Молнии Великого Се (СИ)

Все четверо выглядели как коренные сольсуранцы — длинноволосые, ширококостные, светлоглазые. Но каждый нес на лице отпечаток своего жестокого ремесла: один когда-то заполучил шрам через весь лоб и расплющенный нос в придачу, другой где-то потерял оба уха, третий — один глаз. Четвертый пока не был изувечен, но оскал имел уже звериный, оскал хищника, ведающего только одну правду: нападешь первым — будешь сыт. Камень же знал иную правду: кто не нарушил законов людских, покрыв свой род позором, того охраняют бессмертные боги.

Поначалу все складывалось более чем удачно. Камень распорол Карнаухому бок и, не теряя времени даром, отвесил Меченому замечательного тумака как раз по перебитому носу. Но, пока Карнаухий со стоном пытался зажать рану, а Меченый угрюмо отирал кровавые сопли, на выручку их товарищам подоспели еще двое разбойников, вооруженные длинными, тугими луками. Две стрелы отскочили от скалы, третью Камень отбил мечом. «Плохо дело! — подумал Камень. — Так еще, чего доброго, убьют».

Но Великий Се и в этот раз хранил Могучего Утеса. Стрелки не успели в третий раз перезарядить свои луки, когда бедро одного неожиданно пробила метко пущенная сулица, а на голову другого обрушился меч. Этот клинок, украшенный мастерски выгравированным изображением Духа Ветра, Камень, конечно, узнал. Не забыл и руку, которая славный меч держала. Рубец, оставленный на ней клинком Синеглаза, уже побелел, и только дух Ветра по-прежнему грозно взирал на мир с мускулистого плеча, принося удачу своему потомку.

На долю Камня не выпало больше почти никакой работы, он и одного удара сделать не успел, а у подножия скалы уже лежали три охающих и стонущих тела. Остальные, увидев горькую участь товарищей, откровенно струсили. Камень почувствовал запах их страха, отвратительную вонь ничтожных существ, утративших всякий контроль над своими телами. Разбойники побросали оружие и пустились наутек так резво, словно каждого из них кусали за пятки темные духи, и вскоре лишь горное эхо издали доносило частую дробь торопливых шагов.

Ветерок не стал их преследовать. Он легко соскочил со своего зенебока и приблизился к Камню:

— Прости, что помешал тебе, Могучий Утес.

— Да благословит Великий Се твои пути, Молодой Ураган, и продлит твои годы! — отозвался Камень. — Вот уже второй раз ты приходишь мне на помощь, и вновь твое появление иначе чем желанным назвать нельзя! Я в долгу перед тобой!

— Для меня честь сражаться бок о бок с таким прославленным воином! — с достоинством поклонился Ветерок.

Камень ответил на приветствие как подобает, а затем продолжил уже другим тоном:

— Как ты так удачно нашел меня? Мы, помнится, не договаривались о встрече.

— Позавчера вечером в придорожной корчме я случайно услышал разговор, который вели предводитель разбойников и некий незнакомец, закутанный в плащ с капюшоном, из-под которого блестел пластинчатый доспех княжеской стражи. Речь шла о выполнении некоей грязной работы. Наниматель подробно описывал твои приметы и в качестве платы предлагал твой же меч!

— Ну что ж, — усмехнулся Камень, — в работе они проявляли усердие, а вместо одного меча за нее получили целых два! Не в первый раз со мной такое случается и хочется надеяться — не последний. Будет на то воля Великого Се, задержусь в Граде вестников дольше, чем намеревался. А нет, так пережду опалу у вас в Гнезде Ветров.

— Для моих родичей будет великой честью снова принять в своем доме воина царя Афру, дважды спасшего жизнь сольсуранской царевны, — церемонно поклонился Ветерок.

Они честно разделили оружие разбойников и двинулись в путь.

Начинающийся день не обещал быть ясным. Облака совсем сокрыли Владыку Дневного света, над верхушками травяного леса повисла белая паутина тумана. Туман сбивался в клубки, окутывал волнистыми накидками плечи всадников, прял бесконечные молочно-белые кудели. Мешки облаков все раздувались и раздувались. Наконец, они лопнули, и из них посыпался мелкий, холодный дождь.

Камень поплотнее закутался в плащ — старые раны и усталые кости не любили сырости. Ветерок, не обращая на непогоду никакого внимания, рассеянно наигрывал на травяной флейте мелодию свадебной песни народа Воды. Его белый зенебок уверенно отыскивал в молочном мареве дорогу через травяной лес. Вслед за ним послушно семенил Чубарый.

Дабы не тратить попусту время в пути, Камень вытащил из мешка и внимательно осмотрел доставшиеся ему два топора и меч, едва не лишившие его жизни. Несмотря на незавидное ремесло прежних владельцев, оружие это оказалось доброе и хорошо сработанное. Неплохой прибыток, если, конечно, им распорядиться с умом. Лучшую цену за подобного рода поделки Камню обычно давал Дикий Кот. Но Имарн находился слишком далеко, да и когда теперь при сложившихся обстоятельствах удастся в него попасть. Камень решил поделиться своими размышлениями с Ветерком, может, присоветует еще кого.

— Духи гор к тебе благосклонны, друг Утес! — улыбнулся молодой воин. — Насколько мне известно, Дикий Кот как раз собирался посетить надзвездный град. Работа оружейников Сольсурана — это его слабость, и, думаю, он с удовольствием купит у тебя все, что ты захочешь!

— Храни тебя Великий Се за хорошие вести! — обрадовался Камень. — К добру мне нежданный прибыток. Понимаешь, зенебока хочу еще одного купить! Крапчатый устает, а мне случается всю зиму возить на нем через травяной лес и горы туши табурлыков, козергов, горных котов Роу-су. А они страсть какие тяжелые!

Словно все поняв, Крапчатый повернул рогатую голову и подозрительно посмотрел на хозяина всеми тремя парами глаз. Ветерок рассмеялся.

— Не бойся, старый дурень, — Камень легонько ткнул зенебока палочкой между рогов. — Куда я без тебя денусь!

— Давно у тебя этот зенебок? — заинтересовался Ветерок. — Мой приемный отец, великий вождь Буран, утверждает, что ты на нем сражался еще при Фиолетовой.

— Великий Се с твоим отцом! — рассмеялся Камень. — Зенебоки столько не живут! Да и не уцелел бы он в том кровавом месиве, где даже валуны крошились и плавился от летящих искр песок. Мы тогда такого страху нагнали на этих пожирателей черепах и лягушек, что они лет пятнадцать после того и носа не казали из своих гнилых болот! Да что я тебе рассказываю! — оборвал старый воин сам себя. — Ты, молодой Ураган, наверняка слышал об этой славной битве. Твой отец Буран тоже был там. Тогда, понятное дело, он еще не стал вождем. Ураганов вел его отец Суховей, великий воин. Да… Если бы Ураганы не пробились на выручку царю, плохо бы пришлось ему и нам, которые стояли рядом. К тому времени, чай, все братья мои полегли: Обрыва, я видел, на копья подняли, Обвала зарубили кривым мечом, а Валун сгинул где-то в общей свалке. Его тело только на следующий день нашли… Жаль, не довелось им увидеть, как варраров топили в реке. После победы наградил царь Афру Ураганов кольцами доблести, лучшую часть добычи отдал и присудил земли, на которые Табурлыки претендовали. Они-то, Табурлыки, так долго собирались, что только к самому концу битвы и подошли.

— Нынешние властители считают, что та старая оплошность не стоила кары, — с презрительной усмешкой заметил Ураган, — тем более, что она искуплена исправной службой в войске нынешнего властелина.

— Это уж точно, — покачал полуседой головой Могучий Утес. — Ягодник-то Табурлык у князя Ниака в дюжинные выбился! Не больно это ему, правда, помогло, когда ты рубил, точно траву, его дюжину, а твои братья громили его соплеменников, осмелившихся на волю царя Афру посягнуть. Славный пример для всех отчаявшихся и малодушных!

— В разгроме Ягодниковой Дюжины, помнится, участвовал не я один, — улыбнулся Могучему Утесу Ветерок. — А что до примера, то славный-то он, конечно, славный, однако радоваться тут особо нечему. Князь пошлет новое войско, а если надо и всю свою армию, и рано или поздно мои сородичи или покорятся ему, или погибнут!

— На все воля Великого Се, — вздохнул Камень. — Но разве нет никакого выхода?

— Выход есть, и он очень прост. Если бы все народы объединились и выступили против князя, это была бы совсем другая война!

— Увы! — Камень покачал головой. — После гибели царя Афру племенной союз распался, словно никогда не существовал.

— Не то слово! — сверкнул глазами Ветерок. — Старейшины предпочитают проводить время в распрях и раздорах, растрачивая силы родов и племен на бесполезные усобицы, а княжеские люди вовсю хозяйничают на их землях!

— Может быть, Бурану следует кинуть клич и созвать большой совет?

— Уже собирали. Однако толку от него, кроме пустых разговоров, получилось чуть. Я уже не беру в расчет Табурлыков. Те просто не явились, но они враждуют с Ураганами со времен Великого Се. Их нынешний вождь, Рваное Ухо, кажется, и княжьих людей на свои земли пустил только затем, чтобы нам досадить!

— Но ведь есть и другие народы.

— Пока с нами безоговорочно идут Зенебоки, Козерги и Косуляки, а это, согласись, не самые влиятельные и многочисленные роды. С детьми Травы и людьми Дождя я только что закончил переговоры, но они пока колеблются. Народы Огня и Воды каждые в отдельности готовы к нам присоединиться, но под одно знамя встать пока не готовы, слишком много накопилось обид и недоразумений с обеих сторон. Ну, а что касается народа Земли… — он ненадолго замолчал, досадливо нахмурившись, затем тряхнул светлыми волосами и честно признался: — В этом, конечно, немалая доля моей вины, но есть такие вещи, — он выразительно глянул на Камня, — жертвовать которыми нельзя даже ради всех сокровищ мира!

Камень согласился с ним. Вежливо намекнув Крапчатому, чтобы шел поживее, Могучий Утес обвел взором расстилавшийся перед ним многоцветный простор травяного леса. Туман мало-помалу рассеивался, дождь прекратился. Из своих нор выбиралась разнообразная живность. Из-под зенебочьих ног то и дело выпрыгивали длинноухие рыжевато-бурые кролики капату и маленькие, грациозные косуляки: миниатюрные копытные обожали пастись на прогалках, оставляемых в травяном лесу зенебоками.

Эти же места, только по другим причинам, давно облюбовал и один из немногих хищников травяного леса — карликовый мурлакотам. Между стеблями травы мелькнул полосатый серовато-зеленый бок и украшенный кисточкой хвост, затем чуткие треугольные уши услышали еле уловимый шорох, а бархатисто-карие глаза приметили добычу. Пружинистый прыжок, предсмертный стон, и можно спокойно тащить в логово добычу. У молодой косуляки сегодня выдался не самый лучший день.

Вот так же, как беззащитных косуляк, князь Ниак намеревается передушить один за одним все сольсуранские народы.

— С Земляными Людьми я мог бы переговорить, — задумчиво протянул Камень. — Они — младшая ветвь Могучего Утеса и, стало быть, родня. Хотя тут вряд ли какой толк выйдет. Дол очень обидчив, к тому же слишком любит и балует дочь. Среди старейшин народа Огня у меня тоже имеются и родственники, и хорошие друзья. Но одно дело приглашать на чарку таме, а совсем другое — звать на войну.

Он ненадолго замолчал, а затем добавил проникновенно:

— Вот если бы вестники выступили против князя на стороне сольсуранских народов, думаю, уговаривать никого бы не пришлось! Даже Земляные люди прискакали бы, даже Табурлыки на брюхе бы приползли!

Камень даже зажмурился, мысленно представив эту великолепную картину. Однако, глянув на молодого Урагана, встретил лишь полный тягостных раздумий взгляд.

— Неужели ты думаешь, мои братья и отец не говорили со мной об этом, еще только когда Огненная колесница вестников приземлилась в травяном лесу? Я даже забыл гордость и обиды, попытался, прибегнув к посредничеству Дикого Кота, переговорить с Глебом. Но ты же видел его. Он скорее позволит князю Ниаку залить кровью Сольсуран, нежели нарушит эти пресловутые Соглашения, не понимая, что за всем происходящим в Сольсуране стоит все тот же Альянс.

— Ты имеешь в виду тех поклонников темных духов, которые даже в надзвездном краю решаются воевать с Вестниками Великого Се? — решил блеснуть своей осведомленностью Могучий Утес.

— Можно сказать и так, — недобро усмехнулся Ветерок. — Побывав раз у них в плену, я могу сказать, что тьмы там хватает! И, если они сумеют разгадать тайну молний, тьма заполнит и надзвездный, и подзвездный мир.

— Сохрани духи предков от подобной беды! — Камень сделал оградительный знак.

— Поэтому я и говорю, что народы Сольсурана нуждаются в заступничестве вестников! — ответил Ветерок. — Власть князя Ниака поддерживает Альянс, снабжает его меновыми кольцами, доспехами, первоклассным оружием. Для этого не надо даже приводить в страну армаду кораблей и армию солдат. Достаточно одного-двоих знающих людей. А тут еще эта скрижаль!

— Великий Се не допустит погибели Сольсурана, как не допустил Он того, чтобы ключ от потаенных врат надолго задержался в руках поклонников тьмы! — горячо воскликнул Камень.

— Хочется в это верить, — устало провел рукой по лицу Ветерок. — Но недооценивать могущества змееносцев нам нельзя. Опыт с Синеглазом, — он указал на свежий рубец, — тому зримое подтверждение! Хуже всего то, что княжич использовал в поединке такие приемы, которые я придумал сам и решился показать только одному очень близкому человеку…

— Но ведь у нас теперь есть сольсуранская царевна! Ей по праву надлежит занять трон ее отца!

— Птица? — переспросил Ветерок, и в голосе его зазвучали нежность и грусть. — По плечу ли ей такой груз? Она, кажется, до сих пор не оправилась от потрясения после встречи с княжичем и его людьми. Хватит ли ей сил, чтобы повести за собой народы!

— Женщина на многое способна, — улыбнулся Камень. — Особенно, когда рядом с ней мужчина, готовый разделить бремя власти и ответственности.

