принести тебе лекарство, раз ты даже с коктейлем не можешь справиться? – предложил Льюис. – Здесь аптека неподалеку.

Мы совершали очередной ежедневный визит в «Джейн». Льюис дегустировал коктейли, которые бармен придумал специально для вечеринки. Вот главный плюс нашей работы, однако сегодня я вне игры. К счастью, вкусу Льюиса вполне можно доверять. Если кто-то и был достаточно искушен и знал наизусть все лондонские бары, чтобы дать добро на рецепт нового коктейля, так это Льюис. Нюх у него острее, чем лезвие, рассекающее кокаиновую дорожку.

– Спасибо, не надо, – отказалась я, – а то у меня будет парацетамоловый передоз. В аптеку рядом с домом меня уже не пускают. Того и гляди полицию вызовут, если заявлюсь к ним еще хоть раз.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке?

В его голосе послышалось такое участие, что я занервничала:

– О боже, у меня и правда такой гадкий вид?

Я кинула взгляд в тускловатое зеркало за стойкой бара, намеренно затуманенное, чтобы звездные клиенты «Джейн» не устраивали в три часа утра пьяных истерик, разглядев свои красные рожи, перекошенные от возлияний и химии.

– Ну… выглядишь слегка больной, – тактично ответил Льюис.

– Господи.

Я закашлялась. Не знаю, то ли зараза временно ослабила хватку, чтобы потом, когда у меня будет больше свободного времени, со всей яростью вонзить в меня когти, то ли свое дело делал коктейль из пилюль и горячих отваров, который я вливала в себя каждые четыре часа. Если честно, мне это было безразлично. Главное, что я пребывала в состоянии полной боевой готовности.

Все шло строго по графику. Мониторы, на которых будут мелькать наиболее яркие фрагменты шоу Лайама, были уже установлены и работали как часы. В банкетном зале проверяли огромный плоский экран. Мы также планировали установить мониторы во всех укромных уголках клуба, включая сортиры (последняя задумка принадлежит мне, и я ею страшно горжусь). Уже прибыли фальшивые татуировки для обслуживающего персонала – точные копии росписей, украшающих тело нашего сумасбродного клиента. Тату смотрелись великолепно, особенно вкупе с обмундированием – широкими армейскими штанами и куцыми футболочками с надписью «Лайам без границ» (разумеется, с каждой ухмылялся наш наглец-молодец – очищая банан от кожуры). Бьюсь об заклад, этот прикид – еще один плод моей изощренной фантазии – на следующий день мы увидим на самых прогрессивных улицах в Сохо.

Коктейли тоже оказались хоть куда – как сказал Льюис. Ладно, поверим ему на слово. Если учесть, сколько химии сейчас бурлило в моих венах, «Горячий залп» (шнапс с корицей и острой перечной приправой) уложил бы меня на обе лопатки.

– Не присесть ли мне? – пробормотала я, проваливаясь в мягкое кожаное кресло.

В нашем распоряжении были все лучшие места, поскольку «Джейн» открывается не раньше двенадцати. Чем мы и воспользовались, выбрав самые престижные кресла в эркере. К ужину в «Джейн» набьются юные актеры-повесы и художники-концептуалисты и, разместив задницы на диване, не сдвинут их оттуда до самого закрытия клуба в полтретьего ночи, совершая лишь редкие налеты в сортир, чтобы припудрить носики снежком.

– Как ты? – снова заботливо поинтересовался Льюис, присев на подлокотник кресла напротив и устремив на меня беспокойный взгляд.

Я неопределенно взмахнула рукой – мол, борюсь с заразой как могу.

– Не стоит гробить себя из-за вечеринки, – сказал он.

Гениальная идея.

– Брось, Льюис, – нетерпеливо сказала я, – ты же прекрасно знаешь, что это самая важная неделя в моей жизни. Я имею в виду карьеру. Даже если бы мне отрезали обе руки, я бы потребовала прижечь культи и тут же понеслась на работу. После четверга я могу свалиться, но до того – ни за что… Ну хорошо, я буду ложиться пораньше, чтобы как следует отдохнуть.

– Вот и славно.

Льюис отбросил волосы со лба, и мне в глаза бросились его до безобразия ухоженные ногти, аккуратные и блестящие. Льюис и впрямь топ-модель, соскочившая с подиума. И я вот-вот его потеряю, подумала я с тяжким вздохом.

– Положись на меня, Джульет. У меня море энергии, я могу делать втрое больше. Ты знаешь, как я предан нашему делу. В последнее время ничем другим и не занимаюсь. А тебе вряд ли надо что-то еще доказывать. Знаешь, все и так считают тебя звездой агентства. Ты столько вложила в раскрутку Лайама, что теперь можешь просто сидеть в сторонке. Вряд ли стоит убиваться ради каждой мелочи, если тебя одолел грипп.

Его слова меня растрогали. Парень говорил от чистого сердца. Внезапно в голову пришла отличная мысль. Я прекрасно помнила нашу договоренность с Ричардом, но, по-моему, Льюис имел полное право узнать о своем повышении уже сейчас.

– Льюис, я хочу кое-что сказать тебе. Однако ты должен некоторое время держать это в строжайшем секрете. Я знаю, что тебе можно доверить любую тайну.

О его умении держать язык за зубами я знала давным-давно.

– Разумеется! – нетерпеливо воскликнул Льюис. По моему тону он смекнул, что его ждет приятный сюрприз.

– Официально об этом объявят не раньше следующей недели. Ричард хочет, чтобы сначала мы покончили с презентацией.

Я тянула время, как опытная садистка. Льюис растерянно моргнул – сейчас он напоминал мальчишку, который вот-вот развернет рождественский подарок.

– Нам с тобой придется расстаться. И я от этого далеко не в восторге, поверь мне. Дело в том… – я еще помедлила, – что скоро ты будешь вести собственные проекты.

Рождество буквально обрушилось на Льюиса – он был в полном экстазе. Вот что мне понравилось в нем с первой встречи, еще во время собеседования: несмотря на свои манеры, стильную одежду и показушное хладнокровие, Льюис умел радоваться как никто, и своей радости он не скрывал. Ему и в голову не приходило демонстрировать крутизну, пряча эмоции.

– Ух ты! Вот это да! – расплылся он. – Я не ожидал повышения раньше чем через полгода. Ну надо же! Супер!

Его сияющий вид так меня ободрил, что я даже примирилась с потерей лучшего помощника на свете.

– Ты отлично справляешься с работой. Все это заметили, не только я.

Льюис на секунду примолк, переваривая.

– Ты это заслужил, – просто добавила я.

Его красивое лицо лучилось счастьем. Он схватил меня за руки.

– Джульет, я знаю, кого должен благодарить за это. Спасибо тебе! Я многому научился, работая с тобой. Ты самый лучший в мире босс, а мне жутко повезло, что выпало вкалывать с таким профи, это было колоссальное удовольствие, и мне будет тебя так недоставать… ну, не то чтобы я отправлялся на Северный полюс, но ты понимаешь…

Я скромно грелась в лучах столь жаркого признания. Зачем развеивать его иллюзии и объяснять истинную природу этого повышения? Теперь мои связи в агентстве укрепятся, и Льюис станет моим оплотом. Я не собираюсь врать, будто это я протолкнула его, но если он считает, что обязан шагом по карьерной лестнице именно мне, к чему его разубеждать?

– Но на сегодняшний день ты все еще мой ассистент, – напомнила я, – и будешь выполнять свои обязанности до тех пор, пока я не подыщу тебе замену. Думаю, это не займет много времени.

– Отлично! Как скажешь!

Он сиял как новая монетка на солнце.

– А когда Ричард потащит тебя на обед, ты будешь вести себя подобающим образом – словно потерял от шока дар речи, – строго продолжала я. – И обо мне – ни полслова.

Льюис отсалютовал, щелкнув каблуками:

– Так точно, мэм! Наш секрет не покинет этих стен, мэм!

Я отсалютовала в ответ и рявкнула:

– Вольно, рядовой!

Льюис одарил меня широченной белозубой улыбкой. Хоть я и привыкла к его красоте, она все равно время от времени оглушала меня.

– Разрешите поцеловать главнокомандующего, мэм.

Я ухмыльнулась:

– Разрешаю.

Я ожидала банального чмока в щеку, но вместо этого он поднес мою руку к губам и поцеловал, неотрывно глядя мне в глаза. Это напоминало немое кино: чересчур страстно, но эффектно. Я поплыла. А Льюис все держал мою руку в своей, многозначительно и нежно поглаживая ладонь большим пальцем. Боже, до чего же он хорош.

Внезапно до меня дошло, что Льюис испытывает на мне свои чары. Раньше он никогда этого себе не позволял. Мы, конечно, подкалывали друг друга, но субординацию соблюдали. Я припомнила совет, который не так давно дала Льюису, – обратить внимание на зрелых женщин. Неужто он уже и в этом преуспел? Или я первая?

Я неуклюже вырвала руку. А что еще оставалось? Упасть к нему в объятия и закатить глаза в страстном томлении? Негодяй и впрямь меня завел и прекрасно это понимал, о чем яснее ясного говорила его нагловатая ухмылка.

– Эй! – Лайам выпрыгнул словно чертик из табакерки. – Так и думал, что вы тут!

Лайам и всегда был энергичен, но в последнее время с ним творилось что-то немыслимое. Он уже не мог просто ходить, он скакал и подпрыгивал, будто к его кроссовкам были приделаны пружины.

– Все в порядке? О, моя прекрасная леди! – И он звучно чмокнул меня в щеку. – А, Льюис! Здорово, друг!

Они с Льюисом обменялись долгим, запутанным, вывихивающим кисти и ломающим предплечья рукопожатием, как два заядлых гангстера. И где только Льюис нахватался такой ерунды? Впрочем, может, этому и учиться не надо? Может, у каждого самца это в крови: ты просто хватаешь руку другого чувака и начинаешь ее дергать и скручивать в знак мужской солидарности.

– Я прямиком от другой моей прекрасной леди! – сообщил Лайам, энергично приплясывая на полусогнутых ногах, словно готовился к спринтерскому забегу.

– О чем это ты, Лайам? – поинтересовалась я. – Я за тобой не поспеваю.

Точнее не скажешь: достаточно было только взглянуть на него, и силы меня покидали. Когда там мне закидываться следующей дозой лекарства? Через пару часов? Вот черт.

– Конечно, о Джил, о ком еще? – возбужденно размахивая руками, ответил Лайам. – Ну ты молоток, Джулс, скорифанила меня с Джил! Не, в натуре, она просто супер. Я уже попробовал – харч что надо. Не скажу, что она готовит лучше, чем я, потому что это я бы погнал… ну, ты сечешь, это мои рецепты как-никак. Но она потрясно стряпает! А это тебе не пальцы гнуть!

Мы с Льюисом обменялись взглядами, и мой помощник ухмыльнулся.

– У нее до хрена всяких идей, – продолжал Лайам. – Кайф. Ты спасла мою задницу, Джулс. – Голос его вдруг сделался сконфуженным. – На самом деле я тут обмозговал кое-что… короче, если я буду делать еще одну книгу, – они мне все уши прожужжали про следующую книгу… ну, если эта пойдет круто… Короче, я бы с радостью закорешился с Джил. Не то чтобы я сам не справился и все такое… У меня куча чумовых идей, но иногда так помогает почесать с кем-нибудь язык о стряпне, собрать мысли в кучку и все такое… Она такая цыпа, но не заносится. Короче, знаешь, если все пойдет путем, мы с ней могли бы покумекать насчет кой-чего на пару.

– Вот и отлично! – поддержала я его с воодушевлением.

Понятия не имею, согласится ли Джил «корешиться» с Лайамом на предмет дальнейшего сотрудничества. Впрочем, если он предложит ей приличную сумму за услуги консультанта, кто знает? Главное, чтобы сейчас Лайам остался доволен.

Он поигрывал массивной золотой цепью, которая болталась у него на шее, вызывая в памяти китайское оружие. Прошу заметить, в самом Лайаме есть нечто от оружия, поэтому что может быть гармоничнее? Торс нашего клиента обтягивала футболка с изображением двух трогательных зайчих из «Плейбоя», изображенных в таких позах, каких эти зайцы – готова спорить на что угодно – никогда не принимают, скажем… в общественном транспорте.

– А Джил еще та телка, да? – ухмыльнулся Лайам. Свою минутную слабость он всегда возмещал с избытком. – Я тащусь от баб в теле. Секс из них просто прет, да ведь?

Я с удивлением оглянулась на Льюиса, который важно кивнул в знак согласия, словно сам был без ума от зрелых женщин.

– Трахнул бы ее прямо на плите, – продолжал Лайам.

Господи. Вот уж чего Джил не хватает, так это секса на плите. Хотя… может, ей и правда этого не хватает? Теория Пластыря в действии: как только одна полоска отклеивается, сразу – шлеп! – приляпываешь другую на зияющую рану.

– А кухня у нее полный улет, скажу я тебе, – неожиданно серьезным тоном заявил Лайам. – Я бы себе такую завел.

Льюис не смог подавить смешок. Лайам не так его понял.

– Не-а, чуа-ак, пра-ада! – Надо было слышать его новую манеру глотать звуки в подражание неграм американского Гарлема. – Клевая планировка, свету до фига и недетская сексуальная энергетика, мо-ож мне поверить.

– Мне казалось, тебе подойдет что-то более современное, ну, знаешь, мрамор, хромированные детали. У Джил просто кухонька в деревенском стиле, – пояснила я Льюису. – Терракотовый пол, ящички под сосну и кафель с орнаментом.

– Не-а, – настаивал Лайам, – я тащусь от кухни Джил. Она реально самая чумовая. А все эти хромированные хреновины – для салаг, которые мечтают быть поварами, ясно? Не сомневайся, если ты живешь стряпней, то на фиг тебе еще дома такая кухня? Тебе скорее хочется чего-то домашнего… – Он задумчиво поскреб загривок. – Привалило же ее муженьку. Хоть бы ценил это, что ли. А то какой-то смурной ходит. Я бы на его месте точно срывал с петель дверь, пока у меня молнию на ширинке не сорвало. А он приползает домой как побитая собака. А ведь он не красавчик, так?

Я подпрыгнула:

– Ты видел Джереми?

– Ага, он завалился как-то, когда мы обсуждали наши планы. Сунул голову в дверь и сразу поперся наверх. А чего? Видать, не описался от радости-то, что его жена зависает на кухне с молодым горячим парнем, пока он на работе корячится, а? – Лайам по-свойски ткнул Льюиса в бок. – Мы же знаем, что может случиться, пока муженек на работе, а, друг?

Льюис залился краской. Должно быть, он поведал Лайаму о своих подвигах. Иначе с чего бы ему краснеть. Я обрадовалась возможности сравнять счет, который был не в мою пользу после его поцелуя.

– Не то чтобы мы баловались, – продолжал Лайам, – но я уже начал подумывать, как бы мне взбить сливки и…

– Лайам, избавь меня от этого. Она же все-таки моя подруга.

– Ну как же. А кстати, о твоей подруге, – Лайам запрыгнул на подлокотник моего кресла, – как там твоя Мэл? Она обо мне спрашивает? Крутая цыпа, черт меня подери, – с восхищением сказал он Льюису. – Из-за нее меня вышвырнули из клубняка. Завела меня так, что мне башку реально снесло, и они меня вышвырнули. От таких надо держаться подальше, а?

Последняя фраза явно адресовалась мне. Я кивнула.

– А если уж и корешиться с ней, то нужно отвалить кучу бабок, я прав? – с энтузиазмом спросил он. – Профи высшего разряда. Черт, хоть бы поскорей ее увидеть. Придет на презентацию-то?

– Возможно.

– Притащи ее, Джулс, притащи! – взмолился Лайам. – Скажи ей, что я собираюсь разойтись на полную катушку и только она сможет вправить мне мозги.

Черт, просто страшно делается, насколько Мэл и Лайам настроены на одну волну.

– Ну ладно, поглядим, – сказала я.

– Джулс, ну пожалуйста… А, Хоуи! Здорово, друг!

Итак, клуб открылся и прилетела первая ласточка – юный сердцеед и звезда сериалов, который, не выдержав драконовского графика мыльной сцены, ошивался по лондонским барам с целью завести несколько полезных знакомств, чтобы пролезть в Голливуд. Если бы легионы восхищенных фанатов, которые знают его по роли опрятного отца-одиночки, отважно бросающего вызов нужде, увидели его сейчас, то никогда уже не оправились бы от шока. Сейчас это был нечесаный пьянчужка со шваброй на голове.

Лайам подскочил к нему. Они обменялись крендельным рукопожатием, но актер задерживаться не стал, ибо ничто не могло встать между ним и баром. Ясное дело, торопится опохмелиться.

– Помнишь актриску, которую я забалтывал на водочной вечеринке? – прошептал Льюис мне на ухо. – Ну, Сюзанну Сондерс? Она сказала, что парень – гей.

– То есть он ее бросил? Льюис усмехнулся:

– Нет, правда гей. Но это еще не самая пикантная деталь. У него крошечный член.

– Бедный. – Меня захлестнула волна жалости к Хоуи. Неудивительно, что он так торопится в бар.

– Как думаешь, Лайам в порядке? – спросил Льюис.

– Куда там! Последние дни он сам не свой. Превращается в маньяка.

– Наркотики?

Я пожала плечами:

– Не больше, чем обычно. Скорее парень просто до смерти перепуган. Он трезвонит мне каждую минуту – хотя это ты и так знаешь, потому что отвечаешь на звонки. Но он мне и домой звонит и болтает обо всем… и ни о чем. Ему нужна поддержка.

– Ничего странного, – заметил Льюис. – Он ведь совсем молодой, и все это свалилось на него слишком неожиданно.

– Угу, катастрофа гарантирована.

Я оглянулась на Лайама – он оживленно дискутировал с Хоуи и барменом о футболе. Дело в том, что пока Лайам остается самим собой, горячие скандалы обеспечены прессе каждый день. Я не удивлюсь, если через год в колонке сплетен прочту, что Лайам женился на супермодели, развелся с ней пару месяцев спустя из-за того, что успел поиметь весь выводок ее подружек и дальнюю родственницу королевских особ, что его замели за наркотики, отправили в десятый раз в клинику для… Но никто и слова ему не скажет до тех пор, пока он будет ляпать кулинарные книги и его программы будут пользоваться бешеным успехом. Ведь Лайам – настоящий клад для желтой прессы. И для рекламщиков, конечно. Представляя интересы Лайама, как мне иногда казалось, что я держу за хвост тигра. Ну что ж, по крайней мере не надо приправлять публикации перчиком, что приходится делать с прочими клиентами-занудами.

– По-моему, это у него от безделья. Он привык вкалывать с шестнадцати лет, с тех пор, как закончил школу. А после того как Фелисити прибрала его к рукам, он целыми днями пропадал на съемках и сочинял рецепты. Сейчас же он только и делает, что валяет дурака. И это для него вредно.

