Море ясности

УРА! НОВАЯ ПЛАНЕТА!

Первый день в школе после каникул наполнен неожиданностями и открытиями. Еще никто ничего не может сообразить, и никто не знает, кончилось лето или еще не кончилось. Все носятся по коридорам, по лестницам, заглядывают в классы.

Многие принесли цветы в горшках, в ящиках и просто так, в букетах. А кругом все такое новое, чистое, блестящее и пахнет краской. Когда пахнет краской, то всегда ждешь, что сейчас ты увидишь что-то такое, невиданное и очень интересное.

И еще пахнет солнцем, и свежей травой, и полевыми цветами, и нисколько не пахнет школой. Наверное, поэтому никто не верит, что уже кончилось лето, и все носятся, как дикие, да что-то друг другу рассказывают. А кому рассказывают — неизвестно, потому что никто не слушает, потому что все хотят рассказывать, потому что каждый думает, что у него были самые интересные приключения.

Ну, конечно, многие такое выдумывают, что даже самим делается интересно.

Особенно Венка отличается. У него такая богатая фантазия, что он в одну минуту может навыдумывать столько, что хватит рассказывать на целый день. А главное, он так рассказывает, что ему все верят. Ну а сейчас он, конечно, перестарался. Он рассказал, как в лесу он встретил тигра, маленького такого тигренка. Сначала тигренок испугался, а потом ничего, привык и даже в определенное время приходил к Венке поиграть.

В это время показался Васька Рыжий. Он шел, ни на кого не глядя, расталкивая малышей и стараясь наступать девочкам на ноги. При этом он бойко, как на базаре, приговаривал:

— Рассыпайся, горох, на сто дорог…

Подойдя к мальчикам постарше, он сморщил свой носик-репку и спросил:

— Кто у вас главный?

Никто ему не ответил. Тогда он заявил, что он будет над всеми атаман, потому что он старше всех и сильнее всех. Когда подошел Володя, он даже не посмотрел на него. А у Володи характер такой, что даже мальчишки из старших классов с ним не связываются. Это не оттого, что он сильнее всех. Нет, есть и посильнее, но зато он очень ловкий и какой-то бесстрашный. Он никого не боится. А Васька подумал, что если он второгодник и самый старший в классе, то ему все можно и все его сразу испугаются.

— Ты тут потише, — предупредил Володя.

Васька спросил:

— А что?

— Вот тогда узнаешь.

— Хо! — сказал Васька и толкнул Володю.

Он толкнул не сильно, наверное, хотел испугать, но не на такого напал. Володя ударил его по руке, но уж ударил как следует, чтобы запомнил надолго.

— Я сучок дубовый, от меня и топор отскакивает, — проговорил он.

Это была вечкановская поговорка. Дедушкина. Володя тоже любил повторять ее.

А Васька сморщился от боли, но в драку не кинулся. Он только покрутил рукой, по которой попало, и как бы даже весело сказал:

— Ну и ладно. Изувечил ты меня. Теперь мне целый месяц писать нельзя…

— Правильно, — сказал Павлик Вершинин, — ты запомни: у нас класс дружный.

Он был самый справедливый мальчик в классе, а может быть, и в школе. Он маленький, но очень серьезный. У него нежный, как у девчонки, голос, но уж если он что скажет этим своим нежным голосом, то все знают: так и надо.

— Ты, Васька, у нас не задавайся, — подтвердил Володя, — мы тут все дружные. У нас один Сенька Любушкин недружный.

Это было правда. Сенька — такой очень розовый, толстогубый, в очках, круглый пятерочник, «украшение класса». Это ему дома внушают, что он украшение, что он самый лучший на свете. Ему так долго это внушали, что он в конце концов и сам поверил, что он какой-то особенный. А волосы у него совсем белые, жесткие, как щетина, и такие редкие, что на голове просвечивает розовая кожа. Ресницы тоже белые, а глаза не поймешь какие, очень уж светленькие, как водичка в ложке.

Ростом он почти с учительницу и даже смешно, что такой верзила боится Володю. Ну, конечно, ему и достается же за то, что он очень много о себе думает.

Володя и сам учится отлично, и рисует лучше всех, и по физкультуре первый, но никогда никто даже и не подумал назвать его каким-то там «украшением». Что касается Марии Николаевны, учительницы, то она, конечно, просто рассмеялась бы, если бы кто-нибудь вдруг так назвал Володю.

Она то и дело одергивает его:

— Володя, не вертись. Оставь в покое Милочкины косы!

Милочка Инаева — полненькая, хорошенькая девочка. У нее самые длинные косы в школе. Золотые и пушистые. Володю так и тянет подергать за них. Сколько он за три года вытерпел из-за этих кос! Ни в сказке сказать, ни пером описать!

Но, несмотря на это, Володя на нее никогда не обижается. Он понимает: сам виноват. Кроме того. Милочка не так себе, обыкновенная девчонка. Она ходит в кружок художественного слова, часто выступает на школьных вечерах и один раз даже приветствовала конференцию в оперном театре. Ей за это подарили большую коробку конфет. Она принесла конфеты в класс, всем хватило по одной, да еще осталось сколько. Но она и остатки раздала, Вот она какая.

А само главное: Милка — капитанская дочка. У нее отец капитан-летчик.

Он иногда заходит в школу в своем блестящем мундире. Его встречает директор Николай Иванович и говорит:

— Здравия желаю, товарищ капитан.

А тот отвечает:

— Здравия желаю, товарищ капитан.

Потому что директор тоже не так давно демобилизовался и даже еще носит военный мундир, только без погон.

Милочкина мама редко бывает в школе, потому что она актриса и у нее в театре каждый день репетиции. Милочка говорит, что когда она вырастет, обязательно тоже станет актрисой.

И на Володю, за то, что он дергает ее за косы, она ни разу не пожаловалась.

Не то что ее подружка Таня Кардашинская. Вот вредная девчонка! Глаза у нее зеленые, таких ни у кого больше нет, и если кто ее затронет, то сам не рад будет: глаза свои сощурит да так высмеет, что не знаешь, куда и спрятаться.

Это она прозвала Катю Климову «скрипучкой». Ну, это, по правде говоря, за дело. Катя всех считает такими бестолковыми, что будто никто ничего не понимает и только она одна все знает, и на всех она ворчит, и так ходит по коридору, как будто он совсем пустой, и она тут расхаживает одна, и поговорить ей не с кем.

Но сегодня она тоже не выдержала:

— А у нас, — сказала она, — на соседней даче была одна девочка, у нее мама ездила в Китай. Она знает китайские слова и даже одну китайскую песню.

Все сразу примолкли, как только услыхали про Китай, и, конечно, начали просить Катю спеть китайскую песню.

— Ах, не приставайте. Все равно вам ничего не понять, там все одни китайские слова.

Но видно было, что ей очень хочется спеть, но она ломается только для того, чтобы ее уговаривали. Поломалась, а потом запела тонким дрожащим голосом:

Оказалось, что вся песня состоит всего из двух слов: одно русское, а другое неизвестно какое, потому что когда Тая спросила, что значит «чау», Катя противным голосом проскрипела:

— У китайцев много одинаковых слов, и тебе все равно не понять.

Тая засмеялась и сказала:

— Да ты и сама ничего не понимаешь.

Тут все начали смеяться и выкрикивать на разные голоса:

— Чау! Чау! Чау!

И докричались до того, что чуть не прозевали звонок.

Подать первый звонок, как всегда, поручается одному из новичков. На этот раз попался какой-то особенно бойкий первоклашка. Постарался от души. Он лихо пронесся по всем коридорам, по всем лестницам. Он звонил не меньше десяти минут и всех оглушил. К счастью, он еще не знал, что где помещается, и, разгорячившись, влетел в учительскую, только здесь его удалось поймать и обезоружить.

