Монтер путей господних

Глава 1

Я смотрелся в зеркало и видел там себя (именно себя, а не какого-то блудного белого!). Это вызывало во мне чувство глубокого удовлетворения. Трансконтинентальный экспресс, простоявший в столице всего полчаса, окутался паром и увез с собой позорную тайну моих перевоплощений. Главное — не позволить мисс Фиберти написать об этом в своей новой книжке, да и старую неплохо бы прочесть.

Моя спутница печально вздохнула:

— Зря ты так упираешься, отличный был образ!

— Нет, Клара, и дело не в моих испорченных нервах. Мы рассчитываем выйти на людей, занимающихся незаконным околомагическим бизнесом. Такие иллюзию за тремя щитами видят, я не настолько хороший лицедей, чтобы пытаться их обмануть.

По моему опыту, способность жуликов предвидеть неприятности вообще граничила с ясновидением. Например, на редстонской свалке в день полицейских проверок половина обитателей просто не появлялась, и я сильно сомневаюсь, что у этой шушеры были деньги на стукача среди жандармов.

Мы покинули гостиничный номер, подгадав, когда сменится портье (это только кажется, что они ни на что не обращают внимания). План был прост. Я не собирался крутиться на глазах у посторонних со своими документами живого мертвеца. На что тогда существуют знакомые среди белых? Тамуру Хемалису предстояло отработать должок — дать кров черному магу, надеюсь, после этого старик не начнет испытывать ностальгию по обществу чучела.

Мой старый знакомый не чувствовал надвигающейся грозы и не прятался, адрес переводчика с языков империи легко можно было найти, вооружившись справочником и газетой объявлений. Надо сказать, устроился бывший страдалец шикарно — в двух кварталах от министерского холма. В смысле, порядок поддерживается строго, а если начнутся бои, то есть шанс остаться в стороне. Дом был без цветника на крыше, зато с целой штукатуркой и чистым парадным.

— Не слишком ли мы рано? — беспокоилась мисс Фиберти.

— Поверь мне, в самый раз, — заверил я ее.

Для спешки были причины: весна в Хо-Карге, конечно, приятнее, чем лето, но к полуденной жаре добавлялась еще одна неприятность — знобкое утро. На рассвете даже из сухого воздуха пустыни вышибало изморось и местные выходили на улицу в тяжелых шерстяных хламидах (куда они девали их ближе к полудню, оставалось загадкой). Причем каминов в гостинице не было, постояльцам предлагалось обходиться набивными одеялами, и за ночь я изрядно задубел.

— Значит так, без острой необходимости я называть свое имя не хочу. Начнешь разговор первая, скажешь, что тебе нужен переводчик с са-ориотского. Поняла?

Мисс Фиберти с готовностью кивнула.

Я толкнул дверь, и мы предстали перед бдительным консьержем, сна у которого не было ни в одном глазу (где нашли такого?). Странные визитеры с мешком и чемоданами не вызывали у него доверия, цербер был неумолим.

— Мистер Хемалис не принимает без предварительной записи!

Последовала четверть часа вежливых препирательств. Я сдался.

— Позвони ему, скажи: Тангор приехал.

Это известие имело успех необыкновенный — буквально через минуту в холл выкатился растрепанный Хемалис и зачирикал:

— Мастер Тангор! Как я рад, как я рад!

Прямо как домой попал. Вид суетящегося белого вызывал в моей душе теплое, уютное чувство, немного отравленное мыслью о том, каких усилий стоило бы мне изобразить нечто подобное. Я твердой рукой направил старика к лифту — нечего ему бегать на людях в тапочках и халате.

— Прошу, прошу! — Хемалис откапывал из каких-то закромов гостевые шлепанцы и лично пристраивал на вешалку наши пальто.

А неплохо ему платят за переводы с языков империи! Полы в квартире были покрыты зелеными са-ориотскими коврами с длинным, почти пятисантиметровым ворсом (по таким хочется не ходить, на таких хочется валяться). Из узорчатого травянистого моря выступала традиционная столичная мебель: низенькие пуфики, столики и подушки. Вместо штор на окнах колыхалась шелковая кисея, несмотря на обилие книг, запаха пыли не ощущалось (это какая-то магия).

Понравилось. Когда построю собственную башню, такие же половички закажу. Интересно, опустятся ли са-ориотские ткачи до черно-белых шашечек?

Белый поспешно скидывал в угол толстенные словари и пачки исписанной вручную бумаги.

— Очень, очень много работы! — жаловался он. — Заказы идут один за другим.

— Деловая корреспонденция? — поощрительно улыбнулась мисс Фиберти.

— В основном алхимические трактаты.

— Алхимические? — теперь уже я заинтересовался.

— Да, с уклоном в фармакологию. И'Са-Орио-Т всегда славился зельями, вызывающими самые удивительные эффекты.

Я фыркнул. Яды и наркотики — вот чем славятся наши заморские соседи. Большая удача, что Ингернику от империи отделяет широкий пролив: к тому, что са-ориотские контрабандисты тащили в соседнюю Умпаду, не всякий таможенник рисковал прикасаться голыми руками. Лично я доверял авторитету магистра Тиранидоса, который очень едко отзывался о стремлении имперских алхимиков получать любые зелья из минеральных веществ (на всю его знаменитую «Токсикологию» найдется от силы пяток рецептов, в которых основной компонент извлекается не из травки или зверушки).

Хемалис продолжал говорить, без усилия сплетая причудливую вязь слов, пересыпанную цитатами и эпитетами. Смысл прочувствованной речи можно было обобщить одним словом «Привет!». По моему опыту ритуальная песнь могла продолжаться от пяти минут до часу, и все это время белый будет недоступен для нормального общения. Мне надо было дать ему выговориться и успокоиться, пусть мисс Фиберти примет на себя первый удар. Зачем иначе нужны помощники?

— Пойду заварю чай! — непререкаемым тоном объявил я и пошел искать кухню.

Уф! И Клара еще спрашивает, чем меня не устраивает образ белого! Да я такую клоунаду не смогу разыграть физически — после третьего пассажа язык узлом завяжется. Хемалис дернулся было идти за мной, но разорваться между двумя собеседниками не мог и остался развлекать даму.

Я принялся неспешно обследовать чужое жилище: черных не так уж часто приглашают в гости, а посмотреть у старика было на что. Оказалось, белые тоже любят собирать всякие мелочи, но если у рачительного краухардца полезный хлам забивает сарай и чердак, то у этих — равномерно распределяется по комнатам. Вереница танцующих обезьянок на полке, большая стеклянная загогулина, маленькие зачарованные светильники, расставленные на полу вполне хаотично (главное — не наступить). Откуда Хемалис все это надыбал за такой короткий срок? Назначения некоторых деталей интерьера я откровенно не понимал, но у всех них имелась общая черта — полная непрактичность. Никаких тебе деревянных половиц и суконной обивки, всюду ворсистые коврики и светлый, а потому очень маркий, шелк. Чистить все это хозяйство можно было только магией, а при мысли о том, сколько это стоит (если сам не маг), любой черный в бомжи подался бы. Я посмотрел на большие зеркальные окна (проще южную стенку замуровать), отметил отсутствие растений и посетил единственное помещение, отделанное кафельной плиткой (туалет). Что, собственно, и вернуло меня к вопросу о чае.

Кухня в квартире присутствовала чисто номинально — крохотный закуток годился лишь на то, чтобы вскипятить чайник или заварить кофе, вход туда стыдливо прикидывался дверцами стенного шкафа, мимо которого я прошел дважды. Опять какие-то долбаные столичные заморочки, ничего не сделают в простоте! Чую, теперь придется за каждым бутербродом в едальню бегать. Что характерно, в прежнем жилище белого с продуктами было побогаче. Может, это такой признак крутизны: большие мальчики картошку не чистят? С другой стороны, я еще не видел, как здесь моют посуду при таком-то дефиците воды. Должно быть, зрелище не для слабонервных.

Белый овладел собой на удивление быстро — когда я появился в дверях с чашками и подносом, неугомонная мисс Фиберти уже брала у старика интервью. Взгляд на события двухлетней давности у Хемалиса был неожиданный:

— …но мастер Тангор нажал на рычаги в правительстве, и в ту же ночь мерзавцев повязали! Если бы не он, я бы не смог добиться справедливости еще много лет.

— Коррупция, — поддакнула мисс Фиберти.

Я пожал плечами. Не буду мешать чужим фантазиям, тем более что коррупция в Хо-Карге, несомненно, присутствует, а знать о помощи Шороха им не обязательно.

— Впервые за много лет горожане смогли вздохнуть спокойно! — От избытка чувств Хемалис прослезился.

Ну, насчет «спокойно» он хватил — всего через год столицу трясло по новой. Однако пора к делу переходить. Я подсунул белому поднос с чайником, и он принялся на правах хозяина разливать напиток. Это немного отвлекло его от восторженных вздохов.

— Мастер Хемалис, можем мы пожить у вас какое-то время?

Белый просто расцвел.

— Конечно, конечно! Вам понравится. Это очень приличный район.

Вот так. Даже не поинтересовался, что забыл в столице подозрительный черный. Как это типично.

— Поверьте, мы вас не стесним. Собственно, я собирался прикупить кое-какую литературу, а у вас, кажется, были связи среди букинистов…

— Что вас интересует? — вскинулся белый. — Я немедленно наведу справки!

Ох уж мне эти энтузиасты… Ни к чему ему знать о цели наших поисков. В смысле, помогать он, конечно, будет бескорыстно и самоотверженно, но при этом вся белая община Хо-Карга узнает о появлении в столице борца с Искусниками. Оно мне надо?

— Нет, нет, мастер Хемалис, — нельзя позволить ему запасть на эту мысль, — мы не можем отвлекать вас от работы. Просто набросайте нам списочек, с кого начать, дальше мы сами разберемся.

В конце концов, нет никакой необходимости скупать оптом древние книги. Мне нужна была совершенно конкретная информация о ритуале Литургии Света, просто я не мог задать этот вопрос в лоб. Наверняка память о Белом Халаке и прежде будоражила умы магов, загадка происшедшего давным-давно раскрыта и подробнейшим образом описана, надо только узнать где. Мне даже не нужен первоисточник, достаточно будет внятного пересказа.

Хемалис, прихлебывая чай, продолжал разглагольствовать, к месту и не к месту поминая моего покойного папочку, а мисс Фиберти бросала на меня поверх очков странные взгляды. Я уткнулся носом в чашку и делал вид, что туп и глух. Имею право! Всем известно, что черные маги сплошь нечуткие и эгоистичные мерзавцы. Я тоже таким буду, как только построю собственную башню и Искусникам отомщу. Всех выгоню, запрусь и буду сверху фаерболами кидаться. Хорошо!

Существует много способов найти человека. Как истинный черный маг Ларкес выбрал самый простой и выполнение поручения министра начал с визита к подчиненному. Старший координатор полчаса терпеливо сидел в машине, дожидаясь, пока близнецы Сатала отправятся гулять с физкультурного вида няней (специально выписанной из Краухарда), и лишь затем поднялся в квартиру.

Счастливый отец наслаждался тишиной.

Господин старший координатор изобразил на лице гримасу сердечного участия:

— Как здоровье вашей женушки?

Сатал удивленно дернул бровью:

— Нормально. Еще три месяца. Она сейчас у матери живет.

Сатал собирался стать отцом в четвертый раз. Ларкес такого героизма не понимал и в душе подозревал, что младший коллега — извращенец. Впрочем, если следующий ребенок окажется черным, Сатал может претендовать на создание собственного клана. Не в этом ли смысл?

— А ваша милая дочка?

— Моя милая дочка послала своих любящих родственников к такой-то матери, — ухмыльнулся Сатал, — и выбрала для учебы школу настолько удаленную, насколько это было возможно.

Это Ларкес мог понять.

— Умный ребенок.

— А что это вы о моих родственниках вспомнили… босс? — Сатал подозрительно прищурился.

Ларкес привычно сменил маску.

— Не кипятись, это я теорию проверяю. У меня другой интерес. Ты как думаешь, твой ученик действительно умер?

