Moonwalk, или Лунная походка: Майкл Джексон о себе

Глава 2 Земля обетованная.

Как же мы ликовали, узнав, что прошли прослушивание в «Мотауне». Помню, Берри Горди усадил нас всех перед собой и пообещал, что мы вместе войдем в историю.

— Я сделаю вас величайшими в мире, — сказал он. — О вас будут писать в книгах по истории.

Он так и сказал, А мы придвинулись поближе, чтобы лучше его слышать, и говорили: «О'кей, о'кей». Я никогда этого не забуду. Мы обошли весь его дом, слушали, как этот сильный, талантливый человек убеждал нас в том, что мы станем очень известными, — все было похоже на сказку.

— Ваша первая пластинка займет первое место, и ваша вторая пластинка займет первое место, и то же произойдет с вашей третьей пластинкой. Три лучших пластинки подряд. Для вас будут делать специальные аранжировки, как для Дайаны Росс и «Сьюпримз».

Тогда это было просто неслыханно, но он был прав — все так и случилось. Три пластинки подряд.

Дайана была не первой, кто нас откопал, но я думаю, мы никогда не сможем расплатиться с Дайаной за все то, что она тогда для нас сделала. Когда мы окончательно переехали в южную Калифорнию, то фактически жили у Дайаны и провели у нее наездами больше года. Некоторые из нас жили у Берри Горди, остальные у Дайаны, затем мы менялись местами. Она была просто чудо — заменяла нам мать и создавала домашний уют. Она по-настоящему заботилась о нас, по крайней мере полтора года, пока мои родители продавали домик в Гэри и занимались поисками дома, где мы могли бы жить все вместе в Калифорнии. Нам было удивительно удобно, поскольку Берри и Дайана жили на одной улице в Беверли-Хиллз, Мы ходили пешком к дому Берри и возвращались назад к Дайане. Большую часть времени днем я бывал у Дайаны, а ночевал у Берри. Это был очень важный период в моей жизни: Дайана любила искусство и всячески развивала во мне умение ценить его. Она немало времени уделяла моему образованию. Почти каждый день мы ездили куда-нибудь вместе, покупали карандаши и краски. Когда мы не рисовали карандашами и не писали картин, мы ходили по музеям. Она познакомила меня с работами великих мастеров, таких, как Микеланджело и др., с этого и начался мой интерес к искусству. Она по-настоящему многому научила меня. Это было так ново и интересно. И совсем непохоже на то, чем я привык заниматься, а именно: жить и дышать музыкой, репетируя изо дня в день. Трудно представить себе, чтобы такая великая звезда, как Дайана, тратила столько времени на мальчика — учила его рисовать, знакомила с искусством, но она этим занималась, и я ее за это полюбил. И люблю до сих пор. Безумно люблю. Она была мне матерью, возлюбленной, сестрой, и все в одном потрясающем человеке.

То были поистине шальные дни для нас с братьями. Прилетев из Чикаго в Калифорнию, мы будто очутились в другой стране, другом мире. А переехав из нашей части Индианы, столь урбанизированной и зачастую серой, в южную Калифорнию, мы словно попали в мир дивной сказки. Я тогда не знал удержу, побывал всюду — Диснейленд, Сансет-Стрип, пляж. Братьям тоже все нравилось, и мы старались всего попробовать, точно дети, впервые попавшие в кондитерский магазин. Калифорния поразила нас: деревья стояли зеленые, все в апельсинах даже зимой. Там были пальмы и изумительные закаты, и очень теплая погода. Каждый день был особенным. Я чем-то увлекался, и мне хотелось заниматься этим без конца, но затем я понимал, что впереди меня ждет что-то не менее привлекательное и это что-то понравится мне ничуть не меньше. То были пьянящие дни.

Самым замечательным было то, что мы встречали в Калифорнии всех «мотаунских» звезд, которые перебрались туда вместе с Берри Горди, когда он уехал из Детройта. Помню, как я впервые пожал руку Смоуки Робинсону. Ощущение было такое, будто пожимаешь руку королю. У меня даже в глазах потемнело — помню, я сказал маме, что мне казалось, будто его рука обложена мягкими подушечками. Когда ты сам звезда, ты не понимаешь о том, какое впечатление производишь на людей, а поклонники подмечают все. По крайней мере я подмечал. Я тогда ходил и все повторял: у него рука такая мягкая.

