Мои воспоминания о Восточной Африке

Глава первая. Наступление неприятеля у горы Ольдоробо (Февраль 1916 года)

Переход неприятеля в наступление. Легенда о броневых автомобилях. Артиллерийский бой. Южно-африканские войска. Неверная информация о приказах противника - пленных не брать. Усиление неприятеля у горы Лонгидо, В бою с индусским патрулем. Поведение белых офицеров. Наши храбрые аскари и клевета английского командования.

В январе 1916 года закончилась эпоха благополучного затишья и небольших операций - многие из которых, как это видно из предыдущих глав, нам уже приходилось вести с немалым напряжением наших немногочисленных сил.

Восточнее Ольдоробо были обнаружены крупные неприятельские силы в 1.000 и более человек, которые развернулись перед горой в большом отдалении, но не приближались. Там, видимо, производились занятия, посредством которых молодые южноафриканские войска должны были приноровиться к маневру и к бою в пори. В начале февраля началось наступление на гору Ольдоробо с восточных ее склонов. Неприятель имел здесь несколько полков. Для нас было бы желательно, чтобы возможно больше завяз на этом направлении и не мог уйти отсюда; только в этом случае можно было бы рассчитывать разбить его контратакой отряда капитана Шульца, расположенного у Таветы. Другие немецкие отряды, силой в несколько рот, находились восточнее Таветы, по дороге к Неймоши и у Кахэ близ плантации Ней-Штиглиц.

12 февраля противник, силой, по нашим соображениям, в несколько европейских полков, снова приблизился на расстояние до 300 метров к Ольдоробо. Командование, которое в Неймоши находилось в постоянной телеграфной связи с лейтенантом Краутом, считало, что теперь наступил благоприятный момент, и отдало приказ об открытии огня. Действие пулеметов и легких орудий было хорошим, судя по тем сообщениям, которые мы получали, когда командование покинуло на автомобиле Неймоши, чтобы отправиться на поле битвы. Отряду Шульца было приказано продвигаться из Таветы вслед за отрядом Краута по подступам, закрытым от огня неприятельской тяжелой артиллерии, и решительно атаковать правый (северный) фланг противника. Войска, находившиеся у Ней-Штиглица, подошли к Тавете. Поступило несколько диких донесений о неприятельских броневых автомобилях, которые здесь просто не могло быть, ибо на их пути лежала степь, покрытая кустарником.

Фантазия чернокожих, для которых броневики были чем-то совершенно новым и поразительным, заставляла людей видеть несуществующие вещи. По прибытии в Ольдоробо командование узнало по телефону, что неприятель, атаковавший нашу сильно укрепленную позицию, был отбит с тяжелыми потерями и что отряд Шульца, закончив развертывание, наступает на правый фланг противника. Многочисленные снаряды английских гаубиц, обстреливавших нашу позицию на Ольдоробо, почти не причинили никакого вреда, несмотря на то, что ложились они очень кучно. В противоположность большому расходу снарядов неприятельской артиллерией наши легкие орудия должны были ограничиться только особенно благоприятными целями, не только потому, что боеприпасов было мало, но также и потому, что мы не имели шрапнели.

В результате охватывающей атаки неприятель в беспорядке отошел назад через пори. Нами было похоронено более 60 европейцев. По словам пленных и по захваченным документам, в бою участвовало два полка второй южно-африканской пехотной бригады. Таким образом, англичанам, действительно удалось использовать военные силы Южно-Африканского Союза для своих империалистических целей; по захваченным бумагам, оказалось, что при вербовке людей в качестве притягательного средства пользовались обещанием плантаций и ферм[30]. Неожиданная болезнь британского генерала Смитта-Дорвьена накануне его поездки для принятия главного командования в Восточной Африке была на руку англичанам, так как переход командования к южно-африканскому генералу Смуттсу[31] оказал на вербовку благоприятное влияние. Подготовка этих вновь сформированных соединений была незначительна, и по поведению часто очень молодых европейцев можно было судить, что многие из них никогда еще не принимали участия в серьезном бою. После боя у Ольдоробо мы наблюдали, как неприятель усиленно старался восполнить пробелы в своей подготовке.

Несмотря на наступление отряда Шульца и многократный обстрел неприятельских отрядов, противник, благодаря пересеченной и закрытой местности, все-таки отошел в свой укрепленный лагерь.

Интересно, что в некоторых найденных дневниках отмечался выразительный приказ - пленных не брать. Хотя фактически неприятель и не взял пленных, но все же я решил, что необходимо послать по этому поводу запрос британскому командующему. В конце концов мы должны были определиться со своим поведением по отношению к неприятельским пленным. Нет никакого основания сомневаться в сообщении британского генерала Маллесона, что такого приказа не отдавалось; однако, этот и некоторые позднейшие случаи показали, какой вздор пишется в частных дневниках. Поэтому неправильно, когда неприятель, без соответствующего расследования, принимает всерьез немецкие заметки, попавшие в его руки[32].

К этому времени неприятельские войска на горе Лонгидо также были значительно усилены. Эта гора, которая была вначала очищена неприятелем, вероятно из-за трудности снабжения, вскоре вновь была занята им. Наши патрули неоднократно взбирались по густо заросшим скалам и наблюдали за неприятельским лагерем, находясь в непосредственной близости от него. Если вообще трудно правильно выяснить численность войск, то в местности, покрытой кустарником, где одновременно можно увидеть только немногих людей и где картина постоянно меняется, это совершенно невозможно. Показания туземцев были слишком неточны. Однако, в общем, можно было заключить, как по всей обстановке, так и по увеличившемуся количеству повозок, запряженных быками, спешащих к Лонгидо с севера, что неприятель значительно усилился.

Его летучие разъезды в районе Килиманджаро были отбиты с большими потерями. Когда эскадрон индусских лансеров[33] двигался на юг между Килиманджаро и горой Меру, он был немедленно и энергично атакован одним из наших конных патрулей под начальством обер-лейтенанта фон-Линкера. Наши аскари, которые поняли большое значение верховых лошадей для нашего способа ведения войны, бросились с криком: "вахинди камато фраси" ("это - индусы, ловите лошадей!") на спешившегося неприятеля. Последний был так поражен быстротой наших людей, что панически бежал. Между прочим, на месте схватки остался убитым и храбрый командир-европеец; ему не удалось воспрепятствовать бессмысленному поведению своих людей.

Я хотел бы вообще подчеркнуть, что в первый период войны поведение британских офицеров во всех отношениях было рыцарским и что уважение, которое они к нам выказывали, было вполне взаимным. Также и наши аскари своей храбростью в бою и своим человеческим отношением заслужили уважение неприятеля. Тяжело раненый английский обер-лейтенант Баррет попал 10 марта в руки наших аскари. Веря лживым расскам, он был убежден, что настала его последняя минута, и удивился, когда аскари, при которых не было европейцев, заботливо перевязали его и отнесли к врачу. Удивленный, он сказал: "а ведь ваши аскари - порядочные люди". До какой степени было внушено английским солдатам неправильное представление, доказал мне 12 февраля молодой захваченный у Ольдоробо южно-африканец, который спросил, будет ли он расстрелян прямо сейчас. Мы, разумеется, подняли его на смех. Конечно, во время длительной войны встречаются примеры грубости и бесчеловечного обращения, но это случается с обеих сторон и не должно обобщаться и истолковываться как повод для недостойной травли - что не раз делала английская печать.

Глава вторая. Наступление неприятеля и бой у Реаты (Март. 1916 года)

Шпионы за работой. Вероятные направления неприятельского наступления. План обороны. Неприятель атакует у Китово. Укрепленная позиция на линии Реата Китово. "Кенигсбергское" орудие. Разведки неприятельской кавалерии. Неприятельская атака и попытка окружения. Занятие новых оборонительных позиций. Отступление неприятеля к Тавете. После боя. Восстановление соприкосновения с противником. У командования в Ней-Штиглице. Второй вспомогательный пароход.

В это время стали наблюдаться первые неприятельские разведывательные патрули, некоторые из которых мы захватили в плен. Это были "шензи" (по виду мирные туземцы), которые, в подтверждение того, что они действительно выполнили свое поручение, должны были приносить с собой определенные предметы, как, например, что-либо с Узамбарской железной дороги. Общая картина, которую можно было себе нарисовать, показывала, что неприятель подробно разведывал район вокруг Узамбарской железной дороги и пути подхода к ней. При взгляде на карту можно было прийти к заключению, что одновременное наступление противника от Ольдоробо и Лонгидо в направлении на Неймоши должно было привести к потере ценной в хозяйственном отношении Килиманджарской области. Причем если бы мы хотели постепенно отступать перед превосходными силами противника на нашу главную линию подвоза, то это повело бы к движению наших войск вдоль Узамбарской железной дороги, т. е. почти под острым углом к направлению возможного нападения со стороны Ольдоробо. Опасность быть отрезанными противником от этой главной линии подвоза была очень велика.

При наступлении противника севернее озера Джипе он был бы стеснен в своих движениях Килиманджаро и крутым массивом гор Северного Паре. Очевидно, что тогда его натиск непосредственно на Кахе стал бы для нас крайне неприятным и в случае успеха прерывал бы нашу связь с тылом - Узамбарскую железную дорогу. Однако, для нас еще более опасным оказалось бы наступление неприятеля южнее озера Джипе через долину, отделяющую горы Северного Паре от Среднего Паре и ведущую к Северной железной дороге южнее Лембени. Наконец, противник мог достигнуть железной дороги между горами Среднего и Южного Паре через долину у Саме. При наступлении на Лембени и Саме неприятель мог быстро и без особых приготовлений проложить по равнине дорогу, годную для автомобилей, и базироваться на ней при своих действиях.

При ограниченной численности наших войск в районе Килиманджаро - всего около 4.000 ружей - не представлялось возможным ослабить наши части, чтобы обеспечить себя от всех вероятных случаев нападений. Исходя из требований обороны, мы вынуждены были держать все силы вместе и оставаться в непосредственной близости от противника, чтобы удерживать его там же, где находились мы и, таким образом, наблюдать за его передвижениями. Сначала мы сомневались, удастся ли нам разбить порознь обе главные группы неприятеля, нападение которых ожидалось со стороны Лонгидо и Макатау - потому хотя бы, что каждая из неприятельских групп была сильнее нас. Это оказалось бы возможным только в том случае, если бы наши войска могли молниеносно двинуться сначала против одной, а затем так же быстро против другой неприятельской группы.

Чтобы иметь возможность для такого маневра, было подготовлено все необходимое: так, путем личной разведки я установил нужное для колонн число путей в пересеченной лесистой местности тянущейся от Неймоши на запад. Эти дороги получили наименования и были снабжены указателями. К сожалению, в полной мере эти приготовления использовать не удалось. Тем не менее, нам не приходилось бояться проделывать что-либо 99 раз безрезультатно, если имелась надежда на успех в сотый раз. Преследуя это правило, мы не проигрывали.

Деятельность неприятеля усиливалась; во многих мелких стычках он начал обнаруживать хорошую подготовку. Англичане формировали многочисленные войсковые части аскари, которые укомплектовывались, главным образом, из наиболее развитых племен области Ниасса. Степной, лишь кое-где покрытый кустарником район к северо-западу от Килиманджаро не был благоприятен для нашего внезапного нападения, ибо местность здесь была открытой; больше шансов в этом отношении представляла область между Килиманджаро и горой Меру, заросшая густым кустарником. Как мы предполагали, по ней должен был пройти противник, наступающий от Лонгидо. А потому здесь был сосредоточен отряд из 5 отборных рот аскари, круглым числом в 1.000 ружей. Однако, ввиду обширности наблюдаемого района, этому отряду не удалось произвести решительную атаку ни на одну из многочисленных неприятельских колонн, наступавших в начале марта на юг.

Противник также ориентировался на закрытой местности с трудом, и мы, благодаря ошибке ординарца-индуса, который вместо своих собственных войск привез донесение нам, узнали, что здесь находится первая восточно-африканская дивизия под начальством генерала Стеварда. Наши резервы, находившиеся у Ней-Штеглица и Химо, не могли принять участие в столкновениях, которые разыгрывались в районе Герарагуа и юго-западнее, так как были слишком удалены от данного района (от Герарагуа до Неймоши - около 2 дневных переходов). Прежде чем появилась возможность использовать резервы, неприятель стал нажимать также и с востока. Направление полета неприятельских летчиков указывало на очевидный интерес противника к району, находившемуся на расстоянии 1-2 часов севернее Таветы. Можно было прийти к заключению, что неприятель, расположенный в лагере восточнее Ольдоробо, не желает снова нести кровавых потерь близ этой горы, но намеревается обойти нашу позицию с севера и достигнуть реки Луми, протекающей севернее Таветы. 8 марта со стороны Ольдоробо наблюдались огромные облака пыли, которые двигались от неприятельского лагеря в указанном направлении. Были также отмечены многочисленные автомобили. Это движение оказались заметны и с горы Восточное Китово, находящейся в 6 километрах западнее Таветы. Наши боевые патрули, имевшие случай успешно обстрелять неприятельские колонны и захватить некоторое число пленных, с несомненной точностью установили, что в этом районе двигаются главные неприятельские силы и что там находится генерал Смуттс.

После обеда 8 марта командование наблюдало за сильными неприятельскими колоннами европейцев, вышедшими к озеру Дзалла. Оттуда, растянувшись в стрелковые цепи, они продвинулись в направлении Восточного Китово. При недостатке артиллерии мы должны были в этот день, так же как и позднее, терпеливо сносить не особенно умелые передвижения неприятеля, происходившие в сравнительно небольшом удалении от нашего фронта. Однако, было ясно, что охватывающее наступление англичан делало невозможным удержание позиции у Ольдоробо, на которой мы имели в течение войны целый ряд удачных боев. Я решил развернуть войска для новой обороны на высотах, которые запирали проход между горами Северное Паре и Килиманджаро западнее Таветы. Отряду Краута было передано по телефону приказание занять позицию на горах Реата-Латема у дороги, ведущей от Таветы к Ней-Штеглицу. Отряд Шульца занял горы Северного Китово северо-восточнее горы Латемы у дороги из Таветы в Химо и обеспечил отход отряда Краута. Эти передвижения были выполнены ночью, без помехи со стороны противника. На нашем открытом левом фланге у юго-восточных отрогов Килиманджаро рота капитана Штеммермана заперла дорогу, ведущую от миссии Ромбо к Химо и Неймоши. Неприятель. занял миссию Ромбо.

Часть туземцев не скрывала, что теперь они - на стороне англичан. Это является лишним доказательством того, что в этой местности давно уже работал английский шпионаж. Можно было предположить, что световые сигналы, часто наблюдавшиеся на восточном склоне Килиманджаро, имели с этим некоторую связь.

Оборона занятой нами горной позиции сильно облегчалась характером местности, но все же имела и тот большой недостаток, что двух тысяч наших аскари было слишком мало для действительной обороны фронта шириной около 20 километров. Могли быть заняты только некоторые пункты передовой линии; главная же масса войск держалась в резерве в Химо, дабы использовать ее в зависимости от того, как развернутся события. Это было периодом большого нервного напряжения. Мы имели превосходные силы противника не только перед собой, но и в нашем тылу, где неприятель наступал со стороны Лонгидо в южном направлении. Кроме того, нашему пути подвоза, который одновременно являлся и нашим путем отхода, также угрожал неприятель. Принимая во внимание характер местности, наше знакомство с ней и учитывая также очевидную слабость тактического искусства противника, я не считал безнадежным попытку нанести серьезное поражение одной из его групп. Поэтому позиции на линии Реата-Северное Китово необходимо было оборудовать для упорной обороны. От Танги по железной дороге было доставлено одно из установленных там судовых орудий "Кенигсберга". Читатель вправе спросить, почему это не было сделано ранее, но орудие стреляло с неповоротливой постоянной установки, и, таким образом, совсем не обладало подвижностью. Поэтому понятно, что его использование оттягивалось до того момента, пока позиция не была определена точно.

Теперь события разворачивались так быстро, что орудие не могло больше действовать против Таветы, а потому оно было установлено у железной дороги около Кахе на южном берегу реки Паангани.

10 марта неприятель вел разведку на всем протяжении нашего фронта. Конные отряды силой около 50 человек приближались, затем спешивались и двигались дальше впередредкими стрелковыми цепями, держа лошадей в поводу. Они двигались, пока не вызывали наш огонь. В этом и состояла их задача: огонь обнаруживал наше расположение. Благодаря такому способу разведки, мы имели несколько мелких удачных столкновений, которые стоили неприятелю известного числа людей и дали нам около 20 лошадей. С нашей горы у Северного Китово мы отлично наблюдали, как отдельные части нашей стрелковой линии, заметив оплошность противника, быстро выдвигались вперед и с разных сторон брали под перекрестный обстрел неприятельские разведывательные партии. Силы, направленные противником для этих действий, казались мне слишком большими для производства одной только разведки. У меня создалось впечатление, что здесь дело шло о серьезной, но неудавшейся попытке наступления.

Направление неприятельского удара все еще оставалось невыясненным. Охват нашего левого (северного) фланга представлял для неприятеля гораздо меньше тактических трудностей, но в то же время не приводил к нажиму на наши тылы. Самое опасное для нас направление - от Таветы через Реату - требовало от противника тяжелого фронтального наступления на укрепленные высоты Реаты и Латемы, без больших шансов на успех, даже при значительном превосходстве в силах. Я считал необходимым расположить за отрядом майора Краута, занимавшим высоты Реаты и Латемы, капитана Келя с 2 ротами, чтобы он имел возможность быстро ввязаться в бой, не дожидаясь особого распоряжения. Телефонная связь с нашими отрядами в данный момент была обеспечена. Однако нужно было считаться с тем, что она, по меньшей мере, будет сильно затруднена, как только какая-либо часть удалится от постоянной проволочной линии: не было материала для быстрой прокладки кабеля при движении частей. Нам не хватало также легких радиостанций, посредством которых англичане впоследствии с успехом регулировали движение своих колонн в кустарнике.

11 марта, рано утром, над Неймоши снова появился аэроплан и начал сбрасывать там бомбы. Я как раз в это время разговаривал с одним старым буром о бое 12 февраля и о том, что со стороны англичан, непростительным делом было безжалостно подвергать такую массу молодых и совершенно непривычных к тропикам людей воздействию нашего климата и тропической войны. Вскоре майор Краут донес, что крупные неприятельские части наступают от Таветы на его расположение. Затем последовала сильная атака противника, силой в несколько тысяч человек против 3 роты, окопавшейся на своей позиции. Наши три легких орудия не могли, понятно, вести бой против тяжелой артиллерии и должны были, как и в бою у Ольдоробо, ограничиваться тем, чтобы использовать небольшой запас гранат против наиболее густых масс неприятеля. Я считал, что наступление в знакомой мне неудобной для передвижения местности обещало мало успеха, тем не менее обе роты капитана Келя, находившиеся в резерве за отрядом майора Краута, были, подготовлены к атаке.

Капитан Кель, который первоначально, учитывая создавшуюся обстановку, предполагал нанести решительный удар во фланг противника, был вынужден отказаться от этого из-за густого кустарника, прикрывавшего фланг англичан. Время и место, а в связи с этим и результаты его атаки, не могли быть точно учтены, а потому он поступил правильно, двинувшись для непосредственной поддержки майора Краута. Исходя из своих наблюдений с горы Северное Китово, а также из донесений, я решил, что неприятель стремится занять наш фронт от Реаты до Китово, но что его главные усилия направлены к обходу нашего левого фланга. В этом направлении двигались большие конные массы, которые то появлялись на высотах, то снова исчезали в лощинах юго-восточного склона Килиманджаро. 11 рота капитана Штеммермана, расположенная на скатах выше этой конницы, помешала ей взобраться на гору. В течение дня передовые части конницы пробрались через густые банановые плантации до района Марангу. По-видимому, люди были очень изнурены. Было видно, как они подкреплялись найденными неспелыми бананами.

В течение дня выяснилось, что готовится сильный фронтальный удар противника на отряд Краута. Однако, поступающие телефонные донесения о течении боя были благоприятны. Неприятель, по-видимому, понес тяжелые потери, и использовал сотни носилок, чтобы вынести раненых. К вечеру все атаки противника на наши расположения были отбиты. В сумерках обе роты отряда Келя энергично атаковали и взяли под огонь пулеметов вновь появившегося неприятеля. Вечером я отправился обратно в Химо и около одиннадцати часов был занят составлением приказа о наступлении рано утром 12 марта на неприятельскую конницу, занявшую Марангу.

В это время лейтенант Штернгейм, командир батареи отряда Краута, телефонировал, что неприятель ночью атаковал еще раз и большими массами вторгся на позицию у Реаты. Судя по донесениям, казалось вероятным, что эти сильные части противника будут продолжать наступление от Реаты в направлении на Кахэ и отрежут нас от сообщения с тылом. Рисковать этим и все-таки вести атаку на Марангу представлялось мне слишком опасным. Поэтому я отдал войскам, находившимся у Китово и Химо, приказ к ночному отступлению по направлению к дороге Кахе-Реата. В качестве прикрытия в Химо должна была оставаться рота Штеммермана. Неприятным последствием этого отступления являлось то, что всякая связь командования с отдельными войсковыми частями прерывалась как минимум на несколько часов. Кто знаком с такими ночными переходами в густом кустарнике, тот знает, как легко часть может совершенно оторваться и затем на продолжительное время стать вообще недостигаемой для управления.

К счастью, местность была мне до известной степени знакома, поэтому мы могли перейти через поле на новую дорогу, и притом мы постоянно слышали оживленный огонь со стороны гор Реата и Латемы. Несколько беглецов, прятавшихся в кустах, вышли навстречу нам; они не поверили нашим заявлениям, что мы немцы, и снова исчезли. На новой дороге мы натолкнулись на перевязочный пункт. Показания многочисленных раненых были так противоречивы и неясны, что создавалось впечатление очень сильного и близкого боя в кустарнике, но об его ходе и развитии выяснить нельзя было ничего. В конце концов, удалось установить телефонную связь с майором Краутом. Последний находился с частью своего отряда у юго-западного склона горы Реаты, у дороги Кахе-Тавета. Перестрелка на высотах постепенно замерла, и его патрули не обнаружили больше на горе Реате никаких признаков неприятеля. Рано утром 12 марта Краут снова нашел часть своего отряда, занимающего старую позицию на высотах. Неприятель же отошел к Тавете.

Когда около 6 часов утра я прибыл на гору Реата, там собирали многочисленные трофеи. Беспорядок во время ночного ближнего боя в кустарнике был очень велик. Убитые англичане, лежавшие в кустах позади фронта отряда Краута, показывали, как далеко проникали отдельные партии противника. Неприятельские одиночные стрелки, засевшие среди скал, поддерживали меткий огонь, и избавиться от них было невозможно. Стало ясно, что наступление противника отбито, причем ему нанесены тяжелые потери. Огорчало лишь, что тсутствовала всякая связь с отрядами, двигавшимися сквозь густой кустарник из района Химо к дороге Кахе-Реата, и трудно было ожидать, что ее восстановления ранее чем через несколько часов.

В таком положении оставалось лишь пожалеть, что я оттянул к дороге Кахе Реата войска нашего левого фланга, находившегося в районе Китово - Химо. После очищения высот на нашем левом фланге, позицию у Реаты долго удерживать было нельзя, тем более, что в нашем расположении не имелось воды, которую приходилось доставлять из тыла, в расстоянии около часа. Вернуть назад части левого фланга, находящиеся в походе, ввиду отсутствия в данный момент связи с ними, было нельзя. Поэтому я решил очистить позицию у Реаты и после уборки поля битвы отошел назад к воде, имевшейся юго-западнее данной горы. В течение дня остальные отряды начали прибывать в различные пункты дороги Кахе-Реата, где и располагались бивуаком.

Командование отправилось на плантацию Ней-Штеглиц. Постройки плантации находятся между Кахе и Реатой, на небольшой возвышенности, с которой открывается далекий обзор над лесом, как раз особенно густым у дороги Кахе Реата. По пути я встретил капитана Шенфельда, сообщившего мне об установке своего 10,5-сантиметрового кенигсбергского орудия у деревни Кахе, на южном берегу реки Паангани.

После нашего отхода неприятель занял гору Реату и некоторое время стрелял в воздух из винтовок и легких орудий.

Следующие дни наблюдалось передвижение сильных неприятельских отрядов от Таветы к Химо и устройство там обширных лагерей. Вскоре бравый противник начал начтупление против расположенной перед нашим фронтом и не занятой нами горы Малое Химо. После долгого и оживленного обстрела он "захватил" эту высоту. К сожалению, мы не могли достаточно скоро помешать наступлению англичан быстрыми выдвижениями войсковых частей из нашего густого кустарника. С горы Малое Химо легкая артиллерия противника получила возможность обстреливать здания плантации Ней-Штеглиц. В комнатах этой плантации еще несколько недель тому назад я приятно провел час после успешной охоты на буйволов. Теперь здесь разместился штаб и его центральная телефонная станция. Было тесно; я радовался тому, что сумел устроить себе сносную постель из шезлонга и скатерти с обеденного стола. Телефонные разговоры и донесения происходили беспрерывно днем и ночью; однако, они не мешали нам устроиться сравнительно уютно, по крайней мере в материальном отношении. Мы имели над собой крышу, в нашем распоряжении была по-европейски оборудованная кухня, и мы устроили общую столовую, как до настоящего момента это было в Неймоши. Своеобразие восточно-африканской обстановки требует, чтобы европеец имел там прислугу, по европейским понятиям многочисленную. Поэтому в походе почти у каждого было два по туземца-боя, которые ведали взятой с собой кухонной посудой и продовольствием, отлично готовили, пекли хлеб, стирали и таким образом придавали жизни в кустарнике большую часть того уюта, который в Европе можно найти в жилых домах. Я стремился возможно меньше ограничивать эти удобства, принимая во внимание силы, здоровье и настроение европейцев. Если же штаб все-таки предпочитал голой земле постройки, то это объясняется не стремлением к удобству, а необходимостью облегчить письменные работы и черчение.

Здесь, на плантации Ней-Штеглиц, нас застала поразительная новость, о прибытии в колонию второго вспомогательного судна с оружием, амуницией, несколькими тысячами снарядов для 10,5-см. кенигсбергских морских орудий, использованных теперь на суше, и другим военным материалом для нас. Пароход прибыл в бухту Суди, на крайнем юге побережья, и немедленно начал доставлять на берег свой груз. Несмотря на большое расстояние и употребление в качестве транспортного средства только носильщиков, груз был полностью использован войсками. При наличии многих неприятельских судов, блокировавших и обыскивавших наш берег и осведомленных о прибытии вспомогательного парохода, это был невероятный случай. После того, как груз был доставлен на берег, пароход снова ушел и, к немалому изумлению неприятеля, исчез. Когда при частых в Англии спорах между морским флотом и армией последнюю упрекали, что она не может справиться с нами, то моряков заставили замолчать правильным указанием на то, что они обязаны были не допустить подвоза противнику оружия и боевых припасов.

Запасы, доставленные вспомогательным пароходом, были направлены, главным образом, на Центральную железную дорогу и сложены у последней, либо поблизости от нее, поступив в распоряжение командования. При нашем недостатке соответствующей артиллерии было особенно важно получить возможность быстро перебросить прибывшие на корабле 4 полевых и 2 горных орудия.

Вспомогательное судно привезло также военные знаки отличия: железный крест 1-й степени для командира "Кенигсберга" и так много 2-й степени, что ими могла быть украшена половина всего экипажа. Для колониальных войск был получен один только железный крест 1-й и один 2-й степени, предназначенные мне, и, кроме того, некоторое число знаков отличия для аскари. Лишь в сентябре 1916 года по беспроволочному телеграфу было получено сообщение, что награды, представленные командованием европейским солдатам, утверждены.