– Думаешь, ему стоит открыть свой ресторан? – догадался Льюис.

– Ну, что-то в этом роде.

Лайаму не стоялось спокойно – он подпрыгивал на месте, яростно жестикулируя.

– Шеф-повара все такие, – заметила я, – брызжут энергией. Жаль, что я раньше до этого не додумалась. Ему нельзя позволять бездельничать. Даже если у сериала будет продолжение (мы с Льюисом одновременно постучали по столу), съемки начнутся не сразу. А я не хочу видеть, как он себя уничтожает. Пока он бьет баклуши, с ним действительно может случиться беда. Если что-то и способно удержать его от соблазнов, это работа и карьера.

Льюис кивнул:

– Думаю, ты совершенно права.

– Твои слова ласкают слух, – ухмыльнулась я. Внезапно на меня навалилась усталость.

– Льюис, я и так уже разбита, а придется еще часа два висеть на телефоне. Ты не можешь поговорить с менеджером по поводу кронштейнов для трех последних экранов? И поболтать с Лайамом как мужчина с мужчиной? Кто-то должен за ним последить, пока я буду занята.

– Будет сделано, босс, – козырнул Льюис и добавил, сопроводив слова откровенно игривой улыбкой: – Обожаю так говорить. Мне решительно будет не хватать этих слов.

Льюис прежде не включал передо мной свои чары на полную мощность, и потому до сих пор я имела довольно слабое представление об их разрушительной силе, наблюдая со стороны, как юные девицы пачками падают к его ногам. Наверняка ведь мерзавец трахнул и Сюзанну Сондерс: он с такой самодовольной ухмылочкой сказал, что «забалтывал ее» (хотя глагол «забалтывать» явно не способен описать все действия, которые он над ней производил). Теперь же я поняла, в чем главный секрет его обаяния. Дело не только в его внешности, достойной мирового признания, но и в значении, какое он вкладывает во взгляд: мол, ты – единственная женщина на всем белом свете, способная его заинтересовать. Я чувствовала себя кроликом в западне.

Встав, Льюис протянул ко мне обе руки:

– Пойдем, пострадавшая. Вот так, потихоньку.

Я позволила ему вытащить себя из кресла. Он не отпускал моей руки куда дольше необходимого, напоследок еще раз многозначительно пожав ее. Черт, он просто не занимался мной раньше, потому что я была боссом?

Но Льюис мигом вылетел из головы, когда я вспомнила рассказ Лайама о том, что Джереми заходил домой к Джил. Надо же, как быстро в моем сознании их общий дом перешел в единоличное пользование подруги! Однако, если Джереми по-прежнему открывает дверь своим ключом, значит, Джил так и не сменила замки. Но теперь-то все иначе, чем неделю назад! Теперь, когда крыса Филип покинул корабль любви, все круто изменилось. Зачем Джереми заходил к Джил? Обсудить развод? Надо срочно поговорить с Джил. Ах да, и не забыть позвонить Крису, напомнить ему о презентации и спросить, как прошел первый день занятий. А затем, естественно, Лайаму. Хотя он и сам мне позвонит. Вчера он звонил трижды, будучи в разной степени опьянения. Итак, грипп валил с ног, а мне приходилось оказывать поддержку всей вселенной, не получая взамен почти ничего! Ну да ладно, только быстрей бы все закончилось.

Скоро я не смогу положиться даже на Льюиса. Он поймал мой взгляд, улыбнулся и провел рукой по волосам. Это был очевидный призыв. Будь Льюис девчонкой, он бы надувал губки и перекидывал волосы с одного плеча на другое. С одной стороны, такая перемена в нем удручала. Я и не представляла, что продвинутый по службе Льюис окажется совсем другим Льюисом. Кому нужна опора, которая с тобой заигрывает? Но с другой – до чего же это лестно! Ведь эта экзотическая помесь жеребца и очаровательного щенка еще и моложе меня! Весь остаток дня я прошагала энергичной прыгающей походкой, хотя у меня и не было уникальных кроссовок Лайама с пружинами на пятках.

Глава 22

Я дважды звонила Джил, но оба раза не застала ее дома. Оставила чрезвычайно осторожное сообщение, преследуемая страхом снова угодить в западню. Может, это и к лучшему, что мне не удалось с ней поговорить. Эмоциональный надрыв близких людей всегда опустошает как смерч. Джил зарядит на добрый час, перебирая все, что Филип ей когда-либо говорил, а под конец, припомнив, как ублюдок потребовал вернуть ему ключи, разрыдается в голос. А я совершенно не в форме, чтобы терпеливо все это выслушивать по второму кругу.

Меня даже подмывало отключить телефон, но я этого не сделала. И не потому, что мой любимый проблемный клиент названивал каждую минуту, желая, чтобы я в сотый раз подтвердила, что презентация пройдет на ура, а шоу станет хитом сезона. Нет, я до сих пор ждала звонка от Алекса (дура!), несмотря на то что прошло уже полторы недели, и я прекрасно понимала, что если он хотел мне позвонить, то сделал бы это уже давно. Сейчас звонок смахивал бы на скрытое оскорбление. В такой ситуации Алексу пришлось бы углубиться в затяжной рассказ о катастрофических проблемах на работе или в семье, и тогда мы оба начали бы барахтаться в сетях лжи, обрекая на смерть все то хорошее, что могло бы произойти. Я твердо верю в то, что если путь извилист с самого начала, то со временем он так завихряется, что превращается в дьявольски хитрый лабиринт.

Однако на данном этапе я все еще включала автоответчик, когда шла принимать ванну и могла не услышать звонок. Знаю, глупо. Надеюсь, через пару недель чары рассеются и я перестану кидаться к телефону в надежде услышать его голос. Я не могла понять, отчего так запала на него. В чем его притягательность? Ведь я вряд ли стала бы вздрагивать, позвони Йохан, или, скажем, Петер, или, если уж на то пошло, тот парень, который чуть не трахнул меня на конференции. Как его там? А, Том. Алекс несколько потрепан и слегка толстоват (может, я и преувеличиваю, но бока у него выпирают). Он не льстил мне, не водил меня в шикарные рестораны и не целовал так, что захватывало дух. Вообще никак не целовал. Это смешно. Я извожусь из-за мужчины, при этом даже не зная, как он целуется, черт его дери! Мэл права. Я изменилась. Вот в прежние времена… В прежние времена я бы проверила, как он целуется, в нашу первую же встречу – когда он провожал меня домой – и уж точно оседлала бы его после ужина.

Прозвенел дверной звонок, и я вздрогнула; полотенце, обмотанное вокруг головы, сползло на глаза. Сражаясь с ним и чертыхаясь, я рванулась к домофону, уверенная, что это Алекс, который как бы невзначай оказался у моего дома по пути в «Плевок» и потому решил пригласить меня. Невзирая на свое решение пораньше лечь спать, я уже судорожно соображала, что надену. Это будут обтягивающие джинсы-стретч, которые лихо выталкивают задницу наверх, не оставляя при этом на теле жутких красных отметин… А еще новый темно-зеленый полосатый пуловер, который, конечно, не шик, зато с глубоким вырезом…

– Кто там? – взволнованно спросила я домофон.

– Джу? Это я. Откроешь?

Я будто вернулась на четыре года назад. Палец застыл на полпути к кнопке.

– Джу? – нетерпеливо повторил голос. – Это Барт, дурочка. Давай жми кнопку.

Что я и сделала чисто машинально. Затем оглядела себя с ног до головы. Я же не собираюсь открывать Барту, завернутая в полотенце (хотя в случае Алекса я бы так и поступила – мелькнула бы полуобнаженной нимфой и ускользнула одеваться, подогрев его интерес на весь вечер). Я стремглав кинулась в спальню и, когда Барт позвонил в дверь, предстала перед ним в своей самой сдержанной и просторной пижаме, вытирая волосы полотенцем.

Барт не изменился. Впрочем, что-то в нем было не так. Неплохо одет, на шее болтается какой-то серебристый медальон. Я не разобрала, что на нем изображено. Однако выгоревшие волосы по-прежнему неистовствовали, подборок, как всегда, зарос щетиной, а физиономия, растянувшаяся в радостном оскале, сияла не хуже электрической лампочки. От этой ухмылки мое сердце неизменно давало слабину. Какое бы злодейство ни совершил Барт накануне, от его улыбки я чувствовала себя чертовски любимой и прощала все.

– Здорово, задница болотная! – заорал Барт, заключая меня в крепкие дружеские объятия. – Как поживаешь?

– Э… неплохо, – промычала я в его плечо. Что-то зацепило меня, когда я вновь оказалась в его объятиях. Я знала его тело почти как свое собственное. Впрочем, это не был шоковый удар сексуального желания, а скорее возвращение в родной дом. Его накачанная грудь, твердый плоский живот… Барт обладал тем крепким ирландским телом, которое остается стройным и подтянутым, несмотря на все безумства его обладателя – от ночных вакханалий до уничтожения чипсов тоннами. Я могла закрыть глаза и все равно по памяти вспомнила бы весь рельеф его торса до мельчайших подробностей.

Барт взял меня за плечи и заглянул мне в лицо:

– Выглядишь как черт знает что. Зашиваешься на работе?

– Нет, пытаюсь побороть грипп. Ну и зашиваюсь тоже.

– Ах ты, задница болотная, – мягко упрекнул он. – Ты бы следила за собой, что ли. Меня-то рядом нет.

Барту всегда казалось, что он был образцовой сестрой милосердия во время моих болезней. В действительности же он растерянно мыкался по квартире, не зная, что предпринять. Он полагал, что в первую очередь нужно натащить из деликатесной лавки всякой замысловатой еды, дабы разбудить мой аппетит: суши, мятные шоколадные палочки, холодные утиные рулетики… А мне хотелось только горячего бульона и море чая.

– Как работа? – весело спросил он.

– В порядке. Я теперь партнер. До сих пор подпрыгиваю от счастья.

– Ух ты, класс! – Он снова сграбастал меня так, что закружилась голова. – Я всегда знал, ты сделаешь это! Помнишь, я говорил, что ты мое лучшее вложение, Джу?

Когда я послала куда подальше временную дерьмовую работенку, чтобы прорваться в рекламу, Барт поддерживал меня как эмоционально, так и финансово. Он тащил на себе почти все наши расходы, пока я терпела неудачу за неудачей. Он был просто умницей. Ни разу даже не пискнул. Он вытирал мне слезы, когда меня выставляли за дверь, и я не слышала от него ни единого упрека в том, что ни черта не зарабатываю. Он был само благородство!

– Еще бы не помнить. – Я чмокнула его в щеку. – Какой же ты идиот, что смылся раньше, чем вложение начало приносить дивиденды.

– Знаю, я дебил, – согласился он, разводя руками. – Что поделаешь?.. Выпить у тебя найдется?

Я кивнула на мини-бар в кухне:

– К чему кокетничать? Ты же все здесь знаешь. Особого приглашения Барту не понадобилось.

– Сама что будешь? – спросил он, колдуя над своим любимым виски с содовой.

– Барт, ты же слышал, я пытаюсь побороть грипп.

– Так отчего не выпить со мной? Я сдалась:

– Хорошо, плесни куантро. Самую малость, – поспешно добавила я, вспомнив широкую натуру Барта.

– Ну, – сказал он, чокаясь со мной, – за карьерный рост!

Радость Барта была очевидной и неподдельной. Умение радоваться чужим успехам, было его лучшей чертой (наряду с уверенностью, что у меня нет целлюлита). Пока другие женщины ныли, что их мужчины отчаянно завидуют карьерному росту своей, так сказать, лучшей половины, меня грело сознание, что Барт в этом отношении исключение. Конечно, тут была и задняя мысль переложить на меня большую часть расходов (а лучше целиком), и хитрый расчет – если я буду хорошо зарабатывать, то смогу оплачивать его карточные долги. Но все же хорошо, что мои амбициозные устремления его не страшили.

– Отлично выглядишь. – Действительно, голубой свитер крупной вязки удачно оттенял глаза, и этот медальон на шее смотрелся чудесно. Мне почему-то нравится, когда парни носят украшения.

– Спасибо. Это Люси купила. – Он вывернул ворот и показал лейбл. – Пол Смит, круто, правда? Она повыкидывала кучу моих шмоток, когда я к ней переселился.

– Люси? – осторожно поинтересовалась я.

– Ну да, моя подруга! Я же тебе говорил.

– Нет, не говорил.

– Говорил.

Мы сверкнули друг на друга глазами. Затем Барт расхохотался:

– Черт, мы не меняемся, верно? В общем, я кое с кем встречаюсь. Вот уже пару месяцев.

– Какая-нибудь зрелая и состоятельная особа? – мерзким голосом спросила я.

По отношению к Барту мой собственнический инстинкт явно прогрессировал. Мне казалось, что раз уж мы не смогли построить нормальных отношений из-за его картежной проблемы, то вряд ли он сможет сделать это с кем-то еще. Но в остальном у нас ведь все было прекрасно. Барт связался с какой-то девицей сразу же, как только я его выставила. Это было ужасно, но все быстро закончилось (девица попыталась обратить его в буддизм). Я злорадствовала в перерывах между потоками горючих слез. Сегодня в первый раз я услышала, что у него с кем-то установились более-менее стабильные отношения. И тут же возникло ощущение, что мои потроха перемешивают шершавой ржавой ложкой. Оставалось только прибегнуть к испытанному средству – опорочить Люси.

– Ты о чем? – раздраженно спросил Барт.

– Ну, она же снабжает тебя шмотьем как большая добрая мамочка.

Меня сжирала ревность. Я всегда мечтала, чтобы Барт одевался получше, но он предпочитал рядиться в мешковатые футболки и поношенные джинсы. А неведомая Люси, взмахнув кредиткой точно волшебной палочкой, сделала Барта таким ухоженным и утонченным, каким мне всегда хотелось его видеть. В свое время я не решалась сама покупать ему одежду: это казалось мне смешным и нелепым. Да потом, у меня и денег-то не было.

– Мне нравится то, что она купила, – защищался Барт. – Ты же сама сказала, что я классно выгляжу.

Только тогда я еще не знала, что свитер тебе купила чертова старая ведьма, мрачно подумала я про себя.

И безразлично пожала плечами:

– Ну, сказала. И как ты ее отблагодарил? Влез в серебристые трусики-стринг и как следует помассировал ее увядшее тело?

Барт сузил глаза:

– Не пытайся казаться стервознее, чем ты есть, Джу. Люси – моя ровесница, ясно? Она не старуха, а я, мать твою, не проститутка.

– Итак, у нее солидный счет в банке?

Это было подло. К тому же неполиткорректно. Люси же не виновата, что она – выскочка из Сити, которая заколачивает тысячи фунтов в месяц и может не скупиться на кашемировые свитера для своего дружка. Как ни странно, это замечание Барта задело.

– Да, у нее есть работа! – разозлился он. – Она пашет! И она не виновата, что у ее семейки денег хоть лопатой греби.

– Вижу, ты поймал удачу за хвост, – съязвила я. И какого черта я так разошлась?

– Какая муха тебя укусила, Джу? – в бешенстве заорал Барт. – Ты что – ревнуешь?

– Нет, с чего бы, – криво улыбнулась я, соображая, не затрещит ли по швам банковский счет Люси от долгов Барта.

Интересно, а играет он по-прежнему? Я всегда твердила, что такую серьезную проблему не решить без помощи специалистов, например «Анонимных картежников», но Барт лишь злился в ответ на мои предложения. А теперь надо мириться с мыслью, что неведомая мисс Люси с толстым кошельком превратила его жизнь в сказку, открыв неограниченный доступ к своему банковскому счету.

Про карты спрашивать я не стала. Да какого черта! Он все равно не признается, а я все равно ему не поверю. Именно в таком заколдованном круге мы и крутились наш последний год. Позже, встречаясь, мы искренне радовались друг другу, но очень быстро наши встречи выливались в ругань и злобные вопли. Мы были как прекрасная белая яхта, которая, расправив паруса, скользит по воде, но вдруг налетает шторм и выбрасывает красавицу на рифы, которые со скрежетом пропарывают ей днище.

Чувствуя, что должна извиниться за гнусности в адрес Люси, я попыталась выдать что-нибудь любезное и милое, но получилось нечто невнятное:

– В общем, все нормально?

– Ага, порядок, – улыбнулся Барт.

– Как ты с ней познакомился?

– Да подписался вместо Дейва вышибалой в клубе поработать, а она вышла подышать. Ну мы и разболтались. В общем, все из-за Дейва. Он попросил об одолжении, и я не мог отказать.

В этом весь Барт. Перевожу: он задолжал Дейву и расплачивался, вкалывая вместо него вышибалой.

– Кем она работает?

Я старалась не очень напирать, мол, интересуюсь лишь постольку поскольку. Однако взгляд Барта свидетельствовал, что актриса из меня аховая.

– Вообще-то она учительница.

– Да? И где? В нищих трущобах или в блатной частной школе, где все детки ходят в униформе?

Ну и стерва же я!

– Ни то ни другое, – огрызнулся Барт. – Люси работает в детском саду. Заведение частное, но у них много бесплатных мест.

Ясно, полублатной частный детсад со стерильными детишками, подумала я, но вовремя заткнулась. Люси так и стояла перед глазами: тощая и вышколенная блондинка из богатеньких, с причесоном от лучшего во всем Кенсингтоне парикмахера, творящая заботу о ближнем, – вылитая принцесса Диана. Ей ли не любить Барта? Он ее игрушка, которую можно принаряжать и которой можно размахивать перед зажравшейся семейкой, изображая из себя бунтарку. Возможно, я ошибалась, но ничего не могла поделать с разыгравшейся фантазией.

– Отлично! Раз уж она привыкла утирать сопли всяким малявкам, с тобой справится одной левой.

На это можно было и обидеться, но Барт расхохотался:

– Она так и говорит! Надо бы вам как-нибудь встретиться. Вы точно споетесь!

Ага, отчего бы не привести принцессу Кенсингтонскую на чашку чая в мою, на ее взгляд наверняка убогую, нору в бывшей муниципалке? Или, может, ей стоит вытащить меня как-нибудь в магазин, чтобы я с ее помощью прибарахлилась как подобает…

– Итак, чем обязана твоему визиту? – сухо спросила я. – Опять будешь нудеть о своем проигрывателе?

– Угу, в общем, да, – сказал Барт, прикончив виски с содовой. – Сотню лет собирался забрать его.

– Но, Барт, он ведь даже не работает. Он не работал уже семь лет назад, когда ты его сюда приволок.

– Все равно, хочу опробовать. У меня куча древнего винила.

– Знаю, – раздраженно ответила я, – они же у меня валяются.

– Да? – Барт просветлел. – Отлично! А я-то думал, куда их сунул?

– Я бы давно отправила на помойку это барахло, да только не хотела надрываться.