Итак, прозвенел первый звонок, и тут уже все сразу поняли, что кончилось лето, наступил долгий и строгий учебный год.

Новый учебный год: открывается совершенно новый мир. Новый класс в эту минуту напоминает планету, на которую только опустилась космическая ракета. Ура! И три десятка космонавтов, растрепанных, нетерпеливых, жаждующих скорее до всего дорваться, высаживаются на планету для удивительных открытий.

И вот уже все сидят на своих местах. Громко раздаются в опустевшем коридоре знакомые шаги. Стремительно входит учительница Мария Николаевна. Она самая лучшая в школе — тут даже спорить не о чем; самая молодая — работает только третий год, то есть столько же, сколько Володя учится; самая красивая и нарядная — это все знают — и, наконец, самая строгая.

Она всегда говорит:

— Наш класс должен быть лучшим по всем делам. И мы его сделаем лучшим.

У нее даже улыбка и то строгая. Вот она вошла, поздоровалась, внимательно посмотрела на всех и строго улыбнулась:

— Ох, какие вы все стали большие!

И верно! Оказывается, ты вырос на целый год, стал умнее на целый класс, значит, и спросу теперь с тебя, знаешь, сколько? Ого! Только держись!

Это было первое открытие в самом начале нового учебного года.

ЖИЗНЬ УСЛОЖНЯЕТСЯ

Мама давно уже работает корректором в типографии. Это значит — она должна прочесть все, что печатается в типографии, и исправить ошибки.

Вся школа завидует Володе: его мама выучила все на свете правила правописания и уж, будьте спокойны, ни одной ошибочки никогда не пропустит. Кто-кто, а уж ученики-то знают, что это такое — грамматические ошибки. Сколько из-за них слез пролито, сколько пришлось претерпеть и в школе и особенно дома.

Жили они, поживали спокойно — и вдруг маму выбрали на высокий пост — председателем завкома типографии. Когда она сказала Володе об этом, то он даже не поверил. Да и она сама, наверное, не верила, что стала таким важным человеком.

— Ты здорово боишься? — спросил он.

Она совсем по-девчоночьи вздохнула и созналась:

— Здорово.

Володе часто кажется, что мама только делает вид, будто она взрослая. Уж очень она иногда бывает похожей на девчонку. И поступки и слова у нее бывают совсем девчоночьи. Как у самых, конечно, лучших девчонок. Вот, например, она очень любит конфеты, с увлечением читает Володины книги, побаивается грозной старухи Елении, даже больше, чем Володя. И руки у нее сильные и смуглые, и вся она тонкая, подвижная — ну совсем как девчонка.

А один раз, когда Венка Сороченко принес футбольный мяч, то она вместе с мальчишками играла во дворе и так же, как они, спорила и кричала.

Верно, Еления никогда маму не затрагивает, потому что знает ее характер. У мамы характер — ого! Как у Володи, даже еще настойчивее.

И вот ее выбрали. И она один раз сказала:

— Сегодня я приду поздно, у меня заседание завкома.

Она стояла перед шкафом и, глядя в зеркало, поправляла белый воротничок на своем новом синем платье. Володя заметил, как она покраснела, и, чтобы скрыть свое смущение и страх, обняла Володю и тонким голосом проговорила:

— Вот мы с тобой какие стали важные: мы сами назначаем и сами проводим заседания завкома. Ты только подумай! Мы сами. Первый раз в жизни.

— Хочешь, я пойду с тобой, — предложил Володя.

— Зачем?

— Все-таки вдвоем…

Но мама вдруг выпрямилась и снова подошла к зеркалу. Белый воротничок очень красиво обвился вокруг ее смуглой тонкой шеи.

— Ничего, — сказала она, вскидывая голову. — Ничего, сама справлюсь…

И Володя понял — справится и хотел заняться своими делами, но мама сказала:

— Если ты, конечно, мне поможешь. Одна вряд ли справлюсь. Мы с тобой такие люди, что должны всегда отвечать один за другого. А теперь особенно. Знаешь, как ты должен теперь себя вести?

— Ну как? Как всегда…

— Нет, теперь этого мало.

Она села против сына и положила локти на стол.

— Самое главное — ты должен хорошо учиться.

— А я и так отличник.

— Ладно. Очень-то не хвались. Вести себя должен так, чтобы на тебя ни одной жалобы. Вдруг ты что-нибудь выкинешь, какой-нибудь такой номер. И все скажут: «А еще сын председателя завкома»! Подумай-ка! Ну, что ты приумолк?

— Я не приумолк, — сказал Володя и подумал, что мама во многом права, что поведение у него не очень блестящее и что ему срочно надо подтянуться.

А мама уже начала перечислять все, что можно и что нельзя. «Нельзя», как и всегда, оказалось больше, чем «можно».

— Из школы — прямо домой.

— Ладно уж.

— Не вздыхай. Придешь, пообедаешь — и можешь идти гулять до семи часов.

— А как я узнаю, сколько часов?

— Никогда не задавай глупых вопросов. Спроси у взрослых. Не стесняйся. Надо быть смелым и вежливым. Понял?

— Да.

— Зимой захочешь кататься на лыжах, то запомни: только на дворе.

— Да что ты! Малыши и то по улице катаются.

— На улице машины, словом, не спорь. И в овраг не ходи. Там вон недавно одному ногу сломали.

— Я тогда лучше к лыжам и не притронусь.

— Это твое дело. И потом вот еще что: кто тебя научил бегать на Уральскую и кататься на трамвае?

— Никто не учил. Все катаются.

— Ну не все. А только самые хулиганы. Чтобы этого больше не было.

— Не будет.

— В половине восьмого, если я задержусь, ты должен уже сидеть за уроками.

— Ладно уж.

— А в десять — спать.

Последнее условие совсем доканало Володю, и он невнимательно выслушал разные мелкие обязанности, вроде мытья посуды, уборки комнат, и чтобы, когда мамы нет дома, товарищей к себе не водить и без разрешения никуда не ходить.

Но особенно на него подействовало огромное количество условий. Он никогда не предполагал, что существует столько разных условий, без которых совместная жизнь просто невозможна. И как все это запомнить? Вот, оказывается, до чего непросто жить на свете! А мама говорит:

— Это только так кажется. Каждый человек выполняет все свои обязанности и не думает об этом. Просто надо быть сознательным. И не подводить друг друга. Разве тебе будет приятно, если твои товарищи скажут: «Твоя мама никудышный председатель». Ну вот. И мне тоже неприятно, когда про тебя плохо говорят. Так что давай помогать: ты мне, а я тебе.

— А велосипед купишь? — спросил Володя.

— Главное, ты не торгуйся. Велосипед тебе обещай, значит купим.

— Двухколесный только.

— Купим самый настоящий, чтобы и я могла покататься, когда захочу.

— Мама, только покупать надо сейчас, а то весной их не будет, все расхватают…

Володя очень старался выполнять все пункты маминых условий. Он уже совсем начал привыкать к своей трудной образцовой жизни, но тут подвернулся один случай, и все его старания сразу погибли. В одну минуту.

ВОТ КАК ЭТО ПОЛУЧИЛОСЬ

Дело было на последнем уроке. Впереди сидит Милочка Инаева и внимательно слушает, что говорит Мария Николаевна. На следующей парте сидит Володя и совсем ничего не слушает. Рядом с ним сидит Венка Сороченко и тоже не слушает: он с интересом наблюдает, что у Володи получится.

