Моль

Глава 3

Он выплыл из небытия. И встретился взглядом с необыкновенными, просто невозможными глазами. Где он? Сердце тревожно сжалось и пустилось вскачь. Мужчина попытался встать.

– Лежать! – рявкнула женщина. Да… Эти балтийские глаза принадлежали женщине. В голове поплыло, и мужчина практически отключился. В сознании его удерживало только одно – панический ужас.

– Все хорошо! Ты в безопасности. В реанимации. Старайся не делать резких движений, иначе похеришь мне всю работу. – Поначалу успокаивающий, уверенный голос к концу фразы стал по-настоящему металлическим. Вау… Вспомнить бы, что случилось, но сознание, несмотря на все усилия, уплывало. Только одно зафиксировалось в разуме: похоже, женщина с невозможными глазами – его врач. Черт… Ну и как он попал в больницу на этот раз?

Пациент отключился, и Света, наконец, немного расслабилась. Красавчик заставил ее понервничать, когда так резко дернулся. Чего он так испугался? Что могло заставить едва живого человека попытаться встать? Его кто-нибудь искал? А если искали, то как же он, должно быть, боялся своих преследователей, если захотел уйти даже в таком состоянии?!

– Чего это он, как думаешь? – ворвались в мысли слова Славки.

– Понятия не имею. Глюки, наверное, – как можно более беззаботно ответила Света и вышла из палаты.

– Ты сегодня как? В кино не хочешь сходить?

– Не знаю, Слав. Что-то утомил меня этот день. А впереди еще столько работы, – пожала плечами Моль. – Давай в другой раз.

Меньше всего сегодня ей хотелось развлекаться. Никто и ничто не смогло бы отвлечь ее от мыслей о красивом мальчике, который едва не умер на ее столе. Никогда, наверное, она не забудет его глаз.

Зашла в кабинет, закурила. Черт. Нужно с этим завязывать… В ее возрасте никотин – не лучший товарищ, но… Открыла сумку, достала блокнот, отбросила его в сторону нервным движением.

– Светлана Юриевна…

– Да?

– Там после автокатастрофы привезли. Целая семья. Рук не хватает.

– Иду.

Моль выкинула из головы все, что терзало ее с самого утра, и вошла в операционную. Здесь все знакомо, все, как она и привыкла.

– Поехали.

Домой возвращается спустя шесть часов. Ноги гудят, спину ломит, но терпимо. Бывало гораздо хуже. Бокал вина и ванна с пеной. Хорошо-то как. Мысли о незнакомце возвращаются. Как и вопрос о том, что же ей делать дальше. Пойти в полицию? Смешно. Она не знает имен участников и не имеет доказательств того, что эта история случилась на самом деле. Допила одним глотком вино и встала из ванной. Смыла пену, обернулась в широкое пушистое полотенце. Вышла в коридор, остановилась взглядом на сумке, которая аккуратно пристроилась на маленьком столике в прихожей. Подпрыгнула от непривычно громкого телефонного звонка. Черт… Мать.

– Алло.

– Добрый вечер, Светлана. Ты так и не нашла времени со мной встретиться.

Ага… Точно. Не нашла. Собственно, она и не искала особо, но разве в этом признаешься?

– Прости, Паулина. Забегалась.

Ее мать, Паулина Золотарева, была известной театральной актрисой. Красивой, талантливой и… ужасно холодной. По отношению к дочери холодной, отношений с мужчинами это не касалось абсолютно. Сейчас, в пятьдесят пять, Паулина была счастливой обладательницей тридцатилетнего любовника. Впрочем, благодаря своевременным и очень профессиональным пластическим операциям, она выглядела едва ли не его ровесницей. И уж точно ровесницей собственной дочери.

– Света, ну сколько раз я тебе повторяла, что ты должна называть меня мамой. По крайней мере, когда мы наедине…

Света промолчала. Не считала нужным ничего комментировать. Как и не считала возможным для себя называть эту женщину матерью. Когда-то давно, в детстве, она бы многое за это отдала, сейчас же… Слишком поздно.

– Ты что-то хотела?

Паулина фыркнула. Любовь к театральным эффектам у нее была в крови. Иногда Свете казалось, что она всегда в образе.

– Вот! В этом ты вся… Ты даже не помнишь, что я тебя просила договориться с профессором Шишковым по поводу Николая Петровича…

Николая Петровича? Худрука Паулины?

– Я тебе тысячу раз говорила, что ему абсолютно правильно удалили аппендикс. О чем тут с Шишковым разговаривать?

– Да что они понимают в провинции?

В прошлом году, на гастролях в одном из областных центров, с худруком Паулины случился приступ острого аппендицита, который там же успешно и прооперировали. А совсем недавно у него обнаружили гастрит. И объяснить матери, что операция полугодичной давности и нынешние проблемы Николая Петровича с желудком никак не связаны, было практически нереально.

– Мама, гастрит – это хеликобактер. Бактерия. Понимаешь? Ему просто нужно пройти назначенный курс лечения и отказаться от алкоголя, который сводит все старания на нет.

– Ну, знаешь ли, Светлана! Ты невыносима.