– Ты что, Джу! – У Барта расширились глаза. – Им же цены нет!

– И поэтому ты не помнишь, куда их сунул, – язвительно заметила я.

Вместо того чтобы взбеситься, Барт снова рассмеялся.

– Узнаю мою Джу, – с нежностью проговорил он. – Хлесткая как хлыст.

Удивительно, но ему всегда удавалось нейтрализовать мои колкости.

– Вот теперь, надеюсь, ты все заберешь, – неожиданно для себя произнесла я.

Когда Барт въехал ко мне, он привез очень мало вещей, а увез и того меньше. Все, чем мы обзавелись вместе, – все это добро осталось мне. С накопительской жилкой у Барта туговато, он легко (даже инфантильно) топал по жизни, целиком полагаясь в житейских вопросах на своих подруг. И похоже, богатенькая Люси прекрасно справлялась со своей задачей.

Барт погрустнел.

– Похоже, что так. Какая-то одежонка оставалась, но ее можно выкинуть.

– Что я и сделала сто лет назад! – взорвалась я. – И почему это должно быть моей заботой? Сам не в силах разобраться со своим барахлом?

– Ты же сменила замок – после того, как вышвырнула меня на улицу подыхать! Забыла?

Я фыркнула:

– Не трепи языком, Барт! Подыхать! Можно подумать, тебе пришлось ночевать в прихожей у друзей. Ты ведь сразу подкатил к этой чокнутой буддистке!

Барт опять захохотал:

– Черт, я и позабыл об Эйлин.

Я не удержалась и тоже рассмеялась.

– Ты вел себя с ней по-свински, – упрекнула я, продолжая хихикать, – разбил бедняжке сердце.

– Это она вела себя со мной по-свински! – возмутился он. – Заставляла жрать сою и вареный укроп три раза в день! Я бы и близко не подошел к этой дуре, если бы ты не обошлась со мной так жестоко! Утопающий хватается за укропинку!

Я снова рассмеялась, вообразив Барта сидящим на соево-овощной диете.

– Ну, – сказал он, взглянув на часы, – пора мне топать. Погружу свои пожитки – и в путь. Должен успеть к одиннадцати.

– Это еще куда?

– Домой к Люси, естественно, – ответил он так, будто это была очевиднейшая вещь на земле.

– Что?! Она устроила тебе комендантский час?

– Ты совсем сдурела, Джу! – взъярился Барт, припомнив, что лучшая защита – нападение. – Ты сегодня словно кошка ошпаренная!

Его лицо выражало искреннее недоумение. Нет, все-таки мужчины – законченные дубины. Барт и в самом деле не понимал, почему я так окрысилась на него из-за Люси. Любой женщине понадобилась бы пара секунд, чтобы поставить точный диагноз – собака (а точнее, сука) не сене.

– Проигрыватель на старом месте? Отлично! Там же, где и всегда! – ностальгически произнес он, вытягивая провода.

– Смотри не выруби мне все на свете, – уныло сказала я, забираясь на диван с ногами.

Проигрыватель я никогда не включала, более того, вечно раздражалась, что он уродует комнату и занимает место, которое я с толком использовала бы для хранения журнального хлама. И все-таки, видя, как его уносят, да еще заодно с изрядной грудой пластинок (раздражавших меня не меньше), я почувствовала, как в сердце покалывает. Барт ушел навсегда, и через пару минут в моей квартире не останется ничего, что напоминало бы о нем. Конечно, у нас с ним закончилось все очень давно, и слава богу, что закончилось, но я его так любила, а теперь в память о нем останется лишь пыльный прямоугольник там, где стояла вертушка.

Когда мы жили вместе, мне очень нравилось, что у Барта неизменно прекрасное настроение, но сейчас эта его черта обернулась против меня. Он явно не чувствовал, сколь трагичен данный момент. Совсем напротив, Барт выглядел еще более счастливым, я почти читала его мысли: «А что? Мы с Джулс по-прежнему друзья! А дома меня ждет классная девушка! К тому же, глянь, я выручил свой проигрыватель! И пластинки!»

– Ты все это не унесешь за один раз, – заметила я, когда Барт водрузил пластинки на проигрыватель.

Он с сомнением оглядел конструкцию:

– Пожалуй, ты права. Отволоку сперва пластинки. У меня тут тачка припаркована.

– Так у тебя теперь машина?

– Угу, крутейший джип. Одолжил у брата Люси. Барт распахнул дверь и вывалился на лестницу.

– Я быстро! – проорал он. – Дверь закрывать не буду, чтобы тебе не бегать к домофону.

Прислушиваясь к его тяжелым шагам, я почувствовала себя покинутой. Никогда еще мне не было так ясно, что настала пора двигаться вперед. И проблема даже не в том, что я прожила четыре года под хмурой завесой ностальгии по Барту, тайно желая, чтобы он вернулся – навсегда. Нет, причина в другом – в том, что все это время я делала то, что делала: переспала с большей частью смазливых самцов Лондона и в результате окончательно и бесповоротно перебесилась. Поначалу мне было очень сложно выкинуть Барта из головы, но со временем удалось. Я порезвилась за двоих или даже за троих (за Джил уж точно), но теперь с меня хватит. Господи, я и не догадывалась, что настанет время, когда мне снова придется решительно шагнуть в кромешную тьму.

У меня нет выбора. Идти мне больше некуда. Попытка вернуть Барта обречена на неудачу. И что я имею? Мамочку, которая не подпустит меня к себе на пушечный выстрел. И брата, который… Нет, с Крисом все в порядке. Похоже, он увлекся своими курсами. Но раз даже Крис начинает взрослеть, то мне в мои тридцать три и подавно следует об этом подумать. Кроме того, в ближайшие лет десять в мои планы не входит гоняться по клубам за парнями. Я не против, но беда в том, что они вряд ли захотят. Лицо Алекса всплыло в памяти, смешная сеточка морщинок вокруг глаз, когда он улыбался, – невероятно трогательный образ. Вот именно, это просто образ, вздохнула я. Мы больше не встретимся. Алекс стал для меня символом взрослой жизни, которую мне придется вести, когда клубные красавцы забракуют меня как залежалый товар.

Загудел домофон. Барт? Он же сказал, что не станет захлопывать дверь. Значит, это некто, кто не знает, что дверь открыта… О боже… А я в пижаме! Я бросилась к домофону и, заикаясь, пролепетала «кто там?». Ответа не последовало. Боже, боже, боже. Я быстро забрала волосы наверх и, заколов их, кинулась в ванную, чтобы наскоро наляпать хоть самый примитивный макияж. Переодеться я не могла, потому что Барт, вернувшись, поднимет меня на смех и выставит полной дурой. Да мне и времени не хватит…

– Джульет? – Из домофона донесся мужской голос. – Открой!

Ясное дело, никакой это не Барт. Тот бы звонил и как оголтелый вопил: «Эй там! Джу! А ну впусти, идиотка!»

Припудрив видимые части тела ароматизированным тальком – духи были бы слишком заметны, – я пулей вылетела из ванной, оставляя за собой облачко белой пудры. У двери я несколько секунд собиралась с духом. На сей раз я должна быть спокойной и уравновешенной. Никаких наркотиков, никакого алкоголя, одна лишь радостная и готовая к зрелым отношениям Джульет. И какого хрена я болтаю? Я пошире открыла дверь, молясь, чтобы пудра успела осесть. Я не хотела, чтобы Алекс подумал, будто за мной тянется длинный шлейф кокаина.

Некто на пороге замер с поднятой рукой, собираясь позвонить. И он был страшно рад меня видеть.

Вот и хорошо. Порадуется за нас обоих, потому что у меня упало сердце.

– Лайам, – устало проговорила я.

– Джулс!

Споткнувшись о порог, он повалился на меня. Я попятилась.

– О, Джулс! Мне так хреново! – простонал Лайам мне в пижаму.

Он поднял красные глаза, похожие на горящие угольки в глазницах призрака из дешевого ужастика.

– Я так боюсь! – взвыл он.

Глава 23

Бедняга Лайам. Как я и думала, в связи с нервным напряжением он впал в истерику. Ясное дело, химией и алкоголем он напичкал себя, чтобы заглушить стыд. Завтра он будет делать вид, что ни черта не помнит. А пока развалился на моем диване и воет белугой, время от времени причитая, что шоу с треском провалится, книгу не купит ни один жалкий отморозок, а ему, Лайаму, не останется ничего другого, кроме как свести счеты с жизнью.

Вернувшийся Барт замер на пороге с раскрытым ртом.

– Черт возьми, – пробормотал он, – тебя нельзя не оставить ни на минуту, чтобы какой-нибудь тип не ворвался и не грохнулся…

– Ко мне на диван?

– Ну… ага. Вообще-то я собирался сказать «к твоим ногам», но ты права.

– Это Лайам, – сообщила я, пытаясь побороть разочарование от того, что ни один из этих двоих не оказался Алексом. – Я на него работаю. Скоро он станет суперзвездой.

– Не знал, что ты раскручиваешь музыкантов, – заметил Барт, которого прикид Лайама ввел в легко объяснимое заблуждение.

– Он повар. Модный стильный повар. Шоу с его участием выйдет на экраны через неделю. И это будет бум, поверь мне.

Я сказала это, частично чтобы подбодрить Лайама, частично чтобы продемонстрировать Барту, какая я теперь крутая и с какой публикой нынче общаюсь. Лайам за моей спиной стыдливо сжался. Мало приятного, когда тебя видят в столь жалком состоянии.

– Странно, что он не рокер. То есть, конечно, почему бы и нет. Только не думал, что повара этим балуются. Разве это не отбивает нюх?

Я резко развернулась. Лайам как раз собирался втянуть дорожку кокаина.

– Лайам! – заорала я. – Не будь идиотом! Он ошарашенно уставился на меня.

– С тобой чего, Джулс? Я просто хотел пройтись по дорожке…

– Возьми хотя бы блюдце на кухне, стол для этого не подходит! Пластиковое черное блюдце на холодильнике.

Я повернулась к Барту, и мы чуть не столкнулись лбами. Тот устремился прямо навстречу Лайаму.

– Порядок, приятель? Я – Барт, друг Джулс. Как поживаешь?

– Барт, Лайам не собирается пудриться тут с тобой, – решительно заявила я, отрезая ему путь к столику.

– А чего? – возразил Лайам. – У меня порошка до фига.

– НЕТ. Нет, нет, нет! – заорала я, поднимая руки. – Стой где стоишь.

Оба запросто могли зависнуть на всю ночь, что меня категорически не устраивало. Но в голову уже прокралась мерзопакостная мыслишка. Я вообразила, как Барт приходит домой под утро, наплевав на комендантский час, потому что всю ночь он кайфовал у своей бывшей подружки. Это может стать моей местью Люси за ее банковский счет, за братца с крутым джипом, за то, что она приодела Барта, и даже за ее надменный причесон! Я мысленно смаковала сцену, которая несомненно разыграется между ней и Бартом: все эти вопли, ревнивые упреки…

Проблема в том, что я сама сотню раз проходила через это, когда он приползал домой под утро. Нет, конечно, он не зависал у своей бывшей подружки – казино было его подружкой. Я не желала такого никому, даже Люси. Слишком уж отчетливо помнила мучительное ожидание, когда воображение живо рисовало, как кредиторы избивают Барта, и он падает наземь, истекая кровью… Преувеличение? Возможно. Однако в четыре часа ночи, когда ваш любимый шатается неизвестно где, в голову лезут самые неожиданные мысли. Нет, Люси этого не заслуживает.

Но дело и в другом. Барт лишь раззадорит Лайама, и тот уделается до поросячьего визга, хотя уже и так явно не в форме.

– Ты, – объявила я Барту, – немедленно отправишься домой. У тебя комендантский час, забыл?

Все-таки не удержалась от мелкой гадости. Но я же не святая, в конце концов. У Барта вытянулось лицо.

– Одну крошечную понюшку! – взмолился он. – Брось, Джу, у парня порошка навалом!

– Нет. Иначе ты не сможешь остановиться.

– Она права, приятель, – неожиданно встрял Лайам. Он пыхтел над тарелкой, на которой красовались толстенные, в палец шириной, дорожки. – Как тебя кайф накроет, ты тут же запросишь еще. Барт уставился на блюдце с вожделением ребеночка, которому не дают конфетку.

– Да ладно вам, нюхну разок и сразу смоюсь.

– Барт, – грозно произнесла я, – Лайам весь день на взводе, ему пора сбавить обороты. И последнее, что ему сейчас нужно, это кокаиновая компания.

– Ну, тогда ему не вредно пройтись по дорожке и поделиться тем, что его так беспокоит…

– ВОН! ВОН ОТСЮДА!

Я толкнула Барта к двери. Он с такой тоской смотрел на Лайама, который склонился над блюдцем, что напрочь забыл о своем проигрывателе. Я сгребла железный ящик и сунула ему в руки:

– Забыл, зачем явился? А теперь вали к мисс Люси Детский Садик. Держу пари, она зазвонила в колокольчик, и ты уже должен быть в люльке.

И точно гарпия, я захлопнула дверь прямо перед умоляющим лицом Барта. Он не слышал ни единого моего слова. Его мозг зациклился на халявном коксе. В сотый раз я напомнила себе, что с Бартом покончено, и впервые по-настоящему поверила этому решению. Я была в ярости, но никаких сожалений. О Барте.

Мои мысли вернулись к Алексу, и я представила себе, как славно он бы обошелся с Лайамом. За ужином Алекс с полуслова разобрался в проблемах моего протеже и очень тепло о нем говорил. И Алекс не стал бы злоупотреблять плачевным состоянием Лайама, чтобы лишний раз напудрить нос. Он бы просто поговорил с парнем, а Лайам, сраженный манерами Алекса и еще больше тем, что тот не пичкается наркотой, наверняка бы к нему прислушался.

Лайам добрался до моих запасов спиртного и налил себе вина.

– Что за чувак? – безразличным тоном поинтересовался он.

Более явного свидетельства, что Лайам и впрямь сам не свой, не требовалось. Иначе он принялся бы докучать мне расспросами о Барте. Когда мы разбежались и почему? Мы все еще трахаемся? Трахались ли мы сегодня? Кто такая мисс Люси Детский Садик и трахает ли ее Барт? Как Барт трахается? И так далее до тошноты. Однако сейчас, когда я просто ответила, что мой бывший зарулил забрать кое-какие пожитки, Лайам бесцветно отозвался: «А-а-а, ясно» – и поплелся обратно в гостиную со стаканом в руке. Вид у него был как у человека, который только что втянул почти летальную дозу коки.

– Давай садись рядом со мной и расскажи, что тебя так волнует.

– Нюхни и ты.

– Так уж и быть.

Вот не надо было этого делать. Я заранее знала, что не надо. Но искушение было слишком велико… К тому же я была вымотана, а общение с Лайамом требовало столько сил…

– Но только чуть-чуть. А потом мы просто поболтаем и попробуем во всем разобраться.

Спустя пару часов, влив в себя больше вина, чем следовало, я поняла, что мечта осталась мечтой. А как хотелось, чтобы Лайам преспокойно отправился восвояси или заснул на диванчике в гостиной, я же, свернувшись эмбрионом в собственной постели, забыла все проблемы и отключилась от забот.

Так нет, Лайам прошел все стадии эмоционального возбуждения от гнева («Какого черта Фелисити пристала ко мне? Она же знала, что я не потяну!») и паники («Я обделаюсь при всех и опозорюсь до конца своих дней!») до истерики («Надо бежать! Я свалю за границу, куда-нибудь в Гоа, где ни один хрен меня не знает. Буду жарить на пляже рыбу и перекантуюсь там, пока на родине обо мне все не забудут!»). После чего, заливаясь вином, погрузился в пучину жалости к себе – скорчившись на диване и намертво вцепившись в мою руку (Лайам не может подолгу обходиться без живого человеческого тела). Он рассказывал историю своей жизни (вернее, слезливую ее версию), в которой бедняжку Лайама преследуют одни неудачи, причем с самых пеленок. Телешоу в его интерпретации выглядело как подлый и довершающий удар злодейки-судьбы, которая уготовила ему пьедестал лишь для того, чтобы отправить его с вершины славы прямиком в нокаут у всех на глазах. Я терпеливо выслушала все эти всхлипы, воздержавшись от намеков, что это полная и запредельная чушь. Истерика редко ходит рука об руку с голосом разума. Мужчины частенько пытаются утешиться, перечисляя все те причины, по которым слезы должны резко обернуться полным счастьем. Они и не представляют, как это глупо и что они лишь усугубляют истерику. В таких случаях следует кивать и бормотать ободряющую лабуду, пока истерика не иссякнет сама собой. С Лайамом я так и поступила. Если бы не маленькая понюшка, я бы давно храпела под пьяные завывания Лайама, которые, признаться, действовали мне на нервы. Правда, через некоторое время мне удалось вдохнуть некоторое оживление в нашу беседу.

– Вот что я тебе скажу, Фелисити взяла меня на шоу, чтобы залезть ко мне в штаны, – слезливо пожаловался Лайам. Ну просто невинное дитя, которого злая продюсерша бесстыдно поимела, наобещав золотые горы.

– О, бедный Лайам! – ответила я едко. – Соблазненный и покинутый. Злая тетя Фелисити вышвырнула его на улицу, как только осуществила свои грязные замыслы!

А что? Вполне нормальная шутка – тем более что Лайам достал меня, повторяя эту глупость как заведенный.

Выдержав паузу, я воскликнула, будто меня внезапно осенило:

– Постой! Как это – вышвырнула на улицу? Твое шоу вот-вот выйдет на экраны, разве не так?

Лайам вяло ухмыльнулся:

– Но она потому и сняла меня в шоу, что хотела трахнуть.

– Ну да! Фелисити наплевать на свою карьеру, ей дороже какой-то смазливый придурок и несколько крутых тату!

Еще одна вялая ухмылка.

– Крутых тату мирового класса, – поправил Лайам.

– Крутых тату мирового класса, – покорно согласилась я.

– Джулс, я боюсь.

Этой фразой Лайам захлебывался уже несколько часов, но все это напоминало водевиль. Сейчас же он сказал это так просто и искренне, что я сама испугалась. Как же мне успокоить его? Он ведь прав, перспективы и впрямь тревожные. Да, все в один голос уверяют, что шоу вышло что надо, но кто, черт возьми, даст руку на отсечение, что все пройдет гладко? Ведь нельзя исключить, что критики будут аплодировать, а публика – воротить нос.

– Ты прав, – трезво сказала я. – Действительно страшно. Только шизик бы не сдрейфил.

Как ни странно, прием сработал. Лайам сгреб меня в охапку и заключил в объятия. Он распространял аромат лосьона после бритья и свой собственный очень приятный запах, напоминающий корицу, в котором и заключалась львиная доля его обаяния. Сквозь свою фланелевую пижаму я чувствовала рельеф его мышц.