А Володя в это время осторожно вытащил Милочкину косу, положил ее на свою парту и на коричневой ленте, вплетенной в косу, старательно рисовал чернилами смешную рожу.

Он очень старался, чтобы не заметила Мария Николаевна, чтобы не почувствовала Милочка и чтобы все вышло как можно лучше.

Он уже заканчивал свой рисунок, но в это время Мария Николаевна сказала:

— Володя! Ты снова принялся за свое.

Милочка обернулась, увидела испорченную ленту, покраснела и, конечно, заплакала.

— Что случилось? — спросила учительница.

Милочкина соседка Таня Кардашинская закричала:

— Ой, вся лента в чернилах!

— Подойди сюда, Володя.

Володя подошел.

— С сегодняшнего дня ты будешь сидеть вот здесь, — показала Мария Николаевна на переднюю парту. — Сейчас же возьми свои книги…

Володя не двинулся с места.

— Что же?

— Не буду я здесь сидеть.

— Ну, хорошо, стой, — разрешила Мария Николаевна.

Подойдя к своему новому месту, он остановился и простоял до звонка. Мария Николаевна не обращала на него никакого внимания, а все остальные поглядывали, посмеивались и, конечно, плохо слушали. Урок был сорван.

На перемене Володя сказал Венке, с которым всегда сидел:

— Я от тебя никуда не уйду. А Танька у меня еще узнает. Ябеда!

— Ох, он еще и обзывается! — вскинулась Таня.

За Таню вступилась Милочка и все девочки. Тогда Володя дернул Милочку за косу, тогда Милочка толкнула Володю, он сейчас же толкнул ее, тогда Милочка ударила его по щеке, и тут поднялся такой шум, что уж ничего нельзя было разобрать.

Хорошо, если бы на этом дело и кончилось, то все, возможно бы и обошлось. Лента не вся испорчена, а только самый конец. Отрезать — и даже никто не заметит. Но, как только прозвенел звонок, Володя вспомнил, что надо садиться на свое место и тем самым признать свое полное поражение.

Кроме того, у них с Венкой договор — не разлучаться друг с другом, что бы ни случилось, всегда быть вместе. Разве можно изменить этому обещанию?

Венка сказал:

— Держись, Вовка!

Володя пообещал. Тогда все мальчишки начали спорить: выстоит он весь урок или не выстоит. Большинство считало, что Володя все может выдержать.

Короче говоря, когда в класс вошла Мария Николаевна, Володя стоял. Но она этого не заметила, потому что все тоже встали. Она сказала: «Садитесь», Все сели, а он стоял, и она по-прежнему не замечала его.

Конечно, она замечала, но только вид делала, что ей все равно, стоит он или уже сел. А сама, наверное, жалеет, что связалась с таким человеком, который зря ничего не говорит.

А вообще-то получается очень занятно: все сидят, а ты один стоишь, и все тебе видно, кто что делает. Только два человека в классе могут видеть всех сразу: он да еще Мария Николаевна. И все на тебя смотрят и думают: «Вот герой, для дружбы готов на все». А ты стоишь гордо, как памятник.

Но скоро ему надоело изображать памятник, он устал, а до конца урока еще очень далеко. Тогда он начал думать, что, может быть, он похож на пленника. Вот он гордо стоит и гордо смотрит на врагов. Но и эта игра не очень его увлекла, тем более, что никаких врагов кругом не было и вообще уже никто на него не смотрел.

Все-таки он дотянул до конца. Хорошо, что это был последний урок. Да и стоять-то уже здорово надоело. Все начали собирать книжки, но Мария Николаевна сказала, что будет классное собрание. Все сразу догадались, о чем пойдет разговор.

Собрание — это не урок, и Володя решил, что теперь можно и посидеть.

Председателем всегда выбирают Венку Сороченко. Он здорово собрания проводит, и у него даже есть специальный железный наконечник для карандаша, чтобы громче стучать по столу. И на этот раз только начали его выбирать, как вскочила Таня и заявила:

— А по-моему, нельзя выбирать Сороченко. Они с Володей друзья.

Ух, какой тут поднялся шум, а Мария Николаевна сказала:

— Это ничего не значит. Здесь все друзья. А если кто и есть враг, то только сам себе.

При этом она так посмотрела на Володю, что он сразу все понял и ему уже не очень захотелось настаивать на своем.

Но все события развивались так, как им и положено.

Председателем выбрали Сороченко, а секретарем Таню, потому что она очень возмущалась, все время вертелась и что-то шептала окружающим ее подругам.

Мария Николаевна взяла слово и сказала, что надо обсудить два вопроса: первый — о Володе. У него вообще слаба дисциплина, а сегодня он превзошел самого себя. Он испортил ленту, толкнул девочку… Второй — о Милочке: она ударила Володю по лицу.

— Я хочу, чтобы вы сами все обсудили и вынесли свое решение.

Еще Венка не успел спросить, кто хочет слова, как почти все подняли руки.

Известно, какие тут начались выступления. Девчонки во всем обвиняли Володю и, конечно, припоминали все его грехи. Уж тут они постарались — ничего не забыли. На это они очень памятные. Если бы так запоминали уроки, то все были бы отличницами.

Они говорили, что он задается, толкается, бегает по партам, стреляет ключом и поджигой, дергает девочек за косы, пугает первоклашек, рисует на доске и в учебниках всякие рожи, и вот теперь на лентах начал рисовать, и если ему все прощать, так еще не то будет, неизвестно, на чем он начнет рисовать.

И еще говорили:

— Между прочим, Володя думает, что он герой, что у него твердый характер, и многие мальчики так думают и всегда его поддерживают. А он ими командует.

— А еще, между прочим, он собирается лететь на Луну!

Здесь мальчишки одобрительно зашумели, а одна девочка крикнула:

— Вот еще! Не видали на Луне таких хулиганов.

Девочки дружно засмеялись.

— Он еще свалится оттуда!

Теперь уже смеялись все, и Венка Сороченко, постучав карандашом по столу, дал справку:

— С Луны не упадешь. Там притяжение, верно, в шесть раз меньше, чем на Земле, но все равно, держит. Не знаете, а смеетесь.

Вот сколько наговорили, но этим только раззадорили мальчишек, потому что вышло так, будто не про одного Володю говорили, а про всех вообще. Конечно, и мальчишки не сидели молча. Они тоже высказались, да так, что девочки сразу приуныли.

Они сказали, что если девочки воображают, будто кто-то всеми командует, то это выдумка. Никто никем не командует, а просто все Володю уважают за его характер и за то, что он смелый и справедливый человек. Они с Венкой дали друг другу слово — никогда не разлучаться, Володя свое слово держит, и за это наказывать его нельзя. В крайнем случае, пусть он сейчас при всех извинится перед Марией Николаевной за то, что отказался сесть.

— Стоять я ему разрешила. Так что никакого тут героизма нет. Пускай стоит, пока не надоест.

Это заявление очень понравилось девочкам. Они сразу ободрились и потребовали:

— Пусть он извинится перед Милочкой.

Володя с места:

— А еще что?

— Предлагаем исключить его из школы на два дня.

— Нет, на пять!

— Нет, мало — на неделю!

Ого, что захотели! Мальчишки все прямо так и подскочили. Особенно Венка. Он сказал:

— Ничего особенного Володя не сделал, а наговорить можно на кого угодно, и это несправедливо наказывать только одного, как будто Милочка ни в чем не виновата. Она первая ударила по щеке. Ну так что ж, что Володя первый толкнул? Он, может быть, нечаянно. Если все девчонки драться начнут, тогда хоть школу бросай.

— Ах, какие бедные! — заскрипела Катя Климова.

