Море Мечты

АЛЬФА ЭРИДАНА

Руссов посмотрел на созвездия и, машинально отметив приближение рассвета, покинул гамак. Ему так и не удалось заснуть. Он вышел на лужайку перед Дворцом космонавта, сел в одноместный каплевидный гравиплан и плавно поднялся к вершине зеленой горы, смутно рисовавшейся на фоне неба. Деревья здесь неумолчно шептались, и в их шепоте ему чудились голоса друзей, которых он оставил по ту сторону Времени.

Посадив гравиплан у края обзорной площадки, он лег тут же, у машины, на землю и, глядя вниз на открывшиеся дали, задумался.

Да, жить в будущем оказалось не так просто, как он представлял себе это раньше, в мечтах. Далеко внизу, в широкой долине, раскинулся Город Вечности, отличительное явление нового мира, — город релятивистов, скитальцев космоса, пронесших живую эстафету через века и эпохи. Город Вечности вырастал постепенно. В конце двадцатого века на его месте функционировал Объединенный космоцентр, одна из трех баз, откуда человечество устремлялось к звездам. Хотя к началу XXI века потолок скорости кораблей и был поднят до девяти десятых световой, это еще не вызывало большого замедления времени. За полтора столетия Земля осуществила пять межзвездных экспедиций, но при скорости в «одну девятку после нуля» участники этих экспедиций не намного «отставали» от земного ритма времени — не более чем на несколько десятков лет. Однако все изменилось с появлением аннигиляционных ракет, развивающих скорость до 299 тысяч километров в секунду. Время в них замедлялось уже в сорок раз по сравнению с земным. Космонавты, отправившиеся исследовать Галактику, возвратились на родину спустя 240–300 лет, сами «постарев» едва ли на шесть-восемь лет. Тогда-то и было произнесено впервые слово «релятивист», как синоним понятия «выходец из прошлых времен».

Релятивисты как-то незаметно оседали в Объединенном космоцентре, занимавшемся организацией полетов к звездам, и население города неудержимо росло. Теперь, в четвертом тысячелетии, он уже насчитывал двести тысяч жителей, половину которых составляли релятивисты. Они и назвали его Городом Вечности, подчеркнув этим бесконечность процесса освоения Вселенной, неумирающую преемственность традиций космонавтики, бессмертие свершений человеческого разума. Скопление в бывшем гималайском космоцентре такого большого числа космонавтов всех времен, естественно, сделало Город Вечности всепланетным центром межзвездных экспедиций, единственной в своем роде сокровищницей знаний о Большом Космосе.

По-разному складывались судьбы релятивистов. Одни из них, устав от длительных космических полетов, навсегда оседали в Городе Вечности, посвящая остаток дней обработке результатов своих путешествий и переводу их на язык понятий данной эпохи. Другие, будучи не в состоянии воспринять научные и социальные представления эпохи, отказывались от попыток включиться в стремительный поток развития культуры, науки, техники. Они выбирали какую-нибудь отдаленную ассоциацию тружеников и вели там незаметную, тихую жизнь. Третьи уходили в природу, в девственные ее уголки, еще сохранившиеся на планете. Лишь немногие — и среди них был Алексей Руссов— до конца оставались энтузиастами космоса. Долгие годы они тратили на то, чтобы после очередного межзвездного путешествия накопить современные знания, освоить новейшую технику, и при первом удобном случае снова устремлялись во Вселенную.

…Алексей поднял голову, залюбовавшись пеленой облаков, которые нависали над городом розовой, уходящей вдаль волнистой полосой. Он подумал, что это и есть, наверное, таинственная Река Времени, по которой непрерывно приплывают сюда релятивисты. Внизу, в долине, в сизом мраке еще скрывались какие-то громады, подобные окаменелым серебристым парусам. Но вот за горами стало светлеть. Многочисленные каналы прочертили белыми извилинами субтропическую зелень. В свете бледной зари постепенно вырисовывались ребристые крыши зданий, эскалаторы, вползающие на холмы, лестницы и террасы, чаши радиотелескопов. Колоссальный памятник релятивисту купался в облачной пене, а искусственное озеро у его подножия застыло в утренней прохладе, подобное громадному серебряному щиту. По мере того как ширилось розовое небо, стали выдвигаться здания на склонах, точно стада неведомых зверей, спускающихся с гор. Прямые проспекты были пустынны в этот ранний час, и ливанские кедры вдоль тротуаров стояли недвижно, как часовые в заколдованном сне. Все еще горевший маяк космопорта стал бледнеть. Явственно выступила из мрака циклопическая антигравитационная эстакада, выгнутой параболой перекинувшаяся через южную сторону небосклона; словно стоногий великан, она шагала своими километровыми опорами по долинам и перевалам, все выше и выше поднимаясь к звездам, пока ее выходная арка не достигала вершины Джомолунгмы.

Из-за восточных хребтов брызнули снопы света.

Засверкали мачты радиотелеуправления, крыши здания, секции эстакады. Пришли в движение ленты эскалаторов, по проспектам промчались первые вече-мобили, казавшиеся отсюда голубоватыми каплями. С юга показалась стая грузовых гравипланов. В космоцентре мелодично прогудела сирена. «Готовятся к запуску корабля», — подумал Алексей.

Он не ошибся. С интервалами в пять минут еще дважды пропела сирена, и вдруг грохот включенной эстакады покрыл все звуки просыпающегося города… В просветах ажурных конструкций, образующих ее решетчатый тоннель, показалось серебристо-голубое тело корабля. Он стремительно набирал скорость. Световой поток из его прожекторов, прерываясь непрозрачными деталями тоннеля, разбивался на отдельные ослепительные вспышки. Наконец звездолет вырвался из последней секции эстакады и мгновенно потонул в сиянии солнечных лучей.

«Когда-то они вернутся назад? — размышлял Алексей. Опытным взглядом он определил, что звездолет относится к классу «ГЗ — шесть девяток после нуля». Время для него будет замедляться почти в тысячу раз. — Какое же столетие застанут эти ребята по возвращении в Город Вечности?..»

Вид уходящей ракеты напомнил о прошлом. Подняться бы сейчас по Реке Времени вспять, вверх по течению, в родную эпоху, и рассказать людям о том, что они недаром боролись за будущее, что здесь также бьется пульс очень сложной, неспокойной, противоречивой жизни. Подавив вздох, Алексей встал. Увы, это невозможно. В беспощадном потоке времени можно плыть только в одном направлении — вперед, и это наполнило его сердце смутной болью. Вокруг него в вечном молчании застыли увенчанные снеговыми шапками громады гор. Косная материя равнодушно дремала, глубоко безразличная к его переживаниям, — как и в тот день, когда первый в истории Земли межзвездный корабль — фотонная ракета «Циолковский»— уходил во Вселенную. Кто знал тогда, что этот полет, ставивший скромные цели исследования ближайших к Солнцу звезд, выльется в длительное путешествие по океану пространства-времени!

…Они посетили планету, обращавшуюся вокруг Проксимы, — мир льдов и безмолвия. Потом Альфу Центавра. Органическая жизнь на ее планетах, движущихся по причудливой орбите в поле тяготения двойной звезды, так и не смогла развиться. От Альфы Центавра Алексей повел корабль к шестьдесят первой звезде Лебедя в надежде найти собратьев по разуму. И там они встретили громадные безжизненные планеты. Незавидная награда за долгие, отчаянно долгие годы терпения и ожиданий! Но вот на самой внешней планете системы они неожиданно обнаружили следы разумных существ — четырехугольный обелиск с координатами далекого галактического солнца. «Циолковский» совершил полет по ту сторону поглощающей пылевой материи, в незабываемый мир Элоры».. Но за двадцать лет путешествия в «собственном времени» корабля они заплатили дорогой ценой: на Земле минуло полтора тысячелетия.

Когда они выплыли из Реки Времени, на борту оставались лишь несколько самых молодых — в том числе и Алексей. Остальных поглотил космос. Пьяные от душистого земного воздуха, циолковцы вышли из корабля — и не узнали древний космоцентр. Люди четвертого тысячелетия, их потомки в сотом поколении, для которых межзвездные экспедиции стали будничным явлением, почти не заметили их прибытия. И это было обидно, хотя и вполне закономерно.

…Алексея поразила красота нового мира, оглушила его стремительная, деятельная жизнь. Несколько лет колесил он по родной планете, всматривался в приветливые лица людей. Они были добры и бесконечно внимательны к нему, в то же время он сознавал, что его отделяет от них пропасть, целый мир новых понятий и представлений. Все изменилось… Исчезли города — признаки ранних ступеней человеческой цивилизации, человек равномерно расселился по всей Земле. Он жил немногочисленными трудовыми ассоциациями, которые управлялись по своим внутренним законам, отражавшим единые нормы коммунистического бытия. Стерлись границы государств, национальные различия. Родной дом можно было обрести в любом уголке земного шара.

Вначале циолковцы были все вместе. Но прошло совсем немного времени — и Алексей с горечью увидел, что остался один: его спутники как-то незаметно растворились в людском море.

Тогда он возвратился в Город Вечности и решил посвятить себя космологии, которую любил с детства. Однако он столкнулся с почти непреодолимыми трудностями. Наука оказалась теперь настолько сложной, что он ровно ничего не понял даже в элементарных ее основах. С экранов развертки микрофильмов на него смотрели невиданные уравнения. Они напоминали ветвистые деревья, увешанные знаками интегралов,(сокращенными обозначениями новых неизвестных функций, индексами тензорных степеней; его привели в волнение невыразимо сложные структуры праматерии, о свойствах которой в его время высказывались лишь самые туманные предположения. Неузнаваемо изменился подход к явлениям природы и метод познания истины. Мышление ученых настолько усложнилось и вместе с тем как бы уплотнилось, что одна фраза или термин заключали в себе подчас содержание целого раздела науки прошлого…

Электронные лингвистические машины позволили ученым Города Вечности понять, чего он хочет от них, но Алексею от этого не стало легче. Он вернулся к старой профессии — астронавигации. Много лет упорно изучал он все то новое, что принесли в космонавтику успехи современного знания. Огромный практический опыт, накопленный им в межзвездной одиссее, помог преодолеть, казалось бы, непреодолимое — он выдержал экзамен на пилота и теперь готов был влиться в семью космонавтов нового мира, живущих своей особой, отличной от бытия простых земных жизнью.

Итак, скоро опять во Вселенную — на многие годы. Никогда больше он уже не увидит товарищей по «Циолковскому». Оборвется последняя нить, связывавшая его с родной эпохой, с современниками.

Алексей стоял, опустив голову. Он прощался с Городом Вечности.

