Море Ясности

4

Для наблюдений мы выбрали крышу Лекиного дома. Путь туда был один — по пожарной лестнице. Мы дождались темноты и, оглядываясь по сторонам, чтобы не увидел кто-нибудь из взрослых, начали осторожно карабкаться наверх.

Первой лезла Тоня. За ней — Лека. На шее у него, как автомат, висел телескоп. За ним поднимался я. На спине у меня болталась деревянная подставка из-под цветка. К ней мы собирались приладить телескоп.

Вот и крыша. Перед самым носом я вижу Лекины парусиновые туфли, которыми он переступает от нетерпения. Над головой происходит непонятная возня, сопение и вдруг — яростный шепот:

— А я говорю тебе, лезь!

— Ну не могу я, понимаешь? Тут перила кончаются…

— Лезь тебе говорят!

— Бо-юсь, — протяжно вздыхает Тоня.

— Боишься, да? Ладно. Давай сюда стекла, а сама отправляйся на все четыре стороны…

Решительный тон Леки подействовал. Тоня шагнула на крышу и через минуту разгуливала там как ни в чем не бывало.

— Ой, мальчишки, как здесь красиво! Ну что вы так долго? Владик, не бойся, давай руку.

«Это кто, я-то боюсь? Вот подлая Тонька!..»

Я держусь за шершавую трубу дымохода и представляю себя капитаном. Каменный серый корабль снимается с якоря и медленно движется в звездную августовскую ночь. Темными волнами качаются внизу акации и каштаны. Редкие фонари на шоссе, точно бакены, освещают фарватер. Будь внимателен, капитан! Со всех сторон теснят тебя скалы — мертвые, разрушенные бомбежкой здания. Веди по звездам свой корабль, капитан!

Лека с Тоней в двух шагах от меня прилаживают телескоп. Я задираю голову. Здесь нет ни фонарей, ни деревьев, ни телеграфных столбов — нет ничего такого, что мешает смотреть на небо с земли. Незнакомое ночное небо такое огромное, что у меня начинает кружиться голова. Из черной далекой глубины светят звезды. Крупные и маленькие, сердито-пристальные и весело мерцающие, они одинаково молчаливы. Почему они молчат? Не страшно ли им быть так далеко от Земли? Не холодно ли?

Лека трогает меня за плечо.

— О чем размечтался? Будешь смотреть в трубу?

Он сказал эти слова не очень весело, но я не обратил на это внимания.

— А то нет! Ну как, здорово увеличивает?

Лека не ответил. Я стал водить телескопом. Звезд было такое множество, а поймать хотя бы одну оказалось нелегко. Наконец, одна попалась. Но что это? Вместо яркой, лучистой звезды — какая-то радужная черточка. Я покрутил окуляр. Черточка расплылась, сжалась, опять расплылась.

— Черточка? — спросили Лека и Тоня хором.

Я кивнул.

— И у нас черточка. Значит, не в зрении дело. Теперь, ребята, займемся Луной, только сперва посмотрим карту.

Лека вынул из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги, с сухим треском развернул его, включил трофейный фонарик. Мы с Тоней придвинулись к нему и увидели большую фотографию Луны.

— Вот это пятно называется Море Дождей. Высокие горы отделяют его от Моря Ясности. К югу от Моря Дождей лежит Океан бурь и Море Облаков. Есть и другие моря — Море Волн, Море Холода, Море Спокойствия. Есть Залив Радуги и Озеро Смерти…

Лека говорил. Его палец с обломанным ногтем уверенно двигался по старой, склеенной на изгибах карте. А настоящая Луна медленно поднималась над разрушенными домами, становясь все меньше и белее. Я смотрел на нее и старался представить серые пустыни морей, без единой капли влаги, горы, на вершинах которых никогда не лежал снег, пыль равнин, не знавших ветра…

— Лека, а как люди узнали названия этих морей? — вдруг перебила Тоня.

— Они их придумали, — засмеялся Лека.

— Но почему именно так?

— Потому что они были моряками, — неожиданно для себя начал я, — а на Земле они везде уже побывали и…

— И им стало мало земных морей, — закончил Лека, — Владик, тащи телескоп, будем Луну наблюдать.

И опять вместо круглой великолепной Луны в окуляре виднелась уродливая радужная дыня. Лека в задумчивости кусал палец. Притихшая Тоня сидела на коньке крыши, положив подбородок на колени. Лицо ее казалось усталым.

— Может, стекла залапали, когда вставляли? — предположил я.

— Давай проверим, — согласился Лека. — Только чем бы протереть? Тоня, у тебя есть платок?

Тоня молча достала чистый, аккуратно сложенный платок и протянула мне.

Я быстро освободил хрупкое стеклышко от зажимных колец, подышал на него и стал тереть носовым платком. Линза сияла, как новенькая. Держа ее двумя пальцами за ребро, я крикнул Леке:

— Видал, как надо делать!

И тут случилось непоправимое. Стеклышко, будто живое, выпрыгнуло из рук, искрой блеснуло в лунном свете и покатилось по скату крыши к водосточной трубе. Остановилось оно у самого края, ткнувшись в кучу прошлогодних листьев, наметенных тут ветром. Мы замерли. Достаточно было пройти по кровле, налететь ветру или какой-нибудь кошке задеть ее хвостом, чтобы линза скатилась в трубу и запрыгала в ней, как весенняя сосулька, дробясь на мелкие осколки.