— Кто из нас вел следствие? — удивленно вскинул брови Сатал. — Я понятия не имею, что с ним произошло.

— Говорят, что между учителем и учеником иногда…

— Врут.

— А как же случай в шахте?

Сатал довольно заухмылялся и буквально расплылся в кресле. Ему было приятно чувствовать некоторое превосходство над нынешним начальником.

— Ах, вот ты о чем. Шорох, да? Я его не спрашивал.

— А если для достижения государственных целей необходимо установить местоположение Тангора? Шорох может проследить любого, тем более того, кто связан с ним. Если спросить…

— …то ничего не получится, — поморщился Сатал. — Малец у нежитя что-то вроде любимчика, этакое приключение с продолжением. Чем я ему компенсировать буду?

Брови Ларкеса дрогнули, словно не зная, какое положение принять. Сатал позволил себе заметить замешательство начальства и великодушно пояснил:

— Для Шороха каждый контактер — окошко в мир. Монстр не имеет цели существования, у него нет потомства, и ему в принципе ничто не может угрожать. Мне кажется, он заимствует у человека не только чувства и ощущения, но и набор смыслов, словно примеряет на себя чужую роль. Для Шороха накал страстей, бушующий в человеке, — лучшее развлечение, причем эпические сюжеты твари нравятся больше, чем бытовые. Будем откровенны: Тангор вполне потянет на второго Роланда. Мне нечем компенсировать Шороху испорченное развлечение, так что я даже спрашивать его не буду: мы не только ничего не выясним, но еще и известим парня о своем интересе. Кто знает, куда он тогда сиганет?

— Понятно. — Ларкес никогда не размышлял о грозном монстре в таком ключе.

— Что-нибудь еще?

— А ты не замечал за Тангором каких-нибудь странностей?

Сатал несколько секунд смотрел на собеседника, а потом тупо заржал.

— Мужик, — смех высек из глаз черного мага слезы, — этот парень — одна большая странность!

Ларкес откланялся, размышляя, что замечание бывшего координатора может быть гораздо ближе к истине, чем тот подозревает.

Придется действовать традиционными методами.

Все сведения о расследовании суэссонского инцидента напрямую поступали в офис старшего координатора региона: надзор не собирался прощать покушение на своего сотрудника, пусть и бывшего. Но помимо этого Ларкес получал отчеты о кое-каких ключевых событиях, могущих помочь в давнем противостоянии с сектантами. Например, на стол координатора ежедневно ложились списки лиц, вторично получавших заверенные при помощи магии документы, и эту традицию никто не отменял. Да, удар по Искусникам был нанесен, но смертельным не оказался, пламя ненависти лишь сильнее жгло одержимого мага (он должен был уничтожить их всех, всех!!!). Каково же было удивление старшего координатора, когда одно и то же имя появилось в списках дважды. Настоящий Йохан Китото дал по этому поводу исчерпывающие (хотя и немного путаные) объяснения, но поверить, что под личиной белого по стране путешествует некромант, Ларкес не мог. Это противоречило всем канонам!

«Надо браться за дело самому. Подчиненным такое не доверишь! Если в прессу просочится хоть полслова, начнется подлинный вертеп».

Старший координатор не брался предположить, какие выводы сделает из вопиющего факта черная и белая общины вкупе с Искусниками и обычными людьми. Волнений во вверенном ему регионе Ларкес не хотел, поэтому направлялся прямиком к дому женщины, поручившейся за лже-Йохана. Клара Фиберти, кажется?

Глава 2

Я искренне полагал, что надолго мы в Хо-Карге не задержимся, но когда что-нибудь получалось так же просто, как планировалось?

Сначала Хемалис выкатил нам список букинистов, занимающихся древностями, на сто сорок три фамилии с гаком («Поймите правильно, кто-то из новичков может быть мне не известен!»). Потом, после пары пробных визитов, выяснилось, что под «древними книгами» в большинстве своем понимаются труды времен основания Ингерники, а то, что писалось до правления Гирейна, вообще заоблачный раритет.

Ладно, пусть раритет, но переводы, списки, ссылки должны же где-то присутствовать! Людям свойственно интересоваться историей, я точно знаю — я живых археологов видел. Увы, то, что мне казалось понятным и естественным, для большинства попросту не существовало. Влекомый смутными подозрениями, я сделал ходки в магазины образовательной и даже (тьфу, тьфу, тьфу!) эзотерической литературы. Так и есть, теория множественности цивилизаций обществом не обсуждалась, в данном сезоне были модны обоснованность претензий Каштадара на Аранген и вмешательство И'Са-Орио-Т во внутренние дела сопредельных территорий. Катастрофы прежних лет просто терялись на фоне остроты современных дискуссий, как будто быть съеденным нежитью чем-то приятнее, чем оказаться зарезанным имперским десантом (впрочем, нежити у нас обретались всегда, а десантники еще только примериваются). Если бы не навеянные Шорохом видения и мой собственный опыт, можно было решить, что Белый Халак — миф, глупая притча.

Для знакомства с мнением профессионалов я рассчитывал возобновить знакомство с Алехом (еще не лето, отчаливать в экспедицию ему было рановато). Увы, в телефонном справочнике фамилии археолога с дефектом дикции не значилось, да и в столичном университете его никто за своего не признавал (а уж я им целый день звонил, старался!). Правда, в списках преподавателей был Д. Нурсен, но и его телефон молчал вглухую.

Просто наказание какое-то. Оставалось надеяться на удачу.

И началось хождение по магам: большинство букинистов, вполне ожидаемо, оказались белыми. С другой стороны, чем еще им заниматься? Тихая, безопасная работа, удовлетворяющая жажду знаний без необходимости что-то доказывать. Книги не ранят чувств, не возражают, не приносят сюрпризы, вся мучительная работа по осознанию истины и устранению противоречий выполнена авторами, а в текст занесен готовый рецепт. Черные не любят читать — комбинации чернил и бумаги трудно завладеть нашим вниманием, а вот белые обожают книжную мудрость и безопасные (зачастую покойные) авторитеты.

В большинстве случаев наш визит начинался стандартно: мы заходили, интересовались книгами времен короля Гирейна, древними рукописями и терпеливо выслушивали многократные «нет!». Затем начиналась игра. Я притворялся тупым черным, кривил морду и цедил через губу различные пошлости, а мисс Фиберти (вся из себя такая благородная) вставала на защиту белого. Очень скоро наша жертва проникалась к моей помощнице чувством глубочайшей признательности и, если уж не могла достать из-под полы нужную нам литературу, давала дельный совет. С простыми людьми было труднее: каждый, буквально каждый из них пытался всучить нам какую-нибудь залежалую брошюрку под видом «Слова о Короле». Тут я начинал громко возмущаться, а мисс Фиберти меня робко успокаивала, в итоге результат был тот же самый.

После десятка утомительных миссий выяснилось, что серьезных коллекций древней литературы в Ингернике существует три, и все частные. Причем один из собирателей предпочитал религиозные тексты, другой — исключительно рукописи, и только у третьего интересы совпадали с моими — литература по магии времен Ингерланда. К сожалению, владельцем последней коллекции был очень уважаемый белый маг, член правительства, меценат, борец с инквизицией и прочее, прочее, прочее. Называя его имя, букинисты слегка понижали голос (как бы он не Искусником оказался). Обращаться за помощью к такому колоссу у меня не было ни малейшего желания.

Время сочилось сквозь пальцы.

Жить у Хемалиса оказалось удивительно комфортно: белый целыми днями шуршал своими переводами и не доставал гостей, а если ему хотелось общения, в дело вступала мисс Фиберти. Пару раз город накрывали пыльные бури (обычное дело в это временя года), и обезлюдевшие улицы озаряло сияние защитных Знаков на фасадах богатых особняков. Выходить из дома в такую погоду категорически не рекомендовалось, и очередные визиты приходилось откладывать. Время взаперти я проводил с пользой, пытаясь изобрести способ подключить к поискам Шороха. Как подумаешь, что он и при самом событии присутствовал, и знакомых с нужной мне темой людей ел, так прямо злость берет. Собственно, нежить и не отказывался, проблема была в том, что для получения внятного ответа я должен был точно знать, что ищу, а у меня на этот счет не было ни малейшего представления. Может, съездить туда, где находился этот самый Халак? Вдруг у монстра есть ассоциации с конкретным местом.

Но буря кончалась, дворники сноровисто убирали с улиц мелкую соленую пыль, и мне снова приходилось идти на встречу с людьми, уверенными, что прошлого не существует. Сами они пришли к такому выводу или их кто-то убедил в том, что древними эпохами можно пренебречь, я не знал. Искусники, судя по всему, считали иначе. Как бы еще узнать, кто прав?

После двух недель этого дурного копошения Хемалис обрадовал меня новостью:

— Вы знаете, мастер Тангор, тут меня спрашивали о людях, интересующихся древней литературой. Я сказал, что ко мне еще не обращались, но обещал при случае расспросить. Как вы думаете, это важно?

Хвала предкам, тяжелая жизнь научила белого подозрительности!

— Да, мастер Хемалис, это важно. Нас здесь нет!

Не знаю, что за деятели собрались по мою душу, но к общению с ними меня не тянет. Самое время покидать гостеприимную столицу.

Нужда — мать изобретательности, а когда тебе кто-то сопит в спину, мысль вообще дивно ускоряется. У меня созрел план: зайдем на цель с другой стороны — от результата. Логически рассуждая, если человек разбирается в древних артефактах, то откуда-то он про них узнал? Поднапрягшись, я изобразил на бумаге символ, который во время блужданий по логову выползня намозолил мне глаза, отправился в лавку древностей и тупо спросил, не интересуют ли кого-нибудь предметы с такими знаками. Кто может оценить мою находку? Торговец два часа полировал мне мозги, убеждая принести добычу ему, но я держался стойко: принесу, но сначала узнаю, что это. В конце концов, за скромное вознаграждение в двадцать крон мне вручили адрес некоего эксперта.

Хемалис, взявшийся объяснить нам, как добраться до места, с сомнением поджал губы.

— Знаете, это не очень хороший район. Городище. Там живут местные. Я имею в виду очень местные. Они стараются не иметь с приезжими ничего общего и дел совместных тоже не ведут. Вы уверены, что вам туда надо?

Все логично. Вряд ли торговец дал бы мне адрес конкурента, имеющего возможность и желание перекупить таинственные артефакты.

— Мы должны туда попасть! Это вопрос жизни и смерти.

По крайней мере, для тех, кого я пытаюсь прижать (еще немного, и жуткая смерть им гарантирована).

Добирались долго — в само Городище извозчик заезжать отказался. По правде сказать, экипажу делать там было нечего: за обновленными фасадами, легко впитавшими образ столичного города, скрывался подлинно аутентичный ландшафт — узкие щели между домами, погруженные в глубокую тень, наполненные разговорами жителей и, как ни странно, начисто лишенные запахов. Как местным это удавалось? Не иначе магия.

Зигзагообразные дворы и темные подворотни были стерильны, словно камни пустыни, приглушенные запахи еды обозначали положение чайных и пельменных, общественные купальни выдавал аромат лаванды (точно, стерилизующая магия). Наверное, тут даже подметать не требовалось: откуда в таком месте пыль? Мне стало понятнее, почему рикш и автомобилей в столице намного больше, чем конных экипажей. Я представил действия возницы, если лошади вздумалось напрудить, и глупо ухмылялся добрые полчаса.

По нужному мне адресу располагался дом, половина которого была снесена в ходе какого-то давнего строительства (а может, там что-то сгорело или обрушилось). Оштукатуренные снаружи стены в разрезе оказались землебитными и поражали своей толщиной, за все прошедшие годы их слоистые изломы так и не познакомились с небесной влагой. Вот с таких вот коробок и начиналось, наверное, поселение торговцев селитрой, по чьей-то прихоти превращенное в столицу Ингерники.

То, что нужный нам дом относится к неблагополучным, стало ясно сразу, по запаху — он здесь был. Легкий душок от давно не чищенных труб мешался с кухонными ароматами и солью пустыни, оставляя на языке неприятную горечь.