Потом быстро пошел к гравиплану: сегодня в космоцентре он должен поговорить с Вареном.

Вестибюль Высшего Совета по освоению космоса встретил его сдержанным гулом голосов, напоминавшим шум гальки, перекатываемой морским прибоем. Осторожно пробираясь сквозь людскую толпу, Алексей поднялся на третий ярус обширного амфитеатра. Здесь собрались космонавты третьего и четвертого тысячелетий — люди, чьи мысли и представления были ему наиболее близки.

— Слыхал? Варен будет искать матроса для плавания по Реке Времени, — сказал ему знакомый программист с квантовой ракеты 3080 года, указывая на карту Галактики, спроецированную на купол зала.

Руссов ничего не ответил, отыскивая глазами Варена. Но его не было.

Справа от Алексея сидел Старик, как его здесь называли. Это был релятивист третьего тысячелетия, один из уцелевших участников полета к Крабовидной туманности. Ему недавно исполнилось 206 лет. Скупо жестикулируя, он рассказывал юношам, стоявшим вокруг него, об этой славной экспедиции. Те слушали, раскрыв рты. Юноши родились в Городе Вечности, никогда еще не плавали по Реке Времени, но мечтали лететь за пределы Метагалактики. Глаза их горели восторгом, а лица выражали неподдельную скорбь: они искренне сожалели, что родились слишком поздно и что время подвигов миновало.

Чуть дальше пожилой физик четвертого тысячелетия разговаривал с поэтом, стараясь растолковать ему изменчивую сущность единого поля. Поэт хотел выразить в стихах основную проблему антигравитации и ее место в квантовой картине мира. Оба перебивали друг друга, говорили каждый о своем, то и дело обращаясь за помощью к соседям. Ярусом ниже знаменитый химик, до конца разгадавший структуру нуклеиновой кислоты, снисходительно утешал молодую женщину в прозрачном платье. Из отрывочных фраз, долетавших до Алексея, он понял, что женщина, по профессии биолог, недавно низверглась с Олимпа своих грез, получив вместо искусственного живого белка нечто вроде канцелярского клея. Здесь были, наконец, математики, занимавшие целый ярус. Словно одержимые, они манипулировали на своих микросчетных машинах, время от времени выкрикивая в лицо друг другу непонятные термины. Они пытались языком цифр и уравнений описать законы перехода индивидуума в другие измерения пространства-времени. Эта вечно юная проблема отнимала у них все свободное время.

Алексей то и дело поглядывал на входные двери: он ждал прихода Варена. Тот был известным пилотом, и слава о его отчаянно-смелых полетах докатилась до самых отдаленных уголков планеты. Недавно Алексей узнал, что Варен готовит экспедицию на Альфу Эридана. Новейший звездолет «Паллада» ожидал его на спутнике Юпитера. Знал Алексей и то, что Варен упорно ищет релятивиста, который согласился бы лететь с ним вторым пилотом. Вопреки скептицизму многих его современников Варен предпочитал релятивиста, когда речь шла о такой дальней экспедиции. Он понимал, что ни высочайшая техника, ни ультрасовершенные автоматы, ни достижения космонавигации за истекшие века межзвездных полетов — ничто не может заменить драгоценного живого опыта, которого не было у молодых звездоплавателей.

— Варен! Вот он! — сказал Алексею программист, указывая на боковой вход.

Алексей обернулся. Молодой титан, с бронзовой кожей и иссиня-черными, коротко подстриженными волосами, быстро шел к трибуне, приветствуя релятивистов характерным коротким жестом. Его встретил дружелюбный гул голосов. Варен легко взбежал на трибуну и поднял руку, призывая к молчанию. Когда установилась тишина, он сделал знак: карта Галактики на куполе заискрилась разноцветными огоньками. Одновременно тонко запела универсальная лингвистическая машина; она переводила слова Варена для тех релятивистов, которые совсем недавно появились в Городе Вечности и еще не усвоили язык эпохи.

— «Паллада» готова к старту, — объявил он без предисловий. — Направление — система Альфы Эридана. Есть там одна планета, которую открыли автоматические ракеты. Данные говорят о том, что в природе планеты много загадочных явлений. Предстоит еще глубоко исследовать ее, но несомненно одно: физические условия там наиболее близки к земным. Это возможный очаг дальнейшего расселения человечества по Галактике. Вы знаете, что информация, добытая релятивистами, стоит многих веков земных научных поисков. Ценой ухода из жизни своего поколения, ценой гибели, ценой невозвращения из галактических просторов отважные космонавты прошлых поколений получали знания о превращениях материи, о балансе и способах генерации мировой энергии, о путях развития познания в других разумных обществах. Друзья!.. Вы до конца исполнили⁽свой долг, — Он помолчал, спокойным голосом закончил: — И все же я зову вас… Кто хочет быть вторым пилотом?

Воцарилась еще более глубокая тишина. Релятивисты задумались.

— Пуститься вновь по Реке Времени? — размышлял вслух пожилой человек в белом костюме, стоявший справа от Алексея. — Потерять только что приобретенных друзей?.. Нет, с меня довольно.

Алексей посмотрел на него отсутствующим взглядом.

Релятивисты тихо переговаривались между собой. Варен терпеливо ждал, и на его бронзовом лице светилась понимающая улыбка.

Алексей быстро спустился вниз и подошел к трибуне.

— Я хочу лететь, — сказал он тихо.

— Кто ты? — спросил Варен, угадывая в этом кряжистом человеке старейшего ветерана космоса.

— Алексей Руссов.

Варен долго смотрел на него, что-то вспоминая.

— Ведь это «Циолковский»?

Руссов утвердительно кивнул головой и повторил:

— Я готов лететь.

Варен как будто колебался. Руссов напряженно ждал. Релятивисты замолчали, с любопытством глядя в их сторону. Последовавшие было за Алексеем кандидаты остановились, ожидая, чем все это кончится.

— Хорошо… — наконец произнес Варен. — Правда, есть и помоложе… Но я много слышал о тебе. Ты подойдешь. — Он взглянул на радиочасы. — Орбитальная ракета отправляется к Юпитеру в двадцать три часа звездного времени. Смотри, не опоздай.

Коротко попрощавшись со всеми, он быстрой походкой покинул зал. Это был человек дела.

Релятивисты обступили Алексея. Они давали ему советы, пожелания. Кое-кто высказывал сомнения в целесообразности его поступка. Довольно бодро передвигая ногами, подошел Старик и горячо потряс ему руку:

— Ты молодец, сынок. На твоем месте я поступил бы точно так же. Эх, сбросить бы лет полтораста…

…На другой день Алексей прибыл на Ио, спутник Юпитера. На космодроме его ждал Варен. Когда ой вводил Алексея в централь управления «Паллады», космонавты — все, как на подбор, рослые, стройные юноши нового мира — встретили нового члена экипажа более чем сдержанно. Это неприятно покоробило Алексея, но он не подал виду, односложно отвечая на вопросы, задаваемые скучающими, с оттенком превосходства голосами.

Потом его представили врачу экспедиции Наташе, высокой брюнетке с голубыми глазами и мягко очерченным ртом. Наташа отвела новичка в медицинский отсек, знаком усадила в кресло и, ловко опутав его густой сетью датчиков и шлангов, начала сосредоточенно записывать показания приборов. Все время она хранила полное молчание. Несколько раз Алексей ловил ее внимательный взгляд — холодный, изучающий взгляд исследователя. В конце обследования вошел Варен и ободряюще кивнул Руссову. Наташа о чем-то спросила Варена на малопонятном языке и отпустила Алексея. Ничуть не заботясь о том, успел ли он покинуть отсек, она резко сказала Барену:

— Этот человек явно не подходит. Не понимаю, чем ты руководствовался.

— А чем он плох? — нахмурился Варен.

— У него дисгармоничная психика… Масса биологических атавизмов. Не знаю, какой режим назначить ему.

— Незнание еще не довод, — сухо заметил Варен. В его черных глубоких глазах искрилось несокрушимое упрямство. — За плечами релятивиста опыт борьбы с космосом. То, чего не хватает многим из нас!

Закрывая дверь, Алексей заметил, что Наташа молча пожала плечами. В душе у него поднялась обида. «Ты еще узнаешь, что я не так плох», — решил он. Острое желание завоевать ее признательность, увидеть удивленную и благодарную улыбку в ее недоверчивых глазах охватило Алексея. Он не осуждал Наташу, — как, впрочем, и этих утонченных, красивых и высокомерных юношей. Он был чужой для них, чужой и непонятный пришелец из далекой эпохи, память о которой почти стерлась в их сознании. Он был для них все равно что житель неоткрытой еще внегалактической планеты, книгой за семью печатями, загадкой. А друг к другу они привыкли с детства, вместе учились и отдыхали, вместе накапливали знания и опыт полетов, прекрасно знали достоинства и недостатки каждого. Он еще должен добиться их доверия и дружбы. За это надо бороться.

«Паллада»[1] стремительно ускоряла свой бег, каждую минуту проглатывая долю бесконечности длиной в восемнадцать миллионов километров. Это был корабль, который двигался за счет реактивной тяги невидимых радиоквантов высокой частоты. Сверхмощные магнитные экраны сдерживали убийственную мощь излучений, атакующих звездолет, а тончайшие механизмы обновления атомной структуры параболоидов обеспечивали непрерывную устойчивость ритма движения. Звездолет мчался через бездны пространства, все время поддерживая скорость на уровне «семь девяток после нуля».

Алексей был счастлив, он снова жил привычной жизнью, все дальше проникая в безбрежные дали пространства-времени. Голубоватые огоньки уходящих назад звезд приятельски подмигивали с боковых экранов, в то время как вогнутый экран главного радара грозил черным мраком неразгаданных препятствий, лежащих впереди. Но успокоительная мелодия, лившаяся из приборов охраны электронных связей, казалось, говорила: «Не бойся ничего, мы на страже…»

Еле уловимый бас квантовых генераторов напоминал о десяти миллиардах киловатт энергии, ежеминутно преобразуемых в бешено рвущийся луч реактивной отдачи. Звуковой диск гравиметра упорно тянул бархатистое «ре», Сообщая об отсутствии вокруг корабля тяготеющих масс на расстоянии, по меньшей мере, десятка световых лет. На экране обзора еле угадывались тускло-багровые пятна: то из неизмеримых далей светили инфракрасные звезды, ставшие видимыми благодаря допплеровскому смещению спектральных линий. Релятивистские часы, соединенные со счетчиком замедления времени, каждый час издавали тонкий жалобный звук на высоких регистрах, словно удивляясь тому, что на Земле за эти же шестьдесят минут истекало двадцать суток.