Глава третья. Отступление под натиском превосходных сил противника (Март апрель 1916 года)

Планы и предположения. Усиленная разведка со стороны противника. Приготовления к бою. Наступление против неприятельского охранения. Тяжелые потери. Новые сильные атаки противника (21 марта). Неудача контр-атаки. Тревожное донесение - неприятель в тылу. Отступление к Кисанджиру. Тревожное донесение оказывается ложным. Хорошее настроение войск. Положение гражданского населения. Бой и капитуляция 28 роты у Лолкизале (5 апреля). Переброска резерва. Сосредоточение войск к Центральной железной дороге.

Майор Фишер, расположенный в нашем тылу со своими пятью ротами между Килиманджаро и Меру, отошел, под натиском превосходных сил противника, к Неймоши и был переброшен в Кахе. Находившийся в его подчинении капитан Ротгерд под сильным давлением неприятеля отошел со своей ротой и другим отрядом, силой также около роты, через Арушу в направлении на Кондоа-Иранги. Установления связи с ним можно было ожидать лишь спустя продолжительное время по проводу, проложенному от Додомы - Кондоа-Иранги к Умбулу. Очищение нами Неймоши отдавало неприятелю дорогу Тавета-Неймоши-Аруша. В связи с этим, последний получил возможность своими частями, направленными от Таветы через Арушу Кондоа-Иранги, вторгнуться вглубь колонии и здесь в крайне чувствительном для нас районе затронуть источники нашего снабжения; при этом ему не приходилось слишком опасаться нашего быстрого сосредоточения в окрестностях Кахе и Ней-Штеглица. Мы могли угрожать противнику только в случае нападения. Если бы мы стянули даже все роты из Танги и оставили там лишь самое необходимое прикрытие, то, со даже с четырьмя тысячами ружей не могли бы изменить слишком неблагоприятного для нас соотношения сил (1 к 7). Я не мог ожидать никакого успеха от нападения на неприятеля, не только более многочисленного, но и сильно превосходящего нас вооружением и к тому же находящегося на укрепленной позиции. Поэтому я не уступил просьбам некоторых командиров о наступлении; но это выражение смелого, воинственного настроения было для меня поддержкой в том тяжелом положении, в котором мы находились.

Мелкие действия, которые мы предпринимали патрулями и отдельными партиями против неприятельского лагеря, не давали существенных результатов, но, быть может, способствовали тому, что неприятель держал против нас главные свои силы, а не просто проходил мимо нас, не обращая внимания. Противник продвинулся от Химо на запад; наблюдались также большие облака пыли, которые тянулись к Неймоши и западнее. Большую же часть сил из района Химо противник повернул против нас. Подобная обстановка для начальника является чрезвычайно трудной, так как, не будучи хозяином положения, он вынужден отказаться от инициативы. Только самая точная разведка может обнаруживать слабые стороны противника, но для того, чтобы их использовать и снова вернуть себе свободу действий, нельзя терять ни одной минуты. Однако, к счастью, неприятель делал ошибки, которые могли быть использованы.

Воздушная разведка, при наличии густого кустарника и высокого леса, под защитой которых находился наш лагерь, едва ли могла дать противнику какие-нибудь сведения. Бомбы, сброшенные летчиками у Кахе, причинили лишь небольшие потери и не помешали проходившему через этот пункт подвозу наших запасов. Чтобы вызвать наш огонь, северо-западнее Ней-Штеглица опять появились знакомые уже нам английские всадники, действовавшие редкими и сильно растянутыми стрелковыми цепями. Наши роты, скрытые в кустарнике, были готовы атаковать, едва появятся более крупные отряды. Подобный контрудар был произведен поздно днем 18 марта; он имел успех. Чтобы основательно познакомиться с местностью наших будущих действий, постоянно высылались европейские патрули. Я также пользовался для этого каждой минутой, которой мог располагать. Сквозь чащу проложили дороги. Этим была создана возможность точно определить, к какому пункту хотят направить тот или иной отряд.

У большой дороги, ведущей от Химо к Кахе, сильные части противника сблизились также с отрядом Штеммермана, который близ Кахе занимал укрепленную позицию фронтом на север по обе стороны этой дороги. Неприятельские патрули вошли в непосредственное соприкосновение с нашим отрядом и тем самым искусно замаскировали передвижение противника. Таким образом, когда после полудня 20 марта я прибыл в отряд Штеммермана, совершенно не было ясно, что собственно происходит перед фронтом. Можно было предположить, что неприятель здесь только отвлекал нас, нанося удар в другом, более чувствительном для нас, месте. Подобный маневр был бы очень опасен, так как в необозримом кустарнике он мог быть обнаружен слишком поздно. Я решил отбросить неприятельское сторожевое охранение, находящееся перед нашим фронтом, и гнать его до главной позиции противника. Заранее было указано, что к часу ночи роты должны вернуться на свои прежние места; пулеметы были оставлены в наших окопах, во избежание их потери и для обеспечения нашей позиции.

Светила яркая, полная луна, когда головная рота попала под огонь по-видимому, со стороны неприятельского часового или патруля, который отошел. Дальше мы столкнулись с несколькими патрулями и затем около 5 километров севернее нашей собственной позиции добрались до крупных частей противника с пулеметами. Развившийся здесь очень сильный огонь показал нам, что мы натолкнулись на главные позиции неприятеля, штурмовать которые мне показалось делом бессмысленным. Оставив патрули, я снова отошел. В числе наших незначительных потерь были также три трудно заменимых ротных командира, из которых обер-лейтенант фон-Штош и Гроте через несколько дней умерли от ран, в то время как капитан Огар, потерявший ногу, вернулся на службу лишь спустя продолжительное время - когда ему была изготовлен протез.

Наш отход, который противник, вероятно, считал вынужденным, вселил в него уверенность, что он сможет на следующий день отбросить нас энергичным ударом. 21 марта атаки больших неприятельских сил на фронт отряда Штеммермана у Кахе закончились безрезультатно. Они были отбиты с тяжелыми потерями для противника, который состоял, главным образом, из южно-африканской пехоты. Наше 10,5-см орудие[34], огонь которого направлялся с высоких наблюдательных пунктов, дающих большой обзор, повидимому, удачно обстреляло отступающего противника. Нужно признать, что значительную часть понесенных англичанами потерь, которые только среди южно-африканских европейских частей достигали в этот день нескольких сот человек, причинило это орудие.

Противник понял, что новое наступление на фронт шириной в 500 метров, под огнем наших стрелковых окопов, безнадежно, и попробовал обойти наш правый фланг. Однако, в свою очередь, наш контрудар был хорошо подготовлен разведкой. После полудня отряд Шульца нацелился на неприятельский фланг. Последний бросок отряда Шульца был очень затруднен густым кустарником. Аскари пробирались через него только шагом, когда они вдруг услышали в нескольких шагах от себя работу неприятельских пулеметов.

К сожалению, из-за событий, происходивших в это время на нашем левом фланге, этот контрудар не удалось довести до конца. Деятельность неприятельских патрулей за последние дни и облака пыли указывали, что сильные конные отряды пытаются из района Неймоши обойти наш обращенный на север фронт западнее железной дороги Кахе - Неймоши. Наш левый фланг как раз находился у вокзала Кахе. Движение противника, в случае его продолжения, привело бы англичан к железной дороге позади нашего расположения и отрезало нас от сообщений с тылом в то время, пока мы боремся фронтом на север с превосходными силами неприятеля. Поэтому я удержал близ вокзала Кахе сильный резерв из 8 рот. Однако, так как считая необходимым лично находиться во время боя у деревни Кахе вблизи отряда Штеммермана, я не имел возможности непосредственно и быстро распоряжаться резервами у станции. Густо заросшая местность делала всякий обзор невозможным. Использование резервов, расположенных близ Кахе, должно было быть предоставлено инициативе тамошнего начальника и его подчиненных. Последние обнаружили, что неприятельские части, укрытые за кустарником, заняли холм, расположенный юго-западнее вокзала. Одна рота, по собственному почину, двинулась на этого неприятеля, но шрапнельный огонь остановил ее продвижение. Затем наше 10,5-см орудие обстреляло неприятельские легкие пушки и заставило их отойти.

Ближе к вечеру до меня дошло важное сообщение, что неприятель наступает нам в тыл к железной дороге у Кисанджире, то есть произошло то, чего мы опасались. Я был вынужден отдать приказ о немедленном выступлении на Кисанджире. Я хотел обрушиться всеми ротами и разбить находившегося там противника, который в данный момент не мог быть еще достаточно сильным. Таким образом атака отряда Шульца не была доведена до конца.

Ночной переход наших войск через ближайшую к нашему фронту реку Паангани, на берегах которой уже заранее было устроено известное число переходов и мостов, прошел гладко и без задержек. Оставленные нами патрули и на следующий день нашли северный берег Паангани свободным от неприятеля. Наше исправное 10,5-см орудие, которое мы не могли захватить с собой вследствие его неповоротливости, было взорвано. После полуночи, т.е. 22 августа, рано на рассвете, я прибыл на вокзал Кисанджире и, к большому своему удивлению, увидел, что все донесения о движении сильных неприятельских частей были ошибочны, так что наше отступление оказалось бесполезным. Это было для меня особенно разительным доказательством того, насколько трудно наблюдать за передвижением частей в густом кустарнике и как осторожен должен быть каждый командир при оценке подобных донесений. Однако, этот случай показал также, как тяжело каждому начальнику приниаать на основе собственных наблюдений и оценки обстановки, а также исходя их противоречивых, обыкновенно, донесений решения, которые, хотя бы приблизительно, отвечали бы действительности. Именно в африканском кустарнике важно проверить каждое имеющееся донесение собственными глазами.

Однако, исправить ошибки уже было нельзя, и пришлось перегруппировать войска. При этом решающую роль играло наличие воды. Принимая во внимание эшелонированное в глубину расположение на высотах у Кисанджире, я оставил только один отряд из нескольких рот для наблюдения за безводной степью, покрытой колючим кустарником и простирающейся на 12 километров до Паангани. Восточнее отряда майора Бемкина, расположенного у Кисанджире, в горы Северного Паре был выдвинут отряд Отто, запирающий проход, ведущий через эти горы. Майор Краут занял позицию в проходе Нгулу, который находится между горами Северного и Среднего Паре. Главные силы расположились в плодородном районе в нескольких укрепленных лагерях.

Несмотря на продолжительный отход, настроение войск было отличным, и аскари справедливо гордились своими подвигами в боях против во много раз превосходящего противника. Дезертировали лишь отдельные люди, чей скот находился в области, занятой сейчас неприятелем.

Немецкое гражданское население оставило район Килиманджаро и перекочевало, главным образом, в окрестности Вильгельмсталя. Район Аруши также был очищен, и фермеры ушли с повозками, запряженными быками, через Кондоа-Иранги к Додоме. Находившиеся в колонии в большом количестве греки остались на своих кофейных плантациях у Килиманджаро; буры английской национальности[35] - на скотных фермах, которые тянулись от северо-западного склона Килиманджаро на север, а также вокруг горы Меру и вдоль ее западных склонов до района Аруши. В Лембени порядок несения службы не нарушался; к станции регулярно подходили поезда с продовольствием; роты, находившиеся в передовой линии, усердно работали над своей подготовкой, а командование, как и в Неймоши, продолжало свою деятельность, расположившись теперь в станционных зданиях Лембени. Появлялись английские летчики и сбрасывали бомбы - совсем как раньше.

Местность была тщательно подготовлена для боевых действий в различных направлениях, были созданы проходы сквозь густой кустарник, и расчищены секторы обстрела. Личные разведки отнимали много времени и часто приводили к ротам, расположенным в густом кустарнике и на командующих высотах. Войска уже умели приспосабливаться и устраиваться в материальном отношении возможно удобнее. Я охотно вспоминаю случай, когда в уютно устроенной тростниковой хижине мне предложили чашку кофе с хорошим жирным молоком, полученным из растертой мякоти спелых кокосовых орехов. Мои обходы приводили меня довольно часто и на горы Северного Паре. Здесь я находил цветущую и богатую водой зону, пробраться через которую без дорог можно было лишь с немалым трудом. Обилие воды в этой местности оказалось большим, чем можно было ожидать на основании прежних исследований; этот пример показывает, как война открывает новые природные богатства страны.

4 апреля одна из моих разведывательных прогулок привела меня к отряду Отто на горах Паре. Со стороны северо-западного края открывался ясный вид на лежащий внизу неприятельский лагерь у вокзала Кахе. К сожалению, нельзя было осуществить естественную мысль об обстреле последнего одним из наших дальнобойных орудий - мы к этому времени доставили от Лембени поставленное на колеса 10,5-см орудие, а также 8,8-см. орудие, установленное на лафете полевой пушки образца 73 года. В излишнем усердии войска основательно разрушили железнодорожный путь, который вел от Лембени к Кахе. При наших средствах он не мог быть настолько быстро восстановлен, чтобы оказаться годным для быстрой переброски между этими двумя пунктами одного из наших орудий.

Все наблюдения и донесения сходились на том, что неприятель, который раньше часто высылал южнее озера Джипе патрули и даже более сильные отряды, теперь не выказывал большого интереса к этой местности. Во всяком случае, он перешел со своими главными силами на Кахе и через Неймоши далее на запад к Аруше.

После холодной ночи на сырой высоте у Северного Паре 5 апреля я снова спустился к Лембени. Здесь были получены донесения, что днем раньше капитан Ротгерд, находившийся с 28 ротой у Лолкизале - высокой горы, расположенной посреди Масайской степи в 2 днях марша юго-западнее Аруши, был атакован сильным противником. Связь по гелиографу, идущая от Лолкизале на юго-запад, оборвалась. Лишь позднее выяснилось следующее. Несколько конных неприятельских рот, двигавшихся от Аруши, повели наступление на нашу 28 роту, расположенную на горе, обходя ее по равнине с разных сторон. Так как наши обладали водой, то могли свободно выдержать бой с неприятелем, который ее не имел. На второй день боя ситуация для противника стала критической. К сожалению, после тяжелого ранения капитана Ротгерта, на это обстоятельство с немецкой стороны уже не обратили внимания. Положение было признано настолько безнадежным, что рота со своими пулеметами и снаряжением сложила оружие. Характерно, что некоторые аскари выказали хорошее военное воспитание и не сдались вместе с остальными. Они, как и раненые, которых неприятель не задерживал, ушли в район Уфиоме к нашим войскам. Здесь они встретили недавно сформированную стрелковую роту с Центральной железной дороги и отряд из Аруши, которые сосредоточились у Уфиоме.

Дорога на Кондоа-Иранги вглубь колонии была, открыта для неприятеля, вторгавшегося от Аруши. Поэтому из района озера Киву в северо-западной части колонии были переброшены три роты под начальством испытанного в боях у Кисенджи капитала Клингарда - сначала походным порядком, затем по Танганьике на пароходе до Кигомы, а оттуда далее по железной дороге к Саранде. Отсюда они двинулись на Кондоа-Иранги. Находившиеся уже севернее дороги Кондоа-Иранги войска (около двух рот), а также рота, переброшенная по железной дороге из Дар-эс-Салама, также были подчинены капитану Клингарду. Эти передвижения потребовали немало времени. Поэтому немедленно по железной дороге из Лембени в район Буйко была доставлена хорошая, испытанная 13 рота. Она проследовала оттуда далее через Масайскую степь к Кондоа-Иранги, где в мирное время и квартировала.

Подобный переход для такого, по африканским понятиям большого, числа людей, как рота со своими носильщиками, представлял большой риск теперь, в самое сухое время, перед началом больших дождей. Однако, на этот риск надо было пойти, тем более, что расположенный у Кахе противник после того, как его разведывательные отряды были неоднократно нами отбиты, не выказывал никакого намерения наступать. Таким образом, в это время Кондоа-Иранги не являлось угрожаемым пунктом. Ввиду того, что наша атака от Лембени на Кахе оказалась нецелесообразной, я решил только сковать противника, расположенного у Кахе, с тем, чтобы обрушиться главными силами на неприятельскую группу, которая вторглась в местность Кондоа-Иранги. Проведение этого плана было далеко не легким; требовалось много времени для марша на протяжении 200 километров от станции выгрузки Северной железной дороги к Центральной железной дороге, а изменение обстановки могло постоянно потребовать новых немедленных распоряжений командования. Поэтому нельзя было оставаться без связи ни с одной войсковой частью. Отдельные части не могли быть двинуты по очень отдаленным друг от друга дорогам, как в свое время при переходе от Центральной железной дороги к Северной. Так, движение нашей 15 полевой и двух конных рот должно было происходить по одной дороге.

Это поставило войска перед совершенно новой и трудной задачей. Нельзя было терять времени. Отряды капитана Корнацкого, капитана Отто, обер-лейтенанта Бока и капитана Штеммермана, каждый в составе 3-4 полевых рот, были перевезены по железной дороге от Ламбени к Момбо-Корогве с однодневным запасом продовольствия. Оттуда они были двинуты дальше к Кимамбе (станция Центральной железной дороги западнее Морогоро). Начались различного рода проблемы. Так, ротам нельзя было назначать величину перехода на каждый день, поскольку пошли сильные дожди, которые местами так растворяли чернозем, что, действительно, едва можно было двигаться вперед.

Бывали случаи, что один отряд делал совсем короткие переходы, и на него надвигался следующий сзади. Это было очень неприятно и мешало правильному снабжению продовольствием на этапной дороге, а также переноске ротного багажа, для которой пришлось привлечь носильщиков с этапов. Роты начали теперь, по укоренившемуся африканскому обычаю, помогать себе сами - захватывали, не обращая внимания на имеющиеся распоряжения, этапных носильщиков и попросту удерживали их у себя.

Глава четвертая. Наступление неприятеля в районе северной железной дороги (Апрель - июнь 1916 года)

Отъезд в Корогве. В Гандени. Вести из Германии. Препятствия для движения. Вздувшаяся река. Верхом и полевой железной дорогой в Кимамбу. Разведка к югу от Кондоа. Этапное дело и интендантство. Соприкосновение с неприятелем. На позиции. Неприятель, повидимому, очищает свои позиции. Неожиданный ночной бой. Наши тяжелые потери. Удачные поиски патрулей. Артиллерийская дуэль. Сбор продовольствия из местных средств. Неудачное наступление противника.

После того, как все транспорты выступили из Лембени, я передал командование всеми расположенными у Северной железной дороги войсками майору Крауту. Для него было организовано и отдельное интендантство. Наша поездка по железной дороге в Корогве показала нам лишний раз, как спаяно немецкое население Северной области с войсками и как оно ценило их труды. На каждую станцию являлись люди, иногда издалека; каждому было ясно, что наше расставание с северными округами было окончательное и что этот район попадет в руки неприятеля. Несмотря на это, настроение было приподнятое. Нам приносили большую часть тех незначительных запасов европейского продовольствия, которые еще имелись. Вдова недавно похороненного в Буйко коменданта линии Кребера не могла отказать себе в том, чтобы не предложить нам последней бутылки из запасов своего погреба.

Из Корогве наш автомобиль быстро доставил нас к Гандени - конечному пункту проложенной из Момбо железной дороги. По пути мы обогнали наши конные роты, и восклицание чиновника местного гражданского управления в Гандени: "да ведь это знаменитый браконьер ван-Ройен!" - снова показало мне, что между нашими кавалеристами имелись привыкшие к опасности и к охоте люди, на которых можно было положиться в предстоящих испытаниях. В Гандени имелся первый сборный пункт продовольствия, которое доставлялось с севера. Майор фон-Штюмер, сменивший свою прежнюю должность в Букобе на управление нашей самой важной в данный момент этапной дорогой, жаловался на помеху для дальнейшей перевозки запасов, которую он ожидал от проходящих войск. В Гандени, центре местного управления, куда сходились этапные дороги от Морогоро, Корогве, Кондоа-Иранги, возник, благодаря войне, европейский квартал почти городского типа. Небольшие дома, построенные обер-лейтенантом флота Горном в норвежском стиле, представляли прелестный вид, который в настоящий момент, правда, был испорчен проливным дождем. Внутри эти дома, каждый из которых состоял из 3 комнат, были оборудованы для размещения европейцев. Много неприятностей причиняла огромная масса крыс, часто ночью бегавших по спящим. Капитан Кальтенборн, который приехал на прибывшим в Суди втором вспомогательном пароходе, явился здесь ко мне и устно дополнил пересланные им мне уже некоторое время назад сообщения с родины.

На следующий день мы перегнали на автомобиле некоторые из двигавшихся отрядов и смогли, по крайней мере частично, уладить возникавшие между ними недоразумения. Переговоры по телефону удавались нечасто, вследствие повреждений на линии, вызываемых сильными дождями, а также порчей проволоки колоннами носильщиков, отдельными повозками и жирафами. Тем важнее было для меня быстро миновать этот поврежденный участок, который отделял меня от войск и поступающих донесений.

Дожди все время усиливались, и дороги становились все более непроходимыми. Сначала встречались только немногие трудные места; затем наш автомобиль тянули и толкали двадцать и более носильщиков. "Ниампара" (начальники носильщиков) с танцами шли впереди. Вся компания подхватывала "Амзиго" и "Кабуби-кабуби", и под ритм этих песен работа спорилась. Когда мы проезжали Тулиани, проливные дожди настолько вздули обычно мелкую реку, что ее быстрое течение снесло годный для езды мост. Мы свалили одно из больших деревьев, но оно не было достаточно длинным. чтобы зацепиться при падении своей верхушкой за противоположный берег. Ствол толщиною в метр сносило, как щепку. Адъютант, обер-лейтенант Мюллер, попробовал переплыть реку, но был также отнесен течением и вернулся. Затем это попробовал сделать капитан Тафель, который снова оправился от своего тяжелого ранения и занимался в штабе оперативной работой. Он достиг противоположного берега. После него это удалось нескольким туземцам - хорошим пловцам, но перетянуть на другой берег веревку при помощи пловцов не удалось, и, таким образом, мы основательно застряли. Капитан Тафель, совсем без одежды, сидел на том берегу, а мы - на этом. Ждать до тех пор, пока не спадет вода, нам не улыбалось, так как я не мог терять ни одной минуты, чтобы догнать голову находившихся на походе отрядов.

Когда вечерело, один из туземцев заявил, что немного ниже имеется знакомый ему брод. Переправа там, все-таки, была нелегкой и длилась, по меньшей мере, 3/4 часа; по очень извилистому броду мы должны были следовать точно за проводником и осторожно пробираться от мелководья к мелководью. Вода доходила нам до плеч, и течение было настолько быстрое, что требовалось напрягать все силы, чтобы не упасть. Наконец, в темноте, с совершенно промокшими вещами, мы достигли другого берега, куда навстречу нам выслали трех мулов с проводниками-аскари из отряда, с которым, к счастью, оказалась телефонная связь.

При дальнейшем движении, которое продолжалось под проливным дождем всю ночь, вода неоднократно доходила нам до седла. Иногда приходилось идти в воде по горло, но все-таки еще ночью мы добрались до большого, построенного во время войны, моста через Вами. Он также был почти совершенно разрушен, но кое-что от него, все-таки, уцелело. Мы смогли перейти на ту сторону и добраться до полевой железной дороги, ведущей к станции Кимамба. Эта дорога также возникла во время войны, как и железная дорога Момбо-Гандени, и вагонетки на ней продвигались вручную. Проявляя слишком большое усердие некоторые "добрые люди" брали повороты на дороге слишком быстро, и вагонетки не раз переворачивались со всем, что в них находилось, - в том числе и с нами. Во всяком случае, нам было более чем достаточно этого путешествия посреди вод, когда рано утром мы прибыли в Кимамбу. Проживавший там призванный в войска вице-фельдфебель Рефельд принял нас самым радушным образом. Благодаря тому, что в Кимамбе имелся склад обмундирования, мы смогли, по крайней мере, переодеться в сухую форму аскари. Предвидеть, когда прибудет остальной штаб с нашими вещами было нельзя.

После переговоров с губернатором, который прибыл для этого в Кимамбу, я отправился на следующий день в Додому. В районе Центральной железной дороги почти не было следов той энергичной, отвечающей требованиям войны работы, которая на севере вошла в плоть и кровь каждого. Прибывший незадолго до нас в Додому отряд капитана фон-Корнацкого терпел некоторые затруднения в продовольствии, хотя Додома лежала на железной дороге, по которой могла быстро получать продовольствие. Я связался по телефону с капитаном Клингардом, занимавшим высоты Бурунги в одном переходе южнее Кондоа-Иранги, и на следующий день утром с несколькими офицерами штаба отправился к нему из Додомы верхом.

Путь шел через безлюдную степь, покрытую кустарником. Проложенная во время войны проселочная дорога лишь местами пролегала мимо селений. Страна Угого отличалась большим богатством скота. Ее жители принадлежали к кочевым племенам, которые в своих обычаях подражают масаям, и поэтому часто называются "масайскими обезьянами". Навстречу нам попадалось много запряженных быками телег, в которых направлялись в Додому со своими семьями немецкие и бурские фермеры из района горы Меру. Это была знакомая мне еще по юго-западной Африке картина удобного путешествия в приспособленном к степным условиям фургоне.

Этапная служба в отряде Клингарда еще не была налажена. Мы заночевали в первой из маленьких этапных станций. Выяснилось, что отдел снабжения необходимо значительно усилить, так как на нем должно было базироваться продовольствие крупных войсковых масс, которые в настоящее время были переброшены на Кондоа-Иранги. К этому прибавились новые трудности: здоровье прежних полевых интендантов не соответствовало требованиям, которые война налагает на этих должностных лиц. Капитана ландвера Шмидта очень скоро сменил капитан ландвера Фелькэ; последнего - капитан резерва фон-Ледебур, а затем капитан в отставке Рихтер, пожилой человек. К сожалению, последний в то время, к началу новой серьезной операции, окончательно переутомился. Его должность пришлось принять незнакомому вначале с этой работой отставному майору фон-Штюмеру, который работал в Гандени по этапному делу.

К вечеру следующего дня мы проделали путь, равный четырем нормальным переходам, и прибыли в горы Бурунги к капитану Клингарду. Сосредоточение двигавшихся вслед за нами с Северной железной дороги отрядов должно было закончиться через более или менее продолжительное время, следовательно у нас оставалось время для ряда необходимых разведывательных операций. Было кстати, что здесь мы ознакомились с совершенно новой, отличной картой.

Последняя затерялась при отправке грузов гражданского Окружного управления из Кондоа-Иранги, когда разбежались носильщики, и была найдена в одной деревне у гор Бурунги.

Конные английские патрули из европейцев то и дело приближались к нашим позициям, и было известно, что за ними стоят сильные конные отряды противника. Однако отсутствовали сведения, где находятся последние. Некоторые донесения гласили: "в Кондоа-Иранги", другие - южнее этого пункта, и опять новые, - у дороги, ведущей от Кондоа-Иранги к Саранде. Было очень важно, что у Бурунги были расположены более или менее крупные туземные плантации, так что там имелось много продовольствия. Не надо было ждать, пока начнет действовать подвоз припасов, направляемых из Додомы. Войска могли быть не связаны с этим подвозом и жить на местные средства.

Как только прибыли остальные отряды, началось наступление на Кондоа. Южнее этого пункта мы натолкнулись на сравнительно сильные конные патрули, которые были отброшены, и в начале мая мы без серьезного боя овладели большими высотами, которые находились в 6 километрах впереди Кондоа.

Мы захватили с собой два морских орудия, одно 8,8-см и другое 10,5-см на колесных лафетах, и сейчас же поставили их на позицию. Поскольку наши позиции поднимались над неприятельским лагерем южнее Кондоа, они с явным успехом обстреливали англичан. Палатки во вражеском лагере были немедленно убраны. Наблюдалось, что неприятель усердно укрепляет свою позицию и поспешно оттягивает свои повозки обратно в направлении на Кондоа. Несколько патрульных стычек были успешны для нас, и мы легко отбрасывали мелкие неприятельские части, которые противник пытался выдвинуть в различных местах. С юга, то есть в тылу, мы увидели, направляющиеся на плзиции конные патрули. Так как в этом районе находились и наши всадники, то вначале я подумал, что это немцы. Однако однообразная пригонка находившихся в ружейных чехлах карабинов показала нам, что это англичане. Последние, по-видимому, не имели представления о нашем присутствии. Мы открыли огонь лишь после того, как подпустили их на очень близкое расстояние; в результате англичане потеряли приблизительно половину своего состава.