Сейчас мне это кажется глупостью, но тогда произвело на меня огромное впечатление. Я пожал руку самому Смоуки Робинсону. Я вообще преклоняюсь перед многими художниками, музыкантами и писателями. В детстве я видел настоящих мастеров эстрады — Джеймса Брауна, Сэмми Дэвиса-младшего, Фреда Астера, Джина Келли. Искусство большого эстрадного артиста доходит до каждого — это мерило величия артиста, и каждый из них обладал этим даром. Неважно, кто ты, — это доходит до тебя, как работа Микеланджело. Я всегда волнуюсь, встречаясь с человеком, чья работа повлияла на меня каким-то образом. Я могу прочесть книгу, которая глубоко меня затронет или наведет на мысль, ранее не приходившую мне в голову. Какая-нибудь песня или стиль исполнения могут взволновать или тронуть меня и стать настолько любимыми, что я готов их слушать бесконечно. Рисунок или картина могут открыть вселенную. Точно так же выступление какого-то актера или группы способно преобразить меня.

«Мотаун» до нас не записывал детских групп. По сути дела, они вывели в свет единственного певца-малютку — вундеркинда Стиви. В «Мотауне» были убеждены, что если и будут работать с детьми, то только с теми, кто умеет не только петь и танцевать. Им хотелось, чтобы людям нравились мы сами, а не только наши пластинки. Хотелось, чтобы мы подавали пример в учебе и дружелюбно относились к поклонникам, журналистам и всем, с кем придется сталкиваться. Нам это было нетрудно, поскольку мама вырастила нас вежливыми и привила уважение к людям, Это было у нас в крови. Единственной нашей проблемой в школе было то, что, как только мы стали известны, мы не могли туда ходить, так как люди заглядывали в окна наших классов, пытаясь получить автограф или фотографию. Я все же пытался ходить в школу и не срывать занятия, но в конце концов это стало невозможно, и учителя стали приходить к нам на дом.

В тот период огромное влияние на наши судьбы оказала женщина по имени Сюзанн де Пасс. Она работала в «Мотауне», именно она занялась нашим религиозным образованием, после того, как мы переехали в Лос-Анджелес. Она также стала менеджером «Пятерки Джексонов». Иногда мы жили у нее, ели, спали, даже вместе играли. Мы были шумной, резвой ватагой, а она — молодая и веселая. Она действительно много времени посвятила становлению «Пятерки Джексонов», и мне никогда не удастся полностью ее отблагодарить за все, что она сделала. Помню, Сюзанн показала нам наброски всех нас пятерых, сделанные углем. В каждом наброске мы были с разными прическами. А в серии цветных рисунков все мы были в разной одежде, которую можно было менять, как в детской игре «Колорформз». После того как мы выбрали себе прически, нас от вели к парикмахеру, чтобы он подстриг нас в соответствии с рисунками. Затем, после того как нам показали разные костюмы, мы отправились в костюмерную на примерку. Нас учили хорошим манерам и грамматике. Затем дали список вопросов и пояснили, что скорее всего нам будут задавать именно такие вопросы. Нас всегда спрашивали про наш родной городок, чем мы любим заниматься и как нам нравится вместе петь. Поклонники и журналисты хотели знать, сколько бы каждому из нас лет, когда мы начали выступать. Сотрудники «Мотауна» учили нас отвечать на вопросы, которые пока никто не задавал. Проверяли наше знание грамматики и того, как себя вести за столом. Когда с этим было покончено, нам в последний раз подогнали рукава на костюмах и подровняли наши новые «африканские» прически. После всего этого мы должны были выучить новую песню «Хочу, чтоб ты вернулась». У этой песни была предыстория, которую мы постепенно узнали. Она была написана неким человеком из Чикаго по имени Фредди Перрен. Он работал пиастром у Джерри Батлера, когда мы выступали у Джерри в чикагском ночном клубе. Перрену было жаль мальчишек, которых нанял по дешевке владелец клуба, так как «настоящие» певцы были ему не по карману. Когда же он увидел нас на сцене, мнение его резко изменилось. Как выяснилось, песня «Я хочу, чтоб ты вернулась» изначально называлась «Я хочу быть свободным» и была написана для Глэдис Найт. Вместо этого он сообщил Джерри, что только что подписал контракт с группой ребят из Гэри, штат Индиана. Фредди быстро смекнул, что речь идет нас, и решил рискнуть.

Когда мы разучивали еще в Гэри песенки фирмы «Стилтаун, Тито и Джермейну приходилось быть особенно внимательным, потому что они должны были играть во время записи, слушая демонстрационную кассету.

Мы отправились на квартиру к Ричардсу прорепетировать, и он был поражен тем, как хорошо мы подготовились. Ему не пришлось особенно возиться с вокальными аранжировками, которые он придумал, и он решил, что пока мы еще не остыли, надо ехать на студию и записываться. На следующий день мы отправились на студию. Мы были так довольны тем, как у нас получилось, что повезли Берри Горди черновую запись. Когда мы приехали к нему в студию, до вечера было еще далеко. Мы считали, что Берри послушает разок и мы отправимся домой ужинать.

