Море спокойствия

Глава 13

Джош

В воскресенье утром, в десять минут двенадцатого, ко мне заявляется Дрю. Я забыл запереть дверь, когда забирал с улицы газету, поэтому он без стука входит прямо в дом. Надо бы отказаться от рассылки этой дурацкой газеты, все равно я ее не читаю. Еще одно напоминание о дедушкиной жизни здесь. Сколько бы я ни пытался убедить его читать новости в интернете, он не соглашался. Говорил, ему нравится держать газету в руках, вдыхать запах бумаги. А я ненавижу брать газету в руки и тем более не могу терпеть ее запах. Делаю себе мысленную пометку сегодня же позвонить на почту и отменить рассылку. Больше не хочу видеть эту газету у себя перед домом.

– Что случилось? – спрашиваю я у Дрю, пока тот располагается у меня дома.

– Сара. Дом. Девчонки. Слишком много. – Он со вздохом плюхается на диван и устремляет взгляд в потолок.

– Не думал, что для тебя бывает «слишком много девчонок».

– Когда дело касается подружек Сары, я делаю исключение.

– Ты никогда не делаешь исключений.

– Ты прав, но тут я вынужден.

И я могу его понять. Подруги Сары невыносимы. Да, на них приятно смотреть, но им это известно, что автоматически лишает их привлекательности. В них собрано все ненавистное мной в девчонках, и Сара становится такой же, как они. Хорошо, что я вызываю у них страх. После неудачных попыток заигрывать со мной они быстро понимают, что ответа от меня не дождутся, и больше не пристают.

– Ты охмурил уже трех из них. Неужели наконец усвоил урок?

– Это они усвоили урок. Вдобавок Сара уперлась рогом, сказала, больше никаких шашней с ее подругами. Под запретом.

– Она и правда думает, тебя это остановит?

– Это к ним относилось. Я для них под запретом.

– Как многого они лишились.

– Хватит издеваться. Я серьезно. Я для них что-то вроде испытания.

– А здесь ты почему? – спрашиваю я.

– Сказал же тебе. Не могу дома находиться. Мне кажется, что с каждой секундой мой уровень тестостерона падает.

– Это понятно, но зачем ты пришел сюда? – Обычно Дрю не бежит в первую очередь ко мне, если ему хочется убраться из дома. Так было несколько лет назад, но сейчас все по-другому. Наверное, это как-то связано с наличием у меня Y-хромосомы.

– Мне больше некуда пойти.

– Взял бы бутылку. И пошел мириться.

– Один я туда не пойду. А то потом и моего трупа не найдут.

– Так быстро сдаешься? – Он мог бы приударить за любой другой девицей, но выбрал почему-то эту.

– Нет. Просто нужно сменить тактику. Есть идеи?

Идей у меня нет, а даже если б и были, я все равно не стал бы ему помогать. Зато есть вопросы, и их с каждым днем становится все больше.

– Как думаешь, почему она не говорит?

– Да никто не знает. Я даже опробовал на ней свои излюбленные приемчики, и судя по ее реакции, проблем с пониманием английского у нее нет. Думаю, дело тут в отсутствии голосовых связок.

Я точно знаю, что это не так. В прошлый раз, находясь здесь, она смеялась – во весь голос. Я даже проверил. Чтобы издавать такие звуки, голосовые связки обязательно нужны, так что дело не в них. Возможно, тут какое-то физическое отклонение. Я, конечно, ни черта в этом не смыслю, но что-то мне подсказывает, физические особенности тут ни при чем, отчего мне становится еще любопытнее. По какой причине человек может не разговаривать? Она вообще когда-нибудь говорила? Может, она за всю жизнь слова не произнесла. Не знаю. Но Настя точно обращает внимание на все, постоянно следит, даже когда не смотрит. Ничто не способно ускользнуть от нее. Меня бы такое поведение напугало, если бы я сам не был таким. Интересно, замечает ли она что-то, чего не вижу я? Хотя она мне все равно не скажет, а я никогда у нее не спрошу.

– Она вроде бы не в твоем вкусе, – говорю я. Дрю обычно, за редким исключением, падок на симпатичных, пользующихся популярностью пустышек. В вопросах девушек он всегда идет по пути наименьшего сопротивления, и этот путь, к счастью для него, ведет почти к каждой девчонке в школе. Сомневаюсь, что одна из них хотя бы раз его отвергла, и это несмотря на его репутацию, которую он не стремится спасти. Дрю никогда не изображает любовь, не притворяется, будто питает к девушке какие-то чувства, чтобы затащить ее в постель. Ему не нужно этого делать. Они и без всяких уговоров вешаются на него. Достаточно чувств с их стороны.

Почти каждая девушка надеется, что именно с ней Дрю останется навсегда, но этого не происходит. Казалось бы, хоть одна из них должна публично призвать его к ответу. Заставить его взять на себя ответственность и признаться уже, но никто этого не делает, потому что все знают: в конечном итоге Дрю поступает ровно так, как и всегда. К тому же многие из них понимают: не стоит питать иллюзий, что этот козел когда-нибудь исправится.

Я хотел бы его осуждать, но это невозможно, потому что Дрю не отрицает, не оправдывается, не извиняется. Он такой, какой есть. Другого не дано. Сам я не смог бы поступать так, как он, и не потому, что меня это не привлекает. Я совру, если скажу, что никогда не думал о подобном, но для меня это слишком большая ответственность. Эти девчонки выражают слишком много эмоций, а я не умею уклоняться от них. От Дрю они буквально отлетают. Его ничто не берет: ни слезы, ни мольбы, ни обиды. А мне своих проблем хватает, чтобы переживать еще и за чужие чувства. Свои я давно похоронил, и будь я проклят, если свяжусь с чьими-то еще.

