Молот ведьмы

Глава 8

— Вы ее помните, конечно, — мечтательно говорил Питер, — она была знаменита. Безукоризненная, холодная, так никем и не разгаданная драматическая актриса тех лет. Возможно, это покажется странным, но мне ее губы всегда казались чувственными, хотя никто, ни один мужчина не мог бы сказать о них так. Я говорю все это, разумеется, о Лизл Герхардт.

— Да. Понимаю, мистер Кастеллано.

— Мы играли вместе в Лос-Анджелесе... — Питер расхаживал по комнате, жестикулируя. Даже сейчас, думала я, он не может не играть. Библиотека — его сцена. А я — публика. И сейчас он исполняет ведущую роль в романтической драме не без трагического аспекта.

— Надеюсь, я говорю не слишком быстро, Саманта? — услышала я вдруг обращение к себе хорошо поставленным, мягким, почти нежным голосом.

— О нет. — От неожиданности я замерла. До этого момента я записывала все автоматически, думая о своем.

— Лизл являлась ко мне, когда ей хотелось. Так как мы оба были слишком хорошо известны, то не могли встречаться в ее апартаментах. Это вызвало бы широкую огласку и скандал.

Широкую огласку... Да, Питер Кастеллано, вы не любите скандалов, но вам по душе известность и огласка.

Я украдкой взглянула на него. Он заметил мой взгляд и улыбнулся. И вдруг я поняла, насколько отработана и чисто рефлекторна его замечательная улыбка. Это был конек его шарма — действие, чтобы внушить, вызвать восхищение и хорошее к себе отношение. Он думал, что мой взгляд означает это восхищение, что он настолько привлекателен для меня, что я с трудом могу оторвать глаза от его красивого лица.

Питер подошел к окну и стал смотреть в сад на цветники. Сегодня он был в костюме. Впервые с тех пор, как я увидела его в «Молоте ведьмы», хотя галстук был неизменно тот же. Костюм серо-зеленого цвета из твида, белая рубашка, из нагрудного кармашка высовывался белоснежный угол платка с монограммой. Каждый предмет его одежды на вид был, безусловно, ручной работы. И поскольку обстановка говорила о несомненном благосостоянии Питера, мне было непонятно, зачем ему понадобилось давать согласие на издание своей биографии, не говоря уже о желании представить ее в таком свете... И вдруг догадалась — он делал это, чтобы удовлетворить свое тщеславие, наращивая и без того непомерный эгоизм.

— ...Мы никогда не упоминали о любви, — произнес он тем временем, — Лизл часто говорила мне, что хотела бы стать художником и если бы стала им, то рисовала бы только природу, потому что пейзажи всегда действуют так успокаивающе. Я пытался избегать таких разговоров, так как они напоминали мне о Терезе. А любое воспоминание о ней сразу вызывало в памяти дикую ревность, убившую любовь, настоящую, которая могла быть между нами. Я не хочу для себя вымолить прощение. Наоборот. Я понимаю, как часто жестоко поступал по отношению к ней. — Питер проговорил это с видом самопожертвования.

«Теперь он играет роль мученика», — подумала я равнодушно.

— Бедная, глупенькая Тереза! Я знал с самого начала, что наш брак обречен на неудачу и несчастье. Я говорил ей, что, если она выйдет за меня, ей придется делить меня с другими. Повторял это много раз, предупреждал... — Он пожал плечами. — Она, мне кажется, плохо понимала, что выходит за кумира, идола Америки, американских женщин. Но, как уже сказал, я не мог ее винить за это. Ее ревность была естественной, потому что она видела все виды искушения, окружавшие меня. Во всяком случае, я ни о чем не сожалею... Так о чем я раньше говорил, Саманта?

— Что вы пытались избежать огласки, встречаясь с Лизл Герхардт.

— О да, Лизл! — протянул он небрежно, затем подошел к столу и сел на свое место. — Несомненно, все эти страстные порывы и причуды кажутся вам странными, так, Саманта? — Его прекрасной формы черные брови приподнялись, он смотрел, ожидая моей реакции, но я сочла за лучшее промолчать, потому что мой ответ мог ему не поправиться.

