Молодые, но взрослые: поиск доверия себе и своим решениям

Ребенок, подросток, взрослый

Подростковый возраст был открыт в 1904 году Стэнли Холлом[6], который обозначил его специфику в жизненном цикле человека как ответ на определенную потребность. Так всегда бывает, когда возникает что-то новое.

Что же это была за потребность? Интерес к молодому поколению стал расти в Соединенных Штатах в конце XIX века по социальным причинам. В страну стекались люди со всего мира, там формировалось смешанное, меняющееся общество, оно находилось в процессе становления и нуждалось в защите. Если интеграционная политика терпит неудачу, наличие этнических групп с особыми корнями и традициями может привести к социальным отклонениям и появлению преступности.

Из-за упадка, бедности и отсутствия социальных лифтов улицы американских городов были тогда заполнены молодыми людьми, которые, желая найти дело по душе и занять время, объединялись в банды. Молодые люди привлекали к себе внимание, потому что было необходимо покончить с грабежами и кражами.

Каким образом? Назову один способ: именно тогда на свет появились американские high schools[7]. Их задумали как физические пространства, куда можно было поместить детей и подростков на большую часть дня, чтобы те не слонялись по округе без дела, покушаясь на общественный порядок, сумки и кошельки.

Тогда Стэнли Холл еще не опубликовал книгу «Подросток» (1904), но уже работал над ней, наблюдая за шестнадцатилетними (чтобы определить для исследования медианный возраст). Вскоре он описал их в своей работе, как ни один автор до него не делал, – он увидел в них жажду жизни и потребность жить на все сто. Ты либо сможешь переболеть этим в подростковом возрасте, либо надеешься, что такое желание проявится позже, – а если не проявится, возможно, с тобой не все в порядке.

С тех пор стали официально признавать фазу развития, когда человек уже не ребенок, но еще и не взрослый; когда человеку необходимо дистанцироваться от родительской семьи, чтобы подготовить почву для дебюта в команде взрослых. В последнее время внимание к этому периоду жизни усилилось, его существование оказывается под вопросом. Подростки не перестанут попадать в переделки, но в этом возрасте они пользуются (печальным и болезненным) «преимуществом»: могут представлять опасность для себя и других, если им нужно, чтобы их услышали.

Чтобы их услышал кто? Взрослые.

За несколько веков до этого открыли детство. Корректнее сказать, признали. Первым об этом в 1960 году написал историк-медиевист Филипп Арьес[8]: так называемое чувство детства (особенное отношение взрослых к детям, пока они остаются таковыми) возникло в XVIII веке вместе с буржуазным пониманием семьи.

До Средних веков дети воспринимались как взрослые в миниатюре, маленькие человечки. С момента, как они начинали ходить (примерно в возрасте одного года), их поглощал мир взрослых: с ними разделяли досуг, игры и работу. Хорошо знакомые с этой темой читатели знают, как Арьеса критиковали: мол, он не принял во внимание эмоциональные отношения между родителями и детьми, ограничившись датировкой изменений. Но отдадим себе отчет: мы ушли от восприятия ребенка исключительно как маленького взрослого только тогда, когда изменение социально-экономических условий, в особенности в Европе, обусловило необходимость этих изменений. Необходимость, приправленную интуитивным чувством: если с детьми обращаться как с детьми и в этом качестве их воспитывать и обучать (а не только натаскивать на выполнение специфических задач, словно они лишь невысокие и безволосые взрослые), они в будущем смогут стать не только продуктивными, но и очень конкурентоспособными. Другими словами, тогда впервые задумались: если к детям лучше относиться и обучать, они потом смогут найти место на рынке занятости.

Подростков не замечали, пока они не стали источником беспокойства. Понятие о детях зародилось в социальном сознании четыре века назад. Они должны были однажды превратиться во взрослых, которые смогут сделать карьеру.

Сегодня все снова меняется. Возникают новые варианты детства, мы опять начинаем воспринимать детей как маленьких взрослых, – я как раз на днях читала о существовании страницы в соцсетях пары четырехлетних детей, жениха и невесты. Она с красной помадой на губах, он приучен вести себя как мужчина, который никогда и ничего не должен просить. Уже несколько лет как появилась категория детей-тиранов: «Док, ведь ничего страшного, если мой шестилетний сын шантажирует меня и ест, только уткнувшись в планшет? Ведь главное – чтобы он доел все, что у него на тарелке, правда?» В раннем возрасте начинают проявляться атипичные формы предподросткового возраста: «Мама, в параллельном пятом классе девочка ходит в школу с накладными ногтями и с накрашенными ресницами, можно мне тоже так?» Детям разрешается зарабатывать деньги и завоевывать популярность в социальных сетях, пользуясь лакуной в законодательстве, которую, хочется надеяться, закроют, хотя я и опасаюсь, что при отсутствии коренных изменений в культуре этого будет недостаточно.

В чьей культуре? В культуре взрослых.

Да, именно в культуре взрослых. Как обитатели демографического и психосоциологического сегментов, они не нуждаются в представлении: взрослые существовали всегда. Даже так: они существовали с самого начала, и не было никого, кроме них. И не всегда – уж определенно не сразу – они замечали существование и других или же особые потребности самых маленьких и молодежи.

Обратимся к сюжету о сотворении мира. Там первые люди – мужчина и женщина, а не пара младенцев. Выходит, мир начался с того, что в центр мироздания поместили именно взрослых. Так сложилось. Главный герой – взрослый, он может жить самостоятельно, без посторонней поддержки, кроме как в случае с сотворением мира (там все-таки присутствует воля Бога).

Мне лично это кажется интересным. Я считаю, что превосходство взрослых вполне соответствует филогенезу человечества. Взрослые всегда оставляли за собой право творить Историю в качестве главных героев и крепко за него держались.

Взрослые хотят, чтобы однажды их дети стали такими же, как они, а то и превзошли их успехи (пусть дети и подпитывают эти надежды только до тех пор, пока остаются маленькими и относительно не способны по-настоящему воспользоваться своими привилегиями), и не желают, чтобы подростки доставляли им слишком много забот.

Самореализация человека продолжается до его последнего вздоха. Но осмелюсь утверждать, что особенность жизненной фазы взрослость заключается в том, что речь идет не о фазе развития: взрослые – это люди, которые уже выросли. Их жизненные навыки улучшаются, они еще будут меняться, но их психологическое развитие в основном завершено. Структура личности фиксируется, достигается способность жить по-своему и предъявлять миру свой образ бытия, то есть свою идентичность.

По мере увеличения продолжительности жизни взрослость становится самым продолжительным периодом.

Взрослые есть взрослые, они на самом верху по преимущественному праву, по неписаному закону: они всегда были там. Их туда никто не ставил, они устроились там сами, с комфортом, и нетрудно понять, почему им это понравилось.

Взрослые придумали детство и юность, когда это им понадобилось. Они – порождающие субъекты, которые до того, как дать определение детям, а впоследствии и подросткам, создали их, привели в этот мир и регламентировали их существование.

Взрослые испокон веков давали жизнь другим людям, но их никто не порождает. Взрослый все делает сам, и себя он тоже создает сам.

Взрослых ни с кем не спутаешь, ни с детьми, ни с подростками. Дети зависимы, неопытны, не уверены в себе, незрелы и нуждаются в старших. Подростки отличаются непредсказуемостью, непостоянны, импульсивны, дерзки, они гедонисты, нарушители правил. Но как мы объясним, что сегодня субъекты антропологии – крепкие, зрелые, самодостаточные, надежные, заметно отличающиеся от детей и подростков – встречаются не так часто?