Молодой Ураган еще больше нахмурился, но Камень упрямо продолжал:

— Если люди любят друг друга, то им не стоит разлучаться надолго, жизнь ведь так быстротечна! К тому же, будь царевна твоей супругой, ей бы не грозили преследования со стороны Синеглаза, да и у тебя бы не случилось того недоразумения с Земляными людьми!

— Ты говоришь прямо как моя мать, — невесело усмехнулся Ветерок. — Думаешь, я сам этого не понимаю.

— Царевна любит тебя! — сказал Камень проникновенно.

— Я это знаю. Но ей вряд ли придется по вкусу жизнь, которую я здесь веду. Мне же в ее мир возврата нет. Во всяком случае, пока…

— Она упоминала о твоем изгнании, — осторожно начал Камень, опасаясь каким-нибудь необдуманным словом нанести смертельную обиду. — Не мне, конечно, судить о законах надзвездных краев, но из всех известных мне людей ты меньше всего похож на преступника!

— Эта история выглядит запутанной и странной, — устало и почти виновато глянув на Могучего Утеса, сказал Ветерок. — Но, надеюсь, ты сумеешь меня понять, ибо она касается Потаенной части Предания. Еще во время учебы в университете я увлекся изучением сольсуранских песен и сказаний, рискнув предположить, что именно в них и сокрыта Потаенная часть.

Хотя некоторые коллеги, в том числе знакомый тебе Глеб, сочли мои выводы «бредом», большинство ученых отнеслись к работе с благожелательным интересом и даже сочли возможным предать ее результаты широкой огласке. У нас это называется «опубликовать». И хотя я едва ступил на порог открытия, моими поисками заинтересовались не только в дружественных мирах.

Дело в том, что в Альянсе также пытались найти ключ к Преданию и делали это весьма усердно. Я в этом сумел убедиться, когда во время войны, служа в разведке и выполняя одно непростое задание, имел неосторожность подставиться под пули и попасть в плен. Мне многое обещали в обмен на сотрудничество, но я понимал, чем это грозит не только Сольсурану, но и всему остальному миру. Они от уговоров перешли к другим средствам, но я выстоял, и они отступили. Когда же я вернулся, то узнал, что меня обвиняют в разглашении планов командования, информации, к которой я даже доступа не имел. Я все отрицал, но меня не слышали. Даже Птица. Она, похоже, до сих пор убеждена, что те сведения, о которых меня и не спрашивали, вырвали под пыткой. Такова была месть змееносцев.

Что же касалось моей работы, то она каким-то таинственным образом исчезла из всех архивов и библиотек, включая тайное хранилище Альянса. У всех же, с кем я прежде работал и у кого учился, словно сделался приступ потери памяти: никто не помнил, что таковая когда-то существовала. Почти все, пожалуй, кроме Птицы и ее деда, моего наставника, сочли меня сумасшедшим, а руководство университета к тому же постановило, что человек с такой запятнанной репутацией не имеет права продолжать работать в его стенах.

Так я оказался здесь. Моя нынешняя жизнь меня почти устраивает, я всегда мечтал о такой. Но единственное, ради чего я бы хотел вернуться в тот мир, — разыскать того, кто сделал меня изгоем и посмотреть ему в глаза.

Камень крепко пожал руку молодого воина. Последнее он ох как понимал. В его странствиях ему часто мнилось, что если бы ему когда-нибудь удалось сойтись глаза в глаза с князем Ниаком, он бы перестал видеть во сне залитый кровью тронный зал и глаза последнего из посланцев за миг до того, как он прыгнул вниз со стены царского дворца.

— Молись Великому Се, и Он тебе поможет, — проговорил он веско и серьезно. — Что же касается вас с царевной, то не мне, конечно, об этом судить, но кажется, небесный кузнец так крепко переплел цепи ваших судеб, что разъединить звенья можно, лишь оборвав обе цепи! Видел бы ты, как она на тебя смотрела во время поединка с Синеглазом, да и до того, когда ты рубил его кавуков! Неужели ты думаешь, что ее испугают трудности? Вот увидишь, она пойдет за тобой, если ты ее позовешь, ибо если и существует человек, способный сделать ее счастливой, то он сейчас едет рядом со мной.

***

Путешествие по травяному лесу даже верхом на зенебоке никогда не бывает быстрым. Крапчатый, Белый и Чубарый несколько раз менялись местами, прокладывая дорогу сквозь густые заросли твердой, как глинобитная ограда, многолетней травы. К ночи путешественники едва достигли берега Фиолетовой.

Хотя Великий Се не обделил землю Сольсурана водными потоками, Фиолетовую издревле считали матерью всех рек. Берущая начало высоко в горах, питаемая малыми потоками, вплетающимися друг в друга, точно волокна травяной рубахи, она стремительно выбегала на равнину и разливалась по ней мощным глубоким потоком, не уступая по ширине иному озеру. Покинув пределы травяного леса по пути к морю, она разбегалась на несколько рукавов, таких широких и глубоководных, что по ним без труда поднимались до самого Царского Града даже синтрамундские морские корабли.

Особой мощи Фиолетовая достигала к лету, когда начинали таять ледники и снежные шапки гор. Но и сейчас ее холодные, буйно несущиеся воды завораживали взор, а у каждого, кто искал брода или какой иной удобной переправы вызывали оторопь: преодолеть Фиолетовую вплавь редко отваживались даже умелые и опытные пловцы.

Камень мысленно поблагодарил вестников. Их град стоял в излучине на этом берегу, и, как сказал Ветерок, до него осталось не более дня пути.

Приветливо и уважительно общавшийся с Могучим Утесом весь прошедший день, к вечеру молодой Ураган сделался задумчив и рассеян. Он почти не притронулся к ужину, предоставив Камню в одиночку управляться с обильной снедью, которую, собирая сына в дорогу, приготовила заботливая родня. Вместо того, чтобы устроиться на ночлег, он долго бродил по берегу, задумчиво вглядываясь в заречную даль и, казалось, с кем-то пытался вести диалог.

Могучий Утес не решился ему мешать. Он понимал, что молодому воину сейчас ох как нелегко! Несправедливое бремя чужой вины и возведенная этим бременем стена отчуждения между ним и теми, кого он прежде знал как друзей, каленым железом жгли его сердце, рождая все новые сомнения. Какими еще упреками его встретит Глеб и другие вестники? Какие преграды они возведут между ним и той, которую он любил? Хватит ли у него духу сказать царевне те слова, которых ждала она и на которые его благословляли и Камень, и родные?

Поднялся Ветерок с первым проблеском зари, и по его утомленному виду Камень понял, что ночь он провел без сна.

Восход проливался над травяным лесом кровавым дождем. Над рекой мотались стаи летающих ящеров, где-то вдалеке выли кавуки.

Они проехали несколько десятков поприщ, когда ветер с Полуночи принес запах дыма. Погруженный в глубокую задумчивость, Ветерок резко выпрямился в седле, устремив взгляд к горизонту, а затем с силой ударил пятками по бокам зенебока. Зверь обиженно заревел, но поспешил выполнить приказ хозяина. Перейдя сначала на рысь, а затем в галоп, он понесся напролом через травяной лес, далеко выбрасывая сильные, крепкие ноги.

Камень велел Крапчатому следовать за ними. Они преодолели еще несколько поприщ, когда глаза Могучего Утеса, что греха таить, уже не такие зоркие, как у молодого Урагана, различили столб черного дыма, поднимавшийся над горизонтом там, где по его представлению должен был располагаться Град вестников.

Хотя Могучий Утес изо всех сил подгонял Крапчатого и Чубарого, нагнать белого зенебока им удалось далеко не сразу. Град, вернее то, что от него осталось, приблизился уже настолько, что даже сквозь густую завесу травы можно было различить жуткую картину погрома.

Камень в прежние годы видел постройки, созданные руками вестников Великого Се, и потому, даже узрев перед собой дымящиеся руины, сумел понять, что нынешний град был ничуть не хуже прежнего. Те же радующие глаз серебристые купола, причудливо изогнутые галереи, ажурные аркады, укрытые невидимым шатром или покровом Великого Се, преодолеть который мог лишь человек, получивший приглашение от самих вестников.

Сейчас все это превратилось в черную, оплавленную массу, из которой, как изломанные ребра оставшегося без погребения скелета, торчали обломки остовов и крепежей, обрывки внутреннего убранства, куски прозрачной кровли.

Когда Камень только увидел дым, он не на шутку испугался. Уж не восстали ли вновь против воли Великого Се темные боги подземных глубин? По его мысли, одолеть вестников было под силу только им. Затем, однако, он вспомнил речи вестников и Ветерка о могущественных людях из зловещего Альянса, которых призвал на помощь князь Ниак, и все встало на свои места.

По еще не остывшему пепелищу неприкаянно бродил одинокий погорелец. Если бы Камень не видел лицо Дикого Кота в постоянной копоти кузнечного горна, он бы нынче вряд ли признал его. Растрепанные волосы кузнеца были покрыты сажей, одежда кое-где прожжена, кожа на лице и руках взбугрилась от многочисленных ожогов.

Судя по выражению отчаяния на лице кузнеца и по уверенности, с которой он передвигался по пожарищу, отыскивая места, в которых в момент катастрофы могли находиться люди, Град вестников был для него чем-то большим, нежели жилище божественных посланцев. Могучему Утесу стало понятно, почему оружие, сработанное Диким Котом, не уступало клинкам, выкованным в надзвездном краю.

Похоже, кузнец, прибывший на пожарище раньше, пытался отыскать под обломками обрушенного купола обитателей Града или хотя бы то, что от них осталось. Частично его поиски увенчались успехом. Только радость подобные находки могли принести разве что князю Ниаку и его приспешникам: на земле среди хаоса искореженных конструкций лежали два обгоревших трупа.

Ветерок соскочил с зенебока, и они с Диким Котом обняли друг друга, как два близких человека, объединенных общим горем. Затем Ветерок обратил свое внимание к погибшим.

— Это чужаки, — успокоил его, если тут уместно было говорить о спокойствии, Дикий Кот.

Камень тоже пригляделся повнимательнее и узнал одного из наемников, уцелевших во время схватки в травяном лесу. Похоже, гнев Великого Се все-таки настиг его. К удивлению Могучего Утеса, солдат князя Ниака и его товарищ были одеты в травяные рубахи — неужто решили вспомнить былое родство. Правда, определить, к какому народу принадлежали погибшие, не представлялось возможным — огонь сожрал краски травяного узора, оставив только черный цвет, да и какой у бродяг наемников может быть род. Разве что пряжки поясов и форма обуви напоминали те, которые были в ходу у народов Земли и Урагана. С другой стороны, пояс, чай, не травяная рубаха, его можно и купить.

Могучий Утес хотел поделиться наблюдениями с Ветерком, но вовремя сообразил, что тому не до досужих домыслов, не обращая внимания на жар, он вместе с Диким Котом остервенело разгребал обгорелые обломки.

— Сколько человек было на станции? — спросил он, не отрываясь от работы.

— Семь, — отозвался Дикий Кот. — Анжела, как ты, наверное, знаешь, отправилась на внешнюю орбиту системы проверить, как работают спутники и не было ли за последнее время несанкционированного проникновения на планету, да Вадик куда-то завеялся со своими идеями. Зато Палий при мне вернулся с гнилых болот для очередного доклада.

— Еще и Палий! — хмуро проговорил Ураган. — Теперь варрары точно начнут нашествие! Только его авторитета хватало их сдерживать! Хорошо хоть, Лика с Вадиком уцелели!

— Лика звала Птицу и мальчика с собой…

Ветерок резко обернулся. В глазах его сверкнула безумная надежда.

Дикий Кот лишь покачал головой:

— Она ведь ждала твоего приезда… — стараясь не смотреть на него, вздохнул кузнец. — Мальчик тоже решил остаться с ней.

— Синеглаз ответит за все сполна! — устремив взгляд к горизонту, поклялся Ветерок.

Пытаясь дать хоть какой-то выход душившему его отчаянию и гневу, он вывернул из земли мешавшую продолжению поисков обугленную опору, над которой долго безуспешно трудился низкорослый кузнец, и отшвырнул далеко в травяной лес.

— Не в Синеглазе сейчас дело, — скорбно заметил Дикий Кот. — Совершенно непонятно, как они преодолели защиту станции! Даже Вим, при всей его безалаберности, не впустил бы княжича внутрь! Да это и невозможно было сделать вручную, не взломав сложнейшую систему кодировки!

— Ты хочешь сказать, что в распоряжении Альянса есть оборудование, позволяющее пробить защиту силового поля? И они в обход всех соглашений перебросили его на планету? — безо всякого интереса спросил Ветерок.

Дикий Кот покачал головой:

— Я хочу сказать, что на станцию вошел кто-то, кого считали своим!

— Или кто выглядел как свой и имел соответственные биометрические параметры?

— Боюсь, что так.

— Кто на станции контролировал биометрию?

— Анжела. Только она имела пароли к кодам доступа.

— Бред какой-то. — Ветерок энергично встряхнул головой. — Лика — агент Альянса? Придумай что-нибудь поинтереснее!

— Глеб говорил, что ей нравится Синеглаз, — с виноватым видом сказал Дикий Кот.

— И ты в это веришь? Да после того, как Лика его отвергла, Глеб готов приписать ей связь хоть с самим князем Ниаком!

— Она бывала во дворце вместе с царевной, княжич их хорошо принимал, устраивал в их честь всякие праздники и состязания, участвовал в них сам. Я понимаю, старался-то он ради Птицы, но кто знает, Анжела ведь тоже не обделена красотой, да и княжич, когда он в хорошем настроении, далеко не такой зануда, как Глеб, а тут еще это романтическое приключение на охоте!

Ветерок с безнадежным видом провел рукой по лицу, размазывая копоть и пыль:

— Какая теперь разница. Птицу и ребят все равно уже не воскресить!

— Они могут быть живы! — неожиданно сообщил Камень, во время разговора успевший бегло осмотреть окрестности и кое-что обнаружить. — То есть я хочу сказать, что наемники взяли пленных.