Но был уже час ночи, когда я, наконец, рухнул на заднее сидение машины Ричардса, всю дорогу до дома стараясь прогнать сон. Песня, записанная нами, Горди не понравилась, Мы записали заново каждый отрывок, а затем Горди стал думать, какое изменение внести в аранжировку. Он пробовал с нами новые приемы, как делает школьный хормейстер, заставляя каждого петь так, словно он поет один, хотя в общей массе никого в отдельности отчетливо не слышно. Прорепетировав с группой и переделав музыку, он отвел меня в сторону и объяснил мою партию. Он сказал, чего от меня хочет и как я должен помочь ему добиться желаемого эффекта. Затем он все объяснил Фредди Перрену, которому предстояло вести запись, Берри был непревзойденным мастером в своем деле. Как только сингл был выпущен, мы приступили к записи альбома. Особенно запомнилась нам запись «Я хочу, чтоб ты вернулась», поскольку на одну эту песню ушло больше времени и пленки, чем на все остальные вместе взятые. Вот как работал «Мотаун» в те дни, поскольку Берри настаивал на безупречном исполнении и внимании к деталям. Я никогда не забуду его упорства, В этом был его гений, тогда да и потом — я следил за каждым мгновением записи, ели на ней был Берри, и никогда не забуду, чему научился. Я верен этим принципам до сих пор, Берри был моим учителем, великим учителем. Он умел выделить те крохотные детали, благодаря которым песня становится не просто хорошей, а просто потрясающей.

Для нас с братьями запись в «Мотауне» была увлекательным приключением. Команда авторов шлифовала музыку наших песен по ходу записи, переделывая и лепя песню, доводя ее до совершенства. Мы неделями снова и снова переписывали дорожку, пока не добивались того, чего они хотели. И я сам видел, что получалось все лучше и лучше. Они меняли слова, аранжировки, ритмы, все. Берри позволял им так работать, поскольку сам стремился к совершенству. Думаю, если бы они не занимались этим, то пришлось бы ему. Берри умел это делать. Он мог пойти в комнату, где мы работали, и сказать, как надо сделать и оказывался прав. Просто поразительно.

После того как «Я хочу, чтоб ты вернулась» была выпущена в ноябре 1969 года, за шесть недель было продано два миллиона экземпляров пластинки, и она вышла на первое место. Следующий сингл «Эй-Би-Си» вышел в марте 1970 года, и за недели было продано два миллиона экземпляров. Мне до сих пор нравится это место, где я говорю: «Садись, девчонка! я люблю тебя! Нет, встань, девчонка, покажи-ка, что ты можешь». Когда наш третий сингл «Любовь, что ты спасаешь» в июне 1970 года занял первое место, предсказание Берри сбылось.

Наш следующий сингл «Я буду там» тоже имел большой успех осенью того же года — мы поняли, что можем даже превзойти ожидания Берри и отблагодарить его за его усилия.

Мы с братьями — да и вся наша семья — очень собой гордились. Мы создали новое звучание для следующего десятилетия. Впервые в истории звукозаписи группа подростков выпустила столько хитовых пластинок. У «Пятерки Джексонов» никогда не было конкуренции со стороны ребят нашего возраста. Во времена наших любительских выступлений нам встречалась группа подростков «Пять ступенек лестницы». Они хорошо работали но, казалось, у них не было семейного единства, какое было у нас, и, к сожалению, группа распалась, После того как «Эй-Би Си» попала в списки хитов, начали появляться другие группы, которых записывающие компании гримировали под наш стиль в музыке. Мне все эти группы нравились: «Партридж фэмили» («Семейство Партридж»), «Осмондс», «Дефранко фэмили» («Семейство Дефранко»). Группа «Осмондс» уже стала известной, но они играли музыку совершенно другого стиля — мелодичное пение с хором. Как только мы попали в хиты, остальные группы, довольно быстро перешли на негритянские песни. Мы не имели ничего против. Конкуренция, как мы уже знали, шла на пользу. Наши родные связывали представление о нас с песней «Одно плохое яблоко». Помню, я был такой маленький, что к микрофону приходилось подставлять ящик с моим именем, чтобы я мог дотянуться. Так низко микрофоны не опускались, Сколько детских лет провел я таким образом, стоя на том ящике из-под яблок, и пел, вкладывая в песню всю душу, в то время как ребята моего возраста играли на улице. Как я уже говорил, в те первые дни «Корпорация» в «Мотауне» выпускала и доводила до уровня всю нашу музыку, Помню, много раз я чувствовал, что песню надо исполнять в одном ключе, а продюсеры думали иначе. Но довольно долго я был послушен и ничего по этому поводу не говорил. Наконец настал момент, когда мне надоело слушать чужие указания. Это было в 1972 году, когда мне было четырнадцать лет и мы записывали песню «Заглядывая в окна». Продюсеры хотели, чтобы я пел определенным образом, а я понимал, что они не правы. Неважно, сколько тебе лет, но если ты обладаешь даром и в чем-то понимаешь толк, к тебе должны прислушиваться. Я разозлился на наших продюсеров и очень расстроился. Поэтому я позвонил Берри Горди и пожаловался ему. Я сказал, что мне всегда указывали, как петь и я все время соглашался, но на этот раз они требуют… чтобы я был, как автомат.