– Просто не знаю, куда я без тебя, Джулс, – пробормотал он, уткнувшись в мои волосы. – Правда. М-м… клево пахнешь.

– Ты тоже, – машинально ответила я. – Да?

Он усилил хватку. Я откашлялась и очень спокойно произнесла:

– Знаешь, я только что вымыла голову. Вот в чем дело.

Лайам отстранился и одарил меня умильным взглядом, распахнув пошире большие голубые глаза.

– Как мне отблагодарить тебя, Джулс? Ворвался к тебе домой, завывая как девчонка, обдолбался, а ты взяла и вытащила меня за уши из этого дерьма…

Мне вовсе не хотелось выглядеть матерью Терезой.

– Лайам, я представляю твои интересы. Любой агент сделал бы на моем месте то же самое.

– Угу, но ты другая, не такая, как все агенты.

– Нет, такая.

– Нет, не такая. Тебе не плевать на меня, верно? Что я должна была ответить? «Ошибаешься, Лайам. Ты для меня ступенька наверх и бесплатная выпивка в барах»? Я и вправду беспокоилась о нем. К тому же его поза была наигранной лишь отчасти. В ней было больше правды, чем казалось.

– Конечно, нет, – сказала я, взяв его за руку. – Я желаю тебе счастья и успеха, потому что знаю, сколько в тебе таланта. Все будут это твердить через пару дней, но я хочу, чтобы ты сам это понял.

– Напле… – Лайама снова захлестнул ужас при мысли о том, что его шоу появится на экране. – Я буду выглядеть как придурок, потому что я придурок и есть.

– Ну, паника перед премьерой – это нормально, – возразила я. – Поверь мне, ты не один такой.

И я привела в пример некоторых небезызвестных поваров, которые себя не помнили от страха перед тем, как их шоу должны были выпустить на телевидение. Лайам реагировал очень живо: «Да ну! Маялся два часа в сортире! Ни хрена себе!» Под конец он даже взбодрился.

– Я твой навеки, Джулс. Я знаю, за мной агенты толпами бегают, но я выбираю тебя. Я обязан тебе успехом.

Я хладнокровно выслушала этот лепет. Клиенты всегда говорят что-то в этом роде, но разве устоишь перед искушением, когда некто обещает вам вашу физиономию на обложке ультрамодного глянца и во весь разворот всех газет одновременно? Но такие обещания редко выполняются, и иногда клиенты возвращаются.

Лайам склонился над блюдцем, рассекая коку кредиткой.

– Хватит, Лайам, – твердо сказала я, пытаясь скрыть раздражение. – Ты уже и так перебрал. Ты ведь говорил, что хочешь сбавить обороты.

– Я и хочу, – инфантильно ответил он.

– Вот и отлично. Тогда больше никакого кокса.

– Ну пожалуйста, чуть-чуть.

– Хватит химии. Выпей вина, – поспешно добавила я, заметив на лице Лайама неприкрытое отчаяние.

Он послушно подлил себе вина. Я поднялась, взяла блюдце и удалилась в кухню. Тихонько открыла духовку и сунула туда коку, после чего для отвода глаз хлопнула дверцей шкафчика. Едва ли это самый удачный тайник в мире. Если Лайам начнет шарить, то приз быстро попадет к нему в руки. Но я просто хотела убрать кокс с глаз долой, чтобы Лайам поскорее о нем забыл.

– Итак, ты устал? – поинтересовалась я, снова усаживаясь на диван.

Он кивнул.

– Тогда тебе пора на боковую. И мне тоже, ведь завтра у меня самый ответственный день перед выходом в свет моего самого проблемного клиента.

Я рассчитывала получить в ответ хотя бы водянистую ухмылочку, но его физиономию опять перекосило от ужаса.

– В чем дело?! – взбеленилась я.

– Не прогоняй меня домой! – взмолился он. – Я не хочу домой!

– Почему? – озадаченно спросила я.

Пару месяцев назад Лайам снял милую квартирку в Ноттинг-Хилл, не вняв советам риэлтора купить собственное жилье. Наверное, не желал взваливать на себя такой груз ответственности, пока не убедится, что телешоу сможет хотя бы прокормить его. Таков уж Лайам. Живи он в прошлом веке, прятал бы деньги под матрасом.

Он смущенно опустил голову и промямлил:

– Там пусто.

– Как это – пусто?

– Да мебели нет. Я ни фига не купил.

– Почему?

– Без понятия… не знал, чего хочу… Я с сомнением уставилась на него:

– Правда? Мне казалось, ты всегда знаешь, чего хочешь.

Лайам покраснел.

– На самом деле я боялся пустить бабки на ветер. Ну, знаешь, на кой черт тратить сразу все, надо и припрятать что-то на черный денек.

Я подавила желание указать ему, что «черный денек» еще ни разу не помешал ему утопить всю компанию «Джейн» в выпивке или ухнуть целое состояние на химию. А этот его золотой ошейник, которым он страшно гордился! Но хоть я была Лайаму как старшая сестрица, превращаться в его мамочку я вообще-то не собиралась.

– Но что-то там есть?

Он неопределенно помахал рукой.

– У меня клевый матрас, а еще телик и проигрыватель ди-ви-ди, ну и колонки, понятное дело.

Лайам умолк. Я ждала продолжения.

– Больше ни фига.

– Лайам!

– Еще кухня есть! – поспешно добавил он. – Все с собой приволок! А еще… еще автоответчик!

– На котором никто не оставляет сообщений, поскольку ты их все равно не прослушиваешь.

– Ага, – согласился он и отхлебнул вина. – Я все соображал, чего бы мне прикупить, но ничего не придумал. В общем, понимаешь, не мог выбрать. Улавливаешь? С чего начать, не знал.

– Но у тебя же наверняка и раньше были хоть какие-то вещи.

Лайам рассмеялся:

– Не-а, ни хрена не было. Мы с одним чуваком снимали халупу, ну там был полный угар, короче. А когда я снял эту нору, тут оказалось все так мажорно, что я ничего с собой не приволок, не смотрелось бы оно тут. Хотя вначале все было в кайф. У меня там паркет, и мы с корешами на роликах катаемся. Но теперь мне уже не кажется, что все круто. Мне и домой не хочется возвращаться, разве что когда я совсем никакой.

– Тебе нужно срочно завести подружку, – поставила я диагноз.

– Чего-чего? – взбунтовался он, собрав остатки своей обычной наглости. – Чтобы она спустила все мои деньги на дурацкие шкафы? Ни за что! – Лайам вздохнул. – Хотя я понимаю, о чем ты. У меня все шмотки по полу валяются, потому как шкафа нет. Однажды я даже пошел в магазин за шкафом, но ничего не купил. Видела бы ты, сколько их там! В общем, я точно знал, что хочу ПРОСТО ШКАФ. А там их море, и что делать? – Он умоляюще взглянул на меня: – Джулс, а Джулс, давай вместе смотаемся за шкафом, а?

Это сразило меня наповал.

– Господи, я же не дизайнер по интерьерам, Лайам! И не эксперт по… хм… шкафам. У меня в квартире все шкафы встроенные, так что я их не выбирала.

– Но у тебя ведь глаз наметанный. Глянь, какая славная у тебя квартирка. Я бы тоже такую хотел, ну, уютную и в теплых тонах.

– Ладно, поживем – увидим, – беспомощно ответила я.

Последнее, чего мне хотелось, это таскаться с Лайамом по магазинам и подбирать для него мебель. Но он выглядел таким одиноким и потерянным. К тому же, если я этого не сделаю, другой агент мигом возьмет малыша к себе под крылышко и намертво к нему прилепится.

– Так что, смогу я здесь завалиться? – бодро спросил мой проблемный клиент.

– Естественно, – ответила я, похлопав рукой по дивану. – Если хочешь – разложи.

– Кайф. Спасибо, Джулс, – почти смиренно добавил он.

И никаких гадких намеков насчет того, чтобы прыгнуть ко мне в койку. Передо мной был как будто совсем другой человек. Я ослабила бдительность. Начни он бросать на меня косые взгляды, и я бы в ту же секунду отправила его домой. Перспектива выкидывать Лайама под утро из своей постели не казалась мне отрадной. Но в его глазах не было и капли похоти.

– Давай попробуем поспать, хорошо? – предложила я. – Мне завтра на работу с первыми лучами солнца.

– По мне – отлично, – покорно согласился Лайам и неожиданно потянулся к моим ногам.

Я сидела на диване, поджав ноги под себя, Лайам положил их к себе на колени.

– Помассирую тебе ножки, чтобы лучше спалось. Я пристально посмотрела на него, но он всем своим видом выражал лишь рассеянную невинность.

– Да, здорово, – согласилась я, разгибая колени. Лайам оказался замечательным массажистом.

Его сильные и проворные пальцы – пальцы повара – пробегали по всем чувствительным точкам, расслабляя мышцы, лаская ямки и выпуклости ступней. Мне припомнились мои недавние переживания на массажном столе, но тогда человек доставлял мне удовольствие за деньги. А сейчас все было иначе. Приятно, что есть кто-то, кому я небезразлична, – пусть даже это мой гриппозный бред.

Лайам принялся разминать пальцы. Я поплыла, вздохнув в экстазе, а затем вздрогнула, когда он задел болевую точку на большом пальце.

– Упс. Ты попалась, Джулс, – сказал Лайам спокойно и нажал посильнее.

Я застонала:

– А-а-а-ах! До чего же здорово.

– Да?

– Да.

Глаза закрывались сами собой.

Его руки заскользили вдоль подошв, широкими расслабляющими движениями отыскивая натруженные места.

– Перевернись, я поработаю над икрами, – сказал Лайам.

Диван был достаточно длинный, чтобы вытянуться на нем. Я перевернулась на живот и уткнула лицо между двух подушек. Лайам месил мои икры как тесто, разрабатывая кулаками напряженные мышцы.

– Господи, как здорово, – снова не удержалась я. – Не знала, что ты спец по массажу.

– Закончил как-то курсы.

– Неужели?

– Угу. Хотел даже податься в спортивный массаж. Давно. Потом занялся стряпней и ни разу не пожалел. Странно, как жизнь иногда поворачивается.

– У тебя очень сильные руки, – заметила я, когда мышцы превратились в податливую резину.

– Это все готовка. Каждый день руками орудуешь: рубишь, шинкуешь, месишь, перетаскиваешь тяжелые сковородки. У нас даже толстяки знаешь, какие дюжие. Приходится, правда, и задницу тренировать, ну, бегать или еще что-нибудь. Последнее время я тащусь от роликов.

Лайам перешел к бедрам. До него никто еще не делал мне ничего подобного. В салонах вам обычно предлагают расслабляющий массаж с ароматерапией и обволакивающей музыкой, но он и рядом не стоит со столь глубоким разминанием мышц. Я совершенно расслабилась, даже болтать перестала. Лайаму было все равно. Процесс, похоже, доставлял ему истинное удовольствие. Я и не возражала: после приступа депрессии и сеанса самокопания трудотерапия очень эффективна, особенно если занимаешься тем, что у тебя отлично получается. Попрошу его и плечи помассировать – они уже подергивались от нетерпения.

Хотя, надо признать, происходящее сильно смахивало на процесс соблазнения – массаж на диване в два часа ночи, после изрядного количества спиртного и химии. Но эта мысль улетучилась, как только Лайам взялся за дело. Обычно, когда мужчины в подобных обстоятельствах предлагают помассировать тебя, их действия весьма целенаправленны – они стремятся как можно скорее подобраться к самым интимным местам. Но Лайам оказался настоящим профи, он мастерски усыпил мою бдительность. В отличие от прочих хитрецов-массажистов он целую вечность исправно месил мои мышцы, даже не делая попыток перейти к чему-то большему. К тому же я была в пижамных штанах – Лайам не попросил меня снять их под жалким предлогом, что иначе он не видит, что делает.

Так что когда он добрался до области, где бедра перетекают в задницу, я ничего и не заподозрила. Я бы, конечно, подпрыгнула, похлопай он меня по попке, но он этого не сделал. Лайам просто мягко нажимал, поглаживал, разминал. Нижняя часть моего тела все больше и больше расслаблялась. До этого я не подозревала, что у меня столько точек, которые нуждаются в массаже. Я повернула голову на бок и закрыла глаза, покачиваясь в волнах дремоты, вся во власти восхитительного ощущения – мое тело буквально наливалось силой. С губ время от времени срывались легкие блаженные стоны – этакое незатейливое мычание.

Руки Лайама мягко скользнули под мои бедра, подбираясь к основанию четырехглавых мышц и находясь в опасной близости от паха. Я почувствовала легкое возбуждение, но отмахнулась от него. И как не возникнуть возбуждению? Вполне привлекательный парень ласкает самые чувствительные мои зоны, а полноценный секс у меня был несколько месяцев назад. Неудивительно, что массаж меня заводил. Выяснилось, что, пока нижняя часть меня расслабляется, живот усиленно трется о диванные подушки. Господи, как неловко, только бы Лайам ничего не заметил. Так, похоже, все это и впрямь начинает меня… захватывать. Как раз вчера я прикупила батарейки для вибратора – очень вовремя.

Я попыталась вспомнить, где батарейки – в сумке или я уже переложила их в тумбочку у кровати. Погрузившись в размышления, я не сразу заметила, что руки Лайама перестали двигаться. Его ладони лежали у меня на бедрах, а большие пальцы явно намеревались дотянуться до ягодиц. Даже если бы мы занимались сексом и он вдруг остановился, я и то взбесилась бы меньше. Мой зад невольно вильнул, призывая Лайама вернуться к делу. Это была ошибка. Его руки энергично засновали, одна ладонь тут же оказалась на моей заднице, в открытую ее поглаживая, а вторая скользнула между ягодиц и быстро переместилась в промежность.

– Лайам! – пропыхтела я в подушку, постаравшись вложить в это слово все негодование, на которое была способна, но, прошу обратить внимание, возмущенный тон дается нелегко, если лежишь на диване, уткнувшись носом в подушки, а над тобой громоздится мужик, почти оседлав тебя. – Что ты там делаешь?

Вот слабоумный вопрос номер 107. Разве не ясно, что там делает Лайам? От неожиданности (вернее, от возбуждения) я подпрыгнула, освободив ему еще больше пространства для маневра. Хотя он и так неплохо справлялся. Его пальцы в совершенстве владели отнюдь не только техникой массажа. Мне пришлось признать, что как бы хорошо Лайам ни орудовал ранее, сейчас он превзошел самого себя.

– О-о-о, черт, – невольно простонала я.

– Нравится? Тебе нравится?

– Разумеется, да. – Я попыталась прийти в себя. – А кому бы не понравилось – по крайней мере, из живых? Лайам, ты бы мертвую воскресил… а-а-а-а…

Просто поразительно, как Лайам умудрился добиться такого эффекта сквозь пижаму и мои неприглядные зимние трусы. Нижняя часть меня жила своей жизнью – в самом буквальном смысле.

– О боже! – пробормотала я, в поисках спасения хватаясь за подлокотник дивана.

– Держись, – предупредил Лайам, продолжая работать руками.

Если он хотел сказать, чтобы я держалась за подлокотник, то именно это я и делала, о чем и собралась заявить, когда спиной ощутила какое-то копошение. Судя по движению диванных подушек, Лайам сменил положение, и я почувствовала, как мои бедра поднимаются. Он перевернулся на спину и подлез под меня. Вернее, подлезла его голова. Лайам обхватил мою задницу обеими руками и потянул меня к своему лицу.

– Нет, – вяло сказала я и тут же разозлилась, что веду себя как героиня дешевого любовного чтива, которая отказывается уступить домогательствам ловеласа до тех пор, пока у нее на руке не будет кольца. – Лайам… нет… не стоит…

– Я не буду снимать пижаму… – пробормотал он, углубляясь.

– Не думаю, что получится… о черт, получается… нет, да, действительно, получается… о черт… господи… но… о…

Если уж Лайам умудрился пальцами разогреть меня сквозь наслоения ткани, то его манипуляции губами можно было сравнить с чудом. У меня не оставалось сил оценить, что бы я чувствовала голой плотью.

– Боже, ты – прелесть… – сдавленно бормотал он, а его руки между тем нырнули мне в штаны и прошлись по ягодицам.

Я поежилась – одновременно в знак протеста и от удовольствия. Лайам, разумеется, выбрал вторую интерпретацию и прибавил в ретивости. Он лихо стянул пижамные штаны, с трусами повозился чуть подольше – древний музейный экспонат как-никак.

– Я так хочу попробовать тебя, – простонал он, рьяно вылизывая мне живот. – Разреши мне… пожалуйста…

Открытие, что мужчина фактически умирает от желания доставить мне оральное удовольствие, показалось мне до того эротичным, что какое-то время я лежала почти неподвижно, смакуя его. Впрочем, «лежала» – это явное преувеличение. На самом деле мои бедра парили в воздухе, как и ноги, которые болтались, задевая согнутые колени Лайама. А он уже вовсю орудовал языком. В полном восторге я подскакивала на месте, точно нетерпеливая скаковая лошадь. Как там Лайаму удается дышать? Он легонько покусывал меня, а я чуть ли не повизгивала от удовольствия. Его палец шмыгнул в углубление между ягодицами, и для меня не было секретом, куда именно тот направляется. Что тут скажешь, свинья есть свинья.

– О… о черт, о да!.. – заорала я, когда палец достиг конечной цели своего путешествия.

Застигнутая оргазмом, я невольно отцепилась от подлокотника, дернулась и с силой врезалась в него головой. Между прочим, очень больно.

– Уй! – завопила я, разрываясь между болью в голове и оргазмом в остальном теле.

Лайам, решив, что угодил пальцем не туда, быстро вытащил его. Я тяжело опустилась на диван.

– Нет, – приказала я, – засунь его обратно, и побыстрее… О боже, что я говорю?

Неизвестно почему, но мне вдруг представились Лайам и Фелисити: как она визжит «засунь его обратно!». И хотя картинка была мерзейшей, но спохватиться меня заставила не перекошенная от удовольствия физиономия Фелисити, а лицо Лайама. Пока я лежала, уткнувшись носом в подушку, ощущая лишь его руки и губы, еще можно было притворяться, будто подо мной копошится отнюдь не мой протеже, по совместительству Казанова-маньяк. Но как только я представила себе его лицо, все наслаждение мигом улетучилось. Нет, я не могу переспать с Лайамом.

– Пусти! – резко вскрикнула я. – Лайам! Пусти!

Я попробовала лягнуть его, что, пожалуй, явилось самым неуклюжим секс-маневром в истории человечества. Лайам сел и облизнулся.

– Какая ты вку-усная, – вожделенно протянул он. – Эй, ты куда…

Пижамные штаны запутались вокруг лодыжек и не позволили мне совершить успешный побег с дивана. Я дернулась, соскочила, сделала два неуклюжих прыжка и как подкошенная повалилась на пол, нелепо взмахнув ногами, сверкнув голой задницей и взметнув в воздух пижамные штаны, точно официальный стяг извращенцев. Принять мой маневр за кокетство не мог даже Лайам. Он захохотал.