Алексей целиком погрузился в работу. Он не хотел ни в чем отставать от уверенных в себе, сильных юношей, безупречно владеющих искусством лаконичного, предельно ясного рассказа о самых сложных явлениях космоса, — и день за днем упорно постигал астронавигационную технику четвертого тысячелетия. И постепенно таял холодок отчужденности, исчезал снисходительный тон объяснений. Космонавты стали понимать, что молчаливый, никогда не улыбающийся релятивист — один из них, что его мозг ничем не отличается от их мозга и поразительно быстро усваивает те же знания, какие были доступны и им, а в его душе горит тот же огонь познания, который заставил их покинуть прекрасную родину и устремиться в грозные, необжитые дали пространства.

Внутренняя жизнь на «Палладе» мало отличалась от знакомой Алексею обстановки межзвездных экспедиций. Все соответствовало веками складывавшейся, устойчивой традиции. Инерция преемственности давала знать себя здесь особенно сильно. Как обычно, инженеры и механики, штурманы и пилоты несли вахты, то и дело регулировали и проверяли механизмы и приборы, и каждые полчаса определяли новые координаты Альфы Эридана, чей зеленый диск все увеличивался на экранах обзора. Математики и кибернетики в сотый, наверное, раз уточняли программу маршрута и команды аварийным роботам на случай непредвиденных осложнений.

Алексей часто наблюдал, как работает Варен. Вполголоса мурлыкая песенку, он легко, словно забавляясь, в две-три секунды рисовал кривые вероятностных погрешностей или вносил поправки в дневниковые записи автомата. Его удлиненные глаза при этом излучали какой-то особый внутренний свет. Алексей невольно тянулся к Варену, — не только потому, что тот первым оказал ему доверие. Алексей чувствовал неосознанное душевное родство с ним, потому что его стихийно влекло к людям большого размаха и отчаянного бесстрашия. Варен — он знал, чувствовал это — был именно таким.

«Вечерами» космонавты собирались в зале отдыха, где было все — и бассейн с прозрачной голубой водой, и воздух, насыщенный запахом полей и лесов, и живой кусочек земных субтропиков, спортивные площадки, всевозможные игры и музыкальные инструменты. Почти ежедневно космонавты устраивали концерты или слушали отрывки из любимых произведений в исполнении выдающихся артистов, чьи голоса звучали, казалось, прямо из стен. Однажды Руссов увидел, как на импровизированную эстраду поднялась Наташа. Варен сел за цветовой рояль, взял первые аккорды. Раздалась музыка, звучная и сильная, как гармония космических сфер, — и зал озарился волшебным светом. Высокий голос Наташи так незаметно влился в музыку аккомпанемента, что невозможно было определить, в какой момент это произошло. Лавина светлых, чистых звуков, в которых переливалась то открытая и ясная, то сложная и таинственная мелодия, подхватила его, понесла куда-то в неведомую, сладостную даль. Невысказанные тоска и боль охватили Алексея. Ему казалось, что он никогда не сможет постичь внутренний мир Наташи. Алексей остро видел, какая пропасть лежит между ним и этой загадочной девушкой, которая старше и умнее его на тысячелетия. И ему мучительно хотелось перешагнуть эту пропасть, войти в мир новых чувств.

Импровизация окончилась, голос Наташи давно угас, а он все сидел, закрыв глаза и боясь пошевельнуться, чтобы не разрушить удивительное чувство гармонии, внезапно нахлынувшее на него. Раздались аплодисменты, поощрительные возгласы, он вздрогнул и пришел в себя. Наташа смущенно улыбалась. С неожиданным изумлением Алексей понял, что она, при всей своей сложности и утонченности, проста и незатейлива, как ветерок в степях его родины. Что-то сдвинулось в его душе, словно его разбудила эта песня. В памяти возникли далекие годы… О, как давно это было! Как молод был он, когда с вершины «Циолковского», готового к взлету, глядел вниз на море лиц, обращенных к нему, и видел лишь одно — лицо той, которую любил. Но тогда все его существо рвалось к звездам. И он снова ощутил неумолимое течение времени, которое беспощадно к самым дорогим воспоминаниям. Ему страстно захотелось снова хоть немного тепла, любви, надежды…

Он пристально вгляделся в лицо Наташи, пораженный нелепой мыслью: ему вдруг представилось, что это она — та, которую он оставил тысячи лет назад на залитом весенним солнцем космодроме.

Позже он несколько раз порывался подойти к Наташе— и останавливался в нерешительности. Она, казалось, не замечала его. Да^ так оно и было. Легкая и стремительная, носилась она по всему звездолету, требуя соблюдения режима. В ее святилище — медицинской лаборатории — всегда находилась какая-нибудь жертва, подвергавшаяся придирчивому исследованию. Здоровье космонавтов, их физическая и моральная гармония — вот что составляло предмет ее забот. Вне этого, казалось, ничего не существует для нее. Ее слово значило на корабле не меньше, чем слово командира. Если здоровью экипажа угрожала опасность, она имела право изменить скорость полета, силу искусственной тяжести, состав микроатмосферы.

Однажды Наташа пригласила в лабораторию и Алексея. Ее лицо было озабоченно, когда она заключала его в кольцо датчиков кибердиагноста. Алексей невольно залюбовался точными движениями ее быстрых, ловких рук. Окончив проверку, Наташа сказала с удивлением:

— Странно, никаких отклонений. Напротив, психическая неустойчивость сменилась гармоничным подъемом духа. В чем дело?!

В ее спокойных голубых глазах Алексей прочел недоумение и жгучий интерес врача-экспериментатора, не более. И ему стало досадно. «Эх, ты ученый, — мысленно усмехнулся он. — Неужели не понимаешь?» А вслух сказал:

— Ты меня излечила. Вот и вся загадка.

Наташа задумчиво провела рукой по волосам и сухо ответила:

— Это заслуга новых методов космической медицины.

Намеренно ли она делала вид, что не догадывается, или действительно не понимала истинной причины? Он встал и подошел к ней так близко, что их дыхание смешалось. Наташа смотрела на него спокойно, дружелюбно, без тени смущения.

— Тебя интересует что-нибудь… кроме медицины? — спросил он отрывисто.

Словно прочитав его мысли, Наташа чуть заметно улыбнулась, с силой сказала:

— Забудь об этом! Любовь и все такое — для Земли. А здесь меня нет. Понимаешь? Нет.

— Возможно… — только и смог ответить Алексей. Он поспешно покинул лабораторию. Ему было стыдно, как будто его уличили в чем-то неблаговидном. Конечно, это была глупая мнительность. Все гораздо сложнее на самом деле. Одно он ясно понимал: найти путь к ее сердцу не легче, чем проплыть вспять по Реке Времени.

К концу перелета Алексей уже в совершенстве владел астронавигационными приборами и механизмами «Паллады», и когда на Земле истекало шестое десятилетие, что соответствовало сорок девятым суткам собственного времени корабля, а на главном экране уже ярко пылал зеленый диск Альфы Эридана, он уверенно встал за пульт вместо Варена, чтобы вывести звездолет, на стационарную орбиту той самой планеты, о которой говорил командир в Городе Вечности.

«Паллада» заканчивала этап торможения, оставив за кормой почти двадцать два парсека. Субсветовая скорость медленно, но неуклонно убывала. Грандиозное истечение энергии торможения вызывало удивительное, никогда ранее не наблюдавшееся Алексеем, явление: пространство вокруг корабля как бы «прогибалось», изнемогая под действием мгновенного поля тяготения, в сотни раз более мощного, чем на поверхности Земли.

…Зеленый, радостный свет струился отовсюду. Окруженный синеватым ореолом короны, на главном экране виднелся внушительный диск Альфы Эридана. Мировое пространство было пронизано дрожащими, истекающими голубым и зеленым стрелами. Световые зайчики, прыгая по шкалам приборов, слепили глаза. Изредка касаясь рукой биоточных клавишей, Алексей уверенно вел корабль к шару, окутанному зелено-голубым покрывалом атмосферы. Мощно гудели ядерные тормозные двигатели. Корабль, повинуясь командам, вошел в верхние слои.

Когда корпус приземлившейся ракеты перестал вибрировать, Варен одобрительно сказал:

— Ты неплохо освоил пилотаж. Вполне корректная посадка.

В его устах это была высшая похвала, признание, которого так ждал Алексей.

…Сгибаясь в ураганном потоке воздуха, рвущегося из внешнего тамбура «Паллады» наружу, космонавты ступили на почву чужой планеты.

Было раннее утро. Еще нежаркие лучи Альфы пробивались сквозь просветы близкой рощи; длинные тени пестрили широкую, заросшую высокой травой равнину; с трех сторон ее окружал гигантский лес, поражавший глаз удивительно яркой желто-оранжевой листвой; деревья, чем-то напоминавшие папоротники и хвощи, известные по геологической истории Земли, утопали в легкой утренней дымке. Первозданная тишина этого мира была так осязаемо реальна, что безотчетно навевала страх. Вдали, у линии горизонта, непривычное иссиня-фиолетовое небо, по которому быстро катились волны нежного желтого света, почти незаметно смыкалось с изумрудно-фиолетовым океаном, тихо роптавшим внизу, у подножия плато, где стояли космонавты.

— А я представлял себе этот мир совсем иначе, — нарушил созерцательное молчание Алексей.

— Вот как! — усмехнулся Варен. — Что же ты ожидал?

— Мне казалось, что под лучами такого высокотемпературного светила, каким является Альфа, не может существовать органическая жизнь, подобная этой, — он кивком указал на деревья и усыпанное странными цветами плато.

Варен извлек из планшета тонкую пачку синих карточек из прозрачного пластика. На них были нанесены точечные узоры.

— Мне это понятно, — сказал Варен, роясь в карточках. — Ты живешь устарелыми представлениями той примитивной планетарной физики, которая в ваше время считалась новейшей наукой. А вот послушай, что говорят эти записи приборов автоматических ракет, впервые обследовавших здешнюю природу.

И он нарисовал Алексею стройную, обусловленную своими внутренними закономерностями картину чужой биосферы. Спасаясь от избытка тепла и света, местные растения в процессе длительной эволюции выработали свой особый «хлорофилл», поглощающий только «холодный» участок спектра Альфы — зеленые, голубые, синие и фиолетовые лучи. Отражая все остальное, растения, естественно, и приобрели эту удивительную красно-желто-оранжевую окраску.