Горди приехал в студию и сказал, чтобы мне позволили спеть, как я хочу. Думаю, он посоветовал им дать мне больше свободы или что-нибудь в этом роде. После этого я начал добавлять всякие вокальные штучки, которые в конце концов понравились им. Я выдавал отсебятину — переставлял слова, подбавлял остроты.

Когда с нами в студии был Берри, он всегда давал верные советы. Он ходил из студии в студию, проверял, как идет работа, часто добавляя отдельные детали, улучшавшие пластинки. Уолт Дисней поступал так же: он наблюдал за своими художниками и говорил: «Вот этот персонаж надо сделать понахальнее». Я всегда знал, когда Берри нравится то, что я делаю: у него была привычка закладывать язык за щеку, когда он был чем-то доволен. Если что-то действительно удавалось, он, как боксер, кем он в прошлом и был, наносил удар по воздуху.

Моими любимыми песнями тех дней остались «Я не умею прощаться», «Я буду там» и «Эй-Би-Си». Никогда не забуду, как я впервые услышал «Эй-Би-Си». Эта песня показалась мне такой прекрасной. Помню, мне ужасно хотелось спеть эту песню, попасть в студию и по-настоящему поработать. Мы по-прежнему репетировали каждый день и работали много. Некоторые вещи никогда не меняются — но мы были довольны нашим положением. Столько людей хотели нас заполучить, и мы были исполнены такой решимости преуспеть, что, казалось, могли всего достичь.

После выпуска пластинки «Я хочу, чтоб ты вернулась», все в «Мотауне» считали, что нас ждет успех. Дайане это понравилось, и она представила нас в известной голливудской дискотеке, где мы играли в приятной уютной обстановке — прямо как у Берри. Сразу вслед за выступлением, устроенным Дайаной, пришло приглашение выступить в телевизионной программе «Мисс черная Америка». Участие в шоу давало возможность прорекламировать нашу пластинку и концертную программу. Получив это приглашение, мы с братьями вспомнили, как были огорчены, когда у нас сорвалась поездка в Нью-Йорк на наше первое телешоу, потому что нам позвонили из «Мотауна».

Теперь мы собирались выступать в нашем первом телешоу, и жизнь была прекрасна.

Кроме того, Дайана собиралась вести «Голливудский дворец», большое субботнее ночное шоу. Предстояло ее последнее выступление с «Сьюпримз» и наше первое серьезное появление перед зрителями. Это было очень важно для «Мотауна», поскольку они уже решили, что наш новый альбом будет называться «Дайана Росс представляет «Пятерку Джексонов». Никогда до этого суперзвезда масштаба Дайаны не освещала путь группе подростков. «Мотаун», Дайана и пятеро мальчишек из Гэри, штат Индиана, — все были взволнованы. К тому времени уже вышла песня «Я хочу, чтоб ты вернулась», и Берри в очередной раз убедился в своей правоте: все радиостанции, передававшие «Слай» и «Битлз», давали и нас.

Как я уже говорил, мы работали с куда меньшим усердием над альбомом, чем над синглом, но мы с удовольствием брались за самые разные песенки — от «Кто тебя любит», старой песенки, которую исполняли «Мираклз» и которую мы пели еще на конкурсах талантов, и до «Зип-Эй-Ди-Ду-Да».

Этот альбом мы составили из песен, предназначавшихся для широкой публики — и детей, и подростков, и взрослых, — и мы все считали, что этим и объяснялся его большой успех. Мы знали, что в программе «Голливудский дворец» мы будем выступать перед живой аудиторией, изощренной голливудской публикой, и волновались; но мы завладели слушателями с первых же нот. В оркестровой яме сидел оркестр, так что я впервые услышал «Я хочу, чтоб ты вернулась» не на фонограмме. После этого шоу мы почувствовали себя королями — совсем как после победы на общегородском концерте в Гэри.