Было очевидно, что неприятель очищал свою позицию перед нами. 9 мая 1916 года я решил, что, если это наблюдение подтвердится, немедленно захватить небольшие, занятые неприятелем, высоты. До этого обстановка была неблагоприятна для нападения, так как наше наступление легко могло быть замечено, и неожиданная атака исключалась. Без элементов же внезапности попытка штурмовать занятую противником позицию не имела никаких шансов на успех; неприятель достаточно укрепился на высотах, и последние полностью командовали над ближайшей полосой местности, покрытой низким колючим кустарником и многочисленными обломками скал, сильно затруднявшими движение.

Я находился при роте, которая следовала за находившимся впереди патрулем. Последний, незадолго до наступления темноты, донес, что неприятель очистил высоты. Поэтому наши роты продолжали движение; командиры отдали приказ подвезти багаж, чтобы устроиться на ночь. Сам я отправился в расположение командования, которое осталось на больших холмах, расположенных немного позади. Я пробовал побороть свое сильное переутомление чашкой кофе с ромом, но скоро крепко заснул с сознанием, что ничего не могло случиться. Рядом с моей лагерной стоянкой было расположено 8,8-см орудие. Около 11 часов вечера меня разбудили фразы, которые произносил обер-лейтенант флота Вундерлих - начальник орудия. Он не мог объяснить себе многократные вспышки, которые видел со стороны неприятеля. В первый момент я также был в недоумении, но скоро не оставалось сомнений, что все более усиливавшиеся вспышки, означают орудийные и пулеметные выстрелы. Когда ветер переменился, стал отчетливо слышен шум боя.

Вопреки всем ожиданиям перед нами происходил серьезный бой, но, учитывая большое удаление от места схватки и необходимость перехода сквозь закрытую скалистую местность, поросшую кустарником, я считал невозможным надеяться на успешное введение в бой оставленных резервов. Даже самое поверхностное ознакомление с обстановкой боя потребовало бы нескольких часов, а до захода луны оставалось уже меньше часа. Волей-неволей, я был вынужден предоставить бой своему собственному течению.

Высоты, обследованные патрулями, наши роты нашли свободными от противника, но непосредственно за ними на втором гребне, на укрепленной позиции, находился неприятель. На эту позицию неожиданно и натолкнулись наши части и при закрытом характере местности и темноте потеряли обзор и связь. Наши аскари засели против неприятеля, и капитан Линке, принявший командование после того, как обер-лейтенант фон-Бок был тяжело ранен, а капитан фон-Корнацкий убит, вполне понимал, что если он останется тут лежать, то после наступления дня будет лишен всякой возможности передвижения. Так как нельзя было рассчитывать на успех, то он осторожно, еще ночью, прекратил бой и вернулся к исходному положению. Неприятель, состоявший, главным образом, из 11 Южно-Африканского пехотного полка, хорошо дрался и неоднократно брал наши роты под действительный пулеметный огонь. Наши потери - около 50 убитых и раненых, нужно признать тяжелыми, принимая во внимание то незначительное число ружей около 400, которые, собственно, принимали участие в этом бою.

В следующие дни мы заняли большие высоты, расположенные далее на запад, и потеснили находящиеся впереди конные отряды с очень чувствительными для них потерями. Часто случалось, что из отрядов противника, силой около 20 человек, почти никто не оставался в живых. Да и вообще, мы имели целый ряд очень удачных столкновений. Неоднократно мы наблюдали в сильные бинокли с наших высот, открывающих широкий обзор, как неприятельские войска и колонны обозов двигались с севера на Кондоа, затем сворачивали на восток и исчезали в горах. Точно так же и наши патрули, высылаемые далеко в тыл неприятелю, подтверждали передвижение больших транспортов от Аруши в направлении на Кондоа-Иранги.

Англичане немедленно взяли в свои руки гражданское управление в Кондоа, искусно привлекли туда туземных вождей и дали им указания об их дальнейшем образе действий. Сюда входила и обязанность сообщать о передвижении немецких войск. Таким образом, для наших патрулей часто бывало целесообразным выдавать себя в неприятельском районе за англичан. Ведь различие в форме одежды было невелико и еще более стерлось благодаря долгой боевой жизни. Часто, вместо форменного обмундирования, мы носили лишь рубахи с открытым воротом, а маленький суконный значок, который англичане имели на тропической шляпе, мало бросался в глаза, тем более, что часть немцев была уже вооружена трофейными английскими винтовками.

В общем, складывалось впечатление, что в Кондоа находятся не очень крупные силы противника. Однако наше наступление, даже если оно и было бы успешным, должно было проходить по открытой местность против укреплений, обороноспособность которых мы не могли достаточно подавить нашими немногими орудиями. Значительные и трудно возместимые потери, которых можно было с уверенностью ожидать, побудили меня отказаться от общей атаки и вредить противнику лишь мелкими действиями, которые до сих пор оказались очень полезными. Наша артиллерия - прибыли также оба горные орудия и две полевые гаубицы, доставленные в колонию на вспомогательном судне, - обстреливала наиболее выгодные неприятельские цели, когда они появлялись. Точно так же и здания Кондоа-Иранги, куда прибыл генерал ван-Девентер[36], брались при случае под огонь нашего 10,5-см орудия. Западнее расположения наших крупных сил у дороги Саранда - Кондоа-Иранги наша вновь сформированная стрелковая рота в нескольких удачных столкновениях постепенно теснила к Кондоа-Иранги части Южно-Африканского конного полка. Неприятель все более усиливался. В начале июня он обстрелял нас с большого расстояния, около 12 километров, тяжелыми орудиями 10-12,5-см калибра.

Необходимо признать хорошее наблюдение и руководство огнем артиллерии противника. Во всяком случае, 13 июня 1916 года его снаряды очень скоро стали ложиться точно в расположении нашего командования. Я прервал свою работу, которой занимался под защитой тростниковой крыши, и укрылся немного в стороне за скалой. Непосредственно после того, как ко мне присоединился также и офицер-ординарец, обер-лейтенант Боль, прямо над нами разорвался снаряд, тяжело ранивший обер-лейтенанта Боля в бедро. Я, а также несколько других европейцев были слегка поцарапаны. Материального вреда неприятельская артиллерия нам, впрочем, почти совсем не причинила, но, все-таки, было неприятно, когда ее тяжелые орудия время от времени обстреливали наш лагерь.

От значительных работ, которые требовали хорошего оборудования, мы отказались, так как должны были полностью использовать силы наших людей как для патрульной и сторожевой службы, так и для сбора продовольствия. Вся страна, насколько мог охватить глаз, была покрыта туземными плантациями; главным образом возделывалась мтама, род пшена, который как раз начал поспевать. Туземцы по большей части разбежались. Снабжение из Додомы не смогло следовать за нашим наступлением; поэтому довольствие базировалось почти исключительно на запасах, которые собирали особо выделенные из роты команды. Снопы быстро сохли на камнях под горячим солнцем. Во всех ротах производилась оживленная молотьба. Получаемые зерна растирались камнем или же толклись в муку шестами в "киносах" - твердых деревянных сосудах. Для европейцев в то время еще имелась пшеничная мука, которая подвозилась по этапным дорогам. Под Кондоа наш хлеб, состоявший из смеси пшеничной муки с туземной, был превосходного качества. Кроме мтамы и других зерновых сортов, имелся сахарный тростник, мухого (растение с вкусным съедобным корнем), сладкий картофель, различные сорта гороха и другие туземные плоды, а также и мясо в достаточном количестве.

Наблюдавшаяся распространение неприятеля от Кондоа на восток привлекла наше внимание также и на этот до сих пор мало знакомый район. Капитан Шульц был послан туда с несколькими ротами и попал в чрезвычайно трудную для передвижения гористую и сильно заросшую местность, где поселения встречались только на плодородных участках. Здесь дошло до целого ряда боев, в которых с нашей стороны принимали участие одна или несколько рот и которые отличались большими потерями для неприятеля.

Сравнительно сильный неприятельский отряд старался вклиниться между нами и ротами отряда Шульца и, вероятно, имел намерение отрезать последнего. Однако, эта попытка противника совершенно не удалась. Наши войска сжали с обеих сторон этот неприятельский клин и отбросили его назад. При этом особенно отличился старый эфенди (офицер из туземцев) Юма Мурзаль. Он расположился у источника воды и с большим успехом обстреливал англичан, приходивших туда пить; по его наблюдениям, при этом было убито 6 человек. За время боев у Кондоа-Иранги противнику вообще были нанесены значительные потери. Если к этому прибавить еще убыль от болезней в его новых белых войсках, непривычных к тропикам и чрезвычайно небрежных в применении мер защиты от тропических болезней, то общие потери противника за период Кондоа-Иранги оказались не ниже чем в 1.000 человек белых.

Глава пятая. Между Северной и Центральной железными дорогами (Июнь август 1916 года)

Наступление неприятеля на всем северном фронте. Одновременные атаки с юго-запада. Отступление и охват. В поисках слабейшего места противника. Ловкий начальник английского патруля. Усиленная деятельность аэропланов противника, Дальнейшее наступление генерала ван-Девентера на юг. Сопротивление слабых растянутых немецких частей. Бой на подступах к Центральной железной дороге. Разведки. Сильные бои с наступающим неприятелем. У реки Вами.

В конце июня 1916 года события на других боевых участках получили решающее влияние на наши действия у Кондоа. Из района озера Киву и от Руфиджи двигались бельгийцы; западнее озера Виктории, а с середины июля также и от Муанзы, наступали на Табору английские войска. Генерал Вале, командовавший всеми находящимися на северо-западе частями, постепенно оттянул свои отряды с границы к Таборе.

С юго-запада, из района между Танганьикой и Ниассой, также наседали неприятельские отряды. Наша рота из окрестностей Бисмаркбурга медленно с боями отходила перед ними в направлении на Табору. Из округа Нейлангенбурга обе наши охранные роты постепенно отходили к Иринге. За ними следовал генерал Нортей, дивизия которого была снабжена всеми средствами современного ведения войны. Об этих событиях - при трудности организации связи - командование имело лишь отрывочные сведения.

У Северной железной дороги патрули майора Краута, которые высылались с его постоянной позиции у Лембени, достигли случайных успехов. Несколько аэропланов были вынуждены к спуску и разбились; летчики были захвачены в плен, а аппараты уничтожены. Когда прекратился период дождей, неприятель начал движение от Кахе вдоль Северной железной дороги, а также восточнее ее через горы Паре и западнее вдоль Паангани. Наблюдались сотни автомобилей и большие массы конницы. Чтобы не быть отрезанным ввиду большого превосходства противника, майор Краут оттянул по железной дороге в Буйко свои главные силы, оставив против неприятеля лишь слабые отряды. В этой местности, как и у Момбо, произошло затем несколько столкновений, во время которых наши роты иногда проезжали на железнодорожных составах через неприятельское расположение и обстреливали противника из вагонов при попытках англичан загородить за ними полотно железной дороги. Хотя неприятель, благодаря своему численному превосходству, легко мог производить обходные движения постоянно свежими частями, трудные условия местности в высшей степени препятствовали ему. Поэтому казалось, что неприятель отказывается от мысли производства обходов, но зато придерживается своего рода тактики изнурения. Сегодня он действовал одной частью своих войск, затем давал ей отдых, а на следующий день выдвигал другие части и еще на следующий день опять новые.

Несмотря на всю очевидность превосходства противника и благоприятные условия его снабжения, его наступление шло довольно медленно. Ни разу войска майора Краута не попали в действительно тяжелое положение; наоборот, нашим частям удавались новые нападения, и мы имели частичные успехи, нанося неприятелю очень чувствительные потери, как, например, в арьергардном бою, который вел капитан фон-Бодекер в районе Гандени.

При таком обозначившемся со всех сторон наступлении противника нужно было поставить себе вопрос, что произойдет с находящейся в Кондоа главной частью войск. Для нападения обстановка была слишком неблагоприятной. Таким образом, возникал вопрос, в каком направлении должно быть произведено наше отступление. Я обратил внимание на район Махенге. Этот район избавлял нас от обхода противника, был богат местными средствами и допускал ведение малой войны. Кроме того, отсюда представлялось возможным уклониться дальше на юг и долго еще продолжать войну.

Другим важным пунктом было обеспечение наших военных запасов у Центральной железной дороги, особенно находившихся в районе Морогоро. Последние подверглись большой опасности при наступлении генерала Смуттса, перед которым майор Краут вынужден был отойти до окрестностей Гандени. Если можно было даже предположить, что постоянно увеличивавшаяся длина тыловых сообщений и свяжет генерала Смуттса, то все-таки я считал его самым серьезным и опасным противником. Поэтому я решил оставить против неприятеля у Кондоа только один отряд близ Бурунги, под командой капитана Клингарда, а с главными силами снова перейти к Додоме, откуда перебросить части по железной дороге к Морогоро и соединиться с майором Краутом. Позднее обнаружилось, что англичане были до мелочей осведомлены об этом передвижении и знали, например, подробно о несчастном случае с одной из наших рот на железной дороге во время этой перевозки.

По прибытии наших рот в Морогоро, вследствие отличного поведения аскари, исчезли последние следы подавленного настроения. Каждый мужчина и каждая женщина поняли, что хотя наше положение и было тяжелым, но не было никакого иного выхода, как только продолжать войну, и что наши войска по своим качествам в состоянии еще долго успешно сражаться. В начале июля я прибыл к майору Крауту. Он занимал укрепленную позицию у горы Канга, северо-восточнее Тулиани. Я думал, что аскари подавлены отступлением, но нашел их в отличном настроении и уверенными в своих силах. Перед позицией они расчистили сектора обстрела на протяжении от 50 до 100 метров и были твердо убеждены, что атака противника будет отбита.

Время, которое оставалось до прибытия остальных отрядов к Тулиани, я использовал для разведки и таким образом скоро получил представление о проходах, которые пересекали тяжелую, скалистую и лесистую местность к западу от нашей этапной дороги.

Попытка нашего сравнительно крупного отряда обойти неприятельский лагерь и атаковать его с тыла не увенчалась успехом из-за произроставшего там чрезвычайного густого кустарника. Однако неприятель понес потери благодаря деятельности многочисленных мелких патрулей, обстреливавших его транспорт и его автомобили, курсировавшие позади фронта. При этом был также удачно обстрелян автомобиль одного из штабов. В свою очередь и неприятель высылал патрули; некоторые из его дальних патрулей забрались к нам в тыл.

Один из них, под командой лейтенанта Виенгольда, обнаружил себя тем, что напал на колонну наших носильщиков и сжег их грузы. Между последними имелось некоторое количество прибывших на вспомогательном пароходе и нетерпеливо ожидаемых шаровар. Поэтому Виенгольд возбудил в каждом чувство досады, был выслежен на своей стоянке в густом кустарнике и атакован. Лично ему удалось скрыться, и он, рассчитывая, что в африканском кустарнике трудно кого-нибудь найти, попытался пробраться сквозь наши линии назад к англичанам. Нашим опытным разведчикам, которые раньше совершили успешный захват лошадей у Лонгидо - Ван-Ройену, Нивенгизену и Трупелю, удалось напасть на его след и поймать англичанина. При возвращении с разведки я нашел Виенгольда в нашем лагере Тулиани за веселой пирушкой с теми, кто его захватил. Мы все должны были честно признать отличными действия его патруля, путь которого был точно нанесен на взятой у него карте. Затем Виенгольд был направлен вглубь страны в лагерь пленных, но через несколько месяцев бежал оттуда во время купания. В 1917 году в районе Кильвы и Левале а также позднее, в 1918 году, в Португальской Восточной Африке, он снова развил блестящую партизанскую деятельность против нас. Позже меня живо заинтересовала обнаруженная на поле одной из схваток тетрадь с составленным Виенгольдом описанием нападения леопарда, который с большой дерзостью набросился на стоянке на одного из его спутников.

Теперь, в течение следующих недель, англичане нас беспокоили, главным образом, бомбами с аэропланов. По-видимому, они точно узнали место расположения командования лагеря в Тулиани. Я вспоминаю день, когда четыре аэроплана, против которых мы ничего не могли предпринять, часами кружились над нашим лагерем и. сбрасывали бомбы. Однако, мы научились маскироваться; только европеец, занятый на телефонной станции в хижине, был так тяжело ранен, что потерял руку. Расположенная рядом хижина с ценными документами загорелась от попадания зажигательной бомбы.

Мои автомобили тогда были еще на ходу, и я имел возможность быстро добираться до отряда Краута, который находился на хорошей этапной дороге. Здесь капитан флота Шенфельд отлично руководил огнем 10,5 и 8,8-см морских орудий. С его артиллерийского наблюдательного пункта, расположенного на вершине горы Канга, открывался хороший обзор неприятельского лагеря. Более мелкие немецкие отряды не последовали из Узамбары за майором Краутом в Тулиани, а отошли вдоль Узамбарской железной дороги в направлении на Тангу. В этом районе, так же как и у Корогве, они имели мелкие столкновения с противником и постепенно отступали на юг, правее отряда Краута. За ними следовали более или менее сильные отряды неприятеля. С течением времени для войск, расположенных близ Тулиани, росла опасность быть обойденными с востока и потерять связь с районом Морогоро, таким важным не только в отношении снабжения боевыми патронами и материалом, но и в смысле продовольствия. Одновременно в южном направлении от Кондоа наступал генерал ван-Девентер, войска которого были доведены до численности дивизии. Капитан Клингард отходил перед ним сначала на юг, а затем в направлении на Мпапуа.

Закрытый и бездорожный характер местности вынудил при этом капитана Клингарда еще больше раздробить уже сам по себе незначительный отряд (5 рот), чтобы наблюдать и запереть важнейшие проходы. Неприятеля сопровождало большое число автомобилей, и нам удалось случайно повредить один из них миной. При вынужденной разброске сил капитана Клингарда и трудностях связи между ними одна часть часто могла не знать, что происходило в соседнем отряде. Сильный немецкий конный патруль, следуя с востока, искал связи с отрядом, который, по его предположению, находился у Мейамеи на дороге Додома - Кондоа-Иранги. Ничего не подозревая, он въехал прямо в английский лагерь и был почти целиком взят в плен. Обратное движение нашей Кондоаской группы, которая стремилась не только уйти, но и нанести неприятелю урон, было очень трудным маневром; нелегко уловить момент, когда следует отойти, когда нужно снова задержаться и когда необходимо снова нанести контрудар, чтобы затем немедленно отступить. Отсутствовали достоверные сведения; при отступательном марше нескольких колонн через незнакомую местность, при недостатке средств связи, трудности росли до бесконечности. Влияние командиров часто сводилось на нет, и слишком многое предоставлялось случаю. 31 июля 1916 года неприятель достиг Центральной железной дороги у Додомы. Капитан Клингард начал отступать на восток вдоль железнодорожного полотна.

В боях, разыгравшихся западнее Мпапуа, не были оценены некоторые благоприятные моменты, и соседние отряды, на поддержку которых рассчитывали, не прибыли вовремя. Такие случаи легко внушают войскам чувство неуверенности и действуют отрицательно на доверие и дух предприимчивости. Обстановка здесь усложнялась еще и тем, что командир, капитан Клингард, заболел тифом и выбыл как раз в критический момент. В качестве его заместителя из Тулиани был направлен капитан Отто. Последнему удалось снова собрать разбредшиеся части и использовать их сосредоточенно.

В конце концов даже вторая стрелковая рота, которая была вынуждена отступать по дороге Кондоа - Саранда к последнему пункту и связь с которой была совершенно прервана, присоединилась, описав большую дугу, южнее железной дороги к отряду Отто. Бои отряда Отто, при превосходстве сил противника, часто представляли картину фронтальной атаки при одновременном обходе обоих наших флангов.

Не всегда неприятелю удавалось проводить этот маневр согласованно. Так, например, у Мпапуа противник слишком близко развернулся перед нашим фронтом и понес значительные потери; точно так же и обходы, даже когда они направлялись в глубокий тыл наших позиций, не имели решающего влияния. В закрытой местности было всегда возможно уйти от опасности и атаковать обходящие части порознь. Во всяком случае, неприятельская тактика охватов в чрезвычайно густом кустарнике и среди многочисленных скал требовала большого напряжения и истощала силы его войск. Капитан Отто каждый день отступал только на несколько километров на восток, и железная дорога позволяла ему при этом менять по желанию позицию своих тяжелых орудий.

Когда отряд Отто подошел к Килоссе, стало необходимым предпринять перегруппировку наших главных сил, находившихся у Тулиани. Штаб и часть войск двинулась к Морогоро. Майор Краут с несколькими ротами и 10,5-сантиметровым орудием направился к Килоссе. У Тулиани командование принял капитан Шульц.

Мне приходилось учитывать, что наступающие с севера колонны скоро достигнут района западнее Багамоджо и в этом пункте произойдет также высадка войск. Для личного ознакомления я отправился на станцию Руву и оттуда на велосипеде по песчаной и холмистой дороге к Багамоджо. В однодневном переходе от последнего пункта я натолкнулся на стоянку двух европейцев. Это был управляющий округом Михельс со своим спутником; они хотели перенести местопребывание Управления округом дальше в глубь страны. Население было доверчиво и продолжало жить, как в мирное время. Мировая война проходила до сих пор мимо него бесследно. Так как время не ждало, я должен был возвращаться назад. Быстрый мул Михельса доставил меня за несколько часов в Руву. На следующий день я, начиная с Кидугалло, произвел на велосипеде осмотр продовольственных магазинов, расположенных там, и далее на север, а затем снова отправился в Морогоро. Другие поездки, также на велосипеде, привели меня к горам, расположенным на запад в направлении на Килоссу, а также к дорогам, которые проходили западнее и восточнее гор Улугуру. Проходы, ведущие от Морогоро вверх по северному склону гигантского массива гор Улугуру и далее на Киссаки, можно было разведать только пешком. При наступлении генерала ван-Девентера на Килоссу и при опасности, что капитан Шульц будет также обойден у Тулиани, нельзя было упустить момента притянуть отряд последнего к Морогоро. Чтобы, несмотря на это, быть в состоянии производить контрудары, мы должны были возможно дольше удерживать за собой район Тулиани.

Отряд капитана Штеммермана, выдвинутый из Тулиани на короткий дневной переход непосредственно на север, был атакован от Матомондо сильными европейскими и индусскими частями. Неприятель действовал очень искусно. Один из пулеметов 6 роты, стоявший на скалистом утесе, был захвачен одиночными индусами, незаметно подкравшимися спереди, и быстро сброшен с кручи вниз, так что его нельзя было найти. Однако ворвавшийся на нашу позицию неприятель был с тяжелыми потерями отброшен контрударом 21 роты. Английский майор Буллер, сын известного генерала - участника бурской войны, прострелил с близкого расстояния шляпу ротного командира обер-лейтенанта фон-Руктешеля, но затем сам был тяжело ранен последним. Позже майор Буллер был отправлен в немецкий лазарет в Дар-эс-Салам, и его выходила жена его противника, работавшая там в качестве сестры милосердия.

Во время боя у Матомондо в охватывающих действиях участвовала и английская кавалерия; она неожиданно появилась в горном проходе, идущем к Тулиани с севера. Это была вторая конная бригада, прибывшая та Южной Африки под начальством генерала Бритса; по-видимому, она понесла в густом кустарнике тяжелые потери.

Капитан Шульц, с одобрения командования, отступил к Деркаве, которая лежит на реке Вами в степи, покрытой густым кустарником. Он занял здесь укрепленную позицию на южном берегу и 13 августа был атакован наступающим от Тулиани неприятелем, силой, по меньшей мере, в пехотную и конную бригаду Бритса, а также одновременно и с востока бригадой, которая двигалась вверх по Вами, вдоль правого берега. Наши войска отбили неприятельские атаки, но в густом кустарнике обстановка была настолько неясной, что решительный успех казался недостижимым. Капитан Шульц колебался пустить в ход свою последнюю резервную роту. Я одобрил его намерение отойти по окончании боя к Морогоро, так как общая обстановка делала желательным сосредоточение моих сил. После прибытия майора Краута в Килоссу я притянул в Морогоро также и капитана Отто с частью его рот. Майор Краут прошел через Килоссу вслед за отрядом Отто и, после боев у этого пункта, занял позицию немного южнее у дороги на Махенге. Уже после того, как неприятельские войска заняли Килоссу, мы, в течениее нескольких часов поддерживали связь с отрядом Краута по линиям, проходившим через расположение неприятеля.

Однако после этого непосредственная связь с майором Краутом прервалась. Связь по гелиографу не действовала, а проволочная линия, шедшая от Киссаки и позднее от Руфиджи к Махенге и оттуда к войскам майора Краута, еще не была готова. Со второй половины июля, то есть более месяца, отсутствовала также всякая связь с генералом Вале у Таборы. Багамоджо попало в руки неприятеля. Надо было ежедневно считаться с возможностью падения Дар-эс-Салама и полным прерывом связи.

Глава шестая. Продолжительные бои в районе Руфиджи (Август - сентябрь 1916 года)

Неприятельское наступление с юго-запада. Что будет делать противник? Неприятельская попытка к окружению. Сражение у Млали. Отход к Киссаки. Влияние нашего отхода на настроение войск. Бома Киссаки. Охрана наших гуртов рогатого скота. Поражение неприятеля 7 и 8 сентября. Немецкое человеколюбие английская благодарность. Неожиданное нападение на Дутуми (9 сентября). Дутуми должно быть очищено.

Против войск генерала Нортея, наступавшего от Нейлангенбурга, в конце июня из Додомы был направлен капитан Брауншвейг. Последний привел пополнение из Кондоа и Дар-эс-Салама обеим ротам аскари, отступавшим из района Нейлангенбурга, и сосредоточил у Малангали свои собственные части, в общем пять рот при одной полевой гаубице. Там его отряд сражался против превосходных сил противника, но был вынужден отойти в направлении на Махенге.

Возникал вопрос, как следует вести наши дальнейшие операции в данное время, когда двигающиеся со всех сторон на Морогоро неприятельские колонны сближались между собою. Неприятель рассчитывал, что мы задержимся у северного склона гор Улугуру, у Морогоро, для последнего решительного боя. Эти расчеты были мне не совсем понятны. Ввиду нашей численной слабости было бы безумием ожидать здесь соединения неприятельских колонн, каждая из которых в отдельности была сильнее нас, и затем драться спиной к крутым скалистым горам, проходы через которые могли быть легко заперты и которые стесняли всякую свободу передвижения в нашем тылу. Я считал более целесообразным вести операции так, чтобы иметь дело только с одной частью неприятеля. При известном стремлении противника, и в особенности генерала Бритса, к глубоким обходным движениям я рассчитывал, что от Деркавы, мы обнаружили сильные неприятельские лагеря, и от Килоссы будут двинуты колонны с тем, чтобы западнее гор Улугуру зайти нам в тыл. Эта возможность казалась настолько вероятной, что я ежедневно выезжал на велосипеде к горам, расположенным западнее Морогоро, чтобы вовремя принять донесения наших патрулей и дополнить их собственными наблюдениями над облаками дыма и пыли. Последние скоро не оставили никаких сомнений в том, что действительно из района Деркавы сильные колонны начали движение к железной дороге между Морогоро и Килоссой. Патрули обнаружили неприятельские части, которые перешли железную дорогу и двигались далее на юг.