«Расмус Иберли, оценка древностей» — гласила надпись на дверях. Звонок не работал, пришлось стучать.

— Проваливайте, не заперто!

Я решил руководствоваться второй частью фразы и забить на первую.

Дверь, как ни странно, открылась без скрипа. Жилище оценщика пропитал стойкий запах дешевых стерилизующих снадобий армейского образца: умирать от серой чумы хозяин квартиры не хотел, но и на ежедневное ритуальное купание его уже не хватало. Понятно почему: на куче засаленных подушек развалился мужик в халате на голое тело, а рядом с импровизированным ложем стоял здоровенный (в половину моего роста) кальян, источающий вкрадчивую сладость.

То, что Расмус Иберли знал моего отца, я понял по специфическому взгляду. Но если Хемалис при первой встрече сильно побледнел, то этот тип с сомнением покосился на мундштук кальяна. Интересно, что он там курит?

— Я Томас Тангор, здравствуйте!

— Чё, правда?

— Нет. Мы с Королем выпили и решили тебя проведать.

Такое объяснение понравилось хозяину квартиры еще меньше, поэтому он отложил мундштук и сел прямее.

— А чё надо?

— Лично мне — вопросы задать.

Что от него нужно Королю, я не знаю.

Мисс Фиберти потихоньку ущипнула меня и кивнула на единственный более-менее опрятный угол квартиры. Там на тумбочке стоял большой дагерротип с аккуратно вычерненным углом — женщина, мужчина и очаровательный малыш смотрелись как живые. В мужчине при изрядной доле фантазии можно было узнать владельца кальяна.

Оценщик древностей с силой растер лицо, пытаясь вернуть себе толику здравомыслия.

— Живой, значит, — с какой-то непонятной интонацией проговорил он.

— А ваши когда умерли? — брякнул я.

— Тогда же, — процедил сквозь зубы он.

Я резко вспомнил историю с убитыми букинистами, которую мне рассказал Ларкес. По словам мага, дело было громким, а среди жертв сектантов были и семьи торговцев.

— «Слово о Короле»?

— Отвали! — Он грязно выругался и принялся нашаривать мундштук. — Твари. Все — твари. Никак не успокоитесь…

Я пожал плечами:

— Да у меня оно, у меня, не нервничай. Я о другом спросить хочу.

М-да, привлечь внимание у меня получилось. Глаза Расмуса Иберли лихорадочно заблестели.

— И ты… читал?

— Его не читают, — вежливо уточнил я. — Текст абсолютно непереводим. Содержание «Слова» усваивают путем магических практик.

Полагаю, Шорох не обидится, если его назовут «практикой».

Расмус наконец оставил в покое кальян и принялся рассматривать меня уже с некоторым интересом.

Тем временем я размышлял о том, что отыскать его живым — огромная удача. Когда люди так интенсивно грузятся дурью, их хватает максимум года на два — на три. Впрочем, Расмус мог сопротивляться, пытаться завязать, может, к целителям ходил, а потом брался за старое. Это пока деньги были, нынешний срыв явно будет последним.

Предполагаемый соратник отца решительно тряхнул головой:

— Поцелуй их в задницу! Думаешь, я снова в это полезу? — Его голос сочился презрением. — Из-за твоего долбаного любопытства я потерял все… всех…

Такое впечатление, что он вообще не делает разницы между мной и покойным папой. Сильная у него трава! Эмпат нашел бы способ вернуть его к реальности, а мне что делать?

Я встретил взгляд Расмуса. У него были глаза мертвого человека, иначе не скажешь. Даже у Хемалиса, жившего в гниющем квартале с мертвой птицей за шкафом, не было таких глаз — белый не потерял надежду. Этот человек посвятил себя духам прошлого, не желая расставаться с тенями ушедших, а потому был не в силах творить будущее. У простых людей так бывает.

Но у меня было что сказать живому мертвецу.

— Вы ошибаетесь, у меня более конкретные планы. Я хочу убить их мечту, уничтожить то, что им дороже жизни, то, к повторению чего они стремятся веками, жертвуя всем. Я вырву у них жало. Они смогут представлять себя кем угодно, но уже никогда не заставят реальность содрогнуться.

Признаю, пафосно, но суть дела отражает.

В полумраке его беззубая улыбка выглядела гримасой горгульи.

— С ним они справились.

Глупо спрашивать, о ком речь.

— Я не он. Я сильнее и могу больше. У меня есть друзья, — только не говорить «среди нежити». — Они покушались на меня трижды и не добились успеха, но им удалось привлечь мое внимание.

А внимание мастера-некроманта — это страшно.

Он попытался смеяться и закашлялся.

— Самоуверен, как любой черный маг.

— Я — алхимик.

Он надолго задумался.

— Ну, раз алхимик, может, что-нибудь и получится. Тут, понимаешь, дурной мощью дело не решить, тут понимание требуется. Тод мог горы сворачивать, армии в штабеля укладывать, а вот в мелочах разбираться не по нему было. Понимаешь?

Я кивнул. Очень характерное для черных состояние. Ум и тонкость понимания приходят к нам на закате жизни, да и то не ко всем. Хорошо хоть, живут маги долго. Судьбе приходится усердно пинать и бить черного, чтобы он начал не бояться, нет (это — никогда!), но хотя бы задумываться о будущем. А поскольку пнуть боевого мага и остаться в живых сложно, то и умников среди инициированных мало.

— И с чего же ты намерен начать?

— Белый Халак, ритуал Литургии Света. Я видел схему того, что Искусники пытались провернуть, она мне не понятна. Ритуалу не хватает какой-то очень важной части, затраты энергии и ожидаемые результаты воздействия несопоставимы. В чем дело?

— А ты действительно соображаешь. — Он поморщился, достал из-под подушек плоскую фляжку и сделал из нее пару глотков. — Ладно. Только учти, подробности я не помню и кое-что из тех книг осталось не переведено. Знатоков древних наречий и в то время было не найти, а теперь уж подавно.

Расмус Иберли заговорил.

Я подал знак мисс Фиберти, она достала из сумочки планшет и карандаш и стала быстро записывать (до того, как податься в «болтушки», моя помощница работала стенографисткой, так что за адекватность текста можно было не опасаться). Я слушал, меня интересовала суть.

— Это немного походит на то, о чем говорят священники, но только все вроде бы было на самом деле.

Да, прямо как в священных книгах: жили люди, люди ничего не знали о магии, и жили они хорошо. В переведенных Расмусом книгах об этом повествовали скупые строчки древних легенд (древних даже для тех, кто писал запретные гримуары), а у меня перед глазами стояли воспоминания Мессины Фаулер — покойницы, жившей сто тысяч лет назад. Да, устроились они и вправду неплохо — никакой магии, только алхимия, но какой размах! А потом их сожрали фомы. В легендах нашествие Потустороннего именовалось «неведомое зло» и происходило единожды (вероятно, трехкратный конец света в головах у переписчиков не умещался). В конце концов, выжившим такая традиция надоела, и они изобрели какое-то оружие против неизвестного врага. Интересно, в какую эпоху это случилось? Не при Набле, точно. Про цивилизацию Бекмарка я ничего не знал, а с Кейптауэром у меня не заладилось: воспоминания дважды скончавшегося мистера Флапа в голове так и не всплыли.

— Занималось этим какое-то небесное воинство, в рукописи еще эмблема была — крылышки на звездном фоне. — Расмус теребил мундштук кальяна, сосредоточиваться на чем-то еще ему было все сложнее. — Дальше мы разобраться не успели. То ли не всем понравился результат, то ли побочные эффекты какие-то были, но люди почему-то захотели от этого оружия избавиться. Во всех книгах предостерегали не связываться с этим самым воинством, что бы те ни сулили. У Тода была теория, что наши Искусники как раз те небесные воины и есть.

— Гм. — Ценность информации была не то чтобы нулевая, но для моих целей явно недостаточная. — А где те книги, которые вы переводили?

— Все было у Тода. Он спонсировал покупки и мне за переводы платил. Когда его убили, на рынке ничего не всплыло. Я думал, что коллекция осталась у вдовы, а теперь склоняюсь к тому, что книги уничтожили.

Не так-то это просто — уничтожить зачарованные гримуары, точно вам говорю. А вот какой-нибудь хитрый тайник был вполне в духе черного мага (тут я вспомнил расщелину за забором дядькиного дома).

— Не помните, он ездил куда-нибудь, когда отдавал вам книги или забирал их обратно?

— Трудно сказать. Мы тогда в Финкауне жили, он по работе постоянно куда-то уезжал.

От Финкауна до Краухарда много дней пути, мотаться туда-сюда слишком заметно. Скорее всего тайник где-то ближе был.

— Спасибо вам, Расмус. — Я полез во внутренний карман и выписал чек с одного из моих анонимных счетов (знал о нем только Джо, значит, никто не мог арестовать его после моей мнимой смерти). Надо надеяться, что деньги пойдут на благое дело. — Вы бы подлечились, что ли. Мне ваша помощь может еще понадобиться.

Мы выбрались из провонявшей дезинфекцией квартиры, оставив криво ухмыляющегося Расмуса вертеть в руках чек. Моя глупая и неуместная совесть была чиста. Осталось или нет в нем что-то человеческое, пусть предки решают, за такие деньги целители способны вернуть его в норму физически, прочее — не ко мне.

Собственно, в Хо-Карге меня больше ничего не держало.

— Томас, — вполголоса позвала мисс Фиберти, — думаешь, это правда? Про оружие?

— Ерунда все. — Я шагал в глубокой задумчивости, почти не осознавая, как ноги находят дорогу в лабиринте темных дворов. — Если та штука — средство от нежитей, то почему после ее применения их становится больше? Наверняка она предназначена для чего-то еще.

— Например?

Я пожал плечами:

— Кто знает? Может, на нашем языке слова такого не существует, для чего она сделана. Или мы с такой проблемой пока не сталкивались.

— Что будешь делать?

— Первоисточники искать. Насколько я понял, папаня не успел ими конкретно заняться.

Зато ясно, куда ушло все семейное состояние! Впрочем, так даже лучше вышло: антиквариат — хорошее вложение денег, инфляцию-то никто не отменял. Все равно мать не рискнула бы пользоваться его счетами. А вот Искусников пора разъяснить. Волынка с этими маньяками тянется не двадцать и даже не четыреста лет. Сколько можно? Три к одному — это они все сведения о Халаке в доступной литературе подчистили. Нужно найти и разорить их гнездо! Пусть попробуют на собственной шкуре, каково это — бродить во тьме на ощупь, пытаясь разобраться, что было, а что нет.

Поиск блудного некроманта продвигался медленно, но остановить старшего координатора северо-западного региона могла только смерть (Ларкес вообще относился к распоряжениям руководства очень серьезно). Первым пунктом на повестке дня стояло установление личности лже-Йохана, и с этим неожиданно возникли проблемы. Самозванца видели многие, но при этом все они описывали его как белого (заведомо белого!). Раньше Ларкес не обращал внимания, насколько разными словами люди говорят про магов, поскольку в ситуацию неопределенности не попадал. Задавать наводящие вопросы гражданским координатор не решался (того и гляди слухи пойдут!), вся надежда была на инспектора Графта.

Полицейский охотно шел на контакт. Дело-то раскрыто, почему бы не рассказать начальству подробности!

Но успехи инспектора Ларкеса не интересовали.

— Первоначально была выдвинута гипотеза о причастности к убийству мага-природника. Вы должны были допрашивать всех белых, ехавших в поезде.

— Так мы и поступили.

— Был ли среди допрошенных некий Йохан Китото?

— Да, был! Он оказал большую помощь следствию.

— Опишите мне этого человека.

И полицейский, чьей профессией было выводить жуликов на чистую воду, в свою очередь, принялся описывать внешность белого мага. Ларкес ловил себя на том, что не узнал бы в этом портрете Тангора, даже если бы сам его туда послал. Следователь опытным глазом подмечал черты, актуальные только для белых, что-то вроде «взгляд не уплывает» и «губа не шлепает».

«Не настолько уж мы отличаемся друг от друга, чтобы нас за людей не считать!»