Все еще валяясь на полу, я натянула штаны, задев причинное место, от чего получила электрический заряд. Опираясь на столик, я вскочила на ноги.

– Лайам! Мы с тобой не занимаемся сексом.

– Ага, заливай! – закатывался он.

– Мы больше не занимаемся сексом. Никогда. Тут Лайам перестал смеяться.

– Ну, Джулс! А как же моя маленькая проблемка?

– И часто ты от этого заводишься?

– Угу, – смущенно ответил он. – Глянь, как я от тебя торчу!

И он вильнул бедрами в мою сторону. Слава богу, что на нем были его неизменные мешковатые штаны. Выпирающий член в симпатичных обтягивающих джинсах был бы куда более душераздирающим зрелищем – в том смысле, что душу он мне точно разодрал бы в клочья.

Глядя на меня, Лайам прижал ладонь к ширинке.

– Это все из-за тебя, Джулс.

Да, безусловно, Лайам был лакомым кусочком: темные взмокшие кудри, большие голубые глаза, кривая ухмылочка – сплошной соблазн. Но это ведь Лайам, мой клиент, а я его рекламный агент и собираюсь оставаться им не один год – особенно когда его карьера ракетой рванет вверх. Перед глазами пронеслись картинки: вот он демонстрирует новую татуировку в моднейшем ресторане Лондона; вот он возится с Фелисити и ее игривой ножкой в «Л’Оранж»; вот его снимок в «Санди таймс» – он возлежит на кушетке нагишом, если не считать тонкой полоски взбитых сливок, ведущей от обнаженной груди прямо к причинному месту, прикрытому горкой клубники. Картинки подействовали не хуже, чем двустволка, направленная мне в лоб. Я мигом осознала: а) Лайам – МОЙ КЛИЕНТ; б) Лайам – СУЩИЙ РЕБЕНОК.

Набрав в грудь побольше воздуха, я сугубо официальным тоном произнесла:

– Ситуация вышла из-под контроля.

– Я бы сказал, выпрыгнула, – ухмыльнулся Лайам, – потеряв штаны.

– Заткнись. Просто мы перебрали с химией и вином.

– Говори за себя.

– Заткнись! Я иду спать, что и тебе советую. Устраивайся на диване. Один. Понял?

Лайам угрюмо кивнул. Он сдался гораздо быстрее, чем я ожидала. В мгновение ока вновь превратившись в моего пакостливого младшего братишку, он принялся потешаться над бельем, которое я ему постелила. Должна признаться, комплект и впрямь был странноват – бежевого цвета с коричневым кантом и крупным набивным узором. Бельишко вело счет дням с той поры, когда на дворе были глубокие семидесятые. Я уперла его из маминого шкафа, будучи еще студенткой колледжа. Надо будет попробовать продать его в Музей Виктории и Альберта.

Лайам позволил себе лишь два намека на нашу диванную оргию – сначала его рука как бы невзначай легла мне на задницу (я гневно дернулась), а затем потребовал выдать ему порножурналы, чтобы он мог решить свою маленькую проблему. Я посоветовала использовать воображение и постараться не заляпать простыни. Так я ему и показала, где у меня хранится порнуха. Я тогда от него вообще никогда не отделаюсь.

Наверное, Лайам повел себя так покладисто потому, что тоже считал секс между нами ошибкой. Отсюда и его отношение ко мне как к старшей сестре. Право же, трудно получить от человека, с которым трахаешься, непредвзятый совет, касающийся твоей карьеры. К тому же у Лайама была уйма женщин (имей – не переимеешь). Да и опыт с Фелисити научил его не путать секс с работой. Ладно, секс с начальством. Хотя всех остальных смазливых особ женского пола, что встречались на его пути, он, разумеется, затянул в койку. Мне известно, что он пе-репихнулся с ассистенткой фотографа сразу же после съемок для журнала (предположительно, и фотограф не избежала той же участи).

Я удалилась в спальню, приперла дверь стулом – на случай, если за ночь его сила воли иссякнет, – и убедилась, что батарейки в тумбочке. Отлично. Вы бы ухохотались до слез, если бы увидели, как мы, каждый в своей комнате, занимаемся… почти одним и тем же, только порознь. Надеюсь, что, громко раскачивая диван и исторгая проклятия в мой адрес, Лайам не слышал жужжания вибратора.

Разумеется, у меня возникли некоторые опасения по поводу наших дальнейших отношений, но, угомонившись, я провалилась в сон, успев, правда, вознести благодарственную молитву за то, что на свете существуют вибраторы.

В ту ночь мои сны, насколько я помню, отличались необычной яркостью и изобиловали деталями. Вспомнить все подробности я не могу, но знаю наверняка, что занималась во сне сексом с целой толпой мужчин в самых невероятных позах. Ни мужчины, ни позы удовлетворения не принесли. Не думаю, чтобы я хоть раз достигла оргазма. Я просто переносилась из одной эротической ситуации в другую. Например, я ехала в поезде и смазливый кондуктор хотел, хм, прокомпостировать мой талон. Но как только мой талон был, хм, как следует прокомпостирован, меня почему-то выкидывало из поезда и я оказывалась в мужском гареме быстрее, чем вы бы успели сказать «трах-тибидох». Затем я пыталась овладеть кем-то на кухне, но на самом интересном месте ломтик хлеба, застрявший в тостере, начинал вдруг дымиться, включалась пожарная сигнализация, и нам приходилось отлепляться друг от друга, выковыривать хлеб из тостера, а затем отключать сигнализацию. Так повторялось несколько раз, и с каждым разом я злилась все больше и больше, а сигнализация орала все громче и громче, и вдруг я проснулась от бешеной стрекотни будильника и мерзейшего запаха гари.

Я треснула по будильнику, вылезла из постели и побрела из комнаты, начисто забыв о стуле, сторожившем дверь. С силой ударившись о него, я взвизгнула и услышала ответный вопль, донесшийся из кухни. Воображение тут же услужливо нарисовало зловещую картину. Лайам сунул руку в раскаленный тостер, она там застряла, и он отчаянно зовет на помощь. Я отбросила стул в сторону, распахнула дверь и ринулась ему на подмогу. Вопреки моим ожиданиям, кухня вовсе не была охвачена густым дымом, тем не менее гарью воняло нещадно. Горел явно не хлеб и вообще не еда. Горела какая-то химическая дрянь, распространяя удушливую вонь.

Лайам, застывший в центре кухни, виновато уставился на меня.

– Какого хрена ты тут вытворяешь? – заорала я. – Что ты сделал с моей кухней? – Э-э-э…

И Лайам отступил в сторону. Дверца духовки была открыта, изнутри валил отвратный вонючий дым, на решетке лежала какая-то черно-красная дрянь. Я пригляделась и узнала свое пластиковое блюдце, которое купила в дешевой китайской лавке за углом. А на нем – намертво пригоревшая горка, бывшая в прошлом кокаином.

– Я тут хотел сварганить клевый завтрак для тебя, чтобы сказать – спасибо, мол, и прости за вчерашнее, – проныл Лайам. – Вот, решил булочки испечь и пончики, но у тебя, – во взгляде его читалось неодобрение, – нет формы для пончиков. Ну ты даешь! Короче, замесил я тесто, но сначала включил духовку, чтобы прогрелась, а потом как завоняет, а я не мог смекнуть, откуда эта вонища… Ну да, я видел эту штуку в духовке, но подумал, что это форма для выпечки… А это оказался мой кокс, который сгорел!

Я не выдержала и захохотала. Пару секунд Лайам прожигал меня гневным взглядом, а затем тоже покатился. Схватившись за животы, мы дружно ревели от хохота. Напряжение, возникшее было между нами ночью, испарилось без следа.

Глава 24

– Джульет, дорогая! Успех! Оглушительный успех! Ты должна собой гордиться!

И я, естественно, гордилась. И все же дипломатия еще никому не повредила.

– Вообще-то это Лайам должен по-настоящему собой гордиться, – ответила я Генри, который заключил меня в объятия.

Его было не узнать. Для Генри он выглядел слишком уж франтовато и молодцевато: белая и безупречно чистая рубашка, щегольской шелковый жилет красного цвета без единого пятнышка и пиджак цвета горчицы.

– Генри! – не выдержала я. – Ты выглядишь так… – «Чисто», хотела сказать я и споткнулась. – Ты выглядишь классно! Просто здорово!

Генри начал не без самодовольства прихорашиваться, поправлять голубой пятнистый галстук (пятнышки, спешу внести ясность, были с самого начала задуманы дизайнером).

– Я вышел на охоту, – загадочно произнес он.

– Неужели?

Я оглядела комнату, до отказа набитую юными сексапильными девицами в джинсах, спущенных на бедра, и в топах, оставлявших голой спину.

– Тебе подмигнула какая-нибудь пташка-милашка?

Генри таинственно улыбнулся:

– Как знать, как знать…

Официант опустил перед нами блюдо, старательно выворачивая руку (я проинструктировала весь обслуживающий персонал, как нужно демонстрировать фальшивые тату на предплечье, копии настоящей тату Лайама). Как я и предполагала, татуировки смотрелись просто здорово. В холле за них уже шло сражение, так же как и за футболки.

– Очень эффектно, – одобрил Генри.

– Ага, – обрадовался официант. – Правда, чумовые тату?

– Я имел в виду тартинки, – опешил Генри.

Тартинки тоже были чумовые: слоеное тесто, начиненные брынзой с укропом, а сверху – крошечные золотистые шарики из жареных кабачков; все это великолепие венчали миниатюрные морковки – не без задней мысли, понятное дело. Лайам сначала предлагал, чтобы угощение было простым и без претензий, но я отмела эту идею. Публика должна увидеть в нем серьезного повара, а не выскочку, который сгинет в одночасье. Тем не менее на канапе в соусе я согласилась – очевидный и несомненный шедевр.

– М-м, – оценил Генри, – вкусно.

Я расплылась в довольной улыбке.

– Это все благодаря Джил.

– Что верно, то верно, – согласился с официантом Генри. – Вообще-то я…

– Джулс!

Тонкие ручки обхватили меня сзади, и удушливо-ароматное облако накрыло наш столик. Ошибиться было невозможно, хотя подруга еще даже не успела ущипнуть меня за шею.

– Мэл! Когда ты приехала? Ты пропустила первый эпизод!

Фрагменты шоу крутились на мониторах в режиме нон-стоп, но во время торжественного показа публика в «Джейн» притихла. Реакция превзошла мои самые дерзкие ожидания. Почти все присутствующие журналисты уже видели некоторые серии на предварительном показе, но тем не менее ахали и вскрикивали с таким энтузиазмом, что казалось – вот-вот подхватят Лайама и триумфально протащат его на плечах по улицам Сохо. Над смешными моментами все дружно хохотали. Это был стопроцентный успех.

– Не-а, – ответила Мэл. – Я сидела в баре и все видела. Ты все с кем-то болтала и болтала, а я не хотела встревать.

Мэл выглядела потрясающе. «Металлический» корсет и джинсы, по идее, совершенно не сочетаются, но на Мэл это смотрелось просто здорово. На голой шее колье, сплетенное из тонких цепочек, в волосах поблескивали серебристые прядки. Облик завершала темно-кровавая помада.

– Генри, познакомься, – сказала я, нежно похлопывая подругу по заднице, – это Мэл, наша с Джил любимая подруга.

Генри откровенно пялился на Мэл. Уверена, он не знал, на чем именно остановить взгляд.

– Отъявленная красотка, – объявил он, поцеловав Мэл руку.

Как ни странно, она казалась польщенной. Мэл не из тех, кто сходит с ума от мужских комплиментов, но старомодная галантность Генри, кажется, сделала свое дело.

– Благодарю, – ответила она. – Я тут сунула нос на кухню, посмотреть, как там Джил, но она напоминала маньячку, так что я побыстрее слиняла.

Я взглянула на часы:

– Еще чуть-чуть, и работа закончится. Мы же не должны вкалывать всю ночь.

– Я тоже желал бы выразить ей свое восхищение, – заметил Генри. – Разумеется, потом, когда суета уляжется. Чертовски здорово. Особенно мне понравились фаллические тартинки.

– Какие тартинки? – встрепенулась Мэл.

Я предоставила Генри самому объясняться с Мэл и окинула взглядом зал. Все шло великолепно. И даже более того. Угощение получилось на славу, коктейли лились рекой, почти все приглашенные журналисты заявились – вокруг презентации давно был шум, и никто не пожелал пропустить такое событие. И главное – все щедро расточали похвалы телешоу. И лично Лайаму. Он упивался славой, и, вопреки моим ожиданиям, он не упился, не переусердствовал с коксом и вообще держался молодцом. Всю его лихорадку как рукой сняло.

– Джульет! Успех потрясающий!

Эти высокие свистящие трели флейты не перепутаешь ни с чем на свете. Я посмотрела вниз с высоты своих каблучищ. Джемайма как всегда была в практичных туфлях на плоской подошве. Неплохо бы и мне обзавестись такими. Но я редко расстаюсь с каблуками, разве что в постели. И даже там случаются исключения.

– Джемайма! – Я запечатлела на ее припудренных щеках ритуальные поцелуи. – Я так рада, что ты нашла время и заглянула.

– Что ты! Я ни за что на свете не пропустила бы такое зрелище! – Она по-девчачьи захихикала. – Я только что съела одну из этих тартинок с маленьким членом. Какой восторг! Лайам и впрямь негодник.

Я старалась не таращиться на ее рождественский красный свитер с вышитыми зелеными цифрами и блестящими снежинками. Декабрь, по-моему, еще не наступил. Какого черта Джемайма вырядилась в это тряпье?

– Я с ног сбилась в поисках твоего помощника. Меня очень заинтриговала наша тогдашняя беседа.

– Неужто? – усмехнулась я. – Надо же, как любопытно! А что именно не дает тебе покоя?

Но Джемайма была слишком опытной лисой, чтобы угодить в такую примитивную западню.

– Да все! – провозгласила она с апломбом. – У него такой свежий взгляд на вещи, не так ли?

– Совершенно точно, – вежливо согласилась я.

Свежий взгляд – черта с два. Скорее свежая плоть.

Льюис неподалеку трепался с сексапильной официанткой, на которой футболка с Лайамом смотрелась особенно выразительно. Должно быть, под футболку она надела специальный лифчик – ну как могут на таком худосочном теле вырасти груди размером с грейпфруты? Уступив своим садистским наклонностям, я сделала Льюису знак, чтобы он подошел. Джемайма стояла за мной, и он вряд ли видел, с кем я разговариваю. Льюис с улыбкой направился к нам, заметил Джемайму, и челюсть его отвалилась чуть ли не до самого пола, но, к счастью, он успел ее подхватить в нужный момент.

– Мисс Теркеттл! – пропел он. – Как замечательно, что вы нашли время посетить нашу вечеринку.

– Зови меня Джемайма, – в полном восторге приказала Джемайма. – Итак, почему ты не надел футболку с Лайамом, негодник? Что это? – Толстый пальчик ткнулся ему в грудь и задержался дольше, чем требовалось. – М-м, славный материальчик, – прощебетала Джемайма. – Это что? Шелк? Тебе очень идет этот цвет. Думаю, мы можем простить мальчика за то, что он не украсился физиономией Лайама, ты согласна, Джульет?

– О, совершенно согласна, – улыбнулась я.

Но Джемайма не нуждалась в моем ответе. Она полностью сосредоточилась на накачанных грудных мышцах Льюиса, которые находились в аккурат на уровне ее глаз. Льюис кинул на меня взгляд, полный мольбы о помощи, но зря старался. Для нас, рекламщиков, связи с прессой важнее воздуха. Он должен быть благодарен, что я сдружила его с такой выдающейся журналисткой.

– Он душка, правда? – спросила Мэл, подойдя сзади и обняв меня за талию.

– Кто? Льюис?

Джемайма тем временем намертво приклеилась к моему помощнику. По залу курсировали толпы, но до состояния сельдей в бочке было далеко, и тем не менее всякий раз, когда кто-то проходил мимо, Джемайма подбиралась к Льюису все ближе и ближе, объясняя это тем, что она «освобождает место для прохода». Ее коварство впечатлило даже меня.

– Нет, я о Генри. Он – чудо.

Первый раз слышу, чтобы Мэл назвала кого-то из мужчин «чудом», да еще без иронии. Я с подозрением посмотрела на нее:

– Ты же не думаешь взять его в оборот, Мэл? Мне вовсе не интересно, какими там странностями он страдает в постели. Или в подвале.

На ее лице изобразился подлинный шок:

– Никогда! Я не о том!

– Вот и отлично. И веди себя пристойно, потому что Генри – один из самых влиятельных ресторанных критиков в стране, и я не хочу, чтобы кто-то его расстраивал… О боже, кажется, я зарываюсь. Прости. Я сегодня немного на взводе.

– Не волнуйся, – ответила Мэл. – Если его кто-то и достанет, это буду не я… У-у-упс!

В нас врезался некто. Лишь через секунду я поняла, что это Лайам, который обнаружил мою подругу не хуже самонаводящейся ракеты.

– Я повсюду тебя разыскивал! – заорал он. – Где ты пропадала? Джулс мне сказала, что ты придешь! Видела мое шоу?

– Поставь меня, – приказала Мэл.

Лайам поднял ее на вытянутых руках и теперь слегка покачивал из стороны в сторону, точно куклу. Ясное дело, Мэл сочла эту позу унизительной. Лайам безмятежно проигнорировал свирепый блеск ее глаз и подмигнул:

– А волшебное слово?

Мне захотелось зажмуриться. Этот придурок с огнем играет.

Мэл не привыкла бросать слова на ветер. Обеими руками она схватила Лайама за уши и крутанула их в разных направлениях. Бедняга вскрикнул, быстро поставил ее на землю и схватился за уши. Мэл чинно поправила корсет и с ухмылкой посмотрела на Лайама.

– Ты чего? Больно же!

– А ты впредь слушай, что тебе говорят, – спокойно ответила Мэл.

Вокруг нас уже собралась толпа зевак, с огромным удовольствием взиравших на представление.

Даже Джемайма выпустила Льюиса из когтей. Тот медленно пятился, настороженно наблюдая, не повернет ли она головы и не засечет ли его в момент побега. Я мысленно упрекнула его. Надо будет перекинуться с ним словечком-другим.

А Лайам и Мэл продолжали свое шоу. Уши у Лайама пылали, зато глаза так и сияли.

– Ах вот как? – сказал он, откинув кудри со лба. – Значит, если я снова тебя схвачу, а тебе это не понравится, то ты отмочишь что-нибудь похлеще?

– Точно, – подтвердила Мэл. Ее глаза сверкали ничуть не меньше. Мне до смерти хотелось узнать, что же будет дальше.

– Bay! He могу дождаться!