А Таня обрадовалась и сейчас же подхватила:

— Несчастненькие…

Но на это издевательство никто не обратил никакого внимания. Павлик Вершинин предложил:

— Исключать никого не надо, а пускай Милочка извинится перед Володей.

Милочка с места:

— А еще что?

Володя поднял руку, Венка сказал: «давай», Володя встал и, не опуская руки, как будто он давал торжественную клятву, произнес:

— Хорошо. Тогда я сам сейчас извинюсь… Первый!

Среди девочек переполох. Они зашептались, и сидящие около Милочки начинают готовить ее к торжественному акту: поправлять воротничок и банты, приглаживать кудрявые колечки на лбу и что-то нашептывать. Мальчишки молчат, сраженные великодушием своего командира. Всем делается и хорошо и как-то вроде стеснительно.

Но Венка, зная свое дело, постучал карандашом по столу:

— Вот решим, тогда и извинишься. А без решения нельзя.

Тогда Мария Николаевна поднялась и сказала:

— Вы тут продолжайте, у меня срочное дело в учительской. Когда все решите, тогда позовете. Но имейте в виду, как решите, так и будет. Продумайте все серьезно.

Она вышла, и почему-то сразу стало так тихо, как будто сейчас письменная по арифметике и попалась очень трудная задача. Молчали не очень долго, потому что вдруг Милочка встала и гордо тряхнула своими колечками.

— Если так, то я сама извинюсь! Подумаешь.

— Я первый! — воскликнул Володя. — Я раньше сказал.

— Ну и что же! Я тоже хотела раньше сказать, да не успела.

— Я первый тебя толкнул.

— Ты только толкнул, а я ударила.

— Я извиняюсь.

— Нет, я извиняюсь.

— Тише, вы! Тише! — надрывался Венка. — Поступило два предложения: первое — исключить Володю и Милочку из школы на три дня…

Собрание продолжалось.

Когда Мария Николаевна вошла в класс, ее встретила настороженная тишина. Все встали, как и всегда, но ни одна крышка парты не хлопнула. Она на ходу сказала: «Садитесь» — и подошла к доске, на которой крупными буквами было написано:

Прочитав это решение, учительница обернулась. Да, Милочка и Володя сидели рядом за той самой партой, за которую он отказался сесть по ее приказу.

Они сидели, как сидят самые примерные ученики, и то разве только на картинках. Лица их пылали. Хотя в эту минуту все лица пылали. Одна Мария Николаевна была немного бледнее, чем всегда, но этого никто не заметил.

Все ждали, что скажет учительница. Одобрит ля она решение собрания?

Она взяла мел и написала внизу «Утверждаю» и расписалась.

И она увидела, что ребята обрадовались так, будто она всем по пятерке поставила.

Володя хотел рассказать маме об этом случае, но в этот день она пришла поздно, а потом начались такие дела, что он обо всем забыл.

МЫ ЛЕТИМ НА ЛУНУ

И еще один случай получился, и даже, если разобраться, несколько случаев. Все началось с запуска ракеты на Луну. Нет, не так: все дело получилось из-за Сеньки Любушкина, который первым оказался на Луне. Это Сенька-то?

В общем, дело было так.

Двенадцатого сентября объявили о запуске космической ракеты на Луну. Потрясенный этим известием, Володя бежал в школу, а ему навстречу бежал Венка. Они издали увидели друг друга и на всю улицу начали выкрикивать экстренный выпуск последних известий:

— Володька! Ура!

— Ура! Многоступенчатая!

— На Луну!

— Послезавтра достигнет!

— В ноль-ноль пять минут!

— Бежим в школу рассказывать! Ура!

— Ура!

И хотя в школе все уже слыхали о ракете, но все равно рассказывать было можно. Володя рассказывал раз, наверное, десять и с удовольствием сам прослушал шесть сообщений.

Да потом еще на уроке начали задавать вопросы насчет полета, а Мария Николаевна сказала, что сейчас нечего отвлекаться, и пообещала в понедельник все подробно рассказать. И Володя получил задание — нарисовать для этого карту Луны.

Дома у него была такая карта, он ее давно вырезал из какого-то журнала и, придя домой, он нарисовал Луну на большом листе бумаги.

На другой день, в воскресенье, он даже гулять не пошел, все сидел и рисовал моря и кратеры, потом все это раскрасил, потом сделал синее небо и разноцветные звезды, а сбоку, где еще осталось много места, нарисовал красную ракету и на ней — знамя с гербом Советского Союза.

Очень получилось красиво.

Вечером Володя сказал, что спать он сегодня не будет.

— Знаешь что, — ответила мама, — давай-ка не выдумывай.

— Ну, мама…

— Все равно ничего не будет видно.

— Ракету не увижу, я знаю. А может быть, сигнал какой-нибудь.

— И сигнала не увидишь.

— Он как-нибудь мелькнет, я и увижу.

— Да ты понимаешь, по местному это будет два часа ночи…

Он совсем уже было приуныл, но тут неожиданно явился Венка и сказал, что его отпустили к Володе ночевать, чтобы не прозевать самое главное и все увидеть своими глазами.

Тут мама сразу отступилась:

— Вдвоем вы — сила. Сдаюсь!

Венка распахнул пальто: на тонком ремешке, спускаясь на живот, висел темно-коричневый, до блеска затертый кожаный футляр.

— Во, гляди!

— Бинокль! — восхищенно воскликнул Володя. — Вот это да!

Венка торжественно пояснил:

— Отец дал. Это у него с фронта. Боевой, полевой.

— Ох, какие глупости вы затеваете, — сказала мама.

А Венка весело подхватил:

— Моя мама тоже говорит — глупости, а папа ей говорит — это только так кажется, что глупости, а для них это совсем не глупости, и если они будут вдвоем, то, возможно, что-нибудь и увидят, а если и не увидят, то все равно пускай подумают, что увидели, и я им даже дам свой боевой бинокль, которым очень дорожу, и они…

— Ну, ладно, ладно, — замахала мама руками, она знала, что если Венку не остановить, то сам он ни за что не остановится.

А Володя, слушая товарища, вздыхал и завидовал: известно — отец, у него бинокль, и все-то он понимает…

Но мама тоже вдруг все поняла; когда они ужинали, дружно поедая вареную картошку с рыбными консервами, она приговаривала:

— Наедайтесь, ребятишки, перед полетом-то наедайтесь…

А после ужина сказала:

— Все надо делать как следует. Сейчас вы ляжете спать, надо же перед полетом выспаться. А чтобы вам не прозевать, мы заведем будильник.

— И еще приготовим блокнот и карандаш, — добавил Володя.

— Зачем?

— Наблюдения записывать.

— Хорошо, приготовим.

Да, мама все понимала, что надо сыну, снаряжая его в ответственный полет. Если это игра, то и она относилась к ней с полной серьезностью. Она даже постелила им вместе, в первой комнате на сундуке и придвинутых к нему стульях. На столе на коричневой клеенке она вместе с ними разложила все необходимое снаряжение: бинокль, блокнот, карандаш и будильник. Будильник поставили так, чтобы зазвонил за пятнадцать минут до назначенного срока.

Убедившись, что теперь все в порядке, она потушила свет и ушла в спальню…

Володя проснулся от испуга: ему показалось, что будильник не зазвонил, потому что, наверное, испортился, что они с Венкой проспали, рухнули все планы.

В комнате было темно, и только у самого окна на полу расстелился косой лунный коврик. Володя вскочил и подбежал к окну. В светлом небе сияла полная луна, такая чистая и яркая, что на улице все было видно, как днем.

А будильник тикал еще даже громче, чем днем, и показывал только половину первого, но Володя все равно разбудил Венку.