— Стоп, — Ларкес решительно прервал полицейского, — а теперь представьте, что Йохан Китото — обычный человек, и постарайтесь описать его заново.

Инспектор Графт нахмурился, удивленный такой странной задачей, а когда снова заговорил, мозаика рассыпалась и сложилась заново. Сходство было несомненным: рост, комплекция, черты лица.

— И очень образованный! — почему-то добавил полицейский. — Столько знает про… э-э… ретроспективную анимацию. Понятно, почему у Клары Фиберти такой реалистичный сюжет.

Ларкес вопросительно наклонил голову, и полицейский на удивление легко понял этот жест.

— С ним же ехала та самая Фиберти, писательница. Автор «Черного рыцаря»!

Слово «писатель» для господина Ларкеса прочно ассоциировалось со словом «писака», следовательно — «журналист», а журналистов старший координатор патологически не любил. Вечно мутят воду! Кто она вообще такая, эта Фиберти, и какой у нее интерес? Схемы поведения никак не складывались, Тангор и его спутница оставались вещью в себе, совершающей непонятные и непредсказуемые движения. Например, приехав в Хо-Карг, они словно растворились в воздухе, умудрившись не зарегистрироваться ни в одном пансионе, гостинице или общежитии под видом черных, белых либо серо-буро-малиновых с проседью. А ведь режим пребывания в столице последнее время очень суров!

Министр Михельсон в любой момент мог вспомнить о своем поручении, а расследование буксовало. В припадке интуиции Ларкес приобрел упомянутую инспектором книгу, увесистый томик с гротескной черной фигурой на обложке (нет ли в этом какого-нибудь оскорбления властей?), и попытался развеяться.

По мере чтения волосы старшего координатора вставали дыбом. Куда смотрел цензор?!! Особенности черномагических практик и повадок нежитей, о которых не всякий чистильщик знает, шли в массы со страниц бульварного романа! Очень скоро в главном персонаже книги стали проглядывать знакомые черты… Ах, так вот кто растрепал совершенно посторонней личности приемы боевой магии! Ларкес с новой силой пожалел о смерти старшего Тангора: уж отец-то сумел бы привить сыну должное почтение к ремеслу. Найти и выпороть мелкого гаденыша, пока еще не поздно! Тут Ларкес вспомнил нашумевший доклад на конференции по практической магии и осознал, что поздно. Теперь можно только тихо удавить ради минимизации вреда. А кто тогда будет воевать с империей?

Старший координатор вздохнул и запрятал подсудное издание в портфель (надо хотя бы совокупный тираж выяснить). Выбора нет, придется ходатайствовать о прикреплении к мальчишке личного куратора. Обычно маги до пятидесяти лет серьезной опасности для общества не представляли, но тут случай особый: талантливый некромант, жертва магических диверсий, да еще и с пробелами в воспитании (координатор с раздражением вспомнил о Сатале — скудоумный чистильщик учил мальчика боевым приемам, а надо было преподавать этикет!). Впрочем, юный маг не виноват, что незнаком с традициями, — сам Ларкес вырос в такой же обстановке. Главное, не позволить ему и дальше блуждать в темноте.

Слово «нахал» стало ключом к решению проблемы. Ларкес представил себе самое вопиющее нарушение неписаных правил, и следующий шаг Тангора стал очевиден сам собой.

Хемалис любил зеленый чай. Некоторые белые стали бы разводить вокруг этого сложные обоснования, поминая необходимость восполнения влаги в организме и тонизирующие свойства напитка, но старый букинист просто любил зеленый чай. В два часа дня, на самом пике жары, он всегда делал перерыв в делах и уделял время ритуалу чаепития.

Зачарованная спиртовка нагрела чайник всего за пять минут, в прозрачную воду упали зеленые иглы и закружились вертикально, отдав настою свой первый, самый терпкий вкус. Белый наполнил фарфоровую чашечку жидкостью соломенного цвета и долил в заварку воды. Следующая порция напитка будет иметь фруктовый привкус.

В дверь позвонили. Что ж, бывало, клиенты приходили к нему и в это время — мертвый час Хо-Карга. Обычно это были люди состоятельные, могущие позволить себе лимузин с тепловым насосом на крыше. Таких нельзя заставлять ждать! Старик торопливо зашаркал к двери.

На пороге стоял черный маг, невысокий, неопределенного возраста и с совершенно непроницаемым выражением на физиономии.

— Здравствуйте!

Хемалис испытал непреодолимое желание захлопнуть дверь перед носом визитера и закрыться изнутри. Но это было бы невежливо, поэтому старик только боязливо кивнул:

— И вам нежаркого дня, уважаемый.

— Томас Тангор здесь живет?

Старый букинист облегченно вздохнул:

— Съехал он! Утром и съехал, а куда — не знаю.

— Спасибо вам.

Колдун развернулся и зашагал к лифту, а белый выполнил-таки свое желание — запер дверь на все замки.

Глава 3

Алех Клемент многое мог рассказать о Белом Халаке, но его редко кто об этом спрашивал. Белый не удивлялся. Он с двенадцати лет сопровождал мать в экспедициях и успел усвоить, что ответы на некоторые вопросы люди знать не желают. Слишком часто маленькие совочки археологов высвобождают из-под земли нечто пугающее, не следы жизни и быта, а свидетельства ужасного конца. Кому это нужно? Например, ему самому. Белые чрезвычайно любознательны, но вовсе не потому, что это так весело — все знать. Знание дает уверенность, спокойствие духа. Свидетельства, собранные другими, были Алеху недостаточны, он желал лично видеть объект своей страсти. Выбор был естественным — археология. То, что пугало в детстве до помрачения, стало делом всей его жизни.

В прошлом году Алех решился добавить в список познанных явлений магию. Решение стало результатом долгих размышлений и приключения в компании боевых магов. Белый был далек от мысли, что может сравняться с черными, но чувствовать себя вечной жертвой обстоятельств ему надоело. Решившись на инициацию, Алех пропустил полевой сезон и даже место учебы вынужден был поменять — аспиранты факультета древностей не имели времени на магическую практику. Превращение в мага давало определенные преимущества, но разрыв с привычной компанией белый тяжело переживал.

Археологическая партия — это не просто группа людей, собравшаяся поехать куда-то и что-то поискать, это своего рода семья, в ней есть старшие (умудренные опытом патриархи) и младшие (наивная, восторженная малышня). Год за годом крохотный табор отправляется в путь, навстречу бытовой неустроенности, диким просторам, а то и враждебности окружающих, объединенный могущественной человеческой страстью — любопытством. И в душе самого циничного гробокопателя теплится ожидание чуда, столкновения с прекрасным и удивительным. Романтика! Белым без этого нельзя.

Звонок от Джима Нурсена раздался неожиданно — в начале весны.

— Ты сейчас свободен? Намечается шикарная поездка на курганы! Пойдешь моим помощником.

— Сейчас?

Время было необычным — середина семестра. Что означало: дешевая, умеренно квалифицированная рабочая сила из числа студентов будет для экспедиции недоступна.

— Это же Полисант, малыш! Там летом настоящая духовка, ни капли влаги за весь сезон. Лучше попасть под дождик, чем изжариться заживо.

Алех согласился не раздумывая. Конечно, ставший привычным коллектив не соберется (кто-то сейчас учится, а кто-то преподает), но пропускать еще один год новоиспеченный маг не собирался. К тому же срок защиты диссертации приближается, а курганы Полисанта датируются как раз временем распада Белого княжества. Возможно, они откопают что-нибудь полезное для его работы!

Сборы проходили с нехарактерной для почтенных археологов поспешностью (бедлам в делах — практически норма, когда спонсорами оказываются чиновники), так что собраться вместе членам экспедиции впервые удалось лишь в поезде. Знакомыми Алеху оказались только сам Нурсен и Пьер Аклеран, в прошлом году переставший быть студентом. Эти двое были рады встрече, остальные отнеслись к появлению еще одного белого настороженно.

«Боятся, что в поле я стану обузой. Очень зря! У меня и прежде проблем не было, а теперь тем более не будет».

Инициация дала молодому магу очень многое, как и обещалось. Не за счет появления какой-то неизъяснимой мощи, а прежде всего за счет понимания, сколь многое в его жизни определяли слепые и бездумные колебания Источника. Не милосердие, не стремление к добру и справедливости, а физиологический процесс, вроде бурчания желудка.

«Это унизительно. Человек в состоянии быть добрым и без пожизненной лоботомии. Желание сопереживать должно идти из души, а не становиться принудительной обязанностью, от которой повеситься впору».

Но повода поговорить об этом у Алеха не было, а Нурсен был занят своим:

— Я рад, что ты к нам присоединился! Декан почти никого не отпустил: время неурочное, сессия на носу.

— А почему такая внезапность?

Если бы предложение прозвучало раньше, заинтересованные лица могли поторопиться со сдачей зачетов или перенести их на осень.

— Кураторы! — Нурсен воздел очи горе. — После Наблы древностями вплотную занялась армия. Даже не знаю, радоваться этому или плакать.

В разговор вмешался Пьер, очень к месту помянув любовь за деньги, и разговор свернул на знакомства, составление планов и распределение обязанностей.

Последний отрезок пути археологи преодолели на большом грузовике со стыдливо замазанными армейскими эмблемами. Услышав слово «курган», Алех нарисовал в воображении величественные склоны, над которыми парят орлы, вместо этого его взгляду предстали холмики высотой максимум метров по пятнадцать, над степью они выступали только благодаря общей плоскости рельефа. Ничего выдающегося. Алеху очень хотелось знать, как правительственные агенты вышли на это место, — вопрос, которым никто, кроме дотошного белого, не задавался. Покрытые плотным дерном склоны сохраняли первозданную форму — случайные находки в ходе строительства или захоронения можно было исключить.

Сдержанно матерящиеся рабочие вырубили в зарослях площадку и начали обустраивать лагерь. Алех вспомнил, что Полисант считается едва ли не пустыней, и привычно удивился: густая зеленая чаща смыкалась у него над головой. Кругом все росло и цвело. Вдохновленные зимними дождями, обитатели степи спешили повернуть колесо жизни на еще один оборот. Белый сделал над собой усилие и перестал глазеть на цветы и птичек — пора и работать начинать.

Согласно заключению магов-искателей, вход в древнюю гробницу располагался в основании ничем не примечательного холма. Штольню решено было копать не сверху, а сбоку: чуть длиннее, зато удобнее. Нурсен, не стесненный вопросами финансирования, нанял в ближайшем селении десяток рабочих, завез материал для крепежа, инструменты, и работа закипела, насколько это слово вообще применимо к археологии. Ни о каком «копай глубже — кидай дальше» речи не шло, землю выбирали ступеньками, чтобы как можно аккуратнее разделить грунт как вдоль прохода, так и по его высоте.

— Заметь, верхнюю часть холма составляет глиняная крышка. — Нурсен размял пальцами задержавшийся на сите комок. — Строители знали, что здешние грунты очень хорошо размываются, и не соблазнились на дешевизну.

Алех по-новому взглянул на курганы: до трети их объема было завезено самое близкое — из бассейна Слепой реки, пятьдесят километров по прямой, без всяких грузовиков, в лучшем случае на повозках. Должно быть, то, что лежит под холмом, людей действительно волновало.

Время шло, дневные температуры повышались. Теперь Алех лучше понимал стремление Нурсена закончить раскопки весной. Полевой лагерь уверенно приобретал черты настоящего поселения, а большие армейские грузовики, каждый день подвозившие воду и продовольствие, раскатали между холмов приличную колею. Для пущей безопасности к экспедиции присоединились два чистильщика, снисходительно-нахальные и очень недовольные тем, что придется ночевать в палатках. После двух дней непрерывных скандалов выяснилось, что спокойно переносить черных может только белый (даже Нурсен был этом обстоятельством поражен). Почему бы и нет? Алеху была чем-то симпатична неукротимая энергия и безудержная самоуверенность, с которой боевые маги начали приводить лагерь в соответствие с только им известными нормами безопасности.

— Между курганами ночевать нехорошо, — морщился Япин, младший из чистильщиков. — И вообще, не надо было строиться к ним так близко.