Питер сделал вид, что ничего не заметил, и после некоторой заминки продолжил:

— Лизл понимала меня так, как не понимали другие женщины... — И он снова заходил по комнате, заложив руки за спину и продолжая рассказ о своем романе с Лизл Герхардт.

Возможно, этот роман мог меня захватить и увлечь, но не сегодня. Надменность и самолюбование Питера претили мне, и чем дальше я слушала его историю, тем меньше она мне нравилась.

Но я постаралась спрятать свои эмоции и быть бесстрастной. То, что я сама думаю о Питере Кастеллано, не имеет никакого значения. А его признания будут лучшей и самой увлекательной историей из всего, что когда-либо было напечатано в «Секретах».

Он замолчал.

— И после этих встреч она стала вашей любовницей? — спросила я.

— О нет. «Король-крестьянин» — драма, где я играл ведущую мужскую роль, — вернулась на Бродвей. Лизл работала в Голливуде. Обстоятельства нас разлучили. И как раз в тот сезон случилась трагедия с Терезой. Я бросил все и вернулся сюда, а меня заменил актер второго состава. Больше я уже никогда не играл.

Я не могла удержаться:

— В каком смысле, мистер Кастеллано?

Он рассмеялся, хотя мне показалось, что мое замечание его отнюдь не позабавило.

— Вы любите вставлять шпильки, дорогая Саманта. Остроумно. Да, если принимать во внимание мир, отгороженный стенами «Молота ведьмы», я не играл вообще. Но жизненные привычки не легко отбросить. Ко мне тянутся женщины и здесь, да и желание хозяина «Молота ведьмы» для них — закон. Думаю, не стоит уточнять.

Моя мысль лихорадочно заработала. Питер Кастеллано недвусмысленно признался, что имеет здесь собственный гарем. Это как раз то, что приведет в восторг его почитателей! Об этом они мечтают услышать. И кто я такая, чтобы отказать им в этом желании? Мне только нужно внести это признание в книгу. Сделать намек. Остальное допишет их воображение.

Я была рада, что на бумагу ложится последнее любовное приключение Питера Кастеллано. Чем дольше я проводила времени в общении с ним, тем больше соглашалась с Ричардом. Он был прав, когда сказал, что еще хуже, чем женатый Казанова, тот, кто рассказывает всем и всюду о своих победах.

— Мы должны отпраздновать сегодня последнее интервью, Саманта, вы и я. — Питер опять очаровательно улыбнулся. — Ваши черновики должны быть уже готовы, верно?

— Да, но я хочу все внимательно перечитать. Если найду работу удовлетворительной, завтра вернусь в Нью-Йорк, в крайнем случае послезавтра, допишу финальные главы там.

— Значит, вы не хотите закончить все здесь, как планировали раньше? Мы с Шерил будем очень скучать без вас, Саманта.

— Вы должны извинить меня, мистер Кастеллано.

Он покачал головой:

— Это все молодой Мэнсфилд. Вы влюбились друг в друга. Я повидал слишком много, знаю о любви все, чтобы не заметить ее признаков. — Он подошел ко мне, взял мою руку и поднес к губам. — Я завидую Ричарду. Вы знаете об этом, Саманта?

Я что-то пробормотала невнятно в ответ, опять ощутив его неотразимую притягательность.

— Я действительно так думаю, Саманта, — тихо добавил он.

Я убрала руку.

— Саманта, я был предельно откровенен во время наших интервью и осознавал, что многое в моих признаниях вас отталкивало. Но вы должны помнить, что женщины, о которых я рассказывал, так же виновны, как и я. Любить меня означало для них некий символ, это давало им статус в обществе, известность.

— Я пытаюсь помнить об этом. Но Тереза не была такой.

— Верно, верно. Тереза не была на них похожа.

— Вы никогда не думали, что если бы полюбили ее, то могли найти с ней свое счастье?

— О, очень часто, — легко ответил он, — но ее ревность делала это невозможным. Когда вы выйдете замуж, моя дорогая, мой настоятельный совет — не допускайте ревности в ваши отношения. — Он снова поцеловал мне руку. — Надеюсь, вы будете очень счастливы с Мэнсфилдом, Саманта. Мы с Шерил самые заинтересованные люди и желаем вам счастья.