Тот вскочил и закричал:

— Уже началось!

— Тише ты! Скоро начнется…

Венка подбежал к окну.

— Ух, как она разгорелась! — воскликнул он.

— Радуется.

— Знаешь, Вовка, а может, там есть какие-нибудь люди.

— Я думаю, что есть. Должны быть. Лунатики.

— Луниты. Вот они увидели, что к ним летят с Земли, и обрадовались. Все огни зажгли. Кругом прибрали. Встречают. Эх, вот бы сейчас нам с тобой в этой ракете…

Пока они там мечтали, луна совсем почти ушла в сторону и на полу осталась только узкая полоска.

— Знаешь, Вовка, а мы тут, наверное, ничего не увидим.

— Пойдем на улицу.

— Холодно.

— Ну и что. Потерпим.

— Это конечно, — согласился Венка.

Они потихоньку оделись и, захватив бинокль и будильник, вышли в прихожую. Здесь они постояли, полюбовались радужным сиянием лунного света на полу, и Володю осенила одна блестящая мысль. А зачем сидеть на улице и мерзнуть, когда можно забраться наверх, в дедушкину мастерскую. Там почти все стены стеклянные, смотри куда хочешь.

Венке эта мысль тоже очень понравилась, и они единогласно принялись ее выполнять.

Они перелезли через ларь, прикрывающий вход на лестницу. Дверь в дедушкину мастерскую не замыкалась, но Володя, помня мамин запрет, ни разу здесь не был.

Комната оказалась гораздо больше, чем это кажется, если смотреть на нее со стороны. Лунный свет плохо проникал сквозь пыльные стекла, отчего здесь было даже сумрачнее, чем в нижних комнатах. Зато видно далеко во все стороны.

Венка звонко чихнул.

— Это от пыли, — объяснил он.

Володя тоже чихнул и подтвердил:

— Правильно, пыль.

Вещей здесь было немного, но зато какие это были вещи!

— Смотри, Вовка. Верстак.

— Это столярный. А в шкафу, видишь, висит, там дедушкин инструмент.

— А эта лестница вверх, куда?

— А это под самую крышу, на вершицу, там, где кораблик крутится. Чтобы его осматривать и ремонтировать.

Кроме верстака и лестницы, здесь еще стоял поломанный стул и в углу валялись обрубки дерева, наверное заготовленные дедушкой для работы.

И на всем лежала пыль таким толстым слоем, что ни до чего нельзя было дотронуться, и все время приходилось чихать. Даже лунный свет казался состоящим сплошь из одной какой-то светящейся пыли.

— Это прямо будто космическая пыль, — сказал Володя и чихнул так, что вокруг в лунном свете закрутились пыльные смерчи.

— Ты даже чихаешь пылью, — засмеялся Венка и тоже чихнул. — Пойдем лучше вниз.

— Подожди. Надо посмотреть, что там на верстаке стоит.

Володя, оставляя на пыльном полу заметные следы, подошел к верстаку и, поставив на него будильник, повернул рамку. Там был мамин портрет. Она была изображена в белом халате и в косынке. Это был портрет из маминого рассказа о том, как она служила в госпитале. Рисовал его цветными карандашами раненый лейтенант. Вот он написал: «Любимая сестра Валя». И вот подписался: «Мих. Снежков. 22. 1. 43».

А мама говорила, что портрет пропал, пока она была на фронте, а он, оказывается, цел-невредим. Вот, наверное, она обрадуется!..

— Кто это? — спросил Венка, горячо дыша прямо в ухо.

Он всегда, когда ему интересно, так дышит, будто у него повышенная температура.

НЕЯСНОСТИ С МОРЕМ ЯСНОСТИ

Но Володя ничего не успел ответить, потому что тут раздался страшный треск и звон. И Венка заорал: «Вовка, начинается!» — и загремел по лестнице вниз; и Володя захватив в одну руку будильник, а в другую портрет, тоже побежал вслед за ним; и внизу в темноте захлопали двери и послышались голоса, потому что все вдруг проснулись и начали спрашивать друг у друга, что случилось…

Как будто они сами не знают, что сейчас случится. Смешно, может быть, они подумали, что ракета упадет не на Луну, а на их двор.

Дядя выбежал вслед за мальчишками на крыльцо, он что-то кричал своим оглушительным голосом, пока не вышел Ваоныч и не успокоил его. Но все равно соседи уже тоже проснулись.

В это время Венка стоял на крыше и наводил на Луну полевой бинокль, а Володя глядел на часы, чтобы точно определить время, и подпрыгивал от нетерпения. Портрет он прижимал к груди.

Оказывается, в это время многие не спали. Люди стояли на дворах и на улице, а некоторые тоже вылезли на свои крыши. Все молча ждали и смотрели на Луну, и всем казалось: она тоже притихла и ждет.

На заборе появился Васька в своей драной меховой куртке и без шапки. Он засмеялся и спросил:

— Лунатики, через сколько минут загремите с крыши?

В доме через улицу распахнулось окно. Там на подоконнике стоял репродуктор, и диктор из Москвы сказал, что ракета через несколько минут прибудет на Луну. Володя спрятал за пазуху ненужный будильник.

Васька примолк.

Тая снизу спросила замирающим голосом:

— Венка, а ракету видно?

Ей никто не ответил.

Вдруг заиграли кремлевские куранты. Мальчики на крыше замерли. Мерно бьют часы. Раздались торжествующие звуки гимна. Стояла такая тишина, словно все живое на земле и сама земля — все притаилось, чтобы и до ракеты донеслась музыка новорожденного дня.

Мальчики смотрели вверх, передавая бинокль друг другу. Им казалось, что они стремительно плывут в ночном небе, навстречу огромной жаркой Луне.

Вдруг Васька сорвался с забора и кинулся через двор к навесу:

— Ребята, подождите, и я с вами!

— Давай! Давай! — закричали мальчики, и Володя, не отрывая глаз от Луны, протянул ему руку.

В это время диктор воскликнул что-то радостным голосом, но никто ничего не разобрал, да и не надо было, и так все ясно. Мы — на Луне. Мы — прилунились.

Мальчики на крыше закричали: «Ура!» На всех крышах тоже закричали.

Заиграла музыка, а все, кто был далеко от Луны — на Земле и кто чуть поближе — на крышах, все заговорили веселыми голосами. Все поглядывали на сияющую Луну.

Да, несомненно, Луна сделалась своей, чем-то вроде Хабаровска, до которого хотя и очень далеко, но все равно свой. Если очень захотелось, то можно даже взять да и поехать в этот город.

Диктор подтвердил эту мысль, уточнив наш лунный адрес:

— Район моря Ясности.

Володя вынул карандаш, чтобы сразу все записать, но никак не мог отыскать блокнот. А надо записать все на месте и сразу, а не когда-нибудь потом.

Тогда Володя взял портрет и на оборотной стороне записал: «Мы сами видели, как ракета прилунилась в районе моря Ясности 14-9-59 в 0 часов 01 минут».

Громко разговаривая, Володя с Венкой пошли домой.

В маминой комнате горел свет. Ну кто же сейчас спит!

Володя с таким видом, будто это он послал ракету на Луну, сообщил:

— Мама, все точно!

— Иди-ка сюда, — позвала мама.

Он вбежал, как победитель. Лицо его пылало, глаза все еще полны торжественного блеска, на носу и на щеке — пятна пыли.

— Вот, — воскликнул он, задыхаясь, — море Ясности! Тут все записано.

Увидев портрет, мама натянула одеяло до самого подбородка и совсем не радостно спросила:

— Зачем ты туда ходил?