— Так ведь больше ста метров и периметр есть! — удивлялся Алех.

— Шорох разберет, что там развелось за такое время. Чтоб ты был в курсе — местные здесь даже коз не пасут.

— Кто же тогда нашел гробницу?

— Фиг знает!

Зато понятно, почему такой бурьян кругом — девственная природа.

Следом за боевыми магами в лагерь приехали чиновники: лично куратор проекта мистер Ламберт с секретаршей. Были ли они в курсе достигнутых успехов или случайно угадали, но в тот же день рабочие наткнулись на каменный бортик — жерло ведущего к гробнице колодца. Цель раскопок находилась пятью метрами ниже.

Дальше работы пошли быстрее: колодец был засыпан не землей, а камнем. Точнее, кусками каких-то строений, статуй и мраморных обелисков, ни одного необработанного булыжника Алех не обнаружил. И это в степи, где ни каменоломен не было, ни крупных городов отродясь не стояло.

— Выглядит так, словно здесь похоронили здание, — поделился он с Нурсеном странным ощущением.

— Очень может быть, — прищурился тот. — Вспомни обстоятельства падения Белого княжества. Их стиль жизни оказался вызовом тогдашнему патриархальному обществу, разразившуюся катастрофу истолковали как проявление гнева богов, и вся «греховная» культура была предана забвению. Мы судим о ней лишь по разрозненным обрывкам!

— Чувство самосохранения никто не отменял, — заметил Алех. К спору о подобных материях он привык, это и повлияло на выбор темы диссертации.

— Белый Халак простоял семьдесят лет, это несомненное достижение. — Нурсен был сторонником линейного прогресса.

— А потом все его обитатели умерли за один день, что тоже впечатляет. — Алех успел кое-что узнать про пролонгированные действия заклинаний.

Старый археолог рассмеялся:

— Мне очень интересно, что ты напишешь в своей работе, малыш! Но учти — я буду оппонировать.

Алех только ухмыльнулся: он был уверен, что любой труд на выбранную им тему вызовет бурю обсуждений. Препираться с людьми белому нелегко, но ради истины он готов был пожертвовать душевным спокойствием. Правде надо смотреть в лицо!

Надо, но боязно — на дне сухого колодца обнаружились толстые железные ворота из весьма приличной стали. К эпохе Белого княжества они не подходили никак. Створки разжали домкратом: они не распахивались, а уходили вбок. Первым в гробницу зашел черный, а следом самый смелый (или самый дурной) Пьер.

— Ничего нет, — пожал плечами старший чистильщик, — даже странно.

— Зато находок будет много. Вот, лежало прямо у двери! — Пьер продемонстрировал собравшимся полдюжины дисков из мутного стекла с разноцветной металлической инкрустацией.

— Надеюсь, ты отметил место, где их взял? — нахмурился Нурсен.

— Естественно! — обиделся Пьер. — Они валялись под ногами, я чуть не наступил. Такое впечатление, что их просто протолкнули внутрь через щель в двери.

— Какие-нибудь охранные амулеты? — предположил Алех, но использовать магию на странных кругляшках не рискнул.

— В лаборатории разберемся.

Нурсен и Пьер отправились описывать и паковать артефакты. Алех заглянул в опустевший колодец и почувствовал непонятную дрожь — слишком уж необычным было это место. Оно напоминало не руины Белого княжества, а скорее таинственный город Наблы (как его описывали побывавшие там).

— Странно все это, — пробормотал белый, не зная, к кому обращается, и поспешил за товарищами.

Этой ночью полевой лагерь долго не мог успокоиться. В призрачном голубом свете зачарованных светильников археологи планировали завтрашний день, маршрут осмотра гробницы и (как же без этого) меры безопасности. Алех в обсуждении не участвовал, так как знал: его все равно не пустят первым. Иногда обидно быть белым, но сейчас он испытывал странное облегчение. Молодой маг лежал, бездумно глядя на звезды и пытаясь представить себе людей, которые некогда спрятали эту гробницу от посторонних глаз. Как они дробили украшенный резьбой мрамор, тащили его через знойную пустошь, возможно возвращаясь не один раз. Потом наваливали сверху тонны плотного и тоже привозного грунта. Титанический труд! Алех не склонен был считать предков истеричными фанатиками. Для того чтобы ритуально «похоронить» статую, достаточно отколоть ей нос и утопить в ближайшем болоте. Надо бы узнать, нет ли у мрамора каких-нибудь особенных свойств… Используют же для построения пентаграмм мел — материал, не накапливающий магию, способный мгновенно и без искажений высвободить вложенное в него волшебство. Может, в кусках он тоже для чего-то нужен.

Утром у жерла колодца собрались все: археологи, маги, куратор. Вниз опустили голубые светильники, зачарованные медные Печати, молотки, веревки и прочую мелкую дребедень. Старший чистильщик был молчалив и сосредоточен.

— Начали! — Нурсен сложил пальцы в древнем отвращающем знаке.

Пьер решительно полез вниз. Веревка быстро скользила сквозь заклиненные створки ворот. Алеху казалось, что в стене под ними что-то тихо щелкает или едва слышно жужжит, впрочем, это могло быть самовнушением: белые никогда не отличались крепостью нервов. На первичный осмотр Пьеру отводилось пятнадцать минут, но беда пришла намного раньше.

Волна чужой агонии ударила Алеха по нервам: где-то там, внизу, только что умер человек.

— Беда, мастер! — выдохнул маг, пытаясь совладать с внутренней дрожью.

Впрочем, Нурсен чувствовал то же, а до остальных донесся искаженный стенами подземелья крик. Мистер Ламберт побледнел:

— Не может быть! Они говорили, что стражи не выходят на верхние горизонты!!!

Больше Нурсен не колебался:

— Бежим!!!

Есть у археологов-практиков хорошая привычка — при малейших признаках необъяснимого сваливать с места раскопок без размышлений (в мире, где в любой момент можешь откопать магический артефакт, а то и целого нежитя, такое поведение сильно сокращает смертность). Бежать бросились все: и маститые профессора, и наемные помощники. Вырвавшись под солнечный свет, менее опытные сбавили шаг, но их старшие товарищи и не думали останавливаться, пыхтящая толпа растянулась по дороге к холмам. Нурсен задержался у выхода, пытаясь доораться до оставшихся в лагере, младший чистильщик прикрывал отход (очень трудно заставить боевого мага бежать без оглядки). Сверкнули багровым огнем видимые элементы проклятий, и глиняные стены штольни осели, заваливая раскоп. Резонно рассудив, что пара минут у них есть, Алех потрусил к лагерю напрямик — личный пример будет действеннее невнятных криков. Людей нужно было уводить.

Эхо смерти блуждало в крови, будя первобытный ужас. Что могло уцелеть после векового пребывания за этими толстыми дверями и зачем вообще его нужно было ТАК закрывать? Взрыв невнятных ругательств подтвердил худшие опасения Алеха; прежде чем нырнуть в бурьян, укрывавший его почти с головой, он обернулся и увидел невероятное: сквозь свежий завал сочилась Тьма. Не жидкость и не дым, что-то подвижное и несвязное.

«Полчище насекомых?»

Белый в панике рванулся вперед, упал, на секунду потерял ориентацию и заметался в кустах, боясь оказаться там, откуда убегает.

«Шорох бы побрал эти заросли! Где же лагерь?»

Ответом ему был еще один вопль.

«Мастер Нурсен?!!»

Колени Алеха подогнулись. Волны агонии хлестали по нервам молодого мага, затертые эмпатами воспоминания проснулись разом, грозя свести с ума. Белый скорчился на земле, пытаясь успокоить пульс и не допустить панику в Источник.

«Не надо было мне сюда ехать, с моим-то самоконтролем. Или хотя бы взять с собой блокиратор…»

Преподанные наставниками навыки, еще не успевшие стать привычкой, просыпались с трудом.

«Любое волнение делает результат ворожбы непредсказуемым. Эмоции, усиленные Источником, разрушают сознание, сводят с ума».

Алех слышал, что боевые маги способны ворожить в гневе и ярости, для белого волшебника это было совершенно немыслимо. Только полное спокойствие, абсолютный самоконтроль позволяли прикасаться к Силе без вреда для себя и окружающих. Но каково достичь этого, когда чужая боль и ужас волнами раскаленной лавы атакуют чувства, когда рядом кто-то страдает, а ты не способен помочь даже себе? Платой за потерянный контроль всегда становилась смерть.

«Предки, помогите! Только вспышки Силы тут и не хватало — на километр вокруг все лягут. Не сейчас!»

Но боль кончилась, и маг достиг покоя, настолько абсолютного, что он был похож на смерть. Сердце нехотя толкалось в груди, легкие лениво наполнялись воздухом, и каждый следующий вздох был мельче предыдущего. Белый впадал в болезненное оцепенение — единственный способ отгородиться от пережитого ужаса. Утомленные чувства спали, погасли страх перед смертью, беспокойство за себя и других. На Алеха наползало ватное покрывало сна, грозящего стать последним, и не было рядом никого, кто бы мог помочь.

В сознание его привел громкий смех.

«Люди! Живые!!!»

Алех пытался звать на помощь, но, видно, предки и впрямь решили защитить непутевого отпрыска: голос отнялся, а самому ему просто не пришло в голову, что друзья не станут хохотать над трупами товарищей. Закоченевшие мышцы слушались плохо, подняться в полный рост он не смог. Вместо этого молодой волшебник неуклюже перевернулся на четвереньки и полз на голоса, медленно и упорно, а когда поднял голову, увидел людей, копошащихся в месиве тел руками в длинных каучуковых перчатках. Ощущение неправильности происходящего пронзило его естество, и Алех молча лег в траву.

— Учитель, мы нашли их!

— Отлично. Гертани, поместите амулеты в футляр.

— Мы оставили на дороге слишком много следов, Учитель.

— Ерунда! Все равно к тому моменту, как найдут тела, установить причину смерти будет невозможно. Разворачивайте автомобиль, мистер Рапаш, желательно убраться отсюда до темноты.

Чужие люди (чужие настолько, насколько это вообще может быть) сложили в мешок окровавленные перчатки и ушли, спокойно переговариваясь, словно за их спиной не лежали мертвыми почти два десятка человек.

Алех снова остался один. Он не пытался обыскивать лагерь, потому что чувствовал — там нет никого живого, даже могучие армейские грузовики были мертвы — осели набок с выдранными колесами рассыпанной по земле алхимической начинкой.

«Какой же силой надо обладать, чтобы сотворить такое?»

Так же медленно, ползком, белый отступил в заросли, неожиданно ставшие спасительным убежищем. Мысли постепенно возвращались, но оставались медово-тягучими.

«Страж, значит? Нурсен не говорил о том, что может быть внутри. Кураторы знали больше, чем сказали. И кто-то смог использовать их интерес».

Пленка спокойствия опасно истончилась, в таком состоянии белый маг был беспомощен, как младенец. Брести навстречу ночи и неизвестности Алех не решался — особенно его беспокоило то, что никто из ушедших по дороге не вернулся назад. Но существовал другой способ позвать на помощь…

Он выбрался из зарослей, стараясь не думать, насколько далеко ушел таинственный страж. К жерлу древнего колодца сквозь глиняную пробку вел идеально круглый лаз (небольшой, около локтя в диаметре). Какая бы сила ни уничтожила экспедицию, она пожелала вернуться домой. Среди влажно поблескивающих груд того, что недавно было людьми, взгляд белого искал знакомые черты форменной куртки.

«Главное — не задумываться о том, на что смотришь».

Младший чистильщик был мертв — вся мощь боевой магии не смогла остановить таинственного убийцу. Медленно сглотнув, Алех потянул на себя край пропитанной кровью одежды (возникло ощущение, что нижняя и верхняя половины тела между собой не соединены). В кармане куртки должен был быть манок. Какая удача, что Япин не носил на себе хранитель — жара кремации амулет бы не перенес!

Нажать и ждать, что придет раньше — темнота или спасатели. В ушах Алеха колотился несуществующий прибой, перед глазами наслаивались видения разоренного лагеря и какие-то скалы.

