Молния Баязида

Глава 2 Угрюмовский район. Сегодня он играет джаз…

…опустился на диван.

– Что-то случилось? – Евдокся встревоженно вскинула брови.

– Случилось? – Раничев улыбнулся. – Ничего, любушка! Прорвемся.

По ступенькам крыльца вдруг загрохотали шаги, по-хозяйски распахнулась дверь, и на пороге возник улыбающийся мужчина на вид ровесник или чуть младше Ивана, в тщательно отутюженной гимнастерке под широким командирским ремнем и синих галифе, заправленных в до блеска начищенные сапоги. Светлые, коротко подстриженные волосы незнакомца были зачесаны на косой пробор, тщательно выбритое лицо, в общем-то, вполне симпатичное, несколько портил белесый шрам на подбородке, светло-голубые глаза смотрели спокойно и прямо.

– Ждал, ждал! – чуть прихрамывая, он подошел к дивану и протянул руку. – Артемьев, Геннадий Викторович. Начальник этого лагеря… А вы, как я полагаю, худрук?

– Раничев Иван Петрович, – Иван пожал руку. – А это со мной… Евдокия.

– Какое хорошее русское имя! – непритворно восхитился Артемьев. – Евдокия! Очень, очень приятно. Мне сказали, вы хотели позвонить в горком товарищу Рябчикову? Боюсь, не получится… Что ж вы сидите, проходите! – Начальник лагеря гостеприимно распахнул дверь в кабинет. – Прошу!

– А у вас что, телефон не работает? – Иван кивнул на внушительных размеров аппарат из черного эбонита, стоявший на большом двухтумбовом столе.

– Телефон? – Артемьев… или лучше – товарищ Артемьев – рассмеялся. – Да нет, все работает, просто товарища Рябчикова на месте нет, и не скоро будет. Как мне сказал по секрету Тихон Иваныч, председатель местного колхоза имени Четырнадцатого партсъезда… Это колхозная «Победа», кстати, наверное, видели? Так вот, Иваныч сказал – Николай Николаевич Рябчиков вызван в Москву.

– В Москву?! – Раничев изобразил удивление.

– Да, да, – засмеялся начальник. – В Москву, в столицу. И не зачем-нибудь, – он многозначительно поднял вверх палец. – А на повышение! Теперь наш Николай Николаевич, не каким-то там Угрюмовым, а, может, всей Московской областью руководить будет, у Иваныча на то глаз наметан, как-никак – председатель образцово-показательного колхоза, всяких начальников повидал, много куда вхож. Вы обедали? Нет?! Ну, Вилен, ну, дурошлеп, заставил людей голодными дожидаться. Тогда прошу в столовую…

Иван замялся было:

– Да мы не…

– Пошли, пошли, – выйдя из-за стола, товарищ Артемьев гостеприимно улыбнулся. – Я тоже еще не обедал, составите компанию. Там заодно и поговорим.

Столовая оказалась совсем рядом – веселое дощатое здание с распахнутыми настежь окнами, затянутыми марлей. Убирающие посуду дежурные пионеры звонко здоровались.

– Здравствуйте, здравствуйте, – улыбался начальник. – Виделись уже с вами утром.

– Геннадий Викторович, а в поход с ночевкой сходим?

– Обязательно сходим, Павлик. На ближайшие дни прогноз хороший.

– И рыбу будем ловить?

– А как же! – товарищ Артемьев засмеялся и, обернувшись к гостям, развел руками. – Пацаны, что поделать. Охота. А может, и мы с ним махнем, чем черт не шутит?

– Мы? – удивился Раничев.

– Ну да, – начальник лагеря жестом пригласил к столу. – А чего? Прогуляемся, порыбачим. После родительского дня, естественно. Вы ведь к нам худруком на все лето, так?

Иван подавился сметаной, которую уже начал черпать чайной ложечкой из граненого, с морозною жилкой стакана:

– Ну, вообще-то…

– Знаю, знаю, – товарищ Артемьев замахал руками. – Хотите сказать, что договаривались только до конца второй смены. Ну, товарищ дорогой, ну войдите в положение, у нас ведь столько праздников задумано, игр… Я понимаю, что вам обещал лично товарищ Рябчиков, но поймите и меня… А у нас тут воздух такой замечательный, не то что в городе. Опять же питание, природа, речка. Ну что вам стоит до конца августа, а? Всего-то полтора месяца.