Я не принимала его слова всерьез, поэтому лишь машинально улыбнулась.

— Скажите, как вы думаете, я могу поговорить с Сашей, мистер Кастеллано?

— С Сашей? — Он сдвинул брови. — Почему вы хотите с ним поговорить? Не думаю, что Саша сможет добавить что-то в мой рассказ, — он деликатно кашлянул, — скажем так, расцветить деталями мои любовные истории или сценическую карьеру. Он об этом наверняка ничего не знает. Могу я спросить, почему вы хотите с ним побеседовать? Что за причина?

— Разумеется, мистер Кастеллано, — поспешно стала объяснять я, — никаких секретов. Просто Саша — единственный человек в доме, с которым я еще не говорила, и есть пара вопросов, которые я хотела бы ему задать. Но теперь я подумала, что вы, пожалуй, смогли бы ответить на них вместо него. — Я подарила ему одну из моих самых ослепительных улыбок. — Действительно, нет никакой нужды встречаться с ним.

Мне показалось, я хорошо справилась со своей задачей. Конечно, мне не следовало, да и не было поручено слишком глубоко копать историю гибели Терезы, и Сашу я хотела увидеть просто из собственного любопытства. Но Питер Кастеллано, кажется, счел мои объяснения достаточно обоснованными, потому что с улыбкой произнес:

— Разумеется, вы можете увидеться с ним, Саманта. Я пошутил.

— О, тогда все в порядке. Вы не могли бы послать за ним? — решилась я.

— Почему бы вам не взять у него интервью в комнате-башне, где вы держите весь ваш материал, собранный у нас?

— Нет, — быстро ответила я, — предпочитаю поговорить с ним здесь, пока у меня все мои впечатления... свежи еще в голове. Вы ведь будете присутствовать, не правда ли, мистер Кастеллано?

— С восторгом! Но боюсь, что для Саши нет законов. Он может отказаться. А если и придет, то, может быть, не станет с вами говорить. — Он потянулся к шнурку звонка.

— Давайте решим так: если он скажет «нет», вы не будете настаивать. — Он дернул шнурок и снова подошел ко мне. — Мне кажется, все-таки существует какая-то неясность...

— Нет, просто мне интересно с ним пообщаться...

Открылась дверь, и появился Стефан.

— Скажи Саше, что мисс Кроуфорд и я хотим поговорить с ним немедленно.

Стефан склонил голову, на лице его не дрогнул ни один мускул, и покинул комнату.

— Что тревожит вас, Саманта? — Питер снова вернулся на свое место и сел. — Может быть, я помогу вам, если Саша не сможет?

— Саша был в Ширклиффе в тот день, когда Тереза... умерла, не так ли?

— Да, действительно он был там. — Его, казалось, совершенно не удивил мой вопрос. — Когда я узнал, что Тереза решила ехать в Ширклифф и находится в истерическом состоянии более чем обычно, я попросил Сашу поехать с ней вместе.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Мне казалось, что Саша сможет ее успокоить. Но в тот раз ему не удалось. Во всяком случае, пока они ехали в машине...

— Почему Саша был отослан домой сразу же после гибели миссис Кастеллано?

— Перед, а не после, Саманта, — мягко поправил меня Питер. — Саша уехал с Игорем вскоре после того, как Тереза ударила мисс Марсден, моего секретаря. Саша предложил, и я согласился... — Он замолчал, потому что открылась дверь.

Я обернулась и увидела на пороге Сашу. Он был с непокрытой головой, в белой длинной рубахе, подпоясанной кушаком, темных брюках и высоких сапогах. И очень похож на Распутина.

— Мадемуазель Саманта хочет спросить тебя о той части истории, которая ей не совсем ясна, Саша. Она спрашивает, почему ты сразу покинул Ширклифф, когда моя жена атаковала мисс Марсден. — Он улыбнулся, глядя на хмурое Сашино лицо. — Садись, пожалуйста.

Саша потряс лохматой гривой волос. Как только он появился, его глаза ни на мгновение не оставляли моего лица. Но я старалась не смотреть на него, уткнулась в свои заметки.