— Но могут быть, конечно, и какие-то неучтенные особенности, — заметил Варен. — Размеры молекул земного воздуха таковы, — продолжал он, — что рас-свиваются на них в основном голубые лучи нашего Солнца. По закону древнего алхимика Релея…

Варен поглядел на Алексея. Тот хотел возразить, что Релей был все-таки физиком, но вовремя понял, что это всего лишь шутка. «Молекулы здешнего воздуха, выходит, мельче, — подумал вслед за тем Алексей, — раз цвет неба еще ближе к коротковолновому концу спектра».

— Уверен, что этот океан, — сказал в заключение Варен, — рождает невероятно длинные волны. Сила тяжести здесь несколько меньше земной, а барические процессы в атмосфере много сильнее. Из-за мощного излучения Альфы. Поэтому явления в гидросфере должны поражать наше земное воображение. Возможны магнитные и электрические бури колоссальной интенсивности. В общем, держи ухо востро!

Варен рассмеялся и сделал рукой свой излюбленный жест, показывающий, что ему не страшны все опасности, вместе взятые.

Подошел электронный инженер Конт, светловолосый, синеглазый, в замасленном рабочем комбинезоне, накинутом поверх биоскафандра. Его длинное, с тонкими чертами лицо было озабоченно.

— Мы собрали атомоход и один гравиплан, — сказал он. — Что делать с резервной машиной? У нее не скомплектованы некоторые детали. Придется подгонять их. Но на это уйдет много времени.

— А зачем? — сказал Варен. — Когда понадобится, скомплектуем. Не последний же день мы здесь. Пока лишь разведывательный поиск.

— Понятно, — с облегчением произнес Конт. — Тогда я займусь «альбатросами», — так они называли радиоуправляемые ракеты с телепередатчиками, служившие для исследования недоступных прямому наблюдению мест и для связи.

Началась обычная суета экспедиционных приготовлений. Спустя некоторое время плавно взлетел гравиплан с планетографами и, набрав скорость, скрылся за лесом. Они отправились на съемку морского побережья. Остальные быстро погрузили в атомоход приборы, аппараты и необходимые припасы. Наташа бегала от одного к другому и каждому почти насильно навязывала индивидуальную аптечку. От нее отмахивались, но все же брали. Наконец все было готово, и Конт уже собрался включить двигатель, как Варен вдруг огляделся и воскликнул:

— Э-э, друзья, так не годится. А кто же останется охранять корабль?!

Космонавты молчали, украдкой поглядывая друг на друга. Алексей понял, что никому из них не хочется сидеть в порядком надоевших стенах звездолета, в то время как чужой мир манил своими неразгаданными тайнами. И подумал, что справедливее всего будет остаться ему. После того как смолк двигатель «Паллады», Алексей чувствовал себя не у дел. Ведь он был только пилот, а эти юноши имели по нескольку профессий. Недаром они так быстро и ловко снарядились в путь. Им предстояло изучить огромный участок плато и примыкающего побережья, провести геодезическую, геологическую и зоопланетографическую съемки, магнито-электрическое исследование атмосферы и воды — ведь именно здесь решено было создать в будущем первый форпост расселения землян, — и каждый уже заранее знал во всех деталях и подробностях, чем должен заниматься. Алексей с сожалением поглядел на волшебные пейзажи чужого мира и тронул Варена за плечо:

— Предоставь это мне.

Варен обернулся к нему, с довольным видом кивнул. Алексей почувствовал, что командир ожидал от него именно такого поступка, и опять ощутил незримое душевное родство, связывавшее их. Потом он мельком взглянул на Наташу, непринужденно сидевшую на борту атомохода. Впервые она улыбнулась ему и поблагодарила, послав воздушный поцелуй. Это, конечно, была веселая шутка с ее стороны, но Алексею стало необыкновенно хорошо и радостно, словно он услышал от нее слова любви.

Заняв места в атомоходе, юноши с нетерпением поглядывали на Варена. Тот наставлял Алексея:

— Проверь защитные системы корабля. Отрегулируй сторожевые автоматы. Не забудь включить дневник-магнитограф. — Уже садясь в кабину, добавил: — Можешь, конечно, выходить, но злоупотреблять не советую. Всякое бывало, когда человек один. Следи за нами с помощью «альбатроса».

…Гудя, точно рассерженный шмель, атомоход спустился к лесу. Алексей провожал его глазами до тех пор, пока он не скрылся в высокой траве. Полюбовавшись световой феерией, которую разыгрывали в атмосфере лучи восходящей Альфы, он вздохнул и пошел к люку… В централи управления он быстро нашел и включил механизм, приводящий в действие «альбатрос». В корпусе звездолета, у основания гребня приемника равновесия, с мягким шорохом откинулась часть обшивки, из люка выпорхнула серебристая, почти игрушечная ракета. Она описала над «Палладой» два круга и, подчиняясь радиокомандам, поплыла на юго-восток, догоняя ушедшую экспедицию. Спустя несколько секунд исследователи, углубившиеся в первобытные желто-оранжевые джунгли, заметили у себя над головой послушно следующий за ними телепередатчик.

Алексей включил телезапаховую и стереофоническую приставки планетовизора и добился почти осязаемого эффекта присутствия в кабине атомохода. С надрывным гулом атомоход пробивался сквозь дремучие заросли растений, с треском сокрушая деревья, блуждая вправо-влево, если препятствие оказывалось слишком серьезным. На своем экране Алексей видел сосредоточенное лицо Варена, который изредка поглядывал на него и коротко сообщал какую-нибудь подробность местности, не видимую для Алексея. Вдруг машина резко затормозила, и космонавты со смехом повалились друг на друга.

— Что такое? — недовольно спросил Варен.

Не отвечая ему, Конт молча наклонился вперед, стараясь рассмотреть то, на что он едва не наехал. Заинтересовавшись, Алексей снизил «альбатроса» до самой земли и увидел настоящего апокалиптического зверя — с желто-бурой, расписанной черными узорами, гладкой кожей, оскаленной пастью, усаженной клиновидными, в несколько рядов зубами, мощными лапами-крючками. Это был, несомненно, хищник. Издавая характерное щелкающее рычание, он медленно отступал, рассекая своим зубчатым, быстро движущимся хвостом кустарник и нижние ветви деревьев. Невероятно резкий, отвратительный запах хищника, переданный «альбатросом» в «Палладу», заставил Алексея поспешно выключить телезапаховую приставку.

Космонавты повскакали с мест, кое-кто схватился за оружие — лазерные излучатели. Конт опомнился и дал задний ход. Взревел двигатель. Зверь испуганно зарычал, сделал гигантский прыжок в сторожу и скрылся в чаще.

— Вот досада, — услыхал Алексей разочарованный голос Наташи. — Не успела сфотографировать.

— Не беда, — усмехнулся Варен. — Еще представится случай.

Конт снова повел машину вперед. Неожиданно лес кончился, перед исследователями открылся широкий морской простор. Алексей замер от восторга. Это было изумительное зрелище. Над изумрудно-фиолетовой равниной первобытного океана неистово плавился ослепительно-зеленый шар Альфы Эридана, рассыпая по гребням волн искрящиеся золотом блестки. «Варен был прав», — подумал Алексей, глядя на эти тяжелые, маслянистые, непомерной длины волны и на колоссальный прибой, рожденный их накатом. Прибрежная галька, отполированная прибоем, казалась перламутровой. Необычность утренних красок подчеркивали странные фиолетовые тени, отбрасываемые вплотную подступающими к берегу растениями.

На берегу уже кипела жизнь. Ранее прибывшие сюда планетографы, закончив воздушную съемку, кропотливо составляли цветную фотокарту побережья. Биологи, неуклюже переваливаясь в своих скафандpax, охотились за небольшими ящероподобными существами, быстро убегавшими от них вдоль опушки леса.

Наташа обосновалась в выдвижной башенке атомохода и воинственно нацеливалась телефотоаппаратом то на фиолетовую даль моря, то на сплошную стену прибрежных джунглей, то на диковинных рыб, высовывавших из воды свои пучеглазые морды; вероятно, это были двоякодышащие. Ей было дано задание снять научно-документальный фильм о природе планеты.

Геологи деловито орудовали инструментами у желтоватых скал, венчавших мыс в двухстах метрах от атомохода. Кто-то брал пробы воды и грунта. Ботаники заваливали кузов местными цветами и растениями. Варен вместе с физиками и астрономами установил целую батарею приборов. Часть из них была направлена на Альфу, определяя, видимо, состав ее излучения. Другие аппараты исследовали атмосферу, океан, горные породы.

…Прошло несколько дней. Атомоход дважды привозил в «Палладу» образцы и пробы. Экспедиция медленно перемещалась вдоль побережья, следуя изгибу подножия плато, на котором впоследствии решено было строить первый город землян. Алексею тоже не приходилось скучать: Варен поручил ему готовить предварительные данные для программирования обратного маршрута.

Однажды, когда экспедиция заканчивала изучение побережья, Алексей, периодически наблюдавший за ней в планетовизор, вдруг обратил внимание на необычный вид океана: его зеркало покрылось странными конусовидными холмами; беспорядочно танцуя, они сливались в гигантские тяжелые валы, светившиеся изнутри вспышками голубых разрядов. В звуковых приемниках Алексея стал нарастать какой-то зловещий мрачный реквием. «Ураган, что ли, собирается?»— подумал он, тревожно всматриваясь в экран. Космонавты на побережье продолжали работу, Алексей включил передатчик:

— Алло, Варен! Ты видишь это?

— Еще бы, — последовал спокойный ответ.

— Кажется, ураган?

— Ну и что?

Внезапно возросший гул океана заставил Варена обернуться. Где-то у горизонта стал подниматься громадный вал. Искрясь голубыми молниями и непрерывно меняя свой цвет, он начал движение к побережью.

— Я давно ждал этого! — кричал Варен. — Океан до предела насыщен электричеством! Возможно, это… — Его голос потонул в нарастающем грохоте прибоя. Он махнул рукой и кинулся к приборам. Одновременно он дал команду товарищам собираться к вездеходу. Фиолетовый вал все выше вздымался над океаном. «Неужели цунами?» — подумал Алексей. Исследователи не спеша брели к атомоходу: их, видимо, тоже не пугал этот надвигающийся водяной вал, ведь они были в защитной одежде. Сквозь пластик башенки Алексей смутно различал лицо Наташи, возившейся с киноаппаратом. Она тем более находилась в безопасности.

Десятисаженный искрящийся вал обрушился на побережье.

— Берегитесь, ребята! — невольно вскрикнул Алексей.