— А ты не знала, что он там?

— Ничего я не знала…

— Ты думала, он пропал?

— Ничего я не думала. Мне ничего этого не надо. А ты зачем туда лазил?

— Да я же портрет нашел! — продолжал кричать Володя.

Ну как это она не понимает: такие события, а она все о своем.

— Да ты только посмотри! Вот видишь, с одной стороны портрет, с другой — море Ясности!

Наконец-то до нее дошло. Она отбросила одеяло, поднялась и теплой рукой привлекла к себе сына. Мама достала из-под подушки платок, вытерла Володе нос и щеки и потом поцеловала все вытертые места.

— Море Ясности, — вдруг улыбнулась она, — вот и хорошо! Все у нас идет отлично! Положи пока этот портрет на стул, а завтра мы поищем ему место в наших комнатах. Милый ты мой! Море Ясности.

Она вдруг что-то очень уже обрадовалась, даже слезы закапали, и она начала вытирать их тем же платком. Это только девчонки: радуются — плачут и не радуются — тоже плачут. Но ведь мама-то не девчонка, без причины плакать не станет. Ох, что-то тут не все ясно…

Вдруг Володя спросил, глядя на подпись под портретом:

— Он, что же, погиб?

— Не знаю, — мамин голос дрогнул, она перестала улыбаться и строго проговорила: — Наверное, нет. Ну, хорошо, хорошо. Все вопросы потом. А сейчас спать. Уже третий час.

Володя, не торопясь, пошел к двери, но по пути остановился. Портрет стоял на стуле. Девчонка, изображенная на нем, почти совсем не походила на маму.

— Ты что задумался? — тихо спросила мама и вздохнула: — Иди спать.

Глядя на портрет, Володя спросил:

— Почему он ушел от нас?

И, конечно, зря спросил. Он знал, какой будет ответ, он знал, что все равно ничего она не скажет. Так и получилось.

Мама ответила:

— Он никогда и не жил с нами.

— А как же?

— Довольно, довольно! — закричала мама, и в ее голосе снова зазвенели слезы. — Иди, и сейчас же в постель.

Володя ушел. Как и всегда, разговор окончился слезами, он так и знал. Но он должен узнать, в чем тут дело. Найти бы этого Михаила Снежкова.

— СНИМИТЕ МЕНЯ С ЛУНЫ!

Так вот, Сенька Любушкин безо всяких хлопот попал на Луну. И досталось же ему за это! Как он плакал, умоляя снять его оттуда.

Нет, это надо по порядку. Вот, значит, в понедельник Володя принес в класс свою великолепную картину. Ее повесили около доски, и Мария Николаевна рассказала все, что обещала, о Луне и ракете. А потом она начала спрашивать, кто в эту ночь не спал и что видел. Оказалось, что почти все проспали, кроме Володи с Венкой. Да еще Васька проснулся от шума. Да Таю разбудили. Вот и все.

Когда все наговорились, налюбовались на Володину картину, Мария Николаевна сказала, что пускай картина так и останется висеть в классе и что на ней хорошо отмечать успехи каждого ученика. Всем это очень понравилось, хотя никто не знал, как это получится.

Ну, хорошо. В классе шестнадцать мальчиков, а насчет космоса по-настоящему мечтают только двое. Остальные тоже, конечно, подумывают, но как-то не очень активно. Девчонки не в счет, хотя некоторые очень сочувствуют.

Один Васька ни о чем таком не мечтает. Куда ему, второгоднику, да еще с двойками! С двойками, надо прямо сказать, и на земле плохо живется, а уж о космосе и говорить нечего. Там соображать надо.

Все в классе это понимают и подтягиваются. А Васька говорит, что ему на все наплевать и всех отличников после случая с Сенькой Любушкиным он начал называть лунатиками.

А случай этот вот какой. На другой день все увидели на Володиной картине маленькие полоски бумаги, прикрепленные булавками. А на каждой полоске фамилия.

А что же тут получилось? Большинство учеников расположились вдоль ракеты, впереди Володя, а за ним остальные и даже девчонки. Это еще ничего. Венка сидит на самом хвосте. И это терпимо. Но вот что возмутительно — на Луне, на самой ее середине, нахально расселся один только Сенька.

Такой тут поднялся шум, что у Марии Николаевны все лицо покрылось отдельными красными пятнами.

— В чем дело? — спросила она Ваську, который почему-то шумел больше всех.

Он сморщил свою репку и так заморгал глазами, будто он очень испугался.

— А кто ему там носик вытирать будет? — весело спросил он.

Все засмеялись, а Васька пояснил:

— Мамки-то на Луне нету…

Под шум всего класса Мария Николаевна велела Ваське выйти в коридор. Но это не помогло. Шум продолжался. И только когда Володя поднял руку, наступила тишина. Он сказал:

— Неправильно, что Сенька первый на Луне.

— А это уж позволь знать мне, что правильно, а что неправильно.

Володя хотел сказать, что нельзя пачкать такое гордое и чудесное событие, но Мария Николаевна прикрикнула:

— Я сказала — садись!

Тогда Володина соседка Милочка тоже подняла руку и, глядя на учительницу ясными голубыми глазами, проговорила твердо, как хорошо выученный урок:

— А папа сказал, что летать могут только самые храбрые, а Сеня же трус. Все знают.

— Хорошо, — строгим голосом сказала Мария Николаевна, — садись. Это мы все знаем. Но ведь на Доску почета заносят за успехи в ученье или в труде, а совсем не за храбрость.

Лучше бы она этого не говорила. Даже тихоня Павлик Вершинин — самый справедливый мальчик в классе — и он не выдержал и объяснил Марии Николаевне, в чем она ошиблась.

— На Доску пускай, а на Луну никак нельзя, — проговорил он своим нежным, девчоночьим голосом.

Мария Николаевна не выдержала такого дружного отпора и отступила. Это все сразу поняли, хотя она думает, что сделала по-своему, что Сенька так и останется сидеть на Луне, как муха на арбузе, а все будут на него любоваться. Она открыла дверь и сказала Ваське:

— Иди на свое место.

Ясно, до самого следующего урока она так и думала, что настояла на своем. Но когда она вошла в класс на третий урок и увидела, какие все сидят притихшие да примерные, то сразу поняла — не к добру такая тишина…

И верно, не успела она сесть за свой стол, как поднялся ее любимый ученик, украшение класса Сенька Любушкин. Он был не розовый и не сияющий. Он был красный и помятый. Его белые ресницы намокли от слез. Он сказал отчаянным голосом:

— Снимите меня с Луны, Мария Николаевна!

ТРЕВОЖНЫЙ ДЕНЬ

В этот вечер, когда мама пришла с работы, Володя сразу заметил, что она чем-то очень озабочена. Он подумал, что это и лучше: может быть, она забудет спросить его, как прошел день в школе, потому что прошел этот день не так, чтобы о нем хотелось рассказывать.

Но мама ничего не забыла. После обеда она задала тот самый вопрос, которого он боялся:

— У тебя в школе все благополучно?

— У меня в школе не все благополучно, — говорит Володя, ничуть не удивляясь тому, что мама догадывается, как неспокойно у него на душе. Мама всегда как-то обо всем догадывается. Сколько ни скрывай.

— Так я и предполагала. Сегодня мне звонила Мария Николаевна. Она к нам придет.

В ее голосе прозвучала тревога. Володя давно заметил, что все родители, и мама тоже, так робеют перед учительницей, как будто она сейчас вызовет их к доске. Смешно. Ведь мама старше Марии Николаевны, а все равно побаивается.

— А зачем она придет?

— Я ничего не знаю. Ты же от меня все скрываешь. Это, знаешь, нечестно: я-то тебе все рассказываю.