Наблюдательные посты на высотах доносили, что облака пыли отмечают направление на Млали. Так как в мои планы входило дать этому движению широко развернуться и затем атаковать отдельные части всеми силами, то я выждал, пока, по моим расчетам, последняя колонна могла подойти к Млали совсем близко. Вечером 23 августа капитану Отто, находившемуся у Морогоро, было приказано ночью с тремя ротами отступить к Млали. Он и прибыл туда 24 рано утром, как раз кагда же времени английская конница захватила склады близ этого пункта. Когда я в автомобиле прибыл в отряд Отто, бой был в полном разгаре. Однако, местность не располагала к коротким решительным наступательным действям из-за многочисленных крутых высот, затрудняющих движение. По телефону были стянуты все остальные войска, за исключением отряда капитана Штеммермана. Я сам еще раз съездил в Морогоро для личных переговоров. Отряд Штеммермана, которому, учитывая состояние дорог, я придал также 10,5-см орудие и гаубичную батарею, получил задачу отступать вдоль восточного склона гор Улугуру и там задержать неприятеля. Сами же проходы гор Улугуру были заперты слабыми патрулями. После полудня я прибыл снова в район Млали, где исход боя еще не определился. Неприятельские части были в нескольких местах отброшены, и некоторым из наших казалось, что они заметили у противника значительные потери. Однако, с наступлением темноты мы так глубоко забрались в горы, что передвижения оказались сильно затруднены, а потому мы были вынуждены остановиться.

На следующее утро многочисленные взрывы наших магазинов, захваченных неприятелем врасплох, показали, что противник отошел, уничтожив сложенные там 10,5-см снаряды. Мы предполагали, что этот обход совершался в юго-западном направлении, что и подтвердилось позднее. Казалось вероятным, что неприятель совершал обходное движение, чтобы раньше нас достигнуть Киссаки. В обширном продовольственном складе этого пункта было собрано 600 тонн продовольствия, а также вывезенные из Морогоро военные материалы. Дикие слухи опережали действительность и сообщали, что большие силы противника уже появились южнее нас на дорогах, ведущих к Киссаки. Хотя колесная дорога кончалась у Млали и дальнейшие пути сообщения по направлению к Килоссе представляли собой лишь тропинки с многочисленными спусками, подъемами и препятствиями, тем не менее, приходилось считаться с возможностью быстрого появления противника у Киссаки, и нам нельзя было терять времени. Был дан приказ отступать.

Вывоз наших грузов проходил удовлетворительно. Пришлось очень кстати, что около тысячи чернокожих рабочих, которые еще несколько дней тому назад работали в лесничестве у Морогоро, были, по настоянию предусмотрительного капитана Файльке, предоставлены в распоряжение войск.

Однако, разрешение вопроса о носильщиках начинало становиться трудным. Население видело, что мы очищаем местность; некоторое число туземцев, обещавших явиться, так и не прибыло, к отчаянию более разумных вождей, которые хотели нам помочь.

Так как в районе Мгеты появились только слабые отряды противника, было весьма вероятно, что его главные силы выполняют обходное движение. Поэтому, оставив арьергард, который только медленно следовал за нами, я стянул наше главное ядро в следующие дни ближе к Киссаки.

Однажды ночью у моей постели появился аскари и встал на вытяжку. Это был эфенди Юма Мурзаль, 4 полевой роты, оставленный больным у Морогоро. Он ушел из лазарета и последовал за нами через горы. Он сообщил, что неприятель, примерно такой же численности, как раньше у Кахе, двигается от Морогоро на запад вокруг гор Улугуру и что некоторым немецким аскари надоели слишком частые бои последнего времени. Они отстали от частей и грабят на плантациях юго-западнее Морогоро.

Из Киссаки к нам был протянут телефонный провод, и но нему капитан Тафель сообщал, что близ его расположения не обнаружено никаких следов неприятеля. Но к западу от нас патрули было установили наступление неприятельских сил в южном направлении. Поэтому я отошел к Киссаки и был вынужден уничтожить часть военных материалов, находившихся в небольшом складе близ нашей дороги. Занимать саму бому (крепость) Киссаки было бесполезно; она состояла из нескольких зданий, окруженных высокой, массивной стеной, и находилась среди совершенно открытой местности. Таким образом неприятель мог взять ее только с большими потерями, но ему не надо было ее атаковать; артиллерией и бомбами с аэропланов он сделал бы невозможным пребывание в тесном пространстве бомы, и защитники оказались бы вынужденными со своей стороны произвести вылазку в открытом поле под огнем противника. Поэтому наши позиции, подготовленные для боя, были расположены далеко вне бомы, замаскированы от воздушных нападений и оборудованы так, чтобы их можно было незаметно занять и снова очистить.

Отчетливое представление о количестве запасов, боевых материалов и продовольствия в Киссаки я получил только после своего прибытия туда и выяснил, что, вопреки моим распоряжениям, далее на юг от Бехобехо и на Руфиджи, у Кунгулио, почти никаких складов не имелось. У Киссаки находились большие запасы, но, несмотря на густое туземное население, перенести их было невозможно. Многочисленные находящиеся там темнокожие, для которых война и большое число аскари было чем-то совсем новым, потеряли голову и скрывались в зарослях. Гражданское управление, которое пользовалось полным доверием населения, оказалось бессильно против впечатлений, нахлынувших на туземцев. Даже подарки, которые обычно высоко ценились, не смогли удержать людей.

Казалось, что все злые духи поклялись лишить нас транспортных средств. Нашу колонну из нескольких сот вьючных ослов гнали из Морогоро через горы. Она прибыла в Киссаки с опозданием и совершенно истощенной. Немногие запряженные быками повозки, которыми мы располагали и которые, ввиду состояния дорог, должны были объезжать восточнее гор Улугуру, почему-то не прибывали. Начальник снабжения не видел никакой возможности для дальнейшей транспортировки наших запасов, необходимых для войны, и в то же время было ясно, что, ввиду превосходства неприятельских сил, мы должны продолжать отступление на юг, к Руфиджи. Утешением явилось лишь то, что наши большие гурты скота, пасшиеся восточнее Мпапуа, были выведены оттуда вовремя. Несколько тысяч голов рогатого скота, в большинстве хорошего, прибыло в Киссаки и стало в высшей степени удобным продовольственным резервом. Однако, к сожалению, радость была омрачена мухой цеце, часто встречающейся здесь; если животные заболевали от ее укуса, они очень теряли в теле и погибали через несколько недель. Поэтому главная масса скота была направлена далее, в здоровую местность близ Руфиджи.

Для этого нужно было выиграть время, и капитан Штеммерман, двигавшийся по восточной дороге вокруг гор Улугуру, как мог задерживал дивизию противника, которая вела настойчивое наступление.

У Киссаки я выждал с главными силами, чтобы иметь возможность, быстро выявив благоприятную обстановку, немедленно ее использовать. Как и нужно было ожидать, вследствие нашего отступления на Киссаки неприятель отказался от сосредоточения своих войск у Морогоро и двинулся частью своих сил непосредственно через горы Улугуру, а другими отдельными колоннами - с обход далеко западнее и восточнее этих гор. Наша надежда разбить одну или несколько из неприятельских колонн порознь оправдалась теперь выше всякого ожидания. Генерал Бритс разделил западнее гор Улугуру, свою дивизию на отдельные бригадные колонны (две конные и одну пешую бригады), которые с трудом поддерживали между собой связь. Скоро было установлено, что в одном переходе западнее Киссаки находятся большие неприятельские бивуаки, и 7 сентября 1916 года находившийся поблизости отряд капитана Отто был атакован сильным конным европейским противником, а также черными и белыми пехотными частями.

Позднее выяснилось, что неприятель состоял из конной бригады генерала Энслинга и частей пехотной бригады дивизии Бритса. Обход, предпринятый неприятелем против левого фланга отряда Отто, развивался без препятствий с нашей стороны, вплоть до того момента, пока неприятельский обходящий отряд не очутился почти совсем в тылу отряда Отто, в районе крепости Киссаки. По-видимому, противник не рассчитывал, что в более глубоком тылу были скрытно расположены немецкие резервы, которые в этот момент перешли в наступление. Доблестная 11 полевая рота, во главе с лейтенантом резерва Фольквейном, настигла в густом кустарнике обходившего противника и немедленно бросилась на него с примкнутыми штыками и криком "ура". Этим планы противника были разрушены; при дальнейшей атаке он был теперь попросту смят и окончательно разбит. Энергичное наступление и преследование в широких размерах через едва проходимый кустарник были невозможны, но неприятельские войска были большей частью расстроены и мелкими группами, в большом беспорядке рассеяны по кустарнику, - верховые лошади с их коноводами были захвачены, и около 15 европейцев взято в плен.

На следующий день явился один из заблудившихся английских коноводов, не имевший никакого представления о том, куда он должен был направиться. Этот человек обладал юмором; он перебросил через ручей свою винтовку и патроны и сказал: "все - дело случая; я мог выбрать верную или неверную дорогу. Я имел несчастье попасть на неверный путь, и в этом моя ошибка".

Отряд Тафеля, который был расположен севернее Киссаки, вступил в только вечером бой 7 сентября; я задержал его движение, так как предполагал, что, одновременно с происходящей 7-го атакой противника с запада, необходимо также ожидать его наступления с севера. Весьма вероятно, генерал Бритс и имел в виду это само по себе целесообразное движение; однако, выполнить его англичанам не удалось. Конная бригада генерала Нусси, не имея никакого понятия о столкновении, произошедшем 7 сентября, подошла 8-го с севера к отряду Тафеля. Она была так же основательно разбита, как и ее товарищи накануне.

Часть взятых в течение двух дней пленных (около 30 европейцев) была отпущена к противнику на честное слово не сражаться больше в этой войне против Германии и ее союзников. Это было в интересах самих пленных, особенно в тропической обстановке; однако, эта человечная мера была неправильно понята англичанами. Они, подозревая шпионаж, задержали парламентера, передававшего пленных, затем вывели его с завязанными глазами на середину густого леса и оставили там на произвол судьбы. Чудо, что этому человеку, истощенному долгим блужданием, удалось вернуться к нам назад. Это показывает, насколько англичане заставляли нас обращаться с неприятелем с излишней суровостью. При этом, однако, английский солдат доверял нашему отношению к пленным. Раненые англичане при уборке поля сражения, в которой участвовали немецкие и английские врачи, все же просили, чтобы их пользовал немецкий врач. Позднее раненые также заявляли, что при уходе английского медицинского персонала они выздоравливают с трудом.

Я считал, что успехи у Киссаки не принесли окончательных результатов в отношении войск генерала Бритса, и думаю еще и теперь, что, при густом кустарнике и пересеченной местности, нельзя было осуществить энергичного преследования, а только последнее могло завершить победу, к которой мы стремились. Мое внимание было, главным образом, направлено теперь на двигающегося вслед за отрядом Штеммермана неприятеля, который подошел на расстояние двух переходов, находясь северо-восточнее Киссаки. Положение там за последние дни сложилось очень неблагоприятно; пересеченная местность вынуждала к дроблению наших и без того слабых сил. Отдельные части попадали в засады, войска находились в напряженном состоянии, и на многих такая обстановка подействовала удручающе.

9 сентября отряд Штеммермана приблизился к району Дутуми, который был мне знаком по прежней разведке. Я предполагал, что уже на следующий день неприятель будет продолжать наступление, и считал случай благоприятным для того, чтобы быстрым движением наших главных сил от Киссаки к Дутуми добиться там успеха. Мы выступили вечером по прекрасной широкой дороге и в течение ночи достигли Дутуми. Капитан Отто остался с 5 ротами в Киссаки. По прибытии я решил захватить противника врасплох и рано утром обойти и атаковать неприятельский левый фланг, на котором неприятель находился в тесном соприкосновении с отрядом Штеммермана. Мне было известно, что этот фланг расположен в долине, в то время как, если смотреть с нашей стороны, неприятельский центр и правое крыло тянулись влево, по предгорьям хребта Улугуру. Именно благодаря этим предгорьям, условия атаки на нашем левом фланге были неблагоприятны.

10 сентября, рано утром, отряд Шульца перешел в наступление на нашем правом фланге. Скоро с обеих сторон был открыт ружейный и пулеметный огонь, а также начала стрелять неприятельская легкая артиллерия; однако из-за густой высокой травы, покрывавшей долину, нельзя было получить ясного представления об обстановке. Я считал, что наступление развивается хорошо, и отправился для ориентировки на левый фланг. Высоты здесь также густо заросли травой и кустарником. Требовались большие усилия для продвижения вперед, и было трудно кого-нибудь отыскать. Измученный, лазил я по высотам в полуденной тропической жаре, когда, к счастью, услышал звук жестяной посуды, и оправдалось мое предположение, что обедают именно европейцы. Это был капитан Геринг, который расположился в кустах на одной из высот, дающей хороший обзор. Здесь, около 3 часов дня, было получено малоутешительное сообщение, что атака капитана Шульца не увенчалась успехом, - попросту, не удалось добраться до противника сквозь густую траву. Таким образом, если теперь вообще необходимо было предпринять какие-либо решительные действия, то это было возможно выполнить только на нашем левом фланге. Весьма вероятно, что, ввиду тяжелых условий местности, здесь также нельзя было достигнуть успеха. Наступавшие здесь роты попали в очень пересеченную горную местность, в которой они вели безрезультатную перестрелку с неприятелем, и с наступлением темноты отошли в свое исходное положение.

Следующие дни неприятель производил атаки, главным образом, на нашем левом фланге, но каждый раз бывал отбит нашими контрударами. В общем, было ясно, что в районе Дутуми можно было достигнуть решительного успеха только при большой оплошности противника. Между тем, наши сообщения с тылом, которые вели теперь уже не в Киссаки, а в юго-восточном направлении на Бехобехо, находились под серьезной угрозой со стороны противника. Поэтому я отказался от Дутуми и передвинулся с главными силами несколько к югу, через реку Мгету, где части заняли растянутый укрепленный лагерь, в котором они оставались в течение нескольких месяцев. К сожалению, благодаря этому движению, было оставлены плодородные поля Дутуми. В бедном районе Кидеренгвы мы вынуждены были базироваться, главным образом, на подвозе, который шел от Руфиджи. Тяжелые условия этого подвоза, в связи с заболеваниями от цеце, очень скоро привели к почти полной потере наших вьючных ослов.

Из Кидеренгвы боевые патрули направлялись на сообщения противника с тылом, отходившие от Дутуми на северо-восток, а также на дорогу Дутуми - Киссаки, по которой происходило теперь оживленное движение неприятельских отрядов и транспортов. Целым рядом патрульных отмечалось бросающееся в глаза передвижение неприятельских войск. Как восточнее, так и западнее гор Улугуру были видны транспорты с войсками, которые направлялись к Морогоро в таких размерах, что туземцы говорили: "вана хама" (они переселяются). Это были 12.000 южно-африканцев[37], которые окончательно растратили свои силы и отправлялись на родину. Если прибавить к этому потери в боях и от болезней в течение последних месяцев, то оказывается, что и эта вторая большая экспедиция англичан потерпела также неудачу.

Неприятель должен был подготовить третье большое наступления, для которого он постепенно стянул один полк с Золотого Берега[38], два полка с острова Ямайки, одну бригаду из Нигерии, два белых и несколько смешанных полков из Южной Африки и, кроме того, полки из Родезии[39], из Европы, а также войсковые части из Индии. Он все шире использовывал черные войска, усиливая каждый свой восточно-африканский стрелковый батальон военного времени, и формировал также совершенно новые полки.

Другие наблюдения указывали на передвижение частей на восток. В общем, наступил период затишья, который нарушался только мелкими поисками патрулей и редкой артиллерийской стрельбой.

Генерал Смуттс понял неудачу своего наступления. Он письменно предложил мне сдаться и этим показал, что им исчерпаны до конца все имевшиеся в его распоряжении средства.

Глава седьмая. Нападение противника на юго-восточную часть колонии (Сентябрь 1916-январь 1920 года)

Наше неблагоприятное положение у Кильвы. Безрезультатные неприятельские атаки у Кисанджира. Гиппопотамы и слоны, как источник жира. В Мпанганджи. Посрамления клеветника. Движение на Кисанджиру. Заблудившийся патруль. Успехи у Кисанджира. Португальцы разбиты у Невалы. В лагере Утете. На укрепленной позиции у Кибаты. Установка артиллерии. Действие тяжелых снарядов. Неудавшаяся пехотная атака. Военное положение к концу 1916 года. Сильные неприятельские атаки у Дутуми и Киссаки. Неудавшийся неприятельский обход.

Между тем, обстановка у Кильвы потребовала особого внимания. Там в течение нескольких дней происходила значительная высадка войск. Мы имели только слабые отряды, прикрывавшие побережье, которые состояли из молодых, вновь навербованных аскари и были сведены в одну роту. Этой роты было недостаточно, и появилась опасность, что от Кильвы неприятельские войска двинутся к Руфиджи и Ливале и очутятся в нашем тылу. Без сомнения, неприятель имел подобное намерение, и нужно было что-нибудь против этого предпринять. Майор фон-Бемкен с тремя ротами отошел с поля битвы у Дутуми к Кунгулио на Руфиджи; отсюда последовало походное движение и затем перевозка на плоскодонном пароходе "Томондо" к Утете. "Томондо" был единственным плавающим на Руфиджи, очень мелко сидящим пароходом и служил, главным образом, для перевозки продовольствия, которое доставлялось от нижнего течения Руфиджи к Кунгулио, а затем далее ослами и носильщиками к войскам у Кидеренгвы. Потребовались длинные переговоры, прежде чем "Томондо" было предоставлено правлением колонии в распоряжение армии для нужд войскового транспорта.

У Кильвы события разворачивались вопреки нашему желанию; хотя произошло несколько успешных для нас мелких боев, однако, как это не раз случалось во время войны, нам не удалось использовать находящиеся там войска сосредоточенными. Между прочим, неприятель захватил расположенный западнее Кильвы на слишком близком расстоянии от берега продовольственный склад. Туземцы искусно подстрекались противником к восстанию и оказывали ему ценные услуги в качестве шпионов. Некоторые немецкие разведывательные отряды понесли большие потери, попав в засаду. Главный гражданский чиновник округа Кильвы был взят в плен. Тяжесть обстановки у Кильвы усугублялась еще тем, что аскари окружного управления не были подчинены военному командованию.

Одновременно с севера, в направлении от Дар-эс-Салама, стало ощущаться наступление неприятельских сил против Нижнего Руфиджи. Наши слабые отряды, отступавшие от Дар-эс-Салама на юг к Руфиджи, состояли, главным образом, из вновь сформированных рот аскари и части команды "Кенигсберга" и не представляли достаточного прикрытия для богатой местными средствами области Нижнего Руфиджи. Однако, войска могли рассчитывать на эти средства, так как область Среднего Руфиджи была слабо населена и не могла долгое время снабжать продовольствием солдат и носильщиков. На сбор урожая с кукурузных полей, которые мы, ввиду такого тяжелого положения, засеяли в плодородных равнинах, как у Логелоге, так и у Мпанганджи, нельзя было рассчитывать раньше марта 1917 года. Поэтому атака индусской ротой нашего выдвинутого в боме Кисанджира офицерского поста представляла собой серьезную угрозу. Неприятель, штурмовавший без достаточной огневой подготовки отвесные стены укрепления, был отбит с тяжелыми потерями. К сожалению, здесь также был убит и начальник поста - лейтенант резерва Бальдамус, который слишком открыто держался под неприятельскими выстрелами. Его храброе и стойкое поведение обеспечило нам пребывание местного Окружного управления в Кисанджире до подхода достаточных подкреплений, и, таким образом, надо благодарить этого доблестного офицера за то, что мы еще в течение нескольких месяцев могли удерживать за собой богатую продовольствием область Нижнего Руфиджи.

Уже отмечалось, что у Кидеренгвы наступил перерыв в действиях; нападение на противника, занимавшего сильно укрепленную позицию, не имело никаких шансов на успех. Поэтому командование оставило в районе Киссаки-Кидеренгвы лишь восемь рот под командой капитана Тафеля; впоследствии этот отряд был еще уменьшен. С главными силами командование перешло к Нижнему Руфиджи. Дорога на Кунгулио пролегала мимо больших озер, в которых, так же, как и в Руфиджи, водилось много гиппопотамов. При общей потребности в жирах охота на этих животных стала насущной необходимостью. Надо следить, пока голова зверя не появится из-под воды и не станет ясно видимой, для того чтобы можно было произвести смертельный выстрел. Тогда гиппопотам погружается в воду, через некоторое время снова всплывает наверх, и при помощи веревки, наскоро сделанной из коры дерева, его вытягивают на берег. Там его разбирают на части, и опытный человек очень хорошо знает места, где находится наибелое аппетитное сало. Количество последнего очень колеблется. Лучшие экземпляры могут свободно дать два полных ведра. Однако, необходимо изучать не только способы получения жира, но также знать наиболее уязвимые места для нанесения смертельного выстрела. Неопытные люди принимались за дело легкомысленно, и можно было видеть во многих местах, как трупы подстреленных и умерших от ран животных быстро портились и становились негодными для еды. И на слонов теперь также начали смотреть совершенно другими глазами, чем раньше; в то время как обыкновенно охотник за слонами перед тем, как делал выстрел, оценивал длину и вес клыков, теперь прежде всего возникал вопрос: сколько жира даст это животное, так как жир слона очень хорошего качества и даже, пожалуй, лучше на вкус, чем жир гиппопотама.

У Кунгулио взятые с собой гурты скота гнались прямо в реку и переплывали ее. Переправа же войск производилась на паромах, которыми заведовал начальник службы движения потерянной нами Северной железной дороги Кюльвейн, удовлетворявшийся теперь скромной ролью заведующего Кунгульской паромной переправой. Ко времени нашего прибытия был уже готов мост, длиной около 300 метров, годный также и для повозок. На южном берегу мы разбили лагерь у плантации Нджакисику, принадлежащей поступившему в армию лейтенанту резерва Влеку. Дома европейской постройки были приспособлены под лазарет и совершенно переполнены. В Логелоге мы застали Управление Этапами; там было устроено большое число обширных тростниковых бараков для размещения войск. Сама плантация имела далеко тянувшиеся поля сизаля. Здесь снабжение войск было поставлено отлично. В свободном от цеце районе держали много рогатого скота, и, кроме того, уцелевшие у нас вьючные ослы были обратно направлены сюда из области севернее Руфиджи. Семьи европейцев жили здесь еще, как в мирное время, в своих солидных домах и благодарили судьбу, что происходившие до сих пор военные действия давали им возможность в течение более чем 2 лет продолжать без помехи свою домашнюю и хозяйственную жизнь.

В Логелоге на опытной станции Мпанганджи, которой мы достигли на следующий день, собрались также и другие европейцы из окрестностей плантации. Так как они не могли поместиться в имевшихся постройках, то строили дома из деревянных жердей, камыша или травы. При этом обнаружилось также мало утешительное явление: в то время как войска на фронте были проникнуты воодушевлением и предприимчивостью, в тылу картина иногда получалась совершенно другая. Люди, которые меньше всего разбирались в положении вещей, были убеждены, что знают все лучше других, и питали известное недовольство. Подобное поведение действует заразительно и с течением времени убивает лучшие побуждения. Однако, к счастью, у многих находившихся в тылу военных солдатская гордость была достаточно сильна, чтобы при случае самым резким образом обрывать этих недовольных. В одном из местных лазаретов кто-то слишком много болтал и занимался низкой критикой; тогда один из раненых ответил ему: "Вот что я вам, все-таки, хочу сказать: командир - мозг армии, а вы - ж... армии". Это неприкрашенное выражение было так удачно, что оно немедленно привлекло всех смеющихся на сторону раненого, и опасность крупного столкновения была рассеяна.

Теперь возникал вопрос, должно ли командование сначала обратиться на север, на неприятеля у Кисанджира, или же действовать против противника у Кильвы. Последний не двигался дальше в направлении на Ливале, как писал майор фон-Бемкин,. но повернул на север, быть может вынужденный к этому передвижениями наших войск. Таким образом, противник перешел в богатый, но очень гористый и тяжелый для передвижения войсковых частей, район Кибаты. Там он в данный момент казался мне мало опасным. Я считал достаточным воспрепятствовать ему в его дальнейшем наступлении на Руфиджи. Для этой задачи было пяти довольно слабых по численности рот под командой капитана Шульца.

Майор фон-Бемкин, обеспокоенный за Ливале, ушел с двумя ротами и 10,5-см орудием в район Мпоторы. Из этого обстоятельства мы, как это выяснилось дальше, извлекли позднее много пользы. При этом я имел свободу действий для дальнейшего движения на Кисанджир. Это являлось важным, делая возможной для нас охрану богатой продовольствием области Северного и Нижнего Руфиджи и отправку оттуда богатых запасов к Среднему Руфиджи. Нельзя было предвидеть, сможем ли мы рассчитывать там на удачное столкновение; однако, я думал, что неприятель, который передвинул свои части также и от гор Улугуру на восток в район Кисанджира, будет наступать с севера. Таким образом, здесь очень легко мог представиться случай для. удачного боя. Мы переправились через Руфиджи у Утеты в лодках и через несколько дней прибыли в Макиму, в одном переходе южнее Кисанджира. Между тем, в Кисанджире был сосредоточен достаточный гарнизон, силой в две роты, которые энергично занялись укреплением местности. Немного далее на север, у Манероманго, были расположены сильные части противника, и наш европейский патруль, который был выслан еще из Кидеренгвы, подтвердил передвижение неприятельских сил с запада сюда, в район Манероманго Кисанджир.

Этот патруль, через несколько дней после своего выступления из Кидеренгвы, попал в безводный район как раз во время страшной жары. Отдельные люди потеряли друг друга в густом кустарнике. Чтобы привлечь к себе внимание, они начали стрелять и вынуждены были сдаться англичанам. Только стойкий начальник патруля ушел в туземную деревню, где население с виду встретило его дружелюбно и предложило ему яиц; когда же он нагнулся над последними, черные напали на него и передали английскому патрулю из африканцев, скрывавшемуся поблизости. Аскари, который на муле должен был сопровождать немца далее, обращался с ним довольно высокомерно. В пути немец, во время разговора, отвлек внимание аскари, указав ему на ошибку в седловке, и ему удалось получить мула в свей руки. Перед тем, как ускакать, немец вырвал винтовку у аскари и застрелил его.

Точно так же и восточнее Кисанджира наши отряды продвигались вперед все дальше на север, и дело доходило до целого ряда мелких стычек в кустарнике, которые иногда отличались большими потерями для неприятеля. Немного восточнее, на побережье, в районе Кисинджу, появилось несколько неприятельских отрядов, и там же находилось небольшое английское военное судно. Капитан фон-Либерман однажды утром произвел нападение со своей одиннадцатой ротой на этого противника, и наши аскари решительно опрокинули последнего. По военному судну было сделано несколько выстрелов из полевого орудия. Выбив противника из Кисинджу, капитан фон-Либерман немедленно отошел назад. Одновременно мы действовали и против тыловых сообщений противника, и почти ежедневно дело доходило до мелких боевых столкновений.

Можно без преувеличения сказать, что густо населенная страна была сказочно богата. Аскари и европейцы имели в своем распоряжении, кроме большого количества муки, апельсины, папэины, мустафеле, кокосовые орехи и другие тропические фрукты. Поразительным было наличие здесь рисовых полей, которые начинались непосредственно южнее Дар-эс-Салама, в то время как до войны рис ввозился из Индии. Скота здесь было мало, но роты начали высылать охотничьи команды далеко в богатую дичью степь, которая простиралась на запад от наших позиций. На наличие дичи в районе указывало уже большое количество львов. Семейство из пяти львов неоднократно ночью бродило по нашему лагерю и при этом нападало на наших животных.