Он указал на то место, где во время побоища стояли зенебоки княжьих людей. Хотя наемники славились своей кровожадностью, они, оказывается, пришли в Град не затем, чтобы убивать. Несколько человек им удалось захватить живьем. Солдаты вязали посланцев крепкими веревками, точно голоштанных варраров или беглых рабов, и швыряли как попало на землю, чтобы потом навьючить на зенебоков и увезти в сторону Царского Града.

Ветерок решительным шагом направился к белому зенебоку.

— Они еще не успели достичь Града. У нас есть шанс их догнать!

Камень и Дикий Кот едва не силой его удержали:

— Мы не сумеем их отбить! — попытался урезонить товарища кузнец. — Здесь применяли лучевое оружие. Станция погибла не просто от огня.

— Это не имеет значения!

— Не имеет значения?! — Дикий Кот едва не взорвался. — Хочешь, чтобы они убили пленников? Их жизни и так висят на волоске!

— Птицу там ждет участь хуже, чем смерть!

— Царевны у наемников нет!

Могучий Утес почти по-настоящему на себя разозлился. Как он сразу не определил! На земле лежали шестеро мужчин. Даже если предположить, что девушку унесли на руках, на это остались бы какие-нибудь указания.

Ветерок обессилено опустился на землю и спрятал в колени лицо. Дикий Кот молча вернулся к поискам среди руин. Ветерок с безучастным видом стал ему помогать. Камень хотел к ним присоединиться, но молодой Ураган, глядя на него умоляющими глазами, попросил его еще раз осмотреть окрестности, и старый следопыт продолжил поиски.

Работа эта оказалась трудной и кропотливой: свора кавуков князя Ниака так основательно прошлась по гибнущему граду своими сапожищами, что только такой упрямец как Могучий Утес мог надеяться что-нибудь отыскать.

Окончательную путаницу в картину происшедшего вносило то, что к человеческим следам кое-где примешивались звериные, предположительно, горного кота роу-су. Этот-то, спрашивается, что здесь забыл? Впрочем, как позже пояснил Ветерок, охочие до любых знаний, вестники изучали и повадки диких животных. На станции имелся зверинец, в котором некоторое время содержался горный кот. В суматохе разгрома зверю удалось не только выбраться, но и отомстить пленившим его людям: оба наемника пали, похоже, жертвой именно его гнева.

Увлекшись на какое-то время кровавой драмой, Камень едва не упустил то, ради чего он собственно и предпринял поиски. Дикий Кот и Ветерок уже заканчивали свой скорбный труд, когда усталые, слезящиеся от напряжения глаза Могучего Утеса отыскали едва заметный след.

Он начинался совсем недалеко от того места, где хищник напал на солдат. Две пары босых ног стремительно бежали к реке, а за ними по пятам, грузно топая подбитыми гвоздями сапогами, то и дело сплевывая на землю жвачку, неслись стражники. Около реки следы беглецов обрывались. Судя по всему, они рискнули доверить свои жизни Фиолетовой. Стражники собирались последовать за ними, но, по-видимому, холодное купание показалось им будущим более страшным, чем не сулившая ничего хорошего встреча с князем Ниаком. Впрочем, как Камень помнил по прежним временам, большинство наемников, выходцев из глубины континента, не умели плавать.

Они какое-то время стояли над обрывом, лениво постреливая из луков и питая надежду, что беглецы выскочат на берег сами, затем, похоже, потеряв их из виду, вернулись к своим товарищам.

Прежде чем сообщить о своей находке Ветерку, Камень решил еще раз повнимательнее осмотреть следы беглецов. Один след, оставленный небольшой мозолистой ногой, привыкшей передвигаться босиком и в своей жизни еще не видавшей обуви, Могучий Утес сразу признал, вернее сказать, не успел забыть. Со времени удивительной находки в горах прошло всего две недели. Хорошо же починили парнишку добрые вестники, коли по прошествии такого короткого времени он уже показывает подобную прыть!

Что же касалось второго следа, то его и рассматривать не стоило. Вряд ли еще кто-нибудь кроме царевны имел такую маленькую и изящную ножку. Даже сейчас, как ему показалось, земля, где она пробежала, источала легкий и очень нежный аромат.

— Если они благополучно выбрались на тот берег, на что мне бы очень хотелось надеяться, — подытожил свои наблюдения Камень, — у нас есть шанс их отыскать.

— Почему ты полагаешь, что их стоит искать на том берегу? — поинтересовался Дикий Кот.

— Это для них единственный шанс, — угрюмо отозвался Ветерок.

Они еще раз осмотрели все следы, затем приступили к переправе. Искать брод в полноводном потоке не имело смысла. С этого момента вестники решили разделиться. Дикий Кот намеревался проследить путь наемников и что-нибудь узнать о судьбе пленных, Ветерок вместе с Камнем надеялись попытать счастья в поисках беглецов.

— Будь осторожен и не лезь в самое пекло! — напутствовал друга Ветерок.

— Кому еще лезть в пекло, как не кузнецу! — усмехнулся Дикий Кот. — К тому же тот, кто владеет искусством воинов ночи, из любого пекла выберется, если не через заслонку, то сквозь дымоход! Удачи вам на том берегу! Привет Птице и малышу!

— До встречи в Гнезде Ветров!

========== Следы в травяном лесу ==========

Могучий Утес и Ветерок сняли и надежно запаковали в плотные кожаные мешки одежду и свели по крутому берегу своих зенебоков. Горя желанием поскорее продолжить поиски, Ветерок устремился в воду с такой поспешностью, словно перед ним простиралась не ледяная река со стремительным течением, а ласковое, теплое озеро. Белый зенебок последовал за хозяином. Камень и его Крапчатый приняли выпавшее на их долю испытание со спокойствием мудрецов. Могучий Утес подумал лишь о том, что старые кости наверняка припомнят еще ему подобное к ним небрежение. Один лишь Чубарый не постеснялся выразить свое возмущение прямо и открыто, всю дорогу до противоположного берега издавая обиженный рев.

Хотя течение на излучине было очень сильным, оба воина со своими зенебоками выбрались на берег почти напротив того места, где вошли. Толком не успев обсохнуть и одеться, Ветерок приступил к поискам. Ему повезло. Шагах в двадцати ниже по течению он сумел разглядеть на прибрежном песке в нескольких локтях от кромки воды знакомую Камню тонкую, точно выкованную из частичек пыльцы, цепочку с подвеской в виде расправившей крылья птицы.

— Не думал, что она это станет носить, — задумчиво проговорил Ветерок, с благодарностью прижимая вещицу к губам. — Я подарил ей это перед отъездом.

— Она любит тебя, — не скрывая укора, отозвался Камень. — Ты знаешь это не хуже меня!

— Найди ее! — сверкнул глазами Ветерок, сжимая в кулаке подвеску. — Найди ее, и я обещаю сделать для ее счастья все, что в моих силах!

Могучий Утес не мог обмануть ожидания молодого воина, оставив безучастной столь страстную мольбу. Великий Се проявил к их поискам благосклонность, несмотря на то, что след беглецов терялся в травяном лесу. Какое-то время хитрец Обглодыш вел свою спутницу по самой чаще, каким-то невероятным образом продираясь между стволов многолетней травы. Только такой опытный следопыт как Камень сумел бы проследить их передвижение. Затем предприимчивый парнишка где-то раздобыл траворубный тесак, и след стал заметнее. Впрочем, те, кто не смог приметить начало пути, его бы все равно не сумели бы обнаружить.

Сердце Могучего Утеса преисполнилось надежды. Жестокая жизнь, гнувшая, но, похоже, так и не исковеркавшая маленького невольника на свой лад, выработала у него смекалку и приучила к изворотливости. Когда живешь с лютым хозяином — это не самые последние качества.

Какое-то время путь, проложенный мальчишкой, шел прямо. Срубленные тесаком и примятые двумя парами ног стволы лежали ровно, точно во время заготовки. Когда Обглодыш устал, его сменила царевна. Камень это понял по тому, что трава в том месте была срезана косо и достаточно неумело. Впрочем, не царское это дело — идти по травяному лесу с тесаком.

Камень почти успокоился. В конце концов, Обглодыш явно находился под покровительством Великого Се. Повезло же ему в горах. Иначе чем чудом его спасение назвать было нельзя. Может, и на этот раз удача не оставит его, и он выведет девушку в какое-нибудь безопасное место, а там и они с Ветерком подоспеют.

Но его надежды не оправдались: след сделался неровным. Обглодыш сначала резко свернул вправо, потом взял левее, затем и вовсе сдал назад, петляя, точно кролик капату, застигнутый охотником. Как и у кролика, эти примитивные уловки ни к чему толковому не привели. На расстоянии двух перестрелов след беглецов врезался в широкую тропу, проложенную большим отрядом.

Ветерок с тревогой глянул на Могучего Утеса. Хотя в чтении следов существовали тонкости, какие мало кто знал лучше старого охотника, нынешние приметы заявляли о себе слишком очевидно.

— Они наткнулись на наемников? — сдавленным голосом спросил молодой Ураган.

Камень посмотрел на большой след внимательно и с некоторым облегчением покачал головой.

— Это не солдаты, а торговцы. Купеческий караван. Рановато для такой поры, но эти, видимо, одни из первых. Случайные путники для них неплохая добыча, — рассудительно добавил он, но увидев, как передернулось и побледнело при этих словах лицо молодого воина, понял, что сболтнул лишнего.

При всей очевидной беззащитности беглецов, они попытались оказать сопротивление. Примятая трава, в которой Камень нашел поломанный тесак, красноречиво рассказывала о краткой, но ожесточенной борьбе, в которой девушка и Обглодыш попытались отстоять свою почти обретенную свободу. Но слуги торговца оказались сильнее.

— Если с Птицей и малышом что-то случилось, я отыщу этих ублюдков, где бы они ни укрылись, даже если на это мне придется потратить всю оставшуюся жизнь! — пообещал Ветерок, красноречиво сжимая рукоять меча.

— Если это тебя хоть немного успокоит, — осторожно проговорил Камень, — чести царевны вряд ли что-то угрожает. По крайней мере, пока. Один из охранников обронил бляху с изображением печати хозяина. Это — Уседя. Он славится в травяном лесу своим презрением к женскому полу и предпочитает водить дружбу с себе подобными.

— Слабое утешение, — вздохнул Ветерок. — В компании этих кавуков Птица находится не в меньшей опасности, чем с наемниками князя Ниака, а уж про Обглодыша я просто предпочитаю не думать.

— Тем не менее, я уверен, мы их найдем.

В верности, хотя бы частичной, своего последнего утверждения Камень сумел убедиться в гораздо более скором времени, чем предполагал. Не проехав по караванной тропе и двух поприщ, они услышали знакомый ломкий мальчишеский голос, во все горло распевающий всем известную песню про удалого молодца, которого не удержат никакие засовы и догонит лишь ветер в травяном лесу. Сегодняшнее исполнение отличалось тем, что половину нормальных слов в песне заменяла отборнейшая площадная брань, а также тем, что вместо травяной флейты или еще какого инструмента, песне вторил дружный, хотя и нестройный хор кавуков.

Белый и Крапчатый без особого приказа перешли на галоп. Чубарый сначала отстал, но сообразив, что оставаться одному посреди кишащего кавуками травяного леса — искать погибель на свою буйную голову, припустил за ними след в след. Всадникам пришлось проехать не менее двух поприщ, прежде чем их взорам открылась картина достойная, чтобы быть запечатленной на стене главного общинного дома или даже царского дворца.

В самой сердцевине травяного леса, немного возвышаясь над его верхушками, стоял одинокий утес, вернее не утес даже, а гигантский валун, то ли оброненный Трехрогим Великаном при возведении гор, то ли выпихнутый на поверхность духами подземного мира. Когда вблизи пролегла караванная тропа, торговцы облюбовали это место. Здесь они располагались на дневной отдых или на ночлег, здесь приносили жертвы духам травяного леса и гор. Для последней цели в незапамятные времена в расщелины камня было вбито на разной высоте несколько колец с прикованными к ним цепями.

Сейчас цепи с наручниками и ошейником, находящиеся на высоте роста сидящего человека, были заклепаны на запястьях и шее Обглодыша, еще одну цепь, до которой смог дотянуться, он крутил в руке, намереваясь отбиваться от подступающих ближе и ближе прикормленных купцами алчных кавуков. Собирающийся подороже продать свою жизнь мальчишка выводил строфу за строфой свою песню, а по его разбитой, исцарапанной физиономии, размазывая пыль и кровь, двумя ручьями катились слезы.

При приближении всадников кавуки бросились врассыпную. В одного Ветерок для острастки швырнул дротик, еще двое нашли свою гибель под копытами Крапчатого.

— А ты неплохо проводишь тут время! — улыбнулся Обглодышу Камень.

— Стараюсь как могу! — шмыгая разбитым носом, бодро отозвался мальчишка.

— Сколько раз я тебе говорил, не повторяй всякую похабщину, которую несут спьяну наемники! — назидательным тоном проговорил Ветерок, спешиваясь. Впервые за этот страшный день лицо его осветила улыбка.

— Но ты же сам объяснял мне, что эти слова годятся как раз для того, чтобы гнать всякую нечисть! Вот я и решил проверить. По-моему, подействовало.

На такой ответ Ураган только покачал головой. Он мигом расклепал ошейник и наручники и накинул на Обглодыша, всю одежду которого сейчас составляли короткие полотняные штаны, свой плащ. Мальчишка перестал ершиться, обмяк и детским, доверчивым движением спрятал голову на груди Урагана.

— Ну, будет, будет! — приговаривал Ветерок, приглаживая светлые вихры на затылке мальчишки. — Ты с нами, мы с тобой, значит, все хорошо.

Камень для себя отметил, что, хотя сейчас, как и во время их прошлой встречи, мальчишка предстал перед ним замызганным, растрепанным и окровавленным, две недели жизни в холе и неге принесли свои добрые плоды. Нескладное, но гибкое, точно весенний побег, тело выглядело теперь не более худым, чем у любого из его сверстников, от страшных ран, оставленных Синеглазовой плетью и когтями табурлыка, остались только белые едва заметные рубцы, а что касается грязи да ссадин с синяками, то это дело, как известно, поправимое.

Ветерок развязал дорожный мешок, в котором как нельзя кстати оказалась одежда, собранная его родней для мальчишки. Там были башмаки, штаны, добротный войлочный плащ и кожаный пояс. Только травяную рубаху, одежду взрослого воина, пока заменяла короткая шерстяная туника.