Она быстро составила посуду в буфет, села против Володи за стол и потребовала:

— Ну, быстро, подробно и ничего не скрывать.

Ничего скрывать он и не собирался. Нечего ему скрывать, потому что он во всем прав, а Мария Николаевна неправа.

Володя рассказал все, как было, ничего не утаил.

— Где эта твоя картина?

— У меня.

— Дай ее мне, а потом мы с тобой обсудим, что с ней делать.

— В школу я ее все равно не понесу.

— Ты сорвал плакат. Подумай-ка, что ты сделал.

— А разве можно Сеньку на Луну? Ведь это позор!

— Совсем ты от рук отбился. Что нам с тобой делать? Я на работе весь день, а ты как-то растешь тут без меня. Не могу же я бросить работу.

Пришла Мария Николаевна. Володя нахмурился и встал. Мама тоже встала, как ученица, и пошла встречать гостью.

Снимая свою серую нарядную шубку, Мария Николаевна каким-то незнакомым, домашним голосом проговорила:

— Ужасный у вас сосед, этот Понедельник. Зашла к нему насчет сына поговорить, а он схватил ремень и начал его бить. Я заступилась… Жалко: мальчик способный и очень живой.

Васька способный!? Володя этого никогда не думал. В другое время он бы удивился, но сейчас было не до того.

— Трудно вам с ними? — спросила мама.

— Когда родители помогают, то ничего. Только, конечно, не так, как ваш сосед.

Володя все ожидал, когда же дело дойдет до него, но Мария Николаевна строгим, школьным голосом распорядилась:

— Поди-ка побегай во дворе.

— Иди, иди, — торопливо проговорила мама.

А что на дворе? Знакомая картина: Васька в своей причудливой шубейке и, как всегда, без шапки сидел на заборе. Утирая ладонями злые слезы, он орал:

— Погоди, бандит! Я тебя ремнем не буду. Я для тебя нагайку куплю.

— Ух, собака! — посмеивался Капитон и потрясал ремнем. — Это ты про отца соображаешь…

А мачеха стояла на крыльце и шепелявила:

— Каку моду взял: учителку в дом приваживать. Да я бы на отцовском месте…

— А ты, Мурзилка, не высовывайся, тебя тоже, не бойся, не забуду! — пообещал Васька и, увидев Володю, спрыгнул к нему.

— Мария Николаевна к вам пошла. Видел?

— Ну и ладно.

— Тебе хорошо. Тебя лупить не будут. Ты способный.

Васька всегда заявлял, что учиться он все равно не будет, потому что у него нет способностей. Он говорил, что у него мозги устроены не так, как у всех людей. Только бы закончить четыре класса и — прощай школа! Некоторые ему верят, но Володя-то знает, что все это он не сам выдумал. Это ему внушает отец, а Васька и рад. Учиться-то ему неохота, вот он и наговаривает на себя.

— А, знаешь, Мария Николаевна сказала, что ты способный, — сказал Володя.

— Врешь?..

— Сам слыхал. Способный, говорит, и живой.

Капитон выглянул из-за забора. Поигрывая ремнем, он удушливым своим голосом сочувственно проговорил:

— Дело ваше, студенты, нелегкое. Вы меня послушайте: главное, ей не поддавайтесь, из кожи не вылазьте. Чего ей надо, это понятно. Ей надо лучше всех выглядывать, красивше. Чтоб ее класс на все красные доски записали. Карьеру пробивает на ребячьих жизнях. Шкуру с вас спускает. Вы ей не поддавайтесь. Учитесь не спеша…

— Детей бить нельзя! — прервал Володя удушливый поток Капитоновых слов.

Капитон хлестнул ремнем по забору и с удовольствием согласился:

— Правильно, нельзя.

— А вы бьете?

— Правильно, бью, — и он, все похлестывая ремнем, весело проговорил: — Бью, потому что от этого польза. Я бы и тебя поучил, а то ты больно умный да вострый.

С презрением глядя в дрожащее от смеха жирное лицо Капитона, Володя негромко сказал:

— Барыга…

— Ладно. Так мы, значит, мамаше и доложим, — удовлетворенно пообещал Капитон.

Поднявшись на крыльцо своего дома, он хлестнул по косяку двери и крикнул сыну:

— Лети в гастроном! На жратву чего-то потянуло.

Володя остался один посреди большого двора, покрытого мокрой побуревшей травкой. И все кругом мокрое, ненужное, опустевшее. Мокрые деревья стучат по мокрой крыше, пугая мокрых воробьев.

Пустые клетки валяются под навесом. Мама не согласилась, чтобы кролики зимовали в прихожей, и дяде пришлось их продать. Двоих он все-таки оставил, они жили у него дома под печкой. Около клеток лежит никому ненужный пестерь, напоминая о последнем приключении ушедшего лета.

На острой крыше вершицы, тихонько скрипнув, покачнулся блестящий от дождя кораблик. Он казался летящим среди серых туч, как среди вздыбленных волн. Капитан стоял на носу и, вытянув руку, приказывал:

— Вперед, только вперед!

Но и отважный вид капитана не ободрил Володю, а только еще больше растревожил. Он решил, что, наверное, мама с Марией Николаевной уже решили, что с ним делать, и, готовый к любым испытаниям, пошел домой.

НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ

В первой комнате никого не было, а из спальни доносился тихий разговор и, что было совсем уж удивительно, смех.

— Они такие бывают смешные, особенно девочки. Недавно на уроке вижу: не слушают. А глаза у всех внимательные, внимательные. Не понимаю, в чем дело. Потом уже дозналась: они, оказывается, бусинки считали. Сколько у меня бусинок в ожерелье.

Не снимая пальто и шапки, Володя сел на сундук около двери и задумался. А может быть, Капитон и не все врет. Конечно, Мария Николаевна всегда повторяет, что их класс должен стать самым лучшим в школе. И на дом задает, ого, сколько! В пятом классе и то, наверное, меньше задают… Шкуру она спускает, это верно.

Вдруг он услыхал свое имя. Ага. Мария Николаевна говорит:

— Знаете, иногда просто руки опускаются. Я спрашиваю: «Володя, почему не работаешь?» А он отвечает: «Я не буду решать эту задачу — она уже и без меня решена, вот даже ответ в конце… Вы задавайте, что еще никто не решал».

— Так и не стал?

— Решил, конечно. Я заставила. Сам бы не стал. Решил моментально.

— Он мне ничего не сказал.

— А он все вам говорит?

— Я думала: все. А теперь не знаю.

— Он-то знает. Он очень все замечает. И в нем сильно развито чувство коллективизма, и он очень настойчивый. Ребята это ценят. Они всегда на его стороне, весь класс. Его слушаются, а меня нет. Его распоряжения выполняют безоговорочно, а от моих стараются увильнуть. Я даже изучаю его способность воздействовать на коллектив. Вот с этой его картиной. Думала, им понравится, а они мне доказали, что я оказенила им всю романтику. А Луна для них не только романтика, но и победа и героизм. А я туда посадила отличного ученика, во всех отношениях примерного, но которого никто не любит.

— Он для кого примерный? — спросила мама. — Для учителей?

— Вообще примерный, — объяснила Мария Николаевна.

— Так не бывает. Если его никто не любит, то какой же это пример? Никто равняться по нему не захочет и тем более подражать. Примерный тот, кого любят и уважают.

— Ну, в школе не так.

— А я еще не забыла, как в школе. Все помню. Почему-то зубрилы очень часто считаются примерными. А ведь ребят не проведешь.

— Но у него везде пятерки!