Сплошной ураган голубовато-фиолетовых разрядов накрыл людей, машины, приборы. Сквозь эту мглу Алексей увидел, как несколько человек судорожными рывками ползут к атомоходу. Затем последовала новая пульсация океана. Гравиплан с планетографами, успевший подняться до уровня крон высоких деревьев, вдруг как-то странно замер в воздухе, потом накренился и упал вниз. Еще раз побережье окутало пульсирующее переливающееся всеми цветами моря громадное облако… По скафандрам космонавтов зазмеились голубые звездочки. Конт и с ним еще трое успели добежать до машины, но так и не смогли забраться в кабину…

Алексей бросился надевать скафандр. Он понял, что произошло несчастье. Размышлять было некогда. Спустя несколько минут он уже мчался по тропе, проложенной атомоходом. Алексей бежал, не чувствуя ни усталости, ни резких ударов ветвей, откидывая в стороны толстые стебли трав, сминая пышные шапки невиданных цветов. Иногда он падал, зацепившись за корягу или ствол поверженного атомоходом дерева, и некоторое время лежал, не имея сил подняться. В первобытном лесу было невероятно жарко: электронный термометр, вмонтированный в обшлаг скафандра, показывал шестьдесят градусов выше нуля. Лицо Алексея залил пот. Он вынужден был остановиться, чтобы до отказа включить регулятор охлаждения воздуха в скафандре.

Двадцать километров, отделяющих место катастрофы от «Паллады», задыхающийся Алексей пробежал за два часа. Когда он достиг побережья, океан уже успокоился, а от загадочных пульсаций осталась лишь крутая зыбь. Космонавты, пораженные неведомым излучением, лежали в самых разнообразных позах.

Ближе всех к воде находился Варен. Опрокинувшись навзничь, он широко и свободно раскинул руки, будто намереваясь поспать на этом перламутровом галечном берегу, где так убаюкивающе рокотал прибой. Алексей увидел его лицо, тронутое мгновенным страданьем, плотно сжатый рот…

Он лихорадочно осматривал других, еще надеясь на чудо… Впервые его ужаснула мысль о полном одиночестве. Когда он, двигаясь от берега к атомоходу, осмотрел последнего космонавта, итог был ужасный: все были мертвы! Тихий звук над головой заставил Алексея вздрогнуть и посмотреть вверх: «альбатрос» продолжал безучастно кружить над побережьем, с бесстрастной точностью автомата посылая на экран «Паллады» цветные объемные изображения. Он вспомнил, что не возвратил телепередатчик на корабль.

«Как же это? Что делать? — проносилось в его мозгу. — Совсем один, и до Земли сорок три парсека!»

Он подошел к башенке, где находилась Наташа, и открыл люк. Наташа сидела в кресле оператора, уронив голову на грудь и безвольно свесив руки. «И она тоже! Но что же это за излучения, если они проникли даже в башню?» Алексей наклонился над девушкой, пристально взглядываясь в шкалу энергомера, укрепленного у нее на груди. Цветной шарик индикатора медленно колебался над синей буквой «ню». «Вот оно что! Нейтрино. Очень мощный поток нейтрино».

Алексей покинул башню и побежал к приборам, с которыми работал Варен, быстро отыскал сумматор. Тот показывал громадную мощность — несколько тысяч киловатт. Только высокотемпературное зеленое светило могло породить на этой планете удивительный океан — аккумулятор нейтринной энергии. А пульсации океана были своеобразной формой сброса ее излишков. Потом Алексей стал вспоминать все, что знал о нейтрино, и постепенно в его сознание проникла оптимистическая мысль. «Не может быть, чтобы смертельно! Просто тяжелый шок». Перед его глазами встало сферическое здание института космических травм, расположенного на северо-восточной окраине Города Вечности. Там излечивали и не такое… Да, но ведь он совершенно один, и до Города Вечности сто сорок световых лет.

Нет, он не имеет права поддаваться отчаянию. Нужно действовать! Необходимо прежде всего защитить космонавтов от пламенных лучей зеленого солнца… Оступаясь на шуршащей гальке, он торопливо перебегал от одного тела к другому, выводя регуляторы охлаждения на скафандре каждого, чтобы обеспечить внутри нулевую температуру. Затем он начал переносить их к атомоходу, поскольку гравиплан разбился при падении.

Альфа Эридана прошла зенит и стала медленно клониться к западу, когда он, еле двигаясь от усталости, сел, наконец, за руль машины и включил двигатель. Однако вместо знакомого пения реактора ощутил пугающую звонкую тишину. Он еще раз нажал кнопку самопуска — снова тишина. Недоумевая, Алексей вскрыл реактор. В глаза ему сразу бросился светящийся диск счетчика излучений. «Ионизация нарастает! — кричал его красный зрачок. — Уходи!..» Вероятно, многочисленные короткие замыкания, о которых свидетельствовали оплавленные, сгоревшие концы проводов, сердечников и реле, вывели из строя защитные каскады реактора, и теперь его излучение просачивалось наружу, увеличиваясь с каждым мгновением. Алексей еще раз взглянул на счетчик и отпрянул. Пять тысяч рентген в час!.. Выше этого предела скафандры уже не защищали. Он стал выносить тела товарищей из опасной зоны.

Мерно грохотал фиолетово-изумрудный прибой, ему вторил глухой шум деревьев на опушке леса, а Руссов, тяжело переставляя непослушные, будто свинцовые ноги, все отмеривал мучительно длинные метры: восемьдесят шагов с тяжелой ношей до опушки, восемьдесят — обратно. Опустив на землю последнего космонавта, он забылся в каком-то странном полусне…

Когда Алексей с трудом поднял голову, ярко-желтое веко заходящей Альфы уже скрывалось за красноватым горбом лесистого мыса.

«Что делать? — снова мучительно размышлял он. — Атомоход неисправен. До «Паллады» двадцать километров».

Ему только бы добраться до корабля. Но резервный гравиплан существует лишь в виде более или менее крупных узлов и деталей, укрытых в грузовом отсеке. Одному не собрать машины — по крайней мере, до тех пор, пока он не будет знать ее устройства и взаимодействия частей так же хорошо, как знали Конт и другие.

Идти налегке в звездолет, бросив здесь товарищей, и приниматься за изучение и сборку гравиплана? На это уйдет несколько месяцев. А товарищи не могут находиться здесь более суток. Необходимо как можно скорее погрузить их в спасительный холод гипотермии. Он в отчаянии повел головой. На фиолетовом небосводе догорала желтая заря. «Не уйдешь отсюда!» — казалось, говорила ему она. «Да, да, не уйдешь, не выпустим!» — зловеще кивнули еще алевшие в лучах Альфы верхушки гигантских «папоротников». И даже равнодушные ко всему звезды, рассыпавшиеся высоко в небе узорами незнакомых созвездий, перемигивались злорадно и многозначительно….

Алексей опять подошел к атомоходу. Носить по одному человеку в звездолет? Одиннадцать раз туда-обратно. Двадцать километров и еще двадцать… Полмиллиона шагов, и половину пути с тяжелым грузом. Он понял, что это ему не под силу.

Ночь наступила внезапно. Он ощупью нашел защелки и в раздумье поглядел на пластмассовые борта атомохода. «Болван! Вот же платформа для ручной перевозки!» Он быстро нашел необходимые инструменты и, включив нашлемный прожектор, приступил к работе. Снял борта, пробил на передней кромке каждого по два отверстия, затем продел в них гибкий канат и, впрягшись в лямки, почти бегом потащил обе «платформы» к чернеющим вдали телам товарищей.

Бережно разместив космонавтов на обеих платформах, Руссов со вздохом подумал о том, что, пожалуй, оба «поезда» сразу ему не свезти. На каждом листе— шесть человек, полтонны драгоценного груза. Он напрягся и потянул одну из платформ. Та тяжело сдвинулась с места. «Да, нелегко… однако ничего не поделаешь». Он решительно впрягся в первый «поезд».

Стало совсем темно. Нашлемный фонарь бросал вперед дрожащий, неверный луч света. Первобытный лес встретил Алексея мраком, настороженным молчанием, изредка нарушаемым хлопаньем крыльев уснувшей птицы да какими-то неясными шорохами. Он внутренне содрогнулся, но вскоре успокоился, вспомнив, что у него есть мощный лазер. Алексей остановился, зарядил излучатель и передвинул рычажок генерации в рабочее положение. Теперь лазер мог своим лучом расплавить самые твердые породы.

Алексей останавливался через каждые сто метров. Сердце отчаянно колотилось, не хватало дыхания, каждый новый шаг вперед был пыткой. Нечеловеческие усилия вскоре окончательно истощили его. Мускулы ног и рук отказывались повиноваться. Лямка невыносимо резала плечи, плотно вдавившись в ткань скафандра. Но он шел, тяжело переставляя ноги, делая в час не более километра. Лесу, казалось, не будет конца. Он потерял представление о времени и месте, но все шел и шел, спотыкаясь, падая, вставая, чтобы сделать два-три судорожных рывка вперед, и снова падал. Наконец, однажды упав, он попробовал подняться и не смог. Тяжелый сон сковал его усталое тело.

Проснувшись, он не сразу вспомнил, что с ним и где он. Уже брезжил рассвет. Верхние листья растений затлелись золотыми искрами, впереди, в просветах деревьев зеленело небо. Он посмотрел сквозь прозрачную ткань скафандра на одеревеневшие руки: пальцы распухли, а ладони болезненно горели. Удивленно вглядывался он в просыпающуюся красоту чужого утра. Оказывается, он уже почти достиг границы леса.

Это придало новые силы. Алексей встал, смахнул капли росы, растекшиеся по стеклам шлема, и снова двинулся вперед. Вдали у горизонта уже сверкал корпус «Паллады»…

Наконец он достиг звездолета, но у входного люка снова упал и, обессиленный, целый час оставался недвижим.

В конструкции входных и выходных люков было предусмотрено все: едва он осторожно нажал диск, скрытый в углублении корпуса, как со звоном отскочила крышка люка, и сразу же мощно загудел воздушный поток биологической экранировки. Автоматический подъемник доставил его и платформу с товарищами в первый тамбур. Люк мгновенно захлопнулся. Во втором и третьем тамбурах биологическая обработка, производимая автоматами, уничтожила все бактерии и вирусы, какие могли быть внесены.

…Поспешно сняв шлем, Алексей схватил термос с освежающим напитком. Долго и жадно пил — и все не мог напиться… Потом бросился освобождать товарищей из скафандров. С болью в душе ощущал он, как холодны их руки.