— Теперь расскажи, как все произошло, — попросил Ураган, усаживая Обглодыша на один из присоседившихся к большому карликовых валунов и внимательно осматривая повреждения, полученные мальчишкой во время схватки со слугами купца. — Тебе, я вижу, сегодня есть, чем похвастать.

При этих словах вздернутый нос Обглодыша предательски наморщился.

— Я сражался! — прогнусавил он тонюсеньким голосом, и слезы вновь брызнули у него из глаз. — Я сделал все так, как ты меня учил!

— Страшно представить, — пробормотал Ветерок.

— Но они оказались сильнее!

— Их просто было больше, — подсказал Камень.

— Как они собираются поступить с Птицей? — Ураган старался говорить сухим, деловым тоном, и это ему почти удавалось.

— Когда Уседя увидел царевну, он очень обрадовался! — сообщил мальчишка.

— Еще бы, — хмыкнул Камень.

— Но она тоже не сразу далась им в руки и даже укусила купца!

Ветерок страдальчески вздохнул.

— Уседя сказал, что строптивые рабыни ему не нужны, и пообещал продать ее в Неспехе первому же, кто предложит за нее цену.

Молодой воин, забыв о мальчишке, порывисто поднялся и позвал Белого.

— Неспеха — это всего полдня пути отсюда, — пробормотал он, закрепляя подпругу.

— Вот именно, — отозвался Камень, наоборот развязывая седельный ремень. — И торги на невольничьем рынке там начинаются не раньше полудня.

— Уседя может найти покупателя уже вечером.

— Законы Сольсурана запрещают вести торг после заката, — напомнил ему Камень. — К тому же, сделки подобного рода заключаются только в присутствии старейшин и горожан. Уседя не такой дурак, чтобы ради минутной прихоти рисковать своей репутацией.

Он примирительно положил ладонь на плечо Урагана.

— Солнце садится, — сказал он. — Зенебокам нужен отдых. Да и малыш, наверно, устал.

— Не похоже, — с сомнением проговорил Ветерок, с интересом наблюдая за Обглодышем.

Путаясь в длинных полах плаща, мальчишка шустро раскапывал землю в том месте, где прежде сидел. Видимо, ему удалось не только унести из гибнущего града что-то представлявшее, по его мнению, какую-то ценность, но и утаить эту вещь от купцов. Вот шельма, что тут сказать! С таким точно не пропадешь. Обглодыш наконец завершил свои поиски и с торжествующим видом принес своим спасителям сбереженное сокровище. Камень почти не удивился, когда увидел скрижаль.

***

Желая попасть в Неспеху до начала торга, путники выехали еще до свету. Ночь прошла спокойно, потому и люди, и зенебоки полностью восстановили свои силы. Даже неутомимого Урагана, вызвавшегося с вечера постоять на карауле, ближе к утру сморил сон. Могучий Утес, который в последние годы стал просыпаться затемно, сменил его на посту.

Наиболее благотворно отдых и забота сказались на Обглодыше. Его ссадины подсохли, в глаза вернулся блеск, и он мог без слез и всхлипов внятно поведать о произошедшем в Граде. От него воины узнали, что жестокий набег, как Ветерок и предполагал, возглавил молодой княжич и что именно ему принадлежало страшное оружие надзвездных краев, обратившее в прах стены Града.

— Каким образом он проник на станцию? — задал мальчишке интересовавший его вопрос Ветерок.

— Мой бывший господин — могущественный чародей, овладевший секретами черной магии и научившийся по собственной воле принимать любое обличье! — возбужденно проговорил юный невольник, и в его необычных фиолетовых глазах появился странный блеск. — Но даже если бы он напялил на себя личину табурлыка или даже летающего ящера, я бы все равно его узнал, ибо вонь его гнилого нутра я чую за несколько перестрелов.

Ветерок и Могучий Утес переглянулись. Рассказ мальчишки вносил еще большую неясность в и без того запутанную историю гибели Града, подтверждая только одно обстоятельство. Сила, на которой зиждилась власть нынешних правителей Сольсурана еще темнее, чем можно было предположить.

— Я пытался предупредить людей из надзвездных краев, — Обглодыш смотрел на своих спутников виновато, — но они мне не поверили. Вестники, конечно, мудры, но обращают внимание только на внешнюю сторону вещей и событий. И потому без всяких подозрений они впустили моего господина в его фальшивом обличье внутрь. Тот выждал пару дней, а затем, когда все спали, отключил щит и впустил своих людей. Когда наемники ворвались в Град и начали метать огненные молнии, я понял — все пропало. Единственное, что я еще могу сделать, это попытаться спасти царевну и унести скрижаль. Наследница рода царей не должна сделаться женой сына князя Ниака! — сказал мальчишка убежденно. — Если это произойдет, Сольсуран заполонит тьма! Так гласит предание.

— И кто это тебя научил так ловко предание толковать? — недоверчиво покачал наполовину седой головой Камень. — Что-то я ничего такого не слышал!

— Когда князь Ниак забрал из храма скрижаль, один старый жрец не пожелал расстаться с почитаемой реликвией и последовал за ней во дворец. Он был стар и немощен, я ухаживал за ним, за это он открыл мне некоторые тайны предания, ведомые только людям Храма.

Ветерок только подавил тяжкий вздох:

— Я знаю только одно, если мы не поторопимся, дочь царя Афру может стать наложницей какого-нибудь купца!

— Предание гласит, — многозначительно сказал Камень. — Тому, за кем стоит Правда Великого Се, козни темных духов не страшны. А стало быть, не вижу причин, почему бы нам не поспеть в срок!

***

Еще пятнадцать весен назад Неспеха была маленькой деревушкой в пять-семь дворов, где мальчишки гоняли домашних мурлакотамов, а сонные хозяйки, никуда не торопясь, варили сыр и пекли медовые лепешки. Но стоило рядом появиться караванной тропе, как жизнь в поселении изменилась просто на глазах, оставив в память о былой размеренности и тишине одно название. Сегодня, особенно в дни больших торгов, узкие, по старинке кривые улочки едва не расплескивали бурно текущий в их утлом русле людской поток, а толчея и сутолока достигали пределов последнего безобразия.

В Неспехе можно было встретить краснощеких чванливых синтрамундских купцов, торговых гостей из Борго — шумных, горячих, говорливых, как заморская птица чиполугай, слывших отличными мореходами, а то и людей из страны тумана, которые заплетают вокруг головы длинные черные косы, а самую макушку бреют и натирают маслом для тепла и блеска. Впрочем, большую часть гостей в городе все же составляли светловолосые и светлоглазые сольсуранцы, одетые в неизменные травяные рубахи, отличающиеся одна от другой только плетением и цветами ритуального рисунка, по которому можно всегда определить, к какому роду-племени принадлежит человек. Что ж, новые порядки изменяли по-новому жизнь, и многие племена, прежде избегавшие чужеземцев, теперь вели с ними активную меновую торговлю.

В чужеземцах Могучий Утес не видел ничего дурного. Коли на свете живут разные племена, стало быть такова была воля Великого Се. Торговать тоже Закон не запрещает: если у общины появились какие-то излишки, почему бы их не обменять на что-нибудь нужное или обратить в серебряные кольца, пригодятся на черный день. А если через родовые земли идет купец, везущий из Синтрамунда в Борго золототканые паволоки или из страны тумана в Синтрамунд стеклянную посуду — добрый путь, плати пошлину за беспокойство да проходи. Будешь любезен со старейшинами, отнесешься с уважением к обычаям и нравам Сольсурана, найдешь и кров, и еду, и постель, а коли нужно, то и надежную охрану, и сведущих проводников.

Вот только в последнее время в правление князя Ниака все чаще по землям Сольсурана купцы стали возить живой товар, и продавали его чужеземцам не только какие-нибудь наймиты да разбойники, люди без роду без племени, но сами же сольсуранцы. Видать, все же оставил несчастный Сольсуран своим покровительством Великий Се.

На невольничьем рынке в Неспехе все было как обычно: зеваки-ротозеи, придирчивые покупатели, громкоголосые зазывалы, деловитые приказчики, важные купцы и недремлющая охрана, готовая пресечь любую попытку бунта или поползновения на побег. Хотя Крапчатый, Белый и оседланный для Обглодыша Чубарый всю дорогу шли ходкой рысью, путники едва не опоздали: торги уже начались.

На заплеванном земляном помосте продавали тоненькую черноволосую девушку. По-видимому, ее хозяин был либо до безобразия скуп, либо доведен до крайности нищетой. Во всяком случае, выставляя свою «собственность» на продажу, он даже не позаботился о том, чтобы придать ей мало-мальски товарный вид. Спутанные волосы и усталое лицо покрывала пыль, маленькие ступни стройных ног кровоточили и были сбиты о дорожные камни. Одеждой рабыне служила коротюсенькая рубашонка, едва прикрывающая наготу и уж точно не защищающая от холода и ветра.

«Куда катится Сольсуран! — подумал Камень. — В прежние годы даже зенебоков перед торгом чистили и холили несколько дней!»

Какой-то тучный, обильно потеющий синтрамундец в роскошном плаще из меха горного кота Роу-Су и инкрустированных серебром башмаках надменно вышагивал по помосту, осматривая рабыню. Он удовлетворенно цокал языком, крючил короткие пальцы, видимо, прикидывал будущие барыши.

Хозяин просил за полонянку мало. Но любому зрячему было очевидно, что, если девушку отмыть, отогреть и чуть-чуть откормить, эти изысканно выточенные шея и плечи, тонкие продолговатые запястья и узкие стопы, эти роскошные, густые волосы и широко расставленные огромные глаза под сказочно красиво изогнутыми бровями могут принести райские услады или звонкие меновые кольца ее хозяину.

«Бедняжка, — подумал Камень, — пошли ей Великий Се лучшую долю, ибо для женщины ласковый да щедрый господин бывает порой приятнее, нежели угрюмый, суровый муж».

Могучий Утес хотел было поделиться своими соображениями с Ветерком, но, глянув на молодого воина, мигом прикусил язык, смекнув, что Ураган разглядел на помосте нечто такое, чего от его, Камня, взора оказалось почему-то сокрыто. Лицо Ветерка побелело, на скулах ходили желваки. Не глядя бросив поводья Обглодышу, он соскочил с зенебока и кинулся в толпу, энергично прокладывая дорогу к помосту.

Камень еще раз посмотрел на помост, и сердце у него упало. Как он не признал молодую государыню. Эти совершенные линии, эта нездешняя краса и особая стать могли принадлежать только ей. Камень почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Так кощунственно оскорбить род царя Афру! Это же почти то же самое, что осквернить или разрушить храм. Впрочем, для людей, толпой стоявших у помоста, имя великого царя давно стало пустым звуком. Они поклонялись иным богам, и главной их святыней стали звонкие меновые кольца.

Синтрамундец меж тем закончил первый осмотр и остался им доволен: девушка действительно стоила больше того, что за нее просили. Его только смущал взгляд ее переливчатых, точно драгоценные камни, опушенных густыми ресницами серо-зеленых глаз. Державшаяся прямо и напряженно, точно туго натянутый лук, царевна смотрела на купца, не скрывая отвращения, а ведь невольник должен быть робок и боязлив, и ему не пристало без позволения поднимать глаза на господина, дабы не замарать его своим нечистым взором.

— Вижу, Уседя, ты не зря предупреждал меня, — растягивая на синтрамундский манер сольсуранские слова, проговорил он, обращаясь к продавцу. — Характер у этой девки в самом деле строптивый. Ну да ничего, и не таких обламывали! — И он выразительно потряс скрученной из длинных узких ремней узорчатой камчой.

— Заплатишь серебро и делай с ней, что хочешь, — равнодушно отозвался Уседя, ковырявший щепочкой кривые черные зубы. — Хочешь в золото наряжай, а по мне, так хоть в реке утопи!

— Экий ты прыткий! — усмехнулся синтрамундец. — Заплати ему. Сначала надо поглядеть, что у нее там под лохмотьями, может, тут и платить не за что!

Лицо царевны вспыхнуло, брови гневно сдвинулись, маленькие ручки сжались в кулаки, но синтрамундец не обратил на это никакого внимания. Он протянул пухлую, унизанную дорогими перстнями и браслетами руку, чтобы лишить полонянку последнего покрова. Но не успел он прикоснуться к девушке, как она со всего размаху ударила его по щеке. Ошеломленный такой дерзостью купец аж пошатнулся, а царевна, ловко увернувшись от попытавшегося схватить ее Уседи, отскочила в сторону, сверкая глазами, в которых Камень прочитал решимость биться до конца.

Законы князя Ниака были суровы. Раба, нанесшего хозяину или покупателю подобное оскорбление, ждала долгая и мучительная смерть.

Багровое от природы лицо синтрамундца на глазах приобретало темно-фиолетовый оттенок. Злоба душила его до такой степени, что разве пар из ушей не валил. А тут еще смех и шутки толпы. С каким наслаждением он будет бить эту строптивую девчонку камчой до тех пор, пока она не испустит дух. Расторопным слугам не требуется приказа — схватят, скрутят, раздавят.

Камень с досадой услышал, как за его спиной кто-то начал ставить заклады о том, сколько ударов понадобится купцу, чтобы прикончить девушку. Могучий Утес, не глядя, двинул в ту сторону локтем посильнее. Там что-то заохало.

Впрочем, спорщиков и так ждало разочарование. Синтрамундец поднял камчу… да так и застыл. На помосте между ним и полонянкой стоял Ветерок. Он смотрел на купца сверху вниз, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Правая рука молодого Урагана лежала на черене меча, левой он обнял судорожно вцепившуюся в край его плаща царевну.

Купец выразительно глянул на своих слуг. Но крепкие молодцы, нанятые за звонкие кольца, только что демонстрировавшие полную готовность до победного биться с несчастной рабыней, при виде воина, обладателя пяти колец храбрости, неожиданно оробели. Прижавшись друг к дружке, точно трусливые кавуки, они вроде бы потянулись к мечам, но с места не сдвинулся ни один.

К чести купца сказать, в отличие от охраны самообладания он не потерял.