Лайам набычился, сгреб Мэл и перекинул через плечо. Прекрасно зная подругу, я могла с полной уверенностью сказать, что она бы не позволила ему это сделать, если бы сама того не хотела. Не выпуская Мэл, Лайам кинулся к лестнице и в две секунды скрылся из виду. И тут до нас донесся душераздирающий вопль.

– Что случилось? – заорала я.

– Она схватила его за яйца! – в полном упоении выкрикнул кто-то из зевак.

Публика зааплодировала. Трудно было понять, чему они хлопают – то ли коварной тактике Мэл, то ли бесшабашности Лайама. Или просто оценили новое развлечение?

– Ах, кажется, я потеряла Льюиса, – расстроенно просвистела Джемайма. – Ты не видела, куда он подевался?

– Наверное, решил убедиться, что наш клиент не сломал себе шею на лестнице. Мы же не хотим, чтобы Лайам сыграл в ящик в день выхода шоу.

– Тогда сходство с рок-звездой было бы полным, – заметила она. – Ах, ты только посмотри, кто к нам пожаловал. Это же твой, хм, компаньон, Джульет! Я обернулась. Прямо ко мне направлялся Йохан. Встречи было не избежать. Всеми фибрами души я желала, чтобы Джемайма провалилась сквозь землю, но она, естественно, и не подумала этого сделать, явно унюхав скандал.

По сравнению с большинством гостей Йохан выглядел очень натурально (я имею в виду ориентацию). У нас собрался весь бомонд, и многие пытались переплюнуть друг друга в изощренности прикидов. Большинство представителей шоу-бизнеса смахивали на разряженных клоунов, тогда как пишущая братия, которой было начхать на собственную внешность, напоминала запаршивевших чудаков. Костюм и галстук не позволяли Йохану слиться ни с теми ни с другими, но смотрелся он просто классно.

– Здравствуй, красивая Джульет! – Йохан торил себе путь сквозь стаю девиц, разодетых в золотые топы в виде бабочек и джинсы с такой низкой талией, что, когда они садились, задницы наверняка оголялись.

Йохан прошелся по ним раздраженным взглядом, чего я не могла не одобрить.

– Сегодня ты еще красивее, чем обычно. И это твой триумф, нет? Так говорить Ричард, по крайней мере.

Он осмотрел меня, и я невольно покраснела. Из-за стресса минувшей недели и гриппа мне удалось скинуть несколько килограмм и без труда влезть в новое платье. Я никогда не буду худышкой и не смогу носить топы с открытой спиной и джинсы с открытой задницей. Но это платье было моим личным рекордом. Зеленый шелк струился с золотого обруча, обвивавшего мою шею. Надев платье, не прибегая к помощи утягивающих трусов, я ощутила триумф (пусть и не в том смысле, который имел в виду Ричард). Гордо вильнув исхудавшими бедрами, я с притворной скромностью поблагодарила Йохана за комплимент. Для меня не было секретом, что он заявится: Ричард пригласил его на вечеринку наряду с другими клиентами. И все же я сомневалась, что он ко мне подойдет после того, как я отменила ужин.

– Здравствуй, Йохан, – неожиданно вступила Джемайма. – Давно не виделись, э?

Йохан смутился. Мне стало ясно, что он ее попросту не заметил, но я благородно отнесла его невнимательность не столько на счет крошечного роста Джемаймы, сколько на счет моего ослепительного платья.

– Здравствуй, Джемайма, – сдержанно сказал Йохан.

Его взгляд выражал одно: сколько бы времени ни прошло с момента их последней встречи, ему показалось этого мало. Йохан протянул мне бокал с шампанским:

– Я думай, мы отмечать успех твоего нового клиента.

Но отворачиваться от Джемаймы в попытке исключить ее из нашего разговора было большой ошибкой. Пора бы ему знать, что Джемайма не из тех, кто позволяет пренебрегать собой.

– Ах, я вижу, голубки хотят остаться наедине! – пропела она. – Что ж, третий лишний! Да, Йохан, ты бы позвонил как-нибудь Еве. Она будет счастлива перекинуться с тобой словечком. Мы как раз недавно перемывали тебе косточки.

И, сияя улыбкой, Джемайма уплыла в толпу – вполне возможно, с надеждой взять след Льюиса.

Йохан сердито сдвинул брови. Должно быть, Ева – это та самая пресловутая помощница Джемаймы, которая переспала с ним, а затем чуть не умерла от горя, узнав, что Йохан женат.

Я сделала глоток шампанского, ожидая его реакции, но Йохан решил проигнорировать колкости Джемаймы.

– У тебя красивый цветок. – Он коснулся шелкового цветка, украшавшего мои волосы.

– Благодарю.

– Итак, когда ты соглашаться со мной ужинать? – Он склонился ко мне, и я ощутила на щеке его дыхание. – Я получай твое письмо, в котором ты сообщать, что не мочь тогда, но ты мне так и не сообщать, когда ты мочь.

А все-таки он хорош: решительный подбородок, серые глаза, широкие плечи и… и очень напорист.

– Дело в том, что я не знаю, когда у меня выдастся свободный вечер, – холодно ответила я.

Йохан прекрасно понял, откуда дует ветер. Он взял меня за руку. Какое счастье, что я все-таки успела сделать маникюр. Последнее время мои ногти пребывали в таком состоянии, что их пришлось обрабатывать чуть ли не напильником.

– Надо говорить спасибо Джемайме, не так ли? – в лоб спросил Йохан. – Она любит говорить сказки. Из-за нее мы теперь не мочь поужинать?

Его решительность не могла не восхищать. В результате изворачиваться и юлить придется мне. Но о жене я заикаться не стану. С какой стати? Это же он женат, ему и карты в руки.

– И да и нет. – Руки я не отняла: слишком уж хорошо смотрелась в его огромной ладони. Господи, как же классно блестят мои наманикюренные ноготки. А эта серебристая обводка – просто высший пилотаж.

– Джемайма рассказывай тебе о своей маленькой глупой ассистентке, которая сходи по мне с ума и веди себя как дурочка?

Я не знала, что ответить. Может, эта Ева и дурочка – Джемайма упоминала, что бедняжка совсем юная, – но в конце концов, есть же на свете такая штука, как женская солидарность. Не говоря уже о том, что мужчина, который с такой легкостью отмахивается от женщины, с которой спал, едва ли достоин уважения. Ах да. Он еще и женат.

Я не выдержала и холодно сказала:

– Джемайма сообщила мне, что ты женат.

– Вот в чем дело. – Йохан и глазом не моргнул. – Это правда. Я женатый. Но мы давно каждый сам по себе. Моя жена в деревне, она очень спокойная. Она далеко не такая чарующая и пленительная, как ты.

Он сопроводил эти слова улыбкой ловеласа, причем весь ужас состоял в том, что от этой улыбочки меня повело.

– Твоя жена в Голландии?

Он смутился и невольно выпустил мою руку.

– Нет, она в нашем доме в графство Суффолк. Но у меня есть квартира в Лондоне, где я проводить большую часть времени. Я бы очень хотел тебя в нее приглашать.

Кто бы сомневался, хитрый голландский лис, зло подумала я.

И на миг все же представила, как мы навещаем холостяцкое жилище Йохана. Здорово было бы после шумной вечеринки, символизировавшей успешное завершение месяцев нудной рутины, завязать роман с породистым иностранцем, который сходит с ума от желания затащить меня к себе. Как славно бы тогда закончился вечер! Кожаные диваны, которыми наверняка обставлена его скромная обитель, огромная кровать с изощренной подсветкой, роскошная белая шкура, грандиозное джакузи и икра с шампанским в холодильнике… И все это могло бы стать моим, хотя бы на одну ночь, стоит лишь протянуть руку. Сегодня на мне не было гнусных ужимающих трусов, которые придется стаскивать украдкой, если я решу с ним перепихнуться, и которые оставляют красноречивые отметины на моих жировых излишках. Нет, сегодня я надела сексапильные кружевные трусики, дабы отпраздновать свою временную худобу, и Йохан без сомнения воздаст им должное. Я буквально увидела, как стаскиваю их перед ним, лежа на белоснежной шкуре, и тяжело вздохнула.

– Не думаю, что это хорошая идея. – Голос мой слегка дрогнул от сожаления.

Йохан наградил меня долгим тяжелым взглядом. Он понял, что решение принято, а еще он понял, что именно сейчас упорствовать не стоит. Из этого все равно ничего не выйдет. Чем чаще я стану повторять «нет», тем больше окрепнет мое упрямство. Лучше выбрать другую тактику – попробовать поймать меня врасплох через некоторое время. И правда, если он подождет до конца вечера, когда настанет час шагать домой в полном одиночестве, и предложит опрокинуть по рюмочке на сон грядущий, то я соглашусь. Интересно, знает ли он об этом?

– Я обязан уважать твой выбор, – сказал он. – Но он меня очень огорчать.

Снова взяв в плен мою руку, он поднес ее к губам.

– Ты знаешь, как меня находить. Я давай тебе мой мобильный телефон в придачу. – Он извлек карточку из серебряной визитницы. – Я ждать и надеяться, что ты мне все-таки звонить в один из этих дней, Джульет.

Йохан превосходно подвел заключительную черту. Он двинулся прочь, и до меня дошло, что домашний-то телефон он мне не дал. На карточке значились лишь имя и номер мобильника. Должно быть, отпечатал эту партию визиток исключительно для потенциальных любовниц. Вряд ли он обрадуется, если кто-то из них позвонит ему домой и нарвется на жену, которая решила наведаться в Лондон.

Я повертела карточку в руках, пуская блики серебристыми ноготками. Об Йохане со стопроцентной уверенностью можно сказать только одно: мягко стелет, да жестко спать. Он превосходно подошел бы для бездумного перепиха или для отношений того рода, о которых говорила Мэл, – выходные в Париже, пятизвездочные отели, полная отрешенность от всего мира, что делает отдых еще более роскошным. Возможно, все-таки стоит ему позвонить? Однако нюх подсказывал, что звонок Йохану станет для меня шагом назад. А интуиция просто кричала, что я должна двигаться только вперед, избегая ловушек в виде ненадежных любовников и маминых истерик. Но с другой стороны, почему бы не отметить вступление в новую жизнь сексом на белой пушистой шкуре с плечистым потомком викингов? Звучит не так уж ретроградно…

– Джу! Хей, вечеринка – супер!

– Крис!

Я обняла его:

– Хорошо, что ты пришел. Я уже боялась, что так и не появишься.

– Смеешься? Я бы такое ни за что не пропустил: халявная выпивка, и все лондонские фрики собрались… – Крис робко улыбнулся. – Видел сейчас Мэл. Они с твоим дуриком мяли друг другу бока на асфальте.

– Надеюсь, все живы? – всполошилась я.

Мэл – моя подруга, а Лайам – мое призвание. Совсем ни к чему, чтобы кто-то из них пострадал.

– Они здорово веселились. Никогда еще не видал Мэл такой. Она умирала от хохота.

– Слава богу, – с облегчением выдохнула я.

– Мне даже поболтать с ней не удалось. В общем, она отрывается по полной.

– Рада за нее.

Может, стоит пригласить эту парочку внутрь или отправить куда-нибудь, где они могли бы мять друг другу бока в большей конфиденциальности?

– Классно, что ты мне свистнула, Джу. Я, конечно, здесь немного лишний, но мне все равно нравится. Тут здорово. Ты отлично поработала.

У меня на глаза навернулись слезы.

Ни слова о том, какая я везучая корова и какая у меня халявная работа, где только и нужно, что закладывать за воротник на вечеринках. Мы с Крисом изменились, и едва ли это произошло ни с того ни с сего. После того как Крис пошел на курсы, он стал относиться к моей работе с куда большим уважением. Здорово. Я и не понимала, насколько мне хотелось этого.

– Ладно, спасибо, – и я закашлялась.

– Да что там. – Крис смутился. – Я тут кое-что хотел сказать тебе… В общем, я знаю, почему ты меня раньше не звала на такие вечеринки. Просто я был немного отмороженный. Прости. Я всегда тобой гордился, Джу, просто выходило все шиворот-навыворот. В общем, прости.

Я все еще не могла выдавить ни слова. Вместо этого я снова обняла Криса и украдкой смахнула слезу.

– Как твои курсы?

– Отлично! – улыбнулся Крис. – Мне дико нравится! У меня получается, они даже дают мне задания повышенной сложности. Я никогда и не думал, что мне так по кайфу делать что-то настолько… полезное. Они уже назначили мне несколько интервью. Хороший программист, оказывается, может зарабатывать, сидя дома. Подумать только, – Крис рассмеялся, – я могу срубить кучу бабок, это же круто. Даже Сис офигевает, когда я говорю, сколько мне могут платить.

Дьявол! Я-то надеялась, что Сис отвалит в сторонку, когда поймет, что Крис всерьез решил взяться за ум. Но с другой стороны, нельзя же получить все сразу. Как однажды сказала Бетт Дэвис [18], «у нас с тобой есть луна, дорогой, давай не будем мечтать о звездах».

– Как мама?

Я пожалела о своем вопросе, едва он сорвался с языка. Пора набраться ума и не упоминать о ней, когда все идет хорошо, если я не хочу сглазить

Крис скорчил гримасу:

– Все по-старому. Хотя, знаешь, не могу же я прожить всю жизнь так, как ей хочется. Через год мне стукнет тридцатник. Хватит страдать фигней.

И дело не в том, что она никогда не приглашает Сисси на ужин. Сис уже плешь мне проела из-за этого, и она права. То есть если мама приглашает меня, пусть приглашает и мою подругу, мы с ней уже много лет вместе.

Один милый ужин, и мама навеки отобьет у Сисси охоту таскаться к ней в гости. И все же мне стало жалко маму – Крис вырывался из ее мертвой хватки. Хуже наказания для нее не придумаешь.

– Она звонила? – спросил он, демонстрируя явный прогресс, который совершил за эти недели. Обычно Крис интересовался, звонила ли я маме, и щелкал меня по носу, если я отвечала отрицательно.

Я покачала головой.

– Никуда она не денется, – в замешательстве пробубнил Крис. – Позвонит рано или поздно.

Внезапно кто-то коснулся моей руки. Это была журналистка из телевизионного еженедельника.

– Привет, Джульет, прости, что беспокою. – У нее были глаза в кучку, и она с трудом ворочала языком. – Я по поводу этих классных футболок. Нельзя ли мне захватить еще несколько, э-э, для ребят в редакции?

Мы раздали почти все барахло, что имелось у нас в заначке, и это было здорово. Нет ничего хуже, чем когда гости воротят нос даже от бесплатных сувениров. Это значит, что популярность продукта явно пошла под откос. Однако склада я не устраивала. По горькому опыту я знала, что если устроить склад и удаляться туда время от времени, то очень скоро вокруг меня соберется целый рой попрошаек. А когда шмотки наконец закончатся, они мне не поверят и разобидятся, подумав, что считаю их шелухой, чтобы тащиться ради них на склад.

– У нас их полно в офисе, – сказала я. – Мой помощник позаботится о том, чтобы завтра тебе доставили.

– Спасибо, Джулс, – прошепелявила она. – Это круто.

– Отправить домой или в офис?

Ее лицо исказила мрачная гримаса:

– Лучше домой. Потому что если в офисе их кто-то увидит, то все сойдут с ума.

– Отлично.

Указывать на то, что она противоречит сама себе, я не стала.

– Можно мне еще и тату тоже?

– Послушай, – сказал Крис, когда журналистка уковыляла прочь, а ее десятиметровые каблуки так и подламывались, вселяя серьезные опасения. – У тебя дел по горло, наседают всякие… хм…

– …пьяные любители халявы, – жизнерадостно закончила я.

Крис здесь почти никого не знал, а я не хотела бросать его в одиночестве, поэтому срочно придумывала ход.

– Я бы не прочь перекинуться словечком-другим с Джил. Если хочешь, пошли со мной. Она, должно быть, почти закончила и теперь посвободнее.

– Как она?

Я держала Криса в курсе развернувшейся мелодрамы и по дороге рассказала ему о скоропостижном исчезновении Филипа. Реакция Криса была незамысловатой:

– Ну и ну. И что она теперь будет делать?

– Понятия не имею. Я знаю, что она говорила с Джереми, но… – Я вздохнула. – Она не сможет к нему вернуться, но перспектива развода пугает ее еще сильнее. Дом, семья, стабильность… Я думаю, Джереми мог настолько отчаяться, что пообещал, будто все обязательно изменится. А Джил и рада бы поверить, но понимает, что это невозможно.

Несмотря на стремительное бегство нашей звезды с Мэл на плече, в клубе было еще полно народу. Я обошла оба этажа, но сладкая парочка как в воду канула. Кухня находилась за стойкой бара в двух смежных уродливых комнатушках, выглядела она типично для Сохо – так, словно правила гигиены и кухня несовместимы. Несколько формочек с десертом поджидало очередного официанта. Я жадно проглотила пирожное с вишневым муссом и протянула другое Крису:

– М-м, пальчики оближешь. И тут я замерла как вкопанная. От неожиданности Крис натолкнулся на меня. Надеюсь, он успел прожевать свое пирожное, а то у меня волосы будут в липкой массе. Джил стояла возле раковины, завернутая в большой белый фартук, волосы ее были собраны в узел. Рядом с ней топтался человек, которого я меньше всего ожидала здесь увидеть. С обвислыми, точно у бульдога, щеками, в прошлом дружелюбный, как Лабрадор… Его мышастый деловой костюм смотрелся в «Джейн» нелепее, чем полный прикид Микки-Мауса с хвостом и усами. В общем, перед нами был Джереми.

Глава 25

Услышав шум, бывшие супруги испуганно воззрились на нас. Я боялась, что Джереми при виде меня скривится, но его лицо так и осталось скорбной маской.

– Привет, Джульет, – устало проговорил он, – привет, Крис.

Мы что-то промычали в ответ.

– Уже ухожу, – добавил Джереми. – Зашел на минутку повидаться с Джил.

– Да нет, останься, – глупо сказала я. – Ты нам, того, не мешаешь. Что-нибудь выпьешь?

Джил стрельнула в меня убийственным взглядом из-за плеча Джереми. К счастью, тот на уговоры не поддался:

– Нет, мне пора. Завтра на работу и все такое… Просто у меня поблизости был деловой ужин, и я решил зайти…

Он умолк. Я уставилась в пол. Неловко было слушать его оправдания в том, что он зашел повидаться со своей собственной женой.

Джереми взял свой плащ, аккуратно висевший на стуле, и медленно принялся его надевать, словно ожидая, что Джил что-нибудь скажет. Но она стояла у раковины и дожидалась, когда он уйдет.

– Ну, увидимся как-нибудь, – вздохнул Джереми.

Они неловко обнялись. Желтые резиновые перчатки Джил суетливо болтались в воздухе, чтобы не замарать его плащ.