Закрывая прозрачную крышку гипотермического резервуара, он с тщетной надеждой всматривался в застывшее лицо Варена, пытаясь найти в нем искру жизни, услышать хотя бы слабый стон, который рассеял бы гнетущее безмолвие, царившее в звездолете, — и воображение снова перенесло его на берег фиолетового океана, где ждали помощи остальные, и среди них Наташа. Пока он торопливо утолял голод, его глаза не отрывались от экрана: «альбатрос», продолжая описывать круги над атомоходом, с бесстрастной точностью посылал на экран изображения. Второй «поезд» с космонавтами по-прежнему темнел на опушке леса. По океану шли гигантские валы, свежий ветер срывал с них пенные гребешки. Несколько раз мелькнули головы и туловища каких-то странных чудовищ и скрылись среди пляшущих водяных гор. Алексей встал и выключил экран, одновременно послав телепередатчику команду возвратиться в корабль.

Спустя некоторое время Алексей уже был в пути. «Успеть бы до ночи вернуться в звездолет», — думал он, подгоняя себя. Но, войдя в лес, понял, что это не удастся: «день» здесь был гораздо короче, чем на Земле. Его чувства притупились уже настолько, что он не испытывал никакого страха перед неприятной перспективой вторичного ночного путешествия через джунгли. Он посмотрел вверх, на глухо шумящие вершины деревьев. В просветах между ними не было видно звезд. Было темно, как в угольном мешке. Алексей ускорил шаг.

Когда он вышел к побережью, стрелки его часов показывали три часа. Так ли это было на самом деле, он не знал. Во всяком случае, была глухая ночь. Берег стонал под чудовищными ударами ветра и прибоя. Казалось, что ураган вымел в океане все живое, заставил спрятаться в тихие придонные заводи. Однако из темноты неслись леденящие душу хрипы, рев и скрежет. Черный мрак пронизывали голубые мечи разрядов, перекрещиваясь и накладываясь друг на друга. «Неужели очередная пульсация океана?» — подумал Алексей и в страхе остановился. В резком свете разрядов он увидел, как с громким всплеском, заглушавшим рев бури, расступились волны. Показалась гигантская змееподобная голова, усеянная тусклыми кроваво-красными наростами, за ней неимоверно толстое, гибкое, извивающееся туловище; оно поминутно меняло свою окраску от слабо-голубой до ослепительно-синей. Потом еще одна голова… Это было жуткое зрелище: яростная схватка двух рыбоящеров, не обращавших никакого внимания на разыгравшийся шторм.

…Цепляясь руками за что попало, Алексей с величайшим трудом тянул «поезд» по пологому склону. Журчали сотни ручейков, бегущих из леса к морю. Их породил короткий ливень. Платформа свободно скользила по раскисшей почве. Он не мог найти надежной опоры для ног и падал в грязь. В результате за час он прошел едва ли больше ста метров. Тогда, опираясь на колени и руки, он пополз на четвереньках. Движение замедлилось, но сил он теперь тратил гораздо меньше. Луч нашлемного прожектора в такт движению зигзагами метался по стволам деревьев, выхватывая из мрака то пышный цветущий куст, усыпанный, словно бриллиантами, крупными каплями воды, то узловатый ствол дерева-гиганта, то нагромождение бурелома. Ему казалось, что он ползет так уже тысячу лет…

Вдруг впереди себя он услышал мощное дыхание. Знакомый отвратительный запах ударил в нос. Выключив фонарь, Алексей замер, прислушиваясь. Всеми клетками своего тела он ощутил, что там, в непроницаемой темноте, притаилась опасность… Он пролежал, вероятно, очень долго, не зная, что предпринять, и боясь пустить в ход лазер, так как не был уверен, что сразу поразит хищника. Не собирался уходить и зверь. Наконец Алексей решился и, нащупав в темноте излучатель, послал в чащу пронзительно-белый луч. Впереди что-то тяжело сдвинулось, затрещали кусты, раздался злобный щелкающий рев. Вслед за тем Алексей почувствовал, как над ним пролетело в воздухе огромное, гибкое тело и обрушилось в кусты в десяти шагах позади него. Страшно хрипя, оно поползло назад, к платформе. Тогда Алексей, не помня себя от страха, до тех пор хлестал лучом, пока это страшное движение не затихло.

Незаметно посветлело, начинался рассвет: Алексей смутно различил оскаленную в агонии морду апокалиптического зверя, длинные мощные лапы-крючки и гладкую кожу, исполосованную узорами неопределенного цвета…

Потом он опять двигался на четвереньках, всхлипывая от напряжения, поминутно засыпая и просыпаясь.

Позднее утро застало его на равнине. Сильный ровный ветер быстро сушил мокрую почву. В воздухе дрожали дымные испарения… Алексей, шатаясь, поднялся на ноги. Его взгляд упал на платформу. Сердце остановилось… Чьи-то глубокие, полные удивления и тревоги глаза смотрели на него сквозь кристально чистый пластик шлема. Алексей бросился к платформе, все еще не веря в чудо… Это были глаза Наташи!

Он поднял ее на руки, нетерпеливо всматриваясь, но девушка молчала, хотя он видел, что она прилагает усилия, чтобы сказать какое-то слово. Но, вероятно, это ее утомило. Она снова потеряла сознание.

Порыв радости захлестнул Алексея. «Жива!..» Не чувствуя усталости, он почти бегом поволок платформу вперед. Его силы словно удесятерились.

К звездолету Алексей подошел уже к вечеру и упал в последний раз, радуясь, что кончился этот невыносимо тяжелый поход.

Погрузив остальных космонавтов в гипотермические ванны, Алексей с помощью ионного душа привел Наташу в сознание. Девушка открыла глаза и опять ее недоуменно-удивленный взгляд тронул Алексея… Затерянный в невообразимой дали, где само понятие «земной» казалось чем-то призрачным, нереальным, он еще раз охватил сознанием величие простой истины: человек — дитя Земли, и только в человеческом черпает он силы. Все солнца и миры Вселенной — будь они бесконечно прекраснее! — не заменят ему родной колыбели. Ничто не даст ему утешения более полного, чем общение с себе подобными.

— Ну, скажи что-нибудь! — молил Алексей. — Одно слово… Один жест.

Но девушка по-прежнему была странно-неподвижна. Жили одни лишь ее глаза. Алексей понял, что тут нельзя ничем ей помочь. Вероятно, неизвестная форма шока сковала все ее тело. То, что Наташа в момент пульсации фиолетового океана была защищена стенкой башенки, спасло ее от полного шока. Но она еще не могла говорить.

— Есть хочешь? — спросил он наконец.

«Да», — сказала Наташа, опустив ресницы.

Он принес из бытового отсека целый ворох тубов и стал кормить ее, как маленького ребенка, выдавливая содержимое в едва приоткрытый рот. Девушка медленно, с усилием глотала. Минутой позже она взглядом потребовала рассказать о том, что случилось…

Когда он кончил рассказ, она долго смотрела на него, и в ее глазах он прочел признание своего мужества. Потом она уснула. И Алексей заснул тут же.

…Он очнулся, чувствуя себя совсем бодрым, если не считать тупой, ноющей боли во всем теле. Наташа спала. Стараясь не потревожить ее, он встал на ноги и, пройдя в централь управления, с некоторым смущением обвел глазами сложное нагромождение приборов, кнопок, циферблатов, ряды автоматов. Пора было думать об отлете. Алексей вздохнул, потому что не мог вот так, сразу включить двигатели и устремиться к родной Земле. Программа… Сумеет ли он составить ее без помощи математика, астронома, программиста?

Где-то в невообразимой дали пространства, за триллионами километров отсюда, плывет в космосе Солнце, увлекая за собой планеты и Землю; 250 километров пробегает оно каждую секунду; с неменьшей скоростью мчится в космосе и Альфа Эридана со своими планетами. Трудно, очень трудно попасть кораблю в цель! На протяжении десятков парсеков пути его подстерегают межзвездные магнитные поля, незаметно искажающие показания приборов, гравитационные возмущения, которые искривляют курс. Сотни неучтенных случайностей… А ведь траекторию полета нужно проложить строго по прямой, ибо только по прямой может двигаться субсветовой звездолет. На Земле перечень команд роботам, выдерживающим лучеподобную траекторию, составляет Вычислительный центр. Набросок программы обратного пути Алексей и Варен вчерне подготовили еще в пути к Альфе Эридана. Но вот уточнение программы необходимо проводить только здесь, на месте, когда известны последние данные, относящиеся к местоположению корабля. Уточнение производил бы весь экипаж «Паллады» в течение, может быть, нескольких недель. А он один…

Алексей разыскал в сейфе Варена черновую схему программы и прошел с нею в информарий-библиотеку. Через некоторое время ему стало ясно, что он должен напрячь все свои способности, мобилизовать всю волю, чтобы 'в ходе анализа и расчетов заполнить вот эти пустующие метры перфолент двоичными числами, этими до смешного простыми сочетаниями отверстий на ленте, за которыми, однако, скрываются целые Гималаи знаний. Смятенный, вернулся он в салон.

Наташа уже проснулась. Он рассказал ей о предстоящей работе.

— Как думаешь, справлюсь?

«Да», — твердо ответили ее глаза.

— Боюсь, что для этого не хватит жизни.

«Это нужно сделать гораздо быстрее. И ты должен сделать!»

— А ты? — спросил Алексей, поколебавшись. — Что будешь делать ты?.. — И замолчал. Он хотел сказать, что ей необходимо лечь в анабиоз.

«Ни в коем случае! — угадала его мысли Наташа. — Я остаюсь с тобой».

— Но твое состояние?!

«Не возражай. Я врач и знаю, что делаю».

И столько силы было в ее требовательном взгляде, что Алексей покорился без возражений.

Он работал яростно, упорно, потеряв счет часам и дням, делая лишь короткие перерывы для сна. Электронные вычислительные машины, его помощники, работали безостановочно, не зная усталости. Волны времени неслышно проносились через корабль. Дни прибавлялись к дням, складываясь в недели и месяцы. Его мозг изнемогал в дебрях тензорного и вариационного исчислений, как изнемогало недавно тело в чаще первобытного леса… Алексей знал, что он никогда не выдержал бы этого напряжения, если бы рядом не было той, которую он потерял много лет назад и вновь обрел, пройдя долгий путь надежд и поражений.

И вот пустующие метры перфолент были, наконец, заполнены. Сознание медленно освобождалось от дурмана цифр, уравнений, алгоритмов.

— Все!.. — торжествующе сказал Алексей. Наташа улыбнулась ему и медленно перевела взгляд на релятивистский счетчик времени… Они долго смотрели на его трехцветный циферблат, слушая мелодичное позванивание относительных секунд. Алексей подсчитал, что прошло около года с тех пор, как он сел за вычисления. Он не поверил этому и еще раз вгляделся в счетчик.