– Гм…

– Скажете – отпуск? Ну и что? Чем здесь, у нас, не отпуск? А потом мы вас отвезем, вы не переживайте. Да вы только в окно гляньте! – начальник лагеря вздохнул и безнадежно махнул рукою.

– Да, природа тут замечательная, – осторожно кивнул Иван.

– Вот и я говорю! – оживился товарищ Артемьев. – Ну как, согласитесь, а? Вы не думайте, все в стаж пойдет… Студенты студентами, а с детьми тоже нужно кому-то заниматься.

– Так вон у вас, Вилен Александрович на то есть и вожатые.

– Вожатые у меня в основном девчонки с педтехникума, – смешно дуя на ложку с супом, посетовал Геннадий Викторович. – Энтузиазма много, опыта нет. Про Вилена и говорить нечего – не на те руки мастер, – начальник неожиданно скривился, так что непонятно было, то ли это ему Вилен не нравился, то ли суп оказался уж слишком горячим. – В прошлом месяце родительский день… а, не стоит и вспоминать. Что тут скажешь? Худрука не дали, зато меня потом так на партактиве склоняли, уши в трубку сворачивались. Договаривайтесь, говорят, с райкомом комсомола. Вот и звоню уже вторую неделю. Вас вот наконец-то вызвонил… так и тут только на одну смену. А в августе я что заведу? Может, все-таки согласитесь, а? Ну, что вам стоит? Вы вот как думаете, Евдокия?

– Не знаю, – Евдокся смутилась, бросив быстрый взгляд на Ивана.

– Эх, Иван Петрович, – начальник лагеря перехватил взгляд. – Жена у вас какая красавица, а держите вы ее… прямо скажем, патриархат! Не по-нашему это, не по-советски.

Раничев улыбнулся, уже что-то прокручивая в уме и лихорадочно соображая:

– Для нас, для мужчин, лучше уж патриархат, чем матриархат.

– Ну, вы скажете, – товарищ Артемьев шутливо погрозил пальцем. – А вообще, конечно, что-то в этом есть, да простит меня любезнейшая Евдокия… Ничего, что без отчества?

– Ничего, – кивнул Иван, ему уже стал чем-то нравиться этот простоватый парень – начальник. Больно уж улыбка у того была замечательная – искренняя такая, открытая. В конце концов – сорок девятый год, это вам не хухры-мухры: доносы, репрессии, госбезопасность и прочие прелести в одном флаконе. Без документов долго не протянешь, а заклинание – Раничев уже пробовал по пути – пока не действовало. Ладно, с этим после… Главное сейчас – закрепиться, и есть шанс, и не шуточный. Упускать такой не стоило.

– Вас послушать – так тут просто рай земной, – улыбнулся Иван. – Вообще-то, мы с Евдокией в Гагры собирались.

– Да какие Гагры? – положив ложку, Артемьев всплеснул руками. – Чем вам тут не курорт? Судите сами – питание бесплатное, воздух чистый, рыбалка, да и весело, что говорить. К тому же – и деньги сэкономите, если уж на то пошло.

Раничев наконец решился.

– Все бы хорошо, Геннадий Викторович, – осторожно произнес он. – Да ведь, вы, наверное, уже знаете, неприятность с нами произошла… документы украли… теперь пока восстановим…

– Ну вот, – лицо начальника лагеря озарилось вдруг лукавой улыбкой. – А вы говорите – Гагры… Куда ж вам без документов?

– Да будем, как и раньше, в деревне…

– Зачем – в деревне? Я ж вам говорю – давайте ко мне.

– Без документов?

Начальник махнул рукой:

– Вы только согласитесь, а уж я придумаю что-нибудь. Тем более – вас сам товарищ Рябчиков знает. В конце концов, оформлю вас на документы тестя, а жену вашу – как тещу.

– Смелый вы человек, Геннадий Викторович!

– А, пустое… Я ж на Четвертом Украинском, командиром саперного батальона… Чего мне теперь-то бояться? Вы сами-то воевали?

Раничев хмуро кивнул – еще бы. Только этим, можно сказать, и занимался в последнее время.

– Вот! Я почему-то так и подумал, что вы тоже фронтовик, глаз наметан. Где служили?

– Полковая разведка… Больше ничего не скажу.

– А, понятно, понятно, не маленький, – товарищ Артемьев потер руки и поставил вопрос ребром: – Ну, соглашаетесь?

– А куда от вас денешься?