– Она – девчонка. Красивая. Что еще нужно? – прямо выдает Дрю.

– И, похоже, ненавидит тебя. – Похоже, она ненавидит всех, но я ему этого не говорю. Я всерьез хочу понять, почему он тратит свое время на эту девицу. На него это совсем непохоже. Он должен был давно забить на нее.

– Будем считать это испытанием.

– Вот именно. Только прикладывание усилий не входит в твою жизненную философию.

– Не входит. Но, может быть, я взрослею и выхожу на новый уровень. Пытаюсь стать лучше.

Я проглатываю смешок или рвотный позыв – не могу сказать точно.

– Твое недоверие меня обижает. Тем более не у каждого из нас имеются беспроигрышные отношения без каких-либо обязательств и усилий. – Он многозначительно смотрит на меня. Тут не поспоришь. Нет смысла строить из себя святого, когда мне и правда не нужно беспокоиться о том, как бы заманить девчонку в постель.

Ведь у меня есть Ли. Сейчас из-за учебы в колледже она бывает здесь реже, чем раньше, но так даже проще. Она живет в паре часов езды отсюда и всегда навещает меня, когда приезжает домой на выходные и каникулы. А потом снова уезжает. Она не говорит, что любит меня. Не спрашивает, люблю ли я ее. Хотя я не люблю и никогда не смогу полюбить. У нас с ней определенная договоренность по поводу легких, ни к чему не обязывающих отношений, без каких-либо чувств: попользовались друг другом и разошлись. Почти идеальный расклад. Но даже не будь у меня Ли, я бы все равно не опустился от отчаяния до уровня Дрю. Я, конечно, люблю секс, но по складу своего характера чувствовал бы себя козлом, переспав с девчонкой, и потом еще несколько месяцев встречался бы с ней из чувства вины.

– Не тебе меня судить. И вообще, раз уж у меня появилась новая цель по самосовершенствованию, я намерен перебороть свой страх быть съеденным заживо и прямо сейчас отправлюсь к ней. – Дрю вскакивает с дивана и шагает к двери.

– Желаю удачи, – ехидно бросаю я ему вслед.

Остаток дня я занимаюсь тем, что откладываю выполнение необходимых дел. Наконец добрался до телефона, позвонил на почту и отменил доставку газеты, хотя до последнего был уверен, что не сделаю этого. А после заодно позвонил и в хоспис: попросил их забрать больничную койку, которую они привезли моему деду два месяца назад. Его нет всего две недели, а кажется, будто целую вечность. Если б не нужно было делать столько телефонных звонков, я бы вообще усомнился, а жил ли он здесь.

Повесив трубку после разговора с хосписом, я смотрю на телефон у себя в руке и думаю позвонить дедушке. Собирался звонить ему вчера, позавчера и днем раньше. Но так и не позвонил. Мы с ним говорили на прошлой неделе – это было ужасно. Его состояние ухудшилось в сотни раз, с тех пор как его отсюда увезли. Совсем не соображает. Его разум затуманен всевозможными обезболивающими, которыми его накачивают для облегчения состояния. Во время беседы ты будто говоришь не с ним. На другом конце провода – только тело, сознания больше нет. Я практически слышу, как его мозг пытается осмыслить мои слова, но ничего не выходит. Дедушка расстраивается, и его растерянность разрывает мне сердце, словно оно уже не разбито вдребезги. Но порой, поддавшись эгоизму, я все-таки ему звоню. Ради самого себя. И говорю с ним. Рассказываю то, чего не поведал бы ни одной живой душе, потому что знаю: по окончании разговора он все забудет, будто этого разговора никогда не было.

Даже наша последняя нормальная беседа, состоявшаяся в субботу вечером, прежде чем его забрал мой двоюродный дедушка со своей женой, была одурманена сильнодействующими препаратами. Он позвал меня с намерением дать совет, в котором я, по его мнению, нуждался. Усадил меня на диван, а сам устроился в мягком кресле напротив, как это бывало на протяжении многих лет, когда он делился со мной своей мудростью, столь необходимой мне на том или ином жизненном этапе. На самом деле я никогда его не слушал, поскольку считал, что не нуждаюсь в ней. Но в тот вечер сидел и слушал. Ловил каждое сказанное им слово. С жадностью впитывал все, что он хотел мне сказать, даже если слова исходили из затуманенного препаратами сознания.

Тогда он рассказал мне многое, и я помню все. Он говорил о женщинах и непростительных поступках, о садовых качелях и красных кирпичных домах, о воспоминаниях, которых еще нет.

В шесть часов я должен быть на ужине у Дрю, а значит, нужно принять душ и найти что-то приличное из вещей. Мама Дрю любит, когда к воскресному ужину все наряжаются. Разумеется, это не какой-то торжественный прием, но красивая одежда, по словам миссис Лейтон, делает его особенным событием. Я пытался как-то откреститься от этого вечера, но она мне не позволила. И так уже три недели подряд не приходил к ним на воскресные ужины. Не то чтобы они мне не нравились. Чаще всего на них даже бывает весело. Можно поесть нормальной еды, так что мне не нужно готовить, да и Дрю в кругу семьи не ведет себя как болван. Но дело в том, что, приходя к ним, я чувствую себя как в одной из серий «Улицы Сезам»: торчу в верхнем углу экрана телевизора, пока все остальные внизу поют о том, что кто-то здесь лишний. Нормальная жизнь их семьи во всех подробностях напоминает мне о том, какой ненормальной является моя собственная жизнь. Я мог бы целый день простоять здесь, придумывая отговорки не идти, но знаю, что мне не отвертеться. Поэтому, смирившись, достаю из шкафа приличную одежду и отправляюсь в душ.