«Все правильно, — подтвердила Наташа. — Но все же это меньше, чем жизнь. Ты победил».

Чуть слышно шурша, перфолента уползла в щель входного блока электронного мозга. Теперь от воли Алексея уже не зависела работа сложнейших электронных систем «Паллады». Только функции наблюдения, контроля и аварийного вмешательства. Он еще раз мысленно проанализировал исходные цифры расчетов. Как будто верно. Но где-то в глубине души таились неясное сомнение, неуверенность.

— Все ли я учел при составлении программы? — вслух сказал он. — А вдруг ошибка, просчет!

«Не думай так, — сказали глаза Наташи. — Ты просто переутомился… Хорошенько отдохни — и все пройдет».

Перед отлетом Алексей снова предложил Наташе анабиозный сон, она опять отказалась. Тогда он перенес ее в централь управления, в противоинерционное кресло-кабину. В последний раз включил он планетовизор, окинул прощальным взглядом желто-оранжевые леса, пышные равнины, заросли высокой, в рост человека, травы, иссиня-фиолетовое небо. Из-за горизонта доносился глухой, рокочущий бас океана…

— Старт? — громко спросил Алексей, обернувшись к Наташе.

Голубые, потемневшие от волнения глаза ободряюще улыбнулись. Он медленно и торжественно нажал кнопку предстартовых операций. Тонко запели роботы, система механизмов втянула в корпус звездолета посадочные клешни. В преобразователях возник глухой рев двигателей вертикальной подвески, осторожно поднимавших звездолет носом в зенит. В тот момент, когда «Паллада» встала во весь свой тысячеметровый рост, автоматически включилось ожерелье ядерно-водородных стартовых двигателей. Корпус звездолета отозвался крупной вибрацией. Точно штанги домкрата, огненные столбы раскаленных газов сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее поднимали ракету над сожженной почвой. Толстые стебли трав, шипя и лопаясь, свертывались в жгуты и протягивали к небу опаленные скрюченные отростки, словно грозя и проклиная уходящего в космос пришельца.

Алексей включил вихревую защиту жилых помещений корабля. В сверхпроводящем кольцевом пространстве, охватывающем салон, анабиозные ванны и централь управления, заструились мощные вихревые токи, создавая поле антигравитации, нейтрализующее любые перегрузки. На бесчисленных шкалах мигали огоньки, громко отстукивал секунды автомат-метроном… Через шесть минут «Паллада» вышла на стационарную орбиту и, подчиняясь командам роботов, проделала ряд маневров. Наконец в верхней точке полуэллиптической орбиты заработала главная двигательная система. Коротко перемигнулись синие лампочки, поднялись и опустились белые клавиши контактов. На овальном экране в центре пульта электронный луч рисовал схему процесса, разрастающегося в недрах квантовых генераторов. Алексей увидел как бы замедленную в миллионы раз киносъемку. Вот в нижней полусфере экрана беззвучно распустился пышный букет, вокруг которого бешено извивались лиловые змеи, — это включилась термоядерная «запальная свеча», мгновенно зажегшая костер внутринуклонного распада. Энергия этого распада, в тысячи раз более концентрированная, чем энергия деления ядер, неиссякаемой рекой лилась на пятисотметровый параболоид. Титаническая реактивная тяга подхватила корабль.

Альфа Эридана на, глазах превращалась в обыкновенную зеленую звезду — одну из многих других…

Пошли восьмые сутки разгона. Изумительно стройная симфония, в которую сливались голоса приборов, свидетельствовала о безупречно точной работе механизмов. Все было как будто в порядке, но Алексея одолевали сомнения, какая-то необъяснимая тяжесть давила на сердце. Все валилось у него из рук. Он пытался, как раньше, читать Наташе вслух — и не смог. Накормив ее, попробовал есть сам — пища показалась ему пресной и безвкусной. Наташа следила за ним с удивлением, она не могла понять, что с ним происходит. Да Алексей и сам не знал. Некоторое время он машинально прислушивался, как счетчик расстояний звонко отсчитывает микропарсеки[2], остающиеся каждые две минуты за кормой звездолета. Бесцельно потрогал рукой клавиши аварийного управления, потом долго вглядывался в экран обзора, где переливались сине-голубые точки звезд, навстречу которым беззвучно неслась «Паллада». Какое-то предчувствие неясной, скрытой в безднах пространства опасности томило его.

«Устал, что ли?!» — спросил он себя и, ощутив требовательный взгляд Наташи, обернулся.

«Иди сюда!» — безмолвно звала Наташа.

Алексей подошел, взял в свои пальцы ее чуть теплую руку.

«Что с тобой?» — настойчиво спрашивали глаза.

Алексей пожал плечами, вздохнул. Он не знал, что ответить. Как объяснить то, в чем сам он не мог разобраться?

«Тебе нужен отдых, — сказала Наташа. — Длительный отдых. Покой. Ты понял меня?»

— Да, — сказал Алексей.

«Немедленно! Слышишь?»

Отдых, покой… Это была чрезвычайно заманчивая мысль. Он перестал колебаться и шагнул к креслу. И вдруг остановился, услыхав в убаюкивающей песне гравиметра какую-то новую, чуждую мелодию.

«Неисправность!» — молнией пронеслось у него в голове. Гравиметр опять запел густо и ровно. Алексей успокоился. В следующее мгновение голос прибора резко изменил свою тональность, звук стал повышаться. Алексей бросился к пульту и положил руки на аварийные клавиши, не сводя глаз с указателя.

Стрелка гравиметра медленно ползла к красной черте, отмечавшей предельно допустимый при данной скорости потенциал тяготения. Вместе с движением стрелки все тревожнее кричал звуковой анализатор: «Опасность!» Алексей вздрогнул от резкого воя сирены, прозвучавшего в тот момент, когда стрелка достигла красной черты. Его ослепила яркая вспышка индикатора на панели сторожевого робота — это был сигнал отключения главного двигателя.

Алексей па миг растерялся. «Впереди тяготеющая масса», — ужаснулся он. Вслед за тем загрохотали тормозные двигатели. Подвижная шкала акцелерографа стремительно побежала влево, показывая чудовищное замедление: сто «же»… восемьсот… семь тысяч! Замедление было так велико, что на мгновение перегрузка превысила потенциал антитяготения. Алексея швырнуло в кресло пилота, вдавило в губчатую обивку. Раздался пронзительный звон, включилась система усиления поля антитяготения — и перегрузка исчезла. Гравиметр уже не пел, а пронзительно выл. Скорость корабля стремительно падала. «Тяготеющая масса или край слабого поля гравитации? — лихорадочно гадал Алексей, жмурясь от мигания аварийных огней. — Тормозить или наращивать скорость?.. Судя по карте вычислительного центра, на нашем пути не должно быть тяготеющих масс. Неужели навигационная ошибка?..» Он был достаточно опытен, чтобы сразу догадаться: впереди — невероятно мощное поле тяготения — и почти инстинктивно выключил двигатели. В наступившей тишине его руки лихорадочно шарили в сейфе Варена, перебирая записи, ленты, таблицы. Время от времени глаза его впивались в черный экран астровизора. Если бы это была звезда, то он давно бы увидел ее… «Может, инфра? Но об этом сказал бы инфракрасный локатор. Тогда пылевое облако?.. Его присутствие здесь, на изученном участке Вселенной, совершенно невероятно. Что же?..»

Алексей терялся в догадках. Наташа ничем не могла помочь ему: как только автоматы начали это чудовищное торможение, противоинерционная кабина, в которой находилась девушка, накрепко замкнулась. Сквозь прозрачный верх кабины Алексей видел лишь ее наполненные тревогой глаза да белый лоб. «Не сдавайся!»— казалось, молила Наташа.

Он успокоил ее жестом и вернулся к пульту. Внешнее тяготение на шкале гравиметра уже превысило все известные ему величины: силу притяжения Солнца, Альфы Эридана, многих инфракрасных звезд, пылевых сгущений. Алексей продолжал упорно перебирать записи Варена, хотя внимательно изучил их еще при составлении программы. Подсознательное чувство заставляло его что-то искать. Внезапно — это было как толчок — в его памяти всплыл обрывок фразы, сказанной Вареном еще в пути к Альфе в ответ на вопрос второго штурмана Григорьева: «Да… открыта новая протозвезда. Вот запись… Если сделать поворот на тридцать два градуса по направлению к южному галактическому полюсу… через сто три парсека».

Капли холодного пота выступили у него на лбу. «Неужели так далеко нас занесло?» Алексей выхватил из прибора курсовую диаграмму и, включив памятную электронную машину, стал определять свое местоположение. Страх и неизвестность заставили его снова пустить в ход тормозные двигатели. Под их громовой гул он начал утомительные расчеты, чувствуя, что, если не найдет разгадки странного поведения «Паллады», гибель неизбежна.

Пронзительный удар гонга хлестнул по нервам. Алексей непроизвольно метнулся к пульту: к счастью, это подал сигнал робот, снова повысив напряжение антитяготения. На экране памятной машины появились наконец долгожданные цифры. Сухие строчки записи сразу разрубили весь узел загадок и неясностей. «Паллада», — сообщала машина, — вошла в поле тяготения протозвезды. Это начинающий свой жизненный путь сверхгигант, не видимый в пространстве… Притяжение немногим меньше, чем у звезд, останавливающих лучеиспускание. Расстояние до Солнца — сто шесть парсеков. Точные координаты…»

Обозначив на карте Галактики невидимое светило, Алексей упал в кресло. Глаза его расширились. Он понял, что, прокладывая курс, допустил ничтожную ошибку, и теперь летит бог знает куда. Он мучительно вспоминал, где, на каком этапе программирования мог допустить ошибку, но вскоре отказался от этой затеи, сознавая, что необходимо заново проверять все расчеты. На это уйдет целый год. Теперь собственное положение открылось ему во всей своей пугающей простоте: не к Солнцу мчится «Паллада», а прямо в инертный океан гравитации, выплыть из которого еще никому не удавалось.

Но отчаяние владело им лишь одно мгновение. Мысль о Наташе и товарищах вытеснила все. Бороться до последнего эрга энергии, до последнего грамма топлива в корабле! Он взялся за аварийные диски. Скорость «Паллады» между тем упала настолько, что можно было сделать поворот на несколько румбов, не опасаясь разрушить звездолет центробежным ускорением. Проверив указатель расхода энергии, он включил радиоквантовые генераторы на девять десятых полного режима. Одновременно с этим тангенциальные двигатели, работая на опасном пределе, повернули корабль на тридцать градусов к востоку.