В октябре, в то время как командование находилось в Макиме, было получено сообщение, которое заставило предполагать, что высадка крупных войсковых частей противника у Кильвы, а также появление на реке Мбаранганду неприятельских отрядов, подвигавшихся с запада в направлении на Ливале, указывают на большое концентрическое наступление противника. Португальский отряд[40] из трех тысяч солдат, почти исключительно европейцев, переправился через Ровуму, вторгся в гористую страну Маконде и 22 октября 1916 года занял Невалу. Командир "Кенигсберга", капитан флота Лоф, после очищения Дар-эс-Салама сначала отправился в прежний район действий "Кенигсберга" у Руфиджи, а затем двинулся к Линди. Теперь он принял командование на юге. С двумя вновь сформированными ротами аскари он укрепился перед сильными позициями неприятеля, высадившегося у Линди, обеспечивал перевозки на вспомогательных суднах из Суди и мелкими действиями наносил вред португальцам, появившимся у Нижней Рувумы. У него не было достаточно сил, чтобы одновременно действовать с надеждой на быстрый и решительный успех также и против португальцев, наступавших на него сзади, со стороны Невалы.

Оказалось очень кстати, что, как было выше отмечено, две роты и 10,5-см орудие отряда фон-Бемкина случайно находились у Мпоторы. В качестве командира для этого отряда из Руфиджи был командирован капитан резерва Роте, который до последнего времени работал как главный директор почт и по собственному почину всецело предоставил себя в распоряжение войск. Через несколько дней он прибыл на велосипеде из Нджакисику к своему отряду и повел его вперед на Невалу. Капитан Лоф принял общее командование. Португальцы были обстреляны кенигсбергским орудием, и их позиции взяты штурмом. Как оказалось, нам досталась очень значительная добыча, состоявшая из четырех горных орудий, некоторого числа пулеметов, нескольких сот ружей, большого количества патронов. нескольких автомобилей, продовольствия и всякого рода снаряжения. В течение следующих недель постоянно обнаруживали закопанный в земле материал и боевые припасы. Наиболее скрытые места отличались особенным обилием. Португальцы были окончательно изгнаны из немецкой области и преследовались на их собственной территории.

Однако, учитывая общую обстановку, я воздержался от продолжения преследования до последней возможности. Отряд Роте, ввиду необходимости уделить больше внимания постоянно усиливавшемуся противнику у Кильвы, был снова притянут к Мпоторе. Еще до того, как было выполнено это движение, я считал необходимым переброску более крупных сил из района Кисанджира к Кибате. Однако случая завязать севернее Нижнего Руфиджи решительное и успешное сражение не представилось. Я был вынужден уйти в горы Кибаты навстречу продолжительным и безрезультатным операциям.

Передвижения войск из Кибаты произошли в конце ноября 1916 года. Во время похода мы расположились на бивуак у Утеты, где в здании Гражданского Управления были устроены обширные лазареты и на веранде развернулась жизнь маленького офицерского собрания. Утета, расположенная на командующей высоте, была сильно укреплена стрелковыми окопами с засеками и господствовала отсюда над нижележащим и широко разбросанным туземным городом. Ночью было слышно почти непрерывное и глухое сопение гиппопотамов, а один дерзкий лев, после того, как ему не удалось нападение на чернокожего, попытался убить в нашем лагере другого человека. К счастью, его добыча была у него вырвана в последний момент подоспевшим европейцем и несколькими черными. При дальнейшем движении мы вышли на дорогу Мохоро - Кибата. Капитан Шульц, занимавший со своим отрядом укрепленную позицию в 2 часах севернее Кибаты, снабжался продовольствием посредством подвоза из богатой местности Мохоро. Различные магазины на этой дороге пополнялись непосредственно из окрестных плодородных районов. Кроме того, капитан Шульц высылал закупочные команды в ближайшие от его лагеря области, наиболее богатые во всей стране.

Поблизости Мбиндии, у лагерной стоянки отряда Шульца, можно было видеть с горы широкую проложенную по высотам насыпь. Это была дорога для движения 10,5-см орудия, перевозкой которого на позицию руководил капитан-лейтенант Апель. Сотни туземцев, под однообразный напев, тащили тяжелый груз вверх и вниз по крутым скатам, через которые, сквозь густой кустарник, была проложена и расчищена дорога. Вскоре по прибытии в Мбиндию орудие было установлено на позицию на горной вершине и позднее могло отсюда производить обстрел. Точно так же, одна из 10,5-см полевых гаубиц, расположенных дальше впереди, в лощине, стреляла через лежавшие перед ней высоты по неприятельским лагерям. Сведения, поступавшие от разведки, выявили возможность продвинуть нашу пехоту, под прикрытием густого кустарника, на одну из высот, которая командовала над местностью севернее Кибаты. Слабый неприятельский гарнизон этой высоты был атакован врасплох с тыла и отброшен. Затем была атакована другая высота, лежащая непосредственно севернее массивной европейской постройки у источника. Скоро можно было видеть, как наши аскари забрались на эту гору и засели на ней, примерно в 80 метрах перед сильными неприятельскими позициями.

Между тем, кроме 10,5-см орудия и гаубицы, на позицию были также поставлены оба горных орудия, выдвинутых до линии нашей пехоты. Огонь по строениям, вокруг которых на открытой высоте были видны бродившие вокруг многочисленные люди и животные, не открывался до тех пор, пока все не было готово. Одна из рот, обошедшая неприятеля и расположившаяся на его пути отхода, наблюдала, как тяжелые снаряды, попавшие в бому, вызвали страшную панику. Полки неприятельских аскари убегали со всех ног вдоль фронта скрытно расположенной роты. Но, к сожалению, рота не использовала этот благоприятный момент. Она рассчитывала, что за отдельными толпами аскари вскоре последуют еще более сильные группы, и не хотела упускать случая для огневого нападения. Но предполагаемые неприятельские крупные отряды не появились, и, таким образом, был упущен хороший случай из-за ожидания еще лучшего. Пехотная атака упомянутых высот, расположенных непосредственно за Кибатой на север, стоила нам потери нескольких очень энергичных европейцев; фельдфебель Миров был убит, вице-фельдфебель Зицман был, ранен в ногу, вследствие чего получил тяжелые и очень болезненные повреждения ножного нерва. Ранее он отличался своими неутомимыми и успешными партизанскими действиями против Угандской железной дороги. Теперь он был потерян для службы ввиду длительного пребывания в лазарете и еще до своего выздоровления попал в руки неприятеля.

Было очень трудно правильно ориентироваться в чрезвычайно изрезанных ущельями горах Кибаты. Однако, после произведенных многочисленных разведок, спустя несколько дней мы почувствовали себя в горах почти как дома. Можно было хорошо наблюдать и Кибату, и пути сообщения противника с тылом, и мы твердо установили, что неприятель продолжал постепенно усиливать свои войска. В сущности, он использовал у Кибаты главную массу высадившейся близ Кильвы дивизии. Наши наблюдения и характер местности наводили на мысль, что неприятель предполагает обойти нас от Кибаты в западном направлении, т.е. вокруг нашего правого фланга, чтобы таким образом заставить нас очистить высоты, которые командовали с севера над Кибатой и над ее главными источниками воды. Впрочем, перед этим была проведена фронтальная атака 129 Белуджистанского полка, которую мы отбили с тяжелыми потерями для противника.

В первых числах декабря были замечены сначала слабые, затем более сильные отряды, которые продвигались с высоты на высоту против нашего правого фланга и скоро достигли своими передовыми частями одной из командующих гор, которая англичанами названа была "Холмом Золотого Берега"[41]. Ущелье и лес благоприятствовали нашему контрнаступлению на этот холм, и немецкие аскари, неожиданно даже для нас, показались почти у самых неприятельских позиций. Наши орудия были готовы к открытию огня, но, к сожалению, первая граната разорвалась среди наших аскари, и пехотная атака, которая могла быть успешной только при быстроте и внезапности, не удалась. Тем не менее, от огня горных орудий, открытого теперь с 1.600 метров, а также и от огня нашей гаубицы, расположенной сзади, неприятельский Золотобережный полк понес очень крупные потери. Последний располагался на краю горы, крутые скаты которой были совершенно голы. Поэтому он не мог избежать обстрела, а устройство окопов требовало - при твердом грунте -много времени. Когда мы окружили гору, наша пехота концентрически обстреляла пулеметным огнем ясно видимые цели. Англичане уже не могли удерживать такую важную для них позицию. После отхода неприятеля мы нашли многочисленные кучи убитых, и потери павшими только на одном этом месте едва ли могли быть меньше 150 человек.

Однако, наступление Золотобережного полка все же принесло неприятелю известную пользу. При моих слабых силах - мы имели в общем около девяти рот я отвел одну из двух рот, расположенных непосредственно у Кибаты, чтобы использовать ее против Холма Золотого Берега. Когда ночью я возвращался в лагерь, в расположении единственной оставшейся теперь в соприкосновении с неприятелем роты раздались многочисленные мелкие взрывы. Причину этих взрывов мы узнали только спустя некоторое время, так как это была неизвестная нам тогда атака ручными гранатами. Противник штурмовал нашу позицию многими ротами так быстро и ловко, что неожиданно ворвался в немецкие окопы и отбросил наши слабые части. Потеря позиции лишила нас возможности вести с близкого расстояния огонь по передвигавшимся войскам противника и по его сообщениям с источником воды.

Тем не менее, очищение этих высот и понесенные при этом потери вознаграждались успехом, достигнутым у Холма Золотого Берега. Несмотря на нашу численную слабость, мы оставались господами положения. Наши патрули и сильные летучие отряды проникали непосредственно в тактический тыл неприятеля, а также дальше, вплоть до его путей сообщения со стратигеческими тылами. Мелкие действия, которые неприятель иногда пытался предпринимать, не приводили ни к каким результатам. В общем, противник понес у Кибаты крайне значительные потери, и я думаю, что их нельзя оценивать ниже четырехсот человек. Его оперативные планы также были основательно расстроены. Не подлежало никакому сомнению, что он стремился двигаться вперед от Кильвы на Леваде. Наш сильный удар у Кибаты вынудил его обратиться против нас, отвлек его внимание от Кильвы и заставил оставить в покое остальную область, а также наши запасы продовольствия и пути подвоза.

Примерно в конце декабря появились неприятельские аэропланы, которые сбрасывали на наши позиции бомбы. Хотя при этом использовались гораздо более сильные бомбы, чем раньше, все же они причиняли нам очень слабые потери. В день Рождества мы увидели, как с одного аэроплана на бому Кибату была сброшена большая масса груза. Однако надежда, что неприятель случайно обстреливает свой собственный лагерь, нас обманула: это были большие массы сигарет, которые являлись рождественским подарком английским войскам.

К этому времени я получил личное письмо британского главнокомандующего генерала Смуттса, в котором он сообщал о пожаловании мне ордена "пур ле мерит"[42] и высказывал надежду, что его сердечное поздравление не будет мне неприятным. Я его поблагодарил таким же вежливым образом. Я упоминаю об этом письме генерала Смуттса в доказательство того, что, несмотря на убийственную войну, между противными сторонами безусловно существовало самое глубокое уважение. Вообще, неприятель много раз показывал, как глубоко он ценит подвиги немецких войск.

В конце 1916 года я считал военное положение в колонии исключительно благоприятным, так как знал, что южно-африканские войска были большей частью уничтожены вследствие потерь в боях и болезней и что большая часть оставшихся, по истечении срока своей службы, вернулась обратно в Южную Африку. Точно так же и индусские войска, после продолжительного пребывания в открытом поле Восточной Африки, численно уменьшились, а вновь прибывшие части - мы твердо установили присутствие у Кибаты индусские полки, набранные среди племени патанов, - состояли большей частью из молодых солдат. Другие же полки, как 129 Белуджистанский, который раньше сражался во Фландрии[43], несомненно, представлял собой хороший боевой материал, но в отношении их можно было ожидать, что они не выдержат продолжительных тягот африканской войны. Неприятельские черные войска аскари, в общем, были молоды, и только сравнительно небольшое число их уже принимало участие в боях. Таким образом, можно было и в дальнейшем спокойно выдерживать длительные военные действия. Я до сихъ пор думаю, что нам удалось бы не только устоять против превосходного противника, но даже разбить его, если бы он не имел возможности постоянно пополнять свои войсковые единицы и привлекать новые полки. В конце 1916 года я еще не знал, что из Нигерии в Дар-эс-Салам была переброшена целая бригада чернокожих войск и оттуда без остановки направлена дальше на Дутуми и Киссаки.

Стоявшие там лагерем пять рот под начальством капитана Отто в первых числах января 1917 года были атакованы не менее чем двумя бригадами генерала Смуттса. Одновременно с этой атакой с фронта неприятель производил широкое обходное движение. При большом количественном превосходстве он имел возможность преградить путь отступления немецким войскам, уходившим в направлении на Кунгулио. Наши аскари должны были неоднократно пробивать себе дорогу штыками, и при закрытом характере местности отдельные роты попадали в крайне затруднительное положение. Наша полевая гаубица со слабым прикрытием натолкнулась при отступлении к Бехобехо на расположенного в засаде неприятеля силой в несколько рот. Вся орудийная прислуга была уничтожена, а гаубица захвачена. Но, в конце концов, остальным частям удалось ускользнуть от обхода неприятеля и собраться у Бехобехо. Тут вновь завязались серьезные бои, в которых и неприятель сражался очень стойко. В этом бою пал хорошо известный в немецких кругах своей любезностью и увлекательными рассказами старый зулус-охотник, поступивший в армию лейтенантом. Несмотря на то, что капитан Отто имел перед собой, а также на флангах, превосходного противника, а сзади широкую реку Руфиджи с одним только очень непрочным мостом, ему все-таки удалось, исполняя поставленную задачу, достигнуть со своими войсками южного берега реки и затем уничтожить мост.

Таким образом; осталось бесполезным и далекое обходное движений неприятеля, которое он произвел из Киссаки дальше на запад, на Мкалинзо у Руфиджи. Двигавшаяся туда неприятельская бригада уже не успеввала прибыть на. южный берег Руфиджи так, чтобы помешать переправе капитана Отто и этим поставить его в тяжелое положение. Наоборот, это дало нам несколько очень значительных частичных успехов. Наступающий от Бехобехо противник увлекся преследованием и с крупными частями переправился на лодках через Руфиджи у Кунгулио. Капитан Отто, имея свой отряд наготове несколько южнее реки, атаковал переправившиеся части и с большими для противника потерями сбросил его в реку. Этому частичному успеху способствовало поведение направляемых на Мкалинзо неприятельских колонн. В основном они состояли из белых и черных войск из Нигерии; ни те, ни другие не были готовы к такому широкому обходному движению и потому прибыли к Руфиджи изнуренными и неспособными к боевым действиям. Они выбыли из строя на продолжительное время, и согласованная, недурно задуманная операция генерала Смуттса была расстроена.

Наступление у Кунгулио сильного противника скрывало в себе ту опасность, что он может овладеть средним Руфиджи и районом, расположенным южнее его. В этом случае он легко захватил бы в свои руки главную часть нашего военного материала и пути подвоза, которые шли от Среднего Руфиджи к Ливале. Поэтому я должен был ответить на действия Смуттса. С большей частью расположенных перед Кибатой сил я выступил к озеру Утунги, чтобы быть готовым поддержать оттуда капитана Отто и использовать благоприятную обстановку, если она создастся.

Глава восьмая. Заботы и затруднения во время пребывания в области Руфиджи (Январь - март 1917 года)

Переход через горы Кисеи. Лагерь У Унгвары. Войска сбились с дороги. Лишние едоки. Меры против ожидаемого недостатка продовольствия. Сокращение числа носильщиков. Уменьшение пайков. Недовольство. Жены аскари. Кукуруза поддержка в нужде. Организация интендантства. Мелкие стычки в кустарнике у Унгвары. Наступление периода дождей. Меры для защиты женщин и детей. Дальнейшее движение войск на юг.

Наше выступление из Кибаты состоялось в соответствии с планом. На следующий день я с несколькими спутниками поехал верхом вперед в надежде, что войска, имевшие при себе нескольких проводников-туземцев, не собьются с дороги. В горах Кисеи мы встретили многочисленных, но очень пугливых туземцев, неоднократно при нашем приближении бросавших на произвол судьбы свои богатые запасы риса. Я в тот же день пожалел, что не взял ничего из их обильного продовольствия. Во время полуденной жары мы отдыхали в пори. Некоторые знатоки страны обратили мое внимание на освежающий фрукт мбинджи, которым мы подкреплялись. К сожалению, тогда мы не знали, что поджаренные косточки мбинджи представляют собой прекрасную пищу, напоминающую по вкусу наш орех.

Жара была нестерпимая, но так как мы находились в районе действий неприятельских патрулей, то должны были сохранять бдительность. Источники воды в то время, в период крайней засухи, были крайне ограничены. После долгих поисков, мы нашли, наконец, маленькое болото, хотя и грязной, но, по словам знатоков этих мест, не вредной для здоровья воды. Под вечер мы достигли большого селения, покинутого жителями. К счастью, там нашелся черный, состоявший на немецкой гражданской службе, который сообщил, что это и есть Унгвара - цель нашего сегодняшнего перехода. Пройдя через поселок, туземец показал нам болото с водой, у которого мы расположились бивуаком. Мой черный повар, старый, бородатый, хорошо известный многим восточно-африканцам Баба, почти не отставал от нас, всадников, и вскоре появился в селении. Он быстро приготовил себе свою "угали" (кашу) и удобно расположился у огня. Мы смотрели на него с завистью, так как не имели ничего и ждали нашего багажа и двигающихся за нами войск. Но никто не прибывал, и мы легли спать голодными. Спаситель появился в образе великолепной антилопы, подошедшей к водопою при лунном, по силе почти дневном, свете. Почти одновременно хлопнули два выстрела обоих моих спутников - ван-Ройена и Нивенгузена - испытанных охотников-буров, ставших немцами. Как наэлектризованные, поспешили мы вскочить из-под наших одеял и, спустя короткое время, жарили аппетитные куски дичины.

На следующий день мы достигли озера Утунги, где нас ожидал капитан Файльке, подкрепивший нас хлебом, кофе и колбасой, приготовленной из дичи. О следовавших за нами войсках не было слышно ничего. Они потеряли нас в пори и так основательно разбрелись, что часть их только после нескольких дней достигла телефонной линии в районе Утеты и вошла с нами в связь. При трудности связи мне до сих пор было невозможно получить верную картину о состоянии снабжения. Я рассчитывал найти хорошо пополненные магазины у озера Утунги при Мпангандже, а также в районе Мадабы. Я имел это в виду, когда из богатой области, севернее Нижнего Руфиджи, с крайним напряжением транспортировал продовольствие в тыловой район через Мпанганджу. Но продовольственная обстановка сложилась совершенно иначе.

В тыловой области, кроме массы носильщиков, необходимых для транспорта на юг военных припасов, оставалось еще множество персонала, который использовался для постройки дорог, для сооружения тростниковых хижин и других целей. На небольших этапных пунктах находилось также большое число людей, которые, даже в самом благоприятном случае, не делали ничего другого, как только доставляли продовольствие для обеспечения самих себя. Но часто и эта доставка, опять-таки, производилась другими людьми, которых, в свою очередь, надо было обеспечивать продовольствием. В большинстве случаев бывало так, что продовольственные грузы, собранные и направленные для боевых частей севернее Нижнего Руфиджи, достигали, в конце концов, небольшого этапного пункта и поедались людьми, ничего не делавшими или выполнявшими совсем второстепенную работу. При трудности сообщений и больших расстояниях деятельному и энергичному капитану Штеммерману, принявшему на себя заведование этапной службой, еще не удалось полностью разобраться в этих обстоятельствах и устранить недостатки.

В Африке было слишком много людей, которые стремились применять свои драгоценные силы на второстепенные дела и этим вредили более важным задачам. Это стремление было настолько велико, что только железная метла была способна произвести перемену. Общим результатом было то, что тысячи и тысячи лентяев истребляли продовольствие, которое с большим напряжением собиралось в районе действий боевых частей. Этап ничего не давал для снабжения армии, наоборот, еще жил за ее счет, и при этом приближался момент, когда мы будем вынуждены оставить богатые местными средствами области, удерживаемые в данную минуту сражавшимися войсками.

Приходилось со всей энергией заботиться о немедленной обработке полей занятого нами в данное время района, т.е. окрестностей Мадабы и Ливале, а также лежавших далее на юг частей колониальной области, которым, вероятно, суждено было иметь большое значение во время дальнейших операций, Но урожая нужно было ждать несколько месяцев. В течение этого периода мы должны были оставаться у Руфиджи и жить там. Правда, здесь было засеяно несколько сот гектаров кукурузы, но она еще не созрела. Войска могли двинуться на юг только после сбора этого урожая. Следовательно, в данный момент они должны были удерживаться в бедном местными средствами районе.

Для этого пришлось немедленно отказаться от всех едоков, которые не были нужны для ведения войны в ближайшие месяцы. Таким образом, были отпущены на свою родину тысячи носильщиков и рабочих тылового района. Надо было ясно учитывать весь вред этого мероприятия: мы предоставляли неприятелю тысячи людей, показания которых должны были дать ему точную до мелочей картину группировки наших сил, нашего продовольственного положения и внутреннего состояния. Но одного только сокращения тылового состава было все же недостаточно. Пришлось также сократить число нестроевых в ротах. Между прочим, было постановлено, что ныне ни один европеец не мог обслуживаться более, чем пятью цветными. Для живущего в Европе это может показаться слишком большой роскошью, но в африканской обстановке белому, действительно, необходима цветная прислуга. Требуется, по крайней мере, один человек который готовил бы и исполнял роль денщика. Остальные несут на себе имущество: запасы одежды, продовольствия, одеял и палаточного оборудования. Если принять во внимание, что в мирное время каждое находящееся в дороге должностное лицо обслуживалось во время большого путешествия одиннадцатью или даже тринадцатью носильщиками (и это за исключением своих трех-четырех личных слуг), то станет понятным, насколько стеснительным был приказ командования об этом ограничении и какую бурю негодования он вызвал.

К счастью, на все возражения с санитарной и культурной точек зрения я был в состоянии сослаться на собственный опыт: в течение месяца мне удавалось довольствоваться вместо трех двумя небольшими вьюками, то есть четырьмя черными слугами, и оставаться при этом здоровым. Еще теперь я испытываю особенную признательность к офицерам, которые, как и во многих других случаях, понимали необходимость этой спасительной меры и, чтобы показать пример, шли ей навстречу.

Однако, одним только сокращением числа едоков задача снабжения не была еще решена. Попросту говоря, не хватало запасов. Уже тогда можно было предвидеть, что продовольствия не хватит, чтобы обеспечить нас до начала сбора нового урожая, т.е, до конца марта. После тщательного обсуждения мы сократили военный паек, хотя это было крайне нежелательно: чернокожий, если на него хотят положиться, должен снабжаться хорошо. Тут разразился новый, еще более сильный взрыв негодования. Со всех сторон посыпались письма и телеграммы, что размер суточного пайка, установленный в 600 грамм муки, не мог дать необходимого для тела количества калорий, но продовольствия должно было хватить только при таком пайке. К тому же в этом, богатом дичью районе, оставалось еще такое средство для получения калорий, как охота.

Выполнение приказа о пайке натолкнулось на ряд затруднений. Множество жен аскари сопровождали войско, но затем застряли в различных лагерях у Руфиджи, там, где это им нравилось. Куда выгоднее казалось передвинуть их на юг, ибо туда легче было подвозить продовольствие. Мы организовали это передвижение, и женщин снабдили провиантом на время дороги. Но после короткого дневного перехода они просто остались лежать и объявили, что дальше двигаться не могут. Свои запасы, рассчитанные на более долгое время, они съели уже на третий день и требовали новых. Некоторые даже набросились на европейца, ведшего транспорт, и исколотили его.

В конце концов, мы преодолели и эти затруднения, решив продовольственный вопрос удовлетворительно. Аскари в конце концов вели себя разумно. Хорошие охотники были распределены по отдаленным охотничьим районам, и время от времени пустой желудок обильно наполнялся. Я вспоминаю, что у нас, близ озера Утунги, около 200 чернокожих в один день уничтожили крупного буйвола, впридачу со слоном.

В феврале мы обнаружили, что высушивая недозрелые кукурузные зерна в сушильной печи, можно получить из них очень хорошую муку. Был отдан приказ собиратьте початки, которые казались более спелыми, и, так как поля с каждым днем все больше созревали, продовольственное положение постепенно улучшалось. Уже 1 марта порции могли быть увеличены до 700 грамм, следовательно, почти до полного объема прежнего пайка.

Вследствие обходного движения противника у Мкалинзо, где были обнаружены крупные массы войск, капитан Отто передвинул главные силы своего отряда из Кунгулио к югу. Севернее Мавы он прикрывал богатую местными средствами область Мадабы, а также путь подвоза и телефонную линию, шедшую от озера Утунги через Маву. 24 января 1917 года капитан Отто был атакован севернее Мавы несколькими батальонами Нигерийской бригады. Неприятель, отбитый с тяжелыми для него потерями, преследовался через кустарник на протяжении многих километров вплоть до его укрепленной позиции, на которой нигерийцы и укрылись.

Оставленные после нашего ухода близ Кибаты войска капитана Шульца, которые сообразно обстоятельствам усиливались и сменялись, после боев в районе Кибата - горы Кисеи постепенно были сосредоточены к Унгваре. Значительные силы противника, до пехотной бригады, - последовали за ними. Несмотря на численное превосходство англичан, отдельные бои протекали для неприятеля неблагоприятно и с большими потерями. Капитан фон-Либерман, капитан Геринг, капитан Кель и многие другие начальники патрулей часто наголову разбивали вдвое и даже более сильные отряды индусов и черных солдат и захватывали оружие, пулеметы, боевые припасы. Продолжительная война создала большое число искусных младших начальников, и пример, который показал убитый позднее обер-лейтенант Крегер, вызывал безграничную предприимчивость и отважность. Не справляясь о силе неприятеля, часто с немногими людьми, в густом кустарнике, с примкнутыми штыками, "на ура" атаковывал он неприятеля и в том же духе воспитывал аскари. Выдвинулись различные цветные руководители патрулей, и, когда позднее храбрый эфенди четвертой полевой роты побил со своим патрулем бою целую роту индусов, то этим мы обязаны полученной у Унгвары боевой выучке.

Опасность для наших сообщений, проходивших на юг через Мадабу-Ливале, со стороны сильного противника, расположенного западнее Кибаты, была очевидна, и нам необходимо было позаботиться о соответствующей защите. Это требовало постепенного передвижения немецких сил от Руфиджи на юг, тем более, что продовольственные запасы в районе этой реки подходили к концу, и приближался сезон дождей.

Было очень важно не очищать область Руфиджи до наступления больших дождей. Если бы это удалось, то мы могли рассчитывать на значительный выигрыш во времени, так как, пока идут дожди, операции поневоле приостанавливаются и засеянные поля, особенно мтама (просо), могут созреть.

Когда переселение муравьев показало, что надвигается сезон дождей[44], командование заблаговременно распорядилось, чтобы женщины, дети и нестроевые в возможно большем числе были переправлены на северный берег Руфиджи, а оттуда далее на Дар-эс-Салам. Мне было так же мало дела до того обстоятельства, что эта мера, вызванная дождями и продовольственными затруднениями, повлекла за собой большое недовольство. Я и теперь уверен, что своевременный уход этих людей на территории, контролируемые англичанами, был в их собственных интересах.

Дожди, начавшиеся в конце марта, в 1917 году были особенно сильными. Наш лагерь, расположенный на небольшой возвышенности у озера Утунги, превратился в остров; сообщение с Руфиджи через лес было возможно только на лодках. Во время периода дождей несколько человек утонуло в лесу. Другие спасались на деревьях, оставаясь там в продолжение целого ряда дней. Вода поднялась настолько, что проникла в Мпанганджи в высоко расположенные жилые помещения и лазаретные строения. Пребывание женщин и детей, больных и раненых стало совершенно невозможным, и, после отступления войск, они вынуждены были обратиться к англичанам, которые, учитывая их тяжелое положение, позаботились о снабжении нон-комбатантов продовольствием и вывозом.