Ничего нового. Она слышала это уже тысячу раз. Впрочем, Паулина позволяла себе такие выпады только наедине.

– Слушай… У меня был очень тяжелый день…

– У тебя никогда нет времени на мать!

Справедливо. У матери тоже никогда не было времени на дочь. Время собирать камни?

– Я работаю по семьдесят часов в неделю.

– Так не работай столько!

Опять разговор ни о чем. Она не может работать меньше. Во-первых, ей это нравится, во-вторых, ее никто не может заменить – она лучшая, ну, и в-третьих – ее любовь к модной одежде, вкусным продуктам и немецким машинам влетает в большую копеечку. И вторая ставка в этом плане – хорошее подспорье.

– Не работать не могу. Жизнь нынче дорогая.

– Какая же ты сложная, Света! Вся в отца.

Начинается! Нужно срочно прощаться, иначе это никогда не закончится – мать оседлала своего любимого конька.

– Все, убегаю. Извини, за мной приехали. – И не слушая больше мать, Света отключилась.

Прошла в спальню, натянула халат и опустилась устало на кровать. Для матери она стала абсолютным разочарованием. Паулина вышла замуж в восемнадцать лет. Известный ювелир, небедный, умный человек был ослеплен ее красотой и молодостью. Она же… Она была ослеплена открывающимися возможностями. Невзрачный тридцатисемилетний прибалт Юри Ильвес был очень перспективным мужем, и не по годам расчетливая Паулина это прекрасно понимала. Мужчина пал жертвой ее чар, и свадьба состоялась. Единственное, что не планировала начинающая актриса, так это беременность. Но она случилась, и до того мягкий, уступчивый Юри уперся рогом – ребенку быть. Света родилась ровно в срок. Точная копия своего отца, как справедливо заметила мать. Высокая, белесая, как и подавляющее большинство прибалток или скандинавок. Возможно, если бы они остались жить там, Света и не была бы таким фриком. Здесь же… Все было совсем иначе.

Прошла в коридор, достала записную книжку, которую уже практически ненавидела из-за переживаний, растревожавших ее душу, нарушивших привычный ход жизни… И снова открыла, перелистнув уже прочитанные страницы.

1 мая 1998

Более-менее оклемавшись, опять занялся поисками выхода. Мне нужно освободиться. Во что бы то ни стало. О том, что этот урод со мной сделал, стараюсь не думать. Я рос в приюте. На что там только не насмотрелся… Другое дело, что сам в роли жертвы никогда не выступал – научился защищаться. С моей смазливой мордой выжить можно было только защищаясь. Зубами и кулаками.

Моль устало потерла брови. Господи Боже… Дай ей сил. Налила в бокал коньяка. Вино как-то незаметно осело. Черт… Такими темпами она сопьется. Или не сможет оперировать.

5 мая 1998

Прошло почти две недели после его визита, а я ни на секунду не приблизился к цели. Выхода из этого чертового дома попросту нет. Охрана везде, как и камеры наблюдения. Не знаю, возможно, они даже в туалете?

8 июня 1998

Он приехал. Я бился, как лев, но… Меня связали и изнасиловали. На этот раз по всем правилам. Жестоко и не щадя.

– Никогда, никогда мне не отказывай, – шептал он на ухо, вбиваясь в меня и причиняя невыносимую боль. – Тебе понравится, маленький. Это так хорошо, если сделать все правильно. Сладкий мальчик… Красивый…

Даже месяц спустя его мерзкий голос звенит в моей голове.

11 июня 1998

Сегодня я был близок к побегу, как никогда. В доме вырубили электричество из-за грозы. Камеры не работали, а новенький охранник не закрыл заднюю дверь. Я уже знал о времени обхода территории, соответственно, знал и о том, когда лучше бежать. В три часа вышел за дверь, осмотрелся и тенью скользнул к забору. Я был на половине пути, когда услышал жуткое рычание. Медленно обернулся. Собаки! Оказывается, здесь были собаки… Терять мне было нечего. Забор и желанная свобода были так близки… Я побежал, ноги скользили по жирному от дождя чернозему, доберманы с лаем и рычанием кинулись за мной. Последнее, что я запомнил, перед тем, как отрубиться, было ощущение боли, когда их зубы сомкнулись на моих щиколотках.

Моль вздрогнула, отдергивая руку от блокнота. Перевернула так и нетронутый бокал с коньяком. Встала резко, не став ничего убирать. Быстро оделась и вышла за дверь. Ей нужно было все для себя прояснить. Раз и навсегда. Света не знала, зачем ей это знание, но больше не желала жить в неведении. Припарковалась возле отделения, поднялась на этаж, натянула халат и поспешила в реанимацию.

– Лен, я гляну своего последнего… – пояснила дежурному врачу и открыла заветную дверь.

Он спал. Прикроватный монитор фиксировал вполне обнадеживающие показатели. Света подошла еще на шаг и задрала простыню, оголяя красивые длинные мужские стопы. Она немного приподняла одну и развернула. Прикрыла глаза, сбитая с ног увиденным. Маленькие глубокие ямки… Застарелые шрамы, которые могли быть оставлены только… зубами.