Теперь, когда нам уже не нужны были чужие хиты, чтобы завоевать публику, стало очень трудно подбирать репертуар. Ребята из «Корпорации» и Хэл Дэвис засели писать специально для нас песни, а затем занимались их выпуском. Берри не хотелось снова выпускать нас из рук. Поэтому, хотя наши синглы и заняли первые места в списках, мы продолжали без передыху работать над следующими.

«Я хочу, чтоб ты вернулась» мог петь и взрослый, но «Эй-Би-Си» и «Любовь, что ты хранишь» были написаны для молодых голосов с партиями для Джермейна и для меня — еще одно заимствование у группы «Слай». «Корпорация» создала эти песни также с учетом сопровождающих танцев — того, что выделывали наши фанаты на вечеринках и мы сами на сцене. Текст же был такой, что язык сломаешь, поэтому он был поделен между мной и Джермейном.

Ни один из тех дисков не мог обойтись без «Я хочу, чтоб ты вернулась». Мы добавляли и перекраивали аранжировки, отталкиваясь от этой песни, как от материнского лона, но публике, похоже, нравилось все, что бы мы ни делали. Позже мы записали еще два диска в том же духе: «Мамин жемчуг» и «Сладкий папочка», напоминавших мне мои школьные дни: «Я даю тебе конфеты, а всю любовь получает он!»

Мы ввели в исполнение одно новшество: пели с Джермейном дуэтом, что всегда вызывало восторг публики, когда мы подходили к одному микрофону.

Профессионалы говорили нам, что ни у одной группы не было лучшего старта. Никогда.

Песня «Я буду там» завершила прорыв на большую сцену: в ней говорилось: «Мы пришли, чтобы остаться». Она занимала первое место в течение пяти недель, что случается очень редко. Это большой срок для песни, к тому же она была моей самой любимой. Как же мне нравились эти слова:

«Мы должны договориться, и пусть спасенье воцарится…»

Казалось, Уилли Хатч и Берри Горди не могли такое написать. Они всегда дурачились с нами вне студии. Но эта песня захватила меня, как только я услышал демонстрационную кассету. Я даже не знал, что такое клавесин, пока не раздались первые ноты этой пластинки. Песня была выпущена благодаря стараниям Хэла Дэвиса, а также Сузи Икеды, моей второй половины, которая из песни в песню стояла рядом со мной, проверяя, вкладываю ли я нужные эмоции и чувства в исполнение. Это была серьезная песня, но мы подбавили задора в моей партии: «Ну-ка, оглянись, милашка». Без «милашки» получалось совсем как в знаменитой песне группы «Фор Топс» («Четыре вершины») «Протяни руку, и я тут». Так что мы все больше и больше чувствовали себя частью истории «Мотауна», как, впрочем, и ее будущего.

Первоначально я должен был делать «оживляж», а Джермейн петь текст. И хотя голос у семнадцатилетнего Джермейна был более сформировавшийся, я больше любил петь баллады — правда, тогда это еще было моим стилем. В четвертый раз наша пластинка, где мы выступали как группа, заняла первое место, и многим не меньше хитов нравилась песня Джермейна «Я нашел эту девушку», которая была записана на оборотной стороне пластинки «Любовь, что ты хранишь».

Мы создали из этих песен одно большое нечто, где было достаточно места для танцев, и исполняли это попурри в различных телешоу. Например, мы выступали в «Шоу Эдда Салливэна» трижды в разное время. В ту пору в «Мотауне» нам всегда подсказывали, что надо говорить в интервью, а мистер Салливэн раскрепостил нас, и мы почувствовали себя свободно. Оглядываясь назад, я не могу сказать, что «Мотаун» надевал на нас смирительную рубашку или превращал в роботов. И все же лично я так бы не поступал. Если бы у меня были дети, я не указывал бы им, что говорить. Но в «Мотауне» нами занимались так, как ни с кем и никогда прежде, а потому кто может знать, правильно это было или нет?

Журналисты задавали нам всевозможные вопросы, а сотрудники «Мотауна» стояли рядом, чтобы выручить нас в трудный момент или отвести вопрос. Нам и в голову не приходило сделать что-то такое, что поставило бы их в неловкое положение. Я думаю, они опасались, что мы можем прозвучать слишком воинственно, что частенько случалось в те годы. Возможно, они опасались, что с этими африканскими прическами мы станем чем-то вроде маленьких Франкенштейнов. Как-то раз репортер задал нам вопрос о движении «Власть черных», и сотрудник «Мотауна» ответил ему, что об этом мы не думаем, потому что мы «коммерческий товар». Прозвучало это странно, но мы перемигнулись и простились с репортерами приветствием, принятым у «Власти черных», что, казалось, заставило того парня сильно поволноваться.