— Вот я и говорю; учителя таких любят, с ними спокойно. Вы ставите в пример и думаете, что это делу на пользу. А для жизни такие люди непригодны. Наша жизнь требует смелых, веселых людей. И чтобы он был верный друг, отличный труженик. Вот такой должен быть пример. Такого сами ребята поднимут еще выше Луны! И не только ребята. У нас тоже, кто народу полюбится, тому и почет.

— Но ведь теперь-то я должна настоять на своем, — сказала учительница.

— Не знаю, — ответила мама, — я так не думаю…

— Должна. А как это сделать — не знаю. А вот он, я думаю, знает.

Мама засмеялась:

— Вечкановская порода. Меня и в завком выбрали за то, что я настойчивая. Есть у нас рабочие постарше меня и уж, конечно, умнее. А вот полюбилась я им. Если бы у нас такой случай вышел, как у вас, я бы знала, что делать.

— А что?

— Вытащила бы это дело на общественность. Тут уж решили бы. Без ошибки.

— В школе этого нельзя.

— А я так считаю, что можно. Вы боитесь, что ребята похвалят Володьку? Нет. Они очень справедливые, ребятишки-то наши.

То, что говорила мама, показалось Володе правильным и справедливым. Теперь-то уж он не уступит. Теперь он будет стоять на своем, и мама его поддержит. Но тут в нем заговорила совесть, и он вспомнил, что подслушивать стыдно, и посильнее хлопнул дверью, а потом встал около порога, как будто только сейчас пришел…

Скоро Мария Николаевна ушла, не сказав ему ни слова. Но зато с мамой получился совсем не тот разговор, на который Володя рассчитывал.

Он спросил:

— Что про меня говорили?

— Ничего хорошего про тебя сказать нельзя. Это ты и сам отлично знаешь.

— Все только одно плохое?

— Да, про все твои подвиги. Хорошего в них мало.

— Никаких я подвигов не устраивал.

— В общем, вот твоя картина. Возьми. Завтра повесишь ее на место, — устало проговорила мама.

Этого Володя не ожидал. Только сейчас он сам слышал, как мама спорила с Марией Николаевной и не соглашалась с ней.

— А Сенька? — спросил он.

— Все должно остаться на своих местах.

Теперь уж совсем ничего невозможно понять. Недавно мама говорила совсем другое. Может быть, сейчас она шутит. Или испытывает его твердость… Вот она сейчас рассмеется и скажет: «Молодец, ты поступил совершенно справедливо».

И чтобы она как следует поняла все, что он хочет сказать, Володя еще раз спросил:

— И примерный ученик должен остаться на Луне?

Пристально глядя на сына, мама сказала чужим, не домашним голосом:

— Да. Кроме того, ты извинишься перед Марией Николаевной. Дисциплину нарушать никому не позволено.

Такой несправедливости он уже не мог вынести и с отчаянием воскликнул:

— Да мама же! Какой же Сенька пример, когда его никто не любит! Ты же сама говорила! А зачем теперь по-другому говоришь?

— Как ты посмел подслушивать? — крикнула мама. — Как ты мог? Вот уж этого я от тебя никак не ожидала…

Но Володе было уже все равно. Пусть он будет какой угодно плохой. Он готов принять любое обвинение. Он во многом виноват. Но мама-то! Как она может быть такой несправедливой?

Вот это никак невозможно ни понять, ни объяснить.

РАСТИТЕ ПО-ХОРОШЕМУ

Накопилось столько разных вопросов, которые своими силами решить невозможно. Кого-то надо спросить, как жить дальше. Посоветовавшись с Венкой, Володя решил, что самым подходящим для этого человеком может быть Милочкин папа. Он летчик-реактивник, он все поймет и скажет, что делать.

Капитан Инаев зашел в школу прямо с аэродрома. На нем была короткая кожаная куртка с молнией, а на ногах меховые сапоги. Он звонко пощелкивал широкими крагами перчаток, ожидая, когда Милочка получит в гардеробе свою одежду.

Ему не пришлось долго ждать. Все мальчишки старались уступить Милочке свою очередь.

Капитан шел по улице, слушал болтовню своей дочери и, конечно, не замечал двух мальчишек, которые следовали за ним на почтительном расстоянии. Они шли, стараясь не попадаться ему на глаза, и всю дорогу доказывали друг другу, что ничего тут нет страшного, просто подойти и расспросить насчет полета на Луну. Главное, надо выяснить, когда это будет и успеют ли они вырасти и подготовиться к полету. Но уже у самого дома, где жил капитан, они осмелели и поздоровались.

— Это наши мальчики, — объяснила Милочка. — Из нашего класса.

Володя спросил:

— Можно с вами поговорить?

— Это и есть Володя Вечканов, — сказала Милочка.

Она держала портфель обеими руками перед собой и перекатывала его вокруг коленок. Это у нее такая привычка.

Капитан обрадовался, увидав Володю, как будто он давно мечтал с ним встретиться, да все никак не удавалось.

Он протянул руку и засмеялся:

— Ага, вот ты, значит, какой Володя Вечканов.

Володя осторожно положил свою слегка вздрагивающую и холодную, как рыбка, ладошку в широкую капитанскую ладонь и на всякий случай сказал:

— А это вот Венка.

— Ясно, — продолжал радоваться капитан. — О чем же мы будем говорить? Я так думаю, насчет кос…

— Ну, папа! — протестующе воскликнула Милочка.

— А что? — спросил он. — Я так и подумал, что они пришли насчет космоса. А про косы, — он наклонился к Володе, — даю тебе слово, я узнал на родительском собрании. И захотелось мне потолковать с тобой. Ты, Володька, возьми себя в руки. Косы, понимаешь, мелочь, пустяк. А в нашей летной дисциплине даже такая мелочь — это не пустяк. Понял?

— Все, — твердо сказал Володя.

— Конечно, — твердо сказал Венка.

— Запомните, товарищи, дисциплина для нас с вами — это главнее всего.

Володя сказал:

— Все понятно.

Милочка взмахнула портфелем и убежала домой. Капитан положил свои перчатки на крыльцо, сел на них и предложил:

— А теперь давайте о деле.

Выслушав мальчиков, капитан понимающе улыбнулся.

— Дело, ребята, простое. Я так думаю: во-первых, вам вырасти надо, выучиться, ума набраться, а кроме того, — сжав кулаки, он с силой потряс ими, — здоровье, ребята, надо железное и волю, ребята, стальную. Вы это учтите.

— Мы это учитываем, — уныло согласился Венка, соображая, как далеко им еще до Луны.

А Володя, поставив на землю свой набитый портфель, начал загибать пальцы:

— Целину мы уже не увидим. Братскую ГЭС тоже, в Сибири тоже без нас. Пока вырастешь, все уже будет готово.

— Да! — горячо подхватил Венка. — Чем собак тренировать-забрасывать, лучше бы нас. Честное слово, обидно даже.

Выслушав все это, капитан серьезно сказал:

— Вот что. Когда я был маленький, то, как и вы, думал: «Северный полюс открыли без меня, все мировые перелеты тоже без меня, война началась и то меня не сразу взяли». Так, думал, все сделают, и на мою несчастную долю ничего и не останется… Осталось. Да еще сколько! А сейчас я гляжу на вас и, знаете, что думаю?

— Знаем, — вздохнул Володя.

— И что?

— Известно, что вы про нас можете думать: малы еще, вырасти надо…

— Это само собой. А я вот что думаю. Вот эти, думаю, ребятишки, очень может быть, на Луну полетят, на Марс. Эти ребятишки еще такого насмотрятся, чего мне и во сне не снилось… Так что вы не торопитесь. Растите по-хорошему.