– Ну, вот и славно! – от избытка чувств начальник лагеря едва не поперхнулся компотом. – Жить будете недалеко, во флигеле, мы его меж собой называем по-английски – «коттэдж». Там все наши, кроме вожатых, естественно, – те в бараках, вместе с отрядами. Вечером у нас машина в город пойдет, съездите, переоденетесь да личные вещи захватите. Ну, идемте, покажу ваши владения.

Громко поблагодарив поваров, товарищ Артемьев галантно пропустил в двери Евдоксю, обернулся:

– Красивая у вас жена, Иван Петрович! Кстати, у нас через три дня аванс… Как раз и получите.

Лагерь назывался «Юный химик» и принадлежал Угрюмовскому лесхимзаводу, называемому его работниками просто – «хим-дым». Небольшой – пять пионерских отрядов, десять вожатых, обслуга – медсестра Глафира, сестра-хозяйка, повара, сторож, бухгалтер – и начальник с замом, старшим воспитателем Виленом Александровичем Ипполитовым. Теперь вот к ним прибавились еще двое «худруков», призванных поднять на невиданную высоту лагерную самодеятельность.

Флигель – или «коттэдж» – располагался сразу за территорией лагеря, у забора, невдалеке от главных ворот с пионерским постом в беседке. Второй этаж – мезонин – занимали две комнаты – в одной жил Вилен, в другой теперь – Иван с Евдокией. Внизу проживали все остальные, кроме начальника – тот и ночевал в кабинете. Комната «худруков» – два метра на три, из мебели две койки и тумбочка – прямо скажем, не радовала. Впрочем, не до жиру.

– Ну вот, – Раничев опустился на застеленную серо-голубым казенным одеялом койку. – Пока поживем здесь.

– Здесь? – похоже, боярышня была шокирована непритязательностью уюта. Впрочем, она тут же улыбнулась, – Думаю, ты вскоре наймешься к какому-нибудь местному князю, и он подарит тебе несколько деревень. Да, так и будет, всенепременно. А пока, что ж, поживем и тут. Какая странная у вас одежда… Рубаха почти что прозрачная, сарафан короткий – как будто и нет его.

– Это не сарафан – юбка, – Иван притянул к себе девушку и поцеловал, быстро расстегивая блузку. Обнажив грудь, погладил рукою.

– Какой яркий светильник, – прикрыв глаза, прошептала Евдокся. – Лучше б его совсем притушить…

Иван быстро выключил свет. Скрипнула койка…

Начальник не обманул и в самом деле оформил все, как надо, и выплатил аванс через три дня. Раничев съездил в город, купив на толкучке вполне приличный костюм – только прожженный на локте и лацканах, в лавке кооперации же приобрел черные полуботинки ленинградской фабрики «Скороход», на Евдоксю же подходящей обуви не было, да Иван и не стал показываться на центральных улицах – вдруг милиция? А документов-то – нет! К музею подошел – тот, к сожалению, был закрыт. Решив побаловать боярышню после получки, вернулся в лагерь той же машиной, вбежал по крутой лестнице в комнату… Евдокси не было. А ведь договаривались, что она никуда не пойдет одна. Однако, нет девушки… И где ж она может быть? Пошла на реку искупаться?

Выбежав из флигеля, Иван бросился было к реке… И встретил по пути начальника в окружении смеющихся ребят.

– А вот и Иван Петрович вернулся, – улыбнулся тот. – А я супружницу вашу приспособил с девчонками песни учить. Ух, как она поет, – прямо сокровище! А вы даже и словом про то не обмолвились. Как в городе? Цела ваша квартира?

– Да цела, – шагая рядом, кивнул головой Раничев. – Так где, вы говорите, Евдокия?

– Да на поляне, за линейкой. В клубе ей не понравилось – темно, говорит, сыро… Во, слышите, поют?

Иван прислушался: да, где-то голосили, и довольно стройно.

– Молодцы, – довольно улыбнулся начальник. – Да и вы, говорят, что-то уже репетировали.

– Репетировали, – согласился Раничев. – Так, пару песен. У вас же, оказывается и инструменты есть. Баян, мандолина, контрабас…

– Так вы на всем играть можете?!

– Ну, положим не на всем… Но на этих могу.

– И к родительскому дню, конечно….

– Конечно, – приложив руку к сердцу, заверил Иван. – Всенепременно.