— Почему она спрашивает об этом?

Я вдруг поняла, что еще ни разу не слышала, как Саша говорит по-английски. У него почти отсутствовал акцент.

— Чтобы дополнить и закончить свою книгу, Саша.

— Она спрашивает об этом меня?

— Нет. Она спросила меня. Я хотел ей рассказать, что мы успокоили мою жену, и у тебя не было причин оставаться там дольше. Потому что Тереза уснула, и я собирался оставить ее на ночь.

— Значит, вы ответили ей за меня, месье.

Я посмотрела на него, но не смогла вынести взгляд пронзительных черных, глубоко посаженных глаз, злобно сверливших меня из-под кустистых бровей.

— Так и было, Саша? Вы успокоили мадам Кастеллано?

— Мы успокоили ее вместе — месье и я.

— Саша, в этой стране любой человек, обладающий информацией о покушении на убийство или о самоубийстве, должен прийти на процесс по делу или на допрос и дать показания, которые должны быть запротоколированы. Но вы этого не сделали. Ни вы, ни Игорь. Почему?

Саша молчал.

— Может быть, я отвечу, Саманта? — поспешно вмешался Питер. — Не было необходимости для появления у следователя Саши или Игоря. И адвокат, представлявший мои интересы, согласился с этим. Эти двое могли лишь подтвердить показания других. Вы же знаете, я хотел как можно меньше разговоров об этом происшествии, мне не нужен был скандал, широкая огласка этой неприятной истории. Как будто знал, что это мне вскоре понадобится.

— Каким образом, мистер Кастеллано?

Он взглянул на Сашу:

— Я заболел вскоре после следствия. Слишком много работал, а потом все это волнение... Я мог никогда не поправиться, если бы не Саша...

Кажется, в этом доме все без исключения неохотно говорили о болезни Питера, но я не могла упустить момент и, собрав всю смелость, полюбопытствовала:

— Болезнь или нервное потрясение?

Ответом мне была тишина.

— Я не стану писать этого в книге, — заверила я.

— Да, нервное истощение, — проговорил наконец Питер.

— Вы лежали в клинике?

— Да, — вновь сухо и коротко отозвался он. Потом посмотрел на Сашу. — Лучше рассказать ей, Саша. — Он повернулся ко мне спиной и заговорил: — Я скажу вам, Саманта, хотя прошу вас не писать этого в книге. Я был потрясен смертью Терезы. Я винил себя. Выдержал следствие, но после этого... я хотел убить себя. Так же, как это сделала Тереза.

Саша вдруг прервал Питера. Горячо, быстро и сердито полилась русская речь. Но Питер упрямо покачал головой:

— Нет, Саша. Уверен, ей можно доверять. Она не напишет этого.

— Я уверяю вас, что не стану писать! Саша вас остановил?

— Да. Так вот... Вызвали доктора Мэннинга. Он... велел отвезти меня в клинику.

— В какую?

Питер нетерпеливым жестом махнул рукой в неопределенном направлении:

— Далеко отсюда. В холмах, у озера. Санаторий.

— Клиника для душевнобольных?

— Да. Я находился там долгий период времени. Годы. Врачи говорили, что меня нельзя вылечить, и ничего не сделали для меня... Тогда Шерил привезла Сашу. Он изменил все... Я наконец успокоился. Саша часто навещал меня, и, когда врачи увидели улучшение, они оставили нас в покое. Я понял, что не нуждаюсь в докторах так, как нуждаюсь в Саше. Он единственный, кто помог мне выздороветь.

— Как вы это сделали, Саша? — Я заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.

Он опять не ответил.

— Профессиональный секрет? — Я пыталась улыбнуться. — Ладно, не имеет значения. Я все равно не собираюсь ничего записывать и вносить это событие в книгу о Питере.

Саша вдруг так посмотрел на меня, что я по-настоящему ощутила полный контакт с его пронзительными черными глазами и вдруг почувствовала странное оцепенение, сонливость, вялость мысли. Я забеспокоилась и испугалась.

— Ваша книга — зло, — резко заявил Саша, его голос походил на воронье карканье, — она его погубит. Пишите, если хотите. Мне все равно. Но ему будет плохо.