Мы даже вновь соединились с Доном Карнелиусом в его программе «Поезд души». Вовремя наших чикагских поездок он был местным диск-жокеем, так что мы знали друг друга еще с тех пор. Нам нравилось его шоу, и мы перенимали кое-что у танцоров из нашего региона.

Безумие больших турне «Пятерки Джексонов» началось, как только наши пластинки добились успеха. Первым было турне по большим концертным площадкам осенью 1970 года; мы играли в таких залах, как «Мэдисон-Сквер-Гарден» и лос-анджелесский «Форум». После того как песня «Никогда не могу проститься» стала хитом в 1971 году, мы выступили в сорока пяти городах в то лето и потом, до конца года, еще в пятидесяти.

Это время запомнилось мне особенной близостью с братьями. Мы всегда были очень дружной и преданной друг другу группой. Много куролесили, дурачились и подтрунивали друг над другом и над теми, кто с нами работал. Но мы никогда не заходили слишком далеко — не выбрасывали телевизоров из окон отеля, а вот водой окатывали. В основном мы пытались побороть скуку, появившуюся от постоянных переездов. Когда тебе все осточертевает во время турне, ты пытаешься чем угодно себя взбодрить, Мы сидели взаперти в своих гостиничных номерах, не в состоянии выйти на улицу из-за толп вопящих девчонок, а повеселиться хотелось. Жаль, что мы ничего тогда не засняли — в особенности, некоторые наши сумасбродные проделки. Мы дожидались, пока отвечавший за нашу безопасность Билл Брэй не заснет. И тогда устраивали безумные марафонские гонки по коридорам, подушечные бои, командные матчи по борьбе, «стреляли» из тюбиков с кремом для бритья, ну и так далее. Просто с ума сходили. Швыряли вниз с гостиничных балконов воздушные шары и бумажные пакеты, наполненные водой, и наблюдали, как они лопались. А затем хохотали до упаду. Мы швыряли друг в друга чем попало и целыми часами висели на телефоне, звоня куда-нибудь наугад или заказывая безумное количество еды в чужие номера. Каждого, кто входил в одну из наших спален, почти наверняка окатывало водой из привязанного над дверью ведра.

Приезжая в новый город, мы старались посмотреть в нем все что можно. Мы путешествовали с замечательной наставницей Роз Файн, которая многому нас научила и проверяла, как мы делаем уроки. Это Роз привила мне любовь к книгам и литературе, поддерживающую меня и по сей день. Я читаю все, что попадается на глаза. Новые города означали новые магазины. Нам нравилось делать покупки, особенно в книжных и универсальных магазинах, но по мере того как росла наша слава, поклонники превратили обычные походы за покупками в рукопашные схватки. В те дни я больше всего боялся оказаться в толпе истеричек-девчонок. Это на самом деле было тяжко. Решим мы, к примеру, забежать в какой-нибудь универсальный магазин, взглянуть, что у них есть, а поклонники узнают, где мы, и разнесут его на куски, просто разгромят. Перевернут прилавки, разобьют стекла, опрокинут кассы. А мы-то всего-навсего хотели присмотреть себе что-нибудь из одежды! Когда началось такое поклонение толпы, все это безумие, обожествление и дурная слава стали нам просто невыносимы. Если вы не наблюдали ничего подобного, то и представить себе не можете, что это такое. Девочки были настроены решительно. Они и сейчас так настроены. До их сознания не доходит, что они могут причинять боль, выражая любовь. Намерения у них самые добрые, но я могу засвидетельствовать, что толпа может сделать больно. Ощущение такое, будто тебя сейчас разорвут на куски или задушат. Тысячи рук тянутся к тебе. Одна девчонка выворачивает тебе кисть, в то время как другая стаскивает часы. Тебя хватают за волосы и больно дергают — боль такая, как от ожога. Ты натыкаешься на какие-то вещи, тебя ужасно царапают. У меня до сих пор остались шрамы, и я помню, какой из них в каком городе получил. Довольно скоро я научился продираться сквозь толпу разбушевавшихся девчонок, осаждающих театры, гостиницы и аэропорты. Важно только помнить, что надо прикрыть глаза руками, поскольку девчонки, разбушевавшись, забывают о своих острых ногтях. Я знаю, что у поклонниц самые добрые намерения, признателен им за преданность и восхищение, но толпа — это страшно.