Он не сдастся, он будет жить, потому что нет ничего важнее для белого, чем справедливость. Тот, кто направил экспедицию к этому кургану, знал, чем окончится попытка вскрыть дверь. Он должен за это ответить!

«Я узнал тебя, Учитель».

Глава 4

Люблю нетривиальные задачи. Пойди туда, не знаю куда, найди тайник колдуна, да еще и покойного. Оставалось надеяться, что папин призрак в случае успеха не станет выпивать душу родственника (традиционный сюжет из краухардского фольклора). Впрочем, откуда такие пораженческие мысли?! Да я сам — черный маг, и любого призрака за грань загоню! Главное, что мисс Фиберти до сих пор не сомневается в моих умственных способностях, не было бы ее (мамой клянусь!) — бросил бы все и сбежал. Кровную месть можно организовать как-нибудь попроще.

Пока моя компаньонка наслаждалась приключением — Редстон она ни разу в жизни не покидала, и новые впечатления ей пока не надоели. После нашей засоленной столицы (которая, к слову сказать, Фиберти тоже не понравилась) Финкаун выглядел как бред безумного алхимика. Даже с прошлого раза тут добавилось суеты и людей (а может, все дело во времени года), неподготовленный разум это сражало наповал, тем более что обжитый белыми старый город располагался в стороне, а многоярусный деловой центр — вот он, перед глазами.

Мы вышли из вагона порознь и покинули вокзал тем путем, которым обычно пользуются только местные — по длинному пешеходному мосту. Ведя Клару под ручку, я с видом знатока (посмотрите направо, посмотрите налево) перечислял местные достопримечательности. Нет, не потому, что много знал. Просто мне надо было убедить ее идти вперед, не устраивая истерик. (Подумаешь, настил дрожит! Ну и что, что снизу паровозики?) Когда я намекнул, что по сравнению с трехсотметровой шахтой этот мостик — тьфу, мисс Фиберти сильно побледнела. Никогда не понимал умения людей сделать проблему на ровном месте!

Меня финкаунский хаос раздражал по другой причине — в трехмерном лабиринте города, который за двадцать лет не перестраивал только ленивый, мне предстояло найти папин тайник. Мероприятие сродни поиску клада: знаешь, что есть, а где — даже Шорох не скажет (проклятый монстр дал понять, что я опротивел ему со своей суетой, и на призывы больше не откликался). Единственной зацепкой было упоминание о происшествии, вскользь проскочившее в отчетах салемских братчиков: когда хоронили отца (интересно, что они в гроб-то положили?), так вот, как раз во время церемонии похорон сгорело все имущество вдовы. Я видел принадлежавший семье городской дом — пожара там никогда не было. То есть кто-то мог ради прикола восстановить халупу «под старину», но столетние платаны, растущие вплотную к фасаду, уцелеть в первозданном виде не могли. Другой недвижимости за отцом не значилось. Парадокс? Нет, если допустить, что отец следовал глупой городской моде, над которой я еще в Редстоне потешался, — снимать на лето дом в сельской местности. Конечно, предполагать, что черный маг желал общаться с природой или (предки оборони!) решил разбить огород, было глупо, а вот выпустить дите резвиться на свободе — в самый раз.

Лично я этого эпизода своего детства не помнил, а салемцы не сочли нужным сообщать адрес летней дачи семейства. Впрочем, зачем мне помощь этих клоунов? Люди о том пожаре могли не помнить, но где-то он непременно упомянут: либо в газетах за те дни, либо в архивах муниципалитета. Естественно, черный маг не мог опуститься до копошения в пыльных бумагах, этот подвиг предстояло совершить мисс Фиберти (главное, обставить все так, словно я в это время тоже буду занят). По-моему, она меня раскусила, но от работы отказываться не стала, а это главное. Всего за полдня мы стали счастливыми обладателями заветного адреса и немедленно отправились на место, ради конспирации отмахав пешком целую трамвайную остановку.

Подвох стал ясен через полчаса.

— Вот…! — не выдержал я.

— Следи за языком, Йохан, — тонко улыбнулась мисс Фиберти.

Все, завязываю с личиной белого — даже выругаться нормально не дают.

Озвереть было от чего: квартал Липовых рядов, обозначенный на карте города размашистым квадратом, вообще не имел сквозной нумерации домов. В смысле, рядом со строением номер двадцать четыре могла приткнуться халупа номер сто тридцать шесть, а рядом с особняком номер пятьдесят восемь — вообще ничем не застроенное владение двести три.

— Может, в газетах рисунки попадались? — с надеждой поинтересовался я.

— Ничего похожего, — обломала меня мисс Фиберти. — А ты сам ничего не помнишь?

— Да какое — мне пять лет было!

Память у меня хорошая, но не настолько. А самое приятное, что пятнадцать лет назад дом мог сгореть полностью, его остатки — сменить хозяина, а все прежние соседи — съехать. Да и сельской местностью это место давно уже быть перестало: от пресловутых лип уцелели лишь отдельные островки. Райончик оказался элитным: на воротах тут и там красовались блестящие таблички с именами состоятельных черных магов, известных целителей и функционеров мэрии.

То есть просто ходить по домам и трясти хозяев у меня не получится.

— Можно поискать в муниципалитете старые планировки, — предложила мисс Фиберти.

Я поморщился.

— Чтобы всякие хитрожопые чиновники начали интересоваться, что мы здесь забыли? На фиг надо! Переселимся в гостиницу поближе и походим тут. Потратим лишний день, максимум два, зато свидетелей не будет.

Сказано — сделано. Но день прошел, за ним — второй, а дело не двигалось с мертвой точки. Дом по адресу «Липовые ряды, тринадцать», некогда облюбованный черным магом, словно тройным щитом обнесли. Под конец даже мисс Фиберти утратила свое обычное ехидство.

— Э-э… Йохан, а ты не думаешь, что это место может быть… не совсем обычным?

— Мощной магии здесь нет, — буркнул в ответ я, — только стандартные отвращающие знаки на заборах.

Когда мы начали проходить одни и те же улицы по второму разу, было естественно заподозрить колдовство.

— Но мы уже везде были…

— Значит, не везде. Завтра пройдемся по дворам, может, у кого-то забор общий. Если есть дома двенадцать и четырнадцать, то должен быть и тринадцатый!

Мисс Фиберти с сомнением покачала головой.

Так и пришлось бы нам идти на поклон к архивариусам, если бы не совершенно идиотское происшествие — меня обокрали. В номере лежала одежда и немного денег, но, словно не найдя лучшей цели, воры сперли мою записную книжку. Пропажу я обнаружил мгновенно — дневник был единственной отдушиной, позволяющей мне сохранять хладнокровие, а поскольку настроение и так было неважным, образ белого затрещал по швам.

Да катись она к Королю, эта унылая личина!

С грацией голодного духа я спустился к регистрационной стойке и вместо ответа на приветствие уставился сидящему за ней мужику в глаза (такой жест не только белых приводит в смущение). Кажется, этот тип и есть владелец пансиона. Вот пусть за всех и отдувается!

— Что-то случилось, сэр? — Хозяин занервничал.

— Да, — трагическим тоном возвестил я, — из моего номера пропала вещь. Это была книга. Она принадлежала моему папочке!

И плевать на то, как папа белого мог владеть книжкой с черепом на обложке.

— Сэр, а вы уверены, что…

— Абсолютно! — Я позволил голосу упасть до драматического шепота. — Она лежала на тумбочке, а теперь ее нет.

— Не понимаю, как мы…

Он что, меня за идиота держит?

— В номере убирали.

Хозяин явственно колебался между желанием все отрицать и страхом ответственности. Обычный белый не смог бы настоять на своем, но я-то не из них, а кроме того, Искусникам тоже как-то удается быть настойчивыми. Мужик капитулировал.

— Подождите минуточку, сэр, моя жена лично убирала номер, уверен, она объяснит, что произошло.

Естественно, разбор происшествия занял у него больше, чем минуту. За это время из своего номера успела подтянуться мисс Фиберти, обладавшая феноменальным чутьем на чужие неприятности. Я безмолвствовал, у меня не было ни малейшего представления о том, как именно скандалят белые (если они вообще на такое способны). Через четверть часа из внутренних комнат раздались гневные крики и визг, а затем владелец пансиона появился вновь, таща за ухо мальчишку лет тринадцати. Надо сказать, что мужичок был достаточно приземист, а парень долговяз, поэтому приподнять паршивца хозяин не мог и вместо этого пригибал головой чуть ли не до колена.

— Мне так стыдно, сэр, так стыдно! Какой позор! Мой собственный сын опустился до воровства у постояльцев!

— Я бы вернул! — ныл парень, пытаясь вывернуться из отеческих когтей.

— Верни, — согласился я. Начинающий воришка сочувствия у меня не вызывал.

— Она сгоре-эла-а!

Сквозь сопли и всхлипы выяснилось, что этого олуха соблазнил волшебный вид моего дневника: малец смерть как захотел узнать, что там написано. Хорош бы я был, если бы до моих секретов было так легко добраться! Но охранные заклинания отработали четко, и пацану сильно повезло, что он при этом не спалил дом.

— Это послужит тебе уроком, — назидательно сказал я. — Теперь ты знаешь, что даже маленькая непорядочность может привести к большим неприятностям, каким бы невинным ни казался тебе проступок. Надеюсь, впредь твой папочка сумеет обеспечить твое хорошее поведение.

Владелец пансиона рассыпался в благодарностях, продолжая цепко держать отпрыска за ухо, а мальчишка заметно побледнел.

— А теперь, объясните мне, пожалуйста, где именно сгорела моя книга?

— В доме колдуна!

В моей голове зазвенели колокольчики, нет, даже ударил набат.

— Какое странное название, — немедленно включилась в игру мисс Фиберти. — Там живет волшебник?

— Жил когда-то, — заметив, что мы не собираемся продолжать скандал, хозяин стал сама любезность. — Дом сгорел, и с тех пор там ничего не могут построить. Защитные знаки не ложатся, и никто не может понять почему. Я могу проводить вас до места, тут недалеко…

— Не стоит утруждать себя, просто объясните, как дойти, — с ангельской кротостью улыбнулся я.

Думаю, в таком случае пацан точно не увяжется за нами следом — общества папани ему надолго хватит.

Всего через минуту мы шли к участку, мимо которого проходили раз десять. Оказалось, что большое поместье разделили на части, в двух из которых теперь стояли дома, а третья застройке не поддавалась, поэтому там разбили парк (естественно, номерка на его ограде не было). Если кто-то хотел специально спрятать руины, ничего лучше он придумать бы не смог. Искомый дом тринадцать представлял собой невысокий каменный бортик, со всех сторон окруженный сиренью, в прилегающем парке (три дорожки, два куста) кто-то выгуливал собаку. И что характерно: внутри периметра камней даже мох не рос. Однозначно — черная магия!

— Думаешь, тут что-то есть? — с сомнением нахмурилась мисс Фиберти.

— Что-то здесь точно есть, иначе у строителей не возникло бы проблем.

Возможно, мне удастся купить это место (правда, непонятно, на чье имя); получив остатки особняка в свою собственность, я смогу обыскивать его совершенно спокойно. Но начнем мы с возвращения дневника.

Для того чтобы снять проклятие Брильянтовой Руны, даже опытному чародею нужны специальные принадлежности (всякие там мелки, цветные свечки, медные шарики). Естественно, ничего подобного в багаже у белого быть не могло. Возвращаясь в гостиницу, я думал, где бы мне раздобыть все необходимое, а мисс Фиберти пыталась осторожно вытянуть из меня особенности ритуала.

Я так увлекся своими планами, что неприятности заметил лишь тогда, когда большой лимузин консервативно-синего цвета остановился прямо перед моим носом. Дверца распахнулась, из салона выбрался непроницаемо-спокойный Ларкес и посмотрел на меня так… многозначительно.

А я крашеный.

Меня словно кипятком облили. Я мучительно покраснел до самых корней волос, как никогда в жизни.

— Ну, здравствуй, Йохан, — медленно проговорил колдун.

— О! — вздохнула понятливая мисс Фиберти.