Я увидела, как загорелое лицо Питера залила внезапная бледность. Все его тело заметно напряглось, руки задрожали.

— Но почему, Саша? Почему?..

Он вдруг улыбнулся. Это было, пожалуй, самым ужасным зрелищем из всех, что я когда-либо видела.

— Я скажу вам почему. Но не теперь. Не здесь...

Он повернулся и хотел уйти, и я сразу ощутила громадное чувство облегчения. Но почему-то произнесла:

— Саша, подождите! Питер, скажите, чтобы он вернулся.

Я еще никогда раньше не называла Кастеллано просто Питером. У меня вырвалось его имя, и это вдруг вернуло мне ясность сознания. Я видела, как за Сашей медленно закрылась дверь, и повернулась к Кастеллано.

— Зачем вы держите его у себя? — спросила я напрямую.

Он лишь слабо качнул головой и обессиленно опустился в кресло.

— Я так устал, Саманта. Видите ли, я многим, очень многим обязан Саше... А сейчас мне нужно отдохнуть...

Что со мной происходит? Почему я пыталась удержать Сашу, помимо своей воли? Надо скорее уходить. Пойду к себе в комнату, подумаю там хорошенько над всем, что сейчас видела и слышала.

— Понимаю, мистер Кастеллано.

Я встала и вдруг с изумлением увидела, что он положил локти на стол и опустил на них голову.

Какое превращение! Разве мог этот подавленный старый человек — а именно таким он сейчас выглядел — быть Питером Кастеллано? Неужели это тот же самый неотразимый мужчина, с которым я беседовала еще пять минут назад? Все исчезло: веселое самодовольство, очарование, самоуверенные манеры... Он выглядел совершенно выжатым, без сил. И тут я поняла, что вижу сейчас перед собой настоящего Питера, который прятался под блестящей оболочкой покорителя женских сердец.

— Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня здесь, — глухо произнес он.

— Я не стану вас беспокоить. И я уже забыла все, что вы рассказали мне, — мягко ответила я и тихонько закрыла за собой дверь библиотеки.

Шерил что-то крикнула из комнаты приемов, но я только помахала ей в ответ и взбежала наверх со своими записями в комнату-башню.

Заправила в машинку чистый лист бумаги и, положив заметки рядом, начала печатать. Но после пяти страниц сдалась. Вырвав последний лист из каретки, скомкала его и швырнула в корзинку для мусора.

Потом встала, подошла к окну. Был отлив, внизу обнажились острые выступы камней. Наверное, такой же вид открылся перед Терезой в тот роковой момент, перед тем как она прыгнула навстречу своей смерти. Я отпрянула поспешно от окна. Пальцы коснулись холодного стекла. Лишь оно отделяло меня от пропасти... и смерти...

Ближе к вечеру пришла Марица, принесла кофе. Я слабо улыбнулась ей, все еще погруженная в мысли и работу. Мое возмущение Марицей постепенно исчезало. Она была так внимательна и заботлива.

— Спасибо, Марица. Мне это очень нужно. — Я встала на занемевших ногах и понесла чашку к камину. Стоя отпила кофе и посмотрела на нее: — Что-нибудь известно о Параше, Марица?

— Нет, мадемуазель. Она исчезла. Ее оплакивают родители.

— Ты хочешь сказать, они думают, что Параша погибла? — встрепенулась я. — Но это же полная чепуха. Месье уверен, что она куда-то сбежала и скоро вернется.

Марица беспомощно пожала плечами:

— Она ушла из «Молота ведьмы», мадемуазель. Ее нет в поместье. Для них это все равно что смерть, поэтому они оплакивают ее.

— Если они так считают, почему не идут в полицию?

— Полиция? В старой России полицейские были тиранами. Народ их ненавидел.

— Но здесь они не такие. И если кто-то пропал, убит, ранен — они должны знать.

— Да, мадемуазель. Но в Дарнесс-Киле нет полиции.

— Но есть в округе. И они тотчас же приедут, надо только позвонить. Ты тоже веришь, что Параша мертва, Марица?

— Стефан сказал, чтобы я собрала ее вещи.