После того как наши главные силы использовали продовольствие у Руфиджи до последнего зерна, они перешли из залитых водой районов Руфиджи и озера Утунги дальше на юг. Отход совершался поэшелонно. Большая часть войск собралась в Мпоторе, где капитан Роте находился в укрепленном лагере со своими двумя ротами, разбившими португальцев близ Невале. У Руфиджи остались только более мелкие отряды, которые были постепенно уменьшены до размеров патрулей. Постепенно все наши отряды были сосредоточены у Мпоторы, и только капитан Отто остался в возвышенной области Мадабы.

Глава девятая. На второстепенных участках военных действий (Вторая половина 1916 года)

У рек Рухудже и Руаха. Неприятельская атака и ее внезапное прекращение. Ошибка неприятеля. Создание "Западного командования" под начальством генерала Вале. Сосредоточение войск в Таборе из Руанды, Урунди, Букобы и Узукумы. Бои на Танганьике и у Бисмаркбурга. Бои у Таборы. Движение западной группы войск к Махенге. Капитуляция майора фон-Граверта. Разъединение войск генерала Вале. Движение на Табору. Назад к Килиманджаро. Движение майора Краута к Ровуме.

В августе 1916 года майор Краут выступил из Килоссы на Махенге и оставил у Кибаты на Руахе только отряд Шенфельда.

В распоряжение майора Краута поступили части капитана Брауншвейга. Из них в конце мая 1916 года капитан Фалькенштейн с 5 полевой ротой из Ипианы и капитан Оман со своей ротой отошли назад из района Мбози в направлении на Лупембе и Мадибиру, имея постоянные мелкие стычки с наступающим неприятелем. Наши слабые отряды сдерживали противника силой не менее бригады. Поэтому в конце июня 1916 года отряд капитана Брауншвейга, находившийся в Додоме, был направлен через Ирингу и при помощи отрядов, подтянутых от Кондоа и из Дар-эс-Салама, мы довели его до пяти рот, включая обе роты из Нейлангенбурга. В составленный им отряд входили также сто человек команды "Кенигсберга" и одна полевая гаубица. При Малангали он отбил атаку противника, причинив тому значительные потери. Затем отряд очистил позицию и оставил на месте, приведя в негодность, гаубицу, которую трудно было увезти.

Положение Брауншвейга затруднялось еще и тем, что в его тылу восстал крупный туземный вождь племени вахехе, перешедший на сторону неприятеля со всеми людьми и скотом. Капитан Брауншвейг оказался вынужден отступить на Махенге, выдержав целый ряд небольших арьергардных боев, и был подчинен майору Крауту. После многочисленных мелких стычек выдвинутые отряды последнего в целом удерживали линию рек Рухудже и Руаха. В богатом местными средствами округе Махенге снабжение продовольствием было отличное, - даже несмотря на то, что лежащие западнее Рухудже рисовые поля были оставлены нами. У этой реки, при Мкапире, неприятель занял сильно укрепленный лагерь. Взять имевшимся у нас средствами этот лагерь было нельзя, но все-таки представлялся случай перерезать сообщения неприятеля, шедшие на Лупембе.

Майор Краут перешел реку с 5 ротами и одной легкой пушкой и занял укрепленную позицию на горной цепи поперек пути подвоза неприятеля. На фронте противника наши слабые части прикрывали берег реки, прилегающий к Маханге. К сожалению, наши отдельные роты были так сильно удалены друг от друга, что не могли оказывать взаимную поддержку в этой труднодоступной местности. 30 октября 1918 года, перед рассветом, расположенная на правом фланге десятая рота была застигнута врасплох охватывающей неприятельской атакой. Противник искусным маневром зашел в тыл нашего расположения и привел к молчанию наши пулеметы. Точно так же и на левом фланге рота обер-лейтенанта фон-Шретера была атакована со всех сторон и должна была прокладывать себе дорогу штыками, потеряв легкое орудие и один пулемет. Поскольку неприятель сам понес тяжелые потери, майор Краут мог оставаться на западном берегу Рухуджи, даже после этих неудач, однако в его тылу со стороны Лупембе стал слышен шум боя у позиций 25 полевой роты. Краут ошибочно решил, что оттуда грозит серьезная атака и отошел назад на восточный берег Рухуджи. К его удивлению, несколько дней спустя неприятель бросил сильные укрепления у Мкапиры и отступил. Ближайшее обследование показало, что во время предыдущего боя неприятель понес тяжелые потери.

Но даже этим нельзя было объяснить его отступление; загадка бегства англичан разъяснилась только позднее при появлении генерала Вале, с которым до сих пор не было никакой связи.

В предвидении крупного наступления неприятеля в начале 1916 года, подкрепления, направленные мимо озера Виктории на Руанду к Руссисси и в Танганьикскую область, были отозваны назад и притянуты к главным силам, расположенным в районе Северной железной дороги. Необходимо было создать общее руководство боевыми операциями на этом второстепенном театре военных действий. С этой целью было сформировано "Западное командование" под начальством генерал-майора Вале, который руководил действиями своих отрядов из Таборы. В апреле и мае 1916 года главные силы англичан закончили свое наступление в области Килиманджаро и по окончании периода дождей двинулись дальше в южном направлении. Одновременно с этим началось наступление англичан и бельгийцев на Табору, - от Муанзы, от озера Киву, от Руссисси и от Бисмаркбурга. Наши слабые отряды отступали.

Майор фон-Ланген сначала отошел от Чангугу назад на Иссави и отвел сюда также и капитана Видгенса от Кисенджи. Обеим наступающим бельгийским бригадам во время арьегардных схваток были нанесены значительные потери. Затем наш отряд отступил дальше на Мариахильф. Опасность для округа Букобы, заключавшаяся в движении крупных бельгийских сил, капитаном Гудовиусом была понята правильно. Когда в июне 1916 года более или менее значительные английские части начали наступать на Кагеру, он отошел со своим отрядом на юг от Букобы. Из-за трудности связи с ним случилось несчастье: часть его войск 3 июля в районе Уссуви натолкнулась на крупные бельгийские силы. Сам капитан Гудовиус был тяжело ранен пулей в живот и попал в руки неприятеля. Бой принял неблагоприятный для нас оборот и причинил большие потери. Лишь отдельным частям отряда удалось пробиться к Муанзе и Уширомбо. Великий султан Букобы Кагиги дал в эти тяжелые дни доказательство привязанности, показательное для отношений цветных к немцам. Он наотрез отклонил предложение английских начальников подчиниться и предоставить носильщиков и покончил жизнь самоубийством.

В середине июля 1916 года англичанам удалось неожиданно произвести десант, силой около бригады, в районе Муанзы. Там произошло несколько удачных для нас отдельных боев, но затем старший начальник, капитан фон-Шаппюи, отошел в направлении на Табору. Примерно на линии Шиджанга - Сант-Михаель войска из Муанзы, а также части майора фон-Лангена и капитана Видгенса образовали новый фронт и отбили многие атаки бельгийцев. Капитан Шиммер потопил в Кигоме пароход "Гецен" и взорвал пароход "Вами". Затем он медленно отошел назад к Таборе вдоль железной дороги. Отошла из Узамбары и рота капитана Геринга. Приближение района военных действий к Таборе дало генералу Вале случай быстро стянуть часть стоявших севернее Таборы войск, перебросить их по железной дороге на запад для короткого удара и затем так же быстро направить обратно. При этом 8 полевая рота основательно разбила бельгийский батальон западнее Таборы, а отряд Винтгенса, так же внезапно и удачно ввязался в бой западнее и севернее этого пункта. Наши частичные успехи были иногда очень значительны, и неприятель терял в отдельных боевых столкновениях сотни убитых; при атаках было взято также несколько легких гаубиц.

2 июня 1916 года в районе Бисмаркбурга 29 полевая рота была окружена на своей укрепленной позиции на горе Намема превосходящими английскими и бельгийскими войсками. Прорываясь через войска противника попал в плен тяжело раненый храбрый командир роты обер-лейтенант резерва Франкен. Лейтенант резерва Гасляхер отступал шаг за шагом к Таборе. Он нашел геройскую смерть в стычке патрулей южнее этого пункта.

Таким образом, в сентябре 1916 года значительная часть войск Западного командования собралась вокруг Таборы, и наступил момент для намеченного уже отступления в юго-восточном направлении. О последних операциях и о занятии противником Таборы 19 сентября 1916 года командование узнало значительно позже. Связи с Западным командованием не было никакой. Последнему было известно, что отход наших главных сил направлялся через местность Махенге. Сообразно этому генерал Вале организовывал свои передвижения; для перевозки грузов и продовольствия использовалась железная дорога. Затем восточная колонна под начальством майора фон-Лангена двинулась на Ирингу, средняя колонна, под начальством капитана Винтгенса, при которой находился также генерал Вале, - на Мадибиру, западная колонна, под начальством обер-лейтенанта в отставке Гюбенера, - на Илембуле. Они вышли на путь подвоза от Нейлангенбурга на Ирингу и к расположенным на этой дороге неприятельским магазинам. Отряд Гюбенера отстал и, будучи в конце ноября окружен при Илембуле превосходным противником, капитулировал после упорного боя. Отряд фон-Лангена при переправе через реку вблизи Иринги, имел несчастье быть застигнутым врасплох огневым нападением и потерял при этом много людей. Последовавшее затем нападение фон-Лангена на Ирингу было безуспешно и причинило отряду большие потери.

Отряд Винтгенса напал врасплох в окрестностях Мадибиру на несколько неприятельских магазинов и войсковых колонн, захватив при этом орудие и радиотелеграфные принадлежности. Многодневный штурм Лупембе, предпринятый нашим отрядом, при всем упорстве, не закончился захватом этого пункта и его запасов. Появления отряда Вале в районе Махенге немедленно дало себя почувствовать на военном положении. Многочисленные неприятельские войска, произведшие 30 октября из своей укрепленной позиции у Мкапиры успешное нападение на майора Краута, почувствовали себя крайне угрожаемыми с тыла, очистили укрепленный лагерь и перешли обратно к Лупембе. Генерал Вале принял на себя общее командование у Махенге.

Только теперь, после боя у Мкапиры, майор Краут, а через него также и командование узнали о движении генерала Вале. Но совершенно иначе представлялась создавшаяся обстановка в глазах противника. Последний должен был усмотреть в движении Вале против английской этапной дороги от Иринги к Нейлангенбургу и совпавшей случайно по времени угрозе у Мкапиры со стороны майора Краута широко задуманную общую операцию, которая представляла большую опасность для его частей, расположенных в этом районе, даже после того, как майор Краут опять отошел назад на восточный берег Рухуджи. Ускользая от этой опасности, противник быстро отступил от Мкапиры в западном направлении (к Лупембе). Вскоре колонны генерала Вале сосредоточились в районе между Лупембе и Мкапирой.

О колонне обер-лейтенанта Гюбенера, двигавшегося западнее других, отсутствовали всякие сведения; об ее сдаче у Илембуле стало известно значительно позднее.

Хотя усиление западной группой войск являлось для нас очень желательным, но выявившиеся затруднения в снабжении сделали необходимым использовать и занять для продовольствия более широкий район, почти до Сонги. Отряд майора фон-Граверта перешел к Ликуджу на дороге Сонга-Левале, отряд майора Краута - в район Мпепо, а капитан Винтгенс окружил неприятельский отряд, расположенный в укрепленном лагере у Китанды. Вскоре англичане двинулись на выручку этому отряду, но посланные части были отбиты с тяжелыми для них потерями.

В это время обстановка для отряда фон-Граверта сложилась крайне неблагоприятная. Неприятелю удалось угнать скот этого отряда, а запасы продовольствия в районе его дислокации были ограничены. Майор Граверт, решив, что отход, ввиду недостатка боевых припасов, не имеет надежды на успех, сдался 24 января 1917 года. Одно из приспособленных для передвижения 8,8-см морское орудие, доставленное с большим трудом в Лукуджу, и два пулемета (после приведения их в негодность) попали в руки неприятеля. На самом же деле положение отряда Граверта не было настолько безнадежным; по крайней мере, один сильный патруль под начальством вице-фельдфебеля Винцера, не пожелавший сдаться вместе с ним, ушел оттуда в южном направлении без всякой помехи со стороны неприятеля. После нескольких дней недоедания, патруль нашел-таки в областях западнее Тундуру обильный провиант.

Продовольственные затруднения у генерала Вале увеличивались теперь с каждым днем. Находясь у озера Утунги, я не был в состоянии судить, можно ли смягчить эти затруднения беспощадной отправкой в тыл всех нестроевых, как это было сделано у Руфиджи, или имелась возможность существенно улучшить материальное положение западной группы войск большей энергией в отношении поставки и распределения припасов. Временная проволочная связь с Махенге была малоэффективна, часто прерывалась, и при этом всегда требовалась посылка курьеров от генерала Вале к войскам, которая отнимала несколько дней. Таким образом, по отрывочным сведениям мне было трудно получить представление о реальном положении дел. Во всяком случае, продовольственные затруднения были настолько значительны, что сосредоточение таких крупных войсковых масс не признавалось более возможным, и некоторые части необходимо было отвести.

Отряд Краута и отряд Винтгенса направились на Гумбиро с тем, чтобы оттуда, двигаясь на юг, пересечь дорогу Сонга-Видгафен, где предполагалось найти достаточное количество продовольствия в горах южнее Сонги. Сообщение об этом передвижении дошло до меня настолько поздно, что я не мог уже ничего изменить. От Гумбиро капитан Винтгенс повернул на север и в окрестностях озера Руквы дал успешный бой преследовавшей его неприятельской колонне. При приближении к Таборе он, совсем больной тифом, попал в плен. Его преемник, капитан Науман, старался нанести вред неприятелю, действуя в тыловом районе англичан, и этим облегчить положение главной группы войск. У Иконии, восточнее озера Виктории, он основательно потрепал один бельгийский батальон; уничтожил у Кахе два железно-дорожных поезда с боевыми припасами и перебил сопровождающее их прикрытие. Его попытка пробиться ко мне западнее Морогоро привела к столкновению с сильными частями противника, от которых он опять уклонился к северу.

К сожалению решение Наумана разделить свои силы на три отдельных колонны закончилось сдачей двух из этих колонн. Сам он в течение четырнадцати дней оборонялся на горе Люита в Масайской степи против трех тысяч солдат неприятеля, окруживших его и вынудивших 2 октября 1917 года сдаться на почетных условиях. Несмотря на это, капитан Науман очутился спустя несколько дней в скверной камере в Дар-эс-Саламе, где должен был исполнять самую грязную работу. Лишь по прошествии месяцев он узнал, что основанием к этому послужил якобы отданный им приказ не брать пленных. Судебное расследование сняло с него это обвинение. Следует пожалеть, что эта отдельная операция, проведенная с большой инициативой и упорством, была совершенно не связана с общим планом военных действий и потому не принесла должной пользы.

В Гумбиро капитан Краут отделился от капитана Винтгенса и двинулся на юг, согласно приказу, отданному ему генералом Вале. Переход этапной дороги противника Сонга - Видгафен не представлял никаких затруднений, но и не дал никакой добычи, так как неприятель хорошо обеспечил свои запасы, сильно укрепив этапные пункты. Точно так же и в окружающей местности теперь, в марте, в самое скудное время года, за несколько месяцев до нового урожая, можно было найти лишь ограниченное количество продовольствия. После нескольких арьергардных боев против английских войск удалось произвести успешное нападение у Ровумы и на небольшой португальский лагерь у Митомони. Затем майор Краут двинул свой отряд вниз по реке Ровуме к Тундуру, после чего отправился в Мпотору для личного доклада командованию. Две его роты остались у Тундуру для охраны тамошней, богатой местными средствами области. Три остальные роты продолжали движение дальше на восток и были временно подчинены капитану Лофу, который находился перед Линди.

Глава десятая. В районе Линди и Кильвы (Январь - август 1917 года)

Продовольственные затруднения и планы на будущее. В богатой португальской области. Португальские действия против Кильвы. Тяжелое поражение неприятеля. Попытки заменить хлеб. Примитивное изготовление сапог. Поющие петухи. Соль, жир и сахар. Санитарная помощь. "Леттовская водка". Перевязочный материал. Хирургические операции с примитивными средствами. Осмотр нового продовольственного склада. Разведки через Ровуму в португальской области. Бои у Кильвы. Положение санитарного дела. В немецком лагере у Лютенде. Форсированное движение в горы Руавы. События в отряде Либермана. Неприятельские парламентеры-шпионы. Неприятельская атака у Нарунджу. Бомба с аэроплана в лагерь с динамитом. Скопление небоеспособных лиц. В миссии Нданда.

После операций последних месяцев район, на который можно было рассчитывать для сбора продовольствия, значительно сузился. Плодородные области Лупембе, Иринги, Киссаки и нижнего течения Руфиджи оказались потеряны; занятая еще область включала в себе большие пространства необработанной земли. Наиболее выгодные для посева районы не были достаточно оценены; лишь позднее, во время операции, само собой выявилось, сколько были в состоянии доставить, например, области юго-западнее Кильвы и Ливале. Мне в то время в общих чертах было известно, что восточная часть округа Линди была очень плодородна. Но этот богатый район был очень опасен своей близостью к побережью, и уже теперь нужно было ставить вопрос, что предпринять в случае его потери.

Взоры, само собой, обращались через Ровуму на португальскую область. О последней имелось еще меньше сведений, чем о различных частях немецкой колонии. Однако, к счастью, некоторое число португальских туземных вождей переселилось в немецкую область из-за ненависти к своим угнетателям. Кроме того, мы, немцы, пользовались очень хорошей славой у более развитых черных, неоднократно работавших на наших плантациях. Таким образом, удалось составить приблизительную картину области восточнее озера Ниасса и установить, что, вероятно, южнее мало населенной степной полосы у Ровумы, шириной в несколько переходов, находится плодородный район Мвембе. Экспедиционный отряд из нескольких сот ружей под начальством майора Штюмера перешел Ровуму южнее Тундуру и очень быстро овладел Мвембой, откуда наши патрули производили поиски на берегу озера Ниасса до форта Джонстау и на восток до пнктов, находящихся на полпути до порта Амелия.

При слабой связи (гонцы от телефонной станции Ливале к Тундуру шли около трех, а от Тундуру к Мвембе - пяти дней) было трудно дать себе ясный отчет о положении дел близ Мвембе. Лишь лейтенант резерва Брукер, прибывший из Мвембы в январе 1917 года для личного доклада командованию, внес необходимую ясность. Привезенный им европейский сорт картофеля заставлял предполагать, что там можно кое-что на рассчитывать. Брукер описал нам местность как плодородную и рассказал, что район Тундуру богат и война там до сих пор не чувствовалась. Брукер спал в Тундуру на земле, тамошние же европейцы считали его неприхотливость хвастовством, - так мало были они знакомы с войной.

При общем затруднении в подвозе и при частых передвижениях войск все более и более острой становилась необходимость избавить войска от не приносящих пользу этапных учреждений. Вследствие этого отряды капитанов Геринга и Либермана получили приказ передвинуться к району южнее Кильвы, где, по рассказам некоторых европейцев, в горах Китурака имелось много продовольствия. Чтобы сократить подвоз провианта с тыла, войска были двинуты на Кильву и при этом без отнимающей время разведки. К счастью, сведения о богатых местных средствах тамошних районов подтвердились.

Отряды Геринга и Либермана описали большую дугу на юг от Мпоторы, после чего начали наступление с юга на север - отряд Геринга ближе к морскому побережью, прямо на Кильву, а отряд Либермана - немного западнее последнего против дороги Кильва - Левале. Целью этой операции являлась атака с юга высаживавшегося в Кильве противника, мелкие отряды которого появились уже на полпути между Кильвой и Левале, и одновременно обеспечение плодородной области, расположенной на юг от Кильвы до реки Мбемкуру. Вдоль дороги Кильвы Левале двигался более слабый отряд. Он служил поддержкой для боевых патрулей, которые часто заставали неприятельские летучие отряды на их стоянках и отбрасывали их назад. Скоро район Кильвы кишел нашими боевыми патрулями. Несколько неприятельских магазинов были захвачены врасплох, и часть гарнизона уничтожена. Во время одного из таких нападений убитый позднее храбрый фельдфебель Струве ворвался с большей частью 3 полевой роты в помещение одного английского магазина и, укрывшись за мешками с мукой, нанес большие потери неприятелю, появившемуся снаружи в большом числе. Но захватить с собой много припасов патруль не мог, поэтому он должен был удовольствоваться их уничтожением. Отметим также редкий случай, когда патрулю было придано полевое орудие. Этот патруль достиг после тщательной разведки побережья у Кильвы Кисивани и обстрелял несколько стоявших там транспортных судов.

18 апреля 1917 года капитан фон-Либерман, находившийся с 11 и 17 ротами на укрепленной позиции в расстоянии одного перехода юго-восточнее Кильвы, был атакован 8 ротами при двух орудиях. Обер-лейтенант флота Бюксель произвел со своей ротой такой яростный фланговый удар, что опрокинул одну за другой несколько рот аскари и обратил в дикое бегство 40 индусский Патанский полк. Неприятель оставил около 70 убитых, и лишь случайно, как позднее передавали англичане, нами не были найдены их орудия, застрявшие в реке.

Складывалось впечатление, что силы неприятеля снова значительно истощены. Можно было предвидеть, что если он не изыщет крупных подкреплений, то имеющиеся налицо войска будут в недалеком будущем уничтожены, и его операции окажутся безуспешными. Очевидно, даже сохранение настоящего положения требовало от него большого напряжения сил. Пока было установлено, что англичане подвезли из южной Индии одну батарею и сформировали большое число новых рот аскари.

Материальное положение войск казалось мне опаснее неприятеля. Запасы пшеницы, доставленные вспомогательным пароходом, приходили к концу и я сомневался в том, будет ли возможно печь хлеб из одной только туземной муки мтамы, без примеси пшеничной. Я считал в то время, что хлеб необходим для пропитания европейцев и потому лично пытался выпекать хлеб без пшеничной муки. Выпечка получалась сносной. Позднее, под влиянием необходимости, все мы научились готовить отличный хлеб без пшеничной муки.Мы выпекали хороший хлеб не только из мтамы, но также из мухобо, из сладкого картофеля, из кукурузы, одним словом, почти из всякой муки и в различных смесях, которые, в случае прибавления вареного риса и вареной мтамы, также достигали желательного качества.

Одежда также требовала внимания. Надвигался кризис в снабжении сапогами. Мои опыты скоро показали мне, что европеец в состоянии продолжительное время идти босиком по дорогам среднего качества, но ни в коем случае не через кустарник. Сандалии, которые каждый может изготовить сам из куска кожи, облегчают положение, но не заменяют сапог. При случае я учился ручной выделке кожи и изготовил себе, под руководством инструктора, вещь, которую, в крайнем случае, можно было принять за левый сапог, хотя, в сущности, она должна была быть правым сапогом.

Для европейца весьма полезно быть знакомым с самыми простыми правилами этого ремесла, чтобы иметь возможность в несколько дней изготовить сапоги из шкуры антилопы, которую он только что застрелил. Правда, приходится отказаться от обычных инструментов: гвоздь должен служить шилом, древесный сук колодкой, а нить вырезается из мягкой кожи маленькой антилопы. В действительности нам так и не пришлось очутиться в столь тяжелом положении: новая добыча давала нам необходимое обмундирование и снаряжение, и мы не раз использовали трофейные седла, чтобы вырезать из них подошвы и заплаты.

Почти каждый европеец все больше и больше становился южно-африканским путешественником и привыкал сам себя обслуживать, конечно, не всегда самостоятельно, но в пределах своего маленького хозяйства, которое он вел сам, совместно со своим черным поваром и черным слугой. Многие обзавелись несколькими курами, которых перевозили вместе с собой, и крик петухов выдавал немецкий лагерь, подобно селению туземцев. Приказ по одному отряду, который запрещал пение петухов до 9 часов утра, не принес никакой пользы.

Важный вопрос о соли был разрешен войсками у Кильвы при помощи добывания ее из морской воды. Но вместе с тем, чтобы при потере побережья можно было обеспечить снабжение солью, запасы которой в магазинах начали истощаться, стали искать растения, содержащие соль, и обрабатывать их золу. Добытая таким образом соль была неплоха по качеству, но не применялась в широких размерах, так как позднее мы могли своевременно покрывать нашу потребность в соли из захваченной добычи. Большое количество слонов в этой местности давало много жира; сахар заменялся превосходным диким медом, который находили в изобилии. Войска хорошо научились добывать себе продовольствие, умели также предохранять от порчи полевые овощи и, таким образом, обеспечивать себя от недостатка.

Здесь особенно необходимо подчеркнуть, что санитарная часть в быстро сменявшейся обстановке походной жизни сумела решить важные вопросы о хине и перевязочных средствах. Уже упоминалось, что на севере из состава хинной коры готовили хинные лепешки, по качеству лучше английских. После очищения северного округа большая часть хинной коры была доставлена в Килоссу; часть этих запасов была транспортирована дальше на юг по настоянию исполнявшего тогда должность санитарного офицера при штабе штабного врача Тауте. Приготовление лепешек не могло долго продолжаться за недостатком соответствующего оборудования; зато посредством вываривания хинной коры изготавливалась жидкая хина; она имела удовлетворительный вкус и под названием "Летовской водки" принималась больными.

Другим трудным вопросом было изготовление перевязочного материала. Чтобы пополнять недостаток в нем, который ощущался ввиду исчезновения изделий из полотна, употребляли после дезинфекции даже части одежды; после перевязки их снова вываривали и, таким образом, вновь делали годными; кроме того, перевязочный материал с успехом изготовлялся и из коры деревьев. Этому мы научились у туземцев, которые давным-давно делали материю для одежды и мешков из коры миомбо.

На такой же высоте находилась и хирургическая помощь. Лазареты, которые в течение первой части кампании располагались в массивных постройках, где люди работали в продолжение нескольких лет стационарно, без перемены места, теперь превратились в подвижные учреждения, которые в каждый данный момент должны были быть в состоянии подняться со всеми больными и грузом и не отставать от войск в их многочисленных передвижениях. Был оставлен только самый необходимый материал; все остальное отбросили. Поэтому приготовления к хирургической операции были всегда более или менее импровизированными. Местом для этого обычно служила только что поставленная тростниковая хижина. Несмотря на условия, штабной врач Мюллер, главный врач Тирфельд и другие не смущались при тяжелых случаях, среди которых было много операций слепой кишки.

Доверие, которым пользовались немецкие врачи даже у неприятельских солдат, было ими вполне заслужено. Успешная и самоотверженная врачебная деятельность чрезвычайно укрепляла взаимное доверие между белыми и черными.

Таким образом, образовывалась все более и более тесная связь, соединявшая до конца войны различные элементы войска в одно спаянное целое.

У Линди неприятель все время усиливался, и было установлено, что части войск, расположенные до сих пор в районе западнее Кильвы, были на судах переброшены в Линди. У Линди появился и генерал О'Гради, командовавший близ Кибаты. Невольно напрашивалась мысль, что неприятель крупными силами перейдет в наступление против наших слабых частей, находившихся у Линди, чтобы завладеть нашей главной в продовольственном отношении областью, как это он предполагал сделать раньше из Кильвы. Несколько попыток наступления западнее Линди, были отбиты войсками стоявшего там капитана флота Лофе. Часть рот, прибывших с майором Краутом были подчинены капитану Лофу. Отмечу, что прежде по настоянию губернатора их собирались использовать для быстрого и основательного подавления восставшего племени маконде на юго-востоке нашей колониальной области. Две роты приняли участие в действиях против Суди, южнее Линди, где сильно укрепились неприятельские части. Атакующие решительно бросились на укрепления, но понесли при этом значительные потери и отступили.

Позднее из Мпоторы подошел капитан Роте с тремя ротами. Но дождливый период, во время которого происходили эти события, причинил нам немало вреда. Уже переход через реку Матанду был для Роте непрост. Эта река в сухое время года состояла из немногих болот, но сейчас вода всех дождей, выпавших в районе Донде, стекала в ее долину. Образовался быстрый могучий поток, который можно сравнить разве с рекой Фульдой у Касселя во время разлива и который увлекал за собой большие стволы деревьев. Хотя под руководством опытных инженеров были вбиты деревянные сваи и мы, воспользовавшись некоторыми островами, навели мост для повозок, внезапно поднимавшаяся вода снова и снова сносила мост. При попытках его восстановления утонуло несколько человек. Мосты, остроенные ниже по течению, постигла подобная же участь.