— Уходи отсюда, парень! Это не твое дело! — проговорил он достаточно твердо.

— Ты ошибаешься, — с ледяным спокойствием ответил Ветерок. — Отдай мне девушку, и я отпущу тебя и твоих людей с миром.

От подобного заявления на какое-то время синтрамундец даже потерял дар речи.

— Она оскорбила меня! — еле просипел он.

— Я заплачу за твою обиду.

Ветерок держался очень спокойно, даже, казалось, равнодушно, и только взбугрившиеся мышцы да сведенные скулы выдавали его напряжение.

— Чем ты заплатишь? — взвился до небес купец. — Уж не этой ли рубахой, которая разве что летающих ящеров пугать годится? Я возьму не меньше десяти серебряных колец.

В толпе заохали. Такой неслыханной суммы большинство и в глаза не видали. Но Ветерок не испугался. Пропустив мимо ушей обидные слова насчет пугала, он вытащил из-за пазухи какую-то небольшую вещицу, заигравшую на солнце бликами цветного стекла. При более подробном рассмотрении это оказался изящный браслет, собранный из плотно пригнанных друг к другу пластин и выполненный из неведомого в Сольсуране прозрачного материала, меняющего цвет в зависимости от освещения.

Глаза купца загорелись от жадности. Он думать забыл про рабыню. Сейчас ему больше всего хотелось стать обладателем этой редкостной вещи. Ветерок смотрел на него со спокойным снисхождением взрослого, наблюдающего за ребенком, которому пообещали новую игрушку.

— Эта вещь стоит больше десяти колец, — честно признался синтрамундец.

— Сдачу можешь оставить себе, — безразлично бросил Ветерок.

Он уже накинул на плечи царевны свой плащ и взял ее за руку, собираясь свести с помоста, но тут к нему приблизился до того державшийся безучастно Уседя:

— Эй, Ураган, а как же я?

Ветерок резко обернулся, рука его дернулась по направлению к горлу купца, но он сдержался.

— А ты разве платил за нее серебро?

Навлекать на свою голову гнев Великого Се враньем Уседя не решился, но оставаться в убытке ему тоже не хотелось:

— Я нашел ее в травяном лесу. Заботился о ней всю дорогу, словно о родной дочери.

— Несчастная же твоя дочь, коли ты о ней так заботишься! — крикнул кто-то из толпы.

Люди, только что с интересом ожидавшие фатального разрешения судьбы непокорной девушки, теперь встали на ее сторону. Бессовестный Уседя, не сделавший даже попытки отстоять свою «собственность», а теперь предъявлявший какие-то свои притязания, выглядел пошло и смешно. Даже синтрамундец это понял и бочком подступил к Уседе.

— Я заплачу тебе цену, которую ты просил, — сказал он, явно опасаясь, что безумный Ураган передумает и заберет обратно свой дивный браслет. Но Ветерок, не скрывая презрения, швырнул в лицо незадачливого охотника за рабами связку медных колец и, повернувшись к толпе, объявил, что девушка отныне свободна и что никто не вправе на ее свободу посягать.

Царевна сделала несколько неуверенных шагов, но ноги ее подкосились. Ураган подхватил ее на руки и прижал к груди, баюкая как больного ребенка.

Торг продолжился. О неожиданном происшествии вскоре забыли.

========== Мастер из рода Огня ==========

Конечно, Могучий Утес не ожидал от царевны бурных и многословных изъявлений благодарности своему спасителю. Дочь царя Афру и на ногах-то толком не держалась, куда уж тут долгие речи вести. Однако первые ее побуждения удивили даже видавшего виды старого воина. Не успев толком прийти в себя, она забилась в руках Урагана, точно попавшая в силки косуляка, изо всех сил пытаясь освободиться и осыпая возлюбленного различными оскорблениями.

— В чем дело? — не скрывая удивления, спросил Ветерок.

Вместо ответа девушка попыталась залепить ему пощечину. К счастью, реакция сына Ветра была намного быстрее, нежели у синтрамундского купца. Ураган увернулся, а когда девушка повторила попытку, поставил ее на землю и зажал в ладонях ее запястья, стараясь, впрочем, не причинить ей боль.

— В чем дело? — стараясь не повышать голоса, терпеливо повторил он свой вопрос.

Царевна смерила его взглядом полным презрения:

— И ты еще спрашиваешь?! Сколько они тебе заплатили на этот раз? Я верила тебе, жалела тебя! Даже статью твою несуществующую пыталась разыскать! А ты с самого начала только врал и притворялся! Прав был Глеб, во всем прав! Конечно, как романтично! Вернулся герой из плена! Даже шрамы навел для пущей убедительности! Только влюбленным дурочкам голову морочить! Ну что, добился своего? Куда ты меня сейчас повезешь? Сначала к князю Ниаку или сразу к своим хозяевам из Альянса?

Девушка говорила взволнованно и сбивчиво, путая сольсуранские слова с наречием надзвездных краев. Она была явно не в себе, и Ветерок это ясно видел.

— Я не понимаю, о чем ты? — по-прежнему спокойно проговорил он, поправляя на плечах царевны сбившийся плащ: ссора уже собрала вокруг достаточно праздных зевак, не хватало им только пялиться на девичью наготу.

— Ах, он не понимает! — на этот раз царевна, руки которой Ветерок по-прежнему держал, сделала попытку его укусить, впрочем, вновь безуспешно. — Думаешь, я тебя не видела позапрошлой ночью на станции?! Как же! Очень удобно! «Я приеду, чтобы забрать малыша!» Ты знал, что Глеб не доверял тебе и никогда не пустил бы внутрь, и потому решил сыграть на моих чувствах? Я только в толк не возьму, зачем тебе и твоим хозяевам-змееносцам понадобилось разрушать станцию, убивать ребят, а главное, впутывать в это дело твоих сородичей? Ты ведь мог захватить и меня, и скрижаль еще тогда, в травяном лесу! Что, не поделили с Синеглазом, кому достанется добыча?

Теперь до Могучего Утеса и Урагана дошел смысл ее обвинений. О Великий Се! Похоже, тот слуга тьмы, по вине которого Ветерок сделался в своей земле изгнанником, окончательно решил его погубить, лишив поддержки единственного преданного ему, самого дорогого существа.

Ветерок сгреб царевну в охапку и довольно-таки ощутимо встряхнул. От неожиданности она замолчала, удивленно глядя на него.

— Меня не было на станции в ту ночь! — проговорил Ураган медленно и отчетливо. — И в отличие от прошлого раза, тому есть свидетель.

Кажется, царевна только сейчас увидела Могучего Утеса и Обглодыша. При всем уважении, которое Камень питал к дочери и наследнице великого царя, позволять ей и дальше порочить свое доброе имя, возводя напраслину на человека, дважды спасшего ей жизнь и честь, он не мог. Он полностью подтвердил слова Ветерка, а когда девушка немного осмыслила сказанное, добавил:

— Мы встретились утром того дня и с тех пор еще не расставались. Это такая же истина, как та, что я последний в своем роду. Я знаю, вестники способны за короткий срок преодолевать огромные расстояния, но если бы такое произошло, я бы это заметил!

На бледном, осунувшемся лице царевны появилась растерянность.

— Этого не может быть! — воскликнула она. — Я же своими глазами видела его!

— Ты полагаешь, что я одновременно находился в двух местах, как любят болтать наемники? — не скрывая горькой насмешки, угрюмо поинтересовался Ураган, больно задетый ее недоверием. — Неужели ты думаешь, что в этом случае я позволил бы тебе уйти!

— Я же предупреждал тебя, госпожа, — поддержал молодого Урагана Обглодыш, — не верь глазам своим! В ваш Град проник вару — оборотень, способный принимать любое обличье. Он и есть виновник всех бед!

Царевна в полном смятении покачала головой:

— Нет, так не бывает! Вару — это плод фантазии, миф, дань традиции! Да и как быть с остальными?! Я же видела не менее двух дюжин воинов Ветра!

— Воинов Ветра? — разом переспросили Могучий Утес и Ветерок.

Девушка кивнула:

— Здесь не может быть никаких ошибок! Узор травяной рубахи рода Урагана я могу воспроизвести по памяти даже в полной темноте!

Ветерок покачнулся, словно получил сокрушительный удар в лицо. Камень хмуро опустил голову. Подобной низости он не ожидал даже от князя Ниака. Блестящая идея, что ни говори: одним разом покончить с вестниками и уничтожить последний оплот сопротивления, ославив Ураганов на весь Сольсуран.

— Это козни поклонников темных духов? — осторожно спросил он у Ветерка.

Воин кивнул.

— Я имел неосторожность открыться перед Синеглазом, — пояснил он. — Мне, как ты помнишь, тогда выбора особо не оставляли. Теперь Альянс решил нанести упреждающий удар. Что ж, методы его не изменились.

Он повернулся к царевне:

— И ты поверила, что мои родные способны поднять руку на вестников Великого Се?

Он достал из-за пазухи цепочку с привеской в виде птицы, которую ласкал и целовал всю прошедшую ночь, и, не глядя, отдал царевне. Девушка задрожала всем телом, как молодой побег травы на осеннем ветру. Кажется, она наконец смогла осознать, что произошло. Краски покинули ее лицо, вокруг губ появилась синеватая кайма.

— Под травяными рубахами воинов Ветра скрывались наемники, — пояснил Камень. — Это они разрушили станцию и взяли вестников в плен.

— В плен? — глядя куда-то в пустоту, переспросила царевна.

— Вестники Великого Се, похоже, живы. Их судьбу пытается выяснить Дикий Кот из Имарна. Мы с Ветерком шли по твоему следу, государыня, чтобы отвезти тебя в Гнездо Ветров. Это теперь единственное место в Сольсуране, куда пока не добрался князь Ниак.

Царевна рассеянно кивнула, сделала несколько шагов, запуталась в длинных полах плаща и беспомощно осела на землю, словно тряпичная кукла, забытая детьми после игры. Только порванная цепочка с привеской в виде птицы осталась зажата в судорожно стиснутой ладони.

В Неспехе у Камня жил друг — коваль Искра из племени Огня, народа, исстари славного своими искусными кузнецами и оружейниками. Все мужчины у него в роду были обладателями огненно-рыжих бород и очень гордились этим знаком духа покровителя. У мастера Искры не только борода, но и волосы, брови и даже ресницы светились пламенем, со временем, впрочем, припорошенным пеплом. Именно в его дом и направился со своими спутниками Камень.

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея, — с сомнением проговорил Ветерок, пытаясь привести в чувство находящуюся в глубоком обмороке царевну. — Синеглаз наверняка разыскивает беглецов. Мне бы не хотелось навлекать неприятности на дом твоего друга и его семью. Да и навряд ли твой приятель обрадуется, когда узнает, в каких преступлениях обвиняют меня и мой народ.

— Ты лучше меня знаешь, что все эти обвинения не стоят и одной зенебочьей лепешки. Хотя Искра и принадлежит к народу Огня, его мать происходила из племени Урагана и была сестрой моей матери. Мы нанесем Искре величайшее оскорбление, если остановимся где-нибудь в другом месте. Кроме того, если тебе действительно дорого твое доброе имя, ты должен говорить с людьми. Искра — хороший мастер, и его слово имеет вес у сородичей! Помни, молодой Ураган, теперь, когда град Вестников разрушен, твоим братьям приходится рассчитывать только на самих себя.

Могучий Утес оказался прав. Даже рассказ о злоключениях обитателей Града Вестников, изложенный, впрочем, кратко и пока без упоминания о клеветнических кознях князя Ниака, не смог омрачить кузнецу радости встречи со старинными друзьями и родней. Он безо всяких колебаний принял путников в своем доме, а его жена Тростинка, женщина еще не старая, но располневшая от частых родов, только увидев полуживую от пережитых потрясений царевну, тут же заойкала:

— Ай, бедняжечка, несите ее скорее в дом! Сейчас еду соберу да велю мужу, пусть баню истопит. Ох-охонюшки! До чего же охотники за рабами обнаглели. Красивой девке хоть из дома не выходи — сразу сцапают! Хвала Великому Се, что послал мне одних сыновей!

Сколько лет Камень помнил Тростинку, эта добрая, покладистая женщина наоборот все время молилась Великому Се, приносила жертвы духам-прародителям, чтобы послали ей хоть одну девочку. Но все тщетно. Рыжие, вихрастые копии кузнеца неуклонно множились числом. Нынче их было семь, причем старший уже помогал в мастерской и поглядывал на девок, а младший едва научился ходить.

Тростинка с радостью взялась ухаживать за усталой гостьей, щедро отдавая ей ту частичку душевного тепла, которая предназначалась дочери, тщетно ожидаемой столько лет. Благодаря ее заботам Птица смогла вновь вернуть себе облик исполненного достоинства и уважения человека, очистившись от грязи и скверны рабства.

— Вот так-то лучше, — приговаривала жена кузнеца, ловко разбирая на пряди влажные волосы девушки. — А тины-то сколько было, а песка, словно в гостях у речного духа побывала.

Птица грустно улыбнулась, но не стала пугать добрую женщину словами о том, что предположение совсем не далеко от истины.

Как и в большинстве сольсуранских жилищ, глинобитные стены дома кузнеца изнутри покрывал разноцветный частокол высушенной особым способом травы. Это было и украшение, и защита от постоянно дующих зимой холодных ветров. Травяной настил также защищал и земляной пол в самой благословенной части дома — возле очага, где по обычаю устраивают что-то вроде помоста.

Поверх травяного настила лежал войлок и зенебочьи шкуры. Там на низеньком плетеном столике Тростинка и ее сыновья собрали еду — лепешки, рассыпчатый зенебочий сыр, вяленое мясо, обжаренные в масле молодые побеги травы, похлебку из молока, жира, поджаренной соленой муки и трав и «таме» — знаменитый Сольсуранский напиток, приготовленный из сброженного сока травы.

Хозяин дома начал трапезу по древнему обычаю — взял одну из лепешек, разломил ее на семь равных частей и по очереди бросил в очаг, благодаря от своего имени и от имени своих гостей Великого Се и духов прародителей за посланную ими пищу.

Сидя напротив царевны, Камень с удовольствием за ней наблюдал. Облаченная в новую сине-зеленую, под цвет глаз, тунику с оберегами рода Ветра и серые шаровары, отогревшаяся и разрумянившаяся после бани, девушка уже не напоминала то затравленное, отчаявшееся существо, которое стояло на помосте рынка рабов.