Убейте меня…

Ларкес с минуту молчал, закрепляя достигнутое преимущество, а потом кивнул головой на лимузин:

— Забирайся, дело есть.

Я был смят и деморализован, способность сопротивляться у меня атрофировалась.

— Надо бы забрать вещи из гостиницы, — пришла на помощь мисс Фиберти.

Ларкес обдумал эту идею и согласился:

— Хорошо. Если хотите, мы подвезем вас до станции.

Сборы и расчет с хозяином заняли минут пятнадцать.

Всю дорогу до вокзала старший координатор красноречиво молчал, а я был погружен в глубины своего страдания. Это надо же было так проколоться перед хозяином региона! Я армейских спецов боялся, да кто бы им поверил, врунам. А у этого небось все доказательства в папочку подшиты. Дотошный, гад… И что самое противное — ни одного повода для дуэли, если я не хочу загреметь на костер за покушение на представителя властей.

Получив на руки свой багаж и не дождавшись объяснений, мисс Фиберти попыталась возмутиться, но Ларкес был непреклонен:

— Мне очень жаль, но мистер Йохан вынужден уехать прямо сейчас. По очень важному делу. Он свяжется с вами позднее.

Вот и попробуй тут возразить.

К тому моменту, как я более-менее отошел от стыда и вполне осознал постигшую меня катастрофу, лимузин уже выехал за город и мчался по широкой двухполосной дороге, уверенно обгоняя чадящие грузовики.

— А куда, собственно, мы…

— Ты мобилизован, — веско обронил Ларкес.

— Так я же…

— Мобилизован как алхимик.

Да, такой вариант для выпускника Редстонского университета существовал.

— Войны же нет!

— Когда начнется война, поздно метаться будет. Ингерника нуждается в твоих талантах сейчас!

Я почувствовал острое дежавю. Почему, ну почему всех моих начальников тянет на патетику, всякое служение родине и долг перед страной? Даже когда дело сугубо личное. Наверное, их по такому признаку на должность выбирают.

И ведь не прикопаешься — все по закону.

В сумерках лимузин остановился в придорожной гостинице, оставшейся для меня безымянной. В принципе, Ларкес готов был ехать и дальше, но водитель нуждался в отдыхе, да и мне следовало заняться собой.

— У тебя есть два часа, — снизошел до моих проблем старший координатор. — Надеюсь, ты сможешь привести себя в достойный вид без посторонней помощи.

Смогу, куда ж я денусь.

Ненавижу такие обломы, ненавижу! Ладно, по крайней мере, не придется объяснять, почему я остался жив, после того как умер.

Глава 5

То, что это игра будет самой серьезной в ее жизни, Лаванда поняла в тот день, когда осталась одна.

Стайка сектантов-неофитов, чудом избежавшая устроенных надзором облав, рассеялась как дым, но только двуличная белая знала, что они уходят навсегда — засветившие себя перед властями соратники были Посвященным не нужны. Следовало ли ей открыть несчастным глаза на их участь, призвать к сопротивлению? Скорее всего ей просто не поверили бы. Да и что значил бы их любительский бунт посреди поместья, в три кольца окруженного охранниками-измененными! В Каштадаре Лаванда пару раз видела, на что способны подпавшие под Духовный Патронат люди, и на милосердие не рассчитывала. Оставалось лишь глубже погружаться в образ горожанки Табрет и ждать.

И вот — тишина.

Решения собственной участи белая предпочла дожидаться во внутреннем дворике особняка Эвергринов (заодно можно подумать насчет последнего сюрприза, который гарантированно привлечет внимание к усадьбе, но скорее всего будет неверно истолкован). Лаванда сидела в молчании, это был единственный жест скорби, который она могла себе позволить. В кустах перепархивали мелкие птички, в лучах солнца сверкали разноцветные стрекозы, удерживаемые магией в пределах маленького сада. До человеческих бед и огорчений им не было никакого дела.

То, что она находится в фокусе чьего-то внимания, Лаванда поняла гораздо раньше, чем подошедший ее окликнул. Волноваться попусту шпионка не стала — убийце проще было бы сделать свое дело в доме, в саду слишком просторно, того и гляди жертва убегать начнет, а там камни лежат всякие… Она подняла глаза и некоторое время пыталась осознать масштабы возникших проблем, старательно давя при этом любые проявления эмоций. Лавируя по узким дорожкам, к ней приближался благообразный бородатый мужчина, не узнать которого было невозможно, — всю сознательную жизнь Лаванды его изображения нет-нет да и мелькали на виду. Леон Хаино был старейшим преподавателем Академии эмпатов и с легкой руки своих учеников получил многозначительное звание «мэтр».

«А ведь его проницательность еще до моего рождения вошла в легенды!»

Лаванде стало нехорошо.

Она только что разоблачила в недостойных связях видного общественного деятеля, фактически лидера белой общины, отметившегося и в поддержке новых веяний культуры, и в борьбе с пережитками инквизиции. Какие из его поступков служили торжеству дела Искусников, а какие были камуфляжем? Кроме того, Леон Хаино — очень сильный маг, звание магистра магии он не получил только из-за декларируемой «сильной занятости» (или потому, что магистры — единственные белые, обязанные оставлять в НЗАМИПС кристалл с отпечатком ауры?).

Как-то в детстве Лаванде прочитали сказку, в которой злодеем оказался самый лучший из героев. Белая долго плакала.

«Такие сюжеты не должны выходить за пределы романов!»

— Я заметил, вы сидите в одиночестве, — мягко улыбнулся оживший кошмар Лаванды. — Ваши друзья сейчас в отъезде, но, возможно, я смогу их заменить?

«А голос-то какой знакомый! Хотела поймать Посвященного, дура старая? На!»

Белая робко улыбнулась и подвинулась на узкой скамеечке. Пускай шансов на успех у нее не было, но разрушать игру шпионке не позволяла гордость.

И началось самое странное противостояние из всех возможных: искуснейшая из притворщиц столкнулась с проницательнейшим из эмпатов. От немедленного краха Лаванду спасало то, что мэтр Хаино пока не знал о происходящей между ними дуэли, а потому переоценивал свои возможности. Или наоборот, смотрел на них трезво? Искусник ни мгновения не сомневался, что белая полностью разделит его взгляды. Хотела бы шпионка понять, на чем зиждется такая самоуверенность…

Впрочем, нет, попытка понять действия Посвященного была чревата: «Понимая — уподобляешься!» Поэтому Лаванда не понимала, настойчиво и отчаянно. Пока не достигнуто полное тождество, пока остаются противоречия, личность, погребенная под завалами лжи, имеет шанс воскреснуть.

Нельзя сказать, что мэтр Хаино был изобретательнее Дэрика в части поиска аргументов, но невербальные методы воздействия использовал не в пример искуснее.

«У нас даже в армейском сыске так мозги не парят!» — возмущалась полковник Килозо после очередных невинных посиделок с пряниками.

Месяц-другой это было забавно, а потом начало утомлять. В отличие от покойного помощника мэтр Хаино не смущался, не отступал, не ослаблял давления и не упускал свою новую знакомую из вида. Что хуже: Лаванда не была уверена, что неожиданность поможет ей ускользнуть из-под такого плотного надзора. И потом, каков результат? Слово армейского полковника против слова уважаемого члена общества. Здесь не передовая и не ближний дозор, простого знания недостаточно, нужны доказательства.

«Придется ловить их на горячем. Вот только на моих глазах он ничего такого не делал, а труп Дэрика пойди найди. Все измененные — слуги Эвергрина, тех, кто засветился в Септонвиле, уже нет в живых. Заслужить большее доверие не получится, не обманув Хаино, а он чувствует, что я не так проста. Остается надеяться на случай».

Установился паритет: Лаванда не могла быть еще более лживой, а мэтр Хаино еще более убедительным. Осталось понять, чье терпение кончится раньше. Что сделает Искусник, если ему наскучит возиться с бестолковой белой: забудет о ней или предпочтет зачистить концы?

Шли дни, недели, месяцы, сменялись убежища и времена года. Новостей извне шпионка не получала, и даже газеты попадали ей в руки через раз. В минуты слабости Лаванде начинало казаться, что полковник армии — это сон (ну, какой может быть шпион из белого!), а вся ее жизнь на самом деле протекала в тихом городке Септонвиль в окружении кошек и племянников. Иногда она просыпалась ночью с паническим желанием бежать, спасаться и с большим трудом удерживала себя от совершения глупостей. Были и рациональные тревоги: даже если ей удастся добыть убийственный компромат на Хаино, сведения нужно будет как-то переправить властям, причем быстро, а свободный выход из владений Искусников она не заслужила. Следовало завербовать помощника (среди фанатичных сектантов!), не обязательно осознающего последствия своих действий.

Случай благоволит подготовленным, а ищущие обрящут. В начале весны Хаино неожиданно подхватился и уехал, оставив многочисленную паству в собственном особняке неподалеку от Дрейзела. С собой Искусник взял нескольких проверенных сектантов и рыжего Гертани (по мнению Лаванды, занявшего место Дэрика). Опасность разоблачения ненадолго отступила, пришло время действовать. На роль «крота» у шпионки уже было два кандидата: пожилой алхимик, мрачный и нелюдимый тип, по имени Чон Адарик, и молодой парень, не занимавший в иерархии секты какого-то определенного положения (лопоухого коротышку звали Сэмом). С остальными сектантами Лаванда связываться не решалась (сплошь восторженные идиоты или измененные), но и этих двоих требовалось тщательно прощупать. Времени, конечно, мало, но спешка погубит все! Работу шпионки упрощал введенный Хаино обычай собираться вечером для совместного времяпрепровождения, который никто и не думал отменять — Учитель уехал, но личность Посвященного давила на обитателей особняка, подобно мельничному жернову.

Итак, кого же выбрать?

Мрачность Адарика можно было истолковать как разочарование в деле Искусников и готовность отмежеваться от секты, но такие выводы нужно было чем-то подтвердить. Сэм выглядел легкомысленно и флегматично, давал окружающим нарочито глупые советы, улыбался шуткам, но искреннего смеха Лаванда от него не слышала. Иногда во взгляде юноши белой чудилось нечто неуместное. (Презрение? Ненависть? Брезгливость?) Оба выглядели чуть ненормальными, но это в данном случае не считалось.

Вопрос разрешился сам собой. Во время очередного вечернего сборища Адарик, спокойно читавший в своем углу газету, пришел в неописуемое возбуждение. Он принялся бегать по гостиной, багровея на глазах, совать всем под нос скомканную бумагу и выкрикивать какие-то невразумительные «эт», «вот», «ава». Лаванда была не на шутку испугана.

— Спокойней, Чони, — усмехнулся Сэм, и голос у него при этом был гаденько-снисходительный, — мы поняли, что ты хотел сказать.

Адарик повернул к нему перекошенное лицо, издал что-то вроде «та-та-та» и убежал куда-то, размахивая руками. Сэм спокойно вернулся к своему занятию — он вышивал крестом.

Из любопытства Лаванда подобрала растерзанную газету и попыталась найти в ней взволновавшую Искусника статью. Ничего не получалось. Подошел Сэм, расправил скомканный лист и показал пальцем: господин Михельсон довольно едко отвечал на критику общественной комиссии и министерского Круга. Силовым ведомствам предлагалось сократить расходы, на что министр общественной безопасности отвечал перечислением недавних событий (начиная от войсковой операции в Арангене и кончая противостоянием в Финкауне), а потом спрашивал, чьими жизнями правительство предлагает оплатить заявленную экономию. Все логично и в рамках публичной полемики.

— Хаино входит в эту комиссию, и идея платить магам меньше денег тоже его.

Очень в духе Искусников — сначала поднять бучу, а потом предложить разогнать тех, кто следит за порядком!

— Комиссия создавалась два года назад, — пояснил Сэм, заметив ее сомнения. — Тогда ситуация была несколько иной и многое из того, что произошло, не планировалось.

Да, вряд ли срыв ритуала был для сектантов в порядке вещей. Лаванда осторожно кивнула, и молодой Искусник убрался к своим пяльцам. Итак, один кандидат естественным образом отсеялся, выбора не осталось, а задача не облегчилась. На следующий день Лаванда подсела к Сэму.