У Мбемкуру, при Нахунгу, капитан Роте натолкнулся на своем пути на такую же водную преграду. Течение было настолько быстрым, что уже первые попытки переправы на немногих имевшихся паромных лодках закончились неудачей. Ввиду недостатка продовольствия в районе Нахунгу, капитан Роте направился в богатую область северо-восточнее этой местности и этим невольно резко разошелся с планами командования, по которым именно эту богатую область на северо-востоке от Нахунгу необходимо было сохранить, чтобы она могла служить резервом для войск, стоявших южнее Кильвы. Мы досадовали на потерю времени, но в конце концов отряд Роте был направлен в Линди настолько своевременно, что успел принять участие в нескольких удачных боях.

Ввиду обострения военного положения у Линди, стало необходимым усилить расположенные там войска. Поэтому из Махенге был привлечен генерал-майор Вале, принявший на себя руководство у Линди; командование у Махенге перешло к капитану Тафелю. В середине июня 1917 года генерал Вале, обнаружив после нескольких боев насколько усилился противник, отошел так далеко вверх по реке Лукуледи, что преследующий его неприятель, казалось, неосторожно обнажил свой северный фланг.

Я решил использовать этот случай, не зная еще точно, каким образом это будет выполнено. Было ясно только, что успех возможен лишь при условии внезапности, поэтому я двинулся с четырьмя ротами и двухорудийной горной батареей через Нахунгу по большой дороге, ведущей к Линди. У Лютенде находилась рота капитана Шаппюи, который лично вышел мне навстречу. 29 июня я прибыл в окрестности Лютенде, где приказал роте лейтенанта Вундера стать бивуаком позади роты Шаппюи, а остальным - расположиться еще в более глубоком тылу. Сам же я со своим ловким спутником Нивенгузеном, который уже раньше играл главную роль при захвате лошадей у горы Эрок, отправился вперед для разведки. С высоты, на которой стояла рота Шаппюи,. открывался далекий обзор, и были видны одиночные фермы окрестностей Линди, река Лукуледи и лежавший в ней пароход "Президент", укрывшийся там и приведенный в негодность. Может быть, было счастьем, что в этой бедной дичью местности мы не стреляли во встретившихся нам кабанов и дикого козла, так как не особенно далеко от лагеря роты Шаппюи мы натолкнулись на свежие следы сильного неприятельского патруля, который, по-видимому, прошел здесь недавно. Точно так же и разговор туземцев, за которыми мы наблюдали, дал нам основание заключить, что эти люди только что видели нечто интересное. Когда мы их подозвали, они, однако, отрицали все.

Сделав большой круг, мы прибыли вечером в темноте в лагерь Вундера. Поделившись нашими наблюдениями с командиром роты, опытным штурманом Инкерманом, который на следующий день погиб смертью героя, мы напомнили о необходимости усилить меры предосторожности. Было приказано, чтобы лагерь роты, находившийся на большой прогалине и подвергавшийся опасности внезапного обстрела из окружающего кустарника, был перенесен на другое место. После чашки чая мы вернулись к нашим главным силам, расположенным позади на расстоянии около четверти часа.

Утром 30 июня мы услышали в расположении роты Вундера ружейную перестрелку, которая все больше усиливалась. Можно было предположить, что неприятель открыл огонь по лагерю роты из кустарника. Поэтому я немедленно двинулся через заросли с тремя ротами, держась правее, то есть южнее, дороги, чтобы напасть на неприятеля с тыла. Но в кустарнике мы встретили аскари, которые рассказали, что противник в большом количестве ворвался в лагерь и выбил оттуда роту. Один молодой аскари жаловался старому "бетшаушу" (сержанту) третьей роты, что неприятель у них отобрал все. "Ниамаза ве тутавафукузи" ("заткни глотку, мы их выкинем!") - был дан гордый ответ, который заставил возбужденного юношу немедленно замолчать. Ответ бетшауша, действительно, лучше всего характеризовал положение. Неприятель, состоявший из нескольких рот 5 индусского полка и нескольких черных рот, рассчитывал встретить у Лютенде только слабый немецкий пост. Он неосторожно ворвался в наши невыгодно расположенные окопы и теперь, в свою очередь, попал в неблагоприятное положение - под обстрел со всех сторон из окружающего кустарника.

Положение было настолько ясно, что все младшие начальники даже без приказов поняли, что надо действовать быстро и решительно, и капитан фон-Шаппюи немедленно вмешался. Теперь стало скверно неприятелю. Убитый позднее штабной врач Моон, оставшийся в лагере роты Вундера, на время попал в руки противника и рассказывал потом, как убийственно действовал наш сосредоточенный огонь с близкого расстояния и как велика была паника, возникшая у неприятеля. Тем не менее укрытия, которыми являлись овраги и растительность, дали возможность бежать части неприятеля. Но некоторые из его людей так сбились с пути, что некоторые из них спустя несколько дней были взяты в плен нашими патрулями. Было похоронено около 120 убитых. Кроме наших боеприпасов, временно захваченных неприятелем, в наши руки попали его собственные запасы, которые он успел доставить в лагерь, и еще около ста ружей и несколько пулеметов. Между тяжело ранеными, переданными нами в английский лагерь при Найтиви, находился также умерший позднее от раны командир английского полка.

Еще несколько недель мы оставались в плодородном районе Лютенде и старались партизанскими действиями вредить неприятелю, который находился в своих укрепленных лагерях в районе Найтиви и южнее этого пункта. Далеко на юго-западе мы слышали разрывы бомб с аэропланов и снарядов тяжелых орудий, направленных против отряда Вале. Для усиления Вале была отправлена рота фон-Шаппюи. Затем наступило некоторое затишье, которое являлось результатом нашего успеха у Лютенде.

Однако, противник вновь усиленно сосредоточивал новые силы. Это подтверждали не только донесения о значительных транспортах войск, прибывавших в Кильву, но также и то обстоятельство, что в конце мая британский генерал Госкино, незадолго перед этим принявший командование от генерала Смуттса, был, в свою очередь, сменен генералом ван-Девентером. Таким образом, на посту главнокомандующего опять появися бур и слухи об ожидаемом прибытии новых европейских войск из Южной Африки казались правдоподобными. Южнее Кильвы неприятель тремя бригадами атаковал наши девять рот, но капитан фон-Либерман, принявший там командование вместо тяжело больного капитана Геринга, при помощи искусного маневра сумел справиться с превосходными силами противника. 6 июля противник силой не менее одной бригады атаковал с фронта капитана Либермана близ Унинди, но был отбит с большими потерями. В то же время капитан Шпангенберг с двумя ротами прикрывал правый фланг капитана фон-Либермана против другой неприятельской бригады. Он так решительно двинулся на эту группы противника, что английское донесение, о котором мы узнали позднее, говорило о наступлении очень больших немецких сил.

Не обошлось без потерь и у нас: особенно отмечу гибель лейтенанта резерва Блэка, который, будучи ротным командиром, получил смертельную рану в нижнюю часть живота. В качестве храброго начальника патрулей, в многочисленных позиционных боях, а также находясь в штабе командования, этот доблестный и прямой человек оказал много выдающихся услуг и был тесно связан со мной.

Несмотря на успех у Унинди, большое численное превосходство противника и опасность, в случае обхода, потерять тыловые магазины вынудили капитана фон-Либермана отходить с непрерывными боями на юг. Мне казалось, что наступил момент для быстрого использования имевшихся в моем распоряжении рот и горной батареи, расположенной у Лютенде. Усиленными переходами двинулись мы от Лютенде прямо на север и беспрепятственно переправились в двух переходах ниже Нахунгу через Мбемкуру, которая снова превратилась в незначительный ручеек. Лишь в одном месте нас на некоторое время задержали рои диких пчел, заставивших войска сделать крюк. После переправы через Мбемкуру мы двинулись дальше на север в горы Руавы.

Два дня, пока происходило сосредоточение войск, я использовал для подробных разведок, и 28 июля случайно узнал от туземцев, что от нашего лагеря в Руаве имеется в 6 часах пути почти прямая дорога через горы к лагерю капитана фон-Либермана, который находился у источника воды Нарунгомбе. Чтобы исследовать эту дорогу был немедленно послан европейский патруль. 29 июля в лагере у Руавы я услышал перед обедом несколько выстрелов в направлении отряда Либермана; этим дело и ограничилось. Кроме того, посланный к отряду Либермана европеец вернулся утром и сообщил, что там все спокойно. Однако в полдень явился с охоты очень надежный ван-Ройен и доложил, что он слышал продолжительный пулеметный огонь. Читатель, может быть, удивится, узнав, что только теперь я начал движение к отряду Либермана, но надо принять во внимание, что переход туда был совершенно безводный, мои части были до крайности истощены, и некоторые из них только недавно прибыли в Руаву. Уже начало темнеть, когда я подошел на расстояние трех часов пути от поля сражения отряда Либермана; роты же подошли уже глубокой ночью. Дальнейший переход через кустарник в полной темноте был бы бесцельным и наверняка привел бы к массе недоразумений, а изможденные части окончательно и бесполезно утомились бы.

В три часа утра, когда началось дальнейшее движение, поступило донесение от высланного вперед офицерского патруля, которое говорило, что хотя капитан фон-Либерман и разбил противника, но затем, за недостатком патронов, он должен был отступить на Михамбию. Арьергард очистил источник воды и во время отправления донесения готовился продолжать отход. Во всяком случае мой приказ удержать источник, так как я прибуду не позже 6 часов утра и вступлю в бой, был, к сожалению, опережен событиями. Я считал вполне вероятным, что, по своему обыкновению, неприятель, имевший в перевес в силах, немедленно укрепит источник воды и, таким образом, мне теперь придется вести в бой части, истомленные жаждой. Именно поэтому я решил, что атака имеет слишком мало шансов на успех.

Теперь, после того, узнав о действительном положении дел у противника, я, разумеется, прихожу к противоположному выводу. На самом деле, неприятель, несмотря на свое превосходство, потерпел одно из самых тяжелых поражений за всю кампанию. Его седьмой и восьмой южно-африканские европейские полки были почти уничтожены. Все снова и снова производил он атаки густыми стрелковыми цепями на фронт наших рот аскари и каждый раз отбрасывался назад контрударами. Вконец расстроил его боевой порядок лесной пожар. В конце концов вся масса южно-африканских войск рассеялась среди кустарника и бежала. Они бросили на поле боя пулеметы, массу ружей и сотни ящиков с патронами. Весьма вероятно, что мое вмешательство, даже после отхода отряда Либермана, довершило бы поражение главной группы противника. Жаль, что такой близкий и крупный успех был упущен.

Все это стало ясно много позднее; в то время я считал правильным двинуться обратно к Михамбию на соединение с отрядом Либермана. При своем прибытии я нашел отряд Либермана в блестящем настроении; его роты гордились тем, что нанесли такие тяжелые потери превосходящему их неприятелю. Для меня операция у Нарунгомбе явилась новым доказательством того, как тяжело, даже при благоприятных условиях, нанести совместный удар на поле битвы при проведении операции многими колоннами в незнакомом африканском кустарнике при ненадежности связи. У Нарунгомбе, где вся обстановка сложилась на редкость благоприятно, довершение дела было в конце концов сорвано из-за ничтожной случайности, и я еще более убедился в необходимости до боя устанавливать самую тесную связь между войсками, с которыми я хотел действовать.

Удар у Нарунгомбе имел следствием бездействие противника у Кильвы в течение продолжительного времени, и мы снова вынуждены были обратиться к отдельным партизанскими действиям, которые причиняли неприятелю потери на его тыловых сообщениях, причем патрули обстреливали из кустарника его автомобили и проходящие мимо отряды, а также при благоприятном случае производили штыковые атаки. Я растянул свой фронт дальше в сторону на Михамбия - Ндесса с целью дать теперь своим патрулям более широкую базу для их партизанских действий, а также для того, чтобы обеспечить себя от обходного движения неприятеля с запада и, наконец, облегчить снабжение продовольствием. В богатой стране Ндесса появлялись многочисленные летчики, против бомб которых мы были беззащитны, и в результате у нас были случаи нескольких тяжелых ранений. По воздушной разведке можно было заключить о повышенном интересе неприятеля к этому району; скоро было обнаружено обходное движение еще глубже на запад.

Хотя наши боевые патрули работали так удачно, что иногда целые роты неприятеля обращались в бегство с тяжелыми для них потерями, противник все время пытался вести разведку. Он почти не скрывал своего намерения осуществлять разведку при помощи парламентеров. Я вспоминаю один случай, когда парламентер подошел к тыльной части нашего лагеря через кустарник; таким образом, он умышленно пересек все дороги, ведшие к нашему расположению. Ввиду приближения неприятеля сбор продовольствия, запасы которого постепенно истощались, становился все труднее. Мы не могли помешать тому, что наши беззащитные фуражиры и охотничьи команды, которые направлялись далеко во все стороны, выдавались неприятелю туземцами и затем настигались англичанами врасплох.

Вскоре южнее Михамбии некоторые деревни были внезапно покинуты туземцами. С давних пор это явление было для меня верным признаком, что туда предполагает двинуться неприятель. Наше продовольственное положение исключало возможность содержать продолжительное время такое большое количество войск в районе Михамбия-Ндесса. Очищение этой области становилось неизбежным; в то же время неприятель со значительными силами развивал усиленную деятельность на фронте генерала Вале, западнее Линди. Поэтому я решил перейти с несколькими ротами от Ндессы к генералу Вале с тем, чтобы достигнуть того, что не удалось при Нарунгомбе, а именно - решительного частного успеха неожиданным усилением наших частей. Во всяком случае, войска генерала О'Гради попали 8 августа в очень тяжелое положение. При этом один индусский полк, ворвавшись через незанятый промежуток между двумя сильными немецкими опорными пунктами, был атакован и почти полностью уничтожен нашими расположенными сзади резервами. При преследовании в наши руки попало много ценного материала. Но неприятель вновь, спустя несколько дней, повторил атаку, и генерал Вале отошел перед его сильными обходящими отрядами к Нарунджу и на горы, лежащие на одной линии с Нарунджу, южнее реки Лукуледи.

Капитан Кель был оставлен на месте с 6 ротами и одной батареей; сам же я, с четырьмя ротами и двумя горными орудиями, перешел реку Мбемкуру, ниже Нахунгу, и двинулся затем через плоскогорье Муэра к миссионерской станции Намупа. Тамошний управляющий угостил нас, между прочим, мухобо (вид полевых овощей со съедобными корнями), который был приготовлен, как картофель, и пополнил убывающие продовольственные запасы наших европейцев бананами и другими фруктами своих обширных садов.

При плохой дождливой погоде мы заняли с ранее прибывшими ротами лагерь при Ниенгеди большой дороги Ниангао-Линди сзади отряда Вале. Я немедленно отправился к последнему для ознакомления с обстановкой. Здесь, совсем близко друг против друга, стояли войска - посреди почти непроходимой местности, густо заросшей и перерезанной лощинами; в низинах же встречались многочисленные глубокие болота. Наши войска работали над стрелковыми окопами полного профиля, которые были прикрыты с фронта засеками. Из семи рог, имевшихся в распоряжении генерала Вале, только наиболее слабые пять стояли у Нарунджу, две же остальные - на горе Кухо, на южном берегу реки Лукуледи. Ввиду опасности неожиданного нападения на наши слабые силы у Нарунджу, я распорядился об их усилении ротами горы Кухо, а на эту гору направил две из числа прибывших со мной рот. Уже на следующий день, 18 августа 1917 года, неприятель атаковал Нарунджу. Кроме капитана Либермана, с горы Кухо подошли также обе другие роты, прибывшие со мной. Я еще и сейчас вижу аскари третьей роты, которые прибыли в Нарунджу после форсированного марша до наступления темноты и слышу их радостные оклики, так как они рассчитывали еще раз основательно разбить неприятеля.

Но наше наступление в обхват правого неприятельского фланга привело только к оттеснению его назад; кустарник был слишком густым. Темнота еще больше затрудняла управление боем, и не может быть никакого сомнения, что при передвижениях в пересеченной местности наши части не раз обстреливали друг друга, так как отличить противника от своих было теперь едва ли возможно. Так, например, когда я в полнейшей темноте услышал перед собой в кустарнике громкие голоса, то счел, что они принадлежат нашему обходному отряду, который совершенно отбросил неприятеля. Только спустя продолжительное время выяснилось, что это был противник, и скоро можно было услышать шум от его фортификационных работ. Точное выяснение места расположения неприятельских позиций имело для нас то значение, что мы могли взять его под обстрел 10,5-см орудия отряда Вале. Это было проделано с успехом; во всяком случае на следующий день неприятель очистил свою позицию и отступил.

Решительный успех, к которому мы стремились, не был достигнут, да и нельзя было на него рассчитывать из-за трудных местных условий, а также потому, что во время боя 18 августа мы обнаружили свои силы и, таким образом, лишились выгод внезапного нападения. Я должен был опять довольствоваться оборонительными действиями. Продолжительная стоянка в этой богатой местности не представляла никаких затруднений в отношении продовольствия. Войска редко довольствовались столь хорошо, как в районе Линди. Обширные поля сладкого картофеля и мухобо простирались так далеко, насколько можно было охватить взглядом. Многочисленные арабские плантации указывали на богатство и древнюю культуру страны. Итак, мы устроились по-домашнему, и если ружейные пули и залетали часто в наш лагерь, а летчики сбрасывали свои бомбы, то они едва ли вредили нам. После долгого перерыва зубной врач возобновил свою работу, в которой мы так нуждались, и открыл свой кабинет в европейском доме. Однажды он как раз занимался с больным, когда в комнату ударила граната. При произведенном обследовании помещения оказалось, что плантатор хранил свои запасы динамита именно в этой комнате. К счастью, граната в них не попала, иначе зубной врач и больной были бы навсегда избавлены от всякой зубной боли.

Возникал нелегкий вопрос, что может ожидать немецких женщин и детей, бежавших из Линди и теперь не знавших, что им делать. Некоторые из них получили приют в строениях плантации Мтуа, находившихся под неприятельским артиллерийским огнем. При уменьшении запасов продовольствия и при большом затруднении с транспортом и квартирами было желательно отправить женщин и детей в Линди. Некоторые оказались достаточно разумны, чтобы понять это. После переговоров англичане разрешили их перевозку через свои линии до Линди. Однако, по неизвестным мне причинам, через некоторое время англичане не пожелали выполнять договоренность. Мало-помалу в католической миссии Нданда скопилась масса женщин и детей, а также небоеспособных мужчин. К счастью там еще раньше был открыт военный санаторий для выздоравливающих, развернутый затем в большой лазарет.

Глава одиннадцатая. В юго-восточной части колонии (Август - октябрь 1917 года)

Концентрическое наступление противника. У Рупонды и Ликангары. Неуверенность у неприятеля. Слухи. Бой при Махиве. Блестящая победа. Изменение плана атаки. Тактика неприятельского начальника. Конец боя. Потери и трофеи. Новый бой у Лукуледи. Малая война.

В то время как в районе Нарунджу на несколько недель наступило затишье, неприятель развил более оживленную деятельность в занятой отрядом Штюмера части португальской области. Несколько английских колонн двигались концентрически с юго-запада и юга на Мвембе, и майор фон-Штюмер, который не считал себя достаточно сильным для обороны, очистил этот пункт. Затем отдельные роты постепенно отошли на Ровуму. Севернее этой реки общее руководство принял на себя капитан-лейтенант резерва Янцен, которого командование направило в Тундуру с двумя ротами и к которому присоединились отдельные роты прежнего отряда Штюмера.

Выяснить точно группировку противника было трудно; у меня создалось впечатление, что он только хотел задержать у Нарунджу наши главные силы, чтобы вторгнуться крупными частями в район, который снабжал нас продовольствием, то есть в области Тундуру-Массасси-Рупонда, и захватить наши запасы. Мне казалось тогда, что не исключена возможность одержать успех, и потому 10 сентября 1917 года я выступил с пятью ротами из лагерей Нарунджу и Мтуа к Массасси. Первым выступил капитан Геринг с тремя ротами на Тундуру, которая к этому времени были занята неприятелем; отряд Янцена находился северо-восточнее этого пункта. Я разведал на велосипеде дорогу в Тундуру и опасался, что продовольственные затруднения будут очень велики. Это, к сожалению, подтвердилось. В самом районе было трудно организовать сбор и доставку продовольствия, а времени организовать подвоз из Массасси для более длительной операции не хватало.

Мелкие патрульные действия англичан и португальцев, появившихся с юга через Ровуму и беспокоивших наши склады и транспорты, во всяком случае задерживали наше передвижение. Капитан Кель не мог удержать противника, наступавшего со стороны Кильвы, несмотря на тяжелый бой у Мбео-Хини и целый ряд более мелких столкновений, и неприятель появился в районе Нахунгу. Его летучие колонны, преимущественно конные, глубоко обошли отряд капитана Келя с запада и продолжали движение вверх по реке Мбемкуру на Нангау. Связь с капитаном Келем, которая была установлена по телефонной линии Нахунгу Нангау, оказалась прервана сначала на несколько дней, а затем на более продолжительное время. Расположенные вдоль этой линии полевые магазины попали в руки противника и были уничтожены.

При медленной передаче сведений от отряда Келя было невозможно своевременно составить себе картину его положения и, так как нельзя было рассчитывать на успешные действия у Тундуру, то в начале октября я перешел с пятью ротами от Массасси к Рупонде, а затем дальше на северо-восток и соединился у Ликангары с Келем. При получении сведений, что неприятельские отряды приближаются к Рупонде с северо-востока, было приказано переправить больных и запасы из Рупонды к Лукуледи и к Мнахо. 9 октября 1917 года у Рупонды был отбит неприятельский патруль с некоторыми потерями для неприятеля. 10 октября более сильный противник (25 индусский кавалерийский полк) напал на Рупонду с нескольких сторон. К сожалению, передвижения наших рот к Ликангаре произошли несколько раньше, иначе неприятель у Рупонды столкнулся бы с частью наших сил и потерпел бы поражение. Теперь же, кроме нескольких патрулей, в Рупонде совсем не было войск. Большая часть больных попала в руки неприятеля, а также, к несчастью, и магазин, содержавший около 90 тонн продовольствия.

При Ликангаре не произошло никакого достойного упоминания сражения. Правда, появлялись неприятельские дозоры и слабые партии, но это не мешало нашим боевым патрулям, которые направлялись против шедшей вдоль реки Мбемкуру главной тыловой дороги неприятеля, обстреливать и уничтожать автомобили, захватывая почту и припасы. Это навело меня на предположение, что главные силы неприятельских войск, высадившиеся в Кильве, совершали обход еще дальше на север, по направлению к Рупонде.

Усилившаяся деятельность неприятеля в нескольких переходах восточнее Ликангары, где противник снял наши закупочные посты, а также рассказы туземцев, указывали на возможность передвижения более крупных неприятельских частей от Нахунгу в южном направлении, против генерала Вале. Захваченная почта отмечала, что неприятель, несмотря на его широко развитую разведывательную и шпионскую системы, действовал почти вслепую. Например, он не знал, где находился я, хотя придавал этому особенно большое значение. Сведения о моем прежнем месте пребывания указывали ему, где можно предполагать наличие главных сил наших войск. В то время как одно из его донесений говорило, что я нахожусь в местности Лукуледи, другое предполагало, что я у Тундуру, а третье, такое же достоверное, говорило о Махенге. Болтливость наших европейцев, которые, несмотря на все указания, не переставали сообщать друг другу в своих частных письмах сведения о военном положении и свои предположения, принесла на этот раз кое-какую пользу. Так много болтали, слухи были так противоречивы, а также так слепо верили всяким небылицам, что из переписки немцев можно было получить самые противоположные сведения. Несмотря на это, невольное, введение противника в обман, было непонятно, как разумные люди могли доверять почте важные дела и сведения, сообщение о которых необходимо было скрывать от неприятеля.

Мне стало ясно, что неверная оценка положения, в котором находился неприятель, может мне принести небольшую выгоду, если действовать быстро и решительно. Я надеялся, что теперь можно рассчитывать на решительный удар, которого я дважды добивался в районе Линди и один раз у Тундуру, и успех которого у Нарунгомбе висел на тонком волоске. При оценке общего положения мне казалось, что обстановка в отряде Вале складывается как раз в пользу принятия такого решения. Принятый неприятелем план ведения войны должен был навести на мысль, что отдельные колонны противника будут энергично подвигаться вперед, чтобы раздавить нас посредством окружения со всех сторон. Дивизия неприятеля из Линди также вела настойчивое наступление. Перед ней, ведя беспрерывные бои, отходили от Махивы девять слабых рот Вале. Местность у Махивы была мне немного знакома. Казалось очень вероятным, что мой отход туда не будет своевременно обнаружен неприятелем.

14 октября 1917 года, в надежде на военное счастье, я перешел с пятью ротами и с двумя горными орудиями через горы Ликангары в Мнахо, куда и прибыл ночью, и 15 октября на рассвете продолжал путь. При движении на узкой тропинке над обрывом походная колонна растянулась. Орудия оказались далеко позади; вьючные животные выбивались из сил, требовалась помощь со стороны аскари и носильщиков; к счастью вице-вахмистр Сабат каждый раз преодолевал препятствия и продвигал свои пушки дальше. Меня удивляло, что мне не посылались донесения из Махивы, но ружейный и пулеметный огонь заставлял предполагать, что там происходил бой.

Перед наступлением темноты я прибыл к роте обер-лейтенанта Метнера, который находился в резерве позади левого фланга отряда Вале. Неприятель, казалось, наступал в обход этого фланга через кустарник. Свистящие вокруг пули имели то неприятное последствие, что носильщик, который нес мою полевую сумку с самыми важными донесениями и картами, исчез на два дня. Обе прибывшие первыми роты были тотчас же направлены для контр-атаки против неприятельского обхвата, и противник был отброшен. После этого роты окопались. 16 октября утром я направился туда и твердо установил, что противник укрепился напротив нас расстоянии от 60 до 100 метров.

Случай для внезапного решительного наступления казался мне благоприятным. Обер-лейтенант фон-Руктешель должен был начать в полдень обход неприятеля слева (то есть севернее); еще левее направлялся отряд Геринга.

После того, как мы спокойно пообедали, я быстро отправился на левый фланг, где только что развернулся капитан Геринг с двумя ротами. Затем, после того, как он перешел широкую долину, его отряд, к моему удивлению, начал заходить еще дальше влево. Скоро роты вступили в бой. Только постепенно для меня стало ясным это непонятное движение. Капитан Геринг неожиданно натолкнулся на нового противника, который прибыл от Нахунгу и теперь наступал с севера. Это было несколько батальонов Нигерийской бригады с двумя орудиями, которые ничего не знали о нашем присутствии и рассчитывали разбить наголову войска Вале, наступая на его левый фланг и тыл, в то время, как фронт генерала будет энергично атакован дивизией из Линди. Нигерийская бригада была удивлена не меньше Геринга, но не так быстро разобралась в новой обстановке. Капитан Геринг, за которым непосредственно следовали резервы, наступал по кустарнику так энергично, что совершенно смял отдельные части противника, отбросил их в беспорядке и окончательно обратил в бегство. Один неприятельский офицер, который вел носильщиков с патронами, принял наши войска за свои, и таким образом нам удалось захватить около 150.000 патронов. Во время штурма было взято орудие со снарядами, и мы насчитали более ста нигерийских аскари убитыми. Правее капитана Геринга, где вели бой две роты под командой обер-лейтенанта фон-Руктешеля и тяжело раненого лейтенанта резерва Брукера, неприятель также был оттеснен несколько назад, в кусты.