Недавние тяжкие мытарства, как и душевные терзания, конечно, оставили след на ее прекрасном лице, прогнав с него прочь улыбку. Не в последнюю очередь в том была повинна нынешняя ссора с Ветерком. Хотя царевна и воин сидели за трапезой, как и положено жениху с невестой, рука об руку, переступив порог дома кузнеца, они не обменялись друг с другом не то что словом, но даже взглядом. И каждый миг молчания ложился между влюбленными точно пудовый кирпич, возводя и укрепляя стену отчуждения, отдалявшую их друг от друга. Впрочем, люди посторонние, какими являлись, к примеру, радушные хозяева, излишнюю молчаливость Ветерка и его избранницы без труда объяснили дорожной усталостью и понятной застенчивостью, которую нередко можно наблюдать на первых порах даже у молодоженов.

Поначалу хозяева и гости, как это водится, обменивались последними новостями. Искра и его супруга пересказывали городские сплетни, справлялись о благополучии сестер и племянниц, просватанных в род Ураганов. Ветерок рассказал о переговорах с народом Воды, которые недавно вел по поручению своего приемного отца. Камень поведал о своих странствиях по травяному лесу и недавней схватке с разбойниками.

Ведя приятную беседу, сотрапезники не забывали насыщать свой голод, отдавая должное и лепешкам, и сыру, и побегам, и мясу, заедая все это разлитой в глиняные миски горячей похлебкой и запивая пенящимся таме. У Обглодыша аж за ушами трещало. Равнодушной к обильной и вкусной еде осталась одна лишь Птица. Съев в самом начале обеда малюсенький кусочек сыра, попробовав побеги и пригубив похлебки и таме, она теперь рассеянно сидела, ломая медовую лепешку, хотя Камень мог побиться об заклад, что с позавчерашнего вечера во рту у нее не побывало ничего, кроме речных водорослей и дорожной пыли, а такой закуской, как известно, сыт не будешь. Конечно, когда на душе неспокойно, и голодному кусок поперек горла встанет, а у красавицы ныне было слишком много поводов для волнения. Однако не заболела ли девица от переживаний, не простудилась ли во время вынужденного купания в реке?

Тростинку тоже насторожило столь явное небрежение к ее трудам. Вполне искренне проявляя участие в благополучии гостьи, она полагала, что здоровье как источник жизни находится у человека в животе и добрая еда — лучшее средство здоровье и поддержать, и поправить.

— Что-то ты совсем не ешь, дитятко! — не стала скрывать своего беспокойства добросердечная хозяйка. — Ведь наголодалась, поди, в неволе-то. Кто там тебя кормил? Али брезгуешь?

— Спасибо, хозяюшка, — смутилась царевна. — В мыслях не имела чваниться или чиниться. Просто для восстановления сил мне больше не требуется.

Камень кивнул, подтверждая ее слова. Сколько он знал царевну, а знал он ее еще в младенчестве, едоком она всегда была никудышным.

Тростинка развела пухлыми руками:

— То-то я смотрю, что уж больно худая ты! Нехорошо это для женщины. Будешь слабой — как детей рожать станешь? Вон у тебя рядом какой воин сидит! Ему сыновья будут нужны!

Только что отхлебнувший таме Ветерок поперхнулся и закашлялся, а царевна глянула на жену кузнеца полными слез глазами. Ох, недаром у вестников ходила поговорка, что простота едва не хуже воровства. О каких сыновьях могла идти речь, когда с человеком, которого хотела бы видеть их отцом, вновь все шло вкривь да вкось. Царевна робко глянула на Ветерка, но, отравленный горьким настоем ее недоверия, тот с каменным лицом изучал рисунок плетения многоцветной циновки, покрывающей стол.

Глаза царевны влажно блеснули. Тростинка, однако, этого не заметила и, нимало не смутившись, продолжала, с добродушным прищуром глядя на Ветерка:

— Я слыхала, дочь старого Дола, вот это девка! Румянец во всю щеку и сама крепкая, как молодая зенебочица.

Камень нахмурился. Далась им всем эта дочка Дола. Впрочем, при таком отце трудно не слыть красавицей: богатство и сила ослепляют не хуже солнечных лучей. Но не отдавать же на откуп досужим бабам сольсуранскую царевну: на лице девушки запечатлелось отчаяние, какого Могучий Утес не заметил, даже когда она стояла на помосте невольничьего рынка. Камень открыл уже рот, чтобы сказать пару слов в ее защиту, но его опередил Ветерок.

— Зенебоки — настоящие владыки травяного леса, — проговорил молодой воин с улыбкой. — И они крепко стоят на земле. Однако Ветру, чтобы летать, нужны крылья. А у кого они еще есть, если не у птиц?

Наклонившись к нареченной, он тихонько прошептал:

— Ты слышала песню народа Травы, которую хозяйка напевала, собирая на стол: силлабический стих двенадцать слогов 5+7, в песенной строфе пять строк.

Царевна глянула на него едва не с обидой, но увидела в его глазах лишь нежность, если не сказать обожание. Ветерок осторожно, словно опасаясь, а не растает ли она в воздухе, обнял ее за плечи и притянул к себе. Царевна прижалась к нему и затихла. Вскоре ее сморил сон. Ветерок бережно поднял ее на руки и отнес на мягкое удобное ложе, которое заранее приготовила для отдыха заботливая Тростинка.

— Красивая она у тебя! — улыбнулась молодому воину жена кузнеца. — Только в следующий раз не оставляй ее лучше без присмотра.

Ветерок рассеянно кивнул, думая явно о своем. Тростинка хотела дать еще какой-то столь же ценный совет, но ее окликнул супруг:

— Эй, жена! Принеси-ка нам еще таме. А ты, друг Ураган, вместо того, чтобы слушать бабьи бредни, расскажи лучше, в каких битвах ты участвовал с тех пор, как попал в Гнездо Ветров. Я вижу на твоей груди серебро доблести, думаю, тебе есть о чем поведать.

— Мой отец, великий вождь Буран, в своей доброте слишком щедро почтил мои скромные заслуги, — открыто улыбнулся молодой воин.

Сидевший напротив воина Могучий Утес негромко фыркнул. Уж он-то лучше других представлял «скромность» этих заслуг. Да и от Ураганов он слышал немало. В одном только походе на варраров молодой воин совершил столько подвигов — десятерым бы впору пришлось. Чего стоило хотя бы освобождение полона, захваченного голоштанными дикарями во владениях детей Земли. Да и в битве за земли Ураганов с наемниками князя Ниака Ветерок совершил немало. Впрочем, отсутствие тщеславия — не самое худшее качество для храбреца, который знает, что о нем расскажут другие — и друзья, и враги. Живое, складное повествование, в котором всячески превозносились подвиги вождя и других воинов и лишь вскользь упоминались собственные поступки, привело мастера и его близких в полный восторг.

— Воистину ты любим Великим Се, и он хранит тебя для новых свершений! — порывисто воскликнул он. — Я бы с удовольствием взялся выковать для тебя меч и не потребовал бы никакой платы, кабы не знал, что ты уже владеешь несравненным клинком! Издали он напоминает оружие из надзвездных краев, но я что-то не припомню в вашем роду подобного меча.

Ветерок рассказал мастеру, что клинок — это творение Дикого Кота из Имарна, и любезно предложил вместе полюбоваться на его работу.

Оба воина и кузнец поднялись, прося прощение у духов покровителей дома за прерванное священнодействие трапезы, и подошли к очагу, возле которого гости в знак добрых намерений сложили оружие.

Когда Ветерок достал из ножен меч, кузнец так и застыл, запустив пятерню в огненно-рыжую бороду. Камню помни́лось, что он сейчас обожжется.

— Этот меч прекрасен, как песня! — наконец сумел пролепетать потрясенный мастер. — Должно быть, сам великий Се стоял за плечом Дикого Кота, когда он ковал этот клинок. Смертному неподвластно подобное мастерство!

Все время, пока шел разговор, Камень слышал за перегородкой, отделяющей мастерскую от жилой части дома, возню, приглушенные голоса, а плетеная из травяных волокон завеса подозрительно шевелилась. Дело в том, что из семерых Искровичей в комнате со взрослыми находились только полуторагодовалый малыш, который нынче сидел на коленях у матери и, сонно хлопая глазенками, мусолил кусочек лепешки, и старший сын Уголек, допущенный вместе с Обглодышем к беседе на правах слушателя. Остальным пятерым строгий отец задал по уроку в мастерской. Но какой тут урок, когда дома такие гости — настоящие воины травяного леса, чья жизнь — сплошные приключения и подвиги.

Мастер Искра улыбнулся в усы, сделал зверскую морду и нарочно резко отдернул завесу. Застуканные на месте преступления озорники с визгом кинулись врассыпную. Теперь их до ночи домой плеткой не загонишь. Вместе с юными сорванцами на улицу сбежали насытившие свой голод Обглодыш и первенец кузнеца. Еще когда топилась баня, бывший невольник успел свести с мальчишками настолько короткое знакомство, что его пришлось всерьез отмывать от уличной пыли и грязи. Камень с грустью подумал о новой, почти еще не ношеной одежде, но тут же рассудил, что навряд ли в прежней жизни юного беглеца находилось много места для ребячества, возни и детских забав.

Кузнец для острастки погрозил отпрыскам тяжелым кулаком и вернулся к гостям.

— Ох, бездельники! — сокрушенно покачал он огненной головой. — Совсем от рук отбились. Только бы летающих ящеров гонять, на оружие любоваться да слушать байки заезжих купцов. О ремесле не думают совсем!

— Всему своя пора, — утешил друга Камень. — Подрастут — будут справные тебе помощники.

— Да услышит твои слова Великий Се, друг Утес! — ответил кузнец. — А то уж больно тяжелые времена нынче настали!

— Что так? — искренне удивился Камень. — А я-то полагал, что Неспеха процветает. Разрастается, как молодая трава под солнцем, торговлю бойкую ведет!

— Только простому человеку от этой торговли — одни убытки! — сокрушенно вздохнул Искра. — Ты разве не заметил, в Неспехе всем заправляют чужеземные купцы да княжьи наемники. Вот они действительно богатеют, а мне иной раз после уплаты налогов руду не на что купить. А еще семью кормить надо!

От таких горьких слов во рту у Камня тоже появился неприятный свинцовый привкус, словно отменное таме кузнеца прокисло или прогоркло.

— Да неужели же в таком большом городе у тебя работы нет?

— Работа-то есть, как не быть, — горько усмехнулся мастер. — Вот только серебра она не приносит. Наемники-то да купцы и не заходят сюда. Им больше по душе тарунские кривые клинки да боргосские секиры. А с нашего брата землероба да ремесленника много ли возьмешь! Да тут еще князь моду ввел вместо травяных рубах носить пластинчатые синтрамундские доспехи и туники, свитые из железных колец. Великий лишь Се да царь Арс знают, как их плести, а вся княжеская армия только в них и ходит. Да и не хочется, положа руку на сердце, на княжеских головорезов работать! Потом тебя же самого твоим мечом и зарежут. Совсем никакой на них управы нет! Скоро все народы под свою пяту подомнут, в родовых твердынях засядут! А тут я еще слышал, что некоторые старейшины, дабы откупиться от князя, сородичей своих в полон отдают! Надеюсь, друг Ураган, в вашем племени не свершается подобного непотребства?

— Не свершается и не свершится, — успокоил мастера молодой воин. — Пока стоят стены Гнезда Ветров.

— Гнездо Ветров — могучая твердыня, — успокоено улыбнулся кузнец. — Ее стены не поколеблются и после второго пришествия Великого Се.

— Твоими бы устами да хмельное таме пить! — нахмурил в ответ брови молодой Ураган.

Улыбка сползла с лица кузнеца, во взгляд вернулась тревога:

— А что случилось? Неужто твоим близким, молодой Ураган, грозит какая беда?

Ветерок глянул на Камня вопросительно: говорить, не говорить. Могучий Утес кивнул.

— Неужели ты думаешь, что люди травяного леса поверят этой гнусной клевете! — воскликнул кузнец, едва дослушав Ветерка. — Ураганы — один из четырех древнейших и прославленных своей доблестью народов!

Ветерок болезненно скривился.

— Люди обычно склонны доверять тому, что видят, — печально изрек он. — А видят они чаще всего то, что им удобно и не мешает спокойно жить. Князь Ниак знал о нашем стремлении заключить союз с дружественными нам племенами и сделал все, чтобы этому помешать. Молва — черная птица, но летает она быстро, как мысль. Мы-то надеялись сообща свергнуть власть князя Ниака, а теперь как бы кровь наших друзей и братьев, отстаивая свое доброе имя, не пришлось проливать.

— Так надо говорить со старейшинами! — воскликнул кузнец, вцепившись в бороду с таким видом, словно вознамерился ее оторвать. Камень помнил по прежним временам, этот жест свидетельствовал у него о сильном волнении. — Собрать Большой Совет, вызвать князя, если потребуется, на суд Великого Се! У тебя, молодой Ураган, чай и свидетель имеется!

— Совет собрать, конечно, мы попытаемся, только вопрос, захотят ли старейшины на него приехать, не побоятся ли против князя пойти? Вот кабы ты, друг Искра, переговорил хотя бы со своей родней…

Как и опасался Ветерок, добродушный кузнец, так хорошо и трезво рассуждавший, едва дошло до дела, сник точно уголь, упавший в лохань с водой. А ведь в прежние годы, объяви Ураганы поход, кузнец и всего оружия из мастерской не пожалел бы, и сам бы пошел, но одного взгляда на притихшую возле очага Тростинку и малыша хватило, чтобы боевой пыл в нем потух.

— Отстаивать правое дело — это, конечно, хорошо и надобно. Если князю не дать отпор, совсем нам всем конец придет. Он обманом захватил сольсуранский престол, наводнил страну всякой сволочью. Да только как тут воевать, когда семеро несмышленышей за спиной стоят: мал мала меньше. На кого их то оставить?

Ветерок согласно кивнул, с нежностью посмотрел на свернувшуюся калачиком под меховым одеялом спящую царевну и повернулся к кузнецу.

