Тортик был чудесный: бисквитные коржи в меру пропитаны ликером, сливки взбиты в крепкую пышную пену, фрукты в прослойке восхитительно свежи.
– У-м-м-м! – промычала я, облизывая пальцы после второго куска и уже косясь на третий.
– Тебе ш рожовым шветощком или ш беленьким? – с набитым ртом прошамкала Трошкина, в очередной раз занося нож над ополовиненным тортом.
Я задумалась, обстоятельно сравнивая достоинства розового и беленького цветочков, и немного замешкалась с ответом, поэтому Алка рассудила по-своему:
– И ш тем, и ш другим!
С этими словами подружка старательно выпилила из торта кусочек в форме большой буквы «г» – эта загогулина позволила захватить сразу два розана.
– Спасибо, дорогая! – с признательностью сказала я, принимая сладкий кус. – И за тортик, и вообще!
– Пользуйся моей добротой! – важно ответствовала Трошкина и отхватила себе немалый ломоть сразу с тремя цветочками.
– Чин-чин!
Мы звонко чокнулись серебряными ложечками и уже приготовились погрузить их в нежную бисквитную плоть тортика, когда в прихожей запел звонок.
– Кто это так некстати? – заволновалась Алка, покосившись на торт, которого осталось уже не так много, чтобы с кем-то делиться.
Она положила ложечку и убежала в прихожую. Я услышала щелчок замка, а потом умиленный голос подружки:
– Ой, кто это к нам пришел, такой миленький, хорошенький, ушастенький!
– Чебурашка, что ли? – вслух задумалась я.
– Сама ты Чебурашка! – ответил, входя в кухню, Денис Кулебякин – мой любимый эксперт-криминалист.
– Миленький, ты вроде не такой уж ушастенький? – удивилась я.
Тут из-под ног Дениса в кухню прошмыгнул, спасаясь от Алкиных слюнявых нежностей, бассет-хаунд Барклай. При виде высящихся на столе руин торта и пес, и его хозяин сделали стойку.
– Что празднуем?
Денис потер руки и всем своим видом дал понять, что готов разделить наше веселье независимо от его повода.
– Празднуем Инкину амнистию! – брякнула Трошкина.
Я посмотрела на нее большими и пугающе горящими глазами собачки из сказки «Огниво», и Алка осеклась – с опозданием смекнула, что сказала что-то не то.
– Меня сегодня пораньше отпустили с работы, чем не амнистия? – выкручиваясь, соврала я.
– И это все? – не поверил Денис, проявляя профессиональное недоверие к свидетельским показаниям.
– Нет, это не все! Еще я сегодня очень удачно упала, ты пощупай, какая шишка! – напрашиваясь на сочувствие, я подставила милому свой припухший затылок.
Он послушно пощупал шишку и удивился:
– И это ты называешь – удачно упала?
– Конечно! Кто упал неудачно, те в травматологии лежат, – беспечно ответила я.
– А ты не только не лежишь, но даже не сидишь! – с намеком подмигнула мне Алка.
Ее так и тянуло проболтаться Денису о наших полукриминальных приключениях, но этого нельзя было делать. Если Кулебякину рассказать, как мы незваными-непрошеными ходили в гости к предполагаемому покойнику Ашоту Гамлетовичу Полуянцу, он переполошится, начнет выяснять, что к чему, разовьет бурную деятельность, а нас с Трошкиной на все время выяснения и развития посадит под замок. И хорошо еще, если дело ограничится только домашним арестом!
– Что значит – ты не сидишь? – Денис уцепился за Алкины глупые слова и уставился на меня с удвоенным подозрением.
Я тут же приподнялась с мягкого табурета и демонстративно зависла задом над его поверхностью, как вертолет над палубой авианосца:
– Не сижу, потому что мне сидеть больно! Я сегодня, когда упала, не только затылком, но еще и копчиком ударилась!
– Дай пощупать! – чрезвычайно оживился милый.
– Позже, – пообещала я.
Это заставило Дениса забыть о всяческих подозрениях.
– А кто хочет тортика? – светски спросила Алка, круто меняя тему.
Я тихо вздохнула. Тема поедания торта, конечно, была лучше темы наших вечерних похождений, но я бы предпочла поговорить о погоде, о природе, даже о футболе! Ужасно не хотелось делиться тортиком с такими знатными обжорами, как капитан Кулебякин и его верный пес.
– Я!
– Гау! – в один голос гаркнули обжоры.
– По одному маленькому кусочку, – предупредила Трошкина, выкраивая для незваных гостей пару весьма умеренных порций.
И она жалостливо добавила:
– Соседские детишки очень просили нас оставить им хоть немного лакомства.
– Детишек обижать нельзя! – поддакнула я и вытянула из-под локтя Дениса коробку с остатками тортика.
Алка быстро спрятала короб в холодильник, мы с ней заговорщицки перемигнулись и повеселели. Если вдуматься, Трошкина не соврала: мы с ней живем поблизости, и обе еще очень-очень юны душой, так что вполне сойдем за соседских крошек, страстно жаждущих лакомства.
Денис и Барклай мигом слопали угощение и в четыре глаза уставились на закрытую дверцу холодильника.
– Ну, с чем пожаловали? – отвлекая внимание Дениса от морозильного агрегата, спросила Трошкина.
Это прозвучало так, словно Алка интересовалась, принес ли он что-нибудь к чаю. Денис, вероятно, так ее и понял, потому что вопросительно глянул на Барклая. Тот сокрушенно тряхнул ушастой головой.
– Извиняюсь, что с пустыми руками, но мы вообще-то не в гости шли, – слегка сердито сказал Денис. – Мы вот эту деятельницу искали!
И он положил тяжелую руку на мое плечо.