– Э-э… ну, пока, – сказал он нам с Крисом. Раньше мы с Джереми всегда обнимались на прощанье, но сейчас это было бы лишним. Я несуразно похлопала его по плечу – в знак солидарности. Понурив голову, он направился сквозь толпу к подставке для зонтиков. В этом весь Джереми. В «Джейн» зонты при входе не оставляли, так как они оттуда загадочно исчезали. Джереми, разумеется, не предполагал, что кто-то может увести его зонтик. Или жену.

– Он ушел? – нетерпеливо спросила Джил.

Я с мукой смотрела, как за Джереми захлопывается дверь. Может статься, я его больше никогда не увижу – «пока» сильно смахивало на последнее «прости».

– Ушел, – отозвалась я.

В следующую секунду Джил зашлась в рыданиях, закрыв лицо руками в резиновых перчатках.

– Аааааааа! – завыла моя подруга.

Она попыталась сесть, но рухнула вместе со стулом, да так и осталась сидеть на полу, всхлипывая.

– Ах, Джил! – Я бросилась к ней, опустилась рядом и погладила по коленке. – Будет тебе.

Я оторвала по очереди ее руки от лица, стащила перчатки и швырнула их в раковину.

Внезапно рыдания Джил резко оборвались. Вместо этого она выдавила смешок и глубоко вздохнула.

– Я так устала плакать, – произнесла она, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Прости, ничего не могу с собой поделать. Это как рефлекс, который срабатывает каждый раз, когда я вижу Джереми. Ты ведь тоже начинаешь рыдать, стоит кому-нибудь вспомнить Барта.

– Ну все, с меня хватит, – усмехнулась я. – Не волнуйся, через каких-нибудь четыре года ты будешь как новенькая.

– Жду не дождусь, – скорбно изрекла она. Крис возился возле плиты, пытаясь поставить чайник.

– Я подумал, чашечка чаю не повредила бы Джил, – заботливо сказал он. – Джу, ты как?

– Не хочу, спасибо.

Мне казалось, что чай после спиртного – это излишество. Пусть я и пренебрегла перечным шнапсом, так как не хотела заблевать всю улицу на пути домой, зато изрядно побаловалась шампанским.

– Ах, Крис, ты просто ангел, – с благодарностью сказала Джил. – Я бы и впрямь не отказалась от чашечки чаю.

– Выпьем за шеф-повара! – ворвался в кухню зычный глас.

На пороге возник безмятежный Генри с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Когда он заметил нас с Крисом, его физиономия расплылась в улыбке:

– Э-э, полагаю, нам понадобится еще пара бокалов.

– Да, еще парочка не помешает, – сказала я. – Захвати вон те, из бара.

Но Генри не удостоил меня и взглядом, а уставился на Джил. Она уже перестала реветь, но красные глаза выдавали ее с головой.

– Джил! – взволнованно воскликнул он. – Что случилось?

Та что-то невнятно прогнусавила, и я ответила вместо нее:

– Джереми заходил.

Генри ощетинился. Черт, как же все это странно! Я недоуменно смотрела на него.

– Он хотел повидаться со мной, и я сказала, где меня найти, – объяснила Джил. – Я думала, что если полностью погружусь в работу, мне будет легче и я не стану переживать. Да и потом, вокруг будут люди… Но дело в том, что… ах, спасибо, Крис, как мило!..

Она взяла чашку. Как ни странно, братец умудрился самостоятельно откопать чайные пакетики, молоко, сахар и чашку, ни разу не грохнув дверцей шкафчика. Вот это заботливость!

– Но ты все равно распереживалась, – закончил за нее Генри.

Джил потерянно кивнула.

Мне показалось, что Генри тяжело вздохнул. Затем он неуклюже протиснул свою тушу в узкий проход между столом и стойкой и нежно потрепал Джил по плечу.

Та удивленно посмотрела на него и выдавила благодарную улыбочку. Генри извлек из нагрудного кармана носовой платок размером с полотенце и галантно сунул его Джил. На платке тотчас отпечатались тушь и подводка, однако Генри, судя по всему, было плевать.

Этот трогательный момент неизъяснимой нежности не терпел присутствия посторонних. Я обняла Джил, чувствуя себя пятым колесом колымаги.

– Тебе нужно вернуться к гостям, – сказала Джил, обнимая меня в ответ. – Я все прекрасно понимаю, у тебя еще куча дел.

– Ты уверена, что я здесь больше не нужна?

– Да, я скоро приду в себя. – Тут она в ужасе уставилась на платок Генри: – Что я наделала?!

– Не изволь беспокоиться, – ответил тот, притягивая стул и садясь подле нее. – Так даже лучше.

– Ах… Я, должно быть, выгляжу как пугало…

– Ничего подобного. Прекрасна как всегда.

Генри был решительно ослеплен страстью, потому что Джил выглядела жертвой преступной халатности производителей туши для ресниц.

– Я присмотрю за ней, Джульет, не волнуйся. Ступай и займись лучше делом.

– И правда, Джулс, – поддержала Джил. – Я сама виновата. Не нужно было звать сюда Джереми. Я не хочу, чтобы ты из-за меня бросала работу.

– Ну хорошо… – с нарочитой неохотой уступила я. Крис откупорил шампанское, но Генри на него даже не взглянул. Джил поглотила все его внимание без остатка. Первый раз вижу, чтобы толстяк не встрепенулся, когда в его руках оказалась рюмка. Сегодняшний вечер не перестает удивлять! Джил, склонив голову, прихлебывала чай, а Генри квохтал над ней. Нам с Крисом не оставалось ничего другого, как ретироваться.

– Так-так, – пробормотала я, когда мы вновь оказались в баре. – Кто бы мог подумать?

– Что это за чувак?

– Главный лондонский ресторанный критик. И как видно, станет мистером Джил, если она его не пошлет.

– Черт, да он так и пялился на нее! Считаешь, они… того?

Я покачала головой:

– Судя по всему, Генри уже давно и безуспешно за ней волочится. Он что-то такое говорил мне, только я не поняла, что он имеет в виду Джил. Кто бы мог подумать!

– Да уж, не супермен, – заметил Крис. – С другой стороны, Джереми тоже не ахти.

– На Джереми можно поставить крест, – с грустью вздохнула я. – Бедняга. Мне он всегда так нравился.

– Но ты же сказала, у них что-то не заладилось. Я не посвящала его в сексуальные проблемы супругов. С братьями таким не делятся.

– Так и есть, не заладилось, – согласилась я. – Не думаю, что проблемы такого сорта вообще решаемы. Просто мне жаль Джереми. Вот и все.

Я вспомнила, как бедолага, повесив голову, выудил зонтик из подставки и отправился в пустую шикарную квартирку, где, скорее всего, будет рыдать, пока не уснет. Мне очень хотелось помочь ему, но я прекрасно знала, что это невозможно. Даже если я позвоню ему, Джереми решит, что у меня есть весточка от Джил.

– Джульет, куда ты запропастилась? Я тебя обыскался.

Оставляя позади шлейф сигарного дыма, Ричард спикировал на меня, всем видом выражая удовлетворение насытившегося до отвала стервятника.

– Не правда ли, все чудесно? – ликующе вопросил он.

Я познакомила его с Крисом. Ричард потряс вверх-вниз его руку и предложил сигару. К моему удивлению, Крис не отказался, и босс радушно дал ему прикурить.

– Дорогуша, не завалялось ли у нас еще несколько татуировок? Саманта Форчьюн просто слюной истекает, и я не хотел бы ее разочаровывать.

Босс говорил о восходящей звездочке, которая, как мне довелось заметить, вовсю кадрила Лайама.

– Может, и осталось. Надо проверить.

– Пожалуй, мне пора, Джулс, – прошепелявил Крис, зажав в зубах сигару, как крутой герой вестерна. – А то завтра курсы с утра. Спасибо, что свистнула меня. Я здорово оторвался.

Мы обнялись.

– Ты же знаешь, что ты мне не безразличен, – сказала я. – Правда. Позвони как-нибудь, ладно?

– Через пару дней. Может, где-нибудь выпьем? Горячая волна счастья чуть не смела меня с ног.

– Отлично!

– Заметано.

Мы потоптались на месте. Хоть мы и попрощались, мне хотелось погреться в этих новых братских, более равных, чем когда бы то ни было, отношениях, которые ждали нас впереди. Но Крис вывел меня из затруднения:

– Шагом марш за тату, Джулс! Не заставляй Саманту Форчьюн дожидаться. – Произнося ее имя, он покраснел. – Неужто она и правда здесь? – застенчиво спросил он Ричарда. – Я бы с удовольствием на нее глянул.

– Вон там, на диване, – жизнерадостно ответил Ричард. – Немного вяленая, но кому из нас удалось остаться бодрячком к этому времени?

– Принесу тату.

– Отлично, детка.

Только Ричарду удавалось произносить «детка» без снисхождения – он обладал редким даром.

– Кстати, если встретишь по дороге юного Льюиса, то имей в виду, что я сообщил ему о повышении. Мне хотелось, чтобы мальчишка узнал об этом именно сегодня. Я наблюдал за ним, работал он на славу. Пусть отметит это дело в выходные.

– Очень мило с твоей стороны, – одобрила я.

Махнув Крису на прощанье, я двинулась в кабинет менеджера, где мы хранили тату и футболки. Пока я рылась в ящиках, куда, как мне казалось, я могла сунуть запасной набор тату, в комнату вошел Льюис.

– Отлично, ты-то и поможешь мне откопать тату для Саманты Форчьюн.

– Вопрос решен, – весело ответил Льюис. – Ричард сообщил мне, что отправил тебя на поиски тату, а у меня как раз был с собой дополнительный набор, и я им с удовольствием поделился.

– Умница! – Я задвинула коробку обратно в угол, зевнула, потянулась и плюхнулась во вращающееся кресло менеджера. – Отбой. Черт, у меня просто сил нет.

– Держи. – Льюис протянул мне бокал с шампанским. – Хочу отметить с тобой мое… – он выдержал эффектную паузу, – ПОВЫШЕНИЕ!

– Поздравляю!

Мы чокнулись. Весь вечер меня снабжали шампанским – чертовски приятно.

– Ричард просто чудо, – сказал Льюис. – Принялся заговаривать мне зубы этой своей болтовней – ну, знаешь, «добро пожаловать в агентство, сынок»! Ты, мол, теперь совсем большой и так далее. А еще он говорил о моей работе… в деталях. – Льюис зарделся. – Понять не могу, откуда он узнал о таких мелочах. То есть, по идее, это должно было показаться ему мелочью…

– Я держу его в курсе. Помнишь, что я говорила, когда брала тебя на работу? Никогда не думай, будто Ричард чего-то не замечает.

– Я решил, ты меня просто пугала, – признался он, присаживаясь на край стола.

– Сначала всем так кажется. Однако умники делают вид, что сами все понимают.

Он улыбнулся:

– Ах, Джульет, я просто на седьмом небе от счастья.

– Вот и прекрасно, – ответила я, чувствуя, как лицо расползается в ответной улыбке. – Ты это заслужил.

– А сегодня! Просто фурор! Услышать об этом в такой вечер, после того как мы столько пахали, – это как достать с неба звезду!

– Или собрать все лавры!

– Или утонуть в шампанском! – добавил он, осушив свой бокал и потянувшись за бутылкой. – Еще?

Я кивнула.

– Послушай, а не поужинать ли нам как-нибудь? Я бы хотел отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала. Без тебя ничего этого не было бы. – Он одарил меня приторным взглядом. – Ты лучший босс в мире. – Льюис сделал паузу. – И самый сексапильный. С самыми красивыми ногами.

Что? Я тянула время, пытаясь понять, к чему он клонит.

– Хм, спасибо, конечно, за комплимент, но только с кем ты меня сравниваешь? С Ричардом?

– Да с кем угодно. Ты самая обольстительная.

Я потягивала шампанское, обдумывая сказанное. Здесь вполне могла крыться ловушка. Льюис мог льстить из обычной вежливости, а я не хотела превращаться в тех дурех, которые считают, что все на свете мужики мечтают их трахнуть.

– Ну и?.. Что скажешь?

– О чем?

– Да об ужине! Выбирай любой ресторан.

Хоть я прилично выпила за вечер, однако решила, что разобраться, что к чему, не помешает. Жаль будет, если наши деловые отношения пойдут ко дну из-за какого-то недоразумения.

– Льюис, чего именно ты добиваешься? Чтобы я проинструктировала тебя или трахнула?

Он расхохотался. Темные волосы упали на глаза, он откинул их и наклонился ко мне. Я ощутила запах шампанского в его дыхании.

– И то и другое. – Его губы практически касались моих.

Я уже забыла, когда в последний раз нормально с кем-то трахалась. Оргия с Лайамом только подогрела желание. А Льюис, честно говоря, просто секс на палочке.

– Послушай, – сказала я, прикладывая героические усилия, чтобы не обезуметь от запаха его туалетной воды. – Может, я и поучу тебя уму-разуму – если захочу, конечно, но трахать тебя я не собираюсь.

Льюис взглянул на меня. Он был очень и очень умен, поэтому сообразил, что разубедить меня не удастся.

– Но ты мне и правда нравишься, Джульет, – серьезно произнес он. – Ты не просто очередная девица в моем списке, понимаешь? – Он откашлялся. – А что, если я стану партнером? Тогда мы будем на равных. Ты бы согласилась в этом случае поужинать со мной? – он подмигнул. – Ну давай, соглашайся. Что ты теряешь?

Я рассмеялась.

– Хорошо! По рукам.

И мы обменялись рукопожатием с таким благочестивым выражением на физиономиях, что я снова расхохоталась:

– Ну ты и подхалим.

– А пока что мешает нам вместе пообедать? Я соберу для тебя уйму свежих сплетен.

– Идет. Почему бы не завязать плодотворную дружбу? – Я указала на дверь. – Отыщи-ка Саманту Форчьюн и предложи собственноручно прилепить ей тату. Я же вижу, как у тебя горят глаза в предвкушении.

– Есть, мэм!

Прежде чем я успела очухаться, Льюис запечатлел у меня на губах стремительный сочный поцелуй.

– Самый сексапильный босс в мире! – пробормотал он, затем встал, по-военному резко развернулся на каблуках и промаршировал в зал.

Наш разговор еще больше повысил мне настроение. Внимание Льюиса приятно грело душу, да и вырулилось все замечательно. В данный момент едва ли стоит прыгать к нему в койку, но через пару лет – кто знает? Возможно, я все еще буду свободна. Да не возможно, а наверняка. Похоже, я не способна даже на подобие продолжительных отношений с нормальным мужчиной. Так и помру одиночкой. Зато перед смертью успею насладиться кое-кем молодым и сексуальным. Подожду, пока он станет партнером.

Хихикая, я обогнула стойку бара и уткнулась в нечто громоздкое и недвижное.

– Ой! Простите! – Я попятилась. К счастью, мой бокал был почти пуст, и я не облила себя шампанским. Надо срочно взять себя в руки.

– Ничего страшного, – ответил знакомый голос.

Так, похоже, начались глюки. Двухнедельное ожидание все-таки сказалось. Я с опаской подняла глаза.

– Привет, Джульет, – произнес Алекс.

Вот тут я ударилась в настоящую панику. Судорожно шлепая губами, словно глупая рыбина, я дернулась и выплеснула на себя остатки шампанского. Когда же дар речи вернулся ко мне, вылился он самыми нелюбезными словами, какие только можно вообразить.

– Какого черта ты здесь делаешь? – выпалила я.

Грубоватое лицо Алекса потемнело, улыбка погасла – словно я повернула выключатель у него за спиной.

– Э-э… Генри привел меня… То есть пригласил, конечно. – Он смущенно замолчал. – Ну… в общем, предложил заглянуть. По пути с работы. И я согласился. Но вижу, что я не вовремя.

– Нет-нет-нет, – затараторила я, – можешь остаться. Все равно мы уже сворачиваемся.

О боже! Я всего лишь имела в виду, что вечеринка уже катится по накатанной и мне больше не нужно носиться всюду и утрясать проблемы. И следовательно, я могу уделить больше времени своим друзьям. Однако прозвучало это так, словно я пыталась сказать: «Да что там, все равно тебя никто не увидит, все уже пьяные или вообще ушли». Мне захотелось треснуть себя по башке бутылкой шампанского.

– Я не то… – Нет, уж лучше уподобиться Льюису и ринуться напролом. – Я страшно рада тебя видеть, – бодро заявила я. – А ты мне так и не позвонил.

Алекс ошеломленно смотрел на меня. Только сейчас я обратила внимание, как классно он выглядит – простой черный свитер и серые брюки. Он укротил свою шевелюру, и теперь она казалась не такой бунтарской. Алекс куда лучше вписался в антураж «Джейн», чем я могла представить. Ничего удивительного, он же не деревенщина какая-нибудь, а архитектор и, предположительно, не чужд вечеринок. И все же поразительно, как органично он смотрится в богемной «Джейн». Как сказала бы Мэл, все-таки я… сепаратистка.

– Ты права. – Он вздохнул. – Давай присядем. Или ты торопишься?

– Нет. Я вполне свободна и могу поболтать.

– Значит, я не так уж не вовремя, – заметил он с облегчением. – Боялся, что приду слишком поздно. Провел на стройке большую часть дня и заехал домой надеть что-нибудь… не такое пыльное.

Что он бормотал по поводу «по пути с работы»? Да он специально примчался в Сохо, чтобы увидеться со мной! Ха! Но тогда почему он так и не позвонил? Сейчас скажет, что женат или с кем-то живет. Что ж, не исключено. Я так нервничала, что, когда Алекс отвернулся от меня и двинулся в сторону, я решила, что он уходит насовсем. И только через пару секунд поняла, что он приглашает меня занять диванчик в спокойном уголке. Я поплелась за ним и уселась, тщательно расправив платье. Еще бы спиртного раздобыть.

– Кстати, превосходно выглядишь, – оценил он.

– Спасибо. Это все новое платье.

– Что ж, сколько бы ты за него ни заплатила, оно стоило тех денег!

– Надеюсь! – хмыкнула я. Надеть туфли, которые я купила в любимом магазинчике Мэл, так и не пришлось. Они не подходили к платью. Эх, ладно, в другой раз.

– Джульет, дорогая, ты не откажешься от шампанского? Твой друг, думаю, тоже. У нас кончаются запасы, так что я решила позаботиться, чтобы тебя не обделили.

Предложение исходило от Гвен, управляющей «Джейн».

– Ты ангел! – с чувством воскликнула я, как будто это была не Гвен, а сенбернар с фляжкой бренди на ошейнике, откопавший меня из-под сугроба. – Кстати, это Алекс. А это Гвен. Она управляет этой дырой.

– Черт бы меня подрал, – подтвердила Гвен. – Снарядить кого-нибудь, чтобы приволок вам бутылку шампанского?

Я энергично закивала. Гвен умеет все понимать без слов. Она вмиг догадалась, что светская болтовня способна испортить наш тет-а-тет.