Евдокся, раскрасневшаяся, с распущенными по плечам волосами задорно размахивала руками. Перед ней, прямо на траве, сидело с десяток девчонок в пионерских галстуках и пилотках, все самозабвенно пели:

И впрямь неплохо получалось. Товарищ Артемьев оглянулся и, строго посмотрев на шагавших рядом мальчишек, приложил к губам указательный палец. Да те, впрочем, и без того не шумели – слушали. А после того как песня закончилась, одобрительно захлопали в ладоши. Евдокся обернулась испуганно, стрельнув зеленью глаз, увидев Ивана, заулыбалась:

– А мы тут песни поем с девушками. Завтра частушки разучим.

– Молодцы, – снова похвалил начальник. – Нравится петь, девчонки?

– Очень! Мы и песен-то раньше таких не знали. Евдокия Ивановна сказала, еще научит.

– Молодец, Евдокия Ивановна! Вот что, – товарищ Артемьев вдруг отвел Раничева в сторону. – А приходите-ка сегодня вечерком ко мне в кабинет. Посидим, побеседуем.

– Обязательно придем, – улыбнулся Иван. – Всенепременно.

– Только вы это… – начальник замялся. – Не надо, чтоб сосед ваш, Вилен, знал – куда. Скажите, что в деревню.

– Понимаю, – Раничев сурово сдвинул брови. – Конспирация есть конспирация. Евдокию с собой брать, или так, в мужской компании?

– Брать, брать, а как же! Тем более, супруга моя приехала. Ну, еще увидимся, – попрощавшись до вечера, Геннадий Викторович, заметно припадая на правую ногу, направился к главному зданию.

– Внимание, внимание. Всех членов совета дружины прошу собраться в пионерской комнате, – голосом Вилена гнусаво проскрипел репродуктор. – Также напоминаю – сразу после ужина состоится политинформация о текущем моменте в международных отношениях. Просьба не опаздывать.

– Рад, что ты так быстро вернулся, любый, – улыбнулась Евдокся. – Пойдешь с нами на речку?

Раничев помотал головой:

– Попозже. Сейчас ребята придут, репетировать. А вы с девчонками идите.

Посмотрев вслед боярышне – надо же, как быстро приспособилась, – Иван повернулся и быстро пошел к маленькому одноэтажному зданию – клубу, на крыльце которого уже сидели мальчишки. Темненький – Севка, кругленький, словно мячик, Тимур, длинный, как оглобля, Лешка и Игорь – сильно загорелый, со светлою, падающей на глаза челкой.

– Здрасьте, Иван Петрович. А мы вас давно уже ждем.

Иван отпер замок, запустил ребят:

– Ну, разбирайте инструменты.

– Иван Петрович, а правда – джаз играть будем?

Раничев засмеялся:

– А как же?! Затем и пришли. Готовы?

Иван осмотрел ребят: не рок-группа, конечно, но все же, все же… Севка – баянист, Тимур – на мандолине, Игорь – контрабас, и Лешка – ударник. Под барабаны, за неимением таковых, были приспособлены старые ведра и лейка с отпаявшимся носиком.

– Ну, начали!

Иван показал несколько приемов контрабасисту с ударником, потом не выдержал: посадив Игоря к Лешке за ведра, сам взялся за контрабас – грянули. Ничего себе, довольно стройно, и, главное, – от души – особенно те, кто колотил по ведрам. Выходило что-то похожее на «Истанбул уоз Константинополис», причем, довольно-таки близко. Раничев до того заигрался, что не слышал уже, как притихли мальчишки, восхищенно вслушиваясь в его пассажи, лишь Игорь с Лешкой пытались подколачивать на своих ведрах. А уж Иван расстарался – всех рок-н-рольных героев вспомнил – Пресли, Билла Хейли, Литл Ричарда, Перкинса с Джином Винсентом. Прошелся – от «Блю Суэйд Шуз» и «Рок Эраунд Зэ Клок» до «Би-боп-а-лула»… Отвел душу, аж пальцы устали! Закончив басовым соло из «Драгон Аттак» «Куин», обессиленно откинулся на стуле.

– Здорово, – в наступившей тишине восхищенно произнес кто-то из ребят. – А нас так научите, Иван Петрович?

– Научу, – усмехнулся Раничев, представив, как будут выглядеть молодые советские музыканты, играющие рок-н-ролл за несколько лет до его появления.

Потом снова порепетировали – на темы хорошо знакомых ребятам песен Дунаевского, на том и закончили – близилось время ужина.