— Я могу попробовать помочь тебе поправить твои дела, — задумчиво сказал он. — Я, конечно, не Великий Се и даже не царь Арс, но как плести кольчатые рубахи знаю и могу тебя научить. Думаю, это будет не самой большой платой за твою доброту.

Хотя Ветерок с мастером Искрой засиделись за работой едва не до полуночи — Молодой Ураган показывал разновидности плетения, объяснял преимущества той или иной вязки, рассказывал, чем рубахи из Борго отличаются от тех, которые когда-то делали у него на родине, — они с царевной и Обглодышем покинули Неспеху еще до рассвета. Им предстоял неблизкий переход, и они хотели засветло успеть добраться до гор Трехрогого Великана.

Камень остался в Неспехе. Он обещал приехать в Гнездо Ветров, как только уладит все дела. Никаких особых дел у него, конечно, не было. Просто не хотел мешать молодым.

Накануне, наблюдая с какой нежностью и каким удовольствием отдохнувшая царевна занимается с младшим из Искровичей, Камень подумал, что она в самом деле вполне готова к материнству, и попросил Великого Се смягчить сердце одного воина из рода Урагана. Похоже, Великий Се услышал его. Ветерок был так увлечен работой, что не замечал ничего вокруг. Но когда малыш встал на толстенькие короткие ножки, взял гостью за подол и решительно направился к мастерской, молодой Ураган поднял глаза. Выражение его перепачканного лица сделалось таким же, как в тот миг, когда Синеглаз грозил девушке ножом.

Закончив работу и смыв копоть и пот, Молодой Ураган подошел к царевне с небольшим свертком, в котором оказалось серебряное ожерелье, щедро украшенное бирюзой, называемой камнем счастья. Сначала девушка только снисходительно улыбнулась: могли ли сольсуранские златокузнецы тягаться искусством с мастерами надзвездных краев. Затем к ней пришло понимание, что Ветерок-то сейчас живет не в надзвездном краю, а в Сольсуране, и после внимательного осмотра подарка на ее прекрасном лице появилась озабоченность.

— Эти камни здесь, наверное, стоят огромных денег? — взволнованно проговорила она.

— Не беспокойся, — улыбнулся в ответ Ураган. — Мой род богат не только кольцами доблести. Что же до ожерелья, то о его стоимости лучше вообще не задумываться. Его дала мне мать Ураганов, когда провожала в дорогу. Эта вещь переходит в нашем роду из поколенья в поколенье. Молодые воины, сыновья вождя, дарят его своим избранницам в залог пылкости чувств и серьезности намерений.

Если бы Камня спросили, он мог бы рассказать, как это ожерелье попало к Ураганам. Выковали его триста лет назад кузнецы из рода Могучего Утеса. То был свадебный подарок невесте тогдашнего вождя Ураганов, великого воина Ветерка от главы Могучих Утесов, Премудрого Камня.

Порадовавшись про себя сходству имен, старый воин уже открыл рот, но вовремя заметил, что его молодой друг собирается сказать нечто куда более важное. Глаза Ветерка зажглись, на скулах выступил румянец.

— Если ты не против, — обратился он к царевне, и в его голосе странно переплелись нежность и мольба, — я бы хотел, чтобы это ожерелье стало твоим.

Стоит ли говорить, какой она дала ответ.

Увидев на одежде царевны обереги рода Урагана, простодушная Тростинка постелила молодым в отдельной клети. Что там происходило ночью, Камень мог только догадываться, но утром царевна и ее избранник выглядели такими счастливыми и умиротворенными, словно не существовало идущих по следу наемников и грозящего из надзвездных краев Альянса, словно будущее не пугало их своей неизвестностью.

Дабы не терять время попусту, Могучий Утес решил посетить зенебочий торговый ряд. Оружие разбойников не без посредства Ветерка он еще накануне вполне удачно продал одному купцу из Борго и теперь имел достаточно меновых колец.

Он провел немало времени, переходя от загона к загону. Владыка дневного света уже проехал половину своего извечного пути, когда Камень наконец остановил свой выбор на крупном самце с черной косматой гривой.

«Как-то там Крапчатый встретит нового товарища?» — думал он, ведя Гривастого к дому Искры.

Однако по возвращении нашлись заботы поважнее дружбы зенебоков. Кузнец и его жена выглядели подавленными и испуганными, мальчишки с самыми серьезными лицами сидели за работой и даже не разговаривали.

— Что стряслось? — спросил Камень, чувствуя, как в глубине его утробы появляется и медленно растет холодная противная льдинка.

— Тут про молодого Урагана спрашивали… — отводя глаза, ответил кузнец.

— Кто спрашивал?

Искра давешним жестом вцепился в бороду и тяжело вздохнул:

— Как только ты ушел, понаехало ко мне на двор полно наемников княжеских. Дюжины три, не меньше! Командиром у них сам старший княжич — Синеглаз! Грозный такой, что сам дух огня в гневе. Глазами так и зыркает во все стороны! А с ним еще этот, палач княжеский, Ягодник Табурлык, Двурылый, ну тот, которому ты кнутом харю надвое разделил. Как начали они расспрашивать: и про Ветерка, и про красавицу его, и даже про мальчишку… Ну, моя Тростинка с перепугу им и выболтала все, что знала.

Кузнец досадливо махнул рукой. Тяжело признаваться в трусости!

Могучий Утес не стал его осуждать:

— Тростинка все правильно сделала. Синеглаз все равно узнал бы, что ему нужно. Ветерка с девушкой многие в Неспехе видели. А вам бы туго пришлось, кабы не сказали.

Камень так говорил, а думал по-другому. Если бы кузнец догадался пустить наемников по ложному следу, у Ветерка имелся бы шанс уйти дальше, может быть, добраться до гор, а там до родной твердыни — рукой подать. Но что делать! Каждый отвечает прежде всего за свою семью.

Тростинка молча покидала в сумку Камня кой-какую снедь, наполнила водой бурдюки, Искра протянул два боевых топора и туло, полное стрел.

— Ты, вот что, — он впервые осмелился глянуть в глаза Могучего Утеса, — когда будешь в Гнезде Ветров, скажи им, если они хотят союза с родом Огня, я готов похлопотать. И вот еще… Ежели им кузнецы понадобятся, в смысле оружейники, пусть дадут знать!

========== В прятки со смертью ==========

Отыскать в травяном лесу след большого отряда сумеет даже ребенок. Пройдет не меньше недели, прежде чем место смятых растений начнет занимать молодая поросль.

Воины Синеглаза ехали сначала в строю попарно и часто перестраивались, чтобы зенебоки, идущие впереди и прокладывающие дорогу, не утомлялись и сохранили силы для долгой погони. Потом они напали на след Урагана. Камень это понял по тому, что отряд прекратил перестраиваться, имея проторенную дорогу в травяном лесу. Зенебоки наемников сначала шли ходкой рысью, затем, видимо, когда Ураган заметил преследователей, перешли на галоп.

Травяные заросли стали реже и слабее, потом исчезли совсем, уступив место безжизненным солончакам и черным скалам, поросшим бледным полупрозрачным мхом, безжизненным, точно многолетняя паутина, затянувшая необитаемый дом. От малейшего прикосновения он рассыпался в пыль, и ее уносил бесприютно гуляющий в этих местах отринутый, как и все вокруг, тлетворный ветер. Чтобы как можно скорее достигнуть гор трехрогого Великана, Ветерок избрал наиболее короткий путь — через пустыню Гнева.

На спекшейся почве пустыни следы стали нечеткими. Но Камень был слишком хорошим следопытом, чтобы не понять их. Даже Крапчатый понял. Он заревел и мотнул головой в сторону ущелья Спасенных, словно говоря: нам туда. Старый зенебок шел сейчас порожняком. Камень решил испытать новичка. Гривастый оказался резвым, но покладистым зенебоком и сразу признал главенство Крапчатого. Видя, что хозяин медлит, Крапчатый еще раз нетерпеливо мотнул головой.

— Сам знаю, что туда! — легонько хлопнув зенебока между рогов, пробормотал Камень. — Не мешай, дуралей! Дай духов пустыни почтить!

Он испросил у духов разрешения пройти и пролил немного воды на песок. Вода тут же впиталась. Духи приняли жертву.

Каждый раз, когда Камень проезжал через эти места, ему становилось жутко. Уж больно много неупокоенных душ бродило здесь! Шутка сказать — Пустыня Гнева! Именно в этих местах, как гласит предание, и состоялась та страшная битва между царем Арсом и воинством темных духов. Не выдерживая мощи небесных молний, земля плавилась, камни обращались в прах, а тела живых существ становились паром. Предание гласило, что те приверженцы темных духов, которым удалось уйти через ущелье Спасенных и святилище Темных Богов в горы, вскоре умерли мучительной смертью. Так их настиг гнев Великого Се.

И хотя с тех пор луны обновляли свой лик неисчислимое количество раз, а на земле Сольсурана сменилась не одна сотня поколений, на этом месте от самого ущелья Спасенных и до гор Трехрогого Великана даже трава не смела расти. Мало кто решался без особой надобности ехать через эти проклятые Великим Се земли, но у молодого воина и его спутников выбора не было. В самом узком месте ущелья один человек мог запредельно долго обороняться даже от большого отряда. Пока хватит сил. Здесь Ветерок и принял бой.

Камень читал книгу следов, и на его сердце становилось все тяжелей. Земля была взрыта и стала жирной от крови. Повсюду валялись обломки оружия, клочьями вилась зенебочья шерсть. Вездесущие кавуки целой стаей с визгом и урчанием трудились над огромной тушей. То был белый зенебок Ветерка.

Где же сам Ветерок, который бился насмерть, один против четырех дюжин головорезов, задерживая их, давая возможность царевне и Обглодышу скрыться от преследования ненавистного княжича и его разнузданной солдатни, который даже истекая кровью не пытался прорваться в пустыню, продолжая сражаться до самого конца? И где сейчас прячутся Птица и малыш?

Камень углубился в пустыню, идя по следу Синеглазовых головорезов. Он проехал несколько десятков перестрелов, когда серый плащ тумана приподнялся, нарисовав на горизонте очертания заброшенного святилища темных богов. Обугленные колонны, поддерживающие давно обвалившийся свод, напоминали плакальщиц на погребальной тризне. Через случайно уцелевшее перекрытие была переброшена веревка, на конце которой беспомощно болталось обнаженное, окровавленное тело человека, подвешенного за ноги вниз головой со связанными за спиной руками. На правом плече несчастного виднелось изображение духа Ветра.

— Ах, Ветерок, Ветерок! — вздохнул Камень. — Неужто отлетался ты над нашими травяными лесами. Теперь пируешь вместе с другими героями в надзвездных чертогах Великого Се! Прости же меня, дурня старого, что не сумел тебе помочь, зачем-то одного отпустил!

Он горестно соскочил с зенебока, намереваясь отвезти Ураганам мертвое тело их сына, но протянув руку к черному от прилившей крови лицу молодого Урагана, обнаружил, что у ноздрей чуть теплится жизнь.

Скорее! Отвязать от колонны веревку, осторожно опустить тело на землю, перерезать путы. Правая рука Ветерка неестественно изогнута, видимо сломана. На теле места живого нет. Боевые раны перемежаются с ожогами, кровоподтеками, следами от подбитых гвоздями сапог и плетей. Синеглаз и его свора мучили пленника, пока, как и Камень, не решили, что он мертв.

Устроив Ветерка на разложенном на земле плаще и подложив под голову дорожный мешок, Камень развязал мех и окропил водой лицо раненого воина. Разбитые, опухшие, похожие на два куска паленого мяса, губы чуть шевельнулись в поисках живительной влаги. Велика была жажда жизни в этом молодом сильном теле. Проглотив несколько глотков воды, Ветерок попытался разлепить заплывшие лиловыми синяками щелочки глаз, но вряд ли сумел что-либо разглядеть.

Могучий Утес погладил его пыльные, свалявшиеся волосы:

— Это я, Камень! Ты слышишь меня, Ветерок? Потерпи немного. У тебя, кажется, сломана рука. Я сейчас перевяжу твои раны и отвезу тебя в Гнездо Ветров…

— Камень! — Ветерок сделал попытку приподняться, но это ему не удалось. — Оставь меня! Спаси Птицу… ей грозит опасность!

— Где она?

— В горах Трехрогого Великана… В пещере под скалой, похожей на свернувшуюся змею дхаливи… Синеглаз и Ягодник ищут ее… Я не сказал им ничего… но он может отыскать следы…

Камень знал, что чуть дальше святилища темных богов ущелье Спасенных разбегалось бесконечным лабиринтом каменистых тропинок. Обследовать каждую, только даром время терять. И все же шанс, что Синеглаз, даже потерпев неудачу с Ветерком, нападет на след, был не так уж мал.

— Не волнуйся! — успокоил раненого Камень. — Не такие уж они хорошие следопыты. Отыщем мы твою царевну.

Он извлек из дорожной сумки мягкие стираные полосы холста, которые служили для перевязки ран, и небольшой плетеный короб, наполненный жиром пещерного табурлыка, того самого, убитого при помощи царевны. Жир табурлыка, как известно, затягивает раны, не давая им загноиться. Знать бы, что так скоро пригодиться, не торопился бы продавать!

Соорудив из ножен лубки, Могучий Утес старательно закрепил сломанную руку молодого воина, промыл водой, смазал жиром и перевязал раны.

— Терпи, парень! — приговаривал он вместо заговора. — Тебе еще рано умирать!

Завернув раненого в плащ, Камень более ли менее удобно устроил его на спине Крапчатого. Следовало спешить. Не очень-то обрадуются Ягодник и Синеглаз, обнаружив исчезновение тела Урагана. Самое главное сейчас найти царевну. Если разумник Обглодыш провел ее по горам мимо лап наемников, она сумеет вылечить Ветерка. «О Великий Се! О духи гор! Защитите царевну Сольсурана и тех, кто печется о ней! Уберегите сына Ураганов от темных духов смерти!»

***

Вопреки всем расчетам, они достигли гор Трехглазого Великана только к вечеру, и в том была вина Крапчатого. Преисполнившись ответственности за раненого, старый зенебок всю дорогу шествовал мягко и чинно, точно долгополый жрец во время священных церемоний. Понукания и увещевания были тут бесполезны. Уже если этот старый дурень что-то вбивал себе в голову, тут хоть небо обрушься, а сделает по-своему. Все бы хорошо, но в горах возле перевала поднялась метель.