Одновременно с этими боями на левом фланге неприятель вел настойчивое наступление на отряд Вале. На следующие дни обнаружилось большое численное превосходство противника; против нашего фронта все снова и снова прибывали свежие части. Опасность, что фронт генерала Вале не выдержит, усиливалась. Бой становился тяжелым. Я опасался, что наше обходное движение по труднодоступной болотистой местности может быть задержано слабыми силами противника, между тем как на фронте генерала Вале дело примет неблагоприятный для нас оборот. Тогда сражение было бы потеряно. Поэтому я считал целесообразным увеличить, насколько возможно, потери, которые нес неприятель при своих фронтальных атаках, и так использовать все мои части, чтобы противник, усиливавший нажим на отряд Вале, действительно истощил свои силы.

Поэтому предполагавшийся сначала охват неприятельского правого крыла не развивался в следующие дни, а, наоборот, все свободные роты были переброшены для усиления фронта генерала Вале. Таким образом, удалось не только прочного удерживания фронта, но и иметь достаточные резервы для сильных контратак, чтобы немедленно использовать каждую ошибку неприятеля и нанести ему действительное поражение.

На такой странный тактический прием ведения боя меня натолкнула личность неприятельского начальника. О генерале Бевесе мне было известно по сражению у Реаты (11 марта 1916 года), что он действует очень прямолинейно. Вместо того, чтобы стремиться достигнуть успеха умелым маневром, он предпочитает добиваться победы настойчивыми фронтальными атаками, которые ведут к очень большим потерям, если оборона держится прочно или располагает достаточными резервами. Я предполагал, что генерал Бевес и тут, у Махивы, будет руководствоваться подобными соображениями. Я считаю, что именно использование этой слабости в действиях неприятельского главнокомандующего и доставило нам здесь, у Махивы, такую блестящую победу. До 18 октября, т.е. в общем в продолжение четырех дней, продолжались атаки нашего фронта все новыми и новыми силами, но несколько личных наблюдений показали мне, что на нашем правом фланге сила атаки постепенно ослабевает и полное поражение противника становится очевидным.

Вечером 18 октября мы, в числе примерно в 1.500 людей, окончательно разбили неприятельскую дивизию, которая ввела в бой от четырех до шести тысяч человек, а также нанесли неприятелю самое тяжелое поражение, которое он когда-либо испытывал, за исключением Танги. По заявлению одного высшего-английского офицера, неприятель потерял 1.500 человек, но у меня есть основания предполагать, что эта цифра слишком низка. У нас было убито 14 европейцев, 81 аскари и ранено 55 европейцев и 367 аскари; один европеец и один аскари пропали без вести. Принимая во внимание наши сравнительно небольшие силы, эти потери стали для нас очень тяжелыми и тем более чувствительными, что не могли быть пополнены. Наши трофеи состояли из одного орудия, шести станковых и трех ручных пулеметов, а также двухсот тысяч патронов.

К сожалению, общая обстановка не позволяла использовать победу; в тылу у нас неприятель, занявший 10 октября Рупонду, продолжал большими силами движение дальше на юг и 18 октября атаковал у Лукуледи майора Краута. В заключение надо отметить, что войска, дравшиеся под. командой капитана-лейтенанта Янцена в районе Тундуру, постепенно отошли оттуда на северо-восток к верховьям Мбемкуру и были переброшены к командованию через Рупонду еще до захвата 10 октября неприятелем этого пункта. Две его роты усилили войска, расположенные вблизи Лукуледи для защиты магазина. Это были те три роты отряда майора Краута, которые 18 октября у Лукуледи были атакованы с севера превосходным противником. Хотя англичане, силой в шесть рот Золотобережного полка, и были отбиты, чтобы прикрыть наши подвергавшиеся опасности запасы продовольствия и материала, хранившиеся в Хигугу и Хивате, майор Краут отошел к первому из этих пунктов. Кроме Хигугу и Хиваты, неприятель мог угрожать также и Нданде, где хранилось большое количество наших боевых припасов. Каждую минуту можно было ожидать, что он вторгнется из Лукуледи в наш тыловой район, захватит запасы продовольствия и, таким образом, сделает нас небоеспособными. Мы не имели достаточно сил для непосредственного прикрытия наших сообщений с тылом, так как те 2.000 человек, которыми мы располагали, были необходимы нам для боя. Но, так как войска хотели и должны были остаться боеспособными, надо было устранить опасность другим способом.

Для этого имелось только одно средство, а именно - окончательно разбить неприятеля у Лукуледи. Поэтому мы не могли терять времени при Махиве, и я должен был отказаться от мысли об уничтожающем преследовании. В то время, как рано утром 19-го оставленные войска производили обстрел некоторых частей противника, расположенных открыто, я уже выступил в поход со своими шестью ротами и двумя орудиями. На следующий день мы находились в двухчасовом расстоянии восточнее Лукуледи, и на рассвете 21 октября неприятель, совершенно неожиданно для себя, был атакован. Колонна майора Краута застигла врасплох севернее Лукуледи лагерь 25 индусского кавалерийского полка, стоявшего, с запряженными повозками, как раз наготове к выступлению на Массасси; лагерь был атакован, и неприятельский полк потерял всех обозных животных - около 350.

Однако затем Краут остановился. Отряды Келя и Руктешеля вели у Лукуледи довольно серьезный бой против укрепившегося там противника, тщетно ожидая наступления Краута. Штурм лагеря, без элемента внезапности, не обещал успеха. Когда же наш отряд был, в свою очередь, обстрелян с фланга минометами, я, после отражения серьезной неприятельской контр-атаки отвел во избежание бесполезных потерь главные силы из-под действительного перекрестного огня. Новый противник, внезапно появившийся из кустарника и состоявший из сильного патруля и одной роты полка Королевских африканских стрелков (английские восточно-африканские аскари), быстро был отброшен. При этом мы потеряли обер-лейтенанта Крегера, убитого, когда он двигался во главе своей роты. Только ночью поступило донесение от майора Краута: не рассчитывая больше на успех атаки у Лукуледи и не слыша шума боя, он, описав большую дугу, отошел от этого пункта и расположился лагерем юго-восточнее Лукуледи.

Из-за неудачно сложившейся обстановки нам не удалось окончательно разбить неприятеля у Лукуледи, и цель моего предприятия была достигнута только отчасти; но потери англичан можно было считать значительными. Кроме того, они были потрясены сильнее, чем я сначала предполагал. Во всяком случае произведенные разведки выяснили, что он опять очистил Лукуледи и отступил в северном направлении. К сожалению, в числе наших потерь было три убитых ротных командира. Еще и сейчас стоит перед моими глазами тяжело раненый в ногу лейтенант резерва Фольквейн, с трудом двигающийся впереди своей роты. Помню, что я говорил с лейтенантом резерва Баснером и обер-лейтенантом Крегером как раз незадолго перед тем, как они были убиты. Здесь погиб и великолепный пулеметный начальник вице-фельдфебель Клейн, так часто водивший свой патруль к Угандской железной дороге. Но наши потери были не напрасны. Наши патрули преследовали неприятеля, обстреляли его лагерь в районе Рупонды и действовали на его сообщения с тылом. Но возможность обеспечить продовольствием в районе Рупонды более крупные войсковые массы - наши собранные там запасы попали в руки неприятеля - вынудила меня отказаться от более широкого преследования.

В то время я считал вероятным, что наступление противника от Лукуледи на север было вызвано движением войск, которые под начальством капитана Тафеля направлялись сюда от Махенге. С ним с начала октября не было никакой связи. Мы знали лишь, что он медленно отходил под натиском сильных неприятельских колонн, наступавших от севера (из Ифакары), с запада и юго-запада (Лукуджу, Мпонди) и искал соединения с главными силами. Я считал возможным, что он уже прибыл в район Нангау или западнее этого пункта и что неприятель, обеспокоенный за свои собственные сообщения с тылом, повернул обратно к Лукуледи.

Глава двенадцатая. Последние недели на немецкой территории (Октябрь-ноябрь 1917 года)

Переговоры с губернатором. Предположения. Выступление от Лукуледи. Мелкие стычки в кустарнике. Недостаток боевых припасов и его последствия. Настойчивое наступление неприятеля на Хивату. Наш отход на Намбиндингу. Планы добровольного сокращения численности войск. В горной стране Маконде. Недостаток воды и продовольствия. Куда? Новая реорганизация войск. Неприятельский патруль и его записка. Отрыв от неприятеля.

24 октября ко мне в лагерь восточнее Лукуледи прибыл для переговоров губернатор из Хиваты, которая сделалась, между тем, центром гражданского управления[45]. Я высказал свое твердое убеждение в том, что, несмотря на все продовольственные затруднения, которые должны были скоро возникнуть в немецкой Восточной Африке, возможно и необходимо продолжать войну и дальше, но если при этом мы будем базироваться на португальские территории[46]. Это возможно было выполнить только в том случае, если мы очистим немецкую Восточную Африку и вторгнемся в португальскую колонию.

Вопрос о продовольствии становился очень острым: в оставшихся у нас магазинах мы имели налицо около пятисот тонн. Этого должно было хватить примерно на полтора месяца. Но оказалось, что цифры не давали абсолютно верной картины. Наваленные в кучу мешки были неполного веса, а зерно пострадало от насекомых. Новой жатвы можно было ожидать не ранее марта. Поэтому при дальнейших операциях необходимо было двигаться на юг, хотя бы только из чисто продовольственных соображений. Во всяком случае, я рассчитывал на возможность, что капитан Тафель со своими войсками прибудет в район Массасси и Хиваты, и тогда я смогу оставить ему запасы магазинов, расположенных в районе Хиваты, чтобы самому с частью войск перейти от Хиваты через плоскогорье Маконде по направлению на Линди и произвести нападение на главную этапную дорогу неприятеля у реки Лукуледи. Для дальнейшего ведения войны район Хиваты, по своему богатству местными средствами, имел для нас наибольшее значение. Но Хивата не была защищена и подвергалась опасности еще потому, что неприятельские действия против Мнахо велись также и с севера, где в районе Нданды на дороге Лукуледи-Линди появились неприятельские конные отряды. Аэропланы противника также уделяли нашим лагерям у Хиваты усиленное внимание.

Вот причины, почему в конце октября 1917 года я со своими главными силами отошел от Лукуледи. Еще нельзя было предвидеть, представится ли снова случай для нападения от Хиваты на одну из колонн неприятеля, который, по-видимому, собирался возобновить здесь наступление. Следующие недели наступление неприятеля было опять направлено против отряда Вале. Там появились совсем новые части, между ними также Капский отряд, сформированный из южно-африканских метисов. Последний находился у Центральной железной дороги и был переброшен через Дар-эс-Салам - Линди для подкрепления генерала Бевеса. К счастью, Бевес начал бой у Махивы , закончившийся его поражением, не дожидаясь этого подкрепления.

Генерал Вале шаг за шагом отступал вверх по Лукуледи. К сожалению, я не мог послать ему никакой поддержки и даже должен был взять у него несколько рот, чтобы в случае благоприятного стечения обстоятельств иметь под рукой части для наступления от Хиваты и в то же время охранять наши магазины. Во время боев в кустарнике с отрядом Вале, которые происходили почти ежедневно, неприятель понес значительные потери, но настойчиво продолжал наступление; однако, нам не удавалось одержать решительного частного успеха и захватить значительную количество боевых припасов, а, между тем, патроны у нас кончались. 6 ноября я приехал верхом от Хиваты в Нангоо у Нданды и произвел здесь разведки местности вплоть до места расположения отряда Вале с целью выяснить условия наступления с войсками, расположенными у Хиваты. 7 ноября я отправился верхом от Нангоо в южном направлении через возвышенность Маконде назад в Хивату. В этот же день были опять обнаружены неприятельские части у Лукуледи: 9 ноября у Хигугу, рядом с Хиватой, произошло столкновение патрулей.

В этот критический момент, когда к Хивате начали приближаться головы неприятельских колонн, мы, естественно, должны были настолько своевременно броситься со всеми нашими силами на одну из них, чтобы другие не успели ввязаться в бой. Обязательным условием для такого удара являлось требование ввести в дело все наши наличные части, которые были в общем немногочисленны. При этом на первом плане стоял вопрос о боевых припасах, которые уменьшились примерно до четырехсот тысяч патронов; для 2.500 ружей и 50 станковых и ручных пулеметов этого количества было недостаточно для серьезного боя, и дальнейшее ведение операции стало бы возможным только при условии захвата боевых припасов у противника. Для этого местность была неблагоприятна. В густом кустарнике каждый отдельный боец был склонен много стрелять и мало попадать, и запасы патронов окащались бы израсходованы прежде, чем мы могли достигнуть благоприятных для нас результатов. Удовлетворительное разрешение вопроса боевого снабжения затруднялось еще и тем, что большинство запасов состояло из патронов с дымным порохом для ружья 71 года, в то время как войска только примерно на одну треть были вооружены ружьями этой системы, а две трети имели современные немецкие, английские или португальские винтовки. Ничтожные запасы современных патронов необходимо было беречь для нашего главного оружия пулеметов.

Не оставалось ничего другого, как выделить из каждой роты боевые отряды, вооруженные ружьями 71 года, и поручить им вести огонь; в резерве же держать два других отряда, имевших современные винтовки. В последних каждый человек нес, кроме 20 патронов соответствующего калибра, еще и патроны 71 года с дымным порохом. В таком случае отряды чередовались бы таким образом, что когда первый кончал бой, он передавал бы свои ружья 71 года сменяющему его второму отряду, сам же брал у него современные винтовки и отходил в резерв. Таким образом лишь треть имеющегося боевого состава могла быть действительно введена в бой, и эти люди тоже должны были чрезвычайно беречь патроны.

Артиллерийские боевые припасы были израсходованы до последнего патрона, за исключением нескольких снарядов для обоих горных орудий и небольшого количество португальских артиллерийских патронов. Наша последняя полевая гаубица, а также захваченное при Махиве английское орудие были взорваны. Несколько дней назад мы взорвали и оба последних 10,5-см орудия. Днем позднее при Китангаре было уничтожено и потоплено горное орудие. Таким образом, остались только две горных пушки (немецкая и трофейная португальская). Недостаток в артиллерийском снабжении был в течение последних месяцев уже настолько велик, что мы редко имели более трехсот выстрелов на всю артиллерию. Это составляло примерно боевой комплект каждого из многочисленных английских орудий.

При таких условиях успешный переход в наступление был возможен только при исключительно благоприятной обстановке. Однако мы так ее и не дождались. Хотя высылались боевые патрули и неприятелю, по возможности, наносили вред, но нам не оставалось ничего другого, как повести на Хивату отряд генерала Вале, а также оставшуюся еще при Мнахо для вывоза оттуда запасов 11 полевую роту. 10 ноября подошедшим с севера сильным противником была неожиданно занята миссия Нданда, находившаяся непосредственно в тылу Вале, стоявшего у Нангоо. Тамошний полевой лазарет и часть наших запасов попали в руки неприятеля. Находившийся южнее Нданды отряд Либермана прикрыл отступление генерала Вале, который от Нангоо поднялся на плоскогорье Маконде по разведанной мной 7 ноября дороге, проходящей юго-восточнее Нангоо, затем отошел через плоскогорье к Хивате и, таким образом, ускользнул из поставленной ему неприятелем ловушки. 11 рота также отошла от Мнахо, и, таким образом, все части соединились у Хиваты, за исключением отряда капитана Тафеля и более мелких, отрядов, расположенных южнее. Постепенная переброска наших запасов в восточном направлении на Намбиндингу производилась полным ходом, и мы уже могли начать дальнейшее отступление на Китангар. При этом я внимательно наблюдал, не сделает ли одна из неприятельских колонн какую-либо ошибку. 14 ноября мне показалось, что я уловил такой случай.

Сильная неприятельская колонна, в состав которой входил 10 полк южно-африканской "легкой пехоты"[47], обошла нас - от Лукуледи через Массасси, и в тот же день атаковала с юга Мвити, расположенную в двухчасовом расстоянии южнее Хиваты. В этом пункте, до сих пор слабо занятом, днем раньше был сосредоточен отряд фон-Либермана (три роты), прибывший из Хиваты. Несмотря на все затруднения с боевыми припасами, представлялась возможность завязать у Мвити бой настолько внезапно, чтобы разбить этого противника по-отдельности; но я был слишком занят сложными распоряжениями по отступлению на Намбиндингу и, к сожалению, отошел, не использовав представлявшийся у Мвити благоприятный момент.

Таким образом, мне оставался только постепенный отход на Намбиндингу. При очищении Хиваты в руки неприятеля попал лазарет, наполненный, большей частью, тяжело ранеными, а также взятыми раньше нами в плен европейскими солдатами противника и индусами, перенесенными в этот же пункт.

Отступление на Намбиндингу было произведено с 15 по 17 ноября, с непрерывными боями. Я хотел, чтобы неприятель действительно довел свое концентрическое движение с севера, запада и юга до полного соединения своих колонн; тогда, пока большая беспомощная масса людей неприятеля была бы расположена на узком пространстве, я мог отойти куда угодно. 17 ноября я должен был принять окончательное решение. Продолжительный бой в кустарнике грозил истощить наши последние боевые припасы. Было бы бессмысленно продолжать дальше сражение, которое не могло дать нам никакого благоприятного результата. Следовательно, мы должны были отступить.

Одновременно нам следовало уменьшить боевой состав, так как многочисленные бойцы с малым количеством патронов представляли меньшую боевую ценность, чем малое число отборных людей с достаточным количеством боевых припасов. Этого же требовало и продовольственное положение. Только значительным сокращением числа едоков можно было достигнуть того, чтобы имеющихся наличных запасов хватило еще на двенадцать дней. Район, из которого мы могли собирать продовольствие, значительно сократился; новая закупка была расстроена неприятелем, а местные средства истощены. Запаса хины для европейцев могло хватить только на один месяц. После израсходования этого последнего количества хины европейцы должны были погибнуть от малярии и ее последствий; мы не смогли бы больше выносить трудностей войны под тропиками.

Из этого проистекало, что нам следовало сократить наши войска примерно до 2.000 ружей и при этом установить число европейцев не свыше 300 человек. Все те, кто не вошел в эту норму, должен быть оставлены. Следовало примириться с тем, что среди нескольких сотен европейцев и шестисот аскари, покинутых нами в лазарете Намбиндинги, находились также люди, которые охотно продолжали бы сражаться и по состоянию здоровья были к этому пригодны. К сожалению, нельзя умолчать, что между остававшимися у Намбиндинги имелось известное число европейцев, которые были не прочь сложить оружие.

Когда же спустя два дня обер-лейтенант Грундман, несмотря на то, что он едва мог ходить после тяжелого ранения, опять прибыл ко мне и доложил, что, невзирая на приказ, не мог заставить себя идти в плен, то я редко чему-либо радовался так, как этому непослушанию.

Здесь можно упомянуть, что неприятель с нашими пленными в общем обращался по-человечески, насколько я в состоянии об этом судить. Но все же мне кажется, что он стремился обвинить нас в жестокости против английских пленных, чтобы иметь право принимать жестокие меры против нас. Так, лейтенант резерва Гуч был оставлен больным в Нданде и попал в неприятельские руки. По совершенно недоказанному и взятому с потолка заявлению одного черного, что лейтенант Гуч, во время одного из набегов, сжег английских раненых, он был закован в ручные кандалы и затем во время морского переезда в Дар-эс-Салам был заперт в помещении рядом с уборной. В Дар-эс-Саламе он несколько недель провел в тюрьме, не будучи вообще допрошен; когда же, наконец, с него сняли показания, оказалось, что произведенная над ним безрассудная жестокость была основана только на лживом заявлении черного. Далее, генерал Девентер сообщил мне, что против капитана Наумана, сдавшегося восточнее Кондоа-Иранги, было возведено обвинение в убийстве; как я узнал позднее, он также был посажен в тюрьму на продолжительное время и тоже не был допрошен, пока, наконец, не выяснилась его невиновность. Мне тем менее понятна причина этого издевательства над чувством справедливости, что у нас с английскими пленными обращались в высшей степени по-человечески, и часто в материальном отношении они были обеспечены лучше, чем наши собственные люди[48].

Принятые решения заставляли совершенно изменить приемы ведения войны. До сих пор мы собирали продовольствие в магазины и из них снабжали наши части. Пополнение боевыми патронами также производлось из хранящихся запасов. Правда, при этой системе мы имели много легко уязвимых со стороны неприятеля слабых пунктов, которые не могли защищать, но она давала нам возможность держать под ружьем значительное количество частей, необходимых при наших условиях. Естественно, такая система ставила наши боевые операции в большую зависимость от продовольственных и тыловых учреждений и затрудняла свободу маневра. Однако, я старался сохранить ее, так как она давала возможность содержать сравнительно сильные войска и вести успешную борьбу.

Теперь это было невозможно, и я был вынужден отказаться от указанных преимуществ. Конечно решение содержать более слабые части без всяких магазинов вызывало соммнение. Перспектива сидеть через двенадцать дней в степи без продовольствия в окружении пяти тысяч голодных негров была мало соблазнительна. Чтобы иметь возможность дальнейшего ведения войны, необходимо было рассчитывать только на захват неприятельских запасов. Удастся ли таким путем удовлетворять в нужных размерах потребности частей? Удастся ли захватить достаточное количество боевых припасов и подходящего к ним оружия? Это были серьезные вопросы. Но если бы удалось сохранить боеспособность частей при новом способе ведения войны, то можно было бы использовать нашу независимость от тыла и подвижность. При бесконечно обширном театре боевых действий мы могли ускользать из неприятных положений. Враг был вынужден держать в постоянном движении большое количество людей и материалов и терять свои силы в несравненно большей степени, чем мы. Таким образом, если мои соображения были правильны, представлялась возможность и в дальнейшем связывать значительные неприятельские силы и бесконечно долго продолжать сопротивление.

Наше пребывание у Намбиндинги оказалось непродолжительным; этот пункт, расположенный на плоскогорье, был лишен воды, а имевшийся в долине источник находился под огнем неприятельских орудий и пулеметов. Под прикрытием патрулей командование и главная часть войск 18 ноября отступили на Китангари. Неприятель нас не преследовал, да, вероятно, и не был в состоянии это сделать. Как это можно было заранее предвидеть, он приложил все усилия, чтобы нанести при Хивате так долго ожидаемый последний удар, и теперь вынужден был производить перегруппировку, распределяя войска для дальнейших операций. В Китангаре повторилась старая история: запасы продовольствия местного магазина были оценены слишком высоко. Все запасы, которыми можно было ныне располагать, обеспечивали войска продовольствием примерно на десять дней; на значительное пополнение этих запасов из района к югу от Китангари рассчитывать не приходилось. Вопрос, куда необходимо направить дальнейшее движение, сводился, главным образом, к поиску района, богатого продовольствием.

Мне было известно, что англичане и португальцы систематически уничтожали вдоль реки Ровумы наши продовольственные запасы. На маленькие немецкие магазины, закупочные пункты и продовольственные колонны был произведен ряд нападений; от туземцев требовали, чтобы они относились к нам враждебно. Северный и южный берега средней Ровумы были слабо населены; вверх по Ровуме, у Тундуру, в течение долгого времени с обеих сторон дрались крупные войсковые соединения, и продовольственные запасы были там, вероятно, истощены. О лежащем к югу от Нижней Ровумы плоскогорье Мафия я не мог получить действительно достоверных сведений. Даже если, как многие утверждали, в мирное время там существовали многочисленные хорошо обработанные поля, то все равно оставалось сомнение в том, можно ли найти продовольствие в местах, где в течение года хозяйничали сравнительно крупные португальские силы. Одно время мне казалось возможным найти продовольствие в районе, где вел операции майор фон-Штюмером, а именно - в португальской области у слияния рек Ровумы и Лудженды, а также далее на юг в районе Нангавари и Мвембе. Здесь тоже возникали сомнения: военные операции могли помешать туземцам обрабатывать землю. Однако я думал, что между различными сомнительными перспективами последняя наиболее благоприятна, и решил пока двинуться вверх по Ровуме.

Это передвижение было предпринято также с целью сделать части боеспособными на долгое время, захватив как можно большее количество патронов и других военных материалов. Прежние сведения, а также сообщения туземцев, наводили на мысль, что и теперь где-нибудь в районе реки Ровумы хранятся необходимые для нас неприятельские запасы. 20 ноября мы достигли Невалы, где присоединилась последняя из тех частей, которым было поручено обеспечивать южное направление, и была закончена новая организация войск. В Невале мы оставили последних людей, неспособных к передвижению, и 21 ноября 1917 года я двинулся к Ровуме с 300 европейцев, 1.700 аскари и 3.000 носильщиков и прочих цветных. Для переноски груза был использован весь наличный состав.

По мере того, как во время похода уничтожалось продовольствие, свободные носильщики отпускались, чтобы по мере возможности уменьшать число едоков. Многим из наших хороших старых носильщиков мы вынуждены были отказать в просьбе оставаться у нас; большинство из них было согласно продолжать службу без вознаграждения, некоторые хотели даже оставаться не только без платы, но и без продовольствия и доставать себе свое пропитание самостоятельно - из остатков нашей пищи и диких плодов пори.

Как и можно было предполагать, разведка отмечала наличие близ Ровумы только слабых отрядов неприятеля. 21 ноября мы прибыли к Мпили на берегу реки и только собрались стать лагерем, как впереди послышались выстрелы охотничьего патруля. При обследовании мы заметили перед нами большой пруд, на противоположном берегу которого неизвестные люди купали лошадей. Позади пруда была скалистая гора. Скоро появился туземец, повидимому, шпион, который передал письмо: "мы - английская кавалерия и хотим связаться с португальскими пехотными полками". Трудно было установить, являлось ли это хитростью. Было ясно, что в настоящий момент мы имеем дело только со слабым кавалерийским отрядом. Неприятель был быстро отброшен атакой во фланг; пять пленных европейцев принадлежали к 10 Южно-Африканскому полку и по продовольственным соображениям были отправлены обратно к неприятелю. Добытым лошадям, числом около десяти, мы были очень рады - как средству для верхового передвижения и как возможной прибавке к продовольствию.

Дальнейшее движение вверх по Ровуме совершалось очень медленно. Большинство не привыкло к продолжительным переходам крупными войсковыми соединениями. Колонны непомерно растягивались. Жены аскари следовали поодиночке на расстоянии нескольких сот метров друг от друга. Прошло некоторое время, прежде чем они стали соблюдать правильный порядок движения. Выяснилось, что отбор взятых с собой аскари не во всех ротах производился с необходимой тщательностью. При новой реорганизации рот, которую волей-неволей приходилось производить во время боя, были оставлены некоторые хорошие надежные люди, а вместо них были взяты с собой другие, правда, более выносливые, но менее надежные. Некоторые шли в бой со своими сыночками на плечах; вместо них лучше было бы взять таких же надежных людей, но не таскавших с собой балласта - жены и ребенка. Впрочем, теперь ничего нельзя было изменить.

Очевидно, мы сумели избавиться от наблюдения со стороны неприятеля; летчики, обыкновенно сопровождавшие наши передвижения, не показывались, в наш лагерь не падала ни одна бомба. Одна из неприятельских колонн с продовольствием переправилась через Ровуму с одного берега на другой через наш лагерь. Она была желанной добычей. В этой местности мы почти не находили полевых плодов, зато пропитание давала нам охота. По дороге попадались буйволы и водяние антилопы. Но мы не должны были задерживаться; таявшие продовольственные запасы постоянно напоминали нам о движении. К счастью, я имел в своем распоряжении несколько знающих страну европейцев, которые незадолго перед тем работали в районе впадения реки Лудженды в Ровуму. Там уже в мирное время находилась португальская фактория, а во время войны был установлен более или менее сильный гарнизон. Можно было предполагать, что и теперь там, вероятно, у неприятеля что-нибудь найдется. Те немногие туземцы, которых мы встречали, говорили также о более или менее сильном гарнизоне, который некоторые определяли в две тысячи англичан или португальцев.