Самую безумную толпу я наблюдал во время нашей первой поездки в Англию. Мы еще были в воздухе над Атлантикой, когда пилот объявил, что в аэропорту Хитроу нас ожидает десять тысяч человек. Мы не поверили. На нас это произвело впечатление, но если бы мы могли тотчас развернуться и возвратиться домой, мы бы так и поступили. Мы понимали, что это будет безумие, но, так как горючего на обратный путь не было, пришлось лететь. Приземлившись, мы обнаружили, что поклонники фактически оккупировали аэропорт. Это было что-то дикое. Мы с братьями считали себя счастливцами, что сумели выбраться в тот день из аэропорта живыми.

Мы с братьями ни на что не променялись бы воспоминаниями о тех днях. Часто мне хочется вернуть все назад. Мы были вроде семи гномов — все разные, у каждого свой характер. Джеки был атлетом и забиякой, Тито был сильным, по-отцовски заботливым парнем. Он увлекался автомобилями, обожал собирать и разбирать их. С Джермейном мы росли вместе. Он был веселый и общительный и постоянно дурачился. Именно Джермейн устанавливал ведра с холодной водой на дверях наших гостиничных номеров. Марлон всегда был и так и остался самым целеустремленным из всех, кого я встречал. Он тоже был настоящим шутником и проказником. Ему всегда доставалось в детстве, потому что он то сбивался с ритма, то ошибался нотой, но потом все стало по-другому. Разница в характере моих братьев и наша близость помогали мне выдерживать изнурительные дни постоянных разъездов, все друг другу помогали. Джеки и Тито удерживали наши проказы в рамках приличия. Казалось порой, они уже с нами сладили, как вдруг раздавался крик Джермейна и Марлона: «Давайте беситься!!»

Мне действительно этого не хватает. В те времена мы по-настоящему были вместе. Мы ходили в парки отдыха, ездили на лошадях или смотрели фильмы. Все делали вместе, Как только кто-то говорил: «Я пошел плавать», все подхватывали: «И я тоже!»

Разрыв с братьями произошел значительно позже, когда они начали жениться. Понятные изменения произошли с каждым из них, им стали ближе жены, и у них появились собственные семьи. В душе мне хотелось, чтобы мы оставались прежними — братьями-друзьями, но перемены неизбежны и всегда так или иначе идут на пользу. Нам по-прежнему нравится бывать вместе. Мы по-прежнему великолепно проводим вместе время. Но разные дорожки, по которым движутся наши жизни, не позволяют нам общаться друг с другом, как в прежние времена.

В те дни во время турне с «Пятеркой Джексонов» я всегда делил комнату с Джермейном. Мы очень дружили как на сцене, так и вне ее, и у нас было много общих интересов. Поскольку Джермейна изо всех братьев больше всего интересовали девочки, охотившиеся за ним, мы с ним не раз попадали во всевозможные истории.

Мне кажется, отец достаточно рано решил следить за нами более пристально, чем за остальными братьями. Он, как правило, селился в соседней с нами комнате, так что мог через смежные двери в любое время прийти с проверкой. Я терпеть этого не мог — не только потому, что он имел возможность наблюдать за нашими проделками, но и потому, как он подшучивал над нами. Мы с Джермейном могли крепко спать, устав после представления, а отец приводил в комнату кучу девчонок; мы просыпались, а они стояли, смотрели на нас и хихикали.

Поскольку вся моя жизнь была связана с шоу-бизнесом и карьерой, мне приходилось в юности все время вести упорную борьбу, но не со студиями звукозаписи и не в связи с выступлениями на сцене. В те времена наиболее серьезные схватки происходили перед зеркалом. Дело в том, что мой успех в значительной степени зависел от того, каким я предстану перед публикой.

А внешность моя начала серьезно меняться, когда мне было коло четырнадцати. Я вытянулся. Люди, не знавшие меня, ожидали увидеть, зайдя в комнату, хорошенького маленького Майкла Джексона и проходили мимо меня, как мимо пустого места. — Майкл это я, — говорил я, а они явно не верили. Майкл в их представлении был хорошенький малыш: я же был длинный и тощий, под пять футов и десять дюймов. Такого никто не ожидал. Взросление само по себе штука нелегкая, а представьте себе, каково это, когда собственное беспокойство по поводу происходящих в тебе перемен усиливается отрицательной реакцией со стороны. Казалось, людей удивляло, что я могу меняться, что с телом моим происходят те же естественные изменения, что и у других.

Было трудно, Долгое время все называли меня красавчиком, а у меня вместе с прочими изменениями вся кожа пошла прыщами. Однажды утром я взглянул в зеркало и чуть не вскрикнул: «Ох, нет!» Казалось, все мои сальные железы оканчивались прыщом. И чем больше это меня волновало, тем хуже становилось мое состояние. Я этого тогда не понимал, но моя диета обезжиренной пищи тоже не способствовала улучшению моего состояния.