«Паллада» начала борьбу с косной силой тяготения протозвезды. Сорок два часа, не утихая ни на секунду, ее двигатели извергали в пространство биллионы киловатт энергии. Но скорость продолжала падать! Это означало, что протогигант уже цепко держит свою жертву в объятиях. Будто чудовищно сильная рука медленно, но верно увлекала корабль в пучины безмолвия и мрака — туда, где материя, побежденная энтропией, обрекла себя на бездействие в течение длинного ряда галактических веков. Гравиметр давно умолк в тщетной попытке зарегистрировать силу тяготения, которая в десятки раз превосходила все, что знали астрономы. Алексей не отходил от пульта. Он оглох от воя приборов, ослеп от непрерывного мигания индикаторов, то и дело отключая роботы и автоматы, некстати приводившие в действие те или иные системы корабля. Сейчас требовалось лишь одно: ни на секунду не ослаблять энергетический вихрь, удерживавший «Палладу» на краю гравитационной бездны.

Так прошли еще одни сутки…

Лишенный отдыха, Алексей почернел и осунулся, ему некогда было подойти к Наташе, не было времени поесть. Тут же, не отходя от пульта, он торопливо проглатывал то, что удавалось найти в ящике пилота. Он боялся заснуть — в противном случае корабль мгновенно потерял бы равновесие. К исходу вторых суток Алексей настолько ослабел, что почти равнодушно воспринял сообщение автомата о том, что осталось менее трети первоначального запаса энергии. Его охватила апатия, он почти с радостью прислушивался к коварному голосу энтропии, звавшей его в мрачные океаны небытия. «Отдохну, когда кончится энергия…»— вяло думал Алексей. Он закрыл глаза и откинулся в кресле пилота, страшным напряжением воли удерживая руки на клавишах биоточного управления. В таком положении он оставался долгие часы, пока звездолет изнемогал в борьбе с притяжением протозвезды.

Последним усилием Алексей приподнял веки, взглянул на расходомер топлива. Оставалось двадцать три процента энергии… девятнадцать, шестнадцать. «Паллада», содрогаясь от вибрации, раскачивалась в черном пространстве. На экранах обзора полыхали какие-то призрачные сияния: пространство, смятое чудовищным тяготением протозвезды, почти замкнулось само в себе и неузнаваемо исказило ход лучей света от далеких звезд, с холодным бесстрастием взиравших на песчинку, которая еще барахталась в могучих объятиях космоса.

Десятая часть исходного запаса топлива!.. Внезапно Алексей заметил, что стрелка указателя скорости стоит на месте! Значит, реактивная тяга «Паллады» уравновесила, наконец, невообразимое тяготение протозвезды, которая так и не показалась на экранах обзора. Звездолет мучительно вибрировал в гибельном равновесии: его двигатели не могли ни на один грамм увеличить силу своей тяги, давно работая на опасном пределе, а протозвезда была не в состоянии прибавить что-нибудь к силе порожденного ею колосса гравитации. Алексей в отчаянии схватился за белый диск радиоквантовой генерации — тот был выведен до отказа!

Мысль о поражении вызвала у него крик ярости и бессилия. Надеяться было не на что…

И вдруг он услышал левее и позади себя высокий, напряженный голос Наташи:

— Стартовые… Два миллиона тонн дополнительной тяги.

Алексей почти непроизвольно рванул диск включения стартовых двигателей, лишь в последний миг подумав о том, что расход стартового, а следовательно, и посадочного, топлива лишает его возможности посадить впоследствии «Палладу» на Землю или другую планету солнечной системы. Оглушительный рев двигателей прозвучал, как песня победы. Стрелка указателя скорости сразу ожила, затрепетала и лениво поползла вправо… Три часа гремела эта песня и смолкла. Кончилось и ядерно-водородное топливо. Но Алексей знал уже, что победа осталась за ним: протозвезда разжала наконец свои объятия. Пронзительный вой проснувшегося гравиметра показался ему небесной музыкой…

По мере того как «Паллада» все дальше уходила от невидимого сверхгиганта, этот вой постепенно сменялся басистым урчанием; звук стал понижаться, в нем появился музыкальный тон — и вот уже снова полилась ободряющая песня-сказка свободного пространства.

Алексей выключил главный двигатель, переводя корабль на инерционный полет. У него еще хватило сил подняться и дойти до кресла Наташи, чтобы увидеть ее радостные глаза.

— Милый мой… релятивист, — сказала она и, протянув руку, коснулась пальцами его лица.

Он хотел сказать ей, что они спасены второй раз, что он рад ее выздоровлению, рад слышать ее голос, который появился, видимо, как следствие нервного удара, вызванного грозившей им опасностью; Но не успел, погрузившись в непробудный сон смертельно уставшего человека.

Он проснулся от легкого прикосновения руки. Свесившись с кресла, Наташа пыталась разбудить его. Алексей приподнялся и, еще плохо соображая, сел. Несмотря на длительный сон, он не чувствовал себя вполне отдохнувшим.

— Я умираю от голода, — виноватым голосом сообщила Наташа — Да и тебе пора… Кроме того, мы летим не к Земле, а куда-то в глубь Галактики.

— Да, конечно… — приходя в себя, он медленно встал на ноги. — Сейчас… — Он понял, что Наташа выздоровела лишь частично: к ней вернулась речь и ожили руки. Но она по-прежнему оставалась беспомощной.

…После еды они принялись за определение верного курса на Солнечную систему. Теперь это было гораздо легче: координаты протозвезды, которые Алексей узнал столь дорогой ценой, помогли ему с абсолютной точностью нацелить «Палладу». Перо автомата уже вычертило на звездной карте стороны треугольника. В вершинах его лежали Альфа Эридана, Солнце и протозвезда. Осталось лишь соединить прямой линией значок протозвезды на карте с условным символом Солнечной системы и замкнуть таким образом мировую геодезическую линию движения «Паллады» в космосе.

В последний раз заработал главный двигатель. Израсходовав ровно половину оставшегося десятипроцентного запаса внутринуклонной энергии, Алексей разогнал корабль до скорости, равной — увы! — лишь половине световой. Больше тратить энергию он не имел права, ибо нечем было бы погасить достигнутую скорость при подходе корабля к Солнцу.

Не в силах говорить, они молча смотрели друг другу в глаза. Их воображение бессильно останавливалось перед двумя, казалось, неприметными цифрами: «шесть десятых световой скорости» и «сто два». Сто два парсека, или 6885 световых лет, которые нужно пройти До Солнца. И сто Восемьдесят тысяч километров в секунду — скорость, с какой вынуждена теперь ползти «Паллада», не имея топлива для дальнейшего разгона.

— Семь тысяч лет… — прошептала Наташа в ужасе.

Семьдесят веков должна лететь «Паллада» в безмолвном космосе, чтобы их глаза смогли увидеть вновь родное Солнце и ощутить тепло его лучей.

Алексей отвел взгляд. «Что тут можно еще сделать?» — казалось, говорил он всем своим видом. Огромное нервное и физическое напряжение последних дней не прошло для него бесследно. Он был близок к полной прострации и жаждал только одного — покоя. Отдыха и забвения.

— Анабиоз… покой, — произнес он, тяжело опускаясь в кресло пилота.

— Да… — после долгого молчания сказала Наташа. — Мы должны заснуть. Это единственный выход.

Последним усилием воли Алексей заставил себя тщательно проверить показания всех приборов и работу автоматов. Потом он заложил в сверхмощный радиопередатчик лаконичную программу, которая оживет в его сигналах о помощи спустя семь тысяч лет.

Он бережно взял Наташу на руки и понес ее в анабиозный отсек. Подобные вытянутым грушам, голубые корпуса ванн встретили их мягким свечением прозрачных стен и торжественной тишиной забытья, в котором покоились товарищи. Алексей видел в недрах мерцающей жидкости их лица, и ему показалось, что они вдруг ожили в улыбках.

Прежде чем погрузить Наташу в анабиоз, Алексей долго всматривался в ее лицо, глаза, словно, прощаясь, он хотел запечатлеть в памяти ее строгие черты. Девушка тоже притихла, боясь нарушить словом то, что навсегда связало их теперь. И только когда Алексей медленно опускал ее на ложе ванны, Наташа вдруг обвила его шею руками:

— Я была несправедлива к тебе… Если когда-нибудь увидим Землю, — она грустно улыбнулась, — мы оба будем равны. Оба станем дикими для новых людей. Как был им для меня ты.

Алексей молча погладил ее волосы… Бесшумно вдвинулась в пазы прозрачная стенка купола, тяжелая опалесцирующая жидкость скрыла Наташу. Настраивая реле времени ее ванны, Алексей подумал, что они могут больше и не увидеться: всецело доверяясь автоматам, они идут на огромный риск. Мало ли что может случиться на таком огромном пути до солнечной системы? Но иного выхода не было.

«Паллада» достигла Солнечной системы через 6968 лет после того, как Алексей и Наташа погрузились в анабиоз. Они не слышали, как роботы, повинуясь программе, в последний раз включили квантовые генераторы, как затем умолкли двигатели, израсходовав последний киловатт энергии, но погасив скорость корабля до сорока километров в секунду.

«Паллада» вторглась в окрестности Плутона, посылая в пространство записанный на пленку призыв Алексея: «Я — «Паллада»!.. Шесть тысяч лет иду по инерции… Для посадки нет топлива. На борту — тяжело больной экипаж».

Радиоголос «Паллады» был услышан и расшифрован станцией межзвездных кораблей на Титане…

При настройке реле времени, которое должно было «разбудить» его при входе в Солнечную систему, Алексей ошибся на несколько лет. Поэтому он не мог видеть, как два гигантских спасательных звездолета настигли мертвую «Палладу» в тот момент, когда она, пройдя по инерции всю Солнечную систему, готовилась опять, уже навечно, кануть в пространство.

…Когда Алексей проснулся, он долго не мог понять, где находится. Он лежал в комнате с прозрачными стенами, сквозь них отчетливо рисовался огромный диск Сатурна, висевший в густой синеве неба. Прекрасные лица незнакомых людей, склонившиеся над ним, вызвали у Алексея слезы радости. Человек в белоснежной одежде — это мог быть только врач — мгновенно прочел его мысли.

— Они будут жить, — сказал врач на незнакомом, богатом певучими гласными языке, и смысл его слов отпечатался в мозгу Алексея фразой родного языка. — Что бы ты хотел сообщить на Землю?

Алексей с облегчением откинулся назад, закрыл глаза. «Я выпил бы теперь чистой родниковой воды, — подумал он. И эта мысль была выражением бесконечной любви к планете, давшей ему жизнь. — Холодной ключевой воды, которую пил в детстве»,