— Вот и все. Можно сматывать удочки, — сказал Лека. — А жаль линзу, ровно одна диоптрия. Где мы теперь найдем такую?

Тоня поднялась на ноги и смотрела на меня с нескрываемым презрением.

Мне стало жарко. Потом холодно. Труба проходила недалеко от пожарной лестницы. Удастся ли дотянуться до нее? Высоты я не боялся. В развалинах мне случалось ходить по балкам перекрытий на высоте третьего этажа… Удастся ли дотянуться до трубы?

— Я сейчас достану стекло, — сказал я и, стараясь ступать мягче, быстро пошел к пожарной лестнице.

— Владька, ты куда, ведь все уже спят! — крикнул Лека, но я уже спускался.

Поравнявшись с тем местом, где труба крепилась к стене железной рогаткой, я остановился. Избегая смотреть вниз, поставил носок правой ноги у самого края и, крепко держась за боковину лестницы, попытался дотянуться до трубы. Это мне удалось. Нога нащупала рогатку. Перенося на нее тяжесть тела, я быстро оттолкнулся от лестницы и оказался на трубе. Дальше было проще. Я лез по ней, как по столбу, и скоро моя голова показалась над краем крыши.

Лека с Тоней отвязывали телескоп от подставки.

— Чудак этот Владька, — слышался Лекин голос, — кто же даст ему стекло?

«Эге, голубчики, — подумал я, — сейчас я подберу стеклышко, вылезу у вас за спиной да как заору, вот будет потеха!»

Опираясь одной рукой на край водостока, я протянул другую к стеклу и ухватил его. В ту же минуту раздался треск, и я почувствовал, что мои ноги болтаются в воздухе. Старая, ржавая труба не выдержала тяжести и отделилась от воронки. Путь назад был отрезан. А сколько времени продержится сама воронка?

Я сунул линзу за щеку и подтянулся на руках, стараясь лечь животом на край крыши.

— Ребята, — сказал я, — ребята, труба оборвалась… Дайте руку!

Неуклюже ступая, Лека двинулся ко мне.

— Стой, Лека! Сам свалишься! — крикнула Тоня, быстро легла на крышу и ловко, как кошка, поползла ко мне.

— Владик, слушай меня внимательно! Пока ничего страшного… Лека, берись за раму, будешь меня страховать!

Лека ухватился одной рукой за переплет чердачного окна, другую протянул Тоне. Она начала медленно подвигаться ко мне. Лицо ее казалось еще бледнее, а глаза были совсем темные. Потом горячая Тонькина рука крепко взяла меня за кисть. Я медленно разжал онемевшие пальцы…

Тесно прижавшись друг к другу, мы сидим на коньке крыши. Противная дрожь постепенно уходит из тела. Мы все трое целы и невредимы. Цел телескоп и даже линза. Тоня смеется:

— Как ты ее не проглотил от страха?

— Ну что, двинем домой?

— А Луна, а Море Ясности? Вот что, мальчишки. Вы сегодня уже отличились. Дайте-ка я попробую…

Тоня тщательно протерла все линзы, укрепила телескоп на подставке, направила его на Луну и стала медленно вращать окуляр. «Как человеку не надоест заниматься ерундой? Все равно ничего не получится», — думал я. Вдруг Тоня ахнула, изумленно посмотрела на нас и снова прильнула к телескопу. Мы, будто по команде, придвинулись к ней. Тоня водила окуляр. Внезапно на ее щеке появилось маленькое светлое пятно, не больше горошины. Малюсенькая луна на бледной Тонькиной щеке. Тоня водила окуляр. Маленькая луна поползла вверх, недолго задержалась в густых ресницах, а, перевалив их, заплескалась синим огнем.

Потом смотрел Лека. Он что-то бормотал себе под нос, смотрел в карту, потом в телескоп. Я терпеливо ждал. Наконец настала моя очередь. Рука у меня неловко дернулась и сдвинула телескоп. Я начал осторожно поводить трубой из стороны в сторону. И вот что-то очень большое, светлое вошло сбоку в поле зрения, не оставив ничего от той темноты. Я видел Луну, которая чудесным образом приблизилась. Я различал какие-то неровности, складки, пятна, как будто смотрел с моря на незнакомый берег. В этот берег хотелось вглядываться и вглядываться, и невозможно было оторваться от телескопа…

С тех пор прошло много лет. На лунных картах рисуют теперь не одно полушарие, а два, и новые моря носят названия, которых мы с Лекой не знали. На Луне лежит советский вымпел. А в Звездном городке тренируется экипаж лунного космолета.

Я уже давно ничего не слышал о тебе, Лека. Не стал ли ты одним из тех, кто раскрывает тайны космоса? И дойдет ли письмо, если написать прямо на Байконур?

А еще я хочу сказать о тебе, Тоня. Я не знаю, где ты сейчас. Но каждый день, когда мне становится трудно, я вспоминаю крошечную луну на твоей щеке, стискиваю зубы и стараюсь не отступать. Рано или поздно мне удается добиться своего.

Все дело в том, что нужно только очень хотеть, и Море Ясности откроется перед тобой.