Запертый в теснине дух ветра, тщась вырваться на просторы травяного леса, беснуясь, выводил какой-то бессвязный гимн под аккомпанемент грохочущих лавин и камнепадов. Он яростно завывал, бросая в лицо и за шиворот пригоршни мокрого колючего снега, залепляя глаза, не давая дышать. Казалось, это сам трехрогий великан, заточенный в подземных недрах за непомерную злобу и дерзость, опять пробуждается, вызывая богов надзвездных краев на смертный бой. В такую погоду путешествовать по горам мог только безумец, решивший покончить с существованием в этом мире, гонец с жизненно важной вестью или отчаявшийся беглец.

«Что яришься, сизокрылый? — попытался увещевать разбушевавшегося духа воздушной стихи Могучий Утес, — Не мы обидели твоего потомка. Мы хотим добра воину из рода Урагана! Пропусти нас в долину!» Но дух ветра не слушал Камня и продолжал свою работу, тщательно перемешивая небо и землю в единый клубок, полный мглы, снега, безнадежности и смерти.

Тьма становилась все непроглядней, метель усиливалась, столпообразные ноги зенебоков скользили и разъезжались на обледеневшей тропе. Однако Крапчатый упорно шагал вперед, звериным чутьем отыскивая тропу, минуя трещины, обходя пропасти. Он собирался доставить свою ношу, куда хозяин прикажет, в целости и сохранности, и никакие козни духов стихий не могли ему помешать.

Крапчатому, конечно, холод нипочем, оброс шерстью, как речной валун водорослями, а хозяин изволь превращаться в ледяную статую. Ни рук, ни ног уже не чувствуешь. Травяная рубаха может быть и хорошо защищает от меча, но не от холода. Для путешествия по горам у Камня имелся теплый плащ, но сейчас он согревал истерзанное тело Ветерка. Парню плащ нужнее. Для души, которая сомневается, остаться ли ей во плоти или обрести свободу, тепло не самая плохая приманка.

Где же скала, похожая на эту дхаливи? Камень напряженно вглядывался в снежную кутерьму, но перед ним неслись только безобразные тени проклятых духов и призрачные порождения Владычицы ночных теней. Ветерок уже долгое время находился в беспамятстве. Вновь переживая свой плен, этот ли, тот ли, он пытался бороться, давая отпор палачам, а на самом деле пытаясь отогнать смерть, и Камню помочь ничем не мог. Могучий Утес примерно представлял себе эту скалу, но начал опасаться, что выбрал неверный путь, когда Крапчатый неожиданно свернул с тропы и уверенно направился в сторону слепого прохода между скалами, не обращая внимания на протесты хозяина.

Оказавшись в котловине, окруженной со всех сторон отвесными скалами, Камень обнаружил в одной из стен черную щель. То был вход в пещеру. Оттуда едва заметно тянуло дымом, и Камень почти успокоился. Но осторожность — есть осторожность. В пещере могли укрываться и наемники, и еще невесть кто. Радуясь, что вой ветра заглушает шаги, Камень прокрался к пещере и заглянул внутрь…

Он увидел рыжий огонь костра и две пары испуганных глаз. В руке у Обглодыша тускло блестел нож, царевна держала арбалет.

— Где Ветерок? — спросила девушка, едва признав в облепленном снегом чудище Могучего Утеса, словно само собой подразумевая, что уж Камень-то точно должен был знать о судьбе ее жениха.

Камень хотел обнадежить ее, но почувствовал, что к его языку точно привязан мельничный жернов, и лишь неопределенно махнул рукой. Забыв сушившийся у костра теплый меховой плащ, царевна выскочила под снег, опередив Могучего Утеса и Обглодыша.

Сдурела она, что ли совсем! Пытается стащить Урагана со спины Крапчатого. Так и надорваться недолго.

— Отойди, государыня! Не женское это дело!

Большое обмякшее тело было тяжелым и неподатливым. Камень умылся потом, пока устроил Ветерка у костра. Царевна и Обглодыш как могли помогали ему.

Пока царевна осматривала раненого, Обглодыш и Камень завели Крапчатого и Гривастого в пещеру, где уже стоял, пожевывая сушеные травяные стебли, Чубарый. Затем они уничтожили вокруг все следы.

— Он не позволил мне остаться рядом с ним! — виновато закусив губу, рассказывал мальчишка. — Сказал, что я должен оберегать царевну и хранить скрижаль! Пообещал даже связать нас вместе, если его не послушаем!

— Ты правильно сделал, что последовал его приказу, — успокоил юного храбреца Могучий Утес. — Каждый должен находиться на своем месте и выполнять долг!

Царевна между тем закончила осмотр и теперь сидела возле убогого ложа больного в скорбном оцепенении. Нелегко ей нынче. Одно дело лечить полузнакомого и, в общем-то, постороннего мальчишку, другое возлюбленного и жениха, едва обретенного после долгой разлуки. Ну, ничего! Такова доля супруги воина. Всякое в жизни случается. Сначала она немного погорюет, может быть, даже всплакнет, затем достанет сумку с лекарствами…

В этот момент до Могучего Утеса дошел страшный смысл происходящего: почти никаких снадобий, кроме тех, которые знали лекари Сольсурана, в распоряжении царевны сейчас не было. Ветерок сам сказал давеча, когда осматривал ссадины Обглодыша, что немногие лекарства, привезенные им из надзвездных краев, уже почти закончились, и он надеялся пополнить их запас в Граде Вестников. И вот теперь все, чем могла помочь ему царевна — еще раз более тщательно и осторожно обработать раны, положить на пылающий лоб снег, влить в рот несколько глотков медового отвара и ждать до утра, улавливая, как бьется в иссеченной клинками груди упрямое сердце, да прислушиваясь к надсадному, свистящему, прерывистому дыханию.

Обглодыш, кажется, быстрее Камня уразумевший, что к чему, молча достал из седельной сумки скрижаль и положил ее в изголовье больного:

— Это должно помочь! — с уверенностью проговорил он.

Царевна благодарно кивнула, пряча мокрые от слез глаза.

— Не плачь, госпожа, — осторожно тронул Камень ее за рукав. — Волей Великого Се все еще обойдется!

Девушка тихо и жалобно всхлипнула.

— Почему это всегда должен быть именно он? — не скрывая отчаяния, проговорила она. — Почему одни получают звания и награды, а на его долю достаются только боль, кровь и незаслуженные обиды?

— Под этим небом он заслужил немало и наград, — не без гордости заметил Камень, имея в виду, конечно, кольца доблести.

— А сколько новых ран! Я же видела шрамы!

— Такова доля воина, — пожал плечами Камень. — Иные погибают в первом же бою, а твоего Ветерка Великий Се хранит.

— Хранит? — переспросила она. — Для чего? Для новых испытаний? Что выпытывали эти? Неужто им мало было клеветы, которую они возвели не только на него, но и на добрых людей, давших ему, изгнаннику, приют? Что они хотели узнать? Потайной ход, ведущий в Гнездо Ветров, место, где сокрыты Молнии Великого Се?

— Пока что только место, где скрываешься ты, госпожа — сказал Камень.

Царевна побледнела.

— Ты хочешь сказать… — начала она.

— Я хочу сказать, что, если бы пытка могла его сломить, солдаты давно были бы здесь.

Ветрок неудобно повернулся и застонал во сне.

— Олег! — жалобно позвала она его, называя неизвестным в Сольсуране надзвездным именем.

Ветерок не отозвался.

— Только бы добраться до Гнезда Ветров, — озабоченно проговорила девушка. — Под защитой его стен он сможет хотя бы отлежаться. А там подоспеет моя сестра. Она сумеет его вылечить.

Камень удивленно приподнял правую бровь, но вслух говорить ничего не стал. Могучий Утес знал, что до того, как встретить царя Афру, царица Серебряная была замужем за одним из вестников, погибшим в надзвездных краях. Незадолго до того, как отправиться в Сольсуран, вскоре после гибели мужа она родила дочь, которую оставила на попечении его и своих родителей.

Вот почему красавица Лика так походила на царевну. Неудивительно и неравнодушное отношение к девушке со стороны княжича, о котором с такой ревностью упоминал остробровый Глеб. Вот только почему-то русоволосая дева походила лицом не на мать, а на покойного сольсуранского царя, к которому, казалось бы, не имела никакого отношения. Впрочем, говорили, что избрать в мужья царя Афру посланницу из надзвездных краев в какой-то мере побудило сходство владыки Сольсурана с ее покойным мужем.

Могучий Утес знал, что, исцелив Обглодыша, русоволосая Лика ненадолго отправилась на огненной колеснице к звездам. Скорей бы она возвращалась, ибо, если сольсуранские народы поверят в клевету и начнется усобица, чудодейственные лекарства надзвездных краев понадобятся не для одного Ветерка.

Помогла ли оберегающая сила потаенного имени, начала ли являть чудо исцеления скрижаль или молодое, крепкое тело Урагана откликнулось на тепло, покой и заботу, но прошло немного времени, и маска страдания покинула лицо воина, черты его смягчились, дыхание выровнялось, веки смежил спокойный, оздоровляющий сон.

Царевна накинула на него еще и свой плащ, а сама устроилась рядом, карауля его от боли и беды.

***

Метель улеглась к утру, когда алый зенебок Владыки Дневного Света показал свои рога из океана времени, и вершины гор победно загорелись всеми оттенками золота и пурпура. Ветер растранжирил за ночь свирепость и мощь и, вырвавшись наконец из плена гор, улетел в травяные леса танцевать на верхушках стеблей и баюкать в своих гнездах птиц. Заметно отощавшие облака выпряденными куделями легли на склонах гор, пустыми мешками повисли на всех трех рогах великана.

Камень шел по обледенелой, скользкой, как хорошо отполированный клинок, горной тропе. Он испытывал безотчетную радость от того, что тьма побеждена, а чудовища, которых она породила, прикрывшись белой пеленой тумана, уползли в глубокие пропасти, затаились в трещинах и ущельях, что кровь поверженных чудовищ омывает совершенно чистый свод небес, а значит, зарождающийся день будет ясным и ярким. Впрочем, для Камня и его спутников этот день сулил новый тяжелый переход через горы и путешествие по владениям рода Земли. Как еще приближенные старого Дола встретят отвергшего дочь их вождя Ветерка? Пропустят ли беглецов духи гор?

Тропа через перевал Лучезарного копья, которой Могучий Утес изначально собирался воспользоваться, стала совсем ненадежной. Метель натворила за ночь бед: на склонах гор висели снежные глыбы, набрякшие, словно наполненные молоком женские груди. Они были готовы ринуться вниз, как только дневное светило обретет могущество. Более безопасный путь через Великанов рот уводил в сторону от Гнезда Ветров и пролегал через каменистые пустоши и солончаки. Охотники и купцы им пользовались с большой неохотой, а Камень вел с собой трех голодных зенебоков. Громоздких животных вряд ли насытит скудная горная растительность, которую они отыщут под снегом. Но другой приемлемой дороги не существовало.

Камень сделал еще пару десятков шагов вверх по тропе, с удовольствием подставляя усталую спину и плечи живительным лучам разогревшегося дневного светила. Из горной расщелины в небо взмыл летающий ящер, на гребне дальнего ледника мелькнула золотистая тень горного кота роу-су. Камень любовался красотой просыпающегося мира, но расслабляться себе не позволял.

Поэтому, когда на нижнем уступе тропы что-то зашевелилось, его мышцы мгновенно напряглись, а в руке сам собой оказался меч. Там мог быть, конечно, и пещерный табурлык, и тот же горный кот роу-су. Но пещерные табурлыки не носят подкованных железом башмаков, а горные коты не глушат в себе страх с помощью настоя ядовитой травы, от которого дыхание становится гнилым.

Камень неслышно подполз к краю обрыва. Так и есть — двое наемников в теплых плащах и железных колпаках скучающе переминаются с ноги на ногу, засунув красные мясистые руки за поясные ремни.

— Покарай меня Великий Се зловонными гнойниками! — ворчал один хриплым простуженным басом. — Цельную ночь по горам прошастали. Замерзли до самых пупов, а эта девка проклятая да пацан, небось, давно уже в Гнездо Ветров убегли! Будут нам тогда от княжича собственные потроха на обед, как Кривоносу и Сердюку, которые их у реки упустили!

— Да что ты говоришь, Очесок, — откликнулся другой солдат. Он был еще молодой, с прыщавым лицом и сальными коричневыми космами, — через перевал Лучезарного копья без проводника не пройти, заблудишься! Я сам трижды плутал, пока дорогу запомнил.

Очесок прокашлялся и сплюнул в пропасть.

— Ты-то, может быть, и блуждал, а они вот возьмут и пройдут. Как резво по реке плыли, лучше речных змей.

— Да где ж им дорогу найти, когда холоп Синеглазов из дворца носа не казал, а она все время в Золотом Городе жила?

— Ты меня не учи! Я сам эту девку видел в Граде Вестников и во дворце, когда она в гости к нашему царевичу приезжала! Красивая, шельма! Интересно, какая она на вкус?

— Сладкая, наверно! Вон как за нее этот Ураган насмерть стоял! Пятерых уложил, пока смогли его достать. Да и потом… У нашего господина и дикие варрары начинали говорить по-сольсурански, а этот хоть бы звук проронил! Да и княжич наш, по чести говоря, от любви к ней совсем сбрендил. Надо же до такого дойти, Град Вестников ни за что ни про что спалил!

— Ну уж, не знаю, кого он в Граде больше разыскивал, эту девку или ту другую, или вообще скрижаль, а я одно скажу, коли увижу ее на этой тропе, мимо просто так не пропущу, пусть княжич и его отец что хотят со мной потом делают. Но после такой ночи — самое милое дело, с девкой погреться!

Прыщавый хотел ответить товарищу такой же похабщиной, но произнести ему ее было уже не суждено. Камень обрушился на головы наемников с неумолимостью своего далекого предка. Прыщавый сразу улетел в пропасть. Его товарищ прожил ровно столько, сколько меч входит в живую плоть.