– У меня еще куча дел. Кстати, чудесная презентация, Джулс. Дай знать, если в следующий раз решишь снова задействовать «Джейн».

Послав мне воздушный поцелуй, она убежала. Я довольно улыбнулась: мало того, что Алекс застал меня во всем блеске и в самом разгаре сногсшибательной вечеринки, так еще и убедился, что я на короткой ноге с всесильной управляющей модного клуба. Однако Гвен – не из тех, кого стоит знакомить с мужчинами, которые тебе нравятся.

– Она была моделью, – сообщила я, не дожидаясь вопроса Алекса.

– Я так и подумал, – безмятежно отозвался он. – Кожа да кости.

– Ого! Лучшего ответа и за неделю не придумаешь. Теперь мне не нужно врать, что у нее накладные локоны.

– А что? Ты ревнуешь?

И Алекс одарил меня своей фирменной улыбкой – со смешливой сеточкой морщинок вокруг глаз.

– Возможно, – буркнула я.

Перед нами материализовался официант, но мы о едва заметили.

– Так почему ты мне не позвонил? – вернулась я к интересующей меня теме. Идиотка! Неужто все мое дикое прошлое ничему меня не научило?

– Я не решался.

Официант оделил нас бокалами. Алекс схватил свой и жадно осушил. Глазам не верю! Должно быть, он и впрямь не в своей тарелке.

– Не решался? Ты?

– Да, я. Не решался. – Он твердо посмотрел мне в глаза.

– Ага, как же, – промямлила я.

– Это правда. – Он замолчал, потом быстро отбарабанил, словно зубрила у школьной доски: – Я нахожу тебя очень привлекательной. Я был счастлив, когда ты приняла мое приглашение. – Тут Алекс не выдержал и расхохотался. – Господи, веду себя как придурковатый солдафон. Видишь, я не привык к таким вещам. Э-э… о чем я? Ах да. Я провел чудесный вечер. Потом ты пригласила меня к себе, что просто замечательно. Все было хорошо, но…

Он отставил бокал и тяжелым взглядом уставился на меня. Я присосалась к шампанскому, до истерики боясь того, что он скажет. Итак, он не желает со мной связываться. Считает меня психопаткой. И законченной наркоманкой. К тому же он женат.

– Я обычный унылый архитектор. А ты… я же вижу, к чему ты привыкла. – Он обвел «Джейн» взглядом. – Вот и сейчас. Только посмотри вокруг.

Даже я узнаю некоторых знаменитостей, хотя отнюдь не зачитываюсь глянцевыми журналами и не штудирую светскую хронику.

Алекс смотрел на Хоуи, юного распутника с маленьким членом и, предположительно, альтернативными пристрастиями. Тот обжимался с известной телеведущей, которая была по меньшей мере вдвое старше его и только что бросила мужа. После того как застукала того в джакузи с двумя мальчиками, едва достигшими совершеннолетия. Последняя деталь, кстати, так и не просочилась в газеты.

– Понимаешь, все это…

– Угу.

– И по-моему, она целуется с тем парнем, что играл не так давно Генриха Пятого в центре «Барбикан».

– Вполне возможно, – согласилась я, пристыженная своими убогими познаниями в области культуры. – Он недавно засветился на ТВ в новой рекламе джинсов «Ливайс». Это все, что я знаю.

– Вот видишь? – Алекс перевел взгляд на меня. – Для тебя это норма.

– Ну, это всего лишь работа… – пробормотала я.

– Поэтому я и не звонил, – заключил он. – Мне показалось, что я тебе не пара.

От восторга я не могла выдавить ни слова. Да по сравнению с Алексом я незрелая, заигравшаяся недоросль.

– Нет! – заорала я наконец. – Боже, это смешно! Ты мне говоришь о Генрихе Пятом в «Барбикане», а я несу какую-то чушь про кретинскую рекламу джинсов. Это я тебе не пара.

Я залпом проглотила остатки шампанского и с головой бросилась в ледяную воду:

– Это все из-за кокаина, так ведь?

– Да нет, я вовсе не против… – поспешно ответил он, – кокса как такового. Ты же не наркоманка. Но, в общем, отчасти ты права. Просто кокаин показался мне символом твоей жизни… А потом ты устала, а я нудел и нудел, нагоняя на тебя скуку… Я решил, ты не захочешь меня больше видеть…

– Тогда почему пришел сегодня? – спросила я, не решаясь взглянуть ему в глаза и рассматривая его мощные ключицы.

– Я доставал Генри расспросами о тебе каждый раз, когда он заваливался в «Плевок». Я все надеялся, что ты заглянешь как-нибудь, но этого не произошло. И я решил, что ты избегаешь меня.

– Но ты же обещал позвонить, – упрямо повторила я. – А сам не позвонил, и я подумала, что это ты меня избегаешь. Поэтому и не заходила в «Плевок». Это же твоя забегаловка, а не моя. Если ты меня избегаешь, зачем навязываться.

Алекс расхохотался:

– Ну и ирония! А я слонялся по Чок-Фарм в надежде столкнуться с тобой, доводил Генри до исступления, не давая ему спокойно опрокинуть свой коньяк. А знаешь, Генри изменился в последнее время. Он даже проникся ко мне сочувствием. Это ведь его идея – прийти сюда. – Алекс помолчал. – Что это с ним?

– Похоже, немного сдвинулся из-за моей подруги. Вырядился сегодня и подкатил к ней с бутылкой шампанского.

Алекс щелкнул пальцами:

– Конечно! Ее зовут Джил, верно? Он упоминал о ней несколько раз. Но по-моему, там все очень и очень сложно. Генри говорил, что она связалась с кем-то, кто ее недостоин.

Интересно, кого имел в виду Генри, Джереми или Филипа? Впрочем, какая разница.

– Так и было, но сейчас все изменилось.

– Отлично! Для Генри, конечно. Знаешь, такое впечатление, что он сохнет по ней уже не один год.

– Неужели? – поразилась я. – Вот бы не подумала.

– Вот я и решил с тобой увидеться, – не совсем логично сказал Алекс. – Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

В голове шумело. Меня словно грузовиком переехало. Ведь если человек за две недели ни разу не удосужился тебе позвонить, значит, ты его нисколько не интересуешь. А получается, что все наоборот? Это значит, что от моего «прогрессивного» образа жизни у парня затряслись поджилки. Господи, действительно – какая ирония!

– Я ужасно рада, что ты пришел, – проблеяла я, по-прежнему не решаясь на него взглянуть. Я оробела как шестиклашка, которую парень из седьмого класса приглашает наведаться с ним за гаражи.

– Я тоже рад.

Мы сидели, скованные неловким молчанием. Пути у нас было два: либо прямо сейчас кинуться друг на друга, либо завести легкий треп о новом фильме. Мне было страшно даже прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы кидаться, а что касается легкого трепа – на меня напал приступ косноязычия.

Из ступора нас вывел Ричард:

– Джульет! Моя сладенькая! Я скрываюсь в ночи. Хотел еще раз поблагодарить тебя за прекрасную работу… Нет-нет, не вставай, ты так чудненько смотришься на диванчике. Чудно! – Он мигнул. – Кстати, юный Льюис тоже времени даром не теряет и уже вовсю обрабатывает мисс Форчьюн. И я желаю ему в этом удачи. Впрочем, он и так на коне. Ладненько, увидимся завтра. Да, можешь не слишком резво бежать на работу.

– Кто это? – спросил Алекс, когда Ричард исчез.

– Мой босс.

– Странный.

– Угу.

Я изобразила Ричарда: ссутуленные плечи, выдвинутая вперед голова, выкаченные глаза. Алекс рассмеялся.

Новая пауза.

– Итак… – Алекс подался вперед.

– Мне нужно кое-что доделать. Это займет минут двадцать, – суховато сказала я.

– Я подожду. Тебе помочь?

Я покачала головой. Затем испугалась, что он неверно истолкует этот жест.

– Нет, ты не сумеешь… Ну, ты понимаешь…

– Может, выпьем где-нибудь, когда разберешься со своими делами? Или сразу двинем в наше захолустье? По дороге могли бы заскочить в «Плевок».

– А что? Это был бы славный финал сегодняшнего дня, – ответила я обыденным тоном, хотя на самом деле мое сердце принялось отбивать бешеную румбу.

Как удобно, когда твой возлюбленный обретается по соседству. Конечно, вы можете возразить, что если в конце концов все пойдет шиворот-навыворот, то остаток жизни придется опасливо выглядывать из-за угла, дабы не напороться на теперь уже экс-возлюбленного. Но кто, черт возьми, думает о таких мелочах, когда безрассудный энтузиазм первопроходца захлестывает с головой? Нет, ты видишь лишь неоспоримые плюсы такого соседства. Отныне нет нужды вторгаться на территорию интересующей вас персоны всякими несуразными способами: «Ах, знаешь, мы ведь совсем рядом с моим домом, просто в двух шагах. Так, может, заскочишь, раз уж пабы все равно закрыты». Эти примитивные уловки отныне не нужны. Ты просто спокойно едешь в одном направлении со своим объектом и ликуешь при мысли о том, что если все пойдет как-то не так, то ты, по крайней мере, не очутишься черти где в час ночи.

Оказавшись с Алексом в такси, я смешалась. После всего, что мы успели сказать друг другу, в машине буквально трещали электрические разряды. Словно сговорившись, мы тянули время и вместе с тем неслись вперед сломя голову. Ведь мы ясно продемонстрировали друг другу свой интерес, хотя еще ни разу даже не поцеловались. Впрочем, поцелуй не за горами, и я почему-то цепенела при этой мысли. А что если он и целоваться-то не умеет? Как я тогда от него отделаюсь? Придется извиниться и свинтить, а потом планомерно увиливать от назойливых телефонных звонков. А что, если, не дай бог, он и трахаться не умеет? Когда парень умеет целоваться, то и трахается он, соответственно, неплохо, но тут могут подвести пропорции. Однако узнать размеры пениса – задача куда более сложная. В моей голове крутилась жуткая мысль о том, что у Алекса может оказаться маленький член, поэтому, неожиданно услышав слово «маленький», я подпрыгнула так, что чуть не проломила головой крышу машины.

– Я сказал, твой клиент ведет себя как маленький, – повторил Алекс.

– Э-э, да, согласна. Вот задумалась, как у него идут дела.

– Я, кажется, его не застал. Судя по твоим рассказам, я бы его сразу узнал даже в толпе.

– Особенно если бы он продирался сквозь нее с моей подругой на плече.

Наша машина огибала Сохо-сквер. Из-за ограды одного из особняков донесся воинственный клич, голос показался мне знакомым. Лайам? Не может быть… Некто совершенно голый, наполовину скрытый от глаз деревьями и забором, повис на ветке, раскачиваясь как мартышка.

– О боже! – пробормотала я.

– Это и есть?..

Я достаточно успела наглядеться на задницу Лайама, чтобы отличить ее от сотни других, даже не видя тату. Зловещее ведьмино гоготанье ответило на вопль, и между деревьями пронеслась гибкая тень. Лайам спрыгнул на землю, заколотил себя в грудь, как Тарзан, заорал: «Стой! Обожди», на ходу пытаясь натянуть штаны. «Мэл! – орал он во всю глотку. – Ты куда?» И тут Лайам упал: Мэл незаметно подкралась со спины и подставила ему подножку. Кажется, она даже победоносно оседлала его, но машина в этот момент свернула, и я вытянула шею, силясь что-нибудь увидеть, но, увы, напрасно.

– Можем остановить машину, – предложил Алекс, заметив выражение ужаса на моем лице.

– Ни за что! – с жаром возразила я. – Чтобы оторвать их друг от друга, понадобится трактор.

– Судя по всему, эти двое спелись, – прокомментировал он.

– Это господу богу решать. Не представляю, чтобы кто-нибудь из них завел более-менее постоянного партнера, но, похоже, они вляпались. Вот черт!

Алекс захохотал. Надо же, мы с ним уже обсуждаем своих знакомых с видом зрелой парочки и следующим подтекстом: «Уж мы-то знаем, какими должны быть отношения».

– Я попрощался с Генри, пока ты бегала, разбираясь с делами. Он пристроился в тихом уголке и обсуждает некую важную проблему с привлекательной блондинкой. Полагаю, это твоя подруга.

– Угу, – промычала я, пытаясь заглушить укол ревности, вызванный тем, что Алекс назвал Джил привлекательной. – Мои подруги сегодня пустились во все тяжкие. Я не видела Джил с Генри, зато она сама ко мне подходила. Кажется, она в полном порядке.

– Да. Они мило ворковали. О серьезных вещах, но вполне дружелюбно. Я даже заметил, как их руки украдкой касаются друг друга. Добрый знак.

Я не удержалась и взглянула на руки Алекса. Они спокойно и уверенно лежали на коленях. Мои же судорожно ковыряли ногти. Шелушить маникюр не входило в мои планы, и я попыталась взять себя – то есть свои руки – в руки. Впрочем, без толку.

Чем ближе мы подъезжали к пабу, тем сильнее становилось мое беспокойство. Если мы заглянем в «Плевок и свисток», то придется убить по меньшей мере полчаса на спиртное, затем Алекс проводит меня домой, и только потом я смогу пригласить его к себе. Не лучше ли идти напрямик? Если Алекс не умеет целоваться, я должна узнать об этом как можно скорее.

– Ты, как всегда, будешь ударять по кофе? – спросила я.

Алекс кивнул, и его кожаный пиджак слегка скрипнул.

– Я, пожалуй, тоже. Хватит с меня на сегодня шампанского. Так почему бы не зайти ко мне? Мой кофе получше будет, чем у Нила.

– Забыла? – возразил Алекс. – Я снабжаю Нила своим кофе.

– Зато у него нет кофеварки.

– Он скорее сдохнет, чем разорится на такую роскошь.

– Вот видишь.

Алекс помолчал. Затем наклонился к таксисту и назвал номер моего дома.

– Ты очень любезна, – как-то нерешительно сказал он.

– Ага, ужасно любезна, – согласилась я и порадовалась собственному остроумию.

Но Алекс тут же поставил меня на место:

– Это чистая правда. – И он улыбнулся.

Я смешалась. Его улыбка так обволакивала, что в ней можно было раствориться без остатка. На какой-то миг мы замерли, глядя друг на друга. По нашим лицам пробегали оранжевые огоньки фонарей. Такси свернуло на мою улицу, и нас сильно качнуло. Алекс поймал меня за руку и крепко сжал ее в сильной ладони. Несколько секунд мы не могли сообразить, что машина остановилась. Алекс заплатил, презрев мой лепет, что за такси платит компания. Я вовремя сообразила, что иначе его гордость была бы задета.

Мы выбрались наружу, и я принялась искать ключи. Вечная история. Не хватало только застрять у подъезда и пуститься в очередную слабоумную болтовню. Ох, скорей бы уже оказаться дома. Я стиснула зубы. Как будто дома мне предстоит выполнить неприятное задание, и я хочу поскорее покончить с ним. Отыскав наконец ключи, я открыла дверь и быстро засеменила вверх по лестнице: из-за этих каблуков и узкой юбки я наверняка походила на манерного трансвестита, крутящего бедрами. Ну вот и квартира. Я уже хотела распахнуть дверь, как вдруг Алекс за моей спиной негромко произнес:

– Джульет.

Я проворно развернулась, ожидая натолкнуться на него и оказаться в его объятиях. Но Алекс стоял у парапета лестничного балкона – более того, он стоял ко мне спиной! Я растерянно моргнула, глядя на мощную спину, обтянутую кожаным пиджаком.

– Иди сюда, – позвал он.

Я заклацала каблуками по бетонному полу. Алекс поднял руку, указывая на ночное небо. Сквозь листву на нас смотрела луна – чистая и ясная, источающая прозрачный матово-белый свет.

Я молча навалилась на парапет. Рука Алекс легла мне на плечо – сначала осторожно, затем уверенно притянула меня к себе. От Алекса пахло новой кожей, лосьоном после бритья, но больше всего – им самим. Пьянящий запах. Я смотрела на луну, чувствуя на своей щеке взгляд Алекса, но не решаясь повернуть голову. Меня вдруг затрясло.

– Замерзла? Пошли внутрь? – неохотно предложил он.

– Не сейчас. Здесь так красиво.

Он мягко убрал с моей щеки локон.

– Ты красивее. Понимаю, это избитая фраза. Прости, не сдержался.

К этому времени он уже вовсю обнимал меня. Его техника впечатляла. Я встрепенулась – я ведь тоже спец по части технических приемчиков – и погладила Алекса по щеке, он взял мою руку и поднес к губам. Мне внезапно вспомнился Йохан. И хорошо, потому что сравнение было явно не в его пользу. Йохан целовал мне ручку как записной ловелас, перевернув ее ладонью вверх и красноречиво заглядывая в глаза. Должна заметить, очень сексульно. Но Алекс лишь слегка коснулся губами пальцев, потом поднес мою руку к щеке и задумчиво посмотрел на меня.

Стоп. Я так не могу. Ты же классный парень. Зачем тебе такая жуткая дрянь, как я? К счастью, я прикусила язык раньше, чем что-то в этом роде сорвалось с моих губ. Вместо этого, не позволив себе одуматься, я потянулась к Алексу и поцеловала его. Время понеслось вперед, остановилось, снова понеслось. Прошла минута. Или полчаса. Сомнения рассеялись. Алекс целовался классно. Тесно прижавшись к нему, я отмела и сомнения другого рода – никакого электронного органайзера в кармане его серых брюк не оказалось.

Мы оторвались друг от друга, улыбаясь влажными губами.

– Из тебя самодовольство так и прет, – упрекнула я.

– Разве я виноват?

Боже, такой милой улыбки я еще ни у кого не видела. Алекс не красавец, но улыбка делает его таким, Или заставляет меня забыть, что он не красавец.

Одним легким движением он поднял меня и усадил на парапет. Чтобы не свалиться, я схватилась руками за край.

– Не волнуйся, – сказал он, обняв меня. – Я тебя держу.

Я приблизила к себе его лицо и поцеловала. Здорово, что он смог поднять меня, не кряхтя и не пошатываясь. Алекс уткнулся мне в шею, и я тихонько застонала и отклонилась назад, освобождая ему больше пространства для маневра. В кармане моего плаща зашуршала, сминаясь, визитка Йохана. Я почувствовала укол совести. Нет, пускай себе лежит. Так у меня будет путь к отступлению, даже если отступать никуда не придется.

– Пошли, – услышала я свой хриплый голос. Алекс оторвался от моей шеи и взглянул мне в глаза, лишь крепче обхватив за талию.

– Не сейчас. Куда нам торопиться?

В ответ я улыбнулась, чувствуя, как тело мое дрожит, еще крепче притискиваясь к Алексу.

– Ты прав. – Я запустила руку в его лохматые волосы. Лунный свет серебрил прядки у висков. – Торопиться нам некуда.