Эта история с кожей повлияла на мою психику. Я стал очень застенчивым и стеснялся встречаться с людьми из-за своего ужасного состояния. Мне, право же, стало казаться, что чем больше я смотрюсь в зеркало, тем больше становится прыщей. Моя внешность стала угнетать меня, Так что теперь я знаю, что прыщи могут нанести человеку непоправимый урон. На меня это так сильно подействовало, что испортило мой характер. Разговаривая с людьми, я не мог на них смотреть. Смотрел вниз или в сторону. Считал, что мне нечем гордиться и даже не хотел появляться на улице. Я просто ничего не делал.

Мой брат Марлон был весь в прыщах, и ему было наплевать, мне же никого не хотелось видеть и не хотелось, чтобы кто-то видел меня таким. Иногда задумываешься, почему мы такие, почему два брата могут быть такие разные. Я по-прежнему мог гордиться нашими хитовыми пластинками и, выйдя на сцену, забывал обо всем. Все волнения уходили. Но стоило сойти со сцены, как передо мной снова было зеркало.

Со временем все изменилось, Я стал иначе относиться к своему состоянию. Я научился влиять на свой образ мыслей и стал думать лучше о себе. А главное — сменил диету. В этом был весь фокус.

Осенью 1971 года я записал свою первую сольную пластинку «Я должен там быть». Работать над ней было очень приятно, эта песня стала одной из моих любимых. То, что я должен записать собственную пластинку, пришло в голову Берри Горди. Берри сказал также, что мне стоит записать собственный альбом. Спустя годы, последовав его совету, я понял, что он был прав.

В тот период моей жизни произошел один незначительный конфликт, типичный для борьбы, которую мне как молодому певцу приходилось вести. Когда ты молод и у тебя появляются какие-то идеи, люди часто считают это детскими глупостями. Мы ездили с концертами в 1972 году, когда песня «Я должен там быть» вышла в хиты. Однажды я сказал менеджеру поездки:

— Перед тем, как спеть эту песню, разрешите мне уйти со сцены и взять ту шляпку, в которой я снят на обложке альбома. Публика, как увидит меня в этой шляпке, с ума сойдет.

Ему это показалось невероятно взбалмошной идеей. Мне не разрешили так поступить, потому что я был совсем еще юнцом и всем эта идея показалась глупой. Вскоре после этого случая Донни Осмонд стал в похожей шляпе выступать по всей стране, и это очень нравилось публике. Я похвалил свое чутье: я ведь так и думал, что сработает. Я видел, как Марвин Гэй пел в такой шляпе «А ну, поехали» и публика с ума сводила. Стоило Марвину надеть шляпу, как они уже знали, что будет. Это создавало оживление в зале, и публика как бы чувствовала себя участником представления.

Я уже был преданным поклонником кино и мультфильмов, когда в 1971 г. в субботу по утрам по телевидению стали передавать мультяшки «Пятерка Джексонов». Дайана Росс научила меня рисовать, что еще усилило мою любовь к мультяшкам, но когда я сам стал мультипликационным героем, моя любовь к фильмам и мультипликациям, чьим пионером был Уолт Дисней, стала уже беспредельной. Я преклоняюсь перед мистером Диснеем и тем, чего он сумел достичь с помощью многих одаренных художников, Меня потрясает каждый раз, как подумаю о том, сколько радости он и его компания принесли миллионам детей и взрослых во всем мире.

Мне безумно нравилось быть мультяшкой. Было очень весело, проснувшись в субботу утром, смотреть мультяшки и ждать своего появления на экране. Перед нами будто оживала сказка.

В кино я впервые появился в 1972 г., спев заглавную песню в фильме «Бен». «Бен» много для меня значил. Какое-то особое волнение охватывало меня, когда я в студии озвучивал свою роль. Это было здорово. Потом, когда вышел фильм, я ходил в кино и сидел до конца, до появления титров, в которых было сказано: «Бен в исполнении Майкла Джексона». На меня это производило сильное впечатление. Мне нравилась эта песня и нравился сюжет. Вообще-то сюжет во многом напоминал фильм «И. Ти». Речь шла о мальчике, подружившемся с крысой. Люди не понимали любви мальчика к этому животному. Крыса умирала от неведомой болезни, и единственным ее другом был Бен, вождь крыс в городе, где они жили. Многие считали фильм несколько странным, но я был другого мнения. Песня из него заняла первое место и до сих пор остается моей любимой. Я всю жизнь любил животных, и мне нравилось о них читать и смотреть фильмы с их участием.