Ребята расходились вполне довольные, а Раничев – не очень: после ужина и политинформации его еще ждали драмкружок и группа любителей художественного чтения. Что ж, взялся за гуж… Интересно, надолго ли все это? Придя к реке, Иван уселся на берегу, глядя, как весело кричат купающиеся девчонки. Евдокся, увидав его, помахала рукою, закричала что-то радостно, видно, звала в воду. Иван помахал в ответ, но купаться не пошел – думал. Что же делать-то, господи? Вчера ночью, не будя Евдокию, еще раз попытался несколько раз прочесть заклинание. Тщетно! Не действовало ничего, а перстень, вместо того чтоб вспыхнуть изумрудом, оставался скучным и тусклым. Аккумулятор сел, не иначе. Или забарахлил стартер… Какой, на фиг, стартер? Во, заигрался! Раничев потряс головой. Хорошо б, если бы и в самом деле сделать документы – легализоваться. Сколько они еще здесь протянут – ну, до конца августа, всяко – а потом? А может, и не думать ничего про «потом», попытаться побыстрее проникнуть в музей, отыскать перстень… похитить. Ведь, наверное, в перстне все дело. Да-да, похитить его, и как можно скорее! Только – как это сделать? Да никак: вместе с Евдоксей затаиться в нише, музей сейчас находился в старом здании, еще деревянном, сгоревшем в середине шестидесятых. Выбраться туда в ближайшие же выходные! Убедиться, что перстень там, а затем… Ладно, прорвемся!

Приняв решение, Иван сбросил одежду и с разбегу бросился в речку.

Посиделки затянулись до полуночи. Геннадий Викторович и его супруга Анна оказались вполне приятными в общении людьми, а после третьей стопки Раничев вдруг почувствовал, что знал их сто лет, никак не меньше. Песен правда, не пели – таились, все ж таки, детское учреждение, еще донесет кто… хотя, начальник, похоже, доносов ничуть не боялся. Интересно, почему? Впрочем, нет, все ж таки побаивался – когда расходились, спросил про Вилена – не спрашивал ли тот, куда пошли? Иван ответил, что не спрашивал, и вообще он Вилена с вечера не видал.

– Ты его опасайся, – закуривая, предупредил Геннадий, теперь они с Раничевым были на «ты». – Та еще гнида. Он тут и мутит воду – в освобожденные секретари метит. Раскопает какую крамолу – донесет, глядишь, и урвет что. Глафира, медсестра, тоже донести может, ну, та глупа, как корова, а вот Вилен – умный, сволочь.

Эти-то слова и вспомнил Раничев, когда с Евдоксей проходил мимо клуба. На крыльце, спрятавшись в лунной тени, сидел Вилен и словно бы кого-то ждал. Иван бы и не заметил его, кабы не бросил пристальный взгляд на дверь – опасался, не забыл ли запереть замок. Нет, вроде на месте. А Вилен что там делает? Спрячет сейчас что-нибудь, потом обвинит в хищении – тут и милиция, и вопросы – «а предъявите-ка ваши документики, уважаемый Иван Петрович! Что? Как нет? А где же они? Ах, украли. А тогда вы, любезнейший Геннадий Викторович, кого и каким образом приняли на работу? Не знаете? Стыдно, а еще уважаемый человек, фронтовик. А пока пожалуйте-ка оба под арест: вы, Геннадий Викторович, за должностной подлог, а вы, Иван Петрович – до выяснения личности. Уж личность вашу мы выясним, не сомневайтесь, а заодно и молодой супружницей вашей займемся, подозрительная она какая-то, вам не кажется? Что-что? Из дальней деревни, говорите? Вот и проверим – из какой деревни?»

Рассудив таким образом, Иван сбавил шаг:

– Ты иди, Евдокся. Я тут покурю еще.

– И нравится тебе дым глотать? Прости, Господи, ровно Антихрист. Ладно, кури скорее…

Девушка скрылась за воротами, Раничев же, пробравшись окольными путями, подошел к клубу. Заглянул на крыльцо – Вилена не было. Оба! А дверь-то приоткрыта. И замка нет! Нет, есть – висит на одной дужке. Позвать бы Гену – все-таки лишний свидетель – да некогда. Ладно, разберемся сами…

Бесшумно, словно рысь, – сказывался опыт – Иван проник в темное помещение клуба. Впрочем, не такое уж и темное – сквозь отдернутую штору ярко светил месяц. И где же гад? А вот он, у сцены. И не один – с ним какой-то пацан… Игорь, контрабасист. Стоят, разговаривают… Раничев навострил уши.