— Они хотят в ее комнату поселить другую девушку? Шерил нужна служанка?

— Да, мадемуазель. Но после вашего отъезда я буду служить мадемуазель Шерил. Новая девушка займет мое место.

— Это, наверно, лестно для тебя? Ты всегда хотела быть горничной мадемуазель Шерил? Она мне говорила, что вы с Парашей ссорились из-за этого.

— Мы ссорились, верно. Но мы были подругами. Даже время от времени менялись платьями. — На глазах у нее выступили слезы.

— Марица, ты не хочешь мне ничего рассказать?

— Мадемуазель, — торопливо заговорила она, — я знаю все ее вещи — платья, туфли, все, что у нее было. Они говорят, Параша сбежала. Что ее нет в деревне, нет в лесу, нет в доме. Но я думаю, что ее уже нигде нет... Она мертва. Ведь она ушла в одной ночной рубашке, это псе, что она взяла с собой. Ни туфель, ни расчески. Ничего.

— Ты уверена?

— Я уверена, но вы считаете меня лгуньей и, наверно, сейчас думаете, что я говорю неправду.

Я вспомнила убегавшую белую фигуру, испуганное лицо... Сашу...

— Какого цвета была ее ночная рубашка, Марица?

— Белая, мадемуазель. Как и моя.

Это могла быть Параша! А не Марица! Я часто замечала, как они похожи. Наверно, я ошиблась.

— Говоришь, ее искали в лесу?

— Они искали повсюду, мадемуазель.

— Тогда надо немедленно сообщить в полицию. Кто-то должен это сделать, — сказала я мягко.

Марица молчала.

— Я поговорю об этом с месье, Марица. Если не смогу его уговорить вызвать полицию, сделаю это сама.

— Он очень рассердится, мадемуазель. И другие тоже. Я хотела, чтобы Игорь вызвал полицию, но он не стал. Игорь думает, что это будет похоже на предательство.

— Если полиция приедет, они станут задавать вопросы. Ты расскажешь им, что рассказала мне?

— Мы говорили об этом с Игорем. Да, я расскажу. Но это будет означать, что нам с Игорем придется покинуть «Молот ведьмы». Но все равно я бы рассказала. Параша была моей подругой. — Она забрала поднос.

— Марина, скажи... Параша была одной из... Сашиных созданий?

Поднос зазвенел, она испуганно взглянула на меня:

— Не знаю. Но видела, как она ночью вставала и уходила к какому-то мужчине. Я не осмелилась подсматривать, куда она уходит, а Параша никогда сама об этом не говорила. Ее мог позвать Саша...

Когда Марина ушла, я не смогла больше работать. В моей голове царил полный хаос.

Питер лежал в клинике для душевнобольных. Он был, мягко говоря, неравнодушен к женщинам. И безусловно, говорил правду, что не одинок в «Молоте ведьмы». Так почему бы ему не воспользоваться своим правом? Эти крестьянки были его людьми, его собственностью...

Но Саша... Распутин, вероятно, был гипнотизером, этот простой мужик обладал странной властью над женщинами. Может быть, Саша тоже гипнотизер? Почему Питер, которому вообще неведомо чувство сожаления, вдруг страшно переживает по поводу гибели Терезы? Он как будто несет груз вины. А что если это имеет основания? Мог Питер убить Терезу? Но показания Добсона делали это невозможным. Питер был далеко от Терезы, когда она прыгнула со скалы вниз.

И все же что-то ускользнуло от моего внимания, какая-то важная деталь. Нечто очевидное... Но я была уверена, что это должно быть в показаниях Добсона. Я заперла дверь и достала свою папку с фотокопиями процесса.

И через пару секунд нашла то, что искала. Картина прояснилась, все встало на свои места. В показаниях Добсона совершенно ясно говорилось: «...Она не заметила меня... Шла мимо, как будто не видела и не слышала... Не похоже на нее совсем...»

И вот еще: «Ни взгляда, ни слова... У нее был вид безразличный, такой, как будто я продал ей несвежую рыбу... Она и не взглянула на меня... Но не выглядела расстроенной или сердитой, просто была никакая...»