– У тебя есть право хранить молчание и требовать адвоката! – быстро подсказала Алка.
– Я сама разберусь, без адвоката, – ответила я, стряхнув руку капитана Кулебякина.
После чего уперла собственные руки в бока и с вызовом спросила:
– В чем дело? Какие у тебя ко мне претензии?
– Гау! – укоризненно сказал Барклай, откровенно не одобряя взятый мной тон.
– А ты полегче! – предупредила я пса. – Я ведь тоже могу облаять!
– Спокойно, Барклаха, я сам разберусь! – сказал Денис, буравя меня острым взглядом.
– Вот и хорошо, разбирайтесь сами! – обрадовалась Трошкина. – Тет на тет! А мы с Баркласиком пока в комнату пойдем, посмотрим кино про собачку Бетховена.
– Гау! – с нескрываемым отвращением сказал бассет.
– Он не любит про Бетховена, – объяснил Денис. – Ему нравятся фильмы про специально обученных собак: «К-9», «Три танкиста» и еще этот немецкий телесериал про полицейскую овчарку.
– Это где псина гораздо умнее, чем ее хозяин? – не удержалась от шпильки Трошкина.
– А и правда, шли бы вы… кино смотреть! – в сердцах посоветовал ей Кулебякин.
– Нет, Алка, останься! – завелась я. – Пусть этот невоспитанный тип сформулирует свои претензии ко мне при свидетеле!
– Но, я так понимаю, дело личное? – пролепетала Трошкина.
– За личное не наказывают по служебной линии, – возразил Денис.
– Кулебякин, тебя что, разжаловали в постовые милиционеры? – зло съязвила я.
– Пока просто выговор объявили, – поиграв желваками, сообщил он. – Строгий.
– Бедненький! – посочувствовала ему добрая душа Трошкина. – А за что выговор?
– За тревожный чемоданчик, – ответил Денис и снова принялся сверлить меня недобрым взглядом.
– О! – вымолвила я и замолчала.
– Так что там с чемоданчиком? – не дождавшись продолжения, спросила Алка. – Почему он тревожный? У него какой-то такой особый вид, вызывающий тревогу? Или беспокойство порождает его содержимое?
– Тревожным называется особый, заранее укомплектованный чемоданчик, с которым обязан прибыть к месту сбора по тревоге каждый уважающий себя сотрудник огранов внутренних дел, – скучно объяснил Денис.
– Уважающие себя сотрудники органов внутренних дел держат свои тревожные чемоданчики при себе, а не в квартирах соседей, – ехидно заметила я.
– Гау! – виновато сказал Барклай.
– А ты-то тут при чем? – Алка потрепала удрученного бассета по гладкошерстной башке.
Барклай отвел глаза. Я-то знала, в чем суть непримиримого конфликта между псом капитана Кулебякина и его же тревожным чемоданчиком, но решила не конфузить Барклая.
Пес терпеть не может, когда его хозяин срывается по тревоге, нарушая распорядок жизни четвероногого друга. Свое недовольство беспокойной работой Дениса Барклай перенес на злополучный чемоданчик и всячески его третирует: то углы обгрызет, по раздерет когтями, то вообще справит на обязательный милицейский аксессуар малую собачью нужду. Когда Денису надоело регулярно тратиться на покупки новых чемоданчиков, он завел обыкновение по-свойски держать свою тревожную ручную кладь у нас. Ему так вполне удобно, по тревоге все равно приходится бежать вниз по лестнице, так что заскочить в квартиру этажом ниже – не большая проблема. Тем более что в нашем семействе люди сплошь сердобольные, даже если встревоженный Денис будит нас среди ночи, его никто не ругает, наоборот! Папуля успевает сунуть в карман служивому сверток с бутербродами, мамуля пафосно благословляет его на подвиги, а я не ленюсь подбодрить милого крепким поцелуем. В общем, до последнего времени такой расклад капитана Кулебякина вполне устраивал. За полгода мы разыгрывали этот сценарий уже трижды, в последний раз – как раз минувшей ночью, и Денис, как мне показалось, был всем доволен.
Я повторила последнее соображение вслух, и милый кивнул:
– Я-то был доволен, а вот генерал – нет.
– Какой генерал? – нахмурилась я.
Поднятый по тревоге Денис заскочил к нам в пятом часу утра. Я до (и после) того момента крепко спала, ритуальный поцелуй герою влепила с закрытыми глазами и потому не видела, был ли Кулебякин один. Может, с ним вместе приходил какой-нибудь генерал, который обиделся, что его никто не вдохновил на подвиг пламенным лобзаньем?
– Очень строгий генерал из высокой комиссии, – сказал Денис. – Он собственноручно проверял тревожные чемоданчики личного состава краевого ГУВД.
– Что, перетряхивал весь ваш багаж, как украинский таможенник? – Алка неуместно восхитилась неленивым генералом.
– Нет, он перетряхнул только пять чемоданчиков, – ответил Денис. – Один из них был мой.
– Так он вошел в топ-пятерку хит-парада! – хихикнула я. – Ты должен гордиться!
– Я бы и гордился, если бы кто-то не похозяйничал в моем чемоданчике! – Кулебякин рассердился. – Колись, Инка, куда делись мои сухари? Два кило хлебных сухарей, обязательных по описи!
– Сухари в большом количестве зачем-то понадобились папуле, что-то такое он готовил – то ли сухарный пирог «Владимирский централ», то ли хлебную бабу по-тагански, я уже не помню, – ответила я. – Но мы же возместили тебе ущерб, так?
– По правилам в тревожном чемоданчике должен находиться личный запас продовольствия, – объяснил Денис специально для Трошкиной. – Два килограмма хлебных сухарей, банка мясосодержащих консервов, банка растительносодержащих…