– Так вот, никакие твои родители не инженеры – ссыльные, я навел справки, – глухо произнес воспитатель. – Зачем ты врал?

– Так… – еле слышно отозвался Игорь. – Стыдно было перед ребятами.

– Ах, стыдно? А обманывать пионерскую дружину – не стыдно? Ты ведь пионер?

– Да…

– И тот случай, когда ты пытался убежать из лагеря…

– Я просто отстал.

– Все так говорят… Не знаю, не знаю. А в клубе – чему вас учил новый худрук? Что вы играли – говорят, джаз?

– Джаз, – согласно кивнул мальчик.

– Что ж ты не доложил. Я ведь об этом не от тебя узнал.

– Я думал…

– Индюк тоже думал. Джаз – не наша, не советская музыка. Космополитизм! Что это слово значит – знаешь?

– Знаю, – Игорь сглотнул слюну.

– Так вот и посчитай… – Вилен начал загибать пальцы. – Обман дружины – раз, побег – два, джаз – три, недоносительство – четыре, плюс ко всему… Говорят, это именно ты подрисовал усы на портрете товарища Маленкова, а за такие дела знаешь, что бывает? Детский дом… да что там… Колония! За колючкой плохо, Игорь.

– Я же… я же все, что вы… выполнял… – Игорь наконец расплакался. – И за худруками слежу, и вообще…

– Про худрука я еще информирую органы.

Вот те раз! Раничев ухмыльнулся: а прав был Геннадий! Старший воспитатель – та еще гнида. Впрочем, он еще не знал – какая.

– В общем, Игорь, ты понимаешь, что твоя дальнейшая судьба полностью зависит от меня? – продолжал разговор Вилен. – Впрочем, я могу и простить тебя…

– Пожалуйста!

– Да не стой ты, садись на сцену, поближе, вот… Ты красивый мальчик…

Раничев вдруг с удивлением увидел, как Вилен, обняв мальчишку, поцеловал его в губы. Пацан отпрянул…

– Хочешь в колонию?

– Нет, но…

– А раз нет, так раздевайся… – гнусавый голос Вилена нетерпеливо дрожал. – Да быстрее, что ты копаешься… Дай-ка…

Послышался треск разрываемой одежды…

И тут Раничев не выдержал, чихнул. Давно замечал за собой такое – чихать в самый неподходящий момент. Впрочем, он без того собирался вмешаться – надо было спасать мальчишку, да и о себе следовало подумать.

– Ба! Какая встреча, – подойдя к сцене, громко воскликнул он. – А я иду – вижу, замка нет. Дай, думаю, загляну, может, озорует кто? Шел бы ты спать, Игорь… мы тут с Виленом Александровичем поговорим.

– Я правда пойду…

– Давай, давай, – Иван подтолкнул мальчика. – Рубашку заштопай… Ну, Вилен Александрович, чем вы тут занимались? Очень на то похоже – занимались совращением малолетнего! Статья – не помню какая, но в уголовном кодексе – точно имеется.

– Что за грязные намеки? – по-петушиному вскричал Вилен. – Я, как дежурный воспитатель, просто проверял территорию. А вот вы что здесь делали?

– Слушай ты, гнида! – Раничев схватил воспитателя за грудки. Треснув, от воротника отлетела пуговица. – Я уже не говорю о твоих замашках… но предупреждаю пока по-хорошему – завязывай!

– Да я… – Вилен внезапно обмяк, словно тряпка.

– И вот еще… Ты, кажется, упоминал о каких-то органах? У меня тоже найдется, что им сообщить. Понял?

Вилен кивнул. Вот и поговорили. Раничев улыбнулся – теперь этот хлюст поостережется «информировать органы» – у самого хвост в дерьме. Двух свидетелей вполне хватит.

– Ну, ты все принял к сведению? – запирая клуб, вместо прощания произнес Иван.

Старший воспитатель снова молча кивнул и быстро – бочком – скрылся в боковой аллее. Он не был глуп и быстро сообразил насчет двух свидетелей. Новый худрук и мальчик. А ведь они вполне могли – не сейчас, так потом – если и не довести до тюрьмы, то вполне испортить карьеру, а карьера для Вилена была всем.

– Ладно, – уходя, злобно шептал он. – Еще посмотрим…

Раничев не слышал его слов, снова открыл клуб, поднял контрабас:

– Истанбул уоз Константинополис…

Иван играл…