Саша, безусловно, обладает гипнотической властью над людьми! Я и сама это недавно почувствовала, общаясь с ним в библиотеке. Он успокаивал Терезу вместе с Питером после того, как она напала на мисс Марсден. И при этом успокоил ее так быстро и эффективно, что Питер сразу же отослал его домой. И разве Кастеллано не способствовал тому, чтобы Сашу впоследствии не вызывали на допрос?

Возможно, Тереза не осознавала, что с ней происходит, когда прошла мимо Артура Добсона, потому что была в гипнотическом сне? Поэтому же не слышала и Питера, когда тот кричал и звал ее перед тем, как она прыгнула вниз на камни?

А Параша?

Может, сегодня ночью Параша приходила ко мне, чтобы рассказать о чем-то, а я спугнула ее? Если это так, то Параши, очевидно, нет в живых.

И вдруг я страшно испугалась. Никогда в жизни я еще не испытывала такого страха. Саша заранее предугадал мои вопросы, и у него были все основания избегать их.

У Питера конечно же был мотив для убийства Терезы. Причем сильный. А после ее смерти им овладел настолько же сильный комплекс вины. Это чувство вины и привело его в клинику на долгие годы. И здесь Саша оказался незаменим. Не случайно, он достиг успеха там, где потерпели фиаско врачи. Очень странная эта связь между Питером и Сашей. Может, Питер тоже одно из Сашиных созданий, привязанное к нему на всю жизнь взглядом пронзительных черных глаз, обладающих нечеловеческой злобной силой?

Мог Саша с помощью гипноза послать Терезу на смерть во имя спасения Питера или по его приказу? Мог. А если это так, то там, в Ширклиффе, произошло убийство, а не самоубийство. А я теперь здесь, в «Молоте ведьмы», одна, среди убийц...

«Ваша книга — зло, она его погубит», — так сказал мне Саша. А если он задумал убить и меня, чтобы помешать публикованию истории жизни Питера и его разоблачению?

В ужасе я постаралась отогнать эту мысль. Вероятно, позволила слишком разыграться воображению. Просто мне надо быть осторожнее, а завтра я покину «Молот ведьмы» — уеду живой и невредимой. Потом, может быть, спокойно разберусь во всей этой запутанной истории. Но не сейчас, не здесь, не в этой комнате. И еще мне надо с кем-то поговорить. И тут я вспомнила, что в моей спальне есть телефон.

Чувствуя дрожь во всем теле, я заставила себя запереть все мои бумаги в ящик и выйти из комнаты в пустой коридор. Я спустилась в свою спальню, заперла дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя, что меня всю колотит.

Какие у меня есть улики? Показания мертвого свидетеля перед тоже уже мертвым следователем? А ведь лишь на них основаны все мои подозрения. Но если Саша обнаружит, что я подозреваю его в убийстве... Тогда никто на свете не сможет мне помочь.

Я села на огромную кровать, взяла телефон, сияла трубку и набрала номер, в напряженном ожидании слушая стук собственного сердца.

— Междугородняя...

— Я хочу позвонить в Нью-Йорк...

— Ваш номер, пожалуйста.

Я еле смогла выговорить номер.

— Номер в Нью-Йорке, пожалуйста.

Я назвала номер Ричарда.

— И прошу вас, оператор, у меня очень срочный звонок.

— Не вешайте трубку, попытаюсь вас соединить напрямую...

Я держала трубку, нервничая, ждала, не отводя взгляда от двери... Ради бога, Ричард, окажись дома! Ты не можешь... Ты...

— Хэлло, говорит Ричард Мэнсфилд. Это ты, Саманта? Я пытался пробиться к тебе весь день... Что там у вас происходит, дорогая? Твой телефон неисправен?

— Ричард. Я должна поговорить с тобой...

— Я тоже много должен сказать тебе, Саманта... Я так скучаю по тебе...

— Ричард, помолчи. Слушай. Сегодня я... — И тут раздался слабый щелчок на линии и наступила мертвая тишина. Я в ужасе смотрела на трубку. — Ричард? Ричард, где ты?

Ответом была глухая пугающая тишина. Я снова лихорадочно набрала номер междугородней связи.

— Оператор? Оператор?!

Телефон молчал.