Парень закатил глаза:

— Тебе что, заняться нечем?

— Нечем, — робко кивнула белая.

— Пойди, вон, Милене с козлятами помоги!

Лаванда обиженно надула губки:

— Они бодаются!

Сэм тяжело вздохнул и уткнулся в пяльцы. Надо сказать, получалось у него очень здорово. Белая загорелась идеей:

— Научи меня тоже!

— Нет.

— Научи!

— Нет.

— Научи, научи, научи.

Главное, хотя бы один раз добиться своего, дальше пойдет легче. Жаль, что в ее возрасте трудно сойти за милую кошечку! Впрочем, маги выглядят молодо. Сэм сопротивлялся три дня (не иначе, сказывалась практика с Хаино), но вынужден был уступить. Лаванде были вручены пяльцы, бязь, нитки и рисунки.

— Наверное, это очень приятно — создавать красоту, — зашла шпионка на цель с другой стороны. Ей срочно требовалось втереться к парню в доверие.

В гостиной они сидели вдвоем.

— Я тебе один раз скажу и больше повторять не буду, — буркнул Сэм. — Я ненавижу вышивать, и красота мне до синей лампочки!

— Тогда зачем… — опешила белая.

— Затем, что, пока я занят, ко мне никто не лезет. Поняла?

Лаванда поняла: ей подвернулась невероятная удача — встретить ренегата в рядах секты. Осталось понять, почему он до сих пор жив, и убедить в дружеских намерениях. За ту неделю, что оказалась в ее распоряжении, Лаванда сумела вызвать лишь удивление и недоверие — Сэм смотрел на нее, как на собаку, внезапно сказавшую «мяу!». Потом вернулся Хаино и опять начал портить шпионке диспозицию.

Посвященный ворвался в усадьбу под вечер, как блудный дух, голодный и осунувшийся. Следом за ним двое непроницаемо спокойных измененных пронесли маленький, но тяжелый сундучок. Отправившиеся с Хаино сектанты, как ни странно, вернулись все.

Лаванда немедленно перебралась в гостиную слушать сплетни. Разговоров только и было, что о возвращении Учителя, но, увы, для шпионки ценность этих слов была не то что нулевая — отрицательная. Ну, какую пользу можно извлечь из того факта, что Посвященный не поздоровался в коридоре с девицей Б.?

После часа бессмысленной болтовни слуга-измененный незаметно отозвал Лаванду в сторону — с ней хотели поговорить.

Хаино успел умыться и переодеться, из его глаз исчез лихорадочный блеск — маг вполне контролировал себя.

«Значит, на откровения рассчитывать не приходится».

— Посмотри на это, Касси!

На столе лежали семь небольших стеклянных дисков с металлической инкрустацией, некоторые — в бурых разводах. Лаванда быстро сглотнула: она так и не приучила себя равнодушно относиться к виду крови.

— Знаешь, что это?

— Нет, — виновато улыбнулась белая.

— Это — ключи! Если их правильно использовать, они нарушат работу одного очень древнего артефакта. О нем почти никто не знает, его части разбросаны по всему миру и укрыты в таких местах, куда ни один человек не может проникнуть. Тайники охраняют рукотворные чудовища, по сравнению с которыми все конструкты Белого Халака — жалкие поделки! Но создатели оставили для себя лазейку — на артефакт можно воздействовать через эти ключи… Возможно, ты захочешь спросить, для чего такие сложности? Что совершает это устройство, по сравнению с которым тысячи оружейных проклятий — всего лишь мерцание свечи?

Лаванда старательно хлопала глазами. Искусник говорил уверенно, но божественный замысел не поминал, и это заставляло заподозрить его в лукавстве.

— Проклятый артефакт открывает врата, соединяющие наш мир с Потусторонним! Стоит нарушить его работу, и нежити потеряют возможность проникать сюда. Долгие годы ключи были спрятаны, но, наконец, я ими завладел. Разве это не прекрасно?

Угу, туши свет, зови Шороха.

Избавить мир от Потустороннего! Любой белый, узнав о таком, должен был отдаться Искусникам душей и телом. Но как быть с тем, что Посвященный говорил мертвому Дэрику, уже не рассчитывая быть услышанным? Не похоже было, что тогда нежити мешали Делу Света. И как ей скрыть свои сомнения от эмпата? Нужно было найти противоречие, любой ценой. Найти либо перестать сопротивляться.

— Я не понимаю, Учитель. Если эта вещь призывает нежитей, зачем древние вообще ее создали? Они ведь жили здесь!

— Они были поражены скверной и жаждали власти.

— Потустороннее не дает власти, лишь создает проблемы, если они настолько хорошо его познали, то не могли этого не понимать. Такую гигантскую мощь не под силу создать безумцу-одиночке. Возможно… — Лаванда попыталась ухватить за хвост какую-то важную мысль. — Эта штука делает что-то еще?

Мэтр Хаино окинул собеседницу тусклым взглядом. Впервые за время их знакомства перед Лавандой стоял не обаятельный, полный энтузиазма и уверенности в своей правоте борец, а что-то… Вот именно — что-то. Белая едва удержалась от дрожи. Не истинные ли мысли Хаино отразились сейчас на его лице? Но мгновение раздумий миновало, Посвященный принял решение. На счастье Лаванды, он был все еще уверен в своих силах и не видел в ней угрозы.

— Что же, к примеру, она может делать? — печально усмехнулся он. — Думаю, тебе следует больше узнать о древних. Далеко не все из них отличались мудростью.

Кто бы сомневался! Но для Искусника мысль довольно революционная.

Весь остаток дня Лаванда помогала садовнику: во-первых, это позволяло успокоить нервы, а во-вторых, — приучало охранников видеть ее рядом с забором. Возможно, скоро бегство окажется единственным разумным выходом. Во время очередного хождения за тяпкой в кустах обнаружился притаившийся Сэм.

Парень смотрел на нее с некоторой… завистью?

— Следующий раз он тебя убьет, — заявил молодой Искусник. — Не думай, будто он не может.

— Я и не думаю, — пожала плечами Лаванда. — А ты считаешь, что находишься в безопасности?

— Какая разница? — тоскливо вздохнул коротышка и ушел не прощаясь.

Отвратительная манера! Первым делом надо заставить мальчишку объясниться.

На следующий день белая подкараулила Сэма после завтрака, подкралась сзади и вцепилась в локоть.

— Здравствуй, здравствуй! — весело щебетала она. — Хочешь, пойдем погулять в парк?

— Нет! — Сэм тщетно пытался отцепить от себя назойливую женщину.

— А давай все-таки пойдем погулять в парк? — продолжала Лаванда тем же тоном.

Пару минут парень покочевряжился, а потом как миленький пошел в парк. Твердой рукой шпионка направила кавалера к месту, казавшемуся ей более-менее безопасным, — заросшей аллее между прудом и компостными кучами.

— Колись, что у тебя с Хаино, — возбужденно зашептала Лаванда, заталкивая добычу в кусты и бдительно следя, чтобы в пределах досягаемости жертвы не оказалось какого-нибудь оружия.

Сэм, сжимавший кулаки так, словно уже огрел белую лопатой, раздраженно дернул плечом:

— Я — его потомок в каком-то там колене, а он после Гирейна свое потомство из виду не упускает.

Лаванда удивленно присвистнула. Это немного не вязалось с образом мисс Табрет, но перед этим мальчиком она не собиралась притворяться. Сэм понял ее по-своему:

— Вот-вот. Он четыреста лет заботился о том, чтобы в семью входили только самые сильные волшебники, словно быков разводил. А потом рождаюсь я — ни разу не маг. Весело?

Лаванда сочувственно покачала головой. Такое бывает: обычный ребенок — в семье одаренных, одаренный — в семье обычных людей. У черных такая путаница происходит сплошь и рядом, создавая массу неудобств родителям, белые реже появляются на свет случайно, и обычно это не считается проблемой (особенно в сравнении). Вот только сомнительно, что мэтр Хаино с пониманием отнесся к возникшему казусу. Шпионку посетила неожиданная мысль:

— Он вообще-то спрашивал тебя, хочешь ли ты ему помогать?

Сэм едва не подавился смехом.

— Ты — нечто! — заявил он, отсмеявшись. — Применительно к нему слово «нет» звучит как глупая шутка.

— Но ты хочешь сказать «нет», — настаивала белая.

— Теперь — хочу, — снова посерьезнел Сэм. — Только уже слишком поздно.

— Ну, это мы еще поглядим! — нахально заявила Лаванда и ушла первой. Один:один!

Итак, в ее распоряжении был практически готовый агент, он же свидетель, оставалось завладеть какой-нибудь ценной уликой и унести ноги. В том, что Сэм пойдет за ней, шпионка не сомневалась ни мгновения, но судьбе снова угодно было преподнести сюрприз.

Ночью Лаванду разбудил охранник-измененный (от неожиданности белая едва не облегчилась прямо в постель).

— Учитель просит вас собрать минимум вещей и подойти к беседке у пруда. Соблюдайте тишину.

Лаванда подчинилась, лихорадочно соображая, что бы все это могло значить. Не получит ли она сейчас искомую улику?

«Или квартирку метр на два».

К пруду осторожно пробирались разбуженные охраной люди. Фонари не горели, но шпионка отлично ориентировалась в предрассветном сумраке: сад она успела изучить как свои пять пальцев. Пол беседки был поднят, открывая жерло подземного хода, туда-то все и уходили.

«Зачем такие сложности? Вряд ли для секретной операции подходит толпа невыспавшихся теток!»

Впрочем, женщин, кроме Лаванды, было только двое. Сектанты молча спускались по узкой деревянной лестнице и гуськом уходили через земляной лаз. В темноте шпионка то и дело наступала на палки и бревна, оставшиеся от сбитого крепежа, оптимизма это не прибавляло.

«Как бы все тут не ухнуло нам на головы».

Хаино ждал избранных соратников в небольшой роще, расположенной метрах в трехстах от забора усадьбы. Тоннель из густого кустарника отлично укрывал их от посторонних глаз, всего собралось с десяток сектантов. Лаванда приветливо кивнула Сэму и еще паре знакомых. Рыжий Гертани поигрывал ножом (на взгляд шпионки — довольно вызывающе), Чон Адарик нервно морщился и дергал плечами (с ним здороваться не хотелось). Все чего-то ждали, глядя в сторону покинутого дома.

Внутри лаза что-то гулко бухнуло, Лаванду окатила волна влажного воздуха. Хаино помедлил немного, словно дожидаясь какого-то знака, не получил его и потерял к поместью всякий интерес.

— Сегодня наймиты колдунов нанесли по нашему убежищу подлый удар, — объявил он собравшимся.

«Неужели гражданские тебя раскололи?! Молодцы!»

— К сожалению, нашим братьям не удалось задержать преследователей.

«Интересно, что должно было произойти, учитывая, что почти все спали?»

— Теперь нам придется бежать и скрываться, но мы продолжим нашу борьбу!

«Понятно, это такой фирменный стиль — бросать соратников в зубы гончим».

Лаванда не испытывала торжества, но не потому, что повода не было. Великий Посвященный казался ей слишком спокойным и слишком довольным для того, кто все потерял. Сэм, кажется, был с ней солидарен, а вот Гертани явно паниковал.

— Учитель, неужели все пропало? Они возьмут архив, допросят людей! Это — провал!!!

«Гм. Не потому ли из подвала попахивало керосином? Нет-нет, это уже ни в какие ворота…»

Мэтр Хаино снисходительно улыбнулся:

— Контролируй свои эмоции, мой мальчик. Могучий, но глупый враг становится уязвимым тогда, когда уверен, что победил. Наше дело потребует лишь чуточку больше времени. Мистер Адарик!

Мрачный алхимик поднял скрипичный футляр (пожалуй, слишком тяжелый для хрупкого инструмента) и пошел за господином. Лаванда внутренне вздохнула и устремилась следом. Теперь ее шансы на побег возросли как никогда, но именно сейчас она не имела права устраниться от дела. Коротышка Сэм плелся последним.